«Аякс Пенумбра 1969»

Аякс Пенумбра 1969 (fb2) - Аякс Пенумбра 1969 [0.5] (пер. Владимир Бойко) (Круглосуточный книжный мистера Пенумбры) 616K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Робин Слоун

Робин Слоун Аякс Пенумбра 1969

© Робин Слоун, 2013

© Владимир Бойко, перевод на русский язык, 2016

© Livebook Publishng Ltd, 2017

* * *

Аякс Пенумбра 1969

Круглосуточный книжный

Приезжий ходит по городу в поисках. По списку: библиотеки и книжные, музеи и архивы. Ныряет в недра «Сан-Франциско кроникл». Угрюмый секретарь препровождает к самым давним подшивкам. Газетная бумага хрупка на ощупь. Листает бережно, но уверенно, пальцы к такому делу приучены, но «Кроникл» слишком юна. Искомого имени там нет.

Приезжий прочесывает китайский квартал, выясняет, как спросить про книжный магазин на кантонском диалекте: «Шудянь?» Устремляется в серую дымку Хейт-стрит, беседует с длинноволосым парнем, торгующим разложенными на одеяле книгами в парке «Золотые Ворота». Пересекает залив, заглядывает в «Коудиз» и «Кэл», расположенные южнее магазина Кеплера и Стэнфордского университета. Наводит справки в «Сити-Лайтс», но кассир по имени Шиг качает головой: «Впервые слышу, друг. Впервые слышу». Взамен продает приезжему экземпляр «Вопля».

Идет 1969 год, Сан-Франциско застраивается. Большая центральная артерия Маркет-стрит вся перерыта. К югу от нее снесены и стерты с лица земли целые кварталы, ограда пестрит вывесками «САДЫ ЙЕРБА-БУЭНА», хотя поблизости не видно ни кустика, ни деревца. С северной стороны приезжий огибает стройплощадку, где возносится в небо огромный зиккурат, а надпись поверх тонких очертаний сверкающего копья на плакате сулит:

ЗДЕСЬ БУДЕТ

ПИРАМИДА ТРАНСАМЕРИКА.

Приезжий разочарованно ходит по городу. Податься больше некуда, список свернут, исчерпан. Бредет к мосту Золотые Ворота, потому что знает: родители будут расспрашивать об этом месте. Пройдя четверть пути, поворачивает обратно. Он рассчитывал лицезреть панораму города, но над заливом встал туман, и рубаха с короткими рукавами топорщится на студеном ветру.

Приезжий неторопливо возвращается в гостиницу, смиряясь с неудачей. Утром он купит обратный билет на поезд. Какое-то время идет вдоль воды, затем, срезая дорогу, направляется в город. Продвигается по границе, разделяющей Северный пляж и Чайнатаун, и там обнаруживает втиснутый между итальянским рестораном и китайской аптекой книжный магазин.

В ресторане все стулья водружены на красно-клетчатые скатерти. Аптека стоит в тени, двери стянуты мрачной цепью. Вся улица спит, дело к полудню. В книжном же кипит жизнь.

Не видно еще, но уже слышно: приглушенный шум голосов, резкая песенная трель.

Звук нарастает, когда дверь магазина распахивается и на улицу вываливаются люди. Они молоды, длинноволосы, небрежно одеты. Приезжий слышит щелчок зажигалки, примечает вспыхивающую искру. Люди что-то передают друг другу, вдыхают – и выдыхают длинные струйки дыма, которые смешиваются с туманом. Приезжий медлит, наблюдая. Они вновь что-то пускают по кругу, потом выбрасывают на мостовую и возвращаются внутрь.

Он подходит ближе. С фасада у магазина сплошь витрины, сверху донизу, оформленные железной решеткой стеклянные квадраты наглухо затуманены. Внутри, похоже, в самом разгаре вечеринка. Мелькают лица и руки, темные шевелюры, за мглистым стеклом всё размыто, как на полотнах импрессионистов. Звучит песня, которую он уже слышал в городе, какая-то модная вещь.

Толкает дверь, и его обволакивает волна пенного тепла. Где-то вверху звонко дребезжит колокольчик, возвещая о его приходе, но никто не обращает внимания. Дверь не открывается до конца, бьется в чью-то спину, чью-то широкую куртку с россыпью ярких заплат. Приезжий протискивается бочком, тихонько бормоча извинения, но человек в куртке ничего не замечает – он поглощен беседой с женщиной, вцепившейся в транзистор, откуда и несется песенка.

Книжный магазин крохотный – высокий и узкий. Стоя в уголке, приезжий оглядывает помещение и прикидывает: покупателей здесь меньше, чем в «Сити-Лайтс», и двух десятков, наверное, не наберется – просто все они толкутся в зале на одном пятачке.

Эта малочисленная и компактная толпа крутится вокруг нескольких приземистых столиков – каждый из них увенчан лаконичной надписью от руки:

ПОЭЗИЯ,

ФАНТАСТИКА,

СОГЛАСНО «КАТАЛОГУ ВСЕЙ ЗЕМЛИ».

Кто-то из присутствующих листает книги; два бородача склонились, споря и жестикулируя, над столиком КИНО. Другие читают, не отрываясь; женщина в зеленом платье так и застыла, зачарованная комиксами «Фантастическая четверка». Большинство, впрочем, не забывает о себе: люди разговаривают, кивают, смеются, флиртуют, поправляют прически. Волосы у всех длинные, и приезжий внезапно начинает стесняться своей стрижки под насадку № 3.

Он пробирается сквозь толпу в сторону кассы, стараясь ни до кого не дотрагиваться. Мало ли как у людей с гигиеной. Голоса гулко разносятся над голыми половицами, и он улавливает обрывки разговоров:

«… просто отпад, понимаешь…»

«… в Марине…»

«… на Лед Зеп…»

«… типа собачьего корма…»

В книжном есть кое-что еще. Поодаль от столиков, которыми заставлена вся задняя половина магазина, высятся, исчезая во тьме наверху, стеллажи. Во мрак ведут шаткие лестницы. Грузные тома, обитающие на этих полках, выглядят куда серьезнее тех книжек, что стоят на виду, и публика, похоже, их не трогает – хотя, возможно, предполагает приезжий, в потемках вершится некое сокровенное действо.

Ему совсем уж неуютно. Развернуться бы и уйти. Но… это же книжный магазин. Быть может, таящий разгадку.

Достигнув кассы, приезжий обнаруживает там продавца, спорящего с покупателем. Фигуры резко контрастируют: два разных десятилетия глядят друг на друга в упор через широкую, массивную стойку. Покупатель – согбенная хворостинка, жидкие пряди собраны в хвост. Продавец – крепыш с мощными бицепсами, растягивающими свитер в рубчик. Зачесанные назад темные волосы, аккуратные усики – он скорее похож на моряка, чем на книготорговца.

– Туалет – для покупателей, – настаивает продавец.

– Я же купил книгу на прошлой неделе, парень, – протестует покупатель.

– Разве? Не сомневаюсь, что на прошлой неделе вы читали книгу, – ну да, сам видел, – но что касается покупки… – продавец достает пухлый том в кожаном переплете, ловко перелистывает страницы. – Нет, боюсь, я тут ничего не вижу… Еще раз: как вас зовут?

Покупатель расплывается в улыбке:

– Койот.

– Койот, как же. Нет, не вижу здесь никакого Койота. Вот есть Старчайлд… Фродо… а Койота нет.

– Старчайлд, ну да! Это моя фамилия. Давай, парень. Мне надо отлить.

Покупатель – Койот… Старчайлд? – подскакивает на каблуках.

Продавец стискивает зубы. Выдает простую отмычку с длинной серой кисточкой:

– Побыстрее.

Покупатель хватает ключ и исчезает между высокими стеллажами, за ним пристраиваются еще двое.

– Не сорить! – кричит им вслед продавец. – Не…

Он вздыхает и резко поворачивается к приезжему:

– Ну? Что?

– А, здравствуйте, – улыбается приезжий. – Я ищу книгу.

Продавец застывает. Переваривает.

– В самом деле? – челюсть его, кажется, разжалась.

– Да. Вернее сказать, ищу определенную книгу.

– Маркус! – зовет чей-то голос.

Продавец поднимает взгляд. Женщина с транзистором вздымает над толпой книгу, тыча пальцем в обложку с названием «Незнакомец пришел обнаженным».

– Мар-кус! Ты вот это читаешь, пока никого нет, что ли?

Продавец хмурится и не удостаивает ее ответом, а стучит кулаком по стойке и бормочет, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Не понимаю, зачем он держит такую безвкусицу…

– Определенную книгу, – мягко торопит приезжий.

Взгляд продавца возвращается. Губы плотно сжимаются в бледное подобие улыбки:

– Конечно. Как она называется?

Приезжий выговаривает медленно, четко произнося звуки:

– «Техне Тюхеон». По буквам: тэ-е-ха…

– Да, «техне», понял. А вместе с «тюхеон»… это значит «искусство судьбы», верно?

– Именно так! – восклицает приезжий.

– Мар-кус! – вновь зовет женский голос. На сей раз продавец вообще не обращает внимания.

– Может, так с виду и не скажешь, – безапелляционно заявляет он, – но на самом деле мы тут занимаемся научными исследованиями.

Достает продолговатую книгу – в ширину больше, чем в высоту.

– Название мне незнакомо, но дайте-ка перепроверю.

Листает страницы, раскрыв разграфленный гроссбух – что-то вроде каталога.

– На букву «Т» ничего… Как фамилия автора?

Приезжий качает головой:

– Это очень старая книга. У меня есть только название. Но я знаю, что она была здесь, в Сан-Франциско, в книжном магазине, которым заведовал некто… В общем, довольно запутанная история.

Глаза продавца сужаются, но в них сквозит не подозрение, а глубокий интерес. Он откладывает каталог.

– Расскажите.

– Видите ли, – приезжий озирается, предполагая, что за ним уже выстроилась очередь, но сзади никого. Он снова поворачивается к продавцу. – Это займет некоторое время.

– Магазин работает круглосуточно, – говорит продавец с невеселой улыбкой. – Кроме времени у нас ничего нет.

– Мне следует начать с начала.

– Вам следует начать с главного, – продавец откидывается на стуле, скрещивает руки. – Как вас зовут, дружище?

– Ой. Да, конечно. Меня зовут Аякс Пенумбра.

Аякс Пенумбра

Как достается такое имя – Аякс Пенумбра? А вот как: твои родители, Пабло и Мария Пенумбра, бегут из Испании, где всего через несколько месяцев вспыхнет большая гражданская война. Отец везет чемодан, набитый книгами, мать везет тебя.

Рождаешься в Англии. От Марии, школьной учительницы, наследуешь отрывистый смех, кривую ухмылку. От Пабло, вечно нищего поэта, тебе достается высокий рост и имя, как у греческого героя. Как выясняется, нравом ты, пожалуй, больше похож на соперника Аякса – Одиссея. Конечно же, отец рассматривал и этот вариант, но Мария наложила на него вето. Мальчик по имени Одиссей Пенумбра, сказала она, не доживет и до седьмого класса.

Первые годы жизни странствуешь: из Англии в Канаду, оттуда – в Америку. Точнее – в Гейлсберг в штате Иллинойс, где Мария получает должность в средней школе, а со временем и до директора дорастает. Пабло учреждает литературный журнал под названием Migraciones. За все твое детство он набирает в общей сложности семьдесят три подписчика.

Родители у тебя со всевозможными причудами. Они не празднуют дней рождения, ни разу в жизни ты не получал подарка десятого декабря. Вместо этого тебе дарят книги на годовщины их авторов. Вот наступит 27 января, и на нижней ступеньке лестницы будет ждать завернутый в яркую бумагу пакет. С запиской:

«Моему дорогому мальчику по случаю 93-летия Льюиса Кэрролла».

«Алиса в Зазеркалье».

АЯКС ПЕНУМБРА. В маленьком Гальваник-колледже, прозванном Гарвардом Северо-западного Иллинойса, твое имя вписано в студенческий билет большими буквами с ровными пробелами, а рядом на фотокарточке изображено создание, состоящее исключительно из шеи, ушей и зубов. Твоя широкая и глупая улыбка. Глядя на нее, ты жалел, что не сдержался. Не постарался выглядеть серьезнее.

Стоя перед тобой и прочими новичками, президент Гальваника гордо возвещает, что вы станете первыми, кого расселят по комнатам в общежитии посредством компьютеризированного процесса.

Поначалу кажется, что компьютер дал жуткий сбой. Твой сосед Клод Новак – балаболка из Чикаго, а ты – провинциальный интроверт. Он коренаст и эмоционален, ты – долговяз и замкнут. Он курит, ты скрытен. Клод выглядит чужаком в колледже, расположенном среди кукурузных полей, а ты и сам похож на эти бледные стебли.

Но стоит вам распаковать вещи в первый же день, и компьютерная логика налицо: вы оба загрузили свои чемоданы прежде всего книгами, втиснув всякое добро вроде штанов и башмаков в зазоры между томами. В этот первый день вы, наклонив головы, стоите рядом и разглядываете вашу общую коллекцию на шаткой этажерке в комнате общаги. Твой вклад – по большей части Шекспир, Данте, Гомер: сказывается отцовское влияние. Клод, наоборот, приволок исключительно фантастику. На обложках нарисованы глянцевые космические корабли, сверкающие человекоподобные роботы и крохотные марсиане с зеленой кожей.

Всю ночь не спите, зачитавшись.

Клод приехал ради компьютера. Гальваник владеет одной из самых мощных машин на Среднем Западе – недавним слегка экстравагантным подарком от богатого выпускника. При этом преподавателей и студентов здесь не наберется в общей сложности и трех тысяч. Клод произвел расчеты – разделил процессорные циклы на число обитателей кампуса – и решил, что именно Гальваник, а не Иллинойсский университет, обеспечит ему больше всего машинного времени.

Почти все дни и многие ночи он проводит во втором подвале Макдональд-Холла, где, по слухам, и стоит эта неповоротливая махина. Клод зовет туда и тебя. Вы спускаетесь на два лестничных пролета и крадетесь по холодному темному коридору. Впереди распахнута дверь на подпорках, изнутри веет стужей. На дощечке у входа обозначен номер B3, но снизу прилеплен знак, написанный волнистым почерком Клода, который гласит, что здесь находится ОСНОВАНИЕ.

Внутри ты впервые сталкиваешься с компьютером лицом к лицу. Это вовсе не та хитроумная громадина, как ты предполагал, а скорее скопище высоких коробок. Все они похожи на суперсовременные кухонные устройства и покрыты гладкими панелями, играющими серебристо-серым и огненно-алым блеском. За стеклянными окошками медленно крутятся бобины размером с обеденные тарелки. Повсюду одинаковая увесистая эмблема – IBM. Холод в комнате страшный – возможно, он идет от одного из этих приборов. Клод восседает на крохотном столике в центре всей этой груды; он утеплился, надев лыжную маску и зимнюю куртку.

– Эй, чувак! – кричит он, закручивая маску вокруг головы. Странное зрелище, но уж не более диковинное, чем сам факт: вот сидит твой сосед и пользуется компьютером.

Пользоваться компьютером – прямо-таки нечеловеческое занятие.

Клод разворачивает пластиковый стул, ставит его рядом со своим к столу.

– Ты как раз вовремя.

Он разбирает толстую стопку вощеных желтоватых перфокарт – на каждой из них жирным шрифтом написано:

НЕ ГНУТЬ, НЕ ТЯНУТЬ, НЕ МЯТЬ.

Ты сидишь, растирая озябшие руки.

Клод вставляет перфокарты в небольшой приемник, бегло и уверенно жмет на тугие кнопки. Карты начинают исчезать, компьютер их заглатывает по одной, клацая и урча.

Ты спрашиваешь:

– Ч-что это он… делает?

– В основном уравнения Навье-Стокса. Ой, прости, ты про другое – ну да. Компьютер считывает карты, выполняет команды, и я получаю ответы… там.

Он указывает на принтер, заряженный бумагой на жирном барабане. Это устройство уже извергло несколько метров ответов, сваленных теперь на цементном полу.

– И что эти ответы… показывают?

– Я занимаюсь погодой. Сейчас это горячая тема в компьютерной науке… Климатические модели, радиоактивные осадки и прочее. Во-о-от. Загружаю данные сегодняшних наблюдений – температура, скорость ветра, все такое… Сначала, конечно, надо нормализовать координаты… а потом я ввожу свою прогностическую модель – вот тут и начинаются уравнения Навье-Стокса, – он говорит очень быстро и очень возбужденно, – ну-у-у… и выясняю, будет ли завтра дождь, – постукивает пальцем по столу: тук, тук-тук-тук. – В Москве.

После этого ты еще много раз приходишь в комнату B3, всегда захватывая с собой зимнюю куртку. Компьютер тебя напрягает; когда Клод предлагает самому понажимать на тугие кнопки, ты смущаешься. Но смотришь и слушаешь, как он рассказывает – быстро, возбужденно – о том, какие задачи сможет решать еще более мощный компьютер.

– Экономические прогнозы, – говорит он. – Моделирование дорожного движения. Шахматы!

Приезжаешь в Гальваник изучать английский язык и литературу, а в первый семестр узнаешь, что колледж предлагает более специализированные программы для студентов с более… специализированными интересами. Курсы не перечислены в каталоге – по крайней мере, напрямую. Нет, они таятся среди программ английского отделения, пронумерованные простыми числами и снабженные столь тоскливыми названиями – типа Английский 103, «Диаграммы предложений», – что ни одному нормальному студенту в голову не придет туда записаться без очень веской причины.

Курс собирается в большой, украшенной резными серыми фигурами библиотеке колледжа на верхнем этаже, откуда на кукурузные поля смотрят окна-бойницы, пропускающие не слишком много света. Преподаватель – сипящий амбал по имени Лэнгстон Армитедж. Он объясняет, что заведует кафедрой оккультной литературы. Прочие студенты охотно кивают, а ты в замешательстве. Ты записался сюда, потому что и впрямь любишь рисовать диаграммы предложений.

В первый день второго семестра идешь к секретарю факультета и меняешь специализацию. Той весной на первом занятии группы Английский 211, «История указателя» – а фактически Оккультная литература 211, «Опасные книги» – Армитедж объясняет, что в библиотеке Гальваника больше уникальных, непереводимых и/или непостижимых томов, чем в любом другом собрании на свете. На втором занятии он отправляет тебя в книгохранилище. Там есть книги, сделанные из серебра и кости. Есть книги с кровью на страницах – в переносном и в прямом смысле слова. Книги из перьев. Книги в нефритовых обложках. Книги, которые звенят, как колокольчики, когда берешь их с полки. Книги, светящиеся в темноте.

Клод Новак заканчивает учебу всего через три года. Прохладным летним утром ты идешь с ним на маленькую железнодорожную станцию Гальваника. Вы еле тащите, взявшись с двух сторон, его чемодан, битком набитый фантастикой. Клод едет в Калифорнию, где его ждет аспирантская программа Стэнфордского университета по вычислительной технике – одна из первых в стране. Пока поезд не подошел, он выдергивает из чемодана книгу и дарит ее тебе. На обложке изображена бледная бурлящая галактика. «Основание» Айзека Азимова – Клод часто говорил об этой книге.

Ты уточняешь:

– Ученые предсказывают будущее?

– Психоисторики, – беспечно отвечает он. – И это не фантастика, чувак. Уже нет. Это становится реальностью.

Прибывает поезд, ты жмешь Клоду руку, а потом слегка впадаешь в пафос.

– Я благодарен компьютеризированному процессу, который нас свел, – говоришь ты своему давнему соседу. – Надеюсь, ты напишешь собственные алгоритмы, которые дадут такие же блестящие результаты.

Клод смеется:

– Я тоже, чувак. Я тоже. Удачи в библиотеке.

Серебряные книги, костяные книги. И все-таки самое необычное зрелище за все твои годы в Гальванике – это парень в лыжной маске, сидящий в подвале за компьютером.

Год спустя, когда ты готовишься к защите диплома, Лэнгстон Армитедж приглашает тебя в свое орлиное гнездо на верхнем этаже библиотеки. Единственное узкое окошко завешено полоской узорчатых обоев, но солнечный свет все же пробивается, придавая всему в кабинете зеленоватый оттенок. В том числе и Армитеджу.

– Я хотел бы предложить вам работу в библиотеке, – каркает он.

Ты уже проработал в библиотеке три лета, раскладывая и переставляя книги на полках, проверяя и обновляя каталог, и, хотя тебе там нравится, такая перспектива не сильно радует. Должно быть, это написано у тебя на лице, потому что Армитедж поясняет:

– Нет, мальчик мой. Я имею в виду работу в отделе комплектования.

Занимаясь оккультной литературой, ты четыре года практически постоянно слышал об отделе комплектования библиотечного фонда Гальваник-колледжа. На комплектаторах вся библиотека держится, они – неиссякаемый источник ее книжного богатства. Тебе иногда случается видеть, как на верхних этажах библиотеки они совещаются в укромных уголках, тихо переговариваясь на незнакомых языках, задумчиво потирая загадочные шрамы.

Тем летом ты становишься учеником комплектатора и начинаешь фактически аспирантскую программу, но без диплома. Тебе платят за то, что ты читаешь классику, а также книги, которые стали бы классикой, если бы ими владела не библиотека Гальваника, а любая другая. Тебе платят за изучение языков – греческого и латыни, само собой, но и еще более древних: арамейского, санскрита и протофиникийского, на котором, возможно, разговаривали в Атлантиде.

Дома, в Гейлсберге, мать уходит на пенсию, и уличный оркестр играет прощальный концерт на вашей старой лужайке перед домом. Отец хворает, месяц лежит в больнице, поправляется – но голос его с тех пор меняется навсегда. Становится тише. Он учреждает новый журнал – Interrupciones.

Дело идет, пожалуй, медленнее, чем ты ожидал. Проходят годы, прежде чем Лэнгстон Армитедж решает, что ты готов к первому заданию. В тот день он вызывает тебя в свой кабинет, повышает в должности, назначая младшим комплектатором, и поручает добыть книгу под названием «Техне Тюхеон».

Переводишь с греческого: «Искусство, или ремесло, судьбы».

– Очень хорошо. У нее долгая история – вот, – он выдергивает пухлую папку из середины груды, возвышающейся на его рабочем столе; заодно выскальзывают еще несколько, и теперь их содержимое разбросано по полу.

– Это, – постукивает он по папке, – работа другого комплектатора, Джека Бриндла. Ты увидишь, что след теряется примерно в 1657 году.

– А с Бриндлом что случилось?

– Умер в Макао. Очень загадочно. Как бы то ни было – 1657 год. Оттуда и начнешь копать.

Ты выясняешь, что «Тюхеон», как чаще называют эту книгу приблизительно три ныне живущих человека, которым есть до нее дело, вышел небольшим тиражом, но редкие когда-либо существовавшие экземпляры многих впечатлили. По-видимому, это пророческая книга, о чем в досье Бриндла свидетельствует множество вырезок. В 1511 году ее достоинства превозносит купец из Ливерпуля. Почти столетие спустя, в 1601 году, без нее не может работать лондонский прорицатель. Его ученик столь же восторженно расхваливает «Тюхеон», но, похоже, ошибается в каком-то важном предсказании, и в 1657 году его убивают. След багровеет и остывает.

Ты пускаешься на поиски. Едешь на поезде в Эрбану, Чикаго, Ист-Лэнсинг и Энн-Арбор. В университетских библиотеках и антикварных книжных лавках собираешь фрагменты, цепляешься за сноски и со временем накапливаешь собственное пухлое досье. Толку от него ничуть не больше, чем от архива Бриндла. Строчишь запросы всем подряд, но в ответ получаешь только сожаления.

Начинаешь подозревать, что «Тюхеон» попросту потерян. Делишься своими догадками с Лэнгстоном Армитеджем, а он напоминает, что твоя коллега Кэрол Джанссен недавно восстановила инкскую «Книгу снов», которой шестьсот лет.

– Вся книга была сплетена из нитей с узелками, мой мальчик, – каркает он, – и ее распустили на свитера.

И повторяет, для пущего эффекта:

– Она была в… крестьянских… свитерах.

Снова берешься за дело. Отслеживаешь поступления и сверяешь списки. И вот – прорыв.

В бумагах нью-йоркского врача и библиофила Флойда Декла нашлось письмо от его друга, доктора Виктора Потенте, отправленное в сентябре 1861 года из Сан-Франциско. Потенте пишет:

«А здесь ни один книготорговец не располагает такими сокровищами, как прекрасный Уильям Грей, который может похвастать первыми изданиями Галена и Везалия, да и еще одним томом, не столь научным, но не менее примечательным: пророческой книгой! Будь покоен, Флойд, я настойчиво убеждал продавца показать ее содержание, но он отказался, заявив, что для толкования ее роковых знамений требуется специальная подготовка. Взамен я предложил свое врачебное образование – сказал, что, несомненно, научился понимать некоторые мрачные знаки, – но продавец, мистер Фэнг, лишь покачал головой и вернул на заветное место фолиант под названием – «Искусство судьбы».

Глаза у тебя загораются. Записываешь имя. Уильям Грей. Записываешь еще раз. Стремглав несешься через хранилище, взбегаешь по лестнице, спотыкаешься, падаешь ничком. На верхнем этаже колотишь в дверь кабинета Лэнгстона Армитеджа – сердце выскакивает из груди, руки горят, – и дожидаешься его хриплой команды: «Войдите!»

Армитедж внимательно слушает твой рассказ о сделанном открытии. Новый источник, на два столетия более поздний! Имя книготорговца – Уильям Грей из Сан-Франциско! Недостающее звено!

Губы Армитеджа плотно сжимаются.

– Сан-Франциско, – каркает он.

Ты киваешь. Армитедж кивает в ответ. Потом вздымает пухлую ручонку, дирижируя, и дрожащим баритоном поет: «Если е-е-едешь… в Сааан-Фрааанциско…» Замолкает. Косится на твою стрижку «ежиком». Тычет пальцем:

– Цветам тут не за что держаться, Аякс.

Ты выдыхаешь. Сосредотачиваешься.

– Значит, я должен ехать на Запад?

– Мальчик мой! Ты уже должен быть там.

Фридрих и Фэнг

Пенумбра не рассказывает всего этого продавцу, но сообщает ему кое-что сверх строго необходимого для обозначения предмета своих поисков. Продавец напряженно слушает, брови его сосредоточенно насуплены, широкое поле лба изборождено морщинками. Подтягивающиеся к прилавку длинноволосые продолжают спрашивать ключ от туалета. Продавец выдает его молча, не возражая. Почти не глядя.

Заканчивая свою историю, Пенумбра называет имя сан-францисского книготорговца. Продавец молчит, раздумывая.

– Так, – изрекает он наконец. – Ни о каком Уильяме Грее я не знаю.

– К такому ответу я привык. Это не…

Продавец поднимает руку:

– Подождите. Спросим у Мо.

– Мо?

Передняя дверь с грохотом распахивается, колокольчик над ней надсадно гремит. Оглянувшись, Пенумбра видит, как сквозь толпу пробирается нечто незримое, сопровождаемое на своем пути волной приветствий:

– Здорово, Мо!

– Мо!

– Как делишки, Мо?

– Мо, кореш!

Длинноволосое море расступается, и возникает, сверкая лысиной, человек ростом не более пяти футов – не кто иной, как Мохаммед Аль-Асмари. На остром крючке его носа покоятся очки в круглой оправе. Одет он в облегающую куртку, темную и блестящую, с изящным воротником-стойкой. Он обращается к собравшимся в магазине.

– А ну-ка давайте все отсюда! – машет руками, разгоняя толпу. – Домой идите! Спать!

Никакой реакции. Песня играет дальше, народ как ни в чем не бывало смеется и флиртует. Вновь поворачиваясь к широкому столу, владелец магазина улыбается, и по всему лицу его светится сетка глубоких морщин.

– Изрядная толпа сегодня, мистер Корвина.

Продавец – Корвина – хмурится.

– Они купили две книги на всех, Мо.

– Ну и прекрасно, – говорит Мо, помахивая рукой. – Главное в нашем деле – наладить отношения. Мы ждем подходящего момента. Наблюдаем.

Он поворачивается и снова повышает голос:

– Эй ты! Как тебя, Феликс? Вот ты эту книгу три вечера подряд читаешь – купи уже!

Его мишень откликается, добродушно протестуя и жестом намекая на пустые карманы. Мо кричит в ответ:

– Ерунда! Пусти шапку по кругу. Уж три доллара-то стрясешь с этой шпаны.

Слышен легкий глумливый хор. Мо оборачивается, продолжая улыбаться.

– А здесь? – глядит на Пенумбру. – Новое лицо?

– Покупатель посерьезнее, – одобрительно кивает Корвина. – Мохаммед Аль-Асмари, познакомьтесь с Аяксом Пенумброй.

– Аякс! – повторяет Мо, рассматривая его с ног до головы. – Должно быть, родители на вас возлагали большие надежды.

– Ну как сказать… Мой отец – поэт, – протягивает руку Пенумбра. – Приятно познакомиться, мистер Аль-Асмари.

– Не надо! Умоляю. Зовите меня Мо, – он пожимает Пенумбре руку обеими своими. – Добро пожаловать в круглосуточный книжный магазин. Вряд ли вы читали о нас в «Роллинг стоун»…

– Не доводилось. Я, собственно…

– Он ищет очень редкую книгу, Мо, – встревает Корвина.

– Как и все мы, мистер Корвина, как и все мы. Большинство этого еще не осознает. Так что в этом отношении наш друг Аякс Пенумбра впереди.

– Книга очень старинная, – говорит Пенумбра. – Насколько я выяснил, последний раз она упоминалась в связи с вашим городом, с книжным магазином, которого больше нет. Я приехал сюда в надежде, что какая-то молва о дальнейшей судьбе этого фолианта могла дойти до нынешних книготорговцев, таких как вы.

Мо стремительно перемещается за стойку, сгоняет Корвину со стула и сам водружается на его место.

– Вижу, в заднем кармане у вас «Вопль», мистер Пенумбра, – тычет он пальцем со своего насеста, – поэтому знаю: прежде чем заглянуть сюда, вы побывали у нашего новоявленного конкурента. Но там вам не смогли помочь, верно? Конечно, куда им. А мы тут помним вещи более давние. Но скажите, скажите мне – что вы ищете?

Пенумбра повторяет свой рассказ. На середине истории к стойке подходит небритый парень с потрепанным экземпляром «Дюны» и пригоршней мелочи. Мо отмахивается:

– Да бери так, Феликс. Постригись на эти деньги.

Пенумбра заканчивает. Он и Корвина с надеждой смотрят на Мо, ожидая реакции.

– Уильям Грей, – медленно произносит Мо. – Ну что ж. Это и впрямь очень интересно.

Пенумбра светлеет.

– Вы про него слышали?

– Мне знакомо это имя, – говорит Мо.

Четыре простых слова, но от них у Пенумбры по спине бегут мурашки.

– И я вам скажу, откуда, – продолжает Мо.

Он поворачивается к своему продавцу:

– Слушайте внимательно, мистер Корвина. Вам это тоже будет интересно.

В магазине стало тише; женщина с транзистором ушла. Мо сплетает пальцы и опускает на них подбородок.

– Начну с того, мистер Пенумбра, что вы правы наполовину.

Тут Пенумбра удивленно поднимает брови:

– На какую именно половину?

Мо молчит. Держит паузу. Потом говорит:

– Уильям Грей – это не человек. «Уильям Грей» – это название корабля.

– Это невозможно, – качает головой Пенумбра. – У меня прямая ссылка на книжный магазин.

Мо пристально смотрит на него из-за сомкнутых костяшек пальцев.

– Много ли вы знаете о той земле, на которой стоите?

– Об этом городе? Я действительно не здешний, но для меня работы Герба Каена оказались весьма…

Мо презрительно фыркает.

– Пойдемте со мной. Вы оба.

Он соскакивает со стула и несется к передней двери. Небритому читателю «Дюны» бросает на ходу:

– Феликс! Присмотри за магазином!

Снаружи всю улицу захлестывают тонкие струи тумана. Мо дрожит и распрямляет воротник, тянет его вверх.

– За мной! – говорит он, мчась по тротуару, по склону, ведущему к заливу. Тень его маячит под уличными фонарями.

Пенумбра и Корвина повинуются, и все они молча проходят несколько кварталов. Туман сгущается, книжный магазин позади превращается в призрачное мерцание.

– Вот, – внезапно останавливается Мо. – Вот Сан-Франциско.

Пенумбра озадаченно смотрит не него.

– А это, – Мо проскакивает еще на шаг вперед, – залив. Вернее, он тут был, пока его не засыпали. Я стою на месте нового Сан-Франциско. На большой свалке.

Корвина склоняется к самой земле, как будто может почувствовать разницу. Бетон холодный и гладкий.

– В основном тут обломки, оставшиеся после большого землетрясения и пожара в 1906 году, – сообщает Мо. – Но внизу есть и кое-что еще. Корабли.

– Корабли, – повторяет Пенумбра.

– Это было в 1849 году. Корабли заходили в город ежедневно, и каждый был битком набит будущими золотоискателями. Они высаживались – кое-кто, стремясь обогнать остальных, прыгал прямо в воду, – и мчались на прииски. Ну и вот. Экипажи этих кораблей только что всю дорогу слушали тот бред, который несли эти безумцы, и теперь не желали отставать. Думали, что на этих приисках их тоже ждут целые состояния! Поэтому они бросали свои корабли, все они. Даже капитаны.

Корвина хмурится.

– Насовсем бросали?

– Насовсем и без колебаний, мистер Корвина. Ведь золотые слитки, словно упавшие яблоки, только и ждали, когда их соберут! Или морякам это просто казалось. Так или иначе, без капитана и команды корабли доставались тому, кто больше заплатит. В большинстве случаев они стояли на месте и приспосабливались под другие цели – на самом деле под какие угодно цели. У них были почтовые адреса! Они превращались в склады. В общежития. В бордели. В тюрьмы.

Лицо Пенумбры озаряет догадка:

– В книжные магазины.

– Только один. Это и был «Уильям Грей».

– Я всё неправильно понял, – стонет Пенумбра. Он хлопает ладонью по лбу, зарывается пальцами в волосы. – Я искал совершенно не то.

Мо задумчиво смотрит на воду.

– Да, «Уильям Грей» стал книжным магазином, самым первым в городе. Его создали двое – некие мистер Фридрих и мистер Фэнг.

Корвина вскидывается, услыхав имя, и, кажется, готов что-то сказать, но Мо продолжает:

– Они крепко дружили. Фридрих приехал из Германии. Фэнг родился здесь, в Сан-Франциско. Ах, да, мистер Корвина, – тут он многозначительно смотрит на своего продавца, – у мистера Фэнга был партнер. Но только временный.

Пенумбра озадаченно глядит на Корвину. Продавец тоже в замешательстве. Мо продолжает:

– В течение десятилетия их совместное предприятие покачивалось на заливе, как маяк учености среди порока, царившего вокруг. Но, к сожалению, вынужден сообщить, что интерес мистера Фридриха… иссяк. Рынок недвижимости в Сан-Франциско был в те дни ничуть не разумнее нынешнего, город пронизывали инновации. Спекулянты стремились приобретать так называемые водные делянки – кусочки залива, понимаете? – и засыпать их. Это была алхимия! Мгновенно возводимая на берегу недвижимость. И один из способов – о, это было бы смешно, когда бы не было так грустно, – один особенно быстрый способ заключался в том, чтобы… просто затопить корабль.

– Нет! – скулит Пенумбра. – Надеюсь, не «Уильям Грей»?..

– Однажды утром – эх, я с трудом могу себе это представить. Это было исключительное предательство, не только по отношению к мистеру Фэнгу, но и ко всем тем… ну да ладно, – Мо качает головой. Уличный фонарь над ним светит резко, отбрасывая тонкие тени, подчеркивая паутинки его морщинистых щек. – Однажды утром мистер Фэнг приехал в свой большой плавучий книжный магазин на Бил-стрит и обнаружил, что он больше не на плаву. Фридрих затопил корабль. Из воды торчала только макушка мачты.

У Пенумбры отвисает челюсть.

– И что сделал Фэнг?

– Ну как же, он сделал то, что сделал бы любой уважающий себя книготорговец, мистер Пенумбра, – в глазах у Мо вспыхивает мрачный огонек. – Нырнул!

Пенумбра коротко и резко хохочет.

– Ха! Быть не может.

– Может! – настаивает Мо. – Он нырял, нырял и нырял снова и снова. Достал что смог. В итоге удалось просушить и восстановить всего несколько томов. И эти книги, – он вновь поглядывает на Корвину, – до сих пор составляют основу нашего собрания.

– Не знал, что Фэнг был первым, – говорит Корвина.

– Так и есть. Он возродил магазин на нынешнем нашем месте. Именно его мы должны винить за странную планировку, мистер Корвина, и его благодарить за колокольчик над дверью.

– А «Техне Тюхеон» он спас? – спрашивает чуть не тронувшийся рассудком Пенумбра. Перед глазами у него вспыхивает порученное дело. – У вас осталась книга с таким названием?

– Это означает… «ремесло судьбы» – я правильно понимаю?

Пенумбра кивает. Похоже, Сан-Франциско – город, где знают толк в греческом языке.

Мо делает паузу, сверяясь с инвентарным списком, который держит в голове.

– Сожалею, мистер Пенумбра, – но я совершенно уверен, что у нас ее нет.

– Она же была на борту «Уильяма Грея», – настаивает Пенумбра. – У меня есть доказательства.

– Значит, пропала. Тот корабль исчез. И теперь, – Мо воздевает руки, объемля тротуар, улицу, магазинные витрины – всю темную панораму, опускающуюся к заливу. – И теперь над ним поднялся большой город.

Психосторик

Он идет по городу, подавленный. Некое стечение обстоятельств, говорит он сам себе, определило судьбу «Уильяма Грея» и книги, которую он там искал. Но все равно это неудача. Его первая командировка в должности младшего комплектатора – и никакого результата.

Кэрол Джанссен разыскала «Книгу снов» в далекой перуанской деревушке. Еще один комплектатор, Джулиан Лемир, вытащил дневник Навуходоносора II из действующего вулкана. Сам Лэнгстон Армитедж дважды отправлялся в Антарктиду. И вот Пенумбра вплотную приблизился к собственной награде, а она все же недосягаема. На его пути встал целый город.

Теперь он переходит к другой задаче, и уж ее не бросит, не попробовав. Зайдя в библиотеку, находит в пухлом телефонном справочнике Пало-Альто:

Новак, Клод Казимир.

Его старый сосед по комнате уехал в Стэнфорд и там и остался.

Пригородный поезд, попыхивая, везет его через россыпь городков: Сан-Матео, Хиллсдейл, Сан-Карлос, Редвуд-Сити, Менло-Парк и, наконец, Пало-Альто.

Исколесив полуостров вдоль и поперек, Пенумбра пришел к выводу: Сан-Франциско – это на самом деле никакая не Калифорния. Город тускл и открыт всем ветрам, а вот Пало-Альто зелен и тих, здешний воздух напоен эвкалиптовым ароматом. Небо не платиново-серое, а жемчужно-голубое. Пенумбра подставляет лицо щедрому солнцу и недоумевает: отчего же я так долго не навещал старого товарища?

Дом Клода Новака – маленькая оштукатуренная коробка с красной черепичной крышей и засохшей бурой лужайкой под деревом, которое возвышается, полностью затмевая жилище. Секвойя, догадывается Пенумбра. Клод живет под секвойей.

Мебели внутри нет. Все пожитки свалены на полу, на зеленом ворсистом ковре. Пухлые блокноты из миллиметровки уложены в приземистые башни, карандаши и ручки стоят в кофейных чашках или торчат прямо из ковра. Груды книг с устрашающими названиями: «Конечные автоматы», «Современная матричная алгебра», «Обходы в гильбертовом пространстве». Разрослась и другая библиотека Клода. Она собрана в длинный ряд, образующий нечто вроде низкой стены вокруг кухни, выложенной коричневой плиткой. На помятых корешках книг в мягких обложках видны фамилии авторов, напечатанные жирным шрифтом и большими буквами: АЗИМОВ, БРЭДБЕРИ, КЛАРК, ДЕЛЬ РЕЙ…

За научной фантастикой прячется, мяукая на незваного гостя, пушистый серый кот.

– Устраивайся поудобнее, – говорит Клод. И плюхается на пол, где валяются также коробка от пиццы, газета «Сан-Хосе меркьюри ньюс», одинокое увядшее растение, а в центре комнаты, примерно там, где должен бы стоять обеденный стол, между двумя шаткими кипами книг и папок высится…

– Клод, это компьютер?

Он кивает:

– Я сам его собрал.

Если в Гальванике машина была гладкой и стильной, то здешний грубо сколоченный рабочий агрегат представляет собой коробку из клееной фанеры, напоминающую ящики из-под мыла, на каких американская детвора ежегодно состязается в спуске с горы. К тому же она гораздо меньше, размером не с кухонное устройство, а с чемодан. Верхняя панель оттянута, изнутри выглядывают компьютерные потроха – длинные платы, усеянные электронными компонентами, поблескивающими, будто камешки и ракушки.

– Если сравнить, – говорит Клод, – он примерно в четыре раза меньше того старого IBM, но вдвое мощнее.

Компьютер работает, по лицевой панели мерцают и струятся огоньки. Есть клавиатура и квадратный черно-зеленый монитор, на котором видны размытые знаки. Пенумбра зачарованно глядит на чудо-машину. Клод собрал ее сам.

Собирать компьютеры – прямо-таки нечеловеческое занятие.

– Как ты? – спрашивает Клод. – В смысле – как жизнь?

Пенумбра усаживается и рассказывает ему обо всем. О работе в библиотеке, о «Техне Тюхеон», о своей одиссее в Сан-Франциско, о корабле «Уильям Грей».

– Потрясающе, – откликается Клод. – В самый раз для тебя, чувак. Ты нашел свое призвание. Сигарету?

Пенумбра отказывается и смотрит, как его старый сосед по комнате прикуривает свою.

– Корабль, погребенный под городом, – говорит Клод. – Печально.

Он медленно выпускает дым и стряхивает пепел с сигареты в пепельницу, у которой на боку написано «Звездный путь».

– Неудачный исход, – признает Пенумбра, – но, по крайней мере, это развязка. По-моему, лучше знать правду, чем…

– Постой, – перебивает Клод. Он постукивает пальцем по пепельнице. Тук, тук-тук-тук. – БАРТ. Да. Я делал расчеты. Пассажиропоток, региональный охват, маршрутные сценарии и прочее. У меня… погоди-ка…

Он вскакивает на ноги, наклоняется, роясь в одной из своих куч. Папки тектоническими пластами соскальзывают на ковер. Кот вопит.

– Это где-то здесь… карта системы, расписание и прочее… ага!

Он торжествующе поднимает бумажный свиток.

– БАРТ!

– Кто такой… Барт?

– БАРТ, чувак. Метрополитен Сан-Франциско так называется. Система скоростных электропоездов, знаешь? Сейчас ее строят. Ты должен был видеть… весь город поставили на уши.

– Конечно. БАРТ.

– Вот… смотри, – Клод разворачивает свиток, показывая геометрическую схему области залива Сан-Франциско.

Там изображены вытянутый полуостров, глыба большого города, а через залив – зубчатая кривая Окленда и Беркли. Контуры нарисованы черно-белыми, но при наложении на ландшафт образуется пучок цветных линий – красных, желтых, синих и зеленых. Клод указывает на этот пучок в том месте, где он прорезает Сан-Франциско.

– Тут они копают прямо сейчас. Слышишь, прямо сейчас.

– И ты над этим работал? Планировал это?

– Ну, делал, как я сказал, расчеты пассажиропотоков. Разные сценарии. Высокие цены на газ, низкие цены на газ, термоядерная война и прочее.

– Клод, – сияет Пенумбра. – Ведь ты же психоисторик.

– Ха! «Основание» ты читал. Жаль, люди, с которыми я работаю, в этом не смыслят… В моем отделе не так уж много фанатов Азимова. Так или иначе, суть в том, что я много чего знаю о земляных работах.

Случаются кое-какие находки. Старые подпольные бары… подвалы, о которых домовладельцы даже не подозревали.

Глаза у Пенумбры загораются.

– И корабли?

– Может, да, а может – нет. Одно могу тебе сказать: вот этот тоннель, – он указывает на радужный пучок в том месте, где он пересекает точку, помеченную надписью «Причал», – проходит прямо через свалку. Там надо двигаться медленно… копать осторожно.

У Пенумбры голова идет кругом.

– Как же мне определить, лежат ли на их пути обломки «Уильяма Грея»?

– Тут я тебе не помощник. Могу только сказать, что 1 января 1975 года на этой штуке будут ездить двести пятьдесят восемь тысяч человек. Но как бы в моей модели ничего не сказано о затонувших кораблях, – он затягивается сигаретой. – Кажется, всякое старье – это по твоей части, чувак.

Пенумбра вспоминает их шаткую этажерку: на одной полке его классика, на другой – принадлежащая Клоду фантастика. Вот какая картинка, прикидывает он, так и просится на обложку одной из книжек его старого соседа по комнате: в городе будущего из-под земли вырастают призрачные обломки судна, потерпевшего кораблекрушение…

Он улыбается.

– Ты прав. С этим я могу справиться сам.

Публичная библиотека Сан-Франциско – беломраморная крепость, от которой до городской ратуши тянется унылая пальмовая аллея. Внутри по бокам монументальной центральной лестницы стены украшены блеклыми фресками, изображающими океанские просторы, над которыми проплывают легкие облака. Впечатление, на взгляд Пенумбры, довольно гнетущее.

Он уже был здесь однажды – и ушел в поганом настроении, потратив целый день на бесплодные поиски. Тогда он просматривал свидетельства о рождении, договоры купли-продажи, судебные протоколы – те источники, с которыми сверяешься, когда ищешь владельца предприятия. А в это утро он разыскивает корабль с уличным адресом.

Он направляется в картографический зал. Помещение узкое и переполненное, главенствуют здесь высоченные коричневые картотеки с широкими неглубокими ящиками. Библиотекарша в цветастом платье склонилась над книгой «Случай Портного».

– Я хотел бы посмотреть все карты Сан-Франциско, выпущенные с 1849 по 1861 год, – возвещает Пенумбра.

Она изумленно глядит на него.

– Вам нужны… все они?

Ему нужны все.

Обратного билета на поезд он еще не купил.

Дар

Наутро он мчится в книжный. Давешняя публика еще не собралась. Пара туристов разглядывает столик «ВСЯ ЗЕМЛЯ», негромко переговариваясь по-немецки и тыча в верхние полки.

Пенумбра опускает ладони на широкий стол. Задыхается, щеки горят, рубаха перекошена. Прибежал из библиотеки. Корвина приветствует его приподнятыми бровями и неким подобием улыбки.

– Еще раз здравствуйте.

– Я… уф… боже мой, – он жадно глотает воздух. – Я нашел карту!

Пенумбра достает свое сокровище. На карте изображен город с двумя побережьями.

Одно, современное, прорисовано ровно. Другое, более старое, – извилистым пунктиром. Прежняя граница моря вгрызается в город, затопляя целые кварталы. Вдоль линии аккуратно проставлены цифры, а в углу карты расположена подробная легенда, соотносящая цифры с названиями: «Кадм», «Каноник», «Эвфемия»… «Марта Уотсон», «Томас Беннетт», «Филип Хоун»… а дальше – вот он, рядом с изогнутым отрезком Маркет-стрит. Он самый, номер 43, «Уильям Грей», приткнувшийся к прерывистой береговой черте.

Корвина переводит взгляд с карты на Пенумбру, с Пенумбры на карту, снова вверх.

– Вы это нашли?

– Это было несложно, поскольку я знал… уф… где искать. И, полагаю, зачем искать.

Пенумбра проводит пальцем по Маркет-стрит.

– В этом направлении идет тоннель БАРТ. Они копают сразу за кораблем, Маркус.

Корвина еще раз кивает:

– Идите с этим к Мо.

Сзади у магазина три двери. Первая приоткрыта, и внутри Пенумбра видит контуры небольшой комнаты отдыха: стол, два стула, ланчбокс. Следующая дверь плотно закрыта, к ней прибиты две мелкие медные буквы – WC. Под ними табличка, небрежно написанная от руки косыми большими буквами, предназначает это заведение «ТОЛЬКО ДЛЯ ПОКУПАТЕЛЕЙ». Наконец, третья дверь тоже помечена двумя медными буквами, но другими – МО.

Дверь открыта, и за ней в темноту круто уходит лестница. Пенумбра просовывает в нее голову и вопрошает: «Есть кто-нибудь?» Никто не отвечает. Он начинает взбираться по ступеням. Сверху доносится и щекочет нос какой-то пряный запах.

Пройдя всю лестницу, он попадает в просторное помещение. Стены увешаны гобеленами, каждый богато расшит, некоторые – металлическими нитками, поблескивающими неярким золотистым светом. На них изображены танцоры в остроносых туфлях, музыканты, ухватившиеся за гнутые горны, писцы, орудующие перьями размером с них самих. Если в комнате есть окна, гобелены их закрывают. Башмаки Пенумбры тихонько постукивают, ткань издает приглушенный звук и придает всему помещению жутковатую атмосферу глубокой сосредоточенности. Словно бы оно на шаг отошло за границы пространства и времени.

– Мистер Аль-Асмари? – неуверенно произносит Пенумбра.

Посреди комнаты возвышается массивный стол, точно такой же, как в магазине внизу. На столе стоит лампа, свет ее сходится в маленькое пятно, а над пятном плывет лицо, слабо освещенное снизу.

– Мистер Пенумбра, – лицо издает звуки. Это Мо, но здесь он преобразился. В его очках отражаются овальные блеклые отсветы лампы, глаз за стеклами не видно. – Ну сколько же можно просить? Называйте меня Мо.

– Но вы же…

– Пожалуйста.

– Конечно, Мо, – в его устах это звучит неуклюже. – Только что я побывал в публичной библиотеке – проводил кое-какие исследования, и – в общем, я нашел карту.

– Карты – это хорошо. Люблю карты. Кофе хотите? Моя особая смесь.

Пряный аромат разгадан: кардамон. Из бледной чашки на столе струится пар, сплетаясь со светом лампы, отдавая почти золотым блеском.

– Да, пожалуйста. Благодарю.

Мо наливает душистый кофе из филигранного кофейника, закутанного в фиолетовую ткань, – в целом отличный термос вышел, – и звонко водружает чашку под лампу.

– Присаживайтесь. Пейте. Наслаждайтесь.

Пенумбра повинуется. Кофе очень горячий и очень густой – как будто обволакивает горло. Он замечает, что Мо штудирует внушительную книгу – явно один из томов с верхних полок. Страницы усеяны китайскими иероглифами.

Мо перехватывает его взгляд.

– Ну да! Здесь не публичная библиотека, мистер Пенумбра. Эти книги – не для беглого просмотра, – он захлопывает фолиант. – Хотя, должен признаться, я тоже проводил собственные исследования.

Он поднимает книгу, чтобы показать Пенумбре корешок. Белые буквы, набранные с большим интервалом, гласят:

ФЭНГ.

– Фэнг – как книготорговец Фэнг?

– Да. Первый из моих предшественников. Мистера Фридриха ждала бы такая же судьба, если бы, конечно, он не затопил свой корабль и не обрек партнера на трудные поиски нового дома. Мистер Фэнг основал это здание – я вам рассказывал? А Фридрих был… стерт из нашей летописи.

– И о чем же тут Фэнг рассказывает? – спрашивает Пенумбра, показывая на книгу.

Мо снимает очки и трет глаза.

– О чем же, вот именно. Как и многие из – в общем, из его помощников, мистер Фэнг постарался оградить свои воспоминания от случайного взгляда. Книга зашифрована.

– Зашифрована!

– Это довольно просто, но вот одновременно заниматься расшифровкой и китайским языком… м-да.

Мо снова водружает очки на нос. Спокойно глядит на Пенумбру. Потом изрекает:

– Здесь не простой книжный магазин.

– Еще бы. Больше похож на молодежный хостел…

– Нет-нет, я не о том, – говорит Мо, покачивая головой; очки его сверкают, как прожектора. – Они как приходят, так и уходят… уже уходят. Разве не слышали, мистер Пенумбра? Их «Лето любви» заканчивается.

– Нет, не слышал. Но тогда… Ну хорошо. Я в Сан-Франциско приехал не на «Лето любви».

– Конечно, конечно. Наркотики, музыка, новый век настает… а вы приехали за старой книгой.

Пенумбра отшатывается, как ошпаренный. Но видит, что Мо улыбается: не с какой-то насмешкой, а по-настоящему тепло.

– Мистер Корвина тоже приехал сюда в поисках книги, – говорит Мо. – Он приехал из… откуда же? Из Сан-Диего, по-моему. Вряд ли собирался остаться, но я предложил ему должность продавца. Ну и вот, тут он и сидит.

– Вы оба мне очень помогли.

– Да ладно. Знаете, а мистер Корвина явно увлекся вашими поисками. Он мне сказал, что мы должны всеми силами вам помочь. Я ответил, что это глупости.

Еще раз ошпарен.

– Жаль, что вы так настроены, мистер Аль-Асмари.

На сей раз Мо терпит почтительное обращение, не протестуя.

– Знавал я людей, похожих на вас, мистер Пенумбра. Людей с вашим даром.

– Ну, если у меня и есть какие-то исследовательские способности, так это только…

– Нет-нет. В архивах рыться умеет всякий. Я о готовности обдумывать вздорные идеи. Такая привычка очень ценится среди… моих коллег.

Пенумбра молчит.

– Хотел бы я и сам обладать этим даром, но, увы, могу лишь его ценить, – Мо потягивает кофе. – Ладно. Полагаю, я смогу еще кое-что сделать. Внять призыву мистера Корвины и найти способ вам помочь. Расскажите об этой карте.

Пенумбра делится с Мо своей находкой. Под светом лампы указывает на номер 43, «Уильям Грей», и на встречный курс тоннеля БАРТ.

Мо хмурится.

– Тут я бессилен, мистер Пенумбра. Должен сказать вам правду: крайне маловероятно, что внизу еще что-то осталось.

– Верно, – говорит Пенумбра. – И все-таки в письме из Сан-Франциско упоминается «надежное место». Возможно, – признаю, не наверняка, – но возможно, «Тюхеон» был каким-то образом защищен.

– Вот! Ваш дар. Больше всего хотелось бы, чтобы вы оказались правы, – может быть, и другие сокровища там тоже сохранились… понимаете? Этим потихоньку заражаешься, – он переплетает пальцы и опускает на них подбородок. – Что же вам от меня нужно, мистер Пенумбра?

– Ну, трудно сказать. Я знаю, где находится корабль. Знаю, что проводимые земельные работы предполагают… возможность доступа. Но, по правде сказать, – он коротко хохочет над собственной глупостью, – понятия не имею, что делать с этой информацией!

По лицу Мо пробегает усмешка.

– А я знаю, что делать, мистер Пенумбра. Еще кофе? Хорошо – да, я точно знаю, что делать.

Только для своих

У Мохаммеда Аль-Асмари свой поисковый отряд – по крайней мере, так он его называет, совещаясь с Пенумброй и Корвиной через массив широкого стола внизу на торговом этаже.

– Книжный магазин оценивается не по его доходам, а по его друзьям, – объясняет он, – и тут мы действительно богаты.

Пенумбра замечает, как Корвина молча стискивает зубы. Возникает ощущение: работающий у Мо продавец хотел бы, чтобы и доходы поступали.

– Они есть в каждой части города, – продолжает Мо. – В каждом районе, в каждом социальном слое. Уверяю вас, кто-то будет знать кого-то… кто знает человека… который связан с этими раскопками, – он распределяет работу. – Я возьму на себя звонки. Мистер Корвина, вам придется побегать. Но пока вы заняты… кто-то должен заменять вас здесь.

Он поворачивается на стуле и смотрит на Пенумбру.

– Я?

– Мы собираемся сотрудничать в этих поисках или нет?

– Ладно. Полагаю, да. Я смогу присмотреть за магазином.

Корвина мрачно глядит на Мо:

– Собираетесь сообщить ему правила?

– Само собой, – Мо потягивается, распрямляет спину. – Мистер Пенумбра, пожалуйста, располагайтесь как дома. Делайте все необходимое для защиты магазина: чтобы его не ограбили, не сожгли и чтобы полиция тут не рыскала. Продайте несколько книг, если получится. Но ни при каких обстоятельствах не просматривайте, не читайте и не изучайте томов, которые находятся на полках.

Пенумбра поднимает взгляд на верхние полки.

– Они под полным запретом?

– Если кто-то из своих попросит достать, можете это сделать.

– Из своих. Понятно. А как стать своим?

Мо поправляет очки.

– У нас в книжном есть возможность продвижения. Прежде чем получить членство, надо стать покупателем. И… а, погодите, – делает вид, будто припоминает. – А вы случайно… еще не приобрели никакой книги, мистер Пенумбра?

Он улыбается, качает головой:

– Нет.

Мо тоже улыбается:

– Тогда почему бы вам не посмотреть? Рекомендую стол с поэзией. Бротигана читали? Ну как же, обязательно, обязательно.

В тот же вечер Пенумбра занимает место Корвины и управляет суматохой в круглосуточном книжном. Побаивается, что длинноволосая команда сочтет его еще более безнадежным замшелым консерватором, чем Корвину, но на самом деле патлатые вроде бы смотрят на него как на некую новинку и один за другим подходят поближе, чтобы поболтать. Покупатель, которого зовут Койот, просит помочь найти «Ребенка Розмари» и в итоге действительно покупает эту книгу. Дама с транзистором спрашивает про Корвину, потом сообщает, что парочка бородачей, крутящихся вокруг столика «Кино», Джордж и Фрэнсис, – местные кинематографисты. Феликс предъявляет свой уже несусветно потрепанный экземпляр «Дюны» и спрашивает, можно ли поменять его на «Затонувший мир». Пенумбра не уверен, что применяемая Мо бизнес-модель допускает такие вещи, но все равно соглашается.

Позднее, когда толпа уже разбухла до предела, на Пенумбру глядит темноглазая женщина: раз, другой. Потом идет через весь магазин – путь ее отмечен дымной струйкой, словно из маленького парового двигателя. Приближается, и тут Пенумбра замечает, что в руке у нее косячок. Протягивает ему.

– Хочешь, красавчик?

– Да нет. В общем, не думаю… здесь, видите ли, книги.

– Ну, книг я не сжигаю.

– Может и случайно получиться.

– Ничего случайного не бывает, красавчик, – она затягивается. – Ты здесь новенький, да?

– Новенький? А, нет. По существу, я и не здесь на самом деле.

Он хочет сказать: я здесь не работаю, просто подменяю. Но выходит странно, и…

– Это далеко, – говорит она, кивая. – Может, и я не здесь. Может, мы с тобой и должны быть не здесь – вместе. Соображаешь, к чему клоню?

– Думаю, да, но я не…

– Мои ребята сейчас едут на Хейт. Почему бы тебе не поплясать с нами?

– Да я и танцевать-то не умею. В смысле – не могу оставить свой пост. Может, в другой раз.

Она сочувственно улыбается ему:

– Ну, тогда гуляй.

Отправляет в воздух еще одну вьющуюся струйку и возвращается в толпу. Позднее, уже двигаясь к двери, бросает в его сторону один последний взгляд, но Пенумбра отворачивается.

Яркий и чистый солнечный свет пробивается сквозь витрины и мелькает по пустым половицам. Круглосуточный книжный магазин Аль-Асмари непривычно пуст. Сейчас полдень, и длинноволосые, наверное, валяются в парке на траве под странным светом дневной звезды. В магазине жарко и душно, к такой термодинамической нагрузке помещение не приспособлено. Пенумбра кладет под дверь, чтобы не закрывалась, пачку книг «Бойня номер пять».

Он вновь дежурит в магазине, дожидаясь, когда вернется Корвина. Продавец разыскал одного из членов клуба, у которого деверь занимается налогами в строительной компании, работающей на одной из площадок БАРТ. Теперь охмуряет этого бухгалтера, попивая с ним пиво в «Хаус оф шилдс».

Пенумбра дочитал до середины «Электропрохладительный кислотный тест». Похоже, с каждой страницей он все лучше и лучше понимает толпу, которая резвилась здесь в минувшую ночь. Едва «Веселые проказники» столкнулись с «Ангелами ада», раздался деликатный кашель. Пенумбра изумленно вскидывает голову. Перед ним, в нескольких шагах от стола, стоит молодая женщина в зеленых вельветовых брюках.

– Могу ли… ой, – Пенумбра откладывает книгу. – Чем могу помочь?

Женщина смотрит на него как бы оценивающе. Пенумбра точно не знает, сколько времени она тут простояла. Она прижимает к груди огромную книгу в темном переплете.

– Новенький, – произносит наконец.

– Ну не совсем, – и тут же сдается. – Да. Полагаю, я новенький.

– Я могу зайти попозже.

– Нет-нет. Я могу вам помочь.

Она делает два быстрых шага вперед, бросает книгу на стол, куда фолиант грузно плюхается, потом вновь отступает на два шага.

– С этой я разобралась.

Пенумбра приподнимает книгу, глядит на корешок.

Один из томов с верхних полок.

– Конечно, – говорит он. – Так. Ну… и что там было?

Она на мгновенье улыбается, и ему кажется, что сейчас она выбежит из передней двери, но тут хладнокровие слегка ей изменяет, словно она не может себя сдержать, и посетительница выпаливает:

– Было довольно интересно. Не так сложно, как мне показалось, судя по тому, как он о ней говорил. В смысле – Мо. Шифр использовался просто взамен гомофобии, – она делает паузу. – Может быть, мне не следовало вам это говорить.

Пенумбра понятия не имеет, о чем она говорит. И о том, что ему самому сейчас положено делать. Между ними повисает неловкое молчание.

– Так или иначе, – говорит она наконец. – Следующая по порядку… ждет.

Она роется в кармане, достает скомканный листок. С обеих сторон он покрыт зачеркнутыми и переписанными буквами, стертыми и заполненными пробелами, как в игре «Виселица». Она читает поперек и вниз, шепча буквы. Затем снова сворачивает свою бумажку, снова сует ее в карман и объявляет:

– Кингслейк.

– Кингслейк, – повторяет Пенумбра.

Он находит продолговатый гроссбух, который Корвина изучал во время его первого визита, – каталог. Все пункты написаны от руки, многие аннотированы, а некоторые зачеркнуты. Находит: КЕЙЛ, КЕЙН (см. также КАИН), КИН (зачеркнуто), КИМ, КИНГ, и вот – КИНГСЛЕЙК. В каталоге указаны координаты.

– Три… двадцать три, – читает Пенумбра. – Три двадцать три. Подождите здесь, пожалуйста.

Он идет по следу к верхним полкам, где обнаруживает пронумерованные латунные дощечки, установленные низко, примерно на уровне кабинета Аль-Асмари. Проглядывает их до цифры III и приставляет лестницу, неумело возясь с нижней защелкой.

И взбирается. Оказывается, полка XXIII расположена очень далеко от пола. В библиотеке Гальваника лестниц нет, там книги рационально хранят на многочисленных отдельных ярусах. Пенумбра крепко держится за ступеньки и делает медленные осторожные шаги – проходит V, проходит X, проходит XV и XX.

На этой высоте он уже видит потолок – может удостовериться, что потолок действительно есть, вереница темных полок не бесконечна. Чуть откидывает голову, чтобы лучше рассмотреть. Всю площадь потолка покрывает фреска, немного похожая на живопись эпохи Возрождения. По кусочку складывается целая картина: путники в мантиях, взбирающиеся по крутой горной тропе.

Над ними черные тучи и молния, словно бы раскалывающая краску. Глаза широко раскрыты, зубы стиснуты, но плечи расправлены, и люди крепко держатся за руки. Взбирающиеся тянут друг друга вперед.

Он опускает взгляд, чтобы найти полку XXIII, и там выслеживает свою добычу: она толстая, как словарь, и на корешке напечатано: КИНГСЛЕЙК. Обхватывает лестницу согнутой рукой, затем высвобождает другую руку и протягивает ее за книгой, пытаясь дотянуться средним пальцем, болтающимся в воздухе, улавливает лишь корешок, раз, другой, подталкивает книгу вперед, пока она не начинает скользить под собственным весом, и он знает, что надо ее ухватить, но вдруг отчетливо осознает ее массу и боится, что если вцепиться в эту тяжелую штуковину, то книга может перевесить его самого, может утянуть его…

Книга падает.

Он успевает отметить собственную неосторожность и даже подумать о том, как еще можно было подойти к этой задаче, пока следит, как книга летит вниз мимо двадцати двух нижних полок, поступательно вращаясь и лишь едва подрагивая, – и падает в протянутые руки Маркуса Корвины.

Внизу в глазах у молодой женщины стынет ужас – а вдруг и она окажется виновной в случившемся, соучастницей? Она берет у Корвины книгу, еле слышно благодарит и стремглав несется к двери. Продавец раскрывает гроссбух в кожаном переплете на столе и что-то пишет туда.

Робко подходит Пенумбра.

– Прошу прощения, Маркус, – отваживается он. – Мне не следовало…

Корвина поднимает голову. Он улыбается – такое выражение лица у него Пенумбра видит всего второй раз.

– Я сам уронил три книги, но Мо не знает – я ему ни слова не сказал. Что касается меня… я ничего не видел.

Пенумбра кивает:

– Спасибо.

Корвина заканчивает запись, закрывает книгу в кожаном переплете и многозначительно по ней постукивает.

– Знаешь, такие люди, как Эвелин Эрдос – это и есть настоящие покупатели.

– Настоящие покупатели?

– Да. Настоящие читатели, – улыбка сходит с его лица. – Если бы я руководил этим магазином, сюда приходили бы только свои. Уж точно больше не терял бы времени на публику.

Слово «публику» он почти выплевывает.

Пенумбра на минутку задумывается. Потом говорит:

– Маркус… если бы магазин не был открытым для публики, меня бы сейчас здесь не было.

Корвина морщит лоб и еще раз кивает. Но выглядит непреклонным.

Продавец кое о чем успел столковаться. Клиент деверя-бухгалтера, Фрэнк Лейпин, управляет одной из площадок БАРТ, и он не прочь подключиться к их затее. Иными словами, за взятку охотно закроет глаза на то, что кто-то осмотрит место раскопок.

Корвина сообщает новость угрюмо.

– Но это же меняет дело к лучшему, разве нет? – спрашивает Пенумбра.

– Он хочет две тысячи долларов, – объясняет Корвина. – Рад бы сказать, что дело обстоит иначе, но таких денег у нас нет.

Он с кислой физиономией осматривает магазин.

– Как ты, возможно, заметил, мы не много книг здесь продаем. Фонд из Нью-Йорка оплачивает аренду… но не более того.

– И все-таки не отчаивайся, Маркус, – говорит Пенумбра. – Есть еще один меценат, которого мы можем привлечь.

С таксофона на Монтгомери-стрит Пенумбра звонит Лэнгстону Армитеджу. Объясняет, о чем узнал. Описывает город, корабль, карту. Рассказывает о книжном магазине.

Армитедж осторожничает.

– Кто этот книготорговец? – каркает он. – Какой-нибудь поставщик бульварного чтива?

– Нет-нет, – отвечает Пенумбра. – О Мохаммеде Аль-Асмари этого уж точно не скажешь. Я побывал во всех местных книжных, да и не только в местных, и этот… этот человек… он ни на кого не похож.

– Но он все равно просто книготорговец, мальчик мой. Коммерсант. Не ученый. Не интеллектуал. У него, как ни крути, только одна забота – продавать книги.

Пенумбра смеется:

– Я в этом вовсе не уверен.

– Тогда на чем он держится? – парирует Армитедж. – Это же бизнес, мальчик мой.

– Я бы сказал, это учреждение находится… на серой территории, сэр.

– Теневую игру ведем – так, Пенумбра? Ну-ну. Прецедент есть. Я тебе рассказывал о том, как Бичем специально устроился на работу к издателю в Венгрии, чтобы добраться до их секретных архивов?

– Нет, сэр.

– Так вот. Мы нашли его плавающим лицом вниз в Дунае, но неважно.

Пенумбра объясняет своему работодателю: чтобы добраться до останков «Уильяма Грея», потребуются немалые затраты.

– И для полной ясности, сэр, – добавляет он. – Корабль, скорее всего, превратился в спрессованный слой перегнившей древесины. Я все равно считаю, что попробовать стоит, но… нет никаких гарантий, что «Тюхеон» сохранился в каком-либо виде.

– Ты же знаешь, как у нас говорят: «Всё пропало лишь тогда, когда держишь в руках пепел от книги, оплакивая потерянные годы».

– Не знал, что у нас так говорят, сэр.

– Я пришлю тебе деньги, мальчик мой. Привези нам книгу!

Кессонщик грядет

Пенумбра приезжает рано, захватывая момент, когда последние остатки вчерашней толпы поднимаются, вяло потягиваются и расходятся искать, чем бы еще поживиться. К полудню в магазине пусто, и Корвина находит ему работу: надо переставить книги в коротком ряду на полпути к верхним полкам. Они взбираются по двум лестницам бок о бок и двигают тяжелые тома туда-сюда по некой системе, которой Пенумбра не понимает.

Работая, они разговаривают. Пенумбра рассказывает продавцу о Гальванике и о тамошней библиотеке. А сам узнает, что Корвина вообще-то был, можно сказать, моряком – механиком радиолокационной системы на борту авианосца. Провел четыре года в море.

– Я много читал, – рассказывает Корвина. – Так и заинтересовался всем этим.

– А что ты читал?

– Да чего только не читал! Всё подряд. У нас была лучшая библиотека во всем флоте. Ею заведовал офицер – я только потом об этом узнал – он входит в ту же… организацию, что и Мо. Он научил меня читать по-гречески.

– Погоди. Хочешь сказать, ваш авианосец был как-то связан с этим магазином?

– Еще как. Книгохранилище мичмана Тейлора на четвертой палубе. Есть целая сеть таких мест… это традиция, Аякс. У нее глубокие корни.

– Значит, есть уже два плавучих книжных магазина.

Корвина смеется.

– Ха! Да. «Уильям Грей» и «Коралловое море». Хотя, скажу тебе… мой был побольше.

Он улыбается. Номер три.

Через час у Пенумбры болит спина, дрожат икры, а руки – словно когти. Он того и гляди взмолится о перерыве, но тут внизу дребезжит колокольчик, и грубый голос спрашивает: «Есть кто-нибудь?» Громче: «Есть тут кто по имени Марк?»

Корвина напрягается. Шепчет: «Это он!» Пенумбра начинает спускаться, но Корвина снова шикает:

– Нет! Я сказал его бухгалтеру, что буду один. Оставайся здесь.

Не дав Пенумбре возразить, Корвина обхватывает лодыжками лестницу по бокам, расслабляет ладони и – Пенумбра разевает рот – соскальзывает прямо вниз, падая в позу полулежа на полу. Плавно встает и шагает сквозь ряды полок в переднюю часть магазина, исчезая у Пенумбры из вида и выходя на свет.

– Добро пожаловать, – слышит Пенумбра слова Корвины.

– Здорово, Марк, – голос посетителя груб и весел.

– Маркус, – поправляет его Корвина. – Вы клиент Элвина? Строитель?

– Строитель? Умоляю! Я – кессонщик. Нас мало, но мы гордые. Рад познакомиться. Меня зовут Фрэнки. Или, если угодно, Фрэнклин.

Если тут и есть оттенок насмешки, то Корвина либо не воспринимает ее, либо предпочитает не обращать внимания.

– Фрэнклин. Тоже рад познакомиться. Элвин вам рассказывал о характере нашего дела?

Пенумбра замедляет дыхание, напряженно вслушивается. Должно быть, Фрэнки в рабочих ботинках: при любом его движении они грохочут по половицам.

– Рассказывал, и – у меня такой вопрос, извини. Ради собственного спокойствия. Ты не налетчик, банк не собираешься грабить, нет?

– Уверяю вас, – учтиво отвечает Корвина, – я всего лишь краевед.

– Ладно. Поверю. Но только потому, что Элвин хороший парень, а он за тебя ручается. Понял?

– Разумеется. Так… и как нам теперь действовать?

– Короче, первым делом, Марк, ты мне платишь. Сумма, которую ты предложил Элвину, будет в самый раз.

Пенумбра слышит, как скрипит ящик стола и шелестит бумага – увесистый конверт, который он получил вчера в банковской компании «Уэллс Фарго». По спине пробегает холодок. Вот что значит быть младшим комплектатором.

– Вот, – говорит Корвина. – Как мы и договаривались.

– Дай-ка гляну.

Рвущийся конверт, шелест. Пересчет денег.

– Не поскупился. Так, Марк, у меня есть хорошая новость и есть плохая.

– Не уверен, что мне нравится, как это звучит.

– Хорошая новость такая: по твоему месту все ясно. Мы его прошли сто лет назад. Угол Маркет и Бил, верно? Ага, я вернулся и сам проверил. Там что-то есть. На вид ничего особенного, но с учетом обстоятельств не так все и ужасно.

– А плохая новость?

– Плохая новость, Марк… в том, что я не управляю площадкой Эмбаркадеро. Это совершенно другой участок, и он наглухо заперт.

Пенумбра чуть ли не слышит, как у Корвины ноздри раздуваются. У него самого сердце захолонуло. Они так близки, и все же путь снова перекрыт. Вот что значит быть младшим комплектатором.

Корвина нажимает.

– Вы бы сюда не пришли, если бы не знали, что делать, – говорит он. – Так ведь?

– Ты очень догадлив, Марк. Ты под моей крышей. Мы закончили трубу – знал об этом?

– Трубу под заливом?

Посетитель довольно хмыкает.

– Закрыли ее наглухо. Трассы еще нет, но мы гоняем грузовики каждый день. А площадка на другой стороне трубы – вот она моя. С ночным сторожем договорюсь без проблем.

– Площадка… на другой стороне.

– Ну да. Западный Окленд.

Корвина усмехается:

– Предлагаете пойти длинным путем?

Фрэнки тоже смеется:

– А почему нет? Размяться слегка, верно?

– Это безопасно?

– Конечно. В следующем месяце наши шишки устраивают большую прогулку – открытую для публики. Для детишек, стариков, для всех. Прямо через трубу. Ну и я так на это дело смотрю: ты как бы получаешь право доступа чуть пораньше.

– Что ж, рад, что вы так на это смотрите. Полагаю, это пожертвование гарантирует вашу… осмотрительность.

– Конечно, Марк, конечно.

Фрэнки топает к двери, потом притормаживает. Пенумбра слышит, как он разворачивается.

– А все-таки: что там? Золотые дублоны?

– Вам не все равно?

– Не знаю… Может, и мне отстегнете немного.

– Не хочется вас разочаровывать, Фрэнклин, но это всего лишь книги.

– Многовато, пожалуй, будет столько платить за старые книги, но, вижу, тут у вас целая коллекция. Каждому свое, я всегда говорю. Все понял?

– Западный Окленд. Через трубу. Что мне сказать ночному сторожу?

– Его зовут Гектор. Он тебя будет ждать. Можем использовать пароль…

– Festina lente.

– Как-как?

– Festina lente. Это будет наш пароль.

Наверное, осознает Пенумбра, Корвина не впервые организует нелегальную экспедицию.

– Фес-ти-на ленте. Годится. Раз так говоришь.

Фрэнки снова топает к двери и на сей раз ее распахивает. Звякает колокольчик.

– Приходи в любое время после полуночи. Фес-ти-на ленте. Годится. Счастливо оставаться, Марк.

Обломки «Уильяма Грея»

Они пересекают залив на последнем вечернем пароме под полумесяцем, зловеще мерцающем сквозь низкие облака. Судно ровно проходит под темной глыбой моста, ведущего из Сан-Франциско в Окленд и выглядящего строже и серьезнее своего собрата, облюбованного туристами.

Паром причаливает неподалеку от порта Окленд, среди пакгаузов. С ними велосипеды, купленные у человека, называющего себя русским Майком, на углу улиц Терк и Ливенворт. Корвина берет себе глянцевый зеленый «Швинн», Пенумбре достается синий прогулочный велосипед с удлиненным седлом. Они едут на площадку Западного Окленда, которую нетрудно найти: там возвышаются гладкие бетонные опоры, на которых пока ничего нет, горы ржаво-красных арматурных стержней дожидаются вплетения в камень, спят многочисленные экскаваторы.

Замечают Гектора, который лениво прохаживается по периметру своего участка, облаченный в некое подобие полицейской униформы. Подают сигнал издалека, приближаются осторожно. Оставаясь в тени, говорят: festina lente. Он хрипит, машет рукой, чтобы проходили, и продолжает свой путь вдоль ограды, даже не взглянув им в лица.

Разверзается пасть тоннеля через Залив. С ее металлических губ клочьями свисает рыхлая грязь; это место больше похоже не на строительный объект, а на древнюю гробницу. Железнодорожного пути еще нет. Вместо него с площадки спускается широкая, заросшая сорняками колея, обозначенная следами прошедших грузовиков. Освещения нет. К этому они подготовились.

Корвина достает туристический фонарь и вешает его на руль своего велосипеда.

– Готов?

Пенумбра покрепче усаживается в седле.

– Вроде бы да.

Их поглощает тоннель. Корвина несется вперед, нажимая педали долгими уверенными движениями, его коробка скоростей пыхтит и потрескивает, пока он быстро подбирает оптимальный режим. Пенумбра оглядывается, смотрит, как вид через вход в трубу – грязный овал оклендского неба – сжимается и меркнет, становясь в конце концов не ярче цветовых пятен, образуемых сетчаткой глаза в отсутствии света.

В такую мглу он никогда еще не попадал. Дно трубы под покрышками ровное, как будто он едет в помещении, по баскетбольной площадке или банковскому залу. Каждые несколько секунд раздается глухой стук: это он проезжает через один из швов тоннеля – мест, где огромные металлические отрезки соединены и герметизированы, чтобы не просачивалась вода из залива.

Залив снаружи. Сверху. Какая здесь глубина? Пенумбра понятия не имеет. Может, десять футов, а может – сто. Воздух изменился. Стал холодным и сырым, густо пропах попавшими в него выхлопными газами. Он задумывается: а достаточно ли тут кислорода на самом деле? Что если рабочие бригады еще не подготовили тоннель к передвижению людей? Что если они с Корвиной потеряют сознание на полпути? Что если до утра их никто не найдет?

Корвина мчит вперед. Искра фонаря на его руле маячит из стороны в сторону и отбрасывает за ним огромную тень – темный аватар, который пляшет и скачет по дну тоннеля.

Пенумбра кричит: «Тормози!» – но Корвина его не слышит, или не понимает, или не желает слушать. Пенумбра втягивает полные легкие густого воздуха и еще раз кричит: «Ну пожалуйста…» И сдается. Тень Корвины удаляется, искра уменьшается. Опускается мгла.

Едва дыша, Пенумбра останавливается. Опирается на руль – осязаемый, но невидимый. Фонарь Корвины исчезает.

Он не привык к гневу, но сейчас испытывает это чувство. Корвина! Он, осознает Пенумбра, не тот человек, с кем можно смело отправляться в грозный подземный тоннель. Он многое умеет, да, и владеет ситуацией – но нетерпим к любому, кто не может за ним поспеть.

Ладно.

Не стоять же здесь вечно.

Пенумбра нажимает на педали и пробует потихоньку ехать вперед. Там сплошной мрак, чистая пустота – но никаких преград, конечно же, нет. Ничто не мешает. Он чувствует, как идет в горку переднее колесо велосипеда, понимает, что движется вверх по изгибу трубы; резко бросает руль, и под действием силы тяжести велосипед сам едет вниз. Получается. Просто надо двигаться по ощущениям, и кривая вывезет. Просто продолжать крутить педали. Можно и глаза закрыть. Здесь ему ничего не грозит.

Он теряет счет времени. Целая вселенная сжимается в почти философскую темень трубы, в ее пространственно-временную кривую, которую он отмеряет не глазами, а ногами. Быть может, он выберется наружу, и окажется, что прошло десять лет. Пятьдесят. Он улыбается этой мысли и производит вычисления, отсчитывая педалями годы во времени: 2017… 2018… 2019. Как будет выглядеть этот город в двадцать первом веке? Может быть, в Садах Йерба-Буэна наконец-то появится хоть одно растение или…

Раздается возглас Корвины:

– Аякс! Это ты?

Пенумбра тормозит юзом.

– Ты где?

– Здесь, здесь.

Его голос уныло доносится из близлежащей мглы; Пенумбра почти различает его темный силуэт на фоне еще более густого мрака тоннеля. Похоже, Корвина сидит на земле.

– Мне нужна помощь, мне нужно… слишком темно, Аякс. Я потерял фонарь.

Пенумбра осторожно кладет велосипед на дно тоннеля и бредет на звук голоса Корвины.

– Иду, – говорит он. – Протяни руки.

Его пальцы едва касаются чего-то в темноте, и вокруг его запястья сжимается рука – цепкая, дрожащая, липкая от пота.

– Все в порядке, Маркус.

Он поднимает его – по крайней мере пытается; Корвина его чуть не опрокидывает. Тяжеленный! Пенумбра пыхтит и тянет вверх, и продавец встает.

– Все в полном порядке.

Они долго идут вместе, Пенумбра ведет Корвину за руку. Продавец молчит, просто плетется следом, дыхание его замедляется, выравнивается. Пальцы у него толстые и мясистые, но очень мягкие.

Наконец: fiat lux. Смутный намек на свет, сначала малая толика, потом – точка. Чем быстрее они идут, тем быстрее она растет, поэтому они идут очень быстро, переходят на бег, и где-то на ходу Корвина бросает руку Пенумбры и вырывается вперед.

В конце концов вновь вырастает труба, и когда они выбираются на свет площадки Эмбаркадеро, Корвина уже прежний. Словно и не было мучений в темноте.

– Корабль должен быть рядом, – решительно говорит он. Снова принимая командование.

Тоннель ведет в пещерное пространство, освещенное лампочками в клетях – целая гирлянда свисает с грубо вырубленного потолка. Пещера держится на каркасе из темных балок, и местами бетонный периметр вздымается. Вода образует на поверхности слишком большие лужи – не перепрыгнуть. Поэтому идти приходится прямо по ним. Башмаки Пенумбры переполнены.

Видны следы жизнедеятельности: брошенные перчатки, бумажные стаканчики, поврежденный защитный шлем. Шлем сделан из белого пластика, во весь лоб отпечатан синим цветом логотип БАРТ. Пенумбра подбирает его, встряхивает, надевает на голову.

– Ну и как тебе?

Корвина фыркает:

– Ты самый тощий кессонщик в городе.

Больше ста лет назад «Уильям Грей» был брошен и погребен под каменной грудой.

Затоплен и раздавлен. Мачта давно сломалась, паруса и такелаж разложились. Остался лишь корпус корабля, да и тот едва цел, словно расплющенная банка из-под газировки в мусорной куче.

Потом бригада БАРТ стала рыть через эту кучу тоннель. Пенумбре доводилось видеть сохранившиеся в камне ископаемые, большие плиты, расколотые на куски, выявляющие в разрезе останки древнего животного; именно так сейчас выглядит «Уильям Грей». Его силуэт темен, но различим на стене тоннеля. Здесь, во втором подвальном ярусе города, от корабля еще остается тень.

Опять же миг торжества быстро меркнет, оборачиваясь поражением. Пенумбра представлял себе нечто вроде обломков судна, потерпевшего кораблекрушение, какие он видел в фильме Жака Кусто. Он воображал некое пространство, куда можно проникнуть, чтобы его обследовать, но сейчас это кажется глупым. Их добыча – не археологическая, а геологическая. Одно сплошное ископаемое.

– Вот, – кричит Корвина.

Пенумбра пробуждается от своих печальных грез. Продавец разыскал где-то на площадке две лопаты. Небрежно бросает одну Пенумбре, который упускает и роняет ее.

– Маркус, это не…

– Я вижу корабль, – возвещает Корвина. – Я вижу первый книжный магазин города. Несомненно, Аякс, здесь что-нибудь найдется.

– У тебя тот же дар, что и у меня, Маркус, – сухо говорит Пенумбра.

– Какой дар?

– Так это назвал мистер Аль-Асмари. «Готовность обдумывать вздорные идеи».

Корвина презрительно фыркает.

– Я не обдумываю идеи, – говорит он. – Я ради них работаю.

Он вонзает лезвие лопаты в стену тоннеля и начинает копать.

Проходит час. Может быть, больше. Они все глубже вгрызаются в останки корабля, отбрасывая назад полные совки грязи, ила и разложившейся древесины, оставляя за собой огромную сырую груду. Лопата Пенумбры прорезает мягкие комки – как он подозревает, скорбные останки книг. Они темны, насквозь промокли, сгнили и разрушились, но некие подобия книжных корешков он различает.

Брызжет черная грязь, пропитывая его рубаху и штаны. Чем глубже, тем противнее запах – столетняя гниль наконец-то выходит наружу. Руки у Пенумбры горят, ноги все мокрые, он видит, что даже и Корвина устает, и вдруг…

БУМ.

Его лопата натыкается на что-то иное – не мягкое, не разложившееся. Он вытаскивает ее, бьет еще раз.

БУМ.

– Маркус, мне кажется, что-то такое… – подает он голос, но продавец тут как тут, уже и сам врубается своей лопатой.

Они находят край звучащей тверди, обкапывают ее, чтобы Корвина смог превратить лопату в рычаг. Он зычно ухает, и – небольшой металлический сундук выскакивает из отверстия, с глухим стуком приземляется на сырое дно тоннеля, покачивается, балансируя, на боку и застывает.

Пенумбра и Корвина изумленно смотрят друг на друга.

Сундук сильно проржавел, его поверхность испещрена рыжими наростами и зелено-коричневыми полосами, но, похоже, он цел. Чрезвычайно массивный висячий замок крепко держит крышку.

– Отойди-ка, – говорит Корвина.

Он высоко поднимает лопату и обрушивает ее вниз яростным громоподобным ударом. Мощный старый замок не ломается, а скорее крошится – с неким, как Пенумбре кажется, облегчением.

Потом они пробираются через стройплощадку, сундук несет Корвина. С другой стороны гигантской дыры в грунте их засекает ночной сторож Эмбаркадеро. Он кричит:

– Эй вы! Что вы здесь делаете?

– Не останавливайся, – шепчет Корвина.

Вереница оранжевых ограждающих конусов совсем рядом, а за ними – тротуар, по которому мимо спешат одетые в куртки и шарфы парочки, даже взгляда не бросающие на ущелье, разверзшееся сбоку. Позади застит небо темная стена фривея Эмбаркадеро, и по обоим его ярусам с гудками и свистом летят сквозь ночь автомобили. После подземного тоннеля уличный свет и шум – как бальзам на душу.

Пенумбра поворачивается к ночному сторожу и постукивает себе по шлему:

– Только что закончили кое-какую работу! Знаете, как водится. Festina lente!

На этом они минуют конусы, выходят на тротуар и оказываются на свободе.

С ними – искусство судьбы.

Миллион случайных чисел

На сей раз Мо и впрямь всех разгоняет. Длинноволосые ворчат и ноют, но он категоричен:

– Чуть выше по улице есть отличный книжный. Свет может быть погашен, но не дайте себя одурачить… стучите дольше. Спросите Лоуренса.

Пенумбра расчищает широкий стол, и Корвина выкладывает их добычу, содержимое сундука: семь томов, каждый сух и цел, каждый обернут телячьей кожей. Мо дрожит от нетерпения. Они все дрожат. И разворачивают сокровища – одно за другим.

– «Мадригал»! – восклицает Мо.

Потом еще громче:

– Брито! Он принадлежал к первому поколению!

Одна из книг в кожаном переплете как две капли воды похожа на ту, что лежит на столе, но если у нынешней на корешке римская цифра пять, то этот том помечен первым номером. Мо вертит его в руках.

– Первый журнал, – выдыхает он. – Здесь зарегистрированы самые первые наши покупатели. Говорят, одним из них был Марк Твен. Теперь мы будем знать наверняка.

Корвина разворачивает один из последних оставшихся томов и, не говоря ни слова, протягивает его Пенумбре. На обложке простыми, без завитушек, большими буквами написано: ТЕХНЕ ТЮХЕОН. Пенумбра открывает книгу, чтобы посмотреть первую страницу.

В ряды и столбцы выстроены хаотичные фразы. Похоже, каждая из них – всего лишь фрагмент: БОЛЬШАЯ РЕКА, РАЗВЕТВЛЯЮЩАЯСЯ И СЛИВАЮЩАЯСЯ; РЫК ЛЬВА-ТИРАНА; НЕ БЫВАЕТ СТЕН БЕЗ КИРПИЧЕЙ; ОСКЛАБИВШИЙСЯ ЧЕРЕП ТВОЕГО ПОКОЙНОГО ДЕДА…

Он переворачивает на следующую страницу – в том же духе. ПРИНЦ ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ БЫЛ ЯЩЕРИЦЕЙ. Открывает наугад страницу в середине книги – и там то же самое. ЗУБЫ ТВОИ ВЫПАДАЮТ ОДИН ЗА ДРУГИМ. Каждая страница представляет собой грубую сетку, и каждый сектор в этой сетке содержит некий фрагмент, некий образ.

Ничего не понятно.

Эта пророческая книга, осознает Пенумбра, искусно зашифрована. В груди холодеет. Он уже видел похожие тома – курс «Оккульт Лит 337» был посвящен «Кодам и шифрам». Теперь, глядя на «Тюхеон», он вспоминает домашние задания. Вспоминает годы упорного труда.

Мо обнадеживающе улыбается:

– Если есть код, его можно взломать, мистер Пенумбра. Пожалуй, мне удастся заинтересовать этой задачей мистера Федорова…

– Погодите – это вы о чем? – перебивает Пенумбра.

– Он наш самый умелый дешифровщик, – объясняет Мо. – Быстро справлялся с предыдущими томами, и если повезет…

– Но я намерен отвезти эту книгу в Гальваник.

Слова Пенумбры повисают в воздухе. Корвина протягивает руку и твердо кладет ее на обложку «Тюхеона».

– Мистер Пенумбра, эта книга принадлежит нам, – говорит Мо. – Она принадлежала нам в тот день, когда затонул «Уильям Грей». И такая мелочь, как вековое погребение, не меняет этого факта.

Пенумбра качает головой.

– Все остальные – пожалуйста. Но мне удалось найти средства на эту затею лишь благодаря заинтересованности моего работодателя в этой книге. Она должна находиться в нашей библиотеке, где с ней будут разбираться ученые. Она не может оставаться здесь. Это, – проводит он рукой широкий круг, – это просто книжный магазин.

После этого заявления лицо Мо вспыхивает, но ответить он не успевает: к удивлению Пенумбры вмешивается Корвина.

– Мо. Аякс прав. Он за это заплатил. Если бы нам удалось самим найти средства… Но мы не смогли.

Он отпускает руку, и Пенумбра хватает «Тюхеон».

Глаза Мо сверкают.

– Оглядитесь вокруг, мистер Пенумбра. Это не просто книжный магазин.

Он разворачивается и исчезает среди высоких полок. Пенумбра слышит, как открывается и захлопывается дверь – та, на которой написано МО.

Он вновь садится на пригородный поезд и едет через все Пало-Альто к домику Клода в тени секвойи. Внутри на зеленом ковре, где некогда лежала одна коробка из-под пиццы, сейчас в стопку уложены три. Пенумбра начинает понимать ритм жизни своего бывшего соседа по комнате.

– Я приехал попрощаться, – говорит он, сидя по-турецки. Серый кот обнюхивает его колени.

Клод хмурится.

– Уже? Ну ладно. Молодец, что заехал, чувак. А что стало с тем кораблем?

Из пухлого манильского конверта Пенумбра достает «Тюхеон».

– Наши поиски «Уильяма Грея» увенчались успехом.

– Вы его нашли! С ума сойти!

Пенумбра позволяет себе улыбку.

– Нашли, отчасти благодаря твоим подсказкам. И внутри мы нашли эту книгу. Но теперь я должен решить, что с ней делать.

– Ты не увозишь ее в Гальваник?

– Могу увезти, а могу и… – Пенумбра издает долгий и громкий вздох. – Я просто не знаю, Клод.

– Она ценная? О чем она все-таки? О демонах?

– Она, безусловно, ценная, но что касается ее содержания… скажем так, если там и есть демоны, то они очень хорошо спрятаны. Сам посмотри.

Он раскрывает книгу и показывает Клоду страницы с бессвязными фразами.

– Она зашифрована. Неизъяснима.

Клод стремительно просматривает отдельные фрагменты.

– Это код?

Пенумбра кивает.

– Совершенно очевидно. Я видел такие книги раньше, в Гальванике. Проходил курс…

– А ты не предполагал, что это может быть просто случайный набор фраз?

– Не думаю, что это бессмысленная книга, Клод. Она не прожила бы так долго, если бы в ней не было какого-то смысла – какой-то ценности.

– О! Думаешь, для ценности обязательно нужен смысл? Чувак… я тебе когда-нибудь показывал книгу РЭНД?

– Нет.

Клод вскакивает и шагает к одной из дальних куч. Роется в ней, откладывая в сторону толстые тома, разбрасывая их по всему ковру. Пенумбра видит «Руководство по эксплуатации SDS-940». Видит тоненькую брошюру под названием «RFC 1: программное обеспечение хоста».

– Вот! – Клод откапывает увесистую книгу в темной обложке и швыряет ее на ковер между ними. Название набрано неброским шрифтом с засечками. «Миллион случайных чисел со 100 000 нормально распределенными величинами».

– В свое время это была самая ценная книга в этой комнате, – провозглашает Клод. – Корпорация РЭНД – мозговой центр, ты в курсе? – издала ее… сейчас глянем, – держа на весу открытую книгу, он находит страницу с авторскими правами, – в 1946 году. Новые компьютеры умеют генерировать собственные случайные числа… ну, псевдослучайные в техническом смысле… но еще в Гальванике, когда мне были нужны случайные числа, я копировал их отсюда.

Он раскрывает книгу на середине, и на странице одни только цифры в сетке, как кирпичи в стене. Перелистывает на другую страницу. Ровно то же самое – но и, очевидно, совершенно другое.

Пенумбра ведет пальцем вниз по странице.

– Но зачем? Для чего нужно так много случайностей?

– Метод Монте-Карло, – объясняет Клод. – Один из краеугольных камней современной науки. Космическое казино, чувак. Как бы тебе это объяснить… вот смотри. Иногда зависаешь с системой, которая слишком сложна для того, чтобы ее полностью смоделировать. Я к тому, что этот парень, – он поглаживает свой стоящий сбоку самодельный компьютер, – силен, но не настолько силен. Поэтому вместо того чтобы рассчитывать всю систему сверху донизу, берешь несколько случайных точек… ставишь на несколько фишек. Совсем как в казино: если ставок сделано достаточно, случайность выравнивается. Весь контур системы тебе понятен.

– Для чего же может применяться этот метод?

– Для всего! – восклицает Клод. – Климатические модели… экономические прогнозы… ядерная физика.

Он делает паузу, лицо его становится жестким.

– Чувак. С помощью этой книги создавали бомбу.

Пенумбра переваривает услышанное.

– Так ты считаешь, что «Тюхеон» мог применяться в подобных целях?

– Не знаю. Если рассматривать мозг как своего рода систему – ты никак не сможешь построить ее целостную модель. Поэтому, может быть, твоя книга дает случайные точки. Вместо точки X, Y, Z внутри уранового стержня получается, – он опускает взгляд на книгу, читает один из фрагментов в ней, – «Корона мнимого короля» в человеческом мозгу, – он делает паузу. – Ха. Это напоминает мне моего начальника. Видишь? Случайность может быть продуктивной.

Клод вновь делает паузу, задумавшись о чем-то. Вдруг его глаза веселеют.

– Я тебе никогда об этом не говорил, но я нашел совпадающий алгоритм.

Озадаченный Пенумбра хмурится.

– Какой?

– Алгоритм, который свел нас в Гальванике, – знаменитый компьютеризированный процесс, помнишь? Я рылся в подвале и нашел перфокарты с исходным кодом. Хочешь знать, как это работало?

– Как?

– Это была случайность.

– Случайность, – повторяет Пенумбра. – Абсолютная случайность. Компьютер не знал, что у нас обоих столько книг?

Клод качает головой.

– По-моему, математический отдел обленился. Наверняка президент колледжа так и не просек ничего. Серьезно, это было совершенно случайно.

Пенумбра смеется – гулким раскатистым хохотом. Клод улыбается, затем тоже смеется, и вскоре они вдвоем катаются от смеха по зеленому ворсистому ковру, а рядом вопит пушистый серый кот.

Взбирающиеся

Он стоит перед Лэнгстоном Армитеджем на верхнем этаже библиотеки и вручает ему «Техне Тюхеон». Старая жаба с широко раскрытыми жадными глазами медленно разворачивает свое сокровище. Пенумбра рассказывает, как удалось добыть книгу. Объясняет ее вероятное предназначение – выдавать как бы случайные подсказки при гадании, подобно картам таро или «И Цзин».

– Отличная работа, мальчик мой, молодец, – восхищенно каркает Армитедж. – Книга случайностей… Возможно, нужен новый учебный курс. Номер, конечно, должен быть случайным… и каждый год разным. Скажем, «Английский 389». Это случайный номер? Нет, едва ли. Как бы то ни было, – он кладет книгу рядом. – Ты слышал, что Лемир умер? Старая рана, так и осталась незалеченной. С монгольской экспедиции. Окончательно его сгубила. Я к тому, что его должность вакантна. Он был старшим комплектатором, мальчик мой.

Яркое солнце пробивается сквозь полоску зеленых обоев. Снаружи, знает Пенумбра, нет ничего кроме кукурузных полей, простирающихся на многие мили.

– Благодарю за предложение, сэр, – говорит он, – но я решил вернуться в Сан-Франциско.

Губы Армитеджа вытягиваются в узенькую линию.

– Сан-Франциско, – повторяет он. На сей раз не переходя на песню.

Звякает колокольчик над дверью. Пенумбра застает Корвину и Мо сидящими в глубоком размышлении напротив друг друга за широким столом. Они поворачиваются, и на лицах у них написано изумление. Он ничего не говорит, неспешно слоняется среди столиков, бродя туда-сюда и разглядывая выложенные книги. Корвина и Мо тоже молчат, наблюдая, как он фланирует от ПОЭЗИИ и ПСИХОДЕЛИИ к ВЫБОРУ МО. Дойдя до них, он переводит дыхание и объявляет:

– Я отвез «Тюхеон» моему бывшему работодателю в Гальванике.

Корвина медленно кивает. Мо тоже кивает и говорит:

– Это было ваше право, мистер Пенумбра. Мне не следовало его оспаривать. Хорошо. Могу лишь сказать, что редкостным удовольствием было…

– Я хотел бы приобрести вот это, – перебивает Пенумбра, запуская по столу книгу. Новое издание «Алисы в Зазеркалье» в мягкой обложке со слегка галлюциногенным рисунком.

Корвина поднимает брови. Мо чуть наклоняет голову в ожидании.

Пенумбра продолжает:

– И я бы хотел осведомиться об условиях… членства.

По лицу Мо пробегает усмешка.

– Конечно, конечно. Пробейте ему чек, мистер Корвина! – он делает паузу. – Я вас правильно расслышал? Вы сказали – вашему бывшему работодателю, мистер Пенумбра?

– Да, мистер Аль-Асмари. Я переехал. Остановился у друга в Пало-Альто, пока не подыщу себе какое-то жилье. В городе.

Мо делает круг и встает рядом с Пенумброй перед столом.

– Тогда, пожалуй, нам следует обдумать… довольно вздорную идею. Пожалуй, нам следует обдумать идею трудоустройства.

Мо внимательно смотрит на младшего соратника, его круглые очки поблескивают.

– Скажите, как вы относитесь вот к этим лестницам?

День Благодарения. Опять похолодало, но утро светлое и ясное. Пенумбра в книжном один; Корвина в Нью-Йорке – как выражается Мо, в исследовательской командировке.

Звонок над дверью дребезжит. Отрываясь от журнальных записей, Пенумбра видит, как в магазин входит Клод Новак.

– Классное местечко, чувак.

– Здесь уютно. А ближе к ночи становится довольно людно.

Клод бродит по магазину, останавливается у столика НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА. Выбирает книгу и приносит ее на кассу. «Всем стоять на Занзибаре».

– Рад, что ты здесь, – говорит Клод. Он постукивает по обложке книги: тук, тук-тук-тук. – Хорошо, когда до тебя недалеко.

– Мне здесь хорошо, – отвечает Пенумбра. – На самом деле я чуть ли не зол на тебя за то, что ты не так уж расхваливал этот город. Клод, ты собирался зажать Калифорнию.

Он смеется и кивает в знак согласия. Потом рассказывает Пенумбре, что всего несколько дней назад его коллеги установили международную компьютерную связь.

– Не просто сеть, – говорит он, – а межсетевой обмен.

– Что же они передали?

– Всего несколько символов – почти ничего. Потом связь пропала. Но это было клево. Было – ха!

Он сбивается с мысли, впервые обратив внимание на высокие стеллажи, вздымающиеся в задней части магазина.

– А там – что?

Клод делает шаг вперед, завороженный. Межсетевые обмены забыты. Вглядывается в тени, книги в рядах и колоннах, уходящих, кажется, в бесконечность. Не видит потолка, не видит темной фрески, заказанной самим мистером Фэнгом. Она видна только тем, кто взбирается по лестницам на самый верх, и даже взбираясь по ним в последующие годы все реже, Аякс Пенумбра ни на миг не забывает, что там нарисовано.

Люди в мантиях, взбирающиеся по крутой горной тропе. Плечи расправлены, люди крепко держатся за руки. Взбирающиеся тянут друг друга вперед.

Круглосуточный книжный мистера Пенумбры[1]

Ищем сотрудника

Затерянный во мраке среди стеллажей, я почти упал со стремянки. Я завис в самой ее середине. Далеко внизу виднеется пол книжного магазина – поверхность планеты, которую я покинул. Вершины стеллажей теряются высоко надо мной, в сумраке: полки плотно набиты книгами и не пропускают света. Да тут и воздух, похоже, разреженный. Мне кажется, я даже вижу летучую мышь.

Спасая свою жизнь, я цепляюсь одной рукой за стремянку, другой за край стеллажа, так что пальцы белеют. Пробегаю взглядом по книгам как раз над собственными костяшками, читая надписи на корешках – и замечаю ее. Книгу, которую ищу.

Но мне лучше начать с самого начала.

Меня зовут Клэй Дженнон, и было время, когда мне практически не приходилось иметь дела с бумагой.

Я садился за кухонный стол, открывал ноут и просматривал вакансии, но тут в браузере начинала моргать какая-нибудь вкладка, я отвлекался и шел по ссылке на длинную статью о генно-модифицированном винограде. Статья оказывалась слишком длинной, так что я добавлял ее в закладки. А потом шел по другой ссылке, читать рецензию на книгу. Рецензия тоже отправлялась в закладки, а я загружал первую главу книги – третьего романа из серии про вампирскую полицию. Дальше, забывая про объявления, я перебирался в гостиную, устраивал ноут на животе и читал весь день напролет. Свободного времени у меня было навалом.

Я был безработным – результат усекновения пищевой цепи, что ураганом пронеслось по Америке в начале двадцать первого столетия, оставляя за собой разорившиеся сети бургерных и рассыпавшиеся в прах империи суши.

Работа, которой я лишился, была должностью в главном офисе «НовоБублика», расположенном не в Нью-Йорке или каком-нибудь другом славящемся бубликами городе, а прямо тут, в Сан-Франциско. Компания была совсем крохотная и совсем новенькая. Основали ее двое бывших работников Гугла, которые написали программу для создания и выпекания идеальных бубликов: ровная хрустящая корочка, нежный вязкий мякиш, и все это – в форме идеального тороида. Я устроился туда сразу после выпуска из художественного колледжа, дизайнером, клепал маркетинговую агитацию для продвижения и рекламы этого вкусного тороида: меню, купоны, схемы, плакаты для витрин и один раз даже целый стенд для выставки хлебопекарных изделий.

Дел хватало. Сначала один из бывших гугловцев по просил меня набросать новый дизайн логотипа. На старом были крупные аляповатые радужные буквы в бледно-коричневом круге, и выглядел он так, словно был нарисован в Paint. Я переделал его, взяв шрифт посвежее с четкими засечками, которые, в моем представлении, чем-то напоминали общий рисунок еврейского письма. Это добавило «НовоБублику» чуток солидности, а мне принесло награду от местного филиала АИГИ[2]. Потом, когда я обмолвился второй компаньонше, что умею кодить (немного), меня назначили ответственным за сайт. Я переделал и его, а потом освоил небольшой маркетинговый бюджет, нацеленный на поисковые запросы типа «бублик», «завтрак» и «топология». Кроме того, я стал голосом @НовоБублика в Твиттере и привлек несколько сотен новых фолловеров интересными фактами о завтраке и скидочными купонами.

Все это, конечно, не было новой стадией человеческой эволюции, но я чему-то учился. Рос. И тут экономика поплыла, и оказалось, что в рецессию людям хочется старых добрых бубликов, ноздреватых и кособоких, а не симметричных, как НЛО, пусть даже по сыпанных мелко размолотой каменной солью.

Бывшие гугловцы привыкли к успеху и не собирались покорно сматывать удочки. Они по-быстрому переименовались в «Староиерусалимскую бубличную компанию», напрочь забросили свой алгоритм, так что бублики стали получаться подгоревшими и бесформенными. Меня попросили придать сайту ностальгический облик, и это задание не принесло мне ни радости, ни наград от АИГИ. Маркетинговый бюджет усох, потом пропал. Работы становилось все меньше и меньше. Я ничему не учился и никуда не рос.

Наконец мои работодатели сдались и слиняли в Коста-Рику. Печи остыли, сайт погас. Никакого выходного пособия не было, но мне остался корпоративный макбук и аккаунт в Твиттере.

Словом, со стажем меньше года, я оказался безработным. И увидел, что пострадала не только пищевая отрасль. Люди переселялись в мотели и палаточные лагеря. Вся экономика внезапно стала похожа на музыкальную игру в свободный стул, и я твердо понимал, что стул, хоть какой, нужно захватить как можно скорее.

С учетом конкуренции перспектива рисовалась удручающая. У меня водились друзья, такие же, как я, дизайнеры, но за ними уже числились всемирно известные сайты или передовые интерфейсы для тачскринов, а не какие-то логотипы новорожденных бубличных. Некоторые из них работали в Эппл. Мой лучший друг Нил основал собственный бизнес.

Еще годик в «НовоБублике», и мне тоже было бы что показать, но мне не хватило времени, чтобы собрать нормальное портфолио или как следует вникнуть хоть во что-нибудь. От колледжа остался лишь диплом по швейцарской типографике (1957–1983) и трехстраничный сайтик.

Но я не оставлял попыток найти работу. Запросы мои таяли на глазах. Сначала я был уверен, что буду работать только в компании, миссию которой разделяю. Потом подумал, что неплохо было бы хотя бы иметь возможность узнать что-то новое. После этого решил, что лишь бы не какая-нибудь гадость. И вот уже старательно уточнял свое понимание гадости.

И вот бумага-то меня и спасла. Оказалось, сосредоточиться на поиске работы я могу, лишь оторвавшись от интернета, так что я распечатал кипу объявлений с вакансиями, закинул телефон в ящик стола и двинул на прогулку. Объявления, в которых требовался опыт, я, скомкав, выкидывал в ребристые зеленые мусорки по пути, и к тому времени, когда я устал и сел в автобус, чтобы ехать домой, у меня оставалось лишь два-три потенциально перспективных листка, сложенных и сунутых в задний карман для дальнейшего прозвона.

Этот путь и привел меня к новой работе, хотя и не так, как я ожидал.

Сан-Франциско – хорошее место для прогулок, если ноги крепкие. Центр города – это крошечный холмистый квадрат, с трех сторон окруженный водой, так что потрясающие пейзажи здесь на каждом шагу. Идешь себе один, думаешь о своем, с пучком распечаток в кулаке, и вдруг земля уходит из-под ног, и прямо перед тобой открывается вид на бухту, окаймленную подсвеченными оранжевым и розовым зданиями. Такого архитектур ного стиля, как в Сан-Франциско, не встретишь больше ни в одном другом городе страны, и даже если ты тут живешь, до конца привыкнуть к странности этих видов невозможно: высокие и узкие дома, с окнами, похожими на глаза и зубы, и финтифлюшками, как на свадебном торте. А на фоне этого всего парит, если смотришь в верном направлении, ржавый призрак моста Золотые Ворота.

Я двинулся вдоль одной из таких причудливых перспектив, вниз по крутому ступенчатому тротуару, затем прошел по берегу, возвращаясь домой длинной кружной дорогой. Я шел вдоль линии старых причалов, тщательно сторонясь клокочущего рагу Рыбацкой пристани, и наблюдал, как рыбные рестораны перетекают в мореходно-инженерные фирмы, а дальше – в здания, где базируются различные интернет-стартапы. Наконец, когда мой живот заурчал, сообщая, что не прочь пообедать, я свернул обратно в город.

Всякий раз, двигаясь по улицам Сан-Франциско, я высматривал в витринах объявления о найме – не самое обычное занятие, верно? Наверное, стоило бы относиться к ним поскептичнее. Легальные работодатели публикуются в «Крейглисте».

Разумеется, это объявление круглосуточного книжного магазина на законную работу ничуть не походило:

Ищем сотрудника

ночная работа

особые требования

своя выгода

В общем, я почти не сомневался, что «круглосуточный книжный магазин» – это такой эвфемизм. Нашел я его на Бродвее, в самой эвфемистической части города. Поиск вакансий завел меня далеко от дома; рядом с книжным располагалось заведение под названием «Попки»: их движущаяся неоновая вывеска изображала пару то скрещивающихся, то раздвигающихся ног.

Я толкнул стеклянную дверь книжного. Надо мной весело звякнул колокольчик, и я нерешительно переступил порог. В тот момент я и знать не знал, какой важный рубеж только что пересек.

Представьте себе форму и объем нормального мага зина, только перевернутого на бок. Помещение было абсурдно узким и головокружительно высоким, и до самого потолка вздымались стеллажи: три этажа книг, а то и больше. Я запрокинул голову (почему в книжных всегда приходится проделывать такое, от чего страдает шея?) – полки плавно уходили в сумрак и казались бесконечными.

Забиты они были под завязку, и у меня появилось чувство, будто я стою на опушке леса – и притом не какого-то дружелюбного калифорнийского леса, а старого тран сильванского, полного волков, ведьм и вооруженных кинжалами бандитов, притаившихся сразу за границей лунного света. Лестницы-стремянки были прикреплены к стеллажам на роликах, чтобы можно было их двигать. Обычно такие кажутся прикольными, но тут, возносящиеся в сумрак, они выглядели зловеще. Намекали шепотом о всяких случаях в потемках.

Так что я топтался в передней части магазина, которую заливал яркий полуденный свет, отпугивающий гипотетических волков. Стена вокруг дверей была прозрачная: толстые квадратные стекла, обитые железом, по которым высокими золотыми буквами было полукругом выведено (задом наперед):

А ниже этой надписи, под сводом буквенной арки, красовался знак – две ладони, абсолютно плоские, сложенные как раскрытая книга.

Ну а кто такой мистер Пенумбра?

– Кто там, привет, – раздался негромкий голос из книжной чащи. Вышел чело век – мужчина, долговязый и худой, похожий на одну из стремянок, одетый в светлосерую сорочку и синий джемпер. На ходу он покачивался, опираясь длинной ладонью на края полок. Вот он вышел на свет, и я увидел, что свитер у него под цвет глаз: они были тоже синие и выглядывали из глубоких гнезд морщин. Он был очень стар.

Он кивнул и вяло махнул мне рукой.

– Что вы ищете на этих полках?

Хорошая реплика, и, не знаю почему, от этих слов мне стало легко. Я спросил:

– А вы мистер Пенумбра?

– Я Пенумбра, – он кивнул, – и я хранитель этого места.

Я и сам как-то не думал, что произнесу эти слова, пока не сказал:

– Я ищу работу.

Пенумбра моргнул, кивнул и проковылял к стойке возле входной двери. Это было мощное сооружение из темного свилеватого дерева, настоящая крепость у края леса. В такой, наверное, можно не один день выдерживать осаду стеллажных полчищ.

– Трудоустройство.

Пенумбра опять кивнул. Он опустился на стул за стойкой и теперь разглядывал меня из этого убежища.

– Приходилось уже работать в книжных магазинах?

– Ну, – отозвался я, – в школе я подрабатывал официантом в рыбном ресторане, так там хозяин продавал свою собственную кулинарную книгу.

Книга называлась «Новая минтайность», и там описывался тридцать один способ – ну, вы поняли.

– Это, наверное, не считается.

– Не считается, но неважно, – сказал Пенумбра. – Прежний опыт книготорговли здесь вам мало приго дится.

Погодите-ка: а может, у них тут сплошная эротика? Я мельком оглядел полки, но не заметил никаких корсетов, ни кружевных, ни любых других. Напротив, рядом со мной на журнальном столике лежала стопка пыльных романов Дэшила Хэммета. Хороший знак.

– Расскажите, – сказал Пенумбра, – про какую-нибудь книгу, которую вы любите.

Тут уж я не задумывался. Это без вопросов.

– Мистер Пенумбра, – ответил я, – это не одна книга, а целая серия. Не шедевр художественного слова и, пожалуй, слишком длинная, да и конец ужасный, но я перечитывал ее три раза и лучшего друга нашел благодаря тому, что мы с ним оба фанатели по этой книге в шестом классе.

Я перевел дух.

– Я люблю «Хроники поющих драконов». Пенумбра поднял бровь, затем улыбнулся.

– Это хорошо, просто отлично, – сказал он, расцветая в улыбке, обнажающей наползающие друг на друга белые зубы.

Потом он прищурился, оценивающе глядя на меня.

– Ну а на стремянку сумеете вскарабкаться?

Вот так я и оказался на этой лестнице на высоте третьего этажа, в помещении круглосуточного книжного магазина мистера Пенумбры. Книга, за которой меня отправили, называется «Аль-Асмари» и стоит на расстоянии примерно полутора длин руки слева от меня. Очевидно, придется спуститься и передвинуть лестницу. Но оттуда, снизу, Пенумбра кричит мне: «Тянитесь, мой мальчик! Тянитесь!»

Вау, мечтал ли я когда-нибудь о такой работе?

Пуговицы пальто

Вобщем, это было месяц назад. Теперь я ночной продавец в магазине Пенумбры и скачу вверх-вниз по стремянке не хуже мартышки.

Тут нужна особая техника. Подкатываешь лесенку к месту, блокируешь колесики, потом сгибаешь колени и одним прыжком вскакиваешь сразу на третью или четвертую перекладину. Подтягиваешься на руках, чтобы не потерять импульс, и через две секунды ты уже в пяти футах от земли. Карабкаясь, смотреть надо прямо перед собой, не вверх и не вниз, фокус зрения удерживать примерно в футе от своего носа, чтобы книги проплывали мимо облаком разноцветных корешков. Мысленно считаешь ступени и наконец, добравшись до нужного уровня, вынимаешь книгу, за которой лез… ну да, конечно, тянешься.

Профессиональный навык, наверное, не такой востребованный, как веб-дизайн, зато, пожалуй, повеселее, и в моей ситуации привередничать не приходилось.

Единственное, хотелось бы применять это новое умение почаще. Круглосуточный книжный магазин мистера Пенумбры работает 24 часа не потому, что покупатели валят косяком. Строго говоря, их почти нет, и временами мне кажется, что я не продавец, а ночной сторож.

Книги Пенумбра продает подержанные, но все они в таком неизменно отличном состоянии, что вполне сошли бы за новые. Скупает он их днем – продать книгу можно только тому, чье имя написано на витринах, – и, по-видимому, далеко не все подряд. Кажется, его не особо волнуют списки бестселлеров. Товарный реестр у него разношерстный: никакого заметного принципа или цели, кроме, полагаю, его личных пристрастий. Так что ни тебе малолетних волшебников, ни полиции вампиров. Что обидно, поскольку магазинчик-то именно такой, где хочется купить книжку о волшебнике-малолетке. Такой магазинчик, где хочется этим волшебником-малолеткой стать.

Я рассказал про Пенумбру друзьям, и бывает, что кое-кто из них заглядывает попялиться на стеллажи и на то, как я карабкаюсь в их пыльные выси. Обычно я убалтываю друзей что-нибудь прикупить: роман Стейнбека, сборник рассказов Борхеса, мощный том Толкиена – очевидно, любимые Пенумброй авторы: у него тут есть все их сочинения. Как минимум, впариваю открытку. На стойке таких целая пачка. На открытке тушью нарисован фасад магазина – тонкая работа, такая старая и непопулярная манера, что уже снова стала крутой, – и Пенумбра продает их по доллару за штуку.

Но один бакс в несколько часов не окупает моего жалованья. И я не могу понять, из чего же оно рассчитывается. Не могу понять, как этот магазин вообще остается на плаву.

Одного покупателя я видел уже два раза – это женщина, которая, я почти уверен, работает по соседству в «Попках». Я так думаю, потому что оба раза ее макияж больше напоминал очки енота, и от нее пахло куревом. У дамочки лучезарная улыбка и пегие светло-русые волосы. Возраст не понять – равновероятны плохие двадцать три или удивительные тридцать один, – и как ее зовут, я не знаю, но знаю, что она любит биографии.

В первый приход она неспешно прошла по кругу и изучила ближние ко входу полки, волоча ноги и рассеянно потягиваясь, потом подошла к стойке.

– А есть у вас про Стива Джобса? – спросила она. Она была одета в стеганую куртку поверх розового топика и джинсы, а в голосе слышалась легкая гнусавость.

Я нахмурился и ответил:

– Думаю, нет. Но давайте проверим.

У Пенумбры есть база данных, установленная на ветхом бежевом макинтоше. Я настучал на клаве фамилию его создателя, и мак издал глухой звук, возвещающий успех. Дамочке повезло.

Мы выгнули шеи, оглядывая стеллаж с биографиями, и вот она: единственный экземпляр, глянцевый, будто новый. Может, рождественский подарок папе, технарю-управленцу, который книг не читает вообще. Или продвинутый папа решил прочесть ее в электронном виде. Как бы там ни было, кто-то продал книжку сюда, и она прошла отсев у Пенумбры. Чудеса.

– Он был такой симпатичный, – объявила Розовый Топик, держа книжку в вытянутой руке. Стив Джобс, обхватив подбородок, взирал с белой обложки; он был в круглых очках, немного похожих на очки Пенумбры.

Спустя неделю она вошла, приплясывая, усмехаясь и бесшумно хлопая в ладоши – отчего казалась скорее двадцати трех, чем тридцати одного, – и объявила:

– О, та книжка была просто улет! Теперь вот что…

Тут она посерьезнела.

– У него есть еще про Эйнштейна.

Она показала свой смартфон, на экране которого светилась страница Амазона с биографией Эйнштейна, написанной Уолтером Айзексоном.

– Нашла в интернете, но подумала, может, у вас продается?

Давайте начистоту: это было невероятно. Просто мечта книготорговца. Стриптизерша, пошедшая наперекор истории с воплем «Стой!»[3] – но, с надеждой запрокинув головы, мы обнаружили, что книжки «Эйнштейн: его жизнь и Вселенная» в секторе биографий у Пенумбры ноль экземпляров. Там нашлось пять разных книг о Ричарде Фейнмане, но вообще ничего об Эйнштейне. Так говорил Пенумбра[4].

– Правда?

Розовый Топик опечалилась.

– Засада. Ладно, куплю, наверное, в интернете. Спасибо.

Она выплыла обратно в ночь и до сих пор не возвращалась.

Давайте начистоту. Если бы мне пришлось ранжировать опыт приобретения книг по удобству, легкости и степени удовлетворения, список вышел бы таким:

1. Идеальный независимый книжный типа «Пигмалиона» в Беркли.

2. Большой шикарный «Барнс энд Нобл». Я знаю, что это корпорация, но магазины отличные, в этом не откажешь. Особенно те, что с большими дива нами.

3. Книжный ряд в «Волмарте» (рядом с грунтами и удобрениями).

4. Бортовая библиотека «Западной Виргинии», атомной подлодки глубоко в толще Тихого океана.

5. Круглосуточный книжный магазин мистера Пенумбры.

Вот я и решил поправить дело. Нет, я ничегошеньки не смыслю в управлении книжными магазинами. Нет, я не держу руку на пульсе аудитории, закупающей книги после танца на шесте. Нет, мне ни разу не доводилось вытаскивать какую-либо фирму из ямы, если не считать того, что я спас от банкротства фехтовальный клуб Род-айлендской школы дизайна, устроив 24-часовой марафон фильмов Эррола Флинна. Но я знаю, кое-что Пенумбра делает неправильно – то есть не делает совсем.

Например, маркетинг.

У меня есть план: сначала я зарекомендую себя каким-нибудь небольшим достижением, потом испрошу бюджет на печатную рекламу, выставлю несколько плакатов в витрине, а может, даже замахнусь на баннер на автобусной остановке рядом: «Автобус ждете? А может зайдете?». Найдя в интернете расписание, я буду предупреждать клиента за пять минут до прибытия нужного маршрута. Шикарная идея.

Но начинать надо с малого, и, пока нет покупателей, я усердно тружусь. Первым делом цепляюсь к незапароленному Wi-Fi соседей, обозванному «попонет». И пишу на местных сайтах один за другим восторженные отзывы про наше неприметное сокровище.

Отправляю дружеские мейлы с подмигивающими смайликами в местные блоги. Завожу на Фейсбуке группу с одним участником. Подписываюсь на гугловскую супертаргетированную рекламную программу – ту, что мы использовали в «НовоБублике» – она помогает определить ЦА с анекдотической детализацией. Выбираю из длинного списка необходимые характеристики:

• живет в Сан-Франциско

• любит книги

• полуночник

• пользуется наличными

• без аллергии на пыль

• любит фильмы Уэса Андерсона

• недавно пинговался по GPS в радиусе пяти кварталов отсюда.

У меня есть всего десять долларов на эту затею, поэтому нужно быть очень конкретным.

Это что касается спроса. Еще надо подумать о предложении, которое у Пенумбры, мягко говоря, причудливое – но и это лишь часть сюжета. Круглосуточный магазин Пенумбры, как я узнал, – это, по сути, два магазина под одной вывеской.

Первый, более-менее обычный, располагается у входа, вплотную окружая стойку. Невысокие стеллажи с пометками «История», «Биографии» и «Поэзия». Там стоят «Никомахова этика» Аристотеля и «Сибуми» Треваньяна. Этот более-менее обычный магазин, пестрый и обескураживающий, но, по крайней мере, там стоят книги, которые можно найти в библиотеке или в интернете.

Второй книжный расположен за и над этим всем, на высоких полках с лестницами, и его заполняют сочинения, которых, насколько известно Гуглу, не существует. Не сомневайтесь, я проверял. У многих томов старинный вид – потрескавшаяся кожа, оттиснутые золотом названия, но другие одеты в новенькие хрустящие обложки. Так что не все они старые. Просто все они… уникальны.

Про себя я называю эту часть Дальнеполочным фондом.

Сначала я думал, что все эти книги из мелких типографий. Из крошечных типографий амишей, не питающих склонности к оцифровке данных. Или, думал я, может, все это самиздат – целое собрание вручную переплетенных единственных экземпляров, которые никогда не попадут в Библиотеку Конгресса и вообще никуда. Может быть, у Пенумбры своего рода приют для таких сирот?

Но теперь, после месяца здесь, я начинаю думать, что не все так просто. Понимаете, к этому второму магазину прилагается и второй набор покупателей – небольшое сообщество персонажей, которые вращаются вокруг нашего книжного, будто прибившиеся Луны. Они нисколько не похожи на Розовый Топик. Они пожилые. Приходят с алгоритмической регулярностью. Они никогда не выбирают. Они появляются абсолютно бодрые, как стеклышко трезвые и дрожащие от нетерпения. Например.

Звенит колокольчик над дверью, и не успевает он стихнуть, как мистер Тиндэлл орет, задыхаясь:

– Кингслейк! Мне нужен Кингслейк!

Он опускает руки (он что же, правда мчался по улице, схватившись за голову?) и шлепает ладонями по стойке. И потом еще раз, будто сообщает, что на мне горит рубаха, и удивлен, почему я не бросаюсь тушить:

– Кингслейк! Скорей!

База данных в макинтоше содержит и нормальные книжки, и Дальнеполочный фонд. Последний не отсор тирован ни по заглавиям, ни по темам (есть ли у них вообще темы?), так что без помощи компьютера не обойтись. Вот я набью K-И-Н-Г-С-Л-Е-Й-К, и мак медленно загудит – Тиндэлл переминается с носков на пятки, – потом звякнет и выдаст таинственный ответ. Не «Биографии», не «История», не «Научная фантастика и фэнтези», а «3-13». Это значит Дальнеполочный фонд, третий ряд, полка 13, карабкаться до которой всего лишь три метра.

– О, слава богу, благодарю, да, слава богу, – воскликнет Тиндэлл заполошно. – Вот моя книга.

Он вынет невесть откуда, видимо, из штанов, огромный том: возвращает, в обмен на Кингслейка.

– …а вот карточка.

И подвинет ко мне по столу зеленоватую ламинированную карточку с тем же символом, что украшает витрину. На карточке будет загадочный код, крепко оттиснутый в плотной бумаге, который я перепишу. У Тиндэлла будет, как всегда, счастливый номер 6WNJHY. Списывая, я дважды опечатаюсь.

Закончив возиться со стремянкой, я замотаю Кингслейка в коричневую бумагу. Попробую завести светский треп:

– Как ваши дела, мистер Тиндэлл?

– О, отлично, теперь получше, – выдохнет он, дрожащими руками сгребая сверток. – Продвигаюсь, понемногу, постепенно, конечно! Festina lente, благодарю, благодарю!

Вновь звякнет колокольчик, и Тиндэлл поспешно выскочит прочь. На часах – три ночи.

Может, это книжный клуб? Как в него вступают? А платят ли?

Вот такие вопросы я себе задаю, сидя в одиночестве, когда уйдет Тиндэлл, или Лапен, или Федоров. Тиндэлл, пожалуй, самый странный, но вообще все они довольно чудные: все седеющие, рассеянные, как будто из какого-то другого времени или места. Никаких айфонов. Никаких упоминаний о событиях поп-культуры, да и вообще о чем-либо, кроме книг. Для меня все эти люди, конечно, одна компания, хотя они вполне могут вообще не знать друг о друге. Приходят они поодиночке, и никто и слова не скажет ни о чем, кроме очередного объекта своего сиюминутного исступленного вожделения.

Что в их книгах, я не знаю, и это незнание – часть моих обязанностей. В тот день, когда я устроился на работу, пройдя стремяночный тест, Пенумбра зашел за стойку, пристально посмотрел на меня своими синими глазами и сказал:

– На этой работе есть три правила, очень строгих. Не спешите с ними соглашаться. Продавцы в этом магазине следуют им уже почти столетие, и я не позволю их нарушить. Первое: вы всегда должны быть здесь с десяти вечера до шести утра, неукоснительно. Не опаздывать. Не уходить раньше. Второе: нельзя листать, читать или как-то еще изучать тома со стеллажей. Приносите их читателям. И все.

Я знаю, что вы думаете: десятки одиноких ночей, и ты ни разу не сунул нос ни в одну книжку? Нет, не сунул. Насколько я понимаю, у Пенумбры где-то спрятана камера. Если я тайком загляну в книжку, а он узнает, я вылечу. Друзья мои вылетают с работы как мухи: целые отрасли закрываются, целые организации. Я не хочу жить в палатке. Мне нужна эта работа.

Сноски

1

Отрывок. Продолжение истории мистера Пенумбры читайте в книге Робина Слоуна «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры»

(обратно)

2

Американский институт графических искусств (прим. перев.).

(обратно)

3

Автор отсылает к изречению американского правоконсервативного философа и писателя Уильяма Бакли (1925–2008): «Консерватор – это тот, кто с криком «Стой» идет наперекор истории во времена, когда никто не будет ни слушать такого, ни долго терпеть».

(обратно)

4

Отсылка к философскому роману Фридриха Ницше «Also sprach Zarathustra» (нем.) – «Так говорил Заратустра».

(обратно)

Оглавление

Аякс Пенумбра 1969

  Круглосуточный книжный

  Аякс Пенумбра

  Фридрих и Фэнг

  Психосторик

  Дар

  Только для своих

  Кессонщик грядет

  Обломки «Уильяма Грея»

  Миллион случайных чисел

  Взбирающиеся

Круглосуточный книжный мистера Пенумбры[1]

  Ищем сотрудника

  Пуговицы пальто Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg