«Любовь моя последняя»

Любовь моя последняя (fb2) - Любовь моя последняя (пер. Нелли Березина) 491K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Тэа Тауэнтцин

Тэа Тауэнтцин Любовь моя последняя

Виктор сидел в баре и курил. В зале раздавались несмолкаемые смех и крики, и создавалось впечатление, будто ни один человек не желает помолчать. Он снова заметил, что Этта смотрит на него. Ее огромные голубые глаза казались темными и таинственными. Эта женщина произвела на него впечатление еще в прошлый раз, и он надеялся, что сможет с ней познакомиться. Впереди у него был целый вечер.

Вдруг чья-то тяжелая рука опустилась ему на плечо.

— Именем закона, вы арестованы… Ха-ха-ха…

Виктор повернулся и увидел ухмыляющееся красное лицо, показавшееся ему знакомым.

— Вы все еще не узнаете меня, господин доктор? Я тот самый Гергезель.

Виктор пожал протянутую лапищу и сразу вспомнил — деловое знакомство. Два года назад Гергезель поставлял для стройки Брюля оборудование.

— Не узнал вас. Извините. Как дела?

— Разве мы позволим, чтоб дела шли плохо, господин доктор… Посмотри, Маузи, — обратился Гергезель к своей жене. — Господин доктор Брюль из Франкфурта, какое совпадение, а?

Маузи протянула свою пухленькую мягкую ручку с ямочками, на которой сверкал бриллиант величиной с горошину, и, улыбаясь, произнесла:

— Я очень рада.

— А это маленькое ночное привидение, к сожалению, моя племянница. Дай свою лапку, Петра, не позорь дядю.

— Хеллоу… — на американский манер приветствовала Брюля девушка. — Пригласите меня танцевать?

Неожиданно рядом с Виктором оказался какой-то незнакомый мужчина. На его лбу блестели капельки пота, неверной рукой он держал бокал шампанского.

— Я услышал, — заискивающе улыбнулся мужчина, — что вы и есть доктор Брюль из Франкфурта. Стройки Брюля, не так ли? Я знаком с вашей сестрой, она живет в нашем доме… Я Гвидо Ахенваль.

Виктор произнес несколько вежливых слов и немного отодвинулся, чтобы освободить место для Ахенваля.

— Классная женщина, ваша сестра. Она рассказывала мне о вас и очень вами гордится. Вы у нее остановились?

— Нет, в гостинице. У нее же маленькая квартирка.

— Вот женщина, у которой сердце там, где должно быть. Сегодня таких не найдешь…

Виктор бросил быстрый взгляд на Этту. Она сидела слишком далеко, чтобы слышать, о чем они говорят, но выражение лица у нее было настороженное.

Роман Кайзер, двоюродный брат Этты, осматривал зал изучающим взглядом. Тихий, замкнутый молодой человек. Виктор понимал, почему сестра считает его образцом красоты. Он выглядел, как молодой Байрон, мечтательный и страдающий. Даже когда Роман танцевал со своей жгучей невестой Рут Хинрих, нежно прижимающей свою смуглую щечку к его бледному лицу, вокруг рта оставалась некая болезненная складка. Но это ему шло.

Ночь продолжалась…

Время от времени сквозь музыку доносились низкие вибрации виолончели и громкий смех Рут. Она сидела рядом с Гвидо, повернувшись к нему спиной, и весело болтала с морщинистым Осси Шмерлем.

— Вон та красивая блондинка — моя жена, — обратился Ахенваль к Виктору. — Это моя голубка. Когда мы обвенчались, я еще кем-то был… сегодня же я — никто. Знаете, дорогой доктор, женщины могут любить мужчину только за его счет в банке. Ну ладно, — вздохнул он. — Теперь все изменилось. Теперь она задает тон, а я… Я смотрю на все сквозь пальцы… Пусть наслаждается жизнью, я ведь был такой же. Лишь бы только оставалась со мной, голубка моя…

Чего хотел добиться Ахенваль этими жалкими речами, Виктор так и не понял.

Было уже далеко за полночь, когда Гвидо Ахенваль предложил Виктору:

— Вы ведь не откажетесь пойти с нами к нам домой, доктор. Голубка моя сварит нам ее знаменитый мокко…

— Вперед, к Ахенвалям! — радостно заорал Шорш Химер, имевший какое-то отношение к кинематографу, и вскоре вся компания дружно выкатились из бара.

Виктору пока не удалось перекинуться с Эттой даже словечком.

После дешевого убранства бара квартира Ахенваля в первый момент производила впечатление музея… античная мебель, дорогие ковры, парчовые занавески… Все сразу почувствовали себя здесь, как дома. В домашнем баре всего было полно: шампанское, коньяк, виски, джин. Осси Шмерль стоял у стойки и заправски готовил коктейли.

Виктор поставил виски на каминную полку и пошел по коридору искать Этту.

За стеклянной дверью в кухне горел свет. Он открыл дверь и увидел ее.

— Входите, — мягко проговорила Этта, будто ждала его. — И закройте дверь. Там такой ужасный бедлам. Ваша бедная сестра под нами упадет с кровати.

Виктор локтем прикрыл дверь на кухню и прислонился к косяку.

— Моя бедная сестра заварит себе валерьянки и опять заснет… Наконец-то я могу переброситься с вами парой слов. Я весь вечер ждал этого.

— Знаю. — Этта завинтила крышку кофеварки. — Я тоже хотела поговорить.

— Вы помните нашу встречу в «Принце Адальберте»?

— Вы были очень добры ко мне, я этого не забыла. Наверняка вы теперь лучше понимаете, почему мне иногда приходится ночевать в гостинице.

— Это я понимаю, но не понимаю многого другого. Можно, я буду выражаться прямо?

— Конечно. — Этта посмотрела ему прямо в глаза. — Я даже хотела бы этого.

— Я не понимаю, почему ваш муж так плохо говорит о вас?

— Что же он вам обо мне говорил? — с горечью спросила Этта.

— Да то же самое, что рассказывал моей сестре… что вы вышли за него замуж только из-за его банковского счета, что он теперь несчастный человек и страдает из-за вас. Почему вы позволяете ему так о себе говорить?

— Может быть, это и есть его цель, чтобы я в один прекрасный момент не выдержала…

— Вы имеете в виду, он хочет, чтобы вы подали на развод?

— О-о, этого уж он точно не хочет. Совсем наоборот. Единственное, чего он боится, так это развода.

— Тогда что?

— Ах, не знаю… Может быть, мне только кажется…

— Вот и мне сегодня так показалось. — Виктор подошел к Этте и дотронулся до ее холодной, как лед, руки. — Очень хотелось бы вам помочь.

— Я вам доверяю, но вы не можете мне помочь. У меня такое предчувствие…

— Вы чего-то боитесь?

— Да…

— Чего же?

— Завтрашнего дня. Завтра решится, подам ли я на развод. Боюсь, если это произойдет, мой муж… наделает глупостей.

— Каких же?

— Этого я как раз и не знаю, поэтому так и неспокойна. Он пойдет на все, чтобы не допустить развода.

— Но вы твердо решили уйти от него?

— Да, — честно призналась Этта. — Я его больше не люблю. Когда-то любила, не из-за его счета в банке, как он теперь говорит, любила, потому что была молода и очень неопытна. А теперь я знаю, каков он на самом деле, и… — она неожиданно замолчала.

Виктор легко провел рукой по ее волосам.

— Вы правы, теперь самое время выпутаться из этих отношений. Дадите завтра знать, как только все закончится?

— Конечно…

В это мгновение дверь распахнулась, и в кухню ворвался Гвидо Ахенваль.

— Можно узнать, что все это значит? — заорал он, бросая на стол записку.

Этта с побледневшим лицом отпрянула назад.

— Записка лежала в моей сумке…

— Мне наплевать! Я хочу знать, что тут замышляется! Когда ты говорила с Фройдбергом?

— Я буду говорить с ним только завтра.

— Завтра? С какой целью?

— Ты очень хорошо знаешь, — холодно ответила Этта.

— Да, знаю. Еще что-нибудь придумала, чтобы от меня избавиться? Черт возьми! — Ахенваль с грохотом опустил кулак на стол. — Ты не будешь говорить с этим отродьем, с этим хулителем…

Этта повернулась к Виктору:

— Уходите, доктор. Пожалуйста, уходите!

Но Ахенваль крепко схватил его за руку.

— Нет, он останется. Пусть все знают, какая ты лицемерная дрянь. Ты превратила наш дом в преисподнюю. Тебя нельзя познакомить ни с одним мужиком, чтобы через несколько минут не найти обжимающейся с ним в каком-нибудь углу…

— Вы что, совсем голову потеряли? В каком тоне позволяете себе разговаривать? — возмутился Виктор.

— Ах, успокойтесь. Я лучше знаю свою жену, ее здесь все знают… Вы не первый, с которым она… И не последний. Так что не вообразите себе чего-нибудь!

— Доктор, пожалуйста, уходите! — чуть не взмолилась Этта.

— Да, идите, идите ко всем чертям! — вне себя закричал Гвидо.

— Ну, хорошо. Если вы так настаиваете, я уйду, — не выдержал Виктор и решительно покинул дом Ахенвалей.

А Гвидо, немного успокоившись, решил продолжить вечеринку с гостями, и все уехали в поисках очередного питейного заведения. Этта осталась одна, обуреваемая тяжелыми мыслями. Неожиданно тишину дома нарушил телефонный звонок.

— Этта, это Роман, ты уже спишь?

— Нет, Роман. Что ты хочешь?

— Думаю, будет лучше, если ты пойдешь в отель. Гвидо в отвратительном состоянии. Дело с Фройдбергом его страшно разозлило… Когда Фройдберг приехал в Мюнхен?

— Он позвонил мне вчера в магазин. Хотел поговорить с Гвидо, но я подумала, что из этого ничего хорошего не выйдет, и договорилась с ним о встрече на завтра. Если бы у Гвидо была чистая совесть, ему не пришлось бы так распаляться, — дрожащим от волнения голосом говорила Этта. — Но все то, в чем он мне клялся и что обещал, оказалось ложью. Их связь все еще продолжается, и я поставлю все точки над «i». Когда-нибудь это должно было случиться, и, наконец, решилась. Гвидо это тоже понимает.

— Вот именно. Поэтому я и боюсь.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что вас сегодня ожидает грандиозный скандал.

— Только в том случае, если Гвидо вернется домой. Но я здесь не останусь. Прямо сейчас уйду в гостиницу.

— Это разумно. Зайти за тобой, или возьмешь такси?

— Не надо, Роман, доберусь сама, отель почти рядом. Спасибо за звонок. Передай привет Рут, и спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Этта.

Этта тут же набрала номер гостиницы «Принц Адальберт» и заказала номер.

Одевшись и выйдя из комнаты, она оставила открытой балконную дверь и погасила свет.

Отель «Принц Адальберт» — двухэтажное здание в стиле загородного дома. В фойе горела небольшая лампочка, но ночного администратора на месте не было. Этта позвонила ему и подождала несколько минут.

Проходя в отель, она не заметила высокого стройного человека без головного убора с глубоко засунутыми руками в карманы коричневого полупальто, стоящего в тени дерева. Это был Виктор Брюль. Его настолько взволновала неприятная сцена между супругами, что ему захотелось узнать, что же на самом деле затевается. Выйдя от Ахенвалей, он остановился во дворе, наблюдая за окнами их квартиры, а когда Этта появилась с небольшим чемоданом в руках, тут же пошел за ней и увидел, что она повернула к гостинице «Принц Адальберт», той гостинице, в которой остановился и он.

Вскоре появился разбуженный швейцар, передал ей ключи от номера и ушел — досыпать.

Этта прошла в номер, сняла пальто и закурила. Вдруг ее охватило недовольство собой, даже отвращение. Зачем она здесь? Надо вернуться домой, надо защитить деньги от собственного мужа, иначе он растранжирит их по ночным ресторанам.

Она надела пальто и быстро вышла, оставив дверь открытой, — ведь минут через пятнадцать опять вернется сюда.

Выходя из отеля, она столкнулась в дверях с человеком в коротком пальто. Это был Виктор Брюль. Он узнал ее и удивленно поднял брови.

— Вы?

Этта посмотрела на него, как на привидение, и, ни слова не говоря, убежала.

А Виктор озадаченно смотрел ей вслед, ничего не понимая. Что с ней? Убежала, словно за ней кто-то гонится. Но почему она была здесь? Он машинально посмотрел на часы — без четверти четыре…

Вернувшись домой, Этта, стараясь не шуметь, вошла в квартиру, остановилась в прихожей и прислушалась. Полная тишина. Но она и не рассчитывала на то, что Гвидо будет уже дома. Хватает ресторанов, которые работают и после четырех.

Этта прошла в спальню, зажгла маленькую ночную лампочку и подошла к сейфу, стоявшему рядом с ее кроватью. Он был открыт, ключ торчал в замке, а деньги из него исчезли. Они всегда лежали на нижней полке, рядом с ее украшениями. Это место для дневной выручки, а теперь оно пусто.

Но разве в этом сейчас дело?

Этта устало упала на кровать.

Шесть тысяч марок… Они будут бессмысленно просажены за пару ночей. То, что надо платить по счетам, налоги, аренда — все это Гвидо не касается. Сейчас, небось, он строит из себя крутого господина, поит своих друзей шампанским. И, конечно, не забывает ни Осси, ни Лору фон Фройдберг.

Тридцать красных роз госпоже Лоре фон Фройдберг из Зальцбурга…

В жизни Гвидо и раньше было много женщин, но чаще это были короткие романы, о которых она узнавала после того, как они уходили в прошлое. Но Лора фон Фройдберг не хочет его отпускать…

Внезапно Этта услышала какой-то шум. Шаги… Снаружи, с балкона. Затем отчетливое шарканье по бетонному полу.

Она замерла. Неужели Гвидо? Этта скользнула к двери и бесшумно приоткрыла ее на маленькую щелочку. Вот в соседней комнате подвинули стул. Пожалуй, Гвидо вошел с балкона в комнату. Но почему он не зажигает свет? Странно, теперь и шагов не слышно. Да и вообще, Гвидо ли это? Он не из тех, кто снимает обувь еще на лестничной площадке, наоборот. Что же заставило его красться в темноте по квартире?

А звуки все приближались и приближались. Внезапно Этту лавиной охватила паника, и ужас парализовал ее на несколько секунд. Она не отрывала глаз от ключа, торчащего в замочной скважине. Сейчас откроется дверь… Или она уже открылась?

Больше ни один звук не проникал сквозь звон в ее ушах. Вдруг она услышала голос, тихий и вкрадчивый, изменившийся от гнева, но явно голос Гвидо. Где он? В этой комнате? Или это ее полуобморочный бред?

Тут раздался крик Гвидо:

— Руки прочь!

В следующее мгновение до нее долетели звуки разбиваемого фарфора, затем упал стул. Послышался удар — и тяжелый, глухой звук падающего тела…

Все произошло в считанные секунды.

Этта медленно подошла к двери и нажала на ручку. Первое, что она увидела, это узкую полоску света, проникавшую из-под двери комнаты с балконом.

Свет ее немного успокоил. Она распахнула дверь настежь и… застыла на месте. Гвидо лежал на полу, на лбу его зияла страшная рана, из которой сочилась кровь. Этта сразу поняла, что Гвидо мертв.

И тут она заметила ржавый железный крюк, какие применяются для скрепления строительных швов. Инструмент убийства. Ей снова стало дурно, и она быстро выскочила из комнаты, прошла к себе и, как оглушенная, упала на стул.

Позвонить в полицию? Наверное, надо, ведь произошло убийство. Но кто убийца? И вообще, есть ли у Гвидо враги? У него тысячи друзей, которых он обхаживал, бражничал с ними, плакался им в жилетку, как ему не повезло с его голубкой. С голубкой, которая обманывает, изменяет ему и бросается в него утюгом.

Этту пронзила неожиданная мысль — хотя она никогда не швыряла в Гвидо утюгом, все легко поверят, что она делала это. Друзья Гвидо всегда верили тому, что он им рассказывал. И теперь поверят, что убила его она. Ее будут считать убийцей.

Нечего раздумывать. Надо бежать прочь, прочь отсюда!

Дверь затрапезного серого дома, в котором жили Рут и Роман, никогда не запиралась, и Этта прокралась внутрь, поднялась по грязной деревянной лестнице и постучала в дверь.

В ответ раздалось испуганное «Да?»

— Это Этта, Роман. Мне надо с тобой поговорить.

— Минуточку, Этта.

Она услышала, как он встал, щелкнул выключателем и пошел по коридору.

— Что случилось, Этта? — Роман впустил ее, закрыл за ней дверь и крепко взял ее за запястье.

— Гвидо убит, — выдохнула она.

Роман отшатнулся, черты его лица напряглись.

— Убит?

— Его ударили… В нашей квартире, в гостиной. А я была дома, когда это произошло.

— Где ты находилась?

— В своей спальне. Спряталась за шкаф, потому что вбила себе в голову, что убить хотят меня.

— Тебя? Как это? Кто? Сядь и расскажи все по порядку. Только потише, чтобы никого не разбудить. Рут, слава Богу, приняла снотворное.

Этта начала рассказывать обо всем, что произошло, — от первых шагов на балконе и ее внезапного безудержного приступа страха.

— Я думала, что это Осси…

— Осси?

— Ты же знаешь, что я о нем думаю. От него всего можно ожидать.

— Ты никаких голосов не слышала?

— Только голос Гвидо: «Руки прочь!», а в следующий момент тот, другой, видимо, уже напал на него. Через две секунды все было кончено. После этого я еще слышала, как открывалась балконная дверь. Совершенно очевидно, что убийца ушел через строительные леса. Кто это мог быть?

— Да, кто? — Роман помолчал, потом поднял голову. — Ты собиралась переночевать в отеле, и самое лучшее, что можно сейчас сделать, быстро туда вернуться.

— Думаешь, могут обвинить меня? — Губы Этты задрожали.

Роман резко поднялся.

— Быстро в гостиницу, Этта! Выпей коньяк и иди.

— Роман! — испуганно воскликнула она. — Ты же не думаешь, что это я?

— Ты? — тень улыбки скользнула по его лицу. — Нет, Этта, я не думаю, что ты убила Гвидо. Может быть, и полиция так не подумает. Будем надеяться, что нет. Но в любом случае никто не должен знать, что ты была в квартире.

— Если все так, как мы себе представляем, это явное убийство с целью ограбления, господин советник, — произнес ассистент криминальной полиции Дундалек и, не оборачиваясь, локтем закрыл за собой дверь.

Слегка раскачиваясь, он подошел к письменному столу своего шефа, вытащил из подмышки желтую папку, на которой было написано: «Дело об убийстве Гвидо Ахенваля», положил ее перед советником Фрайтагом и начал докладывать.

— Этта Ахенваль, жена убитого, показала, что у ее мужа должно было быть при себе по меньшей мере пять тысяч девятьсот тридцать немецких марок — дневная выручка ее магазина кожаной галантереи, который находится на улице Бриннер. Кроме того, у него были, наверно, и другие деньги, но о них она ничего не могла сказать. Действительно, в портмоне убитого лежало сто двадцать марок и еще мелочь в кармане пиджака. Дневная выручка, толстая связка больших и маленьких купюр, перетянутая резинкой, исчезла. Так как часы, запонки, кольцо из сейфа не взяты, вывод один — парню нужны были только деньги. Он убил Ахенваля и сбежал по строительным лесам.

— А почему дневная выручка была у Ахенваля? — перебил его Фрайтаг. — Насколько я в курсе, дела в магазине ведет его жена.

— Да, так и есть, — продолжал Дундалек. — Вечером она положила деньги в сейф в своей спальне и забыла вытащить ключ. Около полуночи из бара в квартиру заявилась компания — продолжали пьянствовать, и Этта Ахенваль была с ними. Где-то в течение этих полутора часов Ахенваль и взял деньги из сейфа. Она говорит, что так было не раз.

— Что он забирал деньги, которые ей приходилось от него прятать?

Дундалек выпятил нижнюю губу и кивнул.

— Да и вообще, жили они, по всей видимости, как кошка с собакой. По слухам, распадающийся брак. Она обманывала его, он пил.

— Но финансовые отношения были односторонними, имущество ведь принадлежало ей, так? Фабрика и магазин тоже.

— Да. Она унаследовала все от своего отчима.

— А когда она заметила, что в сейфе нет денег?

— После скандала. До того, как ушла в отель. Она показала, что вышла из дома минут на пятнадцать позже остальных, без четверти два, а без пяти два была уже в отеле.

— А Ахенваль?

— Пока еще не ясно, где Ахенваль провел последний час своей жизни. Он расстался со своими собутыльниками и хотел зайти еще в какой-нибудь бар. Парень, который его убил, видно, знал, где он был. Можно также предположить, что парень не чужой. Он хорошо ориентировался в квартире и знал, что деньги были у Ахенваля. Спальня жены находится в конце коридора, окнами на улицу. Балкон выходит на заднюю сторону, на тихую, неосвещенную территорию. Он мог там безбоязненно ждать, пока Ахенваль не вернется домой, а вернулся он предположительно в половине третьего. Потом все произошло очень быстро и почти бесшумно, потому что никто в доме не проснулся. Я предполагаю…

— Дундалек, — прервал его Фрайтаг, — предположения пока оставим. Я быстро просмотрю материал а потом решим, с какой стороны подходить к этому делу. — Он открыл желтую папку и начал медленно перелистывать страницы, делая короткие пометки.

Дундалек откашлялся.

— Что-нибудь неясно?

— Честно говоря, мне пока все непонятно. Кто позвонил? Вообще, можно ли утверждать, что подняла по тревоге линейную службу именно женщина?

— Это совершенно точно. Правда, она говорила явно измененным голосом — с зажатым носом или еще как-то, но это была женщина. Она назвала адрес Ахенваля и сказала, что владелец квартиры убит. Когда дежурный попросил ее назвать свое имя, она еще крикнула: «Немедленно взломайте дверь!» — и повесила трубку.

— Кого еще допрашивали по этому поводу?

— Соседей по дому и всю компашку, за исключением двоих, с которыми еще не говорили. Это доктор Брюль и Осси Шмерль. Доктор Брюль приглашен к половине десятого и уже ждет за дверью.

— Осси Шмерль, — медленно проговорил Фрайтаг. — Мне кажется, у нас на него что-то есть, что-то было с ним связано.

— Вот именно, — ухмыльнулся Дундалек. — Поэтому-то его еще и не вызывали. Комиссар Борхард тоже кое-что помнит.

— Если не ошибаюсь, он подделывает картины, а пару лет назад подделывал этикетки.

— Мне надо посмотреть, господин комиссар. Я уже велел принести его дело, — вскочил Дундалек.

— Еще минуточку, — остановил его Фрайтаг. — А что с пуговицей от пальто?

Пуговица от пальто, о которой говорил Фрайтаг, и которая лежала на столе, имела форму валика и была сделана из светлой кожи, на ее задней стороне в маленьком ушке висело несколько оборванных шелковых ниточек ядовито-зеленого цвета. Пуговицу нашли рано утром на стройке, а именно на второй ступеньке, совсем рядом с переходом на леса. И так как практически стопроцентно известно, что убийца попал в квартиру именно этим путем, логично предположить, что он и потерял эту пуговицу.

— Может, нам повезет с ней. Она не принадлежит никому со стройки и никому из тех, кого уже допрашивали.

— Вот это я как раз и хочу узнать, Дундалек. Верно ли, что пуговица не принадлежит никому из этой компании? Пригласите ко мне доктора Брюля и возвращайтесь сюда с делом Осси Шмерля.

Комиссар сразу обратил внимание на коричневое короткое пальто вошедшего человека. Хороший покрой, подкладка из верблюжьей шерсти и — роговые пуговицы.

— Садитесь, господин доктор. — Он указал на стул для посетителей, а сам присел к своему столу. — Вы знаете, о чем пойдет речь?

— Догадываюсь, — ответил Брюль. — Об убийстве Гвидо Ахенваля.

— Верно. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Спрашивайте. Только мне надо успеть к половине одиннадцатого на площадь Одеона. У меня там деловая встреча.

Фрайтаг любезно улыбнулся и заметил, что не задержит его надолго.

— Вы давно знакомы с Ахенвалем, господин доктор?

— Я познакомился с ним только вчера вечером.

— А с его женой?

— Тоже.

— Но ваша сестра живет в том же доме. Может, вы все-таки встречались раньше, так, мимоходом?

— Нет, не встречались, — холодно проговорил Виктор. Он считал, что полиции вовсе не обязательно знать, что он давно уже обратил внимание на Этту. — В доме моей сестры я никогда не сталкивался ни с господином Ахенвалем, ни с госпожой Ахенваль. Мы случайно познакомились вчера в баре ресторана, там и разговорились. Конечно, позже мы упомянули и о моей сестре.

— Почему же вы пошли с ним домой? В некотором смысле вы ведь были чужим в этой компании? На что вы рассчитывали?

— Ни на что, — ответил Виктор. — Это получилось само собой, я просто пошел. Мы какое-то время вместе пили и болтали, потом Ахенваль пригласил меня к себе.

— Много выпили?

— Нет, в меру. Кроме хозяина, не было ни одного пьяного.

— А в чем выражалось его состояние?

— Он вдруг озверел и начал скандалить.

— С кем?

— Со своей женой. — Виктор демонстративно опустил глаза на желтую папку, лежащую перед Фрайтагом на столе. Он ни секунды не сомневался, что эта сцена там описана во всех деталях: «Ты превратила наш дом в гнездо порока»…

Тут в кабинет вошел Дундалек и положил перед шефом голубой конверт. Фрайтаг открыл его, бросил взгляд на перечень штрафных санкций против Осси Шмерля и понял, что не ошибся. Этот человек был многократно осужден за разные правонарушения, среди прочего — подделка чеков, шантаж и растрата, а последний раз восемнадцать месяцев сидел в тюрьме за подделку картин.

Фрайтаг спрятал конверт и кивком головы сделал Дундалеку знак отправляться на свое рабочее место.

Дундалек молча уселся за свой стол, на котором его уже ждали подготовленные заранее блокнот и ручка.

Виктор понял, что теперь будет записано все, что он скажет, и слегка занервничал.

— Вы только что сказали, господин доктор, что Ахенваль ни с того ни с сего начал скандалить с женой, — продолжил допрос Фрайтаг. — Что вы имели в виду? То, что у него не было для этого никаких оснований?

— Об этом я не могу судить, — сдержанно ответил Виктор. — Я не знаю их отношений. Но у него точно не было повода для подобной агрессии.

— Речь не шла о другом мужчине?

— Я знаю только, что мужское имя было названо.

— Вы его помните?

— Фройдберг, Харальд фон Фройдберг. Госпожа Ахенваль назначила с ним встречу, записав это на листке бумаги, который Ахенваль и нашел у нее в сумочке. Он сразу же начал дико орать.

— Разве это так уж необычно? Ревнующий мужчина чаще всего орет.

— Но Ахенваль вовсе не ревновал.

— Что же это было, если не ревность?

— У меня создалось впечатление, что он просто разыгрывает какую-то сцену. Все выглядело так, будто он специально хотел оскорбить жену и выставить ее в дурном свете. Он прекрасно отдавал отчет своим словам.

— Как вы думаете, почему Ахенваль разыграл эту сцену? Чего он добивался?

— Не имею ни малейшего представления, о чем там в действительности шла речь. Может быть, ему просто нужна была ссора, — пожал плечами Виктор. — Я посторонний человек, откуда мне знать, чего добивался Ахенваль?

— Когда вы ушли из квартиры Ахенвалей?

— Около половины второго. Я ушел первым.

— А потом кого-нибудь из этой компании видели?

— Нет, никого.

— И госпожу Ахенваль тоже?

— И ее не видел.

— А ведь у нее номер в той же гостинице, где живете и вы.

— Я об этом слышал, но ее не встречал.

— Когда вы вернулись в отель?

— В половине четвертого.

Рыжеватые брови Фрайтага поползли вверх.

— Можно узнать, где вы были с половины второго до половины четвертого?

Виктор насторожился. К этому вопросу он не был готов.

— Я пошел в бар выпить чашечку эспрессо, а потом мне стало дурно от шума и дыма, и я отправился в Английский сад, прогуляться вокруг озера, чтобы немного отдышаться.

— В котором примерно часу?

— Около четверти третьего.

— Вы там случайно никого не встретили?

— Никого. А когда был убит Ахенваль?

— Около половины третьего. — Фрайтаг замолчал и повернул голову к окну.

— Да, — протянул Виктор, — признаю, это довольно жалкое алиби.

— Жалкое? — рассмеялся Фрайтаг. — Это вообще не алиби… Вам еще не приходилось обеспечивать себе алиби, иначе бы вы знали, как невероятно трудно это сделать.

— Все зависит от умственных способностей, — усмехнулся Виктор.

— Конечно, господин Брюль, — сухо ответил Фрайтаг. — Но мы здесь тоже не дураки… Между прочим… какое на вас вчера было пальто?

— Вот это. У меня нет с собой другого. — Виктор бросил на полицейского непонимающий взгляд и отвернулся.

Когда он вышел из кабинета, Дундалек закрыл за ним дверь и заметил:

— Он не похож на человека, который может убить кого-нибудь из-за шести тысяч марок.

Фрайтаг пожал плечами.

— Так ведь и не доказано, что Ахенваль был убит из-за шести тысяч марок. Вперед, Дундалек, теперь мы возьмемся за Осси Шмерля.

— Вызвать?

— Нет, вызывать не будем. Эту птичку я хочу посмотреть в ее клетке. — И, прежде чем выйти из комнаты, Фрайтаг взял со стола пуговицу и положил ее себе в карман.

На табличке, прикрепленной к двери квартиры, было написано: Осси Шмерль, а ниже — художник.

Дундалеку пришлось три раза нажимать на кнопку звонка, прежде чем в квартире послышался какой-то шорох. Потом зашлепали шаги, сопровождаемые хриплым кряхтящим бормотанием, которое вдруг перешло в ужасный кашель человека, выкуривающего по шестьдесят сигарет в день.

Дверь открылась, и в полутемном коридоре полицейские увидели Осси Шмерля, длинного, тощего как жердь, со сморщенным лицом под запущенной гривой каштановых волос. От него так разило виски, будто он в нем выкупался.

— Уголовная полиция, — представился Фрайтаг. — Вы — Осси Шмерль?

— Да, именно я. А что, собственно, случилось? — Он снова закашлялся и отступил в сторону.

Фрайтаг широким шагом прошел мимо него к каморке, дверь которой была слегка приоткрыта. У одной стены стояла кровать, у другой — шкаф и стол с двумя стульями. На стульях в беспорядке валялась одежда: пиджак, брюки, белье, но пальто отсутствовало.

— Что вы у меня ищете? — пробурчал Осси.

— Пальто, в котором вы гуляли сегодня ночью. — Фрайтаг еще раз бросил быстрый взгляд на каморку и тут увидел серо-зеленый длинный плащ с кожаными застежками. — Вот это.

Он снял пальто с крючка и подошел к окну. Одной из кожаных пуговиц не хватало, а пришита она была шелковыми нитками ядовито-зеленого цвета. Парочка оборванных ниток еще свисала с прочного материала плаща.

Фрайтаг вытащил пуговицу, которую нашли рано утром на стройке, и сравнил ее с остальными, а Дундалек с любопытством наклонился к ней и тихо проговорил:

— Точно. И нитки те же самые.

— Что такое с моим пальто? — прокряхтел Осси. — Мне нечего скрывать, со мной все в порядке Я вообще ничего не знаю.

— Даже то, что Гвидо Ахенваль сегодня был убит в своей квартире?

— Что-о-о? Гвидо?

— На вас падает весьма веское подозрение в совершении убийства. Вы признаете, что сегодня ночью были в этом пальто?

Лицо Осси приобрело мертвенную бледность, а копна грязных волос стала похожа на приклеенный театральный парик.

— Он был моим лучшим другом, — невнятно пробормотал он. — Единственным другом. Вы говорите, Гвидо убили в его квартире? А как? Застрелили?

— Нет, в него не стреляли.

— Когда же это случилось?

— Вопросы здесь задаю я. И я хочу знать, надевали ли вы сегодня ночью это пальто? — начал терять терпение Фрайтаг.

— Пальто, да, я был в пальто. — Осси продолжал пребывать в состоянии шока.

— Ну, наконец! Да и не было никакого смысла отрицать это. Мы нашли пуговицу, которой нет на вашем пальто. С теми же самыми нитками, видите?

На Осси слова комиссара не произвели никакого впечатления.

— Я вчера был там, в квартире, — бормотал он. — И другие там были.

— Но пуговицу мы нашли вовсе не в квартире, а рядом на стройке. На третьем этаже. Что вам там было нужно?

— Я там вообще не был, — запинаясь, произнес Осси.

— Не лгите! Пуговица была там, значит, и вы были. Вы проникли через строительные леса на балкон, а потом проломили Ахенвалю череп железным крюком.

— Нет, нет! Я… Мы же вместе были в «Бонбоньерке»… В два часа. Тогда Гвидо был еще жив…

— А где вы были в половине третьего?

— В половине третьего я все еще был в «Бонбоньерке» и оставался там до закрытия. Все время сидел у стойки. После того как ушел Гвидо, я разговаривал с барменом, владельцем ресторана. Можете спросить у него.

— Когда ушел Ахенваль?

— Должно быть, где-то в четверть третьего. Он был там недолго и в плохом настроении. Опять какие-то неприятности с его женой. А где была она, когда убили Ахенваля?

Фрайтаг холодно посмотрел на Шмерля.

— Сейчас речь идет о вас. Вы еще не объяснили, что делали на стройке.

— Не был я там. Я — художник, а не маляр. И еще кое-что хочу вам сказать, господин комиссар. Без моего друга Гвидо я бы давно уже сдох, можете мне поверить. И именно я его убил? Не смешите меня.

— Не стоит иронизировать, — сквозь зубы процедил Фрайтаг. — Это убийство с целью ограбления. У Ахенваля были при себе деньги. Несколько тысяч. Где они?

— Деньги? Послушайте, мне никогда бы не пришло в голову убивать моего друга из-за денег. Он всегда был ко мне щедр и давал предостаточно.

— Вот как? — язвительно заметил Фрайтаг. — Сколько же он дал вам вчера?

— Вы угадали, он дал мне вчера деньги на хранение.

— И где они?

— Там, в моем ателье. — Осси показал на соседнюю дверь.

— Вы останетесь здесь, Дундалек. И не спускайте с него глаз, — приказал Фрайтаг и прошел в студию. Закрыв за собой дверь, он пораженно остановился.

Фрайтаг ожидал увидеть грязную дыру, а увидел ларец. Жемчужно-серое ковровое покрытие, колоссальных размеров кровать цвета бордо, кожаные кресла, камчатные занавески, кедровая мебель, в углу — сверкающий хромом бар. И все безупречно прибрано, как на витрине. Тридцать красных свежайших роз в капельках росы в напольной вазе. Только высокое окно, занимающее почти всю северную сторону, позволяло предположить, что это помещение по своему замыслу должно быть студией художника.

Фрайтаг наугад открыл дверцу узкого шкафа, и ему в нос сразу ударил сильный запах духов, исходящий от белоснежного шелкового пеньюара.

На нижней полке стоял чемодан из крокодиловой кожи. Фрайтаг открыл его и увидел в крошечных, ящичках только бутылочки из керамики и стекла, но стекла шлифованного, с позолоченными замочками и крышечками. Несессер. Очень дорогая вещь, стоящая две-три тысячи марок. Затем он подошел к комоду и выдвинул ящики. Они были пусты, кроме одного, в котором лежала фотография в рамке с подставкой: блондинка с челкой, дерзкий носик, смеющиеся глаза. На обратной стороне типографская надпись: «Фото Кибица, Зальцбург».

Фрайтаг сощурил глаза и тихо свистнул сквозь зубы. Зальцбург… Есть ли какая-нибудь связь между ним и этой блондинкой, которая, видать по всему, устраивает здесь, в ателье Осси, тайные рандеву? Случайно, не с Ахенвалем?

По показанию Виктора Брюля, Ахенваль вчера лишь разыгрывал свою ревность, а в действительности ему было важно что-то совершенно иное. Не был ли он сам обманщиком, а не обманутым?

То, что именно Ахенваль устроил это любовное гнездышко, совершенно очевидно. Тогда дело приобретает иной оборот Фрайтаг почувствовал, что на шажок приблизился к истине. Он вытащил фотографию из рамки, положил ее в нагрудный карман и опять подошел к шкафу.

— У вас есть ордер на обыск, господин комиссар? — спросил вошедший в сопровождении Дундалека Осси.

— Не говорите глупостей! Кому принадлежат чемодан и пеньюар?

— Моей подружке.

— Вашей подружке или подружке Ахенваля?

— Моей, — ухмыльнулся Осси. — Мне на женщин везет.

— Что это значит?

— Сожалею, но об этом справок не даю.

— Она замужем?

— Я же говорю, никаких… — Осси замолчал, заметив открытые ящики комода, и подбежал к нему. Увидев пустую рамку без фотографии, он буквально взвился.

— Я требую немедленно вернуть фотографию! У вас нет никакого права!

— Замолчите. Вы все еще подозреваетесь в убийстве. Где деньги?

Осси с недовольным видом открыл сверкающий хромом бар и бросил на стол пачку банкнот.

Фрайтаг пересчитал — пять тысяч четыреста тридцать марок.

— Не хватает шестисот марок. — Он в упор посмотрел на Осси.

— Гвидо подарил их мне, слово чести.

— Чьей чести? Повторяю, где остальные деньги?

— Их уже нет. У меня был долг в «Бонбоньерке», и Ахенваль разрешил мне расплатиться. А остальные деньги пошли на оплату счета. Спросите владельца ресторана, вернул ли я ему долг.

Фрайтаг с невозмутимым видом взял Осси за руку.

— Пойдемте, Шмерль. Мне придется вас забрать.

— Но почему?

— А потому! — И комиссар покрутил перед его носом пуговицей.

— Но я могу точно сказать, как туда попала пуговица, — вскрикнул Осси. — Это так просто. Убийца и подложил ее туда, чтобы подозрение пало на меня.

— Это ваше объяснение. Но мы вам не верим. Вы были на стройке, или я съем веник.

— Вперед! Не сопротивляться. — Дундалек подтолкнул Осси в спину, и все трое вышли из мастерской.

Комната Рут была заперта.

— Фрейляйн Хинрих нет дома, госпожа Ахенваль, — крикнула сестра Марга своим тоненьким, вечно возбужденным голосом и поднялась по лестнице. Она ухаживала за хозяйкой пансиона, пожилой женщиной, которая уже почти не выходит из своей квартиры на четвертом этаже. Сестре Марге — под шестьдесят, но ее глаза успевают повсюду. — Она ушла с господином Кайзером без пяти восемь и с тех пор не возвращалась. А ей все время звонят из Зальцбурга.

— Из Зальцбурга? — удивилась Этта. — Кто же ей оттуда звонит?

— Госпожа фон Фройдберг. Она звонила уже четыре раза — вчера и сегодня. Мне всегда слышно, если наверху звонит телефон. Она попросила передать фрейляйн Рут, чтобы та срочно позвонила ей в Зальцбург. Это очень важно. Больше я ничего не знаю, кроме того, что госпожа фон Фройдберг была в полной растерянности и просила меня проследить, когда фрейляйн Хинрих появится дома. Вы не догадываетесь, где она?

— Если бы я знала, то не пришла бы сюда.

— Да, конечно… Вообще-то, она в это время всегда бывает дома. — Сестра Марга с любопытством посмотрела на Этту. — Должно быть, что-то случилось. Вы не хотите позвонить в Зальцбург? Вы, наверное, знакомы с госпожой Фройдберг?

— Я с ней не знакома, — грубо оборвала ее Этта.

— Не знакомы? А я думала, что вы ее знаете, вы ведь дружите с Рут Хинрих.

Этта знала только одно — женщина, разбившая ее жизнь, — лучшая подруга Рут. Именно через Рут Гвидо познакомился с Лорой.

— Я никогда в жизни не видела госпожу фон Фройдберг, — повторила Этта. — Оставьте для Рут просто записку в двери.

— Я как раз и хотела это сделать. — Сестра Марга, улыбаясь, вынула записку из кармана и протянула ее Этте. — Не хотите приписать пару слов и от себя?

— Спасибо. Я еще немного подожду.

Через десять минут Рут, наконец, появилась. Она медленно, ступенька за ступенькой, поднималась по лестнице, а с ее шелкового капюшона падали дождевые капли. Увидев Этту, она подняла голову и откинула капюшон.

— Ах, Этта, ты… Давно меня ждешь? А я думала, что ты в магазине.

— Я была там только один час.

— Пойду включу обогреватель и сварю нам кофе, — механически произнесла Рут и заперла дверь, наступив мокрой туфлей на записку.

Протянув Этте вешалку и повесив свое пальто на крючок, она включила обогреватель и вдруг заметила записку Подняв ее, Рут прочитала послание сестры Марги, и выражение ее лица резко изменилось — кожа на высоких скулах натянулась, ноздри плоского носа затрепетали, брови нахмурились.

— Лора фон Фройдберг, — проговорила она хриплым голосом, — хочет, чтобы я ей позвонила. Но я и не подумаю.

— Почему? — удивилась Этта.

Рут порвала записку и бросила ее в камин.

— Ясно, чего она хочет. Я должна помочь ей обмануть Харальда. Но я не могу, после всего, что произошло.

— Думаешь Лора имеет к этому отношение? — озадаченно спросила Этта.

— Не знаю. Зато хорошо знаю, что Лора думает сейчас только о самой себе. Она всегда была расчетливой эгоисткой. Гвидо, ее любовник, мертв, и теперь ей надо постараться сохранить мужа. И я должна ей в этом помочь. Что-нибудь напеть Харальду, чтобы он поверил, будто ничего и не было. Понимаешь? Иначе он подаст на развод. Этого милая Лорочка, конечно, не хочет. Ведь Харальд так богат.

— Откуда она может знать, что Гвидо мертв? Кто ей сообщил? Она пытается дозвониться до тебя со вчерашнего вечера. Разве не об этом написано в записке?

— Нет, только о том, что она звонила четыре раза.

Я думала, сегодня.

— Сестра Марга сказала, что она дважды звонила еще вчера вечером.

Черные глаза Рут близоруко заблестели. Она села к столу, подперев рукой подбородок, и глубоко задумалась.

— Может, Лора еще и не знает. Но она могла позвонить Роману на фабрику. Во всяком случае, она вчера поссорилась с Харальдом, это точно. Харальд обо всем догадался, приехал в Мюнхен и позвонил тебе. Он из тех, кто умеет сразу выводить на чистую воду. Когда ты с ним встречаешься?

— Он хотел заехать за мной в два часа.

— Лора, небось, уже видит, как уплывают ее шубы, а они для нее — все. Если поговоришь с Харальдом и расскажешь ему о том, что знаешь, всему конец. Будет только развод.

— Конечно, горько для нее — потерять сразу и мужа и любовника, но она легко с этим справится. И вообще, что привлекало ее в этом браке?

— Ей всегда нравился Харальд. Мы же знаем друг друга со школьной скамьи. Для Харальда это будет ужасным шоком. Я так хотела уберечь его.

— Ты имела такую возможность, — резко произнесла Этта. — В конце концов, Лора — твоя лучшая подруга. Но все, что ты делала, делала для того, чтобы сохранить в тайне ее интрижку с Гвидо. А теперь вдруг отказываешься обманывать Харальда. Ты же обманывала его все это время. И меня тоже! Ты хорошо знала, чем занимается твоя подружка, хотя утверждаешь, что ни о чем даже не догадывалась.

— Да, не догадывалась, честное слово. Я верила всему, что говорила мне Лора. А она говорила, что это всего-навсего безобидный флирт, ничего больше.

— Да что там! Благодаря тебе Гвидо познакомился с Лорой. Ты была с ними, когда все началось, и ты знаешь, что это никогда не кончалось. Вы достаточно часто были вместе, разъезжали по всему Зальцбургу. И ты серьезно говоришь, что ни о чем не догадывалась? Ты не такая наивная, Рут.

— А ты несправедлива ко мне. Но я на тебя не обижаюсь. Ты не представляешь, что такое Лора…

— Могу себе представить, достаточно настрадалась из-за нее. Она разбудила в Гвидо самые низменные инстинкты. Гвидо, конечно, был не ангел, но эта женщина сделала из него черта. У него был план, как меня устранить. Вчера мне вдруг это стало ясно. Он хотел убрать меня с дороги.

Рут даже не пошевелилась. Она сидела молча и смотрела перед собой.

— Скажи, Рут, — вдруг спросила Этта. — Это ты вызвала сегодня ночью линейную полицию? Кроме тебя — некому.

— Да, это сделала я. Надо же было вызвать к нему врача. Ты же не могла знать, действительно ли Гвидо мертв.

— Не в этом случае. Даже ребенку было понятно, что там нечего спасать. И вообще, давай прекратим этот разговор. Лучше налей чай и сделай пару бутербродов.

Не успели они сесть за стол и сделать пару глотков, как снаружи зазвонил телефон, и сразу раздался стук в дверь. Ворчливый мужской голос сказал: «Зальцбург, фрейляйн Хинрих».

Рут вышла и закрыла за собой дверь. Через секунду Этта услышала, о чем она говорит.

— Лора, успокойся, тебе ничего не надо объяснять, я и так представляю, что было между тобой и Харальдом… Нет, я не говорила с ним, он договорился с Эттой. Ах… по телефону, вчера после обеда… Что? Какие письма? Господи! Харальд нашел письма Гвидо? Ладно, не трать лишних слов, все это больше не имеет смысла. Произошло нечто куда более страшное. Гвидо мертв… Сегодня ночью… Не умер… То, чего ты боялась… Харальд? Я не знаю, где он…

Этта резко выпрямилась, пронзенная ужасной догадкой. Харальд?!

После долгой паузы прозвучали последние слова Рут:

— Это — твоя вина, Лора. — Она вернулась в комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

— Лора боится, что Гвидо убил Харальд? Из ревности? Ты считаешь это возможным? Ты же его знаешь, — взволнованно спросила Этта.

Рут опустила глаза и сделала несколько глубоких вдохов.

— Он из тех рыжеволосых мужчин, которые приходят в ярость, как быки. Он и есть бык, родился в мае. Кто еще мог это сделать? Ни у кого нет причин для убийства. Ни у кого, кроме Харальда.

— Такой человек не будет тайно пробираться в квартиру. Я не могу себе этого представить. И потом, ты забываешь о деньгах. Он их не взял бы, — засомневалась Этта.

— Деньги? Гвидо наверняка отдал их на хранение.

— Ты думаешь? А где Харальд остановился? В отеле?

— На улице Франца Йозефа, у одного из своих друзей, тоже известного альпиниста. Но я сомневаюсь, что он все еще в Мюнхене. — Рут подняла голову, посмотрела на Этту отсутствующим взглядом и вдруг решительно заявила: — Мне надо к нему. Прямо сейчас, прежде чем приедет Лора. Иначе может произойти еще одно несчастье. — Рут сдернула с крючка свое пальто и быстро оделась. Натянув на голову капюшон и опустив его низко на лоб, она поспешила прочь.

А Этта села в свой двухместный автомобиль и поехала в отель «Принц Адальберт».

Виктор Брюль сидел в холле отеля и смотрел в окно, вспоминая свой разговор с комиссаром Фрайтагом. Надо было еще ночью поговорить с Эттой. Если бы она попросила, он вышел бы на улицу и позвонил портье через десять минут. Тогда никто не узнал бы, что она выходила из отеля.

Ему совершенно ясно, что в момент убийства она была у себя дома и все видела. Он вспомнил ее потухший взгляд. Она посмотрела на него, как на привидение, и убежала, не произнеся ни слова, будто за ней гнался дьявол.

То, что чувствовал Виктор, нельзя назвать сочувствием. Это было нечто большее. Господи, он должен помочь этой женщине! Но как?

В это время автомобиль Этты свернул к отелю и остановился. Этта вышла из машины и, заметив сидящего у окна Виктора, подошла к нему.

— Хорошо, что я вас встретила. Нам нужно поговорить.

— Я ждал вас, — серьезно произнес Виктор, и они испуганно посмотрели друг на друга, будто сказали что-то не то.

— Вас допрашивали? — начала Этта.

— Да, я был в полиции. Думаю, мы допустили ошибку.

— Ошибку? Мы?

— Да, мы оба. Я сейчас все время об этом думаю. Мне нужно было ночью позвонить портье.

— Вы сказали в полиции, что видели меня?

— Этого я не сказал. Я сказал, что не видел вас с тех пор, как ушел из вашего дома. Только, боюсь, это ничего не даст.

— Почему?

— Я показал, что вернулся в отель в половине четвертого. Полиция будет проверять, и выяснится, что портье меня не впускал. Как же тогда я смог войти?

По лицу Этты пробежала нервная дрожь, а руки беспокойно задвигались.

— Я предполагала, что будет что-то в этом роде, — пробормотала она и вытащила из сумки пачку сигарет. — Вы допустили вчера единственную ошибку — пошли с этой компанией к нам домой. Если бы отказались, сейчас были бы от всего этого избавлены.

— Но я не хочу ни от чего избавляться, — ответил Виктор с легкой улыбкой.

— Будьте же благоразумны… Вы не знаете, в каком я положении.

— Да нет, знаю. В положении, которому не позавидуешь. Вы сказали, что все время были в отеле, а теперь выяснится, что это не так. Вам надо сказать правду — что в момент убийства вы были у себя дома.

— Откуда вы знаете? — глаза Этты сверкнули.

— Нетрудно догадаться. Я видел, как в два часа вы пошли в отель. Я шел за вами от самого дома и наблюдал, как вы вошли в отель, а затем вскоре вернулись обратно домой. Что произошло в квартире? Вы пришли туда после того, как…

— Нет, — перебила его Этта. — Я была там, когда все случилось.

— Вы были там? — потрясенно переспросил Виктор. — И все видели? Тогда вы знаете, кто это сделал?

— Конечно, нет. Если бы знала, мне не надо было бы бояться, что будут подозревать меня. Я была в другой комнате и никого не видела.

— А что за скандал произошел между вами и Гвидо?

— Вы же знаете, сами при этом присутствовали.

— Ничего я не знаю, только предполагаю. Ваш муж разыгрывал комедию. Он делал вид, будто ревнует вас к Фройдбергу. А что на самом деле?

— На самом деле, у него с госпожой Фройдберг был роман. Роман, якобы, давно закончился, но вчера Фройдберг нашел письма моего мужа к его жене, поэтому и приехал из Зальцбурга. Он не знал, что жена его обманывает.

— Что он за человек?

— Я никогда его не видела.

— Не мог ли он убить вашего мужа?

— Фройдберг? Вряд ли. Правда, Рут думает именно так, и даже его собственная жена…

— А вы?

— Не знаю. Он, вроде бы, вспыльчивый. Но вспыльчивые люди так не убивают, они делают это чаще всего в состоянии аффекта. И потом, этот человек… он известный альпинист. Такие люди не пробираются тайком в чужие квартиры.

— Послушайте, — перебил ее Виктор. — Вам нужно обязательно поговорить с комиссаром Фрайтагом и все ему рассказать.

— Не могу. Тем самым я поставлю себя в затруднительное положение. Разве у меня не было такой же причины? Если полиция решит, что мотивом преступления является ревность, подозреваемых будет только двое — я и Фройдберг. И если выяснится, что Фройдберг ни при чем, тогда… придется подозревать меня… К тому же, я ведь действительно была дома… — Этта замолчала. Взгляд ее стал пустым и потухшим. Затем она тихо проговорила: — Ладно, пойду к себе. Очень устала.

Виктор взял ее за руки.

— Пожалуйста, подумайте обо всем, что я вам сказал. Вы будете в отеле?

— Пока да… Спасибо…

Этта начала подниматься по лестнице, Виктор смотрел ей вслед, пока она не исчезла из виду. После этого он вышел на улицу и вдруг увидел перед входом в отель свою сестру. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами.

— Что случилось, Рената?

— Виктор, мне надо сделать важное заявление. Я видела убийцу, и ты должен пойти со мной в полицию.

Они сидели в машине Виктора и ехали к воротам Победы.

— Вот как это было, — говорила Рената. — Жуткий концерт у Ахенвалей разбудил меня. Проигрыватель орал на полную мощь. И еще этот ужасный шлягер «Что говорят мне мои звезды…»

— Но это же было в самом начале.

— Конечно. Дай мне рассказать все по порядку, Виктор… Итак, я тогда проснулась и больше не смогла уснуть. Пошла на кухню и накапала себе валерьянки. Всегда так делаю, если не могу заснуть. А потом разложила пасьянс.

— В котором часу это было? Компания уходила в половине второго, а Ахенваль был убит в половине третьего. Ты еще не спала?

— Нет, уже спала. Мужчину я видела… где-то без пятнадцати два. После того, как приняла валерьянку, мне стало жарко, и я вышла на балкон.

— Тогда ты должна была слышать, как в квартире Ахенвалей звонил телефон.

— Я и слышала… И слышала, как Этта Ахенваль разговаривала… Сразу после этого я и увидела его.

— Кого?

— Убийцу.

— Где он стоял?

— На строительных лесах. Он наклонил голову вперед, и я могла рассмотреть его лицо. Сначала я приняла его за одного из гостей, который еще не ушел. Балкон Ахенвалей расположен прямо над моим, и если бы кто-то из гостей сверху наклонился, я бы все равно не увидела. Значит, человек стоял на строительных лесах, рядом с балконом. На третьем этаже. Когда меня допрашивали сегодня утром, мне не пришло в голову связать это лицо с убийством — ведь Ахенваль был убит несколько позже, когда уже никого не было в квартире. Человек этот, должно быть, все время прятался там, наверху. Он заглядывал в квартиру Ахенвалей, но не долго, потом убрал голову. Я ничего больше не увидела и пошла спать.

— Как он выглядел?

— Отвратительно… Изможденное дряблое лицо. Кожа да кости. Но очень много волос. Похоже на парик.

Виктор насторожился.

— Много волос? А волосы какие, светлые?

— Светлые или русые. В темноте не разобрать. Скорее русые.

— Осси Шмерль… Раньше ты не видела этого человека?

— Думаю, нет.

— Это не один из тех, кто бывал у Ахенвалей?

— Я всех не знаю. Знаю только Романа Кайзера и его невесту, брюнетку. Но это мог быть и один из них. Только… Я в это не совсем верю.

— Почему?

— Ты подумаешь, что я сошла с ума, но у меня такое чувство, что этот человек — наемный убийца. Именно об этом я и хочу сейчас сказать в полиции.

— У тебя замечательно развито шестое чувство, Рената, — улыбнулся Виктор. — А как ты описала этого человека с его скомканным лицом и волосами… Я тоже сразу подумал — наемник.

— Ты тоже так думаешь? — оживилась Рената. — А Этта Ахенваль?

— Какое это имеет отношение к Этте Ахенваль? Сейчас ты пойдешь к комиссару Фрайтагу и расскажешь ему все, о чем рассказала мне. В точности. Никаких приукрашиваний, никаких бабских сплетен. Понимаешь? — Виктор остановил машину перед большим серым зданием, где располагался отел убийств, и открыл дверцу. — Вперед! Постарайся его застать. А я позже позвоню. — Он кивнул Ренате, захлопнул дверь машины и уехал.

Ему надо было срочно увидеться с Эттой.

Комиссар Фрайтаг внимательно рассматривал высокого худощавого мужчину, сидевшего на стуле для посетителей.

У него были рыжеватые волосы, такие же, как и у Фрайтага, только прямые и расчесанные на аккуратный пробор. Профиль резко очерченный, нос сильно выдавался вперед, челюсть квадратная, лоб слегка покатый, рот — прямая черта, а голубые глаза — холодные, глубоко и близко посаженные. Лицо фанатика. Или аскета.

— Что вы от меня хотите? Я ничего не понимаю, — возмущенно говорил Харальд фон Фройдберг.

— Речь идет об убийстве Гвидо Ахенваля. Когда вы о нем узнали?

— Только что, когда зашел в магазин за Эттой Ахенваль, как мы вчера и договаривались. Там я и узнал, что произошло, и почему она отсутствует…

— Не похоже, что вы удивлены, господин Фройдберг.

— Я не успел ничего понять. Ваш комиссар Борхард сразу же потребовал следовать за ним. Предполагаю, он меня там ждал.

— Вы уж нас простите, но нам нужно было с вами срочно поговорить. Где вы остановились в Мюнхене?

— На частной квартире, у одного из моих коллег. Хайни Цирш, улица Франца Йозефа, 26 б, шестой этаж, слева.

— Вы были знакомы с Ахенвалем?

— Знакомством это не назовешь, видел его один или два раза.

— Где?

— В моей квартире в Зальцбурге. Его привела одна из подруг моей жены.

— Рут Хинрих?

— Да, именно она.

— О чем вы хотели поговорить с Эттой Ахенваль, господин Фройдберг? Почему звонили ей из Зальцбурга и просили о встрече?

— Из-за некоторых писем, которые я нашел у моей жены.

— Письма от Ахенваля? Вы поняли из них, что у него с вашей женой были некие отношения?

— Не совсем так, и именно поэтому я и приехал в Мюнхен. Чтобы выяснить все до конца. Я хотел серьезно поговорить с Ахенвалем и позвонил в магазин. Но к телефону подошла его жена и сказала, что сама хотела бы поговорить со мной.

— Что ей от вас нужно было?

— Не знаю.

— А если пофантазировать?

— Предпочитаю только факты. И верю только в то, что вижу…

— Прекрасно, вы хотите фактов… — Фрайтаг выдвинул средний ящик стола и вытащил оттуда фотографию. — Вы знаете эту даму?

Фройдберг наклонился и внезапно застыл, обескураженно глядя на снимок.

— Моя жена. Как у вас оказалась эта фотография?

— Мы нашли ее в ателье Осси Шмерля.

— Кто такой Осси Шмерль?

— Вы никогда не слышали этого имени?

— Нет, не могу припомнить. Кто он?

— Друг Ахенваля.

— А как фотография моей жены попала в его ателье? Он хотел ее рисовать?

— Осси Шмерль живет не рисованием, — пояснил Фрайтаг, — он живет за счет Гвидо Ахенваля. Тот содержал его ателье. Но только потому, что это было нужно ему самому.

— А какое отношение ко всему этому имеет моя жена?

— Мы предполагаем, что она встречалась с Ахенвалем в ателье Шмерля.

— Только на том основании, что там валялась ее фотография?

— Не только поэтому. Мы нашли несессер из крокодиловой кожи, ценный экземпляр с шлифованными стеклами и позолоченными замками. Вам известна эта вещь?

— Никогда ее не видел!

— Так я и думал. Речь идет о подарке Ахенваля. Между прочим, фотография не валялась, а была вставлена в серебряную рамку. Это должно что-то значить, или вы не согласны, господин Фройдберг?

Фройдберг не ответил. Он бросил фотографию на стол, встал и подошел к окну.

Задумчиво глядя на его одинокую фигуру у окна, Фрайтаг продолжал:

— Когда вы вернулись из своей последней поездки в Конго, господин Фройдберг?

— Три дня назад.

Три дня… Фрайтаг тут же подумал о тридцати свежих розах, стоявших в ателье Осси Шмерля в напольной вазе. Последнее рандеву могло состояться не раньше, чем три дня назад. Скорее даже позже, судя по состоянию цветов.

— Еще один вопрос, господин Фройдберг. Где вы были сегодня ночью в половине третьего?

— Сегодня ночью? А что?

— Ахенваль был убит в половине третьего. Вот что.

— Я был в квартире Хайнца Цирша. С семи часов вчерашнего вечера до половины девятого сегодняшнего утра. Господин Цирш может подтвердить.

— Но ведь вы могли незаметно покинуть квартиру и вернуться. А он мог этого не увидеть. Это возможно?

Фройдберг отошел от окна и, выпрямившись, встал у письменного стола.

— Я не убивал Ахенваля, господин комиссар. Уже просто потому, что этим ничего бы не изменил. Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать.

— Сколько вы еще пробудете в Мюнхене? — спросил Фрайтаг.

— Точно не могу сказать. — Фройдберг поклонился и быстро направился к дверям.

А Фрайтаг снял телефонную трубку и попросил соединить его с доктором Вуншманом, руководителем технической службы.

— Алло, доктор, что нового в деле Ахенваля?

— Есть кое-что.

— Меня интересует чемодан из крокодиловой кожи. Нам нужны отпечатки пальцев… Или парочка волос на расческе… Как с этим?

— Все есть. Только немного потерпите, Фрайтаг. Но вас кое-что еще должно заинтересовать.

— Что именно?

— Туфли Ахенваля. Лестницы в его доме покрыты коврами, и квартира на третьем этаже. Ахенваль никак не мог принести на своей обуви столько грязи, если бы пользовался лестницей. Большая часть грязи осталась бы на коврах. А на его подошвах тонны грязи, извести и цементного раствора. Где он так извозился? Он мог попасть в квартиру единственным путем, а именно через…

— Стройку? — тут же перебил его Фрайтаг. — Вы полагаете, что сегодня ночью Ахенваль забрался на свой балкон через строительные леса соседней стройки?

— Другого варианта нет.

— Есть следы?

— Парочка превосходных. Это отпечатки туфель Ахенваля, они очень хорошо видны на балконе. Он шел на цыпочках. Сначала через раздвижную дверь в комнату, потом вдруг резко развернулся и пошел в переднюю. Там и разыгралась последняя битва.

— А следов убийцы нет?

— Странно, но нет. Только следы Ахенваля. Если убийца проник с балкона, значит, там он и снял свою обувь. По-другому быть никак не могло.

— Почему же, черт возьми, Ахенваль лез в свою квартиру через балкон?

— Это ваша задача, дорогой Фрайтаг. Может быть, он думал, что застанет врасплох свою жену? А может, просто потерял ключ… Я считаю, что вы сумеете разгрызть этот твердый орешек…

Тут появился ухмыляющийся Дундалек, размахивавший листком бумаги.

— Наш Осси был-таки на стройке, господин комиссар. Его видела Рената Брюль. Судя по ее описанию, это мог быть только Осси Шмерль.

— Что? Еще один на стройке? Господи всевышний, сегодня там было прямо как на главпочтамте. — Фрайтаг взял листок у Дундалека и внимательно прочитал показания Ренаты Брюль. — Она видела его без пятнадцати два, если это правда. Как раз то время, когда Этта ушла из дома и направилась в отель.

— Да… перед этим она говорила по телефону с Романом Кайзером. Потом сразу ушла, и Шмерль знал, что путь свободен. Теперь ясно, что Осси Шмерль…

— Прикончил курицу, несущую золотые яйца? — ухмыльнулся Фрайтаг. — Лично я очень сомневаюсь.

— Но ведь он был на стройке!

— Да, но когда? Без пятнадцати два.

— Вы полагаете, что потом он ушел в «Бонбоньерку»? Зачем же он вообще туда забирался?

— Вот в этом мы и должны разобраться. Тогда, пожалуй, станет ясно, зачем понадобилось Ахенвалю в половине третьего тайком пробираться тем же путем в свою квартиру.

— Ахенвалю? Он тоже был на стройке?

— И, может быть, еще один… Но об этом поговорим по дороге. Вперед, Дундалек, поскакали.

— Куда?

— Сначала в «Бонбоньерку», а потом в отель «Принц Адальберт». Насколько я знаю, она все еще там.

Окно в комнате Этты было открыто. Она сидела, скорчившись, накинув на плечи пальто из верблюжьей шерсти, и ждала, что вот-вот постучат в дверь.

Через десять минут… сказала Лора Фройдберг.

Зачем она на это согласилась? Она не хотела видеть эту женщину, не хотела слышать ее голоса, не хотела, чтобы ей напоминали обо всем, что пришлось из-за нее пережить.

«Я непременно должна поговорить с вами, госпожа Ахенваль… Я только что приехала в Мюнхен… Нет, не по телефону, это исключено… Я должна рассказать вам то, что вы, наконец, должны знать… Умоляю вас, всего лишь четверть часа. Это важно для вас… И для меня — от этого зависит моя жизнь… Жизнь моего мужа…»

Этта не смогла ей отказать.

А теперь идет время, но Лора Фройдберг все не появляется.

Вдруг Этту пронзила неожиданная догадка — вероятно, Лора фон Фройдберг пропустила мимо ушей название отеля и предположила, что Этта сейчас дома, а в магазине ей дали номер отеля. Наверное, она уже стоит перед дверью ее квартиры и ждет.

Этта быстро надела пальто и вышла из номера.

Но у дома ее никто не ждал, улица была пуста. Значит, Лора фон Фройдберг не дождалась ее. Этта вошла в квартиру и закрыла за собой дверь.

Ее встретила могильная тишина. Темнота… и запах… Духи, которыми она никогда не пользовалась, но иногда чувствовала от Гвидо.

Она включила свет, слыша свое собственное дыхание и стук сердца. Откуда этот чужой запах? Что-то заставило ее открыть балконную дверь…

На том самом месте, где сегодня лежал Гвидо, лежала чья-то скорченная фигура. И смертельная рана такая же. Рядом — тот же ржавый железный крюк.

Лора фон Фройдберг. Ее убили тем же способом, что и Гвидо. На ней был серо-голубой костюм, серо-голубое пальто из того же материала и одна голубая перчатка. Вторая лежала на полу рядом с сумочкой…

Этта в полной растерянности смотрела на убитую женщину и вдруг заметила письмо, торчавшее из сумочки. Крупный, размашистый почерк Гвидо.

Она смогла разобрать только несколько слов: «Ты — любовь моя последняя…»

Виктор решил поехать к Ренате и окончательно все выяснить. Он должен знать, что происходит, и должен быть рядом с Эттой.

Перед домом Ренаты стояли две полицейские машины, а наверху, в квартире Этты, во всех окнах горел свет.

Рената встретила Виктора с пылающими щеками, вся дрожащая от волнения.

— Виктор, слава Богу!

— Что случилось?

— Криминальная полиция… Я этого больше не вынесу!

У Виктора пересохло во рту, и он едва выговорил:

— Что? Еще кто-то убит?

— Кажется, женщина. Она лежала под одеялом на носилках, и, когда ее проносили мимо меня по лестнице, я думала, что у меня разорвется сердце.

— Это… это была Этта Ахенваль?

— Не знаю. Полицейские из отдела убийств еще здесь. Они и у меня уже были. Спрашивали, не слышала ли я чего-нибудь. А я пришла домой только пятнадцать минут назад и… Виктор, что ты об этом думаешь? Это же не может быть Этта Ахенваль. Она ведь… Разве она не в отеле?

— Час назад Этта ушла домой. Я ее видел в коридоре отеля… — Не закончив фразу, Виктор вдруг резко повернулся, выскочил из квартиры и стремглав понесся на третий этаж.

Ему открыл какой-то полицейский.

— Я — доктор Брюль. Хотел бы поговорить с комиссаром Фрайтагом.

— Там, пройдите дальше. — И полицейский махнул рукой в сторону спальни.

Еще из коридора Виктор увидел широкую кровать, комод с трехстворчатым зеркалом, перед которым сидел Дундалек и что-то записывал.

Вдруг Виктор услышал знакомый голос…

— Да, господин комиссар, так и было. — Голос Этты.

И тут он увидел ее.

Она была бледна, голубые глаза лихорадочно блестели и еще больше расширились, когда она заметила Виктора.

Фрайтаг медленно подошел к нему.

— Ну, господин доктор, хотите изменить ваши показания?

— Нет. Мне нечего добавить к сказанному ранее.

— А почему вы оказались здесь?

— Я приехал к своей сестре Ренате — она живет этажом ниже. Сестра рассказала мне о новом преступлении и о том, как мимо нее пронесли женщину на носилках… Я испугался за Этту, потому и прибежал сюда.

— Предположим, что все так. Но у меня к вам еще один вопрос: некоторые свидетели утверждают, что госпожа Ахенваль и раньше нападала на своего мужа, а в свете последних событий эти показания приобретают новую силу.

— Ни о чем подобном мне не известно.

— Как же так? Двое из свидетелей показали, что госпожа Ахенваль в момент ссоры набросилась на мужа и ударила его утюгом!

Этта не выдержала и произнесла дрожащим голосом:

— Я бы скорее подала на развод. Можете мне поверить…

— Хорошо, допустим. Но у меня к вам еще несколько вопросов, госпожа Ахенваль. Вам случайно не знаком несессер из крокодиловой кожи с позолоченными запорами? Дорогая вещь, насколько могу судить.

— Он стоил три тысячи марок по закупочной цене. Я привезла его из Парижа, но мой муж забрал его из магазина.

— Что значит «забрал»?

— Сначала мы думали, что его украли, но позже муж признался, что подарил его Лоре фон Фройдберг на прощание. Я поставила его перед выбором: или он прекращает свои отношения с Лорой фон Фройдберг, или я подаю на развод.

— Как долго он был знаком с госпожой Фройдберг?

— Уже полтора года… Он познакомился с ней в Зальцбурге, куда ездил с Рут Хинрих.

— Значит, Рут знала об их связи?

Этта пожала плечами.

— Она говорит, что нет. Но я уверена, что она знала все.

— Не буду вас больше мучить, госпожа Ахенваль. Возвращайтесь к себе в отель и отдохните.

За дверью Фрайтага ожидал Борхард.

— Фройдберг, кажется, сбежал, господин комиссар. Его нигде нет…

«Soir de Paris» — так назывался маленький кабачок — полубар, полуэспрессо.

В вечерние часы, между семью и восьмью, кабачок обычно пустовал, именно здесь встречались Рут и Роман, выпивая по рюмочке своего любимого вермута.

Рут сидела одна в самом дальнем углу бара. Она уже допила вторую рюмку и, вертя в руках шариковую ручку, смотрела то на пламя свечи, то в свой альбом для эскизов.

Наконец в восемь часов появился Роман, и Рут, подхватив свои вещи, пошла ему навстречу. Лишь бы побыстрее отсюда!

— Пойдем, Роман. Мне надо на воздух, а то я здесь сойду сума.

— А что случилось? — удивленно посмотрел на нее Роман.

— Ничего… Просто не хочу здесь оставаться. Пойдем лучше в парк.

Они вышли на улицу и пересекли площадь.

— Какие новости, Рут?

— С тех пор, как мы разговаривали по телефону, — никаких.

Рут позвонила Роману из пансиона и сказала, что с трех часов сидит и ждет, когда объявятся Лора и Харальд Фройдберги, но ни один не явился.

— Я пару раз пыталась позвонить Циршу, у которого остановился Харальд, но никто не подошел к телефону. Если бы знать, что это значит.

— А Лора?

— Тоже не появлялась. Может, она и не приехала в Мюнхен, только собиралась… В шесть я снова звонила в Зальцбург.

— И?

— Ничего. Никто не подходит к телефону. Это ужасно… — Рут зябко поежилась и взяла Романа под руку. — Мы все нервничаем и все подавлены.

У меня такое чувство, что теперь никто никому не доверяет. Может быть, это самое ужасное… Вместо того, чтобы держаться вместе и помогать друг другу… Я это заметила и у Этты. Она стала какой-то чужой… Ей кажется, что я покрывала связь Лоры с Гвидо. А я бы сумела справиться с Лорой. Можешь поверить. Надо было лишь пригрозить, что я напишу Харальду обо всем. Стоило посмотреть, как быстренько она прекратила бы свои шашни с Гвидо.

— Должно быть, она его все-таки любила… Иначе к чему эта связь?

— Ах, да она маленькая холодная змея… Она не любила ни одного, ни второго. С Гвидо просто проводила время, а Харальд — миллионер, он исполнял любое ее желание. Вечерние платья из Парижа, бриллианты, голубая норка…

Роман вдруг остановился.

— Рут, скажи мне… Ты что, завидовала Лоре из-за этих вещей?

— Завидовала? Я? Лоре? Ради всего святого! Ты, видимо, меня плохо знаешь.

Разве я не та девушка, которой нужны три керамические плитки, кисточка и палитра, чтобы быть счастливой? Что с тобой, Роман? Может быть, тебе что-то и показалось, может, я и сама не всегда знаю, куда меня тянет… Но мое сердце всегда будет принадлежать тебе. Даже если ты меня бросишь…

— Я тебя не брошу, Рут… Никогда не брошу.

Они обнялись и продолжили прогулку по аллеям темного парка. А около половины десятого вернулись в отель, где Этта сообщила им неожиданную новость о том, что произошло с Лорой Фройдберг.

— Черт меня подери, если я вру, господин комиссар, — говорил хозяин бара «Бонбоньерка».

У него — невыразительное одутловатое лицо с хитрыми глазами, грубо очерченным ртом и боксерским носом. Костюм в яркую клетку, галстук и шелковая рубашка выглядят дорогими, на мизинце — кольцо с бриллиантом.

Вчера он был в Регенсбурге на свадьбе, поэтому Фрайтаг не мог его разыскать.

Сегодня же вечером в баре было почти пусто, и на танцплощадке никого. Два длинноволосых молодых официанта слонялись в глубине бара, а четверо музыкантов сонно настраивали свои инструменты. Жизнь здесь просыпалась после девяти.

— Какое мне дело до Осси Шмерля? — продолжал хозяин бара. — Ради этого висельника давать ложные показания? Да упаси меня Боже! Вон там, на том стуле, — воскликнул он и показал коротким толстым указательным пальцем на красный табурет у стойки. — Вот тут он сидел как приклеенный до четырех утра. Опрокинул от пяти до десяти двойных.

— Двойных чего?

— Виски, пожалуй. Барменша скажет точнее. Где-то без четверти пять вошел Шутцманн, и мы все вместе отправились домой. Шутцманн подтвердит это.

Фрайтаг отмахнулся:

— Мне это ничего не даст. То, что Шмерль позавчера ночью был здесь, не вызывает у меня сомнений. Я хотел бы знать, от которого и до которого часа он был в баре, а не как долго.

Хозяин возмущенно вскинул руки.

— Мы же не отмечаем по секундомеру, господин комиссар, когда гость приходит и уходит. Полагаю, Шмерль пришел где-то между двумя и половиной третьего. Ахенваль был уже здесь, и…

— Ахенваль? — удивился Фрайтаг.

— Да, и довольно долго. А потом они о чем-то спорили.

— Что вы называете спором?

— Если у одного одно мнение, а у другого другое… Но в таких случаях я никогда не слушаю. Может, Додо знает больше?

— Кто это — Додо?

— Барменша. Должна вот-вот придти. Ахенваль покинул бар довольно разозленный, а Шмерль остался. Тут, на этом табурете. И в этом я могу поклясться. Не из симпатии к Шмерлю, а потому, что так и было. Шмерль никак не мог убить Ахенваля, тот ушел отсюда живехонький. А Шмерль до пяти не сдвинулся с места.

— За что, собственно, Шмерль дал вам пятьсот марок?

— На пропой, на что же еще? Или вы думаете, что за ложное показание? Пять сотен? Вы меня плохо знаете…

— Что значит «на пропой»? — холодно переспросил Фрайтаг. — Он был вам должен?

— Должен? Шмерль? Да я ему полпорции в долг не дам. Таким людям я кредитов не даю. За него всегда платил Ахенваль. Но позавчера Шмерль дал мне пятьсот марок на хранение. Он был уже совсем хорош и думал, что может потерять эти деньги.

— У него еще были деньги?

— Откуда мне знать, господин комиссар?

В этот момент дверь бара распахнулась настежь, и в зал стремительно вбежала какая-то женщина.

— А вот и Додо.

Барменша выглядела почти солидно, как стенографистка в каком-нибудь финансовом учреждении. Серая шляпа, серое пальто, никакой косметики. Она энергичным шагом подошла к ним и, когда Фрайтаг объяснил ей, в чем дело, она тут же схватила суть.

— Да, правильно… пришел около двух, а Ахенваль был уже тут Ахенваль пил шампанское, а Осси Шмерль сразу заказал виски…

— Сколько он выпил?

— Восемь двойных.

— Ну, что я говорил, — ухмыльнулся хозяин.

Барменша села за стойку и открыла сумочку.

— Они спорили из-за денег. И еще, Шмерль говорил о женщине, которая пошла в отель. И из-за этого не получилось какое-то дело.

— Какое дело? — перебил барменшу Фрайтаг.

— Об этом они не говорили. Шмерль только все время повторял, что он не виноват, и дело сорвалось, потому что она пошла в гостиницу.

— Он называл имена?

— Нет, все время говорил «она». Якобы она пошла в отель, и он ничего не смог сделать. Ахенваль дал ему какое-то поручение. Может, Шмерль должен был наблюдать за этой женщиной, а она сбежала от него в отель? Я не знаю. Во всяком случае, Ахенваль был взбешен и требовал назад свои деньги.

— Сколько он ему дал?

— Об этом они не говорили. Шмерль сказал, что деньги сейчас не у него, он их унес, и из-за этого-то они и поругались. Ахенваль обругал Шмерля, правда, не громко, а так, сквозь зубы.

— А что он говорил?

— Называл трусливым псом и растяпой, тряпкой, и все такое. А в конце сказал: «Слушай, ты, жулик, ты специально прибрал денежки, потому что знаешь, что больше от меня не получишь ни гроша…» Потом он ушел, и это все, господин комиссар. Так и думала, что вы здесь обязательно появитесь.

— А почему вы так думали?

— Место, где убитого видели в последний раз, всегда интересует полицию, не так ли?

Фрайтаг ничего не ответил, лишь щелкнул зажигалкой и поднес ее к сигарете, которую барменша вытащила из сумочки.

Вскоре полицейские покинули бар, и Дундалек сел за руль полицейского автомобиля.

— Во всяком случае, мы теперь можем обвинить нашего маленького Осси в попытке убийства.

— А как вы это докажете? — безучастно спросил Фрайтаг. Его мысли были где-то далеко отсюда.

— На основании показаний барменши. Шмерль должен был убить жену Ахенваля и получил за это от него деньги. Ясно, как Божий день. Или вы в этом сомневаетесь, господин комиссар?

— Нисколько не сомневаюсь. Наверняка, так и было. Вот только доказать это мы не можем.

— Почему?

— Разве прозвучало чье-то имя? Разве шла речь об убийстве? Оба ругались из-за денег и из-за какого-то дела, которое не выгорело.

— Потому что женщина ушла в отель. Женщина — конечно, Этта Ахенваль. Шмерль был на стройке, собирался залезть на балкон. В последний момент его застукала соседка. Ахенваль назвал его потом трусливым псом. Я не вижу, как Осси сможет выкрутиться. Он должен объяснить, что делал на стройке. И тут он здорово вляпался.

— Он вляпался уже давно, — вздохнув, произнес Фрайтаг. — Дундалек, нам придется отпустить его. Разве вы этого не понимаете? Он скажет нам, что Ахенваль поручил ему только следить за его женой. И как мы опровергнем его слова?

— Если как следует надавить…

— Да ладно, Шмерль — не младенец. Он уже все продумал. И нам придется проглотить все, что он подбросит. В конце концов, убита была не Этта Ахенваль, а ее муж. И на волосок от смерти оказалась Лора Фройдберг.

— А что с ней, господин комиссар? Вы что-нибудь знаете? Она выживет?

— Надеюсь. Удар был не таким сильным, какой получил Ахенваль.

— Но допрашивать ее пока нельзя?

— Вряд ли… У нее высокая температура, и угроза для жизни остается. Главное сейчас, чтобы об этом никто не узнал. Убийца должен быть уверен, что она мертва.

В понедельник утром Осси Шмерль вернулся после двухдневного ареста в свою квартиру.

В маленькой спальне было все так же не убрано, как и перед арестом. Он только заглянул туда и сразу же направился в ателье. Там пахло пылью, пустотой и тридцатью увядающими розами в напольной вазе. Осси открыл узкий шкаф — белый пеньюар исчез, несессер из крокодиловой кожи тоже. Наверняка полиция перевернула все сверху донизу.

Он опустился в темно-вишневое кресло. Что теперь делать с его свободой? В камере было едва ли не лучше. Там с ним считались, приносили еду, он видел людей, слышал человеческие звуки. Здесь же он мог умереть, и ни одна собака не подумала бы о нем.

Печальные мысли перебил звонок в дверь его квартиры.

Осси поднялся с кресла и пошел открывать.

Это была Рут. Вся с ног до головы в черном, и черный капюшон надвинут на лоб.

— Входи, Рут. Хорошо, что ты пришла. Я как раз готов покончить с собой.

— Это чувствуется. — Рут, не раздеваясь, села на стул и откинула капюшон.

— Итак, Осси, что же произошло? — Тут она заметила зияющий пустотой открытый шкаф. — Полиция забрала вещи?

— Сначала они забрали меня, — с досадой в голосе ответил Осси. — Потом вещи. Ищут отпечатки пальцев.

— Ну, и? Мы же с Романом часто бывали у тебя. Разве ты им не сказал?

— Конечно, сказал.

— А еще что ты им сказал?

— Ничего. Ни одного имени, ничего… Гвидо был моим другом и часто бывал здесь с вами и другими знакомыми. Я еще сказал, что он часто бывал здесь в мое отсутствие. Понимаешь?

— С Лорой?

— Так думает Фрайтаг, потому что он нашел фотографию. А я не помешал ему так думать. Он сразу пронюхал, что ателье оборудовал Гвидо.

— Это трудно доказать. Все счета выставлены на твое имя. А если и…. Почему он тебя арестовал?

— Почему? Потому что я был на стройке. И потому, что потерял там пуговицу от пальто.

Черные глаза Рут сузились.

— Ты был на стройке?

— Да, но не в половине третьего, когда убили Гвидо, а без четверти два. После этого я еще встретился с Гвидо в «Бонбоньерке».

— А что ты делал на стройке?

— Оставь, Рут. Все кончено. Гвидо мертв. Я его не убивал, и ты тоже нет. Я только хотел бы узнать, кто же все-таки убил его?

Неожиданно Рут вскочила со стула. В ее черных глазах тлели маленькие зловещие огоньки, как у дикого зверька.

— То, что его убила Этта, для меня было ясно с самого начала. Это не мог быть никто другой. Она ненавидела его. Ненавидела хладнокровно и до уничтожения. Я всегда говорила Гвидо, чтобы он ее остерегался. Почему ты ему не помог? Ведь ты был его лучшим другом. — Выпрямившись во весь рост, она стояла перед Осси, закутанная в свое пальто, как в грозовое облако, и смотрела на него сверху вниз.

Осси слегка втянул голову в плечи.

— Рут, будь благоразумна. Как я ему мог помочь? Разве я был с ним, когда…

Рут отвернулась от него и забегала по комнате, как по клетке.

— У нее черствости — на десяток мужиков, знаю я этих белокурых бестий… И она еще отвертится, скажет, что это была самооборона.

— Это понятно… А почему Гвидо поднялся домой через балкон?

Рут нетерпеливо отмахнулась.

— Причем у нее столько бесстыдства, что хочется дать по морде… С утра до вечера разгуливает теперь с этим Виктором, ездит с ним за город, наряжается, как кукла, надевает самые дорогие платья. А Роман — такой осел!

— А что Роман?

— Он, конечно, на стороне своей любимой кузины. Ты же его знаешь… Этта для Романа — неземное существо. Ах, мне все это так действует на нервы, Осси. Но цыплят по осени считают. Я скоро опять приду. Только Роман ничего об этом знать не должен.

И Рут ушла, громко захлопнув за собой дверь.

Харальд фон Фройдберг спустился вниз из пансиона, погруженный в свои мысли. Он полчаса прождал у закрытой двери комнаты Рут и даже немного поговорил с сестрой Маргой.

— Все, что я могу вам сказать, господин Фройдберг, это то, что ваша жена звонила сюда в субботу пять раз…

— Из Зальцбурга?

— Да, из Зальцбурга. На пятый раз она, наконец, дозвонилась и поговорила с Рут. Но о чем, я, конечно, не знаю.

— И вы не знаете, была ли моя жена здесь?

— К сожалению, нет… Видите ли, такие вещи мы не контролируем. У нас каждый живет в своих четырех стенах так обособленно, как в своей собственной квартире. Мы не интересуемся, кто приходит или уходит…

Ждать Фройдбергу больше не хотелось.

Медленно, шаг за шагом, он преодолел последние ступеньки, все еще безотчетно надеясь на встречу с Рут.

И она, действительно, появилась. Увидев его, Рут с испугом отскочила назад и громко вскрикнула. Фройдберг растерянно посмотрел на нее.

— Да что случилось, Рут? Ты же совсем…

— Я… Я думала, что ты уже далеко, за семью морями…

— Что это значит? Почему за семью морями?

Рут понемногу справилась с собой.

— Никто не мог тебя найти. Где же ты был?

— На Альме… У друзей Хайнца Цирша. А что? Кто меня искал?

— Тебя ищет полиция, Харальд… Они думают, что ты сбежал.

— Я? Сбежал?

— Из-за убийства Гвидо Ахенваля.

— Да это же смешно! Какая может быть связь между мной и убийством?

— Я не знаю, Харальд… Но тебе надо пойти в полицию…

— Меня не интересует Гвидо Ахенваль, — резко выкрикнул он. — Я хочу знать, что с Лорой… Она была у тебя? В Зальцбурге ее нет. Наша уборщица говорит, что она уехала в субботу. Куда, Рут? Ты должна знать!

Рут опустила голову и ничего не ответила.

— Почему ты не отвечаешь? — набросился на нее Фройдберг. — Вы же в субботу разговаривали по телефону. Что тебе сказала Лора?

— Она хотела приехать в Мюнхен.

— И она приехала?

— Лора мертва, — бесцветным голосом произнесла Рут.

С лица Фройдберга исчезла вся краска.

— Как так мертва? Лора?.. Она что-то сделала с собой?

Рут покачала головой.

— Все было так же, как с Гвидо. Убийство… На том же месте и тем же способом… В квартире Этты.

— Тогда это Этта…

Рут прямо и твердо посмотрела ему в лицо.

— Лора позвонила Этте в субботу в половине пятого и договорилась встретиться с ней в ее квартире. Это все, что я знаю.

Губы Фройдберга превратились в тонкую линию, будто порезанную бритвенным лезвием.

— Это неправда, Рут, ты знаешь больше. Ты знаешь…

Она беспомощно пожала плечами.

— Что ты от меня хочешь, Харальд?.. Я только прошу тебя пойти в полицию. Фрайтаг думает…

— Что думает Фрайтаг?

— Что… что это был ты… Ему приходится так думать. Иди к нему и скажи, где ты был. Иди прямо сейчас…

— Господи… — пробормотал Фройдберг, не в силах сдвинуться с места.

Он обливался потом и чувствовал, что вот-вот боль буквально обрушится на него. Он все еще не осознавал, что Лора мертва…

Его красный автомобиль был припаркован на другой стороне улицы. Он сел в него и поехал в полицию.

Комиссар Фрайтаг на цыпочках проследовал за главврачом в палату и остановился у двери, которую за ними беззвучно закрыла медсестра.

Профессор Троге, в белом медицинском халате, с прямыми седыми волосами и утонченно-нервным лицом, быстро подошел к кровати, на которой лежала Лора фон Фройдберг.

Она не шевелилась. Голова ее была плотно перевязана, маленькое лицо под повязкой покрыто восковой бледностью, а большие, прозрачные, как горные озера, глаза лихорадочно блестели и бесцельно скользили по белой стене, будто пытаясь заглянуть за нее.

Профессор Троге осторожно взял руку, лежащую на одеяле, и в тот же момент Лора задвигала сухими губами, и через некоторое время послышалось ее тихое бормотание:

— Харальд невиновен. Это сделала Этта Ахенваль… Радио… музыка… за дверью… она позвала меня… Рут не хотела… из-за Романа… — Так продолжалось три минуты, пять, семь… — Ее письма… конечно, все время только кошечка… Но правда… Я же должна сказать правду, прежде чем… Позовите же его… Мой муж невиновен…

А потом, на восьмой минуте, произошло непредвиденное.

Совершенно неосознанно Фрайтаг сделал шаг в сторону, и вдруг блуждающий взгляд Лоры остановился на… его волосах.

— Харальд, ты пришел, Харальд…

Потрясенный профессор поднял голову, а Фрайтаг прошептал:

— Она путает меня со своим мужем. Из-за цвета волос. У Фройдберга — такой же.

Лицо Лоры начало вздрагивать, от волнения на нем проступили капельки пота.

— Что ты говоришь, Харальд? — выдохнула она слабым голосом. — Я не могу тебя понять… Почему ты так далеко? Подойди же сюда, подойди ко мне, Харальд…

Наступила критическая минута, и Фрайтагу ничего не оставалось, как взять на себя роль, навязанную больной женщиной.

Он взял ее руку и нежно погладил ее.

— Я так счастлива, Харальд… Теперь все будет хорошо. Ты не хотел мне верить… Но умирающие не лгут… Я тебе не изменяла. Я — не котеночек. Те письма…

— Те письма? — переспросил Фрайтаг.

— Я их никогда не читала… Я ничего не знаю о любовном гнездышке. Как только ты мог такое обо мне подумать… столько лжи… Гвидо? Ты не убивал его, Харальд. Это была его жена, Этта… Сначала его, потом меня.

— Но Этты не было в квартире.

— Была… Она стояла за дверью.

— За какой дверью?

— В ее квартире… Она впустила меня в дом, а дверь в квартиру была открыта… Я поднялась по лестнице, услышала музыку, а потом голос… «Входите, я в постели…».

— Это был голос Этты Ахенваль?

— Да, да.

— Вы узнали его?

— Да… Но она не лежала в постели… Она стояла за дверью, ждала меня, а потом — потом ударила.

— Как выглядит Этта Ахенваль?

— Блондинка, как и я… Ты же знаешь, Харальд. Мне жаль ее. Может быть, и я могла бы так ненавидеть. Но моя голова! Мне так больно… Останься со мной, Харальд. Они не могут тебя забрать! Я хочу жить, жить! — Лора тяжело вздохнула, и сознание покинуло ее.

— Все, достаточно, — взволнованно проговорил профессор Троге и вызвал медсестру, которая сразу же появилась в палате.

Фрайтагу здесь больше нечего было делать, и он, попрощавшись, удалился.

Он шел по больничному коридору, погруженный в размышления, и даже не заметил своего помощника Дундалека, пока тот не схватил комиссара за руку и указал на высокого рыжеволосого мужчину, стоящего у окна.

— Фройдберг объявился у нас час назад. Его допросил инспектор Борхард и потом послал меня с ним сюда.

— Я скажу ему пару слов, а вы подождите, — кивнул Фрайтаг и подошел к мужчине. — Господин фон Фройдберг?

Тот нервно повернулся к комиссару.

— Что вам угодно?

Фрайтаг слегка улыбнулся.

— Ничего официального, господин Фройдберг. Мы же не монстры… Я только хочу сказать, что у вашей жены дела не так уж и плохи, и ее жизни ничего не грозит. Думаю, вы рады это слышать.

Фройдберг облегченно вздохнул и сразу же стал вежливым.

— Спасибо, господин комиссар, она в сознании?

— Еще не совсем, нужно какое-то время. Поговорите с профессором Троге. Он вам все объяснит. Мне жаль, что мы не сумели предотвратить…

— Вот именно, — перебил его Фройдберг. — Как можно было допустить подобное? Разве квартира не охранялась?

— Для этого не было никакого повода, так как там никто не жил. Ведь госпожа Ахенваль живет в отеле.

— Но она договорилась встретиться с Лорой в своей квартире.

— Вы знали об этом, господин Фройдберг?

— Нет. Мне только что сказала об этом Рут Хинрих.

— Рут Хинрих?

— Да. Я был у нее и хотел узнать, что случилось с моей женой. Я не имел ни малейшего представления о произошедшем и был просто в шоке.

— Что вам рассказала Рут Хинрих?

— Что моя жена мертва, убита… Тем же способом, что и Гвидо Ахенваль. Я сразу помчался в полицию, но сначала мне пришлось ответить на сотню глупых вопросов, прежде чем я узнал, что моя жена осталась в живых. Якобы это нужно сохранять в тайне.

— Правильно. Убийца должен быть уверен в том, что его план удался… Пожалуйста, зайдите потом ко мне еще раз, господин Фройдберг. Осталось несколько вопросов, на которые вы поможете мне ответить.

— В любое время в вашем распоряжении, — ответил Фройдберг.

Фрайтаг подошел к своему помощнику.

— Вперед, Дундалек! В гостиницу «Принц Адальберт». А потом в — пансион, где живут Рут Хинрих и Роман Кайзер.

— Будем кого-нибудь брать?

— Лучше всего — всю банду, — недовольно пробормотал про себя Фрайтаг.

Они сидели вчетвером в фойе отеля и пили кофе. Рут разломила шоколад на дольки.

— Бери, Этта… Ты же почти ничего не ела.

Но Этта рассеянно помешивала свой кофе и даже не посмотрела на нее.

— Ты же знаешь, Рут, я не люблю его.

— Спасибо, я тоже не хочу, — холодно произнес Виктор. — Я курю.

Рут удивленно подняла брови.

— Вижу, у вас с Эттой одинаковые потребности.

— А какие у Этты потребности?

— Нельзя иметь все на свете. Чем скромнее желания, тем счастливее человек…

За обедом Рут выпила довольно много красного вина, и сейчас находилась в странном взвинченном настроении. Несмотря на это, она успела рассказать о своей встрече с Харальдом Фройдбергом.

— Все-таки Роман прав, это не Харальд. Харальд, определенно, ни о чем не знал, иначе он не вернулся бы.

Вдруг Роман легко коснулся руки Этты.

— Не будь такой убитой, скоро все кончится. Теперь уже недолго, — прошептал он.

— Что недолго?

— Да вся эта неразбериха… Начинается последняя глава. Скоро конец.

— Конец, — беззвучно повторила Этта. — Спрашивается только, какой?.. Как это все кончится, Роман?

— С тобой ничего не произойдет, Этта, верь мне. Ты уже заплатила большую цену… И ни за что. Но на этот раз платить будут те, кто виноват.

— Почему вы говорите во множественном числе? Разве был не один? — удивился Виктор.

— И убитый может быть виноватым… — неопределенно проговорил Роман.

У Виктора при этих словах появилось чувство, что Роман знает куда больше, чем говорит.

Рут неожиданно вскочила с места. Ее черные глаза блестели, а нижняя губа гневно дрожала.

— Не знаю, что на тебя сегодня нашло, Роман. Твоя болтовня не имеет смысла. Я знаю, что вы хотите успокоить Этту, но от слов легче не станет!

Роман многозначительно посмотрел на нее.

— Этте не грозит никакая опасность… Она никого не убивала.

— Даже если никого не убивала. Разве ты никогда не слышал о судебных ошибках?

— В этом случае не будет судебной ошибки, дитя мое…

Их разговор прервал неожиданный вой сирены, и все тут же повернулись к окну. К отелю подъехали два полицейских автомобиля.

Виктор заметил, что в глазах Рут вспыхнуло нечто похожее на триумф, а Роман побледнел. Он обнял Этту, как бы желая ее защитить.

— Спокойствие, Этта… Только спокойствие.

Из автомобиля вышли трое полицейских, впереди шагал комиссар Фрайтаг с непроницаемым выражением лица.

— Можно мне поговорить с вами, госпожа Ахенваль?

При этих словах Этта закрыла лицо руками, а Виктор возбужденно спросил:

— Это что, арест? Тогда я должен привлечь адвоката.

Фрайтаг холодно посмотрел на него.

— Мы еще не дошли до этого, доктор Брюль. Об аресте никто ни слова не сказал.

— Разрешите мне сопровождать мою кузину, господин комиссар, — обратился к Фрайтагу Роман.

— Нет никакой необходимости, молодой человек. Мы никуда не уходим из гостиницы… Оставайтесь все на своих местах. Позже я поговорю с каждым из вас.

Этта встала и на несгибающихся ногах последовала за комиссаром в холл.

Они сели за стол у окна, при этом Фрайтаг не спускал с Этты глаз.

— У нас есть новые показания, госпожа Ахенваль. Показания, которые противоречат вашим. Утверждают, что вы находились в своей квартире в то время, когда в субботу после обеда туда пришла госпожа Фройдберг. Вы пришли не тогда, когда она уже была мертва, вы ждали ее там.

— Кто это утверждает? Это ложь! Я ведь ушла отсюда в пять часов.

— Когда вы ушли, меня не интересует. Главное, что вы были в квартире до госпожи Фройдберг.

— Но я там не была. Иначе бы знала, кто…

— Действительно, тогда вы должны были знать, кто ее убил. Вот и утверждают, что вы это очень хорошо знаете. Согласно показаниям, которыми мы располагаем, вы ждали госпожу Фройдберг в своей квартире. Вы включили музыку и стояли за дверью. А когда госпожа Фройдберг позвонила снизу, вы нажали на кнопку, открывающую входную дверь и одновременно открыли дверь квартиры. Она начала подниматься по лестнице, а вы ей крикнули: «Входите, я лежу в постели». Госпожа Фройдберг и вошла, ничего не подозревая. А когда закрыла за собой дверь, вы ее ударили.

— Я? Ударила?

— Именно так. Что вы на это скажете?

— Если это не злостная ложь, тогда какая-то ошибка… Мой голос никто не мог услышать… Меня не было в квартире, когда пришла госпожа Фройдберг. Я ее не впускала и не говорила, что лежу в постели. И я не стояла за дверью.

— Но кто-то же стоял.

— Это была не я! — в отчаянии крикнула Этта и вдруг выпрямилась. — Может быть, это тот, кто дал такие показания?

— Исключено.

— Тогда мне больше нечего сказать.

— Итак, вы настаиваете на своем показании, данном в субботу после обеда?

Этта кивнула.

— Настаиваю. Я пришла в квартиру, когда госпожа Фройдберг была уже мертва. Она лежала не в прихожей, а там, где вы ее видели. Я ни к чему не прикасалась и сразу позвонила вам… Ничего другого сказать не могу.

Фрайтаг молчал с отсутствующим выражением лица. Через несколько секунд он поднялся.

— Пока все, госпожа Ахенваль… Нам нужны только отпечатки ваших пальцев.

— Отпечатки?

— И не только ваших… Всех. — Фрайтаг повернулся к Дундалеку. — Скажите людям в соседней комнате, что мы все сейчас поедем в отдел криминалистики уголовной полиции.

Этту вели по лабиринту коридоров, ей приходилось ждать то в одной комнате, то в другой, потом у нее сняли отпечатки пальцев. Фрайтаг попрощался с ней кивком головы и передал ее полицейским.

Она не знала, что происходит с Виктором, Романом и Рут. Только мельком услышала, как один полицейский говорил другому:

— Сначала Хинрих… И сразу к доктору Вуншману.

После того, как ей предложили вымыть руки, Этта подошла к раковине и вдруг расплакалась. По природе она никогда не была малодушной, но сейчас мужество покинуло ее.

Вдруг рядом с раковиной открылась дверь, которую Этта сразу не заметила… Медленно, беззвучно, на маленькую щелочку…

Она затаила дыхание и увидела что-то черное. Может, это пальто Рут?

Да, это была Рут. Она стояла там, за дверью, и горящими глазами смотрела на Этту.

— Что, Этта? — шепнула Рут. — Тебя арестовали?

— Не знаю. Мне еще ничего не сказали… — выдавила из себя Этта.

— Идем, быстро! — Рут подняла руку и открыла дверь пошире.

Поколебавшись мгновение, Этта все же решилась и выскользнула в коридор. Они с Рут завернули за угол, побежали по лестнице… Пересекли двор, площадь…

На углу улицы стояло такси.

— Главный вокзал! — крикнула Рут водителю.

В такси она обняла Этту за плечи.

— Положись на меня… Я все обсудила с Романом. Но мы поговорим об этом на вокзале.

— Роман там?

— Мы увидимся с ним позже.

У вокзала они остановились, вышли из машины и заскочили в закусочную. У Рут был готов план.

— Этта, ты должна на некоторое время исчезнуть. И Роман теперь согласен, что другого выхода нет. Если не сегодня, то завтра тебя арестуют.

— Я знаю, Рут.

— Помнишь, что я сказала перед тем, как объявился Фрайтаг? Что болтовня не имеет никакого смысла, и нам надо подумать, как мы можем тебе помочь… Слава Богу, мы еще не опоздали. Мне удалось поговорить с Романом, правда, немного, его вызвали на допрос сразу после меня…

— А Виктор?

— Он сидел в другой комнате и ждал своей очереди. Но мы ни в коем случае не будем посвящать его в наши планы. Это останется между нами. Понимаешь? Во-первых, ты не можешь обременять своими проблемами чужого человека, а во-вторых, это же все не надолго. Рано или поздно, убийца будет найден.

— А если нет?

— Немного мужества, Этта, ты же всегда была такая… Через пару недель или даже дней дело будет закрыто. Правда, в нем есть еще маленькая загадка, о которой мы ничего не знаем.

— Да. И я все время об этом думаю. Не может ли в этой игре участвовать еще какая-нибудь женщина?

— Другая женщина? Как это могло прийти тебе в голову?

— Может быть, у Гвидо, кроме Лоры, был еще кто-нибудь? Ты же знаешь, у него всегда были женщины. А когда они ему надоедали, он порывал с ними… Вдруг у одной из них произошел нервный срыв, и она убила свою соперницу… Такое ведь бывает.

Рут задумчиво посмотрела на нее из-под нахмуренных бровей.

— Ты Фрайтагу об этом говорила?

— Мне тогда не пришло в голову. Я была слишком взволнованна. Думаешь, нужно было сказать?

— Да, определенно надо было это сделать. Но ничего, я сама ему скажу.

— Ты?!

— Конечно. А ты должна просто исчезнуть. Это сейчас самое важное.

— А что ты обсуждала с Романом? Он придет сюда?

— Мы встретимся вечером в твоем доме на Аммерзее.

— На Аммерзее?

— А ты что, против? — отчужденно спросила Рут.

— Ты не думаешь, что Фрайтаг именно там и будет меня искать?

— Не сегодня. Еще нет приказа на твой арест. Завтра, может быть, завтра полиция начнет искать тебя, может, и в твоем доме. Но завтра тебя там уже не будет.

— А где же я буду?

— В санатории, в Шварцвальде… Роман знаком с тамошним главврачом, он тебя и отвезет туда завтра утром. Ты будешь жить там под другим именем и пройдешь курс лечения, который тебе действительно необходим. А сейчас я отправлюсь за твоей машиной и возьму еще пару мелочей, которые тебе будут нужны. Ты подождешь меня здесь, а потом мы встретимся с Романом и обсудим дальнейшее. Хорошо?

Этта кивнула, открыла свою сумочку и достала ключ от машины.

— Приезжай скорее…

Рут коснулась губами виска Этты.

— Через полчаса я вернусь. И не делай глупостей, Этта. Роман, наверно, уже за городом и топит камин…

Когда Рут отъехала, Этта встала и пошла к телефонным будкам. Она должна сказать хоть несколько слов Виктору. Нельзя так просто исчезнуть, не сказав… не дав маленькой надежды…

Виктор беспокойно ходил взад-вперед по фойе отеля, когда вдруг его окликнул портье.

— Вам звонят, господин доктор… вторая кабина…

Виктор вбежал в крошечную кабину и схватил трубку.

— Брюль у телефона.

— Это вы, Виктор?

— Да, Этта… А вы где?

— Где-то в городе… Я только хотела сказать, я… я уезжаю. Но обещаю вам, я обязательно вернусь.

— Ради всего святого, Этта! — закричал он. — Мне нужно увидеться с вами. Теперь, сейчас… Вам нельзя уезжать!

— Ничего другого не остается… Не беспокойтесь, я не одна.

— Кто с вами? Что вы задумали? Я боюсь за вас…

— Так надо. Поверьте мне… Сейчас я ничего не могу объяснить. Но я вернусь… Прощайте… Сегодня вечером буду думать о вас…

После этого раздался щелчок — Этта положила трубку.

Виктор вышел из кабины и подошел к широкому окну. Ему все больше и больше не нравилось это дело. Что же все-таки там затевается? Почему Этта уехала сломя голову? Кто уговорил ее спрятаться? Ведь ее исчезновение только подстегнет подозрение полиции.

Вдруг Виктор резко повернулся, выбежал из отеля, сел в машину и поехал на встречу с Фрайтагом.

В отделе убийств было полно народу, а дверь кабинета Фрайтага открыта.

— Извините за беспокойство, господин комиссар. Это очень важно…

— Что случилось, господин Брюль?

— Можно задать вам прямой вопрос?

— Хоть сто вопросов… Другое дело, смогу ли я на них ответить. О чем идет речь?

— Я хотел бы знать, собираетесь ли вы арестовать Этту Ахенваль?

— Нет, у меня нет ни малейшего намерения. А что заставляет вас так думать?

— Но она боится этого… И я думаю, что убийца воспользуется ее страхом в своих целях.

— Убийца? Я ничего не понимаю. Вам придется объяснить.

— Он убедил ее уехать с ним вместе… куда-то, чтобы спрятаться. И в своем паническом страхе она пошла на это. У меня такое чувство, что ей грозит беда.

— С кем она уехала?

— Это может быть только Роман Кайзер.

— Роман Кайзер? — протяжно переспросил Фрайтаг. — Вы что, считаете Романа Кайзера убийцей?

— Признаю, что вначале он произвел на меня впечатление милого, симпатичного человека. Но потом я многое обдумал. У Романа была не только возможность убить Гвидо Ахенваля, но и веские мотивы. Видите ли, Роман — единственный родственник Этты Ахенваль и ее наследник. Если предположить, что в субботу ночью он видел, как Ахенваль залез в свою квартиру через балкон, куда Этта только что вернулась, тогда он точно знал, чего хочет Ахенваль. А именно — освободиться от своей жены, чтобы завладеть ее состоянием. Вот Роману и пришла в голову мысль полезть за Ахенвалем в квартиру и убить его. Тем самым он становится единственным владельцем этого состояния.

— Вы имеете в виду, что Роман хотел убить Ахенваля после того, как тот убьет жену?

— Разумеется. Так он освободился бы от обоих. А полиция рассматривала бы этот случай как убийство с целью грабежа, жертвами которого стали оба супруга. Роман унаследовал бы фабрику и магазин, и тогда его невеста согласилась бы, наконец, выйти за него замуж. Но в туже ночь Роман понял, что просчитался. Он слишком рано попал в квартиру. Ахенваль еще не закончил своего дела, и Этта была жива. Первым, к кому она побежала после того, как увидела, что случилось, был он сам, ее кузен Роман… Убийца.

— После этого он советует ей как можно быстрее вернуться в отель, чтобы подозрение не пало на нее.

— Да, и это выглядело по-дружески и заботливо, хотя на самом деле — совет весьма дьявольский. Он знал, что подозрение будет направлено на нее.

— А при чем тогда Фройдберг?

— Фройдберг? О нем я еще не думал. Предполагаю, что Роман не знал, что он уже в Мюнхене. Ему было важно, чтобы подозрение пало на Этту.

В глазах Фрайтага заблестели маленькие насмешливые огоньки.

— А после того, как мы удовлетворили его желание арестовать Этту Ахенваль, он, не долго думая, тут же убивает Лору Фройдберг, чтобы усугубить подозрение против Этты Ахенваль. Или мог быть какой-то другой мотив?

— Минуточку… Вы меня совсем запутали, господин комиссар. Я не это имел в виду… У него не было никаких оснований убивать Лору.

— Ага… Теперь до меня начинает доходить логика ваших рассуждений. Он просто перепутал.

— Вот именно… Принял Лору за Этту Ахенваль.

— А как он проник в квартиру?

— У него был ключ.

— Но ведь госпожа Фройдберг звонила у входной двери, и этот звонок должен был заставить его задуматься. Обычно в свою собственную квартиру не звонят, ее открывают своим ключом.

— Каждый может забыть свой ключ.

Фрайтаг откинулся назад и закурил.

— Ваша версия довольно умна. В ней — только одна ошибка, доктор Брюль. В тот час, когда была убита Лора Фройдберг, Роман Кайзер находился на другом конце города в своем офисе.

Поджав губы, Виктор мрачно смотрел перед собой.

— Если это не Роман Кайзер, тогда не знаю… Я сдаюсь.

— Ладно, довольно комбинаций. Давайте факты… Почему вы считаете, что Этта Ахенваль сбежала?

— Она позвонила мне… — И Виктор подробно рассказал о телефонном разговоре. Потом добавил: — Она не назвала имен, только сказала — я не одна. Не знаю, но чувствую, что все это каким-то образом связано с Романом. Говорите, что хотите, господин комиссар!

— Да я ничего и не говорю, — улыбнулся Фрайтаг. — И не спорю с вами. Роман действительно причастен к этому делу. Но то, что он хотел убить Этту, чтобы стать ее наследником… тут я вам не поверю. Впрочем, он бы и не смог этого сделать, даже если бы очень хотел.

— Не смог бы? Кто же ему помешает?

— Мы, дорогой доктор. Роман Кайзер круглосуточно находится под нашим наблюдением.

Виктор удивленно посмотрел на комиссара.

— А почему? Вы же сами говорите, что его не подозреваете.

— У нас есть основания наблюдать за ним, но мы преследуем совсем другую цель, господин доктор. Во всяком случае, вам не надо бояться, что он может убить Этту Ахенваль. Это единственное, чего он точно не сделает.

На столе Фрайтага зазвонил один из телефонных аппаратов.

— Извините, — пробормотал он и снял трубку. — Комиссар Фрайтаг. — Больше он ничего не сказал, лишь молча смотрел на Виктора остекленевшим взглядом. Затем резко поднялся и вежливо произнес: — Мне придется прервать наш разговор, господин доктор.

— Это связано с… госпожой Ахенваль?

— Еще не совсем понятно. Не могу сказать ничего определенного. Но, если хотите, посидите в приемной и подождите. Я потом все расскажу, если будет возможно.

— Что возможно?

На лице Фрайтага мелькнула загадочная улыбка.

— То, чего я жду.

Часы на доске приборов показывали 22.10, когда Этта остановила машину перед своим участком. Ставни дома были плотно закрыты, и она разочарованно прошептала:

— Романа еще нет.

— Ничего страшного, — ответила Рут. — Он вот-вот приедет… Выключи фары.

— Я не знаю… Давай лучше подождем Романа в машине, — с сомнением в голосе предложила Этта.

— Зачем же? Ты что, привидений боишься?

— Я так давно не была в этом доме, Рут… Собственно говоря, никогда не любила его… даже летом… Он всегда такой мрачный, холодный и сырой…

— Не хватает, чтобы ты еще сказала «зловещий». Зловещий дом… — засмеялась Рут. — Пойдем, не будь ребенком, Этта. Через пять минуту нас будет тепло и уютно.

Обе женщины вышли из машины и направились к дому. Этта открыла тяжелую дубовую дверь, и через маленькую прихожую они прошли в большую комнату.

— Хотела бы я знать, — глядя вверх на лестницу, ведущую на второй этаж, сказала Этта, — кто может чувствовать себя здесь уютно.

— Наверно, твой отчим, который тебе все это завещал.

— Наверняка, нет. Он же сам получил его по наследству.

— Ну, садись же, наконец. — Рут подтолкнула Этту к камину. — Не снимай пальто, а шаль оберни вокруг ног. Я зажгу огонь в камине и полдюжины свечей, они тоже будут греть… Хочешь, приготовим глинтвейн.

— Было бы неплохо… Я бы могла сейчас…

— Ничего ты не будешь. Только тихо сидеть, спокойно дышать и чувствовать себя в надежном, защищенном месте. — Рукой, одетой в черную перчатку, Рут слегка прошлась по щеке Этты и принялась за работу.

Зябко поеживаясь, Этта наблюдала за ней и прислушивалась, не прибавится ли к окружающим звукам звук подъезжающей машины Романа. Ей хотелось бы, чтобы Роман был уже здесь.

Рут вытащила из огромной сумки пестрые упаковки с печеньем и засахаренными фруктами, а в маленькой кухне уже булькал глинтвейн, пахнувший гвоздикой и корицей.

Вроде бы так все спокойно и уютно, но Этта не чувствовала никакого покоя.

— Разве Роман не собирался выехать сразу?

— Ему надо было еще вернуться на фабрику. Наверно, его там задержали. — Рут обернулась и посмотрела на нее. В ее глазах появилось странное выражение — застывшее, отсутствующее.

— О чем ты думаешь? — занервничала Этта. — Ты ведь не считаешь, что Роману что-то помешало?

— Что ему может помешать?

— Не знаю… Но сейчас — половина восьмого. Разве он не должен быть уже здесь?

— Ну, и что? Половина восьмого… У нас же есть время… много времени… до завтрашнего утра…

— Что это значит? — воскликнула Этта. — Мы не будем ждать здесь до утра. Я этого не выдержу!

— Я и не знала, что ты такая трусиха.

— Я — не трусиха, но…

— Что здесь с нами может случиться? Здесь ты в безопасности, и Роман знает это, поэтому и не будет нестись сломя голову.

Рут вышла на кухню и вскоре вернулась с дымящимся глинтвейном.

— Я очень рада побыть с тобой наедине, Этта… Думаю, нам есть, о чем поговорить, объясниться…

— Объясниться? В чем мы должны объясниться?

Рут загадочно улыбнулась и присела на диван напротив камина.

— Нам надо знать все друг о друге, Этта… Мы близкие подруги, и я готова к главной исповеди.

Этта нахмурила брови.

— Ах, оставь, Рут… Я ничего не хочу больше слышать о том, что было. Лора мертва, и Гвидо тоже… А что касается моей роли в этом деле… Все прошло и забыто.

— Разве ты не за то, чтобы между людьми всегда была ясность во всем?

— Для этого не нужна генеральная исповедь, Рут. Или все знаешь, или не знаешь ничего.

— Ты так считаешь?

— У меня есть опыт.

— С Гвидо?

— Да, с Гвидо, — почти грубо ответила Этта. — Но это то, о чем я хотела бы говорить в последнюю очередь.

— Могу себе представить. Конечно, ты права… Без слов понятно, что мы многое знаем друг о друге. Но, несмотря на это, я нахожу замечательным однажды сказать настоящую правду от всей души.

— Пожалуйста, Рут, будь благоразумной. По крайней мере, пока не приедет Роман. Если и тогда тебе захочется исповедоваться, можешь еще что-нибудь выдать. Но не сейчас.

Рут окинула Этту быстрым взглядом.

— Ты принадлежишь к тем сильным личностям, которые справляются со своими проблемами сами, да? Я, к сожалению, нет… Мне иногда хочется излить душу. И потом, я чувствую себя освобожденной.

— У тебя же есть Роман.

— Роман? Какое отношение имеет Роман к тому, что нам надо сказать друг другу? Это касается только нас двоих: тебя и меня.

— Пусть прошлое останется в прошлом, Рут. Если тебе мешает то, что ты не всегда была со мной откровенна… я могу это понять. В конце концов, Лора была твоей подругой.

Продолжая гнуть свою линию. Рут таинственно улыбнулась.

— Тебе известен роман «Исповедь убийцы, рассказанная за одну ночь» Йозефа Рота? Это была такая же ночь, как сегодня.

Этта напряглась, но в следующий момент в ней вдруг проснулась холодная ярость.

— К черту! Что значит вся эта бессмыслица? Ты что, хочешь изобразить леди Макбет? Или кого-то еще?

Рут хихикнула.

— Это был бы Шекспир… А я говорю о Йозефе Роте… Подожди минутку. — Она встала и снова пошла на кухню.

Этта в полной растерянности смотрела ей вслед.

Почему Рут выбрала именно этот вечер, чтобы изобразить из себя сумасшедшую? Или это вовсе не игра? Что за всем этим стоит? И Роман никак не приезжает… Где же его носит?

Она вскочила и подбежала к боковому окну. Ставня была закрыта, но она слышала, как завывает ветер и шумит дождь. Вдруг ставня открылась, и Этта заметила чью-то руку, а затем — размытое пятно белого лица…

Она отшатнулась и резко вскрикнула. Рут опрометью вбежала в комнату.

— Что случилось?

— Лицо… На улице…

Рут распахнула окно и высунулась наружу.

Никого. Только вдали, на другой стороне озера, мерцал в ночи одинокий огонек. Казалось, что он движется. Но двигался не огонек, а волнующаяся под напором ветра листва деревьев.

— Вот, что ты приняла за лицо! — воскликнула Рут и подняла руку. — Лампочка на той стороне, видишь ее? Ты ее приняла за лицо!

Этта растерянно вглядывалась в темноту. Неужели она ошиблась?

— Но… но там еще была и рука, — заикаясь, произнесла она.

— Ты с ума сошла, — холодно проговорила Рут и захлопнула ставню.

В комнате сразу стало тихо и неуютно, как в склепе.

Обе женщины отчужденно смотрели друг на друга.

И тут Рут заговорила. Голос ее звучал злобно и неестественно.

— Итак, ты не так сильна, как тебе бы этого хотелось? Да ты же вся дрожишь от страха. Тебя преследует дух Гвидо?

— Ты что, лишилась разума, Рут? — тихо спросила Этта. — Пора прекратить этот спектакль.

— Какой спектакль? Ты не понимаешь, что это не игра? — Рут встала за диван и расправила плечи. — Я же тебе сказала, я все знаю!

— Что ты знаешь?

— Что ты убила Гвидо! Я знала это с первой минуты! Ты — убийца!

Этта в полной растерянности смотрела на Рут, будто та на ее глазах превратилась в чудовище. Может, она действительно сошла с ума?

— Но это же неправда, Рут! — в отчаянии вырвалось у нее. — Это же…

— Оставь свою ложь! Ты здесь не перед судом и никогда перед ним не предстанешь. Об этом я позабочусь. — Глаза Рут горели яростью и… местью.

Да, вот, пожалуй, на чем она помешалась. Месть! Внезапно у Этты появилось ужасное подозрение: не заманила ли ее Рут в ловушку?

— Чего, собственно, ты от меня хочешь, Рут? — спросила она, стараясь быть твердой, насколько это возможно. — Я даже не развелась с Гвидо. Почему я должна была убить его?

— Из подлости! — крикнула Рут и швырнула свои черные перчатки в воздух. — Потому что ты для него не существовала. Потому что ты могла хоть на голову встать, а его это не трогало. Со всеми твоими дорогими платьями и мехами ты возбуждала его так же, как железная вешалка.

— Ну, и что, — холодно отреагировала Этта. — Я его уже давно не любила.

— Да, конечно, не любила. Но твоя нордическая гордость не смогла вынести того, что он любил другую. Поэтому ты его и убила! Не хотела отдавать его никому!

— Да он в любое время мог иметь эту другую, ты же знаешь. Но ты так же хорошо знаешь, что для этого ему нужны были деньги.

— Твои деньги, твои деньги… — презрительно продолжала Рут. — Плевал Гвидо на твои деньги!

— К сожалению, нет. Он даже пытался убить меня. Ты же сама недавно говорила, что Лора без денег никогда бы не вышла за него замуж.

— Да что Лора… — Рут сжала губы и несколько мгновений стояла, как вкопанная. Потом медленно обошла диван, будто что-то обдумывая, и произнесла: — Он любил вовсе не Лору.

— А кого же?

— Меня, меня он любил!

У Этты перехватило дыхание, на нее напал парализующий ужас.

— Тебя?!

— Да, меня… Только меня одну. Ни одной другой женщины, никогда. И тебя не любил! — Рут впала в какое-то неистовство. Теперь это было не только желание мести, но и откровенная ненависть к Этте. — Ты, гусыня! Ты же никогда этого не замечала. Лора была таким же холодным куском льда, как и ты. С тем же успехом он мог бы остаться и с тобой!

— Значит, у него никогда не было любовной связи с Лорой?

— Конечно, нет! Письма, которые он посылал в Зальцбург, предназначались мне. И тридцать красных роз каждый раз — мне! Сотни красных роз посылались в Зальцбург — все для меня! Все за твои деньги! Котеночек — я! Именно я — та женщина, которой он писал: «Ты — любовь моя последняя…» И она была последней. Я — его последняя любовь!

— Вот, значит, что хотела сказать мне Лора, когда искала встречи со мной. И поэтому…

Вся правда мгновенно раскрылась перед Эттой. Теперь она знала, почему должна была умереть Лора, и кто ее убил. Это была Рут, она стояла за открытой дверью, включив музыку, и измененным голосом говорила Лоре: «Входите, я в постели…»

Да, Рут способна на убийство.

Эта догадка пронзила Этту, как удар током, и она начала понимать, какая опасность грозит ей самой. Разве может Рут допустить, чтобы Этта ушла живой из этого дома? Она действительно попала в ловушку.

— А где… где же Роман?

— Не надейся, голубка… Роман не придет, никто не придет… Я хотела побыть с тобой наедине. — Рут крепко держала за руку оглушенную страхом Этту. — Ты от меня не уйдешь… Моя исповедь закончилась, я призналась и чувствую себя свободной. Теперь — твоя очередь. И тебя надо освободить…

— Рут, — задыхаясь, заговорила Этта. — Что ты выиграешь, если убьешь меня?

— Ты забрала у меня Гвидо, — сквозь зубы прошипела Рут, — и ты должна за это заплатить. А я еще получу, что хочу. Все твои деньги! Роману достанется все, когда ты умрешь, а я — я выйду за него замуж! — Она вдруг подняла руку в черной перчатке, сжимающую пистолет. — Теперь ты сама себя убьешь, моя голубка!

Этта вскочила, но, запутавшись в шали, тут же упала на пол, больно ударившись головой о железную решетку камина.

— Ты, трусливая душонка! Всего-то и нужно, чтобы все выглядело, как самоубийство! — Рут наклонилась над ней, схватила ее и…

Порыв ветра пронесся по комнате. Быстрые шаги… Топот… Родной голос…

Но все это Этта воспринимала уже исчезающим сознанием. А потом…

Сначала ей показалось, что она видит сон. Откуда-то появился Роман. С ожесточенным лицом он стоял за спиной Рут и крепко держал ее, скручивая руки.

Рут вырывалась, не могла освободиться. Тугой узел ее волос развязался, черные волосы закрывали лицо.

— Отпусти меня, — шипела она. — Я же только хочу…

— Я знаю, что ты хочешь. Я стоял на улице и все слышал. Ты и твой Гвидо стоите друг друга.

— Этта — не лучше! — с ненавистью крикнула Рут. — Она убила Гвидо!

Лицо Романа исказилось, обнажая зубы. А глаза буквально окаменели.

— О-о, нет, не Этта — я! Я… — Больше он ничего не успел сказать.

Резкий металлический голос у двери перебил его откровения.

— Это признание, Роман Кайзер? — На пороге стоял комиссар Фрайтаг.

Роман отпустил Рут, провел рукой по мокрым волосам и устало проговорил:

— Да, это я убил Гвидо Ахенваля.

Комната мгновенно наполнилась какими-то мужчинами, среди которых был и Виктор. Он быстро подбежал к Этте и заботливо поднял ее.

Помощник Фрайтага Дундалек и еще один полицейский плотно закрыли дверь, встали перед ней и включили свет.

Рут забралась в угол. Ее глаза, полные тупого отчаяния, были направлены на Романа.

— Он лжет, — сказала она. — Он не убивал, просто хочет взять убийство на себя, чтобы защитить свою любимую кузину.

— Во всяком случае, он только что не дал вам убить ее. Это однозначно. Мы все свидетели, — обернулся к ней Фрайтаг, затем наклонился и поднял с пола револьвер. — Откуда у вас оружие?

Рут выпятила нижнюю губу и ничего не ответила.

— Я могу вам это сказать, — продолжал Фрайтаг. — Револьвер принадлежит Фройдбергам. Его привезла Лора Фройдберг, а вы взяли его из ее сумочки, после того как убили Лору в квартире Этты Ахенваль. Вы признаете это?

— Все, что вам угодно.

— Вы арестованы, Рут Хинрих, — спокойно проговорил Фрайтаг.

В ответ она лишь пожала плечами и упрямо повторила:

— Роман невиновен. Он не убивал Гвидо Ахенваля. Он и не мог этого сделать.

— Почему же?

— Потому что он всю ночь был в своей комнате, наверху, в пансионе. Его комната — рядом с моей, и я слышала его.

Роман стоял, прислонившись к двери кухни, и смотрел в сторону Рут.

— Ты вовсе ничего не слышала, Рут. Ты приняла снотворное и сразу уснула… Даже не слышала, как я звонил Этте и просил ее уйти в отель.

— Конечно, я…

— Да что там, — сердито отмахнулся Роман. — Ты вообще проснулась только тогда, когда к нам потом поднялась Этта… Чего ты, собственно, добиваешься?

— Чего я хочу? — Рут сделала шаг в его направлении, глядя на него своими большими пылающими глазами. — Чтобы ты не рисковал из-за Этты головой. Ты — дурак…

Роман глубоко задышал.

— Я бы хотел, чтобы ты поняла, куда тебя затянуло, Рут.

— Закончим дебаты, — прервал их Фрайтаг. — Я хочу услышать от вас, что было после звонка.

— После какого звонка?

— После того, как вы позвонили Этте Ахенваль и посоветовали ей уйти в отель. Что вы предприняли потом?

— Я пошел в свою комнату, встал у окна и начал ждать. Я хотел убедиться, что Этта последовала моему совету. Я очень беспокоился.

— Беспокоились, — деловито повторил Фрайтаг. — Почему? Вы знали о плане Ахенваля заказать убийство своей жены?

При этих словах Этта вздрогнула и почувствовала резкую боль в голове. Виктор успокаивающе положил руку на ее плечо.

— О плане я ничего не знал, — продолжал Роман. — Но что-то предчувствовал, подозревал… В тот вечер все сошлось.

— Что все?

— Мне стало ясно, что… — Роман замялся. — Что моя невеста была любовницей Ахенваля, — медленно проговорил он, не глядя на Рут. — У меня уже давно были догадки, но я считал невозможным такой обман. Но в тот вечер я вдруг прозрел.

— Значит, поэтому вы хотели, чтобы Этта Ахенваль ушла в отель. Вы вознамерились рассчитаться с Ахенвалем, когда он вернется ночью домой.

Роман удивленно поднял глаза, не понимая ход мыслей Фрайтага.

— Нет, — потряс он головой. — Все не так. У меня не было плана убить Ахенваля.

— Как же? А почему вы посоветовали вашей кузине провести ночь в отеле?

— Я уже вам говорил… Я боялся за нее…

— Хорошо… Что вы предприняли после того, как Этта ушла в отель?

— Я стоял у окна, курил и думал.

— О чем?

— О чем только не думал… О любви, страсти и смерти… Через пару минут Этта вернулась, и это мне не понравилось. Я как раз подумал, не спуститься ли мне и не проводить ли ее, как вдруг я увидел его. Ахенваля… Он крался, пригнувшись, вдоль домов, бесшумно, как зверь. И тут я понял, что он идет за Эттой, чтобы убить ее.

— Вы видели Осси Шмерля?

— Нет, его не было. То, что Ахенваль договаривался с Осси и что он уже был на стройке, когда я говорил с Эттой по телефону, я узнал потом… Из окна я наблюдал только за Ахенвалем, который шел из бара, и видел также, как Этта шла перед ним в темноте. Тогда-то, наверное, ему и пришла в голову мысль сделать все самому.

— А почему вы сразу не подняли тревогу?

На бледных впалых щеках Романа зарделись маленькие красные пятна.

— Это бы не помогло… Ахенваль стал бы все отрицать, а Этте снова грозила бы беда. Я должен был уличить его и хотел абсолютной уверенности. Ее я и получил, когда зашел в квартиру и увидел Ахенваля с ржавым крюком в руках.

— У вас было с собой оружие?

— Нет.

— Как же разыгралась последняя битва?

— Я прямо сказал Ахенвалю, что знаю о его замыслах.

— О каких именно?

— Что он хочет убить Этту, чтобы жениться на Рут. И он цинично подтвердил мою догадку. Тогда я попытался выхватить у него железку. Ахенваль закричал: «Руки прочь!» и пошел на меня. Он будто потерял рассудок, ему уже нечего было терять.

— Что значит, нечего было терять? — спросил Фрайтаг. — Что вы имеете в виду?

— Рут без денег не вышла бы замуж за Ахенваля, точно так же, как и за меня. Разница только в том, что Ахенваль знал об этом с самого начала и никогда не строил иллюзий по поводу своей любовницы. Он знал, что Рут из тех женщин, которые любят мужчину за его банковский счет.

— Итак, вы вырвали у него железный крюк и ударили его по голове…

— Мне не оставалось ничего другого. Он вынудил меня.

— Вы сразу поняли, что он мертв?

— Да, сразу.

— И потом вы ушли. Опять через стройку?

— Да, и вернулся в свою комнату в пансионе.

— Вам не приходила в голову мысль обратиться сразу в полицию? Ведь это однозначно была вынужденная оборона.

— Я думал о Рут…. Все еще надеялся, что у нас с ней будет так, как было когда-то. А теперь все кончено.

Фрайтаг подошел к Роману и положил руку на его плечо.

— Мужчина иногда переживает такое, Кайзер. Вы еще молоды. Я рад, что ваше дело чистое, как я и предполагал, и что вам больше не в чем упрекнуть себя. — Он повернулся к остальным и сказал: — Все готово? Тогда поехали.

На улице комиссар на мгновение остановился, посмотрел на небо и глубоко вдохнул свежий ночной воздух.

Была суббота, полдень. Последние листья пламенели на деревьях длинной аллеи, ведущей от застекленной террасы кафе в парк.

Этта приехала всего лишь час назад, и сейчас они с Виктором гуляли по парку и тихо разговаривали.

— Как дела у Романа? Расскажите, Этта.

— Самое страшное Роман пережил. Адвокат, которого вы рекомендовали, очень оптимистичен и надеется на оправдание.

— Это было бы замечательно… А Рут?

По лицу Этты пробежала тень.

— Счастье, что Лора осталась жива, — прошептала она. — Иначе Рут грозил бы пожизненный срок.

— А как Лора?

— Все хорошо… Я была у нее вчера в больнице. Мы не могли наговориться и распутали все узлы. Вообще, она мне нравится.

— А ее брак? У них все в порядке?

— Это счастливый брак… Харальд Фройдберг не понимает теперь, как он мог так потерять голову.

— Из-за любовных писем?

— Да… Они лежали в шкатулке Лоры, и Лора, само собой разумеется, их никогда не читала, только хранила для Рут. Рут всегда ее уверяла, что это маленький безобидный флирт, и ничего больше.

— Разве Лора не сказала мужу, что эти письма предназначались Рут, когда он нашел их?

— Сказала, но он не поверил. Там ни разу не было названо ее имя, все время только «котеночек». И потом, в Зальцбурге уже пошли слухи.

— О Лоре?

— Да, именно о Лоре, а не о Рут… Рут считалась невестой Романа, и никому не приходило в голову, что она одновременно еще и любовница Ахенваля. На людях она никогда не бывала с ним одна, только с Лорой и иногда с ничего не подозревавшим Романом… Фройдберг постоянно находился в командировках, и поэтому стали судачить о Лоре.

Они свернули на одну из боковых дорожек, усыпанную опавшими листьями, шуршащими под ногами, и Виктор залюбовался золотистым цветом кожи Этты и ее ярко-голубыми глазами под темными ресницами. Он не думал больше ни о Фройдбергах, ни о Романе, ни о Рут. Главное — Этта сейчас рядом, ее тонкий профиль, ее светлые волосы, длинные стройные ноги, ее грациозная походка…

— Между прочим, — улыбнулась Этта, — ко мне приходила ваша сестра Рената.

— Рената? Что ей было от вас нужно?

— Ничего особенного… Просто поболтать со мной, ведь мы так давно живем в одном доме, и до сих пор не знали друг друга.

— И о чем же вы разговаривали?

— Обо всем… Она очень бойкая и открытая.

— И слишком много болтает. Давайте сейчас забудем обо всем, Этта…

И они молча пошли по тропинке, ведущей к вершине холма.

— Как долго вы еще пробудете в Шварцвальде, Этта? — нарушил молчание Виктор.

— Недели три… Или четыре… А потом я хочу однажды проснуться и не помнить ничего, что произошло, потому что оно больше не имеет никакого значения.

— Мне бы хотелось, чтобы это время уже наступило, — низким от волнения голосом произнес Виктор. — И так прекрасно, что у нас все впереди, и все только начинается.

— Начинается… — прошептала Этта, а Виктор взял ее лицо в свои руки и нежно поцеловал.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg