«Одно преступное одиночество»

Одно преступное одиночество (fb2) - Одно преступное одиночество 1130K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анна Васильевна Дубчак

Анна Данилова Одно преступное одиночество

© Дубчак А.В., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Лена

Я сама загнала себя в этот черный угол. И теперь каждый, кто вспомнит обо мне, первым делом скажет: «А, это та, что убила мужа?» Хорошо, если этим ограничится. Можно многое добавить в мой адрес, мол, убила, чтобы освободиться и заполучить деньги. Может, кто-то знает, что у меня был любовник. Да, именно был, в прошедшем времени. Потому что теперь, в настоящем, его уже точно нет.

Я закрываю глаза и вижу своего мужа в луже крови. Картинка из триллера. И не могу поверить, что это все же случилось. Как не могу поверить и в то, что сижу в камере среди чужих, неприятных женщин. Пытаюсь увидеть себя со стороны – и не узнаю себя. Жалкое зрелище. Я слабею с каждым часом. Но не физически. Просто я понимаю, что осталась совершенно одна. И мне страшно. Очень страшно.

Игорь

Я ее потерял. Как нашел, так и потерял. И ведь сам прекрасно осознавал, что веду себя неправильно, что так нельзя, что это не по-мужски, наконец. Прошло уже почти два года, как мы вместе. Можно было найти множество способов заполучить ее всю, без остатка, схватить в охапку и унести с собой. Но я этого не сделал.

Почему? Врожденная нерешительность? Или меня так задело это ее «пусть все останется, как есть»? Да мало ли что может сказать женщина. Зачем я ее послушал? А может, мне самому так было комфортнее? Глупец.

Человека, к которому я собирался обратиться за помощью, зовут Ефим Борисович Костров. Когда-то очень давно один друг дал мне его визитку со словами: «Будет трудно – поезжай к Фиме». Знаю, что Костров помог ему в щекотливом деле, связанном со смертью компаньона. Тогда мы все опасались, что друга посадят за убийство, которого он не совершал. Но ничего такого не произошло – Костров спас.

Я ехал к этому человеку, известному мне только с чужих слов, и представлял себе нашу встречу. Конечно, первое, что он скажет, когда услышит мою просьбу: «Да не волнуйтесь вы так. Прошел всего час с той минуты, как вы почувствовали, что потеряли ее. Не стоит впадать в панику. Может быть, она просто не смогла прийти. Мало ли какие ситуации случаются в жизни. Давайте подождем».

И я мысленно отвечал: «Да вы просто не понимаете! Все эти два года она всегда предупреждала, если не может прийти. Оставляла записку с датой следующей встречи. Да, она живой человек, который может заболеть гриппом или срочно куда-то уехать. Но у нее есть телефон (и не один!). Она всегда может позвонить в гостиницу «Геро» и попросить знакомую администраторшу оставить записку для меня. Сегодня она этого не сделала. Объяснений может быть много, но я боялся больше всего двух. Первое – ее нет в живых или она тяжело больна. Второе – она бросила меня».

Все остальное можно бы исправить, и я готов был на все, лишь бы вернуть все то, чем жил последнее время. Я даже про себя, тихо-тихо боялся произнести это слово. Любовь.

Да что там любовь? Это слово звучит везде, постоянно, как пароль, как код, как оправдание поступков и болезней. Что только не называют этим словом ради собственного удобства. То, что я испытывал к Лене, было куда более сильным, чем любовь. Имени этому еще просто не придумали.

И вот теперь я должен рассказать о нем совершенно постороннему человеку, пусть и знатоку сердечных дел. Поймет ли он меня, оценит ли серьезность трагедии? Или посмеется надо мной? А вдруг он циник, грубиян, что тогда?

Ничто не предвещало такого развития событий. Нет, конечно, сегодняшнее утро не было безоблачным. Приболел мой маленький сын. Он плохо спал, покашливал во сне, под утро расплакался. Наша няня позвонила в поликлинику. Пришел доктор, сказал, что горло у Саши на самом деле воспалено, выписал лекарство. Я съездил в аптеку, купил его и отдал няне.

Нашу няню зовут Катей. Нет, для чужих она, конечно, Екатерина Николаевна. Но с самого первого дня, как только мы познакомились, она попросила обращаться к ней просто по имени – Катя. Так и пошло. Ей за тридцать; молодая, ловкая, энергичная, она очень добра к моим детям и отменно готовит. Это просто счастье, что я нашел ее. Даже не представляю, что с нами со всеми было бы без нее.

Сегодня 31 октября, завтра – ноябрь. Холодный, ветреный, с первым снегом. Как могло случиться, что стужа коснулась и моего сердца? Где были мои глаза, почему не заметили перемену в той, которую давно уже считал своей? Она ждала от меня поступка, каких-то важных слов, а я, нерешительный, как многие мужчины, так ничего и не предпринял. Эгоистично наслаждался ее обществом и совершенно не задумывался о будущем. О, какой глупец!..

И еще этот дождь со снегом, начавшийся ночью. Ледяной дождь поливает всю Москву. Люди прячутся от него под зонтами, передвигаются по тротуарам, зябко поеживаясь, и спешат нырнуть в теплое и сухое помещение: в офис, в квартиру, магазин.

А я, спрятавшись от дождя в прогретом салоне автомобиля, мерзну от одной только мысли о предстоящем разговоре с Костровым.

Что я ему расскажу? Как объясню наши странные отношения с этой женщиной? Поймет ли он меня? Наверное, сочтет слабаком или просто идиотом. И будет прав.

Мой друг всегда предупреждает: «Игорь, не говори о себе плохо. За тебя это сделают твои друзья». Уж лучше бы кто-нибудь из них действительно сказал мне это в лицо, может, хоть это подтолкнуло бы меня к действию? Но я уверен, что никто в моем окружении не знает о моей тайной жизни. Не потому, что я сознательно решил это скрыть, вовсе нет. Просто все так сложилось. Не было никакого смысла рассказывать другим о Лене. Я не мог показать ее друзьям, не мог взять с собой на вечеринку, не мог привести домой и познакомить со своими малышами. Она была, но в то же время ее как бы не было. Да что там, мне иногда и самому начинало казаться, что она не более чем плод моего воображения.

Костров

Женщину, которую меня попросили найти, звали так же, как мою жену. Лена. Мужчина, сбивчиво объяснивший, что к чему, был довольно молод. Бледное с ярким румянцем лицо – такое бывает у людей с неглубоко расположенными кровеносными сосудами. Если бы не это обстоятельство, его лицо было бы совершенно белым. Было очевидно, что он сильно нервничает.

– Итак, вы два года встречались с ней в гостинице «Геро», и только там. Расставаясь, всегда договаривались о следующей встрече. Если кто-то из вас не мог прийти, он диктовал записку администратору гостиницы, так?

– Да, так.

Я видел, что его пугают эти расспросы. Что ж, догадываюсь, какие отношения существовали между любовниками. Такое бывает иногда между мужчиной и женщиной, связанными обстоятельствами, при которых этот роман может быть опасным для одного из них, а то и для обоих сразу. Но здесь эти свидания могли представлять опасность только для женщины. Мой клиент был разведен и жил один, воспитывал двух маленьких детей. Жена бросила его, когда малышам было всего три месяца, – сбежала с любовником. Ужасная история. Просто отвратительная.

– Не сочтите мои вопросы следствием праздного любопытства. Просто нужно знать многое, чтобы понимать некоторые вещи.

– Спрашивайте, – вздохнул Игорь Туманов. – Постараюсь честно ответить на все ваши вопросы.

В эту минуту я вспомнил одного из своих клиентов, теперь ставшего моим другом. Кажется, совсем недавно Борис Равенков обратился ко мне с просьбой найти его невесту, оперную певицу Нину Бретт. Всякий раз, когда меня просят найти женщину, первой в голову приходит мысль о другом мужчине. Но часто потом выясняется, что это вовсе не так, что в ее жизни произошло что-то такое, никак не связанное с ее романами, что заставило ее исчезнуть, пропасть. Всякий раз, находя этих пропавших женщин, я удивлялся тому, как изобретательна жизнь, какие хитроумные ловушки она расставляет для тех, кто и без того слишком слаб, чтобы сопротивляться обстоятельствам. Женщины слабы и вместе с тем удивительно выносливы, и я счастлив, что время от времени мне предоставляется возможность помочь им вернуться к нормальной жизни.

– Я бы хотел, чтобы вы рассказали мне о том, как познакомились с вашей Леной. Поймите, сейчас мы не знаем о ней ничего. Ни фамилии, ни отчества, ни адреса, ни того, чем она занимается. У вас нет даже ее фотографии. Конечно, все это мы быстро выясним, для этого существуют определенные способы.

– Какие же?

– Думаю, в гостинице имеются камеры видеонаблюдения.

– Ох, конечно! Как же я раньше об этом не подумал?

– Так как вы познакомились с ней, господин Туманов?

– Просто Игорь. О да, это было весьма любопытное знакомство.

Легкая улыбка тронула его губы, а голубые глаза засветились умиротворением. Я понял, что он перенесся туда, в прошлое, тщательно оберегаемое, почти священное. Да, редко когда увидишь такие одухотворенные лица.

– Это было тоже в ноябре. И тоже шел дождь. Темно, вечер. Я возвращался с работы, очень спешил: меня ждали дети, няня… Признаться, у меня тогда такая кутерьма была в голове, да и в жизни тоже. Жена внезапно исчезла. Для меня ее предательство было как удар обухом по голове. Никогда не пойму ее, никогда не смогу оправдать, что бы там ни говорили, мол, молодая, испугалась трудностей. Для меня она с тех пор не существует, и детей я ей никогда не верну.

Он вздохнул, встряхнулся, расправил плечи. Счастливая улыбка снова коснулась его губ.

– Так вот. В то время я как раз открыл еще один магазин. У меня небольшой бизнес – сеть продуктовых магазинов в моем районе. Знаете, никогда не предполагал, что физико-математическое образование мне не пригодится и что во мне вдруг проснутся гены деда, отчаянного торгаша и предпринимателя. Но так случилось: нужно было как-то жить, возвращать кредиты. В тот вечер случился конфликт с одним из моих поставщиков: нам завезли просроченный сыр. Вечерок выдался еще тот. Я промерз на складе, охрип – доказывал что-то коллеге, которая отказывалась меня понимать.

Наконец, я покончил со всеми делами и уже буквально бежал по улице, чувствуя, что заболеваю. И вдруг увидел женщину в черном пальто – она клеила объявление на доске, прямо под фонарем. Она была такая… как бы это сказать? Я и лица-то ее не видел, только силуэт, пальто, каблуки… Она тоже увидела меня, вздрогнула и быстро так зашагала прочь. Я сделал вид, что меня интересуют другие объявления и принялся читать всякую рекламную чушь. В воздухе остался аромат ее духов. Сам не знаю, что на меня нашло, – стою и вдыхаю этот аромат, представляю себе эту женщину, ее лицо, глаза, розовые губы…

Игорь вдруг спохватился – понял, что увлекся и наговорил лишнего, душевно разоблачился перед посторонним. Я же постарался придать своему взгляду максимальную строгость. Да, я смотрел на него строго, серьезно и очень пристально, чтобы он не подумал, что я всего лишь удовлетворяю собственное любопытство. Хотя, чего греха таить, я, конечно, хотел досмотреть эту ноябрьскую картинку, эту сцену у доски объявлений до конца.

– Что там было написано?

– Я почему-то подумал, что она продает комод, старинный комод. Сам не знаю, откуда вдруг такое предположение. Или щенков редкой породы. Во всяком случае, такая женщина, как она, подумалось мне тогда, не ищет работу, не может предложить себя в качестве медсестры или сиделки, массажистки или маникюрши. И уж точно она не расклеивает рекламные объявления. На белом листке, еще влажном от клея, была написана всего одна фраза, которая потрясла меня: «Хочу забыть бывшего». И номер телефона. Причем один – не разрезанный внизу лист, от которого можно оторвать полоски с номерами, а один, понимаете, номер!

Я, конечно же, сорвал объявление. В тот момент я как-то сразу все понял. Отчаяние, женское отчаяние заставило ее поступить так. Невероятная душевная боль и желание избавиться от черной дыры в сердце, которую рождает предательство мужчины. Я сам тогда носил в сердце такую же черную дыру в сердце. Даже больше скажу: мне показалось, что я должен ее спасти, чтобы она не попала в еще более опасную историю.

Я двинулся по улице. Метрах в ста пятидесяти, возле магазина, стоит круглая тумба с афишами, на которую она тоже может наклеить такое безумное объявление. А что, если ей позвонит какой-нибудь маньяк? Я почти бежал до этой тумбы, и когда подбежал, понял, что не ошибся: еще одно такое же мокрое от клея объявление! Я сорвал его. Позади хлопнула дверца машины, и я увидел, как в двух шагах от меня вспыхнули фары, заурчал мотор, и черный блестящий автомобиль двинулся по улице. Свет фонаря выхватил салон и женщину за рулем. Мне показалось, что это она. Та самая, чьи руки должны пахнуть бумагой и клеем. Сколько еще объявлений она расклеила? Всего два или двадцать? Что с ней будет потом?

Машина удалялась, и я схватил телефон и набрал номер, тот, с объявления. Несколько гудков, и я услышал женский голос. Тихий, нежный. Конечно, я сказал ей, чтобы не делала глупостей, что она может пожалеть об этом. В трубке молчали. И вдруг я увидел, как машина, та самая машина, в которой я ее видел, пятится ко мне. Медленно, как уставший тяжелый зверь. Наконец, автомобиль поравнялся со мной, стекло опустилось, и тонкая белая рука поманила меня, приглашая в салон.

– Что было потом?

– Мы ехали молча, я совсем забыл о детях, няне, да обо всем на свете. Просто смотрел на нее, причем украдкой, осторожно. Она была очень красива.

– Она привезла вас в «Геро»?

– Да. Притормозила возле крыльца, вышла, я следом. Мы вошли в гостиницу. Там было тепло, я закашлялся. Еще пахло каким-то ароматизатором, очень сильно. Момент, когда она что-то там оформляла, из моей памяти стерся начисто. Или она заранее забронировала номер? Я увидел у нее в руках ключ с деревянным брелком в форме шара. Потом она двинулась к лестнице, я за ней. Она как будто заколдовала меня. Мы поднялись, вошли в номер. Вот и все.

Он так хорошо рассказывал, что я живо представил себе и гостиницу, в которой никогда не был, и даже лестницу, ступени, покрытые красной ковровой дорожкой, узкие щиколотки женских ног, обутых в черные сапожки тонкой кожи.

– Потом мы познакомились. Ее звали Леной.

Мирем

Она курила уже пятую сигарету. Сидела в сквере рядом с собором, глядела на голубей, которых кормили маленькие дети и их мамы, и курила, курила. Ее пальцы, уже ставшие коричневыми от табака, казались неестественно длинными из-за узких, покрытых красным лаком ногтей.

Чем больше она курила, тем больше хотелось. Она втягивала в себя дым, и ей казалось, что его яд убивает то нехорошее, тяжелое, что давит на грудь и мешает жить. Дело было даже не в деньгах, которые она отдала Меттину. Не впервые, в самом деле, она оплачивает его карточные долги. Дело было в том, что он, получив свое, на какое-то время вообще о ней забывает.

У него свои дела, он кружит по Болгарии, просиживает последние штаны в грязных крычмах в обнимку с бутылкой «Каменицы», «Загорки» или «Шуменским» пивом, курит одну сигарету за другой, как она сама, да и многие вокруг, подсевшие на сигареты. И так будет продолжаться до тех пор, пока его, пьяного, грязного, не вернут в его турецкое село, в крохотный, доставшийся ему от родителей дом с треснувшими стенами и разбитой оранжевой черепицей, где он отоспится, отмоется, чтобы снова поехать в город, в тихое кафе на окраине. Такие же, как он, подцепившие вирус комара[1], будут пытать там свое счастье за карточным столиком. Сначала на кон будут поставлены стотинки[2], потом игра затянет, он начнет выигрывать и, увлекшись и уже проигравшись в пух и прах, станет занимать деньги у своих приятелей.

Позже, когда деньги у всех закончатся, а выигрыш так и не придет, он отправится в свое мужское путешествие по квартиркам женщин, которые будут его кормить и давать ему деньги, не надеясь, что он их когда-нибудь вернет. Кто эти женщины, почему они дают ему в долг, ему, уже немолодому, страдающему множеством болезней мужчине, она могла только догадываться. Да и сама она была, вероятно, из их числа. Хотя их с Меттином связывают иные отношения, ведь они знакомы почти двадцать лет.

Она не понимала, как могло случиться, что она так привязалась к нему и теперь так зависела от него эмоционально. Он не был красив, не был умен, в нем не было вообще ничего, что могло привлечь к нему женщину. Любовь? А может, просто глупость? Или страх одиночества?

Она достала из пачки еще одну сигарету. Отметила, что их осталось только две. Значит, потом она будет просить соседку продать ей сухой измельченный табак, который специальной машинкой набьет в сигаретные гильзы. И так до тех пор, пока не появятся деньги. Она с наслаждением закурила.

Курение составляло, помимо ставших уже болезненными встреч с Меттином, единственное ее удовольствие. Еда уже не радовала – аппетит окончательно пропал. Мирем чувствовала, что худеет, тает. Глядя на себя в зеркало, она ужасалась. Мало того, что ростом не вышла, маленькая, как карлица, так еще и похудела невозможно. Даже пышная грудь, ее гордость, уменьшилась. Оставались неизменными только черные горящие огнем глаза, в которых читались любовь и страх.

Она не знала, куда ей идти и что делать. Можно было отправиться на склад за партией старой одежды из Голландии, чтобы попробовать разложить ее на продажу на одном из маленьких варненских рынков. Но ее приятель Краси, у которого была машина, уехал на заработки в Германию.

Сегодня суббота. На птицефабрику, где она изнуряла себя многочасовой работой, ей предстояло выйти только в понедельник. Зарплату она получила вчера вечером, а сегодня от нее не осталось ни стотинки – Меттин выгреб все из ее кошелька. Да еще и ударил по лицу напоследок, когда она попыталась отвоевать хотя бы пять левов на сигареты.

Она сидела на скамейке, голодная, обкурившаяся дешевыми сигаретами. Глядела на резвящихся вокруг детей и умиротворенных мамаш и бабушек и с горькой усмешкой думала, что никто из них и не подозревает, как она, маленькая Мирем, богата. Просто-таки баснословно богата. Стоит ей только немного набраться терпения, как жизнь ее изменится, и чудесно вернувшееся прошлое подарит ей сияющее будущее…

Она плотнее запахнула свою кожаную курточку и откинулась на спинку скамейки. Подставила лицо все еще теплому, пусть и ноябрьскому солнцу, закрыла глаза, и тотчас память подарила ей цветную картинку: залитое солнцем кафе в Приморском парке и сидящая за столиком русоволосая молодая женщина с чашкой в руке.

Лена.

Игорь

К счастью, Костров оказался нормальным мужиком и вдобавок профи. Он понял меня, схватился за работу, и уже к вечеру первого ноября у нас были снимки с камер наблюдения гостиницы «Геро». Знай я, что мы с Леной все это время были под прицелом камер, давно предложил бы изменить место наших встреч.

Фотографии были довольно четкими, на них даже можно было разглядеть маленькую родинку на Лениной щеке. Сердце мое билось, когда я видел ее, стремительно входящую в холл, с сияющим лицом, счастливую. Вот она остановилась у стойки администратора, что-то быстро сказала девушке за стойкой и, зная уже, что я поджидаю ее в номере, стала подниматься на второй этаж. Это была наша последняя с ней встреча. Неделя тому назад.

Костров сообщил, что побывал в «Геро» и поговорил с администратором, которая, в отличие от меня, знает фамилию постоянной гостьи, а также ее паспортные данные. Странно, что в первую нашу встречу он не задал мне главный вопрос: почему вы сами, господин Туманов, не догадались спросить фамилию вашей подруги у администратора гостиницы? Почему не поинтересовались записями в журнале гостей? Признаюсь, мой ответ выглядел бы бледно, неумно. Я-то предполагал, что Лена потому и выбрала именно эту маленькую и скромную гостиницу на отшибе, что там не требуется паспорт. Наивный я человек.

Итак, ее полное имя Елена Сергеевна Львова. По паспорту ей тридцать два года. Что ж, она была честна со мной, когда сказала, сколько ей лет. Сейчас я уже и не вспомню, по какому поводу мне пришло в голову этим интересоваться.

Конечно, она была замужем. Ее муж – Николай Петрович Львов, предприниматель, владелец сети аптек «Фарма-Гален». Понятное дело, эту информацию Костров почерпнул уже не из записей в гостиничном журнале, а пробил по своим каналам. Каждую следующую порцию сведений я усваивал с трудом. Сознание отказывалось воспринимать реальность: наличие в природе мужей с аптеками и правами на своих жен. Об унизительной для женщины купчей на бланке с водяными знаками – свидетельстве о заключении брака – и не говорю.

Получалось, что она кому-то принадлежала, как вещь, и на это имелся соответствующий документ. А я, по всей видимости, время от времени крал ее для своего удовольствия, не задумываясь об истинном положении вещей. Иначе говоря, жил так, как мне удобно. И это просто чудо, что наши с ней желания полностью совпадали.

Костров оказался хорош еще и тем, что ничем не выдал своего удивления, как будто наша с Леной договоренность – это самое обычное дело. Он просто работал, добывал информацию, словом, искал мою любовницу так, как если бы она действительно исчезла бесследно.

За окном стемнело, все-таки ноябрь. Ефим Борисович включил большую настольную лампу на рабочем столе. Все вокруг окрасилось желтым, стало как будто бы даже теплее. Мы сидели в этом кабинете уже целый час, и все это время он задавал мне вопросы, не связанные с Леной напрямую. Думаю, он просто тянул время – ждал звонка. И, наконец, дождался. Послушал, что скажет его человек, быстро что-то записал в блокноте, поблагодарил и нажал отбой.

– Она арестована. Вернее, задержана по подозрению в убийстве мужа. Сейчас она в камере предварительного заключения. Мы узнали главное: она жива и здорова!

Он сиял, а мое лицо свела судорога отчаяния.

– И что теперь? Я могу ее увидеть?

– Не уверен. Но мы можем ходатайствовать о том, чтобы ей сменили меру пресечения на подписку о невыезде. Вот этим я могу заняться немедленно.

– Пожалуйста, займитесь.

– Хорошо.

На этом наш разговор должен был закончиться. Он ясно дал мне понять, что ему нужно работать и я больше ничем не могу ему помочь: все, что его интересовало в связи с делом, он уже узнал.

– Вы поедете к следователю? Когда? Я могу поехать с вами?

– Можете.

– Прямо сейчас? Ефим Борисович, умоляю вас! Она в камере, но это же дикость!.. Лена не могла убить своего мужа. Она вообще никого не может убить, это слабая, хрупкая женщина. Пожалуйста, поедемте прямо сейчас к следователю.

– Не уверен, что он на работе, все-таки половина восьмого. Думаю, он уже ест суп у себя дома.

– Как его фамилия?

– Неустроев. Гена Неустроев, мой хороший товарищ.

– Так вы его знаете?

– Игорь, вашу подругу могут отпустить в лучшем случае завтра. И это при том, что вам наверняка придется внести залог. Точнее, пока ничего сказать не могу – все буду знать только завтра.

Но я не мог вот так вернуться домой, зная, что Лена в камере и что ее подозревают в убийстве. Я должен был выяснить все. К счастью, мне удалось уговорить Кострова позвонить Неустроеву. Через полтора часа мы уже поднимались в его квартиру.

Дверь открыла его жена – приятная женщина в белом свитере и черных брюках. В доме пахло горячей едой. Было тепло, уютно, из глубины доносились детские голоса и смех. В передней показался раскрасневшийся от ужина хозяин. Увидев Кострова, он широко улыбнулся и пожал руку ему, а затем и мне.

– Фима, привет. Проходите.

Мы надели одинаковые войлочные тапки, явно предназначенные для гостей, и прошли на кухню. Жена Неустроева – как потом оказалось, ее звали Эммой – пригласила нас за стол и поставила перед каждым по тарелке супа.

Костров представил меня как своего помощника – специально, чтобы Неустроева не смущало присутствие заинтересованного лица.

– Львова? Конечно, в курсе. Дело простое. Супруги поскандалили, причем знаешь, так всерьез. Разгромили квартиру, дальше она схватила пистолет. В итоге муж застрелен из собственного оружия, на которое у него, кстати, имелось разрешение. Жена в шоковом состоянии выбежала на улицу, кричала что-то, колотила палкой по машине, разбила стекло. Сработала сигнализация. Соседи наблюдали из окон эту сцену. Потом она убежала. Она утверждает, что просто ходила по улицам, а когда вернулась, с трудом могла вспомнить, что произошло. Соседи к тому времени уже вызвали полицию. Львову арестовали. Вот, собственно, и вся история.

– Звук выстрела кто-то слышал?

– Многие слышали. И сразу после выстрела раздался вой сигнализации.

– А что говорит она сама? Она призналась в убийстве? – спросил Костров.

Признаюсь, меня так и распирало желание самому засыпать следователя вопросами. Но я обещал помалкивать и больше слушать, поэтому сдержался.

– Сначала она показалась мне вообще невменяемой. Потом, когда я поднажал, сказала, что не помнит самого убийства, но призналась, что они действительно ругались, причем сильно. Утверждает, что она его не убивала и пистолет в руки не брала.

– Пистолет нашли? На нем есть отпечатки?

– Пистолет был рядом с телом. Отпечатков нет, их тщательно стерли.

– И?

– Львова говорит, что не помнит, когда в последний раз видела пистолет мужа. Хотя не отрицает, что знала о его существовании: у них, по ее словам, однажды был разговор о том, что надо бы в целях безопасности иметь при себе оружие.

– Значит, она не призналась в убийстве? – выдохнул я с облегчением.

– Нет, не призналась, – спокойно ответил Неустроев. – Фима, я так понимаю, она твоя клиентка?

Костров коротко кивнул.

– Тогда я тебе не завидую: дохлое дело. Это точно она убила мужа. У нее и мотив был. После его смерти ей на минуточку достается весь его бизнес. Может, слышал – сеть аптек «Фарма-Гален»? Плюс недвижимость, а это квартира и дача. Соседи все как один утверждают, что супруги жили не очень дружно, редко когда их можно было увидеть вместе. Он с утра уезжал на своей машине в одну сторону, она на своей – в другую. Вроде жили под одной крышей, но каждый своей жизнью.

– Соседям-то откуда знать, как они жили? – поднял брови Костров. – Вот я нечасто выхожу из дома, и мои соседи могут сделать вывод, что я нигде не работаю. А еще ко мне приходят люди, вернее, приезжают на дорогих машинах. Зачем они ко мне приезжают? Может, у меня закрытый карточный клуб? Казино?

– Может, и казино. Что касается твоей Львовой, здесь, повторяю, тебе будет трудно. Это она застрелила его, сомнений нет. По времени тоже все совпадает: практически сразу после убийства пять человек видели, как она в своей красной курточке выбежала из подъезда и принялась колотить по машине палкой.

– Мы согласны внести залог. – Костров мягко склонил голову набок. – Ее могут отпустить под подписку о невыезде?

– Надо подумать, – пожал плечами Неустроев.

– Подумай. Что ж, нам пора.

В машине я дал волю чувствам.

– Как они там все быстро решают! Уже решили! Разве не ясно, что она была не в себе, когда ее допрашивали? Да еще, как я понял, без адвоката!

– Вот вы и расскажите, какая она, эта ваша Лена.

Костров уже сосредоточился на дороге. Руки в черных перчатках крепко держали руль. «Дворники» мягко стирали крупные, сверкающие электричеством капли со стекла.

– Могла она так легко попасться на убийстве? И почему позволила допрашивать себя без адвоката?

– Она не глупая, если вы об этом, – я слегка обиделся за Лену. – Вполне себе современная грамотная женщина. Если даже предположить невозможное, что она задумала убить мужа, она сделала бы это умнее. Понимаете, о чем я?

– Я-то все понимаю, но имеются свидетели, и их много, если верить Неустроеву. И свидетели сначала слышали, как они ругались, а потом видели, как она колотит палкой по машине мужа. Понятно же, что она пар выпускала.

– А вы считаете, что, убив мужа, она этот пар не выпустила?

– А ведь вы правы, психологически очень точное замечание, – оживился Костров. – В самом деле. Если бы она, ссорясь с мужем и доказывая ему что-то, осталась после этого разговора неудовлетворенной и в бессилии начала крушить все вокруг, а потом лупить по его машине, все выглядело бы вполне логично. Но тогда он остался бы в живых. Если же она его убила, тогда вряд ли стала бы хвататься за палку. Что-то здесь не сходится.

Он помолчал. Потом заговорил снова:

– Вы с ней встречались, хорошо ее знали. Вы чувствовали, что с ней что-то происходит в последнее время? Может быть, что-то ее угнетало? Может, она была расстроена, плакала, собиралась вам что-то рассказать? Вы что-нибудь подобное почувствовали?

– Нет, ничего такого. Она была спокойной, веселой, можно даже сказать, счастливой.

– О муже своем она вам никогда не рассказывала?

Я понимал, что он спросил это на всякий случай и что он прекрасно помнит: мы с Леной вообще не говорили о жизни за порогом гостиничного номера.

– Нет. Я даже не знал, замужем ли она.

– Но собирались узнать?

– Да, собирался. Хотя и боялся, что, если узнаю о ней все, между нами исчезнет то, чем мы жили и что составляло существо наших встреч. Мне казалось, что правда о быте каждого из нас убьет любовь. Мы станем частью того грубого мира, в котором живем. Да и сам я не был готов рассказать ей, что мою Анечку стошнило или что мой Саша не спал от колик в животе. Расскажи я об этом Лене, я поставил бы ее в неловкое положение. Она вынуждена была бы выразить сочувствие, предложила бы помощь, потом стала бы задавать вопросы о моих детях и их матери. Все разрослось бы в один снежный ком той самой будничной жизни, от которой мы так тщательно прятались под гостиничным одеялом. Пожелай я этого, может, давно нашел бы себе новую жену и зажил бы семейной жизнью, отсчитывая дни до той черты, когда наши чувства остынут и новая жена сбежит, прихватив чемодан, подальше от чужих детей, подальше от игры, в которую у нее уже нет сил играть, – игры в мать. Уж если настоящая мать моих детей сбежала от них, чего требовать от постороннего человека?

Как мне было объяснить Кострову, что мои отношения с Леной тем и отличались, что в них не было лжи, игры, фальши. Мы знали, чего хотим друг от друга. Не всегда при встречах мы занимались любовью. Иногда мы просто засыпали вместе, обнявшись, как уставшие путники, нашедшие наконец приют. Мы отдыхали в объятиях друг у друга. Мы наслаждались тем, что мы друг у друга есть. Мы, парочка наивных чудаков, крепко вцепившихся друг в друга и медленно опускающихся на дно собственных заблуждений.

– Вы считаете меня законченным идиотом?

– Нет, ничего подобного. – Руки Кострова еще крепче схватились за руль.

– Если хотите знать, я был бы рад услышать от нее обо всем, что ее мучило, волновало, что ее расстраивало, я готов был помочь ей во всем! Но между нами существовала договоренность. Если бы она рассказала мне, тогда и я тоже должен был бы рассказать ей о себе, о своих детях. А я не хотел, не хотел!

Вот и сейчас, когда судьбе было угодно посвятить в нашу тайну третьего, я испытывал страшную неловкость, потому что не мог передать словами суть наших отношений с Леной. Быть может, причина этой неловкости еще и в том, что я сам уже не верил в то, что говорил? Одно могу сказать: я был искренен с Костровым, когда признавался, что готов разделить с Леной ее судьбу, стать ее спутником, защитником, освободить ее от трудностей, которые в ее жизни наверняка были. Иначе все между нами было бы проще. Как у всех.

Очень хорошо помню тот вечер. Мы с Костровым куда-то мчимся, а у меня нет сил спросить, куда он меня везет. Ведь ясно же было после разговора с Неустроевым, что, как бы мы ни просили, Лену тем же вечером никто не отпустит. Даже если бы я вывалил на стол перед самым главным начальником мешок золотых слитков. Юридическая машина по вечерам приостанавливает свой ход. Все, кто днем занимался моей Леночкой, вернулись в свои дома и вычеркнули ее из мыслей. Только мы с Костровым и думали о ней: я – потому что любил, он – потому что привык честно отрабатывать свой гонорар.

Вдруг я вспомнил, что сразу после того, как мы расстались с Неустроевым, Костров отошел от машины на несколько шагов и кому-то позвонил. Разговор длился довольно долго, Костров сухо кивал на каждую реплику невидимого собеседника. Это было похоже на обычный деловой разговор. Он явно о чем-то договаривался и, судя по его удовлетворенному виду, договорился. Мне показалось, что после этого разговора он стал точно представлять себе цель. Да и двигались по Москве мы теперь намного быстрее.

Мы долго ехали, мне даже показалось, что он забыл обо мне, что у него помимо моего дела есть и другие, связанные с проблемами других клиентов. И что он, увлекшись, помчался как раз туда, где его ждали по чужому зову.

Мы остановились напротив мощных металлических ворот, выкрашенных ярко-красной краской. Ворота соединяли высокий кирпичный забор и четырехэтажное здание с решетчатыми окнами – тюрьму или следственный изолятор. Это был центр Москвы, напротив мрачного здания я вдруг увидел купол небольшой часовни.

– Не думаю, что цена будет слишком высока, да и человек, с которым я договаривался, обязан мне лично. Но пятьсот евро точно надо будет заплатить. Не сейчас, можно завтра.

Я ничего не понимал. Костров улыбнулся одними губами.

– Завтра уладим все формальности, внесем залог. Если у вас нет суммы, которую они запросят, сможете взять у меня взаймы.

– У меня есть деньги! – воскликнул я. – Неужели я ее сейчас увижу?

– Конечно, увидите. Это не место для женщины.

С этими словами он вышел из машины, поднялся на крыльцо, открыл дверь и скрылся.

Я разволновался. Неужели сейчас, после всего, что было между нами, я увижу ее совершенно новой? Мою другую Лену, другого человека, настоящую, естественную в своем отчаянии? Я всматривался в дверь следственного изолятора и представлял себе ее, но прежнюю: в красивом пальто, с нежной улыбкой на губах, с аккуратно уложенными волосами, на каблучках.

Сколько часов она провела в изоляторе? Не так уж много. Но перед тем она натерпелась, пережила страшное потрясение. Какая она? И готов ли я к встрече? Как мне себя с ней вести? Я вдруг понял, что совсем ее не знаю.

Дверь открылась, в освещенном проеме показались две фигуры. Сердце мое застучало, я дрожащими руками открыл дверцу машины, вышел и медленно двинулся им навстречу.

Лена

– Львова! С вещами на выход!

Я только пригрелась под одеялом и даже задремала. Понимала, что уже поздно, но представление мое о времени было самым смутным. Слышала, как женщины в камере (их помимо меня было шестеро) еще переговариваются, позвякивают посудой. К счастью, в камере было не так страшно, как это выглядит иногда в кино. Не было уродливых беззубых баб, готовых унизить, ударить. Женщины разные: и молодые, и старые, у каждой своя история, но все считают себя невиновными. Как и я. Откуда-то они уже знали, что я убила мужа. Смотрели на меня с настороженным уважением, идти на сближение явно боялись.

Там все было странным. Меня знобило, я не могла есть, часто бегала в туалет, где тошнило от запахов.

Когда меня вызвали, в камере произошло какое-то движение, прокатилась невидимая волна. Мои соседки зашептались, кто-то сказал: «Куда это ее на ночь глядя?»

С вещами. Смешно. У меня не было вещей. Меня взяли в черном вязаном пальто, в которое я куталась, когда бродила по улицам не в силах осознать, что произошло. И хорошо, что оно было, что спасало, укрывало, как если это было живое существо. Я сама связала его себе, словно знала, что когда-нибудь оно пригодится и согреет не только тело, но и душу. Так было до тех пор, пока я не встретила Игоря. Живой человек, ласковый и нежный, он был теплее и милее вязаного пальто.

Те часы, что я провела между задержанием и этим пробившим тишину «с вещами на выход», я думала только о нем. Теперь, когда у меня не было мужа, который обязательно вытащил бы меня из СИЗО, несмотря на наши сложные отношения, мне и надеяться было не на кого.

Игорь никогда не увидит меня такой, не узнает обо мне ничего. Может быть, будет переживать, что я не пришла в «Геро» в назначенный час, не оставила записку. Наверное, подумает, что я бросила его. Какое-то время будет изводить себя вопросами. Станет искать причину в себе, решит, что совершил что-то, из-за чего я его бросила. Возможно даже, попытается узнать мои имя и адрес, заплатит администраторше, купит информацию.

Только что это ему даст? Разыщет меня, приедет ко мне домой, а квартира наверняка опечатана. Соседи скажут, что я убила своего мужа. Как поведет себя Игорь? Что предпримет? Подумает, что связался с сумасшедшей, что я опасна? Или станет разыскивать меня и дальше?

А что бы я сделала на его месте? Думаю, сразу бросилась бы к адвокату и поручила найти его. Даже если он убил жену.

Господи, что только мне не лезло в голову! Ведь я его совсем не знала. Совсем. Просто любила его за то, что он есть, что дарит мне свое время, себя, любовь и тепло. У него наверняка есть жена и дети. Не может у такого мужчины не быть семьи, это совершенно исключено. Другое дело, что с женой у него не все гладко, раз он приходит на свидания ко мне с этой нерастраченной любовью и нежностью. Мужчина, рядом с которым есть женщина, так себя не ведет. Во всяком случае, мне хотелось так думать.

Сколько раз я мысленно рассказывала ему о себе, о своих сложных отношениях с мужем. Делилась, излагая в подробностях, что мне пришлось пережить. Как меня чуть не посадили в тюрьму, но не потому, что я какая-нибудь преступница. Просто я не разбираюсь в финансах и доверилась своему бухгалтеру.

Это было в самом начале, когда у меня работала всего одна аптека, и на меня чуть не завели дело. Вот тогда мой муж просто спас меня: выправил все документы, взял дела в свои руки, а потом расширил наш бизнес. Я охотно пошла на это, доверилась ему, отдала все деньги, оставшиеся после продажи родительской недвижимости. И ни разу об этом не пожалела.

Не скажу, что меня очень уж расстроило, что Коля стал отдаляться от меня. Я понимала, что бизнес, которому он отдает всю жизнь, требует сил, времени, даже любви. Да, он любил свою работу, свою сеть «Фарма-Гален», и ему нравилось, что вложенные усилия приносят неплохую прибыль.

Теперь он стал увереннее и многое уже мог себе позволить. Правда, его отношение ко мне было скорее отеческим, хотя он старше меня всего на десять лет. Я догадывалась, что у него есть другая женщина. Но и у меня к тому времени появилась собственная личная жизнь – красавец Тагир. Можно даже сказать, что я совершенно потеряла с ним голову, не настолько, однако, чтобы окончательно порвать с Колей. Мне нужен был дом, вернее, это ощущение дома, надежного тыла, куда всегда можно вернуться и найти там близкого человека. Не задавая вопросов, он просто посидит с тобой за компанию на кухне и нальет тебе чаю или чего покрепче.

И потом, Коля содержал меня. Нет, конечно, без моих денег, без средств, доставшихся мне от отца, он бы так не поднялся, и скорее всего мы бы давно с ним разошлись. Но все сложилось так, как сложилось.

Тех денег, что переводил Коля, мне вполне хватало. Больше того, вполне допуская, что Коля может все-таки оставить меня, чтобы завести другую семью, и отлично представляя, что случится, если все мои средства будут к моменту развода на моих счетах, я хранила их в надежном месте наличными, и это придавало мне определенную уверенность. Но время шло, Коля внешне был вполне доволен своей жизнью, и ни малейшего намека на то, что он хочет развестись, не было. Да, время от времени мы не ночевали дома, путешествовали по отдельности, но возвращались всегда домой и даже радовались нашей встрече.

Главное, что нас обоих все устраивало. Такое положение вещей стало для нас обоих стилем жизни, который позволял существовать комфортно и, что не менее важно, свободно. У нас был общий дом, была наша дружба, мы были богаты.

Все бы так и продолжалось, если бы Тагир не бросил меня. Он женился на молоденькой татарочке. А я не была к этому готова. Быть может, если бы я ничего не знала о нем, вот совсем ничего ни о его семье с их традициями и обычаями, ни о его свадьбе, да просто ничего, кроме того, что он любит меня и что нам хорошо вдвоем, мы бы так и продолжали встречаться. Да и он ничего не знал бы обо мне, о том, что я замужем. Мы бы встречались где-нибудь на съемной квартире или в гостинице, и наша параллельная личная жизнь, связанная с обязательствами перед другими людьми, не мешала бы нашей с ним любви, не отравляла обоих ревностью.

Разрыв с Тагиром был для меня настолько болезненным, я так тяжело переживала его женитьбу, к которой совсем не была готова, что ночами просто выла, как волчица. И Коля, мой муж, догадываясь, что со мной происходит, пытался помочь мне. Он все ночи проводил со мной, держал меня в объятиях, как больного ребенка, и пытался согреть меня своим теплом. Конечно, он никакой не психотерапевт, но однажды произнес фразу, которая зацепила меня, дала надежду на выздоровление: «Заполни пустоту если не в сердце, то хотя бы в постели».

Это со стороны слова, произнесенные мужем, который пытается согреть жену, могут показаться циничными и даже отвратительными. Я же проглотила их, как спасительную пилюлю. Прожила с этой пилюлей почти сутки и вечером следующего дня написала несколько странных объявлений – автора запросто могли бы отправить в психушку. В объявлении содержалась просьба заняться мною и помочь мне избавиться от воспоминаний. Дальше я отправилась расклеивать свои безумства по улицам.

Просто счастье, что первым это объявление увидел Игорь. Да он просто спас меня от беды. Москва кишит преступниками, насильниками, маньяками, ворами, бандитами. Мне повезло. Да я и встретилась с ним в первый раз, чтобы отблагодарить за неравнодушие, просто сказать несколько теплых слов, может, угостить его вином в каком-нибудь приличном месте. Но так сложилось, что мы оказались в гостиничном номере и провели там два счастливых года. И я ничего не знала о нем, о его семейном положении. Положа руку на сердце, и не хотела знать. Не хотела рисовать в воображениии картины, которые могли бы вызвать ревность или остудить мою страсть.

Мы были просто любовниками. От слова «любить». Нет, не только сексуальными партнерами, как это может показаться. Нам было хорошо вдвоем, даже когда мы, уставшие, встречались в гостиничном номере и просто лежали, обнявшись, и болтали о каких-то пустяках. Игорь никогда не приходил с пустыми руками. Он приносил сладости, фрукты, какие-то милые подарки: украшения, цветы, перчатки, книги, духи. Мне тоже нравилось дарить ему разные безделушки, что-то такое, что могло бы ему напоминать обо мне каждый день, но не привлекало бы внимание людей, с которыми он жил.

Я лежала, укрывшись с головой казенным, пахнущим грубой шерстью одеялом, и все вспоминала, вспоминала… Старалась не думать о том, что будет завтра. Потому что и так было ясно – со мной все кончено. Меня подозревают в страшном преступлении, и весь мир ополчился против меня. Следователь говорил что-то о многочисленных свидетелях, которые будто бы видели меня через несколько минут после убийства. Меня, убийцу, размахивающую палкой. Они утверждают, что я зачем-то била этой палкой по машине Коли. Неужели это действительно правда? Я что, с ума сошла?

Меня вывели в коридор, и я увидела невысокого полноватого мужчину, с интересом разглядывающего меня. Очередной следователь? Я вдруг почувствовала себя под его взглядом голой, и это несмотря на то что продолжала кутаться в пальто. Он видел меня насквозь и, несомненно, видел во мне убийцу. Я зажмурилась и пожелала проснуться у себя дома, в своей спальне под пуховым одеялом.

– Елена Сергеевна Львова? Лена? – спросил он, продолжая изучать меня взглядом.

Сопровождающий меня охранник исчез. Мы стояли в ярко освещенном коридоре следственного изолятора, и моя голова отказывалась воспринимать это как реальность.

– Да.

– Хотите принять горячую ванну, а потом выспаться в чистой постели под пуховым одеялом?

Меня как током ударило. Он что, забрался ко мне в мозг?

Я кивнула.

– Тогда пойдемте со мной.

И я пошла, думая только о горячей ванне. Должно быть, я все же понимала тогда, что хуже положения, в котором я оказалась, уже просто не может быть. Разве что смертная казнь. Но она у нас в стране запрещена.

Мне бы спросить его хотя бы, кто он такой и куда меня ведет, но я не спросила – так хотелось в ванну и теплую постель.

Из темноты вышла мужская фигура. Это раньше я могла предположить, что меня приехал вызволять Коля. Но Коля был мертв.

Мужчина приближался, и с каждым его шагом мне становилось не по себе.

– Игорь, – прошептали мои губы, и я рванулась вперед. Игорь подхватил меня, крепко сжал в объятиях. Я превратилась в большой кусок масла, который буквально таял в его руках.

– Лена! Господи, как хорошо, что тебя отпустили! Садись в машину!

Мы столкнулись. Вернее, не совсем мы, а мы-другие – лбами, судьбами, уже по-настоящему. Я увидела, каким он может быть озабоченным, серьезным, готовым помочь мне. Он нашел меня, узнал мое имя, принял меня как убийцу мужа и вытащил клещами из тюремной камеры!

В машине он держал меня в кольце своих рук, словно боялся, что я исчезну.

Мы сидели на заднем сиденье. Человек, которого Игорь представил как волшебника Ефима Борисовича Кострова, вел машину и не оборачивался, только иногда посматривал на меня в зеркало. Он спросил:

– Вы правда убили своего мужа Николая Львова?

– Нет, конечно. Я никого не убивала.

– Вот и славно.

Мне показалось, что он вздохнул с облегчением. А Игорь обнял меня еще крепче.

Костров

– Знаешь, когда мы еще не были вместе и ты приходил поздно, я, конечно, волновалась за тебя, но все-таки не так, как сейчас. А сейчас думаю: что серьезного можно делать так поздно, когда все уже дома?

Я улыбнулся. Каждому мужчине приятно слышать, что тебя ждут, волнуются. Но она права: я и сам изменился с тех пор, как мы с ней стали мужем и женой. Бывшая няня моей дочери, тихая и милая Лена так незаметно и естественно вошла в мою жизнь, что в какой-то момент я понял, что уже не могу без нее. Дело даже не в том, что ее нежными руками создан наш домашний уют, что она заботилась о нас с дочерью, кормила нас. Постепенно Лена стала жить нашими делами и прочно заняла место в нашей жизни, стала родным человеком. Моя дочь уже вышла замуж и живет теперь самостоятельно, однако, навещая меня, она первым делом идет все равно к Лене – поговорить о женском, поделиться секретами, спросить совета. Думаю, произошло то, о чем мы и мечтать не могли: она стала воспринимать Лену пусть не как мать, Лена слишком молода для этого, но как старшую сестру, а это тоже невероятно ценно.

– Спрашиваешь, что можно сделать полезного в такой поздний час? – Я наблюдал за тем, как она накрывает на стол. – Можно сделать счастливыми двух влюбленных.

Я рассказал ей об Игоре и ее тезке Лене Львовой.

Она слушала меня, не перебивая. Я же рассказывал не спеша, с подробностями, смакуя рассказ так же, как ломти запеченной бараньей ноги, которые просто таяли во рту.

Когда я закончил рассказывать, Лена всплеснула руками.

– Думаю, ты просто разыгрываешь меня! Так не бывает! Что это за влюбленные, которые ничего друг о друге не знают? Ты хотя бы это сказал ему, этому своему клиенту?

– Зачем? Он искренне переживал все случившееся с его любовницей и, думаю, сам уже давным-давно пожалел, что именно так выстроил отношения с женщиной, в которую влюблен. И, знаешь, мы с тобой не вправе его осуждать. Тем более что в чем-то он прав.

– Интересно, в чем же? – Лена поставила передо мной большой бокал с горячим чаем и придвинула блюдо с печеньем. – Может, ты тоже хотел бы таких отношений – назову их противоестественными? В чем он прав, объясни.

– Да в том, что они до сих пор пылают друг к другу страстью, понимаешь? – Я произнес это и тут же сообразил, что дал маху. Да что там, просто поднял, как труп с илистого дна, такую опасную для нас, молодоженов, тему долговечности любви и страсти. А то, что мое воображение подбрасывает такие ассоциации с трупами и щедро поливает их кровью, – что ж, спишем это на издержки профессии, все дело просто в моей работе.

– Вот как? – как-то по-детски нервно воскликнула Лена и вскинула брови. – Хочешь сказать, что для того, чтобы сохранить страсть, нужно вести себя вот как эти двое? Чтобы, кроме любви и отношений, ничего больше не связывало? Ни заботы, ни быт, ни дети? Зачем тогда такая любовь или страсть? Это же все игра!

– Каждый играет в те игры, которые ему нравятся, – ответил я как можно деликатнее, желая поскорее свернуть разговор или направить его в более приятное русло.

– Что теперь с ними будет, как ты думаешь? Они обречены?

– В каком смысле?

– Ты всерьез думаешь, что они выдержат эти ужасные испытания? Ты же говоришь, что она как будто не виновата в смерти мужа. Но поверит ли ей Игорь? Это там, в гостинице, он знал ее просто как таинственную незнакомку, жизнь которой можно нафантазировать. А сейчас, глядя ей в глаза, он, наверное, без конца спрашивает себя: вдруг она на самом деле убийца?

Лена вздохнула.

– Фима, как ты сможешь им помочь? То, что ты рассказал об этом деле, работает против нее. Я не следователь, я всего лишь обыкновенная женщина, но если через пару минут после того, как был убит ее муж, все соседи видели, как она лупит палкой по его машине, видели, в каком она состоянии, как она злится на него… Совсем не представляю, как ты будешь доказывать, что она не убивала.

– Надо бы подождать результаты вскрытия ее мужа, в этом деле, знаешь, столько тонкостей… Конечно, установить точное время смерти вряд ли возможно. Да, предстоит многое проверить, еще раз опросить жильцов. Нужно попытаться выяснить, не заходил ли в подъезд незадолго до убийства еще кто-нибудь. А может, кто-то слышал звук выстрела? Да, предстоит долгая кропотливая работа. Но если Лена действительно никого не убивала, а оказалась заложницей обстоятельств, если ее кто-то подставил, тогда я сделаю все возможное, чтобы ее спасти.

Я сделал паузу, потом продолжил.

– И еще одно: не надо забывать, что мы расследуем вполне реальное дело, понимаешь? Если это не Лена, значит, в квартире находился еще один человек, который не мог не наследить. Допускаю, что это он взял пистолет и выстрелил. Значит, у него был мотив, и сильный. Поверь мне, редко когда человек убивает другого легко, без мучений. Представим себе, что это был не хладнокровный убийца, а человек психически здоровый, но просто доведенный до отчаяния обстоятельствами, о которых мы ничего не знаем.

Снова пауза.

– Итак, этот человек пришел к Львову с приговором, который вынес ему сам. Повторю: это не фантом, а реальный человек из плоти и крови, и его следы где-то в квартире непременно обнаружатся. Обязательно найдется свидетель, который видел, как он вошел в квартиру Львовых или в тот момент, когда там была Лена, или сразу после того, как Лена в отчаянии выбежала из дома и забыла запереть дверь. Если такой человек был, он мог где-то прятаться все время, а потом выйти.

– Вот ты объясняешь мне все это, но я все равно ничего не понимаю. Как-то все нелогично получается. Муж с женой ругаются, так громко, что их слышат соседи. Потом жена выбегает, чтобы, как ты говоришь, выпустить пар. Видит у подъезда машину мужа, и даже вид этой машины ее злит. Почему? Может, она узнала, что он на этой машине возил свою любовницу? Тогда Лена хватает первое, что попадается под руку, палку, и начинает колотить по машине мужа. Понятно, что ей очень плохо, совсем худо. В этот момент она не думает, что издает слишком много шума, не слышит вой сигнализации, не обращает внимания на лица любопытных соседей в окнах. Но если она совершила настоящее преступление и пристрелила его, то сделает одно из двух: или позвонит в полицию и признается в убийстве, или постарается спасти себя – скрыть следы и повесить преступление на кого-то другого. Кстати, а звук выстрела кто-то слышал?

– Да, слышали. Незадолго до того, как сработала автомобильная сигнализация.

– Но если свидетели назовут точное время выстрела, а оно совпадает, так я понимаю, со временем смерти, тогда Лене остается только найти свидетелей, которые подтвердили бы, что в момент убийства она была далеко от дома. Тех, кто видел, как она бегала сама не своя по улицам.

– Было бы куда проще, если бы во дворе дома имелись видеокамеры, – вздохнул я. – Но поскольку большая часть информации связана со свидетельскими показаниями, значит, надо будет работать с конкретными людьми и постараться не упустить ни единой детали.

Мы переместились в гостиную и расположились на диване. Я так устал, что решил остаток вечера не думать о той, другой Лене. Завтра будет новый день, будут дела, встречи, звонки, размышления, а сейчас нужно наслаждаться покоем и присутствием рядом любимой женщины.

– Палка. – Я вдруг открыл глаза и выпрямился. – Что же я, болван, не спросил его о палке? Где она? Сохранились ли на ней отпечатки пальцев?

– Интересный вопрос. – Лена подняла указательный палец. – Но что-то подсказывает мне, что в деле нет ни палки, ни отпечатков.

– Это почему же?

– Не знаю. Вот чувствую.

Я улегся на диван и положил голову ей на колени. Последним, о чем я успел подумать, были мои странные влюбленные. Интересно, как они там?

Игорь

Костров довез нас до моего дома, и когда его автомобиль уехал и мы остались с Леной вдвоем, я почувствовал себя мальчиком, брошенным родителями. Испытал очень странное и стыдное чувство какой-то беспомощности и бессилия перед вверенной мне женщиной. Волей обстоятельств та жизнь, которую мы все эти два года оставляли за дверью гостиничного номера, обрушилась на нас, неподготовленных, лавиной, накрыла нас с головой. И теперь от меня зависело, сумеем ли мы сохранить наши чувства или же они под ветром обрушившихся на нас проблем и даже опасностей будут разрушены, погибнут.

Ладно я, у меня за плечами много пережитого, и я, думаю, успел как-то закалиться и даже огрубеть, научился стойко держаться и не раскисать – ради детей, ради моей семьи. Но какой жизнью жила Лена и что заставило ее скрывать многое от меня – в этом мне еще только предстояло разобраться.

Сейчас же мы поднимались с ней ко мне, где за дверью первое, что она увидит, это выставленные в ряд разноцветные башмачки моих маленьких детей. А еще через несколько минут на пороге появится заспанная Катя, няня моих детей, вполне себе привлекательная и очень домашняя, и Лена сразу же примет ее за мою жену. И это станет для нее ударом. Она медленно повернет ко мне голову и посмотрит на меня с недоумением, страхом, потому что при наличии жены ее положение еще больше усложнится и уж ничто не заставит ее увидеть во мне своего защитника, даже друга.

Мы остановились перед дверью. Лена посмотрела на меня, и в этом взгляде было столько вопросов, что я даже растерялся.

– Я не женат, я живу один с детьми, они совсем маленькие. Еще есть няня Катя, но она просто няня.

– Так ты не женат? – Глаза ее моментально наполнились слезами радости и облегчения. – И вот за этой дверью сейчас спят твои дети?

Последние слова она произнесла шепотом.

– Да.

– Ты поэтому молчал? Боялся, что твои дети помешают нам? Да как ты мог? Дети! Боже…

Я видел, что ей было трудно говорить.

– А как их зовут? Сколько им лет?

– Анечка и Саша. Почти три. Они двойняшки.

Я достал ключи и принялся открывать дверь. Лена стояла рядом со мной, и я слышал биение ее сердца. Я понимал, как она переживает, как напряжена. Но сейчас все будет хорошо. У меня есть дом, где она найдет все необходимое, где сможет пробыть столько, сколько понадобится. А еще лучше, если она останется здесь насовсем.

Это надо было видеть – как она делает первые шаги в мою жизнь, в мой мир. Вспыхнул свет, и она замерла на пороге, разглядывая розовые кроссовки Анечки и фиолетовые – Сашки. Подняла с полу один башмачок, повертела в руках.

– Какие маленькие… И как же ты… один? А где их мама?

– Сбежала, – ответил я с опозданием в два года. – Я тебе потом расскажу, если, конечно, захочешь.

– Захочу. Я теперь все захочу. Только жаль, что у нас с тобой не осталось времени. Меня же посадят.

Она сказала это как человек, точно знающий дату своей смерти – со светлой грустью в голосе, чуть ли не прощаясь с белым светом.

– Не раскисать. Ты должна знать – даже если ты застрелила своего мужа, я все равно сделаю все, чтобы тебе помочь, чтобы тебя не посадили. Обстоятельства жизни бывают разные. Может, он заслужил…

– Нет-нет, я не убивала, в этом можешь не сомневаться, – вздохнула она как-то судорожно. Потом разулась и прошла в комнату, куда буквально спустя пару минут вошла Катя. На ней были розовый халат и домашние тапочки. Увидев Лену, она остановилась, нахмурилась и принялась ее разглядывать.

– Катя, это Лена.

– Катя, – моя няня протянула ей руку. – Очень приятно.

– Как дети? – спросил я шепотом Катю, помогая Лене освободиться от тяжелого вязаного пальто.

– Все хорошо. Спят. Поужинали, повозились немного, это уж как водится. Потом я их уложила.

– Спасибо тебе, Катя.

– Я там вам на плите все оставила.

– Хорошо, – ответил я, испытывая почему-то неловкость, словно мне было что скрывать от Лены. Ну, да, Катя готовила мне, что ж тут плохого? И убирала, и стирала.

Лена села в кресло и осмотрелась. К счастью, все было прибрано, Катя собрала все игрушки с ковра, словно знала, что я приду не один. Нет, она, конечно, убирала, но к вечеру иногда так уставала, что у нее просто не хватало сил собрать игрушки. На диване среди примятых подушек лежала раскрытая книга «Алиса в Стране чудес», купленная мною исключительно из-за иллюстраций Елены Базановой и служившая моим детям пока что только как художественный альбом – вряд ли они смогли бы понять саму сказку.

– Все, как во сне, – наконец, сказала она. – Ущипни меня.

Но я ее обнял, поцеловал. Катя к тому времени, даже спросонья сообразив, что к чему, тактично удалилась в свою комнату.

Я, не забывая, что теперь многое в жизни Лены будет зависеть от меня, а потому не имея права расслабляться, бодро встал, взял Лену за руку и отвел в небольшую комнату, служившую нам кладовой, где помимо большого гардероба с постельным бельем и полотенцами можно было найти все, что душе угодно, от ящиков с консервами до елочных игрушек.

– Здесь полотенца, выбери и отправляйся в ванную комнату. Думаю, это именно то, что тебе сейчас нужно. А я пока разогрею ужин.

Вот и все. Она ушла, почти убежала. А мне предоставилась минутка немного прийти в себя, осмыслить случившееся. Итак. Она здесь, в моей квартире, уже познакомилась с Катей. Знает, что у меня дети. Думаю, уже очень скоро она их увидит.

Казалось бы, что особенного произошло? Ну, пришла ко мне знакомая женщина, любовница. Нет, не так… Она не просто знакомая мне женщина, она чудесная женщина, невероятная и любимая мною. И вот она у меня!

Меня самого от волнения прошиб пот. Я даже умылся холодной водой.

Катя оставила мне на ужин картофельную запеканку, какую мы с детьми очень любим. Еще салат и компот. Отлично. Разогрею ужин, когда Лена вернется из ванной комнаты. А пока надо было осмотреть спальню.

Я вошел и постарался увидеть ее чужим взглядом. Спальня как спальня. Мои вещи, к счастью, Катя сложила в шкаф, и комочков грязных носков нигде, кажется, не наблюдалось.

Я сел на кровать. Вот меньше всего представлял я себе Лену здесь, в этой квартире, на этой кровати. Кровать. А что, если она не пожелает лечь со мной? Кто знает, что сейчас происходит в ее голове? Она же перенесла мощный стресс. Ей, возможно, и не до меня. Попросит меня, чтобы я постелил ей в гостиной. Да, она именно так и попросит, понимая, что я, конечно же, уступлю ей кровать в спальне.

Ее не было очень долго, из чего я мог сделать несколько выводов. Первый: она привыкла подолгу плескаться в ванне. Второй: после камеры просто необходимо было как следует отмокнуть, чтобы избавиться от преследуемых ее запахов. Третий: ей стало плохо, дурно.

Я подошел и постучал в дверь.

– Иду-иду! – ответила Лена не сказать что бы весело, но как-то звонко, легко. Горячая вода и мыло явно пошли ей на пользу.

Вспомнив, что у нее нет халата, я принес ей один из своих, огромный, зеленый и тяжелый, мои дети называли его «крокодилом». Я еще раз постучал и, когда мне открыли дверь, сунул в просвет большой махровый ком.

– Это мой! – сказал я на всякий случай, чтобы она не подумала, что халат мог бы принадлежать моей сбежавшей жене или Кате.

– Спасибо!

Она почти сразу же вышла, розовая, кутаясь в халат, на голове тюрбан из голубого полотенца.

Вот уж такой я ее точно не видел. Никогда. А какая милая, славная! Я обнял ее.

– Я словно заново родилась, – сказала она, отвечая на мои поцелуи своими, совсем уж какими-то целомудренными, почти детскими поцелуями. Стеснялась.

Я положил ей горячую запеканку, налил компот. Себе – водочки.

Она сняла с головы полотенце, распустила мокрые волосы.

– Значит так, Игорь. Или ты веришь мне или нет.

– Верю! – Я даже не дал ей договорить.

Она подняла на меня свои глаза, задержалась долгим взглядом, словно исследуя меня, пытаясь понять, искренен ли я.

– Мы с Колей, моим мужем, поругались. Понимаешь, наш брак в последнее время напоминал некую договоренность… Словом, мы жили каждый своей жизнью. Уверена, что у него были другие женщины, а может, одна, не знаю. Но выглядел он вполне счастливым, довольным жизнью. Наш бизнес… Когда-нибудь я расскажу тебе о нем более подробно, чтобы ты понял, откуда взялся начальный капитал и все такое. Но сейчас тебе важно знать, убила я его или нет. Так вот, мы жили под одной крышей, но у каждого была своя жизнь, я уже сказала… Господи, мысли расползаются, как нитки. Никак не могу сосредоточиться.

– Успокойся. Не хочешь, можешь сегодня вообще ничего не рассказывать.

– Я расскажу, что помню. Мы ругались с ним из-за ребенка. Он никак не хотел, чтобы я взяла ребеночка из детского дома. А я очень, очень хотела. Он считал, что это полный бред, что ребенок может быть с дурной наследственностью. На что я сказала ему, что неизвестно еще, какая у нас с ним наследственность. Думаю, это его задело, он начал что-то там говорить о том, что у него в семье все были приличные люди. Меня же в этой нашей, если так можно выразиться, беседе взбесило то, что он залез в мой компьютер, что посмотрел историю, понимаешь? Историю моих сетевых интересов! То есть ему, оказывается, было интересно, чем я живу, чем интересуюсь! А меня просто как током ударило! Я же не шпионю в его ноутбуке, не подслушиваю его телефонные разговоры. Да мне вообще безразлично, чем он занят. Больше того, меня все чаще и чаще начали посещать мысли о разводе, о том, что надо уже что-то решать. Я и в тот вечер ему тоже сказала, что это ненормально, что хватит уже играть в семью, что все знакомые уже знают, что у нас нет семьи, что все это фикция. Но для него было важно, чтобы его считали семейным человеком, и это при том, что мы все реже и реже стали бывать где-то вместе. Да вообще почти никуда уже не выходили. Я даже в театр ходила одна или с приятельницами. Коля не любил театр.

Я слушал ее, не перебивая, хотя вопросов было много, я едва сдерживался, чтобы их не задать. И главный: почему же не разошлись до сих пор? Все те доводы, которые она приводила, были какими-то несерьезными.

– Может, ты обидишься или просто не поймешь меня… – вдруг сказала она, – но, вероятно, я боялась стопроцентного одиночества.

– Это как?

– Мы встречались с тобой не так уж и часто. И я могла напридумывать себе о твоей жизни все, что угодно. И, конечно, я была уверена, что ты женат. Потому что такой мужчина, как ты, просто не мог быть одиноким. И вот когда впереди целая неделя ожидания свидания и ты совсем одна, в пустой квартире… Это как-то страшновато. А так… Я в своей комнате смотрю телевизор, Коля – в гостиной, можем поужинать вместе.

Я открыл было уже рот, чтобы спросить о характере их отношений, как она теплой ладошкой прикрыла мне рот.

– Мы не спали с ним уже несколько лет. Совсем. У меня два года тому назад был любовник. Молодой, его звали Тагир. Я влюбилась в него. А он женился, и я за один вечер постарела лет на пятьдесят.

– Это был тот самый вечер, когда мы познакомились? – промычал я через ее ладонь.

– Да, и хватит об этом.

Она склонилась надо мной и нежно поцеловала меня в губы.

– Мне до сих пор стыдно за тот свой поступок. Вела себя, как идиотка. Совсем не соображала, что делаю.

– А тогда, когда твой муж… когда его убили… Что ты помнишь, кроме вашей ссоры?

– Помню, что для себя приняла решение расстаться с ним, развестись. Вот только не продумала еще, где кто будет жить. Я знала, что Коля тоже привязан к нашей квартире.

– А ты не хотела жить со мной?

– Не могла об этом мечтать, – прошептала она. – Говорю же, была уверена, что ты женат. Я даже рисовала себе портреты твоих жен… блондинок, брюнеток…

– Что было потом?

– Кажется, я крикнула ему, что наш дом стал для меня тюрьмой, что я здесь задыхаюсь, что я хочу уже чем-нибудь заняться.

– Ты нигде не работаешь?

– Нет, и это меня тоже не красит. Мне было стыдно сказать тебе, что я – опасный человек, что меня нельзя подпускать к цифрам, что я чуть не разорила нас с Колей в свое время и что, если бы не его мозги… Короче, я много раз представляла себе, что мы разговариваем с тобой, что ты задаешь мне вопросы, а я отвечаю. И вот мои же ответы меня же и убивали. Ведь я ничем серьезным не занималась. Жила в свое удовольствие, тратила деньги, которые зарабатывал мой муж, я даже не всегда сама готовила ужин, последнее время нам приносили из ресторана. И получалось, что я как бы никто. Просто женщина.

– Зачем ты разбила его машину?

– Не знаю. Не помню этого.

– Но соседи видели.

– Но я, правда, не помню.

– А у тебя раньше бывало такое, что бы ты ничего не помнила? У тебя были провалы в памяти?

– Да вроде нет.

– А тот вечер, когда мы с тобой познакомились, ты все помнишь? Ты, вообще, соображала тогда, что делаешь? Что тебе мог позвонить какой-нибудь урод, психически нездоровый человек или просто преступник, который мог бы тебя убить, ограбить…

– Ты мне уже все это говорил, пожалуйста, не надо.

– А пистолет?

– Я знала, что у него он есть, я знала, где он его хранит, в сейфе. Отлично помню тот вечер, когда мы с ним смотрели какой-то американский боевик, там убийца проник в дом и перерезал всю семью, и тогда Коля сказал, что завтра же поедет и купит пистолет. Что это дело решенное. Потом я слышала, как он звонил какому-то своему другу, расспрашивал его о том, где и как можно оформить разрешение на хранение оружия. Я же не придавала особого значения всему этому. Понимала, что он мужчина, что ему пистолет нужен не только для самообороны, но и для престижа, что ли. Что мужчины, они, как мальчишки, будут друг перед другом хвастаться оружием. Ну вот… А потом он просто сказал мне, что купил пистолет.

– Показал?

– Да, конечно.

– Значит, после того, как вы с ним поссорились, ты выбежала из дома и?..

– Не знаю. Пошла шататься по улицам.

– Ты раньше шаталась, как ты выразилась, по улицам? У тебя есть какой-нибудь маршрут?

– Да не то, что маршрут… Просто иногда, когда хочется пройтись, брожу по соседним улицам. Неподалеку от моего дома, буквально за углом, есть пекарня, там всегда пахнет сдобой и кофе, вот туда меня почему-то как магнитом притягивает. Дальше церковь, потом маленькая площадь, самодеятельный театр, больница… Иногда останавливаюсь, чтобы почитать объявления.

Тут она вдруг улыбнулась мне, а потом и вовсе расхохоталась, но не громко, тихо, прикрыв рот рукой, понимая, что в доме спят дети:

– Но более идиотского объявления, чем то, что я клеила, когда меня бросил Тагир, я не встречала.

Я решил сделать вид, что не обратил внимания на ее слова. К тому же упоминание имени ее бывшего любовника было мне не очень-то приятно.

– Сколько времени прошло с тех пор, как ты вышла из дома?

– Не знаю. Я ходила по улицам и думала о ребенке, о том, что, если я разведусь с Колей, вряд ли мне дадут усыновить ребенка. Получалось, что я, с одной стороны, хотела свободы и развода, а с другой – была зависима от Коли. И все это меня страшно бесило!

– Значит, ты не помнишь, как разбивала машину?

– Знаешь, мне вообще вся эта история с машиной непонятна. С какой стати мне было бы разбивать машину? У него дорогая машина, «Мерседес», почти новая, он ее в прошлом году купил. Да у меня бы просто рука не поднялась.

– Но соседи все как один утверждают, что это была ты… – осторожно заметил я. – Что на тебе была красная куртка. У тебя есть красная куртка?

– Конечно, есть. Я в ней обычно и отправляюсь на прогулку. Ты хочешь сказать, что я вообще ничего не соображала, когда вела себя, как последняя идиотка? Нет, я все понимаю, поскандалили-поругались, покричали друг на друга, но чтобы убивать?! Нет, я пока еще не сошла с ума.

Она вдруг сжалась вся, подобралась, словно уменьшилась в размерах, и теперь смотрела на меня испуганно, словно ожидая от меня одного – поддержки.

– Иди ко мне, – я сделал ей знак, и она пересела ко мне на колени, обвила руками мою шею, прижалась ко мне.

– Игорь, мне страшно. Я влипла в какую-то нехорошую, грязную историю. Ты ведь поможешь мне? Поможешь?

– Конечно, помогу. Ты мне только доверься.

– Мне очень, очень нужна твоя помощь. И прямо сейчас!

– В каком смысле?

– Мне нужно туда попасть, срочно.

– Куда?

– Домой. Я должна увидеть все своими глазами. Тогда, может, что и вспомню, а?

– Но квартира наверняка опечатана!

– А ты поговори с Костровым. Если будут нужны деньги, я заплачу, только пусть меня туда пустят.

– Лена?

– А вдруг это вообще не он? Опознания-то не было? Кто его опознавал?

Этим вопросом она поставила меня в тупик. Действительно, кто опознавал Львова? Насколько я понял из разговора Кострова с Геннадием Неустроевым, следователем, Лену арестовали прямо на месте преступления, наверняка надели наручники и…

– Расскажи, как все было. Как тебя арестовывали?

Она посмотрела на меня как на предателя.

Мирем

Теодора! Когда Мирем видела на дисплее это имя, все вокруг начинало переливаться солнечными бликами. Теодора была мостиком к счастью. Худенькая, со светлыми кудряшками, веселая и добрая Теодора всегда своим звонким щебетаньем доставляла Мирем только радостные новости.

– Надо бы встретиться! – услышала она голос Теодоры и по ее тону поняла, что все обстоит наилучшим образом. – Ты где, Мирем?

– У Кафедралы. Смотрю, как голубей кормят.

– Я приеду за тобой, только дождись!

– Дождусь, конечно! – воскликнула Мирем своим низковатым прокуренным голосом.

Она отключила телефон и снова расслабилась, откинулась на спинку скамейки, подставляя потемневшее лицо солнцу. Как вовремя позвонила Теодора! Какое счастье, что она вообще есть! Если бы не было у Мирем совести, она сама бы звонила ей каждый день, чтобы одолжить денег, перехватить сигаретку-другую. Но у Мирем есть совесть, а потому она никогда не звонит ей первая. Знает, что там, наверху, есть тот, в кого она верит и кого любит, есть Бог, который знает, какое у Мирем доброе сердце, и он уж точно не оставит ее без помощи. Сделает так, что или Теодора ей позвонит или работка какая-нибудь подвернется и что у Мирем всегда появится откуда-то благословенная пачка сигарет, без которых она уже не может, тарелка супа или кусок брынзы на ужин.

Она сразу заметила ее. Тоненькую фигурку в синих джинсах и зеленой курточке, подбитой мехом. Свежее личико с розовыми щечками, голубые глаза! Красавица Теодора! Сколько же ей лет? Чуть больше тридцати, но выглядит на двадцать пять, не больше. И куда только мужчины смотрят? Почему она до сих пор одна? Не потому ли, что с утра до позднего вечера убирает гостиничные номера, и мужчины, которые видят ее, – постояльцы, гости, воспринимающие ее просто, как горничную, не могут относиться к ней серьезно? Хотя наверняка многие подкатывали к ней, как к симпатичной девушке, да только Теодора не такая, она умеет за себя постоять. Так ответит, как будто ударит. И улыбнется при этом, мол, вам меня все равно не унизить, не обидеть, я живу своей жизнью, а вы – своей. Я постелила чистую постель, помыла полы и – чао-какао!

Она работает горничной в самом большом отеле Варны «Черное море». Однажды и Мирем ночевала в одном из номеров этого отеля, только давно это было. Ее пригласил один молодой человек, которому она пообещала показать Варну. Ей было около двадцати, ему – под тридцать. Вот только она не помнит, то ли серб он был, то ли грек. Красивый высокий парень с ласковым голосом и большими зелеными глазами. Они познакомились в Морском парке, она покупала мороженое, а он фотографировал пляж. Он позвал ее, попросил сфотографировать его на фоне красивого розового куста. Так и познакомились. Он довольно сносно говорил по-болгарски. Целый день они гуляли по парку, спускались к пляжу, но не купались, просто сидели на песке, болтали ни о чем. Меттин тогда работал в Турции на каких-то овощных плантациях, звонил часто, контролировал каждый ее шаг, требовал отчета, где она и что делает. А в тот день Мирем отключила свой телефон и от свободы чувствовала себя как пьяная. Словно отвязавшаяся от забора собачонка, почуявшая запах свободы.

Парня звали Горан. Да, точно, его звали Горан, и был он все-таки серб. Он угостил ее обедом, состоящим из форели, запеченной на скаре,[3] шкембе-чорбы[4] и куска торта.

Денек был солнечный, долгий, теплый. Вечером, когда Варна засверкала оранжевыми нарядными огнями, когда вся набережная ожила, из отелей и квартир народ хлынул к морю. Уличные кафе засияли огнями, в воздухе запахло жареным мясом и сигаретным дымом.

Горан пригласил Мирем на ужин. Они пили красное вино, ели вкусный сыр, много курили. Горан рассказывал о своем городке, о своей семье, братьях и сестрах, о том, что только его старшая сестра умеет варить настоящий кофе, что она знает какую-то хитрость. А потом они поднялись в отель «Черное море». Горан заплатил за номер. Мирем долго и тщательно мылась в душе, радуясь тому, что вода никогда не кончится, не то, что в ее маленькой квартирке со скромным бойлером, воду в котором надо было делить с Меттином. Здесь же можно было не спешить и просто постоять под струей теплой воды, чувствуя себя настоящей богачкой. Минута, две, три, пять!

Она бы так и стояла, наверное, до утра, не войди к ней Горан.

Утром, выспавшиеся, они поднялись на самый верх, в ресторан, где их ждал шведский стол с завтраком. Горан сам готовил для нее гренки на одном из шести блестящих новеньких тостеров, где жарили хлеб другие постояльцы, ухаживал за ней, сидящей за столиком с белой скатертью прямо на террасе, даже намазывал на гренки мягкие квадратики сливочного масла и спрашивал, смешно коверкая слова, какой она будет конфитюр – клубничный или персиковый. Народу в ресторане было мало, многие еще спали. Мирем пила кофе с молоком, улыбалась, и ей казалось тогда, что даже гларус, огромная чайка, завтракавшая здесь же, на террасе крошками, которые ей бросали завтракающие люди, улыбается ей в ответ.

Утром Горан поцеловал ее на прощание, сел в такси и уехал. Больше они не виделись.

– Теодора! – Мирем поднялась ей навстречу.

Подруги обнялись, и Мирем снова опустилась на скамейку. Куда только девались силы?

От Теодоры пахло сладкими духами.

– Что, она позвонила?

– Конечно, позвонила. Думаю, что буквально на днях она пришлет тебе электронный билет на самолет, и ты, Мирем, полетишь к ней! Везет же тебе, счастливица! Я тоже хочу в Москву!

– Не думаю, что она будет против, – сказала Мирем, все еще не веря своему счастью. Сердце ее колоколом звенело в груди, еще громче, чем колокола собора.

– У меня работа, я не могу. Кристина, моя подруга, уехала на свадьбу к сестре, я теперь работаю и за нее тоже. Вот вернется она, я прикину, как у меня с деньгами, да и махну тоже в Москву, к вам! Уж не знаю, что у вас там за тайны такие, но мне кажется, что она жениха тебе нашла, да? Или я ничего не понимаю в людях. Элена, она же такая… Она знает, как Меттин издевается над тобой, поэтому единственное, что она могла бы для тебя сделать, это найти в России тебе хорошего парня. Доброго и работящего. Но это уже ваши дела. Мирем?

Мирем улыбалась ее словам. Да, она права, если бы не тайна, о которой Теодоре век не догадаться, действительно можно было бы предположить, что Элена приглашает Мирем в Москву, чтобы помочь ей устроить личную жизнь. Но Элена собирается устроить ей не просто личную жизнь, а настоящую жизнь – волшебную, сказочную, невероятную, нереальную. Ох, если бы только Теодора знала! Но она никогда не узнает.

– Ты сегодня завтракала? – спросила Теодора, помогая Мирем, совсем обессилевшей, подняться со скамейки.

– Да, конечно, кофе пила.

– Пойдем ко мне, я кое-что припасла для тебя.

Она привела ее в маленькую комнатку в отеле, где отдыхали горничные. Вскипятила воду, заварила кофе, разложила на тарелке золотые квадратики сливочного масла, крошечные пластиковые ванночки с конфитюром, сладкую кифлу[5] и розоватые кружки копченой колбасы.

– Ешь! Ну, чего смотришь? Тебе силы нужны, чтобы до Москвы долететь! А, понятно.

Теодора достала из ящика стола новенькую пачку сигарет и протянула Мирем, та просияла от счастья и с наслаждением закурила, выпуская дым в раскрытое окно, за которым кружили большие гларусы.

– Будь моя воля, я бы, во-первых, избавила тебя от твоего Меттина, потому что он – дьявол. Я вообще не понимаю, как ты с ним столько лет живешь. Он же высасывает из тебя все соки, пьет твою кровь, грызет твои нервы. На кого ты стала похожа, Мирем? Ты же красивая женщина!

Мирем улыбнулась одними губами – мыслями она была очень далеко, и ей не было дела до Меттина. Она мысленно отрывалась от него, отлетала, улетала…

– А во-вторых?

– Отучила бы тебя от сигарет.

– Но мне нравится курить. Это одно из моих самых сладких удовольствий.

Теодора поджала губы, понимая, что к Мирем не пробиться, что она слишком зависима от сигарет. Как и от Меттина. А жаль.

Выкурив сигарету, Мирем развернула золотой слиток масла и принялась намазывать на ломтик кифлы.

– Вкусно, – улыбнулась она.

Неужели, спрашивала она себя, неужели через несколько дней весь тот ад, в котором она жила долгие годы и который был куда страшнее жизни с Меттином, скоро закончится, и страхи, которые ее преследовали с самого детства, исчезнут насовсем? И к ней вернется сон? Бессонница, которая мучила ее с тех самых пор, как умирающая мать вложила ей в руки полотняный мешочек, закончится? И она перестанет вздрагивать, услышав имена Эмир или Эмиль и даже женские Эмма, Эмилия…

Мирем зажмурилась и замотала головой, чтобы разогнать кроваво-черные, дымные клочки своих кошмаров. Распахнув глаза, снова оказалась в залитой солнечным светом комнатке, перед ней стояла чашка с недопитым кофе, булочка с маслом. А напротив нее сидела задумчивая Теодора.

– Мы и тебе там жениха подберем, обещаю! – хрипловато засмеялась Мирем, похлопывая подругу по руке. – Только бы билет дождаться!

Лена

Как много времени было потеряно – вот о чем я думала, лежа в ванне и улыбаясь тому счастью, что поджидало меня за дверью. У него не было жены, он свободен! Да я об этом даже мечтать не смела! Я и тогда не могла поверить в то, что это правда, потому что такой мужчина, пусть даже и с детьми, не мог долго оставаться один.

Но и не плакать я тоже не могла, слезы душили меня, и я никак не могла найти в себе силы справиться с волнением. Ну почему, почему счастье никогда не бывает полным, почему все то, что составляло сейчас мою радость – Игорь и его дети, – все может исчезнуть из моей жизни навсегда?

Какое убийство, что за бред? Как я могла убить мужа? Я что, сумасшедшая и меня нужно посадить под замок? Я опасна для общества? Но этого не может быть! У меня никогда в жизни не было провалов в памяти! Да, безусловно, тот вечер, когда я расклеивала объявления, не делал мне чести. Да, было в этих моих действиях что-то безумное, вызванное отчаянием, стрессом. Но я живой человек, мне просто было очень плохо, и… Сейчас я уже не могу подобрать нужных слов, чтобы описать чувства, которые я испытывала тогда. Глупость, конечно, идиотизм. Но все это в прошлом. И больше я и вспомнить-то ничего подобного не могу. Я вполне себе уравновешенный человек, адекватный.

Конечно, истинную причину нашей ссоры с Колей я ото всех скрою. Даже от Игоря. И не потому, что не доверяю ему, просто это не моя тайна, вот и все. Эта история всегда будет стоять как бы в стороне, в темном уголке моей жизни. И рано или поздно я о ней все равно забуду.

Я вспомнила одну из наших последних ссор с Колей, связанную с моим желанием взять ребеночка из детского дома. Муж был категорически против, одно только упоминание о детском доме вызывало в нем отвращение, я видела это, чувствовала, и эта его гримаса, словно я заставляла его съесть лягушку, сильно действовала мне на нервы. Для более серьезного, основательного разговора о том, почему у нас с Колей не было детей, мне не хватало документального подтверждения – медицинского заключения о бесплодии одного из нас. Вернее, я-то знала, что здорова, а вот Коля наотрез отказывался провериться. К тому же эту болезненную тему мы могли поднимать, когда наши отношения позволяли нам иметь детей, когда мы хоть и редко, но спали под одним одеялом, а в последние-то годы об этом и речи не могло быть. Но что делать, когда вся моя жизнь в какой-то момент показалась мне совершенно бессмысленной и глупой без ребенка?

Да, я в одной из наших последних ссор с мужем упрекала его в том, что он не позволяет мне почувствовать себя матерью, и мне казалось совсем уж недопустимым, что моя жизнь, мое будущее зависит от человека, которого я, во-первых, не люблю, во-вторых, давно уже не уважаю и даже презираю! А еще мне страшно было подумать о том, что я сама, своими руками превратила свою жизнь в какое-то уродство, в какое-то бессмысленное существование, заперла себя во лжи и бессмысленности. Как я могла допустить, что весь бизнес перешел в руки мужа? И если поначалу он управлял нашими аптеками, то теперь уже управлял и моей жизнью?! Это он мягко отказывал мне в разводе, мягко отказывал в моей просьбе принять участие в оформлении приемного младенца, мягко запрещал мне дышать полной грудью! Думаю, что именно это обстоятельство, эти непонятные отношения с мужем, которые мне и объяснить-то было бы сложно, и заставили меня играть в несвойственную мне игру с Игорем, затуманивая свою сущность и превращая наш с ним роман в какой-то фарс!

Особенно остро я почувствовала всю дешевую театральность нашего романа в ту минуту, когда до меня дошел глубокий мотив Игоря, согласившегося играть по моим правилам – им-то, в отличие от меня, двигало чистое благородство, когда он скрывал от меня своих детей, априори не желая взваливать на меня заботу о них.

И вот теперь, когда я бы с радостью предложила ему свою помощь, с легкостью сбросив с себя ненужные тайны и недомолвки, когда я готова была признаться ему в том, что тяготилась своей невозможностью открыть ему свою душу, надо мной нависла реальная угроза предстать перед судом за убийство, которое не совершала.

Я знала, что за ужином нам предстоит нелегкий разговор и что я должна буду ему рассказать все, что я помню из того вечера, когда убили моего мужа. И я готова была ему все рассказать, разве что слегка подкорректировав тему скандала.

Я догадывалась, что все, что может иметь отношение к убийству, а, значит, и ко мне лично, ведь я – главная подозреваемая, сейчас находится в руках полиции. Значит, и мой ноутбук. Что ж, если следователь окажется внимательным, то он может заподозрить мое чрезмерное внимание к некоторым темам, а потому мне надо подготовиться к возможным вопросам. Но главное должно было сыграть в мою пользу – в истории моих обращений в Сети было очень много материала, касающегося процедуры усыновления. А в ящике моего письменного стола они наверняка нашли блокнот с целым списком детских домов, приютов и номерами телефонов всех директоров и заведующих всех этих заведений. Поэтому в моих разговорах с кем бы то ни было «детская» тема должна быть ключевой.

Чистая, но уставшая я сидела за столом и отвечала на вопросы Игоря. Мне важно было подвести его к главному, и я уже примерно представляла себе, как это сделаю – мне надо было во что бы то ни стало попасть домой, и будет достаточно правдоподобно, если я объясню ему это свое желание исключительно тем, что, только оказавшись в том месте, где обнаружила труп мужа, возможно, что-то и вспомню.

На самом же деле мне надо было домой совершенно по другой причине. Мне надо было кое-что проверить. И это было настолько важно, что все остальное могло бы и подождать.

Думая о ней, об этой маленькой несчастной женщине, с которой меня свела судьба, сердце мое сжималось от нехорошего предчувствия. А что, если следственный механизм скрутит меня, перемелет и выплюнет и я окажусь за решеткой? Что тогда? Я же погублю и ее!

Не знаю, где я нашла слова, чтобы убедить Игоря поехать ко мне домой. Глубокой ночью.

– Ты права, тебе действительно нужно туда. Вот откроешь дверь, зайдешь, увидишь эту комнату… Может, и вспомнишь, как все было. А может, припомнишь, кто еще к вам тогда заходил. Может, знакомый? Или сосед? Кто-то же там был, пока ты прогуливалась по улицам и мечтала о ромовых бабах. Кто-то вошел и застрелил твоего мужа.

Игорь дал мне свою одежду, я переоделась, высушила феном волосы, и мы поехали ко мне.

Я обрадовалась, когда увидела, что дверь в мою квартиру не опечатана. Это говорило о том, что эксперты закончили там свою работу, и я, если бы меня не арестовали, могла бы туда вернуться.

– А если там… как бы это сказать… кровь на полу? Может, я первый зайду и помою пол? – предложил Игорь. Он был очень заботлив, боялся, что мне станет дурно, когда я увижу кровь.

– Думаю, что когда я открою дверь, то мне навстречу выйдет Коля, – я сказала чистую правду. Я не могла поверить в то, что его больше нет. Быть может, вообще убили не его! Или же мне все это приснилось?!

На один лестничный пролет выше, в кадке с большой искусственной пальмой (подарок подъезду одной из жилиц), был спрятан запасной комплект ключей от нашей квартиры.

– Безумие какое-то, – покачал головой Игорь, глядя, как я выуживаю пакет с ключами из горшка, отряхиваю от земли. – Как можно держать ключи в земле? Она же мокрая!

– Земля сухая, а пальма искусственная.

– Да у вас даже консьержки нет! Заходи и бери – не хочу!

Я пожала плечами, мол, что ж поделаешь, такая вот я легкомысленная. На самом же деле ключи эти я приготовила для Мирем. Мало ли…

У меня руки тряслись, когда я отпирала замки. Наконец, Игорь не выдержал и сам открыл дверь. В лицо мне сразу пахнуло знакомым теплым духом моего собственного жилья, без примеси крови, смерти, кошмара. Все как обычно. Приятный такой сладковатый, сухой запах. Так пахнет чистота, уют.

Но, включив свет, я поняла, что все не так, и с запозданием в нос ударил застарелый запах табака и еще чего-то тошнотворного. Я увидела, что все в квартире перевернуто, а полы затоптаны. Да и ковер тоже. А то место, на выходе из гостиной, где я и нашла труп Коли, просто почернело от грязи. Кровь, которая собралась под телом, теперь уже высохла, смешалась с пылью и грязью, и у меня просто руки зачесались – так захотелось все отмыть.

– Ну? Ты как? – услышала я над самым ухом и вздрогнула. Тряхнула головой. Так, стоп, я зачем сюда приехала-то?

Я медленно двинулась вперед, к окну, думая лишь об одном: хоть бы они были на месте.

Подойдя к подоконнику, я медленно раздвинула тяжелые шелковые шторы зеленого цвета и сделала вид, что смотрю в окно, в ночь. Затем медленно подняла голову и тотчас опустила. И снова посмотрела в синее окно, где вместо собственного отражения увидела бледное личико улыбающейся Мирем. Я едва сдержалась, чтобы не помахать ей рукой.

Все было на месте. Мне не о чем было беспокоиться. Теперь, когда я знаю это, мне надо сосредоточиться на другом, не менее важном – доказать всему миру, что я никого не убивала.

– Какая грязь кругом, – сказала я, морщась. Думаю, Игорь заметил, что я заметно повеселела.

– Ну, раз тебе так не терпится все отмыть, значит, с тобой все в порядке, – сказал он. – Но убирать будем потом. Ты мне скажи, все на месте?

– Сейчас посмотрю… – Я обошла квартиру, открывая шкафчики, ящики, сейф. Все – деньги, драгоценности – было на месте, о чем я и сообщила Игорю.

– Ну, и главное, – сказал он, – ты что-нибудь вспомнила?

– Конечно! Я вернулась, Коля лежал вот здесь… Видишь, кровь? Рядом лежал пистолет. Его кто-то убил. Но к нам в тот вечер никто не заходил, это я хорошо помню. Да к нам вообще никто и не заходил в последнее время.

– Ты сама вызвала полицию?

– О, нет! Когда я вернулась, меня здесь уже, как бы это помягче выразиться, поджидали! Надели мне наручники – и все! Дело в шляпе! Убийцу поймали! Соседи вызвали, когда услышали стрельбу.

– Ясно. Ну, что, все? Поедем?

Он так это сказал, так мягко и как-то заботливо, мол, поехали отсюда быстрее, нечего тебе здесь делать, что я подошла к нему и обняла. Прижалась к нему с единственным желанием – чтобы он меня защитил. Чтобы поверил, что я никого не убивала!

В какой-то момент моя квартира, которую я еще недавно так любила, стала мне чужой. А еще мне стало страшно. Словно меня лишили жилья, и я теперь должна жить на улице. Ведь теперь, когда все будет мне напоминать о том страшном дне, вряд ли я смогу оставаться здесь.

Игорь сам запер квартиру на все замки, ключи положил себе в карман, и в этом жесте я увидела хороший знак, он как бы положил в карман все мои проблемы. Хотя тогда я слишком много внимания уделяла разным мелочам, во всем искала скрытый смысл, божественную подсказку.

Мы вернулись домой. Да, именно домой, потому что, лишь войдя в квартиру Игоря, я успокоилась, словно обрела свой новый дом. Не знаю, как объяснить это внутреннее чувство.

В квартире было так тихо, что слышно было, как на кухне тикают настенные часы.

Игорь взял меня за руку и привел в спальню, закрыл за нами дверь.

– Кажется, ты любишь спать справа? – спросил он, имея в виду ту кровать в гостиничном номере, где мы провели столько счастливых часов и где у каждого уже было свое место.

Я разделась, легла, положив свою голову ему на плечо и чувствуя его руку на своем теле, но впервые за два года, что мы были знакомы, я не испытала к Игорю ничего, кроме нежности. Мое тело стало другим и никак не реагировало на мужчину, присутствие которого прежде вызывало во мне сильнейшее желание. И самое горькое во всем этом было то, что и он, кажется, тоже теперь воспринимал меня не как женщину, а как друга.

Я хотела заплакать, но на какой-то момент забыла, как это делается, и крепко уснула.

Костров

Утром я уже знал сумму залога, приехал Игорь, привез деньги, и мы поехали с ним к Гене Неустроеву. По дороге Игорь признался, что ночью они с Леной были в ее квартире, рассказал и о том, где взяли ключи. Я был потрясен. Львовы – люди не бедные, и в квартире есть, чем поживиться ворам. Как можно было оставлять запасные ключи в цветочном горшке на лестнице? Видимо, и Игорь тоже недоумевал, я же в душе порадовался тому обстоятельству, что он держал меня в курсе всего, что происходило с ним, то есть он доверял мне куда больше, получается, чем Лене.

– Как она объяснила свое желание поехать домой?

– Я так понял, что она и сама бы хотела вспомнить все, что произошло тем вечером, до мельчайших подробностей, и мы, можно сказать, вместе решили, что, оказавшись в ее квартире, у нее будет больше шансов освежить память.

Но оказалось, что ничего особенного она не вспомнила. Повторила лишь то, что мне и без того было известно.

Я попросил Игоря в точности передать мне все, что происходило в квартире, что Лена делала, на что обращала внимание.

– Я не сказал бы, что она испытала шок, оказавшись на месте преступления, вернее, я хотел сказать, на месте убийства ее мужа. Думаю, это связано с тем, что она как бы еще не осознала, что его нет. И ее очень беспокоила грязь в квартире. Думаю, это была нормальная реакция женщины, домохозяйки, которая любила свою квартиру и дорожила комфортом и чистотой.

Я был с ним совершенно согласен. Но самый важный вопрос, который интересовал меня, я не мог не задать.

– Как вы думаете, Игорь, она могла убить своего мужа и забыть об этом?

– На сто процентов уверен, что нет. Они ссорились из-за ребенка, которого Львов отказывался взять из детского дома. Думаю, в их отношениях наступил кризис, поскольку вместе они уже жить не могли, во всяком случае, Лена. Она хотела определиться и начать уже жить своей жизнью, и для этого ей нужен был ребенок, пусть даже и приемный. Львов же продолжал удерживать ее рядом с собой, словно для того, чтобы продолжать создавать видимость брака, и ему дети не были нужны, во всяком случае, приемные – дурная наследственность и все такое. Возможно, он искренне полагал, что, живя с Леной под одной крышей, и он не будет так одинок. Иначе зачем бы ему все это было нужно? Лена полагает, что у него была женщина, но по какой-то причине они не могли сойтись. Или не хотели. Не знаю.

– Что подозрительного было в поведении Лены? – Я знал, что временами бываю жесток, но что поделать?

– Не то, что подозрительно… Просто я никак не ожидал, что она в столь поздний час захочет поехать к себе домой. Она много времени провела в ванной комнате, и любая другая женщина на ее месте, поужинав, легла бы спать. Я же видел, что она утомлена, что едва держится на ногах…

– Быть может, там, дома, она что-то искала? Открывала ящики шкафа, стола…

– Да нет, ничего такого я не заметил. Она как бы между прочим сказала, что ноутбук забрали, но сказала это спокойно, просто констатируя факт.

– Она сильно нервничала, войдя в квартиру?

– Поначалу да.

– Давайте вспоминайте, Игорь, это может быть очень важно. Вы правы – это странно, что она ночью пожелала увидеть свою квартиру. Она могла это сделать и утром, ведь так?

– Я все хорошо помню. Я открыл двери, потому что она никак не могла попасть ключом в замок, у нее руки тряслись. Мы вошли, она стремительно прошла в гостиную, подошла к окну, распахнула шторы и посмотрела… в ночь. Там, за окном была темень, ничего не было видно, совсем, только наши с ней отражения.

– Быть может, она увидела что-то на подоконнике?

– Нет, там даже цветов не было. Она постояла буквально несколько секунд, потом повернулась, окинула взглядом комнату, поморщилась и сказала типа: «Какая ужасная грязь кругом!» Я ответил, что убирать будем позже, не сейчас. Сказал так потому, что нисколько не удивился бы, если бы она бросилась за тряпкой. Но она согласилась со мной. И мы ушли, уехали. Да, главное – мне показалось, что она успокоилась. Не скажу, чтобы повеселела, но успокоилась, другого слова и не подберешь.

– А не была ли ее реакция похожа на реакцию женщины, убедившейся в том, что смерть мужа ей не приснилась, что она как бы удостоверилась в том, что это реальность, что он мертв, и поэтому она успокоилась. И ей стало даже хорошо.

– Ефим Борисович!

– Все, я понял.

Потом Игорь спросил меня, было ли официальное опознание тела, на что я ответил, что, скорее всего, опознание было произведено прямо на месте преступления, ведь многие жильцы не спали, и, вероятно, кто-то из них, еще до появления в квартире Лены, опознал своего соседа, Львова, и все это было запротоколировано. К тому же в ожидании Лены было опрошено много жильцов, которые рассказали о том, что видели Лену в тот момент, когда она била палкой по машине, особенно досталось ветровому стеклу. Думаю, этот факт сыграл решающую роль в том, что она в результате всех этих показаний и была обозначена уже как главный обвиняемый.

И тут Игорь взорвался.

– Ефим Борисович, ну давайте рассуждать логически! Если бы Лена захотела убить своего мужа, разве стала бы она вести себя, как идиотка?! Сначала кричала на всю квартиру, скандалила, потом, пристрелив его, выбежала из квартиры и принялась бить по машине, собирая зрителей в окнах!.. Она – нормальная женщина. И если бы захотела избавиться от мужа, к примеру, чтобы освободиться от него или вернуть себе все аптеки, то уж придумала бы, как это сделать по-умному!

– Она была не в себе, вот в чем дело. Убийство не было запланированным.

– Вы так говорите, словно допускаете, что это она убийца.

– Поверьте мне, Игорь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы доказать ее невиновность и найти настоящего убийцу. Но если убийство совершила Лена… – Я развел руками.

Игорь обиделся на меня, замолчал надолго. Мы отдали деньги, оформили залог надлежащим образом, после чего я, договорившись с Геной, который куда-то очень спешил, пообедать вместе, отправился в одну из аптек, принадлежащих Львовым, чтобы поговорить с персоналом. А Игорь, так и не сказав мне ни слова, поехал по своим делам.

В аптеке было немного людей, и все, кто стоял в очереди, то и дело косились на перечеркнутый черной лентой портрет Львова, помещенный на полочке между рекламными плакатиками, и чувствовали себя явно неуютно. Я подошел к девушке в белом халатике, раскладывающей флаконы с розовой жидкостью на полке, назвал себя туманно представителем следствия и попросил провести к директору аптеки. Девушка понимающе кивнула и знаком предложила мне следовать за ней.

Мы вошли в глубь аптеки, миновали узкий, заставленный картонными коробками, коридор, девушка постучала в дверь с табличкой «Директор» и оставила меня одного.

– Да, войдите! – услышал я и открыл дверь. Оказался в маленьком уютном кабинете, где за столиком сидела молодая женщина в белом халате. Глаза ее были заплаканные.

Я представился, предъявив ей свое удостоверение частного детектива.

– Прямо как в кино, – она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой, и по щеке прокатилась прозрачная слеза. – Светлана Валерьевна.

Она протянула мне руку и приподнялась со своего места.

– Поверить не могу, что Николая Петровича больше нет. Что же теперь с нами будет? Кому перейдут аптеки?

– А вы как думаете? – Я не собирался начинать разговор с наследственных прав, но оно само как-то все получилось.

– Надеюсь, что его жене, Елене. Это было бы самым лучшим вариантом. Но вот справится ли она – вопрос!

– В каком смысле?

– Понимаете, Лена – она хорошая, умная, но говорят, что у нее в свое время были какие-то проблемы с финансовой документацией, еще в самом начале, когда они с Коле… вернее, с Николаем Петровичем только начинали. Он-то и помог ей, вытащил, спас от решетки. Что-то она там сделала, я точно не знаю, да и никто не знает. Но что-то серьезное, раз она после всей этой истории вообще отошла от дел и превратилась в домохозяйку. Думаю, это стресс…

– Вы полагаете, что управление аптеками может взять в свои руки кто-то другой? У Львова есть и другие наследники, кроме жены?

– Нет-нет, что вы, я совсем не это имела в виду. Просто подумала, да мы все здесь подумали, что Лена может нанять кого-то со стороны, и вот как сложатся отношения с этим человеком – вот, что беспокоит всех нас. С Колей-то было все просто. Он был очень хорошим руководителем, с ним было спокойно и надежно. Он вообще был большая умница. И человек замечательный.

Я все ждал, что она свернет на самую главную тему разговора. Я был уверен, что все уже знают о том, что главная подозреваемая в убийстве – как раз жена Львова, но Светлана Валерьевна, не умолкая, говорила о бизнесе, о том, что весь коллектив напряжен, все боятся перемен.

– Как вы думаете, кто мог убить Львова? – спросил наконец я, решив подвинуть аптечную тему.

– Как кто? Грабитель!

– Какой грабитель?

– Так все говорят, что в квартиру к Львовым ворвался какой-то человек, он что-то искал, в квартире все перевернуто вверх дном! А самого Николая Петровича застрелили его же собственным пистолетом. Разве не так?

– Все так, – сказал я. – Да только мы должны рассмотреть все версии, и убийца мог специально представить дело таким образом, будто бы в квартире что-то искали. Вы понимаете, о чем я?

– Да, конечно. Но если вы хотите спросить меня, не было ли у Коли врагов, я отвечу – нет! И все, кто его знал, подтвердят вам это. Он был удивительным человеком, добрым, отзывчивым, и врагов у него не было.

– А женщины? У него была любовница?

Светлана Валерьевна густо покраснела.

– Так кто ж без греха-то? – Она сказала это таким тоном, что не понять ее было просто невозможно.

– Извините, может, я как-то не так понял… – начал я, но Светлана Валерьевна махнула рукой, мол, да чего уж там, и кивнула головой.

– Вы были любовницей Николая Петровича?

– Да, только это было давно. Такой нежный роман, который потом перешел в еще более нежную дружбу, – теперь еще и шея молодой женщины налилась розовостью. – Никогда ни о чем не жалела. Коля умел ухаживать за женщинами, он любил их и в то же время как бы держал на расстоянии. Я думаю, семья все-таки была у него на первом месте.

Я слушал ее, не перебивая.

– Да, жаль, конечно, что у них не было детей, но не уверена, что Коля очень уж горевал по этому поводу. А вот Лена, думаю, переживала.

– А вы замужем?

– Да, конечно! – словно опомнилась она и фыркнула как-то смешно, нелепо. – Но говорю же – наш роман был хоть и не очень-то тайный, потому что трудно что-то скрыть от коллектива, но и не очень явный. Мой муж ничего об этом не знал.

– А с другими женщинами, которые находились в его подчинении, у него были отношения? Вам что-нибудь об этом известно?

– Может, и были. Но скорее всего они ограничивались походами в рестораны, может, пару раз за город, как это было у нас с Колей, да и все!

– Быть может, у Николая Петровича были конфликты с кем-то из подчиненных?

– Нет, об этом мне было бы известно. Нет, все были довольны. Люди получают хорошую зарплату, аптеки работают, как часы, все в полном порядке. Наш главный бухгалтер, Нина Васильевна Логинова, может вам подтвердить – ни к одному документу не придерешься, все чисто. Так что, если это действительно убийство, а не несчастный случай, то его убили во время ограбления или же его с кем-то спутали… Но чтобы убили Колю намеренно – этого просто не может быть.

После разговора со Светланой Валерьевной я отправился в центральную аптеку Львовых, где находился офис бухгалтера Логиновой, но и там я ничего нового о Николае Петровиче не узнал. Нина Васильевна повторила, по сути, все то же, что рассказывала о своем хозяине Светлана Валерьевна.

В половине первого я, после недолгого разговора по телефону с Леной (мне надо выяснить некоторые детали), снова встретился с Геннадием Неустроевым в кафе, неподалеку от следственного комитета. Мы оба знали, что это не простой дружеский обед, что это деловая встреча. Я заказал лапшу с белыми грибами, жаркое, и когда официантка ушла, протянул Гене конверт с деньгами. Он понимающе кивнул, взял конверт и посмотрел при этом на меня как-то уж слишком многозначительно, грустно, словно жалея меня.

– Да она его убила, она, вот чувствую, – сказал он, продолжая гримасничать.

– Не знаю, что ты там чувствуешь, но меня интересуют факты, в частности, как был произведен выстрел.

– Ну, уж точно не профессионалом. Наш эксперт написал в своем заключении, что пуля попала в живот, а если точнее, то в брюшную часть аорты, после этого, как правило, не выживают.

– То есть не в сердце? Ты хочешь сказать, что выстрел был как бы случайный, и потому ты решил, что стреляла женщина, Лена, да?

– Есть предположение, что выстрел был произведен во время борьбы. Возможно, между Львовым и его женой действительно произошла крупная ссора. Может быть, Елена оскорбила его, унизила, нервы обманутого Львова-рогоносца не выдержали, и он схватился за свой пистолет! Львова, защищаясь, могла наброситься на него, с тем чтобы выбить пистолет из его руки, он упал навзничь под тяжестью ее тела, она перехватила пистолет и нажала на курок. Хотя не исключается, конечно, что Львов мог сам нажать на курок, да попал себе в живот. Если бы Львова рассказала все, как было, да при наличии хорошего адвоката…

– Так, стоп, ты снова за свое! Что там по отпечаткам пальцев?

– Значит, так, – Гена подобрался, сцепил пальцы рук, уложив их на стол, готовый к долгому разговору. – В квартире не обнаружены чужие следы, как это ни странно, да? Там пальчики самого Львова, Елены Львовой и все. А вот отпечатки обуви сорок второго размера (у Львова сорок четвертый) имеются. Мужские туфли там точно побывали. Эксперты сейчас работают, но что они могут выяснить, не представляю. Может, сосед какой заходил, может, знакомый. Человек в этих туфлях дошел до ковра, почти до того места, где был обнаружен труп, потом развернулся, отправился в ванную комнату, а оттуда уже – к входной двери. Вот такой маршрут. Есть очень неясный отпечаток женских туфель или сапог на высоком каблуке тридцать шестого размера, но он может принадлежать как Елене, так и еще какой-нибудь женщине, которая носит обувь такого же размера. Есть предположение, что такие же следы имеются и во дворе, рядом с машиной, из чего можно сделать вывод, что это все же следы Елены, которая выбежала из квартиры сразу после убийства мужа и принялась разбивать машину.

– Гена, откуда такие выводы?! – не выдержав, вскричал я. – А вот у меня совершенно другие сведения! Во-первых, если предположить, что туфли или сапоги на высоком каблуке принадлежали Лене, то с какой стати ей расхаживать по квартире в обуви? Что-то подсказывает мне, что Лена, хозяйка квартиры, перед тем, как войти в гостиную, уж точно переобулась бы. Я располагаю сведениями, что в момент скандала, который произошел между Еленой и ее мужем, она была в домашней одежде, в джинсах и тонком свитере, а на ногах у нее были домашние тапочки! Гена, даже если предположить невозможное, что это Лена убила мужа, то как ты себе это представляешь? Она убивает его, стреляет в него из пистолета, затем вытирает свои отпечатки пальцев, кладет пистолет рядом с трупом мужа, снимает домашние тапочки и зачем-то надевает обувь на высоком каблуке, но не спешит уйти, а разгуливает по квартире, словно поджидая, что соседи прибегут на выстрел или вызовут полицию. Но и этого ей кажется недостаточным для полной картины ее безумия, она резко так выбегает из квартиры на высоченных каблуках, а ведь она нервничает, не забывай, и у нее наверняка ноги подкашивались от страха и ужаса, что она натворила… Итак, она выбегает из подъезда, хватает с земли какую-то палку… Я так понимаю, что ее нет среди улик?

– Нет, – сухо ответил Гена и вдруг солнечно улыбнулся, когда подошедшая официантка поставила перед ним тарелку с дымящейся лапшой.

– Лена хватает палку и принимается размахивать ею… Гена, ты сам-то веришь в весь этот бред? Насколько мне известно, Лена, поссорившись с мужем, никуда особенно не спешила. Она плакала, ей было очень скверно на душе. Но, повторяю, она никуда не спешила, ей некуда было спешить. Она переобулась в удобные кроссовки, обувь, которую она всегда надевала, когда собиралась прогуляться, набросила куртку и отправилась в сторону кондитерской. Говоришь, на ней была красная куртка в тот момент, когда она била стекла машины?

– Да, об этом говорят все соседи, кто видел ее.

– И где эта куртка? Она есть в деле?

– Нет… – растерянно проговорил Гена, дуя на ложку с супом.

– Вот именно! И знаешь почему? Да потому, что Лена надела не красную куртку, а черное вязаное пальто! Красная куртка легкая, хоть и с капюшоном, она осталась на вешалке, а пальто – теплое, толстое, шерстяное, да на подкладке, было в самый раз для такого холодного вечера. Вот теперь подумай, как это соседи могли видеть Лену в красной куртке, когда она отправилась гулять в вязаном пальто?

– А ты ей и поверил?

– Но ведь она и вернулась домой в пальто. Думаю, это все видели! Ты сам-то разве не помнишь, в чем она была?

– Ну, помню. Да, она действительно была в черном пальто.

– И? Где красная куртка? Где сапоги на каблуках? Что говорят об этих сапогах или туфлях эксперты? Хотя, я все же склонен предположить, что это были сапоги – конец октября все-таки, холодно!

– Работают, изучают состав почвы с подошв.

– Ты сам разве не понимаешь, что вырисовывается еще одна фигурантка? Женщина или девушка, приблизительно такой же комплекции, как и Лена, которая, убив Львова, надевает красную куртку хозяйки, пока та прогуливается по улицам, мечтая о ребенке, выбегает на улицу и принимается лупить по машине, привлекая к себе внимание соседей. Ее расчет очень простой – все должны увидеть в ней именно Лену! Думаю, если я сам лично поговорю с соседями, то все подтвердят, что голову Лены скрывал капюшон, то есть лица Лены никто не видел! Да и палка тоже исчезла. Разве это не говорит о том, что преступница взяла ее с собой? Потому что у нее не было возможности на глазах свидетелей стирать с нее свои отпечатки. Если бы она, скажем, была в перчатках, что было бы вполне разумно, во-первых, на улице холодно и все женщины сейчас носят перчатки, во-вторых, если она шла убивать, то перчатки бы ей были просто необходимы, чтобы не оставлять следов на пистолете. Но…

– Стоп… Действительно, какая-то нестыковка. Хорошо, пусть, еще одна женщина. Убийца. Допустим. Действительно, если бы она была в перчатках, то оставалась бы в них до последнего, то есть, убив Львова, она выбежала бы в этих же перчатках и принялась бить по машине. Но тогда где же палка? Получается, что она ее либо забрала с собой, либо выбросила? И сделала она это исключительно для того, чтобы не оставлять следов, то есть в тот момент она, получается, была без перчаток.

– Гена, но если эта вторая женщина, назовем ее условно Машей, убивает Львова, то почему бы ей просто не сбежать по-тихому? Зачем ей понадобилось привлекать к себе внимание соседей?

– Тут несколько вариантов, – сказал Гена. – Первый. Она надела на себя красную куртку Лены, чтобы все подумали, будто бы это она… Чтобы подставить ее. Второе – Маша была настолько пьяна, что просто не соображала, что делает.

– Но если она надела красную куртку Лены, то куда делась ее собственная куртка, плащ или пальто? Не в летнем же платье она пришла к Львову!

– Мы не знаем. Может, и в платье. Хотя, стой. Какое еще платье, ты меня совсем запутал, она была в джинсах или брюках! На ней не было платья.

– Если бы она на свою куртку надела куртку Лены, это было бы заметно. Лена – худенькая женщина. А все приняли женщину в красной куртке за нее. Значит, на Маше была одна куртка, и она пришла к Львову без верхней одежды. В свитере, предположим. А это означает, что она либо живет где-то поблизости, либо она приехала на машине, которую оставила где-то рядом с подъездом Львовых.

– Фима, ты что не ешь-то?

Я принялся за лапшу. Во всей этой истории было так много всего странного и необъяснимого, что я уже и не знал, что подумать.

Маша. Женщина. Кто такая? Логично было бы предположить, что она любовница. К примеру, Львов обещал развестись с женой и жениться на этой Маше. Кормил ее обещаниями, как водится. И вот она не выдержала, приехала, чтобы объясниться, устроить скандал… Но почему же тогда она не пожелала встретиться с Леной и не рассказать ей о своей связи с ее мужем – уж скандалить, так по-крупному! Лена говорит, что посторонних в кварире не было. Лукавит? Обманывает?

Если предположить, что Маша хотела увидеть Лену, то она увидела бы ее, и в квартире Львовых разорвалась бы бомба – шум, крик, истерика, женские слезы… Но ничего этого не было. Значит, Маша не хотела встретиться с Леной. Но зачем же тогда пришла вечером, зная, что оба супруга дома?

Получается, что после того, как Лена поругалась с Львовым, заявилась Маша, тоже поругалась с Львовым (бедный Львов!), а под конец взяла пистолет и выстрелила в него. Но почему, почему же она не ушла, не сбежала? Или, на худой конец, не вызвала полицию, если вдруг осознала, что совершила преступление? И кто она такая вообще? И как ведь сообразила быстренько надеть на себя красную куртку? Чертовщина какая-то!

К несчастью, мне по работе приходится сталкиваться с не самыми приятными человеческими качествами. И не сказать, что я к этому привык, к этому невозможно привыкнуть, но в тот период моей профессиональной деятельности, когда я занимался делом Лены Львовой, я считал себя вполне опытным сыщиком, юристом, да и просто человеком, разбирающимся в людях. Это я о людях-перевертышах. Сколько раз мне приходилось сталкиваться с тем, что обратившийся ко мне человек, предположим, жертва, на самом деле и оказывается тем самым убийцей, поисками которого я занимаюсь. Такой вот примитивный, кажется, ход, когда преступник обращается ко мне с просьбой найти «настоящего» преступника, что должно подразумевать его стопроцентную невиновность. Ан нет, на деле-то все оказывается в точности до наоборот! И как ни сложно мне бывало увидеть в своем клиенте убийцу или вора, мне приходилось проверять практически их всех, и, поверьте, каждый раз, убеждаясь в их непричастности к преступлению, я радовался как ребенок. Теперь мне предстояло проверить Игоря Туманова.

Что, если убийство Николая Львова было тщательно спланировано любовниками? План полностью идиотский, слов нет, одной этой сцены с битьем стекол новенького «мерса» достаточно, чтобы это понять. Но кто знает, что скрывается за всем этим?

Такое же ощущение полного неприятия у меня возникает, когда мне приходится посещать художественные выставки современных художников, где мне, человеку, способному воспринимать лишь традиционный стиль живописи, приходится делать над собой усилие, чтобы понять ту или иную, подчас просто дичайшую картину или инсталляцию новомодного художника.

Игорь Туманов – убийца? Но тогда получается, что он выдумал эту историю с двухлетним «порнографическим» романом (или он думал, что я не видел фильм с участием Натали Бей?) с единственной целью – убедить меня в том, что они с Еленой Львовой практически ничего не знали друг о друге? А если так, то Игорь ничего не знал о существовании Николая Львова, стало быть, он не может иметь к его убийству никакого отношения. Бред, бред!

Я пообещал Гене Неустроеву, что буду держать его в курсе собственного расследования, Гена поблагодарил меня за обед и полученный от меня аванс за предоставление «своей» информации, и мы с ним поехали каждый по своим делам.

Я сразу же отправился в гостиницу «Геро».

Игорь

Проснувшись, я, еще не открывая глаз, начал размышлять над тем, что будет с нами теперь. Как поведет себя Лена, увидев моих детей? Будет ли она искренна? Действительно ли ей так хотелось ребенка, что она разругалась с мужем, запрещавшим ей связываться с детскими домами? Но если она готова была взять ребенка совершенно чужого, то, может, на самом деле примет и моих детей? Или же я спешу даже думать на эту тему и для нас всех сейчас главным является спасти ее саму от решетки?

Это со стороны может показаться, что ничего особенного как бы не произошло – тайная любовница переступила порог моей жизни и даже осталась там ночевать. Но ведь, если разобраться, я же действительно о ней ничего не знал!

…Я услышал голоса, доносившиеся из кухни. Звон посуды, детский смех. Мне вдруг стало страшно. Я открыл глаза и понял, что в постели один. Лены нет. Она ушла? Сбежала? Испугалась? Но чего? Или же они с Катей приготовили завтрак и теперь дружно кормят моих детей кашей?

Я быстро набросил на себя халат, проскользнул в ванную комнату, принял душ, вернулся в спальню, оделся и вышел из спальни, еще не зная, что мне делать со своим лицом – оно отказывалось фальшивить и наверняка выражало мою озабоченность, неуверенность и даже страх перед будущим. Получалось, что я не был готов к семейным отношениям с Леной? Или же не чувствовал в себе силы заниматься ее делом? Не верил ей?

Однако, увидев сидящих за столом Анечку с Сашей и Катю с Леной, вполне себе довольных жизнью, я как-то сразу успокоился.

– Доброе утро! – поприветствовал я их.

– Доброе утро! – ответили они мне почти хором. И все улыбались. Даже Катя, с которой я так и не нашел времени и возможности переговорить о Лене. Но, думаю, она и так все поняла, когда проснулась и увидела, что диван в гостиной пуст – ясно же, что Лена провела ночь в моей спальне. Если учесть, что я ни разу за все то время, что Катя у меня работала, не приводил в дом женщин, то раз уж привел, так привел – возможно, будущую жену.

После завтрака Катя отправилась на рынок за продуктами, Лена сказала, что хочет поближе познакомиться с детьми, что попробует поиграть с ними, поговорить, я же к тому времени, созвонившись с Костровым, засобирался к нему на встречу.

– Ты же скажешь мне, когда можно будет начать подготовку к похоронам Коли? – осторожно спросила Лена, провожая меня. – Когда можно будет забрать тело?

Уверен, что в тот момент она и сама на время забыла о нависшей над ее головой опасностью. Как долго ее оставят на свободе? Мне очень хотелось верить, что эти ее мысли, поведение лишний раз доказывали ее невиновность, она вела себя как невиновный человек! Или же я в каждом ее действии хотел видеть это? Не знаю…

– Конечно. Тебе вообще не о чем беспокоиться. Мы все сделаем вместе.

Вот и я ответил ей так, словно нисколько не сомневался в том, что ей уже ничего не грозит и что в скором времени настоящий убийца будет вычислен и пойман.

Она улыбнулась. И тут же, когда до нее дошло, куда я еду и зачем (я должен был передать через Кострова залог), лицо ее помрачнело.

Костров не был моим приятелем, он просто занимался своим делом, и ему, конечно же, было глубоко наплевать на мои чувства. Но и я тоже хорош, зачем я рассказал ему о нашей ночной поездке на квартиру Львовых? Не для того ли (боже, как стыдно!), чтобы продемонстрировать ему (или доказать) свою непричастность к убийству Львова? Что вот, мол, я держу вас в курсе всех наших дел, потому что я-то уж точно не виновен, а потому делаю все, от меня зависящее, чтобы помочь вам в вашем расследовании. Что я не на стороне Лены, я вообще нейтрален. Вот как это выглядело! А ведь мог и промолчать. Получается, что я сам как бы показал ему свою неуверенность в невиновности Лены. Тогда почему же меня так возмутило умозаключение Кострова, связанное с поведением Лены дома, которое он попытался превратить в якобы простой вопрос: «А не была ли ее реакция похожа на реакцию женщины, убедившейся в том, что смерть мужа ей не приснилась, что она как бы удостоверилась в том, что это реальность, что он мертв, и поэтому она успокоилась. И ей стало даже хорошо».

Не могу найти слова, способные описать мое состояние в тот момент, когда я услышал это предположение. Получалось, что мы, двое мужчин, как бы одновременно решили прекратить уже делать вид, что верим в невиновность Лены, и перешли на язык обвинения.

Я почувствовал, что краснею. Получается, что я своим поступком, своим рассказом о ночной поездке, предал Лену. Ведь я хотел только одного – показать Кострову, что нам нечего скрывать. И я замолчал. Надолго.

Я встретился с Костровым, потом поехал на работу и несколько часов занимался документацией, потом отправился по своим магазинам, на овощной склад, дождался одного из своих поставщиков и имел с ним не очень приятный разговор, связанный с поставкой гнилых овощей. Однако эта каждодневная работа, которая прежде организовывала меня и в какой-то мере даже радовала, особенно когда выручка была хорошей, в тот день не приносила удовлетворения, наоборот – мне казалось, что я занимаюсь не тем, что мне нужно делать что-то другое и очень важное, что может помочь Лене избежать наказания за несовершенное преступление.

И я отправился в кондитерскую, вернее, «волконскую пекарню», точный адрес которой знал от Лены и которая являлась как бы конечной целью ее вечерней нервной прогулки после ссоры с мужем (живым мужем!) в день его убийства.

От Кострова я знал, что убийство было совершено 29 октября между восемью и девятью вечера. Лена, к сожалению, не могла в точности вспомнить, когда именно она выбежала из дома, сказала, что было темно, но пекарня, которая работает до девяти вечера, была еще открыта.

Я понимал, что ее прогулка, вернее, время ее прогулки в точности совпадает с той временной вилкой, когда и произошло убийство, и это обстоятельство играло против нее. Она сказала, хорошенько подумав, что обычно на прогулку (обычную, не сопряженную с какими-то потрясениями или ссорами, как это было в последний раз) у нее уходит примерно около часа. Шагая прогулочным шагом по Пятой улице Ямского поля, где находился ее дом, она сворачивала на улицу Правды, снова поворачивала и дворами добиралась до Бумажного проезда, заходила в пекарню, расположенную на углу, покупала там, когда было настроение и желание, хлеб или пироги, и потом возвращалась по тому же Ямскому полю до своего дома. Получался такой вот неровный круг.

Я, понятное дело, отправился в пекарню на машине. В сущности, это было кафе, уютное, благоухающее ароматами теплой выпечки. Я подошел к прилавку и попросил завернуть десять ромовых баб. Мне повезло, мы с продавщицей были одни, и я имел возможность поговорить без свидетелей. Я сказал ей, что ищу одну женщину, которая пропала 29 октября вечером. Сказал, что она отправилась сюда, в пекарню, за ромовыми бабами, но не вернулась. Я описал ее внешность, черное вязаное пальто.

– Да я ее знаю! Она довольно часто бывает здесь! – воскликнула продавщица. – Я еще почему запомнила-то ее? У нее очень красивое черное вязаное пальто, там узоры, которые мне всегда хотелось сфотографировать, чтобы потом скопировать такие же при вязке свитера. И что, говорите, она пропала? Не может быть! Такая приятная молодая женщина! Но 29-го меня не было, я уезжала во Владимир к брату. Вы приходите завтра вечером, здесь будет моя сменщица, Рая, вот ее и расспросите. Может, она ее видела?

Мне с трудом удалось уговорить женщину дать мне номер телефона этой Раи, я позвонил ей, выйдя из пекарни, попросил о встрече, объяснил, что мне нужно. И Рая, тоже вспомнив Лену, сказала, что давно уже не видела эту женщину, несколько дней. Я спросил ее, как часто она бывала в пекарне, и услышал, что примерно через день, что она постоянная покупательница и что ей, Рае, очень жаль, что она пропала. Потом, спохватившись, спросила, кем я ей прихожусь, и я не нашел ничего лучшего, чем представиться ее мужем.

– Желаю вам найти вашу жену, – сказала Рая напоследок и отключила телефон.

Я был в растерянности. Итак, в пекарне ее в тот вечер не было. Но она и не говорила, что заходила туда. Просто дошла до пекарни и повернула обратно. И вот пока она прогуливалась, кто-то вошел в квартиру и застрелил ее мужа. А если бы она зашла в пекарню, то обеспечила бы себе алиби! Но не тот, видимо, вечерок был, чтобы о ромовых бабах думать. Она просто хотела проветриться, остыть, прийти в себя после ссоры с мужем. Возможно даже, думала о ребенке, которого даже не имела права присмотреть, чтобы раньше времени не расстраиваться. Так, во всяком случае, она мне сама сказала. Кто, кто позвонил Львовым сразу же после ее ухода? Кто?

Лена сказала мне, что в квартире все на месте. Получалось, что убийца ничего не взял, хотя мог бы. То есть, с одной стороны, он явно что-то искал, поскольку в квартире царил беспорядок, с другой – получалось, что никакой инсценировки ограбления не было, иначе преступник непременно взял все ценное! Что же произошло в тот вечер в квартире Львовых? И почему сам Львов схватился за пистолет? Ему угрожали? Или, наоборот, случилось нечто такое, что спровоцировало Львова самого схватиться за пистолет! Ведь никто, насколько я понял, не знал, где он хранит пистолет, даже Лена, его жена!

И что могли искать в квартире? Что такого невероятно ценного, важного, что преступник не польстился на деньги или драгоценности?

И тут я вспомнил, что не сообщил Кострову о беглом осмотре квартиры Леной, о сейфе, который она открыла своими ключами (хотя там наверняка уже побывали умные, облаченные в тонкие перчатки руки экспертов!).

Я позвонил Кострову, мы встретились неподалеку от моего дома, я пересел к нему в машину. Он тотчас приглушил музыку. «Вивальди, надо же!»

– За обедом Гена успел мне довольно многое рассказать, – сказал он мне. – К примеру, следов взлома на дверях квартиры Львовых не обнаружили, из чего эксперт пришел к выводу, что Львов сам открыл убийце дверь, из чего можно было предположить, что хозяин мог знать своего гостя или гостью.

– Вас не было в квартире, я знаю, но я-то там был, и когда Лена открыла сейф, я успел увидеть там деньги, немало. А с ее слов выходило, что и драгоценности все на месте. Вы хотя бы можете себе представить, о каких драгоценностях идет речь! Львовы владеют сетью аптек, Лена могла позволить себе очень дорогие украшения. Но они все на месте! Получается, что тот, кто убил Львова, искал нечто ну очень уж ценное. Может, какой-то документ, я не знаю, флешку…

– Поговорите с Леной, может, она что-то вспомнит?

– Хотел спросить вас о ноутбуке Лены.

– По словам Геннадия, Лена, в отличие от многих женщин, не особенно-то зависела от Сети, у нее нет аккаунтов в популярных соцсетях, таких, как «Одноклассники» и даже «Фейсбук». Ее интересовали сайты, связанные с путешествиями, разного рода рукоделием, кулинарией, интернет-магазины, драгоценности, ну и, конечно, она часами изучала форумы, темы которых были связаны с приемными детьми, с детдомами. В ее письменном столе был найден список телефонов и фамилий работников службы опеки, контакты нескольких домов малютки, детдомов. Так что ваша Лена действительно готовилась к тому, чтобы стать матерью. Возможно, в тот вечер, когда все это произошло, когда ее мужа убили, у нее действительно сдали нервы, возможно даже, она сообщила ему о том, что раз он не желает помочь ей в усыновлении, то она готова с ним развестись. Я не удивлюсь даже, что тот беспорядок, который был в квартире и который приняли за последствие варварских поисков неизвестного лица, образовался совершенно по другой причине – возможно, сама Лена в порыве чувств швыряла вещи, открывала шкафы, опрокидывала стулья, как бы собираясь покинуть квартиру, возможно, она собирала чемодан или хотела это сделать, да в какой-то момент устала от самого скандала, набросила на себя пальто и выбежала из квартиры. Или же после того, как она уже ушла, сам Львов в ярости принялся все вокруг крушить и разбрасывать. Может, и у него тоже сдали нервы. Да, есть такие люди, которые никогда в жизни не позволят себе взять ребенка из дома малютки, и их тоже можно понять. Львовы – серьезные люди, состоятельные, у них бизнес, и Львову, думаю, не очень-то хотелось рисковать, воспитывая ребенка с неизвестными генами. Думаю, что у него и любовницы-то не было, я имею в виду женщины, которая родила бы ему ребенка.

– Почему вы так решили?

– Человек его положения не мог не задумываться о наследнике. И любая женщина, связавшись с ним, вряд ли отказалась бы родить ему ребенка, понимая, что тем самым она обеспечила бы и себя на всю оставшуюся жизнь. И потом, у нее был шанс выйти за него замуж.

Костров рассказал мне о своем визите в аптеку «Фарма-Гален», передал слова Светланы Валерьевны, которыми она характеризовала своего шефа.

– Значит, все-таки, бабник, – сказал я.

– Похоже на то, – задумчиво проговорил Костров. – Что ж, будем действовать дальше в этом направлении.

– А что телефоны? С кем разговаривала Лена в последнее время? – Я почувствовал, как покрылся испариной. Я снова предавал ее, я хотел знать о ней как можно больше и действовал ну очень уж грубо. – Электронная почта?

– Несколько звонков в салон красоты «Ева», в химчистку, интернет-магазин продуктов, звонки мужу, в гостиницу «Геро», само собой, и, что меня особенно заинтересовало – в визовый центр.

– Она куда-то собиралась?

– Или она куда-то собиралась или – наоборот, хотела кого-то пригласить. Подробности не знаю, но буквально на днях она звонила в Болгарию, в Варну, разговаривала почти двадцать минут с женщиной, обозначенной в списке ее телефонных абонентов, как Теодора.

– Вы хотите, чтобы я поговорил с ней о Болгарии?

– Думаю, это было бы неплохо. Но, с другой стороны, лучше, если бы она сама первая произнесла это слово – Болгария.

– Я понял.

Теперь настала моя очередь делиться информацией – я рассказал ему о своей тщетной попытке найти свидетеля в «волконской» пекарне. Ефим Борисович внимательно меня выслушал.

– В следующий раз, когда у вас будет время и желание пройтись или проехаться по ее маршруту, обратите внимание на все общественные места, попадающиеся на пути, порасспрашивайте бабушек во дворах, которые могли бы заметить ее, мамочек с колясками. Кто-нибудь да вспомнит ее.

Интересно, подумал я, он сам-то верит в то, что говорит? А я, я сам – верю?

Лена

Была ли я готова к допросам? Думаю, нет. На какие-то вопросы я могла бы ответить с легкостью, но на какие-то – нет. Надо было подготовиться, все хорошенько обдумать, но в голову ничего не шло. Была ли я осторожна в своих действиях, не подставила ли Мирем? Не грозит ли ей опасность, в случае если она приедет сюда?

Конечно, если следователь не дурак, то он проверит все мои звонки, выяснит, что я звонила в визовый центр, может отправить запрос или даже поехать туда, и ему скажут, что я оформляла приглашение Мирем. Найдут в моем телефоне и след моего звонка Теодоре. Ну и что ж, отвечу я, да, у меня есть в Болгарии подруги – Теодора и Мирем. Что в этом особенного? Да, я время от времени перезваниваюсь с Теодорой. Но почему приглашаю Мирем? Да просто приглашаю в гости и все. Почему я не звоню Мирем, а Теодоре? Нет, вряд ли следователь додумается до такого глупого вопроса. Теодора – горничная в отеле «Черное море», скажу, что познакомилась с ней давно, когда отдыхала в Варне. И это будет чистой правдой. Мирем? Скажу, что это подруга Теодоры, что мы вместе проводили время.

Конечно, я переживала. Я уже давно, самой быстрой почтой, отправила Мирем приглашение, правда, на адрес Теодоры. И собиралась на днях купить ей электронный билет на самолет Варна – Москва. Думаю, они обе там нервничают, ждут от меня новостей, Теодора, думаю, каждый раз вздрагивает, когда ее подержанный ноутбук издает нежное «дзинь», когда на ее почту приходит новое письмо. Теодора – большая мечтательница, она любит путешествовать по интернет-магазинам, мечтая о покупках, подписывается на разного рода рассылки, и ее почта просто ломится, наверное, от этих рекламных писем. А от меня письма все нет и нет. А что я могу поделать, когда все так изменилось, и теперь приезд Мирем просто невозможен?!

Мой телефон изъяли, а я даже не помню номера Теодоры. Я бы написала ей письмо, электронный адрес ее почты я хорошо запомнила. Но откуда ей написать? В спальне на письменном столе есть компьютер Игоря. Я буду полной дурой, если не воспользуюсь им и не сообщу Теодоре о случившемся. Она должна будет меня понять. Но вот Мирем. Как она отнесется ко всему этому? Поверит ли мне? Не подумает ли, что я решила ее просто обмануть, кинуть? Как убедить ее набраться еще немного терпения, подождать, когда все успокоится, когда найдут настоящего убийцу Коли, а меня отпустят, и тогда она сможет приехать ко мне? А может, все рассказать Игорю? Но поверит ли он мне? А что, если он поведет себя так же, как Коля?

Все эти мысли одолевали меня в то время, как мы с малышами, устроившись на ковре в детской, строили большую пирамиду. Как бы мне хотелось думать только о пирамиде, о девочке Анечке и мальчике Сашеньке, о чудесных детях, которые, в случае если с меня снимут обвинения, могли бы стать и моими детьми! Нанизывая деревянные плоские детали пирамиды на ось, я представляла себя с деревянной дверцей поверх кожи на том месте, где у меня было сердце. И дверца эта была закрыта, заперта. Пока все считают меня преступницей, убийцей мужа, я просто не имею права никого любить и впускать в свое сердце. Особенно этих маленьких детей.

По щеке моей скатилась слеза. Я вдруг подумала о том, что никогда еще не имела возможности вот так близко наблюдать детей. Какая же у них тонкая и нежная кожа! Мягкие светлые волосы, как шелк, как лен, я не знаю, как… Я время от времени гладила детей по голове, вглядывалась в их глаза, любовалась их густыми ресницами, маленькими носиками, губками, как вишенки, и мне хотелось взять их на руки, крепко прижать к себе, передать им свою любовь, тепло. Да только все внутри меня вымерзло. Я стала другой. И все то, что еще не так давно радовало меня, доставляло наслаждение, сейчас вызывало чуть ли не страх – я, как женщина, уже больше не существовала. Сейчас все было направлено на то, чтобы очиститься, отмыться от обвинения. Я вбила себе в голову, что не имею права (пока, во всяком случае!) даже находиться рядом с этими ангелочками.

Еще я переживала свою холодность. Мне казалось ночью, что тот холод, что поселился внутри меня, остудил и чувства Игоря. Мы были напряжены, каждый думал о своем и каждый чего-то ждал, каких-то новостей, и ожидание это было тревожным, тяжелым. Как все повернется? Сможет ли следователь найти улики, которые указывали бы на другого человека, настоящего убийцу?

Внешне же моя жизнь в доме Игоря выглядела довольно спокойно (за исключением утреннего звонка Ефима Борисовича, который задал мне несколько вопросов, сильно подпортив мне и без того кислое настроение). Дети улыбались мне, соглашались на все мои игры и выглядели вполне счастливыми. Катя тоже посылала мне ободряющие взгляды, то и дело звала меня на кухню то чайку попить, то просто посидеть с ней рядом. Она, как женщина, понимала, что я нервничаю, и хотела помочь мне освоиться в доме, немного расслабиться.

– Курите? – спросила она меня, взглядом показывая на дверь, из чего я поняла, что она сама покуривает, но делает это в подъезде.

– Иногда, – призналась я.

Я хотела уже было спросить ее удобно ли будет, если я воспользуюсь компьютером Игоря, как вдруг поняла, что это уже будет чрезмерным – Катя не жена Игорю, она всего лишь няня, а потому я не должна спрашивать у нее подобные вещи. Я поблагодарила ее за чай, сказала, что, когда обед будет готов, я хотела бы покормить детей или хотя бы понаблюдать, как она их кормит, и спокойно отправилась в спальню, включила компьютер. К счастью, Интернет ожил автоматически, мне не понадобился пароль, и, открыв свою почту, я сразу же увидела два письма от Теодоры. Первое – обыкновенное, написанное еще три дня тому назад, она рассказывала о встрече с Мирем, говорила, что ей не нравится, как она выглядит. Что она еще больше похудела, просто одна кожа и кости, что у нее плохой аппетит, что нервы ее на пределе, что она «искурилась» вся, только и делает, что курит. Что кожа ее еще больше почернела, а кончики пальцев, ее красивых пальцев с длинными ногтями, за которыми она следила, сама себе делая маникюр, пожелтели от табака. Теодора написала, что догадывается, что мы с Мирем затеяли, но не понимает, к чему такая таинственность. Понятно же, что я нашла ей в Москве жениха, и что в этом такого? Зачем скрывать от нее, от Теодоры, которая желает Мирем счастья от всей души.

Между строчек я читала обиду Теодоры на то, что у нас с Мирем от нее есть тайны. Поэтому я поспешила ответить на ее письмо, сообщив, что она попала прямо в точку. Так и есть, я нашла Мирем мужчину, да только Мирем так напугана, что даже сама себе боится в этом признаться. Еще я добавила, что удивлена тем, что Мирем сама не рассказала Теодоре, зачем она едет в Москву. Словом, я успокоила Теодору, сказала, что, как только выдам замуж Мирем, так сразу же примусь устраивать и ее личную жизнь. Думаю, что письмо вышло довольно милым. Я отправила его и сразу же взялась за написание следующего.

«Теодора, дорогая, привет! У меня проблемы. Серьезные. Умер мой муж. Потом расскажу в подробностях. Скажи Мирем, чтобы не волновалась. Надеюсь, что она уже получила мое приглашение, пусть идет оформлять визу. Я напишу после похорон и пришлю билет. Обнимаю».

Отправив это письмо, я почувствовала себя еще хуже. Вот если бы я, окажись на месте Мирем, получила такую информацию, то точно не поверила бы. Сразу заподозрила неладное. А Мирем…

Я закрыла глаза и мысленно перенеслась в Варну. Как же тепло там было, солнечно, красиво, как-то даже празднично! Я очень хорошо помню тот день. Выйдя из отеля, я присела за столик в кафе на набережной, заказала кофе и в ожидании его прикрыла глаза, щурясь на солнце. Впереди был еще один совершенно праздный, ленивый день, который я могла провести на пляже, греясь на солнышке и купаясь в теплом море, могла просто отсыпаться в номере или гулять по Варне, покупая сувениры, обедая жареной рыбой в прибрежном кафе. А могла покурить на террасе с моей новой знакомой, горничной моего отеля, Теодорой, симпатичной девушкой, очень хорошо разговаривающей на русском языке. В первый же день моего пребывания, убирая мой номер, она сразу же обозначила свои политические приоритеты.

– Люблю Советский Союз, Русию. Вот очень люблю. И президента вашего уважаю. Болгары вообще любят русских. А мои соседи так вообще выписывают русские газеты.

Я пригласила ее выпить пива вечером в ресторане, сказала, что угощаю. Теодора пришла нарядная, хоть и уставшая. Мы с ней пили пиво, болтали, курили.

Где-то на третий день я впервые увидела Мирем. Маленькая сухонькая женщина неопределенного возраста сидела за соседним столиком и курила. У нее была темная кожа, копна густейших, асимметрично подстриженных волос, огромные темные глаза слегка навыкате, идеальной формы прямой нос и полные, слегка подкрашенные малиновой помадой, губы. Она была маленького роста и носила туфли на очень высоких каблуках.

Мне принесли чашку с кофе, я сделала несколько глотков, подняла голову и вдруг увидела, что женщина за соседним столиком как-то неловко завалилась на живую изгородь из искусственных кустов самшита. Я подошла к ней, взяла ее за руку, позвала ее: «Женщина, женщина…»

Глаза ее были прикрыты, под веками блестели полоски белков. Я хотела уже было позвать на помощь, как она медленно открыла глаза и, словно угадывая мои мысли и намерения, отмахнулась, мол, не надо ничего, я в порядке.

– Что с вами? Может, вызвать доктора? Может, в больницу?

Она улыбнулась мне измученной улыбкой. Покачала головой. Она что-то сказала про хлеб, кофе, и тогда я, человек, никогда в своей жизни не испытавшая голода, вдруг откуда-то поняла, что у этой женщины только что произошел голодный обморок!

Я жестами показала ей, что ем, она молча кивнула. Я тотчас подозвала официантку и заказала куриный суп и хлеб.

Женщину звали Мирем. Она была очень слаба. Суп она ела медленно, вяло. А потом она и вовсе отключилась, чем еще больше напугала меня. Я все же добилась, чтобы официантка вызвала «Скорую помощь». Потом я позвонила Теодоре, попросила ее спуститься в кафе, она сказала, что ей надо отпроситься. Она успела в последний момент, когда Мирем уже положили на носилки. Мы с Теодорой поехали вместе с ней в больницу.

Как я и предполагала, моя новая знакомая была сильно истощена – и физически, и нервно. Мы с Теодорой не оставляли ее, ухаживали за ней, я оплатила ее пребывание в больнице – у Мирем не было медицинской страховки. Не знаю, почему я приняла в ней такое участие. Вот чувствовала, что Мирем – сильная женщина, что с ней просто что-то произошло, но, если ей помочь, она выдюжит, и с ней будет все в порядке.

Она оставалась еще в больнице, когда мне пора уже было уезжать. Я оставила Теодоре деньги для Мирем и попросила ее проследить за ее выздоровлением, пообещав звонить ей каждый день. Денег я оставила много, полторы тысячи евро – так мне хотелось помочь Мирем. И Теодоре лично я оставила триста евро – подарок. Я знала, чувствовала, что могу довериться Теодоре, и я в ней не ошиблась. Мирем пошла на поправку, ее выписали из больницы, и она вернулась домой. Теодора, которая подружилась с Мирем за время ее болезни, рассказала мне, что Мирем живет не одна, что она сожительствует с мужчиной по имени Меттин, который заставляет ее работать, и все заработанные ею деньги проигрывает в «комар». Он бьет Мирем, а она никак не может от него избавиться. Что он угрожает убить ее, если та решит вдруг с ним расстаться. У меня просто руки чесались прибить этого Меттина. Иногда мне удавалось поговорить с самой Мирем, это случалось, когда та приходила навестить Теодору в отеле, Теодора пускала мне сигнал по телефону, и я ей перезванивала. Мирем по телефону всегда благодарила меня за свое спасение, была немногословна. Весной в наших разговорах с моими болгарскими подругами все чаще и чаще поднималась тема моего возможного приезда в Варну. И я приехала. В самый разгар сезона, в июле – в жару, в рай. Меня встретили как родного человека. Мирем тихо плакала, обнимая меня. Она казалась высокой на своих огромных каблучищах. Теодора тоже не могла нарадоваться, что мы снова вместе. Мирем посвежела и выглядела очень даже ничего. Они рассказали мне, что часть денег была потрачена на восстановление медицинской страховки Мирем, на лекарства. Но что больше всего меня удивило, так это оставшиеся двести евро, которые Теодора торжественно вручила мне со словом «ресто», что по-болгарски означает «сдача». Я разделила их поровну между Мирем и Теодорой.

Я провела в компании моих болгарских подруг две замечательные недели. Конечно, мы с Теодорой все это время втолковывали Мирем одну и ту же мысль – порви с Меттином. Но, видимо, не так-то это было просто – Мирем его боялась. Сколько раз я порывалась встретиться с ним, и тут Мирем проявляла характер, говорила, что это ее жизнь и что она сама знает, что делает. Теодора лишь разводила руками.

За несколько часов до моего отъезда, когда мы с Мирем сидели в моем номере, а Теодора должна была появиться с минуты на минуту, чтобы проводить меня в аэропорт, Мирем достала из кармана своей джинсовой курточки записку и протянула мне.

– Вот, Элена. Это тебе. Почитай.

Я развернула. Там было написано «Село Дегтярное Волчанского района Харьковской области».

– И?

– Надо, чтобы ты поехала туда.

– Зачем?

– Надо.

– И что я там буду делать?

– Найдешь женщину одну, ее зовут Мирем Христова.

Я удивилась. Пока мы лечили Мирем, я много раз видела ее личную карту, заменявшую болгарам внутренний паспорт. Это ее звали Мирем Христова.

– Да, ее зовут так же, как и меня, Мирем Христова. Найдешь ее и спросишь: «Помнишь ли ты Мисси?»

– А кто такая Мисси?

– Она знает. Главное, чтобы ты нашла ее. И когда спросишь ее про Мисси, она сразу же даст тебе кое-что. И это кое-что ты должна будешь привезти в Москву.

– Но что это? Мирем, ты просто пугаешь меня…

– Ты умная. Ты все поймешь, что надо делать.

– Это как-то связано с тобой?

– Да. Только со мной. Это очень важно. И тогда мне уже не страшен будет Меттин. И вообще – никто.

Я пожала плечами. Украина, Харьков. Я не собиралась на Украину, да мне бы и в голову такое не пришло, учитывая создавшееся положение с Украиной.

– Хорошо, Мирем. Но я ничего не обещаю. На Украине сейчас опасно.

Мирем улыбнулась мне очень грустной улыбкой. Она просила меня, но просила не настойчиво, а кротко, понимая, что я скорее всего туда все же не доберусь.

А у меня сердце сжалось. Я чувствовала, что она доверилась мне, причем готовилась к этому чуть ли не целый год! Она увидела во мне человека, на которого можно положиться. А еще – я же из России, а Украина, как им кажется, где-то совсем рядом.

Так много всего произошло потом, так все удачно, казалось бы, сложилось, и вот теперь я не могу допустить, чтобы Мирем приехала в Москву. Никак. Это опасно. Для всех.

«Дзинь»! Теодора отозвалась коротеньким письмецом. Выражает соболезнования. А еще пишет, что Мирем пропала. Между мной и Мирем была договоренность – мы связывались только через Теодору. Это было важно.

Теодора была встревожена. Думаю, она не осознала, какое горе обрушилось на меня. Она, человек крайне ответственный и душой болеющая за Мирем, была поглощена мыслями о ее пропаже. Да еще к тому же – перед ее поездкой в Россию! Конечно, Теодора, как и я, да и все, кто знал Мирем, в таких случаях могли предполагать лишь одно – ее исчезновение связано с Меттином. Может, он в очередной раз избил ее, а может, и того хуже – убил! Много ли надо, чтобы свернуть тоненькую шейку маленькой Мирем?

Да и у меня появилось нехорошее предчувствие.

Я написала Теодоре, чтобы она не волновалась, может, Мирем просто потеряла телефон. Думаю, Теодора недоумевала, почему я не звоню ей, но, как человек тактичный, она скорее всего предположила, что я не звоню ей из экономии – откуда ей знать, как я живу, какими средствами обладаю. Для нее, девушки, живущей очень скромно и считающей каждый лев, мои звонки в Болгарию представляются непозволительной роскошью. Уверена, что она до сих пор не может взять в толк, что заставило меня тогда, в нашу первую встречу с Мирем, принять в ней такое участие и так потратиться на ее лечение и содержание.

Но, как бы то ни было, вопросов Теодора не задавала, почему я ей не звоню, а пишу, если бы и задала, то вряд ли я сказала ей правду, что мой телефон находится у экспертов, что его анатомируют там в поисках улик, которые позволили бы посадить меня за решетку за убийство мужа. Я же написала ей, что мой муж просто умер. Пожелав Теодоре всего хорошего, я отключила компьютер.

Усталость навалилась на меня, словно я пережила тяжелый, полный неприятных событий день. А ведь было еще только утро. Надо было возвращаться в мою новую жизнь, наполненную детскими голосами, пока еще довольно бледными надеждами и намечающимися разочарованиями. Мне казалось в то утро, что Игорь меня разлюбил.

Костров

Я снял номер в гостинице «Геро» на сутки. Девушка-администратор, кареглазая, симпатичная, с ямочками на щеках, с трудом, как мне показалось, скрыла усмешку, понимая, зачем мне, с московской пропиской, которую она успела разглядеть в моем паспорте, понадобилось снимать здесь номер.

Поймав в коридоре горничную с пылесосом в руках, я сделал ей знак войти в мой номер.

– Поговорить надо, – сказал я. – Если ответите все честно, я заплачу вам. Ну и, конечно, наш разговор надо бы сохранить в тайне.

Девушка молча рассматривала меня, прикидывая, наверное, что мне от нее надо и на самом ли деле наше с ней общение ограничится разговором, не собираюсь ли я ее уложить в кровать. Хотя моя внешность мало подходит для такой роли.

Наконец, она решилась, вошла и даже прикрыла за собой дверь.

– В этой гостинице моя жена встречается с любовником. Понятия не имею, в каком номере, но их связь, как мне стало известно, длится уже давно.

Я показал ей фотографию Елены Львовой. Горничная, бросив на нее короткий взгляд, тотчас отвела глаза и ухмыльнулась, качнув головой.

– Расскажите мне о них. Кто он такой? Как часто они встречаются?

Я поспешил достать из кармана заранее приготовленные купюры по сто евро, решив про себя, что этими банкнотами соблазнить, раскрутить на откровенный разговор горничных будет проще всего.

Горничную звали, если верить надписи на бейджике, Наташа.

– Наташа, вот, возьмите!

Купюра скрылась в ее белом передничке. Однако, успел я отметить про себя, гостиница хоть и скромная, но может позволить себе и белые переднички горничных с вышитым фиолетовыми нитками логотипом – профиль изящной женской головки в шляпе и с дымящейся длинной сигаретой (это и есть в представлении хозяина загадочная «Геро»?), и ухоженные пальмы, и мягкие ковровые дорожки на этажах, и хрустальные светильники по стенам, и много чего приятного, создающего уют и свидетельствующего о том, что гостиница процветает.

– Да, я знаю эту женщину. Я с ней незнакома, но много раз убиралась у них в номере. Ваша жена – очень красивая женщина. Понимаю, что вам не особенно-то приятно это слышать, но мужчина, с которым она здесь встречается, тоже красивый, молодой. Номер, в котором они встречаются, оплачен до конца года. Встречаются они примерно один раз в неделю. Если кто-то не может прийти, то они предупреждают об этом…

В моем кармане заерзал, захлебываясь в утробных звуках, телефон. Я сделал знак Наташе оставаться в номере, а сам вышел – звонил Гена Неустроев.

– Послушай, Фима, я все понимаю, вы внесли залог и все такое, но в деле появилось кое-что новое, указывающее на то, что убийство было все-таки спланировано твоей подопечной.

– Что ты такое говоришь? Что появилось? Откуда? – возмутился я, представив себе, как в квартиру Игоря врываются люди, чтобы схватить Лену и надеть на нее наручники. – Мы же с тобой обо всем договорились!

– Забыл тебе сказать в прошлый раз, что на вешалке в квартире Львовых висело еще одно пальто – белое, и в кармане этого пальто нашли визитную карточку гостиницы «Геро».

– И что? Это тайна, что они встречались именно в этой гостинице? – Я, удалившись от номера, где меня поджидала горничная Наташа, к самой лестнице, все равно старался говорить как можно тише.

– Нет, это не тайна. Но я сам лично побывал в этой гостинице, беседовал с персоналом, и они мне рассказали много чего интересного.

– В смысле? Кто? Что тебе рассказали? – Меня бросило в пот. Только этого еще не хватало – новых свидетельских показаний!

– Ты мне не доверяешь? Так вот – все запротоколировано. Официально. Девушка-администратор Светлана Жарова рассказала мне кое-что весьма важное.

Я проклял себя за то, что допустил, чтобы Гена меня опередил. Я и не знал, что опасность может исходить из этого уютного местечка «Геро». Сам-то я прибыл сюда, чтобы проверить, как бы это ни было неприятно, Игоря, клиента меня нанявшего, во-первых, во-вторых, человека, которому я искренне симпатизировал. Уж слишком невероятную историю их отношений он мне рассказал, чтобы поверить в нее стопроцентно. Но я – профессионал, я должен был подвергать сомнению абсолютно все!

Я собрался.

– Гена, прошу тебя – оставь эту женщину в покое. Дай мне время, и я докажу тебе, что она не виновна.

– Ладно. Созвонимся вечером, встретимся и поговорим.

– Ты мне обещаешь, что…

– Да обещаю-обещаю, – проворчал он, в душе, наверное, решая, куда потратить деньги, которые нам с Игорем придется ему заплатить за то, чтобы он пока что не давал ход новым свидетельским показаниям. Уж я-то знал Неустроева, хороший парень, но всегда чувствует, на чем можно сыграть, кого лишний раз подоить. На этот раз он собирался поживиться за наш счет. Что ж, посмотрим, что из этого выйдет.

Злой, раздраженный, я вернулся в номер. Наташа смотрела на меня, нахмурив брови.

– Извините, Наташа, важный разговор. К тому же я весь на нервах, – добавил я, чтобы напомнить ей о том, что перед ней все-таки обманутый муж, недавно узнавший об изменах своей жены. – Итак. На чем мы остановились?

– Я начала рассказывать о том, что когда кто-то из них не мог прийти в назначенный день и час, то они предупреждали об этом Светлану Викторовну.

– А это у нас кто?

– Наша администратор, вы у нее только что оформлялись. Жарова ее фамилия.

– Постойте, Наташа, что-то я никак не пойму… Зачем было так все усложнять, если они, я имею в виду свою жену и этого ее… ну, вы поняли… Почему они не могли просто созвониться, чтобы перенести встречу?

– Мы думаем…

– Постойте, кто это мы?

Наташа покраснела так, что даже кожа на ее груди в вырезе синего форменного платьица стала розовой.

– Персонал, – тихо ответила она. – Мы тоже живые люди, мы целый день здесь, в гостинице, и нам, горничным, тоже было непонятно, почему у них все так… не по-людски, странно…

– Хорошо, так что же вы думаете?

– Что это как бы элемент конспирации. Мы сразу поняли, что они не свободные, что у вашей жены есть муж, то есть вы, а у него – семья, жена.

– Вы хотите сказать, что звонками друг другу они могли бы себя скомпрометировать, а звонками в гостиницу – нет?

– Ну, я не знаю… – растерялась горничная. – Да и вообще, это уже не мое дело. Я рассказала вам, что знала. Кстати говоря… – Она даже поднялась со своего места, собираясь уже направиться к выходу. – Их давно уже здесь не было, и никто из них не звонил Светлане Викторовне.

И вдруг глаза ее округлились, как если бы она вспомнила что-то страшное. Она пулей вылетела из номера, и я слышал звуки ее шагов по коридору, пока поглощенная ворсом ковровой дорожки мелкая дробь ее каблучков окончательно не затихла.

Совершенно сбитый с толку таким странным поведением девушки, я спустился вниз, нашел Жарову Светлану Викторовну в маленьком гостиничном ресторанчике, где она пила кофе, пользуясь отсутствием посетителей, и сказал, что нам надо поговорить. Она указала мне на стул напротив себя. Я не понимал, почему она смотрит на меня теперь уже не как полчаса тому назад, представляя меня в роли любовника, снявшего номер для свидания, а как-то совсем уж по-другому, словно едва сдерживаясь от смеха.

– Что такое? – спросил я.

– Не понимаю, зачем вы представились мужем Елены Львовой и напугали мою горничную, она даже собиралась звонить в полицию, решив почему-то, что вы убили свою жену…

– Почему?

– Ну, как же… Наши возлюбленные исчезли, и тут появляется муж Львовой, начинает расспрашивать… Вот она и решила, что вы ее просто убили. Насмотрелась девушка сериалов…

– Чушь!

– Могли бы сразу представиться следователем, – сказала она, сделав знак официантке, чтобы та принесла мне кофе.

Я не стал ее переубеждать. Следователь, так следователь.

– Я-то сначала приняла вас за… сами понимаете за кого… Подумала еще, что слишком уж серьезное у вас лицо, что вы меньше всего походите на героя-любовника! Вы только представьте себе мое удивление, когда Наташа прибежала ко мне и сказала, что в номере – муж Львовой, то есть сам господин Львов! Мне-то известно, что его убили.

– Послушайте, – я мягко перебил ее, не желая слушать весь этот бред. – У вас был мой коллега, задавал вам вопросы, и вы рассказали ему что-то такое, что поставило под сомнение невиновность Елены Львовой!

– А с чего вы взяли, что она невиновна?

Я был обескуражен тем, с какой уверенностью она произнесла эту фразу. Так мог говорить человек, который, безусловно, знал что-то очень важное, серьезное, что указывало бы на то, что Лена – убийца.

– Да я сама лично слышала как-то их разговор… Они сидели вот здесь, в этом ресторане и ужинали, и эта особа жаловалась своему спутнику, любовнику, словом, я-то знаю их имена и фамилии – Туманову, на своего мужа. Она говорила, что надо что-то решать, что дальше так жить невозможно, что он, ее муж, превратил ее жизнь в ад, что он не дает развод и все такое. Туманов ее успокаивал, говорил, что рано или поздно Львов даст ей развод, призывал ее успокоиться.

– Это все?

– Нет. Потом она говорила ему что-то на ухо… Конечно, я не могла слышать, что именно она говорила, но, думаю, предлагала способ убийства!

– Да с чего вы это взяли?

– Да с того, что этот разговор происходил не так уж и давно, и буквально через несколько дней, как выяснилось и как мне рассказал ваш коллега, бедного Львова убили! Вот только я так и не спросила, как именно его убили. Отравили? Зарезали?

Она лгала. Зачем, по какой причине, не знаю. Быть может, Елена ненароком обидела ее, а может, сама Жарова, занимая скромную должность администратора гостиницы, которая для многих пар служила местом свиданий, просто завидовала красивой и богатой Елене?

– Что вы можете рассказать о Елене?

– Шикардос! – немного театрально, с нескрываемым восхищением и одновременно презрением воскликнула Жарова. – Богатая дамочка, которой для полного счастья не хватало такого вот любовного адреналинчика!

Неужели Игорь обманул меня и ему было известно о существовании в жизни Елены мужа – Львова? Но тогда зачем ему было разыскивать Лену с моей помощью, если он знал и ее фамилию, и адрес? Игра? Чтобы прикрыть свою причастность к убийству?

– Скажите, Светлана Викторовна, а это правда, что Елена и Игорь связывались с вами, если не могли прийти на встречу?

– Да, правда. Но, думаю, это было своего рода игрой.

– Зачем? У каждого есть телефон, Интернет… Вы-то сами как можете это объяснить?

– У богатых свои причуды. Но мне кажется, что они просто боялись проколоться. Вот и осторожничали.

– А что вы можете рассказать об Игоре Туманове?

– Не знаю… красивый мужчина, похож на артиста, очень обаятельный. Может, он и есть артист, у него даже фамилия красивая. Но, думаю, не свободен, раз они встречались здесь. Да знаете, сколько у нас тут таких парочек. Правда, только эти двое так крышевались, вели себя странновато.

– Значит, ничего конкретного о том, каким планировалось быть убийство, вы все-таки не слышали, да?

– Да конечно, не слышала! Просто совпало все – этот услышанный мною случайно разговор и убийство Львова! Тут только дурак не свяжет эти события. Я же не дура.

Я вышел из гостиницы с тяжелым чувством. Если говорить о мотивах поступков, то у Светланы Викторовны, этой скучающей молодой дамочки, развлекавшейся наблюдением за останавливающимися в гостинице любовниками и фантазирующей их жизнь вне «Геро», казалось бы, не было никакого мотива, чтобы так подставлять Лену и выдумывать этот разговор о невозможности жить в браке с мужем. А вот у Лены и Игоря был яркий мотив убийства Львова. Помимо свободы, которую получала вдова Львова, она становилась владелицей сети аптек «Фарма-Гален».

В машине я был удивлен звонком Елены. Словно почувствовав на расстоянии, что я думаю о ней, причем не просто думаю, а представляю ее себе с пистолетом в руках, она сама зазвучала по громкой связи в салоне моего автомобиля, заполняя его своим нежным голосом.

– Ефим Борисович, я кое-что вспомнила. На улице Правды есть театральная любительская студия, самодеятельный театр, я часто прохожу мимо, и в теплое время года, когда так окна распахнуты, я слышу, как они там занимаются, разучивают что-то, танцуют… А в тот вечер, было же холодно, окна светились, я еще подумала тогда, что если бы у меня были дети, то непременно водила бы их в эту студию… И тут меня окликнули! Это был молодой человек, иностранец, он плохо говорил по-русски, с сильным акцентом. Так вот, он знаками спросил, нет ли у меня зажигалки, и я дала ему! Быть может, он запомнил меня? И еще: я подарила ему эту зажигалку. У меня в кармане было две. По себе знаю, что, когда хочется покурить, когда нервы на пределе, как важно, чтобы в кармане кроме сигарет была и зажигалка. Может, не переживи я в тот вечер такой скандал, я не оставила бы ему эту зажигалку, просто в голову бы не пришло, но мне показалось, что этот парень тоже был чем-то взволнован.

Я спросил Елену, на каком языке он говорил, но она не знала, зато подробно описала внешность. Высокий, кудрявые черные волосы, впалые щеки, был в черной куртке, под которой виднелся пестрый вязаный свитер, и в синих джинсах. На ногах его были высокие желтые ботинки. Он стоял на крыльце и хотел курить.

Теперь была моя очередь задать ей вопрос.

– Лена, скажите, когда вы встречались в гостинице, где вы с Игорем обедали? В ресторане? Может, выпивали в баре гостиницы?

– Нет, я даже не знаю, где там ресторан. Игорь всегда приносил что-нибудь сладкое, фрукты… Нет, мы не были в ресторане.

– Лена, это очень важный вопрос. Подумайте хорошенько, быть может, хотя бы один-единственный раз были? Есть свидетели, которые вас там видели.

– Я же говорю – мы никогда не были в этом ресторане. Да нам бы и в голову не пришло! Ведь там меня могли увидеть люди совершенно случайно, которые знакомы с моим мужем! Зачем тогда прятаться два года в номере, чтобы так глупо попасться в ресторане?… Нет-нет, нас с кем-то спутали.

Я спросил, где она сейчас находится, Лена ответила:

– Дома, где же еще? Укладываем с Катей детей.

Я сказал, что заеду вечером, что есть разговор.

– Вы не пугайте меня, – произнесла Лена совсем уж упадническим тоном, – я и так всего боюсь.

Игорь

Второй раз я перешагивал порог этой квартиры, и этот визит мне дался почему-то тяжелее. Быть может, первый раз я воспринимал это, как некое ночное безумие, совершенное в угоду находящейся на грани нервного срыва любимой женщине. Сейчас же все было иначе – я проникал в дом, в котором все было связано с семейной жизнью Лены, по сути, в ее прошлую жизнь, где все было помечено присутствием здесь ее супруга, где повсюду я натыкался на его вещи: домашние тапки, халаты, очки, плащи и куртки, шляпы, перчатки, одеколон, журналы, портреты, расческа, бритвенные принадлежности и многое другое, бросающееся в глаза и действующее не менее раздражительно, чем подсохшая лужа крови на паркете, где несколько дней тому назад лежал его труп.

Лена тоже, как мне показалось, чувствовала себя там растерянно и испуганно. Она ходила, сопровождаемая мною, по всем комнатам, заглядывала в кухню, ванную комнату, словно ища кого-то, и твердила, пожимая плечами: «Просто не верится, что его больше нет!»

– Игорь, ты посиди здесь, на диване, пока я буду убираться. Мне так будет спокойнее. А то, знаешь, страшновато как-то, даже жутко. Мне все кажется, что вот он сейчас появится в своем халате, очках, посмотрит на меня и спросит, что это я здесь делаю?

Я послушно сел на диван, включил телевизор, понимая, что телевизионные звуки, голоса послужат хорошим, успокаивающим фоном для разыгрывающейся в этих стенах драмы. А как иначе назовешь уборку в квартире, где убили твоего близкого человека? Это стресс, кошмар, который Лена будет вспоминать до конца своей жизни.

Она ходила по квартире в джинсах, свитере, надев на руки ярко-зеленые резиновые перчатки, носила туда-сюда ведра с водой, отжимала тряпки, открывала окна, протирала пыль, время от времени вслух спрашивая себя, правильно ли она все делает, ведь похорон же еще не было, а она все моет. А я смотрел на нее, и мне даже страшно было представить себе, что творится у нее на душе, как ей тяжело, как невыносимо при мысли, что ее мужа убили и что убийцей считают ее!

Еще у меня дома Лена встретила меня радостной новостью – она вспомнила, что во время прогулки в день гибели мужа подарила зажигалку одному парню из самодеятельного театра, и если его найти, то он мог бы, пожалуй, вспомнить ее. Призрачно замаячила надежда на алиби.

– Может, я пройдусь, поищу того парня? – предложил я, чувствуя неловкость от того, что она не позволяет мне помочь в уборке. – Или просто пройдусь до этой театральной студии, если повезет, сфотографирую всех молодых брюнетов с кудрявыми волосами, каких увижу, чтобы потом показать тебе. Хоть что-то полезное сделаю.

– Хорошо, иди, – внезапно согласилась она, яростно протирая большое настенное зеркало в деревянной резной раме. – Я постараюсь здесь не сойти с ума. Кто знает, может, оставшись одна, я поскорее приду в себя?

Я ничего не понял, собрался и вышел. Было совсем темно, я шел по улице, вдыхая холодный сырой воздух, вертел головой, разглядывая соты светящихся окон в многоквартирных домах, и думал о том, что в каждой квартире за этими окнами живут нормальные, не обремененные такими вот криминальными проблемами, как у нас с Леной, люди. Они мирно себе ужинают, разговаривают, играют с детьми, строят планы на завтра, читают, смотрят телевизор, работают за компьютером, может, и ссорятся, но по пустякам – их жизнь представлялась мне завидно спокойной и правильной.

Я ускорил шаг, почти бежал, чтобы согреться, пока не увидел светящиеся окна театральной студии. На этот раз на крыльце никто не курил. Я открыл тяжелые двери, вошел и вскоре затерялся в анфиладе комнат, разного рода залов, кабинетов, подсобных помещений. Где-то занимались дети, и их родители поджидали их, сидя на мягких диванчиках в холле, где-то репетировали взрослые, выполняя синхронные движения с размахиванием рук перед сидящим перед ними на высоком стуле режиссером. Я открывал все двери подряд в поисках кудрявого брюнета, пока не понял, что здесь такие не водятся. Возможно, этот человек был вообще не из студии. Или же он появится здесь в другой день, по расписанию.

– Молодой человек, вы кого-то ищете? – окликнула меня гардеробщица, маленькая тумбообразная женщина, закутанная в дымчато-белый дорогой оренбургский платок.

Я подошел к ней, объяснил, кого ищу. Сказал, что у меня к этому человеку есть важное дело.

– Я поняла, о ком вы. Это Лучано. Он вчера улетел в Рим.

Я почувствовал, как по телу моему пробежала холодная дрожь. Так бывает со мной при сильном волнении, когда я слышу или вижу что-то очень хорошее или плохое.

– А как с ним связаться?

– Дождитесь, когда закончит Милочка, она вон в том зале, третья дверь справа, она балетмейстер у средней группы детей. Лучано – ее жених, он часто приезжает к ней, его здесь все знают.

– Он курит? – спросил я в надежде, что женщина не обратит внимание на абсурдный вопрос.

– Да, курит.

Я дождался конца репетиции, увидел, как из распахнутых дверей выбегает стайка разгоряченных, кисло пахнущих потом детишек и заглянул в зал. Увидел стройную молодую женщину в черном трико и черной же короткой юбочке, тихо беседующую с концертмейстером – такой же молодой и весьма привлекательной пианисткой в джинсах и желтом просторном свитере крупной вязки.

– Вы – Мила? – Я чуть не поймал за руку девушку в черном трико, так стремительно танцовщица двигалась в сторону выхода.

Она резко затормозила, повернулась. Она была очень хороша. Ярко-синие ее глаза были обрамлены густыми черными ресницами, маленький рот слегка подкрашен терракотовым тоном помады.

– Я ищу Лучано, – сказал я.

Глаза ее увеличились втрое! Она широко улыбнулась.

– А вы, собственно, кто?

– Да никто, по сути. Надо поговорить.

Мы расположились в конце коридора на маленьком диванчике. Я рассказал ей, скрывая характер преступления, в котором обвиняют мою «жену», историю поисков свидетелей.

– Я поняла. Да, Лучано, когда дожидается меня, часто выходит на крыльцо покурить. И если он действительно видел вашу жену, то обязательно даст показания. Да вот только его нет в Москве, он вернется лишь через неделю, у него проблемы…

Я предложил ей связаться с ним по скайпу.

– Я бы с радостью, но с ним пока невозможно связаться – он сейчас в горах. Его семья занимается окороками, может, слышали – прошуто? Свиной вяленый окорок? Так вот, Лучано сейчас в горах, там, где сушатся эти окорока, там ожидается какая-то серьезная проверка. Как только у него будет возможность связаться со мной по Интернету, я сразу же поговорю с ним о вашей жене, и если он ее вспомнит, то позвоню вам, организую разговор по скайпу.

Несмотря на появившуюся надежду на алиби, я вышел из студии с тяжелым сердцем. Это же надо – какая неудача! Итальянец словно специально спрятался от нас в горах, среди свиных окороков, чтобы только оттянуть благословенный момент дачи свидетельских показаний, способных освободить Лену от тяжких обвинений.

Когда я вернулся, Лена сидела на диване. Лицо ее опухло от слез. Я, оставляя ее одну, догадывался, что ей будет тяжело оставаться в квартире, где все напоминает ей о муже, пусть уже и не любимом, но живом, но, с другой стороны, я дал ей возможность вспомнить тот вечер, осознать до конца, что произошло.

Я сел рядом, обнял ее, рассказал о встрече с танцовщицей. Она слабо улыбнулась.

– Вот видишь! Может, через неделю мы получим доказательства моей невиновности и я наконец успокоюсь?

Квартира была чисто вымыта, но мне все равно казалось, что в воздухе витает дух покойника, стоит какой-то специфический запах. Но скорее всего этот запах был все-таки воображаемым.

Лена собрала в сумку необходимые ей вещи, и мы, заперев квартиру, поехали домой.

По дороге с нами связался Костров, сказал, что есть разговор. Мы встретились у нас, за ужином.

– Я встречался с Неустроевым, – сказал Ефим Борисович, и по выражению его лица я понял, что ничего хорошего он нам сообщить не может. Наверняка выложит что-то, что лишь усугубит подозрения самого Кострова в отношении Лены.

– И что, он нашел новые улики против меня? – усмехнулась, побледнев, Лена. Оказывается, мы с ней одинаково мыслили и чувствовали!

– Если в прошлый раз он рассказал мне, чем его заинтересовал ваш ноутбук, Лена, то в этот раз мы говорили с ним исключительно о Львове. И, поскольку, он сам не может ответить на вопросы… – здесь Костров сам поперхнулся своей бестактностью, – то, возможно, вы, Лена, прольете свет на некоторые стороны его жизни, интересы.

– Валяйте, – сказала, откинувшись на спинку стула, Лена и даже отодвинула от себя тарелку с рыбой.

Катя, накрыв на стол в кухне, кормила детей в детской. Я вдруг подумал, что наша квартира находится сейчас как бы на военном положении. Новые люди, новые порядки, да и в квартире как-то непривычно тихо, воздух наэлектризован. Вот и Лена на грани истерики. Я и не знал, что она может быть такой. Нежелание увидеть мою возлюбленную в искаженном, изуродованном животным страхом виде наложилось на обыкновенное любопытство. Что сейчас будет? А вдруг она обложит нашего сыщика матом, а то и шарахнет его тарелкой по голове? Я же совсем ее не знал! Но как приятно было ее узнавать, настоящую, во всех своих естественных проявлениях, жаль, конечно, что при таких трагических обстоятельствах, но все равно – натуральную, живую, переполненную эмоциями, с застывшей слезой на нежной щеке… И как же хотелось ей помочь, поддержать ее, защитить!

– Вам известно что-нибудь об интересах вашего мужа?

– Конечно. Он очень любил свою работу, но еще больше – деньги, которые она ему приносила. Уверена, что в его ноутбуке вы нашли тысячи посещений дорогих интернет-магазинов, причем не только российских. Он любил красиво одеваться, покупал себе дорогой парфюм, заказывал деликатесы, фуа-гра, к примеру, выписывал из Франции, да много чего… Он, как ребенок, радовался каждой новой посылке.

– А украшения?

– Очень любил дорогие украшения, но, покупая, почему-то сразу же продавал и покупал что-то новое. Думаю, ему нравился сам процесс.

– Его интересовали современные украшения или старинные?

– Не могу сказать, что у Коли был хороший вкус, он больше полагался или даже ориентировался на цену – если цена высока, значит, и перстень или запонки стоящие. Он не был экспертом в ювелирных изделиях, но в какие-то моменты его просто завораживало, если он видел перед собой какую-нибудь старинную дорогую вещь, он мог часами разглядывать ее фотографию, потом, я думаю, ехал к своим друзьям, советовался с ними, а иногда, наоборот, никому не говорил ни слова, а просто покупал вещь, надевал и отправлялся к кому-то в гости. Говорю же, он был, как ребенок.

– У вас были друзья? Компания? Вы принимали у себя гостей? Вас приглашали ваши друзья к себе домой?

– Раньше – да, но последние лет пять мы никого не принимали и сами нигде не бывали. Мы создавали видимость семьи, хотя давно уже жили порознь.

– Как вы думаете, у вашего мужа была постоянная женщина?

– Думаю, да.

– Прошу заранее извинить меня за все вопросы, понимаю, что они причиняют вам, быть может, боль…

– Да ладно вам, я же все понимаю. Что еще вас интересует?

– Как вы думаете, он мог подарить своей любовнице дорогую вещь?

– Возможно. Мне же он дарил. Не из-за большой любви, конечно, – она усмехнулась, – а, скорее, из вежливости или просто как другу.

– Фамилия Дудучава вам о чем-нибудь говорит?

– Нет. А кто это?

– Ираклий Дудучава – известный в Москве антиквар, специализирующийся на ювелирных украшениях. За пару дней до своей смерти ваш муж разговаривал с ним по телефону два раза, кроме того, в его ноутбуке мы нашли несколько обращений к сайту Дудучавы. Вам что-нибудь об этом известно?

– Нет, и я никогда прежде не слышала эту фамилию. Говорю же, у нас с мужем были разные интересы.

– Хорошо. Теперь поговорим о путешествиях. В последнее время вы и ваш муж интересовались Болгарией. Это такое совпадение или?..

– Я понятия не имела, что Коля интересовался Болгарией. Сама удивлена. Если бы ваши специалисты-компьютерщики копнули информацию летнего периода, то вы бы заметили, какие страны для путешествий интересовали моего мужа. Жаркие, экзотические, какие-то острова, дорогущие курорты… Еще он любил бывать в Италии, Швейцарии.

– А вы? Вы несколько лет подряд отдыхали в Болгарии. Вам так нравится эта страна? Или это из-за экономии?

– Глупости! – возмутилась Лена и даже фыркнула. – При чем здесь вообще экономия? Я люблю Болгарию, и действительно отдыхаю там почти каждый год. Кроме того, у меня там появились подруги, с которыми мы проводим время.

– Болгарки?

– Да. Две чудесные женщины, Теодора и Мирем.

– Известно, что вы отправили Мирем Христовой приглашение в Россию, это так?

– Да, мне очень хотелось показать ей Москву. Я бы и билет ей оплатила, если бы не загремела в камеру.

– Да, я все понимаю. А не могло ли случиться, что ваш муж, чувствуя, что вы близки к разводу, решил помириться с вами и даже начал планировать совместный отдых в Болгарии?

– Не думаю. А почему вы об этом спрашиваете?

– Да потому, что он всерьез интересовался Болгарией, особенно его почему-то заинтересовал один маленький городок на берегу моря – Балчик.

Мне показалось или нет, что Лена вздрогнула?

– Балчик? Странно.

– Что «странно»?

– Да то, что это я рассказывала ему о Балчике. О том, что мечтаю туда попасть, потому что там находится потрясающей красоты ботанический сад!

– Вы рассказывали ему об этом?

– Ну да! Должны же мы были с ним о чем-то говорить, оставшись вдвоем? Значит, ему было тоже любопытно подробнее узнать про этот город? Ладно. Пусть. Но почему вас-то это так заинтересовало? Вы же ищете убийцу мужа!

– Я пытаюсь понять, чем он жил и интересовался незадолго до смерти. Ведь кто-то его убил! И этот «кто-то» ничего не украл из квартиры. Вам-то самой это не кажется странным?

– Не кажется. Человек этот – убийца, а не вор. И он пришел сюда специально для того, чтобы убить Колю. И этот убийца ему хорошо знаком, иначе Коля бы ни за что не открыл чужому дверь. Он был очень осторожным человеком. Он и пистолет купил для такого вот случая – вдруг кто-то нападет! Возможно, он бросился к пистолету в надежде защититься, да не получилось… Он совершенно не спортивный был мужчина, весь изнеженный, холеный, к тому же – не совсем здоровый.

– Очень хорошая тема, – заметил Костров. – Что вы знаете о его здоровье?

– У него камни в почках. И когда его прихватывало, мне становилось его жаль, чисто по-человечески. Это же невыносимые боли! Я сразу же вызывала его врача, Коле делали капельницу.

– Ефим Борисович, насколько я понял, – вмешался я, чувствуя, что Лена уже утомлена бестолковыми и бесполезными вопросами, – ничего интересного, что могло бы указать на убийцу, ни в ноутбуке Львова, ни в его телефоне не нашли?

– Нет, не нашли, – кивнул головой Костров. – Перед смертью Львов очень активно интересовался какими-то украшениями, потом «провалился» в болгарские исторические сайты, особенно его интересовал Балчик, ботанический королевский сад. Наведывался он и на страницу болгарского посольства в Москве. Просто Неустроева насторожил этот факт, мол, супруги были, что называется, на ножах, но почти одновременно заинтересовались Болгарией. Хотя я понимаю вас, ваше раздражение – все это выглядит совсем несерьезно и скорее всего не имеет к убийству Львова никакого отношения.

Лена, слушавшая нас с задумчивым видом, хотела, я думаю, одного – как можно скорее лечь спать. Слишком уж тяжелым выдался день. Она была истощена психологически и физически – все-таки ей пришлось вымывать всю квартиру!

Затем Ефим Борисович задал мне вопросы, бывали ли мы с Леной в ресторане гостиницы «Геро», я сказал, что не бывали. Лена, слушая наш разговор, и вовсе отвернулась к окну.

– Есть свидетельница, которая слышала, как вы, Лена, – окликнул он ее, – сидя за столиком в ресторане «Геро» вместе со своим спутником, жалуетесь ему на мужа и чуть ли не готовите против него заговор…

– Что? – Она даже открыла рот, словно готовясь исторгнуть крик ужаса и боли. – Заговор? Да мы никогда не были в ресторане! Я же вам уже отвечала! И кто такая эта свидетельница?

– Администратор, Светлана Викторовна Жарова.

– Светлана? Вот гадина! – вырвалось у моей Лены, и я почувствовал, что краснею. Я даже еще не успел разобраться в своих чувствах, что со мной произошло, расстроился ли я, что моя любовь бывает такой грубой, или, наоборот, был приятно удивлен, что она продолжает раскрываться передо мной, как дикий, но необычайно красивый цветок. – Я ей платила, много платила, чтобы она сохранила в секрете от тебя (тут она повернулась ко мне) мою фамилию и адрес! Я приносила ей икру, шоколад, мне очень нравилась наша, Игорь, с тобой игра, и я не хотела, не хотела, чтобы все вот так закончилось!!! А вы, Костров, что вы так на меня смотрите? Разве вы не видите, что происходит, разве вы не согласны, что вот такая вот реальная, полная чудовищных событий и недоразумений, жестоких обвинений и трагедий жизнь только разрушает все то, что было между нами.

Лена вскочила и, заламывая руки, заметалась по кухне. В этот момент она меньше всего думала о том, что Катя в это время может уже укладывать детей спать.

– Вы ведь считаете, что мы играли в какую-то глупую игру, прячась в гостинице от наших проблем, не желая взваливать их на плечи друг друга, так? Между тем мы оказались правы! Мы были чистые, красивые, готовые к любви, и мы могли придумывать друг о друге лишь самые прекрасные, романтические истории. И нам было хорошо в этом неведении. А что происходит сейчас? Вы приходите и на глазах Игоря словно раздеваете меня или вообще – пытаетесь выпачкать меня в крови моего мужа! И вы, оба, два мужика, смотрите на меня, на мою реакцию и спрашиваете себя: вдруг это все-таки она убила мужа, а теперь валяет дурака и пытается нас развести? Вы, вы оба видели меня, какой я была сразу после того, как вышла из камеры, грязная, униженная, раздавленная…

Она внезапно рухнула на стул и разрыдалась. Мне стало так стыдно, что я пожелал лишь одного – чтобы Костров поскорее убрался.

– Хорошо, сделаем паузу! – вдруг воскликнул Ефим Борисович, поднимаясь из-за стола. За весь ужин он так и не притронулся к еде. Я так понял, что он был и сам уже не рад, что взялся за наше дело. – Неустроев пообещал мне не тревожить вас и положить, что называется, под сукно показания Жаровой.

– Созвонимся, – сказал я, провожая его. Щеки мои пылали, я не знал, с каким лицом мне возвращаться к Лене, какими глазами на нее смотреть – ведь она была права, мы же действительно до конца ей не верили.

– Отвези меня домой, – сказала Лена, едва я вошел в кухню. – Отвези немедленно. Я больше не останусь здесь ни на минуту. Я хотела быть здесь, с тобой, с твоими детьми, но у меня ничего не получается… Мне надо бороться за себя. Я уже поняла, что Костров – ноль, что он мне не поможет. И ты мне не веришь. Я найду адвоката и буду защищаться сама. А ты, Игорь, просто забудь меня. И найди себе другую женщину, другую гостиницу, другую любовь… Все, я больше так не могу…

И она, словно ее по ногам хватили косой, рухнула на пол.

Мирем

Она очень хорошо помнила, что за окном сиял холодным солнечным светом ноябрь. Тогда почему же здесь, где она шагала, не чувствуя под собой ног, было так тепло и даже жарко?! Она шла по каменным тропинкам, вдоль которых журчали прозрачные ручьи, и вдыхала свежий запах утреннего сада. Невидимая рука перебрасывала невесомую Мирем с одного розария, где она задыхалась сладким ароматом тысяч роз, на другой, с одного цветника, густо засеянного тюльпанами всех оттенков, от молочно-розового до бархатисто-черного, на другой… И это удивительно, как ее уберегли от острых шипов кактусов, диковинными цветами которых она не переставала восхищаться.

Гефсиманский сад сейчас принадлежал только ей, маленькой Мирем. Это для нее цвели крупными атласными колокольцами гигантские, с острыми, как шипы, жесткими листьями юкки. Это для нее привозили из Марокко огромные вазы-амфоры, цветные камни, ради нее прямо на глазах распускались тысячи белых, сладко пахнущих лилий…

Мирем вдруг почувствовала рядом чье-то дыхание, повернулась и увидела, как прямо сквозь нее сиреневой густой тенью прошел с маленькой лопаткой в руках мужчина в рабочей одежде. Она спросила: «Вы кто такой, что так бесцеремонно проходите сквозь меня?» «Меня зовут Жюль Жанн». Она зажмурилась. Откуда ей знакомо это имя? И нежный женский голос над ее головой прошептал: «Это швейцарец Жюль, он был главным садовником императора Николая II. Это он посадил сад».

Мирем, подхваченная порывами теплого, но сильного ветра, была мягко поставлена на траву, оказавшись в тихом месте, где, осмотревшись, увидела чудесную, увитую плющом, как толстой зеленой кожей из листьев, римско-арабскую ротонду. «Нимфеум!». Она сделала несколько шагов и увидела королеву Марию. Облаченная в белые одежды, она сидела на ступенях ротонды, и голубое небо отражалось в ее прозрачных, как чистые озера, глазах. Королева была грустна, как была грустна и сама Мирем. И страшно одинока.

– Мисси! – позвала она ее.

Королева повернулась и, увидев Мирем, улыбнулась ей, поманила ее к себе рукой. Мирем маленькими неуверенными шагами приблизилась к ней, и королева усадила ее рядом с собой, уложила голову Мирем к себе на колени.

– Болит?

– Очень болит, – Мирем едва коснулась пальцами своей окровавленной головы.

Мирем прислушивалась к дыханию королевы и не верила своему счастью. Она не оттолкнула ее, не отвергла. Она позволила положить ей голову на колени, не боясь испачкать кровью белые одежды, и теперь ласково гладила Мирем по густым, буйным, липким от крови волосам. Мирем приоткрыла глаза и увидела раскачивающийся прямо над ней, поддерживаемый массивными золотыми цепями огромный сверкающий сапфир. Мирем приподняла голову, и ей удалось поцеловать холодный гладкий прозрачный синий камень.

– Мисси, почему ты всегда такая грустная? – спросила Мирем и от собственной смелости чуть не задохнулась.

– Должно быть потому, что в грусти есть какой-то особый смысл, своя красота… – услышала она.

– Но это неправильно! У тебя есть все – и королевство, и король, и много детей, тебя все любят, ты прекрасна, перед твоими талантами и умом восхищался даже сам Черчилль! Почему ты не хочешь сказать правду?

– Какую правду ты хочешь услышать?

– Тот мраморный трон, который построили на берегу моря специально для тебя… Говорят, ты любила сидеть на этом троне и смотреть на море в ожидании…

– Я любила смотреть, как восходит солнце, – отвечала королева.

– Расскажи о том дворце, что наверху, – попросила Мирем.

– О, ты даже представить себе не можешь, маленькая Мирем, как много гостей бывало у меня здесь, они приезжали со всех концов Европы. Аристократы, поэты и художники, музыканты, им было здесь очень хорошо. Они любили бывать у меня в гостях.

– А это правда, что твоим излюбленным местом в этом саду был розарий, где ты угощала своих гостей опиумом, а потом, спрятавшись за стеклянные витражи, подслушивала их разговоры? Под действием опиата они выбалтывали тебе все свои тайны… Так все и было?

Королева Мария тихонько рассмеялась.

– У тебя же тоже была тайна… Все знают, что в тебя был влюблен брат Бориса Третьего, Кирилл. А ты, ты сама любила его? Или же отдала свое сердце тому турецкому торговцу, который спас твою дочь Юлиану от утопления? Это ты его высматривала в море? Его корабль? Ты любила его? Мисси, ответь!

Королева сняла с головы белое покрывало, выпрямилась во весь рост, взбила пышные волосы и улыбнулась, глядя вдаль, думая и вспоминая что-то свое.

– Или ты до сих пор любишь своего лейтенанта Зизи Кантакузин?

Мисси резко повернула голову и вдруг расхохоталась.

– А Джозеф Бойль, канадский полковник, авантюрист, который разбогател во время «золотой лихорадки» в Клондайке?! Я читала об этой истории… Он так любил тебя, этот Бойль, что собирался даже в 1917 году снарядить экспедицию в революционную Россию, чтобы вырвать членов семьи Романовых из лап большевиков!

– Какие глупости ты мне говоришь, Мирем!

– Я много читала. Ладно, извини. Вот только спрошу тебя еще о князе Барбу Штирбе…

– Мирем, прекрати! – Мисси легонько шлепнула Мирем внезапно появившимся в ее руках пышным веером, и Мирем обомлела, когда на ее глазах простые белые одежды королевы сменились на густые складки тончайшего шелка, украшенного драгоценным кружевом – королева Мария превращалась в прелестную молодую даму в красивом платье.

– Этот князь, ведь это он был отцом твоего пятого ребенка? А это правда, что однажды вечером твои сыновья Михай и Николай поссорились из-за одной куртизанки? Что во время свадьбы они достали пистолеты, и ты побежала их разнимать, и пуля попала в тебя?! Это правда?

Внезапно налетел ветер, запахло морем, розами, дождем.

– Мирем, а сама ты ничего не хочешь мне сказать? Ты же давно хотела со мной поговорить. И не о моих любовниках, а совсем о другом, что так мучило тебя долгие годы.

Мирем подняла голову. Теперь она стояла напротив Мисси, смотрела в ее ярко-голубые прозрачные глаза, и ей хотелось плакать.

– Если бы ты была жива, я бы отдала их тебе, – прошептала, давясь слезами, Мирем. – Но сейчас, сейчас они нужны мне. Чтобы освободиться. Если бы ты только знала что-нибудь о моей жизни…

– Я знаю. Я все знаю. Ты отдала свое сердце ничтожеству, зверю, и он разорвал его.

– Это от страха, Мисси, от страха. Я не хотела быть одна. Я всю жизнь боялась, что вернется тот, другой, его имя Эмир Эмилов. Это он пробрался в дом одного крупного чиновника в советское время, – оживилась Мирем, – чиновника, который дружил с царской семьей, и украл драгоценности. Эмир спрятал их у своей сестры, моей матери, и наказал ей беречь их. А когда его поймали, и его дружки, которых он обманул, отрезали ему голову, моя мать от страха чуть с ума не сошла и наказала мне сохранить сокровище, она была уверена, что за ним еще придут. Потом она заболела и умерла. Вот так твои драгоценности, Мисси, остались у меня. И я все эти годы хранила их в страхе, что за ними могут прийти…

– Маленькая Мирем…

– Они такие же синие, прозрачные, прекрасные, – Мирем поцеловала большой сапфир на груди Мисси. – Точно такие же, как этот камень. И я сберегла их. Что мне теперь делать?

Мисси стала таять на глазах. Мирем вскочила, отпрянула от нее.

– Скажи, что мне делать, и я сделаю все в точности, как ты скажешь!

– Мирем, ты ошиблась. Жемчуг. Ты свободна…

Королева Мария исчезла, на траве Мирем заметила несколько жемчужных бусин.

Одна, две, три.

И сердце Мирем перестало биться.

Костров

Лена молча смотрела, как я собираю чемодан. Так уж получилось, что я не нашел нужных слов, чтобы объяснить ей необходимость моей поездки в Болгарию. Наконец, она не выдержала и заговорила:

– Фима, мне меньше всего хочется усомниться в правильности твоего решения, но я действительно не понимаю, где ты нашел зацепку, указывающую на связь убийства Львова с Болгарией! То, что ты мне рассказал, – совпадение обращений обоих супругов Львовых к сайтам, связанным с Болгарией, – не может быть весомой причиной, заставившей тебя заказать билет в Варну.

Не думаю, что Лена говорила мне все это исключительно с целью не пускать меня в Болгарию, оставить при себе. Не такой она человек. И со стороны действительно могло показаться, что решение мое необдуманное и даже легкомысленное.

– Хорошо, я расскажу тебе кое-что, – сказал я, оставил свой чемодан в покое, сел напротив жены и приготовился изложить ей свои доводы. – Я проверил все контакты Львова на работе, опросил огромное количество людей, начиная от директоров аптек до уборщиц, и выяснил, что никакой постоянной женщины у Львова нет. Опросил соседей, хотел выяснить, быть может, кто-то видел Львова с другой женщиной. Нашел его друзей, еще с института, поговорил с ними, выяснилось, что он ни с кем из своего прошлого не поддерживает дружеских отношений. Проверил движение средств – он действительно активно пользовался своими картами при покупке дорогих вещей в интернет-магазинах, словом, ни в чем себе родимому не отказывал. Если подсчитать, сколько дорогих джемперов, джинсов, разной мужской брендовой одежды и аксессуаров было им куплено, то в его квартире должно находиться несколько гардеробов!

С этими словами я открыл папку с материалами дела и показал Лене распечатку банковских страниц Львова за последний год.

– Это ты к чему?

– Да к тому, что это был богатый мужик, который мог позволить себе многое, и отдыхал он на очень дорогих курортах, и уж точно не в Болгарии. Ни разу за последние несколько лет Болгария не интересовала его ни с какого боку. И тут вдруг…

– А чем тебя Болгария не устраивает? – Лена просматривала банковские выписки, водя пальцем по строчкам.

– Да не в том дело, Лена! А в том, что в Болгарию постоянно ездила его супруга, Елена, завела там себе подруг среди местных, а одну так и вовсе решила пригласить к себе в гости, в Москву. И вот как раз накануне ее приезда Львов погибает!

– Все равно не понимаю.

– Скажу прямо: я подозреваю, что у Елены в Болгарии есть не только подруги, но и друг. Примерно такой же, как мой клиент – Игорь Туманов. И все ее разговоры с подругой Теодорой – это вариант безопасной телефонной связи с этим мужчиной. То есть номер телефона действительно может принадлежать Теодоре, а разговаривала она с мужчиной. Вполне вероятно, что Львова убил как раз он, еще один тайный любовник Елены.

– Ты меня извини, конечно, Фима, но это вообще бред! С чего ты взял, что у нее в Болгарии есть мужчина?

– Я проверил ее банковские карты и счета, Гена Неустроев помог. Но если он ничего особенного не заметил, то я как раз заметил: она тратила большие деньги, именно находясь в Болгарии. Деньги с ее карточек просто улетали. В отличие от своего мужа, она весьма спокойно относилась к одежде, драгоценностям, и все те деньги, что он ей переводил, а это немалые суммы, они просто оседали на ее банковских счетах. Но вот стоило ей появиться в Болгарии, как она начинала тратить деньги. Не в магазинах или торговых центрах, а просто снимала наличку. Спрашивается – зачем? Что она могла там делать? Ну, ходила по ресторанам, ездила на экскурсии… Возможно, угощала своих подружек. Но не такие деньги, Лена! Это сотни тысяч рублей!

– Думаешь, она тратила их на мужчину?

– Уверен! И этот мужчина, разнюхав про ее аптеки, разработал план: он убивает Львова, женится на вдове, которая после смерти мужа становится баснословно богата, и дело в шляпе!

– Думаешь, этот болгарин специально прилетел в Москву, чтобы убить Львова?

– Почему бы и нет? К тому же это не обязательно болгарин. Это может быть и турок. Или вообще – русский, проживающий в Болгарии, или…

– …отдыхающий там вместе с ней?!

– К сожалению, мне ничего о нем не известно. Но если предположить, что он русский, то уж точно не москвич, иначе она тратилась бы на него и здесь.

– Фима, но если у нее есть любовник, причем бедный, то что мешало ей тратиться на него постоянно, а не только в те периоды, когда она бывала в Болгарии? Ты меня, конечно, извини, но эта версия с существованием любовника, мягко говоря, не состоятельна.

– Но я должен знать, на кого она тратила там свои деньги. Я должен найти этих ее подруг, поговорить. Найти свидетелей в гостинице, где она отдыхала, горничных, расспросить, была ли Елена одна или с мужчиной… И если выяснится, что у нее все же есть там любовник, тогда станет понятен интерес Львова к Болгарии, то есть что и он, возможно, заподозрил жену в измене.

– Да какая ему разница, этому Львову, есть у нее любовник или нет, если они практически жили каждый своей жизнью? К тому же он мог знать о существовании Игоря! Нет, Фима, про любовников – это ложный путь…

– А теперь забудь, что ты знакома с Игорем. Абстрагируйся. Давай подумаем вместе: у кого был самый мощный мотив убить Львова?

– Только у Елены, – вздохнул моя жена. – Она действительно после его смерти становится свободной и богатой.

– Вот! А я о чем?

– Но она и сейчас не бедная… Ты вот зацепился за Болгарию, а меня интересует совершенно другое: почему Львов не давал Елене развода? Какая причина? Почему вы не очертили круг его знакомых? Ну не мог человек жить в полной изоляции, у него точно кто-то есть. И странно, что вы с Неустроевым так и не выяснили, была ли у Львова другая женщина? При его возможностях и свободном графике работы, он мог бы, при желании, позволить себе иметь не одну, а нескольких любовниц!

– Хорошо, выложу тебе последний козырь… – Я принес ноутбук и поставил перед Леной. – Вот, включай, а я принесу тебе сейчас распечатку с ее ноутбука, интернетовские ссылки последних месяцев…

Лена сосредоточенно набирала адреса, открывала страницы, листая их с задумчивым видом.

– А теперь сравни эти ссылки с теми, что мы взяли с ноутбука самого Львова!

Лена снова углубилась в изучение. На экране все чаще стали возникать живописные портреты красивой молодой женщины с голубыми глазами, одетой в наряды позапрошлого века.

– Что теперь скажешь?

– Фима, что же ты раньше молчал? Одно дело – туристические сайты, а совсем другое – погружение в историю. Румынская королева Мария. Чудесная женщина, необыкновенная красавица! Я о ней прежде и не слышала! Смотри, что о ней пишут: «Принцесса Великобритании Мария Александра Виктория фон Саксен-Кобург, внучка российского императора Александра II и английской королевы Виктории. В 17 лет Мисси (так ее звали в семье) выдали замуж за принца Фердинанда Гогенцоллерн-Зигмарингена, прусского офицера. Но Фердинанд не был простым принцем. Его родным дядей был бездетный румынский король Кароль I Гогенцоллерн-Зигмаринген. Согласно регламенту о престолонаследии, его наследником в 1889 году был признан принц Фердинанд, который, получив титул королевского высочества, с тех пор неотлучно проживал в Румынии. Свадьба состоялась в январе 1893 года, и уже в октябре у августейшей четы появился на свет наследник, будущий король Румынии Кароль…»

– Я насчитал пятнадцать сайтов, связанных с…

– Да, я поняла, с ее сапфиром. «15 октября 1922 года король Фердинанд и королева Мария были торжественно коронованы. Для подобного случая Мария надела свои самые роскошные ювелирные украшения, в том числе и колье с сапфиром в 478 карат». Ничего себе, какой огромный камень!

– Лена, да Львов изучал эту тему почти сутки! Как ты думаешь, это случайно, да?

– Можно было бы и не обратить внимания на это, если бы этими же сайтами не заинтересовалась Елена Львова… Они читали о сапфире практически параллельно!

– Теперь понимаешь, что тема сапфира была последней в жизни Львова!

– Хочешь сказать, что его смерть как-то связана с сапфиром? Но это невозможно!

– Однако в квартире было все перевернуто, как если бы что-то искали!

– Фима, быть может, ты не читал о том, как этот сапфир переходил потом из рук в руки? Это же не какая-то безделушка, это достояние человечества, редкая, уникальная вещь! Вот, читаю: «После смерти королевы Марии сапфир вместе с колье был унаследован ее внуком, королем Михаем. На свадьбе, состоявшейся в Афинах, колье было надето на невесту короля – принцессу Анну Бурбон-Пармскую. Это было последнее появление колье на представительнице королевской семьи Румынии – колье было продано в 1948 году. Правда, сапфир Марии Румынской так и не был замечен более ни на одной из леди королевской семьи Румынии». Фима, я понимаю, насколько ты заинтригован этой темой, но все равно дело не в сапфире. «Сапфир был куплен греческим миллионером. Известно, что богатые греки всегда делали роскошные подарки представительницам королевской семьи Греции. Колье с сапфиром Марии Румынской было подарено королеве Греции Фредерике Ганноверской. После свадьбы единственного сына, короля Константина королева Фредерика передала две самые прекрасные парюры, изумрудную и рубиновую, своей невестке Анне-Марии Датской. Сапфир Марии Румынской, наряду с Тиарой королевы Софии, остался чуть ли не единственным украшением, достойным королевы, в распоряжении Фредерики… С падением монархии в Греции королевская семья познала нужду. Однако долгие годы сапфир Марии Румынской все еще оставался в коллекции драгоценностей королевской семьи Греции.

Однако в 2003 году сапфир был выставлен на аукцион Christie’s. Торги стали историческими: сапфир Марии Румынской стал самым большим сапфиром, который когда-либо был выставлен на аукцион. Он предварительно был оценен в 1,7 миллиона швейцарских франков. Несомненно, такая цена была названа не только за большой размер камня, но и за прекрасную историю – его владелицей была сама прекрасная королева Румынии Мария. И сегодня сапфир Марии Румынской, как ни один другой памятник, отражает ее натуру – страсть, любовь к жизни, красоту, величие духа. Последними словами королевы Марии были: «Как я любила жизнь!»

Лена замерла перед экраном в восхищении, разглядывая портрет королевы Марии, задерживая взгляд на прекрасном сапфире, украшавшем ее грудь.

– Я понимаю тебя, Фима. Действительно, здесь есть о чем задуматься, но если ты предполагаешь, что смерть Львова как-то связана с сапфиром королевы Марии, то это просто невозможно! Где аптекарь-Львов, а где сапфир стоимостью почти в два миллиона швейцарских франков!

– Пусть не этот сапфир, быть может, Львова, находясь в Болгарии, оказалась замешана в истории, связанной с каким-то другим украшением королевы!

– Ну, не знаю… Вот мне бы, на твоем месте, и в голову не пришло связывать убийство с королевой Марией, честное слово! Все могло обстоять совершенно другим образом, более простым и обыденным! К примеру, Львовы за ужином могли смотреть телевизор, репортаж о королеве Марии, он их заинтересовал, и они просто решили узнать об этой особе больше. Разбрелись каждый по своим спальням и провалились в Интернет!

– А на следующий день в квартире Львовых оказалось все перевернутым, а сам хозяин застрелен из собственного пистолета! Не верю я в такие совпадения.

– Да ты просто позвони и спроси Елену об этой королеве.

– Лена! Что ты такое мне советуешь? Да я же могу ее спугнуть!

– Ну, не знаю… Хорошо, поезжай. Жаль, что у меня нет визы…

– Вот вернусь, сделаем тебе шенгенскую визу и буду тебя повсюду брать с собой, – пообещал я, испытывая неловкость от того, что раньше мне не приходило это в голову. Моя работа всегда предполагала свободное перемещение в пространстве, я только в последнее время как-то подзадержался дома, редко покидал Москву – так случилось, что мои дела пока не требовали от меня заграничных поездок. Однако, все мои документы всегда были в порядке, и я готов был в любую минуту сесть в самолет и отправиться хоть в Рим, хоть в Лондон.

– А я думала, что ты разбираешься в людях, – вдруг услышал я и удивленно вскинул брови.

– Что ты имеешь в виду, дорогая?

– То и имею в виду… Ты до сих пор их подозреваешь – и Игоря, и Лену.

– Пока не найду настоящего убийцу, так и буду всех подозревать, но мне бы этого не хотелось.

– А мне думается, что слишком уж на поверхности лежит мотив, который делает Елену в твоих глазах убийцей, ты не находишь? Да если бы, к примеру, я решила убить своего мужа, чтобы избавиться от него, уж наверняка нашла бы способ поинтереснее, пооригинальнее и побезопаснее для себя! И уж точно не стала бы привлекать к своей персоне внимание, разбивая машину… Ясно же, что машину лупила не она, а кто-то другой…

Я улыбнулся. Получается, что моя тихоня-жена, проводя много времени у плиты, вместо того чтобы думать о чем-то приятном, женском, занимается серьезным делом – параллельно со мной ищет убийцу Львова.

– Знаешь, а ведь ты права. Я и Неустроеву сказал то же самое…

И я, увлекшись, принялся рассказывать Лене о красной курточке придуманной мною «Маши» – неизвестной нам женщины, пытавшейся выдать себя за Львову, и вязаном пальто Елены, которое было на ней надето, когда она вернулась со своей роковой прогулки.

– Что тебе привезти из Варны? – спросил я ее уже на пороге, нежно обнимая.

– Себя привези, – она поцеловала меня на прощание.

Лена

Утром мне было очень стыдно за мою вчерашнюю истерику. Хотя она назревала уже давно, и я с трудом сдерживалась, чтобы не выплеснуть из себя всю горечь своей обиды, но не ожидала, что это произойдет так болезненно, да еще и с обмороком.

Помню, что Игорь вместе с Катей приводили меня в чувство, отпаивали успокоительными каплями. Игорь страшно перепугался и весь вечер не отходил от меня, сидел, держа мою руку в своей, и читал мне какие-то очень странные сказки народов Непала и Камбоджи. Я понимала его – он старался отвлечь меня, и первая книга, какая подвернулась ему под руку (настольная книга няни), оказалась именно эта.

События последних дней и последовавшая за ними наша с ним реакция представлялась мне какой-то дичайшей игрой на раздевание. Словно каждый день мы сбрасывали с себя слой за слоем наши красивые одежды, оставаясь почти голыми. Мы замерзали, нам было плохо, и пытаясь согреться, впервые в тот вечер прижались друг к другу не как «гостиничные» любовники, а как истосковавшиеся по человеческому теплу и любви существа, соединились, и все произошло необычайно бурно, страстно, до сердечной боли, до судорожных стонов, словно мы на несколько минут вошли друг в друга и даже успели пустить корни. И это не было похоже на те чувства, которыми мы жили до тех пор. Это было что-то совсем другое, что сделало нас еще ближе и счастливее. Да и меня отпустило, стало легче дышать, и страхи отступили.

Утром Игорь уехал по делам, я приняла душ и, не дожидаясь, когда Катя проснется, принялась готовить завтрак. Мне было ужасно стыдно перед ней за то, что вчера я не сдержалась, что кричала и, думаю, разбудила и испугала детей.

Катя же, я заметила, в то утро не улыбалась. Выпив предложенный мною кофе, она села возле окна с видом человека, не решавшегося сказать что-то важное, серьезное. Я принялась тихонько про себя молиться, чтобы она только не собралась нас покидать.

– Надо поговорить, – наконец, сказала она, глядя в окно.

– Давайте поговорим.

Она достала из буфета пачку сигарет, мы набросили на плечи куртки и вышли в подъезд. Я приготовилась к самому худшему.

– Лена, буду с вами честной, – начала она, и я поняла, что разговор обещает быть, мягко говоря, неприятным.

– Валяйте, – ответила я, чувствуя, что не готова к новым проблемам.

– Вы мне нравитесь, честно. Думаю, что у вас с Игорем все могло бы получиться. Он хороший, он просто замечательный, да только не все от него зависит, я думаю.

– Не поняла, – я напряглась. – Очередной скелет в шкафу?

– Да нет, она не похожа на скелет. Очень даже приятная молодая особа кружит вот уже пару месяцев вокруг нашего дома и появляется точно тогда, когда мы с детьми отправляемся на прогулку.

– Вообще ничего не понимаю. Это вы о ком?

– Я думаю, что вернулась его жена, мамаша наших малышей.

– Вернулась? И?..

– Она мать, она может отобрать детей у Игоря. И что он тогда будет делать – ума не приложу!

– А Игорь знает?

– Я решила ему пока ничего не говорить. Пусть поживет спокойно. У него и так проблем хватает, а теперь вот у вас сложности. Я хоть и не очень-то понимаю, что произошло, но вижу, что вы напряжены… У вас, кажется, муж умер?

Я кивнула. Получается, что Катя ничего не знает о том, что курит сейчас с главной подозреваемой по делу об убийстве? Или же делает вид, что тоже неплохо.

– Примите мои соболезнования.

Я снова кивнула. Возвращение бывшей жены меня на самом деле расстроило. Вот только этого еще не хватало!

– Быть может, я такая мнительная, и мне все это только кажется, да только она, эта женщина, увидев нас с детьми, пытается приблизиться к нам, и мне приходится делать вид, что нам срочно понадобилось вернуться домой, или же мы заходим в магазин, кафе, словом, куда-то, чтобы только скрыться с ее глаз.

– И что, помогает? Что ей мешает подойти к вам?

– Говорю же, это не точно. Быть может, мне это только кажется.

– Катя! Так подходит она к вам или нет?

– Скорее все-таки наблюдает за нами, в основном за детьми. Прямо-таки глаз с них не сводит.

– Вы уверены, что это их мать?

– Да нет, конечно, не уверена, но по возрасту вполне подходит… Да и с какой стати чужой женщине следить за нами? Она ведет себя как мать, любующаяся детьми, которые подросли, например. Словом, не знаю, кто она такая, но явно им не чужая.

– И почему же вы не рассказали об этом Игорю?

– Я подумала, что если это его жена, то она сама уж как-нибудь найдет способ заявить о себе, напомнить. И если она этого не сделала до сих пор, значит, на это есть причина.

– Конечно, есть! Она же бросила их. Думаю, что ее лишили родительских прав. Вам что-нибудь об этом известно?

– Мне как-то неудобно было об этом спрашивать. Игорь только один раз как-то в сердцах сказал, что жена сбежала с любовником, бросив детей, когда им было всего три месяца, и больше мы к этой теме не возвращались.

Конечно, мне хотелось спросить ее, не появлялись ли на горизонте другие женщины, желающие носить фамилию Игоря и воспитывать его детей, но у меня язык не повернулся.

– Катя, так что вас так расстроило, я не поняла. Даже, если предположить, что за вами следит его бывшая жена, то как это может коснуться вас? Или вы просто переживаете за детей?

– И то, и другое. И без работы боюсь остаться, и к детям привыкла, они мне как родные.

– А у вас своей семьи нет? – спросила я, поскольку Катя проживала в квартире Игоря практически круглосуточно, то есть дома ее явно никто не ждал.

– Я замужем, но детей пока нет. Мой муж работает вахтовым способом, ездит на Север, деньги на квартиру зарабатывает. Вот как купим жилье, тогда и займемся этим вопросом.

Что ж, разговор оказался для меня полезным, я хотя бы узнала кое-что о Кате.

– Лена, а вы?

– В каком смысле? – не поняла я.

– А вы, когда выйдете замуж за Игоря, уволите меня?

– С какой стати? Да вы что? Хорошую няню найти не так-то просто. Нет-нет, у меня этого даже в мыслях не было!

Я ответила так, как если бы наше супружество с Игорем было уже делом решенным. Между тем как никто ничего не знал, как все дальше сложится, и, главное, не ясно было, останусь ли я на свободе или же меня осудят за убийство. Я и сама не знаю, зачем изобразила будущую мать маленьких Тумановых.

Мы вернулись в квартиру, Катя собралась варить кашу, я же пошла в детскую, откуда уже доносились голоса Анечки и Саши. Как же мне хотелось, чтобы все поскорее закончилось и чтобы в моей жизни наступил покой. Но пока что я не имела права даже мечтать об этом, о том, как я буду воспитывать вверенных мне детей, гулять с ними, заботиться о них…

После завтрака я снова открыла компьютер Игоря, заглянула в почту. Там было одно-единственное письмо. От Теодоры.

«Мирем умерла. Это ужасно. Ее нашли дома, на полу, в остывшей квартире, просто в леднике, с проломленной головой. Это точно Меттин. Это он ее убил. Рядом с телом нашли вывернутый наизнанку кошелек…»

Я зарыдала. Трясущимися руками написала Теодоре несколько строк: «Сообщи мне номер своего телефона, свой телефон со всеми номерами я потеряла…»

Я должна была услышать ее голос!

Теодора ответила мне немедленно, словно ждала моего письма. Я попросила у Кати телефон, сказала, что мне нужно срочно позвонить в Болгарию и что я заплачу за разговор.

– Игорь оплачивает все телефоны, так что звоните, куда хотите, – сказала она, прижимая к груди строющую мне рожицы развеселившуюся Анечку с перепачканными кашей губами.

Я взяла телефон и закрылась в спальне. Набрала номер Теодоры.

– Теодора! – Слезы душили меня. – Милая… как же это случилось?

Теодора тоже плакала в трубку. Мирем, бедная, несчастная маленькая Мирем, которая так мечтала оторваться от своего прошлого и начать новую жизнь, была убита. Теодора сказала, что полиция уже ищет Меттина. Да что толку, хлюпала она в трубку, если ее уже не вернешь?! Значит, ей не судьба была выйти замуж за русского!

Никто не знает, что испытывала в эту минуту я! Чувство вины разрасталось во мне, разбухало, хотя я прекрасно понимала, что вина моя косвенная, что все то, что произошло со мной в эти дни, – результат злого умысла неизвестных мне лиц. И что если разобраться, то и я жертва.

Если бы не убийство Коли, я купила бы и отправила на электронную почту Теодоры билет для Мирем на рейс «Варна – Москва». Я бы встретила ее, привезла к себе домой и сделала бы ее самым счастливым человеком на свете! Быть может, конечно, сначала разочаровала бы ее тем, что узнала о ее сокровище, но, с другой стороны, успокоила, поскольку после разговора с представителем болгарского посольства, который, в свою очередь, частным образом связался с доверенным лицом румынских монархов, выяснила, что предмет, которым обладала Мирем, не имеет к королеве Марии никакого отношения. И что мы, то есть она вольна делать со своим сокровищем все, что угодно! И тема аукциона «Сhristie’s» была бы для нас с Мирем номер один! Не скованные с темой принадлежности драгоценностей ни к одному из двух государств – Болгарии и Румынии – Мирем, как частное лицо, могла бы продать их на этом аукционе за очень большие деньги! И я сделала бы все, чтобы только ей помочь все устроить!

Острая, как игла, мысль пронзила меня, когда я представила себе, что могло бы случиться, если бы кто-то прознал о тайне Мирем и, в случае если бы я была в Варне, связал бы ее смерть со мной. Меня снова заподозрили бы в убийстве!

Но никто, кроме меня, не знал тайну Мирем. Она, любя всем сердцем Теодору, даже ей ничего не рассказала, не поделилась. Понимала, насколько все серьезно, опасалась, что Теодора, добрая душа, может просто случайно проговориться кому-то, и придумала эту историю с русским женихом.

После разговора с Теодорой я чувствовала себя совершенно опустошенной. Мирем больше нет – вот только этого мне еще и не хватало! А что, если Костров еще проявит себя и пронюхает что-нибудь о наших с Мирем делах? Если он не дурак, и если у него на руках окажется история обращения Коли на вполне себе конкретные сайты, и если он сравнит их с моими интересами последних месяцев, то запросто сможет связать убийство с сапфирами королевы Марии. Конечно, такое может предположить только человек с фантазией, допустив размах авантюры, приведшей к преступлению. Но вот доказательства ему будет трудно добыть, ох, как трудно. Потому что их попросту нет. И Коли тоже нет.

Я вернула телефон Кате. Она поинтересовалась, что случилось, почему я плачу. Я сказала, что у меня умерла подруга. Пожалуй, самая близкая подруга.

И произнося эти слова, я словно ощутила в своей груди огромную дыру, через которую, свистя, врывался холодный ветер.

Игорь

Каждый мужчина, имеющий глаза и сердце, не может не заметить влюбленную в него женщину. Заметил и я. Но если поначалу я отгонял от себя эти мысли, считая их глупыми, то в какой-то момент мои подозрения обрели чуть ли не осязаемость, и на мою голову градом посыпались сотни мелких подробностей, деталей, которым прежде я не придавал значения.

Последнюю каплю в чашу моих подозрений добавил, конечно, Ефим Борисович, рассказав о своем визите в «Геро».

Я поехал в гостиницу. Четкого плана у меня не было, но действовать я должен был очень осторожно, умно и даже деликатно.

Я распахнул стеклянную дверь, вошел в холл и прямиком направился к стойке администратора.

Светлана, увидев меня, побледнела.

– По чашке кофе? – предложил я, не сводя с нее внимательных глаз. Ведь первые секунды ее реакции на мое появление должны были быть самыми верными.

Ее бледность сменилась на яркий румянец нежных щек. Она была по-своему даже хороша. Вот только мне почему-то хотелось ударить ее. Наотмашь. Мне человеку, никогда прежде не испытывавшему подобные дичайшие чувства! Честно, мне было тогда не до деликатности. Однако это именно ее рот выплюнул те лживые слова о якобы случайно услышанных ею фразах, произнесенных Леной в ресторане «Геро», свидетельствующих о том, что она желала смерти мужа! Это она рассказала Неустроеву о том, что видела нас с Леной в этом ресторане. Зачем?

В холле гостиницы никого, кроме нас двоих, не было. Светлана Жарова молча кивнула, вышла ко мне и, тихонько вздохнув, направилась в сторону ресторана. Я шел следом, пытаясь понять, как можно вот так спокойно лгать в глаза официальному представителю правоохранительных органов, следователю?! Разве она не понимала, что своими лживыми показаниями может уничтожить Лену? Или вообще – нас двоих? У нее мозги вообще-то есть или нет?

На ней была белая блузка и серая, обтягивающая бедра, юбка. Она шла, слегка покачиваясь, на каблуках, прекрасно понимая, что я просто вынужден смотреть на нее, что мне просто ничего другого и не остается! Мой мужской взгляд оценил ее формы, но желания ударить ее или вообще выпороть, как нашкодившего ребенка, не проходило.

– Светлана, вы зачем это сделали? – спросил я ее, когда мы расположились за столиком, и официантка отправилась за кофе.

– Вы, Игорь, ослепли от своей любви и ничего не замечаете, не понимаете. А у меня большой опыт наблюдения за такими вот дамочками. Вам еще повезло, что она не втянула вас в свои делишки. Это же она убила мужа, всем это известно, а вы все никак не можете в это поверить.

– С чего вы взяли, что это она убила мужа? Ведь вы же сами придумали этот якобы подслушанный вот здесь, в этом ресторане, наш с ней разговор. В то время как нас и в ресторане-то этом никогда не было, и ничего подобного вы слышать не могли!

– Да, придумала, ну и что? Пусть уже она отстанет от вас!

– Вы же совершили преступление! Вы мало того, что обманули следствие, так еще и оклеветали человека! И теперь сидите здесь передо мной и спокойно признаетесь в этом. Я не понимаю, зачем вам все это?

– Да просто не могу больше смотреть на то, как она губит вас, вашу жизнь. Разве вы не чувствуете, какая она фальшивая, ненастоящая?! Она же эгоистка страшная, и все эти годы, что вы с ней здесь встречались, она думала исключительно о своем удовольствии. Ей не было дела ни до ваших детей, ни до вашей жизни, ее не волновали ваши проблемы, она использовала вас, ваше тело…

– Замолчите!

– Но почему вы, взрослый мужчина, не хотите взглянуть правде в глаза? Это же так очевидно! Разве нормальная женщина могла бы вести себя так? Разве женщина, которая любит, могла бы встречаться так долго с мужчиной, ничего не желая о нем знать? Да она извращенка! Моральная уродина!

Я смотрел на нее, и множество очевидных вопросов готовы были сорваться с моих губ. Но в какой-то момент я понял, что все это бесполезно, что она все равно не поймет, что нельзя вот так активно вмешиваться в чужую жизнь и тем более судить кого-то. Что она знала о нас, о наших отношениях с Леной, о том, в каком измерении мы жили и как нам было хорошо, и о том, наконец, что мы сами придумали себе эту жизнь, эти свидания, и любили мы, несмотря, быть может, на внешнюю странность наших отношений, по-настоящему. Быть может, были излишне осторожны в своем желании сохранить наши чувства и боялись все испортить, позволив реальности проникнуть в нашу любовь.

Хотя сейчас, когда эта реальность накрыла нас с головой, как черным одеялом, мне, признаться, показалось в какой-то момент, что все мои доводы по защите нашего прежнего образа жизни проигрывают с ее доводами. Что Светлана Жарова, явно испытывавшая ко мне симпатию, была тоже по-своему права. К тому же она была женщиной, а это подразумевало некоторую сумбурность и непредсказуемость поступков, а иногда и вовсе отсутствие логики. Ну и последний аргумент, который не позволил мне отлупить ее прямо там, в ресторане или холле гостиницы (хотя руки прямо-таки чесались!), она, пусть и не самым достойным способом, пыталась завоевать меня, боролась, по сути, за свою любовь! И знала ведь, что за ее поклепом на Лену последует моя незамедлительная реакция, знала, что я приду и спрошу с нее за эту клевету, и все равно наговорила следователю всю эту чушь о якобы готовящемся покушении на Львова, пытаясь поскорее засунуть свою соперницу за решетку. Дралась за меня, что называется, всеми доступными средствами. Дурочка.

– Светлана, что плохого сделала вам Львова?

– По-моему, я и так уже все сказала, – она нахмурила свои брови и отвернулась от меня, сощурив в презрении и обиде глаза. – Она не любила вас и держала просто как мужчину для удовольствия, я же уже говорила!

– Но что в этом плохого?

– А вы не понимаете?

– Нет.

– Жизнь-то проходит мимо! Вашим деткам нужна мать, нужна материнская любовь. А вам – нормальная адекватная жена, а не эти легкомысленные свидания.

– Но при чем здесь, извиняюсь, вы?

– А вы не догадываетесь, да?

– Нет.

– Уходите.

Принесли кофе, но мы к нему даже не притронулись.

– Скажите, откуда вам известно о моих детях?

– Известно, и все.

– Вы следили за мной? Вы нашли мою квартиру по адресу и следили?

– Да, ну и что? Хотела узнать, есть ли у вас кто. Сначала приняла вашу няню за жену, но потом быстро разобралась. А когда поняла, что вы как бы отец-одиночка, подумала, что вы совсем с ума сошли от страсти. А страсть, она, быть может, вы еще не осознали, это – разрушающая сила. Она способна погубить человека. Запутать его мозги. Одурманить рассудок. Вы тратили себя на какую-то дамочку, которая просто бесилась с жиру, в то время как вам нужно было строить настоящую семью. Я, к примеру, была бы просто рада заменить вашим детям, Анечке и Сашеньке, мать. И могла бы стать вам хорошей, преданной женой.

Вот теперь она сидела передо мной полыхающая, как раскаленный уголь. По вискам ее струился пот. Думаю, этот короткий, но яркий, эмоциональный монолог дался ей с трудом.

– А как же моральные качества? Вы думаете, что женщина, способная вот так запросто оболгать другого человека, чтобы только достичь своей цели, может стать хорошей женой и матерью? Вы серьезно?

– А вы зачем пришли? Чтобы наказать меня? Или с угрозами? Что вы хотите? Я, кажется, вас-то лично никак не задела. Наоборот, я хотела вам только добра, счастья.

– Скажите, Светлана, если вы следили за мной, то могу предположить, что следили и за Леной? Можете не отвечать, потому что и так все ясно. Скажите, у Львова была женщина?

– Понятия не имею, – как-то уж очень поспешно и легкомысленно ответила Жарова.

– А если вспомнить?

– Знаю только, что он редко бывал дома, что главным для него была не семья, не жена, а просто квартира, жилище, место, куда бы он мог возвращаться после своих приключений.

– Каких приключений?

– Не знаю. Но где-то он пропадал. Куда-то же он уезжал, разряженный, напомаженный, благоухающий духами. И возвращался, уставший, в свою норку. Счастливый и довольный.

– Света, его убили, и тот человек, который это сделал, может быть опасным и для Лены. Быть может, вы все-таки поможете мне и расскажете все, что вам известно о Львове? Быть может, вы видели его с кем-то?

– Нет, он всегда уезжал и возвращался один. А Лена, как клуша, сидела дома. И это вместо того, чтобы поехать к вам, познакомиться с вашими детьми, жить с вами!

Она разговаривала с видом обреченного человека, который и так понял, что проиграл, что планы его необратимо порушены, а потому как бы и нет смысла продолжать что-то скрывать. Однако и помогать мне особенно-то она не стремилась.

– Скажите, где вы были 29 октября вечером? – спросил я ее на всякий случай.

– Здесь, на своем рабочем месте.

– Есть свидетели?

– Да все! Я была на своем рабочем месте. А что? Думаете, это я пришила Львова? Да? Чтобы освободить вашу Лену и позволить ей стать вашей женой? А потом придумала эту фишку с подслушанным разговором в ресторане? Неужели я произвожу впечатление такой отчаянной дуры?

– Вы можете хотя бы связаться с Геннадием Неустроевым, следователем, и признаться ему в том, что никакого разговора не было? Что вы придумали все это из ревности?

– Могу, конечно. Да только что мне за это будет?

– Что вы хотите? Денег? Сколько?

– Свидания с вами хочу.

Она подняла на меня свои глаза, и они стали темнеть, наливаться каким-то странным лиловым светом. Я даже почувствовал, как кожа моя покрывается мурашками. Дьяволица.

– Вы серьезно?

– Вполне. Причем в вашем номере.

Я вдруг отчетливо представил себе Светлану, входящую в наш номер после того, как там побывали мы с Леной. Как она разглядывает все то, что осталось после нашего свидания, – оставшиеся фрукты в вазе на столике, коробка с конфетами, недопитое шампанское, какой-то милый женский сор из сумочки (забытая помада, носовой платочек, салфетка, фантик)…

Возможно даже, она ложится на постель, вдыхая в себя аромат подушки Лены, слабый аромат ее духов. Закрывая глаза, представляет себя на месте своей соперницы.

– Света, – повторил я, отгоняя от себя фрагменты назойливой картинки, – Львова убили! И вы, человек, активно интересующийся жизнью этой семьи, могли заметить что-то очень важное, что помогло бы найти настоящего убийцу.

– Я не то, что заметила, я знаю что-то очень важное, – внезапно сказала она, при этом как-то не очень красиво, криво, точно ее свела судорога, усмехнувшись. И я подумал еще тогда, что вся жизнь этой молодой женщины в последнее время искрит током нервозности и неспокойствия и что она уже, может, и рада бы все остановить, да не в силах, и продолжает двигаться вперед, к становящейся все туманнее и бессмысленнее цели, и знает, что выглядит глупо, но все равно летит в пропасть. Вот и сейчас – что еще она придумала? Каким следующим будет обман?

– И что же вы знаете?

– Вы же мне все равно не поверите, – и снова эта усталая усмешка.

Я промолчал, предполагая, что она все равно не выдержит и заговорит.

– Он бывал здесь, – наконец выпалила она на выдохе.

– Кто?

– Муж ее, кто же еще? Львов, конечно!

– В каком качестве? – спросил я, допуская вариант посещения Львовым «Геро» в качестве посетителя в компании тайной любовницы. Хотя такое совпадение уж точно попахивало бы ложью со стороны Жаровой.

– В качестве обманутого мужа, вот! Да-да, а вы как думали? Вероятно, он проследил за своей женой или нанял кого-то, потому что точно знал наш адрес. Во всяком случае, первый раз он заявился еще полгода тому назад с видом человека, занятого поисками своей знакомой. Искал он, понятное дело, Елену Львову. Я сказала ему, что у нас такая не проживает, не останавливается и все такое. Проигнорировала я и предъявленное им фото Львовой. А как иначе? Если бы мы выбалтывали все тайны наших посетителей, то мы бы их всех и растеряли! И «Геро» бы закрылась.

Что было потом? – перебил я ее. – Он приходил еще раз?

– Да, и неоднократно. Как-то в душевной беседе (он был явно подшофе) Львов признался мне, что ищет свою неверную жену. Я ответила ему, что уж такую красотку я бы наверняка запомнила. Нет, сказала я ему, ее здесь, в «Геро», никогда не было. Но я-то понимала, что он ее пасет! Больше того, он бывал здесь и в те дни, когда его жена была здесь, с вами. Но я ее не выдала. Не он первый, не он и последний обманутый супруг, рыскающий по «Геро» в поисках любовников!

И тут я понял, к чему она клонит.

– Светлана, вы хотите сказать…

– Да я не то, что хочу, а говорю открытым текстом: Львов знал об измене своей жены, сильно переживал, из чего следует, что он ее любил, а потому никогда не дал бы развода. Вот поэтому-то Львова ваша и решила от него избавиться. Уж не знаю, что она там с ним сделала… отравила или зарезала…

У меня от удивления глаза на лоб, что называется, полезли. Она себя вела так, словно на самом деле не знала, как погиб Львов.

– Грубая работа, – сказал я, решив, что меня снова разводят, как ребенка. – А Неустроеву вы все-таки позвоните и признайтесь, что обманули следствие. Если же вы этого не сделаете, то я сделаю это сам. И когда найдут настоящего убийцу, вам не поздоровится.

Она сразу вдруг поскучнела. Откинулась на спинку стула и, сдерживая слезы, часто задышала.

– Понимаю, я все понимаю… Но что делать-то? Сердцу не прикажешь. Что могла, я сделала. Все вам рассказала, объяснила, но вы мне все равно не верите. Говорю: Львова ваша – очень опасная женщина. Оставьте вы уже ее! Неужели вы не понимаете, что у нее свои планы, глубоко личные, замешенные на большом бизнесе, на деньгах?

Я вышел из «Геро» с тяжелым сердцем. Я не знал уже, верить Жаровой или нет. Нет, я не допускал того, что моя Лена – убийца. Но вполне мог представить Львова в роли обманутого мужа, пытавшегося проследить за своей женой. Вот только Жарова напрасно так уверена в том, что обманутый муж, следящий за своей женой, непременно испытывает к ней какие-то чувства, в смысле – любовь. Он может следить, испытывая куда более сильные и опасные чувства – желание найти и наказать изменщицу, заставить ее заплатить за свое унижение, раненое самолюбие. Вот и Львов мог искать Лену, желая увидеть измену собственными глазами, увидеть ее в постели с любовником, то есть со мной. Возможно, и Лена знала об этом и понимала, что ей грозит реальная опасность, а потому… убила его?

Я позвонил Ефиму Борисовичу – его телефон был выключен.

Костров

Уж не знаю почему, но оказавшись в теплой и солнечной Варне, далеко от дома, я впервые, быть может, испытал приятное чувство свободы, словно прежде оно и не было мне знакомо. Это всегда так, когда человек свободен, он не осознает это, считая это своим естественным нормальным состоянием. Женатому же человеку подобные командировки напоминают о том, что между его несвободной жизнью и свободой проходит граница, которую он благополучно миновал, даже и не ощутив особой разницы во время ее прохождения. И хотя я был счастлив в браке и любил свою жену, тем не менее, открывая ключом дверь своего номера в гостинице «Черное море» неподалеку от морского парка, я ощутил какой-то странный трепет. Я никогда особо не интересовался женщинами, больше того, я даже их побаивался и мог позволить себе романтическое приключение, приняв лишь изрядную дозу алкоголя. Тогда почему же, войдя в номер и увидев широкую кровать, застеленную бежевым покрывалом, мне в голову полезли не свойственные мне мысли, сам не понимаю. Возможно, я слишком много думал о причинах, по которым моя подопечная Елена Львова, женщина состоятельная, которая могла себе позволить отдыхать на самых дорогих курортах, выбрала для своего ежегодного отдыха именно скромную Варну, и именно отель «Черное море». Моя фантазия отказывалась работать в ином направлении, кроме любовного. И причиной этому была сама личность моей подзащитной. Это ведь она два года встречалась с Игорем в гостинице «Геро», наставляя рога своему супругу. Не чай же они пили в номере этой тихой гостиницы, словно созданной для таких вот свиданий. Вот все указывало на то, что Елена Львова была женщиной страстной, влюбчивой, дерзкой, быть может, хитрой и, без всякого сомнения, умной. Создавая видимость счастливого брака с Львовым, она, тем не менее, жила своей обособленной от мужа жизнью, не отказывая себе ни в чем, особенно в плотских удовольствиях. Так что же мешало ей, в таком случае, иметь любовника (или любовников) в Варне?

В моей практике было два случая, когда меня просили проследить за женой, и оба раза любовниками жен моих клиентов оказывались молодые турки, работающие в отелях Сиде и Титренгеля, близ Анталии. Обе женщины летали к ним чуть ли не каждую неделю и тратили на любовников большие деньги! Определить их местонахождение было совсем не трудно – женщины, подхватив вирус любви ли, страсти, расплачивались за разные услуги или товары своими кредитными картами. Это были бутики Анталии, где покупалась дорогая одежда любовнику, или рестораны курортов, где обитали эти альфонсы.

Думаю, именно эти случаи, которыми мне приходилось заниматься, и натолкнули меня на мысль о существовании любовника и у Елены Львовой.

Елена в разговоре со мной сообщила о своих болгарских подругах – Теодоре и Мирем. И если это действительно женщины, а не Теодор и Миро, к примеру, то уж они-то точно помогут мне разобраться в болгарских пристрастиях и интересах Лены в Варне.

Устроившись в своем номере, я первым делом набрал номер Теодоры. И почти сразу же услышал приятный женский голос, говорящий по-болгарски, естественно.

– Теодора? – решил уточнить я.

Да, это была Теодора, женщина, и я, прежде чем действовать, справился у нее, понимает ли она русский язык. Она понимала! Я сказал ей, что от Елены Львовой.

– О, Элена! Нашата Элена! – Мне показалось, что она сильно растрогана. – Да-да!

Я начал договариваться с ней о встрече, и когда она только услышала, что я остановился в гостинице «Черное море», то спросила, в каком именно номере, и сказала, что будет у меня через пять минут! Невероятно, но она, оказывается, работала в этой гостинице горничной!

И через пять минут в мою дверь постучали. Я открыл и увидел худенькую молодую женщину в темном форменном платьице с белым воротничком и белом переднике. Вьющиеся светлые волосы собраны в высокую прическу. Очень милое, нежное лицо и большие испуганные глаза.

– Что с Эленой? – спросила она меня, и тотчас же ее глаза стали наполняться слезами.

– С ней все в порядке! – поспешил я ее успокоить. – Проходите, пожалуйста.

Она прошла и села в кресло, я расположился напротив нее. Лгать этой женщине мне не хотелось. Поэтому я решил действовать открыто.

– Элена – ваша подруга?

– Да, конечно! Это моя близкая подруга!

– Скажите, если бы с ней случилась беда и если бы в ваших силах было ей помочь, вы помогли бы?

– Так, значит, с ней что-то случилось?

У Теодоры был чудесный акцент, нежный голос. А глаза, широко распахнутые, прозрачные, снова начали наполняться слезами, словно тема Элены, ее московской подруги, изначально несла в себе трагедию. Я ничего не понимал.

– Почему вы плачете?

– Если вы приехали сюда, значит, с Эленой что-то произошло… Что? Она хотя бы жива?

Я удивился вопросу. Надо было действовать осторожно.

– Да, она жива, но попала в сложную ситуацию… Чтобы помочь ей, я должен знать, что произошло с ней здесь, в Болгарии, в Варне. Что это за человек, с которым она здесь встречалась? На кого она тратила свои деньги?

Теодора смотрела на меня, вглядываясь и пытаясь уловить, видимо, суть того, что я говорил. А говорил я туманно, хотя сначала собирался рассказать все честно.

– Вы о Мирем? – спросила она дрожащим голосом.

– Мирем?

– А кого еще вы имеете в виду? Она проводила время с нами, со мной и Мирем.

– А деньги? Она тратила довольно большие деньги… Может, у нее здесь появился друг?

Теодора вдруг встала и начала пятиться к двери. Она гневно взглянула на меня:

– Вы от ее мужа, что ли? Что вам нужно?

– Теодора, присядьте… Моя фамилия Костров, зовут Ефим Борисович, – я протянул ей свое удостоверение. – Я – частный детектив. Николая Львова, мужа Елены, убили, и в убийстве подозревают как раз вашу подругу. Официальное следствие полагает, что убийство Львова может быть связано с любовником Елены, который предположительно проживает здесь, в Варне.

– Какой еще любовник? Что вы такое говорите?

– Так вот и я считаю, что никакого любовника не существует… Я и приехал сюда именно затем, чтобы доказать это. Но я должен знать, на кого Елена тратила здесь свои деньги. Кто этот человек? И зачем она вкладывалась в него?..

– Ее звали Мирем, – перебила меня Теодора, и от ее голоса, тихого и какого-то замогильного, вдруг повеяло холодом.

И она рассказала мне историю Мирем.

Я слушал ее, испытывая жгучий стыд. Образ Елены под конец рассказа просветлел, я вдруг понял Игоря, «заболевшего» этой женщиной, на самом деле прекрасной, удивительной женщиной, которую сейчас пытаются оболгать. Получалось, что я совершенно не разбираюсь в людях!

– Значит, Мирем убили… Но кто?

– Предполагаю, что это сделал ее сожитель, Меттин. Один урод, который жил за ее счет, пил из нее кровь…

Я видел, как Теодора сжала кулаки.

– Получается, что Елена просто по доброте душевной приняла участие в этой Мирем.

– Конечно! Она была очень щедра, добра. И даже когда ей понадобилось уезжать, она дала деньги мне, чтобы я проследила за Мирем, чтобы оплатила ее лечение, чтобы не бросала ее… Вот так и мы с Мирем подружились.

– Скажите, если бы Мирем не убили, она на самом деле поехала бы в Москву?

– О, да, конечно! Она просто бредила этой поездкой. Она говорила, что после того, как они встретятся с Эленой, ее жизнь изменится, и она избавится о Меттина, начнет новую жизнь.

– Не понял…

– Мирем открыто не говорила, но я предположила, что Элена нашла ей жениха.

Час от часу не легче!

– Скажите, Теодора, при вас Елена никогда не рассказывала о каких-то драгоценностях? О королеве Марии, к примеру?

– О ком? – Губы Теодоры тронула легкая улыбка. – О королеве? Нет, что-то не припомню. При чем здесь королева Мария? Хотя… Балчик… Да-да, говорила о ботаническом саде в городе Балчик. Этот сад – детище королевы Марии, это знает каждый болгарин.

– До того как Мирем стало плохо там, в сквере на скамейке, они не были знакомы? – Я решил вернуться к личности Мирем.

– Нет, не были. И если бы не голодный обморок Мирем, они бы и не познакомились.

Я задавал ей еще много вопросов, потом предложил ей пообедать со мной. Мы спустились, вышли из гостиницы и зашли в маленький ресторан с испанской кухней. Пока ждали горячее, закусывали нежными розовыми ломтиками хамона и маслинами.

Я без устали пытался разговорить Теодору, сидящую передо мной в форме горничной, задавая ей самые нелепые вопросы. Но ничего такого, за что я мог бы зацепиться, не было. И вдруг неожиданно возникла тема Харькова.

– Я не знаю, быть может, мне показалось, что у Мирем в Харькове кто-то был… Может, родственники. Словом, у меня всегда было такое чувство, будто бы они от меня что-то скрывали. И эта таинственность исходила прежде всего от Мирем. Возможно, это касалось ее личной жизни. Она была очень скрытная, как раковина. Но вот Елене она доверяла полностью. Нет, вы не думайте, я не обижаюсь, все мы люди разные. Я предполагаю, что тот крест, что Мирем несла, я имею в виду, ее эмоциональную привязанность к Меттину, к человеку-уроду, который мучил и истязал ее, она собиралась сбросить с помощью Елены. Думаю, что речь шла еще и о переезде в Россию. Только уехав из Болгарии, Мирем могла спастись от Меттина. Да только не успела.

– А что про Харьков?

– Я могла слышать лишь обрывки каких-то фраз, да, они говорили о Харькове, вроде бы Мирем спрашивала, когда Элена поедет в Харьков, но это же Украина, и Элене там вроде бы нечего было делать. Но у Мирем было там какое-то дело, может, мужчина? Честное слово, не знаю.

– Так Елена ездила по ее просьбе в Харьков или нет?

– Думаю, что да. Потому что буквально в прошлом году, осенью, после разговора с Эленой…

– Скажите, почему Мирем связывалась с Еленой не напрямую со своего телефона, а через вас, я правильно понял?

– Да, вы все правильно поняли. Это из-за Меттина, который ревновал ее и проверял ее телефон. Хотя если вас интересует мое мнение, то это была не ревность, а звериное такое чувство собственника. Знаете, если бы это было возможно, то он время от времени отпирал бы голову Мирем, как ореховую скорлупу, чтобы заглянуть в ее мысли. Он вообразил себе, что она является его собственностью, что он обладает не только ее телом, от которого к моменту ее смерти уже мало чего оставалось, поскольку она была страшно истощена, но и ее жизнью, не говоря уже о деньгах. А ведь Мирем всегда работала, где только могла. И все деньги этот изверг отбирал у нее, а когда денег не было, бил ее.

– Получается, что Елена действительно хотела из самых добрых дружеских чувств принять участие в ее судьбе, помочь ей. Может быть, даже хотела перевезти ее в Москву, но не для того, чтобы устроить ее личную жизнь, я имею в виду с мужчиной, поскольку…

Тут я осекся, понимая, что зашел и без того довольно далеко в своих разговорах. Но тут Теодора взглянула на меня таким взглядом, что я понял – это наш человек, а потому в разговоре с ней можно расслабиться и постараться извлечь как можно больше информации.

– Понимаете, Теодора, телефон Елены проверили, и никаких разговоров, которые могли бы иметь отношение к так называемому «жениху» Мирем, нет.

Я говорил чистую правду. Елена не разговаривала ни с одним человеком, который мог бы подойти на роль кавалера Мирем. Если бы, к примеру, она действительно хотела познакомить Мирем с мужчиной, то уж точно общалась бы с ним, без этого никак. Во-первых, перед тем, как порекомендовать своей подруге мужчину, она должна была быть с ним знакома. Во-вторых, в ожидании Мирем она должна была с ним договориться о многом, и чтобы встретиться и поговорить, она должна была ему предварительно позвонить и назначить встречу. Но ничего подходящего в телефоне Елены не было, а это означало, что никакого «жениха» не существовало. Другое дело, что могла быть договоренность с человеком, который за деньги согласился бы на фиктивный брак с Мирем, чтобы помочь ей остаться в России. Для этой роли мог подойти кто угодно, хоть автомеханик из гаража, которому Елена изредка звонила по поводу ремонта своего автомобиля.

– Я же сразу сказала, что московский жених – это всего лишь мое предположение.

– Как вы думаете, почему ваши подруги не доверяли вам?

Лицо Теодоры погрустнело.

– Я бы не стала утверждать, что они мне не доверяли. Тем более что Елена в тот приезд, когда случилась беда с Мирем, оставила мне довольно много денег, чтобы я оплачивала ее лечение. Мне, совершенно постороннему человеку, горничной отеля, понимаете? Кроме того, я была связным в их телефонных разговорах. Да и Мирем всегда делилась со мной, была откровенна, но… Да, вы правы, существовало нечто, во что они меня не посвящали. Но хочется думать, что это происходило не потому, что они мне не доверяли или хотели что-то скрыть, чтобы как-то ущемить меня… Я много думала об этом, пыталась разобидеться на них, но потом вдруг предположила, что эта тайна, которую они от меня скрывали, могла быть опасной.

– Опасной?

– Ну да. Они не посвящали меня в тайну, знание которой могло быть для меня опасно. Словом, чтобы не втягивать меня в криминал… Хотя, может, я все это себе придумала, и в Москве действительно живет мужчина, который предназначался Мирем в мужья. Пусть даже это был бы фиктивный брак.

Она просто прочла мои мысли!

– Скажите, почему Элену обвиняют в убийстве мужа?

Я рассказал ей все. Теодора снова заплакала.

– Теодора. Дорогая, вы должны понять, что, если я приехал сюда, к вам, в другую страну, значит, у меня была на это причина. Я предполагаю, что смерть Львова, супруга Елены, могла быть каким-то образом связана тоже с Болгарией. Возможно, с драгоценностями королевы Марии.

И снова эта нежная, почти детская улыбка. Теодора замотала головой.

– Да что вы такое говорите? Где наша Мирем, а где королева Мария?

– Быть может, Мирем хранила какую-нибудь драгоценность, имеющую отношение к королеве? – предположил я смелую, дерзкую версию, понимая, что в этот момент выгляжу совсем уж глупо.

– Товарищ Костров, – она расхохоталась, и слез на ее розовых щечках как не бывало. – Какие еще драгоценности? Да если бы у Мирем было хоть одно золотое кольцо, Меттин сразу бы отнес его в заложенную кышту![6]

И тут вдруг теплый, однако отдающий гарью военного времени ветерок потянул с Украины, из Харькова! Несомненно, существовала связь между Мирем и Харьковом. Я начал задавать Теодоре вопросы, но она, похоже, действительно была не в курсе харьковской темы.

Тогда я позвонил Игорю. Попросил его расспросить Елену о Харькове, быть может, она что-то знала о связи Мирем с Украиной. Игорь резонно заметил, что если он ни с того ни с сего начнет расспрашивать Елену о Харькове, то она по меньшей мере удивится, и эти его вопросы покажутся ей подозрительными.

– Ефим Борисович, почему бы вам самому не спросить ее об этом? – спросил он меня.

– Игорь, я веду расследование, и лучше знаю, как мне действовать. Я понимаю ваши чувства к Елене, могу себе представить, каково вам сейчас приходится, пока идет следствие, поэтому постарайтесь помочь мне собрать всю информацию, касающуюся Харькова. Возможно, я и не прав, и вам не следует расспрашивать Лену об этом напрямую, но тогда проникните в ее квартиру и попытайтесь там найти хоть что-нибудь связанное с Украиной, Харьковом.

– Да что там такое произошло, в этом Харькове?

Судя по его тону и громкости его восклицания, я понял, что Лены рядом нет. Должно быть, Игорь находился на работе или ехал в машине.

– Пока могу сказать одно – здесь, в Болгарии, ваша Елена опекала подругу по имени Мирем…

– Постойте… Как вы сказали? Здесь, в Болгарии? Уж не хотите ли вы сказать, что находитесь сейчас в Болгарии?

– Да, я в Варне, занимаюсь делом Елены Львовой, – я терпеливо отвечал на его вопросы.

На меня тотчас посыпался град вопросов уже со стороны Игоря. В двух словах я объяснил ему, зачем искать связь между убийством Львова и Варной. Знал, что разозлю этим клиента, и все же высказал предположение о том, что у Елены в Варне мог существовать любовник. И немедленно поспешил заверить его, что никакого любовника, к счастью, нет, но есть Мирем (Теодора, чтобы не мешать мне, вежливо удалилась – вышла из ресторана на улицу, покурить).

– Ефим Борисович, у меня просто нет слов! – В голосе Игоря Туманова звучали горечь и разочарование. – Вы хотя бы согласовывали свои действия!

– Если вы имеете в виду расходы на поездку…

– Боже упаси! Я совершенно не то имел в виду. Просто я чувствую, что вы упорно стремитесь доказать мне виновность Лены, в то время как я ведь нанял вас для того, чтобы вы нашли настоящего убийцу Львова! – вскричал он в сердцах.

– Вы будете мне помогать? – спросил я, уже и сам теряя терпение. – Вы узнаете про Харьков? Осторожно, деликатно, как угодно, чтобы только не спугнуть Львову?

– Хорошо. Только объясните мне, пожалуйста, еще раз, что именно я должен искать.

Теодора вернулась, мы заказали кофе с пирожными.

– Знаете, у меня появилась одна идея, – сказала она. – Мирем. Она ведь жила не в лесу. Она снимала квартирку, здесь, неподалеку. Очень скромную, но с горячей водой и теплым туалетом. И у нее были соседи, о которых она, кстати говоря, довольно тепло отзывалась. Я даже запомнила одно имя – Дора. Женщина, которая жила через стенку от Мирем. Возможно, она знает что-то о Мирем, о ее личной жизни, которая была у нее, предположим, до Меттина. Только давайте представимся ей просто, как друзья. Не говорите, что вы частный детектив. Думаю, что полицейские и без того потрепали ей нервы, расспрашивая про Меттина.

– Теодора, вы – прелесть! – сказал я, не успев придумать ничего более подходящего, изысканного. – Как подозвать официантку?

Теодора махнула рукой проходящей мимо девушке с подносом:

– Моля, сметка![7]

Елена

В храме, куда я пришла чтобы поставить свечку за упокой души Мирем и заказать молебен (Теодора по телефону сообщила мне, что Мирем хоть и носила турецкое имя и была похожа на турчанку, но на груди ее был серебряный крест), я разрыдалась.

Не могла поверить в то, что моей маленькой Мирем больше нет в живых. Это было так нечестно, несправедливо, невозможно, чудовищно, что я телом своим ощутила всю тяжесть своего горя. Да, это было мое личное горе. И я чувствовала себя виновной в том, что не успела прислать ей билет, что затянула с оформлением, что вместо того, чтобы действовать быстро и решительно, делала все по своему обыкновению не спеша. А потом и вовсе угодила за решетку!

Сожалела и о том, что не сумела подобрать правильных слов, чтобы убедить в свое время Мирем расстаться с Меттином, уехать, к черту, из Варны, если уж на то пошло! Я предлагала ей деньги на переезд в любой город Болгарии, чтобы только она оторвалась от своего мучителя. Ну и, конечно, я так и не поняла, как это можно вот так любить и быть зависимой от мужчины, который тебя использует, живет за твой счет, бьет, насилует! Да, Мирем признавалась мне, что давно уже не получает никакого удовольствия от близости с Меттином, что терпит его, даже ненавидит, но страшно боится, потому что в случае, если она от него сбежит, он точно убьет ее. Что же произошло в тот день, когда он все-таки убил ее? Быть может, она рассказала ему о своем решении уехать в Москву? Или он сам узнал каким-то образом об этом? А может, убил просто так, спьяну. Когда-нибудь я об этом узнаю от Теодоры, а Теодора – от соседки Мирем по имени Дора. Ну не мог Меттин тихо избивать свою подругу, наверняка Дора слышала.

Хотя что это изменит?

Я вышла из храма совершенно обессилевшая. Я не понимала, за что мне посланы все эти страдания. Сначала меня обвинили в убийстве мужа, теперь вот я потеряла свою любимую подругу. И ведь никто, даже Теодора, которую я тоже любила всем сердцем, не знал (и не узнает!) всей полноты трагедии случившегося!

Холодный дождь загнал меня в маленькое кафе. Я заказала чай с коньяком, села в самый угол, подальше от остальных посетителей, и предалась воспоминаниям.

Принесли большой бокал с чаем, в котором плавал ломтик лимона. Я обняла его ладонями и закрыла глаза.

Порой мне кажется, что, если бы не высокая температура и страх Мирем перед болезнью, а, может, и смертью, она и не рассказала мне свою историю. Но ее мать умерла от высокой температуры, сгорела, судя по тому, что мне рассказала об этом Мирем, от воспаления легких. Но у Мирем не было воспаления легких, думаю, она подхватила вирус, и ее высокая температура продержалась всего сутки. Я оставила ее у себя в номере, и мы с Теодорой ухаживали за ней, вызвали врача, который сделал ей укол, после которого температура спала, и Мирем уснула.

Но в самом начале болезни, когда Мирем, засидевшаяся в моем номере, вдруг стала мерзнуть, и это несмотря на то что за окном было почти тридцать, и когда она попросила Теодору принести ей грелку с горячей водой, она так испугалась, что умрет, что схватила меня за руку и попросила выслушать ее.

– Его звали Эмир Эмилов, он был двоюродным братом моей матери. Настоящий бандит. Убийца. Он ограбил, а может, и убил какого-то крупного чиновника, старика, по сути, который в свое время, когда существовал Союз, был приближен к царской семье. Так он, во всяком случае, сказал моей матери.

– Что, прямо так и сказал, что убил?

– Нет, он рассказал о чиновнике и его связи или дружбе с царской семьей. И дал ей кое-что на хранение. Позже его нашли неподалеку от нашего дома с отрезанной головой. Мама сказала мне, что это, наверное, дружки расправились с ним за то, что он их обманул, не поделился.

– Мирем, какую страшную историю ты мне рассказала!

– Все это – правда! Я могу умереть, а потому спешу рассказать тебе, где находится то, что мама просила меня сохранить.

– Но почему мне?

– Да потому что Россия близко от Украины. Я-то туда точно не попаду.

– Куда?

– В Харьков.

– Почему? Я дам тебе денег, и ты поедешь туда. Только почему Харьков?

– Расскажу, если ты укроешь меня еще одним одеялом.

Я смотрела на Мирем, скукожившуюся под тремя гостиничными одеялами, обложенную грелками, и не верила ни единому ее слову. Слишком уж мелодраматично, даже, я бы сказала, фантастично звучало все то, о чем она мне рассказывала. Ее рассказ смахивал на бред больного человека.

– Поедешь в Харьков, я дам тебе адрес, найдешь там Мирем Христову…

Мирем Христова лежала сейчас передо мной и бредила. О какой еще Мирем Христовой она говорила, я понятия не имела. Мне было жаль ее. Вероятно, в ее жизни, точнее, в жизни ее несчастной матери и был брат по имени Эмир, может, с его именем и связана какая-то тайна, да только теперь, когда Мирем полыхала огнем, пожиравшим ее худенькое тельце, ее горячие мозги выдавали мне лишь клубок спутанных мыслей и страхов.

– Запоминай. Хотя нет, возьми листок и запиши адрес.

Я, чтобы не волновать ее, взяла свою записную книжку и записала адрес.

– Найдешь Мирем Христову и спросишь у нее, помнит ли она Мисси.

– Мисси?

– Да, запиши, не забудь. Она сразу же поймет и отдаст тебе то, что положено.

– Что, Мирем, она должна тебе отдать?

– Маленький холщовый мешочек, а в нем одна вещь, принадлежащая Мисси.

– И что я должна буду с ней делать?

– Привезешь мне! – И тут маленькое, с запавшими глазами лицо Мирем осветила улыбка. Улыбка блаженной. – А уж мы потом с тобой решим, что с этим делать.

Теодора вызвала врача, и к вечеру Мирем взмокла так, что мы едва успевали менять ей рубашки и наволочки с простынями.

Утром она уже была здорова, сидела возле окна в кресле и попыхивала сигареткой, запивая дым глотками горячего сладкого кофе.

Я вернулась в Москву, в свою жизнь, зная, что никто и никогда не заставит меня отправиться в Харьков. Глупости! Но разговаривая по телефону с Мирем и вспоминая этот наш с ней разговор, я улыбалась про себя, где-то даже восхищаясь тем, какими тайнами окружила себя эта маленькая женщина, удивительная женщина и очень слабая. Я звала ее в гости, надеясь, что, заполучив ее на долгое время, хотя бы на месяц, мне удастся вправить ей мозги и уговорить уехать из Варны, чтобы перерубить ту нить, вернее, тот мощный канат привязанности, который удерживал ее возле садиста Меттина. И каждый раз Мирем отвечала, что все зависит от меня, и я понимала, что она имела в виду ее харьковского двойника «Мирем Христову», которая в ответ на произнесенный мною пароль, передаст мне нечто весьма ценное для Мирем, какую-то волшебную вещь, с помощью которой Мирем станет счастливой.

Возможно, если бы я верила в это чудо, я бы и рискнула отправиться на Украину, которая в последние годы представлялась мне полыхающей войной державой. Но я не верила, а потому на намеки Мирем отвечала либо молчанием, либо глупым смехом.

Моя жизнь в то время была заполнена другими переживаниями, я продолжала благополучно раздваиваться, нисколько не переживая по поводу того, что медленно, но верно иду ко дну. И не потому, что ожидала часа, когда откроется вся правда, и Коля однажды сообщит мне о том, что ему давно уже все известно. Но вот что последует за этим – этого я предположить не могла, хотя знала своего мужа уже много лет. Ударит меня? Перекроет мне денежный поток? Убьет меня? Обрадуется, что у нас наконец-то появилась весомая причина для развода? Нет-нет, я на самом деле не знала, как он отреагирует, узнав о моей измене, да и не хотела знать. Я любила, была любима Игорем, мы жили своей, может, и странной жизнью, но были счастливы и очень боялись это счастье потерять.

Контраст между тем, как я относилась к Игорю и к мужу, был настолько велик, что мне даже страшно было представить себе, что когда-нибудь мой роман с Игорем закончится (не по моему желанию, нет!) и я останусь один на один с моей уродливой семейной жизнью, что мне останется лишь это убогое существование рядом с мужчиной, которого я тихо ненавидела и страстно желала, чтобы он окончательно ушел из моей жизни.

Боже упаси, я не желала ему смерти, но хотела, чтобы однажды утром я, войдя в кухню, не увидела его сидящим за столом с чашкой кофе в руке и чтобы в его спальне меня встретили лишь его распахнутые пустые шкафы…

Тем не менее жизнь-то продолжалась, и мы с Колей продолжали делать вид, что мы – семья, мы даже как-то инстинктивно заботились друг о друге. Кто, как не он, мог бы поставить мне горчичники или сходить за лекарством? Отнести меня в спальню, если я засыпала в гостиной на диване перед телевизором? Множество мелких и обычных для семейных пар услуг мы делали друг для друга. Я готовила еду, стирала и прибиралась в квартире, и мне не трудно было кормить моего работающего и добывающего для меня деньги супруга. Это была своего рода благодарность, вежливость, какая-то обязанность, которая была возложена на меня нашим странным браком. Но наша совместная жизнь, лишенная любви и близости, была какой-то все же извращенной и попахивала патологией, психической болезнью, которой мы были поражены оба: я и Коля.

Странное дело, но мы, живя под одной крышей, но не прикасаясь друг к другу и подозревая друг друга в измене (мы же взрослые люди и было бы странно, если бы мы это не предполагали), уж точно не были одиноки и выглядели совершенно счастливыми людьми! Я – потому, что у меня был Игорь, Коля – потому, что и у него была тщательно спрятанная от наших общих знакомых тайная любовница, а может, уже и неофициальная жена с ребенком или вообще с целым выводком детишек! Именно тайная жизнь моего мужа, как я полагала, вынудила его расстаться с друзьями, отдалиться от нашей компании.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Мирем рассказала мне свою тайну, и вдруг однажды вечером, когда Колю скрутил очередной приступ (его мучили камни в левой почке) и мне пришлось вызвать нашего доктора, чтобы тот поставил ему капельницу, после его ухода, когда Коле полегчало, он, чуть ли не плача, попросил меня сопроводить его к одной девочке-экстрасенсу, которая легко избавляет людей от подобной болезни. Я согласилась, уверенная в том, что эта юная волшебница живет где-то рядом. И была просто потрясена, когда Коля сообщил мне, что девочка эта проживает в селе Дегтярное Волчанского района Харьковской области!

Такое совпадение иначе, как судьбой, не назовешь! Я, пытаясь вести себя естественно, как если бы мне и не надо было в Харьков, высказала робко мужу свои опасения по поводу этой довольно-таки, на мой взгляд, опасной поездки. Привела несколько дежурных доводов, связанных с ведением в Украине военных действий, бормотала что-то там о сложностях, связанных с пересечением российско-украинской границы, о которых мне кто-то что-то там рассказывал и о чем можно было прочесть в Интернете. Но Коля, которому болезнь периодически доставляла невыносимые страдания, да что там – отравляла все его существование, поскольку помимо болей он страдал психологически, не зная, когда его скрутит в очередной раз, сказал мне, что если я откажусь сопровождать его, то он поедет сам. Конечно, я согласилась поехать с ним. Вот так, совершенно неожиданно, я и оказалась в Харькове!

Мы без труда и особых проблем добрались до Дегтярного, где Колю приняла девочка-подросток Ольга, похожая на ангела. Во дворе большого богатого дома было выстроено специальное помещение, напоминающее скромную деревенскую больничку, где дожидались своей очереди приехавшие за чудесным лечением пациенты. Время волшебницы было расписано на полтора года вперед, и нам каким-то чудом удалось записаться на ближайший месяц. Какая-то женщина, вероятно, помощница Ольги, сказала мне, чтобы я приехала за Колей через три дня, и посоветовала поехать в Харьков и подождать в гостинице. Она взяла номер моего телефона, сказала, что позвонит, когда я смогу забрать мужа, и мы на этом расстались.

Мне до последнего не верилось, что все это происходит на самом деле. Ну, как это так могло случиться, что я оказалась в Харькове?! Что это – рок, удача или что-то другое, опасное, о чем я пока не подозреваю? Что за люди встретят меня по адресу, который мне дала Мирем?

Я дала таксисту адрес, и он привез меня в спальный район Харькова, в такое странное место, про которое говорят, что время здесь остановилось. Густонаселенный квартал с хаотично на первый взгляд построенными курятниками, которые прежде были, думаю, основательными, красного кирпича, купеческими домами. Сейчас они просели от времени, были подлатаны какими-то деревянными полусгнившими досками. В некоторых домах часть окон была заколочена, а внизу прорублены низкие двери, которые наверняка ведут в преисподнюю.

Между домами пролегали узкие, выщербленного асфальта, дорожки, ведущие к более оживленным артериям города. Поражали своей древностью и размерами растущие густо дубы, липы и тополя, являющиеся украшением этого старинного квартала. Я бы не удивилась, если бы в какой-то момент из подслеповатой дверцы одного из старых полусгнивших особняков не вышла баба с ведром, полным помоев, и не выплеснула их мне под ноги.

Дом, который был нужен мне, немного отличался от соседних, он был поновее, быть может, лет на пятьдесят, выкрашен уже успевшей потускнеть желтоватой краской, и окна, узкие и высокие, обрамленные белыми, с облупленной краской, наличниками, были забраны красивой мелкой, ромбовидной, изумрудного оттенка решеткой. Дверь была высокой, с виду крепкой и была распахнута. Я вошла, поднялась на несколько ступеней наверх и оказалась на широкой площадке, гладкой, выложенной крупной серой плиткой. Справа и слева располагались двери. Я позвонила в дверь с табличкой «1». Звонок был тоже старый, дребезжащий, я бы даже сказала хрипловатый, словно его механизм, спрятанный под никелированную полусферу, заменил древний, с осипшим голосом, старик.

Послышались шаги, и дверь мне открыла невысокая полноватая женщина в халате и фартуке. В лицо пахнуло вареной капустой, должно быть, хозяйка варила борщ.

Я сильно нервничала, поскольку должна была произнести имя Мирем, той самой Мирем, которая проживала в Болгарии. Однако понимала я также и то, что в жизни бывает всякое, а потому, кто знает, может, здесь, в этом доме проживает настоящая Мирем Христова, а там, в Варне – фальшивая. Да и вообще, чем я рисковала? Если мне скажут, что такая здесь не проживает, так я просто развернусь и уйду.

– Здравствуйте, – поздоровалась я крайне неуверенно, хотя лицо женщины было приятным, да и улыбка была настоящей, приветливой.

– Здравствуйте!

– Здесь живет Мирем Христова?

И тут женщина схватилась за сердце и отступила на шаг назад, привалилась к двери.

– Проходите, – она схватила меня за руку и втащила в квартиру. – Пойдемте-пойдемте!

Она вела меня куда-то широким сумрачным коридором, распахнув дверь, почти втолкнула в большую комнату, убранство которой могло бы стать музейным образцом гостиной конца девятнадцатого века: тяжелая темная мебель, круглый стол, покрытый кружевной скатертью ручного плетения, старинная люстра, ковры, занавески на окнах, дорогой фарфор за потускневшим стеклом горки.

– Садитесь, – женщина села напротив меня, поставила локти на стол и, раскрыв раковинами крупные ладони, уложила в них свое круглое, с полными щеками, лицо. Глаза ее, умные, внимательные, рассматривали меня пристально, серьезно.

– Значит, Мирем Христову ищете?

– Да, ищу.

– И откуда вы ее знаете?

– С Варны, – ответила я, готовая прямо сейчас встать и уйти. У меня не было никаких точных инструкций от Мирем, что делать, если я все же найду эту Мирем. Я должна была сказать ей всего лишь одну фразу: «Помнишь ли ты Мисси?» Но передо мной, как мне показалось, была все же не Мирем, иначе она не спросила меня, откуда я ее знаю.

– Где она?

– Умерла.

Я почему-то так и подумала. Не знаю почему.

– Тогда я пойду…

Я уже было поднялась, как женщина остановила меня, с силой придавив мою руку к столешнице.

– Зачем вы приехали?

– Я должна была спросить ее, помнит ли она Мисси, – сказала я со вздохом. – А Мирем должна была отдать мне какую-то вещь. Но если она умерла…

– Подождите минуту, – женщина удалилась, но вернулась быстро, положила на стол небольшой холщовый мешочек. – Вот, возьмите.

Я понимала, что меня медленно, но верно втягивают в какую-то историю, но я слишком любила Мирем и доверяла ей, чтобы испугаться и в последний момент передумать помогать ей.

Надо было уходить, но мне показалось, что это будет выглядеть как-то невежливо. Я должна была что-то сказать, возможно, поблагодарить, но, с другой стороны, я подозревала, что меня приняли за Мирем, за мою Мирем, а потому побоялась все испортить.

– Вы не хотите узнать, что с ней произошло?

– Конечно, хочу, – я обрадовалась предоставившейся мне возможности выразить свою благодарность хотя бы тем, что я поговорю с этой женщиной.

– Тогда, может, чаю?

– Спасибо, не откажусь!

Хозяйку звали Нина, она быстро собрала на стол, принесла чаю, лепешек, мед.

– Я же вижу, вы не Мирем…

– А я и не утверждала, что меня зовут Мирем, – я почувствовала, что краснею. Будь что будет, подумала я, и решила уже раскрыть, что называется, все карты. – У меня другое имя. Но ваш адрес дала мне Мирем Христова. Это моя подруга. Обстоятельства не позволяют ей приехать сюда, и она попросила меня сделать это. Я не сразу согласилась. Вернее даже, отказалась, поскольку не собиралась сюда приезжать. Но обстоятельства вынудили меня приехать… Мой муж болен, он сейчас в Дегтярном.

– У Ольги? – улыбнулась Нина, словно Ольга была ее родственницей. Хотя, на самом деле, она, думаю, просто обрадовалась тому, что я говорю ей правду.

– Да, у него почки больные. Замучился совсем.

– Ну, она его быстро на ноги поставит, я хотела сказать, она сделает так, что у него все камни выйдут…

Вот и разговор завязался.

– Она была моей соседкой, и звали ее, конечно, не Мирем, – вдруг услышала я. – Ее звали Зоей Кравченко. Я ее с самого детства знала.

Иногда слышишь какие-то обыкновенные слова или фразы, а внутреннее чувство подсказывает тебе, что вот сейчас что-то произойдет, и ты напрягаешься, волнуешься, и по коже бегут мурашки. Вот так было и в тот раз. Я понимала, что услышу сейчас что-то очень важное и что тайна Мирем, связанная с харьковской Мирем, сейчас чудесным образом приоткроется. Да только вот нужна ли она мне, эта тайна? Но отступать уже было поздно. Да и любопытно же было!

– Она девчонкой уехала в Болгарию, познакомилась с парнем здесь, в Харькове, он то ли турком был, то ли болгарином, но оттуда, из тех мест. Вроде он добыл ей документ, что ее отец болгарин или бессараб. Словом, какая-то темная это история. Но главное, что она, Зоя, несколько лет проработала в Варне в одной семье служанкой. И ей там хорошо платили. Кажется, они оба врачи, те люди, на которых она работала. Думаю, что с документами у нее все же не прокатило, что не было у нее болгарского паспорта или личной карты, как это у них там заведено. Получается, что парень этот ее не сумел ей выправить документы, и жила она в Варне по российским документам. Срок им вышел, я имею в виду, визу, и ей надо было возвращаться домой. Вот она и придумала украсть личную карту у своей близкой подружки, Мирем Христовой. Я ее никогда не видела, но Зоя мне потом уже рассказывала, что она маленькая. Хрупкая женщина и чем-то похожа на Зою. Да, она мне так и сказала, что поначалу ей нужна была только ее личная карта, чтобы задержаться в Болгарии. Она мне всего-то, конечно, не рассказывала, но я подозреваю, что замуж она собралась за кого-то… И так случилось, что Мирем эта, подружка ее, стало быть, и ваша тоже, как-то разоткровенничалась и рассказала ей какую-то историю о старинных украшениях, принадлежащих румынской королеве Марии.

– Что рассказала?

– То, что у нее, у этой Мирем, эти драгоценности хранятся и что она не может их продать, хотя и нищенствует, потому что за ними могут прийти какие-то люди, бандиты, мафиоты. Я полагаю, что тогда не обошлось без вина, иначе бы ваша Мирем не показала их сдуру моей Зойке. Ну а та, когда увидела, глазенки-то загорелись. И она украла их, вместе с личной картой Мирем! А когда у нее на руках оказались эти драгоценности, она решила, что больше не станет мыть полы и варить фасолевый суп для своих врачей. Она украла и у них кое-что, деньги, украшения разные, и решила сбежать! Болгария, говорит, большая, спокойная и тихая страна, там можно затеряться и жить себе спокойно по документам Мирем. Она бы так и сделала. Наверное, продала бы эти драгоценности, купила бы себе домик где-нибудь на курорте, в Золотых Песках или на Солнечном Берегу, если бы ее в тот же день, когда она собиралась уже сесть в такси, чтобы отправиться на море, не сбила машина. И это просто чудо какое-то, что люди, которые потом вызвали «Скорую помощь», не заглянули в ее сумку и не украли все то, что в ней находилось! Они взяли лишь личную карту на имя Мирем Христовой, чтобы показать врачам, и все! И моя Зойка стала инвалидом! С большими сложностями она после больницы вернулась сюда, в Харьков, и продолжала лечиться здесь. Но ей становилось все хуже и хуже, у нее был поврежден позвоночник, и потом она и вовсе слегла…

– А драгоценности?

Нина усмехнулась.

– Драгоценности. Вы бы видели, что с ней стало! У нее после аварии челюсть болталась на каких-то жилах… Говорю же, стала инвалидом! А куда обращается человек, когда ему невмоготу?

– К Богу.

– Вот именно. И Зойка моя обратилась к Богу, впала в религию, стала читать много религиозных книг, ее не узнать было. Она решила, что это Бог наказал ее за то, что она сотворила со своей подругой Мирем и своими хозяевами, которые были так добры к ней. Решила она вернуть Мирем драгоценности королевы. Нашла способ, как связаться с ней, написала письмо ее соседке. Ей-то самой она писать не стала, говорит, у нее сожитель – зверь, и он ничего не должен знать о драгоценностях. А вот соседка, ее зовут Дора, хорошая женщина, и она передала Мирем Зоино письмо. В письме Зоя просила у Мирем прощения и сказала, что готова вернуть ей украшения. И что если с ней что-нибудь случится, то она поручит это дело своей соседке, то есть мне. Еще она добавила, что если Мирем сама не может приехать, а такое возможно из-за какого-то там турка, ее сожителя, который житья ей не дает, то пусть она отправит доверенное лицо сюда, в Харьков, и пусть этот человек скажет всего лишь одну фразу: «Помнишь ли ты Мисси?» Мисси – так близкие обращались к королеве Марии. Зойка умерла в прошлом году. А я вот осталась с этим мешочком. Первые ночи вообще не спала, все боялась, что за ним придут. Я же понимала, что все зло – от них. И вдруг – вы!

Я смотрела на Нину с недоверием. История получалась фантастическая. Соседка Зои, Нина, обыкновенная женщина, оказалась на редкость честным человеком и вот теперь решила исполнить волю покойной и передать через меня королевские драгоценности Мирем?

Я должна была заглянуть в этот мешочек. Что там? Вдруг это какой-то чудовищный розыгрыш? Что я привезу Мирем?

– Вы видели эти драгоценности? – спросила я.

– Нет, – покачала головой Нина. – Ни к чему мне это. Знаю, подозреваю, что это нечто очень дорогое. Но весит – всего ничего. Даже на ощупь ничего не поняла.

– Так может, посмотрим? – Я просто вынуждена была это сделать.

– Да конечно! Мне и самой любопытно, что это за королевские драгоценности!

Я развязала толстый черный шнурок, открыла мешочек и вывалила на стол содержимое. Там была вышитая красным крестиком салфетка, в которой что-то лежало, и личная карта Мирем Христовой. С документа на меня смотрела моя Мирем! Хотя бы здесь все правильно и все правда! Это на самом деле был документ Мирем.

Я развернула салфетку и увидела серьги. Невероятно крупные сапфиры в обрамлении брильянтов. Конечно, я не специалист и не знала, настоящие ли это камни или нет, но выглядели серьги фантастично, невероятно, волшебно! Синие прозрачные камни были размером с перепелиное яйцо! В каратах я тоже не разбираюсь, но если эти камни были настоящими, то стоили они просто баснословных денег!

– А с чего все решили, что это сапфиры королевы Марии?

– Думаю, с того, что у нее было колье с сапфиром невероятной красоты размером почти в пятьсот карат! И человек, который отдал эти серьги на хранение Мирем, сказал, что эти серьги являются частью комплекта, сердцем которого является сапфир с колье.

– Нина… – Я посмотрела на нее как на призрак. – Мне все это снится?

– Красота, да? – Нина ласкала пальцем синие прозрачные камни, любовалась ими. – Я и не знала, что здесь такое… Нет, я понимала, что королевские драгоценности это ого-го, что, нечто дорогое и красивое, но… Это просто невероятная красота!

– Вы же могли бы оставить их себе. Почему не оставили? Неужели даже мысли не было?

– Нет! Хочу жить спокойно. У меня и так все есть – хороший муж, дети, достаток. Вы не смотрите, что мы в таком районе живем, мы всем довольны. Муж зовет меня в центр Харькова, даже квартиру там присмотрел, но я пока не решилась. Но дети уже там, у каждого по квартире, они взрослые уже. И разве вы еще не поняли, что сапфиры эти не простые? Что Зойка моя пострадала за них. Нет уж, я как-нибудь без них проживу.

Я не знала, верить ей или нет. Ведь вполне возможно, это были фальшивки. Но что мне-то было делать? Я поблагодарила Нину за все, положила холщовый мешочек с сапфирами себе в сумку и поехала в гостиницу.

Уж там-то у меня была возможность, заглянув в Интернет, погрузиться в тему сапфиров. Я несколько часов, забыв про еду и сон, разглядывала фотографии дорогущих сапфиров, сравнивая их с теми, что лежали передо мной на журнальном столике. Безусловно, сапфир королевы Марии был самым большим и самым дорогим, и после того, как им владели венценосные особы, в 2003 году был продан на аукционе Christie’s почти за два миллиона швейцарских франков! Меня же интересовали сапфиры поменьше, я пыталась оценить камни Мирем. Камень, почти в два раза крупнее тех, что были в серьгах, носил название «Голубая красавица Азии» и был весом почти в четыреста карат, и продан в Швейцарии так же на аукционе Christie’s за восемнадцать миллионов долларов, и за лот боролось более шестисот любителей роскоши из тридцати стран мира…

У меня просто дух захватывало от этой информации, в глазах уже была голубая, васильковая рябь от увиденных мною сапфиров.

И мне все равно не верилось, что они настоящие. В это было трудно поверить!

И еще одна деталь не давала мне покоя. Я пересмотрела великое множество фотографий королевы Марии, но нигде не видела ее в этих серьгах. Даже ничего похожего на ней не было! И если бы меня спросили, какие украшения больше всего любила королева Мария Румынская, то я сразу бы ответила – жемчуг! Практически на всех фотографиях ее уши украшает жемчуг! Роскошные крупные, круглые или вытянутые по форме жемчужины!

Я в ту ночь почти не спала, задремала лишь под утро. Мне надо было придумать способ, как провезти сапфиры через границу. Собираясь в эту поездку, я заглядывала на туристические форумы, где люди делились информацией о прохождении русско-украинской границы. Получалось, что при выезде из России российским таможенникам было как бы все равно, что вы везете, а вот украинским, наоборот, было это важно, а при движении в обратную сторону – все наоборот. Украинцам все равно, что вы вывозите, а вот российские таможенники даже обшивку в салоне вскрывают, проверяя все тщательнейшим образом. Получалось, что если украинцы и выпустят меня, то русские наверняка поймают меня с сапфирами. Что было делать? Я должна была привезти серьги Мирем.

Идея, которую я нашла оригинальной и дерзкой, попахивала криминалом: по закону из Украины нельзя было вывозить драгметаллы и дорогостоящие камни.

При въезде в Украину на мне были сережки с бриллиантами, но я их не декларировала, да на них вообще никто не обратил внимания. Сейчас же мне пришло в голову купить комплект из бирюзы, изделия которого были самыми крупными из всех, что мне приходилось встречать. Крупные серьги, перстень, серебряная массивная цепь с массивным кулоном размером с мужские карманные часы-луковицы!

Я купила этот комплект в магазине, вернулась в гостиницу и с помощью нехитрых приспособлений закрепила сапфиры с обратной стороны малахитовых серег. При покачивании головы человек, который внимательно посмотрел бы на мои серьги, мог бы заметить синие камни, тогда я решила купить еще одну пару малахитовых серег, но чуть меньшего размера, и прикрепила их с другой стороны по принципу сандвича. Мотая головой, я разглядывала себя в зеркало – сапфиров не было видно.

Завершая зеленую тему, я приобрела нарядное зеленое платье-балахон, расцветкой напоминающее малахит, и изумрудного оттенка шаль. И вот в таком наряде собиралась отправиться в обратный путь.

Сережки с бриллиантами я продала, а на эти деньги, чтобы отвлечь внимание таможенников от моих серег, я купила еще несколько комплектов украшений из полудрагоценных камней: кораллы, янтарь, опалы, агаты…

Накупила я как бы в подарок своим русским друзьям сугубо харьковские специалитеты: подарочные наборы конфет «Зеркальная струя», торт «Делис», столовое серебро и коллекцию оберегов и вышитых рушников. Самой крупной покупкой были одеяла из козьей шерсти.

Подготовившись как следует к поездке, я дождалась звонка от помощницы Ольги и через пару суток забрала мужа из Дегтярного. Коля выглядел похудевшим и каким-то испуганным, но сказал, что чувствует себя намного лучше, и всю дорогу до Харькова говорил только о своей целительнице.

Переезд через границу дался мне тяжело. Когда наш багаж осматривали российские таможенники, я чуть не потеряла сознание.

Когда Плетеневка осталась позади, я заплакала. Коля, который вообще ни за что не переживал, разве что за коробку со склянками, которые ему приготовила в дорогу целительница Ольга, так и не понял причину моих слез.

– Что, по родине соскучилась? – спросил он, даже не поворачивая головы. – Так скоро уже!

А мне казалось, что мочки моих ушей под тяжестью такого количества навешанного малахита вытянулись до плеч и что, когда я приеду домой, я буду похожа на женщину из африканского племени фульбе.

Игорь

Разговор с Костровым разозлил меня. Он в Варне! Продолжает копать под Лену. Упрямый осел!

Я уже сто раз пожалел, что обратился к нему за помощью.

Мало того, что у меня был неприятный разговор с Жаровой, администраторшей из «Геро», полной дурой, у которой вообще сорвало крышу из-за придуманной ею любви ко мне и которая добавила яду в расследование убийства Львова, пытаясь настроить следователя против Лены. Теперь вот Костров. Что им всем нужно от Лены? Посадить в тюрьму? И откуда такая уверенность в том, что она виновна, что она убила мужа?

Я вернулся домой, открыл дверь своими ключами, чтобы не разбудить звонком детей, которые в это время должны были спать, и Катя, выйдя на звуки из кухни, сделала мне знак рукой, чтобы я подошел к ней.

Я вошел в кухню, и Катя тихо прикрыла за мной дверь, приложив указательный палец к губам.

– Все в порядке? – спросил я, встревожившись, поскольку меня не надо было предупреждать, чтобы я вел себя тихо, существовал режим, и я прекрасно знал, что дети спят.

И тут вдруг меня накрыл стыд: я вдруг вспомнил, что в моем доме живет еще один человек, близкий мне человек, к присутствию которого я, оказывается, еще не успел привыкнуть. Чтобы как-то исправить положение, не выдать себя перед Катей, я спросил:

– Лена с ними? – подразумевалось, что Лена спит с детьми в их комнате.

– Нет, она в вашей спальне, но она, как бы это сказать… никакая. Вот.

– В каком смысле?

– Она в Болгарию звонила, и ей сказали, что умерла ее подруга. Лена очень расстроилась и пошла в храм. А вернулась прямо вся почерневшая, опухшая от слез. Я подумала, что вы должны знать.

– Хорошо, спасибо.

Звонила в Болгарию! И Костров сейчас в Болгарии.

Что за подруга? А если Костров прав и убийство Львова действительно связано с кем-то из Болгарии?

У меня и без того настроение было кислое, а тут еще новости…

Я вошел в спальню, увидел, что Лена, свернувшись калачиком, спит. Одеяло укрывало ее почти с головой.

– Игорь?

– Ты не спишь?

Я подошел к ней и присел рядом, отодвинул пряди спутанных волос с ее лица, наклонился и поцеловал Лену в щеку. Мне показалось, что щека горячая.

– Мне Катя сказала, что у тебя подруга умерла.

Лена кивнула и горько заплакала.

– Ее звали Мирем. Она жила в Варне. Ты не представляешь себе, какая она была несчастная… И как ужасно закончилась ее жизнь!

Я поднял ее, усадил и прижал к себе, как если бы мои объятия могли помочь ей легче пережить душевную боль.

– Если хочешь, расскажи.

– Нет, не сейчас… Просто она была чудесной, доброй и, повторю, очень несчастной. А я могла ей помочь. Но не успела.

– Ты ее собиралась пригласить к себе в гости?

– Я пригласила, да только с билетом протянула. Вернее, она куда-то исчезла, Теодора мне вовремя не позвонила. Не знаю, как все это называется, но если это судьба, то это несправедливо.

– Лена, расскажи мне про Мирем, про Теодору. Кто они такие? Как ты с ними познакомилась?

– Да просто познакомилась и все! На отдыхе! Теодора – горничная в отеле «Черное море», она убиралась в моем номере, потом выяснилось, что она знает русский, просто отлично знает. Ну, а потом я познакомилась с Мирем. Все это уже не важно.

– Я сейчас задам тебе вопрос, а ты постарайся, не удивляясь и не обижаясь, ответить на него как можно… точнее… – Я чуть было не произнес обидное слово «честно», как если бы мог допустить ложь.

Лена равнодушно пожала плечами. Видно было, что смерть подруги, тоска по ней, наслоившись на другие, серьезные проблемы и печаль, грозила стать последней каплей ее терпения. Я очень боялся за ее психическое здоровье.

– Скажи, смерть твоего мужа может быть связана с твоими подругами или с кем-то другим, проживающим в Болгарии?

– С моими подругами? – Лена подняла голову и взглянула на меня округлившимися глазами. – С чего это ты взял?

– Костров сейчас в Варне, – я легко предал Ефима Борисовича, надеясь, что услышу сейчас и здесь от Лены всю правду. А еще, быть может, я просто не хотел знать всю правду и, в случае если это Лена убила Львова, дать ей возможность подготовиться к встрече с Костровым, к его вопросам? Я только тогда, в ту минуту понял, что означает фраза «любовь – это болезнь». Я бы даже добавил – психическая болезнь. Иначе как объяснить этот мой дичайший поступок? Выходит, я продолжал допускать мысль, что Лена – убийца?

– Но сначала я должен тебя предупредить, что заранее прощаю тебе все, абсолютно все. Но только скажи мне правду. Если это ты убила Львова, я тебя пойму. Закрою на это глаза. Я помогу тебе выбраться из этой трясины…

Я не понял, как случилось, я даже не почувствовал боли, только из носа моего вдруг хлынула кровь и намочила постель. Словно это был не нос, по которому только что ударили наотмашь ладонью, а кран с кровью.

По тому, как, с какой силой и отчаянием она ударила меня по лицу, я понял, что она не убийца. Она ударила меня, как предателя, усомнившегося в ее невинности. И я счастливо, с облегчением вздохнул.

– Я не убивала Львова, – сказала она, и лицо ее исказила гримаса отвращения, словно она только что проглотила горькую таблетку. – Не убивала. Я понимаю, многое указывает на меня, да и мотив неслабый…

Я не знал, как сказать ей, что я чувствовал, что она от меня все же что-то скрывает. Или, во всяком случае, недоговаривает.

Было у меня искушение поговорить с ней о Харькове, о чем попросил меня Костров, но подлость моя по отношению к нему, оказывается, тоже имела свои границы, а потому я промолчал.

– Но кто-то же убил его! – вскричал я, зажимая пальцами ноздри, из которых продолжала сочиться кровь.

– Постой… – Лена встала, подошла к столику, выдвинула ящик и отщипнула от тугого рулончика ваты большой клок. Разделила на два и протянула мне, я заткнул ими нос. – Извини, сама не знаю, как это получилось. Просто надоело, что все вокруг меня подозревают! Да, его кто-то убил, но ко мне это не имеет никакого отношения! Я не говорила, но мне все-таки кажется, что это убийство связано с какой-то женщиной. Возможно, у него была любовница, почти жена, может быть, даже и дети! Или не одна, а две женщины, которые не могли его поделить.

– Постой. А завещание?

– Завещания никакого нет, в том-то и дело. Предположим, если бы у него были так называемые жены и дети и существовало бы завещание, в котором все было бы распределено между ними и мной, тогда все как-то встало бы на свои места. Возможно, прояснился бы и мотив, всплыло бы женское имя. А так…

– Но женщина точно была, может, не его любовница, а помощница убийцы, которая сразу после совершенного преступления выбежала на улицу в твоей куртке и принялась бить по машине, привлекая к себе внимание.

– Но кто она такая? Кто? Вот действительно, были бы камеры во дворе, меня бы сразу оставили в покое.

И тут я вспомнил про Лучано! Позвонил Людмиле, танцовщице, подружке Лучано. Напомнил ей о себе, о скайпе Лучано.

– Он прилетает сегодня вечером, – сказала Людмила сонным голосом. – Я все помню. Но если хотите, подъезжайте к нашей театральной студии…

– К театру?

– Ну да, к театру. Это мы называем его студией. В шесть, сможете?

– Да хоть в три часа ночи! – воскликнул я радостно.

Однако Лена, которая прекрасно понимала, о чем идет речь, нисколько не обрадовалась. Она посмотрела на меня устало.

– Знаешь, мне иногда кажется, что этот кошмар никогда не закончится, – сказала она. – А еще я не понимаю, кто может меня так ненавидеть, чтобы так жестоко подставить. Это же надо – убить моего мужа. Потом надеть мою куртку и выйти на улицу, чтобы у всех на глазах лупить по машине убитого!

Вероятно, мы очень громко разговаривали, потому что в дверь постучали. Это была Катя. Я вышел к ней в коридор.

– Забыла сказать… – Вид у Кати был виноватый. – Только не здесь. Пойдемте в кухню, там она не услышит.

«Она», это, значит, Лена. Я и сам был уже утомлен обрушившимися на нас проблемами, поэтому в ожидании разговора с Катей, которая редко когда выражает желание поговорить со мной с глазу на глаз, что подразумевает, что у нас снова что-то стряслось, пытался прокрутить возможные варианты. Катя решила уйти? Может, ей не хватает денег на хозяйство? Или с детьми что-то?

Когда мы остались одни, Катя сказала:

– Приходила ваша жена.

– Жена? Какая еще жена? – У меня от удивления даже колени ослабли.

– Я не уверена, она, конечно, не представилась, но эта молодая женщина уже довольно давно следит за нами, когда мы гуляем с детьми. Подходить до сих пор не решалась, а вот вчера днем набралась смелости, поднялась и позвонила в дверь.

– Да не может быть! Катя, вы что-то путаете! Моя жена, я имею в виду бывшая жена, меньше всего на свете хотела бы увидеть своих детей.

– Это вам только так кажется. Возможно, в ней проснулся материнский инстинкт, и она захотела вернуть детей.

– Постой, ты хочешь сказать, что вчера к нам сюда приходила женщина, которую ты приняла за мою бывшую жену? Интересно. И как же она выглядела?

– Стройная, карие глаза, симпатичная.

– Женька? – Да, у моей жены действительно были карие глаза и кто-то, быть может, считает ее симпатичной, да только для меня она – настоящая ведьма, очень опасный человек.

– Она позвонила, и ты открыла ей? – спросил я у Кати строго.

– Ну да. Я же не первый раз ее вижу.

– И что? Что она сказала?

– Она попросила меня показать ей детей.

– Ого! И как она представилась?

– Сказала, что она – их мать, – Катя качнула головой в сторону детской.

– Ничего не понимаю… И что было дальше? Надеюсь, она не попросила у вас денег?

– Нет-нет, что вы?! Дети тогда играли… Я позволила ей пройти и заглянуть в детскую. Это все! А потом она ушла. Быстро.

Только этого еще не хватало!

– Катя!

– Ну, простите! Понимаю, я не имела права никого впускать. Скажу честно, я и говорить-то об этом вам не хотела, боялась, но подумала, что вы же все равно узнаете, и как тогда я буду выглядеть? Словом, вот так.

– Она просто посмотрела на детей и сразу же ушла? Ничего не сказала? С детьми не поговорила, хотя бы по имени их назвала?

– Нет, говорю же, нет! Просто заглянула, словно для того, чтобы удостовериться, что они здесь, и потом как-то очень быстро, даже не оглядываясь, вышла.

Удивительное дело! Я махнул рукой, пробормотав что-то типа «ладно, разберемся», и вернулся в спальню к Лене. Рассказал ей о визите Жени.

Лена не удивилась, сказала, что Катя и раньше рассказывала ей о ней, о том, что моя бывшая жена якобы время от времени появляется рядом с нашим домом, высматривает детей.

– Ты не должна переживать и вообще думать об этом, – попытался я ее успокоить. – Я с этой женщиной официально разведен, но поскольку было принято решение, что дети останутся у меня, то не было никакого дележа детей, никаких споров-судов, мне даже алименты ее не нужны. Я ее отпустил. Она просто ушла из нашей жизни и все.

– Да я и не переживаю, Игорь. Мне бы только на свободе остаться. Ты не будешь возражать, если мы с Катей выйдем в подъезд, покурим? Прятаться как-то глупо, да и курю я мало… Надеюсь, и Кате не влетит?

Я улыбнулся, она была тогда как ребенок. Никогда я не видел ее такой беззащитной, уставшей, всецело мне доверившейся, напуганной, со смешными детскими повадками, проступившими сквозь прозрачную акварель женственности и таинственности, всего того, что я так любил в ней прежде. Но и новая, другая, она была прелестна, и мое чувство к ней переполнилось нежностью.

Я понимал, что ее желание выйти с Катей в подъезд покурить подразумевало и откровенный разговор двух женщин об угрозе вторжения в нашу жизнь биологической матери моих детей – Евгении. Безусловно, Катя будет вынуждена признаться Лене в том, что она впустила в квартиру мою бывшую жену, зная, что Лене это не понравится. Главное, подумал я тогда, чтобы они не поссорились, и чтобы Катя не бросила нас с детьми. Уж слишком неподходящим было время, да и вообще, Катя была хорошей няней, надежным и ответственным человеком. Нет-нет, чем бы ни закончился разговор, размышлял я, прислушиваясь к звукам в прихожей, где обе женщины собирались, одевались, чтобы выйти в холодный подъезд, я все равно постараюсь их помирить.

И вдруг стало как-то очень тихо, хотя никто никуда не вышел, во всяком случае, я не слышал звука захлопывающейся двери.

– Что-то случилось? – спросил я, выглянув из спальни и увидев замерших в прихожей Катю и Лену. Они стояли с каким-то странным видом, словно только что увидели призрак или столкнулись с чем-то необъяснимым. Обе были бледными, насколько это позволяла увидеть не очень-то яркая, скрытая похожим на цветок ландыша плафоном настенная лампа.

Лена повернула голову в мою сторону. Она была сильно напугана.

– Куртка, – сказала она едва слышно. Я подошел и увидел на вешалке красную курточку с капюшоном, отороченным мехом.

Слишком многое в последнее время мне пришлось услышать о красной куртке, и я точно знал, что в моей квартире красных курточек не водилось. Ни у меня, ни у Кати ничего подобного в гардеробе не было.

Катя посмотрела на меня и пожала плечами.

– Это моя куртка, – сказала осипшим от волнения голосом Лена. Она приблизилась к вешалке и принялась разглядывать капюшон. – Игорь, подойти поближе, я тебе кое-что покажу.

Мех, похожий на слегка подстриженную чернобурку, в некоторых местах сверкал стеклянной пылью.

– Думаю, что это все же моя куртка, та самая куртка, в которой неизвестная мне женщина разбивала Колину машину. Она же била и по стеклу, насколько я поняла во время допросов, видишь осколки?

– Как она здесь оказалась? – спросила Катя, человек внимательный и аккуратный, а потому так же удивившаяся появлению на вешалке незнакомой вещи. Конечно, в нашей квартире поселился новый человек, Лена, но вещей своих она еще не перевезла, ограничилась лишь самым необходимым, и Катя наверняка уже успела заметить, да и оценить кое-что из ее одежды и обуви, на то она и женщина. Но вот эту куртку она явно видела впервые.

– Куртку подбросили, – сказала Лена. – Вопрос – кто?

И почти в это же самое время в дверь позвонили. Я открыл, на пороге стоял следователь – Геннадий Неустроев. В роли понятых были приглашены мои соседи. Я наблюдал, как они присутствуют при обыске моей квартиры, после чего красная куртка Лены была сложена в большой полиэтиленовый пакет, а мои соседи расписались на протоколе осмотра. Неразговорчивый следователь сунул мне под нос документ об изменении меры пресечения Елены Львовой. Перед ней снова открывался ад камер и допросов.

Мне не хватало воздуха, сил, слов, чтобы все это осмыслить и решить, что нужно делать в первую очередь.

– Кто вам рассказал об этой куртке? – спросил я его уже перед тем, как Лену, тепло одетую, находящуюся в полуобморочном состоянии, уже подвели к двери. – Неустроев, скажите! Эта куртка появилась здесь буквально сегодня, сейчас! Ее кто-то подбросил, а потом позвонил вам! И этот «кто-то» причастен к убийству Львова! Это же очевидно! Или вы думаете, что Лена сама повесила эту куртку и позвонила вам, чтобы вы ее забрали?

– Лена, ничего не бойся и ничего не говори! – крикнул я перед тем, как ее у меня окончательно забрали. Я в ярости сжимал кулаки и едва сдерживался, чтобы не наброситься на следователя и еще двух его людей в штатском, вероятно, оперативников, поджидавших его на лестнице.

Когда закрылись двери и мы с Катей остались одни, я набрал Кострова. К счастью, он сразу же взял трубку. Я вкратце объяснил ему, что случилось.

– Не переживайте. Я скоро вернусь и устрою так, что ее отпустят. Уж мне-то Гена скажет, откуда у него эта информация о куртке. А вы, пока меня нет, постарайтесь выяснить, кто побывал у вас дома.

Я собирался было уже сказать, что вчера в квартире появлялась, если верить Кате, моя бывшая жена, но передумал. Не хватало только, чтобы ее вызвали на допрос! Зная Женьку, ее скандальный характер и склонность к вранью, мне не хотелось, чтобы во время допросов она вывалила на голову следователя всю искаженную ее бурной фантазией нашу с ней семейную жизнь. К тому же мне как-то не верилось, что вся эта история с убийством Львова связана с желанием моей бывшей жены вернуть меня ценой подставы своей соперницы. Уж слишком сложный и опасный план. Мне нужно было время, чтобы все обмозговать.

Я пообещал Кострову выяснить, каким образом куртка, посыпанная битым стеклом (ведь кто-то нарочно вмял в пушистый мех капюшона кусочки стекла!), оказалась в моем доме, спросил его, когда он вернется, он ответил, что «совсем скоро», и я вернулся в спальню. Мне не верилось, что Лены нет, что вся эта история с курткой и Неустроевым – реальность. А что, если я действительно уснул и все это мне приснилось, а Лена с Катей курят на лестнице?

В дверь постучали. Я крикнул: «Заходи!» Катя вошла, встала передо мной. Глаза ее были заплаканы.

– Вы простите меня, Игорь! Это она, ваша бывшая жена, – сказала она, шмыгая носом. – Поэтому она так быстро ушла. Думаю, когда я пошла вперед, чтобы открыть дверь детской, она в это время достала куртку и повесила на вешалку.

– Катя, ты завари чай, а я сейчас приду на кухню, – сказал я, набирая номер телефона своей бывшей тещи, которая проживала в Иркутске и которая точно знала, где сейчас находится ее дочь. Она-то мне и расскажет, что случилось и почему Женя здесь, в Москве.

Буквально через десять минут я уже выходил из спальни, обескураженный, потрясенный и одновременно растерянный.

Ошибки быть не могло! Я только что слышал голос собственной жены, Женьки, находящейся в Иркутске, в квартире своей матери! Я же звонил на домашний телефон, а потому ошибки быть просто не могло! Моя бывшая жена никак не могла быть одновременно в двух городах, Москве и Иркутске! Больше того, ее мать сообщила мне, что Женька беременна, последние дни до родов дохаживает, что она, после того как рассталась со своим очередным любовником, приехала к матери рожать. Сама Женька, которой мать дала трубку, не желая, видимо, вмешиваться в наши отношения, разговаривала со мной довольно грубо, спросила, чего мне надо, начала плести что-то про алименты, которые мне, по ее мнению, от нее нужны, и я, не выдержав такого цинизма, отключил телефон.

На кухне сидела Катя. Наша няня. Женщина, живущая со мной под одной крышей. Готовящая мне еду и стирающая мои сорочки. А еще – заменившая моим детям мать!

Мое воображение с легкостью нарисовало мне ее в красной курточке с капюшоном и палкой в руках…

Как же я раньше не догадался?

Костров

– Откуда вдруг взялась эта красная куртка в его квартире? – возмущался я уже дома, сидя за накрытым столом. От такого количества салатов и закусок, которые приготовила к моему возвращению моя жена, я даже растерялся и не знал, с чего начать! Если бы не этот звонок Игоря Туманова, когда он сообщил мне об аресте (иначе и не назовешь!) Лены Львовой, я бы набросился на еду с аппетитом, да и вообще посчитал бы наш вечер праздничным. Но настроение было испорчено. К счастью, Елена тоже прониклась моими переживаниями, а потому не назойливо, а довольно тактично принялась ухаживать за мной, накладывать на тарелку всего понемногу:

– Попробуй сначала вот этот салат, он новый, потом, если захочется, поешь рыбки, мяса. Я понимаю тебя, это очень неприятно, особенно если учесть, что Туманов твой внес за Лену немалую залоговую сумму, так? И как же теперь, деньги вернут?

Она была ангелом, моя жена. Сидела напротив меня и искренне мне сочувствовала.

– Конечно, вернут. Но не в этом дело! Кто позвонил Неустроеву и сообщил о том, что в квартире у Игоря находится эта злосчастная куртка? И как он, неглупый вроде мужик…

– Ты имеешь в виду Неустроева?

– Ну да, конечно! Как мог он повестись на эту чушь?

– Я не знаю всех ваших дел, но смотрю много сериалов, читаю книги. Так вот, не думаю, что открою Америку, если предположу, что на твоего Неустроева просто давит начальство, а потому ему важно поскорее получить результат!

– Ты просто прелесть! – Я не мог не улыбнуться. – А салат – фантастика, очень вкусно!

И на самом деле, глядя на Лену, слушая ее голос, я немного успокоился и позволил себе даже получить удовольствие от еды.

– Ты не будешь возражать, если я все-таки позвоню Неустроеву?

– Да конечно, нет!

Гена долго не брал трубку, вероятно, просто не хотел себе портить настроение, понимал, что разговор со мной будет не из приятных. Тем более что я неплохо заплатил ему за содействие в моем деле, и его задачей было не топить Львову, а, наоборот, искать настоящего убийцу и при возможности оставить ее в покое. А тут вдруг такое!

Но ответить ему все-таки пришлось.

– Ты где? Дома? – спросил он резко, тоном человека, который не может в силу обстоятельств говорить открыто. Возможно, он был не один или вообще у начальства на ковре.

– Да, я дома, – так же резко ответил ему я.

– Я сейчас подъеду, если ты не возражаешь.

– Жду, – так же резко ответил ему я и вернулся к своему обеду.

Лена поставила перед моим гостем тарелку с куриной лапшой и хрустальную рюмку, взглядом спрашивая меня, уместно ли это. Я кивнул, Гена, быстро сориентировавшись, сделал мне знак, что не против выпить. Я налил ему водки.

Лена встала из-за стола, достала из духовки пирог и занялась чаем. Я знал, что она будет внимательно слушать все, что скажет мне Неустроев. Что ж, мне, во всяком случае, теперь будет с кем поговорить о моих делах!

– Кто тебе позвонил? Или позвонили не тебе, а просто в полицию? Или в следственный комитет?

– Позвонили мне. Женщина. Представилась Екатериной Жуковой. Но предупредила сразу, что официальным свидетелем никогда не будет, что просто скажет кое-что очень, на ее взгляд, важное, и все!

– Да кто она такая?

– А ты не догадываешься?

– Нет, понятия не имею!

– Няня, которая работает на твоего клиента!

У меня от удивления из рук выпала вилка. Уж такого поворота событий я явно не ожидал.

– Теперь ты понимаешь, почему я начал действовать решительно? Жукова – женщина, которая все эти годы живет с Тумановым в одной квартире, которая нянчит его детей. Как ты думаешь, возможно предположить, что она влюблена в своего хозяина и мечтает стать его женой, а его детям – матерью?

– Вполне, – ответил я, досадуя на то, что мне самому прежде не пришло в голову это простое предположение. – Но куртка-то откуда взялась? Ее же не было!

– Фима, ты так ничего и не понял? – воскликнул возбужденный и раскрасневшийся Геннадий, размахивая рукой с зажатым в ней ломтем черного хлеба. – Мы же с тобой давно уже пришли к выводу, что в нашем деле была еще одна женщина, та самая, которая после того, как Львова вышла из дома и отправилась на прогулку (будь она неладна, эта прогулка), убила Львова, потом надела на себя красную куртку Львовой и принялась избивать его машину?!

– Ну, да. И что? Ты думаешь, что все это затеяла Жукова? Катя? Няня? То есть таким вот изуверским образом решила подставить свою соперницу?

– Полагаю – да!

– А я вот лично думаю, что до того, как Лена появилась в квартире Игоря, Катя не была с ней знакома, – неуверенно пробормотал я, не желая верить в эту версию Неустроева. Да, он был прав, мотив у Кати, если допустить, что она была влюблена в Игоря, был железный, да только способ устранения соперницы представлялся слишком уж нереальным.

– Это ты так думаешь. А полагаю, что за все то время, что она работала у Туманова, она вполне могла знать о существовании его любовницы. Он же эту Катю скорее всего не замечал, она была для него просто няней, а вот она, в отличие от Туманова, была в него влюблена и могла проследить за ним! Ну, и увидеть Львову. Ты не знаешь, Фима, на что способны женщины, когда хотят устроить свою личную жизнь! Она могла узнать фамилию своей соперницы, адрес, могла выследить ее, собрать о ней информацию, обдумывать план, как от нее избавиться.

– Но не проще ли ей было тогда убить саму Львову, а не ее мужа?

– Да, ты тоже прав, предполагая такой вариант. Но это было бы слишком уж явно, ты не находишь?

– Нет, не нахожу. Гена, да это полный бред! Убийство? Это нужно быть психически ненормальной женщиной, чтобы таким вот образом расчистить себе дорогу к любимому мужчине. А уж чтобы сделать это через убийство мужа соперницы – такое и вовсе попахивает шизцой! Постой… Так что ты намерен сделать?

– Я решил сыграть с ней в эту игру.

– Не понял… О какой игре идет речь?

Боковым зрением я заметил, что и Лена моя тоже замерла над тарелкой с пирогом и ножом в руках, явно пораженная услышанным. Уверен, что она, так же, как и я, никак не могла взять в толк, что задумал Неустроев. Если бы она не боялась, что ее увидят, то наверняка покрутила бы пальцем возле виска, выражая свое мнение по поводу версии официального представителя следственного органа.

– После ее звонка я сразу же сделал фальшивый документ о пресечении меры наказания Львовой, приехал к Туманову и на глазах его няни забрал Лену. И куртку, конечно.

Мне до сих пор не верилось в услышанное.

– Значит, она не арестована, я имею в виду, она сейчас не в камере?

– Конечно, нет! Я отвез ее к себе домой, сказал, что это вынужденная мера, что мне просто нужно проверить одну версию.

Я был потрясен. Все это так не похоже было на Гену! Чтобы такое предпринять, решиться на такой произвол, на такую аферу, надо было быть человеком, уверенным в себе как минимум, к тому же обладать внутренней свободой и широтой взглядов, то есть быть кем угодно, но только не алчным и трусоватым Геной Неустроевым. Разве что он все это сделал, рассчитывая на прибавку к гонорару?

– А как Лена на это отреагировала? Думаю, это было для нее настоящим потрясением!

– Я объяснил ей, что мне пришлось все это сделать для ее же блага, что в камеру ее никто на самом деле не определит, что эта инсценировка – всего лишь часть моего плана, направленного на поимку настоящего убийцы. Понятное дело, что ничего лишнего, и уж тем более о звонке Жуковой, я ей не сказал, напустил туману, но и успокоил, думаю. После чего дал ей валерьянки, и она, я думаю, уснула.

– То есть ты надеешься разоблачить Жукову, дав ей возможность воспользоваться ситуацией, избавив ее от присутствия соперницы?

– Посмотрим.

Звонок Игоря Туманова не дал мне возможности задать Гене прямой вопрос о его выгоде в этом деле. Даже присутствие в кухне моей Лены, неудобного для Гены свидетеля, меня бы не остановило, поскольку с каждой минутой его план представлялся мне все нелепее и бессмысленнее! Неужели он уцепился за Жукову и разыграл всю эту сцену с арестом Лены, чтобы продемонстрировать ей и влюбленному в нее Игорю Туманову, моему клиенту, свою власть, напугать их, чтобы впоследствии раскрутить их на деньги?

Я вышел из кухни, не желая, чтобы Гена услышал мой разговор с клиентом.

Игорь немного сухим тоном, вероятно, продолжая на меня обижаться и за поездку в Варну, и за внезапный арест Лены, попросил меня подъехать на улицу Правды к самодеятельному театру, срочно. Он добавил, что нашелся свидетель, который может подтвердить алиби Лены на момент убийства Львова.

Лучано! Конечно!

– Хорошо, поезжай сразу в следственный комитет, а я подъеду! Вернее, мы! – улыбнулся я, заранее предвкушая свою победу над Геной. Теперь, если окажется, что у Лены на самом деле есть неопровержимое алиби, весь план Неустроева по ее обвинению развалится, как карточный дом! И пусть он тогда подозревает хоть няню, хоть кого! Главное, с Лены снимут все обвинения и оставят наконец в покое!

Я вернулся на кухню, с трудом сдерживая свою радость.

– Гена, думаю, что сама жизнь внесла кое-какие изменения в твой гениальный план. Нашелся свидетель, который подтвердит алиби Лены на тот вечер, когда был убит ее муж. Думаю, ты не против устроить опознание? Поехали за Леной! И подумай, кого еще можно пригласить в качестве объектов опознания такого же примерно возраста и роста, чтобы эти женщины хотя бы немного были похожи на Лену… и в темном пальто, жакете.

– Ты меня поучи еще, – фыркнул Геннадий, нехотя поднимаясь со своего места и на ходу доедая бутерброд с икрой. – Все сделаем в лучшем виде.

– Ну, и понятых там… – Я похлопал Гену по спине, хотя у меня просто руки чесались дать ему хороший подзатыльник.

Я подмигнул Лене, сказал ей, что теперь вернусь не скоро, и мы с Неустроевым вышли из дома.

Лена

Самое неприятное и тяжелое для меня – это неведение. Даже когда я была в камере, и то было легче, яснее как-то. Уж, во всяком случае, я знала, за что меня посадили и чего им от меня нужно. Когда же Неустроев, глуповатый и какой-то странный, привез меня к себе домой, я так испугалась, что в голову полезли самые нелепые предположения, вплоть до пыток! Бабы-то в камере каких только страшилок про методы следствия не понарассказывали!

Он всю дорогу молчал, я же, кутаясь в пальто, смотрела на дорогу и представляла себе, как возвращаюсь в камеру к своим знакомым товаркам, как они будут меня встречать. Мое воображение так разыгралось, что я почувствовала даже характерный запах камеры, тошнотворный – так пахнет страх, беда.

Неустроев привез меня в квартиру, явно холостяцкую, почти пустую. Такие квартиры остаются после развода – квартиры-сироты. Жалкие остатки мебели, пустой холодильник, минимум одежды в шкафу, застиранное постельное белье, комочки грязных носков под диваном, переполненное мусорное ведро, сизая пепельница…

– Тот, кто подкинул вам красную куртку, должен успокоиться, узнав, что вы под подозрением и что вам изменили меру пресечения, что вернули в СИЗО, ясно? Вынужденная мера. На самом деле никто вас уже не подозревает. А это моя квартира, так что сидите и ждите, я за вами позже приеду. Вот валерьянка, выпейте, если хотите, и постарайтесь уснуть.

– А Игорь? Он знает?

– Потом узнает.

– Я могу ему позвонить?

– Нет! – взревел он, словно я собиралась выдать целой толпе страшную тайну. – Никаких звонков, ничего, понятно?

– Не уверена, что Ефим Борисович оставит этот ваш беспредел без внимания, – мне показалось, что я прошипела, как змея.

Он ушел, а я, проглотив три таблетки валерианы, легла на диван и укрылась приготовленным для меня теплым пледом.

Я думала только о красной куртке. Улыбнулась, вспомнив детское выражение: встань в угол и не думай о белом бычке. Девочкой я, конечно, думала о белом бычке, не хотела, но думала. Не в углу, а просто так. Причем я мало что о нем знала, вернее не знала вообще ничего, да и бычок в моем воображении рисовался мне детской плюшевой белоснежной игрушкой.

Взрослая же Лена думала о красной куртке.

Катя своим признанием Игорю, что она накануне впустила в дом его бывшую жену, подвела меня к мысли о том, что куртку могла подкинуть только она. Еще кто?

Но тогда получается, что это она и была тогда, в тот злополучный вечер, когда убили Колю, в моей куртке. И это она громкими ударами палкой по машине привлекла внимание наших соседей ко мне! Удары, вой сирены! Надвинула капюшон на голову, спрятав лицо, чтобы все думали, что это именно я! Двигаемся дальше. Если это была она, значит, либо она является убийцей Коли, либо – она сообщница убийцы, и у нее с ним был план.

Но зачем ей все это? Зачем убивать Колю? Чтобы подставить меня? Конечно, первое, что пришло в голову, – она все еще любит Игоря, своего бывшего мужа, и хочет к нему вернуться. Но Игорь встречается с женщиной, то есть со мной. Если бы не было меня, то ей легче было бы вернуться к нему, а так – я становлюсь преградой, которую необходимо устранить. Но тогда почему же она не устранила меня, лично? Нет, не обязательно, конечно, меня было убивать. Можно было бы скомпрометировать, придумать какой-нибудь хитроумный план, результатом которого я попала бы в ситуацию, сильно уронившую бы меня в глазах Игоря. Достаточно посмотреть мелодрамы, чтобы найти сотни способов унизить соперницу, выпачкав ее имя грязной историей. Зачем убивать Колю-то? К тому же если бы это убийство было запланировано, то вряд ли убийца сунулся в квартиру вечером, когда мы оба как бы должны быть дома. Мой уход, моя прогулка была уж точно незапланированной, и если бы не наша ссора, мы провели бы этот вечер дома вдвоем. Кроме того, странным был и выбор оружия! Коля был застрелен своим же оружием! Причем о наличии у него оружия, я уверена, вообще никто, кроме меня, и не знал!

Сплошные нестыковки, полная бессмыслица, чушь собачья! Мне бы все это и не пришло в голову, если бы не куртка. Ну кто же тогда ее принес, подкинул? Мой враг. Тот, у кого и была моя куртка. Убийца? Сообщник убийцы? Мысли крутились по кругу.

А не проще было ли принести ее сразу в полицию? Хотя, зачем? Как тогда можно было бы привязать ее ко мне? А так – она появилась в квартире, где в это время находилась я. Словно я до определенного момента прятала ее, а теперь вот достала и наконец повесила любимую курточку на вешалку! Где во всем этом смысл? Даже если допустить, что это я убийца и я была в этой куртке тогда вечером, то зачем бы я ее, интересно, повесила на вешалку в квартире Игоря?

Была у меня еще одна мысль, но и она тоже хромала: бывшая жена Игоря, каким-то непонятным образом связанная с Колей, подкинула куртку, единственно желая заставить меня нервничать. Вот просто потрепать мне нервы. Но как она может быть связана с Колей, если не его убийством?

Мои версии, предположения, мысли представлялись мне оборванными разноцветными нитями, которые копились, вертелись в моей голове, копились, пока не образовали пестрый клубок страхов, доведших меня до панического состояния.

Что я делаю в этой квартире? Почему у меня отняли телефон? Что предпринимает Игорь, чтобы помочь мне? Он наверняка уже связался с Костровым, который, в свою очередь, должен уже был встретиться с Неустроевым. Интересно, и как этот Неустроев объяснит ему то, что случилось?

А что, если он действует правильно, устроив весь этот спектакль, поскольку обладает важной информацией о настоящем убийце и у него есть хороший план по его разоблачению?

Так-так… Предположим, убийца следит за мной, и когда я была в СИЗО, он чувствовал себя более комфортно, чем после того, как меня выпустили под подписку о невыезде, то есть признали меня лишь подозреваемой, но не опасной. Идет следствие, опрашиваются свидетели, прорабатываются различные версии, потрошатся ноутбуки и телефоны, проверяется все вокруг, что может иметь отношение к мотиву убийства Коли. То есть ищут настоящего убийцу. И он, настоящий убийца, нервничает, он боится. И вдруг он узнает, что меня снова как бы арестовывают, сажают в СИЗО, то есть у следователя появились какие-то доказательства моей вины. И тогда настоящий убийца ликует, радуется и немного расслабляется. Хотя бы до суда.

Теперь вопрос: если я здесь, в квартире Неустроева, а не в СИЗО, то как же убийца может узнать о том, что мне изменили меру пресечения? Откуда? И зачем Неустроев внешне срежиссировал мой арест, пригласив моих соседей? Да и зачем вообще соседи? Понятые? Чтобы забрать куртку? Для кого весь этот концерт?

Не для соседей. Не для Игоря. Не для меня, само собой. Для Кати?

Я даже села на диване, прозревшая. Катя! И почему мне это раньше не пришло в голову? Влюбленная няня! Роман няни с отцом детей, закончившийся браком, – классический сюжет для мелодрамы.

Я нервно хохотнула. Не может быть?! Хотя, почему же не может? Как раз и может! Игорь хорош собой, у него есть деньги, бизнес. Ну просто завидный жених! И Катя каждый день его видит, общается, она живет с ним в одной квартире, видит его в домашней обстановке, кормит его, возможно, подает ему чистую одежду, стирает его белье, словом, играет роль его жены, и так уже вошла в эту роль, что никак не может выйти! И вдруг узнает, что у него есть любовница, с которой он встречается тайно? Она следит за ним или нанимает кого-то, типа Кострова только пониже рангом, узнает, что любовники встречаются в гостинице «Геро», едет туда, чтобы удостовериться в этом, увидеть ее, то есть меня лично. Начинает ненавидеть меня, желает избавиться от меня. Постоянно думает о том, чтобы вернуть Игоря, как устранить меня со своего пути к браку.

Да, все это можно понять. Но при чем здесь Коля?

Я не могла представить себе Катю, которая поднимается по лестнице к нам домой… Хотя, стоп. А что, если она хотела избавиться от меня с помощью Коли?

Она могла прийти вечером к нам и устроить скандал! Да, она знала, что мы оба дома, она же следила за мной! Она хотела, войдя к нам домой и спросив Колю, громко заявить ему о моей измене, возможно, у нее в руках были компрометирующие меня фотографии, которые она раздобыла с помощью частного детектива. Словом, она хотела скандала, и она бы, возможно, его получила. Но моя ссора с Колей изменила ее план. Она видела, как я выбежала из дома, но, поскольку она уже была полна решимости действовать, то она все же поднялась к нам, дверь ей открыл Коля. Она вошла, сказала, что хочет с ним поговорить. Он пригласил ее в гостиную, он был вежливым человеком, галантным кавалером! И вот она начинает вываливать на него все то, с чем пришла: у вашей жены роман, они встречаются там-то и там-то, а вот и доказательства, фотографии. Ваша жена – шлюха. А Игорь Туманов – мой жених. Давайте соединим наши усилия – бла-бла-бла… Однако не все пошло так гладко, возможно, она сказала что-то нехорошее и про Колю, может, унизила его… Но трудно себе представить, что еще могло произойти у нас дома в тот вечер, чтобы довести Колю до того, что он взялся за пистолет! А то, что пистолет сначала оказался в его руках, в этом я не сомневалась. Говорю же, никто не знал о нем, кроме меня!

Или… Все могло произойти и по другому сценарию. Когда Катя, эта гадина, эта убийца, пришла к нам, чтобы разрушить то, что уже и разрушить-то было нельзя (а ей об этом ничего не было известно, конечно же!), пистолет мог находиться где-то поблизости, на поверхности – на столе, может… Ведь все думают, что это убийца устроил в нашей квартире такой беспорядок, как будто бы что-то искал. А на самом-то деле все было перевернуто самим Колей.

Я тяжело вздохнула – еще один груз. Почему, почему я не рассказала хотя бы Игорю всей правды? И если расскажу ему сейчас, не будет ли это выглядеть как попытка исправить то, что уже невозможно исправить? Узнав правду, он поймет, что я ему просто не доверяю. Или оставить все, как есть? Тем более что Мирем-то уже нет в живых.

А может, я боялась, что он станет вести себя как Коля?

Костров… Умнейший человек, он был так близко к правде, когда начал задавать мне вопросы, касающиеся Ираклия Дудучавы.

Вот правду говорят, когда человек себе что-нибудь внушит, даже то, чего не было, то может и поверить в им же придуманное. Такое случилось и со мной. Я сказала, что причиной нашей ссоры было нежелание Коли помочь мне в усыновлении ребенка. А на самом-то деле история была совсем другая. Он просто забрался в мой ноутбук (думаю, что он делал это и прежде, и не потому, что ревновал меня или что-нибудь в этом духе, нет, скорее, просто из любопытства!), удивился, что я интересуюсь сапфирами румынской королевы Марии и другими, не менее интересными и опасными для меня (в смысле разоблачения) сайтами, которые открывались мною после того, как я легкомысленно, не предполагая вмешательства мужа, «гуглила» фразы типа «как узнать размер сапфиров» или «стоимость сапфиров». А потом и вовсе позволил себе то, что вывело меня из себя: он рылся в моих вещах в поисках сапфиров королевы! Да, он мне так и сказал, когда я, вернувшись домой, увидела его сидящим за столом в гостиной и под лупой изучающим сапфировые серьги Мирем!

– Что же ты молчала о них? – спросил он, как-то нехорошо лыбясь. Я никогда прежде не видела его таким. Думаю, что, даже застань он меня в постели с мужчиной, его лицо не было бы таким чужим, неприятным. Эта ухмылка… Да я никогда ее не забуду!

Я молча забрала серьги и удалилась к себе в спальню.

С этого момента все и началось. Он каждый день уговаривал меня продать серьги. И когда я говорила ему, что это не мое, что мне это просто дали на хранение, он мне, конечно, не верил. У нас с Мирем был план вернуть драгоценности королевы тому государству, которое имеет на это большее право, – Румынии или Болгарии. Я собиралась обратиться к экспертам за консультацией, да только долго не могла придумать, как построить разговор, что бы такое придумать, чтобы люди, с которыми я собиралась встретиться (искусствоведы, представители дипломатического корпуса, историки), не поняли, что эти серьги находятся у меня. Мы с Мирем были уверены, что после того, как мы вернем эти серьги, официально, в присутствии дипломатов, музейщиков, прессы, нам, то есть Мирем, будет выплачен определенный процент, как если бы мы вернули ценный клад. Мирем сказала, что в Болгарии нашедшему клад полагается пятьдесят процентов от его стоимости, на что я ответила, что в России – всего двадцать пять. Однако Мирем твердо решила заниматься возвращением сапфиров именно в России. По ее словам, ей было важно, чтобы она была не одна, со мной, с человеком, которому она доверяет. Но я-то понимала, что все дело в Меттине, которого она боялась больше всего. Хотя, возможно, в ней еще жил страх перед теми, кто отрезал голову ее дяде-бандиту, то есть теми, кто и украл в свое время эти сапфиры у неизвестного чиновника, приближенного к Сакскобургготской царской семье… Она боялась, что всю жизнь за ней следят. Этот страх был уже в ее крови.

Николай пытал меня, откуда у меня серьги. После первого нашего разговора я, понятное дело, их спрятала. Как мне тогда показалось, весьма надежно. Однако он же знал, что они у меня, видел их, а потому начал действовать, занялся поиском человека, которому, по его мнению, можно было бы довериться и продать сапфиры. Мы оба понимали, прошерстив Интернет и даже грубо приценившись, что сапфиры стоят баснословных денег, что это украшение, во-первых, ценно своими размерами и качеством, во-вторых, наверняка старинное, а потому вполне звслуживает, чтобы его выставляли на крупных международных аукционах. Но поскольку Коля, положивший глаз на серьги, разумеется, не мог представить хоть какое-нибудь доказательство того, что они принадлежат ему (это он еще не знал, что сапфиры в свое время были похищены и могли находиться как бы в розыске!), а потому их участие в аукционе могло закончиться для него если и не тюрьмой, то все равно попахивало уголовщиной. Вот поэтому-то он и вышел на известного в Москве ювелира-антиквара – Ираклия Дудучава. Я краем уха слышала их разговоры, вполне себе нейтральные, Коля задавал ему какие-то вопросы, связанные с его желанием приобрести старинную вещь, расспрашивал о бриллиантах, изумрудах, сапфирах… Коля, конечно же, надеялся на то, что уговорит меня продать серьги или хотя бы заставит меня рассказать всю правду об их происхождении: откуда они, кто мне их дал на хранение?

Но я молчала. И вот в тот самый вечер как раз между нами произошла крупная ссора, у Коли сдали нервы. Уже не зная, что предположить и как раскрутить меня на откровенность, он стал требовать, чтобы я еще раз показала ему сапфиры. Высказал предположения, что они все-таки, наверное, ненастоящие, что подделка. Потом плел что-то о любовнике, который мне подарил эти, как он выразился, «синие стекляшки»… Потом мы перешли на другие, более опасные темы, касающиеся личного пространства. Я высказала предположение, что у него есть любовница и что мне нет до нее никакого дела, а потому пусть он и меня тоже оставит в покое. Мне важно было переключиться на другую тему, чтобы он забыл хотя бы на время о серьгах. Да я вообще не видела его таким разъяренным, злым, обиженным! Он открыто упрекнул меня в том, что я бездельница, ничего не делаю, только трачу заработанные им деньги, на что я ответила ему, что бизнес изначально принадлежал моему покойному отцу, то есть, по сути, мне! Тогда он припомнил, что спас меня от решетки за финансовые махинации, на что теперь уже я, разозлившись, ответила ему, что еще вопрос, действительно ли настолько серьезны были мои просчеты, что могли привести нас к банкротству, а меня – в тюрьму. Ну а после уже он зачем-то, должно быть, для того, чтобы причинить мне боль, напомнил мне о моем бесплодии, я разрыдалась и пулей вылетела из квартиры…

Я просто уверена, что после моего ухода именно Коля устроил в квартире настоящий погром! Он искал сапфиры! Кто знает, может, он к тому времени уже рассказал кому-то о них или нашел потенциального покупателя? Возможно, его и убили-то из-за них, хотя мне в это не верилось, уж слишком надуманной и нежизнеспособной была эта версия.

С другой стороны, ну просто невероятное совпадение! В нашем доме находится сокровище, стоящее миллионы, за полчаса до его смерти мы с Колей ругаемся из-за сапфиров, и вот его убивают! Причем его же пистолетом!

Костров рассказал Игорю, что выстрел был произведен, возможно, во время борьбы. То есть можно предположить, что убийца пришел к Коле вовсе не для того, чтобы его ограбить или тем более убить, а просто поговорить, что-то выяснить, о чем-то спросить, поставить перед фактом или же с угрозами. Никто не знает, связано ли это с сапфирами или нет, возможно, причина ссоры, конфликта кроется в его личной жизни, о которой мне ничего не известно, но факт остается фактом: Коля первый выхватил пистолет. Уж это я точно знаю. Возможно, он достал пистолет, чтобы защищаться, а может, для того, чтобы убить человека, которого ненавидел или боялся. Или этот человек что-то знал о нем, он мог быть просто шантажистом, и Коля хотел его убить! Если бы нас с мужем связывали если не любовь, то хотя бы искренние дружеские чувства и мы бы знали друг о друге больше, то я, возможно, смогла бы догадаться о мотиве убийства. Я бы знала его новых друзей или подруг, быть может, Коля познакомил бы меня с женщиной, которая, предположим, родила ему ребенка или была беременна от него… Да мало ли! Но после того, как Коля изолировал себя от наших общих друзей, выпал из нашего круга, я понятия не имела, с кем он встречается, на кого тратит свои деньги, ради кого стремится выглядеть красиво. Но что-то подсказывало мне, что после того, как я вышла из квартиры, оставив его один на один со своим раздражением и злостью, он, переворачивая все вверх дном в поисках королевских сережек, открыл дверь человеку, имеющему отношение к его новой, полной тайн жизни. Возможно даже, это была женщина.

Но в эту мою версию совершенно не вписывался образ няни Кати.

Не желая расслабляться в квартире следователя, продолжая не доверять ему, я, упорно борясь со сном, все же не выдержала и, укутавшись в плед, как в кокон, уснула.

Игорь

Лучано, черноволосый итальянец, красавец в пестром свитере, синих джинсах и желтых высоких ботинках, пижонище, с широкой улыбкой и веселыми глазами, с которым я встретился в театре, рассказал мне о том, что действительно двадцать девятого октября вечером он стоял на крыльце театра с сигаретами в кармане и, страстно желая закурить, окликнул проходящую мимо молодую женщину, спросив, нет ли у нее зажигалки. Женщина эта, к его удивлению, не только дала зажигалку, но и подарила ему ее. На мой вопрос, сможет ли он узнать эту женщину, парень ответил, что, да, конечно, «без проблем». Предупрежденный своей подругой-танцовщицей Милой о том, насколько могут быть важны его показания, что от них, быть может, зависит судьба человека, он согласился проехать со мной в следственный комитет, чтобы принять участие в опознании.

Я немедленно связался с Костровым. Хотя, не будь у меня этого радостного повода с ним встретиться, был другой, менее приятный: я должен был выразить ему все свое недовольство действиями следователя. Уж слишком грубая была работа – Неустроев примчался к нам буквально через минуту после того, как нами была обнаружена злосчастная красная куртка с припудренным стеклянной пылью капюшоном!

Кроме того, я должен был высказать ему свое подозрение в отношении Кати, моей няни. Хотя, по прошествии времени, поразмыслив, я решил, что не стоит все-таки делать скоропалительные выводы, что Катя умная девушка и, даже, если допустить, что ее целью было стать моей женой, она все равно не стала бы действовать так грубо и глупо, подбрасывая куртку. К тому же маловероятна была ее связь с убийством Львова.

Костров, как мне показалось, услышав про Лучано, обрадовался и сказал мне, чтобы мы немедленно поехали с моим драгоценным свидетелем в следственный комитет.

Я понимал, что времени для того, чтобы подготовиться к процедуре опознания, у Неустроева (а я был уверен, что главным действующим лицом в этом деле будет именно он) было маловато, но все равно очень надеялся, что вот уже совсем скоро с Лены будут сняты все обвинения и ее наконец окончательно отпустят.

В машине Лучано (а он был один, Мила, его подруга, осталась в театре, у нее была репетиция) рассказывал мне о том, как был занят эти последние дни, как помогал своей семье в бизнесе, рассказал даже про свою бабушку, которой сделали операцию по замене коленного сустава. Он был милым парнем, и я, поглядывая на него, спрашивал себя, не приснился ли мне он – до такой степени уже и не верилось, что скоро вся эта история с арестом Лены закончится и мы с ней сможем наконец заняться своей личной жизнью. В моих планах было как можно скорее оформить наши отношения. Я был готов к свадьбе, я хотел ее, мне просто не терпелось сделать Лену счастливой. Слушая рассказ Лучано о своей поездке на родину и улыбаясь в моменты, когда он делал ошибки в произношении слов, я благодарил Господа за то, что этот итальянец курит и что в тот вечер он вышел на крыльцо театра без зажигалки.

Как я и предполагал, Неустроеву понадобилось время, чтобы подготовиться к опознанию, и пока он обзванивал нужных ему людей, отдавал какие-то распоряжения операм, отрывая их в этот вечерний час от ужина и своих семей, мы втроем, Лучано, Ефим Борисович и я, сидели в отдельном кабинете и беседовали. Я, понятное дело, был не спокоен, и когда за дверью раздавались шаги, переставал дышать, надеясь, что вот сейчас дверь откроется и я увижу Лену. Хотя, мозгами-то отлично понимал, что Лену я смогу увидеть лишь после опознания. Так уж случилось, что у нас с Костровым была всего пара минут, чтобы мы, оставшись наедине, обменялись информацией, и он успел мне объяснить, где Лена и что с ней – невежливо было оставлять нашего драгоценного свидетеля одного.

Во время ожидания часы словно засыпают, стрелки замедляют свой ход, минуты разбухают до четверти часа, до получаса, а час и вовсе длится нескончаемо. Назойливо возвращалась ко мне тема Кати. В тот вечер моя няня и вовсе раздвоилась, превратившись в две совершенно разные женщины: первая продолжала быть чудесной доброй девушкой Катей, няней моих детей, а вторая, с хитрым лисьим прищуром и вымазанной в крови своей жертвы пастью, – женщина-убийца, опасное существо, пригревшееся в моей семье.

В кабинете было хорошо натоплено, жарко, и Лучано, устроившись на стуле и вытянув длинные ноги в своих желтых ботинках, расслабился и уснул. Мы, не сговариваясь, вышли с Костровым в коридор, где я просто завалил его вопросами. Так, я узнал, откуда ветер дует: оказывается, сегодня днем Неустроеву позвонила женщина, представилась Екатериной Жуковой и сообщила, что в нашей квартире, там, где сейчас проживает подозреваемая в убийстве Елена Львова, находится важная улика – красная куртка, та самая, в которой Елена была в день убийства.

– Он что, действительно поверил, что звонила Катя?

– Не знаю, о чем он там думает, но зацепился за этот звонок, это точно. Ведь позвонившая на самом деле может иметь отношение к убийству, – сказал Ефим Борисович.

Я рассказал ему о визите молодой женщины вчера вечером, которую Катя приняла за мою бывшую жену, о своем звонке в Иркутск и разговоре с Женькой.

– Знаете, Игорь, у меня такое впечатление, словно какой-то не очень умный, но весьма нервный человек, воспользовавшись случаем, я имею в виду историю с Львовыми, просто треплет вам нервы, вы не находите? Вы кого-нибудь подозреваете?

Никого я не подозревал. Мне главное было пережить этот вечер, дождаться результатов опознания, чтобы снова встретиться с Леной и увезти ее к себе.

Мы собирались уже вернуться обратно к Лучано, как у Кострова зазвонил телефон. По его выражению лица я понял, что это жена. Он слушал ее буквально пару минут, после чего брови его поднялись, а взгляд уперся в стену.

– Хорошо, я попытаюсь, – сказал он неуверенно. – Нет, не знаю, когда все закончится, мы еще не начинали. Ладно, все. Целую.

Он отключил телефон и посмотрел на меня.

– Игорь, возможно, моя просьба покажется вам довольно странной, но моя жена… Буду с вами честен. Моя жена – тезка вашей Лены… Даже не знаю, как и сказать. Словом, у нее есть одна идея. Она хочет осмотреть место преступления. Вижу, вы удивлены. Да-да, она всего лишь моя жена, домохозяйка. Но тем не менее она умная женщина, и почему бы ей не дать возможность проверить свою версию? Ведь мы же не только хотим снять подозрение с Львовой, но и найти настоящего преступника! Так?

Я не понял, что требуется от меня.

– Вы не могли бы дать мне ключи от квартиры Львовых? Буквально на пару часов?

– А Лена? Я могу ей об этом сказать?

– Разумеется!

– Слава богу, – с облегчением вздохнул Костров.

В половине первого ночи я уже крепко пожимал руку Лучано. Наш свидетель подтвердил алиби Лены, и Неустроев, жестом показав нам троим, что мы можем быть свободны, с озабоченным лицом скрылся в своем кабинете вместе с Костровым.

– Я свободна? – все еще не веря своему счастью, спросила Лена. – Лучано, спасибо вам большое! Кто бы мог подумать, что какая-то зажигалка спасет меня от тюрьмы?!

– О, это ваша доброта спасла вас! – засиял глазищами счастливый итальянец, как ребенок, радующийся за Лену.

Я в знак благодарности предложил ему выпить у нас, но он отказался, сказал, что его ждет Мила. Мы отвезли его в Тихвинский переулок, где жила его невеста, после чего вернулись домой.

Открыв дверь, в прихожей я сразу же налетел на какую-то преграду. Вспыхнул свет, и мы увидели стоящую перед нами Катю. Она была одета, обута, перед ней стояли большой чемодан и дорожная сумка, на одно плечо была наброшена беличья шубка, меховой берет сполз на одно ухо. Судя по заспанному виду, моя няня долгое время поджидала нас в прихожей, сидя на обувной полочке, после чего, не выдержав, уснула.

– Ты куда? – спросил я. – Что случилось?

– Я виновата перед вами, – сказала Катя, губы ее задрожали, и она заплакала. – Очень виновата!

Костров

Мы с Геной почти до утра просидели в его кабинете за бутылкой коньяка, подводя итоги опознания, строя версии относительно того, кем была звонившая женщина, и какое она могла иметь отношение к семье Львовых или Игорю Туманову. Оставался открытым вопрос, кто же следил за детьми Игоря и кого его няня Жукова впустила в квартиру, приняв за его бывшую жену Евгению. Удалось выяснить, что звонок был сделан с телефона-автомата в районе Павелецкого вокзала. Гена был уже основательно пьян, когда я попытался внушить ему о необходимости обращения в вокзальную службу безопасности за видеоматериалом. Он промычал что-то о том, что этот телефон-автомат не в самом вокзале, а поблизости, в десяти шагах, напротив пирожковой. Я спросил его, не помнит ли он, когда именно был звонок, он сказал, на удивление точное время «11.48».

Домой я вернулся на такси, оставив свою машину рядом со следственным комитетом. Конечно, я разбудил Лену, извинился. Сонная, она спросила меня, буду ли я ужинать, я ответил, что немного посплю, а там уже недалеко и до завтрака, и лег спать.

Утром мне позвонил Игорь и сообщил, что передал мою просьбу Елене об осмотре квартиры Львовых, на что она ответила, что согласна, но только в ее присутствии. Моя Лена, слышавшая наш разговор, кивнула, и мы с Игорем договорились встретиться там через час.

– Что ты хочешь там найти? – спросил я свою жену, стараясь скрыть свою иронию.

– Да есть кое-какие вопросы, – ответила она, укладывая чашки и тарелки в посудомоечную машину. – Я через четверть часа буду готова.

Мы вызвали такси, доехали до следственного комитета, пересели в нашу машину и отправились на квартиру Львовых. В машине Лена сказала:

– Она чего-то боится, явно.

– Почему ты так решила?

– Интуиция.

– А ты бы как поступила, окажись на ее месте? – спросил я у нее сдуру, о чем сразу же пожалел, поскольку заранее знал ответ.

– Ну, во-первых, я бы никогда не оказалась на ее месте, и, будь у меня такие отношения с мужем, какие были у нее, я бы разошлась, постаралась бы сделать все разумно, чтобы мои финансовые и имущественные права не были ущемлены. Ведь бизнес Лены изначально принадлежал ее семье.

– Да, это так.

– Предполагаю, что Львов обманывал ее, он был жук еще тот.

– Ты не скажешь мне, что хочешь там найти? Быть может, я помогу тебе?

– Не хочу, чтобы ты посмеялся надо мной прямо сейчас. Я и так чувствую себя неуверенно, а тут еще Львова… Я же не следователь. Конечно, я надеялась, что мы с тобой в квартире будем только вдвоем! Да мне даже как-то неудобно будет обыскивать квартиру в присутствии хозяйки. Может, вообще отказаться?

– Поэтому я и спрашиваю тебя: что ты хочешь там найти?

– Хорошо, я скажу тебе. Понимаешь, поскольку у нас с тобой нет доступа к компьютеру Львова и я не могу узнать подробности, cвязанные с его инернет-покупками, то хочу найти бумажные чеки, понимаешь?

– Зачем?

– Пока не скажу. Это всего лишь мое предположение…

Я улыбнулся. С каждым днем я все сильнее и сильнее привязывался к Лене, влюблялся в нее, и очаровывался все больше и больше, и иногда ловил себя на мысли, что временами превращаюсь в мальчишку, легкомысленного и счастливого, у которого один ветер в голове. Не знаю, как объяснить все эти чувства, но они наполнили мою жизнь смыслом и радостью. Надо ли говорить, что в таком состоянии мужчина готов потакать любым прихотям и капризам своей возлюбленной. Обыск в квартире Львовых – пожалуйста!

Игорь с Еленой поджидали нас на крыльце, мы подошли, поздоровались, я, чтобы наша встреча и общение не носили официального характера, решил пошутить и, встав между двумя Ленами, загадал желание. Обе Лены сказали, что догадываются, о чем это желание, и, не сговариваясь, выразили уверенность в том, что оно исполнится уже на этой неделе. Конечно, я хотел одного – как можно быстрее найти убийцу Львова.

Лена Львова выглядела утомленной, даже встревоженной. Словно ничего особенного в ее жизни не произошло, или же она просто не осознала, насколько важным было вчерашнее событие, не успела прочувствовать радость освобождения от такого тяжкого обвинения.

В квартире было душно, и Лена Львова, едва отворив дверь, сразу же бросилась к окну и распахнула его. Я вдруг вспомнил, как Игорь рассказывал о ее поведении в квартире в ее первое появление здесь, после совершенного там убийства. Вот точно так же она тогда, едва переступив порог квартиры, стремительно прошла к окну, раздвинула шторы и посмотрела в ночь. Кажется, так. Хотя, что же тут странного? Может, задумалась, тем более что задуматься было о чем. Вот и сейчас. Ну и что, что подошла к окну? Любой человек захотел бы открыть окно, чтобы впустить в дом свежий воздух.

– Быть может, чаю? – спросила Львова, тоже, насколько я понял, желая разрядить обстановку. Все же понимали, зачем мы здесь.

– Нет, спасибо, – поспешила отказаться моя Лена.

– Вам помочь? Что вас конкретно интересует? – спросила Львова.

– Письменный стол вашего мужа, – решительно произнесла Лена. – Бумаги, документы, чеки, квитанции, все то, на что не обратили внимания те, кто работал здесь прежде.

– Надеетесь найти здесь что-то важное, что может указать на убийцу? – вздохнув спросила Львова. – Хорошо, конечно, ищите. Пойдемте, я провожу вас.

– Да, и еще, если можно, ваши семейные альбомы, фотографии, особенно последние, чтобы я имела представление, каким был ваш муж.

– Легко.

Львова, проводив мою Лену в комнату своего покойного мужа, вернулась и принялась хлопотать, накрывая стол к чаю. Я только позже понял, что она делала это не столько из вежливости или из желания напоить нас чаем и продемонстрировать свое гостеприимство, сколько для себя, чтобы самой почувствовать себя хозяйкой в этой квартире. Все-таки здесь произошло убийство ее мужа, и эта квартира уже не могла не напоминать ей о трагедии. Однако, жизнь продолжалась, и она захотела, вероятно, проверить себя, сможет ли она находиться здесь, в этих стенах, поможет ли сама себе забыть весь этот кошмар.

Конечно, я не знаю, что чувствовала она, звеня чашками на кухне, но с каждой минутой пребывания в своей квартире она словно оживала, даже движения ее стали порывистыми, а глаза заблестели, как у человека, который медленно, но верно возвращался к нормальной жизни. Что ж, подумал я, одну часть своего плана я уже выполнил – с Лены сняли обвинение. Осталось самое трудное – вычислить убийцу.

Когда стол был накрыт, на пороге гостиной появилась моя Лена. В руках ее была стопка фотоальбомов.

– Вы позволите мне забрать некоторые документы домой на время? – сильно смущаясь, спросила она Львову. – Прошу заранее меня извинить за то, что я посмела вмешаться в ход расследования, но у меня появилась одна идея, одна версия, и я должна ее проверить.

Она стала смелой! И я понял, что она уже что-то нашла.

– Да, пожалуйста! – махнула рукой Львова. – Мы же все заинтересованы только в одном – найти убийцу. И если ваш план сработает и мы выйдем на этого гада, то я только спасибо вам скажу! Какая разница, профессиональный ли вы следователь или просто умная женщина, не равнодушная ко всему, что происходит со всеми нами… Больше скажу: мне стыдно, что я сама, живя с этим человеком под одной крышей, ничего о нем не знаю, просто совсем ничего!

Львова расслабилась, и это тоже показалось мне хорошим знаком.

– Прошу за стол. Пирожные купили в кондитерской, не домашние, конечно, но выглядят аппетитно.

– Скажите, Елена, – сказала моя Лена, дуя на горячий чай, – ваш муж был крупным солидным мужчиной?

– Да, это правда.

– Я сужу по фотографиям. А размер ноги был какой? Предполагаю, сорок четвертый – сорок пятый?

– Да, точно! Летнюю обувь он покупал сорок четвертого размера, а зимнюю – сорок пятого, а то и сорок шестого, если надевать с носком.

Я бросил взгляд на жену, та же, в свою очередь, внимательно смотрела на Львову. Она была увлечена, сосредоточенна, она явно узнала что-то важное. Но что? Что можно было найти в письменном столе покойного, если все самое важное было уже изъято Неустроевым и изучено? Выходит, что не все.

– А одежда соответственно примерно пятьдесят второго?

– Да, между пятьдесят вторым и пятьдесят четвертым. Лена, вы спрашивайте меня, спрашивайте, не стесняйтесь! Вы же не просто так заинтересовались размерами одежды и обуви моего мужа.

– Да. Но я пока ничего рассказывать не буду, мне нужно все проверить. А сейчас хочу спросить вот что: фамилия Долгополов Олег Михайлович вам ни о чем не говорит?

– Нет, впервые слышу.

– У вашего мужа, Елена, был один ноутбук или больше?

– Один, и он с ним не расставался. А на работе, в кабинете, он работал на обыкновенном компьютере, с очень большим экраном, он говорил, что так ему комфортнее, удобнее.

– Не помните, какой марки был ноутбук?

– Помню, конечно! «Apple»!

– Давно он его купил?

– Очень давно, лет шесть-семь! Он все собирался купить новый, да не успел…

– Думаю, это все, о чем я хотела вас спросить, – и моя Лена с таинственным видом принялась за пирожное.

– Да? Ну, хорошо… – Львова пожала плечами.

– А мне, Елена, вы позволите задать вам вопрос?

Она вздрогнула. Но не от вопроса, а от того, я думаю, каким неожиданно строгим и сухим тоном это было произнесено.

– Да, пожалуйста…

– Скажите, Елена, что это за черный шарф у вас на шее?

– Шарф? – Она потрогала обвивающий ее тонкую белую шею узкий шелковый шарфик.

– Я так понимаю, что это траур.

– Да, а что в этом такого? Почему вы спрашиваете?

– Это ведь траур не по Львову?

Игорь бросил на меня укоризненный взгляд. Все это время он молча сидел за столом и внимательно слушал. И, конечно же, он очень боялся, как бы я снова не травмировал его Леночку.

– Нет, не по мужу, – Львова сразу побледнела, и глаза ее моментально наполнились слезами.

– Погибла ваша подруга, Мирем.

Она закивала головой. Слезы закапали на грудь.

– Для тех, кто не в курсе, – обратился я к Игорю и моей жене. – Мирем – это близкая подруга Елены, которая проживала в городе Варне и которая несколько дней тому назад была жестоко убита, предположительно своим сожителем, неким Меттином.

Львова подняла голову и теперь смотрела на меня с тревогой.

– Скажите, Елена, вы готовы здесь, в присутствии Игоря и моей жены, близкого и преданного мне человека, которая всей душой переживает за вас, ответить на несколько моих вопросов?

Львова какое-то время сидела в задумчивости.

– Я только что прилетел из Варны, встречался с вашей другой подругой, прекрасной женщиной по имени Теодора.

– Да?

Она усмехнулась, покачала головой.

– Хорошо, я отвечу на все ваши вопросы. Тем более что и сама уже созрела для этого разговора. Игорь, – она повернулась к Туманову, – я бы рассказала тебе все раньше, да только не знала, как это сделать… К тому же с меня только вчера сняли обвинение, и я не знала, как ты отреагируешь… Расскажи я об этом раньше, все могло бы обернуться иначе…

Услышав такое, я и сам разволновался. Выходит, я все-таки не зря побывал в Варне.

У Игоря был растерянный вид.

– Скажу сразу – многое, что мне удалось узнать, мне рассказала не ваша подруга Теодора, которая про вас с Мирем практически ничего не знала, а потому не могла вас выдать. Тем более что вы и сами прекрасно знаете о том, что она никогда не была посвящена в ваши с Мирем дела. А рассказала мне о Зое Кравченко, подружке Мирем, которая обокрала ее, соседка Мирем, женщина по имени Дора. Теодора сказала, что Мирем попросила вас съездить в Харьков. Какая связь между Зоей Кравченко, Харьковом, Мирем и вами? Что вы должны были сделать в Харькове? С кем повидаться?

– Хорошо, я расскажу. Но если бы Мирем была жива, никогда бы никто не услышал ее тайну. Ведь это – ее история, часть ее жизни, ее страхи, ее ночные кошмары… Брат ее матери был бандитом. Ему в руки попали драгоценности королевы Марии…

При этих словах я почувствовал, как сердце мое забилось вдвое быстрее, а на лбу выступила испарина. Я разволновался! Моя жена бросила на меня восхищенный взгляд.

Игорь удивленно присвистнул.

– Судя по всему, драгоценности были похищены группой лиц, и дядя Мирем присвоил их себе, за что ему его же дружки отрезали голову. Но поскольку он успел перед смертью спрятать драгоценности в доме своей сестры, матери Мирем, их так и не нашли. Однако и мать Мирем, и сама Мирем всю жизнь жили в страхе, что эти бандиты явятся к ним за драгоценностями. Поэтому они их не продавали, хранили у себя. После смерти матери хранительницей королевских сапфиров стала Мирем. И когда ее жизни стала угрожать реальная опасность, когда ее сожитель Меттин превратился для нее в настоящую угрозу для ее жизни, кроткая и нервная Мирем решилась все же продать их, чтобы уехать, спрятаться от Меттина там, где он ее не мог бы найти. И надо же было такому случиться, что она поделилась своими планами с подругой, украинской девушкой по имени Зоя Кравченко, которая работала служанкой в одном богатом доме в Варне. Мирем выпила, расслабилась и показала Зое сапфиры. И когда Мирем уснула, Зоя украла их вместе с ее личной картой, заменяющей болгарам внутренний паспорт. Предполагаю, что она слегка изменила свою внешность, чтобы быть похожей на Мирем. Дело в том, что поначалу, я думаю, у нее были планы задержаться в Болгарии, возможно, купить дом на море. Вот для чего ей нужен был этот болгарский паспорт. Возможно, что к тому времени заканчивалась ее рабочая или какая-то другая виза. Так Зоя Кравченко стала Мирем Христовой. Больше того, чтобы уж окончательно обрубить все концы, Зоя, перед тем как сбежать, ограбила и своих хозяев. Но ей не повезло – она сразу же попала под машину, покалечилась, лежала какое-то время в больнице под именем Мирем Христовой и благо, что не потеряла драгоценности. Потом она с большими трудностями добралась до своего родного Харькова, где долго болела, потом ударилась в религию, словом, сильно изменилась, раскаялась и решила искупить свою вину перед Мирем, написала ей, что драгоценности у нее и что она может забрать их в любое время. Но Мирем и шагу не могла ступить из-за Меттина, настоящего тирана! И тогда она доверилась мне… Дело в том, что однажды я помогла ей – у нее были проблемы со здоровьем. Так вот, она доверилась мне и попросила съездить в Харьков, найти Мирем Христову и спросить ее, помнит ли она Мисси. Это было чем-то вроде пароля. Мисси – так звали близкие румынскую королеву Марию. И эта женщина должна была мне отдать какую-то вещь, которую я должна буду передать Мирем.

– Значит, Мирем ничего не рассказала вам о драгоценностях?

– Нет, ничего. Да я и в Харьков не собиралась! Мы поехали туда лечить Колю, там, в одну деревню… И вот пока его лечили, я и отправилась в Харькове по указанному адресу. Оказалось, что Зоя Кравченко давно умерла и что поручила ее соседке отдать Мирем сверток. Я приехала, спросила про Мисси, и эта женщина, которая сама ничего не знала, отдала мне роскошные и баснословно дорогие сапфировые серьги королевы Марии.

– Так это из-за них убили вашего мужа? – вырвалось у моей Лены. – Да? Вы рассказали ему о них?

– Нет, я ему ничего не рассказывала и уж точно не показывала. Просто я в ожидании Мирем (а она должна была прилететь ко мне в Москву, с тем чтобы мы с ней нашли людей и передали сапфиры официальным представителям королевской семьи или в музей!) бродила по «сапфировым» сайтам, интересовалась королевой, мечтала поехать на будущий год в Балчик, пройтись по ботаническому саду… Коля, оказывается, интересовался моей жизнью, о чем я и не подозревала, и залез в мой ноутбук. Уж не знаю, как он догадался, что я не просто интересуюсь, а что у меня на самом деле есть сапфиры, мы этого уже никогда не узнаем. Но он начал рыться в моих вещах, залез ко мне в комод и нашел серьги. Я как-то вернулась домой и увидела его сидящим за столом с лупой – он разглядывал сапфиры!

– Кажется, я понял… – наконец, заговорил Игорь. – Вы со своей подругой хотели вернуть серьги государству, так? В музей или потомкам Марии? То есть надеялись получить двадцать пять процентов как бы от находки…

– Ну да!.. Мирем никогда бы не стала самостоятельно продавать такие дорогие вещи. К тому же она считала, что просто обязана сохранить их, чтобы люди могли любоваться ими в музее. Она была такая, моя Мирем…

– А твой муж сказал, что ты сошла с ума, раз хочешь вернуть драгоценности, и стал уговаривать тебя продать серьги, да?

– Да. Все так и было. Я сказала ему, что они не мои, что мне дали их на хранение, но он не поверил.

– В тот вечер, когда его убили, вы ссорились из-за сапфиров? – спросил я.

– Да. Он сказал, что у него есть знакомый ювелир, его фамилия Дудучава, и что он даст за них хорошую цену. Я отказалась. Тогда он стал требовать, чтобы я отдала ему серьги.

– Это вообще свойственно было вашему мужу – вот так грубо себя с вами вести? – спросила моя Лена.

– Да в том-то и дело, что нет! У меня сложилось впечатление, словно ему на тот момент срочно понадобились деньги. И это при том, что деньги у него и без того были…

– Кстати говоря, незадолго до смерти, буквально за пару дней, ваш муж заказал в банке довольно крупную сумму наличными, – вспомнил я. – Вы не знаете, на что он их потратил?

– Я не знаю, о какой сумме идет речь, но в последнее время Коля покупал какие-то камни, драгоценности, ведь у него все было! Он тратил деньги просто для удовольствия. Я же говорила, он покупал одежду, дорогие аксессуары, выписывал по Интернету… У него несколько машин.

– Да, все это подтверждено обыском и документами, – согласился я. – Что ж, каждый тратит деньги так, как хочет. Но почему вы решили, что вашему мужу понадобились деньги?

– А иначе с чего бы это ему так себя вести? Я понимаю, если бы он, оценив сапфиры, решил оставить их себе, выкупить их у меня, понимаете? Он же любил драгоценности. Думаю, они придавали ему уверенности, он наслаждался тем, что они у него были. А тут вдруг – продать! К тому же чужие драгоценности. Я же ему ясно сказала, что они – не мои!

– Он наверняка спрашивал, откуда они у тебя? – спросил Игорь.

– Спрашивал. Но я ему не сказала. Зачем? Это не имело к нему никакого отношения. Собственно говоря, я это и пыталась ему внушить.

– И что было потом? Вот вы поругались… – Мне казалось, что я сейчас узнаю что-то очень важное. – И что?

– Да ничего! Я ушла, хлопнув дверью! Не могла больше его выносить! Он уже не был тем прежним спокойным и уравновешенным Колей, с которым мы столько лет прожили вместе. Это был другой человек, и я его не узнавала.

– Серьги вы, насколько я понимаю, надежно спрятали, да?

– Конечно. Я была уверена, что после моего ухода он станет их искать. И не ошиблась. Он перевернул все вверх дном! Но, к счастью, не нашел их.

– Вы уверены?

– Конечно, я же сейчас на них смотрю, – невозмутимо ответила она.

Все повернули головы в ту сторону, куда смотрела Елена. А смотрела она в окно!

Тут она встала из-за стола, подставила стул к окну, встала на него, Игорь бросился, чтобы поддержать ее. Она потянулась к верхнему краю тяжелых лиловых портьер, после чего почти сразу же опустила руки и легко спрыгнула на пол. Подойдя ко мне, она протянула руку, разжала кулак, и мы увидели на ладони невероятной величины и красоты серьги с красивыми синими прозрачными камнями.

– Я повесила их на портьеры, зацепила за кольца… Уверена была, что там-то он их точно не заметит.

Я усмехнулся про себя: теперь-то я понял, что делала возле окна, вернувшись впервые в свою квартиру после убийства мужа, Елена. Она осматривала штору, чтобы проверить, на месте ли серьги.

– А вы правы, Лена, – сказала моя жена, приподнимаясь, чтобы получше разглядеть украшения. – Вы правы! И все вы сделали правильно, что никому не рассказывали про это до того, как с вас сняли подозрение! Будь я на месте Неустроева, точно связала бы смерть вашего мужа с этими сапфирами, а значит, и с вами. Ссора из-за драгоценностей стоимостью в несколько миллионов долларов – мощнейший мотив для убийства!

– Вы хотите сказать, что мой муж мог бы убить меня? Или?..

– Я полагаю, что во время ссоры он действительно мог достать свой пистолет, но не для того, чтобы убить вас, а испугать, заставить вас отдать ему серьги. Вы можете вспомнить, где он был в тот момент, когда вы видели его в последний раз! И где он прятал свой пистолет? Как далеко он был от этого места?

– Да понимаете, он носился по квартире, орал на меня, обзывал идиоткой… Размахивал руками, я даже боялась, что он меня ударит! Я сказала ему, что у него своя жизнь, а у меня – своя, еще, кажется, я сказала, что разведусь с ним… Да, вы правы, в какой-то момент он действительно находился неподалеку от сейфа, в котором хранил пистолет. Быть может, он на самом деле и достал его, но я этого не видела, я бросилась к выходу. Не могла его больше видеть! Он был мне противен! Он был похож на сумасшедшего!

– Он при вас начал громить квартиру? – спросила моя жена.

– Нет, поначалу он просто носился по квартире и орал на меня, но, думаю, после моего ухода, еще больше разозлившись, начал искать серьги, вытряхивая мои вещи из шкафа и комода, книги…

– Значит, можно предположить, что это сам Львов, а не его убийца перевернул здесь все? – сказал Игорь. – Но кто же тогда его-то убил? И кто та женщина, которая била его машину? Связано ли его убийство с этими сапфирами? Что, если Львов успел рассказать кому-то о них перед смертью, о том, что они в доме? Что-то я совсем уже запутался.

– Думаю, мне сегодня предстоит работа, – сказал я, скорее для себя, чем для присутствующих, словно боясь расплескать, потерять, выпустить из рук ускользающую змеей светлую и спасительную мысль. Эта мысль, идея, с одной стороны, показалась мне утопичной, с другой – простой и почти гениальной. Я еще удивился, как это мне раньше она не пришла в голову! И, что удивительно, она не была связана ни с одной темой, наводящей фразой или словом, прозвучавшим за нашим чайным столом. Вот просто возникла и все! Сама по себе! Как подарок!

Между тем на столе, на обыкновенной бумажной салфетке лежали сапфировые серьги. Они сверкали, переливались всеми оттенками синего, лилового и нежно-голубого оттенков. Золотая оправа камней радужно сверкала густым рядом впаянных бриллиантов. Это были тяжелые, роскошные серьги, вполне вероятно что и королевские.

– Елена, это вам Мирем сказала, что серьги принадлежали королеве Марии?

– Да, конечно. А ей сказала ее мать, ну а той – ее брат-бандит. Он сказал, что они украдены у одного крупного чиновника, находящегося то ли в родстве, то ли дружбе с царской болгарской семьей.

– Теперь понятно, что вы искали в Интернете! – воскликнула моя Лена. – Вы рассматривали фотографии королевы Марии, чтобы найти эти серьги, так?

– Мария носила колоссальных размеров сапфир на груди, на массивной золотой цепи, там целая история с этим сапфиром… Возможно, эти серьги шли комплектом к нему. Но ни в одном описании ее украшений я этих серег не нашла. Я вообще пришла к выводу, рассматривая фотографии и восхищаясь этой женщиной, что она очень любила жемчуга. Я бы скорее поверила в легенды вокруг ее жемчужных серег, чем сапфировых. Но, согласитесь, эти серьги тоже настоящее произведение ювелирного искусства и стоят немало. Конечно, если это не подделка.

– Я хоть и не специалист, но сдается мне, что вы абсолютно правы. Елена, вы простите мне мое любопытство. Скажите, что вы намерены с ними делать, в случае если они окажутся настоящими? – спросил я.

– Понимаете, у Мирем никого нет. Получается, что они теперь как бы принадлежат мне. Но я ума не приложу, что с ними делать. Думаю, что для начала действительно нужно, чтобы их оценил специалист высокого класса, настоящий ценитель старинных драгоценностей.

– Вот тут я с вами абсолютно согласен! Вам нужно отдать их на искусствоведческую экспертизу, после чего вы будете уже уверены в том, что это не подделка, возможно, вам назовут автора этого изделия, то есть ювелира, ну и оценят, конечно! Могу порекомендовать вам, к примеру, «Коллегию экспертов и оценщиков ювелирных изделий и антиквариата», куда я уже обращался не раз, расследуя дела своих клиентов.

– А могу ли я попросить вас заняться этим, Ефим Борисович? Но с условием, что мое имя нигде не будет фигурировать? Разумеется, за вознаграждение!

– Хорошо.

– Тогда заберите их. Минутку, я вам отдам холщовый мешочек, в котором они и были.

– А можно вопрос? – не удержался я, сгораемый от любопытства. – Скажите, как вам удалось провезти эти сапфиры через границу?

Елена улыбнулась, вышла из кухни и вернулась, положив на стол массивные серьги из бирюзы.

– Они двойные. Мое ноу-хау. Конечно, рисковала страшно, но я вся тогда была увешана бирюзой и надеялась, что серьги никто не заметит. Честно говоря, я чуть не поседела от страха. Но я делала это ради Мирем. А она… Она не дождалась, хотя все было готово к ее приезду, умерла… Убила бы, удушила бы этого Меттина!

Поблагодарив хозяйку за чай, мы распрощались с Львовой и Игорем, и я ушел, унося в кармане холщовый мешочек с сапфирами.

Лена Кострова

Я сама не могла себе объяснить, как могло такое случиться, что я так расхрабрилась, осмелела и позволила себе мало того, что обыскать комнату покойного Львова, так еще и слегка допросить Елену. А потом и вовсе приняла участие в общем разговоре. Напустила туману. А что мне еще оставалось делать, если у меня на руках были лишь почти неосязаемые нити подозрений и догадок?! И неудивительно, что на эти чеки, бумажные квитанции, которые вкладываются в посылку из интернет-магазинов, никто из работников наших доблестных правоохранительных органов не обратил внимания. Я тоже неоднократно заказывала по Интернету вещи, продукты и, распаковав посылку, чтобы убедиться, что все в порядке, сразу же выбрасывала упаковку вместе с этими чеками в мусорное ведро, поскольку была уверена, что мне они больше никогда не пригодятся. У меня на рабочем столе компьютера была специальная папка, в которой я хранила электронные варианты этих же чеков, скрины – этой информации было вполне достаточно, чтобы в случае необходимости заглянуть туда и все выяснить. Кроме того, по желанию можно было бы найти и письма-заказы из этих магазинов на почте, да и в историю обращений заглянуть. Уверена, что такая же возможность была и у Львова. И уж никто и никогда не убедил бы меня в необходимости хранить бумажные варианты этих чеков. Однако Львов-то хранил! Я осмотрела его комнату. Он был аккуратистом, в его шкафах был идеальный порядок, у него даже пижама под подушкой была сложена, как на витрине магазина! В его письменном столе так же все было аккуратно сложено, систематизировано. И я не заметила у Львова никакого бумажного мусора, всего того хлама, который подчас накапливается в наших письменных столах или на книжных полках, всего того, от чего можно было бы давно избавиться, да рука не поднимается или просто лень. (Это после до меня дошло, что в ящиках письменного стола никто из оперов, экспертов или следователей ничего не искал. Ну не могли же они, переворошив их, сложить их так же аккуратно, это полный бред!)

Его жена рассказала Фиме о многочисленных покупках, которые Львов делал в интернет-магазинах, о том, что он часто заказывал одежду и обувь. Да, это так, я убедилась в этом, стоило мне заглянуть в его гардероб. На самом деле, много вещей было новых, дорогих, и все они содержались в идеальном порядке. Но среди сохранившихся чеков, которые ровной пачкой были зажаты одной большой канцелярской скрепкой, не было ни одного, который соответствовал бы хотя бы одной вещи, свитеру или ботинку, находящихся в его шкафу. И как же забилось мое сердце, когда я, внимательно изучив эти чеки, обнаружила, что все купленные вещи, без исключения, сорок шестого размера и меньше, что соответствовало европейским «S» или «M». Но никак не пятидесятого или пятьдесят четвертого, что соответствовало бы размеру самого Николая Львова! Что же касается обуви – была заказана обувь очень дорогая, фирменная, но не сорок пятого размера, а сорок второго!

И почему, почему никому в голову не пришло, что у Львова мог быть сын? Что у него была отдушина, возможно, вторая семья, которую он тщательно ото всех скрывал? Если Елене было тридцать два года, а Николаю – сорок два, то у него вполне мог быть сын двадцати лет или даже старше!

Но где его искать, этого парня? Во всяком случае, среди фотографий в семейном альбоме я не нашла ни одного ребенка, подростка или юношу. Я радовалась, как ребенок, обнаружив все эти сокровища, но решила, что пока не доберусь до этого хорошо одетого молодого человека, ни с кем делиться информацией не стану.

Кроме этих находок, я прихватила и визитку некоего Долгополова Олега Михайловича, риелтора. Визитка была совсем новой и лежала отдельно, не в пухлой, набитой карточками, визитнице, из чего я сделала вывод, что она появилась у Львова недавно или же он ею недавно пользовался и просто не успел присоседить к остальным. Понятное дело, что все мои умозаключения были не совсем серьезными, возможно даже, я относилась ко всему этому как к игре, но поскольку Фима позволил мне проверить некоторые мои догадки, я и включилась в расследование.

После нашего чаепития у Тумановых (теперь мы называли между собой эту парочку влюбленных именно так), оказавшись на свежем воздухе, глотнув уже морозца, Фима вдруг подмигнул мне:

– Что, может, прокатимся к Дудучаве, провернем дельце с камушками, – он похлопал себя по карману куртки, – заработаем несколько миллионов, купим виллу на Средиземном море, да и сбежим отсюда? Будем жить себе припеваючи, бездельничать, развлекаться, путешествовать?

– Я не против. Но сначала мне надо навестить одного человека по имени Олег Михайлович Долгополов.

– Какая же ты все-таки скучная, Ленка! – Фима обнял меня и поцеловал в нос. – У меня в кармане целое состояние, а ты собираешься встретиться с каким-то Олегом Михайловичем. Кто он такой?

– Риелтор.

– Так звони! Договаривайся!

Риелторы – народ прыткий, цепкий. Долгополов, услышав, что я ищу квартиру в районе Чистых прудов (пришлось соврать, что мне еще оставалось делать?), сразу же назначил нам встречу в одном из тихих кафе неподалеку от Цветного бульвара.

Мы с Фимой подъехали туда в точно назначенное время. Фима привычно извлек из кармана фальшивую ксиву следователя следственного комитета, помахав ею перед носом скисшего риелтора, молодого человека, закутанного в широкий красный шарф, отчего его тонкий длинный нос тоже казался красноватым, словно воспаленным.

– Чего врали-то? – спросил он меня, поскольку голос-то в трубке был женский, стало быть, разговаривала с ним я.

– Полегче на поворотах, молодой человек, – сказал Фима. – Вы мне лучше скажите, где вы были 29 октября между восемью и девятью часами вечера?

– Да я что, помню, что ли?

– Придется вспомнить, господин Долгополов. Поскольку в это время был убит один из ваших клиентов, Николай Львов.

– Убит? Ничего себе! Постойте. – Наш риелтор нахмурился, пытаясь вспомнить. – У меня много клиентов, каждый день десятки звонков. Сейчас так сразу и не вспомню. Львов, говорите? Должно быть, он все же не является моим клиентом, иначе я бы его запомнил.

Я сразу же достала приготовленную заранее фотографию Львова, извлеченную мной из его семейного альбома.

Долгополов, только бросив взгляд на снимок, сразу же вздохнул с облегчением.

– Все, вспомнил. Николай Петрович. Точно, его фамилия Львов. И мы с ним действительно встречались пару раз. Я-то работаю в основном по Москве, а он зарядил мне найти ему дом в Риге или Юрмале.

– Где? – хором спросили мы с Фимой.

– В Риге. Я пообещал ему найти дом, занялся этим вопросом, потом решил составить все-таки с ним договор, чтобы не получилось так, что я потрачу свое время, а он потом исчезнет. Мы встретились с ним еще раз, он сказал, чтобы я подготовил хотя бы несколько предложений, чтобы сориентировал его по цене, и вот потом мы с ним якобы и заключим договор оказания риелторских услуг, все чин-чином. Я подготовил для него несколько вариантов, позвонил ему, но его телефон оказался выключен.

– У вас сохранился его номер?

– Да, конечно, у меня все записано!

Я, честно говоря, не удивилась, когда продиктованный им номер не совпал с номером мобильного телефона Львова.

Мы с Фимой переглянулись. Ну, конечно, такой скрытный человек, каким был Львов, просто не мог бы обойтись одним мобильником!

– Он не сказал, для кого он хочет купить дом? Или планирует сам переехать в Ригу?

– Нет, он не откровенничал со мной, сказал только, что хочет купить дом в Риге или на море, хороший, красивый, в престижном месте… Постойте… Ведь он звонил мне еще раз! Точно! Он сказал, что готов рассмотреть предложения о продаже домов в поселке Дубулты. Вот! Это неподалеку от Юрмалы! Надо память тренировать! Так что с ним? Убит, говорите?

– Вы какой размер обуви носите? – строго спросила я его, глядя на его промокшие высокие меховые ботинки.

– Сорок второй. А что?

– А размер одежды?

– Европейская M, сорок шестой. Вы зачем это задаете мне эти вопросы?

– Когда вы виделись с ним последний раз?

– Примерно неделю тому назад. Вы что, меня подозреваете?

– Вы не покидайте город, – сказал Фима голосом уставшего следователя. – Мы с вами еще свяжемся.

В машине я расхохоталась.

– Напугали парня, он теперь ночь спать не будет. Но Львов-то каков?! Темная лошадка! Его жена на самом деле о нем ничего не знала. Совсем. Почему Рига? Латвия?

– Лена, давай, выкладывай, что там у тебя еще?

– Подожди. Мы только что узнали, что у Львова был еще один мобильный телефон. В квартире, где было совершено убийство, его, конечно же, не нашли. А теперь вот, смотри: татата-там!

И я показала ему кассовый чек и гарантийный талон на покупку ноутбука.

– Он куплен два с половиной года тому назад и оформлен на имя Н. Львова. Ты помнишь, что сказала Лена о ноутбуке мужа, что он старый, куплен давно, и что он собирался купить еще один, поновее. Так вот, он его купил, свой любимый «Apple», да только ей не показал. Не счел нужным. И где этот ноутбук? Неустроев говорил тебе что-нибудь о том, что их было два?

– Нет-нет, в квартире был обнаружен только один ноутбук.

– Двойную жизнь вел наш Львов, – сказала я. – Или тройную.

– А ты молодец.

Между тем мы выехали на кольцевую. Быстро темнело, зажигались фонари. Москва плавала в теплых электрических сумерках.

– Куда мы едем?

– Опрашивать жильцов дома.

– Какого именно?

– Того, где проживали Львовы. Я должен подробнейшим образом поговорить со всеми, кто проживает в их подъезде и кто видел ту женщину, которая издевалась над автомобилем Львова. Работа муторная, тяжелая, поэтому я предлагаю тебе подождать меня где-нибудь в кафе поблизости…

– Нет-нет, я с тобой!

– Лена, прошу тебя. Без тебя мне будет легче, да и люди будут поразговорчивее.

Он был, конечно, прав.

– Хорошо, Фима.

Он высадил меня неподалеку от дома Львовых, я зашла в кафе, заказала чай с лимоном и принялась размышлять.

Не слишком ли все запутано и непонятно? Кто такой этот Львов? И что с ним такое случилось, что он, во-первых, как-то сильно изменился в тот вечер, когда устроил самую настоящую истерику, требуя, чтобы Елена отдала ему дорогущие серьги, во-вторых, по какой причине он так живо заинтересовался недвижимостью в Дубулты? Если даже предположить, что там, где-то на просторах Латвии, обитает его сын, то неужели он созрел для того, чтобы ему самому перебраться туда? А что, если там живет его вторая жена, мать сына? И семья хочет воссоединиться, и он решил купить им троим дом?

Почему он не выбросил чеки? Быть может, он хранил их в качестве доказательства, что он покупал сыну такие дорогие вещи? Но кому и зачем ему это доказывать? Его матери? Чушь какая-то… Быть может, он пересылал эти посылки в Ригу?

У меня голова кругом шла от этих чеков и посылок. Но я чувствовала, что мы на верном пути.

Я выпила уже целый чайничек чаю, съела два пирожка с курагой, побродила по Интернету, разложив на столе свой ноутбук, а Фима все не звонил.

Он появился неожиданно, влетел в кафе, бухнулся рядом со мной на стул, схватил салфетку со стола и принялся промокать ею свой мокрый лоб. Темные волосы его, выбиваясь из-под берета, закручивались колечками.

– Лена, у меня все получилось! – закричал он шепотом, сверкая счастливыми глазами. – Ты даже не представляешь, что только что произошло! Одна женщина-соседка… Она просто не успела привиться от гриппа, а потом свалилась с температурой как раз в тот день, когда был убит Львов!

– Бедняжка!

– Да она просто прелесть! И это чудо, что сейчас она поправилась настолько, что свободно ходит по квартире и даже открыла мне дверь! Ну, очень изнеженная особа, скажу я тебе. Так вот, Лена, Леночка! Ух, постой, у меня прямо-таки дух захватывает! В тот вечер, когда девушка в красной куртке разбивала машину Львова, эта женщина, ее зовут Вероника Иванова, да-да, просто Иванова! Она как раз в этот момент въезжала во двор и все видела своими глазами!

– Так многие видели… – Я боялась, что от волнения Фиму свалит апоплексический удар.

– Да, видели, да только у нее, у этой Вероники, в машине установлен видеорегистратор, который записал всю эту сцену! А поскольку эта ненормальная в красной куртке колотила по стеклам машины и походила на сумасшедшую, Иванова испугалась и за свою машину, и вообще за себя, и какое-то время еще находилась в машине, пока та не села в машину и не уехала.

– Она уехала на машине? И?

– Лена, видеорегистратор ее продолжал и продолжал записывать! И я знаю теперь, кто эта женщина и номер машины, в которую она села!

– Ты хочешь сказать, что у тебя есть видео?! – Я не ущипнула себя, чтобы проверить, не приснилось ли мне все это, а просто задала дурацкий вопрос.

– Да, есть! Но и это еще не все! Я поговорил с одним из жильцов дома, проживающим на первом этаже, это пенсионер, и его взрослый сын попросил его присмотреть за его машиной, стоящей прямо под окнами. Так вот, он рассказал, что тоже видел и слышал, как разбивают машину Львова, и он знает, что это машина Львова, он вообще много чего и кого знает. Так вот, в тот вечер он был обеспокоен тем, что примерно в половине седьмого во двор дома заехала большая черная машина, в точности такой же марки, как и у его сына, даже такого же цвета, черная, и заняла место соседа, то есть машины соседа, вплотную приблизившись к машине сына. Старик, ясное дело, забеспокоился, хотел даже открыть окно, чтобы сказать водителю, чтобы тот был осторожен, что так можно и поцарапать чужую машину. Но ему не пришлось открывать окно, потому что водитель чужой машины словно сам все понял и медленно выехал с этого места и перестроился в другой ряд машин. И вот когда он делал маневр, сосед успел заметить номер машины, он очень простой и странный. Точно, не московский… Старик пошутил еще и сказал, что эта машина явно с другой планеты.

– Как это?

– Слева на номере расположен синий прямоугольник с символом европейского союза, на котором видны латинские буквы L и V, а справа крупными черными буквами по белому VILKS. Старик, ему скучно целыми днями сидеть на своей кухне и глядеть в окно, вот поэтому-то он и запомнил эту машину и этот номер.

– И что с этой машиной? Это на ней приехала та женщина?

– Нет, она приехала на красной машине, которую оставила довольно далеко от подъезда Львовых.

– Так, постой. Давай сначала разберемся все-таки с этой женщиной. Она была в красной куртке?

– Нет, она была просто в джинсах и куртке. Вышла из машины, добежала до подъезда и скрылась в нем. После чего во двор приехала эта черная машина с «инопланетянами» – двумя мужчинами. Один, тот, что был за рулем, водитель, остался в машине, другой, молодой человек, вошел в подъезд.

– А Лена? Львова?

– Ах, да, Львова в темном длинном пальто выбежала из подъезда минут за пятнадцать до того, как туда вошла женщина в свитере и джинсах. После, говорю, почти сразу же, туда вошел молодой человек в светлом плаще и белом кашне. Вернулся он к машине уже без плаща и без кашне примерно минут через двадцать, и почти бежал к машине.

– А звук выстрела старик слышал?

– Да он слышал, но не был уверен, что это выстрел, поскольку, во-первых, глуховат, во-вторых, он почему-то подумал, что этот звук прозвучал с улицы… Может, говорит, покрышка лопнула или мальчишки взрывают петарды.

– Так, давай сначала. Итак: сначала в подъезд вошла девушка в свитере, потом – молодой человек в кашне. Он вышел через двадцать минут уже без плаща и кашне, а женщина?

– А вот она вышла из подъезда позже парня и была почему-то в красной куртке, откуда-то у нее в руках оказалась длинная палка, которой она начала бить по машине Львова.

– Это точно была она, та женщина, что была в свитере?

– Старик сказал, что узнал ее. Только вообще не понял, что происходит. Он сначала, так же, как и остальные соседи, принял ее за Лену Львову, которую хорошо знал, они всегда здоровались друг с другом, иногда разговаривали о том о сем… Но потом в какую-то секунду она так повернула голову, что ему удалось увидеть ее лицо, и он понял, что это не Львова, а та женщина, чужая, не местная, так скажем, что приехала во двор на машине.

– Что же это получается? Эта особа, переодетая в красную куртку, и есть убийца?

– Почему ты так решила?

– Да потому, что парень в кашне мог войти в любую другую квартиру.

– Да, я тоже так подумал, если бы не тот факт, что он вышел из подъезда без плаща, к тому же он не просто вышел, а бежал! Старик сказал, что у него был весьма испуганный вид.

– Фима, – я улыбнулась, – да ты просто разыгрываешь меня! Откуда старику или тебе знать, в какой квартире был этот молодой человек? Просто ты знаешь имя этой женщины. Ты же узнал ее на видео! Или знаешь что-то еще, о чем молчишь.

– Да, узнал. Но дело даже не в ней, – Фима был очень возбужден. Его прямо-таки распирало от переполнявших его радостных чувств. – Я вообще не понимаю, как действовал Гена Неустроев и что делали его помощники, опера, эксперты… Все-таки произошло убийство, серьезное преступление, в квартире был убийца, опасный человек… Я хочу сказать, что надо было внимательнее осмотреть место преступления и не ограничиваться лишь квартирой Львовых. Подъезд! Почему никто из них не поднялся наверх и не проверил, может, где-то там убийца оставил улику? Ведь он мог подкарауливать свою жертву, курить этажом выше, к примеру, и там обронить какую-нибудь вещь – зажигалку, платок, да мало ли! Или просто наследить, натоптать!

– И что, неужели он что-то обронил? И ты нашел? Фима, но ведь столько времени прошло!

– Там, этажом выше, стоит кадка со старой разросшейся пальмой. И вот за ней, за кадкой, я увидел свернутый и втиснутый в пространство между ней и стеной светлый плащ! Я бы мог его достать и рассмотреть, но не стал этого делать, поскольку уверен, что убийца снял его с себя и спрятал, как улику, поскольку на нем была кровь убитого Львова, а это значит, что изъять его, запротоколировать действие, а потом уже и исследовать – работа специалистов, экспертов!

– Постой! Светлый плащ, говоришь? Я помню один чек из коллекции чеков Львова, на покупку мужского плаща-тренча бежевого цвета производства Италии на сумму около шестидесяти тысяч рублей, сорок шестого размера! Думаю, что именно этот плащ ты нашел за пальмой…

Меня тоже радостно лихорадило от того, что и мой скромный вклад в расследование этого сложного дела может помочь найти убийцу! И я в тот момент, поддавшись настроению и поняв что-то очень важное про Фиму и его работу, заранее простила его за долгое отсутствие, длительные командировки и его увлеченность делом, все то, что лишает меня, его жены, возможности проводить с ним больше времени. Ведь это же так увлекательно, интересно! Кроме того, его работа приносит просто-таки золотые плоды – за решетку попадают настоящие убийцы, преступники!

– Ты еще не звонил Неустроеву?

– Нет, позвоню позже. У меня для него есть еще одна бомба! Я позвонил одному своему человеку и попросил исследовать тот телефон-автомат поблизости от Павелецкого, откуда был сделан звонок Неустроеву якобы от имени Кати Жуковой. И знаешь, что выяснилось? Что этот автомат находится напротив пирожковой, рядом с бутиком, который наблюдается камерой. Так вот, примерно через час у меня будет видео за тот отрезок времени, который нас интересует, и мы, возможно, увидим лицо и этой женщины! И если окажется, что она – та же самая особа, что была во время убийства Львова в его квартире, то ей уже не удастся отвертеться от допроса, и, даже если это не она сама убила Львова, так расскажет все о своем подельнике! Или же Неустроев поможет ей самой сесть за решетку! Во всяком случае, угроза его будет вполне реальной!

– Так ты назовешь мне ее имя? – спросила я, затаив дыхание.

– Посмотрим на твое поведение, – улыбнулся Фима, промокая свой вспотевший лоб.

Лена

Когда Костров с женой ушли, меня охватила паника. Что сейчас будет? Как отреагирует Игорь на мое признание?

Я сидела за столом, не шелохнувшись и опустив голову, словно действительно была перед ним в чем-то виновата.

– А я знаю, почему все так вышло, – вдруг произнес он с задумчивым видом. – Это я во всем виноват.

Я подняла голову. В какой-то момент мне захотелось, чтобы он ушел. Навсегда. Захотелось забыть эту историю и начать жизнь с белого листа. Конечно, я должна была сделать это гораздо раньше, когда только поняла, что наш брак с Колей умер и что мне надо уже жить самостоятельно, купить себе отдельную квартиру или дом, взять ребенка из приюта и наполнить свою жизнь новым смыслом. А я вместо этого продолжала жить с человеком, который отдалялся от меня, становясь все более чужим человеком, который использовал меня, как бесплатную, удобную домработницу, которая готова подыгрывать ему в роли жены, чтобы ему всегда было куда вернуться после всех своих похождений, было что поесть, что надеть и с кем поговорить, когда станет особенно тоскливо или одиноко. Наш брак был маскировкой его тайной жизни, и эти тайны в конечном счете, как мне показалось, его и убили.

Но самой моей большой ошибкой были мои ненормальные, противоестественные отношения с Игорем. Получалось, что они не только не способствовали душевному сближению, а, наоборот, как-то искусственно удерживали нас на расстоянии, не давая нам соединить наши судьбы и довериться друг другу. Два дурака, заигравшиеся в любовь.

– Я не доверял тебе, – вдруг услышала я, и мне стало не по себе, словно он только что прочел мои мысли. – Мне ужасно стыдно, но это правда. Ведь я мало что тогда о тебе знал, о твоих отношениях с мужем, да и вообще не знал, как человека. Возможно, ты жалеешь, что не рассказала мне раньше о сапфирах, а я вот думаю иначе… Ты просто не представляешь себе, как мне стыдно, я просто не нахожу себе оправдания, но я действительно иногда думал, что это ты… ты сделала это с Львовым… Но я не лукавил, когда говорил тебе, что готов был принять тебя любой.

– По локти в крови? – усмехнулась я.

– Ты дослушай меня до конца. Пожалуйста. Хотя бы сейчас я хочу быть откровенным с тобой и открыться тебе полностью. Лена, ты должна знать, что если бы ты рассказала мне о серьгах…

Игорь судорожно вздохнул и отвернулся от меня, словно ему было невыносимо смотреть мне в глаза.

– Словом, ты правильно сделала, что молчала все это время. Думаю, мы все, кто находились вокруг тебя – я, Костров, Неустроев, – ухватились бы плюс еще и за этот мотив, не считая основного, связанного с наследством, и тогда следствие завертелось бы так, что уже никто не в силах был бы тебе помочь. Так, Лена. Я не достоин тебя. Вижу, что у тебя не хватает силы и решимости сказать мне, чтобы я ушел, но я и так все понимаю… Ты прости меня, прости…

Он поднялся и ушел. Я услышала, как хлопнула дверь. Я сидела потрясенная. У меня даже не было сил плакать. Да и слез не было. Просто шок.

Ну вот и все, пронеслось в голове, я свободна. Но свобода эта, как отрава.

Что теперь делать? Почему он ушел? Потому что все эти дни, что был рядом, в душе считал меня убийцей мужа? И что теперь? Почему я должна его за это осуждать, если он на самом деле не знал меня, да и обстоятельства все складывались против меня? Или он прав и между нами все кончено? Как раз сейчас, когда он мне так нужен, когда я снова стала свободной и уже не видела себя без него? Разве такое вообще может быть? Что мы за люди такие, любя, не можем оставаться вместе? Как он мог оставить меня? Что вообще произошло?

Я продолжала сидеть за столом, оглушенная биением сердца, звеневшего, как поминальный колокол. Да уж лучше бы меня осудили и посадили за убийство, которое я не совершала! Мне все равно было бы легче, чем сейчас, когда Игорь оставил меня. И не важно, что им двигало, раскаяние или желание просто все забыть и вернуться к своей прежней жизни. Ушел, закрыв за собой дверь. Оставил меня совсем одну.

У меня не было сил пошевелиться. Кухня быстро наливалась сумерками, вокруг все предметы приобрели холодный лиловый оттенок, меня словно окунули в самую глубь гигантского сапфира.

И вдруг ослепительная, ясная и какая-то радостная мысль, как вспышка, озарила все вокруг. Сапфиры! Какое счастье, что мне не надо больше проверять, на месте ли они, висят ли на шторах. Теперь ими будет заниматься Костров.

Я слизнула с губ слезы, которые и не заметила. Костров – вот он человек, человечище! С ним бы уж точно не приключилась такая история, как с нами, и он никогда бы не стал жить вполовину. И если бы встретил женщину, влюбился в нее, то сразу же начал бы заботиться о ней, выяснил бы о ней все, чтобы понять, чем она живет, в чем нуждается, и начал бы строить с ней нормальные отношения. Да что там говорить? Я последние месяцы, встречаясь с Игорем, каждый раз ловила себя на том, что завидую тем людям, которые живут обыкновенной, нормальной жизнью. Да, у них проблемы, возможно, много проблем, но они и решают их вместе, это и называется жизнью!

Я сидела в темноте и представляла себе, как Игорь возвращается домой, где его ждет Катя. К счастью, она не ушла, осталась с детьми. Когда она встретила нас у порога с чемоданом, собранная, чтобы уйти, и заявила, что сильно виновата перед нами, мы о чем только не успели подумать! Вплоть до того, что это она убила Колю! Ну или, во всяком случае, была сообщницей настоящего убийцы. Оказывается, она просто испугалась, что впустила в дом чужого человека, приняв за его бывшую жену, и посчитала, что Игорь сам не захочет оставить ее.

Как она рыдала, когда все разрешилось, и она, успокоенная, отправилась к себе спать! Всем стало сразу легко и спокойно.

Катя. А может, она действительно больше меня заслуживает того, чтобы быть женой Игоря? Они давно уже живут вместе, воспитывают его детей. Зачем ему я?

Уже перевалило за полночь, а я продолжала сидеть за кухонным столом, словно меня парализовало. Я вслушивалась в звуки ночного дома, слышала, как шумит лифт, где-то льется по трубам вода, работает телевизор, раздается женский смех…

И когда двери лифта раскрылись где-то совсем близко, я вдруг выпрямилась на стуле и замерла, вслушиваясь в незнакомые мне мужские голоса. Было очень поздно, и шум наводил на мысль, что это явно не гости какие-нибудь, а взрослые мужчины с громкими голосами, гулкими шагами, звук которых раскатывался по всему подъезду, и серьезными намерениями. Может, где-то авария? Или на верхнем этаже кто-то неожиданно умер?

Я наконец встала и, не чувствуя ног, подошла к двери, заглянула в глазок. Голоса раздавались откуда-то сверху. Я открыла дверь и высунула голову, чтобы попытаться кого-нибудь увидеть. И увидела лишь мужские брюки, ботинки – мужчины стояли на лестнице между моим и этажом выше и курили. Как же и мне тогда захотелось закурить! Я вдруг вспомнила Лучано и улыбнулась. Спросить, не найдется у них огонька? А если это бандиты?

Вдруг один мужчина стремительно спустился, и я увидела прямо перед собой Геннадия Неустроева. Или его призрак?!

– Елена? Вы здесь? – удивился он.

– Что вас так удивляет? – усмехнулась я.

Вот это гости, ничего себе! А может, мне все это снится?

– Вообще-то я здесь живу.

– Да нет, ничего такого… Просто я думал, что вы живете совсем по другому адресу.

– У меня были здесь кое-какие хозяйственные дела.

– Чаю согреете?

Я пожала плечами. Конечно, согрею. Хотя бы для того, чтобы узнать, что привело его и кого-то из его людей сюда, ко мне.

– Я с помощником, его зовут Виктор.

– У меня есть, чем вас угостить, – сказала я. – Пожалуйста, зовите своего Виктора.

– Витя, спускайся! – окликнул он коллегу.

Спустя полчаса я уже знала, что на верхнем этаже за моей любимой пальмой, точнее, за кадкой были обнаружены мужской плащ, забрызганный кровью, и белое кашне, также в крови.

– Вам известен этот плащ? – спросил меня Неустроев.

– Да нет… Но если вы хотите меня спросить, не Колин ли он, отвечу сразу – нет. Вы обратите внимание на его размер! Этот плащ носил какой-то молодой человек, франт. Плащ очень дорогой, я знаю эту марку… Вы здесь по другому делу или считаете, что эта находка может быть связана с убийством моего мужа?

– Хороший вопрос! – Неустроев поднял кверху указательный палец.

Выглядел он, надо сказать, неважно. Бледный, с запавшими глазами, уставший, измотанный, нервный.

– Ваш муж не делился с вами своими планами относительно переезда в другую страну?

– Нет, а что? Неужели собирался?

– Возможно.

– Куда, в Италию? Францию?

Мне стало как-то не по себе, что даже после смерти Николай словно продолжает отдаляться от меня.

– Нет. В Латвию.

– Латвию? Вот это новость!

– Еще один вопрос, если позволите. Карлис Оттович Лацис – вам это трудно выговариваемое имя ни о чем не говорит? Вы знакомы с этим человеком?

– Точно нет.

Я напряглась.

– Геннадий Васильевич, кто этот человек и какое отношение он имеет к моему покойному мужу?

– Ох, Елена, а как я бы хотел это узнать!

– Может, расскажете мне что-нибудь?

– Всему свое время. Когда-нибудь вы сами все узнаете.

Я уже второй раз за день провожала гостей после чаепития, когда раздался звонок. Захлопнув дверь за Неустроевым, который чуть было не заставил мой мозг закипеть от невосприятия латвийской и очень неожиданной для меня темы (не говоря уже об окровавленном итальянском плаще!), я бросилась на кухню, где оставила свой телефон.

Нет, это был не Игорь. Какой-то незнакомый мне номер. Я ответила и сразу же услышала голос Кати. Она говорила шепотом:

– Лена? Это ваша няня, Катя. Вы уж извините меня, не мое это дело, но Игорь вернулся просто больной. У него температура тридцать восемь и пять! Я дала ему жаропонижающий порошок, но что делать дальше – не знаю. Может, «Скорую» вызвать? Может, я лезу не в свое дело, но, по-моему, у него что-то случилось. Я спросила его про вас, но он отвернулся, уткнулся в подушку и, кажется, заплакал… Судя по тому, что вы сейчас взяли трубку, значит, вы… как бы на свободе, а то я уж подумала самое худшее…

– А как он сейчас, Катя?

– Ему очень плохо. Я не знаю, может, конечно, это вирус, и у него лицо было мокрое от пота, но я приняла это за слезы… Лена, вы слышите меня?

– Да-да, слышу.

– Я никогда не видела его таким. Что-нибудь случилось?

– Я сейчас приеду, вы только ему об этом не говорите, хорошо? В дверь звонить не стану, пущу сигнал по телефону, когда буду уже перед дверью.

Я вызвала такси, быстро оделась и поехала. Дверь мне открыла Катя. В квартире было жарко, пахло подгоревшим молоком. Так пахнет по утрам в детских садах, такой далекий запах детства.

– Он спит?

– Думаю, что да. Я оставила там, на кровати, чистую пижаму, думаю, что та, что на нем, уже мокрая. Где он так простыл?

– Это нервное, Катя, – сказала я, испытывая вину перед Игорем за то, что когда-то, обезумев от одиночества и отчаяния, принялась расклеивать на заборах дурацкие объявления о желании сменить партнера. Господи, ну какая же я была дура! Хотя, мало что изменилось со мной с тех пор, такая же глупая и никчемная и… Одинокая? Я уже и не знала, одинокая я или нет. Но страх потерять Игоря затмил все остальные страхи, даже страх смерти.

Я тихо приоткрыла дверь спальни, увидела освещенную мягким оранжевым светом кровать и зарывшегося в одеяла Игоря. Я подошла к нему, откинула одно одеяло – его волосы на голове были такими мокрыми, словно он только что принял душ.

Я заплакала.

– Игорь, ты как? – Я присела рядом с ним и принялась гладить его по голове, мокрой пижамной куртке. – Игорь, милый, ты прости меня…

Он медленно перевернулся на спину, открыл глаза.

– Что-то мне совсем худо, – сказал он, – и ужасно жарко.

– Давай наденем все сухое, а?

Он кивнул, я помогла ему сесть, и он переоделся.

– Не уходи, – он поймал в какой-то момент мою руку и прижал к своему лицу, принялся целовать. – Знаю, что ужасно виноват перед тобой…

От этих его слов, когда он попросил меня не уходить, у меня от радости, счастья словно прохладный ветерок пробежал по голове и забрался под свитер.

Я крепко обняла его, поцеловала.

– Ты заболел, что ли?

– Не знаю. Сначала было очень холодно, потом вот вспотел… Так неудобно было перед Катей, она и так целый день занимается детьми, устает.

– Я принесу тебе сейчас чаю с малиной, у вас есть малина? И ты поспишь.

Пока он пил чай, я сменила ему простыни, потом уложила в чистую постель, и он быстро уснул. Мне даже показалось, что лицо у него при этом было счастливое. А я-то сама как успокоилась!

Я принесла грязные чашки на кухню, и ко мне сразу же заглянула Катя. В халате, но еще бодрая, значит, не ложилась.

– Спасибо, что позвонила мне, – поблагодарила я ее. – Я переодела его, и он сейчас спит. А как дети?

– Хорошо.

Катя достала из кармана сигареты, я кивнула, и мы, приоткрыв форточку, закурили. Катя налила нам чаю.

Как это ни странно, но мы в ту ночь больше слова друг другу не сказали, но я почувствовала, что мы, две полуночницы, испытывали тогда примерно одно и то же чувство облегчения, как если бы с плеч свалилась тяжелая ноша проблем, подозрений, недомолвок, страхов. Я была свободна, любима и чувствовала себя частью большой семьи, почти мамой. Катя же, я думаю, тихо радовалась тому, что ее простили и оставили в семье.

Пожелав друг другу спокойной ночи, мы отправились спать.

Утром Игорю стало намного легче, температура спала, и мы всей семьей собрались на кухне. Катя сварила нам кофе, я же кормила детей, получая от этого удовольствие. День был теплый, солнечный, и так не хотелось верить, что это поздняя осень, что скоро зима.

Вдруг раздались звонки в дверь, частые, громкие, назойливые, нескончаемые, словно кто-то бился в нашу дверь, чтобы спастись от преследователей.

Игорь нахмурился, встал и пошел открывать.

– Игорь, осторожнее! – взмолилась я, вспомнив вдруг, что мы же так до сих пор и не знаем, кто убил Николая и за что, а это значит, что он на свободе и может быть опасен!

К счастью, в двери имелся глазок, и Игорь посмотрел в него.

– Этого еще только не хватало! – вздохнул он и открыл дверь.

В квартиру влетела, чуть не сбив его с ног, Светлана Жарова. Выглядела она на самом деле так, словно ее собирались убить: перепугана насмерть, глаза безумные! Она, всегда такая ухоженная и аккуратно одетая женщина, с чуть ироничным взглядом всегда готовой услужить администраторши, на этот раз была растрепана, без головного убора. Рыжие волосы были спутаны, от вчерашней прически остались лишь волнообразные, сохранившиеся благодаря лаку, пряди. Меховая куртка была наброшена прямо на пижаму! На ногах – высокие теплые кроссовки.

– Светлана, что случилось? – спросила я ее, поймав в свои руки. – Кто за вами гонится?

– Меня посадят, точно посадят! – Она схватилась за голову. – У меня сегодня отгул, я не собиралась на работу, так он сам туда пришел, в половине восьмого, чтобы, значит, застать меня! Хорошо, что мне позвонили, предупредили…

– Да кто? – спросил Игорь. Я заметила, что он смотрит на нее с какой-то брезгливостью и недоверием.

– Ваш следователь, Неустроев, чтоб ему!

Катя с детьми благоразумно удалилась в детскую.

Мы закрылись в гостиной. Я принесла Жаровой стакан с водой.

– Да что случилось-то? – спросил Игорь. – Ну, встретились бы со следователем. Откуда такая паника?

– Да я знаю, чувствую, что он приехал не ко мне, а за мной! Он считает, что это я убила вашего мужа, Лена!

Она смотрела на меня с виноватым видом. Нижняя губа ее тряслась, в глазах стояли слезы.

– Я должна вам все рассказать, все-все, по порядку. Должна успеть это сделать, пока меня не схватили. Они же меня и слушать не станут, напишут другое, чтобы только меня посадить и закрыть дело! Но я его не убивала, не убивала!

– Так рассказывайте! – сказал Игорь.

– А водки можно?

– Да легко! – Я принесла рюмку и бутылку с водкой. Налила ей. – Заинтриговали.

– Я хотела разлучить вас. Видела, что у вас все равно ничего не получится, что вас устраивают такие вот отношения, а детям нужна мать.

Она говорила, запыхавшись, быстро, едва успевая проговаривать слова, словно ее на самом деле в любой момент могли остановить, перебить, заткнуть ей рот.

– Игорь знает, я говорила ему, что была влюблена в него, совсем крыша поехала. Вы уж извините, Лена, но я считала вас женщиной крайне несерьезной, взбалмошной, просто бесящейся с жиру. Вот. Я хотела рассорить вас с Игорем и выйти за него замуж. Вот такая благородная у меня была цель. И это – все! Я не собиралась никого убивать, никому причинять боль! Я была уверена, что ваше расставание вам обоим пойдет только на пользу. Вы найдете себе другого любовника, а вы, Игорь, найдете в моем лице верную и заботливую жену. Пожалуйста, Лена, не смотрите на меня так… Знаю, что звучит все это ужасно глупо, но это правда. В тот вечер… Господи, и черт меня дернул отправиться к вам именно в тот день! Так вот, в тот вечер я приехала к вам… Надо сказать, что я бывала у вас и раньше, у меня же были все ваши адреса, и я изучила, где и как вы живете, с кем и все такое… Словом, я приехала, чтобы встретиться с вашим мужем и все ему рассказать.

– Что? Вы хотели встретиться с Николаем?

– Нет, вы не подумайте, мы с ним, конечно же, не созванивались, не договаривались, я решила действовать напрямую, может, и грубо, но чтоб наверняка. Подумала, что позвоню вам в дверь, вы откроете, я скажу вам, что мне надо поговорить с вами, а сама бы сразу отправилась к вашему мужу и вывалила бы ему на стол все фотографии, какие успела сделать на свой телефон. Обыкновенные снимки, где вы с Игорем в гостинице, поднимаетесь, к примеру, в обнимку по лестнице к себе в номер, так… Я собиралась рассказать ему, что работаю в гостинице, что все знаю про вас. Я хотела, чтобы ваш муж приструнил вас, чтобы хотя бы на время расчистили мне путь к Игорю.

Игорь слушал и качал головой. И вдруг, словно вспомнив что-то, спросил:

– Так значит, вы солгали мне, когда говорили, что Львов бывал в «Геро», что искал свою жену?

Жарова сделала вид, что разглядывает рисунок на обоях.

– Все ясно, – пожал плечами Игорь.

Я хотела его спросить, когда это он узнал об этом и почему не рассказал мне, но передумала. Все-таки, решила я, не стоило зацикливаться на истории любви глуповатой и завистливой администраторши к моему Игорю, меня куда больше волновало, когда же она начнет рассказывать о том, как это вышло, что она убила Колю, наверняка случайно, но все равно убила. Я слушала ее, не перебивая. Я видела перед собой не очень умную женщину, явно влипшую в какую-то нехорошую историю, и даже, в какой-то момент абстрагировавшись, забыв, что речь идет о моем муже, обо мне, жалела ее!

– И как? У вас это получилось? – вырвалось у меня.

– Я вам так скажу: намерения – это одно, а вот когда я уже подошла к двери, мне стало как-то не по себе. Подумалось, что выглядеть я буду очень уж глупо… К тому же, следя за вами, я так и не поняла, какие у вас с мужем отношения. Вроде бы живете вместе, но в то же самое время каждый сам по себе. Я же следила за вами. И вот, пока я раздумывала, позвонить в дверь или нет, как-то стремно мне стало, я стала прислушиваться к тому, что, собственно, происходит в вашей квартире. И поняла, что вы ссоритесь. Сначала просто разговаривали на повышенных тонах, потом стали кричать друг на друга, причем ваш муж, мне было слышно, говорил вам очень неприятные вещи… Я попыталась понять, о чем спор, но не совсем поняла. Кажется, он упрекал вас в том, что вы не можете иметь детей. Удивительно, что вы не шарахнули его тогда чем-нибудь тяжелым! Гад! Мне стало даже как-то неудобно, что я стою под дверью и слушаю, я поднялась повыше, ну, чтобы дождаться развязки, узнать, чем все это закончится, помиритесь вы или нет. И дождалась! Я видела, как вы вылетели из квартиры, рыдая, как бросились вниз по лестнице. Казалось бы, должно было все стихнуть, да? Но не тут-то было! В квартире раздался какой-то грохот, словно упало что-то тяжелое, потом задвигали мебель, упал какой-то еще предмет… И ваш Львов продолжал ругаться, думаю, что на вас, хотя вас там уже не было. Я так поняла, что у него истерика.

– А раньше прийти к Неустроеву и рассказать, что вы видели, как Лена вышла из квартиры, в которой ее муж оставался живой и здоровый, вам не пришло в голову? – не выдержал Игорь, встал и заходил по комнате. – Вы, Света, гиена! Злая и бессердечная женщина!

Жарова перевела дух и продолжила:

– Да я собиралась уже спуститься вниз, потому что понимала – Львову теперь точно не до меня, у вас с ним, Лена, отношения и так хуже некуда, а потому у меня как бы и шансов-то вернуть вас в семью нет. Я хотела уже было вернуться в «Геро», где меня прикрыл мой человек, подруга, и тут вдруг в вашу, Лена, дверь позвонил молодой человек. Я даже не поняла, откуда он вообще взялся. Словно возник из ниоткуда. Высокий, красивый такой, в светло-бежевом плаще.

– Вот как? – Я стала перебирать в своей памяти всех знакомых, кто мог бы подойти под это описание. Но так и не вспомнила.

Игорь вернулся на свое место, я видела, как он взбешен.

– Он позвонил пару раз, потом дверь распахнулась. Я наблюдала за всей этой сценой сверху, как вы понимаете. Я видела лицо Львова, он был разъярен в тот миг, что открыл дверь, но, увидев молодого человека, мгновенно преобразился. Даже обмяк как-то, обрадовался. Он произнес: «Это ты!» с каким-то облегчением, радостью, словно тот стал для него в тот вечер настоящим подарком. Он обнял его, и они исчезли за дверью.

Сразу скажу, появление этого человека меня как-то смутило. Я была уверена, что мне о вашей семье все более-менее известно, и вдруг – этот парень, ну явно его родственник. Возможно даже, его сын! Во всяком случае, я именно так сразу и подумала. Они встретились как близкие и родные люди.

Она сделала небольшую передышку, налила себе водки и залпом выпила.

– Я, честно говоря, к тому времени уже замерзла, я была в джинсах и свитере, на машине же приехала. Хотела уже уйти и вдруг услышала, что ваш муж и этот молодой человек тоже разговаривают на повышенных тонах. Ну, думаю, Львов, не твой день сегодня. Кто бы мог подумать, что мои слова окажутся такими пророческими!

– О чем они говорили? – спросила я. Наследник, вот первое, что подумалось мне тогда. Его внебрачный сын, наследник, которого он скрывал от меня! Какая гадость! Почему он не доверился мне?

– Парень-то молчал, а вот муж ваш нападал на него, упрекал, у него даже голос сорвался… Он просил его подождать, не уезжать. Потом я услышала ясно: «Почему в Ригу? Чем тебя не устраивает?..» Второе слово я не расслышала. Вроде бы его сын собирался уезжать в Ригу, что ли… Может, мне показалось… Не знаю. Потом стало вдруг тихо, и я услышала голос того парня, он спросил его, ты, мол, серьезно? Ну, а потом грохот, шум и, наконец, выстрел! И снова тишина. У меня от страха ноги отнялись. Я испугалась. Минут через пять дверь открылась, парень этот вышел, в руках у него был плащ, сверху – белый шарф, в крови! И он пошел прямо ко мне, наверх! Я не помню, как забралась на два этажа выше, дышать перестала. А молодой человек этот, я видела собственными глазами, свернул плащ с шарфом и сунул его за бочку с пальмой. Потом постоял немного, поправляя волосы, как если бы это было для него очень важно (и это в такой момент!), прислушался, потом вызвал лифт, зашел в него и спустился вниз.

Я поняла, что в квартире Львов либо раненый, либо мертвый. Короче, я не могла его вот так оставить. Может, конечно, я и сволочь, но не настолько уж… Я спустилась, подошла к двери, обернула руку рукавом свитера (мало ли что!), открыла – да, квартира была открыта. Вошла и увидела мужчину в луже крови, подошла, пощупала пульс. Он был уже мертв. Рядом валялся пистолет. Блин, все, как в кино! Пуля вошла ему в живот, у него вся одежда на животе была в крови, еще и на пол натекла. Я понимала, что сейчас здесь заварится каша, соседи позвонят, вызовут полицию… Мне надо было бежать, и я бросилась к двери, и тут меня черт попутал. Я увидела на вешалке красную женскую куртку. Это была ваша куртка, Лена. Я надела ее, но перед этим сунула в карман висящего там же, на вешалке, женского пальто визитку нашей гостиницы…

– А это еще зачем? – раздраженно воскликнула я.

– Чтобы направить следствие в нужное мне русло! Чтобы следователь пришел в нашу гостиницу, где ему популярно объяснили бы характер ваших отношений с любовником, а я бы от себя добавила, что случайно подслушала ваш с ним разговор о невозможности проживать вместе с мужем или вообще – о готовящемся убийстве. Что я, собственно говоря, и сделала!

Я хотела еще что-то сказать, прокомментировать, но Игорь сделал мне знак, и я вынуждена была выслушать все до конца.

– Короче, в вашей яркой, запоминающейся красной куртке я спустилась вниз, по дороге думая, что бы такого сделать, чтобы привлечь к этой куртке внимание соседей, чтобы все подумали, что это вы! Я знала машину Львова, решила, что коснусь ее, чтобы сработала сигнализация, что начну пинать ее, как бы в сердцах, со злостью, ну, что, мол, вы поскандалили с мужем, а вас слышно было на весь подъезд, а потом застрелили его… Ну, вот, заработает сигнализация, люди выглянут в окно и, увидев меня, подумают, что это вы, Лена. На крыльце я заметила палку, не знаю уж, откуда она там взялась. Я надвинула капюшон на глаза и принялась колотить палкой по машине, ругаясь, приговаривая что-то… Это длилось не больше пары минут. Надо же было спешить! Потом убежала. Сняла за углом дома куртку, незаметно вернулась в свою машину, села и уехала.

– Вы хотели, чтобы меня обвинили в убийстве мужа и посадили?

– Именно.

– Это вы кружили вокруг моих детей во время прогулок? – спросил Игорь.

– Я.

– Это вы выдали себя за мою бывшую жену и проникли в эту квартиру, чтобы подкинуть куртку?

– Я, конечно. И следователю тоже позвонила…

– А зачем представились Екатериной Жуковой, моей няней? – спросил Игорь.

– Подумала, что и она тоже могла положить на вас глаз, вы же живете вместе… Может, и спите…

– Вот был бы у меня сейчас пистолет, – сказала я, – сама бы тебя застрелила! Какая же ты все-таки гадина! Вот просто так берешь и рушишь чужие судьбы!

– Да, знаю, что натворила дел… Но Львова не убивала. Его тот парень убил. А Неустроев хочет повесить убийство на меня.

– Вот и пусть вешает, – сказал Игорь. – И парня этого вы придумали.

– Звоните, – уже совершенно равнодушно сказала Жарова. – Главное, что вы теперь все знаете. И теперь пусть у вас голова болит по этому поводу.

– В каком смысле? – спросила я.

– Так убийца же на свободе. Вы мне можете, конечно, не поверить, вы сами только что сказали, что я выдумала этого парня, между тем как это он убил вашего мужа. И кто знает, может, он убьет и вас. Мотива-то никто не знает! Если он его сын, к примеру, и где-то существует завещание, которое еще просто не всплыло на свет божий, то приберет к рукам весь ваш бизнес! Я бы на вашем месте повнимательнее отнеслась к тому, что я вам только что рассказала.

Она плеснула себе еще водки, выпила, поморщилась, прикрыв рот ладонью:

– Вы бы колбаски бы мне, что ли, принесли! Или огурчика соленого.

Игорь, бросив на нее взгляд, преисполненный ненависти и отвращения, взял телефон, набрал номер.

– Ефим Борисович, есть разговор.

С Теодорой мы встретились в июне, я снова остановилась в Варне, в отеле «Черное море», и пока Игорь (который отпустил меня на весь день) с детьми был на пляже, мы с ней отправились в Балчик, где, бродя по прекрасному саду королевы Марии, вспоминали Мирем. Долго стояли возле мраморного королевского трона, смотрели на море, которое переливалось на солнце, плакали.

– Мирем очень любила королеву, часто рассказывала мне о ней, говорила, что понимает ее и что жалеет, что ей пришлось выйти замуж за нелюбимого, – говорила Теодора. – Я еще удивлялась, откуда она о ней так много знает. Да разве мне пришло бы в голову, что она всю свою сознательную жизнь испытывает чувство вины перед ней за украденные ее родственником-бандитом сапфиры?! Согласись, фантастическая история!

– Может, это даже и хорошо, что она так и не узнала, что сапфиры эти никогда не принадлежали Марии, иначе ее легенда, ее история не была бы такой красивой и романтической.

– Да, наверное, ты права. Одно дело – украденные драгоценности королевы и совсем другое – просто кража пусть и дорогих сапфиров, но у какого-то проворовавшегося чиновника.

– Интересно, а у него-то они откуда взялись? Серьги-то явно не простые…

– Эксперт не назвал нам имя ювелира, сказал, что это «кашмирские» сапфиры, их добывают где-то между Индией и Пакистаном, они, пожалуй, самые красивые. Они действительно прекрасны, синие, с васильковым оттенком… Ты же видела наши фотографии.

– И как они оказались в Болгарии?

– Возможно, они были в свое время подарены царской семье, может, привезены откуда-то издалека, из Индии, к примеру, сто или двести лет тому назад и тоже в свое время украдены?

– И что ваш эксперт посоветовал вам делать с ними? Оставить себе?

– Понимаешь, мы же с Игорем хотели их продать официально, по всем правилам, но для этого нужен специальный сертификат, а чтобы получить его, нужно указать помимо массы, цвета, чистоты и качества огранки подлинность, происхождение, понимаешь? Но это, если речь пойдет о продаже просто самих камней. Но как можно продавать одни камни, если это роскошные серьги, ювелирное изделие, произведение искусства? Поэтому мы решили повременить, найти человека, который помог бы нам найти покупателя. Ты не подумай, вырученные деньги мы планируем потратить на благотворительность, возможно, создадим фонд защиты женщин от домашнего насилия, который так и назовем «Мирем». Честно говоря, я собиралась предложить тебе поработать в нем, хватит уже носить передник горничной… Но для начала, повторяю, надо найти покупателя.

– То есть вопрос остается открытым?

– Пока да.

Мы с ней зашли в ресторанчик на берегу моря, заказали жареную рыбу. Я рассказала Теодоре, кто убил моего мужа.

– Представляешь, я до последнего думала, что этот молодой человек в бежевом плаще действительно его внебрачный сын. А все оказалось куда хуже, отвратительнее… Этого молодого человека звали Юра Ветров, он был студентом университета, филолог, поэт. И – любовник моего мужа. Коля содержал его, снимал ему квартиру, покупал одежду, драгоценности, предметы роскоши, баловал его так, как никогда не баловал меня. Красивый мальчик, я видела его пару раз… Ну, а потом у этого Юры появился друг по имени Карлис Оттович Лацис, он из Риги. Юра предложил Коле переехать в Латвию, купить там дом на берегу моря, где-нибудь в Юрмале, ну или в самой Риге. Как он ему это объяснил, зачем, почему именно в Латвию, мы никогда не узнаем, да мне это и неинтересно. Я предполагаю, что Юра не совсем был уверен в этом Лацисе и хотел, видимо, сохранить рядом с собой и богатого Лациса, и Колю. А может, он просто искал повод для ссоры и попросил его о невозможном – купить ему дом. Но дом в Юрмале или Дубулты – дорогое удовольствие. Коля и так снял все свои деньги, чтобы оплатить счета этого молодого прохвоста… А тут вдруг я с сапфирами Мирем! Мысленно он их сразу превратил в деньги и уехал с Юрой в Ригу.

– Ты хочешь сказать, что это любовь?

– Я не знаю, никогда не задумывалась над этим. Но Коля – не какой-нибудь фантом, он вполне себе реальный мужчина, достаточно умный, талантливый. И вот, видишь, потерял разум от какого-то мальчишки… Значит, испытывал к нему чувство, страсть… Мне неприятно об этом говорить, но это факт! Он хотел отобрать у меня сапфиры, продать их и уехать в Латвию. И заметь, его не интересовало тогда, что будет со мной, я ведь ему сказала, что эти серьги – не мои! Говорю же, обезумел просто…

А в тот вечер, когда мы с ним поссорились из-за этих сапфиров, сильно поссорились, и я убежала из дома, к нему приехал Юра. Но не один, а с Лацисом, который ждал его на своей машине. Собственно говоря, его так и вычислили, по латвийскому именному номеру «VILKS», означавшему в переводе с латышского слово «волк». Так вот, Львов сначала обрадовался Юре, а когда тот объявил ему, что расстается с ним, что приехал попрощаться, что у него теперь другой мужчина, с которым он улетает в Ригу, мой Коля, который, вероятно, стоял рядом с сейфом, открыл его, взял пистолет и нацелился на этого Юру. А Юра не стал дожидаться, когда его застрелят, он швырнул в него вазу, набросился на Колю, они стали бороться, ну пистолет и выстрелил! Юра защищался, это ясно, он вообще легко отделался, у него были хорошие адвокаты… А Коля? Он погиб, получается, из-за своей страсти, из-за своего любовного безумия.

– Как ты красиво это называешь, – покачала головой Теодора, промокая губы салфеткой. – Я бы так не смогла…

– Его бы никогда и не нашли, этого Юру, если бы не машина Лациса, ведь он успел забрать с места преступления телефон и планшет Коли, о которых я и не знала и которые служили им средством общения. Кроме того, нашлась свидетельница, которая его видела входящим в квартиру, ну и наш с тобой Ефим Борисович, которого ты знаешь, постарался…

– Ефим Борисович – замечательный, передавай ему большой привет! – просияла Теодора.

– Так вот, Ефим Борисович нашел еще двух свидетелей, которые помогли ему выйти и на Жарову, и на Лациса…

– А кто у нас Жарова?

– О, это очень долгая история.

Мы вернулись в Варну, купили вина и закуски и поехали туда, где раньше жила Мирем, чтобы встретиться с ее соседкой по имени Дора. Хотели помянуть нашу подругу.

Дора, пожилая болгарка, пенсионерка, встретила нас со слезами радости на глазах. Особенно трогательно она поздоровалась с Теодорой, из чего я сделала вывод, что они подружились. Мы сидели за большим круглым столом, накрытым нарядной красной скатертью, пили вино, закусывая свежей брынзой и помидорами. Дора поставила на стол большое блюдо с пирогом, конфетами. Говорили, конечно, о Мирем, вспоминали ее, я сказала, что хочу поставить ей мраморный памятник. Конечно, не обошлось и без упоминания памятника, который я намеревалась поставить Николаю, ну и вкратце пришлось рассказать о том, как, кем и при каких обстоятельствах он был убит. Тема снова перешла на мужчин, на Меттина и вернулась к Мирем.

Дора пригласила нас в ее комнату, которую выкупила, продав старый дом в деревне. В комнате было много живых цветов, на столе стоял большой портрет Мирем, а на стене – цветная репродукция с портрета румынской королевы Марии.

– Мирем называла ее одинокая королева, она мне так много про нее рассказывала, – сказала Дора.

Когда мы с Теодорой вышли на улицу, было уже темно.

– Теодора, я приехала сюда не только для того, чтобы распорядиться насчет памятника… Я теперь должница Мирем, а потому просто обязана сделать для нее все, что в моих силах, – сказала я. – И даже создание фонда в ее честь – маловато будет. Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.

Мы присели на скамейку рядом с домом Мирем, Теодора достала сигареты, и мы закурили.

– Что ты еще можешь ей сделать? Если бы у нее были дети, тогда другое дело, а так… Она же была совсем одна. – Теодора затянулась сигаретой. – Живи себе спокойно. Ты и так для нее много сделала.

– Я хочу найти Меттина. Мне нужен человек, типа нашего Ефима Борисовича, который занялся бы его поиском.

Теодора повернулась ко мне. Глаза ее блестели в свете уличного фонаря.

– Расслабься, – губы ее свела горькая улыбка. – Его уже нашли.

Она кивнула в сторону подъезда, из которого мы только что вышли.

– Когда он избивал Мирем, Дора была дома и все слышала. Собиралась уже вызвать полицию, открыла дверь и поняла, что опоздала. Мирем лежала на полу в луже крови и была мертва. А Меттина уже не было. Она, понятное дело, вызвала полицию, и Меттин был объявлен в розыск. Но никто не знает, что Меттин той же ночью вернулся домой мертвецки пьяный! Он ничего не помнил! Постучал по привычке в дверь Доры, зная, что Мирем может быть только там. Дора открыла, и он, как ни в чем не бывало, спросил Мирем.

– Не может быть! Ничего не помнил?

– Да… Дора пригласила его выпить, подсыпала в вино отравы для крыс и убила этого гада. А когда он затих, умер, позвонила своему брату, тот приехал на машине, и они увезли тело в их деревню, закопали в огороде. После этого она продала дом в деревне, выкупила у хозяев, как ты уже знаешь, комнату Мирем. И успокоилась.

– Это она сама тебе рассказала?

– А то кто же? Она говорит, что я – живое напоминание о Мирем, которую она очень любила, поэтому-то и комнату эту собирается отдать мне, говорит, что у каждого человека должно быть собственное жилье.

Мы выкурили еще по сигарете, вызвали такси и поехали в гостиницу.

Примечания

1

Комар (болг.) – азартная карточная игра.

(обратно)

2

Стотинка – болгарская мелкая купюра.

(обратно)

3

Скара (болг.) – гриль.

(обратно)

4

Суп из рубца, болгарское национальное блюдо.

(обратно)

5

Болгарская плюшка с вареньем.

(обратно)

6

Ломбард (болг.).

(обратно)

7

«Пожалуйста, счет!» (болг.)

(обратно)

Оглавление

Лена

Игорь

Костров

Мирем

Игорь

Лена

Костров

Игорь

Мирем

Лена

Костров

Игорь

Лена

Костров

Игорь

Мирем

Костров

Лена

Игорь

Костров

Елена

Игорь

Костров

Лена

Игорь

Костров

Лена Кострова

Лена Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg