Галина Романова Месть Спящей красавицы
© Романова Г.В., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Глава 1
Каждый их шаг отдавался в голове визгливым скрипом. Он никогда не думал, что снег может издавать такие отвратительные звуки. Всегда считал его беззвучным, невесомым, красивым. Это когда осторожно засыпало двор дома парящими в безветрии снежинками. А он из комнаты рассеянно наблюдал. Стоял у окна, кутаясь в теплую кофту отца, и наблюдал, как падает снег. И находил, что в этом хаотичном полете тоже есть свой порядок. И он безмолвен и красив.
В руках большая керамическая чашка отца с горячим сладким чаем, настоянным на смеси ароматных, непременно полезных – по мнению мамы – трав. Из кухни тянет творожной запеканкой с изюмом – мама затеяла. В доме тихо, тепло, хорошо. Можно думать о чем угодно. И мысли такие легкие, нежные, парящие, как снег за окном…
– И она стоит такая с сигаретой у окна, улыбается ему и говорит… Я умру не сегодня, представляешь?!
Вопрос, перекрывший мерзкий скрип под их подошвами, заставил его вздрогнуть. Настена поправила мелкую прядку волос, выскочившую из-под вязаной шапочки, ниже натянула ее, почти на самые глаза, и жалобно улыбнулась посиневшими от холода губами.
– Представляешь?!
– Кто представляет? Я? Или она?
– Ты, – она растерянно моргнула и остановилась. – Ты представляешь?
И он тут же наткнулся на нее и едва не упал. И сразу панически озверел. Ему… Им нельзя падать! Нельзя останавливаться! Остановка – это смерть!
– Чего встала? – заорал он не своим, хрипым от холода голосом. – Чего встала? Ну! Пошла, пошла!
– Саш… – ее мохнатые от инея ресницы задрожали. Синие губы пошли ломаной линией. – Саш, не ори на меня, ладно?
А он бы больше и не смог. Он забыл на краткий миг, что ему не только нельзя останавливаться. Ему и на Настю смотреть нельзя. Потому что он тут же начинал задыхаться от жалости. От понимания того, что это он, он во всем виноват! В их несчастном жалком положении. В том, что у него поломался снегоход и они вторые сутки бредут по кромке леса, пытаясь выйти к людям, и, кажется, заблудились. В том, что она промерзла до костей, и вымоталась, и, похоже, потеряла всякую надежду.
– Не буду, – еле выдавил он. Задышал часто. И спросил: – И что дальше-то было?
– Где?
Настя тоже дышала часто. От обиды? И от обиды, конечно. Но больше от усталости и страха. Ей было страшно, очень. Он это видел. Она боялась, что они не дойдут до стойбища оленеводов. А оно должно быть уже где-то близко. И он обещал ей, что они обязательно дойдут.
Боялась диких зверей, хотя они за два дня, что шли, так ни разу никакого зверья и не встретили. И даже ночами, когда жгли костер и тесно жались друг к другу, боясь засыпать, к ним никто не вышел из чащи. И слава богу!
Боялась, что больше никогда не увидит своего отца, а она его очень любила. И всегда ставила его Саше в пример. И это его немного бесило. Не у нее одной, слышь, были такие образцово-показательные отцы, любящие своих детей всем сердцем! Просто ее отец был жив, а Сашин погиб на охоте. Пять лет назад погиб. При загадочных, как мама утверждала, обстоятельствах. В полиции, правда, в его гибели ничего загадочного не увидели.
Был на охоте с другом? Замечательно! Зачем было разделяться? Зачем один пошел в одну сторону, а второй в другую? Не знали, как потом добычу станут делить? Упал Сашин отец с какой-то высоты? Упал! Заключение экспертов о ссадинах и множественных ушибах имеется. А также порванная одежда. Ногу сломал? Да! Дойти не смог? Тоже да. Вот вам и причины его гибели. Где же тут загадка?!
Но мама в такую нелепость верить отказывалась. Утверждала, что упасть отец с какой-то там высоты не смог бы, толкай его! Он эти сопки знал как свои пять пальцев! Он каждого зверя знал в морду. Он…
Внутри все вдруг сжалось от дикого страха за мать. Как же она?! Как же она сможет пережить, если и с ним подобная беда приключится? Если и его найдут скорчившимся и замерзшим под еловыми лапами, как нашли его отца?! Что станет с ней?
А Настя! Она…
– Чего замолчала, малышка?
Саша раздвинул губы, пытаясь улыбнуться, хотя было очень больно это делать. Рот обветрил и саднил.
– Что? – Настя неуверенно сделала шаг вперед.
– Ты рассказывала мне историю про какую-то женщину, которая стояла у окна и говорила, что умрет не сегодня. Ну!
– Неудачная история. – Ее замерзшее лицо, казавшееся почти прозрачным, сделалось хмурым. – Она плохо закончилась.
– И все же?
Они должны были разговаривать, хотя это и отнимало силы. Если замолчат, то все. Это почти то же самое, что остановиться!
– Она умерла в тот же миг. – Настя протяжно вздохнула, будто всхлипнула. – У нее под окном что-то такое было с газовой трубой. И там велись работы. Ее попросили не курить. А она крутую из себя корчила. Стояла и пепел за окно стряхивала. Ей раз замечание сделали. Два. А она такая: я умру не сегодня. И снова пепел стряхнула. И как бабахнет! И ее потом с потолка соскребали… Саш…
– Что?
Он нахмурился. История и правда была так себе. И чего это Настя ее вспомнила?
– Саш, мы тоже, да?
И она снова остановилась. Спина прогнулась дугой и дрогнула. Она собиралась зареветь. А он панически боялся женских слез! Ничего так не боялся, как слез женщин. Даже волк когда из чащи вышел на его тропу, а отец где-то отстал метров на тридцать, Саша так не испугался. А вот когда плакали женщины, и особенно Настя…
– Настя! Настя, прекрати немедленно! – хрипло заорал он и пошел на нее. Быстро, как ему казалось. Странно замедленным казался скрежещущий скрип под ногами. Странно замедленным. Он дошел до нее, обхватил сзади, прижал ее спину к своей груди. С силой, которая еще осталась, прижал. И зашептал: – Не смей! Не смей сдаваться, слышишь! Пока мы идем, дышим, мы живы!
– Нас не ищут? Почему нас не ищут, Саня?! Мы идем по самой кромке, тут и снега мало, и деревьев. Нас же видно с воздуха! У меня яркая курточка и штаны. Почему?! Мы… Мы никому не нужны, да?!
Она завозилась в его руках, разворачиваясь к нему лицом. Глянула мокрыми от слез глазами. Тоскливо глянула, нехорошо, без надежды. Совсем худо!
– Девочка моя, ну что ты такое говоришь, а? Нас ищут! Непременно найдут! И даже если и не найдут, то мы сами…
Его голос вдруг сделался глубоким, гортанным, как у мастера горлового пения. Он присутствовал однажды на празднике у оленеводов, слышал. Понравилось. Никогда не думал, что сможет повторить. И вдруг вышло.
– Что мы сами?
Кончик ее носика – острый, холодный, как льдинка, уперся ему в щеку.
– Мы сами спасемся, Настюша! Мы дойдем до стойбища. Оно совсем рядом! Мне даже кажется, что я чувствую запах дыма.
– Это мы с тобой пропахли, Сашка, – прошептала она и тронула его щеку губами, обветренными, шершавыми. – У нас почти не осталось газа в зажигалке. Почти не осталось.
– Но ведь осталось же, малыш! На сегодняшний костер нам хватит. А завтра мы уже выйдем к стойбищу! И у нас с тобой еще – о-го-го – целая пачка печенья! Живем! – Он теснее прижал ее к себе, задышал ей в лицо, пытаясь отогреть щечки. – Все будет хорошо, слышишь? Верь мне! Мы спасемся!
– Да. Я верю.
Она зажмурилась и странно блаженно улыбнулась. И вдруг обмякла в его руках и начала оседать.
– Настя! Настя, нет! Не надо, держись! Я прошу тебя! Нужно идти, девочка! Стой!!!
Она слышала его заполошный крик как сквозь вату. Вернее, как будто бы она закрыла голову подушкой, при этом кутаясь в пуховое одеяло, как в кокон. Было тепло, почти жарко и душно, но отчаянно не хотелось из этого кокона вылезать. И звуки, жившие поверх толстой большущей подушки, казались глухими и непонятными. И не разобрать было, кто на кого кричит: отец на Свету, или Света на отца? И совсем казалось неважным, кого они обвиняют в своих семейных непонятках. Либо работа отца виновата, либо Светкина придирчивость. Либо то и другое, вместе взятое. Когда подушка запаздывала падать ей на голову, то Насте доводилось слышать обвинения и в свой адрес. Орала все больше Светка, обвиняя Настю…
Подушка благополучно глушила то, чем конкретно Настя ей не угодила. И звуков бьющейся посуды не бывало слышно. А осколки наутро в мусорном ведре находились. Странно…
Сейчас, она это отчетливо понимала, спасительной подушки не было. Но Сашка орал все равно невнятно. Ее мотало из стороны в сторону. Какая-то грубая посторонняя сила. Но больно не было, нет! Было хорошо, покойно. И вдруг тепло. Да, стало так тепло, так славно. Она словно очутилась в ванне, полной горячей воды. Поверх плавали мохнатые хлопья душистой пены. Светкина блажь! Она кучу денег тратила на эту пену, выписывая ее по каталогу из Франции. А зачем? Вся эта пена потом клочьями повисала на кафеле, и Насте приходилось ее смывать. Почему Насте? Потому что Светка не считала нужным, или могла умчаться из дома, вовсе забыв слить воду. Настя сердилась и, невзирая на запрет, нарочно лила ее дорогую французскую жижу себе в ванну. И не находила в этом ничего особенного. Никогда.
Но сейчас…
Плотная ароматная пена обволакивала ее тело, она согревала ее, убаюкивала. Ум-мм, блаженство! Не нужно было заставлять себя идти все время вперед. Не нужно было считать шаги, дающиеся с каждой минутой все труднее и труднее. Не нужно было проклинать унты, сделавшиеся почти неподъемными. Можно было просто лежать в горячей воде, прятать лицо в ароматной пене и слушать Сашкино дыхание: судорожное, обжигающее. И улыбаться его словам: нежным, славным, обещающим. И она даже поверила на какой-то миг, что все будет у них хорошо. Их спасут, они всю жизнь проведут вместе и будут безгранично счастливы, до тех пор, пока плотная черная масса небытия не поглотит их. Плотная черная масса, надвигающаяся все стремительнее и стремительнее, давящая на грудь, плечи, ноги, забивающая нос, мешающая дышать.
Ну вот и все, озарило ее как вспышкой молнии, это и есть конец всему…
Глава 2
Город, в который он приехал, не был крохотной точкой на карте. Его там вообще не было. Он так подозревал. И провинциальным этот городок назвать было невозможно. В провинциальном, по его разумению, проживало тысяч тридцать человек, никак не меньше. Там должны были быть какие-то фабрики или хотя бы один, но крупный завод. Школы, больницы, детские сады. Магазины, аптеки и отдел полиции, куда он был направлен после окончания школы полиции. А тут что?
Ни заводов, ни фабрик, ни школ, ни больниц. Все это существовало, но за границами этого захолустья, гордо именующего себя городом! Весь живущий тут народ – все пять с половиной тысяч – ездил за тридцать верст в школы и больницы, на фабрики и заводы. На все захолустье имелось три магазина, четко расположенных на равной удаленности друг от друга. А отдел полиции…
Саша Говоров с тоской осмотрел одноэтажное здание, выкрашенное в мрачный фиолетовый цвет. Пыльные окна за решетками, щербатое бетонное крыльцо, подтекающий в дождь козырек над железной дверью. Тщательно выметенный, укатанный в асфальт дворик с двумя служебными автомобилями. С десяток чахлых деревьев неизвестной Саше породы. Внутри здания пять кабинетов. Начальника, заместителя, участковых, инспектора, выдающего лицензии на право ношения оружия, и кабинет сотрудников уголовного розыска.
В последнем разместился он. Один! И вообще в каждом кабинете было по одному сотруднику. Хотя штатное расписание и предполагало еще двух участковых и еще парочку коллег в помощь Саше. Не было! Не было больше никого. Никто не шел работать в этот отдел, потому что никто не ехал в этот, с позволения сказать, город!
А он вот приехал. Не по своему желанию, конечно. По приказу. Или по чьей-то злой воле. Ему сразу выделили кабинет с пыльным столом и полками. Сводили в подвал, где размещался сейф с оружием. Показали в торце длинного, как кишка, коридора камеру предварительного заключения с толстыми стенами, толстой железной дверью и без окна.
– Круто! – качнул он тогда головой и подергал дверь, та не шелохнулась. – Отсюда не сбежишь!
– Укрепили, – подмигнул ему замначальника. – Пришлось. Два года назад был побег, был…
Кто отсюда мог бежать и почему попался, Саше оставалось только догадываться, поскольку ничего, кроме протоколов о пьяных дебошах приезжих строителей, ремонтирующих мост, в подшивках с делами не нашел. Ничего! Получалось, что в этом странном городе никто ничего не крал, никто никого не оскорблял. И, тьфу-тьфу, никто никого не убивал никогда.
– Странное место! – пожаловался он тем же вечером коту Спиридону, прибившемуся к его холостяцкому жилью в первый же день. – Странное, таких не бывает, Спиря!
Кот, сжавшийся в комок возле Сашиных форменных ботинок, глянул на него и тут же зажмурился.
– Может, ты что-то знаешь, а, Спиридон? Может, что-то такое, о чем мне тоже надобно знать?
Саша застыл с ложкой у рта, с которой свисала длинная нитка домашней лапши, приготовленной соседкой.
Та сразу навязала Саше свои услуги по ведению хозяйства и отказа слышать не хотела.
– Возьму недорого! – отрезала она. – Не обедняешь! Тебе все равно тут тратить некуда. Да и один ты…
Но у него вдруг сразу появился кот Спиридон. Не вошел, ввалился в его тесную деревенскую избу с улицы – тощий, лохматый, с неправильно сросшимся хвостом, сломанным, видимо, в какой-то драке. Все обошел, обнюхал и сразу расположился возле Сашиных ботинок. Сжался в комок и зажмурился. Будто всем своим видом давая понять: все, я тут жить теперь стану. И никаких возражений быть не должно.
Саша спорить не стал. Он еще по соседке понял: спорить с местными жителями бесполезно. И зажили они с котом Спиридоном, как в той сказке: тихо, мирно, без проблем. Утром кот, позавтракав вместе с хозяином, провожал его на работу до покосившейся калитки. В обед, а Саша обедал дома, благо идти было недалеко, и вечером встречал его. Доводил его до кухонного стола, где уже заботливой соседкой все было накрыто. Ключи она у него затребовала сразу.
– Стану я твоих выходных ждать, чтобы избу вымести, как же!
Саша не спорил. Вручил ей вторые ключи, и так обнаглел к третьему месяцу своего пребывания в этом захолустном городишке, что даже перестал убирать и мыть за собой посуду. Знал, Марина Ивановна все приберет и вымоет.
– Небось не останешься у нас насовсем-то? – спросила она как-то, протирая огромное старинное зеркало в единственной Сашиной комнате, где кроме зеркала и шкафа со столом уместился еще и широченный диван, на котором он спал.
– В смысле? – он читал что-то в компьютере и почти ее не слушал.
– Ты же тут на год? На два?
Марина Ивановна обернулась на него от зеркала, в котором сквозь мутные разводы отражалась ее громоздкая нескладная фигура, облаченная в синий рабочий халат.
– Я? – Саша почесал макушку, вздохнул. – Надеюсь, что на год.
– Вот-вот. А потом куда?
А потом он надеялся вернуться в свой родной город, из которого удрал сначала в армию, а потом, не возвращаясь, сразу поступил в школу полиции.
– В Москву небось?
– Почему в Москву?
Он нетерпеливо скосил взгляд на монитор. Там было интересно, а Марина Ивановна его отвлекала.
– Вы все в Москву рветесь! – вздохнула она и снова принялась возить тряпкой по старому зеркалу. – И сын мой туда смылся, как только школу окончил. И невеста его следом за ним. Одна я тут. Внук приезжает раз в пять лет. Что это?! Хорошо, что хоть фирма у него своя там, у сына-то. Невестка дома сидит. Кобыла… Внук молодец! Досрочно школу окончил и сразу на второй курс университета математического поступил. Голова… Жду к зиме на каникулы. Ой как жду! Уже тушенки ведро наварила, законсервировала.
Саша невольно покосился. Спрашивать у Марины Ивановны, из чего та готовит тушенку, постеснялся. Ясно из чего! Из чего и все! Из мяса, добытого браконьерами. Их тут пруд пруди. Валят подряд без разбора: лося, кабана, косулю. И потом продают своим. Участковому и начальнику, конечно, за так отдают долю.
Для него это было не ново. На его родине жили так же. Потому что надо было как-то выживать местным.
Как-то… Выживать…
Это слово он ненавидел. Оно всегда будоражило в нем воспоминания. Болезненные, мутные, отдающие свирепым холодом и чудовищным скрипом снега под ногами.
Он-то выжил, а Настя нет! И мать его не выжила. Сначала слегла от переживаний, что Саню затаскали по следователям, подозревая в убийстве Насти. Потом, когда он решил не возвращаться из армии и поступать, и вовсе затосковала, и померла.
А он, сволочь такая, выжил! А Настя и мать нет!..
– Тушенки-то страсть сколько скопилось. Тебе-то некому послать домой? Я бы продала по дешевке, – пробился сквозь болезненный туман в голове монотонный голос Марины Ивановны. – Некому послать-то?
– Некому, – хрипло отозвался Саша и сгорбился за столом. – У меня никого нет.
– А что так? – изумленно всплеснула Марина Ивановна руками, развернула тряпку, отыскивая место посуше, и снова принялась мотать ею по зеркалу. – Ты глянь какой пригожий у нас! Али девонька не нашлась?
– Девонька не нашлась… – прошептал он и зажмурился.
Черт бы побрал эту Марину Ивановну с ее болтовней! Он запретил себе думать о том дне, когда его нашли оленеводы. Едва живого. Одного. Он запретил себе думать об этом. И не думал. Просто жил. Ел, спал, дышал, говорил, иногда улыбался. Правда, редко. Но о том дне не вспоминал. Потому что было больно, потому что было страшно. Потому что невозможно было представить, что сделали с Настей дикие звери, если это, конечно, они утащили ее из их укрытия той последней ночью, которую они провели в сопках. А не она сама ушла куда-то и сгинула. Провалилась в глубокую яму и замерзла.
– Девонька не нашлась, – именно так шептали ему в спину, когда он шел по улице в своем городе. – Он вон, жеребец, что ему! А девонька так и не нашлась…
Этот шепот рвал ему душу в клочья. Колол острыми иглами в сердце, в мозг, в каждую клетку. Он возвращался домой и выл, корчась в постели. Рвал зубами кожу на ладонях в кровь и выл. Несколько шрамов так и осталось. Мать всерьез опасалась, что он сойдет с ума. Да только сама сошла в могилу.
А девонька так и не нашлась. Ни следа, ни намека на след. Ни клочка одежды, а на ней в тот раз был лыжный пуховый костюмчик. Яркий, нарядный. Светка, жена Настиного отца, заказала себе по каталогу откуда-то из-за границы, да не влезла в него. Нехотя отдала Насте. И она его на лыжне и катке не трепала, надевала по редким случаям. В тот день случай был особенный. Они собрались на день рождения к Сашиному другу в соседний район. На Сашином снегоходе. Настя и нарядилась. Правда, Саша заставил ее обуть унты, заставил снять нарядные сапожки.
– На первом километре окочуришься, – проворчал он, сел перед ней на коленки и расстегнул молнию на сапожках. – Давай, малышка, не упрямься.
– И что я там, по городу, в унтах гулять буду? – Настя надула губы, но переобуть себя позволила.
– День рождения в доме. Туфельки ты с собой взяла, платьишко тоже. Переоденешься, – он пощекотал ее ступни в шерстяных носочках и втиснул в оленьи теплые унты. – Так-то лучше…
Ее пакетик с платьицем, туфельками и тонкими колготками был потом найден вместе со снегоходом. Сломавшимся снегоходом. В тридцати километрах от того места, где нашли едва живого Сашу.
Они прошли с Настей тридцать километров. И не дошли до стойбища оленеводов всего чуть-чуть. Всего два с половиной километра. Они бы непременно дошли, но Настя…
Она обессилела, она сломалась. Она остановилась, а останавливаться было нельзя. И все, конец.
– Зачем ты повел ее в ту сторону, урод? – брызгал потом слюной Саше в лицо Настин отец. – Зачем ты повел ее в ту сторону? Город же, в который вы собирались, совсем в другой стороне!
Это так. Они просто заблудились. И ушли в другую сторону. И их там не искали. Спасатели, охотники, волонтеры прочесывали сопки в направлении соседнего районного центра. И вертолет там же летал. А они в это время замерзали. В двух с половиной километрах от оленеводов. И просто чудом оказалось то, что одному из них выпала блажь в тот день поохотиться. И его собака наткнулась на Сашу. И он остался жив.
А девонька так и не нашлась. Передислоцированные в другом направлении спасатели ее не нашли. И охотники тоже. Ни единого следа. Ни клочка одежды. Настя просто сгинула.
Но Саша узнал об этом почти через неделю. Когда немного оправился от болезни, вызванной переохлаждением. И это было еще ужаснее, чем ярость Настиного отца, чем впоследствии болезнь матери.
– Насти нет с нами, и больше никогда не будет…
Эти слова долгое время снились ему, и он просыпался с криком в холодном поту. Каждый новый сон бывал разным, и люди в нем бывали разными, и события. Но слова, которыми обрывался его сон, всегда оставались одними и теми же.
– Слышь, лейтенант Говоров, – откачнулась от зеркала Марина Ивановна, прищурилась, – принимай работу, что ли.
– Все отлично, спасибо, – он улыбнулся.
Марина Ивановна как только его не величала.
– Вот и ладно.
Она побросала тряпки, стеклоочиститель, мокрую губку в ведро. Подхватила его и вразвалку двинулась к двери. Нелюбезно отодвинула ногой, обутой в старую растоптанную туфлю, Спиридона. Тот со вздохом подался в сторону.
– Саня, ты не кручинься, – вдруг проговорила Марина Ивановна, хватаясь за дверную ручку. – Все будет у тебя хорошо в жизни, поверь.
– Спасибо, – он кивнул, попутно подмигнув обиженному коту. – Будем надеяться.
– Надейся! Непременно надейся! – выпалила она и шагнула за порог. – Хорошим людям непременно везти должно. А ты хороший парень. Кишками чую, что хороший. Все будет хорошо, верь мне… Повезет тебе… И твоя девонька найдет тебя…
Он вздрогнул и побледнел то ли от ее слов, то ли от того, с какой силой Марина Ивановна шарахнула дверью. Уставился на эту дубовую дверь, выкрашенную охрой, за которой пожилая женщина только что скрылась. И едва сдержался, чтобы не заорать ей вслед.
Что вот она, а?! Что вот она только что сказала? Зачем? Что нервы-то ему мотает, старая карга?
Он захлопнул крышку ноутбука, уставился за окно, мимо которого старой ладьей проплыла Марина Ивановна. Крупное тело, большая голова, или просто казалась большой из-за пышной седой шевелюры. Острый нос и тонкие губы. В городке ее побаивались и не любили. И участковый, тщательно подбирая слова в разговоре с Саней, посоветовал быть с ней поосторожнее.
– А что такое?
– Да болтают о ней всякое.
Участковый Валера, молодой, неглупый, крепкий малый, строивший себе где-то на окраине дом и собирающийся вот-вот обзавестись ребенком, вдруг трусливо вжал голову в плечи и суеверно перекрестился.
– Болтают, что она на черную мессу в соседний город ездит время от времени!
– Куда-куда? – вытаращился Саша и через мгновение фыркнул. – Ты это… Валер, думай, когда повторяешь за бабами всякий вздор!
– Не веришь? – Валера обиженно поджал губы. – А зря! Я вот лично… Я вот лично ничего не боюсь! В рукопашную на медведя пойду. А этой вот хрени всякой демонической не переношу. Знаешь почему?
– И почему?
– Потому что нет этому никакого объяснения! Никто не взялся объяснить, ни один ученый. Мямлят только и головами качают. А объяснить – хрена!
Саша Говоров вырос в тех местах, где у каждого охотника был свой бог и свой дьявол. Видел и слышал шаманский бубен. И странным пением их был пленен и очарован. Но не более. Ни разу не видел он чудес. Ни разу они не случились. И сколько ни бил в свой бубен один из местных шаманов, пытаясь пробудить дух Насти и спросить у нее, как она погибла, ничего у него не вышло.
– Не вижу ее в мире мертвых, – выпалил запыхавшийся в своем изнуряющем танце шаман. – Не вижу…
– Она ничего мне плохого не сделала, Валера, – ответил Саша в ответ на предостережения участкового. – И крест православный она носит. Какие черные мессы? О чем ты?
– Ну не знаю, – заявление коллеги о кресте на груди ведьмы его озадачило. – Болтают всякое…
Честно? Он сейчас был готов догнать эту неуклюжую большую женщину в синем рабочем халате, упасть перед ней на колени и заставить отслужить эту чертову мессу, хотя бы для того, чтобы узнать – что стало с бедной Настей? Что?
Глава 3
Струи дождя ползли по стеклу его веранды как длинные, прозрачные, мерзкие черви. Когда он издохнет, возможно, под землей его будут обгладывать именно такие. Нет, надо будет все же распорядиться, чтобы его кремировали, когда он издохнет. И чтобы его прах развеяли над горами. Может, тогда появится шанс встретиться там с любимой погибшей доченькой?
Сафронов Илья Гаврилович завозился в глубоком удобном кресле, натягивая плед до самого подбородка. Со вздохом закрыл глаза, чтобы не видеть непогоду, выедающую ему печень. И постарался погрузиться в дремоту.
И считал, и молился, и напевал про себя. Не вышло задремать, хоть издохни! Все лезут в голову мерзкие мысли о скорой кончине и лезут. А ведь не болен, нет. И силен по-прежнему, невзирая на свои шестьдесят. И в бизнесе все тип-топ, и с бабами. Чего тогда хандра накатила? Погода?
Погода в самом деле мерзостная. Льет вторую неделю. Земля набухла. Кажется, еще немного, и корни деревьев к хренам собачьим вымоет, и сосны с кедрами можно будет дергать из земли, как сорняки. Ходить по его участку и дергать, и выбрасывать за трехметровый забор. И останется тогда тут пустошь – черная, рыхлая, с глубокими дырками в тех местах, где когда-то произрастали деревья. И дом этот огромный и уродливый останется. Напоминанием останется о том дурне архитекторе и его команде строителей, благополучно похороненных много лет назад в глубокой расщелине.
Царствие им…
Илья Гаврилович лениво обмахнул себя крестным знамением под пледом, не испытав ровным счетом ничего. Ничего, кроме веселого удовлетворения.
Нет, ну а как? Спроектировали и построили, прости господи, ерунду непонятную, а потом еще и денег запросили. Мало того, угрожать судом посмели! Мы, говорят, вам, господин Сафронов, устроим неприятностей! Чудаки, прости господи. Какие же чудаки!
А он что? Он спорить не стал, он им покивал, поулыбался и отправил следом своих надежных ребят. Они их тачку и столкнули в пропасть. В ту, что понадежнее и поглубже. В ту, откуда не выбираются.
Сафронов вздохнул, приоткрыл левый глаз и осмотрел веранду. Добротные колонны, узкие простенки, стрельчатые окна, дубовый пол, отполированный до зеркального блеска. Тяжелая темная мебель. И ни единого растения.
– Я тут один дышать желаю! – рявкнул он как-то на дочь и вышвырнул в окно цветочный горшок.
Больше попыток она не возобновляла, покорившись его воле. Она вообще была покорной – эта дочь. Та, другая, что сгинула в горах, была норовистой и упрямой гордячкой. Как ее мать! Эта была тихой и покорной.
Вспомнив о ней, он тут же подумал, что не видел ее уже часа три. И сразу забеспокоился. Сбросил с себя теплый плед, в который кутался, намереваясь подремать под шум дождя. Кряхтя, выбрался из глубокого кресла. Сделал шаг, другой, прислушиваясь к хрусту суставов. Поморщился: пыжься не пыжься, а шестьдесят дают о себе знать. Потянулся с протяжным зевком. А потом рявкнул:
– Эльза! Элизабет, где ты?
Девушка, читавшая в этот момент книгу на балконе второго этажа, вздрогнула и выпрямилась в кресле – точно таком же, из которого только что выбрался ее отец. Рассеянно и привычно подумала: что за имя такое идиотское – Эльза? У отца, между прочим, одну из собак так кличут. Может, потому он нарочно и коверкает ее имя, называя Элизабет? Чтобы не перепутать с собакой? По паспорту-то она Эльза. Эльза Ильинична. Бесподобно! Чем это она так прогневала свою мать во чреве, что та завещала назвать ее этим именем? И кого, интересно, раньше назвали: ее или собаку?
Все это пронеслось в голове стремительно, еще до того, как она успела свесить ноги с подлокотника, куда всегда их задирала, читая. Пронеслось и скрылось где-то в черном омуте ее сознания.
Ее сознание в самом деле было черным омутом – глубоким, почти бездонным, с колышущейся на поверхности плотной нефтяной пленкой, сквозь которую не пробивалось ничего.
Она ни черта не помнила! Вообще! Как они все втроем полезли в горы: отец, она и ее старшая сестра Ольга. Как сорвалась и погибла Ольга. Как бесновался от горя на краю пропасти отец, и как она страшно мерзла в том ледяном плену, дожидаясь вертолета, вызванного отцом. Потом у нее была страшная истерика, затем она впала в депрессию и ее долго лечили. Почти год. Кое-кто из домашних сплетников втихаря утверждал, что она так и осталась чокнутой после гибели сестры. И не помогли ни дорогостоящие лекарства, ни еще более дорогостоящие доктора.
Эльза ничего не помнила из своего прошлого. Ничего! Ее жизнь началась десять лет назад, когда ей исполнилось пятнадцать и когда она очнулась на койке в одной из закрытых клиник Швейцарии. Оттуда начался отсчет ее настоящего. Прошлого не было.
Отец иногда забывался и принимался балагурить, что-то рассказывать о ее смешном детстве, как она чудила на пару с сестрой и доводила их няню почти до обморока. Потом ловил ее отстраненный пустой взгляд, озадаченно крякал и замолкал. А после напивался. И привозил в дом шлюх. Эльза в такие отвратительные дни перебиралась в гостевой домик. Но и там были слышны визгливые стоны дешевых баб.
– Эльза! Эльза, девочка моя, где ты?!
Голос отца стал громче. Но в нем не было тревоги. В нем была только злость. Злить его не стоило. Эльза встала с кресла, одернула теплое домашнее платье, вдела ноги в домашние мохнатые сапожки и пошла на зов. Книгу она оставила в кресле, чтобы отец не видел. Он не любил, когда она читала.
– Делом надо заниматься, дочка. Делом! У меня империя, понимаешь! Кому я это все оставлю?! Кому?! Зятю голожопому?!
Эльза морщилась при упоминании о зяте. Она не хотела замуж точно. И отец об этом знал. И оставил попытки таскать в дом перспективных молодых людей.
– Коли ты у меня такая убогая, – вздыхал он, обводя дочь тоскливым взглядом, – и не понимаешь своего счастья, ищи тогда сама себе избранника.
– Это подождет, – сдержанно улыбалась Эльза.
– Тебе уже двадцать пять, дочь моя! – пытался он возмущаться. – Пора, детка, пора!
– Это подождет, – и Эльза по-отцовски упрямо склоняла голову к левому плечу.
– Тогда в дело вникай. Слышишь? Я же не могу все это нищим раздать! – и отец поводил вокруг себя мощными руками. – Это все годами наживалось. Десятилетиями!
– Хорошо, вникну, – обещала Эльза и снова натянуто улыбалась.
Честно? Она ненавидела его бизнес. Не сам бизнес, а именно его! Все там было как-то неправильно. Как-то все не так там делалось. Не так, как ее учили в заграничном университете. Деловые партнеры, которые устраивали ее отца, были похожи на уголовников со стажем, хотя и рядились в дорогие костюмы и туфли ручной работы. А те, что имели вид приличный и цивилизованный, вскоре переставали быть его партнерами. О них Эльза потом вообще никогда ничего не слышала.
– Эльза! – снова заорал отец, стоя к ней спиной на веранде. – Где ты?! Иди сюда, немедленно!
– Папа, я здесь, – тихо отозвалась она от дверей.
– О господи! – Он нервно дернул шеей и обернулся.
Оглядел дочь, скорчил неодобрительную гримасу.
– Что ты вечно как привидение подкрадываешься! – тут же поспешил он возмутиться, кивком указал на ее обувь. – Что на тебе опять надето, черт возьми?! У тебя одежды две комнаты! А ты ходишь как оборванка.
– Я же дома, – тихо возразила она.
– И что?! Дома надо выглядеть пугалом?!
– Я? Пугало?
Эльза поймала свое отражение в темном стекле одного из шкафов. Высокая, великолепно сложенная, длинноногая, густые русые волосы рассыпались до поясницы. Идеальной формы руки, красивое породистое лицо с пухлым ртом, голубыми глазами, точеным носиком.
И это она-то пугало?
– Пап, по-моему, ты того, немного несправедлив ко мне, – она обиженно засопела, как маленькая девочка, собиравшаяся зареветь.
– Ну… Ладно, ладно, не сопи, – проворчал он и примирительно раскинул руки. – Иди ко мне, моя малышка.
Эльза медленно подошла, со вздохом пристроила голову на его мощной груди, осторожно обняла. Она всегда так его обнимала. Сколько себя помнила. А помнила она себя только десять лет.
– В общем так, малыш…
Отец погладил ее по голове, поиграл ее локонами, понюхал зачем-то, он всегда так делал. С самого ее детства. Потом легонько шлепнул по попке, отстраняясь.
– У нас сегодня будут гости.
По тому, как именно отец это сказал, Эльза поняла, что визит для него очень важен. И насторожилась.
– Так. И?
– Будет один бизнесмен. Весьма, весьма влиятельный господин. У него выходы о-го-го куда! – отец проткнул толстым пальцем воздух у себя над головой.
– Небожитель, что ли? – насмешливо фыркнула Эльза.
– Не язви, малышка, не язви, тебе не идет, – прикрикнул на нее отец и снова оглядел оценивающе. – Тебе нужно привести себя в порядок.
– Я в порядке, папа, – кивнула она и шагнула к дверям, ведущим с веранды.
– Я сказал, в порядок! – взревел отец.
Догнал ее, схватил за руку, развернул на себя. Тут же второй рукой взлохматил ей волосы.
– Это значит, что должна быть прическа, макияж, хренаж и все такое! И платье! – Его сильные руки вцепились в ее подол и принялись трепать из стороны в сторону. – И платье должно быть нормальным! Красивым! А не это рубище! Поняла меня?!
– Да, папа.
Она не нервничала. Она привыкла к его грубости. Ну, был он таким, что сделаешь! Ее-то он любил. Очень любил! Она единственная, оставшаяся в живых из их семьи. И грубость его сейчас была вызвана ее тихим упрямством. А это его бесило еще больше. Он ей счастья желает, а она…
– Я оденусь, причешусь, – пообещала она и поцеловала его в нос, поднявшись на цыпочки, отец был просто великаном.
– Вот и умница, – он в ответ чмокнул ее в лоб. И извиняющимся голосом добавил: – Этот человек важен для меня. Это для нас с тобой новый уровень, малыш. Это Москва! Это город власти, денег и возможностей. Хватит тебе уже тут сидеть, в этой глуши. И…
– А мне дома нравится, – перебила она его с улыбкой и пошла прочь, но вдруг решила уточнить: – А он что же, старый, пап?
– Кто? – Сафронов думал уже о чем-то своем и не сразу понял.
– Ну, этот, с кем ты меня хочешь познакомить? Он очень старый?
– Почему ты так решила? – он неожиданно развеселился. – И что в твоем понятии старый?
– Ну-уу, лет пятьдесят, шестьдесят.
– Ого! – он громко рассмеялся, запрокидывая громадную, как у медведя, голову. – Это отец у тебя, получается, тоже старый?
– Нет, папка, ты молодой! – Эльза покраснела, поняв, что ляпнула не то. – Ты всегда будешь молодым для меня!
– То-то же, – он оборвал смех. – Нет, малыш, конечно же, я не собираюсь тебя отдавать в руки старому пердуну. Этот бизнесмен приедет с сыном.
– А сыну сколько?
– Тебе ровесник. Или даже чуть помладше, – отец почесал затылок, припоминая. – Не помню, а он ведь говорил, сколько лет его пацану-то… Да неважно. Важно, что парень хороший.
– Тоже бизнесмен?
– Нет, в том-то и дело! – оживился отец. – Он как раз в твоем вкусе. Тоже умник хоть куда! Он математик. Школу экстерном окончил. Сразу на второй курс университета поступил.
– Ботан? – сморщила носик Эльза.
– Нет. Красивый, спортивный. Увидишь сама. Главное, не подведи меня, хорошо? Не так, как в прошлый раз.
И он сразу нахмурился, сведя густые брови на переносице. В прошлый раз вышел конфуз. В прошлый раз, где-то полгода назад, Эльза просто встала в разгар светского якобы разговора, последовавшего после ужина, и ушла к себе. Даже забыла извиниться. Но ее, честно, тошнило от ужимок милых дам, сопровождавших местных миллионеров. Просто тошнило!
– Хорошо, я обещаю, – кивнула она и добавила со вздохом: – Все будет хорошо, пап. Вот увидишь.
– Я это… – отец виновато сморщил лицо. – Неле позвонил.
– Зачем? – ахнула она.
– Чтобы она помогла тебе со сборами. Она же стилист.
И попутно твоя шлюха! И попутно мерзкая дрянь, роющаяся в вещах и драгоценностях Эльзы! И попутно жуткая сплетница, сочиняющая небылицы про Эльзу на кухне, когда прислуга, заискивая, потчует Нельку чем-нибудь вкусненьким. А пожрать та любила.
– Ну папа! Ну зачем? – простонала Эльза и пошла прочь.
– Будь готова к восьми! – рявкнул отец ей в спину. – Неля приедет к пяти!
Сейчас не было еще и полудня, значит, есть время прогуляться.
Эльза вернулась на балкон, сцапала свою книгу с кресла, иначе исчезнет без следа, если попадется на глаза отцу. А книга была интересной, умной, про подавленные воспоминания, вызванные глубоким стрессом. Эльзе было интересно ее читать, познавательно. Читать и попутно рыться в своей голове, соответствует, нет, описаниям.
Отцу это сто процентов не понравится. Он давно повелел оставить все ее мозгокопания, как он это называл, докторам.
– Я им за это, дочка, такие бешеные бабки плачу! – восклицал он каждый раз, когда дочь принималась задавать ему всякие умные вопросы. – Пусть отрабатывают, отрабатывают…
Но Эльза считала, что эти самые его хваленые доктора за такие бешеные бабки станут лечить ее всю оставшуюся жизнь, и не вылечат, лишь бы источник их доходов не иссякал.
Особенно противным она считала их семейного психолога Ерофеева Андрея Сергеевича. Отвратительной неприметной внешности мужик сорока лет, с отвратительными вкрадчивыми манерами и не менее отвратительной способностью угадывать каждый раз то, о чем Эльза думает. И еще он премерзко беззвучно смеялся, мелко сотрясаясь своим тщедушным телом. И еще имел обыкновение незаметно появляться и так же незаметно исчезать.
Так вот, если он увидит книгу, которую читает Эльза, он непременно доложит об этом ее отцу, а тот начнет сразу психовать, и коситься на дочь неодобрительно, и задавать всякие неудобные вопросы.
Книгу надо спрятать.
Эльза прошла к себе в комнату. Правильнее, в одну из трех комнат, которые ей принадлежали на втором этаже.
В одной располагалась просторная спальня. Она ей не нравилась обилием темных тонов и позолоты. Там же была огромная ванная комната с громадной, как бассейн, ванной, множеством полочек и шкафчиков, забитых баночками, скляночками и флакончиками с разными кремами, духами, гелями, муссами. Эльза к ним почти не прикасалась. Благодарила природу и родителей за идеальную гладкую кожу, густые волосы и благополучно обходилась малым набором косметических средств.
Другая комната была ее гостиной. Здесь она любила бывать. Кремового оттенка шторы, ковер на полу, светлая мебель, кофейного цвета стены. Книжные полки, огромный телевизор, стереосистема, компьютер.
Третья комната была гардеробной, где в шкафах висели дорогие платья и костюмы, но туда она заходила редко.
И сейчас не пошла, свернула в свою гостиную. Остановилась у книжных полок, выставила стопку книг, спрятала ту, что читала, у задней стенки, вернула книги обратно. Села в угол дивана и взяла в руки пульт от телевизора. Близилось время новостей…
Глава 4
– Виктор Егорович, все готово, можем ехать, – водитель Вова остро глянул из-под козырька холщовой кепки на хозяина, коротко кивнул. – Все в порядке, Виктор Егорович.
– Все в порядке, все в порядке… – отозвался Ганьшин брюзгливо и одернул рукава легкого пиджака. – Кто, скажи мне, Вова, нанял на работу эту стюардессу?
– Ниночку? – уточнил на всякий случай Вова, поскольку стюардессы менялись каждый месяц.
– Ниночку, Ниночку! – фыркнул хозяин. – Она же дура, Вова! Полная дура! – И тут же передразнил, некрасиво сморщив лицо: – Вы омлет с курицей будете или без курицы? Без яиц, твою мать!
Вова вежливо похихикал, поскольку хозяин так шутить изволили.
– Смейся, смейся, Вова! Еще раз такую дуру найдешь, я тебя без яиц оставлю! Понял?!
– Так точно, Виктор Егорович.
Вова подавил раздраженный вздох. С этими стюардессами была просто беда. Что ни вылет, то новую ему подавай. Все не так, все не нравится. Девочки все дуры, уродки кривоногие. Он бы и пилотов менял – Виктор-то Егорович, – да больно за жизнь свою боялся. А пилот Сергей был асом с большой буквы. Вот приходилось его терпеть, а на стюардессах отрываться.
А все почему? А все потому, что Виктор Егорович отчаянно боялся летать. Настраивался за неделю. И все равно в пути с ним то желудочные боли приключались, то мигрень, то острый приступ сексуального желания, и он задирал девчонкам юбки прямо в салоне самолета. Девчонки визжали, некоторые сопротивлялись, некоторые плакали и угрожали. Благо самолет был личным и никто, кроме него самого и Вовы, об этом не знал, а так бы что делать?
Сегодня Ниночке немного повезло. Ее не изнасиловали, перегнув через подлокотник сиденья. Ее просто увольняют. Сегодня с ними летел Егорка. И его отцу – Виктору Егоровичу Ганьшину – приходилось держать себя в руках. Скрипеть зубами, мять рукава пиджака потными пальцами и молчать.
– А где Егор?! – Ганьшин запоздало опомнился, закрутил головой. – Вова, в чем дело?! Ты сказал, что можем ехать, а Егора нет! Где он?!
Вова вздохнул, понимая, что сейчас обрушится на его голову. Но не особенно боялся. Хозяин отойдет, хотя и станет грозить ему всеми карами небесными. Без него, без Вовы, он почти ничто.
– Егор уехал к бабушке.
– К бабушке?! – Влажные, черные, как маслины, глаза Виктора Егоровича остановились на Вовином козырьке. – К какой бабушке, не понял?!
– К вашей матери, Виктор Егорович.
Вова исподтишка криво ухмыльнулся. Вот дожил, человече, про то не помнит, что мать у него тут неподалеку живет. Совсем очерствел со своим бизнесом.
– К моей матери?! – Ганьшин выглядел еще более удивленным, тут же широко раскинул руки, втянул голову в плечи, покачал ею, недоуменно воскликнул: – Но зачем, Вова? Зачем?
– Он ей обещал, Виктор Егорович.
– Обещал! – фыркнул он с такой силой, что на кепке Вовы обозначились два мокрых пятна от его слюны. – Что значит обещал?! У нас деловая поездка! Сколько раз говорить ему, что нельзя путать личное с делом! Никогда нельзя путать. Нельзя распыляться!
– Но вы ведь везете его знакомить с дочкой Сафронова, Виктор Егорович, – напомнил, перебивая его, Вова. – Куда уж более личное дело.
– Ай, брось! – отмахнулся хозяин и сердито насупился, снова вжал голову в плечи так, что уши коснулись воротника пиджака, забрюзжал. – Личное дело! Это такой же бизнес, Вова. И Сафронов это понимает. И я. Ему надо дочку пристроить. Мне сына как бы. И чтобы бизнес не ушел в чужие алчные руки. Егор не алчный, не паскудник. Его дочка, по слухам, тоже далека от всего этого. Не акула, в общем.
– Ага, не акула. Чокнутая малость, а так не акула, – скептически поддакнул Вова. – Ее год в Швейцарии в закрытой клинике лечили. Вы знали? Я узнавал про ту клинику.
– И что? – рассеянно отозвался Виктор Егорович.
Он смотрел в окно на проплывающие мимо знакомые с детства пейзажи и удивлялся тому, что ничего не ворочается в его душе. Ничего! Не щемит, не радует, не будит воспоминания. Про мать вон даже не вспомнил. Егор вспомнил, а он нет.
– Дурка это, Виктор Егорович. Самая настоящая дурка.
– А чего она там год делала? – без особого интереса спросил Ганьшин и полез во внутренний карман пиджака, где у него хранилась фотография дочки Сафронова. Вытащил, глянул. – Красивая ведь девка, породистая.
– Красивая-то красивая, – кивнул согласно Вова. – И породистая, спорить не стану. Но с башкой у нее не все в порядке.
– В каком смысле? – Ганьшин убрал фотографию обратно в карман. – Чего мелешь-то, Вова?
– Они втроем были в горах, – начал рассказывать Вова, что удалось ему узнать по своим каналам. – Сафронов Илья Гаврилович и две его дочери: Ольга и Эльза.
– А чего они там делали, в горах? – не понял Ганьшин.
– Восхождение совершали.
– Восхождение?! – нараспев удивился Ганьшин. – Идиоты!
Всякий экстремальный вид спорта у него был под запретом. И для него, и для сына, и для жены.
– Вот-вот! И что-то там у них произошло.
– Что?
– Сестры между собой, что ли, переругались или даже подрались. Болтают всякое. Эльза, мол, всегда Ольге завидовала. Ту отец больше любил и больше баловал. Больно, говорят, на покойную мать была похожа. От нее Сафронов просто млел. А она во время вторых родов померла.
– Н-да… Не повезло девчонке.
И он снова полез за фотографией, снова уставился в небесно-голубые глаза. Сместил взгляд на волосы, плечи, грудь, ноги. Красивая, идеально сложенная. Будто скульптура, честное слово! Глаза вот только печалью странной наполнены. Необъяснимой печалью. Может, потому что она чокнутая, и взгляд такой?
– Вот-вот! – подхватил Вова. – Сафронов, по слухам, долго к девчонке вообще не подходил. Лет до восьми. Почти не замечал. Потом начал понемногу приходить в себя, принялся воспитывать. А старшая-то и заревновала! То все внимание и любовь ей, а тут какая-то пигалица под ногами крутится! Вот у них так все и шло, черт-те как. Отец между дочерьми разрывается, стараясь никого не обделить вниманием. Они, в свою очередь, его между собой делят.
– Дружбы, одним словом, никакой?
– Какая дружба, о чем вы, Виктор Егорович! – присвистнул Вова. – Там вражда была, и еще какая! Гадили, по словам их же няни, друг другу, о-го-го как! Изобретательно гадили, со смыслом. Чтобы в глазах отца очернить друг друга и все такое.
– Ты и до няни добрался! – не мог не похвалить Виктор Егорович и, протянув руку, одобрительно похлопал Вову по плечу. – Ну и чем же все это закончилось?
– Трагедией, – коротко обронил Вова.
– Старшая дочь погибла в горах, это имеешь в виду?
– Не все так просто, Виктор Егорович. – Вова побарабанил пальцами по рулю. – Злые языки утверждают, что это младшая дочка помогла старшей сорваться в пропасть.
– Да ладно! Ух ты! – Карие глаза Ганьшина зажглись недобрым огнем. – И чьи же это злые языки? Верные?
– Черт его знает. Няня молчит. Плечами пожимает. Глаза прячет.
– Ну а кто такой разговорчивый, кто? Не томи, Вова!
– У Сафронова есть баба.
– Удивил! – рассмеялся Ганьшин. – У него, по слухам, их целый полк!
– Нет, эта постоянная. Нелли зовут. Он ее еще девчонкой с панели вытащил. Знойная телка, говорят.
– И что же она сплетни о нем распускает? – недоверчиво вывернул губы Ганьшин. – И это притом, что он ее с панели выдернул?
– О нем, нет, она сплетни не распускает. Будто любит его как кошка. Все про дочек его шепчется. Их ненавидит. Вернее, ту, что в живых осталась.
– Ну и? Что это за сплетни?
Виктор Егорович вдруг разволновался так, что вспотел, невзирая на работающий кондиционер. Стащил с себя пиджак, небрежно швырнул на переднее пассажирское сиденье. Раскинул руки на своем сиденье, чтобы на сорочке мокрых пятен под мышками не осталось. Уставился в Вовин затылок.
– Тихо шепчут, что в горах случилась не просто трагедия. Там случилось убийство, Виктор Егорович! – и на мгновение, оторвав взгляд от трассы, мокрой черной лентой петляющей среди громадных сосен, обернулся на хозяина. – Болтают, что Ольга не сама сорвалась в пропасть. Будто это младшая дочка ее туда… Ее туда сбросила.
– Эльза? – уточнил Ганьшин.
– Эльза, – кивнул Вова.
– Та самая, на которой я хочу женить своего сына?
– Та самая, Виктор Егорович.
– Вот эта вот девочка с ангельским лицом и печальными глазами?!
Виктор Егорович поднял с сиденья фотографию Эльзы и придвинул ее к Вовиным глазам, загораживая обзор.
– Так говорят, – он вежливо отодвинул от себя руку хозяина с портретом будущей невестки. – Будто отец отлучился куда-то на пять минут. Мало ли, может, по нужде отошел. А сестры снова поскандалили. Дошло дело до драки. И Эльза столкнула Ольгу в пропасть. Вот так…
– Ничего себе!
Минуту Ганьшин переваривал услышанное. Потом завертел головой, словно ему жал воротник сорочки. А этого быть не могло, он давно уже расстегнул три верхние пуговицы.
– И поэтому Сафронов упрятал ее в дурку в Швейцарии?!
– Видимо…
– И поэтому никто ее замуж не берет? Все шарахаются? Или как?
– Вот насчет «про замуж» не скажу, Виктор Егорович, – замялся Вова. – По слухам, она сама не очень-то спешит. Ходит, говорят, по дому, как привидение, и все книжечки почитывает. И образование есть, а работать не спешит. И замуж не спешит. И еще это…
– Что еще?! – фыркнул Ганьшин с чувством, ругая про себя на чем свет стоит Сафронова.
Каков умник! Решил ему подпорченный фрукт подсунуть?! Его Егорке?! Умнику, красавцу, спортсмену?! А как нахваливал свое дитя! Как умиленно нахваливал!
– К девочке этой с ангельским взглядом постоянный доктор приставлен.
– Психиатр, что ли? – скрипнул зубами Ганьшин.
– Ну… Вроде семейного психолога, сейчас ведь это модно. У нашей Елены Ивановны тоже ведь… – напомнил Вова про жену хозяина. – Только…
– Ну!
– Только, по утверждениям все той же Нельки – любовницы Сафронова, это не психолог, а самый настоящий психиатр. И ангела нашего он последние десять лет держит на таблетках. Даже когда она за границей училась, он неотступно при ней находился.
– Ничего себе!
– Вот-вот… И раз в месяц, утверждает Нелли, этот мозгоправ делает девушке капельницу, после которой та сутки не может встать с постели. И глаз не открывает.
– Ничего себе! – Ганьшин провел ладонью по шее, вспотел все ж таки. Раздраженно вытер ладонь об обивку сиденья. – Ай да Сафронов! Ай да сволочь! И чего же, Вова, теперь делать станем? У меня же с ним большие дела намечаются. Мы очень полезны друг другу. У меня власть, связи, у него деньги! И не просто деньги, а деньжищи! Что делать-то, Вова?!
– Будем посмотреть, Виктор Егорович.
И Вова криво улыбнулся ветровому стеклу. И знал, что хозяин его ухмылку уловил. И все понял как надо. А поняв, сразу успокоился.
Вова все сделает как надо. Он уже начал делать. Уже нужные людишки шустрят в Швейцарии, пытаясь отыскать того врача, который в комнате с мягкими стенками Эльзу год держал. Найдут непременно. А как найдут, Вова туда слетает. И перетрет с мужичком. Не сам, конечно, через переводчика. Но узнает все, что надобно узнать.
И про то, в каком состоянии Эльза поступила к ним десять лет назад. И про то, что в бреду лопотала. Все чокнутые, по мнению Вовы, бредят. А когда бредят, лопочут. Вот он и узнает. А когда все узнает, тогда можно уже и решение принимать.
– Ты это… – Ганьшин вдруг обеспокоенно заворочался на заднем сиденье, прошелся рассеянным взглядом по салону автомобиля. – Давай разворачивайся. Давай тоже к матери заедем, что ли. Давно ждет. Неудобно…
Глава 5
Он добросовестно отбыл рабочее время в отведенном ему кабинете, умоляя судьбу, прости господи, чтобы произошло в их тихом городе ну хоть что-нибудь! Хоть какой-нибудь дебош или кража со взломом. Или пацаны, что ли, подрались бы на детской площадке, не поделив перекладину. Была бы причина выйти из кабинета, размяться. Приложить усилия. Использовать знания.
Когда его направляли на работу в этот городок, то предлагали наработать там опыт. Сначала поработай на земле, наберись опыта, говорили ему, а потом уже…
Какой, к черту, опыт, если город будто уснул. Участковому не досаждали даже приезжие строители, разомлевшие от последней августовской жары, сменившейся ливнями, и расползшиеся по съемным квартирам.
Может, тихо так перед бурей? Саша в надежде глянул за окно. Небо удивительно чистое, безоблачное. Ветра нет. Деревья неизвестной ему породы, окольцевавшие дворик их полицейского участка, уныло свесили мокрые от утреннего дождя ветки до земли. Тишина…
– Ты идешь? – в его кабинет заглянул участковый Валера и выразительно глянул на часы. – Шестой час уже.
– Иду, – кивнул Саша и полез из-за стола.
Идти домой с Валерой ему не очень хотелось. И честно, он ждал, пока тот уйдет. Валера любил поговорить, любил, чтобы с ним разговаривали. А Саша, убей, не понимал, как можно без конца обсуждать местную жизнь, если ее вообще – на его взгляд – не существовало. И он почти всю дорогу молчал, а Валера обижался. И считал его заносчивым.
Они вышли на крыльцо, Валера с хрустом потянулся, блаженно выдохнул:
– Хорошо-то как!
– Что именно? – поинтересовался Саша.
Он – честно – не понял, что может быть хорошего в мокрой безлюдной улице, простирающейся перед ними, бездарно прожитом дне, проведенном за пустым столом в рабочем кабинете, и в перспективе одинокого вечера.
Хотя…
Это ему предстоящий вечер обещал одиночество. У Валеры молодая жена имелась. И отсюда – милые семейные хлопоты на вечер, супружеские отношения чуть позже. Не заскучаешь!
Может, стоило прислушаться к советам Марины Ивановны и приглядеться к девушке Лизе, живущей в доме напротив того, в котором квартировал Саша?
Лиза была невысокой крепенькой брюнеткой, хохотушкой, черноглазенькой симпатяшкой – это Валера так ее характеризовал. С великоватой, на Сашин взгляд, для ее роста грудью.
– Извини, Сашок, но ты дурак! – щелкал Валера языком и, растопырив пальцы, выразительно тряс ими перед своей грудью. – Этого добра бабе много не бывает! Поверь мне, чем больше, тем лучше!..
Может, все же стоило к ней присмотреться, а? Может, что-нибудь и вышло бы у них?
– Что хорошо-то? – переспросил Саша, отвлекаясь от мыслей о Лизе.
– Рабочий день закончился, домой иду, – недоуменно вытаращился Валера. – Чего плохого-то?
– А-а, только это.
– А этого мало? – Валера свойски положил ему руку на плечо, проникновенно глянул в глаза, сдувая со лба длинную неуставную челку. – Поверь мне, Санек, иногда это все, что нужно человеку для полного счастья.
– Что именно? – он незаметно дернул плечом, сбрасывая с себя руку участкового.
– Рабочий день, который прошел спокойно, – кивнул себе за спину Валера. – Тихий семейный вечер с любимой женщиной. Ты чё, в самом деле этого не понимаешь?
– У каждого свое представление о счастье, знаешь! – фыркнул Саня и тут же угадал, что скажет сейчас Валера. – И не думаю, что Лиза способна сделать меня счастливым.
– А кто? Кто тогда? – Глаза участкового наполнились нездоровым любопытством, он даже приостановился. – Ты, случайно, не из этих?..
– Нет. Не из них, – сдержанно улыбнулся Саша. – Я традиционен, Валер. Просто… Просто в моей жизни десять лет назад произошла трагедия.
И тут же пожалел, что сказал. У Валеры даже дыхание сбилось. Сейчас начнется!
– Да ладно! – ахнул он, снова ровно задышав. – И что? Что случилось? Тебя девушка бросила? К другому ушла, да?
– Она погибла, – коротко обронил Саша.
– Поги-ибла-а? – трагическим шепотом просвистел участковый и вцепился в его локоть. – Слушай, идем к нам, а? Идем! Жена ужином вкусным накормит. Она знаешь как у меня готовит! Посидим у прудика. У меня через улицу прудик знатный. Там карась с полметра! Посидим с удочками на вечерней зорьке, поговорим. Надо же! Девушка погибла… Обалдеть! Любил ее, да?
– Да.
Саша поморщился. Зачем сказал? Он ведь теперь будет при каждом удобном случае об этом вспоминать. И растрещит всем. И если до Марины Ивановны слух дойдет, то все – съезжать надо будет немедленно. Она зажалеет его насмерть.
– А как ее звали?
– Настя.
– Анастасия, значит… Прямо как мою двоюродную сестру, надо же!
Саша ускорился. Валера, сбившись с шага, тут же перестроился и заспешил с ним рядом.
– Слышь, Санек, а может, я тебя со своей сестрой двоюродной познакомлю, а? Тоже Настя. Чё ты… Идем к нам на ужин, а?
– Извини. – Саша остановился на перекрестке, где они обычно расходились, протянул руку. – Ну, до завтра?
– Ну чё ты, Санек? – Валера явно обиделся и руку пожимать не спешил, кивнул в проулок, в который обычно сворачивал Саша. – Ты не очень-то туда спеши. Там тебе с ужином сегодня сто процентов не повезет.
И Саша вдруг обеспокоился. И вспомнил, что пару дней назад у Марины Ивановны прихватывало сердце, и он сам лично капал ей сердечные капли, отыскав в ее аптечке.
– Что случилось?! Марина Ивановна слегла?!
– Да нет, чего ты побледнел-то? – удивленно воскликнул Валера. – Гости у нее. Полный дом гостей. Сначала внук приехал. Потом сын с охраной. Там у нее дым коромыслом. Ей сегодня не до тебя. Так что мое предложение в силе. Идем к нам?
– Валера… Извини… Ничего личного. Устал.
– Ну гляди.
Валера вяло ответил на рукопожатие, буркнул «пока» и ушел. А Саша снова почувствовал раздражение. И зачем он рассказал ему про Настю? Чего вырвалось? Станет теперь языком молоть направо и налево. А если дойдет до Марины Ивановны…
Странно, но Валерины прогнозы не сбылись. Саша не остался без ужина. Стоило ему подойти к своей калитке, как из дверей соседского дома выглянул невысокий неприметный мужчина в холщовой кепке с козырьком и призывно замахал ему рукой.
– Вы мне? – Саша ткнул себя пальцем в грудь.
– Если ты Говоров, то тебе, – кивнул мужчина, спускаясь со ступенек крыльца и подходя к забору, разделяющему их два участка.
– Я Говоров. – Саша пожал протянутую руку.
– Я Вова. – Мелкие серого цвета глаза Вовы тщательно ощупали лицо соседа. – Не удивляйся, зови так. Все меня так зовут. Просто Вова. Идем, Говоров.
– Куда?
– За стол. Хозяйка дома зовет. Мой хозяин зовет.
– А ваш хозяин?
– Ее сын. Ганьшин Виктор Егорович. Влиятельный мужик. Злить не рекомендую. Раздражать тоже. Отказы не принимаются.
– Ладно. Сейчас я. Руки только помою, умоюсь. Да и переодеться надо. – Саша был в форме.
– Пять минут тебе, – согласно кивнул Вова и ткнул пальцев в забор. – Я тебя тут подожду.
Саша вошел в дом, Спиридон привычно сидел у порога, теперь возле его тапок. Верный кот. Умница. Ужин, невзирая на приглашение, Марина Ивановна все равно приготовила и оставила на столе под белым полотенцем. Валера снова оказался не прав. И записка на клочке тетрадного листка в клеточку. Неровным почерком Марина Ивановна оставила ему приглашение. И в суровой форме добавила приписку, что если не придет, она обидится насмерть. Так и написала – насмерть.
Саша улыбнулся, убрал еду в холодильник. Над умывальником умылся, быстро переоделся в серые джинсы, черную футболку, надел сандалии, забыв про носки, и пошел из дома. Вова стоял все там же у забора, внимательно рассматривая небосвод, чуть сдвинув кепку со лба.
– Славные деньки устанавливаются, да, Говоров? Дождей больше не будет.
– Да, тихо, тепло. – Саша глянул на Вовин профиль. И добавил зачем-то: – Главное, тихо…
– Ну да, ну да, тихо. Идем, – и, не глянув в его сторону, зашагал к дому Марины Ивановны.
В комнате соседки был накрыт к обеду большой стол. В центре стола, застеленного накрахмаленной льняной скатертью, стояла громадная, с полведра, глиняная супница с торчащим из нее половником. Вокруг супницы груда тарелок с холодцом, салатами, блинами, жареной рыбой, тушеной кабанятиной. Прямо напротив входа сидел сын Марины Ивановны – Ганьшин Виктор Егорович. Высокий, крепкий, черноволосый, черноглазый. Рядом с ним, по левую руку, его мать – Марина Ивановна, не сводившая обожающего взгляда с сына и внука. Внук сидел справа от отца и был почти его точной копией. Исключение составляли вес, рост, взгляд, выражение лица.
Егор? Да, точно, Егор, вспомнил Саша рассказы соседки о талантливом внуке.
Егор был выше отца, тоньше в талии, шире в плечах. Спокойный, лишенный отцовской настороженности взгляд. Выражение лица умиротворенное, никакой тебе папиной брюзгливости, надменности. Одет просто. И наверное, очень дорого. Хотя он не мог судить. Он в этом не разбирался.
Неплохой парень, сразу сделал вывод Саша. Его учили, как по физиономическим подробностям построить выводы о личностных пристрастиях.
Он поздоровался, представился, пожал по очереди руки отцу и сыну.
– Вот, Сашенька, дождалась! – похвасталась раскрасневшаяся и принарядившаяся Марина Ивановна. – И не думала, что так скоро приедут мои любимые! Ты присаживайся, присаживайся, я уже тебе и тарелочку поставила.
Саша присел к тому месту, где стояла чистая тарелка. Марина Ивановна тут же принялась наваливать ему еду.
– Кушай, кушай, – приговаривала она. – С работы, чай, не со свадьбы…
Он вежливо благодарил. Понемногу всего пробовал. Поддерживал вежливую беседу. Делился скупыми местными новостями, интересовался столичными. От выпивки отказался. Старший Ганьшин и Вова стремительно переглянулись. Вова едва заметно кивнул, то ли одобрил, то ли осудил, черт его знает. Потом Марина Ивановна принялась убирать со стола, Егор вызвался ей помогать, а папаша с Вовой решили перебраться в сад.
– Мне, наверное, пора, – неуверенно обронил Саша, стоя у задних дверей, ведущих в сад.
– Нет, – категорично заявил Вова и подтолкнул его в спину между лопаток не очень вежливо. – Идем. Есть разговор.
Крохотный садик из трех чахлых яблонек и дюжины смородиновых и малиновых кустов. Тропинка к небольшой обветшалой беседке. Там дощатый стол, две скамьи. Ганьшин-старший сел, кивком указал Саше место напротив. Он сел, куда указали. Вова остался стоять на тропинке, ворочая по сторонам головой на тощей морщинистой шее, будто с минуты на минуту ожидал нападения.
– Есть разговор, – напомнил Ганьшин, полез в карман тонких серых брюк, достал фотографию и запустил ее в сторону Саши через стол. Приказал: – Взгляни!
Саша осторожно взял в руки снимок. На нем была запечатлена девушка. Очень красивая девушка. Фотографировали в полный рост. Высокая, прекрасная фигура, длинные русые волосы, голубые глаза, высокие скулы, пухлый рот.
– Что скажешь? – внезапно поинтересовался Ганьшин, наблюдая за Сашей с непроходящим раздраженным выражением лица.
– Красивая, – осторожно заметил он и положил снимок на стол ровно посередине.
– Да, красивая. Даже слишком! – фыркнул Ганьшин недобро и замолчал.
– И? – Саша вопросительно выгнул брови. – Вы позвали меня за тем, чтобы я засвидетельствовал этот факт?
Непроницаемо-черные глаза Ганьшина внезапно наполнились весельем.
– А дерзкий, Вова, пацан-то! – оживился он, шлепнув себя ладонями по ляжкам. – Страсть какой дерзкий! Он мне нравится, Вова!
Вова сдержанно кивнул, чуть тронув тонкие губы улыбкой, могущей означать: а я что говорил.
– Ты мне должен узнать об этой девке все! – неожиданно проговорил Ганьшин, прекратив веселиться и снова сделавшись раздраженным. И добавил: – Все и даже больше! Давай задавай свои вопросы. Только быстро, я устал!
Вова коротко кивнул, как кнутом щелкнул.
– Вопрос первый – кто она? – спросил Саша.
– Сафронова Эльза Ильинична, – проговорил Вова, оставляя свой наблюдательный пункт и входя в беседку. – Двадцати пяти лет от роду. Незамужняя, несудимая. Единственная дочь Сафронова Ильи Гавриловича.
– Речь идет именно о том Сафронове, о котором я думаю?
Фамилия местного миллиардера была на слуху. Саша много о нем читал в Интернете. И хорошего, и гадкого. Знал, что после смерти жены он так и не женился второй раз. Знал, что тот потерял в горах старшую дочь во время семейного похода. Оставшуюся в живых холил, по слухам, и лелеял. Было в его прошлом много темных пятен, но, опять же по слухам, Сафронов их тщательно отбелил.
Зачем Ганьшиным его дочь?
– Да, о нем, – кратко обронил Вова и сел рядом с хозяином.
– Что я могу о ней узнать, чего не знаете вы? – усмехнулся Саша недоверчиво.
– Ты местный. Ты в приоритете, – выдал Вова заранее заготовленную фразу. – Мы побыли и в Москву свалили. А ты тут, на месте.
– И что я могу? Опер из районного отдела? Опять же у меня служба. Я не могу посреди рабочего дня сорваться и…
– Сможешь, – прервал его Ганьшин, лениво поведя пальцами в воздухе. – Решим.
– Допустим. Но в дом-то к Сафронову я не вхож.
– Решим, – снова обронил Ганьшин.
– Угу… – Саша задумался на минуту, потом помотал головой со вздохом. – Сафронов серьезный мужик. Он через полчаса будет знать обо мне все.
– Согласен!
Вова погасил одобрительную улыбку. Парень нравился ему все больше и больше. И даже несколько жаль будет пускать его в расход, заставляя заниматься сбором информации. Но другого выхода не было. Они еще в дороге с хозяином решили, что самим светиться не стоит. Сафронов оскорбиться может, если они станут слишком глубоко копать. Чужого человека со стороны нанимать? Тоже не выход. Услуги, купленные за деньги, весьма ненадежны.
Неожиданный выход подсказала мать хозяина – Марина Ивановна. Вспомнила про своего соседа и авторитетно заявила, что парень необыкновенно порядочный. Ганьшин прислушался и, посоветовавшись с Вовой, решил, что лучшей кандидатуры им не найти.
– Так как вы меня ему отрекомендуете?
– Как давнего друга моего сына, – пожевав губами, обронил Ганьшин.
– Но этого быть не может. Я издалека. Здесь недавно. Мы не могли быть знакомы с вашим сыном. И об этом узнать легко.
– Знаем мы, откуда ты! – резко встрял Вова. – Виктор Егорович долгие лета возил в те края своего Егорку на охоту. И на оленях катал. И на прииски возил. То, что вы не встретились ни разу, просто случайность.
Случайность как раз то, что они тут пересеклись, подумал вдруг Саша. И неожиданно внутри все напряглось, как часто случалось перед опасностью. В последние десять лет это ощущение посещало его раз пять, когда тело его сковывало судорогой, лишающей движения. Он замирал на минуту-другую, потом его бросало в пот, и сердце принималось бешено биться о ребра. Это дважды спасло ему жизнь. Однажды, когда он, служа в армии, едва не наступил на оголенные провода, оставленные пьяными электриками в кустах. Второй раз, когда ему сделалось дурно на трапе учебного самолета, его отправили в санчасть и прыжок с парашютом так и не состоялся. При повторной проверке оказалось, что его парашют был сложен неверно. И не раскрылся бы ни за что, прыгни он в тот день.
Саша тогда долго думал, прежде чем рассказать о своем состоянии доктору из санчасти. А когда рассказал, то боялся на него глаза поднять. Но доктор неожиданно хлопнул его по плечу и сказал:
– У тебя серьезный ангел-хранитель, Говоров. Всегда его слушайся.
Глаза его при этом и не думали смеяться.
Чего же сейчас? О чем сейчас сигналит его ангел-хранитель? Куда хотят втянуть его эти двое? И ради чего?
– Ради кого, точнее, – прокашлялся Ганьшин. И требовательно глянул на помощника. – Вова?
– Такое дело, Говоров… – Вова вдруг стянул с башки холщовую кепку, обнажая невероятно пушистые белокурые волосы, просто как у ребенка. – Егорка наш жениться на ней собирается. И сам понимаешь…
– Нет. Не понимаю. – Саша ткнул пальцем в портрет девушки. – Что я должен знать? О чем вы умалчиваете? В чем подвох?
– О господи! – Ганьшин закатил глаза в бешенстве, покусал губы, резво поднялся и полез из-за хлипкого стола со словами: – Вова, разрули тут все. Я устал. Пойду, подремлю, с матерью пообщаюсь.
После его ухода повисла тишина. В яблоневых ветках жужжали осы, в мокрой траве стрекотали насекомые. Пахло яблоками и подсыхающими на солнце листьями.
В беседке было тихо.
Вова задумчиво рассматривал Сашу, размышляя, как много он может и должен ему рассказать.
Саша задумчиво рассматривал Вову, размышляя, куда пытаются втянуть его, в какую нехорошую историю? Надо ли ему это? Он отбудет в этом сонном районном захолустье год и уедет. Навсегда уедет. И вряд ли часто будет вспоминать здешние места и местных обитателей. Он уже решил, он вернется домой. И плевать ему на ненависть Игнатьева Сергея Ивановича. Он давно уже не работает в их городе, в областном УВД занимает какой-то крупный пост. Он наверняка и не посмотрит в сторону бывшего парня своей пропавшей без вести дочери. Правильнее, погибшей дочери. Он вряд ли вообще о нем помнит!
Саша вернется домой и…
– Ты должен сейчас принять решение, – разлепил тонкие губы Вова, рассматривая парня из-под низко надвинутого козырька. – Если да, значит, да. Нет, значит, нет.
– Мой ответ будет зависеть от того, что вы мне расскажете.
– Нет! Так не годится! – Вова вспорол ладонью воздух. – Информация, которую я до тебя доведу… Короче, ты узнаешь слишком много, чтобы соскочить. Понял?
– Понял, – кивнул Саша.
И, черт, он забыл о предостережении, сжимающем его внутренности десять минут назад. Забыл совет доктора из войсковой медсанчасти слушаться голоса своего ангела-хранителя. Он проговорил:
– Я согласен. Что я должен знать и делать?
– Хорошо. – Вова заметно расслабился, сграбастал фотографию со стола, убрал в задний карман джинсов. – В общем, так… Истории этой лет десять с небольшим. Сафронов с дочерьми отправился в горы в поход.
– Я об этом знаю, – перебил его Саша. – И там одна из дочерей сорвалась в пропасть и погибла.
– Старшая… Ольга… Любимая дочь.
– А младшую, что же, он не любил?
– Трудно утверждать. Но, говорят, он лет до восьми на нее вообще внимания не обращал. Его жена умерла, ее рожая.
– А-а, ничего себе! И он что же, младенца обвинил в ее смерти?
– Уж не знаю, что там у него в башке было, но дочь росла в доме сиротой при живом отце.
– А старшая?
– Старшей доставалось все: любовь, забота, внимание. Понятно, что выросла она избалованной. Сестру не любила по примеру отца. Унижала всячески. Та платила ей взаимностью.
– То есть они не ладили?
– Мягко сказано. Одно из приближенных к Сафронову лиц утверждает, что девки грызлись при каждом удобном случае.
– То есть не дружили?
– Какое там! По слухам, кроме ненависти, ничего не было между ними. А когда папаша спохватился и начал младшую дочь приближать к себе, то еще и ревность в доме поселилась. Стало вообще невыносимо.
– Инцест? Вы на это намекаете?
– Исключено! Сафронов старомодный нормальный мужик. Не извращенец! – Вова брезгливо передернулся. – Просто дочки не могли выносить присутствия друг друга. И потом этот поход в горы… Он так был некстати…
– Что там случилось?
Ему вдруг сделалось душно в саду, пропахшем подсыхающими на солнце травой и листьями. Футболка на спине промокла. Захотелось окунуться с головой в ледяную воду, чтобы остыть и чтобы не слышать, как Вова скажет:
– Подозревают, что в горах не было несчастного случая. Там было убийство!
– Господи! Нет! – Он мотнул головой, и капля пота со лба шлепнулась на доски старого стола. – Младшая сестра столкнула в пропасть старшую?! Так?!
Вова коротко кивнул и со вздохом вытер лоб ладонью, приподняв козырек.
– Понятно, все это лишь слухи. Но сам понимаешь, мы не можем рисковать Егоркой и не можем женить его на убийце.
– Если это на самом деле так, – вставил Саша.
И вспомнил глаза девушки с фотографии. Нежный, мягкий, немного рассеянный взгляд.
– Никто этого не знает наверняка, кроме отца и дочери, – согласно кивнул Вова. – Но отец, понятное дело, будет молчать. А дочь…
– Что?
– Дочь после той трагедии целый год провела в одной из закрытых клиник Швейцарии. Понимаешь, о какой клинике речь?
– Догадываюсь.
– Так вот, она пробыла там год. Когда вернулась, была тихой, подавленной, и ничего… Слышишь, ничего не помнила из своего прошлого! Вообще ничего!
– Следствие стресса?
– А что еще? – фыркнул Вова и шлепнул себя ладонью по заднему карману штанов, где была спрятана фотография девушки. – Мало этого… К ней приставлен личный доктор, некто Ерофеев Андрей Сергеевич. И он пичкает ее таблетками, а раз в месяц ставит капельницу, после которой она сутки сама не своя.
– То есть?
– Не разговаривает, спит все время. Если не спит, то лежит с открытыми глазами и таращится в потолок. В общем… Тебе надо будет покрутиться в этом доме, разузнать все.
– Что конкретно? И как конкретно я там смогу крутиться? – уставился Саша на Вову, колупающего длинным ногтем мизинца трухлявые доски стола.
– Узнать ты должен все! – резко вскинул голову Вова, оставляя свое занятие. – Чем дышит, о чем думает, что читает, что по ящику смотрит, какое белье предпочитает…
– Ничего себе! Я что же, должен к ней под юбку заглянуть?!
– Только попробуй, – криво ухмыльнулся Вова. – Девка для Егорки. Она для тебя – работа. И не вздумай влюбиться в нее, башку сам откручу этими вот руками.
Он выразительно потряс растопыренными пальцами у Саши перед носом.
– Я понял. Как я туда попаду?
– Это не проблема. – Его тонкие бесцветные губы растянулись в беспечной ухмылке. – Завтра хозяева приглашены на ужин. Смотрины, типа. Знакомить будут Егорку и девку эту. Ты поедешь с нами.
– В роли друга жениха?
– И друга, и телохранителя. Мы с хозяином после ужина уедем. Егор останется на неделю. Такова задумка. Ты будешь при нем.
– А работа?
– Что ты заладил: работа, работа?! Сказано же – решим. Все понял?
– Ну да…
С языка просилась еще уйма вопросов. Например, зачем такая невеста сыну Ганьшина? Они, кажется, даже незнакомы! Ну красивая, и что? В Москве красивых девушек на каждый квадратный километр знаете сколько? Зачем такая нужна? С таким шлейфом проблем? В чем интерес?
Вова его невысказанные вопросы, взбороздившие Саше лоб морщинами, понял по-своему.
– О деньгах не беспокойся. Как только все закончится, заплатим щедро.
– А когда это должно закончиться?
Саша встал следом за ним, уставился в сутулую спину. Вова обернулся и оскалился в улыбке, ничуть не напоминающей радостную. И пробормотал сквозь зубы:
– А закончиться это должно свадьбой, мой друг! Только так! А как еще…
Глава 6
Нельку она к себе не подпустила.
– Потом, – проговорила Эльза, мягко выталкивая любовницу отца из комнаты. – Все потом.
– Что потом-то?
Ярко-зеленые глаза Нели подозрительно уставились на девушку, которая все никак не желала идти с ней на контакт. А чего? Она к ней пускай и не со всей душой, но с пониманием. И запросто матерью бы ей могла стать. Да Илья все тянет.
– Вот, Эльзу замуж отдам, тогда что-нибудь придумаем, кошечка моя, – вырвалось у Ильи неделю назад, когда Неля была особенно старательной и неторопливой. – Что-нибудь и для нас с тобой. Главное, замуж ее отдать… Поможешь?
Она тогда с таким усердием закивала, что в шее что-то хрустнуло и ныло потом дня три. Она готова помогать! Она готова делать все, что угодно, лишь бы выйти поскорее замуж за Илью Сафронова. А для этого надо скорее убрать из дома его полоумную доченьку, которая день и ночь бродит привидением по комнатам и появляется незаметно в самый неподходящий момент.
Неля поморщилась, вспомнив, как Эльза застукала ее, когда она рылась в ее шкатулке с драгоценностями. Как ухмыльнулась догадливо. И как паскудно потом ухмылялась еще месяц в присутствии Ильи, доводя Нелю своими ухмылками почти до обморока. Ведь если бы рассказала ему, он бы Нелю точно погнал бы прочь. А куда она? Она уже к нему прикипела.
Надо ее замуж! Срочно надо ее спровадить замуж из этого дома! Чтобы не шастала тут и не таращилась по сторонам своими бездонными, как пропасть, глазищами.
Неля покусала губу, постояла у захлопнувшейся перед ее носом двери, со вздохом отошла.
Сейчас нарядится как пугало, кому она понравиться сможет?! И волосы. Что за блажь не убирать их в прическу? Почему, опять же, не подкраситься? Красотка, черт ее дери! Любая красота, по мнению Нели, требовала доработки. Всякой красоте не помешает последний штрих.
Она оглядела себя в огромном зеркале, вмонтированном в стену возле двери Эльзы. Высокая, грудастая, зад немного великоват, но она его умело драпирует одеждой. Лицо казалось бы заурядным, не трудись она над ним каждое утро. И косолапила она от рождения. Великих трудов стоило изменить походку. И ноги болели, и спина, но работала, работала над собой. Потому что будущего хотела великолепного.
И дождалась бы, давно дождалась, кабы не это пугало, что затаилось теперь за дверью своей комнаты.
– Эльза! Открой! – Она решительно стукнула кулаком в дверь. – Открой! Твой отец…
Дверь бесшумно широко распахнулась. Неля от неожиданности вздрогнула и выругалась про себя: «Вот ведь чертово семя!»
– Что мой отец?
На девушке, кроме лифчика и трусов, ничего не было. И в этом белье Неля даже грядки полоть бы не стала, не то что мужика соблазнять. Скучный, заурядный хлопок в мелкий цветочек.
– Твой отец попросил меня помочь тебе, детка. И я помогу! – Она решительно шагнула в комнату. – Нравится тебе это или нет!
– Помогай, – неожиданно смирилась Эльза и кивнула на груду одежды, разбросанной на диване, стульях, креслах. – Я совершенно потерялась.
Еще бы! Неля алчно ощупала взглядом дорогущие тряпки. Кто хочешь растеряется. Что ни платье, то произведение искусства. Соберись на прием в королевский дворец – проблем с нарядом не было бы.
– Я сейчас…
Неля принялась рыться в платьях. Зависть, вспыхивающая при каждом новом фирменном ярлыке, она старательно душила. Ей надо нарядить Эльзу по высшему классу! Она должна выглядеть потрясающе, но не вызывающе. Это должно быть что-то невероятно эффектное и в то же время…
– Вот! Оно!
Она расправила в руках длинное платье тончайшего шелка цвета грозового неба. Мгновение любовалась игрой света на нежных невесомых складках. Тут же представила его на Эльзе, подавила очередной завистливый вздох. И протянула его со словами:
– К нему наденешь сапфировые серьги матери и браслетик.
Она почти не заметила, с каким ехидством покивала в ответ Эльза. Понятно, напоминала о ее проделках. И пускай! Любопытство, между прочим, не порок. Она же ничего не украла. Она просто смотрела и восхищалась. Ну и завидовала, конечно, не без этого.
– Белье надень вот это, – скомандовала Неля, вытаскивая из отдела для белья красивый ажурный гарнитур. Следом швырнула в сторону девушки упаковку с тончайшими колготками.
– А это зачем? – захлопала та глазами. – Лето же. И мы дома.
– Лето же! – передразнила ее Неля. – Одевайся, пора заниматься прической.
И она почти с ненавистью оглядела молодое красивое тело. Вот бог дает, кому ненадобно! Все на своем месте, всего в меру. Ни наращивать, ни урезать, ни скачивать не надо.
Неля отвернулась от девушки, уставилась невидящим взглядом за окно. Затяжному дождю на смену явился отвратительный ветер, разворотивший ей сегодня всю прическу и задравший подол ее красивой туники так, что стали видны ее массивные бедра.
При гостях бы такого конфуза не случилось.
Интересно будет посмотреть на жениха. Он-то хоть достоин такой красоты, которую они сейчас для него готовят? Илья говорил, что парень симпатичный и вроде умник, каких поискать. Но Неля не очень ему верила. Она во всем этом подозревала какой-то подвох. Эльза вроде и совершенна внешне, но внутри не без изъяна. Об этом не говорят вслух, но шепчутся многие. Да и сам Илья нет-нет да и замрет в печали, рассматривая дочь исподтишка.
Больная же девка-то, чего огород городить!
Кому вдруг приспичило в здравом уме жениться на ней? Что за блажь такая?
– Оделась? – Неля повернулась, когда шелест одежды за ее спиной стих. И против воли залюбовалась. И не желала, да похвалила. – Ты красавица, Эльза. Ты просто красавица!
– Спасибо, – она тронула свои ушки. – Только драгоценности мамины не здесь.
– Ой, да знаю я, где драгоценности твоей мамаши! Сейчас принесу. Ты усаживайся, сейчас прическу станем делать и лицо.
– А что с моим лицом?! – Эльза нервно дернулась к зеркалу, всмотрелась. – Все вроде нормально.
– О господи!
Неля закатила глаза и пошла в соседнюю комнату за шкатулкой.
Ее и шкатулкой-то было грех называть. Это была приличных размеров деревянная коробка, обтянутая кожей, из нескольких ярусов, отделов и потайных кармашков. И там было столько всего! У Нели пальцы принимались плясать, когда она их туда запускала и перебирала искрящиеся камни, цепочки, ожерелья, браслеты, серьги, кольца. И чего греха таить, не застукай ее Эльза, она себе бы чего-нибудь непременно прихватила бы. Чего-нибудь подешевле и понеприметнее. О чем и не вспомнит никто никогда. Тем более Эльза, с ее-то памятью!..
– Как-то она слишком уж укутана.
Илья с сомнением оглядел дочь. Длинное платье, длинные рукава, вырез под самое горло. Ничего же не видно, ни ног, ни рук, ни груди. И волосы Нелька будто нарочно все спрятала, соорудив на голове его дочери какой-то странный кокон.
– Нормально все, Илюша, что ты? – Неля потянулась губами к массивному подбородку любимого. – Очень красиво и изысканно.
– Может быть, может быть…
Он снова покрутил головой. Лично ему нравилось, когда на женщине тряпья поменьше. И когда грудь хоть немного видна. И волосы любил свободными локонами по плечам. Сама-то Нелька ничего себе на башке не стала сооружать. Растрепала кудри, переплела. Красиво, эффектно. Чего из его дочери сделала?
– Кому она сможет понравиться в этом балахоне, Нель? – вздохнул Илья и незаметно для дочери ущипнул любовницу за плотное бедро. – Просил же… Ничего доверить нельзя…
Обидеться? А толку!
Неля сдержанно улыбнулась, подавила тяжелый вздох и потащила Илью с веранды, где застыла статуей Эльза, уставившись невидящим взглядом на ворота. Гости должны были вот-вот подъехать.
– Куда ты меня тащишь? – тяжело ступал за ней следом Илья. – Секса не будет, Нель. Не сейчас. Вспотеем, разлохматимся. Ни к чему это.
– Какой секс, Илюша? – округлила она великолепно подведенные глаза. – В столовую я тебя веду, посмотреть сервировку. Раз уж ты взялся все контролировать, то…
– Нет, ну в самом деле, могла что-нибудь посексуальнее на нее надеть. У нее же все на месте, чего было драпировать так?
– А зачем? Вот скажи, зачем? – она рассеянно осматривала огромный овальный стол в большой столовой, за которым, бывало, до тридцати человек умещалось. – Чтобы столичные гости с порога приняли ее за шлюху?
– При чем тут?.. Вот при чем тут это, Нель?! Чего сразу шлюха-то?
– Ты знаешь, сколько стоит платье, которое на ней?
– Нет.
Илья выдвинул один из стульев из-за стола, тяжело уселся. Ему это сватовство, честно, уже в кишках сидело. Столько суеты, столько суеты. А все ради чего? Ради бизнеса. А если Эльза заартачится? Или сыну Ганьшина она не понравится? Что тогда? Все планы коту под хвост? Так не хотелось бы.
– А зря не знаешь, Илюша. Это ведь твои денежки. – Она ласково коснулась губами его вспотевшего затылка. Навалилась тяжелой грудью ему на плечи. – И в этом платьице их о-го-го сколько, Илюша! И твои гости, если они в самом деле такие крутые и в чем-то разбираются, то сразу оценят. К тому же это платье совершенно не скрывает ее фигуры. Когда она идет, садится или встает, этот шелк ее облегает, как вода.
– Ишь ты… Поэтесса просто! – Он нервно повел плечами, сморщился. – Не дави сиськами, Нель. Жарко! Вспотею.
Он надел по ее просьбе льняную белую сорочку, которая мялась, зараза, как бумага. И от этого он немного психовал. Но Нелька авторитетно заявила, что для домашнего ужина это то что надо. И стильно, и дорого, и неофициально. Он ей доверился. Теперь жалел. И с Эльзой тоже перемудрила.
В кармане пискнул телефон. Охранник на воротах прислал сообщение, что гости прибыли. И добавил, что их четверо. Странно. Илья ждал троих. Отца, его помощника и сына. Кто четвертый?
Он настороженно глянул на Нелю, застывшую возле накрытого к ужину стола.
– Их почему-то четверо, – проговорил он. – Не понял! Кто четвертый?
– Может, твой гость жену прихватил? Он ведь женат?
– Да, но… Не было про жену ни слова. И прилетели они втроем. Точно знаю. Кого притащили?
Он подошел к окну, выглянул. Из окон столовой была видна крохотная полоска земли перед домом, выложенная тротуарной плиткой. По ней сейчас и маршировали его гости.
Ганьшина он не успел увидеть, тот уже скрылся из вида, мелькнул только его ботинок. Его мелковатого роста помощник в кепке, с которой, по слухам, он не расстается, шмыгнул следом. Сын Ганьшина шел неторопливо, походкой уверенного в себе человека, ни в чем не терпящего нужды.
Может, и в Эльзе у него той нужды нет, мимоходом подумал Сафронов.
А замыкал шествие четвертый, неприглашенный гость. И он Сафронову сразу не понравился. Хоть и увидал мельком, толком не успев рассмотреть, а не понравился.
– Что скажешь? – зачем-то шепотом спросил он у Нельки, которая снова притиснулась к его спине своей жаркой грудью и наблюдала за гостями вместе с ним.
– Жених приятный. Папашку не рассмотрела. Не успела. Этот в кепочке…
– Личный помощник Ганьшина. Вова! – фыркнул неуважительно Сафронов. – Всех заставляет себя так называть. Говорят, опасный.
– Ага… Может, и опасный. Но тот четвертый, что сзади шел…
– Что?
– Не понравился он мне.
– Мне, кстати, тоже, – удивленно отозвался Сафронов и покосился на Нелькин профиль. – А тебе чего?
– Не знаю… На мента похож.
– Да ладно тебе сочинять-то! Скажешь тоже, на мента! Ганьшин станет с ментами вязаться?! Не тот уровень…
– Как знать, как знать.
Она обдавала его шею горячим дыханием, и он почувствовал, что под мышками у него мокро. И пятна наверняка проступят теперь на рубахе. И на спину навалилась, коровища, помяла всего. А переодеваться уже поздно.
– Отвали! – прикрикнул он на нее и принялся отлеплять от живота взмокшую рубаху, ворча. – На мента он похож! Угадала! Провидица тоже еще… Идем, надо встретить.
Рукопожатие и знакомство заняло минут десять. Сафронов, не привыкший к протоколу, начал томиться от пустых вопросов, которые Ганьшин задавал ему вежливым равнодушным голосом. Он отвечал иногда невпопад, смущался, злился на себя и на гостей, выстроившихся перед ним полукругом. И косился время от времени на дверной проем, откуда ждал появления дочери и Нельки. А их все не было и не было. Не были бы гости столь важными персонами, он бы давно уже гавкнул, чтобы девки не мешкали. Он устал уже тут один за всех отдуваться. Но вместо этого повернулся к светловолосому парню, который все время молчал и в светском трепе участия не принимал, и спросил:
– А молодой человек… Мы знакомы?
И уставился на него требовательно и надменно.
– Вряд ли, – тут же поспешил вставить Ганьшин-старший. – Извините, не представился случай оповестить вас, что сын мой друга детства тут встретил. Просто чудеса какие-то. Представляете, с детства не виделись! А тут… Насколько мир тесен! Не перестаю этому изумляться…
И понес какую-то дребедень про давние поездки в дальние дали, где охотился вместе с сыном, на оленях катался с ним же. И где познакомился с мальчиком Сашей Говоровым. Вернее, с его отцом, потому что тот проводником был у них. А тот познакомил ребят, и дружба завязалась. И вот спустя столько лет парни встретились, и где бы вы думали! В доме матери Ганьшина-старшего.
История показалась Сафронову никуда не годной. На три с минусом тянула, не выше.
Так бы и сказали, что телохранителя оставляют вместе с сыном в чужих людях. Чего тут такого-то? Он лично предосудительного ничего в этом не видит. Паренек – наследник финансового королевства, сотворенного папашей. О нем следует заботиться. И охранять!
– Угу… – пробубнил он, когда гость наконец заткнулся и перестал нести всякий вздор о случайностях. – А чем занимаетесь, Александр? Городок-то говенный, уж простите. Ни работы, ни бизнеса. На весь городок один магазин.
– Три, – вежливо поправил его голубоглазый блондин в неприметной серой одежде, под которой угадывались крепкие мускулы.
– Что? Не понял?
– Три магазина, – парень улыбнулся.
– А-а, ну пусть три, – неопределенно повел руками в воздухе Сафронов. – И что? Городок-то никудышный, умирающий. Весь народ ездит за тридцать верст на работу и в больничку. Чем там можно заниматься, не пойму?
– Служу я.
Говоров неуверенно глянул на Ганьшина-старшего, младший продолжал отстраненно скучать, рассматривая картины на стене, за которые Сафронов заплатил целое состояние, не будучи уверен, что это того стоит.
– Служите? Где?
– В полиции.
И Сафронов едва не ахнул вслух. Вот тебе и Нелька! Вмиг мента разглядела в этом симпатичном блондине. И что выходит? Ганьшин первого попавшегося под руку мента к сыну приставил, лишь бы не оставлять его одного в доме будущего тестя?
Некрасиво же, ну! Даже гадко!
Надо узнать об этой приблуде побольше. Что за мент? Откуда взялся? Кем приходится Ганьшиным? Может, правда дружба какая в детстве с пацаном случилась? Верится слабо, а вдруг?
– Добрый вечер, господа, – пропел Нелькин голос от дверей, и все головы мгновенно повернулись в ее сторону. – Извините, что опоздали. Извините…
Она вошла, держа за руку Эльзу. Та, дурочка, плелась, как на эшафот, ноги еле переставляла. Голова, увенчанная нелепой коляской из волос, низко опущена. Щеки бледные.
Ну что за дура, честное слово!
Сафронов скрипнул зубами. Даже преподнести себя не может. Не то что Нелька. Вот кто среди мужиков, как рыба в омуте. Зубы скалит, бедрами виляет, грудь напоказ. И успела все же, стерва, в дочерину шкатулку влезть. Нацепила ее ожерелье из жемчуга, которое Сафронов Эльзе на восемнадцать лет подарил. Неужели думала, что он не заметит? Да без его ведома здесь клоп не заведется. Не то что…
– Разрешите представить, – выкинул Сафронов левую руку в сторону дочери. – Моя девочка. Эльза… Иди сюда, малышка.
Эльза неуверенно шагнула пару раз к кучке гостей. Кротко кивнула, назвалась. Гости поочередно приложились к ее ручке, пробормотали что-то вежливое. Все, кроме мента. Тот просто скупо пожал ей руку и представился. И уставился на нее, как на очной ставке – пристально, не мигая.
Сафронов вопросительно вскинул брови в сторону Нельки. Что говорить и делать дальше, он не знал.
– Господа, прошу к столу, – выпалила та.
Сафронов досадливо поморщился. Как трактирщица, честное слово. Надо было как-то деликатнее их увлечь в столовую. Не так сразу. Что-то еще предложить высоким гостям. А что? Сафронов понятия не имел. Все его местные знакомые бизнесмены предпочитали деловые разговоры вести за столом. И сразу с порога шагали именно туда. Что предпочитали отец и сын Ганьшины, оставалось только догадываться. Но, кажется, Эльза младшему Ганьшину понравилась. Он просто глаз с нее не сводил. И принялся что-то говорить ей вполголоса. Кажется, даже не по-русски. Смутить задумал? А на вот, выкуси! Эльза блестящее образование получила. И не в России, между прочим. И тоже принялась лопотать что-то в ответ. И они рассмеялись.
А? Что? Дело слаживается? Выйдет из наследника зять, а? Как там, бишь, его? Егорка, кажется. Егор Викторович, стало быть.
Они вошли в столовую, расселись, как-то сразу правильно заняв свои места, хотя никто никого не рассаживал. Сам Сафронов во главе стола. Справа Ганьшин-старший. Слева Нелька. Рядом с отцом сын. Напротив Эльза. Рядом с Егором Вова. Напротив него Александр Говоров.
Черт! Вот это бы ни к чему. Он, получается, сел рядом с Эльзой. Это Сафронову не понравилось. Он кишками чувствовал, что этого блондина надо держать на расстоянии. Если он не уедет вместе с Ганьшиным-старшим, а это вряд ли случится, то надо будет поселить его во флигеле. Нечего ему в этом доме отираться. Охранять своего друга он сможет и на расстоянии. Благо оно в двадцать метров.
Разговор за столом не клеился. Сафронов медленно, но целенаправленно напивался. Ганьшин-старший пил меньше, но хмелел быстрее. Вова скупо улыбался и все больше жевал. Егор…
А Егор сидел и игрался с мобильным телефоном. Переросток хренов! Пить не стал. Есть почти ничего не ел. На Ельзу почти не смотрел. В разговоре участия не принимал. Что у этого залетного москвича на уме? Черт его знает!
– Может, останетесь? – спросил Сафронов у отца и его помощника безо всякой надежды. – Куда на ночь-то?
– Ничего, ничего, здесь недалеко. – Ганьшин слегка покачивался от выпитого и казался вполне довольным. – Жаль, о делах не удалось поговорить. Но, думаю, времени у нас впереди предостаточно.
– Думаю, да, – кивнул Сафронов, сильно в этом сомневаясь.
Егорка, хлыщ московский, после ужина, сославшись на усталость, сразу запросился в отведенную ему комнату. И даже с отцом не простился. А с Эльзой лишь перекинулся парой слов. И все в телефон таращился, прежде чем скрыться за дверью. И через пять минут свет в его окнах погас.
Ну что за жених, а? Он, конечно, был бы против, полезь тот к Эльзе под платье. Но приличия-то необходимо было соблюсти, нет? Хотя бы кофе вместе выпили бы на веранде.
– Чмо московское! – скрипнул зубами Сафронов, выйдя из душа и падая на кровать рядом с Нелькой. – Толку не будет. Зря мы все это затеяли.
Нелька промолчала, сосредоточив все свое внимание на его сосках. Она искупалась раньше и пласталась голышом на его кровати уже минут десять.
– Хватит! – прикрикнул на нее Сафронов и звонко щелкнул ее по заду пятерней. – Хватит лизаться! Я о деле с тобой хочу говорить.
– Говори, любимый, – промурлыкала она сытой кошкой и шлепнулась сиськами о его бок. – А то я усну!
– Некогда спать. – Он сдвинул ее на самый край, глянул строго. – Одевайся давай.
– Зачем?! – Ее нижняя губа обиженно вывернулась. – Надоела?!
– Дура, – беззлобно отозвался Сафронов. – Одевайся. Пойди послушай, о чем Саша с Эльзой разговаривают. Они ведь до сих пор на веранде сидят?
– Я голой на улицу не выходила, чтобы знать, – огрызнулась она.
Неля сползла с кровати. Дотянулась до шелкового халата, натянула его прямо на голое тело.
– Так и пойдешь? – вытаращился Сафронов.
– А как надо?! – огрызнулась она.
– Вот шалава! – выдохнул он почти восхищенно, жадно рассматривая ее зад, плотной массой колышущийся под шелком. – Ладно… Все равно никого нет. Им на глаза не попадайся. Просто послушай, о чем они там разговоры говорят, и пулей сюда, к папочке…
Сафронов задремал сразу, как подол ее халата исчез за дверью. Накрыло, будто в яму черную упал. И не сразу понял, когда разлепил глаза, что делает в его спальне Нелька. И почему у нее глаза такие тревожные.
– Ты чего, сбесилась? – прикрикнул он и сбросил с себя ее руки. – Чего трясешь?
– А чего ты спишь, как умер?! – зашипела она. – Я испугалась!
– О господи… – выдохнул он, надувая щеки, потер лоб, зевнул. – Который час?
– Половина двенадцатого.
– Ночи?
– Ну не утра же, Илюша! Я полчаса назад из спальни вышла. Чего ты?!
– А куда ходила-то?
В голове у него все смешалось. Гости, ужин, дочка, явно не сумевшая удержать внимание Егора. Что потом?
– Я ходила подслушивать. Ты велел. Эльза сидит с этим ментом на веранде. И разговаривает. Ты велел послушать, о чем. Не помнишь, что ли? – Неля изумленно моргнула раз-другой.
– Ну! Помню, – он не помнил точно, как посылал ее, но понимал, что это важно. – И о чем они говорят?
– Дело дрянь, Илюша! – вдруг выпалила Нелька и побледнела. – Дело дрянь!
– То есть?!
Он резко сел на кровати. И головная боль прошила виски и затылок. Сафронов застонал.
– Голова? – сочувственно сморщилась Неля. – Что? Таблетку?
– Коньяку плесни, дура, – прошептал Сафронов. – Таблетку! Стану я кишки травить дерьмом твоим химическим. Быстро сто граммов, ну!
Она метнулась к шкафу, закрывающему северную стену от угла до угла. Распахнула среднюю узкую створку, за которой прятался миниатюрный бар. Налила ему в рюмку. Поспешила обратно. Подождала, пока он выпьет, и прошептала снова:
– Илюша, дело-то плохо!
Он минуту сидел с закрытыми глазами, время от времени чмокая языком, смакуя послевкусие. Потом, не открывая глаз, произнес:
– Говори.
– Этот мент не разговаривает с ней, Илюша! Он ее допрашивает!
– В смысле?
Он осторожно приоткрыл глаза, прислушался к боли. Она потихоньку отступала. Не надо было все же мешать спиртное за ужином. Не знал, что делать, как себя вести с гостями. И надрался, как извозчик. Не надо было.
– В смысле, допрашивает? – повторил он, сосредочившись на бледном Нелькином лице.
– Про память ее. Про клинику в Швейцарии. Про шрам на запястье. И самое главное, про таблетки!
– Что, что, что? Про таблетки? – он сунул ей пустую рюмку, скомандовал: – Налей еще. Ничего не соображу.
Неля послушно сходила за коньяком. Налила чуть больше, вставила рюмку в его непослушные пальцы. Дождалась, пока он выпьет, подышит тяжело и глубоко. И снова зашептала:
– Он спрашивает ее о лечении, которое ей проводят. Что, говорит, за препараты вы принимаете, Эльза?
– Так и спросил? – не поверил Сафронов. И округлил мутные глаза. – Ему-то что за дело?!
– Илюша, ты что? Не понимаешь ничего, да?
– А что я должен понимать?
Он с сожалением повертел в руках пустую рюмку, намереваясь продолжить. Неля сразу сообразила, отобрала, опустила ее с грохотом на прикроватную тумбочку. Сердито выпалила:
– Он здесь не просто так, Илюша! Он здесь выполняет определенную миссию!
– Ясно какую, охраняет сына Ганьшина, – вяло пожал плечами Илья и упал спиной на подушки.
Его снова поволокло в сон. Слушать тревожный шепот Нельки стало невмоготу. Захотелось, чтобы она выключила наконец свет и угомонилась. До утра, все до утра. Вечер не задался, разве не понятно? И состоявшееся знакомство было смазано идиотской потребностью сына Ганьшина все время играться с мобильным телефоном. Может, математики все такие странные? Может, он не игрался, а считал что-нибудь? Сафронова совокупный доход, к примеру, а?
– Он охранник, Нель. – Илья протяжно зевнул, потянулся к ней громадными ручищами. – Иди к папочке, детка. Убаюкай его.
– Да на хрен ему сдался этот сынок, чтобы его охранять! – разозлилась она, уворачиваясь. – Он к его двери даже не подошел ни разу. Разве так ведут себя охранники?! Выслушай меня наконец, Илюша! Я что, зря мерзла на сквозняке полчаса, подслушивая?!
– Ну! – Он сделал над собой усилие и разлепил веки. – Ничего же не случилось, детка.
– Сегодня – да. Завтра – может.
– И что может случиться завтра? – Сафронов снова закрыл глаза и задышал ровно и спокойно, так он обычно засыпал.
– Завтра…
Ей внезапно стало скучно. Будто кто рукой провел по ее лицу, разгоняя смятение и обостряя зрение.
А чего она, в самом деле? Ей-то что? Родному папочке нет дела до того, как сейчас залетный мент его доченьку обрабатывает. А ей надо?
Ну, догадалась она, что Говоров этот Александр приехал сюда разузнать все, что можно и нельзя про Эльзу. Так это любой догадался бы. Он со своим так называемым другом детства за весь вечер парой слов не перекинулся. А с девушки глаз не сводил. И после ужина к ней будто прилип. Вывод? Он тут из-за нее. Особо догадливой не надо было быть, чтобы понять. И Илья утром прозреет. Когда трезвым будет. Сейчас с него толку никакого. Спит как мертвый. Может гореть все вокруг, он не проснется. Она знала.
– Завтра будет завтра, – пробормотала Неля и зевнула, закрывая глаза. – Завтра может быть для всех для нас сюрпризом, Илюша…
Глава 7
Разбудило его пение птиц. Он удивленно повертел головой на подушке, не понимая. Конец августа, какие птицы? Только потом понял. Это в саду у Сафронова в клетках надрываются канарейки. Он вчера, когда шел от ворот, видел клеток этих великое множество. А им прикажут, до морозов станут петь. У них, у богатых людей, все так. Они могут управлять миром, людьми, зверьем и птицами. А попутно еще и воспоминаниями.
Вспомнив вчерашний вечер, он нахмурился.
Сегодня ему станет звонить Вова, помощник Ганьшина. Спрашивать о результатах. А у него что? А у него почти ничего. Девушка ничего не помнила из своего прошлого. Ничего! Ее жизнь началась десять лет назад. В тот день, когда она на больничной койке в Швейцарии впервые открыла глаза, выйдя из глубокой комы, которую спровоцировал тяжелейший стресс.
Ничего. Пустота. Омут. Пропасть, в которой погибла ее родная сестра, сорвавшись вниз.
– Единственное, что помню, это холод, – прошептала она в какой-то момент, уставив немигающий взгляд на Сашу. – Дикий холод. Я вся сжалась в комок. И отец… Он кричит…
– А что?.. Что он кричал? – настойчиво повторял Саша, не боясь показаться невежливым, он, черт побери, тут на работе.
– Я не помню. – Эльза растерянно оглядывалась вокруг себя так, как если бы потерялась. – Я даже не уверена, что помню это.
– Как это?
– Иногда мне кажется, что это мне просто приснилось…
Вот и вся история. И что он сможет вытянуть еще? Она, правда, пообещала сегодня принести ему таблетки, которыми потчует ее Ерофеев Андрей Сергеевич. Но Саша не был уверен, что у нее получится. По словам Эльзы, противный доктор всегда стоит перед ней со стаканом воды и дожидается, когда она проглотит.
– Я попробую, – пообещала она и ушла к себе.
Саша пошел во флигель, где его разместили. И проторчал без сна в тесной комнате часов до четырех утра. В комнате сначала показалось душно, он распахнул окно, расположенное под самым потолком. И тут же замерз. А мерзнуть он не терпел. Закрыл окно, но оказалось, что за то время, что он проветривал комнату, налетела стая комаров, и ему потом пришлось прятаться с головой под одеялом. Чтобы не слышать отвратительный писк летающих гнусов. Одеяло странно пахло, и его тут же затошнило, стоило представить, кто и чем на нем занимался. Он вылез из кровати, сел в плетеное кресло, поставив его в дальний от входа угол. И задумался.
Из головы не шла нелепая ситуация, в которую он попал. Зачем ему это? Кто сказал, что для его карьеры важно заниматься личной жизнью избалованного странного Егора Ганьшина? А парень-то был странным, хотя и старался таковым не выглядеть. Но что-то с ним явно было не так. Неужели вездесущий Вова не замечал? Вряд ли. Может, потому и утащили парня из Москвы подальше, чтобы женить? А на ком? Эльза со своим загадочным прошлым как нельзя лучше подходила ему. Он странный, что-то точно скрывающий. Она без памяти. Прекрасная пара!
Саша задремал прямо в кресле. Во сне заворочался и свалился на пол. Ушиб локоть и перебрался на кровать. И проспал. До которого часа?
Он потянулся к своим часам, которые положил на круглый стеклянный столик рядом с кроватью. Глянул. Половина десятого. На завтрак приглашали к десяти. Пора было подниматься.
Он принял душ. Переоделся в другую одежду. Вова заставил купить несколько комплектов, щедро снабдив денежными средствами. Глянул на себя в зеркало. Кисло улыбнулся своему отражению с грустными глазами и пошел на улицу. И вздрогнул, распахивая дверь, хотя не был робким.
– Здравствуйте, Саша. То есть доброе утро.
На пороге флигеля, прилипнув задом к перилам крыльца, стояла Эльза. Широкие светлые джинсы, бесформенная шерстяная кофта шоколадного цвета, тупоносые грубые ботинки. Волосы убраны в хвост. Лицо неестественно бледное, губы бесцветные. Складывалось ощущение, что девушка только что пережила какое-то душевное волнение. Хотя пойми их, чокнутых! Может, они с утра всегда такие!
– Доброе утро, Эльза. – Саша осторожно улыбнулся. – Меня что, потеряли?
– Почему? – она испуганно моргнула. – Почему вы так решили?
– Ну… Вы здесь так рано.
– Нет, я не искала вас. – Ее спина выпрямилась, пальцы нырнули в широкие рукава, взгляд скользнул вдоль тротуарной дорожки, упирающейся в крохотное озерцо. – Я знала, что вы еще не выходили. Здесь всё и все на виду.
– Понятно. – Он прикрыл дверь, обошел девушку, не зная, как реагировать на ее визит. – Егор еще не выходил?
– Что? – она вздрогнула. – Егор? Какой Егор?
О господи! Он чуть не выругался. Доложить Вове все же будет что. Если они любят своего мальчика и желают ему добра и счастья, то пускай забирают его отсюда как можно быстрее.
– Егор. – Саша встал на дорожке, сунул руки в карманы новеньких брюк, качнулся на каблуках новеньких туфель. – Парень, что вчера приехал вместе со мной.
– Неправильно.
Она слабо улыбнулась, выудила пальцы из рукавов кофты, пригладила волосы. Хотя причесана она была безупречно. И тут же добавила:
– Это вы приехали с ним. А не он с вами.
– Ну да. Как-то так. – Саша понял, что его только что лихо поставили на место. – Я приехал сюда со своим другом, вашим женихом.
– Я вас умоляю, – она вымученно улыбнулась. – Какой жених! О чем вы! Он вчера вечером телефона из рук не выпускал. Наверняка переписывался со своей девушкой. Вся эта затея… Ох уж эти родители… А ваши, Александр? Ваши родители? Где они?
– Их нет, – скупо ответил он.
А про себя подумал, что совсем не обязан откровенничать с хозяйской дочкой, стоящей сейчас перед ним тремя ступеньками выше на крыльце флигеля. Кто она ему? Никто! Она объект, пущенный Ганьшиным-старшим и его помощником в разработку.
Кстати…
– Вам удалось принести мне то, о чем мы вчера говорили?
– Да. Андрей Сергеевич сегодня немного утратил бдительность. Или я обязательность.
Она снова улыбнулась и запустила руку в карман широкой кофты. Порылась там и достала крохотную таблетку.
– Что это, знаете? – Саша быстро забрал у нее из ладони таблетку, сунул себе в карман.
– Понятия не имею! А зачем? Отец знает что делает. Если считает, что мне необходимо принимать это лекарство, значит, так и есть. Зато я сплю спокойно, меня не мучают кошмары, я не просыпаюсь в поту с криком о помощи. Не понимаю, зачем вам знать, что это за таблетки?
– Но…
Он лихорадочно рылся в памяти, пытаясь вспомнить вчерашнюю мотивацию. Он попросил ее принести таблетку и как-то очень складно объяснил для чего. Она согласилась. Дай бог вспомнить!
Эльза сбежала со ступенек и стремительно пошла по дорожке мимо него, к дому. Слушать его объяснения она не собиралась. И ладно, и хорошо.
Саша медленно пошел за ней следом, наблюдая за ее походкой.
Она красиво шла, черт! Очень грациозно, хотя почти бежала. Ее волосы, неистово мечущиеся от быстрой ходьбы, запах ее нежных духов, разворот плеч. Ему все это странно нравилось. Волновало.
А не должно было! Понятно? Не должно! Она для него объект. Чужая невеста.
– Егор не выходил? – крикнул он ей в спину, вспомнив, что она так и не ответила.
– Егор?
Эльза приостановилась, обернулась и забывчиво наморщила лоб, снова превращаясь в чокнутую. Он уже собирался ей напомнить, кто, блин, такой Егор, когда она сказала:
– А Егор пропал, Саша.
– Что? – Он встал как вкопанный, чувствуя чье-то ледяное прикосновение к области сердца. – Что значит пропал?
– Не знаю. – Она беспечно дернула плечами и как-то очень сладко улыбнулась. – Меня это совершенно не заботит. А вас?..
Глава 8
– Но ты же обещал, скотина!!!
Взвизгнув на неестественно высоких тонах, Света швырнула свою тарелку на стол. Гречневая каша, которую она заставляла есть каждое утро и себя и его, разлетелась по столу. Сергей Евгеньевич поморщился. Но не оттого, что Светка завизжала, а ее визг всегда закладывал ему уши. Такой реакции на свои слова он ожидал. Оттого, что она, тварь, просыпала на стол кашу. Теперь ее придется выбросить. А выбрасывать еду он не мог. Ему было… больно.
Он сразу вспоминал, как умирала его дочь десять лет назад. Ей было очень холодно и голодно. И еще очень страшно, наверное. Как было страшно ему, когда он метался по тайге, разыскивая ее. Он тогда тоже почти ничего не ел целую неделю. Только пил воду, жевал галеты и курил. Курил, жевал галеты и пил воду. И еще надеялся. Боялся и надеялся. Когда нашли Говорова, он надеяться перестал.
Но не перестал его ненавидеть, не перестал обвинять его в гибели дочери. И до сих пор не перестает.
– Ты придурок, – сказала тогда Светка. – Парень сам еле живой остался. Что он мог?
– Он мог издохнуть вместо нее, – отвечал Игнатьев, запив тогда на полгода. – Мог не брать ее с собой. Мог проверить этот чертов снегоход! Почему… Почему он его не проверил?! Ненавижу…
Жена снова напомнила о себе, принявшись ныть:
– Ты же обещал, Сережа, что мы улетим на отдых! Ты обещал! Я так ждала твой отпуск. Так ждала!
Светка забилась в угол, нарочно съежилась, стараясь выглядеть помельче, и приготовилась рыдать.
Игнатьев внимательно осмотрел свою жену. Высоченная, под метр восемьдесят, наевшая тридцать лишних килограммов, обрюзгшая, Светка давно перестала быть красавицей, в которую он влюбился двенадцать лет назад. И слезы ее перестали его волновать. Раньше всегда нервничал, когда она сжималась в комочек и принималась всхлипывать. Делалось ее жалко. Теперь…
Когда в бабе под сто килограммов, съежиться до размеров нежного создания ни за что не получится. И слезы ее сейчас вызывали лишь раздражение, потому что ревела она по всякой глупой причине. А иногда даже и без нее. Просто для того, чтобы он ее пожалел.
А разве она достойна жалости? Что у нее не так? Что стряслось в ее обеспеченной сытой жизни? Ничего ровным счетом. Она спит, жрет, не работает, по дому все делает абы как. Готовит тоже дрянно. За собой не следит. Причесывается раз в два дня.
Вздохнув, Игнатьев принялся сгребать ребром ладони кашу себе в тарелку. Он не мог выбрасывать еду.
– Клинит, да, Игнатьев? – Светка передумала реветь, выпрямилась и презрительно скривила губы. – Чего крупинки со стола собираешь? У тебя же полная тарелка.
– Дура, – беззлобно отозвался Сергей и запустил ложку в тарелку с кашей. – Еду выбрасывать грех.
– Когда еда просыпается, это уже мусор, – привычно огрызнулась она и швырнула в свою кашу большой кусок сливочного масла. – Масло положи себе. Так вкуснее и сытнее.
– Так вреднее, – возразил он с набитым ртом. – Тебе бы не мешало подумать о диете, Света. Мечешь все подряд. Так до инсульта и инфаркта недалеко.
– Не твое дело. – Она сосредоточенно возила ложкой по тарелке, перемешивая кашу с маслом. – Мой организм, что хочу с ним, то и делаю. И вообще, Игнатьев, вся наша жизнь – это…
– Что?
Ему на мгновение сделалось интересно, что же такого умного скажет его ошалевшая от безделья жена.
– Это судьба!
Выдала! Это он уже слышал, и не раз.
– Вот твоя Настя погибла совершенно здоровой и молодой. И кормил ты ее всегда правильно. И следил за ней. И все равно не уследил. Так что…
– Что?
Он стиснул зубы. Говорить о Насте она не имела права! Он запретил ей. Давно. Сейчас она просто мстит ему за испорченные планы на отпуск.
– Это судьба! Значит, богу было угодно, чтобы она не вернулась, Игнатьев.
– Богу?
Он вскочил со стула и навис над ней – неубедительный в своей худобе и узкоплечести. Высох в трость после гибели Насти, почти перестал спать и есть. Пил сильно полгода, испортил желудок. И теперь рядом с женой, превратившейся из красавицы в корову, выглядел жалким и тщедушным.
– Это знаешь, кому было угодно, Света?! – зашипел он, обхватывая ее жирный загривок крепкими пальцами.
– Пусти! Больно! – завозилась она, попытавшись отцепить его руку, но бесполезно. – Сережа!
– Это было угодно ублюдку Говорову, который потащил мою несовершеннолетнюю дочь в тайгу! Это было угодно тебе, которая ее отпустила!
– Я-то при чем? – захныкала Света. – Я не мать. Ты отец! Ты бы и не разрешал.
– Я был на службе, дрянь! На сутках! А ты видела, что она собирается. И даже не сказала мне. Не позвонила! Слуша-ай… – нараспев вдруг произнес он, отшатываясь от жены. И машинально вытер руку о штаны. – А может, это ты испортила снегоход, а?! Тебя же видели в районе ангаров, где Сашкин снегоход стоял. Ты знала, что они собираются куда-то ехать. Сходила и испортила его снегоход! Как же я раньше-то…
Он с силой шлепнул себя ладонью по лбу. Он заводился, как заводился уже не раз. Знал, что закончится все это плохо – дракой, но остановиться уже не мог.
Когда он вспоминал, как страшно умирала его дочь, он ненавидел весь мир!
– Ты, тварь, убила мою дочь! Ты! – надрывался Игнатьев, и воздух со свистом вырывался из его легких. – Она всегда мешала тебе! Ты всегда считала ее лишней, поэтому ты испортила снегоход и…
– Сережа, перестань, – вдруг тихим несчастным голосом попросила Света и глянула на него затравленно. – Это уже напоминает безумие! Если на твоей службе об этом узнают… Тебе не стать полковником никогда!
– Что? Узнают? На службе? О чем?! О том, что моя жена причастна к гибели моей дочери?! – Он закрыл ладонями лицо, задышав часто и прерывисто.
– На службе узнают, что ты безумен. И… И все! Конец твоей карьере. А она сейчас успешно плывет в гору.
– Откуда? Откуда они узнают, Света? – хмыкнул он через минуту, рассматривая ее с подозрением.
– Я расскажу, – ответила она и отодвинулась на всякий случай подальше. – Если ты не прекратишь каждый раз обвинять меня непонятно в чем, то я…
Закончить он ей не дал, начал бить наотмашь по плечам, по спине, по ляжкам, чтобы не оставлять следов. Так всегда он бил ее, когда она доводила. Светка не орала, не пыталась убежать. Бил он ее не больно, ладонью. Это были скорее шлепки, которые она готова была терпеть, лишь бы Сергей быстрее успокоился. Бежать в другую комнату тоже было нельзя. Догонит, будет хуже. А так она потерпит. Потом он будет плакать, просить прощения и совать ей деньги. Много денег! Так было уже не раз. Так всегда заканчивалось. И она надеялась, что сегодня закончится так же, потому что…
Потому что ей очень, очень, очень нужны были деньги. Много денег!
– На, купи себе чего-нибудь. – сунул он ей рулончик из денежных купюр спустя час, когда уже отошел от гнева, а она наплакалась вдоволь. – И это… Света, ты прости меня. Виноват… Но ты сама начала! Не надо никогда заводить этот разговор. Никогда! Слышишь?!
Она кивнула, пытаясь незаметно сосчитать, сколько денег он ей дал. Хватит или нет?
– Прости, – коротко обронил Игнатьев и ушел.
Обычно он присаживался рядом, гладил ее по плечам, спине. По тем местам, куда наносились удары. Она рыдала, тихо голосила и ждала денежного вознаграждения за терпение.
Сегодня Сергей не присел рядом, это было плохо. В следующий раз ее обычная уловка может не сработать. И где она тогда возьмет деньги?! Черт! Надо же было так вляпаться! Так бездарно, глупо, по пьяни!
Света, услышав стук входной двери, вытерла слезы, подбежала к двери, прислушалась. Игнатьев в подъезде с кем-то говорил по телефону, потом сел в лифт и укатил вниз. Она дождалась, выглянув в окно, когда он сядет в машину и уедет. И только потом набрала ненавистный номер.
– Ну! – ответили ей. – Что скажешь?
– Все в порядке, – заискивающе залопотала Света. – У меня есть деньги. Я заплачу.
– Так-то лучше, Светик. Можешь через час приехать и отдать.
– Нет, нет, – перепугалась она перспективе снова оказаться в том месте, где с ней случился отвратительный казус. – Я не поеду никуда, сам приезжай.
– Куда? – воскликнул ненавистный человек с восторгом. – К тебе?! Светик, да я даже рад буду!
– Нет, нет, не ко мне! – перепугалась она еще сильнее. – На площадь Центральную. Там кофейня, кофе возьми себе и мне, я подъеду.
– Жду! – прожурчал ее собеседник. – Да… За кофе платишь ты, Светик…
Она отключила мобильник, тут же стерла из памяти телефона звонок и начала собираться. Надела черные широкие брюки, черную тунику с длинными рукавами с едва заметными серыми полосками. Взбила кудри. Оглядела себя в зеркале со вздохом. Волосы – единственное, что осталось от нее прежней. Всю ее красоту поглотил ненасытный жир, которым она стремительно обрастала. Игнатьев был не прав, упрекая ее в обжорстве. Ее аппетит был ни при чем. Всему виной были гормоны. Они, проклятые, испоганили ее до неузнаваемости.
Если бы Настя увидела ее теперь, ни за что не узнала бы, зачем-то подумала она, вдевая толстые ступни в разношенные сандалии. И хорошо, что не увидит, вдогонку подумала Света. И хорошо…
На улице было жарко, и она тут же вспотела в своей темной одежде. К тому же рукава туники вдруг оказались тесными, и под мышками тут же расплылось два мокрых пятна.
Жалкое зрелище! Света со вздохом оглядела себя в зеркале модной кофейни, открывшейся пару лет назад в самом центре города. Великолепный современный интерьер, много света, теплые тона. Она тут выглядела инородным телом. Странным, толстым, неряшливым. Может, все же стоило последовать советам доктора, прописавшего ей не так давно лечение? Стоило сесть на диету, начать принимать препараты? Стоило заняться собой?
А зачем?! Ее взгляд выхватил среди посетителей вертлявую фигуру ее мучителя, приютившегося в самом углу, подальше от громадных окон. Высокий молодой парень, очень приятной внешности. Очень! От этого-то она и поплыла в его присутствии, выболтав лишнее. Это-то ее и сгубило.
Эта тварь не оставит теперь ее в покое. Ни толстой, ни стройной ей теперь не видать радости. Потому что она что? Правильно! Она на крючке у шантажиста!
Увидев ее, Стас – так звали негодяя – поднял вверх руку. Света вымученно улыбнулась и тяжелой поступью двинулась в угол.
– Смотрю, ты ни в чем себе не отказываешь? – удивленно выгнула она брови.
Перед Стасом на столе стоял средних размеров тортик не из дешевых, большой кофейник, который подают редко, по спецзаказу. И тарелочка с дорогими бутербродами.
– Я говорила про кофе, Стас! – напомнила Света, гневно раздувая ноздри. – Считаешь меня миллионершей?!
– Ладно, не дрейфь, Светик, – он примирительно улыбнулся, обвел рукой стол. – За это плачу сам.
– Ух ты!
Она присела напротив, настороженно глянула на симпатичного шантажиста. Верить ему было нельзя в принципе. Он был не просто подлым, он был искусно подлым! И если решил проявить чудеса невиданной щедрости, значит, в его красивой подлой башке созрел очередной план.
Света не ошиблась. Они доедали по второму бутерброду, когда Стас выдал:
– Светик, у меня есть план.
– Да ладно! – фыркнула она, разбрызгивая крошки, и внутренне сжалась. – Еще один план?! Хочу предупредить, Стас… Я не смогу платить тебе до бесконечности! Я просто… Просто в один прекрасный момент расскажу все мужу, и все.
– Что все? – его пухлые губы поползли влево, глаза настороженно блеснули. – Что все, Светик?
– А все-все! – махнула она рукой беспечно. – Семейная жизнь к чертям! Зависимость от Сереги и от тебя – к чертям! Соберу вещи и укачу к маме. Она знаешь где у меня живет? Знаешь?
– Нет. – Он обеспокоенно поерзал на стуле.
– Она на теплом море живет. Прямо на самом берегу! К чертям ваши Севера! Устроюсь там на работу. Стану деток учить. Я же учительница по образованию, Стасик. Стану их учить. Выйду снова замуж. Начну новую жизнь в тепле, заботе и уюте. Все, Стасик! Все! На этом все!
Она с облегчением выдохнула и с улыбкой потянулась к самому большому куску торта.
Она, конечно, блефовала. Круто блефовала!
Во-первых, университет, где она училась на педагога, она так и не окончила. Ее отчислили за неуспеваемость. И образования у нее никакого не было. И не работала она никогда. И не любила работать, потому что это режим. А режим она ненавидела.
Во-вторых, матушка ее жила в жуткой хибаре на том самом теплом берегу, о котором она Стасу рассказывала с блаженной улыбкой. Провалившиеся ступеньки крыльца, вечно текущая крыша. И сколько бы Света ни присылала матери денег, толку не было. Мать все пропивала с многочисленными дружками, которых она жаловала куда сильнее дочери.
Ну а в-третьих, выйти замуж сейчас, в ее теперешнем стокилограммовом положении, было бы весьма затруднительно. Особенно в городе, промышляющем курортным сезоном. Все приличные мужики там были либо давно разобраны, либо приезжали только на отдых.
Но…
Но Стасик-то об этом не знал. И узнать был не должен. Поэтому и улыбалась она ему сейчас безмятежно, уминая вкусный тортик.
– Что все? – хищно ощерился он.
– Платить тебе больше не стану, Стасик. Вот так.
Света шумно глотнула кофе и поморщилась, потому что обожглась. А подлый парень принял ее гримасу на свой счет и тут же затараторил.
– Чего ты, Светик? Ну чего ты сразу? – Стас услужливо пододвинул ей тарелку с дорогущими бутербродами. – Я и не собирался с тебя больше тянуть. Пару раз – достаточно.
– Достаточно для чего?
Она покосилась на него со злостью, внутренне себя ругая. Даже и не думала, что он так быстро сдастся. Надо было еще в прошлый раз этот разговор завести. Не сидела бы теперь перед ним, успев глупо вывалить кругленькую сумму.
Дура! Серега прав, называя ее без конца этим словом.
– Достаточно для чего? – повторила Света вопрос, потому что Стасик вдруг умолк.
– Для того, чтобы проучить тебя, глупая, – пропел он со странной смесью нежности и ненависти в голосе. – Чтобы знала, с кем пить. Как пить. Что болтать. Я ведь тебя за язык не тянул. Ты все сама выболтала.
– А ты, сволочь, все записал на диктофон, – перебила его Света.
– Записал, конечно, – улыбнулся Стасик и перехватил у нее из-под руки бутерброд с копченым лососем. – Я же не дурак. Нельзя не использовать момент, когда деньги текут тебе прямо в руки.
– Больше денег не будет! – жестко перебила его Света.
– Не будет от тебя, Светуль, – глумливая улыбка блуждала по его губам, когда он лениво жевал ломтик лосося, проигнорировав кусок хлеба. – Но мы может поиметь их от того человека, про которого ты мне рассказала страшную удивительную историю.
– Это ты про кого, я не поняла?
Она все поняла, потому и побледнела. И Стасик догадался о ее понятливости. Поэтому и закивал с гадкой улыбкой.
– Про нее, про нее, Светуль. Про кого же еще?
– Ты идиот, Стасик!
Света начала собираться. Разложила на столе две большие салфетки, на одну – бутерброд с икрой, на другую кусок торта. Завернула салфетки конвертиком, намереваясь убрать все в сумочку. А зачем Стасу столько? Все равно не сожрет. С собой тоже забирать не станет. А она, добравшись домой, попьет чаю в тишине и покое. С ощущением, что все закончилось. Страшная полоса – два месяца – закончилась наконец.
– Села! – властным злым шепотом приказал он вдруг, понаблюдав за ее сборами. – Села, корова! И выслушала меня!
Света глянула на него. Напружинился, в глазах полыхает такая подлая решимость, что она снова перетрусила.
– Слушаю, – пробормотала она и примирительно улыбнулась. – Чего ты хочешь, Стасик?
– Я хочу, чтобы ты пошла к этой бабе и предложила ей наши условия.
– Какие?! – Свету вдруг начало мелко трясти, будто кто стул под ней раскачивал. – Какие условия, Стасик?! Кому?
– Ей! Сидоровой Оксане Степановне! – понизил он голос до грубого шепота. – Заместителю главы района! Либо она платит нам каждый месяц, либо…
– Либо что? – у нее свело нижнюю челюсть. И слова выходили вялые, растянутые на гласных. – Ты соображаешь, что говоришь?! Чтобы Сидорова платила нам с тобой зарплату! За что?
– За молчание! – Он вытащил бумажник с ее, между прочим, деньгами и принялся отсчитывать, намереваясь заплатить по счету. – И не нам она должна платить. А тебе, Светик! Я не свечусь. Это главное условие нашего с тобой соглашения.
– Не будет никакого соглашения, – промямлила она неубедительно и почти нараспев, проклятая челюсть вместе с языком не желали слушаться. – Я просто…
– Просто расскажешь все мужу?
Стасик встал и потянул легкий пиджак со спинки стула. Тоже наверняка на ее деньги купленный, подумала Света с ненавистью. У него никогда не было таких стильных вещей.
– Расскажу! – кивнула она.
– Ну-ну, валяй! – он гадко захихикал, наклоняясь к ее уху. – А потом выйдешь замуж, корова. За кого? Вопрос открытый. Уедешь к маме-алкашке. Она ведь тебя ждет! Как же! И детишек станешь учить. Вопрос – чему? Тому, как из универа вылетать на втором курсе за двойки? Ну-ну, валяй… Я могу и сам твоему мужу все рассказать. И даже дать послушать твои пьяные откровения.
И ушел, паскуда! Ушел, оставив ее в полном оцепенении. Света видела, как к их столику подошла официантка, о чем-то спросила. Она что-то рассеянно ответила. Потом поняла, что пора уходить, столик прибран, счет оплачен. Пора! Медленно встала и на негнущихся ногах пошаркала к выходу. Лиц людей она не видела. Тусклые размытые пятна. И солнечный свет странно померк, когда она вышла на улицу. Будто подлый Стасик, проглотив ее спокойную размеренную жизнь, прихватил еще и солнце.
Что он ей предложил, гадина?! Он предложил сменить его на посту шантажиста? Да! Он предложил Светлане явиться в кабинет уважаемой ныне дамы и сказать ей:
– А я знаю, что вы сделали той зимой десять лет назад! Вы намеренно испортили снегоход Говорова Александра! И в результате погибла бедная девочка Настя Игнатьева. И да, да, не смотрите на меня как на сумасшедшую, я могу это доказать! Потому что в тот самый момент, когда вы с отверткой что-то откручивали, что-то дырявили в его снегоходе, я стояла чуть сзади в укрытии и снимала все на свой мобильный телефон. И потом имела неосторожность запись эту сохранить на флешке! Так что, Оксана Степановна, если вы и дальше хотите оставаться уважаемой женщиной, занимать высокий пост и двигаться вверх по служебной лестнице, то вам лучше начать мне платить. В противном случае…
– В противном случае все узнают, что она убийца! – с улыбкой закончил за Свету Стасик.
Он, мерзавец, дождался-таки ее возле кафе и почти силой усадил в свою видавшую виды машину. И продиктовал ей заранее заготовленную речь, и заставил трижды повторить. И закончил:
– Света, у тебя нет другого выхода, понимаешь? Без своего Игнатьева ты никто. Ты ноль! И все твои заверения, что ты готова там… и так далее, все это блеф. Ты привыкла жить сыто, ничего не делая. И жить по-другому уже не сможешь. А вот наш с тобой план, он все меняет.
– Что меняет?
– Он может поменять твою жизнь в корне, Светик. Ты станешь независимой! У тебя появятся свои деньги. Ты станешь независимой!
– Или мертвой! – она всхлипнула, глянула на него затравленно. – Ни сегодня, ни завтра не пойду к ней. Послезавтра Сережа уезжает. У него начинается отпуск. Он катит с друзьями в горы. Вот тогда…
– Отлично! – Стасик протянул ей ладонь лодочкой. – Я пока запишу тебя к ней на прием. Говорят, к этой даме просто так не попадешь. Все, Светик, давай. И верь мне! У нас с тобой начинается самая светлая полоса в жизни. И самая обеспеченная!
Глава 9
Александр Говоров, стиснув зубы, смотрел на мелкого человечка, восседающего хозяйски в его рабочем кабинете. Ввалился он к нему полчаса назад. И стул казенный оседлал сразу. Стащил с головы кепку, швырнул ее на стол Саше, уставился на него, и с той минуты просто смотрел. Просто смотрел и не произносил ни слова.
И Саша молчал.
А что он мог сказать обнаглевшему Вове, помощнику Виктора Егоровича Ганьшина? Пошел вон отсюда? Невежливо. Вова порядка не нарушил. Он просто явился без приглашения, просто уселся и просто молчал. И смотрел со значением.
Саше было неуютно под его взглядом. И еще немного не по себе оттого, что он не выполнил условий соглашения. То есть он уехал из дома Сафроновых, хотя ему настоятельно рекомендовали оставаться там еще какое-то время.
Вова рекомендовал.
Саша ослушался. Уехал. Вышел на работу. И постарался забыть о семействе Сафроновых, Ганьшиных, о странных вещах, произошедших той ночью, когда он там маялся без сна… И когда наутро исчез сын Ганьшина – Егор.
Он обо всем постарался забыть, принявшись жить размеренной прежней жизнью. Марина Ивановна, которая ни о чем ни сном ни духом, была ему в том помощницей. Окружила заботой пуще прежнего. У него почти получилось. Он отвлекся. Тем более что в соседнем районе произошло нечто неприятное, и его начальник попросил помочь тамошним оперативникам. Саша помог, снискал похвалу, и…
И вот спустя несколько дней… Точнее, прошло две недели после ужина в доме Сафроновых, Вова явился к нему в кабинет, уселся напротив, смотрит и молчит.
Буду тоже молчать, решил Александр, и уставился в компьютер. Там не было ничего интересного. Интернет второй день не работал. И страничку с протоколом допроса местного жителя, взявшегося таскать кур у соседки, он знал почти наизусть. Но Вова-то об этом не знал. Пускай думает, что Говоров жутко занят.
– Ладно, ты выиграл, – произнес со смешком Вова через сорок минут после того, как его зад приземлился на казенный стул.
– В смысле? – Саша недоуменно наморщил лоб.
– В нашей молчанке ты выиграл, – он ядовито улыбнулся Говорову. – Но в остальном…
– Что?
Саша выключил компьютер, его уже тошнило от глупых показаний вора кур.
– В остальном ты проиграл.
– То есть? В чем конкретно?
Он подавил вздох. Сейчас его начнут упрекать в том, что он не выполнил условий соглашения. Что не отработал даже денег, потраченных на его одежду. Но Вова неожиданно удивил его, заявив:
– Ты проиграл как профессионал. Ты сдулся, Говоров!
Он промолчал, ожидая продолжения. На звание профессионала, между прочим, он не претендовал. И прекрасно понимал, зачем он был им нужен. Он был им нужен на случай конфуза. На случай прокола. На случай непредвиденных обстоятельств. Облажался бы он, не Ганьшин и не его люди. Облажался бы Говоров, который вообще сам по себе.
Чего тут непонятного-то!
– Ты удрал, – закончил Вова, подхватил свою кепку со стола, помял в руках и с силой швырнул ее снова на стол. – Ты удрал, а не должен был!
– Почему? – отозвался Саша, не совсем понимая, куда тот клонит. – Если мне не изменяет память, я должен был узнать как можно больше подробностей из жизни Эльзы Сафроновой. Разве нет?
– Все так.
– И узнать это я должен был для того, чтобы ваш Егорка не вляпался в историю, женившись на ней. Так?
– Допустим.
Вова странно посмотрел на него. И снова потянулся к кепке. А дотянувшись, надел ее на белобрысую голову, опустив козырек пониже.
– Тут и допускать нечего, – равнодушно пожал плечами Говоров. – Егорка ваш еще с вечера передумал на ней жениться. Уж не знаю почему! Сами у него спросите.
– Спросили, спросили, не переживай.
– Да я и не переживаю. Так вот…
Саша положил ладони на стол и начал медленно подниматься. Его утомил бессмысленный визит этого человека. Утомила бессмысленная словесная пикировка.
– Так вот, если ваш Егорка не хочет на ней жениться, в чем смысл моего присутствия в доме Сафроновых? В чем смысл? К тому же… – он глянул на гостя с упреком. – Когда мы заключали с вами соглашение, вы ни словом не упомянули, что ваш мальчик сидит на наркотиках. А должны были! Что скажете? Почему вы промолчали? Решили впихнуть сынка с его пороком в семью Сафроновых, где тоже все не без греха, так? Зачем тогда вам нужны были подробности из жизни Эльзы? По-моему, эти молодые люди друг друга стоят. Можете смело благословлять, если уговорите Егора.
И он пошел к двери, намереваясь распахнуть ее, чтобы ускорить уход гостя. Но Вова не шелохнулся. Он проследил взглядом за Сашей, потом глазами указал ему вернуться на место. И когда тот не послушался, тихо потребовал:
– Сядь на место, лейтенант!
Дверь, противно взвизгнув ржавыми петлями, вернулась на место. Саша тоже. Торчать в дверном проеме было глупо. Тем более что в коридоре маячил Валера. Любопытство изъело того до бледности. Даже шея, кажется, стала длиннее, так тянул он ее из воротника рубашки.
Нет, ну а как?! Не каждый же день возле их отдела тормозит такая шикарная машина! И визитер сразу отправился к Говорову! А он тут без году неделя! И все молчит и на контакт не идет. Хитрый…
Саша сел и выразительно глянул на часы. Он не намекал на занятость, делать по-прежнему было нечего. С воровством кур они с Валерой давно разобрались. Он намекал на то, что обед скоро. И жертвовать им он не собирался. К тому же Спиридон его дожидается. А это святое!
– А теперь слушай меня, умник.
Вова вдруг встал и заходил по кабинету. И странно: издавал много шума при ходьбе, а был-то метр с кепкой!
– Наш Егорка никогда не употреблял и, надеюсь, никогда не станет употреблять наркотиков, – проговорил он, встав у окна спиной к Саше.
– Ага, ага! – фыркнул Говоров. – Это не его нашли в состоянии наркотического опьянения в километре от дома Сафроновых. Причем он даже не помнил, как там очутился!
– Дать бы тебе по башке, лейтенант! – скрипнул зубами Вова, резко оборачиваясь и ощупывая его взглядом, как мерку снимая. – Да зарок я дал: с ментами не вязаться! Повторяю для особо одаренных: наш Егорка никогда не употреблял никакой дряни. Никогда!
– Что же тогда с ним случилось той ночью?
Саше стало неуютно под этим противным взглядом, но неожиданно он поверил этому щуплому опасному человеку.
– Случилось не ночью, а с вечера, лейтенант. Кто-то подсыпал ему дряни в графин с водой, который стоял у него в комнате на прикроватной тумбочке. Он пил из него перед тем как лечь спать. Выпил стакан воды. Разделся. Лег в кровать. А очнулся в одежде за километр от дома. И начал орать и звать на помощь.
– Мы никаких криков о помощи не слышали, – напомнил Саша.
Это он нашел в зарослях кустарника скорчившегося Егора. Он дрожал всем телом, ничего не понимал и что-то бормотал нечленораздельное. Зрелище было диким и страшным. Вова тут же, без лишней суеты и выяснений, погрузил парня в машину и увез его с глаз долой. А Саша вернулся в дом Сафроновых, собрал свои вещи, вежливо простился и тоже уехал, пообещав Эльзе позвонить. Зачем обещал? Он точно звонить ей не собирался. Да и она за минувшие четырнадцать дней ни разу не дала о себе знать. И Ганьшины тоже затихли. Вот он и решил, что Егор, плотно сидевший на наркотиках, сорвался не вовремя, подвел своих, и им теперь жутко неудобно.
– После того как на помощь ему никто не пришел, он снова отключился, – продолжил Вова, будто не слыша его. – Пришел в себя Егор уже в клинике в Москве. И он… Он ничего не помнил! Ничего!
Новость какая! Наркоманы редко что помнили из своих похождений, находясь в состоянии наркотического опьянения. Но он промолчал, ожидая окончания истории.
– Он прошел полное медицинское обследование. Его кровь исследовали сразу в трех лабораториях города, и…
– И?
– И все специалисты в один голос утверждают, что это не наркотик.
– А что же?
– Это неизученное, совершенно незнакомое в стране психотропное средство, вызывающее временную блокировку памяти. Что-то типа антидепрессантов. Но не то!
– Если оно неизученное и неизвестное в нашей стране, то как вы…
– Я не ошибся в тебе, Говоров, – хмыкнул Вова. – Ты далеко не дурак. У моего хозяина связи по всему миру. Отправили кровь и в Европу. И именно оттуда пришло заключение. Егору подмешали в воду психотропное сильнодействующее средство, подавляющее память. Причем с дозировкой явно перестарались.
– Но зачем? Зачем было подавлять ему память? И кому это было надо? Из него что же, пытались сделать овощ?!
Он был шокирован. И ни черта не понимал.
– Вопросы интересные, Говоров. И я тебе должен был задавать их, а не наоборот. – Вова снова шумно заходил по кабинету, потом вновь оседлал стул, на котором сидел прежде. И проговорил: – Но на некоторые из них я тебе отвечу. На остальные, уж не обессудь, отвечать тебе.
– То есть?
– Я скажу тебе, кто и что подсыпал нашему Егорке в воду. Но вот зачем? Это отвечать уже тебе. И не дай бог… Не дай бог не ответишь! Сгниешь, парень, в этой глуши. Это я тебе обещаю!
Жить в этом городишке Саше точно не хотелось. Он не дни, часы считал, когда закончится его ссылка. Он хотел домой. В свой город, в свой дом. Хотел снова в тайгу, хотел снова услышать отвратительный скрип снега под ногами. И больше всего хотел найти хоть какой-нибудь след, хоть какое-нибудь напоминание о Насте.
– Я слушаю, – кивнул он.
– После всех проведенных анализов и всех умозаключений все специалисты в один голос заявили, что в крови нашего Егорки было обнаружено редчайшее вещество, блокирующее память.
– Это я уже слышал.
– Не хами. – мягко предостерег Вова. И продолжил: – Аналогов в нашей стране не нашли. И даже в Европе такого препарата нет. Эта дрянь откуда-то из-за океана. И там ее тоже по рецептам не отпускают. Но… Но неожиданным открытием стало то, что эту дрянь тебе в ладошку вложила кто бы вы думали? Правильно! Наша милашка Эльза Сафронова!
– Таблетка? – ахнул Говоров.
– Именно! Молодец! Стопроцентное попадание! – не без сарказма похвалил его Вова и поправил сбившийся чуть вбок козырек кепки.
А потом глянул на него сатанински.
– Состав этой чудо-пилюли и состав той дряни, что была обнаружена в крови нашего мальчика, – идентичен, – произнес Вова по слогам. – Егорке в воду накидали этих таблеток, лейтенант. А поскольку в этом доме жрет их только Эльза, то… Дальше ты!
– Вы хотите сказать, что Эльза добавила этой дряни в воду Егору?
– Да. Так и есть.
– Но зачем?
В памяти всплыла ее неестественно сладкая улыбка тем утром, когда обнаружилось исчезновение Егора.
– Вот ты и ответь на этот вопрос. Я и так слишком много твоей работы сделал. – Он смахнул несуществующую соринку с тощей коленки, обтянутой светлыми джинсами. И ухмыльнулся, недоверчиво выворачивая нижнюю губу. – А кому еще это надо?
– А ей зачем?
– Ну… Может, Егор ей не понравился? Может, замуж за него не хотела, а отцу перечить не решилась. Это может быть твоей рабочей версией?
– Моей?! Рабочей версией?! Вы хотите сказать…
– Хочу!
Вова снова резво соскочил со стула и ходко зашагал к двери, ухватился за ручку, потянул на себя. Ржавые дверные петли тут же протяжно взвыли.
– Бардак тут у вас, Говоров, – поморщился он недовольно и обежал глазами дверной проем. Тут же обернулся на Сашу. – Если хочешь поскорее смыться из этой глухомани проклятой, то узнаешь!
– Что конкретно?
Хотел! Конечно, он хотел! И еще как! Лето закончилось, приближалась осень. А она в здешних местах бывала особенно отвратительной. Глинозем расползался по всей округе. Он заполнял все лужи, лип к ботинкам, пачкал брюки, он заставлял людей сидеть вечерами дома. И его заставит. И станет он коротать осенние вечера на пару с котом Спиридоном. Марина-то Ивановна в Москву к сыну собралась перебираться. Будто бы он настаивал.
– Что конкретно я должен узнать?
– Зачем она это сделала? Ну и… Зачем ее столько лет пичкают этой дрянью? Это уже и нам стало интересно.
– Кому вам?
– И мне, и хозяину, и сыну его.
– Он хочет на ней жениться? – удивился Саша. – Вы вроде сказали, что…
– Нет, конечно! Спаси господи! – Вова молниеносно перекрестился. – Брачному союзу этих молодых людей не бывать, это однозначно. Но бизнес… Бизнес, лейтенант, никто не отменял. А в бизнесе, сам знаешь, как на войне: предупрежден – вооружен.
Саша никогда не был бизнесменом, и не собирался им становиться. Но прекрасно понимал, зачем нужна Ганьшину и его помощнику подобная информация.
Им нужен был Сафронов. Очень нужен. С его деньгами и влиянием в местном регионе можно было таких дел наворотить… Но…
Но мужик непокладистый, с норовом. Породниться не вышло. Может, получится держать его на крючке посредством шантажа?
– Как я попаду к ним в дом? – спросил Саша.
– А зачем тебе туда? – наморщил лицо Вова, поигрывая распахнутой дверью и заставляя бедного участкового Валеру сильно нервничать.
Тот продолжал торчать в коридоре.
– Где-то же мне нужно пересечься с Эльзой!
– Ах, это… Совсем забыл, представляешь!
Оставив дверь в покое, Вова вернулся к его столу и положил перед Сашей свернутый вчетверо лист бумаги, извлеченный из заднего кармана штанов.
– Тут ее расписание, – ткнул он в листок пальцем. – Когда она выезжает к косметологу, когда к своему зубному врачу, когда просто шатается по магазинам. Захочешь, найдешь момент.
– Она бывает с охраной? – Саша с сомнением рассматривал столбик из букв и цифр, написанный неровным почерком Вовы. – Кто меня к ней подпустит?
– Мне тебя учить, опер?! – вытаращился Вова и с неудовольствием пощелкал языком. – Вот кадры, а! Найдешь способ пробраться к ней в примерочную, если захочешь! А то и дантисту подмогни.
Он распахнул рот, намереваясь улыбнуться на прощание, но передумал. Пожевав губами, обронил – звони, и ушел. А его место на стуле тут же занял Валера, принявшись ныть и приставать с вопросами.
– Небось заплатил тебе, да, Саш? Небось отвалил кругленькую сумму, да?
– А за что ему мне платить?
Саша убрал листок с расписанием Эльзы в карман, не рискнув оставить на столе. Слишком уж алчно на него поглядывал участковый.
– Не знаю за что! – фыркнул тот, со вздохом проводив исчезновение загадочного листка. – Но на таких крутых тачках сюда редко заезжают, поверь! Это ведь помощник Ганьшина, так?
– Так, – не стал Саша спорить, информация тут распространялась молниеносно.
– Правда, что его сынок обдолбался в гостях у Сафронова и чуть коньки не отбросил? – Валера неестественно далеко вытянул шею из воротника рубашки.
– Неправда. – сдержанно улыбнулся Саша. – Он просто перепил, вышел из дома ночью и заблудился.
– Как же его охрана ночью из дома выпустила? – недоверчиво помотал головой Валера. И проявил чудеса осведомленности. – Там каждый сантиметр камерами простреливается. И собаки, и охрана со стволами. Как же он незамеченным выбрался за ворота?
Хороший вопрос! Сашу он тоже на первых порах интриговал. Сначала думал, что кто-то за забором Егора поджидал и помог ему удрать. Отвлек охрану. Но так он думал, когда был уверен, что Егор принимает наркотики. Тот, кто ему их доставил, тот и помог удрать.
Теперь все менялось. Теперь, когда выяснилось, что Егор не наркоман и что в его крови было обнаружено вещество, которым долгие годы пичкали Эльзу, то…
То никто, кроме нее, не мог помочь ему выбраться с территории. Но зачем? Зачем это ей? Только ли затем, чтобы не выходить замуж за нелюбимого?..
Глава 10
– Я слушаю вас! – повторила хозяйка кабинета с заметным нетерпением.
Ее время было расписано, оно в дефиците теперь. Много лет назад его девать было некуда, а сейчас…
– Я по личному вопросу, – повторила Света, узнавая и не узнавая Сидорову Ксюху – неудачливую дурнушку, которую все сторонились в юности.
Сколько ей сейчас? Чуть за тридцать? Да, наверное. Десять лет назад ей было едва за двадцать. И она драной мартовской кошкой бегала за несовершеннолетним Сашкой Говоровым. Только он в ее сторону даже не смотрел. Он глаз не сводил с Настеньки Игнатьевой – умницы, красавицы, перспективной девочки во всех отношениях. Он Настю любил до безумия. Где-то он сейчас?
– Я понимаю, что вы по личному вопросу, Светлана… – Искусно подведенные некрасивые глаза Сидоровой сверились с записями в регистрационном журнале посетителей. – Светлана Ивановна Игнатьева. Так что у вас за личный вопрос?
– Это очень личное, – настырничала Света и выразительно смотрела в сторону девушки-секретаря, которая вела протокол. – Мне хотелось бы без посторонних.
Сидорова со вздохом покосилась на помощницу. Та едва заметно кивнула, подняла попку со стула и исчезла за дверью.
– Ну! – совершенно лишенным любезности голосом потребовала хозяйка кабинета и высоко задрала подбородок.
Холеная физиономия Сидоровой Оксаны Степановны все равно не стала красивой, – злорадно подумала Светлана, отчаянно потея в теплом платье – единственном, в которое она влезла сегодняшним утром. – Ухоженная – да. Нарядно и дорого одетая – да. Но как была дурнушкой, так и осталась. Она вот лично даже в этом платье, с толстым животом, и то лучше выглядит. Может быть…
– У вас две минуты, – резко прервала ее размышления Оксана Степановна. – Слушаю вас! Что у вас за дело?!
– Дело в том, что вы, Оксана Степановна, должны мне денег.
Так велел говорить Стас: сразу, без предисловий.
– Ага. И много?
Странно, но она не удивилась, не разозлилась, не развеселилась. Она требовательно уставилась на Свету, явно желая разъяснений.
– Много, Оксана Степановна. Очень много! – осмелела Светлана. – С учетом пени, набежавшей за минувшие десять лет, это…
Она полезла в сумочку и достала заранее приготовленный листочек, на котором было написано Стасом – тысяча евро.
Сидорова прочла, удивленно поиграла бровями и неожиданно спросила:
– Вы считаете, что это много?
– Нет. Не много, если вы заплатили бы мне один раз.
– А я должна платить вам как долго, простите?
– Ежемесячно! Десять лет моего молчания стоят того, не находите? – и Света сладко улыбнулась. И тут же с наигранным испугом поспешила добавить: – Надеюсь, вы не думаете, что я блефую? Если хотите, я представлю вам доказательства!
Сидорова бесстрастно ее рассматривала, не говоря ни слова. И Света осмелела окончательно.
– У меня есть видеозапись того, как десять лет назад в ангарах вы…
– Я поняла!
Сидорова подняла вверх руку, призывая ее к молчанию. Тут же с глухим стуком уронила ее на стол. И впервые за время визита отвернула лицо от Светланы в сторону окна.
– Мне надо подумать. Вы можете идти.
– Мне вам позвонить? – спросила Света, неуверенно переминаясь с ноги на ногу возле двери, за которой, она подозревала, подслушивала секретарша.
– Нет. Я найду вас.
Оксана Степановна выбралась из-за стола, шагнула к окну. Махнула Светлане, приказывая убираться.
– У вас неделя, – проворчала Света и ушла.
Подумаешь! Особа царственная! Что она вообще о себе возомнила?! Да, следит за собой. Да, не расползлась от жира. И одевается красиво. Но морда-то, морда по-прежнему неказистая. Будто бы и ничего на первый взгляд. А всмотреться, ничего интересного. Глазки мелкие, бесцветные какие-то. Нос великоват. Губы тонкие. Овал лица хорошо поправлен, спорить сложно. Но овал этот мог бы быть и поменьше. А то размером со сковороду!
– Ну что? – Стас ждал ее в машине за углом. – Что она сказала? Орала? Бесилась?
– Никак нет. – Света потянула застегнутую до подбородка молнию на платье, часто задышала. Пожаловалась Стасу: – Думала, издохну! Духота! И миссия моя, мягко говоря, не из приятных.
– Зато конверт каждый месяц получать со штукой евро будет ой как приятно! – загоготал он и завел машину. – Только учти, Света, пятьдесят на пятьдесят.
– Да хрен с тобой, – отмахнулась она вяло. – Лишь бы выгорело.
А про себя подумала, что по теперешнему курсу она денег немало скопит. Если станет распоряжаться ими с умом.
– А чего не выгорит? Дура, что ли? – продолжал веселиться Стас, везя ее домой. – Она баба одинокая, пожаловаться ей некому. Обеспеченная! И власть любит. Поэтому из-за каких-то сраных денег не станет рисковать своей карьерой и добрым именем. Выгорит…
– Ты кое-что забыл.
Света обеспокоенно завозилась в пассажирском кресле. Ей вдруг сделалось зябко. Будто пот ее стремительно подмораживало, превращая его в тонкую ледяную корку, покрывшую все ее крупное тело.
– И что же?
– Ты забыл, что она уже однажды совершила.
– И что же? – глупым попугаем снова спросил Стасик, проскакивая на красный свет светофора.
– Она уже однажды совершила преступление. Еще будучи никем! И это сошло ей с рук. И что мешает ей, Стасик, теперь совершить умышленное убийство? Теперь, когда у нее есть деньги и власть?
– Дура ты, Светка, – беззлобно отозвался Стасик и беззаботно шлепнул ее по плечу. – Говоришь, не удивилась почти? И договорить не дала?
– Все так.
– Вот! – он потрепал ее по холке, как собачку. – А знаешь почему?
– Почему?
– Потому что она знала, что кто-то ее видел тогда. Знала и ждала все эти десять лет…
Глава 11
– Может, ты ответишь мне, скот, почему так вышло, что твоими препаратами отравился мой гость?! Отвечай!
Сафронов нависал над Ерофеевым, сжавшимся в кресле в своем рабочем кабинете до размеров крота. Он даже ноги с пола подобрал. И спину сгорбил. Чтобы весь вид его выказывал скорбь, боязнь и раскаяние. Во всяком случае, он искренне надеялся, что выглядит именно так: мелким и жалким, и еще раскаявшимся. И что Сафронов постесняется наказывать его за преступную халатность прямо здесь. В его кабинете, за дверью которого в коридоре сидели на стульчиках пациенты, ожидавшие приема.
– Илья Гаврилович, я все объясню! Я вас умоляю! – тряс ладошками, сложенными лодочкой, Ерофеев перед своей посеревшей физиономией. – Пожалуйста, потише! Я вас умоляю… Я все объясню!
– Объясняй, – надменно позволил Сафронов и уселся на хрупкую кушетку напротив стола Ерофеева. – Объясняй, Андрей Сергеевич. И постарайся быть убедительнее! Иначе…
Только на мгновение представив, что может скрываться под его угрозой, Ерофеев чуть сознание не потерял. Он часто бывал в доме Сафроновых. Знал многое. И о многом догадывался. И то, о чем догадывался, спешил забыть. И даже однажды принял ту таблетку, которыми пичкал Эльзу, настолько страшно ему было. Случилось это…
Правильно, лет пять назад. Когда внезапно исчезли сразу несколько человек, которые мешали Сафронову. Просто исчезли без следа, и все! Будто в воздухе растворились.
Препарат тогда ему помог, правда, ненадолго. Воспоминания вернулись. Вернулись вместе со страхом и за свою жизнь тоже. Не дай бог, ему так же вот разгневать великого самодержца, думал тогда Андрей Сергеевич! От него пыли не останется.
– Слушаю! – поторопил Сафронов.
Ерофеев коротко кивнул, оглядел украдкой гостя. Здоровый, могучий мужик с крепкой мускулатурой, хорошей кровью. Если бы еще водку не жрал в таких количествах, то и печень была бы в порядке. Но все равно. Водка не помешает ему прожить еще лет тридцать. А проживет ли Ерофеев столько, еще вопрос!
– Она стала хитрить, Илья Гаврилович, – нехотя признался Ерофеев.
– Кто?! Эльза?! Стала хитрить?! В каком смысле?! – Крупная лохматая голова Сафронова нервно завертелась на крепкой шее. – Что ты хочешь сказать?
– Я подозреваю, что она перестала принимать таблетки.
– В смысле?
– Она стала обманывать меня! – воскликнул несчастный Ерофеев и снова затряс ладошками, сложенными лодочкой. – Она кладет таблетку в рот. Набирает в рот воды, делает глотательное движение.
– И?
– И я так подозреваю, что не проглатывает ее!
– С чего ты так решил?
Конечно, Сафронов ему не поверил. Другого он и не ожидал. Разве может Илья Гаврилович заподозрить любимую, единственную оставшуюся в живых дочь в чем-то подобном? В обмане?! Да никогда! Но тем не менее.
– Симптоматика… – задумчиво обронил Ерофеев.
Распрямился в кресле, расслабился, говорить о деле, которому посвятил жизнь, он мог часами.
– Что-то изменилось в ней. Вы не замечали?
– Нет. – Сафронов задумался. И снова сказал: – Нет!
– А я заметил, что с некоторых пор Эльза стала вести себя несколько иначе. Появился странный взгляд.
– Что за взгляд?
– В нем начало сквозить какое-то узнавание, недоумение, мука даже, – воскликнул вдохновленный молчанием Сафронова Ерофеев.
– И что? Что здесь такого? Жизнь ее меняется. Я вон с замужеством к ней пристал. И…
– Извините, Илья Гаврилович. Я говорю не о том, – мягко перебил его Ерофеев и с тоской посмотрел на кабинетную дверь.
Там томились его пациенты. Один случай был особенно хорош, потому что был чрезвычайно интересен для его научной работы. И он собирался посвятить этому сегодня большую половину своего рабочего времени. А вместо этого объясняется перед этим мужланом, как желторотый студент. Потому что не может не объясняться. Потому что много лет назад погнался за длинным шальным рублем и продал душу этому дьяволу. Кто же мог знать тогда, что его научные изыскания сочтут полезными?! Кто же мог знать тогда, что его жена, ради которой он и совершил сделку с дьяволом, все равно покинет его ради молодого футболиста?!
Ерофеев вздохнул, пощипал переносицу, произнес со вздохом:
– Все то, что я перечислил… Этого не должно быть в ее глазах, понимаете?
– Нет!
– Как бы это… Она перестала быть прежней.
Сафронов неожиданно согласно кивнул. Он пару дней назад тоже удивился, когда Эльза мягко отстранилась от него, когда он попытался ее обнять. И сильно разозлилась, когда он привычно отечески хотел шлепнуть ее по попе. И в комнате все чаще стала запираться, Нелька доложила.
– Она перестала быть прежней, – повторил Ерофеев, поняв, что попал в точку и Сафронов его наконец услышал. – Она стала много читать книг по психологии, я заметил. И неделю назад я обнаружил на ее столе книгу американского психолога о… О подавлении воспоминаний, Илья Гаврилович!
– Это плохо! – тут же отозвался Сафронов. Положил ладони на мощные коленки, поиграл пальцами, поднял тяжелый взгляд на психиатра. Повторил: – Это плохо!
– Да, это плохо. И я думаю, что…
– И ты думаешь, что она перестала принимать таблетки? – перебил его Сафронов.
– Да!
– И именно она добавила их в воду моему гостю?
– А кто еще?! Препарат в сейфе, в который доступ имеется, кроме меня, только у вас. Я за каждую таблетку могу отчитаться. И…
– Как думаешь, Андрей Сергеевич, зачем ей это?!
В глазах Сафронова появилось незнакомое выражение. Что-то отдаленно напоминающее затравленность. И Ерофеева это неожиданно порадовало. Не ему же одному бояться. Пускай и это чудовище посещают демоны!
– Может, ей жених не понравился? – сам себе ответил Сафронов. – Может, она хотела вывести его из строя, чтобы я посмотрел, что это за чудик и не выдал ее за него?
– Вряд ли, – осторожно заметил Ерофеев. – Она не могла знать, как именно подействуют препараты на Егора Ганьшина.
– Зачем тогда? – вытаращился Сафронов.
– Может, как раз затем, чтобы узнать, как именно они действуют? Что-то вроде эксперимента?
Эта мысль только что пришла в голову Ерофеева. И она ему понравилась. И она многое объясняла.
Зато эта мысль не понравилась Сафронову. Он тут же сорвался с места, снова навис над Ерофеевым. И даже позволил себе схватить его за воротник больничного халата. Совсем озверел, скотина!
– Ты хочешь сказать, что моя Эльза решила сделать из человека подопытного кролика только лишь затем, чтобы узнать, чем ее пичкают?!
– Извините… – Ерофеев дрожащими пальцами потянул из рук Сафронова свой воротник. – Все указывает на это, Илья Гаврилович.
– Что ты несешь, Андрей? – гневно зашипел Сафронов, не выпуская воротника. – Она не могла! Там же явный передоз! Ты сам сказал… Она же запросто могла его убить!
И за мгновение до того, как получить кулаком в нос, Ерофеев необдуманно напомнил:
– Разве… Разве она не делала этого раньше, Илья Гаврилович?..
…Семейного тихого обеда не вышло. Эльза почти ничего не ела. Сидела, уставившись в свою тарелку, время от времени вяло болтая ложкой суп. Нелька ядовито ухмылялась, глядя на нее, и все время о чем-то вполголоса переговаривалась с домработницей, которая обслуживала их за обедом.
С Нелькой было все понятно. Она бесилась оттого, что он в очередной раз отодвинул их намечающуюся второй год свадьбу.
– Не время сейчас, – пыхтел он любовнице в ухо, задрав ей подол прямо на веранде. – Надо дела кое-какие устроить.
– Знаю я твои дела! – плаксиво возмутилась она, надевая трусы, когда все очень быстро закончилось. – Все снова из-за нее! Ты же обещал!
– Обещал. Думал, замуж ее выдам. А видишь, как вышло. Жених оказался наркоманом, – повторил он версию, которую они с Ерофеевым придумали после того, как тот вымыл кровоточащий нос и поменял забрызганный кровью докторский халат. – Надо другого искать.
– Чего его искать-то? – фыркнула Нелька и запихала грудь в лифчик. – Он уже нарисовался!
– Да ну! И кто же? – спросил Сафронов безо всякого интереса.
Нелька жуть как хотела за него замуж, могла и сбрехать запросто. Он покосился в ее сторону. Нелька рылась в одном из шкафов, что-то там такое нашла почти сразу, удовлетворенно улыбнулась и протянула ему со словами:
– Вот, взгляни.
Это была фотография. Один из эпизодов злополучного вечера, на который он возлагал большие надежды. И которым, увы, не суждено было сбыться. На снимке Эльза сидела на веранде напротив мента, которого Ганьшины притащили с собой. Как его? Александр, кажется. Так вот, она сидела напротив него и не сводила с него сияющего взгляда. Даже можно было сказать – влюбленного взгляда.
Конечно, лейтенант был пригожим. Крепким, мускулистым, стройным, мордой вышел как раз такой, от которой бабы млеют, но…
Но чего уставилась его полоумная дочь на первого встречного, если за ужином напротив нее сидел не менее пригожий парень, к тому же невероятно талантливый и обеспеченный до правнуков? Чего она в нем нашла?! Он же нищий неудачник! Его же не просто так сослали в эту тмутаракань. Причина была веской наверняка. Его помощники наводили о нем справки, парень сирота, беден, как церковная мышь, и какая-то нехорошая история в его юности случилась. Точно не узнали, но что-то дрянное было, какое-то темное пятно на его биографии. Может, из-за этого пятна он здесь?
А Эльза глаз с него не сводит. Нехорошо!
– Нехорошо, – вслух повторил Сафронов, смял снимок в громадном кулаке и швырнул его в Нельку. – Чего радуешься, дура?!
– А чего мне, плакать, что ли? – огрызнулась она осторожно, снимок смятый подняла и расправила на столе, ткнула в него пальцем. – Кандидат номер один, Илюша.
– Дура! – отозвался Сафронов и протяжно зевнул. – Нашла кандидата!
– А кто еще ей нужен, скажи? – Она хищно оскалила зубы, в которые Сафронов вложил кучу денег. – Кому еще она нужна?! Она же, Илюша, ненормальная у тебя!
Она зря это сказала. Тяжелый кулак возлюбленного тут же ткнул ей под подбородок. Да с такой силой, что она отлетела в угол и больно шлепнулась спиной о стену. Когда только успел вскочить! Полулежал же расслабленный после секса, с расстегнутой ширинкой, с дремотно прикрытыми глазами и тут…
– Никто, слышишь! – Он навис над ней, мотая кулаком перед ее лицом как маятником. – Никто не смеет говорить гадости о моей дочери! Ты особенно, Неля! Еще раз услышу, что шепчешься о ней с домашней прислугой, удавлю.
И для наглядности он разжал кулак и вцепился пальцами в ее горло.
– Не буду! Прости! – захрипела Нелька и, чтобы страха на него напустить, забилась, заскребла ногами по полу. – Прости-и… Не буду-у…
Он отцепился от нее, шагнул назад. Оглядел с неприязнью сочное тело любовницы и предупредил:
– Еще хоть раз, Нелька… Учти, мне ведь недолго тебя поменять. Вокруг очень много молодых и горячих.
А вот и не поменяешь, сволочь! И не поменяешь! Слишком много связывает их. Слишком много! И это не только секс!
Нелька дождалась, когда Илья уйдет. Послушала его тяжелые шаги. Он поднимался наверх. Либо к себе, либо к дочери. Поднялась на ноги, качнулась, шагнув к зеркалу. И, не выдержав, расплакалась. На подбородке расплылся громадный синяк, шея вздулась. Куда вот она теперь с такой рожей?! А собиралась навестить того самого Александра Говорова и потрещать с ним об Эльзе. Узнать о его планах на ее счет. Может, ему все же удастся влюбить в себя дурочку, а? Может, он все же заберет ее из этого дома? То, что Илья не рассматривал его кандидатуру как достойную, ерунда! Главное, полоумной девке влюбиться, а там, как говорится, дело техники.
Илья дочери не откажет! Он никогда ни в чем ей не отказывал. Никогда! Особенно последние десять лет. Оттого и получилось из нее то, что получилось.
Неля еще раз потрогала опухшее лицо и решила, что ее синяки не помеха для задуманного. Она все равно навестит Говорова. Все равно! Даже если ей это будет стоить еще пары синяков…
Глава 12
Воскресенье началось с мелкого дождя, почти неслышного, почти невидимого. Вылезать из-под одеяла в прохладу неуютной комнаты не хотелось. Еще больше не хотелось выходить на улицу, тащиться к турнику и заниматься. А ведь слово себе дал, что не пропустит ни одного утра, что ежедневно будет заниматься.
Возле двери у его ботинок завозился кот Спиридон, недовольно мяукнул и оглянулся на дверь. Значит, кто-то явился к ним в гости. Саша зажмурился крепче и даже голову под одеяло спрятал, притворившись спящим, будто тот, кто через минуту принялся колотить в его дверь, мог это увидеть.
Это не Марина Ивановна. Вчера вечером, наготовив ему еды на неделю, она все же улетела в Москву к сыну.
– Посмотрю, что и как, Саня, – словно извиняясь, проговорила она, прощаясь на пороге. – Не понравится, долго ли вернуться?
Она не вернется, понял он сразу по тому, с какой тоской смотрела она на свои окна и палисадник под ними. Она не вернется, потому что у нее тут никого не осталось. И он тоже не задержится. Вот выполнит задание Вовы и…
Вспомнив про то, что сегодня воскресенье и у Эльзы запланирован визит к косметологу в соседнем городе, Саша досадливо чертыхнулся. Как он сможет пробраться в женский салон красоты, не привлекая внимания ее охраны, он не представлял! С черного хода? Так тот заперт, он проверял, два дня назад туда съездив. Через центральный вход не войдешь. Мордовороты Сафронова не дремлют. Это он тоже проверил, погуляв пару часов за Эльзой по торгово-развлекательному центру. Охранники даже возле ее примерочной кабинки торчали, невзирая на ее возмущенное фырканье.
А время шло! Вова от него ждал результатов. Ему было очень важно знать, зачем она накачала Егора психотропными препаратами. Одно дело, если ей просто не хотелось за него замуж, и она решила выставить его в невыгодном свете. Но совсем другое, если она решила просто поглумиться над ним. Или если это был чей-то заказ!
– Мой хозяин человек влиятельный и очень состоятельный. И у него, конечно же, имеются недруги, – проговорил задумчиво пару дней назад в телефонном разговоре Вова. – Кто знает, какие пути избрали его враги, решив ему насолить!
Изначально Вове просто хотелось узнать, зачем Эльзу столько лет пичкают этим дерьмом. Хотел просто собрать на Сафронова как можно больше информации, потому что деловые соглашения никто не отменял. И Саше очень хотелось Вове об этом напомнить. Но разве он станет слушать!
– Так что вы от меня-то хотите? – спросил он по телефону у Вовы.
– Если она выполняла чей-то заказ, нам нужно имя заказчика, – обронил Вова и, не простившись, отключился.
У ребят паранойя, подумал тогда Саша. Но за Эльзой следил в оба глаза. Мало ли! Вдруг она в самом деле с кем-то встречается вне стен дома и ведет свою собственную опасную игру? Или выполняет поручение своего отца? Но сколько он ни наблюдал, уличить Эльзу в преступном сговоре с кем-то у него не вышло. Более того, он постепенно проникался к ней жалостью. Она казалась ему очень ранимой, одинокой и несчастной.
Вчера вечером он сказал об этом Вове, когда тот забирал Марину Ивановну, чтобы отвезти ее в аэропорт.
– Ты еще очень молод и неопытен, лейтенант, чтобы судить об этом, – заметил тот с кривой ухмылкой. – Внешний вид обманчив! Не забывай, что некоторые из близкого окружения Эльзы подозревают ее в убийстве родной сестры!..
Вряд ли Эльза была как-то причастна к убийству своей старшей сестры, наверняка это был несчастный случай, решил Саша после долгих размышлений. Не мог, ну не мог пятнадцатилетний подросток по злому умыслу столкнуть своего родного человека в ледяную пропасть! Не мог!..
Мяуканье Спиридона стало еще более недовольным. Стук в дверь сместился, теперь вовсю молотили в окно. И кто-то даже пытался заглянуть в его дом, приплюснув к мокрому стеклу лицо.
– Иду! – закричал Саша, сбрасывая одеяло.
Ежась от прохлады, он вдел ноги в резиновые шлепанцы, в которых обычно выходил на улицу, и толкнул дверь в сенцы.
– Здрассте!
На крыльце, стряхивая с растрепанных волос влагу, приплясывала высокая статная женщина с опухшим, сильно накрашенным лицом. Он не сразу узнал в ней любовницу отца Эльзы.
– Здравствуйте, – поздоровался Говоров, запоздало вспомнив, что стоит перед дамой в одних спортивных трусах, в которых обычно спал.
– Я Неля, – широко улыбнулась она, и тут же лицо ее свела болезненная судорога, она ухватилась двумя пальцами за вспухший подбородок. – Черт… Извините… Упала вчера, прямо подбородком на ступеньки.
Он промолчал, не поверив в историю. Но дела ему до ее падения не было никакого. Он отчаянно мерз и хотел обратно в дом. Хотел затопить котел, чтобы в доме стало тепло, разогреть что-нибудь на завтрак. Марина Ивановна советовала на утро съесть сырники.
– А то на третий день заклекнут, – предрекла она.
Он хотел сырников. Горячих, со сливочным маслом. И еще кофе хотел, с молоком. А потом хотел подумать, как незамеченным проникнуть в салон красоты, когда там сегодня будет Эльза.
– Есть разговор, – обломала его планы Неля и пошла на него. – Я войду…
Саше пришлось подчиниться. Он посторонился, впуская ее в дверь, пошел следом. Пока она осматривалась и отряхивалась от дождя в его комнате, он успел надеть футболку и спортивные штаны. Сел к столу. Кивком указал ей на место напротив. Спохватился.
– Может, чаю?
– Некогда, – отмахнулась она. – Я на минуту.
– Слушаю, – проговорил он с кивком и снова уставился на ее распухший синий подбородок.
– Не упала я, – она потрогала синяк, вздохнула. – Илья приложился.
– За что?
– Из-за дочки своей.
– Вы ее обидели? – усомнился Саша.
– Если бы! – фыркнула она почти весело. – Позволила себе сказать, что Эльза в тебя влюбилась!
– Да ладно! – Он округлил глаза. – Эльза?! В меня?
– В тебя, в тебя.
Она пошарила в карманах широкого плаща, вытащила смятую фотографию, швырнула ему через стол.
– Взгляни!
Он посмотрел. Ничего такого не увидел. Ну фотография, ну сидят они на веранде напротив друг друга, разговаривают.
– Ничего не замечаешь?
– Нет. – Он положил фотографию на стол. Вскинул на нее недоуменный взгляд. – А должен?
– Не замечаешь, с каким обожанием Эльза на тебя смотрит?
– Обычно смотрит, приветливо.
– Это ты так думаешь! – фыркнула Неля и бегло осмотрела скудно обставленную комнату. – Нравится тут? Переезжать не собираешься?
Конечно, собирался. И не очень-то ему тут нравилось. Но для того чтобы переехать, ему надо…
Кстати!
– Эльза сегодня в салон красоты собирается? – спросил он, глядя мимо гостьи на Спиридона.
Чем-то ему новая гостья не нравилась. Кот без конца чихал и выгибал дугой спину.
– Собирается. А ты откуда знаешь? – прищурилась Неля, и через мгновение по опухшему лицу скользнула судорога догадливой улыбки. – Наводил справки?
– Наводил.
– Она тебе тоже понравилась? – выдохнула она с облегчением и обмахнулась большим воротником плаща. – Ну слава богу, а то я думала, что в нашу красавицу никто уже никогда не влюбится.
– Почему вы так думали?
– Странная она, – неосторожно заметила Неля и тут же спохватилась. – Не настолько, конечно, чтобы ее нельзя было полюбить, но…
– Но у вас полюбить ее не получилось? – криво ухмыльнулся Саша и проводил взглядом несчастного кота.
Тот впервые за долгие недели оставил свое место возле его ботинок и забился куда-то за холодильник. И мяукал оттуда недовольно и требовательно. То ли застрял, то ли поторапливал гостью.
– Не получилось! – с вызовом отозвалась Неля, и взгляд ее сделался неприятным. – Я из-за этой девки, между прочим, до сих пор не могу выйти замуж за любимого человека, это понятно?!
Эта девка была дочерью любимого человека, между прочим. И жизнь у нее выдалась нелегкой. И кому, как не отцу, знать об этом и жалеть ее по этой причине.
– И не надо на меня так смотреть! – взорвалась гостья, нервно скомкала фотографию и сунула ее обратно в широкий карман. – Ты не имеешь права осуждать меня! Сам-то в наш дом зачем притащился с Ганьшиными? Думаешь, поверили тебе, что ты давний друг детства? Ха-ха! Всем было понятно, что ты вынюхивать явился.
Саша промолчал. Он сразу предупредил Ганьшиных, что в доме, куда они отправляются на ужин, не дураки живут. И вся затея с его визитом будет очевидной.
– Ладно, проехали, – махнула Неля рукой и болезненно сморщилась, нечаянно задев разбитый подбородок. – Мне лично плевать, с какой целью ты туда явился. Мне главное, чтобы у вас с Эльзой срослось.
– Считаете, это возможно? – он недоверчиво покрутил головой.
– А почему нет? – оживилась Неля. – Ты ей нравишься, я это поняла сразу. Она тебе тоже. Почему нет?!
– Да к ней подойти невозможно! У нее такая охрана. Я дважды пытался.
Трижды! Он пытался трижды обойти кордон и приблизиться к девушке, бесполезно. Ее стерегли надежно.
– Мальчик мой… – Неля снисходительно хмыкнула, поднялась с места, взбила волосы и направилась к выходу, успев обронить у порога: – Доверься мне… Доверься мне, мой мальчик…
Эта женщина оказалась не так проста и взбалмошна, как он о ней думал, провожая до калитки. Они ни о чем таком не договаривались, но ровно в пятнадцать ноль-ноль она позвонила ему на мобильник. Откуда у нее оказался его номер, загадка. И проговорила быстрым шепотом:
– В шестнадцать тридцать ты должен быть в салоне красоты. Проходишь по коридору. Предпоследняя дверь налево. Войдешь туда и спрячешься там.
– А что там? – у него вдруг отчаянно заколотилось сердце.
– Там кабинет СПА-процедур. У Эльзы сегодня шоколадные обертывания.
– Что шоколадные? – не понял Саша.
– О господи! Это так важно?! – прикрикнула Неля. – Главное, спрячешься там. Дождешься, пока косметолог уйдет и…
– И?
– И у вас целый час для свидания, мальчик мой, – и промурлыкала довольно: – Не упусти свой шанс. Есть вопросы?
– Да.
Он обхватил ладонью затылок, там отчаянно ныло. Задрал взгляд к потолку, по которому от светильника в разные стороны разбежались извилистые трещины.
– Как я пройду этим коридором? Меня же не пустят! Туда вход по карте гостя.
– Умный мальчик, – проворковала Неля. – Все оговорено… Войдешь и скажешь козе на ресепшене, что ты к Ольге Голубевой. Запомнил?
– К Ольге Голубевой, – послушно повторил он.
– Правильно.
– А кто это?
– Это как раз тот косметолог, к которому направляется наша девочка. Все, удачи, мальчик мой. Не упусти свой шанс! И не спались. Если что, я ни при чем!
– Понял, – проговорил Саша и засобирался.
Зачем-то заново побрился, хотя уже делал это после утреннего ухода Нели. Достал с полки дорогой одеколон, пользовался им крайне редко. Точнее, второй раз. Первый, когда в дом Сафроновых собирался вместе с Ганьшиными и их помощником Вовой. Надел новую одежду, благосклонно оставленную Вовой, хотя тот и считал, что лейтенант ее не отработал. И в пятнадцать двадцать пять вышел из дома. В запасе у него был час. И он мог бы не торопиться. Но у салона очутился за двадцать минут до назначенного времени. Пришлось слоняться по улице под дождем. Можно было бы зайти в кафе через дорогу и переждать там, но так волновался, что эта мысль даже не пришла ему в голову.
– Здрассте.
Саша склонил намокшую голову возле стойки администратора, с волос капало.
– Я к Ольге Голубевой.
– Ах да. Проходите, она предупреждала, – девушка лениво кивнула и тут же, забыв о нем, уставилась в монитор.
Он прошел вестибюлем мимо нарядных женщин и девушек, дурманяще пахнущих дорогими духами и лениво листающих толстые журналы. Свернул в узкий коридор. Едва не наступил на маленький светильник, вмонтированный в доски пола. Крохотный такой, в виде яхты. Шарахнулся в сторону и тут же налетел на высокую худую девушку в хрустящем белоснежном халате.
– Тс-сс… – прошипела она, прикладывая к губам тонкий длинный палец. – Я Ольга. Идемте за мной.
Предпоследняя дверь налево была чуть приоткрыта. Они вошли. В комнате было сумрачно из-за наглухо задвинутых портьер. В центре стояла высокая кушетка, застеленная белоснежной простыней. Возле окна стеллаж с полотенцами, кучей тюбиков и баночек с косметическими средствами. Слева от двери мягкий кожаный диванчик, вешалка с болтающимися на ней пустыми плечиками. Справа в углу ширма. Ольга плотно прикрыла за собой дверь. Молча указала пальцем на ширму, шепнула, едва разлепив губы:
– Сидите там. Тихо и молча. До тех пор, пока я не выйду. Потом можете…
Она увела смущенный взгляд в сторону и через минуту вышла. Саша спрятался за ширмой. Какое-то время просто стоял, уставившись в плотный темный шелк, которым была обтянута рама ширмы. Потом опустился на пол, устроился удобнее и стал ждать.
Через полчаса они вошли: Ольга и Эльза.
– Раздевайтесь, Эльза, – кротким голосом сказала Оля.
Ее халатик зашуршал. Она подошла к стеллажу возле окна, достала эмалированную ванночку и принялась выдавливать в нее что-то из тюбиков. Что-то остро пахнувшее шоколадом и корицей. У него даже в носу защекотало и захотелось чихнуть. Еле справился со слабостью.
Он слышал, как пристраивается на плечики одежда, которую с себя снимала Эльза. Слышал, как она идет от вешалки к кушетке, шлепая по полу задниками одноразовых тапочек. Потом она легла на кушетку. Ольга метнулась к клиентке и принялась хлопотать, размазывая по телу девушки пахучую смесь, от которой ему дико хотелось чихать. Затем противно заскрипела целлофановая пленка, и воркование косметолога стало едва различимым. Но Саша все равно слышал, как она просила Эльзу поднять ручки, ножки, выгнуть спинку…
Черт! Он и не думал, что это будет так возбуждающе! Воображение играло с ним на все лады, предлагая одну картину за другой. Или всему виной этот дурманящий шоколадный запах, перемешанный с корицей?! Или то, что он забыл, когда последний раз был с девушкой? Но он почти ощущал физически, как ползет по коже девушки шпатель, как прилипает тонкая пленка к ее груди и бедрам, как шевелятся ее пальцы, пытаясь поправить волосы, выбившиеся из-под косметической шапочки.
– Все, Эльза, отдыхайте, – проворковала Ольга, ее халатик снова зашуршал, девушка двинулась к выходу. – Кнопка в изголовье, вы помните. Если что-то будет нужно…
– Да-да, спасибо, – сонно отозвалась девушка.
– Помните, процедура длится ровно час, – странно громко, видимо и для него тоже, проговорила косметолог и ушла.
Замок двери щелкнул, запираясь. Повисла тишина. Он боялся дышать, не то что выбираться из своего укрытия. Он же ее перепугает насмерть! Она тут же может нажать на кнопку, вызывая Ольгу Голубеву. И как, интересно, ему действовать дальше?!
– Саша… – вдруг донесся до него расслабленный шепот.
Он выпрямил спину, затаил дыхание. Она его позвала? Или… Или просто вспомнила о нем?
– Саша, вы здесь?
Звала! Она его звала, а не просто вспоминала о нем, произнося имя вслух!
– Да, – выдавил он еле-еле. – Я здесь. Только вы не бойтесь, Эльза. Прошу вас!
– Я не боюсь, – она тихо рассмеялась. – Я узнала ваш одеколон, Саша. Что вы тут делаете?
Он встал на ноги, мышцы слегка покалывало от долгого сидения в неудобной позе. Чуть попружинил на носочках, вышел из-за ширмы. Подошел к кушетке.
Эльза была укутана полностью. Полотенца укрывали ноги, тело, руки. Открытым оставалось лишь лицо и ушки, которые она высвободила из-под косметической шапочки, чтобы лучше слышать его. Прядка волос еще выбилась, которую ему тут же захотелось поправить. Шоколадом пахло невыносимо, ему просто нечем было дышать.
– Эльза…
Он подошел ближе, присел на корточках в изголовье кушетки, чтобы видеть ее лицо. Девушка сонно моргала, расслабленно улыбалась, глядя на него.
– Эльза, зачем вы это сделали?
– Что?
– Зачем вы подсыпали Егору в графин с водой те таблетки, которые принимаете сами?
Она вздохнула и на мгновение прикрыла глаза. Потом возразила:
– Я их не принимаю.
– То есть?
– Меня их заставляют принимать… – последовал еще один вздох. – Последние десять лет… Не каждый день, конечно.
– Но зачем?!
– Вот и я захотела узнать, – она виновато улыбнулась. – Поэтому и бросила в его графин таблетки. Всего две штуки. Я же не думала, что они так на него повлияют! Он просто… Просто сделался невменяемым.
– Это вы вывели его за ворота? – спросил Саша.
Встал, попятился, нашел край дивана, присел, не сводя с девушки взгляда.
– Да. Я.
– Зачем?
– Он попросил. Он ворвался в мою комнату в три часа ночи. Взгляд безумный. Все время вспоминал о какой-то Ниночке. Рассказывал, как любил ее. Даже плакал, как ребенок. Извинялся. И просил вывести его из этой западни. Все время просил. Я и… Я и вывела его.
– Но зачем? Он мог погибнуть!
– Нет, не мог, – строго перебила его Эльза. – Он отдавал отчет в своих поступках. Он помнил, кто я. Извинялся, утверждал, что не может жениться на мне, потому что не любит. Потому что любит Ниночку. И ему надо с ней встретиться срочно. Он весь вечер просидел с телефоном в руках. Я подумала, что он с ней общался. Договорился о встрече. Вот и…
– Боже мой, Эльза! Так же нельзя! Егор мог умереть от передозировки. Его отец в ярости. Он считает, что вы выполняли чей-то заказ. Что все это направлено против него.
– Нет, – мягко прервала его девушка. – Все это в конечном итоге направлено против меня, Саша. Только против меня. А вы здесь… Вы здесь снова на задании?
– И да, и нет, – не стал он врать, немного замешкавшись с ответом. – Меня попросили узнать о ваших мотивах. Но я и сам… И сам хотел вас увидеть.
– Зачем? Чтобы спросить о том же, что интересно и вашим хозяевам? – Эльза уткнулась лицом в кушетку, голос ее зазвучал глухо. – Успокойте их, Саша. Я просто хотела узнать, что принимаю. Меня подтолкнул ваш интерес к моим таблеткам. Я не хотела ему вредить… Егору… Я просто его не хотела. И замуж за него не хотела тоже. Как и он не хотел на мне жениться. Вся затея отца была идиотична с самого начала. Скажите, Саша… Скажите, вы узнали, что это за препарат? Это психотропный препарат? Наркотик?
– Нет. Это не наркотик.
Он пытался поймать ее взгляд, но не выходило, девушка все глубже зарывалась лицом в полотенца, постеленные в изголовье кушетки. Укутанная процедурным палантином спина нервно вздрагивала. Она плакала?
– Эльза, вы плачете? – Саша вскочил с диванчика, подошел к кушетке, наклонился, почти касаясь подбородком ее плеча. – Не надо плакать, пожалуйста! Я не хотел сделать вам больно! Простите.
Он дотронулся до ее лопаток, погладил, сильно сомневаясь, что она почувствует что-то сквозь толстые покровы. Но девушка почувствовала, затихла. Потом, судорожно вздохнув, спросила:
– Так что мне дают, Саша?
– Если я правильно понял, то это малоизученный препарат, блокирующий болезненные воспоминания.
– Болезненные?
– Именно. В вашей жизни произошла страшная трагедия. На ваших глазах погибла ваша сестра. Это вызвало сильнейший стресс. Может, что-то большее, я не знаю. – Он подергал плечами, не сводя взгляда с резинки косметической шапочки, под которой прятались ее волосы.
Кажется, он что-то заметил, но не был уверен. Точнее рассмотреть было невозможно, в комнате из-за плотно задернутых гардин было почти темно.
– Намекаете на то, что я сумасшедшая? – отозвалась Эльза после паузы.
– Вы не сумасшедшая. Вы нормальная, Эльза. Вы адекватная. Вы человек, получивший блестящее образование и…
Он протянул руку и тут же остановился, все еще не решаясь чуть сдвинуть шапочку. Он определенно что-то рассмотрел.
– Чертова темнота, – неосторожно выругался он. И спохватился. – Извините!
– Что вас там так заинтересовало, Саша? – Она обеспокоенно заворочалась. – Что там?
– Шрамы! – выдохнул он в ужасе, подсвечивая себе мобильником. – У вас на голове под волосами шрамы, Эльза! Что?! Что все это значит, черт побери?! Что они с вами сделали?..
Глава 13
Света проснулась со странным ощущением. Ей почудилось, что в квартире кто-то есть. Но ведь никого не должно было быть! Сергей пару дней назад укатил с друзьями в отпуск. В эти чертовы горы. Куда она ехать отказалась наотрез.
– Еще не придумали такой трос, который меня выдержит, Серый! – фыркнула она, целуя его на прощание у порога. – Вот похудею к следующему году, тогда уж…
– Ладно, ладно, ты это, не хулигань тут, – скороговоркой пробормотал муж, заученно поцеловал ее в щеку и через минуту скрылся за дверью.
Он оставил ей щедрые отступные за свое бегство. Так бы она ни за что не согласилась сидеть и ждать его дома. Тоже уехала бы куда-нибудь. Бархатный сезон в разгаре и…
Хотя это вряд ли. Стас категорически запретил сниматься с якоря. Со дня на день они ждали первых денег.
Сидорова позвонила все же и согласилась на ее условия. А куда ей было деваться? На кону благополучие и доброе имя. Тут уж выбирать не приходится. Либо плати, либо сиди в грязи. Либо еще где сиди! Это Стас, поганец, добавил. С чем Света была категорически не согласна.
Ну, была у нее видеозапись, как Сидорова ломает снегоход Сашки Говорова. И что? Она, может, думала, что он вообще из гаража не выедет с такой поломкой. И вовсе не собиралась никого убивать. Так и на суде скажет. Кто докажет обратное?
Если, конечно, этот суд состоится.
– Дура ты, Света, – возразил тогда Стас. – Да твой мужик ей никогда гибели дочери не простит. Он в затылок ей станет дышать. Разве нет?
Света не нашла что возразить. Стас хоть и придурок конченый, но иногда говорит дельные вещи. Как здорово придумал с этой Сидоровой! И с шантажом от нее отстал, и внакладе ее не оставил.
Она щелкнула кнопкой ночного светильника. Комнату осветило мягким оранжевым светом. Все вещи на привычных местах. В комнате, кроме нее, никого. А ощущение, что она не одна, не проходило!
Света свесила с кровати отекшие ноги, нашарила тапки, обулась и тяжкой поступью пошла по квартире. Никого! Все на месте. Дверь наглухо заперта. Окна и балконная дверь тоже. Чего ей мерещится? Глянула на часы. Половина третьего ночи. И решила позвонить Стасу. Этот симпатичный засранец собирался сегодняшнюю ночь провести в молодежном баре, наверняка еще не спит.
– Ты чего, Светик? – удивленно отозвался Стас неуверенным ломающимся голосом, уже набрался. – Соскучилась? Может, хочешь к папочке? Я готов!
– Да иди ты! – фыркнула Света беззлобно.
Она сейчас, честно, была рада даже этому идиоту. Так угнетало странное ощущение, что хоть полицию среди ночи вызывай и проси о помощи.
– Дура, что ли! – заржал как ненормальный Стас. – Кто у тебя дома может быть? Ты же осмотрела все?
– Осмотрела.
– И?
– Никого. – Света вздохнула и плотнее закуталась в одеяло. – Но странно как-то, неприятно. Будто смотрит кто на меня из темного угла.
– Слу-уша-ай! – нараспев произнес Стасик. – А может, твой муженек камеру куда влепил, чтобы следить за тобой, а?
– Серега?!
– А у тебя есть еще какой-нибудь муж? – притворно изумился Стасик. – Ничему не удивлюсь, Светик. Ничему не удивлюсь. Ты такая, что… Ладно, давай, спокойной ночи. У меня тут вариант с одной цыпочкой наклевывается. А то пока я с тобой трещу, ее кто-нибудь уведет.
И отключился.
Света пролежала без сна минут двадцать. В квартире было очень тихо. Никаких шагов. Никаких шорохов. Через полчаса, борясь с дремотой, она резонно сочла, что если бы в доме кто-то был, кого она, к примеру, просмотрела, то давно бы уже напал на нее. Она одна, подумала Света. И уснула.
А ближе к утру, где-то в половине пятого, ее разбудил звонок от Стаса.
– Вот идиот! – проворчала она, подслеповато щурясь на дисплей телефона, где высветился его зашифрованный номер. – Похвалиться хочет!
Она нажала кнопку, прижала телефон к уху, прокаркала с протяжным зевком:
– Да!
– Све-етка-аа… – сиплым голосом, как если бы был в полной отключке, протянул Стас. – Све-етка-а-а…
– Чего надо?! Ты на часы смотрел?! – и хотя всегда осторожничала оскорблять его, тут не выдержала и добавила: – Придурок!
Он будто не слышал. Послышалось какое-то странное бульканье, словно Стас снова приложился к бутылке. И опять:
– Све-етка-а-а…
– Да чего ты? Чего?! – она теряла терпение.
Вдруг заныло в затылке, первый признак того, что не выспалась, не отдохнула. Теперь весь день будет как курица полудохлая. А собиралась сегодня по магазинам погулять, купить себе чего-нибудь на деньги, которые оставил муж. И присмотреть чего-нибудь на деньги, которые получит от Сидоровой. Часть потратит, часть спрячет. Так она решила.
– Све-еетка-ааа… – еще тише и еще протяжнее произнес Стас.
И только она собралась обрушить на него раздраженную брань, как он добавил:
– Бе-еги-ии, ду-ура-а… Беги-и…
И затих. Трубку, главное, не отключил, а говорить перестал. И она слышала лишь его протяжное дыхание, редкое-редкое, со странным протяжным присвистом.
– Эй! – позвала она дребезжащим противным голосом. – Эй, Стас! Ты чего там?! Обожрался?!
Протяжный присвист стих, и стихло его дыхание, которое она слушала.
Что он сказал?! Что он сказал, прежде чем заткнуться?! Беги?! Он сказал ей беги? Да, да, точно. И еще назвал дурой. А это оскорбительное слово из его уст обычно звучало либо зло, либо снисходительно. Это когда он бабьей тупости изумлялся. Сейчас ему злиться на нее было не за что, значит…
Беги, дура! Беги!
Никогда прежде она не была такой стремительной. Ее крупное тело металось по комнатам, пытаясь хоть что-то собрать из вещей. В джинсах и свитере она не может вечно ходить по улицам незнакомого города. А она ведь туда сейчас будет путь держать, так? В незнакомый какой-нибудь город? Где ей надлежит начать новую жизнь.
Но попадалось все что-то не то. Вместо теплых, нужных вещей в сумку летели тонкие колготки, туфли на каблуках, ажурные блузки. Через десять минут безуспешных сборов она плюнула, схватила свою сумочку, куда уже успела сунуть документы и все деньги, которые прятала от Сереги по углам, натянула кроссовки, схватила с вешалки теплую куртку, открыла входную дверь и выглянула из квартиры.
На лестничной клетке никого не было. В подъезде тоже было тихо. Но вот во двор, она отчетливо услышала, въехала какая-то машина. Она не успевает! Она не успевает удрать! Господи! Взгляд ее заметался и тут же остановился на лестничном пролете, ведущем на другой этаж.
Игорь Валентинович! Точно! Он наверняка уже не спит. Он встает в четыре. И принимается за зарядку. Свету часто раздражало звяканье металлических гантелей над головой. И будил ее этот стук не раз. Квартира Игоря Валентиновича находилась как раз над ними. И она пыталась делать старику замечания. Но тот, так всегда, смущенно улыбался, таким вежливым тихим голосом обещал быть осторожнее, что Света неловко улыбалась ему в ответ и бормотала: да ладно, ничего.
Она плохо помнила, как взбиралась на этаж выше, кажется даже не заперла свою дверь. Как звонила в квартиру к старику, тоже помнила смутно. Кажется, воткнув палец в кнопку звонка, не убирала его до тех пор, пока он не открыл. Очнулась, когда очутилась в его прихожей, за ее спиной закрылась входная дверь, и старик все тем же тихим голосом спросил:
– Света, что случилось?
– Не знаю! – едва шевельнув губами, ответила она. – Кажется, беда!
В его прихожей было темно. Но она увидела, как он приложил палец к губам, призывая ее к молчанию. Она кивнула, тараща на него безумные глаза. Игорь Валентинович жестом велел ей снять обувь. Света подчинилась. Потом он отвел ее в гостиную – чистую, почти без мебели, с кучей спортивных снарядов. Усадил на жесткую спортивную скамью, обитую черной кожей. Велел молчать и куда-то исчез.
Она не слышала его шагов. Но он все время перемещался из комнаты в комнату. Вышел на балкон и затих там минут на пять. Потом вышел, снова мелькнул мимо нее и исчез. И все это бесшумно, тенью.
Странный старик, подумала Света, провожая взглядом его крепкую спину, обтянутую домашней трикотажной кофтой. Интересно, сколько ему лет? И почему живет один? Живет давно. Она помнила его с тех пор, как переехала к Сереже. Где его семья?
Метания Игоря Валентиновича закончились примерно через полчаса. Света услышала отчетливый щелчок замка входной двери. Лязгнула щеколда. Через мгновение он появился в гостиной, переоборудованной в тренажерный зал, где из мебели имелась спортивная жесткая скамья, на которой она сидела, да низкая тумба, на которой при желании тоже можно было сидеть. Игорь Валентинович не стал садиться, он встал перед ней, уперев кулаки в бока, и спросил все тем же тихим и вежливым голосом:
– Светлана Ивановна, где Сергей?
– Что? Сергей?
Она вздрогнула, уставилась на него, отчаянно моргая. И тут же сделала неожиданное открытие: на лице соседа-старика почти нет морщин. На теле ни грамма жира. Лицо без морщин. Сколько же ему лет?!
– Да, ваш супруг? Где он?
– Он в отпуске. В горах. – Света опустила голову, всхлипнула. – Он звал меня с собой. Я не поехала.
– Почему?
– Ненавижу горы! Ненавижу снег! Ненавижу слепящее солнце. Ненавижу…
Она чуть не сказала: Сергея. Вовремя прикусила язык. Хотя в настоящий момент ненавидела его больше, чем кого-либо.
Из-за него! Из-за него в конечном счете все ее беды! Он виноват в том, что она попала в историю, потому что она попала в эту историю из-за его дочери! Из-за него!..
Она желала, чтобы его дочь навсегда исчезла из их совместной жизни! Да, да, желала! Поэтому промолчала, когда увидела Оксанку Сидорову в гараже, когда та колдовала над снегоходом Говорова! Догадалась, что дело нечисто, и промолчала. Поэтому промолчала и на следующий день, когда ребята исчезли. И потом молчала, когда шли поиски. И следующие десять лет молчала тоже. Надо было и дальше молчать. И не болтать во хмелю с малознакомым парнем о чем не следовало. И к Сидоровой с непристойным предложением не стоило ходить. Ясно же было, что не выйдет ничего! Стас настоял. Увлек ее своим преступным энтузиазмом.
Что с ним теперь? Почему он велел ей бежать? Может, глумился, как обычно?
– Светлана Ивановна, что происходит? – отвлек ее от мятущихся мыслей тихий, вежливый голос Игоря Валентиновича.
– А?
Она обхватила себя руками, качнулась всем корпусом на жесткой скамье, как если бы собиралась свалиться на пол. Замотала головой, зажмурилась. Прошептала:
– Я не знаю! Но мне кажется, что случилась беда!
– Это я уже слышал, – полностью поседевшая голова мужчины склонилась к левому плечу. – Какая беда?
– Я не знаю!
Она и правда не знала. И не считала нужным врать и выдумывать.
– Просто мне позвонил мой знакомый и велел бежать. Я сначала не поняла ничего, но он… Он так странно дышал в трубку, хрипел, захлебывался. И… И велел мне бежать. Я собралась. Вышла на лестничную клетку. И тут во двор въехала машина. Я испугалась и побежала к вам. Простите, Игорь Валентинович. Ради бога, простите! Я сейчас уйду…
– Куда вы уйдете, черт побери! – впервые повысил он голос до сердитых нот. – Я передам вас только с рук на руки вашему мужу.
– Мужу? Сергею? Но он в отпуске, в горах и…
– Вернется, – с невероятной убежденностью перебил ее сосед, все так же стоя перед ней с упертыми в бока кулаками. – Вернется, и вы сами расскажете ему, почему вас…
– Что?!
Он замолчал очень многозначительно и уставился на нее пристальным взглядом, от которого ей тут же захотелось провалиться сквозь перекрытия пола и очутиться в своей квартире, в своей кровати. Сделалось странно стыдно, будто он знал или догадывался. Будто осуждал, хотя и права не имел.
– Что я должна буду ему рассказать, Игорь Валентинович?
– За что вас хотят убить, Светлана…
Глава 14
Всеволод Иванович Климов задумчиво рассматривал привычный пейзаж за окном больничного кабинета. Все было на своих местах. Крохотный скверик с тремя скамейками возле клумбы с петуньями. Четыре старые липы с пробивающейся кое-где ржавчиной осенних листьев. Дальше глухой бетонный забор. Больничный забор, который обновили не так давно. Он радовался, как ребенок, когда его делали. Никто теперь не посмеет проникать извне на территорию больницы. Никто не станет распивать спиртные напитки прямо под окнами его кабинета. Никто не станет ему хамить, когда он посмеет сделать замечание. И не оскорбит его, назвав стариком.
Всеволод Иванович тут же перевел взгляд на стеклянный шкаф, где хранились медицинские инструменты. Поймал в идеально вычищенном стекле свое отражение.
И никакой он не старик. Он еще о-го-го! Не толстый, не лысый, не скрипит суставами при ходьбе, и зубов своих у него еще много. И он может фору дать некоторым молодым. И может даже осмелиться пригласить свою помощницу Валечку на ужин в ресторан. А после ужина…
Н-да… На после ужина надеяться не приходилось. Ему шестьдесят восемь. Валечке тридцать пять. Вряд ли она захочет остаток вечера провести со стариком, который ей в отцы годился. И что бы он о себе ни думал, возраст все равно дает о себе знать. И зрение уже не то. И память.
Как чертова память стала подводить, а! Даже и не думал, что может наступить в его жизни такой момент, в его врачебной практике такой момент, когда он перепутает пациентов. Вернее, их истории болезней. Такой конфуз с ним случился пару дней назад, такой конфуз, что впору увольняться. Так ведь и до трагедии серьезной недолго.
Дверь широко распахнулась, из коридора в его кабинет впорхнула Валечка. Крепенькая, румяная, белокурые волосы выбились из-под шапочки. Голубые глазки сияют. Именно сияют! Каким-то невероятным драгоценным светом, от которого у него всякий раз сладко щемило сердце.
– Всеволод Иванович! Я ничего не понимаю! – воскликнула Валечка.
Дошла до кушетки, укрытой хрустящей белоснежной простыней, и уселась на нее. Полы недлинного халатика тут же разъехались на ее коленях, обнажая стройные ножки в тончайшем нейлоне. Она всегда так усаживалась перед ним, когда выдавалось свободное от пациентов время. И всегда его этим волновала. И, видимо, знала об этом, потому что ни разу не сделала попытки халатик запахнуть. Или одернуть его на груди, которая весьма рельефно выпирала, когда она так вот вольно садилась перед Климовым.
Может, все же стоило пригласить ее на ужин со всеми вытекающими отсюда последствиями? Может, черт с ней, с памятью? Она в этом деле не помеха! Не забудет же он, зачем вообще ее пригласил! Ха-ха!
– Что вы не понимаете, Валентина?
Климов поправил на переносице очки в стильной золотой оправе. Они ему очень шли, утверждала его родная сестра. Безуспешно пытающаяся последние сорок лет женить его, теперь уже хоть на ком-нибудь. Так вот она сама выбрала ему эту оправу, утверждая, что в этих очках он выглядит много моложе и значимее.
– Что вы не понимаете, Валентина? – повторил вопрос Климов, с трудом отводя взгляд от ее затянутых в тончайший нейлон коленей.
– История болезни пропала! – выпалила она, и ее милое лицо сильно побледнело.
– Чья история болезни? – уточнил он на всякий случай, хотя ответ был очевиден.
Он сам послал ее в детское гинекологическое отделение найти историю болезни той самой пациентки, которую он пару дней назад с кем-то перепутал.
– История болезни Сафроновой Эльзы пропала! – сказала Валечка и впервые поправила халатик на коленках.
– Этого не может быть! – возмутился Климов. – Этого просто не может быть! За долгие годы, что я тут работаю, еще ничего там не пропадало! Никаких записей, ничьих историй болезни, ничьих карточек или анализов! Этого не может быть, Валечка!
Он так разволновался, что отвлекся и впервые назвал ее так ласково. И тут же засмущался, и дико засмущал ее. По ее бледному лицу поползли алые пятна.
– Гм-мм…
Он прокашлялся, отчаянно роясь в бумагах на столе, будто пропавшая карточка лечившегося у них много лет назад ребенка могла обнаружиться именно там. Но ее там, конечно, не было. Он давно уже лечит взрослых женщин.
– Вы хорошо смотрели, Валентина? – спросил он строго, оставив в покое бумаги на столе.
– И я смотрела, и девочки! Мы все перерыли, Всеволод Иванович. И что самое удивительное… – она сделала паузу, уставив на него немигающий взгляд. – Из компьютера… Пропала вся информация!
– Она и не должна была там быть, Валентина! – Он недовольно поморщился. – Ее там никто не станет хранить так долго. Прошло семнадцать лет! Надо было посмотреть в хранилище. На электронных носителях это должно было сохраниться и…
– Должно было! Но не сохранилось! – неучтиво перебила его Валечка и тут же смущенно пробормотала: – Извините, Всеволод Иванович. Но мы перерыли все. Мы искали два часа!
Что правда, то правда. Он ее уже заждался. И успел соскучиться. Два часа. Два часа ее не было. Он за это время что только не передумал. Осмелел даже настолько, что решил пригласить ее в ресторан и…
– Всеволод Иванович, это что-то значит?
– Что именно? – он засмущался, застигнутый на запретных мыслях.
– То, что вы диагностировали у Сафроновой пару дней назад острое воспаление левого яичника?
– Вы сомневаетесь в моем диагнозе?
Он насмешливо выгнул брови, зная, что это выглядит эффектно: когда брови его поднимаются поверх золоченой оправы. Сестра советовала так почаще делать. Утверждала, что на женщин это действует безотказно.
– Нет-нет, что вы! Диагноз сомнений не вызывает. Ее доставили с острым животом. Ее осмотрели хирурги, сделали все необходимые анализы. Потом доставили к нам в отделение. Вы делали ей УЗИ. И диагноз безошибочен – острое воспаление левого яичника, – как на экзамене продекламировала Валечка и тут же сделала несчастное лицо. – Но ведь его у нее не должно быть, Всеволод Иванович!
– Яичника?
– Да!
– Кто знает… – он беспомощно развел руками. Потом постучал себя осторожно кулаком по голове. – Может, память стала подводить, а, Валентина? Может, я ее с кем-то перепутал? Надежда была на историю болезни, но…
– Но она исчезла! – выпалила Валечка с ужасом. – Так не бывает!
– Так не бывает – что, простите? – он грустно улыбнулся. – Что я мог кого-то с кем-то перепутать? Или того, что пропала история болезни дочери влиятельнейшего лица нашего региона? Поверьте мне, Валентина… Бывает все! А особенно, когда дело касается таких влиятельных особ.
– Но как же так?!
– А вот так, Валентина.
Он выбрался из-за стола и прошелся пружинящей походкой перед ней туда-сюда. Он нарочно это сделал, чтобы продемонстрировать, что он не стар, не дряхл, а пребывает в весьма хорошей физической форме. Он должен был это продемонстрировать, прежде чем сделать ей предложение. Но она, кажется, даже не заметила его гарцеваний. Опустила голову и задумалась. И Климов, осмелев окончательно, присел к ней на кушетку. И тут же, коснувшись ее бедра своим бедром, едва не обжегся. Тело его помощницы было плотным, горячим, сочным и зовущим.
– Валентина… – произнес он негромко, привлекая ее внимание.
– Да, Всеволод Иванович? – Валечка подняла голову, посмотрела на него. Мягко улыбнулась. – Я слушаю вас.
– Может, нам с вами следует сходить сегодня вечером куда-нибудь поужинать? А потом мы могли бы выпить кофе в моем доме. Вы ни разу не были у меня в гостях, Валечка. Мы так давно и славно работаем вместе, а вы…
Его сердце от подобной смелости разорвалось в груди, разлетелось, принялось молотить в висках, в горле, он аж ослеп, честное слово! Или не ослеп, а это Валечка стащила с него очки? Она? Зачем?
– Ну наконец-то, Всеволод Иванович! – шепнула она едва слышно, прежде чем прижаться своими невероятно сладкими губами к его рту. – Я думала, что вы уже никогда не осмелитесь…
Вечером он сидел в кухне своей родной сестры, рассеянно наблюдал за тем, как она накрывает стол к ужину, и все вспоминал и вспоминал на все лады свой безумный стремительный секс с помощницей на кушетке в рабочем кабинете.
– Это было… Это было потрясающе, Нинель! – выдохнул он, когда сестрица уселась к столу и подняла бокал вина, призывая его сделать то же самое. – Это было невероятно!
Климов поднял бокал с вином, чокнулся им о бокал сестры. Глянул в ее умные понимающие глаза. Да, он не смолчал! Он похвалился! Его так переполняло, так распирало, что он не мог молчать. Ему надо было поделиться с кем-нибудь. А для этого у него была только сестра! Умная, понимающая, любящая.
– А чего ты тогда здесь, а не с ней у тебя дома, дурачок ты мой? – Нинель ласково улыбнулась. – Надо было закрепить успех и затащить ее к себе домой. Чтобы утром она подала тебе завтрак. Ну, или ты ей. Как сложилось бы. Чего, а, Сева?
– Да я хотел! – Он впился зубами в огромный кусок индюшатины, мастерски приготовленной сестрой на пару. Забубнил с полным ртом. – Но она сослалась на какие-то срочные дела.
– Да? – Нинель обеспокоенно заерзала. – Может, ей что-то не понравилось? Ты как был? На высоте?
– Нет, нет, все в порядке. – Климов погасил самодовольную улыбку, вспомнив, как прикрывал поцелуем рот помощницы, когда она слишком громко стонала. – Просто у нее какие-то срочные дела. А вот завтра…
– Что завтра? – Нинель ворошила вилкой гору тушеных овощей в своей тарелке.
– Завтра попросила забрать ее из дома с вещами, утром. В половине одиннадцатого.
– Завтра у нас суббота, – напомнила Нинель. И задумчиво обронила: – То есть она планирует уже завтра переехать к тебе с вещами?!
– Да! – с ликующим клекотом в голосе воскликнул Всеволод Иванович. – Да, Нинель! Ей, видимо, все очень понравилось, и она хочет жить со мной!
– Господи! Мужчины! – Нинель насмешливо фыркнула и, закатив глаза, покачала головой. – Вы неподражаемы! Считаешь, что она готова с тобой жить из-за удачного секса на кушетке? Сева, ты дожил до седых волос, ты всю жизнь видишь женщин, пардон, изнутри, но так ничего и не понял.
– А что я должен был понять?
– Ну, допустим, то, что она давно тебя любит – твоя Валечка.
– Считаешь?
Он с надеждой уставился на сестру, забыв пережевывать, и кусок индюшатины раздул его щеку, как если бы у него болел зуб. И таким он ей показался сейчас маленьким и беззащитным, что в горле запершило от жалости к младшему брату.
– Считаю, милый! Она тебя любит, и, видимо, давно, раз и отдалась так сразу, и вещи сейчас собирает.
– Может… Может, мне следует позвонить ей сейчас? Как считаешь, Нинель?
– А вы договаривались?
– Нет.
– Тогда не надо. Сказано женщиной: завтра в половине одиннадцатого возле ее дома? Все!
– Ну ладно. Как скажешь.
Они закончили ужин в полном молчании. Он ни о чем другом, кроме Валечки, говорить не мог. А сестрице это могло уже наскучить, так что Климов счел за благо отмалчиваться. К порогу она провожала его, как всегда, с пакетом пластиковых контейнеров, в которые заботливо уложила индюшатину, тушеные овощи, куски пирога с черешней.
– Нинель, ну не стоило, ну зачем? – попытался он отбрыкаться.
И подумал, что завтра, уже завтра, ему будет кому приготовить еду. Валечка, по слухам, очень вкусно готовила.
– Это будет только завтра, милый мой братец, – угадала его мысли сестрица и заботливо поправила кашне на его шее. – А сегодня еще день не закончился. И завтракать тебе чем-то надо. Случится конфуз, если у тебя заурчит в животе, когда ты станешь таскать ее вещи в машину.
Он послушался. Он всегда слушался старшую сестрицу, пережившую трех мужей и воспитавшую двух достойных сыновей.
Поехал домой, но зачем-то свернул на улицу, где жила Валечка. Вот и аккуратный двухэтажный дом сталинской постройки, с ухоженным двориком, пышной растительностью. И автостоянкой, где он надеялся увидеть крохотную малолитражку Валентины. А ее там не было! Он доехал до конца улицы, развернулся и снова проехал мимо дома. Нет, он не ошибся. Ее машины на стоянке не было. Ай, как плохо, что он не знает, где ее окна, он непременно глянул бы на них. Убедился, что они ярко освещены, как многие другие в вечер пятницы, и успокоился бы сразу. А так…
А так спокойствия как не бывало! Он занервничал. И всю дорогу нервничал, и когда домой вернулся. Нервно мерил шагами просторную столовую, косился на телефон, который положил на обеденный стол. И все порывался ей позвонить. Его уже ничто не радовало. Ни пятничный вечер, которым он обычно наслаждался после напряженной рабочей недели. Ни теплый уютный дом, создаваемый им с любовью и трепетом. Все, что ему сейчас хотелось, это услышать ее голос.
Не выдержал, позвонил! И зря! Ее телефон оказался отключенным. Почему?! Ну почему, черт побери?! Машины нет возле дома на стоянке, телефон выключен. Что все это значит?!
Климов нажал на вызов раз сорок за три часа, в течение которых метался по дому, как зверь по клетке. Потом сдулся, затих в кресле возле огромного окна, выходящего в сад. Задумался.
А чего он, собственно, нервничает? Мало ли какие у нее на сегодня дела? Она ему ясно сказала – завтра! Значит, сегодняшний вечер Валечка посвятила завершению всего того, чего уже завтра быть не должно. И ему наплевать, что это такое. Плевать! Их совместная счастливая жизнь начинается завтра. Ее «сегодня» его волновать не должно! Все!
Приняв душ и улегшись в постель, Климов с легким смешком подумал, что его мудрая сестрица, как всегда, оказалась права. Он совершенно не знает женщин, хотя и видит их всю жизнь, пардон, изнутри…
А утром он бессовестно проспал. Вскочил с кровати без четверти десять и заметался старым бесом по дому, пытаясь одновременно одеваться, причесываться, а заодно и елозить электрической бритвой по щекам и подбородку. Но такое было возможно лет тридцать назад – чтобы он все успевал одновременно. Теперь же путался в рукавах и штанинах, все ронял без конца, плохо выбрил подбородок и забыл полить себя одеколоном. В результате подъехал к дому Валечки не в половине одиннадцатого, а без двадцати в самом скверном расположении духа. Приткнул машину с краю на стоянке, снова не нашел там малолитражки Валечки. Да и самой ее не было видно возле дома. А он предполагал, что она уже стоит с сумками у подъезда.
Взял в руки телефон и снова набрал ее номер. Опять абонент вне зоны, что ты будешь делать! Может, она сбежала?! Просто взяла и сбежала от старого мужика, осмелившегося ее взять в больничном кабинете на больничной кушетке.
– Нинель! Нинель, ее нет!
– В смысле? – сестрица широко зевнула, она просто обожала в выходные подольше поваляться в постели.
– Ее нет возле дома! Ее машины нет! Ее телефон отключен! Я не знаю, что делать! – на повышенных тонах доложил сестре Климов.
– Не паниковать для начала, – строго попросила сестрица. И посоветовала: – Зайди к ней домой, не сиди старым дураком в машине.
– Я не знаю номера ее квартиры, Нинель!
– Беда какая! – насмешливо фыркнула сестрица. – Спроси у соседей.
Климову было неловко. Жутко неловко топтаться на лестничной клетке первого этажа перед дверью, которая первой попалась ему на пути. Вот что он спросит, когда ему откроют?! А где живет такая-то дама, которая сегодня не вышла ему навстречу с чемоданами? А вам, гражданин, зачем, спросят его. А он должен будет ответить, что волнуется. А с какой стати волнуется? Потому что близки? А раз близки, чего же тогда адреса не знает?
Слава богу, никто ему не стал задавать никаких вопросов и требовать с него неловких ответов. Ему открыл волосатый парень лет двадцати пяти с заспанной физиономией, жующий огромный бублик с маком.
– Валя? Которая в областной гинекологии работает? – уточнил парень, дождался скромного кивка от Климова. – Как раз над нами, на втором этаже. Только ее нет.
– А где она? Извините, мы условились о встрече, – осторожно забеспокоился Климов. И тут же принялся безбожно врать: – У нас пациент на сегодняшний полдень важный. Она обещала мне ассистировать. А ее нет. И на звонки не отвечает.
– А может, она к вашему пациенту как раз и поехала? – с чего-то предположил волосатый парень и на минуту перестал жевать, закатив глаза под лоб, будто силился что-то припомнить. И вдруг как заорет: – Наташ! Наташа, иди сюда!
В темную прихожую вышла молодая девушка, голоногая, длинноволосая, в мужской рубашке на голое тело, застегнутой не на те пуговицы. Климов смутился, поняв, чему он мог помешать.
– Здрассте, – кивнула девушка, внимательно оглядывая седовласого мужчину представительной внешности, хорошо одетого, правда, неряшливо побритого.
– Вот, Наташа, Валю доктор ищет. У них на сегодняшний полдень операция назначена, а ее нет. А обещала быть. Ты с ней вчера трещала во дворе о чем-то. О чем?
– Да ни о чем особенном, – дернула девушка плечами, колыхнув не стиснутой лифчиком грудью. – Она отъезжать собиралась. Просила переставить машину. Моя ей немного мешала.
– В котором часу это было? – спросил Климов.
– Так… – она смешно сморщила носик. – Я закончила работу в шесть двадцать. Час шлялась по магазинам. Это семь двадцать. Приткнула к ее бамперу тачку, пошла с пакетами к подъезду. И тут она выбегает. Вся такая…
– Какая?
– Нервная, что ли. Или возбужденная. Нет, скорее нервная. Да, – кивком утвердила Наташа. – Попросила выпустить, я выполнила. Даже обрадовалась, что на ее место свою машину втисну. Спрашиваю, куда это на ночь глядя? Она же никогда после семи из дома не выходила.
– Много ты знаешь! – недоверчиво фыркнул ее парень, доедая маковый бублик.
– Знаю! Я вечерами тоже всегда дома. Ее шаги над головой постоянно слышу. Это тебя вечно нет и…
– Она ответила? – перебил их Климов.
– Что?
– Ну, куда она на ночь глядя собралась? – Всеволод Иванович начал терять терпение, нервно поправляя очки на переносице. – Она ответила?
– Ничего конкретного, – помотала девушка головой. – Проговорила что-то насчет какой-то пациентки, что ли. Так, что-то невнятное. Точно не скажу. Я уже в машину садилась. Ах да! Вспомнила! Она при мне звонила какой-то Зое Ефимовне.
– Зое Ефимовне?! – вытаращился Климов. – Вы ничего не путаете?
– Нет, сто процентов, – она вдруг подняла правую ногу и потерлась ступней о лодыжку левой. – Вы извините, прохладно.
– Это вы меня извините. – Климов отступил на шаг от двери. И все же спросил еще: – Больше она не возвращалась?
– Нет, – в один голос воскликнули молодые и захлопнули дверь.
Он вернулся в машину и какое-то время сидел, тупо уставившись на баранку руля. Думать о том, что натворила Валентина, не просто не хотелось. Думать об этом было страшно.
– Алло, Нинель! – завопил он, отъехав от дома метров на триста и приткнувшись в каком-то замусоренном незнакомом тупичке. – Беда, Нинель! Беда!
– Что? – выдохнула сестрица со странным клекотом. – Она тебя бросила?
– Она пропала, Нинель! Она пропала! Моя Валечка! Глупая девочка, она… Она такое натворила!
– Так… А ну прекрати немедленно истерить, Сева, – уже чуть спокойнее, чуть громче приказала сестрица. – Ты возле ее дома, как я догадываюсь? И она к тебе не вышла?
– Да. Не вышла. – Климов неожиданно всхлипнул, чего не делал с восьми лет, со времен разбитых коленок. – Но ее не было всю ночь дома. Она уехала вечером и… И не вернулась, Нинель!
– Значит, все-таки она тебя бросила, – печально вздохнула она. – Перепугалась, что все развивается слишком стремительно, и уехала. Жди понедельника, Сева. Что еще могу тебе посоветовать? Она выйдет на работу, вы серьезно поговорите. Только, умоляю, не дави на нее, Сева! Ты ведь… Ты ведь совершенно не разбираешься в женщинах.
Неожиданно он ей поверил. И даже немного успокоился. Нет, ему, конечно, было горько от мысли, что Валечка так и не решилась на переезд к нему. Что она перепугалась. И даже, не позвонив, удрала. Но это было много лучше, чем думать о том, о чем думать было страшно. Он решил себя как-то занять на выходные, предупредил сестрицу и улетел вечером в субботу в Москву. Там навестил старого приятеля, устроившегося великолепно. Они ужинали в ресторане, в воскресенье до полудня проиграли в теннис. Потом обедали в его доме, в кругу большой дружной семьи, в составе которой были уже и внуки. Вечером друг проводил его в аэропорт и дал совет не торопиться с отношениями с помощницей.
Климов все ему рассказал еще накануне за ужином.
– Понимаешь, Сева, – доверительно глядя ему в глаза, говорил приятель, – хороший секс с хорошенькой молодой женщиной это не повод ломать привычный уклад жизни в твоем возрасте. Вот скажи, тебе комфортно одному?
– Ты знаешь, да, – нехотя признался Климов, посасывая дольку лимона, они решили выпить в баре аэропорта по сто граммов коньяка перед его вылетом. – Чистоту в доме поддерживает приходящая уборщица. Готовит мне сестра. Бывает, накатывает хандра, но…
– Но это не оттого, поверь, что в доме тихо и комфортно. – перебил его приятель. – Это просто возраст, Сева. А представь, у тебя появятся дети! Пеленки, болезни, сопли, крик, шум. Тебе это надо в семьдесят лет?!
– Ну почему сразу дети? – перепугался Климов.
– Ей тридцать пять, Сева! Она захочет детей! И тогда все… Конец твоей размеренной, тихой, спокойной жизни. Подумай, Сева. Хорошо подумай, прежде чем на что-то решаться…
Всю дорогу до дома, пока летел, Климов думал над его словами. И неожиданно признался самому себе, что приятель не так уж и не прав. Валечка молодая и здоровая, она непременно захочет похода в загс, потом детишек. А он-то? Он захочет того же?
Поэтому, подъезжая на такси к своему дому, тонущему в темноте, он почти не жалел о скоропалительном бегстве Валечки. Так, значит, так. Завтра утром он поговорит с ней, озвучит свои желания, выслушает ее и тогда уже станет принимать решение. А пока же ему надо разобрать дорожную сумку. Принять душ, надеть уютную пижаму, забраться в кровать с книгой. Прочесть пару страниц, прежде чем глаза начнут слипаться. И постараться хорошо выспаться.
Он выспался. Встал вовремя. Сделал разминку, которой не пренебрегал последние сорок лет. Принял душ, тщательно побрился. Приготовил себе завтрак из трех яиц, бутербродов с маслом и сыром и кофе. Надел черную тонкую водолазку, темные брюки, светлый пиджак. Взял в руки любимый кожаный портфель, привезенный ему Нинель из Европы много-много лет назад. Подхватил со столика в прихожей ключи от дома и машины, и тут звонок. Звонок от сестры! Он перепугался сразу. Нинель никогда ему не звонила по утрам. А по утрам понедельника особенно.
– Что-то случилось? – спросил он с упавшим сердцем, когда ответил ей.
– Да, – сухим, жестким голосом ответила Нинель. – Ее нашли.
– Кого?
Он сразу понял, о ком она! Сразу понял, что дело дрянь, иначе сестрица не стала бы говорить таким противным скрипучим голосом. Такой голос и подобная интонация означали осуждение.
– Валечку нашли! – не сказала, выплюнула Нинель.
– Нашли?! Почему нашли?!
Климов вдруг почувствовал, что его не держат ноги. Коленки ослабли, подогнулись, он опустился на небольшую мягкую банкетку под зеркалом. Машинально глянул на свое отражение. Боже, как он стар! Он стар и дряхл! Не стоило и мечтать о такой женщине, как Валечка.
Но почему нашли-то?!
– Ее нашли мертвой, Сева, – голос сестрицы продолжал скрипеть осуждением. – Только не вздумай впадать в истерику. Ее не убили, не ограбили, не изнасиловали. Она умерла от передозировки, Сева! А ты еще собирался…
– От передозировки чего?! – У него внезапно закружилась голова, а каблуки его ботинок странно поехали по паркетному полу.
– Ну не манной же каши, Сева! – прикрикнула Нинель. – Она принимала наркотики, Сева! Сильнодействующие наркотики! Оттого и преставилась, прости господи! И не смей, слышишь! Не смей раскисать! Я сейчас войду.
– А… А ты где?
– Возле твоей двери, – вздохнула сестрица, заговорив впервые нормально, по-человечески. – Я тебя знаю. Станешь сейчас в раж впадать.
Никуда он и не впадал. У него просто случился сердечный приступ. И сестрица жутко перепугалась и даже плакала, чего никогда не допускала прежде, потому что была жесткой, будто из стали.
Проводив врачей, которых она нагнала в дом дюжину, она поправила под его спиной подушки, укрыла повыше одеялом и на цыпочках двинулась к выходу из спальни.
– Как это случилось, Нинель? – остановил он ее вопросом. – Как?! Где?! Я просто не могу поверить.
– Согласна, – развела она руками и кисло улыбнулась, возвращаясь к его кровати. – Но я же тебе всегда говорила, что ты совершенно не знаешь женщин, Климов.
– Нинель… – остановил он ее мягко. – Как это произошло?
– Ее нашли в придорожном дешевом мотеле на сотом километре от нашего города. Она сняла там номер в пятницу около полуночи. Ночевала не одна. У нее были мужчины.
– Мужчины?! – ахнул он, снова почувствовав болезненный укол в сердце.
– Да. Администратор утверждает, что они втроем резвились всю ночь. Пили, слушали музыку, гремели, орали. Он не стал им делать замечание, потому что других постояльцев не было. Он был рад и этим, заплатили они щедро. Под утро, еще было темно, мужчины уехали. Она должна была сдать номер в субботу в полдень. Но не вышла. Администратор покричал, постучал, открыл номер, а она… мертва.
– В субботу, – эхом повторил Климов и зажмурился. – Когда я искал ее! Ждал возле ее дома. Она уже была… Ее уже не было! Господи, как чудовищно! Нинель, кто тебе сообщил об этом?
– Дежурный врач вашей клиники. При ней нашли больничный пропуск, позвонили сразу туда. Кто-то из ваших ездил на опознание. Точно не знаю, кто… Вот так, Сева. А ты жениться на ней собирался! А она наркоманка. И шлюха, прости господи!
Он поморщился, вспоминая предостережения приятеля. Мудрец, сказать нечего. Но и он со всей его житейской мудростью вряд ли смог бы предположить, что Валечка окажется такой! Как умело она врала! Как умело играла!
– Дрянь! – скрипнул зубами Климов. – Какая же дрянь!
– Поспи, Сева. Тебе надо поспать. Если что, я рядом…
Нинель была рядом все следующие две недели. Поила, кормила, контролировала прием им лекарств, отвечала на телефонные звонки. Категорически запретила ему присутствовать на похоронах Валентины. И никого из коллег к нему не пускала. Сообщила только, что на место Вали приняли новую помощницу, квалифицированную, опытную акушерку пятидесяти четырех лет.
Как только к нему вернулись силы и он засобирался на работу, Нинель с облегчением покинула его дом и помчалась в свое жилище, которое обожала. Климов вернулся к своим пациентам, занялся подготовкой к семинару и всерьез подумывал принять предложение читать лекции в местном медицинском университете. Он старательно заполнял свою жизнь всем чем угодно. Кроме мыслей о Валечке. Он запретил себе думать о ней, запретил в его присутствии говорить о ней. И понемногу приходил в себя после потрясения, когда к нему на прием неожиданно заявился мужчина.
– Вы ошиблись клиникой, молодой человек, – проговорил Климов, едва взглянув на парня поверх золотой оправы. – Или здесь проходит лечение ваша супруга? Как фамилия?
– Говоров, – кратко ответил парень, не делая попытки удалиться.
– Говоров… Говоров… Нет у меня пациентки с такой фамилией! – почти возмутился Климов. – Ступайте, ступайте, молодой человек, вы ошиблись дверью.
– Я не ошибся дверью, если только вы не Климов Всеволод Иванович.
– Да, я Климов Всеволод Иванович. Вы Говоров, я повторяю, что с такой фамилией пациентки у меня нет.
– Я не муж вашей пациентки, Всеволод Иванович, я полицейский, – и парень протянул ему служебное удостоверение.
И у Климова неожиданно сделалось так болезненно пусто в желудке, что он перепугался, как бы с ним снова не случился сердечный приступ. Предыдущее недомогание начиналось именно с пустоты в желудке, потом накатила страшная слабость, а затем…
– Что заставило полицейского посетить меня? – решил взять себя в руки Всеволод Иванович и ткнул пальцами в истории болезней на столе. – Органы меня в чем-то подозревают?
– А должны?
Говоров без приглашения прошелся по кабинету от двери, нагло сел на ту самую кушетку, на которой он когда-то с Валечкой занимался сексом.
– Мало ли! – дернул шеей Климов, отвлекаясь от мыслей о Валечке. – Может, сомневаетесь в моей компетенции. Может, кто нажаловался. Лечу многих. Могут быть и недовольные.
– Могут быть, – кивнул парень и улыбнулся. – Но таких нет. По крайней мере, нам о них неизвестно. Вы, Всеволод Иванович, хороший доктор.
– Спасибо.
Климов смущенно крякнул, он любил комплименты, но всегда дико смущался, иногда краснел, иногда говорил странным дребезжащим голосом. Поэтому он старательно проконтролировал интонацию, когда спросил:
– Тогда что вы делаете в моем кабинете?
Говоров, одетый по-молодежному в джинсы, темную футболку и ветровку, вдруг кивнул на пустующий стол напротив Климова.
– У вас ведь была помощница, Всеволод Иванович?
– Почему была? – переполошился сразу Климов. – Она и теперь есть. Я просто отпустил ее пораньше. Она попросила. Какие-то домашние дела и…
– Я не о той помощнице, которая работает с вами сейчас. Я о той, которая погибла.
– Валентина?! – вытаращился на него Климов поверх золоченой оправы очков. – Погибла?! Насколько мне известно, она умерла от передозировки!
– Официальная версия именно такая, да, – небрежно качнул Говоров башкой.
Он очень молодой и очень симпатичный, неожиданно с неприязнью подумал Климов. Ему все идет, даже небрежность в разговоре с человеком, который вдвое старше его. И эта нелепая одежда, которую Климов ни за что и никогда не осмелился бы надеть для выхода в люди. Почему он здесь? Почему задает вопросы о Вале? Может, они были любовниками? И он теперь ведет свое собственное независимое расследование? Ему невозможно принять факт ее чудовищной грязной смерти, и он…
– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил он, отвлекаясь от неприятных мыслей. – Есть еще какие-то версии?
– Возможно, – уклончиво ответил Говоров. – Но я не хочу их пока озвучивать. Мне хотелось бы просто задать вам пару вопросов.
– Совершенно не представляю, чем могу вам помочь! – зло фыркнул Климов.
Нинель предполагала, что его могут вызвать в полицию из-за этой шлюхи. Но пока вроде бы было тихо все это время. Что вдруг?!
– Всеволод Иванович, вы не волнуйтесь так, – попросил Говоров с обворожительной улыбкой. – Всего пара вопросов.
И Климов подумал, что парень может так же мило улыбаться, отправляя людей в камеру. И внутренне собрался, решив, что верить парню нельзя. За этой вкрадчивой лаской может скрываться все, что угодно! Ах, как жаль, что нельзя позвонить сестрице и попросить совета!
– Слушаю вас, – решился он, смиренно сложил руки на столе и кротко глянул на Говорова. – Только, прошу вас, не очень долго. Что вы хотели узнать о Валентине?
– В каких отношениях вы состояли с погибшей?
Оп-па! Вот это да! У Климова взмокло между лопаток и под мышками. Он даже подумал, а не послать ли этого умника ко всем чертям, прикрывшись избитой фразой, что говорить с ним станет только в присутствии адвоката? Потом решил не паниковать. Об их скоропалительном сексе на кушетке, которую сейчас плющил задом полицейский Говоров, никто не знает. Нинель не в счет. Она не сдаст брата, даже сидя на электрическом стуле.
– Отношения?.. – он выпятил нижнюю губу и дернул плечами. – Нормальные… Служебные…
– А зачем тогда вы в день ее смерти приезжали к ней домой, искали ее, опрашивали соседей. Врали им!
– Я? Врал?
Климов остолбенел. Этот умник, оказывается, уже и соседей Валиных опросил! И те сообщили ему, что он сказал им о намечающейся операции, где Валентина должна была ассистировать. А операции никакой не было запланировано на ту страшную субботу. Это Говоров тоже узнал в клинике.
Да… Он явился подготовленным!
– Да, Всеволод Иванович, вы соврали им, рассказав о запланированной операции. Ничего такого не было назначено на тот день. Зачем вы искали Валентину?
– Не ваше дело! – вдруг выкрикнул неподобающе тонким фальцетом Климов и схватился за сердце. – Кто вы вообще такой?! Какое имеете право задавать мне вопросы? Я сейчас охрану позову!
– Тихо, тихо, тихо, Всеволод Иванович! – Говоров примирительно заулыбался, выставляя щитом обе ладони. – Меня, собственно, не столько суббота интересует, сколько вечер пятницы. Куда она отправилась после работы, ваша помощница?
– Не знаю! – огрызнулся Климов. – Я был у сестры на ужине, можете спросить ее и соседей. Меня видела дюжина ее знакомых! Я не созванивался со своей помощницей. И не мог знать о ее передвижениях!
– Верю, – вдруг перебил его Говоров. – Иначе вы не приехали бы за ней в субботу и не искали бы ее, и не выглядели бы столь расстроенным. Вы… Вы были влюблены в нее, Всеволод Иванович? И ее неожиданное исчезновение и страшная смерть вас подкосили настолько, что вы слегли с сердечным приступом?
Климов молчал непозволительно долго. И не потому, что обдумывал правильный ответ для этого въедливого полицейского. Он просто вспоминал. О своих чувствах, о потрясении, о болезни.
И неожиданно не стал врать, хотя был уверен, что Нинель его сейчас живьем бы сожрала и назвала слюнтяем.
– Да, вы правы. Я был влюблен в нее. Очень влюблен! И ее исчезновение и смерть подкосили меня. Вы правы, господин Говоров. – Климов уставился на окно, лишь бы не встречаться взглядом с парнем. – В субботу я приехал за ней, а ее нет. Хотя мы договаривались о встрече.
– И вы не знали, куда она могла подеваться?
– Нет. – Он сложил горестную улыбку, стащил очки, небрежно швырнул их на стол, потер переносицу, лишь бы снова не встречаться взглядом с парнем. – Соседи слышали, что она созванивалась накануне вечером с Зоей Ефимовной. И все! Предположительно, она к ней поехала. А может, и нет. Больше никаких сведений у меня нет. В субботу я улетел в Москву к другу, вернулся в воскресенье. Обо всем узнал в понедельник. Все…
– Зоя Ефимовна, – проговорил Говоров. – Она ведь у вас заведовала регистратурой долгие годы?
– Совершенно верно.
– Как думаете, зачем она вдруг понадобилась Валентине?
– Ой, ну я-то откуда могу знать! – возмутился Климов и глянул на гостя с раздражением. – Уместнее было бы задать ей этот вопрос! Дама весьма словоохотлива. Думаю, она бы с лихвой удовлетворила ваше любопытство.
– Да, думаю, да, – покивал Говоров и добавил очень тихо: – Если бы была жива.
– То есть?! Что вы хотите сказать?!
Климов вдруг почувствовал неприятное беспокойство. Такое всегда случалось с ним, когда он подозревал у пациентки серьезное заболевание, но не спешил с диагнозом, надеясь ошибиться. Он надеялся, не торопился с выводами, а беспокойство нарастало.
– Я хочу сказать, что ваша бывшая заведующая регистратурой скончалась в субботу ранним утром от инсульта.
– Зоя?!! От инсульта?! Помилуйте, но она же всегда была гипотоником! И прекрасно себя чувствовала, и потом… – Климов вдруг прозрел – и ахнул. – В ту субботу? Ранним утром?
– Да.
– В один день с Валентиной? – прошептал Климов в ужасе и поежился. – Но это… Это не может быть совпадением, господин Говоров! Почему же тогда в полиции… Все это дело замяли?!
– Я тоже не верю в подобные совпадения, Всеволод Иванович. Поэтому я здесь. – Он глянул на Климова так, будто заранее предостерегал того от вранья. – Что случилось в пятницу накануне смерти этих двух женщина, Всеволод Иванович? Почему ваша помощница искала историю болезни в детской регистратуре вашего отделения? Вы послали ее туда?
– Да.
Он не собирался врать. Он не совершал ничего запретного. Он просто выполнял свою работу. И Валю послал выполнить ее работу, потому что засомневался в своей памяти.
– Зачем?
– Чтобы она нашла карточку Сафроновой Эльзы. Но она ее там не нашла. Более того, она не нашла там вообще ничего! Ни в бумажном, ни в электронном варианте! Все упоминания о болезни этой девочки исчезли, – воскликнул Климов. – И это, знаете ли, странно! И это, знаете ли, впервые!
– Зачем вам понадобилась ее карточка?
– Затем, что я засомневался… – Климов замолчал, не зная, как преподать свою старческую забывчивость.
– В чем засомневались, Всеволод Иванович? – мягко поторопил его Говоров.
– Понимаете… – Всеволод Иванович поиграл дужками очков, лежащих перед ним на столе. – Незадолго до этого инцидента к нам в отделение доставили Эльзу с острым животом. Вернее, она сначала попала в хирургию…
Об этом Говоров знал. Потому что он присутствовал в момент, когда у Эльзы скрутило низ живота. Он тогда снова встретился с ней в СПА-салоне, обойдя все кордоны ее охраны не без помощи Нели. Встретился в четвертый раз, хотя необходимости для этого будто и не было уже. Помощник Ганьшина был полностью удовлетворен информацией, которую ему добыл Саша. Поблагодарил и обещал скорый перевод в его родной город. Но он все равно пошел на встречу с Эльзой. И они там, в этой темной комнате, намертво пропахшей корицей и шоколадом, сначала шептались о чем-то – вспомнить сложно, а потом безбожно целовались почти час. И им неожиданно очень понравилось целоваться. И не случись у нее приступа, кто знает, чем бы все закончилось, потому что она не отпускала его, цеплялась за его одежду и все просила ее не оставлять.
А потом этот чертов приступ. Саша перепугался за нее, не хотел уходить. Эльза выгнала. Он поспешил к черному ходу, и из-за угла наблюдал, как Эльзу грузят в карету «Скорой помощи». А потом еще пришлось терпеть похотливый хохот Нели, которая в ответ на его тревожные вопросы все повторяла:
– Довел недотрогу, мент! Ишь ты… Какой ты… Все с ней в порядке! Перевозбудилась, наверное. Какой ты…
– Так вот, ее из хирургии после проведенных анализов доставили к нам в отделение, – продолжил рассказывать Климов. – Я ее осмотрел, сделал УЗИ, и… И нашел у нее острое воспаление левого яичника, говоря простым языком, без латыни.
– И что? В чем сомнение?
– Понимаете… – Климов аккуратно вернул очки на переносицу, жалобно глянул на Говорова. – Понимаете, господин Говоров, у Эльзы Сафроновой не должно было быть левого яичника. Я сам оперировал ее в детстве и удалил его. Была инфекция и… Ну да это уже неважно теперь. Важным мне показалось то, что у девушки, которую мне доставили, этот орган должен был отсутствовать, а он был! Что характерно, шрам имелся с левой стороны низа живота. Похожий шрам. А яичник не отсутствовал!
– И вы послали Валентину найти историю болезни в детской регистратуре, потому что решили, что вы можете ошибаться?
– Совершенно верно! – с облегчением выдохнул Климов. И забормотал, забормотал: – Столько лет прошло, я мог что-то перепутать. Вряд ли, конечно. Такое не забывается. Да и пациентка со звучным именем. Но… Вдруг?! Вдруг меня подвела память? Вдруг я не Сафроновой удалил этот чертов яичник, а? А кому-то еще! Ей на тот момент было семь или восемь лет. Сейчас ей двадцать пять. Столько лет прошло! Я мог перепутать пациентов. Мне ведь уже… Н-да… Не мальчик, одним словом!
Говоров пристально оглядел Климова. Не похож был доктор на впадающего в старческий маразм старичка. Вряд ли он что-то перепутать мог. И если он мог перепутать, то Зоя Ефимовна никогда. Ее дочь рассказала ему, что мать до самой смерти помнила, в каком порядке стояли на полках в регистратуре карточки маленьких пациентов. Помнила имена, фамилии и даже год рождения многих. И про Сафронову вряд ли могла забыть. И что-то такое рассказала Валентине, раз та осмелилась поехать в дом Сафроновых поздним вечером пятницы.
– Как думаете, зачем? – спросил он у Климова, вкратце поведав ему то, что знал.
– Господи! Я не знаю!
Он стал задыхаться и схватил тюбик с лекарствами, которые обещал принимать по настоянию врачей и по просьбе сестры. Сунул таблетку под язык и повторил невнятно:
– Я не знаю! Зачем?! Может, хотела поговорить с девушкой?
– Нет. Она хотела поговорить с ее отцом, – об этом Говоров узнал от Нели.
– Господи! Но зачем?! А потом? Почему она потом не вернулась домой?! Почему остановилась в этом жутком месте с какими-то мужиками?! Что? Что все это значит, господин Говоров?..
Знал бы он! Знал бы, не метался бы теперь в поисках ответа! Из Москвы пришел приказ о его переводе. Ганьшин с его помощником не обманули, слово сдержали. И Марина Ивановна наверняка за него доброе слово замолвила. Решила, что без ее опеки Говоров совершенно зачахнет в этом захолустье.
У него было три дня на то, чтобы сдать дела. Так сказал начальник отдела. Но какие дела! И кому сдавать? Смены не было. Он мог в любое время подняться и улететь домой. Чемодан и дорожная сумка уже были собраны. Он все это время ждал. Дождался. И тут эта история!
Он до сих пор помнит, как позвонила ему в ту страшную субботу вечером Неля и попросила о встрече. Он сразу предупредил, что скоро уезжает. Что ждет приказа из Москвы о переводе. И что ее планам по устройству личной жизни Эльзы не суждено сбыться. С его участием, во всяком случае. Но Неля была настойчивой.
– Дело дрянь, лейтенант! – шипела она в трубку. – Ты просто не представляешь, что случилось!
Она приехала около полуночи. Ввалилась в дом растрепанная, злая, с запавшими щеками и искусанными губами.
– Сваливаешь, да?! – пнула она ногой его чемодан. Покосилась на кошачью клетку, потом на Спиридона. Воскликнула с удивлением: – И этого шелудивого урода с собой, что ли, забираешь?!
– Допустим.
– Кота забираешь, а девку оставляешь! – рассмеялась она, хищно оскалив рот. – А ее надо… Ее надо расстрелять!
– За что?
Саша поморщился. Ему было неприятно слушать об Эльзе гадости. Для себя он сделал вывод. Он считал ее заложницей ситуации. И все еще помнил на тот момент вкус ее губ, помнил, как сладко было с ней целоваться, как благодарен ей был, что она его так долго не отпускала, прижимаясь всем телом.
– Она – страшный человек, лейтенант! Страшный! – просипела Неля, уселась за его стол и потребовала тут же кофе.
– У меня растворимый, – предупредил он.
– Валяй!
Неля вцепилась в застежку тонкой куртки, дернула ее вниз, обнажая домашнюю трикотажную кофту неприятного морковного цвета. Поймав его взгляд, пояснила:
– Из дома смылась в чем была! Как услышала все, так сразу к тебе.
– Что услышали?
Саша болтал ложкой в чашке с кипятком, пытаясь размешать растворимый кофе, странно слипшийся комочками.
– Новости по телевизору услышала! Начну по порядку… Вчера поздно вечером к нам в дом приехала какая-то девушка. – Неля взяла из его рук чашку, пригубила, поморщилась, но пить не перестала, выдыхая между глотками. – Назвалась Валей. Затребовала встречи с Ильей. Он был занят, потом решил ее принять. Она была сильно взволнована и очень настойчива. Я, понятное дело, подслушивала.
– А как же! – фыркнул Саша.
Он пригрел на коленках кота, мягко почесывал у того за ухом. Кот благодарно урчал, подслеповато щурясь на гостью.
– А что такого-то? – Неля искренне изумилась. – Приезжает молодая интересная баба, требует встречи с моим мужиком. Я что, в стороне должна стоять? Я должна держать руку на пульсе. Потому… – она снова, морщась, глотнула. – Потому и до сих пор с ним рядом, с Ильей.
– И что же молодая интересная женщина Валентина сообщила вашему Илье?
– Она сказала ему, что Эльза – не его дочь! – выпалила Неля и затихла, глядя на него со странным подвохом.
– Чего-чего? – Говоров не хотел, да рассмеялся. – Ну вы даете! Надо же до такого додуматься!
– Вот, вот! – обрадовалась она и ткнула в его сторону пальцем. – Илья так же ржал, пока гостья не начала ему рассказывать кое о чем.
– О чем?
– У нее ведь тут на днях приступ случился, так? Не без твоей помощи, думаю, – и она опять, как в телефонном разговоре пару дней назад, похотливо хохотнула. – Так вот доктор определил у нее воспаление левого придатка, яичника, то есть. Так?
– Не знаю. Допустим. И что с того?
– А то! Что у Эльзы… – Неля сделала страшные глаза. – У настоящей Эльзы левого придатка нет и быть не может! Его ей удалили в семь лет. Инфекция!
И тут в его жилище повисла такая тишина, что Говоров на минуту подумал, что оглох. Даже Спиридон прекратил свое сытое довольное урчание. И холодильник перестал трещать, хотя всегда работал, почти не отключаясь. Просто исчезли все звуки старого дома и все!
– Догоняешь, Говоров?! – прошипела с ненавистью Неля. – Эта тварь – самозванка! Это не его дочь! Кто-то очень удачно водит его десять лет за нос, выдавая эту девку за его дочь! Понял?!
– Кто?! – задал он первый вопрос, когда обрел способность говорить.
– А я знаю! Видимо, тот, кто ее угробил благополучно в одной из клиник за границей! Настоящая Эльза, возможно, померла. А может, окончательно головой тронулась. Вот эту и подсунули, чтобы Илья головы с них не снял. Мало таких случаев?
Говоров лично о таких случаях не слыхал, чем и поделился с Нелей. Но она была настырной. И его незнание отнесла на счет отсутствия опыта, как жизненного, так и профессионального.
– Это в твоем кругу такое невозможно! – вопила она, выхлестав кофейное пойло до последней капли и затребовав еще. – А в кругу таких людей, как Илья!.. Ты представляешь хоть отдаленно, сколько у него денег?! А влияния?! Да он…
– Кстати! – перебил ее Говоров. – А как он отнесся к подобной новости?
– К тому, что Эльза не его дочь? – уточнила Неля. Он кивнул. – Я не знаю. Тихо было в кабинете. Они вполголоса переговаривались. Не слышно ничего.
– Что было потом?
– А вот потом начинается самое интересное, Говоров! – сверкнула Неля вытаращенными глазищами и взъерошила и без того растрепанные волосы. – Илья девушку на меня свалил, велел либо кофе напоить, либо ужином угостить. И проводить велел потом. И уехал куда-то. Валентина от всего отказалась. Засобиралась домой. И тут Эльза… Давайте, говорит, я вас до трассы провожу. Темно уже, заблудиться можно. Та согласилась, я тоже. А мне что?! Они уехали. Эльза когда вернулась, я не слыхала. Честно? Приняла триста граммов коньяка на грудь. А что? Имею право, от таких-то новостей! И все думала: расскажет мне Илья обо всем или нет. Он пока не рассказал. Вернулся утром хмурый. Молчит. А я сегодня в обед смотрю телик, а там новости про нашу гостью. Да какие!
– Какие?
Неля подробно рассказала о том, как и при каких обстоятельствах нашли Валентину в мотеле на трассе.
– Соображаешь?
– Нет. – он мотнул головой, спихнул с коленей кота, шагнул к двери. – Честно, Неля? Не хочу соображать. Меня это не касается. Вся эта ерунда с вашей Эльзой… Это не мое дело! Не мой уровень. И не мой участок даже. Думаю, вам пора…
Она жутко разозлилась и орала на него минут пятнадцать, угрожая рассказать все Илье о его тайных свиданиях с Эльзой в салоне красоты. Прикусила язык, лишь когда Говоров напомнил ей о том, кто эти свидания устраивал и с какой целью.
– Вряд ли ему это понравится. То, что вы за его спиной пытались спихнуть его дочь первому встречному, – ухмыльнулся он нагловато. – Вам пора, Неля.
– Значит, ничего делать не будешь? – Она встала, одернула морковного цвета трикотажную кофту, застегнула куртку и взбила пятерней волосы. – Выводить ее на чистую воду не собираешься?
– Нет, – твердо ответил Говоров. И повторил: – Вам пора.
Ушла, с такой силой хлопнув дверью, что бедный Спиридон тут же нырнул за холодильник. Саша улегся спать, дав себе твердое обещание не влезать в это дело. Илья Сафронов влиятельный мужик, найдет способ разобраться, кого ему подсунули на роль дочери. Если, конечно, доктора в клинике ничего не перепутали…
Сейчас, слушая Климова, Саша снова засомневался. Вдруг и правда тот перепутал пациентов? Вдруг не Эльзе удалял яичник в детстве? А практически одновременная смерть его помощницы и бывшей заведующей детской регистратурой их клиники – просто совпадение, а? Вот и Эльза, позвонив ему неделю назад, все отрицала.
Что именно?
Что она самозванка, вступившая в преступный сговор с докторами.
– Мне было пятнадцать лет, Саша! – плакала она в трубку. – Как я могла?!
– Вы могли просто этого не знать, Эльза. Не просто же так вам столько лет блокируют память, заставляя принимать неизвестные в нашей стране препараты.
– Но я помню! Помню отца! – кричала она. – Помню! Смутно – снег, холод! Его сгорбившуюся фигуру над обрывом… Внушить мне этого препаратами не могли!
Спорить было сложно. Тем более что действие этих таблеток вообще у нас мало кто мог описать. Все спецы, со слов Вовы, пожимали плечами и утверждали, что это засекреченный не нами препарат, используемый военными, опять-таки не нашими.
Эльза также отрицала свою причастность к гибели Валентины.
– Вы что, Саша? – рыдала она. – Как вы могли подумать? Я вывела ее на трассу и уехала. Попросила быть осторожнее, и все!
– Она вам ничего такого не рассказывала о вас?
– Нет! Это Неля рассказала мне, выпив лишнего.
– А отец?
– Отец молчит. И как-то странно смотрит на меня. Я… Я боюсь, Саша! Боюсь за свою жизнь!
Он запутался! Запутался и решил накануне отъезда навестить Климова. Тем более что с соседями Валентины и детьми покойной Зои Ефимовны он уже переговорил.
Но Климов ничего путного не сообщил. Он все так же сомневался в своей памяти.
– Послушайте… – решился он на последний вопрос, прежде чем покинуть кабинет доктора. – А возможна пересадка яичника от донора?
– Что? – доктор дернулся всем телом, глянул на него с недоумением. – Донора?!
– Да. Такое возможно?
– Я не знаю… – он недоуменно таращил глаза, беззвучно шевелил губами, а потом спросил: – А зачем?!
– То есть?
– С одним яичником женщины живут, беременеют, рожают благополучно. Смысл пересаживать от донора яичник?! Тем более в подростковом возрасте! Ведь если я правильно понимаю, то последние десять лет Эльза Сафронова не подвергалась подобной операции? Хотя… Она ведь долгое время находилась на лечении за границей. Там другие возможности, другие специалисты. С деньгами ее отца… Да, такое возможно…
И Говоров как-то сразу успокоился. И решил больше не теребить эту тему. Вернулся к себе. На следующий день получил расчет, открепительное удостоверение. Съездил на железнодорожный вокзал в районный центр, купил себе билет до Москвы, потому что лететь в свой родной город можно было именно оттуда. Неспокойно спал всю ночь. Утром все же решился позвонить Эльзе.
– Уезжаете? – кажется, она расстроилась. – Навсегда?!
– Думаю, да. Желаю вам счастья, Эльза. Да и… Ваш гинеколог сказал мне, что, возможно, вам в подростковом возрасте за границей делали операцию по пересадке донорского яичника.
– Я знаю, – удивил его ее ответ.
– Да?! Откуда?
– Отец сказал. Я начала задавать ему вопросы, он ответил на них. И просил не забивать голову всякими сплетнями. И Нелю… Он выгнал ее, представляете?!
Почему она все еще называла его на «вы», после того, как они почти до обморока нацеловались в темной комнате салона красоты, он не представлял. И что характерно, он тоже ей выкал! И это совершенно погубило все его воспоминания о милом запретном времени, когда он прятался за ширмой, ожидая ухода косметолога.
– Желаю вам счастья, – проговорил он напоследок.
– Спасибо, – прошептала она и неожиданно призналась: – Я перестала принимать таблетки.
– Да? Почему?
– Отец не против. Сказал, хватит заниматься ерундой и заслонять свой мозг всякой пеленой. Мои болезненные воспоминания о дне гибели сестры, сказал папа, давно уже стерты. Он уволил моего доктора. Выгнал Нелю… Она звонила, гневалась. Угрожала почему-то мне. Говорила, что скоро меня не станет, представляете? И сказала, что отец не просто так стремительно избавляется от всех активов в стране. Вы ничего об этом не слышали, Саша?
– Нет.
Он перепугался новой информации, она снова могла потянуть его не туда. Снова могла заставить думать, думать, а потом подозревать. Все, хватит на этом! Даже если Сафронов и правда избавляется от бизнеса в стране, то это может характеризовать его лишь как прозорливого бизнесмена. По слухам, грядут нелегкие времена.
– Всего доброго вам, Эльза. Прощайте…
И не дав ей вымолвить ни единого слова, он отключил телефон. Совсем отключил. Включил его, лишь усевшись в поезд. И почти сразу получил сообщение о пропущенных звонках. Номер был незнакомым. Абонент набирал его трижды. И набрал Сашу в четвертый раз, стоило его телефону включиться.
Он не представлял, кто это мог быть, и решил ответить. Вдруг звонили из Москвы?! Вдруг все переиграли?! Вдруг его перевод отменяется?!
Вагон дернулся и медленно поплыл вдоль перрона. Облетевшие тополя привокзальной аллеи прощально махнули голыми ветками. Провожающие разворачивались и уходили в сторону вокзальных дверей. Перрон почти опустел. Он смотрел какое-то время за окно, надеясь увидеть своего блудного кота. Тот категорически не хотел утром влезать в клетку. Орал как ненормальный, царапался. А потом, вырвавшись на волю, удрал.
Кота на перроне не было. Телефон в руках истошно завопил.
Саша решил ответить настойчивому абоненту.
– Да! Слушаю!
– Говоров? – произнес мужской голос.
– Так точно! – на всякий случай по уставу ответил Саша.
– В поезде, как я слышу?
– Так точно!
Саша часто заморгал. Мужской голос незнакомого человека показался ему странно знакомым. Но он не принадлежал никому с его последнего места службы, и это не был ни Вова, ни его хозяин. И не Сафронов, тьфу-тьфу-тьфу! Может, кто-то из его преподавателей? Или студентов, с кем он учился? Что-то знакомое, а вспомнить – ну никак!
– На следующей станции сходи, Говоров. И возвращайся обратно. Сними номер в гостинице в районном центре, откуда только что укатил, и жди меня. Буду дня через три-четыре. Денег хватит?
– Простите, но у меня приказ! – возмутился Саша неуверенно.
Мужик был настойчивым, говорил властно, значит, право на это имел.
– У тебя в запасе две недели, – хмыкнул тот, безошибочно угадав срок, когда Саше надлежало явиться в отдел по месту своего назначения. – Думаю, нам с тобой времени хватит.
– Времени на что?!
– Скоро обо всем узнаешь. Сиди в гостинице и жди. Все, у меня самолет! Будь здоров, Говоров!
И он вспомнил! Он тут же вспомнил, кому принадлежит этот неприятный властный голос. А когда вспомнил, проклял все на свете. Ведь когда этот человек появлялся в его жизни, черная полоса заканчивалась, открывалась зловещая черная бездна…
Глава 15
Сережа не спешил возвращаться. Из-за этого ей было немного стыдно перед соседом. Она уже несколько дней жила у него. Неделю! Она спала в его кровати, на его простынях, пахнувших луговыми цветами. Мылась в его ванной, вытиралась его полотенцами. Он даже за вещами запретил ей сходить домой и купил ей в магазине какие-то футболки и нелепые трикотажные длинные юбки, в которых она постоянно путалась и несколько раз едва не упала. Она много дней ела его странную еду, лишенную углеводов и жиров, и странно наедалась. Может, потому, что аппетита не было? Может, потому, что было вкусно? Или неудобно было капризничать, он ведь столько для нее сделал – этот странный мужик, которого она считала древним стариком.
А на самом деле…
А на самом деле он был всего на четыре года старше ее мужа. Ему было всего пятьдесят. А сутулая спина и седая голова – следствие тяжелой воинской службы в каких-то горячих точках. Игорь Валентинович не распространялся. Приставать с вопросами было неловко.
Опять же у него не было семьи, а значит, не было должного ухода. И Света полагала, что это тоже способствовало тому, что он выглядит старше своих лет. Но справедливости ради стоило отметить, что за своим мужем она не очень-то ухаживала, а он ничего – молодцом. И он уж точно не выдержал бы пребывания под своей крышей молодой здоровой бабы, точно начал бы приставать. Хотя…
Хотя она сейчас в такой форме, что мужиков с ее прелестей скорее воротить должно.
Света стащила с себя длинную трикотажную юбку, футболку, глянула с опасением в зеркало ванной, закрепленное на двери. Да, соблазниться ею мог только слепой. Грудь, которой она всегда гордилась, обвисла, жирные складки на боках, бедрах, животе. Зад такой, будто кто подушку к нему прицепил. И это с учетом того, что она на правильном питании соседа сбросила пять килограммов! А смотреть все равно на нее тошно!
Она пустила воду в ванну, залезла в нее и, обхватив колени руками, неожиданно расплакалась. Почему она себя так запустила? Почему махнула рукой на себя? Что могло ее заставить так пренебрегать своей жизнью?! Природная леность? Излишняя самонадеянность? Или нежелание пробивать стену отчуждения, которой обнес себя ее драгоценный супруг?!
Да, точно! Серега во всем виноват! Он после смерти дочери превратил свою жизнь в кошмар! Свою, а заодно и ее. Она пыталась, много раз пыталась его растормошить, вернуть к жизни. Даже намекала на то, чтобы завести ребенка, хотя не очень-то самой хотелось. И что он отвечал?
– У меня уже есть ребенок! Дочь! Настя…
Сумасшедший придурок! Идиот! Одержимый!
Света не вытирала слезы. Они ползли по лицу, шее, скатывались на пухлую грудь, падали в воду, которая бурлила вокруг ее бедер.
Горько! Обидно и горько! Она в беде, а его нет рядом. Где он? Почему не едет? Почему застрял в своих чертовых горах? Так хорошо там, так волнительно? Он же знает, что она в беде, вынуждена жить у соседа, так чего же?
– Света? – в дверь ванной постучался Игорь Валентинович. – С вами все в порядке?
– Д-да, – сдавленно крикнула она, пытаясь перекрыть шум льющейся воды. – Я принимаю ванну.
– Вы плачете? – громко спросил сосед.
– И что?! – огрызнулась она. – Можно подумать, кого-то это волнует!
Он промолчал, и она поняла, что его это волнует меньше всех.
– Света, не плачьте, – попросил он минут через пять и пообещал: – Все будет хорошо.
– Идите к черту, Игорь Валентинович, – попросила она едва слышно и начала мыться, бешено разбрызгивая воду.
Ничего, если и затопит, то свою квартиру. Будет чем Сереже заняться после возвращения. А то застоялся в стойле, жеребец поганый! Ни домом не занимается, ни женой.
Света тщательно вытерлась, натянула выделенный ей махровый халат грязно-серого цвета. Высушила волосы и заколола повыше, чтобы не заползали за воротник халата. Вышла из ванной и наткнулась на Игоря Валентиновича, меряющего шагами просторный коридор перед дверью.
– Вы чего здесь? – опешила она, плотнее запахиваясь в халат.
– Вы плакали, – пожал он плечами. Странно глянул на нее. – Я переживал.
– Переживали? – Света ахнула.
К стыду своему, тут же вспомнила, что отправила все свое белье в стиралку, и на ней сейчас ничего, кроме его застиранного халата. А тот так некрасиво обрисовывает ее располневшее тело, таким его делает неприглядным.
– Простите, Игорь Валентинович. Мне надо… – она боком протиснулась мимо него, направляясь в комнату, которую он ей отвел. – Мне надо переодеться.
– Да… Конечно… – неуверенно обронил он ей в спину. И добавил неожиданно: – А мне надо с вами поговорить. Серьезно поговорить, Света.
Выгонит! Все, ему надоело, и он ее сейчас выставит за дверь! Сунет в руки пакет с приобретенными футболками и нелепыми трикотажными юбками, и махнет на прощание ручкой. И куда ей деваться?! Домой нельзя! Ее там убьют! А этот чертов муженек не торопится! Ему в горах замечательно. Воздух свежий, снег скрипит под ногами.
Хотя она не уверена. Только ему и Господу известно, в какие именно горы тот отправился. И еще друзьям. И еще, возможно, подружкам. Наверняка кто-то у него появился. Их семейная жизнь уже давно превратилась в фарс.
Света решила надеть свою одежду. На тот случай, если сосед ее выставит, она хоть по улице пугалом не пойдет. Домой-то нельзя. Домой она точно заходить не станет. Вдруг там засада?
Джинсы стали свободными и неожиданно хорошо сели. Толстый свитер тоже стал болтаться на животе. Она так сильно похудела? На постной жрачке заботливого соседа, от стресса, страха и неизвестности она так сильно похудела! Хоть одна радость от неприятности.
Она нашла Игоря Валентиновича в кухне. Он заварил чай, поставил на дубовый стол размером с шахматную доску две чайные пары – белые, безликие, как в кафе. Поставил блюдце с восточными сладостями. Большой чайник, тоже белый. И уселся на свое место в углу, настороженно посматривая на Свету, замершую в дверном проеме.
Это был какой-то диковинный чай со странным вкусом, который Светлане совершенно не нравился. Она морщилась, но пила. И даже на ночь, потому что он заставлял. И утром, странно, не обнаруживала отеков под глазами. Если еще от этого чая она сбросила несколько килограммов, то она готова его пить ведрами.
– Вы хотели поговорить, Игорь Валентинович? – напомнила Света, присаживаясь к столу и пододвигая к себе свою чашку.
– Да… – он коротко кивнул, не отводя от нее напряженного взгляда. – Я хочу задать вам несколько вопросов, Светлана. От ваших ответов будет зависеть то…
– Задавайте, – перебила она его, испугавшись, что он даже чая не даст ей попить, выставит.
– Какие отношения у вас с мужем? – задал первый вопрос Игорь Валентинович и неожиданно отвел глаза.
– Отвечать честно или в рамках приличия?
– Честно. Я же сказал, что от ваших ответов…
– Никакие! – снова перебила она его и уставилась в чашку с чаем, довольно мутным. – После исчезновения его дочери все как-то стало рушиться. Он замкнулся в своем горе. И все эти десять лет… Все эти проклятые десять лет не переставал искать ее. Моя жизнь превратилась… Ладно, неважно! Следующий вопрос.
– Именно поэтому ваш муж не поспешил прийти вам на помощь, когда вы сообщили ему, что вам угрожает опасность? Из-за того, что ваши отношения переживают кризис?
– Наши отношения в кризисном состоянии последние десять лет! – фыркнула Света и сделала глубокий глоток чудодейственного напитка с так не нравящимся ей вкусом. – Нет, тут что-то другое. Либо он не воспринял мои слова всерьез, либо…
– Либо все это он устроил, хотите сказать?! – голос соседа зазвенел странной подозрительностью.
– Да нет, что вы! – Света даже улыбнулась, хотя радоваться было особенно нечему. – Я хотела сказать, либо ему по барабану, в какой беде я оказалась. Либо так, либо так. Без вариантов, Игорь Валентинович.
– Так… Ладно… – Он кивнул, уставился на свои ладони, обнимающие чайную чашку. – Другими словами, он не приехал вам на помощь, потому что не желает помогать.
– Да. Выходит так.
– Тогда у меня к вам следующий вопрос, Светлана. Готовы ли вы принять помощь от меня?
И она словно услышала, как молотит его сердце в крепкой груди, покрытой шрамами. А взгляд его, ощупывающий ее лицо… И руки, потянувшиеся к ней через стол, не оттолкнула, а позволила им обхватить свои запястья. И впервые за многие годы вдруг снова ощутила себя прехорошенькой. Куда, черт побери, мигом подевались ее лишние килограммы и одышка? Как забыто, как странно забыто отозвалось ее сердце щемящим спазмом.
– Вы не представляете, Игорь Валентинович, куда хотите ввязаться, – все еще пыталась она опомниться. – Это очень опасно!
– Я догадался, – кивнул он. – Вас хотят убить.
– Возможно.
За минувшие дни она не услышала ни крохи новостей. Его телевизор не включался, он не слушал радио, не покупал газет. Исчезал на несколько часов из дома, но ничего не рассказывал. Поэтому о готовящемся на нее покушении она могла лишь догадываться. И то потому, что Стас спьяну что-то такое лопотал. Но…
Но она не готова была черпать какую-либо информацию, выйдя на улицу, в народ. Или вернувшись к себе домой. Она жутко трусила!
– Вот, взгляните.
Игорь Валентинович вытащил из заднего кармана широких темных джинсов несколько фотографий, положил на стол.
– Это ваш приятель.
Снимков было семь, она посчитала. На всех был Стас. Мертвый! Рубашка на груди пропитана кровью. В квартире разгром.
– Его убили в собственной квартире, – произнес Игорь Валентинович. – Так что факт случайного нападения исключается. Его убили преднамеренно, Светлана. И убили бы и вас, если бы он не предупредил вас об опасности. За что вас хотят убить, Светлана?!
– Я… Я сама виновата!
Она закрыла лицо руками, чтобы не видеть страшных фотографий, чтобы не встречаться с соседом взглядом. Стыдно… Было стыдно.
– Что вы натворили… с ним? – его левая щека дернулась, будто ее свело судорогой. И он не удержался от упрека. – Как вы вообще могли связаться с этим типом, Света?!
– Это очень длинная и очень давняя история, Игорь… Можно я буду называть вас без отчества?
– Буду признателен, – он коротко кивнул, по тонким губам скользнула едва заметная улыбка.
– Много лет назад, точнее десять лет назад, я стала свидетелем того, как одна девушка совершает нечто нехорошее. Я не придала этому значения. Я сняла это дело на свой телефон. Потом, через несколько дней, случилось несчастье, которое могло произойти из-за ее действий. И я… Я промолчала!
Игорь тоже молчал. И взгляд его не выражал ничего: ни осуждения, ни жалости, ни сочувствия.
– А несколько месяцев назад, будучи навеселе в одной компании, я вдруг об этом вспомнила и проговорилась. Ему… – она осторожно толкнула от себя стопку страшных фотографий. – Он записал мою пьяную болтовню на диктофон и начал меня шантажировать. Заставил платить.
– Вы платили? Где вы брали деньги, вы же не работаете? Попробую догадаться… – Игорь откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди, подумал, потом кивнул. – Вы клянчили деньги у мужа. А поскольку рассказать вы ему ничего не могли, то вы… Вы его обманывали?!
Последнее слово он произнес не без брезгливости. И Свету это задело.
– Я не обманывала его, я провоцировала скандал, он бил меня и… и платил потом. Щедро платил за мои слезы и боль! – произнесла она жестко, с вызовом.
– О господи! – ахнул он. И уткнулся взглядом в свой нетронутый чай. Потом произнес глухим, ничего не выражающим голосом: – Что произошло потом?
– Потом я сказала Стасу, что больше не могу. Просто уеду и все. И пусть он катится ко всем чертям со своим шантажом. И он… Он придумал новую схему.
Света уставилась невидящим взглядом в оконный проем соседа, за которым набухало дождем осеннее небо. В такую погоду она любила дремать на диване перед телевизором, поджидая мужа со службы…
Света надолго замолчала.
– Вы решили совместно начать шантажировать того человека, который что-то такое совершил десять лет назад? – догадался Игорь без ее помощи. – Человек с деньгами, раз вы на такое решились, так?
– Да. – она кивнула, уткнувшись в чашку.
– Вам заплатили?
– Нет, – качнула она головой, но тут же с обидой воскликнула: – Но собирались! Она собиралась платить. Она обещала!
И она рассказала ему, но не все.
– Понятно… – криво ухмыльнулся Игорь. И неожиданно постучал себя по виску указательным пальцем. – Ваш приятель был дураком, Света. Уж извините! Если эта женщина при деньгах, то наверняка имеет какой-то вес в обществе, иначе она плевать хотела бы на ваши угрозы. То, что произошло десять лет назад… Испортила снегоход. И что?! Возможно, она надеялась, что парень вообще не выедет из гаража. А он выехал. Попал в переделку. И что?! Сам виноват! Не проверил свой снегоход перед дорогой. Доказать вообще ничего невозможно. Это смешно! За такое не платят. И не убивают, это уж точно. Тут… Тут что-то другое… Кто эта женщина, Света? Кто она? Кому она испортила снегоход? Что в результате произошло, рассказывайте, если хотите, чтобы я вам помогал…
Она рассказала все! Как на исповеди! Понимала, что после ее рассказа отношение к ней Игоря может резко измениться. И он вообще не захочет ей помогать. Может просто вытолкать ее из своей квартиры… такую дрянь.
– Я дрянь, – закончила она рассказ со слезами. – Я понимаю, что я жуткая дрянь! Я подло поступила тогда. И все эти десять лет подло поступала. Я молчала, хотя Сергей изводил себя поисками. Мою подлость невозможно понять. И за это не может быть прощения. Вы меня простите, Игорь, но, наверное, я пойду.
– Куда? – воскликнул он и с досады выругался.
Встал с места, походил по просторной кухне, в которой почти не было мебели. Холодильник, раковина, маленький рабочий стол, крохотный обеденный да пара шкафчиков наверху.
Оттого и места много, подумала Света. А у них с Сережей все заставлено, просто дышать нечем. Или они друг от друга задыхаются? От невозможности находиться рядом друг с другом.
– Тут что-то другое, Света, – вдруг сделал вывод Игорь, безмолвно простояв к ней спиной возле окна минут двадцать.
– Что вы имеете в виду?
– За старые грехи, да и не грехи даже, а так – баловство, не убивают так жестоко. Женщина ее статуса могла просто вызвать охрану, и вас взяли бы под стражу прямо в ее кабинете. И плевать ей было на вашего влиятельного мужа. Его репутация тоже могла пострадать, потому что… – Игорь повернулся к ней и упрекнул нехотя: – Потому что вы пришли туда заниматься вымогательством.
– Да. – Света виновато съежилась. – Вы правы, Игорь.
– Но она не сделала этого, а тянула время. И даже будто бы согласилась платить. Почему?
– Наверное, потому, что заранее знала, что платить не станет.
– Это понятно! – фыркнул Игорь. – Ни один здравомыслящий человек не станет платить шантажисту.
А она вот платила! Платила Стасу как дура! Света досадливо покусала губы. Она, стало быть, не здравомыслящий человек? Он это имел в виду? Она уставилась в его спину – чуть сутуловатую, но крепкую, надежную. С бабьей тоской вдруг осознала, что за такой спиной не прочь была бы укрыться. Она так устала за эти годы от невнимания Сергея, от того, что понимала, чем это вызвано, и себя частично винила в этом.
– Я так устала, Игорь… – она уронила голову на скрещенные на столе руки. – От своей бесполезной жизни устала. От ненужности собственной устала. От собственной подлости. Может, пусть меня убьют, а? Сразу станет легче.
– Кому? – отозвался он глухим голосом, так и не повернувшись к ней.
– Сереже… Этой злобной бабе Сидоровой, не захотевшей поделиться деньгами.
– Да при чем тут деньги, Света? – сердито отозвался Игорь. – Если бы дело было только в деньгах!
– А в чем еще?
– Что-то кроется за всей этой историей. Что – не знаю, не спрашивайте. Но что-то тут не так. – Игорь вернулся за стол, сел напротив, снова вцепился в ее руки, заставляя смотреть на себя. – А что касается подлости, Света… Многие люди совершали в жизни плохие поступки, поверьте.
– И вы?! – удивилась она.
– И я. Я не святой. – Нервная улыбка исковеркала его губы, заставив подрагивать. – Главное, знаете, что?
– Что?
– Главное, не находить своей подлости оправдания, Света. Тогда можно считать, что не все потеряно.
И его руки неожиданно переместились с ее пальцев на ее щеки и нежно погладили, вытирая слезы. И ей это понравилось. И она даже забыла на какое-то время про свои лишние сорок килограммов, и снова почувствовала себя молодой и прехорошенькой. И главное, почувствовала, что все в ее жизни наладится. Этот сильный человек с умными печальными глазами, крепкими руками, седой головой не врет. Он знает, о чем говорит. Ему нужно и можно верить.
– С чего начнем? – спросила она голосом заговорщика.
– Начнем с ее помощника, – сразу понял он, куда она клонит. И его улыбка сделалась чуть ровнее и приятнее. – Я тут неделю понаблюдал. Поднял кое-какие свои старые связи. Точно, конечно, утверждать не могу, нет доказательств, но…
– Но есть подозрения, да?
– Да.
Игорь тихо рассмеялся. Оторвал от ее щек свои руки, сцепил их в замок, но уложил на столе так, чтобы они соприкасались с ее пальцами. И это ей тоже понравилось. Давно уже, очень давно никто не желал ощущать ее близость.
– У госпожи Сидоровой есть родственник – дядя по материнской линии – Русин Александр Иванович. Не слышали о таком?
Света наморщила лоб, пытаясь вспомнить хоть что-то, чтобы помочь, но нет. Человека с таким именем она не знала точно.
– Нет. Никогда.
– Это и неудивительно. Большую часть своей жизни этот человек провел в тайге. Он охотник. Во всяком случае, был им до недавнего времени. Лет пять как поселился в городе.
– Так… И?
– Так вот этот Русин в последние дни зачастил к своей племяннице. То с работы ее встретит. То обедают вместе. Чего, к слову, не замечалось раньше.
– Послушайте, послушайте… А как вы?!. – Света вытаращилась на соседа. – Я же только что рассказала вам про Сидорову. Вы не могли знать, что мы шантажировали именно ее!
– Не мог и не знал, – кивнул Игорь. И неожиданно похвалил: – А вы молодец, Света… Подмечаете…
– И откуда вы узнали про Сидорову?
– Я и не знал. Просто кое-кто из органов шепнул мне, что в ночь убийства вашего приятеля во дворе его дома нарисовалась машинка, принадлежащая Русину Александру Ивановичу. Человек приехал, машина постояла полчаса и потом уехала. Никто не видел, как Русин входил в подъезд вашего приятеля. Никто не видел, как он оттуда выходил. Вроде все нормально, ничего подозрительного, но… Но никто никогда не видел этой машины там ранее – раз.
– И два?!
У нее вдруг запершило в горле так, будто кто выстлал там все наждачной бумагой.
– И два… – Игорь свел брови, сделавшись сразу сердитым, даже злым. – Именно эта машина в ночь убийства вашего приятеля приезжала к нам во двор. И именно Русин Александр Иванович входил в вашу квартиру, когда вы были у меня.
– Да ладно! – еле пискнула она и тут же закашлялась. – Они же не дураки, чтобы так светиться!
– Не знаю. Видимо, не восприняли вас всерьез. Или…
– Или?!
– Или на кону слишком много стоит, раз они так рисковали. Скажите, Света, следов вашей падчерицы так никто и не нашел, я правильно вас понял?
– Да. Ни следа, ни рукавички.
– Что и озадачивает, – щелкнул Игорь языком и неожиданно, схватив ее руки, поднес их к своим губам и шепнул прямо в крепко сжатые кулачки. – Господи… Какие нежные у вас руки…
Глава 16
Сергей выбрался из бревенчатого тесного домика на улицу, втянул легкими влажный прохладный воздух и тут же поежился. На улице было отвратительно. Дождя не было второй день, но сырость недельной непогоды наползала с вечера из расщелин густым плотным туманом. Он держался всю ночь – лохматый, ледяной, зловещий. И когда Сергей выходил подышать, ему казалось, что все вокруг куда-то плывет: и их временное пристанище на подгнивших опорах, и деревья, которые едва угадывались в молочной пелене, и пики гор, которые он успел возненавидеть.
Ближе к обеду туман рассеивался, пригревало солнце, и вполне можно было двигаться дальше, но трое его спутников, запивших в непогоду, никак не могли взять в толк зачем?
– Брат, ты понимаешь, что это бесполезно? – таращил на него мутные глаза один из них. – Мы обследовали пятнадцать расщелин. Пятнадцать! И ничего не нашли!
– Это потому, что ты заблудился, Игорь! – вопил в ответ Сергей, но тут же стихал, натыкаясь на недружелюбные взгляды пьяных коллег Игоря. – Ты сам сказал вначале, что надо было брать севернее.
– Сказал, – мотал нечесаной башкой Игорь и кривил губы в улыбке несчастного человека. – А вдруг я снова ошибся?! Десять лет прошло! Понимаешь, десять! Все по слухам. Сплетням!
Он понимал, но не хотел мириться. То, зачем он был здесь, являлось последней надеждой. Самой последней. Если он ничего не найдет, то все… Жить больше будет незачем. Потому что исчезнет надежда.
Сергей плотнее запахнул куртку. Она была холодной и набухшей от влаги, потому что он не вносил ее в дом, где воняло сырой одеждой, заношенной обувью, грязными носками и перегаром. Мужики пили безбожно. И он вынужден был это терпеть. Если начнет орать, то они попросту развернутся и уедут.
Все не так! Все пошло сразу не так, как ему было обещано! Он, черт побери, деньги заплатил. И такие деньги, что этим уродам, пьющим который день подряд, хватит на полгода безбедной жизни. Он Светку послал куда подальше, когда она позвонила неделю назад и принялась нести какую-то чушь про случившуюся в ее жизни беду, и она теперь вынуждена жить у соседа, что живет этажом выше.
Честно? Ему было плевать на нее со всеми ее бедами. Он пробурчал в ответ что-то неразборчивое, сослался на плохую связь и отключил телефон. Пусть живет с соседом, если это ее устраивает.
Потом он телефон включил, конечно, но Светка больше не позвонила. Значит, загуляла, решил Сергей. Загуляла с соседом. И пусть. Он даже почувствовал некоторое облегчение оттого, что не придется долго объясняться с женой, когда она решит уйти от него. Сам-то он давно уже от нее ушел, мысленно ушел.
За спиной скрипнула дверь дома, кто-то затопал тяжелыми подошвами по ступенькам крыльца. Он не стал оборачиваться. Его угрюмый взгляд и мрачное настроение наверняка всех достали. Но он не мог улыбаться, черт побери! Не мог!
– Серега, ты чего здесь?
Игорь! Самый старший из альпинистов. Его конкретно Сергей нанимал, ему конкретно платил деньги. И он – этот хваленый альпинист со стажем – перепутал все на свете и завел их непонятно куда. И они ничего не нашли. А потом, стервец, запил, и разводил руками каждый день, ссылаясь на плохую погоду. Пил, жрал тушенку с галетами, и спал, когда не пил и не жрал. Странно, что сегодня рано поднялся. Десяти еще нет. Водка, что ли, закончилась?
– Воздухом дышу, – негромко ответил Сергей, когда Игорь встал с ним рядом и глянул на него. – Хорошо освежает.
– Чаю хочешь? – неожиданно предложил Игорь. – Ребята заварили.
– Чифирят, что ли?! – Сергей про себя чертыхнулся. – Водку всю выжрали?!
– Зачем чифирят? – Игорь сделал попытку обидеться, потом передумал, дружески улыбнулся. – Завтракают. Чай, бутерброды. Со сгущенкой. Будешь?
Ему, честно, ничего не хотелось – ни есть, ни пить. Ему хотелось наконец найти то, зачем он был здесь. Найти и успокоиться. И перестать наконец мечтать о невероятном чуде. Но ребята не похмелялись, это было хорошим знаком. Если, конечно, Игорь не врал.
Сергей глянул на альпиниста. Свежая клетчатая рубашка, заправленная в чистые альпинистские штаны со множеством карманов. Интересно, как сохранил в рюкзаке, не выпачкал в пьяном угаре? Ботинки пусть не вычищены, но вымыты. Морда опухшая, но побритая.
Хороший знак!
– А кофе нет? – попытался пошутить Сергей, отлично зная, что кофе закончился еще три дня назад.
– Кофе-то? – Игорь хитро сощурился. – А есть кофе! Стаська тебе приберег, зная, как ты от него фанатеешь.
Стаськой, Станиславом точнее, звали самого младшего из группы. Молчаливый паренек, невысокий, негромкий, без претензий особых. Смотревший на Игоря как на божество. И даже один раз вступился за него, когда Сергей разозлился.
– Зря вы так, Сергей Евгеньевич, – укоризненно замотал Стаська пьяной башкой в тот день. – Если Игорь не найдет это место, не найдет никто!
– Да?! А когда, когда он найдет-то?! У меня отпуск скоро закончится! – орал Сергей, удерживая полуобморочного Игоря за воротник грязной рубашки, чтобы тот не ударился мордой о стол.
– Найдет… – туманно пообещал Стаська и неавторитетно икнул и тут же смущенно прикрыл рот грязной ладонью. – Ой, простите… Найдет, найдет, не сомневайтесь. Вот как только на него снизойдет, так и найдет…
Снизошло, что ли? Сергей подозрительно обшарил широкую спину альпиниста, возвращающегося в дом к товарищам, завтракающим чаем и бутербродами со сгущенкой. Или домой засобирались? Неспроста же кофе припрятали. Взятка?
– В общем, так… – Игорь затормозил на верхней, самой шаткой ступеньке крыльца, глянул на него. – После завтрака выдвигаемся. Если ты не против.
– Не против. А куда? – на всякий случай уточнил Сергей. И снова перепугался, вдруг домой засобирались, стервецы.
– Возьмем сегодня севернее того места, где были последний раз. Мне это… Сон сегодня был… – без намека на иронию заявил Игорь и обвел взглядом набухшую от дождей осеннюю поляну. – Просто место это увидал, словно вчера там был. А я там вообще не был, только слухами питался. И слухам тем десять лет!
– Не ошибешься?
Сон у Игоря уже был неделю назад, аккурат перед запоем. И ничего не нашли! Ни места, ни того, что там предположительно должно было быть.
– Не должен, – уверенно мотнул головой Игорь и зевнул с хрустом на северную сторону. – Просто увидал во сне и все! Как тебя сейчас вижу! И валун увидал.
– Какой валун?!
– Камень. Камень огромный такой! – Игорь обхватил воздух руками, широко их раздвинув. – Если мы с тобой вдвоем на корточки сядем, прижмемся, как раз таких размеров будет.
Прижиматься Сергей к нему не собирался. И со вздохом сделал вид, что поверил. Хотя и подумал со злостью, что замороченный альпинист, повернутый на суевериях, снова чудит. Но когда через пять часов их долгого перехода они вышли на верхушку скалы, обрывающуюся узкой расщелиной, и увидали тот самый валун, о котором Игорь рассказывал, Сергей готов был ему в пояс поклониться.
– Здесь! – адским шепотом произнес Игорь и странно побледнел, и тут же обмахнул себя крестным знамением.
– Уверен?
Сергей сделал шаг к расщелине. Но тут же был остановлен сильной рукой Игоря.
– Не смей! – прошипел он, отталкивая его назад.
– Ты чего? – не понял тот.
– Не смей подходить к краю! – тревожный взгляд Игоря ползал по гладким камням края скалы. – Коварно! Опасно! Ребята, готовимся…
Час ушел на то, чтобы разобрать снаряжение, потом они ушли вниз. Все трое. Игорь, Стаська и еще один – Гера, звука голоса которого Сергей почти не слышал. Но именно он вызвал его по рации полчаса спустя и доложил, что они нашли.
– Что? Что нашли? – завопил Сергей, как ему казалось, громко и отчетливо.
На деле он сипел. Сипел почти неслышно. Так рассказал Гера, когда они выбрались наверх.
– Останки, – коротко ответил Гера. Буркнул следом: – До связи…
И отключился. Ожидание их подъема превратилось для него в еще большую пытку, чем когда он ждал их выхода из запоя. И к краю подойти нельзя, опасно. Игорь перед самым спуском глянул на него с суеверной яростью и предупредил:
– Не дай бог сорвешься! Доставать не стану! Не успеешь пукнуть, шею сломаешь еще до того, как упадешь на камни внизу…
И Сергей сидел возле костерка, который развел, чтобы ребятам супа сварить. Сидел, сгорбившись, тупо уставившись на страшную трещину в скале, и молился.
Господи! Пусть все будет так, как он себе выдумал! Пусть все его безумные идеи, надежды станут реальными! Он же их никому, никому не озвучивал! Никому! Светка его просто упрятала бы в дурку, и все!
Долгие годы он надеялся, что его безумные выходки обретут наконец смысл. Он годами собирал информацию обо всех удивительных и странных случаях, статьи из Интернета, вырезки из газет и журналов. Он собирал, копил. Сортировал, откладывал что-то, что-то выбрасывал. Потом начал ездить по адресам, наблюдать. Много было разочарований, еще больше тупиков, но однажды…
Вода в котелке запузырилась, запенилась. Сергей высыпал туда две пачки супа, помешал, чуть сдвинул котелок в сторону, прикрыл крышкой. Ребятам супчика нужно. После запоя для желудка то что надо. И чаю еще горячего с сухарями горчичными. А когда вернутся в город, он им такую поляну накроет!
В рации снова зашипело, когда и суп давно был сварен и чай трижды остыть успел.
– Поднимаемся, – коротко обронил Гера.
И тут же голос Игоря потребовал вызвать вертолет.
– Какой вертолет? – не понял Сергей. – Мы же своим ходом собирались спускаться и…
– Серега! Полицию вызывай, понял?! Мы же не потащим вниз останки на себе!
– Да, да, конечно. Полицию! – опомнился он.
И зажмурился, так слепило его солнце. Или просто невыносимо резало глаза от боли, которую он сейчас испытывал.
Они нашли! Нашли! Нашли останки! Теперь надо будет настоять на проведении экспертизы по установлению родства и…
Вертолет прилетел через два часа после того, как ребята выбрались наверх. Вытащили и разложили останки на расстеленном брезенте. Брезентом накрыли. Ели суп, сваренный Сергеем. Пили чай с сухарями. И косились на него, и все не могли понять, отчего по лицу его бесконечным потоком текут слезы.
– Слышь, Серега, – не выдержал Игорь, услыхав звук приближающейся вертушки. – Там что… Твоя дочь?!
– Нет. Это не она, – он вытер рукавом куртки мокрое от слез лицо.
– А чего ты тогда? – Игорь ткнул пальцем ему в щеку. – Так расстроен?
– Нет, Игорек. Я не расстроен! Я, да простят меня погибшие, счастлив! И знаешь почему?
– Нет. Поясни.
Игорь задрал голову, прижал бейсболку ладонью, чтобы не сорвало мощным потоком воздуха. Вертолет снижался.
– Там, Игорек… – Сергей ткнул пальцем в сторону колышущихся от ветра брезентов, укутавших останки. И произнес, уже не боясь, что его сочтут безумным. – Не моя дочь! И значит, она жива! И более того, я почти знаю, где ее искать!..
Глава 17
Света приоткрыла глаза и тут же зажмурилась. Рядом с ней на широкой кровати лежал мужчина. Чужой мужчина! То есть не совсем теперь чужой, но и не муж.
Как это у них вышло так все стремительно, а? Как могло получиться, что она, позабыв о собственных комплексах, о статусе замужней женщины, любила его всю минувшую ночь как сумасшедшая?
Игорь тихо стонал и называл ее какими-то хорошими славными словами, и добавлял, что давно в нее влюблен. А она едва не плакала. От счастья. И ласкала его, ласкала до сладкой боли в губах и пальцах.
– Малыш, ты проснулась? – не открывая глаз, тихо позвал ее Игорь.
Малыш! Она чуть не рассмеялась. В малыше этом было почти сто килограммов веса, он забыл? Но послушно кивнула и завозилась на своей половине широкой кровати, которая стояла в его спартанской спальне, где даже шкафа и зеркала не было. Только кровать и две тумбочки с настольными лампами, и все.
– Ты… Ты не разочарована, Свет?
Он повернулся на бок и уставился на нее обеспокоенным взглядом – сильный, мускулистый, совсем молодой. Почему она всегда думала, что он старик? Потому что он одевался нелепо? Или потому, что сутулился? Или потому, что в ответ на ее грубоватые претензии смущенно улыбался, и глаза его тонули в сетке морщин? И она решила, что раз не спорит с ней, не собачится, значит, немощен.
– Все хорошо? – он поправил прядь волос, закрывающую ее лицо, поцеловал в щеку.
– Все замечательно, – прошептала она и натянула повыше одеяло на подбородок.
Вчера, когда все закрутилось, она забыла почистить на ночь зубы. И даже не умылась. И подводка теперь наверняка на пол-лица расползлась. И под глазами отеки, и кожа щек серая, унылая.
Господи! О чем она думает?! Она – падшая неверная женщина, переспавшая с соседом, который живет этажом выше. Из благодарности, что он ее спас, укрыл и продолжает помогать? Или от злости на Серегу, что он не поспешил ей на помощь? И, сволочь такая, взял и отключил телефон! А может, просто от одиночества вечного, в котором она прожила последние десять лет брака?
А разве это так важно? Ее супружеская неверность сейчас даже слабым уколом не отозвалась в сердце. Больше волновало, как она выглядит!
– Света, ты какая-то напряженная. Что-то не так? – он расстроился, резко сел на край кровати, посмотрел на нее. И проговорил с догадливым кивком: – Ты пожалела, что все так вышло, правильно? Тот порыв, что заставил тебя вчера… Ты пожалела.
– Нет, Игорек, нет же, – она неловко поползла, кутаясь в одеяло, встала на коленки, уткнулась лбом в длинный узкий шрам на его левом плече. – Просто… Просто я вчера не почистила зубы и не умылась на ночь, и не нанесла ночной крем, и теперь наверняка выгляжу как… Как мартышка! И я ни о чем не пожалела. Ни о чем!
Его плечи мелко задрожали. Она даже перепугалась. Но он просто смеялся. С широкой улыбкой обхватил, прижал к себе, и снова, как ночью, зашептал, зашептал:
– Ты самая красивая, Светка! Ты самая вздорная и самая замечательная! И я тебя люблю…
А потом снова втащил ее под одеяло, и они пробыли в кровати почти до обеда. А после, приняв душ, начали готовить обед. И Света с удовольствием следовала советам своего новоявленного диетолога. И ела потом постный супчик и лишенную всякого жира и сахара кашку с таким аппетитом, будто очень долго голодала и будто вкуснее ничего в жизни не пробовала. За чаем Игорь неожиданно сделался серьезным.
– Света, есть разговор. Серьезный разговор, – сказал он, прервав на полуслове какую-то ее шутку. – Извини, что перебиваю. Но… Скоро вернется Сергей.
Она сразу сникла, и снова почувствовала себя грузной и неповоротливой. Ну вот, начинается. Напомнил ей о ее муже. Сейчас заведет разговор о приличиях. Что пора ей домой возвращаться, поскольку скоро муж вернется. И наверняка попросит ее не выбалтывать их секреты.
А она и не собиралась!
– Я помню. – Света схватила почти пустую чашку, допила остатки. В этот мутный, со странным вкусом чай она просто влюбилась. – Я помню про мужа, Игорь. Когда собирать вещи?
– Думаю, что надо это сделать до его приезда. Я понимаю, мы оба виноваты перед ним, но так сложилось, – и он смущенно улыбнулся, и его умные внимательные глаза почти скрылись в морщинках. – Лучше это сделать до его приезда. Чтобы без лишних сцен. Хорошо?
– Да.
Последний глоток этого чертового чая застрял у нее в горле и превратился в огромную стеклянную каплю. Она пыталась ее проглотить – бесполезно! И вдруг стала задыхаться. И поняла, что сейчас разревется как дура. И ее обновленный, очень удачный, как ей показалось, макияж поплывет по лицу неряшливыми разводами. Этого допускать ну никак нельзя.
– Да, я поняла. – как она смогла это произнести сквозь перекрытое горло, загадка. – Я сейчас.
Света медленно поднялась из-за стола и пошла в комнату, которую прежде занимала. Там валялась ее сумка, несколько пар белья, носки, теплый свитер, куртка, кроссовки и документы с деньгами. Она принялась совать все это в распахнутое нутро сумки. Потом сообразила, что делает что-то не то. Ей же в этом следует уйти от него. Не пойдет же она в его сером халате к себе домой!
А Игорь стоял у нее за спиной и что-то без конца говорил и говорил про Русина Александра. Про то, что тот десять лет назад, как раз в то время, когда случилось несчастье с ее падчерицей, был в тайге. И даже заезжал к оленеводам с каким-то чужим мужиком. Мужик в поселении никому не понравился. Был странным, с воспаленными глазами. Все сочли, что наркоман или больной. И он все искал кого-то. Все орал на Русина, что ему что-то не подходит. Свидетелем их частых за три дня – а именно столько пробыл Русин со своим спутником у оленеводов – скандалов стали сразу несколько человек. Подробности из памяти стерлись. Но один мужик…
– Света, что ты делаешь?! – вдруг крикнул Игорь ей в спину, замолчав на полуслове.
– А?!
Она вздрогнула от холода. Она как раз стащила с себя его халат и теперь надевала теплый колючий свитер прямо на голое тело.
– Что?!
– Я спрашиваю, что ты делаешь?! – повысил он голос и резко повернул ее к себе. Уставился на ее голую грудь, поднял взгляд к плечам, шее, лицу. Прошипел странно: – Что ты делаешь, Света, я не понял?!
– Я… – она покусала губу, чтобы сделать себе больно, чтобы не зарыдать в голос как дура. – Я собираю вещи.
– Какие вещи?! Зачем?!
Он отстранился, перевел взгляд на ее дорожную сумку, в которой лежали грязные кроссовки прямо на комплекте нижнего белья, дорогого, между прочим.
– Зачем?! – повторил он с ужасом.
– Ты велел.
– Что я велел?! – он замотал головой, зажмурившись.
– Ты велел собрать вещи. Пока не вернулся Сергей. Так будет лучше для всех нас и…
– Господи, какая же ты дура! – выпалил он и тут же прижал ее к себе с такой силой, будто собирался переломать ей все ребра. – Я сказал, чтобы ты собрала вещи дома! Свои вещи собрала там, внизу. И перенесла ко мне! Чтобы, когда вернется Сергей, все было проще. Чтобы он не цеплялся, чтобы не… Чтобы не отговорил тебя! Я ведь больше не смогу без тебя, Светка! Никогда не смогу, понимаешь?..
И вот тут она все же разревелась. С такой радостью, с таким облегчением, что даже про макияж, который испортит, не подумала. Цеплялась за его крепкие, в шрамах, плечи, и плакала, как маленькая девочка, испытавшая великую радость после страшного горя. Радующаяся, что все позади, что все теперь наладится и ее никто никогда не обидит. Есть в ее жизни сильный человек, который защитит, а если и заставит плакать, то только от счастья.
– Что ты рассказывал про Русина? – вспомнила Света через час, когда уже все ее вещи перетаскали из ее квартиры в его, и снова чаю напились, и насмеялись вволю над ее непониманием.
– Ах да, Русин! Мы совсем с тобой отвлеклись от наших проблем.
Наших! Ее проблемы теперь их общие! Так мило, так славно и мило. И ничуть не страшно!
Света беззаботно улыбнулась, наблюдая за ним.
Игорь перетаскал с обеденного дубового стола размером с шахматную доску ложки, блюдца, чайные чашки, и теперь с упоением мыл под мощной струей воды. На нем были только спортивные трусы. И она любовалась его крепким телом, сильными длинными ногами. И даже множественные шрамы Игоря не портили. Наоборот, делали сексуальным, загадочным. Странно, как это она могла столько времени принимать его за старика?
– Незадолго до того времени, когда пропали ребята, Русин скитался по тайге с каким-то приезжим. Были у него с ним какие-то странные дела. И мужик был странным. Нервным, некоторым казался наркоманом, некоторым больным.
– Может, они просто охотились? – предположила Света, взяла в руки чистое полотенце, встала рядом с Игорем и начала вытирать посуду.
Дома она никогда так не делала, никогда! Покидала посуду в сушку и все, забыла. А здесь просто стоять с ним рядом, чувствовать боком его тепло, брать из его рук чашки, блюдца, тереть их до скрипа полотенцем было славно. Разве не удовольствие?! Странное, удивительное удовольствие.
Она что, влюбилась?
– Света, ты меня совсем не слушаешь? – Игорь строго глянул на нее, вцепившись в чашку, с которой она, зазевавшись, не хотела расставаться. – В чем дело?
– Игорек… – она сделала страшные глаза и неуверенно покачала головой, и проговорила сквозь робкую улыбку: – Мне кажется, я влюбилась!
Ну кто станет после таких слов вспоминать про охотника Русина?! Про его приятеля, с которым тот шастал десять лет назад по тайге непонятно с какой целью!
О них вспомнилось ближе к вечеру, и то потому, что в квартире Светы принялся без конца звонить домашний телефон. Звонил с интервалом в десять минут на протяжении часа. И они сразу притихли, и вспомнили, о чем хотелось забыть: ей все еще угрожает опасность.
– Они были без трофеев, – ответил Игорь, когда Света повторила вопрос. – Никто из оленеводов не видел у них охотничьих трофеев. А был как раз сезон! Почему они были с пустыми руками, Свет? Что делали в тайге неделю? И только ли в тайге? Что искали?
– Не знаю… Может, Сидорова перепугалась и послала дядьку на поиски пропавших ребят?
– Может быть… – кивнул Игорь, машинально целуя Свету в плечо.
Он почему-то все время ее трогал, целовал – в постели, за столом, у телевизора, который они начали время от времени включать, на ходу. Он будто боялся, что она исчезнет, как мираж, что ее вдруг не будет, если он не ощутит ее руками, губами.
– Но при чем тогда приезжий мужик? – недоуменно вывернул Игорь нижнюю губу. – И если бросились их спасать, то почему не нашли?
– Или нашли? – Света уставилась на темный прямоугольник окна, закрытый рулонными шторами, поежилась, вспомнив ужас тех дней. – Только почему-то спасать не стали. Сашку-то нашел не Русин. Его нашел оленевод. Стойбище его неподалеку было, километрах в двух.
– А может, он им был и не нужен? Может, нужна была девушка?
– Зачем?! Чтобы… Чтобы от нее избавиться?! Раз и навсегда? Сидорова очень сильно любила Сашу. Она просто не давала ему прохода. И в те дни, когда их искали… Она словно обезумела от горя! А он потом все равно не посмотрел в ее сторону. Но почему тогда Русин Сашку не спас? Он же знал, что его племянница по нему сохнет? Непонятно…
– Ладно, малыш. Завтра утром надо будет найти карты, восстановить то место, где его нашли, отыскать в записях, кто именно нашел этого парня, и попытаться с ним встретиться.
– С кем? С Сашкой?
– Зачем? С тем мужиком, что спас его.
– Считаешь, что это реально?! Через десять лет отыскать оленевода, которому взбрело в голову поохотиться рядом? Да они все на одно лицо и под одной фамилией! Да…
– Т-сс-сс… – его палец лег ей на губы. – Не говорю, что получится. Но надо попытаться.
– О чем спросишь в первую очередь, когда найдешь?
– Если он не забыл тот трагический случай, то спрошу… – Игорь вдруг хитро прищурился, со странной улыбкой глядя на нее, будто о чем-то догадался только что. – Спрошу, кто его надоумил искать парня именно там?..
Глава 18
Он так ненавидел телефонные звонки, раздающиеся утром, что решил после выхода на пенсию отключать на ночь телефон. Прямо вот с вечера, часов с девяти, выдергивал штекер из розетки, а ближе к обеду возвращал на место. И потом целый день никто его не беспокоил. И не потому, что ему никто не звонил, а потому, что отчаявшиеся дозвониться люди оставляли это бесполезное занятие. К тому же острая необходимость общения с ним именно с утра, часов в десять, пропадала. И его это вполне устраивало.
Номера мобильного телефона, того, которым он обзавелся, выйдя на пенсию, почти никто не знал. Жена у него умерла пять лет назад. Ей его номер теперь был без надобности. Дети знали: сын и дочь. Но редко пользовались своим знанием. Дочь звонила раз в неделю, по субботам обычно. Сын – хорошо раз в месяц. Еще его номер знала соседка по подъезду – Татьяна. У них был уговор обоюдно контролировать свою старость. Чтобы, окочурившись, не дай бог, не завонять. И двоюродный брат, ставший ему соседом по даче. Они делились дачными новостями исключительно по мобильному телефону.
Вот, собственно, и все. Вот и весь его круг общения. И хорошо, и замечательно. Вся его жизнь, все его неспокойные милицейские будни приучили Голина Ивана Ивановича ценить домашний уют, тишину, комфорт, неторопливое течение суток. Жаль, жена оставила его слишком рано одного. Но тут уж ничего не поделаешь. Он и к этому привык.
Мобильник тихо пискнул. Иван Иванович машинально глянул на часы, ухмыльнулся в трехдневную щетину. Брился он раз в четыре дня. Так решил после смерти жены.
Татьяна, соседка, прислала сообщение. Спрашивала, как он? Голин ответил, что все отлично. Сегодня планирует посетить стадион, пройти кругов восемь. Благо погода позволяла, дождь на пару дней – если верить прогнозам – прекратился. Он на всякий случай выглянул в окно. Сухо. Правда, ветрено, но сухо.
Отправил сообщение. Она снова ответила, что было удивительно. Больше одного сообщения они по утрам не присылали друг другу. Лаконичное: новости смотрел? Голин не выдержал и набрал ее.
– Тань, привет, что там с новостями? – старчески покашливая, спросил он.
Хотя больше притворялся стариком, чем им себя чувствовал. Шестьдесят пять всего. Какой он старик? Он вот даже волнение испытывает сексуального характера, когда на улице видит молодую красивую бабу с сочными формами. И даже недавно забегал на один адресок, оставшийся в памяти со службы. И там ему приличную скидку сделали, предоставив вполне симпатичную деваху на час.
Это он перед Татьяной выделывается, чтобы лишний раз пожалела и чтобы лишний раз надежд никаких на его счет не питала. Она не в его вкусе! Все, точка!
– В горах находку страшную альпинисты отыскали, – брякнула она, что-то звучно пережевывая.
– В горах? Находку? – у Голина вдруг странно заныло в области желудка. – Что за находка?
– Останки какие-то. Ты включи телевизор-то, бирюк, включи. На мир посмотри глазами корреспондентов. Зловеще вещают! – хохотнула Татьяна, в прошлом преподаватель биологии в районной школе.
– Останки? В горах? – эхом отозвался Иван Иванович, и желудочное нездоровье отозвалось в каждом его органе. – Чьи останки?
– А я знаю! – фыркнула Татьяна, продолжая негромко почавкивать, видимо яблоко ела, она всегда с утра заряжалась витаминами. – Кстати, тебе не звонили с бывшей службы? Вроде твой район-то был, майор?
– Не звонили.
Голин трусливо вжал голову в плечи и покосился на выдернутый из розетки штекер. Может, и звонили. Кто же знает-то!
– А чего им мне звонить? Я давно на пенсии. Какое отношение я могу иметь к моему району? Я его покинул. Помнишь когда? А я напомню! Почти десять лет назад ушел со службы. На пенсию! На заслуженный, так сказать, отдых.
– Так останки, по утверждениям корреспондентов, там не один год пролежали.
– А сколько? – спросил Голин.
Нащупал рукой спинку кресла и, пятясь, опустился в него. И снова покосился на телефонный шнур, ядовитым гадом раскинувшийся на его ковре. Почудилось даже, что тот шевелится, поднимает голову-штекер, пытаясь доползти до розетки.
Сегодня он точно телефон включать не станет. Вообще не станет! И сейчас позвонит брату, и если тот не в городе, уедет на дачу. Никакой ходьбы по стадиону. На дачу! Там сейчас, может, и тоскливо, зато тихо. И телевизора нет, и искушения включить его не будет.
– Вань, я не знаю. Но будто кости одни, остатки одежды. Альпинисты нашли.
– Дикари какие-то! – фыркнул Голин. – Нашли время по горам шастать. Осень, дожди, камни скользкие и…
– Вот и я удивилась. Но там странная какая-то история, – произнесла задумчиво Татьяна и тут же предупредила: – Не спрашивай, не знаю. Хочешь, коллегам своим бывшим позвони. Они тебе пояснят. Давай, пока, у меня каша подгорает.
Коллегам?! Позвонить?! Он не сумасшедший! Что они ему могут нового сообщить? К тому, что он уже знает…
Ему понадобилось полчаса, чтобы собраться. Перекрыл газ, воду. Обесточил оба телевизора и радиоприемник. Побросал в сумку теплые вещи, деньги взял, зарядку от мобильника, ключи от машины и гаража. И еще через полчаса уже ехал в сторону дачного поселка.
Двоюродного брата там не было, тот на профилактику улегся в кардиологическое отделение. С собой звал за компанию. Иван отказался. Там-то его бывшие коллеги моментом разыщут. А вот по дачам вряд ли захотят скитаться в такую непогоду. Попробуй найди тут среди множества домишек-развалюх его скворечник под номером восемьсот пятнадцать!
Нашли!!! Нашли, да быстро так! Уже следующим утром в его ветхий забор ломился сам начальник отдела – Уваров Валерий Сергеевич. Крепкий мужик пятидесяти лет, с красивыми темными волосами без намека на седину. Хитрющими глазами и постоянной привычкой посмеиваться.
– О-о, Иван Иванович! Еле нашел! – с хохотком двинулся от калитки к нему навстречу Уваров. – Чего это ты на дачу сбежал? На стадион же собирался, соседка сказала.
– Чего это сбежал? – насупился Голин, пожал руку начальству, жестом пригласил в дом. – Проверить хозяйство решил. Брат в больничку лег. А тут ведь, сами знаете, глаз да глаз за хозяйством нужен. Только уехать стоит – все разволокут.
– Что да, то да.
Уваров с сомнением осмотрел участок. На что тут могли позариться воры, он не представлял. Туалет деревянный за густыми кустами малины. Дощатый стол под старой яблоней почти сгнил, две скамьи подле него. Мангала не было. То ли Голин шашлыков не любил, то ли прибрал уже все на зиму. В доме, состоящем из тесной кухни и единственной комнаты, тоже было скудно и скучно. Выцветшие обои, ободравшиеся по углам. Старая печка-буржуйка в кухне. Там же колченогий стол и два табурета. В комнате два старых дивана, видимо, когда-то свезенных из городской квартиры.
– Не нравится? – удовлетворенно хмыкнул Голин и пошкрябал щетину пятерней на подбородке. – Да, не хоромы, согласен. Только вот не сумел заработать на особняк. Честно служил, Валерий Сергеевич. Верой, так сказать, и правдой.
– Верю! Верю, Иван Иванович. – Уваров с хохотком приложил обе руки к груди. – Потому и здесь. Приехал к тебе, как к самому честному нашему сотруднику. Жаль, что бывшему. Рано, ох рано, Иван Иванович, ушел ты на пенсию. Таких людей, как ты, страсть как не хватает. Таких участковых у нас, наверное, больше и не будет… Чаем-то напоишь?
– А то!
Похвала Голину была приятной. Он немного успокоился, засуетился возле печки, которая уже потрескивала дровами. Чайник вскипятил, разлил кипяток по чашкам. Батон порезал, сыра настрогал на тарелку. Банку с каким-то прошлогодним вареньем нашел в старой тумбочке. Ничего себе столик получилось накрыть к чаю.
Они оседлали табуретки, отхлебнули почти одновременно. Уваров чай похвалил. И варенье ему понравилось, таскал прямо из банки ложку за ложкой.
– Слыхал, что в горах нашли, Иванович? – спросил наконец Уваров, выдув вторую чашку.
– Так, краем уха. Соседка что-то вчера с утра говорила. Телевизор принципиально на пенсии не смотрю, – чуть приврал Голин. И провел себя ребром ладони по шее. – За службу всяких новостей хватило!
– Согласен… – Уваров отодвинул пустую чашку, положил чайную ложку на банку с вареньем. Глянул на хозяина с непонятным укором. – Твой ведь участок был, Иван Иванович. Не мог ты не знать, что там много лет назад кто-то бесследно сгинул.
– О каком участке речь? – уточнил Голин, хотя прекрасно понял что к чему.
– Драконья пасть, – назвал Уваров место, которому название дали местные жители. – Место поганое. Туда по доброй воле хрен кто ходит. Только по необходимости.
– Ага… – Голин снова почесал заросшие щеки. – И кому же в этот раз приспичило? В дожди! Да тащиться в Драконью пасть! Дураки, что ли?! Там же камни осклизлые без дождя. А когда так влажно, их будто кто соплями вымазал, уж прости, Валерий Сергеевич. Кому же приспичило-то? Наркоманы небось какие-нибудь?
– Да нет…
Уваров положил на край стола, застеленного ветхой клеенкой, обе ладони, вгляделся в царапину на левом безымянном пальце. Царапина воспалилась и зудела. Вспомнил, что поцарапал его кот, а он даже не обработал рану ничем. Хотя жена и ругалась. Поморщился, недовольный собой. Глянул снова на Голина.
– Не наркоманы, Иван Иванович. Чудак там один останки дочери своей искал. Десять лет прошло, а он вот на поиски кинулся.
– Да ну!
Иван Иванович недоверчиво покрутил головой. Тот мужик, который десять лет назад потерял в горах дочь, знал, где она похоронена. Искать ее было без надобности. Он знал, Голин знал, еще один человек из охраны этого убитого горем папаши знал. Чего вдруг?
– Ты удивлен? – вцепился Уваров. – Почему, Иван? Почему удивлен? Помнишь тот случай?
– Помню… – не стал он лукавить.
А чего врать-то? Протоколы в деле осмотра места происшествия были. Шумиха опять же была. Человек-то не последней масти. Не беспородный!
– Ну-ну, расскажи, – попросил Уваров со странной улыбочкой.
Вот любит он ухмыляться, мать его! Многие его за эту ухмылочку ненавидели, многие.
– Ну… Выезжал сначала я, когда сигнал поступил о несчастном случае. Девчонка в пропасть слетела.
Голин поставил локти на стол, сцепил пальцы, чтобы хоть немного небритую морду от начальства прикрыть. Сделалось вдруг неловко. Тот брит до синевы, а бывший сотрудник как вахлак.
– Метель была жуткая, – вспоминал дальше Иван Иванович. – Приехали на снегоходе, высадились у скалы. А наверх никак. Кто же в такую погоду полезет! Мы не самоубийцы! Ну, мужик тот с охранником со скалы спустился, орет, волосы на себе рвет. Еле в себя привели. Еле в город увезли, намеревался там оставаться.
– Так-так. И? Что было дальше? На следующий день? Через день, когда метель стихла?
– Дальше? Разбирательство было. Протоколы осмотра места происшествия. Следак выезжал, я тоже был. Все осматривали, замеряли, только что там найдешь – какие следы – если снег валил двое суток, а то и больше. Альпинисты пытались что-то найти, только бесполезно. Там будто дна нет! Точно уже не помню…
Голин под противной ухмылкой начальства вдруг почувствовал себя раздетым. Хоть и случилось все давно и доказать теперь было ничего невозможно, а все равно занервничал. Как будто Уваров знал обо всем и приехал его проверить на вшивость. Сам ведь приехал! Видимо, что-то там не так.
– Нашли тело? – тихим вкрадчивым голосом спросил Уваров.
– Что? – Голин вздрогнул так, что локти сползли с края стола. – Тело?!
– Да, да, тело. У него ведь дочь в пропасть сорвалась, да?
– Да, – кивнул Голин, чувствуя, как трясется какой-то нерв под ложечкой, видимо, отвечающий за трусость.
– Нашли ее тело? – Начальство перестало улыбаться и вдруг сжало кулаки.
– Никак нет! – вдруг по уставу отрапортовал Голин. – Неделю искали. Этот мужик своих альпинистов привез. Маститых. Не нашли.
Господи! И зачем он тогда подписался?! Зачем деньги взял и закрыл глаза на вопиющее нарушение?! Никто ведь девчонку не искал, никто! Не было никаких альпинистов, хотя бумага с заключением имелась. Нет, суета была создана самим пострадавшим. И бригаду альпинистов будто бы он нанял. И участкового отрядили присутствовать при работе альпинистов. Больше мерзнуть в горах никому не хотелось. Только…
Только не было никаких альпинистов! И поисков не было! Пропьянствовали они неделю в охотничьем домике втроем: Голин, убитый горем папаша, воющий так, что волосы дыбом вставали, да еще охранник его. Потом они денег ему дали на безбедную старость и свалили. А он через некоторое время уволился. Они так советовали. Больше он их никогда не видел. Дело возбуждено так и не было, списали на несчастный случай. Тело, соответственно, найдено тоже не было.
– Неделю? Искали? – Уваров посмотрел на него с неприязнью и покачал головой. – Врешь ты все, Иван Иванович. Врешь, как сивый мерин! Взять бы тебя за шиворот да тряхнуть как следует! Да прав нет у меня таких, да и полномочия уже на тебя не распространяются!
– Чего это я вру?! – неприятным фальцетом откликнулся Голин, немного вдохновленный досадой Уварова на отсутствие у него полномочий. – Вы сами того мужика спросите! Как там его фамилия, я подзабыл?..
– Сафронов, – с обманчивой мягкостью подсказал Уваров. – Сафронов Илья Гаврилович.
– Ну да, точно, Сафронов. Илья… Гаврилович…
Голин сделал вид, что припоминает, хотя никогда не забывал этого здоровенного, похожего на большого зверя мужика. Немного его боялся первые годы. Премного был благодарен теперь. Денег, что тот ему дал, должно было хватить Голину до самой смерти. Тратил он разумно. Не сорил ими. Чтобы и внимания не привлекать, и чтобы хватило надолго.
– И было у Сафронова Ильи Гавриловича на момент восхождения в горы две дочери, – как былину, рассказывал Уваров.
– Две, да. – Его как кипятком обварили. Понял, в каком месте проболтался. – Обе были с ним в горах, да…
– Так ты же сказал, что когда вы добрались до места происшествия, то к вам Сафронов со скалы спустился с охранником. Я ничего не перепутал? – Уваров отвратительно оскалился, будто в горло ему вцепиться собирался.
– Нет, ничего не перепутали, Валерий Сергеевич. – Голин жалко улыбнулся. – Лет-то сколько прошло! Девчонка… Точно с ними была девчонка. Я сам ее потом в город отвозил. И передавал с рук на руки людям Сафронова. Они ее… это… куда-то увезли. Там еще адвокат был, все метался.
– Куда увезли?
– А я знаю!
– Как же ты позволил, Иван, главному свидетелю покинуть место происшествия? И что, вопросов ей никто не задавал?
– А кто я? Кто?! – с жаром воскликнул Голин, прижимая к вздымающейся груди ладони. – Я всего лишь участковый! А девчонка несовершеннолетняя. Отец приказал, адвокат опять же авторитетный. Прав, говорит, не имеете. Девчонка под опекой отца. И под защитой закона. Может, ее потом следователь и допрашивал, я не знаю. Может, она в гостинице какой-нибудь отца дожидалась. Надо у них спросить!
– Никто… Никого… Нигде не дожидался… – разбавляя свои слова тяжелыми паузами, проговорил Уваров, поднимаясь со скрипучей табуретки. – И тебе это известно лучше, чем другим. Они уже дают показания, будь уверен. И все, как один, тычут в твою сторону пальцем. Утверждают, что ты был приставлен к Сафронову. Ты, Голин! Вот как так вышло, а? Никто не видел, никто не видел его дочерей! Пока одна из них, чудом исцеленная после страшного стресса, из-за границы через год не приехала. Так писали, обгоняя друг друга, все СМИ. Так утверждал сам Сафронов. Представляешь, Иван Иванович, какой казус?
– Какой?
Голин сидел нахохлившись. С замиранием сердца наблюдал за марширующим по его тесной неряшливой кухоньке Уваровым.
– В горы Сафронов поехал с двумя дочерями. С двумя! Об этом всем было известно. – И Уваров растопырил два пальца – указательный и средний, демонстрируя их Голину. – А вернулся, странно, один! А через год одна из его дочерей странным образом вдруг появилась. Вернулась. Отдохнувшей, вылечившейся и посвежевшей из-за границы. Как такое могло быть, Иван Иванович?
– А я что? Значит, прямо отсюда они ее туда… – Голин махнул в сторону кухонного окна, будто оно выходило в Европу.
– Птицей она, что ли, обернулась, Голин?! – заорал вдруг не своим голосом Уваров, и левая щека его принялась странно дергаться. – В горы с отцом поднялась, спуститься не спустилась, а из-за границы вернулась!
– Почему не спустилась? – слабеющим голосом спросил Голин, его вдруг начало тошнить, наверное давление подскочило. – Я сам ее передавал из рук в руки людям Сафронова. Адвокату…
– Адвокату? – переспросил Уваров, останавливаясь подле хозяина и скрещивая руки на причинном месте.
– Адвокату.
– Передал девчонку?
– Ну да…
– Готов это заявить под протокол? – Уваров нагнулся к нему, опасно заглянул не в глаза, нет, в душу самую. – Точно готов дать такие показания под протокол, Голин?
– Под протокол?! – спина будто сломалась, сгорбилась, он почти уперся лбом в стол. – Чего под протокол-то, Валерий Сергеевич?! Лет-то сколько прошло!
– Десять, Голин. Прошло десять лет. Не такой уж большой срок, чтобы забыть девчонку! – фыркнул Уваров ему в лицо, обдавая запахом варенья и сыра, которыми угощал его Голин.
– Я ее и не забыл, – слабо возразил Иван Иванович, выпрямился и почти твердо заявил: – Я ее и не забыл. Русоволосая такая. Худенькая. Рослая. В ярком пуховом костюме, кажется розовом.
– Лиловом, Голин! – Уваров вдруг отпрянул от него, как от прокаженного, глянул с невероятной брезгливостью. – На сестрах были пуховые костюмы лилового цвета.
– Ну да, в лиловом она была, точно, – он попытался заискивающе улыбнуться. – Это имеет значение? Цвет этот? Я ее передал с рук на руки…
– Тогда чьи останки были обнаружены в ущелье, гадина? – страшно заорал Уваров и трижды ударил кулаками по его расшатанному столу. – Чьи, отвечай?
– Ее сестры. Кажется…
Он изо всех сил старался вспомнить имена девочек, которые Сафронов велел выучить ему тогда наизусть. Первое время и помнил, потом подзабыл, лет-то сколько прошло!
– Кажется, Ольга. Да, точно! Погибшую звали Ольга. А ту, что я отвозил… Господи… как же ее?! – он мученически наморщил лоб.
Подсказал Уваров.
– Эльза! Младшую девочку звали Эльза.
– Да, точно, Эльза! Я еще подумал тогда – имя какое диковинное. Зарубежное, да…
Лоб покрылся испариной. Коленки мелко тряслись. Вдруг ощутил свой совсем не юный возраст до последнего денечка. До самой последней минутки. Он эту Эльзу в глаза тогда не видел. Но выучил про нее все наизусть. Странно, что забыл. Но, как оказалось, на время. Сейчас вот все вспомнил. Все! И даже бранные слова, которыми она могла его обругать, если бы ей что-то не понравилось.
– Погибла Оля, Эльза жива, – произнес он, как детскую считалочку, и даже пальцем поводил направо-налево, будто считал невидимых девочек.
– Тогда чей труп обнаружен в ущелье? – повторил Уваров свой странный вопрос.
– Труп Ольги.
– Но трупа-то, Голин, два!
И снова растопыренные буквой «V» пальцы повисли у Голина возле переносицы.
– Два-а… – ахнул он, и перед глазами сделалось все серым. – Два-а… Как же так?
– Вот ты мне и ответишь, Голин, собирайся! – приказал Уваров, отходя к двери.
– Может, еще кто туда сорвался, а? – он приподнял от табуретки мелко трясущийся зад. – Место гиблое, гражданин начальник!
– Место?.. – Уваров зло прищурился, попыхтел, рассматривая бывшего сотрудника. Потом кивнул, соглашаясь. – Место гиблое, Голин. И мог и еще кто-то туда с шальной башки сорваться. Но вся беда в том, что останки двух человек, предположительно молодых девушек, были одеты в одинаковые лиловые костюмы с пуховым наполнителем. И на твоем месте я бы молился, Иван.
– Молился? Зачем? – он судорожно стал хватать вещи, которые разбросал вчера, когда приехал. Пытался одеться. – Зачем молиться?!
– Чтобы экспертиза не установила их родства…
Глава 19
Целых три дня Игорь где-то скитался. Даже ночевать не приходил. Звонил на новый телефон, который купил специально для нее, с нового телефона, который купил для себя. Коротко бросал: не скучай, я работаю, целую, до встречи.
Она сначала заскучала. Потом занервничала. Захотелось на волю. Пройтись по улицам, укрытым опадающей листвой. Посмотреть на людей. Соскучилась по человеческим лицам, даже странно! Часто люди ее раздражали.
Она уже вдоль и поперек избороздила его квартиру с тряпками и шваброй. Перепробовала кучу его рецептов по приготовлению здоровой диетической пищи. Перестирала все его немногочисленные вещи, что-то заштопала, все перегладила, разложила по полкам. К вечеру третьего дня бунт в ее душе разбух до степени, когда на все наплевать, на опасность в том числе, и Света решила выйти из дома. Она тщательно накрасилась. Уложила волосы в причудливую прическу. Оделась. Придирчиво осмотрела себя в зеркало. Она похудела! И каждый день продолжает терять вес, как ни странно. Весы-то не врут! И посвежела, невзирая на затворничество.
Серега ее не узнает, с неожиданным злорадством подумала Света. И может, даже сочтет ее привлекательной. Только что толку? Она больше не его жена, вот так!
Кстати, о Сереге… Света озадаченно наморщила лоб. Пора ему возвращаться. Ему послезавтра на работу выходить, а его нет. Может, что-то с ним случилось?
Даже странно! Она не почувствовала ни капли волнения, и угрызения совести ее вдогонку не накрыли. Ни страха за него, ничего! Как так? И домой ее не тянет. Хотя дом – вот он, под ее ногами, этажом ниже. А ей не хочется туда, хоть убей. И не только страхи одни в этом виноваты.
В замке заворочался ключ. Света замерла. Господи! Вдруг это убийца, который проследил за ними?! Вдруг ее силуэт в окне рассмотрел?!
Два резких поворота ключа, потом один медленный. Игорь! Он всегда так открывал. Она выдохнула, осторожно, чтобы не испортить макияж и прическу, потерла пальцами вспотевший лоб.
– Оп-па! Мужик – за порог, а дама его сердца в бега, так? – он, не успев войти, полез к ней сразу целоваться. Уткнулся носом в шею, глубоко вдохнул. Прошептал: – Сладко…
– Ты где был, шатун?! – странным дребезжащим голосом спросила она, сама не понимая, с чего так говорит: с волнения, с радости, со злости. – Три дня и три ночи, Игорь! Я волновалась!
– И поэтому нарядилась, сделала прическу и в бега? – он отстранился, вымученно улыбнулся и признался: – Устал, Светка. Жутко устал. Покормишь?
– Конечно, – в груди сладко заныло. – Иди в душ, я быстро…
Плескался он недолго. Вышел минут через десять побритый, с мокрой головой, накрытой полотенцем, в спортивных трусах, без майки. Света жадно осмотрела накачанное смуглое тело. Шрамов, расчертивших его плечи и спину, она почти не замечала. Они ей даже нравились.
– Чем кормить станешь, хозяйка? – Игорь сел на привычное место в углу кухни.
– Всем, чем пожелаешь.
Она принялась ставить тарелки с едой на стол. Они еле разместились на этой нестандартной «шахматной» доске. Вареная говядина, порезанная крупными кусками и чуть припущенная в сливках на пару. Салат из брокколи и моркови, оладьи из кабачков, перец фаршированный овощами и сыром. У нее было время подготовиться.
– Ничего себе! – Игорь жадно сглотнул. – Светка, ты… Ты молодец!
И он начал есть. А она, сев напротив, смотрела. Господи, ей так нравилось смотреть, как он ест! Как наклоняет коротко стриженную голову над тарелкой, цепляет куски вилкой, помогает ножом, отправляет в рот, жадно жует, и глядит на нее при этом как-то странно. Почти виновато.
– Ты чего, Игорек? – не выдержала, спросила она, дотянулась до его локтя, погладила. – Смотришь так?
– Нормально все, – пробубнил он с набитым ртом. – Все отлично… Ты молодец, Светка.
Он доел, она убрала посуду, сложила ее в раковину, села к столу. Игорь пил чай, все так же поглядывая на нее со странной смесью вины и жалости. Или ей показалось?
– Свет, такое дело… – проговорил он, ставя на стол пустую чашку из-под чая. – Хотел тебе сказать…
– Что?!
Ей мгновенно сделалось тошно. Тошно и холодно. И обаяние от тихого семейного обеда исчезло мгновенно. Сейчас, вот сейчас он скажет ей, что передумал. Что по-прежнему хочет жить один. И что они сильно поторопились, перетащив все ее вещи к нему. Ей пора возвращаться. И ему вообще некогда заниматься ее делами.
– Твой муж задерживается, – сказал Игорь, не поднимая глаз.
И тошнота ее усилилась.
– И что?
– Тебя это вовсе не волнует? – он криво ухмыльнулся.
– А я должна впасть в истерику?! – возмутилась Света, вскакивая с места. – Он не пожелал мне помочь! Даже не пожелал меня выслушать! Я сказала ему, что я в беде! Этого недостаточно для того, чтобы все бросить и вернуться?!
– Достаточно, – покладисто отозвался он.
– И? Что мы наблюдаем? Вместо того чтобы вернуться, он отключает телефон! И ни разу, слышишь, ни разу больше не сделал попытки со мной связаться! Мне в спину, можно сказать, дышит убийца, а он даже не перезвонил! И после этого… Факт его несвоевременного возвращения должен меня волновать?!
Она тяжело задышала, перепугавшись, что сейчас расплачется. Света отошла к окну, встала спиной к кухне, чтобы Игорь не смог видеть, как корежит ее рот, как трясутся ее щеки. Чтобы он не видел, какая она некрасивая и жалкая.
– Считаешь меня черствой? – проговорила она, немного справившись с подступающими слезами. – А зря! Я просто… Просто все эти десять лет была одинока, понимаешь?
За ее спиной ножки стула громыхнули об пол. Игорь резко вскочил, встал у нее за спиной, уперся лбом ей в спину.
– Я не считаю тебя черствой, Свет. Я боюсь, – его руки сомкнулись у нее на животе. Игорь горячо задышал ей в шею. – Я боюсь, что, когда он вернется, ты уйдешь.
– Куда?
– От меня… К нему… А я уже без тебя не смогу, Света. Не смогу. Ты такая славная! Ты такие оладьи из кабачков печешь!
Света засмеялась, зажмурилась, слезы все же потекли из глаз – предательски портя ее подводку, над которой она трудилась минут двадцать. Черт с ней. Все хорошо. У них все хорошо. И все не так, как она поняла, как она придумала. А совсем наоборот. Милое бесхитростное счастье. А как хорошо!
– Когда он вернется, я все расскажу ему про нас, можно? – спросил Игорь, разворачивая ее к себе и крепко прижимаясь.
– Конечно! – она дунула вверх, пытаясь согнать прилипшие к щекам мокрые от слез прядки волос. – Или ты, или я. Или и ты, и я.
Они тихо рассмеялись. Как заговорщики. И в этом тихом смехе было все: доверие, понимание, странное родство, которого она не обрела с Сережей.
– Он звонил на службу, – сказал Игорь, когда она уже умылась, причесалась, переоделась в домашнюю одежду и уселась с ногами к нему на диван, прижавшись к его боку.
– Кто? – не сразу поняла Света.
Она рассеянно наблюдала за скачками программ в телевизоре. Игорь любил носиться по каналам туда-сюда. Ей было хорошо с ним рядом, уютно и покойно. Глаза сами собой начали предательски смыкаться. И не сразу поняла, что он сказал.
– Твой муж, – он остановился на новостном выпуске и повторил с нажимом: – Твой муж.
– Зачем он звонил на службу?
Сон растворило неожиданной обидой, резанувшей невероятно больно. В голове заметалось. На службу, стало быть, звонил, а ей нет! Хотя она же телефон отключила, до нее нет возможности дозвониться, тут же попыталась Света его оправдать. Но не вышло. Сергей знал, что она перебралась к соседу этажом выше. Изыскал бы возможность найти ее, если бы захотел. Он был до мозга костей сыщиком. Мог отыскать кого угодно. Единственно, с дочерью вышла промашка. Но он ведь не успокаивается, ищет. Может, и найдет. А про нее – про свою законную жену – забыл!
– Зачем он звонил на службу?! – повторила Света вопрос и уставилась на Игоря требовательно и зло. – Чего молчишь?!
– Просил, чтобы за него написали рапорт. Просил продлить ему отпуск. Ему пошли навстречу.
– Откуда знаешь?
Ее губы подергивались от гнева. Серегу она в этот момент ненавидела. Люто!
– Я же говорил, что у меня в органах много хороших знакомых. – Игорь принужденно улыбнулся. – А ты чего так напряглась, Свет?
– Ничего! – огрызнулась она.
Вспомнила о дыхательной гимнастике, помогающей при стрессовых ситуациях, которой учил ее Игорь. Попыталась воссоздать. Черта с два вышло! Она просто задыхалась от ненависти! И легкие отказывались слушаться. И сердце заходилось. Дыши тут по системе, как же!
С кем прожила десять лет?! На кого потратила свою жизнь?! На человека, которому была мебелью! И если бы не Стас, упокой, господи, его грешную душу! Если бы не его преступные замыслы, она бы так и жила рядом с этим… С этим равнодушным чудищем!
Вот уж не было счастья, да несчастье помогло! Она покосилась на Игоря. Он наблюдал за ней внимательно, спокойно. Не как ее мужчина. А как старший брат, защитник, который по первому зову придет ей на помощь. И которому плевать на общественное мнение на ее счет. И который не станет ее стыдиться, если она оконфузится. И ей нечего, совсем нечего бояться. Он рядом!
– Все нормально. Правда, все нормально, Игорек!
Она нашарила его руку на диване, сжимавшую пульт, нежно погладила по костяшкам пальцев.
– Тебе обидно, что он так с тобой, – не спросил, проговорил просто, с кивком, и вздохнул. – И это понятно. Вы вместе столько лет.
– Вот именно! – не выдержала она, оплошала, и предательские слезы снова закипели в глазах. – Это… Это просто унизительно, Игорь! А если бы меня убили? Он даже не спросил!
– Спрашивал, – нехотя признался Игорь и тихонько так отодвинулся от нее сантиметров на десять.
А ей тут же показалось, что между ними пропасть.
– Спрашивал?! – неуверенно переспросила она. – Не могу поверить! И у кого же?
– У меня.
Игорь встал и заходил по комнате. И как-то не так заходил, как всегда. Не как хозяин по своей гостиной. Он будто на ринге разминался перед решающим боем. И Света, внутренне сжавшись, приготовилась к нокауту. Противостоять ему она не сможет, да и не хочет.
– Он звонил мне через моих друзей. Оказалось, у нас общие знакомые! – воскликнул он, взмахнув руками. И добавил с нажимом: – Надо же…
– И?!
Она следила за его метаниями по комнате, боясь шевельнуться. Его странная ходьба теперь напоминала ритуальный танец. Перед нападением! Пропасть разрасталась. Так казалось ей. Он, конечно, не станет махать кулаками. Не будет: удар, еще удар, противник повержен! Будет слово. Веское, хлесткое, страшное. И она снова останется одна. И все ее недавние мысли о нем как о защитнике – надежном, сильном – просто иллюзия. Ее мечта, вымысел, с которым проще жить.
Господи, сколько же в ней страхов!
– Спросил, что между нами.
Игорь как раз встал к ней спиной, и она не видела его лица. И не знала, что он в этот момент чувствует. По голосу понять было невозможно. Он был пустым, чужим, бестелесным.
– И?! Что ты ему сказал?
– Сказал, что между нами все серьезно, – резкий разворот на нее, взгляд, проникающий в самую душу. – Зря?! Зря так сказал?!
– Нет! Что ты! Все верно, – слова тонули в ее облегченном выдохе, казались неубедительными, пустыми. И тогда она заплакала. – Игорек, ну чего ты?! Я даже переполошилась! Подумала, что ты… Какую-то мне проверку устраиваешь перед тем, как выставить.
– Какая же дуреха-а! – выдохнул он.
Ритуальный танец закончился. Он снова был на диване рядом с ней, обнимал так, что дышать стало нечем. Или это счастье ее душило с такой силой, что никакая дыхательная гимнастика не помогала. А и черт с ней! Обниматься так было славно.
– К слову, он просил позаботиться о тебе, – проговорил Игорь, когда они нацеловались.
– Как трогательно, – рассмеялась она.
– Да ладно тебе, чего ты. Его тоже надо пожалеть.
– С какой стати? – Света откинулась на спинку дивана, глянула на него недоверчиво. – Чего это его жалеть?
– Он, кажется, дочь свою нашел, Света. – Игорь прошелся ладонью от затылка до макушки, зажмурился и качнул головой. И поежился, будто ему было холодно. – Наверное, это страшно.
– Он? Нашел? Настю?! Господи! Но где?! В горах?! В тысячах километров отсюда?!
Она застыла. Сразу вспомнилось.
Настя… высокая, красивая в пуховом лыжном костюмчике топчется у порога, поджидая Говорова. Русоволосая, голубоглазая, с милым, уживчивым характером, который Свету постоянно бесил. На все ее придирки Настя либо молчала, либо улыбалась. Почти никогда не спорила. Изредка возражала, но тихо, без надрыва.
– Далеко собралась? – вспомнила Света свои слова, будто час назад спросила.
И даже вспомнила, как стояла, привалившись к дверному косяку, в тонком домашнем платье, светившемся насквозь. И как смотрела на Настю с ядовитым подвохом. Она-то знала, что они никуда не уедут! Она же видела! И запись потом пересмотрела не раз. И знала, что они никуда не уедут.
А остановила бы она ее, шепни ей кто, что снегоход заглохнет в сопках? Смогла бы справиться с ревностью, которая ее постоянно душила? Ей сложно было делить Сергея с его дочерью. Очень сложно! И Настя ей мешала, постоянно путалась под ногами и…
– Что?! – вздрогнула она от прикосновения Игоря.
– С тобой все в порядке? – он развернул ее лицо к себе. – Света, есть что-то, что я должен знать и не знаю?
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
Ей захотелось съежиться и исчезнуть.
– Ты просто застыла, когда узнала, что он нашел свою дочь. Что-то…
– Нет, я не причастна! Я рассказала тебе обо всем! – перебила она его, уловив его облегченный вдох-выдох. – Просто мне стыдно, Игорек. Очень стыдно. Я никогда ее не любила. Я была не просто мачехой. Я была отвратительной мачехой. Как? Как это случилось? Как он мог найти свою дочь так далеко от дома? Он же улетел бог знает куда!
– Я не знаю никаких подробностей. Будто останки вытащили из пропасти в горах. Все. Сергей ждет окончания экспертизы.
– Но это же у черта на куличках, Игорь! Как такое возможно?! Не пешком же она туда ушла! – фыркнула Света и прошагала растопыренными пальцами по дивану. – Это бред какой-то! Это не может быть она! Это не она! Сергей просто спятил!
– Пешком вряд ли, – согласился он. – Но куда-то же она подевалась! Парень цел. А ее и следа не нашли. А сколько искали! Вполне возможно, что… Что ее просто похитили.
– Из тайги?! Сидели в сопках и ждали, когда Настя Игнатова мимо прошлепает?! Это бред! – тут же оспорила она, сама не понимая, чего так горячится.
Может, ей сложно было принять тот факт, что тело Насти все же найдено? Может, она в глубине души надеялась, что девушка выжила каким-то образом, что она где-то живет? Живет! И ее – Светиной – вины нет в ее странном исчезновении.
Может, злилась, что Сергею все же удалось то, чем он жил все эти десять лет? И в глубине души досадовала на себя, что поторопилась с переездом? Вот он нашел останки Насти, теперь успокоится, и все бы могло у них пойти на лад. Ничто не стояло бы между ними. Никаких призраков!
Света и сама не знала, чего так разошлась.
– Это бред! – повторила она твердо. – Так не бывает, Игорь!
– Ты погоди… – он снова встал и снова заходил по комнате. Но теперь иначе. Спокойнее, размереннее, вдумчивее. – Давай с тобой попытаемся воссоздать всю картину со дня, предшествующего дню их исчезновения.
– Давай. – Она кивнула, уселась как школьница.
– Говоров Александр и Игнатьева Настя собрались в гости к друзьям, в соседний город. Об этом многие знали?
– Возможно. Что за секрет-то? Настя была словоохотливой. Про Сашку не скажу. Но вот Настя запросто могла в школе разболтать.
– И, видимо, разболтала, раз об их поездке стало известно Сидоровой. Которая была влюблена в Говорова. Так… Идем дальше… Сидорова, решив помешать их романтической поездке в соседний город, проникает в гараж и портит снегоход. Но, вероятно, плохо старалась, раз они благополучно покинули город и заглохли уже по дороге. Кстати, а чего они через тайгу-то поперлись? Чего не по центральной дороге?
– Та дорога была занесена черт знает как. И все охотники и молодежь на снегоходах в соседний город ездили через тайгу. Так на сорок километров ближе, и накатано хорошо было.
– Снегоход нашли, как я понимаю, именно там?
– Да.
– А чего они заблудились?
– Метель поднялась. Дорогу занесло. Сбились они. Заблудились, – сиплым голосом проговорила Света, вспомнив ужас тех дней. – И связь мобильная там не брала.
– Так… Дальше… Ребята заблудились. Их искали. Но нашли, странным образом, только одного. Почему нашли одного Говорова? Куда подевалась девушка?
– Не знаю.
Света запуталась и не понимала, почему так азартно блестят его глаза. Так, будто он о чем-то догадался. Но догадаться было невозможно! Какие умы ломали головы над этим вопросом. Целая группа работала. И не один месяц. И ответа не нашлось. Взять хотя бы Сергея. Он сыщик с большой буквы! И он не нашел. А всю тайгу исходил вдоль и поперек. И сейчас его утверждения, что он в какой-то расщелине в горах нашел останки своей дочери – бред сивой кобылы. Вернее, сивого мерина. Он просто спятил – ее бывший муж! Там, так далеко от их мест, нет и не может быть останков Насти.
– Девушку не нашли, потому что ее там не было! – выпалил Игорь.
– Как это?!
– А парня нашли, потому что его должны были найти! Он нужен был Сидоровой, понимаешь?
– Нет. У меня в голове карусель! – воскликнула Света. – Просто каша какая-то! Говорова нашли, потому что должны были найти, а Настю не нашли, потому что ее там не было! Игорь! Как такое возможно? Целый полк бороздил тайгу и…
– Этот твой полк, Светланка, ничего не знал про Сидорову с ее преступными планами помешать поездке. Не знал про то, что она испортила снегоход. И, конечно, никто не мог знать, что она почувствовала, когда ребята все же выехали из города и пропали.
– А что она почувствовала?
– Панику! Страх! Она своими руками, получается, убила парня, которого любила. И надо сделать все возможное, чтобы его спасти. И как думаешь, что она предприняла?
– Русин?! – ахнула Света. – Ты думаешь, что он их нашел? Сашку спас, а Настю…
– Нет, милая. Он их не спасал. Ты забыла, Говорова нашел один из оленеводов. Кстати, ты оказалась права: они почти все на одно лицо и почти все под одной фамилией. Шутка, конечно, но найти оказалось очень сложно.
– И ты его не нашел?!
– Нашел. На кладбище, – мрачно пошутил Игорь, сложил ладони лодочкой, направил пальцами вперед в ее сторону. – Но я нашел его сына. Живет в соседнем районном центре. Созвонился и условился о встрече. Назавтра. Ты со мной?
– Конечно!
О том, что где-то может сидеть в засаде Русин, чтобы с ней расправиться, Света совершенно забыла.
Игорь… Рядом Игорь… Значит, все будет хорошо!
– Свет, вот знаешь, что я думаю? – проговорил Игорь после паузы, в течение которой мял пальцами гладко выбритый подбородок. – Сидорова не могла не отправить за ними следом своего дядьку. Она была в панике, в ужасе. Думаю, Русин их нашел. Или сразу, или почти сразу. Он просто шел по их следам. И ждал.
– Чего?
– Чего-то он ждал, Светка. Либо указаний от своей племянницы, либо чего-то еще, – он снова замолчал, задумался, ероша коротко стриженный затылок. – А может, он ждал, когда они отключатся, а? Чтобы сделать то, зачем там был? Говорова спасти, а от Насти избавиться? А? Как тебе такая версия?
– Жутко! – Света сжалась, будто сама сейчас шла по тайге в метель при минус двадцать пять. – Как же так можно?! Ради чего?!
– О, малыш! – грустно рассмеялся он, подходя ближе и присаживаясь перед ней на корточки. – Все преступления в мире совершаются либо из-за любви, либо из-за денег. Сидорова была влюблена в Говорова?
– Как кошка!
– Вот… И чтобы его заполучить, готова была на все. Мотив – любовь! Прошли годы… Ее начали шантажировать, ставя под угрозу ее благополучную, сытую жизнь. Она с ней уже не могла расстаться. И посылает убийцу расправиться с шантажистами. Мотив – деньги!
– А Русин?! Он как мог?!
– Тут тоже любовь всему причиной, малыш. Но другого плана. Тут любовь отеческая! Он любил и любит свою племянницу, как свою родную дочь. У него просто больше никого нет, и не было никогда. И ради нее он готов на все.
– И даже убивать?! – Света боязливо покосилась на дверной проем, ведущий к входной двери.
– И даже убивать! Ради счастья и благополучия любимой племянницы… Почему нет? Конечно, доказать это будет очень сложно, практически невозможно.
– Почему?
– У нас с тобой нет никаких доказательств. Одни догадки!
– А запись?
– Ну что запись? Ей десять лет! – фыркнул Игорь, поднимаясь с корточек.
– Я про другую запись. – Света с виноватым вздохом опустила голову. Стыдно было, хоть провались. – Наш с ней разговор я на диктофон писала. Так Стас велел.
– Ух ты! Предприниматели, мать их ети! Но… Нет худа без добра! – неожиданно похвалил Игорь. – Это уже что-то. И сын оленевода Рочева нам, вероятно, сможет помочь.
– Почему так уверен?
– Потому что отец его погиб при весьма странных обстоятельствах. В тайге… На охоте… – по лицу Игоря скользнула недоверчивая усмешка. – Это все равно что рыбу утопить, Свет!
– Все рано или поздно умирают, – возразила она со слабым вздохом.
– Да. Но погиб-то он почти сразу как парня спас. Буквально через пару месяцев. И у меня последний, главный, вопрос… Кто и что так зачищал?..
Глава 20
Вот сейчас он войдет и… и начнется! Снова станет задавать мерзкие вопросы, от которых Саша устал еще десять лет назад. Снова станет упрекать в том, что он остался жив, а Настя нет. И этот въедливый, ненавидящий взгляд. Тонко сжатые посиневшие от гнева губы, судорожное дыхание. Он выдержит? В том смысле, выдержит, не даст ему в морду?
Говоров качнулся с пяток на носки, вздохнул, рассматривая пустынную площадь перед гостиницей. Площадь так себе, и на площадь не похожа. Выложенный брусчаткой пятачок земли сто на пятьдесят метров. Но горожанам нравилось называть ее именно так – площадь! Гостиничная площадь! Глупее название придумать было невозможно.
В дверь трижды постучали. Он не переполошился, нет. Это была дежурная по этажу. Она стучала именно так. Принесла завтрак. Он снял номер с завтраком и оплатил доставку в номер. Не в том был настроении, чтобы сидеть по утрам в гостиничном ресторанчике и улыбаться официанткам. А утро, между прочим, было третьим! Третьим утром его непереносимо тяжелого ожидания.
Он целыми днями безвылазно сидел в номере, таращился в телевизор, и все думал и думал о том, что с ним произошло за последние месяцы. И чем больше думал, тем больше странностей находил во всем.
Во-первых, его назначение. Почему именно сюда?! Этот поселок на карте найти было невозможно. Сложно поверить, что отсюда, из районного отдела, присылали заявку в кадровый отдел Управления! В Москву! Он же просился домой. Он там хотел работать. Он там хотел… возобновить поиски Насти.
Да! И что?! Ее отцу можно, а ему нет?! Конечно, он не надеялся найти ее живой, нет. Он хотел найти хоть какой-то след. Хоть какой-то намек на то, куда она могла подеваться.
А его вместо этого отправляют в забытую богом глушь, где даже правонарушения редкость. Потому что их тут было некому совершать!
Не приложил ли руку к его распределению Сергей Евгеньевич Игнатьев, а? Как-то уж слишком быстро он отыскал его на просторах великой страны. Как-то уж слишком. И его номер телефона у него откуда?!
Странно? Более чем!
Во-вторых, странная просьба Ганьшина и его помощника. Понятно, он им под руку подвернулся, потому что соседствовал с матерью Ганьшина. Но все равно! Что, у бизнесмена собственной охраны мало? Один Вова десятерых стоит. И вдруг нанимают его. И зачем? Чтобы сблизиться с дочерью местного бизнесмена Сафронова? Чушь какая-то! Он сейчас, тщательно поразмыслив, вдруг понял, что они заранее все о ней знали. Все! Включая ее странности. И женить своего сына Ганьшин на ней точно не собирался. Это было прикрытие. Предлог.
Зачем им был нужен лейтенант Говоров?! Чтобы самим не засветиться? Да, наверное, так! Его снова, получается, использовали. Как-то втемную использовали. А он понял это только теперь. Возможно, им не хватало для полноты картины каких-то деталей. Каких-то фактов. Он им их добыл. Таблетки! Странные препараты, избирательно блокирующие тяжелые воспоминания, которыми потчевали бедную девушку много лет. Зачем? О чем она не должна была вспоминать?
Интересно, знали об этом Ганьшин и его помощник или нет?
Шрамы на голове Эльзы. Едва заметные, почти невидимые. Откуда они? Травма головы? Поэтому и держали ее на препаратах столько лет? Потом эта странная история у гинеколога. Так ли уж тот забывчив, каковым хочет казаться? Его помощница, погибшая при отвратительных обстоятельствах, в которых никому не захотелось копаться, ни ее воздыхателю – тому самому гинекологу, ни ее родне. Потому что стыдно, потому что никто от нее такого не ожидал.
Все вот как-то закручивается, уплотняется, стремительно движется в направлении, которое он никак не может уловить.
И снова главный вопрос – какого черта в эту тмутаракань приезжает Игнатьев?! Мстить ему? Смысл? Спустя столько лет?! И чего его дома не дождался? Он, Саша, туда направлялся! А Игнатьев его снял с поезда. Как-то все сомнительно…
Дежурная по этажу, оставив его завтрак на столе, тихо исчезла из номера. Саша покосился на журнальный столик. Тарелка с рисовой кашей, два вареных яйца, два бутерброда с сыром, чайник горячего чая. Есть не хотелось, но есть было нужно. Вдруг Игнатьев явится именно сегодня? Саша с ним больше не общался после разговора, случившегося в вагоне. И немного опасался, что все это не более чем розыгрыш. Три дня прошло, как он торчит в гостинице. Сколько еще ему ждать?
Но вдруг он явится именно сегодня?!
Явился! Но не он – не Игнатьев! Вова! Его обманчиво тщедушное тело обнаружил Саша, вернувшись с непродолжительной прогулки, в своем номере. Тот сидел в единственном кресле у окна подле журнального столика. Листал прессу трехдневной давности и чему-то загадочно улыбался.
– Не понял! – протянул Саша, открыв дверь и заходя в номер. – Что вы здесь делаете?
– Это очевидно, мой юный друг. – Вова широко оскалился. – Жду тебя!
– Зачем?
– Чтобы задать тебе пару вопросов.
Вова швырнул газету мимо журнального столика, но и не подумал нагнуться, чтобы поднять. Уставился на Сашу с таким видом, будто именно он без разрешения вперся в чужой номер.
– Вы уверены, что я стану на них отвечать? – Саша поднял газету с пола, аккуратно положил поверх развороченной газетной стопки. – Мне кажется, наше с вами дело исчерпало себя.
– Ну да! – еще шире оскалил Вова рот, обнажая зубы. – Ты выполнил условия нашей сделки. Мы тоже. И будто бы все тип-топ, но вдруг…
– Что вдруг?
Саша сел на край громоздкой двуспальной кровати, занимавшей половину комнаты. Больше присесть было не на что. В кресле хозяйски развалился незваный гость.
– Вдруг ты резко соскакиваешь с поезда! Возвращаешься! И сидишь уже третий день в этом занюханном, с позволения сказать, отеле!
– И что? Нельзя?
Саша Говоров поворочал шеей, словно воротник тонкого джемпера превратился мгновенно в удавку. Он ждал главного вопроса от Вовы.
И тот его задал:
– Почему?
Отвечать надо было правду. За ним наверняка следили, раз так быстро нашли.
– Меня попросили сойти с поезда и подождать здесь.
– Кто? – Странные глаза Вовы прекратили моргать, вытаращились на него. Удав, а не человек, честное слово. – Советую говорить правду, юноша! Потому что если ты затеял какую-то возню за нашей спиной и попытаешься обойти наши с хозяином интересы в этом городе, то…
Ах вот в чем дело! У ребят освоение нового региона! Сафронов! Его империя! Вот что им было изначально нужно, а не брак между их детьми. Они и не подумали сворачиваться. Они все еще тут!
– О господи! – облегченно рассмеялся Саша, мотая головой. – Конечно же, нет! Я и думать забыл о Сафронове!
– Да? – Вова недоверчиво выпятил нижнюю губу – сизую, вялую, как старый поролон. – А три дня назад разве не ты звонил его дочери?
Они телефоны прослушивают? Интересно, чей? Его или Эльзы?
– Звонил. Я.
– Зачем?
– Попрощаться.
– Или условиться с ней о бегстве? – Вова мелко, противно захихикал. Заерзал в кресле, будто шкодить собирался. – Вот, мол, я сажусь в поезд, милая. На следующей станции схожу, тайком возвращаюсь в райцентр и жду тебя в гостинице. Что скажешь?
– Скажу, что это чушь собачья!
– Почему это?
– Зачем мне с ней сбегать?!
– Ну-уу… Пф-пф-пф… – запыхтел Вова, вытягивая губы трубочкой. – Предположим, ты в нее влюбился. Она в тебя тоже. А отец за тебя ее никогда не отдаст. Вот вы и придумали план побега. А? Как тебе?
– Бредовый план. Никто никуда сбегать не собирался. И никто ни в кого не влюблялся, – чуть приврал Саша.
А может, и не приврал. Ну да, он чувствовал волнение рядом с ней. Она была ему интересна, потому что была очень красива. И что-то такое странное между ними сквозило, когда они судорожно целовались на тайном свидании в салоне красоты. Но чтобы влюбиться в нее…
Нет, этого он себе позволить не мог. Он не давал себе такого разрешения. Он не имел на это права. Он четко держал себя в руках.
– Да? А мы подумали иначе. – Вова делано разочаровался, было заметно, что он не верит ни одному его слову. – Мы подумали, что ты застрял с чемоданами в этом, с позволения сказать, отеле, потому что решил спасти девочку из лап папаши-монстра.
– Обычный папаша. Не хуже других, – пожал Саша плечами. – Заботится о дочери, любит ее.
– Пожалуй, иногда даже слишком, – хихикнул Вова, зажимая ладони худосочными коленками и втягивая голову в плечи, как шаловливый подросток. – Знаешь, он ведь ее запер в доме и никуда не выпускает. Вот так! Даже с охраной не выпускает никуда.
– И что?
– Может, тоже прознал про твой план, а? Про план бегства?
– Повторяю, никто никуда сбегать не собирается. Во всяком случае, со мной. – Саша исподлобья глянул на противного гостя, кривляющегося в кресле, будто его блохи жрали. – Может… Может, она собралась с вашим Егоркой сбежать, а? Потому вы и здесь?
И тут Вова впервые за все время их знакомства оглушительно заржал. Смех этот вовсе не соответствовал этому мелкому человечку. Он был велик ему – этот оглушительный лающий смех. Как пиджак с плеча хозяйского. Он заставлял его тело подпрыгивать в кресле, хвататься руками за грудь, которую разрывало.
– Ой, уморил! – закончил Вова, вытирая слезы и откашливаясь. – Ой, уморил!
– А-а, понятно, – кивнул Саша. – Никто и не собирался женить Егора на Эльзе.
– Конечно! Он же у нас единственный наследник, кто же его посмеет своими руками да под танк! – Вова покачал головой с сожалением. – Красивая девка, конечно, но… Но столько в ней загадок. Некоторые страшны по-настоящему, что… Никто не собирался женить Егора на ней, точка.
– Какие такие загадки, Владимир? Можете мне ответить? Вы же меня использовали! Я рисковал своей жизнью, между прочим… Я имею право знать!
Ему вдруг остро захотелось сорвать с этого плюгавого мужичка его любимую кепку и надавать ею ему по морде. Понимал, что не может, а хотелось!
– Ладно-ладно. – Вова сморщил физиономию, как от кислого. – Ничего твоей жизни не угрожало. Егорку вот чуть не угробило это чудище… Н-да… В общем, у нас серьезные подозрения, что это именно она отправила на тот свет свою сестрицу. И помощницу гинеколога тоже. У нас серьезные подозрения… – повторил он. – Что этой девке просто нравится убивать! Потому и сидит она последние десять лет на препаратах. К слову… Мы тут серьезно поговорили с ее психиатром…
– С Ерофеевым? Андреем Сергеевичем?
Вова кивнул. Саша с ним тоже пытался говорить, но безуспешно. Мужик оказался настолько скользким, что когда он выходил от него, то, кажется, знал намного меньше, чем когда входил к нему в кабинет.
– С ним, с ним, – покивал Вова, стащил с головы любимую кепку, ласково погладил себя по голове. – Так вот он утверждает, что Эльза не всегда принимала эти таблетки. Он чередовал их с витаминами. А в капельнице все больше было снотворное. Сильнодействующее, но снотворное. Утверждает, что просто щадил девчонку, боясь окончательно превратить ее в овощ и…
– Как же она ухитрилась получить образование за границей?! – воскликнул Саша. – Если ее память постоянно стирали?!
– В том-то и секрет этих таблеточек, юноша, что они действуют избирательно на определенные участки мозга, отвечающие за болезненные, страшные воспоминания.
– Бред какой-то! – фыркнул он.
– Не бред, скорее на грани фантастики, – кивнул Вова, снова напяливая на себя кепку. – Эти препараты испытывали на солдатах, побывавших в жутких переделках. Их память блокировалась именно так, как было нужно. Потом воспоминания возвращались, но уже не были столь болезненными. Не приносили столько страданий.
– А если Эльзу на них держали десять лет, значит, боялись, что воспоминания, вернувшись… – продолжения у него не было. – Сведут ее с ума?! Этого боялся Сафронов?
– Нет, не этого он боялся, – раздался от двери голос, и в номер шагнул Сергей Евгеньевич Игнатьев.
Он что, забыл запереть дверь? Или замки в этом отеле распахиваются перед каждым, кто пожелает к нему войти? Вова откинулся в кресле, незаметно сунув руку в правый карман легкой куртки. Саша замер, рассматривая человека, десять лет назад превратившего его чудесное спасение в кошмар.
Постарел… Постарел, осунулся, волосы поседели, небрит, глаза красные, как если бы он не спал несколько дней или неделю пил. Но запаха перегара не было. Пахло потом, пылью, плохо просушенными вещами.
– Добрый день, коллега, – коротко кивнул Саше Игнатьев, подозрительно уставившись на Вову. – Руку вытащи из кармана, чтобы я ее видел, мужик. Никто тебя убивать не собирается. Не за тем я тут.
Вова послушался не сразу. Долго рассматривал Игнатьева, переводил взгляд на Сашу, удивлялся резкой перемене, произошедшей с парнем. Потом счел, что в этой перемене угрозы больше Саше, чем ему. И оставил пистолет в покое. Вытащил руку, уложил ее на подлокотник кресла так, чтобы можно было снова беспрепятственно и быстро нырнуть в карман. Уставился на гостя.
Мента он в нем узнал сразу. Еще до того, как он назвался Сашиным коллегой. Присутствовала какая-то сволочинка в этом высоком, неухоженном мужике. В наглом, самоуверенном взгляде, в осанке, в том, как он приказания раздавал. Прилипает к ним все это вместе с погонами и званиями. Этого Вова в них просмотреть не мог.
– Я долго слушал ваш диалог, – кивком подтвердил свои слова Игнатьев, оглядел номер и вдруг полез в маленький холодильник. – Пить хочу!
Вытащил бутылку минералки, открыл, жадными глотками ополовинил за мгновение. Поставил на подоконник и встал сам так, чтобы контролировать все в номере. Каждое движение присутствующих. Ну и входную дверь, разумеется.
Профессионально, не мог не похвалить его про себя Саша.
Сволочь, подумал тут же Вова с раздражением, вошедший оказался от него чуть сбоку и чуть сзади, и это нервировало.
– Так вот, внимательно послушав вас, мужики, скажу вам, что вы ошибаетесь. Оба!
– В чем?! – вопрос они задали одновременно.
– Эта девочка не убивала свою сестру, – проговорил Игнатьев после непродолжительной паузы, судорожно вздохнул.
– Откуда такая уверенность? – не поверил Вова, переместив в кресле свой зад таким образом, чтобы видеть мужика как следует. – С чего это ты так решил?
– Я просто знаю. Это первое… – Игнатьев покосился на Вову, который снова запустил руку в карман куртки, где четко просматривался ствол. – Руку из кармана вытащи, я же просил!
Вова послушался, но сел еще удобнее. Правда, Саша теперь оказывался за спиной. Но нападения с его стороны он не опасался. Тому, кажется, гость тоже не очень-то нравился.
– Второе… – Игнатьев кивком поблагодарил Вову за то, что тот послушался и сложил руки на коленях. – Вы тут задавались вопросами, зачем столько лет, а точнее десять, Сафронов пичкал свою оставшуюся в живых дочь странными препаратами, которые что? Правильно, блокируют работу отдельных участков мозга, которые отвечают за страшные, болезненные воспоминания. То есть блокируют кошмары, страхи. И вы, Владимир, правы. Это просто из области фантастики. Невероятно, как это лекарство удалось раздобыть Сафронову?! Как удалось выйти на такой уровень?!
– Видимо, на карту было поставлено слишком многое! – фыркнул Вова, разозлившись, что мужик знает его по имени, а он вот прошляпил и ничего о нем не знает, и даже не знает, кто это вообще такой.
– Точнее – все! – удовлетворенно улыбнулся Игнатьев. Удобнее пристроил свой зад на подоконнике, устало вздохнул. – Подумать только… Десять лет пичкать бедную девочку этим дерьмом и все для того, чтобы она…
– Чтобы она что?!
Саша смотрел на отца Насти исподлобья. Ему не нравилось, как тот себя вел. А он вел себя по-хозяйски. Раздавал приказы, пил его воду, мял задом штору, усевшись на подоконник. Не нравилось, что тот подслушал их с Владимиром разговор. Он вообще ему не нравился! Никогда! Они оба друг другу не нравились, никогда. И это было раньше, когда между ними стояла Настя. Сейчас между ними стоял ее призрак, и это было много хуже.
– Чтобы она что?! – повторил Сашин вопрос Вова, поскольку гость, как в хреновой мелодраме, нагнетал момент своим молчанием. – Чего вздыхаешь? Есть что сказать, говори! Зачем Сафронов держал десять лет свою дочь на препаратах?
– Чтобы девушка не вспомнила, кто она, – тихо, едва ли не шепотом, ответил Игнатьев и странно, со всхлипом втянул в себя воздух.
– Не понял!
Вова, забыв о своей выгодной позиции, о пистолете, который должен был постоянно держать под рукой, развернулся к Саше, замахал руками в сторону гостя. Завопил:
– Ты слыхал, лейтенант, чего несет?!
– Слыхал, – едва заметным кивком подтвердил Саша. Уставился на Игнатьева. – Поясните, Сергей Евгеньевич. Что значит: чтобы девушка не вспомнила, кто она? Кто она, по-вашему?
– Пока не могу сказать точно, но то, что девушка, которую все называют Эльзой, не дочь Сафронова, это сто процентов.
– Что-о-о?
Затяжное «о», как в горах, повисло эхом в тесном одноместном номере. И тишина следом. Трое мужчин попеременно рассматривали друг друга. Наконец Игнатьев проговорил:
– Не надо думать, что я чокнулся. Не будь у меня на руках фактов, я бы сюда не явился.
– Фактов?! Каких фактов?! – воскликнул Саша, болезненная гримаса корежила его лицо. – Эльза не Эльза! Но кто она?! Где настоящая Эльза тогда?! И зачем это Сафронову?! Я ни черта не понимаю! Вообще ни черта! Вы-то тут при чем?!
– Да, точно, – оживился Вова. – Как ты-то во все встрял, а, начальник?
Он не то чтобы был потрясен, он был озадачен, и следовало немедленно звонить Ганьшину. Такие новости мужик принес в подоле своего длинного туристического плаща, провонявшего насквозь сыростью, что, мама, не горюй!
– Я-то… – Игнатьев потер ладонями заросшее щетиной лицо, глянул на Сашу с упреком. – Я в отличие от некоторых никогда не верил, что моя дочь мертва. И продолжал искать ее все эти десять лет.
– Дочь?! Какую дочь?! Еще одна дочь?! – заверещал Вова, поворачивая голову в разные стороны. – При чем тут Сафронов?! Эй, братухи, я чего-то не догоняю, да? Какая еще дочь?!
– У меня была дочь Настя, – ответил Игнатьев, улыбнувшись через силу, и следом ткнул пальцем в сторону сгорбившегося Саши. – Пока он у меня ее не забрал.
– Это неправда! – дернулся Саша всем телом. – Я… Я очень любил ее! И сейчас люблю… Люблю память о ней. И вы не смейте, слышите! Вы и так превратили мою жизнь в кошмар десять лет назад!
– Нет, это ты превратил мою жизнь в кошмар! – взревел Игнатьев, и глазом никто моргнуть не успел, как он уже держал Сашу за горло, прижимая к кровати. – Ты забрал мою девочку! Ты! Ты потащил ребенка по тайге, в мороз на сломанном снегоходе! Потом бросил ее одну в тайге, а сам…
Кошмар вернулся. Вернулся в образе этого объятого горем и ненавистью мужика. Все это было, уже было десять лет назад. И упреки, и брызгающая в лицо слюна, и руки, крепко сжимающие его горло. Только теперь он стал взрослее, сильнее. И ему ничего не стоило отцепить его руки от горла, ударить Игнатьева под дых и отшвырнуть от кровати в дальний угол.
– Слушай, ты!.. – Саша навис над ним, судорожно вздымая грудью. Кулаки крепко сжаты, губы трясутся. – Я не бросал ее! Не бросал! Мы до последнего были вместе! И когда она начала замерзать… Совсем замерзать, насовсем… Я… Я начал…
– Что? – окликнул его Игнатьев, потирая ушибленную голову. – Что ты начал?
– Я любил ее.
– Что?!
– Я накрыл ее собой, я любил ее… Я был ее первым мужчиной там, в тайге, в снегу. Понял ты?! Я не бросал ее! И никогда бы не бросил! Мы любили друг друга там, как перед смертью, понял?! И потом мы уснули. И все… Почему я оказался один, когда меня нашли, я не знаю. Настя была подо мной. Я так ее согревал. Я очень… Очень ее любил. – Саша вернулся на свое место, тяжело опустился на край кровати и еле проговорил сквозь судорогу, сводившую ему горло, глядя на крепко сжатые кулаки: – Я собирался сейчас вернуться домой. Собирался снова искать ее следы. И тут ты! Опять ты! Зачем ты здесь?! Чтобы помешать мне вернуться?! Чтобы я не потревожил память о ней?! Зачем?!
Игнатьев оперся о стену, подтянул коленки повыше, уложил руки на них. Какое-то время сидел с закрытыми глазами, словно переваривал признание, которое силой вырвал у парня, которого не услыхал десять лет назад. Ему очень мешал странный вооруженный мужик, обнаруженный в номере Сашки. Он не знал, какие у них дела. Не знал, что может говорить при нем. Потом все же решился.
– Десять лет назад… За какое-то время до того, как моя дочка Настя исчезла, у Сафронова погибает дочь в горах. Несчастный случай, сказал убитый горем Сафронов. И все поверили. Тем более что вторая дочь попала с жуткой депрессией в клинику. За границей. На год, а то и больше. Все поверили. Невероятно, но все поверили!
– Ну да, а что тут невероятного? – вставил Вова, у которого просто мозг разрывало от всех этих непоняток и от желания позвонить хозяину. – Все поверили.
– А я нет! – резко оборвал его Игнатьев, поднимаясь с пола с кряхтением и неожиданно занимая место рядом с Сашей на кровати, как бы становясь с ним по одну сторону. – Я не поверил! И занес это в свою картотеку, как один из невероятных, удивительных случаев, на котором мне следовало заострить внимание.
– Картотеку?! Вы вели картотеку?! – снова стал с ним вежливым Саша, покосившись на него.
– Да! Я сутками сидел в Интернете и читал. Наблюдал, записывал, ездил по адресам, разочаровывался, терял надежду. Почти все оказалось пустышкой. Все случаи – невероятные, удивительные, заслуживающие моего внимания. Все. Кроме случая с Сафроновым. Вернее, с его дочерьми. Я начал изучать его, его окружение. Несколько раз приезжал сюда. Смотрел со стороны на него, на его дочь, которая осталась в живых. У меня появилась масса вопросов. Особенно после того, как я узнал…
– Что?! – неучтиво ткнул его локтем Саша.
– Что незадолго до исчезновения моей дочери в наших местах охотился один из самых приближенных людей Сафронова. Некто Лео. По паспорту Леонид Яровой. – И Игнатьев глянул на оживившегося Вову. – Слыхал о таком?
– А то! Такая кровожадная мразь, что…
Вова хотел добавить что-то, но промолчал. Менты все же напротив сидят, не простые гопники. Может, у каждого в кармане по диктофону. Отвертись потом!
– Ему Сафронов доверял как себе. Он с ним был в горах, когда его дочь сорвалась в пропасть. Он будто бы отвозил вторую его дочь на лечение за границу. И даже факт пересечения им и ею границы в те дни подтвержден, только… Только совершенно точно, что Лео в те дни никуда не выезжал из страны. Он скитался по тайге с одним проводником по фамилии Русин.
– Он подтвердил? Русин? – спросил Саша, все еще ничего не понимая, хотя фамилия ему показалась знакомой.
– Нет. Утверждает, что Лео не тот человек, который с ним был в тайге. А вот оленеводы… Те уверяют, что именно тот человек, который на фотографии, останавливался с Русиным у них на ночь. И трофеев у них не было. И мужик был странным, вроде как больным.
– Нариком он был со стажем! – фыркнул Вова, оживившись. – Удивительно, что Сафронов ему так доверял. Он прочно сидел на наркоте.
– Возможно, но сейчас не об этом, а о том, что моя дочь исчезла в те дни, когда по тайге шастали Лео с Русиным. У меня вопрос… Почему вместо того, чтобы находиться рядом с убитым горем хозяином, вместо того, чтобы находиться за границей со второй его дочерью, этот гребаный Лео носился по тайге?
– Просто обманул хозяина, и все. Девку в клинику за границей оформил и слинял, чтобы стресс снять. Обычное дело, – пожал плечами Вова, тут же вспомнив свой единственный промах, когда так же вот обманул Ганьшина из-за шикарной бабы. – Что тут настораживает, не пойму?
– А то, что не было никакой девки в клинике за границей. На тот момент не было, – уточнил Игнатьев, глядя на Вову воспаленными от бессонницы глазами. – Она там появилась, но позже. Уже после того, как исчезла моя дочь. Мои друзья долго искали того доктора, который принял ее. Еле нашли!
Вова тут же подосадовал: ему не удалось найти мозгоправа.
– Так вот он точно помнил число, когда девочка появилась у него.
– Ничего не понимаю! – простонал Саша, обхватывая голову руками.
Ему сейчас было так больно, физически больно, что казалось, с него живьем снимают кожу. Этот человек, сидевший сбоку от него, говорил страшные вещи. Страшно обнадеживающие! Но это, это не могло быть правдой! Это смахивало на безумие! На бред обезумевшего от горя человека!
– Погоди, погоди, начальник… – затараторил вдруг Вова и затеребил козырек кепки. – То есть ты хочешь сказать, что Сафронов свою младшую дочь не отправлял за границу сразу после гибели ее сестры?
– Нет, не отправлял, – криво ухмыльнулся Игнатьев и добавил ядовито: – Сразу после гибели ее сестры.
– А когда он ее туда отправил? – удивленно воскликнул Вова. – Мы проверяли, она поступила на третий день и…
– Ее там не было на третий день, – и снова в голосе невероятное зло. – Его младшей дочери.
– А когда она там появилась? – Вова недоверчиво выкатил вялую нижнюю губу. – Его Эльза?
– Никогда! – С демоническим хохотком Игнатьев поднялся и пружинисто прошелся по номеру. – Она там не появлялась вообще!
Вова с Сашей стремительно переглянулись. И почти одновременно подумали, что перед ними сумасшедший, разыгрывающий свое собственное сатанинское шоу. А что? За столько лет поисков и свихнешься, и…
– Она не могла там появиться, мужики, – с кривой ухмылкой произнес Игнатьев, безошибочно угадав, о чем они подумали. – Она на тот момент была мертва. За границу они привезли кого-то другого под видом Эльзы Сафроновой.
– Мертва?! Эльза?! – заверещал Вова, неосмотрительно сорвавшись с места и вставая перед Игнатьевым – тщедушный, маленький, неубедительный. – Но Ольга! Ольга погибла в тот день в горах. Его старшая дочь! А Эльза, младшая…
– Погибла тоже, – оборвал его Игнатьев и легонько так толкнул в грудь, отсылая в кресло. – Поясню… Я почти месяц провел в горах, где тогда отдыхал Сафронов с дочерьми. Я нашел проводников, мы излазили кучу ущелий, пока не нашли то, куда сорвалась его старшая дочь. Кстати, он всем указал другое место! Во избежание непредвиденных обстоятельств. Не то место… Это уже слухи ходили по горам, а по следам за этими слухами…
– Нашли?! – просипел Саша, боль в теле не проходила, а лишь усиливалась, будто его колесовали. – Вы ее нашли?!
– Не ее, их. Были найдены останки двух девушек в одинаковых пуховых костюмах. Была срочно создана оперативная группа, и после всех проведенных оперативно-разыскных мероприятий и экспертиз установили, что останки пробыли в ущелье от десяти до пятнадцати лет и принадлежат двум девушкам предположительно не достигшим двадцати пяти лет, состоящим в родстве. А также… После допросов участкового, выезжавшего в день трагедии на место происшествия, выяснили, что… Никто, никто не видел потом живой младшую дочь Сафронова. Она не спустилась со скалы вместе с отцом и его охранником.
– До тех пор, пока она не вернулась из-за границы спустя год или чуть больше! – воскликнул Вова, вскочил с кресла, ловко обогнул Игнатьева и рванул к двери со словами: – Мне срочно надо позвонить!
Его не стали останавливать.
– Я не просто так был направлен сюда после учебы, верно? – спросил Саша.
– Не просто так. Я хотел, чтобы ты был если не рядом, то ближе, чем я. Надеялся, как дурак, что ты… Ты узнаешь ее. Или она тебя!
– Но это не Настя! – заорал Саша так, что вены вздулись на шее. – Это не может быть Настя!
– Почему? Потому что ты ее не узнал? – Игнатьев презрительно улыбнулся. – Пластика, Саня. Пластические хирурги творят чудеса. Ты не узнал ее поэтому. Она не узнала тебя, потому что… Потому что ее годами пичкали препаратами, блокирующими память. Что тут удивительного!
– А вы?! Вы же видели ее! Вы узнали?! Тоже нет! Ее невозможно узнать! Это не она! Она ходит иначе, говорит, голос, ее голос другой!
Его сердце бешено колотилось. Он не понимал, как вообще этому человеку могло прийти в голову подобное! Это же… Это же неправда! Так не бывает!
– Так не бывает! – выдавил через силу из себя Саша, глянул исподлобья на Игнатьева. Тот стоял, безвольно опустив руки, голова упала на грудь. – Вам просто хочется верить, что это Настя. Но это не она. Я… Я целовался с этой девушкой. Ничего такого… Ничего не колыхнулось вот здесь.
Он с силой ударил себя кулаком в грудную клетку, которую разрывало сердечным боем.
– Прошло десять лет, – кивнул, соглашаясь, Игнатьев. – Ты не мог помнить. К тому же ты не верил, что она жива. А я верил. И когда увидел ее впервые… Она шла в окружении охраны к машине.
– И что? – Саша недоверчиво скривился. – Еще скажите, что узнали в ней свою дочь. Бред! Не поверю!
– Не узнал, – честно признался Игнатьев. – Но почему-то… Стыдно признаваться, но я расплакался. В ней ничего не было от той Насти, которую я помнил. Она была ребенком, шестнадцать лет! А этой девушке много больше. Но возле машины она вдруг откинула голову и сделала вот так…
Игнатьев откинул голову назад и поводил ею из стороны в сторону, медленно, расслабленно.
– Волосы по спине… Точно так же делала ее мать, понимаешь! Они могли привить ей привычки, заставить делать что-то, что она должна была делать. Но этот жест… Этому ведь не научишь, так?
Саша вспомнил. Эльза точно так делала. Когда ее волосы были распущены и забивались за воротник, она поддевала их возле шеи ладошкой, стряхивала на спину и делала головой точь-в-точь такое движение, о котором сейчас говорил Игнатьев.
– Так делают сотни девушек, – тут же опротестовал он скорее свои мысли. – Это обычное движение.
– Может быть.
Игнатьев кивнул и тяжело сел в опустевшее после Вовы кресло. Какое-то время рассматривал свои ладони, распластанные на коленях, потом повторил:
– Может быть… Именно поэтому я здесь. Именно поэтому встретился с бывшей любовницей Сафронова и уговорил ее оказать мне одну услугу. Точнее – две!
И он поднял вверх два пальца галочкой.
– Вы всерьез полагаете, что эта проститутка будет честна с вами? – изумился Саша. – Вы заплатили ей?
– Пока нет.
– Но обещали щедрое вознаграждение?
– Более чем.
– Да она… Она обманет вас! И деньги возьмет, и обманет!
– Вот это вряд ли, – неуверенно качнул Игнатьев головой. – Она так зла на Сафронова. Так люто ненавидит его дочь, которую считает виновницей своей незадавшейся личной жизни, что… Что будет рада нагадить ей.
– Каким образом?
– Я попросил ее наведаться в дом и раздобыть мне материал ДНК отца и дочери. Это может быть все что угодно: слюна, волосы, кровь, сопли, в конце концов! – скрипнул зубами Игнатьев. – Я хочу доказать всем, что в ущелье я нашел трупы его детей и что Эльза не его дочь!
– А вдруг и не ваша?
– Пусть так, – тяжело выдохнул Игнатьев, с силой потирая лицо ладонями. – Но не его точно… Слушай, Говоров, нет ничего пожрать, а? Я третий день на кофе с сухарями. Есть ничего не мог. А сейчас что-то аппетит проснулся. Сообразишь?
Саша был рад уйти из номера. Тяжело было находиться рядом с человеком, которого он втайне считал ненормальным.
Ладно, он делал скидку на то, что Сафронов всем солгал. Может быть, тем роковым днем погибли обе его дочери, может быть. Саша это допускал. Но чтобы одну из погибших заменили Настей! Этого просто не могло быть! Просто! Не могло! Быть!
Расстояние между его родным городом и тем местом, где погибли дочери Сафронова, тысячи километров – раз.
Зачем было ехать так далеко, чтобы заполучить девчонку, если можно было найти похожую поближе? Счет шел на часы!
И даже если допустить, что никого более похожего, чем Настя, поблизости не нашлось, то никто не знал, что они окажутся в тайге и заблудятся там – два!
Это просто роковое стечение обстоятельств! У них сломался снегоход, они пошли пешком, посыпал снег, они сбились с пути, заблудились. Вероятность, что на них наткнется помощник Сафронова с проводником, – одна на миллион!
Если только…
Если только снегоход сломался не случайно.
И за ними с самого их первого шага следили. И ждали, когда они выбьются из сил. А если бы этого не случилось, то нашли бы способ избавиться от него.
И если только в их город приехали специально из-за Насти.
Эльза показывала Саше свои детские фотографии. Она не была двойником Насти, конечно нет. Но фигура, осанка, волосы, рост – все подходило. Это лишь сейчас он понял, тогда вовсе не обратил внимания. Просто пролистал фотоальбом, и все.
Но опять же…
Каким образом Русин мог выйти на Лео – помощника Сафронова? Или Лео вышел на проводника Русина? Они что – родня? Хорошие знакомые?
– Служили вместе, – проворчал Игнатьев, склонившись над тарелкой картошки с гуляшом, которую Саша притащил ему из ресторана. – Я тоже долго пытался отыскать связь. Идти приходилось обходными путями, сам понимаешь, не мальчик, дело деликатное. Раскрой я рот, меня бы уже к койке привязали. История-то сумасшедшинкой отдает, так?
– Бесспорно. – Саша отломил корку от куска хлеба, вяло пожевал.
– Так вот, не обнаружив меж ними никакого родства или знакомства по тюремной камере – Русин не сидел, я сделал через своих знакомых запрос в воинскую часть, где служил Русин. И едва не расплакался от радости, когда мне сообщили, что лучшим другом армейским у Русина Александра Ивановича был некто Леонид Яровой. Впоследствии – Лео, правая рука Сафронова.
– Ух ты! – не мог не восхититься Саша. – И после службы они связи не утратили?
– Ты знаешь, нет. Оказывается, Русин несколько раз организовывал им охоту. Леониду и его хозяину. И они бывали в наших местах.
Саша тут же вспомнил легенду, с которой его впихнули в дом к Сафронову. Егорка Ганьшин будто бы был его другом детства, с которым они познакомились на охоте в его родных местах. Сафронов тогда еще буркнул что-то типа: мир тесен, и странно, что не столкнулись нигде на волчьей тропе. Саша тогда не обратил внимания. Сейчас вот вспомнил.
– И я не исключаю, что Леонид Яровой прибыл в наши края специально за Настей. – Игнатьев застыл с ложкой у рта и повторил: – Специально… За Настей…
Саша снова уселся на кровать и надолго задумался. Он слышал, как скребет ложкой Игнатьев по пустой тарелке, как громко хлебает горячий чай из гостиничного стакана. Катит тележку в коридоре дежурная по этажу, с кем-то переговариваясь. Все эти звуки, как и само присутствие Игнатьева рядом с ним, казались ему второстепенными. Он сейчас усиленно вспоминал.
Как ходила, улыбалась, как говорила с ним Эльза Сафронова. Как они целовались в полутемной комнате салона красоты, где она принимала СПА-процедуры. Чувствовал ли он хоть что-то? Хоть какой-то намек на воспоминания? Нет, вряд ли. Он перепугался, отрицать не стоило, когда увидал шрамы под ее волосами на голове. Но тут же постарался забыть. И у него не получилось в нее влюбиться. Почему? Потому что в глубине души хранил верность Насте? Или потому, что Эльза казалась ему опасной? Или потому, что сам факт их знакомства был изначально построен на обмане?
– Это будет невозможно доказать, – обронил он в тишину, повисшую в номере.
– Что именно?
– Что Русин и Яровой, вступив в преступный сговор, похитили Настю.
– Да… Яровой мертв. Погиб в аварии несколько лет назад. Я узнавал. Русин хитер и молчалив. Его не разговорить. Доказательств нет. И, слышь, Говоров, самое странное, что тот оленевод, который тебя нашел, тоже помер.
– Да ладно!
Саша ошарашенно моргал. Он помнил того смешливого мелкого мужичка в оленьих шкурах, которого он решил поблагодарить, приехав в стойбище сразу, как оклемался. Саша скупо говорил, тот посмеивался, щелкал языком, кивал, постукивал пальцем по бутылке с дорогим коньяком, которую Саша привез по настоянию матери. На вопрос, как так вышло, что он наткнулся на Сашу и не увидел нигде следов Насти, посмеивался и пожимал плечами.
– Как же он помер?
– В тайге. Несчастный случай. Звери порвали.
– Очуметь! – Саша сцепил ладони на затылке, повел вокруг себя глазами. – Что-то как-то…
– Вот и я о том же, – подхватил Игнатьев, с грохотом повалил набок пустой стакан в опустевшую тарелку. С хрустом потянулся в кресле, протяжно зевнул. – Сейчас вся надежда на эту, как ты ее называешь, проститутку. Если она принесет материал для анализа и если удастся установить родство Сафронова с «Эльзой», или мое с ней, тогда уж…
Он вырубился, не успев договорить. Уснул, как в обморок провалился! А Саша смотрел на него – уставшего, осунувшегося, заросшего щетиной, в пропахшей сыростью одежде – и даже немного жалел. Первый раз за десять лет он пожалел человека, который его ненавидел.
Что, если удастся доказать, что Эльза не дочь Сафронова? Что тогда? Удастся ли призвать того к ответу? Вряд ли. Он сможет отвертеться. Скажет, что не знал, кого ему вернули из-за границы после лечения. Туда он отправлял свою дочь, а кто и кем заменил…
Что, если удастся установить, что Эльза дочь Игнатьева? Что это и не Эльза никакая, а пропавшая много лет назад Настя? Что тогда? Сможет ли он полюбить эту девушку? С другой внешностью, с другими привычками, чужую и незнакомую. У него же ни разу ничего не колыхнулось в душе, когда он смотрел на нее. И после гибели помощницы лечащего врача Эльзы, в которой Неля обвиняла девушку, ему вдруг остро захотелось, чтобы не было в его жизни этих людей, навязанных ему извне. Ни Сафронова, ни его дочери, ни любовницы, ни его конкурентов. Вообще не было! И даже воспоминаний о них не осталось чтобы. И у него почти получилось. В поезд он сел безо всяких сожалений. Только по Спиридону сокрушался. И тут звонок от Игнатьева!
Саша покосился на спящего в кресле мужика. За каким чертом он явился? Ищет союзников? А если Эльза это не Настя, что тогда? Он снова станет искать совпадения по всему миру? Снова станет засылать туда его – Александра Говорова, как заслал сюда, не спросив согласия?
Саша встал, достал из сумки свой мобильник и вышел из номера. Чисто выметенный коридор, застланный дешевым, но новеньким ковром, был пуст. В гостинице было не так много проживающих, чтобы они сновали туда-сюда. За эти три дня, что тут прожил, Саша столкнулся в холле лишь с тремя из них. Он был четвертым.
Он отошел подальше от своей двери, встал у торцевого окна, выглянул на улицу. Гостиничная площадь была пустынной. Ни одной машины на стоянке. Если Вова и сидит сейчас в своей машине, он поставил ее где-то еще. Или уехал, позвонив своему хозяину и доложив обо всем. Камни брусчатки масляно блестели от утреннего дождя. Непогода, по прогнозам, прочно угнездилась в регионе. Дожди обещали смениться снегопадом. А у него нет с собой теплой одежды, подумал он рассеянно, листая записную телефонную книгу. Все планировал купить дома. Там другой климат, другой гардероб требовался.
Нашел! Странно, он хотел удалить ее номер. И даже, кажется, делал попытки. Отвлекли? Не успел? Или не захотел, решив отложить на потом?
– Алло? Саша, это вы?
Эльза без конца путалась, то говорила ему «ты», то выкала. Вообще-то после тех страстных минут в СПА-салоне могла бы и не церемониться.
– Это я.
– Вы добрались до дома? Или звоните из Москвы?
– Я не уехал, Эльза. Я все еще здесь, – нехотя признался он.
И тут же обругал себя: зачем он позвонил? Что собирается ей сказать? О чем спросить? А не показалось ли вам, милая девушка, когда вы смотрели на меня и целовались со мной, что между нами что-то такое возникает? Что-то забытое?
Идиот! Ей же напрочь стерли память! Навсегда! Он и сам не почувствовал, когда ее обнимал, а над ним никто не упражнялся в прошлом. Не трогал его мозг и никак не задействовал психику. Что он от нее хочет?!
– Вы здесь? – ахнула она и, кажется, обрадовалась.
– Да. Снимаю номер в гостинице. Нужно было подождать одного старого знакомого.
Твоего отца! Чесалось на языке. Или того, кто им себя возомнил!
– Дождались? – вежливо поинтересовалась Эльза.
– Да, да, все в прядке. Он приехал.
Саша раздраженно закатил глаза. Что он мямлит? Он же не за этим ей позвонил!
– Эльза, послушайте… – он прикусил губу, не зная, с чего начать. – Вы выезжаете в город? Может, мы могли бы встретиться, выпить кофе?
– Сожалею, – жалобно пискнула она. И заговорила голосом, близким к слезам: – Отец… Он не выпускает меня никуда. Даже с охраной. И ко мне никого не пускает. Сегодня утром приезжала Неля. Рвалась со мной увидеться. Он не позволил!
Оп-па! Вот это поворот! А Игнатьев ждет материалов для анализа ДНК. Не будет ничего – ни волоска, ни соплей, Сергей Евгеньевич!
– Он не пустил ее к вам? Не позволил вам увидеться?
– Он вообще ее не пустил. Даже на порог дома. Даже во двор. Я слышала, как он кричал, что если она не уйдет, он собак сейчас спустит. Вот так… Я не знаю, что на него нашло. Вообще ведет себя как-то странно и… Погодите! Он зовет меня. Я перезвоню, Саша. При первой возможности перезвоню…
А может и не перезвонить, подумал он, опуская телефон в карман штанов. Если Сафронов ее изолировал, а все указывает именно на это, то он может и телефон у нее отобрать.
– И что теперь делать?! – воскликнул Игнатьев, когда Саша, вернувшись, его разбудил и рассказал обо всем. – Не штурмом же брать его дом! Не вызывать же спецназ!
– Ага… Есть основания для захвата? – скривился Саша. – Если расскажете обо всем, то вместо спецназа будет койка в дурке. Вас упрячут и меня заодно.
– Что же делать?! – Игнатьев согнулся в кресле так, будто ему свело судорогой все его внутренности, качнулся взад-вперед, глянул на Сашу больными глазами. – Если он что-то почуял, он ее убьет!
– Кто? Кого?
– Сафронов! Он убьет ее… мою дочь! – закончил он с болезненной гримасой. – Он мог узнать, что были найдены останки в ущелье.
Саша промолчал. На Игнатьева было больно смотреть.
– Ему мог позвонить кто-то, кого он купил тогда, десять лет назад.
– Купил? То есть?!
– Ты что, Говоров, совсем дурак, да?! – взревел Игнатьев, оглядев парня с неприязнью. – Думаешь, что он мог уйти в горы с двумя дочерями, а вернуться без них, и все? Шито-крыто? Легенда была, что погибла одна девочка. А их там две! Две умерли в тот день! Кто-то из местных помогал ему. Это сто процентов! И этот кто-то мог позвонить ему! И если ему сообщили, то… То он убьет ее, Саня! Убьет…
Глава 21
Ей с ним нравилось все! Есть диетическую пресную еду, пить чай непонятного назначения и происхождения, спать с ним, смотреть, как он ворочает тяжелую штангу, обливаясь потом. Ей нравилось с ним все. Она с ним ничего не боялась.
– Я поеду с тобой! – и Света неуверенно топнула ногой, встав у него на пути у порога. – Или вместе, или никак! Ты вчера обещал. Звал с собой. Почему передумал?! Это, в конце концов, моя тема!
Игорь несколько минут рассматривал ее с неподдельным интересом, потом весело рассмеялся.
– Ты, Света, не перестаешь меня удивлять, – проговорил он, отсмеявшись. – То ты боишься каждого шороха. И даже возле окна боишься постоять. То готова белым днем выйти из дома. А вдруг тебя засекут?
– Кто?! Люди Сидоровой? – зло фыркнула Светлана. – Так у нее никого, кроме Русина, нет! Не такая она дура, чтобы посвящать армию в свои прошлые грешки.
– Прошлые? – Игорь неуверенно качнул головой. – Так уже и нынешние появились. Забыла о погибшем Стасе? Кстати, с тобой рвутся пообщаться представители правоохранительных органов. Еще и поэтому я не хочу тебя светить.
– Зачем?! – Света побледнела.
– Пробили звонки с его мобильного. Оказалось, что тебе он звонил последней перед тем, как отойти в мир иной. К тебе есть вопросы.
– Господи! – она в испуге прикрыла рот ладошкой. – И что теперь?
– Пока я их интерес сдерживаю, малыш. Удалось убедить, что ты ничего не знаешь и нет необходимости трепать тебя. Но их расследование топчется на месте. И, сама понимаешь, долго сдерживать их интерес я не смогу. Сейчас бы помог… Игнатьев. Но он как сквозь землю провалился. Последний раз он говорил с коллегами из одного из аэропортов Москвы. И все. Мобильник будто сдох. Где он, никто не знает.
Игорь снял с вешалки сразу две свои куртки, одну надел сам, вторую сунул в руки Светлане, объяснив, что так ее меньше шансов узнать.
– И шапку мою надень, и волосы спрячь под капюшоном, – диктовал он, помогая ей зашнуровать кроссовки.
– Ты мне еще бороду приклей! – фыркнула она, с неудовольствием рассматривая себя, изменившуюся от тесной шапки и низко надвинутого капюшона.
– Понадобится – и приклею, – пообещал он, выглянул за дверь, прислушался и сделал знак идти за ним. – Сразу садимся в машину. Ты на заднее сиденье, там стекла тонированы. Ни с кем не говоришь, пока идешь по двору. Понятно?
Она молча кивнула, решив начать исполнять его приказания уже сейчас. В подъезде никто не встретился. На улице тоже. Но незнакомая машина в дальнем углу парковки Игорю не понравилась.
– То ли свои, то ли нет, – проворчал он, блокируя двери машины. – Ладно, сейчас посмотрим, будет ли хвост.
За ними никто не поехал. Может, машина просто так там стояла. Может, Свету никто не узнал.
– И хорошо… – удовлетворенно проговорил Игорь и помчал по Кольцевой за город.
Сына покойного оленевода Рочева Ивана Ивановича тоже звали Иваном. И он был, если судить по фотографиям, точной копией своего отца – маленьким, щупленьким, юрким, улыбающимся.
Он пригласил их в дом, где было очень мало мебели. Предложил чаю. Света отказалась. Игорь согласно кивнул. Они уселись на диване, устланном искусственной оленьей шкурой. Больше в комнате присесть было не на что. Не было стульев, стола, телевизора. Диван и шкаф в углу. Все!
– Я сейчас чаю принесу, – пообещал с улыбкой Рочев, исчез в кухне и сразу загремел там посудой.
– Хороший мужик, – кивнул в сторону дверей Игорь. – Правильный.
Света непонимающе пожала плечами. Она не могла так вот – с первого взгляда – понять человека. Она и Игоря-то рассмотрела, когда беда на плечи свалилась, а то бы так и был для нее старым седым пенсионером. А с Сережей и прожила несколько лет бок о бок, но все равно он остался для нее загадкой. Где вот скитается? С чего решил, что дочь свою нашел?
Рочев неожиданно вкатил в комнату столик на колесиках, уставленный хорошей посудой. Фарфоровый чайник, чашки с блюдцами, лимон в отдельной тарелочке, мармелад «апельсиновые дольки». Света пожалела, что отказалась. Но было уже поздно, ей чашки на столике не было.
Снова исчез в кухне и вернулся с уютной табуреточкой, сел на нее.
Мужчины разлили чай, пригубили, Игорь тут же принялся нахваливать. Рочев – привычно улыбаться. Выпив чай, они почти одновременно вернули чашки на столик, глянули друг на друга, Рочев призывно кивнул и спросил:
– Так что вас интересует? Смерть отца?
– И это тоже, – точно таким же кивком ответил ему Игорь.
– Он не сам помер, – и Рочев впервые с момента их встречи перестал кривить губы в улыбке. – Тайга…
– Но он же был охотником! Он не мог там погибнуть! – возмутилась Света.
И тут же прикусила язык. Мужчины осуждающе глянули на нее.
– Тайга… – снова задумчиво обронил сын оленевода. – Она все скроет…
Они помолчали. Затем Игорь спросил:
– Он спас одного парня незадолго до смерти. Александра Говорова.
– Не знаю имени. Спас, – согласно кивнул Рочев и метнул себе в рот мармеладку. Глянул с печалью на голое без штор окошко. – Парень приезжал, благодарил. Коньяк привозил. Печалился.
– Да, да, – снова не выдержала Света, хотя Игорь и ткнул ей кулаком в бедро. – Он печалился, потому что девушку не нашли. Он был с девушкой. С Настей.
– Девушку не нашли, – согласно кивнул Рочев и спрятал взгляд между чашек на столике. – Искали долго. Сам я искал с отцом. Только плохо искали.
– Как же плохо! Как же плохо! – завопила Света, хотя бедро уже ощутимо ныло от кулака Игоря. – Всю тайгу перевернули. Только что в берлоги к медведям не залазили и…
– Мы с отцом плохо искали, – перебил ее Рочев едва слышно и глянул виновато. – Почти не искали.
– Почему?! – ахнули Света с Игорем в одно слово.
– Не было девушки в тайге, – прищелкнул языком Рочев. И снова швырнул себе в рот «апельсиновую дольку».
– Как не было?! – ахнула Света. – Она же вместе с Сашкой укатила на снегоходе. И…
– Сашка был, – перебил ее монотонным голосом Рочев. – Снегоход был. Девушки не было.
– А куда же она подевалась? – встрял Игорь, покосившись неодобрительно на Свету.
Рочев недолго размышлял, прежде, чем ответить. Что-то даже подсчитывал в уме, загибая пальцы. Все десять загнул в кулаки.
– Мужик увез, – произнес он, уткнувшись кулаками в свои коленки.
– Какой мужик?!
– Мужик чужой. С охотником в стойбище приходил. Жил два дня.
– С каким охотником? – спросил Игорь. – С Русиным?
– Сашка… Охотник Сашка… Увижу, узнаю. Фамилию не могу сказать.
И Рочев, поднявшись, неожиданно начал складывать чашки и блюдца в неустойчивую пирамиду. И тут же укатил столик обратно в кухню. И загремел там посудой.
А Свету вдруг затошнило. Вспомнился ужас тех дней десятилетней давности. Сережа, заросший щетиной по самые глаза, в которые ей смотреть было жутко, там ничего, кроме дикой боли, не было. Ничего! Только боль и угасающая с каждым днем надежда. Они почти не разговаривали тогда. А если ей и удавалось его разговорить, то она тут же об этом жалела. Это был не голос, не его голос, это был рев раненого животного.
– Иго-орь… – протянула она сиплым, срывающимся голосом. – Как же так?! Как же так можно?! Они знали и молчали! Сволочи!
– Тсс-сс! – приказал он ей тихо и прикрыл ее рот ладонью. – Не шуми, милая. Не надо. Зато у нас теперь есть свидетель, понимаешь? Нам теперь есть, с чем и с кем идти в полицию. Твои видео и аудиозаписи и…
– Что?! В полицию?! Не пойду! – задергалась она в его руках, забилась. – Меня посадят за шантаж! Сережа… Он не простит! Если бы я тогда не промолчала! Они бы успели! Успели ее перехватить! Господи… Господи, прости! Что я наделала!
И она разрыдалась, уткнувшись ему в плечо. Грохот посуды в кухне стих. Рочев возник в дверном проеме. Едва слышно крякнул, увидав плачущую Свету. Чесанул пятерней по лохматой макушке, произнес:
– Однако, надо что-то делать, да?
– Надо, Иван, – кивнул Игорь, поглаживая Свету по плечам.
– Лет много прошло, – со странным упреком произнес он, прислоняясь худеньким плечом к притолоке. – Кого найдешь-то?
– Не знаю, – честно признался Игорь. – Но знаю одно… Тот охотник, что приезжал к вам в стойбище, он не так давно убил ее знакомого. И за ней приходил.
– И что? – Рочев недобро прищурил левый глаз, будто из винтовки целился.
– И за тобой придет, – пообещал с неожиданной злостью Игорь.
– А чегой-то? – хмыкнул тот с недоверием. – Лет сколько прошло!
– А начинают потихоньку… начинают всплывать подробности той давней истории, понимаешь? Снегоход испортили намеренно. Она… – Игорь со вздохом поцеловал Свету в макушку, – кое-что видела. Ее приятель снял на видео. И через столько лет полез с откровениями. И…
– И его того? – Рочев пальцем прицелился в Игоря, сделал «пух».
– Ему горло перерезали, как барану, – поморщился он. – Смекаешь? И за ней приходили. Я спрятал. Иван, пойми, история не закончилась.
– Понял я.
И Рочев неожиданно исчез. Игорь со Светой даже забеспокоились, что он бросил их в своей квартире. Стало так тихо, даже звука его шагов не было слышно. И вдруг он снова появился перед ними. В теплой куртке, вязаной шапке, теплых ботинках на толстой подошве. Как ухитрился не издать ни звука, одеваясь, осталось загадкой.
– Поехали, – скомандовал он.
– Куда? – перепугалась Света и прижалась к Игорю.
– В полицию поехали. Что знаю, скажу, – покивал он и двинулся задом к входной двери. – Придет за мной, знаю. Сашка придет. Я один остался… Кто знает. Кто видел…
Глава 22
Игнатьев проспал в его кресле до вечера. Саша сходил на обед в ресторанчик при отеле, попросил оставить что-нибудь для своего гостя. Вернулся, посидел в номере под храп Игнатьева и пошел на улицу. Было промозгло и холодно. Поднялся ветер. Он надвинул капюшон на голову, и по нему тут же застучали капли дождя.
Эльза не та, за кого себя выдает, молотило дождевыми каплями по куртке.
Вернее, ее выдают не за ту, кем она является. Такое возможно?! Как сумел десять лет назад Сафронов провернуть невероятную по сложности аферу, подменив свою дочь чужим человеком?
Деньги! Тут же ударили три самые тяжелые капли по капюшону. Очень большие деньги способны решить многое. И решили, раз на месте Эльзы оказался кто-то другой. Но почему в ущелье были найдены тела двух его дочерей, почему?! Почему смерть одной из них он долго оплакивал, а смерть второй так долго и тщательно скрывал? Если гибель его дочерей – несчастный случай, почему было не признать сей факт? Почему?! Если только…
Если только в деле снова не всплывали деньги! Очень большие деньги! Что, если Эльза каким-то образом наследовала после смерти матери и сестры состояние? Состояние, с которым Сафронов ну никак не мог расстаться?
Нет, неубедительно. После смерти Эльзы отец оставался наследником. Куда же проще!
Или условия завещания каким-то образом лишали Сафронова денег, если бы с Эльзой случилось что-то?
Интересно, сама Эльза, та, которая сейчас ею числится, знает что-нибудь об этом?
Саша полез за телефоном, набрал ее номер. Девушка ответила почти сразу же. И он снова прислушался к себе. Нет, никаких воспоминаний. Ничего не дрогнуло. Может, он не так одержим был идеей найти Настю, давно смирился с потерей, поэтому и не искал никаких совпадений? Игнатьев искал, надеялся, не верил в смерть своей дочери, поэтому, увидав впервые Эльзу, расплакался? Показалось, что она напоминает ему его повзрослевшую дочь?
Господи! Это даже не фантастика, это что-то еще.
– Саша? – она вдруг всхлипнула. – Снова вы?
– Да. Вы плачете? Что-то случилось?
И впервые, черт, впервые у него забыто тревожно ухнуло сердце. Как если бы волновался за родного, самого любимого человека.
– Отец… Он просто неузнаваем, – пробормотала она. – Я его просто не узнаю!
Еще бы! Он вообще не отец, возможно! И узнать бы ты должна, по идее, другого человека, который сейчас храпит в кресле в его гостиничном номере. И его – Саню – должна была бы узнать. Но…
Но лучшие спецы зарубежья столько времени работали над ее памятью. Так гнусно избирательно удаляли из нее все, что ее теперешнее заявление нельзя воспринимать всерьез.
И все равно спросил:
– Вы принимаете свои таблетки, Эльза?
– Нет. Отец сказал, что не надо. И Андрея Сергеевича уволил. Я же вам говорила, Саша, – мягко упрекнула она. – В доме никого, кроме меня и отца, нет.
– И как вы себя чувствуете? Без них? Без таблеток? – и снова начало щемить в груди, тревожно. – Ничего не вспоминаете?
– Про Ольгу? – уточнила она. – Нет. Ничего. Моя память – чистый лист. Сны, правда, стали часто сниться. Раньше почти ничего не снилось. Засыпала, как в яму падала. А сейчас все время снится.
– Что?!
Он прислонился к мокрой стене бетонного забора, нервно дернул шеей. Вот сейчас она скажет, что видит во сне его. Видит другим, много моложе. Видит, как они катаются на его снегоходе и…
– Снег… Много снега. И холод. Так холодно. Отец рассказывал, что было холодно, когда Оля… И шел снег. Просто метель была…
Саша тяжело вздохнул. Нет, чудес не бывает. Всю оставшуюся жизнь она будет повторять и помнить то, что ей внушили.
– Эльза, почему вы плакали? Отец обидел вас? Накричал?
– Он… Он меня ударил! – всхлипнула она. – Не больно, нет. Обидно! Такого раньше не было.
– Ударил?.. А что? Что случилось? Причина его рукоприкладства? – заговорил он как под протокол.
– Я отказалась подписывать какие-то бумаги, сказала, что мне надо с ними ознакомиться. Почитать. Я просто назло ему так сказала. Чего он меня никуда не пускает, а?! Я же не пленница, в конце концов! А он рассвирепел. И по щеке, пальцами. Не больно. Очень обидно. И бумаги забрал. Сказал, что обойдется без меня. И запер, Саша! Он меня запер в моей комнате!
– А где он сейчас?
– Кажется, уехал. Я слышала, машина отъезжала от дома. Но мои окна выходят на другую сторону, я не могла видеть. Но его не слышно в доме. Кажется, он уехал.
– Все, успокойтесь! – прикрикнул на нее Саша, потому что девушка расплакалась. – И ответьте мне… Я смогу незаметно от охраны пройти в дом?
– Я… Я не знаю…
– Эльза! Прекратите! Вы вывели одурманенного Егора Ганьшина за ворота под носом у всех! Как?! Как вы это сделали?!
– Ага… Точно… – ее голос вдруг сделался совсем другим, спокойным, не плаксивым, мало похожим на голос Эльзы, отдающий мягкой жеманностью. – Я позабыла про Егора! Столько всего произошло! Слушайте, Саша…
Он почти бегом возвращался к гостинице. Надо срочно будить Игнатьева, уже темно! Вечер почти! Потом отоспится.
– А! Чего орешь?!
Игнатьев, когда он толкнул его в плечо, резко дернулся, бешено поводил вокруг себя вытаращенными глазами, может, забыл, где он. Шевельнулся в кресле, зашуршав туристическим одеянием, и снова повторил:
– Чего орешь-то?!
– Надо ее спасать! – срывающимся голосом выпалил Саша и заметался по номеру, начав переодеваться. – Отец запер ее в комнате. А перед этим ударил!
– Гад… – скрипнул зубами Игнатьев, встал и шагнул к двери. – Ты долго еще?
Саша обернулся на него от шкафа. Нормально? Он, получается, задерживает? Но не стал ничего говорить. На гостя было страшно смотреть. Волосы всклокоченные, щетина густая, одежда мятая. Взгляд – как у психически нездорового человека. Не перепугать бы девушку таким спасателем.
– Может, причешетесь? – он протянул ему расческу с туалетного столика возле кровати.
– Не до марафета! – отвел резко тот его руку и схватился за дверную ручку. – Он убьет ее, если мы опоздаем. Убьет…
Глава 23
Зачем Сафронову понадобилось навещать старое кладбище, он не знал. Просто по странному наитию, в каком-то забытьи свернул с дороги в сторону каменной арки. И через пару минут уже тормозил возле домика сторожа. Тот, увидав или почуяв его приближение, тут же выскочил на улицу в одних трениках, босой, без рубахи. Согнулся в поклоне, оскалился, закивал.
– Илья Гаврилович, здрассте… Давненько, давненько не заглядывали.
– Как они там? – кивнул на ворота Сафронов, тяжелой поступью двигаясь мимо крыльца сторожа.
– Все аккуратно, прибрано. Знаете же! – попытался изобразить обиду полуголый мужик. – Цветочки раз в три дня меняем. Знаете же!
Знал. Просто так спросил. Мужику он платил зарплату, чтобы присматривал отдельно за могилой жены, пустой могилой старшей дочери, и в соседнем ряду за могилой любимого верного помощника Леньки. К нему он первому и пошел. Встал у гранитного памятника, вымытого дождем до блеска, наклонил голову, вгляделся в фотографию.
– Не похож ты на ней, брат, на себя. Послушал дуру Нельку! – проворчал Сафронов едва слышно. – Не таким ты был. Лучше. Лучшим ты был, Ленька.
Ленька в самом деле был лучшим. Равных ему не было ни до него, ни после. Сафронов, по сути, дважды в своей жизни терял любимых людей. Первый раз – когда старшая дочка погибла. Второй, когда с дороги в глубокий кювет улетел его верный помощник Леонид Яровой.
Каким тот был мастером выбираться из сложных ситуаций! Каким мастером! Кажется, все – конец! Глухая стена, уперлись в нее лбом, точка! Ан нет…
Леня найдет щелку, влезет в нее, разворотит до размеров, приемлемых хозяину. В любое игольное ушко тому было под силу пробраться. Везде дырочку найдет для спасения. Башка, что ли, у него была так устроена, черт его знает! Родился, что ли, с таким разумом, или потом приобрел, пытаясь выжить?
– Трындец мне наступает, брат, – тихо пожаловался Сафронов и провел ладонью по лицу.
Щеки были влажными, то ли от слез слабости, то ли от природной сырости. С неба без конца посыпало мерзкой влагой, которую он просто не переносил.
– Обложили меня, брат. Со всех сторон обложили! Вылезает та иголочка, которую мы с тобой в огромном стогу сена спрятали. Вылезает…
Сафронов, боясь поскользнуться на мраморных плитках, осторожно приблизился к памятнику, присел на корточки, дотронулся до фотографии помощника, ставшего ему настоящим другом. Спросил:
– Что мне делать, Ленька? Мочить всех без разбору? Начать с Ганьшина – иуды поганого, потом ментенка этого молодого вальнуть, а закончить доченькой? Выхода никакого, брат! Что делать-то?!
Мраморный камень оставался безмолвным. И даже какая-то издевка почудилась Сафронову в нелюбимом улыбающемся портрете друга. Он подосадовал на себя – раскис. Поднялся, отряхнулся. Не оглядываясь, зашагал на следующую дорожку, к жене и дочке. Дочки Оленьки там, конечно же, не было. Он знал об этом. И знал, где мог бы ей поклониться. Но ни разу туда не съездил за десять лет. Ни разу! И знал почему.
Но место какое-то должно было у него быть, покаянное место? Вот и организовал надгробие. Тут уж Нельку не послушал, сам фотку выбрал. Любимую для любимой.
– Здравствуй, малышка. – шепнул Сафронов, и сразу почувствовал незабывающуюся с годами боль. – Прости меня… Давно не был. Прости, что не уберег!
Потом он долго еще говорил с ней, жаловался, просил совета, объяснял что-то без конца и даже улыбнулся пару раз, вспоминая ее детские шалости. Затем повернулся, чтобы уйти. В сторону могилы жены, как всегда, глянул только единожды. И то лишь для того, чтобы плюнуть в ее сторону.
Сторож топтался возле его машины, успев обуться в резиновые сапоги с широкими голенищами и надеть куртку на голое тело.
– Все нормально, Илья Гаврилович? – улыбнулся он заискивающе.
– Да, все хорошо, – рассеянно кивнул Сафронов и полез в машину. Вдруг вспомнил: – Слышь, уеду скоро. Надолго. В банке распорядился, каждый месяц на карту тебе будут перечислять все, как и раньше.
– Карту?! – смотритель побледнел. – Так нету карты, Илья Гаврилович! Отродясь не было у меня ее!
– Все в банке. Там карта. Получишь. Паспорт-то есть, надеюсь? – Он со вздохом полез в бумажник, отсчитал три сотни долларов, протянул сторожу. – Это тебе премия за хороший труд. Стереги их тут.
– Ой. Спасибо!
Тот точно подпрыгнул от радости. Сафронов мог поклясться, что слышал, как стукнули подошвы его резиновых сапог о мокрый асфальт. Вот натура убогая, а! За денежку гопака плясать начнет голышом. И одежонку сбросит, посули он ему еще сотни три. Недосуг, а то бы можно было позабавиться. Да и настроение не то.
Ленька был мастаком на такие забавы. Ох и любил озорничать, царствие ему небесное! Помнится, девок голых в садовую тележку впряг и заставил себя по участку возить. Вот ржака была, да. Они тогда одни в доме были, Оленьки уже не было, Эльзы еще не было. И творили что хотели.
Ленька, он во всем был выдумщиком.
Сафронов, глядя на кладбищенские ворота, размашисто перекрестился. Завел машину и поехал в город. Домой было рано. Домой пока было нельзя. Почему? Да потому что из последних сил сдерживался, чтобы не удавить ненавистную девку.
Это надо, что удумала, тварь! Почитать, говорит, мне нужно документы! Он ей почитает! Он ей так сегодня ночью почитает! Она заплатит за все потраченные на нее деньги! За все страхи и риски. За всю безнадегу грядущую. Почитать ей надо, мать ее…
На панели засветился брошенный туда мобильный телефон. Сафронов сцапал его рукой, глянул на дисплей. Номер был без имени, но он знал, кто это звонит. Он запомнил четыре последние цифры. Удача отвернулась, а с памятью пока все было тьфу-тьфу.
И чего звонит, спрашивается?! Он же ему запретил! И даже униженно просил забыть! А он снова звонит! Неужели не понимает, сволочь старая?!
– Я же просил тебя не звонить мне больше, – тихо, но с явной угрозой произнес Сафронов, ответив. – Просил? Не понял? Не понимаешь, что отследить звонки могут?
– Так точно, Илья Гаврилович! – залопотал мужик в трубку. – Вы не волнуйтесь. Этот номер никому не известен. Он даже не на мое имя зарегистрирован. Не отследят!
– И чего хотел?
Сафронов медленно поехал прочь от кладбища. Сделалось противно и неуютно от соседства унылых безмолвных деревьев, окаймляющих кресты и памятники. Он туда еще не скоро собирается, тьфу-тьфу…
– Допрашивали меня, – признался мужик.
– Ты говорил.
– В этот раз иначе допрашивали! С пристрастием, – простонал мужик.
– Слышь, как тебя там, забываю вечно?
– Голин я, Иван Голин, – с некоторой обидой произнес мужик.
Будто Сафронов должен был знать всех придурков по имени, с которыми даже не он, а Ленька тогда работал вплотную.
– Отлично. Слышь, Иван, чего ты трясешься, не пойму? Чего ты знал-то? Ничего по большому счету. Чего видел? Тоже толком ничего. Пил неделю со мной. В этом твой грех.
– Вот и я им так же говорю, – обрадовался Голин, затараторил. – Ну, хорошо, хорошо, говорю, допустил должностную халатность. Чего-то не доглядел, чего-то не проверил.
– Не понял! – оборвал его Сафронов. – А чего ты проверить-то был должен?
– Так это… Вашу вторую девочку я не видал. А вроде видал. А ведь ее ваш помощник тогда в долину увозил. Так ведь?
– Ну! Мы это в прошлый раз по телефону уже выяснили. Чего повторяешься? И тебе за это заплачено было щедро, если не забыл. Чтобы ты на глаза девчонке не попадался своей протокольной мордой. Все же выяснили. Чего звонишь?
– Я вам в прошлый раз не все рассказал, Илья Гаврилович, – с заминкой признался Голин.
– Ух ты! Снова денег хочешь? Теперь за подробности?
Сафронов рассвирепел. Что же это делается с миром?! Все хотят денег!
– Да не нужны мне ваши деньги, – не очень уверенно отозвался мужик и вздохнул. – Я не сказал вам в прошлый раз, что в том ущелье, где вы потеряли дочь, нашли останки.
– Это ты мне говорил, – напомнил Сафронов.
– Да, но я не сказал, что нашли останки двух девушек. А не одной! Как вами было заявлено десять лет назад, – с легким раздражением признался Голин.
– И что? – в глазах у Сафронова потемнело. Он еле вырулил на повороте. – Мало там чудаков срывалось за эти годы вниз? Разве нет?
– Может, и срывалось, кто спорит! Но… – собеседник перевел дыхание. – Но останки найденных девушек были одеты в одинаковые костюмы, Илья Гаврилович.
– И это может быть совпадением, – неуверенно оспорил Сафронов.
– Может быть, хотя никто в это не поверил, – мягко укорил его Голин. – А после проведенной экспертизы сомнения и вовсе отпали. Девушки родственницы.
– Какой экспертизы?!
Он знал, какой, но все равно спросил. Последняя попытка придержать дверцу захлопываемой клетки. Наивно и смешно!
– Экспертизы ДНК, – тяжело вздохнул мужик. И тут же проговорил с обидой: – Вовлекли вы меня в историю, Илья Гаврилович! Если бы я знал тогда, что обе ваши дочери сорвались в пропасть. Разве бы стал брать деньги?!
Стал бы, гад, еще как стал! Что же, думал, что тебе за невмешательство заплатили такое бабло?! Урод! Лживый урод!
– Поэтому я попрошу вас, когда вас будут допрашивать, Илья Гаврилович, не упоминать мое имя всуе, – закончил Голин почти с визгом.
– Разберемся. Может, и промолчу, – с угрозой в голосе пообещал Сафронов. – Только ты мне вот что скажи, Ваня… Кому же в голову пришло делать такой дорогостоящий анализ? Кому вообще в голову пришло лезть в эту чертову расщелину? Туда же, приплати, никто не полезет! Мы с тобой даже по протоколам другое место указали, где дочка моя погибла. А тут достали трупы, и вместо того, чтобы их похоронить, на анализ ДНК отправили. Кто такой ушлый, а?
И сразу подумал о Ганьшине. Этот иуда плетет сети! Он к его состоянию подбирается. Вроде и улетел, пожав руку с вежливой улыбкой. А охранника-то его видели на неделе в городе. Значит, оставил его тут. Зачем?!
– Ганьшин? – не выдержал, спросил Сафронов.
– Ганьшин? – фамилия мужика вроде удивила. – Не слыхал такой фамилии. Там будто какой-то офицер из полиции инициировал поиски.
– Офицер? Из полиции? – он даже не сразу понял, о ком речь, удивился. Невольно подумалось о молодом парне, посещавшем его дом. – Какой такой офицер? Молодой?
– Будто нет.
– А чего этому офицеру надо?
– Так он дочку свою уже десять лет ищет. Пропала она у него при невыясненных обстоятельствах. Он и идет по следу уже десять лет. Он и поиски организовал в частном порядке, и на экспертизе настоял.
– Фамилия? – прохрипел Сафронов и резко вдавил ногой педаль тормоза.
Все, ехать дальше он не мог. Ни черта не разбирал дороги.
– Фамилия у того офицера полиции есть?! – проскрипел он, зажмуриваясь.
– Ой, боюсь ошибиться, но то ли Игнатов, то ли Игнатьев, то ли Игнатенко. Как-то так. Так что, Илья Гаврилович, мы с вами договорились? Вы не станете…
– Не стану, – буркнул Сафронов через силу и выключил телефон.
Игнатьев! Игнатьев была фамилия того мужика, что нашел в ущелье трупы двух его дочерей. Этот мужик захлопнул только что своими руками тяжелую дверь его клетки…
Глава 24
В доме было очень тихо. Так тихо, что ей казалось, она слышит, как ползают под мощным фундаментом всякие мелкие подземные твари. Конечно, этого быть не могло. Она не могла слышать, как ползают черви или скребутся в бетонные плиты несчастные мыши в тщетной попытке проникнуть в дом, где можно было сыто и вольно жить.
Сыто и вольно…
Эльза мысленно пролистала последние годы своей жизни. Те, которые провела в этом доме после возвращения с учебы из-за границы. Были ли они – годы эти – сытыми и вольными? Сытыми – да. Ей никто ни в чем не отказывал. Она утопала в роскоши. Вольными – никогда. Ее всегда контролировала охрана. Если не охрана, то прислуга, если не прислуга, то глазастая Нелька, которая ее люто ненавидела. За что? Эльза так и не поняла. Она никогда не считала себя помехой на пути к ее счастью. Она всегда старалась вести себя тихо и незаметно. Чтобы лишний раз не натыкаться на изучающий взгляд отца. Чтобы не раздражать Нельку своим присутствием.
– Ты должна понимать, девочка моя… – наставлял ее в прежние годы вкрадчивым мягким голосом Ерофеев Андрей Сергеевич, втыкая иголку от капельницы ей в вену. – Что ты не такая, как все.
– Почему? – интересовалась она сонно, препарат всегда начинал стремительно действовать.
– Потому что в твоей жизни, на твоих глазах разыгралась жуткая трагедия. Ты своими глазами, не по рассказам – нет, видела, как срывается в пропасть твоя сестра. Срывается и погибает. Срывается и погибает. А перед этим страшно кричит, зовет на помощь. Ты помнишь ее крики? «Эльза, сестренка, помоги!»
Каждый раз, погружаясь в тяжелое забытье от препаратов, Эльза успевала подумать: а зачем ее психиатр ей каждый раз об этом рассказывает? Если хочет уберечь ее от стресса, зачем всякий раз напоминает о страшных криках сестры? О моменте ее гибели? Зачем?
Сейчас, вспомнив об этом, Эльза неприятно удивилась. А действительно, зачем?! Она включила телефон, странно, что отец не отобрал его, запирая ее в комнате. Нашла в небольшом списке фамилию Ерофеев. Нажала вызов. Врач ответил лишь с третьей попытки.
– Слушаю вас, Эльза Ильинична, – заплетающимся голосом, как если бы был пьян, проговорил Андрей Сергеевич.
– Добрый вечер, – поздоровалась она, не зная, с чего начать. Доктора своего она всегда недолюбливала. – Я не сильно вас беспокою?
– Ничего, я не занят. У тебя проблемы? Что-то случилось? И ты хочешь об этом поговорить? – заученно пробормотал он все так же странно, нетрезво. – Говори, Эльза. Если смогу, помогу. Хотя… Хотя вовсе не обязан этого делать. Твой отец уволил меня! После стольких лет добросовестной службы он меня уволил. Знаешь, а и славно! Хорошо, что уволил, а не…
Он запнулся, и Эльза так и не поняла, что хотел сказать Ерофеев.
– Кстати, ты принимаешь таблетки? – продолжил он после паузы играть в заботливого врача, хотя уже было ясно – он пьян.
Эльза отчетливо слышала, как звенит бутылка о стакан и переливается какая-то жидкость.
– Я не принимаю таблетки, Андрей Сергеевич. Уже пару недель. Вообще.
– Да?! – он изумился. – И как? Как самочувствие?
– Нормально. Сны снятся. Стали сниться сны.
– Кошмары не мучают? Видения? – он заметно оживился. – Это же интереснейший случай, Эльза. Послушай, ты должна мне сейчас все подробно рассказать. Голова? Головные боли не мучают?
– Да нет.
Она равнодушно пожала плечами, поймав свое отражение в темном окне. Безликий силуэт в длинном светлом платье.
– Послушай, но это же… Это же невозможно! После всего, что с тобой стряслось! – возмутился Ерофеев.
– А что со мной стряслось, Андрей Сергеевич? Я же ничего не помню.
– Ну… Твой отец говорил, что на твоих глазах в пропасть сорвалась твоя сестра. Что ты пыталась ее спасти и едва сама не погибла. У тебя случился страшный припадок. И потом в течение года, когда ты проходила лечение за границей, эти припадки повторялись несколько раз. Заграничные доктора всерьез опасались за состояние твоей психики. Этим и было вызвано постоянное наблюдение врачей… Врача… То есть мое наблюдение, я хочу сказать. И…
– А чем было вызвано то, что вы постоянно напоминали мне об этом, Андрей Сергеевич? – прервала его заплетающийся лепет Эльза.
– Что?!
– Каждый раз, как вы мне ставили капельницу, вы подробно рассказывали мне о том страшном дне. Зачем?
– Но… Разве ты запоминала? Ты же отключалась почти сразу! – он неожиданно пакостно хихикнул. – Надо же! Ты просто экземпляр для изучения, Эльза! Пардон… Я не то хотел сказать и…
– Так зачем, потчуя меня таблетками, которые блокируют нежелательные болезненные воспоминания, вы каждый раз напоминали мне о том дне? Это… Это такой метод лечения воспаленного сознания? Разве так подавляют стресс, Андрей Сергеевич?
– О господи! Дожил! – отозвался он с раздражением. – Каждая козявка будет учить меня лечить! Отец…
– Что отец?
– Твой отец рекомендовал мне делать это, – нехотя признался Ерофеев. – И настаивал. Утверждал, что это предписания заграничных психиатров.
– И вы в это поверили? – изумилась Эльза и насторожилась, ей показалось, что на первом этаже дома раздался какой-то грохот.
– Мне не платили за то, чтобы я верил кому-то! – фыркнул Ерофеев и снова принялся что-то там переливать. – Мне платили за то, чтобы я держал твою психику, твои воспоминания в узде. Все! Я это благополучно и делал. А методы… У каждого мозгоправа они свои, детка. Если врачи, которые выводили тебя из состояния глубокой душевной депрессии, считали, что так надо, то…
– А вы? Вы как считали? – перебила она его.
Разговор требовалось срочно сворачивать. Шум ей не показался. Тяжелые шаги отца она узнала. Тот поднимался по лестнице.
– Я считал, что это тебя излишне травмирует. Но моего мнения никто не спрашивал. И…
Что еще хотел добавить Ерофеев, Эльза так и не узнала. Она выключила телефон, потому что в замке ее двери заворочался ключ.
– Выходи! – жестко скомандовал отец, распахивая дверь. – Жду тебя в гостиной! Быстро!
– Сейчас, папа, – крикнула она в дверной проем. Отец так и не заглянул в комнату. – Я только переоденусь!
Широкое светлое платье, которое было сейчас на ней, особенно было нелюбимо им. Она решила, что не стоит дразнить его. Поэтому надела черные тонкие брюки и трикотажную рубашку кораллового цвета. Волосы, подумав, распустила по плечам. Он часто упоминал, что в подростковом возрасте ее невозможно было заставить убрать волосы в хвост или косу. Глянула на себя в зеркало: если не считать чрезмерной бледности, выглядела она терпимо. Не должна была вызвать приступа раздражения в нем. Поколдовав над телефоном, положила его в карман брюк и, обув домашние туфли на мягкой подошве, пошла в гостиную.
Верхний свет не горел. Комната освещалась двумя настольными светильниками под темными абажурами, почти не дающими света. Отец сидел в дальнем от входа кресле. Тяжелый взгляд, крепко стиснутые губы. В левой руке бутылка дорогого виски, ее он поставил на колено. В правой стакан, наполненный на два пальца.
– Пап?
Эльза застыла посредине комнаты, не зная, куда присесть. К столу – будет к нему сидеть боком. Ему не понравится. На соседнее с ним кресло – слишком близко, ей не хотелось дышать его перегаром. Села на двухместный диванчик и не близко, и не далеко, и глаза в глаза.
– Умная девочка, – неожиданно похвалил он. – Хорошо место выбрала. И обзор отличный. И не далеко. И не близко, удрать можно, если что. Плоды моего воспитания все же не пропали даром.
И сделал большой глоток из стакана. Эльза слегка улыбнулась, хотя и не поняла, с чего это она – если что – должна будет удирать.
– Ты подумала? – спросил он, отдышавшись после выпитого. И вдруг сказал: – Прекрасно выглядишь, детка…
А ей почему-то сделалось неприятно от того, каким тоном он сказал это «детка». Так он Нельку частенько называл, звучно шлепая ее по заду. Ее лично почти никогда.
– О чем, пап?
– Я о документах. Ты подумала насчет подписи?
Его глаза сейчас из-под набрякших верхних век смотрели на нее как два ствола из бойниц. Вот не сложилось у нее в уме другого определения, когда посмотрела на отца.
– Да, конечно. Я подпишу, – улыбнулась она, кивнув. – Ты прости. Чего-то настроения не было. Закапризничала.
– Ну-ну… – Он зажал бутылку коленками, опустил руку вниз за кресло, пошарил там, достал папку с бумагами, запустил ее по полу в сторону Эльзы. – Подписывай!
– Сейчас? – Эльза подставила ногу, поймав папку возле себя. – Прямо сейчас?
– Прямо сейчас, – кивнул отец и налил себе еще.
Она вытащила стопку бумаг, с гербами и голограммами, плохо ориентируясь в объектах недвижимости, что там упоминались. Начала поочередно подписывать там, где юрист отца наставил карандашных галочек. Бумаг было очень много. Ушло минут десять на то, чтобы пролистать и подписать все. Потом она сложила все обратно в папку, щелкнула кнопкой. Протянула отцу.
– Вот, пожалуйста.
– Умная девочка. – снова похвалил он похабным, не отцовским голосом. Приказал: – Положи на стол.
Эльза подчинилась. Положила папку на стол, вернулась на диванчик, стала смотреть, как отец напивается. В бутылке убавлялось заметно и быстро. Уловив момент, когда он отвлечется, Эльза сунула руку в карман брюк и нажала нужную кнопку на телефоне. Тут же смиренно сложила руки на коленях, опустила голову. В комнате было очень тихо. Не по-хорошему тихо. Даже придуманные ею мыши оставили попытки попасть в дом. И старинных напольных часов в простенке возле камина не было слышно. А монотонное движение огромного маятника всегда ее завораживало. И медленное солидное тиканье гипнотизировало. Дождь по стеклам не стучал, ветер стих. Воцарившаяся тишина будто готовила ее к чему-то. К чему-то нехорошему.
– Я пойду? – Эльза чуть привстала.
– Сядь! – рявкнул отец. Скомандовал: – Подай бумаги!
Эльза взяла папку со стола, подала ему. Он влез в бумаги, полистал, удовлетворенно улыбнулся. Сунул папку себе за спину. Кивком указал на диван. Эльза подчинилась.
– А где охрана, пап? – спросила она через минуту, чтобы не глохнуть от противной тишины. – Никого нет?
– Никого, детка. Только мы с тобой. – Он облизал край стакана, подмигнул ей. – Наш разговор не терпит свидетелей, детка.
– Разговор? Что за разговор? – странно заухало сердце, тревожно, предупреждающе. – А отложить нельзя? У меня… Что-то голова болит и я…
– Отложить нельзя. – Он мотнул крупной головой, недобро хмыкнул, уставившись в стакан. – Времени почти не осталось.
– Времени? Не осталось? Для чего, пап?
– Для того, чтобы выбраться из западни… – произнес он едва слышно и хрипло рассмеялся, заметавшись головой по подголовнику кресла. – Господи! Надо же было такому случиться! В западне… Я в западне, в которую сам себя вовлек!
– Я ничего не понимаю, папа. Я ничего не понимаю!
Едва заметным движением она потрогала мобильник в кармане, искренне надеясь, что он не отключился, что работает как надо.
– А ты никогда ничего не понимала! – взревел он, тяжело поднимаясь на ноги. Бутылка выпала из его рук и покатилась за кресло. – Тебе и не надо было понимать! Не надо было понимать, не надо было помнить! Кукла чертова! Чертова кукла!
– Не нужно, пожалуйста, – попросила она, вымученно улыбаясь, она всегда боялась его таким – громогласным, свирепым. – Не нужно кричать. Все будет хорошо, вот увидишь.
– Хорошо?! – он вдруг оборвал крик и рассматривал ее какое-то время пристально, изучающе, и неожиданно погрозил ей пальцем с тихим смешком. – А знаешь, ты права, малышка! Все еще может быть хорошо! В самом деле! Да, да, ты умница, детка!
И он заметался по гостиной, натыкаясь на мебель, грузный, неповоротливый. Что-то бормоча себе под нос, чему-то посмеиваясь. Его тяжелая поступь неприятными шаркающими звуками впечатывалась в ее мозг. Потом звук разбившегося стакана о стену. Отец запустил им в часы, которые в самом деле не шли, остановились. В часы чудом не попал.
Эльза поежилась. Только что ее угнетало отсутствие звуков, и тут же захотелось тишины – благостной, спасительной, необременяющей.
– Может, я пойду, пап? – она снова привстала, незаметно для него нащупав мобильник. – Мне надо прилечь.
– Сидеть! – заорал он и с неожиданной прытью шагнул к диванчику и с силой толкнул ее руками в плечи. Навис над ней, обдавая вонью перегара и застарелого пота от несвежей одежды. – Сидеть и слушать! Меня слушать, поняла!
– Да, да, только не кричи, пожалуйста! – она зажала уши ладонями. И убедительно всхлипнула. – Не кричи, пожалуйста!
– Ладно, ладно, не хнычь, – он поворочал тяжелой рукой в воздухе, потом шагнул к столу, выдвинул стул, сел напротив нее. – Есть одна история, детка. Давняя история.
– Что за история?
– История, в которой все мы волею судьбы и случая стали главными героями, – пробормотал отец и сморщился, по всему было видно, что роль рассказчика его угнетает. – Но так случилось, изменить ничего нельзя. Прошлое изменить не получается! Ни у кого, никогда! Понимаешь?
– Да, да, конечно.
– Умница, – похвалил он рассеянно. – Но зато можно изменить будущее! И мы с тобой в силах это сделать, детка. Ты готова мне помочь?
– Да, да, конечно, пап, я готова тебе помочь. Только скажи, как?
Она очень устала. Ей хотелось в свою комнату. И пусть даже он снова запрет ее. Пусть. Она примет горячую ванну, полную пены. Станет плескать водой на стены, с некоторых пор ей стало нравиться, как повисают на сверкающем кафеле мыльные клочья, чем-то таким милым и забавным это казалось. Какое-то тайное хулиганство, от которого весело в груди. Потом влезла бы в толстую теплую пижаму, при виде которой Нелька всегда морщила нос. И закрыла бы глаза. И стала ждать снов. Они в последнее время приходили все чаще и чаще. Правда, были белыми и холодными, как снег, который странно хрустел под ее ногами. Как битое стекло…
– Ты слушаешь меня, детка? – Отец больно схватил ее за подбородок, дернул лицо кверху. – Ты должна очень внимательно меня слушать, не отвлекаться.
– Хорошо. Я слушаю, – она кивнула, вдавливаясь в диванную спинку.
Отец сидел слишком близко. Слишком тяжелым и опасным казался. И еще каким-то незнакомым. Странные слова, холодный тон, чужой изучающий взгляд.
– Слушай… – кивнул он, поднялся со стула и заходил по просторной гостиной, заложив руки за спину. – История эта началась не десять лет назад, детка. А много раньше. Тогда, когда моя полоумная покойница жена решила завести второго ребенка.
– Меня? – ткнула девушка себя пальцем в грудь.
– Молчи! – Сафронов рубанул рукой воздух, будто отсек ту часть комнаты, в которой находилась сейчас она. – Молчи и слушай!.. Я не хотел второго ребенка. Никогда не хотел. Мне вполне хватало Оленьки. Я знал уже тогда, что никогда не смогу полюбить другое дитя, как ее. А ее я любил больше жизни самой. И поэтому второго ребенка я не хотел. И я был честен с женой, да! Я все время, пока она носила дочь, говорил ей об этом. Что не хочу! Что не стану любить! Что…
– И она умерла, родив меня… – тихо произнесла Эльза, впервые пожалев женщину, которую знала лишь по фотографиям и к которой ровным счетом никогда ничего не испытывала.
– Да. Умерла. Она заплатила, наверное, что пошла против моей воли. Но я непричастен, упаси бог! – помахал перед собой руками Сафронов и зло оскалился. – Так свыше решили. Забрали ее! Вот скажи, детка, что я мог чувствовать к ребенку, которого не хотел и который в результате забрал у меня жену? Молчишь? Потому что понимаешь… Ненависть! Я ненавидел вторую дочь! Я ее едва терпел!
– Не помню… – шепнула Эльза, обнимая себя руками, стало вдруг холодно, как в ее новых снах, когда она шла по скрипучему снегу как по битому стеклу.
– Я видеть ее не мог! – завопил Сафронов, не слыша ее. – Но делать вид приходилось, а как же! Окружение могло не понять. И приходилось фальшивить. Один человек понимал, как мне тяжко, – Оленька. Ей соврать было невозможно. Она все чувствовала. Она понимала, как тяжело мне было. Она одна… Время шло. Ничего не менялось. Кроме того, что моя вторая дочь подрастала. Ей было пятнадцать. И через три года она должна была стать совершеннолетней. И вступить в права наследования. Представляешь, детка, моя полоумная жена завещала все свои деньги, а это на тот момент было две трети моего состояния, своему не рожденному еще ребенку! Она очень боялась за себя, за дитя. Про Ольгу даже не вспомнила! Все, все, все оставила нерожденному ребенку!.. И если до ее восемнадцати лет я еще мог распоряжаться как-то средствами, какой-то частью их, то после наступления совершеннолетия… Девка росла дерзкой. Надеяться на то, что она позволила бы потом распоряжаться ее деньгами, было глупо. Нет, я не остался бы нищим! На тот момент я сам заработал немало. Но… Но обидно, понимаешь, было! И мне, и Оленьке… И тогда мы с ней придумали этот поход. Мы придумали его… Я, Оленька и Ленька.
– Кто это – Ленька? – еле выговорила она, язык не слушался, голос стал чужим.
– Мой помощник. Мой брат почти! Погиб! Так бездарно! В аварии! – с сожалением прищелкнул языком Сафронов. И погрозил ей пальцем. – Не перебивай! Так вот… Мы придумали этот поход. Все до мелочей продумали. Остановились на отдых. Поставили палатки. Все должно было случиться под утро, в темноте. Мы с Леней пошли за дровами. Поднималась метель. Надо было торопиться. Мы ушли ненадолго. Десять минут. Десять минут нас не было. Мы даже крика ее не слышали!
– Чьего?! Олиного?!
– Да! Когда вернулись, на краю обрыва на коленках стояла Эльза и безумными глазами смотрела вниз. И все время повторяла: я не виновата, она сама, она сама, я не виновата. Господи! Как же больно здесь! – Сафронов с силой стукнул себя правым кулаком в левую сторону груди. – До сих пор больно! Оленьки не стало из-за этой дряни!
– Оля сорвалась в пропасть? Ты хочешь сказать, что это я сбросила ее?! – темнота в комнате сгустилась настолько, что Эльзе стало казаться, она забивает ее нос, горло, лезет в легкие, мешает дышать.
– Олю сбросила в пропасть Эльза, – методично, как отчитывался, проговорил Сафронов. – Она сама призналась мне перед тем, как я… Как я убил ее! Задушил вот этими вот руками…
Эльза схватилась за свое горло, захрипела, скорчившись на диванчике. Голове было так больно, что она почти не улавливала смысла сказанного отцом. Да и понять было сложно, как он мог убить ее тогда – давно, если она сидит сейчас перед ним, жива и здорова?!
– Я убил своими руками свою младшую дочь, после того как она призналась мне в умышленном убийстве моей старшей дочери. – Сафронов остановился возле окна, уставился на свое мутное отражение, с выражением повторил, будто обращался к этому отражению, пытался убедить в своей правоте: – Я убил ее потому, что она убила первой! Нарочно! Оля даже ничего не поняла! Эта гадина… Она даже не догадывалась о наших планах! Она просто убила ее, потому что момент был удачным. Так она сказала перед тем, как сдохнуть.
– А что было потом? – выдохнула девушка, все еще надеясь, что в признании отца вот-вот прозвучит что-то о ее счастливом воскрешении.
– Потом я сбросил ее в пропасть следом за Оленькой, – пустым равнодушным голосом обронил Сафронов. И подняв палец, ткнул им в сторону окна, убеждая свое отражение: – Мои дочери умерли там… Десять лет назад… В тех чертовых горах! Бр-рр… Ненавижу горы!
И Сафронов вернулся к креслу. Нашел за ним укатившуюся бутылку. Помотал ею, рассматривая остатки, вылил их тут же в себя и снова запустил бутылку за кресло. Глянул на девушку почти с демонической веселостью.
– Теперь ты понимаешь, что ты не Сафронова, детка? Понимаешь, что ты не моя дочь?
– А… А кто же я?!
Странный хруст из сновидений – это, наверное, ее рассыпающиеся на атомы мозги! Он все громче в голове – этот хруст, все отчетливее.
– Ты… Ты просто девчонка, которую нашел Лео. Нашел, чтобы спасти мою задницу, мои деньги. Мою репутацию! А иначе как? Иначе бы сидеть мне за детоубийство! А так и овцы целы и волки сыта, н-да…
– Наше-ел?! Как наше-ел?! Где-е?! Я же не на дороге валя-аалась! – ее голос выделывал черт-те что, она не говорила, а напевала какую-то жуткую песню.
– О-оо, конечно нет! – Сафронов удовлетворенно хмыкнул. – Это была невероятная афера, самая удивительная и самая невероятная, которую удалось провернуть Лео! Когда он мне это озвучил, я подумал, что он сошел с ума от тревоги за своего хозяина. Но он сказал тогда: Гаврилыч, доверься мне. А что мне оставалось? Моя душа в клочья! Сердце разбито! Я запил! А он… Он все провернул. И, как оказалось, блестяще! Я вышел из запоя, когда ты уже лежала в клинике в Швейцарии и над тобой колдовали все сразу: и психиатры, и ортопеды, и светила пластической хирургии. Сколько денег тогда ушло! Не знаю… Подробностей не знаю, уволь. Но Лео провернул все блестяще!
– Что-о проверну-ул? Что-о? Я… Я не твоя-а дочь?
– Господи, детка, нельзя же быть такой тупой! – пьяно фыркнул Сафронов и с сожалением чмокнул языком. – Н-да… Училась блестяще, а все равно дура дурой. Повторяю! Ты – не моя дочь! Ты дочь совершенно других людей!
– А где они?! Где… Где мои родители?!
Это не с ней происходит! Не с ней! Это просто действие тех дурацких таблеток, которые ее заставлял принимать долгие годы Ерофеев! Вернее, побочный эффект от них. Она их перестала принимать, и вот – пожалуйста, заполучите безумие в подарок! Холодные сны, опасная реальность, отдающая мистикой.
– Твои родители? Хм-м… – Сафронов раздраженно закашлялся. Развел руками. – Матери у тебя вроде не было на тот момент. А отец… Этот подлый скот… Ментяра паскудный! Отец твой, как оказывается, все десять лет не оставлял попытки найти тебя, детка! И сейчас подобрался совсем близко. Поэтому у нас вовсе нет времени. Нам с тобой надо срочно рвать отсюда когти, детка. Все наши с тобой деньги за границей. Почти все! Здесь осталась недвижимость, которую ты только что благоразумно доверила мне. И…
– Но все это не имеет законного смысла, – вернулась вдруг к ней способность говорить обычным голосом. И она диковато глянула на чужого пьяного мужика с мощным тяжелым телом, большой лохматой головой. – Я – не наследница состояния, которое оставила после себя твоя жена! Ты незаконно распоряжался деньгами девочки, которой десять лет нет в живых! И теперь…
– И теперь? – грубо перебил ее Сафронов.
Сильно качаясь от выпитого, подошел к диванчику, схватил ее за руку и с силой дернул на себя, поднимая. Она еле устояла на ногах. Сразу затошнило от близости горячего потного человека, оказавшегося чужим и преступным, от вони перегара и от того, что он принялся вытворять второй – свободной – рукой, не удерживающей ее.
– Ты такая сочненькая, детка! – залопотал Сафронов, щупая ее со спины. – Такая хорошая! Нам с тобой теперь надо как-то стараться выживать! Иначе придется тебя убить, понимаешь! И чтобы никаких следов, сжечь тут все к чертовой матери! Придется оплакивать тебя! Ха-ха… Ты согласна?
– Нет!!! Пусти меня, сволочь! – завизжала девушка.
И вдруг, что совершенно было на нее не похоже, совершенно не вязалось с воспитанием, которое она получала долгие годы, она больно ударила его коленом в пах и выругалась. Пока он, согнувшись, рычал от боли, она отбежала к двери, достала из кармана мобильник и прокричала в него:
– Саша! Саша, ты все слышал?! Где ты, Саша?!
– Тут мы, за дверью. Ничего не бойся.
Дверь гостиной за ее спиной открылась. Ввалились, не вошли, два человека, тесня друг друга плечами. Саша, к которому она тут же бросилась на шею. И еще один – высокий, худощавый, с седой щетиной на лице, в туристической одежде. Он кивнул ей с болезненной улыбкой и тут же прошел к Сафронову. Вытащил из кармана пистолет и приставил его к крупному затылку.
– Что, сволочь! Что хочешь сказать мне?! – грудь мужчины тяжело вздымалась, второй рукой он схватил Сафронова за шевелюру, заставил смотреть себе в лицо. – Говори!
– Что говорить? – Сафронов криво ухмыльнулся, страха заметно не было в его глазах, усталость скорее и смятение. – Все слышали ведь. Она телефон включила, да? И вы все слышали? И небось записали?
– Записали, записали. Я не об этом тебя спрашиваю!!! Я просто хочу знать, как ты посмел?! Как ты посмел украсть мою дочь? Мразь…
– Ну украл и что? Вон она жива и здорова. Нарядная, сытая, ухоженная. А моя дочь где?! Где моя Оленька? Все зря… Все прахом… Убирайтесь из моего дома, слышите?! Все вы! Или адвоката сюда моего приглашайте. Ваша запись – тьфу и растереть. Я ничего не знал, и точка! Все Лео творил за моей спиной. Все он! К нему вопросы. Говорить во избежание самосуда не буду!.. Все… Забирайте свою девку и уходите…
Никто не ушел. Вызвали полицию. Явились самые высшие чины, с подозрением выслушали звукозапись, пригласили представителей прокуратуры, следственного комитета, снова слушали запись. Потом начались вопросы, вопросы, вопросы. В доме стало тесно от людей в мундирах и штатском. Много говорили, задавали вопросы ей, Саше и тому мужчине, который держал под дулом Сафронова. Этот мужчина звонил кому-то, передавал трубки полковникам, их тут оказалось целых пятеро. Те слушали, хмурились. И снова вопросы. Все затянулось до самого утра.
Она устала и уснула прямо в одежде и домашних туфлях в своей комнате, которая была вовсе не ее. И имя, на которое она отзывалась последние десять лет, оказалось не ее вовсе. Ее звали не Эльза, а Настя.
Настя… Настена… Настюша…
Так к ней обращался заросший щетиной мужчина, пока она не уснула. И странно, она как-то очень быстро вжилась в это имя. Очень быстро срослась с ним.
Конечно, не было никаких мощных толчков проснувшейся памяти, и она не узнала родного отца в этом мужчине, который настырно называл ее Настей. Он пытался что-то рассказывать ей о ее детстве, его остановил Саша.
– Не нужно, Сергей Евгеньевич. Она не вспомнит.
– Но как же так?! – хмурился ее родной отец. – Но стресс и все такое, это должно подтолкнуть.
– Это только в кино случается, – кивал Саша. – Здесь совсем другой случай…
… – Здесь совершенно другой случай, уважаемый! – восклицал двумя днями позже Ерофеев, к которому Настю привезли Саша с ее отцом. – Если я правильно подозреваю, что опять же мои предположения, подчеркиваю, ей напрочь стерли память! Совершенно!
– Но она же перестала принимать таблетки! – возмущался Игнатьев.
– А что таблетки? Таблетки, насколько я понимаю, блокируют стресс, способный вызвать припадок. Стрессовые воспоминания. Их она принимала скорее не для того, чтобы не вспомнить вас. А для того, чтобы не забыть, что Сафронов ее отец. Подчеркну, препараты в нашей стране не изучены вовсе! Кто их ей выписывал, откуда они брались, понятия не имею!
– Но вы же ее наблюдали десять лет! – возмутился Саша, он от Насти не отходил, все время держал ее за руку, будто боялся, что она исчезнет, отпусти он ее.
– Я ее не наблюдал! – обиделся сразу Ерофеев. – Я выполнял указания коллег из Швейцарии. И строго выполнял. Все их предписания. Только и всего. А наблюдать, юноша, мне никто бы не позволил. Сафронова не знаете?!
Да, Сафронов оказался тем еще крепким орешком. Обложившись батальоном адвокатов, он сумел оспорить свою причастность к смерти своих дочерей, к похищению Насти Игнатьевой. Ко всему, что с ней творили в клиниках за границей. Все свалил на покойного помощника, у которого был якобы доступ к его средствам. Ими он и распоряжался, превращая Настю Игнатьеву в Эльзу Сафронову.
– А как же запись его признания? – спросила Настя в самолете, когда они уже вылетали из Москвы в ее родной город, которого она совершенно не помнила.
– А что запись? Во-первых, он был пьян на тот момент и мог наговорить черт знает что. Во-вторых, после проведенной экспертизы специалисты усомнились, что этот голос вообще принадлежит ему. Ну а в-третьих… В-третьих, показания свидетелей подтверждают, что в твоем похищении Сафронов не принимал участия. Все делал его помощник. Он вместе с одним охотником из наших мест. Смерть акушерки Валентины никто не стал брать под сомнение. Повесить ее смерть на Сафронова не удалось. Хотя я уверен, что без него не обошлось. В общем, ему избрали пока меру пресечения – подписку о невыезде. Но сильно сомневаюсь, что он не выехал уже куда-нибудь подальше…
Когда они прилетели, встал вопрос, где размещаться Насте. По очереди посетили квартиру ее отца, где она когда-то жила, дом Саши и гостиницу.
– Я хочу к нему. – ткнула в сторону Саши Настя пальцем и умоляюще глянула на Игнатьева. – Прости… Мне нужно время…
– Хорошо, – он с силой свел челюсти, уставился на Сашу, потом произнес со вздохом: – Опять ты… Опять ты у меня ее забираешь. Что ты будешь делать!.. Но если ей там будет плохо…
А ей с порога там стало хорошо. Милый уютный дом. Чистый, теплый, с горой мягких, обтянутых мехом подушек на диванах и креслах, с грудой новенькой фарфоровой посуды в старинном буфете. Тяжелыми красивыми портьерами на окнах. И выцветшими от времени, но все равно красивыми коврами на полу.
– Кто все здесь прибрал? – Настя сразу забралась с ногами в угол дивана перед телевизором в самой большой комнате. – Не могу поверить, что все так тут было все то время, пока тебя не было.
– Конечно нет. – Саша подал ей большущую чашку с горячим чаем, пахнувшим дивно и пряно. – Это жена твоего отца, Света. Она здесь все мыла и чистила, пока мы добирались. Теперь, правда, бывшая жена.
– Они разошлись?! Из-за меня?!
– И да, и нет. Она косвенно была причастна к печальным событиям десятилетней давности. И кого-то успела встретить, пока отец тебя искал. Человек порядочный, помог ей буквально избежать гибели. И помог задержать того мерзавца, который тебя украл… у меня…
Саша сел на другой край дивана, отхлебнул из чашки отца, которую нашел среди новой посуды. Спасибо Светке, не выбросила. Хотя почистила тут основательно. Вещей матери и отца он так и не нашел. Надо будет узнать, куда она все подевала, оставив им пустые полки шкафов.
Внимательно посмотрел на Настю. Господи, он не узнал ее тогда, когда встретил в доме Сафронова, не узнавал и теперь. Она, конечно, была другая. И дело не только во внешности. Она еще стала взрослой. Но, главное, она его не помнила. Не вспомнила и отца. Может, и не вспомнит никогда. И пусть. Они станут жить заново. С чистой страницы, как после долгой разлуки.
Может, когда-нибудь… А вдруг?..
Надеяться всегда нужно. Настя же, как вошла в комнату, сразу села на свое любимое место в углу дивана. Это было ее любимое место! Из прошлого! В те редкие посещения, когда она у них бывала, она всегда туда забиралась. И сидела именно так. Может, совпадение, а может, и нет.
А вдруг когда-нибудь?..
– Что с ним сделали? – спросила Настя, потому что он надолго замолчал.
– Его задержали, он дал признательные показания. Все рассказал, как к нему обратился с просьбой его бывший сослуживец – найти девчонку пятнадцати лет, лучше беспризорную, но с определенными внешними параметрами. Он, оказывается, по всей стране к своим друзьям с такой просьбой обратился. Варианты были, но он их отметал. Никто не подходил. Либо порода была не та, либо волосы темные. И тут Сидорова Оксана… Племянница того самого охотника. Она была в меня влюблена, тебя, понятное дело, ненавидела. Она присутствовала при телефонном разговоре сослуживцев. И сразу предложила дяде тебя. Начали рассматривать кандидатуру. Выслали твое фото Лео по телефону. Его все устроило. Он прилетел сюда. Все заняло не больше недели, представляешь?! Всего каких-то восемь-десять дней, растянувшихся в десять лет. Сволочи!
Он не стал ей рассказывать, что к смерти оленевода, спасшего Сашу, тоже был причастен Русин. Он мог запросто в этом не сознаваться, но сознался. Смерть шантажиста Стаса тоже взял на себя, уверяя, что племянница его ни при чем. Очистил ее полностью. Но это не помогло. Места своего она все же лишилась.
Не стал ей ничего рассказывать об этом. Насте и без того хватило за минувшие месяцы. Ерофеев настоятельно рекомендовал беречь ее от стрессов.
– Память умерла, вряд ли вернется, но… Но тело живо. Мозг цел. Так что живите с тем, что имеете сейчас, – порекомендовал он на прощание.
– Саша… – Настя поставила на пол пустую чашку из-под чая, развернулась к нему. – Хочешь скажу?
– Скажи, – он улыбнулся. Да, глаза ее, с глазами им ничего не удалось сделать, глаза, взгляд – все прежнее. – Скажи, пожалуйста!
– Я ведь влюбилась в тебя сразу. Сразу, как ты вошел с Ганьшиными.
На ее щеки пополз румянец. Настя смущенно улыбнулась. И ему снова показалось, что он узнал ее улыбку – милую, скромную. И волосы она так же, как много лет назад, поправила, забрасывая на спину. Наваждение? Вымысел? Пусть так, но он готов ее узнавать всю оставшуюся жизнь.
– Может, так не бывает, но я, как увидела тебя, внутренне ахнула. Веришь?
– Верю, – он взял ее изящную ладошку в свою руку, перебрал пальчики. – Верю. Ты так смотрела на меня тогда! Даже Нелька заметила.
– Я влюбилась в тебя сразу, а знаешь почему?
– Почему?
Она подползла к нему на коленках, обвила шею руками и прошептала со вздохом:
– Потому что моя умершая память снова выбрала тебя, любимый…
Комментарии к книге «Месть Спящей красавицы», Галина Владимировна Романова
Всего 0 комментариев