«Роковое пророчество Распутина»

Роковое пророчество Распутина (fb2) - Роковое пророчество Распутина 994K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Екатерина Барсова

Екатерина Барсова Роковое пророчество Распутина

Пролог

Требующий возмездия поступает неправедно, вне зависимости от того, проявляет ли он это на деле, словом или же только замыслил.

Климент Александрийский

Он ощущал странное беспокойство с самого утра, это беспокойство поселялось в нем редко. Но если оно появлялось — пиши пропало. Беспокойство рождалось где-то в глубине души, как древняя интуиция первобытного человека, которую не стерли века цивилизации. Необходимость носить дорогой костюм, часы определенной марки, иметь атрибуты той самой сладкой жизни, о которой повествуют страницы глянцевых журналов, — все это входило под определение «российский олигарх». И было применимо к нему.

По-другому нельзя, если ты хочешь, чтобы тебя принимали за своего в узких кругах международной элиты — существуют правила игры, и будь добр, следуй этим правилам. Все в мире регламентируется и учитывается. И он это прекрасно понимал…

Подспудно он ждал звонка, почему-то казалось, что звонок развеет или подтвердит его худшие опасения. Что-то случилось в этом мире, но вот — что? Он пока не мог подобрать этому название. Мятный чай казался слишком сладким, а воздух слишком прохладным. Чересчур для весны. А весна никак не наступала. Впрочем, через пластиковые окна трудно было определить — как скоро эта весна наступит.

Он потянулся так, что хрустнули пальцы, и решил посмотреть сводку новостей. Но та новость, которая его беспокоила, не будет отражена ни в одной поисковой системе и не выйдет на первые полосы Гугла. Это другое. Строго засекреченный круг новостей, новости тоже могут быть «для своих», как гольф-клуб или закрытая пати. Куда посторонним вход строго воспрещен. Точнее — нежелателен.

Но телефон молчал. Вошел секретарь, положил папку с бумагами на стол и так же бесшумно удалился.

Наконец раздался звонок, которого он ждал. Это был человек, имевший к нему круглосуточный доступ. При первых звуках его голоса он сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться, и досчитал до десяти — иногда это помогало, но не сейчас, когда ожидание уже превратилось в манию — беспокойство, что все пошло не так, как было задумано изначально. Но он услышал то, что ожидал.

— Нашлись материалы, связанные с Распутиным.

В горле пересохло, и он нетерпеливо кашлянул. А потом, выдержав легкую паузу, сказал:

— Надо отправить туда человека, и как можно скорее.

Глава 1 Полярная сова и глобус

Только стечение обстоятельств открывает нашу сущность окружающим и, главное, нам самим.

Франсуа де Ларошфуко

Надо было выходить из ванной, готовить завтрак и ехать на работу, но делать этого решительно не хотелось. Анна включила кран и сидела, слушая, как течет вода. Она всхлипнула и зажала рот рукой. Не хватало только, чтобы услышал отец.

С утра они уже крепко поругались. Ссора, как всегда, началась с пустяка, с того, что она, не сдержавшись, ответила ему. А отец, с запавшими глазами и трясущимися руками, со вчерашнего похмелья, был только рад разгоревшемуся огню. Анне казалось, что эти ссоры-скандалы нужны отцу позарез, они бодрят его, дают ему чувство значимости и власти. Тогда как Анну — опустошают и обессиливают. После таких ссор ей ничего не хочется — только лечь на диван, накрывшись пледом, и полностью отключиться от всего мира.

Разъехаться с отцом-алкоголиком, — никакой возможности. Их маленькую двушку ни один серьезный риелтор в разработку не берет, а если заниматься разъездом по-настоящему, то максимум, на что можно рассчитывать — две комнаты в ближнем Подмосковье. И все. Куда отец, естественно, ехать не собирался. Он вообще не хотел разъезжаться, а когда Анна заикнулась об этом, громко выругался и сказал, что она свободна и может укатывать на все четыре стороны.

После смерти матери отец ушел в окончательный запой. Мать его сдерживала, а когда ее не стало — стесняться было некого. Анна часто думала: за что ей такая жизнь? Утром она поднималась рано. Стараясь не столкнуться с отцом, быстро завтракала и вылетала из дома. Иногда даже на завтрак времени не было, приходилось уходить голодной и есть уже на работе.

Но сегодня звезды были явно не на ее стороне, так как, столкнувшись с отцом в коридоре, она сразу поняла, что тот находится в приподнято-взвинченном состоянии и ему нужна жертва. То есть она, Анна. Так все и получилось. Отец сделал ей замечание противным голосом, что на кухне она не убрала за собой тарелку, и в холодильнике пусто, и вообще в квартире она давно не убиралась и продукты не покупала. И не мешало б ей уже обзавестись семьей и съехать, а старого больного отца оставить в покое и дать ему жить и умереть спокойно. И что таких дурочек от науки, как она — полным-полно, а она просто никчемная старая дева. Что нужно было приобретать другую более хлебную и нужную специальность… Ну и все в таком духе. Специально, чтобы ее вывести из себя.

Анна сдерживалась изо всех сил, но все же ее губы задрожали, и она ринулась в ванную, чтобы там закрыться и смотреть, как течет вода. Это было ужасно глупо — поддаваться на дешевые провокации отца, но она ничего не могла с собой поделать. Такие стычки ранили ее до слез…

— Он над тобой измывается, а ты терпишь, — сердито говорил ее начальник Василий Курочкин.

— Ну не драться же мне с ним, — возражала Анна.

Она бросила взгляд на часы — надо быстренько приводить себя в порядок и выходить из дома — а то она опоздает на работу.

Анна закрыла кран и бросила на себя взгляд в зеркало. Ничего хорошего она там не увидела — лицо в красных пятнах от слез, бесцветные волосы, выцветшие брови и легкая россыпь веснушек на носу.

Мышь серая, охарактеризовала она себя.

«И еще синий чулок и старая дева», — добавил кто-то внутри нее голосом отца.

Анна взяла полотенце и промокнула лицо, а потом энергично растерла кожу. Теперь вид был не такой заплаканный. Чуть посвежее. Анна подавила вздох и, открыв ванную, быстрым шагом направилась в коридор.

— Не забудь сегодня хоть что-то поесть купить! А то меня с голоду уморишь. Ученка! — И отец рассмеялся ехидным смешком. После того как довел ее до слез — был бодр и свеж.

Анна сорвала куртку с вешалки, накинула на шею длинный шарф, поправила на плече сумку и рванула вперед, с силой хлопнув дверью. Собственно, это хлопанье дверью и было ее своеобразной формой протеста против отцовского деспотизма. К сожалению, почти единственной. Ну чем она могла ему ответить? Ругаться не умела, наказывать молчанием — смешно, и в самом деле — не драться же? Хотя Василий сказал, что он бы точно врезал ее папашке. Будь на ее месте.

— Ты не на моем месте, — отрезала Анна, — а на своем.

Лифт к ней не торопился, он деловито сновал вверх-вниз, перевозя людей. Она закинула шарф за плечо и понеслась вниз по лестнице, при этом один конец шарфа соскользнул на пол, и Анна чуть не упала прямо на ступеньки, если бы вовремя не схватилась за перила.

— Ну и ну, — покачала она головой. — Только перелома ноги мне не хватало…

В метро Анна всматривалась в лица людей, сидевших напротив. Иногда ее увлекала эта игра с угадыванием: чем занимаются эти пассажиры, как протекает их жизнь, о чем они думают и мечтают.

— Рыжикова, да ты фантазерка! — вертела головой ее студенческая подруга Ника Полетаева. — Ей-богу, что за мысли лезут тебе в голову.

— Обычные, — упрямо отвечала Анна. — Обычные мысли. А разве тебе не интересно — что за люди окружают тебя?

— Не-а, — мотала головой Полетаева, — ничуточки. Если это не касается лично меня, то совсем неинтересно. — При этих словах она задумчиво прикусывала указательный палец и устремляла вперед взгляд темно-голубых глаз.

— Полетаева, — бросала в ответ Анна. — Ты неисправима! Тебя интересует только собственная персона.

— Конечно… Это правильно…

— Ну нет! — возражала ей Анна.

На этом их спор, как правило, обрывался. Никто не хотел продолжать его. Несмотря на абсолютную непохожесть, почему-то с первого курса они подружились и частенько ходили вместе на разные мероприятия и тусовки. Правда, Полетаева выбиралась куда-то регулярно, а Анна лишь в свободное от учебы время.

— Нельзя быть такой серьезной, — встряхивала роскошными белокурыми волосами Полетаева. — Так ты никогда не выйдешь замуж. Мужчины не любят серьезных.

— Ну и плевать, — упрямилась Анна. — Кому надо, полюбит и так.

Ника Полетаева твердо знала: чего она в жизни хочет. Найти себе мужа, который обеспечит красивую яркую жизнь. Желательно за границей. Впоследствии этот пазл у нее сошелся идеально: она вышла замуж за швейцарца и в настоящий момент проживала в стране шоколада, сыра и альпийских лугов.

А их дружба свелась к обмену сообщениями в чатах и по электронной почте. И то — довольно редко.

Объявили ее станцию. А она, погрузившись в воспоминания, чуть не проехала!

Анна выше подняла голову и тряхнула волосами.

И вынырнув из переполненного вагона, почти бегом направилась к эскалатору.

Анна хорошо помнила тот момент, когда она впервые появилась на работе. Ее, аспирантку, направили совсем в другой отдел, но она по ошибке поднялась наверх, вошла в тесную комнату и остановилась как вкопанная.

Даже самой себе не могла бы она объяснить, что так прельстило ее в этом помещении.

— Пространство было каким-то особенным, — объясняла она потом Василию. Но тот только смеялся:

— Ну ты даешь, чем особенное-то?

Ну как это объяснить?.. Да, комнатка была маленькой, но через окно сверху падал какой-то необъяснимый свет — мягкий, рассеянный, как будто бы сквозь линзы… Как у Леонардо на его картинах. То самое знаменитое сфумато…

А здесь сфумато было повсюду. Все предметы словно парили в воздухе, преображенные этим светом…

А на шкафу стоял глобус с белой полярной совой наверху.

Анна не сразу заметила в углу высокого рыжего парня. Точнее — его голову, торчащую из-за шкафа. Он смотрел на посетительницу с удивлением. Она молчала, наконец он кашлянул, и Анна очнулась.

— Вы к кому? — раздался мужской голос, который показался Анне трубой иерихонской.

— К… вам, — нашлась она.

— Ко мне? — Обладатель зычного голоса изрядно удивился и вышел из-за шкафа. — Вы, девушка, точно адресом не ошиблись?

— Нет. Я — аспирантка, — прибавила Анна. — А вы?

— Я руководитель центра культурологических исследований российской государственности начала двадцатого века.

Решение пришло молниеносно.

— Я буду писать диссер по вашей теме. У вас есть аспиранты?

Вопрос этот поверг руководителя центра в шок. Он молчал. Потом потер пятерней подбородок, затем рука нырнула в волосы:

— Н-нет.

— Вот видите. А между тем аспиранты вам нужны. Ни один уважающий себя научно-исследовательский центр или структура не могут быть без аспирантов.

— Нужны-то нужны, да где их взять? Сейчас все больше по западной истории шуруют, забыли отечественную-то. Или такое наворотят, что диву даешься!

— Одна из аспиранток уже перед вами.

— У вас какая тема?

— Пока она точно не сформулирована, но можем подумать вместе с вами. Во всяком случае, культурология и государственность меня очень интересуют, — заявила Анна, у которой была тема: «Западноевропейская ментальность в XXVII веке».

Кому сказать, что ее очаровала сама комната — нездешняя, странная, прелестная? Все равно никто не поверит! Анне, у которой, собственно говоря, не было своего дома, — эта комната сразу пришлась по душе.

— А чай можно у вас выпить? — спросила она внезапно севшим голосом.

— Даже кофе есть. Не лыком шиты.

— Ну вот и спасибо на этом. Будем знакомы, — спохватилась Анна. — Рыжикова Анна.

— Василий Курочкин. А аспиранты центру и правда нужны. — И как бы упреждая ее вопрос, он поднял вверх руку: — Чуть позже обо всем переговорим. Но сразу говорю — руководитель я строгий. Так что без обидок, ладно?

— Обидок не будет.

— Вот и славненько.

— А почему у вас глобус с совой?

Курочкин почесал затылок:

— Слышала выражение: «Натянуть сову на глобус». Что означает подтасовку фактов и манипулирование источниками для обоснования своей точки зрения. Так вот, эта сова здесь как напоминание о том, что заниматься этим ни в коем случае не стоит. Настоящий ученый должен быть добросовестным и честным исследователем.

— Понятно, — улыбнулась Анна. — Наглядное пособие. А почему сова полярная?

И тут Вася Курочкин смутился.

— У Гарри Поттера такая же. А племянник обожает Гарри Поттера.

Но Ане показалось, что Вася сказал о себе.

С той поры и началась их странная дружба. Странная, потому что пощады Василий своей аспирантке не давал и частенько доводил Анну до слез придирками и дотошностью. Ей казалось, что он просто придирается. И незаслуженно — потому что хочет показать над ней свою власть. Самодурничает, как говорила про себя Анна.

Но когда у нее получалось, то Василий ее хвалил. Мог даже погладить своей ручищей ее руку. И голос его тогда становился медовым-медовым.

— Ну молодец, Анюточка! — тянул он. — Ты у меня самая умная и разумная.

И он часто ее выручал. Если Анне не хотелось идти домой, он разрешал оставаться на работе и спать на диванчике, в обход всех правил. И Анна, счастливая, засыпала на этом узком продавленном диване, который казался ей райской постелью. Только бы не быть дома с вечно пьяным отцом…

— Ты и в науку, наверное, пошла, чтобы от него подальше… — как-то брякнул ей Василий.

— А что? — покраснела Анна. — Нельзя?

Но на самом деле ей нравилось рыться в документах, искать факты, данные, которые потом складываются в стройную логичную версию или статью. Но об этом она никому не говорила.

На улице было холодно. Но, несмотря ни на что, Анна любила осень. Причем любую. И звонко-яркую, когда синее небо так красиво оттеняет разноцветные деревья, и начинающие холода, укутывающие город призрачной дымкой, и первый дождь. Она очень любила дождик, такой грустный, умиротворяющий… Никуда не надо спешить, а можно было забраться с ногами на кушетку и смотреть в окно.

Своей квартиры у Анны не было. Она жила с отцом-алкоголиком, периодически впадающим в запой и буянившим на полную катушку. В такие минуты он начинал петь «На сопках Маньчжурии», кричать, что он из потомственных казаков, все все кругом разворовали и вообще правительство — дрянь. Приличный человек только один — Жириновский, но ему никогда не дадут пост президента и даже премьера не дадут. А так бы он вместе с ним дошел бы до Индийского океана с отрядом казаков и омочил там ноги. В такие дни Анна оставалась ночевать на работе.

Центр находился в старинном здании восемнадцатого века в центре Москвы. Он был организован при одном из академических гуманитарных институтов и занимал три маленькие комнатки под чердаком. В одной комнатке находился архив, другая была библиотекой плюс чулан, а третья — рабочий кабинет, как гордо именовал это помещение Вася Курочкин.

Из дома Анна притащила норвежский плед с оленями. Большую чашку из семейного сервиза, оставшуюся после бабушки. Пару репродукций с картин, которые она повесила на стены. Плюс занавески, и комната приобрела жилой вид…

Дорога от метро до института занимала чуть больше десяти минут, накрапывал дождик. Сунув руки в карманы и обходя лужи, Анна рванула вперед…

Василий уже был на работе. Анна боялась, что он устроит ей выволочку за опоздание. Но Василий был в хорошем настроении, что в последнее время было почти редкостью. Он окинул Анну критическим взглядом, но не стал ей выговаривать за маленькие лужицы, мгновенно образовавшиеся на полу, а просто поджал губы.

— Сейчас вытру, — опережая его, сказала Анна. — Сей момент. Чай горячий?

— Только что поставил, — хмыкнул Василий. — Тебя ждал. Знал, что ты опоздаешь…

— Да, просто папаня… — начала оправдываться Анна.

Но шеф только махнул рукой. Василий Курочкин был сегодня прямо-таки в удивительном благодушном настроении.

Со стороны едва ли кто мог догадаться, что Вася Курочкин — доктор наук, руководитель центра, имеющего серьезные международные связи. Внешне Вася выглядел почти как гопник — он терпеть не мог официальную одежду, причесанность и гладкость. Надевать на конференции костюм было для него пыткой, он называл это для себя «колесо Голгофы». А вот мятые джинсы, растянутый на локтях свитер и нечесаные волосы, в которые удобно запускать руку и лохматить их, — самое оно.

Одна из знакомых Анны — явно черт дернул познакомить ее с Василием — после встречи долго и громко возмущалась этим «расхристанным молодым человеком».

Личная жизнь Васи тоже упорядоченностью не отличалась. Время от времени он знакомился с девицами, преимущественно крашеными блондинками, проводил с ними какое-то время, а потом расставался, приговаривая при том известные строчки классика: «Была без радостей любовь, разлука будет без печали…»

Зато во всем, что касалось науки, Вася был настоящий орел и энтузиаст.

Анна аккуратно повесила курточку на вешалку, сняла ботинки и сунула ноги в туфли. Потом подтерла лужицы воды тряпкой, прикорнувшей в углу, помыла руки и пригладила волосы.

На столике, покрытом темно-коричневой с мелкими цветочками клеенке, уже стояли Аннина чашка, блюдо с пирожными и даже — о чудо! — маленький тортик.

— Вась, — робко протянула Анна. — Нам уже деньги за ту работу выплатили, да?

Не так давно они сделали работу по международному гранту и были в полной уверенности, что деньги поступят в течение нескольких дней. Потом эта уверенность сменилась на робкое ожидание, а потом и на полное недоумение. Фонд, финансировавший их работу, в течение некоторого времени отделывался вежливыми отписками, уверяя, что вскоре все финансовые проблемы будут решены. Но несколько дней назад пришло письмо, что фонд ликвидирован. Вася орал, что эти засранцы еще свое получат, так нельзя поступать с настоящими учеными, ну и все в таком духе.

— Нет, — отрезал Василий, сразу помрачнев. — Но они у меня заплатят. Иначе…

Угроза повисела в воздухе, а потом растаяла.

— Конечно, — поддакнула Анна.

— Садись, не стой над душой. У меня другая хорошая новость…

Чай пах травами, лимоном, чабрецом, мятой — настоящий душистый букет.

— Какая прелесть!

— Знакомый привез с высокогорья. Чай знатный, чуешь, травками пахнет…

Анна сделала глоток. Блаженное тепло растеклось по телу.

— Погодка мерзкая. А у нас здесь хорошо… Ешь, ешь пирожные, забежал в магазин напротив и купил.

«Напротив» — был дорогущий магазин, как и все в центре. Анна и Василий старались отовариваться у себя в районных супермаркетах, а продукты на работу притаскивали по договоренности.

Пирожные таяли во рту, а сливочный крем был восхитителен.

Анна сидела на своем любимом месте — в углу.

Василий пил чай из литровой кружки, хрустя баранками.

Наконец Анна не выдержала:

— Ну рассказывай!

Василий с шумом отодвинул кружку.

— Любопытно, да? Я и сам в себя прийти не могу… Короче, не буду тебя долго томить. Мне… нам, — мгновенно поправился Василий, — поступило очень интересное предложение… — и он замолчал. Казалось, что Курочкин наслаждается звуками собственного голоса. Тон шефа обрел непривычную звучность и глубину. — Предложение от одного международного фонда, — и для пущей убедительности он поднял вверх указательный палец. — Во!

— Серьезно? — не поверила ушам Анна. Она сама лично составляла кучу заявок на гранты в различные международные фонды, откуда спустя время приходил отказ, но чаще не было никакой реакции.

— Серьезней не бывает, — подтвердил Василий. — Похоже, ты не веришь…

— Стараюсь верить, но ты и сам знаешь, как мы долго бились над всеми этими грантами.

— Знаю, — Василий снова придвинул к себе кружку и с шумом сделал глоток. — Но теперь все изменилось. Похоже — Бог на нашей стороне.

Слышать это из уст закоренелого материалиста, адепта науки и точных знаний Васи Курочкина было по меньшей мере странно, и Анна подумала, что в жизни бывают разные приятные сюрпризы. И этот, видимо, из таких. Иногда читаешь в книге или смотришь в кино ситуации, когда вдруг недотепам везет, и везет сказочно: то умирает богатый родственник, то вдруг выгодный контракт с неба валится, то заштатная золушка обретает принца… Почему бы не поверить, что им тоже повезло?

— А поподробнее можно? — прищурилась Анна.

— Можно и нужно. Я тебе, кажется, говорил, что два месяца назад представил заявку в Фонд стратегических исследований «Стратагема».

— Честно — не помню.

— Ну не знаю, Рыжикова, — недовольно протянул Василий. — Я же тебя просил — веди учет всем нашим заявкам.

— У меня все есть. В компьютере, — торопливо заверила Анна. — Просто нужно еще раз пробежаться и освежить память.

Но Вася в ответ лишь благодушно махнул рукой.

— Теперь все станет по-другому. И заживем по-человечески, и деньги получать начнем.

Это все оказалось бы как нельзя кстати: их центр был под угрозой закрытия. В результате всех пертрубаций, которые происходили в отечественной науке, финансирование заглохло. Вот уже три месяца они сидели без денег и в любой момент ждали, что их попросят на выход. А тут — такая удача! Анне хотелось ущипнуть себя.

— Да я и сам не верю! — словно угадав ее мысли, сказал Василий. — Но теперь все изменится. Верь! Теперь мы должны заниматься Григорием Распутиным.

— А где ты материал возьмешь?

Вася почесал в затылке.

— Да тут есть история. Сюжетец небольшой. Один священник сказал, что у него есть материалы по теме «Распутин». Нашел в старой церкви. Я это принял на заметку и договорился, что вскоре подъеду за ними. Я бы и раньше рванул, но он пока занят. В отъезде. Я подумал и решил подать заявку на грант. Раскинул мозгами, что тема «Распутин» может быть актуальной. Так и случилось.

— Распутин — не моя тема.

— Теперь она будет нашей. Ты можешь сказать навскидку: что ты знаешь о нем? Наверняка знания на уровне школьной программы. Или и того меньше.

Анна закатила глаза под потолок, словно ожидала увидеть там нечто интересное:

— Фаворит царской семьи, погубивший Россию, так как оказывал сильное влияние на императора Николая Второго, точнее, на императрицу Александру Федоровну. Царь принимал свои решения под влиянием этих людей, что и привело Россию к закономерному краху.

— Аня, Аня, — с укоризной покачал головой Вася. — Наша задача вскрыть неочевидное — факты, которые лежат на поверхности, нас не интересуют. Знаешь, как работают археологи: они снимают пласт за пластом, пока доходят до древнейших культур. Так и мы должны снять наслоения с фигуры Григория Распутина и постараться увидеть его таким, каким он был на самом деле. Хотя эта задача почти невыполнимая. Но нас, настоящих исследователей, — с легким пафосом и надрывом произнес Вася Курочкин, — другие задачи и не интересуют. Только те, которые трудны, сложны и ведут к новым историческим открытиям. Если все проанализировать, то придем к двум крайностям — либо Распутин черт, либо «святой». Хотя иногда его называли «святым чертом». Третьего не дано. При этом трансляция такого образа закрепилась исторически. На Западе имя Распутина стало своеобразным «брендом». Есть популярный ресторан «Распутин». Ударение на последний слог. Был нашумевший шлягер легендарной в свое время группы «Бонни М», который так и назывался «Распутин — последний любовник русской императрицы». А что там было по правде? Кто ответит, если не мы?! — Последнее предложение прозвучало с вызовом.

— Я же говорю — не моя тема.

— Эх, эх, — помотал головой Вася. — С тобой все ясно. А между тем тема «Распутин» становится суперактуальной, учти. Она приобретает в обществе некий смысл. Год назад был сделан сериал «Распутин» с брутальным и популярным Владимиром Машковым в главной роли. Там еще целое созвездие известных актеров играло. Фильм был показан по самому главному Первому каналу, а это не шутка. Ходят даже слухи, что хотят памятник Распутину поставить в Петербурге. В связи со столетием со дня его убийства были проведены «круглые столы», конференции… А ты как попугай талдычишь расхожие истины. Ладно, я шутя и любя, — поправился Вася, увидев, как побагровела Анна. — Не кипятись. А возьми и ознакомься хотя бы с этим материалом. Тоже не бог весь что. Но хотя бы кругозор расширишь… То есть я хотел сказать — узнаешь что-то новое.

Он протянул Анне листы бумаги.

— Я пока выйду по делу на пару минут. А ты побудь здесь…

Анна взяла бумаги. Это была распечатанная статья неизвестного журналиста под заголовком: «Черный демон России».

Точная дата рождения Григория Распутина — неизвестна, так как метрических книг сельской церкви не сохранилось.

До Григория в семье Распутиных родилось несколько дочерей, а первый сын, Андрей, умер. Григорий был назван в честь Григория Нисского (календарного святого). Мальчик рос непослушный и много хулиганил. Однажды даже пропил телегу с лошадью. Еще с юности Распутин обладал мощной сексуальностью — его неоднократно заставали с девками и били за это. К тому же Григорий не гнушался воровать. И тоже был за это жестоко бит. После одной из драк оказался на пороге жизни и смерти. Вероятно, после этого в Распутине произошли перемены. Он остепенился, женился, а вскоре и вовсе, оставив дом и семью, начал ходить по святым местам и предрекать пророчества.

Постепенно у него появился круг поклонников и поклонниц. Распутин был близок к секте хлыстов. Ходили слухи, что он избавляет от греха женщин, занимаясь с ними сексом.

Следующий этап жизни Распутина связан с Петербургом. Заручившись предварительно рекомендациями духовных лиц, он поселился у ректора Духовной академии Сергия, в свою очередь тот ввел его в высшие церковные круги.

Так постепенно Григорий Распутин начинает штурмовать петербургский олимп. Первая встреча Григория с царской семьей состоялась 1 ноября 1905 года за чаем. Николай Второй даже сделал в своем дневнике по этому случаю запись.

Распутин стал близок царской семье, а его умение заговаривать кровь и спасать цесаревича от приступов кровотечения, связанных с гемофилией, сделало его почти святым в глазах императора и императрицы. Они безоговорочно верили Распутину. Он стал своим человеком во дворце, а через подругу императрицы Анну Вырубову осуществлялась связь с царской семьей.

Трудно переоценить влияние Распутина в то время. Он самолично смещал министров и рекомендовал их на должности.

Ходили слухи, что он являлся любовником императрицы, что вызвало дополнительную ненависть в народе и обществе. Но царский двор стоял горой за своего любимца, не спасало даже то, что против Распутина была настроена мать императора и любимая сестра императрицы великая княгиня Элла, Елизавета Федоровна.

Страна катилась в пропасть, а власть и влияние Распутина только крепли.

Всесильность царского фаворита изумляла всех, в том числе и за рубежом. Образ жизни Распутина был весьма далек от святости и праведности, которые, по мнению царской семьи, были ему присущи. Распутин пил, распутничал (напрашивается каламбур), укладывал в постель великородных дам, не брезговал и проститутками.

Его дом на Гороховой напоминал вертеп разврата. Широко известно предсказание, сделанное Распутиным: «Пока я жив, будет жить и династия». Как ни странно, это пророчество сбылось.

Распутин был убит за два месяца до начала Февральской революции. В его убийстве принимали участие Феликс Юсупов, видный политический деятель того времени, монархист В.М. Пуришкевич, великий князь Дмитрий Павлович, офицер британской разведки МИ-6 Освальд Рейнер, поручик Сухотин, доктор Лозоверт, который и приготовил отравленные пирожные и вино для Распутина.

Впрочем, точное число участников заговора, как и имена всех заговорщиков, до конца не разгаданы. И время от времени появляются новые версии убийства.

Известно, что Распутина пытались отравить ядом, но яд на него не подействовал, его добивали выстрелами в упор, но и раненый, он сумел выбраться и был застрелен уже на улице. Потом Распутина бросили в прорубь. Его тело обнаружили только на следующий день утром…

Через два месяца грянула Февральская революция. Затем Октябрьская. Царская семья была расстреляна…

А тень фаворита витает над Россией до сих пор…

Загадка Распутина состоит в том, что на многие вопросы нет ответов по сей день.

Кем он был? Сатанистом? Святым? Спасителем России? Или ее могильщиком?

Как Распутин приобрел такое влияние на императора?

Каковы были его отношения с царской семьей на самом деле?

Кто убил Распутина?

Ясное дело, что и спустя сто лет после его смерти тайна его личности и смерти до сих пор будоражит российское общество.

Анна отложила статью. Написано бойко, хлестко, в сегодняшнем стиле и жанре. Типичная «желтая пресса». Фамилия автора Костя Ра. Тоже в этом стиле — иронично.

— Ну как? — материализовался в комнате Вася.

— Статья написана не ученым. А журналистом.

— Точно! Но я специально тебе дал статейку, которая тиражирует наиболее распространенные мифы о Распутине. А мы, ученые, будем пытаться найти правду. Помнишь наш девиз: «Не натягивать сову на глобус». — И Вася кивнул на шкаф. — Вот мы и будем этим заниматься. Тем более грант нам подтвердили. Это же здорово, Ань! Мы с тобой многое прошли…

Анна тряхнула головой. Да, это прекрасная новость. Но…

Радость отравляло воспоминание о сегодняшнем утре. Пронзительный крик отца: «Убью шалаву!.. Когда начнешь в дом деньги приносить?»

Нет, возвращаться было решительно невозможно. Анна сидела и перебирала всех своих знакомых, к кому можно пойти переночевать. У кого можно пожить какое-то время. Но все были заняты, у всех были свои семьи…

— О чем задумалась?

— Просто так!

— Опять с папенькой поцапалась?

В ответ у Анны потекли слезы. Ей было отчаянно невыносимо стыдно за них, но она ничего не могла с собой поделать: слезы текли и текли. Она ощущала себя униженной, растоптанной, бездомной и бесприютной. Все были в жизни как-то устроены. Все, кроме нее… У всех подруг уже были семьи и дети. А она ушла в науку и осталась старой девой.

Анна взяла со стола салфетку и промокнула глаза.

— Вот что, Рыжикова, — Василий посмотрел на часы. — Ты хоть ела сегодня по-человечески или как? Вылетела из дома налегке? Давай сейчас пойдем и поедим где-нибудь. Я угощаю.

Вася, в отличие от Анны, имел квартиру, которую сдавал, соответственно исправно получал наличные от гастарбайтеров из солнечного Таджикистана.

— Ок, — Анна шмыгнула носом. — Ну что, пошли?

В «Шоколаднице» неподалеку от института было тесно и шумно. И ни одного свободного столика. Василий обреченно осматривал зал, как вдруг его взгляд выхватил двух девушек, покидавших диван у стены.

— Нам туда, — и грузный Василий локомотивом рванул в угол. Анна поспешила за ним.

Уткнувшись в меню, она пробежал его глазами. Василий, конечно, свой человек, но и злоупотреблять его добротой не стоит.

— У вас есть бизнес-ланч? — спросила она официантку, выросшую рядом. Та кивнула.

— Тогда… Суп, салат и чай.

— Бери еще второе… Не стесняйся.

— Как говорится, фэнкью…

— Когда ты английский язык, Рыжикова, прилично выучишь? Пора бы уже.

Сам Вася упорно учил язык по собственноручно составленной методике, которая, как утверждал он, была «страшно эффективной».

— Отвянь! — И она уткнулась в меню. Это была одна из больных тем. Сколько она ни билась над английским — не давался ей язык, хоть тресни.

— Ну так где ты ночевать будешь? Этот же животрепещущий вопрос стоит?

На секунду она закрыла глаза — решение пришло неожиданно.

— У меня есть Елена!

— И ты думаешь?..

— Уверена! — твердо кивнула Анна. Сейчас ей не хотелось ни думать, ни рассуждать на эту тему. Все равно ей деваться некуда.

— Ну смотри, если что, можешь приходить ко мне.

Несмотря на драматичность момента, Анна улыбнулась. Да, Вася сдавал свою квартиру, — хорошую двухкомнатную на Кутузовском проспекте, оставшуюся от деда-военного. Но зато в маленькой двушке-распашонке в Перове жили: Вася, его больная мать, а также старшая сестра-разведенка с двумя ее отпрысками — мальчишками-хулиганами десяти и восьми лет.

Вася спал в девятиметровой комнате с мальчишками — около двери.

— Спасибо, Вась. Только где я у вас помещусь?

Краска залила лицо коллеги.

— Что-нибудь придумаю, — буркнул он.

Она накрыла своей рукой его руку.

— Вась, правда, спасибо. Но не требуется. Я переночую у Елены.

— Как давно ты с ней общалась?

— Недавно, — солгала Анна. — На той неделе.

— Окей. Если что — звони.

* * *

Легко сказать, нелегко сделать! Елена была ее сестрой. Но пересекались они нечасто и старались это делать как можно реже. Они существовали в разных мирах, и Анна чувствовала себя крайне некомфортно в мире Елены Демченко — популярной телеведущей. У сестер были разные фамилии. Фамилия Демченко досталась Елене от мужа. Брак их продлился несколько месяцев. А фамилия осталась.

Мир Елены, яркий, глянцевый, был другим. Не таким, как серый, но упорядоченный мир Анны. Две разные планеты, две непересекающиеся галактики.

Но нужно было звонить, проситься на ночлег, как бедной бесприютной сиротке. Анна сердито тряхнула головой и отошла в сторону.

Чтобы позвонить сестре — нужно себя настроить на этот звонок. А вот звонить не хотелось, не хотелось, и все!

Она досчитала до пяти и набрала номер.

Елена взяла трубку не сразу. Ее голос — звонкий, четкий, с красивыми модуляциями — сказал:

— Алло!

Аня стушевалась. Возникло искушение нажать на кнопку «отбой», но вместо этого она торопливо проговорила:

— Елена, это я, Анна.

Возникла пауза, во время которой лоб Анны покрылся легкой испариной. Черт! Ну зачем она позвонила? Пошла бы к Васе, от нее бы не убыло одну ночь переночевать на кухне. Или на вокзал — вздремнула бы там. А вместо этого звонит Елене, которая не поймет ее отчаяния и бездомности…

— Да?

— Слушай, — торопливо заговорила Анна. — У меня небольшая проблема возникла. Неожиданно. Ты не можешь пустить меня к себе переночевать на одну ночь. Отец в запое…

Во время этого монолога было слышно, как ветер ожесточенно рвет оставшиеся листья с деревьев. И еще был слышен стук собственного сердца. А шум города — напротив — утих, смолк, свернулся в клубочек.

«Это была плохая идея», — возникло в мозгу. Нужно подобрать какие-то приличествующие этому случаю слова и откланяться… Сказать, что все в порядке, она вспомнила своего старинного приятеля с пустующей шикарной квартирой или еще лучше — всплыла в памяти знакомая, у которой недавно сестра вышла замуж, и та теперь проживает одна. Такие вот детальки и убедят Елену в правдивости лжи.

— Ну конечно, приезжай! — услышала она. — Ты помнишь мой адрес? Как лучше доехать, знаешь?

— Нет… Я не была на твоей новой квартире…

Возникшее молчание было ужасно-неловким, как острый предмет, о который внезапно порезался.

Два года назад Елена переехала в новую квартиру, она приглашала туда Анну на новоселье, но та свалилась с гриппом, потом Елена уехала в командировку, затем они встречались пару раз в кафе, и еще однажды сестра приглашала на запись своей программы. Все! Итого — два раза за два года! Негусто для ближайших родственников!

— Тогда записывай адрес…

Елена жила в элитном доме на северо-западе Москвы. Консьерж спросил: к кому Анна идет, она назвала фамилию Елены, и молодой парень недоверчиво смерил гостью взглядом с головы до ног. Конечно, непрезентабельный вид Анны никак не вязался с именем популярной телеведущей, которая каждое утро выходила в эфир с программой: «Утренний драйв». Да, она не тянула ни на знакомство с Еленой, ни на этот дом… Анна сглотнула, вздернула выше голову и прошествовала мимо. Когда она вошла в лифт, зазвонил телефон.

— Я на семнадцатом, — услышала она. — Квартира пятьдесят два.

Елена встречала ее у дверей. Рядом с ней стоял белый лабрадор и внимательно смотрел на Анну.

— Денис, по родословной Дональд, — представила она пса. — А я чаще всего зову его Деник. Проходи! Ужинать будешь?

— Я… чай попью.

— Ну, какой там чай! Есть утиная грудка с апельсинами и черносливом, салат овощной, сыр, буженина…

Они зашли-нырнули в коридор, и здесь Анна могла осмотреться.

Пространство Елениной квартиры ослепляло, переливалось огнями: везде были лампочки, бра, светильники, блестела темно-зеленая плитка на полу. А вильнув вправо, казалось, уходил в бесконечность коридор, где, как догадывалась Анна, находились комнаты и спальня. Пространство было выхоленным, сытым, пахло сложными запахами, которые не перемешивались между собой, но вместе с тем составляли единую симфонию. Нотка тонких духов, запах ванили, свежезаваренного кофе…

Теперь она могла разглядеть Елену как следует: сестра была одета в длинный лиловый халат. Светлые, слегка рыжеватые волосы стянуты в узел сзади. В ушах переливались бирюзовые сережки. Мочки ушей гладко-розовые, нежные, как у ребенка. Большие серые глаза и чувственные губы. Елена была очень красивой, не то что Анна…

Елена улыбнулась:

— Проходи же, не стой! Раздевайся…

Анна сняла обувь и ступила на пол.

— Тапочки на полке внизу. Белые, теплые. Из Норвегии привезла.

Анна быстро сунула ноги в тапки, чтобы не было видно дырки на колготках.

Деник сидел и снисходительно смотрел на Анну.

Елена уже пошла-нырнула дальше. Пес прошествовал за хозяйкой.

На кухне Деник разлегся на полу, и Анне пришлось обойти его.

Елена быстро уставила стол тарелками с едой и бросила через плечо:

— Чай, кофе? Я по вечерам пью кофе. Он у меня как снотворное.

— Я тоже буду кофе. — Анне хотелось все делать, как Елена.

Сестра села напротив Анны и провела наманикюренным пальчиком по столу.

— Ну рассказывай! Папашка что-то натворил опять? Можешь меня не стесняться.

«Главное, не расплакаться, — твердила себе Анна, — главное — не раскиснуть».

— Ну… — протянула она. — Ничего особенного. Как всегда.

— Бьет?

Анна энергично покачала головой.

— До этого еще не дошло. Пока, — уточнила она. — Но ни за что ручаться нельзя.

— Пьет?

— Как сапожник. И почти каждый день.

— Да. Проблема. — Елена наклонила набок голову, но Анна видела, что ее мысли витают где-то далеко. Однако в самом деле было бы смешно, если бы популярная ведущая решала проблемы отца-алкоголика, которого видела последний раз год назад. Все понятно, у нее — своя жизнь.

Анна сглотнула.

Кухня блестела красивой плиткой, источала запахи — было уютно, приятно. По контрасту с промозглой улицей здесь царило блаженное тепло. Еда таяла во рту, и Анна почувствовала себя пригревшейся бездомной собачонкой. Деник приоткрыл один глаз и посмотрел на Анну. «Появилась тут на мою голову, — казалось, пытался сказать он ей. — Конкурентка за внимание моей хозяйки».

Елена протянула руку и потрепала собаку по холке.

— А так у тебя все в порядке? Как работа? Как жизнь в целом?

«Жизнь в целом» была хоть вой. Работа составляла для Анны все, а вот жизнь в целом не складывалась. Подруг и близких знакомых не было, единственная в прошлом подруга Ника Полетаева жила в благополучно-глянцевой Швейцарии; кавалеры на горизонте никак не проявлялись. Про житье-бытье с папенькой можно было даже не распространяться — все ясно и так.

— Нормально, — буркнула Анна, отправляя в рот кусок утки.

— Я рада! Ты где работаешь?

А вот это было интересным вопросом. Формально Центр по изучению актуальных проблем российской истории XX века под звучным названием «Стратагема» существовал, и в то же время его как будто бы и не было. «Такая вот заковыка», — как любил говорить ее шеф, Василий Курочкин. Финансирования не поступало вот уже три месяца, и Анна отчаянно проедала скудные запасы сбережений. Василий хорохорился, но было видно, что он и сам ожидает в любой момент закрытия «актуальной и важной структуры», — по любимому выражению Курочкина. И если бы не сегодняшний грант… В глубине души Анна еще не могла до конца поверить в это. Вот придет она завтра на работу, а Василий ей и объявит, что на самом деле гранта никакого нет, ребята ошиблись и все возвращается на круги своя.

— Работаю в Центре исторических исследований при одном академическом институте. Работа интересная, я заместитель директора центра.

Это была чистая правда, учитывая, что работников в центре всего двое. Она и Василий. Вернее, в другом порядке: Василий и она.

— Как ты живешь вообще?

На этот вопрос нужно было отвечать подробно. Анна с шумом втянула в себя воздух.

— Живу, работаю, в выходные тусуюсь с друзьями или хожу в кино.

— Даже так! — Елена внимательно посмотрела на Анну своими прозрачно-зелеными глазами. Кажется, она ей не поверила…

— Да, у меня все нормально, правда-правда. Можно еще кофе?

— Вдруг не уснешь?

— У меня и так бессонница.

— Вот видишь, к чему усугублять ее?

Анна хотела сказать, что она уже влюбилась в запах кофе и во вкус… Но промолчала.

— Ладно, раз хочешь кофе — пей кофе. И не говори, что я не предупреждала… Он у меня отличного качества, итальянский…

— А как ты?

Елена повела плечами, и сделала это так красиво, что Анна невольно залюбовалась ею. В ее сестру было невозможно не влюбиться. Вся страна любовалась Еленой утром, когда она вела телепрограмму «Утренний драйв» — спокойная, женственная, с лебединой шеей, светло-рыжими волосами и этими необыкновенными прозрачно-зелеными глазами. Программа строилась по типу всех информационно-развлекательных программ. Немного информации: политика, экономика, культура, гость в студии на злобу дня, музыка и напоследок обязательно что-нибудь душевно-культурное: выставка, книжная новинка, гастроли зарубежных знаменитостей.

Анна редко смотрела телевизор. Но все же иногда включала «Утренний драйв», смотрела передачи с интересом, но каждый раз после окончания оставался легкий привкус грусти. Видеть сестру было приятно, но вместе с тем — тяжело. Хотелось увидеть ее не на экране, а в жизни. Просто посидеть, потрепаться о чем-то своем, девичьем, поймать взгляд, улыбку, сказать всем: «А это — моя сестра!» Но Елена была далеко — на экране, почти недосягаема, и Анна с раздражением каждый раз давала себе зарок больше не пялиться в ящик, но спустя какое-то время нарушала данное себе слово.

А вот сейчас она сидит напротив Елены и внутри нее зарождается странное чувство родственности. Хотелось протянуть руку и погладить сестру по щеке. Но Елена близко и вместе с тем далеко…

— Как я? — переспросила Елена и наморщила нос. Как-то смешно. По-детски и совсем не по-звездному… — По-разному. Если ты думаешь, что моя жизнь — сахар, то ошибаешься: вечные придирки и замечания со стороны начальства, сделано не то, не так… Можно было лучше… В спину дышат конкурентки — молодые, нахальные, готовые на все. Абсолютно на все, без всяких устоев и правил. Гладиаторши… А я… Я уже не так молода. И в любой момент меня могут заменить.

Елена не жаловалась, а просто беседовала с ней. Как с сестрой. И Анну переполняло чувство гордости…

— Кофе остыл.

Анна посмотрела в чашку. Напитка оставалось уже на дне. Но вот сейчас она сделает этот последний глоток, и придется идти в комнату, и разговор с Еленой оборвется на полуслове… А ей так хочется сидеть здесь и слушать звук Елениного голоса.

— А можно еще кофе?

— Третью чашку?

— Ага! Давно не пила такого вкусного кофе. Сто лет.

— Понятно…

Третья чашка кофе стоит перед ней. Но дело в том, что Анна больше не может сделать ни глотка. Кофе сейчас польется у нее из ушей. Но она все-таки делает новый глоток.

— А как твоя личная жизнь? — задает вопрос Анна и тут же пугается. Так пугается, что ей кажется: наступившая тишина сейчас оглушит. Она слышит, как посапывает Деник, как хлопнула дверь лифта — далеко, но словно рядом, а за окном тонко поет ветер. Она боится посмотреть в лицо Елены и отводит взгляд в сторону.

Вот сейчас Елена рассердится и выставит ее за дверь. Или просто перестанет разговаривать, встанет и уйдет, красиво поведя плечами. А она, Анна, опять останется одна…

Она иногда читала в Интернете про личную жизнь Елены. Ей приписывали разные романы, иногда папарацци фотографировали ее с разными мужчинами и утверждали, что это очередной бойфренд теледивы. Но вот уже как год никаких свежих новостей не было…

— Можно сказать, что никак. Но разговаривать на эту тему я не хочу. Точка. — И она легонько забарабанила пальцами по столу.

Анна подняла голову и встретила взгляд Елены. «Не лезь на эту территорию, — сигналил этот взгляд. — Не надо».

Елена проводила Анну в комнату со словами.

— Отдыхай, спи и вообще живи пока здесь.

Перед сном Анна еще раз в памяти перебрала день: он был ярким, необычным, с сюрпризами. Такие кульбиты! Вася говорит, что им дали грант, эта новость сама по себе тянет на сенсацию. А теперь Елена вдруг предложила пожить у нее! Чудеса, да и только. А ведь день начался неудачно. Поругалась с отцом… Но потом все переменилось.

А вдруг у нее в жизни началась счастливая белая полоса?

Глава 2 Ящик Пандоры открывается

Истина разрушает столько заблуждений и ошибок, что все, кто живет неправдой, восстают и хотят убить истину. Прежде всего они нападают на ее носителя.

О. Бальзак

Когда Анна открыла глаза, в первый момент она не сразу сообразила, где находится. Потолок был ровно-белый, чистый, высокий. Окно занавешено фиолетовой шторой. И тут до нее дошло — она у сестры, у Елены!

Судя по звукам, доносившимся из-за двери: Елена уже встала, слышались собачьи шаги, шум льющейся воды из крана.

Анна спустила ноги на пол, а потом снова юркнула под одеяло, хотелось еще понежиться в постели. Она протянула руку к мобильному, лежавшему на стуле рядом с кроватью, и ахнула: почти проспала, скоро начнется рабочий день. Василий не любил, когда она опаздывала, и в первый же день объяснил, что ценит ответственных и исполнительных сотрудников. Правда, количество сотрудников в его подчинении исчерпывалось одной Анной.

Она вскочила с кровати и прошествовала на кухню.

Елена сидела на высоком табурете и с кем-то разговаривала по телефону. И снова Анна залюбовалась сестрой: красивая шея, полные губы, волосы с золотисто-рыжеватым отливом.

— А я говорю, что это никуда не годится. Формат непродуман, контент тоже. Это мое мнение как профессионала, — подчеркнула Елена.

Она кивнула Анне и продолжила беседу. Деник лениво открыл один глаз и снисходительно оглядел гостью.

Анна потрогала рукой электрический чайник. Горячий…

— Кофе в шкафчике, молоко в холодильнике. Сыр там же, — отчеканила Елена, не поворачивая головы. Проходя мимо сестры, Анна уловила слабый аромат геля. Елена уже с утра приняла душ.

Анна взяла из холодильника еду, насыпала в чашку ложку кофе и залила кипятком. Закончив разговаривать, Елена посмотрела на нее.

— Как спалось?

— Нормально.

— А у меня бессонница, сижу вот уже вторую неделю на таблетках.

— Какие-то неприятности? — поинтересовалась Анна.

Но сестра лишь махнула рукой.

— Как всегда! В нашей жизни телевизионной не просто неприятности, а сплошные неприятности. Все подсиживают, интригуют… Но меня сейчас волнует не это. — И она замолчала. — Есть новая интересная работа, и вот я думаю, соглашаться на нее или нет.

— А ты хочешь идти на нее?

— Не знаю. Вопрос сложный… Здесь следует все обдумать хорошенько. Ты куда сейчас? На работу?

— На работу! — эхом откликнулась Анна.

Само слово «работа» показалось ей слишком значительным для того дела, которым она занималась. И не удержавшись, Анна фыркнула.

— Ты чего? — не поняла Елена.

— Просто так. Не обращай на меня внимания.

Елена пожала плечами и поднялась из-за стола:

— Я поехала. С Деником погуляешь?

Елена ушла. Хлопнула дверь, и щелкнул замок.

— Итак, мы одни, — прошептала Анна. — Дэн, ты слышишь…

Собака глухо проворчала. «Конечно, слышу, не глухая, — казалось говорит она. — У меня слух получше твоего, между прочим…»

Одни, и это слово отдает какой-то сладкой болью, но почему болью, Анна не может сформулировать, вероятно, потому что существование ее здесь — временное. И она это хорошо понимает. А то, что она осталась одна — дает иллюзию обладания чужим. Пусть и ненадолго. Иллюзия, что это потрясающее пространство — твое. Эта кухня, похожая на взбитые сливки, и пол — темно-зеленая плитка с белыми прямоугольниками. Все это принадлежит ей, и в то же время — чужое.

— Калиф на час, — прошептала Анна и обернулась, оглядываясь, как будто бы кто-то мог ее сейчас услышать. Но в квартире только двое. Анна и Дэн.

Дэн смотрел на Анну, высунув язык.

«Ну что, пошли гулять?» — говорит его взгляд.

— Пошли, — ответила вслух Анна.

После прогулки вдоль сквера, вернувшись домой, Дэн протопал в ванную, как он, очевидно, привык, и Анне ничего не осталось, как последовать за ним. Это была ванная для гостей — вместо джакузи здесь стояла душевая кабина. Кафель с растительным орнаментом, на сверкающих хромированных батареях — полотенца. Дэн уже стоял в душе и смотрел на Анну. Мыться Денику нравилось, вопреки тому, что Анна читала о собаках раньше — многие не любили водных процедур.

После того как Анна вытерла собаку насухо полотенцем — ее шерсть заблестела и Дэн довольный вышел из ванной, гордо подняв морду.

Анна задумалась: идти на работу решительно не хотелось. Было желание остаться дома подольше.

Анна позвонила Васе и предупредила, что сегодня придет позже. Он недовольно буркнул, но согласился с ней. А куда ему деваться?!

Итак, отдыхать, отдыхать и еще раз отдыхать…

Какое-то время Анна сидела в мягком кресле в большой комнате, сделанной в итальянском стиле — кажется, он называется «классика»: мебель из темного дерева, спокойные бежевые обои и светлая мебель. Анна представляла, что она пришла после работы и, усталая, сидит, отдыхает в кресле, прокручивая в голове прошедший день.

Следующим пунктом в осмотре квартиры была лоджия, превращенная в зимний сад. На подоконнике и на полу стояли разные растения: в том числе пальмы и кофейное дерево. Ветка с распустившейся орхидеей наклонилась почти горизонтально, и бело-фиолетовый цветок слегка покачивался от малейшего дуновения воздуха…

Анна обошла все комнаты. В Елениной спальне находилась гардеробная. Раньше подобное Анна видела только в кино — гардеробная напоминала восточную шкатулку. Сначала шли деловые костюмы, вечерние платья, джинсы, модные комбезики, юбки и блузки всевозможных цветов и фасонов.

Интересно, подойдет ли ей Еленин размер?

В глубине мерцал мех — длинная шуба из серой норки, темно-коричневый норковый полушубок и задорная курточка с лисьей оторочкой.

Отдельно стояла обувь — в коробках и без.

Туфли на призывных шпильках, балетки и лодочки, сапоги-ботфорты, ботинки на толстой подошве. Особенно Анну поразили ярко-фиолетовые сапожки на тонком каблуке, отороченные мехом. Эх, эх…

Анна закрыла гардеробную и подошла к трюмо. В глазах зарябило от «шанели», «диора», тональных кремов, пудры, помад…

Собака неотступно следовала за Анной; она сопровождала ее на почтительном расстоянии, словно присматривала за гостьей — не натворит ли та чего в отсутствие хозяйки.

— Нет, ничего не натворила, — пару раз сказала Анна вслух, не рассчитывая на ответ.

Обойдя все комнаты, Анна почувствовала легкий голод. В холодильнике пестрели этикетки, Анна выбрала йогурт и швейцарский сыр. Выложив все на тарелку и поставив на стол, она вернулась к холодильнику за молоком, а мгновением позже обнаружила, что ее едой уже позавтракали. Тарелка была пуста.

— Так-так, мелкий воришка!

«Воришка» сидел и смотрел на нее невинными круглыми глазами.

«А я здесь при чем? — говорил этот взгляд. — Я вообще ничего не знаю».

— Ну что ж! Придется взять двойную порцию, в расчете на прожорливых троглодитов, которые только прикидываются честными собаками…

Посмотрев на часы, Анна вздохнула и стала собираться на работу. И так она припозднилась, подала голос совесть.

* * *

Анна вошла в комнату и увидела Васю, сидевшего на стуле с блаженно-счастливым видом. Такого вида у шефа Анна не видела давно.

— Что-то случилось?

— Ага.

— И что?

— Нам деньги перечислили!

— Оперативно!

— Я и сам не верю. Теперь наконец-то мы сможем заплатить за аренду, выписать себе зарплату, созвать конференцию, издать сборник. И не один…

Вася уже видел, как созданный им центр набирает обороты. Он откинулся на стуле и мечтательно прикрыл глаза. Потом подался вперед и посмотрел на Анну.

— Сейчас я в магазин схожу, куплю нам, что бог пошлет…

— Я вообще-то не голодная. Только что позавтракала.

— Не отказывайся, Рыжикова! Сегодня я щедрый. Пользуйся моментом.

Вася притащил кучу снеди. Здесь была и красная икра, и копченая колбаса, и ветчина, и окорок… А венчало все это гурманское великолепие — бутылка чилийского красного вина.

— А почему чилийское? — не удержалась Анна.

— Потому… нравится мне оно, — сказал Вася. — Ты не рассуждай, а ешь! А то в последнее время отощала совсем. — Вася говорил с ней иногда не как начальник, а как заботливый друг. Даже по-отечески журил Анну, хотя разница в возрасте между ними составляла всего пять лет.

Вино оказалось хорошим. У Анны зашумело в голове.

— Пьем за нас! Много мы претерпели, но теперь выходим на светлую дорогу.

— И каковы твои дальнейшие действия? — спросила Анна.

— Я же тебе вчера говорил, что один мой знакомый священник из Подмосковья обнаружил интересные материалы, связанные с Распутиным. — Голос Василия прозвучал по-особому таинственно. — Так вот я еду к нему на днях.

* * *

Следующие два дня пролетели незаметно.

— Вот, — Василий втащил коробку в комнату и торжествующе посмотрел на Анну.

— Что это?

— Материалы одной подмосковной церкви. Представляешь себе — сонный городок, примет современности почти нет, все как в прошлом веке. Священник, когда получил этот приход, стал разбираться в своем хозяйстве, как это водится, и наткнулся на странные коробки, набитые сверху донизу бумагами. Кое-что отсырело и погибло безвозвратно… Эх, — почесал затылок Вася. — Как подумаю об этом…

— Ты принес все, что осталось?

— Нет, там еще есть материал. Остальное, он сказал, — потом отдаст. Будем разбирать пока это. Что-то уже в руках расползается. Но у нас нет другого выхода. Мы же настоящие ученые и должны иметь дело с разными документами, в том числе и трудночитаемыми, — назидательно произнес Василий.

— Спасибо за совет.

— Всегда пожалуйста. А если серьезно — работа нам предстоит большая, Рыжикова, так что отлынивать не будем.

— Когда я отлынивала?

— Это я так. Предупреждаю.

Вскоре Вася ушел, Анна осталась одна. Домой торопиться не хотелось. Елена уехала, а одной в пустой квартире было не очень уютно. Лучше задержаться здесь и просмотреть материалы, которые притащил Василий. Он был натурой увлекающейся и мог в порыве энтузиазма взять бумаги и документы, не имеющие никакой ценности. Хотя, конечно, Анна доверяла научному чутью и эрудиции своего шефа, но не мешало бы посмотреть то, что он притащил, самой.

Коробка стояла в углу.

Анна открыла ее, в нос сразу ударил запах сырых бумаг, прелых листьев, затхлости. Такой запах бывает в старых домах, где уже никто давно не живет, а хозяйничают плесень и ветер.

Она закашлялась и отошла к окну, вдохнуть свежего воздуха. Стояла поздняя осень, и примерно на уровне глаз на черном, словно обуглившемся дереве трепетало два желтых листа, как тряпочки на ветру.

Анна посмотрела вниз. Дворник дядя Паша подметал двор. Все тихо, спокойно. Можно прогуляться по дороге домой…

Она намотала прядь волос на палец и нахмурилась. Бедный Василий старается отработать грант, понятное дело, радуется, что такое счастье привалило, наверное, молитвы денно и нощно про себя читает…

А она, Анна, разве не рада? Не рада тому, что они наконец-то вырвутся из нищеты и сомнительного существования на птичьих правах, перестанут бояться, что их в любой момент могут выселить и выгнать из здания? Теперь, когда под ногами твердая почва — почему нет оглушительной радости и ликования? Что-то здесь не так? Или у нее просто как у старой бабки сомнения и ворчание на пустом месте? Откуда это странное чувство не то тревоги, не то настороженности? Откуда?

Анна вздохнула и отошла от окна. Вернулась к столу, взяла пирожное, надкусила его и задумалась. А может быть, дело в том, что этот закуток-уголок уже стал ее, ей здесь хорошо и уютно, и вовсе не в науке дело? Стало быть, нет в ней ни полета, ни размаха и она всю жизнь готова довольствоваться малым?

Такой сложный вопрос, явно с философским подтекстом, требовал длительных рассуждений на тему о смысле жизни вообще. И о смысле жизни ее — конкретно.

Сейчас же рассуждать не хотелось, клонило в сон, а нужно было разобраться в Васиных бумагах. Хотя кому — нужно? Васе? Ей?

Анна сердито повела плечами, нет, сегодня она невыносима для себя самой! Нужно выпить крепкий кофе, привести себя в чувство и начать разбирать материалы. Это продуктивно, полезно и выбивает дурь из головы, как любил говаривать ее начальник. Анна поймала себя на мысли, что она порой начинает мыслить Васиными афоризмами, которые он упорно называл «васизмы». Ну что ж, васизмы так васизмы. «Без труда — не вытянешь жизнь из тупика». И это верно!

Жизнь Анны забрела в тупик, и надо ее вытягивать с помощью ударной работы. Вот ей и представляется случай продемонстрировать свое рвение.

За окном сгущались сумерки, осенью они быстро переходили-перетекали в темноту. Не успеешь оглянуться, как когтистая мягкая лапа вечера уже накрыла город. И он вздрагивал-трепетал под пятой невидимого хищника.

Анна сполоснула чашку и заварила кофе в маленькой турке, привезенной Васей из Узбекистана, куда он ездил проведать бывшего одноклассника.

Кофе был густой, терпкий, растекался по телу бодростью, сонливость сразу как рукой сняло, и Анна решительно направилась в угол. Надев тонкие резиновые перчатки — Вася учил обращаться с документами бережно, она аккуратно взяла один из пожелтевших от времени листов…

* * *

Из дневника Лизы К.

«Ах, как шумят листья: нежно, яростно, обреченно. Их последнее содрогание перед тем, как ветер унесет, развеет — словно ничего и не было. Это мне нравится в осени и вместе с тем пугает — какая-то безнадежная обреченность перед неминуемым тленом, перед обнаженностью, умиранием…

Но когда осень только начинается — об этом не думаешь: просто наслаждаешься теплом, листьями, которые золотом осыпаются на землю. Такое банальное сравнение! А хочется написать что-то оригинальное… Такое, чтобы запомнилось людям. Вот Брюсов написал: «О, укрой мои бледные ноги!» И это сразу всем запомнилось, вызвало скандал. Валерия Яковлевича стали упрекать в безнравственности. Например, моя матушка. Я ее очень люблю, но все-таки надо признать, что она порядком отстала от нашего века и думает по-старому, для нее главное — мое счастливое замужество. И все! И как это скучно! Особенно в наше время, когда все вокруг кипит, бурлит! Новые веяния, собрания, кружки, кафе, модные социалисты…

Я закончила гимназию и поступила на Бестужевские курсы.

Весь этот вихрь невольно увлек меня. Мне хотелось чего-то нового, необычного… Я тогда и решила стать поэтом или прозаиком. Актрисой — банально. Да и с моим высоким голосом, и внешностью, далекой от роковой красавицы. А стать поэтессой — очень заманчиво. Ахматова, Цветаева, Черубина де Габриак… Но надо признать, что таланта у меня маловато или вовсе нет. Я помню, как сидела и записывала свои мысли в тетрадь, а потом вдруг замерла — за окном было так красиво: золотые листья, легкий шум, ветер, прозрачно-сладкий воздух…

Мне хотелось написать стихотворение, которое бы передавало все это. Но написав одну строчку: «Как нежен медовый воздух» — я остановилась, дальше ничего не шло. Хоть плачь! Я сидела и кусала губы. Что-то мешало мне… Как будто бы мой душевный подъем, вызванный красотой, весь иссяк, и я стала смоковницей бесплодной. И это было невыносимо больно. Я ждала продолжения, а его не было. Я так и замерла, словно растворилась в этой минуте, время остановилось, даже часы перестали тикать, на дом опустилась благодатная тишина… Я не слышала ни голоса матери, ни быстрых шагов кухарки, ни чьих-то криков за окном. Я погрузилась в это нечто… И только потом голос матери вывел меня из этого состояния.

— Лиза! Лиза! — кричала она мне. — Тебе плохо?

— Плохо? — подняла я на нее глаза. — Почему ты об этом спрашиваешь?

— Видела бы ты себя со стороны! — сказала мать обеспокоенно. — Лицо пошло красными пятнами, я тебя зову — а ты не слышишь!

— Я и правда тебя не слышала! — искренне сказала я и тут же пожалела о своих словах, потому что в глазах матери отразился явный страх. — Прости, мамочка, — тут же торопливо добавила я. — Задумалась. Иногда у меня бывает.

— Ты что-то писала? — кивнула матушка на тетрадь.

— Да, — я невольно залилась краской и прикрыла тетрадь локтем.

— Елизавета, я надеюсь, что ничего богохульного и непристойного здесь нет, — строго сказала мать.

— Нет. Все в порядке. Не беспокойся, мамочка!

Она наклонилась, поцеловала меня в лоб и ушла. И после нее в комнате еще какое-то время витал запах туалетной воды, которой она любила душиться.

А я после ее ухода задумалась. Эта минута, когда я провалилась в какое-то другое измерение, была невыносимо сладка и волнующа. По моему телу прошла судорога блаженства, но в этом я никому бы не смогла признаться. Здесь было что-то неприличное…

Вопреки мыслям матушки, я не была таким уж невинным и оторванным от жизни существом. Мы в гимназии уже знали об отношениях мужчины и женщины почти все, для нас не было здесь тайн и загадок. А моя подруга Муся Саблина показывала неприличные фотографии, найденные у брата. Мы их рассматривали, хихикали, отводили глаза и снова украдкой смотрели на неподобающие позы и прочие признаки страсти, о которой поэты писали так возвышенно. Ведь на самом деле все было не так. Проще и хуже… И все же с некоторых пор плотская страсть стала волновать меня. И все сильнее. Когда я сказала об этом Мусе, она хихикнула, зажала себе рот рукой и призналась, что у нее происходит то же самое. И что надо скорее выходить замуж. Правда, пока не за кого, со вздохом прибавила она.

Весна, лето, начало осени пролетели в каком-то чаду, нервы были взвинчены — я часто то плакала, то разражалась беспричинным смехом. Но вот эта минута, когда я провалилась в другую реальность. Мне страшно хотелось ее повторить. Но что это было — я не знала… И как снова вызвать то состояние — тоже.

А вскоре случилось еще одно событие.

За столом у нас редко говорили о политике, но тут мать произнесла с некой досадой и одновременно любопытством.

— Везде говорят о Распутине! Супостат эдакий! Окрутил императрицу, императора, все под его дудку пляшут! Истинно говорят: сатана во плоти! Как с ним кто столкнется, так все — пропал! — И мать несколько раз быстро перекрестилась. — Что за напасть на Россию! Где это видано — полуграмотный мужик всем вертит. Говорят, даже спит с императрицей. — И тут же мать нахмурилась, пожалела об этих случайно вырвавшихся словах.

А у меня все как-то странно болезненно и сладко сжалось внутри. Распутин!»

Анна оторвалась от чтения и посмотрела на часы. Пора домой… Елена, наверное, уже приехала. Теперь после работы Анна торопилась домой к Елене. Никогда раньше она не думала, что выражение «дом» имеет такой священный смысл. Оказывается, дом — это больше, чем место, куда приходишь ночевать, как это было в ее случае раньше. В квартире, где она жила с отцом-алкоголиком, собственного пространства Анна не ощущала. Ей нужно было прийти, прошмыгнуть в свою комнату и засесть там, как в осажденной крепости, откуда можно делать краткие вылазки на кухню. Даже электрический чайник Анна купила себе отдельно и держала его в комнате. В холодильнике были в основном полуфабрикаты, да и то она чаще покупала готовую еду, которую можно было съесть сразу, запив горячим чаем.

У Елены все было по-другому. Ее роскошная квартира была очень уютной: все продумано до мелочей. Картины на стенах в коридоре, кухня со множеством хозяйственных мелочей, привезенных из поездок, полочки с оригинальными сувенирами. Несколько светильников: бра, торшеры, встроенные лампы. Пол с подогревом.

Собака Дэн. Лабрадор, относившийся поначалу к Анне с опаской, наконец-то признал ее за свою.

И сегодня, когда Анна пришла домой к Елене, Дэн встретил ее с радостью, кинувшись на грудь.

— Ну подожди, подожди, — отбивалась Анна от него. — Дай хотя бы руки помыть…

Надев белые пушистые с помпонами тапочки, она отправилась на кухню, включила чайник. Когда он вскипел, Анна заварила чай и подошла к окну посмотреть на панораму, которая открывалась с семнадцатого этажа. Вечерние огни, спокойные, умиротворяющие. И за каждым окном — жизнь. И золотые крапинки-звезд на темном полотне неба.

Постояв на лоджии, Анна прошла в большую комнату, села в кресло и сама не заметила, как уснула… Проснулась она от того, что кто-то накрыл ее пледом. Анна открыла глаза.

— Спи, спи, — прошептала Елена.

— Да я уже выспалась. А ты только что пришла? — вскинулась Анна. — Я так крепко уснула, что даже ничего не слышала, хотя обычно у меня сон чуткий.

— Да, только что порог переступила. Пару минут назад. Голодна как волк, сейчас поем и на боковую.

— Дай я тебе подогрею еду, — вскочила Анна.

— Да сиди, я сама все сделаю, — сказала Елена.

Но Анна уже поднялась с кресла, подхватывая на ходу плед.

— Ты устала, а я уже выспалась.

Сестры прошли в кухню, и при свете яркой кухонной лампы Анна увидела, что под глазами Елены, несмотря на макияж, темные круги, а черты лица заострились.

Елена лениво ковыряла вилкой в тарелке.

— Нет аппетита? — сочувственно спросила Анна.

— Нет. Расскажи лучше, как прошел твой день.

— Как всегда. Работала. Сейчас у нас есть один интересный материал, мы его расшифровываем. Представляешь, нашли документы, связанные с Григорием Распутиным. Думаю, тянет на сенсацию…

Елена слушала ее вполуха, она была непривычно бледна и задумчива.

— Неприятности на работе? — неожиданно спросила Анна.

— А? — Елена вскинула на нее прозрачно-зеленые глаза.

— Что-то на работе?

Елена отложила вилку и посмотрела на нее.

— Давай сейчас нальем чай и пойдем в большую комнату. Посидим там, поговорим.

Внутри Анны разлилось блаженство. Ее сестра предлагает ей пойти и вот так просто почаевничать. И не просто сестра, а знаменитая телеведущая. Елена Демченко!

Все связанное с Еленой для Анны было окружено каким-то волшебным сиянием. Анне казалось, что сам воздух в присутствии Елены начинает искриться маленькими звездочками.

Елена забралась с ногами в глубокое кресло с чашкой чая в руках, рядом улегся Дэн.

Анна села на диван, сдвинув в изголовье ворох маленьких подушечек.

Елена молчала, сосредоточенно сдвинув брови. Анна боялась нарушить это молчание.

— Мне поступило одно предложение насчет работы, — начала Елена. — Хорошее денежное предложение — от одного российского олигарха, который сейчас находится за границей. От Дмитрия Берковича.

И Елена снова замолчала. Анна залюбовалась сестрой — мягкий свет падал на рыжие волосы, подсвечивая их золотистым ореолом. Сестра посмотрела на нее, и Анна поразилась ее взгляду: отрешенному, погруженному в себя.

— И что ты думаешь делать?

— Не знаю. Буду думать…

* * *

На другой день Вася с порога спросил Анну:

— Ты что-то читала из материалов, которые я притащил?

— Да. Отрывок из дневника какой-то экзальтированной девицы, которая то хочет стать поэтом, то кем-то еще. Никак не разберется в себе, мечется.

— Учти — таких в то время было очень много. Экзальтированные барышни, которым хотелось чего-то эдакого — не то сладкого разврата, не то участия в передовых революционных движениях. А часто соединялось и то и другое. Непонятно, откуда они взялись. Многие прилично воспитанные молодые девушки пошли в революцию помогать большевикам. Это странное явление, на мой сегодняшний взгляд. И, похоже, до конца необъяснимое. Наша героиня, видимо, из их числа.

— Любопытно.

— Вот и разбирайся с этим материалом. Все, что касается Распутина, нам теперь важно и нужно. Потом будем систематизировать и делать опись документов. Вообще вокруг Распутина много чего накрутили-навертели.

Анна машинально посмотрела на шкаф, где стоял глобус с полярной совой наверху. Как напоминание им о научной добросовестности.

— Но вообще-то пришествие Григория Распутина было подготовлено другими людьми. Поэтому он и смог так легко приобрести влияние на царскую семью. Почва была уже готова. Понимаешь? Го-то-ва! — с расстановкой произнес Василий. И добавил небрежно, но явно рассчитывая на похвалу: — Я в рамках нашего исследования одну статью подготовил на эту тему. Нам же надо наш центр аккуратно пиарить, приобретать вес. Известность… Если интересно, можешь ознакомиться.

— Конечно, интересно, — улыбнулась Анна. — Дашь посмотреть?

— Угу, — буркнул Вася. А потом, глянув на часы, воскликнул: — Мне пора! Сегодня Настя устраивает небольшой праздник в честь дня рождения Васюхи-малого. Пора бежать. Еще подарок племяшу купить надо. Да и мелочовку остальным. То да се. Еще одна родственница будет дальняя. Самостоятельная девица, которая, по слухам, работает в одной секретной организации. Я ее сто лет не видел. Некая Варвара Епифанова. Обещала прийти. У нее, как она сказала, сегодня встреча с одноклассниками, а потом к нам придет, на день рождения. К родственникам. Ну, я пошел…

— А статья где, о которой ты только что говорил?

— Статья? — Вася вторично порылся на полке. — Держи! Ты здесь останешься?

— Да, поработаю еще.

Елена сказала, что сегодня вернется поздно, и можно было тоже задержаться, забраться с ногами на диванчик и посидеть-почитать, как в старые добрые времена.

— Надолго?

— Не знаю.

— С Еленой все нормально? — проницательно спросил Вася.

— Все в порядке. Просто она сегодня будет поздно. А я лучше здесь посижу. Дома одна не хочу.

— Ясно. А то уж подумал, что у вас с ней разные терки начались и тебе опять идти некуда.

— Спасибо, Вась, за заботу.

— Это завсегда. Мы же друганы и коллеги. Салют?

— Салют.

— Там еще кусок пирога остался в холодильнике, можешь доедать. Не сиди голодная.

— И что бы я без тебя делала, страшно подумать…

— Вот и не думай!

Вася ушел. Оставшись одна, Анна подошла к окну. Ветер завывал совсем рядом, иногда он словно трясся в падучей и припадал к крыше — мелко-мелко стуча по ней, как будто бы кто-то сверху рассыпал крупный горох. За окном была уже непроглядная темень. А здесь уютно и тепло. Анна поставила чайник и взялась за статью. В глаза бросился заголовок: «Внутрисемейные дела семейства Романовых, проблемы престолонаследия и их влияние на кризис Российской империи». Рядом шла приписка. «Заголовок переделать. Слишком общо и пафосно». Затем более мелкими буквами шло: «Отослать в «Вестник проблем Российской истории» и в другом формате в издание «Курсом Евразии».

Анна налила в чашку кипяток и заварила чай. Он был таким, как она любила — горячим. Еще бросить туда три куска сахара, и будет вовсе замечательно.

Она забралась с ногами на диванчик и принялась читать.

«Одной из самых острых проблем, с которыми сталкивается любая монархия во все времена, является проблема престолонаследия».

Анна оторвалась от текста. Ну да! Вот английская принцесса Кейт Миддлтон тоже несколько лет назад столкнулась с этой же проблемой. Все таблоиды только и сообщали время от времени о беременности жены принца Уильяма, а потом опровергали собственные утки. Можно себе представить, как это нервировало бы любую женщину, которая могла бы оказаться на месте Кейт.

Вася детально рассказывал о рождении дочерей у императорской четы и всеобщем разочаровании, связанном с отсутствием наследника мужского пола.

«По сути, общество было наэлектризовано ожиданием, и это не могло не подрывать психику Александры Федоровны. В обществе ходили шуточки, ближайшее окружение императора и императрицы писали в дневниках и обменивались посланиями, где высказывались различные слухи и подозрения, в том числе и те, что императрица не может больше рожать и не способна выносить сына. Неприятности у императорской четы появились еще до приезда в столицу Григория Распутина: враждебное окружение, смыкавшееся вокруг августейшей четы, некая изоляция, в которой они оказались. Сестра Александры Федоровны — Елизавета Федоровна (Элла) — в письмах своей бабушке, английской королеве Виктории, сообщая о беременностях и родах Аликс, сетовала на слухи и всеобщее разочарование, что и в этот раз — не сын. Если представить себе, что все эти пересуды доходили до ушей императрицы, то можно понять, что уже с той поры она ощущала, что они с Ники одни против всех. И это во многом предопределило дальнейшую трагедию падения династии Романовых».

Вася писал легко, увлекательно и вместе с тем давал массу сведений, приводил выдержки из писем и документов.

«После рождения четвертой дочери, Анастасии, императрица уже совершенно отчаялась. И здесь со своими советами возникли «черногорки» — так называли двух дочерей черногорского князя Николы Первого. Стана (Анастасия) и Милица после учебы в Петербурге в Смольном институте остались при дворе российского императора и вышли замуж за представителей рода Романовых. Вторым мужем Cтаны стал дядя Николая II — Николай Николаевич.

«Черногорки» имели при дворе определенное влияние. Именно они и познакомили императорскую чету с неким доктором Филиппом, с которым императрица связывала надежды на рождение сына».

Анна пробежала глазами биографию Филиппа, приведенную в статье. Так, так… Она оторвалась от чтения и вновь подошла к окну.

Анна подумала, не пора ли ехать домой, вдруг Елена уже закончила свои дела. Но телефон сестры не отвечал. Ясное дело: работает и вырубила связь.

Анна вернулась к статье.

«Доктор Филипп взялся помочь Александре Федоровне в щекотливой проблеме. Ранее он вылечил сына Милицы, поэтому та с воодушевлением и рекомендовала доктора императрице. Но не все относились к Филиппу с таким безоговорочным доверием. Так, заведующий парижской и женевской агентурой Рачковский собрал на доктора досье, где наклеил ему ярлык «шарлатан». Французский посланник даже предостерегал императора и императрицу от «доктора». Но это не поколебало веру императорской четы в новоявленного кудесника. Они так страстно жаждали наследника, что готовы были на многое закрыть глаза. Лишь бы явилось чудо и Александра Федоровна зачала сына.

Филипп утверждал, что благодаря силе внушения может оказывать влияние на пол младенца в утробе матери. Его лекарством был гипноз.

И вот после двух месяцев гипнотических сеансов Филипп сказал, что императрица беременна. Этот факт был скрыт ото всех. Свое положение Александра Федоровна хотела сохранить в тайне. Беременность началась в ноябре 1901 года. Официально о том, что императрица ждет ребенка, было объявлено весной, а медики были допущены к ней только в августе 1902 года. Вот тогда-то и было объявлено, что у императрицы — ложная беременность и родов не ожидается.

Это известие стало страшным ударом для Александры Федоровны, разочарованием для придворных кругов и поводом для насмешек во всех слоях общества.

Ходили слухи о том, что императрица на самом деле родила урода. Как казус можно рассматривать тот факт, что полицией было приказано исключить из оперы «Сказка о царе Салтане» слова: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку».

Анна представила себе императрицу — страдающую женщину, мечтающую только об одном — о сыне. Ее истерики, капризы, метания вполне объяснимы — судьба отказывала ей в том, чего она так страстно желала. В этом корень многих бед, корень несчастья этой семьи, их привязанности друг к другу, желания держаться до последнего и любой ценой. Отсюда — упрямство и негибкость императрицы, стремление видеть во всех врагов, и что касается придворных кругов — вовсе не напрасно. У Аликс не было друзей и подруг, кроме несчастной Ани Танеевой, которая вошла в историю под фамилией Вырубова. И еще нескольких придворных фрейлин. Все остальные, по ее мнению, относились к ней враждебно, включая свекровь, и постоянно интриговали против нее, даже родная сестра Элла, Елизавета Федоровна.

«Филипп был изгнан, но императрица считала, что благодаря именно его советам и воздействию она все-таки зачала и родила сына. Именно Филипп посоветовал ей поехать в Саровскую обитель. После чего и наступила долгожданная беременность.

Но рождение наследника омрачилось страшной правдой — он оказался болен гемофилией. Редким наследственным заболеванием крови. Носительницей этой болезни была прабабушка цесаревича — английская королева Виктория.

Радость от появления сына шла рука об руку со страхом потерять его в любой момент».

Анна отложила статью и подошла к окну. Деревья освещались фонарями. И ей вдруг показалось, что около одного из деревьев мелькнула тень. Она присмотрелась: как будто бы, прислонившись к дереву, стоял человек. Анна отвлеклась, а когда посмотрела туда же через несколько минут — уже никого не было…

Глава 3 Уроки нежной силы

Слабые люди выжидают благоприятных случаев, сильные их создают.

Александр Н. Афиногенов

Варвара Епифанова терпеть не могла встречи одноклассников и никогда на них не ходила. Несмотря на то что через одноименную популярную сеть ей время от времени присылали приглашения прийти на то или иное мероприятие и «встретиться с любимыми друзьями из прошлого». Так слезливо, с надрывом зазывала ее бывший лидер их класса — Зина Морошкина, а ныне Зинаида Кругликова, мать четверых детей.

Варвара собиралась отмахнуться от приглашения и на этот раз, то есть попросту проигнорировать очередное воззвание многодетной матери, но внизу шла приписка. «Варвара, Григорий Семенович очень хочет встретиться с тобой. И лично просил, чтобы ты пришла».

Это был прием из разряда «ниже пояса». Дело в том, что к их математику Раскину Григорию Семеновичу Варя питала нежнейшее почтение, смешанное с благоговением. Именно Григорий Семенович, учитель от Бога, как о нем говорили родители, с успехом прививал детям любовь к такому трудному предмету, как математика. Он последовательно выводил вчерашних троечников и хорошистов на районные и городские олимпиады, где они неизменно получали высокие баллы, а после с легкостью поступали в престижнейшие вузы Москвы.

Математика возникла в жизни Варвары Епифановой в самый трудный период ее жизни — когда родители расстались и до нее никому не было дела. Отец создал новую семью с «провинциальной профурсеткой», как говорила ее мать, и разом отрезал Варвару от себя. А в той прошлой жизни осталось немало хорошего: воскресные походы с отцом в парк Сокольники, зимой катание на коньках, летом и осенью — на велосипедах, тающее мороженое в руках, смех, совместно прочитанные книжки, зычный глубокий голос отца «Варю-юнь» и его звонкие поцелуи в щеку или в подбородок. И всего этого сразу не стало.

Взамен возникла озабоченная мать с вертикальной морщиной на лбу, ее краткие реплики: «Эта гнида ничего не получит!», «захотел потискать молодое тело», «старый козел», «провинциальная шлюшка». Мать бросала эти реплики по телефону своим подругам, не думая о том, что их может услышать Варвара. Или, напротив, ей доставляло удовольствие показать Варваре: какой скотиной, в конце концов, оказался ее отец.

Варя в это верить не могла. Ей очень хотелось встретиться с отцом и как-то объясниться. Спросить его, а как теперь будет жить она, Варвара? Будет ли он приходить к ним, гулять с ней в парке, целовать в подбородок и покупать мороженое?..

Но отец ушел однажды утром с чемоданом и никак не давал о себе знать.

Мать, когда Варя приставала к ней с вопросами, отмахивалась от дочери, как от назойливой мухи. Брезгливо поджимала губы и говорила: «Ему теперь не до тебя, там вот-вот родится ребенок».

Варвара затыкала уши и уходила к себе в комнату, когда и это не помогало, когда находиться дома рядом с наэлектризованной матерью становилось невыносимо, она уходила гулять в парк одна и бродила по дорожкам допоздна — просто так, без всякой цели. Потом она стала прогуливать уроки, потому что жизнь разом потеряла всякий смысл и не было желания вообще куда-то ходить и чем-то заниматься. Отец ушел в августе, и всю осень Варвара блуждала в парке, периодически пропуская уроки и не думая о том, что будет дальше.

С наступлением холодов прогулки не прекратились. Однажды Варвара, обессиленная, опустилась прямо на дощатый пол летней веранды и равнодушно-тупо смотрела, как кружатся в воздухе первые снежинки. Незаметно она уснула и проснулась закоченевшая от холода. Она даже не могла разогнуть пальцы.

Где-то рядом раздалась матерная брань, и Варвара вжалась в стену, надеясь, что ее не заметят. Но случилось обратное.

Трое парней остановились напротив нее. И один из них отпустил длинное замысловатое ругательство, сплюнув на землю. Варвара попыталась встать, но ноги плохо слушались. Она поднялась, держась руками за стенку, но ноги подкосились, и Варвара снова рухнула на пол.

С гоготаньем отморозки подошли к ней. Один из них ботинком легонько коснулся ее рук, как будто бы она была лягушкой или полудохлым зверьком, которого пытаются перевернуть на спину. Варвара сжала руки в кулаки, смех раздался еще громче. Сознание мутилось, было противно. Подташнивало и еще шумело в голове…

Рядом раздался звук льющейся воды, в нос ударил запах мочи. Она невольно подняла голову, стоявший рядом парень ссал, пытаясь направить струю на нее, но мешал ветер. Варвара рывком села, но кто-то подошел сзади и опустил ей на плечи руки, тем самым лишив маневра.

«Варю-ю-ю-нь! — раздавалось в ушах. — Варю-ю-нь…» И ее смех в ответ, и липкое мороженое в руках. Она слизывала его с пальцев, и еще легкость в теле, и чувство полета, когда летишь на велосипеде и отрываешься от земли, а ноги крутят педали все быстрее и быстрее… Ветер свистит в ушах…

— А она, придурочная, что ли? Пощупаем ее, Серый, а? Проверим целочку…

Слова не доходили до сознания, они были как тяжелые камни, которые катились сверху горы и готовы были расплющить ее.

— По-ща-дите, — хотела выдавить Варвара, но из горла вырвался лишь слабый писк. В ответ раздался взрыв смеха.

Некое «существо» присело рядом с ней на корточки.

— Как ты себя чувствуешь, а?

Наглые глаза, запах табака и страшный оскал.

«Наверное, я сейчас здесь умру, — подумала Варвара. — Вот прямо сейчас. И лучше умереть, чем…»

Мысль она не закончила, потому что сидевший на корточках стал расстегивать молнию на ее джинсах. Ему никак не удавалось это сделать, и, выругавшись, тот, кто стоял сзади, рывком поднял Варвару на ноги. Молча она лягнула парня, стоявшего перед ней. Тот, охнув, врезал ей изо всех сил по лицу. Рот наполнился кровью. Она нащупала языком выпавшие зубы.

— Вот тварь! — сказал один из парней с веселым изумлением.

На ней рвали одежду, она отбивалась, но силы были неравны. Она уже чувствовала, что падает в обморок, что все куда-то исчезло… Вдруг послышались еще мужские крики, ругательства, звук металла, ударившего о трубу…

И она снова лежала на земле, над ней склонялись двое мужчин. Как потом выяснилось — это были военные, которые шли парком на день рождения своего сослуживца. Они хотели срезать путь, но заплутали и вышли к летнему шахматному клубу, где и находилась Варвара в окружении банды отморозков.

Полумертвую от страха и холода Варвару отвели домой и передали матери, которая с перекошенным лицом кинулась к ней и стала трясти и выговаривать — почему она где-то шляется, не поставив ее в известность.

— Мамаша! — вежливо, но строго осадил ее один из провожатых. — Девочка ваша полужива, вы что, не видите? Ее из рук подонков вырвали. Еще немного, и изнасиловали бы, твари. Слава богу, все обошлось.

Мать вскинула на военного глаза, сказанное доходило до нее с трудом, потом она бросилась к Варваре и стала исступленно гладить ее по волосам, обнимать, приговаривая, что «все хорошо и ничего не надо бояться».

Мужчины ушли, а Варвара стояла в коридоре в разорванных джинсах и куртке с оторванным рукавом. Мать, внимательно вглядевшись в нее, охнула:

— У тебя лицо в кровоподтеках.

— И зубы выбиты, — спокойно сказала Варвара. Собственный голос показался ей отстраненно-чужим, словно эти слова говорила не она, а кто-то посторонний.

— Зубы? — истерично вскинулась мать. — Но надо же что-то делать! Бежать к врачу, писать заявление в полицию!

— Ничего не надо, — пробормотала Варвара. — Я просто умру, если придется куда-то идти. Давай все решим завтра. А сегодня я хочу принять ванну и спать… Прошу…

— Да, да, девочка моя. Это все старый козел довел, если бы он…

— Мама! — осадила ее Варвара. — Не надо.

Принять ванну не было сил, от горячей воды раны и ушибы болели еще сильнее. Она включила холодный душ. И постояв под ним минут десять, вышла из ванны, обернувшись в полотенце. Мать стояла в коридоре.

— Есть будешь?

— Неа, — кровоточащие дырки во рту мешали говорить, и Варвара сильно шепелявила. — Не хочу, только спать…

Она рухнула в кровать, обессиленная, униженная, тело горело от чужих жадных рук, скользивших по ней, срывавших одежду, ей казалось, что до сих пор она ощущает запах табака и перегара.

Варвара приложила руку ко лбу. Он горел…

— Я заболела, — прошептала Варвара. — У меня температура…

Выздоровление было долгим: две недели Варя пролежала с температурой, мать хлопотала рядом, бестолково суетясь и негодуя на «козла». Он был виновен во всех прошлых и будущих бедах — это стало жизненным кредо матери, превратившимся в манию.

Но и после того, как температура спала, оказалось, что до полного выздоровления Варе далеко. В ее мире что-то безвозвратно треснуло, нарушилось, и ей было не под силу восстановить утраченную цельность.

В школе она скрыла случившееся, но все видели, что с Варварой Епифановой что-то происходит.

Первым забил тревогу Григорий Семенович, математик. Он как-то попросил Варю остаться после уроков и попытался вызвать ее на разговор. Варвара молчала, наконец математик, вплеснув руками, воскликнул:

— Деточка, ну ты же просто терзаешь себя! Я это вижу. У меня есть племянница в этом же возрасте, весьма капризная девочка, и я все хорошо понимаю, но нельзя же так. Давай займемся математикой, чтобы восстановить душевное равновесие? Математика лучше всех справится с этим.

— Почему? — машинально спросила Варвара.

Преподаватель снял очки и протер их.

— Потому… Математика — это божественная гармония чисел. «Музыка сфер». Все подчиняется числу. Вся мировая гармония. Вот Пифагор…

Григорий Семенович рассказывал ей о Пифагоре так, словно лично знал его. А потом ему удалось почти невозможное — он вернул Варе интерес к жизни через сухие формулы, которые как голые стебли заполняли доску, а потом в конце взрывались цветочным ковром. И Варвара, решая задачи, словно бежала по цветущему лугу.

Уже после Варвара узнала, что у математика не было никакой племянницы, а была дочь Аля, погибшая в возрасте Вари. Погибшая нелепо и случайно, она переходила железнодорожные пути, споткнулась и упала на рельс прямо виском. Мгновенная смерть.

Чем-то Варвара напоминала Григорию Семеновичу Алю, возможно, поэтому он и принял в ее судьбе такое участие. А может быть, математик был просто добр по своей натуре и видеть страдания ученицы ему было тяжело. Правды Варвара никогда не узнала, да и не пыталась узнать.

К Варваре постепенно вернулся интерес к жизни, она полюбила математику, участвовала в олимпиадах, но главное — стала без страха смотреть в будущее.

А потом в один прекрасный момент в класс пришел Гоша Кунцевич, и он легко потеснил Варвару с пьедестала. Он стал лучшим и любимым учеником Григория Семеновича, и Варвара жутко страдала от этого, но поделать ничего не могла. Когда Гоша обращался к ней, она грубила, отвечала резко или вовсе поворачивалась спиной. До нее не сразу дошло, что она нравится Гоше, что он пытается завоевать ее внимание. Неприязнь к нему застилала глаза и не давала увидеть то, что было на самом деле.

Несмотря на отчаянные Гошины попытки склонить ее к симпатии, Варвара дулась и сердилась на него совершенно по-детски — словно мстила за то, что теперь она не занимает в сердце Григория Семеновича безоговорочно первое место.

Ни Гошины цветы, ни билеты в кино, ни кафе, куда он водил ее пару раз, не заставили Варю сменить гнев на милость. Правда, иногда она делала вид, что принимает его ухаживания, а потом одним махом опрокидывала робкие мечты влюбленного в нее парня. Оборвалось все внезапно. Гоша в десятом классе уехал вместе с родителями в Америку, первое время писал ей, а потом переписка оборвалась. Варвара отнеслась к этому философски, и вскоре Гоша стал для нее тусклым воспоминанием, оставшимся в прошлом, так как настоящее уже бурлило и выходило из берегов, грозясь затопить все и вся.

Перемены происходили во всех направлениях. Отец наконец-то отсудил у матери квартиру, надо было размениваться. Переезжать из трехкомнатной в двухкомнатную, искать варианты.

Отец за прошедший период возник в жизни Варвары всего два раза. В последний раз она с трудом узнала его — вместо поджарого стройного мужчины с веселыми глазами — перед ней был отекший располневший дядька, который изо всех сил старался на нее не смотреть, мямлил, что жизнь — сложная штука, обещал еще встретиться, говорил, что «у него все трудно», а Варвара стала «настоящей красавицей». И все было ложью от начала до конца.

На самом деле у него все было прекрасно — молодая жена родила еще одного наследника, точнее — наследницу, теперь у отца был полный комплект: сын и дочь, которую он назвал красивым именем Эльвира. Отец основал собственную фирму на паях с бывшим однокурсником, ставшим большим человеком и имевшим связи в московской мэрии и властных структурах. Итак, у отца были деньги, молодая красавица жена, собственное дело, сытая благополучная жизнь, куда Варя никак не вписывалась, и ее оставили за бортом, как надоевшую куклу или плюшевого мишку.

А его слова насчет красавицы — можно было счесть откровенной насмешкой. К своей внешности Варвара относилась более чем критически и терпеть не могла слюнявые комплименты, как она их называла, тем более от близких людей.

После свидания с отцом она сказала матери:

— Как он изменился!

Мать вскинула на нее глаза, обведенные черным карандашом, что придавало ей сходство с грустным Пьеро.

— Да? И как ты его находишь? Мне Алексей показался таким холеным, ухоженным.

— Как кот, слопавший мышку.

— Да-да, мы бедные мыши, которых он съел, — подхватила мать. — А теперь собирается нас выселить из нашей же квартиры. Нет чтобы оставить квартиру своей кровной дочери и жене, которая угробила на него свои лучшие годы…

Ни слова не говоря, Варвара повернулась и пошла в свою комнату. Там она долго стояла и изучала себя перед зеркалом. Серые глаза, русые волосы. Толстая коса, с которой она не хотела расставаться, хотя прекрасно понимала, что это несовременно и не модно. Но коса ей нравилась, она придавала Варе какую-то приземленность, в хорошем смысле этого слова. Ей нравилось распускать волосы и ощущать под пальцами тугой шелк, волосы становились мягкими, послушными и, вырываясь на свободу, с облегчением струились по спине и плечам.

Но красивой ее назвать было нельзя. Миловидной, симпатичной — но не красавицей. Здесь отец перегнул палку. Вот только — зачем? Хотел снискать ее расположения, подольстить?

Свою трехкомнатную в районе Сокольников они разменяли на маленькую двушку в Перове, о чем мать сокрушалась почти каждый день.

После окончания школы Варвара поступила в МИФИ, училась она без интереса, с однокурсниками не сходилась, держалась дичком и получила прозвище «странной особы» и «малахольной». А Варваре было невыносимо скучно. Скучны были люди, занятия, вся окружающая обстановка… Скучна жизнь. Она думала о себе как о маленькой старушке, которую уже ничего впереди не ждет.

Так бы все и шло по накатанной колее, если бы на четвертом курсе не состоялось судьбоносное знакомство с одним человеком, перевернувшим всю ее жизнь.

В тот день ничего, абсолютно ничего не предвещало никакие перемены. Все начиналось как обычно: занятия в институте, потом нужно было по просьбе матери поехать в аптеку и купить ей лекарство. Ну и домой.

Стоял апрель. В воздухе пахло свежестью и беспокойным ветром. Аптека находилась в центре, купив лекарство, Варвара неожиданно для себя решилась пройтись по Пречистенке. Она шла по тротуару, как вдруг увидела между домами в одном из переулков человека, который сползал по стене.

«Пьяный», — подумала Варвара и собиралась уже идти дальше, как что-то остановило ее, и быстрыми шагами она направилась в переулок. Мужчина тихо стонал, держась за сердце.

— Вам плохо? — наклонилась к нему Варвара.

Он с трудом открыл глаза.

— Вы кто? — спросил он.

— Варвара Епифанова.

— Откуда?

— Студентка МИФИ. Это что — принципиально важно? — сердито спросила Варвара. — Вы сейчас, кажется, концы отдадите.

Даже в темноте было видно, как слабая улыбка тронула его губы.

— Грубите, девушка, нехорошо.

— Нехорошо пререкаться, когда вам плохо.

— Откуда вы знаете, что мне плохо?

— Да ну вас! — рассердилась Варвара. — Сидите тут. А я пошла.

Где-то совсем рядом раздался сухой щелчок, и человек вцепился ей в руку.

— Пожалуйста… — выдавил он. — Спрячьте меня!

— Куда? — растерялась Варвара.

— Куда-нибудь, хотя бы в кафе.

— Где я его возьму?

— На Пречистенке. Скорее же! Давайте я обопрусь на вас.

Варвара помогла мужчине подняться. Он оказался тяжелым, но и Варвара была не хрупкого сложения. Стиснув зубы, она чуть ли не волоком вытащила его из переулка на Пречистенку.

Через десять метров обнаружилось кафе.

— Сюда! — скомандовал он.

Они вошли в кафе, и ее спутник выбрал самый дальний столик в углу. Опустился на диван и застонал, вытянув ногу.

Варвара села напротив. Теперь она разглядела его как следует. Это был молодой мужчина не старше тридцати лет, кудрявый, темноволосый, с блестящими карими глазами. Он напоминал классического итальянца.

«В кино бы ему сниматься, — подумала Варвара. — Красавец просто».

Несмотря на апрель, он был одет в костюм, правда, белые манжеты рубашки были окровавлены, он поймал Варварин взгляд и быстро одернул манжеты.

— Вам что заказать?

— Учитывая мое состояние, я ничего не хочу.

— А я бы выпила чашку кофе.

— Можете заказать все, что захотите. Я заплачу.

— Спасибо, но я не голодна.

— Не глупите, ешьте, я угощаю. Это приличное кафе, и кухня здесь хорошая, хотя для вас и дорогая.

— Откуда вы…

Варвара быстро осмотрела свою одежду. Конечно, это не бренды, но одета она прилично, что он вообще себе позволяет!

— Заказывайте.

— Ну хорошо, — сдалась Варвара, ощутив приступ голода. — Закажу.

Она отвернулась и позвала официанта.

А когда повернулась, то мужчины перед ней не было.

— Какого черта! — воскликнула она. Но тут кто-то тронул ее за ногу.

— Тише! — услышала она.

Варвара подобралась и невольно посмотрела на вход. В кафе вошли двое. Мужчина и женщина. Что-то в их внешности было агрессивно-пугающим. Быстрые взгляды, которыми они обвели зал, отточенность движений, синхронность, мускулистые тела, хорошо угадываемые под куртками. Женщина была с короткой стрижкой, под мальчика, мужчина — высокий, с легкой щетиной. Они стояли на пороге и осматривали зал. Варвара по возможности придала себе беспечный вид.

— Вот, — подал ей меню официант.

Варвара быстро пробежала его глазами.

— Шашлык из телятины в винном соусе, рулетики из баклажанов и суп по — флорентийски. И еще чашка черного кофе без сахара.

Эти двое стояли и сверлили зал. Наконец они ушли.

— Все, — тихо сказала она.

— Я понял.

Красавец снова возник на диване, только лицо стало еще бледней.

— Вы заказали?

— Да.

— Я сейчас уйду.

— Куда?

— Не важно. Сейчас я выйду в туалет и не вернусь. За мной приедут. Я послал сообщение, пока сидел под столом. Спасибо за все. Возьмите деньги, — он достал три тысячи рублей из кармана пиджака и положил на стол. — Должно хватить.

— Вы уходите? — почему-то Варвара почувствовала себя несчастной.

— Увы! Еще раз — спасибо.

— Не за что! — буркнула Варвара обиженно.

— Вы замечательная.

— Да ладно?

— Точно-точно…

Он ушел, чуть покачиваясь, но ни разу не обернулся.

Варвара ела без всякого аппетита, настроение сразу испортилось. Когда пришло время расчета, она взяла в руки деньги и чуть не вскрикнула: под последней тысячей лежала маленькая бумажка с номером телефона. И подпись — Вадим. Дрожавшими руками Варвара взяла эту бумажку и спрятала в сумку.

Когда она на другой день позвонила Вадиму, тот сказал как ни в чем не бывало: «Приходи через неделю». И назвал место. Это был адрес в центре Москвы. Варвара подумала, что она идет не зная куда и непонятно к кому. Но странное дело — страха не было, не было и чувства, что она поступает неправильно. Напротив, росла и крепла уверенность, что отныне ее жизнь подчиняется совсем другим законам и другой логике. Все было странным, нереальным, потому и единственно верным.

На квартире ее ждали — немолодой мужчина, Вадим и худой юноша, как ей показалось, почти подросток.

Варвару спросили: хочет ли она работать в одной фирме, чья деятельность связана с безопасностью государства. Нет-нет, Варю заверили, что это не спецслужбы, а несколько другое…

Она понимала, что, вероятно, ее держат за дурочку и разыгрывают, но она стояла и радостно улыбалась. Она впервые почувствовала себя кому-то нужной. С ней советуются, ее спрашивают. Да еще Вадим так ободряюще смотрел на нее.

После этого разговора она шла домой окрыленная, ей подумалось, что теперь все в ее жизни будет по-новому, по-другому…

Как ни странно, перемены не заставили себя ждать. То ли новое действительно притягивает новое, то ли здесь не обошлось без малой толики волшебства. Бывают же в жизни моменты, которые ничем нельзя объяснить, кроме как вмешательством сверхъестественных сил. Похоже, такой момент настал и в жизни Варвары Епифановой. Какой-то добрый ангел пролетел по небу и щедро посыпал дарами ее голову.

Первым делом объявилась какая-то дальняя родственница. Такая дальняя, что мать с трудом вспомнила ее, но после недолгого замешательства подтвердила, да-да, это тетя Валя, она двоюродная или троюродная сестра нашей бабушки. Тетя Валя лежала в больнице и доживала там последние дни. Но перед этим, вспомнив о своих дальних и единственных родственниках, она успела составить завещание, по которому однокомнатная квартира в самом центре Москвы оставалась Ирине Константиновне, то есть Вариной матери.

Через два месяца после кончины тетушки в квартиру вселилась Варвара. Она никак не могла до конца поверить, что теперь у нее свое жилье, отдельное от матери, и что отныне она — хозяйка сорокапятиметровой квартиры, где может делать все что захочет. Это состояние было новым и непривычным…

Но на этом перемены не закончились.

Варвару изредка вызывали на Пречистенку и давали разные задания. Прежде всего ей нужно было заняться серьезной физической подготовкой. И Варвара записалась в секции дзюдо и студию танцев. Ей также посоветовали подтянуть компьютерную грамотность, записаться на курсы НЛП, изучить юриспруденцию, психологию, философию и богословие.

Со стороны во всем этом, казалось, не было никакой логики, но это только на первый взгляд. Варвара чувствовала, как ее мозги становятся лучше, гибче, что она стала намного быстрее ориентироваться, быстрее принимать решения и распутывать проблемы.

С Вадимом она виделась за все это время лишь несколько раз, и каждый раз ее сердце ныло. Но он обращался с ней подчеркнуто вежливо. И не более того. И от такого обращения Варвара страдала. Если бы он ей грубил, хамил, но при этом ухаживал и вообще проявлял к Варваре внимание как к женщине, она страдала бы намного меньше. А вот эта убийственная холодная вежливость подкашивала напрочь.

После окончания института Варвару приняли на работу в контору, где начальником был Виктор Александрович Пронин. Она не знала — настоящая это его фамилия или нет. Задавать вопросы здесь было не принято.

Все ее задания были связаны с безопасностью государства, как объяснил ей Пронин. Все, что ей поручали, Варвара старалась выполнять безукоризненно точно и в срок. Ею были довольны, во всяком случае, разбора полетов пока не устраивали. Зарплату платили более чем приличную, так что материальных затруднений Варвара не испытывала. Единственное неудобство состояло в том, что обо всех своих передвижениях и отлучках Варвара должна была заранее ставить начальство в известность. Так как обязалась быть на связи двадцать четыре часа в сутки.

Но если с работой все было в порядке, то с личной жизнью дела обстояли намного хуже. Редкие случайные связи, не перераставшие в «отношения», — вот и все, чем она довольствовалась. Варвара даже пыталась освоить женские интернет-порталы и форумы, чтобы понять, что в ней не так и почему никто не хочет сказать ей: «Давай поженимся», как гласило название одной популярной передачи для домохозяек, почему никто не предлагает ей даже статус «в отношениях». И почему у Варвары до сих пор «все сложно».

Ей представлялось, что она хороший вариант для мужчины — без материальных проблем, обеспеченная, с жилплощадью, не зануда, не вредина, не стерва, не капризная дура. Внимательная, готовая всегда поддержать мужчину, дать дельный совет, помочь. Любит активный досуг. И все было мимо, мимо…

Нельзя сказать, что Варвару это напрягало, скорее раздражало, как задача, которую она никак не могла решить, несмотря на все старания. А ведь ее учили, что нет неразрешимых задач — есть неправильный подход и неверное применение технологий и методов.

«И какие тут неправильные методы? — с холодным бешенством думала Варвара. — Не кидаться же на шею каждому понравившемуся мужчине? Бред какой-то! А где же томные взгляды? Ухаживания? Где, в конце концов, инстинкт самца, который заставляет преследовать и добиваться привлекательной самки? Неужели он находится в глубокой спячке? Или это только по отношению ко мне мужской инстинкт впадает в анабиоз и летаргию?»

Несколько раз Варвара попыталась сыграть в игру под названием «Как привлечь и соблазнить мужчину своей мечты». Мало того что ничего не получилось, осталось отчетливое чувство тошноты, как будто бы Варвара окунулась в липкий сироп и не могла сделать ни шагу, чтобы не измазаться в этой густо-клейкой массе…

Мужчины упорно избегали силков Варвары, даже сплетенных по хитроумным лекалам ведущих женских гуру.

«Не судьба, — философски решила Варвара. — И чего я буду над этим париться?»

Больше всех была озабочена ее мать, которая намекала на внуков, но пару раз Варвара жестко осадила ее, и мать перестала вслух высказывать волнения по этому поводу.

И вот теперь Варваре предстояло явиться на встречу одноклассников и зафиксировать свое полное фиаско по матримониальной части.

Но можно было сыграть роль успешной бизнесвумен и тем самым придавить злые языки в зародыше.

Варвара пришла, когда все одноклассники были уже в сборе. Они сидели за импровизированным столом — сдвинутыми партами и бойко щебетали между собой. Варвара подошла к столу и обвела всех взглядом. Она знала, что сейчас выглядит особо выигрышно. Черный стильный полушубок с рукавами три четверти. Черные колготки с коротким черным вязаным платьем. Волосы собраны в замысловатую прическу а-ля антик (полтора часа сидения в элитной парикмахерской). Стоят ли одноклассники такой жертвы? Такой вопрос риторически вставал перед Варварой, когда парикмахерша колдовала над ее прической.

Умелый тонкий макияж и тонкие дорогущие духи. Брендовая обувь, стильная, недоступная многим, сумка, тоже известного бренда…

Одноклассники дружно вскинули на нее глаза и замерли.

Прошелестели восхищенные возгласы.

— Варя! — услышала она. К ней направлялась безразмерная туша.

«Морошкина?» — промелькнуло в Вариной голове.

— Епифанова? — осторожно уточнила туша.

— Епифанова! — отрапортовала Варвара. — Прошу любить и жаловать.

— Ну ты, Епифанова, красотка! — Это ляпнул худощавый тип в очках с толстыми стеклами. — Кто бы мог подумать!

— Тот, кто умеет думать!

Раздались смешки…

— Садись, садись, — засуетилась туша в бесформенном платье в горошек. — Вот твое место.

Варино место оказалось между дамой с тонкими губами и типом в очках, назвавшим ее красоткой.

— А где Григорий Семенович?

— Сейчас он придет, — сказала Морошкина, ныне Кругликова. — Через десять минут.

Григорий Семенович действительно появился через десять минут. Он сильно сдал и постарел. Ноги передвигались с трудом, под глазами залегла сетка морщин.

Он сел ближе к Варе и какое-то время просто смотрел на нее.

— Не узнали, Григорий Семенович? — попробовала пошутить Варя. — Это я, Варвара Епифанова.

— Узнал, — грустно ответил математик. — Конечно, узнал. Память у меня хорошая, несмотря ни на что. Вот жену недавно схоронил… Ты сильно изменилась. Довольна жизнью? Работа у тебя интересная.

— Откуда вы знаете? — вскинулась Варвара.

— Каждый математик немного детективщик, — улыбнулся Григорий Семенович. — Если у женщины нет обручального кольца на пальце и если она не склонна к легким романам, значит, ее держит работа. Это элементарное логическое умозаключение, Варя! — с ноткой укоризны сказал Григорий Семенович.

— Вы хотели меня видеть…

— Да. Мне прислал письмо Гоша Кунцевич. Помнишь его?

— Помню.

— Это уже хорошо.

— Мы с ним все время состояли в переписке. Хороший мальчик. Он помогал мне. Все время присылал деньги, когда моя жена нуждалась в них для лечения.

Варе стало стыдно. В горле встал комок.

— Григорий Семенович, если бы я знала…

— Что ты, Варенька! Я говорю без всякого умысла или намека. Просто хочу сказать, что Гоша — золотой мальчик и у него очень доброе отзывчивое сердце. Он иногда спрашивал о тебе, а я отвечал, что никаких сведений о тебе нет. В последнем письме он просил найти тебя и взять телефон. Я обратился к Зинаиде. Очень расторопная и толковая молодая женщина. И она помогла мне: попросила тебя прийти сюда на встречу одноклассников. И вот я выполняю просьбу Гоши. Он хотел бы взять твой телефон.

— Зачем? — вырвалось у Варвары.

— Этого я уже сказать не могу.

— Хорошо.

Варвара раскрыла сумку, достала записную книжку, вырвала оттуда листок и размашистым почерком записала номера телефонов: домашнего и сотового.

— Спасибо, Варенька, спасибо, деточка. Было очень приятно тебя увидеть.

Варя сглотнула. Сто лет ее уже никто не называл «деточкой».

Она посидела еще немного, а потом ушла в странных растрепанных чувствах. Было ощущение, что она в чем-то обманулась. Вот только в чем, объяснить даже себе самой не могла. На день рождения к своим дальним родственникам из клана Курочкиных она решила уже не идти. Не было никакого настроения, да и надобности — тоже.

Когда Варвара пришла домой, ей позвонил начальник и сказал, что с завтрашнего дня одно из направлений их работы — работа по связям опального олигарха Дмитрия Берковича. По слухам, он собирается вернуться в политику и уже предпринимает для этого определенные ходы. Им нужно тщательно прорабатывать его связи и контакты.

— Поняла, — ответила Варвара, — новое задание. Буду выполнять.

Глава 4 Сад ядовитых бабочек

Кто двигается вперед в знании, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед.

Аристотель

На другой день Анна пришла на работу после двенадцати.

Распорядок дня Елены был четко расписан. Утром подъем — музыка, звуки душа, собачьих лап по полу…

Утренняя прогулка с Дэном теперь ложилась на Анну. Ей можно было проснуться через полтора часа после ухода Елены и вывести на улицу пса, который, перед тем как она откроет дверь, весело машет хвостом, нетерпеливо ожидая свежий воздух и общение с другими собаками…

Завтрак Елены означает жужжание кофемашины, хлопанье дверью холодильника и звук включенного телевизора. Елена любит смотреть программы коллег. Потом звуки стихают, и через пятнадцать-двадцать минут ее сестра выходит из дома. Легкое щелканье замка, и Анна остается одна.

Ей всегда хочется провалиться в сон и поспать еще, но это не удается. Она просыпается вместе с Еленой, словно настроена на ее волну, а потом — только дремлет, слыша, как топают собачьи лапы по полу — назойливо и требовательно.

После ухода сестры Анна вскакивает, откидывая толстое пуховое одеяло, и одевается на прогулку.

Вернувшись, моет лапы собаке и садится завтракать. Это целое священнодействие. Открыть холодильник и рассматривать яркие этикетки. Выбирать йогурт, сыр, молоко или сливки.

Обыденная жизнь Елены более-менее понятна и на виду, но есть и другая жизнь — не такая явная. Личная. Анна не смеет расспрашивать, потому что Елена не любит говорить об этом. Но постепенно она сама раскрывается. Предмет ее обожания — зам генерального директора канала. Миша Александровский. Шатен с волевым подбородком и холодными глазами. Анне он категорически не нравится, но она молчит, понимая, что ее мнение не очень-то интересует влюбленную женщину. По словам Елены, это была любовь с первого взгляда. Познакомились они на каком-то вернисаже, где заспорили о картине художника. Творческий вечер плавно перетек в гостиничный номер.

Александровский сразу переманил ее на свой канал и дал вести программу. Он был женат, но заводил обычную для женатого мужчины песенку о том, то они с женой — разные люди и их связывают только дети, из-за которых он не может развестись и тем самым нанести им психологическую травму.

Рассказывая об этом, Елена хмурилась и понижала голос:

— Я все-таки думаю… — и она умолкала.

Любовники встречались либо в гостинице, либо у Елены. Когда Александровский звонил, лицо Елены вспыхивало румянцем, и она хватала трубку, делая резкий выдох, перед тем как пропеть:

— Алло!

Портрет Александровского стоял на тумбочке в ее спальне. Вторая фотография запечатлела их вместе на фоне пальм и бассейна.

— Это была деловая командировка, — объяснила Елена. — В пятизвездочном отеле на Кипре. До сих пор все помню. Золотые были денечки…

Александровский морочил Елене голову вот уже два года.

Анне ужасно хотелось сказать, чтобы сестра плюнула на него и попыталась найти себе достойного мужчину, но Елена вряд ли стала бы ее слушать. А ссориться с ней не хотелось. Неизвестно еще, как она отреагирует на Аннины советы, может, вообще выставит из дома…

А покидать Еленину квартиру Анне не хотелось. Она уже привыкла к ней, обжилась, считала родной…

Анна тряхнула головой, стараясь сосредоточиться на предстоящей работе. Она полила цветы на подоконнике и принялась за чтение дневника и писем Елизаветы К.

Из дневника Елизаветы К.

«Моя дорогая, любимая Ватрушечка! Я решила все письма писать дважды. Сначала в дневнике, а потом переписывать и отправлять тебе. Я хочу сохранить все, что пишу и для себя. На долгую память… Мне так и хочется поцеловать тебя в ушко и заглянуть в твои глаза — синие, смеющиеся. А я здесь совершенно одна и никакого просвета. Целыми днями слоняюсь по комнатам и реву. Даже не знаю — что я расквасилась? Глаза все время на мокром месте, как слабонервная какая-то.

Меня сослали сюда в этот прелестный маленький город к родственникам. Какая-то наша дальняя родня, я ее почти и не помню. Так уж получилось, что мама со своей родней не зналась, а сейчас они вдруг объявились — горластые, шумные, но очень дружные. Меня они встретили как родную, сразу напоили чаем с дороги, выделили мне неплохую комнату, пытались немедленно расспросить о Москве, но я хотела только одного: спать, спать, спать…

Проснулась я уже поздним утром — в одиннадцать часов. Вышла к завтраку. На меня смотрели с веселым любопытством — тетушка Агафья, моя двоюродная сестра Нина, брат Аркадий, старая тетушка Липа и дядя Федор. Вот и вся родня. Это не считая троюродных, которые набежали к вечеру… Но я опережаю события.

Если на все смотреть как на веселое приключение, то жизнь представляется не такой уже плохой. Только не брать ничего в голову… Такой наш девиз сегодня! И это же проповедовал мой кузен Жорж. Ах, боже мой! Как я страдала по нему, даже смешно себе вообразить! Сколько пролила слез в подушку! Красивый, веселый кузен Жорж, который заразил венерической болезнью дочь нашей кухарки. Но я хочу все это выкинуть из головы и зажить новой жизнью. И я знаю, что смогу это сделать… Если бы ты видела, как здесь все по-другому, не так, как в нашей шумной Москве. Сонное царство, ей-богу.

После обеда закончился дождь, я вышла на улицу. И увидела петуха, стоявшего около огромной лужи и смотревшего на меня. На мгновение я даже испугалась. А потом стало смешно. Ну чего я забоялась? Петух был такой важный, степенный и так красиво светились его изумрудно-зеленые перья в прозрачном после дождя воздухе, что я невольно рассмеялась.

Город был тихим, спокойным, на холме стояла церквушка, выкрашенная в нежный розовый цвет. И такое вдруг умиление коснулось моей души, такая благодать, что подступили слезы. Мне захотелось убежать от всех, а больше всего от самой себя…

Немного успокоившись, я прошлась по городской улочке. Деревянные дома, красивые каменные усадьбы, окошки с геранью, кошки, большие лужи, народ смотрит на тебя внимательно, изучающе… Но я шла, гордо подняв голову. Мне все было нипочем!

Потом я села на обрыв и смотрела какое-то время в воду. Темная река текла неспешно. Неспешно — вот главное слово: в этих местах никто никуда не торопился!

От травы пахло сыростью, прохладой, свежими яблоками. Не знаю: сколько я так сидела на траве. Темная вода меня притягивала и пугала. И здесь я вспомнила: от чего я бежала и к чему хотела прийти… Я никому не рассказывала еще об этом, но тебе, моя милая Ватрушечка, расскажу…

Даже себе я боюсь признаваться в этом… Слишком здесь все темно, таинственно, страшно. Именно тайна и темнота притягивают и одновременно отталкивают меня больше всего. А уж если все перемешано — тогда все как на погибель! Как это и получилось у меня!

Я, кажется, тебе раньше рассказывала, Ватрушечка, что в последний год я увлекалась спиритизмом и всем таинственным. Голова шла кругом от этих собраний, лекций, кружков. Идеи на них провозглашались одна хлеще другой. То полностью отменить брак, то погрузиться без оглядки в пучину страсти. Любовь, страсть — превыше всего! То какие-то социалисты-революционеры проповедовали отменить частную собственность, выдвигали лозунг: «Долой капитализм!» В какой-то момент я поняла, что не выдерживаю всего этого. Но еще страшней было отстать от новых веяний — мгновенно прослывешь ретроградкой или кем-то еще похуже. Не отстать от времени — стало для всех нас главным.

А время было стремительным — все менялось на глазах, старое рушилось, а новое зарождалось.

Но вернусь к тому, о чем так хотелось рассказать… Как ты знаешь, сейчас у всех на слуху имя Григория Распутина. Говорят о нем везде: в салонах, в домашнем кругу, на кухне, в парадных…

Обсуждают, шепчут… И слух ползет длинный-длинный, как змея — изворотливый, скользкий. Само имя даже какое-то неприличное. Бр-р-р-р… Но с некоторых пор мне стало казаться… Ты, пожалуйста, только не смейся, Ватрушечка… Мне стало казаться, что это — моя судьба! Горькая и непонятная.

Ты, конечно, скажешь, что я сошла с ума. А как не сойти: когда столько событий вокруг, столько соблазнов — тонких, искусительных! Началось с того, что я решила узнать о Распутине все! Скупила газеты, брошюрки разные и принялась изучать сей «предмет» основательно, ну как будто бы экзамен собралась сдавать в университет.

И столько на меня обрушилось разных сведений! И хлыст он, и сатана, и с императрицей нашей спит. А император у него во власти полной; и всем он крутит-вертит, министров утверждает, других в отставку отправляет. И не один вопрос без него не решается. А еще он обладает гипнотической властью над женщинами: те попадают к нему в плен, и он становится полноправным господином их души и тела…

Любопытство мое раззадорилось еще больше! Да что же это за тип такой! Вспомнился мой профессор по психологии — стало еще интересней: как разобраться со всем этим? А если решиться на «эксперимент» — мелькнуло в голове. Только в чем он будет состоять твой эксперимент, словно кто-то шепнул внутри меня. А вот увидишь! — возразил кто-то другой…

Попасть к Распутину оказалось не так сложно, как я думала.

Через одну знакомую я достала номер его телефона. Телефоны только недавно появились и имелись лишь в домах очень немногих людей. Конечно, у Распутина он был. Но и матушка всегда следовала моде. Мы установили аппарат одними из первых.

Если честно, мне эти сведения стоили денег, которые я с трудом скопила на шитье пальто. Но «эксперимент» есть «эксперимент», и мелочиться здесь, как и раздумывать, не пристало. Раз решилась, то должна пойти до конца, доказать, что я чего-то стою…

Вот бы удивились мои знакомые, если бы узнали: на что я способна. Возможно, и узнают, когда все останется позади. А пока… Достав номер телефона, я шла домой с бумажкой, зажатой в кулаке, и вдруг поднялся ветер. Не знаю, откуда появился этот ветер, срывавший осенние листья и чуть не сдувший шляпку с моей головы. Я придержала ее рукой, и бумажка из моей ладони выпорхнула и отлетела в сторону. Я растерялась — с таким трудом достала. Конечно, я бросилась за ней. Нагнулась, а она дальше ветром отнеслась, словно дразнила меня — как живая, — в руки не давалась… И вдруг я так испугалась ее потерять, словно вся жизнь моя в этой бумаге и телефоне сосредоточилась.

Я поймала лист и зажала его в руке — крепко-крепко. А уж дома разревелась — вот куда моя самостоятельность заводит. Хочется доказать всем и вся, что я не просто женщина для дома и семьи, а самостоятельная единица, эмансипе, с которой надо всем считаться… Но дело сделано — раз решилась, то решилась, и назад пути нет.

К телефону подошла женщина. Сначала я решила, что телефонистка соединила меня не с тем номером. Но женщина потребовала представиться. Я растерялась, не зная, что ответить. Наконец протянула капризным манерным тоном:

— Елизавета… — и кашлянула в сторону. Даже в горле запершило.

На том конце наступило молчание, и я замерла.

Потом в трубке раздался мужской голос:

— Лиз! А Лиз! Скажи, ты молодая али как?

Голос пропал, я уже хотела положить трубку, но неожиданно для себя ответила:

— Молодая.

— Сколько годков?

— Двадцать…

— Молоденькая… Ну приходи, милая, завтра, к пяти часикам. Ждем.

После разговора я долго не могла прийти в себя. Этот странный тягучий голос как будто бы обволакивал клейкой массой… А я трепетала в ней, как легкомысленная муха.

Впрочем, я ею и была…»

Зазвонил мобильный. Это был Вася.

— Привет! Ты уже на работе?

— Да.

— Чем занимаешься?

— Разбираю материалы нашей курсистки.

— Правильно делаешь.

— Ты сегодня приедешь?

— Да. Но чуть позже. Все-таки вчера днюха у племяша была.

— Ладно, жду.

— Чмоки.

Анна поставила чайник. Когда вода вскипела, бросила в чашку две ложки кофе и налила туда кипятку.

Потом продолжила чтение.

«Я тщательно выбирала наряд для первого свиданья. Мне почему-то казалось, что подойдут черные кружева и длинная тонкая юбка. Потом я взбила волосы и накрасила губы помадой. Вроде готова… И последний взгляд на образок…

И стихи, заученные давно когда-то: «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой…»

Вот и я такая. Покоя мне явно не хватает…

Дорога до дома Распутина была длинной — ноги не шли. Я часто останавливалась и смотрела на землю, как будто бы ожидала некого знака, сигнала — идти мне дальше или остановиться. Но никаких знаков не было… И я шла вперед.

Вестибюль мне показался просто огромным. Чучела лесных зверей, странная метафора человеческой жизни — где все хищники. Мне стало очень жутко, как было однажды, когда я заплутала в лесу: и ветки деревьев казались мне человеческими руками, а мох — волосами тех, кто ушел под землю.

Я плохо помню, как меня пригласили пройти в комнату, где уже сидели посетители. Все было как в тумане…

Но туман рассеялся, когда я увидела Его. Эти глаза, которые пронзали насквозь… Я не помню, во что он был одет, — только лицо… Светлые глаза, из которых лился свет, этот свет обволакивал, манил, притягивал… Моя воля слабела, ноги и руки стали как ватные, и я не знала, что с собой делать. «Беги, беги!» — кричал кто-то внутри меня, но было бесполезно слушать этот внутренний голос. Я была уже в Его власти. В эту минуту он мог делать со мной что хотел…

Он задавал какие-то вопросы, я отвечала, при этом он держал меня за руку, и словно горячий огонь вливался в тело сквозь ладонь. Потом Распутин провел меня в комнату — длинную, узкую, как пенал. Около двери стояла кровать с подушками, рядом умывальник, письменный стол с чернильницей и разными записками.

В комнате было два кресла, мы сели друг напротив друга так, что мои ноги оказались меж его коленей. Я смутилась и хотела отодвинуться, но мои ноги были сжаты как в тисках, и опять в голове и во всем теле — слабость и туман…

— Говори, что узнать хотела? — наклонился он ко мне. И меня обдало жаром.

— Я про жизнь хотела узнать…

— Про жизнь, говоришь? — И Распутин усмехнулся. — Тогда я тебе скажу, а ты слушай! Внимательно слушай, душка! Жизнь — штука такая, что грех и Бог всегда рядом. Сначала грешить надо, а затем к Богу повернуться, молитвы читать и очищаться. Но грешить непременно, иначе покаяния не будет. Поняла, душка? Ты люби меня, любить непременно надо, без любви никуда не деться.

Он поцеловал меня в губы, и я словно очнулась.

— Все поняла? — И провел рукой по моему лицу. Как припечатал. — А теперь иди, но приходи скоро. Не тяни, душка.

Я ощущала сладкую истому во всем теле и твердо знала, что буду приходить еще и еще…»

Анна оторвалась от чтения и подумала, как все странно! Жила-была когда-то Елизавета К. Мечтала, хотела вырваться из однообразной жизни, встретить свою любовь, но вместо этого все пошло вкривь и вкось… Ее потянуло к Распутину, потянуло на грех…

«Все мы бражники здесь, все блудницы…» — вспомнились Анне строчки из стихотворения Ахматовой.

Была эпоха, впитавшая эротику, балансирующую на грани вседозволенности…

Она вернулась к дневнику.

* * *

«Ватрушечка! Я довольно долго не писала тебе, и сама не знаю — почему. Теперь у меня постоянно глаза на мокром месте — реву ни с того ни с cего. Маман на меня подозрительно косится, а мне все равно. Даже не ожидала, что я стану ко многому такой безразличной, как будто бы внутри меня умирает прежняя Лиза, а рождается новая, неизвестная, и это пугает.

Ватрушечка! Жить не то чтобы страшно, а просто скучно и противно. Ведь если вдуматься, то все живут как кроты, слепые, думая, что эта жизнь единственно правильная. Но ведь это не так, Ватрушечка! Совсем не так. Я поэтому и мечусь и пытаюсь найти себя… И хожу к этому ужасному Распутину. Как я ни хорохорилась, а все-таки между первым и вторым визитами прошла почти целая вечность! Ну не смогла я сразу прийти к нему, мне нужно было время, чтобы обо всем подумать, как следует осмыслить…

Милая Ватрушечка, если сказать правду — от меня прежней мало что осталось. Я чувствую, что меня куда-то тянет и словно темное облако накрывает с головой. Мне хочется глотнуть свежего воздуха, очиститься от всего, что налипло ко мне за последнее время. Получится ли? Или уж поздно? Эти вопросы я задаю сама себе постоянно. И ответа у меня на них нет.

Ты знаешь, за последнее время появилось много интересных стихов один за другим. Мне нравится их читать и перечитывать, иногда я воображаю себя героиней поэтического цикла, Прекрасной Дамой, к ногам которой бросаются все сокровища мира. Но потом происходит отрезвление, и я понимаю, что я никакая не Прекрасная Дама, а всего лишь жалкое существо, возомнившее себя непонятно кем. В такие минуты мне хочется плакать и кататься по полу, забыв обо всем на свете.

Но продолжу об интересующем меня субъекте. Григории Распутине… Я не хотела больше к нему приходить, но не утерпела, разжег он мое любопытство…

Пришла и стала все внимательно осматривать кругом. Наблюдать за его окружением. Память у меня, Ватрушечка, хорошая, и поэтому я все внимательно изучила. И докладываю тебе, дорогая, с пристрастностью. Женщин вокруг него вьется много. И все имеют свой интерес. И интерес этот, Ватрушечка, разный. Иногда физиологический, иногда меркантильный, иногда — да-да, не смейся — духовный. И каждый видит в Распутине то, что хочет. Многолик наш старец, ох многолик. Но женщины, похоже, не являются его слабостью. Хотя он и утверждает обратное. Мне даже кажется, дорогая, что в глубине души он женщин презирает и мечтает о чистой душе Христовой. Деве непознанной. Ищет ее и не находит, и злится на себя и на весь белый свет.

А дамы, надо сказать, пошли сейчас просто жуткие. Развратницы еще те! Наша старая тетя Глаша только крестится, когда узнает еще об одном распаде семьи, связи на стороне, свободных нравах. И все это произошло как будто бы сразу и мгновенно. Словно близится конец света, и все хотят успеть пожить и получить свою порцию удовольствий. Если подумать, то раньше дамы были всем удовлетворены: и семьей, и мужем. Чинно-благородно воспитывали детей и ни о чем постороннем не думали. Не лезла им в голову никакая блажь. А сейчас со всех сторон слышится только одно: «Поддайся страсти! Живем один раз, нужно испить до конца чашу наслаждения». И ведь правда попадаются на это женщины. Живет себе какая-нибудь Марья Тимофеевна в провинции, тихо и спокойно, и вдруг, прочитав журнал или книгу, или послушав какую-нибудь заезжую курсистку, начинает думать, что жизнь ее протекает скучно и однобоко рядом с постылым мужем: никаких тебе страстей и развлечений. И так яд незаметно и заползает в людей. Не успеешь оглянуться, как уже опутан этим змием.

Грустно, Ватрушечка. Очень грустно. Хотя я и сама поддалась этому, но думается, что и это все — суета сует и томление духа, как говорил премудрый Соломон. Ищем мы все непонятно что. Не находим и снова ищем… И я не права, надо бы остановиться и зажить упорядоченной жизнью. Так нет, все словно сошли с ума. Хочешь не хочешь, а поддаешься всеобщей истерии.

От литературы нашей голова кругом идет. Тут тебе и «Башня» Вячеслава Иванова, где происходят оргии, и «Бродячая собака»…

И от всего веет каким-то холодком. Не кончится добром все это, ох не кончится! И мне бы надо остановиться… Но змей любопытства сильнее. Вот и потянуло меня на «Башню». Что там такое происходит? Чем там люди занимаются?

Надо сказать, Ватрушечка, могу я похвастаться: опубликовала я все-таки одну маленькую повествушку. Даже не повествушку, а рассказик. Под названием «Роковая страсть и синематограф». И возомнила себя писательницей. Так, легкое головокружение случилось, когда свой рассказик увидела в журнале иллюстрированном. А там мэтры публикуются. Ахматова, Брюсов, Бальмонт, Кузьмин, Гумилев.

Теперь я могу на разных собраниях писательницей представляться. И решила попасть в «Башню» — тем более говорили про собрания там — разное. Шепоток шел — сладкий, запретный. Ну, я и пошла…

Люди там экзальтированные, странные. С непривычки у меня даже голова разболелась. Вячеслав Иванов — худенький, с бородкой — как профессор выглядит. А вот жена его — дама авантажная — видная, рослая. Одевается ярко, броско, когда говорит — жестикулирует. Чисто богиня греческая. Веста или Гея…

Запомнилась еще дама с необычной внешностью, глаза у нее словно прозрачные… Позже узнала, что это Маргарита Сабашникова — художница. Она жена известного поэта Максимилиана Волошина — кудлатого такого, похожего на льва.

Все, что случилось дальше, — я помню смутно. Я попала в какую-то комнату, отделанную в ярком восточном стиле. Ковры, подушки, пестрые ткани — все сливалось в одну ленту, на какой-то момент у меня сильно закружилась голова, и я схватила за руку мужчину, стоявшего рядом со мной. У него было бледное лицо, горящие глаза и ярко-красные губы. Посмотрев на меня, он захохотал — громко-громко… Это был Михаил Кузьмин. Только от этого смеха я словно очнулась. И убежала оттуда. Да ну их!

Ватрушечка! Продолжаю писать. Я теперь сняла квартиру и живу отдельно. Ты спросишь меня: откуда деньги? Даже и не спрашивай, этого я тебе сказать не могу. Пока. Может быть, как-нибудь после. Я теперь вхожу в круг «распутинок», первое время стыдилась, а теперь даже горжусь этим, да. Ты скажешь, как низко Лиза пала! Но не укоряй меня, Ватрушечка! Если бы ты знала: сколько знатных дам вьются вокруг Григория, как они счастливы, если им удается приблизиться к нему, а уж если он облобызал даму — то все, она уже его душой и телом…

И все эти дамы — чистые, высокородные — так и вьются вокруг него. А он, мне кажется, просто ухмыляется и наслаждается всей этой вакханалией вокруг. Я решила описать тебе его дам.

Это занятно. Вдруг я все-таки стану писательницей? Тогда мои письма будут нарасхват… Но что-то я размечталась. Помню, как маменька все укоряла меня, что я слишком задумчива. Бывает, уставлюсь в окно и смотрю: а там ворона ходит или голуби летают, или дворник двор метет, или просто дерево качает ветками — то ли приветствует меня, то ли машет на прощание… А маман называла меня «не от мира сего». Может быть, и правда познание — тяжкий грех, и кто преступил черту любопытства — уже не вернется назад?

Не знаю ничего, Ватрушечка, только тянет плакать все время. Вроде бы в жизни есть почти все, а все равно — тошно и грустно…

В детстве я любила сказку про Красную Шапочку — там еще иллюстрация была: маленькая девочка заблудилась в дремучем-дремучем лесу, деревья старые, шишковатые, корявые, стоят частоколом, а между ними девочка — испуганна, но изо всех сил хорохорится, старается вида не подать, как ей страшно. Так и я сейчас…

Но вернемся к женщинам Распутина. Первой я бы назвала Анечку Танееву-Вырубову. Хотя она никакая не «распутинка». А самостоятельная личность. К ней относятся по-разному — кто-то считает ее интриганкой, кто-то святой простушкой, а кто-то себе на уме…

Аня — многолика. Но одно несомненно — императору и императрице она предана. И ради них готова на все. Мир, спокойствие и процветание царской семьи — для нее превыше всего. Аня способна растворяться в других — за это, наверное, ее и полюбили в императорских чертогах. Аня — никакая и может принять любую форму, она способна подлаживаться под обстановку, быть воздухом, тенью, отзвуком…

Я с Аней близко незнакома и — честно — побаиваюсь ее. Взгляд Ани — смотрит как будто бы сквозь тебя — отрешенный и вдумчивый одновременно. Вроде бы она здесь и в то же время — далеко… Распутин к Ане относится хорошо. Но она с ним не спит, хотя слухи вокруг нее так и вьются.

Но хуже всего, что дела царской семьи открыто обсуждают везде. И я, бывает, краснею, когда слышу что-то неподобающее. После катастрофы — ты, конечно, помнишь о том ужасном случае на железной дороге — Аня ходит на костылях. В ней есть что-то жалкое и величественное одновременно. Она не даст себя пожалеть, наверное, она и сама себя не жалеет. И странно видеть в этой женщине, такой простодушной на вид, несгибаемую волю. Аня не мягкотела, Аня — стоик…

Но я слишком увлеклась ею.

Есть еще полоумная генеральша Лохтина. Ей, наверное, в жизни не хватило перчинки, и она тихо, но неотвратимо сошла с ума на почве Распутина. Таскается всюду за ним, одета в какие-то длинные балахоны…

Есть еще Муся Головина, Юлия Ден.

О Мусе стоит сказать особо. Тонкая, печальная Муся когда-то была помолвлена со старшим братом Феликса Юсупова — Николаем, погибшим на дуэли. В глазах у нее — всегда печаль. Она считает себя духовной дочерью Распутина и смотрит на него с благоговением.

А Юля Ден — фрейлина императрицы. Четкая, подтянутая…

Самая хитрая — Акилина Лаптинская. Она спит с Распутиным и вошла к нему в доверие, но вместе с тем себе на уме, и я часто ловлю на себе ее умный проницательный взгляд. Казалось, Акилина решает в уме какую-то сложную задачу…»

На этом письмо оборвалось. А вскоре пришел Вася.

— Привет! Как ты? Все работаешь?

— Без остановок!

— Так и надо!

— Тяжело, документы уже изрядно попортились, некоторых листов не хватает. Много перепутано с какими-то хозяйственными материалами из других источников.

— Легко не бывает нигде, — назидательно сказал шеф.

Вася снял куртку, сел к столу и сразу включился в «процесс», как он иногда называл их работу. Сделал несколько звонков, с кем-то успел поругаться насчет выхода статьи и редактуры, потом засел за свой компьютер в углу и оттуда вскоре раздались разнообразные звуки. Работать тихо Вася не умел. Свое одобрение он высказывал энергичными краткими возгласами, типа: «Ух!», «Так и надо!» «Конгруэнтно!», неодобрение — «Хм», «В топку!», «Оборзели, чисто оборзели!». Сомнение транслировались через: «Хм…», «Ну-ну», «Мое мнение рьяно противоположно»… При этом Вася иногда еще подпрыгивал на стуле, запускал руку в волосы или стучал ладонью по столу. Словом, скучно не было.

«Если бы снять кино со стороны, получилось бы весьма забавно», — часто думала Анна…

— Конгруэнтно! — вскоре слышала она. — Наши коллеги, они же враги задушевные, выпустили сборник: «Россия на перепутье: Первая мировая война как отправная точка развития России в ХХ веке». Мое мнение рьяно противоположно, но все равно поздравляю…

— Я рада! — подала голос Анна, но ее не услышали.

Через пару минут раздалось энергичное постукиванье ладонью по столу.

— Оборзели, чисто оборзели! И куда только главред смотрит?! Статью мне зарывают своей редактурой. Сидят там, ученыши, ни фига не понимают ни в чем!

Здесь Анна благоразумно промолчала, чтобы не попасть под горячую руку.

Потом Вася устроил перерыв, достав из сумки батон белого хлеба и копченую колбасу. Нарезав бутерброды и вскипятив чайник, позвал Анну:

— Иди, коллега, подкрепись… Вопросы есть? Дай-ка мне посмотреть твой материал.

Вася пробежал глазами отобранные Анной письма Лизы К. и, повертев головой, вытянул губы трубочкой, что означало мыслительный процесс. После недолгого молчания он изрек:

— Нужно сказать, что она права и дает точную характеристику «женщинам Распутина». Каждая из них имела свой интерес. Он был как индикатор, с помощью которого можно было судить о состоянии общества того времени. Точнее, об его безнадежной болезни.

Анна села к столу и, заварив чай, взялась за бутерброд с колбасой.

— Женщины стали истеричками, об этой болезни писал наш выдающийся ученый Бехтерев, — продолжал Василий. — В начале века набирал популярность Фрейд со своим учением, провозгласившим, что все комплексы и неврозы возникают от сексуальных расстройств. В психиатрии возникло модное направление — фрейдизм. Под знаком которого прошел без преувеличения весь двадцатый век. Секс стал во главе всего. Люди просто подсели на эту удочку. Если раньше эти вопросы не обсуждались прилюдно, а только в узком кругу, то нарушение общественного табу просто сорвало у людей крышу. Половой вопрос становится во главу угла. И кстати, заметь, — сказал Вася, размешивая в своей огромной кружке столовой ложкой сахар. — Любимый многими Серебряный век был просто-таки апологетом разврата. Ах, Ахматова, ах, Цветаева, ах, Гумилев… А у них был не просто разврат, а все его формы и виды… И Ахматова святошей не была ни разу, ходили слухи, что она не брезговала и лесбийской любовью, слишком неоднозначны ее отношения с актрисой Ольгой Судейкиной. И Цветаева шокировала тогдашнее отнюдь не пуританское общество, спутавшись с другой поэтессой Софьей Парнок: муж на фронте, а она предается однополым утехам. А Гумилев вступал в двойственные, тройственные союзы… О его любовных связях легенды ходили! Профессорская дочка Лариса Рейснер, будущая валькирия революции, отдалась ему в гостинице, которую он снял на один час… И это еще я скачу по верхам! Общество гнило изнутри, а наши деятели искусств в этом помогали…

— Вась, — робко сказала Анна. — Но богема же всегда славилась свободою нравов.

Вася яростно сверкнул на нее глазами.

— Я говорю с тобой как ученый, а не как моралист. А логика исторического развития была такова, что эта распущенность, так называемый э-ро-тизм, — по слогам произнес Вася, — сыграл свою роль в разложении империи и привел ее к краху. Барышни одновременно заигрывали и с революцией, и с эросом. Одно подготовило другое. Обрати внимание — внешнее равно внутреннему. Раскованность внутренняя, сексуальная свобода, обернулась разнузданностью внешней — заигрыванием с революционной стихией. Чем все кончилось — общеизвестно. Все эти барышни, летевшие в революцию, как бабочки на огонь, потом были либо изнасилованы в грубой форме солдатней и матросней, либо просто вымерли с голоду, либо бежали в эмиграцию и там влачили жалкое существование. Какой-то процент перешел на службу к новой власти. А все начиналось там — в кругах творческой богемы, которая стала провозглашать сексуальную свободу и проповедовать эротизм. Вообще, учитывая нравы, царившие в обществе, Распутин попал на подготовленную почву. Секс с грубым мужиком только подогревал любопытство и похоть великосветских дам. Им хотелось пасть еще ниже, чтобы упиться грехом. И Распутин потакал им в этом… Они ели из его рук, были счастливы прикоснуться к нему…

Васин монолог прервал телефонный звонок. Вася снял трубку и вновь начал с кем-то ругаться по поводу корректуры статьи, которая, по мнению автора, исказила смысл.

Затем Вася позвонил сам. Трубку не брали. Он повернулся к Анне с нахмуренным видом.

— Непонятно что! Тот священник, отец Николай, который день не отвечает. Нужно забрать оставшиеся материалы, а он молчит. Во время последнего нашего разговора по телефону он не сказал, когда мне нужно приехать. И это меня настораживает. — Вася запустил руку в волосы и почесал затылок.

— И какие твои выводы?

— Черт-те что! — громко сказал Вася. — Никаких выводов! Может быть, он сам решил заняться исследованием? Но сказал бы тогда об этом. Или…

— А нам что делать?

— Ждать! — сердито буркнул Вася. — Больше ничего и не остается. А сейчас нужно обработать прочитанный материал, внести его в компьютер и сделать сноски, хотя бы предварительные. Добро? Вот и займись этим!

Остаток дня Анна сосредоточенно вносила текст в компьютер, стараясь не сделать ошибок и ляпов. Но она уже знала — что ей нужно сделать… Вася часто пенял ей на отсутствие инициативности. Вот она и собиралась эту самую «инициативность» проявить.

* * *

— Мне предстоит командировка, — сказала за ужином Елена.

— Далеко?

— В Лондон.

— Ух ты! Здорово!

— Ну да! — снисходительно улыбнулась сестра, потягивая через трубочку сок. — Конечно.

— Надолго?

По лицу Елены пробежала тень.

— Пока не знаю. Нужно сделать один материал. Как сделаю — вернусь.

— Значит, командировка, как говорили раньше, бессрочная?

— Ну что ты! — рассмеялась Елена. — Не думаю, что она будет особо длительной, просто реальные сроки подгадать трудно…

— А что ты конкретно должна будешь делать?

— Конкретно? — Елена замолчала. — Нужно будет взять серию интервью у одного нашего олигарха. Крупного человека. Потом посмотреть и подумать — куда это можно дать. А может быть, получится развернутый документальный фильм. Будем смотреть и планировать совместно с дирекцией канала.

— А что за олигарх? Секрет?

— Пока секрет. Не хочется обнародовать работу раньше времени.

— Ты думаешь — я кому-то скажу?

— Конечно, нет! Тебе я доверяю. Просто, когда я подписывала предварительный контракт, там обговаривался этот пункт: неразглашение условий и характера работы. Так что нарушить его я не могу. Извини, Анечка, но..

— Ладно. Я все понимаю, — но, кажется, голос Анны прозвучал обиженно. Потому что Елена встала, подошла к ней, нагнулась и звонко поцеловала в макушку.

— Цыпленочек, не дуйся! Я к тебе очень хорошо отношусь.

Анна перехватила ее руку.

— Мир! Не буду дуться! Я правда все понимаю…

Елена, пожалуй, даже жалела, что ничего не может рассказать сестре. Ей хотелось с кем-нибудь поделиться. Недавно ей позвонили и назвали имя одного из крупнейших бизнесменов, который в последнее время как бы ушел в тень.

Еще недавно он гремел, его имя мелькало в прессе, на приемах в Кремле, деловых форумах. И вдруг тишина. Ходили разные слухи: что он купил один из лучших баскетбольных клубов США, удалился на покой и, переведя капиталы в Америку, наслаждается жизнью. Другие отвергали покупку баскетбольного клуба и утверждали, что экс-олигарх купил остров и уехал туда с третьей женой. При этом жену тоже никто не знал и в глаза не видел. А кто-то говорил, что он разорился и теперь непонятно где доживает свой век. Иногда проскальзывали намеки, что олигарх изменил внешность и скрывается одновременно от ФБР и ФСБ.

И вот Елене предложили поработать с ним — взять интервью, возможно, сделать фильм. Сумму гонорара назвали фантастическую. Многие бы на ее месте не раздумывали. Но Елена попросила дать время на размышления, что-то остановило ее сразу сказать «Да!». Она привыкла доверять своей интуиции, и вот эта самая интуиция не позволила ей мгновенно согласиться.

Права она или нет — выяснится потом. А сейчас она взяла тайм-аут. Вечером все выглядит иначе, чем днем. Елена подумала, что ей не мешало бы встряхнуться и сменить обстановку. Уехать подальше от Александровского, который окончательно охладел к ней. При одном вспоминании о Мише Елена машинально задержала вдох. Думать о нем было невыносимо больно. И требовалось что-то срочно сделать, чтобы выкинуть все воспоминания из головы.

Она сидела в спальне за трюмо и всматривалась в зеркало. Несмотря на регулярный поход к косметологу, вокруг глаз все равно образовывались морщинки. И седые волоски стали появляться, приходилось чаще посещать парикмахерскую.

Молодость уходит, жизнь уходит… А она словно сидит на берегу и ждет непонятно чего. Александровский никогда на ней не женится, никогда не оставит семью. Ей с самого начала не надо было витать в облаках.

Недавно проходя мимо курилки, Елена слышала, как он говорил помощнику главного:

— А мой Ванюшка уже пытается читать книжку. Мы с женой даем ему раскраски, а он хочет читать. Такой смешной…

И вот это Ванюшка, сказанное с такой любовью и придыханием, резануло ее больше всего. Она всхлипнула и ринулась к себе в гримерную. И сидела там, изо всех сил стараясь не расплакаться накануне эфира. Этого делать было нельзя. Она так и сидела, как восковая кукла, онемев и считая про себя: «Один, два, три». Просто чтобы занять мозг и ни о чем не думать…

Елена загнала этот случай в подсознание. А сейчас он выплыл наружу. И это Ваню-ю-юшка, и жалость к себе, и воспоминание о том, как после ласк и заверений в любви Александровский торопливо одевался и уходил, несмотря на все попытки Елены задержать его, потому что мысленно был уже не с ней, а в семье.

И Елена оставалась одна, злясь на него и на себя, и вообще на всех, она понимала, что по большому счету не права, но не желала признаться в этом никому и прежде всего — себе. Иначе следовал убийственный вывод, что живет она неправильно, как-то не так, и нужно все срочно менять в своей жизни.

И вот сейчас как раз представился такой случай. У нее выпадает реальный шанс — сделать поворот и наполнить жизнь новым содержанием. Она уедет и не будет каждый день сталкиваться с Александровским, они перестанут видеться. Из глаз долой, из сердца вон — эта пословица еще никогда никого не подводила. Да и гонорар более чем приличный… Нет. Надо соглашаться.

И Елена легла спать с твердым намерением завтра позвонить и дать согласие на эту работу.

Глава 5 Ночь сюрпризов и последующий день

Не ищи приключения, но и не убегай от него.

Арабское изречение

«Отдыхай, отдыхай!» — звенело в голове, когда Варвара с наслаждением, да что там скрывать, с блаженством погружалась в теплую воду ванны.

Отдых не входил в число ее приоритетов. К сожалению, есть люди, которые рождаются с какими-то явными изъянами. Так вот и она, Варвара, родилась с неспособностью отдыхать и радоваться свободным от работы минутам. Напротив, она явно сожалела, что ей выпало безделье, а не напряженная работа в поте и в мыле.

— Ей-богу, ты, Варвара, ненормальная, — всегда пожимала плечами ее мать. — Разве можно так работать? Отдохни, прогуляйся куда-нибудь, сходи в кино, наконец, на выставку, заведи роман…

В ответ Варвара только фыркала:

— Роман! Зачем он мне? Одни страдания только, морковь-любовь, и вся эта глупость несусветная…

— Чистый синий чулок, — вздыхала мать, моложавая женщина, чей возраст умело скрашивался макияжем, подтяжками и походами в фитнес-клуб.

— И что? Кому я мешаю? Живу тихо-скромно, вреда от меня никакого. А мои личные взгляды и образ жизни, извините, мое личное дело, — с неким театральным надрывом говорила Варвара, преследуя одну-единственную цель — чтобы ее оставили в покое.

Вспомнив этот разговор, Варвара улыбнулась. Бедная маман, как звала она ее про себя на французский манер, как же она переживает по поводу неустроенности дочери! Но если бы она только знала, какая у Варвары интересная работа! С такой и личная жизнь никакая не нужна.

Варвара поднялась из воды и, закутавшись в махровую простыню, вышла из ванной.

На кухне Варвара включила электрический чайник и, открыв шкафчик, достала большую банку с элитным сортом чая.

Зазвонил телефон. Этот момент впоследствии Варвара вспоминала как исторический. Вопреки общему мнению, что глас Судьбы нужно слышать мгновенно, бежать на свидание с ней и вообще всячески откликаться на подсказки, Варвара — медлила… Дело в том, что по домашнему телефону ей звонили крайне редко. Более того, эти звонки каким-то образом пугали ее — как привет из несуществующего прошлого. В век, когда в ходу мобильные телефоны, раскатистые трели домашнего стационара были явным анахронизмом. Это могла быть назойливая реклама очередного чуда стоматологии или открывшегося салона красоты. Или что-то еще.

Телефон звонил и звонил не умолкая, словно хотел прорваться через все расстояния, препоны, условности. Варвара стояла и как зачарованная слушала этот раскатистый звук в пустой квартире. Наконец она тряхнула головой и сняла трубку.

На том конце молчали.

Она уже думала положить трубку обратно, решив, что это очередные телефонные хулиганы, как услышала робкое:

— Варя?

— Варя, — ответила она эхом, мучительно думая, кому может принадлежать этот голос, явно знакомый, но вместе с тем не узнаваемый сразу, с лету.

Вновь молчание, Варя почувствовала желание сбросить звонок, не вникая в тонкости незнакомых голосов, но тишина в трубке неожиданно взорвалась, зарокотала и изверглась потоками слов и восклицаний:

— Ну конечно, Варя! Варвара Алексеевна, как же я сразу не узнал! Да и ты тоже меня, чай, не признала?

— Простите, — прервала Варя заклокотавший вулкан. — Вы, собственно говоря, кто?

Легкий смешок, а затем тяжкий вздох. Этот вздох явно был упреком ей, легкомысленной Варваре, которая обладает короткой памятью и, видимо, забыла обо всем на свете, в том числе и о близких друзьях. А обладатель голоса в телефоне, несомненно, претендовал на этот статус.

Варвара почувствовала вину и рассердилась уже вторично, ее рука готова была положить трубку на рычаг, как вулкан мгновенно превратился в игривый костер:

— Варечка! Ну, Варюнчик! Это же я, твой верный и любимый Гоша, неужели не узнала? Гоша Кунцевич, твой старинный воздыхатель… Ай-ай-яй. Варвара Епифанова! Как мы изменились!

Пауза означала прощупывание ее теперешнего семейно-брачного положения. Не сменила ли она фамилию, не вышла ли замуж… Трюк был очевидный, из разряда дешевых. И Варвара только усмехнулась про себя.

— Да, Георгий, это я. Каюсь, не признала сразу. Но за давностью лет простительно… Сколько лет, сколько зим! Чего можно еще ожидать от жителей мегаполиса?

— Мегаполиса? — В трубке раздался смешок. — Мы теперь с тобой, Варвара, в разных мегаполисах обитаем.

— Да ну? И где же мы находимся? Лондон? Париж? Манхэттен? — бросила Варвара с насмешкой наугад.

— Последнее — верно. Манхэттен.

— Занесло в командировку?

— Бери выше. Я работаю и живу в Америке.

— Поздравляю, хотя поздравлять не с чем. Покидают родину одни дегенераты, — мрачно произнесла Варвара. — Едут за длинным долларом и колбасой.

— Те времена давно прошли, Варечка, — услышала она насмешливый ответ. — Ты явно отстала от жизни. Колбасная эра уже осталась в прошлом. Как и другие мотивы эмиграции. Сейчас едут за другим.

— И за чем же? Мир повидать? Бери путевку и дуй в любую страну, а заработать можно везде.

— Вряд ли я смогу тебе что-то объяснить. Тем более по телефону.

— Понятно, понятно. Пресловутые либеральные свободы и однополые браки. Кто же мешает тебе сочетаться браком с симпатичным Майклом или Джоном? В России это пока не поощряется. Что есть, то есть…

— Варюнчик, я очень хочу тебя увидеть. Я в Москве ненадолго.

Варвара хотела уже сказать: «нет» и что она занята, но, услышав следующее, насторожилась.

— Я при деньгах и могу сводить тебя в самый лучший ресторан Москвы. Работа программиста позволяет.

— Так ты компьютерщик? — спросила Варвара, не веря своим ушам.

— Смею похвастаться, что первоклассный.

— Здорово, — изобразила восторг Варвара. И протянула томным голосом: — Вообще-то ты прав, Гоша, нужно встретиться…

— Где? Когда? Какие приметы?

— Таганка, кольцевая. Сразу на выходе из метро. Надеюсь, Георгий, — с некоторой иронией в голосе протянула Варвара, — ты меня узнаешь…

— Даже не сомневайся, — услышала она в ответ.

Уже положив трубку, Варвара вспомнила свой поход на встречу одноклассников и старого математика Григория Ефимовича, который попросил у нее телефон для своего любимчика Гоши Кунцевича.

Жизнь, конечно, делает кульбиты еще те! Вместо трогательного худенького мальчика, который помогал ей таскать тяжелый ранец, дарил цветы по поводу и без повода, звонил по телефону, дышал в трубку и со рвением пытался помогать в уроках, перед Варварой стоял высокий, худощавый мужчина с язвительной улыбкой и в дорогих очках. И только блеск в глазах напоминал прежнего Гошу.

— Ну что, леди! — пытался строить из себя крутого мачо Гоша. — Зайдем в ресторан какой-нибудь? Посидим? Подушевничаем! Знаешь, в Америке не хватает вот этой душевной культуры, разговоров про жизнь, где тебя все учат как жить! Такой вот каламбур!

Он шутливо обнимал Варю за плечи и почему-то кричал, как будто бы пытался достучаться до нее, словно она была окружена плотным защитным коконом и не могла услышать его слов. Пожилая женщина, идущая впереди них, обернулась и покачала головой. Наверное, она подумала, что Гоша пьян.

— Не кричи, я тебя прекрасно слышу! Давай зайдем в какое-нибудь кафе и выпьем по чашке кофе.

— Какое кофе! Я тебя веду в самый лучший ресторан Москвы, я что — не имею права повести куда хочу свою девушку. Вернее, разве я не могу? Ты что, Варюшка! Обижаешь!

— Гош, не строй из себя миллионера с понтами. Тебе это не идет. Меня вполне устроит обычное кафе, а не пафосный ресторан. И твоей девушкой я никогда не была. Ты что, забыл?

При этих словах Гоша поскользнулся, нелепо взмахнул руками и едва не упал, но Варвара вовремя поддержала его за локоть.

— Гош! Аккуратней, здесь все-таки скользко.

— Варя, — Гоша стоял, обхватив ее обеими руками. — Да, ты никогда не была моей, но…

Тут Варвара поняла опасность момента, она не хотела, чтобы Гоша начал душещипательные объяснения или ударился в воспоминания прямо посередине улицы, и поэтому постаралась превратить все в шутку.

— Гош! Дела давно минувших дней…

— Знаю, знаю. «Преданья старины глубокой». Но разве мы — старики? Разве у нас не может быть все еще впереди?

Это было намного опасней, и Варвара воскликнула преувеличенно громко:

— Смотри, какое перед нами интересное кафе? Давай зайдем туда.

— Это твой отвлекающий маневр, — мрачно сказал Гоша. — Такой психологический приемчик, чтобы не отвечать на поставленные вопросы.

— Да ну тебя! — рассердилась Варвара.

— Ладно. Не буду, — поднял он руки в знак примирения. — И где здесь твое замечательное кафе? В упор не вижу.

Кафе было самым обычным. Варвара с Гошей нашли столик у окна и сели. Снег мягкими хлопьями падал на землю, люди спешили по своим делам, уткнувшись носами в шарфы и воротники.

— Московская зима, — изрек Гоша.

— Отвык?

Он пожал плечами:

— Ассимиляция для меня прошла довольно безболезненно, особой ностальгией не мучился, только иногда по людям скучал, особенно по…

— И где тут официант?! — с отчаянием воскликнула Варвара. Ну и дела, встретиться с бывшим одноклассником, чтобы ловить его мрачные взгляды и наблюдать за попытками свернуть на стезю далекого прошлого.

— Ладно, будем пить, есть и общаться в светском тоне. Тебя это устраивает?

— Вполне!

Варвара уткнулась в меню.

— Заказывай, плачу я. Все, что душе угодно.

— У меня душа скромная, и я хочу кофе латте и морковный торт.

— Так мало? Чем же ты питаешься? Как у тебя с зарплатой? Как я понимаю — ты не замужем?

— Отсутствие кольца на пальце еще не означает отсутствие брака или серьезных отношений.

— Факт принимается.

Выросший около них официант с бейджем «Рустам» принял заказ и ушел. Гоша выбрал бутылку рома и бараньи крылышки.

— Я не пью, — предупредила Варвара.

— Тогда буду пить в одиночестве.

— Как твои дела, Гоша? Где работаешь, как живешь?

— У меня все отлично. Работаю в компьютерной фирме, специализируемся на разных заказах. Заработок не просто приличный, а очень приличный. Так что насчет миллионера ты напрасно иронизируешь. Близок, очень близок к этому состоянию…

Вновь появился официант, принес заказ.

— Варь, это несерьезно. Какой такой тортик, кофеек — еда для задохликов. Давай оторвемся от души.

— Гош! Я не гурман. Ты ешь, питайся.

Георгий выглядел огорченным.

— Как хочешь. Кстати, ты толком еще не рассказала о себе.

Варя замялась. Она поддела вилкой кусочек торта и отправила в рот.

— Работаю в одной конторе, которая занимается аналитикой и мониторингом экономики.

— Ого! Это что, государственная тайна? ФСБ?

— Нет. Самая обычная рядовая бюрократическая контора.

— Не заливай, Варвара, тебе не идет! Никогда не поверю, что ты работаешь на скучной бумажной работе. Так что за контора?

— Моя контора близка к государственным структурам, но это не одно и то же.

— Как же, как же, — присвистнул Гоша. Теперь он смотрел на Варвару с каким-то веселым любопытством. — Предположим, я поверил… И что ты хочешь от меня?

— Георгий! — чуть ли не вскричала Варвара. — С чего ты решил, что мне от тебя что-то нужно?

— Голый расчет математических мозгов. Не более того, мы, компьютерные гении, способны выдавать и не такое. Вряд ли ты согласилась со мной встретиться, потому что соскучилась.

Варя смутилась.

— Гош! Мне ужасно стыдно.

— Уже хорошо, что жестокосердная Варвара способна на простые человеческие чувства.

— Способна, еще как способна, Георгий Вадимович! Даже не сомневайтесь.

Гоша прищурился:

— Если хочешь знать — ты совсем не изменилась.

— Еще скажи, хвостики сзади болтаются.

Возникло молчание. Гоша осушал уже второй бокал рома.

— Может быть, все-таки выпьем за встречу?

— Если только чуть-чуть.

— Ты что, при исполнении суровых служебных обязанностей?

— Нет, просто не пью, не люблю терять контроль над собой. Моя голова должна быть свежей и трезвой.

— Всегда-всегда? — с легким нажимом спросил Гоша.

Варвара вспыхнула:

— Переходим на другие рельсы!

— Переходим.

Примерно полчаса Гоша развлекал Варвару, рассказывая разные истории из своей эмигрантской жизни. Он переехал в Штаты в начале 2000-х с родителями. Сначала они думали транзитом через в Америку в Канаду, там спокойней, тише… Но, попав в США, в Нью-Йорк, все семейство буквально влюбилось в этот город, в эту страну.

— Это сумасшедший ритм, — рассказывал Гоша, — невысказанный драйв. С одной стороны — мегаполис из стекла и стали, с другой — город, где есть острова уютного пространства, где ничто не напоминает современность. Все знают знаменитый Центральный парк Нью-Йорка и меньше знают замечательный парк Хай Лайн. И мало кто знает про Форест-Хилл, частный поселок в Нью-Йорке, который называют английской деревней. Большинство зданий построено в георгианском стиле и стиле эпохи Тюдор. И правда квартал напоминает английскую деревню.

Внезапно без всякого перехода Гоша спросил:

— И чего ты все время ерничала?

— Гош, прости, — тихо сказала Варвара.

— Прощу, с одним условием. Мы сейчас наберем еды и пойдем гулять по московским дворикам. Давно я не гулял просто так. Ни о чем не думая и не загадывая маршрут заранее.

— Вряд ли я буду для тебя подходящей компанией. Полноценный гид из меня не получится, так как историю Москвы я знаю не очень хорошо. Но могу попробовать позвать своего приятеля, он москвовед, знает город как свои пять пальцев и даже лучше. Ничего не обещаю, но попробую. Сейчас позвоню…

Но Гоша накрыл ее руку своей.

— Обойдемся без приятелей. Мне не история нужна, а побыть лишний часик с тобой.

— Как часик?

Гоша посмотрел на часы и сказал:

— А так, через пять часов у меня самолет.

Московские улочки петляли как лабиринты, Варвара даже не подозревала, что в центре Москвы так легко заблудиться. Они ныряли под арки и оказывались в темных дворах: фонари освещали двери, светили в окна, бросая на все тревожно-золотистый свет. Дворики, через которые можно попасть в другое измерение и попросту не вернуться…

Никогда бы Варвара не решилась на подобное путешествие, если бы не Гоша, Георгий Кунцевич, бывший одноклассник, парень, который был в нее когда-то отчаянно влюблен: по-детски неумело, робко, самозабвенно, взахлеб.

Блуждания внезапно закончились, когда они уперлись в глухую стенку. Тупик. Надо было поворачивать обратно…

Как эта троица выросла перед ними, Варвара не знала. Точнее — не заметила. Они вышли прямо на них, агрессивные, в вязаных шапочках, низко надвинутых на лоб; шли, чуть ссутулившись, готовые к нападению. Варвара подалась назад. Мысли ее лихорадочно заработали. Она боялась за Гошу, не за себя. Обладательница черного пояса по дзюдо была уверена в собственных силах. Но Гоша… Хрупкий худой Гоша… Как он справится? Она решительно выдвинулась вперед, но Гоша мягко ее оттеснил.

— Варя! — сказал он чуть укоризненно. — Я же все-таки мужчина…

— Не глупи! — только и успела она ответить.

Дальше все было молниеносно. Тот, кто стоял первым, попытался ударить ее, но Гоша каким-то невероятным приемом вмазал нападавшему, и тот отлетел к стенке, у второго что-то смачно хрустнуло, а третьего Варвара отправила в нокаут; от удара в чужое твердое плечо у нее заныли костяшки пальцев.

Через пару минут Гоша и Варя стояли друг напротив друга, тяжело дыша.

— Как ты? — спросили они в один голос и рассмеялись.

— Кажется, меня все-таки задели, — в темноте она увидела, как лицо бывшего одноклассника исказила гримаса. Он приложил ладонь к руке. — Кровь… Но ты, девушка, молодец!

— Ты тоже — супермен, не ожидала.

— А ты думала, я хлипкий, ни на что не годный ботаник? — Но в его голосе не было насмешки, только странная горечь.

— Пошли ко мне? Поймаем такси и поедем, — предложила Варвара. — Хотя тебе же на самолет…

— К тебе, — решительно сказал Гоша.

Все было слишком неожиданно, и потом Варвара себя укоряла за это, многократно прокручивая случившееся в голове. Она не имела права так поддаваться ситуации, обстановке, собственной внезапной слабости. Она должна была оказать медицинскую помощь, предложить чай, рассказать о своей просьбе и красиво попрощаться. Это было бы правильно, но все произошло не так.

— Варвара, ты просто сошла с ума, — говорила она себе.

«Ва-ря, — ругал ее кто-то изнутри. — Как ты могла?»

— Да что же произошло, в конце концов? — сердито возражала сама себе Варя. — Двое взрослых людей переспали друг с другом, и всех делов-то! Из-за чего поднимать бурю в стакане воды? Да это же просто смешно! В каком мы живем веке?

Но память называла ее предательницей, память упорно не хотела стирать воспоминания о той ночи… Хотя, видит бог, Варвара хотела бы ее забыть!

Она, перевязывая Гоше руку, случайно коснулась шрама на груди. Пальцы странно затрепетали, от них по телу, как по стволу дерева, побежали, заструились живительные токи, у нее даже остановилось дыхание от этой вспышки…

Ее состояние передалось ему, и Гоша, развернув ее к себе, хриплым голосом сказал:

— Оставь.

И она покорно, послушно опустила руки вдоль тела. Если бы кто-то сказал Варваре, что она будет послушной, то не поверила бы, взвилась и отчеканила: «Ни-ког-да!»

Но в тот момент была покорность, а потом ярость; ей хотелось кому-то что-то доказать. Скинуть с себя ветхость, спокойствие, безмятежность, убедиться в том, что она — живая. Тело словно разрывалось на тысячи кусочков, которые через доли секунд склеивались заново. Гоша был умелым любовником, чего она от него не ожидала, ну кто бы мог подумать?.. Варвара плыла по реке, ее волосы касались белоснежной пены подушки, простыни. Волосы, всегда аккуратно сплетенные в косу, разметались. Она была не собой, а кем-то другим… И эта другая женщина была рада случившемуся.

А потом было пробуждение и счастливый Гошин взгляд, и его нежность, с которой он перебирал ее волосы, пропуская их сквозь пальцы…

— Ты опоздал, — сказала она глухим голосом. И это был не то вопрос, не то утверждение.

— Совершенно верно!

— И как ты теперь?

— Полечу другим рейсом.

— У тебя не будет неприятностей?

— Это уже мои проблемы.

— Не хотела бы я… — но он закрыл ей рот поцелуем.

Кофе убежало, залив плиту, а она смотрела на эти коричневые разводы на белом, словно пыталась погадать на них.

— Ничего страшного! — успокоил ее Гоша. — Абсолютно. Давай-ка я поухаживаю за тобой и сварю кофе, а ты сядь отдохни.

Варвара опустилась на стул и принялась машинально заплетать косу.

— Распущенные волосы тебе тоже идут, — сказал Гоша, бросив на нее взгляд искоса.

— Спасибо.

— Ну а теперь — ближе к делу. Что ты хотела у меня узнать?

— Мне так неудобно.

— И об этом мы тоже говорили. Все путем! Я тебя слушаю и слушаю внимательно. Хотя подожди. Давай я разолью нам кофе в чашки.

Ее просьбу проследить за связями российского опального олигарха Дмитрия Берковича Гоша воспринял нормально. Как будто бы каждый день ему поступали такие предложения и просьбы. Во всяком случае, внешне он никак не отреагировал, допил кофе и забарабанил пальцами по столу.

— Как скоро тебе нужна эта информация?

— Чем скорее, тем лучше…

— Все понятно. Как у нас говорили раньше: «Это надо было сделать еще вчера».

— В общем, так и есть…

— Золотце мое, а тебе за это что-то будет? Ну премия там какая или повышение по службе? Ради чего мне стараться?

— Это моя просьба, понимаешь? Я не думаю о премиях, передо мной поставили задачу, которую я должна решить.

— Понял!

— Ты уже купил билеты?

— Это меня так элегантно выставляют за дверь?

Варвара не хотела признаваться, что да, ей хотелось остаться одной, чтобы… Чтобы разобраться в себе, как-то справиться с потоком чувств и ощущений, которые внезапно нахлынули на нее. Но сказать об этом Гоше прямо — было бы бестактностью…

— Конечно, нет…

— Я все понимаю.

Было странно: неужели мужчина способен понять женщину? До конца? Не поверхностно? А по-настоящему. По спине пошли мурашки. Варвара наклонилась над чашкой кофе — не хотелось, чтобы Гоша угадал, о чем она думает, по лицу.

— Спасибо.

— Ну что ты! Это тебе спасибо! За все!

Он встал, подошел к Варваре и запечатлел на ее лбу поцелуй. Поцелуй был легким, почти бесплотным, но все-таки обжег.

Гоша с кем-то переговорил по телефону, потом ему перезвонили, и он сообщил Варваре, что билет заказан и через полчаса нужно выходить из дома, ведь ему еще предстоит заехать в гостиницу и забрать вещи.

— Джейн заказала билет.

— А… Кто такая… Джейн? — Варвара подумала, что она ничего так толком и не узнала о нем. Гоша отшутился и не стал подробно рассказывать о себе, но ведь он — взрослый мужчина и вполне понятно, что у него есть женщина, возможно, и не одна. Не исключается и более серьезный вариант — невеста, с которой он собирается связать свою дальнейшую жизнь.

— Мой секретарь. Хорошая девушка.

— Ты с ней спишь? — вырвалось у Варвары, и тут же она пожалела о своих словах. Выглядело как-то по-дурацки и не по-взрослому.

Гоша посмотрел на нее внимательно. Он смотрел долго, и Варвара отвела глаза первой.

— Спал, — уточнил он.

Прощание вышло скомканным. Варвара непривычно суетилась, а ей хотелось выглядеть деловитой, собранной, выступить в роли женщины, для которой провожать любовника в аэропорт — обыденное дело. Здесь всего должно быть понемногу: озабоченность, томность, легкая грусть, непременно легкая, тяжелая — неуместна, тонкие намеки на будущие встречи.

«Или лучше обойтись без намеков? — лихорадочно думала Варвара. — А то Гоша еще решит, что я навязываюсь. Вдруг для него это всего лишь одноразовое приключение? Приехал в Москву, встретился с бывшей одноклассницей, с которой сто лет не виделся, удовлетворил свою мужскую потребность и улетел обратно. Такой вот живительный тонус, адреналин среди скучной поездки».

И вообще имеет ли она право обозначать перспективы? Не лучше ли сыграть роль женщины, у которой бывают время от времени любовные встряски и которая не заморачивается ничем, а просто срывает цветы удовольствия, когда предстает очередной случай.

На прощание Гоша погладил ее по щеке и поцеловал в губы легким, почти бесплотным поцелуем.

«Так целуют сестер», — подумала про себя Варвара.

Хлопнула дверь лифта, а она стояла у окна и смотрела, как Гоша уходит. Вот он быстрым шагом пересек двор. Но перед тем как нырнуть в арку — обернулся и помахал ей рукой.

Оставшись одна, Варвара почувствовала внутреннее беспокойство. Она без конца перебирала какие-то бумаги, брала с полки книги, начинала читать и ставила их обратно. Пыталась затеять уборку, но ничего не получалось. В Интернете она втянулась в какую-то мелодраму, но вскоре оставила и это занятие.

Варвара буквально не находила себе места. Прокручивала ночь, которая уже растворилась в наступившем дне. Ждала Гошиного звонка, но он не звонил…

К вечеру Варвара твердо решила выбросить из головы все мысли о бывшем однокласснике и жить дальше своей жизнью. Она долго выстраивала вокруг себя бастионы не для того, чтобы они рухнули в один момент. Это было бы неправильным. Но она еще не понимала простой вещи: все бастионы рано или поздно предназначены на снос. Вопрос только во времени…

Глава 6 Сон разума рождает открытия

Чтобы открыть новые части света, нужно иметь смелость потерять из виду старые берега.

Андре Жид. «Фальшивомонетчики»

Анна помнила, как Вася однажды сказал, что она — не горит на работе, а плетется в хвосте. И эти слова жгли обидой. Обида была сильной. Анна обижалась на Василия редко, но это оказался тот самый случай, когда глаза бы на начальника не глядели. Ей отчаянно хотелось доказать, что она чего-то стоит. И для этого следовало проявить рвение — поехать в подмосковный городок и найти вторую партию материалов. И проявить ту самую самостоятельность, которую от нее ждет.

— Я покажу, я докажу, — бормотала Анна, собираясь в поездку.

Анна подошла к окну. Вчерашний снег растаял, вокруг было серо, дождливо, вместо снега — лужи. Как одеваться — непонятно. Лучше всего куртка с капюшоном: спасает и от ветра, и от дождя, и от внезапного снега.

Ехать на электричке было неуютно, жесткие сиденья, редкая публика в будний день. За окном простирался унылый пейзаж — голые, словно обугленные от пожара, деревья, черная земля, грязно-серое небо. Анна прислонилась к холодному стеклу и незаметно задремала… Очнулась от того, что объявили ее станцию, она встала и заторопилась к выходу.

Церковь располагалась недалеко от центра, на пригорке. Ярко-розовая, отреставрированная. А перед ней посередине улице большая лужа.

Городок был сонным, уютным, в центре тянулись двухэтажные особняки. Все переносило в прошлый век, в те времена, когда еще не было революций, двух мировых войн, крови, слез, страданий и отчаяния народа, которого бросали из одного горнила в другой.

Вечерняя служба начиналась в шесть.

Анна сделала несколько шагов вперед и, размашисто перекрестившись, вошла в церковь. Внутри было темно, горели свечи. Около входа за стойкой — церковная лавка, продавали свечи, иконы, церковные книги, крестики…

Молодая женщина в белом платке вопросительно посмотрела на Анну.

— Мне две свечи, пожалуйста, — сказала она.

Анна стояла и смотрела на потемневший лик Христа, в церкви разливался покой, тишина была благостной.

Внезапно все переменилось, как будто бы повеяло ледяным ветром. Анна обернулась. Вошедший мужчина был высок — примерно метр девяносто, крепкого телосложения, бросились в глаза брюки, заляпанные грязью, и ботинки с темными разводами. Клок волос падал на глаза, и мужчина нетерпеливым жестом откинул их. Войдя, он уверенно направился к прилавку и что-то спросил у женщины в платке. Переговорив несколько минут, мужчина обвел глазами помещение церкви.

И Анна замерла, застыла около иконы Богоматери. Для большего сходства с обычной прихожанкой она зашевелила губами, словно читая молитву. Но осторожно скосила глаза на мужчину — в его лице было нечто жесткое, решительное. На секунду они встретились глазами, и Анна поспешно опустила голову. Непонятно почему заныл затылок. Верный признак опасности? Уж как-то не вязался облик этого пришельца с церковью.

«Двери храма всегда открыты для каждого, — возразила она сама себя, — и каждый нуждающийся может войти сюда…»

Анна снова скосила глаза, и неожиданно увидела, что незнакомец идет к ней.

У нее подкосились ноги, она отступила в сторону. Но мужчина прошествовал мимо к алтарю и остановился примерно в двух метрах от того места, где стояла она. Похоже, он кого-то ждал.

Батюшка появился внезапно, но, вопреки ожиданию Анны, мужчина не подошел к нему, а напротив, сделал вид, что рассматривает иконы.

Картина складывалась странная: Анна наблюдала за чужаком, а тот в свою очередь — за священником. Она почувствовала, как от напряжения взмок лоб.

Постепенно стали прибывать прихожане на вечернюю службу. Анна затерялась в толпе, но старалась ни на секунду не выпускать из поля зрения мужчину, который внушал ей чувство опасности.

Во время службы Анна внимательно смотрела за незнакомцем: он стоял сбоку в передних рядах и не спускал глаз со священника.

Служба закончилась, и люди потянулись нестройными рядами к выходу. И мужчина спешно покинул церковь. Вскоре на выход направился и батюшка Николай. Из разговоров прихожан Анна узнала, что это именно он.

Анна посмотрела по сторонам и тоже вышла на улицу. Уже стемнело, и завывал ветер. Священника нигде не было. Если он свернул в сторону главной улицы, то она должна его увидеть, или отец Николай пошел в другую сторону?

Не закончив свою мысль, Анна почти бегом припустила в сторону, куда, по ее мнению, мог направиться священник.

Но и там его не было…

В отчаянии Анна прищелкнула пальцами и вдруг услышала шуршание колес автомобиля. Кто-то отъехал в темноту. Звук доносился справа, и она пошла туда — на звук.

Фары ударили слепящим светом по окнам ближнего дома. Она не разглядела человека, сидевшего за рулем, только темный силуэт. Ей показалось, что он — высок и худ. Но был ли это тот самый человек, что встревожил ее в церкви, Анна сказать не могла.

Машина рванула вперед.

Она упустила священника, так и не поговорила с ним, не узнала, почему он передумал сотрудничать с их центром. Может быть, почувствовав ценность материалов, отец Николай решил отдать их чужаку? Или просто посчитал, что они с Васей хуже справятся с изучением ценных исторических документов? Гадать не хотелось.

Ноги сами понесли Анну к пристройке, о которой говорил ей Вася. На двери был замок. Анна осмотрелась по сторонам: с одной стороны — забор, с другой — небольшое окно. Анна надавила на створки — окно открылось. Подтянувшись, Анна залезла внутрь. Кто-то шуршал в углу. Анна присела на корточки и зажгла фонарик на мобильнике. Маленькая серая тень метнулась в угол. Мышь!

Сидя на корточках и поставив свет на минимальную мощность, чтобы не было видно со стороны, Анна осмотрела пристройку. Небольшое помещение — примерно двенадцать метров. В углах стоял инвентарь, висела одежда, было нечто похожее на станок. В одном углу Анна увидела коробки, накрытые сверху клеенкой, и, передвигаясь на корточках, подобралась к ним. Взяла ту, что была сверху, и стала ее осматривать.

Анна бегло просматривала бумаги и те, что казались на первый взгляд важными, складывала в рюкзак, надеясь дома рассмотреть все более основательно. Через полчаса она так же, через окно, выбралась обратно. Посмотрела на часы и заторопилась к электричке.

Недалеко от церкви за ней увязалась собака, худая, с ввалившимися боками. Анна порылась в рюкзаке и кинула ей бутерброд, который взяла с собой. Как ни странно — ей даже не хотелось есть, вероятно, от напряжения.

Приехав домой, она зашла к Елене в спальню и пожелала ей спокойной ночи. Сестра уже готовилась ко сну. Анна ничего не стала говорить о своей поездке.

Быстро поужинав, она ушла к себе в комнату, разбирать добытые бумаги. И вскоре наткнулась на интересную тетрадь, исписанную четким ровным почерком.

— Тягбол, — прочитала она на обложке. — Хранитель Бога, перевод с тибетского…

Анна села к столу и углубилась в чтение.

«Если вглядываться долго в степь, то можно увидеть в ней разные миражи. Но возникают они не сразу, постепенно, так из плотного разгоряченного, похожего на кисель воздуха рождаются разные фантомы. Иногда это может быть дворец с высокими окнами, башенками, балконами, иногда — озеро прохладной воды с высокими травами. Озеро воды возникает тогда, когда сильнее всего мучает жажда.

Когда я лежал в степи и смотрел на небо, я даже представить не мог, что когда-нибудь окажусь в Петербурге, столице огромной Российской империи. И уж точно не предполагал, что буду учеником самого Петра Бадмаева. Хотя он никакой не Петр, это имя он взял при крещении, а на самом деле его зовут Жамсаран. Это его родовое имя, похожее на удар хлыста — энергичное, краткое.

Я плохо помню, как попал к Бадмаеву. Когда-то у меня были родители, семья, были братья и сестры, но потом, когда я очутился в Петербурге, — память стала как белый лист бумаги. Стерли прежние письмена и написали новые.

Я не помню своего прежнего имени. Теперь я — ученик Бадмаева. И живу в его доме.

Однажды Учитель позвал меня к себе и сказал:

— Скоро к нам придет один человек, — и замолчал.

Я тоже молчал, потому что знал, что нельзя беспокоить Учителя ни в коем случае. Нужно ждать, когда он продолжит беседу, даже если время тянется бесконечно долго. Умение ждать, не задавать лишних вопросов, беспрекословно выполнять поручения — все это входило в негласный свод правил, которым я должен был подчиняться для того, чтобы стать хорошим учеником. А я твердо собирался им стать.

Иногда в моей памяти брезжила прошлая жизнь — слабо, едва-едва. И тут же пропадала. Я помнил одно — меня взяли в ученики, и теперь мои душа и тело принадлежат моему господину, Учителю, хозяину Жамсарану.

Он строг, но справедлив. Его слава как лекаря росла с каждым днем. Но он и не нуждается в славе, он так велик, как только может быть велик человек, избравший для себя стезю святого.

Его биографию я знаю почти наизусть. Как странно — я не помню своих родителей, а жизнь Учителя знаю как сокровенную молитву. Он происходил из славного древнего рода Загосола Батмы, этот род шел от самого Чингисхана. Старший сын, Сультим Батма, прославился искусством врачевания. Семья перебралась в Петербург, Сультим стал Александром, а родовое имя «Батма» преобразовалось в фамилию Бадмаев.

Вскоре в столице была открыта аптека тибетских трав, а Сультим-Александр занялся частной практикой. К нему ходили самые высокопоставленные люди Российской империи. А затем и младший сын Загосола Батмы, Жамсаран, перебрался в Петербург и стал помощником старшего брата. Его имя отныне стало Петр Бадмаев, с ним он и прославился в дальнейшем.

Петр Бадмаев поступил на восточный факультет Санкт-Петербургского университета, параллельно стал посещать Медико-хирургическую академию в качестве вольнослушателя.

Закончив Медико-хирургическую академию, Жамсаран получил право заниматься врачебной практикой, но сферой его интересов была не европейская медицина, а древнее искусство тибетского врачевания. Для этого следовало найти трактат «Ч-ЖУД-ШИ» — главное руководство по изучению врачебной науки Тибета.

И здесь ему помогла работа в МИДе, связанная с поездками в Китай, Монголию, Тибет.

После смерти брата к Учителю перешли его практика, аптека и пациенты.

Частная практика приносила хороший доход, и вскоре Учитель построил на Поклонной горе в Петербурге, чуть ли не единственном сухом месте в городе, свой дом с восточной башенкой, который сразу окрестили «дачей Бадмаева».

О том моменте, когда он наконец-то нашел заветную рукопись, Учитель рассказывать не любит. Он говорит только о том, что нашел рукопись в одном из монастырей в горах Монголии.

Таинственный трактат о тибетской медицине… Любое заболевание рассматривалось гораздо шире, чем просто заболевание. Работа над переводом трактата Ч-ЖУД-ШИ заняла несколько лет. Это я знаю со слов Учителя, сам я появился в его доме позже.

Учитель был волшебником. Это точно! Я видел все собственными глазами. Как он лечил людей…

Но когда в нашем доме появился Григорий Распутин — все изменилось. Как будто бы атмосфера стала другой. Я — ученик, я обязан все оценивать беспристрастно и строго. Смотреть за Учителем — моя задача. Я должен оберегать его от всего. И когда появился этот… Чужак… Я насторожился. Я слышал, что его называли святым человеком и одновременно — проходимцем, развратником и пророком, и все это соединялось в нем одном — Распутине! Но для меня он не был ни тем, ни другим, только — Чужаком, человеком, который мог нарушить привычное течение нашей жизни.

Как описать его внешность? Эти пронзительные глаза, эту энергию, которая подчиняет и парализует тебя…

Он чувствовал собеседника изнутри и мог мгновенно расположить его к себе. Он мог быть обаятельным при желании и подкупал своим напускным добродушием. Но меня было этим не обмануть, я сразу видел — кто есть кто. Иногда люди представлялись мне в разноцветных облаках или аурах. Аура Распутина была черно-красная — яркая, страстная, гневная. Иногда мне казалось, что над ним реяли молнии. А в другой момент — он был агнец кроткий: тихий, благожелательный… Но все это было притворством, личиной.

Почему он возник у нас дома? Причина очень проста, банальна и неприлична. Я покраснел, когда Учитель сказал, не глядя на меня:

— Он хочет, чтобы ему вернули мужскую силу. И я помогу ему в этом.

Учитель смотрел куда-то в сторону. И я понимал, что он обдумывал свои мысли.

Здесь я должен сделать необходимые пояснения. Жамсаран был большим патриотом России. И ратовал за ее дальнейшее развитие. В Азии он был глазами и ушами МИДа, все наблюдал, изучал, оценивал. Из своих поездок по Китаю, Монголии и Тибету Бадмаев вынес убеждение, что ключ к Азии и всему буддистскому миру находится в Тибете. И если англичане завладеют им, то смогут диктовать свою политику в этом регионе.

— Я очень взволнован этим обстоятельством, — сказал мне однажды Учитель, — я думаю, что Россия должна предотвратить экспансию англичан.

Учитель говорил об этом туманно, но, кажется, он написал записку царю Александру III, где советовал, как вести политику в Азии, и в частности ратовал за строительство Сибирской железной дороги. Я плохо понимаю политику, и я не такой умный и ученый, как Учитель, которому я предан всем сердцем… Но я знаю, что сердце Петра Бадмаева болело за Россию, за ее процветание.

А тут появился Распутин, который имел большое влияние на императора Николая.

Распутин вызвал во мне желание узнать, кто он и откуда взялся.

— Учитель! — спросил я однажды. — А как он вообще появился? Откуда?

Жамсаран смотрел не на меня, а куда-то мимо, вглядываясь, вслушиваясь в себя, в свои внутренние мысли.

— Откуда? Кто знает, за какие грехи России был послан этот супостат? А самое интересное, что продвигали его наши церковные чины, — и он покачал головой. — Что совсем никуда не годится. Негоже это! А все потому, что прельстились им, посчитали за святого. Он немало хаживал по святым местам, занимался паломничеством. Прослыл святым человеком. И пошло-поехало. Передавали его из рук в руки. Все выше и выше… Вот и прибыл из Казанской епархии к ректору Петербургской академии Феофану… И никто в нем разглядеть нечестивца не мог. Или не хотел. — Учитель надолго замолчал. Я боялся нарушить это молчание. Но потом он продолжил: — А почему не хотели? Может, и свою корысть видели. Хотели заезжих магов отвадить от царской семьи… Я тебе уже рассказывал о докторе Филиппе и оккультисте Папюсе, которые около двора крутились да были с почетом приняты… — В голосе Учителя зазвучала обида. — А теперь на их месте Распутин.

Я его понимал: Бадмаеву было обидно, что его, признанного лекаря, оттеснил какой-то простой мужик, да еще и с сомнительными методами и способами лечения. И сразу мой Учитель отошел на второй план…

Да, просчитались высокие покровители, мужик-то хитрее их всех оказался. Как вошел в силу, так и дал им от ворот поворот. А они рассчитывали, что Распутин будет плясать под их дудку.

Но кто там первым ввел его в окружение императора — теперь уже неясно. То ли сестры-черногорки. Дамы весьма коварные. То ли их духовник архимандрит Феофан.

Хотя я слышал, что сестры впервые встретили Распутина в Киеве, в Киево-Печерской лавре на богомолье. Он их сразу сумел к себе расположить… Он хорошо умеет влезть в доверие к дамам. Показался им змей этот сладкоречивым да обходительным. Обольстил тем, что якобы умеет многие болезни излечивать, в том числе и гемофилию. Дамы и встрепенулись. Сороки легковерные. Верящие во все слепо и без оглядки… Черные ведьмы, одним словом. Распушили сороки хвосты, решили, что станут таким образом полезны императору нашему и супруге его. Если цесаревич излечится с помощью Распутина — им первые почести… Но все потом не так обернулось. Ничего им не досталось. Напротив — отдалили их от двора. Показали — где их место.

Я решил задать вопрос, который давно у меня вертелся на языке:

— Учитель… — и мой голос замер в воздухе. — А почему вы… — и я не смог закончить.

Глаза Жамсарана смотрели на меня строго и печально. Его взгляд проникал в меня.

— Ты хочешь спросить: почему я не могу вылечить несчастного цесаревича Алексея. — Пауза была тягучая, долгая. Слышалось, как скрипят половицы в доме. — В семье императора Николая несчастья тянулись одно за другим. Рождение сына императрице далось нелегко. Долгое время лишь дочери, великие княжны наши… А все ждали наследника… — Жамсаран пошевелил губами. — Вот беда… А его не было. И все, заметь, все словно ополчились против несчастной нашей государыни. А уж как та страдала, бедняжка…»

Дальше было написано неразборчиво, а местами бумага выцвела и слова стерлись. Потом шли какие-то обрывки. Анна подумала, что восстановить испорченный текст — вряд ли удастся.

«…Я знал, что Учитель занял антираспутинскую позицию. Но потом они, кажется, помирились. Но Учитель со мной об этом никогда не говорил. Я знал только одно — Жамсаран давал Распутину снадобья, но не только те, которые возвращали мужскую силу, он давал и другие — те, которые изменяли сознание и делали человека другим. Но сам Распутин об этом не ведал…»

Анна оторвалась от чтения и подумала, что очень интересно смотреть на Распутина с разных точек зрения. Глазами разных людей. К тому же это позволяет продвигаться по пути восстановления исторической правды.

* * *

— Скоро вам пришлют билет и инструкции, — сказал мужчина, представившись помощником Дмитрия Берковича.

Елена ехала в машине и разговаривала, поставив сотовый на громкую связь.

— Хорошо. Спасибо.

Она дала отбой и услышала странное легкое потрескивание в трубке.

«Неужели прослушивают? — мелькнуло в голове. — Кто? Телеканал? Или люди нового босса?»

Или ей все показалось?

Когда загорелся красный свет и машина остановилась, она позвонила Анне.

— Как ты?

— Нормально. Сижу на работе. Занимаюсь с бумагами.

— И как успехи?

— Ничего. Много интересного.

— Над чем трудишься сейчас?

— Сейчас? — переспросила Анна. — Разбираю один материал, связанный с Бадмаевым.

— С кем? — удивилась Елена.

— Был такой врач в начале прошлого века. Петр Александрович Бадмаев. Знаменитый целитель. Даже царская семья у него лечилась.

— А… Интересно! — На самом деле Елене не было дела до какого-то лекаря и царской семьи. — Скоро будешь дома?

— Да.

— Жду. Без тебя ужинать не стану. Пока, малыш. Целую.

«Малыш», «целую» — звенело в воздухе, звенело в душе. Все вокруг было напоено этими сладкими словами. Анна сидела на работе и ждала Василия. Она боялась предстоящего разговора. Неясно — как он отнесется к ее поездке.

Хлопнула дверь, пришел Василий.

— Сидим-работаем?

— Угу! Не разгибая спины.

— Спину надо разгибать, хотя бы и иногда.

— Спасибо за совет, господин начальник!

— Да не за что, — благодушно ответил Вася Курочкин. — Всегда рад позаботиться о здоровье особо ценных сотрудников.

— Особенно если эти сотрудники в единственном числе, — съехидничала Анна. — Ведь без них вся работа остановится.

— Ну положим, есть еще мозговой центр, который работает за десятерых. Так что работа не остановится. Немного замедлится, это — да…

— Скажи проще: перейдет в фазу активного торможения.

— Ты что, сегодня не выспалась?

— Напротив, свежа и бодра.

— Даже слишком бодра. Лучше чай поставь.

— У нас в штате секретарши нет, так что все на равных…

— Ну да, ну да… Оборзели, чисто оборзели.

— Это ты о ком?

— О человечестве.

— Ну тогда можно.

— Рыжикова, как там перевод материала на электронные носители поживает? Печатаем текст на компьютере?

— Сначала разбираем. Вникаем, анализируем. Так нас, кажется, учил доктор исторических наук Василий Курочкин.

— Выучил на свою голову!

— Хорошо, что не на чужую.

— Рыжикова! — с отчаянием воскликнул Вася. — Я теряю остатки авторитета с тобой.

— Все, молчу, молчу. Просто хорошее настроение сегодня.

У Анны все таяло внутри от того, что Елена позвонила ей и сказала, что не будет без нее ужинать, и еще это ласковое «малыш» и «целую». Как приятно быть любимой младшей сестрой!

— Влюбилась, что ли?

— Василий! У тебя типичный взгляд мужчины-шовиниста! Будто бы женщина не может радоваться просто так. Обязательно надо мужчину приплести сюда.

— Рыжикова, может быть, ты ошиблась дверью? У нас внизу центр по гендерным проблемам заседает. Его ярая лесбиянка Маша Груссель возглавляет.

— Вася!

— Все! Закроем тему, я был не прав…

— Я тоже погорячилась…

— Мир?

— Мир!

— Сову на глобус не натягиваешь? — кивнул Вася на сову.

— Нет.

— Вот и отлично.

Вася уже снял куртку и ставил чайник.

— Давай я поставлю, — вызвалась Анна.

— Сиди уж, фемина…

— Вась, я должна тебе кое в чем признаться… — начала Анна.

— Интересно… В чем? Надеюсь, не в любви?

— Увы! Твои надежды не оправданы. Вась, я съездила в этот подмосковный город и достала для нас материалы, — выпалила Анна.

— Ты самостоятельно поехала туда и… — не поверил своим ушам Василий.

Анна кивнула и рассказала о своем вчерашнем приключении.

— Украла материалы! — подытожил ее рассказ Вася Курочкин.

— Угу! Можно сказать и так. Ради блага науки, — подчеркнула Анна.

— Ну и ну! — повертел головой ее шеф. — И почему ты меня не поставила в известность?

— Во-первых, боялась, что ты станешь отговаривать, а во-вторых, ты всегда пенял мне на отсутствие инициативности. Вот я и решила стать креативной, инициативной. Ну и так далее…

— Надо было все-таки посоветоваться со мной, — назидательно произнес Вася. — Нехорошо. И еще меня очень волнует ситуация с отцом Николаем. Ты считаешь, он куда-то отправился с этим человеком? С этим неприятным типом, который внушил тебе чувство опасности?

— Да, — вспомнив мужчину из церкви, Анна поежилась.

— Да, это вполне может быть связано с нашим делом. Слишком уж резко отец Николай отказался от контактов, хотя раньше все было наоборот. Он же сам первым позвонил мне и предложил свою находку… — Возникла пауза, потом Вася вздохнул: — Ладно, раз уж ты съездила и совершенно пиратским способом достала документы, то, — он развел руками, — давай уж работать с ними. Что тебе удалось установить? Ты их просмотрела?

— Просмотрела. — Анна поправила волосы и глянула в зеркальце. С некоторых пор она поймала себя на том, что начинает подражать Елене. Или пытается ей подражать — так будет точнее — ее походке, взглядам, жестам. Правда, пока непонятно, как далеко она продвинулась и как вообще все это выглядит со стороны. А то может оказаться, что она клоун клоуном, а не загадочная роковая женщина.

— Рыжикова, не верти головой! — недовольно сказал Вася. — Если дует от окна, встань и закрой его плотнее.

— Нет-нет, все нормально, — со вздохом ответила Анна. Видно, не получается у нее быть обворожительной и волнующей.

— Ты что-то изучила из украденных… добытых документов?

— Да. — Анна вкратце рассказала шефу о тетради ученика Бадмаева.

— Интересно, интересно, — помотал головой Вася.

— Этот человек, ученик Бадмаева, воспринял Распутина негативно. Он боялся, что тот нарушит течение их жизни.

— Это одна сторона дела, — кивнул Василий. — Обрати внимание, что здесь, помимо всего прочего, столкнулись два подхода развития России. Бадмаев ратовал за укрепление связей со Средней Азией, Китаем, Монголией. Распутин был больше переориентирован на европейские дела, точнее — его втягивали в них. Бадмаев как умный и проницательный политик, к тому же разведчик, — ведь ясное дело: чем он занимался в своих поездках по заданию МИДа, сегодня бы его поездки назвали сбором разведданных, — не хотел, чтобы на царя Николая Второго оказывалось слишком сильное влияние. Это могло привести к перекосам в политике, чего не хотел Бадмаев. Поэтому он и вступил в интриги, связанные с Распутиным.

Вася уже листал свой блокнот.

— Вот мои наброски. Бадмаев выражал интересы того капитала, который был ориентирован на Восток. На развитие того региона. Его записка Александру III о задачах русской политики на азиатском Востоке была написана в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Это был засекреченный документ, и о нем стало известно только в тридцатые годы. План Бадмаева был грандиозен. Он предлагал проект, по которому Сибирская железная дорога должна была связать Россию с Китаем, Монголией и тем самым способствовать продвижению России в эти края. Однако выбор этого направления помешал строительству другой ветки — Амурской железной дороги, что в свою очередь способствовало поражению России в Русско-японской войне. Поэтому иногда Бадмаева упрекают в том, что он тоже вел империю к гибели. Бадмаев пытался не потерять влияния на политику, но он прекрасно понимал, что рычаги управления у Распутина. Он даже принял участие в шантаже с письмами императрицы. Личность Петра Бадмаева на самом деле полна загадок и тайн! — сосредоточенно потер лоб Вася. — Ходили слухи, что его основным профилем было исцеление «любовных недугов» — лечение венерических заболеваний. К тому же он готовил снадобья для возбуждения и восстанавливал половые функции. Кстати, самое доходное ремесло в то время. Говорили, что в его доме для проверки излечения пациенты устраивали оргии, а кроме «дачи» у Бадмаева имелись еще дома, где проходил «лечебный процесс». И что там творилось — никто не знает, сведений об этом не сохранилось. Напротив, всем было выгодно замалчивать это… Вот и еще одна ниточка, связанная с Распутиным. Бадмаев мог давать ему травы, которые не только регулировали интимную сферу, но и влияли на сознание. Вдруг под конец жизни Распутин не манипулировал другими людьми, а сам стал управляем?

Вася захлопнул блокнот.

— Вась! А у нас эти материалы в безопасности?

— Что ты имеешь в виду?

— Их никто не украдет?

Вася почесал затылок.

— Здание охраняется. Но ты права, надо будет как-то их тут спрятать.

И они решили убрать коробку в шкаф, завалив ее рулонами карт. И брать материалы оттуда.

Следующие два часа работали молча.

У Анны ожил телефон, пискнула эсэмэска. Пришло сообщение от Елены:

«Анют, приди сегодня, пожалуйста, попозже. Не раньше 10. Убедительная просьба. Целую. Елена».

Анна закусила губу. Получается, что совместный семейный ужин с душевными посиделками накрылся? Ужасно обидно! Но, очевидно, у Елены свои дела…

Вася оторвался от компьютера.

— У меня из головы не выходит ситуация с отцом Николаем. Все-таки еще раз позвоню ему, попробую узнать — что и как. Хотя бы и окольными путями.

Вася набрал телефон.

— Не отвечает, — сказал он нахмурившись. — Что такое?

Он набрал еще несколько раз и забарабанил пальцами по столу:

— Не нравится все мне это. Ох как не нравится! — Он посмотрел на часы. — Засиделись! Ладно, я побежал. До завтра!

— Пока.

Курочкин ушел, Анна осталась одна. Какое-то время она сидела за компьютером, потом встала, подошла к окну: уже стемнело, фонарь освещал часть двора, чуть поодаль дома с редкими зажженными окнами. И тут она увидела около дерева мужчину, который стоял и смотрел прямо на нее. Анна протерла глаза. Нет, это не галлюцинация. И с этим человеком она уже сталкивалась. Это же он был в церкви в подмосковном городе! Конечно, сверху его нельзя рассмотреть как следует, но, похоже, это один и тот же тип! И что ему надо? Почему он следит за ней? Анне показалось, что в руке у него что-то есть. Пистолет? Она мгновенно нагнулась и, подбежав к двери, защелкнула замок.

И что теперь? Разве она тут в безопасности? Ничуть! И что ей делать? Она на корточках пробралась к окну и аккуратно выглянула. Вдруг ей все показалось? Вдруг этот человек ушел? Нет, мужчина был на месте. Стоял и смотрел на окна.

Анна погасила в комнате свет: пусть думает, что она ушла.

Никак нельзя себя обнаружить. И что дальше? Неизвестно.

От неожиданного страха, накатившего как внезапный холодный дождь, она поежилась. Во рту стало горько, а потом кисло. Анна сглотнула. Никогда раньше она не осознавала с такой ясностью, что ей может угрожать реальная опасность. Анна закусила губу и внутренне напряглась.

«Я должна выжить! — скомандовала она себе. — Любой ценой!»

Анна сидела не шевелясь, в то время как ее мозг лихорадочно работал.

Темнота в комнате не спасает, свет от фонаря заливает комнату, он подкрадывается почти к ее ногам. Если она сделает резкое движение, ее быстро вычислят:

Малейшее движение — и все! Вдруг мужчина выстрелит?

Ноги сразу затекли.

Если же Анна попытается встать, — тоже риск. Она попадет в свет фонаря.

Она хотела, чтобы это состояние неопределенности закончилось, перешло-перетекло в какое-нибудь другое, но в то же время осознавала, что не может об этом просить, потому что в ее положении неопределенность — лучше. В неопределенности таится надежда…

Секунды текли долго-долго… Доносился далекий гул улицы… Но город внезапно стал чужим и враждебным.

Она сильная.

Она справится.

Должна справиться.

Может быть, он ушел? Или убедившись, что наверху никого нет, мужчина с пистолетом идет сюда?

Эта мысль так испугала Анну, что решение пришло молниеносно.

Она подползла к окну и выглянула — во дворе никого не было. Значит, он действительно пошел наверх. И сейчас будет здесь!

Может быть, он уже в коридоре…

Анне показалось, что она слышит шаги совсем рядом — гулкие, чугунные, как у командора в пушкинском «Каменном госте». Или ей это кажется? И у нее уже слуховые галлюцинации?

Сколько же у нее в запасе времени?

Анна метнулась к двери, выскочила в коридор, там пока никого не было. Но идти на выход она не решилась и побежала в противоположную сторону. Оттуда был ход на чердак, а там — пожарная лестница. Она спустится по ней и уйдет с другой стороны двора.

Анна скользила по ступенькам, торопясь спуститься, и вдруг увидела, что лестница идет не до самой земли. И до нее примерно пара метров. Но не возвращаться же назад! Анна поправила сумочку и повисла, а потом, зажмурившись, прыгнула…

Падение было не болезненным, но все же в бок кольнуло, она охнула, но, не мешкая ни секунды, побежала к забору. Фонарь горел с другой стороны. А здесь было темно, тусклый коричнево-золотой свет просачивался сквозь листву, как будто бы смазанную маслом.

Земля была набухшей от дождя. Под ногами хлопали лужицы. Черт! Анна подошла к забору. Он был довольно высоким, чугунная решетка. Но рядом — дерево, и она, подтянувшись на руках, ухватилась за нижнюю ветку, а потом оседлала ее и прильнула к мокрой коре, вслушиваясь и оглядываясь вокруг — вроде никого. Оставалось переползти-перейти на верхнюю ветку, а оттуда уже, перевалившись через забор, аккуратно спрыгнуть. Анна оглянулась. Окна соседних домов были темными, кое-где горел свет. Она зажмурилась, а потом открыла глаза. Все было нереальным, страшным, чужим. Только свет — теплый, успокаивающий. Но туда ей нельзя…

На верхней ветке она прикинула — как лучше спуститься по решетке забора. Она села на него верхом и, перекинув обе ноги, прыгнула вперед. Что-то царапнуло в воздухе, она непроизвольно дернула головой, а когда упала, кубарем перекатилась на бок, причем на тот, который уже пострадал…

Чиркнуло снова — как будто бы откуда-то взялась оса.

Она припустилась как заяц.

И здесь только до нее дошло: да это пули! Все-таки пистолет ей не померещился!

В мозгу глухо стучало: бежать, бежать, бежать!

Глава 7 Одна из множества масок

Присвоивши себе ту или иную маску, человек со временем так привыкает к ней, что и вправду становится тем, кем сначала хотел казаться.

Сомерсет Моэм. «Луна и грош»

Анна бежала зигзагами — бог знает почему: может быть, она видела, что так бегают в фильмах, удирая от преследователей, а может быть, древний инстинкт самосохранения диктовал ей — бежать именно таким способом. Она рванула к ближайшему дому, во дворе которого арка, а оттуда выход к небольшой дороге, если она побежит между домами, то попадет к метро, но вот только нужно ли ей метро? До него слишком далеко. Может быть, попробовать поймать машину — так безопасней и быстрее…

Она вбежала во двор, плохо освещаемый фонарем, одиноко притулившимся в углу. И неожиданно увидела мужскую спину, склоненную над багажником. Решение пришло сразу.

— Простите, — обратилась она к спине.

— А? — «Спина» развернулась, и перед ней оказался парень с всклокоченными волосами.

— Мне нужна машина. И побыстрее.

Он смерил Анну недоуменным взглядом:

— Что значит «побыстрее»?

Уговаривать — бесполезно. Объяснять — нет времени.

Анна махнула рукой и побежала к арке.

— Эй! — услышала она сзади. — Садись! Куда надо-то?

— Сейчас скажу, — выдавила она, забираясь на заднее сиденье. — Сейчас…

Почему-то в салоне чужой машины Анна почувствовала себя в безопасности, казалось, здесь ее точно не достанут. В салоне пахло теплым деревом и дымом… И что-то пребольно впивалось в бок, но она словно оцепенела.

— Пожалуйста, побыстрее… — выговаривала она трясущимися губами. — Пожалуйста!

Как ни странно, парень ее понял, дернул за рычаг и рванул с места.

Она зажмурилась и чуть ли не сползла с сиденья. Так было страшно.

Парень бросил на Анну взгляд в верхнее зеркальце.

— Случилось, что? Попала в переплет?

От его участливого тона стало легче.

— Попала.

— Серьезный?

— Не знаю… Я пока не разобралась. Толком не поняла: надо бояться или я уже опоздала… — выдавила она улыбку.

— Это правильно, — кивнул шофер. — Масштаб бедствия нужно оценивать по ходу действия. Не забегая вперед.

— Стараюсь.

— Подвинь пакет с углем и шампуры, тебе же неудобно сидеть. Я не успел в багажник их закинуть. Ты мне свалилась как снег на голову.

— А… шампуры… — теперь стало ясно, что впивалось в бок. Анна отодвинула пакет.

Ночная Москва проплывала мимо. Огоньки встречных машин, подсвеченные здания. Она пригладила волосы.

— Ты так толком и не сказала, куда ехать?

Анна продиктовала адрес Елены.

— Деньги-то есть?

— Есть, — для пущей убедительности она раскрыла сумочку и вытащила оттуда пятитысячную бумажку. — Вот, — Анна испугалась, что сейчас он ее высадит на улице и она останется одна посреди дороги.

— Да убери, я просто так спросил… Думаешь, я тебя из машины выброшу?

— Нет, не думаю…

— На том спасибо.

Анна понимала, что нужно бы позвонить Елене и поставить сестру в известность, что она приедет раньше времени. Но вдруг та возмутится, и куда ей деваться? Уж лучше — так, без предупреждения…

Они наконец приехали. Анна расплатилась, вышла из машины, а потом резко развернулась.

— Как вас зовут?

— Игорь. А что?

— Вы не могли бы меня проводить до квартиры.

— Не вопрос! — Парень вылез из салона, и тут Анна увидела, какой он большой — почти под два метра.

Консьерж проводил их удивленным взглядом, наверное, они смотрелись забавно: хрупкая Анна и двухметровый верзила.

Елена долго не открывала дверь, и Анна уже подумала, что — все, сестры нет дома и придется уходить в ночь, в неизвестность… Даже не ехать, а идти. Потому что Игорь ей ничем не обязан и сейчас они расстанутся… И что ей делать?

Она сглотнула. Но из глубины квартиры все-таки послышались шаги.

Дверь открылась. Елена стояла перед ними совсем не похожая на себя. Она слегка пошатывалась, опираясь на притолоку двери.

— А… Это ты. А я думала… — и взмахнула рукой. Рука очертила в воздухе зигзаг. Она смотрела на Анну так, словно не видела ее.

И вдруг, качнувшись вперед, чуть не упала, и упала бы, если бы ее не поддержал Игорь.

— Что с ней?

— Пьяна, — выразительно повел он глазами. — Дамочка пьяна в дупель! Неужели вы не видите?

— Не вижу, — прошептала Анна. — Не вижу, но спасибо, — встрепенулась она. — Спасибо, что помогли.

— Вы справитесь? — кивнул он на Елену.

Услышав эти слова, сестра выпрямилась и уперлась обеими руками в грудь Игоря.

— Не приставайте! Или я закричу!

— Очнулась, значит. Счастливо оставаться.

— А вы кто? — спросила Елена, проводя рукой по лицу.

— Прохожий. Всего хорошего, — и он взял под козырек.

— Ну, пока… прохожий!

— Прощевайте! Если вдруг шофер понадобится — звоните. — Он достал визитку и засунул за зеркало.

Дверь за ним закрылась, и Елена сползла по стенке.

— Тебе плохо? — испугалась Анна.

— Да… немного тошнит.

Лицо Елены было зеленым.

— Ты понимаешь, он — все… Ушел! — всхлипнула она вдруг. — Объявил, что между нами все кончено.

— Александровский?

— Да. Я ему позвонила, пригласила приехать, подумала… Решила, что нам все-таки нужно объясниться. — Елена говорила с запинками, с трудом.

— Может быть, так лучше. Скатертью дорога, — сказала Анна. И тут же пожалела о своих словах. Потому что Елена тут же возмутилась:

— Что ты в этом понимаешь?! Не знаешь, тогда помолчи. — И жалобно попросила: — Помоги дойти мне до туалета, меня, кажется, тошнит. Почти бутылку вина выпила.

В туалете Елену вырвало.

Анна прошла в комнату. И сразу поняла, что Елена ждала своего любовника. Комната была оборудована как уютное гнездышко для свидания: полумрак, диван застелен ярким покрывалом, на журнальном столике — бутылка вина, фрукты, конфеты, роллы… Салфетки валялись на полу, как будто их швырнули со злости. Пока Анна их собирала, пришла Елена.

— Видишь, какая скотина, я его ждала-ждала, а он… Позвонил и сказал, что между нами все кончено. И я теперь одна! — И Елена неожиданно разревелась.

Анна растерялась. Она никогда не видела Елену плачущей. Ее сестра всегда была самая-самая. Самая сильная. Самая умная, самая красивая, самая популярная. И вдруг — слезы… И что делать?

— Лен, не плачь! Он — козел! И ничего с этим не поделаешь! Не стал бы он уходить из семьи. Он просто голову тебе морочил!

— Я знаю, — шмыгнула носом Елена. — Но все равно обидно!

— Ты — лучшая, у тебя все еще будет. И встретится мужчина, достойный тебя.

— Да-да-да, — было видно, что глаза Елены уже слипались. — Кстати, я не сказала тебе главное. Мне послезавтра лететь на новую работу. Все! Прощай, старая жизнь! — взмахнула она руками. — Здравствуй, новая!

— Так внезапно? — растерялась Анна.

— Да, так уж получилось. Ты остаешься здесь. За хозяйку. И не возражай. Будь как дома.

— Ложись уже, — добродушно проговорила Анна.

Елена скинула одежду и нырнула под одеяло.

— Я там купила дивные пирожные. Возьми в холодильнике. У меня просто нет сил…

Анна погасила свет и на цыпочках вышла из комнаты…

В ванной капала вода, Анна завернула кран. И задумалась, ей бы тоже нужно лечь спать… Но столько всего произошло. Она не знала, кто на нее напал и почему. Знала лишь одно, что ей нужно распутать этот клубок загадок. В сказках клубок тянут за ниточку, и он распутается сам собой. А в жизни? Достаточно ли найти такую ниточку. А если все-таки этого будет мало? Кто преследовал ее? И зачем?

Вопросы, вопросы, вопросы… Елене она пока ни о чем говорить не станет. У нее своих проблем хватает.

* * *

На следующее утро она все рассказала Васе, и, по мере того как она рассказывала, он все больше и больше мрачнел.

— Черт-те что! — вырвалось у него. — До отца Николая я так и не дозвонился. Телефон находится «вне действия сети». И что делать — я не знаю.

Посоветовавшись, Анна и Василий решили не сообщать в полицию о вчерашнем случае. Во-первых, лишняя шумиха им совершенно ни к чему.

— Спонсоры настаивали на полной конфиденциальности научного расследования, — нервничал Вася. — Узнают — лишат гранта.

— Наши трупы будут лучшим гарантом молчания, — сострила Анна. — Это точно.

— Типун тебе на язык! — вздохнул шеф. — Но ты все сама понимаешь…

— Я согласна с тобой. Да и фактов у нас никаких. Что за человек? Откуда? Вдруг мне просто все показалось со страху? Будут ли нами заниматься? Только шумиха ненужная поднимется.

— Мне нравится ход твоих мыслей.

— Мне и самой он нравится.

Вася почесал затылок.

— Эврика! Кажется, я нашел выход. Нужно связаться с моей родственницей. Помнишь, я тебе рассказывал о ней? Варвара Епифанова. Работает в какой-то секретной конторе. Обещала прийти на день рождения моего племянника, но так и не пришла — зазвездилась, видно. Надо с ней встретиться и все рассказать. Может быть, она что-то посоветует.

— Ты думаешь — поможет?

— Уверен! Такие девицы любят демонстрировать свою компетенцию.

С Варварой они встретились через три часа в кафе неподалеку от их центра. Варвара Епифанова вовсе не выглядела зазвездившейся девицей, какой ее обрисовал Вася. Наоборот, она казалась очень простой и даже неприметной. Если бы не роскошная коса, вившаяся по спине. Обладательницу такой косы не заметить невозможно! Но в целом тихая скромная девушка без тени косметики, в длинной серой юбке, черной курточке и с черной сумкой. На ногах ботинки на толстой подошве — как у рокера.

Варвара слушала их внимательно. Сначала — Васю. Он вещал чуть ли не басом, наверное, понизил голос для большей солидности. Рассказал все с самого начала — как ему позвонил отец Николай и предложил для исследования материалы, связанные с Распутиным.

— Все было нормально, контакт установлен, — басил Вася. — А потом — как обрыв. На вопрос, когда приехать за оставшимися документами — не отвечает, разговаривает неохотно, старается разговор поскорее свернуть. И вот Анна, моя сотрудница, в целях науки решила… — И Вася кивнул на нее, как бы передавая эстафету разговора и тем самым снимая с себя всю ответственность за дальнейшие действия.

Анна глубоко вздохнула, а потом рассказала все как есть. Несколько раз она вскидывала глаза на Варвару — не смеется ли та над ней. Но Варвара Епифанова слушала внимательно, только пару раз дотронулась до косы. Словно удостоверяясь, что та на месте.

— Значит, вы решили поехать сама, не поставив в известность Василия? — уточнила она.

— Да.

— Как выглядел тот человек из церкви, с которым, по вашим словам, уехал отец Николай?

Анна задумалась.

— Высокий, волосы, кажется, русые… Не черные и не светлые. Глаза — светлые. Худой, острые черты лица…

— Особые приметы? — спросила Варвара, откидываясь на спинку стула.

Анна растерялась.

— Вроде бы никаких нет.

— Надо было замечать, — назидательно вставил свои пять копеек Курочкин.

Анна вспыхнула, но сдержалась и ничего не ответила.

— Больше ничего подозрительного не заметили?

— Нет.

— А вас этот человек мог запомнить?

— Мне кажется — да. Мы встретились взглядами. И он смотрел очень внимательно.

— Рассказывай объективно. Не фантазируй и не натягивай сову на глобус, — снова вставил Курочкин.

— Василий, подожди, она все рассказывает правильно, — осадила его Варвара. — Значит, тот человек был похож на вашего вчерашнего преследователя?

— Я думаю… да. Правда, я видела его издалека, да еще в полутьме, но почему-то по силуэту, по фигуре представляется, что это он.

— Во всяком случае — логично, — сказала Варвара.

Она задала Анне еще вопросы, а потом улыбнулась.

— Кофе уже остыл. А я проголодалась, закажу-ка себе обед.

Анна и Василий не сговариваясь выпили залпом эспрессо.

— А нам пора, — сказал Курочкин, вставая.

— Приятно было познакомиться, — проговорила Анна, тоже поднимаясь.

— Взаимно. Будем на связи.

— До свидания, — сказала Анна.

Варвара кивнула и ободряюще улыбнулась ей.

* * *

Ее начальник Пронин Виктор Александрович выслушал Варвару и сказал, что перезвонит ей в самое ближайшее время. Свое слово он сдержал и перезвонил через час. И приказал ей срочно выехать на место, в подмосковный город, и все разузнать насчет пропавшего священника.

— Если он жив-здоров и объявился — слава богу! Успокой граждан, что разволновались на пустом месте. Если же нет… — И начальник сделал многозначительную паузу. Словом, Варваре нужно было съездить и все узнать.

— Значит, мне отправляться прямо сейчас? — переспросила Варвара.

— Это надо было сделать уже вчера, — лаконично ответил начальник.

Задание было не из простых. Но Варвару приучили не задавать лишних вопросов, а четко выполнять порученное. Для конспирации шеф предложил ей одеться неприметно и вообще скрыть свою внешность…

— А если священника там не окажется, мне остаться для наблюдения?

— Варвара, не задавай глупых вопросов! — одернули ее.

Значит, в городке придется пробыть до выполнения задания, поняла Варвара. Виктор Александрович не любил развивать мысль, он любил, чтобы ее подхватывали…

Варвара задумалась: ехать предстояло в Подмосковье. Она залезла в Интернет и посмотрела карту. На дорогу уйдет немало времени: два часа на электричке, потом на автобусе или сорок минут пешком.

Время на сборы — всего ничего. Полчаса, но этого хватит за глаза. Варвара научилась собираться быстро, держа в уме самое необходимое. Задание было из разряда срочных и нужных — это она поняла по тону начальника.

— Хороший сотрудник, — любил говорить ее шеф, — действительно понимает с полуслова. Потому что остальную информацию он считывает на подсознательном уровне. Как собака у хозяина. Я не хочу никого обидеть, сами понимаете, что собаки — существа мудрейшие, не чета многим людям. — Пронин любил собак. У него самого был коричнево-шоколадный лабрадор Барт. — Поэтому дважды ничего повторять я точно не стану, считаю, что и одного раза достаточно. Вы все люди умные, взрослые, вот и соображайте сами. Мне пионеры не нужны.

У Варвары был костюм для маскировки, который она использовала всего однажды. В каком-то дурацком, на ее взгляд, задании — проследить, сидя во дворе, за одним человеком. Просидела она на пронизывающем ветру на облезлой скамейке два часа почти неподвижно, зато задание выполнила: увидела, в какую машину сел «объект», и быстро в уме запомнила номер. Шеф дважды поблагодарил и отметил, что она — молодчина. Хотя, по мнению Вари, в данном случае молодчина хорошо рифмовалась с дурачиной.

Сейчас задание было посложнее, а спрашивать ни о чем нельзя. Возможно, вскоре шеф сам объяснит, в чем дело, а может — и нет. И это тоже было составной частью работы — не задавать вопросы и не ждать ответов. Но то, что он так отреагировал на ее сообщение, было показательно. Значит, дело о пропавшем священнике и материалах, связанных с Распутиным, действительно очень важно. А вот в чем важность — предстояло выяснить ей, Варваре.

Она вспомнила сегодняшнюю встречу в кафе. Девушка была немного растеряна, а вот ее родственник Василий — напротив, уверен и солиден. Вернее, изо всех сил старался казаться таким. И Варвара улыбнулась. Как же, доктор наук, руководитель научного центра. Интересно: сколько человек работает под его началом? Стоит как-нибудь спросить его об этом…

Соорудив себе бутерброд с копченой колбасой и выпив кофе, Варя приступила к облачению. Проколов быть не должно, и надеть маскарадный костюм нужно по всем правилам. Длинная темная юбка в мелкий цветочек, темно-серая куртка с глубоким капюшоном, на ногах растоптанные сапоги без каблуков. Женщина неопределенного возраста, неопределенного рода занятий. Обычная тетка из толпы.

Варя задумалась: а что здесь было от нее? Женщина в зеркале хотя бы отчасти напоминала ее саму? Но не хотелось заходить настолько далеко, чтобы потерять собственную индивидуальность, это было опасным. Варвара одевалась, посматривая на себя в зеркало. Она поворачивалась то одним, то другим боком, примеряла не только облик, но и манеры, движения. Вживание в другого человека должно быть полным, а ее, Варварина, личность — неузнаваемой. Эта женщина одна из множества ее масок. Но если подумать, то у каждого человека много масок, которые он может надевать по своему усмотрению.

Для довершения облика не мешало бы надеть парик, но на ее роскошную косу вряд ли он налезет, поэтому пришлось натянуть черную шапочку и надвинуть ее почти на глаза. А если еще сверху капюшон и очки: тогда ее точно никто не узнает, даже коллеги и близкие знакомые.

Варвара посмотрела на часы. Сборы заняли ровно двадцать пять минут.

Розовая церковь была видна издалека, Варвара направилась к ней, но через несколько шагов остановилась и осмотрелась. Ничего подозрительного в этом умиротворяющем пейзаже не было. Но задание есть задание, и нужно было быть начеку.

Она поздравила себя с тем, что буквально в последний момент догадалась взять на антресолях теплые шерстяные перчатки, и теперь руки не так мерзли. Капюшон куртки хорошо спасал от ветра, но сколько она так выдержит? От холодного воздуха слезились глаза и першило во рту.

На работе отца Николая не оказалось, и Варвара заняла удобную диспозицию напротив церкви и принялась ждать. Время от времени она обходила церквушку вокруг, протаптывала дорожку перед ней, прислонялась к дереву, сутулилась и начинала что-то бормотать про себя, играя роль богомолки немного не от «мира сего».

Когда она присела на скамью под раскидистой липой, к ней сразу подбежала дворняга с печальными глазами. Собака бы невероятно худой, с впавшими боками и выдранным клоком шерсти с подозрительно темным пятном, похожим на засохшую кровь. Издалека ее можно было принять за породистую борзую — тонкая, элегантная…

Варвара вытянула вперед руки.

— Ничего нет, к сожалению, — проговорила она. — Я бы тебя покормила, но видишь, пусто.

Варвара обвела глазами улочку, магазина продуктов поблизости не наблюдалось.

— Я не имею права отлучаться. Понимаешь? — тихо сказала она собаке.

Та слушала внимательно, напряженно и даже в знак согласия повела ушами.

— Но ты очень голодна, да? И как быть? Может, все-таки сбегать?

Сделав марш-бросок в ближайший продуктовый магазин, Варвара вернулась оттуда с пакетом сосисок. Собака сопровождала ее туда и обратно. Но сейчас остановилась поодаль, словно ей было стыдно подходить и выклянчивать еду.

— Гордая и независимая. Понимаю. Сама такая. Но поесть нужно, иначе ты совсем отощаешь.

Она бросила сосиску, и собака медленно, словно нехотя, съела ее. Она ела, косясь на Варвару, как будто бы ей было неудобно и за свой голод, и за аппетит, и за ввалившиеся бока.

Худая, с длинными лапами и добрыми глазами, собака почему-то напомнила Гошу.

«Тьфу ты! — выругалась Варвара. — Только об этом думать сейчас не хватало!»

Но мысли все-таки просачивались… Она не могла отделаться от воспоминаний: Гошины слова, взгляды, прикосновения. Все было ярко, мимолетно, неожиданно и не стиралось из памяти, не проходило.

— Дура я, — с тоской сказала Варвара, — натуральная дурочка.

Собака оторвалась от еды и с укоризной посмотрела на нее, с этой точкой зрения она была не согласна…

— Спасибо на этом, — усмехнулась Варвара. — Приятно, конечно, осознавать, что ты не полное чмо.

Доев сосиски, собака отошла в сторону.

— Ладно. Мне пора вставать на свой пост снова. А то пропущу что-нибудь важное и нужное.

Варвара крутилась возле церкви, то выходила из нее, то входила снова… Она понимала, что уже привлекла к себе внимание, и поэтому, подойдя к женщине, продававшей церковные товары, с ходу сочинила историю, что она разыскивает одного батюшку, который, как ей сказали, служил тут раньше. Амвросий. В ответ она услышала, что такого не знают. Здесь полгода как служит батюшка Николай и уже заслужил уважение паствы. Добрый, смиренный, внимательный. А до него отец Кирилл был. Тоже хороший. Но Николай — душевней.

— Хотя это грех говорить о людях осуждающе, — и молодая женщина перекрестила рот.

— Ничего, — успокоила ее Варвара, — вы не осуждаете, а просто рассказываете. Похвалить тоже нужно.

— И это грех, — возразила ей женщина. — Каждый должен делать свое дело смиренно и кротко.

— Может быть, я что-то напутала, и отец Амвросий в другой церкви служит, — изобразив растерянность, проговорила Варвара. — Или был здесь несколько лет назад, вдруг кто-нибудь знает…

— Поспрошайте, — согласилась ее собеседница, — может, кто вам и подскажет…

Варвара расспрашивала прихожан, не забывая при этом осматриваться по сторонам и наблюдать за вновь входившими. Она старалась каждого прощупать. Все вроде бы были обычными, нормальными, но Варвара знала, что эта видимость иногда очень даже обманчива…

Началась служба, но, как она узнала у одной из прихожанок, — вел ее не отец Николай, а отец Феодосий. Священник из другой церкви, сельской, неподалеку. А на вопрос, где отец Николай, прихожанка пожала плечами:

— Не знаю. Может быть, заболел? Его вчера уже не было.

Домой Варвара не поехала, слишком была разбита, тащиться на электричку не было сил. Решила заночевать в городе. Она включила навигатор, посмотреть, как дойти до гостиницы, и тут увидела дворняжку, сопровождавшую ее днем.

— Ты чего, бедолага? Не спится? — Она нагнулась и погладила собаку между ушами.

Ей показалось, что собака издала протяжный вздох.

Дворняга села и уставилась на Варвару, в темноте ее глаза блестели.

— Надо найти гостиницу, хочу здесь заночевать, — сказала Варвара. — Если бы ты умела говорить, то отвела бы меня туда. Но придется обойтись подсказкой гаджета.

Гостиница находилась в ста метрах от церкви. Варвара взяла курс туда. Псина бодро семенила рядом.

В гостинице ей дали номер на первом этаже — по ее требованию. Дело в том, что у Варвары был определенный план.

Собака стояла под окном, Варвара открыла окно и втащила псину в номер.

Узкие две кровати, стол, тумбочка, шкаф с рассохшимися дверцами. В принципе ничего другого от провинциальной гостиницы она и не ожидала.

— Будешь спать здесь, — указала Варвара на коврик перед кроватью. — И чтобы ни звука, не говоря уж о лае.

Собака посмотрела на нее укоризненно.

«Думаешь, я такая глупая? — казалось, вопрошал ее взгляд. — Да я умнее многих людей, не волнуйся, буду как мышка…»

— Верю, — ответила Варвара. — Ты существо смышленое, не то что некоторые…

Она быстро разделась и легла в кровать. Перед тем как уснуть, проверила телефон. Ни звонков, ни сообщений от Гоши не было.

Утро началось в девять часов с бодрого стука в дверь.

— Уборка номеров.

— Сейчас. Сейчас… — Варвара бросила взгляд на собаку, та стояла, навострив уши.

Она показала жестом под кровать, и собака забилась туда.

Открыв дверь, Варвара сказала, что услуги горничной ей пока не нужны, когда она уйдет в город, тогда можно будет и убраться в номере.

Для начала она решила выяснить, может ли ехать домой или должна ждать появления отца Николая и дальше.

После краткого обмена приветствиями с начальником выяснилось, что Варваре следует остаться в городе и постараться узнать, чем занимался и с кем встречался отец Николай в последнее время, потому что пропал он явно неспроста. Необходимо выяснить, что и кто за всем этим стоит.

Задание было понятным. Непонятно другое — куда девать собаку? Запереть в номере — опасно. Горничная увидит. Варвару выгонят с треском и наложат штраф. Брать с собой? Но помешает ли собака ее работе?

Решение нашлось само собой. Как только Варвара вышла на улицу, предварительно спустив собаку через окно на землю, та ее уже ожидала. И увидев, радостно завиляла хвостом и побежала рядом.

Для начала они позавтракали в кафе, при этом Варвара настояла, чтобы собаку пропустили внутрь. Несговорчивость персонала была сглажена сотенной бумажкой. Завтрак был плотным: две сосиски, полторы из которых были скормлены новообретенному другу, макароны, бутерброд с сыром, сыр тоже был с аппетитом продегустирован дворнягой, но Варваре достались макароны и хлеб с маслом. Кофе оказался невкусным, но Варвара была избалованной кофейной гурманкой, и угодить ей всегда трудно.

Позавтракав, она приступила к делу.

В церкви выяснилось, что отец Николай жил неподалеку со своей сестрой — Валентиной Павловной. Варваре дали адрес, и она направилась с визитом к сестре священника.

Дом был двухэтажным, деревянным, на окнах кружевные занавески, горшки с геранью. Валентина Павловна озабоченной пропажей брата не выглядела, Варвару встретила приветливо, без смущения или тревоги. Но вскоре все прояснилось.

— Позавчера вечером Николай позвонил и сказал, что должен отъехать на некоторое время по делам.

— Да? — встрепенулась Варвара. — Не сказал куда?

— Нет. Я не спрашивала.

— А кто его будет замещать в церкви на это время?

— Отец Константин.

Варвара уже придумала длинную историю. Что когда-то отец Николай помог ее родственнице в трудную минуту, утешил словами сочувствия, наставил на путь истинный. И вот теперь она, Варвара, выполняет волю тетушки. Та умерла недавно, но перед смертью попросила Варвару найти отца Николая и поблагодарить его. Варвара понимала, что ложь — низкопробная и вообще лгать — нехорошо, но выхода не было.

Что-то здесь не так, но вот что? Теоретически отец Николай мог внезапно уехать, тем более он позвонил сестре, предупредил… Вот только у Варвары не шел из головы рассказ Анны о незнакомце, встреченном в церкви, с которым якобы уехал священник… Но как узнать что-то большее?

Валентина Павловна, похоже, была женщиной благодушной: все у нее было хорошо, и люди вокруг хорошие…

— А никто странный не приходил в последнее время к вашему брату? По делам? Ничего не показалось вам подозрительным?

Маленькая полная Валентина с глазами-бусинками с недоумением взглянула на Варвару.

— Да что ты, милая! О чем речь? Вся жизнь — хлопоты и служение. На все воля Божья… Дел у брата всегда было много — всем он старался помочь, протянуть руку нуждающемуся. Два года назад у него жена умерла. Царствие ей Небесное. Дети взрослые. Он весь в нуждах других, в хлопотах…

Как поняла Варвара, священник в свои дела сестру особо не посвящал, поэтому помочь Варваре она не могла.

Правда, на прощание Валентина Павловна сказала то, что заставило Варвару призадуматься:

— Брат недавно сказал, что бывает из-за прошлого много хлопот в настоящем. Особенно если некоторые люди ни в чем не разбираются.

«О ком это он? Или о чем?» — с недоумением подумала Варвара.

Собака ждала ее около дома. Возвратившись в гостиницу, Варвара позвонила шефу.

— Ситуация такова: священник не объявлялся, его сестра ничего толком не знает, да и не информировал он сестру о своих делах. Сказал, что уехал по делам. Что делать дальше? — При этих словах Варвара выглянула на улицу. Дворняга сидела и смотрела на окно, увидев Варвару, весело забила хвостом.

— Что делать? — переспросил Пронин, словно взвешивая слова. — Судя по всему, в этом городе торчать смысла нет. Ты сделала все, что могла. Возвращайся домой.

— Прямо сейчас?

— Тебя что-то держит там?

«Собака», — хотела сказать Варвара, но промолчала.

— Нет. Ничего.

— Тогда — до скорого.

Осталось всего ничего, покидать вещи в рюкзак и отправиться на станцию. Все, что от нее требовалось, она сделала, а все остальное — за пределами ее возможностей. А вот как быть с этой дворнягой? Наверное, Варвара не первая, к кому она привязалась в надежде, что найдет себе хозяина. Но все ее надежды были тщетны. Вот и сейчас — Варвара уедет, а собака останется…

Варвара тряхнула головой. Что-то было в этом неправильное. Она снова выглянула в окно. Собака подпрыгнула к окну и потянулась, пытаясь достать до Варвары.

— Ах ты моя хорошая, — вздохнула она. — Ну что же мне с тобой делать?

«Не знаю, — помахала та хвостом, — но я буду по тебе скучать».

«Я тоже буду скучать», — подумала Варвара.

Решение пришло молниеносно. Когда через пятнадцать минут Варвара выходила из гостиницы, она уже знала, что заберет собаку в Москву.

Домой дворнягу она довезла в рюкзаке. Похоже, ей там понравилось. Сидела тихо, смиренно. С любопытством посматривая по сторонам. Дома Варвара отмыла ее, а на следующий день свозила к ветеринару. Купила ошейник, поводок, миску и пару игрушек. На игрушки собака не обратила внимания.

«Неужели я опущусь до таких глупостей? — говорил ее взгляд. — Я же умный пес, который прошел школу жизни, а не какой-то избалованный младенец…»

— Я знаю, что ты умная, — погладила ее Варвара. — Как мы тебя назовем?

После недолгого раздумья она решила назвать собаку Булькой.

— Теперь у меня есть о ком заботиться, — сказала Варвара. — И это замечательно.

Она еще раз проверила сотовый. Звонков от Гоши не было. И это испортило настроение. А вскоре позвонил мрачный Виктор Александрович и сообщил, что отца Николая нашли мертвым. В тридцати километрах от города. Его тело недалеко от дороги обнаружили проезжавшие мимо автомобилисты. Священника убили и выбросили на обочину. Так что история было непонятной и странной.

Глава 8 Проклятие сквозь столетия

Прошлое — родина души человека. Иногда нами овладевает тоска по чувствам, которые мы некогда испытывали. Даже тоска по былой скорби.

Генрих Гейне

Елена попрощалась с ней холодно-отстраненно, видно было, что мыслями она уже далеко. Но Анна на сестру не сердилась — все-таки поездка ответственная: новая работа, новые люди. Елене нужно показать себя и утвердиться. Все понятно.

Но легкая обида была. Хотелось какого-то теплого душевного прощания, с долгими объятиями и поцелуями. И уверениями, что по ней будут скучать, и еще просьбы: «Звони непременно».

Но ничего такого не было. Елена — подтянутая, накрашенная, при полном параде в сером брючном костюме, норковом полушубке, с деловой сумкой в руках и чемоданом на колесиках уже стояла в дверях, когда вспомнила об Анне. И холодно чмокнула ее на прощание.

Анна хотела было обнять ее руками, но передумала… Зачем навязываться?

А следующий взгляд сестры предназначался Дэну.

— Деник, — пропела Елена, наклоняясь к собаке, и Анну обдало волной духов — терпких, с цветочно-древесной нотой… — Как ты будешь без меня?

Об Анне ни слова…

— Не скучай, псинка. Мальчик мой ненаглядный…

Дэн глядел на хозяйку грустными глазами.

— Я буду с ним регулярно гулять, кормить… — пролепетала Анна.

— Да-да. Деньги я тебе оставила, если что — звони. Или лучше пиши на почту. Адрес я тебе тоже дала… Так что будь умницей. Я верю, что дома все будет в порядке…

— Естественно.

Чемоданчик уже за дверью, а Елена еще здесь, в коридоре.

— Ну вроде все, — сказала она, обведя глазами пространство. — Пока! — бросила она куда-то в пустоту.

— Тебя проводят? — не нашла ничего лучшего, чем задать этот вопрос, Анна.

Лицо Елены исказила легкая гримаска.

— Возможно, Вадим Тумаркин. Прелесть мальчик и, кажется, в меня так влюблен… Все порывался проводить, можно ему набрать… Хотя доеду и так. Зачем его беспокоить, еще подумает, что… — фраза повисла в воздухе, взгляд Елены затуманился.

Ясен пень, вспоминает своего Александровского, скотину порядочную. Может быть, там, в Лондоне, Елена забудет о нем, встретит нормального мужчину…

Зазвонил телефон.

— Да… — Голос Елены немного смягчился. — Спасибо, выхожу.

— Провожающий?

— Представь себе — да. И знаешь — кто?

— Александровский? Тумаркин?

— Не угадала. Мимо кассы. Игорь.

— Какой Игорь?

— Ну тот, который тебя позавчера доставил ко мне домой. Такой шкаф под два метра. Он еще свою визитку сунул за зеркало.

— А… Все понятно.

— Я его утром набрала. Потому что на Тумаркина — надежды никакой. Он весь в облаках витает. А тут я вспомнила этого… шкафчика… Набрала. Твердо не обещал, но сказал, что позвонит. А он, оказывается, уже возле дома.

— Здорово!

— Наверное, автограф попросит, хвастаться, что Демченко катал… Знаем таких…

Елена снисходительно посмотрела на Анну, но взгляд ее невольно повеселел.

«Хорошо, что проблема решилась, — подумала Анна. — И сестра спокойно доедет до аэропорта».

Она с Дэном подошли к окну и вскоре увидела, как Елена стоит около машины, а Игорь грузит ее чемодан в багажник…

Анна понимала, что вся холодность Елены напускная. Просто ей стыдно, что Анна видела ее пьяной, несчастной и брошенной. Одна надежда — на Лондон. На перемену обстановки.

Позвонил Вася и сообщил трагическую новость.

— Отца Николая убили. Варвара Епифанова мне сказала.

— Что будем делать, Вась? — тихо спросила Анна.

— Я думаю так: коробку с этими материалами нужно забрать домой.

— Давай ко мне. То есть к Елене в квартиру. Этот дом лучше охраняется, — предложила Анна.

— Да. Это выход, — согласился Курочкин. — Тогда я сейчас еду к нам на работу, а потом к тебе. Идет?

— Идет.

Вася приехал через два часа. Он долго топтался в коридоре, не решаясь шагнуть дальше — в великолепие квартиры. Дэн стол рядом и втягивал воздух носом. Похоже, пыль веков, заключенная в коробке, ему не нравилась или казалась подозрительной…

— Вась, проходи! Не стой на пороге!

— Значит, так живут наши знаменитые телеведущие! — прищурился Вася.

— Да ладно, не комплексуй!

— Я не комплексую. Я понимаю, что ученый труд, который идет на благо истины…

— Вась! У тебя сейчас руки отвалятся коробку держать в руках. Поставь ее.

— А собака? Не будет рвать документы?

— Дэн хорошо воспитан.

— Похвально! У нас хотя бы собаки воспитаны в отличие от людей. Общество понемногу развивается. Что я могу на это сказать?..

Курочкин с шумом поставил коробку на пол.

— Тебе чай, кофе или полноценный завтрак?

— А обед полноценный можно?

— Можно, — улыбнулась Анна.

— Отлично! Думаю, ты можешь дома работать. Сиди тихо-мирно. Материалы у тебя под рукой. В наш центр пока приходить не станем. Я возьму отгулы. Выпишу как руководитель. А ты сиди здесь… Мне кажется, это лучший вариант.

— Угу, — буркнула Анна, накладывая Васе пюре с ветчиной и маринованными огурчиками. — Иди мой руки.

— Ладно-ладно, поборница чистоты. Где туалет: налево или направо?

— Направо.

Анна хлопотала у плиты.

— Эй! — окинул ее Вася, вернувшись в кухню. — А где моя порция?

— На столе, — обернулась к нему Анна.

Дэн стоял у стены, переминаясь с лапы на лапу. Вид его был бесхитростен и безмятежен.

— Я думаю, по поводу еды спрашивать нужно у него, — кивнула Анна на собаку.

— Вот так дела! — почесал в затылке Вася. — И что теперь?

— Голодным не останешься, — успокоила Анна. — Сейчас дам тебе новую порцию. Не переживай!

Усевшись за стол, Курочкин принялся рассуждать…

— Один из самых таинственных вопросов — принадлежность Распутина к хлыстам. Было или не было? Ярлык прилип прочно, но что там происходило на самом деле…

— А как ты считаешь?

— Похоже, что это был еще один повод бросить на него тень. Какие конкретно обвинения в этом? То, что собирались у него в подпольной церкви? Дома? Возможно, он был хлыстом, но в ранней молодости. Почему тогда так пытались прилепить к нему это «клеймо» и в последующее время? Кому это было выгодно? Думаю, многим. И прежде всего — врагам. Как светским, так и церковным.

— Вась! Ты сначала поешь…

— Одно другому не мешает! — И уплетая обед, он продолжал говорить: — У Распутина были серьезные церковные враги, потому что он, на мой взгляд, пытался выступить с позиций реформирования церкви, приблизить ее к народным чаяниям. Поэтому не случайно церковь увидела в нем чужака, а потом и вовсе — врага. И гонителями Распутина были церковные иерархи, начиная от иеромонаха Илиодора и заканчивая архиепископом Антонием. Именно от Илиодора тянутся нити к Хионии Гусевой, которая и напала на Распутина с ножом, нанеся ему ранение, от того ранения он с трудом оправился. Если смотреть по сути, то Распутин отличается от хлыстов. Хлысты не ходят в храмы, не состоят в браках… Распутин посещал церковные службы, имел семью. Важно было прилепить к нему клеймо хлыста, чтобы иметь повод для постоянного обвинения в ереси перед царской семьей и обществом.

Анна слушала его с интересом, зная, что Вася не любит, когда его перебивают.

— Неоднократно возбуждалось дело о принадлежности Распутина к хлыстам. Так было и в девятьсот седьмом году, и в девятьсот двенадцатом. И кто стоял за этим? Уже нам известные сестры-черногорки. Когда они поняли, что джинн вышел из бутылки, то решили запереть его обратно. И прикладывали для этого все силы. Отсюда и обвинение Распутина в сектантстве. Кстати, интереснейший момент, ты не поверишь, — воскликнул Вася, ударяя рукой по столу. — Ты не представляешь, кто рассматривал дело о принадлежности Распутина к хлыстовству! Не по-ве-ришь! — по слогам повторил Василий, когда он входил во «вкус» исследований, то всегда горячился и жестикулировал, как бы подкрепляя свою мысль телесными движениями. — Это был не кто иной, как сам Бонч-Бруевич, вернейший соратник Ильича и один из тех, кто потом стоял у истоков советской власти и советского государства. Помнишь, он еще писал книги для детей о Ленине?

— Вася, я не настолько стара, — заметила Анна.

— Ну да, ну да. — Анне показалось, что сейчас он прибавит «к сожалению», но Вася вовремя осекся.

— Это не принципиально. Люди старшего поколения помнят. Можешь как-нибудь спросить у папеньки, когда он протрезвеет.

— Я с ним сейчас не общаюсь.

— Ладно. Оставим твои семейные разборки в стороне. Не об этом речь. Важно, что именно Бонч-Бруевич как крупнейший этнограф и исследователь сектантства должен был дать заключение: принадлежит ли Распутин к хлыстам. О, какая тут прослеживается тонкая политика! Как ты думаешь, что, по логике, должны были сделать большевики? По идее, они должны были, исходя из собственных интересов, заклеймить негодяя Распутина и предать анафаме. А вот и нет! Бонч-Бруевич дал совсем другое заключение. О том, что Распутин к хлыстам не принадлежит. И что из этого следует? Как минимум два варианта. Первый — он, выполняя волю партии, посчитал, что выгоднее дать отрицательный ответ. Ведь вся интрига заключалась в том, что для дальнейшего очернения царского режима нужно было, чтобы Распутин продолжал пребывать у престола и тем самым бросал тень на венценосных особ. Таким способом усиливалась агония режима. И это важный момент. Второй вывод: Бонч-Бруевич действительно как ученый и крупнейший специалист по вопросам сектантства не нашел ничего, что подтверждало бы принадлежность Распутина к секте хлыстов, поэтому и выдал такое заключение. И какой правильный ответ? — И не дав Анне ответить, торжественно произнес: — Каждый может выбрать — любой из этих двух. Но есть вероятность, что эти два момента — по стечению обстоятельств — соединились. Может быть такое? Может!

У Васи зазвонил телефон. Он посмотрел на экран дисплея.

— Минутку! Я сейчас.

— Только тарелку от собаки убери, а то вернешься, и еды не будет.

— Да-да…

Он передал тарелку Анне, и она подняла ее в шкаф. Ей показалось, что Дэн нахмурился, увидев эти манипуляции.

Судя по воркованию, доносившемуся из коридора, Вася был в периоде «токования» и подцепил очередную блондинку.

Когда он вернулся в кухню, то спросил, не глядя на Анну:

— На чем я остановился?

— На заключении Бонч-Бруевича.

— Да-да. Могу заметить, что как опытный политик и партиец Бонч-Бруевич вряд ли руководствовался только своим мнением в этом вопросе. Все-таки большевики славились своим изощренным иезуитством, поэтому здесь все имело долгоиграющую стратегию. И этот момент ни в коем случае нельзя упускать из виду. Тем не менее обвинениями Распутина в хлыстовсте пугали как жупелом, пытаясь очернить в глазах царской семьи и общества. Обвинение по тем временам было серьезным. И Распутин это хорошо понимал…

Вася посмотрел на часы и заторопился.

— Мне пора!

Анна хотела спросить: «Куда? На свидание?» — но вовремя прикусила язык.

* * *

В самолете ее укачало, Елена смотрела на простиравшееся под ней серо-синее море и прокручивала в голове сегодняшний день.

Почему-то не было облегчения, что она вырвалась из своего привычного графика и теперь наслаждается свободой. Вместо этого лишь легкая тоска и грусть. Это ее удивляло. Ведь в последнее время она так хотела сбежать ото всех и немного встряхнуться, сменить обстановку.

«И от кого же я собралась бежать? — задала Елена вопрос сама себе. — Не от себя ли? Но разве это возможно — убежать от самой себя?»

Она не хотела или боялась признаться себе в том, что ее личная жизнь потерпела сокрушительное фиаско. Александровский никогда не собирался бросать семью и жениться на ней. В последнее время эта мысль встала перед ней с пугающей ясностью. Какой же глупой она была! Елене хотелось спрятаться, удрать на другой конец земли. И как только эта возможность представилась, она с радостью ухватилась за нее.

Когда ей предложили поработать с известным олигархом, Елена подумала, что это прекрасный счастливый случай, благодаря которому она сможет поменять свою жизнь. И кардинально.

Тем более что в последние месяцы у нее было странное ощущение, ей казалось, что ее гипнотизируют. Сначала она приписала это собственной усталости и замотанности, да еще неудачам на личном фронте. Здесь у кого хочешь сдадут нервы и крыша поедет. Но потом задумалась всерьез. Кому понадобилось это делать?

Никогда еще раньше во время эфира она не чувствовала, что впадает в легкий транс, из которого не может выйти. И словно не она задает вопросы, а кто-то другой. И вопросы формируются странные, но это она понимает, только просмотрев эфир. Она набрасывает план вопросов, а потом отступает от него. В принципе это случалось и раньше. Но не так, по-другому. А здесь — словно внутри нее сидит кто-то другой, чужой, посторонний, и вносит эти изменения помимо ее воли.

И она меняет план. И задает другие вопросы.

И что с ней вообще творится? Ответ лежит в другой плоскости, недоступной ее пониманию.

Елена даже купила две книги по гипнозу, пытаясь разобраться в этой проблеме. Но вместо ответов появились новые вопросы. Она запуталась еще больше…

Или все-таки дают о себе знать страшное напряжение и переживания по поводу Александровского? В глубине души она все-таки надеялась, что все закончится самым наилучшим образом — и они будут вместе. А еще Елена надеялась, что они попрощаются по-человечески, Миша отвезет ее в аэропорт…

Хорошо хоть, чудесным образом нарисовался этот Игорь… Манеры у него, конечно, не ахти, но парень милый и, кажется, попал под ее чары. Это было приятно, что она еще может кружить головы как женщина. Неожиданно Елена почувствовала, что на глазах выступили слезы.

Ей строго-настрого запретили говорить, куда она летит на самом деле. Для всех — она в Лондоне. Но на самом деле ее ожидала яхта, пришвартованная к одному из греческих островов.

— Дмитрий Беркович просил соблюдать строжайшую секретность, — было сказано ей. — Просим вас соблюдать условия договора.

Сразу после приземления она позвонила Анне и сказала, что долетела и все в порядке, но не вдаваясь в подробности.

В аэропорту ее встретил невысокого роста блондин с мелкими чертами лица, в нем было что-то острое, птичье.

— Меня зовут Серж Леон, — он галантно поцеловал ее руку. — Я буду рядом с вами. Все ваши просьбы и желания можете адресовать мне. Сейчас мы с вами едем на яхту. Уверен, вам у нас понравится, — при этих словах он загадочно улыбнулся.

* * *

Виктор Александрович Пронин был суров и серьезен.

— Значит так, Варвара, ты должна присмотреть за Анной Рыжиковой. Вдруг этот человек появится снова. Так сказать, решится довершить дело, которое собирался… — и он замолчал.

Варвара поняла без слов. Пронин имел в виду то покушение на Анну. Отца Николая убили. И, вероятнее всего, это произошло из-за материалов о Распутине. Теперь — кто следующий? Тот, кто обладает этими материалами сейчас.

— Я все поняла.

— Вот и ладненько. Скорее всего, он объявится вечером.

— Почему?

— Чистая психология. Все преступники издавна действуют под покровом темноты. Думаю, что и этот случай — не исключение. Забавно, но самые расхожие штампы на поверку оказываются самыми верными и действующими, хотя слово «забавно» здесь, конечно, неуместно. Но ты, короче, меня поняла.

Варвара кивнула.

— Действуй по обстановке. Если что — звони мне.

На этот раз Варвара облачилась в другой наряд: как женщина неопределенных лет — серая и бесцветная. Куртка-пуховик ниже колен. Вязаная шапочка, очки, но уже другие. Еще вата под щеки — и лицо круглее, и будто бы чуть глуповатое… Варвара хихикнула, глядя на себя в зеркало. Булька подлетела и повертелась.

«Ты куда?» — спросила она взглядом.

— На кудыкину гору, — вздохнула Варвара, почесывая собаку между ушами. — Надеюсь, скоро вернусь.

Варвара села на скамейку около небольшого скверика напротив дома Анны, достала из пакета бутылку пива и стала не спеша потягивать из горлышка. Вокруг ничего подозрительного. Варвара, посидев минут двадцать, поднялась и направилась к дому. Обошла вокруг, пересекла сквер. Ничего и никого. Или ей так кажется? А на самом деле — убийца притаился где-то рядом, а она его не чувствует, не видит…

Варвара вздохнула. Задачка — не из легких. Если бы с ней была Булька — она бы что-то учуяла. Но брать собаку нельзя, привлечет лишнее внимание.

Она прошла медленней, внимательно фиксируя детали. Элитный дом, где жила Елена Демченко, а сейчас обитала Анна, возвышался над другими домами. Варвара прошлась мимо четырехэтажек, судя по всему, построенных в пятидесятые годы прошлого века. Под окнами были палисадники, во дворах стояли машины. Неподалеку здание голубого цвета, похожее на детский сад… За ним через небольшую дорогу еще один сквер, прямоугольной формы, с фонтаном.

Все тихо. Может быть, тот человек не появится? Вдруг он решил затаиться после убийства отца Николая? Признался ли перед смертью священник, что передал материалы научно-исследовательскому центру, который возглавляет Вася Курочкин?

Никто теперь ничего и не узнает…

Варвара вспомнила эту парочку — своего родственника Василия Курочкина и его сотрудницу Анну Рыжикову и невольно улыбнулась. Вася изо всех сил старался быть солидным маститым ученым. Произвести на нее впечатление. А вот девушка выглядела настороженной и испуганной. Но на ее месте испугалась бы каждая… Так что реакция Анны вполне понятна.

Варвара подняла голову, посчитала этажи и вычислила окно квартиры Елены. Начальник дал ей точный адрес, техническая служба сбросила план дома, так что это не составило труда.

Варвара сделала еще несколько кругов. И тут краем глаза зафиксировала легкое движение. Метнувшуюся тень? Или это игра разгулявшихся нервов? Она скосила глаза — нет, так и есть — во дворе около четырехэтажного дома кто-то стоял около машины. Ее владелец? Человек, который только что приехал домой? Или случайный прохожий? Варвара боковым зрением зафиксировала, что тень отступила еще дальше — в глубину двора — к деревьям.

Варвара медленно пошла вдоль забора, потом, сделав крюк, зашла в тот двор, но уже никого не было. Она покрутилась еще два часа. Но больше ничего подозрительного не происходило. Варвара позвонила шефу. В ответ услышала его рокотанье:

— Ну и как ты там?

— На посту!

— Молодец! Что скажешь?

— Ничего! — вздохнула Варвара. — Правда, был один момент… — И она рассказала шефу о тени, метнувшейся в глубине двора.

— Думаешь — он?

— Ничего не думаю, просто говорю о своих наблюдениях. А больше ничего подозрительного. Или я чего-то пропустила?..

— Вряд ли…

От этих слов шефа Варвара почувствовала себя польщенной. Тем самым давалась оценка ее труда. Все-таки получается, что ее ценят, несмотря на то что редко высказывают похвалу вслух. Приятно-приятно, что там и говорить.

— И что теперь?

— Езжай домой. Что-то подсказывает мне, что он теперь не объявится.

— Почему?

— Не станет рисковать. Одно убийство уже есть, а если он просек, что за ним следят, — а судя по всему — просек, то ему лучше всего на время скрыться. В общем, давай домой. Завтра созвонимся…

— Хорошо.

Напоследок Варвара еще раз осмотрелась. Ничего. И она поехала домой. К Бульке.

* * *

На следующее утро Курочкин позвонил Анне и пригласил ее в культурно-исторический центр «Гея» на просмотр фильма о семье Юсуповых.

— Мы идем все дальше и дальше к истине, — сказал Вася торжественным голосом.

— Не упасть бы в пути, — усмехнулась Анна.

— Не упадем. Все, что связано с Феликсом Юсуповым, убийцей Распутина, очень важно. Обычно, когда говорят о Юсупове, то гнут одну линию. Мол, золотой мальчик, наследник богатейшего состояния в России, бисексуал…

— И что здесь неправда? — удивилась Анна. — По-моему, все так и было.

— Так-то так, но… На Юсуповых много чего можно накопать. Те факты, которые лежат на поверхности, либо мало чего стоят, либо призваны скрывать другие, более точные, правильные, шокирующие. Понимаешь? Я тебе об этом много раз говорил. Но для начала давай посмотрим документальный фильм…

В маленьком зальчике народу было немного. Билет на сеанс стоил двести рублей.

Из фильма Анна узнала, что род Юсуповых очень древний и восходит к самому пророку Мухаммеду. В эпоху падения калифата прямые предки русских князей Юсуповых были правителями в Дамаске, Антиохии, Ираке, Персии, Египте… Иные из них погребены в Мекке, на горе Хира, где Мухаммед открыл текст Корана; в самой Каабе, священной для мусульман, или возле нее.

Брак, заключенный в 1914 году между князем Феликсом Феликсовичем Юсуповым и великой княжной Ириной Александровной Романовой, племянницей царствующего императора Николая II, был браком равных людей; оба супруга были царского происхождения.

На экране перед Анной Мекка сменилась изображением Тамерлана, «Железного Хромца». Закадровый голос сообщил, что предок Юсуповых — Эдигей — был одним из полководцев Тамерлана.

Далее рассказывалось про правнука Эдигея Муса-Мурзы — Юсуфа, который и стал родоначальником рода Юсуповых. Он дружил с Иваном Грозным, но его дочь-красавица Сююмбике, жена казанского хана, возглавила оборону Казани.

А когда Казань пала, Сююмбике вместе с сыном была с почетом увезена в Москву.

На экране шли кадры: лодка, увозившая прекрасную царицу. И играла медленная печальная музыка…

Братья Сююмбике, сыновья Юсуфа-Мурзы, и их потомки стали с тех пор служить русским государям, не изменяя своей мусульманской вере. Цари щедро награждали потомков Юсуфа-Мурзы за верную службу. Так одному из них был пожалован город Романов на берегах Волги, теперь это Тутаев.

В этом городе и произошло событие, которое трагической тенью легло на весь род.

Анна подобралась и посмотрела на Васю. Тот тоже был поглощен фильмом.

Правнук Юсуфа по имени Абдул-Мурза принимал в Романове во время поста патриарха Иоакима. И по незнанию традиций православных постов накормил его гусем. Патриарх же был уверен, что это — рыба. А когда узнал о случившемся, то разгневался и пожаловался царю Федору Алексеевичу. Царь лишил Абдула-Мурзу всех пожалований, и тот стал в один момент нищим. Чтобы сгладить напряженную обстановку и вернуть расположение царя, Абдул решил принять православную веру. Но в ту ночь, когда он принял это решение, ему было видение: «Отныне за измену вере не будет в твоем роду в каждом его колене более одного наследника мужского пола, а если их будет больше, то все, кроме одного, не проживут долее двадцати шести лет».

Так и стало случаться впоследствии. Над Юсуповыми простирал свои крылья злой рок…

На экране появилась усадьба Архангельское: осень, дорожки, усыпанные золотыми листьями, дворец, статуи в саду, и зазвучали стихи Пушкина:

…К тебе явлюся я; увижу сей дворец, Где циркуль зодчего, палитра и резец Ученой прихоти твоей повиновались И вдохновенные в волшебстве состязались.

Потом рассказ остановился на Зинаиде Юсуповой, портреты которой писали самые знаменитые художники своего времени: и Валентин Серов, и Константин Маковский. Она вышла замуж за праправнука Михаила Илларионовича Кутузова и внука прусского короля — русского графа Феликса Феликсовича Сумарокова-Эльстон, генерал-лейтенанта и губернатора Москвы.

В счастливом браке родились и выросли два сына, оба окончили Оксфордский университет. Старшего сына звали Николаем Феликсовичем Юсуповым. На него возлагались большие надежды. О страшном предсказании никто не помнил, до тех пор пока Николай не полюбил женщину, муж которой вызвал его на дуэль. Князь Николай Юсупов был убит, не дожив до своего двадцатишестилетия. Так и в этот раз сбылось страшное родовое проклятие!

В зале зажегся свет, и побежали титры.

— Ну как? — спросил Вася Анну.

— Интересный фильм!

— Для широких масс подходит.

Анна не стала уточнять, кого шеф имеет в виду под «широкими массами».

— Давай сейчас поедем ко мне, — предложила Анна. — Там и продолжим беседу.

Удобно расположившись на диванчике, Анна слушала Васю.

— Итак, почему младшего князя Феликса Юсупова отправили в Англию? Или возьмем еще глубже. Почему Юсуповы так ополчились на Распутина? Только не надо говорить о боли за отечество и родину… Причина на самом деле в другом. В том, что этот богатейший род практически полностью отстранили от управления империей. Да, они были знатны, богаты, но влияния никакого не имели. Распутин обладал несравнимо более значимым политическим весом, и это не могло не задевать Юсуповых. Это была борьба за влияние, за управление… Интересно вспомнить о тех Юсуповых, которые в прошлом были допущены к рычагам управления страной. Например, о Николае Борисовиче, блистательном екатерининском вельможе, который был скрытым проводником политики Екатерины Второй в Европе и ее тайным дипломатом. Он выполнял дипломатические поручения в Англии, в Ватикане… Ты же помнишь, что о нем рассказывали в фильме, который мы только что посмотрели?

Анна кивнула.

— А вот мемуары самого Феликса — документ показательный — о многом он умалчивает. Он пишет о версии событий, которая удобна ему. Но это делают почти все мемуаристы. Но, как историки, мы знаем, что воспоминания и мемуары — самый ненадежный источник информации. Зачастую достоверность этих творений равна нулю. Вот смотри, как Феликс пишет о том, что он занимался оккультизмом и спиритизмом. Мимоходом, почти между строк… Не развивая и не углубляя эту тему. И все же пишет о ней. Почему? Задай себе этот вопрос.

— Почему? — эхом переспросила Анна.

— Я вообще-то тебя спрашиваю, — возмутился Василий.

Он сидел, прихлебывал чай и смотрел на нее с некоторой снисходительностью. Этот процесс и игру в вопросы-ответы Василий называл «оттачиванием мысли». Анна в такие минуты злилась на Василия, она чувствовала себя подопытным кроликом — ощущение не из приятных.

— Ну? — допытывался он.

— Думаю, — парировала Анна.

— Даю… Подсказки: помощь друга или помощь зала, трактуй как хочешь… Повторяю вопрос, на самом деле он принципиально важный, — почему Феликс Юсупов пишет об оккультизме, о том, что он занимался им? Ведь мог бы вовсе промолчать…

Обстановка в комнате была уютной. За окном завывал ветер, а здесь — тихо и спокойно. Свет от лампы очерчивал золотой круг на столе.

Так и не дождавшись ответа Анны, Василий объяснил сам:

— Он не мог не упомянуть об этом, потому что скрыть такой факт невозможно. Все начало двадцатого века прошло под знаком оккультизма. Все началось раньше, но именно в тот период оккультизм, не таясь, расцвел пышным цветом. Не было такой сферы общества, куда бы ни проникли оккультизм и мистицизм. И верхи принимали в мистериях самое активное участие. Обрати внимание на поездку Феликса в Англию. Формально со стороны это выглядело как желание наставить молодого шалопая на путь истинный. Но трудно было выбрать для этого более неподходящую страну, чем Англия. Именно Англия в тот период являлась вдохновительницей нового течения в оккультизме, которое известно как «Золотая заря». Именно в Англии родился и начал свою деятельность самый знаменитый оккультист двадцатого века Алистер Кроули. Я запомнил фразу из мемуаров Феликса Юсупова, кстати, ключевую, — усмехнулся Василий.

Анна знала, что память у шефа была феноменальной. Он помнил не только факты, но и целые куски из исторических документов наизусть.

— «Я ударился в оккультные науки и теософию. Как краткой земной жизнью можно заслужить вечное неземное блаженство? Объяснений христианства я уразуметь не мог».

Василий замолчал.

— Чувствуешь, куда ветер дует? Христианство Юсупову не надобно, а между тем это государственная религия Российской империи. Юсуповы — влиятельнейший клан, элита России. Юсуповы связаны с верхушкой власти. И вот ее основной наследник отрекается от христианства и открыто провозглашает, что он приверженец оккультизма. Сильно? Сильно! Какой главный и непонятный вопрос в убийстве Распутина? Что ты скажешь? — Возникла пауза, затем Вася торжественно продолжил: — Главный вопрос… — и для большей убедительности поднял указательный палец верх. — Почему хитрый и проницательный Распутин, который к тому же обладал провидческим даром, дал себя покорно увести практически на убой? Он что, не мог предвидеть свой конец или хотя бы подозревать расставленную ловушку? Почему он так всецело доверился Феликсу Юсупову? Он считал его безупречно чистым человеком? Так ему доверял? Он, Распутин, который не доверял никому, всех людей считал плутами и пройдохами, и вдруг доверился Феликсу! Как же так? В чем тут дело? А ведь абсолютно все исследователи сходятся в этом пункте, все соглашаются, что этот момент нельзя объяснить логически. Ну никак! И здесь мы вступаем в область догадок, которые раньше никто толком и не пытался объяснить, потому что это слишком сложный процесс.

— А у тебя есть ответ на тот вопрос? — Анна постаралась, чтобы ее голос звучал без иронии. Она знала, каким Вася Курочкин может быть обидчивым человеком. И что заводится он с полоборота.

— Есть! По крайней мере, есть догадка: почему все случилось именно так. И здесь мы вынуждены вернуться к поездке Феликса в Англию. Два важных вопроса: зачем он туда поехал и что он там приобрел? И чтобы не быть голословным, я тебе сейчас процитирую отрывок из мемуаров Феликса. — Вася порылся в портфеле и достал оттуда свой блокнот. — Вот смотри, что он пишет в своих мемуарах: «К тому ж убеждался я, что иные упражненья духа и тела могут придать человеку сверхъестественную силу и власть над собою и другими. Я есмь носитель божественного начала. Проникнутый сей идеей, я занялся йогой. Каждый день проделывал я особую гимнастику и множество дыхательных упражнений. Притом старался сосредоточиться и укреплять волю. И, надо сказать, действительно заметил в себе изменения: мысль стала четче, память цепче. Сила воли выросла. Говорили, что я даже смотрю иначе. И правда, я видел, что многие не выдерживают моего взгляда, а посему заключил, что развил в себе гипнотическую способность».

Анна слушала с интересом.

— Каково, а? — повертел головой Вася. — Феликс и не скрывает, что он занялся укреплением воли. А все маги того времени, в том числе и Алистер Кроули, да и приснопамятный Папюс, как раз и ставили в занятиях магии главным именно укрепление силы воли и — как следствие — способность влиять на людей и управлять ими. Возможно, именно склонность к мистическому, потустороннему и способствовала тому, что Феликсу Юсупову стал являться дух убитого на дуэли брата Николая. В Феликсе было много темного и порочного. Все шло из детства. Его мать, очень хотевшая девочку, одевала маленького Феликса в платья, и позже, когда он вырос, Феликс сам любил наряжаться в дамские костюмы. А однажды на него обратил внимание английский принц Эдуард, будущий король, тот самый, который позже отречется от престола ради любви к американке Уоллис Симпсон…

К дивану подошел лабрадор Дэн и улегся на полу.

— Можно еще чай? — попросил Вася.

— Сейчас…

Анна вернулась в комнату с чашкой чая и протянула ее Васе.

— Идем дальше…

Лабрадор поднял голову, словно вслушиваясь в Васины слова, потом снова положил ее на лапы.

— В Англии Феликс пережил одно очень знаковое событие. Он попал в автомобильную катастрофу, которая могла закончиться для него смертельным исходом. Они с приятелем ехали на автомобиле вдоль железной дороги. В тумане водитель наехал на ограду, от сильнейшего удара Феликс вылетел на рельсы, потеряв сознание. А когда пришел в себя, то увидел свет, который приближался с огромной скоростью. Феликс инстинктивно откатился с рельсов. И это спасло ему жизнь. Лондонский скорый пронесся мимо… Только подумать, — почесал в затылке Вася, — история могла бы пойти по другому пути, если б жизнь Юсупова-младшего оборвалась в Англии. В чем событие было знаковым? В том, что для раскрытия мистических оккультных способностей нужно пережить переход от жизни к смерти и обратно. Феликс побывал в этом пресловутом тоннеле. Кстати, то же пережил и Распутин, когда еще в молодости он едва оправился после побоев.

Вася со стуком поставил чашку на журнальный столик и выразительно посмотрел на Анну.

— Итак, Юсупов и Кроули! Установлено, что Кроули бывал и в Оксфорде для занятий в библиотеке Бодли. Сигналы-ниточки идут всегда, Ань! Только нужно их найти! У нас нет никаких доказательств того, что Алистер Кроули и Феликс Юсупов были знакомы и общались друг с другом, но ведь подобного рода связи никогда не афишируются. Это все происходит за закрытыми дверями и среди узкого круга посвященных. Однако было бы странно, если бы они не пересеклись за все время пребывания Феликса в Англии. А пробыл он там немало — целых три года. Кроули же в это время курсировал между Англией и Парижем, так что выводы делай сама… Я внимательно это изучил. Именно Кроули провозгласил свой постулат: делай, что хочешь — таков закон». Кроули уделял большое внимание в своих практиках развитию воли. А эта тема очень интересовала Феликса Юсупова. Об этом он, кстати, в своих мемуарах говорит прямо. Я тебе приводил эти строчки. Видимо, он хорошо усвоил, что лучшая ложь — это та, которая разбавлена правдой.

И напоследок, — с расстановкой сказал Вася, посмотрев на часы, висевшие на стене. — Я тебе хочу прочитать характеристику Распутина, которую дал в своих мемуарах Феликс. — И он уткнулся в блокнот: — «…Пока говорил он, я внимательно его рассматривал. Было действительно что-то особенное в его простецком облике. На святого старец не походил. Лицо лукаво и похотливо, как у сатира. Более всего поразили меня глазки: выраженье их жутко, а сами они так близко к переносице и глубоко посажены, что издали их и не видно. Иногда и вблизи непонятно было, открыты они или закрыты, и если открыты, то впечатление, что не глядят они, а колют иглами. Взгляд был и пронизывающ, и тяжел одновременно. Слащавая улыбка не лучше. Сквозь личину чистоты проступала грязь. Он казался хитрым, злым, сладострастным. Мать и дочь Г. пожирали его глазами и ловили каждое слово. Потом Распутин встал, глянул на нас притворно-кротко и сказал мне, кивнув на девицу: «Вот тебе верный друг! Слушайся ее, она будет твоей духовной женой. Голубушка тебя хвалила. Вы, как я погляжу, оба молодцы. Друг друга достойны. Ну а ты, мой милый, далеко пойдешь, ой далеко». И он ушел. Уходя в свой черед, я чувствовал, что странный субъект этот произвел на меня неизгладимое впечатленье. Днями позже я снова побывал у м-ль Г. Она сказала, что я понравился Распутину и он желает увидеться снова». Вот так вот! — сказал Василий, захлопывая блокнот. — К этому мы еще вернемся. Я побежал. До завтра!

После ухода Васи Анна неожиданно вспомнила, что, разбирая письма Лизы К. к подруге Ватрушечке, она наткнулась на одну странную фразу:

«Помнишь, Ватрушечка, как я тебе отдала последние материалы, связанные с одной женщиной, впоследствии я узнала, что она присутствовала при последних часах Распутина. Он увлекся ею, и она сыграла страшную роль в его смерти… Он говорил, что ее образ запал ему в сердце. Может быть, Григорий увидел в ней свой идеал? Не знаю. Сохрани все это, Ватрушечка. Пожалуйста, сохрани для нашей истории. Ведь кому-то будет интересна правда об этих жестоких страшных днях!..»

Анна кинулась к бумагам и нашла нужный листок, сразу набрала Васю.

— Вась! Слушай, наткнулась на один материал. Похоже, бомба.

Она прочитала отрывок Васе.

— Нда! — выдохнул он. Возникла пауза.

— Как ты думаешь, кто такая эта «Ватрушечка»? — задала вопрос Анна.

— Теперь это вопрос вопросов… Слушай, там же, в письмах, кажется, есть упоминание о гимназии на углу улиц? Прочитай мне еще раз.

— Сейчас найду это письмо и перезвоню…

Анна записала координаты, упоминаемые в письме, и перезвонила Васе. Он выслушал ее и буркнул:

— Ясно, буду рыть носом материал. Узнаю — перезвоню.

Вася перезвонил к вечеру.

— Я узнал, кто такая Ватрушечка! Это Ватрушина Ольга Петровна, она училась в одной гимназии с нашей героиней. Кстати, полное имя девушки — Елизавета Краснова.

— Быстро же ты все нашел.

— Обратился к одному своему другу — москвоведу. Он и выполнил эту работу. У него обширная база данных. Спасибо ему огромное. Теперь бы еще узнать, что сталось с этой Ватрушечкой и где могут быть материалы, скрывающие последнюю тайну Распутина…

* * *

Через два дня Васе удалось узнать, что Ватрушина Ольга Петровна после революции эмигрировала за границу. Сначала в Берлин, а потом в Швейцарию. И закончила свои дни там. В доме престарелых.

— Так что сохранились ли письма ее подруги и документы — неизвестно, — вздохнул он.

— Значит, Ватрушечка умерла в Швейцарии? — уточнила Анна.

— Да.

— У меня студенческая подруга живет в Швейцарии, все время зовет приехать погостить у нее. Сейчас как раз такой случай и вырисовывается. Я могу съездить туда и попробую узнать о последних днях этой женщины, с кем она общалась и кому могла передать материалы о Распутине, если они были у нее.

Вася задумался, а потом воскликнул:

— Это грандиозно, Рыжикова! Ты и правда особо ценный сотрудник! У тебя есть шенгенская виза?

— У меня есть деньги, которые оставила Елена. И я смогу сделать визу в кратчайшие сроки.

Глава 9 Свидание на крыше с незнакомцем

В любви большинство ищет вечное пристанище, и лишь немногие — вечное путешествие.

Вальтер Беньямин

Яхта — это ветер, море и абсолютная свобода. Елена любила выходить на палубу и чувствовать, как ветер треплет ее волосы. Она ощущала себя свободной и молодой. Словно ей двадцать лет и вся жизнь впереди. Все казалось пустяковым, легким, необременительным.

Московская жизнь вмиг съежилась-скукожилась, стала мелкой и смешной. Ну что в самом деле стоят ее переживания по поводу Александровского? Жалкий тип, который просто морочил ей голову, и все! Она поежилась. Избавилась она от него? Или все-таки не до конца? Это были опасные вопросы, на которые сейчас не было ответов.

Неожиданно вспомнился провожатый. Шофер Игорь. Сильный волевой мужчина. Елена вспомнила, как он крепко сжал ее руки на прощание. И это было приятное чувство надежности, тепла. А еще он улыбнулся и сказал: «Ну, счастливого полета!»

Елена тряхнула волосами, и ветер взметнул их. Рядом вырос вкрадчивый Серж Леон.

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно. — Елена невольно поежилась. Почему-то в присутствии этого человека ей становилось не по себе. Откуда взялось это чувство стойкой неприязни? Она не знала… Но ничего поделать с собой не могла.

— Чудесный вид, — кивнул Серж Леон на берег. — Не находите?

— Да. Чудесный. — Елена сунула руки в карманы куртки и демонстративно отвернулась от собеседника, надеясь, что тот уйдет. Но Серж по-прежнему стоял рядом. Даже придвинулся к ней ближе.

— Вам что-нибудь нужно?

Елена повернулась к нему. По лицу Сержа скользнула двусмысленная улыбка.

— Спасибо, ничего.

— Но если что… Мой телефон у вас есть.

— Дмитрий Беркович скоро прибудет на яхту?

— Скоро. Обещал дать знать. Сами понимаете, дела… Масштаб… Вы скучаете здесь?

— Нет, но хотелось бы поскорее приступить к работе.

— Успеете. Работы будет много. Полезной и плодотворной. А пока у вас есть время для отдыха — наслаждайтесь.

Серж Леон ушел, а Елена подумала, что, возможно, она наживает себе врага. Она прекрасно понимала и сталкивалась с ситуацией, когда отвергнутый мужчина становился ярым противником женщины, отказавшей ему.

Думать о неприятном не хотелось, и она вспомнила об Анне, оставшейся в Москве, и подумала, что нужно позвонить сестре. Они с сестрой никогда не были особенно близки, но Анна, свалившаяся как снег на голову, ее не раздражала, не вызывала чувства отторжения, что само по себе было уже маленьким чудом.

В последние годы Елена свела свое общение с людьми к минимуму. Более того — она крайне неохотно впускала кого-либо в свою жизнь. Так ее выматывала работа. Это был замкнутый мир со своими правилами и законами. И ее обычная жизнь тоже подчинялась этому телевизионному миру, являясь его неотъемлемой частью. И если бы произошел хоть малейший сбой, то пострадала бы и работа. Это было совершенно очевидно. Все напоминало раз и навсегда заведенный часовой механизм, все было расписано поминутно и посекундно. И выпасть из этого графика Елена не могла себе позволить.

Она вспомнила, как Анна позвонила ей, и что сначала она хотела холодно ответить и повесить трубку, но что-то удержало от этого шага и неожиданно даже для себя самой — Елена пригласила сестру к себе, решив, что один раз можно. И это ничего не значит. Но все оказалось не так. И вид сестры — измученной, с тенями под глазами и какой-то взъерошенной — кольнул в сердце. Анна была неприкаянной и никому не нужной, и осознание, что сестра вернется в старую квартиру и будет мучиться с отцом-алкоголиком, ужаснуло Елену. Она сразу приняла решение — пусть Анна живет у нее. Не чужая же она, в самом деле. А в огромной квартире места хватит. Хотя Елена прекрасно понимала, что дело не в размерах квартиры, а в том, что она уже впустила Анну в свою жизнь. И сделала это добровольно и более того — с некой радостью, которая удивила даже ее саму, потому что в глубине души Елена считала себя эгоисткой. И оправдывала себя, что имеет право, ведь жизнь телезвезды — не сахар. Как бы это ни виделось со стороны. Большие почести всегда сопряжены с большими издержками — физическими, моральными, душевными, как бы ни судили обыватели со стороны — жизнь ее была трудна и она не имела права ни на какие поблажки.

К Анне она привыкла быстро. Сестра старалась быть незаметной, Елена это видела, даже походка у нее была какой-то скользящей, легкой… Она тихо двигалась, тихо говорила. Видимо, жизнь с отцом приучила ее к этому. И теперь Елена должна была признаться себе, что по Анне она скучает больше, чем по кому-либо. Ну, может быть, за исключением Деника, противной псины, которая давно уже стала родным существом.

Елена достала телефон и набрала номер.

— Привет! Это я!

— Лена! — В голосе сестры прозвучала радость. — Как ты там?

— Нормально! Здесь такая красота! — Елена хотела сказать, что перед ней красивый морской пейзаж, но вовремя осеклась. Вспомнила — она же сказала, что в Лондоне.

— Как Лондон?

— Замечательно! Просто великолепно.

— Биг-Бен видела?

— Конечно, — Елена постаралась сменить тему разговора. — А как ты?

— Нормально. — Анна замолчала на пару секунд, а потом выпалила: — Елена! Мне нужно срочно уехать по делам. В Швейцарию. Все объясню потом. Вопрос: куда девать Деника?

— Деника? — задумалась Елена. — Обратись к Георгине Петровне с третьего этажа. Она берет собаку, когда мне нужно уехать. Ее квартира номер двенадцать. Как он?

— Хорошо. По-моему, скучает по тебе.

— Я тоже скучаю. По нему. И тебе.

— Спасибо.

— Ладно. Пока. Буду звонить еще. Хорошей поездки!

Елена нажала кнопку «отбой» и подумала, что и вправду соскучилась по Анне и Денику. По своей семье.

Снова около нее материализовался Серж Леон.

— Как связь? Хорошая? — кивнул он на телефон.

— Да.

— Я рад. А то бывают перебои. И надолго.

— Нет-нет, все нормально.

— Наверное, по вас уже соскучились? — В голосе Сержа была легкая насмешка.

«Неужели он подслушивал? — подумала Елена. — И ходит он как-то… Вкрадчиво… Возникает словно ниоткуда…»

— Да, соскучились.

— И кто же эти люди?

Елена с трудом сдержалась, чтобы не нагрубить. Какое ему дело?

* * *

Ах как хорошо было ехать на поезде и смотреть вокруг: красота! Все вокруг умыто светлым, чистейшим воздухом — и зеленые поля, нежные, бархатистые, и горы с тонкой невесомой дымкой, и картинные коровы с колокольчиками на шее. Милая, пасторальная Швейцария! Островок тишины и покоя среди бурлящей жизни.

«Наверное, во всей Европе нет более безмятежного места», — подумала Анна, прилипая к окну.

Эта панорама была как дивный фильм, развертывавшийся во времени и пространстве.

Варвара Епифанова проводила ее до аэропорта, прямо до стойки регистрации. Как она выразилась — «для порядку». Анна понимала, что так лучше — для ее безопасности. И как она ни старалась, до конца расслабиться ей не удалось, и только в самолете она вздохнула с неким облегчением. Ей почему-то казалось, что она оставила все неприятности там — в Москве, а здесь ее ждет увлекательное приключение.

Пейзаж за окном был великолепен.

Повезло же Нике Полетаевой! Правда, зависть — грех, и Анна одернула себя за эти мысли, хотя это была даже не зависть, а так, легкая грустинка.

Комфортабельный поезд домчал Анну от аэропорта в городок, где жила подруга. Ника встретила ее на станции вместе с мужем.

Анна почему-то думала, что сейчас раздастся Никин переливчатый смех и подруга кинется ей на шею, как когда-то в студенческие годы. Но жизнь в Европах, очевидно, приучила к сдержанности чувств, потому что Ника только кивнула и клюнула ее в щеку. Рядом стоял — о боже! — невероятно красивый темноволосый мужчина. Анна ощутила укол в груди и вздох, застрявший где-то посередине.

— Привет! Это мой муж — Андреа. Дети остались дома с няней. А мы поехали к тебе. Как дорога? Все нормально?

Да, Ника изменилась, пропали буйные кудряшки, волосы были выпрямлены, даже цвет их стал не легкомысленно-блондинистым, а темно-медовым, благородным. Ника определенно стала дамой…

Стильные джинсы, курточка, взгляд и осанка… Да, деньги дают уверенность в себе. Избитая аксиома, но это так.

Анна сразу физически почувствовала, что вещи на ней — не новые, и что еще хуже — не модные, лицо — бледное.

«Могла бы и поярче накраситься», — мелькнуло в голове.

Да что уж теперь задним числом рассуждать…

— Доехала нормально, спасибо, — сказала она. — Все хорошо.

— Андреа! — повторила Ника, поднимая вверх красиво очерченные брови.

Рука у Никиного мужа была теплой и большой, Аннина ладошка просто утонула в ней.

— Как погода в Москве? — спросил Андреа, обнажая красивые ровно-белые зубы.

— Муж немного выучил русский, — пояснила Ника. — Хотя он говорит, что учить наш великий и могучий очень трудно. Но сам знает четыре языка. Здесь, в Швейцарии, в ходу итальянский, французский, немецкий и, конечно, швейцарский. Андреа их все выучил. Он — итальянец. Правда, наполовину. Мать — немка, отец — итальянец. И я не знаю, какую его половину больше люблю — итальянскую или немецкую. Пунктуален и въедлив, как немец, а в постели — горяч, как настоящий латино… — И Ника сверкнула улыбкой.

Они уже шли к машине, Андреа тащил Аннину сумку, несмотря на ее возражения. Сумка была не тяжелой, и она легко могла бы нести ее и сама.

— Пусть несет, мужчина всегда должен таскать тяжести, у нас в Европе хоть и равноправие полов, но я своего воспитываю в старомодном ключе. Мне так удобней…

— Как дети? — вежливо поинтересовалась Анна.

— О, еще те сорванцы! Эрика особенно — шумная, веселая. Марк поспокойней. И любит играть на скрипке, будет музыкантом. Как ты? — спохватилась Ника. — Правда, у нас еще будет время все как следует обговорить…

— Ничего, — выдавила из себя улыбку Анна. — Наш центр получил грант, перспективные исследования. Работаю, все нормально.

«Боже, какую околесицу я несу! — пронеслось в голове. — Как будто бы кроме работы у меня ничего нет! Но правду сказать — ничего и нет. И крыть тебе, голубушка, нечем», — ехидно добавил внутренний голос.

— А как личная жизнь? — понизив голос, спросила Ника.

— Все в порядке.

— Расскажешь потом?

— Естественно, — вымученно улыбнулась Анна.

Они погрузились в машину. Андреа — за рулем, Ника на переднем сиденье, но то и дело оборачивалась к Анне, встряхивая головой.

— Ты где была за границей?

— В Праге.

— И все?

— Еще в Турции.

— Ну… — смешно вытянула губы Ника. — Это не считается.

— Турция? — спросил Андреа.

Ника что-то затараторила по-итальянски.

— Я ему сказала, что два года назад мы были в Турции довольно неудачно, — перевела она для Анны. — Андреа просто уже забыл. Счастливый человек — не помнит ничего плохого.

— Действительно — счастливый…

— Мы объездили всю Европу на машине. Особенно хороши маленькие итальянские городки. Обожаем север Франции. Все тащатся от Лазурного Берега, а мы любим степенный Север. Сказка! И дети тоже любят… В прошлом году были в Португалии, летали в Бостон. Расширяем горизонты.

Анна слушала Нику и удивлялась — зависти не было, не было и грусти, было понимание: это чужая жизнь. Красивая, яркая, но не твоя…

— Ты работаешь? — спросила она подругу.

— Консультирую два раза в неделю в одной картинной галерее, которая специализируется на искусстве Восточной Европы. Как-то так…

Вскоре они подъехали к дому с черепичной крышей. К ним навстречу выбежали дети: девочка — темноволосая, кудрявая, похожая на Андреа, и светловолосый мальчик, ниже сестры на полголовы. Он стоял немного в стороне. Следом вышла девушка лет восемнадцати, в джинсах и серой накидке.

— Няня. Мария. Приходит три раза в неделю.

Анна выбралась из машины последней. Ее тело стало каким-то размягченным, медлительным. Или она устала, или просто свежий горный воздух так подействовал.

— Эрика! Марк! — скомандовала Ника. — Поздоровайтесь с нашей гостьей.

Дети послушно подошли. Ладошка Эрики была горячей, Марка — прохладной.

— Ты, наверное, устала? — заботливо поинтересовалась хозяйка.

— Есть немного…

Они вошли в дом.

— Твоя комната наверху. Ты, наверное, хочешь принять ванну или душ с дороги? Потом — к столу. Или можешь поспать до вечера пару часиков.

— Если я только не усну за столом.

— Мы тебе не дадим.

За столом Анна и вправду изо всех сил старалась не уснуть, глаза предательски слипались. Но она крепилась и наблюдала за детьми.

Эрика, с кудряшками, напоминающими пружинки на спиралях, льнула к отцу, тогда как Марк тянулся к матери. Анна видела, как он украдкой держит Нику за руку. Старается коснуться плеча…

Обед был очень вкусным, и суп, и куриное жаркое…

Потом Ника проводила Анну до комнаты и чмокнула в щеку.

— Спи. Вечером будет интересная программа.

Когда Анна проснулась, было уже темно. Первые секунды она испугалась, что проспала «программу», но, посмотрев на часы, успокоилась, она спала всего три часа. И только поднялась с кровати, как раздался стук в дверь.

— Ты как? Готовишься? — заглянула к ней Ника.

— К чему?

— К вечеру, конечно! Вечернее платье есть?

— Да.

— Покажи какое.

На всякий случай Анна взяла с собой одно из Елениных нарядных платьев — красивое, черное, с подолом, расширяющимся книзу.

— Вау! — присвистнула Ника. — Шикардос!

— Я думала, ты забыла все подобные русские словечки.

— Иногда зависаю на русскоязычных форумах. Там и не такого наслышишься!

— А Андреа как реагирует?

— Он толерантный. Мне с ним повезло. Давай наряжайся и макияж накладывай. Нехорошо заставлять гостей ждать.

— А вот с этим хуже… Кроме помады и туши ничего нет.

— Сразу бы и сказала! У меня этого добра тонны…

Анна на вечере была преподнесена как специально приглашенный гость.

— Десерт, — обозвала ее Ника.

За столом была пара ученых-славистов, один галерист, два банкира, один человек без определенных занятий («Вечно в творческом поиске», — представила его Ника) и двое соседей. Все были с женами, только человек без определенных занятий — один. Это был мрачный высокий блондин, который резко выделялся на фоне собравшихся. Черты его лица были тяжелыми, и сам он был очень крупный, внушительный, про таких мужчин обычно говорят: «медведь». Он пришел позже всех, и когда его представили Анне — что-то буркнул и так пожал ей руку, что Анна чуть не вскрикнула.

Ника наблюдала за ними с легкой полуулыбкой, и Анна невольно почувствовала досаду. Ну да, наслаждается. Как же ее бывшая сокурсница попала в высшее общество, которое Анну не очень-то собирается привечать?..

Разговор шел на английском. Но пара славистов вполне сносно владела русским, они с удовольствием вставляли в речь русские слова и предложения.

Анна поймала себя на мысли, что украдкой наблюдает за «медведем», как окрестила она мрачного блондина. Его имя как-то выветрилось из памяти. Не то Дэнни, не то Джон… Блондин сидел с таким видом, словно его притащили сюда насильно и он отбывает некую повинность.

Анна поддерживала разговор, рассказывая о России. Ника активно помогала ей, так как английский Анны был недостаточно хорош для свободного общения.

«Они смотрят на меня как на диковинную зверушку, — отметила она и тут же одернула себя: — Не глупи, люди пришли пообщаться с тобой, поговорить, никто не виноват, что жизнь в России предстает со страниц западных СМИ либо в агрессивном, либо в карикатурном свете. Эти люди лично ни в чем не виноваты».

«Жертвы изощренной пропаганды» — как сказал бы ее шеф, Вася Курочкин.

За столом воцарилось молчание, и Анна поняла, что, задумавшись, она пропустила вопрос. А между тем к ней обращались.

— Что? — переспросила она и наткнулась на сонный взгляд «медведя». Однако что-то тяжелое громыхнуло-полыхнуло в его взгляде, как гром в майскую пору. Анна ощутила, что краснеет.

«Это совсем уж по-дурацки! Сижу тут как петрушка на выставке и еще краснею! Зрелище со стороны, наверное, занятное…»

— Анна! — хорошо поставленным голосом сказала Ника. — Гюнтер Шаубер спрашивает тебя о новых направлениях в исторических исследованиях.

— Да? Анна тряхнула волосами и снова встретилась взглядом с «медведем», где уже не гром гремел, а блеснуло солнце — вроде некоего интереса. — Новые направления исторических исследований? — повторила она и сделала паузу. Ей почему-то хотелось поразить этого «медведя», удивить, сделать так, чтобы огонек интереса превратился в ровное яркое пламя. Хотелось прогнать сонное выражение из его глаз, чтобы он не сидел с мрачным видом, а как-то на нее… реагировал.

— Ну ты точно сошла с ума! — сказала Анна. И не заметила, как произнесла это вслух.

Брови Ники взлетели вверх, а «медведь» оглушительно захохотал. Да он, оказывается, понимает по-русски. Вот-те на! Но надо было выходить из этого дурацкого положения, Анна, вздернув подбородок, невозмутимо отчеканила:

— В России в настоящее время ведутся довольно интересные исследования. В частности, центр, который я представляю, обладает на сегодняшний день эксклюзивными и очень любопытными документами, — она обвела всех взглядом и торжественно произнесла: — Например, о такой загадочной личности в истории России, как Распутин.

Стук ножей и вилок утих. Анна вздернула подбородок выше.

— Фаворита императорской семьи Григория Распутина, наверное, знают все. И, кажется, все уже известно и про него, и про ту трагическую эпоху в истории России, когда одна за другой вспыхнули революции, сначала Февральская, а затем Октябрьская, а потом и вовсе разгорелась Гражданская война… И некоторые специалисты утверждают, что если бы не смерть «старца», то ничего этого бы не было. Он один мог усмирить страну, так как имел большое влияние на царскую семью.

— Но позвольте… — Гюнтер Шаубер поправил сползшие на нос очки и взглянул на Анну. — Есть объективный процесс исторического развития. Один человек не в силах изменить ход истории, ваш взгляд отдает… волюнтаризмом. Я с этим не согласен! Распутин не мог ничего изменить.

Второй славист был не столь категоричен. Путая русские и немецкие слова, он сказал, что такой подход имеет место быть и есть ученые на Западе, которые тоже придерживаются точно такого же мнения. Нельзя отрицать, что зловещая фигура Распутина легла трагической тенью на русскую историю. И не будь его, события приняли бы совершенно другой характер. Возможно, России удалось бы избежать катаклизмов, войн и кровавой Гражданской войны.

Ника перевела его слова.

Анна поймала на себе заинтересованный взгляд «медведя», почувствовала удовлетворение. «Пусть знает, что мы тоже не лыком шиты», — подумала она.

— Все это очень интересно, — вставил галерист. — Все, что связано с Распутиным, представляет интерес. Как вам удалось найти эти документы?

— Удалось. — Анна ощутила свою значимость и не собиралась с ней расставаться.

— Где? — Кто задал ей этот вопрос, она не поняла, но в воздухе повеяло неким холодком.

Анна повела плечами. Выдавать тайны Васи Курочкина она не могла, он бы ей этого не простил.

Через час гости разошлись. Анна отправилась к себе в комнату. Она уже собиралась ложиться спать, как в дверь постучали.

— Это я, открой, — раздался голос Ники.

Анна открыла дверь.

Ника была слегка пьяна и возбуждена. В одной руке она держала бутылку вина, в другой — два фужера.

— Я к тебе! Устроим девичник?

Анна отступила внутрь, пропуская подругу. Напевая, Ника прошла к столу и поставила на него бутылку с фужерами.

— Гости уехали? — спросила Анна.

Ника кивнула.

— Как ты? Устала?

Ника сделала глубокий вздох, а потом улыбнулась.

— Немного. Поэтому мне и надо расслабиться. Сейчас мы залезем в ванную и посидим там, поболтаем. Выпьем вина. Девочки имеют право расслабиться…

— А как на это Андреа посмотрит?

— Я же говорю, что Андреа — лучший и толерантнейший из мужей, так что с этим все в порядке.

Ника прошла в ванную, и Анна услышала, как она включила воду.

— Ты какую любишь? Погорячее?

— Да.

— Отлично! Я — тоже.

Ника вышла из ванной и остановилась напротив подруги.

— Нет, ну ты скажи, как тебе все это?

— Что именно?

— Наши гости? Обстановка? Дом? Моя жизнь?

— По-моему, все замечательно. Лучше и не бывает.

— Правда? — Лицо Ники просияло, а потом она проговорила, задумчиво водя пальцем по столу: — Иногда кажется, что мне все это снится. Открою глаза — и ничего нет. Ни дома, ни Андреа, ни детей. Знаешь, худший из снов тот, в котором ты счастлива, потому что пробуждение всегда жестоко…

— К чему ты это говоришь?

— Сама не знаю. — Ника передернула плечами. — Бывает. Нападает хандра… А тебе твоя жизнь нравится?

— Нравится.

— Ясно, просто ты довольствуешься малым.

Анна хотела обидеться, но передумала. Вася учил ее быть выше мелких и крупных уколов, а думать больше о вечном. Вспомнив Курочкина, Анна невольно улыбнулась.

— Вот за это я тебя и люблю, — сказала подруга.

В ванной было жарко, капельки пара оседали на стенах, воздухе, волосах. Пена пахла ванилью и малиной.

Ника подколола волосы и пила вино из фужера маленькими глотками. Анна следовала ее примеру, но расслабиться никак не получалось, в голову лезли разные мысли, в том числе и о сегодняшнем вечере. Почему-то вспоминался «медведь», и как он, что-то буркнув, пожал ей руку перед уходом. Даже толком попрощаться не может. Ну и манеры! А Нике все было нипочем, она что-то напевала, пила вино. Наконец она поставила фужер на бортик ванной.

— Слушай! — сказала она категоричным тоном. — Вот я наблюдаю за тобой уже минут десять, все жду, когда ты отвлечешься от своих проблем, вид у тебя такой… — И Ника умело спародировала Анну: нахмуренный лоб и сведенные брови. — Ань! Ну нельзя же быть в образе ученой девы двадцать четыре часа в сутки. Ты, в конце концов, приехала отдохнуть!

Анна хотела возразить. Но чутье подсказывало, что еще не время.

— Просто проблем много.

— Проблемы нужно уметь оставлять за порогом, а не тащить их в дом. И тем более не брать на отдых.

— Согласна, но пока не получается.

— А вот у меня все получается! — Ника взяла фужер и сделала глоток вина. — Серьезные женщины не нравятся мужчинам.

— Я и не стремлюсь кому-то нравиться.

— А вот это чепуха! Женщина должна уметь флиртовать, нравиться, кокетничать. Ты чего, Ань, забыла, как мы ходили с тобой на танцы?

— Не забыла.

— Да. Россия — суровая страна, это и иностранцы признают. Кстати, ты, между прочим, понравилась Даниле.

— Какому Даниле?

— Соболевскому.

— А кто это такой?

— Ну ты даешь! Такой интересный блондин, сидел с краю. Сегодня он, правда, был не в настроении, говорил мало. Обычно он более общительный.

Оказывается, «медведь» не Джон, и не Дэнни, а Данила.

— Он русский?

— Как мы с тобой. Но его отец работал по дипломатической линии в советские времена, поэтому Данила много жил за границей. Да и сейчас редко бывает в России.

— А чем он занимается?

Но Ника не ответила на ее вопрос. Она задумалась о чем-то своем.

— Ты ему понравилась, — повторила она.

— Как ты это, интересно, поняла? Я лично ничего не почувствовала.

— Ну… — Ника замолчала. А потом продолжила: — Я его неплохо знаю, даже хорошо, — сказала она с некоторым вызовом. — Мы были любовниками когда-то. Надеюсь, ты меня не осуждаешь?

— До замужества? — спросила Анна. И тут же поняла, что сморозила глупость.

Ника тихо рассмеялась, наклонив голову.

— Какая ты еще маленькая и глупенькая!

— Ник! Сейчас обижусь, и всерьез, — предупредила Анна. — Я тебе не давала повода…

— Прости, прости… Просто… — И она замолчала. — Понимаешь, между нами был роман. Настоящий. А потом этот роман прошел как-то очень быстро. Я, честно, и не ожидала. Инициатором разрыва был Данила. — Ника криво усмехнулась. — Ну представляешь, уязвленное самолюбие, слезы, обиды… Но, говоря по правде, это не вся правда. Прости за такой вот каламбур. Я увлекалась им всерьез. Была любовь — страстная, мучительная. Было желание быть рядом, чувствовать его запах, тепло рук. Как же тяжело все это вспоминать! Тогда я думала, что сойду с ума. Андреа ничего не понимал, и слава богу! Я часто плакала, срывалась на истерики, он меня успокаивал, а я плела ему, что волнуюсь за детей, переживаю, что я плохая мать и не так их воспитываю. А он, представляешь, меня утешал и говорил, что нет, все хорошо, просто замечательно… Я просила прощения у Андреа и снова плакала. И вообще чувствовала себя законченной дрянью. А в те минуты, когда оставалась одна, то воспоминания о Даниле возвращались с новой силой. Как я вообще все это вытерпела! Где тут бутылка? — Ника налила себе новый фужер и выпила залпом. — Вот так-то! А почему ты до сих пор одна? Неужели у тебя еще никого не было с тех пор…

Анна покраснела.

На третьем курсе института у нее был небольшой романчик, который длился всего два месяца, а потом сошел на нет по обоюдному согласию. Роман возник на Новый год, и в этом, наверное, была виновата сама атмосфера праздника, какого-то глупого ожидания непонятно чего, желание романтики, которая как будто бы витала в воздухе. Люди всегда спешат накануне этого праздника, им хочется поскорее проскочить заветную дату и оказаться в новом году со всем новым. Не важно, что потом принцесса оказывается золушкой, туфельки — рваными башмаками, а карета — тыквой. Перед Новым годом можно испить иллюзии до дна и насладиться ими. Так и получилось с Анной. К марту роман иссяк, парень учился в другом вузе, так что никакого мелькания перед глазами не было, а воспоминания тоже как-то подозрительно быстро исчезли.

После этого она заводила еще парочку быстротечных романов, которые даже как-то не зацепили. Не было страданий, мук, учащенного сердцебиения, желания быть с предметом своего воздыхания двадцать четыре часа в сутки, не было ничего… И Анна иногда думала, что почему-то Бог обнес ее на этом пиру жизни и когда раздавал дары любви, оставил ей черствую баранку, которую даже не разгрызешь.

А время шло, нет, оно преступно бежало… Все вокруг как-то устраивались, были и такие, кто уже успел познать прелести первого брака, развестись и окунуться в будни второго, нарожать детей. Только вокруг Анны — тишина и пустота…

Но странное дело — задумывалась она над этим редко, во всяком случае, не сходила с ума, как другие в ее возрасте, оставшись без семьи, мужа и детей…

«Ну да, я — синий чулок, — иногда с ироничной усмешкой думала о себе Анна. — Каждому в этой жизни свое, вот мне — наука… и все, что с ней связано. А остальная жизнь для остальных. Все логично и правильно».

А теперь от Никиных слов что-то странное, тяжелое подспудно зашевелилось в ней. И еще Ника так пристально, выжидательно смотрела.

— Ну… пару раз заводила отношения. Как сейчас говорят: статус «в отношениях».

— Ага! И ничего серьезного? — Ника со стуком поставила фужер на бортик ванной.

— Можно сказать и так. Но честно — меня это не волнует.

— Как это не волнует? Ты что, не хочешь мужчину? Так и спишь одна в постели. Ночь за ночью?

— Так и сплю. Одна. В постели. Ночь. За ночью, — отчеканила Анна. — И давай закроем эту тему. Если говорить больше не о чем.

Она уже сердилась на Нику за ее бестактные вопросы, за то, что она подступает близко-близко к тому порогу, за который Анна старалась не заглядывать. Слишком опасно и чревато полным крушением того мира, который она старательно воздвигала вокруг себя.

Зазвонил телефон.

— Черт! Кто это? — Ника поднялась из пены, вода плеснулась через край. — Алло!

Во время разговора брови Ники взлетели вверх. Она внимательно посмотрела на Анну и нахмурилась. Потом нажала на отбой и сказала с плохо скрываемым раздражением:

— И что я тебе говорила? Данила запал на тебя. Он возвращается, говорит, что сломалась его машина, до города не доберется. Ха! Кто бы поверил этому.

— А если и вправду машина? — Голос Анны против ее воли прозвучал робко.

— Да какая машина! — Ника почти кричала. — Говорю же — тобой интересуется. То-бой!

Ника ушла, Анна стояла посередине комнаты, закутавшись в махровый халат, и чувствовала, как пылают ее щеки.

— Это от жары, — говорила она сама себе, — это от жары. От ванны, от пара, от Никиного крика…

Где-то завывал ветер, или ей казалось? Где-то слышался скрип половиц, или это тоже галлюцинации? Хлопнула внизу дверь, и раздались приглушенные голоса. Нет, она не обманывается. И что ей делать: лечь в постель или спуститься вниз? И как на это посмотрит Ника с ее неперебродившей ревностью?

Анна стояла в нерешительности, потом, скинув халат, легла в постель, прислушиваясь…

Тишина была обманчива, в ней гнездились, роились разные звуки, сон не шел. Наконец Анна решительно встала и спустилась вниз…

Он сидел за столом в гостиной и работал на ноутбуке.

На появление Анны никак не отреагировал. Она стояла в раздумье, не повернуть ли обратно? Но «медведь» все же поднял голову.

Они смотрели друг на друга, не говоря ни слова.

— Здравствуйте, — выдавила Анна.

Данила, бывший Джон, он же Дэнни, усмехнулся:

— Кажется, мы сегодня уже здоровались.

— Да, конечно. А лишний раз поздороваться вас напрягает?

— Нет, — мрачно бросил он. — Не напрягает. Здравствуйте. Этого достаточно? Могу повторить еще раз.

— Я все слышала. Не глухая. Спасибо за любезность…

— Простите! — И Данила захлопнул ноутбук. — Я действительно порой бываю невыносим. Пожалуйста, присаживайтесь. Может быть, выпьем по бокалу вина?

Такой переход и перемена в настроении выглядели странно.

— Нет, — ответила Анна. — То есть да.

Она села на стул.

— Какое вино предпочитаете? Белое? Красное? Сладкое? Сухое? Ну и так далее. Каковы ваши предпочтения и вкусы?

В его тоне словно звучало издевательство. Анна смутилась.

— Да я, собственно говоря, спустилась на минутку. Просто пить захотелось.

— А… стакан воды. Вам какой? Наполовину пустой или полный?

— Какой хотите.

Данила смотрел на нее, но как будто бы думал о своем.

— Вода так вода. А может быть, все-таки вина?

— Спасибо, не надо…

— Кажется, вы соглашались на вино…

— Передумала.

— И как часто вы меняете свои решения?

— Иногда.

Он по-прежнему задумчиво смотрел на нее, потом развернулся и вышел из комнаты.

Анна сидела на стуле и чувствовала, как от напряжения ноет спина.

Данила вернулся скоро — с большим подносом, на котором умещалась тарелка снеди и бутылка белого вина.

— Прошу! Идите за мной.

— Куда?

— Сейчас сами все увидите…

Они сначала шли по коридору, потом нырнули вправо, потом — влево, забрались по лестнице вверх и оказались в маленькой комнате.

— Это чулан, — пояснил Данила. — Осторожней, не упадите. Сейчас попробую включить свет.

Тусклый свет озарил комнатку. В ней стояли коробки, гладильная доска, какие-то ящики, белый комод с отвалившейся дверцей.

— Сейчас мы выйдем на крышу. Возьмите, наденьте куртку.

— На крышу? — переспросила Анна.

— Да, только сначала надо утеплиться.

На крыше было замечательно, свежий воздух ударил в лицо, Анна зажмурилась и плотнее запахнула длинную куртку с капюшоном, которую нашла в чулане. Куртка была велика. Как сказал Данила, когда-то она принадлежала Андреа. Сам он был в вязаном свитере, ветер лохматил его волосы. Он поставил поднос на край крыши и протянул Анне руку.

— Сесть можно сюда, не упадете, не бойтесь.

Анна оглянулась. Было темно, только в одном месте теплился слабый огонек. Наверху царило темное, беззвездное небо, стояла тишина. Отчаянно мерзли руки, Анна потерла ладошки.

— Холодно?

— Нет, все нормально.

— Вот где настоящая романтика. Вы когда-нибудь пили вино на крыше?

Она рассмеялась:

— Нет.

Это маленькое приключение нравилось ей все больше и больше. Данила искоса посмотрел на нее, но промолчал.

Анна сидела, чуть ли не уткнувшись лицом в колени, рядом стоял поднос с едой, Данила навис над ней.

— А вы почему не садитесь?

— Стою и любуюсь видом.

— Любоваться можно и сидя.

— Так больше видно…

Возникла пауза.

Данила сел наискосок от нее.

— Как все странно, сломалась машина, и вот я здесь.

— Серьезная поломка?

— Нешуточная.

Он налил вино и протянул один бокал Анне.

— За что будем пить?

— Сегодня выполнила свою полугодовую норму, — рассмеялась она. — Вообще не пью, а здесь…

Они говорили тихо, полушепотом.

— А здесь можно расслабиться. Не каждый же вы день сидите на крыше швейцарского дома и пьете вино.

— Не каждый, — согласилась Анна.

— Ну вот видите, в такую ночь грех не выпить. Предлагаю — за знакомство.

Вино отдавало яблоками, виноградом. В голове приятно шумело. Все московские воспоминания, проблемы, московская жизнь отодвинулись куда-то на задний план, хотелось сидеть здесь всю ночь, несмотря на холод.

— Не холодно?

Не успела Анна ничего ответить, как Данила принес плед и накинул ей на плечи..

— Так теплее?

Она кивнула.

— Вот видите, всегда можно найти выход из положения. Расскажите о себе.

— Что именно?

— Да все!

— Зачем?

Ей показалось, что Данила улыбнулся.

— Хороший вопрос. Ну, просто чтобы лучше знать новую знакомую, особенно если знакомство будет продолжаться.

— Если честно, ничего особенного в моей биографии нет. Живу в Москве, занимаюсь исследованиями по истории России начала двадцатого века.

— И как? Интересно? — В голосе Данилы прозвучала легкая ирония.

— Это моя работа. История дает возможность посмотреть по-новому на устоявшиеся факты. В некотором роде истории не существует, каждое поколение пишет свою историю. Но на самом деле в оборот водятся новые данные, и поэтому складывается впечатление, что истории нет. Мы, то есть наш центр, стараемся выбрать интересные ключевые моменты российской истории, хотя начало двадцатого века — безумно интереснейшая страница: все события переплетены и следуют одно за другим. И все как будто бы вело к катастрофе. И сюда я приехала… — Анна резко замолчала.

— И? — Вопрос повис в воздухе.

— Завтра мне нужно съездить в одно место.

— Я мог бы сопровождать вас. Только машину с утра отремонтирую.

«Почему бы и нет? — мелькнуло в голове Анны. — Это был бы хороший вариант. Мне же нужно на чем-то добраться».

«Кому ты врешь? — перебил кто-то внутри нее. — Кому? Ты просто влюбилась в этого парня по уши!»

Глава 10 Тридцать два смертельных фуэте

Революция — конец старой жизни, а не начало новой жизни, расплата за долгий путь. В революции искупаются грехи прошлого. Революция всегда говорит о том, что власть имеющие не исполнили своего назначения.

Николай Бердяев

Звонок прозвучал неожиданно. Варвара взглянула на экран дисплея. Номер был незнакомый.

Брать? Не брать?

— Алло! Варя, привет!

Голос Гоши она узнала сразу.

— Да! — Она постаралась, чтобы это «да» прозвучало не просто холодно, а с сарктически-морозным налетом.

— Это я, Гоша, Георгий.

— Я слушаю вас.

— Я так рад тебя слышать!

— К сожалению, не взаимно.

— Прости, что я так долго не звонил…

— Это не имеет значения.

— Для меня — имеет. Во-первых, меня отправили в командировку, а во-вторых, я должен был разделаться со старыми делами.

— И как — разделался?

— Варь! — с отчаянием воскликнул Гоша. — Ну что ты дуешься? Я все время думал о тебе.

— Плохо думал!

— Замечательно думал! Каждое утро, вечер и в течение дня.

— С чего бы мне тебе верить?

— Мне, наверное, трудно все объяснить.

— А никто и не просит объяснять! — рассердилась Варвара.

Она, видите ли, переживала по поводу отсутствия звонков, нервничала, а теперь ей звонят как ни в чем не бывало и вешают лапшу на уши…

«Повесь трубку немедленно! — завопил кто-то внутри нее. — Гнать таких кавалеров в шею!»

Другой голос был более вкрадчив и уговаривал не делать быстрых и поспешных шагов, как советовалось в статье одного женского психолога.

— Сейчас доказательство моей любви позвонит тебе в дверь.

— Это что еще такое? — насторожилась Варвара. А Булька подняла одно ухо и гавкнула.

В дверь раздался звонок.

— Я не открою.

— Не подводи курьера, Варечка. Открой!

— А что за курьер?

— Открой — и увидишь. Неужели ты лишена главного женского порока — любопытства?

— Я много чего лишена, особенно женских пороков.

— Я знаю, дорогая. Поэтому я тебя и люблю…

Варвара боролась с искушениями: повесить трубку или подойти к двери. Победило второе.

— Я подожду, — услышала она в трубке. — Иди открой.

Курьер стоял на пороге с огромным букетом цветов. В букете были розы, астры, лилии, герберы…

— Распишитесь тут, — протянул ей бумагу курьер.

Варвара расписалась.

В коридоре, оставшись одна, она поднесла букет к лицу. И увидела НЕЧТО. Маленькую темно-бордовую бархатную коробочку, мерцавшую в глубине.

Варвара вошла в комнату и опустилась на стул. Потом с опаской вынула коробочку и, подержав какое-то время в руках, открыла.

Там переливалось тонкое кольцо с бриллиантами.

Почему-то на цыпочках Варвара вернулась к телефону.

— Алло! — услышала она веселый Гошин голос. — Открыла подарок?

— Это что такое? — Голос у Вари неожиданно сел.

— Кольцо в честь нашей помолвки.

— Нашей… чего? — не поверила ушам Варвара. — Какой такой помолвки?

— Обычной. Ты разве против?

— А ты меня спрашивал?

— Нет. Проявил самостоятельность. Надеюсь, ты не против…

— Надеяться… — Варвара замолчала. — Гош, прости, созвонимся позже.

— Конечно, но знай, что я тебя очень люблю и ждал всю жизнь…

Варвара прошла в коридор, потом снова в комнату. Надела кольцо. Подняла руку вверх, и бриллианты засверкали в дневном свете…

— Гоша, да что же это такое? Какая помолвка, мы с тобой провели всего одну ночь, — тихо сказала она. — Так не бывает.

Или бывает?

И все женские гуру со своими советами, как поймать и удержать мужчину, летят к черту.

Мужчина и женщина подходят друг другу. Или нет. Они половинки одного целого или разные люди… И никакой необходимости ходить кругами, неделями, месяцами, годами нет. Все выясняется довольно быстро. На уровне взглядов, прикосновений, рук, объятий и поцелуев. Запахов, мыслей. Судьбы.

— Гоша, так не бывает! — простонала Варвара, раскачиваясь из стороны в сторону. — Я уже приготовилась жить своей жизнью, но тут являешься ты, и все летит вверх тормашками. Черное становится белым. А белое — черным. И я ничего не понимаю. И нужно ли понимать? Мы с тобой учились в одной школе, ты за мной бегал, а я втайне тебя терпеть не могла, потому что мой любимый учитель Григорий Семенович выделял тебя и ставил на первое место. А я оказалась на втором. И это злило меня больше всего. И что у нас было тогда? Несколько букетов, пара походов в кино и кафе. И два или три поцелуя в щеку. Все! Потом разлука длиной в пятнадцать лет. Встреча. Одна ночь. И все! И это действительно оказалось ВСЕ.

Все. Весь прошлый, настоящий и будущий мир. Любовь как воронка затягивает в себя не только то, что было, но и то, что есть и будет. И то, что было до первой встречи. Ничего не отменяется. А только умножается и расцветает. Мир вдруг приобрел невиданную глубину и резкость. И диковинные цветы растут вверх, салютуют еще не рожденным людям, идеям, чувствам, мыслям. Как напоминание о том, что любовь — самое непостижимое, таинственное и благодатное чувство.

Варя сидела в коридоре и плакала, а Булька топталась рядом и лизала ее руки не то в знак благодарности, не то от удивления, что они — соленые.

Идиллию нарушил начальник, он позвонил и сообщил, что опальный олигарх Дмитрий Беркович, который находится у них в разработке, вышел на яхте в открытое море, и на этой же яхте пребывает известная телеведущая Елена Демченко. И теперь им нужно перехватывать всю информацию и радиосигналы, идущие с яхты, и расшифровывать их.

* * *

Елена совершала прогулку по яхте, и вновь на ее пути возник Серж Леон. Встречаться с ним не хотелось, и, пока он ее не увидел, Елена заскочила в ближайшую приоткрытую дверь. Это оказалось какое-то служебное помещение. Было темно, свет падал откуда-то сбоку. Тянуло сквозняком.

Елена поежилась. Вдруг дверь открылась, оказывается, Серж Леон шел именно сюда. Вот черт! Она метнулась в сторону и присела между ящиков, вся дрожа.

В помещение вошли двое. Серж Леон и еще один мужчина.

— И где же она?

— А я почем знаю? — Собеседник Леона говорил густым, тягучим голосом. Раньше Елена его не слышала. Новенький? Только что прибыл?

— Думаешь, эта курица всполошилась?

— Я тебя умоляю, Лео! У нее в голове только она сама, тряпки и голубой экран. Такая даже думать-то не способна.

— Это хорошо. Чем меньше мыслей — тем лучше. А женщина без мозгов — вообще мечта.

— Да уж, ты обжегся.

Тяжелый вздох Сержа Леона был ответом.

— И что с ней делать?

— Ничего. Пока все идет по плану. Она будет готовить общественность к появлению Дмитрия на нашей политической арене, аки к явлению Христа. Сейчас все ждут новых лиц, новых политиков. Устали от старого, и тут Беркович спускается с неба во всем белом…

Два дружных смешка слились в один.

Елена ужасно боялась, что ее внезапно обнаружат, и сидела не дыша.

Как только эти двое ушли, она, стараясь, чтобы ее не заметили, вернулась к себе в каюту. И немедленно схватилась за телефон, но связь на сотовом пропала.

* * *

Как в тумане — сладком, неопределенном, таинственном тумане — Анна помнила их поездку.

Они ехали вдоль аккуратных домиков, церквей, базилик, но все проплывало мимо, она видела только профиль Данилы, его губы, его руки, лежавшие на руле. Усилием воли Анна заставляла себя слушать, что он говорит. Впрочем, говорили они немного — больше молчали…

Она помнила, как указатель показал направо, и машина свернула на узкую асфальтовую дорогу. Справа тянулось озерцо: темно-серая вода поблескивала как слюда в лучах холодного солнца.

Едва они вышли из машины и подошли к дому престарелых, как им навстречу выскочила женщина в темном платье и, переговорив о чем-то с Данилой, провела гостей внутрь. Некоторое время они ждали в небольшом помещении с узкими окнами и стульями с широкими прямыми спинками.

Хлопнула дверь, в комнате появились две женщины, одна из которых представилась подругой покойной Ольги Ватрушиной. Сопровождающая, высокая седовласая женщина, ушла, и они остались втроем.

— Что вы хотите знать? — Женщина говорила по-русски чисто, но с трудом. Ее звали Надежда Васильевна фон Рош, ей было почти сто лет, и она помнила, как двадцать лет назад умерла ее подруга.

— Мы из России, дальние родственники покойной Ольги Петровны, — пришлось соврать Анне. — Не оставила ли она после себя какие-нибудь бумаги? Вещи?

Надежда фон Рош — маленькая старушка, с красноватой кожей и блекло-голубыми глазами, с беспокойством взглянула на них.

— Вы имеете в виду драгоценности?

— Нет, нет, — вступил в разговор Данила. — Лишь бумаги, документы. Драгоценности можете оставить себе.

Анне показалось, что женщина вздохнула с облегчением.

— Ольга подарила мне серебряный портсигар, доставшийся ей от отца, жемчужные бусы и золотую брошку с рубинами.

— Мы не претендуем на эти подарки. Нас интересуют только бумаги.

— Да, у нее было много бумаг. Я все сложила в сундучок. Хотите посмотреть?

Анна и Данила прошли за старушкой. В небольшой комнатке было чисто, аккуратно, в углу висела русская икона. Надежда Васильевна достала небольшой сундучок и открыла его.

Полчаса они разбирали оставшееся от Ольги Ватрушкиной: там были старые квитанции, счета, театральные афиши, несколько фотографий, сломанный ридикюль, веера, перьевые ручки… Наконец на дне обнаружилась старая тетрадь с красивым четким почерком.

— Можно взять эту тетрадь?

— Да-да, конечно. — Надежда Васильевна была рада, что ей оставили драгоценности и портсигар, а старые бумаги ее не интересовали.

Они распрощались со старушкой и вышли на улицу…

* * *

— Нам нужно остановиться в отеле, — сказал Данила, не глядя на нее.

— Хорошо, — откликнулась Анна, и у нее внезапно похолодели пальцы, словно их окунули в снег.

Данила внимательно изучал карту, а Анне казалось, что ее обступила абсолютная тишина. Тихо было на улице, тихо в салоне машины. Тишина словно поглощала все звуки…

— Вот, нашел, — и он с шумом свернул карту. — Три километра отсюда. Мигом будем на месте.

Гостиница — шале, утопающее в молочных сугробах. Хозяйка подала им два ключа.

— Два номера, — сказал Данила в пустоту.

— Два, — прошептала Анна, не зная, слышит он ее или нет.

Она впала в странное оцепенение, руки и ноги двигались с трудом, но Анна все же шла за Данилой — покорно, стараясь не отставать.

— Это твой номер. Пока. Всего хорошего. Спокойной ночи.

— Всего… — Звуки таяли в воздухе, как снежинки — медленно, обреченно.

Закрыв за собой дверь, Анна зажгла свет, села на кровать и взяла в руки тетрадь…

* * *

«Ребеночек, который так и не родился… Я так часто представляю, каким бы он был: улыбку, смех, крохотные ножки, которыми он ходил бы по мне, а я целовала бы его пяточки…

Почему он так поступил со мной? Много раз я задавала себе этот вопрос и не находила ответа. Сокол мой ясный, голос золотой, муж невенчанный… Сколько я слез из-за него пролила, проплакала!

Наш роман случился так стремительно, я и не заметила, как оказалась околдована им, его голосом бархатным, глазами томными. И попала в плен, пропала моя душенька…

Как на афишах сначала писали: «Маленькая балерина, подающая большие надежды!»

«Маленькая»… Меня это всегда раздражало. Мне как будто бы указывали мое настоящее место — маленькая и никогда не станешь большой. «Ну, это мы еще посмотрим», — твердила я про себя.

Маленькая… Но в глубине души я понимала, что это, возможно, правда. И мне никогда не стать такой великой балериной, как Павлова или Гельцер… Но это только подстегивало мое рвение, и я работала, работала до изнеможения.

Дебютировала я в «Лебедином озере». А через пару месяцев начала танцевать в Большом еще несколько партий. Я освоила весь балетный репертуар сезона, но в первый состав не попадала, даже во второй — не всегда. Но в свой актив я могла записать Бинт-Анту в «Дочери фараона», Лизу в «Тщетной предосторожности», кукольную фею, а потом и саму Жизель в балете Адана.

Тот роковой день я, конечно, запомнила на всю жизнь. Моя бабушка, у которой я жила, была страстной любительницей оперы. Но дело не в этом… Здесь явно не обошлось без руки Провидения, Судьбы, Случая — можно назвать это как угодно, но суть от этого не изменится. В тот день бабушка очень хотела попасть на представление. Ведь должен был петь сам Леонид Собинов — всеобщий кумир! Я только недавно начала служить в Большом и получить контрамарки на оперу не могла. Мы приехали, в надежде достать билеты, но их, конечно, не было. Я отправила бабушку домой, а сама задержалась обсудить кое-какие театральные дела, прошла за кулисы… И здесь… До сих пор мои щеки обжигает румянец, когда я вспоминаю об этом… Мимо меня прошел мужчина в театральном костюме и гриме, посмотрел и улыбнулся. И тут же в этот самый момент я почувствовала, что пропала! И моя жизнь никогда уже не станет прежней…

Я не знала, кто он, и спросила об этом подругу, та не поверила мне и рассмеялась: «Это же Собинов!» А я его и правда не знала, хотя слава певца гремела в России.

Я собралась уходить, но дорогу мне преградил служитель и сказал, что господин Собинов просит остаться. Служитель провел меня в ложу, и я снова увидела его. На сцене. И он меня увидел и кивнул.

Я стояла, не помня себя, и слушала его. Его голос… В первый раз…

А на другой день все закрутилось, завертелось. Мы сталкивались в театре почти ежедневно, и все происходило как бы помимо меня. Меня словно увлек бурный поток, из которого я никак не могла выбраться. И если честно, то и не хотела…

Я никак не могла поверить, что САМ Собинов увлекся мной. Он, в которого были влюблены все женщины, выбрал меня?

Кто я? Приключение на одну ночь? Дамочка на содержании? Невеста? Будущая жена?

Не есть ли это шутка и каприз с его стороны? Любовные чары, которые вскоре рассеются? Я знала, что у балерин могут быть покровители, пример Матильды Кшесинской был перед глазами. Матильда, которая еще на выпускном балу хореографического училища понравилась престолонаследнику, и вспыхнувший между ними роман с самого начала был окружен разными сплетнями и пересудами.

Собинов был в полном расцвете сил. Он пел в Ла Скала, в Монте-Карло, в Мадриде.

Я была влюблена в него, меня волновал его голос, внешность. Меня влекло к нему, и вместе с тем я боялась…

Тот вечер я помню смутно, как в лихорадке, я предчувствовала, чем он закончится. Мы поехали в один из московских ресторанов… Там было шумно, весело, пели цыгане, потом они пустились в пляс. Мы сидели за столиком, и передо мной был он, и больше никого, его взгляд прожигал насквозь…

Очнулась я уже в его доме, в постели… Он подошел ко мне с улыбкой и поцеловал руку, а я зарылась лицом в подушки, ощущая смятение и… счастье!

Мне так хотелось, чтобы то мгновение длилось вечно!

Если бы я в тот момент знала, что вечного счастья не бывает, а вот горе может длиться долго, очень долго…

С тех пор, после окончаний репетиций, я ехала не домой к бабушке, а к Собинову. И оставалась у него ночевать. А в один прекрасный вечер я перебралась к нему вовсе. И мы стали жить вместе. Как муж и жена.

В это же время произошло эпохальное событие в истории балета. О нем говорили. Вздыхали, мечтали. Я имею в виду «Русские сезоны Дягилева». Мы должны были прославить русское искусство в Париже и были полны энтузиазма воплотить идеи мэтра на сцене.

Сергей Дягилев издавал журнал «Мир искусства», но и эти рамки были ему тесны. Ему хотелось размаха!

Я была назначена открыть балетную часть сезонов, несмотря на то что наш хореограф, знаменитый Михаил Фокин, видел в этой роли только Анну Павлову.

Наш балетный отряд был полон звездных имен: Матильда Кшесинская, Анна Павлова, Тамара Карсавина, Екатерина Гельцер, Михаил Фокин, Вацлав Нижинский, Михаил Мордкин. И я.

Мы с Собиновым приехали в Париж. Ах, эти прогулки по Елисейским Полям! Но радость омрачалась тем, что меня поставили во второй состав «Павильона Армиды», а на премьере должны были танцевать Павлова и сам Фокин.

Но Судьба была щедра ко мне на этот раз! Павлова задержалась на гастролях в Вене, и Дягилеву пришлось выпустить меня на премьере!

И это был настоящий триумф!

В тот вечер 19 мая 1909 года партер театра, где мы выступали, был заполнен, здесь были балетоманы, аристократы, известные композиторы, художники и писатели! Марсель Пруст, Клод Дебюсси, Игорь Стравинский, Андре Жид, Пабло Пикассо…

И это был настоящий триумф!

Гала-представление началось балетом, продолжилось сценами из оперы «Князь Игорь» с «Половецкими плясками» и закончилось балетным дивертисментом.

Овации не смолкали! Нас вызывали на бис снова и снова!

Наутро все газеты расточали похвалы, восторгались и восхищались нами. Я чувствовала опьянение и радость. Мне казалось, что теперь вся жизнь будет сказкой!

А вскоре мой сердечный друг сказал, что он продумал грандиозное турне по России. Поволжье, Сибирь, Дальний Восток! И я должна быть с ним рядом. Я не могла противиться его решению, хотя знала, что это плохо скажется на моей карьере…

Я хотела быть вместе с соловьем моим. Но неприятный вопрос все чаще стал закрадываться в голову: кто я ему? Содержанка? Невеста? Будущая жена? Временная любовница?

Конечно, я хотела стать женой, родить ребенка…

Ах, боже мой, все путается в моей голове, и я ничего не могу писать…»

Здесь текст обрывался, чернила растекались, похоже, это были пятна от слез…

Анна не могла разобрать ни слова и взяла следующий лист.

«Мой друг сердечный почему-то сразу перестал быть им, как только я сообщила ему о ребеночке. И я не знала, что и подумать… Но решила про себя твердо: рожу. Даже если придется уйти из балета. Хватит, пора дать себе жизнь простую, женскую… Как я ни любила балет, но страсть ощутить биенье сердца крохотного родного существа перевешивала. Так и представляла себе эти пухленькие ножки, пяточки, в складочках, и прямо слезы на глаза наворачивались. Так все умилительно.

Но почему он решил все по-другому? И когда это случилось? Вроде бы все было так хорошо, так душевно… И вдруг словно холодной водой окатили…

Но теперь я думаю, что сама виновата. Надо было сопротивляться до последнего, отстаивать, скандалить. Но я так любила его, моего соловья сладкоголосого, что даже не смела на него голос возвысить. Только и думала: как ему угодить, как услужить… А он все время тонкие намеки делал, что вместе будем. Непременно. Только вот от ребенка избавиться надо. А я поверила ему. И верила до последнего…

Перечитала, что написала тут, и удивилась: почему-то написала все таким высокопарным избитым слогом, что речи своей живой не узнала. Или это страдание заставило меня так говорить?

Только не спрашивайте меня, как все это было, как из меня ребеночка выдирали и убивали. Мука мученическая, мука крестная… И почему я тогда сразу не умерла вслед за ним? И уже когда все закончилось: мысль билась — зачем я это все сделала, накажет меня Бог еще за это. Так и случилось впоследствии. Не было больше у меня детей. Никогда.

И он ушел от меня. Как я ни пыталась удержать его… моего мучителя. Все-таки он ушел. А может быть, сам ужаснулся содеянному и решил, что не может жить с убийцей, а что и он убивец — отринул. Не пожелал ходить с этим клеймом.

Так все и получилось… Холод, сухость, вместо любезностей, сердцу милых, взгляд в сторону и разговор небрежный, как сквозь губу. Ах, ну кто бы знал, что соловушка сладкоголосый окажется вороном черным, который в душу влез, сжег ее дотла и исчез?

А ведь мне еще танцевать надо было, но сил не осталось… Все время ребеночек перед глазами стоял: как бы он рос, улыбался да гугукал… Умереть — дело нехитрое, гораздо труднее — воскреснуть. Ничего уже не радовало — ни балет, которому все силы раньше отдавала и ходила по сцене — как летала, ни поклонники. Мысль одна вилась черной змейкой — умереть бы, и все.

Накрыла с головой туча — ни дышать, ни ходить, только бы лечь на кровать и плакать.

Даже не знаю — сколько времени так прошло… Забылась, утешилась, постепенно не только балетом стала заниматься, но в синема пошла. И получалось у меня хорошо. Хвалили. Но до конца не могло это сердце мое заполнить. И так было до тех пор, как я встретила другого мужчину.

И не случайно с первого же раза я вздрогнула — словно знак какой был мне послан.

Красив был, да хорош… Этакой элегантной красотой, которая в мужчине — редкость. Первое время я робела перед ним, словно я Золушка какая, а он принц! Царская кровь все-таки. Романов! И утонченный стиль…

Первое время я с упоением старалась узнать про него все. Все мне было интересно: как жил, как воспитывался, даже чем болел в детстве. Только он молчал больше и не делился со мной…

И снова я влюбилась без памяти. Почему-то меня тянуло к принцам, к людям, отмеченным благородной кровью… Хотя мой Леонидушка и не был принцем по рождению, зато на сцене и по всей стати — принц настоящий. Королевич ненаглядный. И холодный и теплый одновременно. А вот Дмитрий был другим… Стройный, красивый, но глаза — холодные… Без тепла… И встречались мы редко. Не так часто, как мне бы хотелось…

Страшные зарева озаряли ту осень в России. Или мне так казалось, что все наполнено страшными предзнаменованиями. Один раз я, проснувшись, увидела паука в углу. Казалось бы — паук и паук, а меня вдруг охватила такая тоска, что я зарыдала и долго не могла остановиться. Показалось, что паук — примета дурная, смерть сулит.

Мой свет Дмитрий тоже как бы охладел ко мне. Или мне все же это казалось? Но временами он останавливался и задумчиво смотрел на меня, словно хотел что-то прочесть во мне такое, о чем я и сама не знала. И часто, глядя на меня, повторял: «Бедная Россия!» А мне казалось, что мы все — бедные, запутались, закружились в страшном вихре и нет сил остановиться, крикнуть, выбраться на волю.

Теперь я понимаю, что империя дышала на ладан, складывалось впечатление, что многие это понимали, но не могли или не хотели изменить положение вещей. Всем казалось, что они всего лишь пешки и делать лишние жесты ни к чему. Все были словно заколдованы разгорающимся заревом войны, распада, анархии…

И всеобщая ненависть скопилась и обрушилась на одного-единственного человека — Григория Распутина. Эта ненависть ощущалась всюду, она была буквально разлита в воздухе… Казалось, не будет его, и все станет по-другому. По-правильному.

Об этом мне иногда говорил Дмитрий. А я смотрела в его глаза и верила. Все так и есть, как говорит мой принц.

Был у меня уже один принц, но почему-то он поспешно ушел от меня, женился на ничем не примечательной женщине. Но лучше об этом не думать… Слишком болезненные воспоминания, слишком еще живо горе в памяти. И как я ни стараюсь, до конца не могу вытравить из души его образ, соловья сладкого…

А Дмитрий порой смотрит на меня как-то странно, не пойму я его. Когда я смотрю в его глаза: то в них нежность, восхищение, а когда ловлю взгляд украдкой — скука и что-то еще… Пресыщенность, что ли, какая? Неужто охладел? И так быстро? Но кто поймет мужское сердце? Никто. Сегодня любит, а завтра…

И при этом я сразу начинала дрожать. Мелко-мелко…

Я боюсь потерять своего мужчину во второй раз. Только мое сердце утешилось, успокоилось… Вдруг он на кого меня променял?

Смотрит на меня иногда так, как будто хочет мне что-то сказать, но не решается.

Или что другое его тревожит? Почему он все чаще и чаще в последнее время стал повторять: «Распутин губит Россию?»

Анна прислушалась. За стеной было тихо. Видимо, Данила уже лег спать. Она вздохнула и вновь углубилась в чтение.

«Тот роковой вечер врезался в мою память. Дмитрий приехал ко мне вместе с Феликсом Юсуповым, и Юсупов пригласил меня к себе на вечер. И сказал, что будет изысканное общество…

Потом он уехал, а Дмитрий предупредил меня, что нужно быть обязательно, что это для меня большая честь… Но сам он прибудет несколько позже.

Действительно, общество было изысканным. Звучала музыка. Дамы высшего света вели непринужденную беседу и были весьма любезны со мной, меня хвалили.

А я все ждала, когда приедет Дмитрий. Мне хотелось встать из-за стола и пойти его встречать, я с трудом усидела на своем месте.

Вдруг ко мне подошел слуга и сказал, что меня просят выйти по одному делу. Я поспешно вскочила.

В холле я свернула вслед за слугой в одну из комнат, где меня ждал Дмитрий. Он был бледен и сильно взволнован.

— Вера! — И он стал целовать мне руки. — Вера! Только ты одна можешь спасти Россию!

— Что такое?

— Ты должна пойти сейчас к Григорию Распутину и попросить его выпить вина за твое здоровье. Так надо, Вера, — сказал Дмитрий, сжимая мою руку выше локтя. — Тебя будут позже называть спасительницей…

У меня почему-то сжалось сердце.

— Что такое, Дмитрий? — забормотала я.

— Ах, Вера, не задавай никаких вопросов, я тебя умоляю. Просто сделай то, о чем я тебя прошу. А потом, я клянусь, мы уедем с тобой далеко-далеко и всегда будем вместе.

— И ты оставишь этого ужасного Феликса? — переспросила я, не веря своим ушам.

Конечно, я знала слухи, что ходят вокруг дружбы великого князя и князя Юсупова. Не хотела им верить, но сердце было не на месте.

По лицу Дмитрия пошли красные пятна.

— Да, — сказал он глухим голосом. — Да. Обещаю тебе.

Минуту-другую я колебалась, но, конечно, ради Дмитрия я была готова на все.

— Ну хорошо. А почему…

— Вера! Никаких вопросов. Прошу тебя, иначе мои нервы не выдержат! Идем же, идем!

Как во сне я помню наш дальнейший путь. Как мы шли коридорами, вышли на улицу, а потом попали совсем в другое помещение, спустились в подвал. Дверь открылась, и я увидела Распутина. Он стоял и смотрел на меня с улыбкой.

— А, балерунка. Пришла, ласточка моя! Ну проходи, проходи… А мы тут сидим по-дружески, отдыхаем.

Феликс посмотрел на Дмитрия, Дмитрий на меня…

Взгляд Распутина прожег меня насквозь, но я помнила о словах Дмитрия и, набравшись храбрости, произнесла:

— Прошу вас, Григорий Ефимович! Давайте выпьем за мое здоровье…

— Почему Ефимович? Можно просто — Григорий. Ну, если за твое здоровье… Не хотел я пить, но за тебя, ласточка, выпью…

Дмитрий сделал мне знак, чтобы я отвлекла Распутина. Я говорила с ним, но краем глаза я увидела, что в один из бокалов что-то подсыпают, и едва не вскрикнула, но промолчала…

Потом мы все вчетвером выпили. По губам Феликса скользнула тонкая улыбка… Мне стало не по себе, захотелось поскорее уйти. Тяжелый взгляд Распутина по-прежнему прожигал…

Но спустя время Распутин как-то обмяк, опустился на диван… Дмитрий взял меня за локоть.

— Терпи! — шепнул он. — Еще немного…

Взгляд Распутина затуманился, голова упала на грудь.

А я сама была готова упасть в обморок.

Наконец Дмитрий увел меня.

— Подожди еще немного, скоро я тебя отвезу домой.

Тот же слуга снова провел меня в зал, где были гости. А вскоре раздался звук, похожий на выстрел, потом — другой…

Я вцепилась руками в стул, на котором сидела, — все поплыло у меня перед глазами. Вскочила из-за стола и устремилась из комнаты.

В холле я увидела Дмитрия, он шел мне навстречу, я кинулась к нему с просьбой увезти меня скорее отсюда. Дмитрий был бледен, губы его дрожали, он сел за руль машины и отвез меня в «Асторию». И строго предупредил, чтобы я ничего никому не говорила.

И как растаял… Ни письма, ни весточки! Только после я узнала: что было в ту ночь во дворце.

И сколько раз мне потом во снах являлся Распутин с кровавыми запекшимися губами, выдыхавший: «Что ж ты так поступила, ласточка?»

Анна захлопнула тетрадь и выключила свет.

Маленький чемодан, в который она сложила документы, поблескивал в темноте. Свет от фонаря выстилал дорожку в комнате. Было тихо, за стеной — тоже ни звука, все как будто бы вымерло.

Анна медленно поднялась и подошла к окну. Темные ели почти подступили к домику, снег нежными волнами взметнулся вверх… Тишина, покой, безмятежность. В каком она веке?

Ей хотелось пить, но выходить из номера Анна не решалась, к тому же ей нравилось это пространство, эта глубокая темнота, скрадывающая звуки и движения, и дорожка от фонаря…

Стук в дверь. Или ей кажется?

— Анна, это я. Открой.

— Открыто, — прошептала она.

В номер шагнул Данила. В его руках две чашки.

— Глинтвейн. Попросил у хозяйки. Настоящий, сделанный по всем правилам.

— Спасибо… — Слова замирали на губах. Она взяла чашку и неожиданно для себя опустилась на пол.

— Ты так и сидишь в темноте?

— Да. Мне нравится.

— Я понял. Так — лучше.

— Да. Лучше…

Глинтвейн обжег горло, и она закашлялась.

— Забыл предупредить. Горячий.

— Ничего…

Молчание снова обволокло все вокруг. Тишина прокралась вдоль стен и накрыла их с головой.

— Все в порядке?

— Да. Но завтра…

— Надо дождаться этого «завтра».

Ей хотелось спросить: а что, есть другие варианты? Завтра может не наступить? Но Анна молчала, понимая неуместность собственных слов.

Данила опустился на пол рядом с ней. В опасной близости — всего несколько сантиметров отделяло их друг от друга. И Анне показалось, что ее кожа буквально дымится. А кровь становится как этот горячий глинтвейн.

Словно почувствовав ее состояние, Данила мягко отодвигается в сторону. Так лучше. Безопасней.

«И чего ты боишься? — спрашивал кто-то внутри Анну. — Себя? Или кого-то еще? А кого? В чем дело?»

Она пила глинтвейн маленькими глотками, по телу растекалось тепло. Тело нагрелось до взрывоопасных градусов, ее губы тоже — горячие, а зубы стучат о стакан. Она не могла больше сделать ни глотка. И со стуком поставила бокал на пол.

— Прости, — шепнул Данила.

— За что?

— За все…

— За все — не надо.

— Как хочешь…

Разговор был явной бессмыслицей. Но так ли важны слова? Значение имеют звуки — круглые, музыкальные. Они плывут в воздухе и уплывают за окно — к темному небу и луне.

Анна снова взялась за бокал, но рука предательски дрожала. Данила перехватил ее ладонь. И поцеловал…

Медленно, перебирая каждый палец… От этой невыносимой сладостной пытки можно было сойти с ума. Ей хотелось выдернуть руку и одновременно длить и длить это наслаждение…

— Какая мягкая кожа… Как молоко и мед.

— А я не люблю ни того ни другого.

— Я тоже.

Они засмеялись, и смех немного разрядил обстановку.

— Ты замечательная девушка, — прошептал Данила.

— Да уж…

— А знаешь, что мне нравится в тебе больше всего? Очарование простоты.

— Которая хуже воровства?

— Простота очаровательна, потому что чиста. И это странным образом волнует.

— Кого?

— Меня…

И он придвинулся и поцеловал ее в губы. Поцелуй нежный, не нахальный, а скорее — робкий, но он произвел в теле Анны настоящую революцию. Кровь бурлила, что-то взрывалось изнутри мириадами звезд, которые текли по венам звездной рекой…

Поцелуй едва коснулся губ, но и этого было достаточно. Он обжигал. Анна прикоснулась пальцами к своим губам.

Но Данила отвел ее руку и поцеловал еще. И еще…

Медленно он обнял ее, притянул к себе.

— Свет, — шепнула Анна.

— Занавесить окно?

— Нет, нет…

Она хотела сказать, что ей нравятся эти переливы света — таинственного темно-золотого, нравится, как свет мерцает в Данилиных глазах, скользит по его плечам и ее рукам. Свет — союзник и волшебник.

— Как хочешь… — Он медленно раздевал ее, словно исполняя некий ритуал. Его руки скользили бесконечно долго. И это усиливало наслаждение…

И вот она перед ним обнажена. Он приник к ней, и Анне казалось, что сердце сейчас выскочит из груди…

Пробуждение было внезапным. Словно кто-то завел внутри механизм, и он щелкнул: пора!

Анна вскочила с кровати и ощутила собственное тело невесомым: еще немного, и она взлетит. Может быть, за одну ночь она превратилась в птицу? Ее взгляд упал на подушку рядом. Данилы не было!

Он в ванной? Анна прислушалась — никаких звуков. Куда-то ушел?

С него станется. Ушел по делам и скоро вернется. А сколько сейчас, кстати, времени? Анна бросила взгляд на мобильный. Десять! Как долго она спала!

Анна прислушалась к звукам, ей казалось, что вот-вот откроется дверь комнаты и войдет Данила… Но он не приходил. Оставаться в номере было невыносимо. Просто сидеть и ждать?

Она позвонила ему, но телефон оказался недоступен.

Анна нахмурилась. Встала, оделась и постучала к Даниле в номер. Может быть, он ушел к себе? В ответ была тишина.

Анна оделась и спустилась на ресепшен.

Там сидела молоденькая девушка. Она вскинула на Анну глаза и спросила, чем она может помочь.

Тщательно выговаривая английские слова, Анна спросила, выходил ли куда-нибудь молодой человек. И описала Данилу.

— Йес, йес, — закивала девушка, и ее задорные кудряшки взлетели вверх. — Он заказал такси и уехал.

— Куда? — тупо спросила Анна, ощущая, как темнеет в глазах.

Девушка пожала плечами.

Это был удар ниже пояса! Даже не удар, а самый настоящий нокаут. Как так? Как он мог уехать? Ничего не сказав… Что же такое получается? Мысль билась, как бабочка о стекло, не находя выход. Поверить в то, что Данила просто переспал с ней и помахал ручкой, было невозможно. Все в Анне протестовало против этого. Протестовали руки, губы, тело. Протестовала память, которая упорно не хотела отпускать воспоминания прошедшей ночи, цепко держалась за них, не давая раствориться в наступающем дне.

Анне показалось, что еще немного, и она упадет в обморок. Ее о чем-то спрашивают?

— Что?

— Вам плохо?

— Нет, — замотала головой Анна.

«Мне очень даже хорошо, — подумала она про себя. — Просто замечательно!»

— Ок? — спросила девушка, улыбаясь.

— Окей, — подтвердила Анна.

Она вернулась к себе в номер и залилась слезами. Ну кто бы мог подумать: первое серьезное в ее жизни чувство, и такой облом! Даже не облом! А… обрыв чувств. Словно она шла, бежала, парила, раскинув руки, и потом с размаху упала вниз — с обрыва. Нет, она не умерла, но покалечилась. Анна повела плечами, как бы удостоверяясь, что еще жива!

В голове шумело. И что делать? Она не знала. Позвонила еще раз — молчание… Вот и все!

Почему-то возникло в памяти старое кино — «Любовное настроение». И музыка — такая щемящая. От которой странно замирало сердце… А сейчас сердце замерло от обиды.

Пришлось признать, что все было ошибкой. И встреча, и дивный вечер, перетекший в дивную ночь. И обманчивый свет фонарей, и луна, выглядывавшая из-за елей… Все было обманом!

Анна приложила руку к губам — они еще горели. Как жить дальше?

«И стоит ли жить вообще? — мелькнуло в голове, но тут же она себя одернула. — Ну вот! Я уже впала в мелодраматическую пошлость. И что бы сказал Вася Курочкин? Посмеялся бы? Посочувствовал?»

Анна вдруг поняла, что ей не хватает Васи. Его плеча…

Она набрала знакомый телефон.

— Да?

— Вась… — и Анна замолчала.

— Слушаю, Рыжикова. Ты вообще куда пропала?

— Я не пропала, я работаю.

— Я пытался выйти на связь вчера — не получилось, — сухо сказал Вася. — А мы вроде условились быть все время на связи. Двадцать четыре часа в сутки.

— Я понимаю, Вась, прости, больше не повторится.

— У настоящего ученого должна быть ответственность, — назидательно произнес Курочкин.

На заднем фоне слышался девичий смех.

— Кто это, Вась?

— Ты о ком?

— Это твоя очередная девушка?

— Это не имеет отношения к нашей работе. И вообще ни к чему не имеет!

— Так все плохо?

— Рыжикова, ты мне голову не морочь! — рассердился ее шеф. — Как там с материалами?

— Все в порядке.

— Когда возвращаешься?

— Завтра.

— Вот и отлично, Рыжикова. Жду. — Судя по тону, Вася был еще рассержен на нее.

Разговор с Васей не успокоил, Анне стало еще хуже.

«Да что же это со мной такое творится? — рассердилась она. — Надо взять себя в руки».

Она решила еще раз посмотреть рукописи. Но открыв чемодан, увидела, что папка, куда она вчера положила бумаги, исчезла!

Анна оперлась на стул. Дело принимало неожиданный оборот! Неужели это Данила? Тогда получается — ею просто воспользовались, чтобы получить доступ к этим материалам?

Ника что-то говорила, что Данила имеет выходы на аукционы Кристи и Сотбис. Может быть, он хочет эти рукописи продать или перепродать их какому-нибудь коллекционеру? Хоть плачь! Или рыдай во весь голос! Как же она влипла!

Анна набрала телефон Ники.

— Да, — пропела подруга. — И что хочет сказать моя лапочка?

— Лапочка хочет спросить тебя кое о чем.

— О чем же? — насторожилась Ника.

Анна закусила губу.

— О Даниле.

— А что такое? — еще больше насторожилась Ника. — Почему ты им интересуешься?

— Просто… — Анна задумалась: говорить или нет. Ника была в него влюблена, а теперь они подруги по несчастью, получается? Может быть, так будет лучше — рассказать и припасть к Никиной груди и сладко выплакаться на ней? Но голос благоразумия взял вверх. Незачем в это впутывать еще и Нику. Зачем ей лишние переживания? Да и можно отношения испортить с подругой. — Ты просто как-то сказала, что он подрабатывал консультантом-экспертом. Это так?

— Ну… — протянула Ника. — Данила много чем занимался. Не скрою.

— Ты пьяна?

Наступило молчание.

— Ника! Ты чего молчишь? Что случилось?

— Понимаешь, мне все тут до черта надоело… Если бы не дети, я бы вернулась в Россию. Клянусь, ей-богу! Все тут как сухари пресные.

— А Андреа?

— Андреа… О боже! — В трубке послышались рыданья. — Похоже, это была ошибка. До встречи с Данилой, я и не подозревала, что такое любовь!

Анна вздохнула. Получается, что она сделала правильно, не посвятив Нику в перипетии своей личной драмы. Иначе подруге стало бы еще горше.

— У тебя все в порядке? — взяла себя в руки Ника. — Ты еще в Швейцарии?

— Все в порядке. Завтра вылетаю.

— Звони еще, — сказала Ника после краткой паузы. — Потрепемся. Как в былые времена. Иногда мне кажется, что те наши студенческие годы были самыми счастливыми. Жаль, что все узнаешь и понимаешь постфактум. Спустя годы. А когда есть — не ценишь.

И Ника повесила трубку.

Анна задумалась. Нужно было звонить Васе. Утешало одно — убивать на расстоянии шеф еще не научился.

Реакция Васи Курочкина была весьма странной, он не орал, не ругался. А просто надолго замолчал. Анна подумала, что прервалась связь, и крикнула:

— Алло!

— Я здесь, — сухо сказал Вася.

— И что ты молчишь?

— Тебе нужны слова?

Теперь уже замолчала Анна.

— Ты хоть поняла, что наделала?

— Почти.

— Когда осознаешь — тогда…

— Что — тогда?

— Я все понял, Рыжикова, тебе наплевать на нас, на наши труды…

— Вась, мне и без того тошно, поверь!

— Не знаю, не знаю… Говоришь: украл профессиональный вор?

— Похоже на то. Влез в номер, когда меня не было, и украл.

Рассказывать о том, что она переспала с вором и была с ним знакома — выше Анниных сил. Да и Вася бы ее не понял.

— Значит, действовал по наводке. Кто-то охотится за нашими материалами. Напали на тебя, потом убили отца Николая. Теперь украли рукописи. Хорошо, что ты в целости и сохранности осталась.

— Значит, дорожишь мной?

— Ты неплохой сотрудник. Иногда, правда, тебе не хватает научной добросовестности.

— Спасибо и на этом…

Глава 11 Якорь скорби и надежды

Счастье — это петь свою песню, как птицы, не обращая внимания, кто слушает и что они об этом думают.

Руми

И кого она на самом деле обманула, сказав всем, что едет в Лондон? Да, ее попросили держать истинный маршрут в секрете, так как олигарх не любит давать информацию о своем перемещении, но… Но она просто дурочка! И это надо признать. Она должна была подстраховаться и сообщить — где она. А теперь она — в ловушке. К тому же связь не работает, и она отрезана от мира, в открытом море. И как ей отсюда убежать?

Елена взяла в руки айфон, надеясь, что связь оживет, но ее не было. Как ее и предупредили. Какая же она легковерная!

В дверь постучали.

— Да! — спокойно-ровным голосом сказала Елена.

— Елена Алексеевна! Можно войти? — раздался знакомый вкрадчивый голос.

— Входите.

Дверь открылась, и на пороге вырос Серж Леон.

— Просим к ужину.

— Так рано?

— Сегодня у нас пораньше. Особенный ужин, — подчеркнул он. — Прибыл господин Беркович. Он ждет вас.

— Хорошо. Сейчас выйду.

— Замечательно, Елена Алексеевна, — и Серж припал к ее руке.

Дмитрий Беркович выглядел на десять лет старше, чем это говорили фотографии. Очевидно, не обошлось без фотошопа. Он сидел за овальным столом и со скучающим видом смотрел по сторонам. Когда появилась Елена, он лишь скользнул по ней взглядом.

Серж Леон подвел ее к Берковичу.

— Елена Алексеевна Демченко, — представил он гостью. — Популярная ведущая программы «Утренний драйв». Будет брать у вас развернутое интервью.

Беркович сухо кивнул. Под глазами у него были мешки то ли от недосыпа, то ли от неумеренных возлияний.

Серж галантно усадил Елену за стол рядом с олигархом.

Она села, стараясь, чтобы спина оставалась безукоризненно прямой, как ее учили.

«Осанка должна быть царственная, деточка», — как говорила знаменитая телеведущая, обожаемая ей с детства, Маргарита Рязанцева.

— Приступим! — сказал Беркович. — Вы готовы к работе?

— Да! — кивнула Елена.

— Я хочу, чтобы вы поняли мою позицию. Сейчас важно привести к власти в России нового человека, который сможет ответить на новые задачи. Когда в России лучше всего делать перевороты? Когда подготовлена почва. И вот наша задача — подготовить эту почву.

«Он сумасшедший», — мелькнуло в голове Елены.

— Нет, я не сумасшедший, — с расстановкой протянул Беркович. — Вы ведь это сейчас подумали? Но нет, напротив, я холоден, рассудителен и амбициозен. И готов к завоеванию политической арены России. Разве вы не согласны, что стране нужны перемены? Как вы считаете?

Елена замялась.

— Перемены, конечно, нужны, но в разумных пределах…

— Давайте не будем отвлекаться! — холодно перебил ее Беркович. — Итак, я остановился на том, что нужно подготовить Россию к появлению нового политика, который сможет завоевать власть и стать новым царем. Или императором.

— Почему царем? — вырвалось у Елены.

— Потому что Россия — византийская страна и больше всего подходит под определение «империя». При этом важна суть, а не внешняя форма. Империя может называться как угодно — империя Петра Первого, Екатерины Великой или СССР. Или РСФСР. Но главное остается — империя, которой нужен правитель-диктатор. Царь, император или президент. Не важно. Но мне кажется, что пришла пора вернуться к царю или императору. Следует подготовить возрождение монархизма в России. И здесь имя Распутина может сыграть свою роль, оно подготовит Россию к плавному переходу к монархии.

«Бежать, бежать! — возникло в мозгу Елены. — Как же опрометчиво я поступила, согласившись на предложение работать с Берковичем! Он точно сумасшедший!»

— Вы не согласны? — строго спросил он.

«Если я буду возражать, то неизвестно, что со мной сделают!»

— Вопрос интересный. Но как народ воспримет идею возрождения монархии?

— Вот мы с вами и подготовим массы. — Беркович сложил ладони домиком. — Совместно. Я продумал вместе со своими помощниками целую программу. Это и серии интервью со мной. И политические передачи. И даже шоу-программы. Они будут разными, но смысл — один. России нужны перемены. России нужны царь, монархизм, религия. Мои помощники введут вас в курс дела. Я же обрисовываю положение в общих чертах. Вы меня понимаете?

Елена кивнула. В горле у нее внезапно пересохло.

— Интервью будет построено на вопросах, которые мы подготовили для вас. Ознакомьтесь.

Елена пробежалась по тексту, который ей дали.

— На сегодня все, — бросил Беркович. — Задачи я вам очертил. Завтра приступим к работе.

На негнущихся ногах Елена вышла из комнаты.

В каюте она положила листы предполагаемого интервью на стол.

«Бежать! Бежать отсюда! — звенело в голове. — Но как?»

Когда стемнело, она вышла из каюты. Навстречу ей попался Серж Леон.

— Что-нибудь случилось? — ощерился он. — Куда вы?

— Все в порядке. Просто хочу прогуляться.

— Уже темно.

— Ничего. Подышать воздухом перед сном — полезно.

— Конечно, конечно…

Мужчина отошел, а Елена вышла на палубу и посмотрела за борт. И увидела в темноте силуэт еще одной яхты. А если добраться до нее вплавь и попросить помощи? Сумеет ли? А вдруг утонет?

Она посмотрела вправо. Кажется, там виднеется берег. Куда-нибудь она доплывет. Не отказали бы силы…

Решение было принято. Елена, больше не позволяя себе колебаться, прыгнула в воду.

Холодная вода обожгла ее. Когда она вынырнула, силуэт яхты по-прежнему темнел вдалеке. Она поплыла туда. И вдруг раздался сильный взрыв, который накрыл ее с головой, и она ушла в темноту.

* * *

Елена давно не звонила. А когда Анна набирала ее номер, то слышала автоответчик: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Анна начала беспокоиться, не зная, что думать.

Она задумчиво ходила по квартире и зашла в кабинет Елены. Может быть, здесь найдется какая-то подсказка?..

Кабинет был маленьким, если не сказать малюсеньким. Стол с компьютером, узкие стеллажи с книгами и компакт-дисками, кресло, поставленное почти впритык к двери, с небрежно накинутым пледом, и во всю стену окно.

Анна подошла ближе к книгам. Детективы на английском языке, книга по компьютерной грамотности. Несколько книг на тему, как построить карьеру и эффективно влиять на людей. На столе — серебристый «Макинтош», карандашница с парой ручек и две книги. Анна взяла их в руки. Книги были посвящены гипнозу.

Она вспомнила, как недавно Елена упомянула, что сталкивается со случаями гипноза. Что ей как будто бы кто-то диктует что делать и каких гостей выбирать для программы. Тогда Анна не поверила ей. Подумала, что сестра просто утомилась. Но тем не менее отметила забавное сходство с темой, которую они сейчас изучают с Васей — Григорий Распутин славился своими гипнотическими способностями. И вот сейчас она держит в руках книги, которые читала Елена. Значит, эта проблема интересовала сестру, и она рассматривала ее всерьез.

Почему же она так легкомысленно тогда отнеслась к словам Елены?

Анна помнила, что Елена не смогла точно сформулировать, что именно ее беспокоило. Только неясное ощущение. Тем не менее она решила узнать как можно больше о своей проблеме — для этого и приобрела книги. А что, если она, Анна, сумеет больше узнать о том, кто все-таки из окружения Елены влияет на нее или гипнотизирует? До конца Анна не могла поверить в утверждение сестры. Но вот у нее и есть случай все как следует выяснить…

«А каким способом, голубушка?» — спросил кто-то ехидно внутри нее.

Анна даже смутилась. И невольно она перевела взгляд на Дэна. Пес зевнул и отвернулся от нее. Очевидно, ему тоже было стыдно за Анну.

«Ничего, ничего, — подбадривала она себя. — Я должна помочь Елене».

Анна отложила книги и провела рукой по «Макинтошу», Дэн глухо заурчал. Словно Анна посягнула на что-то святое…

Она открыла компьютер и уставилась на темный экран. Потом нажала на кнопку. Требовалось ввести пароль…

Анна легко провела рукой по экрану, словно говоря: «Сезам, откройся!» Но компьютер не откликнулся. Нужно было все обдумать, и для усиленной работы мозга следовало подкрепиться очередной порцией кофе.

После кофе голова заработала более интенсивно. Какой у Елены мог быть пароль? Дата рождения?

Анна ввела. Не то. День рождения матери? Отца? Но Елена никогда не питала особой сентиментальности к родителям.

Как же угадать? Анна перевела взгляд на Дэна.

«Думай», — приказала ей ответным взглядом собака.

— Вот сижу и думаю, — проворчала Анна. — Хоть бы что подсказал, не все же еду с тарелок воровать…

И здесь ее осенило. А что, если попробовать ввести дату рождения Дэна? Анна читала, что люди, у которых есть животные, часто вводят их клички и даты рождения в пароль.

Нужно найти документы собаки. Анна успела заметить, что Елена хранит документы в верхнем ящике трюмо…

Паспорт на имя Дональда фон Ратингера действительно лежал там. И бумаги гласили, что родилась собака самых что ни на есть голубых кровей 12 мая 2008 года.

Анна ввела пароль, экран замерцал, ожил, и спустя несколько секунд возникла заставка — Елена и Александровский на фоне пальм. Это очевидно, все та самая поездка в Турцию, которая запомнилась сестре как медовый месяц.

Анна вздохнула. Ну надо же! Умные, красивые, самостоятельные женщины попадают в те же самые ловушки, что и глупые, некрасивые. Вот она, Анна, никогда бы не увлеклась такой пустышкой, как Александровский, и не позволила бы морочить себе голову несколько лет. Но нужно признать, что такой дилеммы у Анны пока и не было.

Невольно Анна перевела взгляд на зеркальце, висевшее над компьютером. Елена сияла победной женской красотой, а Анна была невзрачной, блеклой, без огонька, как когда-то говорила Ника Полетаева.

— Без огонька, — грустно повторила Анна. — Все так и есть…

Но отвлекаться на разные глупости не было времени. Сейчас у нее задача поважнее — найти того, кто пытался влиять на ее сестру. И выяснить, с какой целью…

Рабочий стол Елены был строг, аккуратен и систематизирован. Интересно, в какой папке или документе искать информацию?..

Через два часа Анна была близка к тому, чтобы признать свое полное и безоговорочное фиаско. Все было чисто-стерильно: никаких зацепок, намеков, ниточек, пусть даже самых тонких и эфемерных…

И что делать?

Этот риторический вопрос задавался сегодня уже который раз. Анна наморщила лоб и чихнула.

Интересно, почему же Елена перестала звонить? Вдруг с ней что-то случилось? И с кем ей посоветоваться? Кроме Васи Курочкина, у нее, по сути, никого и нет.

При воспоминании о Васе Анна немного повеселела, а что, если обратиться за помощью к нему? Он никогда не отказывался. Возможно, и посоветует что-то дельное…

Вася был недоволен, что его отвлекли от важного дела.

— Ты всегда, Рыжикова, звонишь не вовремя! — недовольно пробурчал он. — И что там у тебя?

— Прости, — с чувством сказала Анна. — Проблема.

— Ясен пень, ближе к делу, Рыжикова. У меня нет времени.

— Мне нужен… — Анна задумалась. И кто же ей нужен?..

— Рыжикова, ты определись сначала, кто тебе нужен: сантехник, санитар, ученый или мальчик из стриптиз-клуба.

— Почему санитар? — спросила уязвленная Анна, пропустив мальчика из стриптиз-клуба мимо ушей.

— Потому что в нашем деле и вообще от нашей жизни сойти с ума — это раз плюнуть. Поэтому я и осведомился насчет санитара. По-моему, я выражаюсь ясно.

— Ясней некуда, — вздохнула Анна. — Нет, санитар мне не нужен. Пока, — уточнила она. — Наверное, мне нужен хороший компьютерщик…

— Ясно. А зачем?

— Хочу найти информацию в компьютере Елены.

— Ну, Рыжикова, ты даешь! То документы крадешь, то чужие компьютеры взламываешь!

— Вась! Она пропала… — тихо сказала Анна.

— Кто?

— Елена! Никакой связи с ней нет. А вдруг что-то случилось? Я боюсь…

— Ладно, попробую найти компьютерщика. Но знай, что самую нужную и важную информацию женщины любят хранить в папках с именами своих любовников.

— Откуда ты знаешь?

— Из личного опыта, — кратко ответил Вася.

Папки с именем Александровского в компьютере Елены не было. Но Анна никак не могла войти в ее почту, там был другой пароль. А вдруг пароль почты Елены был связан с Александровским?

Анна пошла в спальню, достала фотографию — Елена и Александровский в Турции, на оборотной стороне фотографии была дата. Анна попробовала ввести ее, затем в другой последовательности, затем с именем Елениного любовника. И, наконец, ввела фамилию «Александровский» и дату поездки… Почта открылась, и Анна откинулась назад на стуле, на секунду зажмурив глаза.

Пробежав письма глазами — она наткнулась на последнее. Елена отправила письмо на собственную почту.

«Я на яхте «Эллада» у Берковича. Зачем я скрыла ото всех этот маршрут? Не обойдется ли мне эта ложь слишком дорого? Меня терзают странные предчувствия… И многое здесь, на яхте, мне не нравится…»

Анна ощутила приступ паники… Что делать? Она снова набрала Курочкина. Когда он снял трубку — ввела в курс дела. После недолгой паузы Вася сказал:

— Ясен пень, нужно звонить Варваре Епифановой. Я тебе после наберу.

— Буду ждать…

* * *

Выслушав Васю Курочкина, Варвара набрала своего шефа и обрисовала ему ситуацию.

— Добро! Перезвоню, когда что-нибудь выясню.

Позвонил он не скоро. Варвара уже успела переделать половину домашних дел.

— Беда! — только и выдохнул Пронин. — Яхта Дмитрия Берковича взорвалась. Видимо, Елена Демченко, которая была на ней, погибла. Но пока точно ничего не установлено. Не стоит пугать ее сестру раньше времени.

* * *

Елена открыла глаза. Прямо перед ней простирался пустынный пляж. Она пошевелилась. Голова дико болела, в ней словно взрывались оглушительные ракеты, и не было сил прекратить эту пытку. Вокруг никого.

Непонятно, какое время дня. Раннее утро? Полдень?

И где она? Что случилось? Одежда разорвана… Что же это такое? Она застонала. И почувствовала, что на нее смотрят.

Елена повернула голову. Медленно-медленно. Шея была словно деревянной, движение далось с трудом. В глазах потемнело — силуэт человека расплывался, изображение было нечетким, как будто через дождевое стекло.

Она дернулась и постаралась сфокусироваться на «объекте». «Тень» вытянулась и грозилась накрыть ее. Она сообразила, что к ней приблизились.

— Кто вы? — хотела спросить она, но из горла вырвалось лишь сипение.

Ей что-то ответили, но она не поняла — что. Слова незнакомые, не разобрать. На каком языке?

Вопрос повторили. Теперь на английском. Кажется — кто она и откуда. В голове стоял туман.

— Из России. Помогите мне, — сказала Елена и повторила фразу на английском.

Она говорила шепотом, с трудом. Но ее услышали, поняли. Ей протянули руку. Елена попыталась встать, но тут же потеряла силы, пошатнулась. Ее обняли за талию и куда-то повели. Она едва могла идти. Заметив это, ее подхватили на руки.

Мужчина был молод, от него пахло потом и солью. Елена приникла к его груди и закрыла глаза.

Она жива! И это главное! Все остальное потом… Она вспомнит. Обязательно вспомнит. Не сейчас, так позже…

Когда Елена вновь пришла в себя и открыла глаза, то увидела белый потолок. Кто-то шевельнулся справа. Она повернула голову и увидела женщину в темном платке, та что-то быстро протараторила.

— Пить, — прошептала Елена.

В дверях вырос мужчина, который ее сюда принес, и она повторила просьбу по-английски.

Ей подали стакан воды, и она сделала несколько глотков. Вода тоже пахла солью, но Елена жадно осушила стакан.

— Где я?

Название ни о чем не говорило. Как ее сюда занесло? В голове по-прежнему царила пустота. Никаких воспоминаний, никаких лиц, деталей — словом, ничего.

И ей стало по-настоящему страшно. А если воспоминания так и не вернутся — что тогда?

Наверное, в ее глазах отразился ужас, потому что женщина что-то быстро-быстро затараторила, показывая на нее рукой молодому человеку. Несколько раз она повторила слово «драг». Наркотик! Они думают, что у нее передозировка наркотиками? Что она наркоманка, которая чуть не утонула после бурной вечеринки, и ее чудом выбросило на берег? Но если она помнит отдельные слова, значит, должна вспомнить — кто она? Она из России! И что? Слово «драг» снова щелкнуло над ее ухом, и она изо всех сил замотала головой.

— Нет-нет, — ей казалось, что она кричит громко-громко, но на самом деле всего лишь шепчет.

У нее нет памяти, нет собственной личности. Она — никто, белый лист бумаги. Но она точно не наркоманка.

И какими ветрами ее занесло сюда?

Медленно в голове завертелись обрывки какого-то вечера, яхта, мужчина за столом, чей-то обидный смех и тягучий голос.

— Елена!

Ее зовут Елена!

— Елена, — прошептала она.

— Элен, — повторила женщина.

Это «Элен» звучит странно! Она в другой стране, с незнакомыми людьми, но что случилось с ней? Почему память упорно блокирует ее прошлую жизнь? Что было в ней такого странного, что должно было исчезнуть без следа, раствориться, как пепел в воде…

Молодой мужчина подошел ближе. Он высокий, он надвигается на нее как скала. Он ей кого-то напоминает. Но вот кого? И что ей делать с дырявой памятью, через которую все утекает? Почему она не может ничего вспомнить?

По лицу текли слезы — горячие, живые. Елена не вытирала их. Женщина с беспокойством смотрела на мужчину, и они говорили между собой — быстро-быстро. На незнакомом языке, и от этого тоска охватывает Елену еще больше. Вот самое точное слово — тоска! А если она так и останется без памяти, без своей жизни?

И все ее существо пронизывал страх…

Через несколько дней Елена почувствовала себя лучше. Она поднялась с постели.

Пришел мужчина. Она попросила телефон. Он дал ей сотовый. Но она не могла вспомнить номер, на который хотела позвонить… В голове по-прежнему царила пустота. И Елена заплакала.

И только на следующий день она вспомнила свой домашний номер. И закричала от радости. Появилась женщина, дала ей телефон, и Елена набрала номер. Подошла женщина.

«Анна!» — вспыхнуло в голове Елены.

Это ее сестра! К ней возвращается память!

— Анна! Я в Греции… Я потеряла память. Частично… Но я жива, слышишь, я жива! Где я? — Она спросила у женщины. Та назвала город. — Ты поняла? — спросила Елена. — Я не знаю, как мне отсюда выбраться без денег, без документов… Мне нужна помощь…

— Я обращусь к Васе Курочкину, — пообещала Анна. — Вася может все.

— Хорошо, — выдавила Елена, силы покидали ее. Она ощущала только слабость. — Хорошо…

* * *

— Ты полетишь за Еленой Демченко. И привезешь ее домой. Понятно? — Пронин, строго глядел на Варвару.

— Яснее некуда.

— Без выкрутасов и без самодеятельности. Все по плану.

— Конечно.

— Вот билеты, вылетаешь завтра утром.

Дома оставалась еще куча дел. И главное, требовалось пристроить Бульку. Мать не возьмет. А если и возьмет, то придется выслушать множество нравоучений. Что вот она, Варвара, хотя вроде, с одной стороны, самостоятельная, с другой — все еще надеется на мать. Обременяет ее заботами. И это плохо.

— Плохо со всех сторон, Буль, — сказала Варвара, глядя на собаку.

Булькина мордочка изображала полное понимание.

«Ах, если бы я могла поехать с тобой… Я была бы тише воды, ниже травы, меня бы никто не видел и не слышал, я готова превратиться в твою тень…»

— Тень, — задумчиво произнесла Варвара. Вспомнились Гошины слова: «Дорогая моя, я хотел бы стать твоей тенью, когда мое физическое естество и расстояние не позволяют быть рядом с тобой».

От нахлынувших воспоминаний и чувств Варвара расцеловала собаку в нос.

— Булечка моя! Дорогая, я все понимаю, но — никак. Придется потерпеть, милая. Куда бы тебя пристроить?

Варвара перебирала своих знакомых. Кроме тети Аллы с первого этажа — больше никого не было. Одинокая старушка могла бы взять собаку. Придется, конечно, хорошенько попросить. Но соседка — человек добрый.

Бульку взяли. Варвара оставила Алле Романовне денег, дала указания насчет Бульки и сказала, что едет в срочную командировку, что фактически было правдой.

В небольшом греческом городке, в который она прибыла, Варвара понимала, что может надеяться только на себя. Данных, где искать Елену, у нее еще не было.

Она шла по узким извилистым улочкам, среди лавочек и продавцов, которые зазывали ее посмотреть товар и на все лады расхваливали его. Варвара шла мимо них, словно стремилась к какой-то цели. Вот только цели она еще не имела, и шла она вперед, наугад.

Варвара не могла ни на чем сосредоточиться, слишком много разных мыслей роилось в голове. Хотелось пить. И несмотря на то что она чувствовала себя в этой толпе одинокой, ее не покидало странное ощущение, что за ней неотступно следят… Буквально кожей она чувствовала на себе чей-то взгляд.

Варвара вышла к набережной. Дул сильный ветер, и запах моря смешивался с запахами, доносящимися из кафе, усеявших побережье. Варвара резко обернулась и обвела взглядом людей. Ничего подозрительного. Но она понимала, что могла чего-то не заметить. Она пошла дальше, лихорадочно думая, свернуть или идти дальше как ни в чем не бывало…

Раздался звонок. Она посмотрела на экран дисплея. Это был Пронин.

— Она в квадрате Т-четырнадцать, — сказал шеф, понизив голос. — Только что получили сообщение… Она покинула дом и идет по улице.

— Я поняла. — Варвара дала отбой.

Неожиданно ее внимание привлек высокий мужчина в темных очках и в темном пиджаке, вышедший из кафе. На голове мужчины была шляпа, и внешне он напоминал праздного туриста, но что-то в его легкой упругой походке и отточенных движениях говорило, что это не турист… У Варвары странно похолодели кончики пальцев, и она подобралась.

Варвара остановилась у витрины магазина и увидела, что мужчина остановился тоже. Она резко развернулась и направилась прямо к нему. И тут он побежал. Варвара рванула за ним. Но он был гораздо быстрее. Варвара понимала, что догнать его — трудно, задача почти невыполнимая, но ей помог случай. Мужчина, лавируя между людьми, выбежал на проспект, и его подрезал велосипедист, выруливший прямо на него. Мужчина упал, перекатившись на бок, и Варвара настигла его.

Он попытался сесть и скривился от боли. Очевидно, мужчина повредил ногу, потому что вытягивал ее, потирая. Увидев Варвару, он молниеносно сунул руку в карман пиджака, Варвара отпрыгнула в сторону.

В светлом, тающее-прозрачном воздухе блеснул пистолет, и Варвара, чертыхаясь, упала плашмя на асфальт, надеясь увернуться от пули. Очевидно, ее преследователь повредил не только ногу, но и плечо. Потому что боковым зрением Варвара видела, как он дергает правым плечом, пытаясь прицелиться…

И здесь Варваре повезло вторично, вынырнувшая из-за угла машина отсекла ее от убийцы, и, воспользовавшись этим, она зигзагами побежала к ближнему магазину.

Сзади раздались крики, пронзительный визг тормозов. Видимо, машина наехала на мужчину с пистолетом…

Варвара не стала возвращаться, решив не привлекать к себе лишнего внимания, а выбежала из магазина во внутренний двор и вынула телефон из кармана.

Он слабо вибрировал. Пришло сообщение: номер Елены, теперь она может связываться с ней.

Тяжело дыша, Варвара набрала телефон Демченко. Ей ответил слабый голос.

— Я от вашей сестры Анны, — представилась Варвара. — Где вы?

Елена назвала адрес.

По навигатору Варвара определила, что ехать минут двадцать. Она быстро поймала такси.

Сгорбленную женскую фигуру она увидела не сразу. Женщина сидела прямо на асфальте, прислонившись к дереву. Она была в одежде на несколько размеров больше и укутана большим платком. Глаза ее блестели лихорадочным блеском.

Варвара склонилась над ней.

— Вы — Елена Демченко?

Женщина кивнула.

— Да. Кажется, у меня температура. Меня знобит. А еще я хочу чая с лимоном, — слабая улыбка тронула губы женщины. — Я была в доме у каких-то людей, но ушла, потому что мне не давали телефон. Я очень испугалась. Я ведь не знаю, кто они. И я, кажется, украла телефон, так это называется… И ушла с ним. Это моя единственная связь с миром. Я звонила Анне домой.

— Анна связалась с нами через Василия Курочкина, это мой родственник. Мы запеленговали ваш сигнал. Так и нашли вас.

Наконец все формальности в российском консульстве были улажены, и Варвара с Еленой поехали в аэропорт. Елене пришлось купить одежду, и сейчас светло-голубая куртка лежала в большой сумке, так как в Москве было похолодание — минус двенадцать.

В самолете Елена спала, а Варвара прокручивала в голове свой последний разговор с Гошей.

Прилетев в Москву, Варвара отвезла Елену домой. Анна кинулась к сестре, плача и обнимая Елену. Большой белый лабрадор скакал от радости, как щенок, изредка тявкая. Потом Елена взяла у Анны телефон и стала звонить какому-то Игорю, что-то объясняя и восклицая. Как поняла Варвара, это был хороший знакомый, который вот-вот перейдет в статус «сердечного друга». Все понятно. У них все хорошо.

Варвара ушла, отказавшись от чая и пирогов. Она торопилась домой. К Бульке. Не заходя к себе, она позвонила в дверь к Алле Романовне.

Соседка, увидев ее, всплеснула руками, взгляд у нее был печальный и виноватый.

— Ах, боже мой, Варечка! Булька убежала.

— Как так? — оборвалось все у Варвары внутри.

— Сама не знаю — как. Сорвалась с поводка и рванула вперед. Мне же за ней не угнаться. Уж я звала ее, звала, — причитала Алла Романовна. — Не знаю, как тебе в глаза глядеть!

— А вы ее искать пробовали?

— Пробовала! Нет нигде! Пропала!

— Давно это было?

— Вчера!

И где искать Бульку?

— Спасибо! — машинально сказала Варвара, ощущая, как в груди разливается холод.

— За что спасибо-то! Виновата я во всем!

— Не вините себя. Бывает и так.

На улице был настоящий мороз. До Нового года — несколько дней. И что делать? Где же Булька? Вдруг она замерзла на улице? Варвара зачерпнула в пригоршню снег и растерла лицо. Снег пах свежестью, хвойными ветками, обещанием чуда.

Вот только чудес не было!

После двух часов поиска Варвара сдалась. Похоже, собака испугалась и убежала в другой район, ее могли подобрать, а могли и… Думать о плохом не хотелось.

Варвара едва сдерживала слезы.

Она сидела на скамейке: холод проникает под куртку. Не сразу Варвара увидела какое-то слабое шевеленье сбоку. Кто-то подошел к ней и положил морду на колени, и еще раньше, чем она увидела, она поняла, осознала, ощутила кожей, что это Булька!

Глава 12 Последний бал в особняке старинном…

Все всегда предрешено заранее, а люди не осознают этого и момент драматической развязки принимают за решающий час, хотя он уже давно беззвучно пробил.

Эрих Мария Ремарк. «Триумфальная арка»

Там, в Швейцарии, Анна неоднократно репетировала, как откроется дверь гостиничного номера и Он войдет. Вернется. Более того, это внезапное появление она ожидала и в аэропорту. Ей хотелось вопреки всем законам логики победить рациональность и поверить в чудо. Чуда не произошло.

Но оказывается, чудо просто задержалось в пути и теперь было явлено ей во всей своей обнаженности и неправдоподобии.

Открытая дверь, и Он на пороге.

У Анны перехватило дыхание.

— Привет! — сказал Данила как ни в чем не бывало и поднял вверх руку.

Анна молчала.

Он усмехнулся:

— Конечно, я понимаю, я должен как-то объясниться… Внезапное исчезновение, и то, что не давал о себе знать, и молчание… Я все понимаю, выглядело это, конечно, не очень… Сейчас объясню. Но прежде… — И он широко улыбнулся. — Я голоден. Может быть, у вас тут найдется что поесть, или закажем пиццу?

Наконец губы Анны разжались.

— Как тебя пропустили внизу? У нас в здании пропускная система.

— Это пустяки… Я умею проходить сквозь двери и охрану. Почти как Вольф Мессинг. Это ерунда, поверь мне. Вот мой голод — это посерьезнее. Я только прилетел и из аэропорта сразу сюда.

— Нет.

— Что — «нет»?

— Я не хочу тебя видеть.

— Я предвидел и это. Прости, дорогая, за каламбур.

— Нет. Я тебе не дорогая.

— Уже второе «нет» за рекордно короткое время.

— Что ты хочешь?

Анна сидела, не в силах встать.

— Я же говорю — сначала поесть. А потом все рассказать. Ты одна? А где твой начальник?

— У него сегодня выходной.

— Какое хорошее совпадение! Значит, это и есть твоя любимая работа. Место, где ты увидела «сфумато»?

Анна почувствовала, что невольно краснеет.

— Это было давно.

— Сфумато?

— Моя откровенность. Больше этого не повторится. Никогда.

— Никогда не говори «никогда».

— Я попробую это сделать.

— И зря! Я так понял, что нужно заказать пиццу. Ты какую любишь?

Анна молчала.

— Понятно. Закажу на свой вкус.

Данила достал телефон и сделал заказ.

— Но чай, кофе-то есть?

— Все на полке. Чайник в углу справа, — безжизненным голосом сказала Анна.

— Меня не выгоняют. Это уже хорошо.

Данила включил чайник и сел напротив Анны.

— Еще раз прости. Но я должен был сам разобраться в этом. Если бы я все рассказал тебе сразу — вышло бы хуже.

Анна смотрела не на Данилу, а куда-то вбок. Иногда в поле зрения попадало его ухо. Посмотреть ему в глаза она не могла…

— Ну так что? — спросила она как можно холодней.

— Начну по порядку. Я работал консультантом широкого профиля. Ко мне поступали заказы на разные услуги, в основном связанные с предметами искусства и артефактами. И вот недавно мне поступило предложение — найти интересные документы, предметы, что-нибудь, так или иначе связанное с Распутиным. При этом на оплату не скупились. Я взялся за эту работу. И вот на моем пути встречаешься ты…

— Стоп-стоп! — запротестовала Анна. — Не вешай лапшу мне на уши! Прямо вот так взяла и встретилась… И мы с тобой случайно пересеклись в доме у Ники?

Данила сверкнул на нее глазами.

— Не перебивай, пожалуйста. Ну хорошо, положим, не чисто случайно, а просто ко мне поступила информация, что ваш центр занимается Распутиным и что ты подруга Ники и едешь к ней в гости. И все. О большем не допытывайся. Это все в прошлом, понимаешь? — И он взял ее за руки.

Анна сделала попытку отстраниться, но он крепко сжал ее ладони.

— Давай договоримся: то, что было в прошлом, — в прошлом и останется. А сегодня — это сегодня. Тем более — завтра. Не позволяй теням прошлого омрачать горизонты будущего.

— Красивая фраза! — усмехнулась Анна.

— Мне продолжать или нет?

— Продолжай, — кивнула она.

— Я вызвался тебя сопровождать, не зная еще, чем все закончится. Но когда ты достала эту тетрадь, я взял ее у тебя, потому что боялся, что на тебя теперь объявят охоту. Материалы о Распутине в большой цене. Оставлять их у тебя было опасно.

Анна вспомнила нападение вечером, когда ее подкарауливали снаружи. И стреляли. Да, эти люди не остановятся ни перед чем. Она поежилась.

— Вот видишь! Я прав!

— И что сталось с воспоминаниями той балерины?

— Я их отдал заинтересованным лицам, точнее — продал. Но предварительно сделал копии. Для тебя. Для науки. Но с условием, что это никуда не пойдет. — И Данила подал ей тонкую папку с листами текста.

— Хорошенькое условие! Вася Курочкин с ним точно не согласится, — усмехнулась Анна. — Он за научную истину и добросовестность душу отдаст. А ты предлагаешь такую сделку!

— Но вы же с Курочкиным не хотите стать трупами?

— Какая роскошная дилемма для истинного ученого!

— Не ерничай! — Данила поцеловал ее руки. — Дорогая!

Анна замолчала, а потом вдруг заплакала. Он притянул ее к себе. Обнял.

Вдруг хлопнула входная дверь, и вошел Вася Курочкин. Увидев Анну в объятиях Данилы, он застыл.

— Вася! — воскликнула Анна. — У тебя же сегодня выходной?

— Ну да… Но решил забежать на минутку. А тут…

— Вася, познакомься, это мой друг Данила, — сказала Анна, вытирая слезы. — Он достал для нас копии украденного документа.

— Да? — настороженно сказал Вася. — Очень приятно, — он пожал Даниле руку. — Василий Федорович Курочкин, доктор исторических наук, руководитель научного центра «Стратагема».

— Просто Данила. Эксперт.

— Это хорошо. Эксперты сейчас нигде не пропадают. Анна, сооруди чай или кофе нашему гостю.

— А я уже заказал пиццу.

— Отлично! Сейчас нашего полку прибудет. Придет Варвара Епифанова.

— Я так ей благодарна за Елену… — улыбнулась Анна.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — назидательно сказал Вася.

Анна отдала ему копии дневника балерины, и Курочкин погрузился в чтение.

Варвара приехала через полчаса, когда на столе уже дымилась пицца. Она достала из пакета бутылку французского вина и поставила на стол.

— О! — восхитился Данила. — Какое замечательное вино! А главное — сколько стоит!

Варвара стрельнула на него глазами. Эти двое поняли друг друга без слов.

— За что пить будем? — спросил Данила, разливая вино по бокалам.

— За все! — сказал Вася. — За Распутина!

— Может, лучше расширить тему — выпить за науку? — предложила Анна.

— Да, Анна Алексеевна, тост хороший. И поработали мы славно! Сейчас и подведем итоги.

Курочкин снял со шкафа глобус с совой и примостил на стол с краю.

— Для напоминания.

И они с Анной улыбнулись друг другу.

После того как по первому бокалу было выпито и Вася с Варварой расположились на диванчике, а Анна с Данилой напротив — на стульях, Курочкин первым нарушил молчание:

— Ну что? Задал Распутин всем загадку? И кем же он был? Святым? Дьяволом? Проходимцем? Или религиозным реформатором?

Все с любопытством смотрели на Васю, ожидая ответа.

— На мой взгляд, ни тем, ни другим, ни третьим. Распутин был неким трикстером, запущенным в Российскую империю. Он обострил все процессы, которые протекали в вялотекущем режиме, обнажил их, выявил, что в конечном итоге способствовало распаду Российской империи. До Распутина были и другие «чародеи» и маги около царского трона: доктор Филипп, Папюс… Кто-то задерживался дольше, кто-то был проходной фигурой. Можно сказать, все ждали Распутина, и он явился. Вот что можно сказать определенно. И еще можно сказать, что Распутин не был раз и навсегда застывшей фигурой, типажом. До появления в Петербурге и возвышения — это один человек, после — другой, накануне гибели — третий. А были еще вехи. Например, ранение Распутина Хионией Гусевой, после которого он тоже изменился. До появления в столице и приближения к царской семье — это был типичный искатель истины, богомолец, странник, каких на Руси было немало. Грешил в молодости, потом обратился к Богу и ходил по святым местам. Не случайно появлению Распутина при дворе активно способствовали церковные иерархи, которые, с одной стороны, хотели отвадить заграничных гостей, а с другой — влиять на царскую семью через своего человека. Они не видели в Распутине ничего ужасного или демонического, поэтому и помогли ему проникнуть во дворец. И уже после этого Распутин становится самостоятельной фигурой и тем самым наживает себе множество врагов. Он общается напрямую с августейшими особами. Минуя всех посредников. И здесь он уже начинает представлять для одних кругов и личностей угрозу, для других — возможность. Кому-то он мешает, а кто-то видит в нем средство для решения собственных проблем. За Распутиным ведется охота — за близость к его телу, к возможностям, связям. Странно, что его не убили раньше… Он жил как на вулкане, трудно даже приблизительно подсчитать всех его врагов. Распутин делал то, что, как он считал, идет на пользу царской семье и монархии. Но дело в том, что сама царская семья мешала очень многим… Многие силы хотели ее устранения. Распутин отсрочил падение режима, о чем он и предсказывал, но предотвратить гибель не смог. Тайна убийства Григория Распутина находится в прямой связи с его местом около царского престола, его врагами и его влиянием. Случайно в одной из подмосковных церквей нашлись документы — письма, дневники, связанные с Распутиным. Скорее всего, эти документы — остатки расследований, которые проводились Временным правительством в отношении Распутина. Как они попали туда — мы уже никогда не узнаем… Священник отец Николай, найдя эти документы, позвонил мне. Мы с ним познакомились на одной исторической конференции, обменялись визитками, вот он и вспомнил о нашем центре. Я решил подать заявку на грант, ответ пришел быстро… Если бы я знал, что за всем этим стоит…

— Да, все тщательно отслеживалось, — сказал Данила. — Мне ведь тоже была предложена работа — выявлять и охотиться за всем, что связано с именем Распутина. У нас был один источник финансирования, один хозяин.

— Да, все так, — сокрушенно сказал Василий. — И, вероятно, заказ получили не только мы, поэтому и началась охота за материалами, напали на Аню, убили отца Николая.

Данила сжал Анне руку, та в ответ робко улыбнулась. Как бы говоря: «Это уже дело прошлое…»

— Но вернемся к нашим документам, — продолжил Курочкин. — Мы стали изучать письма одной курсистки — Елизаветы Красновой, которая некоторое время была близка к Распутину и могла наблюдать его вблизи, так же мы просмотрели и записи некого молодого человека — ученика Петра Бадмаева. Оба документа в какой-то степени раскрыли малоизвестные моменты касательно нашего старца. Елизавета описала отношение Распутина к сексу. Обронив многозначительную фразу, что, по ее мнению, он женщинами и не интересуется, что секс потерял для Распутина интерес. Во всяком случае — общепринятый, традиционный… Но при этом он пытался сохранить свою энергию, а возможно, и… расширить горизонты. Кстати, к Бадмаеву он обратился, когда понял, что теряет свою сексуальную силу. Ученик Бадмаева прямо написал, что его учитель подбирал Распутину определенные снадобья… И к тому же подозревал, что не только те, которые просил он, но и нечто наподобие наркотиков для управления сознанием. Но самое интересное, что Елизавета в одном из своих писем старой подруге с шутливым прозвищем Ватрушечка упоминает о балерине, которая в ночь убийства была в Юсуповском дворце. Балерина оставила Елизавете свои воспоминания о роковой ночи, а та, в свою очередь, отдала их подруге. Ватрушечка оказалась, как мы установили, Ватрушиной Ольгой Петровной. Воспоминания балерины нашлись в Швейцарии, и я рад, что вы их привезли… Балерина была в качестве приманки, запасной вариант, усыпить бдительность Распутина. Если бы не ты, Анна, мы бы и не вышли на эти документы. Так что, коллега, огромное мерси!

Анна улыбнулась. А Василий продолжил:

— Об убийстве Распутина много написано, но еще больше несостыковок, путаницы… Но один из главных вопросов: почему Распутин пошел с Феликсом Юсуповым? Никто не может ответить на этот вопрос. Повторяю: почему Распутин пошел с Юсуповым к нему?

— Вась, не томи! — попросила Анна.

— Это здесь мы ступаем в область догадок. Умолчаний и озарений… — тихо сказал он, налил себе бокал вина и в полном молчании осушил.

Все ждали продолжения рассказа.

— Вспомните характеристику, которую Распутину дал Феликс Юсупов. Там были эпитеты: «сладострастный», «сатир»… Эта характеристика выдает само отношение Феликса к описываемому объекту. Какое угодно, но не равнодушное. А пристрастное… Они вели сложную игру — Феликс и Распутин. Не случайно я тебе рассказывал о том, — обратился Вася к Анне, — что Феликс увлекался магией, укреплял волю и, судя по всему, активно занимался в Англии оккультными практиками. И вот наступил такой момент, когда воля Феликса Юсупова оказалась сильнее воли Григория Распутина, и поэтому тот пошел за ним. Думаю, что ему было обещано кое-что еще. Но это уже мои догадки… Распутин проповедовал очищение через грех. Он взялся за излечение Юсупова накануне его женитьбы на Ирине — сек его розгами, когда тот приходил к нему, пытаясь изгнать грех гомосексуализма. Не случайно Феликс сам пришел за Распутиным в ночь убийства. Лично! А не прислал кого-то. Это означает только одно — он сам должен был контролировать весь процесс доставки Распутина к себе во дворец. Влиять на него. Если бы это был кто-то другой, поездка могла бы и сорваться. Но здесь все было в руках Феликса. Считается, что главной приманкой была Ирина, супруга Феликса, к которой Распутин испытывал некие симпатии. Но мне думается, что ровно наоборот — приманкой был сам Феликс. Кто знает, какие запретные удовольствия входили в понятие «грех» перед «очищением»? Насколько было сильно желание Распутина спасти заблудшую душу? А балерина хоть и с самого начала рассматривалась великим князем Дмитрием Павловичем как приманка, но ее никогда не воспринимали всерьез. Уже тогда в голове князя роились мысли о плане по устранению Распутина, балерина была запасной картой, которую можно было в случае чего и разыграть…

Наступила тишина. Анна кашлянула.

— Похоже на то… — протянула она.

— Ну вот мы и добрались до конца, — сказал Василий.

Анна сидела в задумчивости, ей вспомнилось это путешествие по лабиринтам истории. Так много там всего было: и страх, и отчаяние, и нападение, а также риск, азарт, вызов, и надежда, и любовь. И она в конце концов встретила свою любовь. Анна с благодарностью посмотрела на Васю. Если бы не он, если бы не их работа — ее жизнь не сделала бы такой сумасшедший кульбит.

И Анна проговорила:

— Когда я стала читать дневник и письма Елизаветы К., я поняла, что этот документ — особенный. Писала женщина, впитавшая дух той эпохи — беспокойный, мятежный, но полный сомнений. Словно прошел разлом коры, и все пришло в движение. Все чего-то ждали, ожидание носилось в воздухе. Кем же была Елизавета? — Анна обвела глазами присутствующих. Василий и Данила смотрели на нее. Один внимательно. Другой — с нежностью. А взгляд Варвары был устремлен куда-то в сторону. — Это была девушка, которая отчаянно искала своего места под солнцем. Если провести параллель с нашим временем, то можно сказать так. Для наглядности. Сегодня у многих девушек главное стремление — выйти замуж за богатого человека, олигарха и получить разом все блага. На это нацелены средства массовой информации, гламурные издания, формирующие стиль… Это проповедуют так называемые иконы стиля — девушки, якобы сделавшие себя сами, жены олигархов. А тогда была совершенно иная установка — девушки мечтали принести себя в жертву обществу, служению великой идее… Они хотели стать полезными, быть прогрессивными. Но этот же прогресс выражался и в раскованности. Было страшно прослыть ретроградками, синими чулками начала века — и это обернулось полным раскрепощением. Личное перестало быть внутренним делом каждого. Всюду витал дух эротизма и сексуальной свободы… И было от чего сойти с ума. Барышни спешно старались вкусить всех плодов нового века. Тем более что литература и искусство формировали образцы поведения — сексуально раскованная женщина, которая не стесняется своих порывов и живет так, как ей хочется… Если перечислять все имена художников, музыкантов, поэтов и писателей, которые внесли свой вклад в это дело, будет внушительный список… Елизавета К. была дитя своей эпохи. Она металась, кем ей стать — поступила на Бестужевские курсы… Это сейчас ничем никого не удивишь, а тогда образованная женщина встречалась нечасто. — Анна улыбнулась и продолжила: — Экзальтированная барышня Елизавета вбила себе в голову, что непременно должна познакомиться с Распутиным. Он в то время тоже олицетворял собой тайный порок… Сказано — сделано. Она познакомилась с ним, и более того — вскоре вошла в круг его ближайших людей. А круг этот был весьма постоянен. Но Елизавета К. оказалась не просто экзальтированной барышней, а весьма умным и наблюдательным человеком, четко фиксирующим окружение Распутина, ее оценки людям — точны и беспощадны. Именно Елизавета выводит нас на бумаги Веры К., балерины, которая и сыграла роль спускового крючка. Если бы не она, бдительность Распутина не удалось бы усыпить. Он не хотел пить вино, наверняка подозревал, что оно отравлено, но ради Веры — согласился. Он был увлечен ею. Что касается Юсупова, — она взглянула на Васю, — то здесь кроется очень сложная многоходовка, в которой его в конце концов переиграли англичане. Именно англичане разыграли эту партию как по нотам. Именно там, в Англии, во время пребывания Юсупова, началась его обработка и приобщение к мистике и оккультизму на высоком уровне. Но надежды Юсупова играть первую скрипку при дворе Романовых не сбылись. А ведь все было задумано довольно точно. Учитывая болезнь цесаревича Алексея, перед Дмитрием Павловичем как племянником Николая Второго открывались блестящие перспективы. Однако он находился всецело под влиянием Феликса и во всем его слушался. А Феликс умел подавлять и диктовать свою волю. Убрать Распутина — значит, нанести серьезнейший удар по царской семье и по здоровью наследника. А если что-то случится с наследником, то путь к трону открывается перед другими Романовыми… Юсупов, как человек, обладающий влиянием и честолюбием, строил далекоидущие планы. Он был склонен к мистицизму и оккультизму. И здесь… — Анна замолчала, выразительно взглянув на шефа.

Вася подхватил:

— В своих мемуарах Феликс Юсупов и не скрывает, что увлекался оккультными науками и мистицизмом. Но потом об этом уже не упоминает. А между тем интересно обратить внимание на период, когда Феликс Юсупов проживал в Лондоне. В это же время между Лондоном и Парижем курсировал небезызвестный оккультист того времени Алистер Кроули. Было бы очень странно, если бы пути этих двух людей не пересеклись. Надо все-таки учитывать, что круг таких людей — ярких, умных, честолюбивых, приобщенных к некой тайне — узок, очень узок… Скорее всего, Юсупов и Кроули встречались. Итак, Феликс Юсупов овладевает или, точнее, сильнее развивает свои способности к магии и спустя некоторое время начинает сближаться с Распутиным. Казалось бы — зачем? Но человек, который практикует магические науки, такой вопрос сам себе не задаст. Он хочет знать о Распутине все, чтобы получше подобраться к будущей жертве, усыпить ее бдительность. Для этого он кается в своих прошлых грехах и хочет, чтобы Распутин излечил его. Как далеко он зашел в своем лицемерии? Какие отношения связывали их? Недаром близкий Распутину человек Акилина Лаптинская восклицала: «Вы не знаете о нем то, что знаю я!» Что она могла знать? Юсупов приближался к своей жертве. Еще один сильный ход Феликса — его отношения с Дмитрием Павловичем. Дмитрий Павлович раньше был любимым племянником Николая Второго, но с тех пор как он связался с Юсуповым, расположение императора к нему уменьшилось. Таким хитрым способом Феликс Юсупов выводил Дмитрия Павловича из игры. И повышал свои шансы… на престол в будущем. Кто знает, как могла бы повернуться судьба, каким своим ликом к Юсупову-младшему? Но он не мог предвидеть, что сам расчистил поле для совсем других сил, что игры с престолонаследием закончились. И монархия в России отныне будет сметена ветром истории. Этого Юсупов предвидеть не мог. У него были совсем другие планы… В тот момент перед ним стоит одна задача — убрать Распутина. Он понимал, что ошибок быть не должно. Для подстраховки он задействует популярную балерину Веру К. — Веру Каралли, имея в виду, что она сможет в решающий момент пустить в ход свои чары. А Распутину ее образ запал в сердце и душу… Феликс Юсупов был умен и хитер, а Дмитрий Павлович всего лишь послушно исполнял его волю. И поэтому завел роман с балериной, чтобы сделать ее послушным орудием чужой воли.

— Лавры Распутина, его влияние на власть не давали и не дают покоя многим, — неожиданно вступила в разговор Варвара. — Один наш олигарх, Дмитрий Беркович, всерьез вздумал запустить нового Распутина во власть, да и самому тоже приобрести влияние через технологии гипноза. Кого он собирался сделать Распутиным номер два — уже неизвестно, но что он стал скупать все документы и артефакты Распутина — говорит о том, что планы у него были грандиозные.

— Я могу подтвердить это, — согласился с ней Данила. — Меня как раз Беркович нанял для этой работы.

— Вот видите. С целью достигнуть наибольшей популярности Беркович сделал предложение известной телеведущей Елене Демченко: поработать с ним, взять интервью, подготовить цикл программ, снять фильм. Словом, организовать пиар. Он планировал заняться политикой. Но, как известно, взорвалась его яхта, и он был на борту. Елена Демченко тоже там была, но чудом спаслась. Еще до взрыва, когда поняла, что оказалась в ловушке, она прыгнула в воду, надеясь доплыть до берега или другой яхты. Демченко выбросило на берег. Ее подобрали местные рыбаки, какое-то время она жила в греческой семье, потом связалась с Анной, та передала информацию Василию, а он уже мне… Василий прав — все хорошо, что хорошо кончается. Выпьем за хорошие концы.

— Во всех смыслах! — ввернул Данила.

Какое-то время они еще сидели и беседовали. Потом Варвара посмотрела на часы.

— Я вас покидаю. Ко мне приезжает жених из Америки. Точнее, прилетает. Всем счастливо оставаться. Было здорово познакомиться, Данила. Анна, передавайте привет Елене.

Варвара ушла.

Вася Курочкин вскоре тоже начал прощаться.

— Тоже пойду! — выдохнул он. — Рыжикова, не забудь сдать ключи на вахту. Было приятно познакомиться, — кивнул он Даниле. — Надеюсь на длительное и плодотворное сотрудничество. Думаю, что еще пересечемся.

— Непременно.

Мужчины на прощание обменялись рукопожатием.

Вскоре Васины шаги стихли в коридоре.

— Итак, мы остались одни, — тихо проговорил Данила. — Давай сядем на диванчик.

Он привлек Анну к себе, и какое-то время они сидели молча.

— Кажется, в этом особняке витает дух истории, — сказал он после паузы.

— Да! — откликнулась Анна. — Иногда даже шуршанье бальных платьев чудится.

— Здесь есть свечи?

— Есть! У нас даже есть канделябр. С первого этажа на хранение взяли. Старинный.

— Тогда давай зажжем свечи…

Теплое пламя свечей озаряло комнату.

— Я когда-то училась бальным танцам…

— Ну так в чем дело! — воскликнул Данила. — Тур вальса за нами…

— Здесь мало пространства.

— Тогда просто посидим…

— Помечтаем.

— О чем?

— О чем я мечтаю? — Анна задумалась. — Не знаю.

— О Париже, о Лондоне, Риме…

Она тихо рассмеялась.

— Может быть, тогда запланируем римские каникулы. Там много старинных артефактов и вообще — красота! — предложил Данила.

— Я не против, если Курочкин отпустит.

— Думаю, слетать на неделю туда не проблема. Представь: мы в Риме, гуляем вечером и смотрим на замок Святого Ангела…

— Уже представила… А ты?

Нежный поцелуй был ей ответом.

Эпилог

Как океан объемлет шар земной,

Земная жизнь кругом объята снами.

Федор Тютчев

Он подошел к окну и посмотрел вперед. Окна его маленькой виллы выходили на море. Сейчас море было темным, а над ним простиралось беззвездное небо. Он все предусмотрел. Когда к нему поступил сигнал, что его хотят ликвидировать, он счел за лучшее организовать взрыв на собственной яхте и тем самым вычеркнуть себя из живых. На время. Ему нужно собраться с силами и все обдумать.

А этой Демченко повезло. Он и не знал, что она каким-то чудом осталась жива, если бы она не позвонила к себе домой, так бы и не узнал. Но сигнал засекли. Ее домашний телефон давно был поставлен на прослушку. Он послал человека, чтобы Елену ликвидировали, но тому не повезло. На Демченко вышли какие-то российские спецслужбы или представители одной из ЧВК, или кто-то еще… И его человеку помешали, его тяжело ранили, и он скончался.

Что ж, фортуна на стороне Демченко. А особо удачливых он трогать боялся. Ему пока надо переждать. Пересидеть.

«В России нужно жить долго», — вспомнилась распространенная поговорка.

Вот он и будет жить… Долго…

Сначала под другим именем. А потом посмотрит. Будет судить по обстановке.

А обстановка складывается в мире напряженная. Говорят, что грядет конец света.

Выборы в Америке.

Война в Сирии.

Раскол Евросоюза.

Скандал в Ватикане, связанный с Мальтийским орденом.

Брексит в Великобритании.

Тяжелое состояние королевы Елизаветы и борьба кланов — «партии Чарльза» и «партии Уильяма».

Набирающий обороты трансгуманизм.

И это еще только по верхам.

А Россия?

Россия выстоит всегда.

Эдем, сокрытый до поры до времени.

Нужно продолжать собирать материалы и артефакты, связанные с Распутиным. Приказать своим верным помощникам продолжить эту работу. Но уже не от его имени. А от другого.

Беркович усмехнулся. Он уверен, что все, что связано с Распутиным, обладает влиянием, нужно только грамотно и правильно вводить факты и материалы в информационное поле. И над этим еще следует поработать…

Он подошел к окну. Вокруг царила темнота.

— Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, его призвали всеблагие как собеседника на пир, — он всегда любил Тютчева.

Беркович вздохнул и закрыл окно.

Оглавление

Пролог

Глава 1 Полярная сова и глобус

Глава 2 Ящик Пандоры открывается

Глава 3 Уроки нежной силы

Глава 4 Сад ядовитых бабочек

Глава 5 Ночь сюрпризов и последующий день

Глава 6 Сон разума рождает открытия

Глава 7 Одна из множества масок

Глава 8 Проклятие сквозь столетия

Глава 9 Свидание на крыше с незнакомцем

Глава 10 Тридцать два смертельных фуэте

Глава 11 Якорь скорби и надежды

Глава 12 Последний бал в особняке старинном…

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg