«Гонка с преследованием»

Гонка с преследованием (fb2) - Гонка с преследованием 926K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Майдуков

Сергей Майдуков Гонка с преследованием

© Майдуков С. Г., 2016

© DepositРhotos.com / coolfonk, cokacoka, обложка, 2017

© Shutterstock.com / lithian, обложка, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2017

Глава 1 Небо в алмазах

Всякий раз, когда в купе заглядывал проводник или какой-нибудь заблудившийся пассажир, Егор Мултусов был готов отразить нападение – для этого достаточно запустить руку под штанину и коснуться ножен, закрепленных на правой икре. Костяная ручка, хищно изогнутое, чуть выпуклое лезвие… Егор мастерски управлялся с ножом. Ему приходилось резать оленей, приходилось резать людей. Вид крови его совершенно не пугал. Ни чужой, ни собственной.

За час до прибытия в Волчевск вагон заметно опустел и Егор остался в купе один. Но не расслабился: в его бордовом чемодане на колесиках хранилось пятнадцать килограммов алмазов стоимостью восемь миллионов долларов. Он отвечал за них головой. В буквальном смысле. Прежнему курьеру, решившему прикарманить парочку якутских алмазов, перерезали горло стальной струной от пианино. Это было проделано в присутствии Егора, чтобы он в полной мере осознал свою ответственность. Понятная, хотя и излишняя мера предосторожности.

Егор был предан братьям Емельяновым как пес. Это они снабжали лекарствами его больную мать. Они дали денег на похороны спившегося отца. Они платили Егору зарплату, позволявшую не только хорошо питаться и одеваться, но и водить домой женщин.

Благодаря безбедной, сытой жизни он отличался той приятной, радующей глаз полнотой, которая сразу указывала на солидное положение. Он обзавелся дорогим арабским костюмом с отливом, бросил пить и курить, вставил десяток зубов и уже совсем не походил на того Егора Мултусова, который однажды явился к Емельяновым в поисках работы. Начинал обычной «шестеркой» на побегушках, а дорос до перевозчика больших партий алмазов. И это не предел!

Когда поезд начал замедлять ход, Егор встал, застегнул пиджак на все пуговицы и пригладил топорщащийся ежик: густые волосы он стриг коротко, отчего они торчали надо лбом жесткой черной щеткой. Выглянув в коридор и не заметив ничего подозрительного, Егор выкатил чемодан из купе. Сентябрьское солнце лилось в окна вагона, высвечивая на стеклах все пятна, царапины и надписи. Прочитав забавное выражение, он едва не прыснул, но сдержался, чтобы не привлекать к себе внимание пассажиров, тоже выходящих в Волчевске.

Их было пятеро: три женщины и двое мужчин. Один из них был преклонного возраста и явно не спешил, но Егор, замешкавшись возле расписания, пропустил его вперед, чтобы не оставлять никого за своей спиной. Он был осторожен и хитер, как песец, однажды угодивший в капкан, но вырвавшийся оттуда. За пять суток пути Егор не выпил ни глотка пива и спал вполглаза. Отправляясь в туалет, он захватывал с собой сумку с алмазами, прикрытыми бельем и туалетными принадлежностями. Чтобы сократить эти походы, приходилось ограничивать себя в еде и воде. Голод грыз Егора подобно леммингу, проникшему в желудок.

Вежливо попрощавшись с нетрезвой проводницей, Егор спустился на перрон и покатил чемодан к зданию вокзала. Таксистов, предлагавших свои услуги, он попросту игнорировал. Такси мог подослать кто угодно, оно могло завезти куда угодно. Тише едешь, дальше будешь.

Выйдя на привокзальную площадь и избавившись от навязчивого внимания таксистов, Егор достал телефон и набрал нужный номер.

– Алло, – сказал он в трубку. – Юрий Эдуардович? Это Мултусов говорит… Да, на месте. Нет, не надо машину. Я своим ходом доберусь. Не беспокойтесь, Юрий Эдуардович.

Фамилия собеседника была Лозовой. Крупный волчевский бизнесмен, человек уважаемый и, похоже, надежный. Братья Емельяновы уже толкнули ему одну партию камушков – небольшую, пробную. Лозовой расплатился честно и при реализации товара нигде не засветился. Правда, это не означало, что теперь ему можно полностью доверять.

– Координаты помните?

– Само собой, – с достоинством ответил Егор. – Улица Первомайская, два. Офис «Вест Инвест».

– Машина точно не нужна?

– Точно. Все в порядке.

В некоторых случаях передвигаться общественным транспортом куда безопаснее, чем в бронированном лимузине. Наличие людей вокруг охраняет надежнее любой службы безопасности. Кроме того, такая тактика не позволяла отследить маршрут курьера и устроить засаду.

– Что ж, как знаете, – сказал Лозовой. – Когда вас ждать?

Вопрос был естественным, но в то же время настораживающим. Егор не хотел назначать точное время. Это опасно.

– Скоро, – сказал он. – Деньги готовы?

– Лежат, дожидаются. Поторопитесь, пожалуйста. У меня плотный график.

– Я постараюсь.

Плевать ему было на график Лозового. Сделав пару петель по площади, Егор постоял немного в очереди на первую попавшуюся маршрутку, потом переместился на другую платформу. В прошлый раз сюда приезжал другой курьер, так что среди толпы Егор чувствовал себя невидимкой. Тем не менее он предпочитал соблюдать меры предосторожности. И это работало.

Люди Лозового, которым предстояло вычислить курьера, пока что не могли сделать это наверняка. Сигнал мобильника, пойманный во время звонка, позволял лишь примерно определить его местонахождение. Туда уже стянулись все сотрудники службы безопасности «Вест Инвест». Действия координировал их начальник, Порохов, сидевший в машине с раскрытым ноутбуком на коленях. Но то, что виделось как зеленая точка на электронной карте, на самом деле представляло собой круг диаметром в пятьдесят метров, где в данный момент толклось по меньшей мере две сотни человек. Как выявить среди них обладателя «засветившегося» телефона?

Недолго думая, Порохов взял в руку собственный мобильник.

Он был кряжистым мужчиной с массивной головой, крохотными глазками и одутловатой физиономией. Одни принимали его за мента, другие угадывали в нем алкоголика. И те и другие были правы: временами Петр Алексеевич Порохов крепко пил, а в недавнем прошлом носил на широких плечах погоны подполковника полиции. Несмотря на сонный взгляд и нездоровые мешки под глазами, это был дьявольски умный, проницательный и хитрый человек. Он с самого начала предвидел, что курьер откажется от машины, и стянул все силы к железнодорожному вокзалу. Теперь оставалось захлопнуть ловушку.

– Перезвоните ему, Юрий Эдуардович, – произнес он в трубку. – Прямо сейчас. Пусть обнаружит себя.

– И что я ему скажу? – спросил Лозовой.

– Что вы ненадолго отъедете. Минут на тридцать. Если Мултусов доберется раньше, пусть подождет.

– Успеете его засечь?

– Он под контролем. Небольшое уточнение координат.

– Добро, – сказал Лозовой и отключил связь.

– Все слышали? – бросил Порохов в микрофон, соединяющий его со всеми участниками операции. – Наблюдаем, парни. Клиент сейчас ответит на звонок.

Через минуту к машине подскочил проворный крепыш Сережа Беспалов, проговорил половиной рта:

– Нашли, Петр Алексеевич. Мужчина с темно-красным чемоданом на третьей платформе. Назвал по мобильному имя шефа. Маршрутку ждет. Узбек или таджик, я в них не очень разбираюсь.

– Якут, – определил Порохов. – Ты, Сережа, на подхвате у Гужева. Слыхал, Гуж? На выход! Скорее, пока автобус не подошел.

Дима Гужев, верзила с вытянутым лицом и крупными зубами, очнулся от летаргического сна, в котором пребывал на заднем сиденье автомобиля, и выбрался наружу. Беспалов показал ему Мултусова и затерялся в толпе. Гужев запустил руку в карман, где хранился одноразовый шприц с лошадиной дозой этиленгликоля. Один укол – и уноси готовенького. Летальному исходу предшествует реакция, напоминающая сильное алкогольное опьянение.

Провожая Гужева взглядом, Порохов закурил. Он не сомневался в успехе, но руки слегка дрожали. Охотничий азарт, бодрящее ощущение… Глубоко затянувшись, Порохов выпустил дым в открытое окно.

Между тем вокзальная площадь жила своей жизнью. Среди озабоченных пассажиров лениво сновали карманники и цыганки. Нетрезвый дядька в камуфляже пел под гитару про очаг, уток и последнюю осень. Отъезжающие накуривались впрок и запасались пивом в дорогу. Прибывшие понуро ждали автобусы и трамваи.

Мултусов старался ничем не отличаться от них. Чемодан он держал крепко, но как бы с ленцой, чтобы не выдать, что очень дорожит содержимым. По сторонам не глазел, маскируясь под местного. Когда подкатил желтый автобус с матерной надписью на грязном борту, Егор мысленно пересчитал стоящихся впереди. Получалось, что места ему хватит. Это хорошо. Сидя удобнее следить за чемоданом.

Что-то кольнуло его в правое бедро. Повернув голову, Мултусов увидел долговязого парня, голова которого напоминала по форме кабачок. Он не отрываясь смотрел на распахнутую дверь маршрутки.

– Куда без очереди прешься? – вызверилась на парня тетка в блузке со стразами.

– Я с корешем, – ответил тот, не поворачивая головы.

Егор хотел сказать, что видит парня впервые, но сумел выдавить из себя лишь невнятное мычание. Ослабевшие ноги так и норовили подогнуться. Все вдруг стало безразлично.

– Нажрался, стервец, – весело объявил парень публике. – На пять минут одного оставил, и все, в хлам. – Он тряхнул обмякшего Егора. – Алкаш ты, алкаш… Договаривались же, до дома ни капли!

Выговаривая Мултусову, он выдернул его из очереди и, не позволяя присесть на асфальт, потащил к Г-образной скамейке под навесом. Место в очереди было тотчас занято другими, а об их существовании забыли.

Все, на что был способен Егор, – это вцепиться мертвой хваткой в ручку чемодана. В глазах у него потемнело, окружающие превратились в безликие силуэты. Он почувствовал, как его усадили на скамью, избавили от мобильника и похлопали по плечу.

– Держись, братан, сейчас я тебе газировки подгоню.

Голос принадлежал все тому же парню, но доносился из полной, непроглядной темноты. Чужие сильные пальцы разжали кулак Мултусова. С усилием сфокусировав зрение, он увидел спину низкорослого накачанного человека, забравшего чемодан. Потом поле зрения заполнило длинное лицо с крупными зубами.

– Ты, главное, сиди, не падай, – сказало лицо. – Вот, на столбик плечиком обопрись. Дамочка, присмотрите за корешем, я за водичкой сбегаю. Эк его развезло на солнцепеке… Не спи, кореш! Я мигом.

Других слов Мултусов в этой жизни уже не услышал. И света в конце тоннеля не увидел. Был мрак, мрак и остался. Навеки.

Глава 2 Будем знакомы

В прихожей Максимка уперся и заявил, что гулять в коричневых шортах не пойдет, только в зеленых.

– Это почему же так? – присев на корточки, осведомился Мошков.

– Зеленый цвет военный, а коричневый – какашечный, – заявил сын.

И смотрел нахально, с вызовом. Думал, отец не найдет, что на это возразить. Ошибался пятилетний интриган. Володя Мошков никогда за словом в карман не лез, не тот у него был характер.

– Хорошо, так и постановим, – согласился он. – Только впредь никакого шоколада и эскимо. Они же коричневые. И бублики твои любимые… У них тоже цвет подозрительный.

– Ладно, могу и в этих. – Максимка критическим взглядом окинул свои короткие штанишки. – Они не так чтобы очень коричневые…

Мать, украдкой наблюдавшая за ними из гостиной, одобрительно улыбнулась. Ей нравилась манера общения сына и внука. Ее Володя никогда не давил на Максика и не заискивал перед ним. Они были почти на равных: два друга – один постарше, другой поменьше. Маргарита Николаевна полагала, что это самая удачная модель из всех возможных. Ее муж, Никанор Кузьмич, был с этим согласен, хотя в свое время проводил в семье линию жесткой диктатуры. Старость смягчила его, сделала добрее. Они неплохо уживались вчетвером.

Когда-то у Мошкова была жена, но она бросила его после того, как он, сбив автомобилем человека, угодил в колонию за неумышленное причинение тяжких телесных повреждений. Вернувшись из заключения, он узнал, что Элла недолго была матерью-одиночкой. Однажды она оставила Максимку переночевать у родителей, да так и не объявилась больше. Звонила пару раз, обещая приехать, и голос ее звучал не вполне трезво. Мошков вычеркнул ее из своей памяти. Жил с отцом и матерью, растил сына, крутил баранку. Он работал дальнобойщиком, поэтому не мог позволить себе самостоятельную жизнь. Кто-то должен был присматривать за Максимкой во время рейсов. С этим прекрасно справлялись отец и мать Мошкова.

Он был привлекательным мужчиной – черноволосый, поджарый, острый на язык, временами дерзкий и всегда бесстрашный. Многие женщины с радостью вышли бы за него замуж, но в этом вопросе Мошков был крайне разборчив. Он не хотел своему сыну традиционной мачехи из сказок и искал жену, которая бы полюбила Максимку не меньше, чем его самого. Пока что такая на жизненном пути Мошкову не попадалась. Одни чрезмерно сюсюкали, другие высокомерно косились. Он расставался с ними без сожаления. Максимка нуждался в настоящей любви, в настоящей материнской заботе. Подсовывать ему суррогатную мать не годилось.

Когда они гуляли вдвоем, женщины нередко бросали в их сторону заинтересованные взгляды, пытаясь определить, есть ли у них шансы. Черные глаза Мошкова и блуждающая на губах улыбка манили их, как огонь бабочек. Максимка уже научился различать такие взгляды и, столкнувшись с ними, дергал отца за руку, чтобы тот уделял ему все внимание.

Так мальчик поступил и на этот раз.

Они сидели в сквере на скамейке неподалеку от фонтана, наполняющего теплый сентябрьский воздух водной пылью. У их ног бубнили и толкались ненасытные голуби.

– Папа, – сказал Максимка, – у меня глаза какие – серые и зеленые?

Это был банальный ход. Услышав вопрос, Мошков понял, что поблизости находится интересная женщина. К некрасивым Максимка не ревновал. Похоже, успел изучить отцовский вкус.

– Глаза у тебя серо-зеленые, – определил Мошков. – Ну-ка, посмотри выше… еще выше…

У него тоже имелись собственные маленькие хитрости. Пока сынишка таращился в небо, Мошков успел рассмотреть незнакомку. Она сидела напротив, предусмотрительно сдвинув гладкие круглые колени. Босоножки и загорелые ноги казались одним неразрывным целым. На женщине был желтый сарафан, подобно желтому глазу светофора гласивший: «Внимание! Приготовиться!» А дальше – «зеленая улица» или «стоп», это уж как она сама решит.

Незнакомка была хороша собой: отличная фигура, правильное лицо, русые волосы, собранные на макушке. Точно такие волосы были у ее сына, мальчугана лет четырех, занятого раскопками посреди газона. Незнакомка слегка улыбнулась, как бы говоря: «Вот какие у нас замечательные сыновья, и примерно одинакового возраста, так что между нами есть кое-что общее. Привет!»

Мошков вежливо улыбнулся в ответ и переключил внимание на сына.

– Глаза у тебя не просто серо-зеленые, а с искоркой, – сообщил он. – Важно сохранить их на всю жизнь.

– Глаза?

– Искорки.

– Зачем? – спросил Максимка.

– Потому что без них взгляд потухнет и перестанет различать волшебство, – с серьезным видом пояснил Мошков.

– А оно разве существует? – усомнился Максимка.

– Если замечать, то да.

Заинтригованный Максим отправился на поиски волшебства, но задержался возле газона, на котором возился сын незнакомки. И неудивительно. При раскопках использовался красный грузовик с настоящей буровой установкой. Как тут пройти мимо? Максимка и не прошел. Постоял в пяти метрах от мальчика… в трех… в одном шаге…

Закончилось это, как чаще всего случается в человеческом обществе, борьбой за сферы влияния и попыткой передела собственности. Короче говоря, Максимка захотел поуправлять чудо-грузовиком. Законный владелец делиться не пожелал. В результате Мошков и женщина в желтом вынуждены были покинуть зрительские места, чтобы вмешаться в конфликт.

Мальчику по имени Николка внушалось, что с ближними нужно делиться. Максимка выслушал короткую, но доходчивую лекцию о том, что брать чужое без спроса нехорошо. Закончилось все примирением, и мальчишки углубились в игру, подключив к раскопкам бульдозер Максимки. Родители улыбнулись друг другу, обменялись несколькими ничего не значащими фразами и уселись на одну скамейку.

Молодую женщину звали Варей. Вблизи она понравилась Мошкову еще больше. От нее хорошо пахло, у нее были красивые глаза, приятный голос и ухоженные руки. Они поговорили о погоде, политике, пристрастиях и переключились на сыновей.

– У вас один? – спросила Варя.

За этим очевидным, высказанным вслух вопросом крылось множество других: «Женаты ли вы? Счастливы ли в браке? Считаете ли себя хорошим отцом? А мужчиной? Сколько зарабатываете? Я вам нравлюсь? Хотели бы вы за мной приударить? Что было бы, если допустить – только на минутку! – что я ответила на ваши ухаживания?»

– У Максима нет ни брата, ни сестры, – сказал Мошков. – Так что приходится уделять ему много времени. В садик не отдали, за ним мои родители присматривают, когда я в отъезде. Мы вместе живем.

Что означало приблизительно следующее: «Жены у меня нет. Так что я в свободном полете. Привык заботиться о сыне сам. Работа имеется. Я вообще положительный. И в жизни, и в постели. Не желаете проверить?»

– С родителями? – обрадовалась Варя. – Я тоже. У вас квартира большая? Своя комната у мальчика есть?

«Она будет моей», – подумал Мошков. Варю многое интересовало, хотя о себе она рассказывала скупо, отделываясь общими фразами. Это только возбуждало любопытство.

– Вы где-то поблизости живете? – небрежно поинтересовался Мошков. – Раньше я вас не замечал.

– А что, я такая заметная? – улыбнулась Варя.

Похоже, это была не ложная скромность, а предложение сделать комплимент. Так Мошков и поступил.

– Если бы я вас хоть раз увидел, то уже не забыл бы, – заверил он. А потом, дав ей время насладиться лестью, добавил: – Такое яркое платье. Сразу в глаза бросается.

– А что, без этого сарафана вы меня не узнаете?

Варины глаза были чистыми и невинными, как у девочки, ничего не слышавшей о капусте, аистах и прочих птичках-пчелках. Она знала толк в флирте, и Мошков это оценил.

– Узнаю, – ответил он. – Хоть в сарафане, хоть без него.

Получилось грубовато, но не со всеми женщинами нужна деликатность. Им подавай остренького, терпкого, будоражащего.

– Переходите в наступление? – Варина улыбка дрогнула. – Сейчас предложите перейти на «ты»…

– А я еще не предложил? – удивился Мошков. – Спасибо, что напомнила, Варя. Можно я тоже тебе кое-что напомню?

Показалось ему или нет? Действительно ли в чистых глазах Вари мелькнул страх, а улыбка на секунду превратилась в оскал?

– Что? – спросила она.

– Ты не ответила на мой вопрос, – пояснил Мошков. – Я спросил, где ты живешь. Где-нибудь поблизости?

– Нет, – сказала Варя, покачав головой. – Мы из Кировского района. Я подругу навещала. А вообще редко здесь бываю. Раз в год, не чаще.

– Тогда мне повезло.

– Что? – Она нахмурилась. – В каком смысле?

Улыбаясь, Мошков пояснил свою мысль:

– Если бы мы жили по соседству, мне пришлось бы бродить по округе в ожидании новой встречи. А так я могу просто попросить у тебя номер телефона. Это многое упрощает, согласна?

– Конечно. – Варя облегченно рассмеялась. – Но стоит ли искать простых, проторенных путей?

– Стоит, – кивнул Мошков. – Это поможет сэкономить силы для более важных и интересных дел.

– Ты не торопишься, Володя?

– Привычка, Варя. Я водитель. Дальнобойщик. Времени даром не теряю.

Они помолчали, наблюдая за сыновьями. Мальчики явно нашли общий язык. Яма была уже таких размеров, что должна была казаться обоим бездонной пропастью. Удел людей – жить иллюзиями. С ранних лет до глубокой старости. Мошков старался быть реалистом. Если Господь создал мужчину и женщину такими, какие они есть, то зачем все усложнять? Флиртовать приятно, но самое увлекательное начинается потом, когда паутина намеков, недомолвок и условностей разорвана.

– Заметно, – произнесла Варя, посмотрев ему в глаза. – Любишь, чтобы все быстро получалось.

– Не все, – возразил он.

Она усмехнулась и, отведя взгляд, спросила:

– И куда ты ездишь, Володя? Далеко или не очень?

– Зависит от настроения. Иногда три дня пути как один пролетают. Иногда тянутся, как целая неделя или даже месяц. Я сейчас в Литву гоняю.

– Да? – обрадовалась Варя. – Не шутишь?

– Что тут смешного, не понимаю. – Он пожал плечами.

– Но мне очень надо в Литву! А тут ты… Даже не верится, что такие совпадения бывают.

– Я же не пассажиров вожу, – осторожно пояснил Мошков. – Грузы. Дальнобойщик. Это значит…

– Я знаю, что это значит, – перебила Варя.

Он недоверчиво хмыкнул. Что может знать посторонний человек, тем более женщина, о его профессии?

Это благодаря ему, дальнобойщику, сограждане получают свое пиво, замороженную рыбу и миллионы тонн других вещей, вплоть до мыла. Суровые, немногословные работяги развозят все это по миру примерно за тысячу баксов в месяц. Они могут позволить себе спиртное только в перерывах между рейсами, не страдают бессонницей, обладают крепкими нервами и умеют преодолевать препятствия без скулежа и перекладывания ответственности на других.

Профессия водителя грузовиков связана с определенными рисками. Он подобно моряку, уходящему в плавание, вынужден надолго оставлять семью. Ему приходится собственноручно устранять поломки своего механического чудовища, отвечать за сохранность груза, мириться с массой бытовых неудобств, преодолевать сонливость во время долгих перегонов, быть готовым отразить нападение дорожных грабителей всех мастей. Все это с лихвой окупается высокими заработками, уверенностью в завтрашнем дне, романтикой дальних дорог, наличием верных друзей.

– Ты знаешь, что это значит, – повторил Мошков, кивая. – Отлично. Давай встретимся как-нибудь вечером, и ты мне расскажешь.

Сарказмом можно было запросто испортить едва завязавшиеся отношения, но Мошков просто не смог удержаться. Честно говоря, он ожидал, что Варя перейдет на сухой тон и позовет сына в качестве живого щита от домогательств малознакомого мужчины, но этого не случилось.

– Не возражаю, – ответила она игриво. – Но за это ты должен мне кое-что пообещать.

Столь быстрая капитуляция насторожила бы Мошкова, если бы его не переполнили торжество и гордость победителя.

– Что именно? – спросил он.

– Сперва скажи, ты, случайно, не в Каунас ездишь?

– Случайно в Каунас. А что?

– А то, что мне именно туда надо.

– Хм… – Мошков потер подбородок. – Почему не поездом или самолетом?

– На то есть причины, – таинственно произнесла Варя. – Возьмешь меня с собой?

Понятное дело, что дальнобойщики нередко подвозят женщин определенного сорта. Напарники Мошкова опускались до этого, но он никогда. Ему хватало бескорыстных отношений. И еще ни одна из подруг не обращалась к нему с подобной просьбой.

– Понимаешь, Варя, – медленно заговорил он, подбирая слова, – в кабине есть спальное место, но его занимает тот, кто отдыхает в дороге. Это не всегда буду я, как ты понимаешь.

Она слегка покраснела, но не сдалась:

– А в фургоне? Он ведь не под завязку забит?

– Там темно, душно и очень трясет. Я повезу в Литву продукцию «Богемии»: хрусталь, стекло…

– Разве богемское стекло не в Чехии производят? – перебила его Варя.

– У нас в городе недавно открылось совместное предприятие, – терпеливо пояснил Мошков. – Дешевая рабочая сила, свободные производственные мощности и прочие прелести капитализма. Так вот, в настоящий момент формируется партия поставки в Каунас. Это ящики и контейнеры, которые нельзя кантовать и переворачивать. Представляешь, что значит ехать среди них, спать между ними, видеть в пути их и только их? – Он хмыкнул. – Это похуже одиночной камеры, потому что ее хотя бы не трясет. Странное у тебя желание, Варя, очень странное.

– Да, но оно есть, – ответила она. – И у тебя тоже, наверное, имеется свое желание. Пусть они исполнятся. Твое и мое.

Мошков посмотрел ей в глаза. Они ответили ему: да. Он пожал плечами:

– Сейчас не могу обещать наверняка. Попробую. До отправки есть время. Поживем – увидим.

– Ну, я не буду столь уклончивой, – сказала Варя, не отводя глаз. – Я могу обещать наверняка. И обещаю.

Мошков сглотнул. Уши у него заложило, как при перепаде давления.

Глава 3 Хозяин – барин

– И что, понравилось тебе с ним? – спросил Лозовой.

– Мне было все равно, – ответила она.

– Врешь! По глазам вижу.

Варя Добрынина передернула плечами: думай как хочешь.

Раздетая, она лежала на медвежьей шкуре у камина. Банальная и даже пошлая картинка. Но именно такими были пристрастия Юрия Эдуардовича Лозового: банальными и пошлыми. Он хотел, чтобы было «красиво», но его представления о красоте не выходили за рамки того, что способно вместить в себя воображение мещанина: загородный особняк с претензией на аристократичность, обязательные скакуны в конюшне, всякие там «бентли» и «ройсы» в гараже, бассейн, огромный камин, вызывающий ассоциации с мраморными галереями метрополитена, и, конечно же, обнаженная красавица подле него.

Сам Лозовой разоблачаться не спешил. Сидел в длинном халате, развалившись в кресле, похожем на трон. В руках – вместо скипетра и державы – массивный стакан с виски и дымящаяся сигара. Какой-нибудь честный работяга здорово бы огорчился, узнай он, в какую сумму обходится каждое желание Лозового подымить кубинским табаком. Образно выражаясь, в пепел обращалась среднестатистическая зарплата учителя, дворника или слесаря второго разряда.

В столице к Лозовому отнеслись бы как к мальчику на побегушках, быстренько отобрали все сокровища и пустили бы по миру с голым задом, но он был не такой дурак, чтобы высовываться из своего провинциального Волчевска. Здесь он был бог и царь – во всяком случае, в собственных глазах. Вот почему строптивая Варвара Добрынина лежала у его ног и выполняла его прихоти. Сознавать это было чертовски приятно. Но сегодня к ощущению всемогущества примешивалось еще одно чувство – раздражающее. Это была ревность.

– Как он это с тобой делал? – осведомился Лозовой, и голос его прозвучал сдавленно, а лицо густо налилось кровью, хотя его никто не душил.

– Это имеет значение? – спросила Варя, не глядя на своего повелителя и мучителя.

Ах, как ей хотелось вскочить и убежать, чтобы больше не видеть Лозового, его рябой кожи, его длинных сальных волос, его толстой, словно раздутой, шеи и высокомерной физиономии. В молодости Юрий Эдуардович поигрывал в какой-то ресторанной группе и в глубине души считал себя несостоявшимся гением. Это осложняло его и без того вздорный, вспыльчивый и мелочный характер. Варя никогда не думала, что обзаведется таким любовником, но у насмешницы-судьбы имелись собственные предпочтения. Она подложила Варю под Лозового и с удовольствием наблюдала, как та барахтается, преодолевая ненависть и отвращение.

Увлекательнейшее зрелище!

Лозовой был рослым мужчиной, но Варя знала, что под его халатом прячутся жирные бока, волосатое брюхо и почти бабские сиськи. Володя Мошков в сравнении с ним был Аполлоном. Однако отдавалась она сегодня не Володе, а Юрию Эдуардовичу. У всех есть обязанности. Которые приходится исполнять вне зависимости от того, тошнит нас от них или нет.

– Ты мне вопросами на вопросы не отвечай, – угрожающе произнес Лозовой, цедя слова вместе с виски. – Как у вас с этим шофером было? В деталях. У нас дело или ты забыла?

Варя не забыла. А когда пыталась сделать это, ей напоминали. Вот как сейчас.

– Детали плохо помню, – сказала она, садясь на шкуре и упираясь подбородком в колени. – Как пьяная была. Совсем голову потеряла. А суть ты знаешь. Скоро Мошков повезет партию хрусталя в Каунас. Меня взять пока не пообещал, но, думаю, никуда не денется. Ему тоже понравилось.

Ноздри Лозового раздулись, как у жеребца, в морду которому ткнули факелом.

– Понравилось, значит? – переспросил он, отставляя пустой стакан.

Судя по звуку, стекло треснуло, хотя и не рассыпалось.

– А ты хотел, чтобы я бревном лежала? Так он бы меня прогнал.

Лозовой не ответил. Вскинув голову, Варя следила, как он разоблачается, демонстрируя готовность пустить в ход свою мужскую силу. На пористом лице блестели бисерины пота, тонкая прядь волос перечеркнула глаз, свесившись до рта. Сигару он не потушил, а пристроил, дымящуюся, на бронзовой пепельнице в виде аллигатора, разинувшего пасть.

Варе срочно захотелось выпить. Некоторые вещи лучше делать на хмельную голову. Поднявшись, она потянулась к бутылке виски, но Лозовой раздраженно отбросил ее руку.

– Повернись, – велел он.

– Нет! – запротестовала Варя.

– Стану я тебя спрашивать, подстилка драная.

Лозовой грубо развернул ее спиной к себе и стиснул голову сильными пальцами, вынуждая наклониться. Почти теряя равновесие, она уперлась руками в журнальный столик.

– Не надо, Юра!

Кажется, она впервые обратилась к нему по имени. Но на Лозового это не подействовало.

И ничего Варя не могла с ним поделать, совсем ничего. В последнее время она находилась в полной власти этого человека. Он использовал ее не только в качестве безропотной секс-куклы. Для бизнеса тоже. Это по приказу Лозового она познакомилась с Мошковым и сблизилась с ним, проскочив хотя бы минимальный период ухаживаний. В его фуре предполагалось вывезти за границу контрабандный товар. Самый дорогой в мире. Поистине драгоценный.

Услышав, что речь идет о крупной партии необработанных якутских алмазов, Варя почувствовала, что это добром не закончится. Слишком высокая цена. Слишком грозная статья Уголовного кодекса.

Она просила Лозового избавить ее от необходимости преступать закон. Умоляла на коленях. Но он не удостоил вниманием ее протесты, как проигнорировал их сейчас. Он всегда добивался того, чего хотел. Чувства окружающих волновали его не больше, чем переживания прихлопнутых комаров или мух.

Пытаясь понять, что происходит в его душе, когда он топчет ее, насилует и унижает, Варя пришла к выводу, что никакой души внутри этого большого рыхлого тела нет. Есть мозг, нервная система, импульсы, реакции. Какой смысл просить пощады у паука, высасывающего из тебя соки? Лучше уж помалкивать, сцепив зубы…

Раскачиваясь, Варя смотрела на огонь, пляшущий в жерле камина. На несколько секунд ей удалось забыться, мысленно сбежать из душной, жарко натопленной комнаты, но когда Лозовой насел на нее с удвоенной энергией, руки ее подломились и Варя упала на низкий столик.

Она сцепила зубы и зажмурилась так сильно, что перед глазами заплясали разноцветные искорки. «Молчи и терпи, – приказала она себе, – терпи и молчи».

Не так давно Варя считала себя независимой и преуспевающей женщиной. Она владела небольшим кафе с постоянным контингентом поклонников классического кофе, свежевыпеченных штруделей и домашних наполеонов. Потом черт в лице лучшей подруги дернул ее затеять расширение. Чтобы выкупить дополнительную площадь, провести перестройку и обзавестись новым оборудованием, требовались деньги, и деньги немалые. Подруга свела Варю с человеком, готовым дать ссуду. Им оказался Лозовой. Варя взяла у него деньги, пустила их в дело и через месяц торжественно открыла обновленное заведение. А на следующий день оно сгорело. «Бытовой газ», – сказали пожарные. Но лучшая подруга вдруг оказалась любовницей Лозового. Только она уже не скрывала этого, а пришла однажды от его имени и напомнила о долге. «Ирка, гадина, так это же ты меня бандиту подставила?» – прошипела Варя, готовая вцепиться бывшей подруге в глаза. «Ты сама подставилась», – был ответ.

Вот и сейчас Варя подставлялась. Как бы добровольно. Никто ее на поводке к Лозовому не приводил, не раздевал и не брал силой. Сама, все сама. И деньги взяла, и отрабатывала свой долг, как могла. Иначе отвечать за Варю пришлось бы ее сынишке и родителям. Так заявила ее бывшая подруга. И Варя не посмела броситься на нее. Потому что существовали в мире вещи более важные, чем гордость, справедливость и месть. Какая мать готова рискнуть жизнью ребенка? Может быть, такие и существуют, но Варвара Добрынина не принадлежала к их числу. Единственное, на что она оказалась способна, – это высказать предательнице все, что о ней думает. На что бывшая лучшая подруга, многозначительно пощелкав зажигалкой, задумчиво произнесла: «А что, если у тебя еще и дом сгорит? Чем расплачиваться будешь?»

Варя прикусила язык. Да так, что вкус крови почувствовала. Позволить себе потерять дом она не могла. Его следовало срочно продать, пока не набежали сумасшедшие проценты за кредит.

Достойных покупателей так и не нашлось. Все предлагали смешные суммы и, поморочив Варе голову, исчезали. В результате современный, красивый дом в черте города пришлось отдать за полцены. Вырученных денег хватило на погашение долга, но не процентов. Варя бросилась продавать машину. Когда она явилась к Лозовому с последними десятью тысячами долларов, он взял их и невозмутимо заявил, что оставшиеся шесть тысяч нужны ему срочно. Прямо сейчас.

«Подождешь немного, Юрий Эдуардович», – резко ответила Варя. А пять минут спустя позвонила рыдающая мать и сообщила, что Коленьку похитили. Прямо с детской площадки. Среди бела дня. Схватили, посадили в машину и увезли в неизвестном направлении.

«Чего ты хочешь?» – спросила Варя у Лозового.

«Этого, – ткнув в нее пальцем, ответил он. – Для начала».

Так она стала наложницей, рабыней. Николку вернули. Варя с сыном стали жить у родителей, потому что зарплаты на аренду собственной квартиры не хватало. Иногда денег подкидывал Лозовой. Понемногу. Чтобы не разбаловалась. А те шесть тысяч баксов успели превратиться в шестьдесят, что подтверждалось соответствующей распиской должницы.

– Работай, коза, – пропыхтел Лозовой. – Не стой как неживая!

Не открывая глаз, Варя пару раз дернулась для порядка. Она попыталась думать о Мошкове, но хватило ее лишь на несколько секунд. Потом мысли перескочили на алмазы и предстоящее задание, которое Варю не возбуждало, вот уж нет.

Жаль, что Мошков оказался таким хорошим парнем. Но выбрала его не Варя. Это сделали подручные Лозового, прошерстив местные фирмы грузоперевозок. Ей оставалось только войти Мошкову в доверие, что она и сделала. Он нравился Варе, но это не шло ни в какое сравнение с чувствами, которые она испытывала к сыну…

А Лозовой все не унимался. Наверное, пытался что-то доказать – себе и Варе.

– Не хочешь по-хорошему? – спросил он, тяжело дыша. – Ладно, будет тебе по-плохому.

Дикая, обжигающая боль вспыхнула между ребер. Словно ее ужалила самая ядовитая, самая большая в мире оса. Варя рванулась, пытаясь высвободиться, но Лозовой не отпустил, удерживая ее здоровенной волосатой рукой. В его другой руке была дымящаяся сигара. Запахло паленой кожей.

Тлеющий огонек коснулся бедра Вари. Она завопила, неистово сопротивляясь, и это привело Лозового в настоящий экстаз. Он тоже закричал, да так громко, что на столе рассыпался треснувший стакан, хотя никто к нему не прикасался.

– Все, – пропыхтел Лозовой, отталкивая Варю. – Свободна. Вали к своему шоферюге. И помни: сорвется, шкуру спущу. Не с тебя – сама знаешь, с кого.

Варя знала. Собрав одежду в охапку, она покорно направилась в ванную комнату.

Лозовой с наслаждением затянулся и бросил окурок в огонь.

В дверь вежливо, но настойчиво постучали.

– Кто? – отрывисто спросил Лозовой.

На душе стало тревожно. Охране было известно, что он не любит, когда вторгаются в его владения, поэтому без особой необходимости Лозового никто не беспокоил. Значит, что-то случилось. Не сибиряки ли нагрянули?

– Это я, Юрий Эдуардович, – откликнулся голос из-за двери.

Принадлежал он Порохову, возглавлявшему службу безопасности. По спине Лозового пробежал озноб.

– У нас проблемы? – отрывисто спросил он, распахивая дверь.

Порохов отрицательно качнул большой курчавой головой с оплывшими чертами.

– Просто мне доложили, что у вас шумно, – ответил он. – Вот я и решил проверить.

– А-а, это… – Расслабившись, Лозовой махнул рукой. – Оттянулся малость. – Он покосился в сторону ванной комнаты. – Шпионку нашу дрессировал. А то, знаешь, гонору у нее многовато.

– Не перегнули бы палку, Юрий Эдуардович.

– Что? Что ты сказал, Петр Алексеевич?

Лозовой шутовским жестом приставил ладонь к уху, как бы не доверяя своему слуху.

– С такими дамочками поаккуратнее надо, – сказал Порохов, не моргнув глазом.

– Почему это?

– Мстительные они. Могут свинью подложить.

– Варвара и пикнуть не посмеет, – пренебрежительно ответил Лозовой. – Она у меня вот где. – Он стиснул кулак. – Если взбрыкнет, я ее выкормыша велю удушить или утопить. Сучка понимает это, так что не рыпнется.

Глаза Порохова оставались сонными и невыразительными, хотя душу переполнял гнев. Он знал, кому будет поручено убить малыша. Ему, Порохову. Чужими ли руками, собственными ли, но сделать это придется. Потому что отказ будет означать, что он вышел из-под контроля, а какому боссу это понравится? Уж не Лозовому, это точно. Портить с ним отношения было не с руки. В этом случае одному из них надлежит умереть. Порохов же не хотел ни умирать сам, ни лишать жизни хозяина, платившего щедро и не скупившегося на содержание службы безопасности. Но и брать на душу грех за умерщвлённое дитя ему не хотелось. Одним словом, куда ни кинь, всюду клин. Будь воля Порохова, он отпустил бы Варю Добрынину на все четыре стороны, чтобы не доводить ситуацию до крайности. Нельзя давить на человека бесконечно. Взорвется или сломается. И то и другое опасно.

– Решать вам, Юрий Эдуардович, – бесстрастно произнес он. – Но лучше не доводить женщину до крайности. Сорвется.

– В каком смысле? – спросил Лозовой, прищурившись.

– Во всех смыслах.

– Ты у нас, значит, в качестве Варькиного адвоката выступаешь?

– Я о ваших интересах забочусь.

– А тебя никто заботиться не нанимал! – вызверился Лозовой, и вена на его шее запульсировала. – Ты здесь, чтобы служить. Ты мой служебный пес, Петр Алексеевич, а псы не рассуждают, они команды выполняют. Будешь умничать – ищи себе другое место. – Понизив голос, Лозовой уточнил: – На кладбище.

Ни один мускул не дрогнул на лице Порохова.

– Разрешите идти? – спросил он.

Секунд десять хозяин смотрел в его темные глаза, но ничего в них не увидел – ни мысли, ни чувства.

– Иди, – сказал он.

Порохов повернулся и вышел.

Глава 4 Третий лишний

Ласковое солнышко заставляло блаженно щуриться и представлять себя котом, разлегшимся на разогретом асфальте. Надвинув козырек на глаза, Мошков сидел на черном скате, пахнущем пыльной резиной, и жевал булку с ряженкой. Его напарник, Михаил Перченков, пил безалкогольное пиво и хрустел чипсами, крошки от которых усеяли его щетинистый подбородок.

Это был крепкий малый с внушительными кулаками и жестким взглядом парня из подворотни. Он носил тельняшки, берцы и любил рассказывать истории о своем десантном прошлом, иллюстрируя их энергичными взмахами рук, ног, прыжками из стороны в сторону и воинственными стойками. Правда, когда однажды на напарников «наехала» провинциальная шпана, Перченков был не столь резок и подвижен, но одному противнику все же очень удачно расквасил нос, а когда его самого сшибли ударом на землю, умело сгруппировался, защищаясь от ног, и продержался так, пока Мошков не подоспел на подмогу.

Сегодня напарникам предстояло осмотреть тягач, подготовленный механиками. Сидя на территории автобазы, помнившей еще советские времена, они лениво обсуждали достоинства и недостатки грузовиков. Перченков отдавал предпочтение МАНам с их 1400-литровыми баками и удобными салонами.

– Фигня, – обронил Мошков, облизывая губы. – МАНы неустойчивы на склонах и буграх. Я свой два раза ронял. Больше не один грузовик не клал, только МАН.

– Зато поворачивает без заносов, – заступился за марку Перченков. – Хоть при восьмидесяти, хоть на девяносто.

– Радиус маловат. На ограниченном пространстве не развернешься. Сравни со «сканией».

– Хорошо руля слушается и разгон замечательный, но мощности маловато.

Они могли бы продолжать спор еще долго, но в этот момент из-за угла вывернул их собственный белый тягач.

– Тебе кто разрешал нашу «снегурку» трогать? – накинулся Перченков на механика, выпрыгнувшего из кабины. – В другой раз руки повыдергиваю, понял?

– Оставь его, – поморщился Мошков. – Парень старался, а ты ему вместо спасибо «руки повыдергиваю»… – Он вопросительно взглянул на механика. – Фуру когда цеплять будете?

– Не раньше следующей недели. Хозяин новые фуры закупает. Изотермик, восемьдесят кубиков.

– Значит, продолжаем отдыхать, – обрадовался Перченков, когда они снова остались вдвоем. – Попьем вечером пивка?

– Сегодня не могу, – сказал Мошков. – За мной подруга заскочит. Мы в кино собрались.

Говоря это, он ласково провел ладонью по кабине «вольво». Зверь, способный перетянуть 750 лошадей. И пробегает без заправки 2223 километра. Салон простоват, и электронный спидометр глючит, но это мелочи. Профессиональный водитель скорость на глаз безошибочно определяет, а кабина – это рабочее место, а не комната отдыха.

– Купим мы когда-нибудь себе по такой красавице? – пробормотал он мечтательно.

– Ага, держи карман шире! – скривился Перченков. – Пока триста штук скопишь, ноги протянешь. Особенно теперь. Я уже заметил закономерность: как новье покупают, так у нас сразу зарплаты падают. И попробуй возразить. В бараний рог согнут!

Перченков оседлал своего любимого конька. По его глубочайшему убеждению, жизнь была устроена так, что умные, работящие и порядочные люди всегда находились в зависимости от негодяев и проходимцев. Это был мировой заговор. Честные труженики не имели никаких шансов обрести свободу. Разве что в октябре семнадцатого, хотя в середине восьмидесятых опять все профукали. Этих событий Перченков помнить не мог, однако рассуждал о них так горячо, словно лично брал Зимний или наблюдал за разрухой времен перестройки.

– Мы ведь как живем? – разглагольствовал он, норовя взять Мошкова за пуговицу, что тот упорно не позволял сделать. – Живем как рабы бесправные. И ведь ничего хозяину не скажи. Он у тебя вычитает из зарплаты за покрышки или перерасход топлива, а ты ему, мироеду, с улыбочкой: «Здрас-сте, Платон Павлович». Хотя бы раз в год надбавку дал, так нет, хрена! А ты ходи по нескольку дней немытый, без бабы, жри всухомятку, за груз трясись. Неужто обеднел бы шеф, если бы деньжат подкинул на стоянки на охраняемых площадках?

– Ты бы их все равно в карман положил и ночевал где придется, – возразил Мошков, усмехаясь.

– Смешно тебе, что мне деньги нужны? – возмутился Перченков, тараща и без того круглые глаза.

– С чего ты взял? – рассеянно спросил Мошков.

– Так лыбишься же!

– Это я не тебе, это я ей.

Проследив за его взглядом, Перченков увидел стройную молодую женщину, приближающуюся к ним со стороны проходной. На ней был белый брючный костюм, оранжевая блузка и черные очки, поднятые на волосы. Чем ближе она подходила, тем сильнее хотел ее Перченков.

– Красивая женщина… – произнес он мечтательно.

– Губы закатай, – посоветовал Мошков.

Варя, размахивая пакетом, подошла и поздоровалась. Перченков представился, протянув руку и зачем-то выгнув спину. Она свое имя назвала, но руки словно не заметила и вместо рукопожатия вложила в нее банку ледяного пива. Остальные две Варя разделила между собой и Мошковым.

– В пакете еще три, – сообщила она, без смущения приложившись к банке. – Угощаю.

– Какой-то праздник? – удивился Мошков.

– Настроение хорошее, – ответила Варя. – Потому и праздник.

Знал бы он, с каким трудом давался ей этот беззаботный тон! Ожоги на боку и бедре не позволяли забыть подробности последней встречи с Лозовым. Это он отправил ее к Мошкову на работу. Чтобы Варя показалась его напарнику и построила ему глазки. «И не только глазки, – проинструктировал ее Лозовой. – Все остальное тоже. Тебе с обоими ехать. Вот обоих и ублажай».

Естественно, так далеко заходить Варя не собиралась, но все же на автобазе появилась, потому что от этого небритого мужлана Перченкова в какой-то мере зависело, возьмет ее Мошков с собой или нет. Эти двое были напарниками и, естественно, принимали решения сообща. Варе хотелось, чтобы Перченков не ответил отказом.

То, что ей удалось произвести на него впечатление, не вызывало сомнений. Косясь на гостью искрящимся глазом, Михаил присел на скат и, не забывая деликатно прикладываться к банке, принялся развивать любимую тему.

– Возьмем нашего шефа, Платона Павловича, – рассуждал он. – Колышут его наши проблемы? Да вот ни на столько не колышут! – Он показал кончик мизинца. – По его мнению, хороший водитель должен рот зашить, чтобы не пить, не есть, а в штаны, извините, памперс подкладывать…

– А что, это идея! – вставил Мошков, надеясь обратить разговор в шутку.

– И чтобы денег не просил, а баки за свой счет заправлял, – продолжал Перченков, ничего не слыша, как токующий глухарь. – И уж совсем хорошо, если бы мы самостоятельно заказы находили и спать отучились. Вредная же привычка. Сплошные убытки от нее. Каждую ночь простои.

Мошков приготовился зевнуть, когда его телефон заиграл бессмертную мелодию «Road to Hell». Извинившись, он поднес трубку к уху, коротко переговорил и с сожалением отставил пиво.

– Не поминай лихо, пока тихо. Это тебе, Миша, на заметку. Директор вызывает. Какая-то путаница с путевыми листами обнаружилась. – Он посмотрел на Варю. – Я скоро. На призывы Михаила к мировой революции не покупайся. Причуды коллективного бессознательного… – Мошков покрутил пальцем у виска. – Навязчивый архетип.

– Сам ты архетип! – оскорбился Перченков.

Варя на него даже не взглянула.

– Ты Шопенгауэра читал? – спросила она у Мошкова.

– В том-то и дело, что нет, – весело ответил он, уходя. – Сам допер. В свободное время трактат сочиняю. «Мир как воля и представление».

– Брешет, – мстительно заявил Перченков, когда Мошков скрылся из виду. – Ничего он никогда не пишет. У него и блокнота-то нет.

– Я так и подумала, – согласилась Варя, передавая ему вторую банку.

– Садись. – Михаил гостеприимно похлопал по скату, на котором сидел. – Вернее, присаживайся. – Он засмеялся. – Знаешь, почему нельзя человеку садиться предлагать?

– Что-нибудь из тюремной этики? – предположила Варя, осторожно вытирая салфеткой влажные от пива губы.

– Точно, – обрадовался Перченков. – А ты умная, Варя.

Она хотела съязвить, но сдержалась. Человека, от которого тебе что-то нужно, лучше не дразнить, а хвалить и поощрять.

– У тебя была судимость, Миша? – спросила она, доставая очередную банку для себя.

Легкий ветерок трепал ее просторные легкие брюки на расставленных по-мужски ногах.

– Только этого не хватало, – скривился Перченков. – А вот Володька срок тянул. И немалый.

– Неужели? За что?

– А кто его знает. Статей много. Убийство, воровство, изнасилование…

Перченков умолк, довольный собой. Наверняка ему удалось посеять зерна сомнения в душе этой ладной телочки в белом костюмчике.

Он снова похлопал по нагретой резине:

– Да ты присаживайся, присаживайся. В ногах, как говорится, правды нет. – Перченков окинул Варю откровенным взглядом. – Хотя смотря в каких ногах. Ты спортом занималась?

– Балетной гимнастикой, – ответила она. – Па-де-де с переворотом.

Ее всегда подмывало ерничать, когда она оказывалась в неловкой ситуации. Вынужденное общение с Перченковым начинало тяготить. Варя подумала, каково будет с ним во время долгого пути, и поняла, что это станет одним из труднейших испытаний в ее жизни. Лозовой хотя бы свое дело быстро делает, а этот небритый донжуан одной болтовней все нервы вымотает.

– Я балет не сильно уважаю, – признался Перченков, вставая. – А гимнастки очень даже ничего. Особенно эта… как ее…

Изображая задумчивость, он приблизился к Варе вплотную.

– Руку убрал! – прикрикнула она. – Такими грязными лапищами к дамам не прикасаются. Особенно если они в белом.

– Так я помою, – пообещал Перченков, ухмыляясь. – И не только руки.

Скользнув взглядом по территории автобазы, он удовлетворенно отметил, что поблизости никого нет. За ними, конечно, могли следить из окон административного корпуса, но Михаила это не напрягало. Он ведь ничего особенного не делал. Пока.

– Давно пора, – обронила Варя и прикусила язык: нельзя было портить отношения с этим нагловатым типом, ведь им предстояло совместное путешествие. – Тогда и поговорим, – смягчила она тон.

Перченков сделал шаг вперед, вынуждая Варю отступить.

– Я мужик простой, – сказал он, сверля ее светлыми круглыми глазами с крохотными точками зрачков. – Не привык ходить вокруг да около. Если мне кто понравился, так и говорю. И всегда своего добиваюсь, учти. Ни одна еще от меня не уходила.

Варя выставила перед собой ладонь, упершись в его грудь.

– Тормози, простой мужик, – сказала она. – Не к тебе я пришла. Володе не понравится, если он узнает, как ты руки распускал в его отсутствие.

Перченков застыл как вкопанный. Связываться с напарником ему не хотелось. Мошков не выглядел силачом, но дрался очень умело и жестко, пуская в ход всякие подлые зэковские приемчики, и Перченкову вовсе не улыбалось испробовать их на себе. Пару раз он становился свидетелем мошковских побед и понимал, что ему против такого противника не продержаться и минуты.

– А если он узнает, как ты ко мне подкатывалась в его отсутствие? – вкрадчиво осведомился Перченков. – Пивком угощала, балетные па показывала? Что тогда, Варюха? Сладится у тебя с Володей?

«Ну и подлец! – подумала она. – И откуда только такие берутся? Лозовой, его опричники, этот наглый шоферюга… Почему бы им не поселиться вместе, чтобы не портить жизнь окружающим? Нет, одни они не могут. Им нормальных людей подавай, честных, умных, совестливых. Потому что за их счет все это быдло процветает. Грибковая плесень, паразиты. И никак ты плесень не переделаешь. Можно только уничтожить».

Ах, как же хотелось Варе съездить Перченкову по физиономии и послать туда, где ему самое место! Но нет, приходилось играть отведенную роль, потому что Варя себе не принадлежала, она была марионеткой в чужих руках.

– Володя идет, – сказала она, кивая в сторону. – Мир?

– Перемирие, – процедил Перченков. – Пусть будет перемирие. Но все равно ты моей будешь, Варенька. По-любому.

Несколько секунд спустя к ним присоединился Мошков и этот неприятный разговор оборвался. Что, естественно, не означало, что Варя и Перченков прониклись друг к другу симпатией.

Глава 5 Следы остаются

Частная гостиница «Комфи» находилась в уютном квартале Волчевска, где прежде обитали партийные бонзы. Многоэтажек здесь не строили, поэтому большинство особняков сохранилось в первозданном виде, свидетельствующем о том, какими наивными были представления о роскоши у секретарей обкомов и райсоветов. Ни бассейнов, ни помпезных дворцов, ни крепостных стен. Скромные по нынешним меркам двухэтажные строения, увитые виноградом и окруженные голубыми елями. Зато здесь было тихо, спокойно и хорошо дышалось. Машины проезжали редко, а пешеходы передвигались чинно, с достоинством. Даже голосистых детишек здесь почти не наблюдалось. Тишь, гладь да божья благодать.

Тем не менее трое постояльцев, занявших весь второй этаж «Комфи», не могли позволить себе расслабляться. Не для этого они прилетели из далекого Якутска. Поужинали сытно, но без излишеств. За столом выпили одну бутылку водки, вторую захватили с собой и потребляли маленькими рюмочками, закусывали рыбным балыком и солеными груздями.

Возглавлял троицу Валерий Емельянов, полноватый, но не рыхлый мужчина с густыми волосами и усами, чуть тронутыми сединой. Эти усы, пожалуй, были самой примечательной деталью его внешности. Казалось, они росли прямо из носа. Емельянов постоянно их трогал, словно опасался, что они куда-то исчезнут и тогда его будут путать с братом, оставшимся дома.

Двумя его спутниками были Мануйлов и Белый. Первый был светловолос, тщательнейшим образом причесан и налит здоровым румянцем. Его рыжеватые бакенбарды почти соприкасались с горловиной яркого синтетического свитера, одного из тех, что он носил летом и зимой. Что касается Белого, то он был жгучим брюнетом с длинным, унылым лицом, обсыпанным воспаленными угрями. Высокий, худой, он казался нескладным и неуклюжим, пока обстоятельства не вынуждали его двигаться легко и стремительно.

Емельянов был старше лет на десять и занимал гораздо более высокую социальную ступень, поэтому обычно разговаривал с ними свысока и чаще с повелительными интонациями. Но, находясь на чужбине, он чувствовал себя не слишком уверенно, поэтому как бы приблизил к себе подручных, обращаясь с ними вполне по-дружески. Они еще не успели свыкнуться с этой новой манерой общения и выглядели несколько озадаченными, словно пара крупных хищников, впервые увидевших своего дрессировщика в пределах досягаемости, причем без хлыста и пистолета.

Емельянов не замечал этого. Его мысли были заняты другим. В первую очередь его беспокоили не алмазы, похищенные у Мултусова, а собственная жена. Молодая и привлекательная, она пользовалась слишком большим успехом у мужчин, чтобы надолго оставлять ее одну. Время от времени Емельянов звонил ей, а потом сразу брату, стараясь определить по звуковому фону, не коротают ли они вечер вместе. «Вроде бы нет», – успокаивал себя Емельянов. Но означает ли это, что жена одна? И где гарантии, что никто не навестит ее ночью?

Опрокинув рюмку водки, он съел ломтик копченой рыбы, понюхал усы и сказал:

– Будем укладываться, мужики. Жора отдыхает первым, Витя его сменит.

Белый и Мануйлов переглянулись. Перспектива спать по очереди их не вдохновила.

– К чему такие предосторожности, Валера? – заговорил Белый. – Хвоста за нами не было, отвечаю. Отель надежный, тихий.

– В тихом омуте черти водятся, – отрезал Емельянов.

Они прибыли в Волчевск инкогнито, чтобы провести собственное тайное расследование. Братья Емельяновы не разорились, потеряв партию алмазов, но не могли позволить себе бездействие. Подставишь палец, всю руку отхватят. Вместе с головой.

Не осталось никаких сомнений в том, что ограбление организовал Лозовой. В принципе, Емельяновы заподозрили это еще в день прибытия Мултусова в Волчевск. Когда Лозовой позвонил и начал орать, что его подставили, они сразу поняли: дело нечисто. По его словам, он понес большие потери из-за того, что вывел деньги из оборота и обналичил их, но его гнев был преувеличенным, наигранным. Он походил на вора, желающего отвести от себя подозрения. «Вы что, вздумали шутки со мной шутить? – вопил он в трубку. – Так вы меня плохо знаете, братишки. Если ваш сраный курьер не отыщется, я заставлю вас возместить убытки, ясно?»

Мултусов в конечном итоге отыскался – не иголка в стоге сена. Официально не опознанное, тело его пребывало в морге. Заплатив судмедэксперту, Белый выяснил, что курьер был убит не ножом и не заточкой, а инъекцией смертоносного этиленгликоля. Это свидетельствовало о профессионализме киллера. Мултусова «вели», а в подходящий момент убрали, незаметно избавив от чемодана с грузом. Случайные налетчики сделать этого никак не могли.

Имелся еще один факт, прямо указывающий на Лозового. Дело в том, что братья Емельяновы на всякий случай прослушивали телефон своего курьера и были в курсе, что он беседовал с заказчиком дважды. Сначала Мултусов связался с ним сам, сообщив о своем прибытии, потом Лозовой ему перезвонил, сказав, что отлучится минут на тридцать. Была ли в этом необходимость? Очевидно нет, поскольку Мултусов, решивший добираться общественным транспортом, никак не мог появиться в офисе в эти полчаса. Зачем тогда Лозовой ему позвонил?

Во время телефонных переговоров Емельяновы поинтересовались этим. Не прямо. Просто, как бы невзначай, спросили, сколько раз Лозовой общался с Мултусовым. Ответ их насторожил. Лозовой по непонятной причине умолчал о втором звонке. «Значит, один раз говорили?» – уточнил Валерий Емельянов. «Один, – подтвердил собеседник. – А что?»

А ничего. Ничего конкретного. Но люди редко врут без причины. Особенно деловые люди. Это так же верно, как и то, что они редко говорят правду.

Одним словом, за офисом «Вест Инвест» установили слежку. Белый и Мануйлов обратили внимание, что туда ежедневно наведывается красивая молодая женщина по имени Варвара. Сегодня она нанесла визит в транспортную фирму «Автодор», где общалась с двумя водителями. Их беседу удалось подслушать с помощью микрофона направленного действия, улавливающего голоса с расстояния до ста метров. Самое интересное началось, когда Варя ушла с одним из водителей, которого звали Володей. Разговор у них шел о поездке в Литву. По загадочной причине Варя стремилась добраться туда на грузовике.

Посовещавшись, братья Емельяновы решили, что ее необходимо похитить и допросить. Интуиция, жизненный опыт и косвенные улики подсказывали, что Лозовой поручил Варе вывезти алмазы из страны.

Словно прочитав мысли шефа, Мануйлов спросил:

– А как быть с этой телкой, когда она нам инфу сольет?

– Не задавай детских вопросов, – поморщился Емельянов и встал, собираясь уединиться в спальне.

Он и Мануйлов находились в комнате одни: Белый засел в туалете, предварительно включив телевизор для звукового фона. На экране что-то пылало, тревожный голос диктора рассказывал о новых происках международного терроризма. Емельянов взял пульт и выключил телевизор.

– Видел? – спросил он.

– Что? – не понял Мануйлов.

– Мне надоело, я выключил. Все просто.

– Вы предлагаете эту Варвару…

Фраза оборвалась. Мануйлов вопросительно посмотрел на Емельянова. Тот вздохнул, как учитель, вынужденный растолковывать очевидные вещи непонятливому ученику.

– Я не предлагаю, я говорю, что нужно будет сделать, – сказал он. – Разумеется, осторожно, чтобы Лозовой не всполошился. Возьмем Варю, побеседуем с ней, а потом потеряем. Судя по всему, у нее с этим козлом сложные отношения. Думаю, он не сильно удивится, если она от него сбежит.

– То есть вы хотите ее убить, а тело спрятать, – уточнил Мануйлов.

– Кого убить? – деловито осведомился Белый, вернувшийся в комнату с полотенцем, обмотанным вокруг бедер.

– Тебе Витек пояснит, – сказал Емельянов. – Я на боковую. Водку не пить, вдвоем не спать. Если что, головы откручу.

С этими словами он закрылся в спальне.

– Чего это он? – спросил Белый, падая на диван. – То все нормально, а то вдруг «головы откручу». Ты его тут доставал без меня?

– Кто кого доставал, – буркнул Мануйлов.

– А что не так?

– Все не так.

– Им не угодишь, – пробормотал Белый, косясь на дверь спальни.

– Сами косяков наделают, а мы потом виноваты, – согласился Мануйлов шепотом.

Перепад в настроении Емельянова подействовал на обоих удручающе. Хороший начальник никогда не ведет себя с подчиненными запанибрата. После этого не всегда удается взять прежний командный тон. Несоблюдение этого простого закона, как правило, ведет к различного рода конфликтам и недоразумениям. Почувствовав себя на равных с шефом, подчиненные теряют чувство меры, их уже не устраивает прежняя дистанция. Именно это произошло с Белым и Мануйловым.

Выждав минут десять, они не сговариваясь плеснули себе водки, выпили и закусили груздями. Потом Белый на цыпочках прокрался к двери, приоткрыл ее, заглянул и вернулся на место, едва не потеряв по пути полотенце.

– Кого мы мочить собрались? – спросил он вполголоса.

– Дрыхнет? – уточнил Мануйлов, прежде чем ответить.

– Как убитый.

– Как, – выразительно произнес Мануйлов.

Напарники посмотрели друг другу в глаза и отвели взгляд.

– Так кого? – вернулся Белый к волнующему его вопросу.

Мануйлов объяснил, а потом зачем-то добавил:

– Шеф тебе ликвидацию хочет поручить.

Новость Белого не обрадовала.

– Почему мне? – спросил он недовольно.

Воображение понесло Мануйлова как на крыльях.

– Говорит, хватит тебе чистеньким ходить, – с готовностью пояснил он. – Мол, пока Жора ручонки в кровищи не испачкает, положиться на него полностью нельзя. Вот пусть и исполняет.

Белый посмотрел на свои большие, жилистые руки и несколько раз сжал их в кулаки. Под угристой кожей лица набухли и опали желваки.

– Ручонки? – угрюмо переспросил он. – Так и сказал?

– Если не веришь, разбуди и спроси, – предложил Мануйлов.

– Надоело мне все, – буркнул Белый. – Уйду. Гад буду, уйду!

– Кто ж тебя отпустит, дурилка ты картонная?

– Чего?

– Мы знаем слишком много, чтобы увольняться по собственному желанию, – пояснил Мануйлов.

– Ты это серьезно? – насторожился Белый.

– Серьезнее не бывает. Во всяком случае, при мне два типа рассчитаться хотели, а потом их в тундре нашли – якобы заблудились и замерзли. Только с каких делов им было в морозы туда переться?

– Блин, не нравится мне это!

– Мне тоже. Думать надо. – Мануйлов прикоснулся указательным пальцем к виску. – Крепко думать.

Ничего на это не сказав, Жора Белый устроился на диване, укрывшись пледом. Мануйлов открыл журнал для мужчин и зашелестел глянцевыми страницами, на которых с завидным постоянством менялись изображения часов, автомобилей и женских тел. Некоторый товар был качественным, другой – так себе. Девушка месяца Мануйлова не вдохновила, как и ее не вполне пристойная фамилия: Куяка. Должно быть, ретушеру пришлось немало поработать над ее фотографиями. Но сама Мирослава Куяка явно считала себя писаной красавицей, горделиво улыбаясь на диванах, кроватях и просто коврах.

От созерцания ее сомнительных прелестей Мануйлова отвлек тихий голос Белого, успевшего трижды повернуться с бока на бок.

– Слышишь? – окликнул он. – А если меня такая работа не устраивает? Я не хочу за зарплату людей убивать. Знаешь, сколько профессиональные киллеры за это получают?

– Наслышан, – хмыкнул Мануйлов. – На то они и киллеры. Люди свободной профессии.

– А мы, выходит, рабы?

– Ну почему рабы? Наемники. Только продались задешево.

– Не нравится мне это, – повторил Белый с мрачной убежденностью.

– Вот и соображай, – сказал Мануйлов, отодвигая от себя журнал, чтобы оценить филейные части тела на развороте.

«Вот бы так госпожа Удача ко мне задом повернулась», – мечтательно подумал он.

Жизнь он проводил в уверенности, что однажды так и случится. Поэтому не жил, а как бы отбывал срок в ожидании знаменательного события. И это его вполне устраивало.

Глава 6 Дискредитация и дискриминация

Кировский район занимал примерно пятую часть Волчевска. Частично эта территория была занята допотопными заводами, из труб которых постоянно валил, струился или хотя бы сочился разноцветный дым. Но были здесь и относительно зеленые островки спальных микрорайонов. В одном из них проживала семья Добрыниных.

Как заведено чуть ли не во всех постсоветских городах, микрорайон назывался Текстильщик. Застроенный однообразными желто-коричневыми девятиэтажками, он навевал на жителей такую тоску, что, поселившись здесь, они навсегда теряли способность искренне радоваться жизни и ходили по улицам то ли мрачные, то ли подавленные, то ли просто сонные. Преображались они лишь дома, где не было необходимости подстраиваться под окружающую обстановку.

Семья Добрыниных мало чем отличалась от тысяч других семей, проживающих в микрорайоне Текстильщик. Правда, их девятиэтажка была не бежевой, не желтой и не оранжевой – строители оставили ее бетонно-серой, почему-то передумав обкладывать плиткой. Подъезд тоже выглядел серым, хотя когда-то его стены были выкрашены в голубой цвет. Называть его «парадным» было все равно, что называть лайнером какой-нибудь грязный, чадящий пароходишко. Лифт, давно лишившийся своего единственного украшения – зеркала, походил на тесную тюремную камеру, созданную специально, чтобы отучить узников спать лежа. То, что было написано на стенах этого сооружения, определенно не было предназначено для детских глаз, однако они это читали, взрослея значительно раньше, чем было задумано природой.

После такого подъезда и такого лифта было настоящим облегчением попасть в чистую, достаточно просторную и светлую квартиру. «Из чистилища – в рай», – подумал Мошков, переступая порог. В одной руке он держал букет душистых пионов, в другой – банальное, но неизбежное шампанское. Тем не менее выражение его лица было отнюдь не праздничным. Он принес неутешительные новости, и это угнетало Мошкова. Он ужасно не любил огорчать людей, которые ему нравились. К Варе же он начинал испытывать более глубокие чувства. Поэтому и напросился в гости, решив, что пришло время познакомиться с Вариными родителями. Поначалу она противилась, словно опасаясь чего-то, но наконец согласилась. И вот Мошков явился в дом – с цветами, шампанским и плохой новостью. Джентльменский набор.

– Привет! – улыбнулась Варя, принимая букет. – Рада тебя видеть. Проходи.

Мошков начал разуваться, надеясь, что хозяйка его остановит, но этого не произошло. Пришлось идти за ней в носках, надеясь, что они не оставляют влажных следов на сияющем ламинате. День выдался жарким. Пришлось полдня мотаться по городу, переоформляя права и собирая необходимые справки. Дата выезда в Литву определилась, и она была не за горами.

– А где твои родители? – удивился Мошков, заглянув в гостиную и не обнаружив там никого, кроме Вари, забравшейся с ногами на диван.

Ее гладкие колени заманчиво блестели.

– Поехали на дачу, – сказала она. – И Николку захватили.

Варя не стала пояснять, что это была ее инициатива. Сын и родители были сейчас лишними. Когда хочешь подчинить мужчину своему влиянию, нужно принимать его не за семейным столом, а в постели. Да и вообще сводить Мошкова с родителями было совершенно незачем. Варе он нравился, но она даже не думала о том, чтобы связать с ним дальнейшую жизнь. Ведь сейчас, по существу, она строила козни за его спиной. Как же можно будет потом глядеть в глаза человеку, которого обманываешь? Как говорить с ним о любви, когда всю себя Варя отдать Мошкову не могла. Ладно бы речь шла исключительно о сердце. Но тело, тело… Оно принадлежало другому, и тот, другой, обращался с ним похабно, втаптывал в грязь. Будучи такой грязной, Варя не имела права на чистые отношения. И она приказала себе не влюбляться в Мошкова. Пусть это будет только игра!

Откинувшись на спинку дивана, Варя изменила положение. Она предполагала, что Мошков проследит за этим действом, но ошиблась. Он смотрел ей в глаза.

– Так внезапно? – спросил он.

– Почему внезапно? – Варя пожала плечами, позволив бретельке маечки соскользнуть на руку. – Они по выходным почти всегда на дачу ездят. Сейчас ведь сентябрь, урожай пора собирать.

Мошков продолжал смотреть ей в глаза.

– Разве ты не предупредила их о моем визите?

– Слушай, я не помню, – сказала Варя. – Какая разница, а? В другой раз познакомитесь. А сейчас поставь бутылку в холодильник и расслабься. Ты не рад, что мы побудем вдвоем?

Ничего не ответив, Мошков отправился в кухню. Шампанское сунул в холодильник, а цветы небрежно бросил на стол, решив не ставить в воду. Он в этом доме не хозяин. Он тут вообще никто. Варя ясно дала ему это понять. Он видел по ее глазам, что она лжет. Не собиралась она садить его за один стол со своей семьей. Рылом дальнобойщик Мошков не вышел. Разведенный, отсидевший… Зачем Варе такой? Она позабавится с ним в свое удовольствие и бросит. А он, доверчивый болван, губы раскатал. Может быть, он Варе только затем и понадобился, чтобы прокатиться в Литву бесплатно.

Злой и мрачный, Мошков вернулся в комнату и сказал, что, пожалуй, уйдет.

– Как хочешь…

Варя снова пожала плечами, уронив вторую бретельку. Маечка теперь держалась на ней лишь благодаря паре природных полушарий.

Потоптавшись на месте, Мошков спросил, куда поставить пионы. Варя сказала, что займется цветами сама, вскочила и едва не потеряла свою маечку. Мошков отправился за ней в кухню. Он не собирался этого делать, вот уж нет. Но ноги шагали сами, против его воли. Они перенесли его в кухню и остановились за спиной Вари. Тут в движение пришли руки Мошкова, тоже сделавшиеся своевольными. Они обхватили ее поперек туловища и потянули на себя.

– Нет! – поспешно воскликнула она, обернувшись. – Так не надо!

– Как? – удивился Мошков.

Она покраснела: некрасиво, неровными пятнами, затронувшими не только щеки, но и лоб.

– Забудь. Это я так просто.

– С тобой все в порядке? – спросил Мошков, пытаясь заглянуть ей в глаза.

Чтобы помешать этому, она опустила голову.

– Варя…

– Пойдем в мою комнату.

– Твои не вернутся?

– До послезавтра квартира в нашем полном распоряжении. Душ примешь?

– Обязательно, – кивнул Мошков, направился в сторону ванной комнаты, но обернулся. – Послезавтра отъезд, – сказал он.

– Отлично! Наконец-то!

Варя по-детски подпрыгнула, отчего ее майка съехала по рукам на талию и осталась там. Ее грудь тоже подпрыгнула, и Мошкову стало трудно дышать. Ему хотелось прижать Варю к себе, но он сдержался. Нельзя было использовать ее хорошее настроение в своих эгоистических интересах. Это было бы нечестно.

– Да, послезавтра, – тупо повторил Мошков, не зная, как приступить к главному.

– Мне на сборы много времени не понадобится, – заверила его Варя. – Я вещей мало возьму. Главное – ящик.

– Какой ящик?

– Дедушкин. Вернее, сам ящик не дедушкин, а вот вещи… – Запутавшись, она махнула рукой, схватила Мошкова за ремень и потащила за собой.

Он упирался, хотя делать это ему совсем не хотелось.

– Какой ящик? – повторил он на полпути к спальне.

– Понимаешь, – сказала она, глядя не то чтобы ему в глаза, а чуть левее и выше, – мой дедушка живет в Каунасе. Он совсем старенький, я его очень люблю и ни в чем не могу отказать.

– Так, – кивнул Мошков, тщетно пытаясь постигнуть смысл услышанного.

– Короче говоря, – продолжала Варя, колупая ногтем какую-то точку на обоях коридора, – дедушка умоляет меня привезти его любимые иконы. Особой ценности они не представляют, но если везти легально, то понадобится целая куча всяких справок и заключений. Кроме того, это обойдется недешево.

– Вот теперь понятно, – сказал Мошков, от лица которого отхлынула кровь.

– Что тебе понятно?

– Все, Варя. У тебя есть дедушка в Литве. Поэтому ты случайно познакомилась со мной в чужом районе и просишь меня провезти контрабанду для любимого дедушки.

Она покраснела, на этот раз вся разом – от ушей до шеи.

– Ты подозреваешь меня в умысле?

– Конечно, нет. – Мошков протянул руки, взялся за сползшую майку и возвратил ее на место. – Я не следователь и не пограничник. Зачем мне тебя подозревать?

Варя отвернулась, кусая губу.

– Поможешь мне, Володя? – спросила она тихо. – Мне это нужно. Очень.

– Я это уже понял, – сказал Мошков.

– И?..

– Я не смогу тебе помочь.

Она медленно повернула голову и посмотрела на него:

– Почему?

– Помнишь моего напарника?

– Мишу? У него еще фамилия такая потешная…

– Фамилия у него обычная, – произнес Мошков голосом смертельно уставшего человека. – Перченков.

– И что Перченков? – спросила Варя.

– Он отказался брать тебя в рейс. Наотрез. Не знаю, чем ты так ему не угодила, но он заявил, что, если я тебя подсажу, он никуда не поедет и доложит руководству.

– Черт! – Она ударила себя кулаком по бедру. – Черт, черт!

Мошков нахмурился:

– Расстроилась?

– Расстроилась? – Варя неестественно расхохоталась. – Нет, Володя. Я не расстроилась. Это слишком мягко сказано. Я в отчаянии.

Она отвернулась и зажмурилась. Из темноты под веками выплыла зловеще перекошенная рожа Лозового. Ее сменила перепуганная мордашка Николки, потом встревоженные лица родителей.

Мошков смущенно переступил с ноги на ногу.

– Слушай, – сказал он. – Я придумал. Ты не поедешь, а твой ящик я возьму. Доставлю дедуле в целости и сохранности. Идет?

Варя почувствовала, что вот-вот разрыдается. Или истерически расхохочется, что, в общем-то, было одно и то же. Она прекрасно знала, что такой вариант Лозового не устроит. Не доверит он алмазы незнакомому человеку. Варя у него на крючке, не сорвется. А вот Мошков… Мало ли что он выкинет?

Варя поморщилась и махнула рукой:

– Ладно, давай закроем эту тему. Нет так нет.

– Я же предложил выход, – напомнил Мошков.

– Меня он не устраивает, – отрезала Варя.

Ей перехотелось вести его в свою комнату и заниматься сексом. Нужно было срочно что-то придумывать. Мошков мешал Варе сосредоточиться. Но как его выпроводить? Какой благовидный предлог придумать?

– Пойдем в кино, – предложила Варя.

– Что? – Мошков опешил. – Как в кино?

– Спилберг новый фильм выпустил, давно хотела посмотреть. – Она направилась к себе, раздеваясь на ходу. – Шампанское не пропадет. В другой раз откупорим, ладно?

Зная, что она его не видит, Мошков горько улыбнулся:

– Ладно.

Его не очень удивило, когда на полпути в кинотеатр Варя придралась к какому-то пустяку, затеяла ссору, а затем холодно попрощалась и пошла обратно. Догонять ее Мошков не стал. Его новая знакомая преследовала какой-то корыстный умысел и, не добившись цели, охладела к нему. Что ж, так тому и быть.

Когда Мошков принял такое решение, его лицо было абсолютно бесстрастным. И никто понятия не имел, что творится у него в душе.

Глава 7 Своя среди чужих

По пути домой Варя расплакалась. Это были редкие, но очень едкие и горькие слезы, угрожающие размыть тушь на ресницах. Пришлось посидеть на бульваре, притворяясь поглощенной содержимым своего мобильника. Уставившись невидящим взглядом в экран, Варя думала о том, какая она несчастная. Проклятый Лозовой лишил ее всех радостей жизни. Попав в зависимость от этого подонка, она больше не жила, а отбывала наказание. И этот постоянный страх: за себя, за сынишку, за родителей… Сколько так может продолжаться?

– Девушка, с вами все в порядке?

Подняв глаза, Варя увидела молодого мужчину в желтой водолазке. Не слишком выразительное лицо, обрамленное бакенбардами. Волосы красивые, с золотистыми прядями. Взгляд участливый. Парфюмерия дешевая.

– Спасибо, со мной все хорошо, – вежливо и сухо ответила Варя, прежде чем уставиться в дисплей телефона.

Всем своим видом она словно говорила: «Проходите мимо, я не в настроении и заводить уличные знакомства не собираюсь». Мужчина, как это чаще всего и бывает, мимическое послание не воспринял. Сел рядом, вытянул руку вдоль спинки скамьи.

– Вас как зовут? – спросил.

Варя встала и решительно зашагала по аллее. Бедрами старалась раскачивать не слишком энергично, но это не помогло. Мужчина пристроился справа и сообщил, что в городе проездом и хотел бы ознакомиться с его достопримечательностями.

– Хотя главную я уже увидел, – произнес он многозначительно.

Это был комплимент, естественно. Не самый оригинальный, но заслуживающий хотя бы короткой реплики.

– Вы напрасно теряете время, – сказала Варя.

– Мне так не кажется, – заявил непрошеный кавалер.

Откуда у него такое самомнение? Варя скосила взгляд, чтобы еще раз оценить своего спутника, и увидела…

– Да, ты не ошиблась, – сказал он совсем другим тоном. – Это пистолет. Пикнешь – пристрелю, сука. Поворачивай налево.

Был ранний вечер, людей на бульваре собралось много, но никто не обращал внимания на мужчину и женщину, которые, пройдя по аллее, свернули к проезжей части. Пистолет был прикрыт журналом. Варя его видела, а окружающие – нет. Им казалось, что они просто прогуливаются. Никому и в голову не пришло, что на виду у всех происходит похищение.

– В машину! – скомандовал мужчина.

Вплотную к тротуару подкатила белая «шкода». Задняя дверца приоткрылась.

– Я никуда не поеду, – покачала головой Варя.

Не замахиваясь, похититель ударил по почкам с такой силой, что она задохнулась и, обессилев, не смогла оказать сопротивление, когда мужчина втолкнул ее в салон. Там сидели еще двое: один важный, усатый, второй длинный, с плохой кожей. Они молча наблюдали, как мужчина с бакенбардами бьет Варю кулаками в живот, чтобы окончательно отбить у нее желание звать на помощь.

Скрутившись от боли, она упала грудью на колени, и ее вывернуло прямо на пол.

– Перестарался, Витя, – с досадой сказал усатый.

– Машина прокатная, Валера, – заметил обладатель золотистых бакенбард.

– Меньше болтай. – Усатый, сидевший на переднем сиденье, повернулся к водителю. – Трогай, Жора. Нам еще много надо успеть.

– Вы кто? – спросила Варя, с трудом проталкивая слова сквозь слипшуюся гортань.

– А ты не догадываешься? – насмешливо осведомился ее похититель.

– Нет.

Варя покачала головой. Тягучая слюна, свесившаяся изо рта до пола, никак не хотела обрываться. Усатый обернулся и протянул ей салфетку. Водитель открыл окна, чтобы проветрить салон. Ворвавшийся ветер взлохматил волосы пассажиров.

Машина попетляла по городским улицам и взяла курс на заходящее солнце.

– Куда вы меня везете?

Варя думала, что ее вопрос останется без ответа, но ошиблась.

– За город, – сказал усатый. – Побеседуем немного с глазу на глаз. Мне кажется, ты уже поняла, кто мы такие.

– Вы от Емельяновых?

– Значит, слышала мою фамилию?

– Да, – призналась Варя. – От Лозового. Вы за алмазами приехали?

– Вот видишь, какое у нас взаимопонимание складывается, – усмехнулся Емельянов, разглядывая Варю, которая наконец села и убрала волосы, прилипшие к влажным губам. – Я Валерий. Это мои помощники. Будешь с нами откровенна, ничего плохого с тобой не случится.

– Кроме того, что мне ваш придурок все внутренности отбил.

– Не все, – осклабился Витек по фамилии Мануйлов. – Там еще много чего осталось. Скоро сама в этом убедишься.

– Не стращай девушку! – прикрикнул Емельянов. – Сдается мне, она не только симпатичная, но и умная. Я прав, Варя?

Она ему нравилась, и это был шанс. План дальнейших действий выстроился в Вариной голове так быстро, словно она обдумывала его не один день. На самом деле это подсознание, используя имеющуюся в мозгу информацию, приняло решение.

– Была бы умная, – сказала Варя, – не сидела бы сейчас тут. Я должна была предвидеть, что вы появитесь в нашем городе. Он ведь вас обманул. Кинул, как выражаются в ваших кругах.

– Ты о Лозовом? – спросил Емельянов, шевеля ноздрями, словно для того, чтобы понюхать свои усы. – Почему ты говоришь так, словно вы не заодно?

– Вы считаете меня его сообщницей?

Машина вырвалась на открытое пространство и понеслась по узкой дороге посреди бескрайнего поля подсолнухов. Привычный мир людей с их радостями и заботами пропал. Трое мужчин и женщина словно перенеслись в иную реальность, где действовали совсем другие законы и правила.

– А кем мы тебя должны считать, ты, шлюха? – рявкнул Мануйлов, занося руку для удара. – Ты к Лозовому каждый день бегаешь.

Его рука, перехваченная Емельяновым, застыла в воздухе.

– Сидеть! – прошипел тот таким страшным шепотом, что Белый отвлекся от вождения и машина вильнула в сторону. – Тебя не спрашивают. – Отбросив обмякшую руку помощника с таким видом, словно это была дохлая крыса, Емельянов уставился Варе в глаза. – А разве это не так? – спросил он.

– Я его должница, – сказала она, опустив подрагивающие ресницы. – Отрабатываю долг с процентами. В постели и по работе. Лозовой угрожает убить моего сына, если я откажусь. Но я не его сообщница. Я его ненавижу. Знали бы вы, как сильно я его ненавижу!

Выражение мужских лиц изменилось. Мануйлов яростно подергал себя за растительность на лице, Белый досадливо крякнул, Емельянов нахмурился.

– А мужик твой что? – спросил он.

– У меня нет мужа, – ответила Варя. – Я одинокая, вот и приходится выкручиваться.

– А этот… водила, с которым ты встречаешься?

– Лозовой заставил. Неужели не ясно?

– Теперь ясно. – Емельянов кивнул. – Тормози, Жора. Здесь побеседуем.

– Тут до реки километра полтора осталось…

– Тормози, тебе говорят!

«Шкода» остановилась так резко, что Варю бросило на спинку переднего сиденья. Емельянов предупредительно придержал ее за плечо.

– Осторожнее, – сказал он.

– Стараюсь, – слабо улыбнулась Варя.

Она затеяла самую опасную в своей жизни игру. На кону было не только ее собственное будущее. Мама, папа, Николка – все они зависели теперь от сообразительности и изворотливости Вари.

Все четверо выбрались из машины и оказались на меже недавно убранного поля. Желтое, покрытое щетинистой стерней, оно убегало к голубому горизонту, на котором расплывалась облачная рябь. Восточная часть небосвода была оранжевой. В воздухе пищали невидимые пичуги.

– Вы меня собирались к реке везти, чтобы…

Не договорив, Варя посмотрела на Емельянова. Он неохотно двинул широкими округлыми плечами.

– Ты хоть представляешь себе, сколько стоят эти камушки? Но дело не только в деньгах. Я должен вернуть похищенное. Иначе нас с братом перестанут уважать.

– Я помогу тебе, – сказала Варя.

Она внутренне сжалась, опасаясь, что Емельянову может не понравиться ее фамильярность. Но он этого даже не заметил, тоже перейдя на «ты».

– Как ты собираешься мне помочь?

В его глазах вспыхнули искорки интереса.

– Сейчас объясню… Воды можно?

– Витя, принеси даме попить.

Глотая теплую газировку, Варя в очередной раз проверяла безупречность задуманной авантюры. Если все выгорит, она навсегда вырвется из долгового рабства и начнет все сначала. В принципе, другого пути не осталось. Первые шаги по нему были уже сделаны. Поворачивать поздно. Сибиряки не оставят ее в живых, если не поверят, что она готова сотрудничать с ними.

– Спасибо, – сказала Варя, возвращая бутылку. – Лозовой отправляет алмазы в Литву. Контрабандой. Он поручил мне спрятать их среди остального груза в фуре.

Емельянов кивнул:

– Примерно так я и предполагал.

– Я сообщу вам маршрут и время выезда, – продолжала Варя, поочередно глядя в глаза мужчинам. – Вы будете незаметно следовать за нашим грузовиком. Во время стоянки я напою обоих водителей чаем со снотворным или чем-то в этом роде. Покажу, где спрятаны камушки. Вы их заберете… и поделитесь со мной за помощь.

Длинная физиономия Белого вытянулась еще сильнее. Мануйлов выпучил глаза, как будто ему отвесили затрещину. Лишь Емельянов сохранял спокойствие и внешнюю невозмутимость.

– Почему ты решила, что мы тебе заплатим? – спросил он.

– Потому что я никакого отношения к ограблению не имела, – быстро проговорила Варя. – И потом, по-моему, мы стали партнерами, а партнеры должны делиться прибылью.

– У меня не прибыль, а сплошные убытки, Варя.

– Ты приобретаешь уважение. Оно дорого стоит, ведь так? Ты сам сказал, что дело не только в деньгах.

Емельянов ухмыльнулся:

– Но и деньги важны.

– Для меня тоже, – сказала Варя. – Я хочу снова начать бизнес, иметь машину, хорошую квартиру, отдать сына в нормальную школу.

– И сколько ты хочешь? – не выдержал Мануйлов, проигнорировав испепеляющий взгляд хозяина.

– Десять процентов от стоимости алмазов, – ответила Варя. – Это справедливая цена. Вам почти ничего не придется делать самим. Вы получите алмазы на блюдечке с голубой каемочкой.

Произнося эти слова и глядя на Емельянова честными глазами, Варя не отбрасывала вариант, согласно которому забирала весь товар себе, оставив сибиряков и Лозового с носом. Для этого пришлось бы срочно увозить родных из города, но с деньгами сделать это было легко. Вопрос лишь в том, удастся ли реализовать алмазы? Ведь охотников завладеть ими найдется немало.

– Что скажешь? – спросила Варя, не сводя глаз с Емельянова.

– Скажу, что десяти процентов ты не получишь, – ответил он. – Но на два можешь рассчитывать. Это большие деньги.

Переглянувшись, Мануйлов и Белый одновременно подумали, что лично им никто не заплатит за работу даже половины процента. Они рискуют жизнью и здоровьем за зарплату, а какая-то шлюха сорвет куш только за то, что прокатится в кабине с двумя дальнобойщиками. Вопиющая несправедливость! Неужели хозяин этого не понимает?

Мысли Емельянова были заняты другим. Например, ему хотелось как можно быстрее овладеть женщиной, стоящей перед ним. А еще он был не прочь увезти ее с собой в Якутск, почему бы и нет? Но для этого она не должна быть слишком богатой и независимой.

– Сто тысяч, – соврал Емельянов.

– Я хочу двести, – сказала Варя.

– Мало ли чего ты хочешь! – возмутился Мануйлов.

Не оборачиваясь, Емельянов ткнул его локтем в солнечное сплетение.

– Сто тысяч и твоя жизнь в придачу, – сказал он.

– Хорошо, – согласилась Варя, – но у меня будет условие.

– Не переборщи, – предупредил Емельянов.

– Два условия.

Мануйлов, к которому вернулась способность дышать, сплюнул. Белый ковырял землю носком туфли и казался всецело поглощенным этим занятием. Емельянов подвигал усами и предложил:

– Давай свои условия.

– Первое, – сказала Варя. – Лозовой должен умереть.

– Принято, – согласился Емельянов. – Второе?

– Вы должны помочь мне попасть на рейс.

– Что?

– Попасть на рейс, – невозмутимо повторила Варя. – Сегодня мне было отказано.

– Она издевается, – буркнул Белый. Он стоял на безопасном расстоянии от Емельянова, но на всякий случай сделал еще шаг назад. – Если эта девка не едет, то зачем она нам?

– Если я не поеду, то вам до алмазов не добраться, – парировала Варя. – Лозовой воспользуется другим каналом, вот и все. Я вам нужна, господа. Без меня вам не обойтись.

Сделав это короткое вступление, она поведала им о трудностях, возникших при общении с напарником Володи Мошкова.

– И как ты намереваешься переубедить Перченкова? – поинтересовался Емельянов, когда она закончила.

– Никак, – беззаботно ответила Варя. – Вместо него в кабину сядет другой, более сговорчивый…

Выслушав ее инструкции, сибиряки обменялись быстрыми взглядами.

– Сделаем, – сказал Емельянов. – Доставай мобильник. Внесешь в память наши номера, чтобы можно было поддерживать постоянную связь.

Варя так и сделала. В этот момент она казалась себе неотразимой и удачливой. Игра складывалась в ее пользу. Как будто это действительно была всего лишь игра…

Глава 8 По зову секса

Михаил Перченков цедил пиво из горлышка и следил за сентябрьской мухой, кружащейся возле светильника под потолком. Это была очень вредная, очень надоедливая и нахальная муха. Она откровенно дразнила Перченкова. Стоило согнать ее с плеча, как она пересаживалась на колено или на живот, и так без конца. Доведя человека до бешенства, муха брала тайм-аут, взлетая к потолку. Там, находясь на безопасном расстоянии от свернутой в трубочку программы передач, мучительница собиралась с силами и снова начинала дразнить Перченкова. Из-за нее он никак не мог сосредоточиться на любимом сериале.

На этом фильме он вырос, с ним повзрослел и был готов состариться, все так же потягивая пиво перед телевизором. Фразы главных героев навсегда отпечатались в перченковском мозгу: «Вор должен сидеть в тюрьме… Вышак ему ломится… Лучше в клифту лагерном на лесосеке, чем в костюмчике у Фокса на пере… Ты не бойся, мы тебя не больно зарежем, чик – и ты уже на небесах…»

Оп-па! Газета едва не припечатала вернувшуюся муху, но негодяйке снова удалось выскользнуть. Пиво пролилось Перченкову на грудь. Матерясь, он вскочил и принялся гоняться за тварью, пытаясь хотя бы выгнать ее через открытое окно. Она на несколько минут покинула комнату, чтобы возвратиться опять, полной сил и куража. Не было сомнения, что муха умышленно затеяла эту опасную игру. Риск придавал смысл ее никчемному существованию. А у Перченкова, кроме работы, дешевого пива и липкого телевизора, ничего не было.

Родня затерялась на бескрайних просторах бывшего Союза, друзья-товарищи переженились и обзавелись сопливыми наследниками, постоянных подруг у Михаила не было. На них приходилось тратиться, а спускать деньги на ветер было не в характере Перченкова. Он копил на немецкую или хотя бы чешскую иномарку. Осталось года полтора, если ничего не приключится. Перченков терпеть не мог всяких неожиданностей. Он хотел, чтобы его жизнь была прямой и гладкой, как хорошее дорожное полотно. Ведь даже такие досадные пустяки, как мухи, способны довести человека до белого каления.

Удостоверившись, что маленькая черная мерзавка залетела в комнату, Перченков захлопнул дверь и закрыл окно.

– Ну что, паскуда, – сказал он, злорадно улыбаясь, – долеталась? Хана тебе!

«Собака лаяла на дядю фраера…» – пропел телевизор голосом вора Промокашки.

Муха, почуяв неладное, заметалась между четырьмя стенами, то взмывая к потолку, то ища спасения под стульями и диваном, но песенка ее была спета. Точный, выверенный удар оставил от мухи мокрое место.

– Кабаки и бабы доведут до цугундера, – наставительно сказал Перченков и приготовился досматривать фильм, когда в ворохе одежды на полу заиграл мобильник: «Вот новый поворот, и мотор ревет…»

Номер высветился незнакомый.

– Да? – осторожно сказал Перченков в телефон.

На душе стало неспокойно. Сюрпризы в этой жизни редко бывают приятными. Как правило, как раз наоборот.

– Михаил? – спросил женский голос.

Перченков его сразу узнал. Это была девушка Мошкова. В ушах Перченкова запели комарики.

– Да, – ответил он. – Откуда у тебя мой телефон?

– У Володьки списала, – сказала Варя. – Пока он спал.

Перченков переложил трубку в другую руку, а освободившуюся вытер о шорты. Он так хотел ее, что потемнело в глазах. Поиметь ее означало стать сильнее, больше, значительнее. Не зря же звери стараются отбить чужих самок.

– И зачем ты звонишь? – спросил Перченков, прекрасно зная ответ.

Она звонила потому, что он прижал ее к стенке. Ей не оставалось ничего другого, как раздвинуть для него ноги. Сейчас и потом, в пути. «Эх, раз, еще раз, еще много-много раз…» – пропел в голове Перченкова внутренний голос, хриплый и мужественный, как у капитана Жеглова.

– Неужели не догадываешься? – фальшиво хихикнула Варя.

– Сама скажи, – предложил Перченков.

В конечном итоге его тактика сработала. Нечего с бабами церемониться. Делай как кот: прижал к полу, зубами за загривок и отымел. Без всяких телячьих нежностей. Сурово и просто, по-мужски.

– Я хочу поехать с вами, – послушно сказала Варя.

– Это я знаю, – сказал Перченков. – Я тоже кое-чего хочу.

– Так давай сделаем друг другу приятное.

Рука, держащая мобильник, снова вспотела и сделалась скользкой, как будто сжимала мыльный брусок.

– Давай, – сказал Перченков. – Только не надейся отделаться обещаниями. Сначала дашь, потом поговорим.

Он ожидал, что придется ее уламывать и торговаться, но, к его изумлению, Варя согласилась сразу:

– Договорились.

– Только, – сказал осторожный Перченков, – пока я своего не получу, решения не отменю.

– Да никто не спорит, – успокоила его Варя.

– То есть ты согласна?

– Говорю же.

– Приезжай ко мне, – предложил Перченков сдавленно.

– Не могу, – сказала Варя. – Лучше ты ко мне.

– Почему?

– У меня ребенок маленький. Не могу его бросить.

– Здрасте! – съязвил Перченков. – Не собираюсь я при ребенке это самое…

– Рехнулся? Кто бы тебе позволил такое?

– Но ты же сама предложила…

– Я тебя в гости пригласила, – сказала Варя. – Днем. Ближе к двум. К этому времени я Николку уложу.

– Какого Николку? – напрягся Перченков.

– Сына. – Она засмеялась – звонко, как будто колокольчиками возле трубки потрясли. – А ты кого подумал?

– Никого. Ты где живешь?

– На Текстильщике. Доедешь до остановки «Больница» и через пустырь по тропке. Там недалеко. Метров триста.

– Так… – сказал Перченков, морща лоб, чтобы ничего не пропустить и не напутать. – А потом?

– За пустырем дом длинный, желтый, – продолжала инструктаж Варя. – Мы его Китайской стеной зовем. Тебе в арку между пятым и шестым подъездом. Как войдешь во двор, сразу мой дом увидишь. Серый, девятиэтажный. Позвонишь, я спущусь. Дверь на кодовом замке.

– Понятно, – сказал Перченков, взглянул на часы и заторопился.

Времени оставалось не то чтобы в обрез, но все равно маловато. Побриться, ополоснуться, во рту щеткой повозить… Плюс дорога.

– Эх, раз, еще раз… – затянул Перченков, заводя бритву.

Полчаса спустя, сидя в маршрутном такси, Михаил поглядывал свысока на пассажиров, не подозревающих о том, какой он счастливчик. Жаль, что у него нет хороших и верных товарищей, с которыми можно было бы поделиться впечатлениями после свидания. Не с Мошковым же! Представив себе лицо обманутого напарника, Перченков невольно разулыбался. Мошков ему никогда особо не нравился. Упрямый, несговорчивый, с командирскими замашками. Гонору много, а жизненного опыта – с гулькин нос. Завел телку, так спуску ей не давай, держи на коротком поводке, не то рога наставит. Перченков нарисовал в воображении голову Мошкова, увенчанную развесистыми оленьими рогами, и опять расплылся в улыбке. Две девушки, сидевшие напротив, опустили глаза и захихикали.

– Смейтесь, смейтесь, красивые, – подмигнул Перченков. – Подрастете, наплачетесь.

Девушки расхохотались в открытую, но уже не так весело, как прежде. Видно, прониклись. Довольный Перченков вышел на нужной остановке.

Пустырь представлял собой прямоугольное поле, поросшее высокой травой и окруженное по периметру однотипными домами, белыми и желтыми, с нехитрым коричневым орнаментом, не придающим им живописности. Посреди поля одиноко торчали футбольные ворота без сетки. Во всех направлениях расходились тропинки. Перченков выбрал самую широкую дорожку, образованную колеей от колес автомобиля. Через минуту его нарядные мокасины покрылись серым налетом пыли. Он попробовал идти по травяному покрову, едва не наступил в собачье дерьмо и вернулся на колею.

В кармане брюк Перченкова лежала упаковка презервативов и плитка жвачки, чтобы слаще целоваться. Спиртного он решил не покупать. Хотелось надолго запомнить сегодняшнее приключение. Для этого нужно было сохранять голову трезвой. Ну, относительно трезвой.

Дойдя до середины поля, Перченков решил наведаться в ближайший киоск и принять сто пятьдесят граммов водочки. Эта Варвара Добрынина была острой на язык и много о себе понимала. Хотелось обломать ее с самого начала, чтобы не слишком выпендривалась. Под хмельком Перченков становился остроумным, красноречивым и раскрепощенным. Меру он знал и редко напивался до поросячьего визга.

Размышляя о том, как он станет поддразнивать Варю, когда все закончится, Перченков полез в карман за сигаретной пачкой с вложенной туда зажигалкой. Да, он скажет, что передумал: «Вялая ты. Знал бы, не связывался. И что в тебе Володя нашел, не понимаю. Так себе товар. Не первой свежести».

– Земляк!

Окрик вывел Перченкова из состояния прострации. Прямо перед ним стоял рослый угреватый парень в рубахе с закатанными рукавами. Сбоку приближался еще один, светловолосый, в голубом свитерке. Он дружелюбно улыбался.

– Огоньку, – сказал он и показал, как щелкает зажигалкой.

Угреватый, расставив длинные ноги, мрачно смотрел на Перченкова. Его взгляд не выражал ни приязни, ни малейшего намека на дружелюбие.

Перченков почувствовал, как внутри все холодеет, будто покрывшись инеем. Было время, он возил мороженые туши. Однажды на него напали бандиты, сильно избили и ограбили. При воспоминании об этом у Михаила заныли зубы.

Протягивая блондину зажигалку, он с трудом подавил в себе желание развернуться и броситься наутек. Бессмысленно! Рядом никого не было, а эти двое обступили его с обеих сторон. Перченкову стало очень одиноко.

– «Китайская стена» там? – спросил он, указывая подбородком перед собой.

Возможно, они примут его за здешнего и оставят в покое.

Номер не прокатил.

– Так ты китаец? – спросил светловолосый, не торопясь ни прикуривать, ни возвращать зажигалку.

– Китайцы – падлы все, – объявил угреватый и ударил Перченкова в переносицу.

Перед глазами вспыхнуло. Потом в левом ухе взорвался и растекся горячий шар. Потом в правом. Зеленое поле перекосилось, и на него наложилось небо. Перченков ударился затылком об землю так, что хрустнули зубы.

– Вы што, мушики? – прошепелявил он.

– Слыхал? – весело спросил светловолосый у приятеля. – Мы для него мужики сиволапые.

– Говорю же, падла. Я с первого взгляда его раскусил.

Присев рядом с Перченковым, угреватый завладел его рукой, пристроил ее на своем колене и, ухнув, сломал в локте. Пронзительная, невыносимая боль была подобна удару молнии. Оглушенный, полуослепший, Перченков увидел, как блондин берет его за вторую руку.

– Не надо! – взмолился он.

– Надо, Федя, надо.

С этими словами блондин сломал Перченкову вторую руку. Для этого ему пришлось поднатужиться, как если бы он имел дело с толстой палкой. Звук получился один в один.

Перченков зарыдал, не стесняясь ни слез, ни мочи, горячо полившейся по ногам. Его деловито обыскали, забрали мобильник, бумажник, а презервативы презрительно швырнули в пыль. Перченков этого не видел. Он потерял сознание, а когда пришел в себя, грабители уже исчезли из виду.

Пришлось долго звать на помощь и упрашивать прохожих вызвать «скорую» – они никак не верили, что Перченков искалечен, а не пьян. Наконец какая-то сердобольная дамочка сжалилась над ним и посоветовала идти в больницу своим ходом.

– У тебя же не ноги сломаны, – заявила она. – Вот и шагай помаленьку. «Скорую» будешь до завтра дожидаться или даже до послезавтра, а в больнице всегда кто-то дежурит. Помогут.

Через час Перченкова доставили в районную травматологию, где он с облегчением утратил связь с мучительной действительностью.

Глава 9 Птичка в клетке

Как всегда, родители вернулись с дачи усталые, но довольные собой. Передав Николку Варе, они принялись мыться, переодеваться, разбирать вещи и хвалиться урожаем, отчего квартира приобрела такой вид, словно в ней давно не убирали. На полу валялись какие-то комочки и травинки, натертый пол покрылся отпечатками ног, повсюду появилась пыль, которой раньше не было.

Обычно в таких случаях Варя не сдерживалась и заводила разговоры, полные намеков о неблагодарности и необходимости уважать чужой труд, но сегодня ей было не до того. Нужно было не только привести себя в порядок перед дальней дорогой, но и позаботиться о том, чтобы сын ни в чем не нуждался. В отсутствие родителей Варя устроила три грандиозные стирки, сделала маникюр с педикюром, провела сеанс эпиляции и наложила косметическую маску. Плюс к этому уборка и нервное напряжение в ожидании новостей. Одним словом, вымоталась она ничуть не меньше дачников, притащивших помидоры и яблоки, однако отдыхать было некогда.

Выкупав Николку, Варя вплотную занялась его ушами, ногтями и отросшими волосами. Было еще множество мелких дел, выполняя которые она умудрялась оживленно беседовать с родителями, объяснять сыну, куда и зачем уезжает послезавтра, и сосредоточенно думать о своем. Сколько дел умел делать одновременно Юлий Цезарь? Три, говорите? Не смешите современных женщин!

– А что ты будешь делать в этой Литовии? – спросил Николка, вертя головой, как птица, замотанная в кусок ткани.

Варя подровняла ему челку, вытряхнула старую наволочку в окно и поправила:

– В Литве, а не в Литовии. Мама поедет туда, чтобы заработать денег на новый бизнес.

– Лучше без бизнеса, – сказал Николка. – Ну его! Нам и так хорошо.

– Твоя мама не угомонится, пока всех нас по миру не пустит, – заметила Жанна Аркадьевна, материализовавшаяся в комнате.

– Мама! – воскликнула Варя.

– Можешь кричать сколько угодно, это не изменит моего мнения. Найди себе стабильную работу и выбрось из головы эти нелепые идеи насчет бизнеса.

– Коммерция до добра не доведет, – поддакнул Леонид Герасимович, находящийся вне пределов видимости, но обладающий дьявольски острым слухом.

Пререкаться с ними было бесполезно.

– Я думаю об этом, – сказала Варя. – Поэтому и согласилась на командировку.

– А бизнес? – недоуменно спросила Жанна Аркадьевна.

– Тут разные перспективы, мама. И деньги можно заработать, и на работу устроиться.

– Ты у меня умница, доченька. Такая пробивная, энергичная!

– Это у нас фамильное, – поспешил вставить невидимый Леонид Герасимович.

– Значит, я тоже буду энергичным? – спросил Николка.

– Ты у меня и сейчас самый энергичный на свете. – Варя поцеловала сына в теплую макушку. – Вечный двигатель.

Пришлось объяснять про вечный двигатель, потом некоторые законы физики, потом вообще про состав воздуха, но в конечном итоге Варя вырвалась из дома, села в такси и поехала во владения Лозового. По дороге она позвонила Мошкову, чтобы выяснить, найдена ли замена покалеченному Перченкову.

– Да, – был ответ. – Со мной Коротаев поедет.

– Проблем с ним, надеюсь, не будет? – быстро спросила Варя.

Несмотря на радость, она старалась говорить сухо и холодно, давая понять, что, хотя они и помирились, она еще сердится. На мужчин это действует благотворно. Недовольство любимой женщины их стимулирует.

В том, что Мошков любит ее, Варя практически не сомневалась.

Он позвонил ей, как только узнал, что Перченков находится в больнице. Позвонил и сказал:

– Порядок, Варя. Ты поедешь. И посылку для дедушки возьмешь.

– Не знаю, не знаю… – раскапризничалась она. – После того, что ты мне наговорил…

– Я? Наговорил? Что?

В его голосе звучала искренняя тревога. Какие они все-таки примитивные и предсказуемые, эти мужчины!

– Ты мне не веришь, – упрекнула Варя. – Как будто я тебя в чем-то обманывала.

– Давай не будем об этом, – попросил Мошков. – Не хочу с тобой ссориться. Никогда. Ты поедешь со мной?

– Посмотрим. Эти звери твоему напарнику обе руки сломали. Ясно, что вести машину он не сможет. Найдут ему замену так скоро?

– Найдут, – твердо произнес Мошков и не ошибся.

Когда Мошков пообещал, что проблем с Коротаевым не будет, Варя поинтересовалась:

– Вы давно знакомы?

– Так себе, – был ответ. – Обычно Воротай с Карпычем ездил. Я с ним всего пару раз пересекался. Но, по-моему, нормальный мужик. Про иконы ему, конечно, лучше не говорить, а насчет тебя он возражать не станет.

– Выезд послезавтра?

– Да, – подтвердил Мошков.

Это были прекрасные новости. Варя пересказала их Емельянову, не забыв поблагодарить за то, как обошлись с паскудным Перченковым. Теперь ей предстояло отчитаться перед Лозовым. По телефону тот разговаривать отказался. Это означало, что ему снова захотелось пощекотать свое мужское достоинство. Одной этой мысли было достаточно, чтобы от приподнятости и следа не осталось.

За Варей были присланы два боевика Лозового, которые официально числились сотрудниками службы безопасности. Они были два сапога пара, хотя внешне выглядели абсолютными противоположностями. Дима Гужев был высок, силен, бесшабашен. Короткая ровная челочка придавала ему сходство с типичным уголовником прошлого века, а крупные зубы вызывали ассоциацию с жеребцом, готовым заржать в любой момент. Сережа Беспалов не вышел ростом, зато удался лицом. Он предпочитал гангстерскую прическу и укладывал волосы с помощью геля. Всякий раз, когда Варя оказывалась рядом, оба смотрели на нее немигающими глазами ящеров и трогали языком губы. Однажды, разозлившись за что-то на Варю, Лозовой пригрозил отдать ее охранникам, и с тех пор они видели в ней законную добычу, которую в конце концов получат. Это напрягало. В присутствии Гужева и Беспалова Варя нервничала и вздрагивала от каждого резкого движения.

Но этим вечером все обошлось. Высадив гостью перед входом в особняк, охранники отправились по какому-то другому поручению. Облегченно вздохнув, она поднялась по лестнице с каменными львами, отворила тяжелую дверь и очутилась в прохладном холле, где дежурил Порохов, терзающий компьютерную мышку перед монитором.

– Добрый вечер, Петр Алексеевич, – поздоровалась Варя.

– Ступай в каминную, он ждет, – буркнул шеф службы безопасности.

Мешки под его глазами набрякли сильнее обычного. Варя мимоходом пожалела его. Этот человек ей явно симпатизировал и был единственным в окружении Лозового, кто не позволял себе похотливых взглядов и сальных намеков.

– Как у него настроение? – спросила Варя, задержавшись перед дверью, которую ей совершенно не хотелось открывать.

– Как обычно. – Порохов пожал плечами. – Если не злить, то бояться нечего.

– Я и не боюсь.

– Ну-ну… Поэтому топчешься здесь, как двоечница перед кабинетом завуча?

Усмехнувшись сравнению, Варя вошла в покои Лозового. В шелковом халате, надетом на голое тело, он разглядывал свою коллекцию мушкетов и пищалей. Шторы были плотно задернуты, в камине плясали отблески пламени, в комнате пахло дымом, одеколоном и недавно съеденным ужином. Варя вдруг почувствовала, что зверски проголодалась. Ей хотелось мяса, лучше всего шашлыков – больших, сочных, слегка обугленных по краям. Чтобы рвать их зубами прямо с шампуров – горячие, ароматные, отдающие кровью.

Но у Лозового имелись иные планы на вечер.

– Раздевайся, – скомандовал он, не удостоив Варю взглядом.

Пытаясь оттянуть время, она сказала:

– Отправление послезавтра утром. Я еду. Против посылки возражений не будет.

– Тебе повезло, – кивнул Лозовой, щелкая затвором. – И семье твоей тоже. Поздравляю.

– Могу я надеяться…

Договорить Варе не удалось. Лозовой перебил ее, дурашливо пропев:

– Вся жизнь впереди, разденься и жди… Ха-ха! В свое время мы эту песню часто лабали. Знаешь ее?

– Нет. Я хотела бы поговорить насчет моей семьи, Юрий. Они ни в чем не виноваты, поэтому ты должен…

– Я? Должен? – Лозовой выпучил глаза и сунул мушкет на подставку. – Это ты мне должна, Варюша. Ты почему до сих пор одета? Тебе два раза повторять?

Отвернувшись, Варя сделала то, что от нее требовалось. Мысленно она пожелала Лозовому сдохнуть от сердечного припадка прямо на ней. Похоже, сегодня он крепко выпил. Вот бы окочурился!

Но Лозовой был живуч и крепок. Повалив Варю на диван, он пристроил рядом дымящуюся сигару. Ей не нужно было объяснять, что это значит. Она не имела права отлеживаться, отбывая время. Лозовой хотел, чтобы его ублажали. Пришлось постараться. Но в самый разгар веселья зазвонил Варин телефон. Это сбило ее с толку.

– Возьми, – распорядился Лозовой. – И давай сюда. Погляжу, кто тебе названивает.

На дисплее высветилась фамилия Мошкова.

– Я потом ему отвечу, – сказала Варя.

– Сейчас, – возразил Лозовой и рывком усадил ее себе на колени. – Говори с ним. Я послушаю.

Как назло, звонивший был весел и окрылен глупой влюбленностью. Разговаривая с ним, Варя чувствовала себя последней стервой. Обманывать Мошкова было все равно, что обманывать доверчивого мальчишку. Он так и лучился радостью.

– Варя, выезд перенесли на завтра. Ты успеешь собраться? Поторопись, ладно? График движения принято соблюдать с самого начала, иначе все пойдет кувырком. Тут еще маршрут в последнюю минуту изменили. В общем, каждая минута дорога.

– Мы выезжаем завтра? – испугалась Варя, пытаясь не обращать внимания на то, что проделывали с ней волосатые лапы Лозового. – Когда?

– В половине седьмого утра. Ты должна быть как штык.

– Хо… хорошо. Куда мне подъехать?

– Прямо на базу. Помнишь, как туда добраться?

– Конечно. Я раньше подъеду, Володя, – предупредила Варя, морщась и ерзая. – Нужно будет посылку пристроить.

– Ах да, чуть не забыл, – сказал Мошков. – Тогда в шесть. У тебя голос странный. Ты не заболела?

– Нет… просто… я тут занята, так что прости…

Вырвав у Вари телефон, Лозовой выключил его и занялся ею вплотную. Потом, сунув в зубы дымящийся окурок, заявил:

– Сегодня ты ночуешь у меня. В доме для гостей.

– Но я не могу, Юрий! Мне собираться надо, ты сам слышал.

– Отправлю парней за твоими шмотками, – пообещал Лозовой. – Можешь записку передать. Телефон я у тебя экспроприирую. В целях безопасности.

– Что за глупости? Ты меня в чем-то подозреваешь?

– Я всех в чем-нибудь подозреваю, поэтому до сих пор живой.

– Но я делаю все, чтобы… Ай!

Вскрикнув, Варя отпрыгнула в сторону. Лозовой, прижегший ей живот сигарой, посмотрел на угольки, тлеющие на ковре.

– Собери, – распорядился он.

Давясь слезами, Варя полила угольки водой из бутылки и опустилась на колени.

– За что? – спросила она.

– Много разговариваешь, – буркнул Лозовой, прикуривая новую сигару. – Не спорь со мной, я этого не люблю. Сказано остаешься, значит остаешься. Одевайся и выматывайся. Порохов отведет тебя куда надо. – Он уселся перед камином, пыхтя сигарой. – Захочешь жрать, скажешь. Все, иди.

Прежде чем подчиниться повелительному движению его пальцев, Варя задержалась, глядя на редеющую макушку своего повелителя. Врезать бы по ней вот этой массивной пепельницей или, допустим, одним из его старинных ружей. Но что потом? Срок? Линчевание? Нет, такой финал Варю не устраивал.

Кое-как одевшись, она взялась за дверную ручку.

– Постой, – сказал Лозовой, не поворачивая головы. – Я за вашей фурой машину сопровождения направлю, так что всякие глупости из головы выбрось.

Варя стиснула кулаки так сильно, что поранила кожу ладоней.

– Я ни о чем таком не думаю, – сказала она. – Плохо же ты меня знаешь, Юра.

– Я знаю тебя как облупленную, – возразил Лозовой. – Поэтому и предупреждаю. Неохота мальца твоего убивать. Я же не Ирод.

«Не Ирод, – мысленно согласилась Варя. – Для меня ты в тысячу раз хуже».

– Спокойной ночи, – смиренно произнесла она и вышла за дверь.

Глава 10 Бежать нельзя остаться

Увидев лицо Вари, Порохов сразу понял, что она замышляет что-то недоброе. В другой раз он бы непременно поделился своими соображениями с шефом, но тот сам все испортил. Как он тогда сказал? Ах да. «Тебя никто заботиться не нанимал. Ты мой служебный пес, а псы не рассуждают, они команды выполняют».

Эти слова до сих пор жгли мозг Порохова каленым железом. Помнил он и о предложении поискать себе другое место. На кладбище.

В свое время Порохов был правильным ментом. Ну, почти правильным. Убийц на волю не отпускал, с бандитами водку не пил, ездил на «ситроене», квартирой ограничился трехкомнатной да еще сослуживцам на их недостатки указывал. С такими замашками ему бы в телесериалах сниматься, а не в реальной полиции служить. Долгое время Порохова терпели и даже в подполковники произвели, потому что должен же был кто-то с преступностью бороться, а не только о личном обогащении думать. Но как-то раз Порохов задержал насильника, зарезавшего тринадцатилетнюю девочку, и не захотел отмазывать его, хотя мерзавец оказался родным сыном начальника областного УБОПа. В конечном итоге оба оказались на улице – и подполковник, и преступник.

Сперва разжалованный Порохов хотел куда-то ехать, кому-то жаловаться, даже вынашивал планы собственноручно казнить насильника, но после того, как пропала его жена, передумал. Ее вернули через два дня, избитую, истерзанную, с потухшим взглядом. Мужа она так и не простила. Потребовала развода и ушла с детьми. Порохов вспоминал ее всякий раз, когда видел Варю Добрынину, выходящую от Лозового. Точно такая же смесь униженности и ярости во взгляде. Только полный идиот станет доводить женщину до подобного состояния. Если ты дразнишь змею, то рано или поздно она тебя укусит.

– Присядь. – Порохов похлопал ладонью по дивану возле себя. – Потолкуем.

Скрестив руки на груди, Варя осталась стоять.

– О чем толковать? Все и так ясно.

– Присядь, – повторил Порохов, не повышая голоса.

Она посмотрела на него и подчинилась. Опустившись на диван, недовольно пробормотала:

– Что за жизнь такая! Все командуют, кому не лень.

– Мобильник шеф забрал? – спросил Порохов.

– Вам велел отдать, – ответила Варя.

– Можешь сперва своим позвонить. При мне.

– И что я им скажу?

Порохов пожал плечами:

– Устроилась на работу, срочно едешь в командировку. За вещами сотрудники заедут, потому что тебе надо дела принимать.

– Сотрудники… – Варя скривилась. – Стоит родителям увидеть ваших гопников…

– Они будут вести себя прилично. Звони.

Порохов сел вполоборота, давая понять, что мешать не хочет. Она посмотрела на его волосатое ухо и позвонила матери. Жанна Аркадьевна не очень-то ей поверила и встревожилась. Оборвав поток вопросов, Варя попросила:

– Просто отдай им вещи. Основное я собрала, только положи еще…

Она перечислила все, что может понадобиться в дороге, нисколько не стесняясь присутствия постороннего мужчины. Чувство стыда у рабов атрофируется. Оно слишком мелкое в сравнении с ненавистью, страхом и обреченностью.

– Поговорила? – Не поворачивая головы, Порохов протянул руку. – Давай сюда.

Варя послушно отдала мобильник.

– Я как партизанка в тылу врага, – невесело усмехнулась она.

– Примерно, – согласился Порохов. – Иди за мной.

Они вышли во двор, где Гужев и Беспалов уже поджидали своего начальника. Он коротко проинструктировал их, потом кивнул Варе и повел ее к гостевому домику. Мраморные статуи, застывшие в неестественных позах, белели в темноте, словно призраки. Посреди двора высилась искусственная скала с водопадами, озерцами и гротами. Ели, казавшиеся темными, таинственными пирамидами, шептались с ветерком за высокой оградой.

– Мне домой надо, – неожиданно для себя сказала Варя.

– Всем надо, – философски обронил Порохов.

– Но мне очень нужно.

– Зачем?

Он остановился, любуясь ночным небом.

– Я хочу убедиться, что с моими все в порядке, – пояснила Варя. – Хотя бы на окна посмотреть. Не верю я Лозовому.

– Верить только в Бога можно, – сказал Порохов. – Да и то не всегда получается.

И он пошел дальше.

Бросив взгляд на ограду, Варя прикинула, хватит ли у нее сил выбраться наружу. Это нужно было сделать во что бы то ни стало. Если не предупредить сибиряков об изменении даты выезда, все ее планы пойдут прахом. Она попадет в еще бóльшую зависимость от Лозового, станет преступницей, контрабандисткой. Кроме того, наживет себе новых врагов в лице владельцев алмазов. Они решат, что Варя обвела их вокруг пальца, и станут мстить. Как быть тогда? Долго ли продержится зернышко, угодившее между двумя жерновами?

– Петр Алексеевич, – смиренно проговорила Варя, – у меня в обувь что-то попало. Можно остановиться?

Он дернул плечами и замер на месте.

– Ты спрашиваешь так, будто ты заключенная, а я конвоир.

– А разве нет?

Нагнувшись, Варя пробежала взглядом вдоль ограды, приметив наклоненный ствол дерева, по которому можно было вскарабкаться наверх. Но как быть потом, очутившись по другую сторону ограды?

Выпрямившись, Варя запрыгала на одной ноге, вытряхивая несуществующие камушки. «Придется найти веревку или сделать ее из чего-нибудь, – решила она. – Один конец привяжу к ветке, а другой переброшу через стену. Сначала спущусь по ней, а потом заберусь обратно».

Она недооценила своего конвоира. Он видел ее насквозь.

– Тут по периметру камеры расставлены, – негромко сказал Порохов.

Потеряв равновесие, Варя машинально схватилась за его рукав, но все равно наступила босой ногой на траву. Она была влажной то ли от вечерней росы, то ли после полива.

– Мне-то какая разница, – ответила Варя, всем своим видом и тоном выражая полнейшее безразличие.

– Да я просто так сказал, – пояснил Порохов. – Для общего сведения.

Отпустив его руку, она обулась.

– И что мне делать с этими сведениями?

– Ничего. – Немного подумав, Порохов выдал незатейливый каламбур: – Принять к сведению. – Помолчав немного, он добавил, показывая рукой в сторону облюбованного Варей дерева: – Правда, этот участок, например, не просматривается. Мое упущение. Завтра утром исправлю. А до тех пор…

Он развел руками.

Варя внимательно посмотрела на шефа службы безопасности, пытаясь прочитать на его невозмутимом лице хоть что-то. Неужели он перехватил ее взгляд и сделал правильный вывод? Тогда почему предупредил о существовании камеры? Решил позволить ей сбежать? Какой ему от этого прок?

– Это я тоже должна принять к сведению? – спросила Варя, выпрямляясь.

– Все нужно принимать к сведению, – рассудительно произнес Порохов. – Каждую мелочь, буквально. А потом сопоставлять, анализировать… И делать выводы, Варвара Леонидовна, делать выводы.

Сам Порохов уже сделал выводы. Лозовой заигрался. Люди, которые не соблюдают правил, долго не живут. От таких лучше держаться подальше. Порохов принял решение уйти. Без банального заявления об увольнении, зато с алмазами, которые обеспечат ему безбедное, спокойное существование где-нибудь на берегу Средиземного моря. Здоровая, недорогая пища, красивые женщины в купальниках, рыбалка, солнце, свежий воздух…

Порохов знал, что Варя никуда не денется. Ее родители и сын – заложники. Даже если побегает немного, то все равно вернется, выхода у нее нет. А чтобы заполучить алмазы, ему нужно втереться в доверие к Варе. Стандартная практика. Лозовой – плохой полицейский. Порохов – хороший. Люди уважают кнут, но обожают пряники. Для Вари пряника было не жаль. Пусть покрутится возле дома, позаглядывает в окна. Вреда от этого не будет, зато пользы хоть отбавляй.

В бытность начальника оперативного отдела Порохов частенько отпускал на волю преступника, когда хотел проследить за ним или склонить к сотрудничеству. Это всегда приносило свои плоды. Нельзя постоянно натягивать поводья, нужно иногда их ослаблять. Очевидная вещь, которую никак не хотел понять тупоголовый Лозовой.

– Дверь открыта, – сказал Порохов, подведя Варю к дому для гостей. – Там чистая постель, полотенца, продукты в холодильнике. Отдыхай. Спокойной ночи не желаю. – Он хмыкнул. – Но все же постарайся выспаться. В грузовике не слишком удобно. Растрясет с непривычки.

– А если я не поеду? – внезапно спросила Варя, глядя на Порохова в упор.

– А куда ты денешься? – скучно спросил он.

– И действительно.

Не попрощавшись, Варя скрылась за дверью.

Отойдя от гостевого домика, Порохов устроился на лавочке в тени сирени и принялся ждать. Этому он научился во время службы в полиции. Дни и недели проходят в засадах. Погони и перестрелки – явление редкое. Случалось, конечно, но запомнились почему-то именно эти томительные часы, когда ты, прикованный к одному месту, не имеешь возможности покурить, размяться или отлучиться хотя бы на минутку. Мочишься в бутылку, спишь урывками, питаешься всухомятку…

«Но теперь с этим покончено, – лениво размышлял Порохов, любуясь звездами. – Последний рывок. Как там в песне? Последний бой, он трудный самый…»

Услышав шаги, Порохов скосил глаза и увидел до боли знакомый силуэт в халате. Лозовой только что принял душ и, заложив мокрые пряди за уши, сделался похожим на пожилую тетку с толстой шеей, большим животом и тонкими ногами.

– Чего сидим? – поинтересовался он, не присаживаясь.

– Караулю на всякий случай, – объяснил Порохов.

Ни один мускул не дрогнул на его сонном, оплывшем лице, хотя тревога заледенила сердце. Если Варя решится на побег прямо сейчас, придется схватить ее и отдать шефу на растерзание. Жаль красивую бабу, но дело не только в этом. Сочтя Варю ненадежной, Лозовой отложит операцию и подыщет другого курьера. Это сорвет планы Порохова. Он останется с носом.

– Зачем караулишь? – продолжал допрос Лозовой. – Я что, зря в систему видеонаблюдения вложился?

– Приятное с полезным совмещаю, Юрий Эдуардович, – бесстрастно произнес Порохов. – Воздухом дышу, на звезды гляжу, о жизни думаю.

– И что ты о ней думаешь?

– Странная штука. Загадка. Никак не уясню, зачем она нам дана.

– Как зачем? – удивился Лозовой. – Наслаждаться, радоваться.

«То-то ты много наслаждаешься, как я погляжу, – мрачно подумал Порохов. – Радостный такой ходишь, светишься прямо как именинник».

– Наверное, – сказал он. – Но у меня не очень получается.

– Это потому что ты скучный, Петя. Чаще улыбайся.

«Ты у меня скоро поулыбаешься, – мысленно пообещал Порохов, когда Лозовой, шаркая, удалился. – Весельчак хренов!»

Укрытый густой тенью, он безмолвно проследил за тем, как Варя выскользнула из дома для гостей и перебежала к облюбованному дереву. В ее руке белел моток, явно сплетенный из простыни. «Смелая баба, – подумал Порохов. – И красивая. Но невезучая. Эта история для нее добром не закончится. А жаль».

Он зевнул. Его взгляд оставался равнодушным и неподвижным.

Глава 11 Переступая черту

Варя не привыкла сдаваться. Она с детства помнила байку, рассказанную бабушкой. Про лягушку, забравшуюся в крынку с молоком. Другая бы утонула, а эта барахталась до тех пор, пока не взбила сметану, от которой оттолкнулась и выпрыгнула из западни. Главное не сдаваться. Никогда. Потому что в момент, когда ты готов пойти ко дну, судьба может протянуть спасительную соломинку.

Прежде чем подняться по стволу, Варя скрепила босоножки ремешками и повесила на шею на манер причудливой гирлянды. Потом заправила подол платья за пояс, забросила моток веревки на плечо, пристроила туда же сумочку и полезла наверх. Соприкосновение кожи с грубой древесной корой было приятным и даже возбуждающим. Варя подумала о шершавых ладонях Мошкова, его нетерпеливых ласках и отогнала видение. После Лозового думать о мужчинах не хотелось. Не раньше чем с тела будет окончательно смыта вся грязь. На это уйдут недели, а может, и месяцы. Но Варя терпелива и настойчива. Она не из тех, кто опускает руки раньше времени. Нужно верить и работать лапками, как та лягушка.

К своему удивлению, она справилась с задачей довольно легко. Преодоление забора заняло считаные минуты. Главное, чтобы веревку не заметили. И не хватились Вари, пока она будет отсутствовать.

Поразмыслив, она решила, что домой не поедет. Не только из-за нехватки времени. Просто ее неурочное появление встревожит родителей, а это ни к чему. Командировка так командировка. Потом она все объяснит… а лучше соврет, чтобы не причитали и не заламывали руки. Хорошо, что Николка пока принимает все за чистую монету. Когда подрастет, то и не вспомнит об этой страшной поре. Вот и отлично. Варя позаботится о том, чтобы его жизнь не была ничем омрачена. Кто, как не она?

Поймав такси, Варя велела ехать к дому Мошкова. Адрес ей был известен, потому что она несколько дней там ошивалась, чтобы правильно организовать «случайную» встречу. Будь проклят Лозовой! Подложил Варю Мошкову, а теперь мучает из ревности. Ничего, отольются кошке мышкины слезки!

Не подозревая о том, какую необычную пассажирку везет, таксист меланхолично смотрел на дорогу и слушал ретро-волну. Пели про дым на воде. Таксисту нравилось. Он слегка кивал в такт музыке и сурово поигрывал желваками.

Повернувшись к нему, Варя попросила:

– Телефон не дадите?

Умудряясь одновременно смотреть на нее и на дорогу, таксист удивился:

– Зачем телефон, когда я весь здесь? Душой, так сказать, и телом.

При мысли, что этот серенький дядька, слушающий музыку тридцатилетней давности, решил, что она готова броситься ему на шею, Варя едва не разразилась истерическим смехом. Докатилась, девка! Пошла по рукам, не остановишь.

– Я ваш телефон прошу.

– Понятно, что не кума, – степенно кивнул таксист. – Но прямой контакт, по-моему, куда лучше.

Похоже, это он так придуривается, флиртует. Пришлось подыграть, потому что мобильник нужен был позарез.

– Я тоже так считаю, – сказала Варя. – Но меня другой ждет. Большой и ревнивый. Нужно успокоить его, а то я нечаянно задержалась. – Она игриво хихикнула. – Дайте мобильник. Я заплачу сверх счетчика.

– Недолго, пожалуйста, – буркнул таксист, протягивая телефон. – У меня на счету мало.

Услышав про большого и ревнивого кавалера, он перешел на подчеркнуто официальную манеру общения. Стало даже немного обидно. Такой суровый дядечка. Хард-рок слушает.

Услышав голос в трубке, Мошков не стал задавать лишних вопросов.

– Сейчас? – уточнил он. – Нет, не сплю. Конечно. Во дворе встретить? Договорились. Я как раз разминаюсь. Нет, что ты, какие неудобства…

Через десять минут они стояли возле детской площадки, частично заменявшей Мошкову спортивную.

– Я по ночам на перекладине подтягиваюсь, – пояснил он. – Толстовата, но турника в округе нет.

– И как получается? – спросила Варя, заставив себя растянуть губы в улыбке.

– Когда как, – сказал Мошков. – Говори, что стряслось. Я же вижу, что ты не поболтать со мной приехала.

Он выразительно взглянул в сторону такси, поджидающего Варю.

Она подумала, что таксист, наверное, сжался от страха, и улыбнулась – на этот раз открыто.

– А ты наблюдательный.

– Да, я наблюдательный, – согласился Мошков и приподнял брови: мол, я весь внимание.

Было видно, что он обеспокоен.

– Я телефон потеряла, – пожаловалась Варя. – Вот и пришлось с чужого звонить.

– Ты это уже говорила.

– Весь день моталась по городу, лекарства искала, – соврала Варя. – Для дедушки. Позвонили, что он совсем плох. Все иконы свои ждет, помолиться перед смертью хочет. – Она состроила печальную гримасу. – Я сейчас за ними еду. Ты ведь не передумал? Не откажешь мне?

– Я редко меняю свои решения. И стараюсь не отказывать друзьям. Мы ведь друзья, Варя?

– Конечно.

– Так как же я могу тебе отказать? Друзья не подводят.

«Подводят!» – чуть не вырвалось у нее. Ей неудержимо захотелось прижаться к груди Мошкова и признаться ему во всем. Но это могло плохо закончиться и для них обоих, и для ее семьи. Она сдержалась, только сказала:

– Спасибо, Володя.

– Всегда пожалуйста, – ответил Мошков.

Обычно люди произносят эту фразу, когда ёрничают. Но он был абсолютно серьезен. «Всегда» в его устах значило именно «всегда», а не что-то другое. Эти слова означали, что он всегда готов прийти на помощь…

«Пока он меня не раскусит, – пронеслось в Вариной голове. – А ведь раскусит. Довольно скоро. И тогда я его потеряю. Ничего исправить будет нельзя».

– Время выезда не изменилось? – спросила она.

На всякий случай. И еще потому, что не хотелось расставаться с Мошковым.

– Нет, – ответил он. – Время то же. А маршрут поменялся. Директор поручил по пути за дополнительным грузом заскочить. Придется большой крюк делать.

Вся Варина сентиментальность улетучилась.

– Ого! – воскликнула она. – Это нас надолго задержит?

– Примерно на сутки. Вот, смотри…

Включив смартфон, Мошков показал на карте, через какие города они поедут.

– Вообще-то мне все равно, – сказала Варя, запечатлев подробности маршрута в голове.

– Конечно.

Мошков посмотрел на нее. Не просто посмотрел. Внимательно так.

Она поспешила с ним распрощаться, чмокнув в щеку. Он стоял на месте, когда, убегая, Варя помахала ему рукой. Стоял и тогда, когда она оглянулась, отыскивая его взглядом через заднее стекло.

– Назад? – спросил таксист.

– Что? – не поняла Варя.

– Спрашиваю, назад поедем?

– Нет, мне нужно еще по одному адресу. И телефон одолжите, пожалуйста.

– Вообще-то это в сервис не входит.

Слово сервис таксист произнес на иностранный манер, через «э».

– Я заплачу, – сказала Варя. С ударением на последнем слоге. Хотя, если честно, хотелось сделать ударение на втором. Слезы так и просились на глаза.

Она выяснила, как отыскать гостиницу сибиряков, и направила таксиста туда. Объясниться с Емельяновым по телефону было бы проще, но не все, что просто, – правильно. Женские чары вблизи действуют наверняка. Варя помнила, как смотрел на нее якутский магнат, и желала усилить свое влияние. От него сейчас многое зависело. Очень многое. Емельянов был козырной картой Вари. Ее джокером. Когда она выложит его, Лозовому будет нечем крыть. Но джокер должен быть наготове. В любой момент.

Емельянов встретил Варю на улице. То ли не захотел «светить» свое убежище, то ли ревновал ее к сообщникам.

От него попахивало спиртным и сытным ужином. Варе показалось, что усы у него жирные, хотя это мог быть просто здоровый блеск. Они сошлись под уличным фонарем. Пространство до следующего было заполнено мраком. Где-то там вполне могли скрываться остальные сибиряки. Неурочное ночное свидание не могло не вызвать у них подозрений.

– Привет, – сказала Варя, сокращая дистанцию в прямом и переносном смысле.

– Привет, – откликнулся Емельянов. – Чем обязан?

Старомодный стиль шел ему так же, как бантик серому волку.

– У меня срочные новости, – сказала Варя.

– Да? Признаться, не люблю срочных новостей. Они, как правило, плохие. – Емельянов наклонил голову к плечу. – Сейчас ты скажешь, что поездка откладывается. Или еще какую-нибудь глупость.

– Ошибаешься, Валера.

– Рад слышать. Так зачем ты приехала?

Он окинул ее мятое платье критическим взглядом.

– Выезд завтра, – сказала Варя. – И маршрут будет другим.

– Ты знаешь его?

– Да. Но за нашей фурой будет следовать машина сопровождения.

Емельянов подергал себя за ус:

– Это усложняет задачу. Допустим, водителей ты подпоишь. А остальные?

Варя ответила не сразу. До сегодняшнего дня она рассчитывала, что можно будет обойтись малой кровью. Совесть неоднократно напоминала об искалеченных руках Перченкова, но ее было чем успокоить. Достаточно было напомнить себе, как этот тип домогался ее, Вари. И то, что через месяц гипс снимут и он снова сможет самостоятельно расстегивать штаны, когда приспичит. В любом случае, Перченков был живехонек. Он просто оказался фишкой, выброшенной из игры за ненадобностью.

Но теперь настало время решать судьбы других людей. И для них все могло закончиться гораздо хуже, чем для Михаила Перченкова. Смертью.

Вот почему Варя никак не могла заставить себя заговорить. Нужно было переступить некую черту, за которой она уже не будет прежней.

– Чего молчишь? – поторопил ее Емельянов.

Варя тряхнула волосами:

– Пытаюсь придумать другой способ. Но его нет.

– Какой способ?

– Засада, – сказала Варя. – Наш маленький кортеж останавливается, вы нападаете. Естественно, никто не должен понять, что мы знакомы.

– Но если мы нападем, то…

Скривив усы, Емельянов умолк. Варя тряхнула его за руку:

– Договаривай, ну?

Он посмотрел на нее глазами, из которых исчезла хмельная поволока:

– Свидетели нам ни к чему.

– Нет! Только не водителей. Не Володю Мошкова.

Емельянов уперся кулаками в бока:

– У тебя с ним шашни?

Соврать под его рентгеновским взглядом не получилось.

– Было, – призналась Варя. – Но с этим уже покончено.

– Тогда почему ты его жалеешь?

– Потому что мы люди. Если мы не сохраним в себе ничего человеческого, то в кого превратимся?

Он задумчиво потрепал усы и кивнул:

– Согласен. Некоторые принципы лучше не нарушать. – Его глаза требовательно впились в Варю. – Но если у тебя с этим Мошковым все, то… Может, поднимешься ко мне?

Она покачала головой:

– Нет. Никак нельзя. Если Лозовой меня хватится – конец.

– Так ты сейчас у него?

– В качестве заложницы, – поспешно ответила Варя.

Емельянов невесело осклабился:

– Богатая у тебя жизнь. Насыщенная.

Варе хотелось крикнуть, что она ни в чем не виновата, что такой ее сделали мужчины – самовлюбленные, жестокие, эгоистичные создания, устроившие мир по своим законам, – но это было лишним. Емельянов ждал вовсе не того, чтобы ему бросали обвинения в лицо. Он тоже хотел своей толики маленького мужского счастья, и оно заключалось в том, чтобы овладеть понравившейся ему женщиной. Ее мнение на сей счет не было важным, а потому не принималось в расчет.

– Не обижайся, Валера, – сказала Варя. – У нас все впереди. Если ты выполнишь свои обещания.

– А ты – свои.

Она наклонила голову в знак согласия.

– Вот, возьми мобильник, – сказал он. – Специально для тебя купил. Здесь только один номер записан. Мой. Возможно, придется связаться по ходу дела.

– Спасибо, – сказала Варя, принимая подарок.

Они поговорили еще немного, уточняя детали, и расстались.

Луна наблюдала за ними с безразличным любопытством. Она насмотрелась на мужчин и женщин, дающих друг другу обещания.

Глава 12 Над пропастью во лжи

Порохов шел к гостевому домику бодрой, энергичной походкой человека, знающего, для чего он проснулся в такую рань. Настроение у него было приподнятое, можно сказать, праздничное. Начиналась новая жизнь. Ее отсчет шел с сегодняшнего дня.

Чувствовал себя Порохов отлично, хотя спал не больше трех часов. Он засиделся допоздна, подыскивая в Интернете каналы сбыта драгоценных камней. Потом пробежался по странам, для въезда в которые не требовалось визы. Все складывалось удачно. Он не сомневался в том, что сумеет продать камни и незаметно улизнуть за границу. Правда, алмазы нужно будет сплавлять небольшими партиями, а вырученные деньги не светить раньше времени, но это мелочи. Главное, что дело будет сделано.

«Свобода вас встретит радостно у входа…» – беспрестанно крутилось в мозгу. Порохов понятия не имел, какой поэт написал эту строчку, но она ему нравилась. Он был почти свободен. В отличие от той же Вари Добрыниной, которая смогла позволить себе короткую вылазку за ограду, а после добровольно вернулась в свою конуру, на привязь.

Войдя в дом, Порохов услышал шум воды в ванной и устроился на диване в гостиной, надеясь, что Варя выйдет в чем мать родила. Он давно не видел голых женщин вживую. Фотошоповские красотки совсем не то. Как конфетные фантики, от которых никакого проку.

К огорчению Порохова, Варя появилась одетая по-походному: джинсы, туфли, кофта. Волосы собраны в узел, лицо строгое, косметики – минимум. «Хороша, – оценил Порохов. – Жаль только, что оделась».

– Освежилась перед дорогой? – вежливо спросил он. – Это правильно. Чистота – залог здоровья.

– Вещи где? – деловито осведомилась Варя.

– Твоя сумка в сторожке возле ворот. Остальное шеф выдаст. Ну, ты понимаешь, о чем я.

– Понимаю, – кивнула Варя.

– Тогда пойдем.

Они застали Лозового беседующим по телефону. После нескольких фраз стало ясно, что он говорит с покупателем алмазов в Литве. Порохов и Варя стояли, ожидая, пока до них дойдет черед. Пока что хозяин их в упор не видел. Расхаживал от стены к стене, продолжая переговоры.

– Да. Разумеется. Задаток получил. Что? Нет. Обязательно. Не поменялась. Варя Добрынина. За контейнер она отвечает. Головой…

«Скотина, – привычно подумала Варя. – И как тебя только земля носит?»

А человек, которому адресовались эти невысказанные слова, продолжал:

– Номер машины у вас есть, он прежний. Теперь цифры контейнера запишите. Там кодовый замок. Да. Пишете? Сорок девять, шестьдесят четыре. Четыре, да. Повторите. Правильно.

У Вари пересохло в горле. Почему Лозовой назвал код в ее присутствии? Он ей настолько доверяет? Неужели не боится, что она вскроет контейнер, заберет камушки и сбежит? Выходит, зря Варя ездила ночью к Мошкову и Емельянову. Достаточно было повидаться с родителями и отправить их в укромное место. Нет, тогда пришлось бы скрываться всю оставшуюся жизнь. Вариант с нападением сибиряков гораздо предпочтительнее. Они избавят Варю от Лозового. Навсегда. Кардинальным способом.

Она смело посмотрела в глаза Лозовому. Одетый в серый спортивный костюм, он напоминал гигантского паука с толстым брюшком и тонкими ножками. Под свалявшимися волосами проглядывала лысина. Подбородок Лозового почти ушел в шею. Закончив разговор с покупателем, он протянул мобильник Варе.

– Звони маме. Номер введен в память. Добрынина Ж. А. Поболтай с ней.

Взяв почти невесомый телефон, Варя едва удержала его, настолько дрожала рука.

– О чем? – спросила она каким-то тоненьким голосом.

Голосом школьницы, не выучившей урок.

– О чем хочешь, – ласково ответил Лозовой. – Впрочем, она сама тему найдет. Мамы – они такие.

Преодолевая слабость, Варя нажала кнопку вызова. Мать ответила после первого же гудка. Голос ее звенел от напряжения.

– Да?

– Это я, мама, – сказала Варя.

– А-а, доченька, – откликнулась Жанна Аркадьевна. – Хорошо, что позвонила. А то не знала, как тебя благодарить.

– За что?

– За все хорошее, доченька. За заботу, внимание. Сама нас не забываешь и другим не даешь.

– Кому? – спросила Варя деревянным голосом. – Кому не даю?

Жанна Аркадьевна словно бы обрадовалась вопросу.

– Да хотя бы сотрудникам своим, – быстро заговорила она. – Или вот родственнику. У нас племянник объявился, представляешь? Зашел и говорит: я, мол, Дима, племянник ваш, поживу здесь, пока Варя в командировке. Длинный такой. Лицо тоже длинное. И кулачищи с дыню. Он в гостиной сидит, Дима этот. Телевизор смотрит. Только глаза продрал, а ему уже новости подавай. И есть просит. Он так много ест, наш племянник…

Жанна Аркадьевна нервно хихикнула, а после и вовсе расплакалась. Голос ее стал сдавленным и глухим. Она часто сморкалась и делала все более длинные паузы.

– Все будет хорошо, мама, – сказала Варя. – Племянник Дима поживет немного и уедет. Потерпите, ладно? Я обещаю, он не сделает ничего плохого…

– Ты? – вскричала мать. – Смеешь? Что-то? Обещать? После всего, что случилось?

Попытки утешить ее оказались безрезультатными. Разговор не получился. Отключив мобильник, Варя вернула его хозяину и спросила:

– Выходит, вы их в заложники взяли?

– А как же! – весело ответил Лозовой. – Да они и прежде были в заложниках, только не так наглядно. Теперь я решил прояснить картину. Чтобы глупые идеи тебе в голову не приходили. – Он положил ладонь на затылок Вари. – Сын, мама, папа… Гужев будет находиться при них неотлучно. Но пусть тебя это не пугает. Ты ведь не собираешься меня обмануть, милая? Не вынашиваешь каких-нибудь планов?

Он встряхнул Варю и оттолкнул. Попятившись, она застыла, опустив голову.

До сих пор она не вполне четко осознавала, насколько осязаема угроза, нависшая над ее семьей. В данный момент эта угроза материализовалась, приняв облик ненавистного Дмитрия Гужева. Стоит Лозовому приказать, и этот долговязый громила начнет действовать. Значит, приказ не должен прозвучать. Значит, Лозовой должен умереть. Никаких компромиссов, никаких колебаний. Только так и никак иначе!

– Нет у меня никаких планов, – обессиленно пробормотала Варя. – Я просто хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Когда? Ты получил от меня все, чего хотел, Юра. У меня ничего не осталось. Ни денег, ни сил, ни воли, ни достоинства… Отпусти меня. Пожалуйста!

Порохов, наблюдавший за этой сценой, переплел пальцы на животе и уставился в потолок с таким видом, будто его вынуждали в сотый раз смотреть один и тот же старый, хорошо знакомый, осточертевший фильм.

– Сперва сделай то, о чем я тебя прошу, – заявил Лозовой, – потом обсудим твои желания. Договорились?

Варя слабо кивнула:

– Договорились.

Она знала, что с этим человеком невозможно заключать соглашения и сделки. Он исполнял взятые на себя обязательства лишь в тех случаях, когда его вынуждали обстоятельства. Коварство, подлость и презрение к другим – вот три главных козыря Лозового, благодаря которым он одерживает одну победу за другой. Необходимо превзойти его в этом. Что ж, чтобы спасти своих близких, Варя готова на все. Она будет лгать, выкручиваться, строить козни, предавать и даже убивать, если потребуется. Потому что иного выхода у нее нет. Она идет по краю пропасти. Малейшей оплошности достаточно, чтобы рухнуть вниз. Но нет! Не дождетесь. Варя пройдет этот путь до конца. Слава богу, уже немного осталось.

– Вот и славненько, – произнес Лозовой.

Весело так, по-домашнему. Словно не он мучил Варю, словно не его наемник захватил ее дом и семью.

– Как у тебя с физической подготовкой? – продолжал Лозовой, улыбаясь. – Вообще-то ты гибкая, но сейчас потребуется сила. Впрочем, к чему я спрашиваю? Ты справишься в любом случае…

Зайдя за диван, он поднатужился и выставил на стол продолговатый зеленый ящик с железными застежками. По бокам были приделаны ручки для переноски. Еще одна находилась сверху.

– Оружейный ящик. – Лозовой с удовольствием похлопал по нему. – Пятнадцать кило камней плюс доски, которыми они обложены…

– Какие доски? – испугалась Варя. – Это же дополнительная тяжесть!

– Досками иконы называют, – подал реплику Порохов.

– Думаю, ты потащишь любую тяжесть, какую я тебе поручу, – усмехнулся Лозовой. – Ты бы сейчас в чемпионате по тяжелой атлетике выиграла, если бы я приказал. Ну-ка, попробуй приподнять.

Он снова похлопал по ящику. Приблизившись, Варя сделала то, что от нее требовалось.

– Можешь пока поставить, – милостиво разрешил Лозовой. – До такси тебе помогут его донести. Дальше, извини, сама.

– Его бы лучше в сумку запихнуть, – сказал Порохов со своего места.

– Так запихни! – заорал Лозовой. – Я должен все за всех делать?!

Варя подумала, что напрасно он так обращается с ближайшим соратником. Бывает, даже самый преданный пес не выдерживает и срывается.

Но Порохову, казалось, все было как с гуся вода. Ничем не выражая обиды или раздражения, он сходил за большой сумкой, засунул туда ящик и выпрямился, ожидая дальнейших распоряжений.

– Ну что, Варвара, присядем на дорожку? – предложил Лозовой, у которого приступы гнева и добродушия сменялись с пугающей быстротой.

Варя подчинилась. Лозовой еще раз проинструктировал ее тоном заботливого папаши, провожающего в путь любимую дочку, а затем, рывком подняв с дивана, наградил шлепком и пожелал счастливого пути.

Через несколько минут она сидела в такси, увозящем ее в направлении площадки «Автопробега». БМВ Порохова двигался следом на расстоянии достаточном, чтобы не привлекать к себе внимания.

– Непростая будет поездочка, – пробормотал Беспалов, сидевший за рулем.

Порохов повернул к нему обрюзгшее лицо, на котором проступило нечто вроде любопытства.

– Ты оракул? – спросил он. – Нострадамус?

Беспалов хохотнул:

– Да вроде бы нет, Петр Алексеевич.

– Вот и не надо пророчеств. Мы не способны предвидеть даже ближайшие события.

– Тогда зачем мы их планируем? – позволил себе не согласиться Беспалов. – Пустить все на самотек и пусть идет, как идет.

– Не путай божий дар с яичницей, Сережа, – посоветовал Порохов. – Одно дело – планировать события, и совсем другое – пытаться их предвидеть. Например, люди строят дом и стараются делать это в соответствии с некими правилами. Это разумно, таким образом они стремятся максимально себя обезопасить. Но они были бы полными кретинами, если бы стали гадать, что будет с этим домом потом, ударит в него молния или разрушит землетрясение.

– То есть вы фаталист, Петр Алексеевич, – заключил Беспалов, отличавшийся высокой для охранника эрудицией.

– Скорее реалист, – сказал Порохов. – Живу здесь и сейчас, чего и тебе желаю.

– Ага, где-то я слышал об этом принципе. Наслаждайтесь каждой минутой, потому что прошлого уже не существует, а настоящее еще не наступило.

– Золотые слова, Сережа. Действительно. Наслаждайся каждой минутой. Кто знает, сколько их нам осталось.

Произнося эти слова, Порохов лукавил. Он предполагал, что дни подчиненного сочтены. Это его не радовало и не огорчало – ничего бы это не поменяло. Бывший мент Порохов давно отучился руководствоваться эмоциями.

Глава 13 Еще один претендент

Женя Коротаев сидел рядом с Мошковым на прохладной бетонной плите, болтал о том о сем, но мысли его были далеко. Накануне его жизнь кардинально изменилась. Еще вчера он считал себя человеком женатым, а сегодня стал уже совсем холостым.

Проснувшись накануне утром с небольшого похмелья, он посмотрел на лежащую рядом Лесю и увидел на ее шее красную отметину, именуемую в народе «засос». Коротаев лег спать не то чтобы сильно пьяным, но не сумел припомнить, было между ними что-нибудь ночью или нет. Его пальцы прошлись по Лесиной руке, переместились на плечо, скользнули ниже…

– Не надо, – попросила она, не открывая глаз.

– Я думал, ты соскучилась.

– От тебя перегаром воняет.

– Я только пиво, солнышко. А сегодня вообще ни капли. Завтра выезд.

– Наконец-то! Замучил своими пьянками.

– Хорош меня воспитывать!

Ладонь Коротаева легла на ее грудь. Спокойно и властно. Как будто он за свою любимую чашку взялся.

– Не трогай меня! – потребовала Леся, отодвигаясь. – Я не хочу.

Стало ясно, что ночью между ними ничего быть не могло. Слишком решительно она была настроена.

– Ходила куда-нибудь, пока меня не было? – спросил Коротаев, не убирая руку и сжимая пальцы.

– Нет, – сказала Леся таким голосом, что он окончательно понял: врет. – Давай еще немного поспим, – предложила она, пытаясь отлепить его ладонь. – Так отдохнуть хочется.

– Мне другого хочется, – заявил Коротаев, приподнимаясь.

Он проделал все ловко и уверенно, словно вскочил на лошадь. Остальное тоже случилось слишком быстро, чтобы Леся успела опомниться. Раз – и вот уже он мешает двигаться и дышать, а сам как раз двигается и дышит. Два – и он подчиняет Лесю своему ритму, хотя она пытается оставаться безучастной. Три – и его голова падает на подушку, а сам он продолжает лежать на Лесе.

– Тяжело, – пожаловалась она.

Коротаев полежал еще немного и перевалился на свою половину кровати. Было ли Лесе хорошо, спрашивать не стал.

Она отправилась в туалет, а когда вернулась, он сидел на подоконнике с маникюрными ножницами и обрезал ногти. Ножницы принадлежали Лесе, их невозможно было не узнать даже спросонья. Она посмотрела на свою раскуроченную сумочку.

– Зачем ты роешься в моих вещах, скотина?

– Телефон твой проверял, – пояснил Коротаев.

– Это нечестно!

– А с засосами ходить честно? – осведомился он. – Ты себя в зеркале видела? Значит, спуталась все-таки с этим недоноском? Вот как вы английский учите, да?

Месяц назад Леся заявила, что ей необходим английский язык, чтобы устроиться бухгалтером в престижную фирму. Поупиравшись, Коротаев согласился, о чем позже пожалел, потому что Леся непривычно изменилась, стала приходить домой поздно и приобрела привычку при разговоре смотреть в сторону. У Коротаева был трудный период: он ждал нового рейса и пропивал остатки гонорара за предыдущий, поэтому как-то не особенно вникал в личную жизнь своей подруги. Но теперь настало время во многом разобраться.

Коротаев спрыгнул с подоконника. Грудь у него была широкая, безволосая, живот бугрился кубиками мышц, а между ними торчал пуп, похожий на вареную ракушку. Глядя на этот пуп, Леся сказала:

– Английский здесь ни при чем.

– А вот я так не считаю, – признался Коротаев и ударил ее в ухо.

Она некрасиво упала на пол, прихватив барахло, расставленное на трюмо.

– Как его зовут? – спросил он. – Где ваши курсы проходят? Выкладывай давай! А то убью. Ты меня знаешь.

– Уйду от тебя, – сказала Леся и заплакала. – Сегодня же к маме уеду.

– Сначала хахаля назови, – потребовал Коротаев. – Не то в больницу попадешь, а не к маме. С челюстно-лицевыми травмами. Помнишь, что это такое?

Она помнила, поэтому англичанина своего сдала с потрохами. Его звали Стас, Стас Измайлов. Вечером, когда Коротаев собирался пообщаться с этим хмырем, Леся буркнула:

– Ничего это не даст. Все равно я тебя ненавижу.

– Ненавидь на здоровье.

– Стас в сто раз лучше.

– Ща поглядим, – пообещал Коротаев.

Кавалер Леси закончил занятия в шесть и отправился бродить по городу, словно это был Париж или Рим, а не Волчевск. До самой темноты Коротаев таскался за этим хлюпиком, испытывая не столько муки ревности, сколько голода. Потом нагнал его на углу пустынной улицы, схватил за шиворот, рванул на себя. Застигнутый врасплох, Стас не оказал сколько-нибудь серьезного сопротивления. Залопотал что-то гневно, но заткнулся, когда получил в пятак и по печени.

Коротаев избивал противника методично, размеренно, жестоко, лишая его малейших шансов на победу.

Поначалу тот пытался махать руками и даже принимал какие-то стойки, которые, надо полагать, считал боевыми. Коротаев не возражал. Почему не продлить себе удовольствие?

– Вставай, англичанин, – приговаривал он, отправляя противника в нокдаун. – Земля холодная, простудишься.

Но стоило Стасу подняться, как очередной удар сбивал его с ног. Кулаки Коротаева болели, словно он молотил ими по бетону. А пару раз ощущение было такое, будто – хрясь! – попадаешь по мокрице на стене. Это когда удалось рассечь Стасу губу и расквасить нос.

«Что, не нравится, англичанин? А трахать чужих жен нравится? Нравится, а?»

Коротаев не смог бы сказать наверняка, задавал ли он эти вопросы вслух. Поэтому, когда противник перестал сопротивляться и лишь беспомощно барахтался на тротуаре, отчетливо произнес:

– Это тебе за Лесю. Она просила тебе все кости переломать, но я сегодня добрый. – Сделав паузу, чтобы убедиться, что Стас его слышит, Коротаев продолжил: – Она сказала, к ней маньяк привязался. Думаешь, она с тобой почему спала? Да боялась просто. Меня вот попросила накостылять тебе как следует. Найди, говорит, и переломай ему ребра, а то выходить из дома боюсь. Что ж ты девушек пугаешь, епт… Тебе лечиться надо.

Закончив тираду, Коротаев с удовольствием пнул обращенное к нему лицо с кровавыми разводами. Не издав ни звука, Стас опрокинулся на спину. Понимал, что звать на помощь бесполезно. Улочка была пустынная. Желтые фонари и окна светили здесь только для двоих, один из которых слабо ворочался на земле, а второй ходил вокруг, пиная его.

За все время проехало всего две машины, и, пропуская их, Коротаев прерывал экзекуцию. Ничто не мешало продолжать в таком духе хоть до утра, однако он знал меру. Его задачей было не убить врага, а заставить пожалеть о содеянном. Пусть живет. И пусть помнит.

– Н-на, сука, на!

После двух прицельных ударов в голову Стас отключился. Пинать его, обмякшего и безвольного, было уже не так интересно.

– Вот так-то, англичанин, – пробормотал Коротаев, посмотрел по сторонам и расстегнул «молнию» джинсов.

Горячая шипящая струя ударила в лежавшего. Коротаев двинулся вдоль тела, намереваясь добраться от паха до головы, но тут очнувшийся Стас зарычал и схватил его за ногу. Пришлось хорошенько врезать каблуком, чтобы он разжал пальцы. Во время схватки Коротаев порядком обмочил собственные штаны, и это подпортило ему настроение. Если бы не мужская фигура, вынырнувшая из-за угла, он, позабыв осторожность, возможно, забил бы обидчика насмерть. Но появление прохожего заставило его подавить ярость. Застегнувшись, Коротаев для порядка подпрыгнул на распростертом теле и отправился восвояси.

Сегодня он жалел об этом. Впрочем, сегодня ему все не нравилось. Леся сдержала слово и умотала из дома, так что собираться в дорогу пришлось самому. Похмелить измученный организм было нельзя – впереди долгое путешествие с малознакомым напарником и его бабой.

– Зачем ты ее взял, не понимаю… – сказал Коротаев, зевая.

– Я уже объяснял, – напомнил Мошков, глядя на улицу, где должна была появиться Варя.

– Ну да, дедушку ей повидать надо, это я слышал. Хорошая внучка. Примерная.

– Ты что-то имеешь против?

Мошков медленно перевел взгляд на сидящего рядом Коротаева. Тот продолжал разглядывать ободранные костяшки своих кулаков.

– Да мне-то что, – пробормотал он. – А вот подруге твоей несладко придется. Кабина тягача – не гостиничный номер. И мы не будем останавливаться всякий раз, когда кое-кому приспичит в кустики.

– Не будем, – негромко подтвердил Мошков. – Еще аргументы есть?

Один аргумент у Коротаева имелся. Железный. От него ушла жена, предварительно наставив ему рога. Он и раньше не слишком трепетно относился к женщинам, а теперь и подавно. Делить кабину «вольво» с чужой любовницей Коротаеву не улыбалось.

– Есть, – сказал он.

– Излагай.

Излагать про измену супруги не хотелось.

– У моряков издревле поверье было, что баб в плавание не брать, – заговорил Коротаев, трогая языком ссадины на руке. – Потому что несчастья приносят. Короче, от них одни неприятности.

– Ты плыть собрался или ехать? – спросил Мошков и, не дождавшись ответа, продолжил: – Если хочешь, могу доплатить тебе за твои мучения. Скажем, по полтиннику за день. Идет?

Деньги Коротаеву не помешали бы. Они никогда не были лишними. Он любил их, как любил жизнь, потому что жизнь ему нравилась только красивая, а красиво жить без денег не получалось. Женщины, выпивка, приобретения – все это были, в понимании Коротаева, необходимые составляющие красивой жизни. И он без колебания принял предложение напарника.

– Не откажусь. Сам знаешь, какая морока с этими бабами. То им не так, это не этак…

– Твои претензии мы рассмотрели, – холодно произнес Мошков. – Теперь давай перейдем к моим.

– У тебя есть претензии? – изумился Коротаев. – Ко мне?

Как и многие люди, он полагал, что не причиняет окружающим неудобств. В отличие от них самих.

– К тебе, Женя, к тебе, – подтвердил Мошков. – Материшься много и женщин бабами называешь. Мне что, мне ничего, у меня уши в трубочку не свернутся. А вот Варя – другое дело. Станешь при ней язык распускать, я тебя на те же пятьдесят баксов штрафовать буду. Еще должен останешься.

– Ну ты даешь! – восхитился Коротаев, которому редко приходилось сталкиваться с наглостью, равной его собственной. – А если я не соглашусь?

– Тогда и я обещание заберу обратно, – спокойно предупредил Мошков. – А за сквернословие буду особо наказывать. Без штрафных санкций.

– Это как же?

Ноздри Коротаева опасно раздулись, но остались незамеченными напарником. Он пожал плечами и ответил:

– Есть способы.

Они помолчали. Коротаев думал, как бы достойно ответить Мошкову, но нужные слова на ум не приходили. Вчера Коротаеву подраться хотелось, а сегодня нет. Не с новым напарником. Умел тот себя поставить, в этом ему не откажешь.

– Если думаешь, что я испугался… – начал было Коротаев.

Мошков его перебил:

– Я ничего не думаю. Сказал и забыл. Даже не вспомню, если повода не дашь.

«А ведь не дам, – понял Коротаев. – Придержу язык. И не потому, что страшно. Тут что-то другое».

– Вот и подруга твоя прибыла, – объявил он, довольный тем, что удалось сменить тему.

И действительно, из такси выбралась Варя в джинсах и туфлях на низких каблуках. Таксист с трудом вытащил из багажника объемистую спортивную сумку. Кроме нее у Вари имелся чемодан. Мошков поспешил ей на помощь.

«Что у нее в сумаре? – размышлял Коротаев, оставшийся возле чистого, заправленного горючим „вольво“. – Наверняка не дорожный багаж. Эта Варя – непростая штучка. Гадом буду, везет что-то контрабандой. Вот почему ей на грузовике прокатиться захотелось. Груз небось слишком ценный, чтобы без присмотра бросать. Поглядим, поглядим…»

Поднявшись с места, Коротаев поздоровался и, избегая смотреть на сумку, сказал, что отлучится на несколько минут. Вместо этого он обогнул «вольво», постоял немного за колесом и присел. На земле виднелись только ноги напарника: это означало, что Варю он успел подсадить в фургон. Затем, отправив туда же таинственную сумку, Мошков исчез из виду.

Ступая бесшумно и быстро, Коротаев обогнул фуру и осторожно заглянул внутрь. Стоя к нему спиной, Мошков и его подруга запихивали сумку в один из контейнеров с разобранными хрустальными люстрами. Коротаев прогулялся к административному корпусу и нашел там бригадира Сысоева, отвечавшего за погрузку.

– Слушай, – сказал он, – давай еще разок ящики пересчитаем на всякий случай.

– Тебе надо, ты и считай, – отрезал Сысоев, глаза которого были покрасневшими после бессонной ночи. – Накладная у вас.

– Добрэ, – произнес Коротаев на украинский манер и пошел обратно.

Мошков и Варя о чем-то говорили.

– Тут такие дела, Володя, – сказал Коротаев, – Сысоев попросил ящики сверить с накладной. Я мигом.

– Давай, – рассеянно кивнул Мошков, увлеченный разговором.

Взяв для вида накладную, Коротаев полез в темный фургон. Выбрался он оттуда молчаливым и задумчивым.

Непривычное для Жени Коротаева состояние. Но, черт подери, в чем-то даже приятное!

Глава 14 Скованные одной цепью

Дорога втягивалась под белую морду «вольво», как бесконечная лента, наматывающаяся на колеса. Коротаев сидел за баранкой, машинально прислушиваясь к разговору спутников. Задача усложнялась тем, что Мошков предусмотрительно включил радио. Болтовня каких-то комиков и шум мотора заглушали беседу. До ушей Коротаева долетали лишь обрывки фраз. Составив из них общую картину, он получил примерно следующее: Мошков пытался выяснить, чем встревожена Варя, а она убеждала его, что все в порядке, просто волнуется за сына. Иногда она пыталась хохотать, но смех этот звучал неискренне.

«Лапшу на уши вешает, – понял Коротаев. – Все они такие. А мы при них паиньками должны ходить. Где справедливость?»

Если разобраться, то вопрос справедливости занимал его мало – гораздо сильнее волновал ящик, спрятанный в фуре. Там Коротаев обнаружил контейнер с кодовым замком и десятка полтора икон. Это было настоящее богатство, сомневаться не приходилось. Какой дурак станет тайком перевозить через границу какую-то ерунду? Наверняка иконы очень ценные. В Европе за них можно выручить целое состояние. Иначе зачем огород городить?

Какая-то часть Коротаева была сосредоточена на управлении грузовиком, но мыслями он был очень далеко. Там – приодетый, хмельной и сказочно богатый – он находился за рулем совсем другой машины: легковой, сверкающей, роскошной и послушной. Водители встречных автомобилей смотрели на Коротаева с завистью, а остальных он не видел, потому что никто его обогнать не мог. Он мчался вперед и вперед, счастливый, удачливый и свободный как ветер. Леся то и дело названивала ему, умоляя о прощении, но Коротаев лишь посмеивался и сбрасывал вызов. На кой черт бывшая жена, когда он окружен фантастическими красотками, готовыми ради него на все? Одна возилась с «молнией» его штанов, вторая жарко дышала в ухо, нашептывая ласковые, возбуждающие слова…

Задумавшись, Коротаев не сразу сообразил, что к нему обращается Варя.

– Что ты сказала? – спросил он, хлопая глазами.

– Спрашиваю, не злишься, что я к вам в попутчицы навязалась?

– А-а, это… – Коротаев взглянул на иномарку, обошедшую их вопреки сплошной разделительной черте. – Нет, конечно. В тесноте, да не в обиде.

«Контейнер тоже надо будет прихватить, – решил он. – Потом взломаю монтировкой или еще чем. Хотя нет, это дело рискованное. В кино показывают, что такие штуковины взрываются или самовозгораются изнутри, когда их пытаются вскрыть без шифра. А вдруг там деньги? Миллион или два».

– Я еще никогда в грузовике не ездила, – призналась Варя, явно стремясь завязать общий разговор, чтобы избежать объяснений с Мошковым.

– Ну и как впечатление? – вежливо поинтересовался Коротаев, следя за дорогой. – Нравится?

– Очень. Так высоко. Далеко видно. Совсем не то, что в легковушке.

– Скоро надоест. Растрясет, сон сморит. Потом просыпаешься вареный, и башка трещит, как с похмелюги.

– А по-моему, это так романтично, – не согласилась Варя.

– Каждому свое, – уклончиво ответил Коротаев.

«Настоящая романтика начнется, когда я толкну иконы и доберусь до бабла, – подумал он. – Главное, не выдать себя раньше времени. И дождаться подходящего момента, чтобы действовать наверняка. Мне ведь нужно не только сумку забрать, но и убежать подальше».

– Я люблю путешествовать, – продолжала Варя, полагая, что нужно во что бы то ни стало сломать ледок отчуждения. – Жаль, что не бывает женщин-дальнобойщиц.

– Почему же не бывает? – осклабился Коротаев. – Иногда такие штучки попадаются. Мы их плечевыми зовем, они…

– Евгений! – предостерегающе произнес Мошков.

– Молчу, молчу.

Коротаев шутливо зажал рот ладонью.

– Что у тебя с рукой, Женя? – осведомилась Варя.

– Стройка. Бате на даче помогал.

Соврав, Коротаев мысленно похвалил себя за осторожность. Незачем попутчикам знать, как он провел вчерашний вечер. Он не должен вызывать у них подозрений. Ни малейших. Такой себе паинька, который слова грубого не скажет и мухи не обидит. А уж потом, усыпив их бдительность, он завладеет грузом. В полицию ребятишки не сунутся, потому что у самих рыльце в пуху. Важный момент, кстати. Неплохо бы стукнуть на эту парочку. Например, директору. Или автоинспекции. Пока с ними разберутся, Коротаев будет уже далеко. Ищи ветра в поле!

Варя, решив не докучать ему болтовней, попросила у Мошкова мобильник и позвонила матери. Пока она, задавая хитрые вопросы, выясняла, как обстоят дела дома, он безучастно смотрел перед собой. Разговаривая с матерью, Варя краем глаза видела Мошкова и ощущала его присутствие. Он ей нравился. Больше, чем нравился. Гораздо больше. Совесть не давала Варе покоя. Ее коробили фальшивые нотки в собственном голосе. Совсем завралась. Перед всеми, кто был ей дорог. Нагромоздила столько лжи, что теперь и не разгрести.

Это чувствовала и мать.

– Ох, доченька, доченька, – вздохнула она. – Запуталась ты, по-моему. Может, еще не поздно остановиться? Боюсь я за тебя. Так тревожно, сил нет.

– Не волнуйся, мама, не переживай.

– Как же не переживать, когда…

Фраза повисла в воздухе.

– Этот рядом? – спросила Варя и покосилась на Мошкова. – Я имею в виду племянника. Диму.

– Ходит, – сказала мать. – Как у себя дома. В холодильнике роется. В туалет после него хоть не заходи, такая вонь стоит.

– Он побудет немного и уедет.

– У тебя голос странный. Ты тоже не одна?

– С сотрудниками, – сказала Варя. – Мы по трассе едем. Когда вернусь, все будет по-другому, вот увидишь, мама.

– Это я уже год слышу, – раздраженно ответила Жанна Аркадьевна. – Слова одни. Обещания.

– Ладно, мне звонят по другой линии, – заторопилась Варя. – Я позже перезвоню.

Порозовев от смущения, она вернула мобильник Мошкову. Он испытующе посмотрел на нее:

– Дома нелады?

«Не твое дело! Тебя это не касается!»

Вот что хотелось ответить Варе. Разумеется, пришлось подыскать другие слова.

– К нам племянник неожиданно заявился, – сказала она, осматривая себя в зеркале. – С семьей. Как снег на голову. Родители на нервах. Ты же знаешь, как старики не любят менять свои привычки.

– Да, – сказал Мошков. – С привычками расставаться трудно.

Его голос звучал ровно, тон был нейтральным.

– Я сто раз, наверное, курить бросал, – похвастался Коротаев. – И что вы думаете? Стоит попсиховать или выпить, как все по новой. Бывало, месяца два держался, а потом «наша песня хороша, начинай сначала…»

– Все очень просто, – сказал Мошков. – Ты или куришь, или нет. Определись.

По странному совпадению, речь о курении шла и между Пороховым и Беспаловым, которые незаметно преследовали фуру в сером БМВ. Начальник службы безопасности пересел назад, где можно было устроиться со всеми удобствами. Решив, что Порохов задремал, Беспалов опустил стекло со своей стороны и решил по-быстрому перекурить, когда за спиной раздалось:

– Брось это, Сережа. Никотин – гадость.

– Да я в окно… – заартачился Беспалов.

Он был еще достаточно молод, амбициозен, самолюбив, и ему казалось постыдным прятать сигаретную пачку, услышав начальственный окрик. Обычно они неплохо ладили, но сегодня Беспалов испытывал глухое раздражение по отношению к шефу. Скорее всего, оно было вызвано тем, что приходилось вести машину Порохова, в то время как сам он блаженствовал на заднем сиденье. Это было унизительно.

– Перебьешься, – буркнул Порохов.

Произнесено это было беззлобно, однако Беспалов стиснул руки на руле с такой силой, что костяшки побелели. Вспомнились все обиды и недоразумения. Они были как ядовитый нарыв, лопнувший в груди. Когда Беспалов устраивался на работу, Порохов посмеялся над его дешевым костюмом. Однажды он обвинил Беспалова в том, что тот шарит по карманам в тренировочном зале. А еще был случай, когда Сергею Беспалову выдали пистолет, проходивший по делу об убийстве, и его чуть не загребли в полицию. Обошлось, но осадок остался. И теперь вскипел желчью.

– Вам жалко? – спросил Беспалов, бесцельно щелкая зажигалкой.

– Жалко у пчелки, – отрезал Порохов и сел прямо, всем своим видом давая понять, что прения закончены.

Беспалов недовольно передернул плечами и убрал зажигалку, а сигарету выбросил в окно. Полминуты спустя она попала под колеса фиолетового «ниссана», следовавшего в кильватере БМВ. В «японце» сидели двое. Одним из них был симпатичный молодой человек, русые волосы которого плохо вязались с его фамилией – Баширов. Он держал руль одной рукой, а вторую, согнутую в локте, выставил в окно. Рядом устроился лысый полный коротышка с сизым от проступившей щетины лицом. Это был майор полиции Ильин, старый приятель и бывший подчиненный Порохова.

Накануне сослуживцы встретились возле особняка Лозового. Порохов вышел на обход территории, чтобы переговорить с Ильиным. Общение заняло не более десяти минут и завершилось крепким мужским рукопожатием. Ильин недолго раздумывал над предложением Порохова. Он никогда не упускал возможности взять то, что плохо лежит, будь это бумажник или драгоценности. Важен был принцип. Ильин никого не просил, чтобы его родили в этом мире, полном опасностей, тревог и разочарований. Но раз уж он здесь, то, будьте любезны, подайте все, что имеется в ассортименте. «Огласите весь список, пожалуйста», как говорится в бессмертной комедии Гайдая.

Ильин не стал бы брать в долю Баширова, если бы не предвидел, что в этом деле не обойдется без покойников. Но сам он убивать не хотел. Не потому, что не желал марать руки или боялся взять грех на душу. Это был прагматический расчет. У особо тяжких преступлений нет срока давности. Зачем самому подставляться под статью Уголовного кодекса? Пусть Баширов кровь проливает, имитируя бандитский налет. Если сохранить улики или, к примеру, видеоролик, то этот молодой балбес окажется в зависимости от Ильина на веки вечные. Будет и дальше убивать, лжесвидетельствовать, подтасовывать факты – одним словом, выполнять все, что от него потребуется. Так устроен этот мир. Единицы наслаждаются, остальные отдуваются.

Довольный собой, Ильин решил повеселить немного и своего спутника, в будущем которого вряд ли предвидится так уж много радостей.

– Слушай анекдот, – сказал он. – Посмотрел один мужик мультик про кота Матроскина и говорит: «О, буду я как почтальон Печкин. Поеду в Простоквашино». Его спрашивают: «И чего ты там будешь делать?» А он: «Просто квасить».

Баширов скосил на спутника глаза:

– И что?

– Прос-то-ква-ши-но, – произнес Ильин по слогам. – Просто квасить. Въехал?

– А зачем для этого куда-то ехать?

– Да хотя бы за самогонкой. Как тот алкаш, который до первача дорвался. «Утром, – говорит, – как заново родился. В капусте нашли».

– Кого? – спросил Баширов.

– Алкаша этого, – пояснил Ильин. – Напростоквасился, пошел в огород и отрубился. Что тут непонятного? Алкаш он и есть алкаш.

– А если он случайно перебрал? Ему подливали, а он не мог отказаться.

– Про это тоже анекдот есть. Хвастается алкаш перед приятелями: «Я могу выпить бутылку водки! И литр уговорю! И даже полтора!» Тогда его спрашивают: «А сто граммов слабо?»

Ильин засмеялся. Баширов настороженно посмотрел на него.

– Сто граммов любой выпьет, – сказал он.

– Нет, чтобы выпить и остановиться на этом. Знаешь ведь, какие люди бывают. Рюмку опрокинул, потом вторую и слетел с катушек.

– Я меру знаю. – Задумавшись, Баширов добавил: – Как правило.

Лицо его приняло оскорбленно-надменное выражение.

– Да я не на тебя намекаю, – расхохотался Ильин. – Ты на свой счет принял, что ли? Вот чудак-человек! Это же просто анекдоты.

– Три, – уточнил Баширов. – Три анекдота. И все про алкоголиков. А я ни разу службу не пропустил из-за запоя, между прочим. И в бурьян не падал спьяну. Или в эту… в капусту. Намеки не по адресу, товарищ майор.

– Ты чего в бутылку лезешь, лейтенант?

– Ни в какую бутылку я не лезу. Да, не трезвенник. Но и не пьянь подзаборная. Меня отец учил: пей, да дело разумей. А он инженер, между прочим. Не хрен с бугра.

На этот раз задетым почувствовал себя Ильин. Баширов как бы дал понять, что полицай не ровня инженеру. Если копнуть глубже, то получалось, что хрен с бугра как раз Ильин. Такой намек. Как будто папаша Баширова в чем-то превосходил майора полиции.

– Интеллигенция ни хрена пить не умеет, – сказал Ильин, приглаживая редкие пряди, раздутые ветром. – Косеют быстро и неделю похмеляются. Слабый народ.

– Мой батя любого перепьет, – заявил Баширов.

Еще один камушек в огород начальства. Это начинало действовать на нервы.

– Что ты все о выпивке да о выпивке, лейтенант, – досадливо произнес Ильин. – Других тем нет? Такой молодой, а на уме одна водка. – Он придержал растрепавшиеся волосики на макушке. – Закрой окно, дует. Жарко ему!

Они долго ехали в неприязненном, отчужденном молчании.

Баширов представлял, как заберет все камни, а начальника подставит, или сдаст, или того хуже. Ход мыслей Ильина практически ничем не отличался. Уставившись на корму идущего впереди БМВ, он прикидывал, стоит делиться с Пороховым справедливо или нет. Здравый смысл подсказывал, что разумнее соблюсти устную договоренность. Ничего, не страшно, ведь всю добычу Порохов и Ильин поделят между собой. На двоих, а не на четверых. Подручным ничего не обломится. Пусть радуются, что живы… пока что живы. Потому что это вопрос времени.

За этими размышлениями Ильин не заметил, как задремал.

Глава 15 Три богатыря

Погода радовала. Воздух был таким прозрачным, что было видно далеко, сколько хватало глаз. Каждую деталь можно было разглядеть до мелочей, как будто зрение неким удивительным образом многократно улучшилось.

– Гляди-ка, паутинки летают, – заметил Мануйлов, с наслаждением подставив лицо сентябрьскому солнцу. – Бабье лето.

– Почему, кстати, бабье? – заинтересовался Белый.

Емельянов знал ответ, но промолчал. Ему хотелось услышать, что скажет Мануйлов. Иногда этот человек делал совершенно невероятные умозаключения, заставляющие дивиться прихотливости процесса мышления.

Все трое стояли возле прокатной «шкоды», на багажнике которой виднелись остатки недавнего пиршества: промасленная бумага, колбасные шкурки, срезанные с сыра корочки, хлебные крошки, вскрытая банка сардин, банановая кожура, пластиковые стаканы с чайными пакетиками.

Мануйлов курил, сильно выпячивая губы перед тем, как выпустить дым. Белый выковыривал зубочисткой грязь из-под ногтей. Емельянов, двигая усами, сосал конфету.

– Бабье – потому что ласковое, – пояснил Мануйлов. – Бархатный сезон, пляж, баба нежится на песочке…

– Голая? – спросил Белый.

– Почему бы и нет?

– Мне нравится.

– Ты молодую бабу представил? – осведомился Емельянов, хрустя истончившимся леденцом.

– Ну, – подтвердил Белый, заранее готовясь к подвоху.

– А надо старую.

– Почему? – спросили парни так слаженно, словно всю жизнь пели дуэтом.

– Потому что, – ответил Емельянов, с удовольствием глотая сладкую слюну, – что название это к нам из северной Европы перекочевало. Там начало осени старушечьим летом окрестили. Последние теплые деньки, когда бабульки выползают на солнышко кости погреть. Вот вам и бабье лето, поняли?

Белый скривился и сплюнул. Мануйлов щелкнул окурком в кусты лесополосы, за которой слышался непрекращающийся шум машин на шоссе.

– Обидно, – сказал он. – Ничего святого в этой жизни не осталось.

– Баба на пляже для тебя святое? – поддел помощника Емельянов.

Мануйлов промолчал, всем своим видом показывая, что на глупые вопросы не отвечает. Белый отвернулся, расстегнул штаны и принялся мочиться, делая это шумно, как конь. Емельянов прислушался к своим ощущениям, взял из бардачка рулон туалетной бумаги и направился в заросли.

– Приберите тут! – крикнул он на ходу. – И не вздумайте мусор под кусты совать, проверю.

– Гадить, значит, на природе можно, а мусор выбрасывать – нет, – прокомментировал Белый, когда Емельянов скрылся среди зелени. – Логика где?

– Откуда у него логика? – презрительно буркнул Мануйлов. – Вся кровь от мозга к члену отхлынула. Он только о своей Вареньке и думает.

– С чего ты взял?

– В пустоту пялится и лыбится. Не о бане же мечтает.

– Подведет он нас под монастырь со своими мечтами. – Белый сплюнул. – Не нравится мне все это. Засада, блин. Что это за засада, про которую заранее известно?

– Ты про Варюху?

– Ну да. Скажет она своим водилам, чтобы ехали другой дорогой, и чего тогда?

– Сосать лапу, как мишкам, – сказал Мануйлов.

– Я не хочу сосать лапу, – поморщился Белый.

Приятели помолчали, глядя на заросли, в которых скрылся их босс. Если еще недавно они относились к нему более чем лояльно, то теперь ненавидели все сильнее. Так бывает. Ничтожная причина способна изменить жизнь человека, не говоря уже о его мировоззрении.

– Ты как к братьям попал? – спросил Мануйлов, с отвращением сгребая остатки обеда в пакет. – Легких денег захотелось?

– Да, – коротко ответил Жора Белый.

На самом деле причина была другая. Он не любил вспоминать об этом и никогда никому не рассказывал. Это была его тайна. Одна из тех, которые надолго, если не навсегда, определяют жизнь человека.

Однажды Белого избили. Не просто избили, а еще и унизили: отобрали телефон, деньги, возили лицом по земле, заставляли слизывать плевки, грозили снять штаны и изнасиловать. Дело было в самом опасном и отдаленном районе Якутска, где Жора Белый очутился, провожая подружку. Один из нападавших был ее тамошним ухажером. Банальная история. И очень трагическая для молодого человека, который до этого случая считал себя очень сильным и очень смелым.

Жора Белый добрался к себе под утро. Было что-то между четырьмя и пятью утра, но точного времени он не знал, потому что мобильник забрали. По пути он то и дело натыкался на загулявших мужиков, которых всегда хватало в городе, но никто не обращал на него внимания. Его принимали за пьянчужку, едва переставлявшего ноги, а в лицо ему никто не вглядывался.

Жора примерно представлял себе, что увидит, когда посмотрится в зеркало. Левый глаз заплыл, сокращая сектор обзора. Разбитые губы отзывались болью при каждом соприкосновении с зубами. Запекшаяся корка в распухшем носу мешала дышать.

Но внешние, так сказать, повреждения сказывались не так сильно, как внутренние. Голова на ощупь была неровной из-за шишек, в одном месте волосы слиплись от крови. Каждый вздох отзывался болью, словно под ребра и между лопатками загоняли клинья. Чтобы преодолеть километр пути, парню пришлось собрать все оставшиеся силы, так что под конец он уже шел, держась за стены домов. Отяжелевшая дверь в подъезд отворилась неохотно, словно не желая пропускать жильца в таком виде, а пыльные ступени норовили уплыть из-под ног. Ввалившись в съемную квартиру, Жора мысленно разрешил себе упасть прямо в прихожей, но не сделал этого. Сначала нужно было вымыться, чтобы не чувствовать себя таким испоганенным.

Стягивая джинсы и пайту, он несколько раз вынужден был замереть, пережидая, пока боль перестанет распирать грудную клетку. Если сломаны ребра, дело плохо. Как же с переломами искать обидчиков?

«А ты не станешь искать, – сказал внутренний голос. – Ты постараешься забыть. Потому что теперь знаешь правду о себе. Ты слабак и трус».

Возражений у Жоры не нашлось.

Оставшись в трусах, он осторожно побрел в ванную, переставляя ноги так, словно на них были не носки, а лыжи. Вот когда пришлось пожалеть, что арендованные апартаменты столь велики. Тем, кто позволяет себя мутузить, следует снимать квартиры поменьше. Чтобы не приходилось преодолевать слишком большие расстояния.

Ядовитая шутка в собственный адрес заставила Жору усмехнуться, но в следующую секунду он задохнулся и издал звук, напоминающий скрежет несмазанных петель. Не следовало резко распрямляться над краном. В спину словно нож всадили.

Стараясь не напрягать корпус, Жора принял душ и, добравшись до кровати, осторожно лег.

Два дня он провел в горизонтальном положении. Вставал только для того, чтобы сходить в туалет, напиться или заглянуть в холодильник. К спиртному не прикоснулся, хотя тянуло. Понимал, что водка не поможет. Нужно было превозмочь себя без допинга.

И Белый превозмог. Не успели еще сойти синяки и зажить ссадины, как он уже был там, где его перехватили обидчики. С собой он прихватил биту. Экзекуция удалась на славу. Двое, включая главного врага, отправились в травматологическое отделение, а Жору Белого доставили в отделение полиции. Оттуда его вызволили братья Емельяновы, которые подыскивали себе новых бойцов…

Тогда он полагал, что будет благодарен им по гроб жизни. Теперь отношение к благодетелям изменилось. Белый больше не считал себя обязанным Емельянову. Все это романтические бредни для доверчивых лохов. Его использовали в своих интересах, вот и все.

Все это промелькнуло в сознании Белого стремительно, как пронесшийся мимо железнодорожный состав. Ничего не успел рассмотреть в отдельности, а как бы охватил взглядом все сразу. И, прислушавшись к своим ощущениям, Белый сказал:

– Денежки трудно достаются, а повышение только обещают. Жмоты братья. Жабой задавленные.

– Это точно, – согласился Мануйлов. – Я на днях попросил накинуть за вредность… ну, когда с «Драгметом» разобрались. Не время, говорят. Времена трудные.

– А сами бриллианты каждый месяц килограммами толкают, – злобно припомнил Белый. – Хотел бы я, чтобы у меня тоже такие трудные времена настали. Были бы у меня бабки, я бы давно все дела бросил и жил в свое удовольствие.

– Кто тебе мешает? Бабки – вот они, только руку протянуть.

– Ты о чем?

Мануйлов, словно не замечая, что приятель вопросительно уставился на него, смотрел туда, откуда должен был появиться Валерий Емельянов.

– О чем ты? – нетерпеливо повторил вопрос Белый.

– Ну, вот сидим мы в засаде… – заговорил Мануйлов, как бы размышляя вслух. – Потом нападаем на дальнобойщиков. И вот, допустим, Валера не вовремя высунулся и пулю схлопотал…

– Откуда у шоферюг стволы?

– Ну, не пулю. Монтировкой по башке. Или перо в бок. Допускаешь, что такое возможно?

– Допускаю, – согласился Белый, не сводя глаз с напарника.

Тот длинно сплюнул:

– Короче, Валеру Емельянова шоферюги завалили, а мы их замочили. Только камушков при них не было. Соврала баба. Пусть второй Емельянов потом разбирается. До правды ему не добраться. А мы алмазы на месте припрячем и годик выждем, прежде чем за ними вернуться.

Белый обдумал услышанное. В принципе, предложение его всецело устраивало. Сомнение вызывал один момент. А что, если Мануйлов первым наведается к тайнику? Доверять никому нельзя. Облапошат.

– Лучше сразу поделить камни и разбежаться в разные стороны, – сказал Белый.

– Но против того, что Валера лишний, у тебя возражений нет?

В этот момент кусты зашевелились, выпуская на открытое пространство Емельянова. Успешно опорожнив кишечник, он был энергичен и полон жизни. Но это лишь видимость, потому что смертный приговор ему вынесен и подписан. К охранникам направлялся живой труп. Теперь он мог бурчать, привередничать, отдавать раздражающие распоряжения – плевать. Нужно было лишь чуть-чуть подождать – вопрос даже не дней, а нескольких часов.

– У меня возражений нет, – отчеканил Белый.

– Тогда выждем немного и тоже как бы по нужде отправимся, – решил Мануйлов, поглаживая бакенбарды.

Белый плюнул в сторону пчелы, кружившей над цветком, но не попал.

– Орать будет, – проворчал он. – Мол, раньше не могли?

– Пусть орет. Недолго осталось. – Повысив голос, Мануйлов обратился к шефу: – С облегченьицем, Валера!

Емельянов бросил на него недовольный взгляд:

– Придержи язык, Витя. Я с тобой свиней не пас.

«А я с тобой», – весело подумал Мануйлов.

– Извини, Валера, – залебезил он. – Это шутка такая. Мы с пацанами всегда так шутим.

– Я тебе не пацан, – отрезал Емельянов. – Мусор собрали?

– В багажнике, – отрапортовал Белый.

Теперь придирки шефа не вызывали в нем раздражения. Было даже забавно. Словно слепому рожи строить. Он ни о чем не подозревает, ты прикидываешься серьезным и уважительным, а в душе насмехаешься над убогим. Увлекательная игра. И сказочный приз победителю.

При мысли об этом Белый расцвел в скупой мужской улыбке.

Глава 16 Непредвиденные обстоятельства

Ближе к вечеру Коротаев совсем скис. Каждые десять минут он просил Мошкова остановить грузовик и убегал в лес, снимая штаны чуть ли не на ходу.

– Отравился, – пыхтел он, возвращаясь. – Не надо было беляши есть.

– Не надо, – соглашалась Варя, брезгливо морща нос.

Ей казалось, что в кабине до сих пор стоит вязкий, прилипчивый запах базарных беляшей, хотя окна почти все время были открыты настежь. Кроме того, находиться рядом с человеком, страдающим поносом, было не слишком приятно.

На самом деле желудок Коротаева, несмотря на съеденные беляши, функционировал прекрасно. В принципе, он и гвозди мог переваривать. Сверхсрочная служба в армии и профессия дальнобойщика сделали Коротаева неприхотливым и живучим, как придорожный бурьян.

Выдумка с расстройством желудка понадобилась для того, чтобы как следует вымотать напарника. Во-первых, Мошков сидел за баранкой без смены. Во-вторых, он был вынужден постоянно тормозить и трогаться с места, что тоже непросто, учитывая вес загруженной «вольво». «Вот и хорошо, вот и ладно, – думал Коротаев, напуская на себя страдальческий вид. – Пусть Володька устанет как собака, а потом уснет как убитый. Это все, что от него требуется. Остальное я сделаю сам».

Примерно за час до темноты Коротаев начал тихонько постанывать, вытирая воображаемый пот с лица.

– Совсем плохой, – решил Мошков. – Останавливаемся на ночлег. Если к утру не полегчает, отвезу тебя в больницу.

– Нет, что ты! – заволновалась Варя, вспомнив о своих тайных союзниках, устроивших засаду. – Это ж мы сколько времени потеряем!

– А тебе-то чего? – поинтересовался Коротаев, не забывая прикладывать ладонь к животу. – Не твое время.

– У вас могут быть штрафные санкции.

– Нет, у нас сроки не жесткие, – успокоил ее Мошков. – Все в порядке. Короче, доберемся до ближайшей стоянки – и на якорь.

– Это же километров двадцать, не меньше, – заныл Коротаев. – Не выдержу, Володя. Давай встанем где придется.

Делать было нечего. Еще до наступления сумерек Мошков высмотрел подходящую площадку возле лесополосы и затормозил.

– Приехали, – объявил он. – Экипажу разрешаю сойти на берег.

Коротаев с готовностью вывалился из кабины и потрусил искать укрытие.

– Надо было по пути в аптеку заглянуть, – посетовала Варя. – Должно же быть какое-то лекарство…

– Против уличных беляшей? Не смеши меня.

Она прижалась лбом к его плечу:

– Я так соскучилась.

– Мы же рядом, – сказал Мошков.

Он умышленно не хотел понимать, что имеет в виду Варя. Ломать голову над причиной не было необходимости. Он чувствовал, что она врет, и не находил нужным делать вид, что ничего особенного не происходит. Вместе с этим Мошков не отказал Варе и не делал попыток вывести ее на чистую воду. Он как бы говорил: «Ладно, раз ты лжешь, у тебя наверняка имеются на это веские причины. Что ж, подожду, пока ты не найдешь нужным мне их сообщить. В противном случае наши отношения навсегда останутся такими, как сейчас. Холодными. Отстраненными. Почти официальными».

Варя прекрасно понимала эти невысказанные упреки, но не могла ничего изменить. Открыться означало предстать перед Мошковым в неприглядном, гадком виде. Варе было достаточно того, что она сама себя ненавидела. Ненависть любимого человека – это был бы перебор. А в том, что успела полюбить Мошкова, она уже не сомневалась…

Возвратившись к машине, Коротаев некоторое время постоял за кабиной, подглядывая за спутниками. Они так и остались стоять, занятые выяснением отношений. Варя увивалась вокруг Мошкова, как мартовская кошка. То руку ему в штаны норовила запустить, то футболку на себе задирала, чтобы прижаться к нему голым животом. Коротаев даже возбудился, хотя Мошков, похоже, остался к Вариным потугам равнодушен. Но сдержанность Мошкова не выглядела естественной. Что-то мешало ему воспользоваться доступностью подруги. Да и поведение Вари показалось Коротаеву наигранным. Не могла такая женщина столь откровенно проявлять похоть. Чего-то она добивалась от своего дружка.

«Нет, – решил Коротаев, вспомнив тайник в ящике с хрусталем. – Своего она уже добилась. Но Володьке что-то не нравится, вот она и стелется перед ним. Надо выходить из укрытия, а то еще, чего доброго, до спаривания дойдет».

Кашлянув, Коротаев обогнул кабину «вольво» и появился перед спутниками.

– Ну и денек, – сказал он, качая головой. – Такое впечатление, что я фуру на себе тащил. – Он пнул ногой скат. – Буду укладываться, ребята. Кабина ваша. Я уж лучше в спальнике на свежем воздухе. Во избежание, так сказать… – Коротаев заставил себя смущенно засмеяться. – Сейчас, только вещички возьму.

Забравшись в кабину, он прихватил скатку спального мешка, спрятав в нее нож, разводной ключ и запасную рубашку. А выбравшись наружу, показал место, где намеревается устроиться на ночлег.

– Смотрите не наступите на меня, если что, – предупредил он, улыбаясь вымученной улыбкой смертельно уставшего человека. – Я спросонья невменяемым бываю.

– Может, тебе крепкого чаю сделать, Женя? – предложила Варя. – Или яйцо вкрутую сварить? Говорят, помогает.

Участия в ее голосе было чуть больше, чем во взгляде, но все равно очень мало.

– Не надо, – отмахнулся Коротаев. – Все уже в порядке. Мне только отдохнуть надо. Завтра я поведу, договорились, Володя?

– Поглядим, – сдержанно ответил Мошков.

– Я поправлюсь, вот увидишь. Высплюсь – и буду как огурчик. Так что приятных снов. Допоздна не засиживайтесь!

Шутливо погрозив пальцем, Коротаев отправился на облюбованное место неподалеку от фургона. Забравшись в мешок одетым, он некоторое время лежал с открытыми глазами, спрашивая себя, стоит ли осуществить задуманное или все же лучше отказаться. Это было бесцельное, в сущности, занятие. Коротаев уже все решил. Не зря же он подготовился.

Поставив мобильный будильник на час ночи, он заставил себя заснуть. Это получилось не сразу, сказывалось нервное напряжение последних часов. Коротаев чувствовал себя так, словно сквозь него пропустили ток. Было трудно сохранять неподвижность и запретить себе обдумывать предстоящие действия. Тем не менее сон все же принял его в свои объятия. Был он отрывист, неровен, беспокоен. Снилась Коротаеву всякая дрянь вроде отвратительных старух, превращающихся в груды грязного тряпья, и безумных котов, впивающихся зубами и когтями в его босые ноги. Мелодичный сигнал мобильника показался гнусавым мяуканьем. Очнувшись, он какое-то время лежал неподвижно, прислушиваясь к гулким ударам сердца.

Звезд на небе было столько, что кружилась голова. Освещенная половина луны была оранжевой, как долька мандарина. Где-то кричала ночная птица, пугая то ли других, то ли себя. В остальном было тихо.

Выбравшись из спального мешка, Коротаев принялся за дело. Для начала он глубоко разрезал ножом ладонь левой руки и хорошенько смочил изголовье мешка. Потом испачкал кровью разводной ключ и положил его у ног. Перевязал кровоточащую ладонь. Дальше предстояла самая неприятная и болезненная процедура. Приступая к ней, Коротаев заранее морщился.

Намотав волосы на палец, он выдернул несколько прядей, которые прилепил к окровавленному ключу и нейлону спальника. Отбросил инструмент чуть дальше, смял спальник и отступил, любуясь творением своих рук.

Инсценировка преступления преследовала сразу две цели. Во-первых, Мошков и Варя, обнаружив пустой окровавленный мешок, решат, что Коротаева убили или хотя бы оглушили во сне, а потом увезли неизвестно куда. В идеале они бросятся на поиски и не сразу хватятся икон. Рано или поздно это, конечно, произойдет. Но тогда подозрение падет на них, а не на исчезнувшего Коротаева. Ведь у икон и контейнера наверняка имеются настоящие владельцы, которые подключат к расследованию полицию. Мошкову и его фифе будет непросто доказать свою невиновность. Подобные штуки всегда срабатывали в сериалах, а их, полагал Коротаев, не дураки снимают.

Довольный собой, он зашел к фуре с торца и обмер.

Створки были распахнуты настежь. Внутри плясал луч фонарика. Присмотревшись, Коротаев увидел согнутую женскую фигуру.

Щелк! Повинуясь интуиции, он вытащил нож, бесшумно забрался в фургон и хотел подкрасться к Варе, но под ногами что-то хрустнуло, и она обернулась.

– Пикнешь, зарежу, – предупредил Коротаев, медленно приближаясь и держа лезвие на виду. – И не вздумай мобильник выключать.

– Он долго не протянет, – сказала Варя, глядя ему в глаза. – Заряда минут на пять осталось.

– Мне хватит. Ты что здесь делаешь?

«То же самое, что и ты», – подумала она, но не стала высказывать свою мысль.

Спальное место в кабине «вольво» было достаточно просторным, но все равно лежать пришлось чуть ли не прижавшись друг к другу. Это играло Варе на руку. Ее жизненный опыт подсказывал, что крепче всего мужчины спят после продолжительного, качественного секса. И она не позволила Мошкову отвернуться.

– Володя, – прошептала она, щекоча его втянувшийся живот. – Ты совсем перестал обращать на меня внимание. Я тебе разонравилась? Ты больше меня не хочешь?

– Послушай, здесь это не вполне уместно, – попытался протестовать Мошков. – Мы все-таки не одни.

– Женя на улице спит, он нас не видит и не слышит…

– А если вдруг сюда явится?

– С какой стати? У нас же не групповой секс.

По гримасе Мошкова Варя поняла, что вульгарная шутка не пришлась ему по нраву, и поспешила исправить положение:

– Володенька! Я не могу думать ни о ком и ни о чем, когда ты рядом! Ну не будь таким чужим… Ты меня в чем-то подозреваешь? Не надо, милый. Ты не тот мужчина, которому я стала бы врать, потому что… потому что…

Дальше за нее говорили пальцы, потом руки и губы, а после все тело…

Когда, обессиленный, Мошков уснул, она тихонько выбралась из кабины с ворохом одежды. Предстояло подготовиться к нападению сибиряков. Блестящая идея осенила ее днем, и Варя едва дождалась темноты, так не терпелось осуществить задуманное.

Появление Коротаева стало для нее полной неожиданностью. Глядя на нож в его руке, она медленно облизала пересохшие губы. Кричать было нельзя, потому что тогда пришлось бы объяснять Мошкову, зачем она полезла в фургон с товаром. Коротаев, кстати, тоже не собирался поднимать шум.

– Я задал вопрос, – прошипел он, приближаясь на расстояние удара. – Что ты здесь делаешь? Зачем вытащила ящик с иконами? Что в контейнере?

Нужно было что-то отвечать.

– Я все расскажу, – сказала Варя.

Коротаев кивнул:

– Я знаю.

И, подойдя вплотную, прижал нож к впадине между ее ребер.

Варя говорила путано и бессвязно, не особенно заботясь о том, чтобы история выглядела правдоподобно, но Коротаева абсолютно не волновало, где она взяла ценности и кому их везет. Его интересовало совсем другое.

– Назови код, – потребовал он, кивая на серебристый контейнер.

– Я не знаю, я…

Острие ножа слегка проткнуло кожу.

– Код!

– Хорошо, запоминай, – сказала Варя сдавленно.

От нее пахло блудом. Коротаев почувствовал желание приставить к ней кое-что другое вместо ножа.

– Нажимай клавиши, – скомандовал он. – Я буду смотреть.

Через несколько секунд крышка контейнера открылась. Варя отстранилась, опасливо поглядывая на нож. Голубоватое свечение ее мобильника погасло.

– Что это? – хрипло спросил Коротаев, успевший рассмотреть сверкающие россыпи внутри контейнера. – Брюлики?

– Пока что просто алмазы, – ответила Варя из темноты.

– В чем отличие?

– Они не обработаны. Нет настоящей огранки. Поэтому цена ниже, чем у бриллиантов.

– Сколько? – быстро спросил Коротаев.

– Восемь миллионов, – тихо произнесла Варя.

– Баксов?

– Баксов, баксов… Здесь пятнадцать кило.

– Да, весит прилично. – Коротаев закрыл контейнер и пару раз приподнял, наслаждаясь его тяжестью. – Повернись спиной.

– Нет! – Отпрянув, Варя скрылась среди ящиков. – Ты меня убьешь.

Возражать не имело смысла. Именно это Коротаев и собирался сделать. Но очень сомневался, что сумеет. Проткнуть ножом человека да еще в нужном месте… Такие штуки только в кино легко получаются. Коротаев не был убийцей. Накостылять кому-то – это одно, а лишить жизни – совсем другое.

– Если вздумаешь звать на помощь…

– Я не позову, – поспешила заверить его Варя. – Забирай все и уходи. Но если тронешь меня, я так закричу, что мало не покажется.

На том и порешили. Набросив ремень сумки на плечо, Коротаев исчез в ночном мраке. Если бы он задержался на несколько секунд, то услышал бы, как Варя, зажав рот руками, истерично смеется. Она была близка к тому, чтобы разрыдаться после пережитого ужаса, но все же смеялась. Что ее так развеселило?

Глава 17 Жадность фраера

Мошков спал крепко, как младенец. И сон ему снился детский. Ярко-зеленая лужайка, на которой он, подпрыгивая, надолго повисал в воздухе. Это было чудесное ощущение. Мошков знал, что вот-вот окончательно оторвется от земли и взлетит. Сперва чуть выше деревьев, потом так высоко, что все внизу сделается совсем маленьким, игрушечным. Он уже раскинул руки, предвкушая полет, когда волшебную атмосферу нарушил толчок.

Еще толчок. И еще.

Мошков открыл глаза и перенесся на постель в кабине «вольво». Его тормошила Варя. Глаза ее были непривычно большими и темными.

– Володя, – просила она, – проснись, Володя!

– Что стряслось? – спросил он, осторожно приподнявшись, чтобы не удариться головой.

– Коротаев…

– Ему хуже?

– Он не болен, Володя. Он притворялся. А теперь сбежал.

– Сбежал?

Мошков включил мобильник. Был третий час ночи. Похлопав глазами, он недоверчиво уставился на Варю:

– Куда сбежал? Зачем?

– Куда – не знаю, – сказала она. – А зачем – понятно.

– И зачем?

– Он меня обокрал. Нет, ограбил.

Мошков все же стукнулся макушкой.

– Есть разница? – спросил он, потирая голову.

– Есть, – кивнула Варя. – Воровство – это когда что-то забирают тайком, без ведома владельцев. А твой приятель приставил нож мне к сердцу и забрал сумку.

– Черт! – Мошков поморщился. – Не друг он мне и никогда другом не был. Подвинься, пожалуйста. Я слезу.

Спустившись на сиденье, он стал обуваться.

– Ты даже не спросил, не ранена ли я, – заметила Варя.

– Зачем спрашивать, если я вижу, что нет.

– Чтобы проявить заботу о любимой женщине.

– Он тебя не ранил?

Не дожидаясь ответа, Мошков выпрыгнул из кабины. Варя последовала за ним.

– Твой дружок мне кожу проткнул. – В подтверждение этих слов она оголила бок. – До крови.

– Царапина. Больше ничего?

– Тебе мало?

Варя начала злиться. Она ожидала более пылкой реакции. Почему бы Мошкову не прижать ее к своей широкой груди, как это делают положительные герои романов? Она ведь стала жертвой нападения, ей угрожала смертельная опасность. Неужели так трудно проявить хоть немного участия?

– Кроме икон Женька ничего не взял? – спросил Мошков, осматривая запоры фургона.

– Нет, – буркнула Варя.

Насчет алмазов она, естественно, рассказывать не стала. И о том, как заменила их дроблеными хрустальными подвесками для люстр. Она хотела подсунуть «липу» сибирякам, но трюк сработал раньше. Коротаев – кретин. Таскает в сумке кучу стекляшек и грошовых икон и считает себя счастливчиком. Увидеть бы его рожу, когда он поймет, как просчитался!

Она забралась на подножку, включила в кабине свет и посмотрелась в зеркало. Лицо осунувшееся, под глазами тени, но общее впечатление приятное. Варе понравилось то, что она увидела. Бог ее красотой не обидел. В остальном обошелся не слишком справедливо, но физическими данными наградил сполна.

– Что ты теперь собираешься делать? – спросил Мошков, присев рядом со спальником Коротаева.

– Ничего, – ответила Варя. – А что я могу?

– Заявить в полицию для начала.

– И указать там, что я собиралась вывезти иконы из страны? Экспертиза, конечно, докажет, что это дешевка. А до этого прикажешь чахнуть в каталажке? И что, если иконы не найдутся?

– Я не могу бросить машину и отправиться на поиски Коротаева, – пробормотал Мошков, подсвечивая себе телефоном. – Вот скотина! Посмотри только, что он тут натворил.

– Что? – спросила Варя, подходя.

– Он решил обставить все так, будто его убили. Заранее подготовился. Как же он узнал про тайник?

– Проследил, наверное. Бог с ним. Вернее, черт.

– Ты так спокойно реагируешь…

Мошков внимательно посмотрел на Варю. Она скривилась:

– Какой смысл рвать на себе волосы? Сделанного не воротишь.

– Я должен сообщить руководству.

– Нет! Ни в коем случае!

Взволнованная Варя схватила Мошкова за руку.

– Почему? – удивился он.

– Рейс могут отменить. Как же я попаду в Каунас? Дедушка меня ждет.

– Позвони ему.

– Он не пользуется мобильной связью. Принципиально.

– А домашнего телефона у него нет? – спросил Мошков.

– Уже месяц, как отключен за неуплату, – нашлась Варя.

Несмотря на прохладную ночь, она даже взмокла от волнения. Трудно врать на каждом шагу. Нужно постоянно контролировать речь, интонации, жесты, мимику.

– Таинственный у тебя дедушка, – пробормотал Мошков. – Штирлиц какой-то.

Он сходил за канистрой и ветошью, тщательно вытер разводной ключ, потом облил мешок бензином и поджег. Пламя, занявшись мгновенно, отбрасывало неровные отсветы на их лица. Они стояли плечо к плечу, но были далеки друг от друга.

– Ты будешь сообщать директору? – спросила Варя после десятиминутной паузы, за время которой мешок успел истлеть до черных дымящихся лохмотьев.

– Да, – коротко ответил Мошков.

– Значит, мы никуда не поедем?

– Тебе надо?

– Очень.

– Тогда мы поедем. Я скажу, что доберусь сам. Если что не так – отвечу. И двойную оплату не потребую. Директор репу почешет и согласится.

– Володя. – Варя обняла его, уткнувшись носом в плечо. – Ты такой…

– Какой? – буркнул он.

– Самый лучший на свете.

– Только не говори, что ты меня любишь.

– Почему?

– Потому что от любимых не бывает тайн. Им доверяют, как себе.

– Скоро ты все узнаешь и поймешь, – сказала Варя, не отрываясь от Мошкова, чтобы он не видел ее глаз. – Обещаю. Я делаю все ради своего сына. Ты должен понять. Тебе ничего не грозит. Это касается только меня.

Произнося эти слова, она не могла не вспомнить о настоящих алмазах, спрятанных среди хрусталя. Это касалось не только Вари. Добиваясь своей цели, она подставляла Мошкова. У которого, кстати, имелся собственный сын.

– Только меня, – повторила Варя. – Верь мне.

– Я стараюсь, – сказал Мошков. – Изо всех сил. А теперь давай в кабину. Лучше отъехать отсюда подальше. Может, Коротаев на глаза попадется…

Но Коротаев на глаза Мошкову не попался и не мог попасться. Это было бы слишком просто. Только дурак стал бы двигаться в прежнем направлении да еще вдоль дороги. Коротаев дураком не был. Во всяком случае, он себя таковым не считал.

Удалившись от «вольво», он принялся продираться сквозь чащу, торопясь замести следы. Он не ожидал, что это будет так трудно. Ветки и сучья выныривали из темноты, норовя выколоть глаз или пропороть кожу. Сумка то и дело цеплялась за деревья, мешая идти. Неровности под ногами заставляли спотыкаться и даже падать.

«Так не пойдет, – решил Коротаев, выбравшись на открытое пространство. – С такой тяжестью я далеко не уйду. И по лесу лучше не шляться».

Он попытался идти по полю, но быстро передумал. Это была пашня, состоящая из земляных комьев, твердых, как булыжники, вывороченные из мостовой. Спотыкаясь и подворачивая ноги, Коротаев сделал шагов сто и вернулся на траву.

– Ни хрена не видно, – пожаловался он сам себе. – Еще сумарь этот. Что же делать? Пойду вдоль посадки.

Но от этого легче не стало. Очень скоро Коротаев выбился из сил. Вначале он пытался считать шаги, но вскоре бросил это занятие. В итоге он решил, что разумнее всего вернуться на шоссе, поймать попутку и уехать из этих краев как можно дальше. До рассвета было еще достаточно времени.

Коротаев снова свернул в ночную чащу. Его левая щека горела, живот и плечи то и дело натыкались на твердые пальцы деревьев. Заплутав между непроходимыми кустами, Коротаев принял левее, перевалился через упавший ствол и скатился в яму, укрытую толстым слоем прелой листвы. Прямо из-под него с визгом вырвалось что-то мягкое, живое и с шуршанием ринулось наверх. Была ли это собака или лиса, Коротаев сказать не мог. В буквальном смысле. При падении он сильно ударился, и боль лишила его способности связно мыслить.

Когда удалось наконец сесть, Коротаев некоторое время опирался руками о землю, превозмогая головокружение. Рот был полон крови, левая нога ныла и не слушалась. Решив, что застрял в норе или среди веток, Коротаев потянул ногу на себя и замычал от нового приступа боли. Падение оказалось еще более неудачным, чем он думал. С ногой было что-то не так. Перелом? Вывих? Растяжение?

Коротаев осторожно засучил штанину. Даже в темноте было видно, как распухла нога. Горячая на ощупь, она явно была травмирована. Коротаев огляделся. Он сидел в глубоком овраге, устланном листьями. Склоны были не слишком крутыми, но достаточно высокими – особенно для человека с больной ногой и тяжелой сумкой.

– Вот же падла… – пробормотал Коротаев, подразумевая судьбу. – Так, да? Думаешь, я сопли распущу и лапки кверху? Не дождешься!

Судьба на это никак не отозвалась. Лишь пара светящихся глаз следила за Коротаевым сверху, пока он шарил вокруг себя. Подходящая палка отыскалась на удивление быстро. Опираясь на нее, Коротаев стал осторожно подниматься на ноги – точнее, на одну ногу, на правую. Постанывая, он выпрямился и попробовал улучшить равновесие за счет второй ступни, и это было большой ошибкой. В глазах потемнело. Чтобы не упасть, Коротаев ухватился за ближнюю ветку, но она согнулась, и он тяжело рухнул на землю.

– Не дождешься, – повторил он, придя в себя.

Вспомнился какой-то старый фильм, в котором сбитый летчик долго полз по лесу, потому что обе ноги у него оказались сломанными. Стояла зимняя стужа, жрать было нечего, рядом бродил медведь-шатун… Однако, невзирая на трудности, герой добрался до своих. Более того, ампутированные в госпитале ноги не помешали ему снова встать в строй. На протезах!

«Повесть о настоящем человеке», так назывался этот замечательный фильм.

«Вот и я тоже настоящий, – решил Коротаев. – И я тоже не сдамся. Что, из-за какой-то паршивой ноги подыхать в этой вонючей яме? Или сокровища бросить? Нет, я ничуть не хуже тех, кто фрицев гнал в хвост и в гриву. Они смогли, и я должен. Героями не рождаются, ими становятся».

Не делая новых попыток подняться, Коротаев пополз на четвереньках, волоча за собой сумку. Вместо того чтобы тратить силы, карабкаясь наверх, он двигался по дну оврага в том направлении, где, по его мнению, проходила дорога. Желтые глаза следовали за ним, как два любопытных светлячка.

Время от времени Коротаев замирал и напрягал слух, чтобы услышать шум проезжающих машин. На них была вся надежда. Чтобы поймать попутку, Коротаев был готов улечься поперек шоссе. У него просто не оставалось выхода.

Заметив, что овраг сделался менее глубоким, он, цепляясь за корни, полез наверх. Сумка сковывала движение, тянула вниз, но ее тяжесть не могла остановить Коротаева. Хрипя от напряжения, он выбрался на ровную поверхность и, не давая себе передышки, тут же вооружился новым посохом.

К счастью, прыгать на одной ноге с тяжелой ношей пришлось не очень долго. Интуиция вывела Коротаева прямо к пустынной дороге. Но главная удача была впереди. Продравшись сквозь кусты, он увидел серую иномарку, в очертаниях которой узнал БМВ.

Неужели пустая? Вот так подфартило!

Ковыляя, Коротаев начал приближаться к машине, когда обе ее передние дверцы резко распахнулись. Оттуда появились двое мужчин. Тот, что постарше, был массивным, с большой головой и одутловатой физиономией. Второй, молодой, относился к категории любимчиков женщин, хотя не вышел ростом.

– Подбросите? – просипел Коротаев. – Мне до города.

– Подбрось его, Сережа, – сказал старший. – Только не очень сильно.

Молодой деловито приблизился к Коротаеву, осмотрел его, примериваясь, и ударил крюком снизу. Подбородок Коротаева вскинуло кверху, а сам он попятился и упал, не в силах сопротивляться земному притяжению. Поврежденную ногу сжало раскаленными тисками боли.

– За что? – всхлипнул Коротаев.

– Сейчас выясним, – пообещал молодой человек по имени Сережа. – Думаю, найдется за что.

И сильно двинул его в скулу.

Глава 18 И вновь проливается кровь

Ночевать в машине – невеликое удовольствие. Даже в такой комфортной, как БМВ. До полуночи Порохов ворочался и ерзал на заднем сиденье, а потом пересел вперед.

– Можешь занять мое место, Сережа, – сказал он Беспалову. – Я покараулю.

С того места, где они находились, фура была не видна и даже не угадывалась в темноте. Но Порохову не нужно было следить за ней. Даже если бы грузовик отъехал с выключенными фарами, это показал бы постоянно включенный навигатор. Под днищем фургона был установлен простенький радиомаяк.

– Мне не до сна, – признался Беспалов. – Я лучше с вами посижу. Только перекурю, ладно?

– Давай, если уши опухли, – разрешил Порохов. – Но отойди поближе к кустам и сигарету ладонью прикрывай.

– Как на фронте, ага. В кино показывали.

Пока помощник отсутствовал, Порохов с аппетитом умял пирожное и выбросил замасленную бумагу на дорогу. Свернутая в комок, она подпрыгнула и резво помчалась за проехавшим мимо внедорожником. Свет его фар ненадолго выхватил очертания фуры впереди и заскользил дальше.

– Клиенты на месте, – бодро доложил Беспалов, вернувшийся в БМВ. От него воняло табаком.

– Водички хлебни, – сказал Порохов.

– Вам оставить?

– Допивай сам.

– Как хотите.

Булькая, Беспалов опустошил бутылку и сунул ее под сиденье.

– Давно хотел спросить у вас, Петр Алексеевич… – начал он.

– Давай, – подбодрил его Порохов. – Ночь длинная.

– У нас можно спрятаться, чтобы не нашли?

– Конкретизируй, Сережа. Кто собирается прятаться? От кого?

Беспалов сверкнул своей обаятельной улыбкой:

– Я вообще, Петр Алексеевич. Кто угодно. Ну, допустим, вот эта Варя Добрынина. Сперла камешки и решила на дно залечь.

– Не получится, – усмехнулся Порохов. – Куда она денется? Сын, родители престарелые… Она на жестком поводке.

– А если бы не семья? Или, предположим, она на них наплевала. Тогда как? Удалось бы ей скрыться? С концами, я имею в виду. Так, чтобы никто никогда не нашел.

– Нет, Сережа. Исключено. Не в нашем царстве-государстве. У нас ведь как? Полиция с криминалом вот так. – Он сцепил пальцы и подергал, показывая, что не может их разъединить. – Опера и осведомители ее рано или поздно вычислят. Паспорт засветит, мобильник, банковскую карту. Интернет опять же. Побегает месяц и спалится. Без вариантов.

– А если за бугор махнет? – не отставал Беспалов.

– Что ж, за границей шансов больше. Значительно больше. Наша полиция с ихней редко контачит. Разве что по особо тяжким преступлениям, резонансным. Да и то на самом верху такие вопросы утверждаются. В Польше или, скажем, в Турции затеряться просто. Но ты не переживай, – Порохов покровительственно похлопал подчиненного по колену, – Варя сделает все, как Лозовой сказал. У нее дома Дима не просто так сидит. Все будет хорошо.

– Тогда я спокоен, – кивнул Беспалов, а сам подумал: «Эх, добраться бы мне до алмазов! Восемь лимонов – это же уйма денег, на всю жизнь хватит… Махнуть в Крым, оттуда морем в Грузию или Турцию. Десять штук капитану в зубы – и порядок. Но сначала пришлось бы немного камней загнать по бросовой цене. Это ничего, не подмажешь – не поедешь. Ювелира найти – дело плевое. А чтобы не кинул, пушка нужна. Потом от нее избавиться и…»

Фантазии эти были прерваны Пороховым.

– Гляди, – негромко сказал он, – какой-то мужик к нам топает. Будь начеку. Это может быть засада…

Хвала Всевышнему, предположение оказалось ошибочным. Но еще больше обрадовался Порохов, когда была осмотрена сумка оглушенного незнакомца. Судя по документам, это был Коротаев Евгений Иванович.

– Напарник Мошкова, – сообразил Беспалов. – Спер контейнер, сука. Кончим его?

– Куда спешить? Сперва побеседуем.

Он оглянулся на пустынную дорогу. Где-то там, за поворотом, дежурил майор Ильин, дожидаясь сигнала. Но сообщники Порохову были теперь ни к чему. Он мог справиться сам.

Беспалов спорить не стал.

– Давайте побеседуем. Его туда?

Проследив за направлением его взгляда, Порохов кивнул. Беспалов с неожиданной для его комплекции силой подхватил обмякшее тело под мышки и затащил в тень деревьев. За ним последовал Порохов с контейнером в руке.

– Чего зеваешь? – участливо спросил он очнувшегося Коротаева. – Уши заложило?

– Челюсть, – простонал Коротаев. – Двигается плохо.

– Перестарался, Сережа, – пожурил Порохов.

– Я слегонца, – принялся оправдываться Беспалов. – Хотел бы – забил как мамонта. – Он достал из наплечной кобуры пистолет и ловко навинтил на него глушитель. – Хорош ртом двигать. Ты не рыба. Говори по-человечески. Откуда у тебя доски и контейнер?

– Товарищ попросил в город отвезти, – сказал Коротаев, тщетно стараясь сфокусировать взгляд, чтобы глаза не бегали по сторонам.

– Что в контейнере?

– Понятия не имею.

Не отводя пистолета, Беспалов передернул затвор. Сухой металлический звук всегда действовал на людей должным образом. Все почему-то боялись выстрела в лицо, как будто получить пулю в живот или в сердце было приятнее. Беспалов обычно стрелял в лоб, потому что это избавляло от необходимости делать контрольный выстрел. Он не любил кровопролития. Его тошнило от кровавых луж и расплескавшихся мозгов. Будь его воля, он никогда бы никого не убивал. Но люди не желали проявлять благоразумие. Они говорили правду лишь под страхом смерти и держали язык за зубами только мертвыми.

– Я не буду считать до десяти и даже до трех, – предупредил Беспалов, целясь в переносицу бледного как мел Коротаева. – Я просто всажу тебе пулю в глаз. Какой предпочитаешь? Левый или правый?

– Будет тебе стращать человека, – вмешался Порохов, которому всегда удавались роли «добрых полицейских». – Пусть просто откроет чемоданчик.

– Слышал? – Беспалов пнул пленника в вывихнутую ногу и предусмотрительно отступил. – Открывай. И не говори, что не знаешь код. А вообще, я передумал убивать тебя сразу. Прострелю тебе колено, потом другое…

– Ну вот, завелся, – вздохнул Порохов, присев на корточки напротив несчастного Коротаева. – Теперь его не остановишь. Калечить будет. Пальцы резать, уши, нос… Видел когда-нибудь, как выглядит человек без носа?

– Нет, – выдавил из себя Коротаев. – Как только я открою замок, вы меня все равно убьете.

– Да на кой ты нам сдался! – презрительно воскликнул Беспалов.

– Ты нам живым нужен, дурачок, – ласково произнес Порохов. – Мы ведь понимаем, что алмазы стянул у шефа не ты. Наказывать мы будем твоего напарника. Он вор, с него и спрос. А ты понадобишься, чтобы дать показания моему шефу. Мы не из полиции, как ты, наверное, догадался. И не бандиты. Просто шеф захочет тебя выслушать, чтобы предъявить Мошкову обвинение. Ты молодец, Женя. Проследил за ним и решил взять то, что плохо лежит. Ничего страшного. Так поступил бы любой на твоем месте. К тому же ты не успел совершить глупостей. Так что открывай и ничего не бойся.

Мягкий, доверительный голос Порохова убаюкивал, завораживал. Возможно, Коротаев подозревал, что его обманывают, люди почти всегда чувствуют это. Но им хочется верить в сказки с хорошим концом, вот в чем дело. Они готовы на многое, лишь бы их утешили, успокоили. Это прекрасно знали и знают палачи. Назови газовую камеру баней, и люди потянутся туда добровольно, выстроившись в очередь. Посули им гарантированное бессмертие, и они перестанут беспокоиться о своих грешных душах.

– Вы меня обманете, – неуверенно произнес Коротаев.

– А смысл? – спросил Беспалов. – Свидетель нам нужен, понимаешь?

– Мошков сам сумку в фуру спрятал или ему Варя помогала? – осведомился Порохов. – Напрягись, вспомни. Это крайне важно.

– Она сумку привезла, – сказал Коротаев. – А Володя ей уже потом помогал.

– Вон оно, значит, как дело обернулось…

Порохов со значением посмотрел на Беспалова. Тот состроил понимающую мину:

– Н-да, сюрприз.

– Ну ничего, мы их прищучим, голубчиков. Надолго запомнят, как чужое брать…

– Ненадолго, Петр Алексеевич, сами понимаете.

Порохов сделал строгое лицо:

– Давай не будем обсуждать наши дела с посторонним человеком.

– А он ничего не слышал, – сказал Беспалов, обращаясь к Коротаеву. – Я правильно говорю?

– Правильно, – подтвердил Коротаев.

– Вот и отлично, – сказал Порохов по-свойски. – Открывай чемодан, Женя. Хватит лясы точить.

Его глаза неотрывно следили за манипуляциями Коротаева. Беспалов тоже не сводил глаз с его пальцев.

Хромированные кнопки пропищали комариками. Крышка откинулась. При виде груды сверкающих камней Порохов присвистнул.

Он умер с губами, сложенными в трубочку. Содержимое его черепа шлепнулось на траву, покрытую листьями. Даже зажмурившись, Коротаев продолжал видеть вспышку в темноте. Изначально оранжевая, она постепенно превратилась в малиновую, потом в багровую.

Раздался удар о землю. Открыв глаза, Коротаев увидел тело Порохова, лежащее на боку с поджатыми ногами. Он словно бы продолжал сидеть на корточках, хотя на самом деле уже не сидел, и не лежал, и вообще находился неизвестно где. То, что видел перед собой Коротаев, было безмозглой мясной тушей, наряженной в человеческую одежду. Вот какой была смерть. Она превращала людей в нечто совершенно иное, лишенное жизни, движения, смысла.

– Закрой контейнер, – велел Беспалов, целясь в Коротаева.

У него было лицо убийцы. Прядь волос живописно перечеркивала бровь и глаз.

– Не надо меня убивать, – попросил Коротаев, в штаны которого потекло. – Я сделаю все, что от меня потребуется.

– Для начала захлопни крышку, – сказал Беспалов.

– Но…

– Если ты не можешь сделать такой пустяк, то как я могу полагаться на тебя в остальном?

Коротаев подчинился. Контейнер захлопнулся. Почти одновременно прозвучал второй выстрел: шпок!

Пуля вошла Коротаеву чуть ниже левого глаза, выломив из затылка большую плоскую кость, похожую на черепок. Глаз не лопнул, а быстро скользнул по щеке и шлепнулся Коротаеву на грудь. Он успел почувствовать это до того, как был затянут ревущим черным водоворотом, в котором вращались, мелькая, обрывки то ли воспоминаний, то ли грез: мальчик на зеленом горшке… испачканный порнографический журнал… убитый из рогатки воробей… смеющаяся невеста в фате… плачущая жена в шубе из искусственного меха… кашляющий отец… подбоченившаяся мать… опять мальчик на горшке…

Все было таким бессмысленным, таким ненужным. Как груда стекляшек в сумке.

Проследив, как Коротаев, подергиваясь, умер, Беспалов, задумчиво выпятив нижнюю губу, осмотрел место преступления. Для начала он бросил между трупами иконы, которые якобы стали причиной ссоры. Потом вытер свой пистолет и вложил в мертвую руку Порохова, а его пистолет взял себе. Получилось не очень убедительно, но, учитывая профессиональный уровень отечественной полиции, этого могло оказаться достаточно. Им ведь главное не преступление раскрыть, а найти «стрелочника», на которого это преступление можно списать. Напишут в протоколе, что Порохов прикончил подельника, а потом внезапно загрустил и застрелился сам. Почему вдруг? Чужая душа – потемки.

Усмехаясь, Беспалов вернулся к машине и посмотрел по карте, где находится ближайший населенный пункт. Нужно было как можно быстрее найти ювелирный магазин и толкнуть несколько алмазов, чтобы обзавестись деньгами для ухода в подполье. Дело представлялось несложным. Проще, чем двойное убийство, совершенное несколько минут назад.

Глава 19 Власть меняется

Место для засады было идеальное. Вокруг простирался густой лес, но прямая дорога просматривалась примерно на километр, чтобы Варя успела увидеть белую «шкоду» и попросить водителей остановиться. Узкая двухрядная полоса не позволяла прижаться к обочине, но это было даже хорошо. Неподалеку имелся съезд, куда и будет направлен автомобиль, потому что иных вариантов не было. Как только «вольво» остановится, сибирякам предстояло совершить нападение. При наличии огнестрельного оружия это не предвещало никаких осложнений.

Емельянов и его люди справятся с дальнобойщиками играючи. Загонят в фургон, как бычков в загон, заставят отдать камни, а потом… потом видно будет. Впрочем, все трое мужчин, сидящих в «шкоде», достаточно ясно представляли себе, какой будет судьба пленников.

Рассвет занимался томительно долго, словно солнцу не хотелось оказаться свидетелем грядущих событий. Хотя, конечно, это была сентиментальная ерунда. Солнце повидало на своем веку столько, что его уже ничто не могло смутить. Миллиарды людей мучили других в его лучах и умирали сами. Так было задумано тем, кто все это создал. Никто не мог избежать страданий – в противном случае эта грандиозная постановка теряла всяческий смысл.

Что-то в этом роде думал Валерий Емельянов. Он не был философом или искателем смысла жизни. Просто, когда долго находишься в неподвижности и неопределенности, нужно себя чем-то занять. Обычно в таких случаях люди думают. Именно этим занимался Емельянов.

По мере того как воздух серел и делался прозрачным, он становился все более нервным, более нетерпеливым. Он представлял себе Варю, вспоминал ее лицо, ее фигуру, ее слова, и ему хотелось действовать, чтобы время ожидания пролетело быстрее. Его тянуло к этой женщине как магнитом. Нечто подобное происходило с ним в школе, когда он влюбился в одноклассницу Любу Патрикееву. Надо сказать, она не была красавицей, но всякий раз, когда Емельянов обращался к ней или просто находился рядом, горло перехватывало от нежности, как будто его стягивали удавкой. Туманный взгляд ее вечно прищуренных глаз действовал подобно некому волшебному лучу, высвечивающему все самое лучшее в его натуре.

Позже он узнал, что Патрикеева была близорука и щурилась потому, что стеснялась носить очки, а денег на линзы у ее родителей не было. Обнаружил он и то, что она сутулится, что ходит, косолапя, что грудь у нее слишком маленькая для внушительного роста. Все это уже не имело значения, поскольку к тому времени любовь прошла, сменившись равнодушием. Патрикеева с радостью отдалась Емельянову после встречи повзрослевших одноклассников, проходившей в дорогом ресторане, – за его счет, естественно. Он ничего не сказал ей о своей былой любви. Потому что это была уже не та Люба Патрикеева, которая сидела на уроках прямо перед ним, небрежно встряхивая гривой каштановых волос.

Оставалось надеяться, что новое наваждение не рассеется так же стремительно и бесповоротно. И Емельянов надеялся. По характеру он был добрым и ласковым человеком, который больше всего на свете хотел, чтобы его любили и понимали. Отвергнутый несколько раз, он решил, что любовь можно купить за деньги, и дальнейшую жизнь посвятил тому, чтобы стать богатым. Оказалось, что этого недостаточно. Женщины Якутска стояли в очереди, чтобы переспать с Емельяновым, и беспрекословно обнажали перед ним свои тела… а души оставляли себе. Но с Варей все будет по-другому. Он верил в это. В ней угадывалось нечто такое, чего Емельянов не находил в других женщинах. Он хотел ее сердце, хотел ее руки, хотел ее всю…

Задумавшись, Емельянов не замечал быстрых взглядов, которые бросали на него подчиненные. Мануйлов и Белый сидели на заднем сиденье, притворяясь, что дремлют, но ни один из них не спал. Они ждали, пока уснет Емельянов. Под ногами Мануйлова лежал тонкий ремень, которому была уготована роль удавки. Он опасался, что бодрствующий шеф заметит движение за спиной и успеет выскочить из машины. Стрелять не хотелось. Как потом отмывать залитый кровью салон? И что делать с пулевыми отверстиями, которые украсят «шкоду»?

Белый чувствовал, как гнев постепенно заполняет его, лишая хладнокровия. Он злился на хозяина, который всю ночь не смыкал глаз, мечтая о своей зазнобе. Только последний раздолбай мог вести себя подобным образом. Мужику, считай, сороковник, а он слюни распустил, как пацан. Вареньку ему подавай. Мало того, он ей еще и долю пообещал. За что? За то, что трахается с человеком, укравшим алмазы? Сука, она и есть сука. Таких ублажать – себя не уважать.

Со школьной скамьи Жора Белый брал любую телку, которая ему нравилась. Силой или почти силой. Они только вначале сопротивлялись, для виду. А потом начинали стонать и царапать ногтями Жорину спину. Ни одна из них ни разу не пожаловалась. Им нравилось такое обращение. Только его они и понимали.

Тронув Мануйлова за руку, Белый показал глазами на петлю, а сам спросил:

– Валера, как думаешь, скоро они появятся?

– Ночью водители отдыхают, как правило, – ответил Емельянов. – Значит, только сейчас выехали или собираются выезжать.

– Это еще часа два, – сказал Мануйлов, держа ремень на коленях. – Ты бы поспал, Валера.

– Всякое может случиться. А вдруг они затемно снялись?

– Варя тебе позвонит предварительно? – поинтересовался Белый.

– Ни к чему навлекать подозрения, – ответил Емельянов. – Она увидит нас и скажет, что ее укачало. Дальше сами знаете что.

Мануйлов кивнул. Руки, которыми он растягивал ремень за противоположные концы, вспотели. Он слышал, как бьется сердце. Рискованное мероприятие предстояло. Но Белый, поторапливавший Мануйлова, был прав. От хозяина следовало избавиться до появления фуры.

– Уже затекло все, – пожаловался Мануйлов и потянулся, оставив в покое удавку.

Он сделал это, чтобы Емельянов не всполошился, когда руки будут подняты снова. Через несколько секунд. Мануйлов натужно сглотнул. Звук получился такой, словно камень бросили в воду.

– Выйди разомнись, – посоветовал Емельянов. – Только далеко не отходи.

– Сиди лучше, – вмешался Белый, делая большие глаза.

– Да ладно, потерплю, – согласился Мануйлов, закладывая руки за голову и наклоняясь из стороны в сторону. Под рукавами его водолазки темнели влажные пятна.

– А я, пожалуй, подышу свежим воздухом, – неожиданно решил Емельянов.

– Кажется, я шум мотора слышу, – сказал Белый, округляя глаза еще сильнее.

Решившись, Мануйлов схватил ремень и перебросил его через голову Емельянова. Движение оказалось неудачным. Емельянов как раз наклонился, поэтому ремень впился в его челюсть, а не в горло. Мануйлов этого не замечал.

– Ы-ы! – рычал он, откинувшись назад, словно кучер, натягивающий поводья. – Ы-ы!

Закусив ремень, Емельянов издал нечленораздельный звук и открыл дверцу автомобиля. Белый, выхватив пистолет, попытался оглушить его, но попал рукояткой в плечо.

Отмахнувшись, Емельянов рванулся изо всех сил и выскочил наружу, стискивая зубами свободно провисший ремень. Мануйлов с глупым видом сидел на месте, не зная, как быть дальше.

– За ним! – заорал Белый, распахивая дверцу со своей стороны. – Ствол доставай!

Емельянов выплюнул ремень. Его слюна была красной. Он схватился за карман, но вспомнил, что пистолет остался под сиденьем, и побежал вдоль пустынного утреннего шоссе.

Белый, упав на одно колено, прицелился, сжимая «беретту» обеими руками, на манер американского полисмена.

Чоф, чоф, чоф! – зачастили выстрелы.

Мануйлов тоже открыл огонь, развернув пистолет боком, как это делают в боевиках. Тах! Тах! Тах!

Емельянов пару раз дернулся на бегу, споткнулся, но не упал, а, развив завидную скорость, стремительно удалялся от машины. Белый, бросившийся следом, пожалел, что на нем узкие джинсы, сковывающие движения. Мануйлов легко обогнал его, паля на ходу.

– Прекрати! – рявкнул Белый. – Так не попадешь!

Емельянов оглянулся пару раз, оценивая свои шансы, и, решив, что на открытом пространстве бегством не спастись, повернул в лес. С деревьев взлетели переполошившиеся сороки, оглашая округу треском. Красный полукруг солнца проглядывал между стволами, словно купол таинственного храма.

«Падлы, сволочи… – думал Емельянов, делая размашистые, неровные шаги. – Думали, я так просто сдамся? Шиш вам! Не дастся вам Валерик Емельянов!»

Он думал так, хотя две пули сидели в нем – одна под лопаткой, вторая – в ягодице. Брюки, пропитавшиеся кровью, шлепали при каждом движении. Почему-то Емельянову вспомнилось, как однажды он обмочился при пацанах. Ох и смеялись же над ним тогда! Но теперь он вырос и стал настоящим мужчиной. Видела бы его сейчас Варя! Валеру Емельянова голыми руками не возьмешь, нет!

Зазевавшись, он с размаху налетел на дерево. От удара голова чуть не отвалилась, но встряска помогла собраться.

Оглянувшись, Емельянов сбежал по косогору и, очутившись вне поля зрения преследователей, круто изменил направление движения. Вместо того чтобы бежать через лес, напролом, выдавая себя шорохом и треском веток, он пригнулся и стал пробираться к дороге. Там было его спасение – машина с пистолетом в тайнике. Только бы не ослабеть от потери крови раньше времени! Потом он наложит повязки и остановит кровотечение. А пока что приходилось бежать, преодолевая головокружение и периоды потемнения в глазах.

За спиной раздавались голоса Мануйлова и Белого, потерявших жертву из виду. Один ласково окликал Емельянова, божась, что ему ничего не будет, если он выйдет добровольно. Второй предлагал разойтись, чтобы прочесать лес.

– Я в него попал, сто пудов, – твердил он. – Валере далеко не уйти. Здесь он, падла.

– Ты здесь, Валера? – подал голос Мануйлов. – Покажись, мы не будем стрелять. Поговорим и все. Ты нас знаешь.

– Теперь знаю, – прошептал Емельянов, ковыляя к дороге, которая уже просматривалась сквозь зеленую завесу.

– Кровь! – заорал Белый ликующе. – Вот капли и вот… Он туда побежал. Скорее! Нужно догнать, пока в тачку не сел.

– Вижу его, – обрадовался Мануйлов. – Вон он!

Лесную тишину прорезали новые выстрелы. Пуля ударила Емельянова в спину с такой силой, что он потерял равновесие и пару метров преодолел на четвереньках, но выпрямился и побежал. Боли не было. Страх тоже давно прошел. Все уступило место одной-единственной мысли: «Выжить!»

Выжить любой ценой. Не сдохнуть в этом лесу. Потому что если Емельянов не предупредит Варю, то ее убьют. Этого допустить нельзя. Ее жизнь зависит от него.

Постанывая, Емельянов забрался в машину и включил зажигание. Из леса выскочил Белый и остановился, сжимая пистолет в вытянутых руках.

В боковом стекле появилось два отверстия, окруженные паутиной трещин. «Шкода» рванулась с места и замерла, уткнувшись мордой в кочку. Снова хрустнуло стекло, Емельянова бросило на руль. Дав задний ход, он пьяно вырулил на дорогу и утопил педаль газа.

По машине стреляли уже из двух стволов, попадая через раз. Мокрый от крови, Емельянов помчался по асфальтовой полосе, норовящей ускользнуть из-под колес. Мимо пронеслась громада отчаянно сигналящего автобуса.

– Все в порядке, – прошептал ему Емельянов.

С трудом удерживая руль одной рукой, он взял мобильник и нажал кнопку вызова.

«Шкода», покачиваясь, пылила по обочине.

– Варя! – крикнул Емельянов в трубку. – Сюда нельзя!

– Что? – ответил далекий Варин голос.

«Шкоду» вынесло на встречную полосу. Прилагая неимоверные усилия, чтобы вернуть ее обратно, Емельянов прохрипел:

– Меняй маршрут, Варя! Срочно! Тут вас убьют.

– Я поняла, – сказала она.

– Хорошо. Я тебя потом найду. Обязательно.

Наверное, Емельянов имел в виду какую-то другую жизнь. Потому что эта для него закончилась.

Потерявшая управление «шкода» съехала с дороги, закатилась в кусты и замерла, ударившись о рыжий сосновый ствол. Емельянов этого не осознавал. Мертвый, он сидел на водительском месте, и крови под ним было столько, что его брюки и туфли казались бордовыми. Для него все закончилось. Навсегда.

Глава 20 Попались, которые кусались

Варя проснулась от того, что задохнулась в гробу. Очнувшись, она долго дышала и водила языком во рту, боясь, что нащупает там комья земли. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разобьется о грудную клетку.

За окном клубились предрассветные сумерки, но в кабине было светлее, чем в могиле. Рядом сидел Мошков, руки которого лежали на рулевом колесе. Постепенно успокаиваясь, Варя повернула голову к окну, за которым промелькнул призрачный силуэт машины с включенными фарами. «Значит, я жива?» – спросила она себя. Ответить на этот вопрос однозначно получилось не сразу. Варя еще не вполне отошла от привидевшегося кошмара. Этот тесный и душный ящик, в котором она билась, эта затхлая земля, сыпавшаяся сквозь щели на ее лицо, все было так реально… может быть, реальнее, чем наяву.

– Страшное что-то приснилось? – спросил Мошков.

– Почему ты так решил? – спросила Варя.

– Ты кричала и дергалась.

– Не помню.

Мошков повернул к ней голову.

– Можешь спать еще, – сказал он. – Рано.

– Наверное, подремлю, – согласилась Варя. – На этих сиденьях так удобно. Только голова слишком низко.

– Возьми подушку наверху.

– Нет, лучше я так. По-походному.

Повозившись, она снова забылась беспокойным сном. Разбудил Варю телефон, подаренный Емельяновым. Он заклинал ее изменить маршрут, утверждая, что в условленном месте их убьют.

– Кто это был? – спросил Мошков, профиль которого на фоне яркого утреннего солнца казался черным.

– Один знакомый, – ответила Варя хриплым спросонья голосом.

– Понятно.

Ничего ему не было понятно, и, судя по тону, ему это не нравилось.

– Давай поедем другой дорогой, – сказала Варя, надеясь, что он не станет спрашивать почему.

Этого не произошло.

– Почему? – спросил Мошков.

– Понимаешь, если мы проедем… – Варя достала карту, развернула и, недолго думая, ткнула пальцем в первый попавшийся населенный пункт. – Если мы проедем тут, то тетя Наташа передаст посылку.

– Кому?

– Дедушке.

– Возможно, ты хорошая внучка, – сказал Мошков, недовольно покосившись на нее, – но плохая лгунья. Скажи прямо, почему ты хочешь ехать по другой дороге? Не надо врать. Ты мне не доверяешь?

– Доверяю.

– А вот я тебе, похоже, нет.

– Ты должен. Поверь, так надо.

Мошков проехал не меньше километра, прежде чем процедил сквозь зубы:

– Уговорила. Но мне все это начинает надоедать, учти. Ты что-то темнишь. У меня терпение не бесконечное.

– Я понимаю, – пробормотала Варя.

– Все же я объясню еще раз, – медленно произнес Мошков. – Чтобы больше не возникало недоразумений. Я стараюсь верить тебе, Варя. Изо всех сил. Но мне не нравится, когда мною манипулируют. То, что я тебя выручаю, не означает, что я простофиля, который принимает все за чистую монету.

– Я знаю, Володя.

– Дай мне карту. – Мошков долго смотрел в нее, что-то прикидывая, потом решил: – Километров через двадцать свернем на проселок. Срежем путь. В объезд далековато получится, а я один за рулем остался.

– Спасибо, Володя, – тихо сказала Варя.

– Не ошибись только, – предупредил Мошков.

– Постараюсь. Есть хочешь?

– На проселке пожуем. Там тряско. Захочется передохнуть.

На этом беседа оборвалась. Им стало не о чем говорить.

А в идущем следом «ниссане» Ильин и Баширов разговаривали как раз очень оживленно.

– Он хотел вас наколоть, этот ваш Порохов, – бурчал Баширов, изредка ударяя ладонью по рулю. – Если бы я не спохватился, мы бы сейчас торчали там, как последние придурки.

– С ним что-то приключилось, – защищался Ильин. – Он не позвонил и на звонки не отвечает.

– Потому и не позвонил, что сам все заграбастать решил.

– Тогда куда он делся? Мы одни за фурой едем.

– Хм… – Баширов поскреб подбородок, успевший покрыться редкой щетиной. – Задачка.

– Ладно, не будем ломать головы понапрасну, – рассудил Ильин. – Нам так даже лучше. Сами камни возьмем.

– А если это туфта?

– Что?

– Если никаких алмазов нет? Тогда что?

Помрачнев, Ильин несколько минут обдумывал услышанное. Потом вздохнул:

– Скоро узнаем.

Его энтузиазм угас. Настроение было совсем не то, что накануне, когда они с лейтенантом готовились ко сну.

Как только стемнело и над черной кромкой леса всплыла луна, сделалось зябко, словно именно от нее повеяло холодом. Баширов поднял воротник и заявил, что неплохо бы согреться. Покосившись на него, Ильин сказал:

– После дела выпьем. Сегодня нельзя.

– Кто о спиртном говорит? – занервничал Баширов. – Костер бы развести.

– Нельзя.

– Почему?

– Тогда, – пояснил Ильин, – будет легко определить наше местонахождение.

– Да кому мы нужны! – попытался спорить Баширов. – У меня охотничьи колбаски есть, поджарили бы на огне.

– Нет. Глупо торчать на свету. Кто-нибудь может подкрасться в темноте и перещелкать нас, как куропаток.

– Вы о ком, товарищ майор? Никто не станет к нам подкрадываться.

– Ты так полагаешь, лейтенант? – Ильин снисходительно усмехнулся. – Надо быть готовым к тому, что враг способен сделать, а не к тому, что он, по-твоему, сделает.

– Это кто же такое выдумал? – желчно осведомился Баширов, которому не понравилась идея провести ночь без костра.

– Клаузевиц, – ответил Ильин. – Тебе приходилось читать Карла фон Клаузевица?

– Кого-кого?

– Клаузевица. Был такой прусский офицер. Он книгу «О войне» написал. Так вот, в ней Клаузевиц говорит, что готовиться нужно не к тому, что, по-твоему, может сделать враг. А к тому, что враг способен сделать. Улавливаешь разницу?

– Что русскому хорошо, то немцу смерть, – мстительно произнес Баширов.

Из вредности он пощелкал зажигалкой, спалил пару сухих листьев, но настоящий огонь разводить не отважился. Удовлетворенно усмехнувшись, Ильин удалился по своим делам в темноту. Возвратился он к заскучавшему Баширову совершенно беззвучно.

– Ты как тень отца Гамлета, – буркнул тот.

– Да, был такой принц датский, – сказал Ильин. – И что ты о нем знаешь? – Убедившись, что лейтенанту сказать нечего, он принялся делиться познаниями. – Его отца убили. Он превратился в призрак и стал являться сыну, то есть Гамлету.

– Зачем?

– Предупреждал его об опасности.

– Удобно, – оценил Баширов и поднял глаза к звездам. – Я бы тоже не отказался, чтобы меня кто-то предупреждал об опасности.

– Ну, нам опасность не грозит, – усмехнулся Ильин.

– А как же Карл фон Клаузевиц?

Лицо майора скрывала темнота, но по голосу можно было угадать, что он улыбается.

– Он в Германии жил, – сказал он, пожимая плечами. – У нас тут все иначе. Разводи костер. Попробуем твоих колбасок. И по сто грамм выпьем.

Увидев фляжку, заманчиво поблескивающую в руке начальника, Баширов обиженно спросил:

– Зачем вы все это затеяли, товарищ майор? Это нельзя, то нельзя…

– Проверял тебя, – признался Ильин. – Как поведешь себя, если тебя разозлить? Мы ведь тут одни, без свидетелей. А завтра сокровища делить.

– Думаете, я на подлянку способен?

– Уже не думаю. Экзамен ты выдержал. Так что тащи хворост. Пировать будем.

Сытно поужинав и угостившись хорошим коньяком, два офицера полиции поболтали о женщинах, футболе, политике и сблизились так, словно были друзьями, старшим и младшим.

Утром, догоняя грузовик с драгоценностями, они были уверены друг в друге. Ильин знал, что Баширов его не подведет, точно так же Баширов полностью полагался на своего начальника. Они даже решили, что, разбогатев, совместно начнут какой-нибудь бизнес.

– Можно нутрий разводить, – рассуждал Ильин. – Или даже страусов. Короче, экзотику какую-нибудь. Чтобы, значит, пресечь конкуренцию. В корне.

– Я бы лучше ресторан открыл, – скромно возразил Баширов.

– Одно другому не помеха, лейтенант. Представь себе ресторан, в котором страусиные яйца… вот такенные, – показал Ильин, – и мясо. Публика туда валом попрет.

– Можно назвать «Мир страусов». Или даже «Страусиная вселенная».

Баширов ожидал, что его размах будет оценен по достоинству, однако Ильин оборвал его резким: «Ш-ш!»

– Тормози! – скомандовал он, когда лейтенант выбросил из головы страусов с их яйцами. – Фура ход замедлила. Они сейчас остановятся. Не будем раньше времени светиться. Пусть выйдут сперва, голубчики.

– Если отлить, то это ненадолго, – предупредил Баширов.

– Думаю, не только отлить… Позавтракать ребяткам пора. Это они очень вовремя надумали. Место подходящее. Тут мы их и прищучим.

Выбравшись из «ниссана», полицейские осмотрелись. Дорога пролегала через кукурузные поля, недвижимые и молчаливые. Пыль, поднятая колесами «вольво», уносилась ветром, признаков других машин не было.

Оттуда, где стояли Ильин и Баширов, был виден только верх фургона, все остальное заслоняли зеленые заросли.

– За мной! – скомандовал Ильин. – Надеюсь, лейтенант, ты не табельное оружие на дело взял?

– Обижаете, товарищ майор, – откликнулся Баширов, пробираясь следом. – Какой дебил станет табельный ствол светить?!

– Бывают такие, лейтенант, бывают. Уж поверь моему опыту. Один участковый, помню, старушку из-за квартиры кокнул. И что ты думаешь? Удостоверение свое в квартире забыл, которое ей предъявил при входе. Повязали, конечно.

– Много дали?

– Шутишь?! – удивился Ильин. – Кто ж его на поругание отдаст? А честь мундира? А «наша служба и опасна и трудна…»?

– «И на первый взгляд как будто не видна…» – автоматически закончил Баширов.

Полицейские, двигаясь вдоль края поля, добрались до нераспаханного пригорка, откуда их взорам открылся весь грузовик, от пыльных колес до белой крыши. На борту красовался красно-синий логотип «Автопробега». Водителей и их спутницы видно не было.

– За фурой устроились, – решил Ильин. – Едят.

– Или что еще! – хохотнул Баширов. – О чем не говорят, чему не учат в школе.

– Порнухи в интернете насмотрелся, лейтенант? Откуда у тебя, молодого и красивого, такие мысли похабные берутся?

– Шучу я, шучу, товарищ майор.

– Не нравятся мне такие шуточки, – проворчал Ильин, пригнувшись, как бегун на старте. – Ты не шалтай-болтай какой-нибудь, прости господи, ты страж закона.

– Исправлюсь, – пообещал Баширов.

Перебежками они добрались до фургона, обогнули его и выглянули, а в следующую секунду с пистолетами наизготовку выскочили из укрытия, выкрикивая:

– Мордами в землю! Руки на голову! Не двигаться! Не смотреть, падлы.

Мошков и Варя, подвергшиеся нападению, подчинились беспрекословно. Падая на траву, Варя задела электрический чайник и зашипела, когда кипяток обжег ногу. Мошков глухо спросил из-под локтя:

– Что вам нужно?

– Сейчас узнаешь, – пообещал Ильин, жуя ветчину, прихваченную с импровизированной скатерти-самобранки. – Где третий?

– Вы моего напарника имеете в виду? Коротаева?

– Ну не папу же римского, – сказал Баширов, готовясь пнуть пленника под ребра.

Ильин, не переставая жевать, напряженно всматривался в просветы между стеблями кукурузы.

– Удрал он, – сообщил Мошков.

– Как удрал? – не поверил Баширов. – Куда?

– Куда – не знаем, – вмешалась Варя. – А удрал очень просто: пригрозил мне ножичком – и тю-тю.

Ильину показалось, что в воздухе стало слишком мало кислорода, чтобы свободно дышать.

– Вздумаешь врать, пристрелю! – пообещал он, склонившись над Варей. – Я точно знаю, что ты везла. И я приехал за этим. Говори, где спрятаны алмазы, и будешь жить. В противном случае изуродую, как бог черепаху, вытащу правду, а потом прикончу.

Мошков повернул голову, чтобы лучше видеть Ильина, и Баширов тут же врезал ему:

– Глаза опустил!

– Я не понимаю, про какие алмазы вы говорите, – произнесла Варя таким механическим голосом, что не смогла бы обмануть даже ребенка.

Ильин дважды ударил ее ногой по пояснице, прошипев:

– Не прикидывайся! Не прикидывайся! – Он отступил в сторону, переводя дыхание. – Мне Порохов все рассказал. Про Литву, про алмазы, про твой долг Лозовому. Больше слушать твой лепет не буду. Начну калечить, предупреждаю.

– Он правду говорит, Варя? – спросил Мошков, уставившись в землю.

– Правду, – подтвердила Варя после недолгого колебания. – А где Порохов?

– Я за него! – рявкнул Ильин и снова ударил ее. – Кто здесь вопросы задает, я или ты? Нет твоего Порохова. Он вас нам передал. Гони камни!

Варя, заведя руку назад, чтобы пощупать спину, с трудом перевела дыхание и наконец сказала:

– Камни забрал Коротаев. Ограбил меня и сбежал.

Ильин ей сразу поверил. Во-первых, второго водителя поблизости действительно не было. Во-вторых, это объясняло отсутствие Порохова. Скорее всего, компаньон сейчас гонялся за беглым Коротаевым. А может, уже считал добычу, доставшуюся ему одному.

Эта мысль была столь невыносимой для майора, что он застонал, как от головной боли. Он остался ни с чем! Обычное спокойствие покинуло его. Приступ ярости был столь сильным, что Ильина затрясло, будто у него начался припадок.

Мошков, украдкой наблюдавший за ним в просвет между плечом и землей, понял, что сейчас его и Варю будут убивать. Это было прискорбно, но больше удручал другой факт: любимая женщина его не просто обманула, она его использовала. Легенда про дедушкины иконы была прикрытием. Варя везла за границу алмазы, причем, если бы таможенники их обнаружили, виноватым оказался бы Мошков.

Он закрыл глаза и стиснул челюсти так сильно, что услышал скрежет зубов. Ему было горько, очень горько, настолько горько, что не выразить словами.

Глава 21 Жадный, плохой, злой

Увидев собаку на дороге, Беспалов направил на нее БМВ и испытал злорадное удовлетворение, когда услышал мягкий удар и почувствовал, как машину подбросило. Он не возражал бы, если бы вместо этой шавки подвернулся человек. Уже давно он так сильно не кипел от гнева. Казалось, еще немного, и он лопнет, не выдержав чудовищного напряжения, распирающего изнутри.

Вспоминая, как пялился на него ювелир, Беспалов поморщился от мучительного стыда. Еще никогда он не переживал такого позорища! Его провели как мальчишку и выставили на посмешище. Заглянув в протянутый пакет, ювелир сказал:

– Молодой человек, я битую стеклотару не принимаю.

– Что? – не понял Беспалов.

– Битую… стеклотару… не… принимаю… – произнес ювелир раздельно. – Я понятно объясняю? Или нужно более доходчиво?

– Прикалываешься? – спросил Беспалов.

Он решил, что ювелир незаметно подменил алмазы стекляшками и хочет его развести. Ошибочное решение. Беспалов был не из тех, с кем можно обращаться подобным образом. Он расстегнул куртку, чтобы можно было в любой момент выхватить пистолет из-за пазухи. Из подсобки вынырнул здоровяк, явно вызванный условным сигналом.

– Стой, где стоишь! – угрожающе бросил ему Беспалов, выкладывая на прилавок контейнер. – Смотри сюда, ювелир. У меня этого стекла, как ты выражаешься, полный чемодан. Врубаешься теперь, с кем имеешь дело? Я тебе не фуфлыжник какой-нибудь. К тебе серьезный человек пришел. Лучше не зли меня.

Ювелир побледнел, но на попятную не пошел. Бросив взгляд на содержимое контейнера, он снова посмотрел Беспалову в глаза:

– Не знаю, откуда у вас это, но заявляю со всей ответственностью: это стекло, молодой человек. В лучшем случае хрусталь заводской огранки. Если бы кто-нибудь принес мне алмаз такой величины… – он взял из контейнера блестящую штуковину и бросил обратно, – я бы решил, что найдены копи царя Соломона. Но это не так, поэтому я констатирую: кто-то надул вас, а вы теперь пытаетесь надуть меня. Извините, молодой человек, но вы попали не по адресу. Попытайте счастья в другом месте.

Слушая его, Беспалов бесцельно перебирал хрустальные побрякушки, которые больше не слепили ему глаза. «И чем я лучше этого придурка Коротаева? – спрашивал он себя. – Ему всучили фальшак, а он купился. Но и я тоже. И все это устроила Варвара, блин, краса, длинная коса. Подменила алмазы, гадина! Нужно искать ее, пока не поздно».

Беспалов вспомнил, что в машине работает навигатор, отмечающий местоположение грузовика, но позволил себе задержаться на несколько минут.

– Ты, – окликнул он охранника, явившегося на зов ювелира, – покажи, как станешь выводить меня из магазина. Твоему хозяину будет интересно.

Парень переступил с ноги на ногу, но не сделал ни шагу. В глазах странного посетителя он увидел нечто такое, что не позволяло принять вызов. Перед ним был опасный псих или убийца, и охранник предпочел сделать вид, что ничего особенного не происходит.

– Оглох? – повысил голос Беспалов. – Я к тебе обращаюсь!

Ювелир испытующе посмотрел на охранника. Тот достал из кармана мобильный телефон:

– Вызвать полицию, Григорий Ефимович?

– Спрячь трубку, – негромко произнес Беспалов.

Охранник моментально подчинился. В какой-то мере это погасило справедливый гнев, пылавший в сердце Сережи Беспалова. Ненадолго, правда. Для начала он схватил злополучный контейнер и так врезал им по прилавку, что стеклянные осколки брызнули в стороны. Затем намеренно толкнул плечом посетителя, застывшего у порога. И наконец переехал ни в чем не повинную бродячую собаку.

Все это были мелочи. Беспалов не мог отделаться от неприятного чувства, что позволил низвести себя до касты неприкасаемых, которых в народе зовут лохами. Он завалил двух человек, включая своего шефа, потерял работу, пошел против всемогущего Лозового – и что взамен? Грошовые побрякушки! Беспалов был не просто обманут – он был унижен, растоптан. Кое-кому предстояло за это ответить. По полной программе. И очень скоро.

Проехав по шоссе, Беспалов понял, что маячок подает радиосигналы где-то в стороне. Развернувшись с риском быть протараненным автобусом, он отыскал пустынную проселочную дорогу среди кукурузных полей. Направив туда БМВ, Беспалов сбросил скорость до пятнадцати километров, чтобы не поднимать тучи пыли, которая могла выдать его местоположение. Доехав до фиолетового «ниссана», он затормозил. Чужая машина была пуста. Неподалеку виднелся белый фургон, практически скрытый стеной зелени. Это наводило на нерадостные предположения.

Еще один прокол? Кто-то успел добраться до Вари раньше его? Одна эта мысль доводила Беспалова до белого каления. Самолюбие – вот что двигало им по жизни. Оно было как незаживающая рана, вечно не дающая покоя. Скорее всего, причиной того был его маловатый рост.

С детства подвергаясь насмешкам ровесников, Беспалов занимался боксом, карате, качался на самодельном турнике, но всегда оставался в тени более рослых товарищей. Это они ходили героями, хвастаясь победами в уличных драках. Это с ними целовались и зажимались девчонки.

Беспалов до десятого класса был кем-то вроде невидимки. Его замечали только в тех случаях, когда нужно было отвесить ему подзатыльник или отправить коленом под зад за сигаретами. Когда за последние летние каникулы он вдруг вытянулся чуть ли не на полголовы, это привело его в величайший восторг. Последние недели августа он провел в нетерпении, ожидая, как вернется из Крыма домой и все поразятся происшедшим с ним переменам. Пацаны наконец перестанут относиться к Сереже Беспалову как к маленькому, а девчонки позволят ему потрогать все, что так давно и отчаянно хотелось.

Мечты разбились вдребезги, как пустая бутылка об стену. Никто во дворе не обратил внимания на то, что Беспалов прибавил в росте десятка полтора сантиметров. На школьной перекличке его привычно поставили в конец шеренги. Он снова был самым маленьким! Снова был всеми презираемым!

Сразу после переклички Беспалов затеял ссору со здоровяком Кашиным из 10-Б и в присутствии многочисленных зрителей отправил его в нокаут. На следующий день он победил еще в одной драке, потом еще и еще. Школа притихла, наблюдая за стремительным взлетом нового лидера.

Мстя за прошлые годы, Сережа Беспалов не жалел никого. Иногда, чтобы удовлетворить злорадное чувство, он приближал к себе кого-то из ребят, а потом внезапно придирался к какой-нибудь мелочи и опускал на самое дно школьной иерархии. Девчонок он изводил с особой жестокостью и изобретательностью. Тем, кого он просто доводил до слез, еще повезло. Но были и другие – фактически изнасилованные, избитые, запуганные, униженные.

Повзрослев, Сергей Беспалов вроде как избавился от былого исступленного желания доказать свое превосходство. Он уже не казался ни себе, ни другим малорослым. Научился выбирать правильную обувь и зачесывать волосы наверх, что прибавляло несколько дополнительных сантиметров. По-прежнему следил за физической формой, чтобы на руках бугрились мышцы, а грудь выпукло натягивала ткань рубашек. Он был из породы победителей. И теперь, подкрадываясь к фургону, собирался в очередной раз доказать это.

Себе и другим.

Кукурузные початки были твердыми и тяжелыми. Пробираясь между высокими стеблями, подобно тигру в джунглях, Беспалов неожиданно испытал сильнейшее желание отломать кукурузину, очистить от сухих, шуршащих листьев и впиться зубами в спелые зерна. Он подумал, что потом, когда все будет сделано, непременно нарвет початков, сварит их на съемной квартире и будет объедаться, с наслаждением вспоминая сегодняшнее приключение. Бог с ними, со стекляшками. Очень скоро в его руках будут настоящие алмазы. Беспалов станет миллионером. Он заслужил это. Потому что никогда не сдается и не позволяет унынию завладеть разумом.

Взглянув поверх зеленых метелок, он увидел следующую картину: на земле лежали двое, мужчина и женщина. В первом Беспалов сразу узнал водителя по фамилии Мошков. Женщина была Варей Добрыниной. Оба лежали вниз лицом, накрыв голову руками. Над ними стояли незнакомые Беспалову люди.

Первый был полноват и лысоват – пряди волос, прикрывавших его голое темя, то и дело взлетали в воздух, потревоженные ветром. У него был большой мясистый зад и такой же большой живот, который он, вероятно, втягивал в присутствии женщин. Но перед Варей он не хорохорился. Живот нависал над ляжками, словно готовясь вывалиться из штанов. Клетчатая рубашка навыпуск не обманула опытный взгляд Беспалова. Он сразу опознал в толстяке блюстителя закона. Об этом свидетельствовал и пистолет ТТ, направленный в затылок Вари.

Напарник толстяка был строен и подтянут. Наверняка он тоже был полицаем, просто не успел еще раздобреть на государственных харчах, щедро сдабриваемых икоркой и балычками, приобретаемыми на взятки и подношения. У него было мужественное лицо, под матерчатой курткой с капюшоном угадывались тренированные мышцы. Он тоже был вооружен пистолетом.

– Твой шофер, – сказал ему толстяк, – моя девка. Все честно. Ответственность поровну.

– Да ну их! – пробурчал молодой. – Пусть катятся. Кому и что они расскажут?

– Не рассуждать! Выполнять!

Толстяк был явно взбешен. Беспалов понял, что очень скоро прозвучит выстрел. Не похоже, чтобы эти двое завладели алмазами, – слишком нервные и злые. Видать, Варя и их обманула. Но если она умрет, то Беспалов никогда не узнает, куда подевались настоящие камни.

Прогнав все мысли из головы, он вскинул ствол.

Выстрел прозвучал подобно разрыву петарды, брошенной мальчишками. Толстяк выронил пистолет и упал на колени. Его напарник картинно развернулся, выискивая цель. Беспалов расстрелял его, как фигуру в тире: одна пуля в голову, две в грудь. Потом вышел вперед и скомандовал:

– Лежать! Головы не поднимать!

Толстяк, словно дождавшись того, что хотел услышать, повалился на Мошкова.

– Лежать! – повторил Беспалов.

Эйфория очередной победы ударила ему в голову, как шампанское натощак. Он не заметил, как Мошков подтянул к себе пистолет Ильина и сунул его за ремень под рубашку. Беспалов был занят другим. Рассеянно наблюдая за пленниками, он звонил Лозовому.

– Юрий Эдуардович? Это я, Сережа… Петр Алексеевич просил передать, что все идет по плану. Что? Почему сам не звонит? Да он, понимаете… Приболел, короче. Как? Ну, честно говоря, да. Перебрал маленько. Сейчас отдыхает на заднем сиденье. Запретил себя будить. Что? Это вы с ним разбирайтесь, я тут ни при чем… Ага, хорошо… Хорошо… Нет, не едем. На месте стоим. Фура поломалась. Водилы уже несколько часов возятся… Конечно, Юрий Эдуардович. Да, смотрю в оба. Все будет правильно, я прослежу. Спасибо. Буду стараться.

Закончив разговор, Беспалов спрятал мобильник, подошел к пленникам и весело объявил:

– А теперь, голубки, займемся вами. Вы мне сейчас исповедуетесь, а я вам грехи отпущу.

Довольный собой, он рассмеялся. К Сереже Беспалову вернулось хорошее настроение. И кураж. Это было очень важно. Как же в рискованных авантюрах без куража?!

Глава 22 В командном пункте

Лозовой проснулся поздно, с тяжелой головой и изжогой. До поздней ночи он слушал классические записи рок-музыки, пил виски и курил сигары. Этого показалось мало, так он еще и двух проституток зачем-то вызвал. Но вместо того, чтобы использовать по назначению, потянул их наверх и стал учить играть на бильярде. Под конец, правда, заставил обеих проделать кое-какие манипуляции с киями, но это развлечение не стоило затраченных денег.

Утром, стоя голым напротив зеркала в полный рост, Лозовой окинул себя критическим взглядом и решил, что дальше так продолжаться не может. Отрастил бока и сиськи, как баба! Нужно заняться бегом и спортивными разминками. С утра пробежка, бассейн, силовые тренажеры. Потом легкий, здоровый завтрак: скажем, гречка или пшенка без сахара. После приличных нагрузок можно позволить себе яйцо всмятку или пару гренок, но не более того. Обед тоже без излишеств. Ужин плотный, но не поздний. И никаких сигар, никаких крепких напитков и шлюх. Лозовой еще молод и привлекателен. Если похудеть и привести волосы в порядок, он будет очень даже ничего.

Лозовой покрутился перед зеркалом, согнул руки в локтях, выпятил грудь. Да, решено. В его возрасте нельзя расслабляться и предаваться вредным привычкам. Пора подумать о здоровье, остепениться, завести порядочную жену, детей, собаку. Он будет бегать по аллеям парка в дорогом спортивном костюме и легчайших кроссовках, а верный пес сопровождать его, пугая встречных. А когда он, слегка уставший и довольный собой, будет принимать контрастный душ, место собаки займет жена-красавица, всегда готовая сделать любимому супругу качественный минет. И детки… Куда же без них, этих цветов жизни? По вечерам, открыв рты, они будут слушать рассказы о папиной жизни и приключениях.

Размечтавшись, Лозовой не заметил, как очутился за столом, где умял обычное количество бутербродов с икрой, небольшую отбивную и два пирожных с молоком. Это настолько шло вразрез с недавно принятым решением, что можно было только удивляться. В рыхлом теле Юрия Лозового словно уживались два человека. Один всячески вредил этому телу, издевался над ним и доводил до ужасного состояния. Второй желал ему добра, но, увы, только мысленно, не доходя до дела.

Размышления прервал телефонный звонок. Переговорив с Беспаловым, Лозовой выругался. Не нравилось ему, как проходит операция. Пока что все под контролем, но стопроцентной уверенности в успехе нет. Во всем виноват этот боров Порохов. Как он посмел надраться в столь ответственный момент? Хорошо еще, что Сережа Беспалов проявил здравомыслие. Нужно будет отблагодарить его по возвращении. Подарок ценный вручить или в должности повысить. Может быть, даже поставить на место Порохова. Хотя нет, бывшего полицая бандитом не заменишь. Не тот опыт, не те связи, не та смекалка.

Прихлебывая кофе, Лозовой вдруг заметил, что в его пальцах дымится сигара. И это после того, как он решил бросить курить! Вот тебе и новая жизнь. Неужели силы воли не хватает даже на такой пустяк? Интересно, а как у других обстоят дела с этим?

– Настя! – крикнул он.

Дверь открылась, впуская горничную, совмещающую несколько должностей. Она была молода и хороша собой, но Лозовой ее не трогал, потому что уважал за ум и характер. Отказав ему однажды, Настя сказала, что таков один из ее принципов, а она от принципов не отступается никогда. По утрам, завязав волосы на макушке, она бегала по двору или разминалась, смешно отставив аккуратный задок, обтянутый черным трико. Лицо у нее было правильное и чистое, хоть иконы пиши. Одним словом, во всех отношениях положительная девушка.

Дожидаясь распоряжений, Настя свела вместе опущенные руки и слегка наклонила голову.

– Как дела? – спросил Лозовой, пуская дым открытым ртом.

– Хорошо, – коротко ответила Настя.

– Спортом сегодня занималась?

– Я всегда делаю зарядку на свежем воздухе. Даже в самую плохую погоду.

– Диету соблюдаешь? – поинтересовался Лозовой, поднимая набрякшие веки.

– Как же современному… современной женщине без этого. – Настя передернула плечами.

Лозовой прекрасно понял, что она собиралась сказать на самом деле.

– А я, значит, человек не современный? – уточнил он, щурясь.

Горничная снова пожала плечами:

– Я этого не говорила.

– Но подразумевала, верно?

– Прикажете со стола убрать? – спросила Настя.

– Обязательно, – кивнул Лозовой. – Но позже. А сейчас возьми и затянись пару раз. – Он протянул ей дымящуюся сигару. – На, держи. За этот маленький подвиг я подниму тебе жалованье… скажем, на десять процентов.

– Я не курю.

– На двадцать процентов.

Настя посмотрела на сигару и отвела взгляд.

– Предложение еще в силе, – не сдавался Лозовой. – Пока что. Тридцать процентов. Это мое последнее слово.

Он положил сигару на блюдце и откинулся на спинку кресла. Несколько секунд Настя не двигалась, потом протянула руку и сделала две маленькие затяжки. Губы ее сложились в глупую, смущенную улыбку. Она словно говорила: «Это сейчас не я, это другая. Потом вернется та Настя, настоящая, и все пойдет по-прежнему». Но Лозовой лучше, чем кто-либо, знал, что это иллюзия. Сломавшись, человек не способен опять сделаться цельным. Он наблюдал эту метаморфозу множество раз. Ему было приятно видеть, как ломается даже такая сильная девушка, как Настя. Не он один обладает слабым характером. Все так устроены. И нечего рыпаться, нечего притворяться.

– Еще одну затяжечку, – попросил Лозовой.

– Вы сказали две…

– Я сказал: парочку. Одной больше, одной меньше…

Бросив на него испытующий взгляд, Настя подчинилась. На ее лице уже не было и тени смущения, только вызов и решимость. «Интересно будет посмотреть на нее, когда я уложу ее в постель, – подумал Лозовой. – А я уложу, сомнений нет. Сегодня она за деньги в рот сигару взяла, завтра еще что-нибудь…»

– Все, достаточно, – поощрительно улыбнулся он горничной. – Можешь идти. Уберешь позже, я еще не закончил.

Оставшись один, Лозовой первым делом умял сдобную булку. Затем налил себе остывшего кофе и позвонил Варе, о существовании которой напомнила ему Настя.

– Как там у вас дела? – спросил он.

– Нормально, – ответила она бесцветным голосом.

«Устала», – подумал Лозовой. Ему и в голову не пришло, что Варя, разговаривая с ним, смотрит в дуло пистолета, направленного на нее Беспаловым.

– Порохова давно видела? – продолжал расспрашивать Лозовой.

– Вчера, – ответила Варя. – Он пьяный был. – Проследив за движениями Сережи Беспалова, она добавила: – Еле на ногах стоял.

– Скотина жирная! А второй?

– Сергей трезвый, насколько мне известно.

– Что у вас с машиной?

– Поломалась, – сказала Варя. – Не спрашивайте, что именно. Я ничего не смыслю во всех этих поршнях и жиклерах.

– А в чем ты вообще разбираешься? – проворчал Лозовой. – В сортах хрена?

Варя промолчала. Он отключил телефон и набрал новый номер. Тон его волшебным образом изменился, когда он заговорил с покупателем алмазов. Лозовой не то чтобы откровенно лебезил, но говорил заискивающе и даже как-то съежился, точно собачонка, норовящая сделаться меньше под недовольным взглядом хозяина.

– Сейчас ускорим, – сказал он под конец. – Я позвоню в эту шарашкину контору, которая занимается перевозками. В бараний рог всех согну, не сомневайтесь. В своем городе я… Да, конечно, не волнуйтесь. Я обо всем позабочусь. Что?

Его собеседник отчетливо повторил:

– Если через трое… нет, через двое суток товар не прибудет, я расторгаю сделку.

– Это же дорога… – философски заметил Лозовой. – В дороге всякое бывает.

– Можете написать об этом стихи, но меня увольте, я предпочитаю сухой язык фактов и цифр. У нас соглашение. Будьте любезны соблюдать его условия или ищите других партнеров.

– Я просто…

– Всего доброго.

С этими словами собеседник отключился. Как сквозь землю провалился – такое было впечатление.

Выключив мобильник, Лозовой сходил к бару и опрокинул рюмку чего-то успокаивающего, после чего, сложив губы как для поцелуя, вернулся за стол. Посидел минуту, снова сходил к бару, потом еще. Когда его широкое лицо и шея налились малиновым цветом, он взял трубку и позвонил в «Автопробег».

– Поломка? – удивился директор. – Мне об этом не докладывали. Только о том, что водитель один остался.

– Почему? – возмутился Лозовой.

– Напарник отравился, пришлось в больницу отправить. Но не беспокойтесь, Юрий Эдуардович, Мошков один управится. Он опытный водитель и очень ответственный…

– Можете написать об этом стихи, но я предпочитаю сухой язык фактов и цифр. У нас контракт, уважаемый. Будьте любезны соблюдать его, или вам не поздоровится.

Довольный собой, Лозовой выключил мобильник и, напрягая голос, позвал:

– Настя!

Горничная вошла с лицом строгим и холодным, как у монашки. Но эта маска уже не могла обмануть Лозового. Он видел другую Настю – с виноватой улыбкой, воровато затягивающуюся табачным дымом. Да, она делала зарядку, следила за фигурой и, возможно, читала книжки по самосовершенствованию. Но натура у нее была как у всех. Ей хотелось денег. Ей казалось, что только они дают настоящую свободу. А Лозовой успел понять, что нет раба более несвободного, чем богатый человек. Правда, богатство давало возможность позабавиться, когда жить становилось слишком скучно.

– Я передумал, – сказал Лозовой, закладывая волосы за уши.

– Понятно, – кивнула Настя, потупившись и держа сцепленные руки перед собой.

– Что тебе понятно?

– Что вы не поднимете мне жалованье.

Вот что ее беспокоило! Лозовой торжествующе усмехнулся:

– Ошибаешься, девочка. Я решил, что увеличу твою зарплату сразу вдвое… – Сделав значительную паузу, он добавил: – Если, конечно, ты не возражаешь.

Настя заметно покраснела:

– Нет. А… А…

– Хочешь спросить, за что? – пришел на выручку Лозовой.

– Да, – с облегчением подтвердила она.

– Это так важно?

– Я хочу знать! – заявила Настя, сверкнув глазами.

Прежний норов вернулся к ней. Лозовой не возражал. Объезжать брыкающуюся лошадку интереснее, чем смирную.

– Мне не хватает твоего общества, девочка моя, – задушевно произнес он. – Посиди со мной, выпей немного, сделай еще пару затяжек… Работа подождет. Вернее, теперь это тоже входит в твои обязанности.

– Но я не стану спать с вами, – поспешно произнесла Настя.

«Станешь, – подумал Лозовой. – Куда ты денешься!»

– Разве я прошу об этом? – удивился он. – Не нужно приписывать мне свои мысли. – Он шутливо погрозил горничной пальцем. – Садись. Поболтаем.

Опустив ресницы, Настя опустилась на краешек стула. Она была готова. Лозовой указал на дверцу бара:

– Принеси нам… не знаю… выбери, что хочешь.

Когда Настя отправилась за бутылкой, Лозовой оглядел ее хозяйским взглядом. Она, еще не подозревая, уже принадлежала ему. Душой и телом.

Глава 23 Душегубка в современном исполнении

Мошков не знал, как поступить. Попытаться выстрелить в этого типа, которого, по словам Вари, звали Сергеем Беспаловым? Но он не был опытным стрелком и в последний раз держал оружие в руках очень давно. Его пальцы, его руки не обладали автоматизмом, необходимым для того, чтобы снять пистолет с предохранителя или передернуть затвор. Кстати, нужно его передергивать? И взводится ли курок?

В кино все ясно, там каждый сопляк, каждая домохозяйка берет в руки оружие и начинает палить налево и направо, как заправский спецназовец. Правда, попадают в цель обычно лишь положительные герои, но это уже дело третье. Главное, никто не вертит в руках пистолет, раздумывая, как из него выстрелить. И пустить его в ход – дело плевое. Это вообще не вопрос. Схватил ствол и – бах! Как будто всю жизнь убивал людей.

В жизни все обстояло иначе. Мошков не был уверен, что сможет послать пулю в живого человека. Во всяком случае, до тех пор, пока этот человек, то есть Беспалов, явно не проявит намерение применить оружие. К тому же Мошков опасался, что в перестрелке пострадает Варя. Он не питал никаких иллюзий по отношению к ней, но все же она была ему дорога.

Во что она впуталась? Почему действует заодно с преступниками? Зачем обманывает его? Пока ответов на эти вопросы не было, но они могли появиться. Нельзя отворачиваться от человека раньше времени. У Вари может быть множество причин, о которых он не догадывается.

Пинок в бедро заставил его поднять голову. Задумавшись, он не заметил, что Варя уже поднялась с земли.

– В фургон, оба, – распорядился Беспалов, для убедительности встряхивая пистолетом. – Там поговорим. – Он бросил взгляд в оба конца дороги, опасаясь, что кто-нибудь помешает их уединению. – Живее. – И не дождавшись, пока они хотя бы дойдут до машины, нетерпеливо спросил: – Цацки здесь? Я про настоящие алмазы, а не стекляшки… Куда ты их спрятала, тварь?

Пистолетная рукоятка готова была обрушиться на беззащитную спину Вари, но в этот момент Беспалов перехватил взгляд Мошкова и передумал завершать удар.

– Чего вылупился? – спросил он, недовольный своей реакцией.

– Смотрю просто, – ответил Мошков.

– Лучше не смотри, – предупредил Беспалов. – Не люблю. Пальну между глаз, сразу смотреть нечем станет. – Он ткнул Варю в спину кулаком. – Где алмазы? Не говори, что не знаешь. Ты их специально подменила. Но второй раз этот номер не пройдет. Где алмазы, я тебя спрашиваю?

– Там. – Варя кивнула на фургон.

– Лезь и доставай.

Она покачала головой:

– Я не смогу.

– Это еще почему? – заволновался Беспалов. – Чтоб ты знала, твою семейку мой кореш стережет. Вот позвоню ему сейчас и скажу, чтобы щенка твоего придушил…

– Не надо, – попросила Варя.

– Тогда делай, что сказано!

– Мне одной ящик не снять. Алмазы под ним.

Беспалов посмотрел на фургон. Было бы глупостью забираться туда с Варей, оставив ее дружка снаружи. Он возьмет и закроет их внутри, а сам сбежит или доставит прямиком в полицию. С ветерком. Нет, без ветерка, потому что в фургоне наверняка душно. Беспалов не собирался добровольно лезть в западню. Он подтолкнул Варю пистолетным стволом:

– Давай лезь. Тебе дружок поможет. – Он посмотрел на Мошкова. – Слышал? Ты тоже. И без фокусов. Стреляю без предупреждения.

Мошков подсадил Варю и забрался в темный фургон сам. Поднимаясь на ноги спиной к Беспалову, он крепко обхватил рифленую рукоятку пистолета и, поискав пальцем, сдвинул флажок предохранителя. Мошков не сомневался, что, как только требования Беспалова будут выполнены, ему и Варе придет конец. Парой трупов больше, парой меньше… Но Мошков не хотел умирать. Не имел права. Сын ожидал его возвращения из рейса.

Проследовав за Варей по узкому проходу между ящиками, Мошков вскинул пистолет и дважды выстрелил. Каждый раз руку подбрасывало так, словно ее ударяли снизу. Разумеется, Беспалов отделался легким испугом. Для начала он присел, скрывшись от глаз Мошкова, а затем захлопнул обе створки фургона и запер их на засов.

– Что ты наделал! – закричала Варя, пытаясь оттолкнуть Мошкова, чтобы выбраться из прохода между ящиками. – Теперь этот псих позвонит Гужеву, и тогда мой Николка…

– Успокойся! – Он встряхнул ее за плечи. – Никому он не позвонит.

– Откуда ты знаешь?

– А ты подумай.

– Я не могу думать! Я боюсь!

– Тогда я тебе объясню, – сказал Мошков, понижая голос. – Ты сама слышала, как Беспалов разговаривал с шефом. Он ему врал. Ну? Вспомни, вспомни! Беспалов ведет свою игру. Один.

Варя перестала отталкивать Мошкова и замерла, опустив голову. В темноте ее силуэт был почти неразличим.

– Да, пожалуй, ты прав, – согласилась она. – Сережа Беспалов теперь сам по себе. Не верю я, что Порохов напился, не такой он человек.

– Лучше расскажи про алмазы, которые все ищут, – предложил Мошков.

– Погоди. Пропусти меня.

Пробравшись мимо Мошкова, Варя бесшумно приблизилась к двери и взглянула через щель.

– Что там? – спросил Мошков шепотом.

– В том-то и дело, что ничего. Беспалов куда-то делся.

– А ну-ка…

Подойдя к двери, Мошков принялся раскачивать и дергать створки, надеясь сдвинуть засов, но это было бесполезное занятие.

– Куда он делся? – пробормотала Варя. – Ох, не нравится мне это.

– Крикни ему и предложи алмазы. Сразу объявится.

– Думаешь, он оставит нас в живых, когда заполучит камни?

– Зачем ему лишняя кровь?

– А зачем ему лишние свидетели? – ответила Варя вопросом на вопрос. – Проще убить нас, а вину свалить на того же Порохова.

– Ты рассуждаешь как опытная авантюристка.

– Пришлось ею стать. Обстоятельства вынудили.

Мошков хотел что-то спросить, но замер, прислушиваясь.

– Что такое? – обеспокоенно спросила Варя.

– Он машину заводит.

– Свою?

– Нашу.

И действительно, пол под ними задрожал мелкой дрожью, а до ушей донесся рокот мотора.

– Куда он нас повезет? – спросила Варя.

– Не знаю, – ответил Мошков.

Его глаза, привыкшие к темноте, заметались в тесном пространстве, ища выход. Внезапно прогремел выстрел и в правом борту появилась круглая дырочка, сквозь которую проник солнечный луч, подобный золотому пруту.

– Берегись! – крикнул Мошков, увлекая Варю за ящики.

Если Беспалов намеревался ранить кого-нибудь из них, то действовал он довольно странно, посылая пули в одно и то же место. Когда отверстий стало три, стрельба прекратилась, но примерно через минуту раздался грохот. Орудуя ломиком или чем-то вроде того, Беспалов проломил в борту дыру, в которую можно было просунуть руку. Не понимая, что он задумал, Мошков выстрелил туда. Ответные выстрелы заставили его отступить в укрытие.

– У меня патронов полно, – предупредил Беспалов снаружи, – и я их экономить не собираюсь. Убью любого, кто приблизится.

– Спасибо за заботу! – крикнул Мошков. – Теперь здесь светлее.

– И кислорода больше, – подхватила Варя.

Они прислушались. Снаружи было тихо. Двигаясь предельно осторожно, Мошков направился к дыре, но пуля, пробившая борт, едва не вырвала клок его волос.

– Лучше не высовываться, – прошептал он, вернувшись под защиту ящиков.

– Зачем он проделал эту дырку? – тихо спросила Варя.

– Не знаю. Но, думаю, не для вентиляции.

– Он что-то задумал?

– Скоро узнаем.

Предположение оказалось верным. Примерно через пять минут, только Мошков решил рискнуть и еще раз попробовать выглянуть наружу, в дыру протиснулся конец резинового шланга. Очень скоро в фургоне запахло выхлопными газами. Двигатель продолжал работать на холостых оборотах, заставляя «вольво» подрагивать.

– Скотина, – пробормотал Мошков, – решил нас уморить. Газовую камеру устроил, понимаешь?

– Не понимаю, – призналась Варя.

– Це-о-два. В школе проходила?

Она принюхалась:

– О боже! Мы же задохнемся.

– Отравимся, – поправил Мошков. – Оксидами азота и угарного газа, кажется, так. Кашель, слезы, удушье, потом…

– Что?

Вместо того чтобы ответить, Мошков оторвал рукав рубашки и бросился к шлангу, но выстрелы отогнали его.

– Он за нами наблюдает, – сказала Варя. – Не приближайся.

– Но через двадцать минут будет поздно.

– Что-нибудь придумаем. Сейчас попробую вызвать подмогу.

– Какую подмогу? – удивился Мошков.

– Есть другие искатели сокровищ, – пояснила Варя, включая мобильник. – «Разделяй и властвуй» – слышал такой принцип?

– Если честно, я жалею, что встретил тебя.

– Если честно, я тоже. Но сделанного не воротишь. Тсс… – Варя предостерегающе подняла руку. – Алло, – сказала она, – Георгий? Это я. У нас непредвиденные обстоятельства…

– Какие обстоятельства? – настороженно осведомился Белый.

Варя не стала рассказывать ему о звонке Емельянова. Что-то подсказывало ей, что лучше изобразить неведение.

– Может, передашь трубку Валере? – сказала она. – Никак не могу ему дозвониться.

– Валеры сейчас нет, – ответил Белый. – Говори мне. Что случилось? Ты где?

– Маршрут изменился, – торопливо проговорила Варя. – Мы… – Она подробно объяснила, где стоит грузовик. – Если вы не приедете, все пропало. Водители больше не остановятся до самой границы. Такая у них инструкция. Это последняя возможность. Другой не будет.

– Чтоб вас… – Белый выругался. – Сейчас посмотрю по карте. Так… Нам нужен час. Нет, два. Сумеешь их задержать?

– Хорошо, – сказала Варя, – но поторопитесь, мальчики. Времени в обрез.

– Жди.

Связь оборвалась.

– Ну что? – спросил Мошков, кашляя.

Вонь в фургоне становилась все более невыносимой. Глаза резало, в горле першило.

– Два часа надо потерпеть, – сказала Варя.

– Мы раньше окочуримся.

– Я так не думаю. В потолке должны быть вентиляционные люки.

– Черт, как же я раньше не сообразил!

Помогая друг другу, они начали карабкаться по ящикам наверх. Беспалов, услышавший шум, пару раз пальнул для острастки, но результатом стал лишь звон разбитого хрусталя.

– А что, если полицию вызвать? – предложил Мошков, кашляя.

– Прямо отсюда нас отправят в тюрьму, – сказала Варя. – Нет, Володя. Доверься мне.

– По-моему, в последнее время я только этим и занимаюсь. И ничего хорошего из этого не получается.

– Получится, вот увидишь.

Мошков поморщился и ничего не сказал. Слова закончились. Остались сплошные эмоции.

Глава 24 Побеждает коварство

Газ наполнял помещение удивительно быстро. Гораздо быстрее, чем хотелось бы пленникам, запертым в тесном фургоне. «Пространство большое, – пояснил Мошков, – но оно заставлено контейнерами и ящиками». Варя кивнула. Как будто это имело какое-то значение.

Люк долго не поддавался. То ли заклинило, то ли он не был приспособлен для того, чтобы открываться изнутри.

– Потерпи, – приговаривал Мошков, – немного осталось.

Сначала Варя дышала через ткань футболки, но потом ее затошнило и она забыла о предосторожностях.

Умирать от угарного газа оказалось совсем не страшно. Тошнить Варю перестало, ее просто клонило в сон, а потом она перенеслась в курортный город на берегу Средиземного моря. Здесь она наслаждалась солнцем, прозрачной, как роса, морской водой, кристально чистым горным воздухом и повышенным вниманием местных мужчин.

Поднявшись пораньше, Варя привела себя в порядок с особой тщательностью. Надраила пятки пемзой, удалила каждый волосок, навела продуманный макияж. Не пожалела новеньких, ни разу не надеванных трусиков, выбрала персиковый сарафан без бретелек, сунула ноги в алые босоножки. Королева и только! И королевской походкой отправилась на прогулку.

Главная улица в городе была одна, по ней в основном и перемещались местные жители на своих двоих или на колесах – автомобильных, мотоциклетных, велосипедных. Красивый мужчина восточного типа буквально выскочил из машины, когда заметил Варю, переходившую дорогу с красной сумочкой через плечо.

Его звали то ли Кемаль, то ли Камиль, то ли вообще Керим – Варя не расслышала, да это и неважно. Он носил густую черную бороду и был одет во все черное, а количества одеколона, который он использовал, хватило бы на то, чтобы забальзамировать дюжину тараканов. Его зачесанные назад волосы блестели, словно политые оливковым маслом, а зубы, проглядывающие сквозь усы и бороду, были белее фарфора. Вот только ростом Кемаль не вышел. Его макушка находилась где-то на уровне фианитовой сережки Вари.

Они стояли под пальмой, с которой свисали оранжевые гроздья самых настоящих фиников. Одуряюще пахло цветами, и повсюду буйствовала зелень. «Мы в раю», – подумала Варя и тотчас сделалась голой, и Кемаль-Карим тоже сделался голым. Впервые за долгое время она испытала нечто похожее на самое настоящее возбуждение. Давно с ней не случалось подобного. Мужчины появлялись и исчезали, некоторые были очень даже ничего, они умели доводить Варю до оргазма, но это был чисто механический процесс, зависящий от частоты трения, силы нажима и угла проникновения. Точно так же ее удовлетворил бы и робот, и даже кобель, поставленный в правильную позу. Сегодня было иначе. Варю возбуждало присутствие Кемаля. В нем угадывалось что-то дикое, звериное. Ей было сладостно представлять, как он набросится на нее, подомнет под себя, остервенело двигаясь…

Он был уже не Кемалем. Он был Мошковым.

– Володя, – пролепетала Варя, еле ворочая одеревенелым языком, – трахни меня. Я плохая, я мерзавка, меня надо обязательно трахнуть.

Мошков не слушал, что произносит в бреду Варя. Он снова и снова налегал на люк, который, скорее всего, упорствовал потому, что им ни разу не пользовались с тех пор, как фургон сошел с конвейера. Перед его глазами то сгущался мрак, то вспыхивали проблески реальности: он видел свои руки, потолок, запрокинутое Варино лицо…

Потом она выпрямилась и притянула Мошкова к себе. Они стояли в каком-то чудесном саду с пальмами и тропическими цветами. Шел теплый дождь. На них ничего не было.

– Боже, я в таком виде! – воскликнула Варя, осматривая себя.

– Ты отлично выглядишь, – заверил ее Мошков.

– Да, как мокрая курица. Ощипанная.

– Гораздо лучше.

– По-твоему, я красивая? – спросила Варя, беря его за руку. Ее плечо касалось его груди.

– Да, – сказал Мошков.

Его голос охрип. Казалось, его горло сдавливают, отчего дышать становилось все труднее. Варя, заглядывая ему в глаза, откинулась назад. Он прекрасно понимал, что ощущает она, прижимаясь к нему животом.

– Варя!

– Поцелуй меня, – прошептала она.

– Варя, – повторил Мошков, – пора остановиться.

Она вцепилась всеми десятью пальцами в его затылок, поднялась на цыпочки и принялась неистово целовать его в губы. Он почувствовал, что задыхается. Стало стремительно смеркаться. Мошков вдруг понял, что, как только станет совсем темно, он умрет. Это была не пугающая, а очень приятная мысль. Жить больше не хотелось. Совсем.

С ленивой мечтательностью Мошков стал думать о том, как хорошо ему будет отныне. Всегда. Ни забот, ни тревог, ни чувства ответственности. Пусть живущие как-то обходятся без него. И Максимка. Нужно только позвонить ему и попрощаться…

Эта мысль была подобна светлячку среди полного мрака. Он разрастался, делался все ярче. Мысль становилась отчетливой, настойчивой: «Позвони сыну! Позвони сыну! Не способен его вырастить, так хотя бы попрощайся. Ему будет горько и обидно, если ты уйдешь вот так, ничего не сказав…»

Аааахххх!!!

Мошков сделал глубокий вдох. Проступили очертания ящиков в узком пенале. Где-то внизу, очень далеко, белело лицо Вари. Мошков напрягся в последнем отчаянном усилии. Казалось, он проломил небо над собой. Навстречу хлынули солнечный свет и воздух. Главное, свежий воздух, которым невозможно надышаться!

Но Мошков сделал всего два-три вдоха, а после спустился вниз и затащил Варю на верхний ящик. Ее лицо было голубоватым, губы словно исчезли.

– Дыши, – попросил Мошков. – Давай, Варенька!

Она закашлялась, выплевывая слизь и желчь. Чтобы она не захлебнулась, пришлось посадить ее, поддерживая за спину.

– Давай, – приговаривал Мошков. – Дыши, дыши!

Ее грудь судорожно вздрогнула, потом ритмично задвигалась.

– Где я? – спросила Варя сонно.

– Со мной, – ответил Мошков, не вдаваясь в подробности.

Сверху дул ветерок, разгоняя удушливое газовое зловоние.

– Мне было так хорошо… – пробормотала она. – Нам было хорошо… Зачем ты меня вернул?

– У нас тут есть дела, помнишь? Дети, родители…

– Да, да. – Варя закивала, кашляя. – Спасибо, Володя. Ты такой хороший. Не то что я. Знал бы ты, какая я гадина…

Мошкову стало неловко.

– Исповедь отложим до лучших времен, – сказал он.

– Нет, Володя, нет. Я должна рассказать.

– Потом, ладно?

– Нет, сейчас. – Варя вытерла рот ладонью. – Потом может быть поздно. Неизвестно, выберемся ли мы отсюда…

– Выберемся, – пообещал Мошков. – По моим подсчетам, твои друзья должны скоро появиться.

Ему почудился какой-то посторонний шум, прорвавшийся сквозь равномерный гул мотора. Он повертел головой, прислушиваясь.

– Володя, – снова заговорила Варя, – про дедушку я все придумала. И иконы были лишь предлогом.

– Я понял, – сказал Мошков, морщась.

– Ты не все понял. Алмазы не мои. Меня заставили их взять и напроситься с тобой в рейс. Я специально с тобой познакомилась.

– Это я тоже понял.

– Не перебивай, хорошо? Мне и так трудно.

– Молчу.

– Есть такой человек, – продолжала Варя. – Хотя какой он человек? Подонок, законченный подонок! Его зовут Лозовой Юрий Эдуардович. У меня был свой бизнес. Он его разрушил и подстроил все так, чтобы загнать меня в долги. А у меня Николка. И сейчас его стережет один из головорезов Лозового. Я ничего не могла поделать.

– Ясно. – Лицо Мошкова закаменело. – Он еще пожалеет, обещаю.

– Нет, не надо! – испугалась Варя. – Я сама все сделаю.

– Что ты можешь?

– Есть кое-какие соображения…

Мошков кивнул. Варино дыхание неприятно раздражало, но он не отворачивался и не старался сесть подальше. Обнимал ее и слушал, словно она была ребенком, нуждающимся в поддержке.

– Я заготовила еще одну «куклу», – сказала Варя.

– Куклу?

Мошков посмотрел на нее с тревогой, решив, что она опять бредит.

– Сверток с хрустальной мишурой. Один раз я уже подсунула такой вместо настоящих алмазов…

– Второй раз этот номер не пройдет! – предупредил насмешливый голос.

Вскинув головы, они увидели в проеме люка ухмыляющееся лицо Беспалова. Пистолет в его руке переходил с Мошкова на Варю.

– Давай сюда пушку, – распорядился он. – И не делай резких движений. Медленно, плавно.

Мошков подчинился. Он держал свой пистолет тремя пальцами за рукоятку, дулом вниз. На полпути к люку пальцы разжались. Пистолет полетел вниз, ударяясь об ящики. Мошков невольно зажмурился в ожидании выстрела.

– Ты это нарочно? – спросил Беспалов.

– Нечаянно. Руки ослабли после газовой атаки.

– Газовая атака, ха-ха… Смешно.

Вообще-то Беспалов по-настоящему не рассмеялся, но зато и не выстрелил. Мошков был ему нужен. Для чего?

Вскоре это выяснилось.

– Вот что, Варя, – отчеканил Беспалов, – сейчас ты спустишься вниз…

– Я задохнусь…

– Не волнуйся, шланг я отсоединил. Единственное, что тебе угрожает, это…

Не договорив, Беспалов с грохотом всадил пулю в доски между пленниками.

– Так вот, – продолжал он, довольный произведенным эффектом, – спускайся и тащи сюда свою шкатулку с сюрпризом. Вздумаешь хитрить, следующая пуля расколет башку твоему благородному рыцарю, а содержимое его черепа разлетится по всему фургону. Подбирать пистолет даже не пытайся. – Беспалов насмешливо фыркнул. – Мне сверху видно все, ты так и знай. Ну что, Варюша? Задача понятна? Или повторить?

Новый выстрел заставил Варю вздрогнуть и зажмуриться.

– Не надо повторять, – попросила она.

– Тогда вперед. А ты сиди, как сидишь, – велел он Мошкову.

Варя начала спускаться, медленно нащупывая, на что опереться.

– Быстрей! – рявкнул Беспалов. – Вы мне надоели, оба! Тошно на вас смотреть. Чем быстрее отдашь мне камни, тем скорее мы расстанемся.

Варя спрыгнула на пол. Мошков остался сидеть на своем деревянном пьедестале, прикидывая, сумеет ли схватить вооруженную руку противника, если резко вскочит. Нет, не получится. Открытый под углом люк мешал этому.

Мошков смотрел в дуло пистолета и слушал, как Варя возится в темноте. Он не думал, что она отдаст алмазы. И дело было не в их стоимости – от них зависела жизнь ее сына.

«Сейчас я умру, – подумал Мошков. – Какая глупая смерть…»

Как будто смерть бывает иной.

Глава 25 Каждой твари по пуле

До звонка Вари Жора Белый и Витя Мануйлов сидели на прогалине метрах в двадцати от трассы и развлекались любимой народной игрой в «очко».

– Еще!

– Куда тебе столько, Витек? И так семь карт на руках! У тебя что, сплошняком валеты и дамы?

Мануйлов сложил карточный веер и небрежно сунул его Белому:

– Ни валетов, ни дам. Тузы с десятками. Шестьдесят два очка.

– Что за фигня! – оскорбился Белый. – У тебя же перебор давно! Какого черта ты мне мозги компостируешь?

– Хоть перебор, хоть недобор – разницы нет! – отмахнулся Мануйлов. – Ты сам предложил без денег, а без денег что за игра?

– Ну и сиди тогда, глазами лупай!

С этими словами Белый сунул карточную колоду в бардачок и откинулся на изголовник сиденья, но долго не выдержал и нетерпеливо заерзал, подчиняясь злой внутренней энергии, которой требовался хоть какой-то выход. Лишенный нормального отдыха и еды, почти разуверившийся в успехе операции, он должен был выместить на ком-то раздражение. Срочно хотелось порвать кому-нибудь пасть.

Неужели грузовик так и не появится? Стоило ли тогда нападать на Емельянова? Где он сейчас, кстати? Хорошо, если сдох по дороге. А вдруг нет? Вдруг лежит сейчас под капельницей, залечивает раны и звонит брату? По-любому возвращаться в Якутск нельзя. Правда все равно всплывет, рано или поздно. Одна надежда на алмазы. При наличии денег спрятаться не проблема. А вот с пустыми карманами – хана.

– Как думаешь, приедут они? – спросил Белый, имея в виду дальнобойщиков.

– Думаю, да, – ответил Мануйлов. – Я всегда в хорошее стараюсь верить.

– В принципе, мы Валеру неплохо продырявили. Мог отрубиться.

– Не в этом дело. Варе камешки нужны, а не Валера. Даже если он ей и позвонил, то что?

Они помолчали, жмурясь на утреннем солнышке, как разомлевшие коты. Их головы то покачивались из стороны в сторону, то падали на грудь, сморенные дремотой. Когда стало совсем уж невмоготу, Белый встряхнулся и попросил:

– Закурить дай.

Мануйлов пересчитал оставшиеся в пачке сигареты и буркнул:

– Две последние остались.

– Ну так делись. У нас теперь все поровну. Вплоть до смерти.

– Типун тебе на язык!

– А я смерти не особо боюсь, – заявил Белый. – Я пыток боюсь. И вообще боли. Если сразу, то не страшно.

– Сразу нам умереть не дадут, – вздохнул Мануйлов. – Емельянов за брата на кусочки порежет, солью посыплет и жрать заставит.

– Валера, может, жив еще.

– Тем хуже для нас. Тогда на нас оба Емельянова зуб имеют.

– Суки! – сказал Белый. – Два паука. Давить таких!

– Чем мы и занялись, – отозвался Мануйлов. – Одним пауком меньше.

– Если он подох.

Этот диалог мог продолжаться еще долго, если бы не оживший мобильник Жоры Белого, заигравший инструменталку «Апачи».

– Ничего себе, – пробормотал он, глядя на дисплей. – Варюха снеслась. С чего бы это?

– Вот и спроси, – посоветовал Мануйлов.

– Да? – ответил Белый.

– Алло, – послышалось в трубке, – Георгий? Это я. Тут у нас непредвиденные обстоятельства…

– Какие обстоятельства?

– Может, передашь трубку Валере? – предложила Варя. – Никак не могу ему дозвониться.

– Валеры сейчас нет, – ответил Белый. – Говори мне. Что случилось? Ты где?

– Маршрут изменился. Мы…

Пока она объясняла, где находится грузовик, Белый весь обратился в слух и даже глаза закрыл, чтобы не отвлекаться.

– Я понял, – сказал он, когда Варя закончила.

– Если вы не приедете, все пропало. Водители больше не остановятся до самой границы. Такая у них инструкция. Это последняя возможность. Другой не будет.

– Чтоб вас… – Белый выругался. – Сейчас посмотрю по карте. – Он подал знак Мануйлову, включившему планшет. – Так… Нам нужен час. Нет, два. Сумеешь их задержать?

– Хорошо, но поторопитесь, мальчики. Времени в обрез.

– Жди. – Отключив мобильник, Белый победоносно взглянул на товарища. – Ну, что я говорил? Все на мази. А ты сопли распустил.

– Какие сопли! – возмутился Мануйлов. – Ты сам все ныл, а я советовал надеяться на хорошее.

– Ты причитал: «Все пропало, все пропало!»

– Сам ты причитал, понял?

Белый мужественно поборол желание сказать последнее слово в споре, что, в общем-то, обычно не удается никому и никогда, и вместо этого предложил:

– Давай будем считать тему закрытой. Машину нужно ловить. Срочно.

Через несколько минут они стояли на дороге, готовые броситься под колеса, если понадобится. Пытаясь объехать их, зеленый «форд» с тонированными стеклами опасно вырулил на встречную полосу, а возвращаясь в свой ряд, к несчастью для себя, задел разграничительный столбик и попал в кювет. Выбравшийся парень злобно поглядел на товарищей и выставил вверх средний палец в знакомом всем оскорбительном жесте: имел я вас…

До него было метров сорок. По-видимому, он полагал, что находится вне зоны досягаемости.

Белый шумно сглотнул слюну. Мануйлов, передавая ему бразды правления, вопросительно замер. Повертев вытянутой, как кабачок, головой, Белый мрачно распорядился:

– Пулей к нему, Витек. И для начала сломай его поганый палец!

– Идем вдвоем, – предложил Мануйлов. – Здоровый чувак.

– Спугнем. От двоих он драпать начнет, хоть и здоровый.

– И то верно…

Направляясь разболтанной походкой к обнаглевшему владельцу «форда», Мануйлов на ходу прикидывал, как сподручнее нанести удар. Выходило, что бить лучше левой, потому что противник стоял к нему как раз левым плечом, и правый кулак годился лишь для малоэффективного подзатыльника. На ходу Мануйлов рассчитывал свои шаги таким образом, чтобы последний пришелся на правую ногу. Он хотел свалить парня одним мощным ударом, усиленным весом всего корпуса. Это должно было компенсировать не слишком удобный замах слева.

Мануйлов не ожидал, что владелец «форда» так прытко развернется к нему лицом, причем за доли секунды до того, как подошва правой кроссовки впечатается в шершавый асфальт шоссе, и в результате был застигнут в момент неустойчивого равновесия. Навстречу ему вылетел профессионально сжатый кулак. Хлоп! Казалось, он лишь слегка мазнул Мануйлова по подбородку, но на самом деле отправил его в самый настоящий нокдаун. Уже отключившись, Мануйлов сделал скованный шажок вперед, уронил оглушенную голову и рухнул в придорожную пыль. Противник присел, ловко перевернул его на спину и вогнал локоть в обращенное к нему лицо, после чего вызывающе посмотрел на Жору Белого.

– Тебе тоже припечатать? – крикнул он.

– Урою! – пообещал Белый, срываясь с места.

Несмотря на худобу, долговязую фигуру и отсутствие специальных навыков, он был прирожденным бойцом, взращенным сотнями жестоких уличных драк. Белый никогда не продумывал предстоящую схватку, полагаясь на чутье, которое его ни разу не подводило. Инстинкт подсказал ему, каким ударом собирается встретить его противник, и мощный крюк справа не достиг цели, потому что Белый остановился за мгновение до этого удара. А потом ударил сам, метя противнику прямо в нос, как всегда поступал в поединках с амбалами, превосходящими его весом и мускулатурой. Как правило полнокровные, они почему-то терялись при виде собственной крови, становясь суетливыми, неуклюжими и нерасчетливыми.

Именно так и произошло. В запале владелец «форда» еще раз попытался достать Белого, но снова промазал, запнулся, машинально схватился за расквашенный нос и поднес руку к глазам.

– Крови никогда не видел, Рэмбо?

Кулачищи Жоры Белого заработали с зубодробительной скоростью, отыскивая все новые и новые уязвимые места в бестолковой обороне противника. Наконец тот, по-мальчишески закрыв голову руками, получил завершающий удар в живот и грузно сел на землю.

Тут и Мануйлов, очухавшись, вернулся в боевую готовность. С ликующим воплем он подскочил к поверженному врагу и врезал ему ногой по голове, а Белый, как бы принимая футбольный мяч, проделал то же самое с другой стороны:

– Получай, козел!

Порезвившись в свое удовольствие, они забрались в «форд» и умчались. Никто из проезжающих мимо водителей не остановился при виде драки. Обычное дело. Возможно, кто-то удосужился позвонить в полицию, но это не беспокоило приятелей. Они знали, как реагирует полиция на подобные вызовы. Вернее, как не реагирует.

– Успеем? – спросил Мануйлов, ощупывая распухшую переносицу.

– Должны, – коротко ответил Белый, подгоняя сиденье под длину своих ног.

Они разговаривали редко и мало, поглощенные предстоящим налетом. Километровые столбы стремительно проносились мимо. Мелькали секунды и минуты.

Жора Белый и Витя Мануйлов находились примерно в десяти километрах от «вольво», затерявшегося среди кукурузных полей, когда Варя спустилась с ящиков на пол фургона. В ее душе шла мучительная борьба. Она не знала, как быть. Впервые за последнее время ситуация окончательно зашла в тупик. Что делать, что делать, что делать?

Беспалов явно вышел из-под контроля Лозового. Если отдать алмазы ему, Юрий Эдуардович не простит Варю и отыграется на ее семье. Если затаиться внизу, Беспалов попросту застрелит Мошкова. И тот рухнет к ее ногам с окровавленным, изуродованным лицом. Оно потом долго будет сниться Варе. До конца жизни.

– Эй ты, пошевеливайся! – раздался голос Беспалова. – У меня нервы не стальные. Скоро ты?

– Сейчас, – откликнулась Варя.

– Поступай, как хочешь, – быстро проговорил Мошков сверху. – Не принимай меня в расчет.

– Заткнись! – донеслось сквозь люк.

– Извини, Володя, – прошептала Варя так, что было слышно только ей одной. – Вариант с Беспаловым надежнее. Есть шанс выкрутиться.

Едва она приняла это решение, как снаружи затрещали выстрелы. Думая, что Мошкову пришел конец, Варя схватилась за голову, пытаясь зажать уши. Она не хотела слышать его предсмертных стонов. Это было выше ее сил.

Но стрелял не Сережа Беспалов. Он вообще не успел воспользоваться пистолетом. Убил не он, убили его. Тихо подъехали, тихо подкрались, вскинули два ствола одновременно и прицельно, хладнокровно расстреляли одинокую фигуру на крыше грузового фургона. Это заняло несколько секунд. Подергавшись, как рыба на раскаленной сковороде, Беспалов упал на землю и затих навсегда.

Переглянувшись, Белый с Мануйловым направились к фургону, беря его в клещи.

– Эй, Варя, ты там? – крикнул Белый, грохнув кулаком в дверь. – Это я, Жора.

– Емельянов с тобой? – донеслось изнутри.

– Валера скоро подъедет. Дела у него.

– Неотложные, – добавил Мануйлов. – Открывай, Варя.

К этому времени Мошков успел спуститься на пол и теперь не знал, что предпринять. Варя прошептала ему на ухо:

– Они думают, что мы заперлись сами, а не нас заперли.

– И что?

– Эти двое приехали, чтобы убить меня. – Варя повернула голову к двери, в которую барабанили уже два кулака. – Сейчас! Я ищу товар, не мешайте.

Мануйлов и Белый, осчастливленные услышанным, притихли.

– Беспалов уже мертв, – сообщил Мошков. – Очень кстати, я считаю.

– Но теперь наш черед, – горячо зашептала Варя. – Нас будут убивать. Белый и Мануйлов ни перед чем не остановятся, чтобы завладеть алмазами.

– А я не остановлюсь ни перед чем, чтобы защитить тебя.

Это было произнесено очень просто и очень тихо, но прозвучало гораздо убедительнее любых пламенных речей.

– Хорошо, – сказала Варя, – тогда прячься. Я скажу, что одна. Они откроют дверь. Дальше ты знаешь, что делать. Надеюсь.

– Я тоже надеюсь, – пробормотал Мошков.

– Давай туда.

Варя указала на пирамиду ящиков и, дождавшись, пока Мошков займет место в укрытии, крикнула:

– Нет, ребята! В темноте ничего не получается. Только синяков себе наставила.

– Так открой дверь! – прокричал Белый в ответ.

– Она снаружи закрыта. Тут, оказывается, никакого засова нет.

– Ты одна?

– С трупом, – ответила Варя. – Этот тип, которого вы убили, сперва хотел нас выхлопным газом отравить, а потом забрался на крышу и начал в люк стрелять. Володю Мошкова уложил. Хороший был парень.

«Вот и вся моя эпитафия, – подумал Мошков, держа пистолет в руке, вытянутой поверх ящика, чтобы не дрогнула. – Хороший был парень».

Он переступил с ноги на ногу, ища точку опоры.

– Оружие есть? – спросили из-за двери.

– Стали бы мы тут сидеть, если бы оружие было, – раздраженно откликнулась Варя. – Крыша и борта тонкие. Не уберегли бы Беспалова от пуль.

– Это точно, – согласился Белый. – Ладно, отойди от двери и стой так, чтобы мы тебя видели.

– И руки подними, – распорядился Мануйлов.

– Еще чего! – возмутилась Варя. – Мы союзники или кто?

– Союзники, союзники, успокойся.

Створки начали разъезжаться в стороны, впуская в фургон яркий солнечный свет. Мошков прищурился, быстро и часто моргая. Он плохо видел после долгого сидения в почти полной темноте. К счастью, противники тоже не успели как следует рассмотреть нагромождение контейнеров.

Мошков начал стрелять, как только Варя отпрянула к стенке, и не останавливался, пока не опустошил магазин. Он не знал, куда именно попадали его пули. И отстраненно понимал, что ответные пули летят тоже, кроша доски и высекая из них щепу. Это не была перестрелка в классическом смысле этого слова. Мошков дергал пальцем спусковой крючок, ожидая, что в него вот-вот всадят кусочек металла, и ни о чем не думал. А когда все наконец закончилось, услышал далекий-далекий голос Вари, спросившей:

– Все?

– Да, – ответил Мошков. – Кажется.

И чихнул. Из его рта и носа валил дым, как у дракона.

Глава 26 Сплошное расстройство

Гужев смертельно скучал. Было тошно торчать в квартире, пропахшей капустой, кислым молоком и еще какой-то гадостью. Его раздражала Жанна Аркадьевна, изображавшая из себя барыню в драном халате и стоптанных шлепанцах. Ему хотелось врезать Леониду Герасимовичу, постоянно норовившему что-то привинтить, отпилить или прибить. Он отталкивал ногой сопливого Николку, когда тот, заигравшись со своими танчиками, оказывался слишком близко.

Говорить с этим малолетним щенком и стариками было не о чем. Все они, по мнению Гужева, были недоумками. Это в очередной раз подтвердилось, когда спор зашел о живописи. Поводом стала черно-белая картинка в старомодной рамке на стене в Вариной спальне. За мутноватым стеклом виднелся мрачный лес, а в нем, зависнув среди вековых стволов, парила тетка в балахоне, изображающая Смерть с традиционной косой на плече. Наброшенный капюшон скрывал ее лицо, но по наклону головы было видно, что она следит за рысью, направляющейся к зеркальному лесному ручью. Был ли это рисунок тушью, офорт или литография? Кто разбирается в подобных тонкостях? Разве что специалист. Гужев специалистом не являлся. Ни в чем. В свои тридцать с небольшим он понятия не имел, чему посвятит себя в будущем. Знал только, что это будет не рисование. Кому оно нужно вообще?

– Ну и какой смысл? – спросил Гужев, когда Жанна Аркадьевна заглянула в комнату (якобы в поисках щетки или очков, а на самом деле проверяя, не собирается ли он украсть томик Пушкина или эту дурацкую картинку).

– В чем? – удивилась она.

– В рисунке этом.

– Смотрите, молодой человек, – ткнула хозяйка пальцем. – Видите дерево, возле которого вьется Смерть? Оно вывернуто из земли с корнем и вот-вот рухнет в воду.

– Ну, – согласился Гужев.

– А здесь, смотрите, толстенный ствол вообще сломан, как спичка.

– Так.

– Но рысь всего этого не замечает, – торжествующе закончила Жанна Аркадьевна.

– И что? – недоуменно спросил Гужев.

Некоторые вещи было бы проще растолковать маленькому Николке. Жанна Аркадьевна вздохнула.

– А то, – сказала она, – что мы такие же беспечные. Не замечаем знаков, не видим того, что происходит вокруг.

– А что происходит?

Жанна Аркадьевна начала заводиться.

– Всякое, – сказала она. – Разное. Жизнь, например.

– Жизнь, ха! – Гужев пренебрежительно скривился. – Такая пустая и глупая штука. Это еще Есенин подметил.

– Не Есенин, а Лермонтов. И не «штука», а «шутка». Он это совсем мальчиком написал. Позерство, желание покрасоваться. Юношам это позволено. Но вы ведь уже взрослый мужчина.

– А ты старая глупая баба! – парировал Гужев, не принадлежавший к числу людей, которые уступают в спорах. – Повесили тут рысь дурацкую, а дочка тю-тю. Командировка, ха-ха! Из таких командировок редко живыми возвращаются.

– Что? – воскликнул Леонид Герасимович, до ушей которого долетел обрывок разговора. – Ты что имеешь в виду, парень?

– Что имею, то и введу, дядя.

– Я прошу… Я требую, наконец…

Леонид Герасимович попытался схватить Гужева за грудки. Тот врезал ему по рукам, прошипев:

– Грабли убрал! Гляди мне, в случае чего я вашу судьбу решать буду, понял?

– И что? – ахнула Жанна Аркадьевна.

– А то, что не злите меня, – буркнул Гужев. – Не то отыграюсь на вас.

– Ты нам угрожаешь, щенок?

Старикан опять протянул свои пятнистые руки с кривыми пальцами. Гужев врезал ему по печени и, развернувшись, отправился на балкон курить. Он уже жалел, что позволил себе сболтнуть лишнее. В его профессии языкатые долго не живут и высот не достигают. Нужна выдержка.

Гужев длинно сплюнул через перила.

– Больно? – участливо спросила Жанна Аркадьевна у мужа, державшегося за бок.

– Не тут болит, – ответил Леонид Герасимович, – а тут. – Он ударил себя кулаком в грудь. – Какой-то сопляк, неуч над нами изгаляется…

– Мы-то потерпим. Но ты слышал, что он про Вареньку сказал? Ей грозит опасность!

– В первую очередь нам грозит опасность! Втянула нас доченька в историю! И сына своего.

– Нужно что-то делать, Леня.

– Что мы можем? – горестно воскликнул он. – Я не могу прогнать этого бугая.

– Тогда нужно уйти самим, – прошептала она.

– Куда? – спросил Николенька, подъезжая к ним на самокате с разболтанными пластмассовыми колесами.

– Мы решаем с дедушкой, куда поехать отдыхать в следующем году, – выкрутилась Жанна Аркадьевна.

– Когда этот противный дядя уйдет? Он толкается, и от него плохо пахнет.

– Не говори этого ему, – предупредил Леонид Герасимович, присаживаясь на корточки. – Он может разозлиться и сделать тебе больно.

– Мама ему самому больно сделает! – заявил Николка. – Где она? Я по ней соскучился.

Жанна Аркадьевна, предоставив супругу разбираться с внуком, поспешила в кухню.

Когда Гужев вернулся с балкона, выкурив три сигареты подряд, в квартире аппетитно пахло разогретым борщом, чесноком и, кажется, самогоном… Он принюхался. «Пить не буду, а вот пожрать можно. За день борщец настоялся, еще вкуснее стал».

Гужев не был обременен комплексами и пользовался всем, что было в доме Добрыниных, с непринужденностью члена семьи: брал продукты из холодильника, открывал варенье и компоты, баловался чаем и кофе. Вот и теперь, войдя в кухню, он бесцеремонно занял свободный табурет и проворчал:

– Мне тоже плесни, хозяйка. Я к сухомятке не приучен.

– Конечно, конечно, Дима, – пропела Жанна Аркадьевна с такой фальшивой приветливостью, что Леонид Герасимович выразительно кашлянул в кулак. – Сальца подрезать? Что предпочитаете, огурчики или помидорчики?

– И то и другое, – разрешил Гужев.

«Поняли, что со мной лучше не ссориться, – подумал он удовлетворенно. – И правильно. Боятся – значит, уважают. Что и требовалось доказать».

Он не сумел бы объяснить, зачем нужно, чтобы его боялись. Просто это было приятно. Позволяло чувствовать себя крутым и сильным. Даже внушая страх парочке жалких пенсионеров и их мальцу.

– Выпьете со мной, Дима? – уважительно спросил Леонид Герасимович.

– На работе не употребляю, – гордо отказался Гужев.

– По пять капель. Для аппетита.

На самом деле алкоголь требовался для того, чтобы усыпить бдительность Гужева и оглушить его вкусовые рецепторы. Об этом сообщила мужу Жанна Аркадьевна, растирая в порошок таблетки слабительного, которые теперь медленно растворялись в тарелке с борщом. Только бы осадка не осталось!

– Выпьем, – повторил Леонид Герасимович свое предложение. – Я уже и рюмки поставил.

– Две, не больше, – согласился Гужев.

– И я за компанию, – спохватилась Жанна Аркадьевна, надеясь, что спиртное избавит ее от предательской дрожи в руках.

– И я! – обрадовался Николка, восседающий на высоком стульчике.

– А тебе, братец, молоко, – сказал Леонид Герасимович.

– Пусть выпьет пацан, – заступился Гужев.

– Рано ему еще, – решительно отрезала Жанна Аркадьевна.

– А я гусеницу могу съесть, – похвастался Николка. – И червяка.

– Не болтай ерунды, – поморщился Леонид Герасимович, глотая обжигающий самогон.

– Далеко пойдешь, пацан, – осклабился Гужев, чмокая надкушенным помидором. – Если полиция не остановит.

– Он у нас композитором будет, – заявила Жанна Аркадьевна. – Или киноартистом.

– Типа Никулина, гы-гы!

Леонид Герасимович наполнил рюмки снова. Выражение его лица было кислым, как будто он наливал уксус.

– Нравится, Дима? – спросила Жанна Аркадьевна, которой прекрасно давалась роль гостеприимной хозяйки. – Что-то вы плохо едите…

– Я вообще-то борщ не сильно уважаю, – признался Гужев, глаза которого увлажнились и масляно заблестели. – Мне больше суп гороховый нравится. Такой, знаете, с зажаркой и лучком.

– В следующий раз обязательно приготовлю.

– Ну, следующего раза может и не быть. Это я вам по-дружески говорю. Такие вот дела.

– Наша дочь в опасности? – напрямик спросил помрачневший Леонид Герасимович.

– Вам сейчас не о Варе нужно волноваться, а о себе. – Гужев облизнул ложку, со стуком положил ее в тарелку и поднес рюмку к губам. – Это вообще принцип жизни, основополагающий. Думай о себе, а другие пусть сами о себе думают.

– Варя – наша дочь, – осторожно напомнила Жанна Аркадьевна.

– Родственные связи – вот что нас губит, скажу я вам. Короче, жизнь все-таки пустая и нелепая штука. Весь мир театр, а мы, сука, в нем актеры.

– Бабушка, а почему дядя ругается? – спросил Николка. – Он невоспитанный?

Гужев занес руку. Леонид Герасимович напрягся, готовясь вступиться за внука, но дело ограничилось беззлобным щелчком.

– Я сегодня добрый, – усмехнулся Гужев, допивая из тарелки остатки борща.

А через десять минут он уже сидел в туалете, производя звуки, напоминающие скачку мустангов по раскисшей прерии. Эти походы, постепенно выматывая Гужева, повторялись с удручающей регулярностью. Переглядываясь, старшие Добрынины поспешно собирали вещи. Николку, чтобы не лез с расспросами, уложили спать. Леониду Герасимовичу, взращённому в советских пионерлагерях, внезапно припомнилось, что там послеобеденный сон именовался «мертвым часом». В этом названии чудилось что-то ужасное, необратимое.

– Знаешь, – шепнул он жене, – я уже жалею, что мы это затеяли. И ужасно боюсь.

– Я тоже, – призналась она. – Но отступать нельзя. Иначе будет поздно.

Гужев, лежа на софе, поглаживал бурлящий, бурчащий и бормочущий живот.

– Еще таблетку дайте! – орал он, наивно полагая, что его лечат от расстройства желудка, а не наоборот.

Таблетка была выдана, проглочена и запита водой. Уже через минуту Гужев, постанывая, снова устремился в маленькую уборную, еще хранившую тепло и запахи его предыдущего присутствия.

Жанна Аркадьевна подала знак Леониду Герасимовичу. Стараясь не шуметь, они вынесли из кухни стол и втиснули его в узкий коридор напротив туалета. Теперь дверь не могла открыться, потому что сразу уперлась бы в крышку стола. Чтобы выбраться из уборной, Гужеву нужно было разломать в щепы преграду. Весьма трудное занятие, учитывая то, что ему придется действовать голыми руками в очень тесном помещении. Да еще в столь ослабленном состоянии.

Опустившись на четвереньки, Леонид Герасимович прополз под столом и перетащил чемоданы к выходу из квартиры. Жанна Аркадьевна вынесла из детской спящего внука.

– Эй, старые, бумаги дайте! – потребовал из туалета Гужев.

– Перебьешься, – отрезал Леонид Герасимович, невзирая на предостерегающий взгляд супруги.

Он просто не мог отказать себе в этом маленьком удовольствии. А рев Гужева, обнаружившего, что оказался взаперти, прозвучал для Леонида Герасимовича, как сладчайшая музыка. О последствиях он старался не думать. Как все мы, совершая очередной рискованный поступок.

Глава 27 Ситуация выходит из-под контроля

Когда родители сообщили Варе о своем бегстве, она испытала невероятное облегчение. Мать позвонила, как обычно, на телефон Мошкова.

– Они в безопасности, – сообщила ему Варя и заплакала.

– Тогда ты смеяться должна, а не плакать, – рассудительно произнес он.

– Должна. Но не получается.

Понятное дело, что то же самое известие Юрий Эдуардович Лозовой воспринял иначе. Будь его воля, он бы собственными руками оторвал голову Диме Гужеву, но сейчас нужны были все бойцы, потому что ситуация явно выходила из-под контроля. Варя и грузовик как в воду канули. Порохов и Беспалов тоже не выходили на связь и трубки не брали. Это наводило на самые мрачные предположения.

Другой бы уже махнул рукой на алмазы и признал свое поражение, но Лозовой был не таков. Даже если нельзя восполнить потерю, необходимо поквитаться с врагами и предателями. Взаимоотношения основаны на страхе и уважении. Кто сильнее, тот и подчиняет себе остальных. Поэтому щадить нельзя никого. Жалость – удел слабых и убогих. Удел неудачников.

Юра Лозовой усвоил это еще в юности, когда повстречался с одним странным человеком. Звали его Филипп Антонович. Было ему под сорок, но, по его словам, он успел дослужиться до генеральского звания. Лозовой натолкнулся на него, когда следил за своей невестой Вероникой, гулявшей в роще с лупоглазым Саньком.

Вот тогда-то Филипп Антонович шутливо погрозил ему пальцем. Собственно говоря, этим жестом он выдал себя, потому что до этого момента неприметно сидел на каком-то замшелом пеньке под деревом. Заметив его, Лозовой смутился и ускорил шаг, но был остановлен окликом:

– Не убегай, сынок!

Фраза звучала странновато в устах совсем еще не старого мужчины. Судя по гладкому круглому лицу и крепкому сложению, он был старше Лозового лет на пятнадцать, не больше. Так и подмывало поставить его на место, обронив на ходу: «Тебя не спрашивают, папаша». Почему Лозовой этого не сделал? С какой стати стал оправдываться перед первым встречным?

– Я просто гуляю, – сказал он, косясь на удаляющуюся парочку.

– Я так и понял, – кивнул мужчина, усмехаясь. – Но если подняться на холм, то просто гулять будет намного удобнее. Оттуда лучше обзор, а тебя никто не увидит. Поверь специалисту.

– В какой области? – поинтересовался Лозовой, толком не решив, как отнестись к совету проницательного незнакомца.

– Я из разведуправления, – представился тот. – Генерал, епт… Но ты можешь называть меня Филиппом Антоновичем.

– Какого разведуправления? – насторожился Лозовой.

– Главного, сынок. А ну-ка за мной!

Не оглядываясь, Филипп Антонович уверенно выбрал тропинку и вывел его на пригорок, с которого Вероника и лупоглазый Санек были видны как на ладони.

– Как тебе наблюдательный пункт? – подмигнул он, приглаживая темные волосы, растрепавшиеся при ходьбе.

Они были довольно длинными, и, чтобы зачесать их назад, Филипп Антонович пользовался растопыренной пятерней, причем вынужден был проделывать это поминутно, потому что волосы так и норовили упасть ему на глаза.

– О, они подстилочку прихватили, – обрадовался он. – Посидят немного, а потом лягут. А мы поглядим на них, поглядим.

Мысль о том, что кто-то будет подглядывать за его невестой, пусть даже бывшей, показалась Лозовому отвратительной.

– Шли бы вы отсюда, товарищ генерал, – обронил он мрачно. – Я один хочу побыть.

– Еще побудешь, сынок, – сказал Филипп Антонович. – Ты ни хрена не знаешь об одиночестве.

– Зато вы много знаете, как я погляжу, – неприязненно произнес Лозовой.

– Опыт, жизненный опыт. Ну и профессиональное знание человеческой натуры. Известно ли тебе, сынок, как, допустим, связных брать? – Взгляд Филиппа Антоновича сделался безжизненным и отстраненным. – На горячем. Иначе ведь откажутся, епт… Потом допрашивай их, то да се. А если схватил с поличным и сразу начинаешь кишки на кулак мотать, то совсем другой коленкор получается. Милое дело, сынок.

Внизу лупоглазый Санька взял Веронику за руку. Как бы случайно. Вроде ему достаточно за ее руку подержаться, и все. У Лозового заложило уши.

– Вот я сейчас и возьму их с поличным, – пообещал он. – Пойду и оторву им головы. Обоим.

– Нерационально, – сказал Филипп Антонович, отбрасывая волосы с лица.

– Плевать, – буркнул Лозовой.

– Послушай меня, сынок. Башку оторвать – дело нехитрое. Убить врага и дурак может. А ты сделай так, чтобы он пожалел, что с тобой связался. Чтобы сто раз раскаялся, прежде чем сдохнуть. Взять тех же связных, о которых я тебе рассказывал. – Пригладив волосы, Филипп Антонович засунул руки в карманы брюк чуть ли не по локти. – Они же не просто своих сдавали. Они у меня на карачках ползали, свиньями недорезанными верещали! Приволокут пленного на допрос, а он рыдает: ой, мол, ой, что я натворил, зачем пошел против вас?! Вот до какого состояния человека довести важно. В этом высшее мастерство.

– Я понял, – зловеще процедил Лозовой. – И знаю, что делать.

Он досмотрел небольшой эротический спектакль, устроенный Вероникой и Саньком. Чтобы как следует обидой зарядиться. По самую маковку. До потемнения в глазах.

А через пару дней устроил Веронике допрос с пристрастием. Потребовал, чтобы она созналась в измене. Поскольку дело происходило при ее родителях, Вероника начала юлить, отпираться, валить вину на Санька, который будто бы взял ее силой. Лозовой выслушал исповедь с диктофоном в кармане, а потрясенных родителей привлек к даче свидетельских показаний. Недели не прошло, как Санек очутился за решеткой, а потом и восемь лет строгача получил за изнасилование.

Чтобы Вероника, пожалев лупоглазого любовника, не передумала и не начала его выгораживать, пришлось увезти ее на курорт. Там она благополучно забеременела, после чего Лозовой ее бросил, заявив родителям, что делить брачное ложе со шлюхой не намерен.

Удовольствие от мести было столь острым, что он уже не останавливался. Всегда находились люди, заслуживавшие того, чтобы их втаптывали в грязь. Лозовой проделывал это изобретательно, с огоньком. Он получал истинное наслаждение, унижая других, лишая их гордости и человеческого достоинства. С деньгами делать это было значительно проще, поэтому Лозовой разбогател.

Похищение алмазов было сделано для того, чтобы «опустить» братьев Емельяновых. Но потеря их унижала его самого. Бегство рабыни показывало, что владелец отнюдь не всесилен. Предательство наемников свидетельствовало об отсутствии страха перед Лозовым. А этого он стерпеть не мог.

– Подсыпали слабительного, говоришь? – спросил он, прохаживаясь перед Гужевым, раздетым до трусов и привязанным к подлокотникам и ножкам кресла. – А какого хрена ты с ними за стол сел? Я тебе что велел? Накупить жратвы и воды, в контакт не вступать, держаться обособленно. По-твоему, водку с хозяином жрать – это означает «обособленно»?

– Извините, Эдуард Юрьевич.

Лозовой внимательно посмотрел на провинившегося охранника. Нарочно тот перепутал его имя-отчество или нечаянно? Хотя разницы нет. Не было в СССР ни единого человека, который назвал бы товарища Сталина Виссарионом Иосифовичем. И это правильно. Хозяин один. Как бог.

– Не извиняю, – сказал Лозовой. – Я не извиняю тебя, Ваня Бужев.

Гужев хотел засмеяться, давая понять, что оценил юмор, но хозяйский взгляд не позволил ему это сделать. Глаза Лозового смотрели со смесью брезгливости и холодного любопытства. Как на покойника. Словно Дима Гужев уже скончался и начал попахивать.

– Юрий Эдуардович, – заныл он, – я вам еще пригожусь. Вы же меня знаете… Я, бывает, ошибаюсь, но потом обязательно исправляюсь. Я недавно у вас прибавки просил, так не надо мне прибавки. Я и так буду работать.

Лозовой позволил себе растянуть губы в неком подобии улыбки:

– За спасибо?

– Ну почему «за спасибо»? – Смущенно улыбаясь, Гужев подергал руками, примотанными к подлокотникам. – Деньги всем нужны.

– Ты пустил мои деньги на ветер, – напомнил Лозовой. – Профукал их. Испортил дело. Такие работники мне не нужны.

– Я всегда для вас старался. Жилы за вас рвал, Юрий Эдуардович. Но если я вас не устраиваю, то ладно, напрашиваться не буду.

– И правильно. У каждого должна быть гордость. У тебя есть гордость, Дима?

– Ну, наверное. – Гужев, как мог, пожал плечами. – Я же не терпила какой.

– Он не терпила, – повторил Лозовой, обращаясь к двум другим охранникам. – И у него есть гордость. Наверное.

Ханурин по кличке Хан, похожий на скифскую бабу с отросшими руками и ногами, оскалил зубы в знак того, что оценил шутку. Колобов, известный как Колобок, с интересом посмотрел на связанного Гужева. Казалось, он силился определить, где именно в человеческом организме кроется эта самая гордость. Лозовой указал ему на пакет с обновками, сиротливо стоявший в углу кабинета.

– Подай его мне. Вещи выложи на стол аккуратненько, а пакет тащи сюда.

– Юрий Эдуардович! – заерзал Гужев.

Лозовой, задумчиво шелестя пакетом, посмотрел на него.

– Что?

– Вы же не сделаете этого?

– Чего?

– Не убьете меня, правда? – Гужев всхлипнул, из носа у него потекло. – За такие пустяки ведь не убивают, да?

Лозовой подошел ближе, пошуршал пакетом и внезапно надел его на голову охранника. Теперь уже бывшего.

Все время, пока несчастный извивался и дергался на стуле, Лозовой с интересом наблюдал за ним. Потом с некоторым сожалением констатировал:

– Обмочился только.

– А должен был что? – полюбопытствовал Колобок.

– Говорят, когда людей душат, они кончают, – пояснил Лозовой, отходя от трупа с нелепым цветастым пакетом на голове.

– Это если петлей, – авторитетно заявил Хан. – Один мой приятель телок придушивает во время секса. Прямо подсел на это. Говорит, кайф непередаваемый. Они просто чудеса вытворяют.

Лозовой сделал вид, что пропустил информацию мимо ушей, но сам решил испытать это средство на Варе. Неоднократно. Вплоть до летального исхода. Главное, поймать ее.

Через час с небольшим Лозовой вместе с охранниками сидел в частном вертолете, нанятом, чтобы как можно быстрее перенестись на место событий. Всю дорогу он молчал и смотрел в иллюминатор. Приятное ощущение. Как будто ты бог, обозревающий свои владения с высоты.

Лозовой смотрел на маленьких людишек с их маленькими машинками и маленькими домишками и думал, как все это незначительно. Себе он маленьким не казался. Наоборот.

Глава 28 Чао, бамбино, сорри

Они ехали без остановок до самого вечера. Один раз Варя предложила Мошкову подменить его за рулем, но он лишь пренебрежительно фыркнул.

– Мужской шовинизм в действии, – прокомментировала она.

– Не всякие дела женщинам по плечу, – мягко пояснил Мошков.

– Ты про грубую мужскую силу?

– И об этом тоже.

– Ну, с рулем я уж как-нибудь справилась бы.

– Вот именно, что как-нибудь. «Вольво» – машина послушная, но неповоротливая. Отклониться от курса легко, а вернуться обратно непросто. Инерция. Это не легковушка.

– Когда все закончится, – решила Варя, – непременно куплю себе хорошую машину. Обожаю водить. И машины обожаю.

– Ты рассчитываешь на деньги, вырученные за краденые алмазы?

Мошков особо выделил голосом определение «краденые». Варя вскинула голову.

– Лозовой меня хитростью в долги загнал, – сказала она, – и удерживал у себя силой. Он подонок и мерзавец.

– Поэтому ты считаешь, что можно действовать его методами?

– Он отобрал эти алмазы! – раздраженно выкрикнула Варя. – Убил человека и отобрал. Они ему не принадлежат.

Некоторое время Мошков молчал, глядя на дорогу. Солнце уже опустилось совсем низко, и тени от проезжающих автомобилей, от столбов и деревьев стали непропорционально длинными. В золотисто-розоватом вечернем свете все выглядело контрастным и резким.

– Но кому-то же принадлежат, – произнес Мошков, когда Варя уже решила, что ответа не дождется.

Она задрала голову еще выше.

– Реальный хозяин, Емельянов, погиб. И тоже по вине Лозового, я полагаю.

– А где он взял эти алмазы? – спросил Мошков, щурясь на солнце. – Купил? Получил в наследство? Нашел на принадлежащей ему земле? Нет, конечно же нет.

– Откуда ты знаешь?

– Если бы камни были добыты легальным способом, то и продавались бы легально. Но нет, Емельянов отыскал какого-то мутного бандита и провернул сделку с ним. О чем это говорит? Ты подумай, Варя, подумай.

Она подчинилась. Но то, что пришло на ум, ей не понравилось, и она отрезала:

– А я не хочу думать. Я хочу нормальной жизни, красивой. Ты, Володя, не представляешь себе, через что мне пришлось пройти. И я не могу назад! Это как долгий ночной кошмар, от которого хочется избавиться. – Варя бросила в рот пригоршню арахиса и продолжила, перемалывая орешки крепкими белыми зубами: – Теперь, когда я знаю, что мои родители и сын в безопасности, я чувствую себя свободной. Впервые за много месяцев.

– Свободной от чего? – уточнил Мошков.

– Ой, только не надо меня подковыривать, Володя! – поморщилась Варя. – Свободной от прежних обязательств. Не от человеческой морали. Заповеди я блюду и все такое…

– Не укради?

– Я не краду! Я просто беру то, что никому не принадлежит.

– Удобная точка зрения, – согласился Мошков, щурясь все сильнее, хотя солнечный свет с каждой минутой становился менее ярким.

– Это правильная точка зрения, – заявила Варя убежденно. – Ты вообще-то тоже христианские заповеди нарушаешь. И ничего, не паришься по этому поводу…

– Ты убийство имеешь в виду?

– Да.

– Так вот, Варя, – медленно заговорил Мошков, глядя перед собой. – Я очень даже парюсь, как ты изволила выразиться. У меня душа не на месте. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь обратиться к Богу после того, что сделал. Наверное, нет. – Он покосился на Варю, усталый, осунувшийся, небритый. – Совесть не позволит.

– Не расстраивайся, – негромко сказала она, испытывая резкий и болезненный укол совести. – Ты поступил как настоящий мужчина.

– Где сказано, что настоящий мужчина должен убивать?

– Так было всегда.

– Но так не должно быть всегда! – завелся Мошков, ударив кулаком по рулю. – Мы живем не в первобытном обществе и даже не в средние века. Убивать – удел самых грубых, самых диких, самых неразвитых существ.

– По-твоему, цивилизованные люди не имеют права себя защищать? – спросила Варя.

Вопрос застиг Мошкова врасплох. Хмыкнув, он посмотрел на нее.

– Нет, я так не думаю.

– В таком случае тебе не за что себя корить. Ты убил бандитов, в мире стало чуточку меньше плохих людей. Все правильно, Володя.

– Почти убедила, – усмехнулся он.

– Если бы мне удалось убедить тебя и в другом…

– Ты опять об алмазах?

– О них, Володя, о них, – кивнула Варя. – Мы можем взять их и скрыться. Ты заберешь свою семью, я свою. Уедем куда-нибудь подальше. Поселимся в красивом месте, откроем бизнес. Например, можно морские путешествия организовывать. Ты любишь яхты?

– Я люблю тебя, – проворчал Мошков. – Наверное. Потому что рационального объяснения этому нет, а я во всем руководствуюсь логикой.

– Ошибка всех мужчин.

– Ты хотела бы, чтобы я вел себя как женщина?

Варя улыбнулась:

– Ни в коем случае! Мы скоро остановимся на ночлег?

– Километров через сорок будет стоянка дальнобойщиков.

– Я не хочу вместе со всеми. Хочу, чтобы мы были одни.

– Типично женский подход.

– Ты хотел бы, чтобы я вела себя как мужчина?

Настал черед Мошкова улыбаться, что он и сделал.

– Ты устраиваешь меня такая, как есть. Только…

– Договаривай, – попросила Варя, внимательно и серьезно глядя на него.

– Если ты хочешь остаться со мной, придется отказаться от авантюризма, – сказал он.

– А иначе никак?

Мошков медленно покачал головой:

– Иначе никак.

– Я усвоила, – ответила Варя, увидев, что Мошков ничего не хочет добавить к сказанному. – Нужно обдумать твое условие.

– Обдумай. В магазин заезжать будем?

– У нас все есть. Напечем картошки, откроем шпроты. Не возражаешь?

– Принято.

Руководствуясь какими-то только ему известными соображениями, Мошков свернул на проселок, потом на грунтовую дорогу и вскоре затормозил на площадке, примыкающей к сосновой роще.

– Здесь раньше туристические автобусы останавливались, – пояснил он. – Родник, туалет, даже базарчик был. Теперь это в прошлом. Как, впрочем, все в жизни.

– Мы в настоящем, – возразила Варя, выбираясь из кабины.

Через минуту Мошков присоединился к ней. Они стояли на расстоянии двух шагов, не проявляя желания сблизиться. Солнце уже утонуло за горизонтом, все вокруг было окутано серыми сумерками.

– Настоящее длится мгновение, – сказал Мошков. – Моргнул, и нет его.

– Еще недавно нам этого хватало, – заметила Варя.

– Давай вернем алмазы.

– Кому?

– Да хотя бы этому твоему Лозовому, если больше некому.

И тут Варя взорвалась. Она кричала, что Лозовой вовсе не ее, что она хочет нормальной жизни, что она устала, устала! Неужели Мошков не в состоянии ее понять? Он предпочитает сделать богатого подонка еще богаче, вместо того чтобы помочь любимой женщине получить свою толику счастья? А вокруг себя он когда-нибудь смотрит? Дальше своего носа? Много справедливости он видит? Много порядочных людей? Нет? Так зачем лицемерить? Зачем корчить из себя праведника, ведь праведникам-то и достается больше всего, тогда как жулики и мерзавцы всех мастей преуспевают.

– Если кто-то гадит, необязательно всем делать то же самое, – сказал Мошков, когда Варя выдохлась. – Таково мое мнение, и я не готов его поменять.

Она кивнула:

– Хорошо. Давай отложим разговор до завтра. Говорят, утро вечера мудренее.

«Говорят, что кур доят», – хотел сказать Мошков, но промолчал. И предупредил:

– Не надейся, что утром я передумаю.

– Что ж, так тому и быть, – решила Варя. – Отдадим цацки Лозовому, пусть радуется. А у нас свои радости. Разводи костер, Володя, будем ужинать. Я проголодалась просто ужас как! Ноги подгибаются.

– Я тоже голодный как волк, – улыбнулся Мошков, довольный тем, что больше не нужно спорить, что-то доказывать и настаивать на своем. – Мечи на стол все, что есть. Пировать будем.

Пир не получился. Когда он, склонившись над кучей валежника, раздувал огонь, Варя неслышно подошла сзади и огрела его по голове литровой баклагой воды, завернутой в наволочку. Это импровизированное оружие было не смертельным, но достаточно грозным. Мошков, потеряв сознание, повалился лицом в костер и непременно обгорел бы, если бы Варя не оттащила его в сторону.

– Так будет лучше, Володя, – сказала она, как будто он мог ее слышать.

Наступила ночь, до полной темноты оставалось совсем немного. Набрав съестного, Варя выволокла из фургона мешок с алмазами и запихнула его в рюкзак Мошкова. Туда же она сунула мобильник и трофейный пистолет. Получилось тяжеловато.

«Ничего, справлюсь», – решила Варя, продела руки в лямки, забросила рюкзак на спину и, изредка подсвечивая себе телефоном, направилась в чащу. Она шла и шла, запрещая себе о чем-то думать. Если мысли все же появлялись, Варя не прислушивалась к ним и не задерживала на них внимания. Тогда, подобно рыбам, они проплывали где-то на периферии сознания, не затрагивая разум.

Варя двигалась как автомат, как робот, получивший команду не отклоняться от курса. Иногда она падала, зацепившись за ветку или ступив в яму. Боли не было. Варя вставала, поправляла лямки рюкзака и шла дальше.

Лес стоял черный и неприветливый. Порой слышалось, как кто-то похрустывает сучьями совсем рядом или возится в кронах деревьев, роняя сломанные ветви, кору и листья. Варя запрещала себе пугаться. Когда прямо над головой завопила дурным голосом ночная птица, она только втянула голову в плечи, но сдержалась и не побежала, чтобы не споткнуться в темноте.

Когда становилось совсем тяжело, Варя напоминала себе, что в рюкзаке за спиной лежит настоящее богатство. Но лицо ее при этом оставалось сосредоточенным, встревоженным и усталым. Она не походила на женщину, одержавшую самую крупную в своей жизни победу. Она выглядела как женщина, потерявшая все.

Глава 29 Хождение по мукам

Мошков не пошел за Варей. Догонять ее было бессмысленно. Не отбирать же у нее алмазы. По правде говоря, отдавать их Лозовому не было ни малейшего желания. И Варю больше видеть не хотелось. Нельзя любить женщину, которая тебя предает. В принципе, именно таких обычно и любят, но Мошкову этого не хотелось. Он устал, он чертовски устал. Это была самая трудная поездка в его жизни.

Печь картошку было лень. Мошков перекусил шпротами, черствым хлебом и ряженкой, сбившейся в скользкие комки. Жуя, он вспоминал Варю. Не ту, которая ударила его со спины. Другую. Варю, которая таяла от нежности, как масло. Которая, зажмурившись, сжимала губы, чтобы не проронить ни звука. Варю, руки которой обвивались вокруг шеи Мошкова, словно он был деревом, по которому она взбиралась все выше и выше… пока не замирала, подрагивая и тяжело дыша.

– Однажды в детстве я услышала, как родители занимаются этим, – пояснила она Мошкову, удивлявшемуся ее сдержанности. – Это произвело неизгладимое впечатление. Все, связанное с сексом, еще долго казалось мне отвратительным. И тогда я дала зарок никогда не повторять ошибку матери. Ребенку совсем не обязательно слышать, как его любимая мама превращается в похотливую кошку.

Мошков подумал, что она правильно решила. У него тоже имелись детские воспоминания, которые в свое время не давали ему покоя. Это было связано с коллекцией шведских журналов, хранившихся в тайнике отцовского стола. Лучше бы он их не находил! Отец после этого утратил свой имидж полубога. Когда он за что-нибудь ругал Мошкова, тому приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не брякнуть: «Меня учишь, а сам…»

Закончив нехитрую трапезу, Мошков сжег мусор, переоделся во все чистое и забрался на водительское сиденье. Он знал, что все равно не уснет этой ночью. Так не лучше ли поднажать, чтобы наверстать упущенное? Алмазы алмазами, а у него, Мошкова, свой груз, который необходимо доставить по назначению – в срок и по возможности невредимым.

Прикинув, сколько хрустальных изделий разбилось во время этого злополучного путешествия, Мошков вздохнул, включил фары, зажигание и начал выруливать на трассу. Немного побаливала голова, напоминая о поступке Вари. Лживая, коварная авантюристка, для которой нет ничего святого! Отныне Мошков больше не вспомнит о ней. Варя Добрынина для него умерла. И вообще, хватит засматриваться на женщин и заводить с ними шуры-муры. Они до добра не доведут.

Выехав на пустынную ночную дорогу и направив «вольво» в сторону границы, Мошков пожалел, что находится не дома. Когда ему было плохо, как сейчас, он любил улечься на диване перед телевизором и найти какой-нибудь старый незамысловатый фильм. Там действовали правильные, великодушные, добрые люди, которые всегда одерживали верх над проходимцами и негодяями. Наблюдая за ними, Мошков обещал себе, что с завтрашнего дня станет жить так же – спокойно, уверенно, без затей и метаний из стороны в сторону. Думать об этом было приятно, укутавшись пледом и попивая чай из любимой большой чашки. Тоска отпускала, и прежняя жизнь продолжалась – несуразная, бестолковая, полная ошибок и просчетов. Но где-то глубоко внутри теплилась уверенность, что это не всерьез, понарошку: «Поживу еще немножечко неправильно, а в одно прекрасное утро резко возьмусь за ум и все исправлю».

Глупо? Наивно? Смешно? Еще как! Но без веры в это было бы совсем невыносимо.

Не отрывая глаз от встречных фар, Мошков нащупал пакетик с сухариками и принялся грызть их, запивая водой. Включил радио, нашел любимую станцию, начал слушать хорошие песни. Он ничего не заподозрил, когда его притормозили на дорожном посту и долго мурыжили, заставляя предъявлять то накладные, то командировочное удостоверение, то доверенность, то права. Это издевательство продлилось около двух часов, а потом Мошкова заставили ждать начальство. Когда же наконец его отпустили, было далеко за полночь.

Примерно в три часа ночи за фургоном Мошкова пристроился черный джип с тонированными стеклами. Некоторое время он шел следом, а потом обогнал «вольво», подрезал и вынудил остановиться.

Первым желанием Мошкова было протаранить автомобиль и ехать дальше, но это было чревато неприятными последствиями, и он решил, что если его попытаются прессовать местные бандиты, то достаточно будет показать им пистолет, чтобы уладить недоразумение.

Это было одно из тех ошибочных и роковых решений, которые мы принимаем в критические моменты.

В джипе ехал Лозовой с двумя своими подручными. Местонахождение фуры удалось выяснить за небольшую сумму, уплаченную начальнику автоинспекции. Джип Лозовому одолжил здешний царек, с которым они иногда пересекались и решали вопросы.

Колобок и Хан не испугались пистолета Мошкова. У них свои имелись, пристрелянные. И парочка противопехотных гранат, которые они пообещали забросить в кабину «вольво».

– Короче, спускайся, – распорядились они, объяснив Мошкову расклад.

– Денег нет, – ответил он, не торопясь принять предложение. – И товар в фуре для вас не интересный. Стекло. Частично битое.

Тут на сцене появился Лозовой в хорошем костюме и дорогих штиблетах.

– Денег не возьмем, товар тоже не тронем, – пообещал он. – Просто поговорить надо. Ответишь на несколько вопросов – и поезжай дальше.

– Юрий Эдуардович? – спросил Мошков сверху.

– Догадливый. Спускайся, Володя. Если машину попортим, ты за нее до конца дней не расплатишься.

– Только вы отойдите. Будем на расстоянии общаться.

– Без проблем, – согласился Лозовой.

И обманул, естественно. Проблемы возникли, когда Колобок отступил за «вольво», пролез под днищем и возник за спиной Мошкова, приставив ствол к его затылку.

– Все, хорош преть, – сказал он.

В его интерпретации это означало: «Прения закончены». Он скрутил Мошкову запястья скотчем, посадил в джип и повез за лесок, протянувшийся вдоль дороги. Устроившийся на заднем сиденье Лозовой примирительно сказал:

– Ты не обижайся, Володя. Поговорим и разбежимся. Если, конечно, придем к консенсусу. – Он хмыкнул. – Ты как, кстати, консенсус себе представляешь? Лично мне почему-то кое-что неприличное видится.

Мошков никак не отреагировал на шутку, наблюдая за осиротевшей фурой, двигавшейся следом. Фары, отражаясь в зеркале, переливались расплавленным золотом. Сквозь черную листву сверкали звезды, и деревья казались украшенными праздничными гирляндами. Мошков смотрел на них и думал, что очень скоро умрет. Жить осталось минут десять, от силы – час. Причем это время не удастся провести с толком, вспоминая прошлые ошибки и прощаясь с миром. Его наверняка подвергнут жестоким пыткам. Скажет правду – прикончат сразу. Станет упираться – будут мучить. Вот и все варианты. Других у судьбы не осталось…

Доставив Мошкова в укромное место, похитители взялись за него не сразу. Лозовой отправил охранников обыскивать фургон, а сам пока расположился на траве и с удовольствием закурил. До Мошкова долетал запах хорошего табака. Он спросил себя, способен ли справиться с Лозовым со связанными руками, и отказался от этой затеи. Не из страха. Просто не хотелось выглядеть жалко и глупо, когда его, избитого и харкающего кровью, оттащат от врага.

– Прохладно, – заметил Лозовой. – Трава сырая. Осень незаметно подкралась.

– Напиши об этом в своем блоге, – посоветовал Мошков угрюмо.

– А что, идея, ха-ха! Хотя, признаться, я не люблю описания природы. Всегда пропускал их, когда читал в детстве.

– Зря бросил.

– Я вижу, ты решительно настроен, – сказал Лозовой, пуская дым к звездному небу. – Суровый такой. А лягушек слышишь? – Он поднял сигару. – Здесь рядом водоем. Как думаешь, это река или озеро?

– Мне все равно, – буркнул Мошков.

– Мне тоже. Без разницы, где тебя топить, Володя. Если ты решил умереть, то продолжай строить из себя крутого. Гляди только не заиграйся!

Из фургона выглянул Колобок и возмущенно сообщил:

– Мы тут за три дня не управимся. Каждый ящик вскрыть надо, а потом вывернуть.

– А нам сейчас Володя поможет. – Лозовой подмигнул Мошкову. – Давай рассказывай, куда камни заныкал. Я так понимаю, ты Варю где-то бросил или вообще замочил. Я не в обиде. Она мне надоела. А вот алмазы нужны. Поэтому ты их все равно отдашь. По своей воле или по моей.

Мошков посмотрел ему в глаза. Можно было рассказать правду, свалив всю вину на Варю. Но тогда она не успеет далеко уйти и ее схватят. Нужно дать ей время. В конце концов, она не со зла его подставила. Ей не оставили другого выхода. А инстинкт самосохранения зачастую сильнее рассудка и совести.

– Нет у меня камней, – сказал Мошков, подпустив в голос достаточное количество фальшивых ноток. – Все Варя забрала. – Говоря это, он не забывал блуждать взглядом по сторонам и нервно облизывать губы. – Кинула меня, короче.

Эффект оказался ожидаемый: Лозовой ему не поверил. Подозвал своих сатрапов и распорядился:

– Для начала попинайте его хорошенько. Если этого будет мало, применим более жесткие меры. По лицу не бить – возможно, его придется куда-нибудь перевозить. И чтобы зубы на месте остались. Терпеть не могу, когда человеку вопросы задаешь, а он в ответ шамкает.

Закончив инструктаж, Лозовой взгромоздился на капот джипа, не без любопытства наблюдая за экзекуцией. Он любил, когда людям причиняли боль. Это его приятно возбуждало. Не в сексуальном смысле. Эмоционально.

Глядя, как охранники бьют ногами скрючившегося Мошкова, Юрий Эдуардович Лозовой улыбался во всю свою рябую физиономию.

Глава 30 Свят-свят-свят

Увидев огонек в лесу, Варя почувствовала себя героиней сказки, в которой фигурирует избушка на курьих ножках или тайное убежище разбойников, и осторожно приблизилась, боясь выдать себя треском веток или шорохом палой листвы. Свет шел не от костра. Варя увидела бревенчатое сооружение, похожее на деревенскую баню, в нем и светилось маленькое окошко, прорубленное почти под самой крышей. Сама крыша, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, была устлана еловым лапником и укреплена переплетенными жердями.

Постучать? Отступить в лес и идти дальше? Варя замерла в сомнении. Наконец, решившись, она направилась к избушке, чтобы через окошко посмотреть, кто находится внутри. Наверняка мужчина, а не женщина. А что, если их двое или даже трое? Пригласят ли они Варю на огонек или накинутся на нее? Если она наткнулась на стойбище беглых зэков, то отсюда уже не выбраться. Посадят на привязь, как собаку, и станут насиловать, сколько душа пожелает. А в перерывах будут делить алмазы.

Внезапно Варю словно кипятком ошпарило. Настоящие алмазы она взяла или сверток, заготовленный для Беспалова? «Нет, – говорила она себе, – этого не может быть. Не такая же я дура! Конечно, в рюкзаке настоящие камни, а не хрустальные побрякушки».

Но внутренний голос, который ошибается крайне редко, твердил иное: Варя ошиблась, терзаясь угрызениями совести, и перепутала мешки.

Держась за лямки рюкзака, она попятилась, чтобы как можно скорее очутиться в безопасном месте и проверить свою догадку.

– Даже не поздороваешься, красавица? – прозвучал голос в ночной тишине.

Варя с размаху села на землю, да так, что зубы клацнули. В тени избушки стоял человек – стоял, надо полагать, с самого начала. Как же Варя его не заметила? Что-то она совсем бдительность потеряла в последнее время. То влюбляется в какого-то недалекого шофера, то сокровища на миллионы долларов забывает.

Злость придала ей храбрости.

– Я вам не красавица! – выкрикнула она, сидя на земле.

Незнакомец не обиделся. Усмехнулся и сказал спокойно:

– Для меня все женщины красавицы.

– А мужчины? – спросила Варя, вставая.

– Их я добрыми людьми зову.

– И что, все добрые?

– Другие мне тут не попадались, – ответил незнакомец, выходя из тени. – Конечно, странники сюда редко наведываются, но зато про них худого слова не скажу.

Он был седобородым, как волшебник, с косолапыми ногами, широкой грудью и сутулой спиной. Лица разглядеть не удалось, разве что большой нос картошкой и глаза-щелки под кустистыми бровями.

«Не изнасилует и не ограбит», – с облегчением поняла Варя.

– А вы в своей избушке гостей принимаете? – спросила она.

– Это не избушка, милая, а скит, навроде монашеского, – пояснил старик. – Я отшельник. Один тут живу. Давно.

– Грехи замаливаете? – спросила Варя, размышляя, не пора ли и ей подумать о душе.

– А вот и не угадала. – Он негромко засмеялся. – Не успел я особых грехов натворить. Просто озарение у меня было. И хотя я православный, приключилось оно на католическом кладбище.

– Это как? – удивилась Варя.

– А ты заходи, чайку с диким медом попьем, посудачим. Меня отцом Андреем звать. Я до монашеского сана не дослужился, но дедом или дядей быть неохота. Короче, так и повелось: отец Андрей. Правда, меня редко кто проведывает. Все сам да сам. Слава Богу, ты вот заглянула… Ну что? Пойдем в мои хоромы?

– Вы идите, я сейчас, – сказала Варя, которой не давала покоя мысль о перепутанных мешках.

– Все, чего боишься, всегда случается, – предупредил самозваный отец Андрей. – А то, чего слишком сильно хочешь, нет. Не ищи, чего нет. Пойдем чай пить.

– Одну минуту, пожалуйста! – попросила Варя нервно.

Оставшись одна, она порылась в рюкзаке и медленно выдохнула через сложенные трубочкой губы. Рюкзак был набит стекляшками.

Двигаясь как сомнамбула, она вошла в низкое, тесное помещение, где, против ожидания, было не душно, пахло мятой и еще чем-то таким же приятным.

Потчуя гостью медом, вареньем и орехами, отец Андрей рассказал, как резко переломилась его жизнь двадцать лет назад. До этого он не отличался набожностью и приехал во Львов неожиданно для себя, не понимая, что собирается здесь делать.

Было раннее дождливое утро. Оставив вещи в гостинице, Андрей отправился на прогулку, хотя у него даже зонта с собой не было. Улица, выбранная наугад, походила на многие другие улицы этого города: булыжная мостовая, узкие тротуары, стоящие вплотную дома… Идя по этому каменному ущелью с зеркальным «никоном» на плече, Андрей уже подумывал о том, чтобы вернуться. Моросил дождь, было пасмурно, и ни одной живой души вокруг. Словно вымер город.

«Пора поворачивать», – решил Андрей, но вместо этого пошел вперед. Что-то манило его туда, что-то ждало там. Он прошел, не останавливаясь, мимо какой-то церквушки и довольно живописного парка с фонтаном и скульптурами и увидел впереди огромные ворота. За воротами белели каменные кресты и надгробья, утопающие в зелени.

«Боже мой, как банально! – подумал Андрей. – Только могильной романтики не хватало!»

Он пересек дорогу и прошел под аркой. Словно оправдываясь, отметил, что кладбище это не просто древнее, а очень древнее – Государственный историко-культурный музей-заповедник, как свидетельствовала табличка на административном здании. Щит перед входом предлагал ознакомиться с расценками.

Кассы не было. Заглянув в помещение, Андрей увидел крупного мужчину в очках, который, переплетя пальцы на животе, дремал, сидя за столом. Перед ним лежало несколько листов бумаги с распечатанными на принтере билетами. Поверх них хозяин кабинета пристроил пластмассовую линейку: с ее помощью было удобно отрывать нужное количество билетов.

– Вам чего? – спросил он, поправляя слегка перекосившиеся очки.

– Вы билетер? – предположил Андрей.

– Я администратор. Желаете совершить экскурсию?

– Прогулку. Большой у вас некрополь?

– Сорок гектаров. Только это не некрополь, а цвинтар.

«Мы беседуем всего минуту, а уже успели несколько раз возразить друг другу», – отметил про себя Андрей и послушно повторил:

– Цвинтар.

Настроение администратора моментально улучшилось.

– Один из старейших в Европе, между прочим, – сообщил он. – Некоторые надгробия датированы восемнадцатым веком. А в девятнадцатом тут ландшафтный парк разбили. Очень красиво. Отбоя от туристов нет.

Заметив взгляд Андрея, брошенный на одинокую купюру и самодельные билеты, администратор прикрыл их ладонями и пояснил:

– Дождь. А так посещаемость очень хорошая.

– Я слышал, у вас часто дожди, – заметил Андрей.

– В принципе, да, – согласился администратор с тем выражением лица, которое бывает у людей, делающих неожиданное для себя открытие. – И, знаете, майский дождик туристам не помеха. Сам не пойму, куда сегодня все подевались. Странно.

Если до этого Андрей колебался, то теперь решение было принято. Не то чтобы он пожалел администратора. Ему нравилось одиночество.

– Если желаете, могу позвонить экскурсоводу, – сказал администратор, неотрывно следя за его поисками нужной купюры в бумажнике.

– Нет, я сам, – твердо отказался Андрей.

– Напрасно. У нас тут и своя спящая красавица имеется. И мавзолей настоящего рыцаря. А еще знаменитая епископская могила, за которой он сам ухаживает.

– Кто, простите?

– Епископ, – пояснил администратор, глядя Андрею в глаза.

– Ухаживает за своей могилой? Из-под земли?

– Нет, для этого он, естественно, выходит на поверхность.

– В виде призрака, – уточнил Андрей.

Администратор пожал плечами.

– Кто-нибудь его видел?

Администратор снова пожал плечами, на этот раз с усталой и несколько снисходительной улыбкой человека, вынужденного изо дня в день повторять очевидные вещи:

– А как же. Чаще всего людям черная дама встречается. И тени несчастных влюбленных, Артура и Ванды. Но, чтобы их увидеть, нужно места знать. Так позвонить экскурсоводу? У него лишний зонт найдется.

– Нет, спасибо, – покачал головой Андрей. – Я так.

– То есть без зонта?

В глазах администратора не угасала надежда. Не хотелось его разочаровывать, однако Андрей любил определенность во всем.

– И без зонта, и без экскурсовода, – ответил он. – А что за влюбленные?

Лицо администратора сделалось замкнутым и отчужденным.

– Вам они не встретятся, – заверил он, налегая на местоимение.

Андрей, уже положивший перед ним деньги, вскинул брови:

– Они игнорируют тех, кто отказывается от экскурсии?

Администратор осмотрел купюру, аккуратно согнул ее пополам, сунул в нагрудный карман и только после этого ответил:

– Они являются только влюбленным парам, а вы один.

Андрей хотел пошутить, что попросит составить ему компанию таинственную даму в черном, но передумал. Во-первых, место не очень-то располагало к веселью. Во-вторых, администратор явно ждал, когда же его оставят в покое. Когда Андрей, отойдя на десяток шагов, вернулся, чтобы попросить какую-нибудь схему, администратор уже спал. Язык не повернулся его окликнуть. Андрей вышел.

Было сыро и пасмурно, в воздухе висела изморось. От площадки во все стороны расходились мощеные аллеи. Та, по которой двинулся Андрей, поднималась на холм, отчего казалось, что надгробья и кресты тянутся вверх, стремясь возвыситься друг над другом. Взгляд выхватывал в каменной толпе то мадонну, то ангела, то землекопа с киркой. Попадались даже изваяния собак, тоскующих у склепов своих хозяев, хотя голубей было намного больше.

Надписи на могилах сухо сообщали, кому сколько земной жизни было отмеряно. Один польский ветеран дотянул до ста и удостоился весьма скромного памятника. А в двух шагах красовался настоящий мавзолей, возведенный для пятилетней девочки. Это было лучшее доказательство того, что равенства нет нигде и никогда. Вот почему по щекам сотен распятых Спасителей струились слезы, замаскированные под капли дождя.

У Андрея защемило сердце. Он поднялся по лестнице между двумя гробницами и очутился на площадке, откуда хорошо просматривалось кладбище. Обогнув заурядную могилу какого-то почетного железнодорожника, он походил по тропкам, затерявшимся среди зарослей папоротника, и остановился, завороженный открывшимся видом. Затененные стволы, увитые плющом, и несколько потемневших крестов образовывали причудливый орнамент, окаймляющий светлое пятно, которое представляло собой как бы картину в раме.

И эта картина все сильнее и сильнее наполнялась светом, хотя солнце было скрыто за тучами. Свет был настолько ярок, что слезы выступили на глазах Андрея. Мир помутнел, размытый влагой, и вдруг сделался фантастически отчетливым. Андрей словно бы увидел все распятия Христа, установленные на этом пасмурном кладбище. И мысль, что люди вместо спасения выбирают тлен и забвение, потрясла его. Собственная жизнь показалась Андрею ничтожной и бессмысленной. Он занимался совсем не тем, для чего был создан.

Это чувство, это новое понимание невозможно было выразить словами. Андрей и не пытался. Он оставался на кладбище день, а может, два или три. Неважно. Важно, что он вышел оттуда совсем другим человеком. Новым.

Отец Андрей взглянул на Варю, чтобы увидеть, понимает ли она его, и обнаружил, что она дремлет, подперев исцарапанную щеку грязным кулаком.

– Вот и ладно, – улыбнулся он. – Поспи, красавица. Авось что-нибудь важное привидится.

Глава 31 Небесное и земное

Варе снилась рысь, почему-то расхаживающая среди древних склепов и могил. Она фыркала, смотрела на Варю горящими глазами, выпускала из бархатной лапы стальные когти и дергала хвостом, готовясь к прыжку. От нее нельзя было ни отвязаться, ни спрятаться. Ее морда все время находилась в опасной близости от босых Вариных ног. Наконец рысь вообще улеглась ей на колени, отвечая на попытки согнать ее угрожающим урчанием и подрагиванием хвоста. Урчание становилось все выше, постепенно переходя в гнусавый вой. Набравшись смелости, Варя сбросила тяжелую кошку с коленей. Та зашипела и ударила ее когтями. Боль была такая, что удержаться от крика оказалось невозможно.

– Страшное приснилось? – спросил отец Андрей, сидевший напротив в своей дырявой, выгоревшей рясе.

– Страшное, – подтвердила Варя. – Будто бы рысь меня преследует, но на самом деле она не рысь, а судьба моя.

– Судьба человеческая злой не бывает, милая. Мы сами ее такой делаем. Или не делаем, если ума хватает.

– Сами? – Варя горько усмехнулась. – Да разве я искалечила бы так свою жизнь? Разве у меня рука поднялась бы?

– А ты подумай хорошенько, вспомни. И обнаружишь, что где-то была твоя ошибка. А потом еще одна и еще, потому что плохой поступок, как гнилой зуб, все вокруг заражает. Дергать надо бы, да страшно и больно. А потом поздно уже.

– Ошибка? Да, пожалуй, ошибка была. А потом… потом все стало цепляться одно за другое и потянулось, потянулось…

Варя сама не заметила, как начала рассказывать отцу Андрею все, что произошло после того, как она влезла в долги. Он не утешал ее и не перебивал. Просто слушал – внимательно и уважительно. Глаза его выражали неподдельный интерес. Постоянно прищуренные, они не позволяли рассмотреть цвет радужной оболочки, но наверняка можно было сказать одно: они излучали доброту и любовь. Мало кто смотрел на Варю подобным образом. Разве что сын. Или Мошков в моменты особой нежности.

Подойдя к концу своей истории, Варя попыталась улыбнуться:

– И, что обидно, все зря было. Я мешки перепутала. Взяла хрусталь вместо алмазов. И осталась ни с чем. У разбитого корыта.

– Тебе повезло, – сказал отец Андрей.

– Что? – Варя не поверила своим ушам. – Повезло? Вы называете это везением?

– Конечно. Господь удержал тебя от последнего шага к пропасти. Дальше было бы только падение. А так ты вовремя остановилась. На краю.

– Мне кажется, что я на дне. У меня нет денег, нет работы, нет человека, на которого я могла бы опереться. Родители, скорее всего, от меня отвернулись. Только сынишка остался. Но он мне ничем не поможет, ему самому забота нужна.

– Вот я тебя слушаю и умиляюсь, красавица, – улыбнулся отец Андрей в белоснежные усы. – Когда ты о деньгах и драгоценностях говоришь, у тебя в глазах только тоска, злоба и страх. А как только сына вспомнила, они совсем другими стали, счастливыми. Потому что ты о любви заговорила. И тяжкий груз с сердца упал, верно? Так стоит ли себя мучить, когда есть прямой путь к счастью? Тот, что любовью озарен. На этом пути Бог тебя всегда поддержит, не позволит оступиться. Выбрось свои алмазы, милая…

Варя растерянно улыбнулась:

– Как же выбросить, если у меня их нет?

– Отсюда выбрось. – Отец Андрей показал на голову. – И отсюда. – Он коснулся груди. – Тогда и освободишься.

– Не знаю, не знаю… – Варя печально покачала головой. – Знаете, что я поняла за последние дни? Что от всего можно освободиться, кроме чувства вины. Где сейчас Володя? А вдруг он попал из-за меня в беду?

– А ты позвони ему, – мягко предложил отец Андрей. – Я знаю, теперь есть телефоны без проводов.

– Звонила уже. – Варя шмыгнула носом. – Сто раз. Не берет он трубку.

– А этот… с толстой шеей?

– Лозовой?

– Да, – кивнул отец Андрей. – Мне почему-то кажется, что ему уже известно о твоем побеге…

– Откуда? – усомнилась Варя. – Он далеко.

– Нет. Он близко. Ближе, чем ты думаешь. И Володя твой близко. – Не переставая говорить, седобородый отшельник закрыл глаза. – Ему плохо. Больно. Его мысли о смерти. И о тебе.

Это звучало как бред, но Варя сразу поняла, что отец Андрей говорит чистую правду. Схватив телефон, она набрала Лозового. Ожидание показалось ей вечностью, хотя он ответил довольно быстро.

– Да?

– Это я.

Она не знала, что еще сказать. Зато Лозовой за словом в карман не полез:

– А-а, беглянка нашлась! Ты очень вовремя позвонила, Варенька. Я как раз твоего дружка упертого топить собрался. Хочешь послушать? Мы на бережке стоим. Солнышко всходит, птички поют… Хорошо! Володя твой в последний раз им любуется.

Варя бросила взгляд на окошко под потолком. Как быстро прошла ночь! Впереди новый день. Каким он будет?

Это зависело и от нее тоже. Впервые в жизни Варя осознала это отчетливо и ясно. С пугающей ясностью.

– Здесь есть река? – спросила она у отца Андрея.

Он утвердительно опустил веки.

– Я перезвоню через несколько минут, – быстро сказала Варя в трубку.

– Зачем? – ласково удивился Лозовой. – Через несколько минут Володя уже даже булькать не будет. Упрямый. Всего-то нужно было рассказать, куда ты с камушками подевалась, Варюша.

– Я здесь, – сказала она. – И хочу обменять Володю на твои проклятые алмазы.

– Вот и умница. Когда и где?

– Я перезвоню, – повторила Варя, выключила мобильник и обхватила голову руками.

Ей нужно было подумать. Крепко подумать.

Отец Андрей ее не торопил, не отвлекал и ни о чем не спрашивал. Его как будто вообще рядом не было. И только когда Варя потянулась к телефону, чтобы перезвонить Лозовому, он остановил ее руку своей сухой, почти невесомой ладонью.

– Погоди, милая. Совета у меня спросить не хочешь?

– Я все решила, – сказала Варя. – Володю выручать надо. Даже если бы алмазы мои были настоящими, я бы все равно не колебалась.

Отец Андрей кивнул седой головой:

– Это я понял. Но я могу предложить план, как совершить обмен.

– Вы? – Было совсем не весело, но она не удержалась от улыбки. – Разве у вас есть опыт в подобных делах?

– Я тебе главного не открыл, дочка, – произнес отец Андрей. – Я тогда во Львов приехал человека убить. Душегубом я был. Мое прозвище поганое всей стране известно. Столько крови пролил… – Он покачал головой, уставившись на свои ладони с таким видом, будто видел на них кровавые следы. – Но, как видишь, свернул с той дорожки бандитской. Хотя кое-что помню и умею.

Глаза отца Андрея, устремленные на Варю, были спокойными и внимательными. Он смотрел так, будто доверился лучшему другу, а не первой встречной. Варя тряхнула давно не мытыми, спутанными волосами и сказала:

– Хорошо, давайте…

Он задал несколько вопросов о Лозовом, о Мошкове, а потом – неторопливо и обстоятельно – изложил план, который был значительно лучше, чем все, что могла придумать Варя. Она хотела тут же перезвонить, но отец Андрей удержал ее.

– Не торопись, – сказал он, – пусть Лозовой поволнуется. Противника надо морально вымотать, а потом уже добивать на поле боя.

– Слушаюсь и повинуюсь, – пошутила Варя.

Отец Андрей не улыбнулся.

– А вот повиноваться никому, кроме Всевышнего, не надо.

– Откуда же мне знать, чего он хочет?

– Сердце подскажет. Сердце свое слушай, милая.

– У меня дежавю, – пробормотала Варя. – Кажется, что я все это уже слышала. Может, во сне? Или это сейчас я сплю?

– Мы все спим, пока не проснемся однажды.

– Ну и зачем так устроено?

– Да затем же, зачем и ночной сон людям дан. Это время, когда мы набираемся новых сил для движения вперед в той жизни, которую считаем явью. Бывает во сне кошмар, от которого пробуждаешься особенным усилием воли. А бывает, что-то очень радостное привидится, от чего душу распирает. В любом случае проснуться придется каждому. Не при жизни, так при смерти.

– Все это так странно… – проговорила Варя, морща лоб. – Очень похожие вещи я уже слышала или читала где-то. Но понимать начала только теперь. Значит, вы считаете, что наша жизнь подобна сновидению? А за ней есть реальность, а потом другая реальность. И сколько же надо просыпаться?

– Пока не вернешься туда, откуда начала путь, – пояснил отец Андрей.

– Вы хотите сказать…

Он не позволил Варе закончить:

– Не надо об этом. Получится коряво и пошло. Так всегда бывает, когда пытаешься говорить о высшей реальности.

– Больше не буду, – пообещала она тоном маленькой девочки. – Мне и не надо. Мне все равно никакая высшая реальность не светит. Слишком увязла тут. Как будто я виновата, что у меня столько врагов!

– Враги всегда есть и будут, – сказал отец Андрей. – Прожить так, чтоб их не было, нельзя. Наоборот, чем лучше живешь, тем больше врагов. Однако можно свести их вред к минимуму. Иными словами, сделать так, чтобы не страдать от них.

– Это возможно? – не поверила Варя.

– Конечно. Любой может сделать так, что враги не только не будут причинять страдания, но станут радостью. Надо любить их. И это легко. Христос призывал к этому.

– Легко? Я даже обычных людей любить не могу. Их так много. И все разные – всякие китайцы, австралийцы, индийцы…

– Все правильно, – согласился отец Андрей. – Всех и всегда любить нельзя – не осилишь. Это невозможно, как невозможно охватить взглядом весь мир разом. Не хватит внимания. Ведь, чтобы полюбить, надо вникнуть в чужую душу. А это труд, для которого нужны силы. Ну и не люби, – неожиданно заключил он. – Не надо притворяться. Не нужно, не зная человека, врать, что ты его любишь.

– Не понимаю, – призналась Варя, страдальчески морщась. – То вы призываете любить даже врагов, то говорите, что любить всех не получится.

– Вот! – Отец Андрей многозначительно поднял указательный палец. – Наконец мы добрались до сути. Итак, не трать энергию на то, чтобы обманывать себя, будто любишь всех людей. Пусти эту энергию на то, чтобы не допускать в душу враждебных чувств. Этого хватит. Тогда и на любовь силы появятся.

– Другими словами, любить Лозового я не обязана, – проговорила Варя задумчиво. – Достаточно не испытывать к нему ненависти.

– Любить его ты не способна, потому что пока слишком слаба, – поправил ее отец Андрей. – А вот злиться на него не надо. Ты ведь не злишься на ветер, дождь, холод. Просто защищаешься от них. Поняла, милая?

– Теперь да, – покивала Варя. – Не злиться, а защищаться. Я ему позвоню?

– Звони, Варенька. У тебя все получится.

– А ведь и правда, – пробормотала она. – Все получится. Я уверена, я знаю.

Глава 32 Вниз по течению

Плоскодонка, выданная Варе отцом Андреем, протекала, как решето. Сделав несколько движений веслом, приходилось браться за алюминиевую кружку и вычерпывать воду. Работа нехитрая, но утомительная. Сказывались и бессонная ночь, и нервное напряжение, и голод. Перед отплытием Варя забыла попросить у Андрея чего-нибудь поесть, а он сам предложить не догадался.

Даже умывшись и причесавшись, Варя чувствовала себя огородным пугалом. Одежда после ночного путешествия изорвалась и испачкалась так, что хоть выкинь. Варя устроила небольшую стирку и хотела натянуть на себя все мокрое, но хозяин лесного скита не позволил и одарил ее платьем, вышедшим из моды еще до ее рождения. Великоватое в проймах и талии, оно болталось на теле, как хламида. То грудь норовила вывалиться из выреза, то ветер трепал юбку, грозя задрать ее выше, чем позволяли приличия.

Правда, рядом не было никого, кому могло бы быть интересно Варино тело. Не стрекозам же, которые носились над рекой крохотными сине-зелеными вертолетиками… Не пучеглазым лягушкам, застывшим на кувшинках… Не прожорливым рыбам, пускающим круги по поверхности воды… Если бы вдруг все люди исчезли с лица земли, мир вокруг был бы таким же – сонным, молчаливым, безмятежным.

Варе, не приученной обращаться с веслом, это искусство далось не сразу, и когда лодка перестала наконец дергаться из стороны в сторону, она успела растереть ладони до волдырей. В принципе, можно было просто плыть по течению, но в этом случае Варя могла опоздать к назначенному времени, а ей этого не хотелось. Следовало как можно скорее покончить с делом. Во-первых, чтобы Володю не били и не мучили. Во-вторых, потому что долго пребывать в неизвестности слишком тяжело. Подсовывая Лозовому фальшивку вместо настоящих алмазов, Варя рисковала и своей жизнью, и Володиной. Успеет ли она отплыть на безопасное расстояние до того, как Лозовой обнаружит подмену и его опричники откроют огонь? Вот еще одна причина, по которой следовало научиться грести правильно: чтобы не крутиться в лодке на одном месте, когда с берега полетят пули.

План, предложенный отцом Андреем, давал шанс уцелеть в заварухе. Согласно ему Варя спускается в лодке вниз по течению. Лозовой – один, без приспешников – ждет ее на берегу. Увидев Варю, он отпускает Мошкова, и тот плывет к лодке. Только тогда Варя отвязывает от кормы импровизированный буксир в виде автомобильной покрышки с мешком, в котором, по мнению Лозового, находятся алмазы. Отец Андрей предупредил, что встреча произойдет на излучине, где течение подхватит посылку и прибьет к мысу минут через пять. За это время Мошков успеет доплыть до лодки, чтобы продолжить путь вместе с Варей. Чем быстрее они покинут зону досягаемости выстрелов, тем лучше.

А если не успеют? Об этом Варя думать не хотела. Она опасалась, что плохие мысли навлекут на них беду.

Скат, волочащийся за кормой, не тормозил лодку, но делал ее неповоротливой. Увидев две мужские фигуры на берегу, Варя принялась выгребать таким образом, чтобы максимально приблизиться к ним, поскольку понятия не имела, насколько хорошо плавает Мошков.

Поднявшийся ветер заставил ее поежиться. Зажав подол коленями, Варя коротко и не слишком умело работала веслом. Мошков выглядел так, словно с трудом сохранял вертикальное положение. Он взглянул на Варю и опустил голову. Даже издали было видно, какое у него распухшее лицо.

Лозовой держал пленника на мушке и напоминал рыболова, прихватившего с собой пистолет вместо спиннинга. На его голове была ковбойская шляпа с загнутыми полями.

– Ближе! – прокричал он, приставив ко рту ладонь.

– Боюсь сесть на мель! – крикнула Варя в ответ.

– Где ты взяла этот балахон? Леший подарил?

– Водяной. Отпускай Володю.

Лозовой толкнул Мошкова стволом в спину.

– Пошел! – скомандовал он и снова обратился к Варе: – Теперь твоя очередь. Учти, если что-то пойдет не так, я его просто пристрелю.

– Не пугай пуганых! – отозвалась Варя. – Принимай груз!

Перерезав бечеву, она оттолкнула скат веслом, но тот никак не хотел отплывать, норовя прибиться к борту. Варя расставила ноги пошире и снова толкнула его веслом. На этот раз получилось удачнее. Покрышка с мешком начала медленно дрейфовать. Видя, что она причалит дальше, чем предполагалось, Лозовой выругался и побежал вдоль берега. До него было метров пятьдесят.

– Надеюсь, все камни в целости? – спросил он на бегу.

– Все на месте, – заверила его Варя. – Глаза бы мои не видели твоих алмазов!

Ее взгляд был прикован к Мошкову, успевшему преодолеть половину дистанции. Варя попыталась загребать задом наперед, чтобы не слишком сильно отдаляться от него. Еще раз… Еще… Платье раздувалось на ней, как парус.

Выстрелы застали ее врасплох. Она знала, что Лозовой способен на любую подлость, но рассчитывала, что на этот раз, довольный победой, он поведет себя по-джентльменски. Какое заблуждение! Лозовой не только стрелял сам, но и вызвал на берег двух своих головорезов, которые тоже открыли огонь.

– Сядь, Варя! – прохрипел Мошков, напрягая все силы, чтобы доплыть до лодки.

Варя подчинилась, фактически упав на дно. Она услышала, как в борт плоскодонки вколачивают гвозди: бах, бах, бах!

Мошков был уже совсем рядом. Схватившись за борт, он наклонил лодку на себя.

– Осторожнее! – воскликнула Варя.

Под хлопки непрекращающихся выстрелов Мошков налег на борт сильнее, и Варины пальцы, вцепившиеся в борт, соскользнули. Она увидела приближающуюся поверхность зеленой воды и рухнула в нее, нелепо растопырив ноги. Хотела вынырнуть, но рука Мошкова удержала ее за макушку. «Конец, – поняла она, захлебываясь. – Он сам тонет и меня за собой тащит. Поквитаться решил. Поделом мне!»

Сознание начало покидать ее…

– Готовы! – прокомментировал Хан, наблюдая за перевернутой вверх дном лодкой. – Не выныривают.

– Видать, обоих достали, – согласился Колобок. – Я думал, только в шоферюгу наверняка попал. Он аж задергался – и бульк!

Лозовой их не слушал. Не раздеваясь, он пустился вплавь, ухватил покрышку с мешком и потащил к берегу, но, отвыкший от физических усилий, сразу запыхался и выбился из сил.

– Помогайте! – прерывисто проорал он. – Стоят там, охламоны!

Охранники, переглянувшись, бросились шефу на выручку. Лодка с пробоинами от пуль медленно уплывала по течению. Рядом с ней никого не было. Ни Мошков, ни Варя так и не появились на поверхности воды. Погибли, несомненно.

Но это было слабым утешением для Лозового, который обнаружил, что мешок набит хрустальными россыпями.

– Тварь! – приговаривал он, колотя кулаком по грязи. – Обманула, гадина!

Когда, ломая камыш, он выбрался на твердую землю, его лицо, перепачканное илом, было страшно. Сорвав шляпу, он принялся в ярости топтать ее, приговаривая:

– Убить… убить мало!

Но сделать это во второй раз не представлялось возможным. Как и оживить Варю, чтобы разузнать, где она спрятала сокровища. Вот что особенно бесило Лозового. Он больше не был властен над ситуацией. Напротив, она управляла им.

Его налившиеся кровью глаза уставились на охранников.

– Эй вы, оба! Идите сюда! – Подождав, пока Колобок и Хан приблизятся, Лозовой завопил, брызгая слюной: – Кто из вас убил девку? Кто в нее стрелял?

– Так она просто утонула, Юрий Эдуардович, – оправдывался Хан. – Когда лодка опрокинулась.

Лозовой вспомнил, что и ему тоже так показалось. Несколько секунд назад он готов был убить охранников, но этого времени хватило, чтобы взять себя в руки.

– Поехали к фургону, – устало распорядился он. – Если фуру с товаром толкнуть, хоть какая-то компенсация будет.

Махнув рукой, он побрел к машине.

Если бы Лозовому было известно, что алмазы по-прежнему находятся в фургоне «вольво», он бы двигался гораздо быстрее.

Глава 33 Удивительное рядом

Мокрое платье неприятно холодило тело, грозя простудой и прочими неприятностями. Но Варя даже не думала о том, чтобы раздеться, отжать платье и обсохнуть на солнышке. Не до того было.

Они сидели на противоположном берегу реки, куда Лозовому без лодки было не добраться. Оба дрожали, но не пытались согреться, прижавшись друг к другу. Мошков был очень бледен и сидел скрючившись, собравшись в комок, словно еж, выставивший колючки. Обнять его не поднималась рука.

– Сначала я решила, что ты меня утопить хочешь, – призналась Варя.

Он ничего на это не сказал. Зачем? И так все ясно. Если вынырнуть, разнесло бы пулей голову, как перезревший арбуз. Вот и пришлось отсиживаться под лодкой, как Мошков не раз проделывал в детстве. Его деревенские мальчишки научили. Плывешь себе, никому не видимый, и хихикаешь. Правда, на этот раз было не до смеха. Пули несколько раз плоскодонку продырявили.

– Тебя сильно били? – спросила Варя.

И снова Мошков промолчал. Она была последним человеком, которому он хотел бы рассказать, как парни Лозового его пытали. Побои – не самое страшное. А вот когда провода, подключенные к аккумулятору, прикладывают к мошонке или в ноздри суют, это да, это боль, которая так сразу не отступит.

– Ты такой сильный, – сказала Варя. – И смелый.

Он никак не отреагировал. Даже плечами не дернул. И не повернул головы, когда, хлюпая носом и мокрым платьем, Варя слегка придвинулась.

– Володя… – сказала она.

– Что, Варя? – спросил Мошков.

– Можно я ближе сяду? Мне так холодно…

«Еще слезу пусти», – раздраженно подумал он, но все же разрешил:

– Садись.

– Никак не могу согреться, – пожаловалась Варя, подбираясь ближе и прижимаясь к нему.

Так хотелось выглядеть маленькой, слабой и беззащитной, что у нее хорошо получалось! Мошков подумал, что больше никогда не заведет себе постоянную женщину, тем более законную супругу. Они только и ждут, чтобы предать того, кто им доверяет. Коварные, лживые, хитрые существа.

– Володя… Прости меня, Володенька… Пожалуйста…

Мошков ничего не ответил, продолжая смотреть перед собой. А может, никуда он не смотрел.

– Я не знаю, что сказать, – прошептала Варя. – Не знаю, какие слова найти, чтобы попросить у тебя прощения.

– Слова – это мусор, – обронил Мошков.

– Что я должна сделать, чтобы все исправить? – спросила Варя. – Ну, чтобы все стало, как прежде…

Ответа не последовало. Мошков смотрел в какую-то одному ему известную точку.

– Я была совсем одна, – сказала Варя. – Когда Лозовой начал мне угрожать, никто за меня не вступился. Мне было так страшно, так одиноко… И я решила, что надо стать бесстрашной и сильной, чтобы справиться. И хитрой. Я так и сделала, о чем очень сожалею. Теперь я больше всего на свете хочу, чтобы все стало, как прежде. Пусть я буду слабой, а ты опекай меня, руководи мною… Я больше не хочу сражаться. Не могу. Я женщина. Ты это понимаешь?

Мошков чуть заметно пожал плечами:

– Понимаю. Женщина.

– Ты больше на меня не сердишься? Мы помиримся, Володя? Мы опять будем вместе, как раньше?

Мошков медленно повернул голову и посмотрел на Варю, словно только теперь по-настоящему заметил ее присутствие.

– Я подумаю об этом позже, – сказал он. – Сейчас я думаю о том, как добраться до фуры. Она ведь не моя, хозяйская. А по твоей милости я, скорее всего, ее потерял. Чтобы расплатиться за машину и товар, мне нескольких жизней не хватит. Понимаешь?

– Понимаю, – сказала Варя очень серьезно. – Уж это-то я понимаю. Как никто другой. Сама через такое прошла. Конечно, нужно идти к машине. Ты прав. Я пойду с тобой, Володя. Я тебя не брошу…

«Все равно его не брошу, потому что он хороший», – насмешливо продекламировал внутренний голос. Мошков знал, почему он ехидничал. Варя хотела идти с ним не для того, чтобы поддержать в пути. В машине были спрятаны алмазы. Вряд ли до них кто-то успел добраться. Лишь бы сам грузовик не угнали.

– Ты знаешь, куда идти? – спросил Мошков.

– Примерно представляю, – кивнула Варя. – Надо подняться выше по течению, а потом переплыть на другой берег. Там есть скит отца Андрея, он эти места как свои пять пальцев знает, так что проводит нас.

– Отец Андрей? Он священник?

– Нет. Святой.

Мошков недоверчиво уставился на нее:

– Настоящий?

– Настоящий, – уверенно подтвердила Варя, кивая. – Возле него – как возле огня в морозную ночь. Он светит. И греет.

– Ох уж эти впечатлительные дамочки!

– Я правду говорю. Сам увидишь. Ну? Пойдем?

– А что, если бандиты туда раньше нас доберутся? – спросил Мошков, тяжело поднимаясь с земли.

– Это невозможно, – убежденно заявила Варя.

– Почему?

– Отец Андрей говорит, что эти места заколдованные. Мол, попасть в его владения могут только желанные гости. Остальные хоть всю жизнь будут бродить вокруг да около, к скиту им не пробраться.

– Тогда он леший, а не святой, – буркнул Мошков, хватаясь за ветку дерева, чтобы не упасть.

«Здорово же он натерпелся из-за меня, – вздохнула Варя. – Змея я подколодная, вот кто! Гадюка. Хотя и у них есть дети, о которых они заботятся. Материнский инстинкт».

– Может, и леший, – согласилась она. – Мне все равно. Он людей насквозь видит. В нем сила есть. Волшебная.

– Волшебная… – повторил Мошков и сплюнул. – Ну, нам на чудеса рассчитывать не приходится, так что потопали.

И они пошли по лесу, держась возле реки, чтобы не заблудиться. Минут через десять Мошков начал покачиваться и оступаться, как пьяный. Пришлось подлезть под его бессильную руку и тащить его на себе.

Очень скоро Варя потеряла счет времени и сделанным шагам. Она механически переставляла ноги, вдыхала кислый запах пота, исходивший от Мошкова, и уговаривала себя не упасть, хотя очень хотелось.

Но главное испытание ожидало впереди. Только выйдя к месту переправы, Варя задумалась о том, как станет переплывать реку с практически отключившимся мужчиной, который весил раза в полтора больше, чем она.

– Володя, – позвала она, – Володя, слышишь меня?

Мошков, лежащий на земле, приоткрыл глаза. Лицо его было уже не бледным, а пепельно-серым.

– Плыть сможешь? – спросила Варя.

Он закрыл глаза, что означало «да».

– Только разуй меня… И одежду стащи… Тяжелая…

«Плохо дело, очень плохо», – решила Варя, но все было еще хуже, чем она думала. Раздев Мошкова, она ахнула. На бедре у него была рана, из которой сочилась кровь. Она пропитала брюки и уже начала подсыхать. Варя не заметила этого прежде, потому что ткань была черная. Она думала, что Мошков просто мокрый после купания в реке, а он ничего ей не сказал. А еще его тело было покрыто синяками и кровоподтеками, отчего кожа казалась пятнистой.

– Почему ты молчал? – спросила Варя, плача. – Почему не попросил перевязать?

Он не отвечал, явно не слыша ее и витая где-то в собственной реальности. Недолго думая, Варя сорвала с себя платье и, поднатужившись, рванула по шву. Наложив жгут на раненое бедро Мошкова, она соорудила тампон и крепко-накрепко примотала его поверх входного отверстия. Прошла ли пуля навылет или застряла в теле? И не была ли потеря крови слишком большой?

Ответов на свои вопросы Варя не знала, да они бы и не помогли теперь. Ухватив Мошкова за безвольно обмякшие руки, она, пятясь, затащила его в воду. Осока секла голую кожу до крови, но Варе было плевать на это. Зайдя в воду по пояс, она перехватила тело Мошкова под мышки.

Теперь стало значительно легче, но примерно на середине реки Варя поняла, что у нее больше нет сил на то, чтобы поддерживать голову Мошкова над водой и держаться на плаву самой. Руки и ноги словно свинцом налились, отказываясь бороться за жизнь. «Нет», – сказала она смерти, но прозвучало это так, что означало, скорее, «да».

И тут Варя услышала голос откуда-то сверху:

– Хватайся.

Она подняла глаза и ничего не увидела сквозь водную пелену. Потом на расплывчатом фоне проступил темный силуэт. Казалось, он стоял на воде, держа в руках длинный посох.

– Спаси нас! – взмолилась Варя, захлебываясь.

На поверхности оставались только губы и нос Мошкова, все остальное было погружено в воду.

– Хватайся, – повторил силуэт, и Варя узнала в нем отца Андрея, протягивающего ей шест.

Он стоял в плоскодонке, которая выглядела точно так же, как та, что уплыла вниз по течению. Варе даже показалось, что она видит в дереве круглые пробоины, но сфокусировать зрение не получилось. Она ухватилась одной рукой за шест, а другой – за мокрые волосы Мошкова, вытягивая его из воды. И все пропало…

И был вечер, и утро, и день, и еще один день.

И открыл Володя Мошков глаза, и уставился в незнакомый потолок, и спросил себя, где же он находится. Все еще на этом свете или уже на том?

– Пей, – сказала Варя, всовывая ему в рот соломинку. – Осторожно, маленькими глотками.

Мошков увидел в ее руке парующую алюминиевую кружку. Почему-то его очень умилила эта кружка. Так умилила, что он заплакал.

– Ну все, жить будет, – объявил седобородый старик, появившийся рядом с Варей. – Кто слезу после тяжелой болезни пустит, тот уже выкарабкался. Пои его настоем, а через часок бульончиком можно угостить.

– Вы отец Андрей? – спросил Мошков, удивляясь тому, как хрипло и отчужденно звучит собственный голос.

– Можешь отцом звать, можешь братом, – улыбнулся седобородый. – Я вообще-то еще не старый. Это от переживаний. – Он провел рукой по волосам. – Когда понял, что половину жизни пустил на ветер.

– Ранение у меня тяжелое? – спросил Мошков, пытаясь пощупать бедро.

Варя удержала его за руку.

– Отец Андрей пулю вытащил, – сказала она. – Просто пальцами. Раз – и все.

– Тебе, красавица, повсюду чудеса мерещатся, – усмехнулся отец Андрей. – Как дитя малое, честное слово.

И он исчез, оставив гостей вдвоем.

– Я идти должен, – пробормотал Мошков, приподнимаясь на локте. – Машину нужно искать.

– Не надо, – возразила Варя, загадочно улыбаясь. – Здесь твой грузовик. В ста метрах от скита стоит, и ни одна живая душа его не сыщет. Так что успокойся.

– Это ты… ты его пригнала?..

– А если бы я сказала, что да?

– Ну, ты даешь! – Мошков снова опустился на подушку. – Я тебе по гроб жизни обязан.

– Не обязан, – вздохнула Варя. – Грузовик отец Андрей пригнал. Он раньше вовсе не святым человеком был.

– Почему-то я так и подумал. Как же он нашел «вольво»?

– А ты не понял? Он все может. Когда захочет.

– Отец Андрей! – позвал Мошков, приподнимая голову. – Вы здесь? Спасибо вам огромное. Даже не знаю, что бы я без вас делал.

– Он вышел, – сухо сказала Варя. – Я ему передам. Или сам поблагодаришь, когда вернется.

Мошков высвободил руку из-под одеяла и легонько сжал ее тонкие, прохладные пальцы.

– И тебе спасибо, Варенька, – прошептал он. – Сколько ты меня на себе несла? А потом река… Как ты реку переплыла?

Варя улыбнулась:

– С Божьей помощью.

– Спасибо, – повторил Мошков. – Я думал, ты мой злой гений, а ты – ангел-хранитель.

Варя приняла дурашливо-строгий вид:

– Красивыми фразами не отделаетесь, гражданин Мошков. Намерены ли вы жениться на своей спасительнице?

– Хоть завтра.

Внезапно улыбка сползла с его лица.

– Тем более, – добавил он совсем другим тоном, – что у тебя богатое приданое. Ты ведь нашла в фуре то, что хотела?

Варя кивнула:

– Нашла. Но на алмазы, мой милый, не рассчитывай. Придется зарабатывать самому. Драгоценности я хочу какому-нибудь детскому дому отдать. Или на строительство храма.

– Лихо! – признал Мошков. – Ты меня приятно удивила, Варвара. Это тебе отец Андрей посоветовал?

– Сердце. – Варя приложила руку к груди. – Оно мне много чего говорит теперь.

– Например?

– Например, что я люблю тебя, Володя.

– И я тоже. Я так…

– Потом, все потом. – Варя закрыла рот Мошкова ладонью. – Отдыхай. Поправляйся. Ты мне сильный нужен, очень сильный.

– Тогда подогрей отвар, – хрипло попросил он. – Остыл совсем, наверное.

И они засмеялись, глядя друг другу в глаза. Им больше нечего было скрывать.

Оглавление

Глава 1 Небо в алмазах

Глава 2 Будем знакомы

Глава 3 Хозяин – барин

Глава 4 Третий лишний

Глава 5 Следы остаются

Глава 6 Дискредитация и дискриминация

Глава 7 Своя среди чужих

Глава 8 По зову секса

Глава 9 Птичка в клетке

Глава 10 Бежать нельзя остаться

Глава 11 Переступая черту

Глава 12 Над пропастью во лжи

Глава 13 Еще один претендент

Глава 14 Скованные одной цепью

Глава 15 Три богатыря

Глава 16 Непредвиденные обстоятельства

Глава 17 Жадность фраера

Глава 18 И вновь проливается кровь

Глава 19 Власть меняется

Глава 20 Попались, которые кусались

Глава 21 Жадный, плохой, злой

Глава 22 В командном пункте

Глава 23 Душегубка в современном исполнении

Глава 24 Побеждает коварство

Глава 25 Каждой твари по пуле

Глава 26 Сплошное расстройство

Глава 27 Ситуация выходит из-под контроля

Глава 28 Чао, бамбино, сорри

Глава 29 Хождение по мукам

Глава 30 Свят-свят-свят

Глава 31 Небесное и земное

Глава 32 Вниз по течению

Глава 33 Удивительное рядом Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg