Елена Валентиновна Шапран Узнать в толпе
© Елена Шапран, 2017
© Интернациональный Союз писателей, 2017
Шапран Елена Валентиновна, родилась в городе Макеевка Донецкой области (Украина).
Окончила Донецкий политехнический институт (теперь это Университет) в 1987 году. По образованию инженер-энергетик. В институте играла в КВН и неожиданно для себя стала автором Студенческого театра эстрадных миниатюр.
После окончания института преподавала электротехнику в ПТУ, но вскоре перешла в ПАО «Донбассэнерго» инженером по эксплуатации оборудования, и работаю на этом предприятии уже 25 лет. За 25 лет я много чего написала «в стол». Все, что пишу, называю «Картины в прозе». Вот есть стихи в прозе, а у меня картины.
Из Донецка была вынуждена выехать, в связи с последними событиями в Украине. Сейчас живу в небольшом городке Николаевка Славянского района и работаю на электростанции.
Именно здесь литература стала частью моей жизни. Теперь блокнот постоянно ношу с собой и описываю все, что вижу вокруг: пейзажи, житейские ситуации и, главное, людей. Именно люди и общение с ними помогают мне преодолевать трудности!
Узнать в толпе
Часть первая
Глава первая
– Смотри! Звезда упала!
– Где?
– Вон-вон, смотри, еще одна!
– Да это курит кто-то!
– У-у! Печалька, как моя говорит!
– Эй, вы! Скоро ваши проснутся!
– Да, пора прощаться!
– До встречи!
– До встречи!
Иногда Зое снился один и тот же странный сон, будто она с кем-то сидит на крыше. Причем, всегда после этого сна она буквально собирала себя по кусочкам. Голова просто раскалывалась. Было такое ощущение, что мозг какое-то время соображает, где у нее находятся руки и ноги. Вот и сейчас она проснулась с головной болью. В детстве Зоя не обращала на это внимания – головная боль быстро проходила, но чем старше она становилась, тем неприятнее были эти ощущения. Что же это за крыша такая, думала она? Много раз Зоя рылась у Фрейда, перечитывала различные «сонники», но так и не смогла понять, что же означает этот сон. Вокруг менялся пейзаж, сменялись времена года, появлялись новые дома, но крыша была одна и та же. Поначалу Зоя думала, что это какое-то предупреждение, но анализ событий не показывал никакой связи. Тогда она начала фиксировать у себя в блокноте даты, и за три года сделала много пометок. Только вот систематизировать эту статистику все никак не могла выбрать время. Все, иду в отпуск, решила она, написала заявление и пошла к шефу.
Зоя работала собственным корреспондентом в толстом научном журнале «Астрономия сегодня»). Она в свое время успешно закончила факультет аэрофизики и космических исследований и получила направление на работу в Центр управления полетом. Но там было неинтересно (носить бумажки академикам туда-сюда ей быстро надоело), и она еще раз не менее успешно закончила журфак. В «Астрономию сегодня» ее забрали, как говорится, с руками и ногами – у нее обнаружился недюжинный журналистский талант. За 15 лет работы в журнале она объездила полмира. Особенно ей нравилось бывать в Японии в институте Киото. Так как она хорошо говорила по-японски, который, кстати, сама без труда выучила, ее часто туда и приглашали. Зоя приходила в восторг от работ японских ученых в области исследования космоса и вдохновенно писала статьи для своего журнала.
– Зоя Филипповна! Я понимаю, что вы без полноценного отпуска уже три года! – грустно сказал главный редактор, когда Зоя пришла к нему с заявлением. – Но я не могу вас отпустить больше, чем на две недели! Вы же знаете, что японцы и американцы собираются искать что-то там с помощью телескопа Subaru. Лучше вас никто нашим читателям не расскажет!
– Ну хорошо. – вздохнула Зоя. – Две недели меня тоже устроит. Но потом я догуляю все!
Главному редактору ничего не оставалось делать, как согласиться. Первый день Зоя просто валялась на диване в наушниках и вместе с Фредди Меркури орала «Богемскую рапсодию». А не поехать ли мне к морю, на другой день подумала она. Взяла блокнот, чтобы найти телефон туристического агентства и наткнулась на свои записи странных снов. Стала анализировать и так увлеклась, что уснула только под утро.
Получалось, что эти сны снились ей три раза в год с завидным постоянством. Две даты были фиксированными: первая 6 или 7 августа, вторая 20 или 21 декабря. Третья дата была «плавающей», но всегда приходилась на конец февраля.
Работы было непочатый край. Зоя почувствовала «журналистский зуд» и начала искать связь между этими датами.
– Ну! И шо? – сказала она любимую фразу соседа дяди Зямы, когда перелопатила в интернете все события по этим датам.
Очевидной связи она не видела.
– Значит, так, – сказала сама себе Зоя, – как там в мультике было? «Орешек знаний тверд, но все же мы не привыкли отступать! Нам расколоть его поможет киножурнал „Хочу все знать“»!
Она сделала себе кофе и уселась на лоджии. Зоя очень любила свою маленькую квартирку с видом на Оку, которая досталась ей от бабушки. Она вообще любила свой город и всегда говорила: «Попробуйте себе представить колыбель космонавтики Если ваше воображение стоит на месте или, напротив, галопом несется в дебри фантазий, то для сверки образов с реальностью вам нужно отправиться в Калугу, где были рождены и выпестованы идеи покорения космических глубин!» В детстве она с родителями гуляла по площади Мира, каталась там на велосипеде возле памятника Циолковскому и вместе с дядей Костей смотрела в небо. Ответ на вопрос «кем быть?» у нее был готов с пяти лет. Так или иначе, но с космосом ее жизнь была крепко связана. Вот и сейчас она смотрела на реку, любовалась облаками и представляла себя парящей в небе навстречу новым звездам.
«Стоп! Я что-то пропустила!» – вдруг подскочила она и стала просматривать записи. Ну, конечно! Космос! Еще раз пересмотрела события и выписала то, что показалось ей более-менее логичным. Но когда стала снова перечитывать, запуталась еще больше.
6 августа.
1181 год – японские и китайские астрономы зафиксировали вспышку сверхновой звезды.
1945 год – бомбардировка японского города Хиросима.
Ну и что? Про сверхновую она знала давно, про Хиросиму знают все, и эти события объединяло только слово «японские». На всякий случай добавила к этому списку еще праздник Преображения Господнего, который отмечает Католическая церковь, и день памяти мучеников благоверных князей Бориса и Глеба, который отмечает Православная церковь.
7 августа.
1971 год – астронавты «Аполлона-15» (четвёртая высадка землян на Луну) Д. Скотт, А. Уорден и Дж. Ирвин возвратились на Землю.
1976 год – после 11-месячного перелёта космический аппарат Viking 2 вышел на орбиту планеты Марс.
Ну, все это она учила в институте.
20 декабря. Космических новостей нет.
Ну, что ж, бывает и такое.
21 декабря.
1963 год – вышел из строя первый активный американский спутник связи, выведенный на орбиту 10 июля 1962.
1965 год – в СССР произведён запуск ИСЗ «Космос-101».
1966 год – СССР осуществил успешный запуск межпланетной станции «Луна-13».
1968 год – США осуществил успешный запуск космического корабля «Аполлон-8» – первый пилотируемый полёт вокруг Луны.
И об этом она тоже знала и писала реферат на четвертом курсе.
С третьей датой вообще было непонятно. Зоя так и не привязала ее ни к каким событиям.
– Ну! И шо? – снова сказала она.
Тем не менее ее не покидало чувство, что она упускает что-то важное.
Запиликал скайп. Зоя нажала кнопку, и появилась лицо бывшего мужа.
– Привет, о Зоя, мать моей дочери!
– Привет, о Дамир, отец моей дочери! Тот редкий случай, когда я рада тебя видеть!
– О! Похоже, у тебя неприятности на работе! – белозубо улыбнулся Дамир. – Давай, жалуйся!
– На работе все нормально. Я взяла отпуск на две недели. А тут случилась печалька – зацепилась за одну информацию и пытаюсь найти общие крючки.
– Слушай, я как знал, что ты в отпуске! – обрадовался Дамир. – Мы в Измире купили небольшой отель. Приезжай! Море тут такое волшебное!
– Ты как знал, что я хочу на море! – засмеялась Зоя. – А Эльмире позвонил?
– Сейчас давай вместе позвоним, чтобы избежать разговоров типа «я поеду, если мама поедет»! Я вижу, что она как раз в сети. Сейчас мы ее подключим к беседе.
Эльмира согласилась сразу, но уточнила: «Мам, ты точно поедешь?».
– Я уже собираю чемодан!
– Все, девочки, договорились! – довольно сказал Дамир. – Я сейчас куплю вам билеты на завтрашние рейсы до Стамбула и буду вас там встречать!
– А твои футболисты не будут возражать? – спросила Зоя, когда дочь отключилась.
– Мои футболисты почтут за честь! Ну, давай рассказывай, что у тебя там за печалька с общими крючками?
Дамир не знал о ее снах. Она не рассказывала ему 0 них и тогда в далеких совместных студенческих годах, и не собиралась делать этого и сейчас. Она просто озвучила даты и события. Дамир слушал очень внимательно.
– Вижу пока только один крючок. Японский.
– Хиросима и японские астрономы? Я это тоже увидела.
– Нет. Хиросима и японский Новый год.
– Какой новый год? Япония празднует Новый год 1 января со всем миром!
– Ты забыла? Кажется, до 1873 года японский Новый год праздновался по китайскому лунному календарю и не имел точную дату. Первый день нового года был «плавающим» и приходился на начало весны. Проверь свою третью дату!
Зоя замерла с открытым ртом. Дамир все-таки был умницей!
– Получается, космос здесь ни при чем?
– Я думаю, что это самостоятельная история. Если представить историю с космосом как шарик, то его повесили за ниточку на крючок под названием «Япония». С таким же успехом на этот крючок можно было повесить и другой шарик.
Вот так просто Дамир все поставил на свои места. Жаль, что он был турком! Был бы он славянином, они бы никогда не расстались.
Зоя собирала вещи и думала, что история про космос – это ее шарик, ее история. И она очень хорошо и красиво вписывается в ее жизнь и объясняет любовь к Японии. Следовательно, в выборе профессии она не ошиблась, и об этом ей какие-то силы постоянно напоминают. Но лучше бы это делали без головной боли!
Дамир позвонил через час и прислал билеты по интернету. Рейс Эльмиры из Питера был на полтора часа позже. Хорошо, что не наоборот, а то больше двадцати минут Эльмира отца слушать не могла.
Все получилось наилучшим образом. Дамир встретил Зою, и они, ожидая Эльмиру, поужинали в ресторане. Отель в Измире действительно находился на берегу волшебного моря! Дамир с братьями были фанатами футбола и водили дружбу со всеми турецкими футболистами (в основном, из-за них Зоя с Дамиром и расстались), поэтому соседями Зои и Эльмиры оказался чуть ли ни весь «Бешикташ». Кто-то из молодых игроков по неведению начал было распускать перья возле Эльмиры, но с ним быстро провели разъяснительную беседу, и в его поведении сразу обнаружилось пансионное воспитание.
Три дня Зоя просто наслаждалась морем и солнцем. Они с Эльмирой много гуляли. Во избежание недоразумений, их всегда сопровождал Кудрет, старший племянник Дамира. Он выныривал буквально ниоткуда, когда нужно было расплатиться за кофе или отшить кого-то из особо назойливых прохожих. Но вскоре Зоя заскучала за работой.
– Мама, ты без своего космоса просто жить не можешь! – засмеялась Эльмира, когда Зоя уселась возле бассейна с блокнотом и ноутбуком. – Я представляю двух фанатиков в одной комнате: одна вся в космосе, а другой весь в футболе!
– Нет, не так было! В одном углу группа астрономов, в другом – группа футболистов, а ты, бедная, не знаешь, куда тебе приткнуться. У астрономов ни фига не понятно, а футболисты хоть мячик давали.
– Да, это я помню! Поэтому я выбрала международное право.
Они еще немного посмеялись, и Зоя уткнулась в ноутбук: шеф говорил про телескоп Subaru, надо бы информацию собрать. Пролистывая различные статьи, она увидела ролик о Хиросиме и нажала «просмотр». Над городом пролетали на аэроплане, и диктор спокойным голосом комментировал:
– Купол Гэмбаку в результате атомной бомбардировки 1945-го года был сильно повреждён, но уцелел, несмотря на то, что по горизонтали находился всего в 160-ти метрах от эпицентра. Здание частично обрушилось от ударной волны и выгорело от пожара; все люди, находившиеся в здании в момент взрыва, погибли. После войны Купол был укреплён во избежание дальнейшего разрушения и стал самым известным экспонатом, связанным с атомным взрывом. В 1996 году, несмотря на возражения китайских и американских властей, Купол Гэмбаку внесён в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Здание было спроектировано в 1915 году архитектором Яном Летцелем, чехом по национальности, в непривычном в то время для японцев европейском стиле. До войны в нём проходили промышленные и торговые выставки, а с началом войны были размещены различные административные офисы.
Рядом с Атомным куполом, по другую сторону реки Ота, находится Мемориальный парк мира, расположенный на острове, оказавшемся практически в эпицентре взрыва. В парке находятся Мемориальный музей, несколько памятников, ритуальный колокол и кенотаф – коллективное надгробие погибшим от атомной бомбардировки.
Зоя снова и снова прокручивала ролик сначала. Купол Гэмбаку и был той самой крышей, но которой она сидела в своих снах три раза в году! И местность вокруг была той же самой! Зоя раньше бывала в Хиросиме, гуляла по парку и фотографировалась возле Купола, но с высоты птичьего полета видела все это впервые.
– Мама! Ау! – Эльмира помахала рукой у Зои перед глазами. – Что это с тобой?
– Эля! Похоже, у меня галлюцинации!
– Ну-ка, поподробнее с этого места!
Зоя подумала и решила все рассказать дочери. Эльмира выслушала и внимательно прочитала заметки.
– А папа знает?
Зоя рассказала о разговоре с Дамиром. Эльмира задумалась.
– Надо покопаться у Фрейда!
– Думаешь, я этот не делала?
– Давай вместе. – Эльмира открыла свой ноутбук.
Зоя взяла блокнот:
– Вот я даже выписала: «Душевная деятельность при образовании сновидения разлагается на две функции: на составление мыслей, скрывающихся за сновидениями, и на превращение таковых в содержание последнего. Мысли, скрывающиеся за сновидением, составляются вполне корректно с затратой всех психических способностей, которыми мы обладаем». Фрейд в «Толковании сновидений» старался ответить на вопрос: применяет ли душа все свои способности во всей их полноте к образованию сновидений или же только часть их, стесненную в полном своем проявлении?
– Мам, ну и там же Фрейд цитирует новеллу «Сон и бодрствование» из книги Линкуса «Фантазии реалиста»! – Эльмира увеличила текст на экране. – Вот нашла.
– Давай, зачитай!
– «Никому и никогда не снится бессмыслица. Сновидение, о котором отчетливо вспоминаешь, которое можешь потом рассказать и которое не является поэтому горячечным бредом, имеет всегда глубокий смысл и не может его не иметь. Ибо то, что стоит с друг другом в противоречии, не могло быть вообще связано в одно целое. Те прегрешения, которые совершает сновидение по отношению к пространству и времени, нисколько не наносит ущерба его осмысленности, так-как и то, и другое не имеет никакого значения для его содержания. Мы и в бодрствующей жизни часто делаем так. В ваших сновидениях всегда есть что-то скрытое. Они не могут быть бессмысленными уже потому, что бодрствует и грезит один и тот же человек».
И вдруг Зою как током ударило! Кажется, она нашла ответ!
– Вот! Если один человек! Один! Понимаешь!
– Ты хочешь сказать, что у тебя в мозгах живет кто-то другой? – изумленно спросила Эльмира.
– Очень похоже на это!
– Но кто он?
– Я думаю, что это тот, кто сидит на крыше! И знаешь, что я сделаю в следующий раз? Я туда не пойду!!
– Как?! Не будешь спать?
– Ну, да! Буду контролировать ситуацию!
Глава вторая
– Как я хочу, чтобы мы были вместе!
– Я верю в это!
– Да, вера чудеса совершает!
– И ты верь!
За месяц до начала Недели молитв о единстве христиан викарию собора Наборимати в Хиросиме отцу Антонио Чизатти поручили выбрать библейский текст и предложить тему для молитв и размышлений. Его совсем недавно ввели в состав комиссии «Всемирного совета церквей» и «Папского совета по содействию христианскому единству». Антонио был горд оказанным доверием и с воодушевлением принялся за работу.
Он пришел домой после вечерней мессы, сел в кабинете за огромный письменный стол и взял в руки Библию. Книга была старой и местами обгоревшей. Она всегда лежала на темно-зеленом сукне стола между бронзовым настольным прибором и фотографией в золоченой рамке. С фотографии улыбалась японская девушка, обнимающая Египетский обелиск на Пьяцца Папиньяно в Беневенто – родном городе отца Антонио. Прежде чем приняться за работу, посмотрел на фото и прочитал молитву об усопших:
– От врат ада избавь, Господи, ее душу! Да покоится в мире!
Отец Антонио аккуратно перелистывал страницы Библии и думал, что всегда после видений, которые посещали его с детства, происходят знаменательные события. А в своих видениях отец Антонио сидел на крыше в кругу единомышленников, правда, как всегда не видел их лиц, но чувствовал их присутствие, общался с ними и скучал о ком-то непутевом и пропавшем. Антонио взял за правило записывать все, что он видел, и всегда эти события приходились на 6 августа в День преображения Господнего, на 20 декабря накануне Недели молитв о единстве христиан, и на конец февраля перед Великим постом. Вот и сегодня снова случилось радостное событие: после видения 20 декабря ему сообщили, что нужно подготовиться к Неделе молитв[1]. А встречу с японкой Аки Гото Антонио вообще считал знамением судьбы.
Антонио Чизатти родился в итальянском городе Беневенто, где в 275 году до н. э. проиграл свое последнее сражение с римлянами эпирский царь Пирр. Антонио с десяти лет помогал отцу. В небольшой сапожной мастерской они шили недорогую повседневную обувь и ремонтировали ее. Антонио потом на велосипеде развозил заказы по всей округе, привозил новые, и отец с утра до вечера работал. Раньше им еще помогала мама, но она умерла, когда Антонио было восемь лет.
– Нам, главное, накопить денег на твою учебу! – сказал отец. – Я не хочу, чтобы ты вот так, как я, считал каждую лиру!
Антонио мечтал стать пилотом. Когда над городом пролетали авиалайнеры, он заворожено смотрел в небо и представлял себя за штурвалом. И еще Антонио с удовольствием пел в хоре во время мессы в Соборе Святого Варфоломея и помогал отцу Пио во время службы. В 19 лет Антонио поступил в университет Giustino Fomunato изучать авиационные технологии. На первый курс денег у них с отцом хватило. Обучение на втором курсе стоило дороже, и Антонио все лето работал: развозил пиццу, помогал отцу в мастерской, разносил почту.
6 августа 1979 года у него в очередной раз было видение. Раньше он как-то не задумывался, где находилась та крыша, на которой он всегда себя видел. Но проснувшись сегодня, он узнал, что это за место (в университете начался курс истории): он всегда смотрел с высоты Купола Гэмбаку на Собор Наборито в Хиросиме и наблюдал все этапы его строительства. Раньше на месте современного собора стояла деревянная католическая церковь Наборимати, которая была уничтожена взрывом атомной бомбы 6 августа 1945 года. Взрыв тоже был в видениях Антонио, но только сейчас он понял, что это такое. Настоятель этой церкви, иезуит Гуго Лассаль, тогда выжил, несмотря на полученные тяжелые ранения, и у него возник замысел построить в опустошенном городе христианский собор ради непрестанного поминовения погибших и молитвы за мир во всем мире. Работы начались 6 августа 1950 года и через четыре года завершились. Строительство велось на пожертвования жителей послевоенной Хиросимы и верующих со всего мира, а орган, витражи, мозаики и колокола были переданы храму в дар от верующих Кёльна.
7 августа Антонио с воодушевлением молился на утренней мессе. Неожиданно его внимание привлекла молодая женщина в темно-синем костюме. Такую одежду в Беневенто не носили, и было понятно, что эта женщина здесь впервые. После мессы она подошла к отцу Пио, а когда повернулась, Антонио от неожиданности уронил песенник – женщина оказалась японкой!
«Вот это да! – думал он, пересекая на велосипеде проспект Гарибальди, – японка у нас в храме!»
Как-то на одной из проповедей отец Пио говорил о японской монахине Агнессе Кацуко. На руке у Агнессы появилась крестообразная рана. Однажды, когда она молилась в часовне, рана на руке стала невыносимо болеть, и Агнесса услышала голос, исходящий из статуи Девы Марии. Позже и другие монахини заметили, что статуя кровоточит из руки, а из глаз Девы Марии льются слезы.
– Эх, почему я не спросил, знает ли она монахиню Агнессу! – сказал Антонио отцу, когда после мессы заехал домой, чтобы забрать отремонтированную обувь и отвезти ее клиентам.
На обратной дороге, пересекая Пьяцца Папиньяно, Антонио снова увидел эту женщину возле Египетского обелиска. Он так резко притормозил, что чуть было не упал с велосипеда. Он виновато улыбнулся.
– Здравствуйте, – сказала она, улыбаясь. – Вы бы не могли меня сфотографировать возле этого обелиска? Я уже настроила параметры кадра.
Антонио закивал и взял фотоаппарат у нее из рук. Она медленно пошла к трехметровой колонне, аккуратно ступая по скользкому граниту, словно по льду. Антонио сделал два снимка, подошел к ней поближе и подал руку, чтобы помочь сойти со ступенек.
– Спасибо! – она оперлась на его руку. – А вы знаете, что написано на этом обелиске?
Она говорила с легким свистящим акцентом и улыбалась.
– Там какие-то хвалебные оды египетской богине Исиде, – ответил Антонио.
Она была похожа на красивую хрупкую фарфоровую куколку (Антонио видел фотографию в учебнике) и, похоже, была старше его. Он держал ее за руку, и весь мир остановился. Антонио не видел никого вокруг, только ее глаза, в которых отражался красный гранит Египетского обелиска. Она давно уже что-то говорила, но Антонио не слышал. Он смотрел на ее коралловые губы, которые двигались как в замедленной съемке, и слышал удары своего сердца.
– Вы меня слышите? – она помахала рукой у него перед глазами. – Можете еще меня сфотографировать возле церкви Святой Софии?
– Да, конечно! – Антонио, наконец, очнулся. – Там тоже есть обелиск.
Он поднял велосипед, и они неторопливо пошли.
– А правда, что Беневенто называют «городом ведьм»? – спросила она.
– Правда. Согласно легенде по субботам вокруг волшебного орехового дерева собирались колдуньи для своих обрядов. Это вон там, на другой стороне железнодорожной станции за мостом.
– Ой, так далеко я не могу ходить!
– Давайте поедем! – Антонио жестом предложил ей сеть на раму велосипеда.
Она звонко рассмеялась и села на раму. Антонио остановился возле моста через реку Сабато.
– Это древнеримский мост Лепрозо, – сказала она, вставая с рамы. – Вообще, архитектура городской планировки Беневенто похожа на Рим. Вы были в Риме?
– Нет. Я даже не был в Неаполе и Салерно.
– Ой! Мы не познакомились! Меня зовут Аки Гото. – Она протянула руку.
– Антонио Чизатти! – Антонио пожал ей руку, и снова весь мир остановился.
– Вы чем занимаетесь? – Аки пришлось переспросить дважды.
– Я студент. Изучаю авиационные технологии. Сейчас работаю – развожу пиццу.
– А я архитектор. Сама из Хиросимы, но вот уже три года работаю в Риме. Сейчас у меня появилась возможность изучать архитектуру области Кампания. Вы сказали, что не были даже в Неаполе и Салерно. Не хотите поехать со мной и немного помочь мне в работе? Сможете хорошо заработать!
Поехать с ней! Да Антонио был готов поехать и полететь с ней куда угодно!
– А что я должен делать?
– Мне нужно закончить большую работу. Систематизировать чертежи, утвердить некоторые проекты. На этой неделе мне нужно будет в Беневенто определиться с курсом лекций по архитектуре в университете на новый учебный год. А на следующей неделе я собираюсь в Салерно. Далее в планах – Неаполь. Подумайте.
– Я уже подумал!
– Не спешите! О своем решении сообщите мне завтра.
Антонио еще немного покатал Аки на велосипеде по городу. Потом подвез ее до отеля De La Ville и попрощался до завтра. Утром он проснулся с твердым решением быть всегда рядом с Аки. В этот день обуви для клиентов не было, Антонио быстро развез пиццу, купил по пути букет фиалок и к полудню подъехал к отелю.
– Госпожа Аки Гото! К вам господин Чизатти! – позвонил портье по телефону. – Вы его ждете? Хорошо!
Антонио поднялся на второй этаж и постучался в дверь. Фиалки она взяла с восторгом. В течение двух часов Аки объясняла ему, что нужно делать: вот это нужно переписать, вот это разложить в хронологическом порядке и заполнить карточки, вот это, по возможности, переплести. Антонио сложил все документы в большую коробку и поехал домой работать. Где целый день была Аки, Антонио не знал. Вечером он подъехал к отелю (очень хотелось ее увидеть), но портье сказал, что ее нет, и Антонио разочаровано вернулся домой. На другой день к вечеру он сделал все, что она просила, даже в мастерской у отца сам сделал переплет для документов. Аки внимательно все просмотрела, осталась довольна и дала ему две тысячи лир. Это было больше, чем он зарабатывал в день за доставку пиццы! Антонио начал отказываться, он ведь хотел просто помочь! Но Аки сказала, что эта работа должна быть оплачена, и что дальше такой работы будет раза в три больше. И если Антонио согласен, то они заключают соглашение, и в конце каждой недели Аки будет с ним расплачиваться. Конечно, Антонио был согласен.
У Аки была машина, взятая напрокат, и на следующей неделе они поехали в Салерно. Антонио жил в маленькой квартирке в центре. Где жила Аки, Антонио не знал. Она всегда заезжала за ним утром, и они отправлялись работать то в университет, то в административный центр. Антонио помогал делать фотографии зданий, систематизировал каталоги разных архитектурных элементов. Он никогда раньше не интересовался архитектурой, но за месяц узнал столько нового и так увлекся, что у него даже мелькнула мысль продолжить изучать архитектуру в университете. В Неаполе они поработали неделю, потом еще неделю в Казерте.
Антонио был счастлив. Рядом с Аки ему было очень хорошо. «Я ее люблю!» – осознал он в какой-то момент. То, что она была старше его на двенадцать лет, его совершенно не смущало. Тем более она выглядела очень молодо и, главное, была католичкой. Их брак вполне мог бы быть одобрен отцом Пио. «О, Господи! – Антонио даже вздрогнул от своих мыслей. – О чем это я! Я даже не сказал ей, что люблю ее, а уже собрался говорить с отцом Пио!»
Аки тоже много работала и быстро уставала. Она не жаловалась, но Антонио часто замечал, что она пила обезболивающие препараты, а однажды даже попросила его сделать ей укол. В Беневенто они вернулись в конце сентября. Аки расплатилась с Антонио, заставив его расписаться в ведомости о получении жалования.
Два месяца Аки читала лекции по истории архитектуры в университете. Антонио каждый день покупал фиалки, вечером встречал ее и провожал до отеля. Она очень уставала и долго гулять не могла. Но Антонио был рад каждой минуте. Он даже пытался говорить по-японски. На удивление, язык ему давался очень легко. В один из вечеров, когда он провожал ее, неожиданно начался ливень. Они оба промокли насквозь, пока добежали до отеля. Портье возле стойки не было. Антонио колебался всего мгновение. Он поднял Аки на руки и, целуя, понес в номер.
– Ты замуж за меня выйдешь! – спросил он утром, целуя ее волосы и ощущая муравьиную кислинку на губах.
– Это надо хорошо обдумать! – грустно сказала она.
– Ну вот и обдумай!
– Обдумать тебе. Что скажут в городе. Думаешь, сейчас мало сплетен?
– Если мы будем вместе, сплетен не будет, – уверенно сказал Антонио. – Я тебя люблю. Мы с тобой христиане. Какие еще могут быть препятствия?
Аки вздохнула, но не сказала ничего. Антонио постарался выйти из отеля так, чтобы его не видел портье. Во дворе дома сидел отец. Антонио молча сел рядом.
– Сынок, ты не ночевал дома, – сказал отец.
Антонио покраснел.
– Вырос… – сказал отец. Легонько потрепал сына за волосы и пошел в мастерскую.
На счет сплетен Аки была не совсем права. Конечно, японка вызывала определенный интерес у жителей Беневенто, но она вела себя как истинная христианка: ходила в церковь на мессы, много разговаривала с отцом Пио, жертвовала деньги для больных. Поэтому их роман с Антонио как-то не привлек особого внимания.
20 декабря у Антонио снова было видение. Это был тот же купол Гэмбаку и тот же католический храм в Хиросиме. Он помнил, что очень хотел быть с кем-то вместе. Теперь он абсолютно уверовал, что Аки и есть его судьба. Но у нее заканчивались дела в Беневенто, и она собиралась уезжать. Он этой мысли у Антонио сжалось сердце. Он представить себе не мог, что расстанется с ней.
– Ты не хочешь на Рождество поехать в Рим? – спросила Аки на другой день.
О, как обрадовался Антонио! Всегда видения предшествовали хорошим новостям! Рождественская месса в соборе Святого Павла произвела на Антонио ошеломляющее впечатление. Когда Папа Иоанн Павел II возвестил христианскому миру об очередной годовщине рождения Спасителя, Антонио заплакал от счастья. На глазах у Аки тоже были слезы.
Антонио поразили деревянные фигуры в человеческий рост на площади возле собора, а египетский обелиск, у подножья которого были установлены ясли со Святым Семейством, привел его в восторг. Это было напоминание о родном Беневенто.
– Давай обвенчаемся здесь после нового года! – предложил он Аки, когда они проснулись утром в ее римской квартире.
– Доживем до нового года, потом и поговорим! – сказала она, обнимая его.
Антонио решил, что она опять будет говорить о большой разнице в возрасте и начал ее снова убеждать, что для него это абсолютно все равно.
– Давай я закончу вот эти чертежи, потом у меня есть еще одно незаконченное маленькое дело, и вернемся к этому разговору, – сказала Аки.
Антонио везде сопровождал Аки в Риме. Ей было очень тяжело ходить, она часто останавливалась в изнеможении. Антонио каждый вечер делал ей укол и каждый вечер уговаривал ее поберечь себя и не так много работать. Но она сказала, что очень торопится закончить несколько работ.
В последний день рождественских каникул Аки сказала, что закончила все дела и предложила отпраздновать это событие в ресторане. Они уже собирались выходить из квартиры, как Аки упала в обморок. Перепуганный Антонио поднял на ноги всех соседей. Аки отвезли в больницу. Дальше коридора Антонио не пустили. Через час к нему подошел доктор.
– А вы кем приходитесь госпоже Аки Гото?
– Мы собираемся венчаться! – вскочил Антонио. – Как она?
– Она умерла.
– Как умерла!!?
– Умерла от сердечного приступа. Но у нее был рак костей последней стадии. Я вообще удивляюсь, что она прожила эти полгода! Видимо, ее поддерживала любовь!
Аки похоронили на кладбище Тестаччо на южной окраине района у Аврелиевой стены. Антонио после похорон вернулся в римскую квартиру Аки и целую ночь неподвижно сидел в кресле. Утром он не сразу понял, что звонят в дверь.
– Доброе утро, господин Антонио Чизатти! – невысокий лысоватый господин в дорогом костюме стоял в дверях.
Антонио кивнул и распахнул дверь шире.
– Проходите. Вы, наверное, знакомый Аки? Я видел вас на кладбище.
– Да. Я ее друг, – сказал лысоватый господин и протянул Антонио визитную карточку. – Но я еще являюсь и владельцем нотариальной конторы. Винсенте Агостини. К вашим услугам.
Они пожали друг другу руки. Господин Агостини сел в кресло и достал из портфеля большой конверт.
– Хочу вам огласить последнюю волю Аки Гото! Она мне позвонила еще в ноябре, так что у меня было время подготовить все документы. Неделю назад она была у меня в конторе и все подписала.
– Какие документы? – не понял Антонио.
– У госпожи Гото родственников нет. Поэтому Госпожа Аки Гото завещает вам, Антонио Чизатти, вот эту свою квартиру в Риме, свой дом в Хиросиме и свои банковские счета в Риме и Токио. Получите документы и, пожалуйста, поставьте мне свою подпись вот здесь и здесь.
Антонио начал читать. У него округлились глаза: банковский счет в Риме был на сумму 40 миллионов лир, банковский счет в Токио на сумму 10 миллионов йен! Дальше был туман.
Антонио очнулся, ощутив холодные брызги на лице.
– Господин Чизатти! Ну нельзя же быть таким слабонервным!
Антонио открыл глаза и понял, что лежит на полу. Возле него на коленях стоял господин Агостини со стаканом в руке.
– Что мне делать с такими деньгами? – тихо спросил Антонио.
– Я думаю, вы найдете им правильное применение! – ответил Винсенте, помогая ему встать.
Антонио вернулся в Беневенто. Первое, что он сделал, так это исповедался отцу Пио. После исповеди он ощутил душевное равновесие. Ему вдруг захотелось самому дарить людям вот такое же состояние покоя и умиротворения.
– Я хочу быть священником! Я хочу помогать людям обретать веру! – объявил он о своем решении, и отец Пио поддержал его.
Антонио переехал в Рим. Закончил обучение на философском отделении Римского университета, одновременно учился хоровому пению в консерватории Санта-Чичилия. В 1985 году был рукоположен в священника в монашеской конгрегации капуцинов, и Святой Престол назначил его викарием собора Наборито. Антонио переехал в Хиросиму, жил в доме Аки Гото недалеко от собора, помогал прихожанам и жертвовал крупные суммы больницам на лечение онкологических больных.
Он полюбил и Хиросиму, и собор Наборито, который в феврале 1981 года посетил Папа Иоанн Павел II и во время проповеди в храме огласил «Призыв к миру». И видения его всегда предвещали хорошие события.
Вот, например, 6 августа снова было видение. А через два дня пришло известие, что в конце июля 2006 года собору Наборито вместе с Музеем мира в Хиросиме был присвоен статус культурных ценностей Японии. Это ли не чудо!
Кстати, вот и тема для размышлений. К чудесам нужно относиться исходя из принципа трезвости. А то, что Бог хочет прославить, Он прославит!
Глава третья
– Что ты так долго?
– Кажется, моя начала о чем-то догадываться!
– Невероятно!
– Наверно, придется ей все рассказать!
– Как все рассказать!?
– В следующий раз она вообще меня не пустит!
Зоя решила ехать в редакцию прямо из аэропорта. Дедова синяя шестерка, вымытая и отполированная, ждала ее на стоянке.
– Привет, Вадим! – протянула она руку вихрастому парнишке.
– Здравствуйте, тетя Зоя! – Вадим стянул резиновую перчатку, помогая себе зубами и пытаясь быть галантным, поцеловал Зое руку.
– Работаешь? – улыбнулась она.
– Угу! Вот ваша машина в полном порядке!
– Спасибо! – Зоя протянула ему деньги. – Я вижу, работы у тебя прибавилось!
– Да! Спасибо вам! Мне теперь много людей звонят! Сегодня вот эти прилетают, завтра вот те! А вот то «Пежо» сегодня поставили, через две недели прилетят!
– Рада за тебя! Вот, держи сувенир из Турции! – Зоя надела кепку Вадиму на голову.
Вадим заулыбался, поблагодарил Зою и пошел мыть очередную машину. Зоя искренне порадовалась за Вадима, с которым случайно познакомилась полгода назад во дворе дома своего коллеги.
– Тётя! Если я вам помою машину, вы мне заплатите? – спросил он тогда.
Зоя не только заплатила, но и договорилась, чтобы к ее приезду машина на стоянке всегда была чистой. Эта идея очень понравилась ее друзьям и знакомым. С Вадимом созванивались, сообщали дату прилета и номер машины и оставляли для него деньги у охранников. С охранниками Зоя дружила давно, и они не возражали, чтобы пацан мыл машины клиентам. У Вадима была еще пятилетняя сестра. Его отца два года назад парализовало, мама работала на двух работах, и трудолюбие Вадима вызывало у всех уважение.
Настроение у Зои было прекрасное, ее даже не раздражали многочисленные пробки по пути и редакцию.
– Всем привет! – крикнула она, бросила сумку на рабочий стол и включила компьютер.
– Зоя Филипповна! А мы вас завтра ждем! – обрадовался выпускающий шеф-редактор Михаил.
– Ура! Зоя! – слышалось со всех сторон.
– Ребята! Я что-то пропустила? – удивилась Зоя. – Чем вызвана такая радостная реакция?
– Два дня назад главному позвонил один из ваших Якимото или Микимото! – сказал Михаил. – Но мыто в японском не очень! А главный так вообще только слово «суши» знает. Кое-как на макароническом[2] англо-японско-русском нам объяснили, что намечается очередной Великий Хурал в институте Киото, и госпожу Зою Шенай приглашают туда. Главный уже часы считает до вашего выхода из отпуска!
– Ого! Сейчас к нему зайду!
Зоя проверила почту. Было несколько рекламных писем и одно из Парижа от ее друга Жана Денье: «Обсерваторию города Киев собираются внести в предварительный список Мирового Наследия ЮНЕСКО. Я думаю, вам будет это интересно». К письму было прикреплено фото из штаб-квартиры ЮНЕСКО в Париже. Конечно, интересно! Она так давно собиралась поехать в Киев и проведать свою сокурсницу. Можно будет совместить приятное с полезным. Она написала Жану восторженную благодарность и пошла к главному редактору.
– Зоя Филипповна! – чуть ли не плясать начал он. – Это будет грандиозный материал! Собирайтесь на следующей неделе!
– Сергей Дмитриевич! У меня есть еще идея на не менее грандиозный материал! Киевскую обсерваторию собираются внести в предварительный список Мирового Наследия ЮНЕСКО.
– Это проверенная информация? – насторожился шеф и начал листать блокнот. – Источник надежный?
– Это очень надежный источник! И я с удовольствием напишу об этом.
– Как вы напишете? Вы и в Киев хотите поехать?
– Сергей Дмитриевич! Я поеду и в Киото, и в Киев, или не поеду никуда!
– Вы серьезно?
– Абсолютно.
– Я вижу, вы хорошо отдохнули, прямо в бой рветесь. Очень рад! Ну, что же, собирайтесь.
Зоя вышла из кабинета главного редактора и облегченно вздохнула – чуть было не уплыла командировка в Киев. Она быстро оформила документы и поехала домой в Калугу. «Какой Жан молодец!» – думала она. Вот уже шесть лет он присылал ей эксклюзивные фото из NASA и кое-какие новости из парижских изданий. Зоя делала шикарный материал, тщательно скрывая свой источник.
С Жаном она познакомилась случайно в январе 1999 года на презентации японского оптического телескопа Subaru в обсерватории Мауна-Кеа на острове Гавайи. Ждали принцессу Саяко, чтобы в ее присутствии сделать первые изображения. Но выяснилось, что визит принцессы переносится на сентябрь. Фотокорреспонденты расслабились и не торопились устанавливать аппаратуру. Но неожиданно появились бывший премьер-министр Японии Дзэнко Судзуки и сенатор США Дирк Кемпторн. Они немного постояли на смотровой площадке, о чем-то поговорили и ушли в сопровождении доктора Г авайского университета.
Зоя сделала на свою «цифромыльницу» очень удачное фото, когда Дзэнко Судзуки жал руку сенатору. Никто особенно на нее внимания не обратил – с такой техникой профессионалы не работали. Но кадр получился четким. Фотокорреспонденты очухались, когда сенатор уже ушел. Они, конечно, успели сделать несколько кадров, но, так сказать, в свинячий голос[3], и с сожалением вздыхали, что поздно сообразили.
– Такой кадр мне бы карьеру обеспечил! – услышала Зоя разговор двух французских фотокорреспондентов.
У Зои, которая глядела на расстроенного молодого француза Жана Денье, возникла идея. Она видела, как Жан сделал хороший крупный план самого зеркала и панели управления, и пока любовался хорошими кадрами, тоже упустил момент, и сенатор уже ушел. А он ведь находился-то почти рядом!
Зое было абсолютно все равно. Она одинаково не понимала, чем отличаются демократы от республиканцев, тори от вигов, и это фото для нее ничего не значило. Но вот фотографии телескопа для ее журнала были бы очень кстати!
– Жан! – обратилась к нему Зоя на английском. – У меня к вам предложение!
– Слушаю вас, мадам Зои! – вежливо наклонил голову Жан. Они отошли в сторону.
– Хочу предложить вам обмен фотографиями! – Зоя показала Жану фото с сенатором. – Я вам отдам эту, а взамен прошу ваши снимки телескопа.
У Жана загорелись глаза. Зоя еле сдерживала улыбку, наблюдая бурю чувств на лице у Жана.
– Как отдадите!?
– Вам описать процесс? – Зоя по-прежнему сдерживала улыбку. – Технически это выглядит так: я копирую у себя на устройстве фото и переношу его на ваше устройство. У себя удаляю. Вы аналогично поступаете со своими фото. Если захотите, после публикации в наших изданиях, мы можем снова обменяться.
– Как это сделать я знаю! – обиделся Жан. – Зачем вам это нужно?
– Видите ли, Жан! – Зоя все-таки улыбнулась. – Моему журналу нет никакого дела до сенатора. У нас научно-популярное издание. Поэтому нашим читателям будет интересно посмотреть на телескоп. А вы уж сами решите, куда предложить фото с сенатором.
Жан задумался.
– Я подумаю!
– Да-да, конечно! – и Зоя пошла к группе японских астрономов.
Жан думал около часа. Он покрутился среди фотокорреспондентов, послушал разговоры и подошел к Зое.
– Мадам Зои! Вы же понимаете, что это не равноценный обмен! Я с этим кадром могу сделать карьеру! А что приобретаете вы?
«Хороший мальчик, – подумала Зоя, – не поржавели пружины благородных мыслей, и душа не обмельчала! Как там дальше у Бальзака? Не помню! Что-то про скрепы, сдерживающие пошлость».
– Я приобретаю друга! – совершенно искренне сказала она. – Поверьте, это очень много!
– Можно вас пригласить на чашечку кофе? – радостно улыбнулся Жан.
– И на тур вальса тоже! – засмеялась Зоя.
За шесть лет Жан сделал хорошую карьеру, и за все это время ни разу не забыл про Зою. Вот и сейчас прислал эксклюзивную информацию, и надо будет поторопиться сделать материал.
Через три часа Зоя добралась домой, распаковала чемодан, загрузила вещи в стиральную машинку и набрала номер своей подруги Антонины Груши. Груша ответила не сразу.
– Алло! – Тоня прерывисто дышала.
– Груша! Ты что, бежала?
– Да, есть такое! Привет, полутурка!
– Привет! Полутурка не я, а моя дочь! А я полудурка, потому что влюбилась в турка! – в трубку смеялась Зоя. – Как у тебя дела?
– У меня период стойкой ремиссии!
– Люблю твой юмор! – продолжала радостно Зоя. – Груша! У меня, наконец-то, командировка в Киев! На три дня к тебе заеду.
– Вот здорово! Только…
– Твое Вишневое далеко от Борисполя? – перебила ее Зоя. – Может, ты меня встретишь? Зайдем куда-нибудь и по коктейльчику опрокинем!
Антонина молчала.
– Алло! Тоня, ты меня слышишь?
– Слышу, слышу!
– Так чего молчишь?
– Зойка, тебе лучше лететь в Жулянах. Это от Вишневого недалеко. Но я не смогу тебя встретить. Я болею.
– Простыла что ли?
– Нет. Я уже три года на второй группе инвалидности – у меня немножко не ходят ноги.
– Как три года?! – Зоина радость начала испаряться. – Почему ты мне ничего не говорила?
– Та, кому нужны мои болячки.
– А что врачи говорят? Настолько всё это серьёзно?
– Зойка, если б только это!.. Приезжай, сама все увидишь и услышишь. Не пугайся только. Записывай адрес.
Зоя записала и отключила телефон. Потом сделала себе кофе и пошла на лоджию. «Вот Груша партизанка, думала она, разглядывая проплывающие облака, три года уже болеет, и ни слова!»
Они вместе прожили пять лет в одной комнате в общежитии физтеха. Совершенно непохожие внешне, но абсолютно одинаковые по духу. Зоя была светловолосой и сероглазой, а у Антонины были смоляные волосы и глаза изумрудной прозрачности. Вместе они чем-то напоминали Агнету Фельтског и Анни-Фрид Лингстад из квартета «Абба». Их так и называли – дуэт «Абба». На зеленые глаза Груши западали студенты всех факультетов и всех специальностей, но у нее в голове была только математика, помноженная на астрономию. Она вызывала недоумение преподавателей – девушка с такой внешностью должна была быть законченной дурой. Груша в уме перемножала четырехзначные числа, легко брала тройные интегралы и рассчитывала сложные траектории движения небесных тел. Она приехала из Киева поступать в МФТИ[4] и привезла с собой телескоп. На вступительных экзаменах получила четыре «пятерки». На устном экзамене по математике преподаватель никак не мог понять, как такая девушка могла решить все пять заданий письменной работы, гонял ее по всему курсу и, наконец, с восторгом поставил «пятерку». На устном экзамене по физике была та же история.
Более близкого человека, чем Антонина, у Зои никогда не было. За пять лет они ни разу не поругались. Домой в Киев Груша за все время учебы съездила только один раз после третьего курса на летних каникулах. А так они с Зоей часто приезжали в Калугу к Зоиным родителям, вместе путешествовали то по Золотому Кольцу, то на теплоходе по Волге. Груша всегда говорила, что самое страшное для нее, вернуться обратно домой: до такой степени сложными были у нее отношения с родителями. «Я всегда у них виновата, я всегда у них дура, что бы я не делала и что бы не говорила!» – как-то сказала она.
Когда на пятом курсе у Зои с Дамиром родилась Эльмира, она с удовольствием нянчилась с ней и при этом каким-то образом умудрялась участвовать в НИРС[5]. Вообще, Антонина не одобряла связь подруги с парнем из Нагорного Карабаха, да еще и турком по национальности. Но с Дамиром у нее сложились такие хорошие дружеские отношения, что Зоя удивлялась, почему Дамир женился на ней, а не на Груше.
– Это потому, что я похожа на их женщин! – пояснила ей Антонина. – Я ему не интересна. Такие, как я, у него всегда мелькали перед глазами. А ты – другая!
Антонина окончила институт с красным дипломом, получила распределение на Байконур и прямо из Москвы поехала в Ленинск. После распада СССР количество запусков в космос резко сократилось, стал неясен статус космодрома, и Груша поневоле вернулась в Киев. Немного поработала учителем физики в школе, потом лаборантом в Киевской обсерватории, но вскоре стала реже выходить на связь. Иногда Зоя не могла ей дозвониться неделями. «Болела я!» – потом коротко отвечала Антонина. Десять лет назад она сказала, что купила квартиру в маленьком городке возле Киева с красивым названием Вишнёвое.
– Приезжай в гости! – сказала она. – Только предварительно позвони, чтобы я была дома и была здорова.
– Что, часто болеешь? – спросила тогда Зоя.
– Раз в год обязательно! – то ли в шутку, то ли всерьез ответила Антонина. – А то и чаще!
Зоя прилетела в Киевский аэропорт Жуляны рано утром. Таксисты наперебой предлагали свои услуги, глядя на ее объемный чемодан на колесах, но она отказалась. Антонина говорила, что «маршрутка» останавливается возле ее дома, и ехать совсем недалеко.
Зоя позвонила в домофон. Через пару минут Груша ответила:
– Четвертый этаж!
Они долго обнимались в маленькой прихожей и радостно восклицали:
– Полутурка моя дорогая!
– Пятнадцать лет не виделись!
– Скучаю безумно!
– Груша! Как я тебя люблю!
– Ну, проходи! – Антонина, дергаясь, как при церебральном параличе, прошла в комнату.
– Тоня! А что это с тобой? – испугалась Зоя.
– Ну не все сразу! – улыбнулась подруга. – Сначала завтрак и чай, а потом я тебе все расскажу.
Зоя не могла спокойно смотреть, как у Антонины периодически судорожно дергалась шея, как в разные стороны раскидывались руки и дергались ноги. Но она в перерывах между судорогами успевала заваривать чай и делать бутерброды. Посуда была вся из разноцветной пластмассы.
– Стеклянная посуда вся давно побилась! – говорила Тоня. – Хлеб и колбасу покупаю в нарезке. Вообще справляюсь. На обед будет жаркое, я уже все купила. Магазин во дворе дома, так что потихоньку хожу с передышками.
– Почему ты мне ничего не говорила? Я бы врачей тебе нашла!
– Зоя! Врачи понятия не имеют, что случилось! Диагноз мне так и не поставили!
– Ну от чего-то эта раскоординация произошла!?
– Психиатры кивают на невропатологов, невропатологи кивают на психиатров.
– Какие психиатры?
Антонина помолчала. Прожевала бутерброд и хлебнула из чашки.
– Шизофрения у меня.
Хорошо, что чашка была пластмассовая, иначе она бы разбилась вдребезги.
– Что!!?
Дальше Зоя слушала, еле сдерживая слезы.
– Когда в 93-м я вернулась в Киев, три года жила с родителями. Чего только не слышала про себя! Моя младшая сестра всегда почему-то все делала правильно и правильно говорила. Ну это у нас с детства. И замуж она за хорошего человека вышла, хотя зять еще тот фрукт! Каждый день ему подавай свежую еду. Разогретую он не ест, видите ли, не для этого он женился! Не хотелось приходить домой вообще. Когда работала в обсерватории, даже несколько раз оставалась там ночевать. Короче, в один прекрасный день я начала слышать голоса! Какие-то люди говорили мне, что началось землетрясение. Потом у меня реальность начала плыть. Вокруг меня были развалины, и действительно я слышала толчки. Сначала я решила, что у меня открылся дар предвидения. Но землетрясения случаться не собирались, ну и я загремела в психушку на радость родителям. У них еще больше укрепилась мысль, что все-таки я дура, а они это всегда знали! Вообще-то, я раньше тоже видела сны о землетрясениях и еще о каких-то взрывах, но это было не так страшно и без голосов. А тут все вместе: и эти сны, и с родителями постоянная грызня! Диагноз – шизофрения приобретенная. Ну, короче раз в год лежу в больнице с депрессией.
– Тоня! Этого не может быть! Ты и депрессия! Это вещи не совместные! Я тебя всю жизнь знаю, у тебя точный математический ум! Кто, как не ты, знает, где реальный мир, а где его отражение и искажение!!
– Вот уже три года, как я в так называемом периоде стойкой ремиссии, как говорят врачи. Но я сама у себя в башке все расставила по своим местам, но на это ушло десять лет!
– А вот эти судороги?
– А это уже другая история. Все это похоже на побочные действия нейролептиков. Но психиатры отрицают это. Говорят, не так уж много я эти нейролептики принимала, чтобы поиметь такой побочный эффект. А невропатологи тоже ничего не могут понять. Сделали мне магнитно-резонансную терапию, но ни фига! Есть еще какой-то анализ мозга, но там лежать неподвижно нужно сорок минут. А в моем случае это невозможно. Говорю им, наркоз какой-нибудь сделайте мне, а они, мол, мы такого не делаем. Вот и все! Но ничего! Я со временем разберусь и с этим!
Зое хотелось разреветься. Она немного даже обиделась на Тоню за то, что та ей ничего не рассказывала. Можно было бы найти хороших специалистов в Москве. Но с другой стороны, думала Зоя, такая информация могла испугать, а Груша всегда была очень деликатной.
– А квартира эта чья?
– А это крёстная моя в селе умерла и дом мне завещала. Мы продали дом и купили мне эту «двушку». Зять все пыхтел, мол, зачем Тоньке такую хату купили, можно было бы и поменьше. Будто бы за его деньги покупали!
– А родители где?
– Отсюда пять остановок на автобусе. Иногда заезжают. Как-то сейчас притихли, не попрекают больше. Но роднее мы не стали.
– А тебе помогает кто-нибудь?
– Ну, соседи. Одноклассница частенько заходит – она работает тут рядом. И все, больше никто. Сестра появляется, когда денег нужно занять, но отдавать не торопится никогда. Все думает, что я не помню, я ж дура!
Зоя начала собираться в обсерваторию. Она решила побыстрее сделать статью, чтобы побольше побыть с Тоней вместе.
– Ты к обеду будешь? – спросила Тоня, провожая ее к двери.
– Нет, скорее буду к ужину, – чмокнула Зоя подругу в щеку. – Готовь свое жаркое!
В Киевской обсерватории ее приняли очень хорошо. Директор Владимир Михайлович был поклонником журнала «Астрономия сегодня» и очень обрадовался знакомству с автором многих статей. Информация из штаб-квартиры ЮНЕСКО его ошарашила. О, как он был счастлив!
– Вы знаете, у нас 7 февраля следующего года[6] намечается торжественное открытие Киевского меридиана! Приезжайте! Сердечный прием гарантируем!
Конечно, Зоя пообещала приехать. Она быстро оформила статью, сделала несколько фотографий, не забыла упомянуть о Киевском меридиане, чтобы разжечь интерес читателей, и отправила статью в редакцию. – Я хочу с подругой сходить в ресторан, – сказала она Владимиру Михайловичу, прощаясь. – Какой вы мне порекомендуете? Такой, чтобы было не очень шумно и вкусно.
– Рекомендую «Шампань»! – сказал Владимир Михайлович. – У меня там племянник администратором работает. Могу вас подвести.
– Да, подвезите, пожалуйста! Я хочу заказать на завтра столик.
В ресторане Зоя подошла к администратору и изложила свою просьбу.
– Понимаете, я хочу поужинать с подругой. Но у нее церебральный паралич, поэтому нам бы хотелось посидеть так, чтобы не привлекать любопытных взглядов.
Заказ оформили на завтра на 6 часов вечера за отдельным столиком в глубине зала. Потом Зоя договорилась с таксистом, чтобы он завтра приехал за ними, а потом отвез обратно. Она добралась в Вишнёвое как раз к ужину. Антонина приготовила замечательное жаркое, Зоя уплетала за обе щеки и очень хвалила. Она вообще не представляла, как Груша может вот так управляться! В квартире было очень чисто, на кухне каждая вещь на своем месте, все точно, как всегда математически, вымерено, чтобы не делать лишних движений.
Когда Зоя сказала, что завтра они идут в ресторан, Тоня растерялась.
– Все будет хорошо! Нас отвезут и привезут, будет отдельный столик, – успокоила ее Зоя. – Так что завтра наводим красоту!
Ночью Зоя вдруг проснулась от неожиданной мысли. А ведь Груша как-то справилась со своими галлюцинациями! Надо будет у нее расспросить! «Про свои сны пока не рассказывать не буду, – решила она, – зачем ее пугать, а завтра за ужином поговорим!».
Возле ресторана их встретили и проводили во второй зал. Сидя за столиком в самом дальнем уголке, они пили шампанское, вспоминая студенческие годы.
– Тебе лекцию прочитать или ты просто так спросила? – удивилась Тоня, когда Зоя попросила ее рассказать о борьбе с болезнью.
– Конечно, лекцию! – улыбнулась Зоя. – Я очень люблю твои лекции.
– Да, дети в школе тоже любили.
– А чего ты из школах ушла?
– Так болеть начала! Кто ж психов в школе держит!
– Ну, я тебя слушаю!
– Вот скажи, что ты знаешь о симметрии? Только не говори о картинках из учебника геометрии!
– Э-э, тогда ничего!
– Так я и знала! Мы живем в математическом мире, более того в зеркально-асимметричном, где есть винты и гайки, причем и правые, и левые. Мы часто встречаемся с винтами в технике, но винты распространены и в природе. Например, бивень нарвала – левый винт, раковина улитки – правый винт, пуповина новорожденного – тройной левый винт, образованный двумя венами и одной артерией, рога памирского барана – энантиоморфы.
– Какие-какие?!
– Один рог закручен по левой, а другой по правой спирали. Человек тоже энантиоморф. Левой рукой мы делаем вращения в левую сторону, а правой – в правую. У нас левый глаз и правый, левое ухо и правое.
– Что-то я не помню, чтобы мы это учили в школе!
– Это ты не учила! Обычно в учебнике все заканчивается центральной симметрией. Дальше все факультативно. Ну слушай дальше, раз заказала лекцию! Кристаллические решетки веществ, как правило, обладают зеркальной симметрией. Однако существуют и зеркально-ассиметричные решетки и некоторые из них имеют винтовую структуру. Например, решетка кварца. Но подлинным царством природных винтов является мир живых молекул. К таким молекулам относятся, прежде всего, молекулы белков – самые сложные и наиболее многочисленные из всех углеродных соединений. Все части тела, включая кости, кровь, мышцы, сухожилия, волосы содержат белки. К белкам относятся также ферменты и гормоны.
– Груша, но это уже биология!
– Математика есть во всем! Не хочу тебя удивлять, но двойная спираль молекулы ДНК всегда правая, а входящие в состав белка молекулы аминокислот – всегда левые. Короче говоря, живой организм на молекулярном уровне проявляется резко выраженной лево-правой асимметрией, то есть он построен из винтов, и одни типы винтов только правые, а другие – только левые.
– О! До меня дошел смысл выражения «попалось что-то левое»!
– Ты абсолютно права! Это интересное обстоятельство проявляется, в частности, в том, что левые и правые стереоизомеры одного и того же вещества по-разному действуют на организм. Человек с пищей потребляет именно те типы стереоизомеров, которые соответствуют характеру его собственной асимметрии. Например, «отраженный» стереоизомер витамина С не оказывает действия на организм человека, правовращающаяся аспаргиновая кислота сладкая, а левовращающаяся – безвкусная. Небольшая добавка в пищу или в лекарство какой-нибудь правовращающейся формы не имеет непринятых последствий, а добавка левовращающейся формы приводит к резкому нарушению обмена веществ со всеми вытекающими последствиями.
Антонина немного дергалась, когда говорила, и старалась есть и пить так, чтобы ничего не выскакивало из рук.
– В общем, у меня в мозгах не согласовываются зеркально-асимметричные молекулы, вот как гайка с левой нарезкой не согласуется с болтом, имеющим правую нарезку. Но когда я в мозгу отделила правые винты от левых, галюны пропали. Ну, не совсем пропали, они попали в категорию «левых» винтов, и я их теперь четко вижу. Дальше я думаю, что левые или правые винты нейролептиков сделали свое поганое дело, и теперь я имею то, что имею. Но я со временем раскручу и эти винты с гайками!
– Груша! Ты гений!
– Да! Ты только это моим врачам не говори! А то опять напихают меня чем-нибудь зеркально-асимметричным, и я до конца жизни не раскручу всё это обратно!
– А как ты разделяешь винты на правые и левые?
– Ну, сосредотачиваюсь на своих ощущениях, и их сразу становится видно. Одни, так сказать, летят вправо, а другие влево. А тебе зачем?
Зоя покраснела. Но в мягком полумраке светильников Антонина этого не заметила.
– Просто пытаюсь понять.
– А… не забивай себе голову!
Домой они приехали около полуночи, и Антонина сразу завалились спать. Зоя еще долго лежала и думала, как бы у себя в голове разделить винты на «лево» и «право», чтобы больше не видеть эту крышу. «До 20 декабря у меня еще есть время, – подумала она, – буду тренироваться!»
Утром Зоя проснулась поздно. Тоня уже встала и сидела на кухне.
– Кофе я тебе сварила. Еще горячий.
– Спасибо, Груша!
– Погода сегодня хорошая, – грустно сказала Тоня, глядя в окно. – Лётная. Когда теперь приедешь, одному Богу известно.
– Тоня, самолет у меня вечером, давай погуляем с тобой! – предложила Зоя. – Ты за меня будешь держаться, и мы походим по окрестностям.
Они позавтракали и пошли. Гуляли почти четыре часа. Через каждые сто метров Тоня останавливалась: либо посидеть на лавочке, либо просто постоять. Вернулись домой уставшие, но довольные. Тоня была просто счастлива – она уже три года так не гуляла. А Зоя очень устала. Было тяжело. Тоня всем телом на нее опиралась при ходьбе, и Зое приходилось ее удерживать.
– Пока, полутурка моя! С кем я теперь буду разговаривать! – всплакнула Груша, когда они прощались.
– Ты только со связи не пропадай!
– Угу!
Сидя в аэропорту, Зоя расплакалась. Потом включила ноутбук и набрала в скайпе Дамира.
– Привет, о Зоя! Так неожиданно! – улыбаясь, начал он, но, увидев Зою, тут же стал серьезен. – Что случилось?
Зоя рассказывала ему про Антонину, и слезы текли у нее ручьем. Дамир внимательно слушал и спросил, где живет Груша.
– Да. Нужно было тебе сообщить, – согласился он с Зоей.
– Ладно. Давай пока. Вернусь из Японии и что-нибудь придумаю.
Через шесть часов Зоя приземлилась в Киото. Она не знала, что двумя часами раньше в Киевский аэропорт Жуляны прибыл рейс из Стамбула. Таксисты даже не обратили внимания на мужчину с рюкзаком. Мужчина сел в «маршрутку» и через полчаса уже стоял возле подъезда и звонил в домофон.
– Кто там?
– Тоня! Это Дамир!
– Кто!?
– Это Дамир Шенай!
Глава 4
– Я даже не знаю, с чего начать?
– Начни сначала!
Юдзуки Фуркуава с детства очень любил читать сказки. Больше всего он любил сказку острова Хонсю «Бамбук до самого неба». Ему так нравилось, как бамбук говорил «тон-тон-тон», когда встречал на своем пути препятствие – половицу или черепичную кровлю. А старик со старухой радовались молодому бамбуку, словно он был их родным сыном, и всегда помогали ему расти. И вырос бамбук до самого неба.
Эту фразу «до самого неба» Юдзуки перечитывал снова и снова. Ему тоже хотелось вместе со стариком полезть вверх по стволу:
– Вот стал дом его величиной с дыню, вот с баклажан, вот с горошину, вот с кунжутное семечко, – с восторгом читал он вслух. – И совсем исчез, словно растаял!
И при этом он всегда смотрел в небо. Потому что после сказок Юдзуки больше всего любил звездное небо. Он часами мог созерцать звезда! и мечтать. Отец ругал его, называл лентяем, но Юдзуки все равно смотрел в небо и мечтал. Иногда ему казалось, что он слышит голоса далеких звезд. Юдзуки без труда закончил инженерный факультет Киотского императорского университета, как этого хотел отец, но быть прилежным служащим ему давалось очень тяжело. А еще Юдзуки любил петь. Он сочинял песни и играл на цитре. Иногда он сочинял хокку. Однажды при созерцании звезд у него в голове сложились строки:
Я часто думаю о том, Что будет со мной, Когда мой мозг разлетится на атомы. Узнают ли эти атомы друг друга?..Эта вроде бы простая мысль так крепко поселилась у него в голове, что он с ней засыпал и просыпался. Он даже представлял, как он силой своего духа не позволяет этим атомам разлетаться, и как они будут находиться рядом с ним – с бесплотным, но все равно целым. Юдзуки вступил в Теософское общество, целью которого была подготовка западного мира к наступлению Новой Эпохи путем распространения высшего знания о тайнах и задачах мироздания. В Легендах Востока Юдзуки прочитал, что небесная часть души может длиться тысячи лет, в зависимости от степени развития души. Он абсолютно был уверен в том, что душа его находится в энергетической структуре мозга.
– Значит, небесная жизнь, как и земная, может иметь и начало, и конец! А душа и мозг ведь не могут существовать отдельно! И когда жизнь души в Мире Огненном вполне изжита, Мыслитель начинает чувствовать притяжение к новому воплощению! – говорил он отцу. – Следовательно, это снова буду я!
Отец Юдзуки был убежденным синтоистом и не понимал, как в сознании сына спокойно уживаются разные религиозные догмы. Но в спор с ним никогда не вступал. Только сетовал, что сын к тридцати годам так и не женился.
Перед войной руководство компании, где служил Юдзуки, переехало в Хиросиму в один из административных офисов под Куполом Гэмбаку. Юдзуки тоже перебрался в Хиросиму, поселился неподалеку от католической церкви Ноборимати и очень подружился с ее Настоятелем иезуитом Гуго Лассалем. Гуго Лассаль также, как и отец, не разделял мнение Юдзуки о новом воплощении души, но это не мешало им быть приятелями.
– Мне трудно воспринять понятие греха! – говорил Юдзуки Настоятелю. – Японское слово «цуми» означает не столько грех, сколько преступление. Получается, что все мы преступники!
– Я понимаю тебя! – отвечал Гуго Лассаль. – Так уж исторически сложились стереотипы в сознании японцев, которые препятствуют восприятию понятия о христианском смирении. Они не стыкуются со стремлением потерять лицо, то есть элемент гордости присущ японской культуре.
– Да-да! – сказал Юдзуки. – Мы, японцы, считаем, что лучший выход из неловкого положения – смерть!
В октябре 1944 года в Хиросиму из Киото приехал его друг Юкио Сэки. Он окончил Военно-морскую Академию и уже был лейтенантом.
– Я привез тебе свой телескоп! – сказал он. – Я знаю, ты всегда мечтал о телескопе, поэтому лучше тебя его никто не сохранит!
Юдзуки хотел было возразить, но Юкио показал ему хатимаки – белую повязку на лоб – и сказал, что хоть он и не разделяет взгляды командования на тактику «камикадзе», все же подчиняется приказу и возглавляет первый специальный ударный отряд. Вскоре Юкио погиб, совершая боевой вылет с авиабазы Мабалакат в залив Лейте с миссией «камикадзе».
Юдзуки тоже поначалу хотел стать летчиком-камикадзе не столько от патриотизма, сколько от желания прославить свой род. Но в японской авиации добровольцев было раза в три больше, чем самолетов, поэтому (стыдно сказать, но к своему облегчению) он остался в Хиросиме. Тем более у него теперь был телескоп, и уже ничего не мешало ему изучать другие планеты, на которых, может быть, Бог тоже создал жизнь.
6 августа 1945 года в полдень начинался 28 лунный день, один из самых благоприятных дней. Энергетика этих лунных суток очень гармонична. Главное не нарушить ее гармоничность своим поведением.
Юдзуки еще накануне вечером установил на крыше торгового центра телескоп. Он хотел встретить новый день в приподнятом настроении, с добрыми мыслями и намерениями. В такое состояние он всегда приходил, созерцая звезды.
– В начале лунного дня нельзя производить действия, направленные даже на малейшее разрушение. Нельзя копать землю, рвать цветы и убивать насекомых. День не предназначен для бурной активности. Это время созерцательности. Нельзя принимать резких решений. Если тебе это удастся, то в эти лунные сутки ты сможешь понять о жизни что-то совершенно новое! – так всегда говорил ему отец.
Юдзуки смотрел в телескоп на звезды, радуясь новому голубому утру, как вдруг он заметил приближающиеся гудящие черные точки, и внезапно это голубое утро осветилось ослепительной вспышкой света, которая накрыла синеватым туманом все вокруг в поле зрения.
И в это мгновение мозг и душа Юдзуки Фурукавы разлетелись на части.
Неделя работы в Японии была очень интересной и плодотворной. Зоя собрала много материала из Университета Киото. Можно будет сделать большую статью. Если весь материал разделить на несколько частей, добавить изображения экзопланет и фотографии протопланетных облаков (на некоторых снимках даже видны были сгустки протопланет), полученных с помощью телескопа Subaru, то редакция может не горевать как минимум месяца три-четыре. Зоя хотела больше времени посвятить своему необычному расследованию. Последний день командировки оказался свободным, и она решила съездить в Хиросиму. Купила билет на поезд и пока его ждала, хотела было позвонить Антонине, но потом сообразила, что большая разница во времени, и Груша, наверно, еще спит.
В Хиросиме Зоя немного погуляла в Мемориальном парке мира, постояла возле ритуального колокола и подошла к собору Наборито. Два раза обошла его вокруг. Как раз напротив собора были укрепленные развалины Атомного купола. Зоя сфотографировала его с разных ракурсов и подумала, что неплохо было бы залезть на крышу и сверху посмотреть на местность. Ее действия привлекли внимание священника, который вышел из храма.
Зоя посмотрела на невысокого худощавого человека в сутане с колораткой. Он был примерно с ней одного возраста и явно был не японцем. В небольших приходах священник знает своих и любого новичка заметит сразу. А тем более того, кто вызывает подозрения своим поведением. Мало ли, какие бывают клоуны! Поэтому Зоя не удивилась, когда священник подошел к ней. Как к нему обратиться она не знала, поэтому решила поздороваться на японском:
– ![7]
Священник, слегка наклонив голову, ответил по-японски и стал дальше говорить с небольшим акцентом:
– Если вы католичка, то почему бы вам не зайти в храм? Через час начнется месса!
– Нет, я не католичка! Крестили меня в православной церкви. Но вообще, я человек невежественный! Я не посещаю храм и, честно говоря, не знаю, как там себя вести! Ну иногда захожу поставить свечку!
– Весь свой повседневный быт мы должны согласовывать с Богом и помнить, что мы христиане. Ведь нельзя зайти в храм и включить веру, а выйти – выключить! – ответил священник. – Люди заходят в церковь помолиться, а такое действие, как поставить свечку, вовсе не является атрибутом молитвы!
– Я тут на экскурсии, – сказала Зоя, – стараюсь сделать как можно больше фотографий. В храм заходить я не собиралась. Извините, если я нарушила нормы поведения!
– Так долго и со всех сторон наш Собор еще никто не фотографировал! – улыбнулся Священник. – До свидания.
– До свидания. Приятно было с вами поговорить.
Священник снова улыбнулся.
Сидя в поезде, Зоя неожиданно почувствовала, что стала испытывать какую-то непонятную тоску. Она сосредоточилась на своих ощущениях. Было такое чувство, что какая-то часть ее души хотела вернуться и снова увидится с этим католическим священником. Мозг как бы транслировал картинку – она и этот человек в сутане рядом, и у них одна голова на двоих.
Вообще, такое чувство Зоя уже испытывала когда-то, но не могла вспомнить когда. «Как зовут – не спросила!» – с досадой подумала она. Чем дальше она удалялась от Хиросимы, тем слабее была эта картинка в голове и совсем пропала, когда Зоя приехала в Киото, и с ней пропала и тоска.
Падре Антонио Чизатти посмотрел вслед женщине и вернулся в храм. Неожиданно внутри у него поселилась какое-то непонятное чувство. Такого с ним еще никогда не было! Это чувство не было похоже на тоску или на томление страсти. Оно, скорее всего, было сродни потере. Надо было бы поговорить с этой женщиной и рассказать ей и о Соборе, и о своих видениях. Он был почему-то уверен, что она поняла бы его и, возможно, в приходе появился бы еще один прихожанин «Не спросил, как ее зовут!» – с огорчением подумал он и начал молиться. Молитвы всегда ему помогали, и через какое-то время это странное чувство исчезло.
В самолете Зоя все свои мысли тщательно записала в блокнот, начиная от встречи со священником возле Собора и заканчивая своей тоской. «Если что-то прояснится, я всегда смогу приехать в Хиросиму и с ним еще раз встретиться!» – подумала она.
Теперь нужно было решить, что же делать с Антониной. Она тут же принялась ей звонить, как только прилетела в Москву. Груша была вне зоны доступа, и Зоя занервничала. Она не стала заезжать в редакцию, позвонила шефу, сказала, что будет завтра с материалом и с заявлением на отпуск, и поехала в Калугу. Едва только она включила ноутбук, как запиликал скайп.
– Зоя, привет! – серьезно начал Дамир без их традиционных «шпилек»).
Это было несколько неожиданно. Зоя даже не смогла сразу придумать какую-нибудь колкость в ответ.
– Я сейчас в Киеве. Чтоб ты не волновалась, я готовлю документы, чтобы Антонину перевезти в Турцию, – сказал Дамир.
– Дамир! Я тебя люблю! – вырвалось у Зои.
– Я понял, мама моей дочери! – улыбнулся Дамир.
Зоя смутилась.
– Извини, вырвалось!
– Я понял! Сейчас Тоня в больнице на обследовании. Я тебе потом все сообщу. – Дамир отключился.
Зоя сидела в кресле на лоджии, любовалась облаками, смаковала кофе и улыбалась. Какой Дамир молодец! Так просто всё разрулил! Наверняка сложности возникли, но Зоя была уверена, что Дамир всё сможет уладить.
«Или я, или твой футбол!» – сказала она ему двадцать лет назад. Дамир не стал ждать продолжения истерики. Он молча собрал вещи и ушел. Зоя этого не ожидала и разозлилась на него еще больше. Целый год она избегала встреч с ним, бросала трубку, если слышала его голос.
– Ты его просто ревнуешь! – сказала ей тогда Антонина.
– К кому? – удивилась Зоя.
– Не к кому, а к чему. Ты ревнуешь его к футболу. Потому что он со своими ребятами проводит больше времени, чем с тобой. Ты ведешь себя, как Анна Каренина!
Через три года Зоя злиться перестала, но для общения с Дамиром избрала тактику иронии и «шпилек»). Дамир не возражал и поддерживал такую манеру общения. Но на помощь приходил всегда. Когда умер Зоин отец (а произошло это в деревне, куда родители поехали погостить), он быстро организовал похороны, избавив Зою и маму от всех бюрократических волокит. Когда Эльмира решила поступать в Юридическую академию в Питере, он (опять же через своих футболистов) нашел ей хорошую квартиру. В 90-х годах Дамир уехал в Турцию, но периодически звонил им с дочерью и приглашал на отдых. Один раз они с Эльмирой поехали вместе, в другой раз Эльмира ездила сама.
И вот снова Дамир так вовремя пришел на помощь.
Зоя оформила отпуск на месяц и договорилась с шефом, что, если потребуется, она с 20 декабря снова возьмет отпуск.
– Зоя Филипповна! – лукаво спросил Сергей Дмитриевич. – Что вы задумали!
– Да ничего! – ответила она. – Просто нужно порешать семейные проблемы!
Зоя заехала в библиотеку и набрала книг по психологии, биологии, о снах и сновидениях. Дома рассортировала их и начала изучать. Две недели она читала, анализировала, делала заметки и напоследок открыла книгу Уильяма Демента, основателя Центра исследований сна и первой лаборатории по изучению сна при Стэнфордском университете.
– В 1957 году появилась схема, вошедшая во все мировые учебники физиологии: пять сменяющих друг друга стадий сна, – прочитала она вслух. – Ого! Это то, что надо! Вот, оказывается, с чего надо было начинать, а не с сонников!
«Сон нам кажется реальностью, – дальше было написано, – потому что он реален… Чудо в том, как без всякой помощи со стороны органов чувств мозг воссоздает во сне сенсорную информацию о мире, в котором мы пребываем наяву. С точки зрения нейрофизиологии нет никакой пользы в поисках тайного смысла сновидений. Сны могут выражать общее эмоциональное состояние человека, а их наполнение зависит исключительно от опыта, полученного каждым самостоятельно. Поэтому никакие сонники нам не помогут, увы. Зато может пригодиться психолог: он, опираясь на содержание сновидений, выведет человека на проблему, если она есть, и окажет поддержку при ее решении».
Зоя отложила книгу и начала ходить по комнате. Ну, с психологом беседовать она пока не собиралась, поэтому стала думать дальше. Похоже, что мы помним только то, что сами «записали», и то, что мозг решил «записать» на основании нашего прошлого опыта, знаний и потребностей.
Теперь осталось выяснить, на какой стадии сна она «уходила на крышу».
Зоя проанализировала фотографии промежуточных состояний активности мозга, полученных с помощью позитронно-эмиссионной томографии, которые были в книге на цветных вклейках.
Активность мозга в «неспящей стадии» была очень похожа на активность в быстрой стадии сна, а активность мозга долго не спавшего человека снижена и похожа на стадию глубокого сна. Неглубокий сон и медикментозный сон выделялись из общего ряда и не имели ничего общего.
Получалось, что во время фазы быстрого сна в мозге буквально «прокладывались кабели», формируя новые нейронные связи. И именно с этим была связана необычайная активность мозга, которую регистрировали приборы.
Далее Уильям Демент писал, что во время быстрого сна мозг обрабатывает как генетически закодированную, необходимую для выживания информацию, так и информацию, полученную в течение бодрствования. Причем мозг обманывает сам себя, создавая импульсы, формирующие воображаемые образы, но блокируя при этом все органы чувств, рецепцию и движения. Опыт полностью проигрывается заново на ментальном уровне, но тело оказывается «не в курсе».
Вот! Как это было знакомо! Ведь когда она просыпалась после «крыши», тело действительно было «не в курсе»!
Дальше, пролистывая статью психолога Дэвида Фолкса, много лет изучавшего детские сновидения, она поняла, почему в детстве ее эти сновидения так не беспокоили. Сны можно видеть не только в фазе быстрого, но и в фазе медленного сна, а создание сновидений – это сложный когнитивный процесс, который появляется у человека далеко не сразу. До пяти лет дети еще не способны к полноценной визуализации, а приобретают возможность видеть сложные воображаемые картины только к 9-11 годам.
Итак, вроде бы все было понятно. На стадии быстрого сна нужно будет «не пустить себя на крышу». Не пропустить бы эту стадию!
Далее Зоя начала «тренироваться» разделять у себя в мозгу «винты на лево и винты на право». Иногда ей казалось, что какие-то нейроны действительно вспыхивали, когда ей удавалось сконцентрироваться на своих ощущениях «сидения на крыше». Через месяц она уже определилась, где находится островок «левых винтов». Оставалось теперь проверить на практике.
К двадцатому декабря Зоя успела сделать две статьи в журнал. Девятую планету Солнечной системы Плутон как раз лишали звания «планета» и переводили в разряд «карликовых».
«До 2006 года Плутон считался девятой планетой Солнечной системы. Сейчас его относят к малым планетам. У него пять спутников, причем крупнейший из них, Харон, сопоставим по размерам с самим Плутоном. Так что их часто рассматривают как двойную планету», – написала она и приложила красивые снимки из NASA, которые ей снова прислал Жан Денье.
Вечером двадцатого декабря Зоя выпила чай с медом и в одиннадцать часов удобно устроилась на кровати. Долго не могла уснуть и когда, наконец, расслабилась, почувствовала, как островок «левых винтов» вдруг начал куда-то уплывать.
– Куда?!! – тормознули его «правые» нейроны мозга и Зоя проснулась.
Глава 5
– Я знаю, это звучит странно!
– Но тебе нужно поверить и принять!
Утро 21 декабря Зоя встретила в прекрасном настроении. Голова совсем не болела. Левая рука была немного онемевшей, но Зоя объяснила это тем, что спала в неудобной позе. А так все тело «было в курсе».
– Вот так-то! – сказала она. – Мы еще посмотрим, кто кого!
Затем она нашла Восточный календарь и отметила у себя в блокноте начало нового года. Новый год выпадал на 18 февраля. «Отлично, – подумала Зоя, – значит, я успею на открытие Киевского меридиана 7 февраля, и у меня будет время подготовиться к следующему сражению!»
Она довольно потерла ладони. Но вдруг ее, словно иголкой, кольнула мысль. Это что! Теперь каждый раз ей придется себя контролировать! От этой мысли Зое стало неприятно.
– До 18 февраля еще есть время, – сказала она, глядя в календарь, – я что-нибудь придумаю.
А отец Антонио наоборот проснулся расстроенным. Впервые за много лет его видение резко оборвалось. Он почувствовал такую обиду и тоску, каких не испытывал никогда в жизни! А ведь накануне вечером он с таким воодушевлением отслужил мессу! Как он ждал снова испытать это чувство единения!
«Что же случилось? – думал он. – Это какое-то предупреждение? Неужели заканчивается мой земной путь, и моей душе настало время попасть в чистилище?»
Перед началом утренней мессы он полчаса читал молитву на Розарии[8], но вместо того, чтобы духовно подготовиться к мессе, неожиданно отвлекся и вспомнил женщину, которую в сентябре встретил возле храма. У него возникло ощущение, что именно ее он ждал на крыше вместе со своим другим единомышленником. Отец Антонио четко знал, что в его видениях тот другой единомышленник был бесплотным, а эта женщина была реальной. «О, Господи, – испугался он, – как такое может быть!» Его немного успокоила мысль, что в конце февраля снова будет видение, и тогда может все прояснится.
Если отец Антонио ждал конца февраля с тревогой и надеждой, то Зоя ожидала наступления ночи 18 февраля с какой-то воодушевленной злостью.
Она снова накануне вечером выпила чай с медом, легла в постель и приготовилась «отражать атаку». Но как только появилось уже знакомое ощущение концентрации «левых винтов», она почувствовала вежливый ментальный вызов: «Не уходите! Нужно поговорить!» Зоя расслабилась и уснула.
– Я Юдзуки Фурукава. Вернее, был им с 20 декабря 1910 года до 6 августа 1945 года. А это Антонио – самая большая и прочная часть моей души.
– Я видела Антонио в Хиросиме!
– Да он служит там. Мы с ним рядом всегда.
– Я Зоя. Кто я вам, и что я делаю на вашем собрании?
– Вы тоже часть моей души. Самая сильная и самая находчивая!
– Часть души?
– Как вы думаете, где находится душа?
– Во всем теле…, в пятках…, в голове…, ну не знаю, в сердце, может быть?
– Хорошие места вы выбрали для души! Но по-своему вы правы. А задумывались ли вы, почему у вас душа именно там?
– Как-то не думала!
– Юдзуки, мы ведь это никогда не обсуждали! Мы верили и всё!
– Сейчас придется обсудить, дорогой Антонио! Раньше нам это было не нужно, но теперь Зоя догадалась, что происходит что-то непонятное, и решила заблокировать свой канал.
– Я вас слушаю.
– Душа сконцентрирована там, где лучше всего организована тонкая энергетическая материя. У кого-то в пятках, у кого-то в сердце. Каждый человек устроен уникально. Когда я был целым Юдзуки, моя душа находилась в тонкой энергетической структуре мозга и 6 августа 1945 года в результате атомного взрыва разлетелась на пять частей.
– Ого!
– Атомы моей энергетической структуры и все её элементарные частицы какое-то время были рядом. Мы хотели быть вместе! Мы хотели быть снова целым! Но потом я остался один. Я был свидетелем, как сформировалась новая энергетическая материя, и одна часть моей души примкнула к ней. И родился Антонио. Вскоре от меня отделилась другая часть. И родились вы, Зоя. Но какое-то время со мной оставалась еще одна часть. И вот рядом со мной снова формируется новая энергетическая материя. Как только третья моя часть души захотела соединиться с ней, как случилось страшное землетрясение, и нас раскидало в разные стороны. Моя третья часть разлетелась на две, и я потерял с ними связь.
– Что-то я не поняла, как это отделилась часть?
– Те новые энергетические материи, которые образовывались, характеризовались очень сильными личностными качествами. Поэтому они и притянули, как магнитом, мои ослабевшие атомы. Но каждый год 6 августа в день окончания моего земного пути, 20 декабря в день начала моего земного пути и в день начала нового года по лунному календарю я своей душевной силой призываю все части своего мозга соединиться со мной. И они летят сквозь пространство и время на мой зов.
– Хорошенькое дело! Я так понимаю, что только Антонио в курсе этих перелетов?
– Зоя! Я ничего не знал! Для меня все сказанное – большое откровение! Но это идет вразрез с моим христианским воспитанием! Я всегда воспринимал свои видения как подтверждение истинного пути, христианского пути. Я не знал, о ком тоскует бесплотная часть, которая была всегда со мной рядом в моих видениях. Я всегда ждал, когда к нам присоединиться еще одна часть, и всегда радовался. Теперь я знаю, что это были вы, Зоя. Я не сразу узнал вас в земном воплощении, но быстро потом понял, что вы та часть, с которой всегда беседовал и радовался новой встрече. И еще я всегда тосковал о ком-то навсегда потерянном.
– Вы знаете, Антонио, я тоже обрадовалась, когда встретила вас в Хиросиме!
– Дело в том, что Антонио не нужно было ничего объяснять. Между нашими частями очень плотная связь, поэтому мы всегда были рядом. И Антонио сам всегда стремился быть в Хиросиме.
– Ну хорошо. Допустим, что это правда. Что вы хотите от меня?
– Я хочу, чтобы вы нашли все мои остальные части, чтобы мой мозг и моя душа снова могли стать одним целым!
– Что!? Как я это сделаю?! Как я смогу узнать в толпе ваши… наши мозги!?
– Ну, во-первых, при встрече у вас должно быть чувство, что вы одно целое! А во-вторых, вы долгое время находились рядом с той личностью, к которой притянулись мои частицы после землетрясения. Потом вы как-то резко разъединились, и мне не удалось проследить путь. Думаю, вы найдете ее без труда. В конечном счете, вам нужно будет найти только одну пятую часть.
– Ничего себе! Я вам что следователь?
– Я уверен, вы что-нибудь придумаете! Моей душевной энергии хватает только на три встречи в год. Предлагаю вам к нашей следующей встрече подготовить ваши соображения.
– А можно следующее собрание провести у меня в голове? У меня после ваших перелетов мозгов жуткие головные боли!
– Все возможно!..
Зоя проснулась с головной болью. Какое-то время у нее в сознании рассеивалась картинка: плоское в дырочку изображение японца, такой же плоский в дырочку отец Антонио и она сама, тоже плоская и похожая на мелкое сито, постепенно блекли и улетали в разные стороны. Потом пару минут «приходили в себя» онемевшие руки и ноги.
– Вот зачем мне этих дров! – хрипло сказала она еще одну фразу соседа дяди Зямы.
Она начала записывать в блокнот этот странный ночной диалог со всеми подробностями. «Вы долгое время находились рядом с той личностью, к которой притянулись мои частицы после землетрясения», – записала Зоя и вскочила.
– Боже мой! Это же Груша!!
Она начала вспоминать то время, когда они жили вместе, и как им было комфортно рядом. Действительно иногда казалось, что у них одна голова на двоих. А когда Антонина уехала на Байконур, у Зои было ужасное чувство тоски. И Груша ведь тоже говорила об аналогичных чувствах! Значит, одна часть уже есть! Осталось найти всего лишь одну часть. Но как это сделать и с чего начинать?
Зоя сделала кофе и, как всегда, устроилась на лоджии созерцать облака. «Надо обо всем рассказать Тоне, – думала она, – вместе что-нибудь придумаем!»
С Антониной связи у нее пока не было. Но Дамир регулярно звонил и держал Зою в курсе дела. Месяц Груша была на обследовании в психиатрической больнице в Киеве, а в декабре Дамир перевез ее в больницу «Сади Конук» в Стамбуле, и она до сих пор находилась там. Неожиданно захотелось увидеть Дамира. Она включила ноутбук и набрала Дамира в скайпе.
– Дамир, привет! Как там Антонина? – сразу спросила она.
– Привет, о Зоя! – улыбнулся Дамир. – А я-то подумал, что ты за мной соскучилась!
Зоя почувствовала, что покраснела. Чтобы Дамир ничего не заметил, она встала и сделала вид, что убирает чашку.
– С Антониной все будет хорошо! – сказал Дамир. – В марте ее обещали выписать. Я сейчас решаю вопрос с жильем для нее.
– То есть обратно в Киев она не поедет?
– Что ей там делать? Я предложил ей вариант, но она думает.
– Поделишься информацией?
– Я ей предложил остаться в Измире. Если она согласится, то у нас в доме есть комната с отдельным входом, и она живет сколько хочет. Скажу тебе по секрету, Кудрету она очень нравится.
– Так она же старше его лет на десять!
– Ну и что! Разве это проблема?
– Ну, не знаю. А Тоня что говорит?
– Она еще не поняла! – засмеялся Дамир. – Кудрет очень деликатно ухаживает! Но в любом случае, после выписки она какое-то время будет жить в моем доме. Я тебе сразу сообщу, чтобы ты тоже приехала!
Дамир отключился, а Зоя еще долго сидела и улыбалась – Дамир в очередной раз ее восхитил!
В конце марта Антонину выписали. Зоя связалась с ней по скайпу.
– У меня есть срочное дело в Японии. Я уже оформляю командировку и потом лечу к тебе! У меня есть, что тебе рассказать! – заинтриговала она подругу.
Командировку в институт Киото Зоя оформила без труда. Главный редактор был так рад Зоиному энтузиазму, что без долгих разговоров подписал ей еще и отпуск на две недели. Она сделала объемный иллюстрированный материал о научной конференции, разделила его на две части и отправила в редакцию. Два дня у нее оставались свободными, и Зоя поехала в Хиросиму. Она подошла к собору Наборито и в нерешительности остановилась – она не знала, как вести себя на мессе. Постояла немного и тихонько зашла. В передней части помещения стояла доска, на которой были написаны цифры. Рядом на стойке лежали книги. Зоя взяла одну из них. Это был песенник. Зоя догадалась, что цифры на доске соответствуют цифрам в песеннике. Если бы она умела петь, то, наверное, обязательно присоединила бы свой голос к хору. Она увидела отца Антонио и почувствовала, как ее наполняет огромное чувство радости. На мессе было человек тридцать.
– Давайте примиримся друг с другом во имя Господа! – сказал отец Антонио.
– Мира вам! – хором ответили прихожане и легонько пожали друг другу руки.
После мессы все начали свободно ходить по храму. Некоторые подходили к отцу Антонио и беседовали с ним. Он уделял внимание каждому и вдруг заметил Зою. Отец Антонио просиял. Он подошел к Зое и, приветствуя, протянул ей руку. Зоя пожала ее и вдруг ощутила себя одним целым с отцом Антонио. От их рукопожатия выделилась какая-то энергия и золотистым свечением начала подниматься вверх и растворилась на образе Божьем. Это увидели все.
– Чудо! Чудо! – услышала Зоя.
– Такой мессы у нас никогда не было! Это действительно чудо! – сказал отец Антонио, когда они вышли на улицу. – Я ждал вас! Я всем сердцем верил в это! А тут еще это последнее видение…
– Вы, правда, нечего не знали?
– Нет! Я верил и все! То, что я узнал, противоречит христианским догмам. После смерти нельзя ничего изменить, и это обстоятельство делает каждое мгновение земной жизни необычайно ценным! Между двумя вечностями – только твои несколько лет земного бытия и то, что ты делаешь сейчас, определяет твою судьбу до конца времени!
– Я вообще не понимаю, откуда у этого Юдзуки такая религиозная каша в голове! Он же японец! Но тем не менее это похоже на правду. Ведь не можем мы, люди разных государств, разной культуры, видеть один и тот же сон три раза в год в одно и то же время! Этому должно быть логическое объяснение. И если других аргументов нет, мы должны взять за основу то, что нам рассказали в одном из наших снов.
– Что вы намерены делать? Вы действительно будете искать этих несчастных?
– Ну, во-первых, у меня нет выхода. Если этого не сделать, меня просто не оставят в покое. Вы не представляете, как сильны мои головные боли! А во-вторых, одного я уже нашла. Точнее одну. Это моя лучшая подруга. Правда, она пока еще об этом не знает. Я скоро ей все расскажу, и мы вместе займемся поисками. Как мне с вами связаться, если нужна будет помощь?
Они обменялись контактами, и отец Антонио проводил Зою на вокзал. Сидя в поезде, Зоя снова ощутила тоску. Такое же чувство она испытывала и при расставании с Грушей. «Ну что ж, кое-что проясняется, – подумала она». В Киото Зоя связалась с Дамиром.
– Я лечу к вам. Можешь мне организовать дешевый авиабилет до Стамбула?
Через час Дамир прислал ей билет с единственным неудобством – рейс до Стамбула был ночным.
– Как там Груша? – спросила Зоя Дамира в машине. – Решила остаться?
– Еще думает. Поговори с ней. Но сначала обед, Гаянэ уже ждет!
Жену Искандера, старшего брата Дамира, Зоя знала давно, еще со студенческих лет. Она была настоящей армянской женщиной! Гаянэ свободно говорила на трех языках, но так витиевато вставляла в свою речь русские нецензурные слова, что ее восхищенно слушали и турецкие подданные, и все бывшие советские граждане.
– Кудрет!.. твою мать! – кричала она в окно, и дальше сложный монолог на любом языке, в зависимости от того, что ей приходило в голову.
Дамир и Искандер с семьей жили в доме недалеко от стадиона «Al sancak». Гаянэ в своих цепких руках держала всю кухню отеля и успевала контролировать маленький ресторанчик напротив их дома. Кудрет был там управляющим, но Гаянэ руководила всем и создавала там такой уют, что от посетителей не было отбоя.
– Зоя!.. твою мать! – встретила она Зою радостным возгласом. – Вот каких бубей ты бросила Дамира! Жили бы все вместе! – и тут же переключилась на Кудрета. – Виноград привез? – и дальше что-то на армянском вперемешку с русскими матами.
– Не обращай внимания! – улыбнулся Дамир. – Это у них в порядке вещей! Но никто ни на кого не обижается!
Антонина ждала их возле ресторана. Зоя счастливо улыбалась и изо всех сил прижимала подругу к себе. О, какое это было чувство радости! Зое показалось, что от их с Антониной улыбок вокруг рассыпался золотистый фейерверк. Антонина дергалась уже значительно меньше, но ходила еще плохо.
– Я тут на волшебном курорте! – сказала Тоня, когда они после обеда устроились на диване в небольшой гостиной. – Я ведь никогда не была на море!
– Ну вот и оставайся! – улыбнулась Зоя.
– И ты туда же!
– А что, кто-то еще уговаривает? – невинно спросила Зоя.
– Только не делай мне удивление! – засмеялась Тоня. – Не поверю, что Дамир тебе не сказал!
– Да, сказал, сказал!
– Я думаю. Лето поживу, а там посмотрим.
– Девочки! – Дамир принес кофе. – Извините, но вам придется пожить в одной комнате!
– Вот напугал! – засмеялись подруги.
Укладываясь спать, Зоя решила все рассказать Антонине.
– Тоня! Я хочу тебе кое-что рассказать.
– Сказку на ночь?
– Как ты верно определила! Слушай.
Зоя начала рассказывать, начиная от своих детских снов и заканчивая последним «собранием». Антонина молча слушала и ни разу не перебила.
– Ты меня не очень удивила, – сказала она. – Конечно, если бы я узнала об этом лет двадцать назад, я бы тебе не поверила. Но после того как я поняла, что в мозгах у меня находится что-то «левое», твоя история не кажется невероятной. Наоборот. Все стало на свои места. Вместе с моими глюками о землетрясении я иногда как-то параллельно видела и ядерный взрыв. Просто у меня ума не хватило записывать даты этих событий, чтобы потом найти, как ты говоришь, общие крючки!
– Значит, завтра начинаем!
Утром они позавтракали в ресторане. У Дамира была тренировка с университетской сборной по футболу. Он взял футбольный мяч, сказал, что до обеда не вернется, и пошел на стадион.
Зоя с Антониной придвинули журнальный столик к дивану.
– Я тут немного поразмыслила, – сказала Тоня. – В принципе, ничего фантастического в твоем рассказе нет.
– Нет?
– Нет. Я всегда считала, что Библия – это учебник об устройстве вселенной. Просто мы еще не доросли, чтобы объять все это! Вот, например, из изречений Экклезиаста можно сделать чисто научные выводы.
– Не поняла!
– Ну вот фраза: «Что создал Всевышний, не убавить и не прибавить». Это указывает нам на фундаментальные законы сохранения материи и энергии. А фраза «Нет ничего нового под солнцем» говорит о фундаментальном принципе неизменности законов физики во времени, о том, что закон, приданный Всевышним при сотворении мира, неизменен.
Зоя достала блокнот и принесла из комнаты бумагу. Антонина взяла листок и начала писать на нем.
– Вот смотри. Только в двадцатом веке в научных уравнениях появились знаки бесконечности.
Эйнштейн показал, что масса тела, которая стремится к скорости света, стремится к бесконечности. В черной дыре плотность вещества и гравитационная сила стремятся к бесконечности. С точки зрения науки, появление бесконечности в формуле означает, что законы физики и математики прекращают действовать. То есть по некоторым направлениям научная мысль уже достигает границ своего понимания. Значит, требуются новые подходы.
– Ты имеешь в виду квантовую физику?
– Ну да! С помощью квантовой теории можно объяснить идею Сотворения мира, прокомментировать каждый из шести дней творения, а также объяснить различные состояния нашего сознания и интеллекта!
– Груша! Ты меня всегда восхищала! То есть нет ничего странного в том, что мы с Антонио, находясь на разных концах планеты, в одно и то же время оказывались рядом! Точнее не мы, а наши знакомые атомы из мозгов!
– Думаю, да. Ты знаешь, среди моих знакомых в Киеве было много евреев. Я даже дружила с одним раввином. Он был таким очень продвинутым дядькой. Он, изучая каббалу, пришел к выводу, что Всевышний сотворил свет, а все остальное является его производной. Я с ним согласна. Свет – это не материя, потому что фотоны не имеют массы, а скорость света – это абсолютный предел скорости любых, повторяю, любых частиц нашего мира! Когда тело движется со скоростью света, то останавливается время. И соотношение энергии и материи тоже определяется скоростью света. Свет одновременно материя и антиматерия.
– Это все хорошо ты говоришь! Но я даже не представляю, с чего начинать поиски! – Зоя приложила руки ко лбу. – Кого мы должны найти? Где мы его будем искать? Как мы узнаем эти частицы из мозгов в толпе таких же?
– Давай для начала нарисуем схему, кому что досталось из черт характера, – предложила Тоня.
– Что нам это даст?
– Ну, мы хоть определимся, каким этот человек может быть!
– Груша, ты гений!
– Ты мне это уже говорила!
Они так увлеклись, что не заметили, когда вернулся Дамир и через всю комнату прицельно кинул футбольный мяч в корзину возле окна.
– О чем это вы так эмоционально беседуете? – удивился он, указывая на листки бумаги, разбросанные вокруг.
Зоя с Антониной переглянулись.
– Наверное, ты нам сможешь помочь, – сказала Зоя, собирая бумаги.
– Предлагаю сначала пообедать, – сказал Дамир. – На голодный желудок я не умею думать!
Дамир заказал обед в ресторане отеля. Они сели в машину и пока ехали, Зоя вкратце посветила Дамира в суть дела.
– Представь себе, что нужно целое разделить на пять частей. Нам известно, что досталось четырем частям. Мы выясняем, что досталось пятой части, при условии, что нам неизвестно, что изначально было в целом.
– Не поверю, что такое простое уравнение Антонина не может решить!
– Но печалька в том, что это набор человеческих качеств!
– Ничего себе уравнение! – удивился Дамир. – Надо плотно пообедать и на десерт обязательно рахат-лукум!
Через два часа они вернулись.
– Сначала кофе, а потом ваши печальки! – сказал Дамир и пошел на кухню.
Пока Дамир готовил кофе, Зоя на отдельном листке сделала схему:
– Часть 1 – вера, математические способности, образное мышление, любовь к астрономии, любовь к Японии;
– Часть 2 – логика, образное мышление, любовь к астрономии, любовь к Японии;
– Часть 3 – вера, любовь к Японии;
– Часть 4 – логика, математические способности, любовь к астрономии;
– Часть 5 —?..
Дамир устроился в кресле, взял кофе и начал изучать схему.
– Я правильно понял, – уточнил он, – нужно человеческие качества распределить на пять частей с учетом уже известного набора?
– Да! – сказали Зоя и Тоня вместе.
Дамир молчал долго. Подруги тоже молча пили кофе. Наконец, Дамир встал и начал ходить с листком по комнате:
– А где эгоизм? Где те черты характера, которые толкают на неразумные поступки? Где глупость, и куда делась его лень?
Зоя и Антонина молча его слушали, одновременно поворачивая голову в такт его движениям.
– А куда вы дели честь и честность, благородные порывы? А еще где его жадность? – продолжал Дамир. – Это всё или осталось у целой части или досталось пятой. Либо целиком, либо частично. А у вас целая часть получилась такой положительной, что возникает подозрение – не ангел ли это!
Дамир еще немного походил из угла в угол.
– Мне кажется, нельзя психику и характер человека разложить на составляющие так математически, как это сделали вы! – он собрал чашки со стола и направился в кухню. – Я все сказал.
– На следующем собрании в моей голове выясняем все эти вопросы! – сказала Зоя Тоне, и они обе вздрогнули от звона посуды.
Дамир от неожиданности уронил чашки, и они разбились вдребезги. Зоя подскочила и стала помогать убирать осколки.
– Девочки! – Дамир судорожно сглотнул. – Мне кажется, я имею право узнать, что вы задумали?
Зоя посмотрела на Грушу. Та кивнула. Зоя отнесла разбитые чашки на кухню.
– Садись! – подтолкнула она Дамира к креслу. – Разговор долгий и необычный.
Дамир снова сел в кресло.
– Дамир! – серьезно начала Зоя. – Мы с Антониной в своем уме и твердой памяти. Но то, что произошло, выходит за рамки обычного. Мы сами не сразу приняли и поняли это.
– Многообещающее начало! Я заинтригован. Постараюсь быть объективным!
Зоя начала рассказывать. Дамир ее не перебивал, но чем дальше Зоя рассказывала, тем больше округлялись у него глаза.
– Я пообещала начать поиски и в конце перед тем, как проснуться, попросила собрания устраивать у меня в голове, – закончила Зоя.
Дамир сидел неподвижно. Было такое впечатление, что он оглох и ослеп. Зоя помахала рукой у него перед глазами. Дамир не пошевелился. Он сидел так минут десять.
– Да, девочки! – наконец, произнес он. – С вами никогда не было скучно!.. Значит, вы утверждаете, что все сказанное вами – правда!
– Угу! – одновременно кивнули головой подруги.
– И врачей вызывать не надо!
– Нет! – снова одновременно сказали Зоя и Тоня.
– Судя по вашему необычному поведению, вы сами в шоке от ситуации, – задумчиво сказал Дамир. – Мне тоже нужно переночевать с этими мыслями. Давайте продолжим завтра. Скажите мне только, кто есть кто в вашем списке?
– Часть первая – Юдзуки Фурукава, и он же бывшее целое, вторая – это я, третья – католический священник из Собора Наборито в Японии, – ответила Зоя.
– Ну а я – половина четвертой части, которая разлетелась на две во время землетрясения, – сказала Тоня.
– И вам нужно найти вот эту половину четвертушки, то есть человека, у которого в мозгах остатки атомов из мозгов этого Юдзуки? Я правильно понял?
– Абсолютно! И точнее не скажешь! – Зоя даже захлопала в ладоши.
– Все! Больше ни слова! У меня давно уже эмоциональный шок! Пойду погоняю мячик с Кудретом. И вам советую проветрить мозги.
Дамир ушел. Зоя с Антониной тоже решили прогуляться. Тоня уже ходила намного лучше, но все равно передвигалась с остановками, опираясь на палку, которую для нее где-то раздобыл Дамир.
На другой день после завтрака (Дамир напрочь отказался что-либо обсуждать без завтрака) они принялись за работу.
– А дни рождения каждого нужно учитывать? – спросил Дамир, открывая блокнот.
– Я так и знала, что ты подготовил перечень вопросов! – улыбнулась Зоя. – Груша, что скажешь? Нам для расчетов нужны будут такие данные?
– Как-то не подумала от этом! – Антонина тоже открыла блокнот.
– А я подумал. Вот смотрите. Юдзуки родился 20 декабря 1910 года, Зоя – 20 января 1967 года, Тоня – 20 мая 1967 года. Когда родился ваш священник?
– Надо выяснить. Созвонишься с падре? – Тоня посмотрела на Зою. Та кивнула.
– Могу предположить, что родился он тоже 20 числа, – продолжал Дамир. – Это может сузить круг поисков, но и может быть просто случайностью. Ну и еще вопрос. Как узнавать свои атомы в этой толпе?
– Юдзуки говорил, что должно быть такое чувство, что мы одно целое! – сказала Зоя. – Вот у меня с Грушей было такое чувство. И с отцом Антонио…
Неожиданно Зоя запнулась и покраснела. Тоня посмотрела на нее и улыбнулась.
– Дамир! А ты случайно не «наш»? – спросила она.
– Нет! – уверенно сказал Дамир. – Мне никогда не снились никакие катаклизмы, математических способностей, как у вас, у меня нет. Ну, а футбол не входит в перечень увлечений вашего японца!
– Итак, следующее собрание в моей голове, – Зоя улыбнулась и посмотрела на Дамира, – 6 августа. У нас три месяца, чтобы получить хоть какие-нибудь результаты!
– А к вам на собрание как-то можно попасть? – спросил Дамир и улыбнулся. – Ты меня пустишь в свою голову?
– Не знаю, – ответила Зоя и потерла переносицу. – Спрошу.
– Я тут составил примерный портрет вашей недостающей части. – Дамир заглянул в блокнот. – Она или он должен быть импульсивен и неразумен. Потому что только неразумный человек, точнее неразумная составляющая вашего целого, несмотря на всю его любовь к астрономии, во время войны мог полезть на крышу смотреть на звезды! И еще. Он должен быть очень ленив.
– Это нужно будет учесть обязательно! – кивнула Зоя Антонине. – А пока, что ты предлагаешь?
– Ну, пока начнем с физики, – ответила Груша.
– В смысле с физики? – не понял Дамир.
– Физические законы инвариантны по отношению к любым преобразованиям, относительно которых физические законы неинвариантны.
– Я пойду кофе сварю! – сказал Дамир.
– Иди! – махнула на него рукой Антонина. – Порядок размера атома имеет абсолютное значение, одинаковое для всей Вселенной. Ты же помнишь, что размеры атома связаны с универсальной физической постоянной – постоянной Планка. То есть с помощью законов квантовой механики я могу рассчитать траектории полета.
– Я тебе сейчас кофе принесу, – сказала Зоя.
– Неси! – снова махнула рукой Тоня и углубилась в расчеты.
Зоя ушла на кухню.
– Дамир! Спасибо тебе за Тоню! – Зоя села за стол.
– Да ну! Она же и мне не чужая! Держи кофе! – он поставил перед Зоей маленькую чашечку. – Я помню, ты любишь без сахара.
– Спасибо! Ты всегда великолепно готовил кофе.
– Одно твое слово, и я снова буду это делать для тебя! – Дамир взял ее за руку.
Они так немного посидели. Зоя неожиданно подумала, что она так больше никого и не любила, кроме Дамира. Несколько романов, которые у нее были потом, случались, в основном, от скуки и быстро заканчивались без сожаления.
– Трудно было Грушу привезти в Измир? – спросила она, убирая руку.
– Да. Главная трудность была в том, что у нее не было загранпаспорта. Она ведь раньше работала на режимном объекте и была невыездной. А пациентам психбольницы их вообще не выдают. Пришлось договариваться через нашу больницу с ее больницей, чтобы вывезти сюда на лечение.
– Она ведь нормальная?
– Она нормальнее нас с тобой! А ее теория с правыми и левыми винтами, похоже, верна. Конечно, наши доктора вряд ли с ней не согласятся. У них свои методы. Но ты же видишь, координация у нее постепенно приходит в норму.
– Ты знаешь, я не удивлюсь, если она рассчитает координаты дивана, на котором лежит этот лентяй! – вдруг рассмеялась Зоя.
– Дамир! – раздался голос Антонины. – У тебя карта есть?
– Ну! Что я тебе говорила! – воскликнула Зоя.
– А где кофе? – удивленно спросила Тоня, когда Зоя с Дамиром появились в комнате.
– Один момент! – Дамир вернулся в кухню. – Я помню, ты любишь сладкий!
– Дело обстоит так! – Тоня слегка дернулась. – Искать части нашего целого мы будем с учетом многих переменных.
Антонина снова дернулась, потом посчитала до пяти и спокойно начала пить кофе.
– Итак. Выделим три характеристики частицы – массу, электрический заряд и спин. Набор характеристик мы позднее расширим.
– Груша, только давай без барионов и мю-мезонов! – попросила Зоя.
– Хорошо. Теория бильярдных шаров подойдет?
– Гм-гм! – подал голос Дамир.
– Подойдет, – сказала Зоя, взглянув на Дамира.
– Бильярд дает нам хорошую возможность понять действие законов сохранения импульса и энергии. Если соударение бильярдных шаров не является центральным, то после соударения оба шара будут двигаться в разных направлениях. Но! Направления разлета шаров во всех случаях будут составлять друг с другом прямой угол! Можете в этом убедиться на практике!
– Кажется, я понял! – воскликнул Дамир. – После землетрясения атомы мозга нашего Юдзуки разлетелись под прямым углом!
– Ни фига ты не понял! – махнула рукой Антонина. – Фотоны и электроны совсем не похожи на бильярдные шары! Я обрисовала вам направление, в котором буду работать. Но ты правильно определил точку отсчета. Хорошо, что нам известно, где оказалась одна часть. Я имею ввиду себя.
– Фотоны не имеют массы, – тихо сказала Зоя Дамиру.
– А-а! Понял!
– Поэтому, – продолжила Антонина, – мне нужно определиться с местами землетрясений, чтобы дальше делать расчёты.
Дамир принес Атлас мира.
– Я думаю, нам нужно выбрать все самые разрушительные землетрясения, которые случились после 6 августа 1945 года до дня твоего рождения, – сказал он.
– Я тоже так думаю, – сказала Груша. – Так что у вас много работы. Я тут вам не помощник, я с компьютером не дружу!
На другой день Зоя распечатала для Тони список, состоящий из восьми самых разрушительных землетрясений. Антонина сидела на диване, периодически слегка подергиваясь, и молча изучала список:
– 5–6 октября 1948 – Ашхабадское землетрясение (Ашхабад, Туркменская ССР, СССР) – 176 тыс. человек погибли.
– 10 июля 1949 – Таджикская ССР, СССР – в результате серии мощнейших землетрясений отколовшиеся склоны гор похоронили древний город Хаит вместе со всем населением и множеством других кишлаков, более 20 тыс. человек погибли.
– 15 августа 1950 – величайшая сейсмическая катастрофа, в Гималаях разворочена территория площадью 20 тыс. км2.
– 29 февраля 1960 – Агадир, Марокко. Погибли 12–17 тыс. человек.
– 21 мая 1960 – Великое Чилийское землетрясение (Чили; магнитуда 9,5 – самая высокая из всех когда-либо зарегистрированных в мире). Около 10 тыс. человек погибли. Разрушены города Консепсьон, Вальдивия, Пуэрто-Монтт.
– 26 июля 1963 – Скопье, Югославия. Погибли около 2 тыс. человек, большая часть города превращена в руины.
– 28 марта 1964 – Великое Аляскинское землетрясение (Анкоридж, Аляска, США; магнитуда 9,19,2). Большая часть Анкориджа превращена в руины. Цунами, большие оползни, погиб 131 человек, разрушено 300 км железной дороги.
– 26 апреля 1966 – Ташкентское землетрясение (Ташкент, Узбекская ССР, СССР). При относительно небольшой магнитуде (М=5,2 по шкале Рихтера), но из-за небольшой глубины (от 8 до 3 км) залегания очага, оно вызвало 8-9-балльные (по 12-балльной шкале MSK-64) сотрясения земной поверхности и существенные повреждения строительных объектов в центре города.
– Однако! – задумчиво сказала она через полчаса. – По-хорошему, надо бы осмотреть всё Но есть ли смысл? Я еще подумаю.
Дамир принес кофе. Зоя взяла чашку и села рядом с Тоней. Она вообще не имела представления, что делать дальше.
– Девочки! – сказал вдруг Дамир. – Мне нужно будет уехать, пока вы тут будете расчётами заниматься.
– Надолго?
– Думаю, на месяц, а там как получится.
– Мне тоже нужно будет месяц поработать в редакции, – сказала Зоя. – Так что Груша тут останется одна. Справишься?
– Ну, работы у меня тут на месяц точно. – Антонина слегка дернулась. – Можете разъезжаться по своим делам.
– Кстати, надо позвонить Эльмире, – сказал Дамир. – Пусть приедет отдыхать.
– О! Будет замечательно! – обрадовалась Антонина.
Через месяц Зоя вернулась в Измир. За это время она сделала две отличные статьи о новых космических исследованиях, где привела много цитат из научных статей профессоров ее любимого физтеха. С Эльмирой она не встретилась – дочь уже уехала.
– Сдаю тебе тетю Тоню в добром здравии, – отчиталась она по скайпу. – Загоревшую и похорошевшую!
Кудрет встретил Зою в аэропорту в Стамбуле.
– Ты не знаешь, где Дамир? – спросила она по дороге в Измир. – Он месяц не выходит на связь! У меня десять мыслей, и ни одной хорошей!
– Нет, не знаю. Нам он тоже ничего не сказал!
– А какие-нибудь предположения у тебя есть?
– Есть. – Кудрет немного подумал. – Я видел, как он изучал карту в районе Гималаев. Я думаю, он уехал туда.
– Не поняла. Куда уехал?
– Ну, в Гималаи!
– Зачем?!
– Не знаю. Это мои предположения. Вообще, я считаю, что у нас в семье Дамир самый умный. Если он решил, что нужно в Гималаи, значит, у него были причины!
– Я начала волноваться!
– Не волнуйся! Приедет, все расскажет! – успокоил Зою Кудрет. – Ничего с ним не случится!
Антонина встретила Зою возле дома. Она опиралась на палку, но двигалась уже без судорог.
– Тебя жду! – обняла она Зою. – Я обед заказала у Гаянэ в ресторанчике.
Они пообедали вместе с Кудретом.
– Ну как у тебя дела? – спросила Зоя, когда они вернулись в дом.
– Работаю! Вот смотри, сколько вариантов! – показала Тоня пухлую папку бумаг.
– Нужна моя помощь?
– Да! – Антонина достала из папки несколько исписанных формулами листов. – Посчитай, пожалуйста. Мне нужно значение с точностью до третьего знака.
Зоя застыла с листками в руках. Она ничего там не понимала!
– Груша! – тихо спросила она. – А как это считать?
Тоня посмотрела на нее так, словно Зоя сморозила несусветную глупость.
– Ну, я думала, с помощью компьютера! – ответила она удивленно. – Не на калькуляторе же всё это считать!
– А-а!.. – только и смогла сказать Зоя.
– Ты что? Все забыла? – дошло, наконец, до Тони. – Ну да, ты же давно уже не в теме!
– Тоня! Я никогда этого не знала! – воскликнула Зоя.
– Как не знала! Вот смотри – это постоянная Планка. Это – электронный заряд. Он принимается равным единице! – начала объяснять Тоня. – А это античастицы, равные минус единице. В каждом процессе должен сохраняться суммарный электронный заряд частиц!
– И где я это должна увидеть?
– Рождение электрона должно сопровождаться либо рождением электронного антинейтрино, либо рождением позитрона, либо уничтожением электронного нейтрино, – терпеливо говорила Груша и карандашом делала отметки в формулах. – Вот эти уравнения. Также в каждом процессе сохраняется суммарный мюонный заряд частиц. Эти уравнения вот!
– А-а! Понятно.
– Ну вот и решай!
– То есть не понятно!..
– Ну тогда, если хочешь помочь, не мешай!
– Я же не могу сидеть без дела! – Зоя в шутку надула губы.
– Тогда вот что… – Антонина задумалась. – Найди мне подробный план вот этих местностей, где были землетрясения, со всеми населенными пунктами в радиусе 50–60 километров.
Она достала из папки листок, где было выписано только три позиции: 1948 год Ашхабад, 1950 год Гималаи, 1966 год Ташкент.
– А остальные? – удивилась Зоя.
– Я их пока отложила, – ответила Тоня.
– Почему?
– Видишь ли, в моих слуховых бреднях я понимала язык людей! А это мог быть либо русский, либо украинский.
– А Гималаи?
– Ну это же санскрит! А он почти русский или почти украинский!
– Тоня! Есть предположение, что Дамир уехал в Гималаи! – воскликнула Зоя.
– Откуда такие догадки?
– Так думает Кудрет. Дамир перед отъездом долго изучал карту в районе Гималаев.
– Зойка! – обрадовалась Тоня. – Мы выстроили вектор в верном направлении!
Глава 6
– Самая страшная тюрьма – это та, которая у тебя в голове.
Эльмира прилетела из Стамбула в Пулково поздно вечером. Пока добралась к себе на Васильевский остров, было уже за полночь. Утром проснулась в прекрасном настроении. Так хорошо она давно не отдыхала! Тетя Гаянэ каждый день кормила ее вкусностями, двоюродные братья Кудрет и Эмин катали на катере, тетя Тоня своим оптимизмом тоже не давала никому скучать. С тетей Тоней она вечерами обязательно гуляла – отвлекала ее от формул (она всегда вся была в формулах, сколько Эльмира ее помнила). Жаль, что маму не удалось повидать. В принципе, отца она тоже не прочь была бы увидеть.
Эльмира встала и пошла на кухню варить себе кофе. Она всегда готовила кофе по рецепту отца, и у нее это получалось гораздо лучше, чем у мамы. Эльмира сидела по-турецки на широком кухонном подоконнике, неторопливо смаковала кофе и наблюдала за прохожими. Завтрак было готовить лень. Пока она думала, куда бы пойти поесть, в комнате зазвонил телефон.
– Дочь, привет! – отец оказался легок на помине. – Не уделишь мне минут двадцать своего внимания?
Эльмира насторожилась. Обычно отец говорил «минут двадцать моего внимания».
– Говори!
– Я тут на Васильевском в твоем любимом кафе. Давай позавтракаем!
Ого! Чтобы так попёрло! Наверняка где-то будет булыжник!
– Буду через полчаса. Закажи мне фруктовый салат!
Вообще, Эльмира отца любила, но считала его старомодным занудой. Она стала быстро одеваться. Этот звонок был неспроста.
– Как ты стала похожа на мою маму! – сказал отец, обнимая ее. – То есть на свою бабушку!
– Мне это и дядя Искандер говорил, и дядя Мурат! И я знаю, что ее тоже звали Эльмира! – сказала она, уплетая фруктовый салат. – Ну ты же не для этого меня решил покормить, чтобы еще раз об этом напомнить!
– Мне нужна твоя помощь! – отец был серьезен.
– Что случилось? – Эльмира оставила тарелку и внимательно посмотрела на отца. Таким серьезным она никогда его не видела.
– Ты мне сможешь по своим каналам организовать встречу с Медведевым, директором Института мозга?
– Ты думаешь, что мама все-таки сумасшедшая!? – ахнула Эльмира. Вот он булыжник!
– Да ты что! – в свою очередь удивился отец. – Нормальнее мамы может быть только ее лучшая подруга Антонина! Подожди! А что ты вообще об этом знаешь?
Эльмира рассказала все, что узнала в прошлом году от мамы и о том, как она помогала искать ответы на ее сновидения у Фрейда.
– В таком случае, я знаю гораздо больше. Помнишь, в фильме «Формула любви» доктор говорил, что голова – предмет тёмный и исследованию не подлежит, – задумчиво сказал отец. – Я не знаю, имею ли я право рассказывать тебе все сейчас. Наверное, будет лучше после того, когда я соберу побольше информации. Я обязательно это сделаю. А пока не говори маме, что мы с тобой встречались.
– А зачем тебе Медведев?
– Вообще-то… Мне больше нужна его мама, Бехтерева Наталья Петровна, внучка знаменитого академика Бехтерева. Но она в очень почтенном возрасте и наверняка болеет. Так просто к ней нельзя заявиться. Но это настолько аномальное событие и настолько интересное, что она имеет право его знать. Очень надеюсь, что она сможет нам помочь.
– А маме удалось не пойти на крышу?
– Удалось. Но «крышам» поставила условия. Поэтому мне нужна Наталья Петровна!
Эльмира пообещала сделать все возможное. Раз этим делом занялся отец, значит, это действительно серьезно. Первый раз она почувствовала удовольствие от общения с ним. Старею, с улыбкой подумала она, и становлюсь такой же конкретной.
Через три дня в полдень к Дому Бенуа на Каменноостровском проспекте подъехала белая «Волга». Из нее вышел подтянутый мужчина и сразу подошел к мужчине в белых брюках и черной рубашке.
– Здравствуйте! Вы Дамир Шенай! – улыбаясь, сказал он и протянул руку. – Я вас сразу узнал. Вы своей яркой внешностью очень выделяетесь среди бледных питерцев!
– Я тоже вас сразу узнал! Вы очень похожи на своего знаменитого предка!
– Мне вкратце рассказали историю вашей жены. Очень интересно! Мама тоже очень заинтересовалась, – сказал Медведев, открывая подъезд. – И хотя она давно уже не у дел и тяжело болеет, согласилась с вами поговорить!
Наталья Петровна и Медведев слушали Дамира, буквально открыв рот. Медведев потом долго ходил по комнате, потирая шею.
– Я даже не знаю, что вам сказать! – сказала Наталья Петровна задумчиво.
– А что вы собираетесь делать? Вы действительно надеетесь найти этого пятого? – спросил Медведев.
– Ну должно же быть какое-то объяснение! – воскликнул Дамир. – Я три недели провел в Японии. Мы с отцом Антонио пытались найти хоть какие-то ответы, изучая кучу литературы! Мы их не нашли! Но ведь где-то этот японец взял эти мысли, которые подтолкнули его к таким действиям! Может, он в Шамбале был!
– Подождите! – вдруг вспомнила Наталья Петровна. – У меня где-то были контакты Ирены Залецкене. Она живет в Вильнюсе и возглавляет Рериховское общество! Наверное она сможет что-нибудь прояснить!
Ожидая поезд на Витебском вокзале, Дамир по скайпу набрал Зою. Она ответила сразу же.
– Дамир! Наконец-то!
– Ты рада меня видеть! – Дамир с улыбкой вставил легкую «шпильку».
– Рада, рада! Я давно жду от тебя вестей! Ты куда пропал?
– Информацию собираю по вашему делу.
– Я так и знала! Как успехи?
– Пока не могу похвастаться. А у вас?
– Антонина из всего списка землетрясений выбрала только три. Сейчас рассчитывает «траектории полета».
– Какие вы молодцах! К собранию в твоей голове, – Дамир улыбнулся, – я не успею. Так что договаривайся о моем присутствии на следующее. Все пока! По возможности, я тебе позвоню! – он собрался отключиться.
– Дамир!
– Да!
– Э… береги себя!
Дамир помахал ей рукой и выключил ноутбук. Ему было очень приятно ее внимание – так они не общались уже давно. Дамир влюбился в Зою даже не с первого взгляда – с первого звука. Это было на межвузовских соревнованиях по баскетболу. Институт физкультуры был организатором, а Дамир регистрировал команды и вел протокол соревнований. Он что-то записывал, как услышал голос, от которого у него заколотилось сердце:
– Мы команда физтеха. Куда нам проходить?
Дамир поднял голову и увидел перед собой огромные серые глаза.
Ухаживал он настойчиво. Он даже занимался со студентом филфака, чтобы избавиться от акцента. Приглашал Зою в театр, просил своих друзей-спортсменов приносить ей в общежитие цветы. Антонина, Зоина соседка по комнате в общежитии, поначалу с подозрением относилась к нему. Но Дамир быстро нашел с ней общий язык.
– Тоня, понимаешь, – сказал он ей. – Это навсегда. Я знаю, много будет разных событий, но моя любовь навсегда!
Когда родилась Эльмира, Дамир договорился с ректором физтеха, чтобы им с Зоей выделили комнату в общежитии, а сам стал работать на кафедре физвоспитания. Дамир обожал дочь! Он восхищенно смотрел на нее, но боялся взять на руки. Когда Зоя просила его подержать Эльмиру, он стоял и не дышал. Когда дочь начала ходить, он с удовольствием гулял с ней.
– Зоя! Эля сегодня мячик поймала! – с восторгом огласил он, вернувшись с одной из прогулок. – Ручки такие маленькие! А мячик такой большой! А она поймала!
– Футболиста из дочери не делай! – строго ответила ему Зоя.
В Калуге они вместе пожили недолго. Дамир много времени проводил с футбольными командами техникумов и школ, и с Зоей у них начались разногласия. «Если я ей мешаю, значит, должен уйти», – решил он. Собрал вещи после очередной размолвки и уехал в Москву. Зоя сама подала на развод. Он не возражал. С Элей он иногда встречался, но как-то не знал, о чем с ней разговаривать. Пытался ее поучать, но она долго его не слушала, отмахивалась и просила не быть таким нудным. Но вот уже Эльмира выросла, и, кажется, они начинают понимать друг друга.
Ирена Залецкене приняла Дамира очень хорошо и внимательно его выслушала.
– Я думаю, что ответы вы найдете в «Космических легендах Востока». Скорее всего, это будет в легенде «О возвращении из потустороннего мира».
Дамир никогда не слышал о «Космических легендах Востока». Ирена сказала, что эти легенды породили множество слухов вокруг реального авторства. Но о них знали и раньше, и о них в своих ранних книгах упоминал Николай Рерих.
– С середины 30-х годов XX столетия у нас в Литве существовало и активно действовало Рериховское общество, членом которого в 1942 году стал Стяпонас Стульгинскис, – вдохновенно рассказывала она. – Всей душой он принял учение Живой Этики, глубоко погрузился в изучение трудов ее основателей, а также активно включился в работу общества. Меня семья Стульгинскиса приняла на воспитание в 1944 году. В 1989 году в Литве было восстановлено Рериховское общество, и Стяпонас Викентьевич стал его председателем. Ну а я возглавляю это общество с 1993 года.
Дальше она сказала, что в 1949 году против отца и других членов Рериховского общества было выдвинуто обвинение в «идеализме» взглядов, и, естественно, последовала ссылка в лагерь НКВД. Только через 6 лет после амнистии Стяпонас Стульгинскис вернулся в Литву. В 60-х годах на протяжении нескольких он глубоко погрузился в изучение текстов Елены и Николая Рерихов, «Тайной доктрины» Елены Блаватской, работ других культурологов.
– А кто написал эти легенды? – спросил Дамир.
– Стяпонас Викентьевич создал собственное произведение, составленное на основе этих монументальных трудов, и написал его белым стихом, – сказала Ирена. – Я могу подарить вам одну из его книг. В этих легендах вы найдете ответы на ваши вопросы.
В самолете Дамир внимательно изучал подаренную самиздатовскую книгу. Кое-что он даже записывал в блокнот. Особенно ему понравилась Легенда «О другой стороне нашего мира»:
«Физическое тело, или плотное, или тело действий, Человек получает от своих родителей.
Они передают ему лишь физическую наследственность – Особенности той расы и нации, в которой он рождается.
Это – единственное наследие, получаемое от родителей.
Все остальное в новую жизнь он приносит собственное».
И еще его поразила фраза из раздела «Провозвестия о культуре будущего»: «Из земных предметов любовь и творчество больше всего сочетаются с понятием Высшего Мира. Если в земном существовании любовь – самое творческое начало, то тем сильнее оно на Высших Мирах». Он тоже записал это в блокнот и обвел в рамочку.
Дамир снова летел в Японию: отец Антонио обещал договориться о встрече с Тибетским Таши-Ламой. С отцом Антонио у Дамира сложились дружеские отношения. Дамир приехал в Хиросиму в надежде хоть что-нибудь прояснить. То, что рассказали ему Зоя с Антониной, поначалу повергло его в шок. Но потом, опираясь на здравый смысл, он подумал, что сначала нужно определиться, как говорил Козьма Прутков, «где начало того конца, которым оканчивается начало». Дамир почему-то был уверен, что ответ нужно искать в религии, и отец Антонио, как представитель одной из конфессий, мог бы ему в этом помочь. Общались они на английском. Отец Антонио где-то раздобыл аутентичные издания теософских книг и трудов Николая Рериха на русском, на английском и на итальянском языках. После вечерней мессы они приступали к изучению, но за три недели так и не смогли найти ответ. Но чем больше Дамир узнавал, тем чаще у него возникала мысль, что японец просто сумасшедший. От такого количества информации у него у самого голова шла кругом. Не мудрено, что Юдзуки, мягко говоря, сбрендил!
Когда 6 августа отец Антонио готовился к видению, Дамир попросил его потом все рассказать. Но этого не понадобилось. То ли от того, что Дамир много об этом думал, то ли от того, что он территориально находился в непосредственной близости с Куполом, и отец Антонио был рядом, но во сне он увидел это «собрание». Дамир сидел на крыше Купола рядом с плоскими в дырочку вытянутыми «мультяшками», похожими на тепловизионные изображения. Воображение дорисовывало образы: вот это – отец Антонио, это – Зоя, а вот это, похоже, Антонина. Сам Юдзуки Фурукава все время находился в нестабильном состоянии. Его образ (а точнее то, что от него осталось) то возникал, то снова расплывался – все-таки личности, к которым присоединились части его души и мозговой структуры, были сильными и самодостаточными и все время старались притянуть обратно энергетическую материю, которую они привыкли считать своей. Со стороны это было очень хорошо видно. Себя же Дамир видел плотным и целым. Образ, похожий на отца Антонио, не принимал участие в беседе. Он даже как-то постарался придвинуться поближе к Дамиру. Дамир «слушал», как девчонки отчитывались о проделанной работе, и неожиданно рассмеялся. Действительно было смешно: нестабильный сгусток энергии пытался контролировать мощные вихревые поля, способные в любой момент поглотить его самого!
От смеха Дамир проснулся.
Уже просыпаясь от чьего-то звонкого смеха, Зоя поняла, что смеется Дамир. Пока рассеивались последние образы, она успела его заметить, тоже сидящего на крыше Купола.
– Вот это да! Как он там очутился? – пробормотала она, вставая. – Я даже не успела заикнуться о нем!
– Ты о Дамире? – сонно спросила Антонина. – Он с самого начала там был! Он вместе с падре пришел.
– Но как!? – Зоя массировала онемевшую левую руку. – Голова не болит, но тело все-таки сопротивляется. Не нравятся ему такие эксперименты!
– Похоже, Дамир что-то узнал, и ему не нужно никакое разрешение. Он сам, если захочет, сможет сидеть на этой крыше, – сказала Тоня. – Я там присутствовала полтора раза – осознанно сейчас, а неосознанно так давно, что не помню. Но, скажу тебе, ощущение не из приятных! Все время хотелось стукнуть по лбу этого Юдзуки, чтобы он разлетелся на нейтрино к чертовой матери!
Зоя попыталась вызвать Дамира по скайпу, но он был вне сети. Она занервничала.
– Да не волнуйся ты, – успокоила подругу Тоня, – если он обещал вернуться к 20 декабря, значит, вернется.
– Мне надо в Калугу, – сказала Зоя. – Конференция в Институте космонавтики должна быть. Я тоже вернусь к 20 декабря.
– А у меня работы много! Думаю, к 20 декабря я рассчитаю пару траекторий. Заодно и турецким медикам материал обеспечу для Нобелевской премии!
– А ты все их предписания выполняешь?
– А как же! – Антонина открыла ключом ящик в шкафу и показала Зое нетронутые упаковки таблеток и инъекций. – Три раза в день под строгим наблюдением лично Гаянэ и Кудрета!
– Ты что, вообще не принимаешь лекарства?! Ты со всеми судорогами справилась сама?!
– Ты только врачам этого не говори! Пусть думают, что они меня вылечили! Они замечательные люди и настоящие профессионалы. Они так радуются, когда меня видят. Не надо отбирать у них радость!
– Груша! Ну ты просто чудо! – рассмеялась Зоя.
В Калугу она возвращалась в приподнятом настроении. И Груша радовала, и появление Дамира «на крыше» тоже радовало. Полтора месяца работы в редакции пролетели как один день. Собираясь обратно в Измир, Зоя вспомнила, что так и не написала сообщение отцу Антонио. Включила ноутбук, и тут же запиликал скайп. На экране возникли Дамир и отец Антонио.
– Салам! – хором сказали они и одновременно улыбнулись.
– Салам-салам! – рассмеялась Зоя и сказала по-английски. – Вы не представляете, как я рада видеть вас обоих!
– Я сейчас в Хиросиме, – Дамир тоже говорил по-английски, – мы с падре Антонио очень подружились и вместе провели небольшое расследование. Завтра я собираюсь в Измир.
– Я тоже собираюсь завтра.
– Сейчас я свяжусь в Кудретом, чтобы он нас встретил, и закажу нам билеты. До встречи!
Зоя отключилась и начала кружиться в ритме вальса. Напевая Штрауса, она быстро собрала чемодан. Через час Дамир прислал билеты. Зоин рейс из Москвы был через два дня, и в Стамбул они с Дамиром должны были прилететь с разницей в полчаса. Но из-за снегопада в Москве вылет задержали на три часа. Зоя стояла на терминале с шубой в руках (в Турции хоть и зима, но плюс пятнадцать) и растерянно оглядывалась в поисках Дамира. Она не сразу его узнала в куртке из овечьей шерсти и в такой же шапочке. В руках у него был букет тюльпанов. Зоя буквально прыгнула в его объятия. От Дамира веяло какой-то новой силой и мудростью одновременно. Держась за руки, они вместе пошли получать багаж, где их уже ждал Кудрет.
Дамир открыл заднюю дверь автомобиля и помог Зое разместиться. «Вот чего бы тебе не сесть со мной рядом!» – подумала Зоя, когда Дамир захлопнув дверцу, пошел садиться вперед рядом с Кудретом. Дамир открыл переднюю дверь, постоял в раздумье несколько секунд и тут же сел рядом с Зоей. Она уткнулась носом в его мягкую куртку и ощутила себя безмерно счастливой.
Г аянэ с Антониной накрыли праздничный обед в ресторане. Приехал Мурат, младший брат Дамира, с семьей. Все радостно обнимали Дамира, а он каждому дарил сувенир из Тибета – небольшую шапочку из овечьей шерсти.
– Ну как у вас дела? – спросил Дамир, когда они вечером сели пить кофе в доме.
– Я у Гаянэ теперь финансовый директор! – с улыбкой сказала Антонина. – Как-то сложила ей в уме дебет с кредитом, так она теперь радуется бесконечно! Каких бубей, говорит, ты мне раньше этого не посчитала! Дел столько, а ты какие-то кривые рисуешь! Не скажу же я ей, что мы расследование ведем. А то она засомневается, что у меня в голове порядок.
– Ну и как у тебя дела? – спросил Дамир.
– Значит, так! – Тоня открыла пухлую папку с расчетами. – Ты в курсе, что из большого списка землетрясений я пока выбрала три. Но, как говорит Зоя, вышла печалька! Если за точку «разлета» взять землетрясение в Гималаях 1950-го года, то я оказываюсь в Киеве, а другая часть теряется где-то в водах Индийского океана. Следовательно, этот вариант отпадает. Если за точку «разлета» берем Ташкентское землетрясение 1966-го года, то вторая часть оказывается в Грузии. Если точнее, то в Тбилиси, плюс-минус километров тридцать. Ашхабадское землетрясение я пока не рассчитала.
– Тоня! Ты гениальный математик! – улыбнулся Дамир.
– Мерси за комплемент! Надо определиться, когда едем в Тбилиси.
– Все время не покидает ощущение дежавю! – сказал Дамир. – Я этот разговор уже слышал в Гималаях.
– И что ты тогда ответил?
– Я спросил «зачем».
– Что зачем?
– Зачем нам надо кого-то искать?
– Но мы же пообещали! – воскликнула Зоя.
– Тоня, ты же сама говорила, когда тело движется со скоростью света, то останавливается время. Тот, другой, ведь мог еще не родиться! Или уже умер. Или, самый плохой вариант, разлетелся на еще более мелкие части после какой-нибудь катастрофы! Мы что, будем искать всю эту толпу?! Зачем это нужно этому Юдзуки? Для чего мы идем на поводу у него, потакая его болезненному эгоизму! Вы ведь уже поняли, что вы сильнее его! Я думаю, и он это понял.
Но уж очень не по-японски он себя ведет, скажу я вам! Хотя, пожалуй, нет. Вот тут в нем проявился синтоист: в религии синто не существует понятия спасения, вместо этого каждый сам определяет своё естественное место в мире своими чувствами, мотивациями и поступками. Вот он решил, что будет собирать вас на крыше, и все!
Зоя с Антониной растерянно смотрели на Дамира.
– Тогда зачем мы туда поедем? – сказала Антонина. – Может, нам лучше искать способ остановить его! Ведь нет гарантии, что он от нас отстанет, когда мы найдем все части. Да и вообще, сколько на это уйдет времени. Я эти траектории три месяца рассчитывала, а толку…
– Мне вообще жутко противно от мысли, что кто-то копается в моих мозгах! – возмущенно сказала Зоя. – Мало ли, о чем я думаю! Это моя личная, интимная, информация!
– Вы можете погулять по Тбилиси! – улыбнулся Дамир. – Вдруг наткнетесь на «своего» в толпе! Дайте объявления в газетах: «Всех, кто 6 августа и 20 декабря видит сны о землетрясениях и атомных взрывах, просим позвонить по телефону». – Дамир начал хохотать. – Я представляю, сколько психов захотят с вами связаться! Но еще больше психов захотят на вас просто посмотреть!
Зоя достала футбольный мяч из корзины и кинула им в Дамира в надежде попасть по лбу. Но Дамир ловко поймал мяч и стал крутить его на пальце.
– А следующая траектория приведет нас вот сюда! – продолжая хохотать, он остановил вращение мяча и ткнул пальцем в черный шестиугольник. – И психов станет на порядок больше!
Зоя обиженно встала и пошла на кухню. Дамир кинул мяч в корзину и пошел за ней. Ожидая звона посуды, Антонина поднялась с дивана и тоже направилась на кухню, чтобы предотвратить выяснение отношений. Дамир и Зоя стояли возле окна и целовались. Тоня тихонько взяла палку и пошла в ресторан к Гаянэ. Села за маленький столик в стороне от входа и задумалась. А ведь Дамир абсолютно прав! Зачем идти на поводу у этого чокнутого неуспокоенного духа! Значит, он хочет быть целым, а то, что он разрушает целостность других, его не волнует! Ну найдем мы, например, пятого. И что мы ему скажем? Знаешь ли, дорогой или дорогая, твои мозги вовсе не твои мозги, там много частей из мозгов вот этого типа, отдай их ему! Как сказал Дамир, психов станет на порядок больше. А что будет с нами, как с личностями, которые вдруг лишаться каких-то своих качеств! Хотя она не прочь была бы освободиться от «левых винтов». Но если они не будут мешать жить, то пёс с ними! А то такое чувство возникает, что ты сидишь в тюрьме!
Перед Антониной появилась красиво украшенная креманка с мороженным. Тоня улыбнулась Кудрету, который, тоже улыбаясь, поставил рядом небольшую вазочку с букетом ромашек. Минут через пятнадцать в ресторане появились Зоя с Дамиром. Они шли, держась за руки, и сели за столик рядом с Антониной.
– Девчонки! Извините меня, что я так эмоционально отреагировал! – сказал Дамир. – Я так рад вас видеть! Тоня проделала грандиозную работу. Вполне возможно, что ее расчеты верны. Но я тоже времени не терял и еще не все вам рассказал.
Они вернулись в дом. Дамир снова сел в кресло и продолжил свой рассказ.
– Из Вильнюса я снова полетел в Хиросиму, а через неделю отправился в Тибет в монастырь Таши-Лумпо на встречу с Таши-Ламой. Таши-Лама – это пожизненная должность настоятеля монастыря Таши-Лумпо, введенная Далай-Ламой Пятым. Если Далай-Лама одновременно духовный и светский глава Тибета, то Таши-Лама считается духовным наставником. Он представляет активную земную мудрость. Как отец Антонио договорился о встрече, я не знаю, но Таши-Лама Третий принял меня в своей резиденции в Шигадзе. Я ему рассказал все, что знаю, и он предложил мне сначала совершить кору – священный обход вокруг горы Кайлас, а потом пожить в одном из монастырей. Я согласился. Теперь я знаю, что более мистического места на Земле нет. Гора Кайлас никогда и никем не была покорена, ни один человек никогда не был на ее вершине.
Зоя открыла ноутбук и быстро нашла информацию.
– Гора Кайлас в Тибете. Гора представляет собой четко выраженную пирамидальную форму, причем грани ее четко сориентированы по всем частям света, а трещины на южной стороне напоминают свастику – буддийский символ духовной веры, – начала читать Зоя. – Ученые считают, что гора Кайлас самая крупная точка на Земле, где накапливается энергия. Уникальной особенностью этих гор является то, что к Кайласу примыкают различного рода вогнутые и плоские полукаменные сооружения, которые «работают» как зеркала. В этом месте происходит деформация времени. Есть предположение, что Кайлас искусственно созданные строения для собирания и концентрации энергии будущего (из космоса) и прошлого (Земли).
– Я читал, что в советское время велись какие-то разработки по аналогии с сооружениями Кайласа. Но испугались результатов и проект закрыли. А сейчас, только благодаря таким чудакам как Эрнст Мулдашев, можно узнать и о Тибете, и о Кайласе. Но все равно, не так-то уж и много последователей. Почитали, поохали, удивились, положили книгу на полку и забыли. А ведь комплекс Кайласа очень похож на пирамиды в Египте и в Мексике.
– Вот тут дальше очень интересно! – снова начала читать Зоя. – Если провести меридиан от горы Кайлас до Египетских пирамид, то продолжение этой линии будет идти до острова Пасхи, и на этой же линии окажутся пирамиды инков. Ого! Это еще не все! Интересно, что расстояние от горы Кайлас до Стоунхенджа – 6666 метров, от горы Кайлас до крайней точки Северного полушария – 6666 метров, до Южного полюса – два раза по 6666 метров! А высота Кайласа – 6666 метров!
– Как я люблю математику! – воскликнула Антонина. – Куда ни глянь, везде она, любимая!
– Кайлас служит объектом поклонения для пяти религий. В Ведах написано, что гора Кайлас – излюбленное место пребывания бога Шивы – мастера сжигания дурной кармы и разрушения иллюзий. И еще Кайлас – центр исполнения желаний.
– Комната желаний, как у Стругацких в «Пикнике на обочине», – задумчиво сказала Тоня. – Но ведь это опасно!
– Да определенная опасность есть! – вдохновенно продолжал Дамир. – Но, хочу вам сказать, что человек с темными мыслями туда просто не сможет подойти. Там как будто невидимая стена, которая возвращает вниз в исходную точку. Но для светлых мыслей дорога открыта. Например, совершая кору, можно попросить хорошей погоды – и вот оно, солнце, появляется из-за облаков. Также во время ритуального обхода можно задавать в пространство вопросы относительно судьбы, прошлого и будущего. Ответы, как правило, приходят сразу. И что самое поразительное – совпадают и исполняются.
– Ты нашел ответ? – одновременно спросили Зоя с Антониной.
– Ну если не ответ, то ситуацию я понял. Мне очень помогла книга Стяпонаса Стульгинскиса. Я примкнул к индусам, которые собирались совершить кору. У них этот ритуальный обход называется патикрама. Вышли мы рано утром, но потом я от них отстал и заночевал в приютегестхаусе. Самое удивительное, за эти полтора дня у меня борода отросла до груди! Как будто я два месяца не брился! Так что деформация времени на лицо и на лице!
Дамир показал фотографии. Зоя и Антонина удивленно их рассматривали. Дамир всегда был чисто выбрит, он не носил даже усов, в отличие от своих братьев. А тут на фоне буддийских монастырей со снимков на них смотрел лохматый и бородатый Бармалей, в котором с трудом можно было узнать Дамира.
– Сидя на вот этих камнях с отпечатками рук и ступней Духовных Мастеров, – продолжал Дамир, – я вдруг неожиданным образом понял ситуацию! Даже не понял, а почувствовал! Неожиданно я вернулся в прошлое и, как кинофильм, посмотрел на какие-то эпизоды своей жизни. Потом я снова оказался на этой крыше Купола Гэмбаку среди ваших неполных энергетических тел и снова слушал, как вы отчитывались о проделанной работе. Я понял, что Юдзуки попал в Мир Мысленный и стал его пленником. В Мире Мысленном не существует никакого отделения от близких. В этих небесах мы постоянно находимся со всеми теми, кого любили и почитали во время земной жизни, ушедшими ранее или все еще живущими на земле. Мы видим их около себя, таких же счастливых и блаженных, в земной форме, при полном сознании наших земных отношений. Продолжительность пребывания человека в Мире Мысленном всецело зависит от количества тех духовных запасов, которые человек принес с собой из своей земной жизни. Но Юдзуки был эгоистом. Он любил только себя. Поэтому он не хотел отпускать от себя свои мысли. А еще он был большим лентяем. Если бы он хотя бы раз совершил кору, он бы знал, что ему пришло время перейти в Мир Огненный. Мир Мысленный и Мир Огненный – это один большой мир мысли: первый – конкретной, второй – абстрактной, «огненной» мысли. Мир Мысленный можно считать низшей сферой Мира Огненного. Но Юдзуки не захотел или поленился узнать больше. У него не было духовного наставника, который указал бы ему на его ошибки. Он просто начитался книг, а практикой пренебрёг! Мне все потом после священного обхода горы объяснил Таши-Лама и сказал, что это нужно теперь объяснить нашему японцу, и когда он поймет, где ошибся, тогда он и перейдет в Мир Огненный.
– А кто это ему объяснит? – спросила Антонина.
– Я ему это объясню! – твердо сказал Дамир. – Я буду на вашей крыше и буду разговаривать с ним!
– Ты думаешь, он тебя послушает? – неуверенно спросила Зоя.
– Да. Я это знаю. Я уже видел это, находясь на Кайласе! Сначала Юдзуки будет недоумевать, как я смог появиться внутри его энергетической структуры. Но он будет меня слушать! Ведь Юдзуки Фурукава, прежде всего, японец, и он должен быть вежлив. Такова традиция, язык и культура Японии. В повседневной жизни японцы стараются избегать столкновений, чуть что – сразу извиняются. Они при любых контактах соблюдают достоинство друг друга. То есть они владеют искусством избегать ситуаций, способных унизить кого-либо.
– О! Он нас унизил! – возмущенно сказала Антонина. – Еще и как! Короче, поступил он неправильно!
– Японцы не делят поступки на правильные и неправильные, они их оценивают как подобающие и неподобающие. У них даже девиз есть «Всему свое место». Универсальных мерок не существует: поведение, допустимое в одном случае, не может быть оправдано в другом. Когда он поймет, что поступить можно было по-другому, то поднимется на более высокую духовную ступень! Так что всем спокойной ночи!
– Меня зовут Дамир! Я люблю Зою. Я с большим уважением отношусь к отцу Антонио. Более близкого человека, чем Антонина, у нас с Зоей никогда не было. Уже то, что я, используя только свою духовную энергию, смог стать видимым для вас, является сильным аргументом для того, чтобы меня выслушать.
– Да. Я думаю, если ты способен на это, то ты, наверное, можешь еще больше.
– Я начну с Легенды «О возвращении из потустороннего мира»:
«Что заставляет Индивидуальность возвращаться на землю?
Закон космический: как голод толкает голодного к пище,
Так и закон воплощения устремляет дух снова воплощаться,
Чтобы пройти через новые испытания и подняться на новую ступень,
Ибо только на земле обновляются наши энергии.
И непобедимая сила привлекает дух снова к борьбе и страданиям».
Ну и страдал бы ты себе сам! Зачем обрек на страдания других? Разве ты поступил как высокий дух, который всегда стремится к трудному пути? Но нет! Ты поступил как слабый дух, который пытается сохранить свою трусливую леность! Ты поступил так, как легче!
А вспомни Легенду «О другой стороне нашего мира»: в новую жизнь человек приносит собственное. Понимаешь! Собственное! Они – самостоятельные личности, и они сильнее тебя!
Согласись, что кончился твой срок пребывания в Небесных Обителях! Некоторые части твоей энергии своей вибрацией привлекли новые материи Мысленного Мира, и теперь посредством других тел мыслят в новом воплощении. Ну и радовался бы за них! Так нет!
Антонио едва не поколебался в вере, Зоя постоянно жила с головными болями, Антонину ты вообще сделал инвалидом! А теперь ты своим эгоизмом хочешь испортить жизнь еще кому-нибудь! Ты представляешь, что должны испытывать люди, постоянно думающие о том, что кто-то контролирует их мозг! А мысль о том, что кто-то ждет их смерти!
– Да… ситуация получается неловкая!
– Но ты, прежде всего, японец! Ведь главный принцип японской религии синто – жить в согласии с природой и людьми. Мир – это единая среда, где духовная сущность ками, люди и души умерших живут рядом. Ну и живи рядом! А так в неловкой ситуации из-за тебя оказались другие люди. А что для японцев является лучшим выходом из неловкой ситуации?
– Смерть.
– Вот именно. Но так как харакири сделать, увы, невозможно, уйди! Хотя одно хорошее дело ты все-таки сделал – ты нас всех подружил!
– Дамир! Более целого человека я не встречал! Я благодарю тебя! Я благодарю вас всех и прошу у вас прощения! Я не знал, что есть другой путь!
Я понял, куда мне нужно было уйти, и я ухожу! Я поднимаюсь на новую ступень, чтобы очутиться в Мире Огненном со всеми накоплениями сознания! А вы, друзья мои, понявшие смысл связи двух Миров, берегите ваши земные действия!
– Мы будем обязательно тебя вспоминать в твой день рождения и в день твоей земной смерти!
– Ну а новый год по восточному календарю мы уже давно отмечаем!
– Прощайте, друзья мои! Рассвет уже скоро!
Зоя проснулась в объятиях Дамира.
«Не прошло и двадцати лет, прежде чем я поняла, что он самый лучший! – подумала она. – А не выйти ли мне снова за него замуж?»
– Я не возражаю! – услышала она мысленный ответ. – Я сейчас проснусь и сварю тебе кофе!
Николаевка
Апрель-июнь 2016 год
Часть вторая
Глава первая
Как тесен мир. И как велик!
И как легко в нем затеряться.
А после встречи лишь на миг
Возможно больше не расстаться…
Зоя ЧерномазоваВ сезоне 2007–2008 футбольный клуб «Бавария» выиграл Кубок Лиги, последний в истории. Три стартовых тура в чемпионате были выиграны с общим счётом 10:0. Так что легко, изящно и с явным преимуществом баварцы в 21-й раз стали чемпионами. Потом, – правда, не без проблем – они выиграли и Кубок Германии. Но в следующем сезоне «Бавария» стартовала плохо, а зимой последовал новый спад – три проигрыша, отбросившие клуб на пятое место. Сезон 2009–2010 начался хорошо, и команда в Кубке Германии без проблем дошла до полуфинала.
Все это Дамир вместе с Искандером рассказывали Гаянэ и Кудрету. Они сидели в семейном ресторанчике за небольшим круглхм столом и обсуждали приезд в Измир немецких футболистов. Дамир заключил договор с немецкими клубами, и игроки «Баварии» были первыми, кто после своего удачного сезона должны были приехать на отдых в их семейный отель.
Гаянэ внимательно слушала и записывала. Она даже не пускала в ход свои традиционные витиеватые выражения. Если в обязанности Искандера и Кудрета вменялись организация транспорта и досуга, то на ней была вся кухня отеля и ресторана.
– Может, мне повара найти немецкого? – спросила она у Дамира.
– Я думаю, нашим гостям будет приятно! – кивнул Дамир. – Давай найдем партнеров и расширим наш бизнес.
– Надо чтобы Антонина посчитала, – сказала Гаянэ и встала. – Пойду ей скажу.
Зоя зашла в ресторан, когда мужчины уже закончили обсуждение и не спеша пили пиво. Она села рядом за столик и положила на стул широкополую пляжную шляпу.
– Тебе стаканчик пива или кофе? – спросил Дамир.
– Давай пиво, – вздохнула Зоя.
Кудрет пошел к барной стойке, а Дамир пересел к Зое за стол.
– Может, ты все-таки скажешь, что случилось? Ты уже второй день сама не своя!
Зоя снова вздохнула.
– Наша мама говорила: говорить – занятие женское, дело делать – занятие мужское! – сказал Искандер, вставая из-за стола. – Видишь, сколько мужчин! Так что говори!
– Даже спасибо не сказали! – Зоя всплакнула. – Просто написали письмо: «В связи с отсутствием финансирования». Главный редактор даже не позвонил!
– Журнал закрыли? – догадался Дамир.
– Да! – у Зои слезы потекли по щекам. – Главное, всех сотрудников отправили в отпуск за свой счет, а вслед по электронке направили «письма счастья». Так что я без работы! Я не представляю себя без астрономии, без космоса!..
Кудрет принес пиво Зое.
– А что у нас в Стамбуле астрономию не изучают? – спросил он.
– У нас в Анталии даже обсерватория есть! – добавил Искандер.
– Но я не говорю по-турецки! – у Зои мгновенно высохли слезы.
– А разве ты не говоришь по-английски? – сказал Дамир.
– Говорю. И еще говорю по-японски! И понимаю по-французски! – Зоя уже улыбалась.
– Ну вот! Столько мужских дел, а ты ничего не говоришь! – улыбнулся Искандер. – Надо решить, с чего начать.
– Вы самые лучшие мужчины!
– Сейчас подключим Мурата. – сказал Искандер. – Он же у нас все-таки юрист!
– Надо будет почитать про космические проекты Турции! – и Зоя побежала в дом.
В комнате на диване сидели Гаянэ и Антонина. Антонина с ручкой в руках читала лекцию:
– Суть «золотого сечения» выражается следующей формулой: меньшая часть целого так относится к большей, как большая к целому. Пропорция золотого сечения настолько гармонична, что обнаруживается буквально во всем!
– Для каких бубей ты мне это говоришь? – Гаянэ взмахнула руками.
– Я так понимаю, Тоня предлагает распространить это правило на бизнес! – сказала Зоя, присаживаясь рядом.
– Надо, чтобы я это поняла! – сказала Гаянэ и добавила что-то по-турецки.
– Соотношение частей между партнерами по бизнесу, где у одного большая часть, а у другого меньшая, должна быть соответственно 62 % и 38 %, если следовать правилу «золотого сечения», – сказала Зоя.
– Правильно! Видишь, Зоя в теме! – сказала Антонина. – Но если ты предложишь немецким партнерам такие дробные проценты, они тебя не поймут. Да и считать неудобно. Но если ты им предложишь 60 на 40, они сразу согласятся без дополнительных условий.
Г аянэ немного пошумела на тему, где она видела таких партнеров, при этом жестами показывая места, где конкретно она их видела. Потом вдруг резко замолчала.
– А если предложить 70 на 30?
– Можно, – улыбнулась Антонина. – Но будь готова к тому, что тут же они выдвинут дополнительные условия. И не факт, что нам эти условия понравятся.
– Тоня, а если среди немцев найдется какой-нибудь умник, и он в твоем золотом правиле найдет подвох? – задумчиво спросила Гаянэ.
– Ну, во-первых, в золотом правиле подвоха нет. А во-вторых, никто не заставляет заключать контракт навсегда. Пусть Мурат сначала подготовит его на полгода, а мы потом посмотрим, довольны ли все остались.
– Я тебе потом зарплату увеличу, – серьезно сказала Гаянэ и пошла в ресторан.
– Ты чего это такая веселая? – спросила Тоня у Зои. – Работу нашла?
– Еще нет! Но возможно, я буду полезна турецким астрономам!
– Как хорошо, что мы в Турции пригодились! – засмеялась Тоня. – Мурат с Дамиром мне сказали, что занимаются и моим вопросом. Хотят продлить мое пребывание здесь.
– А ты согласна?
– Ты знаешь, на родину как-то не тянет, – сказала Тоня. – Вот не тянет и все! Здесь у меня интересная работа. Хожу я уже, практически, без палки. Координация в норме. Иногда, правда, бывают легкие судороги, но это по инерции. Такое впечатление, что наш японец, перебравшись в Мир Огненный, забрал с собой все мои левые винты и гайки.
– Наверное, это были его винты!
– Может быть! Я тут читаю книгу, что Ирэна Залецкене подарила Дамиру.
– И как?
– Очень увлекает! Вот увлеклась легендой двадцать третьей «О встрече через века»:
«Чувства симпатии и антипатии, любви и ненависти.
Сотканные в одной жизни, переходят в последующие
И обнаруживаются либо в притяжении, либо в отталкивании.
Вот почему при встречах с людьми – с одним человеком
Мы сразу, с первых слов, чувствуем себя родным и близким,
А с другим никак не можем наладить даже сносных отношений».
– Да, Тоня, это тебе не математика! – улыбнулась Зоя. – Тут каждая душа развивается под влиянием собственной вечности! И связь между душами сохраняется навсегда. Уж кто-кто, а мы-то об этом точно знаем.
– Не обижай мою математику! – надула губы Антонина. – Я же тебе на раз-два-три могу доказать математическое строение вселенной, всех живых существ и даже растений!
– Тоня! Ну какая математика, например, в полевом цветке?
– Тебе лекцию прочитать, или ты опять просто так спросила? – завелась Антонина.
– Ну давай коротенько! Потом будем с тобой космические проекты Турции изучать.
– Ну если коротенько, то у полевых цветов существует поворотная симметрия пятого порядка. Это колокольчики, незабудки, малины и калины. И эта пятерная ось, чтоб ты знала, является страховкой против окаменения! Поворотная симметрия невозможна в периодических структурах. Потому что в другом случае будет кристаллизация, а дальше – «решетка», которая так характерна в атомном строении камней и металлов! Не будет поворотной симметрии, будет неподвижность! Dixi[9]!
– Как всегда замечательно! – улыбнулась Зоя. – И понятно. Люблю твои лекции. Ну, не дуйся! Давай вернемся к космосу.
– Давай! Космос я тоже люблю.
Зоя устроилась на диване с ноутбуком. Вместе с Тоней они прочитали и об обсерватории Стамбульского университета, и о Национальной турецкой обсерватории в Анталии, в составе которой было пять (!) телескопов. Оказывается, здесь столько работы, а она киснуть вздумала! К тому же обсерватория в Анталии в 2002 году присоединилась к проекту ROTSE-III и уже зафиксировала не одну вспышку сверхновых звезд.
В комнату зашел Дамир и включил свой компьютер.
– Девочки, заканчивайте! Скоро отец Антонио выйдет на связь, – сказал он. – Вы что, забыли?
– Ах, да! – Зоя начала собирать бумаги и выключила ноутбук. – У них же уже вечер, и закончилась вечерняя месса.
– Дамир! А скажи, идея заключить договора с футбольными клубами не отцу ли Антонио принадлежит? – спросила Антонина.
– Э…, – запнулся Дамир. – Ну ты же могла слышать наш разговор.
– Я же не понимаю по-английски! – сказала Тоня. – Мало ли о чем вы с ним беседуете. Я подошла к монитору, поулыбалась, получила свою порцию позитива от единения, да и села в сторонке.
– Тогда откуда знаешь, что это его идея? – спросил Дамир.
– Потому что я бы тоже тебе это предложила.
– Все время забываю, что у вас одинаковые мозги, – улыбнулся Дамир.
– Не одинаковые, а одни и те же! – сказала Тоня.
– Вы это о чем? – спросила Зоя. – Я что-то опять пропустила?
– Ну ты же вся в космосе! – Тоня обняла подругу. – Если бы отвлеклась, то наверняка тоже предложила бы Дамиру приглашать к нам в отель футболистов для релакса и восстановления сил. А так нас всех опередил отец Антонио.
– А он что, тоже фанат футбола? – удивилась Зоя.
– Еще какой! – сказал Дамир. – Я когда был у него, сам удивился! У него на стене календари игр, причем и европейских чемпионатов и азиатских, и мировых! Конечно, его любимый клуб «Рома» из Италии, но он очень активный болельщик. Среди его прихожан тоже много и футболистов, и болельщиков. Вообще, отец Антонио уважаемый человек в Хиросиме. Он меценат и общественный деятель.
Запиликал скайп.
– А вот и он на связи! – сказала Зоя и подскочила к монитору.
– Сейчас мы расскажем ему о наших успехах! – сказал Дамир и придвинул кресло к монитору!
Разговаривали долго. Впрочем, как всегда.
Через неделю Зоя с Дамиром поехали в Стамбул. Младший брат Дамира Мурат организовал Зое встречу с научными сотрудниками Стамбульского университета. Зоя предложила материалы наблюдения малых планет перевести на японский и опубликовать их в альманахе института Киото. Это вызвало бурю восторга в университете. В течение недели пообещали подписать контракт. В машине по дороге в Измир Зоя пела от радости.
– Это не вы меня уволили, это я сама от вас ушла! – говорила она воображаемому менеджеру по кадрам и показывала ему кукиш.
Дамир тоже вместе с ней пел и радовался.
– Мне нужно будет в Москву съездить, сказать в редакции: «Прощайте!» и поблагодарить за новую интересную работу! – сказала она и поцеловала Дамира в щеку. – Спасибо тебе!
– Надо что-то решать с квартирой в Калуге, – сказал он. – Может, Эльмира пусть туда переедет?
– Да. Надо будет поговорить. Ой! – вдруг вспомнила Зоя. – Я ведь забыла купить подарок Зиновию Моисеевичу!
– О! Дядя Зяма жив еще! – улыбнулся Дамир. – Сколько ж ему лет?
– Слушай, я даже не знаю! Кажется, 90 ему уже было.
Они заехали в торговый центр и купили в подарок дяде Зяме небольшой глобус, который вращался в электромагнитном поле между двумя стержнями. Создавалось полное впечатление, что модель земного шара парит в воздухе.
В отделе кадров Зоя появилась уже с заявлением.
– Мы очень сожалеем, что так получилось… – начала было утешать ее пожилая тётка в серьгах-будильниках.
– Вы знаете, мне не интересно, что и как у вас получилось! – Зоя улыбалась самой обаятельной улыбкой. – Я вышла замуж, и мой муж хочет, чтобы я была рядом с ним!
– И кто же этот счастливец? – тоже заулыбалась тётка. Рот у нее был похож на деформированное дуло.
– Мой муж, – ответила Зоя и вышла, небрежно кинув документы в сумку.
Дуло у тётки перекосилось от недоумения.
По дороге в Калугу Зоя заехала в супермаркет за продуктами. Она хотела приготовить ужин и пригласить дядю Зяму. Зоя любила этого чудака, всегда вышагивающего в обнимку со старым кожаным портфелем и обязательной кепкой, надвинутой на брови. Он был старшим преподавателем кафедры физики в Калужском университете. Студенты его обожали. Фамилия у него была Ривкин. Когда его спрашивали: «Вы не родственник профессора Ривкина, автора учебника по физике?», он очень серьезно отвечал: «Даже не однофамилец!» А когда кто-то шутил по поводу детей лейтенанта Шмидта, начитавшись Ильфа и Петрова, он всегда подчеркивал, что именно благодаря Отто Юльевичу он занимается любимым делом, и просил, чтобы при нем не иронизировали по поводу этого уважаемого человека. Зоина бабушка была учителем начальных классов, и у них с Зиновием Моисеевичем иногда бывали даже общие ученики.
Жена Зиновия Моисеевича, Эмма Борисовна, была очень колоритной дамой. Ее боялись все городские чиновники. Она тыкала их носом в недостатки и недочеты, замечала в округе всё и на рынке торговалась с шумом. Эмму Борисовну любили все бабушки, которые после войны держали коров на Смоленке и Николо-Козинке. Себя же она называла «Мадам Ривкина».
– Мадам Ривкина собралась на Смоленку! – громко оповещала она во дворе, выкатывая велосипед.
Это означало, что она едет за молоком. К ней пристраивались соседские мальчишки с бидонами на велосипедах, и вся эта процессия гордо передвигалась по городу. И в доме ее любили все, несмотря на то, что других городских «жидов» не очень-то и жаловали.
– Эммочка! – всегда ласково обращался к ней Зиновий, особенно подчеркивая в произношении двойное «м».
С их сыном Вовкой Зоя училась в одном классе. Это был совершенно гениальный ребенок, рано ушедший из жизни. Эмма Борисовна тоже уже давно умерла, и любимый Зоин сосед жил один.
Зоя подъехала к дому, и у нее заколотилось сердце – во дворе соседи дружно накрывали столы. Неужели дядя Зяма умер! Но тут она увидела длинный плакат, прикрепленный к двум балконам на втором этаже: «100 лет нашему дорогому Зиновию Моисеевичу! Поздравляем с первым вековым юбилеем!», и обрадовалась. Ура, значит, приехала вовремя!
От глобуса дядя Зяма пришел в восторг! Он тут же начал объяснять принцип работы.
– Как же я раньше не додумался до такой гениальной простоты! – восхищенно рассматривал он подарок со всех сторон. – Ах! Какая прелесть!
Юбиляр откланялся в полночь.
– Сердце остановилось, дыхание участилось! Это от счастья! Спасибо, друзья! – произнес он благодарственное хокку и отправился почивать.
– Зоечка! – сказал он Зое, когда они вместе несли в дом цветы и подарки. – Я тебя давно жду. Поговорить надо. Очень боялся, что не успею! А тут еще сны странные снятся…
– Зиновий Моисеевич! Сны – это серьезно! – сказала Зоя. – Давайте завтра вечерком приговорим под разговор пару чайничков чая. Я для вас специально привезла азербайджанский.
На другой день пару чайничков приговорить не получилось. Зиновия Моисеевича с утра до вечера приходили поздравлять студенты, коллеги, государственные служащие, а вечером дядя Зяма стал еще и звездой местного телевидения. Но через пару дней они все-таки сели пить чай в просторной кухне у Зиновия Моисеевича за круглым дубовым столом с резными ножками в виде львиных лап.
Слушая Зиновия Моисеевича, Зоя думала, что жизнь каждого человека уникальна, как уникальна его ДНК или отпечатки пальцев. И еще, что жизнь – это череда случайностей, которые причудливым образом переплетаются, вызывая недоумение конечным результатом.
Глава 2
Как много времени идет на ожиданья,
Особенно, когда не знаешь, чего ждешь…
Зоя ЧерномазоваЧасы показывали двадцать семь минут одиннадцатого вечера, но Владимир не торопился заканчивать работу. Это была его маленькая месть капитану Жогову. По правилам «шарашки», а точнее спецтюрьмы № 1 МГБ, в двадцать три ноль-ноль заключенный должен был сдать все бумаги дежурному оперу и отправиться спать. В обязанности оперуполномоченного входило: спрятать документы в сейф, закрыть учебную акустическую лабораторию и отконвоировать заключенного в камеру, при этом следить, чтобы конвоируемый ни с кем не разговаривал.
Капитан Жогов раньше требовал, чтобы Владимир ровно в двадцать три часа вставал и рапортовал:
– Муромцев Владимир Андреевич, 1922 года рождения, работу закончил. Сегодня было сделано то-то и то-то…
Если Владимир говорил что-то не так, он тут же получал короткий сильный удар в печень. Но однажды Жогов это сделал при еще не выключенном микрофоне и, похоже, поимел неприятный разговор с начальством. На следующем дежурстве он скрежетал зубами и в коридоре по пути в камеру прошипел Владимиру в спину:
– Если бы ты не был ценным кадром, я бы тебя давно порешил!
Вечерний рапорт он отменил. Теперь достаточно было сказать:
– Работу закончил.
Вот уже три месяца Владимир учил язык индейцев племени навахо. Он плохо понимал, зачем ему, радисту-шифровальщику, нужно было точно воспроизводить фонетику, чтобы при трансляции не было слышно акцента. Еще больше этого не понимал Жогов. Его просто бесило, когда заключенный Муромцев записывал свой голос на диктофон, много раз повторяя одну и ту же фразу на непонятном языке, и сверял ее с другой магнитофонной записью до тех пор, пока не добивался идеального произношения.
Владимир чувствовал эту нервную злость, но все равно не торопился выключать диктофон. Он хотел сегодня поработать до упора, чтобы завтра во вторую смену немного отдохнуть – завтра будет дежурить старший лейтенант Тарутин, хороший простоватый парень, с которым у Владимира были более человечные отношения. Без трех минут одиннадцать Владимир повторил еще несколько фраз и снял наушники.
– Работу закончил, – устало сказал он, когда часы показывали ровно одиннадцать, встал из-за стола, подошел к двери и застыл в позе «лицом к стене».
Жогов сам выключил микрофон, спрятал в сейф все тетради и магнитофонные ленты, закрыл лабораторию и по тускло освещенному коридору отконвоировал Владимира к одиночной камере.
Владимиру сразу же захотелось упасть лицом вниз на кровать и спрятать голову под подушку, но он пересилил себя и начал умываться. Через пять минут открылось деревянное окошко в середине двери, и дежурный опер принес ужин.
– Держи свой чай, – поставил он на деревянную планку небольшой металлический чайник. – Горячий еще.
Владимир переставил чайник себе на стол, тут же налил полстакана и сделал глоток.
– Э…, подожди! – остановил его опер. – Вот сахар, шоколад, хлеб, масло.
– Я еще вчерашний не съел, – сказал Владимир, возвращая обратно небольшой кусок колотого шоколада.
– Не положено не есть, – вздохнул опер, но шоколад забрал и спрятал себе в карман. – Поужинаешь, поставишь чайник сюда. – Он подкатил столик на колесах поближе к окошку и ушел.
Владимир включил настольную лампу и начал ужинать. Честно говоря, есть не хотелось. Но не есть было «не положено». А «положено» ему было: сливочного масла 40 грамм, белого хлеба 400 грамм, 50 грамм сахара, 50 грамм шоколада, в обед две порции щей (по желанию) и сколько угодно черного хлеба. Чайной ложкой Владимир намазал масло на хлеб (нож иметь было «не положено») и съел его без всякого удовольствия. Потом долго и неторопливо пил сладкий травяной чай. Часы показывали два часа ночи, когда он, наконец, устроился на кровати. Долго не мог заснуть, думая о своей жизни, которая вступила в тупиковую стадию, и, засыпая, услышал тихий голос, напоминавший голос отца: «Надо выжить! Выжить любой ценой!»
Владимиру Муромцеву случилось родиться в дворянской семье. Его отец был родственником того самого Сергея Андреевича Муромцева – известного русского правоведа и председателя Первой государственной Думы. Отец закончил юридический факультет Московского университета и в 1916 году уехал в Германию читать римское право в Лейпцигском университете. У Владимира было безоблачное детство с гувернанткой и хорошим домашним образованием. И жизнь его замечательно сложилась бы, если бы в 1930 году после смерти мамы отец не принял решение вернуться в Россию. Они поселились в бывшем Казённом переулке, и отец начал преподавать в Городском училище. Но в 1932 году отца арестовали, и Владимир его больше не увидел.
Десятилетнего сына «врага народа» определили в интернат, где он с бывшими беспризорниками постигал основы столярного дела. В свободное время он любил разгадывать шарады и ребусы, сам их составлял и приносил в редакцию стенгазеты. Вскоре на его способности обратили внимание, и Владимира перевели в другой интернат, где он начал изучать криптографию, физику и математику.
Ему очень нравилось учиться. Он с удовольствием занимался сложными кодировками, сам разрабатывал шифры и легко находил ключи к другим шифрам. Владимир без проблем поступил в Московский университет на физический факультет и к началу войны успел закончить три курса. Отправиться добровольцем на фронт он не торопился: у него о Германии остались самые светлые воспоминания. Но в конце июля 1941 года ему припомнили и дворянское происхождение, и то, что он сын «врага народа», и определили его в 4-й отдел спецтюрьмы № 1 на 25 лет каторжных работ. Он понял, что жизнь закончилась.
В «шарашке» оказалось не так уж и плохо. До этого воображение ему рисовало этакую каторгу с кандалами и холодным бараком. Но было и тепло, и светло. Синий рабочий комбинезон его тоже устраивал. Вокруг были умнейшие интеллигентные люди, с которыми он с удовольствием беседовал. Небольшую камеру Владимир делил с пятью инженерами-физиками. Плюс – хороший паёк. Его работа (он называл это «послушанием») снова была связана с разработкой шифров, кодировкой и расшифровкой радиограмм. Первая смена начиналась в восемь утра и заканчивалась в двенадцать. Работали все в большом общем зале, где у каждого был свой рабочий стол, затем все шли обедать и отдыхать. Вторая смена начиналась в пять часов вечера и заканчивалась в десять. В субботу и воскресенье была одна смена. В распоряжении заключенных имелась неплохая библиотека. В таких условиях шесть лет пролетело довольно быстро. Ему было проще, чем другим – свиданий с родными он не ждал.
Но в феврале 1947 года все изменилось. Его изолировали. Сначала перевели в одиночную камеру, но, по сравнению с той общей, это были просто хоромы: хорошая удобная кровать, письменный стол с настольной лампой, мягкий стул, книжная полка, этажерка для белья и зеркало. В одном углу – умывальник, в другом – туалет со смывным бачком (вообще роскошь неимоверная!). Дверь в камеру была с окном без решетки, но с деревянными ставнями, которые открывались и закрывались со стороны коридора.
Владимир очень удивился. Но еще больше он удивился, когда ему в рацион добавили шоколад и увеличили норму сливочного масла. Потом удивился еще раз, когда старший оперуполномоченный майор Гнутов спросил у него:
– Вас устраивает режим работы или вы хотите внести свои предложения?
– Если можно, я бы хотел утром начинать работу в девять. Обед – с двух до трех. А вторую смену начинать в шесть вечера и заканчивать в одиннадцать.
– Я так понял, что у вас рабочая активность лучше вечером, – уточнил Гнутов и сделал пометку в тетради. – Что-нибудь еще?
– Два стакана чая вечером! – совсем по-детски улыбнулся Владимир.
Вместо двух стаканов чая ему приносили небольшой чайник на три стакана, и вечернее чаепитие оказалось единственной радостью. Разговаривать с другими заключенными ему было не положено, выходить на прогулку вместе со всеми было не положено и ходить без конвоя тоже было не положено. Четверо оперов, которые сменяли друг друга через два дня на третий, и наставник-радист, с которым Владимир общался только по рации, – вот и весь круг общения.
Два месяца он увлеченно работал, и новые ограничения его не очень тяготили. Язык индейцев племени навахо давался легко, но работа над фонетикой была очень утомительной. Еще через месяц мысль о том, что снова нужно будет работать с диктофоном начала вызывать у него приступ тошноты.
«Зачем мне все это надо? – проснувшись утром подумал Владимир. – Может, поговорить с майором Гнутовым?»
Ему принесли очень вкусный завтрак: теплую сладкую кашу из репы и кружку горячего какао. С девяти до двенадцати он поработал над составлением словаря, а потом в течение двух часов повторил вчерашний фонетический урок.
– Как по мне, ты очень похоже разговариваешь на этом языке! – сказал старший лейтенант Тарутин в коридоре, провожая Владимира в столовую. – А что это за язык? – спросил он и осекся. Такие вопросы задавать было «не положено».
Владимир вздохнул и нечего не сказал. Он пообедал в пустой столовой, и Тарутин проводил его отдыхать. Прямо в комбинезоне упал на кровать и сразу же погрузился в дремоту. Засыпая, он снова услышал тихий голос: «Выжить надо! Выжить любой ценой!»
Тарутин открыл дверь его «одиночки» без трех минут шесть. К этому времени Владимир успел сходить на прогулку, допить холодный вчерашний чай и доесть шоколад. Тарутин был чем-то озабочен и заметно нервничал. Владимир позанимался немного с диктофоном и продолжил составлять словарь. Без десяти восемь Тарутин подошел к нему:
– Заключенный Муромцев, в двадцать ноль-ноль вас приглашает к себе майор Гнутов.
Владимир поднял голову и увидел в руках Тарутина кусок промокашки, на котором карандашом было написано:
«Тебя вводят в состав секретной экспедиции в горы. Старший – Жогов. У него приказ. Сюда ты больше не вернёшься».
Пока Владимир осознавал прочитанное, Тарутин быстро съел этот клочок бумаги. Владимир понимающе кивнул головой и благодарно посмотрел на старшего лейтенанта.
«Выжить надо! Выжить любой ценой!» – думал Владимир в коридоре по пути в кабинет Гнутова.
Через пять минут в акустическую лабораторию вошел Жогов. Он внимательно осмотрел рабочее место Владимира и зачем-то понюхал карандаши. Затем собрал все тетради, закрыл лабораторию на ключ и снял с двери табличку.
– Как у вас дела с языком? – спросил Г нутов, указывая Владимиру на стул.
– Хорошо! – сказал Владимир, устраиваясь поудобнее. – Я думаю, мы с товарищами индейцами друг друга поймем.
– Я рад, что вы оправдали наши ожидания, – бесстрастно сказал Гнутов.
Раздался легкий стук, и в кабинет вошел Жогов:
– Разрешите, товарищ майор!
Гнутов жестом указал Жогову на стул и продолжил:
– С завтрашнего дня вы вместе с капитаном Жоговым и еще одним нашим сотрудником отправляетесь на ответственное задание. От выполнения этого задания зависит срок вашего нахождения здесь. – Гнутов холодно растянул губы в улыбке. – Он может быть либо уменьшен, либо продлен. Вам понятно?
Владимир кивнул. Гнутов протянул ему большой конверт.
– В этом конверте все, что вам нужно знать. С документами работать только в присутствии капитана Жогова. Все вопросы решать только с капитаном Жоговым. Это вам тоже понятно?
– Так точно! – ответил Владимир и повернулся к Жогову. – Разрешите ознакомиться?
– Разрешаю, – снисходительно сказал тот.
Владимир начал просматривать документы и теперь понял, для чего он три месяца изучал незнакомый язык. Им предстояло примкнуть к группе альпинистов, которая отправлялась на северный склон Тянь-Шанских гор. Но задача их группа! была следить за американской группой, которая, по сведениям разведки, направлялась в китайский Синьцзян наблюдать за строительством советского атомного полигона в Семипалатинске. Радисту-шифровальщику, то есть Владимиру Муромцеву, необходимо было перехватывать все радиограммы и переговоры, которые, опять же по сведениям разведки, велись на языке индейского племени навахо.
– Вопросы? – спросил Жогов, когда Владимир отложил последний листок.
– Ну… – Владимир смутился. – Нам ведь предстоит ночевать в палатке в горах…
– И что? – холодно спросил Жогов.
– Так это… – Владимир решил быть простодушным. – У меня ведь нет никаких теплых вещей… И белья тоже нет!
– Это нужно учесть, – сказал Гнутов Жогову.
– Я учту! – сказал Жогов и как-то гаденько улыбнулся. Гнутов этого не видел.
Жогов молча проводил Владимира до «одиночки» и приказал дежурному принести заключенному ужин. Владимир съел все, потом умылся и немного походил по камере из угла в угол.
– Ну что ж! – сказал он тихо. – Перед смертью хоть горным воздухом подышу.
В девять часов утра дверь камеры открыл Жогов, и они пошли собираться.
– Вот здесь я тебе собрал белье и теплите вещи, – сказал Жогов, указывая на армейский вещмешок.
– Спасибо! – искренне сказал Владимир.
– Вот эти одеяла тоже тебе. – Жогов положил на стул два шерстяных одеяла, свернутых в рулоны и скрепленных вместе ремнями. – Вот этим синим сразу можешь пользоваться, а вот этим серым тогда, когда я скажу. Понятно?
– Понятно, – сказал Владимир и подумал, что одеяло наверняка с каким-то подвохом и надо быть поаккуратнее.
До Томска летели на военном самолете. Вместе с ними летел еще один член группы – неразговорчивый высокий человек в военной форме без погон, но Жогов обращался к нему: «Товарищ полковник»). В Томске к ним присоединились еще трое: научный сотрудник Западно-Сибирского отделения Академии наук СССР Ривкин Зиновий Моисеевич и альпинисты-спортсмены – два Алексея. Потом самолетом их доставили к западным острогам Тянь-Шаньской горной системы в Казахстане, и на предгорье в Брохоро они уже добирались альпинистскими тропам. Лагерь разбили в двух километрах от китайского горного озера Сайрам-Нур.
Конфликт между Ривкиным и Жоговым возник сразу.
– Здесь нельзя разбивать лагерь! – вступил он в спор с Жоговым. – Здесь отвесные стены и резко расчленённый узкий гребень. Здесь очень влажно! Нужно пройти дальше к северу!
– Нет! – резко сказал Жогов. – Лагерь будет здесь!
– Здесь очень динамичный склон. Здесь развиваются эрозионные процессы и образуются осыпи и камнепады! – нервно продолжал Ривкин. – Здесь возможны землетрясения с оползнями и обвалами!
– Лагерь будет здесь! – лязгнул зубами Жогов.
– Вы можете оставаться здесь, а мы перейдем в другое место! – Ривкин подхватил свои вещи и собрался уходить.
– Зиновий Моисеевич! – тихо, но очень твердо сказал до сих пор молчавший полковник. – Вы не можете покинуть лагерь.
– Почему?
– Потому что наша группа выполняет задание государственной важности. Вы же знали об этом? – также тихо продолжал полковник.
– Ну! И шо? – сказал Ривкин.
– А для выполнения нашего задания лагерь должен находиться здесь.
– Но здесь группы альпинистов не останавливаются! – Ривкин умоляюще смотрел на полковника.
– И все же, Зиновий Моисеевич, лагерь будет здесь!
Ривкин вздохнул и вместе с обоими Алексеями установил палатку со строгой ориентацией в направлении север-юг от ближайшего разлома. Палатку полковника Жогов распорядился установить возле расщелины. Ривкин и один из Алексеев многозначительно переглянулись, но предлагать поставить палатку в другом месте уже не настаивали. Метрах в трех от палатки полковника расположили палатку Жогова и Муромцева.
Когда настроили радиопередатчик, Владимир понял, почему лагерь разбили здесь: прием был идеальным. Ему повезло. Он успел перехватить разговор и сразу узнал язык навахо.
– Ну, что услышал? – спросил Жогов.
– Они собираются изучать юго-западную зону, – соврал Владимир.
На самом деле он услышал, что американская группа сразу поняла, что за люди расположились на предгорье, но эту информацию он решил пока сделать своим козырем. Ривкин был прав, альпинисты здесь не останавливаются. «Дураки самодовольные! – думал Владимир. – Тоже мне, разведчики! Так сразу себя выдать. А Моисеич – умница!»
Горный воздух пошел Владимиру на пользу. Он посвежел лицом и окреп физически. Вместе с Ривкиным он каждое утро делал зарядку, с одним из Алексеев учился вязать туристические узлы. Второй Алексей оказался сотрудником НКВД и большую часть времени проводил с полковником (Владимир так и не узнал его имени и фамилии). Задачей группы альпинистов была разведка и нанесение на карту путей, по которым могли потом следовать другие члены экспедиций. Разговорам Владимира с альпинистами Жогов не препятствовал, но всегда находился рядом и внимательно слушал. Это очень раздражало Ривкина.
– Мы долго здесь еще будем? – спросил он у Жогова через неделю.
– Как выполним задание, – сквозь зубы ответил Жогов. – Это вообще не ваше дело. Ваше дело правильно составить карту.
После этого разговора Ривкин с Жоговым старался не общаться, но с Владимиром всегда беседовал с удовольствием. Владимир перехватывал разговоры американской группы и делал письменный отчет для Жогова. В основном говорили на английском. Это были обыкновенные разговоры туристов: просили принести продукты, еще просили новое снаряжение. Владимиру казалось, что эти разговоры велись специально для него. Ведь американцы знали, что их прослушивают, поэтому и засоряли эфир. Они не могли даже предположить, что человек, который перехватывает их разговоры, тоже знает секретный язык. Когда через две недели американцы стали уже откровенно смеяться над бестолковыми «советскими», Владимир решил дозированно выдавать информацию.
– Сегодня я услышал, что они обнаружили группу на западе, то есть нас, – сказал он Жогову. – Решают, что делать. Познакомиться или понаблюдать.
Жогов оживился. Наконец, хоть что-то! Тут же побежал к полковнику советоваться. Владимир с улыбкой посмотрел ему вслед.
– Вы серьезно? – тихо спросил Ривкин, когда Жогов скрылся в палатке полковника.
– Что серьезно? – тоже тихо переспросил Владимир.
– Вы серьезно думаете, что они нас только сегодня обнаружили? Извините, но я случайно услышал!
– Они нас обнаружили в первый же день! – шепотом сказал Владимир. – Просто я жить хочу!
Ривкин понимающе кивнул и пошел к себе в палатку. Вернулись оба Алексея с очередной разведки. Один тут же пошел к полковнику, другой взял у Ривкина карту и начал наносить новые координаты.
Через час Жогов приказал Владимиру передать шифровку. Шифр был незнакомым, но не сложным. Владимир запомнил кодировку и, когда Жогов в очередной раз скрылся в палатке полковника, расшифровал сообщение. В связи с тем, что группа была обнаружена, полковник предлагал разбить лагерь в другом месте. «Поздно, батенька! – подумал Владимир. – Надо было Моисеича сразу слушать».
Через три часа Владимир передал Жогову ответную шифровку и потом, когда у полковника шло очередное совещание, быстро расшифровал ее. Лагерь приказано было сворачивать. Через три дня за ними прибудет самолет, но забрать он должен будет не всех.
Владимир понял, что жить ему осталось три дня.
Глава 3
Приходим в этот мир земной
И жданно, и нежданно,
Потом уж спросят: «Кто такой?»
И для кого желанный…
Зоя ЧерномазоваВ еврейских семьях, так уж сложилось, самым близким человеком после смерти матери была ее сестра. Если ребенок оставался сиротой (не про ваших близких будет сказано!), заботу о нем всегда брала мумэ.
Все это было бы хорошо, но у Эммы не было мумэ.
Ее отец, Борхес Воловик, был трижды вдовцом. Сначала он приходил на кладбище к Розе и жаловался на Беллу. Потом приходил к ним обеим и жаловался на Еву. Потом приходил и жаловался на жизнь всем троим. Вскоре его похоронили рядом с ними, и теперь Эмма приходила жаловаться им всем на свою жизнь.
Эмма была дочерью Розы. Она плохо помнила мать (ей было пять лет), но очень хорошо помнила Беллу и любила ее. Белла, ловкая и хитрая женщина, всегда могла заработать денег. Она не обращала внимания на рэбэ[10], который пытался давать ей советы:
– Талмуд предписывает жене знать свое место, держаться скромно, не забывать, что она была создана из ребра Адама!
– Вы еще скажите, что из его крайней плоти! – отмахивалась она от него и делала свое дело.
Белла брала Эмму с собой и приходила в дом адвоката Герцикова помочь прибраться. На обратном пути Эмма всегда имела сладкий пряник. В семь лет ей уже доверяли вытирать пыль в кабинете у господина адвоката. Она делала это с удовольствием. В кабинете была красивая мебель, и Эмма, аккуратно орудуя тряпкой, мечтала и о таком бюро-секретере, и о таком письменном столе. Еще ей очень нравился у Герциковых стол в гостиной. Деревянные ножки были похожи на львиные лапы, а под самой столешницей находились львиные головы. Вытирая пол, Эмма всегда гладила деревянные позолоченные гривы.
Белла умерла при родах, оставив Борхесу близнецов Лазаря и Басю. Лазарю сделали неудачное обрезание, и он умер от заражения крови. За Басей Эмма не уследила: ловкая и подвижная (вся в Беллу) она бегала, где ей вздумается, и таки в три года умудрилась попасть под телегу. У Эммы навсегда остался в памяти хруст костей и последний крик Баси.
Эмме было пятнадцать лет, когда отец привел в дом Еву. Ее семья жила по соседству, но то что Ева – такая визгливая баба, Эмма раньше не знала.
– Таки посмотрите на него! – орала она на отца. – Шоб у тебя дырка в голове была такая, как твои бочки! Для чего ты их делаешь? Кто их у тебя покупает? Нам же нечего кушать!
Часто доставалось и Эмме.
– Ты шо бегаешь тут, шлёпарка[11]!
Ева умудрилась родить троих детей-погодков, но Эмму к детям она не подпускала:
– Шоб ты их под телегу кинула! Вон пошла, шлёпарка!
Два младших брата и сестра выводили Эмму из себя. Они постоянно дразнили ее, забирали у нее хлеб, толкали и не давали спать. Эмма жила с ними в одной комнате в углу за дырявой грязной простыней. Если бы не господа Герциковы, у которых Эмма по-прежнему иногда убирала, она давно уже умерла бы с голоду.
Ева умерла за год до войны от воспаления легких, и заботу о детях взяла на себя мумэ Сара. Она перебралась к ним в дом со своими родственниками и вела себя, как хозяйка. Оказалось, что в сравнении с Сарой, Ева таки была неплохой женщиной! Сара орала целыми днями, заводилась из-за каждого пустяка и готова была растерзать и Борхеса, и Эмму.
– Уморил трех жен, и живет до сих пор! – орала она. – Толку с него и с его бочек! А его шлёпарка нас объедает, бедным сироткам нечего кушать!
Отец этих криков долго не выдержал, и однажды утром его нашли уже остывшим. И сразу жизнь Эммы превратилась в кошмар. От Беллы у нее остались несколько платьев, которые ей уже были впору. Но стоило Эмме хотя бы раз надеть новое платье, на другой день оно тут же было на Саре. И не важно, что оно было безнадежно мало. Стирать и убирать Сара не умела и не хотела, и в доме все постепенно обрастало грязью. Дети, тоже всегда грязные и сопливые, бегали, где вздумается. Сара любила разговаривать с рэбэ и часто обращалась к нему за советом. Эмма удивлялась, почему рэбэ не советует Саре содержать в чистоте дом, но однажды она увидела, как, выходя от рэбэ, Сара наспех одергивает платье, и поняла, за какими советами она ходит.
Как-то раз Эмма предложила Саре сделать генеральную уборку, но та начала так орать и желать Эмме огромную дырку в голове, что Эмма больше никогда об этом не заикалась. Свой маленький спальный уголок Эмма старалась содержать в чистоте, но убрать весь дом она даже не пыталась.
Перед войной Эмме исполнилось девятнадцать лет. Она была высокой и худощавой, что делало ее совсем непохожей на тучных еврейских женщин. Сара орала на нее с утра до вечера:
– На моей шее несчастные сиротки, а еще нужно кормить и эту отборную сволочь! Эта сволочь никогда не выйдет замуж, потому что такое страшилище никому не нужно!
В одну дудку с ней гудела и вся ее мишпуха[12]. Эмма настолько отдалилась от Сариных родственников, что иначе их и не называла.
В оккупации они пробыли недолго. Город освободили в 1943 году, и дальше жизнь Эммы, в принципе, ничем не отличалась от довоенной. Но в августе 1947 года семья адвоката Герцикова уехала в Одессу, и она лишилась своего небольшого заработка.
Эмма сидела у себя в уголке и думала, как же ей дальше жить. Чем дальше, тем невыносимее становились условия. Может, уехать к каким-нибудь родственникам? И хотя у евреев и шестнадцатиюродный брат считался родственником, Эмма понимала, что ее никто нигде не ждет.
Вся мишпуха собиралась ужинать. Сара где-то раздобыла не совсем свежую рыбу и принялась ее готовить. При этом она орала на весь двор, что какая-то отборная сволочь продала ей эту рыбу безумно дорого! Это был явный намек на то, что рыба Эмме не полагалась. Не дожидаясь упреков в свой адрес, Эмма ушла из дома, не обращая внимания на крики Сары.
Погруженная в свои мысли Эмма добрела до вокзала. Немного потолкалась на перроне, потом долго изучала расписание. Уехать в Одессу к Герциковым? Да нужна она им! Уехать в Киев к троюродному брату отца фэтеру[13] Нухиму? Так они друг друга в глаза никогда не видели! Да и жить наверняка придется за такой же грязной занавеской в углу.
Эмма зашла в зал ожиданий и села рядом с бородатым красавцем в чесучовом костюме. В руках он держал большой кожаный портфель. Возле него стоял темно-коричневый чемодан из фанеры. К чемодану ремнями было пристегнуто серое шерстяное одеяло, свернутое в рулон. Эмме очень понравился мужчина, и она искоса его разглядывала. «На князя похож, – подумала она, – похоже, здесь проездом, сидит поезд ждет».
Мужчина достал из портфеля булку.
– Держи! – сказал он, разломив ее пополам.
Эмма смутилась.
– Держи, не стесняйся! – улыбнулся красавец. – У меня еще кое-что есть!
Он достал из портфеля завернутые в газету куски колотого шоколада. Эмма взяла небольшой кусочек. Свежая булка вприкуску с шоколадом! Что может быть вкуснее! Эмма все это с удовольствием поглощала и уже рассматривала мужчину без смущения: волосы прямые, темные с проседью; борода немного светлее, слегка курчавится и тоже с проседью; глаза светло-карие. Внимание привлекали руки с длинными пальцами и красивой округлой формой ногтей.
– А как вас зовут? – спросила она, аккуратно собирая крошки.
– Э… Зиновий, – слегка запнувшись, сказал он и добавил через паузу. – Моисеевич.
– Ха-ха-ха! – рассмеялась Эмма. – Вы так похожи на Зиновия Моисеевича, как я похожа на памятник Ришелье в Одессе!
Мужчина вздрогнул. Затем быстро собрал свои вещи и, на ходу дожевывая булку, скрылся в дверях.
– Тю! А шо я такого сказала? – вслед ему крикнула Эмма.
Она вздохнула. Адвоката Герцикова тоже звали Зиновий Моисеевич. А этот мужчина был совсем не похож на господина адвоката. Вот и все! Непонятно, почему он обиделся? Эмма еще немного посидела.
С вокзала уходить не хотелось, еще больше не хотелось возвращаться в комнату с простыней в углу, но не ночевать же здесь! Она решила пройтись по бульвару. Везде на лавочках сидели люди: мужчины читали газеты, женщины разговаривали, вокруг бегали дети. В самом конце бульвара Эмма увидела своего недавнего знакомого. Он сидел один и задумчиво гладил бороду. Эмма подошла к нему и торопливо заговорила:
– Вы меня извините! Я не хотела вас обидеть! Просто одного моего знакомого тоже зовут Зиновий Моисеевич. Ну, и вы на него совсем не похожи!
Мужчина смотрел на нее несколько напряженно.
– А то я подумала, шо я такая страшная, и вы меня таки испугались! – Эмма засмеялась и села рядом. Мужчина ей определенно нравился.
– Ну что вы! – он слегка покраснел. – Вы очень симпатичная.
– А у вас такая внешность, шо вам бы больше подошло имя… Владимир Андреевич, например!
Мужчина вздрогнул и с ужасом посмотрел на нее.
– Или… Николай Андреевич, – продолжала Эмма. – Короче, вы совсем не похожи на еврея!
– Не похож?
– Нет!
– Плохо! – как-то разочарованно сказал он.
– А вам надо обязательно быть похожим на еврея? – удивленно спросила Эмма.
– Да! – очень серьезно сказал Зиновий Моисеевич.
– Так женитесь на мне, и будет вам счастье! – неожиданно для себя вдруг выпалила Эмма и покраснела.
Зиновий посмотрел на нее и улыбнулся.
– А если я соглашусь?
– Тю, не морочьте мне голову! – еще больше краснея, сказала Эмма и отвернулась.
– Как вас зовут?
– Эмма.
– Эмма, я вполне серьезно! Вы мне очень понравились. Может, рассмотрите мою кандидатуру? Если, конечно, ваше сердце свободно! – сказал Зиновий.
Эмма удивленно посмотрела на него и подумала, что это действительно хорошее предложение, и можно навсегда уйти от Сары и ее мишпухи.
– Зачем вам это надо? – спросила она, все еще не веря, что он говорит серьезно.
– Во-первых, как я уже сказал, вы мне действительно очень понравились. А во-вторых, если вы меня с первого взгляда раскусили, то это могут сделать и другие. В-третьих, мне кажется, что вы не очень-то хотите возвращаться домой. И в-четвертых, почему бы нам не быть друг другу полезными?
– Но вы ведь про меня ничего не знаете! А я про вас!
– Так можно же все рассказать друг другу. Давайте, вы первая! – предложил Зиновий. – И давайте доедим булку и шоколад.
– А шо рассказывать? – Эмма с удовольствием смаковала шоколад. – Сирота я. И не нужна никому!
Эмма рассказала Зиновию всю свою жизнь, начиная от первого детского воспоминания, когда хоронили Розу, ее маму, и заканчивая вонючей Сариной рыбой, которую она сегодня собиралась готовить на ужин. Но ее история оказалась детской сказкой, по сравнению с той, что ей рассказал Зиновий.
Глава 4
Запутались разные мысли в мозгу
Не по правилам, не под заказ.
Меняют местами радость, тоску,
Черт знает, сколько раз…
Зоя ЧерномазоваВладимир проснулся от предрассветного холода. Каждый раз ему хотелось согреться под одеялом и еще сладко поспать хотя бы с полчаса. Серый шерстяной рулон опять лежал рядом. Владимиру казалось, что Жогов специально подсовывал ему одеяло, чтобы поймать на «горячем». Самого же Жогова, как всегда, в это время в палатке не было. Владимир не стал поддаваться искушению и вылез из палатки. Ривкин делал зарядку, а Жогов в теплом костюме задумчиво смотрел в сторону северного склона. Владимир присоединился к Ривкину, чтобы согреться.
– Доброе утро! – сказал Ривкин. Изо рта у него шел пар. – Алексей и его тёзка уже ушли составлять карту, так что у нас нет компании!
– Жаль, – огорчился Владимир. – Зарядка будет не такой веселой!
Владимир начал делать интенсивные упражнения и минут через десять уже согрелся. Ривкин еще в первый день посоветовал ему таким образом бороться со сном и холодом.
– Лучше днем потом передремать, когда тепло будет! – сказал он Владимиру. – А уговаривать свой организм поспать и согреться не пытайтесь. Вы потом себя будете плохо чувствовать.
Обычно после пробежки у Владимира поднималось настроение, но сегодня от нехороших предчувствий у него разболелась голова. Жогов был дежурным по лагерю. Удивительно, но все члены группы выполняли обязанности дежурных беспрекословно. Даже полковник разводил костер, варил кашу и готовил чай. Правда, ему всегда помогал Жогов, но это было лишь его личной инициативой. Владимира от дежурств отстранили. Только иногда либо Жогов, либо Ривкин просили его помочь. Все остальное время он проводил возле радиопередатчика.
Сегодня в эфире почему-то было тихо. Он об этом сказал Жогову, когда тот принес ему миску с кашей и чай.
– Странно, – сказал Жогов и пошел к полковнику что-то обсуждать.
Владимир уже хотел было снять наушники, чтобы поесть, как вдруг услышал язык навахо. Американцы сообщали, что один из «советских» убил другого и засыпал камнями. Владимир так сильно изменился в лице, что к нему подскочил Ривкин.
– Вашего Алексея убил другой Алексей! – шепотом ответил он на немой вопрос Ривкина. – И засыпал камнями.
Ривкин с ненавистью посмотрел в сторону палатки, где сидели полковник с Жоговым с быстро скрылся в своей.
«Интересно, каким способом меня убьют?» – подумал Владимир и снова стал прислушиваться к сообщениям. Американцы собрались уходить и обсуждали маршрут.
Через некоторое время вернулся Алексей НКВ-Дешник и тут же подошел к Жогову и полковнику.
«Докладывает о выполненном задании. Убийца!» – со злостью подумал Владимир и снова прислушался – американцы приняли решение уходить в Китай в Урумчи и ждали проводника из Тибета.
Полковник и Алексей скрылись в палатке, а Жогов подошел к Владимиру.
– Что-то новое услышал? – спросил он, лихо закусил папиросу и прикурил.
Владимир кивнул.
– Дайте мне карту, – попросил он.
Жогов, не вынимая папиросу изо рта, достал из планшетки карту. Владимир развернул ее.
– Нет. Не эту! – сказал он. – Надо ту, которую Ривкин составлял! Я сейчас!
Владимир вскочил и побежал к Ривкину в палатку. Жогов удивленно посмотрел ему вслед. Такое поведение было «не положено». Жогов должен был сам взять у Ривкина карту. «Ладно, пусть побегает, – подумал он, – недолго осталось».
– Зиновий, можно вашу карту? – сказал Владимир, открывая полог палатки. – Ту, которую Алексей составлял!
Ривкин сидел и собирал вещи.
– Вот зачем мне этих дров? – тихо сказал он. – У меня на руках письмо, подписанное самим Отто Юльевичем Шмидтом. Я должен уже быть в Калуге в университете! Нет же, согласился напоследок помочь карту составить! Возьмите.
Владимир взял карту и побежал обратно к Жогову.
– Вот смотрите! – развернул он карту. – Вчера американцы были вот здесь. А сейчас они подошли вот сюда. Это совсем рядом с нашим лагерем!
– Плохо, – тихо сказал Жогов.
– Это может быть нам полезным! – сказал Владимир. – Они собираются уходить в Урумчи. Но им можно помешать!
– Как? – удивился Жогов.
– Смотрите какая местность! Без проводника здесь не обойтись. А пока они ищут проводника, мы можем им помешать! – воодушевленно продолжал Владимир, а сам думал о том, что с помощью этой идеи он лишь на несколько дней продлит себе жизнь.
А Жогов уже мысленно примерил на себя погоны подполковника. Он закурил и стал обдумывать, как бы получше идею Муромцева выдать за свою, чтобы в докладе полковника начальству было понятно, что это идея принадлежит капитану Жогову.
Тут вокруг все загудело и затряслось. Жогов повернулся и увидел, как с северного склона прямо на их лагерь летят камни. Буквально за несколько секунд этот камнепад накрыл палатку, в которой находились полковник со своим сотрудником. Жогов только и успел вынуть папиросу изо рта, как огромный валун свалил его с ног и прокатился по грудной клетке, с хрустом проломив ее. Владимир работал с рацией, поэтому не слышал гула, но, увидев раздавленного Жогова, сорвал наушники и отскочил в сторону. Камни летели в разные стороны, слегка задели палатку, где жили Владимир и Жогов, но на палатку Ривкина не упал ни один камень.
– Я так и знал! – закричал Ривкин, выглядывая из палатки. – Ладно лагерь разбили в неположенном месте! Но можно же было посоветоваться, как правильно поставить палатку, чтобы учесть плоскости разрывов!
Ривкин схватился за сердце. Владимир подбежал к нему.
– Мосеич! Ты чего!? Моисеич!! Не умирай!! – закричал Владимир.
Зиновий обмяк у него на руках и затих. Владимир стоял на коленях возле Ривкина и плакал навзрыд под непрекращающийся гул. Камни летели с бешенной скоростью, но палатка Ривкина стояла между разломом на безопасном островке, и камни пролетали мимо.
Где-то через час стало тихо. Владимир осмотрелся и неожиданно у него мелькнула дерзкая мысль. Ведь через два дня будет самолет, который должен забрать полковника, Жогова и Ривкина, и почему бы не…
– Извини, Моисеич! – сказал он. – Но тебе уже все равно, а я жить хочу!
Он снял с Ривкина одежду и с трудом натянул на него свой комбинезон. Перетащил тело к радиопередатчику, повесил на шею наушники и руки пристроил к ключам. Затем в палатке переоделся в его костюм. Они с Ривкиным были одного роста, так что костюм пришелся впору. Затем стал рассматривать документы. Письмо, подписанное руководителем геофизического института Отто Шмидтом, лежало сверху. Это была рекомендация для ректората Калужского университета принять в свои ряды Ривкина Зиновия Моисеевича на должность преподавателя физики. Далее Владимир обнаружил мандат, предъявитель которого являлся научным сотрудником Западно-Сибирского отделения Академии наук СССР. И в самом низу лежал паспорт. Паспорт был без фотографии, и срок действия у него заканчивался в октябре 1947 года. Владимир сложил все вещи Зиновия в чемодан, документы сложил в большой кожаный портфель. В портфеле лежала потертая папка с завязками. Владимир открыл ее и увидел толстую пачку пожелтевших листов с машинописным текстом, сшитых суровой ниткой. «Космические легенды Востока») – прочитал он и удивился. Ривкин предстал в совершенно новом свете, и, чтобы соответствовать ему, нужно будет все это изучить.
– Стоп! – вдруг сказал он. – А в чем же секрет серого одеяла?
Он залез в свою палатку и внимательно осмотрел серый рулон. Одеяло, как одеяло, не очень новое, но на ощупь очень плотное. Владимир расстегнул багажные ремешки и развернул его.
Внутри одеяла было несколько пачек денег! Теперь стало понятно, каким образом Жогов собирался ликвидировать заключенного Муромцева. Он бы заставил его развернуть одеяло, чтобы потом обвинить в краже! Украл государственное имущество – получи пулю в лоб!
Владимир отнес одеяло в палатку к Ривкину и пересчитал деньги. Тридцать тысяч рублей! Это три года можно не работать и не бедствовать! Владимир решил не думать о том, где эти деньги взял Жогов. Теперь оставалось ждать самолет. Главное, чтобы те, которые должны были забрать полковника, Жогова и Ривкина, не знали, как выглядит настоящий Ривкин.
Тут снова начался гул. Владимир выглянул из палатки и увидел, как летящие с северного склона валуны засыпали тело Ривкина, и из-под груды камней остались видны только ноги в синем комбинезоне…
– Вот так я стал Ривкиным Зиновием Моисеевичем! – закончил свой рассказ Зиновий-Владимир. – Теперь можете представить, как я испугался, когда вы сказали, что я не похож на еврея! Из Семипалатинска я уехал без проблем – казахам все равно, еврей я или русский. Главное – советский. А тут первый человек, с которым я заговорил, сразу меня расшифровал!
У Эммы просто не было слов. Она сидела и молча разглядывала Владимира-Зиновия – он ей нравился все больше и больше.
– Вам придется учиться быть евреем, – наконец, сказала она. – Хотя бы таким, как адвокат Герциков.
– Так вы выйдете за меня замуж? – улыбаясь, спросил он. – Сделаете меня похожим на господина адвоката!
Внутри у Эммы началось какое-то внутренне перерождение. Она уже почувствовала себя мадам Ривкиной, женой ученого-физика.
– Зачем на господина адвоката? Я вас сделаю похожим на господина Ривкина! – сказала она и гордо повернула голову.
– Очень хорошо! Поезд на Калугу завтра вечером. Днем распишемся и вместе уедем. Согласна?
Эмма кивнула.
– Только не забывайте, что вы теперь Зиновий!
– Рядом с тобой я буду это всегда помнить!
– А где ты ночевать будешь? – спросила она и вдруг с ужасом представила, что они спят на ее старой кровати за грязной простыней, а Сара орет всякие гадости.
– Вот я как раз сидел на вокзале и думал, что надо бы поискать гостиницу. Не знаешь, какую-нибудь приличную?
– Тут есть бывшая «Губернская». Я не знаю, как она сейчас называется.
– Так пойдем!
Они подошли к довольно приличному зданию гостинцы, на фасаде которого висело несколько вывесок: вверху побольше – «Житомирская» и ниже поменьше – «Бывшая Губернская», еще ниже совсем перекошенная – «Добро пожаловать!» Зиновий подошел к окошку регистрации:
– Мне одноместный номер, пожалуйста!
– Одноместных номеров нет! Есть место в четырехместном номере, – холодно ответила барышня в окошке.
– Фима, как это нет! – подскочила к окошку Эмма. – Ты шо! Хочешь поселить моего жениха с какими-то шлимазлами[14]!
Зиновий с улыбкой слушал этот диалог с удивительными колоритными выражениями. В результате он получил ключи от одноместного люкса с ванной комнатой. Эмма проводила его до дверей.
– Без тебя я бы не справился! Спасибо! – сказал он.
– А иц ин паровоз[15]! – махнула рукой Эмма. – Я эту Фиму знаю с детства.
– Завтра во сколько расписываемся? – Зиновий занес в комнату вещи.
– Я за тобой зайду часов в десять.
– Хорошо, Эмочка!
– У нас говорят – Эммочка, чтобы четко было слышно «мм»!
– Хорошо, Эммочка! – ласково сказал Зиновий, достал из внутреннего кармана пиджака деньги и протянул ей. – Вот, возьми! На свадебное платье.
Эмма вернулась домой, когда уже стемнело. Теплый августовский вечер был прекрасен. Она посмотрела на небо и увидела сотни падающих звезд. Нужно успеть загадать желание! Желание у нее было одно – уехать отсюда, и она под каждую падающую звезду транслировала свое желание в Космос.
Сара начала что-то бубнить, но Эмма не обратила на нее никакого внимания и спокойно зашла в комнату за свою занавеску. Десятилетняя Софочка, точная копия Евы, подражая Саре, начала обзывать Эмму.
– Как вы мне все надоели! – выглянув из-за занавески, сказала Эмма. – Завтра выйду замуж и уеду от вас!
Софочка не знала, что в таких случаях отвечают, поэтому просто замолчала.
Рано утром Эмма набрала в таз воды и начала мыться у себя в углу. Сара во дворе тут же включила сирену:
– Что же эта отборная сволочь делает! Нет от нее покоя ни днем и ночью!
– Она замуж выходит! – брякнула Софа.
– Шо!? – Сара на минуту потеряла дар речи. Потом разразилась еще громче. – Да кому она нужна? Мне на мою голову не хватало еще какого-то шлёмиля[16]!?
Эмма выплеснула воду из таза в окно, окатив Сару с ног до головы.
– Киш мир ин тохес[17]! – спокойно сказала она. – И пойди умойся, шлёпарка!
Больше Сара не проронила ни слова. Эмма в новом платье (последнем, что осталось от Беллы) вышла из дома, гордо протопала через весь двор и исчезла за калиткой, оставив Сару стоять в недоуменной позе с открытым ртом.
По пути в гостиницу Эмма купила себе небольшой чемодан, два платья, белье, чулки, пару туфель и кое-что по мелочам.
– Так ты, правда, выходишь замуж? – спросила ее Фима, которая уже собралась домой после ночной смены.
– Тю! Я ж тебе сказала! – улыбнулась Эмма. – Сейчас идем расписываться. Вечером уедем!
– А куда? В Одессу?
– В Москву.
– В Москву!? – Фима выкатила глаза.
– Ну да! – небрежно сказала Эмма, направляясь в номер. – Он же у меня академик!
Зиновий просиял, когда она с легким стуком вошла в номер, и галантно поцеловал ей руку. Эмма достала из чемодана ножницы и бритву.
– Ну что ж! Будем делать из тебя еврея! – сказала она.
Зиновий испуганно посмотрел на нее.
– Ты чего? – засмеялась она. – Я ж не обрезание тебе буду делать!
Она его подстригла, подрезала бороду и придала ей форму a la Троцкий. Затем достала из чемодана черную краску и аккуратно покрасила волосы. Через час, когда Зиновий надел свой костюм и прикрыл голову светлым картузом с твердым козырьком, он действительно чем-то напоминал Льва Троцкого.
– Ну вылитый еврей! – довольно рассматривал он себя в зеркале.
– Теперь тебе нужно выучить несколько слов, чтобы огрызаться от слишком умных! – сказала Эмма.
– Например, каких?
– Ну пожелать дырку в голове или отправить в закуток попы, – начала перечислять Эмма. – Вот какие слова чаще всего повторял настоящий Ривкин?
– Ну, вот он всегда говорил: «Ну, и шо!»
– Тоже говори. А еще?
– Больше ничего… Хотя… Я вспомнил, он еще говорил: «Зачем мне этих дров»!
– Хорошие слова. Тоже везде можно говорить!
– Ну что, пойдем расписываться? – сказал Зиновий, поправляя костюм.
Эмма надела одно из новых платьев, уложила волосы и прикрыла их легкой косынкой. Зиновий взял портфель, и они под ручку вышли из номера.
– Вы расписываться? – спросила любопытная дежурная, когда Зиновий отдавал ей ключ.
– Ну. И шо? – сказал Зиновий.
– Так это… – дежурная даже слегка растерялась. – У нас автомобиль есть.
– Эммочка! – особенно напирая на «м», ласково сказал Зиновий. – Ты как считаешь?
– Можно! – важно кивнув головой, сказала Эмма и очень тихо добавила: – Спроси, по чем стоит проехать?
– По чем стоит проехать? – громко повторил Зиновий.
– По пять рублей час! – из-за колонны появился водитель в кожаной фуражке с козырьком. – Но молодоженам будет дешевле!
– Эммочка! Ты как? – Зиновию уже нравилось так к ней обращаться.
– Можно! – снова важно сказала Эмма.
Их расписал пожилой чиновник в белой рубашке и черных нарукавниках. Потом они целый час катались по городу на новеньком автомобиле «Москвич» красного цвета. Эмма был счастлива. И хотя все вещи у нее были с собой, ей всё же хотелось заехать домой и увидеть, как Сара и ее мишпуха дохнет от зависти.
Зиновий предложил купить бутылку вина и вручить родственникам. Водитель лихо подкатил к калитке. Зиновий не спеша вышел из «Москвича») и подал Эмме руку. Во дворе Сара ругала своего брата Яшу за то, что тот до сих пор не продал старые бочки, которые еще делал Борхес. Яша огрызался, что эта рухлядь никому не нужна, и таскать ее он не собирается. Сара с визгом выкатила на середину двора большую бочку и уже собралась выкатывать вторую, как увидела возле калитки шикарную Эмму под ручку с шикарным мужчиной.
Во дворе стало тихо. Эта тишина привлекла внимание соседей: кто-то прильнул к окнам, кто-то просто остановился возле калитки, изумленно глазея на автомобиль.
– Эммочка! Это и есть твои родственники? – ласково спросил Зиновий.
– Да, Зямочка! – в тон ему ответила Эмма. – И тут всегда такой гвалт!
– Какое счастье, что ты здесь больше не живешь! – еле сдерживая смех, сказал Зиновий, достал из портфеля бутылку вина и поставил ее на бочку. – Но мы решили сделать визит вежливости по поводу того, что сегодня расписались. А теперь, позвольте откланяться, господа!
Они уже подошли к автомобилю, как Сара опомнилась:
– Как откланяться!? А что скажет рэбэ?!
– Вы знаете, мадам… – начал Зиновий.
– Сара, – подсказала Эмма.
– Вы знаете, мадам Сара, в нашем государстве важно иметь документ, а не то, что скажет рэбэ! А документ у нас есть, поэтому мы и откланиваемся! – он открыл дверь «Москвича». – Эммочка, прошу!
В автомобиле Зиновий и Эмма долго смеялись, вспоминая произведенный эффект. То, что Эмма вышла замуж за кнакэра, то есть за какую-то шишку, Сара поверила безоговорочно. Иначе она бы себя вела по-другому. Сначала они заехали в гостиницу за вещами, а потом водитель отвез их на вокзал. Зиновий взял билеты в мягкий вагон. Эмма в детстве на поезде уже ездила (как-то с отцом они были у родственников в Бердичеве). Но в таком вагоне она ехала впервые. Зиновий заказал в вагоне-ресторане ужин, и Эмма, наверное, первый раз в жизни наелась. Они всю ночь просидели в обнимку на мягкой полке, две одинокие души, чудом нашедшие друг друга. Утром Зиновий выпил три стакана сладкого чая. Эмма отдала ему всю свою порцию сахара, а сама просто выпила полстакана теплого кипятка.
В Калугу приехали днем. На вокзале было много извозчиков и все предлагали свои услуги. Было также и несколько автомобилей. Зиновий предложил до университета прокатиться на извозчике, и за два рубля старый мерин неторопливо поцокал по городу.
Эмма с чемоданами пристроилась в вестибюле возле окна, а Зиновий направился на кафедру физики к декану. Волшебный документ с рекомендацией Отто Юльевича Шмидта возымел свое действие.
– Очень рад! Очень рад! – повторял декан. – У нас как раз есть вакантная должность старшего преподавателя! Отто Юльевич давно вас рекомендовал!
Оказалось, что университет может даже предоставить жилье – место в комнате на троих в общежитии.
– Я вообще-то с женой! – смущенно сказал Зиновий.
Декан задумался.
– Ну, только из уважения к Отто Юльевичу, – сказал он, наконец.
Через два часа радостный Зиновий появился в вестибюле, подхватил Эмму на руки и закружился в танце:
– Эммочка! Нам из фонда университета дали квартиру в новом доме! Вот ключи!
Но радость их немного омрачилась, едва они переступили порог – из мебели в квартире был только стул.
Два дня пришлось спать на полу. Но Эмма быстро подружилась с женщинами в округе, и они ей помогли приобрести кровать, подушки и стулья. Эмма старалась вести себя так, как вела себя жена адвоката Герцикова: очень дипломатично, вежливо, но на хамство отвечала резко и остро. Ее трогательная забота о муже вызывала добрую улыбку.
– Он же у меня ученый! – говорила она ласково. – Когда же ему думать о домашних делах!?
И действительно, Зиновий погрузился в учебный процесс с головой и сразу получил прозвище «Зиновий Кепкович». Кепку он практически не снимал и всегда носил ее, надвинув на брови. Сама же Эмма очень экономно обращалась с деньгами, которые были спрятаны в шерстяном одеяле. У преподавателя Ривкина была рабочая карточка, хорошее жалование, и можно было бы позволить себе некоторый шик, но она старалась ничем не выдавать их тайну. Торговалась на рынке, тщательно и долго выбирая товар, обязательно советовалась с соседями, что и где можно приобрести подешевле.
Но один раз она все-таки не выдержала. И случилось это в антикварном магазине. Мимо этого магазина Эмма ходила несколько раз, но не знала, что это такое – в Житомире таких магазинов она не видела. Зашла и замерла. В углу стоял секретер-бюро, почти такой, какой был у Герциковых!
– Самуил Гардашник! К вашим услугам, мадамэ – подскочил к ней курчавый продавец еврейской наружности, безошибочно угадывая в ней свою.
– Мадам Ривкина! – с достоинством ответила Эмма.
– Мадам Ривкина интересуется мебелью? – затарахтел он. – Обратите внимание на шкафчик! Итальянская работа! Такой шкафчик сделан в единственном экземпляре, и с большим трудом нам достался…
Он осекся, потому что Эмма, не обращая внимания на его болтовню, со знанием дела откинула доску и начала осматривать потайные ящички. Доска была явно не с этого секретера (Эмма помнила, что доска должна быть инкрустированной), ключик был сильно деформирован.
– Я имел в ввиду, что только нам удалось раздобыть один из редких экземпляров! – продолжил Гардашник, мгновенно сообразив, что мадам Ривкина подобную мебель видит не впервые, и очень пожалел, что буквально вчера его брат Сёма отдельно продал резную инкрустированную доску.
Эмма вопросительно посмотрела на него.
– Э… пять тысяч! – сказал он.
Эмма, не моргнув глазом, повернулась и стала рассматривать дубовый буфет. Гардашник решил, что лучше будет помолчать, и стал ходить за ней по пятам.
Тут Эмма увидела круглый дубовый стол с львиными лапами. У Герциковых был точно такой же, только светлее. Она наклонилась, чтобы погладить львиные гривы под столешницей. Львиные головы были аккуратно спилены и места спилов закрашены темной краской в тон стола. Она разочарованно посмотрела на Гардашника.
– Да, мадам Ривкина! – снова все понял Гардашник. – Это печально, но мы ничего не могли сделать!..
«Сегодня этот клоц[18] Сёма будет сильно побит!» – подумал Самуил о своем брате, который неделю назад спилил эти резные головы и продал за очень дешево, как свои работы. Сёма его убедил, что такую мебель никто не купит, а если кто-то и купит, то откуда тот клоц может знать, что здесь должны быть «лёвы».
Эмма изо всех сил сдерживала волнение и сохраняла равнодушное лицо.
– Почем стоит купить вот это? – она отвернулась от стола и прикоснулась рукой к дубовому буфету.
– Для вас, мадам Ривкина, две тысячи рублей! – растянулся в улыбке Гардашник. Вообще-то, за него он хотел на пятьсот рублей меньше.
Эмма немного подумала: продавец слишком любезен, о своих грехах знает, и понял, что его уличили.
– Я даю вам семь тысяч за вот это, это и… вот это! – Эмма показала пальцем на буфет, секретер и стол. – И тридцать рублей за погрузить и доставить по адресу.
– Э… – начал было Гардашник. Он был не в убытке, но хотел все-таки поиметь побольше.
– Или не беру ничего! – стараясь быть равнодушной, сказала Эмма и направилась к выходу. Она была уверена в том, что господин Гардашник таки поимел свой интерес, и сам лично доставит мебель, сэкономив на извозчике.
– Конечно, мадам Ривкина! Все будет доставлено! – затарахтел Гардашник и подумал, что Сёма сегодня будет, ежели не побит, то загнан, как лошадь.
К вечеру Сёма все доставил. Самуил, конечно, помогал, но больше понукал. Сёма имел жалкий вид, когда, перетаскав всю мебель, он, наконец, ввалился в кухню, держа над головой стол ножками вверх.
– Все, мадам! – он постарался не уронить антиквариат. – Спасибо, шо посетили наш магазин! Дай Бог здоровья вам и вашим близким! – и, шатаясь, потопал к телеге возле дома.
Эмма встречала Зиновия во дворе. За это время она успела подготовить соседей к тому, что Зямочка будет ее ругать, за то, что она потратила все сбережения.
– Ну, не на стуле же ему кушать!? – говорила она, волнуясь. – И работает он на полу!
Соседи понимающе кивали и обещали защитить Эмму от гнева мужа. Но на самом деле Эмма вдруг испугалась, что такая крупная покупка может как-то навредить Зиновию. Зиновий, пожурил ее слегка при соседях и попросил быть более экономной. Дома он ее, конечно, не ругал, но очень просил быть осторожной. К счастью, все обошлось. Никто внимания на эту покупку не обратил, и все было принято, как должное. А в ноябре 1947 года Эмма решила разместить несколько вкладов в разных сберкассах, чтобы больше не было искушения тратить наличные. И это было очень правильным решением – грянувшая через месяц денежная реформа сохранила эти вклады почти без потерь.
Дальше их жизнь постепенно налаживалась. Зиновий Ривкин получил новый паспорт с фотографией и уже все реже и реже вспоминал, что когда-то он был Владимиром Муромцевым.
Глава 5
Письма старые перебирая,
Воскрешаю в памяти былое.
Даже не всегда я вспоминаю,
Было или не было такое…
Зоя Черномазова…Гул самолета на рассвете был хорошо слышен. «Не забыть бы, что меня зовут Зиновий!» – подумал Владимир и выглянул из палатки. Сегодня предрассветный холод его не беспокоил – он спал в теплом костюме и под двумя одеялами. Но неожиданно у него начался озноб. Ему вдруг стало страшно от мысли, что его дерзкий план может провалиться. Он достал из чемодана Ривкина светлый картуз и напялил его на лоб, прикрывая брови. Взлохматил отросшую бороду и горло замотал клетчатым кашне.
Самолет сел где-то в низине, и через пару часов на предгорье появились двое альпинистов. Владимир из палатки услышал их возгласы, но выйти к ним навстречу у него не было сил – от страха его прошиб холодный пот, руки и ноги начали трястись.
– Ай-яй-яй! – слышались голоса. – А живой-то кто-нибудь остался?
В палатку просунул лицо узкоглазый парень.
– Абай! – закричал он. – Один, кажется, живой!
– Вы Ривкин? – спросил другой, заглядывая в палатку.
Нервный озноб не прекращался, но, увидев двух казахов, Владимир почувствовал некоторое облегчение. Он кивнул.
– Собирайтесь! – сказал Абай. – Сами сможете спуститься вниз?
– Попробую! – попытался сказать Владимир, но у него поучилось что-то похожее на мычание.
– Понятно! – сказал Абай. – У него шок. Помоги ему, Нурлыбек!
Нурлыбек помог Ривкину-Муромцеву выбраться из палатки и собрать вещи. Абай внимательно осматривал все, что было засыпано камнями и даже попытался вытащить тело Ривкина из-под завала. Ничего не получилось. Долго стоял возле валуна, раздавившего Жогова. Потом подошел к груде камней, накрывшей палатку полковника.
– Это палатка полковника? – спросил он Владимира. Тот кивнул.
– Он там один был? – снова спросил Абай. Говорил он вроде бы правильно, но у него была немного странная артикуляция, и от этого казалось, что Абай говорит с акцентом.
Владимир хотел сказать, что там был еще один сотрудник, но язык его не слушался, поэтому он показал два пальца и что-то промычал. Абай кивнул и посмотрел на северный склон.
– Надо быстрее отсюда уходить! – сказал он. – Снова возможны оползни. Карта у вас?
Владимир кивнул и достал карту из портфеля. Абай ее внимательно рассмотрел и спрятал в планшетку. С помощью Нурлыбека и Абая Владимир спустился вниз к самолету и сел на какие-то мешки в салоне, одной рукой держа чемодан с пристегнутым к нему серым одеялом, а другой, обняв портфель с документами. Едва самолет взлетел, с северного склона на предгорье снова полетели камни и полностью похоронили под собой весь этот временный лагерь.
В Семипалатинске «товарища физика») на два дня определили в больницу. Оказалось, что такой шок испытывают все, кто чудом выжил в горах при камнепаде. Владимир не стал разочаровывать врачей и согласился.
– Мы вас на военном самолете можем доставить до Астрахани! – сказал Владимиру начальник учебного полигона, рассматривая письмо-рекомендацию Отто Шмидта. – А дальше до Калуги вы уж сами!
Из Астрахани до Ростова Владимир добрался на грузовике, который вез арбузы. Разговорчивый водитель пообещал у своих друзей-приятелей попросить помощи.
– Домчим мы тебя, товарищ физик, до твоего университета к началу учебного года! Не переживай! – сказал он. – Кстати, Фёдор. – Добавил он и протянул Владимиру огромную пятерню.
В Ростове Владимир переночевал в гостинице. На удобной кровати в одноместном номере он, наконец, привел в порядок свои мысли. Пока все складывалось удачно, никто его не задерживал, паспорт и мандат ни у кого не вызывали подозрений. Фёдор договорился со знакомым шофёром, чтобы Владимира довезли до Сталино[19].
– Ты, товарищ физик, не стесняйся, – прощаясь, сказал ему Фёдор. – Всегда спрашивай у нашего брата. Вдруг кому-то по пути! А если не по пути, так завсегда ж договориться можем!
В Сталино Владимиру сказали, что прямо до Калуги можно доехать из Житомира. Он сел на киевский поезд, а потом из Киева добрался до Житомира на попутной машине. Совет Фёдора оказался очень дельным. Пожилой водитель грузовика, фронтовик, вошел в положение «товарища физика») и взял с собой в рейс. Выехали рано утром, и в Житомире были уже к обеду.
На вокзале Владимир выяснил, что поезд до Калуги будет только завтра вечером. Он выпил два стакана чая в буфете, купил еще горячую булку и сел на свободную лавочку в зале ожидания. «Ну, наконец-то, последний этап, и я в Калуге, – подумал он, – а дальше разберемся. Устал я очень. Надо бы найти гостиницу, не сидеть же всю ночь на вокзале!»
Возле него вдруг села черноволосая кудрявая девушка. Он улыбнулся – девушка была очень красивая. Одета она была в старенькое платье, худенькие плечи украшал застиранный платок. Владимир открыл портфель и достал булку…
Было уже около полуночи, а Зоя и Зиновий Моисеевич-Владимир Андреевич все разговаривали.
– Как-то не могу назвать вас Владимиром Андреевичем! – улыбнулась Зоя. – Непривычно. Буду называть вас дядей Зямой, как всегда!
– Да я уже и сам привык за столько лет быть Зиновием. Благодаря Эммочке, я смог выжить. Если бы я ее не встретил тогда на вокзале, меня бы уже давно вычислили, и расстрел на месте был бы для меня спасением.
Дядя Зяма помолчал немного и продолжил рассказ.
– Бог долго не давал нам детей. Не торопился, наверное. Ждал, когда мы перестанем бояться и оглядываться, закрывая дверь. Когда умер Отто Юльевич Шмидт в 1956 году, я уже немного успокоился. Раз до сих пор он про меня не вспомнил, то другим до меня и дела не было. А перестал бояться я уже после смерти Сталина. Летом 1966 года мы с Эммочкой один единственный раз поехали в Цхалтубо по путевке. И произошло чудо! Она оттуда приехала беременной! Как мы были счастливы! Вовка очень радовал нас! То, что у него была лейкемия, мы узнали только после его смерти. Эммочка сразу постарела. Всего два года пожила и умерла. От тоски, наверное. А я вот все живу и живу. Никак Бог не приберет меня. Вот сто лет отпраздновали! – улыбнулся он. – Ну пусть восемьдесят восемь! Так тоже ведь много!
– Вы еще совсем молодой человек! – засмеялась Зоя.
Она начала воспоминать, как они с Вовкой сидели за одной партой и вообще были не разлей вода. Вовка был гордостью школы, учителя за него буквально дрались. Он был победителем всех городских и областных олимпиад, причем по всем предметам. Бледный и худой, он постоянно ходил с книгами в руках, читал их и на ходу, и на уроках, и на речке на коровьем пляже, куда они с Зоей летом часто ходили. Зоя купалась, прыгала с деревянного причала в воду, а Вовка сидел с книжками на берегу и, если заходил в воду, то только по колено, слегка брызгал руками в лицо и снова погружался в чтение. За лето он успевал просмотреть все учебники на два класса вперед, а потом в течение года читал научные журналы. Неудивительно, что он был лучшим учеником в школе.
Однажды, когда они с Зоей шли домой после уроков (это было в седьмом классе), Вовку окружили четверо старшеклассников.
– Ну, что ты, жидёнок! – начали они его пинать, – бегаешь тут и ходишь спокойно, и никто тебе до сих пор рыло не начистил?
Зоя уже приготовилась защищать его, но Вовка спокойно и неторопливо сказал:
– Во-первых, не жидёнок! Я – а идише коп, что значит, еврейская голова! Это интонационная вербальная фраза. Если вы хотите меня обидеть, то нужно говорить пренебрежительно: «Ай! А идише коп!», и всем будет понятно, шо я шлимазл! А если хотите меня похвалить, то вы цокаете языком и говорите торжественно: «Ай! А идише коп!». Это значит, шо у вас есть повод для счастья! Это во-вторых! А в-третьих… – Вовка улыбнулся. – Как вам нравится во-вторых?
Верзилы удивленно слушали его и пока не решались пустить в ход кулаки.
– И четвёртое, – невозмутимо продолжал Вовка. – Мы же таки культурные люди и все дела можем порешать, не отходя от кассы. Ежели вам надо кого-то интеллектуально разквецать[20], то я таки рядом! Ежели надо кому-то решить задачу, так обрасчайтесь!
Пока трое переваривали сказанное, четвертый, который держал Вовку за плечо, быстро сообразил:
– А контрольною за четверть решить можешь?
– Вот с этого и надо было начинать! – Вовка ласково убрал руку с плеча и поправил пиджак. – А то сразу гоп-стоп. Какую контрольную? Кому? Когда решить?
– У нас завтра контрольная по физике, – пришел в себя еще один.
– А йэнэ! Тоже мне проблема! Завтра найдете меня во время урока, и всё будет цимес[21]! – и Вовка повернулся к Зое. – Ты к бабушке? Давай портфель!
Они пошли, держась за руки. Позади четверо парней начали что-то тихо обсуждать.
– Я тебя уже собралась защищать! – сказала Зоя, когда они, как всегда, пришли к Зоиной бабушке делать уроки.
– Правда? – искренне обрадовался Вовка.
– Правда.
– Ты знаешь, я очень испугался, – признался Вовка. – У меня и так внутри непонятно, что и где болит… А если бы еще бить начали…
Они сделали уроки. Вовка с удовольствием выпил сладкий травяной чай и пошел к себе.
На другой день на уроке истории в класс постучался пионервожатый Валерий и вызвал Вовку в коридор. Вовка вернулся минут через пятнадцать, сел за парту и хитро подмигнул Зое.
– Что случилось? – спросила она на перемене.
– Как и договаривались! – улыбнулся он. – Решил им контрольную. Все три варианта.
Результаты контрольной удивили учителя физики. Затем и учителя алгебры и геометрии. Вскоре пришла очередь и учителя химии, и Вовку вызвали к завучу в кабинет «на ковёр». Зоя пристроилась на подоконнике с книжкой на тот случай, если придется долго ждать, но Вовка через десять минут вышел.
– Ну что?
– А иц ин паровоз! – махнул рукой Вовка. – Тоже мне проблема!
– Ругали тебя?
– Я как-то не очень понял. То ли разрешали, то ли запрещали. Но, скорее всего, разрешили. Я сказал: «Светлана Семёновна! Я, конечно, могу прекратить это безобразие. Но. Мне таки интересно, я таки имею уважение, а школа таки имеет показатель! Зачем портить такой гешефт[22]?»
– А она?
– Она умная идише коп… Иди, говорит. Еще сказала, что для своего возраста я слишком много разговариваю.
Вовка умер от лейкемии, не дожив десяти дней до своего пятнадцатилетия. Прощание организовали в фойе школы. Столько искренних слез Зоя видела единственный раз в жизни. Для Зои это было потрясением, и чувство утраты жило в ней по сей день.
– А Вовка мне стал часто сниться, – грустно сказал дядя Зяма. – Раньше как-то не снился. А тут уже третий раз один и тот же сон. Вот Вовке раньше тоже снились одни и те же сны, а теперь и мне.
– Дядя Зяма! – Зоя даже подальше оставила чашку. – С этого места поподробней!
– Да что поподробней! – вздохнул дядя Зяма. – Первый раз он нас сильно напугал. Ему было лет шесть. Вскочил утром и говорит: «Папа, мне ядерный взрыв приснился!» Откуда, спрашиваю, знаешь, что это ядерный взрыв. А он берет листок и карандаш и рисует ядерный гриб. Это, аккурат, 6 августа было в день бомбардировки Хиросимы! Я ему говорю: «Такое было, но это было очень давно!» Ну, мы с Эммочкой решили, что у него необычные способности. Поговорили с ним, как со взрослым, и сказали, что о таких снах лучше никому не рассказывать.
– А он часто такие сны видел? – спросила Зоя.
– Часто. Но он спокойно относился к ним. Иногда вдруг скажет: «Пап, опять снилось!» А лет в двенадцать ему землетрясение сниться начало. Причем одно и тоже. По его рассказам было похоже на Ташкентское 1966 года.
И тут Зою осенило! Ведь Вовка и Антонина родились в один день – 20 мая 1967 года! И Тоня действительно гениальный математик и физик! Она же точно рассчитала место «разлета» атомов четвертой части мозговой структуры Юдзуки Фурукавы во время землетрясения. Цхалтубо – это ведь Грузия! А Дамир какая умница! Он сразу предположил, что наш «пятый» мог еще не родиться или уже умер.
– Дядя Зяма! – волнуясь, спросила Зоя. – А Вовка вам снился сначала в декабре, потом в конце февраля? А потом 6 августа?
– Точно! – удивился Зиновий Моисеевич. – Как ты догадалась? Покажи, говорит, Зое мою любимую книжку, и она всё поймет.
Дядя Зяма встал, из комнаты принес книгу в глянцевой суперобложке и протянул ее Зое:
– Вот. Дня не было, чтобы он ее не читал перед сном.
У Зои заколотилось сердце и на глазах выступили слезы – она держала в руках зачитанную книгу «Сказки японских островов. Земляника под снегом».
– Зиновий Моисеевич! – Зоя промокнула салфеткой глаза. – А теперь я вам кое-что расскажу!
И Зоя начала рассказывать о своих снах и о том необычном расследовании, которое они провели вместе с Дамиром, Антониной и отцом Антонио. Дядя Зяма слушал с открытым ртом.
– Кто бы мог подумать, что пятый всегда был рядом! – закончила Зоя свой рассказ уже под утро. – А в моих воспоминаниях Вовка навсегда остался таким ярким лучиком света. И эти воспоминания всегда со мной. А Вовка в Мире Огненном узнал в толпе своего и нашел способ нам сообщить об этом! Получается, что все наши разлетевшиеся части мозговой структуры, в принципе, всегда были вместе – две части в Японии, остальные со мной. А я, как связующее звено, туда-сюда перемещалась.
– Теперь понятно, почему у него была лейкемия, – грустно сказал Зиновий Моисеевич. – Кому-то из вашей «пятерки» должна! же были достаться болезни от радиации… Ох, Зоечка! Я очень устал! У меня такое чувство, что я завершил сразу несколько больших дел!
– Отдыхайте! – Зоя встала и обняла дядю Зяму. – Я зайду завтра.
Зоя пошла к себе, держа в руках «Сказки японских островов». Не дожидаясь рассвета, она взяла телефон и написала Антонине, Дамиру и отцу Антонио сообщение: «Я нашла ПЯТОГО! Завтра все расскажу!»
На другой день около полудня она постучала в дверь к соседу. Дядя Зяма не открыл. Зоя легонько толкнула незапертую дверь и прошла в комнату. Зиновий Моисеевич сидел за старинным бюро-секретером на стуле в странной позе. Зоя подошла поближе и поняла, что дядя Зяма умер. Перед ним на потертой доске лежали ветхие желтые листы с машинописным текстом, аккуратно склеенные во многих местах. Зоя сквозь слезы читала то, что было очерчено карандашом:
«Мыслите себя не земными жителями, но вселенскими.
Ведь наша планета не является каким-то обособленным миром,
Но лишь одной из остановок на великом пути в Беспредельность.
Осознайте крепко свое место в Беспредельности
И свою зависимость от всей совокупности жизни Космоса.
Приучите сознание к единству жизни, к единству Космоса.
Таким путем возложите на себя тем большую ответственность.
Утвердите в сознании ответственность перед Космосом -
Великую ответственность за каждую мысль, слово и действие.
Дух человеческий, как создатель, ответственен за все содеянное им.
Причина и следствие действуют непрестанно и в бесконечности.
Истинным сотрудником Космоса может стать только сознание,
Обнимающее Вселенную в размере широких действий,
И космическое строительство утвердится только тогда,
Когда человечество научится понимать космическое Единство».
Стяпонас Стульгинскис,
«Космические легенды Востока». Провозвестия о культуре будущего.
Легенда семидесятая. О сотрудничестве с Космосом.
Николаевка
июль-сентябрь 2016 год
Примечания
1
Неделя молитв о единстве христиан – ежегодное международное экуменистическое мероприятие, в котором принимают участие представители различных христианских деноминаций. Проходит каждый год с 18 по 25 января.
(обратно)2
Макароническая речь – речь, содержащая механически переносимые из другого языка искаженные слова и выражения (макаронизмы)
(обратно)3
В свинячий голос (укр.) – (фразеологизм) завизжать вслед, сообразить слишком поздно.
(обратно)4
МФТИ – Московский физико-технический институт
(обратно)5
НИРС – научно-исследовательская работа студентов
(обратно)6
7 февраля 2009 года был торжественно открыт Киевский меридиан
(обратно)7
(Коннитива) – Добрый день/здравствуйте(япон.)
(обратно)8
Молитва на Розарии – молитва на четках
(обратно)9
Dixi (лат) – я высказался
(обратно)10
Рэбэ (идиш) – раввин
(обратно)11
Шлёпарка (идиш) – неряшливо одетая женщина
(обратно)12
Мишпуха (идиш) – родственники (пренебрежительно)
(обратно)13
Фэтер (идиш) – дядя
(обратно)14
Шлимазл (идиш) – придурок
(обратно)15
А иц ин паровоз (идиш) – то же мне проблема
(обратно)16
Шлёмиль (идиш) – еще хуже, чем шлимазл
(обратно)17
Киш мир ин тохес (идиш) – поцелуй меня в зад
(обратно)18
Клоц (идиш) – дурак
(обратно)19
9 ноября 1961 года г. Сталино Украинской ССР переименован в г. Донецк
(обратно)20
Разквецать (идиш) – уничтожить, раздавить.
(обратно)21
Цимес (идиш) – замечательно, вкусно, сладко
(обратно)22
Гешефт (идиш) – сделка, коммерция
(обратно)
Комментарии к книге «Узнать в толпе», Елена Валентиновна Шапран
Всего 0 комментариев