«Лесная нимфа»

Лесная нимфа (fb2) - Лесная нимфа 1024K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Тамара Пилипцева

Тамара Пилипцева Лесная нимфа

© Керефова Т. Е., 2016

* * *

Глава первая

Как пустынен и дик этот горный проход, Темно-сизым массивом нависла лесная чащоба. Цао Чжи. «Как пустынен и дик…»

Вера с трудом открыла глаза. Хорошо, что проводницу предупредила, а то бы точно проспала. Проводница шумная, всех соседей по купе разбудила. Девушка быстро собралась. Поезд стоял здесь одну минуту. А ей вполне достаточно. У нее и вещей с гулькин нос, один рюкзак, в нём самое необходимое – не на все лето приехала, а всего лишь на две недели.

Решение о поездке пришло в одну из бессонных ночей. За последний год их было много, беспокойных, длинных, однообразных. Да и тетя звонила, все уговаривала, да еще письмо прислала. Не письмо, а указание к действию, где красной строкой проходило: отказ не принимается.

Вообще тётя в своем подробном письме сообщала о двух маршрутах: можно доехать до районного центра Катаевск, а затем пересесть на автобус до села Паласельга, где она и проживала. Село находилось в самом южном районе этого замечательного края. А можно, сообщала Мария Николаевна, сойти на остановку раньше, на станции Разъезд, и пройти по проселочной дороге около трех километров ущельем между гор по «невероятно красивым местам». «Заблудиться невозможно, – утверждала Мария Николаевна, – от станции до села местные жители протоптали довольно приличную тропу». В письме тётя подчеркивала, что о втором маршруте сообщает на случай, если Вера приедет днем.

К письму прилагалась схема, на которой была обозначена станция, слева – гряда высоких гор, справа – пониже. Между ними была нарисована тропинка. На рисунке всё было понятно, но Мария Николаевна всё это ещё подписала своим каллиграфическим подчерком. «Подчерк, как у мамы», – подумала Вера. И это не случайно, так как Мария Николаевна Огородникова была родной сестрой Ирины Николаевны, матери Веры.

После получения письма ее колебаниям пришел конец, и она решила, что недели две своего отпуска она проведет в семье тети, а затем поедет на Кавказ, к бабушке и дедушке. Так Вера Шереметова оказалась в стране «скал, валунов и десятков тысяч озер».

Первый приезд с родителями в школьные годы запомнился ей поездкой в город Петрозаводск. Она подумала, что с удовольствием еще раз посетит этот живописный край.

Конечно, Вера выбрала второй вариант маршрута. Пройти несколько километров пешком для нее труда не составит. После той полосы несчастий, свалившихся на неё, она хотела побыть среди природы и близких людей. В городе с его суетой ей не удавалось привести свои мысли в порядок, успокоиться. Поэтому приглашение тети поступило очень кстати. Кроме этого, в сентябре она решила пойти работать в школу, так как год назад окончила педагогический институт. Ей очень хотелось услышать мнение тети – педагога с тридцатилетним стажем, а заодно собрать гербарий из растений местности, где та проживала.

Чтобы разобраться в своей жизни, полезно провести какое-то время на природе. В общих чертах Вера наметила свое будущее. Она будет работать в одной из школ столицы и преподавать, согласно полученной специальности, биологию. По прошедшему году работы в детском саду она поняла, что ей нравится работать с детьми. Их любознательность не давала ей «закисать». Задаваемые ими вопросы заставляли и ее постоянно пополнять багаж знаний. Книги были ее друзьями с детства, и все, что с ними было связано, ей было интересно.

Несмотря на то что она ночь провела в пути, усталости не чувствовала. Рассвет только-только забрезжил. На станции она вышла одна. Вокруг не было ни души. Разглядеть окрестности не удалось из-за сильного утреннего тумана. Слева по нечетким очертаниям она с трудом угадала гряду невысоких гор. В свете фонаря станции она разглядела протоптанную тропинку и без раздумий шагнула на нее.

«Итак, я должна двигаться по тропинке, и она выведет меня к цели, – оптимистично подумала девушка. – Стоит только обогнуть гряду этих гор, и я окажусь в объятиях тети».

В конце концов, она двигалась навстречу рассвету. Да и тётя писала, что места у них спокойные, люди добрые. Рюкзак, который она приобрела перед поездкой, абсолютно не мешал при ходьбе.

По мере движения взгляд выхватывал вначале только контуры ландшафта, но затем очертания становились более четкими. Несмотря на подъем тропинки, шла девушка легко. У нее было прекрасное настроение. Душа, оказывается, тоже умеет петь. Предчувствие чего-то хорошего, зародившееся в ней во время сборов в дорогу, не ослабевало. Вера еще не знала, чему радуется, но ощущение радости уже захлестнуло, как явление природы, как неизбежная часть жизни человека. Разве такое ощущение может возникнуть в городе? Конечно нет. Только природа может доставить человеку бессознательную радость.

Тропинка, по которой девушка шла, успокаивала прохладой и уютом. За выступом горы она поворачивала круто влево и поэтому не просматривалась. Затем устремилась вниз, и появилось ощущение, что вот-вот станет видно село. Но за поворот возникло ущелье, которое образовали две каменистые горы. Если горы везде имели пологий спуск, заросший травами и кустарниками, в ущелье они были практически вертикальными и совсем «лысыми». Вера залюбовалась ими. Все-таки горы несут в себе торжественность. Даже величие.

Любуясь местными пейзажами, она незаметно прошла часть пути и радовалась, что отказалась от благ цивилизации и от соблазна доехать до села на автобусе. Она даже хотела вслух похвалить себя, но вдруг уловила внизу, где протекала небольшая речушка, а может быть, ручей, странный шум. «Какое-то животное», – промелькнуло в голове. Вспомнила, что читала о том, что в лесах Карелии встречаются медведи, волки и даже рыси. Сработал инстинкт самосохранения, выработанный человечеством за тысячелетия, она остановилась, задержав дыхание. Стараясь ступать неслышно, выглянула из-за куста. Увиденное повергло её в ужас: мужчина нес на плече человека. Тот не подавал признаков жизни. Со своей ношей мужчина направлялся в сторону зарослей.

Вначале она подумала, что это ее воображение из-за бессонной ночи сыграло с ней плохую шутку. Но в следующее мгновение она поняла, что это никакая не фантазия, а самая что ни на есть жуткая действительность.

Когда мужчина повернулся, ей стало видно часть его лица. На вид ему было около тридцати лет, волосы темные, но что поразило Веру – его бледное, расстроенное лицо. Убил, а затем пожалел? Она осторожно стала пятиться к скале, так как была убеждена, что с оврага это место не просматривается. Затем осторожно, стараясь, чтобы под её ногами не хрустнула ветка, отошла на несколько десятков метров. И когда, по её мнению, «убийца» не мог её слышать, пустилась бежать с завидной прытью для человека, проведшего всю ночь в пути. У нее было одно желание – как можно быстрее преодолеть этот отрезок пути.

Она бежала до тех пор, пока не выскочила из-за очередной выступающей скалы и её голова не врезалась во что-то мягкое. Вера подняла глаза и еле сдержалась, чтобы не закричать. Перед ней стоял детина двухметрового роста. Он стоял, как холодное изваяние. Лицо его было непропорционально крупным по сравнению с щеками, носом и нависшими бровями. Выделялись тонкие губы – признак злой натуры. Глаза у него сходились к переносице, узкий выступающий лоб очень роднил его с нашими далекими предками. Неандерталец! На лбу, ближе к левому виску красовался безобразный шрам. Незнакомец осматривал ее с ног до головы, буквально прожигая взглядом. Первые лучи солнца подсвечивали сзади его огромную, темную фигуру, как будто дьявольская сила явилась во всей своей красе. «Дьявол» не высказал ни малейшего удивления.

– Что так напугало милую девушку?

Мужчина старался говорить спокойно, но Вера уловила в голосе скрытую угрозу и, подавив испуг, миролюбиво и даже весело ответила:

– К тёте тороплюсь, боюсь, что она уже беспокоится.

– А кто наша тетя? – Мужчина разжал руку, которой с момента столкновения держал предплечье Веры.

– Мария Николаевна Огородникова.

– А, училка. – Впервые за время разговора на его лице промелькнуло подобие улыбки.

– Да. – Вера сделала шаг в сторону, пытаясь обойти мужчину.

– Ты от станции идешь?

– А что, этой дорогой еще откуда-то можно идти? – Местности она не знала, но вопросы незнакомца ее раздражали.

Мужчина внимательно на неё посмотрел, но с места не сдвинулся.

– Кто-нибудь встретился? – как удав, глядя на Веру, спросил мужчина. «Так я тебе и сказала» – подумала она.

– Нет, попутчиков не было, поэтому и пятую скорость включила, – стараясь не смотреть ему в глаза, ответила Вера.

Она обошла его и, не оглядываясь, пошла в сторону села. Затылком она чувствовала, что мужчина смотрит ей вслед. Шагов его она не слышала. Но когда набралась смелости оглянуться, на тропинке никого не было. Он исчез так же внезапно, как и появился.

«Да, для одного утра стрессов многовато, Вера Тимуровна. Тихие, спокойные места с добрыми людьми. Занимательное начало отпуска!» – подумала она и ускорила шаг. Как ни подстегивал её страх и пережитые впечатления, но, поднявшись на возвышение, она застыла, поразившись открывшейся её взору красоте. Село из нескольких прямых улиц утопало в зелени. С трех сторон оно было окружено горами, такими же невысокими, по каким она только что прошла. И от этого казалось, что село находится в колыбели и по-матерински охраняется цепью гор.

По отблеску солнечных лучей она поняла, что слева расположилось озеро. Нежно-голубая вода озера приковывала взгляд. От него тянуло утренней прохладой. Вера вспомнила, что в их первый с мамой приезд она приходила со своими двоюродными сестрами Лидой и Надей сюда купаться. «Вот мы встретились вновь. Здравствуй, озеро! Я рада нашей встрече». Она распахнула руки в приветствии.

Солнце уже достаточно поднялось, ветра не было, и спокойная зеркальная гладь воды завораживала. Только начавшийся летний день еще не наполнился той гаммой звуков, которую создает пение птиц, жужжание насекомых, струи воды, шум проезжающих машин.

Из завороженного состояния её вывел родной голос:

– Верочка, ну где ты запропастилась? Я уже начала беспокоиться.

По тропинке поднималась женщина лет пятидесяти пяти с удивительно приятным лицом.

– Тётя, – нежно прошептала девушка. Последний раз они виделись год назад, на похоронах родителей Веры.

Они тепло обнялись.

– У тебя все нормально? – спросила Мария Николаевна, видя взволнованное лицо племянницы. Взгляд ее серых глаз был доброжелательным и открытым.

– Всё хорошо, двигалась быстро. Тетя, а как ты узнала, что я пойду с разъезда? – удивленно спросила Вера.

– Так автобус из райцентра уже пришел. Тебя не было. Вот я и решила пойти тебе навстречу.

– А я иду и красотами вашими любуюсь.

– Да, полюбоваться есть чем. – Она перехватила взгляд племянницы. – В Карелии более шестидесяти тысяч озер. У нас небольшое озеро, но посмотри, какое оно красивое. Более тридцати лет здесь живу и все восторгаюсь этой удивительной природой. – Мария Николаевна остановилась, давая возможной Вере полюбоваться озером. – В этом году лето как по заказу для отдыха измученных городских жителей. Тепло, вода в озере хорошо прогрелась. Жаль только лето у нас короткое.

– Тетя, а зимы здесь суровые?

– Что ты! Гораздо теплее, чем в твоей Москве.

– А я думала, если край северный, то и морозы трескучие.

– На моей памяти лет десять – двенадцать назад была очень холодная зима, морозы доходили до сорока градусов. А больше таких холодов и не помню. – Она вновь обняла племянницу. – Здорово, что ты приехала. Когда нет занятий в школе, день такой длинный. Скучно одной дома. – Мария Николаевна провела рукой по волосам племянницы, заглянула в глаза. – Иван уехал на три недели в пансионат, обещал периодически наведываться.

– А Лида с Надей приезжают?

– А как же. Лида с мужем живут в Финляндии. Я тебе говорила, что он финн. Обещали вот-вот приехать. А Надя часто приезжает. Она же в районном центре, Катаевске, работает. В институт не захотела поступать. После окончания Школы парикмахерского искусства в Санкт-Петербурге несколько лет работает парикмахером, – продолжала рассказывать Мария Николаевна, когда они спускались с пригорка. Тропинка в этом месте пошла под уклон.

– И ей это нравится? – удивленно спросила Вера.

– Не просто нравится! Она влюблена в свою работу. Убеждена, что это самая творческая работа на Земле и еще семи планетах Солнечной системы. По-видимому, это ее призвание! – Мария Николаевна радостно заулыбалась. – Она делает такие прически, что невесты со всего района едут к ней прихорашиваться перед свадьбой. А когда выпускной бал у школьников, она работает по двадцать часов. Кстати, она меня предупредила, чтобы мы сообщили ей о твоем приезде. Командирша наша, вся в отца.

– Я рада за Надю. Заниматься тем, что приносит удовольствие, классно.

– Ой, что я всё о нас, – спохватилась она и, посмотрев в глаза племяннице, проникновенно спросила: – Как ты Верочка? Тяжело без родителей?

Вера до глубины души была тронута ее материнским участием. На глазах у нее появились слезы.

– Иногда невыносимо, – тихо произнесла она. – С тех пор как они погибли, все в жизни воспринимается по-другому, все, что казалось незначительным, приобрело смысл, а то, что раньше казалось важным, оказалось пустышкой.

– У меня дня не бывает, чтобы не вспомнить Ирочку, наше детство. Она только на два года меня старше, а для меня таким авторитетом была. Я и в педагогический пошла по её стопам. Жалею, что редко встречались в последние годы. Теперь уже ничего не воротишь, – горестно вздохнула Мария Николаевна.

– Я первые месяцы без них вновь привыкала жить. Хорошо, что подруга убедила на работу в детский сад пойти. Среди детей о плохом не хочется думать.

– А почему в детский сад? Ты же училась на биологическом факультете педагогического института.

– Морально была не готова, а когда пришла в себя, учебный год уже начался. Вот вернусь домой, подыщу работу по специальности, – заверила Вера.

– Вот и правильно! – воскликнула Мария Николаевна. – Сейчас не встретишь семей, которые из поколения в поколение так были бы преданы профессии педагога. Твои бабушка и дедушка были педагогами. Мы с Ирочкой пошли по их стопам. И ты молодец, а вот мои девочки не захотели стать педагогами. А знаешь, наш дед, твой прадед, Лебедев Лев Самуилович, еще с Наркомом просвещения Луначарским Анатолием Васильевичем работал.

– Да, мне еще бабушка об этом рассказывала. У нас сохранилась фотография, где они вместе.

– Наша с Ирочкой мама была хорошая рассказчица.

– Бабушку я хорошо помню, – отозвалась Вера. – Если я делала грамматические ошибки, для неё это была трагедия.

– О, да! Она любила повторять: «Не знать родного языка – это преступление. На нем разговаривали…» И следовал длинный список писателей и поэтов. – Мария Николаевна широко развела руки, показывая величину списка.

– Причем бабушка всегда этот список обновляла.

Вера вскочила на придорожный камень, скрестила руки на груди и с серьезным лицом продекламировала:

– О, великий, могучий, правдивый и свободный русский язык…

– Тургенев был прав. Язык действительно и великий и могучий, – поддержала Мария Николаевна.

Остаток пути в разговорах прошел незаметно. Веру не покидала мысль о том, что стоит рассказать об увиденном в горах тёте, но, взвесив все «за» и «против», она решила пока помолчать. В сельской местности тайное быстро становится явным.

Пока Мария Николаевна готовила завтрак, Вера умылась, переоделась в платье, собрала свои роскошные волосы в тугой хвост и пошла на звон посуды.

У каждой хозяйки свой стиль обустройства кухни. Здесь преобладали два цвета: белый и голубой, под гжель. Приковывал взгляд удивительно воздушный тюль с замысловатым рисунком. В шкафу стояли гжельская посуда и сувениры, на стене висели часы в этом же стиле. Еще на кухне находилась коллекция самоваров разного размера и формы. Одни бросались в глаза яркостью. Другие с трудом можно было назвать произведением искусства, но от их медных боков веяло теплом. Сама кухня была светлая, в ней приятно пахло домашней выпечкой.

Мария Николаевна отодвинула занавески, открыла настежь окно, и кухню залило солнечным светом. Легкий ветерок превратил занавески в развевающиеся паруса.

Завтракать женщины сели вместе. Стол был заставлен, как отметила Вера, натуральной едой: в тарелках лежали огурцы, помидоры, посредине стола на сковородке фырчала яичница. Хозяйка поднесла молоко в глиняном кувшине.

– Я думала, что такие кувшины остались в прошлом, – искренне удивилась племянница.

– Без них в селе нельзя, – отозвалась Мария Николаевна. – Немногие уже имеют коров, но у нас она есть. В таких кувшинах молоко хорошо сохраняется. Стеклянная банка не может с ними конкурировать. Раньше все жители села работали в совхозе или в районе, но с тех пор, как совхоза не стало, а мебельная и швейная фабрики в районном центре обанкротились, люди в основном живут подсобным хозяйством. Хоть полуфабрикаты пытаются вытеснить еду с грядки, но ничего лучше нет того, что на своей земле выросло. Хотя, конечно, после отъезда наших девочек корова нам с Иваном не очень нужна. Но Карамелька у нас как член семьи. Пока морально не готовы с ней расстаться.

Мария Николаевна рассказывала, а Вера за обе щёки уплетала завтрак. Впервые за последний год она чувствовала себя почти счастливой. Мария Николаевна была похожа на свою сестру, только ростом немного ниже и телом поплотнее. Такое же открытое лицо и светлые глаза, как говорила Вера, умные. Однажды она сказала об этом матери, а та в ответ рассмеялась.

– Тетя, а ты почему не завтракаешь? – встрепенулась Вера.

– Ты посмотри, голубушка, сколько времени, – смеясь, ответила Мария Николаевна. – Я встаю рано. Корову нужно подоить, пастись отправить, а пока не наступила жара, на огороде нужно что-нибудь успеть сделать.

– Корову доить не умею, а что касается огорода, жду поручений. Имею опыт работы на собственной даче и на огороде у бабушки Лизы.

В памяти всплыли радостные картинки детства. Летом они всей семьей приезжали к родителям отца, дедушке Али и бабушке Лизе. Дом их находился в Приэльбрусье, у подножия горы. Вера любила наблюдать, как низко проплывали облака, иногда они цеплялись за горную вершину и какое-то время лежали на ней. «Отдохните, отдохните», – шептала маленькая девочка. Потому что верила, что все, как и человек, нуждается в отдыхе.

А под обрывом горная река пела свои нескончаемые песни, днем – вполголоса, ночью – громче. А какой грозной она становилась после дождя! Брызгая пеной, с легкостью несла камни, которые и взрослому мужчине сдвинуть было не под силу.

На крутом берегу реки рос дуб. Он был такой старый, что узловатые корни выступали из земли во все стороны. И такой высокий, что девочке казалось, что он подпирает своими ветвями небо. Она подолгу могла смотреть на него. Ей он казался сказочным властелином.

Бабушка и дедушка вставали рано. Однажды бабушка предложила Вере – тогда она только окончила первый класс – пойти встречать рассвет. Они пошли на берег горной реки. Шум ее завораживал. Бледный диск солнца уже посылал на землю ласковые лучи. Природа в это время была спокойно-умиротворенной. Это состояние передалось и девочке. Она смотрела вокруг широко открытыми глазами. На губах играла улыбка. Бабушка с умилением глядела на внучку. Она хорошо ее понимала. После этой прогулки девочка часто просила разбудить ее пораньше.

Как здорово было встать поутру и идти навстречу рассвету. Рассеивалась ночная мгла, сияли снежные вершины. В течение часа они становились то изумрудно-зелеными, то светло-фиолетовыми, то огненно-красными. И только когда всходило солнце, они становились серебристо-ослепительными. И очень грациозными. От них не исходило холодности. Как легко дышалось! С каждой минутой все больше детскую душу начинало заполнять это не сравнимое ни с чем ощущение восторга. Однажды зародившись, оно навсегда остается в человеке.

Казалось бы, ну какая польза человеку от чудес природы. Их же нельзя потрогать, употребить с выгодой для себя. Ну какую роль эти явления играют в его жизни? Оказываются, играют, и очень большую. Человек останавливается перед ними, пораженный, удивленный, и в такие минуты доброта вливается в его сердце. Доброта, которую он передает другим людям.

Вера вспомнила, как они с бабушкой и соседскими детьми в день уразы раздавали кулечки со сладостями: конфетами, выпечкой, фруктами. Так поминают усопших родственников на Кавказе. Чем больше людей угостят, тем лучше. И для тех, кто ушел из этой жизни, и для тех, кто о них помнит.

А дедушка Али в свободное от работы время перебирал четки. У него их было несколько. Вере нравились из зеленого нефрита и из янтаря. Цвет нефрита напоминал ей цвет природы. Но все-таки ей больше нравились четки из янтаря. Ведь это застывшая смола хвойных деревьев, так любимых ею. Бусинки были от желтовато-коричневых до медово-прозрачных. А внутри них вились причудливые узоры, напоминающие то языки пламени, то кучевые облака. Когда на них падали солнечные лучи, то казалось, что свет проникает в прозрачные прожилки янтаря. Пальцы деда неторопливо перебирали бусинки, и взгляд его говорил, что он в эти минуты находится далеко-далеко. Может быть, он тоже уносился мыслями в свое детство. Постукивание четок дады, как она его называла, всегда наводило на нее умиротворение. А когда у него обнаружили болезнь суставов, врач настоятельно рекомендовал перебирать их как можно чаще. Мелкая моторика пальцев при перебирании четок может помочь при лечении болезни суставов.

– Так и не довелось мне съездить к родителям Тимура. – Голос тети вернул племянницу к действительности. – Ирина каждый год приглашала, рассказывала о гостеприимстве Лизы и Али, а я все никак не могла время найти. А теперь уже и моей сестрички нет. Вот так и живем: все нам некогда, а потом и поздно, – вздохнула Мария Николаевна.

– Тетя, а давай все вместе съездим к бабушке Лизе и дедушке Али. Вот они обрадуются! Ведь роднее меня у них теперь никого нет. Папа их единственный сын, – с грустью добавила девушка. – Представляю, как им сейчас тяжело.

– Да, горе горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело. И ничего нельзя изменить. – Тетя тяжело опустилась на стул, скрестив руки. – А к Лизе и Али мы обязательно съездим. Они нам родные люди.

Помолчав, Мария Николаевна стала убирать со стола. Вера стала ей помогать, но женщина её остановила:

– Иди, отдохни с дороги, всю ночь ехала.

– Я не устала, у вас такой воздух, как сказала бы моя подруга Галка, обалденный.

– Это та высокая светленькая девушка, которая на похоронах была?

– Да, мы с ней дружим с детского сада. В одной школе учились. В одном доме живем.

– Это уже дружба, проверенная временем. Такой дружбой дорожить надо.

– Да, она мне очень помогла. После похорон «выхаживала» меня, первое время со мной ночевала.

– Все-таки иди отдохни. Не хочешь спать – можешь почитать. Книг у нас много. – Мария Николаевна кивнула в сторону комнаты.

Девушка прошла в комнату, которую показала ей тетя. Убранство комнаты, на взгляд городского человека, было старомодным: на стенах обои с узором из крупных цветов, на окнах занавески в цветочек, такое же покрывало на кровати. На столике скатерть с вышитыми гладью цветочками. Но все эти цветочки были пастельных тонов и поэтому абсолютно не раздражали, наоборот, были трогательно прелестны. Сдержанная красота. Убранство этой комнаты напомнило ей интерьер в доме бабушки Лизы, только там все было с кавказским колоритом. Домоткаными шерстяными ковриками были увешаны стены и устлан пол, Вера любила ходить по ним босиком. Подаренный бабушкой ковер из ярких шерстяных ниток она увезла домой, и он занял свое законное почетное место перед ее кроватью.

Оставшись одна, Вера снова мысленно вернулась к утренним событиям. Убили человека, в этом сомнений не было, а в селе тишина. Тетя в разговоре ничего об этом не сказала, а может быть, это произошло этой ночью, и еще никто об этом не знает? А родственники, друзья? Стоп, день только начинается. Значит всё еще впереди.

Задумавшись, Вера проходила по комнате и скользила взглядом по полкам, поставленным друг на друга, образовывавшим книжный шкаф. Все они были заставлены книгами, которых действительно было много.

В их роду всегда любили читать. Две полки занимала Библиотека мировой литературы для детей, издательство «Детская литература» Москва, 1978–1983 годы. Вера насчитала 47 томов. Понятно, что это для Лиды и Нади. Несколько томов альманаха «Подвиг» издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» и в них известные для нее произведения Бориса Васильева «Не стреляйте в белых лебедей», Василия Быкова «Дожить до рассвета», «Сотников», Павла Нилина «Жестокость». Еще одну полку занимала литература о педагогике издания разных лет, несколько книг были приобретены совсем недавно. «Основы педагогического мастерства», «Педагогика»… Вера взяла одну из книг. От нее еще пахло типографской краской. Почитывает тётя профессиональную литературу.

Внимание Веры привлекла изрядно потрепанная книга. Видно было, что не один человек подержал ее в руках. Это была книга Сергея Львова «Огонь Прометея», издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1960 год. Да, Вера, тебя еще и в помине не было. А ее уже читали. И не просто читали, а даже зачитали до дыр.

В произведении двадцать одна глава. Герои этих глав живут в разных странах и в разные века. И на страницах книги «факел свободолюбивых идей» несут древнегреческий драматург Эсхил, Джордано Бруно, Александр Герцен, Николай Огарев и многие другие, кто, как эстафету, передают факел следующему поколению.

В книге лежали две закладки. Первая на главе «Поэт, каким он должен быть». Вера прочитала несколько строк и поняла, что она о неизвестном авторе и его бессмертном произведении «Слово о полку Игореве». Вторая закладка на главе «Горящие сердца» о Сергее Чекмареве и Василии Кубаневе. Как она ни старалась, не могла вспомнить этих авторов. «Надо будет обязательно прочесть их произведения», – подумала Вера.

На верхней полке стояли фотографии в рамках. Свадебный снимок тети и Ивана Васильевича, рядом фото Лиды и Нади в школьных формах с белыми бантами. Вера с родителями. За исключением одного человека рядом с Лидой, все были ей знакомы. Догадалась, что это муж Лиды – кому же теперь находиться рядом с ней?

В их семье никогда не произносилось слово «скука». И Веру она никогда не посещала. А все паузы между делами она заполняла чтением. Она могла взять с полки книгу, открыть ее и через несколько минут искренне сопереживать героям, вместе с ними радоваться или огорчаться.

Взяв сборник стихов Расула Гамзатова, она удобно расположилась на подоконнике и принялась читать, но смысл прочитанного ускользал, отвлекавшие ее обрывочные мысли она не могла собрать воедино. Она не видела, как, свесившись через забор и улыбаясь, на неё смотрела девушка.

Поняв, что она не стала объектом внимания, девушка заговорила первая:

– Здрасьте! Ты племянница Марь Николавны? – Девушка говорила быстро, «проглатывая» часть слогов.

– Добрый день! Племянница. Меня Верой зовут. – Она улыбнулась незнакомке.

– А меня Анисьей, – ответила та, будто внезапно застеснявшись.

– Редкое по нынешним временам имя, – отозвалась Вера. Она сразу поняла, что девушке оно не нравится. – А ведь это прекрасное греческое имя и в переводе означает «исполнительная», «благотворная».

– Вот-вот, редкое. Я тоже своим об этом говорю, назвали бы меня Ольгой, или Леной, или Катей, а то – А-ни-сь-я. – Девушка, растягивая, произнесла своё имя.

– А ты школу закончила или еще учишься?

– В одиннадцатый класс перешла.

– Сколько у вас в классе девочек с одинаковыми именами? – Веру явно забавлял этот разговор.

– Светлана Тароева, Светлана Ливаева, Оля Ярошева, Оля Калева, Оля Доронина, Лена Карбышева, Лена Тимофеева, – шептала девушка и загибала пальцы вначале на одной руке, затем на другой и, посчитав, радостно воскликнула: – О, достаточно много!

– А Анисья?

– Я одна-а, – протянула девушка, как будто делая открытие.

– Вот! – Вера многозначительно подняла указательный палец вверх. – А во времена царствования императора Максимиана была христианская святая Анисия Солунская. А можно я буду называть тебя Аниса?

– Можно, меня мама так называет, а бабушка – Анисьюшкой.

– Красиво, очень певуче. Да что мы с тобой через забор разговариваем. Заходи. – Вера помахала рукой.

Не дослушав Веру, Анисья ловко перепрыгнула через забор и в два прыжка оказалась возле девушки. Заглянув на обложку книги, рассмеялась:

– Мудростей набираешься у Гамзатова?

– Вроде того.

Бесцеремонность Анисьи и то, что она с первой минуты обращалась к ней на «ты», совсем не раздражали, а, наоборот, забавляли Веру.

Воспользовавшись болтливостью соседки, она решила разведать обстановку:

– Аниса, а у вас какой-нибудь культурный центр имеется?

– Конечно, Дом культуры имеется. Танцы бывают, кино показывают, артисты приезжают с концертами, ну это редко.

– А безопасно ходить по вечерам? Хулиганы не проказничают?

– Да ты что! Тихо у нас. Скука скучная! Вот только вчера вроде какая-то драка была. – При этих словах Анисьи Вера насторожилась, но в это время с крыльца соседнего дома женский голос позвал Анисью, и она опять бросилась к забору, хотя калитка находилась в нескольких метрах.

– В субботу пойдем на танцы, – обернулась она, перелезая через забор, и скрылась.

– Вот командир, приказала – и точка. – Вере стало весело. – Конечно пойдем. Очень мне это любопытно. – Последние слова она произнесла в раздумье, скорее для себя.

«Вот это „скука“», – подумала Вера, – человека нет, а всё спокойненько. Убийца ходит рядом. Вокруг тишь и гладь. Непонятно. И тетя ничего не сказала. Хотя она могла не сказать, чтобы не напугать… Наоборот, она должна была меня предупредить об опасности, если бы такая была! Или… если бы она знала о случившемся».

Диск солнца незаметно катился к закату. День прошел быстро. В городе в это время уже включают освещение. В селе рано ложатся спать. Лежа в постели, Вера прислушивалась. Окно было открыто. Оно выходило в огород. Вначале звуки были разнообразные. Но постепенно день замирал. Раздались чьи-то торопливые шаги, стук щеколды. Через какое-то время шум машины, хлопок дверцы, скрип ворот и опять шаги.

Наступила тишина, а она все лежала и ждала. Тишина, оказывается, тоже мешает уснуть. В городе никогда не бывает абсолютной тишины. Звуки города спутываются, и часто трудно определить их происхождение. Даже закрытые окна не спасают.

На одного соседа непременно ночью «накатывала» волна творчества, и среди ночи раздавался победный звук контрабаса. Другой в пьяном угаре любил учить своих домочадцев. Крики и топот продолжались по несколько часов, пока он с грохотом не падал на пол, засыпая, или по вызову соседей не приезжала полиция.

Да и спала Вера последний год тревожно, часто просыпалась. Подходила к окну и смотрела на ночной город. Усталость на какое-то время укладывала ее обратно в постель, но через короткое время следовало тревожное пробуждение. Иногда с холодными капельками на лбу, с бешеным стуком сердца и пульсирующей болью в висках. Ее преследовали одни и те же мучительные сновидения. Чаще она кого-то догоняла на покрытой серой мглой дороге. И просыпалась от скрежета металла.

А мысли настойчиво возвращались к событиям сегодняшнего дня. Даже не к событиям, а увиденным картинкам.

«А что, если этот громила был соучастником и стоял на страже, пока другой прятал труп? Не случайно он задал вопрос: не встречала ли я кого-нибудь? Выяснял, видела ли я того „носильщика“. Надо завтра расспросить тетю, кто это. Вдруг мой ответ показался ему не убедительным».

Эти мысли мешали ей уснуть. Она еще долго беспокойно ворочалась с боку на бок, и только под утро ей удалось забыться тяжелым беспокойным сном. Она еще не знала и не догадывалась, что этот день определил всю ее дальнейшею жизнь. Полноводная река под названием Судьба сделала крутой поворот и потекла по другому руслу.

Не отталкивай то, что приходит…

Проснулась девушка от того, что солнечные блики скользили по лицу, как будто играя с ней. Приоткрыв глаза, она увидела, что солнечные зайчики прыгают по полу, стенам. Вере казалось, что они так стараются, чтобы ее развеселить. Милые солнечные зайчики, которые в отличие от лесных зверушек никогда не линяют. Протянула руку и, поддерживая игру, стала их ловить. Через какое-то время они переместились к окну.

Но Вера не спешила встать. Приятно лежать в прохладной комнате и прислушиваться к доносившимся звукам: пению петухов, лаю собак, мычанию коров, позвякиванию ведер, скрипу тормозов машин. Девушка отгадывала происхождение этих звуков. Ей, городской жительнице, все было интересно. Жители села наверняка не обращают на такое внимания.

Город и село просыпаются по-разному. Город просыпается постепенно, как бы нехотя сбрасывая ночную пелену. А в селе только-только первые солнечные лучи прорезали небо, и природа сразу оживает. И из всего этого льется радость.

Затем воспоминания унесли её в детство. Свой детский мир она помнила отрывками. В отличие от своих подружек, не была фантазеркой. Воздушных замков не строила, разве совсем чуть-чуть.

«Вера у нас стоит на реалистической платформе!» – смеялся дедушка. Но как прекрасен был окружающий ее личный мир! По ее глубокому убеждению предметы вокруг нее были человечными, то есть живыми, и имели свою душу. Окружающие ее взрослые соглашались с ней. У взрослых тоже был свой мир! У каждого взрослого имелись любимые книги, кинофильмы, музыка. В момент переживаний разве взрослые не вытаскивают из тайников вещички, которые им дороги, как воспоминания о периодах, а может быть, и мгновениях жизни?

Но как важен в становлении человека период детства. Все из детства! Если человек счастлив в детстве, он не может вырастить плохим человеком! Ведь черты характера человека формируются не только генами родителей. Важно и то место, где прошло детство, и как оно прошло.

А ее детство было счастливым и светлым! Ее окружали люди, которые ее любили. Они не изводили ее нравоучениями, не делали замечания по пустякам, не мучили напоминаниями о несделанном. Они ей доверяли! Педагоги и психологи без устали твердят, что ошибки в воспитании могут аукнуться во взрослой жизни. Правильно твердят. Скольких поломанных судеб можно было бы избежать, если бы ребенок получил свою порцию любви!

Она была единственным ребенком в семье, но избалованность к ней не пристала. Неконфликтная по натуре, она со всеми поддерживала доброжелательные отношения. Может быть, излишне строгая. Поэтому и мальчики к ней обращались не с проявлениями внимания, а чтобы списать, одолжить учебник. Она делилась охотно, успехам других радовалась, помогала с удовольствием. Поэтому авторитет ее был на высоте. В то же время была независимой, никому не кланялась, но и нос не задирала.

Училась она всегда хорошо по всем предметам. Диапазон ее интересов был широк. Сочинения, где нужно было обобщить, анализировать, дать волю своему воображению и высказать свое мнение, всегда писала на свободные темы. Но в старших классах особенно стала проявлять интерес к литературе и биологии.

Отец учил ее, что в жизни надежнее всего полагаться на свои силы. Если у нее что-то не получалось, мама часто повторяла, что нет ничего невозможного. Просто нужно стараться и трудиться. И главное верить в себя и в то, что все будет хорошо. Из уст мамы это звучало, как заклинание, и Вера этому верила. Все будет хорошо!

Она не могла вспомнить ни одного раза, чтобы родители на нее повысили голос, но маму все-таки побаивалась больше. Ее слова всегда были точными, хлесткими и справедливыми. Однажды 9 «А» сорвал урок английского языка, дружно убежав на пустырь за школой. Завуч школы, Шереметова Ирина Николаевна, с ними разговаривала по-взрослому. И во время этого разговора бросала взгляд на свою дочь. А может быть, девочке это только казалось. Но она поняла всю глупость этого поступка. Была весна, и недорослям просто захотелось погреться на солнышке.

Вера поняла и другое: мама-завуч винила в случившемся свою дочь, так как считала, что авторитетная в классе девочка могла предотвратить спонтанный поступок своих товарищей, но из чувства ложной солидарности не стала этого делать.

Она достала фотографию, с которой никогда не расставалась. На снимке она в летнем платье была запечатлена с родителями. Фотография сделана на отдыхе. У всех спокойные, радостные лица. Отец красавец, южный человек с четкими, правильными чертами лица, темно-каштановыми, слегка вьющимися волосами, карими глазами. «Мой джигит», – в шутку называла его мама. Потому что отец Веры был родом с Северного Кавказа. Несмотря на то, что он вырос на берегах бурного и строптивого Терека, отличался спокойным нравом. У матери, наоборот, светлые глаза, русые прямые волосы. На фотографии, на которую смотрела Вера, волосы были распущены, хотя в школу она ходила с пучком или заплетала косу. Но Вере нравилось, когда мама их распускала. Они напоминали струящийся шелк, и девочка любила в них зарываться лицом.

От отца дочь унаследовала волосы, а нос и губы – от матери. А вот глаза у нее были на зависть подружкам светло-зеленые, ничьи, ее собственные. У отца и мамы-москвички было сходство характеров. Оба были добрыми и с уважением относились к людям. Никогда не жаловались. Всегда готовы были прийти на помощь. Вера вспомнила случай, происшедший несколько лет назад. Родители откладывали деньги на новую машину. И когда покупка должна была состояться, у многодетных соседей случился пожар. Что-то там с электропроводкой произошло. И они, не раздумывая, отдали соседям деньги. Они же им нужнее.

– Мамочка, папочка, как мне вас не хватает, – прошептала девушка и прижала фотографию к лицу.

Звонок из больницы на трассе Москва – Кавказ застал ее в институте. Безразличный мужской голос сообщил ей о гибели Шереметовых Тимура Алиевича и Ирины Николаевны в дорожно-транспортном происшествии. Земля ушла из-под ног. Это был ад! Два самых родных и любимых человека одновременно ушли из жизни. Хуже этого ничего не может быть! Девушка не хотела верить.

Горе свалилось неожиданно, и его было так много, что от него можно было обезуметь. Несколько дней она не понимала смысла обращенных к ней слов. По губам она видела, что ей что-то говорят. Но в ушах стояла тишина.

Печаль, грусть и скорбь. Как жаль, что ты, печаль, нас посещаешь, заливая душу горечью. Долго от твоего прихода душа выздоравливает. И до конца – никогда.

Вера надеялась, что произошла ошибка и тот же безразличный голос сообщит ей, что родители живы. Она готова простить ему и ложь, и сухость, и безразличие к ней, маленькой песчинке. Но он не позвонил. И никто не позвонил. Не было ошибки. Родителей не стало. И она не знала, как с этим жить. Ей очень хотелось оказаться в детстве, когда все были живы и счастливы. И где все было ясно и радостно. Со своими проблемами справляться оказалось гораздо сложнее, чем помогать другим.

Несправедливость заключалась и в том, что ее любимые родители погибли в столкновении с машиной, выехавшей на встречную полосу, за рулем которой находился пьяный водитель. И он остался жить!

Пьянчуга оказался важной персоной и за две жизни получил условную меру наказания. Не по-божески это. По-божески, когда человек приходит в этот мир, чтобы созидать, а не разрушать.

Живем на бегу и в этом повседневном беге многого не замечаем. Например, того, что кроме прекрасной стороны жизни имеется и другая – уродливая. И в этом уродстве виновен человек. Присвоив себе титул царя природы, с короной на голове позволяет себе творить подлости и гнусности.

С этого времени ее жизнь разделилась на две: прежнюю и настоящую. И это настоящая совсем не похожа на ту, прекрасную прежнюю. Прошел год. Мир не рухнул. И несмотря ни на что, вопреки всему, жизнь продолжалась. И надо было идти дальше!

Она убежала из города, потому что не просто тяжело, а невыносимо жить в квартире, где все напоминает о родителях. Все вещи, которые ее окружали теперь, были ей особенно дороги. Ведь к ним прикасались руки самых важных для нее людей. Она жила прошлым, воспоминаниями. Но нужно было начать всё заново. Она должна была научиться жить без родителей, без их советов, без их внимания. Но как? Она не знала. Вот уже год она действовала на автомате. Надо встать – она вставала. Идти – шла. Всё происходило по инерции: с трудом проснулась, пошла на работу, пришла в пустую квартиру, скоротала очередную бессонную ночь, а утром вновь с трудом встала с постели.

Иногда только оказавшись перед детским садом, вспоминала, зачем она здесь. Лучше всего она чувствовала себя на работе. Работа была ее спасением. Несколько часов она жила полноценной жизнью. Щебетание, крики детей не раздражали, а, наоборот, наполняли время хоть каким-то смыслом. Вера отвечала на многочисленнее вопросы своих подопечных, разбирала конфликты, строила, лепила, рисовала, объясняла, показывала, спрашивала. И улыбалась! К детям со своим горем нельзя. Дети чувствовали ее искренность и отвечали ей тем же. Она и раньше не любила одиночество, но сейчас оно ее совсем угнетало.

Но время течет. Она привыкает жить одна. Привыкает к тому, что раньше казалось невозможным. И это происходит незаметно. Первый шаг в этом направлении – занять себя чем-нибудь полезным. И совсем необязательно полезным для себя. Лучше – для других.

За завтраком она сообщила тёте, что пойдет собирать гербарий.

– Правильно, Вера. – Она одобрительно кивнула головой, увенчанной косой. – Ты в садике не задерживайся, иди работать в школу, по специальности.

– Я так и думаю. Перед поездкой отправила своё резюме в несколько департаментов образования Москвы. А еще я хочу собрать небольшой гербарий, чтобы ученики с растениями знакомились не только по компьютерной картинке, чтобы представляли, как они выглядят в природе.

– Сходи к озеру. Там можно найти интересные растения. Хорошо бы тебе познакомиться с бабушкой Розой. Она известная в округе травница, подскажет, где лучше собирать. Сейчас, конечно, предпочитают лечиться таблетками, но те, кто к ней обращается, без помощи не остаются. Я тебя с соседкой нашей, Анисьей, познакомлю, она всех в селе знает. – Мария Николаевна кивнула в сторону дома соседей.

– А я уже познакомилась с Анисьей.

– А когда же ты успела? – Тетя удивленно посмотрела на племянницу.

– Да вот вчера и познакомилась. Через окно, – засмеялась Вера – Уже приглашена в субботу на танцы.

– Узнаю моторыжку, – ворчливо-ласковым голосом произнесла Мария Николаевна.

Подумав, она задала тете вопрос, который её мучил весь день: о человеке, с которым встретилась она, когда шла от разъезда. По описанию Мария Николаевна сразу поняла, о ком говорит племянница.

– Да это Молчун, кличка у него такая, а вообще это Григорий Кривоносов. Но что интересно, его и в детстве ровесники никогда по имени не звали. Молчун и Молчун. Кличку получил за то, что слова из него клещами не вытянешь. Будет стоять, молчать, только глазки бегают. В школе учился плохо. Темная личность, – продолжала она, – нашкодит, а подставит других. Всегда сухим выйдет из воды. Ловкач. А последний год дружбу водит с двумя судимыми. Тебе лучше с ним не встречаться. Неизвестно, что у человека в голове.

– Уже встретились и даже была допрошена, очень его интересовало, кто я и к кому приехала.

– И когда это произошло?

– Когда от станции шла.

– Но ты всё равно держись от него подальше.

– Да уж, неприятная личность, – подвела итог Вера.

Клички в школьные годы даются от фамилии или от каких-либо черт характера. Есть такая категория людей, к которым так прозвище прилипает, что все забывают и имя, и фамилию его, и до седин так и живут они Ваксами, Сусликами, Костылями.

Глава вторая

Начиная с момента рождения, Словно мягкая глина, подвержено все изменениям. Цао Цао. «Распадается наисовершенное»

Захватив нож для срезки растений, Вера пошла к озеру. По сторонам дороги заняли свое законное мести подорожник, бессмертник, пижма. Вносили разнообразие в цветовую гамму колокольчики, ромашки, клевер.

Лес обнимал озеро с трех сторон, со стороны села спуск был пологим, изрезанным тропинками. Озеро было гладким и спокойным. Только всплески рыбы образовывали круги, да птицы пикировали к самой воде в надежде выхватить добычу.

Она пошла на гору с левой стороны озера. К ней вела еле заметная тропинка. Создавалось впечатление, что здесь ходили редко. Кроны деревьев так плотно сплелись над ней, что в некоторых местах солнце почти не проникало и оставляло лишь еле заметные блики. Идти по тропинке было трудно. Ветви кустарников цеплялись за одежду, царапали не защищенные одеждой участки тела. Она свернула с тропинки и стала карабкаться по валунам, используя их как ступеньки для продвижения вверх. Взобравшись выше, Вера оказалась на небольшой каменистой площадке. Со стороны села она была окружена кустарниками, а со стороны озера открыта, но спуститься, как и подняться, по ней было невозможно. В этом месте в горе имелось углубление.

Валуны плотно лежали друг к другу, нагретые солнцем. А между ними виднелись небольшие островки травы. Прислонились к камню кустики земляники. Тепло ей здесь, а ягоды никто не сорвал. Перезрели они на солнышке. Вера поднесла ко рту высохшие ягоды и почувствовала горьковатый вкус.

«Какое замечательное место, – подумала она, – ты всех видишь, а тебя никто». Она расстелила кофту и легла на спину, расположив голову в тени. Приятно было смотреть вверх на небо, на птиц, на дребезжание листьев при порывах ветра. Бабочка крапивница грациозно сделала над ней несколько кругов и улетела, махнув на прощание крыльями. От удовольствия Вера потянулась. Теплые валуны согревали тело. От этого наступило благодатное расслабление. Вера смотрела на проплывающие облака. Они такие разные, и столько в них лирики. Не случайно поэты не обходят стороной эту тему. Они и «белокрылые лошадки», и «вечные странники». Вот маленький косолапенький мишка с мячом играет, Бармалей кого-то тащит, огромный дракон выдыхает пламя, а вот маленький эльф на дудочке играет. Когда лежишь на спине, посещают только счастливые воспоминания. Куда-то ушла озабоченность, с которой девушка пришла сюда. Ей на смену пришла улыбка. Кажется, никакая сила не заставит ее встать и уйти с этого чудесного места. Закрыв глаза, слушала пение птиц, пытаясь распознать голоса, и незаметно… уснула.

Проснулась она от доносившегося со стороны отвесной скалы мужского голоса.

– Ты хорошо все осмотрел вокруг? – Мужской голос показался ей знакомым.

– Да я уже полчаса в засаде, – ответил, хихикая, другой мужской голос. – Ты зачем забил стрелку? Нам нельзя сейчас светиться вместе.

– Хотел увидеть тебя. Саквояж надежно спрятал? – С ужасом Вера узнала голос Молчуна. Она вжалась в камни, стараясь ничем не выдать своего присутствия.

– Надежно, надежно, у всех на виду. – Опять раздалось хихиканье.

– Может быть, прольешь свет? – Голос Молчуна звучал приглушенно.

– Придет время – и пролью, – опять раздался голос «весельчака».

– Не зарывайся, Пискун.

Наступила пауза.

– Что-то Хорька не вижу. Он что, на дно залег? – нарушил затянувшееся молчание обладатель неприятного голоса.

– Вот-вот, залег, – многозначительно ответил Молчун.

– Ты что, его пришил? – На этот раз в голосе Пискуна звучали совсем не смешливые нотки.

– Подумаешь. Разделим на двоих, – хладнокровно ответил Молчун.

– Да я сам тебя пришью. Мы с Игнатом тебя прошлый раз отмазали, всю вину на себя взяли. Пока ты тут вольным воздухом дышал, мы с ним срок мотали и баланду хлебали!

Девушка услышала звуки борьбы, скрежет какого-то острого предмета о камень. Шумное дыхание.

– Не дури, – Молчун старался говорить спокойно, – пошутил я. На время уехал, нечего нам вместе светиться.

– Если еще раз так пошутишь, прикончу!

– Успокойся, надо думать, кому цацки загнать, – уже миролюбиво заговорил Молчун.

– Есть вариант, надежный барыга[1].

Разговор Молчуна и Пискуна перешел на шепот. Как Вера ни старалась, больше она ничего не слышала.

– Расходимся, – через какое-то время объявил Молчун. – Уходи первым.

Раздались еле слышные шаги, и всё стихло. Девушка уже хотела встать, но уловила запах сигарет. «Молчун еще здесь», – поняла она, и ей стало по-настоящему страшно.

Но через какое-то время она услышала плевок и удаляющие шаги. Полежав минут двадцать, она встала и стала спускаться по валунам вниз на тропинку, по которой пришла.

Отыскав укромное местечко на берегу, она стала анализировать и оценивать увиденное и услышанное за последние два дня. С того самого момента, когда она ступила на гостеприимную паласельговскую землю. На которой, по выражению юной местной жительницы Анисьи, никогда ничего не сотрясается и которая отсюда представляется очень скучной.

Преступников трое. То, что речь идет о преступлении, у неё не возникало сомнений. Молчун, по-видимому, у них главарь. И тётя его охарактеризовала «темным человеком». Второй сообщник Пискун. Наверняка Молчун называл его по кличке. Судим. Именно он где-то спрятал украденные «цацки». Значит, речь идет о каких-то драгоценностях. Третий… А кто третий? Она задумалась. Хорек – Игнат. Они назвали его кличку и имя. Ну, кто это? Мужчина в черной куртке из ущелья или тот убитый? Не ясно. Значит, их четверо? Нет, из подслушанного разговора ясно, что их трое.

Молчун что-то скрывает. Предположим, что он убил Хорька, чтобы похищенное делить на не на троих, а на двоих. Вполне возможно. Ну, кто этот мужчина, тащивший труп? Он явно был огорчен. Учитывая личность Молчуна, он вполне мог кого-нибудь шантажировать и приказать спрятать тело. А может быть, он стоял «на шухере», пока мужчина относил труп? Нелогично. Гораздо удобнее сильному Молчуну спрятать труп, а другого поставить сторожить. Ну, а зачем Молчуну лишние свидетели? И что он делал в день её приезда на тропинке? И судя по его вопросам, он был в растерянности и кого-то искал. Сплошные загадки. Кто убийца? На это не найти ответа, пока не установлена личность убитого. А тогда по его окружению можно продвигаться дальше или, как говорят следователи, выдвигать версии. Пока нет ответа на этот вопрос, не получишь ответа на второй: кто убийца?

Откуда совершена кража? С этим проще. Это можно узнать. Главное определить, есть ли связь между этими двумя преступлениями. Сбивает с толку то, что село не «гудит» и никто никого не ищет. Может быть, этот убитый не местный? Да, на пчелиный рой это точно не похоже. Вот тебе скука скучная и мир во всем мире.

Что-то ей подсказывало, что убитый и есть тот, кого в разговоре они назвали Хорьком. Если отталкиваться от этого, стоит попробовать установить круг его знакомых.

Вера при этой мысли вскочила как пружинка. Как же ей это сразу в голову не пришло? Но для этого дела нужен кто-нибудь из местных. Не может же она ходить и задавать вопросы местным жителям о Хорьке. Где живет? С кем? Где работает? С кем дружит и с кем враждует? Это вызовет подозрение. Для большинства жителей он живой. А вдруг до Молчуна дойдет, что она свой нос сует не туда, куда надо. И они заподозрят, что для них она представляет опасность, и им ничего не будет стоит «замочить» ее. Еще те субъекты.

Ее мысли опять вернулись к незнакомцу, переносившему труп. Парень, парень, какая твоя роль во всем этом? А если Молчун приказал ему молчать и мог угрожать причинением вреда его близким? Ох, лишний ты в этой истории!

А вот почему убитого никто не ищет? Ведь прошло уже больше суток. Человек не иголка. Его пропажу наверняка уже заметили жена, дети, родители. Даже если предположить, что он живет один, соседи, друзья, коллеги заместили бы отсутствие. На коллег самая большая надежда. Как только работник не вышел на работу, сразу наводятся справки. Это же не многотысячный город, а село. Здесь все новости разносятся с невероятной быстротой. А вдруг он не местный? Тогда тупик. А может быть, он вообще не работает? Судя по его окружению это вполне вероятно. Вспомнила слова Пискуна: «Мы с Игнатом срок мотали». Судя по всему, Хорек и Пискун недавно вернулись из мест лишения свободы.

Все эти факты логично выстраивались в одну цепь, и вывод напрашивался самый простой: кража и убийство, эти два преступления связаны между собой. У нее это не вызывало сомнений. Но опять не ясна роль… назовем его НТ – непонятный тип. Абракадабра какая-то получается с этим НТ.

По внешнему виду Молчун больше подходит на роль убийцы. В фильмах легко вычислить убийцу по внешним признакам. Например, по выражению лица. Они у злодеев суровые, безжалостные, отчужденные. И сами они скрытные и молчаливые. Жуть! А в жизни это люди, которые ничем не выделяются. Вот именно, не выделяются. Не засвечиваются, таятся.

Смотреть на экране всякие душераздирающие истории не страшно, чаще противно, учитывая, как наш кинематограф любит кровь демонстрировать. На полу такие лужи сделают, да еще и брызги по стенам.

Вера никогда не думала, что это может коснуться ее. А она оказалась в эпицентре событий. Важный свидетель – вот кто она. Персона очень значимая! Хорошо, что об этом никто не знает.

Следить за Молчуном – не вариант. Здесь не затеряешься в толпе, не скроешься в подъезде, не повернешь за угол. Здесь все на виду. Да и что это даст? Часть разговора она не слышала. Но даже если Пискун сообщил Молчуну место тайника, то не бегает же он каждый час смотреть на свою добычу. Вроде среди ее предков охотников не было. Но сейчас она ощутила состояние сродни охотничьему азарту. Цепь событий состояла из отдельных звеньев, а между ними вереница вопросительных знаков. Но в душе девушки жила вера, что разгадка где-то рядом и она обязательно развяжет этот гордиев узел.

Люди-человеки! Какие вы разные! Одни могут творить и работать так, что созданное ими восхищает и удивляет веками. Вот уже уйму лет стоят в пустыне египетские пирамиды – как слава человеческим возможностям. Да и не только они. Сколько чудес сотворено руками человека. Но сейчас она думала не о людях-тружениках, а о негодяях. О тех, кто пришел в этот мир лодырничать и разрушать. Вот только что она видела, вернее, слышала двоих таких. С руками, с ногами и, как ни странно, с головой. Но они идут по жизни и творят зло. И причиняемое ими зло, как осколки разбитого зеркала, ранят людей, которые оказались на их пути. Куда катится этот мир? Не брезгуют убийствами ради наживы. Но она верила в справедливое возмездие! Так ее учили в семье. Всех, кто совершил зло, настигнет кара.

Гражданская сознательность говорила, что нужно сообщить об увиденном и услышанном в полицию, а тот, кто внутри сидел, подзуживал: рано еще, фактов мало. Все-таки, все мы на этой планете немного чокнутые. Кто это сказал? Маяковский? Нет, не он. Он сказал, что все мы немного лошади. Тоже верно!

Теперь она знала, с чего начать. Тот факт (а оперировать правильнее фактами), что труп прятали, говорил о преднамеренном убийстве. Убитый Игнат – Хорек. Скорее всего, Хорек это кличка. Хотя довольно часто встречаются и фамилии, прямо скажем, странные. Если спросить у тети про Хорька, то нужно рассказать правду обо всем, что она видела и слышала. Но ей этого не хотелось делать. Пока не хотелось. А вот Анисья для этого дела подойдет. Пора при случае навестить соседку.

Вернувшись, Вера обнаружила в пакете только две веточки сабельника болотного и душицы. Не очень продуктивно провела время, ничего для гербария не собрала. С другой стороны, даже очень продуктивно. Такой разговор услышала. Любой сыщик позавидовал бы подобной информации. Так может быть лучше пойти и рассказать? Нет, все-таки еще рано. Свидетельские показания хорошо, но важнее улики. Труп они могли перепрятать или закопать, так, что днем с огнем не сыщешь. Значит, нужны доказательства! Будут! Нет такого секрета, который однажды не вылезет наружу.

«Ну, чем твоя голова занята, отпускница? – Вера пожурила себя. – Собирай свои цветочки и через пару недель отбывай к себе, в Белокаменную. А как же гражданская позиция, чувство долга, в конце концов, а если без пафоса, просто порядочность человека? Вот именно – порядочность, а если все будут по принципу „моя хата с краю“, как преступен и жесток будет этот мир. Ты же детей учить будешь разумному, доброму, вечному, так что должна соответствовать».

Чтобы отвлечься от мыслей она тряхнула головой, волосы рассыпались по плечам. Чтобы взять расческу, она подошла к столу, по пути, выглянув в окно, инстинктивно отпрянула. Возле калитки стоял полицейский средних лет с погонами майора и разговаривал с Марией Николаевной. Если бы она увидела этого человека без формы, она бы и тогда не сомневалась, что он из органов. Внешний вид, тон и манера разговора не вызывала сомнений, что этот человек наделен властью. На лице у него было запечатлено: он имеет право задавать вопросы, на которые кто-то должен ответить.

Вера прислушалась, разговор перескакивал с одной темы на другую. Разговаривали они как люди, которые хорошо знают друг друга. Вера насторожилась, когда майор заговорил об ограблении ювелирного магазина в соседнем районе. У девушки учащенно забился пульс. Но майор, перекинувшись с Марией Николаевной еще несколькими фразами, стал прощаться, но затем, как будто вспомнив, спросил: «А у тебя гостья, Николаевна?» Вере показалось, что в это время он смотрел в сторону окна.

– Да, племянница из Москвы приехала погостить.

– Ты скажи ей, чтобы в горы далеко не уходила. Мало ли чего! Места ей незнакомые. – Последние фразы майор произносил громко.

«Ага, – хмыкнула Вера, – испугалась».

Когда тетя вернулась, Вера, стараясь говорить спокойнее, поинтересовалась:

– А кто этот майор?

– А это наш участковый уполномоченный Морозенко Александр Александрович, он у нас личность известная и уважаемая. Двадцать лет участковым! Он тоже нездешний. Приехал сюда после окончания института, так и остался. Сколько у него предложений было на повышение, а он отказывается. Хорошо когда человек любит то дело, которому служит. Людям от этого большая польза. – Всё это Мария Николаевна говорила, пока накрывала на стол.

После обеда тетя пошла отдохнуть, а Вера взяла книгу, пытаясь сосредоточится на чтении. Но у неё это не очень получалось. Ей не давали покоя слова участкового о краже из ювелирного магазина. Интуитивно она чувствовала, что между этой кражей и подслушанным разговором Молчуна и Пискуна есть или могла быть какая-то связь. Ведь и в их разговоре речь шла о «цацках».

Ночью шел дождь. Монотонность дождевых потоков убаюкивала. Какое-то время Вера боролась со сном, но всё-таки незаметно уснула. Проснулась, когда солнце стояло высоко. Луч света пробивался в комнату через плотно зашторенные занавески. Дождь перестал идти. Взглянув на часы, она пожурила себя. Часы показывали десять. Марии Николаевны дома не было. На столе высилась горка блинов, накрытая чистым полотенцем. Рядом стояла банка сметаны.

Наскоро позавтракав, она надела кеды, спортивный костюм и пошла в сторону мыса. Вчера во время прогулки она заметила этот утес, на его вершине живописно возвышались сосны, часть их накренилась и повисла над пропастью.

Воздух после дождя был свеж и чист. Лес стоял пронизанный солнцем. Сверкающие капли срывались с веток деревьев с шумом падали и разбивались. И те, в свою очередь, уже веселой стайкой скатывались ниже на кустарник и траву. И лежали притихшие в ложбинках листьев, бутонах цветков пока не высушивало их солнышко.

Под утёсом простиралась водная гладь, после прошедшего ночью дождя всё дышало спокойствием. С одной стороны как на ладони расположилось село. С другой – озеро было окружено лесами и горами, вдоль них по берегу озера простиралась полоска из песка и гальки. В одном месте скалы были весьма отвесными. На скале росло несколько сосен. Ну, где можно увидеть такое чудо? Только в гористой местности. Она остановилась, чтобы полюбоваться этим великолепием.

Решила подняться еще выше. Ей с трудом удалось это сделать. После дождя было очень скользко. Но старания её были вознаграждены. Она не смогла сдержать восклицания. Такой восторг вызвала представшая перед глазами панорама. «Стою на вершине…» – пела её душа вместе с поэтом.

Отдышавшись, она решила приблизиться к краю утеса, где одиноко росли две накренившиеся сосны. Она протянула руку к ближней к ней сосне и почувствовала, как почва стала уходить из-под ног. С трудом ей удалось схватиться за дерево, но весь верхний слой земли вместе с сосной, за которую она держалась, стал двигаться к краю пропасти. Земля уходила у нее из-под ног, не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле.

Она пыталась дотянуться до другой сосны, которая, как ей казалась, более устойчива, но расстояние между ними стремительно увеличивалось. Она была в отчаянии. Когда страх, безысходность и ужас сковали тело и способность трезво мыслить, какая-то неведомая сила в буквальном смысле вырвала её из лап опасности и отбросила на несколько метров от пропасти.

Подняв голову, она увидела, как «неведомая сила» спокойно удалялась по противоположному склону, даже не обернувшись на девушку. Когда Вера пришла в себя, человека уже не было. Он исчез так же быстро, как и появился. «Какой диапазон интересов! Одних убивает, других спасает», – подумала она, так как в своем спасителе узнала мужчину, которого видела в ущелье в день приезда. Ее спаситель сам был похож на скалу. Уверенная поступь. Расправленные широкие плечи. Он излучал уверенность и силу. Нет, не похож НТ на убийцу. А как же факты?

«Узнаю ли имя твоё, мой спаситель?» К ней наконец вернулась способность шутить. Но желание продолжать прогулку улетучилось вместе с волнением, и она осторожно стала спускаться с горы. Тете о своих приключениях она рассказывать не стала, но решила впредь быть осторожнее.

Опасность может прийти оттуда, откуда ее меньше всего ожидаешь.

На следующий день она помогала Марии Николаевне по хозяйству: они вместе мыли полы, пололи грядки и разговаривали, разговаривали, перескакивая с темы на тему.

– Тетя, мама рассказывала, что ты по распределению сюда приехала.

– Приехала по распределению. Думала, что отработаю положенные три года, как все тогда делали, и вернусь в Москву. Когда лишаешься привычного комфорта, начинаешь понимать, что даже такое на первый взгляд короткое время в жизни имеет важное значение. Снимала комнату. Роза приютила. К тому времени ее муж, фронтовик, умер. И она одна жила. Это сейчас про вели газ, а тогда было печное отопление. Дом отапливался дровами. Чтобы приготовить, постирать, воду надо было принести из колодца, нагреть. Но человек ко всему привыкает, приспосабливается. Не через три года, не через пять лет не уехала. По душе пришлись мне эти места, люди, природа. В городе все по-другому. Времена года какие-то смазанные. А здесь все четко. Утром, веришь, в постели не хочется залеживаться. Потому что знаешь, если проснешься с солнцем, день будет радостным.

– А еще потому, что Ивана-удальца встретила?

– Это было самой главной причиной остаться, – рассмеялась Мария Николаевна.

– А как вы с ним познакомились?

– В селе это просто. Здесь все на виду. Шла из школы по улице. Подняла глаза. Навстречу идет парень в промасленном комбинезоне. Он механиком тогда работал. А глаза серьезные-серьезные. На следующий день опять его встретила. Но я уже знала, что зовут его Иваном. У Розы поинтересовалась. Накануне читала книгу об именах, как римляне заимствовали это имя у греков, где оно звучало как Иохан. У римлян оно трансформировалось в Иоанна и распространилось по всей Европе. И на разных именах звучит по-разному: по-немецки – Иоганн, по-французски – Жан, по-испански – Хуан. В общем, в каждой стране есть «двоюродные братья» нашему русскому имени Иван. Вспомнив о прочитанном, при встрече засмеялась. Он оглядывается и одежду свою осматривает. Мол, все ли у него в порядке? Не очень красиво получилось. Но когда стали встречаться, объяснила причину столь неадекватного поведения. Столько лет вместе, а отношения только теплее становятся. Иногда и слов не надо, по взгляду, по мимике, жесту все понятно. Да даже по тому, как он дверь закрывает, могу судить о его настроении, о его душевном состоянии. – Мария Николаевна засмеялась. – Резко закрыл – сердитый. Осторожно, стараясь не шуметь, – «не хочу беспокоить, но очень вам рад».

– А я не помню, чтобы папа когда-нибудь дверью хлопнул или голос на маму повысил.

– Да, Тимур был сдержанным человеком, – кивнула головой Мария Николаевна. – Ирочку очень любил. С одной стороны, любовь – большое, волнующее чувство – делает жизнь более красочной. С этим не спорю. Но с другой стороны – человек уже не хозяин себе. Он должен подстраиваться, задвигать свое «я», делать что-то для своей половинки. А это постоянный труд. Семья важна как для женщины, так и для мужчины, но для женщины все-таки важнее. Можно длинный список составить того, что является счастьем. Но на первое место я ставлю семью. Даже в повседневных делах все, что делается для других, доставляет радость. Для себя ничего не хочется. Если Иван куда-нибудь уезжает, на кухню не захожу. Готовить для себя неинтересно. А вот когда он возвращается или девочки приезжают, могу часами из кухни не выходить.

– Ага, значит, ежедневная стряпня – это ради меня?

– Надо же дите столичное худосочное подкормить.

– А не жалеешь, что педагогом стала? – Вера подняла голову от грядки и посмотрела на тетю.

– Нисколечко! – без колебаний ответила Мария Николаевна. – В жизни повелось, что человек себе профессию выбирает, а меня профессия выбрала. Педагог – вот моя профессия. Это особое состояние души. И не потому, что я из династии педагогов. Наши с Ирочкой родители были педагогами, родители наших родителей… Я люблю учить детей всему хорошему, что знаю сама. Я искренне радуюсь их успехам. Огорчаюсь их неудачам. Я живу в полном согласии со своим внутренним миром. Работа для меня – это удовольствие! И поэтому могу назвать себя счастливой!

Когда Мария Николаевна произносила свой монолог, Вера с любовью смотрела на нее. И в эти минуты она твердо решила, что обязательно пойдет работать в школу! А ведь она с родителями не раз обсуждала, на кого ей пойти учиться, но любовь к профессии педагога, царившая в семье, победила. Ну как Вера могла пойти учиться на юриста или экономиста? Правда, неожиданно для матери дочь поступила на биологический факультет. Биологов в их династии не было. Ну что же, кому по сердцу магия чисел, кому – сонеты Шекспира, а кому – родобриум розетковидный.

Выбрать что-то свое трудно. Есть счастливые и целеустремленные люди, которые знают, чего хотят, и двигаются в нужном направлении. Но есть и другие, которые методом проб и ошибок, спотыкаясь, набивая шишки, идут к своей цели.

Еще в школьные годы она точно знала, кем она не станет никогда. Это был очень большой список. Она никогда не станет космонавтом. Потому что они сверхлюди, а она таковой не является. Она не хотела становиться артисткой. Потому что в этом мире царствует лицемерие и многое зависит от удачи. А удача, как известно, капризна, может и не улыбнуться. Она не станет художником, и не потому, что нет таланта. Преподаватель рисования как раз подчеркивал в ней это качество. А потому, что ей не была присуще та кропотливость, с которой художники выполняют свою работу, то есть творят. Она никогда не будет ловцом змей, так как панически их боится. Не хотела стать юристом. Кроме кропотливого изучения уймы законодательных актов это еще многочасовая болтовня. Это ей особенно не нравилось. И эта унизительная погоня за клиентами! Постоянное соприкосновение с людскими бедами. Сколько же нужно иметь сил, чтобы пропускать это через свое сердце. Наверное, ей не дано столько. А в полсилы она не смогла бы отдаваться делу жизни.

Если человек в свои неполные пятнадцать лет знает, кем он не хочет быть, это тоже огромное достижение. А биология ей нравилось всегда. И не в пятерках дело. Она считала, что это очень жизненно. Важно знать себя и окружающий мир! Сколько великих открытий накопило человечество в этой области! А сколько еще впереди еще более захватывающих и более потрясающих открытий! И может быть, кто-то из ее учеников прославит себя перспективными научными достижениями в области генетики или молекулярной биологии. Как знать. А она обязательно постарается привить им любовь к своему предмету.

Она вспомнила, как на третьем курсе поссорилась с Димой Брызгаловым, который изрек, что в педагогический институт идут те, у кого нет ума, в медицинский – у кого нет сердца, а в юридический – у кого нет ни того ни другого. Она-то как раз считала, что именно эти специальности – столпы, на которых держится все в обществе. Не разговаривала с ним неделю. Обиделась за всех педагогов, юристов и медиков. Потом помирились. Извинился он. Всего лишь неудачная шутка.

– Но дети разные. Их в классе не менее двадцати. Это двадцать характеров. И значит к каждому свой подход? – Вера вопросительно подняла глаза на Марию Николаевну.

– Конечно, к каждому свой, – не задумываясь, ответила Мария Николаевна. – Но главное, их нужно просто любить, верить в них, вселять в них уверенность, что они обязательно добьются своего, если будут стараться. Учитель должен любить свой предмет. А у детей любовь к предмету начинается с любви к учителю. Но что интересно, я тоже у них учусь. Я сама всю жизнь в ученицах хожу. У вашего поколения я тоже учусь. У вас другие мозги, другое мышление. Уж не говорю о том, как вы с техникой обращаетесь. Иногда ловлю себя на том, что говорю фразами, услышанными у детей.

– О, я помню, как смеялась наша учительница, когда услышала, что родителей между собой мы называли «шнурками», – засмеялась Вера. – Это было в пятом классе. Посмеялась, но объяснила, что это не совсем красиво и несправедливо по отношению к родителям.

– В каждом классе по несколько шалунишек найдется. Если шутки безобидные и безопасные, я смеюсь вместе со всеми, но не люблю шутки злые или опасные для детей. Важно в работе учителя – учить детей, чтобы они эти знания в жизни применяли и чтобы они помогали.

– Вот и я буду учить детей биологии применительно к жизни. Так, чтобы в экстремальных или трудных ситуациях помнили, что природа – друг человека и что она может помочь выжить. Она же может и согреть, и накормить, и подсказать путь спасения.

– Я сейчас себя поймала на мысли, что я тебя заслушалась. – Мария Николаевна с любовью смотрела на племянницу. – Не сомневаюсь, что тебя дети будут очень любить.

Она шла по дороге, которая была ей незнакома, но с нетерпением ждала, что откроется за новым поворотом, вон за той полоской леса. Новое и неизведанное манило. Из привычной колеи жизни она выбита смертью родителей. Эта боль всегда будет с ней. Но жизнь продолжается. И нужно жить.

Она опустилась на траву, прислонившись к дереву. Что тебе хочется, Вера? В каком направлении будешь двигаться? Перед многими рано или поздно встает такой вопрос. Ты на распутье. И у каждого хотя бы раз в жизни возникает этот момент. И Иван-царевич стоял перед таким выбором. Он должен был выбрать из трех дорог: кто пойдет прямо от столба, будет холоден и голоден; направо – будет здрав и жив, но конь будет мертв; налево – сам будет убит, а конь его жив и здрав останется. Иван-царевич сделал свой выбор и потерял коня. Чтоб спасти себя, предпочел гибель своего верного друга. А это предательство. Волк оказался порядочнее. Он хоть и съел коня, но помог Ивану.

Самый верный способ – пойти прямо. Пусть через холод и голод. Любые лишения можно перенести. Главное поставить цель. Лучше благородную, и следовать к ней. Этот путь трудный. Она жительница большого мегаполиса с шумом и суетой и постоянно спешащими москвичами. Готова ли она в свои двадцать три года пойти такой дорогой, чтобы потом не было «мучительно больно»? Вроде она человек со сложившимся характером и устоявшимся мировоззрением. Значит надо двигаться вперед.

Она полюбила прогулки в лес, горы, на озеро. Отдохнув, продолжала свой путь. Красота природы приводила ее в восторг. Вот туман, как мохнатый белый медведь, улегся на вершине горы. Полежит-полежит и начнет сползать во впадины между скалами. И разве эти горы, как огромные волны в шапке из тумана, не волшебство? А колыхающиеся от легкого ветра травы и цветы? А рябь воды на озере? И небо здесь выше и яснее, чем в Москве. Северной природе присуще сдержанное достоинство. Чтобы заметить эту красоту, нужно вот так приехать и присмотреться. Все познается в сравнении. Для местных жителей это все привычно.

Ее взгляд перескакивал с одного растения на другое, с одного цветка на другой, и у большинства она сразу определяла названия.

Ей удавалось отвлечься, найти какие-либо растения для гербария. Она аккуратно срезала веточку или цветок, стараясь не повредить корень. У природы тоже есть свои законы и правила. И они сходны с человеческими. Не ломай без толку, не рви без причины, не мусори, не жги. Человек по сравнению со всем живым все-таки более мобилен. Деревья, горы – они всегда там, где они родились. А человека тянет к странствиям, путешествиям. Ему хочется заглянуть туда, где он не был.

Побродив по лесу, садилась на шелковую мягкую траву в тени какого-нибудь дерева с развесистой кроной и любовалась представившимся перед ней зрелищем. Легкий теплый ветерок проносился над ней. Играл копной ее волос, и Вера вдыхала свежий воздух полной грудью. Солнце согревало. И с присущим человеку эгоизмом ей казалось, что оно светит и греет только для нее.

Она поймала себя на мысли, что за последний год она впервые пребывала в мечтах. Вернулось состояние, так свойственное молодым девушкам. Хотелось оторваться от грешной земли, «витать» в облаках. Она не знала огорчаться или радоваться этому. Но ясно было одно: она становится прежней Верой.

Она неторопливо спускалась по тропинке. Наслаждалась тишиной летнего дня и с удовольствием подставила лицо солнечным лучам. Улыбка блуждала по ее лицу. Почувствовав чей-то взгляд, она подняла глаза и увидела ЕГО. Она бы узнала его из тысячи мужчин. Узнала, но не испугалась. На вид ему было лет тридцать. От него не исходило абсолютно никакой угрозы. Но сердце почему-то затрепетало. Они смотрели друг на друга не отрываясь. Какое-то время она старалась сохранить хладнокровие. Она же не какая-нибудь легкомысленная кокотка. Она девушка с принципами, и бросаться мужчине на шею было не в ее характере. Ей стоило большого труда изобразить на лице равнодушие. Она отводила глаза в сторону, но снова поднимала их и смотрела на него.

Он же смотрел на нее с нескрываемым интересом. Перед ним стояла девушка ростом выше среднего. С удивительно привлекательным восточным типом лица. Ее роскошные каштановые волосы, хотя и собранные в пучок, выбивались из него и струились вьющимися прядями. Солнце, освещавшее ее сзади, подсвечивало волосы и фигуру, и от этого она вся казалась воздушной и легкой. Очень стройная. «Восточная красавица в ансамбле танцует», – решил он. Выражение ее лица было серьезно-напускное, а неумелое изображенное ею равнодушие было всего лишь защитной маской. «Врать не умеет». От нее исходила свежесть и теплота. И он залюбовался ею. Она смотрела на него снизу вверх, и эта неустойчивая позиция еще больше ее раздражала.

Тропинка была узкой. И пока Вера обдумывала, в какую сторону шагнуть, по-видимому, у мужчины возникла такая же мысль. Они шагнули одновременно и налетели друг на друга. Столкновение случилось столь неожиданно, что Вера потеряла равновесие и начала падать. Меньше всего на свете ей хотелось распластаться у его ног, да еще в этом узком, коротеньком платье, которое именно сегодня она надела на прогулку. Он машинально подхватил ее за талию, и девушке на какое-то мгновение пришлось прижаться к нему.

Мужчина смотрел на нее оценивающе, его глаза двигались снизу вверх. Никто раньше так не смотрел на нее. Это не был взгляд любопытного человека. Это был взгляд мужчины! Она с негодованием решила прервать его откровенное разглядывание, но в это время карие удивленные глаза и широко распахнутые зеленые, в которых плескались тревога и растерянность, скрестили взгляды, и слова, готовые сорваться с губ девушки, застыли.

И за эти несколько головокружительных секунд она пережила целую гамму ранее неизвестных ей чувств. Она почувствовала себя слабой и беззащитной. И потрясением для нее стало сознание того, что ей хочется остаться в этих сильных и одновременно нежных руках. Его руки подхватили ее и поставили на твердую почву тропинки. Она отпрянула от него с большей, чем требовалось силой, но успела увидеть в его глазах что-то схожее. Взгляд блуждал по его телу, рукам, губам. Она ненавидела себя в эту минуту, но ничего с собой не могла поделать. На мгновение она опустила густые черные ресницы, но опять встретила его гипнотизирующий взгляд.

Тысячу раз она видела, как мужчины засовывают руки в карманы, и это ее никогда не волновало. Он это делал по-особенному. У нее перехватило дыхание. Она не могла отвести оторваться от него. Верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, и в вырезе виднелась смуглая кожа и завитки темных волос. От него исходила такая сила, такая уверенность, что кровь в ее жилах забурлила.

Для нее это было новое состояние, и это ее напугало. Ее опыт в любовных делах ограничивался несколькими поцелуями с однокурсниками, скорее, дружескими поцелуями, которые для нее ничего не значили. Так на нее никто не смотрел!

Его близость волновала. Сейчас нужно было отойти на безопасное расстояние. Но почему она не торопится это сделать? Всего один шаг в сторону!

Непроизвольно она прикоснулась руками к щекам. Лицо горело. Ей вдруг стало так жарко, как будто температура тела скакнула до отметки сорок. Боже, что он о ней подумал, не слепой же он, видел, как ее взгляд скользил по мужскому телу. Ничего, что тело одето! А фантазии? Ну откуда взяться фантазиям? У тебя и мужчины еще не было! В семье на первом месте была нравственность. Наверное, отсюда и неумение скрыть свои чувства. Но для чувства нужно время, а это как назвать? Предательская дрожь пронизала все ее тело. Только бы он этого не заметил. Стыдно!

Она с трудом вернула себя в реальность и услышала его раздраженный, жесткий голос:

– …это место для прогулок опасно. Здесь уже однажды произошел несчастный случай. Тогда…

Красивый, бархатный его баритон настолько удивил девушку, что до нее не сразу дошел смысл сказанного. В его голосе звучала тревога и озабоченность. Вот этого от него она точно не ожидала. Но его назидательный тон возмутил Веру. Он вел себя так, как будто имел на нее какие-то права. Его голос вернул ее в реальный мир.

– Некрасиво унижать человека, пользуясь его не осведомленностью, – прервала его она.

Так как он продолжал разглядывать ее с откровенным любопытством, она постаралась придать своему голосу уверенность. Все-таки лучшее средство защиты – нападение. «Ах, какие мы обидчивые!» – подумал он.

– Нисколько не пытаюсь вас унизить. Три дня назад вы были на шаг от гибели, вас чудом удалось спасти. Вы жаждете повторения? – продолжал он гневным голосом, сердито глядя прямо на нее. Темные глаза метали в нее стрелы. Он в упор смотрел на нее.

Излишняя самоуверенность в его словах покоробила ее. С таким апломбом ее еще никто и никогда не отчитывал. Так осаживают расшалившихся детей!

Как много можно прочесть по глазам. От счастья и радости глаза светлеют, и солнечные блики плескаются в них. От гнева темнеют, как вода в омуте в ненастную погоду.

Вера слушала его нравоучения и кипела от негодования. Кто он такой, чтобы учить ее жизни.

Наверное, он переборщил! Потому что в какой-то момент уловил в ее глазах страх, понял, что она его боится! Но не мог понять причину этого. Спас ее тогда на горе. Ей реально угрожала опасность! Тогда он еще не знал, что она та, которая вот сейчас, при случайной их встрече, собьет привычный ход его мыслей. Да, в ее взгляде сквозило недоверие! Он не сомневался, что она узнала его, хотя на скале он с ней не заговорил.

– Вы боитесь меня?

– А что, есть причины? – Она с вызовом вскинула голову.

– Вроде нет. – Он пожал плечами. – Но может быть, вы знаете то, чего не знаю я.

Он смотрел на нее так, что ноги предательски стали подкашиваться. «Не место для слабости!» – приказала она себе. Но сердце перестало принимать приказы.

– Прийти на помощь с риском для собственного здоровья, а может быть, и жизни – это само собой разумеющееся?

– Думаю, да, – ответил он твердо.

Он пытливо смотрел ей в глаза, и ей показалось, что он хотел сказать что-то другое. А она боялась услышать это другое… Ей стало не по себе.

– Обещаете не подвергать свою жизнь опасности? – спросил он весьма миролюбиво и примирительно поднял руку.

Помолчав немного и убедившись, что она не желает ему отвечать, он повернулся, чтобы уйти. А ей стало страшно от мысли, что он исчезнет, как тогда, на скале, и она больше никогда его не увидит.

– А вы кто такой, чтобы мне указывать? – вырвалось у нее прежде, чем она успела по думать.

Едва эти едкие слова сорвались у нее с языка, она сразу же пожалела о сказанном. Какой дурой она выглядела в его глазах! Маленькой разгневанной девочкой. Ни к чему этот задиристый тон в разговоре с ним. Наоборот, надо показать ему, что она его не боится. От него абсолютно не исходит никакой опасности. Она же не может со стопроцентной уверенностью утверждать, что в ущелье был именно он. Наконец-то представилась возможность поблагодарить его за спасение, а она ему нагрубила. Вежливость никто еще не отменил. Она стушевалась, не зная, как вести себя в этой ситуации. Лучше бы не знать о нем то, что она знает!

Он остановился и с интересом наблюдал за ее лицом, на котором отразилась гамма противоречивых чувств. Увидев его реакцию, она испугалась. Гнев выдавали его стиснутые зубы. Но, заметив усмешку в уголках его рта, она не могла держать под контролем свои эмоции.

– У вас что хобби такое: бродить по лесу и спасать падающих девушек? – с раздражением выпалила Вера, облизнув пересохшие губы, и с беспокойством посмотрела на него. Нахлынувшие чувства просто раздирали ее.

– Пока вас не встретил, не удавалось совершить геройский поступок, – с сарказмом проговорил он. – Все-таки я вам советую быть осторожнее. – Он задумчиво прищурил глаза. Интонация его голоса изменилась. Тон его стал более доброжелательным.

Вера решила последовать его примеру.

– Обещаю, что с экстремальными ситуациями покончено, – произнесла она вполне дружелюбно и вежливо. Ее широко распахнутые глаза смотрели на него совершенно невинно.

– Очень благоразумно с вашей стороны. А то на скале мне пришлось за вас поволноваться. Кстати, я очень надеялся, что при встрече вы мне спасибо скажете. Значит, ошибся? – В его глазах запрыгали чертики.

На несколько минут повисло неловкое молчание.

И правда, чего набросилась на человека, сама же хотела его при встрече поблагодарить. Вера, где твои хорошие манеры? Ведешь себя как экзальтированная глупышка.

– Извините, – возобновила она прерванный разговор. – Я действительно вам очень благодарна. Если бы не вы… Спасибо! – Чем она больше говорила, тем больше злилась на себя. Какой-то лепет школьницы.

Настроение ее резко изменилось. Когда она останется одна, она покопается в себя и найдет причину того, почему он ее так волнует. В конце концов, всему есть объяснение. Она чувствовала себя очень-очень несчастной и поняла, что если сейчас не уйдет, то разрыдается, чего она не могла допустить. Она резко повернулась и пошла, а затем и вовсе побежала по тропинке. Затылком она чувствовала, что он смотрит ей вслед. Она схватилась за горло, сдерживая дикий вопль, что рвался из ее груди. Большого труда ей стоило добежать до дома. Она бросилась на кровать и разрыдалась. Слабачка! Слезы – проявление слабости. Она боролась с ними из последних сил, но они хлынули градом. Она рыдала, закусив ткань покрывала. Плечи ее сотрясались от отчаянных рыданий. Боже, как не хватает родителей! Если бы они были живы, как спокойно было бы жить. Почему они ее оставили, почему в тот роковой день не взяли ее с собой в поездку?

А мужчина еще долго стоял на том месте, где она его оставила. Как красиво, изящно она двигается. Плечи совершенно прямые, голова поднята вверх. Мисс грация!

«Интересно, к кому приехала лесная нимфа? – Он знал большинство местных жителей. – Назови имя свое, милая незнакомка». И еще долго смотрел ей вслед. В ответ ему была тишина.

Разбирая по косточкам их разговор, она объективности ради признала, что она тоже еще та штучка. Нет бы сразу любезно поблагодарить его за спасение и, улыбнувшись, уйти. Так она умудрилась в объятия упасть незнакомому мужчине, а может быть, даже преступнику. Почему НТ задал вопрос: боится ли она его? Он понял ее состояние? Или это был тонкий намек? А может быть, он никакой не преступник? Ей очень хотелось, чтобы он им не был. Может быть, он не человека тогда нес, а сверток с чем-то. Ты его не знаешь, а уже стала его адвокатом. Оправдываешь в очевидном. Совершенно отчетливо видела, что это безжизненное тело человека. Просто тебе очень хочется, чтобы он был хорошим! К сожалению, в этом случае внешность не отражала внутреннего содержания человека. Странно, что убитого не ищут. В селе тишь да гладь да божья благодать. И этот НТ не поймешь его, то ли друг, то ли враг, то ли «белый», то ли «красный».

Теперь лучше с ним не встречаться, что-то она преувеличивает значение происшедшего. Ну, посмотрела на мужчину, ну, он посмотрел на нее, надо успокоиться и вести себя естественно. Воображение как разыгралось! Вот именно, воображение – это одно, а действительность – совсем другое. Меньше всего она думала о встрече с мужчиной, когда ехала сюда. Она искала уединения, места, где она может привести свои мысли в порядок, побыть со своими родными людьми, определиться с дальнейшей жизнью.

Но человек предполагает…

Чтобы вернуть спокойствие нужно держаться от него подальше. Но как трудно, оказывается, о нем не думать. Разбирая по частичкам события прошедшего дня, вспоминала его руки, голос, глаза. И это было каким-то наваждением. Эти мысли нарушали ее душевное равновесие. Но она, к несчастью, понимала, что для нее это важно, и от этого испытывала подавленность. Только-только стала приходить успокоение, и вот нате вам. Почему жизненный покой постоянно подвергается атакам разрушений? Наверное, она поторопилась с выводами. В его поведении не было ничего нетактичного, а вот она вела себя не лучшим образом. В сознании ее постоянно вертелись мысли о нем, и ей большого труда стоило отогнать их на какое-то время. Ей снова захотелось его увидеть. Как он тогда сказал: «А на скале мне пришлось за вас поволноваться». Мог и не волноваться! Она его не просила! Подумаешь, МЧС в единственном числе. Сама бы как-нибудь справилась. А справилась бы? Что-то энтузиазма не ощущается. То-то же. Вот она, черная человеческая неблагодарность. А он действительно рисковал. А она обиделась, как маленький ребенок. Губы надула. И еще дерзила ему. Или пыталась это делать. А сама перед ним разрумянилась и взгляд отводила, потому что не по совести повела себя. «Я советую вам быть осторожнее». Советчик нашелся. Трупы таскает. А сам добрые советы раздает. Она вздохнула. Неужели он убийца? И такая тоска накатила, хоть волком вой!

Как наши мысли могут властвовать над нами. То нагонят хандру и схватят за горло так, что свет не мил, а когда тучи в сознании рассеются и выглянет солнце, опять хочется жить.

Гордость была чертой ее характера. Она была пропитана ею. Но вот сейчас противоречия раздирали ее. Ей хотелось смотреть на него, слушать его. Она, никогда не верившая в любовь с первого взгляда, погибала.

Лучше, если они никогда больше не встретятся! Ну а если случайно это где-то произойдет, она будет вести себя естественно, чтобы он не дай бог не подумал, что та встреча для нее имеет какое-либо значение. Ничего же не случилось! По сравнению с женщинами мужчины более самолюбивы. Вот и пощадим его самолюбие, а то еще возгордится.

Ее мысли требовали разрядки! Как жаль, что не нужно колоть дрова. Дом отапливался газом. Можно вскопать огород. Но он весной еще вскопан. Можно выпустить пар, прополов грядки. Это можно делать все лето. С воинственным видом она вышла во двор. Но ее мыслям не суждено было быть реализованными. Она увидела соседку, которая свешивалась через забор.

На предложение Анисьи прогуляться Вера с готовностью согласилась. Движение – вот что ей нужно. Хороший способ выпустить пар. Они прошли несколько улиц села, названия которых говорили сами за себя: Зеленая, Полевая. Улица, которая примыкала к озеру, называлась Береговая. Проходя мимо дома, стоящего в конце улицы, Вера замедлила шаг. На натянутых под дощатым навесом веревках она увидела пучки развешанных трав.

Анисья перехватила взгляд подруги.

– Это дом нашей знаменитой травницы, – не без гордости заметила она. – Она, кстати более сорока лет медсестрой работала.

В это время калитка отворилась, и на улицу вышла женщина. Это была полная женщина невысокого роста и приятной внешности. На вид ей можно было дать лет семьдесят. Волосы, присыпанные сединой, придавали ей уютный домашний вид. Простенькое платье добавляло колорита образу. В руках она держала сумку.

– Вы ко мне? – спросила она без улыбки, но вполне доброжелательно.

– Здравствуйте, бабушка Роза. Мы гуляем. Это Вера. Племянница Марии Николаевны. Она из Москвы приехала погостить. Вера педагог-биолог. Заинтересовалась растениями, которые у вас сушатся.

– Хочешь посмотреть? – Женщина смотрела на Веру.

– Если можно.

– Конечно можно, заходите.

Подойдя к навесу, она повернулась к Вере:

– Ну, москвичка, узнаешь какие-либо травы? – Роза с интересом посмотрела на девушку.

– Это толокнянка. – Вера показала на пучок травы, листья которого были похожи на листья брусники.

Роза кивнула головой.

Вера перевела взгляд на высокое растение, еще не успевшее высохнуть, стебли которого были покрыты длинными волосками: – Это пустырник.

– Понижает давление, успокаивает, – добавила травница.

– А это я знаю, знаю. – Анисья пританцовывала перед растением с золотисто-желтыми цветочками. – Это зверобой.

– Правильно. Это средство от «девяносто девяти болезней». – Роза слегка коснулась стебля растения. – В народной медицине говорится: «Как без муки нельзя испечь хлеба, так без зверобоя нельзя лечить многие недуги».

– Бабушка Роза, а где лучше Вере собирать травы? Ей для гербария нужно, чтобы школьникам на уроках показывать.

– Вот видите два участка леса. – Роза показала рукой правее озера. – Вот между ними есть поляна. Там такое разнообразие трав, я с пустыми руками никогда оттуда не ухожу.

Она знала о природе гораздо больше других. Растения ведь тоже живые. И у них тоже есть своя душа, свой язык. Только понимать их не каждому дано. Если бежать, не замечая окружающий мир, вряд ли он тебе откроется. А вот если остановиться, вдохнуть запах медуницы, полюбоваться лютиком, подставить лицо порывам ветра, то и природа распахнет свою душу. Если ты к природе с душой, она может открыть свои секреты. Узнаешь целительную силу растений. Ведь каждое растение скрывает в себе тайну. Но большинство об этом не знают. Человек смотрит на сныть и видит листья тройчатые да белые цветы. И лишь немногие знают, что в природе нет дикорастущего растения, равного ей, так как у этого растения химический состав наиболее приближен к составу человеческой крови и что оно может помочь исцелить многие недуги.

Она не кудесница, чудеса творить ей не дано. Но она в каких-то ситуациях может помочь человеку. Никогда она не подменяла традиционную медицину. Если у кого-нибудь обнаруживалось серьезное заболевание, она давала совет пойти к врачу. Она лучше других понимала, что гораздо труднее лечить не болезнь, а душу человека. Только излечив ее, можно рассчитывать на хороший результат. Только тогда человек исцеляется собственными силами. За лечение деньги не брала. Это была ее жизнь.

Роза взглянула на часы:

– Сейчас я тороплюсь. А вы заходите, не стесняйтесь. И я у вас чему-нибудь поучусь.

И она заспешила в сторону автобусной остановки.

Вера заметила, что за несколько дней пребывания в Паласельге ей ни разу не захотелось включить телевизор. Иван Васильевич, периодически покидающий стены пансионата, по вечерам смотрел новости и, получив очередную порцию взрывов, пожаров, убийств и всевозможных несчастий, с раздраженным видом их комментировал. А где запущенный в строй завод, выпускающий сельскохозяйственную технику? Где возведенные хранилища для зерновых? В этом году собрали рекордный урожай, а часть урожая погниет из-за отсутствия хранилищ. Хотя бы охоту не отбивали у тех, кто еще хочет горбатиться на земле. Если он слышал, что кто-то проворовался или заевшийся чиновник взял взятку, тут же выносил свой вердикт: «В острог его, в острог! А деньги в народную казну!» С ним не забалуешь. Раздает каждому по «заслугам».

Мария Николаевна, не раз слышавшая эту тираду мужа, просто кивала головой в знак согласия с ним. Здесь темы разговора совсем другие, более злободневные, жизненные. О хлебе насущном. В селе более трехсот хозяйств, а тех, кто держат коров, два десятка. Непорядок. У Дарьи Тимофеевны помидоры уродились небывалой величины, Прасковья Тимошина несколько десятков банок огурцов закатала, а черника в этом году крупнее в молодом сосновом бору.

В столице же все излишне политизировано. Часть населения вообще смотрят только такие передачи. В Москве репортажи о помощи отзывались какой-то болью, переживаниями. После очередной программы, содержащей просьбы о перечислении денег на устранение последствий стихийного бедствия или лечение больного, кто-нибудь из членов семьи шел в «Сбербанк» и перечислял какую-либо сумму на указанный счет. С миру по нитке… Хорошо, если это кому-нибудь поможет. А здесь эти события оказывались какими-то более далекими. Меньше будоражили нервы. И люди здесь больше жили настоящим.

Иван Васильевич взял газету: «Так, посмотрим, что там о нас пишут. Ага, Россия – кость в горле. Это понятно. Автор – американский журналист. Погода на всей европейской части страны сохранится теплая. Чудесненько. Этот женился в шестой раз. Ну и ну! Сколько здоровья у человека». – Отложил, стал листать журнал. – Да, пресса всякая нужна, пресса всякая важна, но нужна ли такая? – Он помахал глянцевым журналом. – Вот такая, имеющая желтоватый цвет. Запах, как из силосной ямы.

Глава третья

Кто знает, сколько силы, мощи Заложено в душе любой? В них бури, грозы, пламя ропщет, Ширь океанов, штиль, прибой. Александр Мельников. «Кто знает?»

Мария Николаевна с утра не отходила от плиты, готовила: ожидала приезда дочери, зятя и внучек. А как же, полгода их не видела. Все с тревогой поглядывала на стол. Нет, не изжить в женском сословии этого вечного беспокойства о еде. Хоть какой век на дворе! Вера ей охотно помогала: протерла пыль, перемыла посуду, нарвала в палисаднике охапку пионов и поставила их в самую большую вазу в зале. Ей очень хотелось увидеться со своей двоюродной сестрой. Ведь они не виделись несколько лет, а теперь у Лиды уже двое детей.

Обе так были увлечены делами, что не услышали звук подъехавшей машины, хотя по очереди постоянно выглядывали в окно. Дверь широко распахнулась, и в дом вбежала молодая женщина, высокая, с распущенными русыми волосами, которые очень шли к ее смеющимся серым глазам. Широко жестикулируя и подпрыгивая, она бросилась к Марии Николаевне, крепко обняла ее.

– Мамочка! – выдохнула она, зажмурив от удовольствия глаза.

– Здравствуй, доченька, – растроганно произнесла Мария Николаевна.

– Бабуля, бабулечка! – Между ними, отодвигая мать, пытались вклиниться две девочки семи и четырех лет.

– Дашенька, Ирика! – взволнованно прошептала женщина и крепко расцеловала внучек.

Лида и Вера тепло обнялись.

– Здравствуй, сестренка. – Лида заглянула в глаза сестре. – Как ты, дорогая?

– Ничего, живу.

В это время в дверях появился молодой мужчина, навьюченный сумками так, что еле переставлял ноги.

– Олли, ну неужели нельзя было перенести их по частям? – всплеснула руками Мария Николаевна.

– О, это заняло бы остаток сегодняшнего дня, – растягивая слова, с заметным финским акцентом произнес он и с явным облегчением сбросил все сумки на пол.

Мария Николаевна поздоровалась с зятем. Чередуя русские и финские слова, он рассыпал ей комплименты. Вера знакомилась с племянницами, которых она видела впервые. Дети являлись копиями своих родителей. Старшая – папы, а младшая – мамы.

– Олли, это моя сестра Вера, – представила Веру Лида.

– Олли Лайне. – Он доброжелательно протянул свою руку и энергично потряс руку Веры.

– Очень приятно. Лида, а ты тоже Лайне? – обратилась она к сестре.

– Да, Лидия Лайне. От финского «волна».

– Сегодня она тихая, нет шторма. А бывает девять баллов. Тогда берегись, – вставил Олли, уклоняясь от нападок жены.

– А это наши сокровища: Даша и Ирика. – Лида оглянулась, но девочек уже и след простыл. Им же всюду надо успеть.

– У красивых девочек и имена им под стать. А Ирика – это, как я понимаю, финское имя, – уточнила Вера.

– Это имя дано в честь матери Олли. Ирика, то есть правительница, – пояснила Лида. – Кстати все финские имена произносятся с ударением на первый слог.

– Так же, как и у карелов. Одна группа языков: финно-угорская, – поддержала разговор Мария Николаевна.

Никем не замеченный, на пороге дома, опершись о притолоку, стоял Иван Васильевич. Разве мог он усидеть в пансионате в такой день? Когда его присутствие было примечено, он широко раскинул руки и обнял жену, дочь, внучек, племянницу, зятя и весь мир сразу. Прекрасны минуты счастья!

В доме, таком большом и тихом, стало шумно и тесно. Мария Николаевна вся светилась. Все были так возбуждены, что ей несколько раз пришлось приглашать людей к столу. Лида, увидев наготовленное матерью, засмеялась:

– Мама, можно подумать, что мы приехали не из благополучной Финляндии, а из Африки.

– Да мне в радость это, – отмахивалась Мария Николаевна.

Она постоянно предлагала что-нибудь скушать, то одному, то другому. Да, есть такое жизненное пространство у женщины в семье, где она чувствует себя королевой, царицей венценосной, владычицей. Женщина – хозяйка на кухне! И путь к сердцу мужчины здесь пролегает, как Великий шелковый путь. И приготовленная еда ее руками уже не просто топливо, закинутое в топку для выработки энергии, а важнейший компонент хорошей атмосферы в семье, а значит, и здоровье семьи. И Мария Николаевна, впрочем, как и все за столом, получала от этого огромное удовольствие.

Олли, довольный, поглаживал живот, охотно пробовал все, что предлагала теща, но делал это в меру, «малё-малё». На комплименты не скупился. Русские и финские слова он выразительно дополнял жестами, то прикладывая руку к груди, то поднимая вверх большой палец. Когда люди едят с нескрываемым удовольствием, их вдвое приятно кормить.

Вере очень нравилась та атмосфера, которая воцарилась в доме с приездом Лиды и ее семьи. Она охотно играла с племянницами. Девочки в Санкт-Петербурге побывали на мюзикле «Русалочка» и передвигались волнообразно, имитируя плавание русалок. Шарфы и платки из легких тканей служили «хвостами». По их требованию «хвост» носила Вера, прикрепив платок сзади к поясу. Ненадолго им уступала и бабушка, а вот с мамой было все сложнее. Лида категорически отказывалась это делать, чем вызвала глубокое разочарование у детей.

На следующий день Лида предложила съездить в районный центр, ей хотелось повидаться со своей подругой.

– О, да, – поддержал жену Олли, – мне заправить машину, а то придется ее отсюда носить в Финляндию.

– Толкать её, – механически поправила мужа Лида.

– Мы тоже хотим поехать! Хотим! Хотим! – забарабанили по столу Даша и Ирика.

Все вопросительно посмотрели на Веру.

Она подняла обе руки:

– С удовольствием поеду. Я же кроме леса и озера, нигде не была.

– Вот правильно. А то я все переживаю, не скучно ли Верочке у нас, – горячо поддержала дочь Мария Николаевна.

– Нет, мне абсолютно не скучно, – запротестовала Вера, – но я с удовольствием с вами поеду.

Вера с детьми расположились на заднем сиденье джипа «ниссан». Лида села рядом с водителем, заявив, что она будет штурманом, так как Олли плохо знает здешние места.

Машина выехала из села и помчалась по шоссе в сторону райцентра. Вера с интересом смотрела по сторонам, успевая отвечать на десятки «почему» племянниц.

На встречной полосе они увидели машину, водитель которой менял колесо. Лида всмотрелась, после чего попросила мужа остановить машину. С улыбкой выпорхнула из авто и направилась в сторону мужчины. Он поднял голову и, увидев Лиду, пошел к ней навстречу:

– Лида! Как я рад тебя видеть! Когда вы приехали? Куда путь держите? – Мужчина смеялся и задавал вопрос за вопросом, не заботясь об ответах. – Прекрасно выглядишь, одноклассница.

– Ты тоже не отстаешь! – парировала одноклассница. – Всё пижонишься! Аль женился?

– Увы! Не встретил такую, как ты!

– Пошли, познакомлю тебя со своей семьей.

Они направились к машине. Вся компания уже стояла возле машины.

– Товарищи, знакомьтесь! Это мой одноклассник Павел!

– Олли.

Мужчины крепко пожали друг другу руки.

Даша и Ирика с интересом рассматривали незнакомого дядю. Павел весело с ними поздоровался и перевел взгляд на Веру.

– Это моя сестра Вера. Она из Москвы приехала в отпуск.

– Очень приятно. – Павел первый протянул руку девушке и задержал ее дольше, чем требовала ситуация.

Это рукопожатие обожгло ее, и она поспешно выдернула свою руку. А он разочарованно вздохнул, но смотрел на нее, не отрываясь, как будто не в силах отвести взгляда.

Но по какой-то молчаливой договоренности, как заговорщики, по только им ясным мотивам, они предпочли промолчать, что виделись. Да еще при таких необъяснимых обстоятельствах!

Лида с мужем незаметно переглянулись.

– Павел, вам помочь… колесо? – Олли взмахнул рукой в сторону машины Павла.

– Нет, нет. Я сам справлюсь, – поспешно ответил Павел. – Вы на сколько приехали? – обратился он к Лиде.

– На неделю.

– Надеюсь, еще встретимся. Счастливой дороги. – Он помахал рукой и направился к своей машине.

– Павел, – окликнула его Лида, – а в субботу народ как-нибудь окультуривается?

– Молодежь вроде тусуется.

– А мы что, не молодежь? – с вызовом спросила Лида – Заходи за нами в субботу, и мы «потусуемся», – Лида сделала ритмичное движение.

Павел рассмеялся и кивнул головой, то ли прощаясь, то ли в знак согласия.

– С Павлом мы учились в одном классе. – В машине Лида повернулась к Вере.

– Я поняла.

– А ты его уже видела?

– Да так, мельком, один раз в лесу, у озера.

– Он по-прежнему посещает свои любимые места? – удивленно протянула Лида. – Я думала, что с годами это проходит. В детстве он постоянно все свободное время проводил там.

– Он женат? – спросил Олли.

Вера мысленно поблагодарила Олли за этот вопрос и затаила дыхание. Ее почему-то это очень интересовало. Она уже украдкой взглянула на его правую руку, кольца не было. Но не все же мужчины носят кольца. А для нее это было принципиально важно. Хотя такие мужчины долго в холостяках не задерживаются, но в ней жила надежда, что он свободен. Вообще ей очень хотелось узнать о нем как можно больше. Теперь она знала, что имя НТ – Павел.

– Нет, не женат. Отшучивается. Говорит, что не встретил такую, как я. – Лида с вызовом посмотрела на мужа.

– О, Олли! Какой ты молодец! Определил этого русского жениха!

– Не определил, а опередил, – поправила скорее по привычке Лида.

Всем стало весело. Всю дорогу они шутили, пели песни и незаметно доехали до Катаевска.

Утром никто не торопился вставать. Хотя хор птиц уже давно известил о начале нового великолепного дня. Мария Николаевна старалась не шуметь. Вернулись поздно. Пусть поспят. Ирика уснула в машине, и Олли пришлось нести ее на руках.

Первыми проснулись дети. За ними с сонными лицами появились взрослые. Вид дымящихся вареников с творогом быстро привел всех в самое радушное состояние. Олли так от удовольствия даже мурлыкал, вызывая взрывы смеха. Даша и Ирика вновь сделали себе «хвосты» из платков.

– Вот как вдохновила «Русалочка» детей на творчество. – Накладывая вареники, Лида посмотрела в сторону детей.

– Ты, мама, ты, бабушка, Вера, я и Ирика – мы русалочки. Папа и дедушка – русалы. У бабушки, мамы и Веры есть русалы, а у меня и Ирики еще нет русалов. Нам надо еще школу закончить, вырасти. Тогда у нас будут взрослые русалы, как у вас. – Произнося этот монолог, Даша продолжала «плавать» по кухне.

– У Веры тоже пока нет русала, – повернулась от плиты Мария Николаевна.

– У Веры есть русал, – «проплывая» мимо стола, ответила девочка.

Все, как по команде, посмотрели в сторону Веры, которая в это время удивленно смотрела в сторону племянницы. Вилка с вареником застыла в ее руке.

Первая не выдержала Лида.

– Даша, а ты знаешь русала Веры? – вкрадчиво спросила она.

– Это дядя, с которым мы вчера встретились на дороге. – Так как все продолжали молча смотреть на нее, она добавила:

– Ну, тот, который менял колесо… – Она рукой очертила круг. – Дядя и Вера смотрели друг на друга, как принц Эрик и русалка Ариэль.

– Я же говорил тебе, что еще рано водить детей на мюзиклы. – Олли лукаво посмотрел на жену.

– А может в самый раз. У них так хорошо развита наблюдательность. Они замечают то, что не замечают взрослые, – барабаня пальцами по столу и подражая интонации мужу, ответила Лида.

Когда дети «уплыли» из комнаты, взрослые, посмотрев друг на друга, захохотали. Олли, широко раскрыв рот и сгибаясь в поясе. Лида, держась за бока, сотрясалась всем телом. Мария Николаевна закрыла лицо передником. У Веры от старания сдержать рвущийся смех на глазах заблестели слезы. Ох, уж эта детская особенность подмечать все. Вроде на разговоры взрослых внимания не обращают. Так заняты своими детскими делами. А локаторы в любой обстановке и в любую погоду настроены на прием. Все улавливают!

Даша и Ирика, вернувшись из «плавания», с недоумением смотрели на взрослых, не понимая, что их так развеселило. Окинув хохочущих взрослых удивленным взглядом, маленькие русалки «поплыли» дальше. В их водном царстве не любят шум, не понимают такого бурного выражения эмоций. Маленькие «русалки» не знали и о другой странности взрослых, что каждая их выдумка, каждая произнесенная ими фраза благодаря стараниям мамы будет записана в заветную тетрадочку и со временем станет домашним преданием.

На следующий день приехала Надя. Есть люди, которым тесно даже на такой большой планете, как наша. Она заполнила собой все пространство. Ее голос одновременно раздавался в разных уголках дома и двора. Как ей это удавалось – загадка. Наверное, не все законы физики еще открыты. За несколько часов она успела подискутировать с отцом о событиях в Украине, с Лидой – о воспитании детей, с Олли – о марках автомобилей. Олли, занимающийся продажей автомобилей, часто застывал от удивления от умозаключений девушки. И все это она проделывала с легкостью и с уверенностью всезнающего человека. Да и, в общем, она была из тех, о ком говорят: «Хлебом не корми – дай покомандовать».

Особой тактичностью она похвастаться не могла. Но делала она все так непринужденно и легко, к тому же в семье она была младшая, ее любили, и ей все прощалось. Она абсолютно не переносила одиночества. Вокруг нее всегда кто-то должен был быть. Поэтому и замуж вышла рано. Только-только восемнадцать лет исполнилось. Продержалась полтора года. О причинах развода говорила просто, как ни странно, без эмоций: «Он бездельник. Не люблю мужиков-лодырей». Вот такая она, Надя. Большинство разводятся, когда в семье ложь поселяется, когда интерес друг к другу пропадает. А она, видите ли: «Лодырь!»

Увы, есть такое странное порождение современности – мужчина-лентяй! Трудиться не хочется, а пожить за счет других совсем не стыдно. В двадцать четыре года образования не получил, профессии не имел. О перспективах дальнейшей жизни изъяснялся весьма туманно и очень неохотно. Злили его такие вопросы. Конечно, в таком возрасте редко кто находит себя, но надо же что-то делать, пробовать. На Надины вопросы так и отвечал, что находится в поиске. Видите ли, не знает, куда направить свои таланты, какую сферу человеческой деятельности осчастливить. Слово «работа» образована от слова «раб». И муж это ясно понимал и не хотел быть рабом. Усвоил еще с начальной школы: «Мы не рабы, рабы не мы». Но при этом распинался, клялся, божился, и весьма искренне, что вот-вот определится. Актер, к слову, был неплохой. Но усилий найти работу не прилагал. Поиск затягивался и заключался в многочасовом просмотре телевизионных передач, возмущение от которых и раздражение от отсутствия обедов и ужинов выливал на голову своей уставшей и совсем еще юной жены. А она к вечеру еле ноги переставляла. Попробуйте целый день на ногах постоять! Тот, кто бездельничает целый день, вряд ли поймет такое состояние. Она все чаще стала задерживаться на работе, чтобы как можно меньше видеть его. Вот и пойми женскую логику. Мечтала выйти замуж за принца, а затем возмутилась тому, что «принц» целыми днями лежит на диване и не вкалывает, как нормальные люди. Как в анекдоте. Увы, хромает женская логика!

Затуманенность его будущего так надоела Наде, что однажды, придя уставшей с работы – за двоих ведь работала, – не выдержала и вычеркнула его из своих мужей. Причем сделала это не сразу, а после долгих раздумий, потому что воспитана была в семье с твердой установкой: если замуж, то на всю жизнь. Но жизнь часто ломает установки. Да и есть ли в этом мире что-нибудь вечное?

А сама продолжала движение к своей цели. И цель у нее с двенадцати лет была одна, неизменная. Делать людей красивыми! Поэтому после школы в институт, как большинство ее сверстников, не пошла, так как ее движение к цели отодвигалось на несколько лет. Да и видела, как многие выпускники вузов, получив диплом о высшем образовании, не работали по полученной специальности, а нередко шли продавцами на рынок.

Поэтому, окончив Школу парикмахерского искусства в Санкт-Петербурге, трудилась не покладая рук. Заветной целью ее стало иметь свой салон. Ее умение и трудолюбие было замечено. Из уст в уста передавалась слава о Надежде-искуснице. А Надя бурлила, кипела, как вода в котле. За несколько лет насобирала сумму, необходимую для аренды помещения. Облюбовала место на центральной площади Катаевска, с прицелом дальнейшего его выкупа. Да никак не могла договориться с хозяином об условиях оплаты.

В число ее добродетелей сдержанность не входила. В противоположность своей дружелюбной и покладистой по характеру старшей сестры, Надя могла показать зубы. И не скупилась в выражениях, если кто-то «перешел ей дорогу». На этот раз объектом ее красноречия стал владелец помещения Руслан, который ну никак не соглашался предоставить аренду на ее условиях. А она так мечтала открыть свой салон красоты. И когда немного оставалось до цели, на ее пути, как глыба, встал упрямый Руслан. Ну никак его не прошибешь! Обо всем этом она поведала своей сестре Вере, которая искренне ее утешила и вселила надежду в свою сестру.

В доме Огородниковых на несколько дней установилась атмосфера всеобщего возбуждения. Верно говорит кавказская пословица: «В доме, где есть ребенок, греха нет». А где двое, и подавно. Все вертелось вокруг них. Мария Николаевна, находясь в эпицентре этих событий, с честью подтвердила высокое звание любимой бабушки. За несколько дней она побывала и пиратом, и величественной королевой, и пилотом межпланетного корабля, и доброй феей. Она беспрекословно подчинялась требованиям внучек. К их восторгу, доброй феей из чулана, антресолей и сундука были чудодейственным образом извлечены одежда прошлых лет, разнообразные украшения, игрушки и поделки детства Лиды и Нади, с которыми Мария Николаевна так и не смогла расстаться. Всему тут же находилось применение. Девочки наряжались во взрослые одежды со сверкающими бусами. Бабушка звенела браслетами, снимая блинчики со сковороды. Вера красовалась в платье, расшитом в народном стиле, которое тетя когда-то надевала, участвуя в художественной самодеятельности. Олли гордо носил солдатскую пилотку тестя, отдавая честь при появлении дочерей, вызывая их восторг. Даже Надя беспрекословно «напяливала» на себя предлагаемое племянницами, внося в наряды какой-либо элемент, который смешил и девочек, и взрослых. И только Лида проявляла непослушание, быстро снимая надетую на нее детьми одежду и украшения. После продолжительных переговоров был достигнут консенсус: одежда была заменена на крылья бабочки. И Лида в них «порхала» по дому.

Даша и Ирика, по выражению Лиды, перешли на «подножный» корм. Их головы постоянно мелькали среди кустов малины, смородины или «зависали» над клубникой. По их лицам легко определялось, что они отправляли в рот. В доме не осталось ни одной вещи, стоящей или лежащей на своем месте. Пожалуй, только платяные шкафы и комоды стояли нетронутыми. Ожидали накопления силенок. Надя это явление назвала «шурум-бурум». С племянницами у нее было полное взаимопонимание. Когда они втроем куролесили, трудно было определить, кто из них вышел из детского возраста, а кто еще пребывает в нем.

Девочки любили смотреть с ней мультики. Комментарии тети (хотя племянницы называли ее по имени) всегда были смешны, категоричны и безжалостны. Любимой героине девочек, Маше из мультфильма «Маша и медведь», был вынесен безжалостный вердикт. Мало того что она все продовольственные запасы Мишки извела, засыпав одновременно крупы, молоко, варенье, так еще все кастрюли, кубки и в придачу стены, пол и мебель розовой кашей перепачкала. Надя, всей душой болеющая за Медведя, не выдержала и заявила, что она на месте Медведя давно бы уже съела эту озорницу Машу. А и поделом! Нечего над зверьем издеваться. Услышав такое заявление, Даша и Ирика подняли на Надю удивленные глаза. Маша так им нравится, они готовы ей даже подражать. Шутка такая непонятная у их «подлюжки» Нади. Так называла ее Ирика, не выговаривая слова «подружка».

Как и большинство детей, они были добрыми, непосредственными, искренними и забавными. Вера проводила с ними много времени. Когда она с ними общалась, настроение у нее становилось радостным.

За время пребывания она не слышала о Павле ни одного плохого слова, хотя его имя неоднократно всплывало в разговоре. При упоминании его имени лица собеседников светлели. И человек он весьма ответственный. И на него можно положиться. Ей казалось, что имя его произносили с придыханием, и звучало оно как песня. Надежный! Слов на ветер не бросает. Чем больше она о нем его слышала хорошего, тем больше хмурилась. Люди тоже могут ошибаться. Она не раз сталкивалась с ситуациями, когда одному человеку разные люди давали разные характеристики. Часто люди видят то, что хотят видеть. Она тоже грешила этим. Для нее все люди – друзья, товарищи и братья. Но только не в этом случае. Она знала о нем то, о чем другие, судя по всему, даже не догадывались. В душу закрадывалось сомнение. А может быть, он все-таки не убийца? Как же она хотела этого! Но тогда совсем не может быть, чтобы такой «безупречный» человек таскал чужие трупы. Или все-таки он вынужден был это сделать? И в который раз рассуждения завели ее в тупик. Сможет ли она когда-нибудь развязать этот «гордиев узел»?

С некоторых пор она не могла избавиться от наваждения, что их встреча не случайна. С одной стороны, она хотела его видеть. С другой – боялась этих встреч, как боялась своих мыслей о нем. Она сердилась на себя за то, что уже физически стала ощущать его присутствие. Чувствовала на себя его взгляд. И ей нужно было приложить усилие, чтобы выйти из этих грез. Его карие глаза следовали за ней целыми днями. «Карие глаза – песок. Осень, волчья степь, охота. Скачка вся на волосок от паденья до полета». Киплинг так поэтично передал красоту не только карих глаз, но и серых, черных, синих. Но ее интересовали только карие.

Наступила суббота. Все преобразилось и пришло в движение. С улицы доносились сигналы машин, хлопки, взрывы смеха. В воздухе разливалось праздничное настроение. Даже природа засияла новыми красками. На небе не было ни одной тучки. Из открытых окон звучала музыка. На улице прибавилось прохожих, которых Вера видела впервые. Сестры прихорашивались. Когда в доме переодеваются, причесываются, ищут потерянные заколки и губные помады несколько женщин, несложно представить, что «пыль столбом» стояла в этот день в доме Огородниковых. Надя всему женскому клану сделала прически. Творения ее рук были обалденно-восхитительны!

Лида облачилась в ярко-красную юбку и белую блузку. Русые волосы были подняты на затылок и уложены замысловатым узлом, состоящим из бесчисленного множества восьмерок.

Вера надела платье темно-синего цвета в крупный белый горох. Белый кожаный пояс и пышная юбка, прикрывающая колени, подчеркивали силуэт. Семидесятые годы прошлого столетия предстали во всем своем блеске! Стиль ретро подчеркнул женственность девушки еще больше! Приподнятые каштановые пряди волос, скрепленные заколками в тон ткани платья, удачно дополняли созданный образ.

Короткая стрижка Нади находилась в безупречном состоянии. Яркое платье цветочных оттенков из легкого шелка идеально подходило к ее темным волосам.

Мария Николаевна накрывала на стол. Еще днем Лида и Вера приготовили салаты. Надя помыла овощи и фрукты. Мария Николаевна раскатала тесто для пирожков. В духовке фырчала индейка.

– Дядя, дядя Эрик пришел! – Голос Даши звучал все громче по мере приближения к дому.

Дверь распахнулась, и в дом, вслед за девочками, вошел Павел. У девочек в руках были по коробке с куклами. В руках он держал торт, который протянул Марии Николаевне. Девочки с помощью Павла распаковали коробки и тут же проверили кукол на прочность, нажав на все кнопки разом.

– Так, Даш, теперь тебе придется выйти замуж за Павла, – развел руками Иван.

– Вот что ты городишь при детях? – Мария Николаевна с осуждением посмотрела на мужа.

– Не горожу, а говорю о старом обычае Севера. Если неженатый мужчина приходит в дом девушки без приглашения и дарит ей подарок, а девушка принимает подарок, то он считается ее женихом. Раньше о любви на всех углах не кричали.

– Мне еще рано жениться, – обиженно протянула девочка, – пусть Вера и Надя женятся.

– Не вздумай нарушать субординацию. – Надя погрозила пальцем в сторону племянницы, которая с трудом понимала подтексты взрослых.

– Во-первых, – вмешалась Лида, – Павла пригласила я. Значит, он пришел по приглашению. Хотя двери нашего дома для него всегда открыты. Во-вторых, подарок девушке и подарок ребенку, согласись, немного не одно и то же.

– Ну, ладно, ладно. – Иван Васильевич поднял две руки в знак примирения. – Каково мне в женском царстве? – Он искал сочувствия у Павла и Олли, призывая их в союзники. – Слово не дают сказать.

– Я с вами, Иван Васильевич. – Олли, шутливо вздохнув, поднес правую руку к сердцу. – Я вас очень понимаю.

– Спасибо тебе, затек, – в тон ему ответил тесть. – А то где мне, пенсионеру, найти силы против такой женской силищи.

– Ничего, дедушка. Я вот школу быстренько закончу, пойду в институт, потом поработаю немного и пойду, как ты, дедуля, на каникулы. И мы всегда будем с тобой вместе.

Даша взобралась на колени к дедушке и с победоносным видом всех осмотрела.

Все дружно рассмеялись. А дед с внучкой переглянулись как два заговорщика. Мол, вместе мы сила. Глаза его смеялись, но на лице красовалась маска серьезности.

Вере было приятно наблюдать, как Павел играет с девочками. Он помог распаковать коробки, разобраться с многочисленными кнопочками. Терпеливо отвечал на многочисленные вопросы детей.

Когда девочки выбежали из комнаты, Павел тихо спросил у Лиды:

– А почему они называют меня Эриком?

– Это такой герой мюзикла.

– А герой положительный или отрицательный?

– Очень, очень положительный, – заверила его Лида, смеясь.

– Ну, тогда ладно, – облегченно вздохнул дядя, которому только что дали второе имя.

Ароматы еды давно распространились за пределы кухни. У всех носы непроизвольно поворачивались в сторону источника будоражащих запахов. Предложение Марии Николаевны переместиться за стол, всеми было принято благосклонно. Стол, казавшийся таким огромным и занимающий значительную часть самой большой комнаты, с трудом вместил всех присутствующих. В тесноте, да не в обиде. Он был заставлен яствами. Центральное место занимала еще дышащая жаром индейка. Пока Иван Васильевич разрезал ее, глубокая тарелка с салатом передавалась по кругу. Гора пирогов дышала теплом. Атмосфера веселья, царившая за столом, самым прямым образом сказывалась на аппетите. Он же, как известно, приходит во время еды. Еда поглощалась с наслаждением. Набитые рты совсем не мешали разговору, который скакал, как мячик. Взрывы оглушительного смеха следовали как морские волны, одна за другой. И разносились за пределами дома.

– Умереть и не встать. – Иван Васильевич двумя руками поддерживал живот.

– Согласен, – энергично закивал головой Олли.

– У меня есть тост. – Иван Васильевич обвел всех взглядом. – Нам сегодня очень хорошо. Мы наслаждаемся царящей между нами теплой атмосферой, вкусной едой. Для этого нужны трудолюбие и желание нести доброту. И этими качествами обладает очень дорогой для меня человек… – Его глаза озорно сверкнули. – Моя любимая жена. За тебя, Машенька.

Тост был встречен радостными возгласами. Разговоры оживились. Один начинал, другой подхватывал. Перескакивали с темы на тему, вспышки смеха следовали беспрерывно. Головы у всех вертелись, как флюгер во время шквального ветра. Не пропустить бы чего-нибудь. Всем было весело. Нашинкованное, запеченное, сваренное, жаренное поглощалось с большим аппетитом. Вкусная еда и домашняя вишневая наливка «от хозяина» делали свое дело. Человек человеку друг, товарищ и брат. Надя, найдя в Павле терпеливого слушателя, поведала ему о коварстве Руслана, который не хотел сдать в аренду помещение под салон на ее условиях.

– Это не о Руслане Тевтоеве ты говоришь? – уточнил Павел.

– Ну да, – удивленно протянула девушка. – А ты его знаешь?

– У меня с ним дружеские отношения. И в бизнесе мы частенько пересекаемся. Считай, что у тебя есть свой салон.

– А-а-а…!

Все рассмеялись от победного вопля Нади.

Ее лицо разрумянилось. Она вскочила и бросилась всех обнимать. Молодость, как беззаботна ты и поэтому особенно прекрасна. Когда порывы и эмоции искренни. Еще не закрался в душу страх. Когда не мешает жизненный опыт, с годами превращающийся в стоп-кран. Когда все по плечу. Когда не ушли в песок и не утекли с водой уверенность в себе и во все лучшее.

– И когда это произойдет? – Надя не могла удержаться, чтобы не уточнить. Как известно, куй железо пока горячо.

– А вот как доеду до Катаевска, так и произойдет, – уверенно ответил Павел.

– Ну, что ж, дочка, теперь надо придумать название салона. Как корабль назовешь, так он и поплывет. – Отец вопросительно посмотрел на Надю.

– Только, пожалуйста, никакой агрессии типа «Торнадо», «Муссона» и всякой такой ерунды. – Лида, зная характер Нади, умоляюще посмотрела на сестру.

– Не будет слишком вызывающе, если я назову салон… – девушка обвела всех взглядом, выдержав приличную паузу, – «Надежда»?

– Нет, совсем не вызывающе, – за всех ответила Мария Николаевна. – Это не только имя. Это слово-то какое. Со смысловой нагрузкой. Надежда – это вера в осуществлении чего-то радостного, благоприятного. Человек ведь всегда надеется на лучшее.

– А твои клиенты будут идти в «Надежду» к Надежде с уверенностью на благоприятный успех. – Лицо Лиды сияло радостью за сестру.

– А мне, моряку-подводнику, видится в этом слове гавань, дом родной.

Павел думал о том, что это самый приятный вечер в его жизни. Ему нравилось общество этих людей. Так хорошо ему было только в детстве, когда вся семья была в сборе. Родители любили попариться в бане и детей приучали к здоровому образу жизни. Ни одна суббота не пропускалась. Это был своего рода ритуал. А затем устраивалось чаепитие. И время останавливало свой бег. Уже выпито по несколько чашек чая, самовар выдал последние капли кипятка, а никто не уходит. Говорить уже не хочется. Смотрят друг на друга с немой любовью. Наваливалась сладкая дремота. Остановись, мгновение жизни! И сейчас он переживал нечто подобное.

Особенно по душе ему было общество Веры. Она умело поддерживала разговор. Кстати шутила. Когда смеялась, в глазах плясали веселые чертики. А еще, еще как же она была хороша. Он готов был любоваться ею вечно. Вот так сидеть и смотреть на нее.

А Веру волновала близость Павла. Она сидела напротив него. Глаза в глаза. Поэтому старалась их не поднимать. Чай отпивала маленькими глотками. Она не любила горячий чай, но сейчас она не чувствовала, насколько он был обжигающим. Осторожно опускала чашку на блюдечко, чтобы не заметили, как эта чайная парочка выстукивала дробь чечетки, а может быть, лезгинки. Хорошо, что эти звуки тонули в застольном шуме.

Вначале ей казалось, что все смотрят на нее. Смеются над ее неловкостью, удивляются ее смятению. Она не поднимала глаз и не видела ничего, кроме скатерти на столе.

Сердце стучит: это он. Но она его почти не знает. Те сомнения, которые терзали ее, не уходят. Может ли она на него положиться? Какой он? Добрый или злой? Правдивый или лживый? Мнение окружающих: хороший! А она не могла дать однозначный ответ. Не уверена! Вот отец о своем друге говорил, что с ним можно идти в разведку. А вот с ним за линию фронта, ну, если представить, что надо? С ним, Вера, пойдешь? Здравый смысл молчит. А трепещущая душа твердит: «С ним можно».

Но когда она с трудом поборола волнение и подняла глаза, то поняла, что все чем-нибудь заняты: или разговорами, или едой. И никто на нее не смотрит. И включилась в разговор, забыв о своих переживаниях.

Неугомонная Надя решила, что пора двигаться в сторону клуба. По пути Павел и Вера успели обменяться несколькими фразами. Его вниманием завладела Лида. Она засыпала его вопросами об одноклассниках.

Когда они пришли в Дом культуры, их встретил нестройный шум голосов. В зале народ был рассыпан кучками. «Девчонки стояли в сторонке», исподтишка бросая взгляды в сторону ребят. Парни что-то возбужденно обсуждали, прерывая разговор гомерическим хохотом. Радостные лица молодежи говорили о предвкушении приятного вечера. Звучала лирическая музыка, означавшая, что вечер только начался.

Но вдруг по мужской компании прошло волнение, и головы присутствующих повернулись к входу. Вошла женщина лет тридцати. Яркая по всех отношениях. Красивая. Огненно-рыжая. На ней было ярко-красное обтягивающее платье и туфли на высоченном каблуке. На ее губах играла самодовольная улыбка: «Знаю, знаю себе цену!» И смотрела на всех свысока. Она притягивала взгляды мужчин, как сладкое пирожное. Увы, такие нравятся мужчинам! Для удовлетворения женского тщеславия обязательно нужно, чтобы кто-то тобой восхищался. Но красота тоже часто бывает с изъянами. Вот и ее красоту портили холодные глаза и капризно изогнутый рот. Только вот ее победоносная улыбка очень раздражала девичью половину, большая часть которых демонстративно от нее отвернулись.

Окинув взглядом зал, она направилась к Павлу. На ходу кивнула Лиде. Но едва взгляд скользнул по Вере, стоящей рядом с Павлом, в ее глазах сверкнуло беспокойство. Вере стоило большого труда сохранить на лице беспечную улыбку.

В ответ на приветствие женщины Павел за всех поздоровался с ней и коротко пред ставил:

– Ядвига.

Представил Вере, так как остальным она была знакома.

На секунду Павел поймал взгляд Веры и очень удивился. Это был взгляд ревнивой женщины, неумело скрывающей свои чувства. И он этому ужасно обрадовался.

А ей с трудом удалось изобразить на лице беззаботность. Никогда он не узнает, что действительно у нее на душе. Непростая штука жизнь. И всегда она с готовностью преподносит сюрпризы, и всегда нужно выбирать, что не очень просто.

После небольшого перерыва опять зазвучала мелодия. Несколько пар появилось на танцевальной площадке. Пышногрудая Ядвига бросала на Павла томные взгляды и, взяв под руку, тянула его на танцевальную площадку. Кокетничала с ним напропалую. Ее откровенные движения были нелепыми и смешными. Смотреть на это было неприятно. Вера считала такое поведение пошлым. Но Павел смотрел на это весьма спокойно. Неужели он настолько слепой, что не видит, что она играет с ним.

– Потанцуем? – Ядвига старалась произнести это как можно мягче, но, несмотря на ее усилия, в голосе звучала требовательность.

Всем стало неловко. Вера посмотрела на Павла и увидела, что он избегает ее взгляда. Но ты не можешь его упрекнуть. Потому что ты для него никто! И нет у тебя никаких прав на него.

Когда Вера увидела, что во время танца женщина тесно прижалась к Павлу и запустила свои ручонки ему под пиджак, она почувствовала подступающую дурноту. Ей захотелось вцепиться в огненно-рыжую шевелюру этой вульгарной дамочки. Ее обтягивающее короткое платье ярко-красного цвета во время танца поднялось еще выше, обнажив красивые крепкие ноги. Как два давно станцевавшихся партнера, они быстро вошли в ритм. Смотрелись они здорово.

Глядя на них, Вера испытывала горячую ревность. Она так захотела быть на месте той, которая к нему прижалась. Она желала быть на ее месте! Ее бросило в жар. Боже, он не твой и твоим не будет!

– Неужели Павел опять клюнул на удочку этой вертихвостки? – Бесцеремонность Нади ее покоробила. – Ишь, как вырядилась!

– Кто она? – глухим голосом спросила Вера.

– Наш Павлуша в бойфрендах энтой девицы значился, – пояснила Надя, не отрывая взгляда от парочки. – Несколько лет назад амуры крутили. Все шло к свадьбе. А потом внезапно все оборвалось. Она уехала. Он на эту тему никогда не говорил. А народ судачил. Ты же знаешь наш народец: чем меньше знают, тем больше сплетен и фантазий. Посудачили, а потом все об этом забыли. А теперь явилась не запылилась. – Надя с неприязнью и осуждением смотрела на женщину. Несмотря на вульгарный вид, женщина была хороша собой. – Ишь, сияет, как новогодняя елка. А нутро ядовитой гадины. Из тех, кто жалит с улыбкой. У кого есть деньги – добро пожаловать. Она с ним. Снаружи красота, а внутри пустота. Похоже, сейчас в свободном плавании.

– Внешность человека не всегда отражает его внутренний мир, – встала на ее защиту Вера.

– Ой, какой там внутренний мир! Материальные блага – вот ее внутренний мир. Ну, чем они думают, эти марсиане? – Эти слова Надя сопровождала жестикуляцией в сторону танцующих.

– Ты что-то спросила? – рассеянно спросила Вера.

– Я говорю, что марсиане, – она показала в сторону Павла, – совсем не умеют думать. Сильный пол называется!

– Но если мы с разных планет, то мы никогда не поймем друг друга, – задумчиво произнесла Вера.

– Увы, я вот уже одного так и не смогла понять.

Танцующие смотрели друг на друга, не отводя взглядов. Женщина что-то говорила своему партнеру, и на миг Вере показалось, что он с иронией слушал ее.

Показалось! Но почему ты такая слепая, Вера? Почему тебя так легко обмануть? Как могла ты влюбиться в человека, который любит другую? Почему ты позволила ему повлиять на твою жизнь настолько, что потеряла голову? И почему именно в него ты влюбилась? Сердце, сердце, как ты подвело меня. Почему впустило любовь? Почему лишило равновесия? А мама говорила: «Верь своему сердцу». И вот что из этого вышло? Это был всего лишь мираж счастья.

Ею овладело странное разочарование. И она знала отчего. Он был ей небезразличен. Наверное, она ошиблась. Представляла его выше, чем он оказался. А он был такой, как все. Вот почему она чувствовала себя разочарованной. Никто из живущих на земле не обладает иммунитетом к соблазнам. Увы, даже тот, кого она считала лучшим. Ну почему мужчины так падки на внешнюю оболочку? Значит, слова о важности внутреннего мира женщины – красивый миф?

Все-таки любовь лишает человека равновесия. Это как стоять на одной ноге. Она видела такой рисунок в учебнике истории прошлого столетия. Мужик-крестьянин стоял на малюсеньком клочке земли, вторую ногу некуда было поставить. Она так же стояла на одной ноге. Без опоры долго не простоишь. Одно она знала точно: она никогда ни перед кем не будет заискивать, как вон та, в красном платье.

От этих мыслей у нее разболелась голова. А мысли бесновались, как волны в шторм. Она глубоко вздохнула, но это ей не очень помогло. Некстати она это увидела. А может быть, наоборот, все случилось как раз кстати. Пока далеко не зашла она в своих чувствах. Пока еще может ими управлять.

Не в силах больше их видеть, пошла к выходу. Вот и разрушен мост, который их связывал. Он его разрушил! Она не помнила, как дошла до дома. Света в окнах не было. Она тяжело опустилась на скамью у крыльца. Услышав чьи-то торопливые шаги, стала в тень. Тот, чьи шаги она только слышала, остановился возле дома, постоял и медленно двинулся дальше. Она не остановила его. То состояние счастья, которое уже стало зарождаться в ней, уходило. Просачивалось, как песок в часах. Она испытала облегчение только тогда, когда удаляющиеся шаги стихли.

Глава четвертая

Оказавшись в лесу, всмотритесь в деревья. Как похожи они на нас, Они, как и мы, болеют, страдают и любят. И, падая наземь, потомкам оставят наказ. Автор

Она старалась отвлечься от терзающих душу сомнений. Через несколько дней она уедет домой, а затем поедет на Кавказ к своим дорогим бабушке Лизе и дедушке Али. И их утешит, и в общении с ними найдет ответы на свои многочисленные вопросы. В их любви она не сомневалась. Человек не должен привыкать к несчастьям. Если это происходит – они не кончаются. Ведь не зря народ говорит: «Пришла беда – отворяй ворота». Счастье и несчастья по жизни всегда рядом идут. Только от человека зависит, сумеет ли он закрыть ворота и переломить себя. И чтобы сделать такой поворот, нужны уверенность в себе и новые обретенные силы.

Прогулки были спасением. В лесу она успокаивалась. Природа навевала умиротворение. Черные, серые и грязноватые мысли улетучивались и на их место приходили разноцветные. Она бродила по лесу, наслаждаясь видами. В природе все разумно. Растения формируют настоящее содружество. Самые высокие из них образуют плотную крону, в некоторых местах сквозь них с трудом пробивается свет. Чуть ниже расположился ярус кустарников, еще ниже – травянистые растения, в самом низу – ковер мхов. Но как они зависят друг от друга. Если кроны деревьев совсем сомкнутся, не пропустят свет, тогда исчезнут и кустарники, и цветы. Разве лес может когда-нибудь наскучить? Он же такой разнообразный. Такой разнообразный, как люди. Одни глубоко пускают корни и живут там, где родились. Другие стелют корни по поверхности и легко кочуют с места на место. Среди людей есть такие, которые называют себя людьми мира. Их дом – целый мир. И они везде дома.

Если на пути попадалась невысокая трава, она обязательно снимала обувь и, наслаждаясь, неторопливо шагала по зеленому ковру. Она смотрела, как ноги погружались в траву. Приятно было ощущать ее упругость. Девушка чувствовала легкое щекотание и от удовольствия закрывала глаза. Но сейчас ее мысли были беспокойными и путанными. Он так растревожил ее сердце. Оно у нее и так израненное.

Внезапно она вздрогнула от неожиданности. Справа раздался истошный птичий крик. Она вгляделась в дебри кустарника, но ничего не увидела. Крик повторился. «Наверное, ястреб или коршун напал на маленькую пичужку», – решила девушка и, подняв сухую палку, решительно направилась в сторону кустов. В тисках расщепленного дерева ожесточенно билась птичка.

При приближении человека, крик ее стал надрывнее. Но как ни старалась, взлететь она не могла. Вглядевшись, Вера поняла, что лапка птицы застряла в расщелине сломанного дерева. Сама она не может освободиться. Брюшко птицы было испачкано кровью.

Вера медленно стала приближаться к дереву, приговаривая ласковые слова, стараясь успокоить израненную пичужку. Птица таращила на нее глаза, обеспокоенно крутила головой и еще сильнее кричала. Девушка пыталась взять птицу в ладони, но она не подпускала ее.

– Не верит она в доброту человека, – раздалось у нее за спиной.

Павел снял пиджак и набросил его на птицу. Он крепко взял ее обеими руками и отодвинул часть пиджака с головы. Они увидели израненную ее ногу.

– Потерпи, милая, потерпи. Мы тебе поможем. Не бойся, не бойся, – говорила девушка тоном, каким говорят с детьми, получившими ушиб.

Она осторожно стала отгибать одну из сторон остро торчащих шипов. Птица дернулась и совершенно бесшумно взлетела. В знак благодарности сделала несколько кругов над своими спасателями и, плавно качнув крыльями, скрылась в чаще.

Только теперь «спасатели» посмотрели друг на друга.

– Надо понимать, что нас поблагодарили. – Павел кивнул в сторону улетевшей птицы.

– А разве вы это сделали ради благодарности? – Она вспомнила его танцующей с этой в красном платье и была раздражена.

Он удостоился довольно-таки угрюмого взгляда. Ощутив перемену в ее настроении, он пристально посмотрел на нее:

– Конечно нет. Прийти на помощь тем, кто в ней нуждается, – это нормально. И не важно, кто это, птица или человек, – сухо заметил он.

– Вашими бы устами да мед пить, – с трудом вымолвила она. Демонстрация дружеских чувств в ее планы точно не входила.

– А вы не согласны? – Его глаза пронзили ее насквозь.

– Я-то как раз согласна. Но боюсь, что не все так думают. Часто человек говорит одно, а делает другое, – с печалью в голосе произнесла она.

– Вы меня имеете в виду? – произнес он задумчиво и ушел в себя. Лицо его стало сосредоточенным и чужим.

– Нет, это я так, абстрактно. – Девушку начинал тяготить этот разговор. Она сердилась на него и старалась найти в его словах свой подтекст. Она не желала принимать его дружелюбный тон. Капитулировать перед ним она не собиралась.

Внимательно посмотрев на девушку, он выразил обеспокоенность ее частыми прогулками в лес.

– Но вы тоже посещаете эти места без охраны, – с вызовом возразила она.

– Я здешний житель, знаю местность и людей. Кроме того, если вы успели заметить, – произнес он с мягкой насмешкой, теперь он смотрел ей прямо в глаза, – я мужчина.

Он сделал шаг. Но она резко отпрянула, хотя у него не было намерений прикоснуться к ней. И смотрела на него недоверчиво. «Чем я заслужил твою немилость, лесная нимфа?» Он пристально вглядывался в ее лицо.

– Вам надо носить на себе табличку: «Не прикасайтесь! Убью!» – В глазах его прыгали насмешливые искорки. Он явно издевался над ней.

– Вас никто не учил, что хамить – это некрасиво, – в тон ему ответила она и твердо посмотрела ему в глаза.

– Учили, учили, – с готовностью подтвердил он, – родители, Мария Николаевна. Думаете, плохо учили? – Ирония переросла в кураж.

– Если судить по вашему поведению, не все правила поведения вами усвоены. – Она произнесла это с сочувствием. Вот есть же люди, которые специально созданы для того, чтобы усложнить жизнь другим.

Лицо его окаменело. Наступила многозначительная пауза. Считая разговор оконченным, она решила продолжить свой путь. Если бы она глядела на него, то увидела бы его посерьезневшее, расстроенное лицо. Он был уверен, что девушка на него сердится. Но за что?

– Вера, у меня сложилось мнение, что ты со мной постоянно борешься. Избегаешь после субботы, когда мы ходили на танцы.

– Мы с вами на танцы не ходили, – по-детски запальчиво ответила она. – Вы ходили! И я ходила! Но не мы. – Она сделала ударение на последнем слове.

После увиденного на танцах она считала, что должна прервать с ним все контакты. И не собирается она с ним разговаривать. Тем более обсуждать с ним условия капитуляции, которые, как она понимает, он предлагает. Мир иллюзий и несбыточных надежд рассыпался! Этот мир у нее был книжным, и рухнул он как карточный домик. Вот что это было. А она надеялась, что это красивая реальность.

Те немногие их встречи не внесли ясность в их отношения. Павел не относился к людям, которых после недолгого общения можно было бы сразу понять. Он относился к категории людей загадочных. Часто на его лице застывало выражение, которое она не могла разгадать.

Она поймала себя на мысли, что еще никогда не видела его улыбку. Открытую, широкую, чтобы смеялись и глаза, и губы, чтобы лицо пришло в движение. Во время разговора приподнимались только уголки его рта, да и то совсем немножко. Интересно, какая у него улыбка? Наверное, лучезарная, обезоруживающая. Он же очень красив. Но красоту свою не выпячивает, ведет себя естественно. Когда он смотрит, от его взгляда не укрыться. Трудно отвести глаза. Он смотрит в самую душу. Его взгляд гипнотизирует. И из человека превращаешься ты в кролика беззащитного. А может быть, это взгляд человека, которому есть что скрывать, и он прощупывает, просвечивает, как рентгеновскими лучами, что знают о нем другие, о его тайне.

Она с удовольствием находила в нем «недостатки». Вот одевается уж совсем не по-деревенски. Уж очень аккуратно. Прямо с иголочки. Она же видела, как одевается местная молодежь. Еще он часто «включает» насмешливое выражение лица. Да, недостатки получаются какие-то неубедительные. А вот это история в ущелье. Убил наверняка не он, а почему труп прятал? Еще тот недостаток! Она вздохнула. Совсем запуталась.

Нет, надо с этим кончать. Пора отсюда уезжать. Загостилась. Вера с трудом прервала свои размышления. Тревога добралась до сердца. Но почему? Ответа она не нашла…

Он, не отрываясь, смотрел на нее, пытаясь понять причину пробегающих по ее лицу теней. В минуты волнений она становилась еще привлекательнее. Глаза меняли цвет на более темный, лицо румянилось, шея вытягивалась. Он уже несколько раз ловил это выражение. Как будто она хочет что-то спросить, но не решается. Последние дни его мучили некоторые обстоятельства, их тайна настолько его тяготила, что ему было сложно сосредоточиться на работе и жить прежней жизнью. Но разгадка зависела от очень дорогого ему человека. И пока он не мог что-либо предпринять, не поговорив с ним.

– Не уходи. – Он осторожно дотронулся до ее руки, но она выдернула ее.

Он наконец понял причину ее поведения.

– Так вот почему ты так неожиданно ушла. Ядвига никогда не была моей девушкой, вопреки мнению всего села, мы просто дружили. – Он снова попытался овладеть ее рукой. – Мне нравятся другие женщины.

Взгляды их встретились. Его умоляющий, ее – холодный.

Но именно в этот момент она поняла всю нелепость своего поведения. К прошлому не ревнуют! Это ушло. А есть то, что встретились два человека и между ними что-то зарождается. И не надо вопреки собственному желанию гасить это. И нечего толочь воду в ступе. Бессмысленное занятие. Имеет место только настоящее и будущее. Именно это жизненно важно. Прошлое изменить нельзя, можно и нужно идти вперед. И прошлая его жизнь ее не интересует.

Жизнь – сложная штука. Философы Средних веков в своих сочинениях повторяли эту фразу. И сейчас люди любят это повторять. Когда нечего сказать. Легче с многозначительным видом это изречь, нежели переломить ситуацию или повлиять на ход происходящих событий. А она не любила эту фразу. С учетом того, что мы сами усложняем эту самую жизнь, звучит нелепо. Да и жизнь совсем не штука. Потому что штука – это выдумка, проделка. А жизнь совсем не выдумка, тем более не проделка. (Если не брать во внимание экранных «звезд», у которых жизнь и выдумка, и проделка. На том держатся!) А получается, что выдумка какая-то. Тогда чья выдумка? Самого человека? Да, именно человек главный «усложнитель» этой самой жизни. Она вспомнила слова тети в разговоре по душам. Самое бесполезное занятие – это переделывать взрослого человека. Напротив, надо принимать отличия и просто уважать его таким, какой он есть.

Он крепко держал ее за руку. Он видел, что взгляд ее смягчился, и облегченно вздохнул. Как труден переход от плохого настроения к хорошему. Важно, что он наступил.

Не верь всему, что видишь!

Чудесные летние дни пролетали, как сверхзвуковые истребители на учениях. Вот со временем всегда какие-то неувязки, то оно летит стремительно, то ползет, как улитка. Уже приблизились сроки намеченного ею возвращения в Москву, но она не хотела уезжать. Мария Николаевна радовалась, что племянница не заговаривает об отъезде. Они очень сблизились за это время. Разговаривали на самые разные темы. В их взглядах было много общего. Родственные души! А главное, им было интересно вместе. Тетя питала к своей племяннице материнские чувства. И это согревало сердце девушки.

Вера часто ходила в лес. Это для нее было новым. И время, проведенное в лесу, для нее было очень важным. Сердце ее оттаивало.

Она с детства любила и понимала природу. У их семьи в Подмосковье, на берегу Клязьминского водохранилища, был дачный участок, всего шесть соток. Его получил дедушка Николай Львович в семидесятые годы после присуждения ему звания Заслуженный учитель СССР. На нем они построили небольшой, но очень уютный домик. И эти сотки полюбились всей семье. Если у кого-то выпадал свободный денек, то ехали на дачу. Часть детства Вера там и проводила с кем-нибудь из взрослых. Любимым ее занятием было ходить на берег водохранилища. Там в кустах сирени стояла скамейка из спиленных деревьев. Она любила сидеть на ней и вдыхать терпкий запах сирени, чубушника. Сколько там было прочитано книг и в какую часть мирового пространства она только не уносилась со своего маленького аэродрома под цветущими кустарниками.

«Ах, лето, зеленоглазое лето, исцели мою душу после долгой зимы. Напои меня, лето, водой родниковой и умой предрассветной росой…» К только что пришедшим к строкам Вера пыталась придумать продолжение, но ничего не получалось. Она вновь вполголоса пропела их.

– А дальше? – услышала она знакомый голос.

– Вы что, следите за мной? – проигнорировала она вопрос Павла, а это был он.

– Нет, не слежу. Думаю, нам нравятся одни и те же места, – весело ответил он. Чувствовалось, что у него хорошее настроение. И ему очень хотелось, чтобы оно передалось и ей.

Девушка промолчала.

– Вы такая молодая, чем же ваша душа изранена, что ее нужно исцелять? – Он не терял надежды поделиться своим настроем с милой Верой, как он часто ее мысленно называл.

– Гибелью родителей, – неожиданно для себя самой, не узнавая свой голос, произнесла Вера.

При воспоминании о родителях ее зеленые глаза подернулись пеленой. Она тут же пожалела о сказанном. Зачем поведала свою тайну? Зачем обнажать душу перед человеком, которого даже не знаешь? Она сомневалась в нем. Недоверчиво к нему относилась. И эти сомнения родились не на пустом месте.

А он ругал себя за то, что как-то легко, даже с юмором, он задал этот вопрос. Такого ответа он не ожидал услышать. Как гром среди ясного неба. И растерялся. Не говорил человек – значит, не хотел, значит, не заслужил он право, чтобы она доверяла свои тайны. Чего в чужую душу лезть! И сам же яростно возразил своим мыслям. Так это в чужую душу нельзя, а ее душа для него уже не чужая! Она еще закрыта для него, но точно не чужая.

– Извините. Я не знал. Вы никогда об этом не говорили, – сказал он растерянно. Он замолчал, и молчание было наполнено грустью.

– Я не люблю об этом говорить. Не люблю ненужной жалости. Это моя боль. Они погибли в автокатастрофе.

– Когда это случилось?

– Год назад.

Он с сочувствием смотрел на ее опущенную голову, на сгорбленные плечи. Ему так захотелось обнять ее, забрать ту боль, с которой ей приходилось жить, заслонить от всех несчастий, но он не решился. Он опустился на камень рядом с девушкой и посмотрел на нее сопереживающим взглядом.

– Я думал, что вы по характеру такая… – он подыскивал слова, – такая… грустная… – Он старался вложить в свои слова как можно больше тепла.

– Нет, я разная.

Они помолчали. Его глаза выражали сострадание. Да, он страдал оттого, что своим вопросом причинил ей боль. И, взглянув ему в глаза, она поняла, что для него это не праздное любопытство. И ей почему-то стало легче. Как будто он забрал часть непосильной для нее ноши.

– Просто с этого дня я запретила себе загадывать наперед. Так же, как и строить планы на далекое будущее. Рисовать можно любые картинки, но это иллюзии. Наступает новый день, и я принимаю его таким, каким он есть: грустным или веселым, дождливым или солнечным. Ведь каждый новый день – это подарок. Согласен?

– На все сто. Если за день удается сделать что-нибудь полезное, я радуюсь. Каждый день происходит что-нибудь интересное. И ничего, даже если госкомиссия не принимает построенный объект, придираясь к тому, что на девятом этаже в квартире двести сорок три в стене, за туалетом, обнаружилась трещинка с иголку. Или непогода так развезла дороги, что заказанный КамАЗ с бетоном не может подъехать к строящемуся дому. – Он явно пытался ее развеселить, и ему это удалось.

Вера улыбалась.

– Вы так живо это описали, что я возненавидела эту бессердечную комиссию.

– С комиссией мы как-нибудь разберемся, – улыбнулся он. – Но чего мне точно не хочется, так это того, чтобы вы грустили. Ведь мы счастливы, что живем на этом прекрасном белом свете. А родители всегда в нашем сердце, и после смерти тоже. Нельзя постоянно предаваться грусти. Уж они это точно не одобрили. Помимо грусти много других чувств, которые нас посещают. Правда?

– Наверное, это так.

– Эти красивые строки, которые напевали, сами сочинили? – после продолжительного молчания спросил Павел.

– Сама, но продолжение не идет.

– Вы стихи пишите?

– Стихи пишут поэты. И они боги. Всему можно научиться: музыке, пению, танцам, рисованию. А вот писать стихи не научишься, если в тебе нет этого божественного дара. Мир поэзии – это особый мир. Есть люди, которые считают, что, когда рождается поэт, на небе появляется новая звезда и гаснет, когда поэт умирает. Я в это тоже верю. Рифмовать строки – это совсем другое, это ремесло. Сейчас даже споры идут: двадцать первый век – век поэтов или век ремесленников в поэзии?

– Вы с таким пылом об этом говорите, что я грешным делом подумал, что вы завидуете дару поэтов.

– Да, завидую, но по-доброму. Рада за тех, кому муза отдала свое предпочтение. Им многое можно простить! Кстати, Карл Маркс называл поэтов певчими птицами. И Юрий Любимов считал поэтов особыми людьми.

По тропинке поднимался пожилой мужчина с небольшой корзинкой, наполненной черникой. Когда он поравнялся с ними, они встали, и Павел пожал протянутую стариком руку.

– Здравствуй, Павел.

– Здравствуйте, Егор Кузьмич.

Мужчина перевел взгляд на девушку:

– Что-то не признаю, чья будешь, дочка?

– Это племянница Марии Николаевны, из Москвы, – ответил за нее Павел.

– Как зовут тебя, милая?

– Вера.

– Верочка, ты передай тете, что за моей сторожкой на полянке, которую я ей когда-то показывал, ближе к болоту, созрела черника. Пусть сходит. Ягода полезная. А отходит быстро. Что летом родится, то зимой пригодится.

– Спасибо, обязательно передам.

– Ну, до свидания, молодые люди. Старуха уже заждалась меня.

Егор Кузьмич неторопливо зашагал по тропинке в сторону села.

– Всего доброго, Егор Кузьмич, – произнес Павел ему вслед. – Это наш лесник Оккулин Егор Кузьмич, – пояснил Павел. – Вернее, бывший лесник. Он уже несколько лет на пенсии.

Молчание. Это не было пустым молчанием, когда людям нечего сказать друг другу или подходящие слова где-то заблудились. Двое молчат. Но это только кажется, что каждый думает о своем. Между двумя людьми может происходить и бессловесный разговор. В действительности внутренний диалог продолжается. Зачем ему сказала о родителях? – думает Вера. Он чужой для нее человек. Ни с кем так не откровенничала. Как могло случиться, что за несколько дней ее жизнь переменилась? Что она сама внутренне стала другой? Любовь не подчиняется рассудку. Он притягивал ее. И одновременно она боялась его и этого чувства. Какие-то сомнения терзали ее. И был только один способ освободиться от этого. Уехать!

«Как жаль эту девушку, – думает Павел. – Такая чистая, незащищенная, и как жестоко с ней обошлась судьба. Господи, помоги ей. Меня как магнитом тянет к ней, а ей нужно ли это? Она не из тех, кто первой может предпринять шаги к сближению. Погостит и уедет. Но почему я так не хочу, чтобы она уезжала? Я уже не смогу справиться с этим захлестнувшим меня чувством, но и вреда ей причинить не имею права. А что я могу для нее сделать? И нужно ли ей мое участие и я сам в ее жизни? Не усложню ли я и без того сложную ее жизнь? И она так настороженно ко мне относится. Чем я напугал ее? А я ищу с ней встреч. Люблю смотреть на нее, видеть ее улыбку, слушать ее, замечать ее смущение. Нужно признаться себе, что до встречи с ней смотрел на мир другими глазами. Не особенно обращал внимание на то, что окружало. Среди чего вырос и что казалось таким обыденным. Все это теперь окрасилось самыми радужными цветами. Это она раскрасила жизнь новыми красками.

Все-таки не права великая писательница современности Виктория Токарева. Молчать можно не только от большого ума или от беспросветной глупости. Молчать можно по разным причинам, и каждый для себя выбирает свою. Например, оттого, что говорить не хочется. Что беспокойство в душу закралось и ходит там ходуном, не может успокоиться. И оттого, что так много надо сказать, что не знаешь, с чего начать. А может быть, и совсем просто, и без слов понимаешь другого, так что и не нужно воздух сотрясать, чтобы донести это до него. Взгляд, улыбка, жест – они часто о чем-нибудь говорят. Значит, великие тоже ошибаются.

Вечером Вера рассказала тете о встрече с лесником.

– А давай завтра и сходим. Земляника, наверное, уже отошла. Наберем черники, а тебе не помешает живой ягодой полакомиться. А может, повезет – и земляничку отведаем. Лето в нашей местности короткое – два месяца. Поэтому оно очень ценно.

Утром встали пораньше. Часть пути для Веры была знакома, затем тропинка стала настолько узкой, что идти рядом было тесно, и, пропустив вперед Марию Николаевну, Вера пошла за ней. Идти было легко. Они с наслаждением вдыхали свежий утренний воздух.

Пройдя тропинкой возле озера, они углубились в чащу леса и через ореховую рощу вышли на полянку.

– Смотри, Вера, еще и земляника есть, – удивленно воскликнула Мария Николаевна, – обычно земляника отходит, а черника созревает. А в этом году теплое лето ускорило созревание черники. Вот и встретились две ягодки-сестрички. Покушай, Верочка, витаминчиков с кустика. В асфальтовой Москве такого чуда не увидишь.

Вера, которой только один раз посчастливилось увидеть землянику в лесу, стала собирать ягоды.

На какое-то время наступила тишина, нарушаемая пением птиц, барабанным стуком дятла по дереву, стрекотанием кузнечика.

Часа через два один бидон был наполнен земляникой.

– Ну, как спина? – смеясь, спросила Мария Николаевна, с трудом разгибаясь. – За черникой не раздумала еще идти?

– Не только не раздумала, а горю желанием.

– Километра полтора нам еще пройти в сторону болота.

– Я готова, – весело ответила девушка.

Когда начался сосновый бор, Мария Николаевна оглянулась на шедшею за ней племянницу:

– Вот теперь смотри, Вера. Где сосны и ели, там и черника.

Присмотревшись, Вера с удивлением обнаружила, что стоит среди пружинистых невысоких кустиков с темно-зелеными листочками. Боковые ветки отходили от главного стволика под острыми углами. Она прикоснулась к листьям и почувствовала их упругость. Раздвинула ветки и увидела синевато-черные ягоды. Руки у нее стали синие. Вскоре они не могли без смеха смотреть друг на друга. Губы и зубы были «чернильные».

Черники было много, но и комаров были полчища. Руки женщин постоянно находились в движении, как крылья ветряных мельниц. Шлепки и вздохи доносились все чаще. Но они стоически переносили и комаров, и боль в спине, пока не наполнили второй бидон.

Проходя возле болота, тетя наклонилась над растением и позвала племянницу:

– Это растение у нас называют «божья роса», а Роза называет его «царевы очи».

– Так это росянка – насекомоядное растение, – Вера наклонилась ниже, – у нее много видов, это росянка круглолистая. Видишь, какой у нее лист, напоминает щетку для массажа головы. А вот и волосики-щупальца. – Вера палочкой показала на конец волоска с красной головкой и с прозрачной капелькой липкого, пахнущего медом сока. В солнечных лучах эта капелька действительно блестела, как роса.

Вера аккуратно вытащила из ила растение с корнем.

– Любопытное растение. – Она повертела им в воздухе, любуясь переливами света. – Типичный представитель болотной флоры. О нем можно урок говорить. Вообще Чарлз Дарвин называл его «умным» животным.

– Это почему же?

– А потому что вот эта капелька вовсе не роса, а клейкая и едкая жидкость. Мухи и комары летят на запах меда и не знают, что это их погибель.

– И что, они не могут оторваться?

– Представь себе. Вот эти тоненькие волоски тянутся к насекомому и так опутывают, что оно уже не может вырваться, а лист закручивается. Надежный капкан. Через один-два дня листочек раскроется, но от насекомого уже остались только «ножки да рожки».

– Надо же, ни за что бы не подумала, что «божья роса» может быть такой коварной. – Мария Николаевна покачала головой. – Вера, ты хорошо рассказываешь и много знаешь. Ученикам интересно будет слушать такую учительницу.

Разговор опять зашел о школе. Мария Николаевна с сожалением поведала, что в школьной работе много рутинной ненужной работы.

– Тетя, а кто у вас преподает биологию? – Веру интересовало все, что было связано со школой.

– Удивительный человек. Педагог с божьей искрой. Он так сумел привить ученикам любовь к своему предмету, что у него никто меньше четверки не получает. Он говорит, что никогда не надо заставлять учеников слушать. Нужно интересно рассказывать, и тогда они сами успокоятся. Урок кончится, а они всем классом его до учительской провожают. Да вот, к сожалению, – тетя вздохнула, – болеть последнее время стал, да и возраст дает о себе знать. Сказал, что не выйдет в сентябре.

– Наверное, с годами тяжело с утра до вечера слушать детский крик? – Вера вопросительно посмотрела на тетю.

– А это не крик, Верочка. Это биение жизни. Если хочешь, это и есть жизнь. Ты думаешь, выпускаешь их, и связь обрывается. Нет! Когда заходит кто-нибудь из них рассказать о себе, я радуюсь вместе с ними и огорчаюсь, если пошло что-то не так. Если ученики сохраняют теплое чувство на долгие годы, это и есть самая лучшая оценка нашего труда. – Мария Николаевна присела на бугорок и похлопала рукой по траве: – Садись, Верочка, здесь сухо. Давай посидим. Очень люблю это место. Хорошая энергетика исходит. Очень успокаивает. Ни с кем не хочется воевать, – добавила она смеясь. – А вообще-то с детьми все проще, чем мы взрослые себе напридумывали. Не надо их ни поучать, ни понукать, ни лукавить, ни врать. Они хорошее видят – впитывают хорошее, плохое – впитывают его.

Вера присела рядом и прислонилась к плечу Марии Николаевны. Тело сразу расслабилось. Она закрыла глаза и бессознательно улыбалась. Как кошка на солнце. Тишину нарушало только монотонное жужжание насекомых. Все-таки в лесу человек воспринимает мир по-другому. Среди этого величия и человек возвеличен. Так и хочется закричать: «Человек, запомни это состояние! Ты велик!»

Немного отдохнув, они двинулись в сторону дома.

– Устала? – Мария Николаевна тронула племянницу за локоть.

– Нисколько! – весело ответила девушка.

– Но коль так, пойдем, я тебе покажу чудо природы. – Мария Николаевна решительно повернула налево. – Сделаем небольшой крюк в пару километров, но ты увидишь, что это того стоило.

Она уверенно шла по лесу, изредка посматривая то в одну, то в другую сторону. Минут через тридцать ходьбы лес расступился, и Вера увидела скалистый островок. В середине он имел ложбинку, которая была усеяна фиалками. Они пленили разноцветной праздничной окраской лепестков. По расцветке они были похожи на крылья бабочек.

– Ну, как? Удивила я тебя? – Мария Николаевна с гордостью посмотрела на племянницу.

– Еще как! – Вера рассмеялась. – Милая сердцу фиалка трехцветная. Она же анютины глазки.

– А еще ее называют «цветок-мотылек», – подхватила тетя, – и ведь верно. Кажется, что стая бабочек присела отдохнуть.

– А сейчас взмахнут крыльями и улетят, – засмеялась Вера, широко раскинув руки и взмахнув ими, как крыльями.

Они любовались фиалковым островком и получали от этого огромное наслаждение. Скромный цветок фиалка, а наряд у каждой свой, не найти двух одинаковых расцветок.

Набежало небольшое облако. Взволнованно загудели пчелы и шмели, предчувствуя дождь. Птицы заволновались, куда-то заспешили, на крутых виражах обгоняя друг друга. Любой пилот позавидует их летному искусству. По листьям застучали дождинки. Мария Николаевна и Вера, став под кроной развесистого клена, сквозь ветки которого капельки дождя не проникали, с улыбкой смотрели на это радостное явление природы: дождь и солнце. Каждый делал свое дело. А людям весело. Все-таки человек не царь природы, а скорее дитя ее. В природе пасмурно, и человека беспричинно тоска одолевает. Солнышко светит, и у человека мысли светлеют и жизнь в радость.

Тетя вечером предупредила, что рано утром уедет в районный центр за учебниками. Поделав домашние дела, Вера надела брюки, кроссовки, хлопчатобумажную блузку. Предусмотрительно положила раскладной нож в рюкзак. Выйдя из села, она пошла по дороге, которую местные жители называли «старый большак», это дорога, которая когда-то связывала районный центр с селом. Лет десять назад в другом месте построили шоссейную дорогу, и эта стала зарастать. Но все равно идти по ней было легче, чем идти по лугу.

Путь оказался не таким уж близким, как ей показалось вначале. И когда Вера дошла до горы, солнце уже покатилось к закату. Она постояла в раздумье у подножия горы, но затем решительно стала подниматься. Склон горы был крутой, поросший кое-где травами. Между травами просматривались головки цветов. Потревоженные ею птицы взлетали с испуганным криком.

Продвигалась она медленно, так как не было валунов и кустарников, за которые можно было цепляться. Неожиданно нога соскользнула, она потеряла равновесие и… покатилась вниз. По сравнению с восхождением спуск вниз был не только неожиданным, но и весьма стремительным. Все тело болело. Охая, она открыла глаза и снова поспешно закрыла. В первую минуту она подумала, что от тряски у неё помутился разум, так как лежала она на «старом большаке» у ног Молчуна и мужчины гораздо ниже и моложе того, с жиденькой рыжей бородкой, которая придавала его облику что-то козлиное.

Мужчина захихикал, и Вера узнала этот отвратительный смех. Пискун! Он медленно приближался к ней. У него было трусливое, жалкое хихиканье. Его неприятное лицо озарила пакостная улыбка. Бесцветные, наглые глаза скользили по её телу. Он пожирал свою жертву взглядом, цинично ухмыляясь. Как захотелось съездить по этой наглой физиономии. Она даже кулаки сжала.

– Вот так добыча, а, Молчун. Не каждый день такие красавицы с гор к ногам падают. – Он засмеялся, довольный своей шуткой. Противный голос, который дребезжал, как разболтавшееся колесо телеги по ухабам. Он ухмылялся, а его руки тянулись к груди девушки.

Вера пыталась встать и одновременно отталкивала руки Пискуна. Он начал грубо лапать ее. На нее накатил приступ тошноты. Открыв рот, Вера судорожно ловила воздух.

Молчун стоял в стороне, не двигаясь, но и не пресекая действий своего дружка. На лице у него ничего не отражалось, по-видимому, он не решил, как ему действовать. С одной стороны, он знал: эта девушка – гостья учительницы, с другой – не хотел злить Пискуна.

Тем временем между ними шла настоящая борьба: Вера отчаянно сопротивлялась, Пискун не давал ей встать. Несмотря на худое телосложение, у него была железная хватка. Девушка понимала, что силы их неравны. Несмотря на опасность ситуации, Вера с ненавистью посмотрела на Пискуна и твердо сказала:

– Убери руки.

Это ничтожество вызывало у нее чувство брезгливости.

Она с удивительной остротой ощутила, что ей хочется влепить пощечину этому мерзопакостному типу. Он наткнулся на ее взгляд и прочитал ненависть в нем. Он рассчитывал, что его будут умолять, лебезить перед ним.

От неожиданности он ослабил хватку. Она понимала, что надеяться на помощь в этом безлюдном месте не приходится. Единственный выход был убежать, но он понял ее намерения и опять крепче схватил за запястье правой руки. От боли девушка вскрикнула.

Почва уходила из-под ног. Так, наверное, чувствует себя человек, оказавшийся на корабле во время шторма. Молчун продолжал смотреть на все происходящее холодными, безразличными глазами.

Но когда Пискун, раздраженный неожиданно активным сопротивлением, рванул блузку на девушке, раздался спокойный, но уверенный голос:

– Так с девушками у нас не обращаются. Правда, Молчун?

На дороге стояло трое парней, которые так неожиданно вышли из-за поворота, что от раздавшегося голоса все оцепенели. Тот, что говорил, находился в центре. В руке он держал нож, постукивая им по другой руке.

Пискун с раздражением оттолкнул свою «добычу». Его лицо отобразило злость и досаду. Молчун очнулся и наигранно-добро душно отозвался:

– Ну что ты, Черныш, всё нормально. Никто её не обижает. Скатилась нам под ноги. Как не помочь девушке.

– Уходите, – зло прошипел тот, кого Молчун назвал Чернышем.

Молчун потянул Пискуна за карман рубашки, и они двинулись в противоположную от села сторону.

Черныш со своими спутниками подошли к девушке, которая в это время пыталась застегнуть оставшиеся на блузке пуговицы. Она тихо поблагодарила его и, бегло взглянув на лицо своего спасителя, побежала в сторону села. Ребята шли в этом направлении, но они не пытались её догнать или заговорить. Девушка была им незнакома.

Вера бежала, как горная лань от рыси, и опять сомнения терзали её мысли. Опять он! Это уже слишком! Какое-то странное поведение. Он знает её по имени. Но не назвал. Ничем не выказал, что они знакомы. Может быть, не хотел показать этого перед друзьями. Но он одет по-другому. А почему он должен ходить в одной одежде? Не в одежде дело. Дело в том, что на том все было очень аккуратно, а на этом мешковато. Но абсолютно тот же цвет волос, та же фигура. А главное – лицо, вроде он, а вроде не он. У этого более жесткое выражение лица. И почему, куда ни пойдешь, обязательно натыкаешься на него? А тебя, глупенькая, это раздражает? Да если бы не он, тебя и на этом свете уже не было. Черныш – это кличка. Кличка может образовываться от фамилии, а может и от характера. Ну, тогда, парень, у тебя черная душа. Ну, а как тогда это согласуется с тем поступком на скале, он же явно рисковал жизнью, отбросив тебя от пропасти. Убить, спасти – как у него всё переплетено. И их разговоры во время встреч в лесу. Это были речи взрослого здравомыслящего человека. Какого-то звена здесь явно недостает. Он ведь знает ее, знает ее имя, а разговаривал с ней как с человеком, которого видел первый раз. Может быть, он был потрясен увиденным? Нет, вел он себя весьма уверенно. С этими мыслями Вера побежала к селу, по улице пошла спокойнее. Солнце уже зашло, но еще было светло.

Подойдя к дому, она увидела Анисью. Девушка удивленно посмотрела на Веру:

– Что с тобой? Ты вся грязная и в царапинах.

– А-а… – Вера только сейчас на себя посмотрела, – с горы упала.

– Ты одна ходишь в горы? – Анисья пропела что-то подобие ой-ё-ё…

– Мне гербарий надо собрать, растения ищу, – пояснила Вера.

– Ну и где растения?

– Рюкзак потеряла. – Вера растерянно развела руками.

– Ты и сама какая-то потерянная, – парировала соседка.

– Анис, а кто такой Черныш? – Вера старалась не показывать своего волнения.

– Так это Петька Чернышев, у него есть брат Павел, похожи как две капли воды. Близнецы. А по характеру совсем разные. Павел спокойный, немногословный. Хороший товарищ. На него можно положиться. Петр другой. Он прямолинейный, вспыльчивый, неуравновешенный и очень упрямый. Все по-своему делает, не очень прислушивается к советам других. Рассказывают, что в школу они часто одевались одинаково, так с этим столько историй связано. Павел на несколько минут раньше родился, говорят, весь ум забрал, серьезный такой. А Петр одним днем живет. У Павла в школе кличка была Робин Гуд. Но она как-то ненадолго к нему пристала. Его всегда полным именем называли. Я не слышала, чтобы кто-нибудь называл его Павликом или Павлушей.

– Почему?

– Потому что справедливый и всегда готов прийти на помощь, кто бы в этой помощи ни нуждался, от младенца до старца. А за брата всегда стеной! Петька тоже ничего, но вначале сделает, а потом подумает. Нашим девчонкам больше нравится Павел. Те, кто на выданье, не прочь за него замуж выскочить. А по мне так лучше за Петьку. Он такой прикольный. С ним весело. Бабушка называет его шалопутным. Но у него есть невеста. Поговаривают, дело к свадьбе идет.

– У кого дело к свадьбе идет? – не поняла Вера.

– У Петра. Он же мне нравится! Но мне еще рано. – Анисья вздохнула. – Сейчас в семнадцать лет никто замуж не выходит.

– Ну, ладно, – прервала обрушившийся на нее поток информации Вера. – Пойду, переоденусь, а то тетя увидит и расстроится. Позднее встретимся.

Обрабатывая ссадины и царапины перекисью водорода, Вера осмысливала услышанное. Значит, их двое. Ну, а кто из них тащил труп, кто «злодей»? По характеристике Анисьи это должен быть Петр, он «плохой». Вытащил гибнущее существо, то есть ее, из ущелья «хороший» Павел. А сегодня кто был? Вот как все обернулось! К такому повороту событий она не была готова. Если их двое – все усложняется вдвое. Вот так уравнение с двумя неизвестными. Они практически неотличимы. Но в то же время, несмотря на поразительное сходство, они не были одинаковыми. Двигались они по-разному. Выражение лица в двух первых случаях одно и то же, а вот сегодня оно было другим. Если Черныш – это Петр, значит, в первых двух случаях был Павел! И выражение лица у него более мужественное и спокойное. Ты же несколько раз видела Павла, разговаривала с ним. Черныш – это его брат. Мысли бежали, но спутывались. В такой момент человек явно лишен возможности ясно мыслить и воспринимать происходящее. А ты, Вера? В состоянии объективно что-либо оценить, учитывая ситуацию? То-то и оно. Поразмыслив, она поняла, что это уравнение она пока решить не может? Не хватало информации о местных жителях. Надо призвать на роль доктора Ватсона местную жительницу Анисью Коваль. А может, вообще загадка ей не по зубам.

Вера тряхнула головой, чтобы избавится от наваждения, но это у нее не получилось. Человек убит, а в селе тишина. Все-таки за этой тишиной что-то скрывается. Участковый по селу ходил, может быть, что-то пытался узнать или предупредить, как меня, чтобы я в лес не ходила. Значит, он знает то, что еще не предано огласке. Молчун и Пискун явно говорили о краже. Если связь между кражей, о которой они говорили, и кражей из ювелирного магазина, о которой говорил Сан Саныч? По всей вероятности, есть, они все говорили о ювелирных изделиях! Какая роль в этом деле братьев Чернышевых? К убийству причастны оба или один из них? На этот вопрос однозначно пока нельзя дать ответ. Наверняка это Павел, ведь прятал труп он. А может быть, это был Петр, ведь они так похожи, а видела она его какие-то секунды. Она вздохнула. Вопросов больше, чем ответов. Как говорит бабушка Лиза, поживем – увидим.

С этими мыслями она вышла во двор. Ее тут же окликнула Анисья. Она ее поджидала.

– Вера, пошли к нам ужинать. Мария Николаевна уехала в Катаевск, будет поздно. А у нас сегодня на ужин пельмени. Бабушка их, знаешь, как готовит, пальчики оближешь. – Все это было выпалено Анисьей на такой скорости, что Вера только поняла, что ее приглашают на ужин.

«Интересно пообщаться с бабушкой, – мелькнуло в голове девушки, – вдруг узнаю что-нибудь новенькое из ее новостей? Сарафанное радио нельзя недооценивать».

– А это прилично вот так без предупреждения? – засомневалась Вера.

– Очень прилично! Дарья Тимофеевна сама тебя и пригласила.

– Твою бабушку зовут Дарья Тимофеевна? – уточнила Вера.

– Дарья Тимофеевна Коваль – моя любимая бабушка. Кстати, сибирячка. Ну, пошли, пошли. – Анисья нетерпеливо дергала Веру за рукав платья.

– Подожди минутку, – остановила ее Вера и быстро побежала к дому. Через минуту она выбежала с коробкой конфет:

– Это – московские, на гостинец Дарье Тимофеевне.

Вера вошла следом за соседкой во двор и от неожиданности остановилась. Дом утопал в зелени. По стенам деревянного бревенчатого сооружения полз дикий виноград, создав пышные заросли. Ее взору предстало огромное количество цветов.

– Какая красота! – воскликнула Вера.

Почти у ног разбросала плетистые стебли настурция. Среди зелени округлых листьев ковром рассыпались ярко-красные, оранжевые, желтые, махровые и немахровые цветы. Взгляд ее выхватывал ирисы, хосту, пионы. За ними разместились астры, одни из них цвели, другие, осеннего цветения, поражали сочностью листьев.

Ближе к дому, в полутени, расположилось несколько кустов астильбы. Среди них по изящным, декоративным, сосредоточенным в нижней части куста листьям она узнала астильбу Арендса. У нее только начиналась пора цветения и из ее прямостоящих, компактных соцветий проглядывали различные окраски: от белых до темно-красных оттенков.

– Ах ты, моя красавица, – Вера наклонилась и рукою прикоснулась к верхушке соцветия. – Анисья, эта астильба, знаешь, как называется?

– Астильба, как она может еще называться?

– Это астильба Арендса. Она получена немецким ученым Георгом Арендсом от скрещивания астильбы Давида с астильбой японской, – медленно, со знанием дела проговорила Вера.

Она почувствовала на себе чей-то взгляд, подняла голову и встретилась с добрыми глазами. На крылечке стояла худенькая пожилая женщина невысокого роста и приветливо смотрела на гостью. Таких женщин никогда не называют старухами, потому что они излучают энергию.

– Здравствуйте, – первая поздоровалась Вера.

– Здравствуй, милая, – дружелюбно отозвалась женщина. – Анисьюшка уже нам сообщила, что к Николаевне племянница при ехала.

Вера сделала несколько шагов вперед и протянула коробку конфет:

– Это вам, Дарья Тимофеевна.

– Спасибо. – Женщина с достоинством приняла подарок. Руки ее были обсыпаны коричневыми пигментными пятнами.

«Как прожитыми годами», – подумала девушка.

– Анисьюшка, приглашай Верочку в дом. Сейчас ужинать будем.

Вера, которая находилась под впечатлением от увиденных в палисаднике цветов, не могла не сделать Дарье Тимофеевне комплемент.

– Люблю за цветами ухаживать. Спокойствие душе передается. Только тяжело становится наклоняться, да вот внучка помогает. А с цветами как-то жизнь веселее. Красота, она глаз радует. Но мы выращиваем не только одну «красоту», для еды, – смеясь, женщина показала в сторону огорода, – вон сколько овощей посажено. Сын не любит покупных овощей.

– Ее сын – это мой папа, – вставила Анисья и, изменив голос, произнесла:

– Собственноручно выращенные овощи всегда вкуснее и полезнее.

– Я согласна с сыном, – подхватила Дарья Тимофеевна, – если посчастливилось иметь хотя бы кусочек земли, то обязательно нужно на нем что-нибудь посадить, украсить, как-то облагородить. Но что-то мы, девочки, заговорились, а ужин стынет. – И Дарья Тимофеевна поспешила в дом.

Девушки пошли за ней.

Одноэтажный небольшой дом снаружи, внутри оказался очень просторным. С коридора несколько дверей вели в отдельные комнаты. Справа от входа находилась большая кухня с круглым столом, застланным вязанной крючком белой ажурной скатертью. Сверху нее была постелена тонкая белая клеенка. В доме все дышало чистотой и уютом.

– Садитесь, милые, сейчас кормить вас буду.

– Бабушка у меня самая что ни на есть настоящая сибирячка. Это мой умный дедушка, когда служил в Тюмени, познакомился с юной медсестрой Дарьей и умыкнул ее у родителей, – улыбаясь, протараторила Анисья. – И родились у них три сыночка. Старший Федор, средний Сергей и даже младший Тимофей, названный в честь отца бабушки и одновременно являющийся моим отцом, выросли очень даже приличными людьми. Не всегда правы русские народные сказки!

– Ваши сыновья все здесь живут, Дарья Тимофеевна? – поинтересовалась Вера.

– Какое там! – вздохнула женщина. – Федор и Сергей, отслужив, сразу после армии уехали, благо есть куда ехать, вон какая у нас большая страна – и вправду необъятная. А младший, Тимофей, остался в родительском доме. Долго не женился. А потом встретил Аннушку и влюбился с первого взгляда. Однолюб, впрочем, как и все в нашем роду.

– А потом появилась я, – подхватила Анисья, – поздний, но всеми любимый ребенок.

– Да, кушай ты, любимый ребенок, – посмеиваясь, говорила Дарья Тимофеевна, подкладывая внучке и гостье очередную порцию пельменей.

– Все, сдаюсь, не могу больше ни одной пельмешки проглотить. Спасибо, бабуля! Во, живот уже выторчевывается. – Анисья похлопала себя по животу.

– Спасибо, Дарья Тимофеевна, – искренне поблагодарила Вера, – все изумительно вкусно!

– Давай немного погуляем, – предложила Анисья.

– Давай, – согласилась Вера, – я только ключ занесу, а то тетя не сможет в дом войти.

– Вот время настало. В селе дверь на замок надо запирать! – Дарья Тимофеевна покачала головой. – Сорок лет назад в селах вообще дверь не запирали. Крючок набрасывали, чтобы показать, что в доме никого нет. Или колышек вставляли. Тогда, правда, и красть было нечего. Да и любителей поживится чужим в деревнях не было. На земле трудиться надо, она просто так не родит. Вот и трудились от зари до темна. И детей с малолетства к земле приучали.

– А в селе и сейчас все как на ладони. Не очень поворуешь, – не могла удержаться Вера, чтобы не прозондировать почву.

– Ой, не скажи, милая, – возразила Дарья Тимофеевна. – Есть такие, себе на уме. На работу не шибко спешат. Все баклуши бьют. Год назад двое пришлых появилось. Я даже не знаю, как их зовут. – Она вопросительно посмотрела на внучку.

– Молодого зовут Хмуриков Игнат, это тот, который худой как палка, а другого, который постарше, Пискунов Михаил, – пояснила Анисья.

– Так они из тюрьмы вернулись, – продолжила Дарья Тимофеевна. – Поговаривают, что они то ли за кражу, то ли за грабеж отсидели и живут в заброшенном доме. Нигде постоянно не работают, так, шабашничают. Вот на что живут? А дружбу водят с нашим Гришкой Кривоносовым. Лодырь еще тот. Только своими глазками-щелочками зыркает. Злоба в душе человека живет и с годами не уходит. С детства зверьком на всех смотрел. Матери не слушался, помучилась она с ним. После ее смерти бабушка растила. Ну, здесь он совсем от рук отбился.

– А их в селе по именам и не зовут. Только по кличкам, – вставила Анисья, – Хорек и Пискун. У этого Пискунова голос такой противный, писклявый.

Когда Вера и Анисья вышли из дома, уже начало темнеть. Анисья, всплеснув руками, снова вернулась в дом. Вера медленно направилась к дому тети. Неожиданно что-то твердое уперлось ей в спину, и измененный голос прошептал:

– Жизнь или кошелек?

Пока Вера пыталась разобраться в ситуации, раздался голос Анисьи:

– Максим, вот сейчас уши надеру и еще матери расскажу.

Вера обернулась и увидела мальчишку лет восьми, который держал к руке игрушечный пистолет. Нисколько не смутившись, сорванец дунул на кончик пистолета и, бесцеремонно оглядев Веру с ног до головы, воскликнул:

– Ты, красотка! И ты будешь моею!

– А ты же пообещал своей однокласснице Ирочке Веричевой, что женишься на ней, – с трудом сдерживая смех, произнесла Анисья.

– Она еще малявка! Ей подрасти надо, – небрежно произнес «жених» и, сдвинув кепку на затылок, медленно удалился, небрежно помахивая пистолетом.

Рядом с ним, с восхищением глядя на своего хозяина, на своих коротеньких ножках семенила такса по скромной кличке Оскар. По манере поведения мальчик напоминал Вере героя Марка Твена Тома Сойера. Дерзкий и одновременно настороженный взгляд. Штанишки, из которых он вырос. Но при этом держался с достоинством, как и подобает ковбою, на которого устремлены женские взгляды. И это доставляло мальчику величайшее наслаждение. На лице его не были ни тени смущения. Вел он себя весьма артистично. Зрители в лице двух девушек по достоинству это оценили. Но обошлись без аплодисментов.

Глава пятая

Тень пролетающей птицы, как призрак, исчезла… Сердце пронзила жестокая, страшная боль… Цао Чжи. «Стихи о разном»

Впервые дни приезда после городского шума в лесу Вере казалось неуютно тихо. Так тихо, что тишина давила на уши. Вот до чего довел себя современный человек! Видишь ли, в тишине неуютно ему пребывать. Но через какое-то время она поняла, что абсолютной тишины в природе нет. Нужно научиться слышать. В лесу всегда чувствуется чье-то присутствие. Вокруг кипит бурная жизнь. По стеблям травы на больших скоростях носилась мелкая живность. Птицы щебетали на ветках. Белка выделывала свое сальто-мортале. Если Вера пела или читала стихи, то в конце обязательно делала реверанс, почтительно кланялась той живности, которая ее слушала. А шуршание листьев воспринимала как аплодисменты. Для артиста неважно, на какой сцене он выступает, важна благодарность.

Выйдя за село, она пошла по проселочной дороге, которая представляла собой скорее грубую колею, заросшую травой. С одной стороны дороги проходил хвойный лес. Он был настолько густым, что даже лучи солнца проникали сквозь деревья только пятнышками света. Но совсем быстро деревья поредели, и появился просвет. И в этой части бора было сухо и пахло хвоей.

Любимым ее деревом была сосна. Она и сама не знала, почему из тысячи деревьев она выбрала этих молчаливых великанов. Может быть, потому, что в городе их совсем мало, а может быть, потому, что они всегда зеленые. Вера прикоснулась к коре, и по руке разлилось тепло. Запах смолы заставил дышать чаще. Затем подняла голову и закружилась. Сосны не могли устоять от соблазна и стали кружится вместе с ней. Как здорово ей в этом хороводе! Все-таки правильно она поступила, уехав из большого города, вечно спешащего, пыльного, шумного. В нем нельзя остановиться, чтобы подумать и привести свои мысли в порядок. Мысли ее были растревоженные и совсем не радостные. Но еще больше она погрустнела, если бы на время отпуска осталась в Москве. Она представила себя одну в квартире и передернула плечами.

Она легла на сухую хвою и закрыла глаза. Под соснами всегда сухо, и поэтому в таком лесу не страшно. От земли шло тепло. Лес постоянно заполнен какими-то звуками. Вот дрожит осинка. Отчего она дрожит? От страха? От холода? Да, такой ее природа сделала. И она нам нравится такой, какой мы ее видим. Тихо шелестит трава. Травинки легонько касаются друг друга. Особое журчание у лесного ручейка. Оно приглушенное, не так как у ручья на открытой местности, который бойко звенит и поет свою бесконечную песню: «Я бегу, бегу…» А кто напьется такой водицы, такая радость охватывает, усталость улетает.

Оставаясь одна, она постоянно думала о нем. Нет, она его не боялась! Ей ни капельки не было страшно! Она не могла понять, почему этот человек не был ей страшен. С тех пор когда она увидела его на скале, ее охватило дотоле неизвестное ей чувство. Чувство чего-то неизбежного. В отличие от своих подруг, она никогда не мечтала о появлении благородного рыцаря, который уведет в прекрасную страну любви. И то, что происходило с ней, ее по-настоящему волновало. Ее отношения к нему были двойственными: с одной стороны, ее очень к нему тянет, с другой – отталкивает. Сердце притягивает, мозг отталкивает. Его лицо внушало ей доверие. Ей казалось, что такому человеку можно верить. Но факты, факты – упрямая вещь. Но одно было очевидно: мысли о нем вытесняли все другие.

Она почувствовала, что что-то заслонило от нее небо. Он смотрел на нее сверху. И сердце ее бешено заколотилось. Она сделала вид, что не видит его протянутой руки, и быстро вскочила на ноги. Он двумя руками сжал ее руку, которую она только что не подала. Его ладони были теплыми и по-мужски мозолистыми. На этот раз не предприняла никаких попыток ее выдернуть. Он приблизился и, не произнеся ни слова, нежно поцеловал ее в полуоткрытые возбужденные губы. Она не ответила на поцелуй, потому что не готова была к такому развитию их отношений.

Он посмотрел ей в глаза. Его взгляд был зовущим, ее – робким. Он как будто ожидал от нее ответа на свой немой вопрос. Но какой ответ она могла ему дать. Никто еще так не целовал ее. Ее тело предательски отозвалось на его поцелуй, и это было новое для нее.

По встречам она поняла, что ее общество тоже доставляет ему удовольствие, что он ищет этих встреч так же, как и она. Когда он смотрел на нее, по телу пробегала огненная волна. В глазах его плескалась нежность, которая ее трогала. В это время мир сужался до размеров «он – она». Когда он смотрел на нее, все вокруг освещалось яркими красками. И солнце ярче светило. И небо разливалось тонкой голубизной. И насыщенная зелень листьев резала глаза.

Она боялась себе признаться, что он произвел на нее сильное впечатление. Все в нем ее заинтриговывало. Его походка, движения, поворот головы, его голос и глаза, которые становились то холодными как лед, то теплыми и зовущими. И опять в голову закрадывалась мысль: «А если он действительно убийца?» Но эти сомнения ее посещали только в одиночестве и никогда, когда он был рядом.

Хорошо, что он не слышит бешеный стук ее сердца. Как у птицы, пойманной в силках! Да это химия! В ней проснулись примитивные инстинкты! Нужно быстрее отойти от него и с этого места, которое расслабляющее действовало на нее. Нужно собрать остатки воли. Закрыть свои чувства в сундук, запереть на ключ и ключ выбросить так, чтобы никогда его не отыскать. Беда в том, что некому ей вправить мозги. Но если некому, значит, она сама должна контролировать свои чувства.

Это всего лишь поцелуй! Он внес беспокойство в ее мысли, но он не способен изменить ее жизнь. Она уедет и будет вспоминать это как маленький эпизод в жизни. А потом круговорот жизненных беспрерывных событий унесет и обрывки воспоминаний.

Кто-то метнулся с дерева на дерево, и, подняв головы, они с удивлением увидели белку, которая как заправская циркачка продолжила свое выступление. То, что не удавалось им двоим, удалось маленькой шустренькой белочке. Электрические заряды уменьшились. Окружающий мир стал восприниматься во всей своей естественной красоте.

Вернувшись, Вера застала тетю с раскрытым альбомом фотографий.

– Чем старше становлюсь, тем мысли все чаше возвращаются в прошлое, – подняв голову, со вздохом произнесла она – Хочется прикасаться к старым фотографиям, вспоминать, видеться с теми, кто в детстве, молодости был частью твоей жизни.

Вера не удивилась этим словам. Последние годы их нередко произносила мама.

– Смотри, – тетя показала на пожелтевшую фотографию, – здесь тебе два годика, а Ирочка молодая, красивая и счастливая… – На глазах Марии Николаевны появились слезы.

Вера наклонилась, чтобы лучше разглядеть фотографию. Мама держала ее на коленях. Она была в цветном платье, длинная юбка которого закрывала ножки стула, на котором они сидели. От этого создавалось впечатление какой-то легкости. Мама улыбалась, а лицо Веры было надутое. В руках она держала куклу Асю, которую ей подарили родители, когда она болела. Она считала ее своим талисманом и никогда с ней не расставалась. В самом раннем детстве если она что-нибудь разбивала или ломала, но не хотела в этом признаться, то говорила, что это сделала Ася. Взрослые делали вид, что верят ей. И просили лучше присматривать за Асей-озорницей. С годами это ушло. И за свои поступки она всегда отвечала сама.

На другой фотографии она была запечатлена во весь рост с отцом. Она с видом принцессы расположилась на коленях отца, как на троне. А он, молодой и красивый, с любовью смотрел на свою трехлетнею дочь.

Вера одной рукой прикоснулась к фотографиям, в другой обняла тетю. Она была единственным и любимым ребенком. И было трудно примириться с мыслью, что ни матери, ни отца у нее больше нет. Какое-то время они молчали. Каждый думал о своем, а может быть, об одном и том же. Иногда и без слов можно понять мысли другого. Племянница ощутила потребность в близком человеке, и тетя, поняв ее состояние, поцеловала ее в висок и крепко прижала к себе.

– Уж не собираетесь ли вы, девочки, мокроту развести в такой летний погожий день? – Иван Васильевич внимательно всматривался в лица жены и Веры. – Девочки, девочки, только этого не надо. – Не любил он женских слез и при их виде паниковал.

– А мы даже не слышали, как ты вошел. – Мария Николаев поднялась с дивана.

– Это я понял, – с теплотой в голосе произнес он.

В противоположность тете, Иван Васильевич был высокий, худощавый, темноволосый. Как настоящий северянин, он не любил много говорить, давать пустые обещания, выставлять напоказ свои чувства и эмоции. Вера отметила, что он никогда не рассказывал о своем детстве, да и вообще о себе. В манере разговора слышались повелительные нотки. Несмотря на это, супруги ладили между собой, потому что с большим уважением относились друг к другу. Их взгляды теплели, когда они смотрели друг на друга. Вера не слышала, чтобы они когда-нибудь ссорились. Последнее слово в принятии решения оставалось за ним. Так, во всяком случае, ему казалось. «Слушаюсь, мой повелитель!» – смеясь, соглашалась Мария Николаевна. Переубедить его было трудно. А жена еще три десятка лет назад быстро разгадала эту черту характера и не перечила ему. В действительности он всегда прислушивался к мнению жены и говорил, что она самая умная женщина на всем белом свете. Может быть, это была его игра. В мужчинах ведь много детского. Они просто себе в этом не признаются. Все-таки сильный пол.

Если она вскользь «бросала» какую-нибудь идею, которую он спустя какое-то время выдавал как свою, она с радостью его поддерживала. И восторгалась им, что только в его голову могла прийти такое. В семье царил мир. Умение женщины уступить она считала залогом счастливой семейной жизни. Мудрая!

– Вот как на нее сердиться и не любить? – разводил руками Иван Васильевич.

И в глазах этих двух немолодых людей была уйма нежности.

Рюкзак Вера быстро наполнила растениями и, обойдя склон, уже хотела уходить, но здесь она увидела Павла, который держался за бок. На светло-коричневой джемпере из легкой хлопчатобумажной ткани растекалось кровавое пятно.

От испуга Вера ахнула и вопросительно посмотрела на Павла. Выглядел он очень бледно.

– Небольшой несчастный случай, – успокаивающе произнес он.

Походка его была нетвердой. Взгляд блуждал. Ей показалось, что он упадет. «Он потерял много крови», – мелькнуло в голове у Веры.

Несмотря на то что он был почти беспомощен, от него исходила мужская сила. Наверное, если бы ему некому было помочь, он бы продолжал сам действовать.

– Садитесь, – тоном, не требующим возражения, сказала она.

От одного ощущения его близости нервы ее натянулись, но она понимала, что надо осмотреть рану и перевязать.

Он сел, прислонившись спиной к дереву. Облегченно вздохнул. Но такое положение мешало ей осмотреть рану. Вера сняла свой свитер и постелила на землю. Жестом предложила ему лечь. Он подчинялся всем командам этой хрупкой девушки. Она подняла его джемпер и еле сдержалась, чтобы не закричать. Ее всегда приводил в ужас вид крови. Чтобы позорным образом не лишиться чувств и не растянуться рядом с раненым, она стиснула зубы и постаралась унять дрожь в теле. Весь правый бок был содран, в некоторых местах вообще не было кожи. Все представляло собой сплошную кровавую рану.

С трудом ей удалось придать своему лицу спокойное выражение, и она принялась за дело. В своей сумке она нашла лоскут хлопчатобумажной ткани, которую она взяла, чтобы вытирать нож после срезки растений, но этого было недостаточно. Тогда она сняла блузку. Мысленно похвалила себя, что предусмотрительно поддела под блузку топ.

Павел из-под опущенных век молча наблюдал за ней. От нее исходила свежесть и теплота, и он залюбовался ею. Между тем она времени не теряла. С помощью ножа разрезала блузку на несколько полосок и перевязала рану. Он не проронил ни одного слова, не издал ни единого звука. Только лоб покрылся бисерным потом, а сжатые кулаки говорили о боли.

– Вы потерпите, а я за помощью. – И Вера опрометью бросилась в село.

Хотя она бежала не более двадцати минут, они показались ей вечностью. Прохожие с интересом провожали взглядами мчащуюся полураздетую девушку. Пролетев мимо пациентов, ждущих своей очереди, она влетела в кабинет врача и торопливо объяснила ей ситуацию. Врач, женщина средних лет, задав несколько вопросов, быстро собрала сумку.

Она оказалась сообразительным человеком. По пути остановила проезжавшие «Жигули» и попросила водителя помочь забрать раненого.

– Сделаем, Зоя Анатольевна. – Без лишних вопросов водитель развернул машину. – Куда ехать?

Вера показала рукой в направлении горы.

«Какие доброжелательные люди здесь живут – подумала она, но вспомнив все события последних дней, вздохнула: – К сожалению, не все».

Зоя Анатольевна повернулась к Вере:

– Что-то не признаю, чья ты будешь?

– Я племянница Огородниковой Марии Николаевны, учительницы.

– Да кто же не знает Николаевну. Так ты из Москвы? Погостить приехала?

– Да, в отпуск.

– Зовут тебя как?

– Вера.

Разговор прервался, так как «семерочка» медленно, как бы ощупывая землю, начала подъем в гору. В ней все стучало, фырчало, скрежетало, скрипело, но, накреняясь и проваливаясь в ямы, она все-таки ползла вверх по склону.

– Приехали, здесь. – Вера от нетерпения нажала на ручку дверцы, еще не остановившейся машины.

За время отсутствия Вера передумала всякое. То ей казалось, что Павел потерял сознание, или что на него напал волк, или он в забытьи отполз к обрыву и упал в озеро. Но он лежал на том самом месте, где она его оставила. Глаза его были закрыты. Замотанные тряпки пропитались кровью.

– Павел, как это тебя угораздило? – Врач склонилась над ним, вытаскивая из сумки бинты и пузырек.

– Детство не дает покоя, Зоя Анатольевна. – Он старался шутить, превозмогая боль.

Врач обработала и перевязывала рану.

Вера заглянула через ее плечо:

– Серьезная рана?

– Если коротко, то несколько дней покоя и ограниченной активности.

Вместе с водителем они помогли Павлу сесть на заднее сиденье. Рядом с ним разместилась Зоя Анатольевна, придерживая его рукой. Вере тоже захотелось сесть рядом с ним. Но на вопрос водителя, едет ли она, она ответила, что остается.

Она рассказала Марии Николаевне о случившемся с Павлом несчастном случае в надежде, что та поинтересуется его состоянием и расскажет ей. Вечером тетя поведала, что Павла не госпитализировали. С ним все в порядке. И она втайне облегченно вздохнула.

Свершилось! Утром Вера проснулась от звука возбужденных голосов.

– Вот что твои любимцы учудили! – Девушка узнала голос дяди Вани.

В ответ прозвучал уверенный голос тети:

– Да, говорю тебе! Не могли Чернышевы убить, не такие они!

При этих словах Вера вскочила как ужаленная и стала быстро одеваться.

– А за что их тогда арестовали?

– Никто их не арестовывал. Вернулся Петр, его не было несколько дней. Он и Павел вместе с Морозенко поехали к следователю. – Мария Николаевна повернулась на скрип двери. – Ой, Вера, что происходит! Охотники в кустарниках возле дороги, что ведет к станции, нашли тело Хмурикова Игната. Это дружок нашего Кривоносова Григория. Несколько человек подтвердили, что в субботу на танцах в Доме культуры Игнат и Чернышев Петр подрались. Разное говорят. И даже такое, что его убили братья Чернышевы. – Она растерянно пожала плечами.

– Ну, ладно Петр, забияка известный! – Иван Васильевич сердито мотнул головой, так, что даже его черные, начинающие седеть косматые брови пришли в движение. – Но, Павел, Павел! Умница. Институт строительный закончил. Фирму создал! От заказов отбоя нет! Несколько районов обслуживают. Среди молодежи выделяется. Ни в ком нельзя быть уверенным!

– Я думаю, что мы многого не знаем. Следствие разберется, – примирительно сказала Мария Николаевна.

– Их обоих задержали? – стараясь унять дрожь в голосе, спросила Вера.

– Я поняла, что они сами поехали в следственный отдел, – тетя пожала плечами, – с нашим участковым.

– Так вот что мне непонятно. – Иван Васильевич повернулся к женщинам. – Если драка произошла возле Дома Культуры, и его действительно убил Петр, то как Хмуриков оказался в тех зарослях. Расстояние довольно приличное! Хотя… – он задумался, – этот хиляк весит как мешок соломы. – Поймав недоуменный взгляд девушки, пояснил: – В тюрьме заразился туберкулезом. Худой стал совсем. Мозглявый такой.

– А Кривоносова задержали? – Вера судорожно сглотнула.

– О нем ничего не слышно. – Мария Николаевна внимательно посмотрела на племянницу: – Ты что-нибудь знаешь, Вера? Подожди, – спохватилась она. – Ты же мне говорила, что встретила его в то утро, когда приехала, а это было…

– В воскресенье, – подхватила Вера. – Когда я сошла с поезда, было еще темно, да и туман в то утро был большой. Я даже не сразу пошла и шла очень медленно. И первое, что он спросил, не встретила ли я кого-нибудь.

По выражению лица племянницы тётя поняла, что она что-то не договаривает. В глазах можно прочитать многое и даже то, что человек хочет скрыть.

– Чувствует мое сердце, что без него здесь не обошлось. Этот на все способен. Нашкодить – и в кусты, – проворчала тетя.

– И сухим из воды выйдет. Говорили, что несколько лет назад его в краже подозревали, а его подельники вину на себя взяли. Он свидетелем тогда проходил. Тот еще фрукт. – Иван Васильевич покачал головой.

Выглянув в окно, Вера увидела висящую на заборе Анисью. Распахнув окно, она окликнула ее. Девушка с готовностью спрыгнула с забора, подбежала к окну и влезла на подоконник.

Вид ее красноречиво свидетельствовал о том, что ей есть что поведать соседке. Вера не задавала ей вопросов, так как уже знала характер соседки. Сама все расскажет! Но девушка, как заговорщик, таинственно поглядывала на Веру, вздыхала, так что Вера, которая находилась в возбужденном состоянии, первая не выдержала:

– Итак, ТАСС уполномочен заявить…

– Ага, он уполномочен заявить… – Анисья, театрально взмахнув рукой, продолжила: – Что в нашем мирном населенном пункте нарушен покой. Обсуждается только одна новость! Убийство! Не стало… – Анисья сделала паузу, – плохого человека. Но все-таки человека. То бишь гражданина Хмурикова! По кличке Хорек. По призванию вор.

– А кто-то говорил мне, что в вашем населенном пункте ничего не происходит и что у вас скука скучная. – Вера явно дразнила подругу.

– Ну, говорила, говорила. Кто же знал, что скука скучная покинет сей уголок, – затараторила Анисья. – А теперь вон из района опергруппа приехала. С ними наш участковый Александр Александрович. А следователь совсем молодой… и красавчик такой. Вылитый Сергей Есенин. Нашим девчонкам жуть как понравился. И такой важный. Всем указания дает. Это смотреть, это искать, это заснять… А сам компьютер на капот машины водрузил и строчит как из пулемета.

– А кого они привезли? – У Веры внутри все дрожало.

– Да, привезли Петра. Представляешь, – Анисья округлила глаза, – он в наручниках был.

– И он что? – насторожилась Вера.

– Ну, это… забыла, как это называется, когда преступника на место преступления привозят и он показывает место и как совершал… Во, это выход на место называется…

– Я знаю, что это такое, – нетерпеливо прервала ее Вера. – Что он показывал?

– Нас близко полицейские не подпустили, но около Дома культуры Чернышев Петр показывал, где подрался с Игнатом. – Глаза Анисьи округлились.

– И что Петр говорил?

– А не слышно было. Я же тебе говорю, что нас близко не подпустили. Но Петр показывал место рядом с входом в Дом культуры. Его снимали на видео, а двое наших ребят понятыми были.

– А Павел? Павел был с ними? – Вере с трудом удавалось сдерживать волнение.

– Был. Вот только не знаю, почему он там оказался. – Анисья смотрела на соседку не мигая. Ей непонятна была причина волнений Веры. – Наверное, за брата переживает, вот и приехал.

– В наручниках?

– С чего это ты решила? – удивилась Анисья. – Был, как всегда, сдержанный и пижонистый.

– Какой? – автоматически переспросила Вера.

– Ну, одет как пижон. Джинсы, рубашечка. Он всегда одевается не по-деревенски. Следит за своей внешностью.

– Он точно был не в наручниках?

– Когда я подошла с Ленкой, это подруга моя, – пояснила Анисья, – он стоял руки в брюки, но лицо такое… сердитое, а может быть, расстроенное.

– А потом?

– Потом все сели в машины, они на двух машинах приехали, – уточнила девушка, – и поехали по дороге, в сторону Разъезда. Петр поехал на полицейском уазике. А Павел на своей машине впереди ехал. – Анисья пожала плечами.

– Понятно, – протянула скорее для себя, чем для рассказчицы, Вера.

Сердце ее оборвалось. Она лучше других понимала, почему он ехал впереди. Значит все-таки он, а не его брат Петр несколько дней назад проделал этот путь с ношей. Но, несмотря на очевидность событий, она не верила, что Павел мог совершить такое тяжкое преступление. Не похож он на убийцу! Не такой он! Неужели она такая наивная, что совсем не разбирается в людях? Но вопреки всему происходящему, в ее сердце все еще жила надежда.

Из этого состояния ее вывел голос Анисьи:

– Вера, ты что так расстроилась? Ты их совсем не знаешь. Да никто не верит, что они такое могли совершить! – И, как Мария Николаевна во время утреннего разговора, успокаивающе добавила: – Ничего, следствие разберется. – И, слезая с подоконника, добавила: – Узнаю что-нибудь, сообщу.

«Сообщи, сообщи», – мысленно попросила Вера, взглядом проводив соседку, исчезающую за забором.

Значит, убийство и кража никак не связаны. Не всегда вор пойдет на «мокрое дело». Санкции другие. Она так надеялась, что к этому убийству приложил свои грязные руки Молчун, что это он «грохнул» своего подельника, чтобы не делиться.

Приезд следственной группы взбудоражил все село. Наконец-то скуке пришел конец. Рвануло! Да еще как. Гул катился по селу, проникая через закрытые двери и окна. Селяне заволновались! Люди сходились кучками, расходились, чтобы обмозговать это дело с другими. Разговоры велись об убийстве Хмурикова Игната, о братьях Чернышевых, которые, как оказалось, во всем этом были замешаны. Вот тебе и Чернышевы! Кто ж их не знает. Матери взрослых дочерей им в мужья примеривали. А на деле вон как оказалось! Ну, кто бы мог подумать. Вот тебе и завидные женихи. Ни в ком нельзя быть уверенным.

Пока эти два преступления не связывались вместе, потому что кража произошла в соседнем районе и об этом знали немногие. Выплеснув свои эмоции, сельчане через несколько дней успокоились, жизнь вошла в свою привычную колею. Несколько дней Вера не ходила в лес – не хотелось.

Часа в три зашла Анисья и предложила пойти искупаться. Взяв купальники и полотенца, девушки пошли к озеру. Берег был безлюдный. Смельчаков, кроме них, не нашлось. Вера ходила по берегу и с удовольствием, как в детстве, бороздила босыми ногами песок. Он приятно щекотал подошвы, и Вера рассмеялась.

– Смешинка попала? Поделись. – Анисья снимала одежду.

– Щекотно, – продолжая смеяться, пояснила Вера.

– Точно будем купаться? – Анисья осторожно потрогала воду ногой.

Не ответив, Вера стала переодеваться. Купаться она любила. Когда она входила в воду, на нее обрушивалась волна счастья. Почти каждое лето она с родителями ездила на море. Перефразировав сказанное героиней кино Татьяной Дорониной в монологе «Вы любите театр? Как люблю его я…», она, в шутку картинно взмахнув рукой, представала перед родителями: «Вы любите море? Как люблю его я…» Родители подхватывали импровизацию и дружно отвечали: «О, да! Мы любим море!» Такого ответа и ждала маленькая артистка, чтобы завершить свое выступление: «Так вперед! Едемте, едемте к морю».

– Берегись! – прокричала Вера и бросилась в воду, подняв каскад брызг. Вода была бодренькая, обжигала. Привыкнув к прохладной воде, Вера плавала на спине, на груди, брассом, кролем и смеялась. Она проделывала это с таким азартом, что Анисья ею залюбовалась. Вера отплыла на приличное расстояние от берега, когда услышала команду Анисьи: «Назад!». Вот, командор. И ей опять стало весело. Какой сегодня чудесный день. Еще вчера было так беспокойно. А сегодня она проснулась с уверенностью, что теперь это недоразумение с Павлом наконец-то прояснится. Воздух блаженством пропитан. Пузырьки веселья по воде плавают. Ее не покидало чувство радости и подъема.

Поднимая волны и фонтаны брызг, Вера направляла их в сторону Анисьи, которая стояла по колено в воде и не решалась окунуться.

– Окунись в парное молоко! – преувеличенно громко пропела Вера.

– Парное молоко терпеть не могу! И парной эту водичку можно назвать с большой натяжкой. – Анисья с сомнением посмотрела на воду.

– Эх ты, а северянкой гордо называешься. – Вера направила очередную волну в ее сторону.

– Северяне – народ осторожный. Климатические условия, знаешь ли, отпечаток накладывают. Ну, ладно, коль пришли, надо побарахтаться. – Она нырнула и поплыла в сторону Веры.

С этого места хорошо просматривался утес.

– Как красиво, – Вера кивнула в сторону утеса, – ни один художник не останется равнодушным к такому пейзажу.

– Да, есть что намалевать! Красивый, но опасный. Не заметишь, как тарарам сделаешь. – Анисья передернула плечами, изображая ужас. – Лучше к обрыву не подходить.

– Уже подошла.

– Одна ходила?

Они вышли из воды и растирались полотенцами.

– В последний момент какой-то мужчина успел схватить и отбросить от края.

– Кто это? Анисью больше интересовало имя спасителя, а не обстоятельства чрезвычайного происшествия.

А Вере не захотелось называть его имя. Пока не захотелось. Ей самой нужно во многом разобраться.

– Я же не знаю людей, – ответила она, не глядя подруге в глаза, – молодой, высокий. Видела только часть лица, но довольно привлекательный. Достаточно сильный, если одним рывком меня вытащил.

– И что, он с тобой не заговорил? – Глаза Анисьи заблестели.

– Нет. Пока я приходила в себя, его и след простыл.

Чтобы прервать допрос Анисьи, Вера показала в сторону скалы:

– А под скалой есть углубление?

– Говорят, там есть настоящая пещера, но никто из местных к этому месту не приближается. Старики называют это место гиблым, проклятым, очень опасным. Кто-то там погиб. Или вообще исчез самым таинственным образом. И скала, смотри, совсем отвесная. Такие места всегда связаны с легендами. Бабушка рассказывала, что девушка, которой не разрешили выйти замуж за любимого, бросилась со скалы и разбилась. Вот что делает с людьми несчастная любовь. – Анисья покачала головой.

Девушки переоделись и сидели на берегу, нежась под лучами солнца, которое уже заметно покатилось к горизонту.

– А ты плаваешь как дельфин. – Анисья восхищенно тряхнула головой.

– В дельфины не гожусь, но плавать очень люблю.

Неподалеку живописно свисали ветки плакучей ивы. Ее длинные узкие листья касались земли. Вера обвела взглядом берег и увидела в тени ракиты две лодки:

– Аниса, чьи это лодки?

– Егора Кузьмича. Лесником раньше работал, а сейчас на пенсии.

– А он не боится, что их украдут?

– А он разрешает их брать порыбачить или покататься. Только просит привязывать, чтобы не унесло. Ой, а сколько времени? – встрепенулась Анисья.

Вера достала из кармана брюк телефон:

– Около семи.

– Мне надо бежать. – Анисья стала быстро собирать вещи. – Ты идешь?

– Нет. Я еще посижу. – Взгляд Веры скользнул в сторону пещеры. Забилась, запульсировала шальная мысль, но она ничего не сказала Анисье.

Перед тем как скрыться за зарослями кустарников Анисья помахала подруге рукой.

Глава шестая

Он схватил острый нож, Перерезал веревки и путы: Ты вольна, моя иволга, Снова свободно летать! Цао Чжи. «Иволга»

Вера села под ивой, прислонившись спиной к стволу. Ей здесь понравилось. Свешивающие ветки древа как зонтиком прикрывали ее. Наступило состояние умиротворения. Тихо плескалась вода, Веру обволакивало спокойствием. Она пробыла здесь недолго, но чувствовала, что стала замечать краски жизни. То психологическое переутомление, вызванное жизненными потрясениями, здесь чувствовалось не так остро. Свежий воздух и тётино питание делали свое дело. Ее лицо приобрело, по выражению тети, «человеческий вид». Она чувствовала, что возвращается интерес к жизни. Уже истекли две недели. Пора подумать об отъезде. Но что-то ее удерживает.

Взгляд опять упал на вход в пещеру. Но стоит ли туда соваться одной?

Она еще немного побродила по краю песчаной отмели, обдумывая эту беспокойную мысль. Волны смывали следы ее ног. Она подпрыгивала, стараясь уклониться от очередной набегающей волны. Безмятежно набегающие волны ответа не давали. Ей стало весело, и она решительно направилась в сторону лодок. Вода стала еще холоднее. Солнце торопилось скрыться за горизонтом, но еще было светло.

Лодок было две. «Егор Кузьмич разрешает их брать порыбачить или покататься», – вспомнила она слова Анисьи. Лодки неподвижно дремали, носами высунувшись из воды. Цепи были наброшены на металлический кол, замка на них не было.

– Вот я и покатаюсь!

Девушка решительно вставила весла, которые находились на дне лодки, в уключины и поплыла… к «гиблому» месту. Уже находясь в лодке, она обвела взглядом берег, скалу, валуны у входа в пещеру. Тихо, но как-то неспокойно. Не могла избавиться от ощущения, что за ней кто-то наблюдает. Она передернула плечами. А… понятно. Стало прохладно. Облегченно вздохнула. Соблазн был так велик! Неизвестность манила. Вот втемяшилась дикая мысль и подзуживает. Нащупала телефон в кармане брюк. С ним как-то спокойнее.

Ей было чуточку страшно. Но это не считается. Это страх перед своим страхом. Его можно побороть. С ним можно договориться, хотя бы на какое-то время. Любопытство и страх немного поборолись между собой. Победу одержало любопытство.

Подплыв к пещере, она пыталась из лодки заглянуть внутрь, но там было совсем темно. Приблизилась к выступающим из воды камням, немного поколебавшись. Не без труда ей удалось выйти из лодки. У отвесной скалы была узкая полоска отмели, которую она заметила только тогда, когда подплыла совсем близко. Она вышла и втащила нос лодки на берег отмели. Начинало темнеть. Скала отбрасывала тень и от этого казалась еще темнее. Ей чертовски захотелось туда заглянуть. Ну, хоть одним глазком!

«Загляну и быстренько назад», – успокаивала себя Вера. Запретная черта преодолена. Теперь нужно идти вперед! И решительно направилась к входу. Клаустрофобией она точно не страдала. Осторожно сделала несколько шагов. За несколько минут ведь ничего не изменится. Вход в пещеру еще хорошо просматривался, но через несколько шагов стало совсем темно. В кармане девушка нащупала телефон и стала освещать им путь. Чем она дальше удалялась от входа, тем становилось холоднее.

Она представила, что это подземное царство. Вот так, наверное, Орфей спускался за своей умершей женой Эвридикой и умолял богов вернуть ему ее. Но вопреки запрету богов, возвращаясь на землю, он оглянулся и навеки потерял Эвридику. Причина трагедии Орфея в ослушании, в том, что он нарушил запрет богов. А она не нарушает ничьих запретов. Если она заглянет одним глазком, ничего не случится. И быстренько домой, к тете, наверняка на сковороде фырчит что-нибудь аппетитное. Она почувствовала, как проголодалась. Но пять минут – это миг. Да, беда Орфея в том, что любовь его к Эвредике оказалась сильнее его покорности богам. А покоряться жизненным обстоятельствам не всегда нужно. Это было бы скучно. Выполнение поставленной цели для нее важнее боязни неизвестности. И гораздо интереснее. Боги не покарают за незначительное ослушание. Им есть кого карать. На земле много нечисти развелось. Хотя, если глубоко копнуть, вся многострадальная история человечества, по библейской легенде, началась с нарушения Божьего завета. Но она же не нарушает никаких Божьих заповедей. Она лишь удовлетворяет свое любопытство. Это не грех. Вера тряхнула головой, чтобы вернуться к реальности. И шагнула в пещерное безмолвие.

Продвигалась она осторожно. Камни были влажными и скользкими. Пещера имела один тоннель. И только в одном месте был поворот направо. Через несколько метров тусклый свет телефона скользнул по стене. Углубление закончилось. Это был тупик. Значит, и выход был один!

Девушка направилась к выходу, но ее внимание привлекло углубление, отделенное выступающими камнями. В темноте что-то сверкнуло. Приглядевшись, она увидела сумку с поблескивающими металлическими застежками. Затаив дыхание, она наклонилась и осторожно отстегнула застежки. От неожиданности она отпрянула. Сумка была наполнена ювелирными украшениями. От их сияния на потолке и стенах заиграли блики. Все ее внимание было приковано к ним.

– Ба, сколько металлолома! – вырвалось у Веры.

Ну что за любовь у этих жалких людишек к желтому металлу? Она сразу поняла, чья это «добыча». «Там царь Кощей над златом чахнет»… Вот это улики! Эти два преступления, убийство и кража, связаны между собой! Она не сомневалась, что это краденые ювелирные изделия. «Цацки». Она обрадовалась своей прозорливости, смелости. Ей даже поплясать захотелось. Ай да, Вера! Ай да, молодец! Теперь все встало на свои места! Вот теперь можно навестить Морозенко Александра Александровича и рассказать все, что она видела, слышала. Назовет лиц, совершивших эти преступления. Она представила, как он удивится, что такой пичужке удалось сделать то, что за две недели не сделали сыщики отделов внутренних дел двух районов. Как они ее будут благодарить! А она никому не скажет, что делала она это ради него. Но не только ради него, но и ради справедливости, конечно. Ведь преступник должен сидеть в тюрьме! Но особенно приятно, что и для него и… для себя. Чтобы ее больше не терзали сомнения в отношении его. Чтобы она могла смело смотреть ему в глаза. А он прояснит это недоразумение в ущелье. И больше ничто не омрачит их отношений.

– Недооценил я тебя, московская вороха[2]. – Она услышала знакомый, ненавистный голос и от неожиданности вздрогнула.

Померещилось?! Увы! Свет фонаря бил ей прямо в глаза. Сердце екнуло от страха. Все-таки надо было действовать с большей осторожностью. Или рассказать Анисье о своих планах. Но планов и не было. Мысль осмотреть пещеру родилась мгновенно. Да Анисья точно бы этого не одобрила. Гиблое место. Значит, место плохое, где можно погибнуть.

– Надежно спрятал, надежно спрятал, – Молчун передразнил Пискуна, – а московская пигалица с ходу нашла.

– В том-то и дело, что москвичка! Среди местных таких отчаянных не нашлось, – оправдывался Пискун.

– Вяжи ей руки.

Тот, кому была дана команда, приблизился к ней, на ходу вытаскивая ремень из брюк. Пискун, а это был он, отобрал от нее телефон и заставил завести руки за спину. От боли у нее перехватило дыхание, так крепко злодей их связал.

– И это не металлолом! А наша красивая жизнь! Верно, Молчун?

Козлиная борода Пискуна затряслась в нервном смехе. Его маленькие, близко посаженные глаза бегали, но они были абсолютно пустые. Даже когда он хихикал, они не выражали никаких чувств.

– Может, здесь ее и замочим? – Глаза Молчуна тревожно бегали с Пискуна на Веру. – Отпускать ее нельзя!

От интонации его голоса девушке стало страшно. Да, он не шутил. Такому ничего не стоит и убить, только бы не расставаться с побрякушками. Да, неприятное состояние, когда на тебя смотрят двое с такой ненавистью. Она сжалась под взглядом колючих, глубоко посаженых глаз. Холодные мурашки медленно поползли по телу. Вот оно, ледяное дыхание смерти. Она никогда не думала, что когда-нибудь ей придется пережить подобное. Перед ней стояли сытые люди, которые воруют и убивают не для того, чтобы выжить, а ради того, чтобы красиво пожить. В их понимании это «пошиковать», «пошуршать» купюрами. По тому, как смотрел на нее Молчун, она поняла, что этот шутить не будет. Да, влипла она по полной.

– Да не нужны мне ваши украшения, пещеру осматривала и случайно на них наткнулась. – Вера старалась говорить твердо. Но почувствовала, как руки и ноги становятся ватными. Зона напряженности все увеличивалась, расходясь кругами, и быстро заняла всю пещеру.

– Ты нам зубы не заговаривай. Отпустить мы тебя при таком раскладе не можем. Амба тебе, красавица. Сама виновата, допрыгалась, – зловеще прошипел Молчун. – Веди к лодке. Знаю местечко, где ночь переждем, а завтра решим, что с ней делать. Вставь-ка ей кляп, а то еще кричать будет. На воде звуки разносятся на большие расстояния.

– Не буду. – Девушка замотала головой.

Не обращая внимания на ее слова, Пискун из сумки достал скотч и ножом отрезал по лоску.

– Это более цивилизованное средство и надежное. – Пискун был доволен собой.

Молчун держал голову Веры, а Пискун залепил рот.

– Может быть, и глаза ей завязать? – На этом глупом лице блеснул миг унижения другого человека.

– Без надобности. Она не жилец, – цинично отозвался Молчун.

«Шакалы. На колени перед вами все равно не стану…» – Вера зло посмотрела на них. У этих подонков добродетель в сердце явно не задержалась.

Взяв под руки пленницу, они повели ее к лодке. Она входила в пещеру, когда было светло, а сейчас было уже стемнело. Лодку, на которой приплыла Вера, злоумышленники зацепили за своей. За весла сел Пискун. Молчун крепко держал Веру за руку. На его лице она увидела зловещий звериный оскал. Пискун греб осторожно. Весла входили в воду без хлопков. По жесту Молчуна Пискун направил лодку к противоположному берегу, где лес подступал почти вплотную к воде. Она никогда не была в этой части леса и не знала, что ее там ждет. Озеро, час назад спокойное и умиротворенное, теперь было зловещее и застывшее. Луна, только-только занявшая свое место на небосклоне, отсвечивала на темной воде правильной серебристой дорожкой. Вот бы встать и побежать по ней к своей дорогой тете, где тепло, где ее любят, где есть уютная комната с книгами. А главное, там нет этих гнусных физиономий. Этого страшного Молчуна, от которого исходит явная угроза. Взгляд его прожигал насквозь. Такая сила ненависти в нем таилась. Этого юродивого, не к месту хихикающего Пискуна. Она не смотрена на них. Боялась поймать их взгляд. Она знала, что ничего хорошего в них она не прочтет. Но и унижаться, умолять, заискивать она не будет.

Она пристально смотрела в пучину темной воды. Как будто искала ответ. Броситься в воду и утопиться, пока над ней не надругались. Нет такого удовольствия этим поганцам она не доставит. Озеро молчало – как и у нее, у него не было ответа. Вот если бы разыгрался шторм, опрокинул лодку. Тогда бы она знала что делать. Она бы смогла выбраться. Плавала она хорошо. Но оно такое спокойное, как будто думает вместе с ней.

Причалив к берегу, мужчины с двух сторон взяли девушку за руки и направились в глубь леса. В этой части леса идти было трудно. Свалившиеся деревья, с годами прогнившие и хрупкие, преграждали путь. Мешали выступающие корни, высокая трава, ноги утопали во мху. Ветви больно хлестали по лицу. Это днем лес добрый и певучий, а ночью он враждебный. Стволы деревьев напоминали то какое-нибудь животное, то чьи-то глаза или голову. Но лучше зверь лесной, чем человек-зверь. Вера чувствовала, как одежда становится все более влажной. От усталости она потеряла счет времени.

Почему при выходе из пещеры она не сопротивлялась? Во всяком случае, это естественно в опасной ситуации пытаться защитить себя. Можно ударить и сейчас. В мужском теле есть уязвимые места. До головы и шеи со связанными руками не дотянуться. А если ногой в пах. А если не получится? Пока будет бить одного, другой может и убить. А если бы закричала в пещере, это их разозлило бы, и ее уже не было бы на этом свете. Интуиция все-таки ценная вещь! К ней надо прислушиваться. Где-то они допустят оплошность. Не упусти, Вера, свой шанс!

Внезапно деревья стали редеть. Тусклый лунный свет освещал поляну, на которой расположилась избушка.

– Что за особняк? – Пискун вопросительно посмотрел на Молчуна.

– Сторожка лесника. Он на пенсии, а новый лесник в райцентре живет, сюда не жалует. Тащи ее внутрь. – В голосе Молчуна слышалась угроза. – Сторожить будешь, а я пойду в село, обстановку разведаю. А ты тут не дури! Чтоб без глупостей у меня. Я лодку на место отгоню, чтобы никто ничего не заподозрил.

– Пожрать принеси, – зло отозвался Пискун, ему явно не нравилась перспектива голодным провести ночь в лесу. – И не задерживайся. Пора линять отсюда. Больно загостились. Пора косточки на морском песочке погреть.

– Ленту можешь отлепить, кроме волка, ее никто не услышит.

Пискун захихикал и рванул ленту. От боли у Веры из глаз потекли слезы.

– Руки затекли, развяжите, – требовательно сказала она.

– Не многовато просишь? – Пискун приставил к шее девушки нож, а затем лезвием провел по предплечью.

Вера застонала, из раны тоненькой струйкой потекла кровь.

– Если ты хотел наследить, то, считай, у тебя это получилось. – Молчун, растопырив два пальца, угрожающе направил их в глаза Пискуна.

– Пусть ведет себя смирно. Мо-ск-ви-чка, – зло прошипел он.

– Ноги ей свяжи, а то от этой столичной штучки можно ожидать чего угодно. – Молчун отдал свой ремень и, глядя в упор на Веру, протянул: – Бе-до-вая.

Связав ей ноги, они затащили девушку в избушку, где была кромешная тьма. Она попыталась ощупать пространство руками, но, споткнувшись, упала на что-то мокрое, длинное, скользкое и… провалилась в тартарары.

Очнулась от резкого толчка. Дышать было нечем. Не могла понять, где она находится. Как в калейдоскопе, замелькали злобные лица Молчуна и Пискуна. Они были искаженны и вытянуты. Мужчины тянут к ней руки. Почему у них такие длинные руки? Они грязные, и от них идет неприятный запах. От них никуда не денешься. Запах усиливается. Бум… Бум… Бум… Она задыхается. Голова раскалывалась и не хотела думать. Она просилась на подушку. Мучительная боль в висках парализовала. В ушах звенело. С трудом открыла глаза. Но никого рядом не было.

Глубокая ночь опустилась на землю.

Голова у девушки кружилась. Желудок сжимало. Жуткий холод сковал. Одежда была влажная. Хорошо, что после купания переоделась в сухое белье, а то бы трудно пришлось. Тело болело. А это значит, что она жива! Но почему ей так тяжело лежать? Руки, ноги, да и все тело так затекло, что попытка пошевелиться вызвала нестерпимую боль. Правая рука находилась под боком. И эту сторону тела она вообще не чувствовала, как будто она ей не принадлежала. Значит, все это не сон. И это реальная действительность оказалась куда страшнее сна. Два изверга силой увезли ее из пещеры. Заперли в избушке. Она упала на что-то мокрое, холодное и скользкое. И это что-то и сейчас под ней. Неужели она придавила змею и теперь покоится на ней? Но теперь ее тело холоднее того, на чем она так некстати растянулась. С трудом подняла связанные руки. Набралась смелости и… ощупала то, что было под ней. Веревка! Она лежит на ворохе веревок. Холодно, неудобно, но совсем безопасно. Она с облегчением вздохнула.

По свету, едва пробивающемуся через крохотное оконце, она не поняла, какое сейчас время суток, а потому не смогла определить, сколько времени пробыла без сознания. Глаза привыкали к темноте. Около уха она услышала звуки: тук-тук-тук, – которые ее очень обрадовали, потому что это был ежик. А значит, здесь не могло быть змей и мышей! Ежик подполз ближе, свернулся клубочком и притих. «Ежик, не уходи», – мысленно попросила Вера. Милое, абсолютно безобидное существо. Среди людей не все такие! Да, милый ежик?

Мысли в голове скакали и путались. Начало, все время ускользало начало ее приключения. Она с трудом воскрешала в памяти события. Картинки менялись одна за другой. Анисья, лодка. Вот она подплыла на лодке к пещере. Она точно вспомнила, что огляделась, никакие посторонние звуки не насторожили. Руками ухватилась за выступающий камень. Подтянула лодку. В пещере освещала путь телефоном. Темнота становилась все плотнее. Ничего подозрительного. Ей кажется, что в пещере она очень долго. Пора возвращаться. Еще немного вперед. Что за блики на камнях? Луч фонаря, противный насмешливый голос и дальше какие-то обрывки, фрагменты, которые память запечатлела, а теперь выбрасывала. Потом звенья нанизались одно за другим. Как ни странно, мозг заработал более четко.

Вспомнила все, что с ней произошло, и судорожно сглотнула. Сердце учащенно забилось. Или это в голове у нее? Бум… Бум… Кризис мыслей сейчас некстати. Стакан крепкого сладкого чая вернул бы ее к жизни. Пошел дождь, он все усиливался и усиливался. Стало опять темно. Тело так затекло, что ничего не чувствовало. Обостренное обаяние улавливало те запахи, которые в другой обстановке остались бы без внимания. Опасность все обостряет! Оказывается, дождь тоже имеет запах. Вначале это был запах земли, поднятой крупными каплями. Затем она почувствовала запахи растений. Она пыталась их угадать. Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Воздух стал наполнялся звуками. Затрепетала осинка. От легкого ветра зашелестела трава. Раздалось нетвердое пение какой-то птички. Спи, птичка, спи. Еще рано петь. Замолчала. Молодец. Спасибо за понимание. Какое странное слово «понимание». Но оно очень теплое. Сейчас ей очень не хватает тепла.

Рядом засопел ежик. Значит, ежик – последнее живое существо, которое она видела в своей короткой жизни. Эти два изверга не в счет. Грех желать человеку смерти. Грех – человеку. А это не люди! Чтоб им провалиться в преисподнюю. На земле стало бы чище. Убивать людей ради каких-то побрякушек, ради денег. Убить случайного в их жизни человека, который стал свидетелем их гнусностей. Бедные люди, ставившие наживу выше человеческих принципов. Нажива любой ценой. Какое убогое мышление. Какой скользкий жизненный путь. Украсть, отсидеть, опять украсть… Дебилизм! Мировоззрение этих злодеев ей было непонятно. Добрая по натуре, она не могла найти аргументов для их оправдания. Значит, в таких делах оправдания быть не может. Потому что она была другая. В их семье не было культа золота, да и вообще материальных ценностей. Поэтому происходящее с ней сейчас она называла бредом. Не могла дать объяснения. По ее логике, в двадцать первом веке такого не может происходить. Ведь никто не пухнет от голода.

Как-то в детстве во дворе дома она нашла монету достоинством в один рубль. Ее, маленькую девочку, так взволновало, что тот, кто потерял монету, будет переживать по этому поводу, что она всех мамочек, гуляющих во дворе с детьми, и бабушек, сидящих на скамеечке, расспрашивала, только бы найти того, кто ее обронил. И очень расстраивалась, услыхав очередной ответ «нет». Выход нашла мама. Она предложила оставить монетку на видном месте, где девочка ее нашла, потому что люди всегда возвращаются на место предполагаемой потери. А назавтра она побежала к тому месту, где оставила монету. Ее не было. И маленькая Вера еще долго светилась от гордости за себя и радости за «хозяина» монеты.

Значит, она больше не увидит восход солнца, закат, цветы… Никогда не увидит гладь так полюбившегося ей озера. Не увидит тетю и не увидит… его… Ей действительно стало страшно. Умереть так бездарно. Если бы погибнуть, спасая ребенка из огня или пытаясь помочь тонущему… Вот это героизм. Когда делаешь что-то ради другого. А так трижды обидно. Ничего не успела в жизни сделать. Ни-че-го-шень-ки полезного! Ни себе, ни людям. Да и что она представляет из себя? Так, маленькая песчинка в безбрежном океане. Но тут же возразила себе. Песчинка, но все-таки песчинка разумная. Похоже, не совсем разумная. Для всех других песчинок жизнь продолжается. Она бурлит, бежит, скачет, течет. И разумные люди-песчинки делают уйму полезных вещей. Запускают космические корабли, бурят нефтяные скважины, строят электростанции, опоясывают земной шар километрами дорог. Бывает, что ими вершатся и дела плохие, но чаще полезные, и их намного больше. Поэтому плохие тонут в объеме полезных. И он делает полезное дело: строит дома. Строит их сегодня и будет строить завтра, когда ее уже не будет. Под его руководством будет заложен новый дом, а рядом школа и детский сад. Как положено для удобства человека. Для его величества Человека! Для разумной песчинки.

Она вспомнила, что читала о том, что у каждого живого существа несколько жизней, в том числе и у человека. Бабушка Таисия Ильинична рассказывала, что во время перенесенной клинической смерти она видела, кем она была в трех своих прежних жизнях. Вначале она была югославской крестьянкой. Была такая большая прекрасная страна Средиземноморья, которая раскололась на семь маленьких осколков. Во второй жизни она была цыганкой, которая вела светскую жизнь. У нее был свой салон, где собирались писатели, поэты, литературные критики. А в третьей жизни она видела себя предводителем войска рыцарей в Средние века. Дедушка Николай Львович подтрунивал и говорил, что и в двадцатом веке она осталась предводителем, только без доспехов Средневековья.

Хорошо кошкам! Им выпала привилегия умереть восемь раз и опять воскреснуть. Ибо им уготовано девять жизней. Это очень много и очень здорово! Пленница вздохнула. А человек умирает один раз! Какая несправедливость! И у нее жизнь одна. И неведомо ей знать, будут ли другие. И никогда она не узнает, кем была в прежней жизни. Может быть, где-нибудь в высокогорьях Шри-Ланки чай собирала или была советником президента США.

Говорят, у смерти ледяное дыхание, но она чувствовала собачий холод тела. Ледяное дыхание она пережила в пещере, когда раздался голос Молчуна. Вот тогда она действительно испытала леденящий страх. Они могли бы ее там убить, когда увидели над этими проклятыми драгоценностями. Но не убили. И это гораздо лучше.

Во всех сказках добрый молодец внезапно появляется и спасает девушку. Беду отводит. Если бы Он был ее молодцем, может быть, так и произошло. Открылась бы дверь темницы, и с видом победителя он сказал: «Я нашел тебя, любимая. Выходи! Ты в безопасности!»

Она читала, что перед людьми, обреченными на смерть, всплывают лица дорогих людей, а еще главные события прошедшей жизни. И лиц дорогих у нее немного. И событий с гулькин нос. Тетю жалко. Трудно представить, какое отчаяние ее охватило, когда племянница не вернулась домой. Будет себя винить, что не доглядела, не уберегла. Ей и так досталось за последние годы. Смерть родителей. Вера хорошо помнила дедушку и бабушку. Она тогда училась в седьмом классе. «Ушли», так говорила мама, она никогда не произносила слова «умерли». Они ушли один за другим. Даже в смерти они не разлучились. В жизни все делали вместе. Неразлучные Лебедевы Николай Львович и Таисия Ильинична. Вместе учились в институте, преподавали в одной школе. Николай Львович последние годы был директором школы. В отпуск отправлялись всегда вместе и обязательно со своими девочками Ирочкой и Машенькой.

Затем погибли единственная сестра с мужем. А теперь вот и она! Какая ты легкомысленная, Вера, если тебе в голову не пришла мысль, что эта экспедиция будет стоить тебе здоровья, а возможно, и жизни. По щекам побежали горячие слезы, и от них ей стало теплее.

Тетя и Иван Васильевич наверняка не спят. Где уж им спать?! Племянница пропала. Все уж передумали. Пропажу лодки вряд ли кто-нибудь заметит, да Молчун уже на место ее возвратил. Да и искать начнут только утром. Надо все-таки было сходить в милицию. «В полицию», – машинально поправила себя. Хрупка человеческая жизнь, как скорлупа яйца. Да, дела у тебя, Вера Тимуровна, прямо надо сказать, швах. По спине пробежал предательский холод.

Никто не узнает, что случилось с ней, и тело ее не найдут. Интересно, он расстроится? Да не будет он расстраиваться. Что ты значишь в его жизни? Последнее время удача от нее отворачивается. Удача – женщина легкомысленная. Раз, и хвостом вильнет. Но не может же она отворачиваться бесконечно!

Как жаль, что нет телефона. А о чем бы думал человек древних времен в такой ситуации? Наверное, жалел, что у него нет копья или лучше самодельного ножа. Да нож и сейчас мог пригодиться. Им можно было бы обрезать ремни. Как пригодился бы ей тот перочинный ножичек с перламутровой ручкой, который подарил ей отец в девятом классе перед походом их класса в лес. А сейчас он лежал в ящике ее письменного стола в далекой Москве и не знал, во что вляпалась его хозяйка. А она была не уверена, увидит ли она город, где родилась, где сделала первые шаги, где ее любили, называли главной радостью жизни. Да и увидит ли она вообще кого-нибудь?

Почему судьба так несправедлива к ней? Но при чем здесь судьба? Если сама себе устроила ловушку. Очень удобная позиция. Сама дров наломала, а на судьбу с обидой. Проще всего на судьбу свалить последствия своих глупых поступков. Все-таки замкнутое пространство как-то давит нехорошо. Просыпается беспокойство. Может, это и есть признаки клаустрофобии? Она же никогда не попадала в такие ситуации, вот и не знала, что это такое.

Мысли никак не хотели проясняться. Они продолжали скакать и путаться. В голове всплывала разная чепуха. Это вообще было некстати, мешало думать, а главное – действовать. Радовало одно, что конец света наступит только для нее, Веры Шереметовой. А другие будут жить, радоваться, любить, дружить, учиться, ходить на любимую работу, да и на не очень любимую тоже.

Она вспомнила слова тети о надежде. Надежда всегда живет в нас, и это жизненно важно.

Лучшее, что может с ней произойти в данной ситуации, – это спасение из плена. Говорят, любую трудность можно победить. А она не умеет побеждать свои трудности. И сейчас ей вообще не хотелось двигаться. У нее нет на это сил. Вот глупости делать она мастак. Наделала их вагон и маленькую тележку. Вообразила себя великой сыщицей.

Она начала вспоминать героев, которые спасались из самых необычных ситуаций. Представила, как герой романа Льва Толстого «Кавказский пленник», бесстрашный офицер Жилин, дважды убегал из плена. И ему это удалось. И его поступок подтверждает, что в критических ситуациях люди способны сделать то, что в обычных ситуациях им не под силу! Она несколько раз глубоко вздохнула. Состояние бессилия очень тоскливо, потому что за ним идет страх, который вгоняет в ступор, а из него трудно выбраться. Нужно время, а его у нее нет. Главное – не паниковать! Паника в экстремальных ситуациях только вредит. Страх сковывает. Да, страшно! Но одни от страха раскисают, другие его преодолевают. Надо держать себя в руках. Прежде всего нужно переключить свои мысли!

Ах, как хочется прохладной воды. Такой, какую она пила у тети. Сродни родниковой, хотя лилась она из крана. Вот от нее она точно бы очнулась. Всего лишь стакан прозрачной бесцветной жидкости, представляющей собой химическое соединение водорода и кислорода. Облизнула губы и почувствовала солоноватый вкус. Но тут же заставила себя забыть о воде. Потому что все ненужные в данный момент мысли мешали сосредоточиться на главном. Еще нечетко работающий мозг нужно сконцентрировать на главном: на спасении. Все остальное сейчас не имело никакого значения и даже мешало.

Она понимала, что в этой ситуации, которую она создала сама, именно она должна найти выход! Пересматривала в уме всевозможные варианты. Но тут же сама разбивала свои доводы. Можно, конечно, ничего не делать, а ждать смерти. Но этот вариант ей как-то не очень нравился.

Если бы она была волшебником, то прикоснулась бы к двери, и та открылась бы. А Пискуна она превратила бы в немое изваяние. Даже при таких обстоятельствах она не хотела лишать его жизни. Люди так отличаются друг от друга. Если бы кому-то нужно было помочь, она обязательно бы уже действовала. Жившее в ней чувство ответственности сработало бы без раздумий. Она всегда готова прийти на помощь, если кто-нибудь в ней нуждается. Она бы не колебалась. А сейчас чего-то ждала.

Внутренний голос уже бунтовал. Ему до чертиков надоело некстати проснувшиеся в ней самокопание, да еще с присутствием литературных героев. И сколько бы она ни вспоминала их, смелых, мужественных, отчаянных, бесшабашных, обреченных и воскресших, они не придут на помощь, но следовать их примеру можно и даже нужно!

Проще простого спросить у другого, как поступить. Но этого другого рядом нет, и спрашивать не у кого. Поэтому ты сама должна найти ответ на этот вопрос. Никто не знает лучше тебя, как стоит поступить в этой ситуации. Завтрашний день для тебя наступит только в том случае, если вот сейчас, сию минуту, ты встанешь и начнешь действовать. Хорошо, когда твои проблемы по жизни решали близкие тебе люди или неблизкие, но добрые. Сегодня рядом с тобой их нет. Но ты не одинока. О тебе думают тетя, Иван Васильевич, Лида, Надя, Галка, Анисья и Дарья Тимофеевна, да и участковый Морозенко. Может быть, и он о тебе думает. Как хочется, чтобы и он о ней думал. Но они далеко, а ты, Вера Шереметова, в капкане. И сейчас все зависит только от тебя.

Действительность такова, что ты в неволе. Но это тебя нисколечко не устраивает. Злободневная, стоящая перед тобой задача – поменять горькую действительность на счастливое спасение. У человека всегда есть резерв сил. Такой запас прочности, который в обычной жизни молчит, лежит где-то там себе на донышке, притаившись, и ждет своей минуты. А в экстремальных ситуациях этот резерв открывается.

Она воинственно тряхнула головой. Вот лежишь, как мешок, набитый соломой, и хнычешь. Сделай уж что-нибудь во спасение! Выпутывайся из этой ситуации, в которую сама себя и загнала. Своим бездействием ты приближаешь свой жуткий конец! Звать на помощь бесполезно. Звери и птицы спасать не придут. Теперь ты должна рассчитывать только на себя. Не к Пискуну же за помощью обращаться. Она и в мыслях называла его по кличке, хотя знала его фамилию и имя. Не хотела звать такого по имени. Для таких только кликухи. И хватит впадать в ступор! Нужно пробовать, чтобы никогда не жалеть о несделанном! Если есть хоть одна возможность вырваться из плена, то ты, Вера, должна ею воспользоваться и таким образом избежать смерти. Первым делом из мозгов убрать все ненужное. Надо действовать! И это, несомненно, лучше, чем лежать на грязных веревках и прощаться с жизнью. Или грудь в крестах, или голова в кустах!

Хорошо, что рядом стена. Она нащупала ее кончиками пальцев. Надо сесть и прислониться спиной к стене.

Пошевелилась. Перевалилась на живот и попыталась встать на колени. Уперлась спиной в стену и села. Не сразу, но ей это удалось. На это было потрачено столько сил, как на покорение горы Эльбрус. Только сейчас поняла, что руки ее связаны. Поэтому так ломило плечи, лопатки и вообще все тело. Потерла затекшие руки и стала интенсивно ими двигать. Ремень за ночь стал влажный. К ее удивлению, уже не врезался в кожу, и через какое-то время она вытащила вначале одну, а затем другую руку. Не веря в удачу, она стала развязывать ремень на ногах. Несмотря на замысловатый узел, после долгих усилий ей это удалось. Путы больше не сковывали движений. Пора подключить остатки резервов жизненных сил.

Прислонилась спиной к стене и сделала несколько глубоких вздохов. По телу пробежала дрожь, оно ей не подчинялось. Очень хотелось пить! Какая счастливая возможность – пить, когда ты этого хочешь. От деревянных досок исходило тепло. Она теснее к ним прижалась. Стала наваливаться дремота. Только бы не уснуть! Она заставила себя встать и, чтобы не упасть, держалась за стену, пока не почувствовала себя лучше. Очень осторожно, как будто она шла по минному полю, стала продвигаться на ощупь.

Надо осмотреть место своего заточения, берлоги, логова или норы. Получается все звериное. Да ее похитителей людьми не назовешь, они и есть самые настоящие хищные звери. Она не может их победить в открытой борьбе, но может попробовать их перехитрить? «Безвыходных ситуаций не бывает», – вспомнила она слова отца, которые он говорил, если она расстраивалась из-за какой-либо, как ей казалось, неразрешаемой проблемы. Но нужна осторожность, так как хищники всегда на охоте.

Время тянулась медленно. Самая гнетущая темнота ночи – предрассветная. Но сейчас она была этому рада. Между тем ночь сдавала свои позиции. Наступало утро, а оно якобы мудренее вечера. Вечером она наделала уйму глупостей. Если следовать логике, утром надо мудрить. Но орган, который отвечает за это дело, шумит, стучит, гудит, позвякивает, поскрипывает и как-то медленно включается в деятельность. Перспективы у нее, следует признать, самые печальные. Беду скоро наживешь, да не скоро выживешь. Интересно, что придумают эти садисты? Зарежут? Застрелят? Утопят? Задушат? Ничего из этого списка ее не устраивало. Странное дело. Она хотела научить детей способности выживать среди природы. А сейчас, находясь рядом с этой самой природой, совсем раскисла.

В темноте обо что-то споткнулась и с трудом удержала равновесие. Стараясь ступать бесшумно, она осторожно пробралась к стене, где находилась дверь. Она поняла это по светлой полоске внизу. Дальше шла по стене. Шум ей был ни к чему. Прислушавшись, она в звуках зарождавшегося дня услышала храп, издаваемый Пискуном. Справа от двери она обнаружила щель. Сдерживая участившееся дыхание, она посмотрена в нее. Через какое-то время в непроглядной темноте стала различать предметы. Силуэт Пискуна едва просматривался. Он спал сидя, прислонившись к дереву.

Звезд на небе не было. Небо было затянуто облаками. Луна излучала тусклый свет. Сейчас она зашла за тучку, чтобы сделать ночь темнее. Все-таки она солидарна с ней. Спасибо тебе, помощница!

Осторожно она перешла на противоположную сторону сторожки и доска за доской стала ощупывать их. Доски у земли были влажные, холодные. Вера стала усердно копать, разгребая руками землю у основания досок. Работа продвигалась медленно, в час по чайной ложке. Но это все-таки лучше, чем изводить себя упреками и хандрой. По своей глупости попала в западню к зверью. Вот теперь и расхлебывай! Ей казалось, что копанием она занимается бесконечно. Руки немели, пальцы потеряли чувствительность. Она стала ощупывать пол в надежде найти какой-нибудь предмет. Руки наткнулись на коробок спичек, затем на поленья, наваленные в углу. В руку вонзилось что-то острое. Заноза! Ничего, потерпи. Рядом печка-буржуйка и что-то мягкое. Запах золы, гари, сырости, каких-то старых тряпок. На какое-то время она забыла о холоде. Наконец руки нащупали… У нее перехватило дыхание. Это был топор! Теперь дело продвигалось быстрее. Топором она дробила землю, а руками отодвигала ее от доски. Внизу доска была прибита к поперечной перекладине, которая от времени подгнила. Девушка медленно отодвинула доску в сторону. В образовавшуюся щель осмотрела окрестности. Рассвет только-только забрезжил. Попыталась плечом отодвинуть доску. Не сразу, но доска медленно поползла в сторону.

«Неужели эту партию в шахматы я все-таки выиграла? – И тут же себя осадила. – Эта партия еще продолжается. Не теряй голову, Вера». Не к месту в памяти всплыли строки Александра Блока: «Несмотря на все мои уклонения, сомнения, падения, – я иду». «Не идешь ты, – с иронией подумала она, – а пытаешься ползти».

В метрах трех-четырех рос куст бузины. Оттуда она почувствовала на себе чей-то взгляд и быстро опустила доску на прежнее место.

«Молчун!» – с ужасом подумала она. Он вернулся. И теперь решил оценить обстановку. Поэтому приблизился не со стороны двери. Она уже готова была услышать его низкий насмешливый голос и инстинктивно сжала рукоятку топора.

Но вокруг было тихо.

«Вот воображение разыгралось» – пожурила она себя. Зачем Молчуну прятаться? Если Пискун так храпит, что птицы притихли.

Она смелее стала отодвигать доску, пытаясь просунуть плечо в щель. Но, взглянув на куст, она вздрогнула. В самой гуще кустарника она увидела участкового, который жестами приказал ей молчать, отойти от стены и лечь. В ответ она рукой показала на противоположную стену и подняла один палец. Он кивнул головой.

Предвидя перестрелку, она легла на пол подальше от двери. Через несколько минут послышалась возня, ругань, и раздался выстрел. Вера бросилась к двери, но она снаружи оказалась подперта.

Послышались шаги, и дверь распахнулась. На пороге появился участковый Морозенко и будничным голосом, который, по мнению Веры, меньше всего подходил к ситуации, сказал:

– Выходи, Вера. Напугала ты нас. Ты нам операцию по задержанию сорвала. С поличным хотели взять. – Он покачал головой. – Спасибо, Павел помог.

И только сейчас Вера заметила возле Пискуна, у которого руки были сзади, стоящего Павла и молодого лейтенанта в форме полицейского. Лицо Павла было напряжено и казалось мрачным. Смотрел он не на Веру, а на топор, который она по-прежнему сжимала в руке, перепачканной землей. «Неужели переживает из-за меня?» – мелькнуло у нее. Но она сразу же отогнала эту мысль.

А его сердце при виде нее екнуло. Затихло. И застучало в неровном ритме. Злость на этих ублюдков заполнила полдуши. А вторую половину заполнила нежность. Она потоком хлынула в его сердце. И эта вторая половина стремительно наполнялась. Боже, как она ему дорога! Он смотрел на нее, и его захлестнула жалость к ней. Что ей пришлось пережить за эту ночь! Резаная рана на предплечье, ссадины на лице, следы на запястьях. И ему захотелось ее обнять, чтобы пережитые ею боль и страх побыстрее ушли от нее. А ей захотелось к нему прижаться. Она знала, что его объятия – самое надежное место на Земле.

Молодой полицейский, наоборот, с большим интересом смотрел на девушку, весело и открыто ей улыбался.

Вид у Павла сделался устрашающим. Таким она никогда не видела. На его перекошенном лице при взгляде на Пискунова отпечатались такая ненависть и желание раздавить этого слизняка, по ошибке названного человеком, что Пискун, не спуская с него глаз, придвинулся поближе к человеку в погонах.

– Ничтожества! – Его охватила ярость. – Неужели настолько низко можно пасть, чтобы из-за побрякушек так обходиться с человеком. – Павел занес руку для удара.

– Как я понимаю, – вмешался Александр Александрович, жестом требуя опустить руку, – они не собирались оставлять ее в живых. Так, гражданин Пискунов?

Тот отвернулся, не желая отвечать.

Участковый уполномоченный предложил пройти к машине.

– Нельзя уходить. Сейчас Молчун придет. Они договорились. – Вера кивнула в сторону Пискуна.

– Нет, не придет, – уверенно сказал Александр Александрович, – у него нюх волчий. Уже почувствовал опасность.

– Вот падла! – Пискун сплюнул. – Опять отвертелся! Наверняка с цацками смотался. Баки вкручивал[3], а сам винта[4] дал.

– На этот раз не отвертится, – уверенно сказал участковый, – и за убийство ответите, и за покушение на убийство. – Он кивнул в сторону Веры.

– Какое убийство? – завизжал Пискун – Я никого не убивал! Я честный вор и в мокрухах не участвую.

– Убийство гражданина Хмурикова, – защелкивая наручники на запястьях задержанного, спокойно ответил Морозенко.

– Так все-таки этот гад пришил Игната? Я так и знал! Я так и знал! – От возбуждения Пискун подпрыгивал и представлял собой жалкое зрелище. – Мы же с Игнатом баланду хлебали, пока этот паскуда свободой наслаждался. Мы его не потянули за собой! Ну, теперь и ты, Молчун, на нарах попаришься! На этот раз я козлом отпущения не буду! – От перспективы, что Молчун опять выйдет сухим из воды, а ему опять на нары, он весь затрясся. – Я все расскажу! Я все расскажу! Это он предложил грабануть ювелирку.

Вера стояла в сторонке и с сочувствием смотрела на этого невзрачного плюгавенького мужичка, который юлил, заглядывал в глаза Морозенко и при этом повизгивал. И она поймала себя на мысли, что он настолько жалок, что у нее нет к нему злости, но и сочувствия тоже нет.

На уазике они доехали до развилки дороги. Морозенко остановил машину и кивнул Павлу. Они вышли из машины и о чем-то оживленно беседовали, у обоих были серьезные лица. Скорее серьезное было у участкового, а у Чернышева оно было хмурое. Потому что мысли у него были совсем не веселые. Он представлял их злобное шипение над ней. Он их даже по именам не называл – такое отвращение к ним испытывал. Представлял Веру со связанными руками и ногами. Холод, который мешает даже думать. И жажду тепла, питья, еды. Да, нарисованная им картина получалась весьма мрачной.

Павел помог Вере выйти из машины, а полицейские с Пискуновым поехали в сторону райцентра. Павел протянул Вере бутылку воды, предусмотрительно захваченную из машины. Она с благодарностью посмотрела на него. Больше всего на свете в эту минуту она хотела пить. Ее обезвоженный организм с благодарностью принимал прохладные капли. От удовольствия, а возможно, от усталости она закрыла глаза. Павел снял с себя пиджак и накинул на плечи девушки. Вначале они шли молча. Затем Вера повернулась к Павлу и прошептала:

– Я тебя видела в день приезда, когда ты нес мужчину.

Павел удивленно вскинул глаза, но остался спокойным.

– Вид со стороны, прямо скажем, был у меня невыигрышный. Но я его не убивал, – произнес он твердо. – Если интересно, могу рассказать.

– Еще как интересно, – кивнула Вера, – а то у меня такая путаница в мыслях.

Ей о многом хотелось спросить его, так многое ей было неясно. Почему именно он зародил в ней сомнения?

– Мне в тот вечер сказали, что Петр, мой брат – мы с ним близнецы, – подрался с Хмуриковым Игнатом. Я хотел найти Петра и увезти домой, но мне сказали, что видели его с друзьями, Лембоевым Микко и Евсеевым Андреем, на дороге в райцентр. По дороге домой на аллее я увидел лежащего Игната, вначале подумал, что он пьяный. Увидел кровь и понял, что он мертв. Он был убит ножом. Я сразу подумал о Петре, что это он в драке его убил и сбежал. Тем более что, я знаю привычку брата носить с собой нож. Поэтому я решил, когда народ разойдется, спрятать тело. И мне пришлось долго ждать. Конечно, ребячество, но что сделано – то сделано. Уже не вернешь. Меня это очень тяготило.

– А у Петра нельзя было все выяснить? – Вера вопросительно на него посмотрела.

– Петр уехал, и я его несколько дней не мог найти. Дозвониться до него не мог. Телефон его не отвечал. Позже я его нашел на месте драки. И я действительно стал думать, что убийство его рук дело. А когда он вернулся, я был на таком взводе, что готов был душу из него вытрясти. Он рассказал, что действительно поссорился с Хмуриковым, ссора переросла в драку. Он видел, как Игнат уходил по аллее. Во время потасовки он потерял телефон, но обнаружил это не сразу. Нас это очень тяготило. – Павел сжал пальцы, – Вначале я все рассказал Александру Александровичу, и он посоветовал пойти к следователю. Мы так и сделали. А когда мы были в отделе полиции, позвонили и сообщили, что охотники наткнулись на тело Хмурикова. Следственная группа и мы с братом выехали на место.

– Теперь сомнений нет, – подвела итог Вера, – это сделал Кривоносов.

– Остальное ты знаешь. В селе только и судачат о приезде следователей.

– Односельчане считают, что такое совершить… – Она хотела сказать «вы с братом», но, взглянув на Павла, продолжила: – Что Петр не мог совершить такое.

– И не совершил, но мы, конечно, все запутали. Если бы Петр в тот вечер не уехал со своими друзьями, все могло быть по-другому, – удрученно произнес он. – Вера, я понимаю, что у вас обо мне очень противоречивое мнение, и пока я ничего не сделал, чтобы вызвать уважение и хорошее отношение к себе. – Он сделал паузу, стараясь заглянуть ей в глаза. – Я представляю, что вы обо мне подумали, когда увидели меня в день приезда. Наверное, потрясены были таким «гостеприимством». Я сам переживал из-за этого, и мне очень стыдно за свой поступок, но дело в том, что мы с Петром хотя и близнецы, но я считал себя старшим, всегда защищал его, вину в его многочисленных проказах брал на себя. Даже когда мы стали взрослыми, я все равно считаю своим долгом прийти ему на помощь, защитить. Но после этого случая мы серьезно поговорили, я ему жестко дал понять, что за свои поступки он должен отвечать сам.

Говорил он уверенно и спокойно. И чем больше он говорил, тем больше переливалось в нее необъяснимое чувство защищенности. Она начала верить, что все будет хорошо.

– Павел, а тогда возле скалы, когда вы поранились…

– Недели три назад по делам я ездил в Нечаевск, там работает одна из моих бригад. И совершенно случайно увидел эту троицу. Кривоносова я знаю с детства, а Хмуриков и Пискунов стали появляться в селе где-то год назад, после отбытия срока наказания. А когда прошел слух о краже из ювелирного магазина в Нечаевске, то я сразу вспомнил о них. Как и у тебя, у меня возникло предположение, что ценности могли быть спрятаны в пещере или в расщелине скалы. Вот я и решил проверить, но я не рассчитал свои силы. В детстве мне это удавалось. Старею! Так что, ты мой ангел-хранитель.

– А ты – мой, – чуть слышно прошептала девушка.

– Я очень рад тебя видеть… живой… и почти… невредимой. – Голос его от волнения прерывался.

Ему так захотелось обнять ее, чтобы поскорее боль и страх забылись ею, защитить ее навсегда от всех бед и несчастий. Это желание было так велико, что заломило в затылке.

– Я боялась, что не увижу тебя больше.

– Ах ты, моя мужественная трусиха. Испугала ты нас не на шутку. Ни за кого так никогда не боялся и так не волновался. Вечером вернулась Мария Николаевна, а тебя нет. Она по соседям. Анисья и рассказала, что ты осталась на берегу.

– Да, Анисья ушла, а я решила проверить свои предположения. – Вера виновато посмотрела на своего спутника.

– Ты не поделилась со мной своими мыслями, потому что видела во мне злодея?

– Представь себе, нет. От тебя вообще не шло никакой угрозы. Я тебя не боялась. А когда узнала, что у тебя брат-близнец, стала думать, что это его рук дело. Лицо я видела секунды. А после того, как ты меня спас от верной гибели на скале, у меня появились очень большие сомнения. Злодеи не бросаются спасать людей, рискуя своей жизнью.

Она опустила голову на его плечо. Оно было твердое, как глыба. И ей захотелось навсегда прильнуть к этому надежному плечу.

– В такой красивой голове такая ерунда сосредоточена. Ты никогда больше так не делай. Чтобы не потерять тебя, придется взять над тобой шефство. – Он обнял ее за плечи, но тут же опустил руку, так как они подходили к дому.

Возле дома стояли Мария Николаевна с мужем. Загорелое, обветренное лицо Ивана Васильевича за одну ночь посерело. Губы были плотно сжаты. Подбежали соседи. На их лицах была настоящая радость. Тетины руки теребили фартук. Взгляд Веры выхватил именно этот передник в стиле гжель. Где синие петухи на белом фоне с присущим им, петухам-задирам, взглядом как бы свысока смотрели кругом. Вера помнила, что тетя не любила фартуки и редко их надевала. Именно потому так это бросилось в глаза. Глаза тети от слез и бессонной ночи были покрасневшими. На лбу между бровями пролегла глубокая вертикальная складка. Вере стало так плохо, что она с трудом собрала остатки сил, чтобы не рухнуть. Какое право имеют эти гадкие, мерзкие людишки причинять хорошим, добрым людям беды, несчастья, волнения? И какой-то частью своего уставшего сознания она подумала о том, что бабушка-педагог была бы недовольна проносившимися в ней словами ненормативной лексики.

– Верочка, Верочка! Девочка моя! Ты жива! Слава богу! Ты жива! – Мария Николаевна бросилась к племяннице и стала ее обнимать.

Мужчины молча наблюдали за этой сценой. Заглянув в глаза тети, она поняла, чего стоила ей эта ночь. Глаза у нее были полны слез, которые не проливались, и выглядели как бездонный колодец.

– Тетя, прости меня, пожалуйста, – смахивая слезы, еле слышно прошептала девушка.

Слова застревали в горле. Чаще боль мы причиняем тем, кого любим! Она уткнулась в плечо тети и разрыдалась. Горько-горько! С обидой на себя и с жалостью к близким ей людям. Плакала от того, что она первоклассная дура и нет ей равных по части усложнения жизни своей и вот этих самых дорогих ей людей. Многочасовое напряжение спадало. Она почувствовала себя совершенно разбитой. Она склонилась на плечо тети. Ноги у нее стали ватными, совсем не держали. Она собрала остатки сил, чтобы не сесть в пыль. Тетя и повела ее такую вот обмякшую к дому. Сейчас не время расспрашивать и что-либо говорить. Все потом расскажет в подробностях, со всеми мелочами, которые врезаются в какие-то закоулки мозга, а потом в нужный момент извлекаются оттуда.

– Ты жива, а это главное. Это самое главное. Ты жива. Все будет хорошо.

Голос тети звучал мягко и успокаивающе. Так разговаривают с маленькими детьми, так разговаривают с больными. Так говорила ей в детстве мама: не волнуйся, все будет хорошо.

И магия этих слов чудодейственным образом начинала действовать. Все будет хорошо. Тяжело опустилась на диван. Боже, как она устала. Спать, спать…

Какое-то время она слышала хлопанье дверей, скрежет передвигаемых стульев. Тетя вынимает пузырек и что-то себе капает. Запахло валокордином. Сердце не каменное. Оно вчера разрывалось от беспокойства за племянницу. Приглушенные голоса. Она узнала голос Розы:

– Как она?

– Выпила два стакана воды, от еды отказалась и уснула сразу, как будто в обморок упала, – отвечала Мария Николаевна.

– Сон в таких ситуациях – главное лекарство. Пусть спит. Я ей сделала два травяных раствора. Пусть несколько дней попьет. Из банки с желтой крышкой утром по столовой ложке, а с красной – вечером.

Приглушенные голоса все удалялись. Больше она не слышала никаких звуков.

Тетя, глядя на спящую племянницу, думала о том, что самый беспокойный период жизни человека – молодость. Потому что это период поиска, сомнений, непродуманных шагов, разочарований и еще бог весть чего.

Она всю ночь не сомкнула глаз. Чего она только не передумала! А сейчас она радовалась спасению племянницы. Но мысли, которые одна за другой накатывали, как волны в шторм, были беспокойными, терзающими ее душу. Она ответственна за эту девочку! А вот не усмотрела. Что пришлось пережить этому ребенку? Не ноет, не жалуется. Винит только себя. Переоценила свои возможности. Кто же мог такое предвидеть, что события будут развиваться по такому неблагоприятному сценарию? Знал бы, где упасть – соломки подстелил.

Глава седьмая

Воспоминанья злодеяний, Страданий жертв калейдоскоп. В обратной связи воздаяний Откроет взору перископ. Александр Мельников. «Настанет час»

Резко открыла глаза. Вокруг было тихо. Ночь. Интересно, сколько она проспала? Весь день или несколько часов? Приключения дня терзали ее разум. Но лежа в постели и припоминая подробности своего безрассудного поступка, она ловила себя на мысли, что теперь она смотрит на это глазами других людей: тети, Ивана Васильевича, Павла. Взгляд со стороны выглядел объективнее. Меньше жалости. Хорошо, если бы это был всего лишь сон. Но не нужно обманывать себя. Это был не сон, а жуткая реальность. Свою глупость пережить можно, а свою смерть никому еще не удавалось. И чем больше она думала, тем яснее и отчетливее всплывали в ее памяти подробности происшествия. Она к жизни подходит со своими мерками. Мерки эти радужные, взятые из отношений в семье, книг. А жизнь оказывается другая. Говорят, даже абсолютно черного и абсолютно белого цвета нет. И ей не под силу провести четкую грань между добром и злом. И людей невозможно поделить на хороших и плохих. Многие окажутся посредине. Но по этой земле ходят двое людей, которых она без каких-либо сомнений отнесет к плохим. Два плохиша – Кривоносов и Пискунов. Их обязательно нужно остановить, чтобы они не причинили бед другим людям.

Ну, что же, не дано нам все предугадать. А если бы жизнь шла по нашему сценарию, разве это была бы жизнь? Это был бы постановочный спектакль с предсказуемым концом. Нет, жизнь тем и интересна, что не знаешь, что тебя ждет завтра, а может быть, сегодня.

Шел семейный разбор полетов.

Все разместились в большой комнате, которую Мария Николаевна называла залом. Она с Верой расположилась на диване, Иван Васильевич и Павел сели на стульях. Надя, разливая чай, посматривала то на одного, то на другого. Вопреки всегдашней своей привычке, молчала.

Не всем все было ясно в этой запутанной истории, но, кроме Ивана Васильевича, никто не проявлял явного нетерпения. Надя поднесла чашку с дымящимся чаем матери, та переместилась за стол. Вера последовала ее примеру.

– Ну что, девочки и мальчики, сядем рядком, да поговорим ладком. Так с чего все началось? – Иван Васильевич взял инициативу в свои руки.

– Началось с того, что милая московская девушка ранним утром, а может быть и ночью, сошла с поезда и направилась в сторону нашего любимого Паласельга, – начал Павел, – и надо же было такому случиться, что в это самое время у одного жителя планеты, точнее, нашего села съехала крыша.

– Такое случается! – вставила, не выдержав долгого молчания, Надя.

Павел, не взглянув на нее, продолжил:

– И во имя спасения, как он считал, от тюрьмы своего брата-близнеца он тащил труп от места убийства. Как теперь всем присутствующим известно, Игната Хмурикова. Не спрятать, а подальше отнести от места, где произошла ссора между Хмуриковым и Петром.

– Значит, речь идет именно о тебе и Петре? – Иван Васильевич нервно пригладил свои уже начавшие редеть и седеть волосы и даже привстал со стула.

– Да, Иван Васильевич, этот идиот я. Потому что я всю жизнь считал, что мой брат-близнец – это моя вторая половина. И что мы всегда можем рассчитывать на поддержку друг друга.

Мария Николаевна закрыла лицо рукой.

– Весь день у меня было какое-то тревожное состояние. Вроде все как обычно, а тревога из души не уходила. Позвонил матери, в разговоре спросил о Петре. Тот собирался смотреть фильм в Доме культуры. Я домой не планировал приезжать, а когда наступил вечер, не усидел. Приехал. Было уже поздно. Мама сказала, что Петр с Микко и Андреем пошли в Дом культуры. Когда я подошел, народ уже расходился, я спросил Артема Соловьева о Петре. И он рассказал мне, что Петр подрался с Хмуриковым. А его девушка, кажется, ее Леной зовут…

– Это Лена Большакова, – пояснила Надя.

– …она видела, как Петр с двумя своими приятеля пошел в сторону большака, а Хмуриков – в сторону аллеи. Народ разошелся. Я постоял немного и пошел по аллее, где наткнулся на тело Хмурикова. Оно было еще не остывшее, но я понял, что он мертв.

– Ты что его трогал? – испуганно спросила Надя, втянув голову в плечи.

– Потрогал пульс, он не бился. Я бросился домой, но Петра дома не было. И первое, что мне пришло в голову, что это его рук дело. Стал звонить. Телефон он не брал. Гудок был нормальный, но он не отвечал. Когда снова вернулся к Дому культуры и в очередной раз позвонил, услышал звонок его телефона. Побежал на сигнал и увидел на земле телефон Петра. Он лежал недалеко от входа в Дом культуры. Там, где он дрался с Хмуриковым. По-видимому, он обронил его во время потасовки. Удивляюсь, как его не раздавили, когда выходили.

Павел замолчал.

– Ну, рассказывай, чего уж там, – не выдержал Иван Васильевич.

– И тут я сотворил самую большую глупость в своей жизни. Я решил оттащить труп подальше от этого места. Ведь в клубе было несколько десятков свидетелей драки, и они все показали бы на Петра. А если труп найдут в другом месте, то те же свидетели подтвердят, что Петр в компании друзей ушел в противоположную сторону. И по времени у него могло быть алиби.

Иван Васильевич удивленно посмотрел на Павла:

– Я не следователь, а технарь, но даже мне понятно, что место, где совершено преступление, и место, куда перетащили или перенесли труп, по внешним признакам существенно отличаются.

– Вот в таком я был состоянии, что умственные процессы вышли из-под контроля. У меня была одна цель – спасение брата. Глупо, конечно. Но что сделано, то сделано. И мне нет оправдания.

– Вера, я правильно поняла, что это произошло в день твоего приезда? – Мария Николаевна вопросительно посмотрела на племянницу.

Вера кивнула головой:

– Я почувствовала какое-то движение. Затем увидела кого-то. Присмотревшись, чуть ли не закричала от страха. – Она виновато посмотрела на Павла. – Я поняла, что мужчина несет на плече безжизненное тело. И что меня поразило: лицо мужчины было расстроенное. Я еще подумала: «Убил, теперь поздно раскаиваться». Ну, и включила пятую скорость. Бежала, пока не врезалась в мужчину.

– Ты мне рассказала, что его в живот боднула, и внешность его описала. И я поняла, что это Кривоносов.

– Да, я бежала, а он из-за поворота неожиданно вышел и как удав на кролика на меня смотрел, – продолжила Вера. – Никогда мне не было так страшно! Я поняла, что не просто так он там прогуливался. А кого-то высматривал и что-то искал. Задавал вопросы, не видела ли кого-нибудь. И только когда я сказала, к кому я приехала, смягчился.

– Если он вообще на это способен, – не выдержала Надя. Как ни пыталась сдерживать, свое нетерпение, ей это не очень удавалось.

– А как ты оказалась в пещере? – удивленно спросил Иван Васильевич. – Анисья нам сказала, что вы искупались, а ты осталась сидеть на берегу.

– Этому тоже есть объяснение. – Голос Веры звучал тихо и устало. – На следующий день после приезда я пошла погулять. Еще в свой первый приезд с мамой мы ходили на озеро купаться, помнишь, Надя? – Она вопросительно посмотрела на сестру. Та в знак согласия кивнула головой. – И я представляла, где оно находится. Мое внимание привлекли заросли слева от озера. Я подумала, что там могут быть растения, которые не растут в Подмосковье. А над зарослями возвышалось плато, усыпанное по бокам валунами. Подход к нему был с одной стороны – со стороны озера.

– Знаем, не раз там бывали. – Надя нетерпеливо взмахнула рукой.

– Я поднялась, камни там такие теплые, а вокруг тишина… – Вера даже глаза закрыла от удовольствия. – Ну, в общем, я легла на них и уснула.

Мария Николаевна и Иван Васильевич переглянулись.

– Проснулась от того, что услышала разговор двух мужчин. Я не сразу поняла, где я нахожусь, и подумала, что вы, дядя, – она посмотрела на Ивана Васильевича, – с кем-то разговариваете…

– Я по катакомбам не шатаюсь, – сердито перебил он ее.

– …голос одного я узнала. Это был мужчина, с которым я в день приезда столкнулась.

– Я тебе сказала, что это Молчун и что от этого типа нужно подальше держаться, – вставила Мария Николаевна.

– Я стала прислушиваться к разговору и поняла, что речь идет об украшениях. Они называли их «цацками», и что пусть они полежат, так как они искали человека, чтобы их сбыть. Потом я стала анализировать.

– А ты не могла с нами анализировать? – прервал ее Иван Васильевич.

– Мне не все было понятно. В их разговоре речь шла о троих. Павел не вписывался в эту схему. Он оказывался четвертым. – Вера исподлобья посмотрела в сторону Павла. – Мне непонятна была его роль во всем этом.

– Роль самая неприглядная! – Надя возмущенно посмотрела в сторону Павла. – Трупотаскателя!

– Меня сбивало и другое обстоятельство. На третий день приезда ночью был очень сильный ливень, – продолжила Вера.

– Был. – Мария Николаевна кивнула головой. – Я утром уехала в район.

– А я утром пошла опять к озеру, но пошла не налево, как прошлый раз, а направо. Там стоит очень красивая скала, а на ней сосны. Очень захотелось заглянуть вниз. Я приблизилась к краю, держась за одну из сосен, но верхний пласт земли, очень вязкий от дождя, стал вместе с деревом двигаться к пропасти. Я пыталась схватиться за другое дерево, но не дотянулась.

В доме стояла такая тишина, что слышался стук сердец. Никто не решался нарушить молчания.

– А потом чьи-то сильные руки отбросили меня от края. И в этом мужчине я узнала «убийцу». – Вера виновато посмотрела в сторону Павла. – Тогда я так думала.

– «Убийца», рискуя жизнью, спасает падающую в пропасть девушку! – театрально воскликнула Надя. – Знакомство, запоминающееся на всю жизнь!

– Нет. Знакомство произошло позднее, – ответил за Веру Павел.

– После этого случая мои сомнения в отношении Павла еще более усилились. Он оказывался лишним. И из подслушанного разговора я поняла, что их было трое, а похищенное они спрятали где-то рядом. За ним же надо присматривать. Чтобы вор у вора дубинку не спер. Из их разговора выходило, что их прятал Пискун. Он так и сказал: «У всех на виду, а никто не видит». Наступил день, когда я думала, что еще раз увидела, как я тогда считала, Павла. Он мне очень помог. Его называли по кличке: Черныш. Но мне Анисья объяснила, что братьев Чернышевых двое: Павел и Петр.

– А при каких обстоятельствах ты повстречалась с Петром? – не выдержала Надя.

– При весьма пикантных обстоятельствах, – в тон ей ответила Вера, – но об этом я поведаю в другой раз и только тебе одной.

– Расскажи! Расскажи! – пританцовывала Надя.

– Мне тоже любопытно, – неожиданно поддержал ее Павел. – Мне Петр не рассказывал о встрече с тобой.

– Но мы друг другу не были представлены. Это была случайная встреча. Он меня не знает. Я приняла его за тебя.

– Ты лучше расскажи, как тебя угораздило в пещеру полезть, – прервал их спор Иван Васильевич. – Никто из местных на это бы не ре шился.

– Позавчера во второй половине дня Анисья предложила искупаться, – продолжила Вера. – Когда мы сидели на берегу, мое внимание привлекло углубление в скале. Анисья объяснила, что это место нехорошее, и местные жители называют его гиблым.

– Правильно называют. Помнишь ту историю с сыном Якова Степановича? – обратился он к жене.

Та в ответ кивнула головой.

– На берегу стояли две лодки. Анисья сказала, что эти лодки лесника Егора Кузьмич. И что он разрешает ими пользоваться. И здесь меня осенило!

– Лучше бы тебя не осенило! – вырвалось у Нади.

– Ну, дай ей спокойно рассказать, – выступила в роли миротворца Мария Николаевна.

– С суши к пещере нельзя подойти. Скала уж больно отвесная, а подплыть на лодке можно. Анисья ушла, а я уже ни о чем другом не могла думать. Очень захотелось попасть в пещеру, окутанную тайной. Но главное, мне пришла в голову мысль, что это идеальное место, чтобы что-то там спрятать.

– Но с Анисьей ты этими опасными мыслями, конечно, не поделилась, – констатировала Мария Николаевна. – Хотя бы намекнула, что собираешься сделать.

– Мне самой нужно было убедиться в правильности моих мыслей. Мне и в голову не пришло, что это может быть опасно.

– Вера, что за безрассудство? Я такого от тебя не ожидала. – Тетя горестно покачала головой.

– Я тоже от себя этого не ожидала, – согласилась девушка.

– Ну, молодежь! – Ладонь Ивана Васильевича обрушилась на стол. – Один труп утащил. Другая нос сует, куда ее не просят. Как у них все просто! Представляю, как обрадовался Гришка, что за него работу сделали. – Он укоризненно посмотрел на Павла.

– Вообще, вид у него был озадаченный, – вставила Вера.

– Ему было выгодно, чтобы труп был на месте, потому что двадцать человек подтвердили бы, что это дело рук моего брата, – заметил Павел.

– А вот как! Значит, головоломку ты задал не только следователю, но и Кривоносову.

– Во время выхода на место Петр показал место ссоры, а я – куда отнес это злополучное тело. Будь оно неладно!

– И вот тут-то Кривоносов заволновался! – Иван Васильевич обвел всех взглядом. – Ему нужно было забрать украденное и унести ноги подальше. Но наша бесстрашная, или безрассудная, или бесшабашная Верочка – уж не знаю, дорогая племянница каким тебя эпитетом наградить, – смешала все карты ему. Такого поворота событий он точно не ожидал, – подвел он итог.

На лицах присутствующих отражалась усталость. Каждый думал о чем-то, что казалось важным в этой истории для него. И никто больше не хотел вопросов, выяснений, уточнений, вздохов.

На улице раздался шум подъезжающего мотоцикла, стук калитки, и затем послышались уверенные шаги к дому. Все головы повернулись в сторону двери. Ну, кого еще там несет?

– Так, у нас сходка, – полувопросительно-полуутвердительно, едва переступив порог, произнес Морозенко Александр Александрович, при этом окинув всю компанию прозорливым взглядом.

Одет он был по форме. Выглядел бодро. Как будто и не было бессонной ночи. Привычка!

Он присел к столу, положив фуражку рядом с собой. Надя поставила перед ним чашку с чаем, и он поблагодарил ее кивком головы. Затем перевел взгляд на Веру:

– Ну, как состояние души, сыщик? – Он ободряюще посмотрел на нее.

– Нормально, – без особого энтузиазма произнесла девушка.

Он пил чай и как будто мимоходом задавал вопросы. Видела ли она Молчуна до вчерашнего дня? Как встретились? И по ходу делал выводы.

– Труп он, конечно, искал той ночью, чтобы спрятать, когда народ из Дома культуры разойдется. Об этом Хмурикове еще сто лет никто не вспомнил бы. А вот то, что его на месте не оказалось, Молчуна озадачило. Да, Павел ему все карты спутал. – Тут он сокрушенно покачал головой.

– Еще как спутал, – не утерпел Иван Васильевич, – он и нас так запутал!

– Павел, конечно, удивил меня своим поступком… – полицейский сделал глоток, – но с ним все ясно. Есть такое понятие «ложное заблуждение». Хотя сокрытие следов преступления налицо. Но активная помощь следствию это компенсирует.

– Вера, а ты с ними еще пересекалась?

– На следующий день после приезда случайно подслушала их разговор.

И она подробно пересказала, что ей довелось тогда услышать.

– Так когда тебе мысль пришла пещеру посетить? – сделав несколько глотков, спросил Морозенко.

– Когда сидела на берегу. Разговоры вокруг нее загадочные идут. Это разжигает любопытство. Вот я и подумала, что если учесть отношение местных жителей к этому месту, то оно идеально для того, чтобы что-то там спрятать.

– А они тебя могли и на месте прихлопнуть. Ну почему ты мне не рассказала после того, как услышала разговор Кривоносова и Пискунова? Ты же сама говоришь, что уже тогда было понятно, что речь идет о совершенных преступлениях.

– Я хотела убедиться наверняка. Во всех детективах красной нитью проходит мысль: чтобы наказать злодеев, нужны доказательства.

– Только вот не надо добывать эти доказательства ценой жизни и здоровья. – Участковый сдвинул брови и сердито посмотрел на девушку. – А вообще, добывать доказательства – задача правоохранительных органов.

– Горе, когда плохой адреналин в крови играет, – вставил Иван Васильевич. – Пинкертон в юбке! Расскажи уж, что в пещере увидела?

– Увидела мокрые скользкие камни. Заметила в темноте серебристые блики на стене. Оказалось, сумка с металлической застежкой, отсюда и блики. Открыла сумку, а там драгоценности. Поняла, что это «добыча» Молчуна и его друзей. Хотела повернуть назад и известить вас о находке: – она посмотрела на участкового, – но нарисовались «хозяева» похищенного. А дальше все очень прозаично: заклеили рот, связали руки, потащили, слегка ножичком порезали, привели в какую-то избушку и совсем не на курьих ножках, а на земле стоящую.

– То, что у тебя чувство юмора не утрачено, говорит о стойкости твоего характера. Но обещай, что никогда не переступишь черту. Ведь во второй раз уже может не повезти, а оттуда возврата, как известно, не бывает. Для определенной категории людей риск в каких-то жизненных ситуациях придает полноту жизни. Но его не должно быть много. Так, порционно, когда это не угрожает здоровью и, не приведи Господь, жизни.

Девушка согласно кивнула головой.

– Вера, а теперь вопрос деликатный.

Пока Морозенко подыскивал слова, вмешался Иван Васильевич.

– Они к тебе приставали? – со свойственной ему прямолинейностью спросил он. – Девка ты видная. – Иван Васильевич поднял палец, как будто грозил кому-то.

Мария Николаевна в испуге прижала руки к груди.

– Нет.

– Уже хорошо! – облегченно вздохнул участковый.

– Вера, мне казалось, что ты благоразумный человек. Сколько живу, такого не было. Как же тебя угораздило в такую кашу попасть! А этих иродов… – Мария Николаевна готова была покрепче выразиться в отношении тех, кто не хочет жить по человеческим законам, но вовремя вспомнила, что она преподаватель русского языка и литературы, да еще и завуч школы, и обняла племянницу, как бы защищая ее от всех жизненных напастей, которые, увы, имеют место быть.

В это время раздался звонок телефона.

– Морозенко слушает. Точно? – Он встал со стула. Лицо его побагровело. – Вы хорошо все осмотре ли? В расщелинах смотрели? А чем освещали? Операцию по задержанию Кривоносова объявили? Надо сообщить нашим коллегам соседних районов. Он наверняка уже успел покинуть наш район. – Он закончил разговор и тяжело опустился на стул. – Кривоносов скрылся с краденым. Или куда-то его перепрятал, – в раздумье сказал он. – Он вообразил, что он иголка в стогу сена. Найдем! Никуда он не денется! Теперь что мы имеем в сухом остатке. Кражу совершили трое. Пискунов к убийству не причастен. Убийство совершил Кривоносов. Пока не ясно из-за чего: поссорились или чтобы не делиться? Возвращаться в сторожку он не собирался, так как уже в ту же ночь забрал сумку и был таков. Пленница жива, и это главное! – подвел он итог.

Затем, нагнувшись к Ивану Васильевичу, что-то прошептал, но Вера услышала только одно слово «Молчун».

– Неужели опять из воды сухим выйдет?

– Нет, безнаказанным он не останется, – уверенно ответил участковый.

– Да, таких надо без суда и следствия бульдозером закатать. Или с высокой горы вниз головой, чтоб от них и мокрого места не осталось.

– Нет, Иван Васильевич мы уж лучше, как положено, через суд. Мы же не варвары какие-то. Двадцать первый век распечатали.

– Вот что, Вера, Молчун очень жестокий и злопамятный человек. Тебе лучше уехать, пока его не найдем. – И после небольшой паузы со вздохом произнес: – Сумки с похищенными драгоценностями в пещере не оказалось. По-видимому, он ночью забрал ее и скрылся. Не хотелось ему делиться с не только с Хмуриковым, но и с Пискуновым.

Все молчали, глядя на Веру, которая неожиданно оказалась в эпицентре человеческой алчности и жестокости. Эти несколько недель вместили столько событий, что другому на всю жизнь бы с лихвой хватило. И они изменили ее мировоззрение настолько, что она повзрослела сразу на несколько лет. И она твердо знала, что она не покинет поле боя, потому что бой продолжается и враг не сдался. Молчун ее враг, и убегать от врага не в ее правилах. Она сама его найдет или поможет его найти, потому что она лучше других его знает. Она видела его в экстремальных ситуациях, а именно в них проявляется истинный характер. Она могла уехать через две недели, как планировала, но не уехала. Значит, что-то ее здесь удерживало. А теперь ее хотят отослать, как бандероль какую-то. Даже не спросили, хочет ли она этого. Она подняла голову и твердо произнесла:

– Я не уеду! Да ему сейчас не до меня.

Похоже, другого ответа от нее и не ожидали.

– Я, конечно, перестраховываюсь. Но то, что ему не до тебя, это верно, – согласился Морозенко, – Ему бы самому ноги унести. Вряд ли он в село рискнет вернуться. Но все-таки бдительность и бдительность.

– Так, из дома не выходить! – В голосе Ивана Васильевича прозвучали воинственные нотки. – Оборону буду держать я. Гарантирую, ни один волосок с ее головы не упадет. – Он посмотрел в сторону Морозенко.

– Ну ладно. Все мы обсудили. Но только, Вера, сегодня надо к следователю поехать. Показания дать. Я тебя отвезу.

– Может быть завтра? – Мария Николаевна вопросительно посмотрела на стража порядка. – Пусть отдохнет.

– Нельзя, Мария Николаевна. Важно, чтобы она сегодня дала показания. Расследование должно проводиться по горячим следам. Я ее и так вчера пожалел, в отдел не повез. Она у нас не просто главный свидетель, а потерпевшая по покушению на ее убийство. А Молчун еще упражняется в беге. Вы не волнуйтесь, я распоряжусь, чтобы ее доставили обратно. А отдохнет она завтра.

Через несколько минут Вера вышла одетая.

– Может быть, мне с вами поехать? – Иван Васильевич вопросительно посмотрел на Морозенко.

– Нет, нет, – запротестовала Вера, – что я, маленькая?

– Нет, ты не маленькая, ты чрезмерно шустренькая, – сверкнул в ее сторону глазами Иван Васильевич

– Дорогие тетя и дядя, обещаю не выпрыгивать из мотоцикла на ходу.

– Молодо-зелено! Что им опасность! Они сами с усами. Что в голову взбредет, то и делают. – Он даже крякнул от досады.

– Вы, оказывается, умеете ворчать. – Вера чмокнула его в щеку. – Вот как стрессовые ситуации обостряют глубоко лежащие нереализованные черты характера.

– Фу ты, завернула, – усмехнулся Иван Васильевич. – Иди уж. Раньше дашь показания – быстрее домой вернешься.

– По принципу: раньше сядешь – раньше выйдешь? – К Вере вернулось хорошее расположение духа.

– Не дай бог. – Мария Николаевна осуждающе посмотрела в их сторону. Такие шутки ей не нравились.

– Нет, это по принципу: ты находишься под домашним арестом, то есть под моим неустанным присмотром, – решительно заявил Иван Васильевич, – куда ты – туда и я.

– И на свидание вместе ходить будете? – вставила свои пять копеек Надя.

– Надо будет, и на свидание вместе пойдем.

– Это ж надо, что учудили! Один труп утащил. Другая вообразила себя гением сыска. С вами, ребята, не соскучишься. – Иван Васильевич все никак не мог успокоиться и возмущенно посмотрел на Павла и Веру: – Да вы два сапога пара!

На стене справа от двери висела табличка: «Следователь по особо важным делам Артемьев Алексей Геннадьевич». Она представила следователя седого, степенного, с пронзительным взглядом, от которого никуда не денешься. Этакого матерого волка. Постучав, Вера услышала: «Войдите». Ее встретил улыбающийся человек лет тридцати с ямочкой на щеке. «Двойник» Сергея Есенина. Да, права Анисья со своими подружками. Он действительно красив. Через несколько минут общения Вера поняла, что он не тот разухабистый, открытый парень, хотя это вполне бы сочеталось с его внешностью поэта.

Иногда он задавал вопросы, как казалось свидетелю Шереметовой, об одних и тех же обстоятельствах, но трактовка их звучала всякий раз по-новому. Она терпеливо отвечала, так как понимала, что работа следователя кропотливая, нужно по крупицам воссоздать картину преступления. Какая-то незначительная деталь, произнесенная фраза – все имеет значение.

Ее речь не была сухой и казенной. Вера наполняла ее красивыми оборотами, сравнениями. Чувствовалось, что она много читает. Далеко не от каждого свидетеля ему приходилось слышать такую правильную речь.

Она была уверена, что ничего нет важнее человеческой жизни. И он разделял ее мнение. А Кривоносов с Пискуновым пытались ей доказать, что важнее нажива. У каждого своя правда.

Он, следователь, процессуальное лицо и не имеет права на сентиментальность, но она ему нравилась. Ему было жаль, что она попала в такую ситуацию, что ее жизнь висела на волоске. Но чужая жестокость не породила в ее душе ответного чувства. И это вызывало уважение.

Шел восьмой час вечера, но он ни разу не взглянул на часы, как человек увлеченный работой и не считающий время, отданное ей. Сказывалась многолетняя привычка задерживаться на работе допоздна. Его ловкие пальцы быстро сновали по кнопкам клавиатуры компьютера. Со стороны казалось, что он делает это машинально. Но в это время в голове у него рождались мысли и придумывались способы их проверки, а также проверки сведений, которые сообщала эта милая и, как видно, умная девушка. Она не просто излагала обстоятельства, а делилась своими сомнениями, подозрениями, делала выводы. При этом внимательно наблюдала за его редакцией.

Следователь слушал, но от комментариев воздерживался. Говорить должен свидетель. А он уже мысленно отсекал версии, которые не подтвердились. Иногда он прерывался и записывал в ежедневнике, который лежал тут же на столе, несколько слов или ставил заглавные буквы. Часто в конце этих заметок ставился один из знаков препинания. Либо вопросительный, что означало: требует тщательной проверки. Но чаще восклицательный, что значило: достоверность подтверждена. Вот бы по всем делам таких свидетелей. Ох, и возросла бы раскрываемость преступлений! Поработала не хуже иного оперативника. Конечно, очень рисковала. Но умница, ничего не скажешь. До похищения этой девушки у него были предположения, а теперь появились железные факты. Теперь все косвенные улики были подкреплены прямыми доказательствами. Не дело, а конфетка! Молчун не такой уж профи. Это просто озлобленный, жадный до наживы человек. Даже более изощренные преступники все равно где-то прокалываются, оставляя следы. Потому что преступники тоже люди. Но смысл его работы не в том, чтобы механически собрать доказательства, а в способности принять решение, дать правильную оценку фактам.

Конечно, его уже начало задевать, что заурядное дело, каким он считал убийство Хмурикова, не раскрывалось. От «висяка» профессиональная гордость следователя страдает. И оперативники толкались на одной версии – убийство из хулиганских побуждений Чернышевым Петром. А оказалось все сложнее. О краже из ювелирного магазина в соседнем районе он знал из сводок. Но то, что фигурантами ограбления и убийства окажутся одни и те же лица, явилось неожиданностью. До похищения этой девушки он двигался вслепую. А теперь он на финишной прямой. Всякие неясности ему совсем не нужны. У него другая схема: преступление – доказательства – наказание.

Убит человек. Не очень хороший, но и его родила женщина-мать. И его кто-то любил. Он вспомнил, как первый раз выехал на труп. А затем всю ночь простоял под душем. Потому его преследовали вид и запах крови. К этому не привыкнешь. Но, как и его коллеги, он научился с этим справляться. Стал относиться к этому спокойнее. Работа такая.

За десять лет работы он так и не нашел оправдания тем, кого губит жадность, ведь жадные губят других, ни в чем не повинных. Законопослушных. Его задача состоит в том, чтобы те, кто стал на путь преступлений, получили по заслугам, и в его понимании это значило – по закону.

Вера не была трусихой. Но пережить нечто подобное еще раз ей точно не хотелось. Даже не те физические неудобства, которые она испытала от связанных ног, рук, заклеенного рта. Хуже всего были мгновения страха и неимоверное напряжение, испытанные ею вечером и ночью.

Рассматривая свой поступок со стороны, она удивлялась той безрассудности, с которой она, не сказав никому, поплыла на лодке в пещеру. Уже точно зная, что рядом бродят люди с темными душами. У которых одна цель – легкая нажива.

Поставила под угрозу свою жизнь. Доставила волнения своим близким. С первого дня приезда она надела уйму ошибок. Не рассказала Морозенко об увиденном в ущелье, о подслушанном разговоре, о своих предположениях о месте захоронения краденного. Вот и угодила в западню. Но жизнь не кинематографическая пленка, ее не отмотаешь назад. Тумаки в жизни люди получают от собственного опыта и ошибок. Чужой опыт ничему не учит. Его всегда хочется перепроверить. Учатся все-таки на своих ошибках. Такова жизненная догма! Оказывается, от себя самой тоже надо спасаться. А это сложнее, чем спасать других. Себя за волосы не вытащишь.

Начиная с Кодекса Хаммурапи люди напридумывали уйму законов, но есть один закон, который вывела сама жизнь. И люди называют его законом подлости. Потому что есть такие совпадения в жизни, которые только так и можно охарактеризовать.

На следующее утро она с участковым Морозенко, который направлялся по делам в райцентр, поехала на опознание задержанных. По дороге Александр Александрович сообщил, что Кривоносова поймали на границе с Финляндией. При задержании он оказал активное сопротивление сотрудникам полиции. Давать показания отказался.

– Ничего, и без его признания достаточно улик. Сегодня состоится выезд с Пискуновым в ювелирный магазин и к месту захоронения похищенного. Очень он зол на Кривоносова. Все рассказывает.

– Судя по тому, как была набита сумка, они еще не успели реализовать украшения, – заметила Вера.

– Исходя из практики, могу точно сказать, что сразу никто и не реализовывает. Рискованно. Ну, вот мы и приехали. – Он остановился у одноэтажного здания следственного отдела. – Сама обратно доберешься?

– Конечно доберусь, – уверенно кивнула головой Вера.

– Я в тебе не сомневаюсь. Но если что-нибудь услышишь или обнаружишь, уж, пожалуйста, не предпринимай сама никаких действий, – шутливым тоном сказал он.

– Я же теперь опытный сыщик, – весело ответила девушка.

– До свидания, Шерлок Холмс.

– Скорей уж мисс Марпл.

И они оба рассмеялись.

Иногда все-таки и при расследовании возникают приятные неожиданности. В доме Кривоносова был произведен обыск. На чердаке, между стропилами, был найден охотничий нож, на котором были обнаружены кровь и отпечатки пальцев. Экспертиза подтвердила, что это кровь Хмурикова и отпечатки пальцев Кривоносова.

Вера увидела, что рабочий стол следователя был завален документами. При задержании у Кривоносова был изъят саквояж с украденными ювелирными изделиями с еще неснятыми бирками. Их опись заняла шестьдесят семь печатных листов. Глаза Артемьева от бессонной ночи были покрасневшими, но на лице читалось удовлетворение от проделанной работы.

Краешком глаза в ворохе бумаг она увидела документ, от которого ее сердце возликовало. Это было постановление о прекращении уголовного дела в отношении Чернышева Петра Игоревича и Чернышева Павла Игоревича.

На опознании Пискунов вел себя вполне прилично, а вот Кривоносов смотрел на свидетеля и одновременно потерпевшую Шереметову диким зверем. Но она его не боялась. Зверь оказался в «клетке», где ему и место.

Глава восьмая

В покое вечном, в этом океане, где столько бед сокрыла тишина, твой поцелуй открыл мне содроганье души, которой бездна не страшна. Леопольдо Лугонес. «Сентиментальная прогулка»

Сегодня в разгар дня, давая распоряжения, подписывая документы, он думал о ней. Увидит он ее или нет? Где она будет? Сделав неотложные дела, он помчался в село. Он страстно захотел ее увидеть, услышать ее голос. Всего лишь пятнадцать километров без пробок. И ничего, что не успел пообедать. Может быть, ему повезет, и он увидит ее. Он знал, что она несколько раз приезжала в следственный отдел, но в это время он уезжал по делам. Он понимал, что сейчас нужно поддержать ее. Очень многое пришлось пережить этой совсем еще девочке. В происшедшем с ней Павел видит свою вину. Он должен был ее защитить и не сделал этого. И совсем необязательно, что эти обстоятельства от него не зависели. Вдруг она захочет уехать после такого «гостеприимства»? Странные дела творятся в этом мире, периодически пачкают черными красками разноцветную жизнь. В трудные минуты ее жизни его не было с ней. Он не защитил ее от извергов. Его взвинченные мысли все разбухали и уже не вмещались в голове, они готовы были выползти, подобно дрожжевому тесту из кадки. Чувство вины все-таки изнуряющее и изматывающее чувство. Если уж оно войдет в тебя, трудно от него избавиться. И на душе от этого муторно. И он нетерпеливо нажимал на педаль газа, проезжая по далекой от безупречности дороге.

Удовольствие от встреч с ней намного перевешивало раскаяние от того, что часто, подумав о ней, он бросал дела и, сорвавшись как с цепи, мчался к ней. Случайные встречи могут изменять нашу жизнь. Но эта не была случайной. Она была запрограммированной на небесах. Он был в этом убежден. Его жизнь после встречи с Верой окрасилась новыми красками.

Во время их коротких встреч он понял, что она тоже к нему неравнодушна. Вначале он думал, что его интерес подстегивается тем, что она из большого города. Хотел узнать ее побольше, чтобы удостовериться, что она – как большинство девушек из крупных городов: заносчивые, капризные, лицемерные.

Но она оказалась совсем другой: доброй, тактичной, отзывчивой, с чувством собственного достоинства… и еще красивой и умной. Всякий раз, как итог общения с ней, у него появлялась одна и та же мысль. Она не такая, как все. Она единственная! Она неповторимая!

Каждая новая встреча вносила большую теплоту в их отношения. Они стали лучше понимать друг друга. Ушла напряженность, исходившая от нее, недосказанность. Они радовались встречам друг друга. И разговаривали, разговаривали. И в этих разговорах больше узнавали друг друга, и их симпатии росли.

Оставив машину у подножия, поднялся на гору и, не найдя ее там, медленно шел к машине, все время всматриваясь в дорогу, ведущую от села. И сердце его тревожно екало. Только бы она не уехала! Он не мог жить без нее!

Даже будучи от природы не робкого десятка, он не решался пригласить ее на свидание, как делают все молодые люди. Он, конечно, ходил на свидания. Но кратковременные его романы спонтанно начинались и быстро заканчивались. Завершение их зависело от расставленных сетей. Если его пытались поймать, он быстро заканчивал эту романтическую историю. С Верой все было иначе. Она его не ловила! Но он рад был бы оказаться пойманным! У него даже мысли не возникало спросить у нее номер телефон. «Девушка, девушка, а не скажете свой номер телефона?» Какой-то пошлятиной отдает. Он представил ее удивленные глаза. Как-то уж очень банально.

Вспомнил, что она любила место, где молодые дубы образовывали рощу, и свернул туда. Ее желтую блузку среди зелени леса он увидел издалека. Как ни странно, им нравились одни и те же места. Он не видел ее несколько дней и очень обрадовался встрече.

Она сидела, прислонившись к дереву и закрыв глаза. Вспоминала их встречу на этом месте. Его глаза, куда бы она ни шла, что бы ни делала, она всегда видела перед собой. Вот и сейчас. Она мечтала и верила, что к ней пришла любовь большая и красивая, а главное, взаимная. Как любовь ее родителей. Их связывало не только родство душ, но и теплая привязанность. Однажды она составила вопросник и опросила родителей по одному, чтобы они не слышали ответов друг друга.

На вопрос «Верите ли вы в любовь с первого взгляда?» мама твердо ответила: «Да». А отец, внимательно посмотрев на дочь и как будто убедившись, что она уже взрослая и отвечать ей нужно по-взрослому, ответил: «Только в нее и верю». И жили они друг для друга, искренне радовались успехам друг друга, приходили на помощь друг другу. Человек, дарящий счастье другому человеку, и сам становится счастливее.

Ее внимание привлекла божья коровка, которая упорно ползла по стеблю ромашки. Вера с улыбкой наблюдала за ней. Вот она одолела полпути. Остановилась отдохнуть, а заодно и подумать. То ли продолжить восхождение наверх, то ли спуститься вниз. Поползла вверх. Настойчивая. Таким и помочь можно. Она подставила ладошку, и букашка переползла ей на руку.

Она не замечала его. А он стоял в тени дерева и любовался ею. А он бы так стоял и смотрел! Смотрел и наслаждался! С некоторых пор потребность видеть ее стала навязчивой. Он всегда радовался их встречам. Вначале они носили случайный характер, но теперь он специально искал их. Он уже выделил несколько мест, где она бывала чаще. Незаметно она так прочно вошла в его жизнь, что лишала рассудка. Он готов был изменить свою жизнь! Она та, с которой хотелось идти вместе по жизни. Неожиданно появилась июльским днем и приковала к себе словно наручниками крепко-накрепко. Она уедет, а как быть ему? Он понял, что его чувства уже вышли из-под контроля. И что решать их дальнейшую судьбу будет она, а не он. Почему-то принято считать, что такое решение принимает мужчина. Но не в этом случае! Он не представлял, как теперь будет жить без нее. К нему пришло то чувство, которое многих несчастных обходит стороной. Ему хотелось, чтобы лето не кончалось. Потому что, если оно кончится, она уедет к себе. А ему очень этого не хотелось! Но может ли он удерживать ее? Имеет ли он такое право?

Вот она с улыбкой смотрит на божью коровку. Протянула руку, и ему до боли захотелось прильнуть к этой руке и целовать, целовать. Решив, что дальше наблюдать неприлично, сделал несколько шагов и тронул ее за плечо.

Почувствовав это, она вздрогнула и подняла глаза. Встретив его взгляд, с облегчением вздохнула:

– Павел?

Девушка не верила своим глазам. Она быстро вскочила с земли, пытаясь унять бешеный стук сердца. Они не виделись целую вечность: несколько дней. От его взгляда даже в прохладный день становится жарко.

– О чем ты сейчас думала? – поинтересовался он.

«О тебе», – хотела откровенно ответить девушка, но, подумав, с трудом выдавила:

– Вас не было несколько дней.

– Да, я уезжал по делам, – не отводя взгляда от ее лица, машинально произнес он.

За эти три дня она много передумала. Ей его очень не хватало. Она даже предположить не могла, что расставание будет столь мучительно. И день тянулся медленно. Вчера она не пошла в лес, так как знала, что его там не встретит. Во время последней встречи он предупредил, что уедет. «Я буду думать о тебе», – прошептал он и обнял ее. Она тосковала по нему! Очень хотелось прижаться к нему и почувствовать вкус солоноватых губ. Она никогда это первая не делала. Инициатива всегда исходила от него.

Они сделали шаг друг к другу. Она подняла лицо и перехватила его взгляд. О многом может сказать взгляд: о радости, печали, ненависти, удивлении, восторге. Но особый взгляд у влюбленных. Они смотрели друг на друга так, что в эту минуту ничто и никто в мире для них не существовал. Даже белочка притихла, перестала заниматься своим любимым делом – грызть орешки. Притихла, с удивлением глядя на этих странных двуногих, которые в полном безмолвии, не отрываясь, смотрят друг на друга.

Вопреки собственной воле Вера не могла оторваться от его темных глаз, в которых пламенел огонь.

– У тебя все нормально? – спрашивали зеленые глаза, в которых плескалась тревога.

– Все нормально, – тут же ответили карие, – но я очень скучал по тебе. Я не видел тебя три дня. Мне они показались вечностью.

– И мне. – Зеленые глаза смотрели завороженно.

Одни глаза излучали робость и стеснительность, другие – уверенность и настойчивость. Он наконец очнулся.

– Вы обладаете уникальной способностью появляться в самых неподходящих местах. – Он произнес это мягко, с хрипотцой, и от звука его голоса сердце Веры забилось еще сильнее.

– То же самое могу сказать о вас, – мягко парировала девушка. Она улыбнулась и пожала плечами.

– Но мне очень нравиться ваша способность появляться в этих неожиданных местах, – произнес он, не отрывая от нее взгляда.

Он смотрел на нее и не мог насмотреться. Ему так нравилась эта городская девушка. Ему было с ней легко! Девушка была искренней. Слушала с неподдельным интересом. Радовалась от всего сердца. Даже молчать с ней было легко.

Она прочно заняла свое место в его мыслях. Постепенно мысли из настоящего уносились в будущее, и мечты с каждым днем становились более смелыми, более дерзкими. Ему все тяжелее становилось сдерживать первобытные инстинкты. Но дело не только в этом. Зов природы он может усмирить. Он, взвешивая все «за» и «против», убеждался в неясности их будущего. Она из другого мира! Она никогда не согласится переехать.

С трудом ей удалось справиться с волнением, и так как он не спешил разрядить напряжение, протянула ему маленькую корзинку малины.

– Угощайтесь, – поспешно добавила она, меняя тему разговора.

– Вы собирали малину? – Он с интересом посмотрел на нее и насыпал ягоды в ладонь. – Первый раз в этом году ем малину. Смотри, она не хочет от тебя улетать. – Он указал на ее руку, где продолжала свое путешествие божья коровка.

– Солнышко. – Так как он вопросительно смотрел на нее, она пояснила: – Так больно коровку иногда называют.

Жук перебрался на палец, потанцевал на его вершине. Вера повернула руку ладонью кверху, жук переполз на середину ладони.

– А почему солнышко?

– Когда-то славяне поклонялись пятнистым жучкам. Они напоминали им солнце, дарившее свет. А имя «божья коровка» появилось гораздо позже.

Она встала, высоко подняла руку и стала приговаривать:

– Божья коровка, улети на небо…

Взмахнув крыльями, коровка направилась в заросли кустарников.

– Эх, надо было сосчитать, сколько ей лет, – отправляя малину в рот, произнес он.

– А как это сделать?

– Сколько точек у нее на спинке – столько ей лет.

– Всеобщее заблуждение. – Вера покачала головой. – Точки не о возрасте говорят, а о том, к каким видам принадлежит она. Коровку с двумя точками называют двухточечная, с пятью – пятиточечная, с семью – семиточечная. Вот как раз эти виды чаще встречаются у нас. Но есть еще много других: и десяти, и двадцати…

– Вера, я готов тебя слушать всю жизнь!

– О, это утомительное занятие! – Она спрятала лицо за ветку березы. – Но один вывод из этого можно сделать.

– И какой же? – Он почувствовал подвох, но она глядела на него безмятежными глазами.

– Нужно никогда не забывать, что не все яркое и красивое хорошо. Эти милые жучки несъедобны!

– Все! Мир иллюзий разрушен.

– Павел, расскажите о себе, – неожиданно попросила она. – Чем вы занимаетесь? – Она хотела пошутить: «Когда не прячете трупы?», но не решилась и шутливо добавила: – Когда не спасаете гибнущих девушек?

– Вам действительно интересно?

Она утвердительно кивнула головой.

– Рассказывать особенно не о чем. – Он пожал плечами. – Родился здесь. Школу окончил здесь. Кстати, Мария Николаевна была в нашем классе классным руководителем. Затем в строительный институт пошел. Но, как оказалось, мой диплом, впрочем как и я сам, никому особенно не был нужен. Пришлось пойти на стройку рабочим. Вначале было обидно. Зачем учился? А сейчас радуюсь этому обстоятельству. Через полгода назначили бригадиром, через два года – прорабом. А три года назад создал свою фирму. Очень мне нравится это дело – строить. Конфуций говорил: найдите интересную работу, и вы не будете работать ни одного дня. Это обо мне.

– Как странно. – Она внимательно посмотрела на него.

– Что странно? – не понял он.

– Вы сейчас рассказали о работе и даже о жизни моего отца. Он тоже был строителем. И начинал рабочим. А в последние годы возглавил строительную компанию. И он также считал, что это самая важная работа во всей вселенной и что это его призвание. А еще он говорил, что в любой профессии важен авторитет. А он зарабатывается компетентностью. Постоянно учился. Очень любил смотреть, как возводятся стены.

– Я тоже люблю за этим наблюдать. Кирпич за кирпичом, смотришь – стена, а затем уже и дом готов. Пройдет немного времени, и в него въедут люди. И дом оживет. И подарит людям свое тепло, а они сделают его уютным. А я буду строить уже другой дом. Жизнь – это по сути дела тоже кладка.

И пока он говорил, в глазах девушки светился неподдельный интерес.

– Павел, ваша работа связана с разъездами?

– Строительные объекты находятся в нескольких районах, нужно следить за ходом работ. Поэтому в родительский дом приезжаю все реже. Но этим летом я побил все рекорды. – Он внимательно на нее посмотрел.

– Что особенного произошло этим летом, что оно нарушило ваши привычки и внесло коррективы в расписание вашей жизни? – Она с трудом изобразила беззаботность.

– Не что, а кто, – поправил он. – Человек, который стал мне дорог.

Взявшись за руки, они шли по лесу. Он не решился спросить прямо, хочет ли она здесь остаться. Боялся испугать. Ему хотелось, чтобы у них впереди была целая жизнь. Пока это было его решение. Она об этом не знает. А может быть, и не догадывается.

Раздался хлопок о воду чего-то тяжелого. И сразу же детский крик разорвал тишину. Павел и Вера переглянулись и, не произнося ни слова, бросились к озеру. Именно оттуда доносился крик. Из брошенной на бегу корзинки на траву высыпались ягоды, но они даже не оглянулись.

Подбежав к обрыву, они увидели перевернутую лодку. В трех-четырех метрах от лодки бил по воде руками мальчик, захлебываясь, пытаясь что-то крикнуть. Голова мальчика то появлялась над водой, то исчезала.

В этом месте спуска к воде не было. И Павел с Верой, как по команде, одновременно покатились кубарем вниз, цепляясь за редкие кусты ракитника и ветлы. Движения ребенка стали медленными, глаза закрылись, он уже не кричал. На их глазах мальчик уходил под воду. В несколько взмахов они одновременно подплыли к утопающему. Павел первым схватил мальчика сзади за руки и что было силы потащил наверх. Затем они с двух сторон подхватили его и быстро поплыли к берегу. На узкой полоске отмели Павел рывком положил ребенка животом на свое колено. Стал делать искусственное дыхание. Мальчик не подавал признаков жизни, голова его была запрокинута.

Когда ими уже стало овладевать отчаяние, изо рта мальчика хлынула вода, и судороги прошли по его телу. Он открыл глаза и непонимающим взглядом посмотрел на своих спасителей. Закашлялся и лег на бок. Страшное было позади, но ватное его тело не слушалось, и сейчас ему больше всего хотелось не двигаться. Дыхание стало ровнее. Он приподнялся и с ужасом посмотрел на воду и перевернутую лодку.

Затем закрыл лицо руками и заревел так горько, что Вера, прижав мальчика к себе, тоже не выдержала и разрыдалась. Так они и плакали. Он – отчаянно и громко. Она – тихо, но совсем не стыдясь своих слез. Такой выход нашли пережитые эмоции!

– Поплачьте, поплачьте. – Павел стал на колени и обнял обоих, как бы переливая в них свою силу и защищая. Он понимал, что эти слезы облегчат выход пережитого страха.

– Надо выжать его одежду, а то еще простудится, – всхлипывая, произнесла Вера.

Они осторожно сняли одежду с мальчика и отжали.

– Сережа! Сережа! – отчаянный женский голос с каждой секундой становился отчетливее.

– Тебя как зовут? – Павел повернулся к мальчику.

– Сергей.

– Сережа здесь, – крикнул Павел в сторону доносившегося голоса.

На берег выбежали женщина и мужчина. Лица их были взволнованные. Женщина бросилась к мальчику и стала неистово его целовать:

– Сереженька! Живой! Боже, как ты нас напугал! – Павел, что здесь произошло? – только сейчас она обеспокоенно обвела взглядом всех троих.

– Да, вот поплавали немного. Не совсем удачно.

– Сережа не умеет плавать. Мы запрещаем детям одним ходить на озеро, но кто-то нарушил родительский запрет. – Она погладила голову сына, – И вот что из этого вышло. Ты же мог утонуть! – Она заглянула в лицо ребенка. – Младший сын прибежал домой и рассказал, что Сергей взял лодку и поплыл вдоль берега.

Мужчина подошел к Павлу и протянул руку:

– Спасибо тебе, Павел.

– Ну что ты, Андрей. Всякое в жизни бывает.

– И девушке твоей спасибо. Если бы вы не оказались в этом месте, страшно представить, что могло произойти. – Он посмотрел на перевернутую лодку.

– К счастью, не произошло. А теперь как бы ему не простудиться.

– Спасибо, Павел! – Женщина перевела взгляд на Веру: – К сожалению, не знаю, как зовут вас.

– Вера.

– Спасибо, Верочка! Я Анна.

– Очень приятно.

– Если бы встретились при других обстоятельствах, совсем бы было приятно. – Анна посмотрела на Павла и Веру, с одежды, которых продолжала стекать вода.

– Анна, может быть, Сережу врачу показать нужно? – предложил Павел.

– Мы сейчас к Зое Анатольевне зайдем.

Андрей снял мокрую рубашку с сына и, накинув на него свой пиджак, взял мальчика на руки.

– Вам бы тоже не мешало побыстрее переодеться, – на ходу обернувшись, сказала Анна.

– Мы лодку отгоним и домой… Сергей, чья это лодка?

– Егора Кузьмича, – прошептал мальчик синими губами.

Когда Вера вышла на крыльцо дома, солнце стояло уже высоко. Воздух наполняло пение птиц. Они трелями приветствовали новый день. Она с наслаждением вдыхала бодрящий, чистый воздух. От окружающей красоты у нее перехватывало дыхание. Она не скучала по городу. Она наконец стала спать без внезапных ночных пробуждений, без пугающих снов. Здесь она чувствовала умиротворение. Ей, городской жительнице, нравились неторопливая сельская жизнь, приветливые лица. Не все, конечно, ей нравились. Молчун и его компания совсем не нравились. Но это же эпизод жизни, и это скоро забудется.

Ей нравились другие люди: добрые, простые, общение с которыми приносило ей радость. Она чувствовала, что среди них, на лоне природы отступают ее печали и горести. Она радовалась, что приехала сюда. Незаметно тот мир, который называется «сельская жизнь» и к которому она не имела никакого отношения – впрочем, как и он к ней, – стал врастать в нее с новыми знакомыми, со своеобразным говором, с непривычным для нее образом жизни, с заботами, тревогами и радостями, да и вообще со всем тем, что называется полноценной жизнью. Все-таки село особенная метафизическая субстанция. Здесь все знают друг друга и всё друг о друге. Здесь другое мироощущение, более правильное, нежели в городе.

В фильмах любят показывать сидящих на лавочках сельских жителей. А у нее создалось впечатление, что они вообще не отдыхают. Тетю она иногда целыми днями не видела: то в район уехала, то в школу пошла, то на огороде что-нибудь делает. У соседки Дарьи Тимофеевны, в ее-то семьдесят шесть лет, непрерывный рабочий процесс продолжался с раннего утра и до позднего вечера. Весь световой день!

Она хорошо изучила окрестности села. Когда слышала разговор местных жителей, то понимала, о чем они говорят. Еще она заметила приятную особенность. Если человек в первую встречу поздоровался с ней, то при следующей встрече он общается с ней как с давно знакомым человеком, и ей эта открытость очень нравилась. На ее «доброе утро», «добрый день» или «добрый вечер» неизменно слышала «здрасьте», и звучало оно по-разному. У людей постарше «здрасьте» – как пожелание здоровья. И они часто протягивали руку для рукопожатия. И все эти мозолистые, загорелые руки она с уважением пожимала. И здороваются здесь по-другому, открыто улыбаясь, всем своим видом показывая, как ей рады. У детей приветствие – как выражение доверия или удивления. У подростков – как «наше вам с кисточкой» и «что за пташка к нам залетела, посмотрим, посмотрим». Пожалуй, только мужчины среднего возраста сохраняли сдержанность. Улыбка уголками рта и быстрый оценивающий взгляд наискосок по всей длине тела.

Она удивлялась такой деликатности местных жителей. Кроме того, «чья она будет» и «как ее зовут» назойливых вопросов не задавали. Открытого любопытства не проявляли. Если кто-то интересовался, надолго ли она приехала, она отвечала правду: в отпуск. И другие вопросы сами собой отпадали. Все ясно. Испокон веков так принято: из города в отпуск ехать в село. Ближе к природе, к своим родственникам.

А это милая деревенская привычка переговариваться через улицу, через забор, через окно. Она с Анисьей постоянно прибегала к такому способу общения. Удобно! Здесь все ей нравилось! Здесь не было вечно спешащей толпы города, резкого шума машин, клубов пыли, не успевающих осесть за короткую городскую ночь. Здесь шум уличного движения большого города заменялся щебетанием птиц. А запахи выхлопных газов – запахами трав и цветов. Когда она поднималась на вершину горы, то руки сами собой раскидывались и превращались в крылья. Так ей хотелось обнять этот кусочек матушки-земли, любимый ею и уже почти родной. Она подставляла лицо легкому ветру и смеялась. Просто так, от избытка чувств, потоками стремящимися наружу.

Встречаясь с Павлом, она с удивлением обнаружила, что в ее голову приходит мысль: остаться здесь навсегда. Но мысль это была еще не четкой, неясной, и она об этом старалась не думать. Но и не думать об этом тоже не могла. Она была почти уверена, что все хорошее в жизни будет связано с ним. Все будет хорошо! Это под силу осуществить им двоим. Это дело времени и терпения.

Она всегда знала, что она может разделить свою жизнь с одним мужчиной. Но когда ехала в это милое село с непривычным смешным названием Паласельга, не могла и представить, что именно здесь, за тысячу километров от Москвы, встретит свою любовь. Он красивый, умный, сильный. Он надежный, как та скала, где он спас ее, и где родилась она во второй раз. Возродилась, как птица феникс, обновленной. И эта новая Вера ей нравилась! Потому что горизонты ее жизни расширились. Она смотрела дальше, жизнь стала полнее, и будущее окрасилось в более светлые тона.

Да, он был, на ее взгляд, излишне самоуверенным. Но это свойство людей сильных и смелых. По характеру он лидер. Такие люди постоянно бросают вызов другим, обстоятельствам. Они способны на риск. Но если бы не было этих черт характера, он вряд ли смог бы достичь того, что успел сделать в свои двадцать восемь лет. За несколько лет он создал строительную компанию, и его дела идут в гору. Ни один мужчина не выдерживал с ним сравнения. Свою жизнь он создавал сам, и это не могло не вызывать уважение.

Когда он рядом, она была такой счастливой и жизнь воспринималась в радужном свете, а когда она оставалась одна, ею овладевала тревога. Неужели так может быть? Неужели действительно ее любят? Что она любит, в этом не приходилось сомневаться. Кажется, она абсолютно счастлива, но почему страх закрадывается в душу? По-видимому, после смерти родителей она подсознательно ищет любви и тепла, и ей все чаще кажется, что Павел – это тот человек, который может дать ей все это. Не ошибается ли она, принимая его хорошее расположение за любовь?

Не раз в разговоре у нее создавалось ощущение, что они давным-давно знакомы. В ее мозгу все чаще звучало слово «любовь». Но оно было с множеством вопросительных знаков и многоточием. Вызывало удивление и какую-то незавершенность. Ее удивляло, что это чувство уж очень быстро заполняло все душевное пространство. «Так не должно быть, это не серьезно, – говорило ее „я“. – Это должно проходить какие-то стадии: привыкание, завоевание». – «Ой, может, еще как может, – уверял ее оппонент. – Вот так глаза в глаза и горишь. Только не убегай от этого пламени. Это стоит того, чтобы это пережить. Нет, не пережить! А жить этим! Это как ступать во сне по воде. Как бежать под летним дождем с разноцветной радугой. Ты живешь, и тебя переполняет радость».

Он стремительно вошел в ее жизнь и прочно занял в ней место. Но она не хотела, чтобы об ее чувствах догадывались другие. По этой причине и тете ничего не рассказывала. Она еще сама не разобралась, было ли это настоящее чувство с его стороны. В своих чувствах она не сомневалась. Но она никогда не скажет первая о любви. Все-таки это прерогатива мужчин. Пусть первым признается он. А ее сердце все чаще пело: «Я люблю!» Так значит, это не выдумка, от любви можно потерять голову. Она любила этого человека – надежного, смелого, нежного. С таким человеком она могла связать свою жизнь.

Во время встреч они лучше узнавали друг друга. Оказывается, у них было много привязанностей. Оба любили советские фильмы, особенно кинокомедии.

Но были и различия во вкусах, о которых они горячо спорили. Из писателей ему особенно нравился Федор Михайлович Достоевский. А она его не любила, может быть потому, что еще не доросла до его понимания. Он яростно защищал его героев, которые ошибаются в выборе пути в своем желании избавить мир от страданий. Ему импонировало желание писателя увидеть и показать в каждом человеке искру Божию.

А она любила романы о прошлом. Чтобы мужчины были мужественны, благородны, а женщины – нежны и строги во взглядах. И платья у них в пол, и лиф приподнят, и перчатки до локтя. И сюжет с легкими интригами и любовью, которая всегда одерживает победу. И обязательно конец должен быть счастливым.

А также любила Пушкина и считала его самым великим поэтом всех времен и народов.

– Почему тогда переводят на другие языки Достоевского, Толстого, Чехова? – возражал он.

– Потому что это прозаики. При переводе стихов теряется красота рифм, лиричность, а часто даже смысл. Перевод стихотворения – это часто произведение самого переводчика. Шекспира на русский язык переводили и Пушкин, и Пастернак, и Маршак, и другие авторы, а тексты разные. Русский язык намного богаче, разнообразнее, и передать его красоту не каждому под силу. Кстати, Александра Сергеевича переводят не меньше, он переведен на все языки мира, – не сдавалась она.

Павел любил боевики. Вера критиковала эти фильмы за излишний драматизм, жестокость.

Но, как правило, споры заканчивались миром, как только он притягивал ее к себе. Желание спорить сразу улетучивалось.

Мария Николаевна заглянула в комнату:

– Верочка, я иду в школу.

– Можно мне с тобой?

– Конечно. Я помню, что ты хотела посмотреть нашу школу.

Школа находилась в центральной части села, и улица, на которой она расположилась, носила такое же название – Центральная. У озера – Береговая, у яблоневого сада – Садовая. Тот, кто давал эти простенькие названия в семидесятых годах прошлого столетия, креативностью и оригинальностью не отличался. Но жители села к ним быстро привыкли. Это оказалось очень удобно.

Здание школы было одноэтажным, но довольно просторным. Часть здания опоясана лесами. На подмостках стоял рабочий, насвистывающий мелодию «Не кочегары мы, не плотники…». Сделанная из газеты кепка заляпана краской. Он обернулся на звук шагов приближающихся женщин. Его голубые глаза излучали радость, как будто он их всю жизнь ожидал.

– Добрый денек, Мария Николаевна, – весело приветствовал он и, переведя взгляд на Веру, более тихо произнес:

– Здрасте.

– Здравствуй, Василий, – кивнула Мария Николаевна, – хорошо продвинулись.

– Все будет в срок, Мария Николаевна! Не сомневайтесь.

От парня исходили такой задор и жизнелюбие, его голубые глаза излучали столько света, что просто выуживали из собеседника ответную реакцию. Вера в ответ дружелюбно улыбнулась. Высокий рост, правильные черты лица. «Да, с такой внешностью в артисты надо было идти, а не в маляры», – подумала девушка. И работал он весьма артистично. Вера не успевала уследить за движениями его рук.

Внутри здания стояла тишина и запах свежевыкрашенных стен.

– Косметический ремонт сделали, – пояснила Мария Николаевна.

– Красиво!

– Не было бы этой красоты, если бы ребята не помогли.

Вера вопросительно посмотрена на тетю.

– Выпускники школы. Те, кто бизнес свой имеет, – пояснила она. – Один цемент подвезет, другой – краску, третий – доски. Павел Чернышев рабочих предоставил. С миру по нитке, а результат налицо.

– Первого сентября прозвенит звонок, и школа наполнится детским смехом, шумом. – Вера мечтательно обвела взглядом класс.

Отворилась дверь, и в комнату вошел, опираясь на трость, пожилой мужчина монументальной внешности. Высокий и очень худой. Смотрел он прямо и зорко. Пронзительным взглядом скользнув по Вере, он повернулся к Марии Николаевне, которая с улыбкой поспешила к нему навстречу, чтобы пожать протянутую руку:

– Здравствуйте, Игорь Моисеевич! Как я рада вас видеть! Как ваше здоровье?

– Эта тема очень скучная, – махнул рукой мужчина, – с годами, увы, здоровья не прибавляется. Но я не жалуюсь!

– Значит, вы нас зря пугали своим увольнением. – Мария Николаевна шутливо подняла указательный палец.

– Нет, не пугал, дорогая Мария Николаевна, – грустно покачал он головой. – Подбирайте учителя на мое место.

– Грустно… Занятия начнутся, а вас не будет. – Она глубоко вздохнула.

– С ребятами я приду попрощаться. Да и заходить буду. А кто это милое создание? – Он с улыбкой повернулся в сторону Веры.

– Это моя племянница Вера. Москвичка. Погостить приехала. Кстати, – спохватилась Мария Николаевна, – она наша коллега. Педагогический институт закончила.

Игорь Моисеевич с интересом посмотрел в сторону девушки:

– Что преподавать будем?

– Биологию и географию.

– Вот тебе и раз! – Глаза мужчины озорно заблестели. – Вот и моя смена! А, товарищ завуч?

Мария Николаевна, которая в это время пыталась прикрепить к стене плакат, обернулась:

– Да кто же поедет из Москвы в нашу глухомань?

– Но мы с вами приехали и прижились, – возразил он.

– Тогда было время другое. И мы были другие. Партия сказала: «Надо», комсомол ответил: «Есть».

– Не скажите. В Москве выпускников не очень жалуют. Все опыт требуют. А где им этого опыта набираться, если их на работу не принимают. Замкнутый круг получается. В селе и люди лучше, без камня за душой, да и природа. Так что это дело вкуса. Кому-то бетонные коробки, а кому-то поближе к природе. А вы, Машенька, разве скучали по Москве? Разве не нашли здесь свою судьбу? – Руки лежащие на посохе слегка подрагивали.

– Немного поскучала по родителям, подружкам, а потом привыкла. Вы правы, Игорь Моисеевич, не жалела и не жалею. Верно вы сказали: здесь моя судьба.

Поговорив еще немного, старик откланялся.

Вечером Мария Николаевна предложила пойти в огород собирать ягоды. Так как занятие было долгим и монотонным, они пели песни. Репертуар был весьма разнообразным. И Стенька Разин выплыл в расписных челнах «из-за острова на стрежень». И Катюша выходила «на высокий берег, на крутой». И красавица Волга текла «среди хлебов спелых». Вера, которая не всегда знала текст, поддерживала тетю «ля-ля-ля», взмахами руки, одобрительным кивком головы. Неоднократно на заборе появлялась Анисья, с сияющим лицом пыталась дирижировать или петь. Потом исчезала. И так повторялось несколько раз.

Во время сбора ягод малины Мария Николаевна внимательно посмотрела на племянницу:

– Знаешь, а у меня из головы слова Игоря Моисеевича не идут. Не хочется тебя одну в Москву отпускать. Может, и правда год-два поработаешь у нас в школе? В Москву ты всегда можешь вернуться. У тебя там квартира. Я как представлю, что ты одна там будешь, так сердце сжимается. И нам с Иваном будет веселее. Скучно нам без девочек. Только работа и спасает. Пока не хочется на печи сидеть.

– А я неплохо знаю свою тетю, – рассмеялась Вера, – все думала, когда же она заведет разговор на эту тему? Будем считать, что я еще в лабиринте и ищу выход. Но впереди забрезжил свет, и я вот-вот его найду.

Как честный, искренний человек, она не могла врать тете. Но и говорить о своих чувствах и тайных планах тоже не хотела. Считала, что это ее личное. А тете она обязательно расскажет, но только не сейчас.

– Я тебя с решением не тороплю. Всему свое время. – Мария Николаевна, умный и чуткий человек, понимала, что такие решения с бухты-барахты не принимаются. – Что там говорит твоя бабушка Лиза по такому поводу?

– Поживем – увидим!

И они весело рассмеялись.

– Всю жизнь смотрел бы на три явления…

Головы женщин, как по команде, повернулись на голос Ивана Васильевича.

– О двух первых мы догадываемся: огонь и вода. А третье? – Отправляя ягоду в рот, Мария Николаевна вопросительно посмотрела на мужа.

– На работающих людей, – с улыбкой произнес Иван Васильевич и устало опустился на скамейку.

– Именно поэтому тебе на пенсии не сидится? – засмеялась Мария Николаевна.

– И, судя по вашему состоянию, вы на печи сегодня не лежали, – продолжила Вера, – а изрядно потрудились.

– Да, было чем заняться. Картофелеуборочные машины ремонтировали.

– Тогда на сегодня дел хватит. Все шагом марш ужинать! – скомандовала Мария Николаевна и первой направилась к дому.

Было воскресенье, и впервые они условились с ним о встрече днем. Вернее, впервые он пригласил ее на свидание… в лес. Он появился раньше назначенного времени. «Похвальная пунктуальность», – отметила Вера.

– Ты пришел раньше, чем мы условились, – подходя к нему, заметила она.

– Не мог дождаться. Считал минуты и летел к тебе. – Его переполняли эмоции, и он взмахнул руками.

Она поняла, как он «летел». И поняла, о каком полете он говорит. Но ей захотелось подразнить его.

– И на чем же вы летели? На метле? – Она оглянулась в поисках метлы. – Или на ковре-самолете? Или вы предпочитаете более современные средства передвижения?

– На самом надежном, под номером одиннадцать. – Он посмотрел на свои ноги.

– До сегодняшнего дня я думала, что они ходят и бегут. Вот уж поистине век живи – век учись, и неизвестно, чем все кончится. – Она улыбалась.

– Я рад, что у тебя хорошее настроение. У тебя есть какие-либо предложения?

Вера пожала плечами.

– А хочешь побывать в той части села, где еще не была?

– Любопытно, – без раздумий согласилась девушка.

Они прошли по улице Лесной и вышли за околицу. На возвышении стояла красивая часовня.

– Все-таки храмы, соборы, часовни, мечети очень украшают нашу землю. Умеют же выбирать место для них. Как правило, на возвышенности, возле реки или водоема. – Вера замедлила шаг и обвела взглядом местность. – Вокруг горы, полоски леса, и все это под небесным голубым куполом.

– В институте нас учили, что природа влияет на формирование решений архитектора. Купол неба и купол собора похожи. Правда?

– Да, сплошная гармония, – согласилась девушка, – и суета в таких местах отступает. А в городе я редко смотрела на небо, – с грустью сказала Вера. – А здесь каждый день. Каждый день оно разное и такое красивое.

Взявшись за руки, они медленно брели по лесу, огибая заросли кустарников, муравьиные кочки, где кипела своя жизнь.

Пройдя около километра, они оказались на опушке леса. На ней стоял двухэтажный дом из бревен. За ним сразу начинался лес. Он огораживал дом с двух сторон. Даже недостроенный, он поражал своей красотой.

– Нравится? – Павел смотрел на свою спутницу с каким-то напряжением.

– Очень. Чувствуется, что хозяин вкладывает в него свою душу.

– Хочешь посмотреть внутри?

– Не знаю. Удобно ли в отсутствие хозяев? – Она вопросительно посмотрена на Павла.

– А у меня ключ есть. Хозяин доверяет мне. – И в подтверждение своих слов вынул из кармана ключ.

Он уверенно вошел в дом, широко распахнув дверь. И сделал приглашающий жест. Так же уверенно распахнул окна. Посмотрел на Веру, как бы спрашивая: «Как тебе?». Дом был нежилой. Еще велись столярные работы. Пахло деревом, и этот запах приятно было вдыхать.

Внутри дом оказался просторным и светлым. Через окна свет лился потоками. Бросалась в глаза широкая деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Она как будто говорила: «Заходи, заходи. Я тебе рада». Просторная кухня привела Веру в восторг. Рядом с ней находилась комната с камином из зеленого мрамора и чугунной решеткой. Дом дышал. Он как будто ждал, что кто-то по-хозяйски хлопнет дверью, затопит камин, повесит занавески и скажет: «Здравствуй, дом! Теперь ты не один. Нам вместе не будет скучно. Мы согреем друг друга теплом».

Вера протянула руки к камину и шутливо заметила:

– Как тепло. Как будет здорово, когда его семья расположится в креслах вокруг камина зимним вечером.

– Чья семья? – как будто очнувшись, переспросил Павел.

– Семья хозяина этого прекрасного дома. – Вера обвела взглядом стены. Она почувствовала родство этого дома. Его атмосфера соответствовала ее душевному равновесию.

Павел молчал. Но по его виду она поняла, что он хотел что-то сказать, но не решился.

Выйдя из дома, они пошли по опушке леса.

– Вера, а как случилось, что ты решила стать педагогом? – Павел вопросительно посмотрел на девушку. – Из наших выпускников редко кто идет в педагогический.

– Для меня этот вопрос решился сам собой. Я же педагог в четвертом поколении. Вернее, – поправила она себя, – постараюсь им стать. Но мне обидно, что эту профессию недооценивают.

– И недоплачивают.

– И это верно, но обидно то, что в обществе сложилось мнение, как будто она не очень важна. А вот выдающийся ученый Владимир Михайлович Бехтерев, не являющийся педагогом, писал, что «труд, который затрачивает педагог на дело воспитания, несоизмерим по своей тяжести ни с каким другим интеллектуальным трудом».

– Из всего сказанного будущим великим педагогом, – шутливым тоном произнес Павел, – Шереметовой Верой можно сделать вывод, что большими чиновниками нашей страны недооценивается этот тяжелый, но такой нужный труд.

– Вывод правильный, только шуточное изложение этой, по сути, очень важной мысли не прибавляет вам, сэр хохмач, очков, – с обидой в голосе произнесла Вера.

– Все, мир. – Он обнял ее. – Хотелось тебя подзадорить. Люблю, когда ты бросаешься в бой. У тебя тогда глаза метают молнии. А я как раз из тех, кто ценит этот труд и глубоко уважает учителей.

– То-то же. – Она подставила щеку для поцелуя.

– А еще мне очень дорога девушка-педагог.

– И кто же эта несчастная? – включилась в игру Вера.

– Самая лучшая девушка на Земле, Луне и Солнце.

– Ты уже и там успел побывать? Без меня?

– А тебе я предлагаю не менее захватывающее путешествие!

Девушка посмотрела на Павла с любопытством.

– Кижи!

Вера даже подпрыгнула от радости, когда он предложил съездить в Кижи. Во-первых, она страстно об этом мечтала. Во-вторых, она любила путешествовать. В-третьих, ей приятно было его общество.

– И позволь быть твоим гидом, – добавил он счастливым голосом. Он так боялся, что она откажется. Его лицо расплылось в улыбке. – Шестьдесят три тысячи озер показать не могу, но одним из красивейших, Онежским, полюбуемся.

– О, да, я великодушно разрешаю вам быть моим гидом в тех местах, где еще никогда не ступала моя нога. – Она сделала реверанс, посмотрела вниз и шутливо добавила: – Ни левая, ни правая.

Он подхватил ее настроение, и, взявшись за руки, они закружились, запрокинув головы и смеясь. Она смеялась, и ему казалось, что звенят мелодичные колокольчики. Затем, лукаво взглянув на него, она незаметно разжала руки. Павел по инерции продолжал кружиться и, двигаясь, ударился спиной о дерево.

– Ага, этому коварству прощения не будет. Плати выкуп.

– Сколько?

– Пять поцелуев!

– Не много ли просишь, купец?

Они продолжали дурачиться, покатываясь со смеху, подтрунивая друг над другом. Он был хорошим рассказчиком. Артистично вплетал смешные истории и анекдоты в их разговор. Время промчалось очень быстро. Павел взглянул на часы:

– Не забудь, какой у нас завтра день.

– Еще бы! Я мечтаю побывать в Кижах!

– А я с удовольствием составлю тебе компанию. – Он привлек ее к себе. – Не хочу с тобой расставаться. – Он вдохнул запах ее волос. Они пахли хвоей. Все-таки она лесная нимфа! Околдовала его. Она молчала, прильнув к нему. Если бы он проявил настойчивость, она бы ответила на его поцелуй. Но он расценил ее молчание иначе и со вздохом разжал руки. – Завтра в шесть утра будь готова.

– Не рановато?

– В самый раз. Поэтому не теряй время. Быстро спать. Спокойной тебе ночи. – Он с сожалением выпустили ее из рук.

Вздохнув, он поцеловал ее тем контролируемым поцелуем, быстрым и легким, который не перерастает в страсть. И стремительно ушел. А ее еще долго не покидало состояние воздушной легкости.

Не могла уснуть. Все вспоминала этот день. Она уже не представляла без него свою жизнь. И его поцелуи в щечку, лоб, висок очень много значат для нее. Они нравились ей, но внутри нее стоял стоп-кран, который мешал на них ответить.

Он подъехал ровно в шесть утра, как и обещал. Тете она сказала о поездке. У него был внедорожник, любимый ею джип. Как у папы. У нее даже тепло разлилось по телу. Она всегда говорила родителям, что любит сидеть в машине высоко. Чтобы лучше смотреть по сторонам. Где он только не побывал, их джип: на море, в горах, в лесу. Да и география их путешествий была обширной. Семья любила путешествовать. С прошлой поездки ей запомнилась поездка в Петрозаводск. Прогулка по Онежской набережной.

Он мягко тронул машину с места и улыбнулся ей. Они впервые оказались вместе в таком замкнутом пространстве, кабине машины, и незаметно посматривали друг на друга. На стекле машины на присоске раскачивался желтый смайлик, который мило им улыбался.

– Вот тебе путеводитель. – Он вручил ей небольшую книжицу.

Красивые, забавные, непривычные для нее названия, словосочетания: Лахденпохья, Медвежьегорск, Питкяранта. Девушка старалась понять, что они могут означать. Время от времени она поднимала глаза и спрашивала. Он делал короткие пояснения. Вера с удовольствием вертела головой то в одну, то в другую сторону. Разглядывание незнакомой местности – занятие весьма увлекательное.

Оставив машину на стоянке у водного вокзала, они на экскурсионном катере добрались до острова. Он летел над водой, разбрасывая мелкую водяную пыль. А вместе с ним на другой скорости в прозрачной глубине озера плыли отраженные облака, в прибрежные воды опрокинулись лесистые берега.

Они весь путь проделали, стоя на верхней палубе, и ветер развевал ее волосы и бросал пряди ему в лицо. Он наслаждался этим, не предпринимая попытки отодвинуться в сторону. На время пути мир реальный переплелся с миром призрачным, почти фантастическим.

– У тебя глаза потемнели, как вода в озере, – прошептал он.

– А как же под «голубыми глазами озер»?

– Это всего лишь поэтический образ, а вода в карельских озерах темная.

Остров Кижи расположился в северо-восточной части Онежского озера. Одни теплоходы подплывали к пристани, другие его покидали. Туристы высыпали из них и собирались в группы вокруг экскурсоводов, которые держали в поднятой руке кто журнал, кто зонтик. Звучала немецкая, французская, японская речь. Щелкали фотоаппараты. Экскурсоводы громко объявляли о продолжительности экскурсий, о времени возвращения на теплоход.

Они влились в людской поток и дошли до палатки, где экскурсанты собирались в группы. Вход в заповедник Кижи разрешен только экскурсионным группам. Группа набралась быстро, и женщина-экскурсовод предложила пройти по дощатому настилу на остров.

Когда они проходили мимо продавца разноцветными шарами, Вера замедлила шаг.

– Давай выберем по шару, – предложил он. – Какой цвет ты выбираешь?

– Красный.

– А я зеленый.

Вначале они несли каждый свой шар.

– Наверное, мы смешно выглядим в глазах других? – Вера вопросительно подняла глаза на Павла. – Как маленькие детки.

– Тогда сделаем так. – Павел связал концы веревочек и отпустил шары.

Они поднимались все выше и выше, а молодые люди следили за их полетом.

В голосе экскурсовода Нины звучала гордость за свой край. Вера внимательно слушала ее рассказ об острове Кижи, узнала много нового. И в слове «Кижи» ей слышалось что-то странное и загадочное. С группой они обошли весь остров, полюбовались величественным ансамблем Кижского погоста – Преображенской и Покровской церквями. Туристические группы обтекали их со всех сторон, а они, взявшись за руки, слушали и поглядывали друг на друга с улыбкой.

– Как верно сказано: стремящаяся ввысь, – прошептала Вера, глядя на Преображенскую церковь.

– Плотники следовали «золотому» правилу: польза, прочность и красота, – доносился до них голос экскурсовода – О строителе Преображенской церкви в народе сложилась легенда, будто он, закончив работу, забросил свой топор в Онежское озеро и сказал: «Поставил эту церковь мастер Нестор. Не было, нет и не будет такой!»

А построена она все-таки из ее любимой сосны. А как же иначе, конечно, из сосны. Слава рукам тех мастеров, кто возвел это великолепие. Имена создателей церкви неизвестны, а их творение стоит и радует веками.

– Да, высота впечатляет. Тридцать семь мет ров – это высота одиннадцатиэтажного дома, – прикинул в уме Павел, – мне бы таких мастеров-плотников, я бы терема стал строить с величественными крышами, с узорчатыми наличниками.

Вера так и не поняла, говорил он это серьезно или шутил.

В крестьянской избе, которая на острове является памятником народного творчества, сфотографировались возле русской печи. Полюбовались ветряными мельницами.

На пристани, в небольших магазинчиках, ларьках, а то и просто на столах, были разложены изделия народных промыслов. Она шла от прилавка к прилавку, с интересом разглядывая поделки местных мастеров. Расспрашивала, что-то уточняла или, взяв в руки сувенир, внимательно разглядывала его. Он шел за ней и не видел никого, кроме нее. Дыхание его сбивалось. Посетившие его мысли лишали способности воспринимать окружающий мир.

– Я люблю тебя, – прошептал он. А ему казалось, что он это прокричал. Эти слова вырвались сами, не встретив преград.

Она повернула к нему улыбающееся лицо:

– Ты что-то сказал?

В руках она держала матрешку. К нему стало возвращаться сознание.

– Я спросил, понравилось ли тебе что-нибудь?

Она молча кивнула головой. Он понял, что главные слова жизни он произнес некстати, вопреки окружавшей их обстановке, под влиянием нахлынувшего чувства.

Не без усилий он включился в просмотр сувениров. Хорошее настроение не покидало его. Он обязательно скажет ей эти слова, но в более романтической обстановке.

Полюбовались шкатулками с узорчатыми рисунками, свистульками, похожими на сказочных существ, глиняными зверьками и птицами. Персонажи, раскрашенные в яркие цвета: малиновый, желтый, зеленый, голубой, – создавали впечатление движения, и роспись на предметах будто оживала.

Вера склонилась, чтобы внимательно рассмотреть кухонные доски, бочонки, солонки северодвинской росписи, в которых использованы лирические образы и персонажи: птица сирин, грифон, русалки.

– А не пора ли нам приобрести кухонную утварь? – Искорки в глазах Павла плясали, а в голосе слышался скрытый подтекст.

– Вам, – она сделала ударение на этом слове, подражая его интонации, – может быть, уже и пора, а я куплю вот эту разделочную доску с пестрой птицей сирин тете. – После некоторых колебаний она протянула ему стеклянный шар: – А это тебе, на память о поездке.

В нем был уютный дом, к которому спешили мужчина и женщина. При встряхивании «снежинки» падали на них и на крышу дома, легко скатывались вниз. Павлу по сердцу пришелся подарок.

Его взгляд скользнул по витрине ювелирного магазина.

– Посмотри, Вера. Представляю, как подойдут тебе эти серьги. – Он указал на подвески из белого золота, исполненные в виде уменьшенной виноградной грозди с вкрапленными камнями зеленого цвета.

– Это камни лехос-опала. Он приносит счастье и может являться талисманом, – пояснила девушка-продавец.

– Нравится? – Павел вопросительно посмотрел на Веру.

– Они прекрасны, – согласилась она.

– Тогда берем.

По его голосу она поняла, что это не просто вежливое предложение. Он действительно намерен их купить.

– Нет! Нет! – поспешно воскликнула она. – Я не могу принять такой подарок.

– Почему? – Он вопросительно посмотрел на нее. – Я же принял твой подарок.

– Это другое, это просто сувенир. А это дорогой подарок. Потому и не могу, – твердо ответила она.

– Тогда можешь доставить мне удовольствие, примерить их?

– В таком пустяке не могу вам отказать. – Она пыталась смягчить свой категорический отказ от подарка.

– Лепота! – восторженно протянул он. – Они действительно тебе очень идут.

При движении камни ожили, создав радужную игру цвета.

– Спасибо за внимание, – произнесла Вера, вернув серьги продавщице, которая, в свою очередь, вопросительно посмотрела на Павла, – но ты еще хотел показать водопад.

– Ну, тогда пошли. – Он сделал вид, что идет за ней, немного приотстав. – Прежде чем отправимся к водопаду, – он посмотрел на часы, – нам следует подкрепиться. Наша экскурсионная программа была бы не полной, если бы мы не отведали местной еды.

Они зашли в кафе. Столики были отделены перегородками из увитых цветов, и от этого было уютно. Он склонил голову, изучая меню. И ей очень захотелось дотронуться до его упругих на вид волос. Но она так и не решилась протянуть руку.

– Предлагаю взять блюдо, которое в карельской кухне называется «каларуока». В переводе означает «еда из рыбы». Но, а если совсем по-простому – это уха. Но уха особенная. В карельской кухне рыбный бульон пропускают через толстый слой березового угля и добавляют разные вкусности и даже сосновые или березовые почки.

– Любопытно, хочу попробовать.

– К ухе мы возьмем калитки, – продолжал Павел, – это тоже традиционное блюдо карельской кухни.

– А, это такие пирожки с начинками?

– Да, маленькие пирожки из ржаного пресного теста. Еще что-нибудь хочешь попробовать?

– Нет, вполне достаточно.

Подкрепившись, оба почувствовали прилив сил.

– Продолжим наше путешествие или ты устала? – спросил он.

– Нет, нет, – запротестовала она. – Разве от такой красоты можно устать?

– Тогда, может быть, сделаем небольшой крюк и съездим к водопаду Кивач?

– С удовольствием. Я была в Швейцарии на Рейнском водопаде.

– Там я не был. А тебе будет что сравнить. Посещение нашего водопада в свое время так вдохновило Державина, что он под впечатлением от увиденного написал оду «Водопад». Я со школьных лет помню: «Алмазна сыплется гора. / С высот четыремя скалами; жемчугу бездна и сребра, кипит внизу, бьет вверх бугра ми. / От брызгов синий холм стоит. / Далече рев в лесу гремит…» Вообще ода длинная.

– Красиво и поэтично. Кажется, Кивач – один из больших по величине равнинных водопадов Европы. Слово Кивач – оно что-то значит?

– От карельского «снежная гора». Кстати, я наполовину карел. Отец русский, а мать – карелка.

– Кстати, у меня мама – русская, отец – кабардинец, – в тон ему ответила Вера.

– О, какие мы с тобой половинчатые! Смешанная кровь дает отличный результат. Гремучей смеси национальностей свойственно самовозгорание. – Павел, смеясь, уклонялся от Веры, которая пыталась его пнуть.

– Знаешь, на Кавказе принято давать по два имени. Одно официальное, в свидетельстве о рождении. А другим называют близкие люди. Имя дедушки – Али. А близкие, друзья, соседи называют его Соло-дин. Бабушку Лизу называют Нафыца, что означает на кабардинском языке «черные глаза». И так два имени проходят через всю жизнь человека.

– Они живы?

– К счастью, да.

– А ты говоришь на кабардинском языке?

– Говорю немного, но понимаю хорошо.

– Скажи что-нибудь.

– Са фыуа сотльагу.

– Переведи.

Но она не перевела. Он не настаивал.

– Через несколько минут ты увидишь незабываемую красоту. – Павел искал уже место для парковки, осматривая местность.

– Незаметно доехали. Спасибо гиду за содержательную беседу.

– Пожалуйста, пожалуйста. Всегда к вашим услугам.

Они вышли из машины.

– Вот она, наша красавица Суна.

Какое-то время, подняв головы, они молча смотрели на падающую с высоты воду. Великолепная по красоте картина завораживала. Нерукотворное чудо природы.

Она была довольна поездкой. Обязательно расскажет своей подруге Галке о величавой красоте природы Карелии, о живописнейшем водопаде Кивач, о степенной жизни монастырей и, конечно, о замечательных людях, живущих на этой земле и с любовью ее преображающих.

– О возникновении водопада говорится в одной из старинных карельских легенд.

– Расскажи, – попросила Вера.

– Текли две сестры: реки Суна и Шуя, не хотели они расставаться и долго текли вместе. Суна уступила сестре более удобное и спокойное русло, а когда устала, остановилась отдохнуть и уснула. Проснувшись, она бросилась догонять сестру, не разбирая дороги. В стремительном беге она натыкалась на скалы, а они не могли сдержать ее яростный порыв, и река пробивала их. По пути образовалось три водопада: Гирвас, Пор-порог и Кивач.

Вера попыталась еще приблизиться к реке, но ее нога соскользнула в колдобину между двух камней. Она беспомощно замахала руками, пытаясь найти равновесие, но боль мешала это сделать. Павел подхватил ее и помог освободить ногу. Она присела на камень, и мужчина осторожно ощупал ногу, следя за ее реакцией.

– Здесь? – Он потрогал щиколотку.

– Да.

– Похоже, ушиб, – озабоченно произнес он, – вот сейчас бы кусок замороженного мяса.

– Ты так голоден? – Ее глаза смеялись.

– Так, если ты надо мной издеваешься, значит, ничего страшного.

– Я к тому, что мясо – это прозаично. Может быть, что-нибудь другое более эстетичное, например пакетик замороженных ягод, который тоже вполне годится, чтобы приложить к ушиб ленному месту.

– Так как рядом я не вижу холодильника, из которого можно извлечь все вышеперечисленное, то… – он решительно поднялся, – я иду за бинтом или несу тебя к машине.

Вера с сомнением посмотрела на ступеньки из камней, по которым нужно было подниматься в гору.

– Если вы, уважаемый попутчик, послужите опорой, то я вполне смогу доковылять до машины. Тем более что, боли я почти не чувствую.

– Попробуем. – Он легко ее поднял и забросил правую руку себе на плечи. – На сегодня экскурсий достаточно.

– Да, едем домой, – поддержала она его.

Он отметил, что она сказала «домой». Она точно имела в виду не Москву. Домом она назвала Паласельгу. И на душе у него стало еще радостнее.

– Давай, штурман, приступай к своим обязанностям. – Павел повернул ключ зажигания.

– Так мы же не местные, – жалостливо произнесла Вера, – дорогу не знаем. Какой же я штурман?

– А ты смотри шире. Ты мой штурман по жизни, – произнес он тихо и уверенно.

– И вот так просто этот достаточно волевой, смелый человек легко уступает место штурмана жизни слабой девушке, да еще и малознакомой.

– Вот тут ты ошибаешься! Я об этой девушке знаю очень-очень многое, – твердо сказал Павел.

– Любопытно. – Вера с интересом посмотрена на него. – И что же ты о ней знаешь? Каков ее портрет?

– Сейчас поставлю мольберт, возьму кисти, краски и… – он взмахнул рукой, – нарисую! Красивая, как… утренняя заря! Умная, как… сто Сократов! Чистая, как… родниковая вода!

– Спасибо за заблуждение, но что-то ты ее очень идеализируешь. Таких не бывает, – с сомнением в голосе произнесла Вера.

– Значит, я единственный странник, кому ее посчастливилось повстречать.

– Позволь мне быть неидеальной, – добавила она после минутного молчания, – и ошибаться, как повелось у людей. Так интереснее.

Она долго не могла уснуть. В ушах звучало «Ты мой штурман по жизни». Что это значит? Признание? Или минутные эмоции? Представляла выражение его лица, его сильные руки, прикосновения которые вызывали у нее трепет. Она вынуждена была признать, что он не похож на ее друзей-однокурсников. Он влечет ее как мужчина, и это ее удивляло и беспокоило. Его глаза были рядом и смотрели на нее. Смотрели так близко, что она приподнялась с постели. Поняла, что она в комнате одна и уже глубокая ночь. Укуталось с головой в одеяло. Крепко закрыла глаза. Пыталась не думать о нем. Но ей это не удавалось. Она любит этого человека, несмотря ни на что. С того самого дня, когда встретилась с ним в лесу. Любит, несмотря на противоречивость его характера, в котором, по ее мнению, как на двух разных полюсах жили жестокость и нежность, мужество и малодушие. Его неприглядная роль в ущелье, как она считала, не вписывалась в цепь последующих событий. А она с каждым днем все больше влюблялась в него. Впервые она задумалась о семье, об их совместном будущем, о доме, где все пропитано любовью, радостью и заботой друг о друге. И жизнь их была бы долгой и счастливой. За страдания, выпавшие на ее короткую жизнь, это было бы вполне справедливо.

Мысли ее блуждали. Она представила, как он приходит с работы, а она спешит ему навстречу. Он целует ее, смотрит ей в глаза и радуется их встрече. А из своей комнаты выбегает их дочь… или сын… Лучше и дочь, и сын. У нее не было сестер и братьев, втайне она всегда этого хотела. Она думала об этом и после гибели родителей. Рядом не было родного человека, чтобы вместе нести тяжесть утраты. Не надо торопить события. В жизни, как в лабиринте, много неожиданных поворотов, но выход всегда найдется. Чаще жизнь сама предлагает вариант выхода и выводит как раз туда, куда надо. А сейчас… сейчас нужно просто жить. А с кем, как не с ним, она сможет почувствовать себя счастливой. Именно с ним ее жизнь может обрести вновь смысл. И после того, как незаметно уснула, она и во сне продолжала улыбаться.

Глава девятая

И слез не скрывая, Я трогаюсь в дальний свой путь, Успев начертать Вам на память прощальные строки… Цао Чжи. «Страдания, муки…»

Приняв его предложение поехать в ресторан, она струхнула. Ресторан находился в городе Светлогорске, соседнем районе. Одно дело их «лесные» встречи, а совсем другое – согласие на поездку с ним в незнакомый город, еще и с ночевкой. Сказал, что переночуют в городе у его друга. Значит, они будут не одни. Сумеет ли вести себя с ним беззаботно и весело? Сумеет ли скрыть свои чувства? В себе она слышала тревожные сигналы, но тут же постаралась изгнать из своего сердца заползшую тревогу. В конце концов, они же не дети малые. И между ними поселилась любовь.

Взглянув на часы, стала собираться. Красилась она более тщательно, чем обычно. На лицо нанесла легкий макияж. Она редко пользовалась косметикой, но в этот день наложила зеленые тени, подчеркнув цвет своих прекрасных глаз. Нанесла черную тушь на длинные ресницы, сделав взгляд еще выразительнее. Без колебаний подкрасила губы перламутровой розовой помадой. Застегнула золотые часики, подаренные родителями на совершеннолетие.

Она порадовалась, что привезла свое любимое платье, в котором не стыдно показаться на людях. Шелковое платье зеленого цвета, с набивным рисунком, коротким рукавом, с широкой в складку юбкой, подчеркивало ее талию, а черные босоножки на высоком каблуке – стройность и длину ног. Слава тебе, каблук! Женщина на каблуках ощущает свое превосходство. Он делает ее выше, стройнее, грациознее, загадочнее. И это так придает уверенность! И этот стук каблучков: цок-цок, цок-цок… В переводе означает: «Я иду к тебе… Я лечу… Я порхаю… Любуйся мной».

Критически осмотрев свое отражение в зеркале, она осталась собой довольна. Платье сидело на ее стройной фигуре идеально и поразительно ей шло, подчеркивая цвет ее глаз. Она расстегнула две верхние пуговицы, и образовавшийся вырез открыл ложбинку меж грудей. Оказывается, одеваться для него было вдвойне приятнее! Смотреть на себя его глазами волнительно!

В обычные дни она собирала волосы в пучок или хвост. Но в этот день ей захотелось изменить прическу, и, повертевшись перед зеркалом, девушка остановилась на самой простой. Тщательно расчесала блестящие каштановые волосы, которые она унаследовала от отца, и они шелковистыми волнами упали на плечи. Удовлетворенная результатом, она еще раз покрутилась вокруг своей оси. От свидания, оказывается, есть большая польза. Вот как внутри все клокочет. Преобразилась и внешне, и внутренне. Ей очень хотелось ему понравиться!

Его одобрительный взгляд остановился на ее наряде, лице, прическе. По тому, как он смотрел на нее, она поняла, что нравится ему. В его взгляде она прочла восхищение. И ее сердце тревожно затрепетало. А он с трудом заставил себя оторвать взгляд от ее губ.

– Ты отлично выглядишь, – произнес он, и от звуков его голоса у нее по спине побежали мурашки, – не хватает одной детали.

Он открыл маленькую коробочку, в каких хранят ювелирные украшения, и протянул Вере знакомые серьги, которые она примеряла по его просьбе во время их путешествия в Кижи.

– Надень. – И, видя ее колебания, попросил: – Пожалуйста.

В этот момент ей совсем не хотелось с ним воевать. Она вздохнула и выполнила его просьбу.

На стекле был прикреплен навигатор, но Павел ни разу не включил его, и, судя по уверенности, с какой он поворачивал, разгонял или, наоборот, притормаживал, дорога ему была хорошо знакома. Он успевал посматривать на нее. Она и не представляла, с каким удовольствием он смотрел на представившуюся картину: мечтательный взгляд, улыбка на губах и этот милый непроизвольный жест левой рукой по щеке. Она делала так всегда в минуты волнения или в задумчивости. Созерцание этого зрелища отвлекало его от управления машиной, но на шоссе, соединяющем два районных центра, почти не было машин. А она рассеянным взглядом скользила по проносившимся мимо полям, лугам, холмам. Путь от села до города занял более часа.

Светлогорск был типичным районным центром, уютным и маленьким. На первый взгляд все небольшие городки похожи, но это только на первый взгляд. В действительности у каждого городка своя изюминка.

Город утопал в зелени. Современные дома чередовались с постройками прошлых веков. Пяти-, семиэтажные дома – с купеческими двухэтажными. На нескольких улицах расположились частные дома из дерева и кирпича. В деревянных домах бросались в глаза оконные наличники. Их красота и причудливые узоры притягивали взгляд. Проехав по центральной улице, они увидели универмаг «Мир», рядом находились небольшое здание аптеки и почта. Среди строений выделялся двухэтажный дом из красного кирпича современной постройки. На первом этаже, как гласила надпись, располагалось кафе «Уют», на втором – ресторан «Ладога».

Перед рестораном находилась парковка, отделенная столбиками с подвешенной металлической цепью. Они припарковали машину под ярко освещенной вывеской ресторана.

На пороге ресторана их приветствовал седовласый, опрятно одетый мужчина. Швейцар! Из прошлых веков шагнул этот сторож в двадцать первый век и продолжает нести свою вахту при подъездах, исполненный величия. Внушительно!

Ресторан оказался на удивление уютным. Залитый приглушенным светом зал был полон посетителей и наполнен ровным гулом голосов и постукиванием ножей и вилок. Часть посетителей стояла возле стойки бара и, лениво потягивая коктейли, наблюдала за происходящим в зале. Бармен, улыбчивый парень в белой рубашке и зеленом в клетку жилете, с приколотым на карман беджиком, на котором значилось имя «Антон», в одной руке лихо тряс шейкер, другой виртуозно передвигал по барной стойке наполненные стаканы. На полукруглой сцене стояли музыкальные инструменты, но сама сцена была пуста. Перед сценой находилась небольшая площадка для танцев.

Павел взял Веру под локоть и, следуя за официантом, уверенно провел к уединенному столику у окна, покрытому ярко-зеленой скатертью. На столе стояли свечи в зеленоватых подсвечниках и табличка «Стол заказан». Официант неуловимым жестом убрал ее. От него веяло дружелюбием.

– Под цвет твоих глаз, – заметил Павел, прикоснувшись к скатерти.

– Я считала, что мужчины не так внимательны и такие пустяки не замечают.

– Вера, у тебя в характере нет черт, свойственных красивым девушкам. – Он отодвинул кресло и на мгновение задержал руку у нее на плече. – Как это тебе удалось?

– Я не считаю себя красивой, – пожала она плечами.

– Вот это мне в тебе и нравится. Ты даже не заметила, что мужчины шеи свернули, когда ты проходила. – В тоне, каким он произносил эти слова, Вере послышалась гордость.

Двух миллионов лет все-таки недостаточно для кардинальных изменений в отношении мужчины к женщине. В них по-прежнему живет чувство собственности. Не случайно их природа сделала вначале охотниками, а затем уже теми, кем они стали в процессе эволюции.

Бывало, что она ловила на себе восхищенные взгляды мужчин, но не придавала этому никакого значения.

– Ты преувеличиваешь. А вот такой уютный ресторан не ожидала увидеть в небольшом городке. – Она поспешила перевести разговор в другое русло.

– Да, у меня неплохой вкус, – улыбаясь, с вызовов произнес Павел. Его взгляд приобрел странное выражение.

Она едва сдержала себя, чтобы не прикоснуться к нему, поправить его безупречно повязанный галстук. Совсем не затем, чтобы продемонстрировать свои права на него в присутствии посторонних. Она видела, как это делают жены, чтобы заявить свои права на мужа. Ей это хотелось сделать по другим причинам. Ее захлестнула волна нежности к нему. Но она приказала своим рукам скрыться под столом и обворожительно улыбнулась.

Его взгляд действовал на нее успокаивающе. Ей казалось, что они одни и никого вокруг нет.

Наполнив бокалы шампанским, Павел произнес:

– За нашу встречу!

Он дотронулся бокалом до ее бокала, и хрусталь откликнулся приятным нежным звоном. Он только пригубил напиток и тут же поставил бокал на стол.

Вера оглянулась. Немолодая пара, судя по тостам гостей и обрывкам разговоров, долетавшим до их столика, справляла пятидесятилетний юбилей совместной жизни. Они сидели, в окружении детей, внуков, родственников, друзей, помолодевшие и счастливые. Вера и Павел восхищенно переглянулись. Радостно за людей, которые вместе прошли этот, с одной стороны, долгий, а с другой – так быстро промелькнувший путь жизни, не боясь трудностей. Ведь семья – это, прежде всего, труд. А еще терпение, которое помогает пережить невзгоды. Уважение к своей половинке, ведь как аукнется, так и отзовется. А еще и самопожертвование, и выдержка, и мудрость, и бог весть чего. Дети, потому что дом без них, как пустыня без колодца – не напиться. А главное – любовь, которая трепетно живет в сердцах. И чтобы вот так через несколько десятилетий с нежностью смотреть в глаза друг другу, сколько нужно пудов соли съесть, сколько рек переплыть, сколько камней перетащить в гору, сколько преград преодолеть, чтобы сказать спасибо.

Спасибо, что ты была или был в моей жизни. Спасибо, что род наш продолжился. Спасибо, любимый, что вскакивал ночью первым к детской кроватке, давая возможность мне отдохнуть. Спасибо, любимая, за то, что когда, черный ворон кружился над моей угасающей жизнью, ты вступила с ним в схватку, родная, вырвав моё сердце из острых когтей. Что радовались мы вместе удачам, что вместе скорбели, когда уходили наши родители. Спасибо за то, что и в горе, и радости ты была, был в моей жизни. Потому что без тебя это была бы не жизнь, а какая-то нелепица. И без тебя мне она не нужна.

Морс из северных ягод с кусочками льда помог снять напряжение. Они оба удивились и рассмеялись, когда, размешав соломинками содержимое стакана, одновременно вынули их. Оба не любили пить через соломинку.

Ресторан оказался с живой музыкой. После короткого музыкального вступления на сцену вышла певица Маруся Рыбакова. Она была очень худая и какая-то вся разнесчастная. Обтягивающее фигуру серое с блестками платье подчеркивало ее худобу. Серебристые серьги доставали до плеч и жалобно позванивали в такт движениям. Несмотря на рыбацкую фамилию, она явно в жизни мало наудила. Одинокая, увядающая женщина с грустными глазами. Когда-то у нее был муж. Но это было давно. Она была юная, подающая надежды, амбициозная. В ее планы входило покорить мир, и если не весь, то большую его часть.

А у мужа были другие планы. Чтобы тыл был надежный, чтобы дети по лавкам сидели. После свадьбы быстренько поняли, что смысл жизни у каждого свой. И зачем поженились? Ну и быстренько развелись. А жизнь – это только кажется, что она длинная-предлинная, а в действительности пролетает, как «мерседес» по добротному европейскому автобану. Глядь, а ровесники все поженились. Да и выбор в небольшом городке невелик. Случайные романы совсем не окрыляли, а, наоборот, душу опустошали.

Вот и поет Маруся песни грустные: о безответной любви, о любви, где безобразничает обман. Ох, любят у нас творческие люди мусолить тему страданий.

Преобразилась Маруся, когда запела дуэтом с Джафаром Мамедовым. Помолодела даже. В зале все повернулись к сцене. Волна счастья накрыла присутствующих. Аплодировали так активно, что заблестели у Маруси глаза. Все-таки прекрасная штука жизнь. Ведь совсем немного надо для счастья. Внимания, теплоты, слова доброго, взгляда искреннего и участливого.

В противоположность Марусе Рыбаковой, Джафар Мамедов весь искрился счастьем, жизнью, бьющей через край. Конечно, не Полад Бюль-Бюль Оглы, но вполне… Даже микрофон в его руках выглядел одухотворенным. Вот есть же особая порода людей! Все для них. Для них солнце встает. Светофоры и те под них подстраиваются. Вот и гонят они по жизни на зеленый. Большинство стоят в очереди за радостью, а они плескаются в ней. Приехал из маленькой южной республики, которая в прошлом веке входила в большую, многонациональную, а живет хозяином этой всей большой страны. И Марусе, аборигенке, от него радости перепало. Голос, голос как зазвучал! Они исполнили несколько зажигательных песен.

В зале оживились. Участился треск вылетающих пробок. Звон бокалов слился с музыкой. Находиться в такой уютной атмосфере было приятно. Жизнь хороша, жить хорошо! Все-таки любит народ повеселиться, да и вкусно поесть заодно.

Затем вышла танцовщица, исполнявшая танец живота. Девушка была хрупкая и совсем юная. Ее голубое полупрозрачное платье, как утренний туман, отделанное золотистой каймой, приковывало взоры. Оно очень ей шло. Распущенные светлые волосы струились по плечам. Несколько золотистых браслетов украшали руки и в такт ее движениям вызывали мелодичный звон. Изгибаясь всем телом, она привычно двигалась между столиками. Мужчины на танцовщицу смотрели с нескрываемым вожделением. Женщины с осуждением и… завистью. Вера с удовольствием наблюдала за реакцией тех и других и украдкой посматривала на Павла. Представители сильного пола, которые были с дамами, делали вид, что их это не очень интересует. А вот выражение лиц одиноких мужчин изменялось под влиянием эротического танца.

По лицу Павла ничего нельзя было прочесть. Почувствовав, что Вера бросает на него взгляды, он, повернувшись, заглянул ей в глаза и чуть слышно рассмеялся. Девушка залилась румянцем, как будто ее застали врасплох за чем-то непристойным. Павел взял ее руку и поднес к лицу. Сердце ее предательски заколотилось. Пальцы разжались, и она провела ладонью по его щеке. Он закрыл глаза. Положил свою руку на ее, и она почувствовала на своей ладони его теплое дыхание.

Какое-то время она не слышала музыки, не видела, что происходит вокруг. Ей захотелось перенестись туда, где они были бы одни на всем белом свете. Она приподняла тяжелые веки и встретилась с ним взглядом. В его карих глазах плясал такой огонь, что она как мотылек уже летела к нему.

Музыка внезапно оборвалась. Раздались аплодисменты. Они стали аплодировать вместе со всеми, но выражение их лиц говорило, что они находились далеко-далеко.

Зазвучала медленная мелодия. И волна всеобщего расслабления прошла по залу. Павел встал, наклонил голову:

– Самую красивую девушку приглашаю на танец.

Вера рассмеялась:

– Да здесь целый зал красивых девушек.

– Нет, – тихо, но твердо произнес он, – самая красивая – ты.

Они прошли на танцевальную площадку. Павел придерживал ее за локоть. И ей сделалось уютно, спокойно.

Им было очень хорошо вместе. Вот так, глаза в глаза, и никто им больше не был нужен. Вера вся светилась радостью. Она положила свои руки на его плечи, а его сильные руки обняли ее за талию. Он поцеловал ее в щеку и тихо прошептал:

– Вера, я люблю тебя.

– И я тебя люблю, – чуть слышно ответила она.

Он догадывался, что она чувствует к нему то же, что и он к ней. И очень хотел, чтобы она сама это сказала. И когда она произнесла заветные слова, гром салютов, вспыхнувший в его сердце, ослепил, оглушил, лишил дыхания. В его глазах зажегся свет, как будто включилась одновременно тысяча прожекторов. Он так боялся, что она никогда не произнесет этого. И они, плотнее прижавшись, продолжали молча танцевать. Сердца их бешено колотились. Каждая клеточка трепетала от близости тел. Его легкое прикосновение к виску вызвало у нее дрожь.

Танец закончился, но вряд ли они это сознавали. Вернулись к столику, сели, но Павел не выпустил ее руку из своей. С трудом они вышли из состояния гипноза.

От заварочного чайника с темно-золотистой жидкостью разносился запах горечи. Травяной. На десерт было воздушное пирожное.

– Просто чудо! – откусив кусочек, воскликнула девушка, закрыв от удовольствия глаза. – Нет, не перевились на Руси настоящие виртуозы поварского искусства!

– Да, чудо! – в задумчивости ответил Павел, глядя на нее. – Это точно, чудо не перевелось.

Чувства в этот вечер были более обострены, чем во время их предыдущих встреч. Расплатившись с официантом, они, как по команде, встали и пошли к выходу. Они не смотрели друг на друга, не разговаривали.

Когда они вышли из ресторана, была глубокая ночь. До чего хороша летняя ночь! Только летние ночи могут быть такими великолепными. Спокойные и молчаливые. О дне такого не скажешь. День шумный и суетливый. Ночь приходит и устанавливает свои правила. Выключает дневное светило. Зажигает звезды. Захочет сэкономить на освещении, закроет небо плотными темными облаками. Или сделает это по заявке молодежи. Ведь темнота – друг молодежи. Ведь именно темнота придает ночи особую загадочность.

Но сегодня все по-другому. Тихо. Звезды в небе ярко горят. И двое влюбленных подняли головы. Над ними простиралось бескрайнее небо. Сколько тысячелетий люди, и прежде всего влюбленные, любуются небом, и ничего не меняется. Все так же Орион олицетворяет могучего охотника, готового противостоять атакующему его Тельцу. И ярче всех светит Сириус из созвездия Большого Пса, и так же свет его дойдет до Земли только через девять лет. И все так же жемчужно-белая дуга Млечного Пути пересекает небеса. Луна не пожалела серебра, чтобы украсить крыши домов, верхушки деревьев. Сказочная ночь! И девушка Вера Шереметова, и молодой человек Павел Чернышев – герои этой сказки. Сегодня все это великолепие для них. Место встречи изменить нельзя! Как нельзя разрушить зародившееся счастье. Они держались за руки. Он так сильно ее держал, что ей было больно. Но меньше всего на свете она хотела, чтобы он ее отпустил.

– Боже, сколько звезд! – Она вспомнила, что в августе самый большой звездопад. – Сколько желаний будет загадано! Все-таки в большом городе звезды не такие, да и небо другое.

– Без них наша жизнь была бы тусклой, – согласился Павел.

– А еще без чего наша жизнь была бы тусклой? – Она подняла на него глаза.

– Без восходов и закатов, которые пламенеют багряными оттенками, без радуги, переливающейся всеми цветами во время теплого летнего дождя, – стал перечислять он.

– А роса на траве может считаться одним из красивейших явлений природы? – Вера вопросительно посмотрела на своего собеседника.

– Несомненно, может… и еще много-много чего. Без чего наша жизнь была бы блеклой.

– Например?

– Без твоих глаз.

– Я серьезно!

– И я очень серьезно! Верно сказано, что глаза – зеркало души. Это сказано о твоих глазах, Вера. Все, о чем ты думаешь, в них отражается. Когда ты печалишься – в них поселяется грусть. Если смеешься – в них пляшут веселые искорки. Но боюсь сердитых твоих глаз – это пострашнее льдов Арктики.

Они медленно шли к машине. Он обнял ее за плечи, и от прикосновения по его коже пробежали тысячи маленьких импульсов. Его пальцы обжигали через тонкую ткань платья. Она затрепетала.

– Вера, вы такая разная, – задумчиво произнес Павел, когда они садились в машину. – То восторгаетесь при виде звезд и какой-нибудь травинки, мимо которой сто человек пройдет и даже не заметит, то замкнетесь, становитесь серьезной, и я боюсь, что теряю вас.

Машина двигалась, они молчали, с улыбкой посматривая друг на друга. Павел вставил диск и нажал кнопку. Полилась волшебная музыка, которая обволакивала. Ей так захотелось прикоснуться к нему, что она сжала кулаки.

Они подъехали к одноэтажному дому. Павел поставил машину в гараж.

– Это твой дом?

– Нет, это дом моего друга. Он работает на Севере. Я иногда здесь ночую. А сейчас это наше временное пристанище. – Больше ему не хотелось говорить. Ее полуоткрытые губы сводили его с ума.

Они вошли в дом. Переступив порог, они, как по команде, повернулись друг к другу. Павел ногой закрыл за ними дверь. Она заглянула ему в глаза. В них плескалось желание. Одного ее слова было достаточно, чтобы остановить его. Но оно никак не срывалось с ее губ. Напротив, губы ее приоткрылись, и он уже не мог отвести от них взгляда.

Сердце девушки застрочило как пулемет. Как будто она пробежала длинную дистанцию. Но его сердце также часто билось!

Он обнял ее. Те робкие протесты, которые она делала скорее машинально, рассыпались в прах. Дыхание стало неровным. Она могла уйти, в конце концов, оттолкнуть или пошутить, чтобы разрядить обстановку. Но она ничего этого не делала. Как только он прикоснулся к ее губам, она поняла, что это битва ею проиграна.

Дрожащие ее руки предательски обвили его шею, и он рывком прижал ее к себе и стал с каким-то неистовством целовать. Каждая жилка ее тела отзывалась на его натиск. Губы ее раскрылись, мысли смешались. И куда подевалось ее пуританское воспитание? Она не испытывала ничего подобного и не думала, что с ней может произойти такое. До этой ночи это было ее тело, а теперь оно принадлежало другому человеку.

Обуревавшие ее чувства, о существовании которых она и не подозревала, вопреки разуму тянули ее в водоворот. Его руки более уверенно заскользили по гладкому шелку платья. Он целовал ее шею, шепча имя. И от этого теплая волна пробежала по всему телу Веры. Его рука, скользящая по телу, легла на грудь. Девушка еще теснее прижилась к нему и закрыла глаза.

Она не почувствовала, как он расстегнул молнию на платье, и оно упало на пол. Через минуту там оказалась и другая одежда.

– Любимая моя. – Он гладил и целовал ее, шепча слова любви.

Вода в омуте все больше и больше набирала скорость вращения. Поцелуи становились страстными. Когда он коснулся языком ее груди, все поплыло у нее перед глазами. Все еще злясь на себя, она поняла, что уступает этим чувствам. Ноги перестали быть опорой и предательски подкашивались. Её била дрожь. Остатки здравого смысла твердили, что она должна оттолкнуть его, но рассудок заблудился в тумане эмоций. Грудь ее предательски вздымалась в его больших, нежных руках. Его руки, его губы, его тело как магнитом притягивали. Все мысли улетучились. Два сердца уже стучали в унисон. Их желания были взаимны. Он желал ее! Она желала его!

Луна заглядывала в окно. Ох, уж эта вечная спутница влюбленных! Вся комната залилась серебряным светом. Серебром отливали девичья кожа, распущенные волосы. Влюбленные теснее прижались друг к другу. Десятью минутами раньше она хотела сказать, что у нее подобного еще не было, но слова застыли на губах, так и не слетев с них.

Близость разгоряченных тел пробудила древнее, как мир, чувство, которое заполнило их целиком. Она обвила его шею руками, откинула голову, пьянея от близости. Как путники, томимые жаждой, они с упоением пили ключевую прохладу и не могли остановиться. Захлестнувшая волна уносила их в удивительный мир. С этой минуты он сузился до лоскутного размера, на котором были только они двое: молодые и влюбленные.

Он подхватил ее на руки. Ни один мужчина не носил ее на руках. Он это сделал без усилий, поднял как пушинку. И понес ее в сторону спальни. Они, так и не расцепив рук, упали на кровать вместе. Она принадлежала ему! Он принадлежал ей!

Луна освещала их обнаженные тела. Он зачарованно смотрел на ее нежное тело, такое гибкое и такое незащищенное. А она, робея, исподтишка, украдкой смотрела на него. Но когда он наклонился над ней, она подалась навстречу ему.

Она не подозревала, что эти «взрослые» отношения могут доставить такое наслаждение, которое охватило всю ее. А он был так нежен с ней! Она верила в искренность его чувств. Они вместе улетели в страну блаженства. В этой стране на время разрешается забыть о тормозах. Глупо убегать от судьбы! Все равно догонит. Время остановить нельзя, но для них оно сделало исключение. Влюбленные его просто не замечают.

Она проснулась, но не открыла глаза, словно боясь чего-то. Волосы рассыпались по подушке, как волнообразные шелковые нити.

Он лежал на боку и любовался ею, и, только убедившись в его искренности, она, счастливая, из-под опущенных век смотрела на него, смущаясь под его взглядом. А затем Павел положил ее голову к себе на грудь, и они слушали стук сердец друг друга: она – его, а он – ее. Да, она поступилась своими принципами, но у нее есть весомые основания для оправдания. Она любит! Она любит его!

Он уснул, а она осторожно, чтобы его не разбудить, тихонько вылезла из-под одеяла, села на кровать, опустив ноги. Осторожно соскользнула с кровати, стараясь по пути ничего не задеть. Оглянулась, он спал и во сне улыбался. Это бодрствующий человек следит за мимикой своего лица, чтобы показать или скрыть свое душевное состояние. А во сне он открыт настежь. Все отражается на лице.

Вера нащупала дверную ручку и вышла в соседнюю комнату. В ней стояло огромное трюмо. Совершенно обнаженная, она остановилась перед зеркалом и с интересом стала рассматривать себя: нежная кожа, плоский живот, твердая высокая грудь. Она смотрела в зеркало, и, к ее удивлению, увиденное ей понравилось. Впервые она так откровенно и просто рассматривала и изучала свое тело. Оно было другое! Другие движения, другой взгляд. У нее перехватило дыхание. Она поняла, что изменилась. Она повзрослела. Ее детский мир ушел в прошлое. Она мало знает этого мужчину, но это можно восполнить. У них впереди целая жизнь. И зеркало подтвердило правоту ее мыслей.

Она не видела, как в комнату вошел Павел и смотрел на это божество, созданное природой. Имя которому – Женщина. Его женщину, о встрече с которой он мечтал, надеялся и ждал. Кто способен мужчине сделать такой подарок: встречу именно с его Женщиной? На какой точке соединения параллели и меридиана эта встреча должна произойти? Под каким градусом широты и долготы без устали крутящегося шарика суждено встретиться двоим. И какого неожиданного стечения обстоятельств нужно, чтобы это произошло? Кем программируется эта встреча?

Как прекрасно устроена жизнь! Если люди могут случайно встретиться в лесах Карелии, или у подножия самой высокой горы Европы Эльбруса, или в живописном районе Свиблова великолепного города Москвы. Да мало ли в каком месте на нашей голубой планете могут встретиться двое! Главное, чтобы эта встреча состоялась. И неважно, что и характеры у них разные, и образ жизни, и интересы, и мировоззрения. Главное, чтобы между ними начала действовать сила притяжения. И наступает момент, когда они с удивлением обнаруживают, что они не могут друг без друга! И что им чертовски хорошо вместе.

Неслышно он подошел сзади, и их глаза встретились в зеркале. Он поиграл ее волосами, уткнувшись и вдыхая запах.

– Я не хотела тебя будить, – прошептала она.

– И напрасно. В такую ночь нельзя спать. – Он заключил ее в объятия. – Это наша ночь! Пусть она никогда не кончается!

Она развернулась и прижалась к нему. Теперь их ласки были медленными. Его пальцы, заскользившие по изгибам ее тела, как пальцы пианиста, играющие мелодию. Он бережно взял ее на руки, отнес на кровать и, не разжимая объятий, лег сверху. И они поднялись на такие вершины, где о разуме все Адамы и Евы напрочь забывают.

Он смотрел, как она проснулась. Медленно потянулась. Затрепетали хлопушки. Так он окрестил ее ресницы. Губы слегка растянулись в улыбке. Какие у нее красивые полные губы. Он протянул руку, чтобы провести пальцами по их контуру. Вера распахнула глаза, в них не было следов сна. Его сердце учащенно забилось.

– Женщины боятся утра, а ты утром выглядишь прекрасно, – делая ударение на последнем слове, прошептал он. Голос спросонья был низкий, хрипловатый. – А я считал, что только в сказке женщина поутру может выглядеть лучше, чем с вечера, – подзадоривал он ее.

– Не знаю, как это произошло. Вечером, вроде лягушкой была. – Вера в испуге вертела головой, – Ты сжег мою шкуру? Получай за это. – И она укусила его за ухо, из-под век следя за ее реакцией.

– Ах, ты так! А я вот так! – Он впился в ее губы.

Но она старалась подавить его сопротивление.

– Значит, говоришь, женщины поутру? – Глаза ее сузились. – Из случайно оброненной тобой фразы явствует, что тебе пришлось видеть по утрам многих женщин? – с замиранием сердца спросила она, стараясь говорить беззаботнее.

Павел рассмеялся:

– Вера, я понимаю, что у тебя обо мне очень противоречивое мнение…

Он не договорил и прильнул к ее губам. И она потянулась к нему, как цветок тянется навстречу солнцу.

– Вера… Верочка… Моя Верочка… – прохрипел он севшим от возбуждения голосом и заключил ее в объятия так крепко, будто хотел в ней раствориться.

Как путник, утомленный длинной дорогой, он пил и никак не мог напиться. Не мог напиться ею!

– Мне все в тебе нравится, – произнес он, растягивая слова. – Все!

– Такого не бывает.

– Значит, я дурак? – Он притворно вздохнул.

– Совсем немного. – Она шутливо укусила его за мочку уха. – И это тебе нравится?

– И это нравится! – Лицо его расплылось в улыбке.

– И впрямь дурачина-простофиля.

– А тебе сгодится такой дурачина? – Его дыхание щекотало ей ухо. – Ну, хотя бы для чего-нибудь? Хотя бы на ближайшие сто лет.

– Еще как сгодится! Корыто пора поменять. Избу построить, – поддразнила она его.

– Корыто куплю. Избу уже строю.

– Любопытно на нее взглянуть.

– А ты ее видела!

Вера удивленно посмотрела на мужчину.

– Угу! Тот деревянный дом в лесу, который я тебе показывал. Он тебе понравился?

– Как же я не догадалась? Уж очень по-хозяйски ты там вел себя. Хотя это обычное твое состояние. – Озорные искры вспыхнули у нее в глазах.

– А вот за это, мисс гордячка, вы ответите.

Он провел рукой по ее бедру. Она сразу отозвалась. Они теснее прижались друг к другу. Его без того темные глаза еще больше потемнели. Сладкая истома наполнила их тела.

Была вторая половина дня, когда они выехали. Дорога бежала вдаль, по обе стороны оставляя уже знакомые небольшие населенные пункты, поля, луга, рощицы и ветряные мельницы. Как изменился ее мир, в который она и не думала кого-нибудь впускать. А сейчас этот мир увеличился, ведь в нем их двое. А ей другого и не надо. И у него были такие же мысли. Сейчас они в настоящем, и ему хотелось, чтобы оно не проходило. Поворот головы, взгляд зеленых глаз, улыбка, которая едва трогает ее губы. И ему кажется, что он знал ее всегда. В ней нет ничего искусственного, наносного, что ему не нравилось в людях. Она настоящая, чистая, цельная.

А она смотрела на его руки, лежащие на руле. И они казались ей очень красивыми и надежными. Она поймала себя на мысли, что может с ним ехать и ехать вечно. Сидеть рядом с ним, перебрасываться словами, встречаться взглядами, ловить его улыбку.

– Вера, а тебе не скучно в наших краях? – с замиранием сердца спросил Павел.

– Не только не скучно, я просто очарована местными красотами, – без колебаний воскликнула Вера. И его лицо осветилось лучезарной улыбкой.

Он затормозил возле строящегося дома:

– Посидишь в машине или прогуляешься? Я на объект загляну.

– Посижу. – Она удобнее расположилась на сиденье.

Он кивнул головой и быстро пошел в сторону стройплощадки. Вокруг все громыхало и гудело. Экскаватор надрывался, вгрызаясь стальными зубьями в твердый каменистый грунт. Огромный кран, как балерина, крутился вокруг своей оси, поднимая бетонные плиты. Как только Павел приблизился, его окружили рабочие. Они задавали вопросы, а он четко, не задумываясь, на них отвечал. В толпе стояло два десятка мужчин, но от Павла исходила какая-то особая физическая аура. Да и видела она только его.

«Как маршал на поле боя», – с гордостью подумала она.

Вернувшись, он сосредоточенно о чем-то думал. Остаток пути прошел в молчании.

Она попросила остановить машину, не доехав до села. Его это удивило, но он молча выполнил ее просьбу. Вышел и помог ей выйти.

– Ты поезжай, я пешком немного пройдусь.

– Ты уверена? – Он с сомнением смотрел на ее высокие каблуки.

Она, проследив за его взглядом, стремительно сняла босоножки, подняв их высоко над головой.

– Босиком хочу пройтись, – стараясь говорить беззаботно, произнесла она.

В глазах его по-прежнему плескалось сомнение. Прислонившись к машине, он привлек ее к себе, сцепив руки у нее на спине. Нежно поцеловал в лоб, потом в щеку, прильнул губами к шее и с наслаждением впился в губы.

– Что за ритуал? – еле слышно прошептала она.

– В лоб целовать – усталость стереть, в щеки – нежность перелить, в шею – страстью наполнить, в губы – любовь воспламенить. – Свои слова он подтверждал действиями. И опять в лоб, щеку, шею, губы.

– Очень поэтично. Сам придумал? – Ее голос дрожал.

– Как-то само появилось из глубины души. Не хочу с тобой расставаться. – Он вздохнул.

– Не расставайся. – Ее ноги стали ватными.

– Нужно. Дела. С вашего разрешения дня на три уеду. – Он с большей силой притянул ее к себе: – Ты будешь по мне скучать?

Она не ответила, да до нее и не дошел смысл сказанного. Вместо ответа она обняла его за шею, а он целовал ее в полные, трепетные губы долго, страстно. И у нее опять возникло непреодолимое желание физической близости с ним. Это не было просто сексуальным влечением. К ней пришла любовь! Нужно быстрее с ним проститься. В его отсутствие она с этим справится. Любовь для нее стала потрясением и одновременно откровением. И ей нужно было в этом разобраться. И, как будто уловив ее настроение, он нежно ее поцеловал и решительным шагом направился к машине.

Она вздохнула, когда машина скрылась из виду. Кончиками пальцев прикоснулась к губам. Они припухли и пылали, храня жар его поцелуев. Она испугалась, что теперь все поймут, что это последствия страсти мужчины. В ее жизни ничего подобного не было. Ночью по его удивленному взгляду, по его нежности она поняла, что он заранее не знал, что он у нее первый мужчина. Сдача ею позиций произошла не сегодня ночью, а тогда, на тропинке, когда она посмотрела в омут его глаз. Но тогда она могла хоть на какое-то время переключить свои мысли. Сейчас другое дело.

«Ты не готова к этим отношениям!» – твердил внутренний голос.

«А когда ты будешь готова? – издевался над ней его оппонент. – Он тянется к тебе так же, как и ты к нему! Вы одно целое! Каждое слово, взгляд, прикосновения доставляют обоим огромное удовольствие. Нормальные люди от этого не бегут. Не криви душой, Вера. Ты уже поняла, что эта встреча не случайна. О ней мечтает каждый!»

Когда она проснулась, комната была залита ярким солнечным светом. В саду пел скворец, извещая о наступлении нового дня. Сегодня он приедет! Три дня разлуки показались ей вечностью. Она проснулась счастливая. Во сне она летала, как птица! Во всем теле была необычайная легкость. Он приезжает сегодня! «Как ты мне нужен, нужен!» – пронеслось в ее сознании. И новая волна радости захлестнула ее. Интересно, думает ли он о ней, когда он на работе, в пути, когда он не с ней?

Утро было удивительным. Ее губы непроизвольно расплывались в счастливой улыбке. В такое утро действует запрет на хандру. В такое утро хочется петь! В такое утро рождается вера в самое лучшее. Утро начиналось восхитительно! По народным приметам и день должен быть таким же. Она была наполнена такой жизненной энергией, что, будь она в эти минуты не одна, ей было бы стыдно за тот подъем, который она испытывала.

Заслышав скрежет тормозов и хлопок закрывающейся дверцы, она вскочила и подбежала к окну. Это подъехал сосед. Ничего, он обязательно приедет. Но она сама не будет искать с ним встреч. Так как была убеждена, что после происшедшего между ними именно он должен проявить инициативу. Она наугад взяла книгу с полки и пыталась читать, но смысл прочитанного ускользал. Пробежала глазами раз десять по одной и той же строчке и, поняв, что вся в мыслях о нем, отложила книгу. Сегодня она особенно ждала встречи с ним. Она хотела видеть его глаза, слушать его, вместе смеяться. Когда он рядом, окружающий мир видится другим. Да и сама жизнь бьется в других, более радостных ритмах.

Она вспомнила о просьбе тети сходить за хлебом. Быстро привела себя в порядок. Наскоро позавтракав, помчалась выполнять поручение. Она шла, размахивая авоськой. У тети они были красочно-цветные, сделанные местными мастерицами. Дизайнерские вещицы! И настроение у нее было легкое, радостное и красочное! Под цвет авоськам!

Путь ее лежал мимо автобусной остановки. В это время приехал автобус из райцентра, и из него стали выходить люди, многих из которых Вера уже знала. Она уже хотела повернуть к магазину, но взгляд выхватил из толпы пару, привлекающую внимание. От увиденного у Веры подкосились ноги, ладони стали влажными. Она инстинктивно провела языком по сухим губам.

Это был Павел с очень красивой девушкой. Они были примерно одного возраста. Девушка выглядела сногсшибательно. Ее светлые волосы каскадом ложились на плечи. На ней были разноцветная шелковая блузка, узкая темная юбка, туфли на высоких каблуках.

Она походила на ухоженную кошку. Ее движения, взгляд говорили, что она это сознает. Весь ее вид говорил окружающим: «Любуйтесь мною. Посмотрите, какая я хорошенькая». Прямые плечи и спина. Преступление иметь такую поразительно красивую спину и идеальную осанку. Сколько зависти выплескивается на нее. С такой спиной нужно только демонстрировать вечерние платья. Он обнимал ее за плечи. Они с обожанием смотрели друг на друга, ни на кого не оглядываясь. Так смотрят люди, которые давно вместе и им очень хорошо.

Вера была потрясена. Потрясение было столь сильное, что она прислонилась к забору, чтобы не упасть. Только что по-особому пели птицы, по-особому светило солнце. Все было такое радужное! И в несколько секунд все перевернулось. Все краски померкли. Солнце уже ей не светило. Да она и не видела солнца. Опустив голову, потухшими глазами она видела лишь серую землю. И все вокруг как-то потускнело, поскучнело, скукожилось. Душевные муки разрывали ее грудь.

Потерян смысл жизни. Отношения, которые казались такими прочными, такими красивыми, истлели, как зола. В голове пульсировало: «Глупышка, глупышка, легковерная глупышка. Высокое чувство! Кому оно нужно в двадцать первом веке? Это высокое чувство сделало тебя глупышкой, неспособной объективно оценить его отношение к тебе. Лишило здравого смысла. И как результат – разочарование. Только этого тебе недоставало. Доверчивая глупышка, совсем не разбирающаяся в людях. Не умеющая отделить зерна от плевел. Какая непредсказуемая стихия – любовь! И какая разрушающая…»

Если бы вчера ей сказали, что завтрашний день все перевернет с ног на голову, она бы рассмеялась. Но вот наступил новый день и наполнил ее душу сомнениями, страхами и невыносимой болью. На нее нахлынуло чувство страшного одиночества. Она отвергнутая, брошенная, и это вполне очевидно. И ее коснулась эта участь. Ее неспокойная, израненная душа не нужна ему. Конечно, несколько недель – это очень маленький срок. Но ей казалось, что они вместе миллион лет, и что знают друг о друге все, и их влечет друг к другу. И чтобы там ни выдумывали, называя это химией, она считала, что у них это гораздо большее.

Отчаяние овладело ею. Разрушен ее мир. Настолько, что он не пригоден для жилья.

Один миг! Но он способен перевернуть жизнь! Жизнь полна неожиданностей, в ней так быстро все меняется. Мечты разрушаются, сталкиваясь с реальностью. Она снова ощутила себя на краю обрыва, как тогда, в начале приезда, и почва уходит у нее из-под ног. Она глупая маленькая зверушка, позволившая заманить себя на территорию с красными флажками вопреки всем охотничьим правилам.

День еще не дошел до полудня, а она почувствовала необыкновенную усталость, вдруг навалившуюся на нее. Она тяжело опустилась на скамейку у палисадника. Все части тела ныли, как тогда в избушке лесника. Все части тела жили, не подчиняясь ей. Рука повисла на полпути, когда она хотела поправить волосы. Да и какая разница, как она выглядит? Мимо проехал на велосипеде мальчик. По движению его губ она поняла, что с ней поздоровались. Его лицо такое знакомое. Да это же Максим, ее «жених». «Вы, красотка, и вы будете моей». Уши заложило. Она не слышала звуков. Как в немом вино. Нет, там идет какое-то потрескивание, похожее на стрекотание аппарата. Ну, вот и эти звуки пропали. Она ничего не слышала, как в наушниках. А затем накатил страх. Какие люди выдумали эту нелепость, что все, что ни происходит, к лучшему? Глупые или мудрые? Что они имели в виду? У каждого свое.

Она получила хороший урок, и теперь она будет помнить его всегда. А Павел пусть наслаждается жизнью с обольстительной блондинкой. С какой любовью он смотрел на нее, как обнимал! Они даже по сторонам не смотрели, никого не видели. Смотрели только друг на друга с обожанием! Она что-то шептала ему на ушко. Да он просто таял от ее прикосновений. Да это были мужчина и женщина, соединенные одной любовью!

Значит, она ничего не значит в его жизни, если он мог вот так обниматься с другой женщиной после того, что произошло между ними. Он вычеркнул ее из своей жизни. Она – всего лишь эпизод. Их отношения завершились, так по-настоящему и не начавшись. От сильного волнения она прикусила губу.

С каким бы удовольствием она расцарапала его нахальную морду, вцепилась в его волосы. Она с трудом удерживала прилив бешенства, который был ей несвойственен. Хочется кричать, а поймет ли кто-нибудь? Хочется выть – не по-человечески, а так, как воют волки. Разве есть печаль горше этой? Конечно есть! Смерть близкого человека! У смерти возврата нет!

А разве у того, что она видела, есть возврат?

Как часто после гибели родителей, ее снова охватывало чувство одиночества и тоски. Если бы они были живы, она знала бы, куда ей ехать, где ее ждут, любят. Что она – их центр вселенной! Родители не предают своих детей. В жизни ее любили только родители. И теперь, когда к ней пришла настоящая любовь, все оборвалось! Эта часть жизни ее закончилась! И она ставит на отношениях жирную точку! Это сейчас ей тяжело, но со временем все станет на свои места!

Но она любит! Любит его! Любит по-настоящему! А он предал. Почему человеческое сердце так устроено, что не может не любить. Вот и мучается, тревожится и горит в пламени. Время – лучший лекарь! Все проходит, и это пройдет!

И в ней закипела ярость. Она ненавидела себя за глупость, за ту быстроту, с которой поддалась его обаянию. И главное, обидно, что она сама себя обрекла на унижение. Она сама плыла в сети, расставленные им. Она хотела ту ночь. Хотела только его – и никого другого. Ей так было хорошо! Она сразу покорилась ему. За свою слабость и будет расплачиваться. Нельзя, нельзя было давать волю своим чувствам! Она выступит с законодательной инициативой о принятии закона, запрещающего разбивать сердца. И юрисдикция его будет распространяться на все территории земного шара. Он так и будет называться Всемирный закон «О запрете разбивать сердца». И чтобы все его соблюдали! Даже те, кто игнорирует остальные правила, кто умудряется жить вне закона. Он будет обязателен для всех!

Вот, оказывается, что такое ревность? Это страшное, мучительное чувство! Оно раздуло такое пламя. Как много поэты и писатели накатали про это наваждение. Каких только способов избавления от него не придумали. Можно, конечно, «в глубь двора вбежать» и дровишек нарубить. Она так и представила, как Владимир Владимирович Маяковский «метелит» деревянные чурбаны блестящим топориком. Пар выпускает! Ревновать к себе подобному не смей! А к Копернику, видите ли, можно! А она, инфузория туфелька, ревнует к «себе подобной», а не к Марии Склодовской-Кюри.

Ну, нет! Она никому не позволит обращаться с собой, словно с половой тряпкой! Где же твоя гордость? Достоинство женщины?

Она вычеркнет его из своей жизни! Заставит себя не страдать! Она будет жить по-новому. Любой жизненный опыт учит, отрицательный тем более! Она заставит себя забыть ЕГО!

Задыхаясь от обиды и стыда, она бросилась к дому, моля, чтобы дома никого не было, чтобы никому ничего не надо было объяснять. Решение было принято молниеносно! Скорее отсюда. Ноги ее больше здесь не будет. Она уже стала привыкать к мысли, что он есть у нее, что он ее жизнь или хотя бы часть жизни, но очень-очень существенная. Он добился того, что она уже не может управлять своими чувствами. Она любит его! Нет, она любила его! Но с сегодняшнего дня она заставит себя забыть его. Пусть это послужит ей уроком. Никому из мужчин нельзя доверять! Она была в отчаянии.

Не обращая внимания на удивленные взгляды редких прохожих, она неслась по улице со скоростью смерча. Трудно сохранить невозмутимость, когда все рухнуло. К счастью, дома никого не было, а значит, не надо объяснять свой скоропалительный отъезд. Зализывать раны лучше в своей норе. А ее нора в Москве. За несколько минут она побросала в рюкзак вещи и, оставив тете записку на столе, помчалась к Разъезду. Домой! Домой! Быстрее отсюда! Только бы не видеть его!

Скоро она вернется домой, и, хотя ее там никто не ждет, это куда лучше, чем быть посмешищем всего села. Да, она больше никогда не пройдет по тенистым его улицам: Зеленой, Луговой, Садовой, Полевой, Береговой, по горам, которые она облазила за это время, не окунется в прохладную воду озера. Тете со временем она все объяснит. Она поймет. Да тетя и сама стала уже догадываться об их отношениях. Раны зарубцуются. Ее сердце покрылось коркой льда, и ни один мужчина его не растопит! Никогда она не будет бороться за мужчину! Даже если этот мужчина – ОН.

Когда она в детстве подвернула ногу, ей казалось, что больнее этого ничего не будет. Смерть родителей вообще выбила ее из колеи. Она заново училась жить, видеть, слушать, ходить. А вот сейчас почему так больно? Почему так давит в груди? Она пыталась себя успокоить.

Значит, он не тот человек, каким она его себя представляла. Она любила другого человека: надежного, смелого, нежного. А этот не такой. Со временем она обретет душевный покой. Все люди рано или поздно переживают какую-либо драму. Она не исключение!

Вера, что за реакция? Тебе было неприятно, когда ты увидела его обнимающим другую женщину, но у тебя нет на него никаких прав. Но почему, почему так невыносимо плохо? Приехала погостить на пару недель, и все пошло не так, шиворот-навыворот. Надо было уехать сразу. И ничего бы этого не было. А может быть, твое воображение сыграло злую шутку и ничего не было? К сожалению, это не галлюцинации, это жестокая реальность. Вместо сладких воспоминаний перед глазами вставал образ «кошечки»! Теперь она никогда не будет доверять мужчинам!

Чтобы разочароваться в человеке, а в ее случае разлюбить и избавиться от этого наваждения, она обязательно все, что ей не нравилось в этом человеке, соберет в одну котомку, а потом эти воспоминания посыплет пеплом.

Значит, ее решение уехать правильное. Если она избавится от него, то переживет и эту боль. Как бы сказала подруга Галка: «Какие наши годы». Но какая несправедливость. Мужчина – хозяин положения. Выбирает он!

Преодолев одним махом большую часть пути, она замедлила шаги. Мысль, что она больше никогда не увидит ЕГО, страшила и отнимала силы. Память-предательница извлекала из тайников его взгляд, жесты, поворот головы, движение рук.

Яркое августовское солнце как будто смеялось над ее тоской. Природа, которую она любила, сейчас не вызывала в ней никаких эмоций. Когда до Разъезда оставалось метров триста, она услышала торопливые шаги, скорее бег. Но не обернулась. Мало ли кто спешит на станцию. Меньше всего ей в эту минуту хотелось общения.

Кто-то потянул его за руку, она резко обернулась и увидела его. Того, с кем мысленно простилась навсегда.

– Вера, что случилось? Почему ты так неожиданно уезжаешь? Хорошо, что ты оставила записку! Мария Николаевна прибежала ко мне взволнованная. Оказывается, она догадывалась о наших отношениях.

Она не считала нужным отвечать на его вопросы и с ненавистью смотрела на него своими прекрасными зелеными глазами. Она не даст возможности ему говорить. Потому что, если он заговорит, она может сдаться. А этого не должно произойти! Не должно!

– Вера, ты вернешься?

– Мне не о чем с тобой говорить. – Она сама удивилась невозмутимости своего голоса. – Не хочу тебя больше видеть. – Она смерила его долгим убийственным взглядом.

– Ты сердишься на меня? – хмуро спросил Павел. В его голосе угадывалась тревога. – Объясни что произошло.

Она не ответила. Никаких объяснений он от нее не дождется! Несмотря на тепло летнего солнце, в ее сердце стояла зимняя стужа.

– Я же тебя предупредил, что мне надо уехать по делам, – мягко сказал он.

– Дело не в том, что ты уехал!

– А в чем? – Хрипотца в голосе выдавала волнение.

– В том, что я тебе не верю, – дрожащим тихим голосом произнесла она. – Не верю.

Он пристально смотрел на нее. Его взгляд завораживал ее. Гордость не позволяла выглядеть перед ним плаксивой девчонкой, но слезы предательски наворачивались на глазах.

– Не смотри на меня! – приказала она. Несмотря на запрет, он смотрел на нее не мигая, и она не выдержала его взгляда. И сама опустила голову, чтобы не встречаться с ним взглядом. – И ничего не говори.

– Даже подсудимым дают право сказать последнее слово. Я, как понимаю, осужден без суда и следствия. – В его голосе угадывались одновременно раздражение и тревога.

– В том, что не нужно было говорить о высоких чувствах, если у тебя есть девушка. Я бы поняла. Я бы просто исчезла из твоей жизни. – Она старалась говорить спокойно, но, чтобы справиться с волнением, делала паузы. В голосе звучало разочарование.

– Ядвига – это прошлое. Мы расстались много лет назад по обоюдному согласию. Это все в прошлом и к настоящему не имеет никакого отношения. На танец она меня пригласила. Но не отказывать же человеку в таком пустяке.

Она внезапно вспомнила, и ей стало стыдно при воспоминании о той единственной их ночи. С какой готовностью она отдалась ему, и как ее тело отвечало на его ласки!

Во время разговора она пыталась отодвинуться от него подальше. В какой-то момент она уловила аромат женских духов, который исходил от его одежды, и он превратил ее в тигрицу. Все! Она не собирается ему ничего объяснять! Ярость хлынула бурным потоком, как магма из недр земного шара.

– Я считала, что встретила настоящего мужчину, а ты… – Ее уже несло, она набросилась на него и стала бить кулаками в грудь.

Вначале он стоял, как вкопанный, а затем, поймав ее руку, поднятую для удара, стал целовать. Она пыталась его пинать, но он какими-то неуловимыми движениями уклонялся от ударов.

Слезы струились по ее щекам. От ощущения его близости у нее закружилась голова.

– Я видела, как на площади при всем честном народе ты обнимал блондинку. – Нервным движением она пыталась убрать с лица поднятые ветром пряди волос.

– Ах, вот ты о чем! – Только сейчас до него дошел смысл ее слов.

Она не сразу поняла, что он изменил тактику. Он улыбался! Он не обращал внимания на ее враждебность и слова просто игнорировал. Он выдержал многозначительную паузу. Она окинула его презрительным взглядом. Он молчал. И затянувшееся молчание напугало ее больше, чем если бы он накричал на нее.

– Да, обнимать такую женщину, как Элиза, одно удовольствие.

Он издевательски приподнял брови и насмешливо передернул плечами. В глазах запрыгали искорки. И на какую-то минуту Вере показалось, что ему есть, что скрывать.

– Ах, значит Элиза? – не слушающими губами прошептала она.

Он не спешил с ответом, и ей казалось, что молчание длилось вечно. Но вдруг он оживился и захохотал так, что с ближайших деревьев взлетела стая птиц. Обезоруженная его реакцией, она растерялась.

– Кажется, что вы так довольны собой, что сейчас вас разорвет от удовольствия, – холодно сказала она и, со злостью ткнув его в грудь, заспешила в сторону Разъезда. – Прощай, – бросила она на ходу нарочито грубым тоном. – Не хочу слушать твое вранье. – Она заткнула пальцами уши и замотала головой.

– Я никогда тебе не врал. – Он резко дернул ее за руку. – После той незабываемой ночи как ты могла поверить, что я лжец, обманщик, что я такой подлый ловелас и изменяю тебе то с одной, то с другой? – дрожащим голосом спросил он. – Да я никогда не был так счастлив, как после встречи с тобой.

– И мне так казалось. Но теперь все изменилось. Не хочу тебя больше видеть. – Ее глаза были полны слез. В ее сердце по-прежнему стоял жгучий холод. Она так и не повзрослела, так как не научилась прятать беспокойство.

– Но три дня назад у меня создалось другое впечатление.

Его нежно-издевательский тон поднял очередную волну злости. При упоминании той ночи она покраснела.

Теперь она видела, что ее слова его задевают. Но на что он рассчитывает? Неужели после того, что она видела, он может вернуть ее? Никогда!

– Твои слова о любви ничего не значат, – произнесла она ледяным тоном. – Я поумнела и повзрослела. Благодаря тебе прошла жестокую школу жизни.

– Получается, мои слова о любви для тебя ничего не значат. А как же я? Как мое сердце? – с нескрываемым раздражением спросил он и, помолчав, добавил более мягким тоном: – Ты вошла в мою жизнь, Вера! И мое сердце уже не принадлежит мне одному.

Про сердце свое заговорил. Обманщик коварный! Не будучи жесткой по натуре, она хотела и ему причинить боль, какую переживала сама. Ударом на удар! Она повзрослела. Это уже не та наивная девочка, находившаяся под защитой родителей. Теперь она сама будет давать сдачи и показывать зубы. Пусть он тоже страдает, как она! Легко давать советы благоразумия другим. Подсказал бы кто-нибудь, как самому этому соответствовать?

– Так, значит, ты меня ревнуешь? – Он развернул ее и с силой прижал к себе. – И ты вот так просто, не поговорив со мной, могла уехать только потому, что ты себе чего-то там придумала. Невысокого ты мнения обо мне, если думаешь, что сегодня могу быть близок с тобой, а завтра – с другой. Я эту женщину целую всю свою жизнь, с детства.

– Как с детства? – Она явно была в панике.

– Да, вот так, с детства, – с издевкой заявил он, довольный произведенным эффектом. – Как только родился, сразу увидел склоненное надо мной ее лицо, – с ухмылкой продолжал он. – И поцеловал ее! Хотя нет, все-таки вначале она меня целовала, – с иронией добавил он, пресекая попытки Веры вырваться из его объятий. – Она же на два года старше меня, моя любимая сестра Элиза. Всю жизнь шагу не дает ступить, все опекает, холит, поучает, советует, требует. И все учит, учит. – В голосе Павла звучал сарказм. На губах играла довольная усмешка, от которой Веру передернуло.

И вдруг смысл его слов дошел до девушки. Это его сестра! Сестра!

– Сестра? – От удивления она открыла рот. – Твоя сестра? – в замешательстве переспросила она. Она никак не могла совладать с собой.

– Угу, – с готовностью подтвердил он. И поцеловал ее в полуоткрытые губы. – Это я попросил ее приехать. Надеюсь, что в моей жизни грядут перемены. Я хочу, если ты, конечно, не возражаешь, познакомить тебя с моей семьей. Я рассказал ей о тебе. Это она помогла мне сделать одну важную покупку. Вернее, кольцо я выбрал сам, а она лишь одобрила мой выбор.

Половину из того, что он говорил, она не слышала. Глаза ее заволокло слезами. Она следила за его глазами, которые с любовью смотрели на нее. Она им не верила! Его руки тянулись к ней, но она отступала, не давая себя обнять. Мысли в ее голове окончательно перепутались. Сердце стучало так, что, казалось, стук его слышен не только ей. Он что-то говорил, и ей с трудом удалось вернуться в реальное время.

– Я никогда, никогда не предам тебя. И никогда, слышишь, никогда не сделаю тебе больно. Я люблю тебя, Вера! – Он сказал это так искренне, пристально глядя ей в глаза, что не поверить было нельзя.

После этих слов все пережитое и передуманное ею стало таким незначительным! Жизнь опять улыбалась. Значит, он любит ее! Теперь она не сомневалась в искренности его слов. Так как это было написано на лице, светилось в его любящих глазах. Туман, клубившийся в ее голове, стал рассеиваться. Исчезли тоска, одиночество, неопределенность, боль. Она уже сожалела о своей несдержанности. Но так трудно признаться в этом! Теперь следовало привести свои мысли в порядок.

– Ты простишь меня? – Она пыталась улыбнуться, но под его взглядом, полным любви, смутилась.

– А что мне остается делать? – Он крепко обнял ее и прижался губами к скатывающейся по ее щеке капле и заглянул в полные слез глаза. Он понял, что других женщин в его жизни не будет. Она подчинила его целиком. И он был рад этому плену! Он добровольно сдавался на милость победительницы.

Затем, как будто о чем-то вспомнив, отстранился и достал из кармана красную коробочку, в какие упаковывают ювелирные украшения, и сразу стал серьезным.

– Может ли мужчина просить красивую девушку, которая может покорить кого угодно, имеющую все для жизни в столице, связать с ним свою судьбу? – произнес он хрипловатым голосом. – А взамен предлагаю немного: сельскую жизнь с ее трудностями и мужа, целыми днями пропадающего на работе.

Девушка замешкалась, подняла глаза и внимательно посмотрела на него. Он продолжал вопросительно смотреть на нее. И эта минута для него казалась вечностью.

– Иначе я умру, – произнес он еле слышно.

– Я не допущу этого, – так же тихо прошептала она. – Но ты забыл сказать о самом главном. Вы даете ей свою любовь?

– Со дня нашей встречи, с той минуты, когда заглянул в твои глаза, я каждую минуту это говорю. Себе говорю и тебе говорю, Вера. Я люблю тебя. И не могу без тебя. Мы нашли друг друга. Наверное, я чудаковат для двадцать первого века. Мне приятно смотреть на женщин, общаться с ними. Помогать, если кто-то нуждается в моей помощи. Но в жизни мне нужна только одна: моя жена. Именно ты, и никто другой. На данном отрезке своей жизни я знаю единственный путь к счастью.

Вера вопросительно подняла глаза. И в его сердце полетели стрелы любви.

– Жениться на любимой. – На его губах играла усмешка. – А если продолжить себя в детях и внуках – это абсолютное счастье. Но это по силе только нам двоим.

– Но почему любовь и боль идут бок о бок?

– С этой минуты мы берем в попутчицы только любовь. – Он крепко прижал ее к себе. Так крепко, что она не могла дышать. – Тебе понравился тот дом, который я тебе показывал?

Вера молча кивнула головой.

– Я хочу, чтобы ты вошла в него хозяйкой. Теперь я знаю, что строю его для тебя. – Выдохнул он с явным облегчением. – Знаешь, когда я тебя увидел, то понял, что ты та, за которой я готов идти, как это ни банально звучит, хоть на край света. И с каждой нашей встречей это чувство усиливалось. Ты прекрасна!

– Этого для жизни недостаточно.

– Ты умна!

– Дальше.

– Жутко недоверчива.

– Скорее, осторожная.

– Я вообще не вижу в тебе никаких недостатков.

– Это плохо, – притворно вздохнула Вера.

– Плохо? – повторил он как эхо.

– Потому что ты меня идеализируешь. И когда недостатки начнут выявляться, ты разочаруешься.

– Что-то мне подсказывает, что этого не будет никогда. Все зависит только от нас с тобой. Правда?

– Правда. – Она кивнула головой. – А если я не соглашусь здесь остаться? – Ее продолжал распирать дух противоречия.

– Тогда я решусь на крайние меры. – В его голосе звучала убежденность.

– И что это за крайние меры? – Она с нетерпением ждала ответа.

– Похищение невесты. На Кавказе до сей поры никто не отменял этот красивый обычай.

– Но жениху на Кавказе частенько за это здорово попадает.

– А у тебя нет братьев, которые могли бы за тебя наподдать, – не сдавался он.

– Да, с этим мне не повезло. – Ей уже не хотелось с ним спорить, не хотелось злить, дразнить, задирать.

– Обещаешь больше никогда не убегать от меня? – Он заглянул ей в лицо.

Она почувствовала, как теплая волна нежности, исходящей от него, переливается в нее. Интуиция женщины, о которой так много говорят и пишут, подсказала ей, что ему можно доверять. Он взял ее правую руку и надел кольцо на безымянный палец. Символ их любви и верности. Оно было ей впору. Бриллиант, похожий на каплю росы, весело сверкнул на солнце. И он взял ее в кольцо из собственных рук, надежных и крепких. Вместе всегда – и в горе, и радости.

С сердца упал тяжкий груз. Слезы счастья наполнили ее глаза, они заструились по щекам, мешали говорить. Они стояли, обнявшись, вспоминали свое знакомство, их встречи. Говорили бессвязно, перебивая друг друга и находя в этом удовольствие. Они знали, что бы ни случилось, пока стучат их сердца, они всегда будут вместе. Она ощущала спокойную уверенность в их будущем. В их совместном будущем. Жизнь опять раскрасилась яркими красками. Если по справедливости, она и должна быть такой.

В небе жаворонок пел свою песню, то снижаясь, то взмывая в поднебесье, как будто одобряя услышанное и увиденное.

Уже солнце склонилось к закату. Уже появились капли росы, так похожие на слезы девушки. Уже тень от деревьев достигла того места, где они стояли. А они все стояли, прижавшись друг к другу, и не могли наговориться.

Она надеялась, даже была уверена, что каким-то образом ее родители знают, как она счастлива, и радуются за нее. Наверняка есть такие способы передачи чувств, неизвестные нам, живущим. У родителей и на земле, и на небесах особый статус. Они всегда рядом со своими детьми и всегда помогают своим детям в этой нелегкой земной жизни.

Примечания

1

Барыга – скупщик краденого (жарг.).

(обратно)

2

Вороха – барышня (жарг.).

(обратно)

3

Баки вкручивать – обмануть (жарг.).

(обратно)

4

Винта дать – сбежать (жарг.).

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg