«Персональный апокалипсис»

Персональный апокалипсис (fb2) - Персональный апокалипсис (Чужие игры - 8) 1222K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Татьяна Васильевна Коган

Татьяна Коган Персональный апокалипсис

© Коган Т. В., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Глава 1

Желание не сводило скулы, не пульсировало болью в висках, не будило кошмарами по ночам. Желание было спокойным и трезвым, как расчетливый полководец, точно знающий, что битва состоится при любой погоде и будет выиграна непременно. Но произойдет это не ранее положенного срока. Ибо каждому событию – свое время.

Андрей Немов выпустил вверх струю сигаретного дыма, плеснул в стакан виски и подошел к окну. С высоты семнадцатого этажа мокрая от дождя мостовая блестела синтетической лентой. Такими иногда обвязывают большие подарочные упаковки, внутри которых обычно скрываются абсолютно бессмысленные предметы – вазы, статуэтки… Москва казалась Андрею именно таким громадным и нелепым подарком, перетянутым дешевыми тесемками дорог.

Однако все это лирика, спровоцированная передышкой после тяжелой трудовой недели. Пока вкалываешь с утра до ночи, на бессмысленные рассуждения не остается ни сил, ни желания. Но стоит немного расслабиться, и тут же накатывает. Андрей редко позволял себе расслабляться. Он зарабатывал деньги, как можно больше денег, которые требовались для осуществления его цели. Начиная с сознательного возраста – а может быть, еще раньше – все его действия были направлены исключительно на ее приближение. И вот впервые за долгие годы Андрей почувствовал, что цель действительно близка.

– Слышишь, трубу подними, я же знаю, ты дома, – насмешливый голос из сработавшего автоответчика вывел Андрея из задумчивости. Он поставил стакан со спиртным на подоконник и взял телефон.

– Да?

– Ты чего, скрываешься от клиентов, которые прогорели от твоего инвестиционного прогноза? – из трубки послышался смешок.

– Ха-ха, – мрачно ответил Андрей. Дипломированный финансовый аналитик, коим он являлся последние несколько лет, редко делал неверные прогнозы относительно направления движения фондового рынка. И дело даже не в том, что Андрей был профессионалом в этой области. Он в совершенстве владел искусством сбора информации и умел дружить с нужными людьми. Многие его коллеги довольствовались открытыми сведениями из СМИ и отчетов компаний. Андрей же всегда копал глубже, стараясь раздобыть закрытую информацию. Он знакомился с теми, кто мог ее предоставить, и постепенно располагал к себе. Завацкий был одним из его многочисленных «друзей». Работал в крупнейшей нефтедобывающей компании, имевшей сильное влияние на биржевом рынке, а значит, являлся ценным источником данных.

– Андрюха, у тебя какие планы на ночь? – послышалось из трубки.

Андрей изобразил смятение:

– Старик, я очень благодарен за недавнюю инфу, но я не готов расплачиваться с тобой таким образом.

Завацкий рассмеялся:

– Жалко, конечно, но я как-нибудь переживу. Я в клубе «Зетт» сижу, и рядом со мной такие цыпочки. Приезжай, поделюсь.

Ехать никуда не хотелось. Часы показывали начало двенадцатого.

– О’кей, через полчаса буду.

Искусственно созданная дружба требует массу усилий. Однажды, когда цель будет достигнута и ему больше не понадобятся все эти ходячие источники информации, Андрей пошлет всех «друзей» куда подальше и наконец-то вздохнет свободно. Он, наверное, целый месяц просидит дома, ни с кем не общаясь и смакуя одиночество, столь непозволительное сейчас. Его окружение считало Немова слишком саркастичным, но все-таки душой компании. Знали бы они, чего ему это стоило.

Андрей прошел в ванную, почистил зубы. Закинул в рот две подушечки ментоловой жвачки. Умылся холодной водой и уставился в зеркало. Не очень хорошо он выглядел в последнее время – усталость давала о себе знать.

«Еще поплачь по этому поводу!» – мысленно одернул он себя. Переоделся в джинсы и клубный пиджак и покинул квартиру.

На улице было прохладно. За тридцать секунд, что Андрей шел к автомобилю, ноябрьская морось облепила лицо влажной маской. Он нырнул в салон и минуту сидел неподвижно, будто собирался с духом для победного рывка. Затем повернул ключ зажигания и вырулил на дорогу.

В клубе было людно и шумно, музыка громыхала на полную. Уже изрядно пьяный Завацкий сидел в чил-зоне на диване и обнимал двух красивых блондинок. Одна дымила сигаретой, загадочно глядя из-под длинных ресниц, другая хохотала, наклоняясь вперед и демонстрируя глубокое декольте. У первой грудь была больше на пару размеров.

– А вот и он! – воскликнул Завацкий, обменявшись с Андреем рукопожатиями.

– И правда симпатичный, – заметила смешливая девица и снова прыснула. Потом добавила: – Я Жанна. А это – Олеся.

Андрей улыбнулся и сел возле Олеси. Ее изучающий взгляд скользнул по его фигуре. За секунду она отметила дорогие ботинки и часы. Хищно втянула слабый аромат хорошего парфюма и удовлетворенно улыбнулась. Мимолетный мониторинг не остался незамеченным. «Что, стерва, довольна?» – злобно подумал Андрей. И без того не самое прекрасное настроение упало окончательно. Он ненавидел бары и увеселительные заведения всем нутром. Здесь он всегда скучал. Его не интересовали посиделки с алкоголем и феями. Но, к сожалению, в современном российском бизнесе совместная пьянка – самый эффективный способ ведения переговоров.

– А мы тут обсуждали, какая профессия должна быть у идеальной женщины, – пояснил приятель заплетающимся языком.

– И какие варианты озвучены?

– Антоша сказал, что акробатка, – хихикнула Жанна. – А ты как считаешь?

– А мне было бы достаточно обыкновенной шпагоглотательницы.

Все засмеялись. Олеся смерила его обещающим взглядом и облизала нижнюю губу. Он посмотрел на ее красивую грудь, обтянутую розовым трикотажем.

– А вот мы с подружкой – специалисты по бильярду. Любим погонять шары, – Жанну явно радовало ее вульгарное остроумие.

Часа через два Андрей понял, что терпение на исходе. К счастью, Завацкий был уже невменяем и не противился, когда Андрей решил вызвать ему такси и отправить в номера вместе с одной из дев. Он впихнул в машину приятеля, потом Жанну, велев ей позаботиться о друге. Девушка хохотнула и подмигнула ему. Вернулся в клуб, заплатил по счету. Помог Олесе надеть пальто.

Когда зашли в квартиру, она молча проследовала в ванную. Немов постоял минуту в раздумье, затем скинул одежду и пошел следом. Достал из шкафа новую зубную щетку, протянул гостье. Пусть для начала вычистит никотиновый налет. Утруждаться не хотелось, поэтому положил ладонь ей на темечко, заставляя опуститься на корточки, красноречиво давая понять, чего от нее ждет.

Спустя пятнадцать минут он вытерся полотенцем и оделся. Олеся, видимо, ждала чего-то большего и застыла в растерянности. Андрей вышел из ванной, но вскоре вернулся, положил на раковину двести долларов. Несколько секунд Олеся колебалась, не зная, как реагировать, но, похоже, осталась довольна. Взяла деньги и кокетливо положила в сумочку.

– Вызвать тебе такси?

– Да.

– У тебя красивое тело.

– Запишешь мой телефон? – предложила девушка, натягивая юбку.

Он отрицательно покачал головой.

– Пытаешься казаться оригинальным, да? – Олеся презрительно скривила лицо.

– Боюсь привыкнуть к тебе и увлечься. А это сейчас некстати, – сыронизировал Андрей. Олеся приняла за чистую монету и благосклонно чмокнула его в щеку.

– Я на всякий случай оставлю. – Она написала цифры на зеркале красной помадой.

Проводив девицу, Андрей открыл окно и с наслаждением вдохнул сырой воздух, пахнущий ядреной смесью озона и углекислого газа. Лег на кровать, долго ворочался. Мысли бродили беспорядочно, и он никак не мог направить их в определенное русло. Попробовал вспомнить лицо недавней знакомой, но вспомнил лишь цвет ее волос. Постепенно их белизна расплылась в серой дымке, а потом и вовсе затянулась темно-свинцовым, почти черным фоном. Андрей заснул.

Проснулся от холода. В комнату врывался ледяной ветер, свирепо дергал занавески, скидывал со стола бумаги, пытался оторвать приклеенные к монитору стикеры. Немов внимательно посмотрел на творящееся безобразие и накрылся одеялом с головой. В закрытом помещении ему всегда не хватало воздуха, поэтому он оставлял приоткрытой форточку или дверь. Вероятно, это была некая разновидность клаустрофобии. В детстве маленький Андрюша цепенел от ужаса, если родители не позволяли ему «морозить» квартиру. Они не могли понять элементарного: в замкнутом пространстве ты остаешься наедине с собой. Становишься беспомощным перед одолевающими мыслями. Мир, простирающийся за пределами комнаты, словно перестает существовать, и ты, лишенный притока свежего воздуха, теряешь способность противостоять внутренним монстрам. Они просыпаются, набирают мощь и все громче нашептывают то, о чем ты предпочел бы никогда не знать.

Когда Андрюше было семь лет, они поехали с родителями в гости к друзьям отмечать Новый год. Он хорошо запомнил тот вечер. Они долго добирались на метро, потом на автобусе. Вышли на остановке у нужного дома. Кирпичная пятиэтажка тонула подбитым кораблем в белых волнах снега. Мальчик сгорал от любопытства – прежде ему не доводилось встречать Новый год в компании взрослых.

Сверстники наводили на него тоску и казались ему тупыми. В первом классе, куда он пошел в этом году, Андрей общался с ребятами ровно столько, сколько требовалось, чтобы не прослыть изгоем. Учительница отмечала его обособленность, но в конечном итоге ребенок был смышленым, материал схватывал быстро. Какие претензии?

В квартире Смирновых уже гуляли.

– О, наконец-то пожаловали! – встретил их хозяин дома, высокий широкоплечий мужчина. – И жениха для Олечки привели?

Олечка Смирнова, десяти лет от роду, выскочила из-за спины отца и уставилась на мальчика. Все засмеялись.

Андрюша сидел в кресле, пил сок и во все глаза пялился на мужчин и женщин, подмечая увлекательные детали. Тетя Шура – суетливая и неуверенная в себе. Переживает, понравится ли угощение гостям. Дядя Гриша – тщедушный веселый мужичок. Шутит и много пьет. Его жена – заботливая. Подкладывает ему салатов и мяса. Оля постоянно отвлекала Андрея от созерцания и предлагала то посмотреть на ее кукол, то поиграть в прятки, то устроить соревнование по скоростному поеданию конфет. Она раздражала так же, как и ее отец, дядя Семен. Андрюше он сразу не понравился: сидел за столом хмурый, как будто не радовался гостям.

Встреча Нового года не оправдала надежд и не закрепилась в памяти. Работал телевизор, звенели бокалы – вот и все волшебство. После полуночи детей отправили спать. Квартира была большая, объединенная из однушки и двухкомнатной. В дальней спальне Андрею постелили на диване. Он долго ворочался, перекладывал подушку, но сон не шел. Старые окна с деревянными рамами оказались плотно заклеены от сквозняков. Андрюша тихо оделся и выглянул в коридор. Из зала доносился шум, кто-то ругался. Особенно громко звучал голос дяди Семена. Мальчик незаметно проскользнул в коридор, натянул куртку, ботинки и выскользнул на лестничную площадку.

На улице стояла стылая январская ночь. Небо мерцало убаюкивающим серым цветом, в котором распускались и тут же гасли вспышки фейерверков. Детская площадка пустовала. Андрей забрался на качели, высунул язык, ловя снежинки. Он ни разу не гулял один в столь позднее время. Запретное удовольствие удваивало радость. Он беспричинно рассмеялся, но осекся, увидев, как из подъезда вышел мужчина. В слабом свете фонаря мальчик узнал Смирнова. Следом за ним появился дядя Гриша. Андрей перестал качаться, не желая, чтобы скрип качелей выдал его присутствие. Если его заметят, устроят нагоняй.

Мужчины о чем-то яростно спорили. По пьянке не могли сойтись в каком-то концептуальном вопросе. Они говорили на повышенных тонах, но расслышать слова с такого расстояния мальчик не мог. Неожиданно дядя Семен замахнулся и ударил собеседника кулаком в лицо. Тот пошатнулся, но удержался на ногах. Андрюша испугался за дядю Гришу – он был существенно ниже обидчика и казался обреченным. То, что произошло дальше, выглядело неправдоподобным. «Обреченный» накинулся на громилу, повалил его спиной на землю, схватил за волосы и несколько раз с силой ударил затылком о бордюр. Затем неторопливо поднялся и нетвердой походкой скрылся за углом дома. Смирнов лежал неподвижно.

Андрюша поборол страх и медленно приблизился к пострадавшему, который застыл, будто играл в детскую игру «замри-отомри». Мальчик наклонился над его лицом и отшатнулся. Глаза дяди Семена не мигая глядели прямо на него.

– Почему он не моргает? Разве можно так долго не моргать? – заволновался Андрюша. Он стоял в метре от тела и ждал, когда же мужчина пошевелится. Снег вокруг его головы изменил цвет из грязно-белого в ярко-красный. Кровь, подобно живой сущности, выпущенной на волю из долгого заточения, расползалась темным трепещущим пятном, захватывая сантиметр за сантиметром запорошенного снегом асфальта. Крови было так много, словно из-под земли открылся источник, и бил, бил, не переставая. Когда бордовая жижа почти достигла ботинок Андрея, он отпрянул и бросился в подъезд.

Сверху раздавались торопливые шаги. Мальчик поспешно спрятался за лестницей: родители не должны узнать, что он вышел без спроса. Отец и мать никогда не поднимали на него руку, но могли часами изводить скучными нравоучениями. Классические учителя. Отец преподавал физику, мать – русский язык и литературу. Иногда Андрюше казалось, что, приходя из школы домой, они забывают выйти из образа и продолжают оттачивать педагогические навыки на единственном сыне.

Когда хлопнула металлическая дверь, он вылез из укрытия и побежал наверх. Незаметно прошмыгнул в спальню, закутался в одеяло и всю ночь не смыкал глаз, прислушиваясь к приглушенным разговорам за стенкой.

От переживаний у Андрюши появился жар; наутро «Скорая» увезла его в больницу с температурой под сорок. Мать, побелевшая от испуга и усталости, двое суток не покидала больничную палату. Врачи пичкали его антибиотиками, мальчик послушно глотал таблетки, не проявляя к реальности никакого интереса.

Через несколько дней странная хворь исчезла так же внезапно, как появилась. Почувствовав себя лучше, Андрей хотел спросить у родителей о произошедшем в новогоднюю ночь, но не решился. Ни о дяде Семе, ни о дяде Грише в их семье больше никогда не говорили.

Бывают в жизни такие случаи, которые отражаются потом на всей дальнейшей жизни. Но этот случай был не из таких. Андрей точно знал: желание появилось внутри его задолго до. Оно незримо присутствовало в нем с самого рождения, медленно созревая. Смертельное происшествие, свидетелем которого он стал, лишь ускорило развитие…

Мобильный заиграл Прусский марш. Звонил босс. Андрей встал с кровати, захлопнул окно.

– Доброе воскресное утро.

– Не ерничай. Завтра после твоего отчета на планерке дашь интервью «The Financial Times», – без обиняков сообщил шеф. – А сейчас поговори с РИА Новости, им нужен комментарий по возможному снижению ключевой ставки ЦБ. Я тебя переключаю.

Единственный минус работы в аналитическом департаменте крупнейшей инвестиционной конторы – фактическое отсутствие выходных.

Андрей сыпал зерна в кофеварку, прижимая сотовый плечом к уху:

– Пока нет фундаментальных оснований для снижения ключевой ставки Банка России. Высокая инфляция наряду с повышенными инфляционными ожиданиями, а также ослабление рубля на фоне ускоренного падения мировых цен на нефть удержат Центробанк от резких движений. К концу года давление на рубль может усилиться в связи с крупными погашениями внешнего долга. В таких условиях возобновление цикла смягчения денежно-кредитной политики создаст дополнительные риски и для валютного рынка, и в конечном итоге для инфляции.

…И все-таки он долго боялся признаться самому себе. А может быть, не боялся, а просто не мог охарактеризовать мучившее его беспокойство, дать ему внятное объяснение. Он чувствовал, как внутри его мозга закипает идея. Это лишь вопрос времени, когда крышу сорвет ко всем чертям и содержимое выльется наружу. Всего лишь вопрос времени.

Ему тогда только исполнилось 16 лет. Он лапал одноклассницу на заднем ряду кинотеатра, изредка поглядывая на экран. Кино было интересным, но девочка еще интереснее. Он так и не понял, что тогда произошло. Он целовал мягкие карамельные губы и вдруг с одуряющей ясностью осознал, что до тошноты, до дрожи в коленях хочет убить человека.

Но насколько чудовищной ни была эта мысль, еще чудовищнее был тот факт, что она не воспринималась как нечто ужасное. Андрей понимал, что нормальный человек не должен иметь подобных желаний, что это неправильно, нездорово. И все-таки встретил эту мысль с пугающей естественностью, даже радушием, как будто увидел воочию брата-близнеца, с которым их разлучили в детстве. Вы ничего не знаете друг о друге, но ваши организмы несут одинаковый генетический код.

Он тогда здорово струхнул. Наплел что-то подружке про срочное дело и вылетел из зала как ошпаренный. Ему понадобилось несколько недель, чтобы принять желание. Он рассматривал его под разными углами, изучая как под микроскопом. Искал причины, предугадывал последствия, взвешивал «за» и «против». И чем глубже копал, тем сильнее увязал, покуда не осознал, что не сможет, не захочет отказаться от этой идеи. Слишком она привлекательная. Манящая.

Андрей попрощался с журналистом и посмотрел на часы. Пора обедать. В холодильнике, кроме сыра, банки меда и фруктов, ничего съестного. Он закупался продуктами пару раз в неделю, но последние несколько дней выдались слишком насыщенными, и по магазинам ходить было некогда.

Немов позвонил в ресторанчик неподалеку и заказал азиатской еды. Взял яблоко, включил на лэптопе очередную серию «Игры престолов» и устроился на диване. Сегодня он решительно настроен ничего не делать.

После школы Андрей поступил на экономический факультет. Через год – еще и на бухучет и аудит, на заочное. Он набрасывался на знания с такой одержимостью, словно от этого зависела его жизнь. Учась в институте, устроился финансистом в филиал американского банка – английским он владел отлично. Андрей безостановочно поднимался по карьерной лестнице. Знакомые и родные восхищались его безудержным честолюбием, не догадываясь, что являлось реальной причиной столь жадного карьеризма.

Немов не знал как, где и кого. Пока не знал. Зато был твердо уверен: без определенного капитала тут не обойтись. Ведь мероприятие необходимо устроить в рамках закона или, по крайней мере, так, чтобы закон остался глух. Убивать лихо, как заправский маньяк, выбрав жертвой случайного прохожего, он бы не решился. Лишать жизни невинного бедолагу – слишком тяжелое испытание для совести. К тому же вряд ли бы он смог безупречно замести следы. Преступники поумнее и поопытнее совершают ошибки, а уж он-то и подавно. Немову требовался кто-то, кто сделает за него всю подготовительную работу и даст гарантии безопасности.

Он знал о снаффе – съемках видео, где все происходит на самом деле; обычно фильм заканчивается смертью актера. Обрывочные сведения в Интернете указывали на существование неких закрытых клубов, где жертву убивают прямо на сцене, перед избранными зрителями. Стоит подобное «развлечение» немыслимых денег, но даже имея необходимую сумму и страстное желание, попасть туда без рекомендации практически нереально.

И все-таки это было бы прекрасным шансом, пусть и маловероятным. Самому Андрею вряд ли удалось бы выйти на подобную организацию. Поэтому три месяца назад он начал искать компьютерного специалиста, который бы сумел ему помочь.

В домофон позвонили – курьер принес заказанную еду. Спустя пять минут Андрей Немов сидел за столом и щедро поливал кисло-сладким соусом рис с чесноком, креветками и рукколой. Пара капель соуса попала на пальцы, он потянулся за салфеткой и неожиданно замер, завороженно глядя на руку. На какую-то долю секунды ему почудилось, что она запачкана чужой кровью.

Глава 2

Камень был маленький, не больше двух сантиметров в диаметре, темно-коричневый, почти бурый на неотшлифованной стороне. Самый обычный, неприметный камень, который походя пнешь ногой, ни на секунду не задумавшись о его ценности. Но с другой стороны, на гладком срезе, открывавшем его нутро, таилось настоящее сокровище.

Софочка крутила его под яркой настольной лампой, любуясь игрой голубых и желтых вкраплений. Там, в самой сердцевине минерала, поместилась целая вселенная – с миллиардами звезд и галактик, с обманчивой туманностью и черными дырами. Опал – самый загадочный из драгоценных камней – нравился ей больше остальных.

Вволю налюбовавшись, Софочка вернула драгоценность на полку, но отошла не сразу, не в состоянии оторваться от нового экспоната своей коллекции. Ей нравились камни – все без исключения. Ей казалось, что это живые организмы, существующие одновременно в нескольких измерениях, недоступных для человека.

Софья, как и подобало современной гламурной девушке, читала глянцевые журналы, одевалась в бутиках на Тверской, делала селфи, пила смузи и позволяла мужчинам делать ей дорогие подарки. К двадцати годам у нее накопился изрядный опыт «романтических» отношений. Мужчины липли к ней, сулили все блага мира, и она не оставалась равнодушной. В каждом новом кавалере девушка искренне видела того самого, единственного, который будет оберегать ее до конца жизни. Проходило полгода, максимум год – и принц исчезал. Софочка плакала, но очень скоро знакомилась с очередным кавалером и утешалась в его объятиях. Больше всего на свете она мечтала быть любимой.

– Я в панике, Софи! Я только два месяца назад сделала пластику на бедра, а Эдик теперь требует увеличить грудь! – двумя часами ранее жаловалась подруга Лиля, потягивая коктейль через трубочку. За те два дня, что они не виделись, накопилось столько новостей, дай бог успеть к вечеру пересказать. Софья ковыряла вилкой салат, размышляя, стоит ли ей сегодня есть. Утром взвесилась, обнаружила, что поправилась на двести граммов.

– Ведь у меня и без того большие сиськи, да? – спросила Лиля, положив ладони на свой третий размер.

– На мой взгляд, ты идеальна, – слукавила Софья. Лиля эффектная, но глаза не слишком выразительные, да и губы тонковаты. То ли дело у нее. Глаза огромные, синие, как ляпис-лазурь, а губы от природы, как у Анджелины Джоли. Все думают, что накачаны, а она и не разуверяет: пусть считают, что она прогрессивна и не боится экспериментировать над внешностью.

– Мне тоже так кажется. Но, с другой стороны, мужчинам виднее. Если Эдик жаждет огромную, ну что ж… Пусть оплачивает операцию. Потом потребую у него новую тачку, – решила Лиля. – А твой Гива как?

Гивой величали Сониного благодетеля. На самом деле его звали Георгий, но поскольку во внешности мужчины угадывалось что-то грузинское, девушка переделала его имя на свой лад. Лет Гиве было изрядно за пятьдесят; женат и уже давно кормил любовницу обещаниями, что скоро разведется. Софочка подозревала, что он обманывает, но верить очень хотелось, и она верила. Тем более что относился он к ней трепетно, квартиру снимал, развлекал. Кто бы добровольно отказался от такого комфорта? А учитывая Софочкину катастрофическую непереносимость одиночества…

– Гива нормально. Вчера ужинали с его партнерами по бизнесу, потом в клуб отправились. Ночевал у меня, – улыбнулась Софи, вспомнив жаркие объятия и шепот, сводивший с ума. «Я не могу без тебя жить, моя девочка. Никому тебя не отдам. Моя, только моя».

Софочке посчастливилось никогда не ходить на работу. Первый мужчина забрал ее из-под родительской опеки, едва она окончила школу. Он-то и разъяснил ей, что девочке не подобает угнетать свою головку сложными науками и переживать о куске хлеба. Задача настоящей женщины – радовать и ободрять мужчину. А уж он расстарается, завоюет для нее целый мир. Сонечке подобная философия приглянулась.

– Мы с Эдиком, Даной и Максом идем в клуб, ты с нами?

– Да, разумеется. Гива сегодня не приедет, а ты знаешь, как я не люблю торчать дома одна, – она красноречиво взмахнула вилкой. – Только мне переодеться нужно. Ты в чем будешь?

– О, я надену потрясные джинсы, которые в Италии купила, и черную кофточку от Диор, я тебе рассказывала про нее, – восторженно прошептала Лиля.

– А я, наверное, буду в золотистом платье, как раз маникюр подходящий сделала, – Софочка растопырила пальцы, хвастаясь зеркальным маникюром из желтой фольги на аккуратных недлинных ногтях.

– Отличный выбор. Тогда давай мы за тобой заедем часов в одиннадцать, договорились?

– Конечно! Я поскакала. Хочу успеть пояс купить, увидишь – обомлеешь.

Софочка, единственный ребенок в семье, несказанно радовалась тому, что все внимание уделялось ей одной. Она знала: вселенная крутится вокруг нее. В детском садике она была звездой утренников. В школе открывала линейки и вела концерты. На учебе не зацикливалась – хорошие оценки ставили за то, что она радовала глаз и вела себя примерно.

Софья редко задумывалась над смыслом жизни. Даже подростковый кризис обошел ее стороной. Когда многочисленные подруги заламывали руки и впадали в депрессии, она с удовольствием ловила на себе мужские взгляды и фантазировала о том, как ее завоюет наидостойнейший. Иногда у нее выдавались грустные дни, когда в груди поднималось непонятное томление, а мир казался не таким красочным, как прежде. Ей вдруг приходило в голову, что, возможно, все ее установки и устремления ошибочны, что мир гораздо больше, чем отношения между мужчиной и женщиной. Но Софочка быстро подавляла эти разрушительные приступы тоски, насильно переключая внимание на привычные, радостные вещи: отправлялась на шопинг, смотрела романтические комедии, разыскивала на ebay отсутствующие в ее коллекции минералы. И мир снова сужался до размеров ее личной уютной вселенной, и дышалось легче, и смутная тревога покидала сердце.

Она вела инстаграм, и некоторые злобные тролли регулярно писали ядовитые, полные зависти комментарии, обзывая ее пустышкой. Софья старалась не обижаться: ведь не всем так повезло устроиться в жизни, как ей. Да и люди ей в целом нравились – прежде всего потому, что не давали скучать. Если бы ее заперли в комнате без телефона и Интернета, она бы и суток не продержалась. А ведь есть люди, кого хлебом не корми – дай побыть в одиночестве. Странные.

Конечно, у нее тоже случались проблемы. Вот и сейчас, сидя в кресле, она пыталась решить одну: чем себя занять в ближайшие три часа? К вечеринке уже подготовилась, по телевизору ничего интересного, компьютер надоел. Попробовала позвонить трем подружкам – не берут трубки. Наверное, тусуются где-нибудь и не слышат. И погода, как назло, мерзкая. Надо уговорить Гиву выкроить недельку слетать на море. Осенью в Москве тоскливо. Особенно если у тебя куча свободного времени.

Софочка обвела взглядом комнату, остановившись на небольшой картине, висевшей на противоположной стене. Ночной город, нарисованный акварелью, вбивал в серое небо фосфоресцирующие гвозди небоскребов. Где-то внизу справа угадывалась береговая линия озера, уходившего темнеющей водной гладью туда, где кончался холст. Софья никогда не была в Чикаго, но ей казалось, что этот город выглядит именно так. Она всматривалась в картинку, и до ее слуха доносился свист ветра. Он блуждал на широких улицах, сворачивал в узкие переулки и скулил, упираясь в тупики бедных кварталов… Софья гордилась своим рисунком, хотя понимала, что особой ценности он не представляет. Она с детства любила рисовать и даже отучилась пять классов в художественной школе, но на профессиональный уровень вряд ли тянула.

«Давненько я в руках не держала кисть», – подумала она и спрыгнула на мягкий бежевый ковер, по щиколотку утопив босые ноги в длинном ворсе. Открыла дверцу резного шкафчика. На полке ровной шеренгой стояли баночки с краской, рядом лежали чистые кисти и палитра. Софка кинулась к спрятанному за плотными шторами мольберту. Выволокла на середину комнаты, поставила чистый холст. Замерла напротив, поглаживая подбородок. Поймала себя на мысли, что такой жест странным образом характерен для всех художников и скульпторов – наверное, она подсознательно скопировала его, увидев в кино.

Чем дольше она глядела на белое полотно, тем яснее понимала, что именно должно на нем появиться. Еле уловимые линии проявлялись, как на фотоснимке, опущенном в раствор. Подождать минуту-другую, и фрагмент обретет четкость.

Зазвонил телефон, заставив Софью едва ли не всплеснуть от негодования руками: она так давно не испытывала вдохновения и едва сдержала слезы, когда ее так жестоко прервали.

– Да? Лиля? Я тебя поняла, вы скоро будете. Ты для этого позвонила? Предупредить, что все по плану? – злобно шикнула Софья.

Вернулась на прежнее место перед мольбертом, попыталась сосредоточиться, но недавнее наваждение улетучилось. Она знала: когда вдохновение исчезает, его уже не вернешь, хоть головой об стену бейся. Момент упущен, остается только смириться.

В клубе Софочка специально выпила больше обычного, надеясь поднять настроение. Через час она взобралась на освободившуюся стойку для гоу-гоу и принялась танцевать под одобрительные возгласы. Короткая юбка не очень-то скрывала то, что под ней, но сейчас Софье требовалось именно это – чужое внимание и восторг. Она эротично изгибалась, демонстрируя мягкость и грацию; от выпитого шампанского перед глазами все кружилось и мерцало. Затесавшийся в их компанию незнакомец, которого Лиля представила как Богдана, сверлил ее взглядом, блестевшим так же вызывающе, как бриллиантовый циферблат его часов. Мужчина улыбался, и казалось, его лицо состояло из одних только зубов, неестественно белых. Он приблизился к стойке и протянул руки, помогая девушке спуститься. На мгновение задержал ее в объятиях, но Софочка проворно выскользнула из его цепких рук.

– Это кто вообще такой? – шепнула она в ухо подруге.

– Я тебе рассказывала, у них с Эдиком совместный проект. Неплохой мэн, – хихикнула Лиля.

– Ты же знаешь, у меня Гива, так что сводничеством не занимайся, ага?

– О чем шушукаетесь? – Эдик обнял девушек за талии, и Софья невольно скривилась: этот тип никогда ей не нравился. Объективных причин для антипатии не имелось – солидный дядька, Лильку не обижает. Наверное, Софью отталкивало его потребительское отношение к женщинам. Любовницу он холил и лелеял, но и требовал от нее немало. Его капризы Лиле давались нелегко. Вспомнить хотя бы ринопластику, которую подруга перенесла, потому что он так захотел. После выписки из клиники Лиля еще месяц не выходила на улицу – нос имел ярко выраженный поросячий цвет, да и отеки и гематомы никак не проходили. Робкая догадка мучила Софочку: если искренне любишь женщину, неужели будешь просить от нее подобных жертв? Но знакомые не придавали этому факту никакого значения, и девушка равнялась на их мнение.

Кто-то предложил поехать кататься, все поддержали идею. Вывалились из клуба шумной компанией, попрыгали в машины. Кортеж двинулся по Новому Арбату, впереди ехали Макс с Даной, за ними – Эдик с Лилей. Софочка же восседала рядом с Богданом на заднем сиденье джипа, которым управлял его личный водитель.

Спутник о чем-то громко вещал ей прямо в ухо, но она была так пьяна, что не улавливала смысла. За окном мелькали ночные огни, расплываясь перед глазами в яркую абстрактную пелену. Голова приятно кружилась, думать не хотелось. Софья откинулась назад, упершись затылком в мягкую спинку сиденья.

– Засыпаешь? – поинтересовался сидевший рядом мужчина, заставив девушку вздрогнуть, – на несколько секунд она позабыла, где и с кем находится.

– Немного, – она виновато улыбнулась. – Подбросишь меня до дома?

– До твоего или до моего? – многозначительно спросил Богдан, отодвинул полу ее пальто и накрыл ладонью коленку.

Софочка отодвинулась:

– До моего, если не сложно.

– Пригласишь в гости? – Богдан пожирал ее плотоядным взглядом и, похоже, не собирался отступать.

– Извини, мы, наверное, недопоняли друг друга, – залепетала она, начиная беспокоиться. – Я несвободна.

– Я тоже. Как это может помешать получить удовольствие? – Его ладонь скользнула под юбку, и Софья подскочила, чуть не стукнувшись макушкой о потолок.

– Прекрати!

– Детка, я щедрый, не волнуйся.

Софочка затравленно посмотрела в окно, пытаясь понять, где они сейчас. Автомобиль мчался по третьему транспортному кольцу.

– Пожалуйста, останови машину. Между нами ничего не будет! – Софья негодовала на собственную тупость. Напилась, села в машину непонятно к кому, идиотка.

Богдан крикнул шоферу, машина резко затормозила.

– Пошла вон отсюда, шлюха! – Мужчина больно схватил ее за локоть и вытолкнул из салона. Джип нервно тронулся, чуть не окатив девушку дорожной грязью, – она едва успела отскочить.

Софья моментально протрезвела. Сумочка осталась в авто, но мобильник, к счастью, висел на шее. «Почему шлюха? Почему вне зависимости от того – соглашаешься ты на секс или отказываешься – мужчины называют тебя шлюхой?» Она судорожно набрала номер Лили, но та не отвечала. Стала звонить всем близким знакомым, но никто выручить не мог. Рядом остановилась иномарка, из окна высунулся кавказец и предложил подбросить, «о цене договоримся». Софочка шарахнулась в сторону с вытаращенными глазами. Мужик пожал плечами и поехал дальше.

Денег на такси не было, да и ключи от квартиры остались в сумочке. Слишком поздно, чтобы звонить Гиве – он сейчас с семьей и, скорее всего, даже трубку не возьмет.

Запиликал сотовый. Звонила Лиля.

– Извини, не слышала. Что-то случилось?

Подруга подъехала через полчаса.

– Ты не сердись: Богдан так пошутил. Мне Эдичка сказал, у него своеобразное чувство юмора. Вот твоя сумочка.

– Пошутил? Очень надеюсь, что над ним однажды тоже так пошутят.

– Да брось, невинный розыгрыш. Мы славно повеселились! И Эдик так смеялся! А он редко смеется! – Лиля трогательно хлопала ресницами, и Софья поняла, что та вряд ли разделит ее чувства. Порой подруга демонстрировала феноменальное равнодушие.

…Шел четвертый час ночи, но спать не хотелось. Софочка залезла в джакузи, с блаженством погрузившись в горячую воду, и закрыла глаза. От минувшего вечера остался неприятный осадок, но возможно, она слишком драматизирует. Ничего страшного не произошло. Надо было посмеяться вместе с остальными…

Воздушные струи щекотали спину, ароматические свечи на бортике ванной источали сладкий аромат, и Софочка расслабилась, задремала. Проснулась от озноба. Вода в джакузи давно остыла и сердито бурлила, обдавая тело прохладными волнами. Девушка подскочила, едва не опрокинув свечи, закуталась в огромное полотенце и побежала в спальню, где сразу же нырнула под одеяло.

Утром ее разбудил звонок телефона. Гива сообщал, что скоро приедет.

Софа неохотно потерла глаза и зевнула. Часы показывали час дня. Она неохотно встала и поплелась в ванную, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к встрече.

Ее взгляд упал на зеркало, на котором красным карандашом для губ было написано «Не забудь» – напоминание принять ежедневную противозачаточную таблетку.

Софья всмотрелась в свое лицо: гладкое, ухоженное, без единого следа тяжелой ночи. Она подкрашивала ресницы и напевала под нос. Жизнь прекрасна и удивительна. Они пообедают в ресторане, совершат небольшой символический шопинг, после снова перекусят в кафе. Потом вернутся домой и займутся любовью.

Гива здорово увлекся Софьей, и этот факт доставлял ей огромное удовольствие. Сегодня, когда мужчина будет находиться в предоргазменной эйфории от ее умелых ласк, она в очередной раз напомнит ему, что для полной гармонии он должен развестись. Ведь тогда они смогут пожениться и станут настоящей семьей. Он послушно кивнет, и в этом согласии будет больше решимости и готовности, чем ранее. Каждую новую встречу Гива привязывался к Софочке сильнее и сильнее, – по крайней мере, ей так казалось.

Она улыбнулась своему отражению, сверкнув ровными белыми зубками. Завтра обязательно в солярий, освежить легкий загар. И к парикмахеру. У самых корней волос уже пробивался рыжий пигмент. А ведь она нынче блондинка.

Глава 3

Улица была узкая, удручающе темная. Ее пересекали еще более узкие, вымощенные булыжником переулки. Почерневшие стены домов нависали с молчаливым отчаянием, будто из последних сил сдерживались, чтобы не дрогнуть и не упасть всей своей кирпичной массой на одинокого прохожего, раздавить, смешать его плоть с каменной мостовой. Томас поежился от пронизывающего ветра и ускорил шаг, до станции надземного метро идти еще минут двадцать. Он родился и вырос в этом городе, но не помнил такой холодной осени.

Девятый час вечера, но людей в вагоне ехало на удивление мало. Бомжеватого вида старик прижимал к груди большую картонную коробку и бормотал под нос. Двое афроамериканцев о чем-то злобно спорили, используя преимущественно нецензурные слова. Toмac уставился в окно. Поезд мчался на высоте второго этажа мимо облезлых промышленных и жилых зданий. Железную дорогу проложили так близко к ним, что можно было высунуть палец и сломать его о выступающие неровности стен. Вскоре пейзаж за окном сменился – теперь поезд оказался в тоннеле из небоскребов, расположенных в коммерческом районе, чикагском Манхэттене. Старые каменные дома соседствовали с современными стеклянными высотками; офисы сменялись магазинами, музеями и скверами, внизу сигналили в пробках нетерпеливые водители…

Томасу нравилась The Loop, Петля – сердце города, утыканное иглами небоскребов и опутанное ржавыми рельсами метрополитена.

Противный женский голос объявил остановку «Стейт Стрит». Томас влился в шумную толпу, делившую улицу на две части, двигавшиеся в разных направлениях. На ближайшем повороте свернул направо и вошел в бар «Монти и Фея», где работал вышибалой уже два года.

Его напарник Джонсон, туповатый, но добродушный ирландец, был уже там.

– Хей, привет, Крайтон, ты, как всегда, минута в минуту?

– Точно. Все нормально? – Томас окинул взглядом бар. Посетителей пока немного, народ подтягивается к полуночи, тогда-то и наступает жаркое время. Кто-то напьется и затеет драку, кто-то начнет приставать к стриптизершам, кто-то не удовлетворится качеством блюд и попытается не заплатить.

– Все о’кей. Сам знаешь, рано еще.

В детстве Томас мечтал стать чемпионом в боях без правил. Но годам к двенадцати понял, что его вечно пьяный отец вряд ли сможет оплачивать тренировки. Мать сбежала, когда сыну исполнилось четыре – он даже не помнил ее толком. Они жили в бедном квартале по соседству с эмигрантами из Польши и Мексики. Снимали двухкомнатную квартирку с видом на стену другого здания.

Отец трудился на стройке и зарабатывал прилично, но все спускал на алкоголь – так что маленький Томас не питал радужных надежд по поводу своего будущего. Он был предоставлен самому себе, и со временем это начало ему нравиться. Порой он не ночевал дома, загулявшись с друзьями. Несколько парней из его класса организовали мини-банду и терроризировали продавцов мелких магазинчиков в округе. Иногда возникали стычки с соседствующими группировками. Дрались как звери, ломая носы, выбивая зубы. Частенько после подобных боев Томас заползал в цех заброшенного завода и отлеживался, предпочитая одиночество обществу вечно пьяного папаши.

Школу он все-таки окончил, хотя и с минимальным количеством баллов. В любом случае никакой пользы от тех знаний, которые вдалбливали педагоги, не видел. Более того, казалось, что с каждым годом он забывал и то немногое, что выучил ранее. Важно было лишь то, что Томас – самый сильный парень в районе, когда доходило до уличных боев.

– Cледил вчера за матчем «Чикаго Булз» и «Портленд Трэйл Блэйзерс»?

– Спрашиваешь! – ухмыльнулся Джонсон. – Парни реально зажгли. На чужой площадке, да с таким отрывом выиграть! Я даже удивился.

– Разыгрывающий защитник Деррик Роуз, красавчик, набрал тридцать шесть очков. Чую, быки в этом сезоне выберутся из дерьма.

– Пора бы, – согласился ирландец. – Только бы Роуза опять колено не подвело. А то сплошные травмы.

– Завтра они играют с «Антланта Хоукс», у меня хорошие предчувствия.

Нельзя сказать, что Томас фанател от баскетбола. Иногда играл с парнями во дворе. Матчи родной команды всегда отслеживал, болел. А вот трансляцию ММА включал редко – начинал злиться. Если бы в детстве ему выпал шанс, он бы стал отличным спортсменом. Его бы показывали по телику, предлагали бы крутые контракты. Но денег на оплату хорошего тренера не было. Все всегда упирается в проклятые деньги!

Может, философ и утешил бы Томаса тем, что бедность – не порок. О, он отлично знал: бедность действительно не порок, а мать всех пороков. Если бы Мэдди не удерживала его, он уже давно снова занялся бы разбоем – опасно, но прибыльно. Но Мэдди – единственный близкий человек, чьим мнением он дорожил. Она просила не делать глупостей, уверяла, что не переживет, если с ним что-то случится, – и он поддался на уговоры, завязал. Их встреча была, пожалуй, самым светлым событием в жизни Томаса. Он до сих пор разводил руками: как? Как стройная, умопомрачительно привлекательная мулаточка из Саут-Сайда обратила внимание на никчемного белого янки?

Томас не помнил точно, какие дела привели его в черный квартал – скорее всего, кто-то заказал нелегальный товар, и он не смог устоять, хотя и понимал, что соваться на чужую территорию – поступок не самый умный. Но он тогда не слишком следовал здравому смыслу и к тому же был на мели.

Он шел по улице, ловя на себе колючие взгляды. Рядом остановилась полицейская машина, копы поинтересовались, какого черта его сюда занесло, и изъявили намерение силой вывезти, чтобы не портить отчетность по преступлениям. Пришлось спасаться бегством – если бы копы его обыскали, ему бы не поздоровилось. Томас нырнул в подворотню и сразу же натолкнулся на девушку. Должно быть, она наблюдала за ситуацией и здорово забавлялась – иначе никак не объяснить, почему она схватила его за рукав и потянула в подъезд. Они стояли, прижавшись друг к другу, вслушиваясь в полицейскую сирену. Когда звук стих, они переглянулись и одновременно рассмеялись.

– Очень интересно узнать, что творится у тебя в голове, – незнакомка с интересом покосилась на Томаса, не спеша отстраняться.

Через час он покидал черный район, довольный удачной сделкой. В кармане появились деньжата, а завтра его ждало свидание с темнокожей красоткой. На нейтральной территории, разумеется.

Через месяц после знакомства Томас и Мэдди стали жить вместе. Поселились в одном из дешевых многоквартирных домов в прилегающем к даунтауну районе.

Мэдди оказалась до комичности правильной девочкой. И это при том, что выросла в бандитской части Чикаго. Парадокс быстро объяснился: одного ее брата убили в перестрелке, два других мотали срок. Меньше всего ей хотелось повторить их судьбу или потерять еще одного родного человека. Первое время она терпела делишки Томаса, мягко давая понять, как к этому относится. Но когда родилась дочка, жену будто подменили. Она пилила его день и ночь, пробуя все тактики – от слез до угроз, – и добилась-таки своего.

– Крайтон! – напарник кивнул в сторону барной стойки. Намечалась заварушка.

– По какому праву? Ублюдки! – вопил буян.

– Сэр, извините. Мы вынуждены проводить вас на свежий воздух, сэр, – бубнил Джонсон, помогая Томасу выволочь незадачливого посетителя из помещения.

– Спасибо, мальчики, – подмигнула барменша-официантка Жози. – А то он чуть все бокалы не перебил.

Жози – пышнотелая, рослая барышня – и сама бы справилась со смутьяном, огрев его чем-нибудь тяжелым, будь у нее соответствующее настроение. Но сегодня она сияла благодушием и оставила грязную работу вышибалам. Барменше нравился Крайтон, и она этого не скрывала. Угощала его за счет заведения, низко наклоняясь над стойкой, демонстрируя вырез в блузке. Там было на что посмотреть, но Томас предпочитал глядеть в глаза, чем приводил Жози в еще большее волнение.

…Стрелки часов, висевших на размалеванной черно-красной стене, показывали четыре утра. Бар закрывался в пять. Сегодняшняя смена выдалась необычно тихой и бесконфликтной. Если не считать двух русских, выпивших больше галлона водки и затем затеявших дружеский кулачный бой, да героинщика, который от нехватки средств на очередную дозу вскрыл себе вены прямо в туалете клуба. Слава богу, быстро обнаружили, вызвали «911». Помереть не помер, зато успел написать кровью на зеркале трагичный слоган «Жизнь дерьмо». Крайтон прочитал и поморщился: он был не так уж не прав, этот наркоман…

Предрассветный город еще не выпал из ночного анабиоза. В центре располагались тысячи офисов, поэтому в столь ранний час здесь не было ни души. Томас любил темноту – она дарила обманчивое ощущение безопасности. Обычно после работы он сразу мчался домой, но сейчас его что-то удерживало. Он решил немного пройтись и направился в сторону Ист Харрисон Стрит. Улица была недлинной и располагалась перпендикулярно Мичиган Авенью, пересекавшей Чикаго с севера на юг. Сворачивать на нее Томас не стал. В этой части авеню представляло собой «Золотую милю» – с самыми дорогими бутиками, музеями, банками. К чему травмировать себя недоступной роскошью?

Запахло тухлой рыбой. Искусственные гавани, изрывшие озеро, кишели катерами, рыба дохла от их винтов. По крайней мере, так объясняли жителям власти. Хотя, взглянув на грязную, стоячую воду, легко догадаться, что и без всяких винтов выжить здесь довольно проблематично.

А ведь дальше, на севере, на диких берегах, озеро чистейшее. Но пляжи там – частная собственность богачей. Крайтон сплюнул. Если бы у него была возможность, он бы перевез жену с дочкой в Винетку – зеленый рай, с замками и виллами, в которых сибаритствуют миллионеры. Или хотя бы в Эванстон – тоже отличный район. Опять же, Северо-Западный университет под боком, малышке Тине было бы удобно. Она ведь вырастет умной девочкой.

Только здоровье ее в последнее время оставляло желать лучшего. Томас сжал кулаки. Да какое тут может быть здоровье, если ребенок дышит промышленным смогом? В их квартале совсем нет деревьев. На подобную роскошь у муниципалитета не хватает денег. Откуда им взяться? Озеленение финансируется за счет налогов, а в бедном районе их никто не платит.

В поезде метро Томас задремал. Проснулся от холода. Он до сих пор носил тонкую джинсовую куртку, пора переходить на что-то потеплее.

Лифт в доме не работал уже третий месяц. Томас поднимался по лестнице, стараясь не шуметь – звукоизоляция в здании паршивая, а у его девочек кошачий слух, чуть что – просыпаются. Он вставил ключ в замочную скважину и осторожно повернул, входя на цыпочках в прихожую.

Мэдди стояла, привалившись к косяку, и выглядела уставшей.

– Тине опять было плохо. Температура, кровь из носа пошла…

Томас нахмурился:

– Парамедиков вызывала?

– Вызывала. Но они, как обычно, руками развели, вкололи ей жаропонижающее и посоветовали провести полное обследование.

Медицинской страховки у них не было. Полное обследование потребует кучи денег, но, похоже, иного выхода не оставалось. Скорее всего, у дочери ничего серьезного – дети постоянно болеют. Но лучше не рисковать. Придется попросить у хозяина квартиры отсрочку на оплату аренды.

Томас поспешно снял ботинки и проскользнул в комнату Тины. Девочка лежала в кроватке и посапывала, обнимая плюшевого медведя. Глядя на ее умиротворенное личико, худенькие беззащитные плечи, он снова ощутил поднимающуюся изнутри волну ярости. У Томаса Крайтона имелось одно-единственное желание – финансовое благополучие для своей семьи. Тогда Тину бы лечили лучшие доктора, Мэдди бы наконец смогла учиться вокалу, как всегда мечтала, они бы ездили отдыхать в другие страны…

Они с женой часто фантазировали, как утром просыпаются на шелковых простынях, потягиваются и щурятся от яркого солнечного света. Из открытого балкона доносятся шелест листьев и слабый треск газонокосилки – соседи затеяли привести в порядок лужайку перед домом. Спешить некуда. Они зарываются в мягкое одеяло, ласкают друг друга, а заодно обсуждают, чему посвятить сегодняшний день. Гольф-клуб? Пляж? Ресторан? Конная прогулка? А почему бы не все сразу? Но для начала поплавать голышом в бассейне, пока дочурка спит.

– Давно уснула? – шепотом спросил Томас.

– Час назад.

Он бесшумно опустился на пол перед кроваткой, не отводя глаз от Тины. Ей всего четыре года, но уже сейчас ясно – будет красавицей. Конечно, так считают все родители, но он-то, само собой, объективен. У ребенка мамины гены. Смуглые щечки с ямочками, пухлые, четко очерченные губки, ровный носик. Томас осторожно погладил ее по волосам. Черный завиток прилип к потному лбу. Отец невесомо прикоснулся к нему губами. Лоб был теплый – лекарство подействовало и сбило жар.

Тина резко открыла глаза, словно не спала, а притворялась:

– Папочка!

– Да, воробушек, я здесь.

Она протянула руки, и он наклонился, обнимая ее крошечное тельце.

– Я заболела.

– Ты поправишься. У каждой маленькой девочки есть ангел, который ее оберегает.

– И у меня есть? – заинтересовался ребенок.

– Разумеется!

– А какой он, какой?

– Ну-у… – Томас задумался. – У ангела медные волосы и песочного цвета глаза.

– Желтые? – пояснила девочка.

– Ага.

– А такие бывают?

– У ангелов-то? Еще как.

Тина улыбнулась и прикрыла веки. Крайтон молча наблюдал, как плавно вздымается и опускается ее грудь.

Мэдди коснулась его плеча. Они вышли из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Мне очень это не нравится. – В ее больших темных глазах плескалась тревога.

– Днем повезем в больницу. Пусть проводят обследование, берут все анализы, какие им там нужны! – жестко проговорил Томас.

– Они ведь не найдут у нее ничего дурного? – обычно уверенный, энергичный голос Мэдди теперь звучал жалобно, просяще.

Томас притянул жену к себе и поцеловал в висок, вдохнув пряный цветочный аромат волос.

– Все будет хорошо.

Несколько мгновений они стояли не двигаясь, в полной тишине, пока Мэдди не вскинула подбородок:

– Пошли, накормлю тебя.

– Иди ложись, а я поем и присоединюсь.

Облокотившись на подоконник, Томас пил кофе с бутербродом, всматриваясь в предрассветные сумерки за окном. Одинокий фонарь освещал крошечный участок тротуара. Из разбитого асфальта торчал толстый стебель засохшего бурьяна. Томас окинул взглядом комнату: интерьер далеко не королевский. Они снимали маленькую квартиру, единственным преимуществом которой была невысокая цена и относительная близость к центру. Кухня вмещала плиту, пару шкафов, стол, два расшатанных стула и полосатую раковину. Однажды Мэдди купила дорогое чистящее средство. В рекламе говорилось, что оно отмоет и вековой налет грязи. Прыснула по периметру раковины и оставила минут на двадцать, чего оказалось достаточно, чтобы стекающие ручейки «волшебного» средства разъели эмаль, превратив умывальник в зловещее творение авангардистов.

Неужели в этой халупе пройдет вся его жизнь? Что он видел в свои двадцать семь? Он даже за пределы штата Иллинойс выезжал лишь один раз, когда по пьянке угнал с парнями тачку у одноклассника. Бобби был заносчивый, родители купили ему приличный автомобиль, и он частенько отвешивал обидные комментарии в сторону тех ребят, которые ездили в школу на автобусе. Ему хватило мозгов не обращаться в полицию – иначе вряд ли бы он дожил до выпускного. Впрочем, они же не звери: покатались и машину вернули. Правда, изрядно помятую.

Томас оставил грязную кружку в раковине, выключил свет и улегся в кровать. Мэдди что-то сонно пробормотала и прильнула спиной к его груди. Томас долго лежал без сна, слишком расстроенный, чтобы сомкнуть глаза. В голове крутились безрадостные мысли, и он был бессилен остановить их хаотичный хоровод. Так больше нельзя. Нельзя, чтобы его дочь влачила нищенское существование. Нужно куда-то двигаться.

Он дает себе две недели, чтобы четко решить, как ему действовать дальше. Здоровый мужик, полный сил. Даже если придется зубами рыть землю, он проложит путь из этой сточной канавы.

Глава 4

На экране монитора нежный стебель сорняка пробивал толстую корку асфальта.

– Жизнеутверждающая заставка, но я бы предпочел видеть у тебя на компьютере таблицы с индексами РТС и ММВБ, – отчитал Андрей подчиненного.

– Я только собирался открыть…

– Я так и понял.

Андрей покинул отдел аналитики и вернулся в свой кабинет. Плюхнулся в широкое кожаное кресло, пробежал взглядом по трем мониторам. Ситуация развивалась по предсказанному графику. Сегодня с утра «быки» пожинали плоды пертурбаций нефтяного рынка – российский фондовый рынок открылся на 2 процента выше вчерашнего закрытия. Андрей довольно потер ладони. Он вовремя сменил медвежью тактику на бычью. К обеду зафиксировал собственную прибыль. Неплохо.

Неподвижная иконка мессенджера в правом нижнем углу говорила об отсутствии новых сообщений. За утро Андрей посмотрел на нее уже сотню раз, надеясь получить долгожданное послание. Накануне на его анонимное сообщение на хакерском форуме откликнулся один любопытный персонаж, пообещавший изучить его вопрос и поискать информацию в Даркнете за определенную сумму.

Что такое Даркнет, Немов знал давно. Термином «Темная паутина» обозначают совокупность веб-сайтов со скрытым IP-адресом. Эти сайты используют специальный инструмент шифрования, позволяющий пользователям сохранять свою анонимность.

Даркнет – единственный выход для тех, кто живет в тоталитарных странах, чтобы общаться с внешним миром, исключая слежку спецслужб. Однако основная масса пользователей Темной паутины преследует менее романтические цели: продажа и покупка оружия, распространение детской порнографии. Тысячи и тысячи экстремистских сайтов и незаконных точек продаж. По оценкам экспертов, размеры Даркнета уже в пятьсот раз превысили обычный Интернет.

Андрей не сильно разбирался в компьютерных технологиях, но все-таки установил систему «Tor» и несколько вечеров ломал голову в попытках освоиться на обратной стороне Интернета. Ему удалось выйти на пару анонимных бордов, где предлагали нелегальные товары и услуги, но дальше дело забуксовало. На настоящие андеграундные форумы выйти крайне сложно – необходимо знать точные адреса, которые передаются только сарафанным радио. Да и попасть на хакерский форум – полбеды. Обычно там используется секретный сленг, непонятный для непросвещенного человека. Чтобы разобраться с кодовыми словами, нужно быть в теме, чем Андрей похвастаться не мог.

Он снова проверил иконку мессенджера, разочарованно выдохнул и принялся за работу.

После обеда время тянулось медленно. Андрей даже Завацкому позвонил – лишь бы отвлечься. Тот сразу же завел любимую пластинку:

– Слушай, что ты там с Олесей сделал? Жанна мне по секрету поведала, что подруга ей все уши про тебя прожужжала.

– Да, старик, я такой.

– И за что тебя бабы любят?

– Любят меня за сердце беззлобное и душу открытую, – хмыкнул Андрей.

– Не, серьезно, как тебе Олеся-то? Я на нее сразу глаз положил.

– Обычная баба. Я уже забыл.

Андрей не лукавил: женщин он любил, но смыслом жизни не считал.

Пару-тройку раз в юности он увлекался, страсть длилась недолго и заканчивалась по его инициативе.

Первая муза посетила его в пятнадцать лет. Близились выпускные экзамены, одноклассники думали исключительно о предстоящих испытаниях. Тем неожиданней было внимание самой красивой девочки в классе – Аллочки. На переменах она подходила к Андрею и без умолку щебетала. Только глупец остался бы равнодушным к ее трогательным знакам внимания. Однажды, гуляя в парке после уроков, он поволок девчонку в заросли и прижал к дереву. Аллочка захохотала и ударила его по руке:

– Бессовестный! На носу экзамен по математике.

– А при чем здесь экзамен?

– А при том. Тебе-то легко, ты умный. А я совсем не подготовилась.

– Кто виноват?

Аллочка надула губки, а затем изобразила озарение:

– А что, если мы сядем рядом и ты решишь мой билет? Тебе же раз плюнуть. А потом мы бы отпраздновали успешную сдачу… И я бы… – Ее щеки залились румянцем.

Андрей усмехнулся:

– Я предлагаю иное развитие ситуации. Сейчас я заявлю, что помогу тебе на экзамене. Но мне необходимо вдохновение в виде немедленного секса.

Одноклассница вытаращила глаза, но он продолжал:

– Ты поломаешься пару дней, но в итоге согласишься. Я возьму тебя прямо на скамейке в дальнем углу парка. На экзамене решу твои задачи, но непременно неправильно. Чтобы ты поняла: нельзя быть такой корыстной.

Андрей ничего не имел против того, чтобы помочь девчонке, не окажись она лицемеркой. Его разозлило, что за ответную симпатию от него требовали бонусов.

В последующие несколько дней ему пришлось бороться с игравшими гормонами старинным дедовским способом. Закрывшись в ванной, он представлял Аллочку в неприличных позах. Вскоре любовный жар поутих, и он смог смотреть на бывший объект страсти без предательского возбуждения.

Вторую девушку звали Настя. Они познакомились на первом курсе института. Казалось, отличницу, старосту группы мысли о межполовых отношениях совсем не одолевали. Она не блистала красотой, но Андрей с наслаждением разглядывал ее. Бывают такие лица, на которые хочется смотреть, изучать каждую правильную и неправильную черту. О влюбленности речи не шло; Андрей не мучился от вынужденных разлук на каникулах, не мечтал о поцелуе. Но когда она появлялась в поле зрения, он с удовольствием отмечал ее ровный, слегка вздернутый нос, густые русые волосы и прямую, как у балерины, осанку…

Когда Настя говорила, ее губы двигались активнее, чем у большинства людей, словно бы она пыталась облегчить задачу глухонемому, читающему по губам, или же исполняла роль логопеда, исправляющего дикцию у ребенка. Андрея завораживал этот процесс.

Столь пристальное внимание к собственной персоне не осталось не замеченным Настей. Их глаза встречались, и девушка посылала в ответ удивленные, вопросительные и, наконец, нетерпеливые взгляды. Когда в них появилась мольба, Андрей привел Настю в пустую аудиторию, закрыл дверь на ключ и лишил ее невинности на преподавательском столе. Через два месяца ее преданная, пылкая симпатия ему надоела. Первое очарование развеялось, и она оказалась обычной, довольно скучной особой. Сперва Андрею было неловко постоянно сталкиваться с нею на занятиях и читать укор в ее глазах, но затем он научился ее игнорировать.

На Марину он обратил внимание на студенческой научной конференции, где выступал с докладом. Высокая худая преподавательница, сидевшая в комиссии, задавала ему вопросы и с неподдельным интересом слушала ответы. Ее непослушные черные локоны постоянно выбивались из строгой прически, падая на лоб, и она проворным грациозным движением убирала их обратно.

Немов подождал ее у выхода из института и преградил путь.

– Я провожу вас до дома, если вы не возражаете.

Женщина замерла, удивленно разглядывая нежданного кавалера.

– Вы хотели бы дополнительно обсудить ваш доклад?

– Конечно, я мог бы сделать вид, что хочу именно этого – обсудить доклад, а вы могли бы сделать вид, что поверили, но зачем терять время? Мы же взрослые люди. Вы мне очень понравились, и мне кажется, я имею все шансы понравиться вам.

Марина огляделась и, поманив парня за собой, отошла в сторону от оживленного пятачка перед центральным входом. Чуть поодаль она остановилась и внимательно посмотрела на Андрея.

– Тебе сколько, чудо?

– Два.

– Что «два»? – не поняла она.

– Я пью кофе с двумя кусками сахара. У вас ведь дома есть кофе?

– У меня дома есть муж.

– Значит, идем ко мне. Я снимаю отдельное жилье, нас никто не потревожит, – наступал Андрей.

– Какая наглость, – то ли с негодованием, то ли с восхищением проговорила женщина, не спеша уходить.

– Вас это заводит?

– Мои дети чуть младше тебя.

– Вы, вероятно, весьма легкомысленны, раз родили до вашего совершеннолетия.

Уголки ее губ поползли вверх. Разговор доставлял Андрею удовольствие, и он чувствовал, что Марине тоже. Ему стоило проявить чуть больше настойчивости, и она непременно поддастся.

– Вы очень своеобразный молодой человек, – протянула она, колеблясь. – Но думаю, у нас ничего не получится.

Падал снег, снежинки ложились на ее длинные ресницы и непослушные пряди; ему безумно хотелось взять в ладони ее лицо…

– Вы слышите? У нас ничего не получится.

– Позвольте доказать вам вашу неправоту.

Для сорока двух лет Марина выглядела свежо, даже юно. Она красила волосы в ядовито-черный цвет, который оттенял ее бледную кожу, и казалась хрупкой, как хрустальная статуэтка.

Они занимались сексом на его съемной квартире, а потом беседовали об экономике и политике. Марина обычно сидела на подоконнике и дымила сигаретой. Ее обнаженный темный силуэт в светлом квадрате окна походил на вырезанную из бумаги фигурку. Андрей лежал на кровати, закинув руки за голову, слушал рассуждения любовницы и гадал: смогла бы она понять, расскажи он о своем желании убить? Марина отличалась от остальных женщин. Возможно, она дала бы мудрый совет.

– Я развожусь, – обронила она однажды после особо удачного секса.

– Зачем? – удивился Андрей.

– Достало жить с нелюбимым человеком.

Марина больше ничего не сказала, но прочитать ее мысли не составляло труда. В ее сдержанной улыбке затаился намек на обязательства. Ей хотелось большего, но «большее» не входило в его планы.

«Она не так уж умна, эта Марина». Андрей перестал ей звонить. Чтобы забыть ее, ему понадобился месяц. Целый месяц постоянного самоограничения и самоконтроля. Он так яростно выкорчевывал из сердца успевшее прорасти чувство, так истово апеллировал к разуму, что не выдержал напряжения и слег с ангиной на две недели. Когда выздоровел, пообещал себе, что впредь будет осторожнее и не посмеет увлечься настолько сильно.

С тех пор он был близок с женщинами исключительно на физиологическом уровне, что его полностью устраивало.

Немов набрал в браузере адрес сайта, посвященного компьютерным новостям, и открыл первую же заинтересовавшую его заметку:

«Прошло уже четыре года с тех пор, как правоохранительные органы закрыли средоточие нелегальной торговли – Силк Роуд. Однако продажи незаконных товаров в Даркнете не снизились. Согласно новому исследованию, черный сетевой рынок, напротив, только продолжает расти».

Черт побери. Почему хакер до сих пор не объявился? Андрей выполнил свою часть договора – заплатил три биткоина в качестве аванса, и хакер пообещал, что свяжется с ним до конца рабочего дня. Начало шестого, а от него никаких известий.

Андрей уже был готов психануть и отправиться куда-нибудь поужинать – сегодня он пропустил обед, и желудок сводило от голода. Он встал с кресла, снял со спинки пиджак и заметил мигающее сообщение внизу экрана.

«Я нашел то, что вам нужно, – сообщал аноним. – Пришлось покопаться, запросик у вас нетрадиционный, прямо скажем».

«Продолжайте», – поспешно напечатал Андрей, чувствуя, как учащенно забилось сердце.

«Вот URL, на который вам нужно зайти. Я прикрепляю краткую инструкцию, какую программу вам нужно предварительно установить и куда потом нажимать. Для успешной регистрации на сайте вам придется оплатить приличный взнос, только после этого вы получите возможность зайти в клуб и заполнить анкету. Рекомендую вам заклеить чем-нибудь вашу веб-камеру, если не хотите, чтобы за вами наблюдали, как это делаю сейчас я».

Андрей кинул удивленный взгляд на камеру на мониторе – она была выключена.

«Если огонек не горит, это еще не значит, что камера не работает», – прокомментировал собеседник.

Заплатив вторую часть оговоренной суммы, Немов некоторое время сидел за столом, переваривая полученную информацию. Все эти годы он ни на минуту не сомневался, что осуществит задуманное. Если ставишь задачу и не отступаешь, она обречена реализоваться. Он шел медленно, но без остановок, неуклонно приближаясь к заветной цели, что маячила невнятным заревом на горизонте, завораживая, гипнотизируя, вдохновляя. Он привык видеть ее изменчивое мерцание, так похожее на мираж. Он знал, что рано или поздно мираж обретет форму, но все-таки удивился, когда это действительно произошло.

Цель, такая далекая и фантастическая, внезапно приблизилась и стала реальной. Тут у кого угодно захватит дух.

Немов невольно усмехнулся, представив, как отреагировал бы нормальный человек, узнав о его желании. Сам Андрей не делил мир на добрый и злой и в своей мечте не видел ничего дурного. По большому счету нет никакой разницы, чего хотеть. Любые желания равноценны. Однако зацикленное на морали общество позитивно воспринимает лишь самые распространенные: иметь семью, выгодную работу, красивый дом. Стоит заикнуться о чем-то ином – и тебя посчитают маньяком или душевно больным. Что ж, переделать общественное мнение он не мог. А вот оградить себя от его влияния – вполне. Достаточно держать рот на замке и просчитывать каждый свой ход.

В семь вечера Андрей выключил компьютеры и покинул кабинет, планируя поужинать где-то по дороге домой.

Ресторан оказался неожиданно полон, но свободное местечко нашлось. Андрею не нравилось большое количество народу, и если бы не зудящий голод, он бы развернулся и поискал другое заведение.

Официант проводил его к столику у окна, вручил меню и удалился.

– Господин Немов, ты ли? – раздался за спиной мужской голос. Андрей поднял глаза.

– Георгий Сергеевич, сколько лет!

Этот пожилой, с хищным, но открытым лицом мужчина был первым шефом, на которого работал Андрей. Он, еще студент без опыта работы, рассылавший резюме и не получавший отклика, заявился прямиком в приемную директора солидного банка и потребовал аудиенции. От подобной наглости онемела не только секретарша, но и сам босс, когда в его кабинет без разрешения ворвался посетитель. Андрей улыбнулся, вспомнив, как в течение получаса описывал потенциальному работодателю разработанные им новаторские предложения, позволявшие привлечь новых клиентов и увеличить процент вкладов. Потом полчаса повторял то же самое приглашенным в кабинет директора специалистам. На следующий день в его трудовой книжке уже значилась первая запись. Через четыре года Андрея, перспективного финансового аналитика, переманила конкурирующая контора.

– Не забыл имя-отчество, приятно, – сыронизировал мужчина и, не дождавшись ответа, продолжил: – Присоединишься к нам?

Андрей взглянул на соседний столик, за которым сидела синеглазая блондинка, спутница давнего знакомого.

– С удовольствием.

Разговор не слишком клеился: бывший шеф то и дело вспоминал старые времена и норовил подколоть сбежавшего сотрудника на счет корпоративной верности. Андрей оставлял язвительные ремарки без комментариев, понимая обиду экс-начальника. Тот возлагал на него большие надежды и увольнение посчитал едва ли не личным оскорблением.

Андрей нехотя рассказывал, «где он да как», иногда из вежливости задавал вопросы. Когда принесли ужин, беседа потекла в более расслабленном русле: о блюдах, о погоде. Он изредка посматривал на молоденькую подругу банкира. Ее кукольное лицо с пухлыми губами было напрочь лишено намека на интеллект. При такой девочке можно обсуждать какие угодно секретные планы и не опасаться утечки информации. Вряд ли она поймет хоть слово.

– Извините, отвечу на звонок, – Георгий Сергеевич поспешно вскочил с покрытого атласной материей стула.

«Жена, сто процентов. А любовнице внушает, что разведется», – подумал Андрей.

– У Гивы всегда столько дел, – прокомментировала блондинка с очевидной гордостью.

Андрей изобразил удивление:

– Оказывается, вы умеете говорить?

– А вы думали, я немая? Почему? – искренне полюбопытствовала барышня, не уловив сарказма.

– У вас внешность, как у игрушечной Барби. Знаете, за границей выпускают кукол в натуральную человеческую величину.

– Спасибо.

– Вы действительно считаете, что я сказал комплимент?

– А разве нет?

«Такая тупость очаровательна», – отметил про себя Андрей, а вслух произнес:

– Я вас сравнил с безмозглым резиновым изделием, пригодным лишь для удовлетворения похоти.

– У вас хорошее чувство юмора, – улыбнулась собеседница.

«Безнадежно».

– Я смотрю, тут дискуссия разгорелась? – Мужчина вернулся на прежнее место.

– Да нет, Георгий Сергеевич, помилуйте, какая тут может быть дискуссия? Я лишь объяснял вашей прелестной подруге, что вынужден попрощаться.

– Что ж, рад был увидеться.

Андрей пожал протянутую руку, кивнул блондинке. Его раздражали встречи, оживлявшие прошлое и затягивавшие в водоворот воспоминаний. Его интересовало только будущее.

Он ехал медленно: колеса проскальзывали, над дорогой висела плотная белая пелена. Снег пошел несколько минут назад, но уже покрыл десятисантиметровым слоем улицы и дома, до неузнаваемости изменив город. Автомобили неторопливо катились по проспекту, дырявя снежный занавес светом фар, суетливые прохожие брели по тротуарам подобно поникшим белесым теням.

Андрей взглянул на себя в зеркало заднего вида. Он хорошо постарался, чтобы осуществить свою мечту. Он заслужил.

Софочка недовольно фыркнула вслед грубияну. Она не подала виду, что обиделась, но его презрительное отношение задело ее. Почему большинство мужчин считает, что если женщина красива и следит за собой, то у нее нет ни мозгов, ни души? Как будто красивая внешность исключает наличие других достоинств.

Ей захотелось плакать – настоящими, человеческими, отнюдь не кукольными слезами. Да, она не встревает в мужские разговоры, потому что все равно ничего умного не скажет. Но разве это плохо? Ей, по крайней мере, хватает такта не выпячиваться и не лезть со своим мнением, когда не спрашивают.

– Кто-то у нас загрустил? – Гива приподнял ее подбородок.

– Как я могу загрустить, если ты рядом. – Софочка поцеловала его в губы, заставляя себя переключиться. Переживать о всяких козлах – никаких нервов не хватит. Да кто он такой вообще!

– А кто он такой?

– Работал на меня, – объяснил любовник.

– Он мне не понравился.

– Ты моя славная, – умилился Гива. – Мороженое будешь?

Когда они вышли из ресторана, Софочка ахнула:

– Гива, ты только посмотри!

Мужчина недоуменно наморщил лоб.

– Неужели ничего не замечаешь? – Девушка захохотала и закружилась, раскинув руки в стороны. – Снег пошел! Первый снег!

Огромные хлопья лениво падали ватными кусками, закрашивая блеклые краски улиц в один плотный, монохромный цвет. Еще час такого снегопада – и город превратится в чистый манящий холст, на котором утро намалюет суетливый эскиз.

– Бейбичка, побаловалась, и будет. Прыгай в машину.

– Подожди, Гива, подожди! Красиво как! Может, в парк?

– Поздно уже. – Любовник нетерпеливо постучал по капоту, раздраженный задержкой.

«Какие вы, мужики, толстокожие», – Софья разочарованно просеменила к автомобилю. Обычно она садилась на переднее кресло, но сейчас нырнула назад, по-детски наказывая любовника. Она любила его общество, но сейчас хотелось спрятаться, стать невидимой.

За окном мелькали яркие пятна горящих окон, витрин и вывесок. Многоэтажные здания переваривали тысячи людей, будто морские млекопитающие, проглотившие косяк мелкой рыбы, и изредка отрыгивали ее из пасти подъездов.

Софочке почудилось, что она превратилась в одну из этих безликих рыбешек, лишенных индивидуальности и самосознания и безвольно влекомых течением.

«Нет, не сметь так думать! – одернула она себя. – Любящий мужчина рядом, он заботится о тебе, а значит, все хорошо и не о чем волноваться!»

– Ты заснула, бейбичка? – Гива замялся и добавил: – Я не буду к тебе подниматься, не расстроишься? Завтра рано вставать, я устал.

Софья удивилась своей реакции: нет, она не расстроится. Даже вздохнет с облегчением.

– Жалко, – с притворной печалью протянула она.

Глава 5

Каким бы ни был результат обследования Тины, Крайтон четко решил, что пора позаботиться о светлом будущем своей семьи. Для этого он и пришел в захолустный бар в другом конце Чикаго. Раньше здесь любили собираться кое-кто из его старых знакомых. Присел у барной стойки, заказал пива.

«Публика не изменилась», – отметил про себя, посмотрев на бородатого мужика, который топтался у входа. «Сзади в брюки воткнут ствол, в правый ботинок – нож. И ведь так замаскировал – никто не заподозрит». Крайтон перевел взгляд на парочку неприметных латиносов. Они только что увидели друг друга, пожали руки. Обнялись, первый похлопал второго по спине. «Купля-продажа свершилась. Теперь покупатель пойдет в туалет и опробует первую дозу».

Не прошло и двадцати минут, как Томас услышал за спиной знакомый голос.

– Глазам своим не верю, сам Железный к нам пожаловал! Какими судьбами?

Когда-то длинноволосый Джонни был его закадычным другом. Вместе они приторговывали дурью и иногда грабили мелкие магазины. Удачный у них был союз, действовали нагло, но небезрассудно. Джонни всегда стремился заранее просчитать все риски. За день они, бывало, зарабатывали его, Томаса, нынешнюю недельную зарплату.

– Что, не вдохновила тебя жизнь законопослушного праведника? – усмехнулся Джонни, усаживаясь рядом.

– Праведник – не слишком прибыльная профессия, – отшутился Крайтон. – Разговор есть.

– Я догадался. Хочешь вернуться? – В интонации звучало скорее утверждение, чем вопрос.

Томас кивнул. Возвращаться он не хотел, учитывая, какую промывку мозгов ему устраивала Мэдди на сей счет. Но порой – когда ситуация безвыходная, – нужно игнорировать чужие советы и делать то, что сам считаешь правильным в данный момент.

Джон затянулся сигаретой, выдохнул дым в лицо собеседнику и рассмеялся, заметив мгновенно сжавшиеся кулаки.

– Ну-ну, спокойней. Сам понимаешь – времени прошло много, откуда я знаю, кто ты теперь? А, Крайтон? Может, ты стал копом?

Томас заиграл желваками, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не нахамить.

– Ты все такой же подозрительный, да?

– Благодаря этому качеству я все еще на свободе, – хохотнул Джон и примирительно хлопнул его по плечу. – Не нервничай. Я буду только рад, если ты снова начнешь работать. Я-то тебе верю. Но парням, с которыми я в деле, нужны гарантии. Им будет мало рекомендации типа «Принимайте новенького, хороший чувак».

– Слушай, Джон, я тебя никогда не подводил. Я хочу выбраться из нищеты. Да, я сглупил тогда, что ушел. Но ведь никогда не поздно исправить ошибку? – Томас прямо посмотрел на товарища. – Проверьте меня, если понадобится.

– Ладно, дружище. Я попробую что-нибудь придумать. Грех терять такой кадр. Твой удар по-прежнему приводит в нокаут?

– Я же сказал, проверьте, – улыбнулся Томас.

– Ха-ха, обойдемся. Я-то помню, как вы сцепились с Сэмом и как он потом шепелявил.

– Да, громила Сэм был опечален поражением. Как он, кстати?

– Помер он, – отмахнулся Джон, показывая бармену знаком налить пива. – Застрелили при попытке ограбления.

Томас сочувственно покивал, хотя сожаления по поводу трагической кончины знакомого не испытывал. Сэм был редкостным ублюдком, и ни у кого не вызывало сомнения, что он плохо кончит. Моральные рамки должны присутствовать, даже если ты занимаешься чем-то незаконным. Например, в уличных разборках Томас никогда не нападал первым. Если уж вынуждали драться – оборонялся, стараясь не слишком навредить противнику. Сэм же всегда норовил покалечить. Из-за этого-то они однажды и повздорили. Некоторые люди не понимают слов, и им приходится объяснять кулаками.

Беседа затянулась до полуночи. Крайтон вспомнил, что забыл предупредить Мэдди, и засобирался.

– Ладно, пойду я, – Томас достал из кармана несколько купюр и бросил на столик. – Жена волнуется.

– Женился-таки на своей Шоколадной? И в горе и в радости, пока смерть не разлучит? – ехидно ухмыльнулся Джон. У него было все то же обманчиво расслабленное, хитрое лицо; залысины по бокам лба увеличились, но он по-прежнему носил длинные волосы, которые завязывал в куцый хвост.

– Типа того.

Джонни метнул в него пронзительный взгляд:

– Тебе есть что терять. Не боишься?

– Боюсь.

Несколько долгих секунд Джон не сводил с него темных изучающих глаз, потом протянул руку:

– Давай тогда, удачи. Пересекаемся здесь же, через два дня.

После жаркого душного помещения уличный воздух приятно холодил лицо. Томас остановился и запрокинул голову, вглядываясь в мутное серое небо, остервенело сыпавшее вниз колкую крупу. В этом году зима наступила рано. Томас поднял воротник куртки, чтобы не задувало в уши, и тряхнул головой, будто пытался сбросить с себя воспоминания о недавней встрече.

Да, он поступает некрасиво. Он обещал Мэдди не ввязываться в криминал и сдержал бы слово, если бы не крайняя нужда. Он мог быть терпеливым, мог год за годом перебиваться на унизительных малооплачиваемых, но легальных работах, только чтобы оградить жену от переживаний. Он покорно выполнял функции вышибалы, пытаясь приучить себя к мысли, что даже в бедности обретается счастье. Видит бог, он старался. Да только ни черта у него не вышло. И ладно бы, если бы от денег зависело только его душевное состояние. Он бы смог смириться с тем, что никогда не будет чувствовать себя по-настоящему счастливым. Но сейчас на кон поставлено здоровье дочери. При таком раскладе уже неважно, выиграешь ты честным способом или нет. При таком раскладе нужна победа любой ценой.

Раньше, когда выпадало много снега, они с Тиной играли на пустыре возле дома. Лепили снеговика, валялись в сугробах, обстреливали прохожих снежками. Мэдди обычно сперва стояла в сторонке, переживая, как бы ребенок не простудился, но потом не выдерживала и присоединялась к веселью. Крайтон заваливал ее в сугроб и валял в снегу, визжащую от восторга, точь-в-точь как в морозный день на озере Мичиган, когда сделал ей предложение.

Доктор говорил долго, подробно обрисовывая ситуацию:

– …пониженная масса красных кровяных телец, благодаря которым осуществляется поступление кислорода к тканям организма. Этим и объясняется ее постоянная вялость и носовые кровотечения. Наблюдается также недостаток функционально активных белых кровяных телец, в чью задачу входит борьба с инфекцией. Пока нельзя точно сказать стадию, но то, что это лейкоз, не вызывает сомнений. Обнадеживать вас не хочу, необходимо провести дополнительную диагностику. И уже после этого мы сможем разработать план лечения и понять, потребуется ли операция или есть шанс обойтись химиотерапией…

Мэдди стояла, зажав рот ладонью, словно сдерживала готовый вырваться крик, и переводила взгляд то на мужа, то на врача, то на дочку, которая лежала на больничной койке и выглядела довольно бодро. Томас не был уверен, что смысл сказанных доктором слов дошел до его сознания. Все это казалось чем-то неправдоподобным, ненастоящим… Его малышка тяжело больна? Разве такое возможно? Вот же она, немного напуганная и бледная, но никак не смертельно больная!

– Что от нас требуется? – холодно спросил он.

– Обследование займет несколько дней и обойдется вам приблизительно в две тысячи.

– Без проблем. Малышке нужна отдельная палата.

Доктор красноречиво кашлянул.

– Мы все оплатим, я же сказал, – раздраженно бросил Крайтон.

В коридоре Мэдди растерянно посмотрела на мужа:

– Откуда мы возьмем деньги? Господи, Томми, это ведь серьезно?

Он взял ее за руку и больно стиснул ладонь:

– Это серьезно, но мы справимся. Я возьму аванс и буду работать в две смены. Ничего страшного. Вылечим. Обязательно вылечим.

Мэдди смахнула навернувшиеся на глаза слезы:

– Томми, я не переживу, если…

– Я обещаю, – Томас сглотнул подступивший к горлу комок. – Обещаю, что все будет хорошо.

Он зашел в магазин за десять минут до закрытия. У входа крутился пузатый охранник, нанятый скорее для солидности, чем для защиты. При виде нежданного посетителя с чулком на голове он проявил чудеса ловкости: отпрыгнул в сторону, выхватил дубинку. Томас оказался проворнее: сделал выпад вперед, обхватил кисть и резко вывернул. Легкий хруст и приглушенный стон – Крайтон успел зажать рот охранника ладонью. Далее последовал точный удар по затылку, вырубивший жертву на ближайшие несколько минут. Томас действовал практически бесшумно, продавец за прилавком ничего не услышал и здорово удивился, когда в его лоб уставилось дуло пистолета.

– Надеюсь, тебе хватит ума не нажимать кнопок? Ты знаешь, что делать. Складывай сюда, – прошептал грабитель, протягивая плотный целлофановый пакет.

Первый раз Томас отобрал деньги у одинокого туриста, который посчитал, что днем в неспокойном районе Чикаго ему ничто не угрожает. Следил за ним дольше часа, шел в отдалении, выжидая, когда же тот свернет в подходящий переулок. Когда турист заглянул в арку, ведущую к проходу в промышленную зону четырех заводов, Томас подобрался: лучшего места для нападения не найти! Иностранец, вероятно, увидел нечто любопытное и направился в пустынный закоулок, доставая из сумки фотоаппарат.

Возникший из ниоткуда подросток не привлек к себе внимания. Турист увлеченно снимал на камеру обшарпанные здания. Томас подкрался сзади и приставил нож к горлу. Левой рукой обшарил карманы, вытащил бумажник. Фотоаппарат тоже мог прихватить, за него бы дали неплохие деньги. Но решил не возиться. В конце концов, пусть у иностранца останется память о славном американском городе. Улов был небольшой, но этого хватило, чтобы понаблюдать за игрой «Чикаго булз» с лучшего места на трибуне.

– Тут подсобка есть?

Продавец испуганно кивнул.

– Где?

Томас жестом приказал ему проследовать в хозяйственное помещение, толкнул в спину, загоняя внутрь, и припер стулом дверь.

В двадцати ярдах от магазина стоял черный пикап без номеров. Томас быстро преодолел разделявшее их пространство, запрыгнул в салон, и машина резво рванула с места.

Томас стянул с головы чулок и передал пакет с деньгами Джону.

– По-моему, он справился. И весьма неплохо, – присвистнул длинноволосый, роясь в пакете. Двое парней, сидевших здесь же, переглянулись. Было понятно, что в компании распоряжался именно Джон. Крайтон не понимал, зачем тому понадобилось проверять его. Неужели действительно – не доверял? Или просто захотел по-легкому срубить немного деньжат за чужой счет?

Через двадцать минут пикап затормозил возле ветхого двухэтажного строения, предназначенного под снос и совершенно необитаемого. Разве что бомжи да беспризорники порой устраивали сходки и палили костры, чтобы обогреться или приготовить ужин.

– Наша штаб-квартира, – объяснил Джон, отмыкая массивную подвальную дверь и спускаясь вниз по ступеням. – Добро пожаловать.

Внутри пахло сыростью и бетоном. На широком столе в дальнем углу валялось огнестрельное оружие. В центре помещения расположились неожиданно изящный кожаный диван и низкий столик, обтянутый блестящим сукном. Два роскошных предмета мебели выделялись на общем фоне, как изысканная реклама для богачей в бесплатной газетенке.

– Ты не успел познакомиться, – продолжил Джон. – Это Ганс, он отлично разбирается в технике.

– Здорово! – невысокий парень с бесцветной внешностью приветственно отсалютовал.

– Вилли Вилка, – представился худой блондин с игриво-дебильным выражением лица и толкнул плечом товарища, мрачного бугая с впечатляющей мускулатурой: – А это Сайлент Боб.

– Предлагаю выпить за нового члена группы, – Джон подтащил к дивану упаковку пива, достал бутылку, открыл об угол стола и сделал большой глоток. – Если в этом парне осталась хоть треть былого задора, то скучать нам не придется, а, Железный, верно я говорю?

– Говоришь ты верно, да не о том, – усмехнулся Томас. – Я бы предпочел сразу приступить к обсуждению чего-нибудь дельного.

– Ты в своем репертуаре, – рассмеялся Джонни. – И я с тобой чертовски согласен, старик. Не будем жевать сопли. Я уже приметил пару мелких банков. Охрану я промониторил, два престарелых копа – курам на смех. Опускающиеся защитные экраны на кассах не установлены. Сперва нанесем визит в один банк, а дня через три – в другой. Это дело посерьезнее, чем грабить мелкие магазины. Куш будет приличным, но и риски высоки. Любой просчет, любая ошибка – и нам хана. Поэтому, если кто сомневается, трусит или просто не согласен – лучше скажите сейчас.

Никто не произнес ни слова.

Домой Крайтон вернулся поздно. Мэдди ночевала у Тины в больнице, боясь оставить дочь одну хоть на минуту. Он прошел в комнату и тяжело опустился на диван. Квартира казалась непривычно пустой, как будто обитатели покинули ее в спешке, спасаясь от цунами или торнадо, готовых уничтожить хлипкое жилище, сровнять с землей.

Томас сидел, обхватив голову руками, и клял себя за то, что не обратился к врачам раньше. Они с Мэдди должны были отнестись серьезнее к маленьким изменениям в поведении дочери – в последние месяцы она вела себя чуть тише, чуть меньше бегала – как будто ей не хватало энергии. Доктор говорил, что нередко симптомы рака крови почти незаметны вплоть до острой стадии, когда организм больше не может сдерживать болезнь и начинает стремительно разрушаться. Тина всегда была такой активной, здоровой девочкой – она и не болела-то почти никогда – простужалась пару раз, вот и все. Откуда взялась эта напасть? Почему это случилось именно с его ребенком?

Через три дня необходимо внести первую сумму. Томас резко выпрямился, решительно сжав кулаки. Он достанет деньги. Налет планировали на следующую неделю, но он убедил парней не затягивать. Через три дня необходимая сумма будет у него на руках. Чего бы это ни стоило.

Томас не нервничал, скорее пребывал в нетерпении. Стрелки на циферблате двигались издевательски медленно, ему даже померещилось, что часы сломались. Он ждал в машине, припаркованной на другой стороне улицы, напротив банка. Рядом, на заднем сиденье, сидел Сайлент Боб, спокойный до отрешенности, спереди, на водительском кресле, – Ганс, выстукивавший пальцами на руле такт незнакомой мелодии. Все трое смотрели на стеклянные двери банка. Из них показался Джон, замаскированный до неузнаваемости. Фальшивая борода, парик, нелепые очки. Он даже засунул в ноздри две отрезанные детские соски, чтобы визуально сделать нос шире. Недавно он уже наведывался в банк на разведку, и его могли запомнить.

– Значит, так. Народа мало, парочка у кассы, один у стенда. Вилли беседует с менеджером. Слева от двери – охранник. Железный, он твой. Второй чуть дальше, у окна. Боб, берешь на себя. Все помните? Ганс, заводи.

Автомобиль плавно тронулся, отъехал за угол и остановился. Трое натянули на головы черные чулки с прорезями для глаз и, придерживая под пальто автоматы, двинулись к банку.

В дверях столкнулись с упитанным китайцем. Олуху вдруг понадобилось покинуть учреждение. Томас не дал толстяку опомниться, втолкнул его обратно в помещение с такой силой, что тот упал и проехал по полу несколько метров, врезавшись в стулья, словно шар в кегли. В ту же секунду Крайтон послал кулак в обрюзгшее лицо охранника. Тот охнул и осел – как будто у большого, двигающегося плюшевого медведя вынули батарейку. Томас ногой отшвырнул его пистолет, сдернул с пояса наручники, перевернул на спину, заломил поверженному противнику руки и защелкнул на них браслеты.

Сайлент Боб держал на прицеле второго охранника. Джон метнулся к кассам, а Томас схватил за шиворот Вилли, изображавшего случайную жертву, и приставил дуло к его виску:

– Обращаюсь ко всем присутствующим. Одно неловкое движение, которое я расценю как угрозу, и заложник умрет. А затем и вы.

В течение минуты в мертвой тишине был слышен лишь шелест купюр, сыпавшихся в сумку.

– Уходим, – скомандовал Джон и первым побежал к выходу. За ним последовал Сайлент Боб. Крайтон пятился задом, прикрываясь мнимым заложником, и оттолкнул его уже на улице. Они хлопали дверцами пикапа, когда воздух взорвался истошным воем включенной сирены.

Ганс вырулил на дорогу, встроился в поток и поехал как ни в чем не бывало, с улыбочкой проверяя в зеркале заднего вида, нет ли погони. Вилли Вилка остался в банке ждать полицию и давать показания, как и было запланировано. Выяснит, что к чему, а потом спокойно вернется на базу, где они будут его ждать.

Добрались без приключений. Подсчитали куш. Вышло по десять тысяч на брата – меньше, чем они рассчитывали. К тому же пришлось отложить часть денег на новую тачку. Нельзя светить дважды одну и ту же машину.

Они сидели в подвале, потягивая пиво и поджидая Вилку. Тогда же Томас узнал, откуда взялась его странная кличка. Большинство тех, с кем Вилли общался, считали, что прозвали его так потому, что в любых азиатских заведениях он отказывался пользоваться палочками и всегда просил вилку. Однако это была лишь верхушка айсберга. Настоящая история, случившаяся несколько лет назад, раскрывала истинный характер тощего, безвредного на вид Вилли. Однажды на сходке в баре он не поладил с кем-то из членов уличной банды (мужик недавно вышел из тюрьмы и вел себя агрессивно), и Вилли схватил подвернувшуюся под руку вилку и искромсал ею несчастного выскочку, изуродовав и порвав лицо и шею.

– С тех пор и повелось – Вилка да Вилка, – с улыбочкой закончил Джонни, пытаясь разрядить напряженную обстановку.

Но по-настоящему все расслабились, когда через два часа Вилли вернулся и сообщил, что сработали чисто и волноваться не о чем, зацепок у копов нет.

Джонни с явным облегчением поднял бутылку:

– Поздравляю с удачной операцией. Будем считать это разминкой, – он перевел взгляд на Томаса и подмигнул: – Мы отличная команда, Крайтон.

Томас заставил себя улыбнуться. Он надеялся на большее, учитывая те риски, которым он себя подвергал, участвуя в подобной авантюре. Однако и жаловаться грех – в конце концов, для одного дня он заработал отлично. Дальше будет лучше.

Впервые за последние недели он смотрел в будущее с оптимизмом. Благодаря удачной вылазке уверенность в собственных силах заметно возросла, и теперь Томас почти не сомневался, что выполнит данное жене обещание и вылечит дочь. Хватит ждать, что удача сама повернется к тебе лицом. Нужно силой хватать ее, как дешевую подзаборную шлюху, за волосы и объяснять, кто здесь главный.

Глава 6

«Мы отличная команда, Крайтон, – Айрин Сун переключила тумблер, выводя корабль из затяжного звездного прыжка, произведенного в аварийном режиме. – Я рада, что не убила тебя». «Ты так растрогалась из-за того, что нам удалось отбиться от атаки миротворцев? – Астронавт, сидевший в отсеке управления, сверил показания датчиков. – Похоже, система контроля Мойи восстановилась».

На телеканале началась реклама, Софочка вздохнула. Ей нравился фантастический сериал про отважного ученого Джона Крайтона. Испытывая космический модуль, он провалился в черную дыру и вынырнул на другом конце Вселенной, в центре битвы инопланетных рас.

Об увлеченности старым подростковым сериалом Софья подругам не рассказывала – стыдно. Современной девушке подобает иметь иные зрительские пристрастия – что-нибудь позаумнее и поскучнее. Видит бог, она искренне пыталась смотреть популярные интеллектуальные фильмы, но дольше двадцати минут не выдерживала – начинала зевать. Обычно, когда кто-то хотел обсудить с Софочкой последние киноновинки, она лишь поддакивала и отделывалась общими фразами, не рискуя признаться, что предпочитает старые романтические комедии.

Она сварила кофе и досмотрела серию, попивая ароматный напиток из миниатюрной фарфоровой чашки. Сегодняшний день выдался бестолковым. С самого утра она не знала, чем себя занять. Гива приедет только завтра, Лиля с Эдиком улетели на Бали. От телевизора и компьютера рябило в глазах.

«Прогуляться, что ли?» – подумала Софья, останавливаясь у гардеробного шкафа. Ей нравилось подбирать наряды, сочетать разные вещи в единый стильный ансамбль.

Она выбрала белую дубленку, голубые шарф и берет и серые замшевые сапожки с белым меховым отворотом. Образ завершил серебряный перстень со светло-синим топазом. Этот драгоценный камень Софочка надевала только по вечерам или в пасмурные дни, потому что на солнце он тускнел и обесцвечивался.

Постепенно смеркалось. Софья брела по Мясницкой, разглядывая прохожих и слушая, как задорно хрустит под подошвами наст. На Чистопрудном бульваре на лавочках кучковались студенты, шумно обсуждали институтские занятия. Иногда девушка жалела, что так и не удосужилась поступить в университет. Ведь студенчество – особый, невероятный мир, который для нее неведом. Наверное, весело опаздывать на пары, учить предметы ночью перед экзаменом, а потом, успешно сдав его, отмечать конец сессии большой веселой компанией. На секунду Софье почудилось, что она упустила что-то важное, наполняющее жизнь новыми смыслами и эмоциями, но тут же прогнала неприятную мысль. Все у нее хорошо. Ничего она не упустила. Разве живущие в общагах студенты могут похвастаться тем, что несколько раз в год летают на море? А она может. И квартира у нее есть. И красивые шмотки.

Софья поискала глазами свободную скамейку. Смахнула перчатками тонкий налет инея и уселась, элегантно закинув ногу на ногу. Какое-то время она с полуулыбкой смотрела по сторонам, наслаждаясь студеным осенним вечером, но потом поняла, что притворяться перед самой собой довольно нелепо. Улыбаться ей не хотелось, да и вечер совсем не радовал. А все из-за странного тревожного чувства, поселившегося где-то в солнечном сплетении. Такое случается в парфюмерном отделе, когда на тебя обрушивается лавина манящих запахов. Ты напрягаешь обоняние, усердно раздувая ноздри… И вот уже готов поспорить, что угадал один, второй, третий знакомый аромат, но легкий поворот головы – и уверенность тонет в новой волне оттенков.

Софья так старательно пыталась идентифицировать непонятное чувство, что у нее разболелась голова.

И снова ни в мессенджере, ни в специально созданном электронном ящике не было новых сообщений. Андрей выстукивал по столу нервную дробь. «Почему они задерживают с ответом? Наводят справки? Проверяют истинность предоставленной информации? Если так, то, конечно, прошел еще слишком маленький срок. Следует запастись терпением. Не привыкать. Немов, ты теряешь невозмутимость, – укорил себя он. – Спокойнее!»

На соседнем мониторе кривая графика упорно ползла вверх. «Последние показатели индекса Доу-Джонса намекают на вероятность…» – курсор застыл на белом поле документа Word. Сосредоточиться на работе не получалось. Это не огорчало Андрея: принципиально важные дела он уже решил – хотя и с большим трудом. Радио, звучавшее тихим фоном, доложило: «Московское время семнадцать ноль-ноль».

Немов встал из-за стола и вышел из кабинета.

Смазливая секретарша в приемной поспешно отодвинула лак для ногтей и стала деловито рассматривать какие-то бумаги.

– Анна, я уезжаю на переговоры. Свяжитесь с аудиторским отделом, узнайте, когда они соизволят прислать материалы по моему запросу. Сегодня меня ни с кем не соединяйте.

Андрей не имел ни малейшего представления, куда едет. Ему просто хотелось убраться из офиса, подальше от необходимости общаться с людьми и принимать решения. Обычно у него не возникало проблем с тем, чтобы заставить себя работать. Он мог очень долго и очень терпеливо функционировать в жестком режиме, удивляя выносливостью и окружающих, и себя самого. Сила воли являлась, пожалуй, его самой знаменательной особенностью. Но сегодня утром он неожиданно понял, что выдохся. Надежная мощная машина жалобно фыркнула и заглохла посередине дороги, израсходовав последнюю каплю бензина.

Внешне это никак не отразилось, он давал все те же сдержанные краткие указания, дарил все те же дежурные улыбки и не откладывал на завтра то, что стоило сделать сегодня. Однако самому себе Андрей казался безмозглым, неповоротливым зомби, который раз за разом шагает в стену, бьется лбом, отступает, снова делает шаг вперед, стукается головой… Даже звуки изменились – как будто ему в уши насыпали песка, сквозь который шум внешнего мира просачивался уже искаженным, размытым.

Это состояние раздражало до чертиков. Но еще сильнее бесило нежелание исправлять его.

Немов вел автомобиль полубессознательно, выбирая направление наугад. Он бесцельно покружил по городу, припарковался у первого попавшегося сквера и вынырнул из салона в морозную свежесть улицы. Поднял воротник двубортного пальто, мало спасающего от холода, и огляделся: полупьяные студенты, пожилая чета, парочка малолеток. Андрей сунул руки в карманы и пошел вперед по аллее, поеживаясь от пробирающегося под одежду морозца.

Его внимание привлек женский силуэт, ярко выделявшийся в сереющих сумерках. Он казался неуместным, как праздничный марш на панихиде. Андрей замедлил шаг, с любопытством вглядываясь в сидевшее на деревянной скамье бело-голубое облако.

«Ишь, как все со вкусом подобрала, не придерешься», – лениво восхитился он. Лицо девушки показалось ему знакомым. Андрей остановился напротив, пытаясь вспомнить, где ее видел.

Когда она вскинула голову и их взгляды встретились, ответ тут же нашелся.

– Я вас не сразу узнал, – бросил Немов. – Вы умеете меняться.

– Это комплимент? Или вы подразумевали что-то гадкое? – Софья обворожительно улыбнулась. «Только бы он ступал дальше!» – взмолилась про себя. Но мужчина подошел ближе и присел рядом.

– Банальная констатация факта.

«Ах, сказать приятное девушке – ниже его достоинства», – рассердилась Софочка и никак не отреагировала. Но господина Немова тянуло побеседовать.

– Любуетесь? – он сделал неопределенный жест рукой.

– Да.

– А вы знаете, изначально Чистые пруды назывались Погаными.

Софочка приподняла плечико и промолчала, не понимая, чего от нее добиваются.

– Раньше на Мясницкой улице располагались скотобойни, отходы с которых сваливали в ближайшие пруды. Сами представляете, какая у водоемов была экосистема. Но в середине прошлого века один пруд засыпали землей, а второй почистили и обустроили как место отдыха горожан. После чего, собственно, и название изменили. Так что окружающая вас красота некогда была помойкой.

– Я не сильна в истории, – не сдержалась она. – Поэтому я просто сижу и получаю удовольствие.

– Философская ремарка.

– В философии я разбираюсь так же, как в истории.

– С момента нашей последней встречи вы успели пройти курс обучения остроумию? – сыронизировал Андрей.

– Да. Жаль, что вам не удалось посетить занятия, – Софа прикусила язык, чтобы перекрыть поток колкостей. Ей не нравились конфликты, но как еще дать понять этому нахалу, что его общество обременительно?

Андрей покосился на девушку с явной заинтересованностью. В ресторане, рядом с любовником, она вела себя как глупая кукла без собственного мнения, а сейчас очень напоминала живого человека.

– Удивительно.

– Что удивительно? – из вежливости спросила Софья.

– Разговариваю с вами уже десять минут и пока ни разу не зевнул, – с удовольствием отметил Андрей.

– Вы, наверное, хорошо выспались.

– А вы?

– И я.

– Георгий Сергеевич не мешал?

Софочка покрутила перстень, любуясь лазурными отблесками его граней. Считается, что в качестве талисмана топаз отгоняет печаль и позволяет распознавать «знаки судьбы». Но сегодня он, похоже, не работал. Она пристально посмотрела на Немова:

– Вы чем-то озабочены?

– Похвальная проницательность.

– Ух ты, меня похвалили? Может, даже конфетку дадите?

– Смотря что вы подразумеваете под конфеткой, – скабрезно ухмыльнулся Андрей, заставив девушку покраснеть.

– Как вас зовут? – спросил он после паузы.

«Он даже не запомнил мое имя? – Она оскорбилась. – Подлец!»

– Софья.

– Сонь, а не наведаться ли нам вон в то кафе? – неожиданно предложил он, указав рукой. – А то я ушей от мороза не чувствую.

Собственная игривость позабавила Андрея. Напряжение последних недель постепенно отпускало, и даже звуки становились отчетливее, сочнее. Что-то было в этой девчонке своеобразное. Сразу не разберешь.

Маленький ресторанчик, уютный, как мышиная норка на рисунке из детской книги, Софочке понравился. Она заказала глинтвейн, решив, что лучше проведет вечер в сомнительной компании, чем в одиночестве в четырех стенах. Собеседник сразу же перешел на «ты», и странное дело – обычно коробившая ее фамильярность сейчас не разозлила. Новый знакомый вел себя самоуверенно, чего она тоже на дух не переносила, однако настроение это не портило. Создавалось впечатление, что под бравадой и саркастичностью он прятал что-то трепетное, личное, в чем никому не желал признаваться. По крайней мере, так ей хотелось считать.

Софья потягивала горячее вино с кусочками апельсина и ловила себя на том, что этот Андрей не так уж мерзок. Еще десять минут назад она не хотела с ним разговаривать – грубые и циничные типы ее пугали, – а теперь сидит, как курочка, щурится от удовольствия, перышки раздувает, того и гляди яичко золотое снесет. Неужели потому, что Немов перестал сыпать колкости и перешел на нормальный язык? Или ей попросту льстило его внимание?

– Скажи, Соня, чем ты занимаешься?

Вопрос поставил ее в тупик. Как это – «чем?» Живет и радуется.

– Ну… – замялась она.

– Есть цели, достижения? – подсказал спутник.

Софья неопределенно махнула рукой:

– Цели и достижения – атрибуты представителей сильного пола. А задача женщины – быть любимой.

– Серьезно? И больше ничего? – уточнил Андрей. – Со скуки не свихнешься?

– Разве скучно принимать знаки внимания?

– Разве нет? – Андрей рассеянно достал из пачки сигарету, вспомнил, что здесь нельзя курить, и засунул обратно.

– Меня устраивает, – Софья помолчала, играя трубочкой в бокале. – А что, твое существование наполнено великими планами?

– По крайней мере, желание имеется.

– Какое?

– Убить, – мужчина осекся. Слово вылетело случайно, и он мгновенно разволновался, с замиранием сердца ожидая ответа. Девушка не заметила его внутреннего дискомфорта:

– Я тебя так раздражаю?

– Ты – нет, – улыбнулся он.

– А кто?

– Никто не раздражает.

– Тогда почему ты хочешь убить? Нравятся чужие страдания? Или просто любопытно?

Андрей помолчал, не сводя с собеседницы глаз. Вероятно, девочка думала, что он шутит, однако ж задавала правильные вопросы.

– Страдания – нет. Я не садист. Скорее из любопытства.

– Понимаю, – многозначительно протянула та. – Тебе хочется поиграть в бога. Поставить себя на его место.

Немов удивленно вскинул брови, но промолчал. Софья между тем продолжала:

– А ты уверен, что справишься? Это ведь сложно. Таким поступком, наверное, уничтожишь часть себя.

– Сонечка, могу я задать тебе серьезный вопрос?

– Конечно! – едва ли не с ликованием ответила она. Ей редко задавали серьезные вопросы.

– Твоя фамилия, случайно, не Мармеладова?

– Нет. А почему ты спросил? – Она отхлебнула глинтвейн и облизала губы. – Вкусный.

– Ты читала классику? Достоевский, Толстой, Тургенев?

– Ну…

Андрей успокоился. На миг ему померещились в юной деве невиданные глубины, но то был оптический обман. Обычная пустышка.

Он отыскал глазами официантку и жестом попросил принести счет.

– Проводить тебя?

Софочка расстроилась. Она пригрелась в удобном кресле. Лампа с красным абажуром излучала теплый розовый свет, развешанные на окнах гирлянды мигали синим и зеленым: до Нового года еще далеко, но некоторые суетливые владельцы уже украсили свои заведения. Покидать кафе не хотелось, но она не подала виду. Навязываться не в ее правилах. Андрей помог ей надеть верхнюю одежду.

– Я живу недалеко, минут десять медленным шагом, – объяснила она, повязывая шарф.

Они шли молча, не касаясь друг друга. Софочка споткнулась, наступив на камешек тонкой шпилькой. Андрей оттопырил локоть, предлагая взяться.

– Вот мой дом. – Она остановилась возле подъезда, мысленно готовясь к тому, что сейчас Андрей попросит пригласить его на чашечку кофе. Нужно будет деликатно ему объяснить, что никакого кофе между ними быть не может. Она встречается с Гивой и останется ему верна.

– Сто пятьдесят, – хмыкнул Немов.

– Номер дома? Да.

– У меня тоже – сто пятьдесят.

– Ты веришь, что совпадения не случайны? – спросила Софа.

– Я верю, что на планете тысячи зданий с одинаковыми номерами. И миллиарды повторяющихся чисел. Удачи. – Андрей развернулся и пошел прочь.

Софья проводила его удивленным взглядом, не совсем понимая, что сейчас произошло. Они довольно мило общались в кафе – насколько «мило» вообще возможно со столь надменным собеседником. И вдруг он бросает короткое «удачи» и уходит, даже толком не попрощавшись. Не очень-то вежливо с его стороны. Но чего-то подобного стоило ожидать.

Чувствуя себя незаслуженно обиженной, она нажала код домофона и впорхнула внутрь подъезда.

Легкое опьянение от выпитого глинтвейна еще не выветрилось; Софочка прыгнула на кровать, включила старую песню «My bad is too big, Too big without you, baby» и какое-то время задумчиво изучала потолок, вспоминая сегодняшний вечер. Пожалуй, самый странный из всех вечеров.

Она резко села, подтянула к себе ноутбук и набрала в поисковике слово «Мармеладова» и принялась изучать высветившиеся сайты.

Оживший телефон оторвал ее от этого занятия, звонила приятельница Жанна, зазывала на vip-вечеринку.

– Ты должна быть! Такие гости ожидаются, мама не горюй! – Из трубки донесся громкий смех. Жанна всегда хохотала и всегда по одному ей ведомому поводу.

Софочка открыла было рот, чтобы узнать детали, во сколько и куда ехать, но вдруг сообразила, что веселиться в шумном клубе совсем не хочет.

– Живот болит, – соврала она. – Давай в следующий раз.

– Не глупи! Выпей таблетку и дуй сюда, – не сдавалась Жанна.

– Нет, правда. Не сегодня. Извини, – Софья поспешно нажала на «отбой», понимая, что еще минута – и она поддастся на уговоры: ей плохо удавалось сопротивляться чужому напору.

Жанна перезвонила, но она накрыла телефон подушкой и продолжила копаться в Интернете, подпевая группе «Blue System». Старые ансамбли впечатляли ее гораздо сильнее, чем современные.

Софья взглянула на часы. Было еще не поздно. Она поспешно отложила ноутбук в сторону и побежала в прихожую, на ходу хватая сумочку.

– К книжному магазину на Арбате, пожалуйста, – попросила таксиста.

Долго бродила между рядов «Современной прозы», борясь с подступающей паникой. Наконец не выдержала, обратилась к консультанту. Парень, по виду ботаник ботаником, смерил ее косым взглядом:

– Достоевский? Вам в отдел «Русская классическая литература XIX века».

Софочка с укором поглядела на умника: откуда ж ей знать такие нюансы? Неприятный осадок развеялся, когда после долгих мытарств она вытащила с полки толстый томик «Преступления и наказания». Оплатила покупку. Кассирша криво растянула рот в подобие улыбки. Они что, сговорились?

Немов повернул ключ зажигания, машина нервно дернулась.

Как она сказала? Поиграть в бога? Интересная гипотеза. Согласился бы с ней психолог, которого полгода назад он отважился посетить? Нелепый получился визит. Тогда ему безумно хотелось выговориться, поделиться с кем-нибудь. Ему порекомендовали исключительного специалиста, и Андрей даже сейчас мог по памяти воспроизвести его визитку (он любовался ею несколько дней, прежде чем позвонил) – зеленая, с красивым рубленым шрифтом, очень лаконичная: «Кравцов Иван Сергеевич, психотерапевт» и номер телефона.

– Чего вы ждете от нашей встречи? – допытывался врач, косивший под рубаху-парня.

– Разобраться, почему возникло это желание, – утомленный необходимостью объяснять очевидное, пробормотал Андрей. Ему не терпелось поскорее перейти к делу, а они тратили драгоценное время на прелюдию.

– Расскажите немного о себе.

Андрей скудно делился информацией, наблюдая за реакцией собеседника, чей облик совсем не вязался с распространенным образом психолога – сухопарого старика в очочках и непременно с козлиной бородкой. Его по-мужски красивое лицо и проступающая под костюмом спортивная фигура скорее подошли бы для голливудского актера, уставшего от амплуа героя-любовника и мечтающего о серьезных ролях.

Вполне возможно, что в шкафу в кабинете лежал череп бедного Йорика, с которым доктор отрабатывал небезызвестный гамлетовский монолог.

На вопросы Андрей отвечал отрывисто и неохотно, мысленно проклиная свой наивный порыв обратиться к специалисту. И все же определенная доля любопытства не позволяла ему остановить сеанс и уйти. В конце концов, он заплатил приличную сумму и жаждал увидеть хоть какой-нибудь результат.

Психолог предложил чай и, передавая ему кружку, якобы случайно выплеснул часть ее содержимого на колено клиента.

– Это вы намеренно, да? – не смутился Андрей. – Чтобы выдавить из меня эмоции?

– Чтобы вывести собеседника из уравновешенного состояния, обычно я использую неожиданный звонок мобильного или будильника, но с вами это вряд ли сработало бы, – охотно отозвался Кравцов.

– Горячий чай тоже не помог, – Немов вытер брюки салфеткой, скомкал ее и кинул на низенький столик. – Вообще-то за такие выкрутасы на вас однажды кто-нибудь пожалуется. Не боитесь лицензию потерять?

– Я решил рискнуть.

– И проиграли.

– Отнюдь, – Кравцов улыбнулся. – Как видите, мы начали диалог.

– Разве вы не должны терпеливо и доброжелательно ждать, когда клиент решит открыться? – предположил Андрей.

– Мне показалось, что вы из тех, кто вполне способен промолчать весь сеанс и уйти, так и не проронив ни слова, – ответил доктор, скользнув по нему быстрым взглядом.

«А он, похоже, действительно соображает», – вынужденно признал Андрей, чувствуя, как враждебное равнодушие постепенно отступает. Ему даже захотелось поделиться некоторыми предположениями и рассказать тот случай из детства, который с течением времени не утратил своей пугающей яркости. Он начал говорить и удивился тому, с какой легкостью обретало словесную форму давно подавляемое прошлое.

– …и мальчик смотрел, как один взрослый убивает другого… И ему было страшно.

– Кому ему?

– Ребенку.

– Почему вы говорите о себе в третьем лице? – Кравцов смотрел на него выжидающе, почти расслабленно, но стало не по себе. На долю секунды Андрею почудилось, что в его располагающей манере держаться крылась тщательно маскируемая порочность.

Он замешкался с ответом, заставляя себя сосредоточиться на сеансе.

– Не знаю. Я вижу событие со стороны. Как будто отделяю себя от него.

– А вы себя любите? – огорошил его психолог.

– Если бы не любил, то не стремился бы потакать собственным желаниям…

– Не всегда так.

– Объясните, – Андрей начинал получать удовольствие от разговора. Собеседник ему импонировал, хотя однозначного мнения о нем не складывалось. Рассказывая доктору о намерении убить человека, он рассчитывал на удивление, брезгливость, может, даже испуг. Но в глазах Кравцова светилось понимание, словно он сам испытывал нечто похожее. А впрочем, может, и не было никакого понимания – а лишь обыкновенная профессиональная доброжелательность…

– Для начала попробуйте вспомнить себя тем ребенком, – предложил доктор.

– Зачем?

– Вы сказали, что хотите разобраться в причинах своего желания. Получается, что вы хотите убить человека, но боитесь взглянуть на убийство своими же глазами. – Психолог сложил пальцы в замок, уперев локти в колени, и слегка наклонился вперед.

Андрей принужденно рассмеялся:

– Лихо вы завернули.

Повисла пауза.

– Может, я таким образом планирую побороть свою фобию? – Андрей первым нарушил молчание. – А может, это все фантазии, и я просто морочу вам голову, а?

Кравцов пропустил его сарказм мимо ушей, будто слушал не слова, а то, что скрывалось за ними, так глубоко, куда и сам Андрей боялся нырять.

– Я не могу дать вам верный ответ – только вы сами. Давайте вернемся в прошлое, и вы попытаетесь вспомнить, что чувствовали.

Знаменательных результатов они тогда не добились – сеанс подошел к концу, в приемной ждали другие пациенты. Андрей покинул кабинет, всерьез подумывая над тем, чтобы прийти снова. На следующее утро эта идея уже не казалась ему блестящей. Откровенничать перед кем бы то ни было – значит ставить себя в уязвимое, зависимое положение. Зачем он в самом деле на посмешище себя выставил? Убийца недоделанный, еще не совершив преступления, уже жаждет о нем поговорить. Еще и в детство решил копнуть, мол, а не оттуда ли ноги растут. Болван. Не всегда стоит искать причину в прошлом. Не все желания и комплексы – результат травмирующей ситуации из детства. Иногда желания и комплексы возникают на пустом месте. Иногда банан – это просто банан.

За свою слабость стало стыдно. На второй сеанс он так и не пришел.

Андрей вдавил в пол педаль газа, обгоняя поток машин. Стрелка на спидометре резко отклонилась вправо. Сегодня был странный, бессмысленный день, который хотелось быстрее пролистнуть, как и десяток следующих за ним, чтобы поскорее приблизить долгожданный момент, когда он наконец услышит заветные слова: «Мы беремся за ваш заказ, мистер Немов».

Затрещал сотовый. Андрей сбавил скорость и ответил.

– Слушаю.

– Намечается крутая тусовка. Мы с Жанной уже в клубе, Олеся тоже, – протараторил Завацкий. – Подтягивайся.

– Старик, я не в форме, – устало протянул Андрей. – Веселитесь без меня.

Завацкий цокнул:

– Не узнаю тебя, Немов. Ты серьезно? – отказывался поверить друг.

– Вполне. Сорри, я за рулем, не могу говорить. – Он отключил телефон и швырнул его на пассажирское сиденье.

«Гори оно все огнем. Приеду домой и напьюсь в хлам».

Глава 7

150, 150, 150 – кровь пульсировала в висках, выстукивая озвученную доктором цифру. Сто пятьдесят тысяч долларов потребуется на лечение Тины. Крайтон ускорил шаг и теперь бежал гораздо быстрее своего обычного темпа. Воздуха не хватало; он принялся дышать ртом, жадно глотая ледяные порывы ветра.

Обследование подтвердило острый лемфобластный лейкоз. Рак крови.

«Лечение нужно начинать незамедлительно, поскольку опухолевые клетки быстро растут и поражают здоровые ткани, возможен рецидив, – объяснял доктор. – Пока лейкемия не перешла в агрессивную форму, поэтому операция по трансплантации костного мозга или стволовых клеток не понадобится. В вашем случае основным методом лечения является химиотерапия. Я рекомендую немедленную госпитализацию. В целях профилактики инфекционных осложнений ребенка поместят в отдельный бокс с максимальной стерильностью. Для девочки подберут индивидуальную дозировку вводимых препаратов с целью уничтожения раковых клеток и сохранения здоровых, полноценных элементов мозга. Первый месяц ребенок должен постоянно находиться под присмотром врачей, поскольку есть большой риск появления новых очагов инфекции, возможность кровотечения, ухудшения состояния после ударной дозы препаратов. Процесс лечения лейкоза сложный, но при соблюдении всех необходимых условий успех можно гарантировать. На первых этапах лечение будет проходить наиболее интенсивно, пока не приведет к ремиссии. Важно уничтожить оставшиеся патологические клетки, чтобы терапия стала еще более устойчивой. Затем начнется поддерживающий курс, который занимает обычно от полутора до трех лет».

Томас несся по темной улице, не разбирая дороги. В правом боку нестерпимо кололо, но физическая боль была ничем по сравнению с губительной, сокрушающей душевной агонией, которую он сейчас переживал.

«Почему это случилось с моей семьей?»

Он едва не сбил одинокого бомжа, ковырявшего палкой содержимое мусорного контейнера. Тот отскочил и что-то прокричал вслед, тряся немытым кулаком.

«Почему?»

Два пса, вынырнувшие из подворотни, заливисто залаяли. Один попытался укусить Томаса за штанину, но он замахнулся на него с такой злостью, что оба пса поджали хвост и поспешили пуститься наутек.

«Это что, наказание за ошибки? Люди совершают по-настоящему чудовищные поступки и живут припеваючи. Почему именно я? Что такого чудовищного я сотворил? Почему страдает именно мой ребенок?»

Крайтон споткнулся о рытвину и полетел лицом вперед, приземляясь на руки. Ладони нырнули в грязную кашу подтаявшего снега, правую лодыжку прострелила острая вспышка. Томас замер в упоре лежа, оттолкнулся, поднялся на ноги и едва снова не упал, не удержав равновесия. Наступать на правую ногу было больно, вероятно, он потянул связки, когда споткнулся.

Он осторожно перенес вес на пострадавшую стопу и сделал шаг. Боль выстрелила от пятки к голени; он выматерился и похромал к дому, стискивая зубы, чтобы не закричать от злости.

Сегодня утром Тину положили в стационар; Томас пообещал лечащему врачу, что задержек с оплатой не будет.

Он поднялся по лестнице, цепляясь за перила, и буквально ввалился в квартиру.

– Господи, что с тобой? – появившаяся в дверном проеме Мэдди кинулась к мужу. – Ты хромаешь!

– Все в порядке, легкое растяжение, – он тяжело опустился на тумбу для обуви и потянулся к кроссовкам, снял их. Лодыжка припухла, но не очень сильно.

Он собирался попросить жену принести лед, но услышал приглушенные всхлипывания. Мэдди стояла, зажав рот двумя руками, и беззвучно рыдала.

– Ты чего, родная? – Он вскочил на ноги, невольно скривившись от боли, взял ее за плечи и легонько тряхнул. – Ты чего расстроилась? Это же ерунда, быстро заживет!

– Томми, – Мэдди судорожно вдохнула, будто ей не хватало воздуха. – Ты решил, если искалечишь себя, то тебе полегчает? А обо мне ты подумал? Обо мне, Томми! Мало того, что дочь, так еще и ты!

Лицо Томаса исказило страдание:

– Я кретин! Прости меня! Нужно было проветриться, поставить мозги на место. Я буду аккуратнее!

Он взял безвольную руку жены и поднес к губам. Ее карие глаза – всегда яркие, блестящие – будто выцвели в одно мгновение. В них плескалось такое глухое отчаяние, что у Томаса сжалось сердце.

– Мы виноваты, – Мэдди пыталась не плакать, но слезы сами текли по щекам. – Мы должны были заметить раньше!

– Ты же слышала, что говорил доктор: нередко болезнь годами проходит бессимптомно… – Крайтон запнулся, перехватив ее взгляд. – Ты права. Мы должны были заметить раньше. И я себя за это никогда не прощу.

Они помолчали.

– Сейчас чувство вины нам не поможет, – после долгой паузы продолжил он. – Нужно сконцентрироваться на главной задаче. Нужно вылечить нашу дочь. И у меня есть хорошая новость. Я нашел, у кого взять деньги!

Мэдди невольно вздрогнула:

– Что… Что ты сказал? Ты нашел, у кого занять?

Томас победоносно улыбнулся:

– Когда-то я кое-кому оказал большую услугу, и он согласился дать мне долгосрочный кредит под небольшие проценты.

– Сто пятьдесят тысяч? – В голосе Мэдди звучало одновременно и сомнение, и отчаянное желание верить. – Но это же неподъемная сумма, Том!

– Постепенно выплачу. Устроюсь на вторую работу. Буду отдавать потихоньку. Это все мелочи. Главное, что сейчас у нас будут деньги, и мы обязательно поставим воробушка на ноги. – Крайтон ласково приподнял ее подбородок и заглянул в глаза: – Ну что, я тебя немножко успокоил?

Она кивнула, уголки губ робко поползли вверх.

– Разогреешь мне ужин? Умираю с голоду, – попросил Томас.

Есть ему совсем не хотелось, но бытовые хлопоты – неплохой способ отвлечь жену от грустных мыслей.

– Сначала приложим к ноге лед, – сказала Мэдди, отправляясь на кухню.

Наблюдая за ее расторопными движениями, он думал о том, что у него нет ни единого знакомого, который бы дал в долг даже паршивую сотню баксов, не говоря о тысячах. Никаких услуг мифическому знакомому он не оказывал; на получение кредита в банке тоже рассчитывать напрасно: у них нет ценной собственности, которую можно заложить. Рассчитывать стоило только на себя. Он вернулся в дело, и значит, шансы срубить неплохие деньги есть. Команда у Джонни странноватая, но действует эффективно. Если все и дальше пойдет такими же темпами, то через месяц, а может и раньше, нужная сумма перекочует к нему в карман. Вон как они лихо грабанули банк, без сучка и задоринки. Мысль о том, что это всего лишь невероятное, необоснованное везение, а не результат блестящей организации, Крайтон отгонял.

Нужно успокоиться, взять себя в руки. Они с Шоколадкой столько всего пережили, справятся и с болезнью Тины. Тем более что малышка так похожа на маму – такой же боец. Томас невольно улыбнулся, вспомнив случай, когда они с Мэдди только начали встречаться.

В тот день Мэдди затащила его в лучший, по ее словам, барбекю-бар в Саут-Сайде – «Леонс». Шашлык там готовили действительно отменный, они наелись до отвала, а потом долго гуляли, пытаясь растрясти тяжесть в желудке. Томас шутил, что чувствует себя не очень комфортно, расхаживая по черному району с такой довольной физиономией. Мэдди смеялась, убеждая его, что в Саут-Сайде живут хорошие, верующие люди.

– Вон, видишь, снова божий дом! – восклицала она с иронией, указывая на неизвестно какую по счету церковь, встретившуюся им на пути. – Ты ведь слышал шутку, что Саут-Сайд – самое религиозное место на планете после Ватикана? Только на моей улице шесть церквей и одна часовня!

Загулялись до позднего вечера, и он вызвался проводить Мэдди. Они свернули на темную улочку, в конце которой стоял ее дом, и долго не могли расстаться, целуясь, как тинейджеры. Наконец Мэдди поднялась по лестнице, помахав ему на прощание, и Томас двинулся в сторону остановки. Он не успел сделать и нескольких шагов, когда возле его уха что-то просвистело, и почти сразу же брошенная кем-то бутылка разбилась об асфальт, обдав его стеклянными брызгами.

Томас отпрыгнул в сторону и обернулся.

– Белый друг думал, что удастся иметь темнокожую бейб и дальше? Ты труп, приятель.

Четверо афроамериканцев отделились от темной стены и замерли посреди дороги. Один из них – крупный, увешанный фейковыми золотыми побрякушками, в спущенных на бедра мешковатых штанах – наматывал на кисть металлическую цепь.

– Чего молчишь, приятель? – спросил он. – Язык от страха проглотил? Надо было раньше думать, прежде чем подкатывать к нашей девочке.

– Девочки сами выбирают, с кем встречаться, – Крайтон сунул руку в задний карман, с досадой понимая, что не взял с собой складной ножик. – Может, если бы ты не носил бабские цацки и выглядел по-мужски, у тебя тоже был бы шанс.

– А как тебе такой шанс, – взбеленился тот. – Я сейчас трахну твою белую задницу, и тогда мы посмотрим, кто из нас выглядит по-мужски.

– Так ты гомик, что ли? – ухмыльнулся Томас, готовясь к нападению. Драка предстояла серьезная: с двумя он бы наверняка справился, но четверо отморозков явный перебор. А как хорошо начинался день!

Агрессор разразился руганью и бросился вперед на обидчика, трое других последовали его примеру.

Томас увернулся от прямого удара в челюсть, сбил с ног одного из противников и тут же ощутил, как в бок вонзается обмотанный цепью кулак, ломая ребра, а руки выкручивают за спину.

– А ну прочь, грязные ниггеры, иначе я прострелю ваши безмозглые черепа, чтобы вы смекнули, что я, и только я буду решать, с кем встречаться!

Томас, как, впрочем, и нападавшие, не поверил глазам. Мэдди в тоненькой ночной сорочке стояла посредине улицы, в круге света, и целилась из обреза. Полупрозрачная желтая ткань эффектно обтягивала ее спортивную фигуру, кудрявые волосы рассыпались по плечам. Брови сурово сведены, губы сжаты. Выглядела она невероятно, нереально, словно сошедшая с экрана героиня комиксов Марвел.

– Йоу, детка, какая ты горячая, – главарь картинно поднял руки вверх и отступил на пару шагов.

– Заткнись, Шафар, и всасывай, что я излагаю. Отвали и не трогай моего парня. Иначе ты меня знаешь. – Девушка передернула затвор.

Томас оцепенел, залюбовавшись ее выпиравшими сосками. Создал же господь красоту!

– Ладно-ладно, не горячись, Мэдилин! Счастливчика, за которого сражается такая гениальная бэйб, стоит пощадить. Согласны, парни?

Хватка на заведенных за спину локтях ослабла. Спасительница кивнула в сторону автобусной остановки:

– Сваливай живее! Увидимся!

Дважды Томаса просить не пришлось. Они потом часто вспоминали тот случай, и Мэдди признавалась, что и вправду была готова пальнуть, если бы уроды не отстали:

– Шафар постоянно ко мне клинья подбивал. Он вообще неплохой парень, тупой, правда, и агрессивный, но не гнилой. Они с Маликом дружили, с братом моим, дерьмом всяким приторговывали. Мне это никогда не нравилось, но кто бы стал меня слушать? Когда в одной из разборок Малика подстрелили, Шафар его на себе два квартала тащил, парамедиков вызвал и рану рукой зажимал, чтобы он кровью не истек. Да все напрасно… Когда это случилось, я хотела избавиться от всего, что Малик в дом натаскал. Но обрез все-таки оставила, на всякий случай. Мало ли когда пригодится. И ведь пригодился же…

Его Мэдди могла быть крутой, когда понадобится. Вместе они выдержат любые испытания…

Миска с горячим рагу источала аппетитный аромат мяса и специй. Жена из обычных продуктов умудрялась приготовить настоящее объедение. Но сейчас Томас ел, насильно засовывая в себя пищу, не чувствуя вкуса. Мэдди сидела напротив, положив подбородок на сцепленные пальцы. Когда он отодвинул тарелку, она спросила:

– Тебе же сегодня на работу? Как ты пойдешь с такой ногой?

Он не сказал ей, что уволился из бара. Жози искренне расстроилась и даже всплакнула. Джонсон пожал руку и выразил сожаление, что теряет собеседника для обсуждения новостей NBA. Томас окинул прощальным взглядом сцену со змееподобными стриптизершами и без сожалений покинул бар. Свои прелести здесь, несомненно, имелись, но перспектив – никаких. Трудясь вышибалой, больших денег не заработаешь. У него не оставалось выбора, но Мэдди об этом лучше не знать. Тревог с нее и так довольно.

– Меня напарник подменит, а послезавтра я на сутки заступаю.

У них с Джонни намечены кое-какие планы. Мелочовка. Томас понимал, что впечатляющей прибыли ждать глупо, необходимо решиться на более крупное дело. Надо внушить длинноволосому, что лучше рискнуть один раз ради большой выгоды, чем многократно подставляться ради ерунды.

– Ты от меня ничего не скрываешь? – неожиданно пробормотала Мэдди.

– Разве у меня получилось бы что-нибудь от тебя скрыть?

Мэдди обладала изрядной долей проницательности, и обычно ему редко удавалось утаить от нее свое беспокойство. Он призвал всю свою выдержку, чтобы не выдать поселившийся внутри страх. Жизнь дочери зависела от того, насколько эффективно он будет действовать. Он не имел права допустить ошибку.

Мэдди вышла из кухни и остановилась перед комнатой дочери. В углу темнела застеленная кроватка, на пушистом коврике на полу в два ряда сидели мягкие игрушки. Дочка никогда не укладывалась в постель, прежде чем не укрывала их всех теплым сиреневым одеялом – чтобы не замерзли ночью.

Крайтон подошел к Мэдди и обнял ее сзади.

– Без нее дом кажется таким пустым, – глухо прошептала она. – Я понимаю, что Тина в больнице, под присмотром врачей, и прогнозы самые радужные, и деньги у нас теперь есть. Но у меня такое чувство, что она больше никогда сюда не вернется.

– Прекрати! – Томас с силой развернул Мэдди и, чеканя каждое слово, произнес: – Не смей даже думать о таком. С нашей дочерью все будет хорошо. Поняла меня?

Мэдди молчала, глядя куда-то в сторону. Томас взял ее за подбородок и повернул к себе, заставляя посмотреть в глаза.

– Ты поняла меня? – повторил он.

Она кивнула.

Он уткнулся носом в ее роскошные черные волосы, жадно вдыхая сладковатый аромат ее кожи. Не хотелось ни говорить, ни думать. Последние недели вымотали его, и единственное, на что у него еще оставались силы, – это просто стоять вот так, истуканом, прижимаясь всем телом, прирастая кожей к родной женщине… Как же он соскучился по ней! Из-за всех этих проблем они не занимались любовью целую вечность, а ведь раньше прыгали в постель при любой удобной возможности.

– Томми?

От ее хриплого грудного голоса по спине пробежали мурашки. Он обнял ее за талию и крепко, до боли прижал к себе, чувствуя, как ускоряется пульс. Они идеально совпадали физически, как будто природа создала их единым целым, а потом разделила надвое. Их влекло друг к другу с первого дня знакомства, и за проведенные вместе годы это влечение ничуть не ослабевало. Томас скользнул ладонью вниз, отодвигая полу халата и касаясь гладкого, крепкого бедра. На такие ноги – красивые, полные, переходящие в большие упругие ягодицы, – можно молиться.

Мэдди на секунду отстранилась, изучая его лицо, и снова прильнула, закидывая руки за шею и приникая к нему губами. Томас подхватил ее, отрывая от пола, и чуть не упал, едва удержав равновесие.

– Нога же! Забыл? Бестолочь! – засмеялась Мэдди и тут же умолкла, поймав его мутный от желания взгляд. Не расцепляя объятий, они допрыгали до кровати и повалились, впиваясь друг в друга жадными ртами, как истерзанные голодом звери. Они кое-как стянули одежду, раскидав ее во все стороны; Томас подмял жену под себя, опускаясь поцелуями от шеи к ключице и задерживаясь на груди. От особо чувствительной ласки Мэдди выгнулась дугой и прикусила его рельефное, соленое от пота плечо.

Они слишком долго сдерживались, слишком погрязли в заботах, но сейчас их словно прорвало. Они исступленно катались по кровати, заново открывая для себя восхитительную, болезненную зависимость собственных тел. Они прижимались друг к другу так тесно, до хруста в позвоночнике, словно желали прилипнуть кусками пластилина и стать одним, большим, двухцветным.

Томас потерял способность к самоконтролю; в голове поселилась звенящая пустота, а каждая клетка тела вибрировала от желания. Он стянул с Мэдди трусики, развел ее ноги и вошел резко, без подготовки. Мэдди стиснула его поясницу коленями, открыв рот в немом крике.

«Помнишь, милая, ты когда-то говорила: человек – целый океан. Знакомые проходят по щиколотку в воде. Приятели окунаются и спешат на берег. Редкий друг отваживается доплыть до буйка. И лишь по-настоящему любящий плывет дальше, покуда не исчезнет полоска пляжа. Покуда горизонт не замкнется кругом. Покуда не потеряются ориентиры. И там, в центре океана, он нырнет в синюю бездну и будет грести в глубину, не боясь, что в легких кончится воздух. Ибо открывшаяся грандиозная тайна стоит того, чтобы не думать о собственной жизни. Теперь я понял. Я хочу купаться в тебе. Я хочу, чтобы ты окружала меня со всех сторон, на бесконечные мили, самая непокорная, самая непознанная из стихий».

Они достигли разрядки с разницей в несколько секунд и откинулись в отрешенном блаженстве на скомканных простынях. Оргазм опустошил их, милосердно отняв все мысли до единой.

Глава 8

Софочка отложила книгу и с удивлением обнаружила, что розовая полоса зари делит окно пополам. Она так увлеклась чтением, что не заметила, как прошла ночь и наступило утро. История бедного студента, зарубившего старуху и ее слабоумную беременную сестру, оказалась захватывающей. Все в романе было необычным: сюжет, язык, образы. В школе, на уроках литературы, ей приходилось знакомиться с обязательной программой, но она читала по диагонали, а то и вовсе слушала краткие пересказы подружки-отличницы. Софье и в голову не приходило, что классические произведения могут увлекать похлеще голливудских фильмов. И главное, какие там фразы… Текст течет, как вода по плоскогорью, переливается, журчит. Нигде прежде она не встречала таких утонченных, красивых описаний. Она вместе с главным героем брела по серым улочкам Петербурга, спотыкаясь о кособокие булыжники мостовой, минуя кованые ограды и выбеленные фасады зданий, вдыхая запахи канав и помоек, плавясь в пыльной духоте лета…

И этот призрачный и вместе с тем болезненно реальный город, и его обитатели, так сильно отличающиеся от всего, что она раньше видела, очаровали ее. Софочку дважды возили в Санкт-Петербург ее ухажеры, но культурная программа исчерпывалась перемещением из номера люкс гостиницы в ресторан и обратно.

Она с нежностью посмотрела на матовую обложку книги. Как же так? Как же она жила, не зная, какой удивительный, непознанный мир таится на бумажных страницах?

Некоторые предложения в романе Софья перечитывала несколько раз, находя новый смысл и наслаждаясь плавностью фраз. Правда, ей приходилось регулярно заглядывать в онлайн-словарь и читать многочисленные сноски, чтобы понять смысл некоторых слов. Например, «процентщица». Или «вакзал», оказавшийся далеко не вокзалом с поездами, а чем-то вроде пивной. Или еще сотня-другая устаревших слов, о которых она не имела представления.

Софья откинулась на подушку, мечтательно наблюдая за безоблачным рассветным небом и улыбаясь непонятно чему. Она не сделала ничего особенного – всего лишь прочитала книгу, но эмоции переполняли, как если бы она только что прыгнула с парашютом. Софа закрыла глаза, представив себя на аскетическом, унылом берегу где-нибудь в Исландии. Со стороны моря надвигается сизый туман и постепенно опутывает окрестности. И вот уже она не видит ничего, кроме плотной ватной завесы. Она опускает взгляд и ахает: галечная почва под ее ногами истончается, становится прозрачной, пока вовсе не исчезает, открыв под собой глубокую пропасть. Софочка медленно падает вниз – так медленно, как будто съезжает по пологому склону. Страха нет, лишь недоумение. Она вскидывает голову вверх и видит Андрея. Он молча наблюдает за ней.

Темные волосы, короткая стильная стрижка. Карие глаза в обрамлении черных ресниц. Прямой нос с еле заметной горбинкой. Тонкие губы красивой формы. Все в мужчине осталось прежним, вплоть до одежды. За исключением одного. В руке он держал топор.

Софья вздрогнула и проснулась.

Часы показывали третий час пополудни. Она потянулась и нехотя сползла с кровати. Набитый деликатесами холодильник оставил ее равнодушной: впервые за долгое время ей вдруг захотелось домашней еды. Она быстро умылась, привела себя в порядок и спустилась вниз, в продуктовый магазин. Пятнадцать минут спустя она вернулась домой с пакетом, наполненным картошкой, овощами, луком и говядиной.

Поставила на плиту кастрюлю с водой и нарезала продукты, пританцовывая под музыку и представляя себя ведущей кулинарного шоу.

Очень скоро суп был готов. Софья добавила специй и сушеного укропа, помешала, попробовала.

– Восхитительно! Наши телезрительницы просто обязаны записать рецепт и побаловать себя и своих близких этим простым в приготовлении, но очень вкусным супчиком!

Она налила себе полную тарелку, а потом еще добавки. Мама привлекала Софочку к кулинарному делу с самого нежного возраста, желая вырастить из нее идеальную невесту. Лет с пяти Софочка принимала активное участие в приготовлении обеда – помыть морковку, помешать ложечкой подливку, выяснить, достаточно ли соли. В двенадцать лет она сама могла соорудить приличный обед.

– Когда женщина вкусно готовит, мужчина с радостью будет возвращаться домой, – говорила мама.

Сейчас Софья уже не столь серьезно относилась к ее словам. Во-первых, саму маму умение печь пироги и жарить котлеты не спасло – отец сбежал от них, едва дочке исполнился годик. А во-вторых, некоторым мужчинам нужна принцесса, а не кухарка – так сказал Гива, когда она однажды попробовала угостить его домашним ужином. От оброненной им фразы у нее тогда остались смешанные чувства – с одной стороны, приятно быть принцессой, а с другой – она ведь старалась. А он даже не попробовал.

Позвонил Гива, предупредил, что будет через двадцать минут. Он никогда не заявлялся неожиданно, всегда давал ей время нарядиться. Софочка побежала в спальню, схватила косметичку и блузку, ударилась мизинцем о дверь, взвизгнула, захромала и допрыгала до ванной.

Стрелки на веках получались неровными. Софья стирала их и рисовала заново, и снова стирала, постепенно впадая в бешенство. Да что с ней такое? Обычно доведенный до автоматизма процесс занимал минимум времени. Глаза покраснели, она выдвинула ящик тумбочки в поисках «Визина», но капли никак не желали находиться. Она дернула ящик сильнее, и он грохнулся на пол со всем содержимым.

– У тебя там все в порядке? – послышался игривый голос за дверью.

Георгий Сергеевич уже поднялся в квартиру – у него имелся свой ключ.

– Да, милый, я почти готова! Дай мне пять минут! – крикнула она, поспешно собирая вываленные на пол тюбики, коробочки и баночки с кремом.

Софья оперлась ладонями о края раковины и сделала глубокий вдох. Затем в очередной раз умылась, закапала в глаза (чертовы капли стояли на видном месте!) и быстро нанесла макияж. Расчесалась, переоделась и критически оглядела себя в зеркале. Хорошенькая. Расстегнула две верхние пуговицы на блузке и небрежно спустила ее с одного плеча. Сбрызнула запястья духами и только после этого вышла из ванной.

– Красотка моя! – Гива раскрыл объятия и привлек девушку к себе. – Я соскучился.

– Я тоже.

– Угадай, что я привез бейбичке в подарок? – Он всегда называл ее этим исковерканным американским словечком и произносил его без «й», протяжно – «бээ-бичка», напоминая баранье блеяние.

– Не дразни! Я все равно никогда не отгадываю! – Она демонстративно надула губки.

– Хорошо-хорошо, – быстро сдался мужчина и протянул длинную бархатную коробочку.

Софья достала цепочку с вычурным, усыпанным мелкими бриллиантами жемчужным кулоном, и захлопала в ладоши:

– Мне так нравится! Спасибо! – и тут же кинулась к зеркалу, примерять.

– Угодил?

– Очень угодил! Спасибо! – Драгоценность блестела так, что слепило глаза.

– Надень это сегодня, когда пойдем ужинать с японскими партнерами.

– Я думала лучше надеть магатаму, подвески из яшмы, – робко предложила Софья. Она специально заказала их на ибее для этого случая. Восхитительные, изогнутые в виде зародыша бусины – один из национальных японских символов, и наверняка пришелся бы по душе Гивиным бизнес-партнерам из Страны восходящего солнца.

– Не надо думать, бейбичка, – снисходительно улыбнулся мужчина. – В новом украшении ты будешь неотразима. Оно стоит бешеных денег.

– Как скажешь, – Софа постаралась скрыть свое разочарование и перевела тему:

– Я приготовила вкусный суп, угостить тебя? Ты, наверно, проголодался?

– О боги, да что с тобой сегодня? Какой суп? У нас в ресторане банкет через два часа. Оставшееся время я хочу потратить на кое-что действительно интересное. – Он ослабил узел галстука и снял пиджак, бросив его на спинку кресла. – Иди же ко мне!

Она шагнула ему навстречу, позволяя себя обнять. В его крупных, сильных руках она казалась совсем маленькой – раньше ей нравилось это ощущение собственной хрупкости, почти беспомощности. Но сегодня в его объятиях было душно.

Физическая близость с Гивой дарила ей радость и энергию, какую испытываешь в тренажерном зале после усердной тренировки. Возбуждалась она после, когда выпроваживала его домой к семье и включала на ноутбуке романтический фильм, где все красиво, пылко и ведет к свадьбе.

Они переместились в спальню, и Софочка раскинулась на кровати морской звездой, отдавая инициативу любовнику. Она умело подыгрывала, изображая трепет, – ровно настолько, чтобы это выглядело естественно. Интересно, чем в этот самый миг занимался Немов? Этот господин Надменность. Странный он, не похожий на остальных. В постели он такой же холодный? Существует ли хоть что-то, способное его смутить? На мгновение ей представилось, что ее попытки увидеть в Немове живого, теплого человека – это то же самое, что идти по бескрайнему замерзшему морю с пляжным зонтиком и шлепанцами в руках. Где-то там, внизу, тюлени тыкаются скользкими носами в толстую корку льда, да только ей куда симпатичнее тропические рыбки.

– Тебе было хорошо? – Гива откинулся на постели с блаженной улыбкой.

Софочка перевернулась, устраиваясь у него на груди:

– Конечно!

– Ты была отрешенная.

– Я сосредоточилась на ощущениях, – соврала она. После секса Гиве всегда требовались подтверждения его мужественности, и это порядком утомляло. Софья напоминала себе, что нельзя быть неблагодарной – Гива боготворил ее, заботился о ней. Неужели ей жалко порадовать его парой ласковых слов?

Деловой ужин выдался копией предыдущих деловых ужинов. Партнеры обсуждали инвестиционные проекты, а она изо всех сил улыбалась, чтобы не зевнуть во весь рот. Иногда мужчины вспоминали о присутствии за столом прекрасной дамы и рассыпались в комплиментах, чтобы затем снова вернуться к излюбленной теме, в которой Софочка ничего не смыслила.

Гива попросил ее надеть обтягивающее черное платье с глубоким декольте, которое делало ее похожей на проститутку. Платье было неудобным, приходилось следить, чтобы любое неловкое движение не обнажило грудь. Она бы предпочла надеть что-нибудь поскромнее и изящнее или вообще не пойти на ужин, учитывая, как свято японцы верят в семейные ценности и вряд ли одобрят столь неприкрытую демонстрацию любовницы. Но Гива жаждал похвастаться своей яркой, эффектной спутницей, и в такие моменты его обычно расчетливый ум будто заклинивало.

Софья извинилась и вышла «попудрить носик». В туалете она долго разглядывала свое отражение, мечтая, чтобы Немов увидел ее в этом наряде. Он бы, наверное, дар речи потерял – сегодня она просто звезда. Он бы обязательно залопотал признания и комплименты, а Софа равнодушно обронила бы короткое «спасибо» и неспешно удалилась.

Она коснулась ладонью жемчужной подвески и тут же брезгливо отдернула руку. Она не просто не любила жемчуг, он вызывал в ней острое, параноидальное неприятие. Всем известно, как рождается жемчуг – в раковину попадает соринка и моллюск покрывает ее перламутром, защищая себя от инфекции. Однако мало кто знает, что в качестве соринки часто выступает мелкий паразит – клещ или глист. Софочку передернуло. Неприятно думать, что ты носишь на шее забальзамированный труп гельминта.

Хотя самим моллюскам нужно отдать должное – все бы так умели бороться с неприятностями. Но с другой стороны, поборов мелкую неприятность, моллюски попадают в большую: их нещадно вылавливают ради перламутровой горошины, кромсают раковины, расковыривают внутренности. Как ни крути, а все, что связано с жемчугом, вызывало в Софочке негативные эмоции.

Бесконечный ужин тянулся и тянулся; девушке казалось, что ее приговорили отбывать суровую повинность в компании самых занудных людей на планете, и она будет слушать их тоскливое бормотание, пока не состарится и не умрет. Она уже и не верила, что эта пытка закончится, когда Гива (аллилуйя) встал из-за стола.

Он высадил ее возле дома, пообещав, что на неделе позвонит. Софочка поднялась в квартиру, сняла ненавистное платье и цепочку и разрыдалась.

Почему Андрей не попросил у нее номер телефона? Неужели она настолько не в его вкусе? Софья ударила кулачком в зеркальную дверь шкафа, отразившую безупречную стройную фигуру. Разве это тело может быть не в чьем-то вкусе? А этому лицу позавидуют известные модели! Даже сейчас, с опухшими от слез глазами и черными разводами туши на щеках, она выглядела привлекательно!

Бесчувственный чурбан! В нем наверняка отсутствует какая-то важная функция, если он способен оставаться равнодушным к ее красоте. А она тоже хороша – размышляет о человеке, которому даром не сдалась. «Где твое самоуважение?»

Она c силой дернула крышку лэптопа, едва не отломав ее. Первой же ссылкой поисковая система выдала ей фотографию Немова и перенаправила на сайт холдинга. Она пробежала глазами по первым строчкам «директор департамента… бла-бла», все это неважно. А, вот! Контакты! Софья переписала адрес офиса.

Она ему покажет, где раки зимуют. Завтра утром случайно окажется возле его работы и очень удивится, когда Немов окликнет ее.

«Какая встреча, я рад, так рад». – «Вообще-то я тороплюсь». – «Погоди, жестокая, позволь пригласить тебя позавтракать». – «Разве что ненадолго».

Софья заставит Андрея увидеть в ней женщину, а потом щелкнет по носу, как обнаглевшего пса.

На следующий день она прогуливалась возле красивого офисного здания в центре города. Солнце бликовало в зеркальных стеклах, многократно отражаясь и наполняя сиянием пространство вокруг. Синоптики обещали около ноля, но, как обычно, ошиблись; сперва уличный термометр показывал минус 10, затем минус 15, и температура продолжала понижаться.

Крутящиеся стеклянные двери центрального входа беспрерывно впускали и выпускали людей. Софочка так пристально всматривалась в одну точку, что у нее заслезились глаза. Минуло уже полтора часа, она продрогла, но все еще не потеряла азарт. Заметив неподалеку вывеску кафе, поспешила туда, чтобы выпить горячего чая и согреться.

Завибрировал мобильный. Звонила Лиля.

– Разве ты уже в Москве? – удивилась Софа, поддевая ложечкой кусочек чизкейка и отправляя его в рот.

– Нет, еще на Бали. Я что, подруге позвонить не могу? Что у тебя интересного, развлеки меня! А то мы тут как овощи – целыми днями на пляже валяемся.

– Гива подарил мне красивое украшение, – поделилась радостью Софья.

– Отлично! А я тут разговаривала с Неличкой, она таки поселилась в том шикарном доме, я тебе рассказывала. И как у нее так получается, да? Звала в гости. Не терпится похвастаться, – с завистью прошептала подруга. – А ведь в Неличке же ничего особенного. И модель-то из нее никудышная, а строит из себя царицу – отыметь и удавиться! Хотя кожа у нее идеальная, этого не отнять. Гладкая, бархатистая.

– Ты таким тоном говоришь, будто хочешь из ее кожи сумочку сшить, – хихикнула Софья.

– Я бы с радостью, да боюсь, посадят. А мне в тюрьму нельзя, там ни спа нет, ни нейл-баров, ни кофеен.

Лиля обожала посплетничать, она знала все гламурные новости и щедро ими делилась. Сперва Софочка слушала с интересом, но постепенно ее внимание рассеивалось, и она даже пропустила мимо ушей особенно яркую ремарку.

– Ку-ку, ты вообще где витаешь? – насторожилась Лиля. – Хоть бы прокомментировала!

– Извини, – Софья заколебалась, стоит ли признаваться подруге. – Я жду кое-кого.

– Да? И кто же сей таинственный мистер? Я его знаю? – мгновенно оживилась та.

– Вряд ли.

– Так расскажи мне! Кто он, чем занимается, куда тебя водил, что дарил?

– Да ничего он мне не дарил, Лиля, – оправдывающимся тоном протянула Софочка. – И никуда не водил. Мне просто хочется с ним поговорить.

В трубке повисла тишина.

– Лиль? Лиля? – она взглянула на дисплей, боясь, что разорвалось соединение.

– О чем тебе хочется с ним поговорить? – в голосе подруги звучало недоумение. – И для чего, если он за тобой даже не ухаживает?

«Действительно, для чего?» – подумала Софья, а вслух сказала:

– У меня помехи на линии, давай попозже созвонимся, – и отключилась.

«Чего она здесь крутится?» – Андрей курил у открытого окна в своем кабинете и озадаченно следил за несуразным поведением любовницы бывшего босса. Он заметил ее, когда возвращался с ланча, и даже хотел поздороваться, но она побежала в кофейню, тем самым избавив его от этой необходимости.

Не прошло и получаса, как она снова вышла на улицу и уже битый час отиралась напротив офиса – ее белоснежная шубка мельтешила ярким пятном на фоне серых стен. В течение дня он трижды подходил к окну, чтобы покурить – и барышня все еще несла караул.

В шестом часу Немов покинул офис. На вечер у него намечалась культурная программа, и опаздывать он не хотел. Направляясь к парковке, он чуть не столкнулся с девицей. Она стояла прямо перед ним, растерянно хлопая ресницами и нервно теребя перчатки.

– Ты в порядке?

Софочка сконфузилась еще сильнее, но тут же изобразила удивление:

– О, привет!

– Какая неожиданная встреча! – сыронизировал Андрей. – Сонечка, ты веришь в совпадения?

– Верю. – Ее хорошенькое личико залилось румянцем. Она, как обычно, не уловила сарказма.

Немов помолчал, с интересом разглядывая девчонку. Занятный экземпляр.

– Я тебе нравлюсь?

– Что?

– Извини, если слишком много на себя беру и оскорбляю тебя подобным предположением. Просто это первое, что приходит на ум. Ты здесь уже несколько часов торчишь. Неужели ради того, чтобы инициировать случайную встречу?

– В чем ты меня обвиняешь? – не ожидавшая разоблачения Софья готова была провалиться сквозь землю.

– Разве это обвинение? – доброжелательно отозвался Андрей. – Наоборот, я польщен. Ты меня удивила. Не предполагал в тебе подобной прыти. Ты замерзла?

Софа машинально кивнула и сразу же с ужасающей ясностью поняла, в какое идиотское положение попала. Жгучий стыд затопил от макушки до пяток, дыхание перехватило. Она хотела ответить, но голос подвел ее, из горла вырвался то ли стон, то ли выдох. От унижения из глаз брызнули слезы, и она не придумала ничего лучшего, чем броситься к дороге ловить такси.

Софочка взмахнула рукой, но на ее запястье легли чьи-то пальцы, вынуждая опустить руку.

– Ты чего психанула? – Андрей заставил ее отойти от края проезжей части. – Я сказал, что ты меня удивила. Это практически комплимент. И рыдания здесь неуместны, – он выдержал паузу. – Давай-ка вот что. Я отвезу тебя домой, ты подправишь макияж, и мы пойдем в театр. Говорят, неплохой спектакль. Как тебе идея?

Он всегда покупал три билета: свободные места справа и слева создавали иллюзию простора и избавляли от чужого раздражающего дыхания над ухом.

– Ну так как? Согласна?

Софья вытерла слезы и кивнула.

Пока ехали в машине, не разговаривали. Андрей бросал на спутницу мимолетные взгляды, а та вжималась в сиденье и явно чувствовала себя не в своей тарелке.

– Подожду в машине. Тебе десяти минут хватит? – спросил Андрей, притормозив у подъезда. – Надо успеть заехать поужинать, умираю с голоду.

– Может, поднимешься? Я супом угощу, вчера днем сварила… А я бы пока переоделась, – от собственной смелости Софа снова разволновалась.

Несколько секунд Андрей молча изучал ее, а затем повернул ключ и заглушил двигатель.

Меньше всего, поднимаясь в лифте, а затем переступая порог квартиры, он ожидал увидеть нечто подобное. Когда дверь открылась и Софья пригласила его войти, Андрею показалось, что он провалился через невидимый портал в иное измерение. Где-то там, позади, остались сердитые московские улицы, унылые серые здания и бесконечная вереница ползущих в дорожной грязи машин. Здесь же, в двух небольших комнатах, прихожей и маленькой кухне, начинался особый, фантазийный мир, каждую деталь которого хотелось разглядывать и запоминать. Андрея поразил интерьер квартиры. Это была невероятная эклектика, объединившая в себе несколько стилей. Крикливую яркость стен усмиряли сдержанные, почти аскетические элементы декора; разнофактурные ткани причудливо переплетались в тусклом свете торшеров, превращая окружающее пространство в прекрасный, дивный мираж.

– И лимонные жалюзи, – вслух закончил свою мысль Андрей.

– Необычные, правда? – радостно откликнулась Софья. – Я всю Москву объездила, но так и не нашла, пришлось на заказ делать.

– То есть эти жалюзи ты сама придумала?

– Я здесь все сама придумала, – Софочка прошла на кухню, достала из холодильника суп. – Мне очень хотелось оформить квартиру на свой вкус.

Загудела микроволновка.

Андрей недоверчиво хмыкнул:

– Давай проясним. Ты хочешь сказать, что не привлекала дизайнеров? Даже не консультировалась?

– Ой, нет, они бы мне насоветовали что-то роскошное и жутко скучное. Я дала волю собственным тараканам, – хихикнула она. – А потом долго воевала с рабочими, объясняя им, где, что и чем красить.

Микроволновка пискнула и выключилась. Софья поставила тарелку на стол и протянула гостю ложку:

– Вот, садись! Приятного аппетита.

– Ты меня не отравишь? Кто-нибудь еще пробовал этот суп? – улыбнулся Андрей, усаживаясь за стол.

– Я угощала Маркиза, бездомного пса. Я его иногда пускаю в подъезд погреться, под лестницу. Правда, почему-то со вчерашнего дня его нигде не видно.

– Ха-ха.

– Ладно, ты пока травись, а я пойду переоденусь, – сказала она, исчезая за дверью спальни.

Стыдно признаться, но в театре Софочке бывать не доводилось. Обычно ее приглашали в кино, бары, боулинг или сразу в отель. Какой в театре дресс-код? В памяти всплыла сцена в опере из фильма «Красотка» и шикарный вечерний наряд Джулии Робертс. Наверное, следовало одеться аналогично. Она отодвинула дверь гардероба и принялась придирчиво изучать его содержимое. Взгляд упал на короткое изумрудное платье в блестящих пайетках и с открытой спиной. Софья мысленно прикинула ансамбль: телесные колготки, изящные фиолетовые ботинки, перстень, серьги и кулон с аметистом – камнем душевной гармонии и отдыха. В девятнадцатом веке его называли камнем старых холостяков и не рекомендовали носить юным девушкам, желающим выйти замуж. Однако в этот миф Софья не верила. Ведь брачное кольцо Девы Марии, на минуточку, было украшено этим самым аметистом.

Андрей расправился с супом и прошел в комнату, чтобы еще раз оглядеться. Вдоль одной из стен тянулись узкие деревянные полочки, на которых разместились разноцветные камни и минералы, подсвеченные крошечными лампочками по периметру. Он остановился, рассматривая кособокий черный кристалл, похожий на кусок обыкновенного угля.

– Это морион, – послышался за спиной мягкий голос. – Очень непростой товарищ. Считается амулетом магов и некромантов, а простым людям морочит голову и насылает иллюзии. Но мы с ним поладили. Он пробуждает в своем владельце творческое начало, активизирует первобытные инстинкты. Между прочим, фараон Тутанхамон носил своеобразные солнцезащитные очки с тонкими прозрачными пластинками мориона.

Андрей обернулся. Софья стояла в проеме двери в стильном, темно-синем комбинезоне. Собранные в пучок волосы делали ее старше и строже, но забавные черные гвоздики в ушах придавали образу пикантной игривости.

– Фух, – он картинно вытер со лба несуществующий пот. – Я побаивался, что ты наденешь что-то вызывающее и неуместное, и уже приготовился объяснять тебе разницу между пафосной клубной вечеринкой и спектаклем. Но ты и сама разобралась. Очень благородно и скромно.

Софья не стала признаваться Андрею, что цена этого скромного костюма наверняка превышает месячную зарплату сотрудника театра. Хорошо, что она передумала надевать то зеленое платье. Неловко бы получилось.

Они уже выходили на лестничную клетку, когда Немов невзначай обронил:

– Соня, а почему ты не хочешь заняться дизайнерской деятельностью? Очевидно, что у тебя есть вкус и самобытный взгляд. Немного подучиться, и ты заткнешь за пояс некоторых профессионалов.

Он не заметил ее долгий растерянный взгляд.

Софочка сосредоточенно наблюдала за мечущимися по сцене актерами. Они декламировали стихи, заламывали руки, курили, дрались и бились в карты. «Кто все эти люди?» – так и хотелось задать вопрос. Она абсолютно не понимала происходящего, но отвлекать Немова не смела – тот был всерьез увлечен действом.

Дождавшись антракта, она все-таки рискнула спросить, о чем спектакль.

– О Маяковском. Главные герои здесь – персонажи его пьес и поэм.

Софа уловила в голосе Немова нотки неодобрения и продолжать расспросы не стала. Слава богу, она умеет пользоваться Интернетом, дома все сама выяснит.

О поэте девушка знала лишь то, что он писал про партию и паспорт. Но ведь актеры читали стихи про любовь, она явственно слышала! И как это понимать? Понимать Софья начала, когда к неврастеничным героям присоединились три женщины, возлюбленные Маяковского. Раздробленный на десятки образов несчастный поэт взывал к жестоким Музам:

«Хотите – буду от мяса бешеный – и, как небо, меняя тона – хотите – буду безукоризненно нежный, не мужчина, а – облако в штанах!»

Сперва это казалось странным и нелепым, потом просто странным, и вскоре – странным и увлекательным. Софья вслушивалась в стихи – самые необычные из всех, что ей приходилось читать, – и постепенно проникалась симпатией к автору. Перед глазами разворачивалась трагедия поэта, у которого всего было слишком: таланта, боли, любви.

«Ведь для себя не важно и то, что бронзовый, и то, что сердце – холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское…»

В романтических фильмах герои-мужчины сходят от страсти с ума, совершают подвиги и бросают к ногам возлюбленной целый мир. Софье нравились романтические фильмы, но она отлично понимала, как далеки они от реальности. Она не питала иллюзий на этот счет: даже Гива – олицетворение заботы и нежности – вряд ли бы пожертвовал ради нее не то что жизнью, а хотя бы частью своего комфорта. Да, мужчины могут увлекаться, привязываться и трепетать от похоти, но женщина всегда будет являться для них лишь частью большого разнообразного мира – но никак не целым миром. Тогда почему звучащие на сцене слова кажутся такими искренними, такими настоящими?

«Чувствую – «я» для меня мало. Кто-то из меня вырывается упрямо…»

Почему каждая написанная Маяковским строчка кричит об этой неутолимой жажде – быть рядом с любимой женщиной? Словно бы с первого вздоха, с первого робкого шага, сделанного ребенком, все его существо стремилось лишь к этому мучительному и желанному финалу – воссоединиться со своей потерянной половиной и обрести цельность.

Актеры так убедительно изображали страдание, а цитаты были столь красноречивы, что Софья не на шутку разволновалась, застигнутая врасплох нахлынувшими эмоциями. Чуждая, пугающая идея упорно просачивалась внутрь, сквозь бетонные стены «выгодного» мировоззрения, внушаемого Софье матерью, подругами, любовниками. Девушка неотрывно смотрела на сцену и недоумевала: неужели любить (любить самому!) настолько прекрасно, что стоит всех сопутствующих мучений?

Софья незаметно потрогала лоб – горячий. Еще заболеть не хватало! Она, наверное, простудилась, пока гарцевала возле офиса Немова. Не от спектакля же у нее температура поднялась.

В зале зажегся свет, раздались аплодисменты. Софа поспешно вскочила с места – ей не терпелось выйти на свежий воздух. У нее кружилась голова.

На улице Андрей достал сигареты и долго не мог справиться с зажигалкой – деревянные пальцы не слушались. В последние дни он жестко контролировал свои мысли, чтобы не скатиться в злую депрессию, но спектакль расшатал его волю, заставив вспомнить о нереализованном желании. Почему с ним до сих пор не связались? Неужели хакер развел его, как последнего лоха, и подсунул одну из многочисленных фейковых фирм, выкачивающих деньги из доверчивых клиентов? Черт побери, это было бы обидно. Не из-за того, что он потеряет задаток – сумма небольшая, переживет, – а из-за того, что он уже настроился, вышел на финишную прямую. Оставалось лишь пересечь красную ленточку и праздновать победу, смакуя новые ощущения, к которым он так долго стремился. А в итоге вместо финишной ленточки перед ним помахали матадорской тряпкой, раздразнив, как тупого быка.

Рядом кто-то деликатно кашлянул. Андрей повернул голову, пытаясь скрыть раздражение: он совсем позабыл о спутнице. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, и в замешательстве поглядывала на него.

Развлекать нимфетку ему сейчас хотелось меньше всего. Он посадил Софью на такси, заплатил водителю и тут же позабыл о ее существовании.

Ночью он долго не мог заснуть; голова стучала от боли, словно кто-то вбивал в темечко невидимый гвоздь. В незанавешенное окно целилась вызывающе-белая, круглая, как кошачий глаз, луна; Андрею померещилось, что она наблюдает за ним – насмешливо и высокомерно. Он разыскал в скудной аптечке обезболивающее и выпил сразу две таблетки.

Каждое утро на протяжении нескольких лет Немов усердно закапывал свое желание в глубинах собственного разума. Он нагромождал сверху работу, быт и ничего не значащие впечатления, надеясь, что повседневная рутина ослабит силу желания. Каждое утро он хоронил мечту, но каждую ночь она поднималась из земли подобно восставшему мертвецу. Сегодня на спектакле, во время акта самоубийства, Андрей осознал, что больше не сможет вновь и вновь отодвигать решающий момент. Запас терпения истощился, приблизив его к опасной грани, за которой рассудок теряет власть и уступает эмоциям. На секунду время замерло. И начало обратный отсчет в тысячекратно ускоренном темпе. Теперь минуты работали против него. Если он не осуществит свое желание в короткие сроки, оно попросту разорвет его изнутри.

«Это должно случиться скоро. Месяц, максимум через месяц. Нужно самостоятельно выбрать объект и не ждать у моря погоды».

Луна за окном больше не выглядела насмешливой; жадные свинцовые тучи куснули округлый бок, еще один, и полностью поглотили ее. Небо заволокло беспросветным мутным пологом.

Глава 9

– С каждым новым налетом мы увеличиваем вероятность быть пойманными. Нам пока везло, но сильно ли мы разбогатели? Какой толк подставляться ради мелочовки? – Крайтон обвел взглядом членов команды, задержавшись на Джоне, – свою речь он адресовал именно ему. – Сколько в тех кассах бабла? Смех один, не стоят они нашего риска.

– В кассах бабла немного, – согласился Джонни. – Даже если клиент пришел в банк с миллионом в мешке и решил положить его на депозит, большая часть суммы сразу же кладется в специальный сейф с задержкой открытия. Если бы нам удалось заставить кассира ввести код замка, сейф все равно откроется не раньше чем через десять минут, – мы это уже обсуждали и от идеи отказались. Долго.

– Есть другие варианты.

– Считаешь, нужно замахнуться на хранилище? – В голосе Джонни с одинаковым успехом можно было разобрать иронию и серьезность.

– Не уверен, что мы потянем грабануть хранилище, – вмешался Вилли, любовно полируя пистолет. С оружием он никогда не расставался.

– Предположим, с сигнализацией в здании я бы разобрался, будь у меня возможность покопаться в системе. – Ганс задумчиво почесал подбородок. – Но до хранилища мы даже не дойдем, там предусмотрены многоступенчатые системы защиты. Не наш уровень. Хотя было бы круто устроить что-то подобное, как в Бельгии в две тысячи третьем году, когда из хранилища алмазного фонда вытащили больше ста миллионов долларов. Но там парни основательно потрудились. Один из команды за пару лет до ограбления снял офис в здании и, прикинувшись продавцом бриллиантов, регулярно ходил на работу, записывая все происходящее микрокамерой. Парни построили макет хранилища и потом до потери пульса тренировались обходить системы безопасности: забрызгивали датчики движения, экранировали датчики тепла. Камера также зафиксировала, что каждый раз перед открытием хранилища охранник заходил в подсобку, где впоследствии они и отыскали ключ. – Ганс прищелкнул языком. – Мы такую операцию не потянем.

– Твоя любимая история, а, Ганс? – подначил приятеля Джон и потянулся за пивом, встречаясь с Томасом взглядом. – Железный, не ты один фантазируешь о куче деньжищ. Желание твое объяснимое, но невыполнимое. Дальше касс нам в банке не пробиться.

– А я думал не о банке, – Крайтон помолчал. – Я предлагаю напасть на инкассаторский фургон.

В повисшей тишине слова прозвучали по-военному резко. Все разом повернули головы в его сторону. Даже в аморфных глазах Сайлента Боба, тенью замершего у стены, засветилось подобие интереса.

– У меня есть знакомый инкассатор. Часто захаживает в бар, в котором я работал. Он мне раньше по пьяни много интересного рассказывал, а я как-то мимо ушей пропускал. Я бы мог с ним случайно встретиться, за жизнь перетереть, а заодно порасспрашивать аккуратно.

Жози взвизгнула, повисла у него на шее:

– Какими судьбами, сладкий? Я успела оплакать нашу несостоявшуюся любовь, а ты легок на помине! Как я рада тебя видеть!

– Я тоже по тебе соскучился, – с легкостью соврал Крайтон, устраиваясь на высоком стуле у бара.

В зале было оживленно, но не шумно – стоял ранний вечер, и основной контингент завсегдатаев бара еще не подтянулся.

– Что тебе налить, любовь моя? – Жози носилась за стойкой, выполняя заказы, но то и дело останавливалась, чтобы пофлиртовать.

– Скотч, пожалуйста.

– Двойной?

– А как же, – Томас улыбнулся, бегло оглядываясь по сторонам. Обычно в это время Паулс уже начинал свой еженедельный «вечер отдыха», как сам его называл. Старикан знал за собой слабость к выпивке и жестко ее контролировал, позволял себе расслабиться лишь единственный раз в неделю. Он появился в дверях в начале девятого, не отступив от заведенного порядка.

– Мне, как всегда, – Паулс приветливо кивнул Жози и, заметив Крайтона, сел рядом. – А я слышал, ты уволился.

– Уволился.

– Тянет на старое место? – Паулс пригладил мокрую седую шевелюру – на улице шел снег.

– Еще как, – охотно откликнулся Томас. – Все-таки два года отработал.

– И где ты теперь?

– Поближе к дому устроился, в ночной клуб.

– Платят лучше? – Паулс медленно отхлебнул из бокала, смакуя вкус и причмокивая.

– Ненамного. Честно говоря, подумываю кардинально сменить деятельность.

– Дело молодое, можно экспериментировать, – одобрил пожилой мужчина. – Это мне до пенсии два года, рыпаться глупо. Да и местечко теплое.

– Может, и мне в инкассаторы переквалифицироваться, а? – с улыбкой спросил Томас. – Как думаешь, возьмут?

Паулс указал на свой бокал, прося барменшу повторить.

– Если у тебя нет судимости и есть разрешение на ношение оружия, то могут и взять. Парень ты крепкий. Все шансы есть.

– Звучит обнадеживающе. Только жена у меня паникерша, боится, что слишком опасная работа.

Паулс позволил себе снисходительную усмешку:

– Опасная? Да уж не опаснее, чем вышибала в баре. Я вон сколько лет впахиваю и, как видишь, жив-здоров. Это ж тебе не абы что, а продуманная система.

– Ну, любую продуманную систему можно обойти или силой пробить. – Томас явно не поверил в радужные перспективы новой профессии. – Приспичит завтра кому-нибудь грабануть ваш фургон, и куда вы против организованной банды? Вас же там по сколько, по двое ездит?

Томас покинул бар далеко за полночь и, пошатываясь, побрел в сторону остановки. Он больше прикидывался, чем пил по-настоящему, однако все равно порядком набрался, поддерживая беседу с Паулсом. Старик, конечно, феноменальный – от того объема спиртного, которое он в себя вливал, Томас бы свалился замертво. А тому хоть бы хны – повеселел и разговорился, да и только. К концу пьянки Томас прилагал немало усилий, чтобы разбирать его невнятную хмельную речь, но все, что хотел, услышал.

С неба срывались редкие и тяжелые хлопья снега, падали под ноги, превращаясь в чавкающую ледяную кашу. Когда Томас добрался до подвала, кроссовки и куртка полностью промокли. Он долго возился с замком – онемевшие от холода пальцы не слушались. Джонни дал ему ключ, когда Крайтон объяснил, что где-то должен переночевать – Мэдди думает, что он на ночной смене.

Массивная дверь лязгнула и отворилась; на него пахнуло спертым сырым воздухом нежилого помещения. Он пододвинул обогреватель поближе к дивану, снял обувь и куртку, не слишком надеясь, что к утру они просохнут, и лег, накрывшись с головой колючим, пахнущим старостью пледом.

«…пока болезнь не перешла в агрессивную форму».

«…риск появления новых очагов».

«…в худшем случае пересадка костного мозга».

Обрывки фраз крутились в голове, как лопасти вертолета, все быстрей и быстрей, вызывая тошноту. Окружавшая его темнота сгустилась, становясь плотной, почти осязаемой. Томас физически ощутил ее давление, как если бы плавал в жидком бетоне, который постепенно затвердевал, сковывая движения и делая невозможными любые попытки освободиться. Крайтон дернулся, откинул покрывало, судорожно хватая ртом воздух.

Деньги! Все всегда упирается в чертовы деньги. Что это за больная, извращенная реальность, где жизнь невинного ребенка зависит от стопки бумажек?

Почему одному дается все с самого рождения – здоровье, любовь, комфорт, а другой должен зубами выгрызать право хотя бы просто существовать? Мерзавцы, наплевавшие на совесть и считающие мир личным фермерским угодьем, живут припеваючи до глубокой старости, а маленький ребенок – чье детство должно быть самым прекрасным, беспечным временем – страдает от боли и глотает таблетки. Все вокруг поднимают лозунги, борются за справедливость, проповедуют наивную идею, что, живя по чести, в конечном итоге получишь бонусы. Чушь! Если бы человечество стремилось к справедливости, оно бы давно ее добилось.

Томас сжал рукой нижнюю челюсть и несколько секунд сидел, до спазмов стискивая пальцы. Разболелась травмированная нога, а в желудке неприятно засосало. За весь день он не удосужился поесть.

Он свернулся на диване в позе эмбриона, стараясь удержать тепло, и закрыл глаза.

– Папа, я стану взрослой?

Тина стояла рядом, в шортиках и тоненькой маечке и дрожала от холода.

Он протянул руки, чтобы привлечь к себе, согреть, но она отступила назад.

– Стану?

– Конечно, воробушек! Ты вырастешь красивой девушкой, и я буду гонять твоих ухажеров, а ты будешь злиться и ругаться на меня за это. Иди ко мне, ты простудишься!

Еще один шажок назад босыми ногами.

– Врать плохо, папа. Зачем ты врешь?

Ноготки на ее крошечных пальчиках неровно покрыты розовым лаком, она сама накрасила, отказавшись от маминой помощи.

– Я не вру, воробушек. – В носу предательски щиплет, и картинка перед глазами двоится. – Все маленькие дети однажды вырастают и становятся взрослыми.

– Не все, папа, – ее личико искажает недетская гримаса страдания. – Не все…

Она разворачивается, чтобы уйти, Томас рвется вперед, но лишь хватает руками пустоту – Тина растворяется в темноте, словно ее никогда и не было.

– В фургоне два человека – водитель и «бегунок» – это тот, кто переносит деньги. Они в бронежилетах и при оружии, применять его имеют право лишь при непосредственной угрозе их жизни. Точки, откуда они забирают деньги, заранее расписаны и не меняются на протяжении следующих шести месяцев. Маршрут инкассаторы выбирают сами – в зависимости от пробок и собственной прихоти. Сегодня они могут начать с одного торгового центра, завтра с другого. Но заканчивают всегда поздно вечером банком на Ласейле-стрит, где заправляют наличкой банкоматы. Каждый банкомат наполняется тысяч на шестьдесят, если перехватить «бегунков» по пути к зданию и вырвать из рук пакеты, то большой выручки не получится. Нужно брать непосредственно фургон, тогда велика вероятность взять миллион, а то и два.

Дверь фургона открывается одновременным нажатием кнопки водителя и из отсека, где сидит «бегунок». В кабине водителя есть также быстрый вызов полиции. Внутри машины всегда остается как минимум один человек. Если водителю, например, приспичит в туалет, он должен дождаться, когда внутрь сядет напарник, и только после этого имеет право выйти. Напасть на «бегунка» и шантажом заставить водителя нажать кнопку для открытия двери не вариант – по инструкции, водитель обязан мгновенно уехать, бросив напарника и тем самым лишив нападавших дальнейшего смысла удерживать заложника, – Крайтон потянулся за бумажным стаканчиком с кофе и сделал несколько больших глотков.

– С твоих слов выходит, что рыпаться бессмысленно и дверь в фургон хрен взломаешь, – Джонни сощурился, наклонившись над столом. Они вдвоем были единственными посетителями в пустующей в столь ранний час кофейне. – Но ведь ты к чему-то ведешь, а, Железный?

– Дверь, через которую «бегунок» заносит в фургон деньги, действительно быстро не открыть. Закладывать взрывчатку нельзя – сложно рассчитать силу заряда, чтобы сорвать петли и при этом не повредить содержимое. Но помимо боковой двери есть еще задняя, которую инкассаторам запрещается открывать во время работы – только при разгрузке денег в хранилище, где куча охраны и совсем другой уровень защиты. Но есть один нюанс…

Глава 10

Овальный зеленый камушек с темными кольцами узоров нагрелся в ее ладони. Софья потерла его подушечкой пальца, наслаждаясь прикосновением теплого гладкого минерала к коже. У малахита сдержанная, почти целомудренная красота. Не зря его считают детским оберегом. Детей у Софочки не было, так что ее вполне устраивала другая легенда – о том, что малахит приносит удачу в любви. Стоило надеть его на спектакль, может быть, тогда Андрей перестал бы смотреть на нее с вежливым, снисходительным равнодушием.

Она вспоминала их последнюю встречу и не понимала, какие эмоции перевешивают – обида или любопытство. Мужчина демонстрировал безразличие к ее чарам, но вместе с тем открывал для нее новый мир. Точнее, мир оставался прежним – это она училась смотреть на него под другим углом.

Последние дни Софочке казалось, что она заболела. Такое странное состояние отчужденности от реальности бывает при ангине, когда лежишь с температурой и привычные вещи воспринимаешь иначе, и не понимаешь – то ли это вызванный вирусом бред, то ли момент истины…

Немов уверен, что нравится ей. Не то чтобы Софочка боялась правды, скорее, искренне верила, что не способна на сильные чувства – тем более односторонние. Она никогда никого не любила, – только реагировала на чужую симпатию. Как незрячая, откликалась и начинала изучать лишь того, кто к ней приближался, но сама никогда не делала первый шаг. Не было в ней такой опции. Она просто не видела, не умела видеть. Ей требовался поводырь – настойчивый и нежный, – к которому она с готовностью бы привыкла. Все ее любовники первыми проявляли инициативу. И первыми же ее бросали.

То, что она испытывала к Немову, не поддавалось объяснению. Да, он хорош собой, неглуп и небеден, с ним интересно общаться. Но чувствует ли она что-то помимо исследовательского интереса? Вряд ли.

Звонок мобильного отвлек ее от размышлений.

– Я сейчас подъеду, – радостно сообщил Гива. – Надень что-нибудь неприлично вызывающее.

– Мы куда-то пойдем?

– Именно. В спальню, на твою уютную кроватку.

– Может, в другой день? Мне нездоровится, – неуверенно протянула Софочка.

– В каком смысле нездоровится? – обеспокоенно донеслось из трубки. – Простудилась? Я привезу лекарства.

– Не простудилась, – она замялась, не зная, что говорить. – Просто настроение такое…

– А, так это мы живо исправим, – с облегчением отозвался любовник. – Я тебе массажик соображу, то да се…

Массажист из Гиви был такой же, как из Софьи асфальтоукладчик – в теории допустимо, а на практике – полная ерунда.

– Так ты ждешь меня? Минут через тридцать?

– Хорошо, – сдалась Софья, вставая с кровати и возвращая малахит обратно на полку. Сейчас бы ей больше пригодилась красная шпинель. Редчайший камень с густым винным отливом повышает либидо и рождает страсть. Ей так и не удалось его приобрести – натуральную шпинель ювелирного качества днем с огнем не сыщешь. А цена этого камня превосходит даже стоимость рубина. Тем более что нередко известные в истории рубины оказывались шпинелью, как, например, «Рубин Черного принца» в короне Британской империи. Софочке больше нравились необработанные камни, сохранившие грубость породы, но почему-то шпинель хотелось именно ограненную, сочную, сверкающую, как алое солнце.

Часом позже Георгий Сергеевич тормошил ее за плечи и заглядывал в глаза:

– Да что с тобой такое, бэйбичка? Что тебя беспокоит? Ты как будто не здесь.

– Где же мне еще быть? – устало возражала Софа, утыкаясь носом в его грудь, чтобы не встречаться с ним взглядом. – Я здесь, с тобой.

– А выглядит так, словно где-то витаешь и мне туда вход воспрещен, – он вдруг умолк, заметив что-то на тумбочке. Отстранил любовницу и потянулся за книгами.

– Что сие? Маяковский? Достоевский?

– Читаю.

Гива театрально округлил глаза, отчего в его хищном, тигрином лице появилось что-то обезьянье.

– Тебе и правда нездоровится!

– Почему? Хорошие авторы. Не все же мне дамские журналы читать.

Ее голос звучал непривычно решительно, и мужчина воздержался от язвительного комментария о ее глупой причуде. Мается от безделья, не знает, чем себя занять, решила поиграть в интеллектуалку. Ничего, перебесится. Он просунул палец под бретельку ее бюстгальтера и спустил с округлого плеча. В конце концов, нет таких забот, которые бы не развеял хороший секс.

Впервые в жизни Софочка не удосужилась сымитировать оргазм. Георгий Сергеевич удивился, но виду не подал. Сегодняшнее свидание его не только не удовлетворило, но и заставило забеспокоиться.

Едва за любовником захлопнулась дверь, зазвенел телефон.

– Алло!

– Соня, здравствуй!

– Андрей? – Ее голос осекся. Меньше всего она ожидала услышать того, о ком беспрерывно думала.

– Поговори с человеком, передаю ему трубку.

– София, добрый вечер, – услышала она приятный мужской голос. – Меня зовут Николай Владимирович, если позволите, перейду сразу к делу. Господин Немов порекомендовал вас как квалифицированного декоратора с нестандартными идеями. Я переделываю бар, и мне нужен грамотный оформитель. Думаете, вам было бы интересно?

Несколько секунд Софа молчала, не понимая, чего от нее хотят.

– Алло? София? Вы на связи?

– Да, извините. Я не совсем уловила, что именно вы предлагаете.

– Я предлагаю встретиться и обговорить заказ, если вы в нем заинтересованы, – терпеливо объяснил собеседник. – Скажем, завтра утром вам было бы удобно?

В детстве Софочка страшно боялась врачей. Ей было лет семь, когда мама повела ее к стоматологу, и сперва она не испытывала никакого страха. Однако по дороге в клинику мама так настойчиво просила ее не бояться, что девочка начала подозревать неладное. Они сидели в коридоре, ожидая своей очереди, и мама все повторяла и повторяла, что ничего страшного не будет, что это как укус комарика, и «главное, не бойся». А потом из кабинета вышла медсестра, и в полуоткрытую дверь Софочка успела разглядеть сцену из фильма ужасов: маленький мальчик сидел в кресле и выл в голос, из ранки на лбу струилась кровь, а огромный доктор в белом халате склонился над ним с какой-то кошмарной жужжащей штукой. Это позже выяснилось, что ребенок расцарапал комариный укус, но тогда Софе померещилось, что злобный дантист просверлил мальчишке череп. Она так запаниковала, что чуть не бросилась наутек.

Впрочем, то, что она испытывала сейчас, не уступало по силе пережитому в детстве ужасу. Софочка волновалась так, что с трудом дышала. Солидный бизнесмен жаждал воспользоваться ее дизайнерскими навыками и, похоже, совсем не шутил. Чтобы показать фронт работ, он устроил ей быструю экскурсию по объекту, расположенному в одном из многочисленных тихих московских переулков.

– Ваша главная цель – изобразить нечто стильное и при этом выбивающееся из общей массы. – Николай Владимирович говорил отрывисто, по-деловому. – Ориентируйтесь на название – «Чикаго-блюз». Сдержанная роскошь, уют и атмосфера. В вашем распоряжении будет бригада мастеров, они свое дело знают. Когда, по-вашему, вы могли бы показать мне предварительные эскизы?

Мужчина остановился, вопросительно глядя на Софью, а она повертела головой по сторонам, представляя, как скучные серые стены обретают благородный зеленый оттенок, а побеленные колонны становятся кроваво-красными. Квадратные кожаные диваны выстраиваются в четкой геометрии. За красной стеклянной стеной темнеют очертания бутылок. Потолок выстреливает длинными стеблями проводов с угольными бутонами ламп. Черно-белые фотографии в искусственно состаренных рамках неровно прилипают к стенам по периметру лестницы. Софочка моргнула, и мираж исчез. Но она успела запомнить каждую мелочь.

– Я набросаю эскизы и покажу вам через два дня.

Мужчина одобрительно кивнул:

– Очень хорошо. В таком случае вот вам ключи, вы можете оставаться здесь, сколько вам понадобится, приходить по желанию, чтобы проникнуться духом, так сказать. А я вынужден откланяться – срочная встреча.

Софья проводила его растерянным взглядом, выждала пару минут, а затем отодвинула стул, села и расплакалась.

«Это все нереально. Этого просто не может быть. Неужели… Неужели Андрей не лгал, утверждая, что у меня есть талант?»

Никто никогда не говорил ей о ее способностях. Мама внушала мысль, что состояться женщина может только в качестве жены и матери, прилепившись к достойному мужчине. Это была удобная философия, и прежде Софочка не подвергала ее сомнению. Она всегда чувствовала невнятную, смутную неудовлетворенность, но никогда не придавала ей значения, полагая, что полноценное счастье придет вместе со статусом законной жены. Она верила, что рано или поздно Гива разведется и сделает ей предложение, и всей душой стремилась к этой цели.

Но сейчас, рыдая в пустом, неотделанном помещении, она впервые ощущала себя кем-то большим, чем просто хорошенькая девочка, будущая жена и мать.

Возможно, Андрей заблуждается и видит то, чего нет. Возможно, она никудышный дизайнер, и вся эта история обернется тем еще позором. Но она, по крайней мере, попробует! Софа решительно встала и вытерла слезы.

Едва переступив порог квартиры, она достала бумагу и краски и принялась за работу. Энергия захлестывала ее; кисточка порхала взбесившимся мотыльком, вырисовывая деталь раньше, чем успевал сформироваться образ в сознании художницы. Софья не отвлекалась на еду, не делала перерывы и закончила к вечеру того же дня. В комнате царил беспорядок, листы с эскизами валялись на полу, на столе, на подоконнике. Собственные идеи показались Софочке изумительными. Но как отреагирует заказчик?

Заказчик отреагировал положительно и дал отмашку. Следующие несколько дней она ездила по магазинам, выбирая отделочные материалы и подыскивая элементы декора. Софа выпала из привычной жизни, не отвечала на звонки и ложилась спать в десять вечера, чтобы ни свет ни заря отправиться на работу.

Новый опыт полностью захватил ее; делая закупки для нового интерьера, Софья с удивлением обнаружила, что испытывает несравнимо большее удовольствие, чем когда приобретала что-то лично для себя.

Черный лохматый пес жался к оградке занесенного снегом палисадника, не рискуя зайти под козырек подъезда – входящие и выходящие люди косились на него с опаской, а то и вовсе брезгливо пинали.

Софья остановилась, похлопала руками по бедрам:

– Маркиз, Маркизик, иди сюда, моя лапа, иди!

Пес несмело поднял грязную унылую морду и с сомнением воззрился на человека.

– Ну иди же сюда, бедненький! Замерз же! – Она открыла дверь и поманила его, приглашая в подъезд.

Там, под лестницей, Софья давно устроила ему лежанку из теплых одеял, большинство жильцов не возражали, но находились сволочи, которые гоняли пса и грозились вызвать службу по отлову бродячих собак.

– Вот какой хороший мальчик, славный мальчик. – Она осторожно, чтобы не напугать, погладила его по холке, пропуская перед собой. – А какой я тебе вкусный ужин принесла!

Она достала упаковку влажного корма и вывалила в миску. Пес замер в нерешительности, не веря собственному счастью, и Софочка пододвинула миску ближе.

Пес принялся поглощать угощение, то и дело останавливаясь и поднимая наполовину закрытые свалявшимися космами глаза, будто ожидал подвоха. Софья подождала, когда Маркиз доест и свернется калачиком на теплой лежанке, и только после этого поднялась на площадку первого этажа и вызвала лифт.

Работы в кафе уже начались, и Софья уставала так, что вечером еле доползала домой. Она набрала полную ванну и нырнула в пенный сугроб, с блаженством погрузившись в горячую, пахнущую ароматическими добавками воду. Из комнаты доносилось назойливое пиликание телефона, но даже землетрясение не заставило бы Софочку вылезти сейчас из ванны. У нее был упоительно тяжелый день, и она заслужила несколько минут наедине с собой. Она усмехнулась про себя: еще недавно собственное общество казалось ей скучным, а теперь смотри-ка…

Журчание воды убаюкивало, Софья прикрыла веки и представила, как расскажет Андрею последние новости. Они ведь еще встретятся. Не может быть, чтобы не встретились.

Краем уха она уловила непривычный звук где-то в прихожей. Софья выключила воду и прислушалась. Кто-то определенно находился в квартире – шаги были тихие, но отчетливые. Пальцы инстинктивно вцепились в края ванны, а глаза заметались в поисках какого-нибудь предмета самообороны. Увы, кремом для глаз или вантузом грабителя не зашибешь. И бритвы, как назло, нет – она предпочитала пользоваться эпилятором. А даже если и была бы, толку-то? Вряд ли бы Софья смогла ею хладнокровно воспользоваться. Она осторожно встала, потянувшись за полотенцем, и в этот момент дверь распахнулась.

– Ой! – выдохнула она, увидев любовника. – Ты меня до смерти напугал!

– Если бы ты отвечала на звонки, то подобной ситуации не возникло бы, – холодно ответил Георгий Сергеевич и тут же удалился в комнату, давая ей возможность одеться.

– Прости, я действительно пропала в последние дни, – минутой позже говорила она, с виноватым видом усаживаясь на диван рядом с любовником.

– Можно поинтересоваться, чем таким важным ты была занята, что не находила времени поговорить со мной? – В голосе Георгия Сергеевича звенело с трудом сдерживаемое раздражение. Он не привык к подобному отношению, тем более от тех, кто напрямую от него зависит. За все время их знакомства Софочка впервые неприятно его удивила.

– Меня попросили сделать дизайн одного помещения, и я согласилась, – мягко проговорила она. – Не злись, пожалуйста.

Георгий Сергеевич недоуменно приподнял брови:

– Тебя попросили что? Сделать дизайн помещения, я правильно понял?

– М… да, – осторожно протянула она, предчувствуя недоброе.

– И с каких это пор ты у нас разбираешься в дизайне?

– Ну, мне всегда это нравилось, и…

– И ты подумала, что действительно в этом соображаешь? – оборвал он ее. – Ты всерьез вообразила, что кому-то понадобились услуги доморощенного специалиста? Напомни-ка мне, какое у тебя образование?

– Гива…

– Что, Гива? Заказчик – мужчина, не так ли? – продолжал наступать Георгий Сергеевич. – Ты ведь понимаешь, что ему нужно от тебя совсем другое?

– Нет, ему больше ничего от меня не нужно, – попробовала возразить Софья. – Ему понравились мои идеи…

– И он тебе даже заплатит? – предположил Гива.

– Похоже на то.

Желваки на его лице заходили ходуном.

– Я тебя плохо содержу? Даю мало денег? Делаю мало подарков?

Софья растерянно улыбнулась:

– Ты очень щедрый, Гивочка, мне с тобой очень повезло. Я не пойму, к чему такие вопросы. Я, честно говоря, думала, что ты порадуешься за меня, – она ласково положила ладонь на его колено, но он резко сбросил ее.

– Чему я должен радоваться? Тому, что какой-то хрен пытается купить тебя нелепой выдумкой? Или, может быть, тому, что не могу приехать к своей любимой женщине, потому что она, видите ли, занята глупой прихотью? – Он поднялся, подошел к окну и замер, спрятав руки в карманы брюк.

Софья смотрела на его напряженную спину и понимала, что должна обнять его, зашептать ласковые слова, ведь он имел право обижаться. Новый опыт завладел всем ее существом, и она перестала уделять Гиве внимание, которого он заслуживал. Софочке следовало извиниться, пообещать, что больше никогда так не поступит, но все внутри противилось этой идее. Почему она должна подстраиваться, вечно подстраиваться? Гива твердил, что любит ее, но разве любить – не значит радоваться успехам, поддерживать, вдохновлять?

– Для меня это очень важно. – Собственный лепет показался ей жалким. – У меня есть чувство стиля, и я могу…

– Ты можешь? – Георгий Сергеевич резко развернулся, напугав ее. – У тебя одиннадцать классов с натяжкой. Единственное, что ты можешь, это…

– Это что? – Софья гордо вскинула подбородок, борясь с острым желанием заплакать. – Быть твоим эскортом и секс-игрушкой, да? Сидеть на пуфике, сложив ручки, и ждать, когда меня позовут? Бежать к тебе по щелчку?

Проклятые слезы все-таки сорвались, потекли по щекам.

– Я не сделала ничего плохого. Мне предложили попробовать, и я согласилась, и знаешь, мне очень нравится! Нравится ощущать себя полезной, способной на что-то.

Она закрыла лицо руками, но Гива схватил ее за запястья и отвел их в стороны, заставляя смотреть на себя.

– Мне нужна милая, заботливая девочка, для которой мое общество важнее всего остального, – зашептал он с перекошенным от злобы лицом. – А не истеричная феминистка, для которой работа – смысл ее жизни. Не знаю, кто надоумил тебя, но если ты не прекратишь эту клоунаду… – он осекся, понимая, что может наговорить лишнего. – Словом, поразмысли хорошенько и сообщи о своем решении!

Он обогнул всхлипывающую любовницу и исчез в прихожей. Несколько секунд спустя входная дверь хлопнула, и в квартире повисла тишина.

Это была их первая крупная ссора. Безусловно, Софа должна была кинуться вслед, удержать его, утешить. Никогда прежде он не разговаривал с ней в подобном тоне; произошедшее сильно задело Гиву, если не сказать – оскорбило. Она уже дернулась к двери, чтобы догнать любовника, но ноги подкосились, вынуждая ее сесть прямо на пол. Она так устала, господи, как же она устала. Она подумает об этом завтра. Кстати, знакомая фраза, интересно, откуда она? Из книги какой-то? Любопытно будет почитать. Софочка посидела, изучая пространство перед собой, потом встала, закрыла дверь на внутренний замок, отключила телефон и легла спать.

В полудреме ей привиделось, каким шикарным станет бар «Чикаго-блюз» благодаря ее усилиям.

Глава 11

Их разделяло всего несколько метров и стекло больничной палаты, но Томасу чудилось, что расстояние между ними непреодолимо. Дочка давно заснула, свернувшись калачиком на кажущейся непомерно огромной койке, а он все стоял у окна стерильного бокса и не мог оторвать взгляд. Мэдди коснулась его руки, переплела пальцы, положила голову на плечо мужа.

– Нам все равно не разрешат остаться с нею на ночь…

– Я знаю. – Томас повернулся, невесомо коснувшись губами ее макушки. – Просто не получается уйти. Сразу такое чувство, что я бросаю Тину. Одну, такую крошечную, в этом огромном здании.

– Я понимаю, – Мэдди устало вздохнула. – Но о ней здесь заботятся. Какое счастье, что ты нашел, у кого занять денег! – Она прильнула к нему, уткнувшись носом в шею, и несколько секунд стояла, не двигаясь, уговаривая себя не расплакаться.

– Врач сказал, прогнозы хорошие. Но мы ведь не сомневались, да? – Томас нагнулся, ловя ее взгляд. – У нас ведь боевая девчонка. Помнишь, что она нам устроила со своим появлением на свет?

Мэдди невольно улыбнулась. Еще бы она не помнила! Тот день выдался жарким, сидеть в душной квартире становилось сущей пыткой. Кондиционер не работал, и в открытые окна беспрепятственно вплывал едкий зной летнего города, смешавший пары раскаленного асфальта, тошнотворные запахи бензина, бетона и стоячих водоемов.

Мэдди маялась, одной рукой обмахиваясь журналом, а другой поглаживая большой живот. Малышка должна была родиться через две недели.

– Томми, – застонала она. – Я больше ни секунды не выдержу в квартире. Поехали к озеру, покатаемся на лодке!

Томас засомневался: беременность жена переносила хорошо, но срок нешуточный, приключений лучше избегать. Для активных забав не самое подходящее время.

– Томми, пожалуйста! Ничего страшного не случится, мы же не Эверест пойдем покорять, – прочитала она его мысли. – Давай же! Ненадолго!

Крайтон отлично знал: если Мэдди что-то приспичит, то сопротивляться бесполезно. Будет долбить, как дятел, пока не добьется своего. Что с ней поделаешь?

Они добрались до гавани Бернхам Парк, отстояли двадцатиминутную очередь на станции проката. Менеджер проводил их до лодки, проверил, правильно ли застегнуты спасательные жилеты, и пожелал приятной прогулки.

Томас налег на весла, и судно заскользило прочь от пирса.

Небольшая бухта пронзительно зеленела на фоне бледно-голубого неба. Вытянутый узкой дугой полуостров преграждал путь в открытый Мичиган. Крайтон отгреб в сторону, огибая катамараны и каяки, и устремился вперед. Наконец-то подул ветер, дышать стало легче, жара отступила. Мэдди положила на деревянную лавку полотенце, разместилась с комфортом.

– Как думаешь, на кого она будет похожа?

– Надеюсь, на тебя, – рассмеялся Томас.

– Откуда самокритика? – Мэдди искренне удивилась. Ей самой иногда не верилось в собственную удачу: за такого породистого самца любая глотку перегрызет, а он ей достался легко и непринужденно. В юности она часто гадала, каким будет мужчина ее мечты. Она представляла его внешность и характер, но образ получался размытым и к тому же менялся в зависимости от настроения. И лишь когда она увидела этого широкоплечего, крепкого парня с веселыми, бешеными, как кипящий кофе, глазами, поняла, что фантазировать больше не нужно. Вот он, ее идеал.

Муж ритмично опускал и поднимал весла, а Мэдди любовалась его загорелыми мускулистыми предплечьями. Они отплыли довольно далеко от берега. Ветер усилился, и волны, как ожившие дикие звери, гневно толкались в корму, подстегиваемые криками горластых чаек. Лодку стало относить к большой воде.

– Можешь протестовать, но мы возвращаемся, – постановил Крайтон и повернул к берегу.

Он прилагал немалые усилия, но лодка почти не двигалась с места. Волны переплескивались через борт, плюясь теплыми брызгами. Томас забеспокоился, но вида не показал – хотя Мэдди, разумеется, заметила.

С востока наползала громадная иссиня-серая туча. Еще недавно ясное небо стремительно меняло цвет, покрываясь пятнами мелких пепельных облаков. Повеяло сырой прохладой. Лодка сильно качалась и норовила перевернуться.

– Томми?

Он улыбнулся и сделал три мощных гребка:

– Все в порядке.

Мэдди натужно улыбнулась:

– Не хочу торопиться с выводами, но не все в порядке.

– Обычная непогода. Добраться до станции – сущий пустяк.

– Томми, я о другом! Как бы это сказать… У меня отошли воды…

От неожиданности Крайтон резко взмахнул веслами, и одно выскочило из уключины, упало в озеро. Рванулся за ним, но лодка накренилась, зачерпнув воды, пришлось срочно выравнивать киль. Весло подхватить не успел.

– Ты уверена? – Вопрос был феноменально глупым, но Мэдди проявила снисходительность: мужчины, что с них взять.

– Да. Я уверена.

– Возьмись за противоположные края борта, – скомандовал Крайтон и принялся отчаянно грести уцелевшим веслом. Взмах влево, нажим, взмах вправо, нажим. Порывы ветра взбивали пенные гребни, клубились по поверхности воды взъяренными змейками. Стал накрапывать дождь.

От напряжения руки окаменели. Правильной техникой Томас не владел, но интуитивно изменил хват и угол локтевого сгиба. Попробовал грести за счет мышц спины и брюшного пресса. Нагрузка уменьшилась, скорость увеличилась. Расстояние медленно сокращалось. Полоска берега ширилась; уже белели пришвартованные у пирса яхты.

Такси приехало быстро. В больнице Мэдди уложили на каталку и увезли, а Томас несколько часов сидел в холле, ожидая новостей. Наконец появился доктор и сообщил, что роды прошли без осложнений…

– Тебе уже пора на работу? – с сожалением в голосе спросила она. Ей было страшно оставаться наедине со своими страхами.

– Ты же знаешь, – Крайтон ласково провел по ее кудрявым волосам. – После ночной смены у меня будут кое-какие дела, так что рано не жди. Вернусь завтра ближе к вечеру.

Мэдди пристально посмотрела на мужа, но от расспросов воздержалась. Из-за болезни дочери ей пришлось сократить часы работы в парикмахерском салоне, и на мужа легла двойная нагрузка. Единственное, чем она могла помочь, – не доставать его своим любопытством.

Томас еще раз взглянул на спящую дочь, мысленно настраивая себя на грядущее событие. Несколько дней Джонни с парнями следили за передвижениями фургона, на котором работал Паулс. Следили осторожно, чтобы не примелькаться, меняли машины. Час назад Длинноволосый позвонил.

– Все, как ты и говорил, Железный. Деталь в деталь. Подтягивайся вечером в подвал, прогоним еще раз последовательность завтрашних действий, чтобы все прошло без косяков, – бросил он в трубку и тут же отключился.

В четыре часа пополудни инкассаторский фургон компании «Бриско» въехал на территорию вытянувшихся унылыми рядами гаражно-складских одноэтажных построек. Здесь располагались товарные оптовые базы и конторы мелкого бизнеса, в одной из которых трижды в неделю «Бриско» забирали монеты и отвозили в банк. Предварительно монеты изымались из расположенных в развлекательных центрах торговых автоматов представителями компании, упаковывались в роллы, затем в коробки и отвозились на склад, откуда их и забирали инкассаторы.

Паулс плавно крутанул руль, сворачивая на узкую площадку перед складом, и привычно скользнул взглядом по парковке – обычно там стояли три автомобиля сотрудников компании, но сейчас появился четвертый – ничем не примечательный пикап. Внутри машины никого не было, поэтому Паулс со спокойной совестью остановил фургон, ожидая, когда напарник осмотрится, откроет двери и поможет водителю сдать назад, чтобы стать вплотную к дверям склада.

По-хорошему, открывать задние двери фургона настрого запрещалось, но тащить тяжелые монеты до боковой двери, открывать ее, поднимать груз, закрывать наружную дверь, открывать вторую, затаскивать монеты внутрь – и так несколько раз – являлось сущим наказанием, отнимало кучу сил и времени. Поэтому у них с напарником имелась своя, отработанная годами процедура – подъехать задом к воротам (они располагались как раз на уровне пола фургона) и быстренько перевезти коробки на тележке прямо в фургон. Затем отъехать, закрыть задние двери и благополучно отправиться дальше. Дело нескольких минут, и никаких хлопот. Получалось сэкономить полчаса, а то и больше.

В боковое зеркало Паулс следил, как напарник Крейг связывается с представителями компании, чтобы те дистанционно открыли помещение склада, и по традиции приветственно машет рукой в камеру наблюдения. Подъемно-секционные ворота с грохотом подлетели вверх, и Крейг двинулся к задним дверям фургона. Паулс зевнул, решив, что сегодня ляжет пораньше – здоровье уже ни к черту, суставы ломит, спина болит, каждое утро превращается в бой с собственной ленью…

Напарник отступил в сторону и показал жестом медленно сдавать назад. И в это мгновение возникший из ниоткуда парень на велосипеде на всей скорости въехал в него, сбивая с ног прямо под колеса фургона.

Томас лежал на переднем сиденье пикапа, скрючившись в три погибели и накрывшись тряпкой в тон обивке кресел, чтобы из проезжающей мимо машины его нельзя было увидеть. Когда фургон громко фыркнул и остановился в нескольких метрах, Томас собрался: до начала операции оставались считаные мгновения.

Склад, возле которого загружались инкассаторы, находился примерно в сорока метрах от угла здания. Напасть неожиданно не получилось бы – инкассатор сразу бы заметил людей в масках и к тому моменту, как они подбежали, смог бы запрыгнуть внутрь фургона и закрыть двери. Машина тоже исключалась – слишком шумно и медленно – пока вылезешь из салона, грабить будет некого. А вот велосипед – достаточно тихий и быстрый – подходил идеально.

В ту секунду, когда Вилли собьет с ног «бегунка», водитель сразу же нажмет на тревожную кнопку и газанет вперед, чтобы уехать с места налета, как и полагается по инструкции. Чтобы этого не произошло, Томас сейчас и находился в пикапе, отсчитывая секунды до своего выхода.

– Давай! – оживилась рация голосом Джонни.

Томас резко выпрямился, завел двигатель и рванул вперед, тараня кабину фургона и преграждая путь. Одновременно с этим из-за угла появилась вторая машина. Коротко взвизгнули тормоза, Джонни, Сайлент Боб и Ганс в штурмовых масках и с автоматами выпрыгнули из салона и кинулись к открытому фургону. Послышались выстрелы – это Джонни пальнул по камерам.

Крайтон не понял, для чего это понадобилось – их лица в любом случае никак не распознать, но разбираться с импровизацией приятеля времени не было. Счет шел на минуты – полиция уже мчалась к месту преступления.

Пока сообщники очищали фургон и переносили деньги в машину, Крайтон следил за тем, чтобы шофер не предпринимал попыток уехать. Для поворота в сторону на узкой площадке ему требовалось сперва сдать или назад, или вперед, чтобы освободить место для маневра – но сзади под колесами валялся его напарник, и водитель побоялся бы его раздавить, а спереди дорогу преградил пикап. К тому же Крайтон успел вылить краску на лобовое стекло, чтобы еще больше осложнить Паулсу задачу, лишив его обзора. И тем не менее старик все равно попытался сдвинуть фургон; взвизгнули покрышки, резким толчком пикап несильно отбросило, но инкассатор все давил и давил на газ, толкая препятствие.

«Дело плохо», – подумал Томас, и в этот момент сзади началась какая-то возня. Сам он не сразу понял, что происходит. Однако Паулс отлично видел в боковые зеркала, как его напарник дернулся – то ли от страха, то ли в попытке выхватить оружие.

Последующие секунды растянулись для Крайтона в часы.

Очень медленно, как в кошмарном сне, – когда все движения даются с неимоверным трудом, а тело неповоротливое и неуклюжее, – он повернул голову и увидел, как Джонни заламывает руки «бегунка» за спину, Боб показательно приставляет к его голове автомат, а Вилка простреливает ему ноги. Краем глаза Томас успел заметить движение в водительской кабине и с ужасом понял, что Паулс достает пистолет и хватается за ручку двери, не способный оставаться безучастным.

«Нет, нет! Не высовывайся! – мысленно воззвал Томас к бестолковому старику. – У тебя же нет шансов! Оставайся внутри!»

Но тот уже принял решение – самое смелое и самое глупое решение в его жизни – и вывалился наружу, целясь в грабителей.

– Не стрелять! – заорал Крайтон, бросаясь наперерез, но воздух взорвала автоматная очередь.

Двое инкассаторов упали на асфальт.

– Зачем? – Томас в бешенстве подлетел к Джонни. – Твою мать, мы же договаривались без убийств, чертов ты ублюдок!

Джонни посмотрел куда-то поверх его плеча – колючие глаза темнели в прорезях маски – и еле заметно кивнул.

Острая боль пронзила затылок. Колени подкосились, и Томас кулем рухнул на землю. Перед тем как отключиться, он успел разобрать уплывающим сознанием:

– Сними с него перчатки и всунь в руки свой автомат. И уходим, живо!

Глава 12

После душевного разлада, спровоцированного спектаклем, Андрей заставил себя с головой погрузиться в работу. Он допоздна задерживался в офисе, сознательно отдаляя момент принятия решения. Было очевидно, что хакер его обманул, а искать кого-то еще – непростительная трата времени и денег. Ему хотелось сделать все безопасно, с максимальным комфортом для себя, но похоже, придется самостоятельно выбрать жертву, придумать сценарий и позаботиться о том, чтобы не попасться блюстителям закона.

Несколько дней назад, на форуме инвестиционных и финансовых аналитиков, где выступал с докладом, Немов заметил, что стал с интересом разглядывать людей, примеривая каждого на роль будущей жертвы. Он понимал, что проще убить бомжа, но от подобной мысли его воротило. Бомж – это олицетворение несчастья, апогей всего плохого, что может произойти с человеком. Убить его мало чести. Нет. Андрею хотелось достойного противника. К которому он бы не испытывал жалости.

Он вышел из зала посреди чьего-то скучного выступления, чтобы перевести дух и поразмыслить о дальнейших планах. Мимо сновали толпы людей, многих он знал и без конца отвечал на приветствия. Озабоченные, радостные, нахмуренные, скучные лица. Ради чего живут эти люди? К чему стремятся? К успеху? Удовлетворенному самолюбию? Они ведь прекрасно осознают, что глобального, всепоглощающего смысла не существует, и, чтобы не сдохнуть от безысходности, нужно ставить перед собой маленькие фальшивые цели. Так делают спринтеры, выходя на старт. Разминают мышцы, настраиваются на дистанцию. Они знают, что забег вряд ли кардинально изменит их жизнь, но пока бежишь, получаешь возможность не думать – а это уже немало. Все эти крошечные индивидуальные смыслы жизни – таблетки, подавляющие симптомы, но не устраняющие причину болезни. Самопальная замена истинного лекарства, еще не разработанного учеными.

– Резюмируя ваш доклад, перспективы отрасли управления активами в Российской Федерации весьма радужные. Вам стоит верить?

Андрей оглянулся. Мужчина в строгом сером костюме стоял напротив и ждал ответа.

– Брокер из меня получился плохой, сам обанкротился, клиентов обанкротил, пришлось стать финансовым аналитиком. Решайте сами, верить мне или нет.

– Ты в своем репертуаре, Немов, – собеседник рассмеялся и протянул для приветствия руку. – Давно не виделись. Как сам?

Николай был одним из немногих людей, с кем Андрей общался, не напрягаясь. Пересекались они редко, деловые вопросы решали быстро, закадычными друзьями не прикидывались.

– Я в порядке. А у тебя что?

– Занят все тем же, – охотно откликнулся Николай. – Контролируем и оптимизируем. А из интересного – открываю новую точку общепита. Подыскиваю декоратора, чтоб делегировать ему полномочия по сотворению мечты для поклонника блюза. «Come on, Oh baby don't you wanna go», – густо пропел приятель.

– Come on, Oh baby don't you wanna go Back to that same old place, Sweet home Chicago[1], —

в тон ему подтянул Немов известную композицию. Не сказать, чтоб он являлся любителем блюза, но некоторые импровизации Би Би Кинга слушал с удовольствием.

– Да ты знаток.

– Больше прикидываюсь, – Андрей задумался. – Кстати, про дизайнера. У меня есть кое-кто на примете. Опыта у нее мало, но вкус оригинальный. Необычные идеи она тебе точно предоставит. И обойдется сильно дешевле.

– Венчурные проекты не моя специфика, – с сомнением протянул Николай. – Ты ее работы видел?

– Видел кое-что. Потому и советую…

Жаль, что ему самому никто и ничего не мог посоветовать…

В дайвинг-центре было пусто. В прошлом году Андрей получил международный сертификат «Advanced Open Water Diver»[2], позволявший погружаться в открытом море на глубину до тридцати метров. В клуб он приезжал раз в месяц, чтобы поддерживать навыки и просто побыть в тишине. Рассматривать в хлорированном бассейне кафельный пол – забава сомнительная, поэтому обычно он закрывал глаза и отрабатывал технику нейтральной плавучести, вспоминая что-нибудь особенное. Например, недавнее дайвинг-сафари в Египте. Тогда он семь суток практически не выползал на берег и чуть не погиб.

Утро выдалось ветреным. Восходящее солнце осторожно высунуло луч из-за холмистого горизонта. Он достиг корабля, коснулся кормы, пробежался по палубе и направился дальше, к пляжам Шарм-эль-Шейха.

Андрей проснулся рано, попутчики дайверы еще спали. Он бы с радостью нырял один, без группы, если б это не противоречило разумным нормам безопасности. Снял футболку и спортивные штаны, прыгнул в розовое рассветное море и долго плавал, нагуливая аппетит. Когда поднялся на корабль, парни уже готовились к предстоящему погружению.

Гид Хосе на прекрасном английском инструктировал команду, уточнял технику взаимодействия партнеров, очередность входа в воду, максимальную глубину. Андрей надел гидрокостюм, кивнул напарнику-итальянцу. На вид пареньку было не больше двадцати лет, вел он себя экспрессивно, постоянно пытался завести диалог. Имя Ромео органично вписывалось в его облик. Юноша с энтузиазмом лепетал о красоте местного пейзажа и активно навязывался в друзья.

Шестеро аквалангистов собрались у якорной веревки. Инструктор начал погружение, остальные последовали за ним. На глубине четырнадцати метров остановились, проверили крепление снаряжения и его элементов, разбились на пары и поплыли по маршруту Temple-рифа. Андрей продул уши и огляделся. Остроконечные башни рифов возвышались над белым песчаным дном.

Гравитация утратила свою беспощадность; трехмерное пространство послушно принимало человека, позволяя свободно двигаться в своем гигантском лоне. Невесомость завораживала, оплетала прозрачной сетью. Коралловые рыбки мельтешили разноцветными пятнами. Неподалеку парил медлительный скат. В каменных цветках дрейфовал ярко-красный моллюск, дрожавший, как рюши на платье Кармен.

«Испанский танцор», – догадался Немов.

Две полосатые рыбки с желтыми боками и синими обводами вокруг глаз бабочками кружились над бурым полипом.

Андрей перевернулся на спину. Вода была чистой; где-то вверху, на поверхности, искрились в волнах солнечные блики.

Надоедливый напарник загородил обзор, сомкнул в окружность большой и указательный пальцы. «У тебя все отлично, бадди? Я бесконечно рад за тебя!» – рассвирепел Андрей и ответил тем же жестом. Ромео не унимался, изобразил просьбу поторапливаться. Инструктор показал «Всплытие». Неужели пора? На глубине исчезает понятие времени.

Пузырьки углекислого газа взметнулись вверх. Андрей едва удержался, чтобы не опередить их, – рекомендуемая скорость подъема около десяти метров в минуту, то есть не быстрее воздуха. Организм должен успеть привыкнуть к очередной смене среды.

Солнце застыло в зените. Сейчас по графику – плотный перекус и отдых. Ближе к вечеру – второе погружение.

Каждый новый день дарил новые впечатления, но хотелось чего-то большего. На шестые сутки сафари Андрей проснулся посреди ночи. Корабль покачивало на волнах у рифов Рос Моххамеда. Место опасное, с сильным течением. Дайвинг-прогулка намечалась на восемь утра. Хосе велел хорошо выспаться: маршрут предстоял сложный.

Андрей мерил каюту нервными шагами. В иллюминаторе темным бархатом переливалась морская гладь. Он вытащил из шкафа сумку, достал компас, фонарик. Взял снаряжение и, стараясь ступать тихо, вышел на палубу. Море волновалось, пронизывающий ветер насквозь продувал ткань легкой куртки, Андрей собрался с духом, сел на дощатый пол, облачился в плотный синий комбинезон. Минуту помедлил и прыгнул.

Египетская ночь смешала две стихии – воздушную и водную – в одну угольно-черную. Свет фонаря вонзался в нее робко и неуверенно, как скальпель студента-медика в лягушачью тушку. Андрей плыл не спеша, контролируя сердцебиение. Нервничать нельзя. Внизу тысячеметровая бездна, готовая поглотить тебя при любой оплошности. Поток подхватил, понес куда-то вперед, едва не впечатав жертву в стену кораллов. Он с трудом славировал в сторону, чудом избежав столкновения. Неожиданная опасность только распалила.

Он греб в глубину, пока не устали мышцы. Преодолел рубеж в пятнадцать метров, двадцать, тридцать, после чего поплыл горизонтально, наслаждаясь покоем и мертвой тишиной – на этом участке течение почти не ощущалось.

Он парил в вакууме, выпав из привычной реальности, и вдруг внезапно понял, что совсем перестал следить за временем. Он дернулся проверить манометр и похолодел: кислородные баллоны практически опустели!

Чтобы безопасно всплыть с этой глубины, ему понадобится несколько минут. Он резко рванул вверх и почти сразу же попал в стремительный поток, несший его прямо на острые края рифов. Кровь прилила к глазам и к носу. В уши вонзились тысячи иголок.

Дышать становилось все сложнее, воздух стремительно заканчивался, и Андрей с усилием подавил паническое желание отстегнуть грузовой пояс и сделать аварийное всплытие, пулей вылетев на поверхность.

«Нельзя, ни в коем случае нельзя! На такой глубине это самоубийство! Легкие просто разорвет на ошметки!» – мысленно убеждал себя Андрей, призывая всю свою волю, чтобы немного успокоиться. Сильное течение усложняло всплытие, напряженные мышцы сводило судорогой, каждый вдох давался все труднее. На глубине пятнадцать метров он сделал последний глоток воздуха из жилета-компенсатора плавучести, расстегнул пряжку пояса и заработал ластами, на выдохе устремляясь вверх.

Он сдернул маску, с хрипом наполняя легкие обжигающим свежим воздухом, и зашелся кашлем. Голова гудела, сердце бешено колотилось. Он погреб к кораблю, яростно раздувая ноздри и постепенно осознавая свою чудовищную тупость. Что это было вообще? Минутное помешательство? Даже профессионалы избегают ночных одиночных погружений! Хотел проверить себя на прочность? Убедиться в том, что еще рано умирать? Ведь смерть не заберет прежде, чем ты успеешь исполнить свое предназначение?

Андрей открыл глаза. Голубая плитка бассейна зарябила размытыми квадратами. Он переоделся, промыл под душем костюм. Наверное, судьба бережет его. И он догадывался, почему. Когда ты имеешь маниакальное неистовое стремление, никакие обстоятельства не предотвратят его осуществление. Высший разум, энергия, Бог – или что там есть над миром – не мыслит категориями плохого и хорошего, черного и белого. Важно лишь наличие желания. Пока оно есть – ты непобедим, ибо все – за тебя.

Немов вышел из дайвинг-центра с мрачной решимостью немедленно приступить к реализации своего желания. Он слишком долго откладывал – то ли из-за перфекционизма, то ли из-за трусости. Довольно.

Он подходил к машине, когда в кармане брюк зажужжал мобильный. Номер не определился.

– Да?

– Здравствуйте! Могу я поговорить с мистером Немовым? – спросил по-английски вежливый мужской голос.

Андрей тоже перешел на английский:

– Я вас слушаю. Кто спрашивает?

– Вы заполняли анкету в нашем клубе. Мы готовы обсудить дальнейшее сотрудничество. Вам удобно сейчас говорить? – интеллигентно поинтересовался собеседник.

На секунду – или на целую вечность – Андрей окаменел. Затем нажал на кнопку брелока сигнализации, открыл дверцу и сел в машину.

– Да, мне удобно сейчас говорить.

Он представлял себе это именно так. Окультуренный снафф, где клиенту не приходится переживать об уголовной ответственности и беспокоиться о деталях. Ты описываешь желательный сценарий, платишь деньги и приезжаешь в далекий американский город, где специально для тебя организовывают персональное путешествие в рай – или ад – с какой стороны посмотреть. Короткое, но запоминающееся.

Тебя встречает управляющий проектом и сопровождает до места назначения. Скорее всего, завязывают глаза или везут в закрытом фургоне, чтобы маршрут остался неизвестным. Час пути – и ты спускаешься (или поднимаешься) по каменным ступеням в манящую неизвестность и оказываешься в закрытом элитном клубе. Билет обошелся неприлично дорого, но шоу-программа стоит каждого потраченного цента. Помещение отделано в стиле средневековой эпохи. Узкие сырые коридоры с чадящими факелами на стенах, решетка на жаровне, длинная деревянная лавка… Хотя откуда такие штампы? Возможно, владельцы клуба предпочитают модерн…

Нет, его не интересуют массовые убийства. Нет, без пыток. Без зрителей. Да, он желает сделать это своими руками. Способ? Пожалуй, обычным ножом. Впрочем, как получится. Импровизация допустима? По поводу оплаты согласен. Разумеется, хранить молчание в его же интересах.

Поднявшись в квартиру, Немов налил себе виски и долго стоял у окна, глядя в одну точку. Вскоре ему предоставят на выбор с десяток кандидатов по обозначенным параметрам: белый мужчина, рост средний или выше среднего, от 25 до 35 лет.

Андрей не надеялся, что заснет этой ночью. Но отключился, едва голова коснулась подушки.

Будильник затрубил, как обычно, в семь утра. Андрей лениво поплелся в ванную, почистил зубы. И вспомнил о вчерашнем звонке.

В восемнадцать лет он решил искупаться в проруби – не для того, чтобы поддержать православную традицию, а ради новых впечатлений. У купели толпился народ, Андрей поспешно разделся и подошел к полынье. Он спускался по ступеням, чувствуя, как отмирает та часть его тела, что уже погрузилась под воду. Он выдохнул и нырнул с головой. А когда вынырнул, понял, что не способен вдохнуть. Легкие сжались, вызывая удушье. С горем пополам он выбрался из проруби, едва не теряя сознание от нахлынувшей паники, и лишь пробежав несколько метров, ощутил, как сдавившая грудь удавка ослабевает.

Сейчас, стоя в ванной перед зеркалом, Немов испытал нечто похожее. (Фетиш у него на удушье, что ли?)

Его заветное желание скоро осуществится. Именно так, как он и мечтал.

Он вернулся в спальню и забрался под одеяло, предварительно оставив сообщение секретарше, чтобы сегодня в офисе его не ждали. Не могло быть и речи о том, чтобы пойти на работу.

Провалялся в кровати до обеда, потом переместился в гостиную и устроился перед телевизором с тарелкой фруктов.

К вечеру Андрей засомневался в собственной интравертности. Стены давили на него, а невозможность поделиться с кем-то своей радостью угнетала. Повинуясь порыву, он потянулся за телефоном и набрал номер.

– Соня, поговори со мной.

– Андрей! Как я рада тебя слышать! Конечно, давай поговорим, – радостно затараторила девушка. – О чем?

– Я боялся этого вопроса, – ухмыльнулся он. – Не имею ни малейшего понятия.

– Конечно, имеешь, – в ее голосе угадывалась улыбка. – Просто не решаешься признаться.

Они помолчали.

– Соня, ты умеешь кататься на коньках?

– Конечно! – Софочка затаила дыхание. «Пригласи, пожалуйста, пригласи меня на каток!»

Немов молчал. Пауза затянулась, и девушка озадаченно спросила:

– Ау?

– Я здесь.

– Была твоя очередь отвечать.

– Предрассудки.

– Стремление избегать предрассудков – предрассудок. Пригласи меня на каток, – максимально беспечно сказала Софочка.

– Ночь на дворе.

– У тебя есть коньки?

– Есть.

– Заедешь за мной?

Действие не всегда приносит счастье, но бездействием его точно никогда не достигнуть. Через полчаса автомобиль Немова стоял у ее подъезда. Софья запрыгнула на переднее сиденье и проинформировала:

– Поблизости есть открытый каток. Сейчас вперед, а потом направо.

Каток в центре круглого сквера оказался закрыт. За высоким сетчатым забором отполированный лед поблескивал под светом фонарей. Андрей и Софья переглянулись и без слов достигли консенсуса. Мужчина перекинул через забор пакеты с коньками, сцепил кисти в замок, предлагая спутнице встать одной ногой и оттолкнуться. Софья ухватилась за ячейки сетки и перевалилась через край, плюхнувшись в пушистый сугроб.

На коньках она держалась превосходно. В детстве два года прозанималась в секции фигурного катания, пока на одной из тренировок сильно не ушибла ногу, после чего мама убедила ее бросить занятия. Сложных пируэтов не делала, но элементарные вещи типа ласточки, вращения на двух ногах и подскока исполняла легко и изящно. Софочка спиной почувствовала взгляд Немова и сделала эффектный разворот.

– Чего ты к лавке приклеился? – прокричала она, поманив Андрея. – Присоединяйся!

– Я не умею.

– Что? – Она заскользила к нему, затормозив у кромки льда. – Как это не умеешь? У тебя же коньки есть!

– Я их давно купил. С тех пор и валялись, – объяснил он.

– Я тебя научу! Вставай! Ну же! – она потянула его за рукав куртки.

«Что за щенячье развлечение?» – подумал он и подчинился.

– Вот как надо, – командовала Софья, стараясь не выдать своего волнения. Он сжимал ее ладонь, и между пальцами было горячо…

Андрей старательно копировал движения, и вскоре у него стало получаться – даже умудрился проехать целый круг и не упасть. Софья хлопала в ладоши.

«Не выгуливают ее, что ли? Едет ночью не пойми куда, не пойми с кем! И радуется, как ребенок».

Катались до одури. Когда уставали, падали прямо в снег и лежали на спине, разглядывая беззвездное городское небо. Андрей расслабился, и осознание близости персонального апокалипсиса, к которому он долго стремился, размылось, утратило остроту. Это произойдет скоро. Но не сейчас. Сейчас ему просто хорошо – от забившегося за шиворот снега, от ноющих с непривычки лодыжек, от незатейливой приятной компании.

– Что-то я выдохся, – признался он, вытирая взмокший лоб.

Софочка тоже устала, но возвращаться домой не хотела. Она и не помнила, когда вот так веселилась в последний раз. Ее поклонники были намного старше, и развлечения у них были соответствующие возрасту – скучные и серьезные. С Лилей она иногда отрывалась на дискотеках, но для «народных забав» подруга была слишком пафосной.

Девушка с тоской посмотрела на сверкающее блюдце льда, мечтая задержаться здесь хотя бы на полчаса. Она уже собиралась предложить Андрею сделать еще пару кругов, но прикусила язык. Нельзя вести себя как бродяжка, которую пустили на несколько минут в супермаркет и разрешили бесплатно взять продуктов. Тянуть обветренные, в заусенцах пальцы к полкам, хватать еду, стремясь унести как можно больше, ронять, пытаться поднять и удержать, а времени уже не остается, ее вот-вот вышвырнут прочь, а она все набирает и набирает, пихает за пазуху, надеясь, что этого ей хватит хотя бы на неделю сытой жизни на улице.

– Тогда будем собираться! – с напускной веселостью произнесла Софочка.

Перелезли через забор по отработанной схеме, сели в машину. Андрей включил радио «Классика» и тронулся с места.

В салоне было тепло и уютно. Мелькавшие за окном огни казались Софье шлейфом метеоритов в далекой вселенной, а сама она находилась в маленьком звездном корабле, управляемом молчаливым пилотом. Андрей остановил корабль, вышел в открытый космос, купил сигарет…

– Твой подъезд.

Софочка вздрогнула от неожиданности, с сожалением понимая, что приключение завершилось.

– У меня для тебя кое-что есть, – смущаясь, произнесла она и полезла в карман куртки, доставая мутноватый, болотного цвета камешек в мелкую крапинку.

– Хм, спасибо, – Андрей взял подарок и подбросил его на ладони, рассматривая.

– Это змеевик.

– Ага.

– Его еще называют серпентин, – уточнила Софа. – Это очень коварный камень, обладающий собственной волей. Он оберегает лишь того, кто ему приглянулся, кто стремится узнать себя и свою дорогу. В этом случае змеевик работает как компас, только указывает «ненужное» направление и помогает избегать неправильных решений. Мне почему-то кажется, что вы поладите и он принесет тебе душевное равновесие.

Андрей молчал, не понимая, как реагировать, и Софья добавила:

– И еще он считается талисманом деловых людей и излечивает душевные недуги.

– Вот даже как, – хмыкнул Немов, с интересом поглядывая на девушку. Она была такой забавной, искренне веря в эту ахинею.

– Есть даже одна легенда про этот камень, – Софья расценила его ухмылку как одобрение. – При специальной обработке змеевик расщепляется на тонкие нити, из которых можно сделать ткань. Однажды уральские мастера пошили скатерть из волокон змеевика и застелили ею стол, за которым обедал Петр Первый. Когда посуду унесли, Никита Демидов сдернул вымазанную жиром и вином скатерть и бросил в огонь камина. Пламя уничтожило все пятна, очистив ткань. Демидов выхватил целую и невредимую скатерть, встряхнул ее и снова накрыл стол, чем сильно удивил царя.

– Я тоже удивлен, – признался Андрей. – Ты не производишь впечатления человека, знакомого с российскими самодержцами.

– Да я и не знакома, если только они не связаны с какой-нибудь симпатичной историей про камни, – хихикнула Софочка. – Про камни я читать обожаю. Знаешь, о чем я мечтала в детстве?

– О чем?

– Я мечтала не о принце, не о бальном платье и хрустальных туфельках, а о большом сундуке, набитом драгоценными самоцветами. Я представляла, как запускаю в них руки, беру пригоршнями, и они тяжелые, холодные, мерцают, переливаются на свету. Потихонечку собираю себе такой сундук.

– Очень мудро. Драгоценные камни – неплохой объект для долгосрочного инвестирования, – с улыбкой одобрил Андрей. – Я бы тоже не отказался от такого сундука.

– Дело не в их цене. Мне нравятся и самые скромные камни, не стоящие почти ничего. Они меня завораживают. Каждый обладает уникальными свойствами…

– Ты ведь понимаешь, что это красивые сказки? Никакими свойствами они не обладают. Не спасают, не защищают.

– И спасают, и защищают, – упрямо возразила Софья. – Если ты в это не веришь, еще не значит, что это не работает.

– О’кей, в таком случае почему усеянные тоннами самоцветов короны не спасали царей ни от болезней, ни от насильственной смерти? – подначил ее Андрей.

– Потому же, почему молоко, селедка и фрукты по отдельности полезные, а вместе вызывают понос. Камни все разные, их нельзя сваливать в кучу, не учитывая их совместимость, – терпеливо объяснила Софочка.

– Ладно-ладно, сдаюсь, – Немов шутливо поднял руки, изображая капитуляцию. – Эту стену мне не пробить.

– Не знаю, о какой стене ты говоришь, но камни живые! – с пылом отозвалась она. – Те же кристаллы, например, алмазы, изумруды, кварцы – они же растут, понимаешь? А французские ученые даже эксперименты провели, доказывающие, что и обыкновенные булыжники обладают чем-то вроде процессов жизнедеятельности, дышат и даже двигаются. Правда, все у них очень медленно – на один вдох уходит от трех дней до двух недель, что в общем-то логично, учитывая, сколько они существуют. К камням подсоединяли электрокардиограф и обнаруживали слабую пульсацию, представляешь? Так что вполне возможно, это какая-то неизученная форма жизни. – Софья поймала рассеянный взгляд Андрея и спохватилась: – Извини, я о камнях могу часами говорить, если меня не остановить. Я просто хотела как-то поблагодарить тебя. Я ведь оформляю сейчас помещение бара…

– Так вы с Николаем договорились?

– Да! И я так рада! Спасибо тебе огромное!

– Не за что, Соня. И спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Она помедлила, прежде чем взяться за ручку дверцы и вынырнуть в холодную ночь.

Глава 13

Мэдди всю ночь не смыкала глаз – Томми не вернулся к вечеру, как обещал, и она не на шутку обеспокоилась. В голову лезли глупые мысли, и с чего бы, спрашивается? Разве раньше не бывало такого, что муж задерживался? Мало ли какие у него дела? Может, устроился на дополнительную работу, а ей не сказал, чтобы не ловить в ее взглядах сочувствие? Или встретил старого знакомого и засиделся в баре до утра. Имел право. Он в последнее время и так света белого не видел, пахал за троих, – дома бы отдохнуть, так нет, дома свои проблемы. Тут у любого от напряжения психоз начнется, а Томми держался с достоинством, еще и ее, дуру плаксивую, утешал.

По какой бы причине Томас ни пришел ночевать, он сам объяснит, если посчитает нужным. Мэдди заставила себя лечь в постель, но просыпалась каждые полчаса, смотрела на часы, борясь с искушением позвонить. Меньше всего ей хотелось походить на женушек, достающих своих несчастных мужей чрезмерным контролем. Он почти никогда не заставлял ее волноваться – почти. Но и тогда после долгих уговоров Томми согласился завязать с криминалом, и с тех пор Мэдди безраздельно ему доверяла.

Рассудок подсказывал ей, что беспокойство беспочвенно, но поселившаяся внутри тревога игнорировала доводы разума. Около четырех утра Мэдди все-таки не выдержала и позвонила Томасу. Но его телефон был выключен.

Как объяснить эту темную, неотвратимую тоску, разворачивающуюся в сердце подобно проснувшейся змее? Она жалит, пожирает тебя изнутри, откусывая от живой плоти кусок за куском, прогрызая себе путь наружу, и каждое ее движение заставляет корчиться от нестерпимой боли. Мэдди показалось, что из ее легких вышибли весь воздух, а тягостное предчувствие, которое она так умело загоняла внутрь, внезапно переросло в отчетливую, бескомпромиссную уверенность: с Томми что-то случилось. Что-то очень, очень плохое.

«Нет, нет, это всего лишь приступ паники, вызванный расшатанными нервами, – убеждала себя Мэдди. – Нельзя позволять воображению перечеркивать здравый смысл».

Она сейчас чрезмерно чувствительна, встревожена состоянием дочери и поэтому реагирует неадекватно на сущие мелочи. Нужно вытереть сопли и взять волю в кулак. Завтра утром она проведает дочь и весь день проведет в салоне, делая стрижки и укладки.

Ночь за окном постепенно теряла насыщенность, уступая пасмурному утру. Рассветные сумерки вливались в окна, заполняя комнату неприветливой серостью. Мэдди решительно встала с кровати, надела спортивный костюм и прошлепала босиком в кухню. Холодный пол кусал стопы, она включила чайник и уселась на стул, поджав под себя ноги. Сейчас она поедет в больницу, и к тому моменту, как туда доберется, Томас уже будет дома и позвонит.

Но ни сегодня, ни на следующий день муж домой не пришел.

Крайтон косился на скованные наручниками запястья и не мог избавиться от ощущения нереальности происходящего. Все это галлюцинация, игра больного воображения: эта пустая комната, где из мебели только железный стол и два стула, это широкое зеркало на стене, скрывающее наблюдателей по ту сторону стекла, этот самодовольный офицер, третий час ведущий допрос и не скрывающий ликования, – не каждый день посчастливится арестовать вооруженного грабителя на месте преступления. И сам он, Томас Крайтон, беспомощный, злой, отчаянно теряющий самообладание, – тоже вымысел.

– Сотрудничество существенно облегчит вашу участь, – в десятый раз повторил следователь, пытаясь придать голосу обманчивую доброжелательность. – Кто еще участвовал в нападении?

Томас метнул в него затравленный взгляд. Кто еще участвовал в нападении? Один такой длинноволосый, зовут Джон, фамилии не знаю. Еще трое, у которых известны только прозвища. Черт возьми, да что он может рассказать, не зная о них практически ничего? Навести на подвал? Джонни подлец и подонок, но не дурак. Уже наверняка замел следы и свалил из города, ищи его…

– Напрасно молчите, – офицер откинулся на спинку стула, вальяжно расставив ноги. – Один человек убит, второй в реанимации в критическом состоянии. Похищено больше полутора миллионов долларов, и вы – единственный подозреваемый. На оружии ваши отпечатки…

– Я не стрелял, – он подался вперед, наклонившись над столом. – Я уже объяснял, как было. Я не стрелял.

Следователь кивнул, мысленно изумившись настойчивости, с какой все без исключения уголовники стараются убедить окружающих в своей невиновности. Они столь глубоко уверены в собственной безгрешности, что порой даже детектор лжи признает их святость.

– Я хочу вам поверить. Но мне нужны хоть какие-то факты.

Его дочь умрет – вот единственный факт, который Томас мог предоставить следствию. Умрет по его вине. Несколько мгновений назад он практически достиг цели, почти прикоснулся к деньгам, благодаря которым мог спасти Тину. А теперь он не просто вернулся к началу, а отдалился от него на немыслимо далекое расстояние. Вероятно, он находился в шоковом состоянии и до конца не осознавал случившееся – и лишь поэтому все еще дышал, а не корчился в бессильных судорогах.

Закончив допрос, офицер отвел Крайтона в камеру временного содержания. Металлическая дверь лязгнула, оставив его наедине со своими мыслями. Томас сел на лавку, вцепившись в волосы дрожащими пальцами, и невидяще уставился на царапину на грязном полу.

Мэдди любила говорить, что все к лучшему. Кто другой попробовал бы его утешить подобной заезженной фразой, он бы ответил колкостью, а то и вовсе накостылял по шее. Но Мэдди не просто говорила, она искренне верила, и эта святая убежденность обезоруживала и заставляла хотя бы на секунду – на долю секунды – проникнуться этой утопической идеей и помечтать о нереальном, фантастическом мире, где все действительно случается к лучшему.

Он догадывался, что в этом вымышленном мире Мэдди спасается от травмирующих воспоминаний. Ее брата убили, что ни при каких воображаемых условиях не могло быть «к лучшему», и она это отлично понимала. Но ей было необходимо во что-то верить, чтобы продолжать жить полной, осознанной жизнью, – и Томас как мог поддерживал ее добровольную маленькую иллюзию.

Он вспомнил, как она радовалась, когда ее пригласили участвовать в районном конкурсе вокала. Мэдди отлично пела, тембр ее голоса – сочный, с легкой хрипотцой – впечатлял даже далеких от музыки слушателей. Для финального выступления требовался подходящий наряд, и жена металась в поисках. В витрине магазина она увидела роскошное оранжевое платье, но оно стоило слишком дорого. Томас настаивал на покупке, но практичная Мэдди ни за что не соглашалась потратить такую сумму на «легкомысленную тряпицу».

За несколько дней до концерта ей позвонили из организационного комитета и сообщили, что спонсоры изъявили желание одеть финалистов и выделили каждому подарочный сертификат того самого магазина одежды! Восторгу Мэдди не было предела, она бегала по квартире, смеялась и визжала, а Томас с Тиной сидели на диване и изображали недоумение. На сцену она поднималась в изумительно шедшем ей огненном платье и светилась от счастья. Крайтон сидел в первом ряду, довольный тем, как ловко все провернул. Две недели, помимо основной работы, он трудился грузчиком и, накопив нужную сумму, попросил Жози связаться с Мэдди и озвучить ей легенду о щедрых спонсорах.

Тине тоже нравится петь. Самому Крайтону медведь на ухо наступил, но дочка, к счастью, пошла не в него.

– Когда вырастет, станет звездой, – фантазировала Мэдди, любовно ероша кудряшки дочери. – А что? Все данные для этого есть!

Все данные, кроме будущего.

Томас резко выпрямился. Его лицо приняло непривычно жесткое, непроницаемое выражение. Упрямый подбородок взметнулся вверх, а кулаки угрожающе сжались.

Он кинулся к двери и принялся исступленно ее пинать, требуя, чтобы его немедленно выпустили. Двое копов, вызвавшиеся усмирить смутьяна, отперли замок и зашли в камеру, красноречиво похлопывая дубинками по бедрам.

– Угомонись, парень, – прогундосил тот, что повыше, и растянул тонкие губы в ехидную улыбку, от чего они совсем исчезли.

Томас попятился, уперся спиной в стену.

– Иначе придется тебя поучить нормальному поведению, – коп шагнул вперед, намереваясь отвесить буйному пару показательных тумаков.

Дальнейшее стало неожиданностью не только для полицейских, но и для самого Томаса. Все чувства отключились, мозг заработал быстро и четко, просчитывая дальнейшие ходы и выбирая наиболее оптимальный. Он сделал резкий выпад, ударив первого копа в живот, тут же добавил локтем в затылок, когда тот согнулся, и переключился на второго, молниеносно обрушивая кулак в отвисшую челюсть.

Завладеть пистолетом было делом пары секунд. Он обхватил за шею второго копа, приставив дуло к его виску, и двинулся в коридор, прикрываясь заложником.

– Всем назад! Иначе он покойник!

События развивались стремительно и карикатурно, как финал плохого боевика. Не имелось никакой объективной возможности выбраться из переполненного полицейского участка – и тем не менее это происходило, здесь и сейчас, и он, Крайтон, не просто в этом участвовал, но играл центральную роль.

Он с такой силой вдавливал пистолет в висок заложника, что содрал кожу – тонкая струйка крови стекала по шее полицейского, которую Томас сдавливал второй рукой; мозг подмечал мельчайшие детали, но отбрасывал их, как мусор, концентрируясь на главной задаче. Направо. В коридор и налево. Не поворачиваться спиной. В холл. Мимо пункта охраны. Пригибать голову.

Заложник без конца спотыкался, и Крайтон практически волочил его на себе.

Звонили телефоны, трещали рации, кто-то кричал. Томас ничего не слышал – его накрыла абсолютная, сокрушительная тишина, впитавшая в себя посторонние шумы и голоса. Только единственный звук – собственного сердца – казался оглушительно громким.

Он достиг входной двери, вынудив полицейских расступиться, выбежал на улицу и рванул к дороге, продолжая прикрываться живым щитом.

Завизжали тормоза. Томас кинулся наперерез к ближайшему автомобилю.

– Дверь открывай! – приказал испуганно сжимавшему руль толстяку. Оттолкнул заложника, кубарем покатившегося по асфальту, запрыгнул внутрь и направил пистолет на жирдяя: – Поехали, живо!

Побледневший водитель нажал на педаль газа и судорожно рванул вперед. И почти сразу же, где-то совсем рядом, взметнулся в воздух надсадный вой полицейской сирены.

Впереди замаячил желтый сигнал светофора.

– Не останавливайся, жми быстрее! – Томас посмотрел назад: две патрульные машины следовали по пятам и быстро приближались. Преследователи мчались на «Ford Police Interceptor». У тачек восьмицилиндровый силовой агрегат от «Mustang» на 4,6 литра, но максимальная скорость ограничена 136 милями в час. Значит, на угнанной «Toyota» можно было бы оторваться, если сменить шофера. Томас бросил быстрый взгляд на вспотевшего от страха толстяка. Его губы дрожали, как два желейных ломтя.

– Тормози! – приказал Крайтон.

Машина резко сбавила скорость и остановилась.

– Выметайся!

Томас быстро перебрался на водительское кресло и рванул с места в тот момент, когда расстояние между ним и преследователями сократилось до нескольких метров. Он неплохо знал эту часть города, но действовать следовало предельно быстро, пока не подключили вертолеты. Тогда – конец.

Он разогнался до 80, 90, 100 миль в час и продолжал ускоряться, лавируя между машинами, задевая бампером бока, рискуя врезаться и разбиться всмятку. Томас лихорадочно прикидывал, где свернуть, когда заметил, как патрульная машина перекрывает впереди дорогу. «Быстро работают, сволочи!» Он резко крутанул руль, выворачивая на встречную полосу и едва избегая столкновения с тяжелым «Доджем».

Истерично завизжали покрышки, кто-то въехал в бордюр, два автомобиля «поцеловались» и остановились, – но он уже стремительно удалялся. На бешеной скорости миновал перекресток, до смерти напугав собравшихся переходить дорогу пешеходов, проехал еще два квартала и лихо нырнул на длинную сквозную улочку, выходившую на широкий проспект. Рядом площадь, полно народу, не доезжая – бросить тачку, смешаться с толпой, дойти до станции метро – а там уж он улизнет.

«Домой нельзя. Схорониться где-то, обмозговать. Времени почти нет. Полтора миллиона! По триста тысяч получилось бы! Чертов ублюдок Джонни, чтоб ты в аду горел!»

Он отвлекся на какую-то секунду, проверяя, нет ли погони, а когда поднял глаза, увидел старика, решившего перейти дорогу именно в тот момент, когда прямо на него, на огромной скорости, летел автомобиль.

Где-то на подкорке мелькнуло короткое: «Не успею затормозить». Чертов, чертов старик! Томас дернул руль, с силой вдавливая ногу в педаль тормоза. Машину резко занесло. Глаза зафиксировали стремительно надвигающуюся бетонную стену. А потом зрение пропало.

Глава 14

К клинике пластической хирургии, сверкавшей белым фасадом за черной кованой оградой, Софочка приближалась маленькими шажками, уговаривая себя не робеть. На крыльце она зачем-то отряхнула чистые сапожки, сделала глубокий вдох и вошла в дорого отделанный, сверкающий хромовыми поверхностями холл. Приветливой девушке на ресепшене объяснила цель визита.

– Да, конечно. Наденьте халат и бахилы. Вас проводят.

В просторной палате Лиля лежала одна, безвольно вытянув руки вдоль тела. Действие наркоза недавно закончилось, подруга слабо улыбнулась:

– Привет.

– Как ты?

– Хреново. Перед глазами плывет. И тошнит.

– Но выглядишь ты неплохо, – соврала Софочка. Внешний вид Лили был далек от цветущего.

– Зацени, – с вялой гордостью Лиля указала на возвышавшиеся под простыней бугорки и тут же поморщилась от боли.

Софья уселась на стул рядом с койкой и сочувственно нахмурилась:

– Ты сама-то довольна?

– Буду довольна, когда Эдичка раскошелится мне на новую тачку, – фыркнула та.

– То есть сама ты не хотела этой операции?

– Ты скажешь тоже, – Лиля устало закатила глаза. – Ради стабильного, обеспеченного будущего полезно учиться забивать на собственные проходные хотелки. Это бартер, Софи. Эдичка желал большую грудь – Эдичка ее оплатил и получил, а я получу дивиденды и бонусы. Ты же сама отлично знаешь, как это работает.

Софочка знала – пыталась облечь это знание в более романтическую форму, замаскировать его неприкрытую циничность, но полностью отгородиться не могла. До недавнего времени у нее и не имелось иных вариантов существования. До недавнего времени…

Она посмотрела на осунувшееся лицо подруги и подумала: а если бы Гива попросил ее сделать то же самое, согласилась бы? Она нравилась себе и ничего не хотела менять. Вряд ли бы он смог ее уговорить… Гива относился к ней гораздо нежнее и уважительнее. Лилькин Эдик – настоящий козел. Да, очень богатый. Но этим его достоинства исчерпывались. На следующий день рождения подруги Софа подарит ей кольцо с гранатом. Может, это как-нибудь благотворно на нее повлияет. Не зря же гранат называют путеводным камнем, даже Ной на своем ковчеге освещал себе путь гранатовым фонарем. И вроде бы даже выплыл. Вдруг и Лиля выплывет?

– Ты что-нибудь ела?

– Какой там ела! Меня рвет от пищи, – Лиля помолчала и тут же утешила себя. – Зато похудею.

– Да куда тебе худеть!

– Что-то мне дурно, – неожиданно захныкала подруга.

– Давай я Эдику позвоню, пусть приедет! – предложила Софья.

– Не смей! Чтоб он меня такой увидел?

– Но ты же ради него…

– Нет! – оборвала Лиля. – Встретимся с ним, когда я снова буду в форме!

Софочка вытаращила глаза: на белой простыне на груди появилось маленькое красное пятнышко. Потом еще одно. Она судорожно нажала на кнопку вызова медсестры.

По словам доктора, у пациентки возникло «небольшое осложнение».

– В первые сутки после операции бывает кровотечение в полость с имплантом, – пожилой мужчина с холеным безразличным лицом, одетый в салатовый медицинский халат, отвел Софочку к выходу из отделения и успокоил. – Мы его остановили, серозную жидкость и кровь откачали, не волнуйтесь. Отеки и кровоизлияния – это естественная реакция организма на хирургическое вмешательство. Через недельку снимем швы, пропишем вашей подружке восстановительный массаж, обязательное ношение компрессионного белья. А через месяцок можно и на подиум.

Прежде чем покинуть клинику, Софья зашла в туалет и умылась холодной водой. Отражение в зеркале смотрело на нее испуганной бледной куклой с белокурыми волосами и неестественно синими глазами.

Остаток дня она провела в баре «Чикаго-блюз», а вечером поехала домой. Выходя из такси, она попала прямиком в объятия Гивы.

– А я тебя караулил, сюрприз хотел сделать. Я места себе не находил после ссоры, – мужчина заискивающе улыбнулся. – Мы ведь больше не будем ссориться, да?

Софочка просияла: какой же у нее все-таки хороший, понимающий мужчина, готовый сделать первый шаг навстречу.

– А чтобы закрепить наше примирение, я приготовил сюрприз, – Георгий Сергеевич повел девушку к припаркованному неподалеку «Мерседесу», подобострастно открыл дверцу, приглашая сесть.

– Нынче у нас шикарный культпоход. Мы едем в Гостиный Двор на Неделю моды. Ты же давно об этом мечтала, а я, негодяй, все время не находил.

Год назад она бы заверещала от восторга, а сейчас лишь кивнула. Ее все еще волновало Лилькино здоровье, и веселиться не хотелось. Однако едва она вошла под своды роскошно украшенного зала, все заботы мигом забылись. От ярких дефиле российских и зарубежных дизайнеров одежды рябило в глазах; в качестве моделей выступали звезды эстрады, и зрители встречали овациями каждый выход. Атмосфера праздника наполняла каждый квадратный сантиметр площади.

Воспользовавшись паузой между показами, Софочка посетила мультибрендовый шоу-рум и прикупила парочку обновок.

– О, дорогуша, чмоки-чмоки! – стройный юноша в бархатном блейзере, с густо смазанными гелем волосами и с небрежно повязанным на шее пестрым шарфиком коснулся наманикюренным ногтем ее щеки. Мэтью (а по паспорту Матвей) был душой любой более-менее гламурной компании и не пропускал ни одной тусовки бомонда. Как мужчину Софочка его никогда не воспринимала. Его девичья страсть к ювелирным побрякушкам являлась притчей во языцех. Но некоторые ее подружки тайно фантазировали о хрупком Мэтью, даже зная, что им ничего не светит: мальчонка предпочитал однополую любовь.

Музыка грохотала, Мэтью, не смолкая, трепался о светских сплетнях, и Софочка внезапно поняла, что больше не вынесет здесь ни минуты.

Услышав ее намерение убраться восвояси, Георгий Сергеевич удивился:

– А как же after-party? Там будет полно знаменитостей. Мне было сложно договориться, между прочим!

– У меня очень болит голова, – Софья изобразила страдание и почти не покривила душой. – Я тебе очень, очень благодарна за чудесный вечер! Отвези меня, пожалуйста, домой.

Поднявшись в квартиру, романтично настроенный Георгий Сергеевич сразу же кинулся стаскивать с любовницы одежду.

– Ты сводишь меня с ума, детка, – его руки с привычной уверенностью бродили по ее телу.

Физически было приятно, Софочка откликалась на его страстные поцелуи, но одна навязчивая мысль не давала ей покоя: куда подевался Маркиз? Она его не видела уже двое суток, и сегодня, подходя с Гивой к подъезду, ей послышался то ли слабый скулеж, то ли завывание ветра – точно она не сказала бы, но захотела осмотреться, отыскать источник тревожащего звука.

– В чем дело? – Георгий Сергеевич замер на ступенях, всей своей позой выражая нетерпение. – Что ты там хочешь найти?

– Мне кажется, где-то плачет собака… Может, ей плохо?

– О боги, какая собака? Ты в своем уме? – Ноздри его широкого крупного носа дрогнули – он явно начинал раздражаться, и Софья не рискнула настаивать. Она и так в последнее время вела себя непростительно эгоистично… Маркиз и раньше иногда пропадал, но всегда возвращался. А скулеж ей, конечно же, померещился.

Она тряхнула головой, откинув длинные светлые волосы назад, и игриво улыбнулась:

– А у меня есть сливки!

Георгий Сергеевич довольно сощурился, накрывая ладонями ее красивую упругую грудь:

– Узнаю свою изобретательную девочку! Вот такой ты мне нравишься больше! А то придумала глупости насчет работы…

Софья попробовала возразить, но он закрыл ее рот своими губами, бесцеремонно раздвинул ноги и толкнулся вперед.

«Куда ж ты прешь!» – выругался Андрей, едва успев затормозить: рассеянный пенсионер переходил дорогу на красный цвет. Немов торопился в «Останкино» и порядком опаздывал.

В холле на первом этаже его уже ждала редактор программы, высокая привлекательная женщина лет пятидесяти. Она улыбнулась вежливой дежурной улыбкой и поспешно отвела его в гримерную, вручив листы формата А4 с вопросами, которые будет задавать ведущий.

Спустя десять минут он уже сидел в студии, рядом с ведущим, который бодро читал по телесуфлеру:

– Как считают эксперты, наступающая неделя будет важной для формирования дальнейшей динамики российского фондового рынка. Настроения игроков будут связаны с изменениями цены на нефть и движениями мировых торговых площадок. Неделя богата на появление данных экономической статистики США, за которыми инвесторы следят с особым вниманием. Индекс РТС вряд ли сможет продемонстрировать исторические максимумы, если не возникнет весомых аргументов для роста. Специалисты заявляют, что на российском фондовом рынке наблюдается дефицит инвестиционных идей, и участникам приходится искать сопутствующие индикаторы. Сегодня мы пригласили в студию аналитика…

Съемка прошла успешно, Андрей охотно отвечал на вопросы и шутил, обаяв всех присутствовавших на площадке. Его переполняла позитивная энергия, и окружающие невольно заряжались ею. После звонка из клуба он словно заглотнул лошадиную дозу стимуляторов; он ощущал себя едва ли не всесильным, способным перевернуть мир, – по крайней мере, свой собственный.

Он заехал в магазин, накупил целую тележку продуктов и до ночи сидел перед компьютером, хрустя яблоком и с азартом играя на биржевом терминале. В первом часу ночи раздался звонок.

– Андрей… Пожалуйста, помоги. Пожалуйста…

Софья рыдала в трубку, он не сразу узнал ее.

По пустым дорогам добрался до ее дома за считаные минуты. Девушка сидела на корточках у обледенелого палисадника, склонившись над чем-то бесформенным. Сперва Андрей подумал, что это выброшенная кем-то замызганная шуба или дубленка, но, приблизившись, понял, что ошибся.

– Нужно отвезти его к ветеринару. – Софочка подняла на Андрея заплаканное лицо. – Я нашла его там, у стены, он еле дышит. Я вызвала такси, но шофер отказался везти в салоне грязного старого пса! Я хотела поймать попутку, но до дороги далеко, я боюсь его оставлять одного… Он умирает…

Не говоря ни слова, Немов нагнулся, не без труда поднял огромную безвольную тушу и понес к машине. Софья засеменила следом.

Часом позже они сидели в тесной приемной круглосуточной ветклиники, ожидая заключения ветеринара. Андрей расслабленно разглядывал скучные плакаты на стенах, а Софочка ломала пальцы и кусала губы, подскакивая каждый раз, когда за дверьми кабинета что-то звякало.

– Если с ним что-то случится, я никогда себя не прощу, – твердила она. – Он там умирал на морозе, а я веселилась, сливками обмазывалась…

Софочка уронила в ладони лицо и беззвучно всхлипнула. Немов покосился на нее с неопределенным выражением и промолчал.

Дверь кабинета распахнулась, и Софья кинулась к доктору.

– Воспаление легких в тяжелой форме, – объяснил тот. – Попробуем вылечить, но займет это, сразу предупреждаю, несколько недель. В первую очередь необходимо провести курс инъекций антибиотиков в стационаре, наряду с этим – физиотерапию четыре раза в день. Не знаю, готовы ли вы оплачивать такие расходы, учитывая, что животное бродячее…

– Я все оплачу! – поспешно заверила Софья. – Делайте то, что нужно!

Доктор кивнул и продолжил:

– После стабилизации состояния продолжить лечение можно вне стационара. По-хорошему, следовало бы подержать животное дома, минимизировать его нахождение на холоде…

– Но я не могу взять его домой, – сокрушенно пролепетала Софочка, представив, как отреагирует Гива, если она даже заикнется об этом.

– Конечно, не можете, – с горькой усмешкой произнес мужчина. И после паузы добавил: – Не знаю, кстати, с чего вы решили, что пес старый. Кобель молодой, года полтора. Просто запущенный. Подкормить его, подлечить, может быть, и выживет на улице…

Софочка перевела глаза на Андрея, ища поддержки:

– Я правда не могу его взять к себе, как бы ни хотела! Это Гивина квартира, и он мне не позволит…

Немов молчал, поигрывая желваками. Ее бестолковая беспомощность начинала его бесить.

– Может быть, отдать в приют? – она продолжала смотреть на него, скорбно изломав брови и прося совета.

Андрей не выдержал.

– Я тебе сейчас кое-что скажу и больше к этой теме не вернусь, так что запоминай, Соня, – медленно отчеканил он. – Ты самостоятельная единица и вольна принимать собственные решения. Ты ни с кем не обязана согласовывать свои желания. Жалко пса – возьми к себе, заботься о нем. Боишься, что твоему любовнику не понравится, – смени любовника. Не хочешь менять любовника – сними квартиру, где ты сама будешь хозяйкой. Уверен, если ты продашь какую-нибудь цацку, то сможешь себе это позволить. Ты хорошенькая, Соня, но у тебя смещены ориентиры. Ты не придаток к мужчине. Твоя ценность находится не между ног, как ты привыкла считать. Помимо того что у тебя в трусах, у тебя есть еще то, что в голове. Начни использовать мозг, я уверен, тебе понравится, это очень увлекательно.

Ветеринар, ставший невольным свидетелем отповеди, скрестил руки и привалился к стене, с интересом наблюдая за происходящим.

Софочка молчала, широко распахнув глаза, и Андрей заговорил спокойнее:

– А по поводу приюта… Ты хоть раз была в приюте? Видела обстановку? Знаешь, чего стоит волонтерам содержать сотни зверей? Им каждый день звонят и пишут такие вот жалостливые люди вроде тебя, прося приютить бездомное животное, иначе оно сдохнет, бедненькое! А они сами никак не могут помочь. У них квартиры и машины, руки и ноги, но они совсем ничем не сумеют помочь сдыхающему от голода и болезни существу. Зато перекинуть ответственность на других – это запросто. И потом еще наверняка будут испытывать гордость за то, что совершили доброе дело. Их не волнует, что в приюте животные тоже погибают, потому что не хватает ни денег, ни сил, чтобы уследить за всеми при минимальных ресурсах. Это ты понимаешь, Соня?

Андрей перехватил взгляд доктора. Тот поднял вверх указательный палец в знак одобрения и скрылся в кабинете, тихо прикрыв за собой дверь. Софья этого не заметила. Она стояла, пристыженная и растерянная, и готова была провалиться сквозь землю.

Андрей двинулся к выходу и на пороге обернулся:

– Ты идешь?

Глава 15

– …и после того, как его повязали на ограблении инкассаторского фургона, этот сумасшедший напал на двух полицейских, взял одного в заложники и чуть не вышиб ему мозги. Прямо в полицейском участке! А потом остановил на дороге тачку и укатил! – шеф полицейского участка Билл Уолли возмущенно хмыкнул в телефонную трубку. – Если бы не авария, мотались бы за ним до вечера, тот еще Фернандо Алонсо.

Удивительно, что раньше не привлекался, и за один день умудрился наколдовать себе на пожизненное, скорее всего. Помимо основного обвинения – вооруженный грабеж и убийство, – теперь добавилось еще несколько, в том числе нападение на сотрудника полиции и угон… Таких лихих экземпляров Билл Уолли давно не встречал. Однако и везучий же тип – если о везении уместно говорить в данном случае. Машина искорежена, а у самого – несколько царапин и сотрясение. Пока по делу ведется следствие и изучаются материалы для предварительных слушаний, злоумышленник будет этапирован в окружную тюрьму. С начальником которой, своим закадычным приятелем Реем Блэквудом, шеф и общался в данный момент.

– Счел долгом предупредить, чтобы ты за ним внимательнее приглядывал, – продолжил Уолли. – Дерганый он больно.

Рей Блэквуд расхохотался:

– Билли, у меня каждый первый дерганый – до поры до времени. Подсажу его к кое-кому, чтобы поучили манерам, мигом притихнет. Будет на суде соловьем петь, лишь бы добиться отдельной камеры.

– Никогда не сомневался в твоих стратегических талантах. Получишь Крайтона через пару часов.

– Жду с нетерпением, – Блэквуд положил трубку и покрутил головой вправо-влево, разминая затекшую шею. Затем нажал на кнопку вызова дежурного.

Полицейский фургон миновал железные ворота и заглох у пропускного пункта. Охранники выволокли Крайтона, втолкнули внутрь здания вместе с другими прибывшими и повели в приемный бокс. От транквилизаторов, которыми его напичкали в участке, кружилась голова, налитые чугуном ноги двигались с трудом. Дежурный лениво задал десяток вопросов, заполнил бланки и карточку удостоверения личности арестанта, снял отпечатки пальцев, сделал фотографии.

Томас плохо соображал, что делает. Он словно не участвовал в происходящем, механически отвечая на вопросы и выполняя приказы, суть которых не улавливал.

В отдельном кабинете ему велели полностью раздеться, встать на резиновый мат, нагнуться, коснувшись пальцами пола. Под воздействием успокоительных унижение казалось не столь острым.

Второй блок, третье крыло, десятая камера. Решетчатая дверь распахнулась, впуская новенького, и с глухим стуком захлопнулась за его спиной. Две пары настороженных глаз метнулись в его сторону, сканируя с ног до головы.

Томас окинул камеру затуманенным взором: приваренные к полу двухэтажные нары, два пластиковых стула, одинокий унитаз со сломанной крышкой и фаянсовый умывальник – вот и все убранство. Его предупредили, что тюрьма переполнена, поэтому вместо койки ему выделили матрас на полу. Он подошел к стене, сел на импровизированную кровать, положив рядом выданные ему рулон туалетной бумаги, кусок мыла и зубную щетку.

Когда его вытащили из разбитой машины и привезли обратно в участок, он воспользовался правом звонка.

– Томми? Ты где? – с плохо скрываемым беспокойством спросила Мэдди. – Что-то случилось?

Он хотел рассказать ей правду, она заслуживала правды. Но смог выговорить только жалкое «Прости» и малодушно повесил трубку.

Неужели это конец?

Крайтон повалился на живот, спрятав лицо в ладони, и лежал так целую вечность, не слыша ни обращенных к нему голосов, ни скрипа закрывающихся перед отбоем дверей… Он не заметил, как погасло освещение, как негромко заиграло мексиканское радио, а потом незаметно стихло, и задрожало в воздухе тревожное, густое безмолвие.

Он проснулся мгновенно, как будто кто-то потянул невидимый тумблер, вырвав Томаса из липкого забвения.

– Смотри-ка, Белоснежка очнулась, – раздался низкий насмешливый голос за его спиной.

– И поцелуя не понадобилось, – пробасил кто-то.

– После твоих поцелуев, Мигель, у нее бы задница неделю горела, – отозвался первый, и его ответ потонул во взрыве хохота.

Крайтон медленно повернул голову: двое латиносов сидели напротив – один на стуле, второй на нарах – и с агрессивной веселостью рассматривали его. У открытых дверей, на пороге камеры, топтались еще трое.

– Ну так что, Белоснежка, знакомиться будем? – спросил бритоголовый мексиканец с кривой ухмылкой и внимательными черными глазами. Под оранжевой тканью робы перекатывались бугры накачанных мышц.

– Он, по ходу, немой, Тьяго, – приземистый широкоплечий парень с низким лбом, который пересекал короткий кривой шрам, вызывающе покосился на новенького. – Невежливо не здороваться с хозяевами.

– Простите, – Томас вымученно улыбнулся. – А где хозяева?

Бугай – судя по всему, он был здесь за главного – восхищенно присвистнул:

– А Белоснежка у нас с гонором!

– Надо бы научить ее вежливости.

– Обязательно научим.

– Веселенький будет день! – подхватил хор голосов.

Отдаленный звон посуды оборвал диалог, и вся компания ринулась в коридор, торопясь на завтрак. Уже в дверях тот, что со шрамом, оглянулся, смерив новичка тяжелым взглядом маленьких, глубоко посаженных глаз.

Томас встал и на автомате поплелся следом. Мысль о еде вызывала тошноту, но тихий рассудочный голос в голове упрямо толкал его вперед. «Еще ничего не кончено. Нужно питаться, чтобы работал мозг».

В просторной столовой, уставленной длинными столами и скамьями, было полно заключенных. Народ толпился у раздачи с подносами в руках; за столы рассаживались по расовому признаку, компаниями по шесть-восемь человек. Основной контингент составляли черные и латиносы – они кучковались в разных углах, негласно поделив территорию. Крайтон заметил нескольких белых, скромно разместившихся за одним из дальних столов. Охраны не было видно. Томас взял поднос, но тут же положил его обратно, осознав, что не сможет запихать в себя ни ложки. Он не знал о заведенных порядках, поэтому облокотился на стену и принялся молча наблюдать.

Крайтон пребывал в состоянии, похожем на транс; ему казалось, он находится внутри прозрачной стеклянной сферы, и окружающее не касается его, обтекает, словно вода. Несвязные обрывки мыслей кружились нескончаемым хороводом, и одна из них, особенно важная, Томас точно знал, никак не доходила до его сознания. Он пытался поймать ее, осмыслить, но сконцентрироваться не получалось.

Двое соседей по камере завтракали со своими собратьями большой компанией, они шумно переговаривались и то и дело поворачивали головы в сторону Томаса, разве что пальцем не тыкали.

Латинос со шрамом на лбу первым покончил с трапезой и, проходя мимо Крайтона, задел его плечом.

– Какого хрена ты тут стоишь?

Мужик явно инициировал ссору, и Томас отступил на два шага, игнорируя вопрос.

– Я к тебе обращаюсь, слышь? – Мексиканец воспринял его нежелание вступать в конфронтацию за трусость и приободрился, стукнул себя в грудь кулаком: – Эй! Отвечай!

Сидевшие неподалеку латиносы поднялись из-за стола, заинтересовавшись происходящим, и окружили Крайтона.

– В чем дело, Мигель?

– Сперва Белоснежка посчитала, что вправе находиться с нами в одной камере, а теперь еще мешает нормальным людям мимо пройти.

Томас с тоской подумал, что придется драться. Почему они просто не заткнутся, не оставят его в покое?

Тьяго – качок с белозубой улыбкой – оскалился, уперев руки в бедра:

– Ты обидел нашего друга, амиго. Извинись, и закроем тему.

– Вряд ли.

Бугай одобрительно хмыкнул и тут же, без прелюдий, выбросил правую руку вперед, метясь в челюсть. Томас увернулся от удара, перехватил запястье и ударил в живот. Противник согнулся и закашлялся, но быстро выпрямился и пошел в наступление.

Завязалась потасовка, трое накинулись на Крайтона, а двое остальных стояли на стреме. Некоторые заключенные оторвались от тарелок и следили за неожиданным развлечением, громко подзуживая дерущихся.

– Давай, вмажь ему как следует!

– Не дерись, как девка!

– По зубам ему врежь!

– Ну, давай, давай!

– Сильнее бей!

Томас находился не в лучшей форме – после аварии голова трещала от боли, а изображение перед глазами расплывалось, но просто позволять кому-то избивать себя он не собирался. Он махал кулаками с холодным равнодушием, не подключая эмоции и не замечая боли.

Не ожидавшие отпора латиносы на мгновение оторопели (толпа наблюдателей заулюлюкала, их симпатия переметнулась на сторону белого) и набросились на него уже с неподдельной злостью. Хлестким хуком бугай отбросил новенького назад, впечатав в стену, а Мигель обрушил серию ударов по корпусу.

Кто-то подал знак, и нападавшие мгновенно опустили руки и неторопливой походкой вернулись за стол, оставив Томаса переводить дух и плеваться кровью.

Когда охранники вбежали в столовую, все заключенные мирно орудовали пластмассовыми ложками.

– Кто затеял драку? – буркнул сержант, косясь на арестанта, вытиравшего разбитый нос. – Откуда кровь?

– Споткнулся.

Сержант пребывал в благодушном настроении: его смена заканчивалась через полчаса, и затягивать ее намерения не было, поэтому он решил не докапываться до правды и снисходительно заметил:

– Аккуратнее. Возвращайся к своему завтраку.

– Не голоден.

– Может, тебя в карцер посадить, чтоб ты аппетит нагулял? – Охранник подмигнул напарнику, довольный собственной шуткой.

– Валяй. Лишь бы не видеть твою рожу.

Исподволь следивший за диалогом Тьяго тихо присвистнул. Тюремщиков все ненавидели, но в открытую конфронтацию никто не вступал – нормальных из них единицы, остальные – натуральное зверье. Глупо портить себе жизнь и ухудшать и без того незавидное положение. Что-то с новичком не так. Начиная с того, что его, белого, подсадили в камеру к латино, и заканчивая его шальным поведением.

– Что? – сержант дернулся, словно его огрели кнутом. – Что ты сказал?

Томас молчал, сверля его ничего не выражающим взглядом, и лицо надзирателя вдруг исказилось и пошло красными неровными пятнами.

– Лицом к стене! Руки над головой! – рассвирепел он, снимая с ремня дубинку и бросаясь к наглецу.

Томас не знал, сколько прошло времени. Свет в карцере не включали, и он сидел в кромешной тьме, прямо на холодном полу, уронив голову на согнутые колени. Плечи ныли, а запястья саднили: наручники не только не сняли, а специально затянули потуже, чтобы металлические края впивались в кожу. Сначала он ждал, что его вот-вот выпустят, ведь он не сделал ничего запредельного. Но шли минуты, часы, и никто не спешил за ним приходить.

И тогда, очень медленно, до него стал доходить весь ужас его положения. С момента налета события летели с бешеной скоростью, и Томас не успевал осмыслить их, прочувствовать в полной мере. Он действовал на инстинктах, почти не размышляя, и в этой суете не оставалось места для эмоций. И вдруг словно кто-то выдернул его из бурлящей темной воронки и выбросил на пустынный берег, возвращая к жизни лишь для того, чтобы заставить об этом сожалеть.

Какой же он кретин! Джон с самого начала планировал его подставить! Они и инкассаторов расстреляли для того, чтобы сделать из него козла отпущения и заодно поделить его долю… Для этого и камеры вывели из строя – чтобы нельзя было определить, сколько человек нападало и кто же на самом деле стрелял.

Все должно было произойти иначе. Никто не умирает. Они спокойно хватают пакеты с деньгами и сваливают незадолго до приезда полиции. В подвале поздравляют друг друга с удачной операцией, считают и делят деньги, может, выпивают немного. Вечером он возвращается домой, целует Мэдди и засыпает счастливый, потому что теперь у них хватит не только на лечение дочки, но и на скромный дом в пригороде – свой собственный дом!

Томас поморгал, стараясь разглядеть хотя бы смутные очертания карцера. Темнота, подобно бестелесному палачу, выколола пленнику глаза, залила уши расплавленным черным воском, сдавила грудь тугими ремнями. Хотелось втянуть воздух большим глотком, во всю силу легких, но поселившаяся между ребер боль не позволяла глубоко вдохнуть.

Две жертвы, полтора миллиона долларов. Даже если назначенный Томасу государственный адвокат окажется гениальным, что, разумеется, невозможно, в лучшем случае срок скостят лет до тридцати строгого режима. В штате Иллинойс мораторий на смертную казнь, иначе приговор не вызвал бы сомнений: однозначно высшая мера наказания. Можно сказать, повезло. Ха-ха. Надо написать дочке письмо с просьбой не умирать, пока папочка не выйдет на свободу. За треть века за решеткой он обязательно придумает, как заработать нужную сумму.

Он же сам подставился, сам. Не стоило доверять Джонни. Раньше в нем не было гнили, но люди меняются. Они не виделись несколько лет, Томас должен был подстраховаться!

Он облизал сухие губы – очень хотелось пить. Похоже, его решили всерьез проучить. От неудобной позы мышцы затекли. Томас дернулся, попытавшись встать на ноги, и тут же осел, застонав от пронзившей голову боли. В том месте, куда он отполз, потолок шел уступом и был слишком низким, чтобы стоять в полный рост – он сильно ударился макушкой. Потрогал голову – и рука стала мокрая, липкая.

Ведь сбегали преступники из самых неприступных тюрем! Значит, и у него есть шанс. Нужно умерить гонор, слиться с массой, чтобы не мозолить глаза и иметь возможность изучить территорию. Неправильно он себя повел, с самого начала неправильно. Он по уши в дерьме, но еще не поздно все изменить. Он обязательно что-нибудь придумает. Даже если ты непробиваемо глуп и совершаешь ошибку за ошибкой, по теории вероятности рано или поздно поступишь правильно – именно так, как требуется в данный момент.

Время тянулось мучительно. Томас пошевелил пальцами, разгоняя кровь в занемевших кистях. И браслеты, уроды, не сняли. Разве это не противоречит какой-нибудь там конвенции о правах заключенных? Чувствуя, что отключается, Крайтон повалился на бок, но довольно скоро руки свело судорогой. Скрипя зубами, принял прежнее положение – сидя, упершись в стену лопатками.

«И Паулса убил… Плевать, что не я нажимал на спусковой крючок! Если бы не моя идея напасть на фургон, старик бы жил себе припеваючи и дорабатывал бы спокойно до пенсии…»

Перед мысленным взором возник образ круглолицего словоохотливого завсегдатая бара «Монти и Фея», лениво потягивающего холодное пиво из запотевшего бокала и с целомудренной кротостью поглядывающего на стриптизерш. И почти сразу же – другая картинка. Паулс с перекошенным лицом падает на асфальт, и под ним растекается, ширясь, кровавая лужа.

«Зачем, зачем тебя понесло наружу, наперекор уставу? Ты ничем не мог помочь своему напарнику, только себя угробил!»

Никогда прежде Томас Крайтон не испытывал к себе столь острой, обжигающей ненависти.

Глава 16

Андрей не делал существенных различий между днями недели. Его удивляли коллективные стоны по понедельникам и пятничные гип-гип-ура. В отличие от большинства на работу он ходил с удовольствием, а на выходных умел себя развлечь. Однако сегодня утром, продрав глаза ближе к полудню, Немов с огорчением подумал, что, пожалуй, пропустил бы это воскресенье и прямиком перенесся бы в понедельник.

Он ждал сообщения из клуба, а офисная суета хорошо отвлекала от навязчивых мыслей. Вечером они с Завацким зависнут в каком-нибудь баре и подцепят красивых нимф, но до того момента оставался еще целый день.

Андрей вспомнил ночную вылазку для спасения бродячей собаки и улыбнулся. Эта Соня – потешная девица. В ней странным образом сочетались зрелый прагматизм и детская неприспособленность, красота взрослой женщины и поступки школьницы. Как она торопливо доставала из сумочки деньги за лечение пса, боясь поставить Немова в неловкое положение! Соня забавляла его. Пожалуй, он был с ней грубоват и поступил невежливо, отчитав при постороннем человеке. Впрочем, маловероятно, что она приняла это близко к сердцу. Юные содержанки богатых мужчин быстро учатся не расстраиваться по пустякам.

Андрей встал с кровати, потянулся. Сцепил кисти в замок за спиной, наклонился, взмахнул руками, растягивая затекшие мышцы. Принял душ, выпил кофе, прослушал сообщения на автоответчике. Мать жаловалась, что скучает.

«Ну вот и занятие нашлось», – довольно отметил он. Оделся, взял ключи от машины и спустился вниз.

Несколько лет назад Андрей купил родителям загородный дом – они давно мечтали сменить «городское чистилище на сельскую благодать». Набрал в супермаркете деликатесов, которые мать обожала, но всегда сердилась, когда сын «впустую тратил деньги на излишества». Знала бы она, сколько он планирует потратить на то, чтобы отнять чью-то жизнь…

Опрятный коттеджный поселок встретил его умиротворяющей тишиной. Снег, покрывший улочки и дома бриллиантовой крошкой, искрился под солнцем – день выдался погожий. Прозрачный, хрусткий от мороза воздух доносил запах полыхающих в камине дров; где-то тонко позвякивали ветряные колокольчики.

Мать радостно всплеснула руками, обняла, расцеловала. Отец, по старой традиции, не двинулся с кресла перед телевизором, всем своим видом показывая, что визит сына – не настолько архиважное событие, чтобы прерывать просмотр любимой передачи.

В коридоре суетливо залаяли мелкие вертлявые собачки, то ли приветствуя гостя, то ли пытаясь его прогнать. Нелепейшие создания! Мать давно просила симпатичную псину, и пару лет назад Андрей забрал из приюта тщедушных, облезлых карлиц непонятной породы, теперь превратившихся в лоснящихся, избалованных неженок, которых подносили к мискам на ручках и регулярно чесали им толстые животы.

Мать назвала их претенциозными именами – Катрин и Агнесса, и Андрею приходилось применять всю свою выдержку, чтобы не ржать в голос, когда эти двухкилограммовые молекулы, забравшись на диван, боялись спрыгнуть обратно и заходились истерическим лаем.

Сам бы он предпочел завести собак посолиднее – они хотя бы дом охраняли, а не просто смешили бы хозяев.

– Привет, пап.

– Привет, привет. Ступайте с матерью, не мешайте, я смотрю передачу.

Андрей улыбнулся: к театральной строгости отца он относился снисходительно. Через полчаса шоу «Показное равнодушие» закончится и начнутся расспросы.

– Ты голоден? Пойдем накормлю! – Мать кинулась хлопотать на кухне, разогревая многочисленные кастрюльки с борщом, котлетами, пюре. Накрыла на стол, уселась напротив сына и умилительно подперла подбородок.

– Как ты там один? Никто тебе не приготовит…

Андрей знал, к чему она клонит. Все матери одинаковые. Сначала жаждут женить сыночка, а потом вздыхают, как не повезло с невесткой.

– Я питаюсь в кабаках, мам.

– Неужели у тебя нет хорошей девушки на примете? – запричитала она. За несколько лет на пенсии мать растеряла большую часть былой учительской строгости. – Она бы о тебе заботилась. Да и… Мне-то уже шестьдесят… Внуков пора.

– Тебе собак мало? – Андрей скривился. – Извини, мам. Дебильная шутка. Чего отец? Как здоровье?

Весь день провели в разговорах – после обеда отец подключился к беседе и останавливаться не собирался. Когда он воодушевленно о чем-то вещал, то напоминал вождя советского пролетариата – разве что не картавил и не делал сакраментальный жест рукой.

Андрей слушал и кивал, иногда вставляя редкие ремарки, но мысли нет-нет да и сворачивали к беспокоившей его теме. Сколько кандидатов на выбор ему предоставят? А если ему никто не понравится? А как может не понравиться кто-то, с чьей помощью ты осуществишь свою мечту? Много ли клиентов у этой организации? Возвращаются ли они, желая повторить испытанный ранее опыт? Где организация находит жертв и как с ними договаривается? Впрочем, ответ на последний вопрос он предпочел бы не знать. Его не должна интересовать личность жертвы и то, как ее принудили – или уговорили – к столь отчаянному шагу. Андрей должен отгородиться, абстрагироваться, чтобы не сочувствовать. Все, что ему следует знать, – это место, время и способ.

Несколькими часами позднее, попрощавшись с родителями и сунув матери деньги, Немов возвращался домой. На подъезде в город возникла пробка – произошла крупная авария, столкнулись три автомобиля, перегородив две полосы. К тому моменту, как приехали ДПС и эвакуаторы, череда машин растянулась на несколько километров.

Андрей включил радио и прибавил громкость.

– Организация «Международная амнистия» в очередной раз подвергла Соединенные Штаты критике за применение пыток в тюрьмах, причем само американское правительство создает предпосылки для процветания порочной практики. В докладе организации, опубликованном в Лондоне, говорится о том, что США практикуют пытки под предлогом борьбы с терроризмом, а все усилия американской администрации положить конец этой практике оказываются неэффективными.

К заключенным применяют, в частности, такие технологии допросов, как cold cell – пребывание в холодных камерах и long time standing – вынужденное стояние по сорок часов кряду…

«Ха-ха-ха. Проверили бы правозащитники российские тюрьмы…»

Авто справа просигналило. Андрей повернул голову. В новенькой красной «Хонде» маялась от скуки симпатичная брюнетка. Поймав его взгляд, она указала на его навороченную «Ауди» и подняла большой палец вверх, одобряя выбор. Провела языком по верхней губе и обольстительно улыбнулась.

Подобные девицы не будили в Андрее эмоций, но эта почему-то разозлила. Он достал из бардачка ручку и блокнот, вырвал чистый лист и написал: «50 долларов за минет». Свернул записку, опустил стекло. Холеная ручка с длинными вишневыми ногтями муреной вцепилась в бумажку. Андрей с вялым любопытством следил за выражением лица незнакомки: интересно, оскорбится или нет?

Та хмыкнула, вынула из сумочки косметический карандаш, черкнула что-то и отдала записку обратно. Ушлая девка вывела после ноля еще один ноль. Он поаплодировал и отвернулся, утратив к ней интерес.

Трассу расчистили, и застывший автомобильный поток наконец сдвинулся с места.

Дома Немов принял контрастный душ, после чего созвонился с приятелем.

– Подтягивайся в клуб, мы тут ненадолго зависнем, а потом решим, куда двинуться дальше, – весело отрапортовал Завацкий.

– Кто в компании?

– Жека Орлов из «Фазана» и Глебов из «Мосяни».

– Старик, когда ты уразумеешь: мужики вне сферы моих интересов. Я про баб спросил. Как ту блондинку величали? Олеся, что ли? Позови ее.

– Вот это я понимаю, наш разговор! Сделаю все, что смогу.

– Э, нет, брат. Просто позови ее, а все остальное я смогу сделать сам, – Андрей провел ладонью по щеке, раздумывая, бриться или нет.

Он уже выходил из дома, когда пришла sms от Сони с глупейшим вопросом в стиле высокодуховных дев: «Какой стих у Маяковского твой любимый?» Андрей редко набирал сообщения на мобильном телефоне, считая это бестолковой тратой времени – не проще ли позвонить? Однако на сей раз не поленился, написал длинный ответ:

«Я в Париже, живу, как денди. Женщин имею до ста. Мой член, как сюжет в легенде, Переходит из уст в уста».

И отправил. Соня не ответила.

Глава 17

Тело требовало движения. Крайтон осторожно поднялся, пригнув голову, и шагнул в сторону. Здесь высота потолка позволила ему выпрямиться. Он покрутил головой, повращал плечами и снова опустился на пол, почувствовав резкую слабость. Горло саднило, будто обтесанное наждачной бумагой. Сколько его уже держат здесь? Ни воды, ни еды ему так и не принесли.

Он пытался сосредоточиться, прикинуть возможные и невозможные варианты спасения дочери, но сознание путалось, крутилось, как шары в барабане лото, и выбрасывало случайные мысли.

Однажды в баре Томас познакомился с профессором, доктором наук. Тот изрядно выпил и завел речь про свойства глаза. Говорил долго и умно, используя научные термины, – Крайтон понимал не все, но один факт из той научной лекции врезался в память. Оказывается, человек со стопроцентным зрением в полной темноте будет видеть идеально черное поле. Если же зрение хромает, то на фоне обязательно будут присутствовать разноцветные вкрапления, пятна и полосы. Томаса окружала монотонная, ровная чернота. Он почти проклинал свое совершенное зрение, из-за которого лишился хоть какого-то разнообразия в карцере.

Он облизнул запекшиеся губы, мысленно усмехнувшись. Может, его осудили на закрытом заседании и приговорили к инквизиторской казни через обезвоживание? С этих блюстителей морали станется. В деле наказания отступников борцы за добродетель испокон века проявляли садистскую изобретательность…

Тишина буравила череп отбойным молотком. Томас вздрогнул от ужаса: каким-то образом он очутился привязанным к стоматологическому креслу. Толпа врачей в белых забрызганных кровью халатах окружила пациента. Вставленный в его рот расширитель не давал сомкнуть челюсти. Сумасшедшие дантисты разом включили бормашинки и начали сверлить его зубы. Он дергался и мычал, теряя рассудок от боли, но ремни крепко держали. Рот наполнился теплой соленой влагой, Томас начал захлебываться собственной кровью, и, словно бы добавляя мучений, вспыхнула, ослепляя, яркая лампа.

Томас проснулся, щурясь от яркого света. В открывшейся двери возник темный силуэт:

– На выход!

Крайтон шагал нетвердой походкой, моргая слезящимися, отвыкшими от света глазами. После спертого душного карцера вентилируемый тюремный воздух казался упоительно свежим.

– Стоять! – рявкнул надзиратель и звякнул ключами. Расстегнул наручники, подтолкнул арестанта в душевой отсек. – У тебя пять минут.

Неловким движением Томас стянул одежду, сложил ее на лавке и открыл вентиль с холодной водой. Ледяная струя обрушилась на голову, возвращая его к жизни. Он запрокинул лицо и принялся жадно пить.

Его привели в камеру перед самым отбоем. В полной тишине он проследовал к своему матрасу, мечтая повалиться на живот и проспать часов двенадцать. Но сперва следовало кое-что уладить. Он повернулся к сидевшим на нарах латиносам и помедлил, подыскивая слова.

– Я был не прав, – Томас кашлянул. – Мне следовало нормально с вами познакомиться, а не лезть в бочку.

Тьяго вскинул мощный подбородок, с интересом разглядывая новенького. Он уважал физическую силу, и то, как этот белый махался в столовой, произвело на него впечатление. К тому же не заложил надзирателям, что само по себе заслуживает уважения. Со странностями, конечно, и не простой, это Тьяго сразу понял. Оскорбление охранника – проступок тот еще, но определенно не на двое суток карцера! Расспросить бы его подробно, по какой статье прибыл, понять, что за человек. После того как отомстить ему за разбитый нос.

– Был не прав, это факт! – доброжелательно отозвался мексиканец. – Но мы люди не злые, да, Мигель?

Тот недобро усмехнулся, отчего шрам на лбу ожил, зашевелился как насекомое, добавив и без того неприветливому лицу едва ли не зловещее выражение.

– Твоя роль на сегодня – ползать в ногах и умолять о прощении, – Мигель переглянулся с соседом, ища его одобрения.

– Прости, я с этой ролью не знаком, – хмыкнул Крайтон. – Может, ты мне сам продемонстрируешь? Или слова на бумажке напишешь?

Мигель дернулся вперед, но бугай остановил его еле приметным жестом:

– А ты юморной парень, это хорошо. Думаю, мы тебя простим, – Тьяго поднялся и протянул руку. – Будем знакомы.

Томас ответил на рукопожатие и почти сразу же получил мощный удар в челюсть. Первым порывом было ответить тем же, но Крайтон запретил себе дергаться: нужно наладить нормальные отношения с соседями по камере, иначе долго ему здесь не продержаться. Он не защищался, позволяя себя избивать. Когда присоединившийся к драке Мигель не на шутку разошелся, бугай остановил его:

– Ладно, хватит! Не будем собаками. Амиго осознал свою ошибку и раскаялся.

С большой неохотой Мигель опустил кулаки, продолжая буравить белого полным ненависти взглядом.

Томас согнулся, уперев ладони в колени, и несколько секунд стоял, тяжело дыша. Затем вытер кровь с разбитого лица и посмотрел на латиносов:

– Удовлетворены?

– Вполне, – Тьяго ответил за двоих, лучезарно улыбаясь. – Теперь можно и познакомиться.

Следующим утром, уплетая безвкусные бобы с рыбной котлетой, Томас узнал, что тюрьма эта не самая худшая в штате. В распоряжении зэков имелись просторный блок, спортивный зал, библиотека и мастерские. Заключенным полагалась ежедневная часовая прогулка и трехразовое питание. Подъем в 6:30, отбой в 21:00. В целях профилактики безопасности действовал запрет на командные игры, так что развлечения исчерпывались шахматами, чтением газет и книг и просмотром телевизора. Относительно последнего действовало железное правило: два из пяти телевизоров принадлежали черным, два – латиносам, а тот, что в спортзале, не принадлежал никому – любой, кто включил его первым, имел право выбирать программу и наслаждаться просмотром. Из запретных развлечений имелись азартные игры. Заключенные резались в покер, из-за чего регулярно возникали стычки: кого-то ловили на жульничестве, кто-то не хотел смириться с проигрышем, кто-то не спешил отдавать долг…

Ярых межрасовых конфликтов не наблюдалось, но группы организовывались по этническому признаку. Если на кого-то из группы нападали, товарищи обязаны были вступиться на защиту.

– Понимаешь, обычно белого или латиноса не сажают в камеру к черным, и наоборот, чтобы не провоцировать конфликты, – Тьяго проглотил котлету целиком, почти не жуя. – То, что тебе наплели про переполненные камеры, – полная хрень. Кому-то ты там, на воле, насолил, видно. На Мигеля не сердись, он мужик неплохой, хоть и буйный. Но даже он проникся тем, как ты надзирателю нахамил. Вообще, я тебе скажу, с охраной поосторожней, если не хочешь сдохнуть раньше времени. Они тут лютуют. Не так давно один черный (два пожизненных отбывал) – как там его звали? а, неважно – пришел в столовую, и надзиратель его завернул, мол, почему личная карточка не прикреплена к карману – и плюнул ему прямо в харю, прикинь, падла какая? Так черный метнулся в камеру, достал заточку, вернулся в столовую и продырявил охранника в нескольких местах – жестко переклинило, в общем. На него накинулись всей сворой, повалили на пол, пинали, дубинками хреначили, пока бедолагу в реанимацию не отвезли. А знаешь, в чем самый прикол? – Тьяго усмехнулся, предчувствуя, какой произведет эффект. – Эти уроды пришли к нему в палату и отключили от аппарата жизнеобеспечения. И ничего им за это не было.

После завтрака он провел Томаса по блоку, устроив импровизированную экскурсию и попутно рассказывая о тюремном житье. Сам Тьяго отбывал срок за распространение нелегальных препаратов. На воле увлекался бодибилдингом и попутно незаконно продавал анаболические стероиды. Жил припеваючи, покуда подставной клиент не выдал его полиции. На зоне снискал авторитет за внушительную мускулатуру и фанатизм на почве культуризма. В тренажерном зале он проводил по несколько часов в день и неплохо подрабатывал консультациями на эту тему.

– Только за стероиды? Серьезно? – не поверил Томас. – И за это тебя упекли в тюрьму строгого режима?

– Ну, не только, – нехотя признался латинос. – Не поладил кое с кем. Знаешь ведь, как оно бывает. Встречаешься с чуваком, чтобы отдать ему упаковку таблеток, а потом обнаруживаешь себя в полицейском участке с обвинением в убийстве… Да я-то ладно, а вот как ты умудрился упустить полтора ляма, амиго? Полтора ляма! Святая Мария!

Заметив, как Томас мгновенно напрягся, Тьяго сменил тему:

– Ладно, не буду душу травить. О чем там я тебе втирал? Про спорт? Тут времени до хрена, чем еще заниматься? С протеинами, правда, хреново. Кормят в основном рисом да бобами. Все деньги, что я зарабатываю, трачу на рыбные консервы, в магазине покупаю. Скумбрия, дрянь редкостная, но зато восемнадцать грамм белка и жирные кислоты. Еще, конечно, с офицером можно сторговаться насчет анавара – но это с умом нужно, сам понимаешь. Я ведь это, – Тьяго доверительно понизил голос. – Планирую поучаствовать в «Мистер Юниверс». Выйду отсюда через три года по амнистии. Массу уже набрал, форму корректирую, подсушусь для рельефности – и все, я чемпион. Разве нет? – он согнул руку, демонстрируя необъятный бицепс.

– Я тебя сразу испугался, как только в камеру вошел! – подыграл ему Томас.

– Ха-ха! Да ты не из пугливых, амиго. Где махаться так круто научился?

Вечером Томас лежал на матрасе, отрешенно вслушиваясь, как затихает характерный тюремный шум. Прекратилось лязганье дверей, смолк гул голосов. Только в коридоре назойливо дребезжала лампа, да доносился из соседней камеры чей-то храп. За толстым стеклом узкого оконца под потолком застыла монотонная мгла.

Короткая разведка по доступным для зэков помещениям убила малейшую надежду на побег. Двойные двери, решетки, многочисленные охранники. Нет, отсюда никак не сбежать. Это в кино все просто: напал на надзирателя, переоделся и спокойно вышел, помахав на прощание ручкой. А в реальности все охранники знают друг друга в лицо, и даже если тебе как-то посчастливится обезвредить какого-нибудь чудака, далеко не уйдешь. Двери открываются только после телефонного звонка, это тебе не магнитные карты, которые можно стащить.

Единственный вариант сбежать – выйти за пределы тюрьмы. Завтра же он свяжется со своим горе-адвокатом и попросит его организовать слушание по выходу под залог. Разумеется, в суде Крайтону в залоге откажут – да и нет у него денег – но, по крайней мере, его сперва повезут на суд, а потом обратно. А в дороге всякое может произойти…

Томас закрыл глаза, заставляя себя поверить в эту слабую, невероятную, фантастическую возможность.

Глава 18

– Да с чего ты решил, что Ковалев победит? – горячился Завацкий, едва ли не подпрыгивая на стуле. Они сидели небольшой дружеской компанией в спортбаре в ожидании боксерского поединка за чемпионский титул между Сергеем Ковалевым и Бернардом Хопкинсом. – Да, он отличный боксер, но Хопкинс – это живая легенда! В сорок девять лет защитить звание чемпиона мира – стальные яйца нужно иметь.

– Я не спорю, Хопкинс недосягаемо крут и достоин уважения, – Немов отхлебнул ледяного пива и отставил бокал. – Но как ты верно подметил, лет ему уже прилично. А Ковалев в самом расцвете сил, почти на двадцать лет моложе. Разреши также напомнить, что у него ни одного поражения и сплошные нокауты. Я не говорю, что Хопкинс кончит так же, как Роман Симаков – кстати, парня очень жалко, – но трудно ему придется, это факт.

– Антоха, Андрей прав! – вмешался в беседу их общий приятель, Данила. – Скорее всего, россиянин американца просто размажет…

На огромном плазменном экране началась трансляция, переполненный зал притих, и Завацкий поспешил отмахнуться:

– Да ну вас! Сейчас посмотрим, кто окажется прав.

Двадцать минут спустя его веселое лицо заметно помрачнело: Ковалев уверенно лидировал, не оставляя Хопкинсу никаких шансов. В первом же раунде Сергей отправил соперника в легкий нокдаун, а затем активно атаковал.

В кармане пиджака завибрировал мобильный. Андрей с удивлением посмотрел на номер. Вот ведь упрямая девица! Он поднялся из-за стола и отошел в дальний угол бара, где не было так шумно.

– У меня есть к тебе важный вопрос, – Софья опустила приветствие.

– Я весь внимание.

– Ты сейчас занят?

На экране Ковалев ударил мощным правым боковым, от которого Хопкинс еле удержался на ногах.

– Занят.

– Сильно?

– Сильно.

– Погуляем?

Андрей развеселился. Неужели он ей так сильно понравился? Безусловно, ему льстило внимание хорошенькой юной особы, и он бы непременно воспользовался ею, не будь она столь обескураживающе искренней. В своей неожиданной симпатии она напоминала ему младенца, делающего первые шаги к блестящему включенному утюгу. По-хорошему, ему бы послать ее в грубой форме, чтобы отбить охоту волочиться за мужиком, не оценившим ее прелести. Но во-первых, когда это он любил «по-хорошему»? А во-вторых, прелести он ее оценил, чего греха таить.

– Погуляем.

У Софьи не получилось скрыть свою радость:

– Ты где?

– На Патриарших.

– Я там буду через пятнадцать минут, – бросила она и поспешно положила трубку.

В двенадцатом раунде Ковалев провел несколько сокрушительных атак, и лишь гонг спас Хопкинса от досрочного поражения.

Посетители бара встретили победу россиянина дружными криками. Андрей похлопал по плечу поникшего друга:

– Пусть тебя утешит то, как много уважения показал Ковалев старине Хопкинсу, благородно решив не срамить его седины и не отправлять в нокаут.

За столом раздался хохот. Смеялись все, кроме Завацкого.

На улице Андрей закурил, любуясь заторможенной суетой зимнего вечера. Машины неуклюже тащились по скользкой дороге, выпучив сомнамбулические глаза фар; прохожие спешили к метро, безжалостно вбивая в тротуар скрипучие снежные крошки. Колкий воздух висел неподвижно, и казалось: проткни его пальцем – и с хрустом посыплются вниз треснувшие ледяные осколки.

Напротив остановилось такси, и Софочка – свежая и нарядная, как Снегурочка, помахала Андрею.

– Ресторан? – предложил Немов, когда она приблизилась.

– Давай лучше походим, – смущаясь, ответила Софья. – Такой вечер классный. Новым годом пахнет.

Они свернули в сквер и медленно побрели по тропинке, обрамленной голыми черными деревьями. Софочка поглядывала на Немова, не решаясь прервать его внезапное молчание. Из расстегнутого воротника пальто виднелся борт пиджака и галстук, и она представила, как бы он смотрелся в спортивной одежде. Ему бы наверняка пошел неформальный стиль.

Андрей ошибался, считая, что обидел Софью резким выпадом в ветеринарной клинике. Последние несколько дней она вспоминала его слова, ликуя от горделивой радости. И было тому несколько причин. Во-первых, никто никогда не разговаривал с ней по-взрослому, на равных. Гива постоянно сюсюкался и не воспринимал ее всерьез, в отличие от Андрея. Как он сказал? «Ты – самостоятельная единица и вольна принимать собственные решения». Она давно смирилась с ролью неприхотливой любовницы и почти поверила в свою полную неспособность думать независимо. И вдруг появляется Немов и выливает ей на голову ушат ледяной воды. Первую секунду неприятно, зато потом…

Во-вторых, он озвучил мысль, которую она сама боялась произнести вслух: за свои желания нужно бороться. Это касалось не только несчастного Маркиза, которого она трусила привести в квартиру, но и кое-чего другого, о чем Софочка пока не решалась как следует поразмыслить.

И в-третьих, Андрей назвал ее хорошенькой!

– Чему ты лыбишься? – спросил Немов.

– Да так, ничему особенному, – уклончиво ответила она. – А ты почему такой задумчивый?

– Жду события, которому уже давно следовало произойти, и нервничаю.

– А может, эта задержка к лучшему? Никогда ведь не знаешь…

– Серьезно? – Андрей саркастически хмыкнул. Смотри-ка, девчонка как осмелела, даже мнение свое начала выражать.

– Вот я сегодня Вконтакте притчу по этому поводу прочитала. Она о том, что иногда за неприятностями кроется удача.

Андрей никак не отреагировал, и Софочка продолжила:

– Как-то два ангела остановились на ночь в богатой семье, но хозяева отправили их спать в сарай. Старший ангел увидел дыру в стене и заделал ее. На следующий день они заночевали в доме бедняков, и те разделили с ними последнюю еду и уложили спать на теплых постелях. А утром бедняк обнаружил, что его единственная корова околела. Тогда младший ангел тихо спросил у старшего, зачем он сделал такую несправедливость – помог богачу и наказал бедняка. И тот ответил: «В стене был клад с золотом, и я заделал дыру, чтобы злой богач не нашел его. А к бедняку ночью приходила смерть, и я отдал ей корову».

Софочка посмотрела на Немова, надеясь, что тот проникся философской историей.

– То есть мораль сей басни такова: если ты бедный, радуйся тому, что не сдох? – Андрей пытался казаться серьезным, но не выдержал и рассмеялся.

– Да ну тебя! – с нарочитой обидой воскликнула Соня и ткнула его в бок. – Мог бы притвориться, что потрясен. Мне было бы приятно.

– Я думал, ты жаждешь правды.

– Ты совсем не разбираешься в женщинах.

– Как и остальные три с половиной миллиарда мужчин.

Софочка быстро поморгала: ворсинка от шубки попала в глаз и никак не желала убираться. Она потерла веко, а потом попыталась подцепить соринку пальцем.

Немов остановился, обхватил ее голову руками и повернул к свету фонаря.

– Уже все хорошо, – выдохнула Софья.

Но Андрей продолжал разглядывать ее лицо.

– Что? – напряглась она. Может, тушь потекла?

– Ты, случаем, не дочь Воланда? – ехидная усмешка скривила его губы.

В ее глазах не светилось понимания, и он объяснил:

– Мы на Патриарших прудах. И у тебя глаза разного цвета.

– Правда? – Девушка полезла в сумочку и достала зеркальце. – Линза выпала!

– Плохое зрение?

Она замялась, но соврать не решилась:

– Хорошее. Просто так красивее. Всем нравятся синие глаза.

– Всем это кому? Твоему любовнику?

В его словах не было и намека на осуждение или желания поддеть, но Софочка залилась краской: Немов, как всегда, попал в точку.

– У тебя редкий натуральный цвет, – Андрей запахнул воротник пальто. – Желто-оранжевый, как марсианский песок. Смотришь, и сразу уносишься на другую планету.

Соню так потрясло это признание, что она не нашлась что ответить. Она всегда считала, что с цветом глаз ей не повезло. Осторожно подцепила вторую линзу и выкинула в снег.

Теперь на Андрея глядели не стеклянные искусственные глаза, а потусторонние, змеиные, гипнотизирующие. Наваждение было столь сильно, что он с трудом заставил себя отвести взгляд.

– А у меня, судя по всему, зрение портится.

– Это из-за стресса, – отозвалась девушка, все еще переваривая неожиданный комплимент. – Ты работаешь много, глаза устают, им надо давать отдых! Хочешь – научу, как их расслаблять? – И не дожидаясь его ответа, потянула за рукав к скамейке. – Откинься на спинку, – приказала она. – Накрой глаза ладонями, чтобы не проникал свет. Важно не напрягаться.

Немов последовал указаниям.

– Получается?

– Не очень.

– Давай я! – Софа накрыла ладонями его лицо, радуясь тому, что хоть чем-то удивила. Он ведь о таком упражнении и не слышал раньше. – Абсолютная темнота расслабляет зрительные нервы. Иногда достаточно пары минут, чтобы напряжение отпустило.

Андрей улыбнулся, и Софье нестерпимо захотелось скользнуть пальцами ниже, провести по контуру красивых надменных губ.

– Ты знакома с теорией профессора Уильяма Бейтса?

– Нет.

– Это упражнение, названное пальмингом, – основное в его рекомендациях по методике улучшения зрения.

А она-то, дура, хотела его поразить! Софья убрала руки и чуть слышно пробормотала:

– Ты такой умный, что мне иногда хочется тебя придушить.

– Какие у тебя смелые эротические фантазии, – сыронизировал Андрей и увернулся от тычка.

Они гуляли по аллеям, то болтая о ерунде, то вдруг умолкая надолго. Обычно молчание Софью тяготило, ей сразу становилось неуютно, неловко, словно она делала что-то неправильно – но только не в обществе Немова. Он мог до потери пульса изображать холодность – да только Софочке не было холодно.

У обледенелого бордюра топтались голуби, тщетно выискивая на посыпанном реагентами тротуаре что-нибудь съедобное.

– Подождешь немножко, я их покормлю? – спросила Софья, сунув руку в карман и вынимая горсть пшена.

Андрей даже остановился от удивления:

– Это что?

– Это птичек покормить, – весело объяснила она, бросая зерно на мерзлую землю. Оголодавшие пернатые суетливо набросились на угощение, шумно хлопая крыльями и выстукивая торопливый марш обмороженными красными лапками.

– Погоди! – не унимался Немов. – У тебя в кармане шубы – пшено?

– Да. Я всегда с собой ношу. А что в этом такого?

– Как тебе сказать, – он помедлил, подбирая слова. – В твоем кармане естественно предположить вип-карту солярия, айфон, визитку косметолога – но никак не пшено!

– Ну, хлебом-то птиц только идиоты кормят, – Соня нахмурилась, неверно истолковав его посыл. – В хлебе нет для них никаких полезных питательных веществ, он им только желудок забивает. Они вот так наглотаются булок, а потом мрут от истощения, с переполненным желудком.

Она сыпанула птицам последнюю жменьку, отряхнула ладони и надела перчатки:

– Мне нравятся голуби. Они булькают, как вскипевшие чайники.

Андрей с недоверием покосился на девушку: ему сейчас померещилось, или?..

– Ты Роберта Рождественского процитировала?

– Это кто? Писатель?

Андрей, уже готовый признать, что явно недооценил уровень ее интеллектуального развития, небрежно отмахнулся и предложил подвезти Соню до дома. Она пригласила его на чай, и он согласился – сам не зная почему. Каким-то непостижимым образом девчонке удавалось будоражить его любопытство: то она рвет шаблоны, озвучивая дельные мысли и совершая поступки, которых от нее не ожидаешь, то снова превращается в пустоголового болванчика.

– Заварить тебе с мятой? – спросила Софья, когда они устроились на кухне.

– Не откажусь, – Андрей оглядел разноцветные шкафчики, украшенные рисунками, перекликающимися с узором на стеклянной двери и мозаичном фартуке, и снова восхитился грамотному дизайну. – Чикаго? – он указал на висевшую на стене небольшую картину, которую прежде не замечал.

Хлопотавшая возле чайника Софья обернулась:

– Ага. Делать было нечего, вот и баловалась.

– В каком смысле «баловалась»? Ты что, сама это нарисовала?

На его лице застыло непонятное выражение, одинаково подходящее под противоположные эмоции. С таким лицом можно воскликнуть и «Боже, какая прелесть» и «Немедленно выкинь этот мусор!»

– Не нравится? – с плохо скрываемым огорчением протянула Софья, ставя перед ним источавшую дивный мятный аромат кружку.

– Наоборот, очень нравится. Я готов был поспорить, что это картина какого-то мастера. Манера очень своеобразная. Может, ты для меня что-нибудь нарисуешь? Я в спальне повешу. А лет через десять-двадцать, когда твои работы будут стоить целое состояние, продам и куплю себе дом в Испании.

Софья сердито сдвинула брови, отчего ее игрушечное лицо приобрело комичное выражение:

– У тебя злое чувство юмора.

– Когда шучу – да. Но сейчас я серьезен. Сонь, я буду тебе очень благодарен.

Софья испытующе поглядела на гостя, ища в его мимике признаки сарказма.

– А что тебе нарисовать?

– Не знаю. Указывать художнику – дело неблагодарное и неумное. Нарисуй то, к чему у тебя будет вдохновение.

– Хорошо.

«И действительно, хорошо», – Андрей откинулся на удобном сиденье, понимая, что не хочет уходить. Однако уходить нужно, иначе неизбежно возникнет неловкость или девчонка, чего доброго, приставать начнет. Она, безусловно, симпатичная… Этот ее трогательный острый подбородочек, который хочется приподнять указательным пальцем… Нет, разрушать ее устроенную рутину Немов не собирался. К серьезным отношениям он не готов – и вряд ли когда-то будет готов, а обижать ее одноразовым сексом ни к чему.

Андрей допил чай и заставил себя подняться.

Софочка с недоумением закрыла дверь за поспешно ретировавшимся мужчиной. Уж не испугался ли он, что она его соблазнять начнет? Андрей ей нравился – пора признать, – но навязываться Софья никогда бы себе не позволила, а изменять Гиве – и подавно. Они с Гивой переживают сложные времена, но все постепенно наладится.

Она повалилась на кровать, раздумывая, какой сюжет изобразить на холсте в подарок Андрею. Может, сегодняшнюю прогулку? Зимний парк, двое путников, голубоватый снег, темные ветви деревьев как причудливые сплетения колючей проволоки… А может быть, путник один? Стоит у шершавого ствола, почти сливаясь с ним. Софа попробовала рассмотреть в деталях возникший в воображении образ, но наплывающий сумрак внезапно поглотил и лес, и сугробы, и путника.

Она села, кое-что вспомнив, и подтянула к себе ноутбук.

«Воланд, Воланд, имя-то какое знакомое», – бубнила она под нос, набирая в гугле поисковый запрос.

«Мастер и Маргарита»! Точно! Она же в старших классах школы даже пролистала этот роман, правда, почти ничего не запомнила. Нужно будет перечитать. Софочка скачала файл книги – будет чем заняться перед сном. А завтра заедет в книжный, купит бумажную версию или у мамы спросит – наверняка у нее есть.

Что он там еще говорил? Она сказала про голубей, а Андрей спросил, не цитата ли это некоего Рождественского. Софа быстро напечатала в поисковой строке три слова «голуби, чайник, рождественский».

И залипла.

Я подамся от бумажных запутанных ворохов В государство переулков, проспектов и двориков. Все, что я растерял, отыщу в мельтешении радужном. Где витой канделябр и бетонные глыбины – рядышком. Где гитары щекочут невест, где тепло от варений малиновых. Где колясок на каждый подъезд десять – детских и две – инвалидных. Там, где будничны тополя перед спящими школами. Там, где булькают, как вскипевшие чайники, голуби. Выхожу не хвалить, не командовать уличной вьюгою. Просто так улыбаться и плыть по Арбату седеющим юнгою.

Софья не замечала, как текут по щекам слезы. Она жадно читала стихотворение за стихотворением, захлебываясь невероятными коктейлем тоски и страсти, и бившаяся в строчках энергия пульсировала в такт ее сердцу.

За время общения с Немовым она узнала больше, чем за все свои непродолжительные романы с солидными серьезными мужчинами. Все они хотели от нее ласки и покорности, обменивали дорогие подарки на ее молодое тело…

Софья оторвалась от монитора, переведя взгляд на окно: к ночи повалил снег, крупный и невесомый, как лебяжий пух.

Никакие сложные времена они с Гивой не переживают. Она просто его не любит. И никогда не любила. Раньше ее это устраивало. А теперь нет.

Глава 19

– Таким образом, выкуп акций с привлечением долгового финансирования и связанное с этим повышение доходности инвестиций…

Сигнал о новом электронном сообщении пришел в тот момент, когда докладчик заканчивал выступление. Андрей поднял глаза – члены совета выжидающе глядели на него.

– У вас есть мнение по высказанной теме? Предложенная программа касается и вашего департамента, – милостиво уточнил начальник, пожилой мужчина с обрюзгшим лицом и горящим взглядом. Андрея всегда поражал юношеский энтузиазм босса.

– Рациональное зерно в озвученной концепции, несомненно, есть, однако для более однозначной характеристики необходимо изучить ее детальнее, – пропел он припасенную на все случаи отмазку.

До конца совещания Немов сидел как на иголках. А потом долго курил в своем кабинете, выпуская струю дыма в приоткрытое окно. Наконец затушил сигарету, сел за стол и открыл почту.

Десять фотографий. Десять кандидатов на смерть от его руки. Каждое фото сопровождалось краткой информационной справкой. Он вчитывался в каждое слово, пытаясь уловить, когда же екнет его сердце.

Список представлял собой перечень уголовников из Чикагской тюрьмы, осужденных на пожизненный срок.

Робин Уилсон, 29 лет. Изнасилование и убийство, незаконные производство и сбыт наркотических средств.

Джефри Лоу, 30 лет. Грабежи, двойное убийство с особой жестокостью.

Адам Косман, 34 года. Убийство при отягчающих обстоятельствах.

Винсент Лесли, 28 лет. Торговля оружием, грабежи. Расстрелял четверых прохожих.

Одна фотография привлекла внимание. Андрей увеличил масштаб: лицо молодого мужчины выделялось на фоне остальных. Его можно было назвать привлекательным, но вовсе не это приковывало взор. Девять лиц – озлобленных, обиженных, отталкивающих. На такие лица если и посмотришь, то сразу захочешь отвернуться – они источали почти осязаемую ненависть, желание смерти любому, кто попадал в их поле зрения. Эти лица хотелось пролистнуть и забыть. Кроме одного.

Чем дольше Андрей вглядывался в выразительные темные глаза, в скорбную складку на переносице и упрямо сомкнутые губы, тем отчетливее понимал, что именно так выглядел бы он сам, отними у него деньги, карьеру и надежду на будущее. От парня на фотографии исходила бешеная, дерзкая энергетика, какую редко встретишь в человеке. И вместе с этим в его напряженных плечах, в том, с какой обреченностью он смотрел в камеру, читалось запредельное, с трудом подавляемое страдание.

«Томас Крайтон, 27 лет. Обвиняется в вооруженном ограблении и убийстве».

Он вновь и вновь вчитывался в скудные строчки, ощущая какое-то несоответствие. Что здесь не так?

Андрей подошел к окну и посмотрел вниз, на засыпанную сугробами улицу – начавшийся ночью снегопад закончился лишь к утру, успев парализовать половину города.

«Томас Крайтон, двадцать семь лет, – проговорил он вслух. – Обвиняется в вооруженном ограблении и убийстве». И вдруг понял.

У всех остальных кандидатов стояла приписка «осуждены на пожизненное заключение». А у этого – «обвиняется». Он еще находится под следствием! Томасу Крайтону еще не вынесен приговор! Но тогда почему он попал в присланный список, где наблюдалась определенная тенденция отбора? Ошибка? Или твердая уверенность в строгом приговоре? А что, если он не виновен?

Резкая боль пронзила голову – как будто кто-то со всего маху вонзил в череп тесак и с садистской медлительностью проворачивал, погружая лезвие глубже. В глазах потемнело, Андрей со стоном потер виски, словно это могло уменьшить муку. Да что происходит? Откуда этот припадок? Трясущимися пальцами он открыл ящик стола, достал аспирин, растворил шипучую таблетку в воде и судорожно выпил, стуча зубами о край стакана.

Он замер, закрыв глаза, и какое-то время сидел, боясь пошевелиться. Острая боль понемногу стихала, оставляя после себя тянущую, монотонную тяжесть. Наконец он смог сделать полноценный вдох, который не отозвался пронзительной резью в затылке. Андрей задышал глубже, постепенно успокаиваясь. Руки уже не дрожали, и перед глазами не плясали темные пятна. Он снова налил воды и выпил спокойнее.

Много лет назад, когда юный Андрюша впервые осознал свое желание, в его воображении почти мгновенно возник идеальный сценарий. В этом сценарии его жертва представала не исчадием ада, заслуживающим наказания, а самым простым человеком – со своими слабостями и достоинствами. Немов не хотел выступать в роли палача, обрушивая заслуженную кару на голову негодяя. Нет. Это бы перечеркнуло главную идею, весь смысл. Андрей жаждал чистого эксперимента, лишавшего его даже мельчайшего шанса на самооправдание. Он не собирался упрощать себе задачу, прикрываясь благородной целью и подбрасывая для совести удобную причину. Он хотел лишить кого-то жизни, следуя эгоистическому позыву – и только.

И теперь выходило, что его мечта не только приблизилась, но и готова реализоваться в своей совершенной форме, какой представлялась в фантазиях.

Андрей перечитывал короткую сопроводительную информацию о Томасе Крайтоне и с каждой секундой все сильнее верил в его невиновность. Возможно, это было самовнушением, попыткой подстроить реальность под личные запросы. Но он поспорил бы на правую руку, что его подозрения верны. Что-то было в лице этого парня… Что-то правильное, настоящее… Хорошее это было лицо.

Он всматривался в фотографию и задавался вопросом: а посмеет ли? Не переоценил ли свои душевные способности? Не спасует ли в последний момент? Андрей мысленно усмехнулся: прямо Родя Раскольников со своим «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Ха-ха. А ведь и правда забавно: проделать столь долгий путь и засомневаться на финишной прямой. Ну уж нет.

Он торопливо напечатал ответ и нажал на «отправить». Виновен Томас Крайтон или нет, дни его сочтены. Как только Немов принял решение, внутреннее напряжение отпустило, и он с легкостью заставил себя перевести взгляд на таблицы на мониторах и погрузиться в работу.

Звонок раздался несколько часов спустя, когда Андрей парковался возле дома. Знакомый интеллигентный голос спросил по-английски, удобно ли ему говорить.

– Да, я вас слушаю, – ответил он, заглушив двигатель.

– Мне крайне неловко огорчать вас, но, к сожалению, у нас произошло чудовищное недоразумение. Выбранный вами кандидат попал в базу случайным образом. Наш сотрудник получил неточные данные по запросу, в результате чего мы вынуждены просить вас сделать другой выбор. Разумеется, мы с радостью предоставим вам скидку, чтобы хоть немного компенсировать ваше неудобство…

– Вам не нужно ничего компенсировать, – произнес Андрей вежливым, но не терпящим возражения голосом. – Я выбрал конкретного кандидата и не хотел бы его менять. Если это повлечет определенные затруднения и потребует дополнительных вложений, я готов потратиться.

В трубке повисла тишина. Немов терпеливо ждал, собираясь биться до последнего, отстаивая свой выбор. Черт побери, он нашел идеальную жертву и не планировал отказываться от нее лишь потому, что это влекло за собой некоторые сложности.

После долгой паузы американец ответил:

– Хорошо, мистер Немов. Если дополнительные расходы вас не смущают, думаю, мы сможем все устроить.

– Рад это слышать, – с облегчением протянул Андрей. – И как я ранее говорил, мне важно, чтобы его не напичкали наркотиками. Мне нужен адекватный человек, а не манекен, который даже не поймет, что с ним происходит.

– Все ваши требования будут в точности соблюдены. Через несколько дней я позвоню вам, чтобы сообщить, когда и куда лететь. Будьте готовы.

О да! Он будет готов.

Андрей вылез из машины и постоял, наслаждаясь холодным вечером. Мимо проехал грязный, неопределенного цвета автомобиль, водитель которого пытался отыскать свободное место и колесил по дворам многоэтажек. Немов достал из пачки сигарету и закурил, невольно представляя будоражащую картину ближайшего будущего. Какие глаза будут у Крайтона, когда он увидит своего убийцу? О чем он подумает? Инстинктивно закроется, уходя от удара, или встретит смерть без колебаний? Андрей сказал организаторам, что не хочет знать, каким образом они убедят жертву повиноваться. Может быть, он спросит об этом потом, когда все будет кончено. А может, и не спросит. В легкой таинственности есть свое очарование.

Ночью ему не спалось. Он пробовал смотреть «Во все тяжкие», но постоянно отвлекался на собственные мысли. Заварил крепкий чай, но так и не выпил, оставив его остывать на столе. Шатался по квартире, не зная, за что зацепиться, чтобы вынырнуть из отупляющей нетерпеливой тоски. Весь мир заполнила тишина – такая густая, что даже время увязало в ней, остановилось. Немов испугался, что замершие стрелки часов больше никогда не сдвинутся, и он так и будет парить в тугом безвременье, в полушаге от конечной цели.

«Так и спятить легко», – Андрей тряхнул головой, с усилием возвращаясь в реальность. Нужно чем-то занять себя, поговорить с кем-нибудь. Да только нет у него ни одного знакомого, которому бы он мог открыться или хотя бы просто позвонить посреди ночи, чтобы поболтать ни о чем. Он успешный финансовый аналитик, у него не бывает мгновений слабости – по крайней мере, так должны считать все окружающие. Разве что… Андрей пролистал список контактов в телефоне, нажал на вызов абонента, но тут же оборвал соединение, устыдившись порыва. Что за бред в самом-то деле?

Через десять секунд дисплей айфона ожил. Соня перезванивала.

– Привет! Не знаю, случайно ты меня набрал или нет, но решила уточнить.

– Прости, я тебя разбудил?

– Нет, я читала.

– В три часа ночи?

– Что в этом странного? Ты вот тоже не спишь.

– Туше.

Молчание.

– Соня?

– Да!

– Туше – термин из фехтования. Признание поражения.

– Спасибо, что объяснил. А то я устала после каждой нашей беседы насиловать гугл. Ты хотел меня о чем-то спросить? У тебя все в порядке?

В ее голосе звучала неподдельная теплота, и Андрей вдруг размяк, поплыл.

– Если бы ты узнала, что твоя единственная заветная мечта, о которой ты грезила с юности, вскоре сбудется, что бы ты почувствовала?

– Хм, – Соня задумалась. – Загрустила бы, наверное.

Ответ его удивил.

– Почему загрустила бы?

– Когда у тебя много желаний и они осуществляются потихоньку, на протяжении всей жизни, это весело. А когда одно… К чему же тогда стремиться после того, как оно исполнится?

– Не стремиться. Наслаждаться покоем, – с сомнением произнес он.

– Я не великий философ, ты знаешь, – девушка держала трубку так близко, что он слышал ее дыхание. – Но вывод напрашивается сам собой: если счастье в покое, зачем вообще ставить цели?

– Я не знаю, в чем счастье. А ты?

– Раньше мне казалось, что счастье – когда тебя любят.

– А сейчас?

– А сейчас мне так не кажется, – выпалила Софочка и осеклась, смутившись.

Андрей улыбнулся.

– Ладно, извини, что лезу. Спокойной ночи, Соня.

Две вещи в женщинах оставались для него загадкой: оргазм и мыслительный процесс. И то и другое слабый пол умеет имитировать. Попробуй разберись.

Он поставил мобильный на зарядку, забрался в постель и спустя пять минут уже спал.

Глава 20

Четыре корпуса с незатейливой архитектурой располагались по углам большого квадрата. Вдоль его сторон находились приемное отделение, часовня, кухня и рабочий цех. Внутренний двор, куда Крайтона вместе с остальными заключенными вывели после утренней переклички на прогулку, был обнесен забором высотой двадцать футов с колючей проволокой под напряжением и шатром из кабелей против вертолетов.

– Отсюда когда-нибудь сбегали? – спросил Томас.

Тьяго поежился: синтепоновая куртка не спасала от промозглой сырости. В теплое время года на улице можно было подтягиваться или жать штангу, но зимой оставалось только вышагивать вдоль забора и маяться бездельем.

– Я не знаю, амиго. Вроде слышал что-то, но в детали не вникал. Если что-то и случается, огласке такое не придают, сам понимаешь. Я, честно говоря, не особо интересовался. Мне выходить скоро, я же не умалишенный о побеге думать.

Заключенные вяло бродили по двору, не получая удовольствия от прогулки на холоде. Кирпичные стены не являлись преградой ледяному ветру – казалось, он налетал прямо сверху, пикируя вниз подобно охотящемуся ястребу, проникал в рукава и за шиворот, ввинчивался в игольные отверстия стежков на ткани.

Томас вдруг подумал, что даже ядреный зимний воздух, проникающий за тюремный забор, мгновенно утрачивал свежесть, пропитываясь царившей здесь атмосферой одиночества и униженности.

В скученной оцепеневшей толпе выделялись несколько осоловелых лиц.

– Уже приняли дозу, – пояснил Тьяго.

Запрещенные вещества в тюрьму поступали двумя способами: через охранников или через визитеров с воли. Пакетики с дурью прятались под одежду, обматывались скотчем, чтобы не унюхали собаки. Процедура передачи обычно проходила в конце свидания. Друзья обнимались и незаметно для надзирателей совершали хитрые манипуляции. С подружками было и того проще: при поцелуе наркотик передавался изо рта в рот и прятался под язык. При угрозе личного досмотра – глотался. Из желудка пакетик извлекался рвотой или естественным путем; бывали случаи, когда целлофан с отравой повреждался в желудке, вызывая мучительную смерть.

За пару дней Тьяго, с которым Крайтон неожиданно поладил, рассказал ему много о тюремном быте. Что-то изумляло Томаса, с чем-то он соглашался. Одно правило Тьяго не уставал повторять: не зли надзирателей.

– Если тебя поставили к стенке, не двигайся, пока не позволят. Уроды могут специально провоцировать, хватать за ноги, бить по почкам, чтобы ты оторвал от стены руки – и тогда они с чистой совестью отделают тебя уже на законных основаниях, да так, что кровью мочиться будешь – это в лучшем случае. И тут вступает в силу второе главное правило – ты не можешь трогать копов. Даже случайное прикосновение расценивается как акт агрессии.

– Был тут только один чувак, который подрался с копами и выжил. Майки Раша его звали, сидел за ограбление и вымогательство, – продолжал Тьяго. – Не знаю точно, с чего там буча заварилась, но махался он так же отчаянно, как и ты. Думали, хана парню, но нет, только ногу ему и руку поломали. Но везунчиком его все равно не назовешь. Отсидел пятнадцать лет и уже выходить собирался, а его неожиданно выдергивают в суд и добавляют два пожизненных – якобы нашли два тела и доказали его вину. Жалко парня, нормальный был. Его потом в тюрьму особо строгого режима перевели…

Томас вглядывался в хмурые, неподвижные лица надзирателей и невольно задавался вопросом: что за люди идут работать тюремщиками по доброй воле, что ими движет? Разве нормальный человек согласится на подобную должность? Это ложь, что все работы хороши. Нет, не все. Конечно, обстоятельства бывают разные, и когда прижмет, человек может наступить на собственное горло и унизиться, устроиться на работу, ущемляющую его достоинство – профессор пойдет мыть полы, а врач будет разносить кофе в забегаловке. Но никогда, никогда человек не выберет труд, противоречащий его нутру, выворачивающий его наизнанку. Каждое утро входить за колючую проволоку, чтобы упиваться своей силой за счет бесправного положения заключенных, не способных противостоять твоему произволу, – это кем нужно быть, какие комплексы иметь? Намного ли сами надзиратели лучше тех, кого охраняют? Что-то явно не так с их психикой…

После полудня Томас бесцельно слонялся по блоку, краем глаза поглядывая на сгрудившихся у телевизора черных. Транслировался плей-офф NBA, «Чикаго Булз» играли против «Бруклин Нетс» и вели с разгромным счетом. Впервые ему было плевать на итог матча.

Перед обедом Крайтону сообщили, что к нему посетитель. В зале свиданий его ждал незнакомый мужчина в дорогом твидовом пиджаке. Выглядел он лет на сорок – сорок пять, лицо аристократическое, узкое, с высоким ровным лбом и внимательными глазами. Весь его облик выражал сдержанную доброжелательность.

Он протянул Томасу руку:

– Здравствуйте, меня зовут Дональд Хоук.

Крайтон ожидал, что за именем последует профессия, объясняющая цель его прихода, но мужчина улыбнулся и предложил сесть за стол.

Томас опустился на стул, не сводя с визитера настороженных глаз.

– Вас, наверное, интересует, кто я такой и чего от вас хочу, – прочитал его мысли Хоук. – Поверьте, вы все узнаете. Но сперва позвольте мне прояснить вашу ситуацию, если вы не возражаете.

Томас скрестил руки и откинулся на жесткую спинку, ощущая странную нервозность: что-то в незнакомце ему не нравилось. Что-то смутное, скользкое, прятавшееся под внешним лоском. От него веяло неясной угрозой.

– Вы обвиняетесь в вооруженном нападении и убийстве, за что вам светит от тридцати лет до пожизненного, в зависимости от того, будете ли вы сотрудничать со следствием и какую линию защиты выберет ваш адвокат. – Хоук сделал паузу, спрашивая взглядом, верны ли факты. – Впрочем, на профессионализм последнего я бы на вашем месте сильно не рассчитывал, вы и сами догадываетесь об уровне бесплатных правозащитников.

Он снова взглянул на Томаса, ожидая ответной реакции. Но Томас молчал, не понимая, к чему тот ведет.

– Далее. Завтра у вас назначено слушание в суде по поводу возможности выхода под залог, – продолжил Хоук. Он говорил неторопливо, готовый в любой момент прервать монолог и ответить на встречные вопросы. – Но в выходе под залог вам будет отказано, разумеется. Вы это знаете.

Крайтон не произносил ни слова, но Хоука, казалось, это совсем не смущало.

– Факты неутешительны: провести за решеткой вам предстоит если не всю оставшуюся, то большую часть жизни. На воле у вас наверняка остались близкие люди, о которых вы бы хотели позаботиться, подвернись такой шанс.

Томас еле заметно повел плечами, и это движение не укрылось от его собеседника.

– Я здесь для того, чтобы дать вам этот шанс, – многозначительно сказал он и умолк, выжидающе глядя на заключенного.

– Что от меня требуется? – после паузы спросил Томас. Что-то зашевелилось внутри, что-то невнятное, беспокойное волной ударило в плечи, прокатилось по рукам до самых кончиков пальцев.

Лицо Хоука осветилось улыбкой:

– Предположим, некий благотворительный фонд переведет тридцать тысяч долларов на счет вашей семьи, если вы окажете фонду небольшую услугу.

– Какого рода услугу?

– О, ничего запредельного, – Хоук задумался, пытаясь правильно сформулировать мысль. – Вы поучаствуете в закрытом театральном представлении.

Повисла тишина. Двое сидевших на противоположных концах стола мужчин прожигали друг друга взглядами. Один – с враждебным отчаянием, второй – с осторожным любопытством.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – наконец произнес Томас. Этот разговор по непонятной причине тревожил его, вызывая противоречивые эмоции.

– Вы побудете в роли статиста. Наш актер убьет вас – понарошку, разумеется. От вас потребуется лишь достоверно изобразить смерть – зрители должны поверить, что вы умерли на самом деле, – беззаботно проговорил Хоук.

Томас понял, что его так раздражало в этом человеке – его покровительственный тон, который тот пытался выдать за благожелательность.

– Послушайте, я не знаю, за кого вы меня принимаете и что там у вас на уме, но кто в здравом уме поверит в эту муть? – Его голос звенел от злости. – Любой начинающий актеришка обойдется в сотню раз дешевле.

Хоук не питал иллюзий, что узник сиюминутно проглотит наживку. Томас Крайтон был кем угодно, но не глупцом. Потребуется некоторое время, чтобы его убедить. При подборе объектов у них иногда случались редкие сбои – такие как с Крайтоном, занесенным в список из-за небрежности сотрудника – но в конечном итоге клиента всегда удавалось убедить, подсунуть другую кандидатуру. Однако проклятый русский заартачился, подавайте ему только Томаса Крайтона, и никого другого. Долбаные русские всегда и всем усложняют жизнь, хотя и платят по двойному тарифу.

«Ладно, – мысленно одернул себя Хоук. – Желание клиента – закон, тем более такого платежеспособного клиента. Хочет Крайтона – будет ему Крайтон».

Он шумно вздохнул и поднялся, давая понять, что беседа окончена:

– Я понимаю ваше недоверие. Предложение и правда звучит… неправдоподобно привлекательным. Согласитесь, деньги неплохие и могут заметно скрасить ваше длительное тюремное заточение, если на воле вам порадовать некого и вы решите оставить всю сумму себе. Я дам время подумать и вскоре снова вас навещу.

Тем вечером, впервые с момента ареста, Томас засыпал без ставшего уже привычным чувства безысходности. Завтра его вывезут за пределы тюрьмы, и он попытается что-нибудь предпринять. Способ обязательно найдется. Он убьет, если надо, терять ему нечего – но сбежит и отыщет ублюдка Джонни. Из-под земли достанет и вытрясет свою долю. А если завтрашний побег не удастся, Томас согласится на предложение Хоука – не ради денег – тридцать тысяч Тину не спасут, – а ради дополнительной возможности. Сбежать из-под непрофессионального конвоя будет даже легче. Особенно если ты готов на все. Абсолютно на все, чтобы спасти своего ребенка.

Глава 21

Лиля налила из турки кофе в маленькие кружки и подала Софочке, пришедшей навестить ее домой после выписки из клиники, и продолжила сетования:

– В общем, подружка, чувствительности у меня вокруг сосков никакой теперь. Доктор, правда, сказал, что она может вернуться через месяц-другой, но это не на сто процентов.

– Разве ты перед операцией не узнавала информацию о последствиях?

– Узнавала, но моего решения это не изменило. Чтобы получить ништяки, необходимо чем-то жертвовать. Зато Эдик доволен, как слон. Мы вчера ездили в автосалон, выбирали мне новую красотку. Когда ты увидишь мою новую тачку, обзавидуешься. – Лиля отлично знала, что Софья не обзавидуется – к машинам подруга проявляла немыслимое равнодушие и даже не хотела учиться вождению, что отдавало совсем уж дурным тоном, но кому еще было похвастаться? Из дома Лиля сейчас выходила нечасто, исполняя предписания врачей.

Софочка слушала подругу и не могла понять, что же на самом деле творится в ее душе. Действительно ли она довольна и счастлива или старательно скрывает переживания – не только перед приятельницей, но и перед самой собой? Видимо, вид у Софьи был неприкрыто сочувствующий, отчего Лиля разозлилась:

– Не смей меня жалеть! У меня все шикарно, поняла? Да, мне нравилась моя натуральная грудь, но дивидендов почти не приносила. Так что избавь меня, пожалуйста, от этой кислой мины и не порти мне настроение, хорошо?

– Хорошо, – согласилась Софа. – Извини.

Они помолчали, делая вид, что поглощены изучением содержимого кружек.

– Расскажи лучше, что у тебя? – примирительно спросила Лиля, вытянув из вазочки печенье и откусив уголок. – Ты в последнее время какая-то странная, а у меня даже не было возможности обо всем расспросить. Как твой Гивусик поживает?

– Нормально, – без энтузиазма отозвалась Софочка. – Что ему сделается? Через час подъедет сюда, заберет.

Лиля подозрительно сузила глаза:

– Нормально, говоришь? А почему у меня устойчивое ощущение, что ты чего-то недоговариваешь?

Софья вскинула брови, но ее притворное удивление подругу не обмануло. Лиля вернула в вазочку надкусанное печенье и поднялась. Достала из холодильника ликер, прихватила рюмочки и уселась обратно, водрузив бутылку на стол.

– Сейчас мы немножечко выпьем, и ты мне во всем признаешься.

Софочка для виду поколебалась и поведала и о знакомстве с Немовым, и о дизайнерском проекте, и о том, что всерьез подумывает о расставании с Гивой.

Закончив рассказывать, удивилась возникшей ясности в голове. Обрывки мыслей, которые она упорно гнала прочь, сформировались в одну предельно четкую, бескомпромиссную. Эта мысль и пугала, и притягивала. Софья страшилась произнести ее вслух, понимая, что тогда больше не сможет игнорировать.

– Так ты влюбилась? – Лилины зрачки расширились в неподдельном изумлении.

– Да. Я влюбилась, – медленно сказала Софья, словно пробуя фразу на вкус.

– А он в тебя – нет?

– А он в меня – нет.

– Не понимаю, – Лиля мотнула головой и налила себе новую порцию ликера. – Я не понимаю.

– Я тоже. – Новое чувство пугало Софочку до чертиков и вместе с тем дарило небывалую смелость.

– И что теперь?

– А теперь я буду учиться с этим жить.

Лиля эмоционально всплеснула руками:

– А зачем? Зачем учиться с этим жить? Мне, например, мужик нужен, чтобы радовал и любил, а не чтобы расстраивал. Расстраивает меня все и без мужика. А этот твой хмырь… Я вообще не понимаю, как он мог остаться к тебе равнодушным!

– Я же не золотой слиток, чтобы всем нравиться. Я на Андрея не обижаюсь. По крайней мере, стараюсь.

– Ага, никаких обид, никаких претензий. Просто пусть сдохнет, и все.

Они рассмеялись.

– Ладно, сходи с ума, если хочется, только пообещай мне кое-что, – отдышавшись, попросила Лиля. – Обещай не посылать Гиву, пока окончательно во всем не разберешься.

Софья кивнула, а спустя десять минут садилась в вызванное такси, совсем позабыв о договоренности с любовником.

Теперь, когда она выговорилась, собственное положение уже не казалось ей диким и непривычным. Да, мужчина, в которого она влюблена, не будет за нее бороться. Его не трогала ее красота, и это больно ранило. Но положа руку на сердце, разве захотела бы она отказаться от этого нового, пьянящего чувства? Она словно перенеслась в параллельную реальность, функционирующую по другим законам. Здесь такое же высокое небо, те же шумные улицы и уставшие от зимы горожане, однако совсем иные ценности. В этом новом мире Софья ощущала себя чужой. Но не одинокой.

Бейбичка была не в духе – Георгий Сергеевич понял это сразу, едва вошел в квартиру. Хотя с чего бы, спрашивается? Это он должен быть не в духе! Это его поставили в неловкое положение, заставляя расспрашивать у какой-то вертихвостки, куда подевалась ее подружка. Он ожидал увидеть Софью под одеялом с температурой, и никак не меньше, но увидел ее здоровой и цветущей, стоящей у мольберта.

– Что это значит? – прохладно поинтересовался он.

– Ой! – Софья выронила от неожиданности кисть. – Ты меня напугал!

– Если мне не изменяет память, мы договорились, что я заеду и заберу тебя из гостей, – сухо ответил Георгий Сергеевич. В его взгляде красноречиво читалось недоумение вперемежку с негодованием.

– Прости, пожалуйста, у меня совершенно из головы вылетело, – виновато улыбнулась она, не предпринимая попыток броситься в объятия, как это обычно бывало. Последнее особенно неприятно поразило мужчину. Ему страшно хотелось накричать на нее, но он решил с этим повременить, чтобы не ставить себя в неловкое положение. Возможно, что девчонка еще озвучит более уважительные причины своего возмутительного поведения.

– Чтобы что-то вылетело из головы, необходимо, чтобы в ней что-то было, – протянул он с нежным упреком. Раньше, когда он позволял себе в ее адрес подобные ремарки, бейбичка трогательно надувала губки, отчего ее немедленно хотелось раздеть и утешить. Но в этот раз она промолчала, смерив его таким тусклым взглядом, словно перед нею было пустое место.

Брови Георгия Сергеевича невольно поползли вверх. Но он нашел в себе силы не разразиться гневной тирадой, достал из бара бутылку ямайского рома и щедро плеснул в бокал. Опершись поясницей о подоконник, он сделал несколько больших глотков и обманчиво ровным голосом полюбопытствовал:

– Куда ты пошла после того, как уехала от подруги? Я тебе звонил, но ты не брала трубку.

Софа подняла кисть с пола, положила ее на мольберт и опустилась на краешек кресла.

– Извини. Я забыла, что поставила мобильник на беззвучный режим. Я немножко погуляла и пришла домой.

Она скользнула взглядом по узкой полочке, где красовался новый камень. Она только вчера приобрела этот изумительный золотистый пирит, излюбленный камень бога войны. Прямо как чувствовала, что его поддержка ей скоро понадобится.

– Немножко погуляла, – повторил Георгий Сергеевич задумчиво, и Софья поняла, что за этим последует – ничего хорошего.

– Ты зачастила с прогулками в последнее время.

– «Я богат. Повезло мне и родом и племенем. У меня есть Арбат. И немножко свободного времени», – продекламировала Софочка, надеясь сгладить назревавшую ссору, и тут же поняла, что зря.

У Георгия Сергеевича разве что челюсть не отвисла – девчонка смеет насмехаться над ним? Он еле сдержался, чтобы не влепить ей пощечину, схватить за волосы и объяснить, что она не смеет уходить от ответов на прямые вопросы.

На его лице столь явно отобразились его мысли, что Софочка подошла к нему и ласково запустила пятерню в седые волосы на затылке:

– Извини, я плохо поступила, но не специально. Я так закрутилась в последнее время, что стала непростительно забывчивой. Обещаю, что буду всегда отвечать на твои звонки.

Ее мягкий голосок с просительными интонациями напомнил мужчине привычную, славную бейбичку, и он мгновенно размяк, притянул ее к себе, жадно целуя.

Софья представила, что ее целует Андрей, и устыдилась саму себя. Гива ей противен, а она выпрашивает у него прощение и позволяет себя ласкать! И кто она после этого, а? Ведь ясно же кто.

Георгий Сергеевич отстранился и внимательно посмотрел на нее:

– Что у тебя с глазами?

– В каком смысле? – спросила Софья, воспользовавшись моментом, чтобы отобрать у него бокал и заново наполнить – только бы оттянуть момент близости. – Просто я больше не ношу линзы.

– Почему? С синими глазами ты похожа на Мальвину.

– А я хочу быть похожа на себя, – обронила Софа с улыбкой, и Георгий Сергеевич вдруг осознал, что не сможет ее переубедить. Что-то неладное с ней происходило. Что-то меняло его сахарную покладистую бейбичку в худшую сторону. Пожалуй, стоило в этом разобраться.

– Разве ж я против? – Георгий Сергеевич изобразил покладистость и снова притянул любовницу к груди, поставив бокал на подоконник. – Ты мне в любом виде нравишься. Как же я соскучился по тебе, малышка, если бы ты только знала…

Софья привычно прильнула к нему, уткнувшись носом в пахнувшую знакомым парфюмом рубашку, обмякла в сильных руках. Она вспомнила, как они познакомились. Софочка с подругами ужинала в ресторане, отмечая чей-то день рождения, кажется, Нелькин, громко хохотала, а потом и вовсе пустилась в пляс на небольшом танцевальном пятачке перед сценой. Кружилась до одури и так разошлась, что чуть не упала – но чьи-то крепкие руки подхватили ее. Она узнала мужчину, сидевшего неподалеку от их столика и весь вечер не сводившего с нее восхищенных глаз.

Их с Гивой столь много связывает. Он всегда желал ей добра (каким его сам понимал), он был таким родным и таким бесконечно далеким. Как набраться храбрости, чтобы сообщить ему о расставании? Как свести к минимуму боль, которую невольно ему причинит?

– Как же я тебя хочу! – страстно прошептал любовник, разворачивая ее спиной и заставляя наклониться к спинке дивана. – Сладкая, сладкая моя!

Его властные пальцы скользнули под шелковый халатик, стягивая трусики и раздвигая бедра. Софочка закрыла глаза.

Десятью минутами позже удовлетворенный Гива полулежал на диване, любовно перебирая ее волосы.

– Ты бы в салон наведалась, у тебя уже корни рыжие, – добродушно подсказал он. – Я смирился с твоей работой, нравится тебе – ради бога, но ты уж себя не запускай, бейбичка. Негоже это.

Софья дернулась, словно от удара, и села, странно уставившись на любовника. Она-то, идиотка, осуждала Лилю за слабохарактерность, считая, что уж сама-то ни за что не легла бы под нож хирурга ради мужского каприза. Она искренне верила, что ее Гива относится к ней трепетней, участливее и ни за что не потребует подобных жертв. Но разве не ради него она носила синие линзы, стремясь угодить его вкусу? Не ради него ли высветляла свои роскошные медные волосы? Да, Гива вел себя деликатно, понимая, что она взбунтует против прямых приказов. Гива действовал с умом, не спеша, терпеливо внушая ей необходимые установки, а она, как та лягушка из эксперимента, плавала в теплой воде и не замечала, как повышается температура. Ей казалось, что она изящно и мудро управляет влюбленным мужчиной, а на самом деле все было с точностью до наоборот. Однажды она бы просто сварилась, упустив спасительный момент, когда еще можно было выпрыгнуть…

– Ты чего? – забеспокоился Георгий Сергеевич. – Что опять не так? Чего тебе снова в голову стукнуло?

Она больше не может с ним оставаться. И не только потому, что не любит, а потому, что если останется, то попросту утратит себя. Единственный способ сосуществовать с ним – это поддаться ему, позволить менять себя на его усмотрение, добровольно отказываясь от собственного «я». Сам того не ведая, Немов научил ее ценить то немногое настоящее, что в ней еще оставалось, а Гива мечтал превратить ее в послушную наложницу, лишенную права голоса.

Она вспомнила все те моменты, когда он предлагал ей выбор, но в итоге все равно настаивал на своем. Она мечтала посетить Италию и Германию, взять экскурсии, побродить по старым улочкам. А Гива сказал, что глупо менять одни каменные джунгли на другие, и убедил ее полететь на Мальдивы, где они всю неделю только и делали, что ели, загорали и занимались сексом.

Он спрашивал, что подарить ей на день рождения, и она просила нанять ей репетитора по английскому, чтобы подтянуть язык. А Гива подарил кричащее бриллиантовое колье, которое она так ни разу и не надела.

Она просила его разрешить ей приютить бездомную собаку. Гивины глаза загорелись, и Софочка даже дышать перестала – неужели позволит? А он хлопнул по колену и весело сказал:

– А знаешь? Давай тогда уж и бомжей с вокзала сюда пожить пригласим! Будешь им супы варить, тебе же нравится кухаркой прикидываться! Вот гармония будет.

Она ведь замечала, конечно, замечала, но интерпретировала это как заботу. Ведь у взрослого успешного мужчины больше жизненного опыта, чем у нее! Он поступает как лучше.

Софья горько усмехнулась. Она прощала Гиве авторитарные замашки, объясняя их не иначе как его беспрецедентной любовью. Да только не любовь это была. Теперь она точно знала. Когда любишь, не навязываешь свое мнение. Когда любишь, собственные желания отодвигаешь на задний план. Когда любишь, позволяешь человеку жить так, как ему хочется, даже если тебе кажется, что он совершает большую ошибку.

– Так объясни мне, что происходит? – всерьез всполошился Георгий Сергеевич. Он сел, поднял с пола рубашку и нервным жестом застегнул на одну пуговицу. Софьины глаза стали пустыми, но она сделала над собой усилие и вернулась в реальность:

– Ничего не происходит, Гива. Прости, я не могу быть с тобой. У тебя есть жена, но это не главное. Меня ведь это раньше не останавливало. Просто мне хочется любить. Впервые в жизни мне хочется не только принимать, но отдавать, понимаешь? Но любить тебя у меня не получается… Совсем не получается, – повторила она и заплакала.

Глава 22

Шерифа Рея Блэквуда было сложно вывести из себя. Самым большим его увлечением вот уже двадцать лет являлась работа. Ограждать добропорядочных граждан от отбросов общества – занятие сложное, но благородное, поэтому каждое утро Рей Блэквуд приходил в тюрьму с удовольствием. Здесь, на его территории, царил установленный им порядок. Он был отличным управленцем, иначе Чикагская окружная тюрьма не числилась бы образцовой. К заключенным он относился так, как они того заслуживали: не цеплялся, если вели себя ровно, и принимал меры, если те показывали характер. Возможно, он позволял надзирателям чуть больше вольностей, чем следовало, но конечный результат перечеркивал все сопутствующие риски: заключенные сидели тихо, а Рей Блэквуд пребывал в хорошем настроении. Пока не появился Томас Крайтон.

В первые же сутки после прибытия он устроил драку и спровоцировал охрану, но это были сущие мелочи. Шериф упек его в карцер, полагая, что смутьян мигом уймется: в отличие от других тюрем, где карцер походит скорее на уединенную комнату отдыха, здесь это было местом наказания. Лишать заключенного пищи на двое суток и держать в темноте было незаконно, но, как уже упоминалось, Блэквуд мог позволить в подотчетном ведомстве некоторые отступления от правил. Как выяснилось, Крайтону этого оказалось недостаточно. И сегодня днем он едва не совершил побег. Если бы не чистая случайность, благодаря которой служебная собака залаяла на отъезжавший с территории фургон, ему бы удалось смыться! И его, Рея Блэквуда, репутация была бы запятнана.

Он уже влепил строгий выговор охране, отвечавшей за выгрузку и сопровождение прибывших. Увольнять их сейчас нельзя, иначе они обнародуют факт попытки побега, который Блэквуд решил замять. Он выждет месяц-другой и тогда уже найдет веские основания, чтобы избавиться от этих непрофессионалов. Уму непостижимо, как можно было не заметить нырнувшего под фургон арестанта! И ведь Крайтон детально повторил, вернее, пытался повторить, побег Джулиана Шотарда из лондонской тюрьмы Пентонвиль. Выходя из тюремного фургона, в котором привезли из суда партию заключенных, Шотард умудрился спрятаться под машиной и зацепиться за днище. Побег ему удался, чего, к счастью, не скажешь о Крайтоне. Но Рей Блэквуд негодовал так, словно все без исключения арестанты вырвались на свободу, поставив крест на его карьере.

Если быть до конца откровенным, окажись на месте Крайтона кто-то другой, шериф позволил бы своим парням забить сукиного сына до смерти за столь дерзкий проступок. Но этим заключенным неожиданно заинтересовались люди, с которыми Блэквуд нечасто, но долго и успешно сотрудничал. Поддаться гневу и умертвить столь ценный кадр значило бы лишить себя очень хорошей выручки. Блэквуд думал о будущем. На пенсию шибко весело не поживешь, а побаловать себя на заслуженном отдыхе, который не за горами, очень хотелось. Однако ж «особые обстоятельства» не только не мешали шерифу наказать заключенного, но и всячески этому способствовали. Убить он его не убьет, а вот поучить уму-разуму – это запросто.

Блэквуд вышел из кабинета и направился в «нулевую комнату». Так он называл специальное помещение, приспособленное для «бесед по душам» с особо несговорчивыми «клиентами». Последние годы оно пустовало. Заняться беглецом шериф приказал лично старшему офицеру Брэдли. Он стреляный воробей и прекрасно владеет техникой причинения боли без видимых повреждений тела. Не стоит давать поводов для истерик союзам защиты гражданских свобод и комиссиям по правам человека. Нет следов пыток – нет доказательств – нет прецедента.

Перед дверью в «нулевку» он остановился, натянул на лицо бесстрастное выражение – ни к чему демонстрировать подчиненным меру своего раздражения – и вошел.

Крайтон сидел на приваренном к полу стуле, руки и ноги зафиксированы ремнями. Помощник офицера удерживал его голову в запрокинутом положении, прижимая к лицу мокрое полотенце, а Брэдли лил сверху тонкую струю воды из баллона.

«Отличный выбор», – мысленно похвалил Блэквуд. Вотербординг – удобная практика, действенная, безопасная и создает у жертвы иллюзию утопления. В прессе муссировались слухи, что ЦРУ применяет это упражнение при подготовке американских военных летчиков к возможным испытаниям во вражеском плену. Что ж, в ЦРУ дурного не посоветуют.

Шериф сделал знак прекратить. Сержант убрал полотенце, позволяя Крайтону вдохнуть. Несколько секунд его грудь конвульсивно вздымалась, пытаясь вобрать побольше воздуха, и вскоре дыхание выровнялось.

Томас поднял на вошедшего измученные глаза. Поджарый мужчина, одетый в джинсы, ковбойские сапоги и синюю ветровку, встретил его взгляд.

– Ну, как ты? – любезно поинтересовался Блэквуд.

Томас слабо улыбнулся:

– Со мной тут плохо обращаются…

Рей Блэквуд хмыкнул: смотри-ка, веселый. Тем хуже для него.

– Продолжайте, Брэдли. Не буду мешать, – кивнул он и вышел из камеры.

Томас Крайтон знал, что такое боль: он еще сопливым мальчишкой ввязывался в уличные драки и не паниковал, когда из-за численного превосходства соперников потасовка перерастала в избиение. Любые удары можно стерпеть. Но то, что происходило сейчас, не укладывалось в сознании, которое он время от времени терял.

Двое палачей выполняли работу в полной тишине. Томас из последних сил сдерживал рвущиеся из горла стоны.

– Жаль, что у нас нет холодной камеры, – задумчиво обронил Брэдли. – Облить бы ублюдка водой – и в холодильник.

«Чем я обидел тебя лично? Чем оскорбил? Откуда такая лютая ненависть?» – Томасу захотелось заорать на офицера, содрать с его лица самодовольную маску.

– Вы и подручными средствами прекрасно обходитесь, – польстил помощник.

Нет, не польстил. Сказал правду. У Томаса потемнело в глазах, когда вывернутые за спину руки подлетели вверх – ему устроили импровизированную дыбу. Веревку продели через цепь на запястьях и перекинули через перекладину, закрепив на специальный механизм. Старший офицер крутанул лебедку, веревка натянулась сильнее, вынуждая Томаса привстать на носочки, чтобы плечи не выбило из суставов.

– А теперь потанцуем. – Брэдли присоединил электроды к его подмышкам и включил подачу тока.

Томасу казалось, что он сходит с ума. Тысячи крючков впивались в тело и вибрировали, раздирая мышцы. Боль была столь чудовищна, что уничтожила все мысли, кроме одной: «Пусть это прекратится. Господи, пусть это немедленно прекратится!»

Брэдли нащупал пульс на шее заключенного и с явным сожалением понял, что на сегодня пора заканчивать. Впрочем, беглец выглядел достаточно крепким, и офицер не отказал себе в удовольствии, подкрутил лебедку еще на пол-оборота. И покинул камеру.

…Томас не мог полноценно вдохнуть. Каждая попытка вдоха отзывалась невыносимой резью в плечах, горевших так, будто их касались каленым железом, а легкие скручивало в тугой, спазмирующий клубок. Постепенно боль заполнила все тело, и он уже не различал отдельные его части. Мигающий, мертвенно-голубоватый свет люминесцентной лампы разъедал глаза. Томас прикрыл веки, чувствуя, как помимо его воли из-под ресниц просачиваются предательские слезы.

Он попытался сосредоточиться, вспомнить прошлое, где был свободным и мечтал о богатстве. Каким же нелепым сейчас выглядело его желание. Здоровье и счастье родных людей – вот что самое важное. То единственное, ради чего стоит жить и бороться. У него ведь почти получилось… Фургон уже проезжал через ворота!.. Когда Томаса выволокли из-под машины, он озверел. Понимал, что нельзя сопротивляться, но не мог справиться с обуявшей его яростью. Когда на человека что-то сильно давит, превышая порог терпимости, он приходит в гнев, утрачивая и чувство страха, и способность мыслить.

И теперь у него не осталось ни малейшего шанса исправить ситуацию. Он подвел свою дочь. Предал Мэдди.

Крайтон мечтал пусть о недолгом, но спасительном обмороке, который остановил бы пытку. Черт с ней, с физической болью, – куда хуже была душевная.

Когда жена сердится, есть проверенное средство утихомирить ее гнев: встать на колени, обнять за бедра, посмотреть снизу вверх, а потом уткнуться лицом в ее упругий живот. Мэдди тает.

«Чикаго Булз» в этом сезоне должны подняться. Хорошее начало – половина битвы. Лишь бы руководство не затеяло распродать костяк команды, ребята очень мощно сыгрались. Идеально было бы усилить переднюю линию и в особенности центр, а то хромает.

У Тины смешно топорщатся кудряшки. Когда она бегает, они подпрыгивают пружинками. Мэдди предпочитает заплетать ей косички, чтобы волосы не лезли в лицо и не мешали. Хотела сделать дочке модную стрижку, но Томас отговорил.

«Эта боль никогда не кончится, Эти раны никогда не затянутся. Давай сгорим вместе, Давай сгорим вместе, детка…»

А теперь внимание, дорогие участники! Угадываем слово из двух букв, начинается на «а», заканчивается на «д».

Томас потерял сознание.

Тюрьма гудела. Новость о том, что белому из третьего блока почти удалось сбежать, мигом облетела все камеры, как бы шериф Рей Блэквуд ни старался сохранить это в тайне. Сплетни – то немногое, что не поддавалось его контролю.

Благодаря Крайтону вечер в окружной тюрьме выдался для заключенных увлекательным – повсюду собирались небольшие группки, чтобы почесать языки, обсуждая поступок белого.

– Говорят, он умудрился со скованными руками зацепиться за дно фургона…

– У него точно был сообщник из охраны, иначе никак…

– Слыхали, парня вроде в «нулевку» упрятали…

– Блэквуд так возбудился, что лично им занялся…

Тьяго известие поразило, он даже вечернюю тренировку сократил почти на час – все равно толком не мог сосредоточиться на упражнениях. Любое мелкое событие в тюрьме воспринимается значительной новостью, а то, что устроил сосед по камере, и подавно тянуло на происшествие месяца.

Томаса вернули в камеру перед отбоем. Мексиканцы переглянулись. Судя по его потрепанному виду, потрудились над ним неслабо, сделал вывод Тьяго. Пошатываясь, тот доплелся до матраса, одной рукой прижимая к туловищу вторую, висевшую плетью, и тяжело опустился на пол.

Тьяго отложил в сторону каучуковый эспандер и, поднявшись, подошел к белому, чье плечо выглядело неестественно – налицо явный передний вывих.

– А что, в медчасть не повели?

– Как видишь, – глухо отозвался Томас. На него навалилось отупение и полное безразличие к своей судьбе. Краем сознания он все еще улавливал происходящее, но отстраненно, безоценочно, словно застрял где-то на границе яви и сна.

– Вот уроды, – выплюнул Тьяго. – Ну хотя бы жив, и то хорошо. Дай-ка посмотрю, – он потянулся к поврежденной руке, и Крайтон непроизвольно дернулся, уклоняясь от болезненного прикосновения. Боль – или воспоминание о ней – на мгновение выдернула его из полузабытья.

– Нужно вправить, – объяснил латинос. – Не боись, амиго, я знаю, что делать. Сам на спорте пару раз получал такую травму. Так что давай, ложись на спину. Придется немного потерпеть.

Тьяго действовал медленно и осторожно, как его учили. Согнул пострадавшую руку в локте, привел ее к туловищу, аккуратно повернул плечо наружу и начал постепенно поднимать предплечье вверх и вперед, чтобы головка плеча встала напротив места разрыва сумки.

– А сейчас будет больно, – предупредил мексиканец. – На счет три. Готов? Считаю. Раз, два, – и резко крутанул предплечье внутрь, используя его как рычаг.

Томас замычал от острой боли, пронзившей руку, но тут же выдохнул, почувствовав мгновенное облегчение. И все-таки ему приходилось прилагать усилия, чтобы не отключиться.

– Теперь постарайся какое-то время не сильно махать рукой. – Тьяго помог Томасу сесть и опустился на койку напротив. – Хотя, зная тебя, я бы на это сильно не рассчитывал, да? Ну ты и учудил, амиго. Никогда не встречал такого неправильного белого, а, Мигель, верно я говорю?

Томас слабо улыбнулся – значения фраз доходили до него не сразу, а с некоторой задержкой, как при плохой связи…

– Ладно, завтра перетрем, – как бы Тьяго ни изводило любопытство, он понял, что лучше от соседа отстать. – Отмороженный ты, но везучий. Легко отделался.

То, как Тьяго ошибался, выяснилось несколько часов спустя. Посреди ночи в камеру ворвались с обыском. Пока трое заключенных стояли у стенки, бригада из пяти надзирателей перетряхивала все нехитрое содержимое камеры.

– Чей матрас? Твой?

Томасу показалось, что этот визгливый дребезжащий голос звенит внутри его черепной коробки.

– Что это? – кто-то ткнул его дубинкой под ребра, и он скосил глаза на свой раскуроченный матрас и валявшиеся на полу шприц и свернутый шарик из фольги.

Даже находясь в близком к коме состоянии, Крайтон отлично понял, что произошло. Но был слишком измучен, чтобы хоть как-то отреагировать.

Глава 23

Николай Владимирович протянул конверт:

– Я понимаю, проект еще не завершен. Но те перемены, которые я вижу на объекте, меня вдохновляют. Чтобы и вы не теряли далее вдохновения, примите аванс.

Софочка зарумянилась от смущения. Она и сама была довольна результатами своего труда и понимала, что заслуживает вознаграждения, но слишком уж это было непривычно – получать зарплату. Ей дарили подарки, вручали крупные суммы на девчачьи капризы, но вот чтобы за дело – такого прежде не случалось. И от этого нового чувства в желудке будто кузнечики прыгали. Хотелось вскочить и запрыгать вместе с ними, вереща от восторга. Однако Софья вежливо закончила разговор, попрощалась с заказчиком и, лишь приехав домой, позволила себе пуститься в победоносный пляс.

Что-то немыслимое творилось с ее жизнью. Все переворачивалось с ног на голову – или, может, наоборот, с головы на ноги, – и Софочку это не только не пугало, а заряжало энергией. Ее уютный гламурный мирок трещал по швам, как детское платьишко, а полоса горизонта отодвигалась все дальше, открывая взгляду невидимые прежде просторы. И то, что еще недавно показалось бы ей концом света и величайшей трагедией, сейчас воспринималось как неизбежные боли роста, на которые не стоит заострять внимание. Боли роста проходят сами собой.

Ей хотелось высунуться в окно и закричать на весь город: «Я могу сама себя обеспечивать!» Пару месяцев назад, предскажи ей кто-то нечто подобное, Софья бы только у виска покрутила. А сейчас… Как там Николай Владимирович сказал: «Я порекомендовал вас своему знакомому, который хочет оформить пентхаус, надеюсь, вы не будете возражать, если я дам ему ваш телефон». Возражать против работы? Против собственной независимости? Здесь бы отлично подошел ликующий злодейский смех.

Софа скользнула взглядом по фотографии в рамочке на ночном столике. Она, утомленная от жары, в прозрачном желтом парео, прижимается к Гиве, который держит в одной руке кокосовый орех с трубочкой. У него обгоревший нос и нелепая пестрая рубаха нараспашку. На заднем плане плещется бирюзовый океан; в безоблачном небе летают кайты; гладкие изогнутые стволы пальм тянутся над песком. Она вспомнила их недавнюю встречу и устыдилась собственного счастья.

Гива, наверное, переживает, места себе не находит, обдумывает планы по ее возвращению, а Софочка за сегодня даже ни разу не вспомнила о его существовании. А ведь он повел себя благородно, разрешил жить в квартире, хотя мог бы запросто вышвырнуть ее со всем барахлом на улицу и был бы не так уж не прав. Сперва Софья обрадовалась тому, что не придется заниматься поисками нового жилья, но потом сообразила: это в ней содержанка говорит, хватается за любую возможность упростить ситуацию, избавить себя от дополнительных хлопот. Нет, нельзя ей оставаться в Гивиной квартире, как бы ни хотелось. Нельзя дарить Гиве иллюзии. Нечестно это. Подло.

Сегодня утром она уже присмотрела в Интернете несколько скромных вариантов. Кое-какие сбережения у Софьи имелись, и ей хватило бы на аренду шикарных апартаментов, но тратить деньги на роскошь, не имея уверенности в завтрашнем дне, затея не самая умная. Жаль расставаться с уютным гнездышком, обустроенным по собственному вкусу, но свобода требует жертв не меньше, а то и больше, чем красота. Зато она сможет забрать из ветклиники Маркиза, когда тот окрепнет. И ему больше не придется выживать на улице.

Софочка выдвинула ящик стола и спрятала туда фотографию. Незачем ворошить прошлое. И вообще, она подумает об этом завтра. Между прочим, эту фразу сказала Скарлетт О’Хара, героиня романа «Унесенные ветром».

Полночи Софья дорисовывала картину для Андрея, а утром написала ему на вайбер, что его заказ готов. Немов не стал затягивать и вечером нагрянул в гости. Уселся на диван, закинув ногу на ногу, и вопросительно поглядел на хозяйку. Та подошла к мольберту в центре комнаты и сдернула с него белую простыню, одновременно включая на телефоне мелодию, призванную подчеркнуть настроение картины. Тишину взорвала надрывная песня группы «Nickelback».

…This is how you remind me Of what I really am…[3]

Неизвестно, какого размера было помещение: стены терялись во мраке. Мерцание тусклой лампы высветляло один угол. На границе света и тени стоял человек. Правая половина его тела сливалась с темнотой, а левая выделялась четко, как на качественном фотоснимке, – можно было разглядеть капельки пота на голом торсе и причудливую татуировку на груди. Лица не видно – мужчина отвернулся, оставив для обзора крепкую шею и коротко стриженный затылок. Казалось, еще секунда, и герой или появится полностью, или окончательно исчезнет. Сжатый кулак выдавал решимость и напряжение, но человека словно что-то удерживало на прежнем месте, заставляя исполнять чей-то негласный приказ.

Черный цвет сгущался к низу холста, при этом теряя однородность, будто покрывался пятнами. Андрей вперил в них пристальный взгляд и похолодел от ужаса: пятна красноватого оттенка сложились в слово «желание».

…This is how you remind me Of what I really am… —

прозвучал последний аккорд песни.

Немов кашлянул:

– Неожиданная картина, Соня. – Он помолчал и спросил: – Объяснишь подтекст?

– Это ты должен увидеть подтекст, твоя же картина. Ума не приложу, о чем она – я всего лишь следовала за вдохновением, не совсем понимая, к чему оно приведет. – Софа покрутила колечко с малахитом, надеясь, что ее волнение не сильно заметно. Ей очень хотелось, чтобы картина пришлась Андрею по душе, но по его лицу, как обычно, было сложно распознать истинные эмоции.

– Название у произведения есть?

– Разве ты не прочитал внизу? Я алым по черному написала. «Желание».

– Чье?

Девушка пожала плечами:

– Наверное, твое.

– Я хочу мужчину? – Андрей скептически повел бровью.

Софочка рассмеялась:

– Это же образ! Не нужно воспринимать его буквально.

– Действительно, – согласился Андрей, мысленно укоряя себя за впечатлительность. Нельзя так много думать о предстоящем событии – даже в случайных малозначительных вещах начинают чудиться великие совпадения и тайные смыслы. Ну, картина. Да, талантливая. Удачная песня усилила эффект. Пять баллов художнику.

Софа с трудом удерживала на губах беспечную улыбку, тогда как сердце сжималось: не понравилось, ему не понравилось! Иначе он бы сказал, а не молчал бы вежливо и загадочно. Она уже готова была расплакаться, когда Немов неожиданно попросил:

– Покажи мне свои школьные фотографии.

«Покажи, как ты раздеваешься», «Покажи, как ты умеешь доставлять удовольствие», – такие просьбы ей доводилось слышать от мужчин. Но школьные фотографии?

– Зачем?

– Хочу посмотреть, какой задумывала тебя природа. В твоем естественном виде, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил он.

Софья принесла альбом и уселась рядом. Короткий шелковый халатик обнажил ее загорелые коленки, и Немов еле удержался, чтобы не накрыть их ладонью. Он перевернул первую страницу альбома.

– Ты рыжая?

Вот чего Софочка опасалась! Как пошло развенчался миф о природности ее белокурых локонов!

– Тебе идет.

– Да?

– Да.

Она так жаждала его комплиментов, но каждый раз, услышав их, не могла поверить. Она указала на следующий снимок:

– Это я в десять лет, за школьной партой.

– Перед тобой раскрытый учебник и ты держишь ручку, словно собираешься писать прямо на печатной странице. Занятная композиция.

– В такой позе фотограф снимал всех. Видимо, был пьян.

– Я никогда не любил фотографироваться, – признался Немов.

– Почему?

– Меня заставляли улыбаться.

– Мне нравится, когда ты улыбаешься, – сказала Софа и спохватилась: не слишком ли откровенно? Хотя она и так перед ним стелется, как трава под ветром, куда уж откровеннее. – Но я не буду тебя заставлять.

Андрей поднялся и приоткрыл окно. Сквозняк хлынул в комнату, зазмеился по полу.

Они сидели, накрывшись пледом, касаясь друг друга плечами. Поначалу скованный разговор понемногу оживлялся. Софью переполняло счастье. Она вспоминала цитату, которую прислала ей Лиля после их встречи: «Не стоит пересекать океан ради человека, который ради тебя не пересечет и лужи». Тогда Софочка подруге не ответила – не могла подобрать слова. Зато сейчас слова отчаянно рвались наружу. Стоит! Еще как стоит пересекать океан! Потому что делаешь ты это не ради того, кто к тебе равнодушен, а ради себя самого. Потому что тебе хочется. Потому что это приключение – пугающее и увлекательное – может стать самым ярким событием в твоей жизни. И какая разница, если на другом берегу тебя никто не встретит с фанфарами? Разве фанфары сравнятся с упоительными эмоциями от путешествия? Разве переполняющая тебя энергия не драгоценна сама по себе?

Софочка молчала, слушая Андрея. Тот рассказывал про работу, про погоду, про то, что наведывался в бар «Чикаго-блюз» и оценил руку мастера, что давно не ездил отдыхать и никогда не был на Крайнем Севере, а там чистый и свежий воздух, что в горах Сьерра-Невада в Северной Америке растут самые высокие на планете деревья… Софья и не догадывалась, что Немов может быть таким разговорчивым. Она изредка задавала вопросы, постепенно переходя на личные, и Андрей отвечал, не смущаясь.

Она мимоходом заметила, что рассталась с любовником, и Немова будто коротнуло, мгновенно возвращая в реальность.

Какого черта он тут делает? Ломает девчонке жизнь. Меньше всего ему нужна привязанность малолетки, которую ему, по непонятным для себя причинам, не хотелось обижать. Она небось уже распланировала себе любовь до гроба и смерть в один день.

Он резко откинул плед:

– Извини, Соня, мне пора.

У Софочки будто опору из-под ног выбили, таким неожиданным был переход. В мгновение ока струившееся в воздухе колдовство затвердело, словно на него жидким азотом плеснули, и осыпалось на пол дешевыми стекляшками.

– Побудь еще! Рано же…

Андрей направился прочь из комнаты, не удостоив ее ответом, и она крикнула ему в спину:

– Когда ты настоящий?

Андрей обернулся, с недоумением глядя на девушку.

– Прости?

– Ты бываешь абсолютно разным, то циничным до зубовного скрежета, то душевным, похожим на нормального человека. Когда именно ты притворяешься? Кто ты на самом деле?

– Определить – значит ограничить, – бросил он с усмешкой. – Не гляди на меня, Соня, как спаситель на грешника. Никакие демоны меня не терзают, и спасать меня не от чего. Хотя вас, женщин, хлебом не корми, дай нафантазировать героические метания. Ты, вероятно, умиляешься тому, какая у тебя тонкая чувствительная натура и доброе сердце. Но то, что многие называют добрым сердцем, на самом деле является слабыми нервами. Закаляй их.

Немов взял холст аккуратно, чтобы не размазать подсыхающие краски, и вопросительно вскинул голову:

– Кстати, сколько я тебе должен?

– Что?

– Сколько денег я должен за картину? – он потянулся за бумажником во внутреннем кармане пиджака.

Подбородок предательски задрожал, Софочка поморгала, чтобы удержать слезы:

– Это же подарок…

Он кивнул и скрылся в прихожей.

На лестничной площадке выругался: «Избиение младенцев, твою мать!» Замер в нерешительности: может, вернуться, попрощаться по-человечески? Вызвал лифт.

Машину вел агрессивно, несколько раз чуть не врезался. Если бы кто-то затеял разборки, он бы с готовностью устроил драку.

Дома прислонил картину к стене, напротив поставил стул и сел. Курил, стряхивая пепел в сложенную ковшиком ладонь, изучал изображение. За окном подвывала метель. Андрей вымыл руки, уткнулся лбом в стекло и долго смотрел, как бесится на улице ветер, рвущий в клочья снежную пелену.

Ночью ему снились кошмары.

Глава 24

Били профессионально, не оставляя синяков. Давали короткую передышку на час-два и снова били. Сначала Томас вздрагивал от звука открывающейся двери, предвещавшего новую порцию боли, потом перестал. Ему никогда отсюда не выбраться. Он умрет в карцере, и последнее, что увидит, – облезлый потолок одиночной камеры. Если, конечно, они не выключат свет…

Кто-то из философов сказал, что физическая боль уменьшает моральную. Этот кретин наверняка не испытывал ни ту ни другую, поскольку его вывод абсурден. Телесные страдания провоцируют душевные, умножают, раздувают до невероятных размеров. В какой-то точке две муки сливаются в одну гигантскую, которая поглощает тебя, затягивает подобно черной дыре. И от тебя ничего не остается. Совсем ничего.

Томас мечтал бы о смерти как о простейшем избавлении от агонии, если бы не одно обстоятельство: здесь, на Земле, есть два человека, которые нуждаются в его заботе. Он не имел права сдаваться, когда от него зависела жизнь дочери. Всегда остается шанс все исправить, даже когда твой лоб упирается в бетонную стену. Даже когда ты сам утратил веру.

– Ну что, отдохнул? – Голос раздался совсем близко, словно кто-то специально нагнулся и проорал в ухо.

Томас не пошевелился, не поднял взгляд. Он устал смотреть на лица палачей в попытке уловить в них тень сочувствия. Его вздернули на ноги, заломив локти за спину. И почти сразу же стало больно.

Каждая задача имеет решение.

На Хеллоуин Мэдди нарядила Тину в костюм бабочки. Желтое брюшко, прозрачные синие крылья. Крохотная, смешная бабочка. «Господи, я, верно, заслужил этот ад. О’кей, я принимаю. Слышишь? Я принимаю! Но если ты существуешь, долбаный ты старик, если ты существуешь, помоги мне спасти мою дочь!»

Каждый удар достигал своей цели. Каждый удар пробивал в нем брешь, через которую вытекала толчками его жизненная энергия. Томас сгибался, корчась от спазмов. Ему позволяли отдышаться, а затем били в то же место. Стоило на мгновение закрыть глаза, и под веками возникали слепящие вспышки. Сколько времени прошло с тех пор, как его арестовали? Неделя? Месяц? Год?

На третий день рождения дочери они с Мэдди повели ее в кафе. Были шарики, подарки, торт со свечками и песня «Happy Birthday to you». Тина очаровательно смущалась, участвовала в конкурсах, совершенно ошалев от развлечений. Домой Томас нес ее на руках, а когда укладывал спать, она сквозь сон спросила: «Папа, а почему мы были в кафе?»

У него еще оставался шанс. К нему должен прийти тот странный тип с нелепой идеей о спектакле. Томас снова попробует сбежать. О том, что у него попросту не будет сил на побег, он предпочитал не думать.

– Ладно, парни, заканчиваем. У него через три часа посетитель. В душ его.

Беседа с начальником тюрьмы успокоила Дональда Хоука. Шериф заявил, что к подследственному применяются особые (он подчеркнул это слово – «особые») меры воздействия, поэтому велика вероятность, что тот проявит покладистость и ухватится за предложенный шанс обеими руками. Блэквуду стоило верить. Он человек неглупый, выгоду свою никогда не упустит. С ним приятно иметь дело.

В комнате для свиданий Хоук неожиданно разнервничался. На Томасе Крайтоне свет клином не сошелся, как и на русском заказчике. Деньги, конечно, вовлечены немалые, но конвейер поставлен на широкую ногу, и потеря одного клиента погоды не сделает. Однако принципиальный Дональд Хоук не любил проигрывать. Еще ни один заказчик не уходил от него неудовлетворенным, как бы похабно это ни звучало, и он не собирался портить свою личную статистику.

В коридоре раздались шаги, и мужчина выдохнул, расправил плечи, примерив свою фирменную вежливую улыбку. Дверь распахнулась, впуская заключенного. Хоук окинул того беглым взглядом: переломов нет, лицо не разбито, но вид изможденный. Качественная работа.

– Здравствуйте, – Дональд протянул руку, но она так и повисла в воздухе.

Крайтон отодвинул стул и тяжело на него опустился. Он выглядел таким уставшим, будто греб на галерах несколько суток без сна и отдыха, под глазами залегли серые тени, взгляд потухший, бесцветный, дыхание неровное. Словом, то, что надо для успешных переговоров.

Они молчали минуту или дольше, и Хоук уже открыл было рот, чтобы начать заготовленную речь, но Томас опередил его:

– Я согласен.

Хоук готовился к длинной утомительной беседе и на мгновение смешался, получив столь быстрый ответ. На всякий случай уточнил:

– Вы согласны сыграть жертву?

Томас кивнул.

– Позвольте спросить, что заставило вас изменить свое мнение? – поинтересовался Хоук, не сводя с заключенного пристальных глаз. Он отлично знал, что его заставило, но хотел услышать подтверждения.

– Послушай, Дональд, старик, – Крайтон прямо посмотрел на Хоука. – На этой неделе тебя пускают ко мне уже второй раз, хотя это запрещено правилами. Я не знаю, кто ты такой, но, судя по всему, какая-то шишка, и я тебе по какой-то причине нужен. Мне поэтому наркоту подкинули, да? Продемонстрировать, что меня ждет, если я откажусь? О’кей, старик, я понял. Поэтому и согласился. Такой ответ тебя устроит?

Хоук сделал вид, что поправляет манжет рубашки, а сам краем глаза продолжал изучать собеседника. Этот Крайтон далеко не глуп. И, пожалуй, Хоук поверил бы ему, не покопайся предварительно в его деле и не узнай некоторые весьма интересные детали.

– Меня устроит честный ответ, которого я от вас пока не получил. Позвольте мне говорить начистоту, мистер Крайтон. Организация… гхм, на которую я работаю, дает мне широкие полномочия. Благодаря чему я имел возможность лучше с вами познакомиться, – он оперся о стол, вытянув и перекрестив длинные, в начищенных до блеска ботинках ноги. – Вы согласились, чтобы снова попробовать сбежать, не так ли? То, как вы моментально напряглись, подсказывает мне, что я недалек от истины. В таком случае смею вас заверить, мистер Крайтон, у вас ничего не выйдет. Мы позаботимся о беспрецедентных мерах безопасности. Не только каждый ваш шаг – каждый вздох будет контролироваться десятками камер и специально обученными людьми. Это довольно жесткие условия, но и награда будет соответствующая. Я понимаю, что тридцать тысяч звучит неубедительно, и готов поднять сумму гонорара. Вряд ли вы будете возражать, учитывая, что вашей дочери необходимо дорогостоящее лечение. – Хоук замолчал, выразительно глядя на собеседника.

Томасу показалось, что внутри его головы разорвалась бомба. На несколько секунд его оглушило, пол заходил ходуном, а стены вдруг закрутились, все быстрей и быстрей, вызывая приступ тошноты. Томас согнулся, словно его ударили под дых, и оставался так целую вечность. Когда он наконец выпрямился, Хоука испугало его лицо.

– Сто пятьдесят тысяч, – срывающимся от напряжения голосом прошептал Крайтон.

Озвученная цифра не удивила Хоука, он был к ней готов, – как и русский заказчик. Обычно гонорар составлял сумму более скромную, но в этом деле всего было слишком.

– Деньги будут переведены на счет вашей жены, как только вас привезут к месту назначения. Мы дадим вам возможность убедиться, что сумма получена адресатом.

Подозрение, мучившее Крайтона, превратилось в твердую уверенность. Он сцепил пальцы, чтобы унять проклятую дрожь.

Каждая задача имеет решение.

– Меня убьют на самом деле?

Хоук шумно вздохнул и помедлил, прежде чем ответить:

– На вашем месте я бы предпочел думать иначе. И надеюсь, – добавил он после паузы, – нет нужды объяснять, что, если вы сорвете спектакль, пострадаете не только вы сами, но и ваша семья. А теперь, если не возражаете, я бы хотел обговорить некоторые детали.

В узкие окна отчаянно билось солнце, но его лучи, казалось, застревали в толще пуленепробиваемого стекла, твердея, словно янтарь, не в силах разбавить сонную серость помещения.

Глава 25

Все так просто. Чертовски просто. Андрей еще раз взглянул на билет: вылет сегодня вечером из Шереметьево. В Нью-Йорке пересадка на рейс до Чикаго. Хорошо, что у него открытая многократная американская виза и не нужно околачиваться в посольстве. На работе взял недельный отпуск, поскольку точно не знал, сколько времени займет «мероприятие». Может, все свершится в первый же день, а может, на второй или третий. Хотя Хоук заверил, что ждать не придется. Еще бы. За такие-то деньги!

Когда в телефонном разговоре прозвучал размер дополнительной суммы, Немов даже присвистнул: она экстремально превосходила разумные пределы. Подобная трата была чрезмерной, глупой, возмутительной. Однако у него и мысли не возникло отказаться – преследователь уже почувствовал запах жертвы, ее страх, сопротивление. Один последний рывок, и подстреленная добыча будет трепыхаться в его руках. Не ради этого ли события Андрей трудился не покладая рук? Глупо менять коней на переправе, особенно когда кони тебя по всем параметрам устраивают. Он перевел требуемую сумму, заметно опустошив свой банковский счет, и запретил себе думать об этом. Нужно уметь нести ответственность за свой выбор. А денег он еще заработает.

Андрей достал из шкафа дорожную сумку. Деловой костюм, джинсы, пара рубашек, свитер, бритвенные принадлежности. Десять минут, и вещи собраны. Проходя мимо зеркала, остановился, изучая свое отражение. Останется ли оно прежним или убийство наложит на его облик характерный отпечаток? Добавит лишнюю морщину на лбу или придаст глазам депрессивной глубины? Может, его лицо станет неприятным, отталкивающим? Андрей неожиданно рассмеялся: какой вздор приходит в голову, когда на кону стоит чья-то жизнь. Ничего в его внешности не изменится. Это только в кино злодеи выглядят так же, как их душа. А в жизни часто наоборот: чем больше демонов внутри, тем больше ангелов снаружи. Привлекательный молодой мужчина с проницательными карими глазами и обаятельной улыбкой кивнул из зеркала, соглашаясь с его мыслями.

Андрей перевел взгляд на валявшуюся на столе газету. Это периодическое издание не значилось в его личном читательском списке, он купил его лишь из-за лаконичной заметки на первой полосе. В ней говорилось, что по статистике 91 процент мужчин и 84 процента женщин хотя бы единожды намеревались лишить жизни другого человека, тогда как сделать это сознательно способны только два процента населения.

Он войдет в эти два процента.

Задребезжал мобильный. Андрей не сомневался – звонит Соня. У этой девчонки поразительная способность к регенерации. В последнюю встречу он ее почти уничтожил, а она отряхнулась и пошла дальше, будто его грубость ей до одного места. А ведь создает впечатление такой хрупкости и ранимости – впору за сердце хвататься.

– Давай сегодня увидимся, – без обиняков предложила она. – Мне нужно тебе что-то сказать.

– Извини, Соня, сегодня мы не увидимся.

– Почему?

– Почему?!

– Да, почему? – с нажимом повторила она. – Очень простой вопрос.

– Вопрос простой и личный. – Андрей раздраженно взглянул на часы – скоро приедет такси. – Ты перестала видеть границы.

– Я вижу границы, просто не соблюдаю, – парировала Софочка без тени смущения. – Ты же такой прямой, вот и ответь мне честно, почему мы сегодня не увидимся. Потому что я тебе совсем не нравлюсь?

– Потому что я улетаю в Америку, – сдался Немов. Позвони ему кто другой, он бы не утруждал себя объяснениями. Но Соня оказывала на него странное влияние. Будоражила, будила эмоции. Не реагировать на нее было сложно.

– Надолго?

– Как получится.

– Тебе снятся необычные сны? – ни с того ни с сего спросила Софья.

– Я их не запоминаю.

– А я часто вижу… Вот вчера мне снилось, будто я иду вдоль болота – что уже само по себе смешно, зачем мне сдалось это болото – и вижу какую-то птичку, прямо посреди стоячей вонючей жижи. Она увязла и не может взлететь, как ни старается. И так мне ее жалко стало, словами не передать. Думаю: ни за что не уйду, пока не попробую ее вытащить. Схватилась за дерево, вытянула руку, а до птички не достаю. А она все глубже уходит и даже трепыхаться перестала…

– Соня, ты издеваешься надо мной, что ли? – прервал ее Андрей, однако девушка будто и не заметила его реплики.

– И знаешь, я ее все-таки вытащила. Это был воробей. Представляешь? Но вообще я другое хотела тебе сказать. – Софочка набрала в легкие воздуха. – В общем…

Бортпроводница нагнулась в вежливом полупоклоне: не угодно ли сэру выпить? Угодно. Виски со льдом. Андрей надел наушники и уставился в экран портативного телевизора. Транслировался занудный фильм, какая-то семейная мелодрама, концовку которой было легко предсказать в самом начале. Но клонированная продукция голливудского кинематографа была занятнее, чем неподвижный белый пейзаж в иллюминаторе.

Немов спокойно относился к полетам. Люди, панически трусившие высоты, вызывали недоумение. Из-за чего переживать? Из-за возможной катастрофы? Люди же не настолько глупы, чтобы бояться самого факта смерти. Скорее, это страх предвосхищающих ее моментов – боли и мучений. При падении воздушного судна мозг пассажира отключится раньше, чем лайнер вонзится в землю. Смерть будет мгновенной. Никаких страданий. Оп-па! И тебя ничто не волнует. Отличное решение насущных проблем. И, спрашивается, чего было бояться?

Андрей отхлебнул виски. В нынешней ситуации он тем не менее расстроился бы, узнай наверняка, что случится авиакатастрофа. Жаль было бы умереть, предварительно не отправив на тот свет кого-то еще.

Стюардесса с загадочной улыбкой, адресованной лишь ему одному, открыла столик и поставила ужин, прошептав «приятного аппетита». Потом то же проделала по отношению к сидевшему позади толстяку с бакенбардами: загадочно улыбнулась, открыла столик и поставила ужин. Элегантная ярко-красная униформа с кокетливо торчавшим из нагрудного кармашка золотистым платочком подчеркивала ее ладный стан.

Немов расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Душно. Единственная вещь не нравилась ему в самолетах – невозможность открыть окно. Он покрутил вентилятор, усиливая струю воздуха.

Приземлившись, до здания аэропорта лайнер катился несколько миль вдоль автотрасс. Земля в черте города Чикаго дорогая, и в целях экономии владельцы аэропорта О'Хара купили площадку для посадочных полос за городом.

Андрей застегнул молнию на куртке: температура была минус 3 градуса по Цельсию. Прохладно, хотя и гораздо теплее, чем в Москве. Он назвал смуглокожему таксисту адрес отеля, где забронировал номер. Тот уведомил:

– Это в центре, на Магнифисент Майл, доберемся быстро.

Машина мчалась по широкой набережной. Вид ночного Чикаго ошеломил Андрея: справа зияла черная пропасть озера Мичиган, а слева высился ослепительно-яркий частокол небоскребов, усыпанных горящими бриллиантами окон. Создавалось впечатление, будто природа и человек соревновались друг с другом в таланте, сравнивая свои творения. Урбанистическая агрессивность и блеск небоскребов против неброского величия озера. Две противоположности в стремлении победить сошлись на поле боя так близко, что в какой-то момент превратились в одно неразрывное целое, чья нелогичная гармония потрясала любого, впервые ступившего на землю города ветров и огней.

В отеле бодрый портье проводил гостя до номера, по дороге услужливо проинформировав:

– Наш отель находится в самом сердце Мичиган-авеню, где сосредоточены разнообразные достопримечательности. Десять минут пешком до Обсерватории Хэнкок и Водонапорной башни, двадцать минут до Миллениум Парка и Дома Блюза, также рядом находится…

Андрей не дал ему договорить, вручил чаевые и захлопнул дверь. Длительный перелет утомил, он собирался поужинать и улечься спать, но передумал, едва взглянул в окно. Несколько минут он стоял, созерцая черный мерцающий океан, а затем взял брошенную на кровать куртку и спустился вниз.

Мичиган-авеню искрилась электрической радугой. Увешанные мелкими гирляндами деревья напоминали упавшие на землю золотистые облака. Андрей надел перчатки и двинулся вперед по улице, мысленно усмехаясь самому себе: похоже, Соня приучила его к прогулкам. Он брел, выбирая направление наугад, и минут через сорок нарядные фасады зданий остались позади, уступив место серым, мрачным домам. Прохожие попадались все реже, и Андрей вздохнул с облегчением – пустынные лабиринты успокаивали, возвращали ему самообладание. В одном из переулков скромно мигала вывеска бара «Монти и Фея». Немов остановился и, поколебавшись, зашел внутрь.

У входа в зал стоял рослый рыжий вышибала с круглым лицом. Он окинул посетителя равнодушным взором и отвернулся. В баре почти все столики были заняты. Андрей отыскал свободный стул у барной стойки и заказал выпивку.

Компания за соседним столиком громко обсуждала прелести стриптизерш, танцевавших на небольшой сцене. Двое приятелей справа беседовали о погоде. Первый сетовал, что «холодно, и проклятый ветер гонит с озера туман». Второй вяло отвечал местной поговоркой: «Не нравится погода в Чикаго? Подожди полчаса, и она поменяется». Слева ворковала парочка: поддатый посетитель бара кадрил девицу, та хохотала и крутила прядку пегих волос.

Дородная официантка неопределенного возраста переговаривалась с коллегой. Андрей невольно прислушался. Они обсуждали вооруженное нападение на инкассаторов, – судя по всему, пострадал кто-то из завсегдатаев бара.

– Водитель все-таки выжил, врачи постарались, – рассказывала официантка. – Ты его не помнишь, Кайл? Он к нам регулярно наведывался, каждую неделю. Пожилой, седой, пиво заказывал и сидел всегда до упора.

Парень отрицательно покачал головой.

– Как же его… С ним еще Томми общался. Паулс, что ли. – Официантка поправила на груди бейджик с именем «Жозефина», взяла поднос с коктейлями и направилась в зал. В профиль она выглядела гораздо симпатичнее. Родинка на щеке придавала ее лицу пикантность.

Немов посидел немного, без интереса наблюдая за танцовщицами, расплатился по счету и ушел.

На улице царила тишина, лишь где-то вдалеке угадывался гул автомобилей и приглушенный вой полицейской сирены. Ноги вынесли Андрея на Ист Харрисон Стрит, где он поймал такси и добрался до отеля, на этот раз по-настоящему утомившись. Быстро принял душ, расстелил постель и лег, невольно воспроизводя в памяти телефонный разговор с Соней и ее трогательное признание:

– После знакомства с тобой я поняла кое-что очень важное. Не перебивай меня, пожалуйста, ладно? Ты считаешь меня не очень умной, и ты, конечно же, прав. Я могу с жаром обсуждать новую коллекцию Шанель и при этом не иметь понятия о том, кто такой Достоевский. Но это совсем не значит, что я не способна оценить чьи-то душевные качества. Мне кажется… Нет, я уверена, что люблю тебя. А ведь чувства не зависят от наличия вузовского диплома и от уровня ай-кью. И пусть я не владею логарифмами, зато вычислила самую сложную задачу. Теперь я знаю, что наполняет жизнь смыслом, и мне от этого так хорошо, Андрей, так тепло. Ради любви легко пожертвуешь комфортом, деньгами и гордостью и не воспримешь это как жертву. Любить самому так круто, как же это круто! Возможно, ты будешь смеяться…

Он не смеялся.

Глава 26

Томас предполагал, что за время ожидания мозг взорвется от мыслей. Он ошибался – мыслей было мало. Известные писатели создавали многостраничные романы о душевных страданиях людей, приговоренных к смерти. Откуда столько фантазии? Томас усмехнулся: его размышления тянули максимум на короткий рассказ. Рефлексировать не о чем. Он просил способ спасти дочь и получил его. То, что придется расплачиваться собственной жизнью, – всего лишь нюанс. Ему пообещали, что он увидит их. Своих девочек. Перед тем как…

– Встать! Лицом к стене!

Крайтона вывели из здания тюрьмы и усадили в полицейский фургон, который, по официальной версии, должен был доставить его в суд на слушание по делу. Томас не питал иллюзий, куда именно его доставят. Внутри вместе с ним сидели двое вооруженных до зубов охранников. Фургон тронулся, выплюнув из-под колес снежные комья.

В зарешеченное окошко светило солнце. В такой ясный, погожий день отчаянно хочется верить в светлое будущее, даже когда абсолютно точно знаешь, что будущего у тебя нет – ни светлого, ни темного – вообще никакого. Фургон мчался по трассе, затем свернул на второстепенную дорогу и вскоре затормозил. Томаса пересадили в джип с тонированными стеклами, где его поприветствовал Хоук.

Ехали молча. Томас сидел на заднем сиденье, со скованными за спиной руками, по бокам от него расположились двое мрачных амбалов.

Минут через двадцать джип снизил скорость и плавно остановился. Томас посмотрел в окно, и его пульс предательски участился. Наблюдавший за ним в зеркало заднего вида Хоук кивнул:

– Все верно. Это госпиталь, где лечится ваша дочь. Я набираю номер вашей супруги. У вас две минуты. Лишнее слово – и разговор прервется.

Мэдди ждала, когда доктор закончит осмотр Тины и поделится заключением о ее состоянии. По его мнению, лечение идет хорошо, организм откликается, и высока вероятность успешного выхода в ремиссию.

В холле госпиталя было шумно. Снующие туда-сюда медсестры переговаривались, звонили телефоны, тарахтели колесики каталок. Мэдди опустилась на стоявший у стены стул и закрыла глаза. Вчера ей пришло уведомление о поступлении на банковский счет баснословной суммы, и она словно очнулась от кошмара, в котором пребывала в последнее время. Ее вызывали в полицию, расспрашивали о муже, но толком ничего не объясняли. Мэдди кричала на офицера, требуя рассказать, в чем дело и где Томми, но ее вопросы игнорировали, словно она была пустым местом. В итоге расплакалась прямо перед офицером, предчувствуя самое худшее. И не ошиблась. Подробности ей так и не сказали, лишь намекнули, что Крайтон обвиняется в ограблении и убийстве.

Рыдания мгновенно прекратились. Она зло вскинула голову. Бред. Томми не самый законопослушный гражданин, но на убийство не способен! И если он под арестом, то она имеет право на свидание! Офицер силой вывел ее из кабинета и заявил, что свяжется с ней, когда ситуация прояснится. А пока она должна запастись терпением.

Все это напоминало паршивый спектакль в дерьмовом театре. Так же не бывает, чтобы ближайшего родственника держали в неведении и отказывали в законном свидании. Если бы не Тина, требовавшая внимания и заботы, Мэдди просто сошла бы с ума. Она вытирала слезы, сжимала кулаки и сутки напролет проводила в больнице, боясь хотя бы на минуту оставить дочь. Состояние малышки ухудшилось, но врач объяснял, что это обычная реакция на химиотерапию. Мэдди дежурила у постели дочери, запрещая себе плакать при ней. Тина просыпалась и спрашивала, где папа.

– Папа рядышком, милая. Папе нужно кое-что сделать, чтобы ты поправилась. Ты ведь хочешь поправиться, да?

– Я хочу увидеть папочку, – хныкала девочка.

У Мэдди сердце разрывалось, но она гладила дочку по голове и ласково шептала слова утешения.

– Папочка скоро вернется. Он ни за что не расстанется со своим воробушком.

Она уговаривала себя не поддаваться панике. Томми никогда ее не обманывал, он обещал, что все будет хорошо, а значит, все так и будет. Нельзя сомневаться, ни в коем случае нельзя, иначе она сломается и ни на что не будет способна. Ей нужно держаться, пока Томми не вернулся. Потом она позволит себе истерику, но сейчас следует оставаться в трезвом уме. И словно награждая ее за правильное решение, на банковский счет поступила необходимая на лечение сумма. Никто, кроме Томаса, этого сделать не мог, а значит, в участке ей морочили голову! Если бы он находился под арестом, как бы осуществил перевод?

В сумке затрезвонил мобильный. Кто-то звонил с анонимного номера.

– Алло, – машинально ответила она.

– Шоколадная, привет.

– Господи! – Мэдди вскочила со стула, уронив сумку на пол и даже не заметив этого. – Томми! Где ты? Куда ты пропал? С тобой все в порядке? Я чуть не спятила от страха!

– Что с Тиной? – Его голос звучал странно глухо, но Мэдди была слишком взволнована, чтобы обратить на это внимание.

– Деньги пришли, я оплатила лечение, врач уверяет, что все идет превосходно.

Томас сглотнул застрявший в горле комок:

– Ты в клинике?

– Да!

– Выйди, пожалуйста, на улицу.

Щемящее предчувствие кольнуло сердце, Мэдди бросилась к центральным дверям. Выбежала на мороз, не потрудившись надеть куртку.

– Я вышла, Томми! – Она кричала в трубку и сама этого не понимала.

Крайтон впился взглядом в появившуюся на ступенях фигурку. Мэдди похудела; волосы собраны в пучок, черты заострились, отчего ее лицо выглядело строго, почти сурово. Ему показалось, что в салоне машины перекрыли подачу воздуха – так тяжело стало дышать.

– Ты очень красивая.

– Томми, ты меня видишь? Где ты? – Она озиралась по сторонам, металась от перил к перилам, ища его глазами.

– Я люблю тебя.

Хоук показал жестом, что пора заканчивать разговор.

– Я так сильно люблю тебя, – повторил Томас. – Не жди меня. И постарайся простить.

Хоук отнял телефон от его уха, и водитель тут же завел двигатель, трогаясь с места. Мэдди повернула голову: от ворот отъезжал черный джип. Она долго глядела вслед, пока он не скрылся за углом.

Томас смотрел в окно, на ставший вдруг черно-белым мир, плывущий за грязным стеклом, и ничего не чувствовал. Словно бы выскребли из него все эмоции, все содержимое, некогда составлявшее его личность, оставив одну оболочку. По темным тротуарам торопливо шагали прохожие, а над их головами кружилась невесомая снежная пыль, которую сметал с крыш дувший с озера ветер.

«Вряд ли в преисподней будет существенно хуже», – отрешенно подумал Крайтон. По крайней мере, там ему нечего будет терять. Жаль, он так и не увидел дочь. Через пару лет воробушек забудет, что у нее когда-то был родной отец. Да и Мэдди не станет вечно оплакивать канувшего в небытие мужа и утешится в объятиях другого. И этого другого Тина назовет папой.

– Вынужден завязать вам глаза. – Хоук повернулся в кресле, протягивая одному из охранников черную маску.

Повязка легла плотно. Томас прислонился затылком к подголовнику и на какое-то время перестал существовать.

А потом автомобиль остановился, и его довольно грубо выволокли наружу.

Несколько шагов по утоптанному снегу, затем по асфальту. Он споткнулся о что-то твердое, его дернули наверх, заставляя поднять ногу. Порог. Ступени вниз. Длинный холл или коридор – шаги отзывались гулким протяжным эхом. Его заставили остановиться. Послышался звук открываемой двери. Руки освободили от наручников, и почти сразу же пискнул электронный замок.

Томас снял повязку с глаз. Небольшая комната, обставленная по образцу гостиничного номера. Кровать, ворсистый палас, стол, стул, телевизор. Вместо окон – картины с тропическими пейзажами.

Он опустился на кровать, механически, как робот, и просидел так довольно долго, час, может быть, два. Потом потянулся за пультом, включил первый попавшийся канал. На Энимал Плэнет транслировалась передача про акул.

– …и зубы растут в пять-семь рядов. В пасти белой акулы – самой крупной из хищных – могли бы свободно разместиться восемь человек. Наибольшая из измеренных особей этого вида имела длину одиннадцать метров. Белая акула считается самой опасной и свирепой. Впрочем, на людей она нападает в крайних случаях – если сильно голодна и обязательно в теплой воде. На холоде она ничего не ест, существуя на желудочных запасах: акула способна долго, не переваривая, хранить пищу в специальном желудочном мешке…

Голубая вода океана затопила экран.

Боже, как хотелось жить!.. Смотреть, как растет и взрослеет Тина. Держать Мэдди за руку и каждый день доказывать ей свою любовь. После того как его убьют, тело по-тихому вернут в тюрьму и обыграют это как результат разборки между заключенными, великодушно объяснил ему Хоук. Страшно представить, что испытает Мэдди, когда ей сообщат о его смерти.

«Прости меня, моя девочка. Прости, что подвел тебя».

Томас закрыл руками лицо.

Глава 27

Андрея разбудил звонок мобильного в полпервого дня.

– Мистер Немов, ваш заказ готов. В пять вечера к отелю подъедет машина и доставит вас в клуб. Есть ли у вас дополнительные пожелания?

– Нет.

– Тогда до встречи. – И Хоук положил трубку.

Андрей раздвинул тяжелые шторы. Солнечные лучи отражались в зеркальных стеклах чикагских небоскребов, наполняя пространство белым сумбуром и слепя глаза.

В ванной Андрей умылся, выдавил на ладонь крем для бритья, нанес его на щеки и подбородок, взял бритву. Привычные движения давались ему с трудом. Руки не слушались, как если бы он едва оправился от тяжелой болезни и был слишком слаб для скоординированных действий. Он кое-как побрился и почистил зубы. Надел джинсы и свитер, взял зимнюю куртку и спустился в ресторан на первый этаж.

Заказал плотный ланч, но почти не притронулся к еде – она не имела вкуса и казалась пластмассовым муляжом. Выпил только кофе с тремя кубиками сахара, расплатился и вышел на улицу, влившись в поток прохожих.

Апатичный старик в коричневом пальто вальяжно развалился на скамейке и читал газету. Трое студентов-азиатов оживленно спорили, поглощая купленные в забегаловке хот-доги. Пожилая чета выходила из магазина одежды. Афроамериканец в костюме помидора раздавал листовки с рекламой нового томатного соуса, который изобрели повара ближайшей пиццерии. Худая девушка в замызганной парке просила милостыню, цитируя Библию. Белый воротничок что-то орал в гарнитуру, стремясь перекричать уличный шум.

Странное ощущение преследовало Андрея с того момента, как он покинул гостиницу. Он остановился, пытаясь идентифицировать его. Безрезультатно. На стеклянной двери супермаркета висел плакат с изображением белой акулы с серыми боками. Слоган новой линии мужского парфюма от известного бренда гласил: «Будь хищником, бери свое!»

Почувствовав жар, Немов расстегнул молнию на куртке и сел на свободную лавку у запорошенной снегом клумбы. Сделал несколько глубоких вдохов, чтобы унять подступающую тревогу. Люди спешили мимо, одинокие и чужие, каждый в собственной раковине, до краев заполненной сожалениями и нереализованными мечтами. Да разве он сам – не всего лишь один из миллиардов никому не нужных существ, лелеющих эгоистическую мысль о собственной исключительности?

Он сунул руки в карманы и нащупал что-то маленькое и круглое. Это был подаренный Соней камешек, зеленовато-коричневый, как змеиная кожа. Как там она говорила? «Серпентин работает как компас, только указывает «ненужное» направление». Надо же, Андрей и забыл об этом камне, а тот отправился вместе с ним в Чикаго. Соня, Соня, знала бы ты, что собирается сотворить обладатель твоего подарка…

Да что за хрень с ним происходит?! Распустил сопли! Он поднялся, купил в автолавке бутылку минеральной воды. Яркое, не дарящее тепла солнце высветляло угрюмые лица людей.

– Сэр, не пожертвуете для Армии спасения? – толстая некрасивая девушка с двойным подбородком улыбнулась и потрясла коробкой с прорезью для монет.

– Не пожертвую, – Андрей замедлил шаг. – Может быть, потом, когда кое-кого прикончу, я расщедрюсь на подачку, чтобы выторговать себе место в раю. – И он рассмеялся.

Девушка поморгала короткими ресницами и поспешно отошла в сторону, решив держаться подальше от неврастеника с русским акцентом.

Андрей неожиданно вспомнил о психотерапевте Кравцове, у которого был на приеме. Умный мужик. Перекинуться бы с ним сейчас парой фраз.

– Хей, привет. Видишь, я пришел на второй сеанс. И цель моя предельно проста: я хочу быть счастливым, но не знаю, как этого добиться. Ты помнишь, я хотел убить человека? Так вот (барабанная дробь), через несколько часов это случится. Но меня не захлестывает предчувствие счастья, и я не понимаю почему. Как ты говоришь? Не можешь делать выводов за меня? А если я подкину тебе отличную гипотезу? Я ведь сам выбрал жертву. И знаешь, парень очень похож на меня. Думаешь, это мое подсознание выстрелило? Давай, разложи по научным полочкам, тебя же учили. Может, я вину ощущаю? Дебильную такую, бессмысленную вину ребенка, который не вмешался – хотя мог – и позволил одному взрослому дяде убить другого? Где-то зудит это, на подкорке, заставляя наказать виновного. Того, кто не закричал, не поднял тревогу, не побежал к родителям, чтобы те вызвали «Скорую»… Может, я подсознательно хочу наказать того трусливого мальчишку, а? Но я же рациональный человек и не посмею себя убить – такого классного, умного и успешного. А вот свою точную копию… Впрочем, чушь я несу, извини. Правда, док, извини, что побеспокоил. Обычный мандраж, как перед соревнованиями. Тут главное – поскорее рвануть вперед, не задержаться на старте. И тогда все будет отлично. Все будет как надо…

Прохожие оглядывались на Андрея, и он понял, что бормочет вслух.

– Рад познакомиться лично, – Хоук развернулся на переднем сиденье джипа и протянул Немову какую-то тряпку. – Это маска. Я вынужден попросить вас закрыть ею глаза. Прошу прощения за дискомфорт. Это необходимая предосторожность.

Они ехали не менее часа, а когда наконец достигли места назначения, Андрею помогли выбраться из машины и обыскали его.

Несколько шагов по утоптанному снегу, затем по асфальту.

– Здесь высокий порог, осторожнее.

Ступени вниз. Длинный холл или коридор – шаги гулко отзывались под ботинками. Короткое эхо отлетало в темноту и резко обрывалось.

– Позвольте помочь, – Хоук снял с него маску, и Андрей огляделся. Он находился в просторном зале с дубовым паркетом и малиновыми гобеленами на стенах. По всему периметру светили маленькие круглые лампочки, рассеивая полумрак лишенного окон помещения. Посередине, у стены, располагалась небольшая прямоугольная сцена около фута высотой.

Дональд Хоук деликатно указал на дверь в глубине зала:

– Сюда, пожалуйста. Наши специалисты подобрали целый арсенал холодного оружия, дабы предоставить вам богатый выбор.

Томас готовился к этому моменту, но все-таки вздрогнул, когда пискнул электронный замок и дверь распахнулась. Он надеялся: вот-вот из динамиков раздастся: «Вас снимала скрытая камера!» – и режиссер извинится за столь чудовищный, но рейтинговый розыгрыш. Его выпустят на свободу, на все четыре стороны. Он навсегда сотрет из памяти кошмарный эпизод. Вернется домой к Мэдди, узнает, что Тина здорова, и заживут они долго и счастливо. В несуществующем воображаемом мире.

Ему приказали снять рубашку и обувь.

Внутренний голос подсказывал, что сейчас самое время думать о чем-то важном. О вечных истинах. О тайнах бытия. Или о таких приземленных, но закономерных в данной ситуации вещах, как бунт. Но Томасу ясно дали понять: если он сорвет спектакль, последствия для его семьи будут плачевными. У него не было повода сомневаться в этих словах. Ребята показали, на что способны и какой у организации размах. Если уж они спокойно вывели заключенного из тюрьмы строгого режима, то доберутся до кого угодно.

Может быть, мозг, проанализировав факты и удостоверившись в неминуемой гибели организма, отключил активность лобных долей, дабы понапрасну не травмировать психику?

Может быть, иногда следует плыть по течению и подчиняться силе? Ибо порой сила бывает милосердной.

Может быть, прав был предатель Джонни, пошутивший однажды за кружкой пива: «Там, где заканчивается полоса неудач, начинается территория кладбища»?

Его повели по коридору. Тринадцать шагов. Поворот направо. Двадцать семь шагов. Поворот налево. Десять шагов. Стоп.

До смерти всего лишь полсотни шагов. Отличная строчка для песни.

Томаса пропустили вперед и оставили одного. Неизвестно, какого размера было помещение: стены терялись во мраке. Тусклое сияние одинокой лампочки выхватывало часть сцены. На полу, на границе света и тени, был нарисован красный крест. Томас встал туда, как ему и велели.

Андрей выбрал кухонный нож, таким ножом умелые домохозяйки проворно разделывают тушки кроликов или куриц. Ему предлагали кинжалы, стилеты, кортики, короткую саблю авторской работы, но он предпочел обычный нож с широким лезвием. К чему пафос?

– Вы не встретите сопротивления. – Хоук ободряюще тряхнул головой. – Спокойно входите и наслаждайтесь.

Немов шагнул вперед, преодолевая неожиданно накатившую дурноту. В висках стучало, а во рту появился противный металлический привкус. Он готовился, изучал анатомию, он знал, куда нужно бить. Андрей двинулся к застывшему силуэту и вдруг заметил нечто, заставившее его остановиться в немом ужасе. Правая сторона человека сливалась с чернотой, а левая выделялась четко. Обнаженный мускулистый торс блестел от пота, над левой грудью вилась причудливая абстрактная татуировка.

Что это? Мистика? Совпадение? Знак свыше? Соня имеет скрытый дар ясновидения и, сама того не ведая, способна предсказывать будущее? Он словно смотрел на написанную ею картину…

Томас отвернулся, чтобы не видеть своего палача. Но прошла минута, две, три – и ничего не происходило. Зачем убийца тянет? Надеется, что жертва начнет умолять о пощаде? Куда уж больше, вот же он – открыт и доступен, – бери, трогай, ломай. Он медленно повернул голову. Перед ним стоял высокий темноволосый мужчина. Их взгляды встретились.

Андрея прошиб ледяной пот. На долю секунды ему почудилось, что он умер и ждет высшего суда. С него словно слетели все маски, придуманные им когда-то: циник, бизнесмен, любящий сын, убийца. Теперь никого из них не осталось, кроме той маленькой частицы настоящего «я», которую он еще не смог уничтожить.

Томас Крайтон понял, что сейчас умрет, и обрадовался этому – наконец-то все закончится. Еще минута ожидания, и его нервы не выдержат. Что ж ты медлишь, сволочь? Что же ты медлишь?

Андрей Немов покрепче перехватил нож ослабевшей ладонью. Пора заканчивать глупый фарс. В детстве с классом он пошел в бассейн. Пока ровесники плескались на мелководье под надзором физрука, он залез на семиметровую вышку с твердым намерением прыгнуть. Замер на самом краю трамплина. Мальчик отлично плавал, ему нечего было бояться. Но до голубой воды было так далеко… Так страшно… Он не мог капитулировать – развернуться и спокойно спуститься по лестнице. Он перестал бы себя уважать. Оставался единственный выход – взглянуть в лицо своему страху и шагнуть вперед.

Андрей шагнул вперед и замахнулся. Стальное лезвие сверкнуло и тут же померкло, погрузившись в плотное, податливое.

…This is how you remind me Of what I really am…[4]

Эпилог Два года спустя

В столь ранний час хайвэи были пусты. Пересечь Лос-Анджелес с юга на север удалось менее чем за час. После выезда из мегаполиса дорога поднялась в горы. Западные отроги Сан-Габриэля высились километровыми пиками, укутанными перинами молочных облаков. Горы кончились так же внезапно, как появились. Вдоль шоссе потянулись сельскохозяйственные угодья – одно поле сменялось другим. Казалось, равнина не имела границ, раскинувшись вплоть до города Висалия.

Софочка дремала, удобно устроившись на переднем сиденье, изредка открывала один глаз, смотрела на водителя, будто проверяя – на месте ли он, – и снова засыпала. Они с Андреем давно собирались провести отпуск в Калифорнии, но все откладывали из-за бесчисленных дел. Когда у Немова выдавался небольшой перерыв в работе, аврал начинался у Сони. Год назад она устроилась в маленькую дизайнерскую фирму и упорно нарабатывала клиентов, которых привлекали низкие цены и оригинальные идеи. Правда, работала она неполный день, поскольку училась в институте. Она удивила не только Андрея, но и себя саму, когда неожиданно поступила на геологический факультет по специальности «геммология». Оформлять помещения ей, конечно же, нравилось, но желание квалифицированно разбираться в камнях и связать с ними будущую профессию перевесило.

За тридцать миль до Фресно они свернули на восток и въехали в предгорья Сьерра Невады. Часы показывали 8:20 утра. Андрей улыбнулся, вспомнив, как будил подружку, которая наотрез отказывалась вставать ни свет ни заря «только ради того, чтобы побыстрее добраться до гадких деревьев».

– Неужели в отпуске я не могу чуточку расслабиться? – хныкала она, выползая из-под одеяла.

Соня полагала, что цель их путешествия – побродить по легендарному городу ангелов и понежиться на тихоокеанских пляжах. Однако Андрей намеревался посетить лес гигантских секвой, и спорить с ним было бесполезно. Сразу после размещения в отеле он взял напрокат автомобиль и постановил: завтра отправляемся в лес.

– Там я тебя и закопаю, – пообещала ему Софья.

Андрей сделал радио тише и улыбнулся бьющему в боковое окно солнцу. С тех пор, как он освободился от желания, долгое время наполнявшего смыслом его жизнь, он учился радоваться самым простым вещам. Это было необходимо для того, чтобы поселившаяся в душе пустота не ширилась, подобно темной воронке, не отнимала энергию, заставляя сожалеть об однажды принятом решении. Соня ему тогда здорово помогла. Одно ее присутствие заставляло темноту отступать.

Однажды они лениво валялись на диване перед телевизором. Соня увлеченно смотрела идиотский подростковый сериал, весенний ветер, дувший в приоткрытое окно, шевелил ее рыжие пряди. На левой ключице из-под тонкой бретельки белой майки выглядывала крошечная родинка. Андрей смотрел на ее трогательный треугольный подбородок, на фарфоровые плечи и манящие округлые коленки и вдруг ни с того ни с сего предложил:

– Переезжай ко мне.

Софья зыркнула на него своими ядовитыми марсианскими глазами и кивнула. Он рассчитывал на более бурную реакцию и слегка удивился: надо же, какая сдержанность. Прошло секунд тридцать, и подруга не выдержала, вскочила на диван и начала прыгать, как лисица на снегу.

За окном мелькнула автозаправочная станция, и Андрей успел прочитать грозную надпись: «Последняя заправка на шоссе 198. В парке заправок нет». Переживать не о чем, бензина полный бак.

– Соня, мы уже в национальном парке «Секвойя». Подъем.

Девушка нехотя потянулась и зевнула, критично осмотрев из окна дощатую стелу с изображением головы индейца. Ее спутник меж тем приобрел подробную карту с обозначенными достопримечательностями, тропами для пеших прогулок, точками общепита и туалетами и заплатил двадцать долларов за въезд.

Затормозили у первой стоянки, едва избежав столкновения с джипом – невменяемая китаянка перла прямо на них, увлеченно разговаривая с пассажиркой, тоже китаянкой. Немов ловко сманеврировал в сторону и покачал головой:

– Тетки на больших машинах меня пугают.

– Но ты же мне хочешь большую машину! – возмутилась Соня.

– Но ты же других будешь пугать, а не меня.

Они рассмеялись.

Внизу, среди валунов, вихляла горная речка. Солнце начинало припекать, Андрей был не прочь спуститься к потоку и умыться. Прозрачная вода рябила от мельтешивших стаек мелких рыбешек.

– Взбодрись, honey![5] – Он зачерпнул воды, но, зная его паскудный характер, Софочка вовремя отпрыгнула, увернувшись от холодных брызг.

– Чтобы я намокла, Немов, тебе придется испробовать другие способы! – развязно хихикнула она.

Андрей настиг ее в два прыжка и схватил за волосы, впившись в губы грубым, требовательным поцелуем.

– Так лучше?

Освобожденная Софья убрала со лба упавшую прядь:

– Ну, на троечку.

– Мадемуазель нарывается? – Андрей галантно предложил ей руку, помогая переступить через кочку. – Теперь вперед, нас ждут великие открытия.

Они вернулись к машине и поехали по серпантину с черепашьей скоростью, глазея по сторонам. Вдали блеснула внушительных размеров скала с овальным пиком, поросшая у подножия хвойным лесом.

– Моро Рок, – пояснил Андрей, сверившись с путеводителем.

Среди сосен стали мелькать красные стволы высоких деревьев. Настолько высоких, что верхушки не были видны из окна автомобиля, как ни выворачивай шею. Ровные гладкие стволы, лишенные веток, уносились в небо монументальными столбами.

– Ого! – изумилась Соня.

– Полностью поддерживаю.

Они снова припарковались на обочине и направились к ближайшей секвойе. Под кроссовками мягко пружинила опавшая хвоя. Повсюду валялись круглые, как шарики для пинг-понга, шишки. Софья подобрала парочку – привезет Маркесу поиграться. Это она так Маркиза переименовала. Новое имя псу больше подходило, подчеркивая его недюжинный интеллект и глубокомысленную бездонность глаз, которыми он, с философским смирением, провожал каждый кусок, отправляющийся в человеческий рот. Теперь в этом красивом, упитанном обормоте с черной лоснящейся шерстью никто бы не узнал несчастного, измученного болезнями лохматого уличного кобеля.

Собачата Андрюшкиной маман осатанели от восторга, когда Маркеса привезли на побывку, пока его хозяева путешествуют по Америке. Добродушнее пса еще поискать, и как Немов ни старался воспитать в нем бойцовский дух, Маркес только хвостом вилял да вкусняшки выпрашивал.

– Сфоткаешь меня? – Софочка небрежно облокотилась о ствол, игриво приподняв плечико. Фотограф почувствовал острое желание бросить камеру и заняться настоящим мужским делом. До чего же легко этой девчонке удавалось его завести. Бывало, придет с работы злой и раздраженный, отмахнется от Сониных приветствий, застынет у окна с сигаретой в зубах. А она подкрадется на цыпочках, прижмется сзади, положит подбородок на его плечо и давай в ухо дышать. Молчит и дышит, молчит и дышит. У него сразу все рабочие мысли из головы выветриваются.

…Пара километров по узкой асфальтированной дороге, на которой едва могли разъехаться две машины, и начались дебри Гигантского Леса. Секвойи взмывали ввысь на сотню метров – большинство из них пустило побеги еще до Рождества Христова.

Андрей задрал голову к небу, вспомнив картинку из прошлого: Мичиган-авеню, каменные джунгли и озеро. Чужой город Чикаго изменил его судьбу. Любопытно, что теперь делает Томас Крайтон? Понял ли, что с ним тогда случилось? Андрей до сих пор помнит его глаза.

Когда он заявил Хоуку, что отзывает заказ, тот на мгновение онемел – ранее в клубе подобных прецедентов не случалось. Андрею потребовалось немало усилий, чтобы втолковать ему, что он не собирается требовать свои деньги назад.

– Я хочу, чтобы парня отпустили. Не вернули в тюрьму, а отпустили.

– Это нереально. На него заведено уголовное дело, его карточка находится в федеральной базе данных.

Андрей долго молчал, не сводя с Хоука проницательных глаз. А затем спросил:

– Какая сумма простимулирует ваших компьютерных гениев? Считайте это вторым заказом.

Смешно: примчаться на другой конец Земли для осуществления своего желания и осознать, что твое желание диаметрально противоположно. Что никогда не поздно исправить ошибку. Что подлинная сила спасает, а не лишает жизни.

В глубине души Немов давно подозревал, что не сможет убить, но боялся в этом признаться. Полагал, что необходимо следовать раз и навсегда выбранной цели, отступиться от которой – значит расписаться в собственной слабости. Да только чушь все это, навязанные шаблоны. Прав был Гленн О'Шэннон, когда говорил: «Умей вовремя изменить своим принципам, иначе они изменят тебе в самый неподходящий момент».

Тогда, в зале, оставшись один на один с жертвой, Андрей ощутил, как прошлое наваливается липкой тягучей массой, превращая его в испуганного ребенка. С той лишь разницей, что теперь этот маленький мальчик был способен повлиять на ситуацию. И повлиял.

Прилетев в Шереметьево, Андрей добрался в город на такси, выскребя из кармана последнюю наличность – денег у него почти не осталось. Чтобы перевести на счет клуба новую сумму, ему пришлось продать все имевшиеся в его инвестиционном портфеле ценные бумаги.

Он вышел на Чистых прудах и бесцельно брел, удивляясь тому, как же легко дышится. Так легко, словно он наконец рассчитался с кредитором, уплатил чудовищный долг, висевший на шее тяжким бременем долгие годы. Деревья растопыривали заиндевевшие ветви, многоэтажные здания выплывали из сумерек, складываясь мозаикой горящих окон. Как он раньше не замечал, что его город необычайно красив?

– Ой! – Сонин возглас вернул Андрея в настоящее. Она указала на огромное поваленное бревно с вывороченными корнями: нижней стороной ствол впечатывался глубоко в землю, а верхняя часть являла собой выдолбленную ровную площадку для автомобилей. С десяток туристов стояли в очереди, чтобы на минуту-другую заехать на необычную парковку и сфотографироваться.

Решили не задерживаться и направиться дальше, к Биг Триз Трейл. Вскоре путь преградило второе лежавшее поперек трассы бревно. К счастью, в нем была прорублена сквозная арка, которая легко уместила бы грузовик. Чуть поодаль росло дерево с огромной расщелиной в коре. В диаметре секвойя была не менее десяти метров, и в образовавшейся пещере можно было поселиться с комфортом.

Андрей и Соня углубились в лес, пробираясь через редкий бурелом и сломанные ветки. Пробивающиеся сквозь густые хвойные кроны солнечные лучи ласково касались кожи. Софья ловила себя на том, как она счастлива. Два года назад она отказалась от привычной жизни, наплевав на благоразумие, и ни разу об этом не пожалела. Когда перед тобой стоит мучительная дилемма и ты ломаешь голову, рассудочно взвешивая все «за» и «против», то в итоге сделаешь разумный выбор. Только вряд ли разумный выбор принесет искреннее нелогичное счастье. Самые правильные решения – спонтанные, идущие от сердца, теперь Софочка точно знала.

Сколько она твердила Лиле, что надо бросать Эдика, а не прогибаться ему в угоду! Но та заладила: «Он меня обеспечивает, я к нему привыкла». И чем закончилось? В один прекрасный день мерзавец выгнал ее на улицу, и Лиля едва с нервным срывом не слегла. Кое-как очухалась, да только без толку. Новый любовник потребовал уменьшить грудь, похудеть и подстричься под мальчишку – ему так, видите ли, больше нравится. Подружка поддалась на его уговоры. Есть порода людей, которые будут наступать на одни и те же грабли, покуда лоб себе не проломят…

– Не проголодалась? – поинтересовался Андрей.

– Близка.

– Завернем к генералу Шерману, а потом пообедаем где-нибудь.

– Кто такой этот генерал?

Андрей усмехнулся:

– Не кто, а что. Самое большое дерево в мире. Его возраст порядка трех тысяч лет, а вес – около трех миллионов килограммов.

– Очень увлекательно. В тебе умер ботаник, ты в курсе? – подначила его Соня.

– Не паясничай.

– Не то что?

– Не то изнасилую.

– А вот и буду паясничать!

– Готовьте сэндвичи, мэм! Вернусь с тренировки после обеда и сразу поедем на озеро, как и планировали. – Алекс Фостер завязал шнурки и взял спортивную сумку. – Не скучать!

Мэдди, загружавшая в посудомойку тарелки, послала ему воздушный поцелуй. Он вышел из дома и спустился с крыльца, улыбаясь калифорнийскому солнцу. Его лучи отражались от широких пальмовых листьев, слабый соленый ветер щекотал кожу, а воздух пахнул цветами и океаном. Опрятная улочка тянулась вдоль пологого склона, на котором мандариновые деревья перемежались с кактусами и кустарниками. День был погожий, но над улицей вилась прозрачная дымка, сглаживая яркость разноцветных крыш вдалеке.

Алекс надел темные очки, запрыгнул в машину и выехал на дорогу. До спортзала, где он вел тренировки, двадцать минут пути.

Он остановился на светофоре, и пока горел красный свет, глазел по сторонам. По дорожке бежали две знойные красотки в коротеньких шортах, пацан на скейте лихо преодолевал бордюры, компания молодых парней и девушек в модной тачке весело улюлюкала, проезжая мимо. Фостер проводил их взглядом, любуясь аэрографией – автомобиль был расписан волнами северного сияния. Память охотно вернула его в тот день, когда он впервые увидел настоящее северное сияние.

…Он проходил мимо этого здания сотни раз, но никогда не глядел наверх. Такова отличительная черта коренных чикагцев: они не задирают головы, чтобы полюбоваться на нечто столь обыденное, как небоскребы. Алекс остановился у входа в Уиллис Тауэр – башню, уносившую в небо полкилометра синего стекла. Спустя минуту он уже поднимался в скоростном лифте на сто десятый этаж. Предъявил контролеру купленный билет и ступил на смотровую площадку одного из высочайших зданий Америки.

Алекс приблизился к стеклу и впервые увидел Чикаго целиком: с озером, автострадами, жилыми домами, заводами, линиями электропередачи, бедными и богатыми кварталами. Гигантское каменное плато, укутанное сумраком ночи, дышало жизнью, как грудь великана.

Туристы, толпившиеся на площадке, зашумели потревоженными гусями, яростно защелкали фотоаппаратами. Черное небо с редкой россыпью звезд запылало на горизонте разноцветными огнями, а затем раскололось надвое, выпустило из нутра зеленые и красные лучи, протянувшиеся широкой полосой с запада на восток. Завтра первые полосы газет будут пестреть снимками феноменального для Чикаго явления – северного сияния. Специалисты прокомментируют редчайшее для этих широт событие как результат сильнейшего возмущения геомагнитного поля Земли.

Алекс Фостер завороженно созерцал световые всполохи, воспринимая их как намек на грядущее счастье. Хотя почему на грядущее? Он счастлив уже сегодня. Ему подарили второй шанс, и он ни за что его не упустит. У его ног простирается город, где его ждут два родных человека. Через час-другой Алекс обнимет Тину, шепнет плачущей жене: «Я же обещал, что все будет хорошо». И зацелует ее, перекрывая поток вопросов.

Он не всегда поступал правильно. И желал не того, что по-настоящему важно. Жизнь – сплошная череда ошибок, маскирующихся под верные решения. Но распознать ошибку можно, лишь подойдя к самому краю.

…Нож вонзился в обитую деревом стену рядом с его плечом. Несостоявшийся убийца постоял минуту, не шевелясь, а потом развернулся и вышел. У Томаса подогнулись колени, он сполз на пол и отключился.

Он пришел в себя в знакомой комнате. На столе стоял поднос с едой и бутылка воды. Он не ответил бы точно, сколько времени провел там, оцепенело пялясь в запертую дверь, так и не прикоснувшись к еде. Томас осознавал, что сценарий изменился, но был так измучен, что почти ни о чем не думал.

А потом за ним пришли, вручили одежду, посадили в джип и куда-то повезли. Всю дорогу сидевший на переднем сиденье Хоук молчал. А когда автомобиль затормозил у метро Юнион Стейшн, обернулся и, чеканя каждое слово, произнес:

– Вас зовут Алекс Фостер. В ближайшее время вашу жену пригласят на опознание тела Томаса Крайтона, повесившегося в тюрьме. Ваши отпечатки пальцев в базе полиции и тюрьмы заменены на отпечатки другого человека, как и фотография, однако я настоятельно рекомендую вам убраться из города и впредь не попадаться даже на неправильной парковке. Ведите тихую жизнь где-нибудь подальше отсюда. Вот ваши новые документы.

Пока продолжался стационарный этап терапии дочери, Алекс Фостер не высовывал нос из квартиры. А как только врачи перевели Тину на поддерживающее амбулаторное лечение, он с семьей продал все свое нехитрое имущество, купил билеты до Калифорнии, и они навсегда покинули Чикаго. Сняли маленький домик в пригороде Лос-Анджелеса, неподалеку от клиники, где им рекомендовали хорошего гематолога. Первое время спали на матрасе на полу, но когда Фостер нашел работу в пляжном клубе, а Мэдди устроилась парикмахером, стали потихоньку обживаться мебелью. Алекс трудился простым вышибалой, пока не произошел один примечательный случай.

Под утро он возвращался со смены и стал свидетелем потасовки: трое смельчаков избивали тщедушного паренька, да так жестоко, что дело могло кончиться весьма драматично. Вникать, кто тут виноват, а кто нет, Алекс не стал, просто растащил смутьянов, не слишком деликатничая.

Спасенный, в вымазанной кровью белой рубашке, едва стоял на ногах. Фостер помог ему добраться до машины и предложил довезти до дома, но тот улыбнулся разбитыми губами и вежливо отказался. Пару минут спустя Алекс уже не помнил о случившемся инциденте. Однако через два дня жертва нападения встретилась ему снова.

Алекс только заступил на дежурство, когда его неожиданно окликнули:

– Слушай, так ты в клубе работаешь? Извини, что я тогда даже не поблагодарил тебя. Честно говоря, плохо соображал. Меня Билли зовут, я тут часто бываю. Будем знакомы! – парень протянул ему руку, и Алекс отметил, что прежде ошибочно истолковал его возраст. На самом деле было ему лет двадцать пять, плюс-минус, а выглядел он моложе из-за субтильного телосложения и хипстерских очочков.

На следующий день хозяин заведения, мистер Мориссон, вызвал Алекса в свой кабинет и уведомил его о назначении начальником службы безопасности.

– Рекомендации, полученные в ваш адрес, позволяют предположить, что вы блестяще справитесь с данной должностью.

Билли был его сыном.

Жизнь определенно налаживалась. Тина расцветала на глазах, мягкий средиземноморский климат благотворно влиял на ее организм. Волосы ее отросли, на щечках играл румянец. Регулярные обследования показывали хорошие результаты, и доктор хоть и осторожно, но намекал на стопроцентное выздоровление.

Мэдди быстро обзавелась новыми знакомствами, Алекс часто общался с Билли – тот неприкрыто восхищался его бойцовскими навыками и даже предлагал открыть секцию. Алекс долго отнекивался, но постепенно эта идея стала казаться ему все более привлекательной. А почему бы и нет? Он и правда хорош в уличных боях и мог бы кое-чему научить. Имелся только один минус – он понятия не имел, с чего начать.

С чего начать, подсказал Билли. Предложил проводить тренировки под открытым небом, в парке, – сначала бесплатно, а если наберется приличное количество постоянных желающих, то можно будет установить плату и подумать об аренде зала.

Терять Алексу было нечего. После пережитых испытаний подобные мелочи его не пугали.

…У входа в зал уже топтались несколько учеников – в основном молодежь. Они поприветствовали тренера и направились в раздевалку. Алекс невольно улыбнулся, вспомнив, как на первое занятие явились всего трое – Билли и двое его приятелей. А сейчас смотри-ка, уже набрался крепкий костяк из двадцати человек. Никакую прибыль занятия не приносили – только покрывали аренду зала, но в качестве отдушины вполне устраивали. Тем более что на основной работе Алекс получал неплохие деньги. Он даже подумывал о том, чтобы купить жилье в ипотеку, хотя на первый взнос пока не хватало.

Мэдди услышала, как хлопнула входная дверь.

– Дочка, встречай папу.

Тина выбежала в прихожую и запрыгала в нетерпении:

– Скорей же, скорей же! Мы опоздаем!

Он поднял ее на руки и потряс над головой:

– Это кто здесь такой нетерпеливый, а?

– Я, я нетерпеливая! – восторженно проверещала Тина. – Отпусти, пап! Надо ехать!

Алекс поставил ее обратно на ноги и с готовностью кивнул:

– Раз надо, то поехали.

В окрестностях имелось множество мелких водоемов, для пикника выбрали озеро Пирамида в шестидесяти милях к северо-западу от Лос-Анджелеса. День выдался тихий – знойный и злобный ветер Санта-Анна, дувший из пустыни двое суток кряду, взял на сегодня тайм-аут.

Дорога заняла полтора часа. После указателя свернули с шоссе. Горы расступились, открыв взору восхитительное зрелище зажатого между холмами озера. По сравнению с Мичиган, оно было крохотным, как микроб, и даже обозначалось не на каждой карте, но покоряло красотой. Искусственный водоем с дамбой был построен полвека назад. Инженеры, прокладывавшие Олд Хайвей 99, перерыли местность и оставили восьмидесятиметровый конусообразный холм, из-за которого озеро Пирамида и получило название.

Путники миновали Визитор Центр и направились к береговой линии. По водной глади катались горошины лодок и гидроциклов, кто-то рыбачил, кто-то загорал, растянувшись в шезлонге.

Выбрав уютное и практически безлюдное местечко, Мэдди расстелила на траве одеяло и разделась. Треугольники белого купальника на ее смуглом роскошном теле подействовали на Фостера, как валериана на кота. Пока Тина доставала из коробки со снеками угощение, он обнял жену и принялся шутливо обнюхивать.

– Щекотно же, – довольно взвизгнула Мэдди. – Отстань!

– Когда ты изображаешь недотрогу, я возбуждаюсь еще сильнее.

– Не бережешь ты себя, милый, совсем не бережешь, – рассмеялась она, вырываясь из цепких объятий.

– Мы сегодня будем плавать? – поинтересовалась Тина, отправляя в рот ароматную сливу. Она уже самостоятельно надела надувные нарукавники и рвалась к воде.

Вчера она их здорово рассмешила. Мэдди пыталась сагитировать дочь отправиться в постель и для усиления эффекта посоветовала спросить у папы, сколько времени.

– Папа, сколько сейчас времени? – последовала совету Тина.

– Уже десять вечера, малышка.

Тина подбежала к Мэдди и радостно сообщила:

– Папа сказал, что есть время чуть-чуть поиграть.

Хитрая растет.

– Идите, поплавайте с мамой, а я к вам скоро присоединюсь, – Алекс лег на траву, надвинув на глаза бейсболку и ощущая себя неприлично счастливым. А ведь каких-то два года назад ему казалось, что в его жизни больше никогда не будет ничего хорошего, да и самой жизни тоже не будет. Ему до сих пор снились кошмары, возвращавшие его в темную камеру с красным крестом на полу. Самые ужасные события прошлого сглаживаются временем, подобно тому, как острый камень обтачивается морской водой. Проходят годы, и некогда острые края уже не могут поранить. Но сам камень никуда не исчезает, так и остается на сердце.

Алекс Фостер часто размышлял: какие причины побудили того человека не совершать убийства? Он заплатил огромные деньги, но так и не смог переступить черту. Однако больше всего Алекса удивляло другое: почему он не просто отказался от задуманного, но убедил организаторов освободить жертву? А то, что это его рук дело, сомнений не вызывало: Фостер отлично помнил, с каким лицом отпускал Хоук несостоявшегося мертвеца. С таким лицом охотники провожают вырвавшегося из капкана волка.

Алекс спрашивал себя, кто стоит за этим чудовищным клубом убийц и какими ресурсами обладают, если с легкостью позволяют себе обходить систему. Страшно представить размах, с которым они работают… Фостеру не объяснили, чей труп подбросили в тюрьму – одного из безымянных бродяг, без вести пропадающих с улиц? Кого-то из несчастных, втянутых в развлечения клуба, как некогда Томас Крайтон? Положа руку на сердце, он предпочитал оставаться в неведении.

Алекс не хотел признаваться жене в том, что произошло. Будь его воля, он бы никогда не возвращался к этой кошмарной теме, похоронив ее глубоко в памяти. Но Мэдди все равно от него не отстала бы, к тому же от ее поведения зависела его дальнейшая конспирация и их совместное будущее. Он рассказал ей все, от начала и до конца, опустив некоторые подробности. Мэдди и не настаивала на большем, видя, как тяжело давалось ему каждое слово, какое загнанное выражение появлялось на его лице. Она пообещала, что больше не будет ни о чем расспрашивать. Его Мэдди сильная. Гораздо сильнее, чем он. Она заставила его примириться с новой личностью и первой стала называть его Алекс.

– Мы не можем рисковать, – сказала она на следующий день после его возвращения. – Мой муж умер, и теперь я встречаюсь с другим. И этого другого я не должна потерять. Слышишь? Не должна!

После той беседы Фостер решил, что не станет разыскивать длинноволосого Джонни, как бы ни жаждал возмездия. Он поклялся Мэдди не подставляться и на этот раз собирался сдержать свою клятву во что бы то ни стало.

Он заставлял себя не думать о случившемся, не пытаться докопаться до истины, и со временем у него стало получаться. Лишь иногда, глядя на дочку, Алекс сожалел, что не имеет возможности сказать спасибо человеку, сыгравшему в его судьбе поворотную роль. Благодаря ему Тина жива.

Глянцевая поверхность озера серебрилась жидким оловом. Холмистый островок в центре водоема торчал зеленым айсбергом. Алекс тряхнул головой и потянулся. Пока девочки плескались, сходил на станцию проката, взял лодку.

– На борт! – скомандовал он, подгребая к берегу.

– А куда мы поплывем? – обрадовалась сюрпризу Тина.

– На остров, – он указал пальцем. – Видишь?

– А что мы там будем делать? – Девочка повисла на шее отца, мешая тому грести.

Мэдди подтянула дочку к себе:

– А что бы ты хотела?

Тина хитро улыбнулась:

– Я бы хотела братика!

Алекс многозначительно подмигнул жене:

– Шоколадная, а ведь хорошая идея. Надо бы нам над этим поработать. За результат не ручаюсь, но процесс обеспечу.

Из окна ресторана открывался вид на мохнатый сосновый лес и петлявшую между скал дорогу. Солнце клонилось к закату, разливая по небу розовые всполохи. Андрей планировал двинуться в обратный путь пораньше, но Софочка внезапно прониклась величием леса и пожелала прогуляться еще часок-другой. В итоге умаялась так, что, плюхнувшись в мягкое кресло в кафе на припарковой территории, прилипла намертво.

– Давай посидим еще десять минут, ладно?

– Соня, было уже десять раз по десять.

– У меня нет сил дойти до машины, – драматично вздохнула она. – Пожалей меня.

– Прямо здесь?

– Держите вашего коня в стойле, мистер, – хихикнула Соня и ойкнула, когда Андрей наклонился, поднял ее на руки и понес к выходу. Она обхватила его ногами и руками, повиснув, как коала на эвкалипте, и положила голову на плечо.

Когда выехали на трассу, уже стемнело. Софья прислонилась виском к стеклу и следила, как фары высвечивают идущую под уклон ленту дороги.

Андрей свернул на шоссе 1–5, проехал минут десять, и вдруг машину стало резко уводить в сторону с характерным шлепающим звуком. Аккуратно затормозить не получилось, автомобиль тряхнуло.

Он выбрался из машины и осмотрел колеса – переднее левое было спущено.

– Что там? – спросила Софочка, потягиваясь.

– Похоже, мы напоролись на стекло или гвоздь, черт знает. Шину пробило, – объяснил он.

– И что теперь делать?

– Менять колесо. Запаска есть. Придется повозиться.

Пока Андрей доставал инструмент, Софочка разглядывала его, опершись на капот. Сейчас на нем были джинсы и тесная футболка, которую очень хотелось задрать, чтобы погладить плоский живот. Впрочем, когда Немов надевал деловой костюм, у нее возникало похожее желание: расстегнуть пуговицы на его рубашке, схватить за галстук и потащить в укромное место.

Пикник затянулся допоздна. Волны лениво набегали на опустевший пляж, троица вышагивала вдоль берега, созерцая закат. В Калифорнии каждый вечер солнце садится по-новому, никогда не повторяясь. Подобно гениальному художнику смешивает краски, создавая уникальные оттенки. Мэдди ощущала теплую ладонь мужа на своем плече, глядела на собиравшую мелкие камешки дочь и мурлыкала от удовольствия.

Они засобирались, когда над озером сгустились сумерки. Выкинули мусор, побросали вещи в багажник и выехали на шоссе 1–5. Разместившаяся на заднем сиденье Тина затянула попсовую песенку. Голос был тоненький, но сильный. Мамино наследство. Алекс положил ладонь на коленку Мэдди и пожал:

– Спасибо. Это был идеальный день.

– Надеюсь, завтра утром у меня будут причины сказать: «Спасибо, это была идеальная ночь»? – пошутила та.

Прямая дорога неслась в фиолетовой полутьме; за окном стеной возвышались темные очертания гор; где-то вдалеке угадывались мерцающие огни Лос-Анджелеса. Машин на трассе было немного, но кто-то умудрился напороться на неприятности. На обочине стоял автомобиль с включенной аварийкой. Алекс проехал мимо, но почувствовал укол совести. Мало ли, вдруг человеку помощь нужна. Дал задний ход.

Мужчина в светлой футболке сидел на корточках и орудовал домкратом, намереваясь поменять колесо, – запаска лежала на земле. Рядом стояла юная рыжеволосая девушка и наблюдала за процессом.

Алекс выбрался из машины:

– Хей, ребята! Помощь нужна?

– Спасибо, не откажемся! – ответил Андрей и поднял глаза.

Примечания

1

«Ну, давай! Малыш, неужели ты не хочешь? Вернуться в прежний и неизменный Милый дом Чикаго».

(обратно)

2

Сертификат для подводного погружения.

(обратно)

3

«Так ты напоминаешь мне, кто я есть на самом деле».

(обратно)

4

«Так ты напоминаешь мне, кто я есть на самом деле».

(обратно)

5

Милая.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Эпилог Два года спустя Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg