«Смерть в замке»

Смерть в замке (fb2) - Смерть в замке (пер. Георгий Артурович Толстяков) 48K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лоуренс Голдтри Блокман

Возможно, вы и не помните кафе месье Гролье. А между тем в иные времена (бог знает сколько лет прошло с тех пор) оно было неотъемлемой частью Парижа. На Елисейских полях тогда еще не раздавался наглый лязг стальных чудищ и тяжелые сапоги гиммлеровских молодчиков не топтали души людей, для которых совсем недавно не существовало ничего важнее утренних газет и ароматного бургундского. Кафе Гролье располагалось на боковой улочке, неподалеку от отеля Друо. Букинисты и антиквары, посещавшие знаменитый аукцион, частенько заглядывали и в кафе. Хозяин гордился своей клиентурой, винным погребом и сочными бифштексами. Он даже добился для себя соответствующего телефонного номера: Гутенберг 14–40[1].

Помню, как-то раз, еще в мирные дни, я сидел в кафе Гролье за столиком, стоявшим прямо на тротуаре, и просматривал библиотечный каталог, который нужно было разослать. Потягивая перно, я вдыхал аромат жареных каштанов. Вдруг кто-то дружески похлопал меня по плечу и радостно воскликнул:

— Ха! Дружище Банде!

— Инспектор! Прошу вас, садитесь. Составите мне компанию.

Я искренне обрадовался инспектору французской сыскной полиции Полю Мордану, с которым обычно сталкивался в полиции. Он был практически единственным сотрудником отдела изящных искусств, и в сферу его деятельности входило раскрытие музейных краж, преступлений библиоманов, подделки произведений искусства и аферы на аукционах. Мы часто оказывались в одних и тех же местах. Внешность этого высокого, элегантно одетого, седого детектива была весьма примечательна. «Тип Льюиса Стоуна»[2], как сказал бы голливудский сценарист. Ему доставляло наслаждение произносить мое американское имя — Бендер — на французский манер. Он говорил, что Банде звучит мужественнее.

— Только что из Нью-Йорка, Банде? — спросил инспектор, опершись локтями о мраморный столик.

— Нет, я был в Лондоне. Приобрел коллекцию инкунабул.

— Ла-Манш вы, без сомнения, пересекли для того, чтобы купить библиотеку Марсуан?

— В библиотеке Марсуан есть несколько изданий, которые, может быть, и стоят того, — признал я. — Но, по правде говоря, я приехал сюда по телеграмме из Нью-Йорка. Фирма просит меня поехать в провинцию и купить альдину[3].

Инспектор Мордан кивнул.

— «Гипнэротомахия Полифила»[4], — сказал он. — Замок Бомюр.

Я спросил инспектора, знаком ли он с Рене Франсуа, продающим бомюрскую коллекцию, но он отрицательно покачал головой.

— Я хорошо знал его дядю, — сказал он. — Молодому Франсуа недавно посчастливилось унаследовать библиотеку и он хочет как можно скорее обратить ее в деньги. В книгах он ничего не смыслит: не в состоянии различить печатные форматы. Вы сможете хорошо заработать.

— Я собираюсь поехать в Бомюр перед распродажей, — указал я. — Если альдина окажется в хорошем состоянии, Нью-Йорк уполномочил меня заплатить за нее полмиллиона франков.

По правде говоря, в телеграмме было сказано «пятнадцать тысяч долларов», но в те предвоенные дни, когда курс франка упал, хотя еще и не окончательно, «полмиллиона франков» звучало солиднее. Я надеялся, что на молодого Франсуа это тоже произведет впечатление.

— Что нового в Лондоне? — спросил инспектор, потягивая принесенный официантом лимонад.

Я ответил, что в Лондоне все по-прежнему.

— Не случалось ли вам сталкиваться на аукционе «Сотби» с неким Эмилем Дором?

— Не знаком с этим джентльменом. Приличный человек?

— Нет. Он — вор. Специалист по музейным кражам. Похищение Франца Гальса из Мюнхенской галереи в 1926 году[5] — его рук дело. Правда, в последнее время он переключился на редкие книги, так как их гораздо легче сбывать. В прошлом году он сидел в бухарестской тюрьме, но до меня дошли слухи, что Дор снова на свободе. Оказавшись на воле, он всегда навещает Лондон или Париж.

— К сожалению, не имею чести его знать, — сказал я.

Инспектор Мордан допил лимонад, бросил несколько медяков, со звоном упавших на стол, и встал.

— Навестите меня, когда вернетесь в Париж, — сказал он. — Удачи вам с альдиной.

На следующий день я отправился в Бомюр. Деревушка эта расположена в пяти часах езды от Парижа, среди зеленых холмов Бургундии. Огромное здание замка с первого взгляда поражало своей несообразностью, разноголосицей архитектурных стилей и эпох. Представляя собой некоторую историческую ценность (одна из его башен была построена чуть ли не в десятом веке), замок все же оказался недостаточно изысканным для того, чтобы им заинтересовался Виолле-ле-Дюк[6].

Новый владелец замка, Рене Франсуа, сердечно встретил меня и настоял на том, чтобы я остановился у него, а не в деревенской гостинице.

— К сожалению, в замке на сорок пять комнат всего одна ванная, — добавил он, улыбаясь. — Покойный дядя не хотел осквернять свой драгоценный дом чем-либо современным, например, водопроводом или электричеством.

Я тотчас согласился, поскольку Франсуа понравился мне с первого взгляда. Это был красивый молодой человек лет тридцати, с озорной улыбкой и серьезными глазами. У меня создалось впечатление, что он провел беспутную юность, полную удовольствий, и, наконец, решил остепениться. За графином янтарного вина из собственных виноградников он рассказал мне, что расстается с дядюшкиной библиотекой, дабы осовременить замок и обработать прилегающие к нему земли. Он собирался купить американские сельскохозяйственные машины, упростить сбор пшеницы и посвятить больше внимания сбыту вина, которое, по его мнению, за пределами деревни никогда не было оценено должным образом. Его даже обуревали еретические для француза мысли о рекламировании собственных вин.

— Альдина… «Гипнэротомахия Полифила?» — молодой человек помрачнел.

— Боюсь, что вам придется дождаться мэтра Кардоннэ, — сказал он. — Это деревенский нотариус и дядин душеприказчик. Думаю, он сделает все, чтобы помешать распродаже, поскольку не одобряет моих планов, связанных с переустройством. Большая часть библиотеки находится у него под замком, но я уверен, что он позволит вам взглянуть на альдину, когда придет вечером обедать… А вот и Жаннет!

По лестнице, близ которой мы сидели, спускалась маленькая нарядная молодая женщина с волнистыми каштановыми волосами, голубыми глазами и прелестным дерзким носиком. Я в жизни не видывал такой крошечной ножки и таких восхитительных щиколоток, выглядывавших из-под платья. Она была несколькими годами моложе Франсуа.

— Мадемуазель Лакур — мистер Бендер, американский библиофил, — представил нас Франсуа. — Его интересует альдина. Когда мэтр Кардоннэ вернется из деревни?

— Не раньше шести, — ответила девушка.

— Мадемуазель Лакур — мой секретарь, — продолжал Франсуа. — Я похитил ее у одного антиквара из Одеона и привез сюда. Теперь она составляет каталог дядиной библиотеки. Мне пришлось долго уговаривать ее уехать из Парижа, но в конце концов она сжалилась над моим невежеством и пришла на помощь. Не знаю, что бы я без нее делал.

Произнеся эти слова, он серьезно, без улыбки взглянул на нее.

Она задумчиво улыбнулась в ответ. В ее глазах читались обожание и глубокий безотчетный страх, как будто она чувствовала, что не имеет права на счастье, которое ей выпало, и боится потерять его в любую минуту. Вряд ли Франсуа имел в виду дядюшкин каталог, когда говорил, что пропал бы без Жаннет Лакур. Да и ее поведение подтверждало мою догадку.

Оставалось только ждать, когда придет мэтр Кардоннэ. Он появился ровно в шесть и привел с собой двух гостей. Они приехали в сверкающей, черной, длинной «испано-сюизе», принадлежавшей доктору Хьюго Сторчу. Румяный и бодрый на вид, несмотря на седину и сутулость, доктор Сторч, швейцарский антиквар, рассказал, что приехал из Парижа, чтобы выторговать бомюрскую библиотеку.

Другой пассажир, сидевший позади нотариуса, бледный как мертвец, с виду завсегдатай баров и казино, оказался дальним родственником покойного дядюшки. Звали его Жюль Пюжо. Когда Пюжо и Франсуа здоровались, все почувствовали, что атмосфера накаляется. Они даже не подали друг другу руки. Не нужно было быть ясновидцем, чтобы мгновенно понять: Пюжо явился в Бомюр не с благими намерениями.

Сам нотариус оказался пухлым напыщенным человечком с совиным личиком, украшенным бородой. Он говорил с сочным бургундским акцентом, раскатисто произносил «р», тянул «о» и назойливо распоряжался всем, даже размещением Пюжо и доктора Сторча в комнатах. Последнего он заставил поставить автомобиль прямо во внутренний двор замка, поскольку гаража не было.

Франсуа представил меня нотариусу и объяснил, что я интересуюсь альдиной.

— После обеда! — заявил мэтр Кардоннэ. — Доктор Сторч тоже выразил желание взглянуть на коллекцию. Я попросил его остановиться в замке, поскольку не исключено, что завтра аукцион вообще не состоится.

— Не состоится?! — вскричал в ужасе Франсуа.

— Ваш кузен Жюль Пюжо возбудил иск о разделе имущества, — объяснил мэтр Кардоннэ. — По-видимому, придется все опечатать до тех пор, пока вопрос не будет решен.

— Но Жюль упомянут в завещании дяди…

— У него свои притязания, — уточнил нотариус.— Предлагаю собрать завтра утром семейный совет. Из Дижона приедет адвокат вашего кузена, и мы с ним решим, состоятся ли торги.

— Они непременно должны состояться, — возразил Франсуа. — Прибудут покупатели из Парижа. Из Америки уже приехал господин Бендер, и вот теперь доктор Сторч…

— Закон есть закон, — промолвил нотариус с важным видом. — Не я издаю законы и не мне их менять. Там видно будет. О, по-моему, пахнет жареным барашком, дорогой Рене?

Мой взгляд отметил энергичное лицо нотариуса, болезненное, недоверчивое выражение кузена Жюля Пюжо, затем встретился с напряженно-мрачными глазами Рене Франсуа и очаровательно озабоченным взглядом Жаннет Лакур. Она вошла сообщить, что обед будет подан через пять минут. Лишь вежливое розовое лицо доктора Хьюго Сторча оставалось невозмутимым.

Несмотря на обилие блюд и восхитительное вино, обед полностью расстроился. Ничто не могло развеять холодной враждебности. Канделябры освещали ледяной мрак громадного, похожего на пещеру, обеденного зала. Я чувствовал, что руки покрываются гусиной кожей, и несколько раз порывался предложить разжечь дрова и хворост, сложенные в огромном камине, однако сдерживался, пытаясь понять, почему на душе у меня было так тревожно.

Когда дворецкий внес гигантскую лепешку сыра «бри», Жюль Пюжо открыто перешел к ссоре. Опершись о стол, он подался вперед и спросил Франсуа:

— Кузен Рене, вам бы очень хотелось, чтобы я покинул Бомюр и не мешал продаже вашей библиотеки, не правда ли?

Франсуа не ответил. Он даже не взглянул на Пюжо и сжал губы так, что они побелели. Пюжо откинулся назад и рассмеялся.

— Ну, вот вы и ответили, — сказал он. — Разумеется, вы бы дорого заплатили, милейший кузен Рене, за то, чтобы я уехал.

— Думаю, — глухо ответил Рене Франсуа, — что если бы вы решились мне помешать всерьез, я не задумываясь убил бы вас собственными руками.

— Ну, ну, не торопитесь, кузен Рене, — усмехнулся Пюжо. — Вряд ли вам это удастся. Мое предложение более осуществимо. Когда мы ехали из конторы мэтра Кардоннэ, доктор Сторч сказал, что его особенно интересует книга, имеющаяся у вас. Она представляет большую ценность.

— Альдина «Гипнэротомахия Полифила», — сказал доктор Сторч.

— Если это та книга, которую я имею в виду, да еще в отличном состоянии, я готов сегодня же вечером заплатить за нее 400 тысяч франков наличными.

— Наличными? — густые брови нотариуса поползли вверх. — Доктор, благоразумно ли носить с собой столько денег?

— Я плачу только наличными, — ответил доктор Сторч.

— Если альдина в безупречном состоянии, я даю больше доктора Сторча на 50 тысяч франков, — сказал я.

— Аукцион состоится завтра,— объявил Франсуа.

— Нет, он не состоится, —возразил Пюжо. — В этом-то все и дело, кузен Рене. Если вы не примете мое предложение, я подам в суд на раздел имущества, и аукцион придется отложить на долгие годы. Вы ведь знаете, как медлительны суды.

— Что же вы предлагаете, месье? — бледный как смерть Франсуа отказывался называть Пюжо «кузеном».

— План очень прост, — сказал Пюжо. — Вы дарите мне эту альдину. Я продаю ее доктору Сторчу. Сегодня же вечером я вместе с мэтром Кардоннэ еду в нотариальную контору и пишу расписку, в которой отказываюсь от всех притязаний. Завтра я уезжаю прочь, и вы избавитесь от меня навсегда.

Франсуа оттолкнул заскрипевшее кресло.

— Вы понимаете, о чем просите? — воскликнул он. — Речь идет о полумиллионе франков…

— Я все прекрасно понимаю,— спокойно ответил Пюжо. — Последнее время в казино Довиль мне ужасно не везло, и сейчас я во что бы то ни стало должен раздобыть около полумиллиона франков. Вам же, в свою очередь, необходимо получить право на остальную часть имущества. По рукам?

Франсуа смотрел на Пюжо в упор. Казалось, сейчас он прыгнет через стол и задушит кузена. Но вместо этого лишь крикнул:

— Шантаж!

Пюжо пожал плечами.

— Это выгодно нам обоим, — сказал он.

— Хватит впустую препираться, — прервал их мэтр Кардоннэ, снимая салфетку, скрепленную у шеи маленьким золотым зажимом. — Давайте пройдем в библиотеку, чтобы джентльмены могли взглянуть на книгу, о которой идет речь.

Нотариус отпер дверь библиотеки старинным ключом. Другим ключом он открыл массивный дубовый книжный шкаф, окованный железом, третьим — внутреннюю панель.

Я едва сумел скрыть восторг, когда альдина наконец попала ко мне в руки. Это был великолепный экземпляр, по-видимому, принадлежавший некогда Карлу V и не так давно купленный на аукционе доктором Розенбахом за 450 тысяч франков. Я нашел колофон и стал искать марку Альда — якорь и дельфина. Сердце меня екнуло. Знак знаменитого книгопечатника отсутствовал, но тут я улыбнулся про себя, вспомнив, что дельфин и якорь не появлялись на книгах Альда до июня 1502 года, а «Гипнэротомахия Полифила» была напечатана в Венеции в 1499 году.

Затем я нашел знаменитую ксилографию «Поклонение Приапа», которая в экземплярах, виденных мной ранее, была либо вырвана, либо попорчена. Эта же превосходно сохранилась в каждой детали. Экземпляр был действительно великолепен.

Так, вероятно, думал и доктор Сторч. Глядя через мое плечо, он довольно цокал языком. Обернувшись, я обратил внимание на жадный блеск в глазах седовласого библиофила и решил, что нужно будет поднять ставку на 50—75 тысяч франков. Нью-Йорк уполномочил меня это сделать, и я чувствовал себя вправе назначать цену по своему усмотрению.

— Я покупаю ее, — объявил доктор Сторч. — Сейчас же.

Мэтр Кардоннэ немедленно забрал у меня книгу. Доктор Сторч вынул из кармана бумажник поразительных размеров и стал быстро перелистывать пачку огромных, из тонкой бумаги пастельных тонов десятитысячефранковых банкнот (тогда еще франк был франком, а Франция — Францией).

Увидев деньги в руках библиофила, маленький бородатый нотариус выпучил глаза.

— Сегодня я даю пятьсот тысяч наличными, — заявил Сторч. — Завтра моя цена будет меньше.

— Я буду набавлять, — сказал я.

— Если предложение доктора Сторча не будет принято сегодня же, аукцион вообще не состоится, — заявил Пюжо. — Ну, что, кузен Рене, вы согласны?

— Я никому не позволю себя шантажировать, — ответил Франсуа, едва шевеля побелевшими губами.

— Как знаете, — пожал плечами Пюжо. — Вы конченый человек, кузен.

— Посмотрим, — пробормотал Франсуа.

Доктор Сторч спрятал бумажник.

— Прошу прощения, доктор, — обратился к нему мэтр Кардоннэ. — Не кажется ли вам, что благоразумнее оставить эти деньги на ночь в моем сейфе? Такая сумма, знаете ли…

— Вздор! — Сторч снисходительно фыркнул. — Я возил с собой и более значительные суммы, и никогда ничего не случалось.

Он похлопал себя по карману пиджака и изменился в лице. Сунул руку в карман, — пусто.

— Меня ограбили! — закричал доктор Сторч, вне себя от ярости.— У меня украли пистолет. Я всегда ношу его с собой.

— Может быть, вы оставили его в комнате? — предположил Франсуа и перевел взгляд на Жаннет Лакур. Ее рот был полуоткрыт, на лице было написано страдание.

— Я не мог оставить его в комнате. Он всегда при мне. Вот уже двадцать лет я не расстаюсь с ним.

— Я сообщу в жандармерию, — предложил нотариус.

— Спасибо, не стоит, — сказал доктор Сторч. — Уверен, что найду его. Кажется, я догадываюсь, куда он мог деться.

— А пока оставьте деньги в моем сейфе.

— В этом нет необходимости, — глаза старика сверкнули. — Я еще способен себя защитить, и тот, кто в этом сомневается, сможет убедиться.

— Вопрос исчерпан, — маленький нотариус важно подошел к дубовому шкафу, поставил альдину на полку, затворил обе дверцы и положил ключи в карман. — Бог знает, что может случиться сегодня ночью… Попрошу вас покинуть библиотеку. Всех без исключения. Я останусь здесь.

Мэтр Кардоннэ запер библиотеку и расположился в большом кресле возле двери. Он принес маленький столик, бутылку бренди и подсвечник. Глядя на бренди и на раскрасневшееся лицо нотариуса, я подумал, что вряд ли он окажется хорошим сторожем.

Остальные отправились спать на второй этаж. Комната доктора Сторча находилась возле самой лестницы. Следующую комнату между доктором и Рене Франсуа занимала Жаннет. Дальше коридор поворачивал под прямым углом. Здесь была комната, которую отвели мне. Следующую за нею занимал Жюль Пюжо.

Я снял лишь ботинки, пиджак и галстук, потому что знал: заснуть не удастся. Долго стоял у окна, выходившего во внутренний двор. Внизу был пруд с фонтаном и источенные непогодой скульптуры, возвышавшиеся в тусклом свете луны. Весь двор мне не был виден; дверь, возле которой стояла машина доктора Сторча, была скрыта от моих глаз, и чисто подсознательно мне вдруг захотелось расположиться на ночлег в комнате Пюжо, из которой, без сомнения, эта дверь видна. Однако я не мог сказать, кого именно ожидал там увидеть.

Пока я так стоял, полоска света, падавшая на плиты двора из окна Пюжо, исчезла, и мгновением позже свет погас в окне доктора Сторча. Комнаты Сторча, Жаннет Лакур и Рене Франсуа выходили на узкий балкон, огражденный каменной балюстрадой. Я продолжал наблюдать за освещенными окнами и вскоре увидел, как Жаннет вошла в комнату Франсуа. Окно было затворено, и я не слышал слов, но по жестам было видно, что они о чем-то горячо спорят. Через несколько минут девушка ушла, Франсуа отворил окно и погасил свет. Минуту спустя в комнате Жаннет тоже стало темно.

Я продолжал стоять у окна в смутном ожидании. Выкурив полпачки сигарет, я растянулся на кровати и долго лежал в темноте, прислушиваясь к таинственным ночным звукам — потрескиванию мебели, скрипу флюгера где-то наверху, ударам крыльев летучей мыши о карниз. Мне почудились шаги в коридоре. Потом со двора донесся резкий звук — дзинь — и что-то зазвенело, как будто бутылка разбилась о плиты.

Я вскочил и выглянул во двор. Он был пуст в холодном свете луны.

Я подождал, все было тихо. Я снова растянулся на постели. Сколько я так лежал — не знаю. Может быть, десять минут, а может — час. Казалось, прошла вечность. И вновь я услышал звук, похожий на крадущиеся шаги. На сей раз я почти наверняка был уверен, что кто-то прошел.

Я нащупал в чемодане карманный фонарик и осторожно открыл дверь, но никого не увидел. Я тихо вышел и вновь прислушался. Мне почудилось какое-то движение в комнате Франсуа, но света под дверью не было. Испытывая страх, я осторожно спустился по ступеням. Сердце стучало так сильно, что казалось, будто по сводчатому коридору разносится гулкое эхо.

Я пошел напрямик, через двор, к крылу, ведущему в библиотеку. Мэтр Кардоннэ все еще сидел в своем кресле возле двери и, похоже, спал. Голова его запрокинулась, а короткая седая бородка глядела прямо на меня. Впрочем, сон ли это? Желтое пламя, обглодавшее уже половину свечи, отбрасывало странный, безжизненный отблеск на лицо и подчеркивало его неподвижность.

Я быстро подошел к нотариусу, подозревая самое худшее. В ту же минуту мэтр Кардоннэ издал короткий, успокоивший меня храп. Я было уже посмеялся над своими страхами, как вдруг в ноздри мне ударил тошнотворный сладковатый запах, который я тотчас же узнал — хлороформ!

Рядом валялся носовой платок. Я поднял его и понюхал. Так и есть — хлороформ. Но платок принадлежал нотариусу, на нем были вышиты его инициалы.

Я потормошил маленького человечка. Он не проснулся. Я было собрался снова встряхнуть его, как вдруг увидел, что дверь библиотеки медленно отворяется. Я вжался в стену. Зачарованно наблюдая за дверью, я отчаянно страшился той минуты, когда увижу того, чья рука дюйм за дюймом раскрывает ее. Мне казалось, что я провел долгие часы, затаив дыхание, пока во тьме медленно ширился и разрастался, заполняя собой все пространство, скрип двери. Наконец я сделал судорожный выдох.

В дверном проеме стояла Жаннет Лакур. Она пристально, не моргая, смотрела на меня. Бледное юное лицо казалось спокойным, но она вся дрожала.

Кивком головы она пригласила меня в библиотеку. Я обошел спящего нотариуса.

— Зажгите спичку, — шепнула она мне.

Вместо этого я вытащил фонарик и нажал кнопку. Ее пальцы сжали мне руку, направляя луч через комнату, пока в круге света не обозначились массивные ключи нотариуса, свисавшие из замка дубового шкафа.

В ту минуту мне и в голову не пришло, что ее присутствие здесь куда более подозрительно, чем мое собственное, и я прошептал:

— Исчезла?

— Не знаю, — ответила она. — Едва я успела войти, как услышала в коридоре ваши шаги. И подумала, что в такой ситуации лучше иметь свидетеля.

Я отпер шкаф. Альдина, действительно, исчезла.

Пока я просматривал другие инкунабулы, дабы убедиться, что книгу не переставили, Жаннет рассказала мне, что спустилась сюда, потому что ей послышались шаги в верхней зале.

— Разбудим-ка лучше нотариуса, — сказал я, убедившись, что альдины нет на месте.

Мы попытались привести его в чувство, но безуспешно. Он беспокойно зашевелился, пробормотал несколько бессвязных слов и снова впал в прежнее состояние. Я пощупал его пульс, взглянул на лицо и понял, что полученная им доза не опасна для жизни и что, вероятно, он скоро проснется.

— Разбудим Рене, — предложила девушка.

Я сказал, что он, видимо, уже проснулся: спускаясь по лестнице, я слышал движение в его комнате.

Мы прошли через двор, и вдруг Жаннет сильно и испуганно сжала мне руку. Я быстро обернулся и успел заметить, как в темноте главного входа исчезает чья-то тень.

— Кто это? — прошептал я.

— Не знаю, — ответила она. — Должно быть, показалось. Просто привиделось.

Но я был уверен, что она кого-то узнала и испугалась еще больше. Ее рука, сжимавшая мою, сильно дрожала, а на лице, освещенном лунным светом, был написан безнадежный страх.

— Я уверен, что видел чью-то тень, — сказал я.

— Тогда оставайтесь здесь и продолжайте наблюдать. Я вернусь в обход и позову Рене.

Не успел я ответить, как она исчезла.

Крадучись, я продолжал ходить по двору, как вдруг донесся звук, в котором я безошибочно узнал пистолетный выстрел.

Секундой позже раздался второй.

Причудливое эхо отражалось от башен и стен дворика, и определить, откуда доносятся выстрелы, было невозможно, но я тотчас же побежал в замок. Нотариус уже выпрямился в кресле, но еще не стряхнул с себя оцепенения и был не в состоянии ответить на вопросы, которыми я его забросал.

Я ринулся назад через двор и побежал вверх, прыгая через три ступеньки. Наверху я едва не столкнулся с Франсуа, который схватил меня за руку и закричал:

— Где Жаннет? Где мадемуазель Лакур?

Я отвечал, что не знаю.

— Вы лжете! — вскричал он. — Я видел вас с ней всего минуту назад. Вы стояли вместе во дворе.

— Но она пошла к вам. Может быть, она у себя?

— Ее дверь заперта. Она не отвечает. — Затем, внезапно оборвав разговор, Франсуа ринулся вниз, как сумасшедший.

Одна из дверей, выходящих в коридор, отворилась. Появилась взъерошенная белая шевелюра доктора Сторча. Сонно моргая, он уставился на меня и спросил:

— Что случилось? Где-то стреляли?

— Видимо, да.

— Минутку, — сказал он, вернулся в комнату, оставив дверь открытой, и я увидел, что он достает из-под подушки свой знаменитый бумажник и сует его в карман фланелевой ночной рубашки.

Когда он вновь вышел, большой колокол на воротах замка наполнил покои звенящим эхом.

Мы спустились и увидели, что Франсуа беседует с бригадиром бомюрской жандармерии и еще с кем-то в штатском, в котором я с первого взгляда признал инспектора Поля Мордана.

— Ба, кого я вижу! Ну, что, дорогой Банде, наслаждаетесь? — спросил инспектор. — Вкушаете прелести сельской жизни?

— Вы приехали сюда как раз вовремя, Мордан. Вы телепат? — спросил я.

— Дело не в телепатии, — отвечал инспектор. — Днем я получил телеграмму из Парижа, признаться, несколько меня смутившую. Вот я и решил, что мое присутствие в Бомюре может оказаться небесполезным. Итак, я здесь. Что произошло?

— Украдена альдина, — выпалил я. — И я слышал выстрелы.

— Выстрелы? Где?

— Не знаю. Мне показалось, что наверху.

— Пойдемте, взглянем, — сказал инспектор. Он оставил бригадира с нотариусом, нетвердо стоящим на ногах, и, прихватив Франсуа с доктором Сторчем, извинявшимся за свою Ночную рубашку, мы поднялись наверх.

Первой он осмотрел комнату доктора Сторча. Делал он это спокойно и обстоятельно. Переворошил постель, заглянул за гобелены и картины и совершил еще массу показавшихся мне бессмысленными действий.

— Вступив во владение замком, вы, видимо, уже делали уборку, мсье Франсуа? — сказал инспектор.

— На прошлой неделе, — согласился Франсуа.

Инспектор Мордан подмигнул мне.

— Простите, что хвастаюсь наблюдательностью, дорогой Банде, — сказал он, указывая на потемневшую от времени картину. — Просто портрет недавно перевесили. Обратите внимание на светлый прямоугольник на стене, справа, как раз там, где он висел раньше.

Он наклонился, провел пальцем по плинтусу, зажал щепотку белой пыли между большим и указательным и продолжал исследовать комнату.

— Нет, альдины здесь нет, — сказал он наконец. — Кто занимает соседнюю комнату?

— Мадемуазель Лакур, — с усилием ответил Франсуа. Было видно, что ему трудно говорить.

— Ах, да, Жаннет Лакур, — улыбнулся инспектор Мордан. — Знакомое имя.

Не обращая внимания на возражения Франсуа, инспектор повозился с отмычками и открыл дверь. В комнате царил беспорядок, свидетельствовавший о поспешном бегстве. На кровати и стульях валялась одежда, которую в спешке сорвали с крючков огромного платяного шкафа, распахнутого настежь. В углу был брошен неуложенный чемодан. Жаннет и след простыл.

— Она… она исчезла, — запинаясь произнес Франсуа.

— Вернется, — уверенно заявил инспектор Мордан. — Мне помогает бомюрская жандармерия. Под нашим наблюдением находятся все дороги, ведущие к замку. Уверен, что ее задержат. Позволю себе предположить, месье, что меньше всего вам хотелось бы, чтобы кто-нибудь ушел этой ночью, не простившись.

Он не стал обследовать комнату Жаннет.

— Очевидно, — сказал он, — если даже в комнате и находилась старинная венецианская книга, мадемуазель, уходя, забрала ее с собой. Кто живет в соседней комнате?

Франсуа поперхнулся.

— Я, — сказал он.

Инспектор Мордан отпер соседнюю дверь и замер на пороге.

Я заглянул через его плечо и увидел тело Жюля Пюжо, распростертое на полу в дальнем углу комнаты, как раз под окном. Даже мне, человеку неискушенному, было ясно, что Пюжо мертв.

Инспектор тотчас захлопнул дверь и, повернувшись, отдал приказания бригадиру, стоявшему внизу. Несколько минут спустя появились два жандарма и взяли под стражу Франсуа, доктора Сторча и нотариуса, который уже вполне оправился и, брызгая слюной, стал громко возмущаться. Затем мы с инспектором и бригадиром вошли в комнату Франсуа, чтобы осмотреть тело.

Пуля попала Пюжо прямо в лоб. Она проделала в нем аккуратную темную дырочку. Не было ни пороховых ожогов, ни кровоподтеков. Лишь в уголке рта запеклась тонкая струйка крови. После минутного осмотра Мордан выпрямился и сказал:

— А теперь, дорогой мой Банде, пока я буду работать, расскажите мне по порядку, как все было. Я знаю, что у вас хорошая память, поэтому хотел бы, чтобы вы расписали мне по минутам все, что видели в замке. Давайте с самого начала.

Я рассказал о том, что уже изложил здесь: о приезде нотариуса с доктором Сторчем и Пюжо, о беседе во время обеда, о том, как реагировали Франсуа и Жаннет на грубый шантаж Пюжо, о деньгах доктора Сторча, о том, как пропал его пистолет, о том, в какой последовательности гас свет в доме, о шагах в коридоре и о том, как я нашел одурманенного нотариуса и Жаннет в библиотеке.

Пока я рассказывал, инспектор Мордан осмотрел буквально все, что было в комнате. Он сдвинул мебель, снял матрас с кровати, заглянул за каждую картину, исследовал каждую раму с помощью маленькой лупы. Но я знал, что он отмечает каждое мое слово. Прервал он меня только раз, когда я рассказал, как я нашел Жаннет в библиотеке, высказав предположение, что девушка находилась там по той же причине, что и я.

— Вам ведь понравилась мадемуазель Лакур, признайтесь, дорогой Банде. — Он улыбнулся.— Девушка в самом деле очаровательна. Однако не стоит делать поспешного заключения, будто она так же невинна, как и хороша собой.

— Что вы имеете в виду?

— Да, в общем, ничего. Просто обратите внимание на выражение ее лица, когда она вновь увидит меня. Разумеется, на этот раз она выкажет больше самообладания.

— На этот раз? — переспросил я. Мордан кивнул.

— Мое появление, показавшееся вам телепатией, не было чудом, —сказал он. — Должен признаться, что я приехал еще вчера вечером и без шума, тщательно осмотрел замок. Я был той тенью, которую вы видели во дворе, и это меня, очевидно, узнала мадемуазель Лакур. Поэтому я решил, что будет лучше выйти и войти вновь уже как должностному лицу.

— Значит, вы приехали сюда из-за Жаннет Лакур?

— Да, — спокойно ответил инспектор.

Я не предполагал, что Рене Франсуа может так сильно побледнеть.

Мордан обследовал мою комнату с той же придирчивостью, как и предыдущие. Он осматривал комнату Пюжо, когда в замок возвратились два жандарма вместе с мадемуазель Лакур. Инспектор пригласил всех в библиотеку.

— Ну и ну! Вот уж никак не ожидал встретиться с вами так скоро, мадемуазель,— сказал он.

Жаннет не ответила. Она не казалась больше испуганной — она была взбешена. К щекам прилила краска, а синие глаза вызывающе сверкали.

— Могу я поговорить лично с вами, месье инспектор? — спросила она.

— А почему лично? То, что вы совершили, — это дело суда. А ваши ночные подвиги — дело, представляющее интерес для всех нас. Где альдина?

— Я не прикасалась к альдине! — заявила девушка, не глядя, однако, на Рене Франсуа.

— Как бы то ни было, — сказал инспектор, — мне кажется, что с наступлением дня мы организуем поиски и найдем книгу где-нибудь между замком и тем местом, где мадемуазель повстречала жандармов.

— Это неправда!

— Тогда почему вы столь поспешно покинули замок, мадемуазель?

— Я… Я послал ее… с поручением, — запинаясь, пробормотал Франсуа.

Тут девушка повернулась и взглянула прямо в лицо Франсуа. Глядя ему в глаза, она проговорила:

— Это не так, Рене. Инспектор знает, что это не так. Он знает: я скрылась, чтобы избежать этой сцены.

— Понимаю, — инспектор говорил мягко, с ноткой сожаления в голосе. — Очевидно, месье Франсуа не знает, что вы были приговорены к трем месяцам заключения условно за участие в похищении библии кардинала Мазарини в прошлом году. Почему вы не рассказали ему об этом?

— Потому что я пыталась всем своим образом жизни заставить людей забыть об этой злополучной истории, — горячо сказала девушка.— Мое участие в этом деле было совершенно случайным. Даже судьи признали, что я действовала непреднамеренно, и приговорили меня условно. Неужели вы никогда не дадите мне забыть о библии Мазарини, месье инспектор?

— Нет, мадемуазель. Нет, потому что вы втерлись в доверие к наивному молодому человеку, чтобы получить доступ к ценной библиотеке и украсть книгу.

— Но я не крала! — крикнула девушка.

— Тогда почему же вы сбежали?

— Потому что… — Жаннет запнулась. — Потому что незадолго перед тем, как все это случилось, месье инспектор, Рене просил меня стать его женой. Я отказалась — по крайней мере до тех пор, пока не найду мужества сказать ему всю правду о себе. Но когда украли альдину и приехали вы, я поняла, что никогда не решусь сказать правду. Рене не поверит мне. И я убежала — потому что я люблю его.

— Уж не потому ли вы спрятали книгу вне пределов досягаемости его кузена? — инспектор Мордан покачал головой.— В этом случае вам нужно было предупредить Франсуа о том, что не стоит убивать Жюля Пюжо.

— Убивать?.. — губы Жаннет вновь раскрылись, но голос ей не повиновался. Она не смогла вымолвить больше ни слова. Веки ее, затрепетав, сомкнулись, и она беспомощно опустилась на пол.

— Принесите бренди, — распорядился инспектор Мордан. Затем он приказал слугам открыть несколько комнат на первом этаже, чтобы запереть в них владельца замка и его гостей, пока продолжается следствие.

— Я запер бы и вас, Банде, — сказал он, — но предпочитаю, чтобы вы находились рядом со мной. Я не буду спускать с вас глаз.

Он нашел осколки разбитого флакона из-под хлороформа, что объясняло таинственный звон, который я слышал ночью. Затем обнаружил в фонтане пистолет доктора Сторча. Два патрона отсутствовали.

— Это подтверждает ваш рассказ, Банде. — Два выстрела. Но на теле Пюжо только одно пулевое ранение. Как вы думаете, почему?

— Должно быть, с первого выстрела промахнулись,— предположил я

— Логично. Но я пока еще не нашел следов второй пули в комнате Франсуа. Надо осмотреть ее еще раз.

— Пуля могла вылететь в окно, — заметил я. — Помните, Франсуа отворил окно, прежде чем погасить свет.

— Но когда мы нашли тело, окно уже было закрыто, — сказал Мордан.

— Франсуа мог затворить его, пока я был внизу в библиотеке.

— И это логично, — признал Мордан. — Послушайте, Банде, вы не хотите вздремнуть? А я мобилизую жандармов для поиска альдины в остальной части замка — конечно, если мадемуазель Лакур говорит правду и книга находится здесь. Когда выяснится что-либо заслуживающее внимания, я вас разбужу.

Он не разбудил меня, и я крепко проспал, должно быть, два или три часа, потому что, когда я проснулся, на дворе было совсем светло. Мордана я нашел в столовой. Он пил кофе.

— Добрый день, Банде, —сказал он. — Я в замешательстве. Никаких следов альдины не обнаружено, и потому приходится заключить, что девушка похитила ее из замка. Тем не менее я совершенно убежден, что девушка не убивала Жюля Пюжо. Вы дрожите, Банде?

— Здесь прямо как в холодильнике, — ответил я. — Вы не против, если я разожгу камин?

Инспектор не возражал. Я подошел к огромной каминной решетке с зажженной спичкой и уже было собрался поднести пламя к охапке хвороста, как вдруг выронил спичку и громко воскликнул. Сквозь хворост виднелся знакомый переплет. Я потянулся за ним, но инспектор отстранил меня и сам вытащил книгу.

Это был старинный фолиант.

Пока он возбужденно перелистывал страницы, я попытался было заглянуть ему через плечо, но он сделал знак, чтобы я отошел.

— Прошу вас, Банде, принесите воды. Да, воды. Скорее…

Я принес графин. Он смочил страницы в середине. Потом разлепил пять-шесть листов, чтобы убедиться, что они как следует пропитались.

Я озадаченно спросил:

— Разве это не альдина, инспектор? Латинский шрифт, время издания то же и…

Мордан захлопнул книгу.

— Вы ничего не видели, Банде, — сказал он. — И ничего не слышали. А теперь прошу вас, попросите бригадира привести всех сюда сию же минуту. Надеюсь, вы получите ответы на все вопросы.

Уходя из комнаты, я оглянулся и увидел, как инспектор Мордан вновь прячет большой том в камин.

Один за другим, напряженно и угрюмо, обитатели замка входили в столовую. Раздалось несколько невнятных приветствий, кое-кто обменялся враждебными взглядами, однако единственный, кто обратился непосредственно к Мордану, был доктор Сторч. Зябко поежившись, пожилой джентльмен сказал:

— Холодно, не правда ли, инспектор? Не разжечь ли камин?

Я в ужасе посмотрел на Мордана, который беспечно пил кофе. Он кивнул мне, и мне даже показалось, что он находится приподнятом расположении духа. Увидев, что я остановился нерешительности, он сказал:

— Ну, что же вы, Банде? Зажигайте. Все готово.

Я повиновался. Но, глядя на первые языки пламени, приближающиеся к месту, где была спрятана книга, я почувствовал дурноту.

— Я пригласил вас сюда, — сказал инспектор, — чтобы вы помогли мне разгадать тайну.

— Никакой тайны не существует, — заявил мэтр Кардоннэ, который обрел прежнюю напыщенность. — Вчера вечером Рене Франсуа угрожал убить Пюжо. Все это слышали. Он просто привел свою угрозу в исполнение. Кому еще было выгодно убит Пюжо?

— Вам, — сказал инспектор.

— Мне? Какая нелепость!

— Прошлой ночью по пути сюда, мэтр Кардоннэ, я совершил небольшой взлом в вашей конторе, — сказал Мордан. — И, просматривая бумаги, наткнулся на письмо от лондонского антиквара, предлагавшего вам 50 тысяч франков, если вы сможет устроить ему продажу альдины по сходной цене.

— Я… Я… Да, это правда, — заикаясь, произнес нотариус. — Но я даже не стал отвечать на это нелепое предложение. И разумеется, я не стал бы убивать человека из-за 50 тысяч франков.

— Предположим, что Пюжо тоже знал об этом предложении. Предположим, что он пытался вас шантажировать, что между вами вспыхнула ссора и в результате он был убит.

— Но меня усыпили хлороформом, инспектор.

— Вас якобы усыпили. Хлороформ был только на вашем платке. На вашем собственном платке, мэтр Кардоннэ. Почему, а?

— Ну, я… Я, должно быть, задремал. Вор с легкостью мог вытащить платок у меня из кармана.

— А вы с легкостью могли притвориться усыпленным, чтобы отвести от себя подозрения и направить следствие по ложном пути.

— Вы осмеливаетесь обвинять меня, инспектор? — бородка нотариуса воинственно топорщилась.

— Я никого не обвиняю. Пока. Просто строю предположения… Банде! Чувствуете, пахнет горелой кожей!

Я стоял спиной к огню, чтобы не смотреть на пламя, пожирающее бесценный фолиант. Я сказал, что чувствую и, повернувшись, увидел, как доктор Сторч бросился к очагу.

— Смотрите, инспектор! — крикнул он. — Там — книга! Очень большая!

Все кинулись к камину. Одни пытались сбить пламя. Другие очищали от горячей воды дымящийся, тлеющий предмет, обнаруженный доктором Сторчем. Это была, разумеется, книга, но переплет и страницы обуглились до неузнаваемости. Инспектор Мордан осторожно разложил почерневшие, рассыпающиеся останки на камине.

— Вы специалист, доктор Сторч, — сказал он.— Что вы можете предположить?

Сторч взял увеличительное стекло и склонился над полусожженной книгой.

— Какая жалость! — воскликнул он. — Альдина погибла.

— Вы уверены, доктор Сторч?

— Абсолютно.

Резким движением инспектор Мордан смел груду пепла, открыв половину уцелевшей страницы. Она была еще влажна и от нее валил пар.

— Вот это удача! — воскликнул он. — Осталась неповрежденная часть. Вы все еще считаете, что это работа Альда, доктор Сторч?

— В этом нет никакого сомнения, — ответил тот.

Инспектор Мордан выпрямился. Его правая рука скользнула в карман и появилась уже с револьвером. Левой он схватил доктора Сторча за белоснежную шевелюру и с силой дернул. Копна седых волос сползла, обнажив голый сверкающий череп.

— Ни с места, Эмиль Дор! — воскликнул инспектор Мордан. — С картинами у вас получалось, а вот с книгами… Вы совершенно не разбираетесь в шрифтах. Шрифт этой книги был создан Гарамоном пятьдесят лет спустя после Альда-старшего. Ну-ка, Банде, взгляните на засечки. И на прописные буквы. Ошибки быть не может — это Гарамон.

— Может быть, я и ошибся, — признал лысый господин, которого Мордан называл теперь Эмилем Дором.— Но это не повод, чтобы унижать меня…

— Хватит притворяться, Эмиль, — сказал Мордан. — Задумано все было умно, но вы проиграли. Вы положили сходное с альдиной фолио Гарамона в камин, понадеявшись, что оно сгорит настолько, что мы все примем его за альдину и прекратим дальнейшие поиски. Тем временем вы смогли бы беспрепятственно вынести подлинную книгу. Бригадир, вы не обыскали вчера «испано-сюизу»? Я тоже. Мы оба сделали глупость. Что же обыщем ее сейчас. Держите его! — Мнимый доктор Сторч рванулся к двери. Мордан не стрелял, потому что поблизости находились Жаннет и Франсуа. Но беглеца скрутили жандармы.

— А теперь, Эмиль,— сказал инспектор, — может быть, вы расскажете нам, что вы сделали с доктором Хьюго Сторчем?

Вор угрюмо молчал. Глядя на его ноздри, дрожавшие с ярости, я вспомнил, как на террасе кафе Гролье инспектор спрашивал меня об Эмиле Доре.

— Ну, что ж, Эмиль, — продолжал инспектор. — Если вы не хотите говорить, расскажу я. Вы убили его. Иначе как бы вам удалось завладеть его автомобилем и деньгами. Вы не удовлетворились этим и решили прибрать к рукам альдину. Вы убили Жюля Пюжо.

— Вам не удастся это доказать.

— Разумеется, удастся, — сказал инспектор Мордан. — То, что именно вы убили Жюля Пюжо, я знал еще минувшей ночью, но повременил вас арестовывать до тех пор, пока не выяснится, что вы сделали с книгой. Вы застрелили Пюжо в вашей собственной комнате из пистолета, который якобы у вас украли. С первого выстрела вы промахнулись, и пуля застряла в стене. Вы перевесили картину, чтобы скрыть след от пули, но не обратили внимания на осыпавшуюся штукатурку. А я обратил. Когда потревоженный выстрелами Франсуа вышел из комнаты, вы перетащили тело Пюжо и втолкнули его через открытое окно в комнату Франсуа. Затем вы закрыли окно, чтобы рассеять подозрения. Вы не ожидали, что здесь окажусь я, и надеялись, что местная жандармерия без труда признает Франсуа виновным в убийстве, ведь он в присутствии свидетелей угрожал Пюжо прошлым вечером.

— У меня не было причины убивать Пюжо.

— Была, и очень серьезная, — возразил Мордан. — Только из окна Пюжо можно было увидеть ту часть двора, где стояла ваша «испано-сюиза». Можно предположить, что Пюжо видел, как вы прячете украденную книгу в машине…

— Вот книга, инспектор, — сказал вошедший с альдиной руках бригадир. — Она была спрятана под сиденьем.

— Ну, вот, — продолжил Мордан.— Пюжо, не обладавший талантом подлинного шантажиста, должно быть, пришел к вам и прямо потребовал заплатить за молчание. Вполне вероятно, что он потребовал те полмиллиона франков, которыми вы столь необдуманно хвастались вчера; возможно, угрожал вам разоблачением. Вам нельзя было оставаться в его власти, поскольку могло раскрыться, что вы не доктор Сторч, вот вы и убили Пюжо. Убили, чтобы спасти свою шкуру. Вы проиграли, Эмиль. Так или иначе, голова ваша достанется парижскому палачу. Кстати, что вы сделали с доктором Сторчем?

— Догадайтесь! — прорычал Эмиль Дор.

Мордан выяснил все еще до полудня. Оставшуюся часть утра он вместе с бомюрскими жандармами звонил в Париж по междугородней. Сыскной полиции потребовалось всего несколько часов, чтобы обнаружить тело доктора Сторча в его собственном чемодане в камере хранения на Лионском вокзале. Дор, очевидно, следил за доктором Сторчем и, когда старый библиофил забрал деньги из банка, задушил его в отеле, где тот остановился. Доктор Сторч успел уже написать записку, в которой сообщал, что уезжает, поэтому для Дора не составило труда позвонить в администрацию отеля и попросить, чтобы багаж (а значит, и тело Сторча) отвезли на вокзал. Затем, чтобы исчезновение доктора обнаружили не сразу, убийца решил в течение некоторого времени выдавать себя за него и отправился на машине в Бомюр. Очутившись в замке, он не смог побороть искушения. Это был вызов его профессиональному мастерству. Похищая альдину, он испытывал саму судьбу. Вот и все. Хочу добавить, что в конце концов купил эту книгу за пятнадцать тысяч долларов. Вероятно, она могла бы обойтись и дешевле, поскольку предложений было не слишком много, но я знал, что приобрел подлинную ценность. Пусть лишние деньги будут свадебным подарком Рене Франсуа и Жаннет Лакур. Моя фирма может себе это позволить.

Примечания

1

Номер телефона совпадает с условной датой начала книгопечатания И. Гутенбергом — 1440 г.

(обратно)

2

Стоун Льюис — американский киноактер 30-х годов.

(обратно)

3

Альдины — книги, напечатанные знаменитым итальянским издателем эпохи Возрождения Альдом Пием Мануцием (1450—1515).

(обратно)

4

«Гипнэротомахия Полифила» («Сон Полифила») — альдина, устойчиво пользующаяся наиболее громкой славой. Эту книгу выделяют как самую прекрасную не только среди альдин, но и среди печатных книг итальянского Возрождения вообще. В современном каталоге сокровищницы книжного искусства — Музея Бодони в Парме — так и сказано: «Считается самой красивой иллюстрированной книгой Возрождения». «Гипнэротомахия Полифила» вышла в свет в декабре 1499 г. По словам известного советского книговеда М. И. Щелкунова, «этим изданием Альд как бы подводит итоги всех достижений типографского искусства к концу XV века».

(обратно)

5

Халс (Гальс) Франс (между 1581 и 1585—1666) — голландский живописец.

(обратно)

6

Виолле-ле-Дюк Эжен Эмманюэль (1814—1879) — французский архитектор, историк и теоретик архитектуры. Реставрировал ряд французских готических соборов и других памятников старины.

(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg