«Корпорация «Коррупция»»

Корпорация «Коррупция» (fb2) - Корпорация «Коррупция» 1625K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Серков

Дмитрий Серков Корпорация «Коррупция»

Это все – рядом с вами,

впритирочку с вами,

но – не видимо вам…

Александр Солженицын «Архипелаг Гулаг»

Вступление

Этого не должно было случиться. Только не сегодня. Только не с ним.

…День обещался быть солнечным и теплым. Одним из тех, в которые несмотря ни на какие невзгоды, улыбаешься навстречу солнцу, радуешься каждой мелочи, дышишь полной грудью. Все-таки первая суббота лета! Впереди еще куча времени для работы и отдыха, а до слякоти осени и промозглых зимних ветров так далеко. Сегодня все должно было сложиться иначе. Не вышло.

Смерть!

Там за чертой может быть только темная, холодная и бездушная смерть. Конец всего сущего. Просто конец. Финал затянувшегося, но жутко увлекательного спектакля под названием «Жизнь». Занавес, поклон, аплодисменты. Восторженные крики поклонников.

Бис! Браво! Оркестр, слезы сожаления, нестерпимая горечь утраты.

Реальная жизнь – не театральная постановка – ее не переиграешь и не перезагрузишь кнопкой «reset», не исправишь ошибки и не отойдешь на шаг назад. Только вперед! Вперед бесстрашно, но с головой. Взвешивая каждый поступок, ступая аккуратно, с чрезвычайной осторожностью, чтобы зря не обидеть, чтоб без повода не затоптать. Нельзя за спиной оставлять обиженных и обделенных, все враги должны быть только перед глазами, обязательно обозримы и осязаемы. Только тогда их действия можно предугадать. Позади – исключительно благодатная почва и осчастливленные судьбы, благодарные люди и исполненный долг. Долг перед страной, долг перед городом, долг перед друзьями, долг перед семьей…

Нет, с семьей все не так. Все сложнее. Намного сложнее. Пока исполнял долг перед Родиной – не до них было. Любил, скучал, переживал, даже заботился как мог… Тогда так казалось… А на самом-то деле – забросил самых дорогих сердцу людей, по недомыслию оставил на произвол судьбы, прикрывшись высокими идеалами. Когда осознал – прослезился и ужаснулся собственной безалаберности и бездушности. Все не так должно было быть: не карьеру надо было строить, а жизнь устраивать. Для семьи, для жены и детишек… Вовремя спохватился, прозрел. Птицу счастья буквально за хвост поймал, в последний момент, удержал в своих руках, не дал распасться дорогому по крупицам. Да и шанс удачный подвернулся. Сменил рискованную службу на безопасную, но не менее полезную. Раньше на благо обществу служил и сейчас продолжил. Только в несколько иной ипостаси.

Жена хоть переживать да волноваться за него перестала. Успокоилась немного.

Поняла, что вот он, рядышком. Дома, конечно, ночевать не многим чаще стал, но ей не забывал повторять, что гражданская служба все больше кабинетная да застольная – работа с документами и населением. Опасность для здоровья несравнимо меньшая – задницу насидеть и пузо нажрать. Нервы, конечно, железные надо иметь – население у нас то еще! – но с народом он всегда общий язык умел находить, что раньше, что сейчас…

Но сейчас все иначе.

Смерть!

В мир иной как-то совсем не хотелось.

Не успел еще осуществить задуманное. Планов – громадьё, времени… Можно поторговаться еще… Нужно торговаться! Жизненно необходимо. Туда-то он всегда успеет, а здесь еще дела остались. Очень уж хочется самому услышать рукоплескание публики, восторженные крики толпы, хочется до конца дописать пьесу под названием «Жизненный путь Бориса Андреевича Штурмина, храброго бойца и достойного сына Отчизны, героя нашего времени». И не просто дописать, поставив жирную точку, а изложить подробно и достойно, со всеми изгибами и поворотами, лаконично описать подвиги и заслуги. Не из гордыни, нет. Только чтоб последующие поколения могли правильно оценить масштаб личности, взвесить содеянное, осознать оставленное наследие.

По-любому выходило, что рано прощаться, рано снимать со своих плеч груз возложенных обязанностей и обязательств, рано расписываться в собственном бессилии.

Есть еще порох в пороховницах! Бороться надо до конца…

А конец вот он. Недалеко. Что называется, в шаговой доступности.

Казавшееся бездонным жерло пистолетного ствола смотрело ему точно между глаз.

Рука, державшая оружие, на удивление не дрожала. Глаза глядели холодно и беспощадно.

Хотя ему как-то показалось, что во взгляде промелькнула даже толика сожаления, грусти.

Привиделось, наверное…

Летом утро наступает рано, и за окном уже совсем рассвело. Сумерки быстро рассеялись, поддавшись напору сильных лучей июньского солнца. Небо налилось бирюзовой синевой, прогнав мерцающие звезды, шаловливо игралось зайчиками на стеклах припаркованных автомобилей и стенах домов. Город лениво просыпался, субботнее утро медленно вползало во дворы. Деревья бодро шелестели изумрудной листвой, а еще не испуганный городской суетой соловей пел волшебные серенады, наслаждаясь собственным голосом.

…И время не самое подходящее. Как же не хочется умирать, когда жизнь вокруг только начинается, стряхивая с себя нежные и вязкие оковы Морфея! Скоро забурлит, закипит деловая активность, незнающая устали и перерывов; отдыхающие потянутся кто к морю, кто за город, в горы, на самый большой и живописный в округе водопад; детвора высыплет во дворы, двинет в аквапарк, где продолжит резвиться до самого вечера; хозяйки и домоуправительницы оккупируют городские рынки в поисках наисвежайших и наивкуснейших продуктов, а также лучших бытовых мелочей.

Там постоянное движение, энергия, бьющая через край, а здесь, в рабочем кабинете, в полутьме рассеянного света настольной лампы время точно остановилось. Замерли стрелки часов, в немой гримасе застыло изображение на экране телевизора, окружающие предметы превратились в пустые декорации, лишенные всякого функционального значения. Ни звука, ни дуновения ветра. Есть только ледяной взгляд убийцы – выражение глаз человека, готового переступить черту, не спутаешь никогда и ни с чем – и бездушное смертоносное око пистолетного ствола, притягивающего его, словно магнит. Пистолет завораживал, затягивал в свое жерло, манил бездонной глубиной, поражал безграничной властью, сковывая движения.

Профессиональный взгляд сходу оценил орудие убийства: перед ним тускло поблескивал воронеными боками немецкий «Вальтер ППК». Далеко не самый современный – активно использовался криминальной полицией Германии до начала семидесятых годов, зато простой в обращении и безупречный в работе. Кстати, любимое оружие агента 007 Джеймса Бонда…

Страха не было. Была отрешенность и пустота. Дуэль между пистолетом и жертвой.

Надо что-то делать. Не пускать события на самотек. Надо встряхнуться, ведь пока бьется сердце, есть еще шанс, есть надежда.

Умереть здесь, в чиновничьем рабочем кабинете, за письменным столом было глупо и недостойно его, боевого офицера, прошедшего Афганистан и Чечню, сумевшего уцелеть в кромешном аду войны. Только не сейчас, только не сегодня… Еще многое намечено на будущее. Обещанное и до сих пор не выполненное. Еще один шанс… всего один…

Борис Андреевич оценил расстояние до руки, державшей пистолет. Жалкая пара метров отделяет его от спокойствия и благополучия. Расстояние плевое, если бы не несколько «но»: во-первых, между ним и убийцей плотиной встал широкий дубовый стол, во-вторых, он сидит в своем рабочем кресле, из мягких объятий которого так просто не выпрыгнешь, в-третьих… неважно… Ему потребуется время, которого у него нет. С двух метров ни один слепец не промахнется.

Смерть!

Мозг подсказывал, что бороться надо до самого конца, до последнего вздоха, но тело, будто закованное в кандалы, отказывалось подчиняться. Мышцы налились свинцом, к ногам точно пудовые гири привязали – ни встать, ни повернуться. Он уже сдался, подчинился судьбе, хотя и боялся признаться себе в происходящем.

Как же он мог допустить такую непростительную ошибку, оступился на прямой ровной дороге? Ведь каждый миг, каждый час тщательно продумывал поступки и меру ответственности. Каждый шаг на пути вперед был выверен до мелочей. Без помарок и ошибок. Партия должна быть просчитана до конца! И тут на тебе…

Единственное холодное око «Вальтера» смотрит ему точно меж спокойных и уставших карих глаз.

Прокол вышел, как всегда, в мелочах. Даже не прокол, а глупое, непредсказуемое стечение обстоятельств. Такого просто не могло случиться никогда…

Но случилось! Сейчас, когда нервы на пределе и до черты осталось меньше шага, уже ничего не объяснишь. Не убедишь, что все должно было сложиться иначе. Не так, как вышло, а так, как планировал…

Он всегда шел прямой дорогой, оставаясь честным пред собой и окружающими. Не кидал и не обманывал. Если искал и находил выгоду в делах, то она доставалась не только ему, а всем участникам делового процесса. Вряд ли кто-то из коллег или партнеров смог бы предъявить ему претензии по поводу его нечистоплотности. Вряд ли…

Но «Вальтер» не сводил с него своего внимательного взгляда.

Время остановилось. Уже никто не требует от него оправданий. Приговор вынесен, и через мгновение будет приведен в исполнение.

Смерть!

Он не знает, как она выглядит. И давно уже не боится образа дряхлой старухи с косой. Борис Андреевич Штурмин так часто ходил по краю и так часто чувствовал ее холодное дыхание, что, в конце концов, свыкся с ее незримым присутствием и перестал обращать внимание. Когда был мальчишкой – боялся до дрожи в коленках; под палящим афганским солнцем – боялся, но совсем по-другому, чувствовал, что они единое целое, как инь и янь, как обязательные детали одного механизма, немыслимые друг без друга. Она присутствовала, как данность, как необходимая часть равновесия. Как вода. Как воздух.

Как пища материальная и духовная. Когда повзрослел и заматерел, страх переродился в инстинкты, чутье. Без звериного чутья ни в мирной жизни бы не выжил, когда ходил по самому лезвию, в любой момент мог рухнуть в бездну, ни на воинствующем Кавказе, в Чечне, где инстинкт самосохранения ценился подороже любого бронежилета и автомата, многократно спасал от неминуемой гибели. А потом и вовсе бояться перестал. Ни следа от страха не осталось. Столько повидать на жизненном пути довелось, что когда к полувековому юбилею время подошло, смешно стало еще чего-то пугаться. Пуганый он уже, Борис Андреевич Штурмин…

Боже! О чем он думает пред смертными вратами! Все бабки считает, прикидывает, кому должен, а кому – не очень. Хотя нет, он и правда, ответственность чувствует перед людьми: перед друзьями, коллегами, жителями, семьей…

Хрен с ними, с остальными.

Семья – самое главное и самое дорогое. На кого он их оставит? Кому до них будет дело? Если смотреть объективно, то только на него они и могли надеяться, на него опереться. Как бы не упали, устояли бы под натиском трагического известия. Не сломались бы, сдюжили…

Пистолет по-прежнему был направлен в основание его широкого лба, и Борис Андреевич не находил в себе сил посмотреть в глаза убийце. Что это? Неужели страх возвращается и увенчает финал его жизни? Неужели пронзительные зеленые кошачьи глаза зародили в глубине его души семя давно забытого чувства?

Он не верит ни в Бога, ни в черта! И к кому уповать, когда стоишь на самом краю?

Когда дальше – небытие, а здесь, на грешной земле остаются единственно близкие и любимые. В одиночестве. Кого молить о снисхождении? Кто поможет им в трудную минуту?

В жизни бывало всякое. И споры, и конфликты. Но через годы они смогли пронести самое светлое в отношениях друг к другу, самое возвышенное. Без обмана и лукавства.

Сегодня, уходя на работу, когда ночь еще не отступила, и вокруг царила мгла, он склонился над женой, мягко прикоснувшись к ее губам, и в ответ услышал сонное:

– Я тебя люблю, милый…

Теплее слов не было в мире. Дороже серебра и злата. Как оказалось, это было их прощание, последний миг влюбленных и любимых.

Нет, их любовь уже давно не такая, как прежде. Не взрывная и безумная, феерическая и искрящаяся, а спокойная и рассудительная, нежная и чуткая. Когда-то их безудержная страсть выжигала землю вокруг, испепеляла чувства, иссушала до самого дна.

Ее хотелось пить, пить безудержно до последней капли, жадно ловить губами предрассветную росу, слышать каждый вздох и каждое слово, каждой клеточкой тела ощущать близость. Когда-то их чувства были подобны стремительному бегу по залитому солнцем лугу, когда крики безудержны и восторженны, а смех заразителен в своем задоре.

Сейчас же отношения больше походили на тихие прогулки затененными дорожками осеннего парка, окрашенного пестрой багряной листвой. Когда он и она неспешно бредут рядом, крепко взявшись за руки, будто овеянные невесомым едва заметным ореолом, являясь одним неделимым целым. Он трепетно нашептывает ей стихи, а она, чувствуя рядом его горячее дыхание, весело улыбается в ответ. Теперь все иначе, совсем не так. Не хуже. Именно иначе, по-другому. Без головокружительной гонки, без ненужных слов, на уровне мимолетного, но понятного обоим ясного взгляда, без лишних эмоций. Не с ленцой, но медленно, неспешно. Не стремясь моментально поглотить, а растягивая удовольствие на долгие годы, ощущая иногда сладкое, а иногда с легким налетом горечи послевкусие. Покой без резких колебаний, плавное течение времени, словно течение реки на равнине, сменившее стремительный горный поток. Тепло, ощущаемое всем телом, тепло, даримое от всего сердца. Кошачья мягкость отношений и мурлыкание рядом в подушку. Ради подобного чувства стоило и стоит жить. Такие ощущения нельзя передать словами, можно только пропустить через себя…

Смерть!

Старуха может подождать более удачного момента. Еще не время и не место! Он всегда встречал врага с открытым забралом, так не гоже пасовать и сейчас. Вся его жизнь – борьба, непрекращающиеся бои за удачу и успех, признание и благополучие.

Собственное и своих близких. Никогда он не позволял себе положиться на повороты судьбы, никогда не отдавался на волю волн. Всего, чего удалось достичь и за что приходится расплачиваться сегодняшним утром, Борис Андреевич Штурмин достиг сам.

Потом и кровью. До мяса сдирая ладони и зубами вгрызаясь в твердый гранит. Выходил, взлелеял не благодаря, а вопреки. Ему никогда и никто не покровительствовал, не протягивал руку помощи, не подталкивал снизу и не тянул наверх. Он все взял сам. Не отобрал у кого-то, а получил право взять и пользоваться, распоряжаться. Он и дорогая супруга. Без нее, без крепкого тыла не вышло бы жесткого и несгибаемого Бориса Андреевича Штурмина. На ее плечи лег тяжелейший груз терпения, бескорыстной веры в его силы и его успех. Как там, в одном известном фильме: чтобы генеральшей стать, надо с молодым лейтенантом по гарнизонам помотаться! Она все снесла: и тяготы, и лишения.

Стойко, как настоящий солдат.

И что же, теперь он позволит себе сдаться, отдать старания долгих лет без боя?

Ну, уж нет!

Не впервые он оказался под прицелом, бывало и хуже, и страшнее. Всегда выходил из любой передряги с честью и живой. А сейчас ему не за что оправдываться и просить прощения. Зато есть, ради кого жить!

…Холодные зеленые глаза, напрочь лишенные эмоций и чувств, внимательно следили за жертвой. Воздух, подобно высоковольтным проводам, казалось, гудел от напряжения. Ладонь, сжимавшая пистолет, вспотела, и указательный палец предательски соскальзывал со спускового крючка. Руки не дрожали, но это была иллюзия – нервное возбуждение достигло своего апогея.

Борис Андреевич Штурмин глядел прямо перед собой. Приняв окончательное решение, почувствовал облегчение. Срез пистолетного ствола больше не сковывал его движений, не парализовал волю. Только малахитовые глаза палача не сулили пощады. Для убийцы тоже все было решено: приговор окончательный и обжалованию не подлежит!

Смерть!

Конец всего сущего. Просто конец. Конец, не сулящий облегчения ни для одной из сторон. Не точка, а клякса в финале пьесы.

Сейчас, или никогда! На последнюю схватку может не хватить запала. Борис Андреевич медленно и уверенно поднялся на ноги, не сводя непреклонного взгляда с глаз оппонента, отметив, как качнулся в руке «Вальтер».

Ему не в чем было себя упрекнуть.

– Я всегда был с тобой предельно честен… Здесь не было никакого кидалова…

Разразившегося грома он не услышал, как не увидел и отскочившего назад затвора, выплюнувшего дымящуюся гильзу. Понимание пришло мгновением раньше, когда в горящих зеленых глазах проскочила едва заметная желтая искра ненависти.

Смерть… Конец… Пустота…

Простите меня, если сможете…

Часть первая На месте преступления

1

Июньское солнце находилось в зените и нещадно жарило город, загоняя людей в тень или, наоборот, выгоняя на песчаные пляжи, заставляя окунуться в чарующую прохладу морских вод. В полдень на берегу от отдыхающих уже яблоку некуда было упасть, бойко шла торговля мороженым и напитками; кафешки, в которых сонными мухами лениво вращались допотопные вентиляторы с широкими лопастями, а крыши для создания местного колорита были приправлены пальмовыми листьями, ломились от посетителей, холодное пенистое пиво лилось рекой. Коммивояжеры с лотками, доверху загруженными сувенирами – рыбками из гипса, ракушками на цепочке, магнитами на холодильник и т.п.

– аккуратно переступали меж распластавшихся на полотенцах и лежаках недвижимых тел, мелких и крупных, бледно-белых, ярко-красных и шоколадно-коричневых, ловко избегая столкновения с разыгравшейся ребятней.

Ему давно уже не нравилось это время. Наверное, в силу возраста и профессиональной деятельности. Приток туристов на морское побережье ощущался с мая, сначала тонкой струйкой, затем все больше и шире, сильнее и громче, и вот уже в июне превращался в полноводную реку, несущую со всей страны деньги и отпускную расхлябанность со всеми вытекающими. Отдыхающие вдребезги разбивали тихое очарование Южноморска, нескончаемой суетой уничтожая его мирный уклад изнутри, в бешенном вихре смешивали день и ночь, до самой осени стирая границу между светом и мглой. Город превращался в огромный муравейник, подобный Москве или Петербургу, с пробками и столпотворениями, с очередями и беготней. И только аура южной обстоятельности и неторопливости не давала безумной энергии выплеснуться наружу, не позволяла разразиться большому взрыву, сметающему все на своем пути. От гремящей отовсюду музыки, криков, мигрирующих из конца в конец хмельных компаний, резких голосов выведенных из себя мамаш, детского ора нельзя было ни спрятаться, ни скрыться.

Атмосфера успешного и благополучного, но, тем не менее, провинциального города нещадно втаптывалась в уличную пыль десятками тысяч подошв кроссовок, босоножек, мокасинов и резиновых шлепанец. Все скамейки в парке были заняты молодыми и не очень парами: обнимающимися, целующимися, разговаривающими и не разговаривающими, ссорящимися и находящими примирение.

Его раздражала излишняя суета и показная бравада. В мире все должно сосуществовать естественно и органично. Уже давно не хотелось кутить с друзьями до утра, а затем, быстро окунувшись в просыпающееся море, спешить на работу, где надлежало разбираться в перипетиях человеческих судеб. Все больше радости доставляли пешие прогулки тихими улицами или узкими аллеями парка под неспешное перешептывание листвы и отрывистое пение ветра. Возраст! Жизненный бег замедляется и переходит на шаг, уверенную и размеренную поступь.

А профессиональное чутье, даже не чутье, а простой житейский опыт напоминал, что из года в год повторяется одна и та же картина. С потоком отдыхающих, безудержно хлынувших на Черноморское побережье, пространство от Тамани до Адлера наводняют различные лиходеи-гастролеры, собравшиеся на курортный покос. Для них для всех лето год кормит. Незамысловатые гопники, делающие свой «бизнес» нахрапом на силе и испуге; вызывающие отвращение, на том и зарабатывающие попрошайки (организованные и неорганизованные); красивые и так себе, но обязательно неудовлетворенные, высокие и низкие, полные и худые жрицы свободной любви на любой вкус и кошелек и просто искательницы романтических приключений; разнокалиберные аферисты с изысканной фантазией и манерами; шустрые и не очень домушники; барсеточники, в основном работающие бригадой, крадущие оставленные безалаберным туристом или водителем сумки-барсетки да ценные вещи; осторожные и внимательные карманники; хорошо подготовленные кукольники и ломщики, умело кидающие доверчивого жадного лоха; и, несомненно, элита криминального мира – каталы и шулеры. Хотя сегодня грани между преступными профессиями стали весьма условны. Лет двадцать назад настоящий дока криминального мира, обладающий узкой специализации и недюжим талантом, считался авторитетом и ни за что в жизни не позволил бы запятнаться чем-то неподобающим своего статуса, например, банальной «мокрухой». Фармазонщик мог быть только мошенником, шнифер – взломщиком сейфов, щипач – только карманником, а сегодня даже жалкий попрошайка («жалкий» – условность: чтоб хорошо зарабатывать в статусе нищего или инвалида, надо обладать неплохим уровнем актерского мастерства) или наперсточник может посадить терпилу «на перо» за три копейки в случае конфликта. Такой приезжий контингент не только ставит под угрозу безопасность и жизнь отдыхающих и горожан, но и сильно портит кровь местному ГУ МВД, показатели которого летят в тартарары. Свои-то жулики-бандиты местным правоохранителям более или менее известны, а залетных где и как искать? Начальство с пеной у рта орет о необходимости профилактики правонарушений, а что тут сделаешь, если большинство преступлений провоцирует сам пострадавший? Сначала на всеобщее обозрение лопатник развернет со всеми сбережениями, затем варежку разинет и глазами хлопает, будто говорит: «Берите, мне не жалко». А после слезы льет! К каждому туристу-то постового не приставишь.

Воровской чес продолжается до октября, и только с концом пляжного отдыха сходит на «нет». Тогда город успокаивается, и жизнь постепенно возвращается на круги своя.

Но сегодня все иначе. ЧП в краевой администрации внесло сумятицу в размеренную жизнь прибрежного мегаполиса, поставило «на уши» полицию, Следственное управление, прокуратуру и ФСБ, а так же местных чиновников различного ранга. Во всеобщей суматохе, близкой к панике, сомневаться не приходилось. Он пока не был на месте преступления, но прекрасно представлял, что звон от случившегося будет стоять еще долго, раз его услышали даже в столице. И последствия могут стать непредсказуемыми и необратимыми для любого представителя власти по всей вертикали.

Настроение испортилось окончательно. Ему так хотелось просто погулять по улицам некогда родного города, а не лететь по служебной надобности, просто бродить бульварами и переулками, скверами и садами. Без цели и особой необходимости, подобно несметному количеству отдыхающих. Здесь каждый двор и закоулок рождает в душе воспоминания, приятные и не очень, каждый аромат или дуновение ветра пробуждает картины детства и юности, зрелости, свершений и неудач, знакомств и разочарований. Все, что с ним случалось, происходило в этих краях, на этом берегу, в этих горах, в Южноморске! Жизнь была именно здесь, под приветливым южноморским солнцем, а последующий перевод в Москву и дальнейшие события – совсем не то, только послевкусие, оставшееся от активной деятельности. Он так надеялся провести свободную неделю в городе, где родился и вырос, где состоялся как личность, в гордом одиночестве, чтоб спокойно оценить былое, встретиться с оставшимися здесь друзьями, еще раз оглянуться в прошлое, но судьба распорядилась иначе. Именно судьба! Судьба позволила выкроить семь свободных дней из плотного рабочего графика, судьба забросила его в Южноморск, в котором он не был уже почти десять лет, и именно судьба нажала на спусковой крючок в первый же день после его прибытия из столицы. Выбор был предопределен заранее, так что утренний звонок от шефа явился лишь логическим завершением стройной цепочки событий.

– Василий Петрович, прости, что беспокою тебя во время отпуска, но вариантов других нет. Ты же в Южноморске как раз… В аппарате губернатора ЧП – огнестрел, покушение на убийство… Больше ничего пока неизвестно… Это же твоя епархия, твоя альма-матер, сделай милость, посмотри что и как… помоги разобраться… чтоб нам вовремя среагировать и потом дров не наломать. Регион, сам понимаешь, стратегический.

Руку надо на пульсе держать…

Что здесь реагировать, когда убийство или покушение на убийство в высшем органе краевой власти уже произошло? Реагировать на сигналы раньше надо было, теперь же – тщательно разбираться, а затем выводы верные сделать. Не рубить с плеча, как зачастую принято в подобных ситуациях, а осторожно приоткрывать завесу тайны, услужливо морщась залезать в корзину с грязным бельем, не вороша его сильно, перебрать и лишнее сложить в сторонке, от чужих глаз подальше. То, что белья этого будет в избытке, сомневаться не приходилось. Любая чрезвычайная ситуация, связанная с государевыми людьми высокого ранга, рождает столько историй и сплетен, выявляет такое количество нарушений и злоупотреблений, что обывателю становится страшно. Общество взрывается от негодования. Конечно, наши люди уже не те, что в девяностые, активности значительно поубавилось, но власть по-прежнему не любит, когда ее исподнее выставляется напоказ.

Здесь действовать надо с чрезвычайной деликатностью и осторожностью, чтоб концы с концами свести, и кого не надо дерьмом при разборе не забрызгать.

Осторожность и еще раз осторожность! Здесь юг, и менталитет южан стоит учитывать. Интересы различных кланов переплетаются в такую плотную паутину, что, неаккуратно зацепив одну ниточку, можно разбередить целый муравейник. Политика, бизнес, кровные узы связаны в тугой клубок, способный уничтожить любого. Тем более человека, позволившего сунуть нос куда не следует. У любого найдется скелет в шкафу, а кланы не любят раскрывать секреты посторонним.

Но хочешь-не-хочешь, а указание начальства надобно исполнять.

Упругой походкой немолодого, но энергичного человека Василий Петрович Леднев поднялся от Приморской набережной, где неспешно прогуливался, придаваясь воспоминаниям, по улице Герцена мимо старого южноморского краеведческого музея, расположенного в бывшей усадьбе князей Нигальских, до пересечения с Трубной. Возле трамвайного депо пересек площадь Ипатьева, названную так в честь видного местного революционера, расстрелянного в тридцатые, а затем реабилитированного, вышел на Вечерний бульвар, по которому к морю стройными рядами тянулись отдыхающие, в основной своей массе расположившиеся в частном секторе. Свернул возле купеческих торговых рядов на улицу Свердлова, по ней пересек небольшую, но бурную речку Туношну, берущую свое начало высоко на заснеженных вершинах. Затем, сразу после моста, вошел в Ленинский сквер, порадовавший относительной тенью и прохладой, и через него уже быстро дошагал до памятника вождю мирового пролетариата, за спиной которого и расположилось здание администрации.

Владимир Ильич, как и в далекие советские годы, по-прежнему строго взирал на происходящее из-под угловатых бровей, стоя в распахнутом пальто на высоком гранитном постаменте. Лицо вождя было хмуро, взгляд сосредоточен: вряд ли ему сейчас нравилось происходящее в стране вообще и в Южноморске в частности.

Площадь перед зданием краевой администрации была оцеплена сотрудниками полиции, по периметру в окружении толпы вездесущих зевак стояли патрульные автомобили, ближе к центральному входу припарковались черные волги без специальной цветографической раскраски, по государственным номерам которых Василий Петрович без труда определил их принадлежность к местному главку МВД, СК, УФСБ и прокуратуре. Сотрудники в форме и «по гражданке» сновали туда-сюда, развернув бурную деятельность. Микроавтобусы с журналистами и телекамерами скромно стояли поодаль, решительно оттесненные в сторону. Операторам телеканалов безапелляционно запретили снимать и те понуро курили в сторонке, не решаясь лезть на рожон в споре с силовиками.

Что ж, вся королевская рать в сборе! Работа кипит.

Привычно нырнув под эластичную ленту, преграждавшую вход на площадь простым смертным, Василий Петрович шагнул на закрытую территорию, отданную во власть правоохранительным органам, подлетевшему к нему постовому сунул под нос «корочку» и не дожидаясь, когда тот сообразит, что помощнику депутата, в общем-то, здесь делать нечего, уверенно прошествовал мимо «эфэсбэшников», что-то обсуждавших по мобильному телефону, и легко взбежал по широкой лестнице к стеклянным дверям. Войдя в фойе, почувствовал легкое возбуждение, участившееся сердцебиение. Он точно видел себя со стороны, себя, вернувшегося на несколько лет назад, гончую, идущую на охоту.

Дыхание участилось, и от избытка воздуха даже немного закружилась голова.

– Где?

Сержант, стоявший возле разблокированного турникета, – сотрудники неустанно сновали из здания и обратно – окинул взглядом представительного подтянутого мужчину с седой уставной стрижкой, безошибочно определив в нем руководителя высшего звена, несмотря на немного легкомысленные льняные брюки и рубаху свободного покроя, и указал рукой:

– Прямо по коридору, по лестнице на третий этаж, там направо…

Леднев молча кивнул. Да уж, судя по количеству подъехавших автомобилей, мимо не пройдешь! Толпа начальствующих лиц мешает плодотворной работе следственной бригады, затаптывая следы и создавая излишнюю нервозность. Да и он сам туда же… Не только к полиции, но и к Южноморску уже прямого отношения не имеет, а все равно притащился и сейчас внесет смуту в стройные ряды правоохранителей. Местным же руководителям, как и сотрудникам «на земле» его визит точно придется не по нраву: кого обрадует, когда в самый разгар следственных действий ревизор из Первопрестольной припрется? Что поделать, у него тоже есть начальство, которое настаивает на его непосредственном участии в расследовании. Нравится кому или нет, но придется пока поработать вместе.

Факт убийства уже не подлежит сомнению: другой причины для присутствия сотрудников различных министерств и ведомств в одном месте придумать сложно. В толпе за оцеплением рождались самые сказочные и невероятные слухи, так что опрашивать людей на улице он намеренно не стал, хотел, чтоб единственно верный взгляд на преступление сформировался на месте, да и нужды особой нет, раз можно получить информацию, что называется, «из первых уст».

Все же интересно: кто? Неужели самого губернатора прихлопнули? Подобные случаи в современной России, слава Богу, можно по пальцам пересчитать: чаще в ДТП и авиакатастрофах погибали, но чтоб от руки убийцы – резонанс федерального масштаба…

В коридоре и на лестнице он поймал на себе пару заинтересованных взглядов.

Значит, его узнали. Старый опер вернулся!

На встречу вышел тучный мужчина в синей форме Следственного комитета и при полковничьих погонах, с лицом землистого оттенка и мешками, отягощающими маленькие поросячьи глазки, нервно бегающие из стороны в сторону.

– День добрый, Илья Ильич…

– Какое уж там… – полковник юстиции устало махнул рукой, а затем пристально воззрился на Леднева.

– Ба! Кого я вижу! Только не говори, Василий Петрович, что тебя случайным ветром к нам занесло. Ни в жизть не поверю!

Леднев развел руками: что поделать – служба! У тебя – своя, и у меня – своя.

– Еще труп остыть не успел, а из Москвы уже проверяющего прислали, – зам руководителя Следственного управления по Южноморскому краю Илья Ильич Панов, следак с внушительным стажем, пытался шутить, что в сложившейся ситуации выходило у него не очень. – Такое впечатление, что вам сверху виднее. Все знаете еще до того, как преступление совершено будет.

– Если бы, – Леднев тяжело вздохнул, прекрасно осознавая, какое давление со всех сторон начнется на следствие, как только первые факты станут достоянием общественности. – Может, по старой памяти введешь меня в курс дела?

История их взаимоотношений и вправду была стара, как мир. Сколько споров и конфликтов, сколько дел в совместной разработке, сколько водки выпито вместе за долгие годы сотрудничества – познакомились лет двадцать назад, когда Василий Леднев был старшим опером в розыске, а Илья Панов – начинающим следователем прокуратуры.

Мальчишку сперва не хотели воспринимать в серьез и пытались за сигаретами посылать, пока он, несмотря на скепсис окружающих, не довел до суда практически бесперспективное дело по исчезновению пятнадцатилетней школьницы, доказав старым матерым волкам собственную профпригодность. Зверски убивший падчерицу и спрятавший в горах труп, отчим сел на пожизненное, а ведь едва не обвел вокруг пальца опытных оперов, первоначально считаясь потерпевшим по делу.

Теперь Илья Ильич и сам заматерел, прирос пузом и щеками, обрел болезненную отечность и потерял добрую половину волос в боях за соблюдение законности и межведомственных интригах. Глядя на незваного и непрошеного гостя в лице коллеги, тянул с ответом, оценивая ситуацию. Затем, приняв единственно верное решение, указал на соседнюю дверь свободного кабинета:

– Пойдем. Не в коридоре же нам с тобой общаться…

Не надеявшийся на теплый прием Леднев охотно согласился.

– Хвастать особо нечем, – в отсутствие хозяина кабинета Панов втиснул грузное тело в узкое чиновничье кожаное кресло, бросил видавший виды портфель на стол и тускло сверкнул матовым циферблатом относительно недорогих, но добротных «Тиссот». – С этой минуты мы, как актеры на сцене – под пристальным взглядом зрителей и в жарком свете софитов, – в подтверждение слов он ослабил ворот рубашки, смахнул со лба капли пота. – Если оступимся, сожрут с потрохами, не взирая на прежние заслуги. Ты ж знаешь,

Петрович…

Василий Петрович знал. Не единожды приходилось вести оперативное сопровождение резонансных дел и всегда сталкивались с критикой, жалобами, нежеланием оказывать помощь и угрозой увольнения, а то и перспективой оказаться на нарах. Это футболисты могут играть, как хотят, проигрыш команды – проблема болельщиков, а мент – он всегда на острие ножа, всегда на грани, ноги еще по территории ходят, а голова уже на плахе лежит. На всякий случай. Они все одним миром мазаны: и менты, и следствие, и прокурорские, и фэбсы.

– Сам-то какими судьбами? – Панов тянул время, подсознательно не желая втягивать ревизора из столицы в дела местной епархии, хотя отдавал себе отчет, что Леднева за столом не удержишь, по баням с девками не поводишь – он все равно свой нос в самое говно сунет, запачкаться не побоится.

– Давай об этом позже. Вечером за рюмочкой чая посидим, покалякаем, а сейчас о сути…

Время утекало, а каждая минута бесценной была. Многие преступления по горячим следам раскрываются, если все правильно сделать, по науке себя вести, на мелочи внимание обращать, деталями не брезговать. А если сразу на след напасть не удастся, то здесь уж как Бог на душу положит: можно и никогда в жизни до конца не дойти. В одном сомневаться не приходилось: каждое дело, оно индивидуально, куда заведет – неведомо.

Здесь прежний опыт – подспорье, но не панацея.

– И кто наш «счастливчик»? Из-за кого сыр-бор? Неужто сам генерал-губернатор?

Панов поморщился.

– Хуже. Советник. Наш непосредственный куратор. Борис Андреевич Штурмин координировал деятельность силовиков в крае, являлся связующим звеном между конкурирующими службами. Должность советника по взаимодействию с правоохранительными органами при губернаторе создавалась специально под него, подразумевалось, что он сможет объединить усилия силовиков в борьбе с преступностью, сделать деятельность правоохранительных органов максимально эффективной. Чтобы генералы не на себя одеяло тянули, а общее дело делали. И, надо сказать, с поставленной задачей справился на «отлично».

– Версии?

– Первоначально – профессиональная деятельность. Заказное убийство. Одна пуля в голову с близкого расстояния. Разнесло пол черепной коробки. Орудие преступления пока не обнаружено. На месте преступления найдена гильза калибра 9 мм, Браунинг.

Нахмурив брови, Леднев погладил пальцами переносицу.

– Заказное, говоришь? Какая-то ерунда получается, Илья Ильич: киллер оружие забрал, а гильзу оставил. Почему ствол на месте не сбросил?

Нисколько не смутившись, Илья Ильич высказал предположение:

– Оружие, это ж ниточка, Петрович. Предусмотрительный убийца лишних следов оставлять не будет – по стволу его вычислить могут: где изготовлен, где украден, где засветиться успел… А так, выбросил в Туношну – тут метров семьсот ходом до излучины – или в море утопил. И, в прямом смысле слова, концы в воду! Никто никогда в жизни найти не сумеет. Только по случайности.

– А гильза – не ниточка?

– Ниточка, – согласился Панов. – Она на оружие точно укажет, если его найдем. Но мож кто вспугнул киллера, а мож искать не стал или не нашел. Человека-то убить – не фунт изюма откушать. Перенервничал, ноги унести поспешил. Узнаем, только когда допросить сможем… Так что никаких несоответствий не вижу.

Задумчиво глядя на собеседника, Василий Петрович вынужден был согласиться с логичностью доводов. Копать, конечно, надо глубже, но основной останется версия с заказным характером преступления из-за ее очевидности. Если жизнь не подскажет иного.

– Дело в чьем производстве будет?

Панов тяжело вздохнул, точно безмерный груз ответственности сдавливал легкие, и воздуха ему явно не хватало.

– В нашем и будет. Коршуны слетелись, – это он без стеснения про руководство ФСБ и прокуратуры, – но в сторонке стоят, с ноги на ногу переминаются, команды сверху ждут.

Глазами по сторонам зыркают, но в работу не вмешиваются. Я вообще такого соблюдения законности сроду не видывал, все, как по написанному: единое руководство осмотром места происшествия возлагается на следователя. Остальные лица, в том числе, и начальство, обязаны обеспечить ему необходимое содействие, исходя из того, что он ответственный за результаты осмотра. Все обосраться бояться, потому в пекло не лезут.

Убийство – компетенция Следственного управления, вот Следственный комитет и занимается. Оперативное сопровождение, как всегда, на розыске. Если результатов не будет, с нас и сдерут три шкуры: со следователя, с меня, и ментам на орехи достанется.

– А ты крайний? – Леднев усмехнулся. – А шеф где?

– А шефа, думаю, уже нагибают, – Панов сдернул галстук и в сердцах швырнул его на стол – в кабинете было невыносимо жарко, несмотря на открытое окно, за которым благоухала зеленая листва, и людской поток тек к морю. – Его вчера заслушивали в Москве с докладом о готовности к курортному сезону, о снижении количества тяжких преступлений в крае. Завтра должен был прилететь… – в голосе не было ни намека на сочувствие. – Теперь не знаю: такой подарочек к выступлению «на ковре»… Я бы с радостью за его спиной отсиделся, а теперь – на передовой. Судьба!

– Выходит, с тебя и спрос, Илья Ильич…

– Выходит. – Согласился Панов, горестно добавив, – с понедельника должен был в отпуск идти, уже номер в отеле в Минске забронировал…

Василий Петрович похлопал коллегу по плечу:

– Не тужи. Готов с тобой участь разделить. Пойдем, поглядим: что там и как? Хочу лично осмотреть место происшествия.

Воздев глаза на возвышавшегося над ним Леднева, зам руководителя Следственного управления залучился надеждой. Укрыться за спиной помощника депутата, представителя главы комитета Госдумы по безопасности, виделось делом куда более перспективным, чем прятаться за непосредственным начальником. Конечно, и здесь крайним могут сделать, но Леднев – мужик всегда правильный был, за просчеты от души драл, но своих не кидал и не подставлял никогда. Странно, что до таких высот на политическом олимпе вырос. Видно, и там ответственные люди нужны.

– Лицо-то ты, Петрович, неофициальное, – попробовал он аккуратно прощупать почву, оценивая возникающие риски.

– Зато визит официальный, – уверенно соврал Леднев, получивший только устное поручение от патрона и никаких подтвержденных полномочий. – Считай, что лично Владимир Иванович присутствует на месте.

Удовлетворенный ответом, Панов охотно поднялся. Поделив ответственность на двоих, стало как-то легче дышать и двигаться.

– Пойдем. Труп советника уже вывезли, следственная группа работу заканчивает. Так что никому не помешаешь. С материалами дела ознакомишься, – заверил Илья Ильич, выходя за Ледневым в коридор.

В просторной приемной советника было полно народу. Но при видимой суете никто никому не мешал, занимаясь собственным делом. Едва окунувшись в атмосферу осмотра места происшествия, Василий Петрович испытал сладострастное возбуждение, уловив парящие в воздухе флюиды смерти, едва заметный запах пороха и зашкаливающий уровень адреналина. Многоголосием труб, гудело под потолком напряжение.

Опытный взгляд сразу определил двух оперов, одетых в гражданское. Этих Леднев узнал бы в любой ситуации и в любой обстановке: по цепким глазам, уверенным движениям, по ореолу ощущения собственной избранности, нимбом светящимся за головой. В милицейско-полицеской иерархии опера – особая каста, своего рода элита. По себе знал, сам такой же. Рядом с ними – подполковник полиции, скорее всего, из главка – внимательно слушал, задавал вопросы, обсуждал. За столом секретаря полный розовощекий эксперт убирал камеру в объемный кофр, бережно укладывая съемный объектив и делясь мнением с какой-то миниатюрной женщиной в строгом платье и с деловым лицом. В стороне сиротливо притулились понятые – их спутать нельзя ни с кем: любопытствующие, немного напуганные, спешащие по своим делам, но послушно ожидающие отмашки от следователя, когда им позволят разойтись. Капитан юстиции что– то терпеливо пытался им втолковать. На расставленных вдоль стены стульях для посетителей сидели две начальственного вида персоны, склонившиеся голова к голове и о чем-то спорящие.

Панов указал вперед, сквозь занятую работой группу сотрудников, туда, где за открытой дверью кабинета шла действительно кипучая деятельность. Туда, где билось истинное сердце осмотра места происшествия.

– Почему посторонние на месте? – грохнул за спиной зычный голос, смазывающий окончания и производящий резкие гортанные звуки. – Здесь – только члены следственной группы, Илья Ильич… Веремеев, по-твоему, тут проходной двор?! – это он представителю полиции, обеспечивающему отцепление.

Нисколько не сомневаясь в личности говорившего, Леднев обернулся навстречу направлявшемуся к ним могучей поступью черноволосому с проседью, чернобровому и гладко выбритому до синевы, плотно сбитому мужчине с тонкими губами и антрацитовыми горящими глазами. В его мощных и в то же время плавных и грациозных движениях пантеры было столько силы, что казалось остановить летящий на полном ходу товарняк куда проще. Окружающие на секунду застыли, почти физически ощущая, как штормовой ветер поднялся после штиля и свинцовая серая дождевая туча накрыла всех с головой.

Глава УФСБ Южноморского края не без основания считал себя ответственным за все происходящее на месте преступления, а руководство Пановым следственной бригадой – делом временным, сущей нелепицей. Ведь жертва – не жалкий обыватель и не рядовой бюрократ, а чиновник почти федерального масштаба! Здесь на кону – федеральная безопасность, интересы государства затронуты могут быть, так что юрисдикция ФСБ как нельзя кстати. Сейчас Следственный комитет первоначальный осмотр закончит и дело передаст, а если что – с подопечных Панова и спрос. Нормальные правила игры между ведомствами.

Леднев, нисколько не сомневаясь, что так оно и есть, представился, оценивая произведенный эффект. Но эффекта, как такового не последовало. Черные безжалостные глаза продолжали сверлить его до пят, не торопясь допускать в святая святых.

– А я-то думаю: уже полдень миновал, а Москва молчит, никак не реагирует. А они решили из центра вместо указаний сразу проверяющего прислать. Что ж, хитрО, предусмотрительно. Не доверяют нам, значит…

– Заур Имранович, давайте займемся делом, а «любит-не-любит» оставим на «потом». –

Василий Петрович не сильно надеялся на снисхождение, прекрасно наслышанный о несговорчивом характере начальника местного УФСБ.

Заур Имранович Хаджиев сверкнул глазами, но ничего не ответил. Чеченец по отцу и аварец по матери, он славился взрывной натурой и неуживчивым нравом. Боевой генерал, прошедший Афганистан и все возможные горячие точки перестроечного СССР, командовавший в первую чеченскую операциями спецназа ФСБ, его назначение на нынешнюю должность в свое время наделало много шума в кулуарах власти. Противники говорили, что происхождение, несомненно, даст зеленый свет мигрантам с Кавказа, вместе с которыми в край прорвутся и террористы, и призывали к здравому смыслу. Сторонники убеждали, что человек с огромным бесценным опытом будет рулить Управлением железной рукой, отстаивая интересы федерального центра, а чеченские и дагестанские корни только помогут наладить работу с диаспорами, чтобы не пустить излишний поток переселенцев из республик Северного Кавказа, поставить заслон террору, и призывали к здравому смыслу.

Буркнув в ответ нечто не совсем вразумительное, Илья Ильич сквозняком проскользнул в кабинет, где было совершено преступление. Покачиваясь с мыска на пятку, сцепив руки за спиной и играя желваками, Хаджиев сухо и отрывисто бросил, точно выстрелил:

– Позже поговорим!

Резко развернулся на каблуках и вышел. Леднев, пожав плечами, двинулся вслед за Пановым.

– Вот, знакомься, Петрович, наш опытнейший следователь, Виталий Лосневский. –

Илья Ильич указал на высокого мужчину «немного за тридцать», в джинсах и просторной хэбэшной рубахе, державшего в одной руке папку для бумаг, в другой – мобильный телефон. – Выдернули с выходного по случаю ЧП.

– Майор Лосневский, – кинув телефон в карман, следователь протянул руку для приветствия.

Опустив регалии, Леднев представился.

Был майор нездорово бледен и хмур, в движениях резок и холоден взглядом.

Множеству ходоков на осмотре места происшествия не радовался, не скрывая своего отношения от окружающих. Такие люди камня за пазухой не держат и выше звания майора редко поднимаются, оставаясь вечным трудягой.

– Я осмотр закончил Илья Ильич, – доложил следователь, – улики мы описали, сейчас понятые протокол подпишут и здесь – все! С секретаршей побеседовать хочу, жду, когда доктора ее в чувства приведут. А остальных свидетелей опера опросят.

– А что с секретаршей? – заинтересовался Василий Петрович.

– Истерика, – мрачно заметил Панов. – Она труп советника обнаружила и в полицию сообщила. Когда группа прибыла, ни слова вытянуть не удалось. Рыдает в голос, орет дурниной. Пришлось медиков подключить. Обещали привести во вменяемое состояние. –

И повернулся к Лосневскому, – Виталий, введи, пожалуйста, товарища в курс дела…

– Весь осмотр засняли на пленку… – начал следователь.

Расстегнув папку, он достал оттуда протокол осмотра, завизированный собственной подписью, и компакт-диск, параллельно рассказывая, что удалось установить.

Убийца, судя по всему, был один. Зашел в помещение и покинул его незамеченным.

По предварительным данным, никаких следов своего пребывания на месте преступления не оставил, что может говорить о тщательной подготовке и высоком профессионализме.

Пришел, нажал на курок, вышел. Советник даже не успел среагировать, чтобы постараться защитить себя. Звонок на пульт «02» поступил в 9:07, оперативно-следственная группа прибыла через десять минут. На месте присутствовала Вера Георгиевна Глонти – секретарь Бориса Штурмина, труп которого обнаружен в рабочем кабинете, в кресле за письменным столом. По данным экспертов, смерть наступила приблизительно в половине седьмого утра от огнестрельного ранения в голову. Постовой на входе сообщил, что в здание до приезда группы проходили только пять человек: сам погибший, уже названная Вера Глонти, уборщица и две сотрудницы канцелярии. Все, кроме секретарши, уже опрошены полицейскими. Время прохода, зафиксированное в электронном журнале – работники краевой администрации используют магнитные карточки для доступа на рабочее место, каждая карта имеет персональный код и автоматически отмечается в системе – после 8:00.

– Чудеса, – прокомментировал Леднев слова следователя, наблюдая на мониторе съемку с осмотра места происшествия, пропустив мимо ушей информацию о предполагаемом оружии, спросил. – По вашему мнению, погибший знал своего убийцу?

Вопрос не застал Лосневского врасплох, он уже и сам ни раз прикидывал возможное развитие событий и так, и эдак.

– Возможно. Хотя утверждать не могу. Киллер стоял вот здесь, – следователь обошел Т-образный рабочий стол, у основания которого сидел Леднев, заняв место слева. – То есть, войдя в кабинет, прошел порядка восьми метров, остановившись в паре шагов от жертвы. При этом Штурмин никак не среагировал, только поднялся с кресла. Не исключаю, чтобы поздороваться…

– В протоколе отмечено и на записи видно, что на столе стоит чашка…

– Да, вот здесь, – Лосневский указал рукой. – Кофе. Эксперты обнаружили на ней только пальцы жертвы. Никаких других отпечатков.

Продолжая развивать свою мысль, Леднев внимательно следил за следователем:

– Советник сидел на своем рабочем месте, почему бы ему не пить кофе там? Чашка же стоит возле убийцы, и на ней только отпечатки пальцев Штурмина. Ничего не приходит в голову?

Опустив глаза вниз, глядя на стол, Лисневский еще раз представил картину убийства, выискивая несоответствия. На этот злосчастный кофе он не обратил никакого внимания.

– Хотите сказать, что наш пострадавший сам встал, налил кофе и предложил его убийце?! – он хлопнул себя ладонью по лбу. – А кофе-машина стоит в приемной возле секретаря. Штурмин, по слухам, был весьма независимым. И подобная услужливость может говорить либо о высоком статусе гостя, либо о хорошем знакомстве.

– Вот-вот.

Предположительно заказной характер убийства и близкое знакомство жертвы с преступником поставили и Леднева, и Лосневского в тупик. Государственный чиновник и наемный убийца по определению не должны быть знакомы, их ничто не может связывать между собой. Но в российских реалиях здравый смысл часто теряет актуальность.

– А если это боевое прошлое? – Лосневский строил версии на ходу.

– Вместе служили?

– Ну, или пересекались…

Ледневу идея понравилась. В его практике уже случалось нечто подобное: в конце 80-х, первой половине 90-х, когда отшумел боями Афганистан, многие сослуживцы оказались по разные стороны баррикад. Ветераны, имевшие боевой опыт, не всегда находили себе применение в мирной жизни. Кому-то не хватало риска, адреналина, чувства крепкого дружеского плеча рядом. Время было сложное, переломное, и многим банально не на что было жить. Одни шли в милицию, другие пополняли ряды зарождающихся преступных группировок. И частые встречи недавних братьев по оружию в кабинетах уголовного розыска ни у кого не вызывали удивления.

Едва ли с тех пор что-то изменилось.

– Надо пробить архивы минобороны, сравнить с нашей картотекой, – окунувшись с головой в следственные мероприятия, Василий Петрович по закоренелой привычке отождествлял себя с сотрудниками органов. – Возможно, и найдется ниточка. Если это профессиональный киллер, то вряд ли здесь его первый выход, должен был ранее уже засветиться… Неужели он нигде не попал в поле зрения камер?

По дороге к кабинету советника губернатора он углядел несколько видеокамер в коридорах и на лестнице и пару – при входе в здание.

Лосневский поморщился:

– Не работает ни одна. Старое оборудование сняли, а новое еще не смонтировали: не успели. Говорят, в бюджете денег не было. Должны были закончить на этой неделе… Но через парадный вход он не проходил.

Это ли не злая гримаса судьбы? Понавешать всюду дорогостоящего оборудования и оставить все в нерабочем состоянии. Одно слово: РОССЕЯ!!!

– Другие входы в здание? – не мог же киллер прилететь на воздушном шаре.

– На окнах сигнализация включена, пока ключи на посту хранятся. Постовой утверждает, что отключений не было. Сам он не отлучался. Есть пожарные выходы, и один технический. Но все закрыты. С ними работаем.

– Чудеса, – протяжно повторился Леднев. – Может, лукавит наш постовой и до ветру все-таки бегал? А возможно, убийца затаился с вечера. Вчерашних посетителей и работников, думаю, еще не отработали?

– Не успели.

Это было плохо, но вполне предсказуемо. За прошедшую пятницу в здании побывала уйма народу, и работа предстояла нешуточная: выяснить, кто из них не отметился на выходе. Причины могут быть разные, но среди этих людей запросто может скрываться убийца.

– В котором часу советник пришел на работу?

– Без двенадцати шесть, – следователь сверился со своими записями. – То же подтвердил постовой. Штурмин вообще ранняя птица.

Робкий стук в дверь прервал их измышления. На пороге стоял худой мужчина с седыми усами и уставшими водяными глазами в синей форме фельдшера скорой помощи.

Длинные пальцы цепко держали ручку дежурного чемоданчика. Его взгляд безошибочно остановился на Ледневе, определив в нем старшего и по статусу, и по званию, а значит, следователя.

– Виталий Евгеньевич? Женщину привели в чувство, она адекватно реагирует, можете беседовать… Если мы вам больше не нужны, то смею откланяться.

– Спасибо большое, – Виталий Лосневский направился в сторону двери. – Конечно, езжайте, – он благодарно пожал фельдшеру руку и повернулся к Ледневу. – Василий Петрович, нисколько не сомневаюсь, что захотите принять участие в разговоре с секретарем Штурмина…

– Обязательно. – Леднев хищно улыбнулся, прекрасно понимая, что сейчас Вера Глонти для них самый ценный источник информации. – Вы не против, Виталий Евгеньевич?

– Только если не будете мешать.

Фельдшер, внимательно наблюдая за коротким диалогом между пожилым и молодым сотрудниками органов, сокрушенно покачал головой, досадуя, что так непростительно ошибся в личности следователя. Вздохнул, перехватил чемоданчик в другую руку и усталой походкой, покачиваясь из стороны в сторону, побрел продолжать выполнять клятву Гиппократа.

2

Вере Георгиевне Глонти недавно стукнуло тридцать пять, из которых почти семнадцать, т.е. весь свой трудовой стаж, она отработала в администрации: сначала в канцелярии на посылках, затем подай-принеси по имени «помощница» у разнокалиберных чиновников и вот теперь личным секретарем у Бориса Андреевича Штурмина. Честность, исполнительность и трудолюбие вкупе с непревзойденной производительностью превратили ее в яблоко раздора межу советником и губернатором. Колобов неоднократно пытался забрать ценного сотрудника с неплохими внешними данными себе, а Штурмин активно сопротивлялся, поясняя, что без Верочки со всем объемом взваленных на него дел ни за что не справится. Была Вера обаятельной и скромной, с иссиня-черными волосами и медовыми теплыми глазами, с чувственными губами и кожей смуглого, золотисто– бронзового оттенка, в теле, но совсем не полная. С выпуклостями и округлостями, изгибами и плавными линиями в положенных женщине местах, с четко ощущаемой талией и небывалой статью. Некоторые сплетники, коих в любом коллективе всегда найдется в достатке, поговаривали, что происходила Вера из старого сванского рода, проживавшего издревле на северо-западе Грузии: отсюда и красота почти неземная, и грация благородная.

Сейчас же на пергаментном лице с правильными чертами не осталось ни кровинки, безжизненные глаза, оттеняемые темными полукружиями, ввалились и высохли, щеки опали, и плечи согнулись точно под невыносимым грузом. Нижняя губа неровно подрагивала. Вся свойственная ей привлекательность, испугавшись увиденного недавно лика смерти, растаяла в одночасье, оставив болезненную бледность и морщины скорби.

От зрелища Леднева передернуло. Перед ним сидела согбенная старуха, человек, мигом проживший к своим еще лет тридцать или сорок жизни. Абсолютно сломленный, потерявший смысл существования. Она бы билась в истерике, и только введенное врачом «скорой» успокоительное удерживало от активного проявления чувств.

Не выдержав, Лосневский отвернулся к окну.

Вера, ссутулившись, сидела на стуле и вопросительно смотрела на двоих вошедших в кабинет мужчин, вяло теребя пальцами подол юбки. А они молчали, не зная, как начать разговор, чувствуя свою слабость перед всепоглощающим ужасом развернувшейся человеческой трагедии.

Представив следователя и умолчав о собственном участии в расследовании, Леднев назвал только имя-отчество.

– Мы знаем, что вам очень трудно сейчас говорить, Вера Георгиевна, но не могли бы вы рассказать, как все случилось? – говорил он медленно и тихо, даже немного вкрадчиво, опасаясь, что Вера замкнется в себе, и тогда из нее слова не вытянешь.

Она долго мерила их взглядом, переводя глаза от одного к другому, прежде чем произнести хоть слово. Затем все же разжала губы.

– От чего же? Я уже почти в порядке. – Ее тон был нейтрален – сказывалось действие успокаивающего – и речь замедлена. – Еще вчера Борис Андреевич просил меня выйти в субботу, чтобы помочь разобрать бумаги. Он с головой закопался в документах по "Золотым воротам", а сроки, на сколько я знаю, поджимали. Проект вступает в активную стадию, нужны согласования…

– И часто вам приходится трудиться в выходные? – полюбопытствовал следователь.

– Да. Это нормальная практика. У нас ненормированный рабочий день. Иначе не успеть. Но Борис Андреевич всегда относился ко мне с пониманием. Не требовал невозможного. Сам-то работал с раннего утра и – часто – до глубокой ночи. А у меня ребенок. Он меня и отпускал, когда надо, и прийти позже иногда позволял. Сегодня собирался с шести работать, а мне сказал часам к десяти подходить.

– Как вы обнаружили труп? – при слове «труп» Вера вздрогнула.

Закатив глаза, она воскрешала в памяти страшную картину сегодняшнего утра. Ее нижняя губа заметно задрожала.

– Я прошла в здание… Ваня, – шепотом Лосневский пояснил, что это она про постового полицейского на входе, – сказал, что Штурмин уже давно работает, а я опаздываю… Он всегда надо мной подтрунивает… Поднялась на третий этаж, удивилась, что двери в приемную и в кабинет Бориса Андреевича открыты настежь – он обычно закрывается, чтобы ему не мешали ходоки всякие – и зашла поздороваться. А там… – она замолчала, принявшись раскачиваться на стуле из стороны в сторону, и Леднев искренне пожалел, что они отпустили «скорую». Молчание длилось несколько минут, и все это время они испытывали на себе гнетущее воздействие тишины. – Штурмин сидел, откинувшись, в кресле. Вокруг все было в крови.

– Вы видели кого-нибудь?

Вера замотала головой.

– Нет. Никого не было.

– Куда-нибудь отлучались до приезда полиции?

– Нет… Да. Я испугалась. Побежала к Ване… Потом вернулась обратно: не могла поверить, что Борис Андреевич мертв.

– Вы что-либо трогали? К чему-то прикасались в кабинете? Может, что-то убрали или переложили автоматически?

Отвечая механически, Вера почти не выражала эмоций. Только красивые длинные пальцы теребили юбку, и дрожала обескровленная губа.

– Нет, я даже не заходила в кабинет. Так и стояла в дверях, оперевшись на стену. Не могла поверить… Мы же с ним вчера прощались, он улыбался. Он живой был!

Понимаете?! Живой… – она хотела кричать, но не могла. Эмоции рвались наружу, но не находили выхода.

Дав Вере немного успокоится, Леднев задал следующий вопрос:

– Вы говорите, что Штурмин собирался прийти на работу к шести. Он ждал кого-то, может, хотел с кем-то встретиться?

Немного подумав, Вера ответила:

– Да нет. Он всегда приходил на работу рано. Вчера сказал, что за сегодня/завтра необходимо закрыть вопрос с «Золотыми воротами». Иначе головы не сносить.

– Он так и сказал, – поинтересовался Виталий Лосневский, – «не сносить головы»?

– Да. Имея в виду, что губернатор будет очень недоволен. – В отличие от следователя, она не видела ничего предосудительного в расхожей фразе. – Ведь «Золотые ворота» находятся под личным контролем Юрия Алексеевича.

Василий Петрович с Виталием переглянулись: они пока понятия не имели, что такое «Золотые ворота», которые настойчиво упомянала секретарь погибшего.

– Расскажите, пожалуйста, про «Золотые ворота», – попросил Леднев. – Какие согласования вы должны были подготовить к понедельнику?

– Разрешение на строительство. Разделение полномочий и зон ответственности.

Проектную документацию. Не будет ли нанесен урон окружающей среде… Борис Андреевич всегда щепетильно относился к своим обязанностям. Никогда визу не поставит на документы, пока досконально не изучит все нюансы. Вчера экологи подготовили отчет о своем видении проекта – надо было ознакомится… Здесь же цена ошибки или некомпетентности – миллионы! «Золотые ворота» – это огромная стройка. Не только по меркам Южноморска, но и, думаю, всей страны… Теперь, конечно, ничего не будет.

– Почему не будет?

– Растащат, – тихо пояснила Вера. – Разворуют. Без Бориса Андреевича ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Он же никому не давал ни копейки из проекта вынести, ни рубля не позволил кому-либо в карман положить.

Леднев насторожился. Лосневский превратился в слух. Это была первая, но ниточка.

Возможный мотив.

– А были желающие? – спросил следователь.

– Они всегда есть, – безапелляционно заявила Вера. – Именно с ними Штурмин неустанно боролся.

Именно потому лично занимался «Золотыми воротами», хотя проект – совсем не его профиль.

– Вы кого-то подозреваете?

– А что здесь подозревать? Многие хотели бы поучаствовать. Поставщики, подрядчики, проектировщики. Каждый свой подход к Борису Андреевичу искал, мосты наводил. А Штурмин всех отсекал безжалостно, не взирая на лица. Уж кто только не обращался, кто только с рекомендациями не приходил… Но для всех ответ был один: на общих основаниях, через конкурсный отбор.

– За бизнес просили коллеги советника? Вы можете кого-нибудь назвать? Имена, фамилии, должности?

В ответ на прямой вопрос Вера только покачала головой.

– Вы же полиция, – сейчас для нее что полиция, что Следственный комитет, что прочие службы – все были едины, впрочем, как и для большинства граждан, плохо разбирающихся в разделении полномочий правоохранительных органов, – вам должно быть виднее. А то вы не знаете, кто взятки берет, кто бизнес «крышует»…

В ее словах сквозила ирония и явный укор. Крыть было нечем, и Леднев решил немного сменить русло, в котором текла беседа. Именно текла – несмотря на эмоции в душе и претензии к власти, допустившей, по ее мнению, смерть советника губернатора,

Вера говорила медленно и размерено, точно находясь под гипнозом. Даже когда ей хотелось кричать, голос оставался бесцветным и безликим.

– Вера Георгиевна, скажите, а Штурмину последнее время никто не угрожал? Может, вы что-то слышали или видели…

Продолжая время от времени раскачиваться из стороны в сторону, женщина изобразила улыбку наоборот – изогнув уголки губ книзу, от чего напомнила присутствующим вечно плачущего Пьеро.

– На него покушались. В него стреляли недавно…

При упоминании про покушение, Лосневский поспешил взять инициативу в свои руки, объяснив Ледневу:

– Шумное дело было. Илья Ильич взял под собственный контроль… По счастливой случайности киллер промахнулся. Но нам быстро удалось выйти на след заказчика… К сожалению, он оказал сопротивление при задержании, и был убит.

– То есть, никакой подробной информации у нас нет? – уточнил Леднев.

В ответ Виталий пожал плечами.

– Почему? Там все ясно, как божий день. На кону стояли большие деньги, а советник не дал преступнику куш сорвать. Вот его и заказали.

Подождав, когда мужчины закончат обсуждение, Вера продолжила:

– Это была случайность… Вы не понимаете: Борис Андреевич – удивительный человек. Он умел ладить с людьми. Общаться с ним – настоящее наслаждение. Умный, начитанный, эрудированный. С хорошими манерами. Настоящий Мужчина с большой буквы. Настоящий Русский Офицер. У него не было врагов и не могло быть. Он всегда был честен со всеми, никогда не обманывал. А какие враги у честного человека?

Утверждение, казавшееся более чем спорным, комментировать никто не стал.

Лосневский задал следующий вопрос:

– А какие-то конфликты на работе наверняка случались? – История с неудавшимся покушением была для него исчерпана, и он не собирался к ней возвращаться. – Мы же знаем, что всегда найдется тот, кто не доволен деятельностью начальника или чиновника.

– Я же говорю: вы не понимаете! Борис Андреевич обладал удивительным талантом находить общий язык со всеми. Вы знаете, насколько сложно работать с населением?.. А Штурмин, встречаясь с южноморцами, всенепременно находил поддержку. С теми же «Золотыми воротами» история была: горожане сначала протестовали. Боялись, что проект их интересы ущемит. Но Борис Андреевич долго обсуждал, вникал, и убедил-таки людей, что все будет хорошо. Личные гарантии давал, что и край выиграет, от того и горожанам прибыток будет. С собственниками земель и объектов, которые «Золотые ворота» задевают, тоже переговоры вел. И с ними сумел договориться, они на реализацию проекта свое добро дали все, как один. Штурмин на себя одеяло никогда не тянул, он чаяния людей видел.

Версия начинала обрастать деталями, которые делали ее все более очевидной. Если неизвестный пока следствию проект «Золотые ворота» должен был получить реализацию на не принадлежащих краевой администрации землях, то здесь неизбежно возникал конфликт интересов, измеряемых суммами со многими нулями. А из-за денег в России убивают много чаще, чем по политическим мотивам и даже из мести. Но акцентировать внимание на этом Леднев пока не спешил.

– Значит, в коллективе особых проблем вы не замечали?

– Нет.

– А в семье? Как у Штурмина в семье отношения складывались? Ведь не каждая женщина сможет терпеть, когда супруг изо дня в день на работе пропадает, а домой только иногда ночевать приходит. – Любой оперативник хорошо знает, какие сложности возникают из-за ненормированного рабочего дня, когда работа отнимает все мысли и время. Что называется, испытано на себе!

Ответила Вера, не задумываясь.

– Замечательные отношения были. Борис Андреевич в детях души не чаял.

Образцовый семьянин: муж и отец. И супруга его любит очень. Не забывайте, она же офицерская жена – им через многое пройти пришлось, о чем другие и представления не имеют.

– И что, ни ссор, ни споров никогда не случалось?

Вера пожала плечами.

– А вы много семей знаете, в которых ссор не бывает?.. Ни за что в жизни не поверю, что такие встречаются, кто бы что ни говорил. Конечно, ругались… Я хорошо знаю.

Сначала Елена Николаевна Штурмина на меня с подозрением смотрела, боялась, что у Бориса Андреевича со мной шашни завязаться могут – мы ведь вместе куда больше времени проводим. А затем сдружились даже… Праздники совместно отмечали. Мой Ромка почти ровесник младшей дочери Штурминых… Ругались они, это бывало. Борис Андреевич человек выдержанный, а Елена Николаевна – эмоциональная, импульсивная.

Она взрывается, только спичку поднеси. Но по-женски, я ее понимаю: всегда одна, детей растит без помощи почти. Единственная отдушина – муж, да и тот все время отсутствует.

– Потому и ругались?

– В основном, да. Елена Николаевна – и домохозяйка, и нянька. Со временем для женщины это большой проблемой становится. Потому и расстраивалась часто. Но с Борисом Андреевичем они две части единого целого всегда были, душа в душу жили.

Ценили отношения свои. У них темпераменты разные, потому дополняли друг друга прекрасно… Последняя ссора при мне произошла. Прямо в кабинете. Они долго поездку планировали, время подбирали, наконец, в Турцию билеты купили: Штурмин давно обещал супругу на лыжах научить кататься. Я сама отель им бронировала… Так в самый последний момент Борис Андреевич вынужден был отказаться, так как по «Золотым воротам» переговоры затянулись. А Елена Николаевна несколько лет ждала момента, когда из дома вырваться получится… Вот и сорвалась…

– А почему в Турцию, а не в России? – спросил следователь.

– Потому что! – отрубила Вера, не повышая голоса. – Там сервис получше, чем у нас.

Да и Елена Николаевна настаивала – здесь Штурмину отдохнуть не дал бы никто: личность известная: и в отеле бы достали при необходимости, и на работу бы выдернули все равно. А между Турцией и Россией – море и государственная граница. Психологически дальше кажется, и что греха таить – всегда можно сослаться, что билетов на самолет не было… Но видите, ничего не вышло…

– И то верно, – согласился Леднев. – А при последней ссоре супругов Штурминых вам в глаза ничего не бросилось?

– Ничего. Никто никого убить не грозился. Обычное дело: супруги повздорили. На Руси всегда говорили: милые бранятся – только тешатся…

– Угу, – не удержался Лосневский, – а еще: бьет, значит любит!

Леднев смерил коллегу недобрым взглядом, а Вера не придала словам никакого значения, только отметила:

– Они и любили друг друга беззаветно. Штурмин никогда не позволял себе не то, что руку на женщину поднять, голоса не повышал. Если уж срывался, то что-то из ряда вон выходящее должно было случиться. А такого почти не бывало… Кстати, после ссоры из кабинета они под руку вышли. Помирились сразу же.

– А почему, вы говорите, по «Золотым воротам» переговоры забуксовали? – следователь вернулся к версии, которую считал знаковой.

– Я и не говорю, – отмахнулась Вера. – Там проблемы какие-то возникли: то ли с регистрационными документами какими-то, то ли задержки с финансированием –

Штурмин меня не посвящал досконально, а я излишним любопытством не страдаю.

Лосневский что-то пробубнил в ответ, явно недовольный полученной информацией.

– При вашей работе – весьма похвальное качество, – улыбнулся Леднев, но его реверанс остался незамеченным. – Скажите, Вера Георгиевна, должно быть, при такой деятельности и огромном обаянии у советника отбоя не было от женского пола?

Ему показалось, что глаза женщины потемнели, став цвета каштанового меда, и в них просквозила горечь.

– Борис Андреевич никогда не страдал от отсутствия внимания со стороны женского пола. Это правда. Но никогда, простите, не волочился за каждой юбкой. Я думала, что таких мужчин не существует в природе, – она запнулась, но затем продолжила. – От меня самой муж ушел к другой… Но оказывается, еще встречаются. Они, как динозавры, вымирающий вид. Один на тысячу, или даже на миллион. – Ее голос дрогнул, но наполнился нежностью, которой раньше не было. – Он очень обходителен был с противоположным полом, всегда внимателен, при встрече улыбался и спрашивал, как дела. Не для проформы, а действительно интересовался. Разговор мог поддержать на любую тему… Вокруг него всегда было много женщин. И почти все в него были влюблены, – уловив ухмылку на лице следователя, она добавила. – Далеко не каждый может понять, о чем я говорю. Его любили, но не так, как вы себе представляете, а в самом хорошем смысле этого слова. Штурмин очень светлый был, дружелюбный, несмотря на занимаемый пост и всю грязь, в которой надлежало разбираться. Его нельзя было не любить: и молодые, и женщины в возрасте… Это чувство сродни тому, какое рождается у малыша: он ничего не хочет взамен, просто любит. Поверьте, такое случается.

Виталию стоило больших усилий, чтобы стыдливо не опустить глаза перед укором Веры Глонти. Столько силы, любви и скорби слышалось в ее словах.

– А вы как относились к советнику? – поинтересовался Леднев. – Вы же работали со Штурминым с самого начала?

– Да, – воспоминания об уже бывшем шефе возвращали ее к жизни. – У Бориса Андреевича не было в Южноморске другого секретаря кроме меня… Но если вы о личном… – Она вдруг перестала раскачиваться и выпрямила спину, с вызовом взглянув на Леднева с Лосневским, и голос ее, не став громче, обрел тем не менее твердость. – Я никогда не была в его постели и не испытывала домогательств с его стороны. Хотя признаюсь, как и многие, была в него влюблена. Это чувство платоническое, без притязаний. И Борис Андреевич никогда не давал повода ни мне, ни кому другому. Просто пообщавшись с ним, понимаешь, что такое настоящий Мужчина, что такое Крепкое мужское плечо. Заряжаешься его мощнейшей энергетикой… А он всегда любил свою жену. И мы вдвойне уважали его за это.

– Скажите, – Лосневский кинул взгляд на Леднева, точно ища немого согласия, – при таком большом количестве поклонниц мог ли кто-то из них желать смерти Штурмина?

Ответила Вера не сразу, долго взвешивая ответ, понимая, что от ее слова зависит возможность поимки убийцы.

– Не думаю. Чтобы возжелать лишить человека жизни, надо иметь веские причины.

Затаить обиду. – Теперь она сидела ровно, но пальцы продолжали теребить уже не подол юбки, а тонкий золотой браслет, снятый с запястья. – А Борис Андреевич не мог никого обидеть, в любой ситуации оставался предельно тактичным…

Разговор с секретаршей погибшего не проливал свет на сегодняшнее ЧП. Конечно,

Леднев и не надеялся, что она назовет следствию имя потенциального убийцы, но верил, что удастся нащупать какие-то точки преткновения. Пока же он «стрелял» наугад.

– Вера Георгиевна, в силу занимаемой должности вы проводили с советником времени больше, чем кто-либо другой. Постарайтесь припомнить, может, в последнее время что-то происходило со Штурминым? – он замолчал, позволив осознать важнейшую роль, которую отводит ей следствие. – Возможные перепады настроения, необоснованное возбуждение? Какие-то незнакомые лица в его окружении, непонятные звонки? – Василий Петрович подался вперед, интонации его вновь приобрели доверительные нотки. – Если что-то действительно происходило вокруг советника, вы должны были это видеть.

Должны были почувствовать. Вера, помогите нам найти убийцу Штурмина! – последние слова прозвучали как призыв к действию.

Вера вздрогнула и насупилась. Ее пальцы остановились, выронив браслет на пол, но она даже бровью не повела, погруженная в собственные мысли. Как бы ей хотелось покарать убийцу, найти негодяя, лишившего Южноморский край самого светлого и дорогого, отобравшего жизнь у верного друга, любящего мужа, заботливого отца…

– Нет, – она замотала головой. – Ничего особенного. Борис Андреевич последние полгода был хмур, может быть чуть больше, чем обычно, но я связываю это с его плотным графиком. Он не успевал отдыхать, ему некогда было спать. А с определенного времени, скажу честно, – Вера и без того говорила тихо, а сейчас еще более понизила голос, заставив прислушаться, – губернатор стал часть своих обязанностей и вопросов, при решении которых возникали трудности, взваливать на Штурмина. А Борис Андреевич, по натуре человек безотказный, терпеливо тянул воз всех дел на себе!.. А когда еще за эти злосчастные «Золотые ворота» взялся, – она махнула рукой, – совсем сна лишился.

Последние полгода дались ему нелегко, подорвали здоровье. Он и правда стал раздражительным, взрывным… Но я связываю изменения в поведении Бориса Андреевича исключительно со сложностью проекта.

Разговор вновь и вновь возвращался к теме «Золотых ворот», и ни Лосневский, ни Леднев не могли этого не заметить. Проект маячил перед ними, как бельмо на глазу, точно кричал в голос: это я! Это я!

– Почему именно Штурмин вел проект? Ведь в администрации он курировал контакты с правоохранительными органами?

– Губернатор приказал, – коротко ответила Вера. – Колобов настоял, чтобы именно Борис Андреевич курировал все «от» и «до». «Золотые ворота» – это стройка. Стройка – это инвестиции. А где большие инвестиции, там воровство.

– Бесспорно, – согласился Виталий Лосневский. – И где большие деньги, там убивают, – из его уст прозвучало, как приговор.

Постучав по столешнице зажатой между пальцами шариковой ручкой, Леднев произнес:

– С этой точки зрения выбор губернатора не кажется таким уж удивительным. Судя по тому, что я уже слышал о личности советника, ему было по силам удержать любую кубышку от расхищения. Будь то краевой бюджет или коммерческий проект.

– Нет же! – воспротивилась Вера. – Я не верю, что его могли убить за участие в проекте. Борис Андреевич все силы и душу вкладывал в его реализацию, буквально болел за дело. Только вчера называл «Золотые ворота» своим детищем…

– История знает моменты, когда родители погибали от руки собственных детей, – философски отметил Виталий.

– Спасибо большое, Вера Георгиевна, за вашу помощь, – Леднев жестом дал понять следователю, что считает необходимым прервать разговор с Верой Глонти. – Думаю, вам стоит отдохнуть немного. Но если появятся вопросы, мы вам позвоним, хорошо? Либо я, либо Виталий Евгеньевич…

Вера рассеяно кивнула, и на ее глазах навернулись слезы. Успокаивающее переставало действовать, уступая место вновь разгорающимся эмоциям.

Лосневский подошел к ней и положил на стол визитку.

– Если вдруг что-то вспомните, наберите мне. В любое время.

Последняя фраза секретарши советника догнала их уже в дверях, заставив обоих обернуться. Было в двух словах столько злобы, мольбы, экспрессии, что их не могла произнести женщина, пребывавшая в глубоком унынии. Слова хлестко ударили пространство, эхом отразились от стен, вдребезги разбив гнетущую тишину.

– Найдите его!

3

Требовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и определить приоритеты.

Как всегда, в самом начале следствия вопросов было больше, чем ответов. И как водится, свидетели не торопились прояснить ситуацию. Ощущение, что находишься перед высокой стеной с закрытой дверью, не покидало Леднева. Он тщетно старается подобрать ключ к замку, основываясь только на собственных ощущениях. Он один. Ни следователь Лосневский, ни Илья Ильич Панов – не в счет. Он единственный из всех следственных органов заинтересован в реальном раскрытии преступления, выявлении настоящего мотива и поимке преступника. Остальные – часть системы правоохранительных органов и вынуждены подстраиваться под нее. Сегодня они – конъюнктурщики. Система требует результата в кратчайшие сроки, система должна покарать преступника. Не того, кто убил, а того, кого назначат виновным, уложившись в установленные временные рамки. И бороться с системой нельзя – она задавит любого, вставшего на ее пути.

С ним же ситуация иная. Его патрону нужен реальный расклад, истинный заказчик преступления. И Леднев не загнан в жесткие тиски времени. Раньше он мог только мечтать о подобном: ему предоставлен карт-бланш.

Он повернулся к Виталию Лосневскому, заканчивающему, наконец, оформлять протокол изъятых вещдоков.

– Ты с губернатором беседовал?

В ответ следователь гневно сверкнул глазами:

– Пытался. Был послан по матери. – От дальнейшего проявления эмоций он предусмотрительно воздержался.

Дело ясное: официальный представитель Следственного управления и глава края – птицы разного полета, прямые, которые как не изгибай, никогда не пересекутся.

Губернатор еще и за публичное оскорбление сочтет, если следователь отважится его на беседу пригласить. Ситуацию мог бы помочь разрешить Илья Ильич, но тот пока предпочел в стороне постоять, поглядеть, чья чаша весов перевесит…

Леднев уверенно вошел в кабинет, не предваряя свой визит стуком в дверь. Он – сыщик, который идет по следу. Главнее сыщика при осмотре места преступления – только следователь, но если следователю дали от ворот поворот, то его никто остановить не сможет. Только пуля.

При мысли о пуле Василий Петрович поежился. В мозгу сама собой всплыла картина с кровавым пятном за креслом советника, с вырубленным из стены и взятым на экспертизу куском материала, в котором она застряла.

Губернатор окинул вошедшего недобрым взглядом, продолжая собирать бумаги со стола в новенький, с иголочки кожаный портфель с золотыми пряжками.

– Я сказал: мне некогда! – тон не предполагал никаких препирательств. – Устроили здесь балаган. Работать невозможно!

– Боюсь, вы немного не по адресу, Юрий Алексеевич, – Леднев извлек из кармана корочку помощника депутата. – Я, так сказать, приданные силы. Помогаю следствию разобраться в ситуации.

Юрий Алексеевич Колобов губернаторствовал не первый год, имел четверть века политического стажа, визитеров в своем кабинете видывал разных и никому не позволял диктовать условия. Так что сомнительная должность советника какого-то депутата – он не разглядел кого именно – его нисколько не вдохновила. Таких самонадеянных и самодовольных давить надо на корню, пока голову не подняли от безнаказанности.

– Выйдите за дверь! У меня через полчаса деловая встреча. Некогда терять время на мелочи.

Удобно расположившись в кресле напротив, Леднев не на шутку удивился:

– Убийство на рабочем месте высокопоставленного члена краевой администрации – это мелочь?! Что же тогда, по вашему мнению, чрезвычайное происшествие? Сядьте и уделите мне пятнадцать минут! Ничего страшного, если вас, Юрий Алексеевич, немного подождут.

Колобову показалось, что на него вылили ушат ледяной воды. Подобным тоном с губернатором никто и никогда не разговаривал. Чиновники администрации Президента – не в счет. Дыхание перехватило, кровь отлила от лица, сделав его бледно-серым, похожим на пергаментный лист армянского лаваша. Пораженный, он истуканом застыл на месте, но быстро нашелся, чтобы постараться восстановить статус-кво:

– Как вы говорите… Василий Петрович? На сколько я понимаю, вы – лицо неофициальное, скорее даже постороннее на месте происшествия. Ваше присутствие вызывает большие вопросы к следственным органам, и мы это обязательно обсудим с соответствующими руководителями. А сейчас попрошу освободить помещение! – его рука безапелляционно указала на дверь. – Будут официальные полномочия – милости просим…

Ни один мускул не дрогнул на лице Леднева, и только вздувшаяся жилка на шее говорила о его бешенстве. Не собираясь сдавать позиций, он всем своим видом демонстрировал, что чувствует себя в кабинете губернатора вольготно и уходить никуда не торопится.

– Мне не интересно препираться с вами, Юрий Алексеевич, – в противовес губернатору он снизил тон и говорил почти шепотом. – Я здесь по прямому указанию Владимира Ивановича Васнецова. Ва-сне-цо-ва, – фамилия шефа была произнесена по слогам для пущей убедительности. – И если вам необходимо официальное подтверждение моих полномочий, поверьте, оно обязательно будет. Вместе с объединенной комиссией Следственного комитета и ФСБ. С официальными заявлениями по центральным телеканалам. С выемкой необходимой документации… И когда доклад о результатах работы комиссии попадет в администрацию Президента – вот тогда начнется сущий ад для всего руководства Южноморского края и для вас лично. Происходящее сегодня покажется раем…

Услышав упоминание про рай и ад, а пуще того – фамилию руководителя думской комиссии по безопасности, Колобов понял, что своим поведением безответственно пилит сук, на котором сидит со всеми удобствами. Что там в действительности произошло со Штурминым – не ведомо, но совершенно точно, что никто не заинтересован в придании огласке этого дела. Несмотря на близкую к кристальной честность советника, проверяющие наверняка раскопают что-нибудь нелицеприятное, ухватятся за эти факты и начнут трясти ими на каждом углу. Если же все пройдет тихо, то со временем можно будет договориться, сгладить острые углы, решить скользкие вопросы. ЧП забудется, и жизнь войдет в прежнее русло. Публичность же погубит всех, породит такую волну, которая камня на камне не оставит: и в крае, и за его пределами. И как только вся пена поднимется на поверхность, станет достоянием гласности, его, Колобова, по голове не погладят. Тогда никто не вспомнит прежних заслуг, не оценит, что после развала девяностых буквально поднял Южноморск с колен, возродил хозяйство, создал образцово-показательный край в ЮФО.

Хорошо, если просто снимут, а не возбудят уголовное дело под каким-нибудь благовидным предлогом. Подобные прецеденты уже случались.

Он отставил портфель в сторону и опустился на кресло, положив сцепленные в замок руки на стол.

– Я так понимаю, речь пойдет о советнике?

– Без сомнения. Расскажите о его профессиональной деятельности.

Юрий Алексеевич задумчиво пожевал мясистую губу, стараясь определиться, с чего начать. И начал с того, о чем его совсем не спрашивали.

– Борис Андреевич удивительный человек был. Не современный. Из другой эпохи.

Сами понимаете, офицеры бывшими не бывают. Вот он и сочетал в себе врожденное чувство справедливости, честность и порядочность. Именно такими советская пропаганда рисовала героев-военных и передовиков производства. Он точно с агитплаката к нам сошел: статный, сильный, уверенный в правоте своего дела. Знаете, «гвозди бы делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей!» – процитировал Колобов известные строки Николая Тихонова, сокрушенно качая головой. – Нет, таких сейчас не делают. Такие люди не родятся нынче. Измельчал народец… Железной воли человек был, с открытой душой.

Мы многое потеряли с его смертью. Почти все потеряли, что пестовали долгие годы подряд.

– А конкретнее?

– Я расскажу сначала, – Колобов, испрашивая одобрения, воззрился на Леднева, – мне проще будет, а вам, думаю, понятнее.

Василий Петрович кончиками пальцев потер переносицу.

– Что ж, давайте…

Прежде чем предаться воспоминаниям, губернатор помялся немного, бросил взгляд на настенные часы, вздохнул и, налив из стоящего на столе хрустального графина полстакана воды, жадно выпил в три глотка. Нервно облизал языком влажные губы. Явно прикидывал, только ли правду говорить или приукрасить каким-либо соусом. А то и вовсе отмолчаться по некоторым аспектам.

– Мы с Борисом Андреевичем знакомы ранее не были. Впервые встретились в кабинете полпреда Президента. Я уже знал о предстоящем назначении губернатором, а Штурмин, как он любил говорить, «повесил форму на гвоздь», только что закончив Академию государственной службы. В крае мне бывать ранее не доводилось, для местных я – чужак, ставленник Москвы, родился и вырос на Урале, а Борис – не южноморец, но почти свой, представитель донского казачества. Его первоначальная задача была, так сказать, уравновесить влияние федеральной власти в моем лице, чтобы чрезмерно не раздражать Южноморское чиновничество, бизнес и иже с ними. Сами понимаете, рядом Кавказ с отголосками войны, горцы непокорные, свободолюбивые казаки, переплетенные в гордиев узел давние взаимные претензии, море незарегистрированного оружия, транспортные и финансовые потоки. Регион, начиная с девяностых годов, не вылезал из бандитских разборок. Ситуация сложилась непредсказуемая, криминал самым бесстыдным образом рвался во власть. Народ устал от дележа и хотел стабильности, людям необходимо было вселить уверенность в безопасном существовании, им требовались гарантии.

Леднев, прекрасно зная криминальную историю Южноморска и окрестностей, не нуждался в дополнительном описании событий, в которых был не только свидетелем, но и активным участником, стоя на переднем крае борьбы с преступностью. Лично задерживал авторитетов, лично допрашивал… случалось, сам же по жесткому указанию сверху выпускал, расписываясь в собственном бессилии.

– То есть вы явились эдаким мессией для всех обездоленных и обделенных?

Губернатор и глазом не моргнул, оставив иронию без ответа.

– Иногда мне кажется, никто не ожидал от нас, что мы справимся. Я – хозяйственник. Имею опыт политической борьбы, но, прежде всего, остаюсь хозяйственником. Так что на Штурмина лег весь груз решения проблем с криминогенной обстановкой в крае. Его должность – советника по взаимодействию с правоохранительными органами – как нельзя лучше обозначила зону ответственности. И весь предыдущий послужной список Бориса Андреевича являлся указанием на чрезвычайно жесткий стиль управления и достижения поставленных задач. Тогда за край сражались многие. Политические оппоненты и все те, кто находился в правовом поле, стали моей прерогативой, остальные, кто вне закона – его. От него требовалось добиться повиновения от одних и устрашить других. Показать всю мощь действующей власти!

– И в средствах он не был ограничен?

Недовольно крякнув, Юрий Алексеевич изобразил подобие кислой гримасы.

– Как сказать… Мы вынуждены были действовать в рамках закона, тогда как бандиты особо не церемонились. Через месяц после назначения Штурмин обнаружил возле двери своей квартиры растяжку. Хорошо, что благоразумно не перевез еще семью в Южноморск.

Сам же ее и обезвредил, не дожидаясь саперов. Дом – многоквартирный, мало ли что. Но случившееся его сильно разозлило.

– И каковы были последствия?

– Борис быстро нашел контакт с силовиками. Как-никак сам столько лет погоны носил… А последствия оказались тяжелыми. Ведь преступники объявили нам войну. Не только Штурмину или Колобову, а всей вертикали власти, показали, что готовы расправиться с любым, кто встанет у бандитов на пути. В тот же день Борис созвал оперативное совещание, поставил «на уши» силовиков. Но местным не очень доверял, потому для решительных действий привлек силы из центра. В кратчайшие сроки по всему краю прошли спецоперации с обысками и арестами. Согласованными действиями соседи помогли на своих территориях задержать нескольких видных членов преступных сообществ. И в течение полугода все крупные южноморские группировки оказались обезглавлены и раздроблены. – Колобов перевел дух, точно ожидая похвалы за проделанную работу.

Но Леднев молчал, не торопясь аплодировать. Знал, что так гладко звучит развитие событий в устах докладчика, но не на самом деле. Победа над действующими влиятельными преступными группировками – еще не победа вовсе, а только начало тернистого пути. Ведь свято место пусто не бывает, и освободившийся объем, в котором находился один, обязательно захотят занять трое. Это первый шаг к кровопролитной криминальной войне, и не допустить ее – вот важнейшая задача правоохранительных органов.

– Советнику своей работой удалось вычистить авгиевы конюшни, удалось наладить отношения между ведомствами. А то ведь у нас, как у Райкина, помните: «К пуговицам претензии есть? Нет. Пришиты намертво!» – а костюм носить нельзя. Каждый работу свою делает, а контакта, взаимодействия между силовыми структурами нет никакого. Жили по принципу: моя хата с краю, я ничего не знаю. А он выстроил систему в целом, а не только отдельные элементы правоохранительной машины. После разгрома преступных сообществ организованный им механизм помог удержать ситуацию от дестабилизации, сохранить шаткое равновесие. Штурмин смог взять регион под контроль. Ему удалось внушить страх преступникам, снискать уважение коллег. Раньше его никто не знал, его имя не вызывало в обществе никаких эмоций. Теперь его любят и почитают.

– Да уж, – не удержался Леднев от выражения эмоций, памятуя, что в администрации все сегодня крутится именно вокруг трупа советника. – Каков он был в работе? Я имею ввиду характер, стиль управления.

– Борис из той породы людей, чьи слова не расходятся с делом ни при каких обстоятельствах. Он исполнительный, трудоголик до мозга костей, не сомневающийся при принятии решений, но при всем не замаранный в интригах. Что в наше время, согласитесь, редкость. Несмотря на внешнюю неприступность, даже холодность, всегда покровительствовал слабым, уважал сильных, безжалостно уничтожал тех, кто взял на себя слишком многое. И не взирая на всяческие заслуги, чурался публичности.

– То есть врагов-то у него хватало, – сделал вывод Леднев из пространного описания губернатора.

– Да как сказать, – Колобов замялся, плеснув себе в стакан еще немного воды, – активная фаза противостояния закончилась уже давно. Сколько лет прошло! Если конечно считать, что месть – это блюдо, которое подают холодным, то «да». Штурмин многим отъявленным преступникам крови попортил, но большинство из них сидит, на сколько я понимаю.

– А оставшиеся на свободе?

Губернатор неопределенно дернул головой.

– Не скажу точно. Поинтересуйтесь в полиции, им виднее.

Леднев, кивнул, согласившись с замечанием.

– А сейчас в крае никакого конфликта интересов не было?

– Конфликты всегда случаются, когда на таком уровне вопросы решаются, – философски заметил Юрий Алексеевич, – ведь не учтешь интересы всех желающих. Но чтобы из-за этого стрелять?.. Пожалуй, нет. Южноморский край сегодня – один из самых стабильных регионов в стране, и по уровню преступности, и по сбалансированности бюджета, и по социальному положению. Мы даже в сфере ЖКХ смогли навести порядок, сделав ее практически полностью прозрачной. К тому же ни один чиновник в администрации не имеет значительных полномочий, все глобальные решения принимаются коллегиально. Для этого созданы многочисленные комитеты, подкомитеты, комиссии. И люди в них тщательно перетасованы, чтобы иметь как можно меньше связей между собой, ограничить влияние, исключить личную выгоду. Кстати, инициатором создания подобной системы управления явился именно Борис Андреевич. Он не боялся, как сейчас модно говорить, креатива, не боялся применять нетривиальный подход к делу.

Делая пометки в блокноте, Леднев уточнил:

– То есть в круг его обязанностей входили не только контакты с правоохранительными органами?

Губернатор махнул рукой в его сторону, немного обескураженный вопросом:

– Конечно, Василий Петрович. Понимаете, бюрократия на Руси всегда делилась на две категории: исполнители и начальники. Что при Петре, что при нынешнем руководстве страной. И это – разные миры, имеющие лишь отдельные точки соприкосновения.

Исполнитель никогда не станет начальником, его карма – всегда быть клерком и выполнять строго означенный функционал. Пик карьеры для таких – возглавить отдел из себе подобных. Начальники – совсем иная каста, привилегированная: они решают, совещаются, рекомендуют, определяют вектор развития вверенного им сектора. Будь то район, город или, например, край. Их слово весомее гласа сотен рядовых клерков, их мнение дорогого стоит, и они никогда не замарают себя ничтожной работой, – Колобов без сомнения относил себя к высшей касте хозяев жизни. – А Штурмин удивительным образом сочетал в себе лучшие качества и тех, и других. При необходимости скрупулезно вникал в работу даже низшего звена бюрократической цепочки, анализировал информацию по всей системе и принимал на основании полученных данных единственно верное решение. Перед ним можно было поставить любую задачу, даже самую невыполнимую, и нисколько не сомневаться, что результат будет только положительный.

Он в кратчайшие сроки делал то, над чем другие бились месяцы, если не годы.

– А точнее?

Губернатор точно спустил пар, сложив губы трубочкой и издав протяжное: пффф!

– Все! Советник делал все, о чем его просили, – подумав секунду, он уточнил, – я просил! Больше указаний ему дать никто не мог.

– И о чем же вы его просили? – не унимался Леднев.

Свидетели часто растекаются мыслью по древу, уходя от основной темы разговора.

Увлеченные воспоминаниями или даже собственными фантазиями, погружаются в такие глубины, забредают в такие дебри, что вернуть их в прежнее русло оказывается сложно. С губернатором был не такой клинический случай: осознанно или нет, он лишь сдабривал свой рассказ излишними деталями и впечатлениями, казавшимися ему необычайно важными. Его стоило только немного подправить, чтобы остаться на прежнем пути.

– Ни о чем, что могло бы спровоцировать его смерть.

– Подробнее, пожалуйста.

– Пожалуйста! – в тон Ледневу ответил Колобов, ощущение, что его допрашивают как полукриминальный элемент, вызывало тошноту. – С тех пор, как силами Бориса Андреевича в крае воцарился порядок, работы у него поубавилось. Продолжая курировать вопросы безопасности и координировать деятельность силовиков, Штурмин охотно подряжался на другие значимые проекты. Я нисколько не сомневался, что ни копейки из бюджетного финансирования не пройдет мимо, не осядет в карманах нечистых на руку чинуш. – Губернатор скорчил гримасу отвращения. – Не мне вам рассказывать, что коррупция – бич современного общества и власти. Кто какой инвестпроект осуществляет, тот с него и кормится. Мне турки предлагали дорогу построить в два раза дешевле, чем наши. А почему?.. – он задал вопрос и сам же на него ответил. – Откаты! А Борис Андреевич – человек другого измерения, бессребреник. Служил обществу, работал ради идеи. За все время – ни одной жалобы, ни одного подозрения! Может, и были какие статьи личного обогащения, но только не за государственный счет. Сами понимаете, в современных условиях такое поведение – невиданный героизм.

– Возможно, – сдержанно ответил Леднев, не торопясь с выводами. –

И много проектов находилось в ведении Штурмина в последнее время?

В глазах Колобова проскочила искра удивления. Для него обязанности советника виделись столь очевидно, что любые вопросы становились неуместными, тем более их многократное повторение.

– Конечно. – Он вскочил с занимаемого места, подошел к скрытому за стеновой панелью сейфу и, недолго повозившись с кодовым замком, выудил несколько папок с документами. – Вообще, Борис Андреевич прямо или опосредованно принимал участие в реализации различных программ в Южноморске, фактически стал вторым человеком в крае после меня. Но особое внимание уделял трем: там колоссальный бюджет, просто-таки гигантские объемы строительства. Скажу прямо: мы сильно облажались с реконструкцией городского вокзала и морского порта – из-за халатности и жуткого непрофессионализма участников с обеих сторон сроки сдачи объектов оказались затянуты, работы практически встали. Край понес грандиозные убытки. Это и грузопотоки, и пассажирское сообщение, и туризм. Хорошо, что два года назад все же смогли привести в порядок аэропорт, а то и не знаю, как принимали бы отдыхающих в разгар сезона. Но в любом случае имиджу Южноморска нанесен большой урон. Потому я лично настоял и отстаивал свое мнение перед заксобранием, что наиболее значимые проекты должен вести только Борис Андреевич Штурмин. Меня поддержали почти единогласно… Так вот, последнее время он плотно работал над инвестпрограммами, которые в считанные годы должны были вывести край на абсолютно новою, до селе недосягаемую высоту, практически интегрировать Южноморск в мировую экономическую систему. – Губернатор не без гордости взглянул в глаза собеседнику – пускай московский гость по достоинству оценит уровень, которого они достигли, казалось бы, в периферийном Южноморске: дела здесь вершатся не менее важные, чем в самой столице. – Первый и самый важный, под рабочим названием «Золотые ворота» – строительство нефтеналивного терминала в южноморском порту, грузооборот которого должен быть схож с лидерами мирового рынка транспортировки нефти. Второй – глубокая перестройка Долинской ГРЭС, доставшейся нам еще со времен СССР. И если сейчас станция – большей частью обуза для города и края, то после модернизации ее мощность достигнет двух миллионов девятисот тысяч киловатт. Вы представляете?!

Вопрос нисколько не смутил Леднева, и он, без тени стеснения ответил:

– Нет, не представляю.

– Ну да, конечно. Не ваш профиль. – Сам для себя прояснил ситуацию Колобов и продолжил, – она станет одной из самых мощных в России и крупнейшей в Европе!

От размаха у него захватывало дух. Ледневу же ситуация «догнать и перегнать соседа» казалась пережитком советского прошлого. Конечно, разумная конкуренция важна везде, но гигантомания… На этот счет у него были большие сомнения.

– А третий?

– Третий – строительство логистическо-промышленной зоны в Чагинском районе, на границе с Краснодарским краем, – судя по ослабшим интонациям Юрия Алексеевича, третий проект не шел ни в какое сравнение с первыми двумя и являлся скорее прицепным вагоном, нежели локомотивом южноморской экономики. – Но отметьте, тогда как по всей стране инвестиционная активность падает, в Южноморске – только растет! По объему инвестиций край вошел в десятку ведущих субъектов федерации. А все почему?..

Благодаря бульдожьей деловой хватке уважаемого Бориса Андреевича. Уж если вцепится, то выгоды не упустит. Государственный человек! Всегда глобально мыслил!

– И в чем же это выражалось?

Сожалея о потере бесценного чиновника, губернатор тяжело вздохнул.

– Буквально во всем. Ведь инвестиционные проекты осуществляются на основе государственно-частного партнерства. В период кризиса правительство урезало бюджетное финансирование по федеральным программам. Заведомо предвидя такой поворот, советник предложил привлекать в край частных инвесторов. Лично проводил переговоры, встречался, устраивал презентации. Так к нам пришли уважаемые фонды с мировым именем из Европы и Америки. То есть люди, которые умеют честно делать бизнес. Которые ни за что не стали бы подписывать контракты с зарвавшимися взяточниками, но поверили убеждениям Штурмина, разглядев в нем честного человека. –

Он замолчал, играя желваками, и спустя минуту произнес дрогнувшим голосом. – Его смерть – страшнейший удар по системе управления в крае. Я вдруг подумал, что все ведь завязано на Бориса… Мы понесли невосполнимую утрату!

– Что теперь станет с этими проектами?

– Сложно сказать, – ослабив узел галстука и расстегнув ворот рубашки, как будто ему неожиданно стало нестерпимо жарко, несмотря на без устали работавший кондиционер,

Колобов растеряно уставился на девственно чистую столешницу перед собой. – Не заморозим, конечно: у нас остаются обязательства перед партнерами и южноморцами. Но проблемы возникнут. Говорю же, Борис обладал неповторимым талантом, он умел нравиться, умел договариваться, никогда не боялся уступать, если затем мог получить больше. Никогда не считал компромисс проигрышем. Согласитесь, завидное качество?

– Его смерть может остановить реализацию инвестпрограмм или по-другому расставить акценты? – задал Леднев наводящий вопрос. – Может ли его смерть быть выгодной какой-нибудь из сторон? – он не хотел акцентировать внимание именно на «Золотых воротах», но чувствовал необходимость в оценке ситуации со стороны губернатора.

– Да нет. Совершенно точно – нет. По большинству вопросов условия согласованы и закреплены на бумаге. Ведь Борис был переговорщиком, а гарантии предоставляет Южноморский край и федеральное правительство. Некоторые процессы наверняка подвиснут в неопределенности, но работы не остановятся. Максимум, что может произойти – передвинем сроки ввода объектов в эксплуатацию… Нет, партнерам это точно не выгодно. Они наоборот заинтересованы в скорейшей отдаче… Понимаете, Штурмин не был осью, на которой вертится Земля. Это звучит довольно цинично, но он – чиновник, всего-навсего шестеренка в механизме, пусть и важная, отвечающая за многое. Из-за того, что шестеренка вышла из строя, механизм не перестанет работать, так как он вполне ремонтопригоден. Незаменимых у нас нет!

– Тогда поставлю вопрос немного иначе: кто пострадает из-за сегодняшнего убийства?

– Боюсь, что только Штурмин, – задумчиво произнес губернатор и добавил без особого энтузиазма. – Убийство Бориса не меняет в крае абсолютно ничего. Я скорее поверю, что здесь какие-то личные мотивы. – Губернатор кинул взгляд на часы, всем своим видом демонстрируя собеседнику, что опаздывает.

– Бизнес? Женщины?

– Не знаю. Быть может, месть. Он же воевал на Кавказе…

– Возможно, – Василий Петрович закрыл записную книжку, показав, что протокольная часть беседы окончена. – Скажите честно, Юрий Алексеевич, Штурмин занимался бизнесом в крае?

Колобов недовольно засопел, не торопясь с ответом. Начал вращать глазами и хватать ртом воздух, точно выброшенная на берег рыба. Будто лично ему только что предъявили необоснованное обвинение в коррупции.

– Нет! Государственным служащим категорически запрещено заниматься предпринимательской деятельностью. Вам в Госдуме об этом должно быть хорошо известно! – прозвучало с нескрываемой иронией. – И Штурмин неукоснительно следовал букве закона. Хотя вы имеете полное право мне не верить.

– Что ж, я вас понял. А женщины? Говорят, он умел с ними ладить…

– Умел. Я же говорю: советник находил общий язык с любым собеседником. И женщины не были исключением… Но о каких-то порочащих связях я бы не стал рассказывать: не знаю. Ни у кого никогда не возникало сомнений, что он образцовый семьянин. Ни за что в жизни не поверю, что Борис пожертвовал бы благополучием близких ради какой-то мимолетной интрижки. Нет, и еще раз нет!

Здесь мнение свидетелей оставалось единым. Леднев поднялся, протянув руку с зажатой между указательным и средним пальцами визиткой.

– Прошу прощения, что вынужден был вас задержать, Юрий Алексеевич. Большое спасибо, что уделили время. Если что-то вспомните, обязательно звоните.

– Конечно!

Губернатор демонстративно небрежно кинул визитку в карман пиджака, пожал руку и подхватил портфель. Он прекрасно знал, что никакая сила не заставит его вспомнить что-либо, имеющее отношение к преступлению, не заставит набрать номер этого надменного, убеленного сединами сыщика, выписанного из самой первопрестольной. Как бы он хотел, чтобы сегодняшнего дня не было вовсе. Чтобы сегодняшняя трагедия никогда не случилась. Чтобы ищейки со своими пронырливыми носами не шарились по кабинетам в поисках скелетов в шкафу, не задавали вопросов и не выпытывали показаний. Чтобы так же светило солнце, и жизнь текла своим чередом.

Выйдя в коридор, Леднев проводил Колобова взглядом. Его не покидало впечатление, что осознанно или нет, но никто не хочет говорить правды, придерживаясь специально выдуманной и тщательно лелеемой легенды. Ни губернатор, ни его подчиненные, ни даже коллеги не собираются пускать его, чужака, ревизора из Москвы, в святая святых, охраняя покой бюрократических кулуаров. Слишком все масляно и приторно, чтобы соответствовать действительности. Все, что скрыто от глаз обывателя – тайна за семью печатями. И как же у него чешутся руки, чтобы эти печати сломать…

4

Рабочая суета в кабинете убитого и в приемной утихла, начальствующие персоны, эксперты и прочая публика растеклись по своим делам, коих в погожий июньский день было куда как много, позволив нижним чинам, наконец, выполнять профессиональные обязанности без оглядки на руководство. Только глава краевого УФСБ Заур Хаджиев продолжал ходить кругами, раздавая указания своим безликим, похожим друг на друга как две капли воды, подчиненным.

Илья Ильич Панов, изобразив крайне деловой вид, уехал. Как догадался Леднев, лишь для того, чтобы не сталкиваться лишний раз с Хаджиевым, отношения с которым были далеки от идеала. Но обещал обязательно вернуться, т.к. на месте еще работали сотрудники Следственного управления.

Чувство, что он упустил что-то очевидное, лежащее на поверхности и доступное для всеобщего обозрения, не покидало Василия Петровича. Так бывает: ходишь, ищешь, роешь землю, а из-за шор, созданных стереотипным мышлением, не можешь разглядеть того, что у тебя под боком. Сыщик – он потому и профессионал, а не профан, что способен избавиться от шор, выйти за рамки привычного, мыслить пространственно. О чем думал убийца? Почему он поступил именно так? Что планировал делать дальше? Чужая душа – потемки, а сыщик обязан в ней разобраться, должен предвидеть шаги преступника еще до того, как мысль о них возникнет у того в голове. Иначе преступник всегда будет впереди.

Он вновь и вновь перечитывал протокол осмотра места происшествия, копии которого любезно предоставил Виталий Лосневский, бродил по кабинету советника губернатора, надеясь увидеть то, что укрылось от цепкого взгляда следователя. Кадр за кадром просматривал видеосъемку, скользящую вдоль стен, по полу, запечатлевшую труп с аккуратным отверстием над переносицей меж бровей, с жуткими закатившимися глазами, уставившимися в потолок, с акцентом на улики: чашку кофе, латунную гильзу, застрявшую в стене позади жертвы пулю.

Ничего!

Он закрывал глаза и уже видел перед собой картину происшедшего. Слышал каждый шаг убийцы и сухой треск выстрела. Но визуализация убийства не подталкивала его вперед.

Как киллер прошел незамеченным в здание?

Каким образом незаметно покинул место преступления?

Здравый смысл подсказывал, что тем же путем, что и вошел.

Куда дел оружие?

Можно было бы предположить, что убийца затаился где-то здесь и ждет, когда снимут оцепление, чтобы скрыться восвояси. Но полиция утверждает, что все люди, присутствующие в администрации, прибыли уже после рокового выстрела.

А ведь истина где-то рядом и ее необходимо найти, во что бы то ни стало.

Чтобы понять преступника, надо вжиться в его образ, влезть в его шкуру, уловить ход мыслей. И Леднев раз за разом проходил от двери до стола, до того места, где киллер нажал на курок.

Ничего!

Следует установить мотив. Найти, кому выгодно…

В приемной зашумели, и Леднев машинально выглянул на звук голосов. В нескольких метрах от него стоял среднего роста, немного грузный, коротко стриженый мужчина, тело которого еще помнило хорошую спортивную форму и высокие физические нагрузки. Помнило, но предпочитало оставить в прошлом.

– Это правда?.. – голос предательски дрогнул, а немигающий, лишенный страха взгляд непреклонно буравил Василия Петровича, застывшего в дверях кабинета Бориса Штурмина.

Возникшая неизвестно откуда Вера Глонтия кинулась гостю на шею.

– Валечка, горе-то какое…

Он приобнял ее сильной рукой и прижал к себе, стараясь успокоить. Настойчиво повторил свой вопрос:

– Так это правда?

Не видя оснований уходить от ответа, Леднев кивнул головой, поразившись, как при звуке голоса незнакомца его пробирает озноб. Тот, кого Вера запросто назвала «Валечка», не говорил – он рычал, как раненый тигр. Будто пуля разнесла полголовы не Борису Андреевичу Штурмину, тело которого давно увезли в морг, а попала в него, заставив медленно угасать, превозмогая боль.

– Я сразу с поезда, сюда… – он достал из кармана билет и протянул Ледневу, отстранившись от Веры. – А здесь такое… Мы можем поговорить?..

Они прошли в кабинет по соседству, где несколько раньше Василий Петрович общался с Пановым. Сейчас здесь никого не было, только тихо сопел кондиционер, включенный заботливой рукой.

– Что случилось? – задал свой вопрос незнакомец еще до того, как успел присесть.

Его небольшая спортивная сумка была беспечно брошена на пол рядом.

– Вы, собственно, кто? – уточнил Леднев, прежде чем посвящать постороннего в тайны следствия.

– Простите… Я – Валентин Дергач. Персональный водитель Штурмина. Мы с Борисом Андреевичем уже давно… – он замолчал, до скрипа стиснув зубы.

Задумчиво глядя на Дергача, Василий Петрович не торопился с продолжением беседы. Конечно, следовало бы пригласить к участию Виталия Лосневского как официального руководителя следствия, но делить на двоих законный трофей в лице важного свидетеля совсем не хотелось. Проявления чувств Дергачом показалось ему вполне искренним, и сам он открытым для общения. Этот человек хотел знать и готов был делиться знанием для того, чтобы убийца был скорее найден и наказан.

В нескольких словах Леднев обрисовал сложившуюся ситуацию, оставив без внимания версии, которые уже появились в ходе опроса свидетелей.

– Вы знаете, кто это сделал? – водитель задал вопрос в лоб.

– Мы, нет. А вы?

Задумавшись, Валентин потер ладонью гладко выбритый подбородок.

– Так сразу и не скажешь. Смерти его могли желать многие. Но между желанием и его воплощением в жизнь лежит целая пропасть, перейти которую не каждый способен.

– И слава Богу! – согласился Леднев.

Еще какое-то время Дергач молчал.

– Нет… я не готов назвать кого-то.

– Вы давно работаете на Штурмина?

В ответ Валентин горько усмехнулся.

– Кажется, всю жизнь. Мы познакомились задолго до его южноморского назначения.

И это произошло в той… другой жизни. В Бамуте… Тогда было ни пожрать, ни помыться, ни согреться, ни выспаться… Нас бросили там на произвол судьбы: выживем, так выживем, а нет – значит судьба… Вот судьба и столкнула нас с Борисом Андреевичем. Он – человек сумасшедшей энергетики, с вечным оптимизмом и задором. Иногда казалось, что даже светится в темноте. За ним нельзя было не пойти, ему невозможно было не верить. И он нас вытащил из котла… Не командование, а именно он, майор Штурмин.

Вывел всех до одного. Без потерь. – Увидев, что Леднев делает пометки в блокноте, он добавил. – Вы легко можете это проверить.

– Я так понимаю, вы вместе служили. А как вышло, что впоследствии стали крутить баранку у советника? – уточнил Леднев.

– Так началась моя вторая жизнь. Я обязан Борису Андреевичу своим рождением.

Называйте, как хотите: боевое братство, благотворительность – ваше дело. Но Борис Андреевич – золотой человек, без преувеличения… У меня контузия была, затем депрессия жуткая. Я вообще после Чечни пить страшно начал, опустился практически, интерес ко всему потерял. Глаза закрывал и видел, как кровь рекой льется, как пацанов прямо передо мной на куски гранатой разрывает. А я эти ошметки с себя снимаю, а снять не могу… Вот видения водкой и заливал. А чем больше пил, тем ужаснее становилось.

Замкнутый круг! – он говорил спокойно, даже буднично, описывая дела минувших дней, но видно было, что не фантазия это вовсе, а за каждым словом скрывается боль. Боль, похороненная глубоко в себе. – Не у каждого психика выдержит то, через что на войне пройти приходится. Я оказался не самым сильным. Так что допился до чертиков. До «белки». Жена ушла. Работы нет. В квартире осталось только паркет продать – всю мебель, технику и ценности сам не заметил, как вынес… И в один прекрасный день, когда проспался все же, пошел в военкомат справку оформлять для пособия, чтобы было, на что бухло купить. А в дверях нос к носу столкнулся со Штурминым. Он – респектабельный, успешный, а я – нищий, оборванный и не мытый. Мне даже стыдно стало… Детали опущу – не интересно. Но он меня вытащил, реально на ноги поставил. Точно ему больше, чем мне это надо было. Сначала к своим друзьям на автобазу водителем пристроил, а через полгода к себе позвал. Так я на него рулить и начал… Он не шеф мне, а спаситель, за которого я кого угодно порвать готов… Готов, но защитить не сумел…

– Не сумели. А где сами-то были?

Валентин недоуменно уставился на Леднева.

– Говорю ж: с поезда я. К матери ездил в Ставрополь – больная она. Борис Андреевич меня отпустил на несколько дней.

Не похоже, чтобы он лгал. И железнодорожный билет служил тому подтверждением.

– Штурмину угрожали? Может, предлагали пойти на какую-нибудь незаконную сделку? Принять решение в чьих-то интересах?

Замахав руками, Дергач протянул:

– Нееет. Надо знать Бориса Андреевича. Он таких бизнесменов, которые откат предлагали, на порог не пускал и сообщал, если что, в компетентные органы. И те уж сами занимались. А угроз не боялся вовсе: говорил, что стыдно здесь бояться какой-то мрази.

Да и не угрожал уже давно никто. Ни к чему это. Всем же известно, что на любую угрозу он ответит еще более активной деятельностью. Не успокоиться, пока нечисть всю не выведет.

– Советник раньше бизнесом занимался?

Вопрос Валентина не удивил. Какой чиновник сейчас не имеет отношения к бизнесу?

А вот ответ Леднева обескуражил.

– Занимался. Но еще до меня. Я-то к нему пришел, когда он уже на государственной службе был: сначала в Ростове, затем в Москве недолго и вот теперь – в Южноморске.

– А что за бизнес?

Вздохнув, Валентин развел руками:

– Врать не буду – не знаю. Что-то покупал, что-то продавал. Не его это было, но на хлеб хватало. Даже чтобы на хлеб сверху намазать что-нибудь. За пару лет капиталец сколотил небольшой, на него и жили с семьей в основном. На чиновничье-то довольствие не сильно разгонишься… Тогда и хлебнул, столкнулся с коррупцией, так сказать, на передовой. Понял, что надо что-то менять. Причем менять срочно, не откладывая в долгий ящик. Пока коррупция страну до основания не разрушила… О том периоде лучше с супругой его, Еленой Николаевной поговорить. Им через многое пройти пришлось.

Против Бориса Андреевича же тогда даже дело возбудить грозились за мошенничество, хотя уверен, что в бизнесе у него все было чисто. Просто он патологический противник взяточничества был, а некоторые с него бабла срубить хотели по-быстрому. Спасло то самое «боевое братство» – вышли на кого надо и порешали вопросы. От Штурмина и отстали. Но с бизнесом он завязал, говорил, что на таких условиях в нашей стране любая предпринимательская деятельность обречена на провал.

– То есть пошел во власть, чтобы порядок навести?

– Ну да. Любил Чехова цитировать, Антона Павловича, что-то вроде того, что если мы все будем ответственно к работе подходить, то сможем на Земле рай построить. Я, правда, в это не верю, но вот Штурмину доверял всецело. С ним – и в разведку, и на край света. Если он что-то для себя решил, то будет биться пока результата не достигнет… В этот раз видно переоценил свои силы – разбился.

– Вы о чем-то конкретном? – насторожился Леднев.

– Да нет. – Дергач подавил в себе подкатывающий к горлу ком, сглотнул. – Он всегда и во всем точно на амбразуру бросался, точно в последний бой шел. Самоотверженный был человек. Бесстрашный. Требовательный. С подчиненных три шкуры драл и себе поблажек не позволял. Если работа кипит, так все на рабочих местах чуть ли не ночуют.

Когда его в Южноморск назначили, местные просто в шоке были от такого графика: совещание мог на любое время назначить, в любой момент мог отчет потребовать или еще что. Когда войну бандитам объявил, дома совсем не ночевал. В приемной у него диванчик до сих пор стоит, так Борис Андреевич пледом на нем укрывался и спал часа полтора.

Прокурор на него обижался. Тот в бане уже парится после трудового дня, а Штурмин его к себе зовет – скользкие вопросы обсудить требуется. Начальник главка МВД несколько раз охоту откладывал, потом мобильник дома оставил и укатил-таки, типа секретарь не уведомила его о предстоящей встрече у губернатора. Вернулся и получил по первое число: и за мобильник, и за охоту, и за вертолет, который не по назначению использовал, и за растяжку у Штурмина в подъезде. Потом ничего: попривыкли, адаптировались.

– А что за история с неудавшимся подрывом?

Хулиганская улыбка на секунду озарила лицо Дергача.

– Да ну! – он отмахнулся от Василия Петровича. – Какой там к черту подрыв?! Лохи они, а не подрывники. Вот в Чечне нас взрывали. А это… скажите тоже. Хлопушка учебная. Если попугать хотели – понятно, а взорвать… Неее… говорю – лохи…

– Но последствия-то были совсем не детские…

– Это да, – согласился Валентин. – Борис Андреевич меня позвал, чтобы я на шухере постоял: мало ли кто в подъезд сунется. И сам в пять минут всю конструкцию обезвредил.

Но для него это была последняя капля…Быстро вышли на след заказчика, Кахи Сухумского, – был такой авторитет в Южноморске, Леднев при случае многое бы про него мог рассказать, – и рубанули топором по щупальцам этого бандитского спрута. Кто-то спрятался, а кто-то сел. Хотя позже шеф пришел к выводу, что Каху ему просто подставили. Но мафию он из края безжалостно выгнал.

– А кто подставил?

– Да бандиты же сами и подставили. У них там свои междоусобные разборки были.

Они Каху и слили, чтобы от него чужими руками избавиться. Думали, наверное, что Борис Андреевич местью ограничится. А он не мстил, он работу свою честно делал. Так что в крае никто из них не задержался.

– И этого ему могли не простить, – предположил Леднев, надеясь, что версия, отвергнутая другими свидетелями, может найти подтверждение в словах персонального водителя.

– Могли, – кивнул Валентин, – но Штурмин не боялся мести с их стороны. Уверен был, что авторитеты обескровлены и обессилены, и власти в Южноморске больше не имеют.

– Хорошо. – Прихлопнув ладонью по столу, Василий Петрович решил вернуться от прошлого к настоящему. – Я понимаю, что мои вопросы могут вам показаться некорректными, но прошу ответить на них со всей объективностью. Чем честнее вы будете со следствием, тем проще нам будет искать убийцу.

– Без проблем.

– Скажите, Валентин, у Штурмина была любовница?

Женский след не являлся самым вероятным, но жизнь иногда подкидывает такие сюрпризы, что диву даешься.

– Нет. Хотя многие с удовольствием затащили бы его в постель. Вокруг него постоянно вилось столько охотниц, выбор огромный был. Но Борис Андреевич семьей дорожил всегда. Семья для него – это святое, а святым не поступаются. – Посчитав вопрос наиглупейшим, Валентин ухмыльнулся. – Он переживал очень, что детей увидел уже взрослыми. Пока служил, все горячие точки объездил, из командировок не вылезал, так их детства и не заметил. А теперь каждую минуту ценил, старался видеться как можно чаще.

На сколько рабочий график позволял.

– Вы же с ним всегда ездили. С кем он встречался последнее время?

– Ну, почти всегда. Иногда Штурмин сам брал машину.

– Зачем? – хватаясь за каждую нить, Леднев чувствовал, что ни одну не может удержать в руках.

Вновь потерев подбородок, Валентин вздохнул.

– Уфф!.. Разные ситуации бывали: иногда я отпрашивался, было, раз заболел, так Борис Андреевич две недели сам себя катал. Потом сказал, что это было в первый и последний раз, – он сверкнул глазами, озаренный приятными воспоминаниями. – В отпуск я уходил как-то. Но Штурмин не жаловал мои отлучки… Хотя справедливости ради надо отметить, что отпускал меня бывало раньше, говорил, что сам справится. Я же не робот, я не могу трудиться без сна и отдыха.

– А он мог?

– Мог! – без запинки, с восхищением ответил Дергач.

– Но чтобы самому поехать куда-то, скрыть от вас поездку, такого не было? – уточнил Леднев.

– Нет, не было, – категорично замотал головой Валентин. – Да и нечего ему было скрывать от меня. Водитель же знает все про своего шефа, всю подноготную.

– Вот мне бы и хотелось ее узнать, – пояснил Василий Петрович.

Дергач долго думал, скрипя извилинами, морщил лоб, подгоняя воспоминания, потом поднял недоуменное лицо, взглянув на собеседника.

– Так нечего рассказывать. Борис Андреевич трудоголиком был до мозга костей. Жил работой и семьей. На работе проводил времени больше, но жену и детей от того любил не меньше. Рвался к ним при любой возможности. А из дома бежал на работу. Так и носился по кругу.

Вот и он точно так же ходит по кругу, подумал Леднев. Топчется на месте и никак не может сдвинуться: ни вправо, ни влево, ни вперед, ни назад. Словно врос корнями в этот треклятый кабинет, в приемную, в здание администрации.

– С кем он встречался в последнее время? – повторил он свой вопрос.

– Весь график встреч, на сколько я знаю, есть у Верочки, секретаря Бориса Андреевича. Ничего необычного. Он активно вел переговоры с инвесторами по проектам финансовых вливаний в край, которые находились под его патронажем. Я возил его несколько раз к ним, но имен не назову. Дважды встречались в Академии предпринимательства, несколько раз в Романофф-холле. Но Штурмин всегда оставался удовлетворен результатами, говорил, что все идет хорошо, и боялся какого-либо срыва…

– Почему?

– Как сказать? Суеверный был. Завидев черную кошку, обязательно поплюет трижды через левое плечо, если возвращался, забыв что-то – непременно в зеркало посмотрит.

Всегда считал, что первый блин должен быть комом – тогда дальше дело отлично пойдет.

А здесь все, как по маслу текло, и он ждал возможных затруднений.

– Может, все же какие-то проблемы возникли?

Активно роясь в воспоминаниях, Валентин не мог обнаружить в них ничего подозрительного, что натолкнуло бы следствие на след убийцы.

– Да нет. Все штатно шло. Никаких отклонений или волнений. Единственное, о чем Борис Андреевич переживал, что с трудом успевает выполнять поставленные задачи, изредка жаловался, что устал и хотел бы уйти на покой.

– Интересно. – Леднев искал в словах водителя подтекст. – А у Штурмина были возможности оставить государственную службу? Я имею ввиду, в большей степени финансы… Неработающая жена, двое несовершеннолетних детей…

– Не мне судить, – Дергач насупился, по всему видно было, что не привык совать нос куда не следует, – но у него пенсия по выслуге, участник боевых действий… Это, конечно, крохи… Зато от бизнеса, я уже говорил, кое-что осталось… Борис Андреевич рассказывал как-то, сильно раздосадованный отношением губернатора к себе, что если отважится плюнуть на все, то денег ему хватит, чтобы «скрасить скромную старость». Сказал, что шиковать не получится, но с голоду не умрет.

– А дополнительные доходы?

Ледневу вдруг показалось, что, задав вопрос, он сунул голову в пасть разъяренному тигру. Почему-то интерес об источниках обогащения советника губернатора неизменно вызывает нескрываемую агрессию. Но Валентин Дергач сдержался.

– Вы про взятки? Нет!

– Я совсем не про взятки, – отмел подозрения Василий Петрович, – а про возможности Штурмина извлекать доход откуда-то еще. Участие в бизнесе, личные инвестиции, рентный доход, да мало ли…

– Нет. Он же в крае на виду был, обязательно бы заметили и позором заклеймили: главный борец с коррупцией использует служебное положение. Нет. Был гол, как сокол!

– А если не в крае? – предположил Леднев.

– Нет. Я бы знал. Он же меня не за подчиненного считал, а за друга, боевого товарища. Из одного котелка кашу ели, вместе из окружения выбирались. Не было у него секретов. И доходов никаких, кроме вознаграждения за службу не было. Он порядок навести хотел, а грязными руками этого не сделаешь.

– Ясно.

Было ясно, как день, что все сотрудники краевой администрации вольно или невольно возвеличили образ советника Штурмина, возвели его в ранг святого и любое подозрение в его адрес воспринимают как личное оскорбление. Что ж, видно он и впрямь умел ладить с людьми, мог преподнести себя с лучшей стороны, а каков он на самом деле – покажут следственные действия ближайших дней. Главное, чтобы следствие не попало во власть колдовских чар, которые могут быть навязаны свыше.

– Тогда у меня, наверное, последний вопрос…

Подавшись вперед, Валентин приготовился внимательно выслушать его и, не мигая, смотрел на Леднева.

– Как Штурмин проводил свободное время?

Стукнув себя ладонью по колену, Дергач закатил глаза.

– Да никак! Говорю же, не было у него свободного времени. Он работал, не покладая рук. А каждую свободную минуту с семьей проводил, к детям спешил… Хотя детям-то он не слишком нужен оказался. Кому в пятнадцать лет отец рядом необходим? Думают, что сами умные…

– С детьми проблемы были?

– Нет. Ровные отношения складывались. В кино ходили, спортом вместе занимались.

Борис Андреевич себя всегда в форме держал. Когда только время находил?.. Короче, нормально жили, не хуже других. Только Борису Андреевичу хотелось их тискать, ласкать, целовать и обнимать. На руках качать, чтобы они к нему прижимались. Сам рассказывал не раз. Мечтал. Но это раньше надо было делать, тогда, когда автомат в руках был, когда по горячим точкам мотался. А сейчас поздно уже… Я подтрунивал иногда, советовал, чтобы еще себе родил кого-нибудь. Но он не отвечал, отмалчивался…

Ощущения, описываемые Валентином, были знакомы Ледневу и не вызывали сомнений. Его-то дети уже выросли и ушли в автономное плавание, но чувство недосказанности навсегда укоренилось в отношениях. Ему тоже не хватало их детства: в воспоминаниях остались только редкие улыбки, спокойное дыхание и закрытые глаза, когда он глубокой ночью возвращался домой. Зато в изобилии присутствовали засады, допросы, затхлый запах мертвечины, трупы с опарышами и бесконечные рапорты, рапорты, рапорты…

– Но должно же быть у Штурмина хобби?! Рыбалка, охота…

Валентин кивнул, соглашаясь.

– Должно быть. Но не было! Времени не оставалось. Пожалуй, жена и дети и являлись его хобби на протяжении всей жизни. С ними он отдыхал душой, к ним всегда спешил и никогда не успевал… А охота?.. Он после войны оружие в руки брать отказывался. Говорил, что уже достаточно убивал…

Продолжать разговор казалось бессмысленно. Борис Андреевич Штурмин – рыцарь без страха и упрека, со своими мелкими недостатками, но близкий к идеалу. Говорят, что смерть выбирает лучших. Может, люди правы и стоит им верить?

5

– Не помешаю?

Не дожидаясь ответа, Заур Хаджиев вошел в кабинет и плюхнулся не перед занимавшим место хозяина кабинета Ледневым, а на двухместный диванчик возле столика для переговоров. Беспечно скрутил голову стоявшей здесь же пластиковой бутылке и плеснул воды в стакан. Настроен он был намного радушнее, чем при первой встрече.

– Стоило только подключить моих ребят, как дело сдвинулось с мертвой точки. – Его слова прозвучали не без самолюбования. – Я сразу говорил, что это наша юрисдикция, а не Следственного управления.

– Ну и забери дело себе, – буркнул в ответ Леднев, не желая ввязываться в межведомственную борьбу, занимать чью-либо сторону в абсолютно беспочвенном и бесперспективном споре.

– Не могу, ты ж за главного…

Оперативно наведя справки по своим каналам, Заур Имранович как человек дальновидный и расчетливый, признал право руководства следствием за ревизором из Москвы и не собирался вставлять палки в колеса. Напротив, готов был оказать всяческое содействие всей мощью южноморского УФСБ. Но чтобы его действия не выглядели полной капитуляцией, держался уважительно, но подчеркнуто холодно и независимо, обращался на «ты», демонстрируя равенство положений.

Леднев откинулся на спинку кресла, пристально взглянув в непроницаемое лицо Хаджиева, перечеркнутое от брови до скулы застаревшим шрамом, и только сейчас заметил в руках того пластиковый пакет для вещдоков, в котором лежал… небольших размеров пистолет. Лучшего подарка ожидать было нельзя.

– Свежий, еще порохом пахнет. – Заур бросил находку на стол, явно ожидая аплодисментов. – Криминалисты обнаружили пальцы, обещают их идентифицировать в кратчайшие сроки. В магазине не хватает одного патрона. Думаю, именно из этого ствола и завалили Бориса Андреевича.

Происходящее больше походило на сон, нежели на реальность. Обнаружение орудия убийства позволяло надеяться на скорое раскрытие преступления по горячим следам.

– Где нашли?

– Мои бойцы вслед за вашими проверили все углы и закоулки, – не мог Хаджиев не пройтись вскользь по милицейскому прошлому Леднева, не уколоть слегка, показав профессионализм собственной службы и низкий уровень подготовки полицейских кадров.

– А он лежит тихонечко, голоса не подает, вида не кажет. Схоронился в урне, где сотрудники администрации в будни курят, в северном крыле возле запасного выхода.

– Киллер мог там пройти?.. Тогда понятно, почему постовой на входе не видел никого подозрительного.

– Дык, закрытый он, – хохотнул Заур Имранович. – Лет несколько уже закрыт. Это ж пожарный выход! – в словах сквозила ирония российской действительности. – Сам же понимаешь, пожинспектора сюда на пушечный выстрел не пустят.

Василий Петрович поднялся из-за рабочего стола и присел в низкое кресло напротив начальника УФСБ. Взял в руки упакованный в пластик «Вальтер», блестящий покатыми воронеными боками.

– Точно закрыт?

– Лично удостоверился, – заверил Хаджиев.

– Надо все же проверить: может, пользовались недавно, – не унимался Леднев.

– Уже! Дал указание экспертам.

Трудно было поспорить, что несмотря на неукротимый нрав, свойственный многим выходцам с Кавказа, с Хаджиевым приятно работать. Леднев смотрел на горца, небрежно расположившегося на диване, в темно-синем дизайнерском костюме, в расстегнутой у ворота сорочке, плотно охватывающей бычью шею, на его ехидную усмешку, застывшую в уголках губ. И вдруг представил его совсем в иной обстановке, более подходящей образу: на привале возле огромного валуна, облаченного в камуфляж, с раскалившимся на солнце калашниковым наперевес. И ухмылка его сразу обрела смысл: прошедший воду, огонь и медные трубы, Заур открыто смеется над жизнью.

– Что думаешь?

– Хрень какая-то получается, – Заур Имранович задумчиво почесал ладонью коротко стриженный затылок. – Какой-то киллер-недоделок у нас вырисовывается. Тайно проник в здание администрации, незамеченным пробрался в кабинет Штурмина, грохнул советника и испарился. Начало – изумительное. А дальше?

– А дальше начал косорезить, – подхватил Леднев. – Оставил на столе предположительно предложенную ему чашку кофе, позволив нам считать, что убийца был знаком с жертвой. Гильзу подбирать не стал. Теперь понятно – ствол скинул здесь же.

Только зачем его надо было уносить с места преступления? Почему нельзя было бросить там же, сразу после выстрела?.. Ну, а пальцы – это перебор, который вдребезги разбивает версию о предумышленном убийстве.

– И я о том же, – Хаджиев подался вперед. – Думаю, мы стали жертвой стереотипов, с удовольствием поверили в версию, в которую очень хотели верить: люди, подобные Штурмину, не погибают просто так, случайно. Хотя налицо спонтанные, необдуманные действия преступника. Все его поступки имеют исключительно эмоциональную окраску.

– Случайность? Аффект? – Василий Петрович искал возможные версии. Лежавшая на поверхности при ближайшем рассмотрении не выдержала никакой критики.

На лбу Хаджиева заложилась глубокая складка, точно зародившаяся глубоко в мозгу мысль оставила за собой борозду.

– Найдем, откуда ноги у «Вальтера» растут – найдем убийцу, – заключил он.

– Тогда занимайтесь пистолетом, а мы отработаем окружение советника. Если преступник свой, он обязательно должен быть где-то рядом, обязательно должен нервничать сейчас, места себе не находить, – постановил Леднев. – Так что пойдем с разных сторон и возьмем его тепленьким.

Заур, соглашаясь, кивнул головой. Вокруг советника крутилось столько людей, что Следственному управлению совместно с полицией при всей старательности и недели не хватит, чтобы допросить всех, кто был с ним тесно связан: чиновники различного ранга (с ними обязательно возникнут проблемы); сотрудники правоохранительных органов (с этими тоже, при том, что и Хаджиев, и Панов гипотетически могут входить в круг подозреваемых); партнеры по инвестиционным проектам с администрацией края, которые курировал Штурмин; родственники, друзья, соседи. Он же собирался за считанные дни выяснить всю подноготную орудия убийства, нисколько не сомневаясь, что не искушенный в вопросах конспирации профан не мог не наследить при приобретении пистолета.

– Но выстрел был всего один…

– Один, – согласился Заур.

– И пуля легла четко между глаз. Как по написанному. Разве так может выстрелить человек, для которого убийство – не профессия?

– Повезло! – без доли сомнения заверил Хаджиев. – Еще в молодости в Карабахе я лично видел, как жена офицера дислоцированной там воинской части, схватив автомат, не целясь, двумя одиночными уложила двоих шайтанов, вломившихся к ней в дом. Каждому – по пуле в сердце. До этого она ни разу в жизни не держала в руках оружия страшнее кухонного ножа. В стрессовой ситуации люди способны творить чудеса, поверь.

Леднев кивнул, продолжая сомневаться: мне бы твою уверенность.

– Добавь к уже названным косякам, допущенным убийцей, что пистолет был без глушителя. Несмотря на субботний день, в администрации полно народа, многие могли бы слышать выстрел.

– По заверениям экспертов, смерть наступила рано утром. В здании кроме постового на входе никого не было.

– Вот я и говорю: не профессионально. Идти на убийство и вместо того, чтобы хорошо подготовиться, надеяться, что никто не услышит?

– Надо искать мотив! – Леднев прихлопнул ладонью по столику. – Будет мотив, очертим круг подозреваемых. – Он замолчал, а затем, глядя в глаза Зауру, спросил, – А что, по-твоему, представлял из себя Борис Штурмин? – в его голове уже сформировался четкий образ советника губернатора, который необходимо было дополнить некоторыми штрихами. – За что на него могли покушаться?

Начальник УФСБ задумался, не торопясь с ответом. Извлек из кармана пиджака пачку сигарет, зажигалку. Прикурил и долго смотрел, как струйка сизого дыма медленно поднимается к потолку.

– Мешал многим… Сложный был человек. Двумя словами не опишешь. Война, контузия, затем снова война. Это, знаешь ли, закаляет и держит в тонусе. Решения принимал молниеносно. Если что не по его, рубил шашкой, не задумываясь. Многих людей поломал, многим жизнь испортил. Так что желающих с ним поквитаться – пруд пруди. Очередь – на годы вперед. Но при всем справедливый был, ничего не скажешь. В ситуации разбирался досконально, каждую мелочь учитывал.

– Имена назвать можешь?

Вечная ухмылка Заура стала циничнее.

– Для начала сходи в кадры краевой администрации, возьми личные дела сотрудников и начинай по списку. Затем иди в главк МВД и – по тому же алгоритму. От начальства и по всей иерархии. Чтобы время сэкономить, тех, кто на земле службу несет, трогать, пожалуй, не стоит. У них у единственных к Штурмину не было претензий. А остальные… Или хочешь, начни с южноморского УФСБ?

Это несколько меняло нарисованную предыдущими собеседниками картину.

– Ты тоже в очереди за возмездием стоял?

– Нет! – Заур Имранович не кривил душой. – Сложные отношения у нас были, это – да. Он же когда в край пришел, перетряхнуть силовые структуры решил. Де-юре-то мы губернатору не подчиняемся – у нас свое руководство. Так Борис Андреевич неоднократно в Москву летал, спорил, доказывал. Не жаловался, не ябедничал, как может показаться, а аргументировано излагал свою точку зрения, свое видение ситуации объяснял. Во многом, кстати, прав был. На него потом многие из местных начальников зубы точили, кому бизнес прикрыть пришлось. По закону же, находясь на государственной службе, никакой другой деятельностью заниматься нельзя. А жить-то хорошо давно привыкли! Со временем притерлись, конечно, но осадочек-то остался.

– А между вами как отношения складывались?

Хаджиев ответил без обиняков, хотя мог бы оскорбиться подозрениями в свой адрес.

– Сталкивались регулярно по многим вопросам, общее решение не всегда находили.

Взгляды разные, методы работы различные. Я – кавказец, он – русский. Разный темперамент, понимаешь? Но это служба, никуда не денешься. Надо было взаимодействовать, и мы работали сообща. Край зачистили до основания, заставили всех соблюдать закон.

– Так уж и заставили? – усомнился Леднев.

– Ну, почти, с учетом местного менталитета, – по-волчьи улыбнулся в ответ Хаджиев и, посерьезнев, добавил. – По крайней мере, бандиты поняли, что они – бандиты и должны сидеть по норам и не высовываться, иначе – голова с плеч. Чиновникам и силовикам дали понять, что их задача – службу нести, а не бизнес крышевать. Людям вселили уверенность, что можно ходить по улицам и не шарахаться от встречных прохожих.

Впервые за последние лет двадцать власти в крае стали доверять, жители реальную работу увидели, а не пустые обещания и переливания из пустого в порожнее. И в этом львиная доля принадлежит Штурмину. Сегодняшнее убийство пробило огромную брешь в системе обеспечения безопасности края. И отголоски случившегося мы еще долго будем испытывать на себе. При всей неоднозначности натуры, мужик хороший был. Сильный. –

Заур подавил тяжелый вздох сожаления. – Знаешь… мы же подрались с ним как-то…

– Как?! – не понял Леднев. Он не мог представить себе начальника краевого УФСБ и советника губернатора, одетых в дорогие костюмы, выясняющих отношения с помощью кулаков посреди рабочего кабинета.

– Просто. Мы ругались тогда до хрипоты. Борис – сторонник радикальных мер…был.

Я считал, что действовать надо мягче, не переть в дурь, чтобы дров не наломать и людей лишний раз не злить. Он же фактически всем нам в лицо плюнул, когда для проведения спецмероприятий спецназ и следователей из столицы притащил. Дал понять, что не уверен в нашей чистоплотности и церемониться не собирается. Я недовольство свое прямо высказал, а Штурмин меня тогда едва не обвинил, что я преступников покрываю… но сдержался. А затем подошел вплотную и сквозь зубы предложил отношения по-мужски выяснить. На ринге!

– Выяснили?

– Да, – глаза Заура вспыхнули на секунду, озаренные приятными воспоминаниями, – он хороший боец. Зверь, а не человек. Боли совсем не чувствует… не чувствовал. Но я его…

Леднев ничего не стал говорить на желание Хаджиева похвалиться победой, только с сомнением заглянул в глаза, заставив генерала тут же исправиться.

– В общем, ничья у нас вышла… Обоим досталось. Но после боя контакт наладился.

– Мда, – протянул Леднев, не зная, что сказать на признание. Он всегда считал родной Южноморск цивилизованным европейским городом, но услышав, как два высокопоставленных руководителя мордуют друг друга, пусть и на ринге, усомнился.

– В него же стреляли не так давно. Еще после того покушения я настойчиво предлагал ему охрану, – посетовал Заур Имранович, – сейчас понимаю, что должен был настоять. Но Борис, он же упертый. Считал, что может быть только две точки зрения: одна его, а другая неправильная. С моим предложением откровенно послал меня по известному адресу.

– А что в итоге? Глухарь?

Хаджиев только рукой махнул.

– Следственный комитет занимался вместе с твоими ментами. Типа, нашли заказчика, но он приказал долго жить. Так что дело закрыли в связи со смертью подозреваемого.

Результат устроил всех, кроме меня.

– А тебе что не так?

– Там было, в чем покопаться. Если бы по тому эпизоду плотно поработали, может, и не сидели бы с тобой сегодня здесь, и Борис Андреевич жив бы остался. Стрелка не нашли, понимаешь?

– Думаешь, сегодня выполнил ранее сорвавшийся заказ?

– Не знаю. Не уверен. Там из СВД стреляли, а здесь в упор из пистолета. Но стрелок – единственный, кто на заказчика указать может. В любом другом случае – только наши домыслы, пусть и подкрепленные фактами.

– Значит, не веришь уликам?

– Там не было улик никаких, – заверил Хаджиев. – Ни одной, которая указала бы на заказчика. Следствие пошло по хрестоматийному пути: ищи, кому выгодно. Нашли и навесили ярлык убийцы. Говорю же: результат устроил всех, в том числе и советника. Вот его согласие меня до сих пор удивляет.

– Не хотел выяснить истину? – подобное поведение Штурмина поставило Василия Петровича в тупик.

В ответ Заур только пожал плечами.

– Может, и правда поверил, что заказчик мертв – ему-то виднее, кому неосторожно дорогу перебежал. А может, в собственную неуязвимость искренне верил. Его же пуля не брала, Аллах хранил, наверное. До поры…

– Понятно…

Леднев поднялся с кресла и подошел к окну, за которым вовсю кипела курортная жизнь. Сквозь стекло была видна площадь перед зданием администрации, залитая белым солнечным светом, постовые полицейские, старавшиеся укрыться в прохладной тени зеленых деревьев, и чугунный Владимир Ильич, стойко переносящий субтропическую жару, с надеждой глядящий в синеву черноморских вод.

– У него половина Кавказа в кровниках, – неожиданно произнес Заур Имранович. –

Даже я не могу подобными достижениями похвастать, хотя всю Чечню и Дагестан вдоль и поперек исходил. А другая половина лучшим другом считает. За особые заслуги перед Чеченской республикой был позолоченным Стечкиным награжден с дарственной надписью, у имамов уважением пользовался… Знаешь, история одна была. Сам не видел, но очевидец рассказывал, а я затем еще перепроверил все…

Стояли возле Гудермеса уже около месяца. После череды боестолкновений можно было считать это время отдыхом. Соседство выдалось спокойное, но не слишком комфортное: с тех пор как Сулим вместе со своей нешуточной армией перешел на сторону федералов и передал Гудермес под контроль федеральных сил, местные жители ночами с автоматами по горам не бродили, на представителей власти под покровом темноты не бросались. Но бойцы подсознательно ожидали выстрела в спину, ежечасно ощущая на себе враждебные взгляды.

В первую чеченскую Борису Штурмину, дослужившемуся, наконец, до двух просветов и одной звезды на погонах, уже довелось бывать здесь, и тогда они смотрели друг на друга по разные стороны баррикад сквозь прицел калашникова, готовые огнем ответить на огонь. За прошедшее время многое изменилось, но главное, что прежние враги стали не друзьями, но союзниками. Изменился расклад сил в республике, в умах лидеров и в федеральном центре, и в стане сепаратистов возобладал здравый смысл, активная фаза

КТО сменилась эпизодическими столкновениями и спецоперациями. Война не закончилась, но стала вялотекущей, ушла из городов и сел в горы, позволив людям вспомнить о мирных профессиях. Бандподполье неумолимо теряло сторонников, многие из тех, кого называли боевиками, охотно складывали оружие и, пользуясь объявленной амнистией, возвращались в лоно семьи.

Это стало переломом в долгом противостоянии.

Официальная легенда их пребывания в Гудермесе была такова: обеспечить соблюдение законности и конституционный порядок в подконтрольном регионе, не допускать провокаций со стороны пособников террористов. Но даже самые неискушенные прекрасно понимали, что три дюжины бойцов федерального центра брошены сюда, чтобы не противостоять бандитам, а сдерживать намерения местных элит. Их присутствие символизировало неразрывную связь с Россией, видимую готовность подчиняться Москве. Являлось определенной гарантией, что Сулим с братьями не вернутся к прошлому. В соответствии со старой пословицей, командование считало его тем самым волком, хоть и одетым в российскую форму, которого сколько не корми, а он все в лес смотрит.

Штурмин же, потерявший за последнюю командировку двух убитыми и трех ранеными, чувствовал себя и вверенное ему подразделение жертвенной овцой, отданной на заклание каким-то высшим целям и идеалам, прекрасно понимая, что в случае конфликта противопоставить пяти тысячам стволов Сулима кроме трех БТРов ему нечего. Потому известие о смене места дислокации поначалу воспринял как избавление, хотя не раз уже на собственной шкуре испытал, что после штиля неминуемо приходит шторм. И чем длительнее затишье, тем страшнее разразится буря.

– Твоя задача оперативно перебросить силы в Турпал-Юрт…

Турпал-Юрт – крупное селение более чем с тремя тысячами жителей, зажатое меж двух почти отвесных гор, главной достопримечательностью которого была большая мечеть, выстроенная еще в девятнадцатом веке. Удивительным образом война и разруха всегда обходили село стороной. Может, потому что местные, издревле занимавшиеся на каменистых почвах земледелием и скотоводством, никогда не были враждебно настроены к окружающим – будь то русский, ингуш, чеченец или ногаец – а возможно, им миролюбивым покровительствовал сам Аллах.

– Есть информация, что в мечети укрылся Малик Агроном со своими боевиками.

Твоя задача: выкурить его оттуда и доставить в Махачкалу.

По самым скромным подсчетам, изрядно похудевший отряд Малика Дадаева мог насчитывать до двадцати – двадцати пяти бойцов, отъявленных отморозков, хорошо подготовленных и отменно экипированных. Но основная проблема заключалась в том, что сам Малик был родом из Турпал-Юрта.

– Почему не поручить это Сулиму? – осознавая всю невыполнимость поставленной перед ним задачи, Штурмин прекрасно знал, кому она по силам. – Ему перечить не посмеют.

Сначала в эфире раздались ругательства, потоком лившиеся из динамика радиостанции, красноречиво пояснявшие, что майору недолго осталось носить погоны, указывавшие на его место и на направление движения, а закончилась тирада коротким:

– Агроном нам живым нужен!

Слова прозвучали как аксиома, не требуя доказательств. В свой последний визит в здешние края Малик Дадаев порядком наследил: его, улепетывающего от федералов, не пустили в Гудермес, и в результате скоротечного боя погибли четверо местных жителей. Так что не было никаких сомнений, попади он в руки личной гвардии Сулима, головы ему не сносить точно. Закон мести в горах непререкаем!

Дадаев закончил сельхозинститут по специальности агроном как раз в тот момент, когда время перемен настойчиво стучало во все двери. Зарабатывать грабежами и похищением людей оказалось проще и выгоднее, чем возделывать поля.

Собрав вокруг себя энергичных и амбициозных, но не желающих зарабатывать себе на хлеб трудом молодых людей, он сколотил банду, напрочь лишенную каких-либо принципов и представлений о морали, впоследствии ставшей костяком его отряда. С оружием проблем в республике не было, и вскоре деньги потекли рекой. С заложниками особо не церемонились, причем не разделяя их по национальному признаку, – если выкуп не поступал вовремя, то жертве сначала отрезали уши или пальцы, чтобы родственники стали сговорчивее, а затем убивали. Единственным критерием отбора жертвы служила платежеспособность его родственников, а не верность заветам пророка Мохаммеда.

Выучив две суры из Корана, и выгравировав на автоматном стволе еще одну, Малик проливал реки крови, прикрывая творимый беспредел борьбой с неверными и их приспешниками. Когда совершаемые им зверства вышли за любые допустимые рамки, республика как раз оказалась на грани войны, и пришла пора получить какой-либо легитимный статус. Он со своими отъявленными головорезами вступил в батальон

«Борз», в котором и воевал в первую чеченскую кампанию, прославившись крайней жестокостью, от которой кровь стыла в жилах даже у видавших виды командиров.

Агроном никогда не чурался насилия и с удовольствием совершал акты устрашения: позировал перед камерой, расстреливая в упор пленных солдат и офицеров федеральных сил или перерезая им глотки. Видеоролик с его участием облетел когда-то все федеральные каналы.

Когда в стане сторонников независимости республики наступил раскол, Дадаев, не колеблясь, занял сторону арабов. Там больше платили. Участвовал в рейде на Дагестан, в стычках с силами самообороны в Гульрипшском районе Абхазии. Несмотря на то, что регулярно совершал намаз, в реальности признавал только одного бога – Золотого Тельца.

И отдаться готов был любому, в чьих руках шелестят купюры.

Теперь, когда наиболее одиозные арабские наемники и их сторонники были уничтожены в результате спецопераций ФСБ, когда после тучных лет наступили худые, и с финансированием возникли ощутимые проблемы, Малик вынужден был скрываться в горах, постоянно меняя норы, чтобы не оказаться настигнутым своими преследователями. Времена, когда его отряд организовывал похищение замминистра

МВД, иностранных журналистов, когда полевые командиры преклонялись перед ним, ушли безвозвратно. Приходилось довольствоваться редкими набегами на села, вернувшись к банальному разбою. Количество его сторонников неумолимо сокращалось и рядом остались только самые преданные, либо те, кому путь домой был давно заказан.

Зато количество людей, желавших Агроному смерти, увеличивалось с каждой вылазкой в геометрической прогрессии. И были среди них те, кто ни за что не отправится на покой до тех пор, пока собственноручно не отрежет Дадаеву голову.

Кое-как пережив суровую зиму, Малик Агроном прекрасно понимал, что дни его сочтены. Оставалось все меньше и меньше мест, где он мог бы чувствовать себя в безопасности, подобно загнанной в угол крысе, искал последнее убежище. Потому возвращение в лоно родительского дома казалось вполне предсказуемым…

– Мне нужно подкрепление, – настаивал Штурмин.

– В твоем распоряжении тридцать шесть подготовленных бойцов, а не институт благородных девиц, – в ответ орала рация. – Выполняй приказ, майор! За провал ответишь головой! Привезешь Агронома – сверли дырку под Орден Мужества.

Сплюнув от досады, Штурмин вышел на улицу и взглянул на белый диск солнца, точно ища поддержки у Всевышнего. Но безоблачное голубое почти мирное небо не спешило давать советы.

– Собрать личный состав! Выдвигаемся в Турпал-Юрт!

То, что за провал операции придется отвечать, не подлежало сомнению. Только не перед полковником Гайдуковым – завзятым штабистом, не нюхавшим грязи и вони войны – а перед Богом. Так уже было в девяносто шестом, в преддверии подписания

Хасавюртовских соглашений, когда готовился штурм Грозного федеральными силами.

Тогда тоже обещали Орден Мужества за вылазку в город, полный боевиков, а получали его в основном посмертно. Вот и из Турпал-Юрта вернуться живыми им уже не придется: каждый мужчина на Кавказе, охваченном войной, имеет оружие и – что самое главное! – умеет с ним обращаться, а любую агрессию встретит ответной агрессией. У них нет танков и вертушек, но есть гордость и злость. Дадаева – каким бы преступником он ни был в глазах окружающих – земляки никогда не сдадут русским.

Здесь в лоб идти нельзя, смекалку проявить надо.

Услышав о поставленной задаче, затянутый в камуфляж, с беретом под погоном, высокий и крепкий капитан, весь состоящий из бугров могучих мышц, недоуменно тер подбородок:

– Командир, это шутка?! Кроме пятницы дней на неделе больше нет? Когда местные собираются на пятничную молитву, пытаться взять террористов прямо в мечети? Да там каждый второй еще вчера – боевик или сочувствующий. Так мы только людей против себя настроим, а нужного результата не добьемся. Может, лучше сразу найдем скалу повыше и сиганем с нее прямо на БТРе? Зачем мучить и себя, и пацанов?

Ответа у Штурмина не было. Конечно, он прекрасно знал, что каждую пятницу мужчины съезжаются в родное село со всей республики, чтобы помолиться бок о бок со стариками, и народу на площади соберется – не протолкнуться. Людская река будет течь до самого вечера. Все равно, что в рождество вломиться в христианский храм.

Как поступить? Выманить Агронома на улицу? Устроить недалеко засаду и терпеливо ждать? Должен же он рано или поздно выйти из укрытия.

– Это если он и впрямь в мечети. А если нет?! – капитана терзали те же сомнения.

– Я бы не стал доверять в очередной раз Гайдукову. Что он, не кидал нас ни разу?

– Кидал, – согласился Штурмин, презрительно сплюнув под ноги, и не углубляясь в дальнейшее обсуждение, скомандовал, – по машинам!

Застучали солдатские берцы по раскалившейся на солнце броне, взревели во всю мощь, изрыгая клубы дыма, трехсот сильные двигатели, и тяжелые БТРы, клюнув носом, один за другим выехали на пыльную дорогу, ведущую в сторону гор, провожаемые неоднозначными взглядами местных жителей. Кто-то про себя желал удачи, кто-то слал в спину проклятия – все знали, что неожиданный отъезд может быть связан только с постановкой боевой задачи. Откуда вернуться далеко не все…

Как въехали в Турпал-Юрт, шутки и разговоры на броне утихли как по команде, точно отряд попал на недружественную территорию. Толпа собравшихся возле мечети превышала все возможные представления Штурмина. Людское море бушевало в благоверном религиозном порыве. Федералам, вооруженным до зубов в разгар молитвы, здесь не были рады, и скрывать своего отношения не собирались.

Взъерошенный, с черными блюдцами внимательных глаз, мальчонка лет восьми, одиноко сидевший на обочине, вытянул вперед руку, сложив пальцы пистолетом, и чуть дернул, имитируя выстрел. Штурмин вздрогнул, точно почувствовав себя в седле прицела, ведь импровизированная пуля предназначалась именно ему. На лбу выступил холодный пот, а спина покрылась испариной. В памяти всплыли картинки из далекого прошлого, из солнечного, пропитанного кровью и потом Афганистана. Там он впервые увидел в руках несмышленыша автомат. И тогда, и сейчас совсем недетские глаза ребенка глядели на него с лютой холодной ненавистью, с вполне осознанным желанием убить врага.

Не выдержав, Штурмин отвел взгляд в сторону, спрыгивая на землю.

– Что будем делать, командир? – неохватная фигура капитана глыбой возвышалась рядом, ожидая указаний, калашников в его руках казался безобидной игрушкой.

Глядя в широкое добродушное лицо подчиненного, Штурмин коротко бросил:

– Работать! – он вдруг понял, что капитан стоит посреди улицы именно так, чтобы в случае неожиданной атаки успеть закрыть его широкой спиной. – Мне нужно поговорить с имамом…

Имам местной мечети оказался пожилым невысоким чеченцем с изборожденным мученическими морщинами лбом и ухоженной бородой с седыми прядями. Несмотря на внешнюю худобу, звериная сила гибкого тела ощущалась даже на расстоянии, скрашиваемая кротостью духовного сана. Выслушав до конца объяснения русского офицера, ни разу не перебив его монолог, он тихо произнес:

– У нас нет тех, кого вы ищите.

– У меня другая информация, – не согласился Штурмин. – И я не могу уйти без

Агронома. – Его бойцы уже отцепили по периметру площадь и контролировали все выходы. – Попросите, пожалуйста, никого не покидать территорию.

– В храме только верующие. Мирные прихожане, а не боевики, – стоял на своем имам, не повышая голоса и не сводя взгляда с вооруженного гостя, который грозился принести много бед в случае неповиновения. – Вы можете убедиться сами, пройдя со мной… только без оружия.

– И, тем не менее, я бы попросил всех выходить через организованный нами коридор, чтобы иметь возможность досмотреть подозрительных лиц.

– Хорошо, – безропотно согласился имам. – Идем?

Оба понимали, что сейчас Штурмин получил большой подарок, позволивший на первом этапе избежать кровопролития. Конечно, федералы в его лице не могут отступить, но любое сопротивление со стороны прихожан вызовет конфликт, который выльется в бойню, и в ней уж точно не будет победителя.

Капитан неодобрительно крутил пальцем у виска, наблюдая, как командир снимает бронежилет, избавляется от пистолета и короткоствольного калашникова.

– А ведь я – ваш заложник, – сказал Штурмин, когда они плечом к плечу с имамом, как нож сквозь масло, проходили через скопление черноволосых мужчин и более агрессивно настроенных подростков – детей войны.

– Вы – наш гость, – улыбнулся имам, и в глазах его сверкнула мудрость веков. – Вы должны видеть в нас не только врагов…

Без тяжести бронежилета, без упирающейся в бок кобуры, без плотно завязанных вокруг щиколотки берцев, в одном только камуфляже Штурмин ощущал себя голым на лобном месте, всходящим на эшафот под восторженные выкрики зрителей. На него смотрели, показывали пальцем, от него шарахались, как от чумного.

В горле пересохло, конечности одеревенели, пульс грохотал в голове, как дизель– молот, забивающий сваи. Любое неосторожное движение, слово, жест или взгляд, и мирные крестьяне растерзают его на части, видя в нем виновника всех бед, вершащихся на чеченской земле.

– Не бойтесь, – имам едва коснулся его руки, чувствуя крайнее нервное напряжение. –

Вы можете удостовериться, что среди нас нет никаких бандитов.

Он обратился к верующим с призывом проявить смирение и терпение, не подчиниться вооруженным людям, а пойти навстречу солдатам, получившим ложную информацию, помочь им убедиться, что жители Турпал-Юрта не несут угрозы и не жаждут войны. Не мусульманин враг русского, и не русский враг мусульманина. Враг тот, кто нарушает законы, соблюдать которые предписано свыше. Враг тот, кто не чтит Всевышнего, не почитает семью, несет миру хаос, разрушение, зло вместо добра.

Он говорил, и Штурмин чувствовал магическую силу его слов, видел, как люди ему внемлют, слышал, как ноты Истины отражаются от стен мечети.

Осмотр не занял много времени, и окружающим он уже не казался волком, ворвавшимся в овчарню отведать свежего мяса. Вопреки данным разведки, ни Агронома, ни его людей не оказалось под крышей храма, вокруг были только люди, всем сердцем желавшие строить свой дом и растить ребятню, уставшие от кровопролития.

Желающие, чтобы их оставили в покое и федералы, и сторонники мнимой независимости.

Когда на улице послышались звуки подъезжавших машин, имам напутствовал его на выходе:

– Иди с миром, и пусть тебе воздастся за проявленную мудрость…

Трехосные тяжелые «Уралы» российской армии цвета хаки выкатывались на прилегающие к площади улицы, высыпавшиеся из них желторотые юнцы, с бритыми затылками в мешковатой форме, выстраивались вокруг бойцов Штурмина вторым кольцом оцепления, оттесняя прибывающих к мечети жителей Турпал-Юрта. Людская молва стремительнее любых СМИ разнесла по селу весть, что русские взяли в заложники имама и его прихожан.

В руках взбудораженных сельчан появилось оружие – от стародавних берданок до безотказных калашниковых.

В воздухе почувствовался сладкий запах адреналина и едва уловимый – пороха и оружейной смазки – предвестников большой беды. За какие-то полчаса площадь превратилась в заряд сокрушительной силы, которому не хватало пока только детонатора.

– Майор, что за балаган ты тут устроил?! – полковник Гайдуков спрыгнул на ходу с подъезжающего штабного «УАЗа», уронив в придорожную пыль фуражку.

Перед его глазами из мечети сквозь узкий живой коридор, устроенный Штурминым, ручейком вытекали люди, досматривались портативным металлоискателем, не прижимая к себе руки и стараясь не делать резких движений. Взвинченное состояние с обеих сторон в любую секунду могло спровоцировать взрыв.

– Выполняю приказ, – коротко и сухо ответил Штурмин, застегивая широкий ремень с кобурой и принимая из рук капитана автомат.

Полковник побагровел и пошел пятнами от негодования. В его понимании выполнение приказа о захвате банды боевиков должно было быть стремительным и непреклонным. Ни разу не участвовавший в открытых боестолкновениях, он прибыл в

Чечню за новыми звездами на груди и на погонах, да за выслугой лет, и терпеть не мог, когда подчиненные показывали свой норов.

– Твой приказ – взять Дадаева, а не миндальничать с черножопыми! – Гайдуков сорвался на визг, взбешенный самоуправством младшего по званию и по статусу.

Находившиеся рядом прихожане недовольно зашумели. И если только что они в коротких фразах благодарили бойцов за проявленное благоразумие, то теперь в их глазах не осталось ничего кроме лютой ненависти.

– В мечете нет боевиков, – сквозь зубы процедил Штурмин, стараясь понизить градус общения. – И не уверен, были ли. В этот раз разведка ошиблась.

Раздув щеки, выкатив глаза, Гайдуков оттолкнул Штурмина в сторону и направился ко входу в мечеть, где возле дверей стоял имам, из-под полуопущенных век наблюдавший за разворачивающейся между двумя федералами баталией. Его длинные узловатые пальцы медленно перебирали костяшки четок, вторя едва шевелящимся в молитве губам.

– Я сам разберусь! – рука полковника легла на клапан кобуры.

Ситуацию могло спасти только чудо, и то ли просьбы имама были услышаны, то ли

Всевышний сам решил остановить творимую на земле глупость, то ли проведение дало людям шанс, но в спор вмешался громогласный окрик:

– Отставить!

Все, как по команде, обернулись назад. Штурмин инстинктивно подобрался, бойцы вытянулись в струнку, Гайдуков вжал голову в плечи, точно получив хорошую затрещину.

В трех метрах от них в пыльном камуфляже и лихо заломленной на затылке фуражке стоял командующий СКВО, с посеревшим лицом и проницательным взглядом.

– Какого черта здесь творится?

От тона, каким был задан вопрос, присутствующим показалось, что солнце вмиг село за горами и посреди лета неожиданно наступила зима. В армии такое редко, но случается.

Гайдуков, лебезя, поспешил с объяснениями к командиру. Теперь-то в присутствии старшего по званию с него снимается всякая ответственность за происходящее, и можно вздохнуть спокойно.

Пока его обвиняли во всех смертных грехах, Штурмин стоял в стороне, понурив голову, наблюдая, как последние прихожане покидают стены мечети. Утешением, перевешивающим любые невзгоды, оставалось то, что ему удалось избежать конфликта, удалось сохранить жизни бойцов и местных жителей. Вот и имам в знак признательности кивнул ему головой, перед тем как скрыться за дверью: спасибо, а между собой вы уж как-нибудь сами.

Резким взмахом руки оборвав Гайдукова на полуслове, командующий спросил:

– Вы что тут одну победоносную войну решили устроить, подполковник?!

– Полковник… – по инерции позволил себе поправить командующего полковник

Гайдуков, еще не поняв, что тучи сгустились над его головой.

– Подполковник! – голос командующего лязгнул, как жернова мельницы, стирая любые противоречия, и с желчью продолжил, – или вы думаете, я не умею считать звезды на погонах? – И, повернувшись к Штурмину, сменил гнев на милость. –

Докладывайте, подполковник…

– Получается, с какой стороны не посмотри – герой, – подытожил Леднев.

– Герой, – без всякого скепсиса согласился Заур Имранович. – Не каждый может похвастать, что является полным кавалером Ордена Мужества. А Штурмин – мог. У него на груди такой иконостас был, что в музее не всегда отыщется. Если бы армия и прочие силовики из одних штурминых состояли – порядку было бы не в пример…

Леднев долго думал над услышанным, анализировал, но никак не мог прийти к единому знаменателю.

– Прости, Заур, но не верю! Он таким замечательным был, честным и идейным, с людьми ладить умел, что сначала на него покушались, а затем убили.

– Потому и убили. Стержень в нем был несгибаемый. Такие люди не гнутся по ветру, только ломаются. Вот его и сломали.

– Думаешь, ваши?

Чеченец задумчиво покрутил в руках, разглядывая, упакованный в пакет пистолет и тихо произнес, едва размыкая губы:

– Вряд ли. Ствол гламурный очень – не наше это оружие. Да и ослушаться авторитетного мнения у нас мало кто отважится. Ведь говорят, что с кровниками Штурмина лично САМ встречался, беседовал, вопросы улаживал, старейшин подключал.

Борис Андреевич не личные цели на Чеченской земле преследовал, а приказы выполнял и в зверствах замечен не был. Говорю ж: со своими тараканами, но со всех сторон правильный мужик был…

– Короче, работы – не початый край, – вынес вердикт Леднев.

– Работаем, – согласился Заур, убирая улику в карман.

Разговор был окончен, пришла пора от слов переходить к делу, к определению и активному поиску подозреваемого.

Дверь с размаху отворилась, и в кабинет ввалился заместитель руководителя Следственного управления. Раскрасневшийся от спешки, одной рукой зажавший под мышкой портфель, а другой непрестанно утирающий пот со лба.

– Поздравляю, коллеги, у нас новый труп, – хищнический оскал Панова не предвещал ничего хорошего ни ему, ни окружающим.

Заур тревожно сдвинул и без того сросшиеся брови, Леднев, нахмурившись, поднялся с места.

– Василий Петрович, ты приносишь нам несчастья, – вновь неудачно пошутил Илья Ильич, не вызвав ни у кого и тени улыбки.

– Что случилось?

Панов пожал плечами.

– Предварительно – суицид. Постовой с улицы сообщил только что…

Не будь возле здания краевой администрации полицейского оцепления, еще не снятого в связи с затянувшимся осмотром места происшествия, вокруг наверняка бы уже собралась толпа зевак и прочих псевдо-заинтересованных, страшно любопытных до чужой беды личностей. А так все праздно шатающиеся горожане и туристы вытягивали шеи из– за эластичной ленты, натянутой между деревьев, переминаясь с ноги на ногу на залитом солнечным светом тротуаре, перешептываясь и обмениваясь мнениями, но не создавая мешающей толкотни. Широкий газон свято хранил покой места чрезвычайного происшествия. В паре метров от стены здания, рядом с распластанным на сером выцветшем асфальте телом молодой девушки в легком ситцевом платье стояли худосочный патрульный в сержантских погонах, два опера, и взмокший от навалившихся разом на его территорию напастей участковый уполномоченный, нервно отирающий лоб тыльной стороной ладони. Вокруг трупа, тонируя разметавшиеся темные волосы, расползлось бурое пятно, руки заломились в неестественной позе, глаза закатились, а кожа поражала ослепительной, лишенной жизненного румянца, белизной.

Завидев подходящее высокопоставленное начальство, сотрудники вытянулись, ожидая очередных наущений. От Леднева не укрылась гримаса недовольства на лице одного из них, умело скрывшаяся под маской профессиональной занятости.

Заур Имранович присел на корточки, цокая языком, привычным движением прощупал пульс, убедившись в полном его отсутствии. Повертел головой из стороны в сторону и воззрился кверху.

– Из окошка?

– Так точно, – согласился участковый. – Вон на пятом этаже открыто.

Леднев тяжело вздохнул: об отпуске теперь и вспоминать не стоило. Два трупа в одном месте и за один день – это уже система.

– Ну что, Илья Ильич, своих орлов отпустил? Тогда вспоминай молодость и принимайся за дело. Ты здесь представитель следствия, тебе – и карты в руки.

Панов недовольно пробурчал что-то в ответ, вызвав мимолетную улыбку у оперов, и, достав из кармана мобильный телефон, отошел в сторону, короткими толстыми пальцами набирая номер.

– Опознали? – Василий Петрович смотрел на правильные черты осунувшегося девичьего лица, огромные уставившиеся в июньское небо глаза, и от холодного застывшего взгляда невольно щемило сердце.

– Да, – невысокий кряжистый оперативник был хмур. – Личность известная.

Журналистка из «Губернского колокола», Алена Соболева. В прошлом году перевелась к нам из Питера.

Вопрос о присутствии практически на месте преступления представителя прессы еще до конца не оформился в голове, но Хаджиев, перехватив его недоуменный взгляд, поспешил внести ясность:

– Редакция газеты «Губернский колокол» располагается как раз в этом крыле.

Несколько лет назад губернатор распорядился выделить помещение в администрации для «рупора краевой власти». Таким образом взаимодействовать, точнее, контролировать СМИ, казалось, проще… тогда так думали…

Последнего замечания Леднев не понял, но уточнять не стал.

Постовой сбивчиво – произошедшее на желторотого мальчишку произвело гнетущее впечатление – рассказал, что трагедия разыгралась буквально на его глазах, за доли секунды, он и понять-то толком ничего не успел, не то, что предпринять что-то:

– Слышу, окно открылось. Я глаза-то поднял, вижу, как она на подоконник шагнула и сразу – вниз. Не думала ни мгновения! Сразу выскочила, точно с разбегу взлететь хотела.

Так безоглядно только на пожаре люди кидаются из окна, не думая ни о высоте, ни о возможных последствиях. Страх погибнуть от огня, сгореть заживо толкает на любое безумство, Леднев знал это не понаслышке. За более чем двадцатилетний стаж в органах повидать довелось всякого. Жажда жизни застилает глаза, толкает вперед. Значит, там, за окном – избавление, а позади – смерть. Самоубийцы же на пороге обычно останавливаются, взвешивают, оценивают, боятся не того, что за спиной, а того, что впереди. Потому что впереди только одно – СМЕРТЬ. И шаг этот в жизни последний.

Самый, что ни на есть, судьбоносный.

Сама ли? Не помог ли кто?

– Может, под препаратами? – Василий Петрович искал оправдание случившемуся.

Смерть советника Штурмина временно отошла на второй план.

Не подросток уже, не девочка. Психика должна быть устоявшаяся, выросшая из переживаний юности, когда мимолетные порывы и крах ценностей часто влекут к суициду. А вот под кайфом и желание воспарить на облаках появиться может, и еще какие радужные картинки. Чего только не используют люди, чтобы мозг одурманить, чтобы реальность феерией подменить.

– Вряд ли, – Хаджиев задумчиво тер затылок. – Не замечена была ранее.

Леднев, удивленный бескрайними познаниями начальника краевого УФСБ, выгнул брови, но Заур спокойно объяснил собственную информированность:

– Ее и впрямь все знали. Она ж в крае столько шуму наделала со своими публикациями, что по-любому на виду была. Нет, ничего подобного… – глаза его погасли, точно внутри переключили какой-то неведомый тумблер. – Эксперты, конечно, точнее скажут. Но это не мое дело, это ментам и следствию заниматься.

Протянув руку для прощания, Заур Имранович откланялся. В том, что он не сует нос в дела, не проходящие по линии ФСБ, не было ничего удивительного. Как не возникало никаких сомнений, что если вдруг две смерти окажутся как-то связанными между собой –

Леднев допускал любое развитие событий – нос Хаджиева тут же появится со всей присущей ему настойчивостью.

– Пойдем наверх, посмотрим, – предложил Леднев заму руководителя Следственного Управления, который никак не хотел переходить к активной фазе осмотра.

– Сейчас группа подъедет, – неуверенно отмахнулся Панов.

– Тогда я один, – Леднев не собирался препираться, как не собирался и терять времени даром.

Илья Ильич всплеснул руками, выражая крайнюю степень недовольства, но говорить ничего не стал, а послушно поплелся вслед.

На пятом этаже уставший полицейский сидел перед входом, ожидая приезда оперативно-следственной группы. В редакции не было ни души, и свет проникал только через неприкрытые жалюзи. Послушно сопел кондиционер, едва справляясь с жарой, заполняющей огромный зал, перегороженный рабочими столами, сквозь открытую настежь дверь и большое окно, с которого ветер разметал сложенные в стопку бумаги.

Недалеко от окна одиноко мерцал бело-лунным свечением монитор ноутбука, кресло зияло пустотой, а на столе царил почти идеальный порядок, будто специально наведенный совсем недавно. И в этом празднике чистоты бросалась в глаза небольшая пепельница, плотно набитая окурками, сохранившими на фильтре следы губной помады.

На экране отпечатались всего несколько слов:

…Мне незачем больше жить. И некуда больше идти.

Все закончилось.

В моей смерти прошу никого не винить…

Склонившись над столом, Леднев крутанул колесико компьютерной мыши, сощурив глаза. Перед ним был дневник. Личный дневник Алены Соболевой. Отсчет событий начинался 20 октября…

Часть вторая История Алены Соболевой

1

Публикация с Интернет-сайта независимых расследований Дмитрия Смелова:

Распил. Бюджет. И вилла на озере Комо.

Есть в нашем городе такая компания: «ПрогрессСтрой 21 век». Точнее, была такая компания. Еще точнее – компания как бы есть, а с другой стороны уже нет. Если верить Государственному реестру юридических лиц – а не верить ему нет никаких оснований – зарегистрирована она в Южноморске по адресу: б-р Мамина-Сибиряка, 14А. Поясню: финансово-хозяйственную деятельность данное юридическое лицо с некоторых пор не ведет в связи с началом процедуры банкротства.

Казалось бы, что здесь удивительного? Ну, собралась несколько лет назад группа единомышленников, и приняли они на своем собрании решение об учреждении ООО «ПрогрессСтрой 21 век», целью создания которого, как записано в Уставе, является получение прибыли. Ничего удивительного: бизнес для того и создается, чтобы сначала приносить доход учредителям, а уж затем удовлетворять потребности других страждущих, т.е. потребителей товаров и услуг. Таковы суровые правила капитализма.

Ничего здесь не попишешь. И, как следует из названия, заниматься этим бизнесом господа единомышленники собирались долго и счастливо.

Но что же мы видим? Двадцать первый век на дворе, набирает силы и крепнет, а от ООО «ПрогрессСтрой» остались рожки да ножки. Что, если поразмыслить, тоже не редкость: ну, выбрали горе-бизнесмены неудачную стратегию, наняли на работу управленца-шарлатана или просто неумеху, оступились несколько раз – тропа капитализма терниста и сложна, не каждому поддается с первого раза, многие на ней и шею ломали и голову складывали (об этом будет далее). Короче, типичная ситуация для бизнес-среды. Мало ли их, проектов неудавшихся?

Так, да не так! Все гораздо сложнее и циничнее. Не стоило бы и вопрос поднимать, будь это рядовое событие на ниве российского бизнеса. Все бы ничего, если бы деятельность компании не касалась всех и каждого, повторюсь, каждого, кто любит и ценит наш славный Южноморск. Так как вся финансово-хозяйственная деятельность ООО «ПрогрессСтрой 21 век» свелась к освоению бюджетных средств, выделяемых на нужды города. Даже не города, а всего Южноморского края. Представьте, какой жирный кусок пирога достался группе предприимчивых единомышленников!

А теперь обо всем по порядку.

Как-то на заре 21 века встретились в одном месте житель города-героя Москва Семенов Виктор Александрович 1961 г/р, ростовчанин Голденблат Михаил Яковлевич 1949 г/р и краснодарец Теляш Валентин Матвеевич 1976 г/р. Были ли они знакомы друг с другом ранее нам не ведомо, но порешили они заняться совместным бизнесом и не где– нибудь, а здесь, на самом берегу Черного моря, в Южноморском крае. Для чего учредили уже упомянутое многократно ООО «ПрогрессСтрой 21 век» с Уставным капиталом 10 000 рублей. Если перечислять все виды деятельности, которые уважаемые господа указали в регистрационных документах, то не хватит формата данной статьи. Но есть среди них консалтинг и торговля, туризм и управление недвижимостью (девелопмент), проектирование и монтаж инженерных коммуникаций зданий, и даже строительство этих самых зданий. Короче, сразу охватить решили все, что пусть гипотетически, но может приносить прибыль.

Руководить всем этим хозяйством наняли ранее ничем не примечательного Моисеева Роберта Генриховича 30 лет, единственным достижением которого пока являлся только «красный» диплом Финансовой академии при Правительстве РФ, подлинность которого, впрочем, у некоторых вызывает обоснованные сомнения. Для солидности арендовали офис площадью 26 кв.м. в «SouthPlaza» – самом крупном торгово– офисном центре на юге России, что на улице Войкова, в трех минутах ходьбы от краевой администрации. То, что фактический адрес не совпадает с юридическим – не беда, этим грешат почти все небольшие фирмы и фирмочки, а контролирующие органы закрывают глаза – есть дела и поважнее.

И вот, когда все приличия соблюдены и организационные действия окончены, можно, наконец, заняться делом. Но каким? Под любой бизнес-процесс необходимо финансирование, а в распоряжении у уважаемого директора есть только 10 000 рублей, офис с секретаршей и амбиции крупного дельца. С подобным капиталом далеко не уедешь, но здесь-то и начинают твориться чудеса. Недавно созданное ООО, неожиданно для окружающих, выигрывает тендер на благоустройство всех без исключения городских пляжей в преддверии сезона с правом управления муниципальными объектами инфраструктуры: помещениями кафе, ресторанов и гостиничных комплексов на побережье. Сразу получив, таким образом, контроль над финансовыми потоками туристической отрасли. Под данный контракт один из уважаемых банков оперативно одобрил кредит на закупку необходимой техники и оборудования.

Дальше – больше. Не успев исполнить обязательства по первому контракту, «ПрогрессСтрой» принимает участие в следующем тендере и успешно получает подряд на озеленение городских улиц. Тот же банк выдает новый кредит на закупку семенного материала. И не где-нибудь, а в Голландии – цветочной Мекке Западной Европы. Видимо другого подходящего поставщика для нашего города, расположенного в субтропическом климате найти было нельзя. Но бизнесу виднее.

Как говорится, аппетит приходит во время еды, и третий контракт ООО заключает опять же с городом: реконструкция улицы Войкова и проспекта Щерса. Все честь по чести. На конкурсной основе, по результатам тендера, как и положено в соответствии с действующим законодательством.

Всего за один год работы компания «ПрогрессСтрой 21 век» стала крупным игроком на Южноморском рынке, но амбиции господина Моисеева, наверняка подогреваемые уважаемыми Учредителями, не могут ограничиваться достигнутым.

Чудеса-то продолжаются: край срочно нуждается в перестройке Южноморского порта и городского вокзала, приведении их в соответствие с международными требованиями.

Нетрудно угадать, в чьи руки попал столь лакомый для многих контракт. С одним лишь отступлением: компании под руководством Роберта Генриховича не потребовалось обращаться за очередным кредитом – краевая администрация сразу после достижения договоренностей перечислила 70% от стоимости работ. То есть деньги уже потрачены, а работы еще и не начинались. Между прочим, уважаемые читатели, наши с вами деньги, средства налогоплательщиков.

За несколько лет сотрудничества ООО «ПрогрессСтрой» в лице Генерального директора смогло убедить руководителей Южноморска и края в собственной благонадежности. Какими способами и средствами это было сделано мне доподлинно неизвестно, но следующим этапом совместной деятельности стало выделение участков земли под жилищное строительство в рамках программы «Улучшение условий проживания молодых семей в Южном федеральном округе». Небезызвестные кварталы «Новосочинский», «Приморский», «Взморье». Надо отдать должное таланту и энергии господина Моисеева, вкупе с его ориентацией на профессионалов: строить начали не как заведено в России – с коробок жилых домов посреди поля, а как принято на Западе – с дорог и коммуникаций. За что вновь получили весомую предоплату из краевого и даже, говорят, федерального бюджета.

Деятельность компании оказалась на столько успешной, что спустя пять с небольшим лет в руки ее Учредителей попало более 85% бюджетных средств, выделяемых на строительство и благоустройство Южноморского края. Сумма, исчисляемая многими миллионами долларов США.

В чем же секрет столь феноменального успеха ООО «ПрогрессСтрой 21 век»?

Может быть, загадка кроется в личностях учредителей? Давайте остановимся на каждом из них подробнее. Граждане эти не публичные, и информацию пришлось собирать по крупицам.

Виктор Александрович Семенов. Родился в мае 1961 г. в семье Марины Ефимовны и Александра Филипповича Семеновых в городе нефтяников – Тюмени. В 1973 г. с родителями переехал в столицу, где по окончании средней общеобразовательной школы поступил в Московский химико-технологический институт им. Д.И. Менделеева.

Коммуникабельный и активный Виктор быстро выбился в комсомольские лидеры, став вскоре членом районного комитета ВЛКСМ. Уже тогда сверстники отмечали в нем умение завязывать полезные знакомства и готовность идти к цели любой ценой.

Получив диплом «с отличием» молодой комсомолец не покинул альма-матер, оставшись преподавать на своем потоке. В 1987 году успешно защитил кандидатскую диссертацию и тут же женился на дочери первого секретаря райкома партии, обеспечив себе стремительный взлет по карьерной лестнице.

К сожалению, спустя всего несколько лет, КПСС почила в бозе, чуть было не оставив Виктора Семенова не удел. Тесть к тому времени впал в опалу и являлся скорее балластом, чем спасательным кругом, и семейная жизнь дала трещину. Без колебаний оформив развод и оставив жену с двумя малолетними детьми на руках, недавний комсомольский активист создает коммерческий банк «Московский финансовый траст» и остается его бессменным руководителем до краха в результате экономического кризиса 1998 года. После августа 98-го пострадало много финансовых институтов, так что можно ли здесь винить Виктора Александровича – большой вопрос. К чести нашего героя стоит отметить, что он не скрылся за границей, как поступили многие его коллеги, а остался скромно жить в России, но активным бизнесом заниматься больше не отважился… до момента учреждения ООО «ПрогрессСтрой 21 век».

Другая интересующая нас персона – Михаил Яковлевич Голденблат – коренной ростовчанин, личность известная в определенных кругах. Потомственный антиквар и ювелир, чей авторитет среди культурного бомонда юга России не подлежит никакому сомнению. Если уважаемый Михаил Яковлевич рекомендует купить вам сущую безделушку 18-го века в золотом обрамлении – берите смело, не прогадаете. Вещь стоящая. Но это если вы имеете прямое отношение к тому самому «определенному кругу». Если же нет… Говорят, среди антикваров не западло впарить лоху новодел вместо настоящей исторической ценности…

Из любимого Ростова-на-Дону надолго отлучался лишь однажды, чтобы поступить на режиссерский факультет ГИТИСа им. А. Луначарского. Видимо, хотел связать свою жизнь с театром. Дипломный спектакль по пьесе Мольера «Тартюф» он поставил дома, на сцене Областного ростовского театра. Но на этом эксперименты с Мельпоменой закончились, и господин (тогда еще товарищ) Голденблат вернулся к отцовской профессии.

В 80-е Михаил Яковлевич уже слывет известной личностью и высококлассным специалистом. Несколько раз проходил свидетелем по уголовным делам, связанным с квартирными кражами, нарушением правил валютных операций и даже контрабандой исторических ценностей. Но ни разу не привлекался в качестве обвиняемого. Также оказывал помощь следствию, выступая в качестве эксперта при оценке ювелирных изделий и предметов антиквариата.

С начала 90-х по сей день ведет скромную торговлю в собственном антикварном магазине на улице Морозова, 5. Ни в чем предосудительном больше замечен не был… до включения в состав учредителей ООО «ПрогрессСтрой 21 век».

И последний наш герой – Теляш Валентин Сергеевич. Точная дата и место рождения неизвестны. Детдомовец. Отличается жестким характером, своенравен. Кандидат в мастера спорта по боксу, призер чемпионата Краснодарского края среди юниоров.

Срочную службу проходил в РВСН. Чемпион Дальневосточного военного округа по армейскому рукопашному бою. Во время увольнительной, по официальной версии, затеял драку с таксистами на вокзале во Владивостоке и за нанесение тяжких телесных повреждений получил пять лет лишения свободы. Отсидев три, был условно-досрочно освобожден и вернулся в Краснодар.

В настоящее время место нахождения неизвестно.

Бизнесом никогда ранее не занимался. ООО «ПрогрессСтрой 21 век» – первый коммерческий опыт.

Что могло свести вместе столь разных людей? Единственный из них, кто неплохо должен бы разбираться в финансово-хозяйственной деятельности – Виктор Семенов, бывший банкир и партаппаратчик. Ни Голденблат, ни тем более Теляш, при всем моем уважении к данным господам, на успешных предпринимателей не тянут. Так зачем же они друг другу? И как так случилось, что практически все краевые подряды попали в руки столь разношерстной компании?

Ответов на эти вопросы у меня, к сожалению, пока нет.

Возможно, удачный выбор руководителя – Роберта Генриховича Моисеева – основа невиданных успехов. Хотелось бы верить. Однако, кроме диплома финакадемии, которым уважаемый директор любит козырять чуть ли не на каждом углу, доподлинно о нем ничего неизвестно: не был, не состоял…

Но что же мы получаем в итоге? Бизнесмен, антиквар и спортсмен (термин «бандит» специально не будем употреблять к одному из компаньонов) создают коммерческое предприятие, для управления которым нанимают молодого человека с липовым дипломом уважаемого учебного заведения, и на протяжении ряда лет самым бесстыдным образом пилят бюджетные деньги.

Почему «пилят» и почему «бесстыдным»? Отвечу! Если вы не знаете, пляжи, которые ООО «ПрогрессСтрой 21 век» первоначально было призвано благоустроить, остались фактически прежними: здесь песочку подсыпали, здесь, простите, туалет подколотили, там дорожку замостили и стеночку кафе краской подмазали. Все это не идет ни в какое сравнение со сметами на проведение работ, в которых указаны суммы с большим количеством нулей. С озеленением похожая история: работы проведены, скверы, клумбы и газоны вроде бы разбиты, цветы высажены, но кто сейчас установит, сколько денег было закопано в землю?

Реконструкция вокзала ограничилась раскопкой два года назад котлована на площади, где раньше для удобства приезжающих и убывающих останавливались автобусы, и стояли такси. Здания порта затянули строительной сеткой, завезли технику, которая уже не первый год лениво ползает туда-сюда, создавая иллюзию деятельности, но не производит никакого результата.

Жилые кварталы, которых с нетерпением ждут молодые семьи, так и застыли на этапе дорожного строительства. Если ради интереса вы посетите, например, район «Новосочинский», то с удивлением обнаружите полное отсутствие асфальтового покрытия и голое поле, расчищенное бульдозером. Ни одного дома, ни даже фундамента или котлована. Ничего!

А время идет, и деньги уже потрачены…

Руководство ООО «ПрогрессСтрой 21 век» пеняет на всех, кроме себя: мол, смежники вовремя не поставили материал, лизингодатели в нарушение контракта не предоставили строительную технику, банки задерживают перечисление очередных уже одобренных кредитов, власти не могут до конца довести процесс согласования. А между тем, субподрядчики, занятые на строительстве объектов, жалуются, что заказчик в лице господина Моисеева сам затягивает все возможные сроки, под фиктивными предлогами отказывается принимать уже выполненные работы и оплачивать их. В результате актов явного саботажа со стороны «ПрогрессСтроя» рабочие не могут получить заработную плату уже несколько месяцев и отказываются в дальнейшем работать на фирму Моисеева.

Роберт Генрихович, конечно, своей вины не признает и продолжает пенять на окружающих. А ведь собственными действиями он подрывает авторитет не только краевой, но и федеральной власти, которая многое пообещала избирателям.

По-моему, на лицо явное мошенничество, совершенное группой лиц только с одной целью – завладение средствами краевого и федерального бюджетов.

Есть здесь и другая сторона, совсем криминальная. Местным органам правопорядка неплохо было бы обратить на данные факты пристальное внимание. Вся деятельность ООО «ПрогрессСтрой» сопровождается чередой странных несчастных случаев среди конкурентов и партнеров по бизнесу.

Не так давно в Южноморске была известна компания «Фотон групп», основным акционером которой являлся Самвел Ашотович Навоян. Компания, надо сказать, тоже с темной историей, но блокирующий пакет в ней принадлежал городу, что позволяло надеяться на соблюдение определенных правил игры, и Самвел Ашотович ежегодно лично отчитывался о проделанной работе перед горожанами. Нельзя со стопроцентной гарантией ручаться, что был господин Навоян кристально честен, но результат его труда мы все можем лицезреть невооруженным глазом: современные развязки на окружной автодороге, новое здание Городской клинической больницы, переустройство Южноморского аэропорта, строительство торгово-развлекательного комплекса «Армения», в котором многие южноморцы с удовольствием проводят выходные целыми семьями. Прилипало ли что-то к рукам главы «Фотон групп» или нет – для меня, например, не столь важно. Главное, что он смог сделать наш город чище и краше, город, которым мы любуемся каждый день.

Но мало кому известно, что именно под руководством Самвела Ашотовича разрабатывались перспективные планы подготовки к туристическому сезону, включающие реконструкцию пляжного хозяйства, и проект перестройки порта для увеличения пропускной способности и грузооборота. Оба этих подряда впоследствии достались ООО «ПрогрессСтрой 21 век».

Так уж случилось, что перед самой подачей документов для участия в тендере по благоустройству пляжей Самвел Ашотович – заядлый яхтсмен – вышел в море, невзирая на надвигающуюся бурю. Обломки его яхты «Валенсия», спустя несколько дней, вынесло на берег близ Джубги. Тело бизнесмена так и не нашли.

Другой загадочный несчастный случай произошел с главным архитектором Южноморска Исой Шалвовичем Чагаевым, который до последнего отказывался согласовывать проект перестройки улицы Щерса, предложенный господином Моисеевым, по которому подлежало сносу несколько строений, расположенных в исторической части города. Иса Шалвович буквально грудью встал на защиту памятников архитектуры, не поддаваясь увещаниям бизнесменов и уговорам коллег. Последний художник, цвет нашей интеллигенции… Однажды вечером подвергся разбойному нападению неизвестных, был жестоко избит и с черепно-мозговой травмой и несколькими ножевыми ранениями доставлен в больницу. Преступники забрали у чиновника бумажник, мобильный телефон и золотые часы, что позволило следствию настаивать на версии ограбления. С тех пор господин Чагаев не может самостоятельно передвигаться, страдает частичной потерей памяти и ждет очередной операции, которая, возможно, поставит его на ноги.

Третий эпизод случился с директором ГУП «Южноморский морской порт» Юрием Михайловичем Урумовым. Коллеги характеризуют его исключительно с положительной стороны как профессионала, без малого тридцать лет отдавшего службе городу, ставшего руководителем еще в советские времена. За годы его трудовой деятельности порт превратился из третьесортного малооборотистого хозяйства в высоко эффективное коммерческое предприятие с мощной инфраструктурой, одного из крупнейших налогоплательщиков края. Именно Юрий Михайлович воспротивился активно лоббируемой в кулуарах власти все тем же Моисеевым идее перестройки портового хозяйства. И не просто был против, а аргументировал тем, что по предлагаемому плану вверенное ему предприятие окажется связано по рукам и ногам на время длительного строительства, так как программа реконструкции сырая и непродуманная. Указывал, что подобное предложение не ново, не соответствует требованиям современности, и было уже отвергнуто в середине девяностых прежним краевым руководством. Только тогда проект был подготовлен не ООО «ПрогрессСтрой 21 век», а другой организацией.

То есть фактически еще и обвинил Роберта Генриховича Моисеева и иже с ним в плагиате.

Борьба продолжалась не долго: будучи на охоте, Юрий Михайлович Урумов не удержался на тропе и сорвался в пропасть.

Вскоре Южноморский порт получил нового директора, а «ПрогрессСтрой» – выгодный подряд.

Очередной случай из недавнего прошлого произошел с ОАО «СК-Цемент», точнее с коммерческим директором акционерного общества. Дело в том, что между ООО «ПрогрессСтрой 21 век» и ОАО «СК-Цемент» был заключен договор на поставку строительных материалов на условии 30-ти дневной отсрочки платежа для строительства новых кварталов. Материалы поставлялись в сроки, указанные в контракте, а вот с оплатой стало твориться что-то невероятное. Сначала деньги ушли на несуществующий расчетный счет и почти две недели неопознанными висели в банке, за что Моисеев пообещал уволить своего бухгалтера, затем тот же бухгалтер допустил еще одну ошибку в платежном поручении, и «СК-Цемент» вновь не получил положенных по договору денег.

Когда все сроки оплаты оказались сорваны, Роберт Генрихович Моисеев написал гарантийное письмо с обещанием закрыть задолженность. Но деньги не перевел.

А между тем, ОАО «СК-Цемент» исправно исполняло свои обязательства поставки материалов на стройплощадку района «Взморье». За это время долг достиг невообразимых размеров. Понимая, что фирма господина Моисеева просто злоупотребляет доверием, коммерческий директор «СК-Цемента» Волгин Артем

Артемович дал указание подчиненным прекратить отгрузку цемента и ЖБИ до полного погашения долга «ПрогрессСтроем».

Спустя несколько дней, находясь с деловой поездкой в Украине, Артем Артемович в окрестностях Киева попал в ДТП. Сам господин Волгин и его водитель погибли на месте, спасателям пришлось применить специальное оборудование, чтобы извлечь их тела из искореженного «Мерседеса».

И последнее ЧП произошедшее около месяца назад, на стройплощадке района «Приморский». Возмущенные несоблюдением ООО «ПрогрессСтрой» взятых на себя обязательств, в частности регулярной задержкой заработной платы, рабочие устроили стихийный митинг с понятным требованием погасить долги. Разруливать ситуацию Роберт Генрихович Моисеев отправился лично. Встретился с инициативной группой, сел за стол переговоров, даже признал притязания профсоюза законными и, как водится, пообещал удовлетворить их в кратчайшие сроки. Правда, отметив, что трудовые договора строителей заключены с подрядчиком, т.е. ООО «ВысотаИнвест», к которой сам Моисеев никакого отношения не имеет. Но так как он является координатором и исполнителем проекта «Приморский», то обязательно во всем разберется.

Справедливость должна восторжествовать! Он – рубаха-парень – как никто другой понимает чаяния простых работников и обязательно приложит все возможные усилия для разрешения конфликта.

Какие усилия приложил Роберт Генрихович и на какие рычаги нажимал – доподлинно неизвестно. Но в тот же вечер один из активных участников забастовки выпал с двенадцатого этажа единственного возведенного здания. Уголовное дело по данному факту вскоре было закрыто в связи с отсутствием состава преступления.

Несчастный случай.

Между тем, вопреки заверениям главы «ПрогрессСтроя», долги по заработной плате по сей день не погашены, но строители больше не отваживаются на забастовку, опасаясь потерять не только заработанное, но и жизнь.

Не хотелось бы излишне сгущать краски, однако, события говорят сами за себя: люди, осмелившиеся встать на пути у выше названных господ предпринимателей, без церемоний уходят в мир иной. А так как следствию ни разу не удалось выявить криминальную составляющую происшествий, то остается кивать только на мистику.

Точно сам дьявол покровительствует бизнесменам.

Вы в это верите?

Мне кажется, можно найти более простое и логичное объяснение. Судить же вам, уважаемые читатели…

За пять с половиной лет активной хозяйственной деятельности ООО «ПрогрессСтрой 21 век» заключило огромное множество контрактов, получило большое количество кредитов и займов, закупило сотни единиц техники и дорогостоящего оборудования, но… осталось ни с чем. На балансе у Общества нет практически ничего кроме долгов. Основные средства либо пришли в негодность в результате интенсивной (откуда?!) эксплуатации, либо проданы (зачем?!) неизвестным контрагентам. Денежные средства выведены с расчетных счетов через мудреные схемы с использованием фирм– однодневок, зарегистрированных по утерянным паспортам.

То есть де-юре ООО «ПрогрессСтрой 21 век» вроде бы существует, а де-факто – нет. Видимо прописанное в Уставе ООО «получение прибыли» господа учредители поняли слишком буквально.

Осознавая всю фатальность сложившейся ситуации, кредиторы друг за другом подают в суд, стараясь компенсировать хотя бы часть понесенных потерь. Но так как активов, как я уже сказал, у Общества почти не осталось, и удовлетворить многомиллионные притязания кредиторов «ПрогрессСтрой» не в состоянии, была начата процедура банкротства. Т.е. очередная афера, в результате которой и город, и партнеры по бизнесу останутся «с носом», а уважаемые господа, активно пилившие на протяжении пяти лет краевой бюджет – «в шоколаде». Т.к. – поясню для тех, кто не знает – Общество с ограниченной ответственностью – такая организационно-правовая форма, при которой хозяйствующий субъект несет ответственность по обязательствам исключительно в рамках принадлежащего ему имущества. А Уставной капитал ООО «ПрогрессСтрой 21 век», как вы помните, всего 10 000 рублей!

Наблюдая за всем со стороны, администрация края, с чьего молчаливого согласия происходило освоение казенных денег, хранит молчание, не вмешиваясь в происходящее и стараясь делать хорошую мину при плохой игре.

Жирной же точкой во всей рассказанной мною истории может служить недавняя покупка уважаемым бизнесменом Робертом Генриховичем Моисеевым (конечно, через подставных лиц) шикарной виллы на озере Комо в Италии, по соседству с куда более уважаемыми (говорю без всякого сарказма) Джорджем Клуни и Михаэлем Шумахером.

Теперь мы видим, куда пошли наши деньги.

Вопрос к правоохранительным органам: может быть все же это многоточие, и история еще не окончена?..

2

Сидя за мерцающим монитором, Алена Соболева задумчиво потерла переносицу, на мгновение прикрыла уставшие от длительного напряжения глаза. В них словно песка насыпали. Вновь перечитала, отмечая карандашом в блокноте интересующие детали.

Возрастающее возбуждение мешало концентрироваться на мелочах.

Неожиданно возникшая в голове мысль, показавшаяся сначала авантюрой, все более приобретала черты идеи, становясь осязаемой и осуществимой.

Что это, если не удача, пойманная за хвост на безбрежных просторах Интернета?

Если успех – это закономерный результат каждодневного кропотливого труда, Алена готова была трудиться, не покладая рук. Мечтают многие, но добиваются – единицы. И именно для того, чтобы добиться, она, окончив Университет, бросила все в родном городе и рванула в столицу. Подруги и родители скептически отнеслись к затее, в унисон повторяя, что лучше синица дома, нежели журавль в далекой перспективе. Сколько копий сломано покорителями столиц, и где они сейчас? Американская мечта из ничего стать всем – она американская и есть, а на Руси говорят: где родился, там и сгодился.

Алена рассудила иначе. Не послушав родных, вчерашняя выпускница собрала вещи, скудные накопления – семья никогда не могла похвастать высоким доходом – и купила билет на поезд.

Сначала была Москва. Полгода скитаний из редакции в редакцию сильно поколебали ее веру в завтрашний день. Приезжих город не жаловал, а именитые таблоиды не жаждали новых имен. Скромных гонораров за небольшие заметки едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Пиком карьеры стала заштатная должность в муниципальной газете.

Мысль, что стоит вернуться в родные пенаты, посещала ее все чаще. Но как было признать правоту домочадцев и крушение собственных надежд?

И она приняла решение перебраться в Питер. Как раз известное питерское издание искало корреспондента со свежим взглядом на жизнь. И Алена рискнула, все еще веря, что будущее исключительно в ее руках, ее собственных. Веря, что впереди ее ждет удачная журналистская карьера.

Но и здесь ожидания поначалу не оправдались. Конечно, самолюбие тешилось, что в ее распоряжении есть стол, стул и компьютер, то есть теплое местечко в ведущем издательском доме, а фиксированный оклад позволяет дожить до следующей получки, не задумываясь о дне грядущем, но работа… Вся профессиональная деятельность свелась к брожению по просторам Интернета, вылавливанию новостей, да к перепечатке их на сайте издательства, иногда с авторскими комментариями, иногда без. Короче, вышло совсем не так, как задумывалось.

Не обошлось, конечно, без стечения обстоятельств. Кто бы мог подумать, что скучное странствие по просторам сети натолкнет ее на интересную страничку, которая в одночасье изменит дальнейшую жизнь. Простенький сайт, затерянный в безбрежном пространстве Интернета, содержал только одну статью: «Бюджет. Распил. И вилла на озере Комо». Крик души неизвестного корреспондента, обращавшегося к общественности и взывавшего о помощи. Алена сразу уловила суть и перспективу, поняла, что судьба дарит шанс, и его надо использовать! То, что не удалось автору статьи, может получиться у нее.

Убедить главреда, не только прожженного журналиста с непривычным отчеством «Владиленович», но и бизнесмена от СМИ, прагматично просчитывающего возможные потери и доходы от каждого проекта, оказалось куда сложнее, чем виделось на первый взгляд. Внешне тщедушный, невысокий лет пятидесяти пяти мужчина со старомодными очками в роговой оправе и носом картошкой, в вечно мятом пиджаке и тремя волосинками, пересекающими лысину справа налево, слыл настоящими профессионалом, вхожим в высокие кабинеты. В суждениях он был категоричен:

– Соболева, предложенная тобой тема не нова, да и не интересно нашим читателям, что происходит у черта на куличиках. Нам бы свои проблемы освещать научиться…

Алена упорно стояла на своем:

– Я сделаю все возможное и невозможное. Готова взять ответственность за результат на себя…

После получаса увещаний и уговоров он сменил гнев на милость, выстукивая пальцами барабанную дробь по столу, а затем произнес:

– Что ж, пусть так. Действуй, Алена.

От положительного решения закружилась голова. Ей впервые предстояла самостоятельная работа – настоящее журналистское расследование. Червоточина сомнения засвирбила в мозгу: а справлюсь ли?

Но тут же, не дав разрастись страхам, главред вернул ее на грешную землю, четко определив свою позицию:

– Алена, сама понимаешь, предприятие с коммерческой точки зрения весьма сомнительное, с непредсказуемым финалом. Идея целиком твоя, тебе и карты в руки! А мы рисковать не можем. – Он оценивающе смерил Соболеву взглядом. – Связями на месте я лично помогу – есть у меня в тех краях контакты… А дальше – сама… За свой, что называется, счет… Ждем тебя назад с результатами.

Не найдя, что ответить, Алена беспомощно хлопала глазами, стараясь подавить внутри все возрастающую злость. Значит, не верит шеф до конца в успех, и тратить средства на поездку не собирается. Командировка выходит на чистом энтузиазме. При благоприятном исходе результат пополам, при провале – во всем виновата Соболева. Что ж, сама напросилась…

Подготовительный этап не занял много времени, но его с лихвой хватило, чтобы внимательно ознакомиться с имеющимися в открытом доступе документами, побеседовать со знающими людьми, формируя представление о событиях, происходящих в Южном федеральном округе вообще и в Южноморском крае в частности. Опрошенные эксперты сходились в одном: Южноморск – наиболее тихий и спокойный город на Черноморском побережье. Несмотря на то, что густо заселен людьми самых разных национальностей и вероисповедания. Власть уверенно держит руку на пульсе общественной жизни, тесно взаимодействует с диаспорами, оказывает посильную поддержку бизнесу и держит на коротком поводке преступность, не позволяя всякого рода криминальным элементам беспредельничать.

Перед самым вылетом главред вручил ей старомодную папку с двумя тесемками, в которую была подшита распечатка уже известной статьи и черно-белая фотография красивого молодого мужчины с надписью «Роберт Моисеев» на обороте.

– Информация, найденная тобой, а точнее, оперативность, с которой ее зачистили, вызывает неподдельный интерес. Сайта в Интернете уже нет. – Оплошность, из которой стоит извлечь урок на будущее. – Надо обязательно для себя копии важных материалов делать. Помни, Соболева, в руках у тебя бомба! Смотри, чтоб не взорвалась раньше времени…

Из дневника Алены Соболевой:

«…Прошлое осталось далеко за спиной. Столичный этап окончен, и я вновь возвращаюсь в провинцию, опять становлюсь провинциалкой. Статус, от которого бежала после института из родного Новосиба, снова обретаю в Южноморске. Не могу сказать, что преображение меня сильно расстроило: во-первых, прекрасно понимаю кратковременность пребывания здесь (конечно, с точки зрения продолжительности человеческой жизни), во-вторых, осознаю все плюсы командировки и ее последствий, в– третьих, надоело лицемерие и твердолобость российских столиц. Есть шанс отдохнуть немного от высокомерия столичных жителей. Поражаюсь, с какой ненавистью, что в Москве, что в Питере смотрят они на своих сограждан, пожелавших искать удачу на «их» территории. «Понаехали! Сразу видно – деревня!» Тьфу на вас на всех с самой высокой колокольни, со Спасской башни! И если москвичи всегда напрягали меня своей отрешенностью от мира, полным отсутствием представления «есть ли жизнь за МКАДом?», то питерцы, возомнившие себя ответственными за культуру Всея Руси, возгордившиеся собственной избранностью и образованностью, добили снобизмом.

Откуда вы сами взялись бултыхающиеся в вечной московской грязи и покрывающиеся питерской исторической плесенью? ПОНАОСТАВАЛИСЬ?! Ну да Бог с вами и с нами.

Спор, не имеющий ни конца, ни начала, сродни извечному конфликту отцов и детей, описанному еще Иваном Сергеевичем Тургеневым. В нем каждый прав, и каждый заблуждается. Вас, граждане столичные жители, ненавидит вся Россия, но все мы с удовольствием бы заняли ваше место. Хотя нет, не ваше – свое, но рядом.

А я с удовольствием переверну для себя эту страницу.

Здравствуй, загадочный и неизведанный Южноморск».

3

Южноморск встретил ее ни хорошо, ни плохо. Казалось, городу было плевать на приезжающих в межсезонье гостей. В душном плохо проветриваемом зале Южноморского аэропорта багаж пришлось ждать полтора часа. По сравнению с терминалом Пулково местный аэропорт выглядел сельским поселением на фоне мегаполиса. На улице шел дождь и дул пронзительный ветер с моря. Холодно, но после питерской осени – почти сказка.

Редакция газеты «Губернский колокол», куда рекомендовал обратиться Андрей Владиленович, располагалась в крыле типичного для архитектуры 70-х годов номенклатурного здания по соседству с краевой администрацией. В сквере перед широким крыльцом – памятник вечно живому Владимиру Ильичу, указующему широкой дланью путь в светлое будущее, которое, если верить заданному направлению, терялось в серых водах бушующего Черного моря.

Просторное светлое помещение пахло недавним ремонтом, рабочие места были обеспечены всем необходимым – комп, телефон, Интернет, кофе-машина одна на всех и комната для курения. Не урна-пепельница на лестнице, а нормальная комната с диваном, креслами и широким журнальным столиком. Здесь и отдохнуть можно, и с мыслями собраться, и обсудить что-то вполне удобно. У главного – отдельный стеклянный кабинет с жалюзи по периметру – Соболевой на ум сразу пришел полицейский участок из голливудских боевиков – откуда он пристально должен следить за подчиненными.

Коллектив оказался небольшой, но сплоченный. Мальчики-девочки – 50/50. В основном, молодой, возле тридцати.

Коротая ожидание нового шефа, Алена с удовольствием выпила кофе, познакомилась с будущими коллегами, немного пощебетала за сигаретой ни о чем. Не стала говорить, что родом из Новосиба, сказала, что прилетела из Питера. Поймала на себе пару восхищенных, даже немного завистливых взглядов.

Главред «Губернского колокола» появился неожиданно: вихрем влетел в курилку, сверкнув во все стороны огненным взглядом, распугал беспечно расслабившихся сотрудниц, мигом разлетевшихся по рабочим местам, а на гостье внимания не заострил.

Вроде как так и надо. По-хозяйски прошелся по редакции, перекинувшись короткими фразами, корректируя работу на местах, и скрылся в своем аквариуме.

Алена и подумать не могла, что главный редактор основного рупора краевой власти может выглядеть так: едва за сорок, с трехдневной щетиной на обветренном лице, среднего роста, крепко сбитый, с небольшим пивным брюшком, в казаках, джинсах и коричневой итальянской кожаной куртке, со шлемом-интегралом, висящем на левой руке.

Не теряя времени даром, она зашла следом за ним в кабинет, забыв постучать в дверь, и представилась:

– Алена Соболева из Питера… Вам Андрей Владиленович должен был говорить обо мне…

Сказала и замерла в ожидании, испытывая на себе жгучий взгляд гагатовых глаз.

– Ринат Халикович… – Он изогнул в улыбке тонкие губы, задумчиво предложив присесть, будто вспоминая что-то. – Для своих просто Ринат.

Еще никогда в жизни Алена не чувствовала себя так глупо. В голову влезла шальная мысль, что если вдруг Андрей Владиленович собирался, но забыл позвонить и договориться о ее прибытии, то придется выкручиваться как-то самой. Точно она по собственной инициативе притащилась дождливым ноябрем из Санкт-Петербурга в Южноморск.

– Я вас как-то иначе представлял… Кофе хотите? Если «да», то там есть кофе– машина, налейте, я подожду.

До галантности ему было далеко, но интонация не подразумевала возможности обижаться.

– Как представляли? Лучше или хуже?

– Иначе, – повторил главред «Колокола», при этом улыбка чеширского кота не сходила с его лица. – Немного старше, росточком пониже, ножки покороче и глаза злее. И очки.

Обязательно очки в тонкой черной оправе. Как у учительницы младших классов. Может еще рыжее каре чуть ниже уха. Вы уж простите, Алена Игоревна. Не знаю, почему, просто такой уж образ сформировался.

– Ничего, вы разочарованы?

То, что Ринат Халикович был в курсе ее прибытия, снимало всякие опасения по поводу трудоустройства и жилья. У Алены отлегло от сердца. Все складывалось, как нельзя лучше.

– Нисколько. Реальность радует гораздо больше, чем воображение. Вы мне определенно симпатичны: глаза не злые, а острые, не замыкаетесь, открыты для общения.

Думаю, в ваших силах привнести свежую струю в мировоззрение редакции «Губернского колокола». Андрей Владиленович вас очень хвалил… Как человек новый в здешних краях и, без сомнения, зоркий, вы сможете подметить то, что скрыто от нашего замылившегося взгляда, возможно даже неподвластно нашему пониманию. Алена Игоревна, вы молоды, амбициозны, напрочь лишены пролетарского гнева, который кипит еще с советских времен на каждой второй кухне, зато обладаете профессиональной злостью. Если уж вцепитесь в противника – не отпустите, пока не растерзаете.

Пришлось почти искренне потупить взор:

– Ринат Халикович, вы считаете меня кровожадной?

– Нисколько! Но я вижу в вас, Аленочка, профессионала. Именно такой журналист нужен мне сегодня, когда «Колокол» переживает трудные времена. Со своим свежим видением ситуации в крае и стране. Без провинциальных шор. В Петербурге и Москве конкуренция выше, интриги – опаснее и сложнее. Ваш профессиональный опыт просто необходим «Колоколу», иначе вскоре мы покроемся пылью застоя. Ведь что у нас сейчас: ста-биль-ность, – он произнес последнее слово по слогам. – Это раньше Южноморск гремел на всю страну, когда здесь велись криминальные войны, а сейчас? Не о чем рассказать согражданам. Да, мы не бульварная пресса, нам нужны новости, а не сплетни, но новость надобно завернуть в фантик так, чтобы читателю хотелось угоститься, чтоб не мы ему газету совали, а он сам руки тянул. На дворе рынок, мы должны это учитывать.

Чего хотят люди?

Вводя в курс дела, Ринат Халикович беззастенчиво лил ей елей в уши, и Алена послушно внимала.

– Хлеба и зрелищ.

– Вот именно! Хлеб не по нашей части… а вот зрелища… Алена Игоревна, вы красивы, умны. Так дайте же мне зрелищ!

Он бросил взгляд, распаливший румянцем ее лицо. На секунду показалось, что перед ней фанатик, слепо одержимый идеей. Хотя скорее новый главред – человек увлеченный, трудоголик, король информационного поля регионального масштаба.

– Если есть свежие идеи – предлагайте, не таите в себе. Даже самые бредовые мысли не стесняйтесь высказывать. Сядем, обсудим на летучке, найдем рациональное зерно. Я верю в ваш творческий потенциал. Запомните, Алена Игоревна, в редакционной политике есть только одно ограничение: мы ни при каких условиях не имеем права скатиться до уровня бульварной газетенки. «Губернский колокол» – центральное издание Южноморского края. Не стоит разочаровывать читателя.

Она осмелилась добавить только одно:

– Алена. Можно просто Алена.

– Хорошо, это многое упрощает, – главред откинулся на широкую спинку кожаного кресла. – Тогда в неформальной обстановке я просто Ринат. Будем друзьями.

Ринат Халикович вкратце рассказал о будущей работе, пообещал, что даст несколько дней на то, чтобы осмотреться, войти в курс дела, понять, чем живет округа и что интересно местным жителям – «аборигенам», как он их любовно назвал. В редакцию являться каждый день не обязательно, просиживать время с утра и до вечера, как было в Питере, не надо. Перед ней не ставится пока никаких задач – время, предоставленное для акклиматизации. А уж затем…

В «Губернском колоколе» грядет время перемен, и Алене Соболевой как опытному столичному профессионалу с рекомендациями в них отводится ключевая роль.

– И о главном, – Ринат подался вперед и налег на стол, заговорщицки подмигнув, – я тебе все про высокие материи, а тебя-то сейчас приземленное волнует больше: что есть и где жить. Говорю по порядку: зарплата у тебя будет однозначно меньше, чем на прежнем месте работы – бюджет «Колокола» не такой, как у столичных изданий, но, думаю, на первое время хватит. Дальше – сделка, по результатам работы. Жить будешь у меня.

Едва не вскочив от негодования, Алена быстро взяла себя в руки. Если поразмыслить, большой крамолы здесь не было: многие именно так и устраиваются, через койку. Засунут гордость куда подальше, прогнутся один раз, и получают и достойную работу, и высокую зарплату, и покровительство, что немаловажно в наше неспокойное время. А ей что терять? Невинность? Так не девочка пятнадцатилетняя, нет уже такого счастья, представление о романтике давно испорчено, прекрасно знает, как с мужчиной обращаться, как дела в жизни решаются. Опять же, Ринат Халикович, не юнец прыщавый, которому в ссаном подъезде подвыпившие малолетки девственность дарят (куда уж романтичней!), а мужчина основательный на первый взгляд, харизматичный и не дурен собой… Только что ж так нахрапом-то, сделал бы хоть вид, что ухаживает…

Прочитав всю бурю чувств на ее лице, главред не без ухмылки добавил:

– Поживешь пока в моей квартире. Я-то сам на даче за городом обитаю, так что приставать не буду. Ручаюсь. Жилплощадь пустует – пользуйся. По деньгам сговоримся.

Какую-нибудь символическую плату назначу: не из жадности, а для порядка.

Покраснев от нестерпимого стыда, Алена опустила глаза. Хороша журналистка!

Профессиональный рост, амбиции! Не дослушала до конца, а уже постель греть собралась, перед шефом практически ноги раздвинула. Да, создала себе имидж в первый же день…

Пулей вылетев из его кабинета, она долго прикуривала дрожащими руками сигарету.

Стыдоба-то какая!

4

Быстро выяснив, что ООО «ПрогрессСтрой 21 век» финансово-хозяйственную деятельность действительно не ведет, стройплощадки заморожены, работы приостановлены, Алена оказалась в тупике. Охранник в районе «Взморье» – неприятный и пропитой дядька неопределенного возраста, с которым удалось побеседовать, посетовал, что зарплату не платят уже давно. Начальство только обещает рассчитаться, но до денег дело не доходит. Приезжала как-то комиссия из администрации: так походили, посмотрели, плечами пожали и укатили восвояси. Что дальше будет – неизвестно.

Строительной техники, как и описал Дмитрий Смелов, на объектах почти не осталось. Подернутые ржавчиной подъемные краны, помнящие еще эпоху Хрущева и Брежнева, во «Взморье», пара хромых тракторов в Южноморском порту, и старый экскаватор на краю котлована на площади городского вокзала. Никакого намека на желание окончить начатое.

Плотно проработав учредителей «ПрогрессСтроя» с использованием доступных методов и средств, ничего предосудительного обнаружить не удалось. Люди ни чем особенным не примечательные, как их судьба свела в одном коммерческом предприятии – вопрос риторический.

Банкир Семенов несколько лет назад получил вид на жительство в США, приобрел там недвижимое имущество и на родину больше носа не кажет. Чтобы ни следственные органы, ни другие любопытные носа в частную жизнь не совали и вопросов глупых не задавали.

Ювелир Гольденблат с полгода назад продал свой магазинчик в Ростове вместе с антикварной коллекцией, истинную стоимость которой даже в приватной беседе не осмелился обозначить ни один специалист из тех, с кем довелось встретиться, и растворился, как ежик в тумане. Жив ли Михаил Яковлевич или, нагруженный капиталом по самое некуда, отправлен лихими людьми к праотцам – доподлинно неизвестно.

Криминальная версия его исчезновения не нашла подтверждения.

И последний – самый молодой и энергичный из триумвирата – человек-загадка Валентин Теляш. Он, точно корабль-призрак, бороздил просторы Южноморского края: о его существовании осведомленные люди знали, многие слышали, но в глаза никто не видел. Где он? Что он? На кого работает? Ответ один: в настоящее время место нахождения неизвестно.

Побеседовав с правоохранителями на предмет ЧП с уважаемыми в крае людьми,

Алена утвердилась в мысли, что описанные в статье факты имели место быть. Но криминального следа ни в одном эпизоде не обнаруживалось. Представительный сотрудник Следственного управления с удивительными голубыми глазами и неотразимой улыбкой, взяв у нее телефон, чтобы договорится о личной встрече в ближайшие дни, заметил:

– При желании и хорошей фантазии можно даже связать воедино гибель «Титаника» и полет человека в космос. Так что не надо искать черную кошку там, где ее заведомо нет…

Тогда она пошла с другой стороны: решила начать с головы и понаблюдала за губернатором, собрала некоторые данные, обратилась к знакомым в ДЭБ МВД. Ничего! То есть, конечно, можно ущипнуть, даже найти основание для возбуждения уголовного дела: добротный дом на берегу моря, трехкомнатная квартира в центре, немецкий автомобиль и салон красоты у супруги. Правда, коттедж по современным меркам – конура. Обычный, красного кирпича, в два этажа ростом, на триста с небольшим квадратных метров, даже без подземного гаража. Выстроен на участке, доставшемся супруге в наследство от отца.

Абсолютно легально. Проверила лично! БМВ – бывший в употреблении, куплен несколько лет назад уже не очень новым. Квартира – да, приличная, знающие люди рассказали, что с достойным ремонтом, но у супруги губернатора – доходный бизнес, вполне потянет на соответствующее жилье. Понятно, что в предпринимательской карьере жены не обошлось без влияния мужа, но, по заверениям тех же «знающих людей», салон красоты был очень популярен среди южноморской элиты и предлагал широчайший спектр услуг. Короче, имеет право называться эффективным коммерческим предприятием. Если это единственная коррупционная составляющая в деятельности губернатора, то честь ему и хвала! За такое в современной действительности звезду героя давать надо!

Больше никаких подозрительных контактов найти не удалось: ни фабрик, ни газет, ни пароходов. Все южноморские олигархи равноудалены от него. Да по сути и нет олигархов в крае: есть крупные уважаемые бизнесмены, но никто из них напрямую не влияет на губернатора или его окружение, по крайней мере, так говорят. Правила взаимодействия власти и бизнеса здесь удивительным образом соблюдаются обеими сторонами. Точно остров Утопия!

Попытки установить автора разгромной статьи также не увенчались успехом.

Выяснилось, что «Смелов» – скорее всего псевдоним, под которым в сети выходило несколько материалов на различные не столь горячие темы.

Решив взять тайм-аут на недельку, Алена погрузилась в текущую работу, надеясь, что, разобравшись в сложных перипетиях человеческих отношений в крае, поняв, чем живут и чем дышат местные жители, сможет проникнуть в святая святых южноморской власти, снять покрывало, скрывающее от обывателей всю подноготную.

Тем более что Ринат Халикович требовал результатов:

– Алена Игоревна, я старый прожженный журналюга, так что играть со мной не стоит. Прекрасно понимаю, что из Питера в Южноморск вы прибыли не на ПМЖ, а с определенной целью. Не буду спрашивать, зачем Андрей Владиленович отправил вас в межсезонье на море – не мое дело – только хочу раз и навсегда сказать, чтобы вы понимали: пока вы, Аленушка, здесь, в редакции «Губернского колокола», вы работаете на меня и выполняете мои указания. Я плачу вам за работу, – он особенно выделил последнее слово. – Остальное – не моя забота! Если нужно будет содействие в том, для чего вы прибыли к нам, обращайтесь. Я всегда готов помочь. Но вопросов задавать не буду…

Ринат Халикович Салехов нравился Соболевой как мужчина: в нем чувствовался характер, настоящий, мужской. И вел он себя соответственно, никогда не держа камня за пазухой. Поначалу, переехав в его квартиру, она ожидала ухаживаний или даже липких приставаний, но ничего подобного не случилось. В квартире Ринат Халикович появился лишь однажды, помогая заселиться, передал ключи и попросил ни в коем случае не терять их, т.к. другого комплекта нет. Дал понять, что она полноценная хозяйка вверенной жилплощади, и неожиданные гости на голову свалиться не могут.

В один из дней, когда редакция только просыпалась, наполняясь будничной суетой,

Ринат открылся и с другой стороны, показав, что помимо требовательности к подчиненным и напускной строгости ничто человеческое ему не чуждо. За чашкой утреннего кофе Салехов делился с Аленой воспоминаниями.

– …«Губернскому колоколу» уже более двадцати лет. Создавался «на коленке» еще на заре девяностых в то время, когда общественность, наконец, осознала, что газета «Правда» далеко не всегда пишет правду, когда люди поняли собственную социальную значимость, а их активность била любые рекорды, когда гражданская позиция каждого не вызывала сомнений…

Все это время Ринат Халикович являлся бессменным редактором издания, оставаясь верным своему детищу.

– Идея была целиком моя, я же и продавил ее в руководстве Прибрежного района Южноморска, выбив необходимое финансирование. Тогда многие пальцем у виска крутили, наблюдая мои потуги – быстрые бабки на торговле делались, а не в СМИ. Это много позже, ближе к двухтысячным, «Колокол» поднялся до краевого уровня, став признанным рупором губернаторской власти, обрел вес и солидность. А на заре все держалось на энтузиазме. Я молод был и горяч, только филфак Ростовского государственного университета окончил, сам был и корреспондентом, и редактором.

Работал за идею, верил, что все двери перед нами открыты – черта, свойственная молодежи…

Соболева видела, что у многих вера затухает с годами, огонек в душе гаснет, но Салехову удалось пронести ее сквозь годы. А главред между тем продолжал:

– Трудно пришлось, многое предстояло пройти: помещения не было, готовил первые выпуски чуть ли не дома за старым письменным столом, подрабатывал уборщиком, разгружал вагоны – кушать-то надо, а от газеты выгоды не было. Только на ноги встал и снял кабинет в старом заводоуправлении, как пришлось с бандитами схлестнуться, которые почему-то посчитали издательский бизнес сверхприбыльным и позарились на долю. То, что «Колокол» как бы при районной администрации функционировал, никого не испугало. Чиновники от решения проблемы самоустранились, пришлось самому улаживать конфликт. Спасла дело хулиганская юность: на «стрелке» встретились друзья детства, не видевшиеся с окончания школы. Когда-то вместе ходили стенка-на-стенку, вместе громили неформалов, вместе «качали железо». Вспомнили, обнялись, поговорили: кто из них в бандиты пошел, кто в милицию, кто вот в журналистику подался. Короче, итогом «стрелки» стал сокрушительный удар по печени: от количества выпитого с друзьями и за их же счет создатель новой газеты очнулся только спустя несколько дней.

Зато за мздой больше уже никто не приходил – ни чиновники, ни рэкетиры. Это была первая веха после успешного старт-апа.

– А как же семья… дети?.. – не удержавшись, спросила Алена.

Ринат Халикович улыбнулся, задорно сверкнув глазами.

– Мой дом – вот! – он поднял вверх руки и широко развел в стороны, будто стараясь объять все помещение редакции. – Здесь, и нигде больше! А моя семья – там, трудится, как пчелиный рой.

За время беседы коллеги уже собрались и теперь активно имитировали бурную деятельность, кидая из-за мониторов любопытствующие взгляды: о чем это главред уже который час шепчется за закрытой дверью с Аленой Соболевой?

– Вы все, Аленка, мои дети, – Ринат Халикович продолжал улыбаться, и от этого стало так легко на душе и спокойно, все надуманные невзгоды и реальные отступили на второй план. – Я никого из вас в обиду не дам. Помни! Даже того раздолбая, Вадика Крюкова.

Алена ответила улыбкой на улыбку. Вадим Крюков – худощавый юнец с длинными волосами, немного сутулый от сидячего образа жизни, немного чудаковатый, точно не от мира сего – всегда и для всех служил мишенью для беззлобных шуток и разного рода приколов. «Мимо тещиного дома я без шуток не хожу». Мальчик талантливый, программист-самоучка, но при этом страшно ленивый. Совмещал в себе должности сисадмина, руководителя интерне-проекта и еще Бог знает кого. Короче, толком ничего не делал, но щеки от собственной значимости дул, вызывая умиленные усмешки у коллег. Но за кофе и сигаретами бегал в близлежащий магазинчик исправно. За что, собственно говоря, Ринат Халикович и платил ему зарплату.

Затронув запретную для посторонних тему, Соболева уже не могла остановиться:

– Что, так и не женились?

– Не-а, – главред прикурил сигарету и продолжил, – сначала не было возможности размениваться на всякие глупости: газета занимала все время и отнимала все силы. Только доползал до кровати и падал замертво, чтобы утром вскочить на ноги и целый день носиться, как белка в колесе. Знакомые даже смеялись, что в моей жизни только одна женщина и та с мужским именем – Колокол. Затем была любовь… Тогда казалось, что навсегда, а вышло – увлечение… с ее стороны. А я даже был готов на геройский поступок – в ЗАГС собрался идти, хорошо, что все раньше закончилось.

Он надолго замолчал и о чем-то задумался, нахмурив лоб, а Алена позволила себе спросить:

– И все? Вы же видный мужчина.

Ответил он сразу и, вопреки ожиданиям, абсолютно спокойно:

– Все, Аленка, все. Много воды утекло, с тех пор у меня только одна любовь… с мужским именем… Так что о личной жизни хватит. Только о работе.

Ринат Халикович изобразил из себя строгого начальника, и ей осталось только пожать плечамию. О работе, так о работе.

– С прошлым «Колокола» все ясно. А как быть с будущим?..

Вскоре «Губернский колокол» получил путевку в новую жизнь. Главред собрал совещание, представил измененную концепцию издания, пояснив, что под прежним именем коллективу единомышленников предстоит создать абсолютно новый продукт.

– С сего дня читатель знакомиться на страницах «Колокола» с полярными взглядами на действительность, получает пищу для размышления. Сегодня наша задача взбудоражить людей. Заставить их думать. Столкнуть лбами различные точки зрения на события и факты. Поменьше соуса в суждениях. Мы только готовим блюдо, а соус – за читателями. Пусть они сами принимают решения, скрипят мозгами и неистовствуют…

Выжгите в мозгу у себя коленным железом: каждый из нас обязан четко понимать, чего хочет тот или иной человек. Проследить, как он отнесся к тому или иному мнению, высказанному в «Колоколе», что он сам думает по этому поводу? Что он желает увидеть в следующем номере? Для нас важен каждый читатель! Каждого мы обязаны удовлетворить в потребностях. Начиная с завтрашнего номера нас должны ругать, хвалить, любить и ненавидеть. Реакция может быть любой, если это не равнодушие…

Ринат Халикович ясно дал понять, что ему нужна команда. Четкое понимание с полуслова, с полувзгляда. Нацеленность на результат. Без перетягивания каната.

Общественное превыше личного.

– Мне нужны единомышленники. Каждый из нашего коллектива должен верить в «Колокол» и его успех. Мы делаем одно общее дело. Паразитов не потерплю и денег сегодня не обещаю. Нам еще предстоит сложный путь, и я должен быть уверен, что могу опереться на любого. Так что, если кто не готов положить всего себя на алтарь – заявление «по собственному» мне на стол и расчет в кассе. Больше к этой теме не возвращаемся…

Уверенность Салехова в победе заражала. Его энергия била фонтаном, его возможности не подлежали сомнению. Не мужчина – кремень! Не просто начальник – лидер, вожак! С таким руководителем хоть на край света, хоть в омут с головой.

Под занавес были распределены направления деятельности.

Алене досталась криминальная хроника со всеми вытекающими. Главред был непоколебим:

– С твоим рвением и энтузиазмом, ты любой клубок размотаешь. Лучшей кандидатуры мне не найти…

Теперь утро в редакции начиналось для Соболевой со сводки происшествий под чашку кофе и сигарету. Оказывается, в славном и тихом курортном городе Южноморск не все так благополучно и спокойно, как казалось на первый взгляд. Обывателю и неведомо, какие страсти бушуют у него под самым носом.

За прошедшие сутки в Южноморском крае зарегистрировано 105 преступлений, из которых 78 раскрыты «по горячим следам». Из совершенных преступлений: убийства - 2, раскрыто – 2; причинение тяжкого вреда здоровью – 3, раскрыто – 3; разбои – 0; грабежи – 11, раскрыто – 10; кражи – 75, раскрыто – 52; мошенничества – 5, раскрыто – 3; хулиганства – 7, раскрыто 6; незаконный оборот наркотических средств – 2, раскрыто – 2.

Также в крае произошло 11 дорожно-транспортных происшествий, в результате которых 9 человек получили травмы различной степени тяжести.

Помимо этого, сотрудниками полиции найдено 3 автотранспортных средства, числящихся в угоне.

Задержано 6 граждан, находящихся в розыске за ранее совершенные преступления.

И так каждый день.

После прочтения она делала краткую выжимку, созванивалась с представителями компетентных органов, желая получить необходимые комментарии, и – в номер, пугать «аборигенов», чтоб им жизнь медом не казалась. Люди падки на разного рода «чернуху».

6 декабря около 2 час., неработающая жительница г. Южноморска 1973 г.р. по месту жительства в квартире дома по ул. Карпова в ходе распития спиртных напитков и возникшей ссоры, тремя ударами ножа в область грудной клетки совершила убийство пенсионера 1949 г.р., жителя г. Южноморска.

В период с 02.30 до 03.15 час., житель Брянской области 1985 г.р. на конечной остановке троллейбусов по ул. Луначарского подверг избиению и открыто похитил рюкзак с сотовым телефоном, деньгами в сумме 300 руб. и документами на общую сумму 10 000 руб. у местного жителя.

Около 6.20 час. в с. Лазинки в нерабочем здании бывшего детского сада, расположенном в доме по ул. Зеленой произошел пожар. В огне погибла БОМЖ 1976 г.р.

Причина пожара – неосторожное обращение с огнем.

В период с 07.30 до 08.20 час. в пос. Людиново трое неустановленных преступников у дома по ул. Маяковского подвергли избиению и открыто похитили деньги в сумме 24 000 руб. у жителя г. Новороссийска.

Около 08.00 час. в пос. Голухино неработающий житель г. Южноморска 1981 г.р. (задержан по ст.91 УПК) у дома при распитии спиртных напитков в ходе возникшей ссоры подверг избиению неработающего местного жителя 1959 г.р., который от полученных телесных повреждений скончался в БСМП им. Чижова. Возбуждено уголовное дело.

За сухими цифрами и скупыми фразами сводки происшествий скрывались реальные человеческие трагедии, искалеченные судьбы. Поначалу было противно – спасибо бурной фантазии – но Алена быстро освоилась, спрятавшись за стеной отчуждения, будто описанное там имело мало общего с действительностью. Слабое утешение, но получалось.

5

Так долго продолжаться не могло. Мир вокруг окрасился темными тонами. С каждым днем становясь все чернее и гуще. Впору было идти к главреду и просить, чтобы снял с нее криминал. Она-то думала, что, занявшись криминальной хроникой, с каждым шагом будет приближаться к цели своего расследования, а в результате видела, как погружается в липкую и дурно пахнущую клоаку человеческих грехов.

Алена все больше начинала проникаться уважениям к интересующим ее фигурантам: их хорошо продуманные и организованные действия, были, без сомнения, в сотни раз вредоноснее и опаснее, чем совершенные каким-нибудь бомжем или наркоманом. Но они не вызывали рвотного позыва и желания залезть в душ и до остервенения тереть себя мочалкой. Бандиты в белых воротничках. Оборотни. Встретив такого на улице, никогда не догадаешься об истинной профессии. Вот они – ее цель, а она барахтается в дерьме по уши, пытаясь что-то достойное высосать из серых будней.

Читателей надо не пугать насильником или грабителем – можно вызвать рефлекс отторжения, так что он газету больше в руки не возьмет – его надо шокировать. Вызвать возмущение. Разбередить заспанную душу. Так, как сделал это Дмитрий Смелов!

Главреду идея понравилась, и встречно он предложил сделать обзорный материал о предпринимателях края, их чаяниях и проблемах, взяв интервью у представителей краевой администрации, правоохранительных органов, бизнеса. Для остроты Алена решила провести параллели с «лихими 90-ми» – бандитское прошлое у Южноморского края выдающееся, в качестве приправы добавить современные чиновничьи придирки. На выходе должен получиться «капитализм с человеческим лицом».

Напоследок, Салехов попросил палку не перегибать и не выдавать желаемое за действительное. Факты должны быть десять раз проверены, прежде чем попадут на страницы «Колокола».

Кропотливая работа над материалом подтвердила, что Алена не зря я с самого начала не верила в «остров Утопия». Южноморск, как и ожидалось, ровным счетом ничего общего не имел с фантазией средневекового английского мыслителя. Скорее не Утопия, а Потемкинская деревня: смотришь и ни за что не догадаешься, что скрывается за фасадом.

Главред поставил статью на первую полосу. И результат не заставил себя ждать.

Утром на клавиатуре Соболева нашла записку с номером телефона и просьбой перезвонить. Полная собственных мыслей, она долго глядела на номер телефона, думая о причинах столь пристального интереса к своей персоне.

В трубку ответил мягкий мужской баритон:

– Соболева? Алена? Из «Колокола»? Я несказанно рад…

Не объясняя причин, он назначил встречу в центре, возле входа в Ленинский сквер со стороны улицы Авиаторов.

Четверти часа вполне хватило, чтоб неспеша дойти до оговоренного места. Ветер опять дул с моря, так что пришлось зябко кутаться в пальто и пританцовывать с ноги на ногу, ожидая неизвестного. Намеренно или нет, но мужчина не представился по телефону, заинтриговав еще больше.

Он опоздал минут на тридцать. Посчитав звонок чьей-то неудачной шуткой, Алена собиралась уже уходить. Среднего роста, коренастый, с бычьей шеей, гладко выбрит до синевы, где-то возле пятидесяти. В далекие девяностые, надо думать, выглядел типичным «братком», а сейчас дорогое кашемировое полупальто, шерстяной шарф, завязанный на французский манер, сумка от Cerruti, небрежно переброшенная через плечо, и часы Hublot на правом запястье создавали из него образ респектабельного человека.

Назвавшись Владимиром Леонидовичем Харитоновым, новый знакомый предложил проследовать в ближайшее кафе: чтоб не мерзнуть и «не отсвечивать» на улице. За столиком, прикурив сигарету, он немного расслабился, потеплев лицом.

– Простите, что сдернул вас так… Просто не знаю, как быть… То есть знаю, потому и связался… Вы моя последняя надежда… С этим беспределом одному не справится…

Он долго сыпал междометиями, не в силах подобрать нужные слова, его взгляд постоянно метался из стороны в сторону, а в глазах застыла тревога.

– Мне понравилась ваша статья о взаимодействии бизнеса и чиновничества. Для Южноморска весьма необычно. У нас не принято ругать местные власти. Федеральные – не вопрос, а краевые – ни за что. Святые. Почти… Вы же так изыскано прошли по чиновничьему самоуправству… И лично никого не задели, и в то же время внимание на проблеме заострили. Если публикация – пробный шар, и вы готовы копать дальше, то я помогу вам. Интересует?

Алена молча кивнула. Кажется, все-таки удалось напасть на след! Харитонов не выглядел шарлатаном и мог оказаться весьма полезным.

– Предвидя, Алена, ваш возможный вопрос о личной заинтересованности, скажу сразу: я не Робин Гуд, совсем не бескорыстен и преследую вполне конкретные цели. Не борюсь за какое-то абстрактное соблюдение законности. Я бизнесмен. Думаю, для вас не будет откровением, что все мы иногда нарушаем закон: зарплаты в конвертах, наличка. Со стороны различных чиновников – поборы и взятки. Для российской экономики – это норма. Таковы правила игры для всех ее участников. Но то, что творится в последнее время – абсолютный беспредел. Самоуправство, которому нет равных. Грабеж под личиной закона. Меня лишили практически всего, и с вашей помощью я надеюсь если и не вернуть похищенного, то хотя бы покарать виновных. Я назову вам факты, имена, если вы обещаете не упоминать меня в своих публикациях. Мне уже и так угрожали…

Соглашаясь, Алена вновь кивнула: внимательно слушаю.

Новый знакомый рассказывал мерно и неторопливо, выкуривая одну сигарету за другой, охотно отвечая на встречные вопросы. И хотя единственным условием «интервью» был обязательный отказ от использования звукозаписывающей техники, Соболева, опасаясь упустить главное, позволила себе тайком включить диктофон: не забавы ради, а пользы для.

– Бизнесом я занимаюсь давно. Еще с середины девяностых. Начинал, как все –

«челноком». Золотое время тогда было: люди голодные до товара, хавали все подряд.

Куртки, джинсы, кроссовки, костюмы спортивные. Даже задумываться не приходилось: скупали в Турции все, что под руку подвернется, а здесь на рынке выставляли. Главное – это краски поярче и цены пониже. Когда оптовики из Центральной России и из Сибири появляться стали, решил ставку на них сделать: проблем меньше и работа стабильней, гарантированный сбыт. Пусть маржа пониже, зато бабки платили исправно, часто даже предоплату вносили. Так что мои коммерческие риски свелись к минимуму.

– А «крыша»? – не удержалась Алена.

Лицо Владимира Леонидовича исказила кривая ухмылка.

– Была. До поры под Крестом работал – был такой видный деятель в Южноморске, не блатной, но авторитетный бизнесмен. Чел адекватный весьма, семь шкур не драл, даже бабки при необходимости ссужал под реальные проекты на разумных условиях. Все по закону – через подконтрольный банк. Короче, это даже не рэкет был в привычном понимании, а скорее взаимовыгодное сотрудничество.

Харитонов покачал головой из стороны в сторону, сожалея о прошедшем времени, когда деньги текли рекой, жизнь шла по ясным «понятиям», а сам был моложе и активнее.

Дальше рассказывал, как на протяжении лет преображался бизнес, перерастая из мелкого «челночного» в респектабельный, краевого уровня.

– Крепко подсели на оптовую торговлю. До недавнего времени под моим началом функционировало несколько вещевых складов в Южноморске и небольшое производство женского белья по европейским технологиям. Львиная доля товара идет из Турции и Китая – размещаем там заказы по пошиву шмоток – дешевле и, как не удивительно, зачастую качество выше. Были заключены долгосрочные контракты с поставщиками и покупателями. Не поверите: начал бизнес из тени выводить. Налоговые отчисления в бюджет в разы увеличил.

Он уделил внимание структуре своего бизнеса, описал, как строил планы на будущее: пятьдесят пять, четверо детей, супруга, надо передать наследникам четко отлаженный механизм, исключающий влияние человеческого фактора на его процессы. А они уж сами разберутся – принимать активное участие в управлении или довольствоваться статусом рантье.

Чтоб не складывать все яйца в одну корзину купил в живописном месте на побережье небольшую гостиницу, вложил свободные средства в парочку сельхозпредприятий на границе с Краснодарским краем – с возрастом все больше к земле тянет, будет, куда уехать на пенсию. Стал присматриваться еще к нескольким объектам для инвестиций. Денег-то в свое время заработал, теперь настала пора разместить их пусть в менее доходные, но более защищенные активы.

– А затем пришли ко мне два молодых крепко сбитых бойца – точно привет из прошлого, – только не в коже и «Адидасе», а в костюмах с иголочки и при галстуках. Под полами пиджака – пистолеты в кобуре. Да они и не скрывали оружия, скорее даже ненавязчиво демонстрировали, указывая на доминирующее положение в обществе. По всему видно было, что не привычные для нас бандиты, а преступники новой формации – оборотни. Сказали: надо платить. Я в бутылку не полез, решил поначалу справки навести.

Калач-то тертый, не первый год по земле хожу. Но платить, честно скажу, не хотел. И денег жаль, да и время на дворе иное. Что такое «рэкет» забыли давно, думал, что канул он в лету…

Алена молча слушала. Владимир Леонидович маленькими глотками отпил кофе, собираясь с мыслями, чиркнул зажигалкой, но, пожевав сигарету, так и не прикурил, продолжив:

– Ошибся. Сильно ошибся. Дешевле было согласиться на их условия. Но я-то решил, что государство, которому я плачу налоги, должно за меня постоять… Я редко совершаю глупые поступки. И этот был самый глупый и трагический из них.

Харитонов замолчал, меряя журналистку взглядом. Точно сомневаясь, сможет ли помочь осуществить задуманное. Кого он видел перед собой? Привлекательную девушку, осмелившуюся напечатать единственную критическую заметку в краевой газете, а хотел наверняка – идейного борца с преступностью, за спиной у которого вся сила и мощь административной машины.

– Мои ребята пробили вымогателей: оперативные сотрудники правоохранительных органов. С выслугой и званиями. Представляете: те, кто призваны защищать интересы рядовых граждан, на самом деле самые страшные преступники. Узнал, что многие мои коллеги уже отстегивают определенную мзду и советуют не упираться. И тут меня прямо зло взяло: я-то не совсем никчемный барыга, у меня и авторитет уже внушительный наработан, и связи имеются. Думал, еще посмотрим кто кого.

Слушая его рассказ, наблюдая за мимикой и жестикуляцией, Соболева пыталась определить истинную подоплеку событий, осознать, на сколько новый знакомый искренен в воспроизведении своей истории.

– Переговорил со знакомым прокурором, дал указание адвокату подготовить обращение в Управление собственной безопасности. Реакция не замедлила себя ждать: в тот же вечер какие-то подонки подкараулили юриста возле подъезда и проломили ему голову куском арматуры, мою машину ночью облили бензином и подожгли. Хрен с ней, с машиной – жестянка, парня жалко – подающий большие надежды специалист, всего двадцать восемь лет. Теперь не встает с больничной койки.

Когда читаешь о подобных событиях в Интернете или видишь на экране телевизора, происходящее не сильно трогает – это всего лишь часть информационного поля, обезличенная картинка. Совсем иначе воспринимается информация, когда слышишь о происходящем из уст очевидца, точно видишь все его глазами, ощущаешь реальность событий. Соболева ясно представила распластанное на грязном асфальте тело молодого человека в темно-красной луже крови, полыхающий во дворе в кромешной тьме «Мерседес», так что мурашки пробежали по коже. В голове возник вопрос: куда ты суешься, Аленка?! Отступи, пока не поздно.

Но, как рыба, заглатившая наживку, она уже не могла остановиться.

– Может, это совпадение? – позволила Соболева несмелое предположение.

Харитонов в ответ только гневно сверкнул глазами.

– Они пришли ко мне спустя два дня после ЧП, ни словом не обмолвившись о трагедии. Только посоветовали не совершать больше ошибок.

– А вы?

– Я отказался платить, – Владимир Леонидович покачал головой, – мы уже перешагнули черту, из-за которой вернуться нельзя. Я в девяностые не сгибался под давлением, а сейчас и вовсе бояться стыдно. Годы мои уже не те, чтоб бояться. Семью в Черногорию отправил – у нас там домик есть – а сам готов был стоять до конца. Только силы свои переоценил. Морду мне бить никто не стал. Пугать тоже. Но связи в высших эшелонах быстро сошли на нет: все обращения были встречены отказами. Я столкнулся лбом со всей мощью круговой поруки во властных структурах. Началось с того, что в гостиницу зачастили комиссии с проверками: СЭС, пожарные, Департамент потребительского рынка… Неизвестно откуда появились материалы оперативно– розыскной деятельности, на основании которых было возбуждено несколько уголовных дел по контрабанде. В рамках этих дел сотрудниками по борьбе с экономическими преступлениями проведены следственные мероприятия с привлечением силовых подразделений: выемки документов в офисе, обыски на складах. Вся моя деятельность оказалась полностью парализована: сотрудников регулярно вызывали на допрос, склады опечатали, товар изъяли. А в довершение ко всему нашлись заявители, указавшие, что «колхозы» достались мне не совсем законным образом. Хотя там все чисто! Короче, за какой-то месяц я из преуспевающего бизнесмена стал практически нищим. Надо было бабки за границу выводить, а я наивно полагал, что родина оценит мои вложения во благо… Оценили… – он зло скрипнул зубами.

Факты казались вопиющими! Здесь можно было б развернуться. Но что стояло за голословными обвинениями? Где доказательства?

Харитонов пожал плечами: я дал вам информации к размышлению. Ищите и обрящете. Если что, он готов назвать конкретные имена и фамилии, предоставить записи разговоров с вымогателями и другими сотрудниками правоохранительных органов, но только после того, как Соболевой удастся собрать необходимый материал, подтверждающий его слова. Так, чтобы на него не упало подозрение. Максимум, на что он согласился – это быть одним из многих свидетелей, но не выступать в качестве единственного пострадавшего и обвинителя.

Перед Аленой Соболевой стояла задача не из легких – со множеством неизвестных.

Не прощаясь, Владимир Леонидович расплатился за кофе и ушел, сказав напоследок, что попробует объединить фронт единомышленников, которые поделятся необходимой информацией.

Оставшись наедине со своими мыслями, Алена смотрела сквозь окно кафе, как крупными каплями дождя плачет природа, наблюдая за человеческим грехопадением.

Вернувшись в редакцию, прошерстив Интернет и все возможные открытые источники, Соболева быстро пришла к выводу, что собеседник не лгал. В первом приближении рассказ Владимира Леонидовича был очень похож на правду.

Но вот дальнейшие беседы с операми «на земле», достаточно деликатные, чтобы они не догадались об истиной причине любопытства, категорично отвергли версию о возможной причастности некоторых сотрудников к фактам вымогательства.

Один так просто рукой махнул:

– Не заморачивайся, Алена. Ловят нас периодически. Все под статьей ходим.

Некоторых, и правда, за дело, а многих – сдают просто. Проводишь оперативную разработку, всегда по лезвию ходишь, а потом вдруг адвокаты-умельцы все наизнанку выворачивают, и ты из блюстителя закона в нарушителя одним росчерком пера превращаешься. У любой медали же две стороны. И правда у каждого своя. Под каким углом смотреть…

Другой, неопределенно пожимая плечами, заметил:

– Сейчас тишина. А вот несколько лет назад процессы судебные гремели. До общественности-то обрывочная информация доходила, а мы в органах внимательно за ходом заседаний следили. Тогда многих посадили, чтоб другим неповадно было. «По потолку» дали. Чистка в рядах была – дай Бог! И следствие, и прокуратура, и полиция.

Даже ФСБшники под раздачу попали.

Еще один, подумав, рассказал:

– Коррупцию в органах свели к минимуму. Об организованных вымогательствах и речи быть не может. Если такие факты вскроются – голова с плеч полетит. Это я про руководство… Если допустим я, рядовой опер, с терпилы или фигуранта денег рубану, то не только меня с работы турнут, но и начальника розыска, а может и начальник отдела без кресла останется. Про уголовное преследование не говорю даже. Так что нас в рамках профилактических мероприятий дерут – врагу не пожелаешь. Конечно, народ на земле все равно щиплет понемногу, но без фанатизма. Времена, когда лавэ лопатой гребли, не взирая на лица, прошли.

Их слова в пух и прах разрушали выстраиваемый Соболевой хрупкий карточный домик. Люди, которым отказался подчиняться Харитонов, были обличены большой властью и ничего общего не имели с рядовым составом. Стоило копать глубже!

6

Главред темой заинтересовался не на шутку. Его глаза загорелись азартом. Старый волчара, почувствовав запах крови, только и произнес:

– Об одном прошу: аккуратней. На зыбкую почву вступаешь – не оступись.

Через четверть часа он положил перед Аленой два телефонных номера:

– Созвонись. Я обещал, что ты с каждым встретишься сегодня. Думаю, им есть, что поведать об особенностях предпринимательской деятельности в Южноморском крае.

Первый собеседник оказался молодым человеком в сером костюме от Армани, туфлях, пошитых по индивидуальному заказу, и дорогими запонками с изумрудами.

Соболева встретилась с ним на десятом этаже Делового центра, в офисе банка «ТрастИнвестКапитал», в переговорной с кожаными креслами, за огромными окнами которой гудел зимний город. Она уже знала, что собеседник – один из соучредителей банка, курирующий вопросы безопасности. Федор Зацепин.

На входе у нее отобрали все личные вещи: телефон, цифровой диктофон, даже часы.

– Я встретился с вами только из уважения к Ринату и готов поделиться некоторой информацией. Но не под запись! Так что прошу простить, что пришлось оставить все за дверью. Только диалог лицом к лицу. Задавайте вопросы, я отвечу максимально честно.

Могу уделить вам, Алена, только четверть часа.

Уверенный в себе. Богатый. Второе поколение русских предпринимателей. Наверняка получил неплохое западное образование. Напрочь лишен напускной приблатненности, свойственной многим, кто начинал в девяностые. Совсем иная формация. Но по взгляду видно – жесткий и безжалостный. Такому лучше дорогу не переходить.

Вопрос к нему был всего один:

– Вы платите?

Прежде чем ответить, Зацепин больно уколол Алену желтыми щучьими глазами, лицо его заметно посерело, и на лбу заложилась глубокая морщина. Он сразу понял, о чем речь, или был готов заранее.

– Да, – ему явно хотелось сказать «нет».

– Кому?

– Вы действительно хотите знать? – собеседник едва заметно покачал головой. – Имя этого человека нельзя называть. Произнесенное всуе, оно таит в себе опасность.

Смертельную…

Поначалу ей показалось, что он шутит, но на лице не отразилось и тени улыбки.

Возникшее напряжение холодком прошло по спине и засосало где-то под ложечкой.

– Это же рэкет! Вы не обращались в органы?

Зацепин буквально сканировал ее глазами, стараясь понять: она и правда дура или только прикидывается?

– Да, рэкет. Но на очень высоком уровне. У нашего банка сильная служба безопасности, но мы приняли решение не конфликтовать и уйти под «крышу».

Единственно верное решение. Абонентская плата весьма умеренная, а выигрыш, если разобраться, вполне ощутимый: нас не трогают, при необходимости помогают оперативно улаживать возникающие проблемы, проходить согласования с чиновниками, не без участия покровителей принято решение о размещении части бюджетных средств в нашем учреждении. Так что скорее партнерство можно считать взаимовыгодным.

Кто обеспечивает «крышу», Зацепин так и не сказал, отметив, что общается со своим куратором – представителем правоохранительных органов. Все возникающие вопросы решает через него. При необходимости есть телефон для связи.

Отдельное внимание банкир акцентировал на том, что нынче в Южноморске никто просто так работать не может. Мелкий бизнес – не в счет. То есть ларьки и палатки, а также магазинчики с копеечным оборотом и ремесленники всех мастей в собственном соку варятся и если и отстегивают кому, то лишь неорганизованным чиновникам на местах. О них руки марать – себя не уважать, да и ненужный шум поднялся бы. Но те люди, кто действительно бизнес делают и деньги зарабатывают – все данью обложены. У всех одна «крыша». Потому и кажущийся порядок в регионе: споры и конфликты «по понятиям» решаются, без наездов и угроз, не доводя дело до суда. Без широкой огласки.

– А если не платить?

– Туго придется. Как минимум, заставят уйти из края – здесь работать не дадут, затравят. А может и того хуже – убьют.

Алена искренне удивилась:

– И вы так спокойно об этом говорите?

– Мы приняли условия игры, – постарался пояснить Зацепин. – Банк – слишком крупный бизнес, чтобы его можно было свернуть и перенести деятельность в другое место. Мы зависим от многих обстоятельств. Да и скажу вам по секрету, – он подался вперед, собираясь открыть тайну, – такие же проблемы по всей России.

Ситуация медленно, но верно начала прорисовываться, обретая четкие контуры. Пока за туманом не было видно деталей, лишь силуэт, но суть уже улавливалась: чиновничья мафия на уровне губернатора опутала паутиной весь край. Бизнесмены чихнуть не смеют без позволения неизвестного ей властителя. Кто он, серый кардинал, перед которым склонили голову сильные и опытные руководители? Кто он, повелитель южноморской жизни?

Имен пока не было. Есть эпизоды преступлений, но нет фигуранта. Нет доказательств. Только слова.

Второй собеседник – Иосиф Бродник – седовласый, тощий мужчина неопределенного возраста, но далеко за пятьдесят, с трехдневной щетиной на щеках и дорогим маникюром, в мятом мешковатом костюме и с кожаным портфелем подмышкой.

Член южноморской коллегии адвокатов, руководитель адвокатской конторы «Бродник и партнеры». До недавнего времени – преуспевающий юрист, но в последнее время дела пошли неважнецки, и он проигрывал процесс за процессом.

Иосиф Бродник назначил ей встречу в горсуде, в перерыве между заседаниями.

– У меня не так много времени, Аленушка, – она физически ощущала, как он лапает ее своими маслянистыми глазами, – так что буду краток. Ринат Халикович объяснил мне цель вашего визита, слушайте и не перебивайте…

В советское время он работал следователем по особо важным делам в ростовской прокуратуре. Затем, почуяв ветер перемен, перебрался в Южноморск и подался, как водится, в адвокатуру. Поначалу занимался уголовными делами, но вскоре пришел к выводу, что арбитражное законодательство сулит бОльшие прибыли. «Чего греха таить: мы ж все за презренный металл сражаемся». На ниве разрешения споров хозяйствующих субъектов заработал себе имя – со временем другие адвокаты почитали за честь урегулировать все вопросы в досудебном порядке. Со своей скрупулезной дотошностью к мелочам Бродник мог представить самое невыигрышное дело в таком свете, что бывалые судьи только ахали и выносили соответствующий вердикт. Он всегда был на сто процентов уверен в успехе, иначе даже не рассматривал возможность своего участия. Его сторона всегда была правая.

При прошлом руководителе края Иосиф Бродник стал официальным представителем губернатора в судах различных инстанций, посчитав, что достиг того уровня, когда может приносить пользу не только толстосумам, но и простым гражданам.

Все изменилось чуть больше года назад, когда за защитой к нему обратился крупный краснодарский бизнесмен, задержанный в Южноморске по обвинению в мошенничестве и легализации имущества, приобретенного незаконным путем. Это как раз то сочетание, которое теперь именовалось модным словом «рейдерство». Дело было уголовное, адвокат подобными не занимался уже давно, но за задержанного просили уважаемые клиенты, так что отказать ему – значило послать всех. Да и материалы были состряпаны столь топорно, что от государственного обвинителя камня на камне не должно было остаться.

– Ни одна из статей не была подтверждена доказательствами, – резюмировал Бродник.

А дальше все пошло не так, как задумывалось. Суд избрал мерой пресечения лишение свободы, изолировав обвиняемого от общества, не взирая на то, что он не представляет социальной опасности. Броднику намекнули, что неплохо было бы сдать подопечного и не сильно беспокоиться о его судьбе, на что адвокат ответил отказом. Пока длилось следствие, Иосиф Соломонович испытывал на себе давление извне с разных сторон: из администрации края, из Следственного управления, прокуратуры. Каждый знакомый считал должным дать дельный совет – отказаться от защиты. Но в своей борьбе он оставался непоколебим.

В конце концов, уголовное дело до суда не дошло: обвиняемый повесился в камере.

Под благовидным предлогом Бродника «попросили» из краевой администрации, и эпоха успешного адвоката закончилась. Из более чем двадцати процессов ему удалось выиграть только три, по остальным кассации рассматривались в судах высшей инстанции, но результат был уже предопределен. Так что последнее время он скорее оказывал консультационные услуги, чем являлся защитником в суде.

– Неделю назад ко мне обратился старый клиент – его обвиняют в неуплате налогов на внушительную сумму со многими нулями. Не успел я ознакомиться с материалами, как меня ненавязчиво пригласили на площадь Свердлова. Следователь ясно дал понять, что мне не стоит браться за это дело. Все бы ничего, но он показал мне фотографию внуков…

У Алены все похолодело внутри. Шантажировать человека родственниками, угрожать жизням близких людей – ни в какие рамки не лезет. И кто? Представитель власти, блюститель закона!

– Вы готовы дать показания? Назвать имена?

Ни один мускул на лице адвоката не дрогнул.

– Девочка моя, я не верю в успех вашего безнадежного мероприятия. У меня есть израильский паспорт, я продаю сейчас квартиру в городе и отправляюсь на Святую землю.

Как только окажусь в безопасности, передам вам все свидетельства: документы, записи разговоров. Не только мой архив, но и кое-что от клиентов. Но исключительно после отъезда. Воюйте здесь без меня. Я слишком стар чтобы участвовать в боевых действиях.

– Так вы скажете, кто стоит во главе этого спрута?

– Всему свое время, Аленушка.

Иосиф Бродник попрощался и, припадая на правую ногу, зашагал в сторону зала заседаний. Странно, но на Соболеву он не произвел впечатления угнетенного судьбой человека. Со стороны казалось, что все, кроме здоровья, у него ОК.

Неожиданно в редакции у Соболевой нашелся негласный союзник. Местный компьютерный гений, немного странноватый, но добрый и отзывчивый. Тот самый Вадик Крюков, которого она никогда не замечала ранее.

Его помощь оказалась сюрпризом:

– С тебя поцелуй!

Удивленная, Алена отшатнулась от него, точно от чумного, а он, широко улыбаясь, протянул распечатку:

– Мне пришлось попотеть… Со всех сайтов информация удалена. Совершенно случайно нашел скриншот. Кто-то достаточно умело подчистил хвосты.

Взяв в руки лист бумаги с текстом Алена еще не знала, что Вадим сделал немыслимое – раскрыл глаза на откровенный беспредел, творимый государственными чиновниками в крае. Теперь у нее был ключ к событиям, прямо указывающий на преступников.

На радостях она расцеловала его тут же, в ответ он сделался пунцовым – застенчивый мальчишка не ожидал порыва – и отбыл на рабочее место.

«Здравствуйте!

Размещаю это обращение от безысходности и бессилия: не могу больше взирать на преступления, совершаемые руководством ГУ МВД Южноморского края. Я, Маслов

Алексей Викторович, старший оперуполномоченный Управления собственной безопасности ГУ МВД Южноморского края, трижды подавал рапорт о противоправных действиях генерал-майора полиции Бирюка Всеволода Матвеевича, но все обращения остались без ответа.

Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, стал инцидент, произошедший в ночь с 27 на 28 сентября в кафе «Семь красавиц» по адресу ул. Лодочная, д.7Б. Отмечая день рождения в компании друзей и находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, генерал Бирюк повздорил с двумя молодыми людьми – Ивановым

Родионом Дмитриевичем 1987 г.р. и Саакяном Артемом Григорьевичем 1985 г.р., не знавшими, что перед ними человек, которому дозволено все. Причиной конфликта стало замечание, сделанное Бирюку в связи с его громкой нецензурной бранью. В результате завязавшейся потасовки генерал применил табельное оружие. С огнестрельными ранениями средней степени тяжести оба молодых человека доставлены в Больницу скорой медицинской помощи им. Чижова.

Следственных действий по данному эпизоду не проводилось, т.к. используя свое служебное положение, Всеволод Матвеевич Бирюк скрыл факт применения оружия, и данное происшествие не попало в сводку ГУ МВД.

Пострадавшие под угрозой лишения свободы по сфабрикованным делам от претензий за нанесенный вред здоровью и временную потерю трудоспособности отказались.

И подобный случай не единственный.

С момента назначения на должность начальника ГУ МВД Южноморского края генерал-майор Бирюк чувствует себя полновластным хозяином вверенной ему территории и требует подобострастного к себе отношения от подчиненных. В качестве примера можно рассмотреть тот факт, что в течение двух недель после празднования юбилея Бирюка в этом году к зданию ГУ МВД тянулась очередь людей с подношениями. Генералом были получены «подарки» на общую сумму около десяти миллионов рублей, среди которых: предметы антиквариата, дорогостоящие аксессуары, престижные часы, холодное оружие и даже охотничье ружье фирмы «Ремингтон».

Сам же юбилей праздновался в ресторане «Аксакал» по адресу ул. Восточная, 25. На банкете, организованном за счет владельцев заведения, можно было заметить заместителя прокурора края, руководителей следственного управления СК РФ, представителей администрации.

Поддерживая вокруг себя ореол ярого борца с коррупцией, Бирюк фактически явился организатором преступного сообщества на территории Южноморского края, опираясь на самых коррумпированных сотрудников ГУ МВД. Пользуясь связями в Центральном аппарате МВД, генерал почти открыто занимается исключительно собственным обогащением. Для прикрытия противоправной деятельности члены преступной группы из числа сотрудников правоохранительных органов искажают статистику преступлений. На протяжении длительного времени фабрикуются уголовные дела с участием представителей маргинальных слоев населения, которые за определенное вознаграждение соглашаются давать фиктивные свидетельские и признательные показания. Львиная доля уголовных дел, зарегистрированных на территории края, являются сфабрикованными. Зачастую материалы готовятся «на коленке» и тяжесть описываемых в них преступлений ограничивается только фантазией авторов. Вести свою профессиональную деятельность сотрудники Бирюка не могут – им некогда!

Наладив прочные связи в органах краевой власти, генерал и не скрывает, что его во всем интересует исключительно финансовый вопрос. Даже своих подчиненных начальник

ГУ МВД обложил данью – каждый из них ежемесячно должен отстегивать наверх определенную сумму от поборов с подконтрольных коммерческих предприятий. Еще одним «нововведением» Всеволода Матвеевича Бирюка в оперативной работе можно считать порочную практику проведения заказных проверок неугодных предпринимателей и лоббирование интересов близких к генералу структур.

По приблизительным расчетам в настоящее время ежемесячный доход за «защиту и помощь в осуществлении коммерческой деятельности» начальника ГУ МВД

Южноморского края составляет 100 – 150 тысяч евро.

А ведь подобного можно было ожидать: по оперативной информации, еще в девяностые годы Бирюк состоял в тесных отношениях с авторитетным бизнесменом

Виктором Астафьевым (Крест), регулярно поставляя тому информацию о плане оперативно-розыскных мероприятий.

Я не могу больше молчать, но, будучи не в силах остановить преступную деятельность генерала Бирюка, вынужден просить помощи у общественности. Только большой общественный резонанс может обратить внимание руководства МВД на бесчинства, творимые в Южноморском крае людьми, призванными защищать закон!»

Эта бомба призвана взорвать спокойно дремлющий Южноморск. Прав был в своих подозрениях Андрей Владиленович: темные дела творятся под благообразным имиджем края.

Не дожидаясь новых данных от адвоката, Соболева кинулась к главреду. Если постараться, то можно было успеть к утреннему номеру.

7

Ринат Салехов долго сомневался: выпускать ли материал в печать. Уж слишком серьезные выдвигались обвинения. Пришлось под грифом «секретно» дать ему прослушать запись беседы с бизнесменом Харитоновым, подтверждающей открытое обращение оперативника УСБ Маслова. «Добро» он все-таки дал с указанием поставить на первую полосу с большой фотографией генерала, но попросил все еще раз тщательно проверить.

Когда прошла эйфория и выпуск «Колокола» поступил в продажу, Алена со всей серьезностью поняла, что самонадеянно села в лужу.

Весть о статье разошлась со скоростью света. Знакомые в местных органах внутренних дел категорически отказывались от комментариев, бросая трубку. Люди в министерстве, на которых ей удалось выйти, характеризовали Всеволода Матвеевича Бирюка исключительно с положительной стороны и высказывали недоумение по поводу озвученных обвинений.

Попытка найти Алексея Маслова тоже не увенчалась успехом: оперуполномоченный уволился из органов в октябре, практически сразу после размещения обращения в сети, и покинул ненавистный Южноморск. В настоящее время место его нахождения было неизвестно.

Затем позвонил разъяренный Бродник, долго орал в трубку, что Алена нарушила достигнутые с ним договоренности, тем самым, подставив и его, и родственников под удар. На что она резонно заметила, что в статье нет ни одного упоминания его почтенной персоны.

Но самое печальное, что она вновь оказалась в отправной точке: выплеснула все, что знала, а неопровержимых доказательств по-прежнему не появилось. Не дай Бог, генерал Бирюк потребует опровержения или – и того хуже – подаст в суд.

В довершение ко всему позвонил Андрей Владиленович: поздравил с несомненным успехом – это была ирония, а затем всех собак спустил, обещал, что после того, что Соболева с ним сделала и как поступила, ее в России ни в одну газету на работу не возьмут даже уборщицей. Ведь это ОН ее сюда отправил (Алена считала, что сослал) для достижения вполне конкретной цели, а она его кинула и «легла под конкурента». Он был абсолютно уверен, что обладает эксклюзивными правами на использование материала о коррупции в Южноморске, считая статью Дмитрия Смелова и историю генерала Бирюка звеньями одной цепи…

Салехов вышел из своего кабинета мрачнее тучи, вовсе не разделяя праздничного настроения сотрудников редакции:

– Звонили из приемной генерала… Губернатор срочно требует к себе с объяснениями, – он посмотрел в на Соболеву. – Вернусь – нужны будут все документы. Наша позиция должна оставаться незыблемой. Копай!

Глядя, как главред направляется к выходу, она тяжело вздохнула. Все это стоило делать «до», а не «после». Страшно было подумать, что случится, если ей не удастся найти никаких свидетельств против Бирюка?

Дальнейшая часть дня оказался необычайно плодотворной и насыщенной для общения. Звезды ей благоволили, и к вечеру, после посещения кафе «Семь красавиц» и ресторана «Аксакал» сформировалась вполне четкая картина событий.

Никто особо распространяться не желал и тем более опасался давать свидетельские показания, но персонал заведений общепита в приватной беседе сообщил следующее:

1. Стрельба в кафе действительно была. Стрелял Всеволод Бирюк.

Пострадавших увезли на скорой. Прибывшие на место происшествия сотрудники полиции в хороших погонах рекомендовали свидетелям не распространяться об увиденном, чтобы не порочить раньше времени честь и достоинство уважаемых людей.

2. Банкет в ресторане имел место быть. Генерал отмечал шестидесятилетний юбилей. Стол накрывали на сто персон. Подарки после празднования вывозили в несколько заходов подчиненные Бирюка. Обязательное наличие в меню изысканных сортов элитного алкоголя, морских гребешков с черной икрой, стейков из мраморной говядины, ягненка с картофелем, карамелизированными баклажанами и маринованным луком оговаривалось заказчиком заранее.

Главное, что разговоры удалось записать – как всегда тайком, «не для протокола».

Понимая, что в суде подобная запись доказательством являться не может, Алена, тем не менее, успокоилась – у нее в руках железобетонные факты, чтобы отстаивать свою позицию в споре с сильными мира сего.

Вечером Ринат Халикович встретил ее с серым лицом и горящими глазами.

– Что я тебе плохого сделал?

Не уловив сути вопроса, Соболева пожала плечами, а он продолжил, поясняя:

– Ты разворошила муравейник! Такой суеты в администрации я не видел давно.

Губернатор топает ногами, Бирюк китель на себе от гнева рвет, обещая сгноить меня на Колыме, а по тебе, Алена, такими эпитетами прошелся, повторить которые даже моя байкерская совесть не позволяет. Короче, проблем нам пообещали море. А шум уже поднялся такой, что вышел далеко за пределы Южного федерального округа. Все ждут реакции Москвы. Они там, – Салехов указал пальцем наверх, имея ввиду руководство края, – бояться, что из под них мягкие кресла выбьют и по жирным задницам пендаля дадут.

– И что теперь делать?

Главред сверлил ее взглядом, задумчиво прикуривая сигарету, затем бросил на стол перед ней пачку, предлагая присоединиться.

– И откуда ты свалилась на мою голову?.. Будем продолжать! – Он энергично хлопнул ладонью по столу. – Пути назад у нас нет. Либо отобьемся, либо сгинем в паутине интриг.

Хотелось бы первое… Наработки есть?

Соболева отрицательно покачала головой.

– Хочу отыскать людей, с которыми конфликтовал генерал. Больше пока ничего.

Ринат кивнул головой и протянул короткий список:

– Я в крае чуть дольше, чем ты, – он скупо улыбнулся, – так что немного лучше разбираюсь в расстановке сил. Прости за назойливый совет, но думаю, что стоит пообщаться с этими людьми. Мы с тобой мыслим в одном направлении. И помни: ты положила мою голову на плаху, и над ней уже занесен топор палача. Не позволь ему закончить начатое.

Алена физически ощутила груз ответственности, свалившийся на ее хрупкие плечи.

Дай Бог, чтобы ожидания Рината оправдались!

Окончив разговор, села за компьютер. Проверив почту, взялась за телефон. Отступать некуда – следовало идти вперед, постоянно наращивая темп. Тогда их не смогут догнать.

Скорость и объективность были их единственным оружием.

Салехов предлагал для интервью несколько человек:

1. Александр Беловицкий. Руководитель отдела новостей Южноморского телевидения. Автор и ведущий цикла документальных фильмов «Современная Россия: пылающий юг», журналистского расследования «На игле: транзитом из Азии в Европу», несколько лет назад наделавшего много шума на центральном телевидении.

2. Елена Мазурская. Финансист. Была осуждена за незаконные банковские операции. Вины своей так и не признала. Полгода назад вернулась в город из мест лишения свободы.

3. Максим Харитонович Юшкевич. Бывший начальник управления экономической безопасности и противодействия коррупции, в звании полковника отправлен на пенсию по достижению предельного возраста.

Глядя на список имен и фамилий, Соболева застыла в нерешительности, зажав телефонную трубку в руке. Почему Салехов именно на них заострил внимание?

Времени катострофически не хватало, но в сжатые сроки Алене удалось побеседовать с каждым. Нельзя сказать, что все легко пошли на контакт, но ей удалось разговорить даже самых несговорчивых. Сложнее всего пришлось с Еленой Мазурской: однажды журналисты уже исказили до неузнаваемости ее слова, и вместо оправдания хотя бы в прессе, ее имя было окончательно опорочено. Молодая преуспевающая женщина в одночасье оказалась низвергнута с достигнутых высот, недавние друзья отвернулись, общественность показывала пальцем как на злостного преступника, начальство сторонилось, обвиняя во всех смертных грехах, а за спиной, в конце концов, захлопнулась решетчатая дверь. Лена отсидела почти пять лет, и теперь ей приходилось начинать жизнь заново…

Полковник Юшкевич действительно оказался кладезем информации. Что называется: не в бровь, а в глаз. Коренной южноморец, поднявшийся до начальственных высот с оперативной работы, отдавший службе в органах внутренних дел более сорока лет.

Истиной причиной выхода на пенсию, по собственному утверждению, явился беспрецедентный конфликт с генералом Бирюком, своими преступными действиями практически парализовавшим работу правоохранительных органов края. Злые языки активно распространяли слухи о том, что Максим Харитонович метил на место генерала, но на самом деле подоплека была в другом. Свою точку зрения Юшкевич и изложил Соболевой в подробном интервью, назвав имена коллег, готовых свидетельствовать в его пользу…

Беседа с Александром Беловицким оказалась наименее продуктивной из всех.

Телевизионщик с некоторых пор отошел от освещения криминальных событий в крае: не интересно и не звучит. Разговор, в течение которого он всяческими пространными намеками стремился затащить Алену в постель, больше походил на обзорную экскурсию по Южноморску и окрестностям. Но и из него Соболевой удалось почерпнуть кое-что о разделении сфер влияния между преступными группировками в недавнем прошлом и настоящем.

Прочитав подготовленный материал, главный редактор «Губернского колокола» долго тер ладонью колючую щеку, а затем коротко бросил:

– В номер!

Статья вышла под названием «Каждый солдат мечтает стать генералом».

8

« Глеб Жеглов, Виталий Лосев, Николай Кондратьев – эти образчики советского милиционера, созданные в былые годы кинематографом, мало знакомы молодым россиянам, но хорошо известны «рожденным в СССР». Честные, принципиальные профессионалы до мозга костей, люди с внутренним стержнем, не терпящие лукавства и предательства. Четко разделяющие, «что такое хорошо и что такое плохо», что можно делать и чего нельзя. Глядя на них, не стоит даже сомневаться, что милиция (сегодня – полиция) в любой жизненной ситуации с пониманием отнесется к возникшим проблемам и обязательно поможет. Мало кто знает, что тогдашний Министр внутренних дел Н.А.

Щелоков в рамках реформы МВД распорядился ввести жесткую цензуру в кино, формируя у населения достойный образ сотрудника правопорядка. К тому же стремились и в жизни…

Много воды утекло с тех пор, и сегодня мы можем лицезреть неподобающее поведение некоторых полицейских, умело скрывающихся за личиной благодетелей общества. Как же смогло ведомство, призванное в первую очередь защищать покой рядовых граждан, деградировать до нынешнего состояния, наш корреспондент Алена

Соболева решила проследить на примере далеко не рядового руководителя – начальника южноморского ГУ МВД В.М. Бирюка.

Нет, он не солдат, но был им в далекой юности, проходя срочную службу в составе Западной группы советских войск на территории ГДР. И тогда наверняка мечтал дослужиться до генеральских погон и лампасов. Наверное, грезилось, что, заняв со временем соответствующий пост и получив высокое звание, будет нести пользу обществу, охраняя мирное небо и спокойный сон своих земляков. Поначалу даже получалось: службе в Армии наш герой посвятил около десяти лет, верой и правдой отдавая долг родине.

Но потом что-то там вдруг не заладилось и не срослось, и в звании капитана Бирюк был вынужден оставить Вооруженные Силы. Говорили, что, не в силах терпеть неуставные отношения в части, не на шутку повздорил с командованием – дело чуть до рукоприкладства не дошло, так что пришлось распрощаться с мечтой, дабы не попасть под трибунал. Но существовала и другая версия: внеплановая ревизия выявила крупную недостачу во вверенном имуществе, и увольнение в запас явилось единственной возможностью замять конфликт, связанный с хищением. Ведь никто не любит выносить сор из избы.

Оказавшись на гражданке, Всеволод Матвеевич быстро понял, что оказывается генералом можно стать не только в Армии, и поступил на работу в органы внутренних дел.

Ход оказался весьма удачным: придя рядовым опером в ОБХСС, Бирюк уже через три года возглавил отдел, затем перешел в главк, потом получил перевод в Москву в министерство.

Менялись звезды на погонах, чередовались должности, но курс всегда оставался неизменным – только вперед, к поставленной цели. Оступиться себе он позволил лишь однажды – вылетев из Вооруженных Сил, и больше не допускал роковых ошибок. Коллеги всегда отмечали его небывалую жесткость в общении с подчиненными, умение предугадывать настроение начальства, крайнюю жестокость по отношению к конкурентам, неуживчивость в коллективе. Именно «неуживчивость» и стала его козырной картой, проложившей дорогу наверх. Предугадывать настроение начальства – не значит потакать ему во всем. Колючий и дерзкий, но в рамках Устава, Бирюк никогда не перегибал палку, а скорее искусно вставлял ее в колеса. Конфликтовал с коллегами – но исключительно по делу, саботировал распоряжения руководства – но в рамках закона, становясь костью в горле в любом отделе. Потому-то, как только появлялась возможность избавиться от назойливого и нерадивого сотрудника, ее незамедлительно использовали. А куда можно послать офицера, не имеющего серьезных взысканий? Только на обучение.

Так в актив Бирюка сначала попали милицейские курсы повышения квалификации, позже Академия МВД, а затем и Российская академия государственной службы.

Но главное – он всегда хорошо обращался с основным оружием сотрудника милиции – авторучкой. Рапорты летели из-под его пера со страшной силой, и руководству всегда видна была работа, оцениваемая, как известно, не реальными показателями, а количеством замаранной бумаги.

Рассказывает бывший начальник УЭБиПК ГУ МВД Южноморского края Максим

Юшкевич:

– С Всеволодом Бирюком я знаком давно: когда он пришел на службу в милицию, я был старшим опером в ОБХСС УВД Ленинского райисполкома города Южноморска.

Тяжелый был мужик, скользкий, одеяло всегда на себя тянул. Не гнушался связями в торговле пользоваться: времена голодные были, так что достать чего или продать мог всегда без проблем. Бог миловал, мы тогда не часто сталкивались – в разных районах работали, но методы его мне никогда не нравились. Мог запросто улики подбросить, свидетельские показания сфабриковать, силу применить на допросе. Было дело, когда так замордовал подозреваемого, что тому скорую пришлось вызвать. А ведь не убийца, а спекулянт средней руки…

Но талант при этом – неописуемый. Такие рапорты и докладные писал – Пушкин с

Тургеневым отдыхают. Отказные материалы – не подкопаешься. Крючкотвор знатный был. Если отписаться от чего надо, то это к нему. Начальство за такие способности души в нем не чаяло и многое прощало.

Позже, уже в середине 90-х, Бирюк в главке оргпреступность курировал. Ситуация тогда сложная была, край постоянно лихорадило, на улицах натурально бои шли. Так вот, говорили, что он тесно с представителями некоторых группировок контактировал.

За руку я его не ловил, но сигналы поступали, да и супруга у него с бриллиантами и в шубе норковой не стыдилась ходить. Такого на нашу ментовскую зарплату не купишь. Мы тогда едва концы с концами сводили.

Затем его в министерство перевели, и слухи сами по себе заглохли…

В звании полковника В.М. Бирюк вернулся в Южноморск с назначением на должность начальника штаба ГУВД края, в обязанности которого помимо всего прочего входили встречи и проводы многочисленных комиссий и делегаций, прибывающих в край с ревизиями. Ведь это он раньше был неудобным, а, достигнув определенного уровня, стал контактным и приветливым. Для избранных. Кто, как не Всеволод Матвеевич, лично знавший многих высокопоставленных чиновников в системе МВД, мог справиться с поставленной задачей в лучшем виде?

Должность, надо отметить, ответственная и сложная, сопряженная с риском для жизни: проверяющие в богатый край приезжают часто, каждого надо удовлетворить, умаслить, с каждым выпить, да не один раз. Здесь ущерб здоровью может быть колоссальный! Но с работой полковник Бирюк справлялся «на все сто», вызывая зависть коллег и восхищение подчиненных. При этом выглядел всегда бодро и свежо, несмотря на частые ночные бдения.

Смущало только одно: стоя в шаге от вожделенных лампасов, полковник Бирюк топтался на месте, не в силах совершить финишный рывок. Близок локоток, да не укусишь!

Шанс прорваться на самый верх в краевой иерархии подвернулся неожиданно, но полковник не преминул им воспользоваться. Правда, сделал все размеренно и неторопливо, заранее отметя от себя возможные подозрения.

Как и все государственные чиновники определенного ранга, руководство ГУВД (ныне ГУ МВД) обязано ежегодно подавать декларацию о доходах, содержание которой становится достоянием общественности. Именно декларация начальника ГУВД Южноморска генерала Золотова и стала для Бирюка путевкой в жизнь. Ведь между генеральским званием и Бирюком оставалась одна преграда – непосредственный начальник. Его и предстояло аккуратно подвинуть.

Скажу сразу: человек я предвзятый и давно не верю в кристальную честность государевых людей. Потому жалости к господину Золотову не испытываю никакой, но то, что карьера генерала закатилась от чистой провокации – факт неоспоримый. Погубила генерала принципиальность в некоторых вопросах. А вышло вот что.

Была у Олега Федоровича Золотова квартира в славном городе Москва. Квартира старая, в престижном районе, на Фрунзенской набережной. На удивление не мздоимством заработанная, а доставшаяся в наследство от родителей – родом-то начальник ГУВД из столицы. А так как живет и работает Олег Федорович в Южноморске, то со временем пришла ему в голову идея избавиться от недвижимого имущества, т.е. попросту продать его по рыночной цене.

Нашел покупателя, оформил сделку и указал, как положено, полученный доход в декларации. Все бы ничего, но задекларированная сумма оказалась столь велика, что у некоторых начальников в МВД волосы на голове дыбом встали – министр столько не зарабатывает! Это ж общественность сочтет, что на бюджетные деньги генерал жирует или – того хуже – самым наглым образом взятки декларировать начал! Разбираться-то никто не будет. Шум в кулуарах поднялся нешуточный.

Защитить генерала Золотова вызвался известный «решатель» края полковник Бирюк.

Что он делал и с кем говорил, нам доподлинно неизвестно. Но шумиху быстро унял, и даже кресло под генералом не качнулось, чем заслужил признательность и высшую степень доверия. Теперь-то к нему и претензий никаких быть не могло, хотя рыльце-то у полковника уже было в пуху – но об этом чуть позже. А знающие люди мне рассказали, что разгорелся-то скандал с декларацией после приватного разговора Всеволода Матвеевича с высокопоставленным чиновником из министерства.

Но год спустя генерал Золотов продал дачу в окрестностях Сочи и вновь наступил на те же грабли – все честно указал в налоговой декларации. Может, забылось былое, может, на связи подчиненного вновь понадеялся, а возможно, просто посчитал, что ничего крамольного нет в том, чтобы выполнить требования закона. На этот раз никто сотрясать воздух не стал: после непродолжительного обзора ситуации в федеральных СМИ –

Южноморск почему-то оказался в информационном вакууме – генерала вызвали в Москву и без проволочек отправили на заслуженный отдых. Миллионных доходов Олегу Федоровичу не простили.

Повторно полковник Бирюк за своего патрона заступаться не стал, только видимость активности создал, не предпринимая никаких решительных шагов. Организовал пресс– конференцию генерала, на которой тот рассказал о собственной честности, и – в кусты. Да и что общение с прессой могло изменить, если наверху вопрос уже решенный?

Приказ о назначении нового начальника ГУВД Южноморского края не заставил себя ждать. Им стал Всеволод Матвеевич Бирюк. А к должности подоспело и очередное звание – генерал-майор. Мечта сбылась! А главное – о чем никто в тот момент и не думал – он стал полновластным хозяином вверенной ему территории, на которой начал вершить свои темные дела.

Теперь-то мы и подходим к основной части данного жизнеописания.

Еще в должности начальника штаба Бирюк начал опутывать край своей паутиной – создавать проблемы коммерсантам, а затем с видимым героизмом их разрешать, получая вознаграждение за услуги. А когда генерала Золотова удалось «уйти», преград на пути не осталось вовсе.

Впервые с этим столкнулись сотрудники местного УЭБиПК.

Согласно материалам уголовного дела, в АКБ «КЛП-Банк» пришли трое мужчин, представившихся сотрудниками правоохранительных органов, и заявили, что у них есть неопровержимые доказательства проведения банком незаконных банковских операций.

Руководству банка было заявлено, что проблема может быть решена за 150 тыс. долларов США. Банкиры взяли тайм-аут на размышление и обратились с заявлением в УЭБиПК.

В результате проведенных мероприятий вымогатели были задержаны оперативниками в момент передачи денег. Каково же было их удивление, когда все задержанные и правда оказались действующими сотрудниками милиции в звании не ниже майора. Во время осмотра при них было обнаружено спецоборудование для подавления радиосигналов, незарегистрированное огнестрельное оружие и денежные средства в иностранной валюте. Отпираться горе-вымогатели не стали и откровенно заявили, что выполняют поручение вышестоящего начальства.

Рассказывает Максим Юшкевич:

– Сразу удивило чувство собственной безнаказанности у задержанных. Их взяли с поличным, доказательная база – хоть сразу в суд передавай. Разговор записан, деньги меченные, к тому же оружие…Они сами менты, так что все прекрасно понимали. А мы, как оказалось, нет. Когда мне назвали фамилию Бирюка, я не поверил в происходящее.

Решил, хотят прикрыться фамилией шефа. Побеседовал лично с каждым, поразившись их наглости и напору, а затем отправился к генералу. Не мог не доложить! А Всеволод

Матвеевич мне в лоб: почему не доложили об ОРД?! Отпустить! Спецмероприятия сорвете!

Я побелел аж, понимаю, что никаких мероприятий нет и в помине, а есть факт натурального вымогательства. Вернулся к себе, составил рапорт. А уголовное дело так и заглохло. У меня его забрали и, думаю, развалили…Сотрудников тех я неоднократно еще встречал…

То есть все остались на своих местах. Генерал продолжил руководить краевым ГУВД, задержанные с поличным преступники не только не получили взысканий, продолжив службу в органах, но один из них еще и пошел на повышение.

Войдя во вкус, новоиспеченный генерал поднялся на новый уровень – не отказываясь от «крышевания», стал делать бизнес сам. Благо возможности и связи позволяли, а преград никаких.

Только бизнес оказался, как водится, противозаконным. Поначалу все выглядело очень даже позитивно: совместно с налоговыми органами в Южноморске развернулась кампания по борьбе с преступлениями в сфере экономики. При поддержке силовых подразделений регулярно проводились рейды по подпольным казино и залам игровых автоматов, выявлялись схемы ухода от налогообложения и незаконного предпринимательства. Был практически уничтожен бизнес по регистрации фирм– однодневок по поддельным или украденным паспортам, отношение к которому имели многие должностные лица.

Казалось, что вот оно, торжество закона и настоящая борьба с коррупцией.

Но подоплека у этих действий оказалась иная – используя широкие возможности правоохранительных органов, под благовидным предлогом Бирюк устранял конкурентов.

Его задачей было получить полный контроль над черным оборотом наличных денежных средств. И вскоре он своего добился! С определенного момента остались способными проводить сомнительные финансовые операции в крае только структуры, подконтрольные генералу.

А дело это, надо сказать, оказалось весьма доходным. Ведь «черный нал» требуется в любой отрасли экономики, а в криминальном мире вообще приветствуется, позволяя в тайне от посторонних глаз осуществлять любые взаиморасчеты между заинтересованными лицами.

Схема кругооборота денег в природе не выглядит очень сложной. Есть фирма А, заинтересованная в получение наличности, и банк, у которого наличность имеется. Для того чтобы соблюсти все формальности, необходима еще «прокладка» – та самая фирма– однодневка, которая, поработав некоторое время, канет в небытие, а с ней – и концы в воду.

Назовем ее фирмой Х. Банк, получающий процент за обналичку, сам обзаводится «прокладками», снимая со своих клиентов заботы, связанные с финансовыми операциями.

Когда договоренности достигнуты и цены согласованы, фирма А переводит на расчетный счет фирмы Х, открытый в нашем банке, денежные средства за поставку продукции или оказанные услуги в соответствии с фиктивными договорами. Сделка закрывается липовыми документами, но со стороны выглядит вполне пристойно. А представитель фирмы А идет в банк и получает там сумку с необходимым количеством денежных средств. Недальновидно было бы считать, что услугами банка пользовались только местные предприятия и организации. Ежедневно миллионы безналичных рублей стекались с необъятных просторов нашей родины и, превратившись в ровные ряды стопок купюр, перетянутых банковской лентой, отправлялись обратно.

Предоставлял банк и другую услугу, именуемую «транзит», тоже не менее популярную. Для людей несведущих поясню – это вывод капитала за рубеж. То есть со счета фирмы А деньги поступают фирме Х, затем поплутав по банкам и счетам, запутывая следы, переводятся в оффшоры. Чтобы было понятно читателю, злосчастных «прокладок» через которые путешествуют деньги, несметное множество – десятки, если не сотни, – и найти концы переводов зачастую очень и очень сложно.

Всего за несколько месяцев ООО КБ «Банкирский дом Строганова», афелированный с генералом Бирюком, выдал наличными пять миллиардов рублей и более десяти миллиардов по подложным документам перевел за границу.

Единственное, чего самонадеянно не учел в своих расчетах Всеволод Матвеевич – что остались еще в органах внутренних дел сотрудники, преданные долгу, а не преступным намерениям своего руководителя.

Рассказывает Максим Юшкевич:

– Мы долго разматывали клубок в рамках уголовного дела о мошенничестве с поддельными векселями одного из уважаемых банков, входящего в первую десятку.

Поэтому, когда получили оперативную информацию об обналичивании крупной суммы денег в «Банкирском доме Строганова», сразу отреагировали.

На выходе из банка оперативники совместно с бойцами спецназа задержали четверых мужчин с тяжеленными сумками, в которых, как потом выяснилось, было около 100 млн. рублей. Трое из них оказались сотрудниками Волгоградского коммерческого предприятия, а один (дежа-вю) – сотрудником убойного отдела южноморского ГУВД. На лицо было, как минимум, нарушение законодательства о противодействии легализации доходов, полученных преступным путем.

Всех доставили в управление, а дальше начались «песни с плясками». Меня вызвал к себе генерал Бирюк и устроил разнос с пристрастием. Я думал, что дело до драки дойдет – на столько он был разъярен. Поставил мне на вид, что я не уведомил его о предстоящей операции, что превысил свои полномочия, посоветовал о звездах на погонах подумать и о здоровье больше заботиться. А напоследок вновь потребовал отпустить всех и вернуть изъятое.

Я отказался. Вернувшись к себе, написал рапорт, подробно изложив содержание разговора, в Службу собственной безопасности, копию отправил в прокуратуру.

В этот раз сразу замять дело генералу Бирюку не удалось. На основании обращения полковника Юшкевича была санкционирована прокурорская проверка, впрочем не нашедшая подтверждений сведениям, указанным в рапорте. Но следственная машина уже завертелась, и остановить раскручивающийся маховик никто не рискнул. В ход событий вмешался даже Центробанк, отозвав у «Банкирского дома Строганова» лицензию.

Уголовное дело прирастало томами, обещая вызвать широчайший резонанс: особо крупный размер, отмывание денег, влиятельные покровители. Но ожидаемого эффекта не случилось: сначала из дела исчезли известные фамилии, затем пропали ключевые свидетели, оперативники, участвовавшие в задержании, сами оказались под следствием. В конце концов, наказание понесла только начальник операционного отдела банка Елена Мазурская, получившая четыре с половиной года лишения свободы.

Рассказывает Елена Мазурская:

– Меня просто сделали крайней. Как всегда организаторы незаконной схемы самоустранились, а исполнителю дали за всех. Хотя закон ни я, ни мои сотрудники не нарушали. Банк осуществлял перечисления денежных средств на основании определенных документов, по каждой транзакции, если она вызывала подозрения, запрашивались дополнительные материалы: договора, накладные, счета-фактуры, акты выполненных работ. Все подшивалось в досье контрагента. За время моей работы в «Банкирском доме» не было ни одного неподтвержденного перевода.

Если деньги переводятся за границу, то обязательно оформление паспорта сделки по каждому договору, чем занимается отдел валютного контроля. Паспорт оформляется на основании копий первичной документации, которая проходила через мои руки тоже. Я лично видела все своими глазами. Просто так ни цента за рубеж не переведешь.

Документы были!

Нас же регулярно проверяли кураторы из Центробанка и всегда мы получали положительные заключения. Не могли же чиновники из ЦБ из раза в раз выдавать их на пустом месте! А потом вдруг в определенный момент все оправдательные документы пропали. Получилось, что я фактически самовольно ворочала миллионными суммами в рублях и валюте, а мое руководство на протяжении длительного периода времени ничего не замечало.

Бред!

Кроме того, обо всех сомнительных сделках банк обязан сообщать в

Финмониторинг. И мы регулярно это делали.

А обвинение?.. Должен был кто-то понести наказание, сея «почетная» участь пала на меня. Я честно делала свою работу, потому и не заработала ничего. Кто мог, те откупились или сбежали. У меня же не было такой возможности.

Самое смешное и печальное в этой истории знаете что? Судья за условный срок по моему делу потребовала 50 тыс. долларов. А я уже потратила большую часть сбережений на адвокатов, так что влепили по полной…

Хочется спросить словами Чацкого: а судьи кто?

Елена Мазурская знает не все: она искренне полагает, что руководители «прачечной» под вывеской «Банкирский дом Строганова» скрылись в теплых странах и сейчас отдыхают на берегу океана, потягивая коктейль через трубочку и наслаждаясь солнечным светом.

На самом же деле все гораздо прозаичнее, беспредельнее и от того намного страшнее. Председатель правления «Банкирского дома Строганова» повесился на своей вилле в Лимассоле – республика Кипр. Совесть заела, или, быть может, ему помогли? А вот еще двое – член Совета директоров банка Савулин Игорь Валерьянович, бывший сотрудник ФСБ, и главный бухгалтер Саркисян Бэла Артуровна тоже покинули родные рубежи, но не надолго. Уехали, чтобы по окончании следствия снова вернуться.

Два года назад было куплено новое кредитное учреждение – красноярское ЗАО «АлюмФинансБанк». В кратчайшие сроки ЗАО сменило место регистрации и располагается теперь в Южноморске по ул. Суворова, д.2/7 в старинном особняке XIX века, когда-то принадлежавшем графу Ускову. А вот руководят им… наши старые знакомые: президент банка И.В. Савулин и главный бухгалтер Б.Р. Саркисян. Начальником же службы безопасности назначили ничем непримечательного Артема Чагирова, который по совместительству приходится… двоюродным братом супруги генерала Бирюка.

Хочется воскликнуть: «Ба! Знакомые все лица!»

Что касается самого генерала, то он успешно прошел переаттестацию, организованную в рамках реформы системы МВД, и продолжает возглавлять ГУ МВД Южноморского края, пришедшее на смену ГУВД. Знающие люди говорят, что сегодня без разрешения Всеволода Бирюка никто в крае и чихнуть не смеет, не то чтобы принимать какие-то решения.

Работая над материалами данной статьи, для наглядности я вычерчивала на листе бумаги схемы созданной Всеволодом Матвеевичем пирамиды. И знаете, передо мной открылась такая простая и незатейливая модель криминального бизнеса, разобраться в которой смог бы любой более или менее подкованный специалист. Тем более что есть люди, готовые предоставить необходимые доказательства преступной деятельности спрута и дать показания под присягой, назвав фамилии и имена.

Но современные мздоимцы не бояться наказания, всюду афишируя несметные богатства. Генерал Бирюк живет за городом в трехэтажном особняке с бассейном и сауной, принадлежащем супруге. Несмотря на то, что официально они в разводе. Передвигается по городу на Мерседесе S-класса и посещает дорогие рестораны, доступные далеко не каждому предпринимателю.

Еще бы! Получая огромные прибыли от нелегального бизнеса, Бирюк способен закрыть глаза и заткнуть рот любому и не только в Южноморском крае. Солдат, мечтавший стать генералом, добился своего и чувствует полную безнаказанность.

Сегодня уже абсолютно очевидно, что клановость и круговая порука стали фактически узаконенной системой управления государством. Во имя личных сиюминутных меркантильных целей высокопоставленных чиновников приносятся в жертву интересы миллионов людей, целого народа. Страна разрушается на части прямо у нас на глазах. Не стоит и говорить, что, наблюдая за злоупотреблением одних и преступным бездействием других руководителей, у россиян пропадает вера в справедливость, верховенство закона и в успех объявленных Президентом реформ.

Но мы не можем больше молчать! И будем бороться!

Южноморск – наш город и наша земля, бирюкам на которой не место!

До встречи в следующих выпусках».

9

Ночь выдалась неспокойной, но богатой на события. Поспать Алене так и не удалось.

Только улеглась, как зазвонил телефон. Мобильный. Номер не определился. Час ночи.

– Спите?! А я нет! Открывайте. Поднимаюсь… Всеволод Бирюк.

Генерал! Вопросы, рожденные испугом и удивлением, возникали с космической скоростью. Что ему от меня надо? Счеты пришел сводить? Убьет? Прямо здесь, или в горы вывезет? Может, запереться и не пускать?

Совладав с эмоциями, она постаралась успокоиться. Получилось не очень, но, по крайней мере, вернула себе способность оперативно принимать решения.

Только успела влезть в джинсы и водолазку, как раздалась трель дверного звонка. Не снимая цепочку с двери, выглянула на лестничную клетку.

– Не бойтесь. Я один. Просто посмотреть вам в глаза пришел.

Грубое, словно вырубленное топором лицо генерала, исказила кривая ухмылка.

– Посмотрели?

Понимая, что надо держать себя в руках, дабы не провоцировать Бирюка – видно было, что и так на взводе – Алена не могла ничего с собой поделать. Язвила, подсознательно стараясь защититься.

– Открывайте! – его грудной голос повелевал, и противиться этому не было никакой возможности.

Запустив Всеволода Матвеевича в квартиру, Соболева предложила пройти на кухню.

Высокий, широкоплечий, с большими лобными залысинами, характеризующими нетривиальный ум, в дорогом пальто он буквально фонил агрессией. Не снимая обуви и не скинув верхней одежды, Бирюк по-хозяйски прошел по коридору и взгромоздился на табурет.

– Чаю нальешь?

Словно кролик перед удавом, оказавшись во власти прищуренных серо-голубых глаз,

Алена готова была безвольно повиноваться.

– Чая нет, только кофе.

Во рту пересохло, и язык еле ворочался.

Генерал, прекрасно понимавший ее состояние, только усмехнулся, окинув взглядом крохотное пространство кухни.

– А ведь это я помог Ринату с квартирой. Он тогда голожопый ходил, а теперь поднялся. Воспарил. Забыл, кому по жизни должен… Ты, наверное, даешь ему хорошо, коль ради тебя он мне поперек дороги кинулся?

Всеволод Матвеевич цокнул языком и воззрился на вздымавшуюся от негодования грудь, точно оценивая сексуальные способности и достоинства собеседницы.

Слова давались ей с трудом:

– Вы пришли, чтобы оскорблять меня?!

Бирюк не стал ходить вокруг да около:

– Нет! – он налег мощным телом на стол, подавшись вперед. – Интересно, что я сделал тебе такого, что ты на меня ополчилась? Или кто меня заказал? Но по глазам вижу: ничего не скажешь! Гордая! Только я тебе не пацан, чтоб передо мной выставляться.

Гордость надо знать, где применить, а где в жопу поглубже засунуть. А тебя прям распирает…

– Если вы не прекратите…

Но он не замечал ее слов, вернее заметил, но не придал им значения.

– Как ты написала? Стержень у старых ментов был? У тебя, вижу, есть. Только ты этим стержнем перед ухажерами своими красуйся, а не передо мной. Сломаю, – Бирюк сжал свой огромный кулак и слегка прихлопнул по столешнице. – Я же размажу и тебя, и ваш говеный «Колокол».

– Думаю, не стоит…

– Думать раньше надо было! Теперь ответствовать придется…

Легкий шлейф алкоголя расползался по кухне. Генерал был явно «навеселе», хотя по внешнему виду определить степень опьянения было сложно.

– Кофе налей!

Пока закипал чайник, пока насыпала кофе – Соболева решила, что растворимым обойдется, не варить же этому медведю! – на кухне висело тягостное молчание. Бирюк изучал ее, следя за каждым движением, а она двигалась, словно во сне, думая только об одном: что будет дальше?

– Вы мне угрожать пришли? – Алена едва слышала собственный голос.

– Тебе? Угрожать? – он раскатисто захохотал. – Велика персона! Я понять хочу: зачем все это? Ну, что город ваш, земля ваша – я читал. Тебе-то зачем?.. деньги? Ты ж птичка залетная, сибирская, тебе что в наших южных широтах? Твой личный интерес?

– Я журналист! – фраза прозвучала пафосно, может быть даже чересчур, Бирюку ее мотивов не понять: он мыслил исключительно материальными категориями.

Генерал отмахнулся только:

– Не гони пургу. Вы с Ринатом такой ушат грязи на меня вылили, что я до пенсии мундир не отстираю. Суда не боитесь? Ведь в газете ни одного правдивого слова нет, только сплетни и домыслы. Но вы, суки, так с действительностью все замешали, что ваша история больше на правду похожа, чем реальность. Заканчивайте с этим, по-хорошему прошу!

Закипающая внутри злость позволила мыслить необычайно ясно.

– Вот в суде и встретимся! – отрезала Соболева. – У меня есть, что сказать. И у меня, и у свидетелей.

– Какие свидетели? – Бирюк стрельнул глазами. – Юшкевич, которого из органов на пенсию турнули вместо того, чтоб на зону отправить за самоуправство? Он не рассказал тебе, что его бойцы по его же приказу похитили человека, двое суток держали взаперти, пытая, а затем на улице бросили, где он от полученных побоев и скончался? Нет? Не рассказывал? То-то!.. Или эта, как ее, девица из банка… Так она, что хочет, то и поет. Ей бы только себя обелить! Судимость есть, на работу не берут. Вот и приходится оправдываться.

– А как же предправления банка? Сам в петлю прыгнул?

Генерала аж передернуло.

– Ты что, сука, жмура еще на меня повесить хочешь? Там Кипр, а не Россия. Моей власти никакой. И не надо из меня монстра и убийцу делать. За базар отвечать придется!

– Надо будет – отвечу!

Бирюк кивнул и поднялся, поняв, что продолжать разговор бессмысленно: Соболева до последнего останется при своем мнении.

– Ответишь. Последуй совету: кончай с этим делом. Не бейся головой о стену – лоб расшибешь.

– Вы закончили? – ее трясло от его самоуверенности, граничащей с наглостью.

– Закончу! – он цепко схватил Алену за запястье и подтащил к себе так, что она почувствовала его дыхание, увидела обезумевшие глаза. – И Ринату передай, что если ваша кампания продолжится, то трахать тебя ему нечем будет. Никакие высокие покровители не помогут!

Вывернувшись, она отскочила в сторону, потирая руку, на которой от сильного хвата расползался лиловый синяк.

– Убирайтесь!

Генерал стоял посреди кухни с сальной улыбкой на губах.

– Обязательно. – Он мерил ее взглядом, от которого у нее похолодело внутри. –

Отодрать тебя прямо здесь на столе, чтоб знала, на кого тявкаешь.

Не сводя с него глаз, Алена нащупала на столе нож, сжав его в руке.

Не решившись искушать судьбу, Бирюк отошел к двери, посмотрел на часы:

– Утренний «Колокол» еще не сверстали. В нем должно появиться опровержение.

Если нет… Я от вас камня на камне не оставлю! Пожалеете, что на свет родились.

Он пнул ногой табурет, который с грохотом рухнул на пол, и, не прощаясь, ушел.

Только когда дверь за ним затворилась, Соболева поняла, насколько была напугана. Ее трясло, трясло так, что не получалось взять в руки стакан с водой, прикурить сигарету.

Трясло от страха за свою жизнь и трясло от обиды, что записал генерал ее в подстилки к главреду.

Когда успокоилась, часы показывали четвертый час. Надо было спешить, чтобы успеть. Номер наверняка уже в работе, если еще не готов.

Позвонила Салехову, прекрасно понимая, что не обрадуется ночному звонку.

Ответил заспанный голос, явно не готовый к деловому совещанию.

– Ринат, у меня сенсационный материал!

– А до утра нельзя подождать?

– От меня только что вышел генерал Бирюк.

Главред молчал несколько секунд, показавшихся вечностью.

– Хорошо. Через полчаса в редакции!

Отложив трубку, Алена присела за стол. Теперь генералу уже ничто не поможет.

Статья, подкрепленная его угрозами, нанесет серьезную брешь в обороне и обезопасит ее от излишних нападок. Вряд ли он рискнет прессовать кого-либо после публикации.

Покрутив в руках диктофон, она нажала на воспроизведение, заново прослушивая разговор. Все-таки включить диктофон перед началом беседы было единственно верным решением. Но узнай генерал, что его пишут, не сносить бы ей тогда головы.

Утренний «Колокол» вышел с очередной фотографией генерала в парадном мундире и стенограммой ночной беседы. Аудиозапись выложили на сайте, где любой желающий мог ее прослушать. Без комментариев. Пусть читатели сами делают выводы. Никто не испытывает восторга, что подобные люди находятся у власти, вершат человеческие судьбы. Само собой, опровержение размещать никто и не собирался, так что Алена ждала следующего хода от генерала Бирюка.

Не дождалась!

Ринат Халикович где-то странствовал полдня, а когда вернулся, позвал к себе в кабинет.

– Только что опять был у губернатора. Ножками топает, последние волосенки на себе рвет. Кричит, что я подставил его сильно, не уведомив своевременно о попавших в мои руки материалах. Ему сверху звонят, пеняют, что не уследил за краем, распустил подчиненных.

В ответ Соболева только развела руками:

– А что делать? Если бы вы ему вовремя сказали, что бы изменилось?

– Все! – главред рубанул ладонью по воздуху. – Материал никуда бы не пошел.

Губернатор его ни за что бы не одобрил. Вряд ли у кого в крае сил хватило бы, чтобы Бирюка свалить. А ты смогла. Молодец! Признаюсь честно: не ожидал.

– С вашей помощью и вашей поддержкой.

– Не стоит скромничать, Алена. Ты это дело раскопала и довела до конца. Так что поздравляю, ты провела успешное расследование. Первое в твоей практике?

– Да, – она почувствовала, как от похвалы по телу растекается теплая волна и приливает к щекам, обагряя их румянцем. – Что будет дальше с генералом Бирюком?

Салехов пожал плечами.

– Губернатор о начальнике ГУ МВД очень нелестно отзывался. Раньше обнимались и водку вместе пили, а теперь дорожки разошлись. Это показатель. Никто в администрации с ним ничего общего больше иметь не хочет – запачкаться боятся. Но Всеволоду Матвеевичу теперь не до того. Говорят, его в Москву срочно вызвали, приказ об отстранении от должности на столе у министра. Слухи, конечно. А вот то, что его срочно госпитализировали с сердечным приступом, не подлежит никакому сомнению. Не знаю уж, симулировал он свое состояние или и правда прихватило, но от нас, думаю, отстанет.

Не до того теперь генералу…

Он ободряюще улыбнулся.

Еще некоторое время главред интересовался, чем она планирует заниматься дальше, какую тему собирается разрабатывать. По законам медиабизнеса нельзя останавливаться на достигнутом, надо идти вперед. Бежать, карабкаться в ледяную горку – только так возможно удержать читателя.

Напоследок Ринат сказал:

– Завтра празднуем возрождение «Колокола». Вечером жду всех сотрудников редакции в «Гранд Парке» на Ермолова. Столики уже заказаны…

10

«Гранд Парк» – элитный клуб в центре Южноморска, излюбленное место отдыха богатых и успешных – гремел децибелами ритмов и тонул во всполохах фосфорицирующих огней.

Впервые за долгое время Алена Соболева почувствовала себя не просто комфортно, а органичной частью рабочего коллектива. Ее приняли в команду. Не главред, а коллеги. Без всякой зависти и заискиваний поздравляли с успешными материалами, не на шутку зацепившими читателей, поднимали тосты за профессиональный рост, за «Колокол», за Рината Халиковича, сумевшего собрать всех под одной крышей и заставить продуктивно работать.

Горячительные напитки лились рекой, столы ломились от яств, оплаченных Салеховым. Активные обсуждения, жаркие споры, анекдоты на грани и за гранью, сдобренные звонким смехом, не умолкали не на минуту. Мужчины были верхом галантности, женщины кокетничали и флиртовали. Теплая атмосфера дружеского коллектива под звуки музыки в радужном освещении ночного клуба.

Едва ли кто из сотрудников и сотрудниц редакции мог похвастать, что является завсегдатаем «Гранд Парка». Заведение было не просто дорогим, а чрезвычайно. Для тех, кто достиг вершины благосостояния.

Среди мажорной молодежи в фирменных шмотках, папиков с лопатниками и искательниц приключений из разряда «баба ягодка опять», облаченных в пошитые на заказ наряды, высматривающих из-под длинных ресниц юных спутников, коллектив «Колокола» выглядел, как монах на карнавале в Рио, увлеченный празднеством. Не обращая внимания на окружающих, коллеги ели, пили и развлекались на полную катушку, точно в последний раз.

Отвлекая Алену от праздничного стола и праздных разговоров, к ней подошел Вадим Крюков, преданный делу коллега и верный в ее изысканиях помощник:

– Потанцуем?

Он стоял и неуверенно хлопал ресницами, ожидая ответа. Глаза жадно горели, щеки румянились от алкоголя, вселившего в него толику уверенности.

Они кружились в танце, прижавшись друг к другу, Вадим шептал на ухо какие-то слова, а от ее взора не могло укрыться, как пара светских львиц неопределенного возраста с броским макияжем, внимательно следили за ними. За ней – с нескрываемой ненавистью, а за Вадиком – с вожделением.

Музыка и исполнители сменялись, а они не покидали танцпол. Вадим крепко и нежно сжимал Алену в объятиях, и ей было хорошо. Просто хорошо, как в далекие годы, когда еще школьницей ходила на дискотеки, отдаваясь танцу с головой. Вся вселенная сжалась до размеров пары, до невидимой глазу сферы, в которой они плавно двигались под незабываемый голос Уитни Хьюстон. Больше нет ничего, кроме двух душ, связанных волшебством ритма. Друзья!

Дальше она даже не успела сообразить, что происходит. Руки, мягко придерживающие талию, скользнули вниз, губ коснулись влажные губы с привкусом табака и алкоголя, а вниз живота уперлась твердая и жадно пульсирующая плоть.

Сладострастная дымка забытья мигом рассеялась, возвращая к реальности. Открыв глаза,

Алена удивленно уставилась на Вадима.

Нет, не друзья! Иное.

Все это было вполне предсказуемо, но все же произошло неожиданно. Словно пыльным мешком по голове огрели. Она никогда не расценивала его как мужчину, даже несмотря на сегодняшний аромат «Эгоиста», без сомнения подчеркивающий его индивидуальность.

Вадим хлопал глазами, испугавшись собственного порыва, прекрасно понимая, что перешел ту единственную грань дозволенного, отделяющую дружбу от сексуального партнерства. Не совладал с эмоциями и гормонами, и теперь не знал, что предпринять.

Пока Алена приходила в себя, судорожно прикидывая, как выйти из ситуации, он отступил назад, нервно хватая ртом воздух, буркнул под нос что-то вроде «извини!» и кинулся прочь, оставив ее одну.

Хьюстон закончила исполнять «I will always love you», уступив место Тому Джонсу с его хитом «Sex bomb», а она вынуждено вернулась к столикам, где коллеги безудержно предавались чревоугодию.

На душе стало гадко и мерзко.

Рядом села Света Малышева, светский хроникер «Колокола».

– Ты прямо в лице изменилась, Аленка. – Она держала в руках бокал «Мартини», маленькими глотками смакуя содержимое. – С чего так переживать? Отойдет. Мы все кому-то отказываем, а кто-то отказывает нам. Такова жизнь!

Прекрасно осознавая правильность ее слов, Алене все же было не по себе. Вадим – совсем еще мальчик, скромный и неискушенный, незащищенный от разного рода напастей, открытый и бескорыстный.

Словно читая мысли, Светка продолжила:

– Так понемножку опыта и наберется, – она тихонько хихикнула. – Не давать же каждому встречному, боясь его обидеть.

– Он друг, – не понятно для чего урезонила Соболева.

Малышева долго смотрела ей прямо в глаза, прежде чем заметить:

– Ну, друг. И что? – она изобразила на хмельном лице подобие серьезной маски, и назидательно сказала, – всем давать – сама знаешь – кровать сломается! Да и не чета он тебе… или ты ему… Ему школьницу надо или вон, – ее глаза указали в сторону хищниц. –

А мы с тобой иного полета… Давай выпьем!

Света протянула бокал, собираясь плеснуть в него «Мартини».

– Может, водки?

Соболева искренне надеялась, что от рюмки ее отпустит, и тяжесть от случившегося упадет с души. Сменив тему разговора, они переключились на Светкину личную жизнь.

Говорила она охотно, не таясь, словно открыв ворота шлюза длительного молчания.

Перемыли косточки бывшим и нынешним поклонникам, погоревали о несостоявшемся браке – жених сбежал, едва узнав, что невеста беременна. Обсудили главреда, с которым, оказывается, у нее был роман всего на одну ночь, но с которым она не может расстаться по сей день, продолжая трудиться в «Колоколе». Короче, обычные бабские сплетни, под которые очень хорошо пьется.

В определенный момент поняв, что спиртное в организме достигло максимально допустимого уровня, Алена предложила пройти проветрится и перекурить.

Широкая застекленная терраса удивительным образом пустовала. Сквозь открытое окно врывались порывы холодного колючего декабрьского ветра, который сейчас не столько пугал, сколько бодрил и приводил в чувство. Справа вдали, в ночной мгле фосфорицировала безграничная морская гладь, слева возвышалась черная стена горного хребта, а между ними горел фонарями и неоновыми вывесками ночной проспект, от которого, словно ветви кипариса, в разные стороны разбегались широкие и узкие городские улицы.

Южноморск, как и положено мегаполису, не спал ни днем, ни ночью.

– Вы позволите?

Отвернувшись от окна, Алена увидела высокого, атлетически сложенного молодого человека в темно-сером с металлическим отливом костюме, кипельно белой сорочке с голубым шелковым галстуком. Волосы, некогда прилежно уложенные на косой пробор, немного растрепаны, так что челка спадала на лоб, бровь рассечена старым шрамом, глаза загадочно мерцали в приглушенном свете террасы, а на лице блуждала едва уловимая улыбка.

Обаятельный и привлекательный, богатый и успешный. Намек на увлекательное приключение, но…

Это «но» окатило Соболеву ушатом ледяной воды. Она уже видела мужественное с правильными чертами лицо и пронзительный взгляд поражающих глубиной глаз. В папке, полученной от главреда в Питере, лежала фотография с именем «Роберт Моисеев». Тот, кого она долго и безуспешно искала!

В туфлях от Silvano Lattanzi, золотых часах Patek Philippe и с большим сапфиром на мизинце левой руки. Весьма дорого и слишком броско. Ногти ухожены, а щеки выбриты до синевы. Он очень дорожит своей внешностью и наверняка уделяет ей много времени.

Разговор завязался сам собой. Две сногсшибательные молодые женщины немного подшофе не могли не заинтересовать известного ловеласа, и господин Моисеев ошибочно посчитал их легкой добычей. Но Алена слишком хорошо знала, с кем имеет дело, чтобы быть падкой на хруст купюр и золотые побрякушки. Потому заинтересованность проявила, но без излишеств, взяв определенную дистанцию. В женщине должна оставаться загадка, которую ему предстоит разгадать – такова легенда на сегодня.

Света же щебетала без умолку.

На удивление, новый знакомый оказался неплохим собеседником. Ироничным и эрудированным. Тактичным. Поначалу не позволял себе никаких вольностей ни на словах, ни во взгляде. Для себя Соболева сразу определила, что, несмотря на известную биографию, никакой Финансовой академией в его жизни и не пахнет, в лучшем случае – среднее специальное, а то и просто среднее, но это не мешало ему быть от природы завидным рассказчиком и приковывать внимание к себе. Он искрометно шутил и делал ненавязчивые комплименты. Он умел очаровывать женщин. Такому не учатся, с этим рождаются.

В клубе Роберта Генриховича Моисеева не только знали, но и уважали, от того оказаться в его обществе было вдвойне приятнее. По взмаху руки прямо на террасе появился импровизированный столик под белой скатертью, на которой, словно из ниоткуда, появился крепкий алкоголь, коктейли и фрукты.

Моисеев неспешно и увлекательно говорил о забавных случаях из жизни, смешных привычках друзей и знакомых, собственных глупостях, непременно вызывавших добрую улыбку. Философствовал об одиночестве и тяге индивидуума к общественной жизни. О моногамности и полигамии. Несомненно, большая часть являлась домашними заготовками, но с его губ звучало вполне достоверно. Ему хотелось верить.

Алкоголь снимал последние барьеры, раскрепощал и пробуждал инстинкты.

Отчетливо видя, что интересует Роберта гораздо больше, нежели Света, Алена прекрасно понимала, что если поддастся сейчас безудержному магнетизму таинственных глаз, то больше его не увидит. Ему требовалась женщина для разового секса, а ей нужна информация, нужны детали, необходим диалог. Потому он должен жаждать встреч, искать и не находить, а не просто захотеть зажать в углу и насытиться.

Пьяно улыбаясь, Света оперлась на столик, стараясь сохранить равновесие. Ее блузка, расстегнутая по самое некуда, аппетитно обнажала пышную грудь, затянутую в кружевной лиф. Продолжая рассказывать историю Алене – Малышева уже плохо воспринимала слова, – Роберт, тем не менее, жадно косился на аппетитные формы.

Его возбуждение росло. Света была доступнее, но Алена – желаннее. И он, тоже прилично выпивший, старался не ошибиться в выборе.

– Еще по одной? – Моисеев поднял зажатый в руке стакан виски. – Давайте, девчонки, ночь только начинается!

Перспектива развития событий Соболеву прельщала все меньше.

Малышева, не дожидаясь остальных, парой глотков осушила бокал очередного коктейля, встретив два укоризненных взгляда.

– За любимых и желанных женщин. Чтобы всегда рядом с вами было плечо, на которое можно опереться.

Роберт лукаво улыбнулся и проследил, чтобы Алена выпила все до дна, пожирая глазами обеих женщин.

Света пьяно икнула, прикрыв рот ладошкой, вздрогнула, лицо ее побледнело, она обвела все вокруг невидящим взором и, ничего не говоря, плотно сжав губы, кинулась в сторону туалета, придерживаясь за стену. Ей стало плохо.

– Сломалась, – сочувственно констатировал Роберт.

Он чиркнул передо Аленой зажигалкой, позволив прикурить.

– Ко мне? Продолжим в домашней обстановке…

Соболева закрутила головой из стороны в сторону: на кого я подругу-то оставлю?

Сам же видишь, что ей совсем худо! Про себя же думала, как деликатно вырваться из аркана, чтоб не обрубить концы.

Роберт пожал плечами.

– Куда она денется? Вы ж компанией отдыхаете – не потеряется.

Жадный взгляд красноречиво показывал, что отказывать ему бессмысленно: уж если решил, то своего добьется обязательно. А решительности ему не занимать.

Роберт подошел вплотную так, что Алена в полной мере ощутила его возбуждение, увидела серую бездну выразительных глаз, ощутила сбивчивое дыхание, почувствовала его мужской запах. Передо ней стоял уже не просто мужчина. Самец. Энергия которого бьет фонтаном.

Его руки мягко и властно легли на ее бедра, предвещая дальнейший исход.

– Если не хочешь домой – здесь есть номера.

Он шептал, но не спрашивал и не предлагал. Он утверждал.

Попав в умело расставленные сети, Алена осознала, что пала жертвой собственной глупости. Дрожь от страха перед неминуемым финалом он воспринял как неуемное желание. Оставался шанс, один из тысячи, что удастся вырваться из цепких объятий.

– Мне надо проверить подругу, – она наивно захлопала ресницами, аккуратно высвобождаясь от назойливых рук, – и носик припудрить…

Не дожидаясь ответа, кинулась к двери туалета, за которой недавно скрылась Малышева, как к спасательному кругу, надеясь выиграть хоть немного времени. Может,

Роберт остынет и даст уйти?

Но Моисеев не намеревался больше терять ни минуты. Он просто решил взять то, чего жаждал больше всего. Не спрашивая и не дожидаясь ответа.

Едва прикоснувшись к ручке двери, Алена почувствовала, как сильные руки подхватили ее за талию и внесли внутрь, не позволив развернуться. Тяжелое мощное тело вдавило хрупкий девичий стан в стену. Света, застывшая возле раковины, с изумлением уставилась на происходящее, испуганно захлопала ресницами и поспешила ретироваться.

Чувствуя пьяное дыхание и ладони, не гладившие, а похотливо мявшие нежное тело,

Соболева даже не смела повернуться. Кричала и звала на помощь, но не слышала себя.

Билась в истерике, стараясь вырваться из цепких пут, ощущая липкие прикосновения, поцелуи горячих и от того еще более отвратительных губ.

Его руки не оставляли интимных мест, она чувствовала их на плечах, груди, животе, бедрах и спине. Схватив ее за распущенные волосы, с хрустом в шейных позвонках оттянул голову назад и впился в уста, стараясь языком проникнуть в рот. Со звериным ревом задрал платье, пытаясь справиться с нижним бельем.

Благо, что Моисеев был сильно пьян и еще сильнее возбужден. Потеряв координацию и запутавшись в складках одежды, он безуспешно пытался одной рукой удержать жертву, а другой – освободить себе путь.

Каблук подломился и, потеряв равновесие, Алена рухнула на пол, тщетно стараясь найти опору. Тупой болью отозвался бок, и заныло ушибленное колено. Она видела перед собой звериный оскал и обезумевшие глаза совсем недавно галантного кавалера. Ноздри его раздувались, тело, серой скалой возвышавшееся надо ней, дрожало, руки торопливо расстегивали ремень на брюках.

Когда он извлек на свет свое полностью готовое к бою достоинство, ей не осталось ничего, кроме как сжаться в комок. Поняла, что все. Закрыла глаза и, накрыв голову руками, смирилась с участью, чувствуя, как лоскутами трещит бездушно раздираемое платье. Избежать уже ничего не удастся.

Превратившись в старую тряпичную куклу, которую рвут в разные стороны, она отдалась в руки судьбы, читая про себя давно забытую молитву к Пресвятой Богородице, которой в далеком детстве научила ее бабушка.

Надо же, слова сами пришли в голову в критический момент!

Отстранившись от мира и провалившись в забытье, Алена не видела происходящего.

А стоило бы!

Хлесткие обжигающие пощечины вернули ее к реальности. Одна, вторая, третья.

Открыв глаза, как в тумане увидела перед собой не пышущего злобой насильника, а сосредоточенное лицо Рината Салехова. Рядом с ней, на том же кафельном полу лежал Роберт Моисеев, не подававший видимых признаков жизни, из разбитого носа сочилась кровь. Зрачки закатились, так что видны были только белки – ужасающее зрелище.

За Салеховым толпились люди, слышались напряженные голоса. Но все это было неважно. Перед ней склонился спаситель. Как много хотелось ему сказать, о скольком поведать, но слова застряли где-то внутри, стыдясь выйти наружу.

Ринат рванул ее на себя, укрыл наготу своим пиджаком и спешно повел к выходу, обняв за плечи.

В душном салоне такси, которое везло их по ночному Южноморску, Алену трясло.

Причем, чем дальше отъезжали от клуба, тем сильнее становилось нервное напряжение.

Шок отпустил, и стало действительно страшно. Омерзительно оттого, что едва не оказалась добычей насильника. Пришло отвращение к собственному телу, которого касались грязные руки. Ее точно опустили в выгребную яму, доверху заполненную нечистотами. Грязь забивала поры, ноздри, мешая дышать, ощущалась на губах, вызывая рвотные позывы.

Прижавшись к Ринату, она боялась отпустить его и вновь попасть в лапы к беспринципному тирану и изуверу. Уверенность, что рядом с ним не случится ничего страшного, быстро укоренилась в сердце. Он был силен и спокоен. Не сомневался, что поступил правильно.

Только когда за спиной захлопнулась входная дверь квартиры, Алена немного успокоилась.

Рядом был только он. Единственный достойный мужчина.

Они ничего не говорили, этой ночью им не нужны были слова.

Ее неумолимо тянуло к нему, а его – к ней. Не в силах противостоять зову плоти, две одинокие души кинулись в объятия, осыпая тела поцелуями. Как жадные до любви и ненасытные школьники.

Дома Ринат ориентировался вслепую. Со свойственной только ему лаской обработал ушибы и ссадины, а затем отнес в душ. Долго и терпеливо тер губкой нежную кожу, пышной белой пеной с ароматом сирени смывая грязь недавних событий. Вместе с тугими струями воды уходили воспоминания, и тело наполнялось легкостью и спокойствием. Его мягкие и сильные руки, круговыми движениями мылившие уставшие плечи, налившуюся грудь и по животу уходившие все ниже и ниже, распаляя желание и дарившие негу, совсем не походили на жесткие и беспардонные руки Моисеева, о которых было омерзительно вспоминать.

Заботливо завернув в мягкое полотенце, Ринат подхватил ее на руки и отнес в спальню.

– Ты хочешь этого? – его глаза наполнялись нежностью, и она видела в них все невысказанное.

Сил не было отвечать. Охватив его шею руками, Алена притянула желанного мужчину к себе. Нагое очистившееся тело, распаленное горячей водой и едва заметными прикосновениями, жаждало любви, хотело отдаться воле чувств, спешило поделиться наслаждением, тянулось навстречу страсти.

Они слились в чувственном танце, в сплетении тел, в полете душ, в феерическом взрыве эмоций. Его энергия волна за волной накатывала на нее, рассыпаясь мириадами радужных брызг, возносила и дарила возможность воспарить над землей. Словно морской прибой безудержно набегает на сушу, омывает буруны, лижет белыми барашками пены прибрежный песок, так же и Ринат не отпускал Алену из своих объятий. Он бросался вперед, манил, дразнил и заигрывал, вызывая безудержное желание, потом отступал, заставляя страдать от отчаяния, чтобы затем вновь кинуться на штурм, раздирая ее на части.

Совместное безумие продолжалось несколько часов, а затем все успокоилось. Пыл угас, и волны отступили. Ветер стих, и Ринат быстро уснул. А Алена лежала, глядя на его умиротворенное сном лицо, и была благодарна. Благодарна за то, что не бросил на холодном кафеле женского туалета в «Гранд Парке», не позволил надругаться над душой и телом. И только!

Сексуальное удовлетворение быстро уступило место досаде. Когда пелена экстаза спала, она увидела в своей постели чужого мужчину. Мужчину, с которым расплатилась ночью безудержного секса за оказанную услугу. Больше между ними ничего нет и не было.

Погрузившись в пучину тревожного сна, она не заметила, как ранним утром Ринат тихо собрался и покинул квартиру.

11

Редакция гудела, как растревоженный осиный улей. Подобной динамики здесь никогда еще не наблюдалось. Короткие приветствия, пространные жесты – и каждый погружается в свои дела. Крики, указания, обмен мнениями, стук быстрых пальцев по клавишам клавиатуры, телефонные звонки. «Губернский колокол» обрел новую жизнь и безоглядно несся в будущее.

Главред потребовал Соболеву к себе в кабинет.

– Влипли мы с тобой, Алена, по самое некуда, – начал он без церемоний. – Боюсь, что конфликт с генералом покажется цветочками по сравнению с отправленным в нокаут Моисеевым. Дешевле было отдаться ему, чем теперь расхлебывать…

Услышав подобное признание, она бросила на Салехова гневный взгляд. Ринат Халикович продолжил ледяным тоном:

– Просто хочу, чтоб ты понимала происходящее. Роберт обид не прощает. Он – хозяин жизни. По крайней мере, здесь, в Южноморске. В идеале, нам с тобой следовало бы свалить на время куда-нибудь из края. Подальше. Куда он свои длинные руки не дотянет.

Ведь не простит, сука! Тебя, Алена, за то, что посмела отказать. А меня, – он развел руками и горько ухмыльнулся, – за то, что по морде съездил. И кому больше достанется – еще вопрос!

Глядя на шефа, она отметила напряжение в глазах и нервный изгиб краешков губ.

Неужели и правда боится?

– Жалеешь? – Алена не сводила с него глаз.

Салехов вскинул брови.

– О том, что ввязался? Нисколько! Я не латентный пофигист и женоненавистник, считаю, что при любом раскладе руку на женщину поднимать нельзя, а уж тем более насиловать… Я на пацанских понятиях рос, сегодня это уже не модно. На место зарвавшегося нувориша давно поставить следовало. Только, боюсь, что он не понял, с чего нос ему сломали, и уроков из произошедшего не извлечет. А вот поквитаться захочет.

Обязательно.

Мысли в голове бегали, но разумного решения не находилось. Ринат Халикович говорил дальше:

– Я за тебя боюсь. Сам-то как-нибудь отобьюсь, а к тебе же охрану не приставишь.

Может, съездишь куда-нибудь, развеешься? Домой, к родителям? Давно их не видела? За пару месяцев я постараюсь разрулить ситуацию, может, договориться с Моисеевым по тебе получится. Мне-то все равно не сдобровать – ребра да ноги сберечь не удастся, поломают в воспитательных целях. А тебе, Алена, бежать надо от греха…

Самоотверженность Рината поражала: он не только безоглядно кинулся на помощь в «Гранд Парке», но и сейчас, отдавая себе отчет о всей опасности сложившейся ситуации, стремился прежде всего вывести ее из-под удара.

– Неужели ничего нельзя сделать? – Алена переживала не за себя – за него. Она-то птичка вольная, кочевая. Ей везде хорошо будет, где занятие найдется. А Ринат? Все, что у него есть, связано с Южноморском. Труд всей жизни – «Губернский колокол» – его в бумажку не завернешь и в карман не спрячешь. С собой из края не заберешь, не вывезешь.

Ринату-то деваться некуда. Он не будет начинать жизнь с чистого листа, не побежит сломя голову спасать собственную шкуру. Выхода нет – будет сражаться до конца.

– Ничего! – отрезал главред. – Против танка с зубочисткой не попрешь.

– Но есть же милиция… – неубедительно протянула Соболева и, запнувшись, поправилась, – то есть полиция. Что, если я напишу заявление…

В ответ Ринат раскатисто захохотал – сказывалось напряжение последних рабочих дней, приправленное рукоприкладством в «Гранд Парке».

– Заявление?! – он захлебывался от смеха, – после того, что мы с тобой наворотили?!

Нет, по закону, конечно, ты не только имеешь право обратиться в правоохранительные органы, но и как ответственный гражданин просто обязана это сделать. Обязательно!

Чтобы навсегда упечь преступника на нары… Это в теории. А де-факто, после того, как мы отправили главного полицмейстера края на больничную койку, ты думаешь, нам кто-то поможет? Да тебя твои вчерашние приятели из органов за версту обходить будут, потому что ты на святое покусилась. Не потому, что генерал в вверенном ему ведомстве авторитетом пользовался, а потому, что честь мундира затронута. Ты сор из их избы наружу вымела, на всеобщее обозрение, а воняет он – сама знаешь…

– Но есть же варианты…

– Варианты? Какие?

– Ну… губернатор, например, – жалко промямлила Алена.

– Губернатор… – Салехов задумчиво потер переносицу, – губернатор…

Ей показалось, что впереди забрезжил луч надежды. Спасительная соломинка, за которую можно зацепиться и выбраться из водоворота захлестнувших их событий.

– Не вариант! – главред хлопнул ладонью по столу. – Мы и ему кровь попортили своими публикациями. Так что видимость бурной деятельности он, может, и создаст, но сильно заступаться не будет. Он очень на тебя зол, что всю кашу заварила, и с удовольствием посмотрит, как нас с тобой шакалы растерзают. А затем, конечно, выступит с изобличительной речью и, возможно, даже образцово-показательно выпорет виновных.

Таким образом, собственный статус-кво восстановит и от нас с тобою избавится.

– Избавится? – она судорожно сглотнула, постепенно начиная сознавать, в какое дерьмо вляпалась. – То есть ты хочешь сказать, что нас могут… – последнее слово застыло у нее в горле.

Угроза, нависшая над головой, вдруг стала осязаемой. Занявшись журналистскими расследованиями, она никогда раньше не задумывалась о возможных рисках. Нет, думала, конечно, даже оценивала как-то, но они никогда не выглядели столь реалистичными. Это была игра, своего рода охота, когда адреналин у охотника, идущего по следу, застилает все чувства и разум. Да, она всегда знала, что журналистов убивают, а в России убивают на много чаще, чем в любой другой цивилизованной стране, но это было не про нее. Где-то там, далеко, по телевизору, в другой жизни.

Даже когда генерал Бирюк пришел к ней в дом и угрожал, ей не было так страшно.

Несмотря на все изыскания, где-то в мозгу сидело успокоительное: генерал – представитель власти, он не может открыто творить беспредел.

Теперь же стало действительно жутко. Неужели с ними могут расправиться?

Салехов кивнул головой.

– Могут. – Говорил он тихо, но каждое слово эхом отдавалось в мозгу. – Пойми, я не знаю, на какие поступки отважится Моисеев. Но, чтоб ты понимала, Роберт человек сволочной и злопамятный. Он не умеет прощать обид. Последнее слово всегда остается за ним. Это аксиома, с которой давно смирились в крае. Чтоб спастись, тебе надо бежать.

Укрыться хоть на время. Когда все пройдет, я дам тебе знать, и если будет желание, сможешь вернуться к работе в «Колоколе». Мы встретим тебя с распростертыми объятиями. Отправляйся домой, на родину, до весны. Вернешься в Южноморск летом, в сезон: солнце, море, пляж…

– А ты? – на ее глазах навернулись слезы.

Собравшись с силами, главред задорно подмигнул.

– Где наша не пропадала! Я выкручусь, Аленка. И тебя спасу! Только время дай. Все будет хорошо.

Все-таки не перевелись еще на Руси настоящие мужики. Сильные, крепкие и самоотверженные.

– Так ты его знаешь?

Ринат Халикович стер с лица ободряющую улыбку, глубокая морщина прорезала его лоб над переносицей. После длительного молчания произнес:

– Все, кто работает в крае, знают Роберта Моисеева. Лично я с ним не знаком, но наслышан. И могу сказать, что не испытываю никакого желания завязывать знакомства.

Где-то глубоко внутри зажглась искра профессионального любопытства. Разговор начинал перетекать в давно интересовавшее Соболеву русло.

– Прямо скажу, на Крестного отца он не тянет, – высказала она свое мнение, стараясь подтолкнуть Салехова к откровенному разговору.

– Да ну, – отмахнулся он. – Какой, к черту, Крестный отец! Шушера мелкая, но с понтом. Табаки при Шер-Хане.

– И поэтому нам стоит его бояться?

– Стоит! – кивнул Ринат. – Еще как стоит! Да, сам он из себя ровным счетом ничего не представляет. Мажор, хотя считает себя, конечно, семи пядей во лбу. Успешный бизнесмен, – прозвучало с иронией, – влиятельная личность. Только все его влияние – заслуга высоких покровителей, – он указал пальцем наверх, – как и весь липовый бизнес.

Только щеки надувает от собственной значимости и творит, что хочет. Связываться с ним – себе дороже. Ведь он – Фунт, зиц-председатель. Помнишь, в «Золотом теленке» Ильфа и Петрова? Его задача ширмой быть, на себя все взять в случае кипеша. Но про кипеш мало кто думает. Пока бабки рекой текут, кого волнует мера ответственности?

– И поэтому нам стоит его бояться? – настойчиво повторила Алена вопрос, чувствуя, как увлекает ее любопытство.

– Стоит! – в тон ей ответил Ринат Халикович. – Ты не понимаешь, с кем мы связались. Моисеев – не оборотни в погонах, про которых ты писала недавно. У тех есть хоть какое-то понимание об облико-морале. Моисеев – беспредельщик! Хуже того, он – беспредельщик при бабках и хорошей «крыше». Для него человека грохнуть, что таракана раздавить. Не самому, конечно. Для того специально обученные люди есть. Но перечить ему – себе дороже. Потому-то и бегут все от него, как от огня. Стоит только ему свой интерес в деле показать, как конкурентов точно ветром сдувает. Жить-то все хотят. Ведь бизнес не его, де-факто, а Налима. Знаешь такого?

Она кивнула: как не знать. Сергей Иванович Налимов – теневой хозяин Южноморска и окрестностей. Несмотря на то, что уже некоторое время проживает за границей – величина, с которой вынуждены считаться даже власть имущие. И злосчастный «Гранд Парк», в котором произошел конфликт, подконтролен именно ему.

– Вот! Моисеев на хозяйстве у Налима сидит, проекты отдельные в крае курирует. А для пущей убедительности полномочия ему даны практически безграничные. И бригада в помощь… Мальчик, конечно, зарываться со временем стал, беспредельничать, упиваясь собственной вседозволенностью – не мне тебе рассказывать, – но он на хорошем счету у шефа, так что тот на многое глаза закрывает, прощает. Предпочитает не резать курицу, несущую золотые яйца. Чувствуя за собой всю мощь авторитета Налима, Моисеев ведет себя, как заблагорассудится.

Соболева удивилась:

– За что такие преференции?

– Деньги для Налима лопатой гребет, – пояснил Ринат Халикович. – Деталей не знаю, там с бюджетом замуты какие-то.

Она подалась вперед, приготовившись внимать сказанному, но главред замолчал.

– Талант? – задала наводящий вопрос.

– Какое там, – Салехов небрежно отмахнулся. – Оказался в нужное время в нужном месте. Везение и только.

– Он мне про диплом красный рассказывал…

Главред кивнул.

– Ага. Он вообще любит кичиться «собственными» достижениями. Только в Москве впервые оказался много позже, чем дата окончания ВУЗа в дипломе значится. В девяностые худо-бедно школу закончил, загремел пару раз в милицию за хулиганку, как-то с налимовскими ребятишками подвязался. Говорят, барсетками промышляли одно время.

Позже, когда шеф на новый уровень вышел, стали первые финансовые махинации мутить.

Фунт им нужен был, чтоб бабки прокачивать через подставные конторы. Тут возникла персона Моисеева – парня недалекого, но исполнительного. Его и взяли на работу. Тогда, наверное, и думать не думали, что направление перспективным окажется. Но бизнес прачечных – бабки они тоннами мыли – быстро в гору пошел, а с ним и карьера Роберта Моисеева. Потихоньку он от сопровождающих избавился – кого подставил, кого утопил – а сам на плаву остался, в собственных глазах вырос. А чтоб образ делу соответствовал,

Налим ему диплом Финансовой академии купил (в Академии и знать не знают о своем выдающемся выпускнике). Время пройдет, еще и корочку Гарварда подделают… Только достижения в бизнесе Налиму принадлежат, а мальчик по скудоумию их в свой актив записывает. Парит в облаках.

– Интересный персонаж, – задумчиво протянула Алена, чувствуя, что медленно, но верно дело сдвинулось с мертвой точки.

– Отморозок! – отрывисто бросил Салехов. – Налим на все пойдет, чтоб Моисеева защитить. Там миллионы зелени на кону. Так что мне башку свернуть постараются за то, что руки себе распустить позволил, а тебе укрыться надо, так как яблоком раздора послужила.

Пока он говорил, Соболева уже прекрасно понимала, что нигде прятаться не будет.

Первоначальный страх отступил, оставив место журналистскому рвению и обостренному чувству справедливости. Сволочь, бандита, казнокрада и насильника Моисеева наказать надо. Да так, чтоб другим неповадно было. В этом состоит ее миссия в Южноморске.

Алена Соболева – журналист! А журналист должен говорить людям правду.

12

Как сказал редактор лондонской газеты «The Times» в далеком 1852 году: «Первая обязанность прессы – добывать самые свежие и самые точные сведения о происходящих событиях и немедля публиковать их, чтобы они стали достоянием всей нации». Алена усвоила это с институтских времен и всегда стремилась следовать словам, ставшим негласным девизом настоящих профессионалов от журналистики.

Но теперь к профессиональному любопытству добавлялось чувство самосохранения: чем быстрее ей удастся вывести местных заправил теневого бизнеса на чистую воду, тем скорее она окажется в безопасности. Стремительное бегство из Южноморска, предложенное Салеховым, представлялось не возможностью избежать расправы, а лишь откладыванием неминуемого финала на поздние сроки. Ее все равно найдут и поквитаются. Скоротечная история с генералом Бирюком показала, что надо первой наносить удар. Быстрый и точный.

Страх подстегнул работоспособность. И хотя против Моисеева найти ничего не удалось, на сцене коррупционного театра Южноморска возник еще один персонаж. Рубен Давлатян. Человек особых поручений. Коммерсант с загадочным прошлым и темным настоящим. Не бандит и не чиновник. Но, по слухам, та самая шестеренка в четко отлаженном часовом механизме, без которого работа будет парализована целиком и полностью. Если у вас возникла проблема с администрацией или криминалом, то вам, несомненно, к нему. Давлатяну по силам решить любой вопрос в Южноморске, при условии, что у просителя хватит денег.

Налим – Моисеев – Давлатян. Чем не преступное сообщество?

Быстро определив, кто способен предоставить наиболее полную информации и ответить на появившиеся вопросы, Алена набрала номер Александра Беловицкого. Кто, если не известный южноморский журналист может пролить свет на темные пятна событий, происходящих в крае в последнее время?

Встретились в телецентре. Он сразу задал четкие временные рамки.

– У меня полчаса, Алена. Ни секунды больше.

Соболеву не надо было просить дважды. Когда направление расследования четко определено, она посчитала себя вправе больше не скрывать интерес к отдельно взятым персонам на Южноморском олимпе. Всю дорогу формулировала вопросы, стараясь предугадать возможные ответы на них. Теперь оставалось узнать: на сколько суждения оказались правдивы.

Несмотря на ограниченность во времени, рассказывал Беловицкий неспеша, размеренно, изредка отхлебывая круто заваренный янтарно-коричневый чай из прозрачной стеклянной кружки.

– Звезда Налима зажглась на бандитском небосклоне в начале нулевых, когда в очередной раз отгремели криминальные бои на улицах Южноморска. В крае всегда шла война, начиная с конца восьмидесятых – слишком лакомый кусочек для всех желающих.

Местные группировки активно сопротивлялись экспансии приезжих. Да и менты вносили определенный сумбур: только власть установится, так стражи порядка упакуют кого из авторитетов, и начинается возня снова. Свято место пусто не бывает. Так что все воевали со всеми, яму рыли друг другу, прерываясь на перемирие.

В подчинении у Налима была лютая бригада, но крайне профессиональная.

Стреляли, взрывали и свидетелей при том не оставляли. С железной дисциплиной и четкой иерархией по армейскому принципу. За любой просчет бойца, не взирая на регалии, могли быстро приговорить к высшей мере наказания. Но дело свое знали крепко: костяк составляли бывшие люди в погонах, благодаря реформам оказавшиеся на обочине жизни и от того обиженные на белый свет. Получается, что своими делами они мстили миру за разрушенные надежды и низвергнутые идеалы.

Я думаю, что Налим просто воспользовался ситуацией и извлек собственную выгоду.

Весьма вероятно, что и своего хозяина подвинул. За несколько недель все противоборствующие группировки были обезглавлены, расчленены и практически уничтожены, а он остался с вполне боеспособной армией. Так что в определенный момент ему достаточно было просто выйти и сказать: ребята, я здесь главный, будете слушать меня. Большинство несогласных с такой постановкой вопроса быстро отъехали на кладбище, остальные – признали его право на владение Южноморском. Правда, остались в крае еще две фигуры: Сулим Магомедов по кличке «Грозный» и Каха Мчедлишвили –

Каха Сухумский. Но то люди узкой специализации, фигуры непотопляемыми, авторитеты федерального масштаба. С ними Налиму удалось договориться полюбовно.

– А затем?

Беловицкий глянул на нее глазами строгого учителя, перебивать которого негоже, но все же продолжил:

– Когда он край под себя подмял, быстро понял, что не попал в первую волну быстрого накопления капитала, но прекрасно осознавал, что бандитствовать всю жизнь не сможет, да и уровень не тот уже. Расти надо. Наладил контакт с нужными людьми – кого запугал, кого подмазал – и получил доступ к краевому финансированию. Организовал нехитрую схему отъема денег у государства через цепочку подставных фирм. У нас же за откат мать родную продадут!

Беловицкий хорошо ориентировался во взаимоотношениях людей, прямо или опосредованно влиявших на события в крае. Соболева же задавала изредка вопросы, чтобы не оставлять неясностей. Несколько лет все на мази было, пока не появился в краевой администрации новый человек – советник губернатора по взаимодействию с правоохранительными органами Борис Андреевич Штурмин. Назрела срочная необходимость что-то сделать с криминалом, беспардонно ногой открывавшим двери в чиновничьи кабинеты.

Штурмин показуху разводить не стал, деревни потемкинские не строил, а сразу взял быка за рога. В считанные дни совместными усилиями ФСБ, Следственного комитета и МВД были нанесены удары по разветвленному спруту, крепко связавшему чиновников и представителей криминальных сообществ. Местные и знать ничего не знали о готовящейся операции – специально для этих целей были привлечены силы из ЦФО.

Своих постов лишились несколько высокопоставленных сотрудников краевой администрации, кто-то даже попал под суд. Одновременно провели обыски в офисах ряда коммерческих предприятий и организаций, задержали многих представителей криминальных группировок. Налиму повезло больше всех – он отдыхал в момент проведения рейдов в Испании и принял разумное решение повременить с возвращением на родину. Грозный в лучших детективных традициях бежал из-под самого носа группы захвата и успел укрыться в Швейцарии – там у него транспортный и ресторанный бизнес.

А Каха теперь топчет зону где-то в Мордовии.

– И ничего не было ни в газетах, ни на телевидении?! – Алена не могла поверить, что журналисты пропустили взрывной материал.

В ответ Беловицкий только пожал плечами:

– Про других не скажу, а меня лично просил Борис Андреевич не раздувать шумиху в прессе. Он не искал себе дешевой славы ни тогда, ни сейчас. Из той редкой породы людей, что, почувствовав какую-то прореху, зазор, щербину, просто и незатейливо идут и исправляют то, что кажется им неправильным. Без помпы и ажиотажа! Таков характер, такова работа. Вот такой русский человек, воспетый еще Чеховым.

Соболева усомнилась в искренности произнесенных слов, перечеркивающих само понятие профессионального журналистского любопытства, пока Александр не обмолвился, что не без помощи советника губернатора подготовил к эфиру документальный фильм-расследование о деятельности Кахи Сухумского, аккурат когда судебный процесс шел к завершению, и получил эксклюзивный материал еще для нескольких телепередач.

– И с тех пор, как банды были разгромлены, а их руководители изгнаны из страны, жизнь в Южноморске наладилась? – чувство, что она вновь уперлась лбом в неприступную стену, начало подниматься внутри.

Здесь что-то было не так, но что?

– Нет, конечно, – Беловицкий выбивал барабанную дробь по столу. – Но все бандиты оказались равноудалены от администрации и губернатора, перестали диктовать условия и потеряли безграничную власть. В современных условиях можно назвать сложившуюся ситуацию победой.

Не согласиться со словами телевизионщика было сложно.

– А могло ли статься, что некоторые равноудаленные криминальные боссы оказались все же на шаг ближе к чиновникам, чем остальные, продолжая свой преступный бизнес?

Беловицкий долго сверлил ее колючим взглядом, затем расслабился, откинувшись на спинку кресла.

– Вы про Налима, Алена? Вряд ли. У него остался бизнес в крае, но законный. И то потому, что чудом соскочить из страны сумел. Никто сегодня не будет иметь дело с криминалом – слишком очевидно наказание. Штурмин сумел запугать чиновников неотвратимостью возмездия за преступные деяния.

– А как же Моисеев? – в запале спросила Соболева.

Телевизионщик поморщился, поиграв желваками.

– Мерзкий тип, – неохотно ответил он, – худшее воплощение мажора. Не будь он родственником Налима, давно бы сгинул Роберт в пучине разгульной жизни. На перо бы его посадили, от передоза подох бы…

Ситуация с Робертом Моисеевым стала ясна, как день. Понятен его стремительный взлет по карьерной лестнице.

– Моисеев умом не блещет, – продолжал Беловицкий. – Но Налим его всячески поддерживает. Избавился бы давно, да видно не может: то ли совесть мучает, то ли еще что. Они ж не по крови родня – через жену. Супруга у Налима была в конце девяностых – начале нулевых, девица видная, статная. Мисс Южноморск ’99. Только не сложилось у них: на очередном витке столкновений группировок машину Налима взорвали. Да его там не было. Погибли водитель и жена. А Роберт брат ее… Так он и попал под крыло авторитета.

– А активы, которыми руководит Моисеев, ведь не забегаловка у дороги?

– Нет. Достаточно крупный строительный бизнес. Но это уже тот уровень, на котором не требуется чье-либо покровительство.

Алена улыбнулась про себя: утверждение в реалиях российского бизнеса весьма сомнительное. Были прецеденты, когда и более весомые компании страдали от разного рода захватов, и Беловицкий не может этого не знать.

– А если на секунду представить, что с кем-то в администрации достигнуты определенные договоренности, кто бы это мог быть? Гипотетически?

Распил бюджетных средств не мог происходить без участия партнера, вхожего в администрацию края, или человека близкого круга.

– Я не могу вам ответить, – он беспомощно развел руками, демонстрируя полную искренность. – Сегодня даже предположить подобное нелепо. Хотите, пусть будет губернатор!

Последнее было сказано с явной издевкой, чтобы подчеркнуть абсурдность предположений.

Его окликнули: до эфира пять минут.

Беловицкий поднялся, показывая всем своим видом, что разговор окончен. Больше ему нечего было сказать, или не было желания.

У Соболевой оставалось всего два вопроса:

– Это может быть Давлатян?

Александр замер, меряя ее взглядом. Не вздрогнул, не испугался, а точно оценивал сказанное, сопоставляя одному ему известную информацию.

– Боюсь ввести вас в заблуждение, Алена. С недавних пор я не занимаюсь активно расследованиями, так как руководство отделом новостей отвлекает все силы. Но мое мнение, что ныне в Южноморске нет чиновника, который мог бы позволить себе влезть в коррупционную схему. Слишком круто обошелся со всеми Штурмин! Но надо признать, что ему удалось разрубить гордиев узел… Если же хотите, обратите внимание на Давлатяна – тот еще авантюрист. Точно накопаете что-нибудь на очередную статью!

Последний вопрос настиг Александра возле самой двери в студию:

– Вам знакомо имя журналиста Дмитрия Смелова?

Пару секунд что-то вспоминая, он покачал головой. Нет. Никогда не слышал. Рад был бы помочь, но не могу.

После разговора осталось чувство недосказанности. Точно Беловицкий был откровенен до определенного предела. Только где пролегала граница между тем, что можно говорить и чего нельзя, она никак не могла определить. В какой-то момент между ними вдруг выросла стена. И хотя диалог продолжался, интуицию не обманешь. Соболева не поняла это, а почувствовала. На уровне флюидов.

Похоже, что все рассказы про порядок, наведенный советником губернатора в крае, – сказка для непосвященных. Ее сюжет явно расходится со статьей загадочного Дмитрия Смелова, а материал в изложении неизвестного журналиста куда больше походит на правду, чем все, о чем реально говорят и пишут в Южноморске.

Заговор! Заговор с целью скрыть истину от непосвященных. Заговор с целью обогащения. Значит, задача Алены Соболевой вывести заговорщиков на чистую воду. И помочь ей может только один человек – Борис Андреевич Штурмин.

Ее уверенность крепла.

13

Расследование захватило Алену Соболеву с головой. Уже не прячась, она носилась по городу, встречаясь с разными людьми, по крупицам собирая интересующую информацию.

Ночью, приходя домой, подолгу обобщала полученные данные, выстраивая цепочки событий и фактов, размышляя о схемах хищения средств в Южноморске и возможных ее организаторах. И чем больше узнавала, тем больше убеждалась, что разгром спайки мафии и чиновничьего аппарата, устроенный советником губернатора Штурминым, не был столь оглушительным и полным. Мафия ушла в тень, ее деятельность теперь не столь очевидна и вызывающа, но она по-прежнему правила бал в крае. И кто-то продолжал греть на этом руки!

Неожиданная трель телефонного звонка вернула ее к действительности. Алена кинула взгляд на часы – первый час ночи. Номер, как водится, не определился. Последнее время ее перестали удивлять подобные звонки. Звонил, кто попало: поклонники– почитатели с восторженными отзывами, хулители-критики с руганью и негодованием, носители безответной любви со стенаниями и жалобами на жизнь, псевдо информаторы, жаждущие известности, и реальные свидетели интересных событий, коллеги и прочие, и прочие. Список можно было продолжать до бесконечности.

Приятный баритон состоявшегося мужчины сначала извинился:

– Прошу прощения за столь поздний звонок, – он выдержал паузу, ожидая ответной реакции, и, поняв, что потока негодования не последует, продолжил, – вы развернули в крае бурную деятельность, Алена Игоревна. И несколько раз пытались попасть ко мне на прием…

Начало разговору было положено. Звонил Борис Андреевич Штурмин, в полночный час все еще находившийся на работе. Лично!

Лестно было слышать из уст чиновника высокого ранга положительную оценку журналистской работы. Он мимоходом одаривал комплиментами и поинтересовался, чем могла заинтересовать Алену его скромная персона. Обсуждать что-либо по телефону казалось делом бессмысленным и возможно небезопасным с точки зрения утечки информации – Соболева вполне допускала, что некие доброжелатели после серии статей могут просушивать ее разговоры. Потому предложила встретиться лично.

Советник долго выискивал в своем плотном рабочем графике свободное время и, погрустнев, произнес:

– Только через две недели. Не раньше.

В наш стремительный век информация слишком быстро устаревает, чтобы терять время на ожидание. Алену откладывание встречи на столь длительный срок устроить не могло.

С минуту подумав, Штурмин все же нашел решение:

– Вечером в администрации торжественное мероприятие. Встреча Нового года. Там и пообщаемся! Я оформлю вам приглашение.

Он назвал время и отключился.

Уставившись на замолчавший телефон, Соболева задумчиво подперла голову руками.

Впервые ей предстояло лично понаблюдать и проанализировать взаимоотношения политического и делового бомонда. Ведь там наверняка соберутся и те, и другие. На подобных корпоративных мероприятиях и заключаются миллионные сделки.

От пришедшей в голову мысли, на губах заиграла улыбка. Игра слов: корпоративное мероприятие краевой администрации. Корпорация «Администрация Южноморского края». Корпорация, основным видом деятельности которой является беспардонный распил государственных средств. Корпорация «Коррупция»! Все будут там!

Чтобы успеть закончить дела до корпоратива, пришлось явиться в редакцию ни свет ни заря. Увлеченная подготовкой очередного репортажа, не заметила, как редакция стала наполнилась голосами, жужжанием компьютерных кулеров, разномастными телефонными трелями, звуками быстрых и медленных шагов, запахом горячего кофе и смешением парфюмерных ароматов. Большой зал, посередине которого черной дырой зиял аквариум главреда, просыпался и оживал. К обеду все гремело, гудело, пыхтело, звенело, стучало и чавкало. Обсуждения различных вопросов, вместе с группами обсуждающих, мигрировали от рабочих столов до курилки и обратно, пропитываясь табачным дымом, достигали накала и затихали, раздваивались, разтраивались, бессчетно множились, рождая все новые и новые темы. Поэтому, когда звуки неожиданно смолкли, Алена поняла, что случилось нечто экстраординарное.

Оторвав глаза от монитора, инстинктивно посмотрела в сторону входной двери, откуда могла прийти новость, и обомлела.

Между столами медленно и неуклюже передвигалась скособоченная фигура главреда.

Ринат Халикович, не глядя по сторонам, направлялся в кабинет, припадая на правую ногу, прикрывая руку, безжизненно болтающуюся на перевязи.

Плеснув в чашку горячего кофе для шефа, Соболева озабочено направилась за ним.

Не страх, но волнение захватили ее с головой.

– Что случилось?!

Вблизи состояние шефа оказалось еще плачевнее. Надбровная дуга налилась огромной лиловой шишкой, полностью закрывая один глаз, переносица была сломана, синими очками отложившись с обеих сторон. Губы разбиты, левая сторона лица от скулы до виска раскрашена широкой ссадиной. Кулаки сбиты в кровь и опухли. Еще большие повреждения, надо думать, скрывались под одеждой – каждое движение давалось ему с превеликим трудом. Явно, что не с мотоцикла упал, а участвовал в драке не на жизнь, а на смерть.

Хотя раны были уже обработаны умелой рукой, вид главред имел весьма удручающий.

Вчера его встретили три громилы. Вечером после работы. У ворот собственного дома. Не говорили ничего. Просто без всяких прелюдий начали избивать. Спокойно, методично, профессионально. И хотя Ринат Халикович, с его собственных слов, пытался защитить себя, сильно это ему не помогло. Избивали недолго, чтобы соседи не успели понять, что происходит, и вызвать наряд. Действовали слаженно, не мешаясь друг другу, и удары наносили точно, ломая кости. Он и понять-то толком ничего не успел, когда оказался на земле, а нападающие, выполнив работу, быстро ретировались.

Весь остаток ночи ему пришлось провести в больнице, накладывая швы и обрабатывая раны.

– Но одному я все-таки навешал, – по мальчишески бравировал Салехов, – челюсть точно свернул!

Он едва пошевелил пальцами правой руки, и его лицо исказила гримаса боли.

История слишком дурно пахла, и явно напрашивалось продолжение.

– Ты обратился в полицию?

Главред вопросительно уставился на Соболеву.

– Зачем? Я и так знаю, кто они. Здесь слов не надо. – Уловив вопрос в ее глазах, пояснил, – это привет от нашего достопочтенного друга Моисеева.

В голове точно щелкнуло, и все встало на свои места. Результат мести беспредельщика Алена могла созерцать собственными глазами.

– Это первая ласточка, Аленка. Он не остановится на достигнутом, будет преследовать, пока не покончит с нами, наслаждаясь процессом. Он – маньяк, закон которому не писан.

Чувствуя, как дрожь охватила все, Соболева опустилась на диван. Руки предательски тряслись, голова гудела. Но уже не от страха, а от нервного возбуждения. В душе не было опустошающего испуга, взамен пришло негодование от чувства собственной незащищенности.

Что-то надо предпринять. Незамедлительно! Не дать ему шанса нанести следующий болезненный удар. Ведь следующий может оказаться смертельным…

– Тебе надо уехать из города, – повторил главред то, что говорил уже неоднократно. –

Езжай к родителям. Там Роберт тебя не достанет. Перебесится – вернешься.

Она не могла согласиться, считая для себя побег непозволительной роскошью.

Сбежать, значит, проявить трусость – качество, недостойное гордого имени Журналиста.

Настоящий журналист должен быть несгибаем, должен уверенно идти к поставленной цели, стойко перенося все тяготы и лишения. Не взирая на ненастья и угрозы.

– Он страшен. И нам, к сожалению, нечего ему противопоставить. Не та весовая категория, – продолжал стращать ее Ринат Халикович. – Сколько тебе надо времени, чтобы собрать вещи?

Алена судорожно рассчитывала свой следующий шаг.

Если уж ей удалось свалить генерала Бирюка со всеми его связями и властными полномочиями, то неужели она будет пасовать перед каким-то бандитом с липовым дипломом финансиста?

– Я хочу быть уверен, что ты в безопасности. Тогда смогу позволить себе погостить у друзей в Гаграх, – Ринат торопил, подталкивал ее к принятию решения. – В Абхазии Моисееву меня не достать. Не его вотчина. А «Колокол» месячишко поживет без главреда… Собирайся, я закажу такси.

Ее взгляд упал на часы, стоявшие на столе шефа, решение пришло моментально.

– Ну, так что? – он ждал ответа.

У Алены точно камень с души упал. Впереди обозначилась перспектива, и ее надлежало использовать.

– Извини, Ринат! У меня встреча, – она поцеловала его в лоб. – Поговорим об этом завтра.

Раньше, чем он успел что-либо ответить, Соболева выпорхнула из кабинета, оставив его в состоянии крайнего недоумения. Времени оставалось в обрез, предстояло еще приобрести в магазине платье для вечернего торжества и привести себя в порядок.

Сегодня она должна стать звездой!

14

Из дневника Алены Соболевой:

«Я напугана. Напугана очень сильно. Меня трясет, руки не слушаются, болят разбитые колени и ушибленная скула. Боюсь включать свет, боюсь находиться одна.

Боюсь куда-либо звонить и обращаться за помощью. Что им нужно?! Что они хотели сделать со мной?! Предупреждая, Ринат, как в воду глядел.

Никогда не думала, что ужас может быть таким липким и холодным, физически ощутимым. Я чувствую, как он наполняет меня, сжимает сердце в леденящих кровь тисках, парализует силы и волю, сбивает дыхание. Страх, страх довлеет надо мной.

Неужели мне удалось вырваться?

Неужели Ринат прав, и надо скорее бежать из Южноморска? Бежать сломя голову, бежать безоглядно, бросив все здесь строить новую жизнь в любом другом месте? К черту коррупционеров, чиновников, бандитов. Жизнь – одна. У меня нет другой, и не будет. К черту борьбу за правду! Что мне с того?»

А начиналось все просто замечательно…

На праздничном вечере надо было выглядеть стильно, но не вычурно. Алена понятия не имела, как одевается южноморская элита, но не сомневалась, что дорого. В достатке с ними тягаться не приходилось, так что следовало брать чувством меры и вкусом.

Платье, туфли и сумочка вылетели в копеечку. Она смотрела на себя в зеркало и получала эстетическое наслаждение. Мудрить с волосами не стала и оставила их свободно ниспадающими на плечи тяжелыми локонами. Ее выбором стало длинное «в пол» алое платье на тонких бретельках с глубоким декольте и вырезом на спине, мягко очерчивающее округлость форм, струящееся по бедрам. Силиконовый лиф без бретелек, фиксировал грудь, даря видимость свободы и отсутствия нижнего белья. Мужчины должны слюной исходить! В уши – небольшие серьги белого золота с зеленой шпинелью, на шею – тонкую нитку колье и такой же браслет на запястье.

На расстоянии взгляда шпинель вполне походила за изумруды. Проверено! В таком облачении не то, что на прием в краевую администрацию Южноморска – на красную ковровую дорожку «Оскара» или королевский бал прибыть не стыдно.

Штурмин не обманул – ее имя числилось в списке приглашенных.

Живой оркестр играл тихую музыку. По периметру просторного актового зала в два ряда стояли столики, убранные золотыми скатертями, мерцающие электрические гирлянды и воздушные шары украшали стены, высокая живая ель с большой, почти кремлевской рубиновой звездой подпирала потолок слева от сцены, до поры закрытой тяжелым парчовым занавесом. По проходам между гостями грациозно лавировали официанты с подносами, облаченные в белые рубахи и сиреневые жилетки. От всей праздности и украшательства веяло глубокой провинцией, немного наивной и, несомненно, бедной, по сравнению со столицами. Ни в Москве, ни в Питере чиновники не позволят гулять себе столь скромно и без помпы.

Но и лицемерия здесь было куда меньше. Или так просто казалось?

Благодаря плану размещения гостей, полученному при входе, и небольшим табличкам с фамилиями на столиках, Соболевой быстро удалось найти свое место прямо перед сценой в первом ряду. Соседями оказались стареющий художественный руководитель Южноморского драмтеатра с супругой, молодящийся ректор юридического университета и главврач местной больницы – женщина общительная, но ненавязчивая.

Корпоративное мероприятие носило закрытый характер: сотрудники администрации края во главе с губернатором, представители южноморской интеллигенции и, обязательно, бизнеса – куда ж без них!

Первым с новогодним выступлением на сцену поднялся губернатор. Говорил долго и торжественно, держа в руке бокал с искрящимся шампанским. Поздравил присутствующих и – заочно – горожан, рассказал о достижениях и планах на будущее.

За тихой светской беседой Алена не слишком следила за сменяющимися на сцене лицами, аплодировала вместе со всеми, поднимала бокалы, поддерживая тостующих.

Худрук с очаровательной супругой показались ей удивительными собеседниками, живыми и эрудированными, рядом с которыми совсем не чувствовалась разница в возрасте.

Женщина-врач постоянно шутила, вызывая улыбки, а ректор все больше молчал, пережевывая пухлую нижнюю губу и тряся дряблыми щеками. Молодая сногсшибательная журналистка была единственной, кто привлекал его внимание.

Знакомый голос больно задел нервные струны у нее внутри. Еще не определив, что к чему, Алена подняла глаза вверх и обмерла. Внизу живота все похолодело: на сцене с микрофоном в руках стоял Роберт Генрихович Моисеев. Видный бизнесмен и меценат. Он что-то говорил, толстый слой грима не очень удачно скрывал след от недавнего удара по лицу, и, не моргая, смотрел на нее. Смотрел, как на дичь, на добычу, на свою собственность. Взгляд не сулил ничего хорошего, красноречивей слов показывал, что между ними еще не все сказано. Моисеев жаждал реванша!

Их разделяли жалкие несколько метров, и Алена физически ощущала его близость, его недавние липкие и назойливые прикосновения.

Но испуг жертвы оказался слабее профессионального любопытства: как мог человек, хладнокровно обворовавший казну, присутствовать сегодня здесь? Как он может поздравлять присутствующих и желать еще больших свершений в новом году? Как может бизнесмен, объявивший себя банкротом, представляться меценатом?

Разрядил обстановку зычный бас:

– С Новым годом! С Новым годом!

От двери к сцене шел Дед Мороз с густой длинной бородой, в красной шубе до пят, из-под которой выглядывали круглые мысы белых валенок, в шапке, отороченной мехом, рукавицах и серебреным посохом в руках. Его нос и щеки абсолютно натурально алели от мороза, несмотря на то, что на улице был "плюс".

Зал утонул в аплодисментах.

Следом за Дедом в дверях появился высокий атлетически сложенный мужчина в темно-синем костюме в тонкую голубую полоску: волевое лицо с широкими скулами, крупный немного заостренный к концу нос и глубоко посаженные внимательные глаза. Его вороные, коротко постриженные вьющиеся волосы были аккуратно уложены и подернуты легким налетом благородной седины. В четких движениях – взмахе рук, повороте головы, походке – безошибочно угадывались уверенность и сила.

Он вошел в зал хозяином, бросил взор на присутствующих, привычно оценивая ситуацию, и, незаметно скользнув вдоль стены.

– Это наш Борис Андреевич, – тихо пояснила Анастасия Кирилловна, супруга худрука, – Советник губернатора по каким-то важным вопросам…

Последний комментарий вызвал у Соболевой улыбку. Значит, вот ты какой, советник по особым поручениям и важным вопросам при местном генерал-губернаторе.

Дальше все пошло своим чередом. Музыкальные выступления местных и приглашенных звезд чередовались с поздравительными речами чиновников и предпринимателей. Конферансье – диктор южноморского телевидения – удивительным образом микшировал происходящее, постоянно поддерживая гостей в тонусе.

Понимая, что на людях Моисеев едва ли отважится ей угрожать, Алена старалась постоянно держаться в обществе. Исподволь отслеживая его передвижения и выведывая у посвященных ответы на интересующие вопросы, ожидала удобного момента, чтобы заговорить со Штурминым.

Но советник, окруженный плотным кольцом коллег и представителей бизнеса, все больше слушал, тогда как остальные говорили. Не пригубив содержимого бокалов, не отведав ничего из закусок, Штурмин внимал заинтересованным лицам, привлекая к себе внимание и пользуясь спросом куда большим, чем любой другой из присутствующих.

Даже губернатор не создавал вокруг себя подобного ажиотажа, мирно беседуя за своим столиком с кем-то из администрации.

Теперь Соболева могла воочию убедиться в чрезвычайной занятости советника.

За все время он так и не подошел.

Вечер заканчивался. Несмотря на приобретенный багаж знаний и полезных знакомств, было обидно, что не достигла конечной цели. На предложение ректора доставить ее до дома в «лучшем виде» – явный намек на постельное продолжение банкета – ответила отказом.

На сцене продолжал натужно голосить под фонограмму и нелепо корчится, изображая шоу-балет, коллектив длинноногих смазливых девиц, про которых в народе обычно говорят: ни слуха, ни голоса – сплошной талант. Гости расходились, и не было никакого смысла задерживаться дольше.

– Уже уходите?

От неожиданного вопроса, а скорее от тембра мужского голоса Алена почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Даже на шпильках она не дотягивала до роста советника, и он смотрел на нее сверху вниз. Его карие с искрой глаза походили не на бездонный колодец, а на океан, от погружения в глубины которого кружилась голова, по телу растекалась сладострастная нега, а кожа испытывала миллионы разрядов электрического тока. Волна возбуждения зарождалась где-то далеко внутри и по мере роста накрывала ее с головой, сдавливая грудь и перехватывая горло.

Штурмин вновь извинился, что бросил Алену практически на произвол судьбы.

Присев в дальний угол, где царил полумрак, и не мигало ежесекундно всеми цветами радуги световое оборудование, они дождались, когда официант принесет две чашки чая и порции праздничного торта.

– Наконец-то могу перекусить… Государева служба…

Глядя на него, не хотелось обсуждать рабочие вопросы. Его присутствие чудесным образом дарило покой, размеренность течения времени. Как-то само собой заговорили о жизни: у него – любимая жена и двое детей, самая дорогая награда, которой удостаивается человек. Соболевой же пришлось удовлетворить его любопытство: откуда и как попала в Южноморск, как устроилась в городе, как собирается строить дальнейшую судьбу.

Но, так или иначе, все равно вернулись к хлебу насущному:

– Вы ступили на опасную стезю, Алена Игоревна, – он проглотил, практически не жуя кусок торта, запив его глотком горячего чая, не пугал, но предупреждал. – Ваш труд ценен для общества, если своевременен, но чрезвычайно вреден для собственного здоровья.

Его жизненная энергия заражала уверенностью, а критические оценки больно ранили профессиональную гордость:

– Все, что вы сделали в «Колоколе» по линии раскрытия коррупционных схем сегодня не идет на пользу общественному духу. – Предвидя ее возражения, он сделал примирительный жест рукой. – Преступников, бесспорно, надо выявлять и наказывать со всей строгостью действующего законодательства. И поверьте, Алена Игоревна, Закон позволяет это делать. Но ваши статьи не столько выявляют преступления, сколько являются раздражителем народных масс, давят на больную мозоль. Вы думаете, никто не знает, что чиновники берут взятки и воруют? Знают! И правоохранительные органы работают над решением этой проблемы.

– Плохо работают! – категорично отрезала Соболева.

– Поверьте, хорошо. Как могут в сложившихся обстоятельствах. – Его вкрадчивый голос заставлял прислушиваться. – Вы думаете, у меня нет оперативной информации по затронутым вами эпизодам?! Есть! Проще всего найти самого виноватого и устроить образцово-показательную порку. Только такими действиями нельзя искоренить саму природу явления. Алена Игоревна, коррупция повсеместно носит системный характер, это машина с четкой организацией, с отлаженными каналами передачи денег в обмен на определенные услуги. Целая корпорация со своей службой безопасности, департаментами закупок и продаж, отделом кадров и т.д. и т.п. Мало поймать за руку берущего, необходимо выявить дающего, выяснить причины и цели, отследить цепочку со всеми транзакциями и тогда, только тогда разом, одним мощным ударом сломать хребет этой вредоносной гидре.

А с Бирюком вы погорячились…

Нельзя было сказать, что в словах советника не было здравого смысла. Он явно обладал даром убеждения.

– Алена Игоревна, вы талантливый журналист, но молодой и горячий. Я как чиновник краевой администрации, конечно, не могу указывать, что вам публиковать, а что – нет.

Просто хочу, чтобы вы понимали, отдавали отчет в своих действиях: не все надобно сразу выдавать на-гора. Ну, сместили вы матерого взяточника генерала Бирюка с его поста. Что дальше? Думаете, придет на его место честный мент? Пусть так! Только работать ему не дадут. Порочна вся система! Но и эту систему новому начальнику надо заставить работать.

Другой-то нет! И здесь руководитель должен проявить себя, прежде всего, политиком, интуитивно чувствовать направление движения, договариваться. Как вы себе это представляете? Он должен будет договариваться с преступниками, взяточниками? Да его сожрут с потрохами, если раньше сам не уйдет! Мы долгие годы шаг за шагом выявляли коррупционные цепочки в крае, отслеживали их, вычисляли активных участников по всем правилам разведки и криминалистики. Чтобы вычистить правоохранительные органы и органы власти, как авгиевы конюшни. И поверьте, генерал – не вершина айсберга. А вы приехали в край и самонадеянно решили, что росчерком пера решите все проблемы?

Кажется, советник был зол, но виртуозно владел эмоциями. Соболевой же оставалось только опустить глаза и внимать правду жизни.

– Спрут имеет множество щупалец. От того, что вы отрубили одно, ситуация не изменится. Скорее наоборот. Преступники затаятся и уничтожат улики, зачистят концы.

Весь многолетний труд коту под хвост! И не столько жаль трудозатраты… Хуже то, что бандиты своим изощренным умом изобретут еще более запутанные схемы, будут наносить урон государству, а пострадают, в конце концов, простые граждане, которых мы… и вы в том числе, Алена, призваны защищать.

Он замолчал, позволяя ей обдумать услышанное, отхлебнул чаю, откусил торт, а затем продолжил пояснять свою позицию, сменив гнев на милость.

– Мне бы хотелось, чтобы представители прессы согласовывали со мной свои статьи.

Но это пожелание, которому не суждено сбыться, – Штурмин горько улыбнулся. – Мы делаем одно дело, но, получается, что толкаемся локтями в узком коридоре и мешаем друг другу. А важна ведь согласованная позиция. Своими статьями и репортажами, Алена Игоревна, вы и ваши коллеги только дискредитируете власть, позорите ее в глазах народа и наших партнеров из других стран. Создаете негативный имидж стране. Да-да, стране!

Ведь российскую прессу, особенно материалы, подобные вашему, читают во всем мире. И, читая, злорадствуют. Вот-де, какой беспредел творится на одной шестой части суши. Я же считаю, что освещать надобно законченные дела. Как в Китае. Да, чиновник! Да, взяточник! Нарушил закон – наказали! Тогда все будут знать, что возмездие неминуемо. И власть станет крепче. Уважение появится. Я же когда пришел в Южноморский край на свое место с чего начал? Координируя деятельность правоохранительных органов, практически уничтожил организованные преступные сообщества, провел посадки.

Некоторые успели спрятаться, большая часть – нет. Кто не спрятался – осуждены. Вам наверняка об этом известно. По остальным же – работаем. И добьемся своего. Но вы не могли не заметить, что операция прошла без излишней шумихи, без пафоса. Гражданам не стоит знать больше. Только то, что положено: государство заботится о них и всеми силами наводит порядок. Знаете, как в известной советской песне: «наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто невидна»… Такая вот петрушка…

По всему видно было, что Штурмин радеет за свое дело, болеет за благополучие не только края, но и страны, как и подобает настоящему русскому офицеру. Рядом с ним стыдно было думать о каких-то собственных, мелко личностных материальных интересах.

Человек с большой буквы, личность государственного масштаба. Он точно излучал сияние, в лучах которого хотелось греться. Соболева искренне пожалела, что его лучей не хватает на всю Россию. Может, тогда бы жизнь стала чуточку светлее, и люди, наконец, начали бы улыбаться.

Борис Андреевич еще долго говорил о своем отношении к стране и процессах, в ней протекающих. Рассуждал о роли СМИ и их влиянии на общественную жизнь. Ругал людей, прорвавшихся во власть исключительно ради наживы, и тех, кто, занимая высокий пост, боится принять самостоятельное решение, не проконсультировавшись с вышестоящим руководством. Уверял, что, искоренив подобные негативные проявления человеческой слабости и пороков, страна, наконец, увидит то самое светлое будущее, которое обещали еще в прошлом веке.

– Под «страной» я понимаю, прежде всего, простых граждан, а не чиновников разного ранга, как принято считать.

Ему хотелось верить. Верить безрассудно и безоглядно. Даже если слова походили на сказку. Но Алена не могла не задать провокационный вопрос, жажда правды рвалась наружу:

– Пусть так! Но как же так, вас, рьяного борца с произволом властей и взяточничеством окружают люди, с которыми вы боритесь?.. Больше похоже на игру в казаки-разбойники. Поиграли – помирились.

От нее не укрылось отразившееся на его лице удовлетворение. Он ждал подобного выпада, но все еще прикидывался:

– Кого вы имеете в виду, Алена Игоревна?

– Например, Роберта Моисеева!

Губы Штурмина натянулись тонкой нитью, лоб прорезала глубокая морщина раздумья.

– Как бы вам объяснить… – в его голосе не было замешательства, он лишь подбирал понятные слова. – Я уже говорил: порочна вся система. Мне удалось отодвинуть в сторону от власти криминальных авторитетов…

Советник начал рассказывать о различных кланах, которые присутствуют на всех ступенях властной вертикали. Которые враждуют между собой, добиваясь полного, безраздельного контроля над финансовыми потоками. Которые не интересуются ничем, кроме собственного стремительного обогащения. Которые впились в свои кресла зубами и боятся уступить их другому, т.к. только высокий пост дает гарантию безнаказанного воровства. Потеря власти для этих преступников смерти подобна.

Кланы имеют большое влияние и высоких покровителей, в том числе на федеральном уровне. Их нельзя свалить просто так, в лоб, одним волевым решением.

Каждый шаг против них должен быть аргументирован, подкреплен железобетонными фактами, чтоб никто и рыпнуться не посмел в их защиту. Чтобы вина не вызывала сомнений.

Но экономические и политические связи кланов столь переплетены и запутаны, на столько глубоко интегрированы в хозяйственные процессы Южноморского края, Южного федерального округа и даже государства, что действия борцов с коррупцией сродни работе хирурга – одно неосторожное движение, и жизнь остановится. Все рухнет в одночасье, похоронив под обломками благополучие рядовых граждан.

Не стоит, конечно, думать, что продались все. В федеральном центре тоже есть идейные борцы и честные люди. Их много, очень много, и их не устраивает беспредел и беззаконие, творимые коллегами. Главное, есть государственная воля вырвать это зло с корнем из российской земли.

– …Мы не имеем права на ошибку. Как врачи, лечащие тяжело больного. Или как саперы. Взяточники – целая мафия. И мафия защищается всеми доступными средствами: очерняет, лжесвидетельствует, запугивает, убивает. Мы идем по минному полю, каждый шаг на котором может оказаться последним. В лучшем случае тебя сместят с должности, в худшем…

От масштабов описанного советником зла ей стало страшно. Противно от лицемерия власть имущих. Обидно за людей, честно работающих на своем месте. Они – бессребреники, но на таких и держится колосс по имени «Россия». Не на коррупционерах, а на простых тружениках, честных и бескорыстных.

Выслушав ее мнение, Штурмин горько улыбнулся.

– В вас есть искренняя наивность, Алена Игоревна. Мне нравится эта черта…

Он взглянул на часы и вынужден был извиниться, что задержал Соболеву так долго.

Сказал, что должен прощаться – есть еще дела, но настоял, что водитель отвезет ее домой.

Время позднее, не дай Бог что…

Как в воду глядел!

– Звоните в любое время, – он протянул визитку, на которой значились только фамилия-имя и мобильный телефон, без званий и регалий, – конечно, в рамках приличия…

На том и распрощались.

Водитель советника оказался мужчина-кремень, замкнутый и немногословный. На все вопросы отвечал односложно, и, спустя некоторое время, Алена оставила всяческие попытки разговорить его.

Машина остановилась возле самого подъезда, водитель любезно открыл дверь и, прощаясь, пожелал спокойной ночи.

А наверху ее уже поджидали…

Их было трое. Как и рассказывал Ринат Халикович. Поджидали на лестничной клетке возле самой двери, предварительно выкрутив лампу, так что весь лестничный пролет утопал во мраке. Дом уже спал и видел десятый сон, и на помощь соседей уповать не приходилось.

Стоило только повернуть ключ в замке – это и спасло Соболеву впоследствии – как услышала за спиной шаги. Испугалась чуть позже, а сначала увидела, как из мглы выплыло белое круглое лицо с узкими щелками глаз.

– Привет, малышка!

Рядом успела заметить еще два силуэта. Волчий оскал, жесткий пронизывающий взгляд, гориллоподобные фигуры.

Сухо щелкнуло лезвие выкидного ножа.

– Ща мы тебя так раскрасим, что даже на вокзале ни один бомж не позарится…

Стоявший ближе схватил Соболеву за запястье, взял за талию и прижал к себе. В нос ударил запах лука, дешевого табака и больных зубов.

Закричав, она получила мощный тычок в скулу. Стараясь вырваться, уже не обращала внимания ни на что. Крутилась, извивалась, размахивая руками и ногами, царапала и кусала. Когда в определенный момент хватка нападающего на секунду ослабла, собрав волю в кулак, Алена ткнула нападавшего пальцами в глаза – не до церемоний уже, ногой саданула в пах и – бежать.

Вырвалась!

Здоровяк взревел то ли от боли, то ли от негодования. То ли и от того, и от другого.

На счастье дверь была уже открыта, так что щель в квартиру послужила единственным спасением. Оставив клок волос и кусок материи от платья в руках нападавших, она успела защелкнуть замок прямо перед их носом. Вдогонку понеслись ругательства, последовали удары в дверь.

В состоянии аффекта еще умудрилась выдвинуть поперек прохода тяжеленную тумбу, забаррикадировав вход, прислушиваясь к происходящему в подъезде.

Через минуту все стихло, а Алена, сжавшись на полу в комок, продолжала тревожно слушать ночь. Опасность может подкрасться откуда угодно. Возможно, это паранойя, но даже в квартире за закрытой дверью она не чувствовала себя в безопасности.

15

Южноморск был словно большая деревня, любая информация разносится из уст в уста со скоростью света. Любая, кроме той, которая способна вскрыть всю порочность государственного управления на местах. Спайка криминала и власти – тема, закрытая для общества. Табу. На ум Алене приходили три обезьяны, расположенные над входом в знаменитое синтоистское святилище Тосегу в японском городе Никко: «мидзару, кикадзару, ивадзару». Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю.

В оригинале эти обезьянки, часто встречающиеся в японской и китайской культуре, символизируют отречение от зла: если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нем, то я защищен от него. Только в реальности не слышать и не видеть зла еще не значит не сталкиваться с ним. Отречение в данном случае – не синоним защищенности, а лишь нелепая попытка спрятаться.

Мысль подготовить обзорный материал о советнике губернатора, о его непримиримой борьбе с криминалом буквально витала в воздухе, и Соболева с удовольствием ее подхватила, намереваясь с помощью Штурмина вытащить всю подноготную Налима и его приспешников на всеобщее обозрение. Вызвать скандал. Тогда преступники будут вынуждены разбираться с правоохранительными органами, а не с журналистами. Подставив под удар Роберта Моисеева, и она, и Ринат окажутся в безопасности.

Борис Андреевич назначил ей встречу в «Гималаях», на площади Генерала Белова, 4.

Чистенькое, уютное заведение общепита являло собой еще один образчик провинциальной жизни. Днем утоляло голод рабочего класса и офисных клерков, выполняя функцию столовой, а вечером переквалифицировалось в ночной клуб. Вывеска на фасаде старого здания так и говорила: «Столовая. Бар-ресторан». И соответствующее время работы.

Из обслуживающего персонала – охранник на входе и дородная женщина на раздаче, умело размазывающая картофельное пюре с гуляшом по тарелке. Как в советских фильмах!

Предложение рассказать о его работе читателям не вызвало восторга у советника.

– Нет! Я человек непубличный. И работа моя все больше следственная, чужие глаза и уши здесь скорее во вред, нежели на пользу.

Пришлось уговаривать.

Со свойственной ей энергией и напором Соболева кинулась в атаку. Да как можно не понимать, что читатели нуждаются в человеке, на которого можно равняться! Народу необходим лидер, за которым не страшно идти! Горожанам нужен герой, который защитит их в трудную минуту! И если все это сочетается в чиновнике – еще лучше. Значит, администрация не зря ест свой хлеб, значит, не на словах, а на деле заботится о чаяниях простых граждан. Как можно противиться логике? Ведь все абсолютно ясно: чтобы электорат уважал власть, надо показать ее истинное ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ лицо. Нельзя же вечно находиться в тени. Свято место пусто не бывает: при отсутствии позитивных новостей информационный вакуум заполнит чернуха, власть компрометирующая.

– Как статья про генерала Бирюка, – без всякой иронии заметил Штурмин.

Алене нечего было ответить, кроме конструктивного: «Да»!

Борис Андреевич быстро оценил четкость высказанной позиции и ее положительные стороны. Тянуть с решением не стал:

– Алена Игоревна, давайте попробуем. Прямо с завтрашнего дня. Мой рабочий день начинается с семи утра… Но есть одно условие, – Штурмин был категоричен и не собирался обсуждать, – публикация только с моего согласия! После того, как я ознакомлюсь с текстом.

Соболева вздохнула: вот так прессе и наступают на горло, лишая ее независимости.

Что ж, пусть будет так. Договорились!

Чужая работа никому не видна. Рядовой обыватель и представить не может, что трудовые будни государственного чиновника столь насыщены и стремительны. Со стороны кажется, что и не делают они ничего кроме проедания средств налогоплательщиков и собирания откатов, сохраняя при этом задумчивый взгляд и выражение лица честного человека, радеющего о благе народа. В реальности все оказалось совсем не так.

От головокружительной гонки из ночи в ночь, Алена валилась с ног. От безумного объема полученной информации в голове собралась каша, которую надлежало систематизировать и разложить по полочкам, на что приходилось использовать каждую свободную минуту.

Штурмин поражал ее безудержным напором и энергией. Там, где он проходил неспешно – Соболева бежала. В моменты, когда ему приходилось поторапливаться – она летела. Ну, а если ему надо было спешить – Алена не успевала. И Борис Андреевич галантно сбавлял темп, делая поправку на нерасторопность юной журналистки, улыбаясь и подбадривая.

Пока передвигались от одного места встречи до другого, Борис Андреевич не отрывал от уха трубку мобильного телефона: слушал, спорил, согласовывал, объяснял собственную позицию, ругался и давал указания. В перерывах между звонками знакомился с документами, лежащими в пухлом портфеле, готовился к каждому диалогу.

Он всегда был в курсе, всегда в теме, всегда разбирался в вопросе до последней запятой. В любом деле для него не оставалось загадок.

Случалось, в минуты покоя, когда за окном автомобиля мелькали придорожные пейзажи, откидывался на спинку кресла, прикрывая глаза. И Соболевой вспоминался штандартенфюрер СС Штирлиц Татьяны Лиозновой в исполнении незабвенного Вячеслава Тихонова: Штирлиц знал, что через пятнадцать минут проснется…

И просыпался! Бодрый, с горящими глазами, готовый горы свернуть на своем пути.

Будто пребывал в царстве Морфея не четверть часа, а много больше. Энергично выскакивал из машины, по-молодецки взбегая по широким лестницам административных зданий.

К четырем часам они возвращались в администрацию. Штурмин вел прием населения. Внимательно выслушивал суть проблемы, старался смотреть в корень, а не разбираться поверхностно. Факты нарушений в действиях сотрудников правоохранительных органов брал на заметку, созванивался с ответственными лицами, страждущим обещал обязательно разобраться, если сразу не удавалось разрешить вопрос.

Инноваторам и рационализаторам уделял особое внимание. Если человек нес рациональное зерно, Борис Андреевич охотно с ним общался.

– Это обратная связь. Не только власть доносит до народа свои указания, но и народ реагирует на поведение власти. Горбом чувствует весь свалившийся на плечи груз и не скрывает свое мнение от чиновника. Иногда снизу видно гораздо лучше, чем сверху… А чиновники должны оперативно реагировать. Только многие смотрят в свой карман больше, нежели прислушиваются к гражданам. Коррупция!

Всяких кляузников советник недолюбливал. Не тех, кто действительно искал правду, столкнувшись с нарушением прав, а тех, кто от безделья писал доносы в различные инстанции вопреки здравому смыслу: у самих рыльце в пушку, а все мнимой законности требуют. Таких тоже надо было принять и выслушать, но выводы сделать другие.

– Они же паразитируют на теле общества и государства. Сами муху или таракана в суп подкинут, а затем официанта зовут. Компенсацию требуют. Мошенники! – Штурмин разочаровано разводил руками. – Но многие действительно считают, что правы.

Подхалимов-посетителей Борис Андреевич на дух не переносил.

На дворе было 25 декабря. Вовсю шла предновогодняя неделя, и ходоки с подношениями и поздравлениями мигрировали из кабинета в кабинет. Подарки самые разные: от элитного спиртного до безумно дорогих сувениров ручной работы из драгоценного металла и камней. С обычными шоколадными конфетами к советнику не заходили – не по чину.

Такие обычно мялись в дверях, завидев в кабинете помимо советника лицо постороннее – молодую журналистку краевой газеты, но потом набирались смелости и толкали поздравительную речь. Кто красноречиво, кто скомкано. Но результат для всех был един – за дверь! Вместе с подарком!

– Наше законодательство позволяет принимать презенты, строго лимитированные по стоимости. Но меня чаще всего одаривают вещами, цена которых заоблачная. Это ж самая натуральная взятка, – объяснял мне Борис Андреевич. – Думают, что осчастливят меня тем самым. Я гоню прочь всех… Большинство уже знают и не заикаются даже о подарках, другие же хотят попробовать решить свои корыстные проблемы таким образом. Никому из них ничего не светит!

– А если человек действительно из лучших побуждений? Из благодарности? – недоуменно спросила Соболева.

– Для меня лучшая благодарность – простое человеческое «спасибо». – Советник посветлел лицом, точно вспоминая что-то. – Хочешь с праздником поздравить – пришли открытку с теплыми словами…

Алена не поверила, было в его словах что-то несоответствующее современности:

– Что, никогда подарки не принимали от граждан и бизнеса?

В ответ Борис Андреевич лукаво прищурился.

– От бизнеса – никогда! А от граждан… Была одна бабушка, божий одуванчик. У старушки внук летом пропал, а наши органы возбуждаться до последнего не хотели, опасаясь очередного глухаря. Да и парень молодой, дело-то такое: загулял скорее всего с девицей под ясным солнцем на берегу теплого моря. Зачем им розыскное дело с неясным финалом?.. Так она до меня по инстанциям и добралась. Сроки все прошли, по закону должны были отреагировать, но ничего не сделали наши сотрудники… Пришлось вмешаться… К слову сказать, все там нормально разрешилось, и внучек-раздолбай, бабушке нервы порядком потрепавший, домой с гулянья целым и невредимым вернулся. А она – добрая душа – ко мне в ноги кланяться: дескать спас и помог в трудную минуту.

Благодетель! – не удержавшись, он расплылся в улыбке. – И презент мне на стол. Я без обеда, а от него пахнет – закачаешься! Бабушка она небогатая, от всей души пирогов напекла. С мясом, вареньем таким, сяким и еще неизвестно каким… Как откажешь?!

Чайку вскипятили и вместе пировать сели.

История, от которой веяло человечностью. Вот она – власть с человеческим лицом.

Нарочно не придумаешь.

– То был единственный раз. А остальные… Они ж только в надежде на будущие преференции. А я не имею права выделять кого-то из общей массы и идти навстречу, не обращая внимания на других. Все должны иметь равные права. Таков закон! И в рамках закона я стараюсь работать.

Произнеся последнее слово, он окунулся в работу, а Соболева, дабы не мешать, вышла из кабинета. Наступил вечер. Прием посетителей закончился, и в пустой приемной за монитором одиноко сидела Вера – верный секретарь и помощник советника Штурмина.

Очаровательная во всех отношениях женщина, тщательно следящая за своей внешностью и фигурой.

Разговор завязался сам собой.

История Веры – история преданности и взаимопонимания. Бок о бок с Борисом Андреевичем уже несколько лет. Всякое бывало: и радости, и горе. Случалось, орал на нее так, что казалось, дух вон выйдет сейчас же, на этом самом месте. Но всегда за дело. В первом случае сорвала важную встречу в Москве, так как забыла заказать билет на самолет – сын сильно болел, и все мысли были заняты только им. В другом – потеряла график протокольного мероприятия перед самым его началом. Думала, что влюбилась, и про работу совсем забыла. В обоих случаях советник душой отошел и, войдя в ситуацию, позже извинялся даже, попросив впредь быть внимательнее и не допускать подобных просчетов. В знак примирения подарил безделушки: сначала крохотную керамическую фигурку белой голубки – символ мира, а затем образ двуликого древнеримского бога Януса. Два лица, строгое и дружелюбное, характеризующие противоречивость его собственной натуры. Советник мог быть чрезвычайно резок и очень добр и внимателен. За все время не было ни одного праздника, когда бы он обошел вниманием. То короткое четверостишье, то сувенир, то букет цветов. Всегда с благодарностью, что Верочка рядом.

Как верная Анка-пулеметчица возле Чапаева.

О таком начальнике можно только мечтать: строгий, но справедливый!

Советник недоуменно высунулся из-за двери.

– А вы чего здесь? – он бегло взглянул на часы.

Вера потупилась, опустив глаза долу, а Соболева ответила, что ждет дальнейших указаний.

Штурмин хмыкнул себе под нос, отправил секретаршу домой, пожурив, что задерживается на работе дольше положенного, а, повернувшись к Алене, сказал:

– Сейчас забегу к начальству, – он явно намекал на губернатора, – а затем еще встреча с инвесторами. Пока обсуждаем общие вопросы, можете поприсутствовать.

Соболева, конечно, ответила согласием. На деловых мероприятиях подобного уровня точно бывать не приходилось. Да и придется ли? Интересно.

Край уже продолжительное время вел переговоры о совместном строительстве нефтеналивного терминала Южноморского порта. Условия постоянно пересматривались: то городская администрация, то инвесторы изменят правила игры, отказываясь от ранее достигнутых договоренностей. Когда решение вроде бы назрело, оказалось, что доля города размыта до мизерного процента, а весь контроль и прибыль получает оффшорная компания, зарегистрированная в Нидерландах. Сделку удалось заблокировать практически на этапе подписания соглашения.

– Налицо коррупционная составляющая! – Борис Андреевич уже в пути вводил ее в курс дела. – Первоначально доля администрации должна была составлять контрольный пакет, который со временем при выполнении инвестпрограммы нашими партнерами будет понижен до блокирующего. Но участники переговоров решили, что администрация обойдется… Ответственные за проект чиновники уже отстранены от работы, по ним ведется внутренняя проверка, и если факты правонарушения подтвердятся, обязательно будут возбуждены уголовные дела. Кстати, неплохой может получиться репортаж!..

Губернатор поручил мне взять переговоры под личный контроль… Прежние наши бизнес– партнеры предпочли скрыться, так что сегодня встречаемся с новыми и начинаем все заново.

Встреча состоялась в бизнес-клубе Romanoff Hall, занимавшем помещения старого артиллеристского завода. Когда-то давно здесь лили пушки и лафеты, а теперь дорогая мебель и интерьеры в стиле «лофт» поражали воображение.

Собеседниками советника были представители немецкого инвестфонда «D.I.L.»: исполнительный директор фонда Клаус Штольц – грузный бюргер с красным лицом, дряблыми щеками и отдышкой, и координатор фонда в России и странах СНГ Герхард Руст – рослый, подтянутый блондин с яркими голубыми глазами. Оба в безупречных костюмах «с иголочки», дорогих туфлях и с приятным ароматом парфюма.

Плохо разбираясь в нюансах, Соболева уловила самую суть: город выделяет место рядом с Южноморским портом для строительства современного нефтеналивного терминала, изыскательские работы уже проведены, ответственность за бесперебойные поставки нефтепродуктов целиком и полностью ложится на администрацию края.

Представители фонда со своей стороны обеспечивают финансирование строительства.

Для реализации проекта предлагалось зарегистрировать ОАО «Золотые ворота», оператора, который будет осуществлять оперативное управление, через которого пойдут все финансовые потоки. Доли распределяются следующим образом: 51% – администрация края, 49% – фонд «D.I.L.».

Принципиально согласившись с участием в строительстве, немцев никак не устраивал меньший, чем у администрации, кусок пирога. Тогда как Штольц возмущенно пыхтел и краснел еще больше, Руст, подавшись вперед, на неплохом русском старался убедить советника «немного подвинуться». Он убеждал, что честное имя и положительный имидж фонда на мировой арене поможет оперативно аккумулировать необходимые средства и направить их на строительство, позволит доказать полную декриминализацию нефтяной отрасли России в глазах западных партнеров.

– За свое активное участие мы хотим получить контроль над терминалом. Возможно даже увеличение финансирования с нашей стороны. – Герхард Руст смотрел своими ясными лазоревыми глазами на Штурмина. – России такое предложение чрезвычайно выгодно: вы сохраняете за собой право на блокирование любого нашего решения, а бюджет экономит средства налогоплательщиков. Направьте их на социальные нужды…

Советник был непреклонен:

– Речь идет о вполне конкретных инвестициях и на определенных условиях.

Здесь было от чего сойти с ума рядовому чиновнику. Управление денежными потоками с астрономическим количеством нулей может вскружить голову кому угодно. А инвесторы наверняка готовы платить – их задача войти в проект с максимальной выгодой, и если заплатить за конкретное решение с экономической точки зрения гораздо целесообразнее, о чем говорить? Непаханое поле для мздоимцев и взяткодателей!

Поглощенная масштабами разворачивающегося действа, Соболева боялась молвить слово и шелохнуться. Точно от одного неосторожного движения хрустальная иллюзия может разрушиться. Фигура советника, умело сглаживающего углы, вознеслась в ее глазах на недосягаемую доселе высоту. Он не спорил, а аргументировал, не давил, но внушал, не отдавая ни пяди своей земли, оставаясь на ранее занятых позициях. А оборона немецкого дуэта постепенно слабела.

Когда вопросы были улажены и иностранные инвесторы откланялись, Борис Андреевич откинулся на спинку стула, удовлетворенный достигнутыми результатами.

– Ну что, ужин и по домам?

Алена не нашла в себе сил отказать.

16

Утро выдалось хмурым. С ночи над городом висели тяжелые лиловые тучи, совсем недвижимые, точно зацепившиеся за острые пики Кавказского хребта. Моросил мелкий дождь, холодный пронзительный ветер гнал прохожих с улиц, торопя укрыться в теплых и сухих помещениях.

Ненастная осенняя погода, типичная для Питера, но совсем не зима.

Пока добралась из дома до краевой администрации, Алена Соболева промокла до нитки и промерзла до мозга костей. Зуб на зуб не попадал, прическа растрепалась, ресницы смазались. Зонт не спасал. Казалось, что вода была везде. Воздух до предела наполнился влагой. Так что в приемную советника она вошла, похожая на мокрую курицу: струи воды стекали с одежды на пол, след тянулся по всему коридору.

Верочка окинула ее сочувственным взглядом.

– Сейчас я горячего чая заварю – согреешься.

Штурмин отсутствовал.

Отпивая густой тягучий чай, залитый крутым кипятком, Алена думала, как опрометчиво поступила, позволив себе поблажку и проспав лишних пару часов. Теперь приходилось сидеть в пустой приемной, коротая время за женскими разговорами, а могла бы быть в гуще событий, широким неводом собирать информацию.

Глоток свежего воздуха привнес неожиданный для дообеденного часа посетитель.

Среднего роста брюнет со жгучими карими глазами, немного полный, в стильном кашемировом пальто ниже колен и с пухлым кожаным портфелем под мышкой. Но пальто висело мешком, пузырясь на карманах, туфли были не чищены, низ штанин забрызган грязью, узел галстука кривой и не затянутый. Совсем ни к месту казался золотой браслет толстого плетения на запястье, еще более толстая цепь на шее, проглядывавшаяся из-за сбившегося ворота сорочки и золотая коронка во рту, тускло мерцающая из-под неплотно сжатых губ. Нувориш! Ему бы куртку кожаную, кепку-аэродром и – на рынок мандаринами торговать, а не отвлекать от работы государевых людей.

– Здравствуйте, дамы, – гость изобразил пародию на церемониальный поклон. – У себя?!

Говорил визитер с легким закавказским акцентом, постоянно поддергивая выпадающий из-под мышки портфель.

– Здравствуйте, Рубен Арутюнович, – Вера расплылась в улыбке, точно встретила старого знакомого, и покачала головой. – К сожалению, нет.

– А когда?.. – по всему он был крайне обескуражен.

Верочка хотела бы помочь, но не могла.

– Не знаю, – она пожала плечами и произнесла нараспев, – он улетел, умчался вдаль…

Тот, кого называли Рубен Арутюнович, рассеяно уселся на один из стульев, в изобилии выстроившихся вдоль стены. Достал из кармана носовой платок с монограммой, протер вспотевший лоб и шею, задумался на мгновение, а затем, точно вспомнив нечто важное, вскочил на ноги.

– Простите, дамы! Я провел неделю в Париже, в изумительной столице моды, и не мог не привезти вам, Верочка, частичку прекрасного.

На столе секретаря появился изящный флакон французских духов Chanel. Коробку шоколадных конфет протянул Соболевой.

– В поездке я посетил Женевское озеро, отведал чудесного шоколада, и хочу поделиться им с вами, уважаемая…

– Алена – улыбнувшись, представилась журналистка.

– Алена, – согласился Рубен Арутюнович. – Поверьте, нет лучше сладостей, чем в старой доброй Центральной Европе. В них опыт и история…

Тем временем, Вера извлекла на свет из ящика стола увесистую папку с тиснением, и положила перед Рубеном Арутюновичем, точно немного смущаясь.

– Борис Андреевич велел передать вам…

Он нервно схватил папку в руки и резко распахнул, начал быстро листать, то и дело возвращаясь к первым страницам, словно желая удостоверится в чем-то. Затем, добравшись до конца, недоуменно уставился на секретаршу, беспомощно предъявляя ей на обозрение содержимое – бумаги, заполненные текстом, расчетами и графиками.

– Но он же не наложил визу?! Не подписал ничего…

Рубен Арутюнович побледнел, испарина покрыла лоб.

– Понимаете… шеф сказал, что не время… – Верочка не знала, как оправдаться за поступок советника, и в двойне ей было неудобно от того, что только что приняла подарок из рук просителя, а надежд не оправдала.

– Может, посоветуете что? – понизив тон, спросил он, подозрительно косясь в сторону Соболевой, точно ее присутствие мешало заключению совершенно секретной и дурно пахнущей сделки.

Но Вера только развела руками и что-то промямлила себе под нос.

Не солоно хлебавши, потоптавшись несколько минут в раздумье, Рубен Арутюнович в сердцах бросил папку в портфель и, не раскланиваясь чинно на прощание, убыл, оставив двух женщин с собственными мыслями.

Уловив вопросительный взгляд, Вера поспешила объясниться:

– Рубен Арутюнович – душа-человек. Всегда обходителен и с презентом… Никак не может с Борис Андреевичем общего языка найти. Уж и так, и эдак, и прямо, и в обход, а шеф даже на порог не пускает…

И Верочка рассказала душещипательную историю о том, как, сжалившись однажды, попыталась заступиться за просителя перед советником. Сказать, что Штурмин был разгневан – не сказать ничего. Не кричал, не ругал, а только зыркнул так, что Вера сразу поняла: с подобными вопросами к патрону лучше не подходить.

С тех пор она занимается исключительно секретарской работой.

– А фамилия у нашего героя есть? – полюбопытствовала журналистка в ответ на историю.

– Есть! – Вера кивнула головой. – Давлатян. Давлатян Рубен Арутюнович. Известный в крае бизнесмен. Только с администрацией все никак отношения не складываются.

Бизнесом занимается скорее не благодаря своим связям, а вопреки их отсутствию.

Давлатян! Это ли не удача?

Профессиональное любопытство вспыхнуло у Алены с новой, доселе невиданной силой. Столько хождений и поисков, столько разговоров вокруг и около, а решает все случай.

Звонок от Бориса Андреевича Штурмина отвлек ее от размышлений.

– Алена, появилась свободная минута, не составите компанию за обедом? Заодно и пообщаемся, отвечу на любые волнующие вопросы.

В этот раз они обедали в ресторане «Графская усадьба» – уютном полуподвальном помещении с тяжелыми каменными сводами, что на 4-й линии. Излюбленном заведении южноморской элиты. Приватная атмосфера, вкусная еда. Соболева давно отметила приверженность Бориса Андреевича к качественному питанию. Дорогое или дешевое – не важно, главное, чтоб на должном уровне.

Советник был не в духе, ел без аппетита, позволил себе пятьдесят грамм водки для релаксации.

– Простите, Алена, сил нет. А еще перед губернатором отчитываться…

Он не стал рассказывать, как провел день. Все больше молчал и играл желваками.

Каждые пять минут к столику подходили, раскланивались, улыбались, здоровались и услужливо жали руку советнику. За версту чувствовалось почтение, граничащее с лакейским заискиванием.

От Соболевой не могло укрыться, как тяжело ему сегодня отвечать на приветствия, обмениваться короткими ничего не значащими фразами. Царь зверей устал и ищет покоя.

Хочет, но не может себе позволить. Она ловила на себе его взгляд, взгляд сильного мужчины, мужчины, не страшащегося выказать свою слабость.

– Знаете, Алена, что самое обидное? – он отложил в сторону нож и вилку и почти с ненавистью поднялся навстречу приближающемуся коллеге, уже протянувшему руку для рукопожатия.

Соболева дождалась, когда тот отойдет в сторону.

– Что?!

– Все эти люди, которых вы здесь видите: судьи, прокуроры, чиновники, генералы, псевдо предприниматели – все, кто сейчас желал мне здоровья и интересовался моими делами, с удовольствием сплясали бы на моей могиле. Каждый второй – представься возможность – без зазрения совести всадил бы мне нож в спину. Состояние моего здоровья интересует их только в разрезе, когда же я сдохну, и перестану мешать растаскивать в разные стороны богатства страны, брать взятки, покупать на украденное дома и яхты… Ведь они прекрасно понимают, что я копаю под каждого, слежу за каждым их шагом и, как только доведется, упеку за решетку. А они, в свою очередь, вся эта свора шакалов ждет, когда же я допущу ошибку, и они смогут меня свалить, накинуться гуртом и запинать ногами.

– Каждый день, как на минном поле…

Штурмин раздраженно махнул рукой. Ему надо было выговориться.

– Изменилось мировоззрение. В корне. Я воспитывался на других идеалах. Тогда было почетно стать космонавтом, врачом, милиционером, учителем. А сейчас? Самая популярная профессия у детей – чиновник. Радоваться бы надо: в девяностые мальчишки хотели стать бандитами, а девчонки – путанами, но… Сегодня молодежь приходит в правоохранительные органы, в школы, в государственное управление с одной целью – рубануть бабла по-быстрому. Не чтобы служить обществу, расти в профессиональном плане, даже не заработать, а нахапать по-легкому. Припасть к кормушке! Дальше – хоть трава не расти. Уровень подготовки – никакой. А мне такое – как нож по сердцу.

Сложившаяся ситуация ведет к неминуемой гибели Отчизны. А я офицер! Я присягу давал! И все они, – он обвел взглядом зал ресторана, – чуют мое отношение. Чуйка у них звериная. Потому и улыбаются, потому и заискивают. Надеются, что не разгляжу я за клоунской маской добропорядочности шакалий оскал. Но они не хищники, как думают.

Они падальщики… Их не волнует, что происходит здесь, в России. У них уже все там – жены живут в Европе или Америке, дети учатся в гарвардах и стенфордах, бизнес переведен в оффшоры, а здесь – только любовницы и налаженные контакты. Нависни какая угроза – как ветром сдует. Последние чемоданы с валютой подхватят и – наутек!

– И что? Дать им спокойно уйти?

Штурмин рубанул рукой по воздуху.

– Ни за что! Выявить связи, перекрыть всяческие пути отхода и затем накрыть всю кодлу. Одним махом, чтобы пикнуть не успели. Чтоб другим неповадно было!

– Это долго, – разочаровано резюмировала Алена.

– То-то и оно, – согласился советник. – Пока мы их осторожно, чтобы не вспугнуть выявлять будем, они всю страну по кирпичику за кордон вывезут. Потому особо зарвавших дергаем сразу – на суд общественности. Чтоб и люди видели, что власть не дремлет. А по остальным работаем долго и скрупулезно, но так, чтоб с крючка уже не соскочили… Здесь же видишь еще какая закавыка: с кандачка серьезное дело не делается, масштабные расследования годами длятся, а людям результат сегодня нужен. Не светлое будущее – уже проходили, а светлое настоящее. Ведь масштабы коррупции поражают воображение, а недовольный народ ждать не будет, на улицы выйдет, слабую, по его мнению, власть на вилы поднимет. Вот тут как раз самое сложное: и дело до конца довести, и доверие людей не потерять. Политика, чтоб ее… – Он прервался, точно собираясь с мыслями, словно определяясь – говорить ли – а затем продолжил. – Есть и еще проблема, которая почему-то активно замалчивается всеми: коррупция сегодня больше носит международный характер, скорее внешний, нежели внутренний. Ведь раньше как было? Надо тебе что-то от чиновника, ты ему в конверте на стол кладешь – и продуктивно вопросы решаешь. Затем научились на счет в банке перечислять, пластиковые карты на имя коррупционера выпускать стали, ну а сейчас дальше пошли. Прогресс, как говорится, не стоит на месте. Сегодня же везде оффшоры, через них и идут финансовые потоки.

Деньги даже в Россию не попадают, а оседают за границей. Там, где налоговый рай и запутанные схемы владения компаниями. Для того, чтобы раскопать истинного бенефициара, выгодоприобретателя, необходимо тесное взаимодействие с иностранными коллегами… А они далеко не все и не всегда охотно идут навстречу нашим правоохранительным органам, не так быстро, как хотелось бы, отрабатывают наши запросы… Вот и получается, что клеймят Россию на чем свет стоит, рейтинги коррупционные ежегодно выпускают, а как до дела доходит, так фактически коррупционеров и покрывают. Понимают, что мздоимство ослабляет государственную систему, подрывает экономику, потому и ждут, когда мы свалимся…

Штурмин еще некоторое время продолжал монолог, указывая на внутренних и внешних врагов, которые стараются ловить рыбу в мутной воде отечественного беззакония, приводил все новые и новые доводы, оперировал фактами и цифрами, даже взывал к совести и гражданскому долгу. По всему видно было, что наболело, что надо выговориться, чтобы вновь вернуться на тропу войны с взяточничеством и преступной халатностью в государственном управлении, которую советник определил своей главной задачей.

Затем он сник, точно сдулся, выпустив пар, и, глянув на часы, поспешил откланяться:

– Прошу меня простить, Алена, вынужден бежать. Волка ноги кормят. – Борис Андреевич подавил ухмылку. – До завтра.

Завтра советник пообещал ей целый рабочий день.

Теперь Алена точно знала, как будет выглядеть статья о буднях советника губернатора Бориса Андреевича Штурмина…

17

Из дневника Алены Соболевой. 31 декабря

«Вот тебе и новый год!

Ни желания, ни возможностей. Только тупая боль в висках и ломота во всем теле.

Уже третьи сутки здесь, третьи сутки одна. Наедине с собой. Редкие посетители в лице коллег – не в счет. Им не понять меня, не понять обиды от случившегося, не понять моего одиночества. Не было сил писать, не было сил делиться горечью поражения. Хотелось, чтобы все провалилось в тар-тарары, чтобы время, повернувшись вспять, вернулось в тот самый день, когда я наткнулась на злосчастный сайт Дмитрия Смелова, чтобы город-курорт Южноморск никогда не появлялся в моей жизни. Хотелось, оказавшись в прошлом, свернуться калачиком на диване, укрыться мягким пушистым пледом и включить по TV добрые диснеевские мультфильмы, и чтоб за окном обязательно шел дождь, звонко стучал по крышам, ручейками сбегал по стеклу. Чтобы дымилась на журнальном столике чашка кофе, чтобы тихо тикали часы, отсчитывая секунды, минуты, часы течения моей жизни».

Белый свет неоновых ламп тускло освещал крашенные стены крохотной больничной палаты. Раковина, тумба, стул и койка. Каждое движение болью и ломатой отдавалось во всем теле. Пахло накрахмаленным бельем и лекарствами.

На единственном стуле, положив руку на край кровати, сидел ОН. Алена видела лукавый прищур чуть насмешливых глаз, четкую линию носа, немного надменный изгиб губ с запекшейся в уголке ссадиной.

– Извини, что не мог прийти раньше…

Борис Андреевич Штурмин чувствовал себя не в своей тарелке, по спине пробегали мурашки: медицинские учреждения давили на него, делая беззащитным, почти мальчишкой. Белый врачебный халат, небрежно накинутый на плечи, обезоруживал, не одевал, а раскрывал перед всем миром.

– Не люблю больницы…

В его руках были принесенные с собой пакеты фруктов и шикарный букет метровых темно-красных роз, под который пришлось выпросить пластиковое ведро – ни в одну доступную в больничной палате тару цветы не могли уместиться.

– Прости, что не смог тебя защитить…

– Смог! – Алена старалась быть благодарной. – Я жива и скоро буду здорова. Это главное!

– Ну да, конечно, – грустно произнес он.

Понимая, что советник видит перед собой только несчастную молодую женщину,

Алена стыдилась повязки на немытой голове, казенной пижамы, ввалившихся щек и серых кругов под глазами. Знала бы о его приходе заранее, навела бы марафет: нарисовала румянец на щеках, подправила линию губ и глаз, удлинила ресницы.

Но советник как будто не замечал устрашающих дефектов.

– Если тебе что-то потребуется – звони. Решим. Не стесняйся.

– Думаю, после вашего сегодняшнего посещения проблем в больнице у меня не будет, – она попыталась улыбнуться.

Прикрыв глаза, Алена вспомнила события, заставившие ее оказаться в травмотологическом отделении Южноморской городской больницы.

Все вышло, как всегда, нелепо до безобразия. Целый день с раннего утра и до позднего вечера она провела в разъездах с советником. Не хватало нескольких последних штрихов для завершения статьи, место под которую Ринат Салехов уже определил в первом после Нового года номере «Колокола».

Когда персоналка советника подвезла ее к дому, была уже глубокая ночь. В небе холодно мерцали звезды, фонарь во дворе не горел, так что идти пришлось почти на ощупь. Открыв входную дверь, она услышала, как тронулась машина, и тут же навстречу из темноты подъезда шагнула спортивного вида фигура с коротким ежиком волос и недобрым оскалом. Вновь запах лука, табака и кариеса, источившего зубы.

– Мы же тебя предупреждали… Думали, поймешь все и сама свалишь…

Цепкие пальцы схватили ее за запястье. Кожей почувствовала, как еще двое подступили сзади, отрезая возможные пути к отступлению. От охватившего ужаса Алена не впала в ступор, а закричала, что было сил, и рванулась в сторону, пытаясь вырваться из сильных рук нападавших, но во второй раз на одни и те же грабли бандиты наступать не собирались. От хлесткой пощечины потемнело в глазах, от тупого удара в животе будто что-то оторвалось. В последний момент, словно сквозь пелену тумана, она успела заметить, как вспыхнула красными огнями стоп-сигналов штурминская «волга», как резко открылись двери. Кажется, даже услышала короткие громкие окрики. Успела осознать, что русский офицер женщину в беде не бросит, и эта мысль породила надежду. А дальше, почувствовав, как затылок столкнулся с чем-то небывало твердым, она провалилась в глухую черную бездну.

Теперь Штурмин с хулиганским видом сидел перед ней. Строгий костюм и галстук диссонировали с ссадиной на лице, залепленным широким пластырем разбитым в кровь кулаком и взглядом горящих глаз. То был взгляд мальчишки, ввязавшегося в драку и вышедшего из нее победителем.

– Почему ты не сказала мне раньше? – он подобрался, вернувшись от извинений к привычному образу мужчины, который может почти все.

Соболева только пожала плечами.

– Не хотела впутывать… Да и можно подумать, что и без меня у вас забот мало… Вас это и не касается вовсе…

– Теперь касается, – ухмыльнулся советник, инстинктивно коснувшись кончиками пальцев разбитой губы.

Он коротко рассказал, как услышал пронзительный крик о помощи. Как Валентин, среагировавший первым, дал по тормозам и выскочил из машины. Как они вдвоем, словно в боевом прошлом, бросились на противника. Три верзилы, пришедшие поквитаться с беззащитной женщиной, не могли ожидать сильного сопротивления. Нет, они не дрогнули.

Попросту не успели. Валентин – даром, что служит сейчас водителем – зверем накинулся на обидчиков, и, пока Штурмин разбирался с напавшим на Алену молодчиком, сумел уложить двух других.

– Они, конечно, не сдались без боя, но Валюхе досталось больше…

– С ним все в порядке? – ей не хотелось, чтобы из-за ее глупости и амбиций пострадал еще кто-то.

Борис Андреевич кивнул головой:

– На нем болячки заживают, как на собаке… – Он выдержал паузу и добавил, – тебя больше не тронут, Алена. Обещаю.

Она хотела объяснить ему все, чтобы он знал, чтобы не думал, что все на пустом месте. Ведь это не простые хулиганы или грабители, они пришли с определенной целью, хотели уничтожить, наказать.

– Нет, вы не понимаете! Это…

– Я понимаю, – отрезал Штурмин. – И хорошо знаю, кто ЭТО! И еще раз тебе говорю: тебя больше не тронут. Поверь. Я ВСЕ РЕШИЛ.

«Я все решил». В этой фразе было действительно все: необычайная сила, безграничная власть, несгибаемая воля, уверенность в правоте и готовность идти до конца.

Слова, которым невозможно не верить.

– Это было недоразумение, которое больше не повторится, – советник поднялся, – отдыхай, Алена, и поправляй здоровье. Нам еще многое предстоит вместе.

Глядя на закрывшуюся за Борисом Андреевичем дверь, Соболева повторяла про себя его последние слова: нам еще многое предстоит. Никаких сомнений, что сейчас, на пороге нового года, в день праздничный и почти священный, в день, когда сбываются самые заветные мечты и совершаются чудеса, она начинает новую жизнь.

18

Избавленная в больнице от будничных проблем и позабытая на время новогодних праздников окружающими, Алена с головой погрузилась в виртуальную реальность. В Интернете гудела иная жизнь, но не менее реальная, со своими радостями и невзгодами, со своим порядком, динамичная и ежесекундно изменяющаяся. Время в сети течет по– другому: то, что было актуально вчера, уже неинтересно сегодня и совсем забыто завтра.

Здесь дорог миг, секунда. Острее чувствуется пульсация бытия.

В реальность настоящую ее вернул неожиданный звонок советника. Был Штурмин озабочен и испытывал плохо скрываемое неудобство оттого, что потревожил ее на больничной койке:

– Алена, мне очень хотелось бы вас видеть.

Неужели?! Она и сама не отказалась бы встретиться. Ведь советник чертовски привлекателен!

– Я понимаю, что вы еще не оправились, не пришли в себя, – заботливо продолжал Штурмин, – но, может быть, найдете возможность сбежать. Я бы прислал машину к больнице…

У Алены от нахлынувших чувств закружилась голова: «Боже мой, как романтично!

Неужели он приглашает меня на свидание? А почему опять на «вы»?»

– Аленушка, вы мне очень нужны именно сейчас…

«Он нуждается во мне! И честно признается. Как можно ему отказать?!»

Испытывая небывалый подъем в душе, Соболева вскочила с кровати, едва не уронив на пол ноутбук, крепко прижимая трубку к уху, судорожно начала собирать свои вещи.

Бурная фантазия уже создала в голове живописнейшие картины совместного времяпрепровождения. Одну, другую, третью. Трепетные объятия, поцелуи горячих губ, сильные руки и нежные прикосновения…

А ведь ей всегда казалось, что она неподвластна чарам советника. Что Алена Соболева – современная независимая женщина, которая прекрасно знает, чего хочет от жизни и отдает отчет в собственных поступках.

И тут как гром среди ясного неба:

– Завтра стартует форум представителей силовых структур, посвященный проблемам безопасности в России вообще и в Южном федеральном округе и на Кавказе в частности.

От Южноморска принимаю участие я. Но наш пресс-секретарь в связи с халатностью, вызванной праздниками, прохлопал столь ответственное мероприятие. Так что освещать в СМИ его некому. Нагоняй и взыскание, конечно, получил, но ситуации это изменить не может… Я рад, если вы согласитесь поддержать меня, Алена. Ваша помощь была бы неоценима… а моя благодарность – безгранична… в пределах разумного.

Присев на стул, она досадливо посмотрела на себя в зеркало. Вот дура!!!

Размечталась. Не по Сеньке шапка, как говорится. А планы-то строить уже начала! Речь о работе идет, а не об устройстве личной жизни. С другой стороны, Борис Андреевич просил об одолжении. Именно «просил», к тому же был бы рад ее участию.

Штурмин тем временем продолжал:

– Форум – событие, прямо скажу, не рядовое, продлится пять дней. Так что на пять дней я вас реквизирую. Легкой работы не обещаю, но удовольствие получите обязательно.

Да и общение с участниками поможет вам лучше представлять обстановку, сложившуюся на юге страны.

Выбирать особо не приходилось: конечно, Соболева согласилась. Попасть на встречу высокопоставленных госслужащих, завязать полезные профессиональные связи, разве не об этом она мечтала? Не к тому ли стремилась?

Нищему собраться – только подпоясаться, так что когда Валентин прибыл к больнице, Алена уже была готова во всеоружии. Требовалось заскочить домой, принять душ и переодеться…

Кто бы мог подумать, что посленовогодний форум силовиков будет проводиться на Домбае – жемчужине северокавказского горнолыжного туризма. Выбор устроителей удивлял, но позволял насладиться чудеснейшими пейзажами высокогорья. Здесь, в верховьях реки Теберды, крупного притока Кубани, на высоте более полутора тысяч метров над уровнем моря раскинулась живописнейшая долина – Домбайская поляна, образованная соединением трех горных ущелий: Алибека, Аманауза и Домбай-Ельгена, берущих начало от Главного Кавказского хребта. Горы обрамляют долину сплошной стеной: куда не кинешь взгляд – всюду вершины, увенчанные белоснежными шапками, тысячелетние ледники, искрящиеся на солнце. На склонах – зеленые пихты, ветви которых прогибаются под тяжестью налипшего снега.

Говорят, когда-то в местных лесах бродили целые стада величественных зубров.

Отсюда и произошло название «Домбай»: по-карачаевски «доммай» означает «зубр».

Название самой высокой горы в этом районе Домбай-Ельген с языка коренных жителей переводится как «убитый зубр».

Расстояние от Домбая до моря по прямой – менее ста километров, разделенных высокими горами и отвесными скалами Кавказского хребта. Из Южноморска просто так не добраться. Но путь Алены Соболевой, благодаря стараниям советника и хорошей организации, занял всего несколько часов: Валентин отвез ее в одну из воинских частей, дислоцированную в окрестностях города, откуда вертолетом скромную персону молодой журналистки перебросили к месту проведения форума. Вот уж действительно: важность задачи решает все!

…Уже смеркалось. Чистый, насыщенный запахом хвои высокогорный воздух, звенел от мороза. Его хотелось пить непрестанно, но невозможно было напиться. Штурмин ее не встречал – и Алена в душе искала ему оправдания, объясняя высокой занятостью, – но вместо себя прислал полицейскую «волгу».

Пока ехали, Алена смотрела сквозь стекло по сторонам, восхищаясь величием Кавказа. Куда не кинешь взор – почти отвесные стены, залитые льдом, с непонятно как закрепившимся на них снегом. А на востоке или чуть южнее, на стороне, противоположной той, где сейчас садилось солнце, возвышался мощный многоглавый массив, за три вершины которого, раздирая пышные бока, цеплялись плывущие по небу облака. В алом закатном свете на его крутых гребнях мириадами искр сверкали многогранные кристаллы.

– Это Домбай-Ельген, – пояснил увиденное водитель, – самая высокая гора Западного Кавказа. Четыре тысячи сорок шесть метров над уровнем моря. Но! – он тяжело вздохнул, будто его лишили самого дорогого, – уже Абхазия! Фактически за границей.

«Волга» быстро проскочила поселок и уперлась в ажурные ворота, которые, медленно отъехав в сторону, пропустили гостей на закрытую территорию с вымощенными дорожками, подсвечивающимися старомодными фонарями, аккуратными пихтами и елями. Небольшой респектабельный и по-домашнему уютный отель, стилизованный под альпийское шале, расположившийся на заснеженном склоне в стороне от основной застройки и праздного шума, распростер свои гостеприимные объятия.

Строгая девушка на ресепшене, расплылась в милой улыбке, не задавая лишних вопросов:

– Мы вас ждем, Алена Игоревна.

Возникший неизвестно откуда рум-бой, подхватил сумку с вещами и услужливо проводил Соболеву в двухкомнатный номер, поразивший сдержанной роскошью. Гостиная с кожаной мебелью и камином, в котором дружелюбно потрескивали дрова, массивная тумба под большим ЖК-телевизором, ковры на полу, отделанные деревом стены, умышленно грубые балки под потолком и тяжелые шторы, управляемые пультом ДУ.

Спальня оказалась чуть меньше, напротив окна с выходом на балкон расположилась огромная двуспальная кровать под клетчатым покрывалом, две прикроватные тумбы с ночниками, пузатый платяной шкаф, абажуры на настенных светильниках и – обязательно! – еще один телевизор. С балкона открывался неповторимый вид на Домбайскую поляну: светящийся в темноте неоном вывесок и желтым светом окон поселок, укрытые снегом леса и опустевшие горнолыжные спуски.

Стоило только вытянуться на кровати – не было с дороги ничего приятнее, чем рухнуть на покрывало прямо в джинсах и свитере, – как зазвонил телефон. Советник интересовался все ли в порядке, как дорога, и приглашал на ужин в ресторан.

– Встреча неофициальная, но с официальными лицами. Форма одежды – парадная.

Чтобы вы не ломали голову, как одеться, Алена, я взял на себя смелость подумать за вас. Весь реквизит в шкафу в спальне.

Он отключился, не дав ей собраться с мыслями и ответить.

Мысленно улыбнувшись – выход в свет сегодня не входил в планы, да и что мог подготовить Штурмин? – Алена последовала его указаниям. Вопреки опасениям, выбор Бориса Андреевича оказался безупречен: темное с перламутром платье с открытой спиной и декольте от Dior, несомненно оригинальное, село точно по фигуре. Не собиралось складками на бедрах и не стесняло грудь. Туфли на шпильке от того же модельного дома добавили ногам лишних сантиметров пятнадцать длины. И – о чудо! – он подумал даже о сумочке. Подобной внимательности нельзя было ожидать от мужчины! Завершающим штрихом к портрету стала длинная бархатная коробочка, в которой тускло поблескивало колье из камней чистой воды. Конечно, это не могли быть бриллианты, но как же хотелось превратиться сегодня из золушки в принцессу. Пусть ненадолго, пускай на одну ночь!

Ведь Новый год продолжается, а в сказочный зимний праздник возможны любые чудеса.

Несомненно, весь «реквизит» придется вернуть, но – завтра. А сегодня Алена наблюдала в зеркале роскошную независимую женщину с безупречной фигурой, чувственными губами и огромными зелеными глазами. Женщину желанную, сводящую мужчин с ума.

Спустившись в указанное время вниз, в ресторан отеля, и увидев ЕГО, почувствовала, как подвело живот от возбуждения. Боже, как же она, оказывается, по нему соскучилась, как хотела видеть строгое лицо с немного грубыми чертами, как желала слышать бархатный, чуть с хрипотцой властный голос, испытывать на себе несгибаемый взгляд. «Как же мне тебя не хватало!»

Завидев Соболеву, Штурмин весело по-мальчишески присвистнул и озорно подмигнул:

– Ничего себе! Нет, я, конечно, ожидал, что вы будете сногсшибательны, но что на столько! Я приятно поражен, Алена!

Мужчины за столом одобрительно загудели.

Советник представил ее присутствующим, познакомил с каждым. Здесь собрались судьи, прокуроры, полковники и генералы. Все – представители сильного пола. Ни одной женщины. Соболева – единственная. Так что все внимание было приковано исключительно к ней.

– Алена Игоревна, вы очаровательны…

– Аленушка, вы неподражаемы…

– Деточка, не стесняйтесь, угощайтесь…

– Алена, позвольте, я за вами поухаживаю…

– Алена Игоревна, вы бесстрашный и находчивый молодой журналист. Я был бы рад видеть вас в своей пресс-службе, но Борис Андреевич вас не отдает…

Штурмин засмеялся в ответ:

– Загрызу, если будете переманивать лучшие кадры.

Кухня не поражала воображение, расторопность обслуживающего персонала не изумляла, светская беседа вскоре уступила место нудному и подробному обсуждению повестки дня предстоящего мероприятия, и все бы наверняка вскоре уснули, если бы Штурмин не оставался по-прежнему находчивым и искрометным. В заунывные разговоры ему без труда удавалось ввернуть какую-нибудь шутку, мигом разряжающую обстановку, ненавязчиво уделить внимание гостье, дабы снять элемент неловкости от нахождения в высшем обществе. Хотя это самое «высшее общество» при более близком знакомстве ее совсем не порадовало.

С увеличением количества выпитого, лица присутствующих раскраснелись, глаза разгорелись, а языки развязались. Прозрачные намеки посыпались как из рога изобилия. И если скабрезные высказывания советник тактично пресекал на корню, то оградить Алену от жадных похотливых взглядов престарелых самцов не мог совершенно. И как только обстановка за столом стала накаляться, угрожая перейти черту дозволенного, Соболева предпочла ретироваться.

– Прошу меня извинить, господа, я должен проводить даму.

Борис Андреевич галантно поднялся из-за стола, чем вызвал слова одобрения и завистливые вздохи, характеризующие крушение несбывшихся надежд.

Чувствуя приятное щекотание нервов – вот он, тот самый миг! – молодая женщина продефилировала к выходу, ощущая на себе взгляды чуть ниже спины. Поднявшись на этаж, возле двери в номер остановилась и резко повернулась к советнику. Взгляды встретились, и они в одночасье прочитали мысли друг друга. Алена не могла ошибиться: в его глазах застыла с трудом сдерживаемая страсть. Стоя практически вплотную, она уловила едва различимое смешение ароматов парфюма, алкоголя и дорогого табака.

Настоящий крепкий мужской запах, действующий как сильнейший афродизиак. Перед ней стоял альфа-самец, холеный и мощный, отдаться которому желает любая самка. Самец, готовый брать и повелевать. Она ощущала ровное дыхание и биение его сердца, буквально изнывая от желания.

Ну же! Ну! Сделай шаг!

Но он все испортил! Вместо того чтобы сломить оставшиеся барьеры, предусмотрительно отступил назад, увеличив расстояние между ними, и, помешкав, протянул тонкую пластиковую папку.

– Здесь вопросы, затрагиваемые на форуме… темы докладчиков, их презентации…

Ознакомьтесь, Алена, проще будет работать.

Его голос не дрогнул, сохраняя деловые нотки, точно и не было между ними мимолетного контакта, когда все стало ясно, как день. Ей не могло такое привидеться! Он хочет ее не меньше, чем она его! Хочет, но вопреки инстинктам избегает.

– Спокойной ночи! – прозвучало холоднее, чем должно было бы.

Советник резко развернулся на каблуках и пошел в сторону лестницы, а Алена долго смотрела вслед, вперив взгляд в широкую спину и покатые плечи. Штурмин ни разу не обернулся, и только когда его фигура скрылась за углом коридора, она вошла в номер. Ей было жарко. Жар негодования распирал ее изнутри, иссушал губы и ладони, горячим дыханием обжигал легкие.

В мозгу пульсировало только одно: почему?! Почему?! Почему?! Почему ничего не вышло, почему не нашло продолжения?!

В сердцах отшвырнув от себя злосчастную папку, она прикурила сигарету и шагнула на балкон, подставив лицо и голые плечи морозному воздуху звездной домбайской ночи.

19

Страдающий формализмом форум не вызывал интереса журналистской братии.

Скучные речи докладчиков, читающих текст по бумажке, статистика преступлений, уже давно известная посвященным, прогноз изменения криминогенной ситуации в регионе на фоне реализации программы развития Северокавказского округа, нудные обсуждения и вялые споры. Гораздо увлекательнее события развивались снаружи, вне конференц-зала, когда официальные лица меняли свои деловые костюмы и форменные кители с погонами на куда более удобное и подходящее к месту и времени горнолыжное снаряжение и собирались возле подъемников.

Когда-то, чтобы быть в тренде, требовалось уметь играть в теннис – занятие полезное, но не каждому по нраву, потом собирались заняться дзюдо, но не прижилось, а сегодня каждый успешный и уважающий себя человек должен сносно кататься на горных лыжах. Конечно, не швейцарские/австрийские/французские Альпы – среди них Кавказ стоит особняком – престиж пониже, сервиса поменьше, но здесь – рутина, работа на родине, а не беспечный отпуск под европейским солнцем. Хочешь, не хочешь – мириться приходится. И ничтоже сумняшись, делегаты форума отрывались на полную катушку.

Забавно было наблюдать за взрослыми солидными мужчинами, занимавшими ответственные посты в различных ведомствах, когда они с горящими глазами толпились возле подъемников, как дети толкались и озорничали, спорили до хрипоты и с блаженной улыбкой выходили на спуски. Как радовался уважаемый ростовский чиновник, розовощекий пингвин с неохватным пузом, весьма умело преодолевший склон средней сложности. Или моложавый подтянутый ярославский прокурор, впервые вставший на лыжи. Разве можно было узнать в них вершителей человеческих судеб?

Можно!

Вход в узкий круг избранных был заказан для посторонних. Во внеурочное время делегаты разбились на группы по интересам (или по влиянию) и мало пересекались между собой. Московская элита возглавляла наиболее многочисленный клан, представители Кавказа разбились на четко определяемые по республиканско-национальному признаку группы, остальные региональные чиновники находили лидеров из собственных начальников, вокруг которых и собирались. Вели себя потише, держась менее уверенно.

Ну, а вся свита, состоящая из представителей прессы и прочего обслуживающего персонала, проводила свободные от трудов праведных часы отдельно от высоколобых особ. Журналистской братии оказалось вполне комфортно среди себе подобных.

Соболева до последнего упиралась, отбивалась, но, в конце концов, сдалась.

Уступила уговорам и взяла на прокат лыжи. После времени, проведенного в больнице, и полученных травм этот шаг казался безумием, чем подкупал еще больше. Но от вида сверху вниз даже со склона для начинающих захватывало дух. Вокруг – скалы и заснеженный лес, долина укрыта голубым куполом ясного зимнего неба, а вперед и вниз сбегает искрящийся спуск, подле которого копошатся лыжники, сверху кажущиеся муравьями, собравшимися у основания огромного муравейника.

Сказалось спортивное прошлое, на которое, как на благодатную почву, легли наставления широкоплечего голубоглазого инструктора, и к вечеру она уже вполне сносно стояла на лыжах.

Когда с гор в долину опустились ночные сумерки, поступило предложение от коллег собраться в «Вертикали» и отпраздновать первый рабочий день на форуме и знакомство.

За время, проведенное вместе, они успели сдружиться и найти точки соприкосновения.

Здесь Алену подстерегало первое неудобство: представители СМИ из различных регионов, аккредитованные на форуме, размещались компактно в нескольких отелях, расположившихся в пешей доступности друг от друга, а ее «Шале» – на значительном удалении. Чтобы успеть к назначенному времени, пришлось воспользоваться услугами такси, траты на которое в ее планы не входили.

Никто из присутствующих не скрывал своего негативного мнения о происходящем:

– Вы видели сегодня этих докладчиков? Да без бумажки они б слова сказать не смогли: голова другим забита…

– Как бы на волю вырваться и на спуски…

– Посмотрите, кто обязательно в свите присутствует: длинноногие секретари– референты с бюстом не меньше третьего размера…

Разрумянившиеся на свежем воздухе, а теперь подогретые горячительным, мужчины не скупились на эпитеты:

– С такой молодочкой любая командировка отпуском покажется…

– Ну, не скажи: с ней-то как раз попотеть и придется…

– С тех пор, как Верховный чиновникам за границей отдыхать запретил, им теперь в командировки на курорт ездить приходится. Бедолаги вынуждены куршавели на Домбайскую поляну сменить. Двух зайцев, как говорится…

– Зато местным подспорье: туризм на родине развивают…

Мнение было единым: проводимый на Домбае форум – фарс, а не значимое мероприятие. Потому коллеги и не жаждали в нем участвовать: не искали, не слушали, не ловили каждое слово. Получив пресс-релизы от устроителей, успокоились: все материалы в российских изданиях будут, как близнецы-братья, похожи друг на друга.

Вернулась в отель Соболева заполночь. Уставшая, со смешанными чувствами. С одной стороны, она приехала сюда работать, и общее настроение коллег выбивало из колеи. С другой, не могла не согласиться, что все происходящее – только цирк, журналистам в котором отведена лишь не слишком уважаемая роль клоунов.

Обуреваемая желанием закрыться в номере и предаться одиночеству, она собиралась принять контрастный душ и завалиться в роскошную постель, но у судьбы были свои планы.

– Как прошел день? – в пустом фойе отеля перед ней стоял Штурмин: бодрый, цветущий, с остаточным ароматом парфюма и свежим – хорошего коньяка. Лукавая улыбка и, как показалось, похотливый взгляд.

Услышав вибрирующие нотки его голоса, Алена почувствовала, как внутри точно зажегся огненный шар, излучавший тепло, всполохами пламени приятно щекочущий нервы. Он то увеличивался в размерах, то уменьшался, но неизменно согревал своими лучами.

– Нормально.

– А выглядишь измученной…

– Спасибо за комплимент.

– Составишь компанию? Посидим в баре перед сном?

Ей показалось, что «перед сном» прозвучало двусмысленно? Точно речь шла не о сне, а о дальнейшем совместном времяпрепровождении. Борясь с усталостью, над ответом она размышляла чуть дольше, чем было необходимо, что дало Штурмину повод испугаться отказа. И он сменил свои ироничные интонации на тон просителя.

– Соглашайся. Минут пятнадцать. Скрась одиночество. День крайне тяжелый выдался. С самого утра – переговоры, терки, споры. И все впустую. Надоели лицемерные лица, циничные рукопожатия. Хочу немного человеческого общения. Не более…

Ну, как тут можно было отправиться в номер? Его взгляд напоминал печальные глаза голодного спаниеля, выпрашивающего сахарную кость у хозяина. И Алена поневоле улыбнулась.

В баре почти никого не было, официант застыл возле стойки, ожидая сигнала. Тихая музыка, полумрак, несмотря на зиму и сугробы вокруг, цветущая орхидея в вазе на столе.

Если это свидание, то все выглядело романтично.

– Может, по пятьдесят коньяку?

Спаивает? Глядя Штурмину в глаза, Алена едва заметно кивнула. Да она и не прочь.

Можно даже не терять время на алкоголь, а сразу отправиться наверх и упасть в его крепкие объятия. Окунуться в омут с головой, а дальше – куда вынесет. Но если речь идет о том, чтобы обязательно выпить, то предпочтительней казалась текила. С солью и долькой лайма, как положено.

Он не говорил, а только смотрел. А ее точно прорвало: высказала свои замечания по ходу ведения форума, поделилась переживаниями минувшего дня, рассказала, как каталась на лыжах, поведала о скепсисе, царившем в журналистской среде, а напоследок возмутилась, что оказалась размещена так далеко от остальных участников – приходится тратить время на дорогу туда и обратно, да еще и деньги, которые лишними не бывают. К тому же о новостях узнаешь последней.

По ходу монолога ни один мускул не дрогнул на лице советника, а когда Соболева замолчала, он тихо произнес:

– «Шале» – это мой выбор. Не люблю находиться вместе со всеми, вариться в общем котле. Имею право на личное пространство в нерабочее время… И захотел, чтобы ты была рядом…

Грустные глаза обожгли ее, заставив вздрогнуть всем телом. Взгляд такой же, как и вчера в коридоре: ищущий, жаждущий, жадный, нетерпеливый. Показалось, что вот сейчас все барьеры будут сломлены, он протянет вперед свои сильные руки с длинными аристократическими пальцами, почувствовав жар его ладоней и трепет мускулистого тела,

Алена прильнет к нему, и они сольются, наконец, в длительном поцелуе, превратившись в единое целое. Весь мир вокруг встрепенется тысячей мотыльков, заискрится мириадами огней, взорвется сотней фейерверков.

Но фантазия длилась лишь мгновение.

– Твои друзья-коллеги правы. И я не могу с ними не согласиться, – Штурмин все так же ровно сидел на своем месте, задумчиво покачивая в руке фужер с коньяком, набегавшие волны которого оставляли скоротечный след на стенках. Может, опять привиделось?!

– Ты о чем? – видение крепко держало ее, потому Алена не сразу вернулась к реалиям.

– О том, что нужное мероприятие превратили в авантюру и беспечную трату бюджетных средств. Пир во время чумы! Собраться можно было где угодно. Хочешь – в Москве, хочешь – в Махачкале или Грозном. В Южноморске. Но не на Домбае! Место замечательное – не спорю. Только не для официальных встреч, а для активного отдыха.

Устроили пикник в угоду столичным кураторам и местным элитам. Театр абсурда, участвовать в котором нет никакого желания. А приходится…

– Тогда зачем тебе это?

– Долг. Долг перед людьми и, прежде всего, самим собой, как бы пафосно не звучало.

Я не имею права на ошибку. Как сапер. Я уже говорил… Я могу думать об этих сборищах что угодно – это только мое частное мнение. Но по долгу службы должен принимать участие. Иначе противники с удовольствием расценят неявку как саботаж, скажут, что Штурмину плевать на принимаемые коллегиально решения, и разыграют карту против меня и тех, с кем мы делаем одно общее и важное для страны дело, при первом же удачном случае. Сольют без зазрения совести, расчистив дорогу для своих грязных дел.

Так что – хрен им! Но я боец по натуре, а не лицемер. И характер очень мешает работе.

Мне проще в морду дать негодяю, чем улыбаться и расшаркиваться перед ним…

– Потому ты и селишься в стороне от всеобщего веселья? – Соболева почувствовала, что Штурмин приоткрыл калитку в свой внутренний мир радостей и переживаний.

Он кивнул головой:

– Сложно всегда находиться в напряжении. Как на войне, когда каждый куст и каждый камень несет в себе угрозу. Там всегда наготове, каждую минуту, как натянутая тетива. Но и на войне бывает отдых. Не счесть числа моим командировкам в зону боевых действий, но после всегда была возможность отдышаться, привести нервы в порядок.

Иногда прихожу к мысли, что здесь труднее, чем там… Мой нынешний мир – лицедейство, театр, игра на грани фола. Но это не моя жизнь – только среда, в которой вынужденно существую. Моя жизнь – те редкие мгновения, когда могу себе позволить расслабиться, побыть самим собой, пообщаться с близкими…

Алена ощутила весь груз, свалившийся на плечи Штурмина, почувствовала узкие рамки, в которые загнан он со своей борьбой с оборотнями, рамки, ощерившиеся шипами неприязни преступивших закон коллег. Захотелось его, словно ребенка, взять на руки, обнять, прижать к груди и защитить от страшных напастей окружающего мира. В своем откровении, открывшем душу, Борис показался таким беспомощным и беззащитным. Вряд ли кто-то из рабочего окружения видел советника с этой стороны.

– Здесь и сейчас ты живешь? – слова дались ей с большим трудом, словно спрашивала о самом сокровенном.

Советник не проронил ни звука, но взгляд говорил красноречивее слов. Его глаза светились доверием и раздували пламя, полыхающее у нее внутри, с еще большей силой. В ее душе, комфортно разместившейся где-то в нижней части живота, уже не горело, там бушевал пожар.

Штурмин одним глотком осушил бокал, подозвав официанта, заказал два кофе и чизкейк для дамы, задумчиво выкурил сигарету, а затем вернулся к теме форума:

– Чтобы быть объективным, стоит признать, что польза от сегодняшнего сборища силовиков все-таки существует: некоторые вопросы удается решить именно здесь. В неформальной обстановке иногда легче найти общий язык с людьми, подобраться к которым в других условиях совершенно невозможно. Я длительное время пытался пробиться к замгенпрокурора, добиваясь аудиенции, а сегодня, наконец, встретились, долго обсуждали сложности, регулярно возникающие при выявлении серьезных правонарушений высокопоставленных чиновников… Хороший мужик, кстати, понимающий. Настоящий профессионал «с земли», знающий все тонкости работы.

Обещал всяческую поддержку и, если что, выходы на Самого…

Кого имел ввиду Штурмин, Алена не поняла толком, а уточнять постеснялась. То ли Генерального прокурора, то ли самого Президента. Но рада была, что в любой ситуации он находит выход из положения, любые трудности обращает себе на пользу. Вот уж кто действительно ПРОФЕССИОНАЛ!

Она видела его желание быть рядом, как он ищет взаимности. Но заслоны условности и морали не позволяли перешагнуть за грани дозволенного. Они долго говорили на отвлеченные темы, наслаждаясь голосом и обществом друг друга, смотрели в глаза и думали, наверное, каждый о своем, а может, об одном и том же?

Из дневника Алены Соболевой:

«Как часто наши с ним разговоры заходят в тупик, коснувшись каких-то личных тем. Штурмин умолкает, неуклюже стараясь направить беседу в другое русло, мнется, тушуется, словно стесняясь собственной откровенности. Ведь он – советник губернатора по взаимодействию с правоохранительными органами. Сильный и несгибаемый. Со стальными нервами и железной выдержкой.

Вот и сейчас. Кто придумал, что Мужчина не имеет право на слабость? Кто сказал, что Мужчина не должен плакать? Кто решил и навязал обществу мнение, что проявление чувств – женская прерогатива?»

Кофе был выпит, десерт съеден, сигареты затушены в пепельнице, словарный запас исчерпан и стоило расходиться по домам. Часы показывали глубокую ночь. Два одиноких взгляда скрестившись в порыве, безотрывно смотрели друг на друга. Все ясно без слов, но нужна еще смелость, чтобы пойти дальше. Одного желания мало, необходимо приложить усилие, но никто не хочет брать на себя ответственность за возможные последствия.

Все чувства замирли на уровне взгляда.

Они поднялись наверх и застыли возле двери, испытывая влечение и неловкость. Она знала, что дальше ничего не будет. Он знал. Обе стороны согласились с этим решением, но хотели большего. Алена чувствовала его дыхание, щекочущее нервы. Близко-близко слышала гулкие удары его сердца, ритмы которого сливались с ее собственным. Когда Штурмин наклонился к ней и практически коснулся ее уха губами, дыхание остановилось.

– Спасибо.

– Спокойной ночи, – произнесла она, едва размыкая пересохшие губы, едва не падая в обморок.

Дверь за спиной закрылась, и Алена оказалась в темном номере, а Борис остался в пустом коридоре. Он еще долго стоял там, очень долго, а затем нехотя повернулся и ушел.

Прислонившись спиной к дверному косяку, она слышала его удаляющиеся шаги. Ее трясло от возбуждения, как никогда ранее. Ей хотелось к нему, хотелось раствориться в нем, но готов ли советник получить столь неоднозначный подарок?..

20

Следующий день своими событиями буквально взорвал вялое течение бытия.

Причиной всему послужил неожиданно разразившийся на форуме скандал с рукоприкладством. Алена Соболева оказалась одним из немногих очевидцев, представителей когорты журналистов, оказавшихся в эпицентре конфликта. Большая часть коллег, как и говорили ранее, предпочли праздную жизнь под голубым небом на ослепительном снегу высокогорья.

Некоторые делегаты форума уже утром появились в конференц-зале, что называется,

«на взводе». Соболева сразу отметила для себя застывшее на их лицах напряжение, но не придала поначалу должного значения. Полковник Вацкевич, представитель Красноярского края, вещал с трибуны о состоянии преступности на вверенной ему территории, приводил положительные примеры профилактики правонарушений, ставил в заслугу землякам тренд на снижение тяжких преступлений, подкрепляя статистическими данными, а затем не без досады отметил, что выходцы с Кавказа являются основным дестабилизирующим фактором.

Прозвучало напыщенно, с укором. Камень в огород северокавказских коллег:

– Особенно хочу отметить… даже подробнее остановится на уроженцах Грузии,

Дагестана, Ингушетии, Азербайджана, Осетии, Армении, Чечни. Этнические группировки из этих республик пытаются контролировать все без исключения сферы бизнеса и общественной деятельности. Мигранты и эмигранты заполонили край. От них прохода теперь нет нигде. И если с представителями смежных государств – вопрос к Миграционной службе и даже МИДу, то с нашими согражданами… Скажите, господа, – он обращался к делегатам с Северного Кавказа, – О чем вы там думаете, наладив экспорт преступности в более благополучные регионы? Ваша деятельность или бездействие схожи с диверсией против экономически развитых субъектов федерации, за чей счет, между прочим, вы припеваючи живете…

Он продолжал винить во всех бедах коллег, указывая на стопроцентную дотационность региона, пока на защиту своих соседей не встал пожилой горец с окладистой седой бородой, представитель правительства одной из республик, чей тихий, но властный голос привлек внимание:

– При чем здесь народы Кавказа?! Вас послушать, так страшнее осетин с ингушами нет врагов на белом свете. Бесспорно, преступники есть везде, но говорить, что только кавказцы нарушают закон, по-моему, нельзя…

– Да неужели?! – докладчик театрально изумился. – Вы, верно, забыли, что при царе свободолюбивое казачество, селившееся на равнине, защищало рубежи Империи от набегов горцев? А Сталин, весьма предусмотрительно, расселил и тех и других. Так что сегодня имеем то, что имеем: вся зараза спустилась на равнину и заполонила страну…

– Не стоит вешать клеймо преступника на народ. Паршивая овца в любом стаде найдется. Ваш красноярский банк несколько лет доил именно Северный Кавказ, используя сомнительные схемы, и вас это не беспокоило. Ни чеченцы, ни кабардинцы к данному кредитному учреждению отношения не имели…

Насторожившись, Соболева нажала на кнопку покоившегося под рукой диктофона, ожидая продолжения, оглашения имен и названий, так как речь шла о неизвестной ей доселе истории, но Вацкевич точно не заметил упрека в свой адрес, продолжив с нажимом обвинять во всех тяжких этнические преступные группы.

Интонации, с которой произносился доклад, не оставляли сомнений, что это – вызов.

Только вызов не красноярской общественности или красноярских органов правопорядка, а лично полковника Вацкевича, перчатка, брошенная в зал. Он нелицеприятно прошелся по деятельности диаспор в крае, всячески покрывающих преступников, заострил внимание на неоправданной жестокости горцев, грубо отозвался о воспитании в кавказских семьях и под конец сравнил их со «стадом безмозглых баранов», явно провоцируя скандал.

Подобные форма подачи материала не то что ничего общего не имела с официальным выступлением на общественно значимом мероприятии, но и нарушала все дозволенные нормы гостеприимства. Невозможно представить, чтобы, приняв в своем доме постороннего, хозяин спокойно отнесся к ушату грязи, вылитому ему на голову. Ответ не заставил себя ждать: гвалт голосов поднялся в зале. Модератор безуспешно призывал собравшихся к спокойствию и соблюдению порядка, но продолжавшаяся словесная перепалка только разогревала настроения.

– Вы лукавите! – был самый приличный возглас.

– Ваши данные не соответствуют действительности…

– Врешь, собака!

– А вы, русские, что здесь творили?!

– Живите в своих аулах, а к нам не лезьте!

– Вырезать всех до седьмого колена!

Это был бедлам, бардак, балаган. Слово за слово, и перешли на личности, от общих вопросов к взаимным претензиям и обвинениям. Когда Вацкевич сорвался на нецензурную брань, абсолютно не воспринимая обоснованные доводы оппонентов, микрофон ему отключили, но полковник уже вошел в раж. Высокий, грузный, широкоплечий он с неожиданным проворством спрыгнул со сцены в зал, собираясь внушать свою точку зрения кулаками. Дальше все закрутилось с неимоверной скоростью, как в самых пошлых репортажах о драках в парламенте. Задетая национальная гордость малых народов требовала возмездия. Националистически настроенный полковник не готов был уступить ни пяди земли.

Кто может остановить разбушевавшихся сотрудников правоохранительных органов?

Кто сможет призвать к порядку задетых за живое горцев?

Кто позволит себе вмешаться в драку высокопоставленных чиновников?

Не став дожидаться развязки, Алена поспешила покинуть зал. В ресторане увидела Штурмина, но подходить не стала – он активно дискутировал с коллегами.

Сейчас ее больше интересовала история с неизвестным красноярским банком, упомянутым в споре. Не имеет ли он отношения к событиям, происходящим в Южноморске? Есть повод расспросить советника, но позже, когда он будет настроен отвечать на вопросы.

Лучше информаторов, чем коллеги, придумать в сложившихся условиях было сложно. Но те, на удивление, только развели руками:

– Точно, была какая-то мутная история несколько лет назад…

Никакой конкретики. Другие были настроены и вовсе скептически:

– Зачем тебе? Хочешь найти скелеты в шкафу?

Но уверенность Соболевой было не поколебать:

– Вдруг обнаружу контакты с сегодняшним днем.

На том и разошлись.

Но все события дня оказались совсем неважными, мелкими, не имеющими никакого значения для ее жизни. Для ее ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ.

…На Домбайской поляне наступало утро, окрашиваемое нежной бирюзой, одна за другой пробуждались хрустальные вершины, озаряемые солнечным светом, а внизу еще лежала сумрачная печать ночи. Поселок просыпался медленно и неохотно, будто стряхивая с себя похмелье вчерашнего вечера. А энергия солнечного дня неумолимо пробиралась в спрятанные в тени закоулки. С первыми шагами лыжников наступал новый день. День, в который все начиналось.

Перед Аленой мерцал монитор ноутбука, на котором она готовила наброски будущей статьи. Но взгляд был устремлен не на экран, а на медленно ползущие по стенам и полу языки рассвета, неумолимо вытесняющие из номера ночь. Хотя сегодня она бы предпочла, чтобы ночь продолжалась.

Солнечный зайчик крадучись прополз по широкой половой доске, замешкался перед ковром, скакнул на тумбу, поскользнулся на тяжелых бронзовых ручках двери, оттолкнулся от ночника и, совсем разыгравшись, прыгнул на выглядывавшее из-под одеяла плечо, широкую грудь, ударил в глаза.

Хватит спать!

Разбуженные бесстыдным поведением глаза открылись, огляделись и остановили взгляд на Алене. Смотрели долго и пристально, гладили и ласкали. Это были его глаза! И бесстыдства в них было больше.

Он сел в постели, улыбнулся, и протянул вперед руки:

– Иди ко мне…

Алену не надо было упрашивать.

Все вышло само собой. В баре отеля, как водится, почти никого не было. После событий на форуме Штурмин был не в себе.

– Превратили форум в выяснение отношений! Любители! – он залпом выпил рюмку водки и, дождавшись, когда бармен нальет следующую, добавил, – на войне такие погибали первыми!

При чем здесь война и кто из них любители, Соболева не совсем поняла, но переспрашивать, как водится, не стала. Советник злился: на себя, на окружающих, на нее.

Весь мир являлся для него раздражителем.

– Мы создаем работающий механизм, всеми силами поддерживаем хрупкое равновесие, выстраиваем взаимодействие, а какой-то медведь вваливается в нашу посудную лавку и в один миг своим огромным задом разносит все вдребезги. – Очередная порция водки отправилась в его глотку. – А все почему?!

Соболева лишь пожала плечами.

– Любители потому что! – повторил он свой постулат. – Настоящих служак – единицы. Конъюнктурщики! Кто из них по «земле» ходил? Почти никто! Штабные крысы!

Пороху не нюхали! Интригами звезды на погоны заработали, на день в командировку съездили – уже медали и ордена на грудь нацепили. Герои! Работать разучились, только в карман свой смотрят… Кого крышевать, кого пощипать…

Он еще некоторое время распалялся, рассыпаясь междометиями и ругательствами, затем опрокинул третью рюмку, замолчал и, прикурив сигарету, долго смотрел на покорную слушательницу.

– Извини… накипело…

За вечер он больше ни разу не притронулся к спиртному.

– Как у тебя дела? Как поиски главного врага человечества? – советник иронизировал, но выглядел при том заинтересованным.

– Главный враг там, – она неопределенно махнула в сторону, – а я – здесь.

Заинтересованные лица попросили о моем участии в лыжных гонках.

Штурмин шутку в свой адрес принял, улыбнувшись уголками губ.

– Как день прошел?

Неужели его и правда интересует, чем она занималась до самого вечера?! И Алена рассказала, как целый день слонялась по Домбайской поляне, изучая окрестности, как отбивалась от набившегося в попутчики коллеги, как он помог выбрать лучшие лыжи в прокате и как, не отходя ни на шаг, старался научить всяким выкрутасам на склонах. Но падал он, надо сказать, много больше.

Потом побеседовала с несколькими северо-кавказскими начальниками на предмет сомнительной деятельности некого красноярского кредитного учреждения в СКФО, но все только неопределенно отмахивались в ответ.

– Это что, табу?

Штурмин вскинул брови:

– В какой-то мере… Никто не хочет ворошить дела давно минувших дней…

Рассказ не занял много времени. Да, банк действительно был. Зарегистрированный в Красноярске, он не факт, что действительно имел какое-то отношение к Красноярскому краю. Заинтересованные лица устроили в нем прачечную, в которой активно стирали казенные деньги. В зону влияния попали многие субъекты северо-кавказского региона, часть городов ЮФО. Поддержка осуществлялась на самом высоком уровне, но местном. С федералами то ли не делились, то ли они вообще не в теме были. Конец всему положила проверка Счетной палаты. Скандал вышел нешуточный: редкие руководители оказались не замазаны в криминальной схеме разворовывания государственных средств.

– Все всё знали и закрывали глаза, – пояснил советник. – Смотрели в свой карман и даже не думали, чтобы придать видимость законности творимым делам. А когда из федерального центра вопросы задавать начали, растерялись…

– А результат?

Штурмин вновь улыбнулся своей едва заметной загадочной улыбкой.

– Как всегда. Стрелочников выявили и посадили. Реальные бенефициары за подставными лицами и оффшорами спрятались. Местные князьки, как уж на сковородке, крутились, вызванные на ковер к Самому… А дело в конце концов на тормоза спустили.

Иначе пришлось бы всю вертикаль власти на скамью подсудимых сажать. Если не за активное участие, так за укрывательство и халатность. Короче, политическую элиту в регионе решили сохранить, но хвост казнокрадам и иже с ним прищемили. Слава Богу,

Южноморск эта зараза обошла стороной. Мы вовремя среагировали и успели выстроить адекватную защиту.

– Кто же за всем стоял в действительности?

– Неизвестно, – он только развел руками, – я тогда только в край пришел. Но поддержка у меня была с самого верха. Так что связываться со мной определенный контингент опасался.

Опять тупик!

Алена смотрела на сильные руки, на кипельно-белые безупречные манжеты сорочки, выглядывавшие, как положено, на три сантиметра из-под рукава пиджака, на тускло мерцающий циферблат часов и мечтала оказаться в его объятиях. Почему они говорят банальности, обсуждают всякие глупости вместо того, чтобы отдаться чувствам, подарить себя друг другу? Почему так бездарно тратят бесценное время, которое уже никогда не вернешь? Она видела перед собой глаза, вобравшие в себя весь мир, уста, в которые готова была впиться губами, испытывала жажду, утолить которую не представлялось возможным.

Они заказали кофе, говоря ни о чем, а затем по ставшей уже традиционной привычке Штурмин провожал Алену до самой двери.

– Спокойной ночи. До завтра…

Он был совсем рядом, они почти касались друг друга.

– До завтра…

Невидимая нить связала его и ее, не позволяя разойтись по своим номерам.

– Завтра будет трудный день. На форуме объявлен перерыв, но предстоит обсудить ряд сложных вопросов…

Опять он о работе!

Он нервно дышал, ноздри раздувались, жадно ловя кружащиеся вокруг флюиды.

– Спасибо за вечер…

Ищущие поддержки сильные пальцы скользнули по нежной ладони, и Штурмин повернулся, собираясь уходить.

Ну уж нет! Упускать шанс Алена больше не собираюсь! Успев перехватить его руку, она погрузилась в пучину наслаждения. Наверное, если вдруг рухнула бы плотина Саяно-

Шушенской ГЭС, освободившийся поток был бы слабее, чем лавина нахлынувших чувств.

Стоило только дотронуться до Штурмина, и он сам ринулся вперед, точно последние оковы пали от легкого прикосновения. Трепещущие тела встретились, столкнулись, сплющились, смешались на уровне молекул. Руки сплелись, сердца забились в унисон.

Картина мира сжалась до ощущений, до прикосновений, до ласк, до бьющихся в агонии кварков и электронов.

Он ураганом подхватил Алену, словно невесомую пушинку, и внес в номер. Одежды пали на пол, и они предстали друг перед другом в первозданной красоте. Как Адам и Ева в райских кущах, единственные во вселенной, не знающие греха и искушения, жаждущие дарить себя и познавать ближнего.

Это был натиск. Шторм. Буря. Девятый вал. Исступление страсти, на смену которому пришла трепетная нежность. В безумных дикарских плясках наступал штиль, и влюбленные могли позволить себе отдышаться, а затем все начиналось сначала. Им надо было наверстать то, что наверстать уже невозможно. И они с новыми силами бросались вперед, чтобы затем упасть обессиленными на смятую постель.

Штурмин всякий раз был разный. За ночь у Алены сложилась впечатление, что занималась любовью с десятком различных мужчин. То сильный и спокойный, то неистовый и взрывной, то почти застенчивый, то властный и самоуверенный. Каждый раз новый, каждый раз по-новому, каждый раз в другом месте. Она и представить не могла, что интимная жизнь может быть столь разнообразна, и при том – никаких извращений.

Только чувства, только страсть, только наслаждение.

Когда силы оставили их окончательно, Алена вдруг захотела объяснить ему всю значимость случившегося, захотелось, чтобы он понял, что именно его она ждала всю жизнь, его искала и не находила. Что именно он снился ей далекими ночами, когда еще подростком, закутавшись в одеяла, она мечтала, как все будет…

– Я тебя…

Борис закрыл ей рот поцелуем.

– Не надо… Все будет хорошо…

Когда он изможденный длительным ночным марафоном уснул, Алена долго гладила ладонью его жесткие волосы с редкой проседью, придававшей дополнительного шарма, мускулистые плечи и грудь. От одного только осознания, что он здесь, рядом, в ее постели, она уже впадала в экстаз.

«Обязательно все будет хорошо. Ведь ты – мой принц!

АЛЕНА + БОРЯ = ЛЮБОВЬ!!!»

21

Возвращение в Южноморск оказалось не столь радужным, как хотелось бы. Коллеги ничего не говорили, но явно обижались, что за казенный счет покататься на лыжах и пожить в роскошном отеле удалось не им. Но Алена не замечала колких взглядов, все вокруг казалось низменным и ничтожным, ведь самое главное, что в ее жизни появился Борис. Крылья любви поднимали ее на недосягаемую доселе высоту. Женщины на улице встречали понимающими взглядами с легким налетом зависти, мужчины с вожделением провожали горящие глаза и вздымающуюся от переполняющих душу чувств грудь.

Влюбленная женщина привлекает внимание, буквально излучает солнечное сияние.

Из квартиры главреда Соболева съехала. Ринат уточнил, окончательно ли ее решение, и, получив утвердительный ответ, бросил ключи в ящик стола. Ни одного вопроса, ни одного комментария. Повел себя, как настоящий мужчина.

Советник снял меблированные апартаменты на тридцатом этаже жилого комплекса «Империя-тауэр», подле которого раскинулся городской парк. Просторная гостиная, на западный манер совмещенная с кухней, необъятная спальня с огромной кроватью, ванная комната, в которой расположилось джакузи размером с небольшой бассейн. Дизайнерская отделка, высокие потолки и панорамные окна, сквозь которые виднелась береговая линия, бескрайняя синь Черного моря и стоящие на рейде корабли. Все для жизни, отдыха и тайных встреч. Консьерж внизу, бдительная охрана на въезде – здесь муха не проскочит, не предъявив пропуск, если только у нее нет своего магнитного ключа. Отсюда мир казался иным, а жизнь счастливее.

Алена не могла отказать себе в удовольствии сразу же принять ванну. Погружаясь в теплую воду, сдобренную эфирными маслами, испытала приятную негу. Все-таки жизнь удалась! Она живет в шикарной квартире, любит роскошного мужчину. Разве не к этому стремилась, убегая… да-да, именно убегая из родного Новосибирска. Теперь стоило признать, что скорый отъезд из отчего дома был отчаянным бегством от бедности и горькой безысходности. При всем уважении, страшно было представить, что до самой старости будет вести быт, подобно родителям: ходить на работу за нищенскую зарплату, экономить копейки до очередной получки, прогибаться перед начальством, кланяться чиновникам, чтобы удовлетворить законные требования, унижаться, обивая пороги. Ведь если подумать, она не стремилась к успеху, покупая билет в один конец, а уносила ноги от уездной серости, со страхом представляя, как в перспективе придется жить с мужем и детьми в малогабаритной однушке, сушить стиранное белье на кухне над газовой плитой, а зимой спать одетой под тремя одеялами, потому что в лютый мороз либо дом не протапливается, либо опять где-то взорвалась, не выдержав давления, магистраль, оставив полгорода без тепла.

Здесь и сейчас, в просторной джакузи перед огромным телеэкраном с бокалом красного вина в руке Алене Соболевой отчетливо стало ясно, что не жажда признания и самореализации гнала ее в Питер и Москву, а банальный страх, свойственный человеку.

Страх перед будущим. Только одних страх загоняет в угол, а других побуждает к активной деятельности.

Вся жизнь оказалась цепью последовательных событий, которые привели ее, в конце концов, в Южноморск. Не получи журналистского образования Алена, возможно, так и осталась бы дома; не занималась бы всякой ерундой в питерской редакции, не наткнулась бы на статью таинственного Дмитрий Смелова; не отправилась бы в командировку в Южноморск, не познакомилась бы со Штурминым. Не была бы бита подонками Моисеева, не завязала бы роман с Борисом, не погрузилась бы в пучину любви и не смотрела бы с тридцатого этажа сквозь толстое небьющееся оконное стекло на муравейник мегаполиса, распластавшегося у ног.

Наверное, так чувствуют себя королевы…

Но счастье не могло быть безоблачным. Штурмин нервничал, переживал, разрываясь между семьей и молодой любовницей. Желая как можно больше времени проводить с Аленой, лгал и изворачивался перед законной супругой. Соболева видела, как он тянется к ней всем сердцем, но две дочери, в которых души не чаял, висели якорем на его ногах.

Храня видимое спокойствие и благоразумно не претендуя на большее, она истязала себя сомнением: а долго ли продлятся такие отношения? Впервые в жизни ей казался вполне естественным выбор: оставить работу и воспитывать детей. Ей был нужен Борис, весь, без остатка. И если нет возможности стать его женой, она бы не отказалась родить от него ребенка. Не для того, чтобы привязать на веки к себе, а чтобы иметь его кровинушку всегда рядом, его точную копию, часть его самого.

В своем порыве Алена даже перестала предохраняться, желая забеременеть, и цинично лгала, что пьет противозачаточные. В доказательство всегда носила их с собой в сумочке.

Испытывая острый творческий голод, Соболева подняла старые уже опубликованные материалы, просеяла информацию сквозь мелкое сито, вновь побеседовала с некоторыми участниками описанных событий, стараясь выявить нечто общее, зацепку, которая позволит рассматривать случившееся как звенья одной цепи. На статье Дмитрия Смелова «Бюджет.Распил…» ранее уже сломала много копий, но так ничего и не нашла.

Копнула глубже, исследуя деятельность и недавнее прошлое финансовых институтов, попавших в поле зрения ее собственных статей. Рассчитывая на помощь борцов с экономическими преступлениями, обратилась к Максиму Юшкевичу, но тот оказался бессилен – оперативной информации по интересующим субъектам у него не было.

Интересным казалось совпадение, что загадочный красноярский банк не так давно активно работал в Северо-Кавказском регионе, и на смену «Банкирскому дому Строганова» пришел «АлюмФинансБанк» именно из Красноярского края. Можно ли здесь верить в случайности?

На удивление, Борис рвения любимой женщины не одобрил, был скуп на слова и строг в суждениях:

– Зачем ковыряться в куче дерьма? Все уже сказано и донесено до читателя. Двигайся дальше, а я помогу советом…

Соболева не могла с ним согласиться, но спорить не стала. Чуть позже он сменил гнев на милость и предложил при необходимости использовать Валентина для срочных поездок, назвал нескольких человек, способных пролить свет на судьбы интересующих ее людей.

– Только не говори, что от меня. Не хочу, чтобы мое имя ассоциировалось со СМИ…

Иметь в своем распоряжении персоналку советника казалось делом весьма комфортным и полезным. Но от искушения журналистка отказалась сразу: чем тогда она лучше своих «героев», использующих государственные средства в личных целях?

На беду все указанные Борисом контакты – сотрудники прокуратуры, следственного комитета и чиновник краевой администрации, курировавший ранее финансовый блок – молчали, как рыба об лед. Если они что-то и знали (а им наверняка должно быть многое известно), то делиться информацией не собирались.

– Милочка, зачем вам дела давно минувших дней?

– Аленушка, концы заметают не для того, чтобы за них можно было зацепиться. И если уж следственным органам невмоготу…

– Дорогая, виновные уже наказаны. Дело сдано в архив. Не стоит поднимать бурю в стакане воды…

Оставалось развести руками: что ж, она попробовала…

По согласованию с главредом приняла решение отправиться в краткосрочную командировку в город-герой Волгоград. Именно оттуда росли ноги у задержанных оперативниками по делу об обналичке. Спасибо Юшкевичу: дал необходимые контакты и нужные рекомендации. Побеседовала с местными сотрудниками, отрабатывавшими запросы из Южноморска, просмотрела кое-какие материалы, поинтересовалась на предмет засветки интересующих лиц на их территории.

Общительные оперативники, искренне преданные долгу, накормили обедом и даже устроили обзорную экскурсию по городу. Впервые попавшая в Волгоград Соболева посетила «главную высоту России» – Мамаев курган, где в Великую Отечественную войну шли ожесточенные бои, поразилась величию монумента «Родина-мать зовет», гордо возвышающуюся над окрестностями.

– Знаешь, существует легенда, что когда партийное руководство поинтересовалось у скульптора Вучетича, почему у статуи открыт рот – ведь это совершенно не эстетично, автор монумента в свойственной ему манере ответил: «А она кричит: за Родину… мать вашу!» Больше никто ему вопросов не задавал…

Она прикоснулась к живому памятнику Сталинградской битвы – тополю на площади Павших бойцов, сохранившему на своем теле шрамы и рубцы тех страшных событий.

Прокатилась на волгоградском метро – единственном в стране подземном трамвае, протяженность линии которого немногим меньше двадцати километров. Вместе они побродили по улицам, похожим на безликие проспекты любого другого крупного мегаполиса, но хранившим в своей генетической памяти богатую историю, самобытность уклада, боль и страдания людей, сложивших головы на волжском берегу. Этот город особый, с тонкой организацией, с открытой душой. И не может быть другого на земле, насквозь пропитанной кровью…

Они сидели в небольшом ресторане славянской кухни, и Соболева слушала подробности интересовавших ее событий:

– Банк назывался «КредитИнвестСистема». Имел несколько отделений на Кавказе: в Майкопе, Махачкале, Нальчике… дальше смотри на карту – если есть крупный город, то в нем, так или иначе, присутствовал банк. Они грозились опутать филиальной сетью территорию южнее столицы – от Воронежа и ниже по карте, но планы так и остались не реализованы. Хотя реально экспансию никто и не планировал – это была просто агрессивная реклама, маркетинг: мол, мы пришли всерьез и надолго. Создавали себе серьезный имидж, солидности добирали. На самом же деле – только слова. Тема была вполне конкретная – подвязаться под государственные транши на подъем и развитие Северного Кавказа. Наложить на них лапу и втихую распилить. Попутно, задействовав административный ресурс, заставили крупные предприятия региона открыть там расчетные счета. Короче, бизнес по-русски…

Собеседник извлек из своей бездонной папки диск и протянул Алене:

– Здесь все, что удалось собрать.

Вечером ее проводили на вокзал и предложили заглядывать в гости. С трудом сдерживая нетерпение, влетела в купе и включила ноутбук. Весь день обсуждая различные схемы, которые используют для распила бюджета теневые дельцы и чиновники,

Соболевой не терпелось воочию взглянуть, что применял в своей работе АКБ «КредитИнвестСистема» (ЗАО), зарегистрированный когда-то в Красноярске.

Банк, получивший лицензию в далеком девяносто четвертом, ничем примечательным не отличался, пока неожиданно не вышел на благодатную северо-кавказскую землю. Что заставило руководство банка обратить взор на территорию западнее Уральского хребта доподлинно неизвестно, но легко увязывалось со сменой собственника. Треть акций банка перешла в собственность оффшорной компании с Британских Виргинских островов «PPG

holdings», за которой наверняка стояли выходцы из России.

Но стоило только под давлением отдельных представителей местных властей крупнейшим предприятиям разместить свои средства в «КредитИнвестСистеме», как дела банка пошли в гору. В кратчайшие сроки его активы увеличились в десятки раз, и из ранее никому неизвестного кредитного учреждения быстро получился респектабельный финансовый институт.

Отчеты о банковских проводках занимали многие мегабайты информации, и чтобы разобраться во всех хитросплетениях финансовых транзакций, надо было обладать недюжинным терпением и усидчивостью. Так что дорога пролетела в одно мгновение. Из поезда Соболева выходила уверенная, что участники аферы не придумали ничего нового.

Поражала только их наглость и самоуверенность, граничащие с глупостью.

Схема хищения, рожденная наверняка еще в бесхитростные девяностые, не поражала воображение и была проста, как валенок. Деньги из Минфина переводились в банк целевым траншем под осуществление конкретных госзакупок, а дальше начиналось необъяснимое: получатель их либо не получал вовсе, либо с большой задержкой. А так как суммы исчислялись миллионами и не всегда в рублях, то барыш на выходе оказывался баснословным. Шито белыми нитками, как говорится, но механизм-то долгое время работал!

Когда же разразился грандиозный скандал, банк в одночасье сдулся, оставив и вкладчиков, и бюджет «с носом». Большая часть активов осела в оффшорах, а внешнему управляющему, введенному судом, помимо нешуточной головной боли достались лишь крохи.

От размаха захватывало дух, но имело мало общего с происходящим в Южноморске.

Как сказал Ринат:

– Это не наш новостной повод. Да и сказано на эту тему уже много. – А затем разразился ругательствами в адрес Соболевой, – все, что ты привезла с собой из командировки, можно было выяснить на месте с помощью телефона и Интернета. Не обязательно тратить несколько дней и расходовать командировочные. Мне сотрудники нужны на местах, а не в разъездах.

Пришлось заняться рутиной, послушно втянув голову в плечи.

Реакция Бориса оказалась немногим лучше. Он только ухмыльнулся, глядя прямо в глаза, и назидательно произнес:

– Я же говорил: не надо копаться в прошлом. В твоем распоряжении настоящее и будущее…

Упустив много времени, Алена Соболева вернулась к неоконченному материалу о загадочном Рубене Давлатяне, оставшемуся единственной путеводной нитью в наглухо забуксовавшем расследовании.

22

Погружаясь в море информации, Алена Соболева все больше убеждалась, что Рубен Арутюнович Давлатян – персона крайне занимательная и загадочная. Говоря о нем с окружающими и вспоминая скоротечную встречу в приемной советника, не могла поверить, что это одно и то же лицо. В ее представлении, основанном исключительно на собственных наблюдениях, – скользкий и ушлый тип недалекого ума, вершина деятельности которого – держать несколько палаток на южноморском рынке. По заверениям же собеседников – проницательный стратег, изощренный комбинатор, прирожденный ритор, расчетливый делец. Не щедрый и не прижимистый. Для дела, которое может выгореть, не пожалеет денег, но просто так и копейки не потратит.

Последнее время активно занимается благотворительностью – это часть положительного имиджа. Хитер, изобретателен, избирателен в связях, предусмотрителен в поступках.

Беспринципен.

Но это были только слова. Хотелось бы больше конкретики…

О встрече с Беловицким не договаривалась и не планировала ее заранее. Просто почувствовав необходимость, самоуверенно явилась в телецентр и – вот удача! – перехватила руководителя отдела новостей в коридоре между монтажной и студией, где вовсю шла подготовка к дневному эфиру. После последнего разговора осталась какая-то недосказанность, и Соболевой необходимо было пролить свет на пятна истории Южноморска.

– Александр, нам надо поговорить!

– Нам?! – как всегда, он был не слишком склонен к общению.

Вокруг сновали сотрудники телецентра, решавшие, как за оставшиеся четверть часа сделать то, на что обычно требуется полдня. Подбегали, задавали вопросы, просили совета, высказывали предположения, просили резолюции. Атмосфера хаоса царила повсюду. Словно в броуновском движении люди двигались беспорядочно, сталкивались между собой и расходились в разные стороны. Единственным недвижимым объектом оставался застывший напротив журналистки Александр Беловицкий, бешено вращавший глазами, резкими окриками подгонявший, как ему казалось, нерасторопных подчиненных, подкреплявший указания изощренным матерком.

– Мне, – поспешила поправиться Соболева, опасаясь быть «посланной» вместе с остальными.

Беловицкому некогда было спорить.

– Через сорок минут в кафе.

Он унесся быстрее, чем прозвучал ответ.

Алену такой поворот вполне устраивал. Оставалось время еще раз пробежать глазами по имевшейся информации, отмести все лишнее, отделить зерна от плевел, как любил говаривать питерский главред Андрей Владиленович. Заказала себе кофе – в буфете телецентра он оказался так себе – и открыла ноут, иногда позволяя себе править наброски.

Беловицкий появился часа через полтора, изможденный, злой, настроенный крайне решительно. Поставил поднос на стол: картонный стакан с парящей коричневой жидкостью по имени «кофе», пара сэндвичей, из которых на салфетку стекал расплавленный сыр, и пачка сигарет. Стандартный «перекус» корреспондента.

– Ну? – он никогда не был любезен с ней.

– Меня интересует Рубен Давлатян…

– При чем здесь я?

– Мне хотелось бы знать о его контактах в органах власти…

– Ничем не могу…

– Можете! – настойчиво сказала Соболева, и тут же выдала сплетню, о которой недавно обмолвился Ринат – информация неподтвержденная, но все же, – Александр, вы работали по нему некоторое время назад, делали репортаж о его задержании, который, впрочем, никогда не пошел в эфир…

В точку!

Беловицкий отложил в сторону недоеденный бутерброд, отхлебнул из стакана неопределенную жидкость цвета какао и подался вперед.

– Откуда… Зачем вам это?

– Я пишу статью о нем. – Скрывать очевидное не имело смысла.

На лице не отразилось ни растерянности, ни заинтересованности. Скорее полное безразличие к происходящему. Он потер ладонью подбородок, прежде чем произнести:

– Пишите! Ваше право. Только без меня.

Следовало брать быка за рога, пока беседа не оборвалась едва начавшись.

– Так почему вы отказались от освещения материала? Ведь резонанс был бы нешуточный. Вы отказались от успеха.

Задумчиво постучав зажигалкой по столу, собеседник неторопливо распечатал пачку сигарет, сделал пару глубоких затяжек, заворожено глядя за поднимающимися клубами табачного дыма, хлебнул кофе. При видимом спокойствии от Алены не укрылось едва заметное подрагивание пальцев. Нервничает! Она готова была дать голову на отсечение, что перед началом разговора Беловицкий был возбужден рабочей обстановкой, но при всей эмоциональности действий и высказываний оставался хладнокровным, а сейчас заюлил, заерзал. Неприятен ему вопрос. Даже противен. Но старается скрыть очевидное.

– Так что же произошло, Александр? – вновь поинтересовалась Соболева.

Он, наконец, посмотрел на нее, и в его глазах явно читалась полная отрешенность от мира: его тяготила непомерная ноша, но скинуть ее, поделиться с посторонним человеком, тем более журналистом, он не решался. Тяжесть былого уже давно утомила его, усталость подавила все другие чувства, некогда бушующее пламя жизненных сил угасло, перестав питать тело. С таким настроением хоть в петлю, хоть с крыши, хоть в полный рост из окопа.

Но было еще что-то. Нечто, чего Алена никак не могла различить. Что сквозило во взгляде, стучалось в сердце, но не выглядывало наружу. То, что заставляло его молчать.

– Я никому не скажу. Я не сдаю своих информаторов.

И тут все стало ясно. Страх! Под видимым безразличием скрывается страх. Страх заставляет его держать язык за зубами. Страх не позволяет рассказать о старой истории, после которой Беловицкий, похоже, сменил амплуа.

– А должность руководителя отдела новостей стала вам наградой за молчание, -

Соболева нисколько не сомневалась в правильности сделанного только что предположения. – Вы сменили волчий хлеб корреспондента криминальной хроники на тихую гавань начальственного кабинета, тем самым, гарантировав себе будущее. Место чище, доход больше. Разумный выбор.

Беловицкий продолжал молчать, так что ей приходилось напирать все сильнее и сильнее, стараясь раскачать лодку его отрешенности и безразличия.

– Здесь уже неуместно говорить о журналистской этике, о репортерском поиске истины. Единственная неопровержимая истина, которую я вижу в ваших действиях: молчание – золото!

Плохо скрываемая ярость в глазах выдавала его с головой. Прикурив новую сигарету от предыдущей, собеседник не торопился откровенничать.

– То, что вы скрываете, Александр, – секрет полишинеля. Тайна, известная всем.

Остается выяснить – не думаю, что будет чересчур сложно – по чьему наущению вы получили повышение, и имя вашего заказчика и покровителя выплывет на поверхность. А уж поверят ли, что информация не утекла от вас – большой вопрос…

Испугался!

Кажется, она добилась своего. Произошел взрыв! Взрыв не бомбы, но петарды, которая сначала шипит, а затем с хлопком разрывается. Беловицкого прорвало. Он не кричал, не рвал и не метал, не топал ногами от негодования. Только зрачки бешено вращались, на лице заложились глубокие морщины, и голос приобрел металлические нотки. Со стороны могло показаться, что беседа продолжает течь в мирном русле за столиком кафе южноморского телецентра, тогда как в действительности уже разразилась буря.

– Да что вы вообще понимаете?! Неужели вам хочется копаться в этом дерьме?

Думаете, приехала вся из себя принцесса, и тайны вам откроются? Хрена-с два! Вы даже не догадываетесь, во что ввязались. Это клоака! Такая жопа, белого света из которой уже не видно. Алена, конфликт с Моисеевым, о котором тайком гудел весь Южноморск, покажется вам цветочками, в сравнении с тем, куда вы суетесь. Думаете, Штурмин сможет вас защитить? Не надейтесь! Оставьте все, как есть, и занимайтесь менее опасной журналистикой. Это сохранит вам жизнь и здоровье.

– Вам угрожали? – не удержалась Соболева.

Он не медлил с ответом и не спешил, а, значит, говорил правду:

– Нет. Порекомендовали. И предложили повышение. Разные люди, но в одно время. Я сразу все понял. Вы думаете, что все знаете, Алена? Не обольщайтесь! Эти люди сильнее и хитрее любого из нас и гораздо могущественнее. Для них не существует понятия сострадания и жалости, человеческая жизнь для них – ничто! Они переступят через любого. И через вас, и через меня. За время своей профессиональной деятельности я многое повидал и со многим сталкивался. У меня за плечами бандитские девяностые, сходки и разборки. Репортажи, за которые убивают. Я видел и боль, и унижение, даже смерть. Но здесь я дал слабину. Поймите, Аленушка, нельзя биться головой о стену.

Особенно если стена кирпичная, высокая и толстая. Что проку, если башку расшибешь?

Кому от того польза выйдет?

Он не пугал. Предупреждал. Свято верил в то, о чем говорил. Объяснял бесполезность борьбы с системой. Порочны не отдельные люди, а система. Вся власть, весь бизнес, вся российская действительность поражена смертельной болезнью. И люди вроде Бориса Андреевича Штурмина, по мнению Беловицкого, восставшие против коррупции, они не герои. Они – безмозглые идиоты, которые не хотят жить по правилам современного мира, противятся устоям современного общества. Ведь воруют все, с самой «земли» и до самых «небожителей», кто что может, тот то и прет. Внизу: колбасу, молоток, запчасть, моток провода, лист железа или банку краски. Наверху: составы, земли, заводы, нефть, газ и прочее, что сулит миллиардные прибыли. Взятки берут все: слесари/сантехники, учителя, врачи, сотрудники правоохранительных органов, судьи и чиновники. Куда ни плюнь – попадешь либо во взяткодателя, либо во взяткополучателя.

Замкнутый круг, по которому люди бегают изо дня в день. Те, кто находит в себе силы, уезжают за лучшей жизнью за границу, пытаясь обосноваться там. Остальные – мучаются здесь. Придумывают для себя рассказы о патриотизме, ищут оправдания собственной неустроенности, кто понаглее рубят бабки по-быстрому, в надежде свалить позже в цивилизацию. И выхода нет.

От сказанного опускались руки. Штурмин говорил о том же, но в ином ключе.

Ситуация виделась ему иначе, с другой стороны. В отличие от Беловицкого он искал точку преткновения, чтобы свалить всю нечисть и растоптать. Чтобы расчистить просторы страны и позволить людям дышать полной грудью.

– И какая роль в этом театре абсурда отводится Давлатяну? – пора было возвращать Беловицкого на грешную землю, к конкретным людям и вопросам.

Он неопределенно передернул плечами.

– Обслуживать небожителей. Решать вопросы «от имени и по поручению», чтобы сильные мира сего ножки и ручки не запачкали.

– То есть он блюдет чужие интересы? – это ломало сложившуюся в ее голове картину происходящего в крае: Алена считала Рубена Арутюновича вполне самостоятельной фигурой.

Ироничная улыбка предварила ответ.

– Вы же ничего не понимаете в хитросплетениях взаимоотношений в Южноморске.

Куда вы суетесь, Алена? Вы сломаете себе шею раньше, чем сможете увидеть скрывающийся за ближайшим углом хвост истины. Конечно, нет! Он – пешка, а не гроссмейстер. И прекрасно осознает свое место на шахматной доске. Правда, думает, что пешка проходная, защищенная могучим щитом своего покровителя, а на самом деле – просто пешка. Фигура, которую без сожаления отдадут на съедение противнику в случае необходимости. Но стоит отдать должное: если Давлатян – пешка, то мы с вами – даже не фигуры. Пыль. Нас и близко к доске не подпустят!

– И кто же тот таинственный гроссмейстер? – вкрадчиво спросила Соболева, ожидая услышать сенсационный ответ. Что-то вроде: губернатор! Или: прокурор Южноморска!

Может быть: начальник УФСБ по Южноморскому краю!

Но Беловицкий предпочел сохранить интригу, недоуменно разведя руки в стороны:

– Как знать, Алена. Как знать…

Стало ясно, что больше никаких откровений ей не услышать. И так наговорил много.

И выражение: «сказав А, говори и Б» – явно не про него. Выговорившись, Беловицкий успокоился, к нему вернулось самообладание, так что теперь хоть клещами тяни – ни слова не вытащишь. Он скорее даже сожалел, что сорвался, прервал хранившееся годами молчание.

В последний раз Алена решила испытать удачу:

– А Давлатян имеет большое влияние в Южноморске?

Уничижающий взгляд говорил красноречивее слов.

– Алена, вы действительно не боитесь за свое здоровье и не дружите со здравым смыслом? – Беловицкий, сокрушаясь, покачал головой.

– Я хочу знать правду!

– Что ж… – он подумал секунду, а затем произнес тихо, почти неслышно, – вам же знаком Максим Юшкевич? Задайте вопрос ему, он молчать не станет.

Что ж, это была маленькая, но победа. Ниточка, за которую можно потянуть. И почему она сама не догадалась переговорить с Максимом Харитоновичем на заданную тему? Он ведь ни разу не отказал в помощи.

Завязав шарф потуже, закутавшись в пальто, Соболева вышла на улицу. Взглянула в голубое небо, набрала полные легкие соленого морского воздуха и, собравшись с мыслями, набрала уже известный номер телефона бывшего начальника южноморского УЭБиПК.

– Максим Харитонович, здравствуйте. Я бы хотела задать вам несколько вопросов…

23

Из дневника Алены Соболевой:

«Зима пролетела, как одно мгновение. В делах и заботах даже не заметила, как окончился февраль. Я люблю! Люблю! Люблю! И время не властно над чувствами.

Когда Борис предложил поехать в Москву, не могла ему отказать. Но речь не о том… Сегодня день сенсационных открытий.

Никогда раньше не останавливалась в «Национале» и тем более не занималась любовью в президентском номере, поражающем сдержанной роскошью и изысканностью классического стиля. Никогда раньше не достигала пика оргазма, опираясь на широкий подоконник, за которым простиралась ночная Москва, украшенная разноцветием огней, красно-кирпичные стены и горящие рубиновые звезды столичного кремля, никогда не проваливалась в бездну наслаждения под уверенный и настойчивый бой курантов.

Бом-бом. Я парю в невесомости, не чувствуя своего тела. И в такт курантам стучит мое сердце.

Бом-бом. Я почти ничего не вижу. Нежный туман удовольствия застелил мне глаза. И в такт курантам волна за волной накатывается сладострастная нега.

Бом-бом. Мы слились в волшебном экстазе. Нет меня, и нет его. Есть единственное и нераздельное «мы». И в такт курантам его естество пульсирует у меня внутри.

Сколько длится удовольствие – мне не ведомо, но в конце мы падаем обессиленные, выжатые до последней капли жизненного сока. Дальше – короткий и чуткий сон, прерываемый немного нервными вздохами, снова предание акту любви на кровати, достойной королей и королев, снова перерыв на путешествие в царство Морфея, затем утренний душ, когда мы вновь не могли оторваться друг от друга, скорый завтрак и – каждый по своим делам».

Борис Андреевич Штурмин собирался на встречу с инвесторами, на которой обсуждались детали многомиллионной сделки, и Алене предстояло остаться одной.

– Обязательно все узнаешь… но от меня… – Борис едва коснулся ее губ поцелуем. –

Наши партнеры страшно боятся утечки информации. Слишком лакомый кусок идет им в руки…

Он затянул узел галстука, поправил безупречные манжеты сорочки, кинул беглый взгляд на себя в зеркало и напоследок шаловливо растрепал любимой уже тщательно уложенную челку:

– Не скучай, малыш…

Не скучай! Коротать время в одиночестве не хотелось, но ничего не попишешь. По плану был шопинг по столичным бутикам – Штурмин предусмотрительно подбросил денег на карманные расходы, взяв с Алены клятвенное обещание, что ни копейки от них не останется. Предстояло выбрать точку отсчета и накупить множество красивых, но совершенно ненужных в гардеробе вещей, которым суждено будет провести свою жизнь на вешалке.

Неожиданный звонок мобильного скорректировал планы:

– Аленка, привет. Уже в Москве?.. Предлагаю пообедать… В ГУМе полно кафешек…

Перед отлетом из Южноморска Соболева связалась с Пашей Майоровым, собкором «Известий», с которым познакомилась недавно на домбайском форуме, сообщив, что скоро прибудет в столицу. Павел, сходивший по ней с ума с того самого момента, как увидел ее в лыжной шапочке, комбезе и с лыжами в охапку на фоне искрящегося белого снега, был несказанно рад и спешил встретиться. Долой одиночество!

Времени не хватило – пока Алена примеряла в Охотном ряду платья и выбирала туфли, часы пролетели незаметно. Так что на встречу опоздала почти на час. Павел терпеливо ожидал за столиком.

– Ну, ты и даешь подруга, – он удивленно присвистнул, завидев в руках хрупкой женщины бесчисленные пакеты с покупками. – Чувствую, не теряешь времени даром…

Приняв поклажу, Майоров услужливо пододвинул стул и не мог не вызвать улыбки.

Умен, галантен, остроумен и даже немножечко красив.

Без предисловий Соболева пожаловалась, что работает на износ, пококетничала, построила глазки, стараясь не касаться личной жизни, говорила ни о чем, выслушала очередную порцию анекдотов – Павел был профессиональным рассказчиком.

– А в Москву, какими судьбами?

– По делам службы, – без запинки соврала Соболева, – сопровождаю делегацию из администрации края.

Пашка покачал головой:

– Теряешь себя, Аленка. Ты классный независимый журналист, а прогнулась под бюрократию.

– Ничуть! – ее глаза сверкнули так, что собеседник невольно вздрогнул. – Я там, где вершатся великие дела!

Так и подмывало посвятить его в тайну переговоров с инвесторами, дабы показать собственную значимость, доказать, что действительно держит руку на пульсе жизни делового сообщества.

– Ну-ну, – он не скрывал своего скептического настроя. – Все еще интересуешься делами давно минувших дней?

– Угу, – Алена с жадностью накинулась на марципан, запивая его горячим кофе – шопинг всегда разжигал у нее страшный аппетит.

Майоров напомнил про вопросы о деятельности банка «КредитИнвестСистема», сразу оговорившись, что о мошеннических сделках сказать ничего нового не может, а вот о структуре собственности…

– Информация строго конфиденциальная, так что никаких подлинных документов ты не получишь и не надейся. Но так как тема тобой разрабатывалась, думаю, имеешь право знать. Я последнее время удачно подсел на хвост ФСБшникам и Финмониторингу, которые совместно пытаются пресечь незаконный вывод финансов за рубеж, так вот…

Он достал из портфеля прозрачную папку, из которой извлек распечатанную на принтере схему подчинения и взаимодействия различных юридических лиц, с отечественными и иностранными наименованиями, фирм и фирмочек, связанных между собой в тугой узел финансовых проводок.

– Специалисты Финмониторинга зацепили один прибалтийский банк, который поставил на поток экспорт денег из России в заграничные оффшоры. Затем к делу подключили ФСБ и начали потихоньку распутывать клубок. Следствие, прямо скажу, еще в самом начале, хвастать пока нечем, но уже появились первые результаты. Там такая машина… В век цифровых технологий ходы-то все записаны, надо только выявлять сомнительные транзакции и тщательно отслеживать их, выстраивая цепочку… Как там в детской песенке: с голубого ручейка начинается река? Вот и здесь так же…

Ткнув пальцем в правую половину схемы, он самодовольно произнес:

– Вот твой «КредитИнвестСистема»…

От банка, очерченного в прямоугольник, одна из стрелочек тянулась наверх, к прямоугольнику «PPG holdings», дальше разветвлялась и вела еще к трем иностранным компаниям и так далее, и еще больше. Пройдя несколько предприятий и множество делений, связь приходила обратно, подступая к банку слева. Иногда деньги возвращаются: отмытые, постиранные, чистые, без вкуса и запаха.

Многие концы обрывались – спецслужбам не удалось пока выяснить некоторых контрагентов. Но внимание Соболевой привлекли не оборванные нити, а еще одно хорошо известное название: ЗАО «АлюмФинансБанк», знакомое по истории с генералом Бирюком. Вот подарочек! И как бывший начальник ГУ МВД Южноморского края был вовлечен в схему оболванивания Северо-Кавказского региона?

Майоров пожал плечами.

– Не знаю. Но жизненный опыт подсказывает, что часто то, что выглядит автономным, не деле оказывается лишь малой толикой чего-то еще более глобального.

От ЗАО толстая линия тянулась к кипрским «IGC limited» и «IFG cypros ltd»,

Гибралтарскому «Holliday investment», далее путала следы среди стран и расстояний и упиралась… в германский инвестфонд «D.I.L.»!

Ба! Знакомые все лица! У Алены перехватило дыхание. Знает ли Штурмин, в какую западню угодил? А переговоры по «Золотым воротам» близки к завершающей стадии…

– Я могу взять распечатку себе? – ей не стоило никаких усилий, чтобы выразительно затрепетать ресницами.

Майоров замялся, силясь принять решение. Подтолкнул лист вперед, не снимая с него ладони, подумал немного и убрал обратно в папку.

– Извини, не могу, – он опустил глаза, стыдясь отказа. – Меня порвут в буквальном смысле, если узнают об утечке.

Всем своим видом Соболева старалась не выказать досады. Что ж, пусть так, есть пища для размышления, остальное – дело техники. А техника сегодня способна творить чудеса.

– Дай еще раз взглянуть… На минуточку…

Она вновь затрепетала ресницами, и, не чуя подвоха, Павел не устоял, утонув в изумрудных глазах колдуньи.

– Данные верные? – ей хотелось гарантий.

– Сто процентов! – уверенно отрезал Пашка и тихо добавил, – извини…

Незаметно извлечь из сумочки мобильный телефон и сделать несколько снимков на память не составило особого труда. Очарованный поклонник не видел перед собой ничего, кроме предмета своего обажания.

Еще некоторое время потолковав о том, о сем, они разошлись в разные стороны. На предложение посетить ночной клуб Алена ответила вежливым отказом, посчитав, что Майоров, испугавшись собственной тени, не заработал на ее общество, да и Борис не одобрит.

Закинув вещи в номер, она торопилась включить ноутбук. Мысль, что некоторые названия ей уже смутно знакомы, без устали свербела в голове.

Точно! Некоторые из них уже упоминались в связке с Налимом.

Из дневника Алены Соболевой:

«Итак, что имеем? Существует разветвленная сеть прокачки денежных средств через заграничные компании. По крайней мере, часть этой структуры прочно стояла, стоит и, предполагаю, собирается долго стоять на южноморской земле, черпая из нее жизненные соки, используя административный ресурс. Бесстыдно, жадно, до одури. Все ячейки – фирмы и фирмочки – тесно переплетены между собой. А значит, корпорация

Коррупция – не плод моего воображения, а извращенная примета современности. Только масштабы ее много больше, чем мне могло пригрезится. Понятно тогда, почему советник аккуратничает в своей борьбе, не лезет на рожон, одним ударом не может разрубить щупальца гигантского спрута.

Нет, чтобы разобраться во всех нюансах преступной схемы, нужен комментарий специалиста»…

Сгорая от нетерпения, она нашла в записной книжке телефон Елены Мазурской, набрала номер:

– Лена, день добрый. Соболева Алена из «Колокола»… Работаю над нашумевшим в свое время деле банка «КредитИнвестСистема», хотела бы восполнить пробелы. Может, сумеете мне помочь…

Абонент долго молчал, а затем ответ заставил журналистку, не чаявшую попасть с первого выстрела в цель, растеряться:

– Что ж, знаю. «Банкирский дом Строганова» тесно работал с ним…

Со слов Мазурской, транзакции между банками совершались регулярно, суммы были астрономическими, а деятельность больше всего походила на вывод капитала в оффшоры.

Платили за услуги, неисключительные и исключительные права на интеллектуальную собственность, за то, что невозможно измерить ни в одной системе координат. И ни у кого из руководящих сотрудников и проверяющих органов сделки не вызывали никаких подозрений.

– Но это не моя епархия, так что как там все оформлялось – мне не ведомо, да и не уверена, хочу ли я об этом знать.

Соболеву словно пыльным мешком по голове ударили. Тайна подковерных взаимоотношений в крае с неимоверной быстротой обретала ясные черты. Поражало единение двух противоборствующих сторон: бандита Налима и полицейского начальника Бирюка, оказавшихся в одной упряжке. Слишком много у них вдруг стало точек соприкосновения. Если только…

Налим покинул край несколько лет назад. Управлять бизнесом из-за границы в российских реалиях ой, как тяжело. А кто мог лучше всех знать, что главному южноморскому авторитету путь на родину заказан? Кто, если не главный полицейский начальник? Возможно, Бирюк просто удачно воспользовался ситуацией, отжав основного конкурента из бизнеса, перехватив у него инициативу. Потому и закатилась ныне звезда «ПрогрессСтроя» под управлением Моисеева. Потому и приказала долго жить некогда удачная компания. Потому и пришлось объявить о банкротстве.

И выход на сцену Рубена Давлатяна – решалы от силовиков и чиновников – тогда кажется вполне закономерным.

В версии оставались слабые места, но на сегодняшний день это был самый трезвый взгляд на события.

Если сказать, что, услышав о подробностях, которые удалось раскопать Соболевой всего за один день, Борис Андреевич Штурмин не обрадовался, значит, не сказать ничего.

– Что я тебе плохого сделал? – по его лицу невозможно было узнать о буре эмоций, вызванной известием, что основной партнер краевой администрации по нефтеналивному терминалу, фонд «D.I.L.» на 100% подставная контора. – Мы сегодня утрясли все детали.

Завтра должно состояться подписание соглашения о намерениях. Теперь придется спускать на тормоза, затягивать процесс.

– Надо не спускать на тормоза, а гнать их из России, – Соболева не понимала его нерешительность в данном вопросе. – Если они воры, зачем перед ними расшаркиваться?

– А если нет? – вопрос, заданный неожиданно резко, буквально пригвоздил ее к стулу. –

Есть пустые слова, но нет никаких документов. Думаешь, мы не проверяли контрагента на предмет добропорядочности? Проверяли! Долго и настойчиво. Собрали целое досье. Фонд принимает активное участие не только в проектах на территории России, но и уже длительное время работает в Западной Европе. Сегодня имя «D.I.L.» известно даже в юго– восточной Азии – они там активно вкладываются в туристический кластер, строят пятизвездочные отели во Вьетнаме и Камбодже. Так что по большому счету участие такого игрока в проекте «Золотых ворот» делает больше чести нам, нежели им…

– Но я верю своему источнику! – Алена не могла просто так сдать своих позиций, как не решалась показать увиденную схему, чтобы не подставлять под удар добродушного Павла Майорова.

– А если это происки конкурентов? Многие бы с удовольствием заняли место фонда в строительстве терминала. За такой лакомый кусок пирога совсем недавно убивали не взирая на личности, так что возможный вброс дезы – малое зло.

– Меня не могли обмануть, – уверенность Штурмина в своих партнерах поколебала уверенность в данных, предоставленных Павлом. Даже не в самих данных, а в объективном взгляде на финансовые связи. Ведь мог и фонд, обладающий безупречной репутацией, вляпаться в ловушку, подстроенную мошенниками.

– Хорошо, когда есть уверенность в людях, – Борис потер ладонью гладко выбритую щеку и тяжело вздохнул. – Эх, Аленка-Аленка, и за что ты меня так… По-любому, переговоры приостанавливаем – я обязан оперативно реагировать на подобные сигналы…

Молись, чтобы твой информатор был прав, иначе не сносить ему головы…

Соболева ликовала, готовая праздновать победу. Эх, Паша, не подведи!

…Последним открытием текущего дня стало то, что оказывается, они с Борисом могут спать в одной постели и не заниматься любовью. Раньше такого никогда не случалось. Он отвернулся от любимой и, не отвечая на ласки, уставился в стену. Не спал – его выдавало дыхание, а гипнотизировал взглядом стены «Националя», словно они должны были открыть ему секрет, как действовать дальше.

24

Знатный решала

Какая профессия важней, какая почетней? В разное время не только дети, но и взрослые задавались подобным вопросом. Чем заниматься, какое образование получить, чтоб в жизни не ударить лицом в грязь, не прозябать с голода, а быть сытым, одетым и обутым, да еще и моральное удовлетворение от работы получать? Чтоб стать человеком уважаемым и, возможно, даже немного обожаемым? Много разных специальностей существует в мире, и каждая из них по-своему важна. Перефразируя известный детский стишок Сергея Михалкова: люди разные нужны, люди разные важны.

Когда-то было престижно Родину защищать, учить, лечить, строить города и летать в космос. Сегодня все иначе, в современной России все по-другому: мы ищем свой путь, индивидуальный, берем с мира по нитке, но, как правило, все худшее и чудовищное. Об абсолютно извращенных новшествах сегодняшнего профессионального рынка – наш корреспондент Алена Соболева.

В английском языке есть такой термин – «lobby» – в дословном переводе означающий

«кулуары; частых посетителей кулуаров, например парламента или конгресса», т.е. группу лиц, посещающих парламент с целью проталкивания (лоббирования) определенных интересов. Глагол «lobby» так и переводится: пытаться воздействовать на членов парламента/конгресса. Словосочетание «lobby through» – провести законопроект посредством закулисных махинаций.

Уже достаточно давно лоббизм вошел во все сферы общественной и политической жизни. И если есть лобби цивилизованное – когда определенные люди и крупные компании на вполне законных основаниях пытаются добиться выгодного решения в интересах бизнеса, то есть и обратная сторона, стоящая вне закона – когда за взятку или с помощью шантажа нечистые на руку дельцы и чиновники набивают себе карманы, безоглядно вершат человеческие судьбы. Вот о второй разновидности лоббизма мне и хотелось бы поговорить.

С недавних пор в России этих людей называют простым словом «решала». Потому что они действительно решают любые вопросы. Их способности вызывают удивление, связи огромны, а возможности поистине безграничны. Они – самое яркое порождение коррупции сегодня, сращивания власти и криминала. Но решала в России – не банальный взяточник, а много больше. Давайте разберемся на примере одного героя.

Зовут его Рубен Арутюнович Давлатян. Бизнесмен, меценат… и решала. Создал в Южноморске крупную в масштабах края девелоперскую компанию, управляющую рядом перспективных объектов: торгово-офисный центр «Имперский» на Суворова, 44; деловой центр «Верфь-сити», расположившегося на территории обанкротившегося в далекие 90-е завода «Ремдеталь» по адресу: Потемкинская набережная, 3; двумя пятизвездочными отелями «Long Beach resort&Spa» и «Sea Garden» на Гранатовой улице, 12 и Темном переулке,1 соответственно. Среди простых горожан получил известность после того, как безвозмездно передал Южноморскому художественному музею коллекцию картин известного ростовского пейзажиста Демьяна Тишко, подаренную городу незадолго до революции 1917 года вдовой художника и казавшуюся безвозвратно утерянной во время Великой отечественной войны.

Но основная сфера деятельности сына гордого закавказского народа пролегает вдалеке от глаз общественности, не в предпринимательстве и благотворительности, а скрыта в кулуарах высоких чиновничьих кабинетов. Рубен Давлатян улаживает проблемы и решает вопросы. Не бескорыстно, конечно. И делает это так, что любой другой человек, подвязавшийся на ниве посредничества при мздоимстве, может только позавидовать. Ему нет равных в сфере договорных отношений, он настоящий виртуоз своего дела, честно – если так можно выразиться – выполняющий свои обещания.

Бизнесмен ли, чиновник или простой человек, попавший в беду, но с приличным достатком, всегда знает, что если за дело берется Давлатян, то нужный результат не заставит себя ждать. Его услуги стоят дорого, но, по мнению многих знающих людей, они того действительно стоят.

Господин Давлатян – личность, несомненно, легендарная среди бизнесменов и сотрудников правоохранительных органов. Его персона окутана ореолом таинственности, о его возможностях рассказывают множество небывалых историй, а водить с ним знакомство почитают за честь большинство влиятельных людей, хотя этими контактами не принято хвалиться в приличном обществе, т.к. в определенный момент услуги Рубена Арутюновича могут потребоваться им самим.

Рожденный в промышленном центре Армении городе Севан на берегу живописного одноименного озера, выросший в Одессе и начавший свой трудовой путь в Нижнем Новгороде, Рубен Давлатян на широкую ногу развернулся только в Южноморске. А началось все с того, что ранее ничем не примечательный сотрудник службы судебных приставов Рубен Арутюнович Давлатян был задержан правоохранительными органами по подозрению в вымогательстве крупной суммы в валюте у одного из предпринимателей, занимавшегося поставками разнообразных товаров из Турции в Россию.

Оперативники были обескуражены, изъяв при обыске у рядового пристава несколько десятков тысяч евро, золотые часы «Rolex», ключи от автомобиля «Кадиллак» и договор о покупке апартаментов в элитном жилом комплексе в городе Сочи. Происхождение изъятого задержанный прокомментировать отказался, сославшись на статью 51 Конституции РФ.

В рамках уголовного дела, по которому и проводились следственные действия, было выявлено преступное сообщество, члены которого обложили данью некоторых южноморских бизнесменов, чья деятельность, в свою очередь, тоже балансировала на грани законности. Идея не нова: такие потерпевшие, по замыслу преступников, в правоохранительные органы за защитой обращаться не будут, и проблем никаких не создадут. За определенную мзду участники сообщества – их личности до сих пор не установлены – обещали опеку предпринимателям и решение сложных вопросов с таможней и надзирающими государственными органами.

Другим видом услуг было неисполнение судебных решений службой судебных приставов на коммерческой основе. За определенное вознаграждение Рубен Давлатян брался урегулировать вопрос со своим руководством, чтобы затянуть возмещение истцу (которым могли являться не только частные лица, организации, но и государственные структуры) затрат и нанесенного ущерба за счет ответчика. В ход шли любые методы: от банального отклонения от исполнения служебных обязанностей до сложных схем вывода активов и перевода их на другого фиктивного собственника. В результате Давлатян сотоварищи оказывались «в шоколаде», а истец «с носом». Причем данный вид бизнеса приобрел со временем такой масштаб, что судебная система в Южноморске оказалась практически парализованной. На что не могли не обратить внимания в федеральном центре. Тогда-то правоохранительные органы и взялись активно за дело. В кратчайшие сроки был установлен основной фигурант дела, который благодаря небывалой коммуникабельности и завидному умению пускать пыль в глаза, умудрился наладить отношения со многими руководящими сотрудниками в различных органах государственной власти, оставаясь при этом скромным тружеником службы судебных приставов.

Наверху требовали скорейших результатов, поэтому было принято решение, не выявляя досконально преступных связей подозреваемого, провести задержание, дабы прекратить противоправную деятельность, наносящую государству многомиллионный ущерб. Тогда-то наш герой и был блокирован бойцами спецназа ФСБ на выходе из ресторана японской кухни «Фудошин» на углу Островского и Курортной улицы, грубо уложен на асфальт и затем препровожден в следственный изолятор.

Некоторые из оперативников, участников тех событий, до сих пор считают, что как такового преступного сообщества в привычном понимании никогда не существовало, а действовал Давлатян самостоятельно, опираясь исключительно на собственную наглость и авантюризм. Выдавая себя за влиятельного человека и ссылаясь на высокое покровительство, уверенно входил в различные кабинеты руководителей следственных и лицензирующих органов, оперативных служб и просил за определенную мзду посодействовать в решении тех или иных вопросов. По старой российской привычке выслужиться перед начальством, его обращения редко натыкались на отказы. А, однажды получив от него взятку, чиновники оказывались с взяткодателем в одной лодке, плывущей по волнам отечественной коррупции. От полученных денег уже не отмыться!

Поэтому задержание сотрудниками ФСБ и СК РФ Рубена Давлатяна произвело эффект разорвавшейся бомбы. Если бы он заговорил, замараны оказались бы многие уважаемые в крае люди. Никто и подумать не мог, что как только на казалось бы мало кому известном судебном приставе защелкнутся браслеты наручников, шум в кабинетах поднимется нешуточный. Следователи, ведущие уголовное дело, сразу же ощутили на себе беспрецедентное давление. В их адрес посыпались угрозы и предупреждения.

Руководители следственной бригады оказались в щекотливом положении: с одной стороны с них требовали скорейшего ареста подозреваемого, а с другой – сами же оказались козлами отпущения.

Первым в защиту своего подчиненного выступил Главный судебный пристав Южноморска Рашид Гагиев, написавший рапорт на имя директора ФССП об увольнении в связи с самоуправством сотрудников ФСБ и Следственного комитета и предусмотрительно взял себе больничный. Доподлинно известно, что глава ГУ МВД по Южноморскому краю генерал Бирюк сразу после задержания Давлатяна вылетел в Москву для встречи с заместителем министра. Губернатор лично дважды обсуждал произошедшее с начальником УФСБ по Южноморскому краю, обеспечивавшим оперативное сопровождение уголовного дела. Его парламентеры в неформальных беседах с прокурором края и главой Следственного управления СК РФ ходатайствовали о скорейшем закрытии дела и снятии обвинений. Были ходоки даже к полномочному представителю Президента, предусмотрительно занявшему нейтральную позицию по данному вопросу, посчитавшему, что правоохранители сами во всем разберутся.

Единственное, что могло бы спасти следователей от незаслуженной кары высокопоставленных чиновников, опасающихся разделить долю Давлатяна на нарах, – это широкое освещение происходящих событий в СМИ и связанный с ним общественный контроль расследования. Но неожиданно для всех Центр общественных связей ФСБ и Информационное управление СК отказались не только комментировать, но и подтверждать сам факт проведения следственных действий и задержания подозреваемого. Без официального заявления соответствующих органов информация, полученная корреспондентами местных газет и телевидения из конфиденциальных источников, теряла всякую значимость и актуальность.

Расчет перепуганного чиновничества оказался верен: меньше чем через год без излишней шумихи дело было забыто, еще чуть позже переквалифицировано на менее тяжкую статью, а затем с единственного задержанного и вовсе были сняты всякие обвинения. Путем сложных аппаратных игр особо несговорчивые участники расследования под различными предлогами были выдворены со службы, а пошедшие на сделку – переведены в другие регионы нашей необъятной родины с повышением званий и должностей в качестве компенсации, но с таким расчетом, чтобы ничем уже не могли помешать коррупционерам, вершащим свои темные дела в Южноморске.

Выйдя на свободу, Рубен Давлатян спустя полгода уволился со службы, на чем, говорят, настаивал Рашид Гагиев, дабы не позорить чести мундира сотрудника ФССП, и под видом предпринимательской деятельности продолжил заниматься тем, что удавалось ему лучше всего – решать вопросы. Ведь его тактика оправдала себя полностью: руководители различного ранга на деле доказали свою преданность, отмазав его от праведного гнева Фемиды.

Теперь у него появилась реальная возможность почти легально вкладывать деньги, заработанные на посредничестве в коррупционных схемах, в активы, способные приносить прибыль. Но для того, чтобы приобретения выглядели вполне законно, необходимо было отмыть средства, полученные преступным путем. И Рубен

Арутюнович Давлатян, используя наработанные связи, взял кредит в подконтрольном его партнерам «Белга-Банке» под залог собственной квартиры и использовал его для создания компании «Ванатур», управляющей недвижимостью. Указанная квартира еще несколько раз выступала предметом залога по различным кредитным договорам, при этом никого нисколько не волновало, что стоимость жилища в несколько раз ниже сумм, выдаваемых банком. В дальнейшем уже уважаемый южноморский бизнесмен Давлатян регулярно использовал испытанную схему, закладывая и перезакладывая свои активы для получения дополнительных денежных средств в различных кредитных учреждениях, так или иначе аффилированных с его друзьями, тем самым грубо нарушая действующее законодательство. Но банкиров мало заботили возможные риски, так как прокручивал их постоянный клиент собственные средства, оформленные в виде ссуд и займов, а банки служили всего лишь «прачечной» для отмывания грязных денег.

Ведь основной бизнес остался у Рубена Арутюновича в сфере посредничества при передаче взяток за освобождение предпринимателей от уголовной ответственности, за правильное судебное решение, за получение разрешений и лицензий при строительстве.

Знающие люди никогда не сомневались, что Давлатян может все.

Со временем ему удалось наладить нормальные доверительные отношения даже со структурами, едва не посадившими однажды его на нары. Со свойственным только ему нахальством ныне успешный бизнесмен ногой открывает двери в кабинеты руководителей различного уровня ФСБ и Следственного управления по Южноморскому краю. Налаженные связи с силовиками – а лучшим другом Рубена Давлатяна до недавнего времени являлся ныне отправленный в отставку генерал Бирюк – позволяли виртуозно решать любые спорные вопросы с партнерами по девелоперскому бизнесу. Ведь только он был способен в одночасье сфабриковать уголовное дело или освободить кого надо от уголовной ответственности.

Секрет феноменального успеха прост, как все гениальное: регулярно, на протяжении нескольких лет с 15-го по 20-е число каждого месяца господин Давлатян заходит в кабинеты руководителей различных отделов и подразделений различных ведомств и оставляет там конверты. Где потолще, где потоньше – в зависимости от участия каждого в общем деле. А руководители уже сами делятся с подчиненными по своему усмотрению. Система со строгой иерархией и постоянным финансированием работает почти безупречно.

Для тех же чиновников, которые чураются взятки, Рубен Арутюнович разработал хитроумную схему привлечения к криминальному бизнесу, основанную на тщеславии и гордыне. То организует поездку в Австрию или Францию по обмену опытом, пригласив губернатора возглавить делегацию бизнесменов и чиновников. То устроит проведение в Южноморске международной конференции по вопросам детей и юношества, посадив в президиум не только педагогов и врачей, но и прокурора, и главу Следственного управления. То создаст Общественную организацию «Содружество жителей Кавказа», которая наградит нужных людей орденами, медалями и почетными званиями за вклад в развитие региона, за налаживание торговых отношений между республиками Кавказа.

То через посольства бывших советских республик продавит награждение особо ценных чиновников именным оружием за большой вклад в развитие дружественных отношений между государствами. Короче, если человек Давлатяна заинтересует, то его благосклонного отношения Рубен Арутюнович добьется.

Но не всегда. Иногда магия его очарования все же дает сбой.

Надо отдать должное, что не всех удалось купить Рубену Давлатяну, не к каждому нашел он свой подход. До сих пор остались такие кабинеты и в администрации края, и в силовых структурах, на порог которых уважаемого бизнесмена не пускают. Дабы не иметь с ним никаких дел. Налаживая хорошие отношения с хозяевами данных кабинетов, наш герой сломал много копий, но так и не добился результатов. Потому и не может никак состояться сделка по покупке компанией «Ванатур» земельного участка в 47,2 га, принадлежащего городу, потому и заморожены переговоры между администрацией и компаниями, подконтрольными Давлатяну, о реконструкции развязки на Загородном шоссе. По той же причине со скрипом, но продвигается в следственных органах уголовное дело о незаконном возмещении НДС из бюджета ООО «Вессо», также принадлежащего знатному решале.

Остается искренне надеяться, что уголовное дело прирастет новыми эпизодами и свидетельствами очевидцев и, разросшись до многих томов, не сгинет в архивах, а доберется до суда. Тогда-то общественность и узнает, наконец, шокирующие подробности об истинных масштабах коррупции в Южномоском крае, тогда-то и будут названы все участники коррупционных схем поименно. И тогда награда обязательно найдет своих героев, а неминуемое наказание – виновных.

Только тогда Россия сможет возродиться! Только тогда мы поверим, что живем в правовом государстве с верховенством закона, а не кумовства.

Говоря словами незабвенного Глеба Жеглова: вор должен сидеть в тюрьме!

До встречи в следующих репортажах…

25

На первый взгляд казалось, что, окончив работу, занявшую много дней сбора по крупицам информации, выстраивания фактов в логическую цепочку, вскрывавшую нарушение закона и грозившую не одним годом лишения свободы для основного фигуранта, можно было праздновать победу. Но вместо эйфории от успеха, в душе поселилась тревога, гулкими ударами пульса отдававшаяся в висках.

Ночью не спалось. Поднявшись засветло, Алена налила кофе и долго смотрела в окно, наблюдая, как далеко внизу оживает город. Зажигались окна домов, улицы заполнялись автомобилями и пешеходами, темп их передвижения и плотность потока увеличивались, открывались магазины и торговые киоски, и вот, наконец, раскаленный диск солнца поднялся над гребнями абхазских гор, озаряя округу. Свет залил улицы и переулки, вытеснил ночную мглу, а вместе со светом на смену тревоге пришел страх.

Каков будет эффект? Каковы последствия? Какой резонанс вызовет статья среди власть имущих и у горожан? Ведь замолчать публикацию уже не выйдет. Волна возмущения обязательно поднимется, и власть обязана будет реагировать.

«Колокол» поступил в продажу и уже активно раскупался читателями, жадными до сенсационных разоблачений. Что же будет? И главное, что скажет Штурмин, с которым Алена так и не отважилась согласовать публикацию, который до последнего пребывал в неведении?

Непредсказуемость его реакции пугала Соболеву больше всего.

Первым желанием было отключить телефон и спрятаться. Переждать. Но когда спустя час после рассвета не раздалось ни одного звонка, она поняла, что начинает впадать в истерику. Вернувшись к работе, заставила себя погрузиться в нее с головой.

В деятельности Давлатяна была поставлена жирная точка. И сделала это одна хрупкая девушка, а не могущественная система, в распоряжении которой находятся огромные базы данных, технические средства и подготовленный персонал. Что ни говори, а пресса – великая сила!

Алена не ждала его сегодня так рано. В лучшем случае к вечеру, а то и завтра или даже послезавтра. Он никогда не говорил, когда придет в следующий раз. И до последнего ей приходилось оставаться в неведении.

Штурмин своим ключом отпер дверь, не разуваясь, прошел в гостиную, ни слова не говоря, бросил пальто на диван, газету, в которой она безошибочно узнала «Колокол» – на столик перед креслом и, плеснув себе в стакан виски, обжег ее взглядом. Был он сер лицом и скован в движениях. Меж бровей над переносицей заложилась глубокая складка, как всегда в моменты высочайшего нервного напряжения. Лучше бы он кричал, негодовал, ударил бы, в конце концов, а не оставался внешне спокойным. Хотя Алена прекрасно видела всю бурю чувств – за время отношений научилась читать его по глазам. У него крупные неприятности, и во всех неприятностях повинна только безалаберность амбициозной и бестолковой журналистки Алены Соболевой!

– Зачем тебе это? – говорил Борис свистящим шепотом, хлестко, точно плетью, бил словами.

Что она могла ему ответить? Что в погоне за профессиональным признанием, за карьерным ростом переступила через интересы самого близкого человека, любимого мужчины, что не обратила внимания на его предостережения и настоятельные просьбы?

Что погруженная в собственные мысли и планы не посоветовалась с ним и влезла «со свиным рылом в калашный ряд»?

– Я обличала только его… почти не называла других имен и фамилий… там же нет ссылок на конкретных людей…

– И ты думаешь, это что-то меняет?

Чувствуя себя полной дурой, Алена вынуждена была признать:

– Нет.

Борис Штурмин отчитывал ее, как школьницу, не выучившую урок, а ей оставалось только стоять в углу, опустив глаза. Как бы она хотела прямо сейчас провалиться сквозь землю, утонуть, испариться, сгинуть в небытие, только бы не видеть разгневанных глаз, не слышать четких рубленых фраз.

– Ты понимаешь, что на нескольких годах работы следствия поставлен жирный крест?! Терабайты оперативной информации оказались выброшены на помойку! Люди, дававшие свидетельские показания остаются без защиты! А мы вынуждены вернуться к тому моменту, когда Давлатян был впервые задержан сотрудниками ФСБ. Никаких доказанных связей и контактов. Ничего!

Искренне жалея, что она не черепаха, и не может втянуть голову в панцирь, Алена мысленно сжалась в комок.

– Ты молодец! – советник резал по живому. – Ты сегодня в фаворе, на коне!..

Остальные – в говне, но вряд ли тебя это волнует. Цель-то достигнута! Еще одна звезда героя на груди!

Зачем он так? Слезы обиды, капли вины, струйки раскаяния и бессилья оттого, что нельзя уже ничего исправить, потекли по щекам. Она же не эгоистка, не какая-то бездушная кукла. Дура, да! Но ведь не со зла все сделала, а по недомыслию. По скудоумию, если хочешь. Не злись, пожалуйста, ведь я же люблю тебя и не могу без тебя!

Я боюсь тебя потерять, хотя и стараюсь выглядеть независимой.

Подойдя к нему, Алена села на широкий подлокотник кресла и попробовала погладить Штурмина по волосам. Я исправлюсь, обещаю! Но советник вывернулся и поднялся. Сделав рокировку, они поменялись местами, сохранив прежнюю дистанцию.

Только теперь его уничижающий взгляд был направлен сверху вниз, что еще более усиливало эффект.

– А по губернатору-то ты зачем прошлась? Юрий Алексеевич тебя и так терпеть не может, громы и молнии мечет, грозится теперь за клевету привлечь. Его-то зачем в общую кучу?!

– Я только правду написала. Ни в чем его не обвиняла. Да и он как глава края несет ответственность за все происходящее.

Борис посмотрел на нее так, что Алена без слов поняла: сейчас точно считает ее безмозглой барби. Ей было б лучше помолчать немного, подождать, когда пар выйдет, а не вставать в позу, не доказывать свою правоту.

– Ты меня со всех сторон подставила. – Тяжело вздохнув, он долил себе виски и в два глотка осушил стакан. – Получается, что при таких нарушениях в крае я работы своей не делаю. Не соответствую занимаемой должности, не справляюсь. Гнать меня тогда в шею надо. А с другой стороны… я ж после истории с генералом Бирюком долго старался тебе в глазах шефа имидж положительный создать, лучшие характеристики давал, исключительные способности описывал. Из кожи вон лез, чтобы он дал согласие на предоставление эксклюзивной информации. Без этого тебя бы на пушечный выстрел к администрации не подпустили… А ты за один присест взяла и все испохабила!

Штурмин покачал головой, в последний раз смерил Соболеву взглядом и, подхватив пальто, направился к выходу. Прочитав в ее глазах немой вопрос, ответил:

– Извини, у меня работа! – Затем остановился на секунду в дверях и небрежно бросил. – Надеюсь, ты больше не совершишь подобных ошибок.

Дверь за ним с силой захлопнулась, а Алена бессильно сползла по стене на пол, руками обняв колени. Плечи ее тряслись в безмолвном рыдании. Без сомнений: не на такой эффект от статьи она рассчитывала.

26

Не сказать, что Алена Соболева совсем забыла о его существовании, но последнее время упоминания о нем ее нисколько не пугали. С недавних пор – точнее с тех самых, как молодая журналистка сблизились с советником – фигура этого человека потеряла в ее глазах всяческую одиозность.

Она буквально столкнулись с ним в дверях Академии развития предпринимательства, презентующей новый проект интеграции малого бизнеса в туристическую отрасль края.

Презентация показалась ей откровенно никакакой – переливание из пустого в порожнее и декларирование давно набивших оскомину лозунгов, а вот встреча, скорее даже несколько произнесенных фраз, оставили определенный осадок.

Выглядел Моисеев много хуже – время не пощадило его, оставив неизгладимый отпечаток: осунулся, похудел, ссутулился, и пошитый некогда на заказ пиджак мешком висел на костлявых плечах. В уставших глазах угас жизненный огонек, пропал присущий им ранее блеск. Соболева про себя удовлетворенно улыбнулась, подумав, что видно передел в теневом бизнесе обрел нешуточные масштабы. А может, Роберт просто подсел на какую-то сильную дурь.

– Ааа, Алена, – его лицо исказила гримаса ненависти, – свет нашей желтопрессной жизни! Рад видеть!

Предпочтя не реагировать на издевку, Соболева сохранила полное самообладание.

– Не могу ответить взаимностью.

– Пока это тебе позволительно…

Они стояли в проходе, и людское течение плавно обмывало их со всех сторон.

– Я все еще лелею надежду на интервью. – Алена лучезарно улыбнулась, прекрасно понимая, что ее благополучие – соль на открытую рану человека, совсем недавно жаждавшего кровавой мести.

– Обязательно! – Моисеев по-шакальи ощерил пасть, – скоро время придет…

– Я буду ждать, – ее поведение было средним между иронией и флиртом.

– Не долго осталось. Скоро все разрешиться. И всем воздастся… за все. И тебе, и покровителю твоему… Думаешь, Штурмин всесилен?.. Отнюдь… Тогда и побеседуем…

Смачно сплюнув ей под ноги, некогда известнейший бизнесмен Южноморска размашистой походкой направился в сторону своего автомобиля, оставив журналистку пребывать в недоумении.

«Тогда и побеседуем!» Звучало устрашающе, как злобное предзнаменование грядущего. Не то, чтобы Соболева поверила ему, но в проявлении своей ненависти даже не к ней, а ко всему окружающему Моисеев выглядел весьма убедительным.

Поежившись – словно озноб пробрал все тело – Алена направилась по своим делам…

27

Сон. Ей снился сон. Дурманящий туман девичьих грез. Волнующее ассорти из подростковых мечтаний о Золушке и волшебном принце на белом коне. Конечно, глупо, но чертовски приятно. Пусть не в жизни, но в мыслях окунуться в сказочную действительность, прикоснуться к сокровенному, оказаться в центре событий, чувствовать и видеть то, чего не может происходить в реале. Головокружительное видение с жутким неестественным финалом.

…Насквозь пропитанный солнечным светом воздух благоухал терпким ароматом жасмина и приторным запахом трав, наполнялся шуршащими порывами ветра, шелестом березового листа и переливчатым звоном колоколов. На краю зеленого луга, на самой опушке березовой рощи, там где возвышался рубленный храм, увенчанный потемневшей от времени деревянной маковкой с таким же деревянным крестом, толпился народ. Люд самый разный – и богатый, и бедняк, и бабы, и мужики – но обязательно чистый и опрятный, с прямыми спинами и благостными лицами. Кто-то неуверенно топтался в сторонке, переминаясь с ноги на ногу, кто-то вступал в дискуссии и даже спорил, но чинно, размеренно, с достоинством. Без пены у рта и рукоприкладства.

Стоило только звонарю на звоннице успокоиться, как на свой лад его мелодию подхватили соловьи, звонкоголосым пением извещая округу, что сегодня день великих свершений. Сегодня Свадьба! И радость наполняла сердца, разливалась по округе, вселяла единение в души. Сегодня объединяются не только Он и Она, сегодня мир становится цельным, в нем больше нет места насилию и лжи, а только любовь и преданность. Потому и стоит люд возле церкви, потому не чураются баре челяди.

И трель соловьиную подхватывали звери дикие, вышедшие из чащи на опушку, дабы поприветствовать влюбленных. Каждый на свой манер: и волк серый, и медведь косматый, и лисица рыжая, и много еще кто, но обязательно с почтением и поклоном.

Вот неспешно вышел на свет Божий из храма батюшка. Высокий, бледнолицый, с седой бородой лопатой, с проникновенным взглядом, в черной просторной рясе, с толстыми мясистыми пальцами, сцепленными на необъятном животе. Большой наперсный крест с фигурой Спасителя, инкрустированный самоцветами, заискрился на солнце, своим величием заставив собравшихся сощуриться.

Не сходя с крыльца, священник воззрился вдаль, и его примеру последовали другие.

Ну, где же? Ну, когда?!

На противоположной стороне луга, где травы не было видно от охры цветущих одуванчиков, а светлая березовая роща уступала место темному бурелому хвойного леса, там, под голубым небосводом поднимая клубы пыли, показались всадники. По мере их приближения становились различимы задорный свист и гиканье, стук копыт и конское ржание, скрип упряжи и бряцание рессор повозки. Впереди на вороном жеребце с роскошной гривой восседал жених, убранный в блестящую, с иголочки, кольчугу, без шлема, в кожаных сапогах со шпорами. Открытый взор, волевое лицо, тонкие губы с застывшей на них полуулыбкой. Светлые вихры, свободно развивающиеся по ветру.

Неуемная сила и православная кротость сочетались в нем.

Следом, едва за лошадиным крупом, по правую и левую руку на паре гнедых скакали два копейца, облаченные в красные кафтаны с собольей оторочкой, с лихо заломленными на затылке шапками, с короткими мечами на поясах. За ними, не нарушая строя, под улюлюканье старого кучера катился экипаж, запряженный русской тройкой, в котором на укрытых персидскими коврами диванах в бесчисленной пышности юбок утопала невеста – венец невинности и порока. Накрепко утянутый корсет выгодно подчеркивал осиную талию и высокую грудь, худые голые плечи накрывала белая песцовая шаль, а спадающая ниц фата скрывала лицо молодой счастливицы от пытливого взора.

Только завидев ее, Алена испытала необычайную легкость в теле и ясность ума, почти слилась с ее душой, смотрела на мир ее глазами, думала ее мыслями.

Сзади на приступках, крепко держась на ухабах, стояли два золотокудрых ангелочка – мальчики-пажи лет двенадцати в кремовых камзолах и заваленных набок картузах, в гольфах и полусапожках.

От величия процессии толпа ахнула и расступилась.

– Тпрууу! – зычно крикнул кучер, останавливая экипаж возле самой лестницы, лихо скатился наземь и, покорно склонив голову, не смея взглянуть на ослепительную красоту невесты, почти физически ощущаемую даже сквозь непроницаемую фату, протянул руку, помогая спуститься.

Священник одобрительно кивнул, задумчиво огладил бороду и, ни слова не говоря, скрылся в полумраке церкви. Следом за ним, нежно держась за руки, по лестнице поднялись молодые, потом мальчики-пажи, несущие на лиловых подушечках обручальные кольца: золотое и серебряное. Золотое – символ солнечного света, дарующего жизнь всему сущему, силе и энергии которого уподобляется муж в брачном союзе. Серебряное – суть луны, светила меньшего, но вечного, хранящего ночной покой, сияющего отраженным солнечным светом. Затем прошли копейцы, снявшие шапки и оставившие копья возле коней, а за ними уже медленно и неуверенно, осеняя себя крестом, шествовала и вся праздная публика.

В знак того, что таинство свершается пред лицом Создателя, по Его Помыслу и в Его присутствии, как и положено, венчанию предшествовало обручение. Оставив жениха и невесту пред святыми дверями храма, священник чинно прошествовал в алтарь, символизируя всем своим видом лик Всевышнего.

Под низким дубовым потолком храма разнеслось громоподобное благословение:

– Во Имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

Последовательно осенив себя троекратно крестным знамением, сначала жених, а затем невеста приняли из рук священника восковые свечи, миролюбиво потрескивающие плавящимся воском и отбрасывающие на стены дрожащие тени, знаменующие ту любовь, которую они отныне должны питать друг к другу и которая должна быть пламенна и чиста.

Стоящий в тени диакон возгласил:

– Миром Господу помолимся. О свышнем мире и спасении душ наших Господу помолимся…

Следуя его призыву, прихожане храма, склонив головы и вперив очи в пол, зашевелили губами, читая сокровенные слова молитвы, воздавая дань почтения Творцу, очищая помыслы и души. Людская масса заполняла все свободное пространство, бесформенной кляксой расползалась по отшлифованному тысячами ног дощатому полу, терялась в темных углах и, обступая со всех сторон молодых, скромно не доползала до алтаря. Словно набегающая волна разбивалась о неприступный утес – глыбоподобную фигуру священника, простершего длань над застывшими перед ним тщедушными фигурами жениха и невесты, испытывающими благоговейный трепет.

Не буднично перебирая слова, а истово читая молитвы, священник благословлял рождение детей для продолжения рода человеческого, на любое дело благое, просил Господа исполнить любое прошение жениха и невесты, относящееся к их спасению. И шепот окружающих вторил ему, увеличивал силу воззваний к Всевышнему, укреплял дух и веру.

Кольца, лежащие по правую сторону святого престола, точно перед лицом Самого Господа Иисуса Христа, символизировали не просто дань жениха невесте, а выражали взаимную любовь и единение в вере, вечный союз между ними.

– Обручается раб Божий … рабе Божией … во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

Алена не слышала имен, но чувствовала, что они необычайно близки. Тайком поглядывая из-под фаты на безупречный профиль суженого, испытывала сладостное возбуждение от происходящего Таинства. Он – только мой. И в радости и в горе. А я – его.

Целиком и полностью принадлежу только ему. Сказочному принцу. И на любовном ложе, и на смертном одре.

Освещая крестным знамением молодых, святой отец протянул обручальные кольца.

Больше нет ее или его. С сего момента перед Богом и людьми они – неделимое целое!

И снова батюшка воззвал к Господу. И повинуясь ему, люди воздели глаза к небу, скрытому за сводами церкви. Дабы Всевышний Сам осенил положение колец благословением небесным и послал Ангела хранителя и руководителя в новой жизни молодых.

Никогда ранее Алене Соболевой не было так легко и благостно, как сейчас. Стремясь воспарить ввысь над молящимися людьми, над старенькой церковью, сиротливо притулившейся на окраине утопающего в изумрудной зелени луга, над широкими полями и дремучими лесами, она готова была разделить небесную лазурь с птицами и разгонять пушистые облака ладонями. Она видела все то глазами невесты, то извне, точно сторонний наблюдатель, не принимающий участия в происходящем. И от череды сменяющихся ракурсов, от переполнявших душу эмоций молодой непорочной девушки кружилась голова.

Окончив обручение, Он и Она, держа в руках зажженные свечи, вошли в таинство венчания. Следуя за священником с кадилом, раскуривающим фимиам, торжественно вышли на середину храма, встали на разостланный на полу молочно-белый плат перед аналоем, на котором уже были уложены крест, Евангелие и венцы.

Неизвестно откуда взявшийся хор запел в унисон:

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе…

Хотелось ущипнуть себя, чтобы почувствовать реальность происходящего, но страшно было проснуться и в мгновение все потерять. Нет уж, пусть сладостные грезы продолжаются…

И вот он момент истины! Глас священника вопрошал жениха:

– Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть мужем невесты, которую видишь здесь перед собой?

– Имею, отче, – ни один мускул не дрогнул на мужественном лице, ни секунды не потребовалось на размышление.

– Не связан ли ты обещанием другой невесте?

– Нет, не связан!

Затем священник обратился к девушке:

– Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть женою человека, которого видишь перед собою?

– Имею, честный отче, – у Алены не было никаких сомнений, только радость от вершащегося, но голос предательски дрогнул.

– Не связана ли обещанием другому жениху?

– Нет, не связана.

И тут она услышала свистящий шепот, шедший из ниоткуда, точно зародившийся глубоко в подсознании: не свое ты место заняла! Чужое! Резкий порыв ветра распахнул створы окон, ворвался в храм, сквозняком просвистел по полу и, оттолкнув дверь, вырвался наружу. Голубое небо вмиг потемнело, налилось свинцом, нависло тяжелым покровом и разразилось ливнем. Ропот пронесся среди прихожан, напуганных резкой переменой погоды. Ударил гром, покачнув бревенчатые стены храма. Скрипнул крест, вздрогнули лики святых, заколебалось, затрепетало пламя свечей. Неведомая сила подхватила Алену, точно пушинку, скомкала, сжала в кулак и выбросила бестелесную оболочку из тела, из храма, на улицу к простолюдинам и лошадям, под холодные капли проливного дождя.

Испугано ахнули прихожане. Ужас от происходящего сковал Соболевой душу. И только священник взывал к Всевышнему, продолжая венчание:

– Благословено Царство…

После краткой ектеньи о благостоянии душевном и телесном жениха и невесты священник произнес три молитвы:

– Боже Пречистый и всея твари Содетелю…

– Благословен еси, Господи Боже наш…

– Боже Святый, создавый от персти человека…

Алена Соболева одиноко стояла в грязи, под дождем, не в силах сдвинуться с места, а в голове нервно пульсировало: Чужое место! Не твое! Прекрасно понимая, что должна обязательно вернуться в тело невесты – иначе случится непоправимое – не могла ступить и шага. Недавние яркие краски померкли, явь стала мрачной, под гнетом непогоды звери разбежались, а птицы разлетелись в поисках укрытия. Кучер и прочие служки попрятались в укромных местах. Лошади на привязи нервно топтались на месте, замешивая грязь.

Усиливающийся ветер, гулко завывая в вышине, нещадно пригибал деревья и кустарники, стелил по земле сочные травы. Будто из разверзшихся небес хлестали вниз потоки воды.

То был уже не дождь, а водопад, быстрый и стремительный, образующий не лужи, а озера.

Молния разрубила небо надвое. Раз! Другой! В третий раз угодила точно в купол с крестом, но вопреки ожиданиям, не зажгла иссушенное временем дерево, а с шипением захлебнулась в нем. Следом ударили оглушительные раскаты грома. Каждый последующий вдвое, а то и втрое превосходящий предыдущие.

Ничего живого вокруг, и только она, омываемая тугими струями дождя, обездвиженная перед порогом храма. Лишенная тела, не чувствовавшая ни холода, ни влаги. Все ощущения – только внутри, в душе. Необъяснимая тьма, боль и пустота.

Затрудняясь сказать, когда все закончилось, просто открыв глаза, Алена вновь увидела свет и услышала звуки. Сначала тихие, затем все громче и разнообразнее. Вновь воссиявшее солнце дразнило солнечными зайчиками, в нос ударил запах хвои и влажной травы. Разреженным после грозы воздухом дышалось легко и сладостно.

Кучер растеряно перетаптывался с ноги на ногу, будто проверяя сбрую, а на самом деле опасливо косился на вход в церковь. На глаза накатились слезы, а дыхание сбивалось резкими вздохами. Его экипаж был укрыт черным бархатом с серебряной тесьмой.

Что-то случилось, что-то произошло, а Алена не могла найти объяснение. У нее из сознания точно вырвали фрагмент. Действительность разделилась на две части: до бури и сейчас. Никакого связующего звена. Пустота. Словно она уснула и не помнила об этом.

В какофонии звуков и произносимых молитв все различимее становилась одна. Ее сила и мощь нарастала, четче слышалось литургическое песнопение, без сомнений угадывался голос священника и поддержка хора. Сквозь череду мыслей Соболева вдруг осознала: отходная!

– Молитвами святых отец наших… Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе. Царю Небесный… Трисвятое по Отче наш. Господи помилуй… Господи помилуй… Господи помилуй…

Последние слова затягивались в заунывное пение, подхватываемое рыданием десятком голосов. Сначала из церкви показался отче со скорбным взглядом и кадилом в руке, за ним вышли пажи, с застывшими на лицах траурными масками и лиловыми подушечками, на которых теперь покоились не обручальные кольца, а венцы. А следом…

Следом прихожане вынесли гроб. Угольно-черный, блестящий, монументальный с кипельно белым убранством. Упокоенные выразительные глаза жениха смотрели в небо.

Лицо с погасшим румянцем было строго, и по-прежнему мужественно. Смерть, казалось, только возвеличила его.

Установив гроб на экипаж так, чтобы рядом еще оставалось место, люди расступились, освобождая дорогу. И – о ужас! – из церкви вынесли другой. Поменьше и полегче. Пурпурно-красный, с резными бронзовыми ручками и нежно-розовым девичьим убранством. Фаты на невесте уже не было, а лик оставался умиротворенно-счастливым.

Губы сохранили печать очаровательной полуулыбки, и, казалось, в полудреме прикрытые глаза вот-вот раскроются, и она восстанет. В ней не было покоя смерти, тело, даже возлежащее на смертном одре, переполняла энергия. Казалось, она жива, она дышит и слышит. Просто спит.

Два гроба рядом являли собой страшное зрелище. Два молодых сердца, две открытых души, рожденные жить долго и счастливо, нашли свой конец у алтаря. Шли за единением и нашли его, но не так, как хотелось бы. Он и Она. Они вместе. Лежат рядом, и на его руке кольцо золотое – солнце. А на ее – серебряное. Луна. Муж с женой, а жена – за мужем. Как и должно быть.

Понимая, что все это – сон, Алена желала проснуться. Желала, но не могла. Как не могла оторвать взгляд от ликов молодых, еще не успевших вкусить истиной жизни.

И тут на глазах лицо жениха стало стремительно меняться. Не стареть, но становиться старше. Заложились морщины, иной стали линии скул и носа, появилась надменность и печать греха. Пропала мальчишеская открытость, уступив место скупым сжатым губам.

От ужаса увиденного она отшатнулась. Перевела взгляд на невесту и испугалась еще больше. Глянула на него, затем на нее, потом снова и снова…

Страх всеобъемлющий, жуткий, липкий и холодный поглотил ее с головой. Связал по рукам и ногам, ледяной когтистой лапой сдавил горло.

Он и она. Жених и невеста. Муж и жена. Их лица обрели знакомые черты. Четко. Без права на сомнение. Борис Штурмин и Алена Соболева. Обрученные судьбой и нашедшие смерть от неведомого.

Алена хотела только одного: проснуться…

28

Говорят, время лечит. Стараясь не вспоминать о том, что привиделось во сне, Алена Соболева никак не могла отделаться от тревожного предчувствия. Стоило только закрыть глаза, как в памяти всплывали образы, от чего по спине пробегали мурашки, и перехватывало дыхание. Никогда еще ночные видения не были столь реальны и осязаемы.

Никогда не оставляли в душе глубокий след. А здесь даже не след – рубец, не заживающая, постоянно гноящаяся рана. Гнала прочь дурные мысли, убеждала себя, что ничего общего с действительностью во сне нет и быть не может. Просто бред воспаленного разума. Последствия нервного истощения, вызванного гонкой за неизвестным противником и сомнительным статусом в личной жизни.

Единственным спасением от бредовых мыслей оставалась журналистская деятельность.

В первой половине дня Соболева носилась по делам: кто рано встает, тому Бог подает. К обеду вернулась домой, и сразу – телефонный звонок. Ринат явно нервничал, сбивался, тяжело дыша:

– Ты Штурмина видела сегодня? Общалась? Новости слышала?

Еще не осознав до конца, что происходит, Алена ощутила в груди разрастающееся беспокойство.

– Нет…

– Включи телевизор!

В трубке послышались гудки.

Неизбежность грядущих потрясений и беспомощность перед лицом беды вновь стали явью. На ватных негнущихся ногах она доковыляла до дивана, придерживаясь за стену, чтобы не упасть. Плюхнулась на мягкие подушки и нажала кнопку на пульте. На зажегшемся экране отразились полицейские машины, отъезжавшая карета «скорой помощи», озабоченные лица руководителей прокуратуры и следственного управления, работавшие на месте криминалисты и оперативники. Камера наехала на штурминскую «волгу», крупным планом показала два круглых отверстия в лобовом стекле с разбегавшейся в разные стороны паутиной трещин.

Безразличный к происходящему голос диктора вещал за кадром:

– …покушение на советника губернатора Южноморского края Бориса Андреевича Штурмина. Неизвестный киллер произвел два выстрела. Представители следственных органов пока воздерживаются от комментариев…

Почва ушла из-под ног, и если бы Алена не сидела, то обязательно рухнула бы на пол. Глаза затуманились, ком встал в горле. Схватив телефон, она судорожно набрала номер. Затем еще и еще! Тщетно. Абонент временно не абонент!

Стала обзванивать знакомых, но и они не давали никакой информации: без комментариев, при всем уважении, Алена, ты ж журналист! Ничем не можем помочь!

Черт бы их побрал всех! За эти часы неведения она потеряла несколько лет жизни, чудом не поседела. Что с ним? Как он? Может, ему нужна помощь?!

Обзвонила больницы, не сильно надеясь на удачу. Затем, пересилив страх – морги.

Ничего! Ни жив, ни мертв. Точно его вовсе не существует. Был человек, и нет!

Несколько раз связывалась с Ринатом: может, ему что известно, при его-то знакомствах в Южноморске. Все впустую. Он только отнекивался, точно извиняясь за собственную беспомощность: вся информация закрыта, соответствующие органы хранят гробовое молчание… Гробовое… Какое страшное слово. Неужели сон был вещим, а она не поняла, не осознала, не смогла предупредить и спасти?

Впав в забытье, Алена пришла в себя только когда на город спустились сумерки. Свет в квартире не горел. Лишь мерцал возле стены забытый телевизор, бросая тусклые всполохи в темных углах квартиры, вмиг опустевшей и ставшей чужой.

Шорох за дверью, звон ключей и лязг открываемого замка заставили ее насторожиться. Кроме Алены ключи от квартиры могли быть только у одного человека. И эта мысль подарила ей лучик надежды. Не веря, что душевные терзания закончились так неожиданно, она подскочила на месте и кинулась в прихожую.

Хлопнула дверь, щелкнул выключатель. У входа стоял Он. Принц из сказки.

Измотанный, уставший, с осунувшимся бледным лицом и новыми морщинками вокруг глаз. Но по-прежнему сильный и властный. Секунду они смотрели друг другу в глаза, стараясь обуздать эмоции, а затем кинулись в объятия.

– Милый… любимый… я так боялась, что больше не увижу тебя… – Алена покрывала его лицо поцелуями, каждую клеточку, наслаждалась знакомым пьянящим ароматом, чувствовала жаркое дыхание.

Он дрожал от напряжения, точно разгоряченный бык, но не спешил, оставаясь терпеливым и нежным.

– Я не могу без тебя, Алена… ты нужна мне… – его голос звенел гитарной струной, он почти захлебывался от обуреваемого им желания, с трудом сдерживая поднимающуюся волну.

Чувствуя надвигающееся цунами, Алена не стала больше ждать.

– Возьми меня…

Борис закрыл ей рот поцелуем, жадно впился в уста и буквально взорвался, накинувшись, точно хищник на добычу. Последние заслоны были сняты, и его энергия лавиной обрушилась на любимую женщину. Все зашкаливавшее напряжение дня, не имевшие выхода эмоции, страх и ненависть нашли мощнейшую реализацию в сексе. Здесь не было места любви, только животная жажда обладания. Он взял ее здесь же, в прихожей, прямо возле входной двери. Жестко, больно, на грани насилия. Сорвал одежду, разодрал белье и, крепко ухватив за бедра, резко вошел во всю глубину. А ей осталось, закусив губу, биться в экстазе, охватившем все тело. Она чувствовала себя в его власти, отдаваясь целиком и полностью, неистово кричала, ощущая, как его горячее движение разрывает ее изнутри. И он брал свою женщину так, как хотел, по-хозяйски, не считаясь ни с чем. Мир вокруг сжался до хрустальной сферы, в которой слились тела, до клубка, в котором сплелись души. Несмотря на внешнюю грубость и даже жестокость акта любви, Алену переполнял фейерверк безмерного счастья, мириады искрящихся брызг эйфории.

Позже, когда они лежали в постели, изможденные бешеной скачкой, длившейся почти до утра, Штурмин шептал ей, горячим дыханием щекоча ухо:

– Прости, я сделал тебе больно…

Не хотелось никаких банальностей, потому она не стала ему отвечать. Слова были излишни. Просто приподнявшись на локте, глянула в его глаза с хитрым самодовольным прищуром. Он не искал прощения, видел, что в очередной раз вознес любимую на вершину блаженства. Каждый акт любви с ним был точно впервые и точно последний, каждый раз дарил все новое и новое наслаждение.

Она боялась спросить о том, что же произошло утром, почему гремели новостные каналы и почему все осведомленные лица молчали и не давали никакой информации.

– Не переживай, – Борис потрепал ее волосы. – Я войну прошел, так что здесь со мной ничего не случится. Я везучий! Неуязвимый! Потому киллер и промахнулся. У него не было шансов. Никаких!

В его словах было столько уверенности, что Соболева ни на секунду не могла усомниться в их искренности.

– А кто это? – ей хотелось знать, откуда исходит опасность.

– Молчи…

Он снова приник к ее устам и скользнул рукой под одеяло, по жаждущему ласки мягкому животу и ниже. Ночь любви продолжалась…

29

Штурмин улетел в командировку в Москву, поэтому Алена Соболева узнала подробности произошедшего из вторых рук. Вообще, после бурного примирения, причиной которому стало неудавшееся покушение на советника, она сильно расслабилась, забила на работу и наслаждалась каждым мигом, проведенным с любимым мужчиной.

Вещий сон, а затем две пули киллера заставили ее иначе ценить время. Не породили в душе испуг, но позволили внимательней относиться к каждой минуте жизни, которую уже никогда нельзя будет вернуть. Каждый день может стать последним, потому прожить его надо с максимальной отдачей. И она охотно дарила себя Борису…

Теперь же, когда его не было рядом, пришлось вернуться к хлебу насущному.

Поэтому Соболева сидела в кабинете Рината и внимательно слушала, пока главред вводил ее в курс дела.

– Силовики молчат. Готовят официальное заявление пресс-службы. А мы должны их опередить…

Алена помотала головой, не понимая, к чему клонит глава «Губернского колокола».

– Позвони Штурмину, пусть нажмет на соответствующие рычаги… Алена, мне нужна информация. Там все не так чисто, как они хотят представить…

– Ты хочешь сказать…

Ринат кивнул.

– Именно. Я думаю, его убрали как ненужного свидетеля. Он слишком много знал, а ты привлекла к нему излишнее внимание.

Глупости! Она не могла иметь никакого отношения к гибели фигуранта скандальной статьи. Ведь сколько было статей, и – слава Богу – ни одного убийства. Скорее, подвел вид деятельности. Занимаясь криминальным бизнесом, нельзя быть уверенным в завтрашнем дне. Но Ринат стоял на своем:

– Сама посуди: после публикации в «Губернском колоколе» было возбуждено уголовное дело. Давлатяну об этом стало известно раньше, чем к нему пришли оперативники, таким образом, он получил фору… Слив? Однозначно! Было время схорониться так, что ни одна собака не найдет. И что делает этот аферист? Не бежит за границу, несмотря на наличие поддельного паспорта и времени, а прячется в ста километрах от города в коттеджном поселке. Кстати, дом принадлежит отставному менту из Махачкалы… Дальше полиция устанавливает его место нахождения и сегодня утром бригада ОМОНа ювелирно вскрывает дом. А затем начинается нечто невообразимое…

Рубен Давлатян – решала, бизнесмен, мошенник, взяточник и взяткодатель – кто угодно, но не бандит с большой дороги, не убийца… Он хватается за неизвестно откуда взявшийся ТТ – хотя раньше у него было сколько угодно возможностей получить легальный ПМ – и открывает огонь. Зачем?

– Чтобы сбежать, – предположила Соболева, все же склоняясь к тому, что Ринат может оказаться прав.

– Он же плотно работал с силовиками. Ему хорошо известна эта публика. Неужели ты думаешь, что он мог понадеяться скрыться из окруженного дома, противостоять дюжине специально подготовленных бойцов? При всем уважении, до Рэмбо ему далеко. Я готов поверить, что он попытался бы с ними договориться, но не стрелять… Денег бы дал, манны небесной пообещал…

– Ты хочешь сказать, что они шли не на задержание, а совершить хладнокровное убийство? Не слишком ли? Стоит ли сотрудников полиции так бездоказательно превращать в монстров?

Ринат задумчиво потер ладонью колючий подбородок.

– Не слишком убедительно?

– Не-а. Конспирологическая теория, не более.

– Быть может, – он был раздосадован, что его версия пошатнулась, – но если представить, что кто-то один из группы захвата получил задание не оставлять Давлатяна в живых? Тогда все получается… Я ни за что не поверю, что он сам взял в руки пистолет.

Правильнее было б упасть мордой в пол и не дрыгаться. Именно так он должен был бы поступить. Он же не собирался никуда бежать, потому и остался в крае. Ждал чего-то…

– Когда ситуация разрешится.

– Да! – Ринат даже щелкнул пальцами, соглашаясь. – Силовики по-любому должны были начать проверку после публикации в СМИ. Сейчас немодно замалчивать факты, ставшие достоянием гласности. Тогда можем предположить, что Давлатяна обманули, порекомендовали посидеть за городом, пока шумиха уляжется, выждали некоторое время для правдоподобности и хладнокровно расстреляли, списав на сопротивление при задержании. Нет человека – нет проблемы. Сразу все концы обрубили, да так, что не подкопаешься!

– Похоже на правду, – выдохнула Соболева, ощущая явную неопределенность. –

Только все это фантазии и никаких доказательств.

– Точно! – радостно воскликнул Ринат, дружески потрепав ее по плечу. – Вот тебе и предстоит выяснить все детали и найти неопровержимые доказательства. Ты – мой самый дорогой актив и самое сильное оружие. Дерзай, Аленка…

Он открыл дверь кабинета, показывая, что разговор окончен. Пришлось, взяв со стола чашку недопитого кофе, отправиться на свое рабочее место.

Вскоре после полудня огласили официальную версию случившегося. Как Ринат и полагал, ранее уважаемый южноморский бизнесмен, а ныне подозреваемый в крупном мошенничестве Рубен Арутюнович Давлатян в ходе задержания оказал вооруженное сопротивление и был убит ответным огнем. Слишком все сладко и гладко. В жизни так не бывает. Пришлось вторую половину дня убить на встречи, беседы и переговоры, которые, на удивление, не вызвали никакого противостояния со стороны представителей силовых структур. Советника Соболева впутывать не стала, положившись на собственные связи среди правоохранителей, но и без его участия трагические события удалось восстановить с точностью до минуты: все ходы записаны, каждый шаг сопровожден рапортом.

21.45 – следственная группа получила информацию о том, что подозреваемый находится в коттеджном поселке «Кипарисовка» Ленинского района Южноморского края, по адресу: ул. Зеленая, д.3.

22.05 – установлено, что дом, в котором предположительно скрывается Давлатян, принадлежит подполковнику полиции в отставке, постоянно проживающему в г.

Махачкала. Южноморск – большая деревня, при необходимости и наличии полномочий нужную информацию можно получить в считанные минуты.

23.20 – сотрудники УООРД главка прибыли по адресу для проверки оперативной информации.

Засада дала свои плоды только в середине ночи, когда в 3.48 оперативники сообщили, что в доме действительно находится лицо, похожее на находящегося в розыске Давлатяна.

В 6.10 в поселок «Кипарисовка» прибыли члены следственной группы и силовая поддержка в виде взвода бойцов ОМОНа, которые в 6.43, блокировав особняк, вскрыли металлическую дверь и вошли внутрь.

В 6.17 Рубен Арутюнович Давлатян, скрывавшийся на чердаке дома, был обнаружен старшим лейтенантом Кибировым Р.Р. и оказал сопротивление, дважды выстрелив в сотрудника полиции. В результате перестрелки ст. лейтенант Кибиров получил ранение средней степени тяжести, а Рубен Давлатян был убит ответным огнем.

Не похоже на хладнокровное убийство. И хотя свидетелей самой перестрелки нет – остальные члены группы захвата прибыли к месту ЧП уже по факту случившегося, но пострадавший был доставлен в ведомственный госпиталь и прооперирован, что автоматом снимало с него всяческие подозрения.

Один – в морге, другой – в больнице. Версия Рината, не выдержав никакой критики, рухнула. Жалея, что попусту потратила время, Соболева скорее по инерции, чем в запале расследования, ознакомилась с раппортом Кибирова – спасибо полковнику Осипенко, командиру южноморского ОМОНа, с которым ее познакомил как-то Штурмин: не обнаружив подозреваемого на нижних этажах, поднялся на чердак, где было темно.

Прежде чем успел сориентироваться в ситуации, услышал выстрелы, увидел вспышки, ощутил боль в ноге и скорее рефлекторно, нежели осознанно сам нажал на спуск.

Вместе с рапортом было заключение врача: пара сантиметров в сторону, и пуля пробила бы бедренную артерию. Тогда получилось бы два трупа, вместо одного.

Не подкопаешься!

В последний момент Соболева решила для полноты картинки встретиться с главным героем – старлеем Кибировым. Осипенко заверил, что журналистка без труда найдет бойца в госпитале, куда она с удовольствием и надеждой на скорое разрешение ситуации и направилась.

Вот здесь-то и ждало первое разочарование, и первые вопросы, оставшиеся без ответа. Старлей в госпиталь поступил, пулю из него извлекли, а вот дальше от госпитализации он отказался и убыл в неизвестном направлении. Куда? Почему?

Выслушав Алену, Осипенко долго сопел в трубку, обещая разобраться. Не сильно надеясь на его содействие – по всему видно было, что полковника обошли на повороте и не сочли нужным поставить в известность – она навела справки по своим каналам и быстро выяснила, что старший лейтенант Кибиров с сегодняшнего дня находится в отпуске. Приказ был подписан еще неделю назад и, как и положено, лежит в кадрах. В настоящее время место нахождения старлея неизвестно.

То есть единственный свидетель, он же – участник перестрелки, оказался вне зоны досягаемости заинтересованных лиц. Ни для прессы, ни для тех, кто должен установить правомочность применения оружия, повлекшего за собой гибель пострадавшего. Хотя наверняка все будет сделано формально, без проведения соответствующих процедур.

– Так что я готова признать твою правоту…

Ринат радостно хлопнул в ладоши.

– Я ж говорил!

– Будем печатать?

Главред вмиг сталь серьезным, подобрался в кресле, глянул на подчиненную пронзительно и остро, точно большей глупости произнести нельзя было.

– Нет. Я не готов пока бороться с неизвестным противником. Если они Давлатяна так, при его-то весе в обществе и влиятельности, то про нас с тобой и говорить не приходится.

Сожрут и не подавятся… Забудь.

Можно было бы считать, что день прошел впустую, если бы не новое подтверждение наличия во власти серого кардинала, вершителя судеб человеческих, поймать которого Соболевой никак не удается.

Уверенная, что стоит на правильном пути и обязательно докопается рано или поздно до правды, Алена Соболева погрузилась в рутину…

30

Дни сменялись один за другим. Каждый последующий был похож на предыдущий.

Вот и в этот раз с утра и до самого обеда все шло спокойно и вполне буднично: кофе, сигареты, Интернет и обсуждение проблем насущных в редакционной курилке. У кого машина сломалась, у кого колготки поехали, от кого жена ушла, а у кого любовник новый появился, которого надо в ЗАГС срочно тащить, а он (зараза!) упирается. Но информационным поводом №1 по-прежнему оставалось неудавшееся покушение на советника Штурмина и гибель Рубена Давлатяна. При всех возможных вариантах, ни у кого не возникало сомнений, что заказчиком покушения выступал именно Давлатян, которому Борис Андреевич не только перешел дорогу, но и кислород перекрыл, настояв на срочном возбуждении уголовного дела.

– А ты, Аленка, как считаешь?

– Как знать…

Предпочитая не делиться мыслями и впечатлениями – как говорят, что знают двое, знает и свинья – Соболева все больше думала о том, что Моисеев, самый отвязанный из всех южноморских предпринимателей с криминальным окрасом, неожиданно легко отстал от нее и послушался Штурмина, оставив всяческие попытки отомстить. Конечно, едва ли кто мог пожелать нажить себе врага в лице всесильного советника губернатора, но раньше Роберт Моисеев редко когда думал о последствиях. А здесь ему был брошен вызов прямо в лицо, ему, правой руке Налима, наместнику в Южноморске.

Из состояния забытья ее вывел Вадим:

– Алена, не грузись. Время обеденное. Пойдем чего-нибудь перекусим…

Он широко улыбался во все тридцать два зуба, был взлохмачен и по-юношески небрит, спокоен и открыт для общения. Раньше никогда не замечая разительных перемен, произошедших с ним с момента знакомства, Соболева вдруг обратила внимание, что мальчик стал молодым мужчиной и больше не глядел на нее с обожанием, не вожделел близости, а с достоинством предлагал пообщаться за обедом.

Пока шли, щебетали обо всем на свете. Стыдно признаться, но за заботами последнего времени, статьями и расследованиями, устройством личной жизни, Алена успела позабыть, как легко может быть, когда рядом с тобою просто друг, человек близкий по духу и не требующий ничего за свое внимание. В кафе выбрали столик подальше от чужих глаз и успели сделать заказ.

Ничто не предвещало сюрпризов.

– Прошу вашего глубочайшего извинения, что столь бесцеремонно прерываю беседу, но мне хотелось бы обсудить с вами некоторые вопросы, Алена Игоревна… Это не займет много времени…

Перед ними стоял Иосиф Соломонович Бродник собственной персоной, адвокат, один из первых информаторов или профессиональных собеседников Алены Соболевой. С неизменной щетиной, гривой непокорных седых волос и острыми колючими глазками, непрестанном мешковатом костюме, в котором он выглядел еще более худым, и горделивой осанкой.

– Присаживайтесь, – Алена указала на свободное место.

– Тет-а-тет…

Он не был слишком настойчив, искусно прикидываясь неуверенным старичком, вяло переминался и нервно подергивал головой в ожидании ответа.

Негодуя от неожиданного вмешательства в разговор, Вадим вспыхнул гневным румянцем: в его годы все юноши горячи. Глянув на него, Соболева виновато улыбнулась:

– Прости, Вадим, работа…

Этого хватило, чтобы он, надувшись от обиды, пересел за соседний свободный столик и оттуда кидал подозрительные взоры в сторону престарелого адвоката, который при всем желании едва ли заинтересовал бы Алену в личном плане.

Прежде чем перейти к делу, Бродник долго рассыпался в не слишком удачных восхвалениях и комплиментах, смешиваемых с междометиями-паразитами, а затем вдруг подобрался, заговорил слаженно и четко. Его лицо приобрело сосредоточенное выражение, а тонкий орлиный нос будто вытянулся еще больше.

– Я внимательно слежу за вашими разоблачениями, Аленушка, и, признаться, поражен напору и бесстрашию. Сегодня подобный героизм многим кажется атавизмом, пережитком прошлого…

Поначалу ей показалось, что старый адвокат запугивает, прибегая к намекам, недоговаривая, привлекая внимание к словам полушепотом.

– Раньше мне казалось, что вы поиграетесь в журналистку и вернетесь к рюшечкам и бантикам, больше свойственным молодым и ветреным девицам. Признаюсь, я ошибся.

Наверное, впервые в жизни не разглядел за красивой оболочкой суть. Дерзкий острый ум, непреклонность в достижении цели. Наверное, старею…

– Во время нашего последнего разговора вы собирались на Святую землю.

Передумали? Или решили вновь тряхнуть стариной и ринуться в бой?

– Отнюдь! Я отвоевал свое лет …дцать назад, – он подозвал официанта, заказал себе чай с молоком и, только когда тот отошел достаточно далеко, чтобы не слышать разговора, продолжил, – и лавры воина меня давно не прельщают. Я обещал после того, как почувствую себя в безопасности, отдать вам имеющиеся в моем распоряжении документы.

Помните?

Как она могла забыть? Алена Соболева рассчитывала, ждала, надеялась, что эта информация поможет открыть имена истинных властителей Южноморска. Но после статьи о «подвигах» генерала Бирюка решила, что больше Иосиф Соломонович на связь не выйдет. Ошибалась! Видно есть у старого законника свой интерес, скрытый от окружающих.

Видя, что журналистка медлит с ответом, Бродник поспешил повиниться:

– Наверное, я должен просить прощения за наш последний телефонный разговор, когда позволил себе грубости в ваш адрес. Но поймите, я был действительно напуган. Я уже говорил вам, Аленушка: мне угрожали… Однако не стоило вести себя столь неподобающим образом…

– Сейчас что-то изменилось? – ее мало волновали душевные терзания собеседника.

Едва ли матерого юриста подвигло на встречу с представителем прессы врожденное чувство справедливости, но настоящую подоплеку его действий ей все равно не узнать.

Никогда. Ну, раз уж сегодня интересы совпадают, почему бы не использовать знакомство с максимальной эффективностью.

– Конечно! – воскликнул Бродник, желая разделить свою радость. – Я завершил все дела в этой стране, избавился от имущества в Южноморске, и в моем кармане рядом с паспортом лежит билет в один конец до Тель-Авива. Завтра меня уже не будет на этой грешной земле, пропитанной кровью, лицемерием и ложью. Когда-то ведь надо уйти на покой…

– Будете со стороны взирать на то, как Россия сама себя пожирает?

– Нет, Аленушка, не Россия, – Иосиф Бродник был рассудителен и категоричен, – а люди, в чьих преступных руках она оказалась. Только когда они уничтожат друг друга, многострадальная держава сможет возродиться. Тогда взойдет звезда надежды. Нужно время, много времени. Ведь и Моисей не зря сорок лет водил народ израилев по пустыне.

Должно пройти очищение. Но у меня уже этого времени нет. Я больше в ваши игры про честность и справедливость не играю.

– Вот как?

– Именно так! – двумя словами Бродник поставил жирную точку в профессиональной деятельности. – Поверьте, мне известно многое. Я знаю людей совсем с другой стороны, не такими, какими они кажутся обывателям. И архив, накопленный за долгие годы, вам передам не в поисках справедливости – ее не существует! Это все выдумки моралистов. А с целью обеспечения собственной безопасности. Когда в моих руках не окажется смертельно опасных документов, а содержащаяся в них информация будет опубликована, враги потеряют всяческий интерес к моей персоне. Я перестану представлять для них опасность.

– Когда я смогу получить все необходимое?

Ее ладони вспотели, Соболева с трудом сдерживала дрожь, огромных усилий стоило усидеть на месте. Адвокат же только пожал плечами:

– Когда хотите. Все в камере хранения на вокзале. Ячейка проплачена на неделю вперед. Так что у вас есть время.

Не притронувшись к чаю, он поднялся и под пристальным взглядом Вадима пошел к выходу. Вадим же кинулся к Алене, любопытствуя, вытянул и без того длинную шею вперед.

– Ну что?

– Пошли!

Они так и не пообедали. Выскочив на улицу, поймали такси до вокзала. По пути Соболева ввела его в курс дела: больше не на кого было рассчитывать, а Вадим давно доказал свою преданность. Вместе можно было б горы свернуть, но пока предстояло заняться документами.

Прикинув масштабы разворачивающегося действа, Вадим весело присвистнул:

– Бродник – адвокат уважаемых и очень влиятельных в крае людей, имена многих из них даже не упоминаются всуе. Они – почти небожители, а у нас есть шанс влезть в их грязное белье и темные делишки и хорошенько все перетряхнуть… Как только мы откроем камеру хранения, мы откроем ящик Пандоры. И уже ничего нельзя будет повернуть вспять. Ты действительно этого хочешь?

Они стояли у входа в здание вокзала, обтекаемые плотным потоком пассажиров с последнего прибывшего поезда. Носильщики катили на тележках багаж, таксисты предлагали свои услуги, лишенный всяческой эмоциональной окраски голос в громкоговорителе рекомендовал не пользоваться услугами неизвестных водителей– частников. На секунду Алена задумалась, соглашаясь, что Вадим во всем прав. Но отказаться от победы, когда уже держишь удачу за хвост? Здесь, в нескольких десятках метров от них покоится настоящая бомба, та самая цель, к которой она так долго шла, и что, испугаться, все бросить и уйти? Нет уж! Вперед и только вперед!

Приняв окончательное решение, Соболева смело толкнула дверь и вошла внутрь.

Шум, духота и толчея вокзала поглотила ее с головой. В подобных местах она всегда подсознательно испытывала беспокойство. И хотя уже давно и часто перемещается по просторам необъятной родины и не только, никак не могла избавиться от детского страха: опоздать. Боялась, что самолет или поезд убудет, ее не дождавшись.

Сегодня же объявления по громкой связи Алену абсолютно не интересовали. Не очень умело лавируя сквозь прочный заслон пассажиров, получая тычки и удары, слыша ругательства вслед, она пересекла огромный зал и протиснулась к лестнице, ведущий в камеры хранения. Помахала отставшему Вадиму. Народу здесь было меньше, яркий белый свет лился из матовых плафонов под потолком. Без труда отыскав ячейку, Соболева дрожащими руками набрала код, записанный Иосифом Бродником на сложенной пополам салфетке, дернула ручку и… отворила тот самый ящик Пандоры. От торжества момента зажмурилась на мгновение, ожидая, что вот сейчас… но ничего не произошло. Гром не грянул, земля не разверзлась, и даже вокзал не дрогнул. Диспетчер монотонно объявлял отправление скорого на Москву. В темном чреве ячейки лежали две объемные спортивные сумки и прямоугольная картонная коробка.

Вот оно, сокровище!

– Значит вот как выглядит миллион долларов! – философски заметил Вадим.

– При чем здесь миллион?

Он весело оскалился:

– Если все действительно обстоит так, как ты рассказываешь, за эти сумки многие отдали бы миллион и не один.

Нервное напряжение текущего момента вылилось безудержным хохотом. Редкие посетители камеры хранения подозрительно поглядывали на заливавшихся смехом возле открытой ячейки молодого человека с девушкой. Уж им-то, непосвященным, не понять, какое богатство хранилосься рядом с их, кажущимися почти бесценными, вещами.

Вещами, которым на самом деле цена – медный грош в базарный день. Здесь же стоимость измерялась не рублями, долларами или евро, а десятками человеческих жизней. Если Бродник сказал правду, то едва ли заинтересованные лица сдадутся без боя, позволив опубликовать собираемые годами данные. Будут драться до последнего.

И Алена Соболева была настроена посмотреть, кто победит…

Взяв себе коробку, с аккуратно сложенными DVD-дисками, на каждом из которых от руки черным маркером была нанесена фамилия фигуранта или событие, она указала подельнику на более тяжелую ношу. Сумки, доверху набитые документами, оказались совершенно неподъемными. Вадим – типичный компьютерщик, молодой человек далеко неспортивного вида – обливался потом и изрыгал ругательства, совершенно неожиданных и весьма витиеватых, пока тащил баулы к выходу. Поддавшись азарту и нервному напряжению, они напрочь забыли про услуги носильщиков и вместительные тележки для транспортировки груза.

– И куда это богатство?

Направляясь к стоянке такси, Вадим тяжело дышал, раскраснелся и ежеминутно останавливался отдохнуть.

– Ко мне! – Решение казалось Соболевой единственно верным и самым безопасным: в жилом комплексе охрана и пропускной режим, любой посторонний сразу же бросается в глаза.

Спустя полчаса они уже сидели в гостиной и пили чай с пряниками.

Вадим, пораженный сдержанной роскошью, чувствовал себя неуютно, словно не в своей тарелке, подсознательно ощущая присутствие другого самца на этой территории, гораздо более сильного и властного. Вожака стаи, чьи флюиды здесь были повсюду.

Надолго он не задержался. Подхватил подмышку коробку с дисками и помахал рукой:

– Ты уж как-нибудь с бумагами разберись, а компьютеры – по моей части…

Спорить Алена не стала, будучи рада любой помощи. Бумаги, так бумаги. Здесь работы на недели вперед. Без сна и отдыха. А единственного, чего ей сегодня как раз не хватало – это времени. Слишком многое задумано, и слишком быстро бегут часы…

Штурмин появился раньше обычного – она только успела разложить на журнальном столике перед диваном первую порцию добытых материалов. Для начала предстояло разобрать их и систематизировать по участникам, событиям и датам. То, что сперва казалось аккуратной подборкой документов, на поверку не выдерживало никакой критики – все смешано и перемешано, точно Бродник специально старался запутать журналистское расследование. Особняком стояли его судебные дела последних лет: здесь все было подобрано скрупулезно, листок к листочку, с описью и даже карандашными пометками на полях.

– У тебя были гости? – Борис безошибочно уловил недавние присутствие дома постороннего.

– Нет… Вадим… я про него рассказывала… – Алена не видела оснований что-то скрывать от любимого.

Скинув пальто и надев тапочки, Штурмин вошел в комнату и от удивления застыл в дверях, хулигански присвистнув, увидев устроенный беспорядок и спортивные сумки.

– Дааа… Кто-то переезжает?

– Нет. Работаю.

– Долго? – его явно интересовала перспектива на сегодняшний вечер.

Беспомощно разведя руками, Алена зачем-то соврала:

– Уже заканчиваю. Скоро ужинать будем.

Поцеловав ее в щеку, Штурмин плюхнулся рядом, взял в руки папку, пробежал глазами, небрежно отложил в сторону, кинул взгляд на другие бумаги и, ничем особенно не заинтересовавшись, бодро произнес:

– Думаю, что приготовить ты ничего не успела, – он указал рукой на стопки документов.

Глянув на него, Алена ожидала увидеть осуждение – путь к сердцу мужчины лежит через желудок, – но нет, Борис был спокоен, как всегда, и на лице не отражалось ничего, кроме нежности. Пришлось признаться, что лавиной обрушившиеся на голову события отодвинули все другое на второй план. Конечно, нет!

– Тогда к Мартиньони! Я закажу столик.

Борис был неподражаем, и Алена кинулась ему на шею.

«Мартиньони» в последние месяцы стал их любимым рестораном в Южноморске.

Тихая музыка и приглушенный свет дарили возможность отдохнуть от скоротечности будней. Услужливый ненавязчивый персонал позволял почувствовать себя на время знатной особой. Здесь подавали неповторимое ризотто с луком и шафраном и оссобуко, незабываемое карпаччо, приправленное оливковым маслом и лимонным соком, аппетитные тальятелле с соусом болоньезе и лозанью – куда без нее? На десерт обязательно тирамису или сабайон с инжиром – Алена Соболева буквально с ума сходила по ним. И, прощай фигура! Доподлинно неизвестно, имела ли ресторанная кухня что-либо общее с итальянской, но все очень вкусно и дружелюбно. По официальной легенде, шеф,

Гуидо Мартиньони, родился в Неаполе, учился у прославленного Тино Ламберти (много– много звезд Мишлен), потом творил в Париже и Милане, а затем волею судьбы осел в Южноморске, что само по себе должно было оказать честь курортному городу. Гуидо слыл настоящим кудесником, волшебником, художником от кулинарии. Его творения неизменно становились подлинным праздником живота. Конечно, при ближайшем рассмотрении легенда не выдерживала никакой критики. Сведущие люди прекрасно знали, что к Италии доморощенный «Мартиньони» имел такое же отношение, как Чебурашка к сказкам Джани Родари, и на самом деле родился в одной из кавказских республик, а теперь с пристрастием косил под «итальяно». Но за бесспорный талант в приготовлении блюд, интуитивное чутье в выборе продуктов и смелые кулинарные эксперименты ему прощали маленькие шалости и фантазии. Что же касалось великого гуру и наставника Тино Ламберти, истории о котором так любил рассказывать «Мартиньони» при случае, то Алене был известен только один Ламберти – Уильям, который уже давно работает в Москве. Так что на деле история «Гуидо» и яйца выеденного не стоила и единственной целью имела создание ореола вокруг ресторана среди обывателей. Однако надо было отдать должное:

Гуидо всегда приветлив с посетителями и строг с подчиненными, что шло только на пользу заведению. А кормили там действительно вкусно!

…Алена и Борис шикарно провели время, наелись до отвала, как всегда обменялись парой приветливых реплик с шефом, получили от него авторский подарок – очередную вариацию на тему итальянского мороженого, затем долго гуляли по ночному городу. А дома был жаркий, безудержный секс! На пике возбуждения, на грани допустимого.

Эмоции прошедшего дня переполняли их тела, рвались наружу, переливались через край.

И она дарила свои переживания Борису, обрушилась на него лавиной страсти, неистовствовала, разрывалась на части, нападала и с непередаваемым удовольствием отдавалась встречному напору. Это вновь был секс, а не занятие любовью. Яростный, сильный, почти бесконтрольный.

Безудержная скачка вымотала их к утру, выпила все соки, выжала до капли. Алена не заметила, как уснула, ощущая рядом размеренное дыхание любимого мужчины, которому была безропотно подчинена. А во сне возбужденный мозг продолжал снова и снова проматывать яркие сцены соития, не позволяя расслабиться ни на мгновение.

Когда прозвонил будильник, Бориса рядом уже не было…

31

Ринат орал в трубку:

– Сегодня встреча журналистов с губернатором! Какого черта ты еще спишь?!

Не успев высвободиться из нежных оков Морфея, Соболева попробовала перевести стрелки на любого из коллег:

– Пошли кого-нибудь другого…

Вялые объяснения, что работает над разгромным материалом, основанном на полученных из конфиденциального источника документах, для чего документы эти надо изучить со всей обстоятельностью, главреда не убедили.

– Соболева! Ты прекрасно знаешь, что именно ты освещаешь все официальные мероприятия краевой администрации в «Колоколе»!

Алена уже не спала, а лениво потягивала крепкий дымящийся кофе, думая, а не закурить ли сигарету. Будильник разбудил ее час назад, но идти куда-либо совершенно не хотелось, да и о пресс-конференции губернатора она, честно признаться, слышала впервые. Неужели забыла?

Вытянув ноги, Алена утопала в мягких подушках дивана, не в силах одеться, и пристрастно оглядывая свое тело. Кажется, проведя бурную незабываемую ночь, влюбленные немного переборщили. Внутри все горело. Низ живота точно охватил пожар, который то угасал, то разгорался с новой силой. На бедрах и талии наливались лиловые синяки от цепких и сильных пальцев, крепко удерживавших ее в акте любви, на животе и груди остались следы засосов, память о неистовых поцелуях.

Как подростки, у которых секс раз в месяц, по расписанию или по случаю, когда родителей нет дома! Хуже другое: восстанавливая в памяти события ночи, слившиеся в нескончаемый восторг и эйфорию, Алена пришла к выводу, что и на теле Бориса могли остаться отметины совместного времяпрепровождения. А у него жена…

К черту!

Решила, что не маленький мальчик. Разберется. Да и неплохо было бы разорвать порочный круг, расставить все точки над «i», сломать любовный треугольник, в котором ей отведено место третьего лишнего.

С грустью посмотрев на разбросанные по полу документы из архива Бродника – в запале влюбленные смахнули их, – Алена пришла к выводу, что заниматься ими сейчас недосуг. На ближайшую перспективу для нее единственный мужчина – незабвенный губернатор Южноморского края Юрий Алексеевич Колобов, со своим неожиданным желанием пообщаться с прессой. Иначе Ринат съест ее живьем, не пожалеет.

Ломая голову над темой встречи, Алена направилась в душ, не представляя, какой неприятный сюрприз будет ждать ее по возвращении.

Из дневника Алены Соболевой:

«…Так противно мне было только тогда, когда я подверглась нападению со стороны Роберта Моисеева. Когда чувствовала, как его похотливые руки бесцеремонно лапают мое тело, как восставшая плоть жаждет прорваться в самое лоно… Так жутко бывает только тогда, когда покушаются на самое сокровенное и святое, когда лезут в душу и копаются в грязном белье, выставляя интимное на всеобщее обозрение. Чувство, будто я была прилюдно изнасилована, оплевана и вымазана в дерьме не покидает меня.

Долго стояла в душе, мылилась и терла докрасна себя мочалкой, стремясь смыть всю мерзость, выгнать из головы негативные мысли.

Страшно!

Говорят, с болью надо переспать. Ничего другого не остается. Хлопнула сгоряча стакан виски, чтобы унять дрожь. Вроде, помогло. Закрылась на все замки и села за ноутбук, чтобы отвлечься. Уже в сотый раз кляну себя за то, что безропотно подчинилась напору Рината и поехала на эту злосчастную пресс-конференцию. Ведь не было ее в моих планах, и нечего было подрываться!

Как и ожидала, ничего нового узнать не удалось. Да и не стремилась, если честно.

Все разговоры ходили вокруг да около реализации социальных программ в крае в частности и перспектив будущего развития ЮФО в целом. Причем к общению оказалась не готова не только я, но и большинство коллег, узнавших о встрече только сегодня утром. То же можно сказать и о губернаторе, который откровенно плавал, как студент на экзамене, путался в фактах и цифрах и явно тяготился происходящим. Достойным же оказался только фуршет, устроенный по случаю и призванный оставить у представителей СМИ позитивные воспоминания во имя благопристойного отзыва.

Расстроенная бесполезно потраченным временем, в редакцию не поехала, а вернулась домой с единственным желанием лечь пластом на диване и наложить холодные компрессы на больные места. Ни видеть кого-то, ни встречаться с кем-то совершенно не хотелось. Мое измученное тело и истерзанная душа нуждались в релаксации.

Не тут-то было. Вот что называется, хочешь насмешить Бога – расскажи Ему о своих планах! Стоило только, поднявшись на этаж, выйти из лифта и достать ключи из сумочки, как поняла, что что-то не так. Перед квартирой было изрядно натоптано, а сквозь щель приоткрытой двери беспардонно гулял сквозняк.

Первой мыслью было, что сама забыла закрыть, уходя. Но я четко помнила, как захлопывала дверь и поворачивала ключ в замке. Затем подумала, что Штурмин пришел раньше меня, но и это было глупостью, о чем свидетельствовали следы на пороге.

Мужчин было как минимум трое. Гостей в нашу с ним квартиру он никогда не водил, так как отношения между нами для всех должны оставаться тайной за семью печатями.

Третья мысль казалась самой разумной – в мое отсутствие в жилище, которое, по закону, неприкосновенно, вторглись воры. То есть в квартиру, которую де-факто арендует советник губернатора по взаимодействию с правоохранительными органами.

Злая ирония жизни!

В нерешительности застыв на пороге, я не могла определиться с тем, что предпринять. Войти внутрь? Но они еще могут быть в квартире, и тогда моей жизни угрожает прямая и явная опасность. Вызвать полицию? Тогда вряд ли удастся сохранить имя моего любовника в тайне. Позвонить ему? А вдруг я, растяпа, и впрямь забыла закрыть дверь на замок?

Меня неумолимо влекло к неизвестности, холодок нависшей угрозы затейливо щекотал нервы, и, набрав для храбрости полные легкие воздуха, смело сделала шаг. Дверь отворилась бесшумно, и я вошла в прихожую. Не могло быть никаких сомнений, что здесь кто-то был. Кто-то, кто не собирался скрывать следы своего присутствия.

Отчетливые отпечатки грязной обуви на дорогом буковом паркете вели в гостиную, на кухню и в спальню. Не обошли даже ванную и туалет. Повсюду валялись бесцеремонно вытряхнутые из шкафов вещи, сброшенные с полок статуэтки и вазы, места, где еще утром стояла аудио– и видеотехника, зияли пустотами, подушки дивана были вспороты, точно воры искали зашитые в них драгоценности.

Драгоценности!

Ящики, где хранились шкатулки с нажитым непосильным трудом, где были сложены подарочные колье и серьги, цепочки и браслеты, подвески и кулоны, оказались девственно чистыми. Так же исчезли запонки Штурмина с изумрудами, золотые заколки на галстук, антикварный серебряный портсигар с гравировкой и наградные швейцарские часы, ценой с квартиру на окраине Южноморска.

Воры вынесли все, что имело хоть какую-то маломальскую цену. Как подобное могло произойти в тщательно охраняемом доме?!»

Найдя, как казалось, единственно верный выход, трясущимися руками, едва попадая на клавиши, Соболева набрала номер Штурмина. Выслушав, Борис долго молчал в трубку, прежде чем принять решение, а затем коротко бросил:

– Жди… Я пришлю кого надо…

«Кто надо» прибыл через полтора часа, показавшихся вечностью, которые Алена провела в тягостном ожидании, боясь и шагу ступить. И оказался, на удивление, приветливым и дружелюбным высоким подтянутым мужчиной лет тридцати пяти с выразительными глазами и сильными руками с длинными узловатыми пальцами.

– Замначальника убойного отдела главка, майор Тихомиров… Леонид… – он открыл удостоверение на уровне глаз. – Ну, что тут у вас?

Увидев устроенный в квартире бардак, майор весело присвистнул.

– Рассказывайте…

Пока он рассматривал обстановку, Соболева серой тенью ходила за ним попятам, повествуя о своих приключениях с самого начала дня. Опустив, само собой, подробности бурной ночи и, тем более, не упоминая ни имени, ни фамилии советника. Все, что положено, до него наверняка уже довели. Остальное стоило оставить за кадром.

Тихомиров кивал головой, задавал наводящие вопросы, кидал вокруг короткие взгляды.

Делая пометки в блокноте, щелкая фотоаппаратом, майор последовательно осмотрел квартиру и напоследок прошел в спальню, куда Алена до его прихода и не заходила вовсе.

– Оп-па…

Его явно захватило профессиональное любопытство, а Алену от увиденного бросило в дрожь. Постель, которую она недавно делила со Штурминым, была измята, покрывало валялось на полу, а на кровати, в ворохе искромсанного ножницами кружевного белья лежала черно-белая фотография, сделанная неизвестным фотографом в неизвестном месте. Хороший, профессиональный снимок, с которого Алена Соболева улыбалась жизни.

Поддавшись порыву, смутившись, что посторонний мужчина разглядывает ее белье,

Алена собралась было убрать лифчики и трусы на прежнее место в комод, но опер перехватил руку.

– Стоп!

Он указал на разбрызганные на постели и по лицу на фото засохшие капли мутно– белого цвета. Достал из кармана резиновые перчатки, подхватил двумя пальцами фото и отправил в пакет, в другой пакет, не спрашивая разрешения, сложил клочки белья, в третий упаковал валявшиеся тут же ножницы.

– Пусть эксперты посмотрят… Думаю, это сперма…

К горлу подкатила тошнота, голова закружилась, и Алена уже не слышала, что дальше говорил Тихомиров. За ней следили, ее фотографировали, вторглись в дом и в довершение онанировали на кровати, на которой она занималась любовью. О чем думал этот психопат? Что ему нужно?

Ее рвало. Рвало долго и беспрерывно. Рвало от мерзости окружающего мира, от грязи и пакости действительности, от подлости окружающих, от страха и беззащитности.

До последнего момента казалось, что рядом с Борисом она в абсолютной безопасности, что ей ничто не может угрожать, что его воля и сила охранит от любых напастей.

Оказалось, что это глубокое заблуждение. В мире подлости и жестокости не существует потаенных мест, в которых можно укрыться.

Когда в желудке не осталось даже желчи, все прекратилось.

Майор принес стакан холодной воды, от которой ломило зубы, и больше ни о чем не спрашивал. Дождался, когда Алена немного успокоиться и придет в себя, а затем удалился, пообещав, что еще позвонит.

– Чтобы вам не волноваться более, я бойца подошлю, он в фойе подежурит…

Соболева с благодарностью пожала ему руку и, ничего не говоря, затворила за ним дверь…

Из дневника Алены Соболевой:

«Теперь, когда все осталось позади, и только незримые тени сегодняшнего дня безлико бродят по квартире, я смотрю в монитор, стараясь отвлечь себя от дурных мыслей. О сне не может быть и речи. Стоит только закрыть глаза, как передо мной предстает неизвестный, глумливо расположившийся в моей постели, безумным взглядом взирающий на фотоснимок и представляющий, как обладает мной.

Тьфу!

Может, заняться работой? Вернуться к архиву Бродника, к документам?

Документы…

Кстати, где они?

Их нет…»

32

События последних дней лишний раз подтвердили прописную истину: спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Никто не позаботится о ее жизни лучше, чем она сама. Потому, не откладывая дело в долгий ящик, Алена Соболева решила вплотную заняться этим вопросом.

Разговор вышел предельно краткий, четкий и по существу. За время пребывания в Южноморске они смогли наладить тесный контакт, и между ними было полное взаимопонимание. Если Соболева о чем-то просила своего визави или чем-то интересовалась, серьезность намерений не вызывала никаких сомнений.

– Мне нужен пистолет! – кажется, Алена огорошила его, почти услышала, как звенит тишина.

Он долго и пристально смотрел на собеседницу, и она физически ощутила тяжелый взгляд неприветливых серых глаз, взгляд, под которым раньше наверняка ломались многие, взгляд, которого некоторые боялись до сих пор.

– Почему я? – в вопросе не прозвучало удивления. Сухие слова, и ответ должен был быть таким же. Сухим, конкретным, без воды и без растекания мыслью по древу.

Стараясь не мямлить, Алена тщательно обдумывала каждую фразу.

Выслушав, он удовлетворенно кивнул, нисколько не переменившись в лице, не поинтересовался, как журналистка решилась с противозаконной просьбой обратиться именно к нему, бывшему сотруднику?

– Зачем?

Ответ был готов заранее:

– Для самообороны. Вы же наверняка слышали о напастях, свалившихся на мою голову? Да и стезя, на которую я ступила, не сулит ничего хорошего. А отказаться уже не могу, засосало…

Собеседник, не отличавшийся красноречием, едва кивнул головой, соглашаясь.

– Понимаю.

– Вот и выходит, что постоять за меня некому. И обратиться за помощью не к кому.

При всем уважении, правоохранители палец о палец не ударят, пока реальной угрозы не будет, а то и трупа…

– Да, – собеседник изогнул уголки губ в кривой ухмылке, – после истории с генералом Бирюком не стоит ждать теплого приема от сотрудников полиции. К тебе, Алена, они относятся крайне настороженно. Даже несмотря на покровительство Штурмина.

Упоминание фамилии советника губернатора больно кольнуло ее в самое сердце.

Знает ли он о тщательно скрываемых от окружающих более чем близких отношениях или говорит только о том, что известно всем без исключения? Прочитать что-либо по его лицу было делом почти фантастическим. Никаких эмоций. Наверное, таким и должен быть настоящий старый опер: чуждый любым проявлениям чувств.

Взвесив аргументацию, он продолжил:

– Я ценю в тебе профессионала, Алена, поэтому дам один совет: не связывайся с криминалом. Если у тебя вдруг найдут ствол – точно посадят. Никакие связи не помогут.

Купи травматику. Вполне легально и почти так же эффективно. Неплохие игрушки есть в продаже.

Игрушки! Предложение показалось абсолютно неприемлемым. Она отчаянно замотала головой из стороны в сторону.

– Меня уже пугали! Больше стращать не будут. Если предпримут теперь какие меры, то будут действовать предельно жестко, даже жестоко. Проще говоря, будут убивать. И что мне делать с вашими «игрушками»? Вы же прекрасно понимаете разницу.

– Понимаю, – он достал сигарету и, не спрашивая разрешения и не предлагая присоединиться, закурил, – потому и рекомендую пойти законным путем. Мы много с тобой сотрудничаем, Алена, я внимательно слежу за твоим карьерным взлетом, не со всем согласен и не все одобряю, но нисколько не сомневаюсь, что рот тебе заткнуть можно только одним способом. Угроза вполне реальна, думаю даже, что если рвение свое не убавишь, то конец уже где-то рядом. Но ПОНИМАЕШЬ ли ты, что такое огнестрельное оружие?! Единожды нажав на спусковой крючок, уже нельзя будет повернуть вспять.

Собеседник не сводил с нее глаз. Немного надменный и напыщенный, он не отказал в просьбе сразу, а прощупывал почву, словно сапер, готовящийся приступить к разминированию. Значит, Алена не ошиблась, обратившись именно к нему.

– Понимаю, – в тон ему, но, не переходя грани разумного, ответила журналистка. – Не только понимаю, но и умею обращаться. Дома я была призером чемпионата области по биатлону среди юниоров, выполнила норматив кандидата в мастера спорта.

На глазах лицо собеседника потеплело, он одобрительно цокнул языком, между тем отметив:

– Алена, стрельба в спорте и в жизни – две большие разницы. Люди – не бездушные мишени. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что если придется применить оружие, ты должна будешь убить?

Соболева нисколько не сомневалась:

– Когда на кону моя жизнь или чужая – выбор очевиден и не столь сложен…

Он замолчал. Молчал долго, минут семь или десять. Сначала не сводил с собеседницы глаз, затем устремил взгляд сквозь нее на стену, потом, не произнеся не слова, рывком поднялся с кресла и скрылся в соседней комнате.

Оставшись одна, Алена Соболева боялась пошевелиться, спугнуть удачу. Разговор, ни единожды разыгранный в уме, в котором была прописана каждая реплика, пошел совсем не так, как планировалось, но, кажется, достаточно продуктивно. Хозяин квартиры не выгнал гостью взашей, а дал высказаться, выслушал. Теперь стоило, храня молчание, дождаться результата.

Монотонное тиканье настенных часов убаюкивало, и его неожиданное появление напугало Алену. Он умел ходить бесшумно, и когда высоко напряжение, по старой милицейской привычке делал это рефлекторно. В руках покоился небольшой сверток, перетянутый тонкой бечевкой, который он положил на журнальный столик перед лицом Соболевой, предварительно расстелив газету.

Дрожащими руками журналистка развязала узел, отвернула края промасленной ветоши. Тускло блеснул вороненой сталью плоский бок затвора. Передо ней был небольшой пистолет со снаряженным магазином.

Почему говорят, что оружие – игрушки для настоящих мужчин? Она зачарованно смотрела на четкие линии, ладно подогнанные детали. Все композиционно и гармонично.

Только необходимое, ничего лишнего.

– Ствол чистый. Не запятнанный, – пояснил собеседник, приятно пораженный произведенным эффектом. – Для себя держал. Конечно, не дамский, но достаточно компактный и удобный в обращении. Одна только просьба, Алена… используй его только в крайнем случае и только во благо…

Она готова была дать любое обещание. Отдать любые деньги, лишь бы стать обладателем заветного пистолета. Оружие притягивало, манило, вселяло уверенность.

Денег, кстати, собеседник не взял.

– Я не торгую оружием. Вижу только, что оно тебе, Алена, необходимо.

Благодарность нельзя было выразить словами. С его стороны это был настоящий мужской поступок. А настоящие мужчины встречаются сегодня все реже и реже. Они распрощались, условившись, что в случае необходимости Алена ему позвонит. Спаситель только пожал плечами. Он прекрасно знал, что в жизни важны не слова, а поступки.

…Покоящийся в сумочке пистолет приятно оттягивал плечо. Уверенность, что теперь-то она способна дать достойный отпор любому негодяю, вознамерившемуся покуситься на личное пространство, на ее жизнь, укоренилась в душе. Теперь мир вокруг стал краше, весеннее солнце ярче, а прохожие отвечали улыбками на ее радостный взгляд.

Нет, что ни говори, а жизнь налаживается!

Так казалось, когда Соболева весело шагала домой, прогуливаясь по улицам Южноморска, окрыленная новым приобретением. А на углу Патриаршей улицы, в ста метрах от входа во двор ее ждал Вадим, разом вернувший ее сознание с небес на землю, дрожащим голосом разбив розовые очки:

– Алена, меня обворовали, – он не был испуган, скорее негодовал.

– Как?

Рассказ не занял много времени: его родители в отъезде, сам всю ночь провел в клубе, потом… Вадим долго мялся… потом был в гостях – Соболева не стала уточнять, но поняла, что речь идет о женщине – и вернулся к себе только недавно. Входная дверь оказалась взломана, все содержимое шкафов вывалено на пол – преступники обыскали каждый метр квартиры. Пропали деньги, драгоценности и… коробка с дисками из архива Иосифа Бродника.

– Прямо напасть какая-то, – Алена не могла найти подходящих слов, чтобы описать случившееся, и инстинктивно прижимала к себе сумочку, в которой теперь лежало оружие.

– Это не напасть, а четко спланированная акция. – Вадим был серьезен и уверен в себе. – Бабки и побрякушки – только отвлекающий маневр. Им нужны были именно документы и информация, хранившаяся на дисках. Обычные домушники ни за что бы не покусились на две сумки макулатуры и коробку DVD-пластинок. Что с них проку лицу незаинтересованному?

Стоило признать его правоту, другого объяснения она все равно не находила. Однако кража в ее квартире сопровождалась актом сексуального извращения, которого не было у Вадима. Отличие, которое нельзя было сбрасывать со счетов. Может, все-таки совпадение?

– Но как?..

– Просто! Ты мне вчера звонила.

Точно! Вчера, после случившегося, обнаружив, что две спортивных сумки, полученные от старого адвоката, бесследно исчезли, Алена набрала номер Вадима.

Помимо всего прочего уточнила, где находится его часть архива, и удалось ли ему что– нибудь обнаружить. Успокоившись, что все ОК, пожелала ему спокойной ночи.

– Тебя слушают. И возможно, давно. Мы сами сдали им все козыри, – ее друг развел руками, признавая полную беспомощность в противостоянии с более сильным и искушенным противником. – Мы – дилетанты, а они – профессионалы. Профессионалы, у которых есть бабки, оборудование и людские ресурсы… За тобой наверняка следили, потому и засекли встречу с адвокатом и получение от него документов. А если слежка продолжается и сейчас, то мы опять спалились…

Пристально посмотрев по сторонам, Соболева не смогла заметить ничего предосудительного. Конечно, впав в паранойю, запросто можно было бы заподозрить и дворника, метущего улицу неподалеку, и зеваку, лениво потягивавшегося в отдалении, и группу молодежи, распивающую пиво возле соседнего дома.

– И что теперь? Все бросить? – она глядела в глаза Вадиму, ища поддержки, буквально умоляя не оставлять ее одну.

В ответ он оттеснил женщину с улицы в затененный переулок, выждал пару минут – не появится ли какое-нибудь заинтересованное лицо, а затем извлек из внутреннего кармана диск.

– Это все, чем мы теперь богаты.

– Но как?!

– Легко! – он загадочно улыбнулся, – ты же всегда ругала меня за мою неопрятность и неряшливость, за то, что в моем бардаке никогда нельзя ничего найти…

Вадим театрально держал паузу. Ну же!

– Все гениальное просто: я поставил на него чашку кофе. Больше некуда было. – Он точно извинялся последними словами за то, что позволил себе так безалаберно отнестись к носителю информации, который сейчас стал почти бесценным. Но именно его безалаберность спасла крупицу безвозвратно потерянного архива.

Пожалуй, лимит ошибок для них был исчерпан.

Минут через пятнадцать они уже сидели в Интернет-кафе, в стороне от посторонних глаз, похожие на влюбленную пару студентов. В мгновение ока зарегистрировав электронную почту на вымышленное имя, сбросили туда все содержимое диска. Аудио– файлы, сканы документов теперь стали доступны с любого компьютера, из любой точки мира. Диск же просто форматнули и выбросили в случайный мусорный контейнер на улице.

– Ну что, отпразднуем? – Вадим указал на вход в ближайшую студенческую забегаловку.

– С удовольствием.

Обоим необходимо было отвлечься и расслабиться. Тем более что Штурмин убыл в очередную командировку, так что вечером Алене абсолютно нечем было заняться, а оставаться одной не хотелось совершенно.

33

Словно что-то случилось, и Ринат как с цепи сорвался. В редакции не осталось человека, который бы не получил нагоняй за нерасторопность и низкую производительность. Главред требовал не абы какой результат, а продукт, который ввергнет читателя в экстаз. Сотрудники же вяло копошились, производя нечто мало пригодное для чтения. В «Колоколе» наступил творческий кризис…

В числе прочих досталось и Алене Соболевой с Вадимом Крюковым, так что до самого вечера все боялись поднять голову и оторвать глаза от монитора. Не сказать, что много работали, но видимость создавали активно.

К концу рабочего дня Вадим воспрял духом:

– Разговор есть. Уделишь время? – в его голосе звучало столько энтузиазма и волнения, что Алена не смогла ответить отказом.

Встретились чуть позже в кафе «Горностай» на Моховой, что в пяти минутах от памятника Владимиру Ильичу – тихом месте, в котором народу немного, публика интеллигентная, не шумная, и всегда можно воспользоваться точкой доступа WiFi. Вадим явился, как часто бывало, с ноутбуком под мышкой, со всклоченными волосами и озабоченным лицом. Заказав легкий ужин на двоих, заинтригованная Алена приготовилась слушать. Не снимая маски крайней нервозности, он включил компьютер, подключился к сети и, войдя в почту, воззрился на коллегу:

– Кажется, я все же открыл ящик Пандоры! – в его голосе сквозил неприкрытый страх, открывшиеся перспективы его не на шутку пугали. – Ты знаешь, как устроена в крае система взаимодействия власти и бизнеса?

Вопрос был скорее риторический и не требовал скорого ответа. Вадим продолжил:

– При администрации существует Комитет по перспективному развитию края. В него входят чиновники и представители общественности. Каждый инвестиционный, строительный и любой другой проект, осуществляемый в Южноморске, рассматривается Комитетом и только после одобрения воплощается в жизнь. Комитет оценивает важность предложения, его значимость для социально-экономического развития местности, его влияние на хозяйственные процессы. На самом деле там очень много параметров, по которым принимается решение. Только члены комитета определяют: быть или не быть.

Выделить бюджетное финансирование или зарезать тему на корню. Ты представляешь, какая там коррупционная составляющая?

Для Соболевой здесь не было ничего нового, так что предстояло спустить юношу с небес на землю, пока он не закопался в своей теории с головой:

– Большая, – ответ был очевиден, – но для того и существует система сдержек и противовесов. Деятельность комитета контролируется одним из заместителей губернатора, регулярно проверяется прокуратурой, бизнес может оспаривать правильность вынесенного решения. Инвестор – уже давно не тварь бессловесная. Проекты, имеющие особую значимость, выносятся на обсуждение горожанами в Интернете. Здесь такая демократия, что даже столица позавидует.

Вадим кивнул головой, разворачивая к Алене ноутбук.

– Угу. Все именно так, как ты говоришь. В первом приближении мы впереди планеты всей по открытости в принятии управленческих решений чиновниками. А на поверку?

Сломавшая много копий в своем расследовании и вхожая в администрацию, что называется, «с черного хода» Соболева не понимала, к чему он клонит. Точнее, понимала, но не могла поверить, что Вадим и впрямь нашел слабое звено в системе управления.

– Что ты имеешь ввиду?

Он весь заискрился светом, радуясь, что смог раскрыть хитроумную преступную схему. Именно он, мальчишка, которому нет еще и двадцати, а не матерые сотрудники правоохранительных органов. Даже Алену Соболеву, взявшую его в добровольные помощники, ему удалось заткнуть за пояс.

– Пока главред сегодня зверствовал, – Вадим понурил голову, точно ему было немного стыдно за содеянное. – Я пренебрег работой и посвятил весь день разбору документов твоего адвоката… Бродника, кажется…

– Ну! – в этот момент ее сильно раздражала его манера тянуть кота за хвост, вместо того чтобы все выдать на-гора.

– У нас остался весьма ценный кусок, собранного им архива, – он указал на экран. –

Так что наши враги облажались очень сильно. Здесь копии документов – не подлинники – за последние три года, касающиеся деятельности Комитета по развитию. Заявки, решения, отказы, согласования. Все, как положено, с подписями и печатями. Протоколы тендеров. С указанием всех заинтересованных лиц.

– И? – терпение грозило закончиться раньше, чем новоявленный сыщик изложит свою версию событий.

Подвинув ноутбук, Вадим продемонстрировал некоторые из документов, о которых говорил.

– Вся система контроля, кажущаяся почти идеальной – только ширма. Некто превратил ее из хорошо отлаженного механизма в фарс, – он был уверен в каждом произносимом слове. – Нет, конечно, если задуматься, механизм до сих пор продолжает безупречно работать. Но теперь задачи, которые он выполняет, иные. Только персональное обогащение. Ничего более!

Соболева дождалась, когда официант, принесший заказ, удалится:

– Давай ближе к телу!

– Давай! – согласился Вадим. – Я нашел его!

– Кого?

– Кукловода, который длительное время водил всех за нос.

– И кто он? – В вопросе скепсиса прозвучало больше, чем готовности поверить в то, что путем несложных умозаключений Вадиму удалось пролить свет на вопрос, которым Алена занималась уже столько времени.

Вадим медлил с ответом.

– Не уверен, готова ли ты услышать правду…

– Не тяни! – терпение было на исходе.

– Штурмин! Борис Андреевич Штурмин.

Тишина, воцарившаяся за столом, зазвенела, возмущенная подобными бездумными заявлениями. На миг у Алены перехватило дыхание.

– Ты что говоришь такое?!

– Я говорю правду! – категорично отрезал Вадим. – А ты не замечаешь очевидного.

Не дав ей раскрыть рта, он пояснил, как напал на след советника. При ближайшем рассмотрении вся система сдержек и противовесов, устроенная во властной вертикали края, не выдерживала никакой критики. Все значимые посты контролировались одними и теми же людьми. Правильнее даже сказать: одним человеком. Ответственный секретарь Комитета – Борис Штурмин. Куратор Комитета при аппарате губернатора – Штурмин.

Председатель конкурсной комиссии по проведению тендера – снова Штурмин. Без него не принималось ни одного значимого решения, без его прямого участия не выделялось ни копейки бюджетных средств на тот или иной проект. Везде, где пахло большими деньгами, прямо или опосредовано виделась рука советника. Раньше Алена объясняла подобную вездесущность исключительной честностью Бориса и вполне понятным желанием главы краевой администрации посадить на ключевые посты человека, на которого можно положиться. Оказывается, под другим углом зрения ситуация может выглядеть не так однозначно.

– Но это же бред, – она не могла поверить умозаключениям, сделанным Вадимом.

– Отнюдь! – он был несгибаем. – Единственный, кто мог бы вставлять палки в колеса – прокурорская проверка. Но, сама понимаешь, что занимаемый им пост советника губернатора по взаимодействию с правоохранительными органами снимает с повестки дня столь актуальный вопрос.

Трудно было не согласиться с железной логикой. Вадим же продолжал:

– Чем Штурмин прославился больше всего?

– Своей непримиримой борьбой с преступностью, – ответ был очевиден.

– Ага. Кого-то посадил, кого не смог посадить, того выгнал за пределы нашей родины. Но порядок в крае навел, преступность запугал… знаем, слышали… И до последнего времени два криминальных монстра на ниве предпринимательства – Роберт Моисеев и Рубен Давлатян – не могли к нему подступиться. Ни мытьем, ни катанием. Гнал их с порога поганой метлой. Да, казалось бы, они кормят коррупцию, и это все объясняет.

Но за то время, которое Штурмин находится у власти, их положение только упрочилось.

Оба стали не просто бизнесменами, а олигархами краевого масштаба. Как так?

– Не все в крае зависит от Штурмина. У них наверняка есть свои покровители, схватиться с которыми Борис пока не готов. Ведь власть в крае похожа на карточный домик, детали которого связаны тонкими незримыми нитями. Оборви одну, и все строение рухнет в одночасье, потеряв опору, – интуитивно Соболева понимала, что практически точь-в-точь повторяет слова советника. – И погребет под своими руинами всех: и правых, и виноватых, и тех, кто к делу не имел вообще никакого отношения.

– Вместо того чтобы взглянуть на дело глазами стороннего наблюдателя, ты занимаешь позицию адвоката, – Вадим не скрывал своего осуждения.

Но Алену Соболеву так просто было не сломить.

– Я лишь хочу объективно смотреть на вещи. Считай меня «адвокатом дьявола», – в то, что Борис действительно может оказаться виновным, она не верила. Как осудить любимого мужчину, которому подарила душу и тело?

Крюков утвердительно кивнул: пусть так.

– Тогда идем дальше. Ты знаешь, что на государственный заказ положено проводить тендер? Для того в администрации и создана конкурсная комиссия.

Конечно, ей это было известно. Не знала она того, что на протяжении последних лет во всех конкурсах, где заказчиком выступал бюджет, были два бессменных участника: все те же Моисеев и Давлатян.

– Подконтрольные им фирмы регулярно подавали заявки.

Но если продолжать рассуждать логически, на чем очень настаивал Вадим, то в их желании выиграть не было ничего предосудительного.

– Ну и что? Две крупнейшие компании края ни за что не пропустили бы такой куш.

– Ну да, – он явно не верил в подобное объяснение, – или для того, чтобы сохранить видимую легитимность. Когда отказ получал «ПрогрессСтрой» Моисеева, договор обязательно заключал «Экспресс Лайн» – дочернее предприятие ООО «Ванатур», принадлежащего Давлатяну. Тогда за этими двумя фирмами и людьми стоит один дирижер, имя которого нам с тобой известно. И деньги текли в один карман.

– Это только слова.

– А это, – Вадим ткнул пальцем в экран ноутбука, – документы. И на всех стоит подпись твоего друга Штурмина.

Крыть было нечем. Карточный домик рассыпался в прах.

– Хочешь, подкину тебе шанс на оправдание? – Вадим смотрел на нее сочувственно.

Сломленная, точно погребенная заживо под холодной снежной лавиной, Алена Соболева только кивнула, жадно облизнув губы.

– Хотя думаю, что, в конце концов, он ляжет очередным кирпичиком в стене обвинения… Было еще одно юридическое лицо, некое ЗАО «Альянс менеджмент», из раза в раз проявлявшее желание получить госзаказ. Что-то когда-то эти ребята даже выигрывали и строили в Южноморске, но с тех пор, как Штурмин набрал силу в крае, их некогда активная деятельность сошла на «нет». Просто и ненавязчиво подвинули конкурента.

Изложив свою точку зрения, юный сыщик успокоился. Словно после того, как поделился результатами проведенного анализа, огромный камень упал у него с души. А Алену мучил один вопрос, но скорее не к нему, а к самой себе:

– А при чем здесь Налим?

Иронично ухмыльнувшись, Вадим недоуменно развел руками.

– Ни при чем. Ты пала жертвой собственного стереотипного мышления. Встретив однажды на своем пути его имя, крепко вцепилась и больше уже не выпустила из рук, посчитав его самым влиятельным в крае лицом. Ошиблась! Сама же говорила, что Налим плотно обосновался за границей, а домой путь ему заказан…

Все так. Все так просто и очевидно, достаточно было только нырнуть вглубь, а не плавать на поверхности. Стоило признать, что Крюков обошел ее по всем статьям и из помощника вырос в самостоятельного сыщика. А она осталась при своей самооценке и амбициях. Самовлюбленная и увлеченная дурочка!

Но поверить, что Штурмин и есть то самое непримиримое зло?..

Так или иначе, Алена нуждалась не в словах, а в неопровержимых доказательствах…

34

Сбор информации о ЗАО «Альянс менеджмент» потребовал определенных усилий, но оказался делом выполнимым. В течение нескольких лет ЗАО осуществляло работы в Южноморске, реконструировав Южноморский драматический театр им. А.Н. Островского, построив новое здание городского суда и отремонтировав главный корпус больницы им. Чижова. Деятельность, развернутая на широкую ногу, была в одночасье свернута, и «Альянс» неожиданно для многих ушел с рынка южноморского госзаказа, не оставив о себе никаких воспоминаний.

Вот причины столь скоропалительного исчезновения Алене Соболевой и предстояло выяснить.

То, что ЗАО «Альянс менеджмент» зарегистрировано в Питере, показалось ей хорошим знаком. Андрей Владиленович любезно согласился помочь и лично побеседовал с генеральным директором. Вряд ли тот знал, что беседа идет под запись, но уже через пару дней аудио-файл был в распоряжении Алены.

Андрей Владиленович: Спасибо, Виктор Иванович, что согласились ответить на несколько моих вопросов.

Генеральный директор «Альянс менеджмент»: За вас просили такие люди, что отказать не представлялось возможным (смеется).

АВ: Возглавляемая вами фирма несколько лет назад работала на Черноморском побережье.

ГД: Не совсем так… В то время я действительно руководил ЗАО «Альянс менеджмент», но вот уже более трех лет не имею к нему никакого отношения и понятия не имею о дальнейшей судьбе. После ухода я не поддерживаю отношений ни с кем из бывших коллег.

АВ: Но мне бы хотелось поговорить именно о времени, когда ваша компания работала в Южноморске. Вы не против?

ГД: Не могу сказать, что для меня это приятные воспоминания. История с

Южноморском едва не стоила мне не только карьеры, но и здоровья…Что ж, спрашивайте, отвечу.

АВ: Почему выбор пал именно на Южноморск? Ваша компания родом из

Петербурга, и вдруг такая экспансия в Южный федеральный округ.

ГД: Да ничего удивительного. Исторически сложилось, что юг стал стратегической территорией для «Альянса». Основной бизнес вели именно там.

Существовали налаженные связи и контакты. Я не говорю, что мы кому-то взятки давали, просто давно и плотно работали в Ростове, в Ставропольском и Краснодарском крае, кое-что в Чечне строили и даже на Олимпийских объектах отметились. Размах уже нешуточный был. Так что Южноморск не являлся чем-то из ряда вон выходящим.

Там появились подряды, за которые платили деньги, так почему бы не взяться? С определенных пор с бюджетом стало работать выгодно: ни проволочек, ни задержек.

Выполнил обозначенный объем работ – получи деньги. Никакого обмана и кидалова. В бизнесе всякое бывает, а здесь риски сведены к минимуму.

К тому же мы не только строили, но и занимались общественной деятельностью.

Помогали малоимущим, дошкольным учреждениям, устраивали праздничные мероприятия для детей из мало обеспеченных семей. Старались строить капитализм с человеческим лицом.

АВ: Тогда поясните: почему воспоминания неприятные?

ГД: (смеется) Поначалу все пошло как обычно: выбрали подряд, подали заявку в соответствии с правилами. Выиграли тендер. Сделали из полуразрушенного театра конфетку. Качественно. Оперативно. Лично мне худрук театра жал руку, благодарил и предлагал распить бутылку неплохого французского вина. С губернатором общались позитивно. Он и поддержал нашу инициативу продолжить сотрудничество. Дальше строили, ремонтировали. Край исправно оплачивал работы… У меня офис находился в самом центре. На площади Восстания. Я был уважаемым бизнесменом.

Потом все изменилось. Быстро. В одночасье. Мы даже среагировать вовремя не успели. Сначала по формальным признакам нам завернули заявку на тендер: вроде как наши юристы не предоставили какие-то документы. В следующий раз нас опять сняли с дистанции, скорее даже не допустили вовсе: не вовремя объявили о своем желании получить госзаказ. Затем снова и снова. Потом мы проиграли конкурс, хотя предложенные нами условия были лучше, чем у конкурентов. Когда же поняли, что против нас развернута целая кампания по дискредитации – в местной прессе появились заказные статьи – обратились в суд. Мы вели свой бизнес честно и хотели, чтобы государство защитило права налогоплательщиков.

Ошиблись! Когда осознали, было уже поздно. Суд неоднократно отказывал в рассмотрении иска, а затем глава юридического департамента «Альянса» подвергся нападению и был жестоко избит. На наше обращение в полиции ответили, что криминогенная обстановка в Южноморске напряженная, и конечно никого не нашли.

Зато в офис нагрянула проверка, сотрудники органов вели себя вызывающе, так что мой главный бухгалтер попал в больницу с диагнозом «гипертонический криз». Изъяли документы, парализовав хозяйственную деятельность фирмы. Дальше в мой адрес посыпались угрозы. Но мы же тоже не лыком шиты: я встретился с губернатором, с полпредом Президента, объяснил всю необоснованность предъявленных обвинений.

Спустя неделю конфликт вроде бы сошел на нет: изъятое вернули, банковские счета разблокировали. Руководитель следственной группы лично принес мне свои извинения: мол, работа… Черт с ним! Понимаю, у него свое начальство… Но угрозы не прекратились. Пришлось отправить семью за границу. От греха подальше.

Но мы чувствовали, что кому-то мешали: «Альянс» – большая и стабильная компания, с профессиональным штатом и багажом знаний, благодаря большим объемам и хорошей логистике могли делать дешево то, что у других стоило намного дороже. В нашем распоряжении имелась техника и оборудование, которого попросту не могло быть у конкурентов.

Затем неизвестные сожгли мою служебную квартиру на улице Фомина. Если бы я оказался дома, то наверняка сгорел бы заживо. Но пострадали трое соседей: двое взрослых и шестилетний ребенок. В полиции сказали однозначно: поджог. Но, как водится, личности злоумышленников не были установлены.

Последней каплей стал визит в офис гориллоподобного субъекта в костюме и с портфелем. Эдакий крокодил в прикиде от Армани. Он продемонстрировал мне фотографии сына и жены, гуляющих по улицам Вены, и посоветовал внимательнее относиться к здоровью. И я испугался! Подумал: какого черта?! Я наемный управляющий, деньги мне платят за то, что руковожу бизнесом, при чем здесь благополучие моей семьи?

Понял, что даже высокие связи не спасут от бандитского беспредела. Точно в середину девяностых вернулся.

АВ: И вы уволились?

ГД: Да. Взял больничный, а затем написал заявление по собственному…

АВ: А как же «Альянс»? Он продолжил работу?

ГД: Нет. Спустя полгода они свернули всю деятельность. Нас попросту отжали из края, не дав возможности нормально работать. В конечном итоге пострадали, конечно, местные жители: любые работы теперь обходятся бюджету в разы дороже. А ведь эти деньги можно было бы пустить на социальные нужды: больницы, школы, детские сады.

Оказать содействие самым незащищенным слоям населения. Ладно…

АВ: Получается, «Альянс» принимал участие в бесчестной войне и проиграл. А вы как руководитель стояли на передовой. Так кто же все-таки вам противостоял?

ГД: Монстр! Огромный многоликий и многоголовый монстр. Когда мы приходили с просьбами или предложениями о сотрудничестве, нам улыбались и обещали всяческую поддержку, но стоило только отвернуться, как били и плевали в спину, ставили подножку, стараясь свалить.

АВ: Поставим вопрос иначе: на ваш взгляд, вам противостояли какие-то криминальные группировки или же представители власти?

ГД: Вы же знаете, когда зарождался весь российский бизнес на стыке 80-х – 90-х властные структуры самоустранились от регулирования ситуации. На первый план тогда вышли организованные преступные сообщества, с которыми нам так или иначе приходилось решать вопросы, договариваться, даже обращаться за помощью и защитой. Выбирали, как говорится, меньшее зло. Тогда это были братки, стриженные и в спортивных костюмах, говорившие междометиями и чуть что, хватавшиеся за

«ствол». Но менялось время, менялась и ситуация вокруг. К «нулевым» им на смену пришла «красная» крыша в лице силовиков. Прежние бандиты тоже преобразились: возмужали, поумнели, легализовались. Кто не смог адаптироваться под новые течения, тех либо отстрелили, либо посадили, в лучшем случае просто выкинули на обочину жизни.

И сегодня вчерашние криминальные лидеры сидят в уважаемых кабинетах с дорогой мебелью: в бизнесе ли, в чиновничестве… Милицейские начальники теперь к ним на поклон ходят, указания получают, расшаркиваются. Криминал так сросся с управлением, что отделить одно от другого уже не представляется возможным.

АВ: То есть ваш противник находился именно в администрации края?

ГД: А где же еще?! Бандитские группировки в привычном понимании канули в лету.

Их лидеры вошли во власть, или чиновники криминализировались – как хотите. Когда мы уходили из Южноморска, край превратился в абсолютно закрытую систему, чужаку в которой места не оказалось. Теперь пилить бюджет у кормушки могут только свои. Как вы думаете, возможно ли такое без участия администрации? Там власть покрывает все и никого на свою территорию не пускает.

АВ: Неужели невозможно разрубить гордиев узел?

ГД: Возможно. Но нужна воля свыше. На местном уровне – стена. К кому мы только не обращались. Но пока рука руку моет…

АВ: А вы могли бы назвать конкретные имена и фамилии?

ГД: Мог бы. Но не буду. В моем распоряжении нет никаких доказательств, только пережитое, то, что испытал на собственной шкуре. А для компетентных органов этого мало. Если бы были объективные факты, свидетельства очевидцев – обязательно бы обратился в генпрокуратуру. Еще тогда.

АВ: Хорошо. А намекнуть на чиновника, угрожавшего расправой вам и вашей семье?

ГД: К чему намеки? Человек этот хорошо известен в крае и за его пределами, пользуется непререкаемым авторитетом у подчиненных. Его власть в Южноморске безгранична, имидж непоколебим. И именно его подпись стоит на всех инвестконтрактах.

АВ: И у вас никогда не было желания поквитаться? Неужели не хотелось, чтобы справедливость восторжествовала?

ГД: Нет. Я бизнесмен. Я прагматик. И не могу себе позволить ввязаться в схватку с неизвестным финалом. Драться можно только тогда, когда есть уверенность в победе.

Ну, или когда совсем прижали, и других вариантов выжить не осталось. Знаете, как говорил герой одного популярного в 90-е фильма: «С нашим государством играть в азартные игры нельзя: у него все карты крапленые».

АВ: Что ж, Виктор Иванович, ваша позиция вполне понятна. Большое спасибо за беседу. Удачи в бизнесе.

ГД: Всего хорошего…

Услышанное не давало никаких оснований обвинять советника во всех смертных грехах. Да, то, что в крае творится беспредел – факт неоспоримый. Но сегодня это – секрет полишинеля, которым никого уже не удивишь. Остальное – только косвенные улики, не указывающие на конкретного преступника и коррупционера. Им мог быть любой чиновник, обличенный высокими полномочиями, участвующий в подписании инвестиционных контрактов. А там их целый комитет.

Сделав для себя вывод, что Борис Штурмин не виновен, Алена очень хотела верить в его честность и порядочность.

«Дорогой, ведь я люблю тебя…»

35

Кто бы мог сказать полгода назад, что Алена Соболева поднимется в профессиональном плане столь высоко? Между Аленой сегодняшней и той девочкой, что вылетела в командировку из Питера – разверзлась огромная пропасть. Там не существовало ничего, сегодня в ее распоряжении было почти все. Ее узнавали, с ней считались, к ней обращались за экспертной оценкой. Сегодня впервые журналистка «Губернского колокола» принимала участие в съемках ток-шоу, тема самая что ни на есть профильная: «Коррупция в органах власти. Что ждет Россию в будущем?» Держалась уверенно, на провокации ведущего не поддалась и не стала никого огульно обвинять с экрана. А ведь ему нужен был скандал:

– Алена, что скрывать? Назовите, в конце концов, имена проворовавшихся чиновников…

– Вы все можете прочитать в моих статьях…

Да и на кого она могла указать? Вадим считал, что это – Штурмин. А ей не виделось никаких оснований подозревать Бориса! Возможно, она ему по-прежнему верила, а может, то, что именно советник явился инициатором ее участия в самой популярной программе южноморского ТВ, сыграло решающую роль. Но Соболева с честью выдержала испытание, и после последовавшего за четырехчасовой съемкой разговора с Александром Беловицким поняла, что поступила правильно.

Они встретились случайно в курилке телецентра, и был Беловицкий настроен куда миролюбивее, чем при последней встрече. Вымотанная граничащим с хамством поведением ведущего и постоянным нахождением в кадре – неизвестно, какая камера и в какой момент тебя снимает – Алена хотела просто отдохнуть, ни с кем не общаясь.

– А знаете, усталость вам к лицу, Алена. Падает маска бездушной куклы, появляется естественность.

Не реагируя на сомнительный комплимент, журналистка поблагодарила его за любезно предложенную зажигалку и отвернулась к окну.

– Сегодня ваш звездный час, без сомнения. Вы были неотразимы в студии.

Их мысли удивительным образом совпадали, или он умело льстил, прекрасно понимая, чего хочет женщина? И Соболевой захотелось уколоть его в ответ:

– А я ведь знаю, кто порекомендовал вам закрыть проект по Давлатяну, и кто организовал вам повышение.

– Неужели? – в этот раз Беловицкий почти не испугался, только затаил на секунду дыхание и пояснил, – Алена, я стреляный воробей, так что на пушку меня не возьмете.

– Это был Штурмин, Борис Андреевич, советник губернатора, – ей так хотелось, чтобы она заблуждалась, и Борис не имел бы никакого отношения к движению по карьерной лестнице Беловицкого.

Александр не ответил ни «да», ни «нет», только ухмыльнулся, косвенно подтверждая утверждение, и тут же сделал ответный выпад:

– Ваш тайный покровитель, ангел хранитель, без которого вы и шага не ступите.

Не в силах произнести ни слова от негодования, Соболева залилась краской, а его прозрачные рыбьи глаза неслышно смеялись над одержанной маленькой победой.

– Не бойтесь. Я никому не скажу. Видите, Алена, у каждого есть свои тайны, которые не стоит выносить на всеобщее обозрение.

Один ноль в его пользу!

– Я устал, очень сильно устал, потому и ушел из криминальной хроники. Здесь совсем не так, как в Москве или Питере. Другие правила игры. У нас не принято отказывать, если тебе звонят и просят об одолжении. И это не привычный для вас вид коррупции, когда за действие или выгодное бездействие платят деньги. Совсем иначе: дашь-на-дашь. Сегодня ты оказал услугу, завтра окажут тебе. И когда я занимался расследованиями, поверьте, Алена, телефон звонил не переставая: то чей-то племянник попал в объектив телекамер, то чей-то зять засветился в сомнительных делишках, то сын уважаемого человека влип в неприятности. Излишняя огласка никому не нужна. Вот и стараешься репортаж сделать и не навредить никому. Так лавировать, поверьте, сложно.

Освещать федеральные новости и «вести с полей» оказалось проще и спокойнее.

– И часто вас просил Штурмин? – Соболевой хотелось конкретики.

– Мы много обсуждали. Спорили, чуть до драки не доходило, когда точки зрения не совпадали, но об одолжении попросил лишь однажды…

Она приготовилась услышать исповедь, которая пролила бы свет на многие интересующие вопросы, а оказалось, что он издевается:

– Было это совсем недавно. Суть просьбы сводилась к тому, чтобы протолкнуть вас,

Алена, на съемку ток-шоу «Главный угол» по теме «Коррупция», сказал, что лучше Соболевой специалиста нет!

Беловицкий улыбался во все тридцать два зуба.

Два ноль!

– Справедливости ради надо сказать, что Штурмин – страшный человек. Вам повезло попасть в команду советника, оказаться в одной лодке, а не по разные стороны баррикад.

Своих Борис Андреевич не сдает ни при каком раскладе. Он не мыслит категориями «выгодно» или «невыгодно», как любой нормальный политик. Он солдат, безжалостный с врагами и снисходительный к однополчанам. Редкий, вымирающий вид в современном обществе.

– Сам погибай, а товарища выручай?

– Что-то вроде… Ему довелось бывать там, где другим не выжить. Приходилось умирать и воскресать из мертвых. Говорят, арабские наемники до сих пор предлагают за его голову нешуточное вознаграждение.

Алена ясно вспомнила застарелые шрамы на спине и груди Бориса. Никогда не спрашивала, а он не говорил об их происхождении. Подразумевалось, что все и так ясно.

Борис не любил говорить о войне.

– Поэтому нечему удивляться, что Штурмин сломает хребет любому, кто встанет у него на пути. Только его несгибаемая воля позволила навести порядок в крае, прекратить беспредел на улицах… Да, воруют. Не спорю: воруют много. Но среднестатистический гражданин может спать спокойно и не бояться ходить по улицам. К нему в дом не залезут, по голове монтировкой не ударят, не расстреляют возле подъезда за неосторожно оброненную фразу. Только железной рукой можно было приструнить преступность.

– Так уж и не ударят? – усомнилась Соболева, вспоминая, как братки Моисеева едва не надругались над ней в парадной.

– Не придирайтесь к словам, – отмахнулся Беловицкий. – Нынешняя статистика – ничто, по сравнению с делами минувших лет. Сегодня город может спать спокойно.

– Преступность обрела другое лицо и перебралась в чиновничьи кабинеты, в офисы с дорогой мебелью. Но от того не перестала быть преступностью!

– Нет, – согласился он, – не перестала. А вышла на совсем другой уровень. И с ней надо продолжать бороться. Но это объективный закон развития любого общества, и ни Штурмин, ни другие силовики не властны над эволюционными процессами. Все совершенствуется, все изменяется.

– Но советник замкнул многие процессы исключительно на себя, тем самым, создав огромное искушение.

Захлопав в ладоши, Беловицкий охладил ее пыл:

– Ха-ха-ха. Характерный пример ошибочных умозаключений, основанных на ложных предпосылках… Алена, – его тон стал назидательным, – советник никогда не просил себе дополнительных полномочий. Все его участие в комиссиях, комитетах, различных переговорных процессах – исключительно инициатива губернатора и никого больше.

Просто есть люди, которые занимают должности, а есть те, которые работают. К последним относится Штурмин. Потому и рвут его на части.

– Вы нисколько не сомневаетесь в его порядочности? – сбитая с толку, Соболева задала Александру прямой вопрос, ощущая, как внутри поднимается теплая волна признательности за то, что вернул ей веру.

– Абсолютно! Конечно, у него свои тараканы в голове, но у кого их нет? Скажу даже, что у него их больше, чем у многих других. Советник – человек сложный и многогранный, сами знаете. Но не стоит копать под патрона, Алена: потратите силы и время и ничего не найдете. Или вам надо, чтобы его застрелили, прежде чем вы ему поверите?

В памяти всплыли те чувства, которые испытала, услышав бездушный голос диктора, известивший, что на Бориса совершенно покушение. Безысходность. Пустота.

Никчемность потуг человеческих на жизненном пути. Пуля киллера едва не перечеркнула все, что нежно пестовалось изо дня в день.

– Стоило только Штурмину отказаться от подписания многомиллиардного инвестконтракта с западными партнерами, тем самым, вырвав практически из пасти заинтересованных лиц лакомый кусок, как на него открыли охоту. И если бы в этот раз смерть все же забрала его себе, то вполне возможно администрация и представители «D.I.L.» ударили бы по рукам.

– Вы не верите в набившую оскомину версию, что организатором покушения выступал Давлатян?

– Нет. Давлатяну ни от живого, ни от мертвого Штурмина не приходилось ожидать никаких преференций. К тому же Давлатян – не того уровня персона, чтобы организовать убийство Бориса Андреевича. Да еще и в бегах… Не верю я и в убийство из мести бывших авторитетов, отлученных от кормушки: слишком много времени прошло, страсти поутихли. А, руководствуясь принципом «ищи, кому выгодно», без всяких плутаний приходим к фонду «D.I.L.», где четко прослеживается очередность событий.

– Но советник убеждал меня, что фонд всячески проверен нашими силовиками. Разве цивилизованный европейский бизнес может позволить себе решать проблемы методами российских девяностых?

Беловицкий пожал плечами и недоуменно развел руки в стороны. Ему это было также неведомо, как и любому стороннему наблюдателю. Соболева закурила очередную сигарету, погруженная в свои мысли. Руки дрожали, спина покрылась испариной. Неужели она вновь лажанулась? Опять пошла по неверному пути и забрела в такие дебри, что едва не обвинила Бориса во всех тяжких? Как же надо любить человека, чтобы, не имея должных на то оснований и четких улик, почти поверить в его виновность, обвинить в преступлениях, навесить на него ярлык убийцы? Хорошо, что остановилась в шаге от роковой ошибки.

– Как же быть тогда с коррумпированными силовиками, которые пышным цветом расцвели в крае? Уже, между прочим, при нынешней власти. – Она стояла на той же основе, которую использовал Вадим, строя догадки, искренне надеясь, что Александр камня на камне не оставит от этой теории. – Бирюк, Далатян и иже с ними.

– Вот я и говорю: вы отталкиваетесь от ложных постулатов. Они внешне правдивы, но ошибочны по содержанию. Здесь нет кристально честных руководителей: каждый имеет свою червоточинку, каждый точит зуб на соседа. И Штурмин умело использовал их для достижения поставленных целей, дергал за ниточки, приберегая до поры до времени компрометирующие материалы. Это называется оперативная работа. Они, конечно, все равно берут бабки, но делают это опасливо, так как знают, что стоит только оступиться, и конкурирующее ведомство сожрет тебя с потрохами. – Об этом ей не так давно рассказывал советник. – А устроив публичный скандал с начальником ГУ МВД, вы нарушили баланс сил в крае. Но не учли, Алена, менталитета региона, где теперь живете.

И здесь мы возвращаемся к началу нашего разговора. Несмотря на то, что более семидесяти процентов населения Южноморского края – русские, это, прежде всего,

Кавказ. Со всеми вытекающими… И подходить к расследованию надо было используя именно особенности местного менталитета. В самом начале пути, еще в истории с генералом Бирюком, вы выбрали правильное направление, но быстро сбились с дороги.

Здесь – Кавказ, а значит сильны родственные или дружеские связи. Любая хитроумная схема здесь разбивается о кумовство и клановость. Чтобы выявить всю цепочку взяточничества и хищений, надо было отследить степень родства: кто кому сват, брат, тесть или шурин, кто из какого села вышел.

Соболева извлекла из сумочки блокнот, ручку и принялась схематично набрасывать своего рода генеалогическое древо. Пойдя с начала своего расследования: генерал Бирюк продавливает назначение родственника супруги начальником СБ «АлюмФинансБанка», который пришел на смену «Банкирскому дому Строгановых». Чуть в стороне нарисовала Рубена Давлатяна с его финансовыми связями, с противоположного края – Налима в связке с Моисеевым и их «ПрогрессСтроем», над ними отдельным квадратом – фонд «D.I.L.».

– И? Приоткроете завесу тайны?

– С удовольствием! – Беловицкий взял из ее рук ручку, и склонился над блокнотом. –

Налима вычеркиваем – его влияние в крае минимально…

Он подрисовал к «АлюмФинансБанку» стрелку, в основание которой вписал фамилию Юшкевича, а связь с Бирюком отрезал. Затем протянул линию от банка к фирмам Давлатяна, связав их воедино. Накидал еще несколько штрихпунктирных стрелочек, символизирующих нечеткие контакты. Соболева ждала пояснений, которые не заставили себя ждать:

– Моисеев – шлак, отработанная порода, которую выбросили из бизнеса. И сделал это, используя обширные связи среди правящей элиты, никто иной, как достопочтенный Рубен Арутюнович. Вот ему-то Налим, оставшийся практически ни с чем на теплом испанском берегу, мог отомстить. А Артем Чагиров, которого вы, милочка, целиком и полностью посчитали креатурой Бирюка, на самом деле ставленник вашего хорошего знакомого Максима Юшкевича.

Кажется, ее нижняя челюсть от удивления с грохотом упала на пол. Более неожиданного поворота дел представить себе было нельзя: при чем здесь Максим Харитонович?

– При написании статьи, Алена, вы использовали ту информацию, которую вам дали.

Чагиров действительно двоюродный брат супруги генерала… но также и родственник Юшкевича. Жены Бирюка и Юшкевича – родные сестры. Не знаю, когда между ними кошка пробежала, но отношения испортились давно. Работая в одном ведомстве, и начав со схожих позиций, между ними всегда существовала жесткая конкуренция, шли по служебной лестнице ноздря в ноздрю. Юшкевичу в свое время прочили назначение начальником штаба ГУВД края, но… место досталось Всеволоду Матвеевичу.

– И с моей помощью Максим Харитонович отыгрался за проигрыш, дав интервью, в котором изобразил родственника не в лучшем свете, – догадалась Алена.

Беловицкий кивнул.

– Да. Тем самым, нарушив неписанные правила игры. Но устранил конкурента раз и навсегда. Они оба хотели наложить лапу на финансовый бизнес, для того и устраивались всяческие рейды и проверки. Де-юре, командуя Южноморским УЭБиПК Юшкевич имел на такие действия полное право, потому был несказанно удивлен, встретив открытое сопротивление со стороны свояка. А уж когда его выперли на пенсию, думаю, обида превысила все мыслимые пределы. Хотя, ему не так уж плохо оказалось на вольных хлебах: жирок-то поднакопил значительный, весь автобизнес в крае так или иначе под его контролем, в «АлюмФинансБанк», видишь, влез. Бирюк с определенных пор осторожничать начал – лицо-то должностное, с него и спрос в случае чего. А Юшкевич понаглее да похитрее оказался.

– То есть я просто подыграла одной из противоборствующих сторон?

– Выходит так…

– И мне никто об этом не сказал? – чувство досады разрасталось у нее внутри.

– Зачем? Дело-то уже сделано. Да и прежде чем посвящать вас в детали, надо чтобы вы доросли, Алена, до определенного уровня. Как фрукт, который прежде чем использовать в пищу, надо дождаться, чтобы вызрел. Теперь вы готовы, понимаете, что и как обстоит на самом деле, и зря дров не наломаете. Как сказал Штурмин, вы лучший эксперт в крае.

Да уж, лучший! Ее развели, как ребенка, неопытную и доверчивую девочку, и по прошествии времени Беловицкий без обиняков рассказывает, как ее поимели все, кто хотел. А ведь Ринат не мог не знать деталей!

– Понятно. Теперь переходим к Давлатяну?

– Охотно. – Александр буквально наслаждался, разъясняя реальную ситуацию в крае, упивался истиной, известной только ему.

– Что их связывает? Мне не удалось найти никаких точек соприкосновения.

– Как говорится, ищите женщину, Алена. Помните, в статье вы упоминали некую Бэлу Саркисян?.. Шикарная женщина, хороший специалист в области банковского дела, еще в советское время окончила Ереванский государственный университет, успела поработать в Госбанке СССР, руководила отделом в ЦБ РФ. Но суть кроется, знаете в чем?

Затаив дыхание, она воззрилась на Беловицкого. А Александр, точно специально, выдержал паузу, придав своему лицу задумчивый вид. Покрутил в руках зажигалку, прикурив сигарету, подошел к окну.

– Девичья фамилия Бэлы Рубеновны – Давлатян. Вашему герою она приходится родной теткой по отцовской линии.

Три ноль! Соболева почувствовала себя поверженной и уложенной на обе лопатки.

Хлопая глазами, ей оставалось только беспомощно взирать на страницу в блокноте, разрисованную квадратиками и стрелочками. Все тайное рано или поздно обязательно становится явным! Если отбросить хитросплетения линий, схема, вычерченная на листе бумаги, выглядела незатейливо просто. До безобразия.

– Значит, во главе всего стоит Максим Харитонович Юшкевич? – она рада была, что это не Штурмин, но разум отказывался поверить в казавшееся очевидным. – Получается, что в поисках «крестного отца» местной мафии я все время обращалась к нему за консультациями, тем самым, ставя в известность о любых своих действиях?

Бесцветные глаза бесстыдно смеялись над ней.

– Получается так. Но справедливости ради надо отметить, что, являясь членом Общественного совета ГУ МВД Южноморского края, членом Комитета по развитию при губернаторе, председателем попечительского совета «Губернского колокола», вряд ли для него существуют какие-то секреты. Не расстраивайтесь, Алена…

Будто стараясь утешить, он попытался ее приобнять и прижать к себе, явно намекая, что неплохо было бы продолжить беседу в более удобной обстановке и сказать «спасибо» за уделенное время, но Алене удалось деликатно вывернуться. В голове свербела мысль, не дававшая покоя и не укладывавшаяся в выстроенную схему:

– Но почти всю информацию на Давлатяна мне дал именно Юшкевич… Зачем?

Беловицкий пожал плечами и, засунув руки в карманы брюк, небрежно ответил:

– Как знать, милочка моя… как знать…

Насвистывая про себя какую-то песенку, направился в сторону коридора, вдруг, резко остановившись, обернулся и произнес:

– Только прежде чем использовать в своих статьях все, что я вам рассказал, еще раз тщательно проверьте информацию… Это будет профессиональный подход.

36

От того, что Александр Беловицкий развеял сомнения по поводу виновности советника во всех грехах, творимых на территории края, Алена готова была воспарить над землей и витать, не касаясь грешного мира ногами. Здесь в облаках все было солнечнее и радужнее, чем на южноморской земле, раздираемой противоречиями монотонных серых будней. В душе появилась небывалая легкость, сердце пело, а глаза с надегой глядели в ближайшее будущее, стараясь не упустить момент, когда забрезжит вдруг свет в конце тоннеля неясности и неопределенности.

Как она могла усомниться в его честности и преданности долгу?! А ведь ОН, отдававшийся делу с головой, ни разу не давал повода подозревать его в махинациях. Ей же невнятные домыслы, основанные, как верно подметил Беловицкий, «на ложных постулатах», едва не стоили потери самого дорого мужчины…

Проверить полученную от Александра информацию не составило особого труда – не всю, но львиную ее долю. Бирюк и Юшкевич и правда оказались свояками – факт, который тщательно скрывался обеими сторонами на протяжении всего срока родства. Ольга Бирюк и Оксана Юшкевич – сестры-погодки, родившиеся в станице Кудеевская Краснодарского края, в семье местного председателя колхоза. Обе выросли, отучились в школе, окончили институт, выбрали себе суженных. Но всегда существовала между ними конкуренция вместо дружбы, погоня за бОльшим, лучшим, достойнейшим. Когда пути-дорожки разошлись – неведомо, но коллеги из органов говорили, что у мужей никогда взаимопонимания не было. Случалось, по службе пересекались, но в сторону друг друга всегда волком глядели.

Амбиций Максиму Юшкевичу не занимать было, и он медленно, но верно шел по карьерной лестнице от опера БХСС до начальника краевого УЭБиПК, с прицелом на главного милицейско-полицейского начальника. Но, не задалось. Поговаривали, что и возглавить УЭБиПК ему предложили только в противовес назначению Бирюка на должность руководителя штаба – начальству было хорошо известно о сложных их отношениях. Но то, что Максим Харитонович – оперативник от Бога, факт неоспоримый.

Соответственно, не мог настоящий оперативник, видя, как вокруг поднимается волна предпринимательства, не оседлать эту самую волну, не использовать служебное положение в личных целях, дабы прокормить семью и не существовать на нищенскую зарплату. Да и не он такой – время было такое!

Так или иначе, но появились у Юшкевича интересы в бизнесе, которые он заботливо хранил и взращивал. Трудно сказать о его участии в различных финансовых сферах – подтвердить или опровергнуть никто не смог – но принадлежащее его супруге ЗАО «Игл групп» имело в собственности два автосалона, «Фольксваген-Юг» и «Ауди-Юг», и входило в капитал еще нескольких, в том числе оперативно управляло землей, на которой раскинулся Южноморский автомобильный рынок. Потому никто в крае, занимаясь торговлей автомобилями – новыми или подержанными, не мог чихнуть без согласия Юшкевича. Говорили даже, чтобы новый автосалон в крае открыть, надо к Харитонычу с поклоном идти и долю в проекте предлагать. Вот такое разделение сфер влияния!

Если же еще учесть занимаемые им посты и общественную деятельность – фигура вырисовывалась столь мощная и непотопляемая, что противостоять ей становилось сложно. В современных условиях должность без денег – почти ничто, бизнес без властных полномочий – пустое место, трата времени и сил. И так, и иначе: не развернуться и вопросов не решить. Но если в одной руке – власть, в другой – деньги, то здесь весь мир у твоих ног. Тогда и на Кавказе, и за его пределами ты – уважаемый человек.

А ведь и при первой встрече, и при последующем общении, он показался Алене Соболевой сущим бессребреником, ратующим за соблюдение законности и справедливость, болеющим за правое дело. Больно было вспоминать, с какой серьезной миной он рассказывал ей о преступлениях генерала Бирюка, мздоимство в крае обсуждал.

Хотелось в глаза ему взглянуть, посмотреть в лицо бесстыжее – что теперь скажет? Найдет ли оправдание?

Но, чтобы сгоряча дров не наломать, благоразумно оставила свидание на «потом».

Остыть надо, прийти в себя, переосмыслить.

Как нельзя кстати, Борис сделал предложение, от которого Алена не смогла отказаться.

Конечно, она предпочла бы услышать заветное «выходи за меня…», но «…собирайся, летим на Кипр» тоже звучало неплохо.

Штурмин обнял ее за плечи и притянул к себе, вдыхая аромат волос.

– Я очень соскучился и больше ни дня не могу без тебя. А дела государевы ждать не будут. Надо ехать…

От объятий по телу растеклась приятная нега.

Он только что вернулся из очередной командировки и выглядел уставшим. Выбритые до синевы щеки впали, задорные глаза потускнели.

– Тебе бы отдохнуть немного, милый, – она видела, что в висках добавилось седины.

Он кивнул головой, тяжело вздохнув.

– Ты это шефу объясни: задач понаставил на пятилетку стахановскими темпами.

Даже в Лимасол работать отправляет. Нет, чтобы в отпуск… У нас зависли большие транши по компаниям, связанным с инвестпроектами в крае. Так что надо решать проблему на месте. Я забронировал два билета, полетишь со мной. И сама развеешься, и мне поможешь.

Поначалу ей показалось, что Борис шутит, но говорил он со всей серьезностью. В очередной раз оставалось дивиться его работоспособности и широте возникающих перед советником вопросов: не успел вернуться из поездки в Челябинск, где обсуждал возможности поставок трубопроката для новых проектов в крае, как теперь вынужден лететь в средиземноморье улаживать финансовые вопросы.

Что Алена Соболева знала о земле, куда предстояло направиться? Что между Россией и Кипром уже достаточно давно действует упрощенный визовый режим, сильно облегчающий жизнь туристам. Что это один из крупнейших островов в Средиземном море, что там потонули и отмылись большие… огромные деньги не только из России, но и со всей Еврозоны. О чем Старая Европа несказанно переживала и до последнего давила на маленькую республику, прежде чем принять ее в единое экономическое пространство.

Движение там левостороннее – наследство Британского колониализма, население – греки и турки, поделившие в результате какого-то конфликта землю на не совсем равные доли.

Официальное вероисповедание – православие. В общем, знания вполне хрестоматийные, особой глубиной не блещущие.

Подкупало одно – Европа! А значит, цивилизация и порядок.

Пройдя через «зеленый коридор» в Южноморском аэропорту и проштамповав паспорта у таможенника, даже не удостоившего убывающих взглядом, они оказались на борту готового к взлету лайнера. Спустя час с небольшим, Алена уже на высоте 10 000 метров с интересом смотрела в иллюминатор на горный турецкий ландшафт, ожидая вскоре увидеть побережье с микроскопическими точками судов на водной глади, а там и до посадки недалеко.

На остров она летела впервые, поэтому, когда взору открылся изумрудно-песочный кусочек суши, отдаленно напоминающий очертаниями рыбу-пилу, со всех сторон окруженный морской лазурью, ее нервная система испытала легкий шок. С высоты полета – крупица на безбрежной синеве, не больше ногтя, и куда здесь сажать огромный двухэтажный Боинг 747? Не промахнуться бы!

В тот же миг будто очнулся экипаж, резко дав по тормозам, словно пустив самолет юзом. Поднялись закрылки, сигарообразный корпус ощутимо задрожал, наиболее впечатлительные пассажиры закрыли глаза, плотнее вжавшись в кресла, и самолет начал снижаться над землей древней Византии.

Нельзя было сказать, что Кипр обрадовался прилету гостей, встречая южноморскую делегацию, состоящую из двух человек, приветливо. Скорее предупредительно ощерил пасть. Вяло работающие кондиционеры в международном аэропорту города Ларнака, длинная очередь на таможенный контроль – два поста на четыреста с лишним человек. К примеру, англичане с одновременно прибывшего борта прошли через окно для граждан ЕС в разы быстрее, даже вспотеть не успели. Оставалось только завидовать и разводить руками. Европа!

Но благодаря смиренному течению времени и собственному терпению, пришел и их черед ступить на землю суверенной Республики Кипр. На площадке перед аэропортом уже ждала машина с водителем-греком, прекрасно говорящим по-русски.

С упоением изучавшая в полете рекламные буклеты с красочными фотографиями и отчеты туристов, Алена была немного обескуражена. Где буйство красок, где живописные пейзажи, где красоты субтропического климата? Славный Южноморск во много раз зеленее и разнообразнее! Всю дорогу она грустно взирала на невысокие по кавказским меркам холмы, гордо именуемые горами, вездесущий зеленеющий кустарник, изумрудную траву, покрывавшую равнину. Прекрасно представляя, что к осени пейзаж здесь изменится кардинально: под открытым небом кусты иссохнут от палящего зноя, а луга покроются охрой пожухлой травы, пятнами пробивающейся в серо-бурой пыли. Подобное ей уже доводилось видеть в степи.

На окраине Лимассола их встречали редкие деревья и еще неоштукатуренные коттеджи-новоделы, с пустыми глазницами окон, линия отелей с чуть более буйной растительностью, за которыми виднелось бирюзовое море, еще холодное в это время года, а на обочинах и между постройками не свалка, но порядком замусорено.

Нет, не такого Алена ожидала от Европы, которой все восхищаются, не таким представляла себе Кипр, который знакомые всегда вспоминали с умилением и мечтали вернуться. Но рядом с ней находился Борис, и это было самое главное. Недаром в народе говорят, что с милым рай и в шалаше. А они – вместе на европейском курорте, и впереди ждала целая неделя совместного времяпрепровождения!

Штурмин оказался на высоте: отлучался по делам всего несколько раз и ненадолго, а остальное время влюбленные проводили вместе. Днем и ночью он был заботлив и внимателен, и за эту трепетную нежность Алена готова была простить ему любые пригрешения.

Александр Беловицкий рассеял все сомнения. Но домыслы Вадима о том, что Штурмин и есть тот самый преступник, которого Соболева так долго искала, за которым приехала в Южноморск, оставили неприятный осадок в душе. И гадко было не оттого, что Борис мог не говорить правды, а оттого, что посмела усомниться в его искренности, даже подозревала какое-то время. И хотя его доводам сложно противостоять – это были всего лишь догадки, не подкрепленные доказательствами. А как можно не верить мужчине, на стороне которого страсть и сила, любовь и искренность чувств? Пока вина не доказана, она не имела права сомневаться в честности любимого мужчины.

Ведь судьба подарила им друг друга! Подарила сказочный вояж в древние земли, где за каждым изгибом дороги скрывалась история, впитавшая в себя скорбь, боль и наслаждение. Разве не было символичным, что здесь, на острове, в старом замке в 12 веке состоялось венчание Ричарда Львиное Сердце и Беренгарии Наваррской? Киприоты по сей день любят рассказывать легенды о событиях тех лет. Они бродили под каменными сводами холодными коридорами крепости, среди рыцарских доспехов, оружия, средневековой керамики, покоящихся под стеклом, по крутой деревянной лестнице поднимались на смотровую площадку, откуда открывались захватывающие виды на гавань и старый порт. Но главным для Алены было, что Борис находился рядом, держал ее за руку или обнимал за талию.

Обедали здесь же, в старой части города, в настоящей греческой таверне, при входе в которую их встретил сам хозяин – престарелый седовласый мужчина, иссушенный ветрами, с грустными глазами и уставшим лицом. И когда он улыбался, принимая заказ и поднося мизе, булгур и жареный на гриле халлуми, это выглядело поистине удивительно.

Запивали обед местным белым вином, вобравшим в себя солнечный свет, энергию ветра и трепетную заботу фермеров, вырастивших виноградную лозу. В прохладе трактира за богатым и гостеприимным столом Алене подумалось, что, наверное, если бы счастье можно было попробовать на зуб, его вкус чувствовался бы именно такой: терпкий, сладкий, немного с кислинкой, приправленный ароматом дыма.

Вечерами в шуме волн они неспешно гуляли по набережной, наслаждаясь просоленным морским воздухом, и мечтали о будущем. Это была только игра, но участвовать в ней было приятно. Хоть ненадолго Алена могла не думать о том, что у Бориса в Южноморске остались жена и две дочери. На короткое время хотела забыться и поверить в сказку, которую дарило волшебное очарование острова.

– Я бы хотел здесь остаться…

– А меня возьмешь к себе?

Он прижимался к ней всем телом, и Алена чувствовала исходящий от него жар.

– Конечно!

– Мы будем жить вон там, – она указывала на возвышавшийся на холме жилой комплекс, окна которого светились домашним уютом в ночной мгле. – Там, на пятом этаже… Видишь, где молодая пара наблюдает за стоящими на рейде кораблями…

– Да, – Борис весело смеялся в ответ, – и у нас будет большая семья: три мальчика и одна девочка.

– Мальчишки будут похожи на тебя…

– А девочка – точная твоя копия. Такая же ладная, складная и добрая…

Алена подхватывала его смех, прекрасно понимая, что ничего подобного никогда не случится. Но она была счастлива. Кипр – вообще место, где живут счастливые люди. Об этом им рассказала Кристина, гид, сопровождавшая Штурмина и Соболеву в знаменитый Киккский монастырь, спрятавшийся среди лесов и горных вершин.

– Дело не в том, что солнце здесь светит почти круглый год. На острове совсем другой менталитет. Жители неспешны и приветливы, с детства ходят в церковь и приобщаются к Вере. Мы стараемся жить по законам, указанным свыше, а не по придуманным ради обогащения. Когда дети понимают, что духовное превыше материального, они начинают смотреть на мир другими глазами…

Кристина не проповедовала, а рассказывала подробно о быте местных жителей, их устоях и преданиях прошлых лет. Описывала, как преподает в школе при российском консульстве, как со временем меняется мировоззрение ее учеников.

– Я сама из понтийских греков. Родилась в Тбилиси. Переехала на Кипр уже в сознательном возрасте и ни разу не пожалела о содеянном. Здесь воздух напитан добром…

И от того ей хотелось верить еще больше. Разделял ли ее впечатления Штурмин –

Алена не знала, но ясно видела, как истово он молился перед иконой, укрытой от сторонних глаз красным покрывалом. Чего хотел? К чему взывал? Он так и не сказал. Но Соболева искренне верила, что за их любовь и общее будущее.

По преданию, «Богородица Милостивая», к которой стремились паломники, была написана святым апостолом Лукой с живого лика Самой Богородицы и обладает необычайной силой. Потому и укрыт лик Богородицы священным покровом, дабы не травмировать людей слабых и неподготовленных. Алена и подумать не могла, что советник – человек набожный, но, поддавшись общему порыву, и сама осеняла себя крестным знамением, отважилась попросить, чтобы бури вокруг улеглись, и жизнь, наконец, наладилась, а они с Борисом были всегда вместе. Не сказать, что верила в чудодейственность иконы, но что не обратиться за помощью, коли есть такая возможность?

Алена не лукавила, признаваясь себе, что не любит посещать подобные места: ее угнетал их дух, и она не верила в искренность творимого там действа. Но посещение храма произвело неизгладимое впечатление, и всю обратную дорогу ехали молча. Ни Борис, на Алена не обменялись ни единым словом, предоставленные собственным думам.

Гораздо приятнее Соболевой показалась поездка в Петра-ту-Ромиа, случившаяся незадолго до возвращения в Южноморск, к месту недалеко от Пафоса, где по приданиям родилась богиня любви. Именно там, в сиянии брызг вышла на каменистый берег из пены морской Афродита. Киприоты искренне верят и рекомендуют другим окунуться в чудодейственные воды бухты. Тогда влюбленные будут неразлучны, мужчины – непобедимы, а женщины никогда не утратят привлекательности, всегда оставаясь самыми дорогими и желанными. Ну, как здесь было не поддаться искушению? Купание в холодном ночном море при свете луны не могло оставить никого равнодушным, подарило позитивный заряд на будущее. Борис долго и яростно растирал ее содрогающееся тело полотенцем, стараясь обогреть, обнимал, и Алена чувствовала его возрастающее желание.

– Может, здесь? – Штурмин оглядел пустынный берег в поисках подходящего для уединения места, и она ощущала на себе его властные руки и жадное дыхание.

– Может, в отель? – Алена не сводила взгляд с ожидающего в отдалении таксиста, который тактично отвернулся в другую сторону.

– Успеем?

– Будем стараться!

Штурмин оказался как всегда прав: терпения не хватило, и они накинулись друг на друга прямо в пути. Благо такси было микроавтобусом, пассажирский салон которого отделялся от водителей перегородкой. Но присутствие третьего постороннего человека даже добавило пикантности ураганному сексу. И Борис был иным, не таким, как прежде: еще более чувственным и чутким.

Собственно говоря, ничего удивительного в нетерпении не было: давно, еще во времена Великой римской империи тысячи паломников из Греции, Ассирии и Египта съезжались в храм, построенный во имя богини любви, с единственной целью – участие в безумных ритуальных оргиях, именуемых Афродисиями. Во время священных мистерий праздника любви и жертвоприношения богине каждая женщина добровольно отдавалась любому мужчине, возжелавшему ее. Но все начиналось с пролога, когда верховный жрец и жрица вступали в связь, копируя акт слияния Афродиты и Кинира. Именно акт любви и считался жертвоприношением богине. Юноши почитали за честь оказаться в объятиях жрицы, а девушки не выходили замуж, предварительно не подарив своего целомудрия храму.

Что здесь вымысел, а что правда, точно не знает никто. Но то, что на острове Борис и Алена предавались любви и были укрыты ее пологом, не вызывало никаких сомнений.

Проведя неделю в объятиях своего мужчины, она обрела уверенность, что уже ничто не сможет помешать все возрастающему счастью. Ведь они созданы друг для друга, а все мирское – лишь тлен…

37

Новость, встретившая ее в курилке редакции по возвращении домой, повергла Алену в шок. Казалось, она должна бы радоваться, что теперь может чувствовать себя в безопасности, но чувства облегчения не было. Ведь речь шла о смерти.

– Не помешаю? – Света Малышева прикуривала рядом свои любимые ароматизированные сигареты ядовитого розового цвета.

Соболева неопределенно пожала плечами: ни да, ни нет. Но Свету распирало от желания поделиться новостью, пока этого не сделал кто-то другой.

– Позавчера Роберт Моисеев попал в аварию. С летальным исходом.

Словно гром среди ясного неба. Алена вспомнила измученные глаза и звериный оскал Моисеева, и словно вихрь, перед глазами закружилась цепочка событий. Первая встреча в «Гранд Парке»; побои, после которых пришлось встречать Новый год на больничной койке; уверенные слова Штурмина, что больше ее никто и пальцем не посмеет тронуть; угрозы, покушение на советника, и вот теперь – нелепая смерть в автокатастрофе.

Сомнения колыхнулись в душе с новой силой, возродив подозрения. Ей очень хотелось верить, что это всего лишь несчастный случай, а не чья-то злая воля. Сначала –

Давлатян, теперь – Моисеев. Будто кто-то расправляется с южноморскими аферистами, безжалостной рукой верша правосудие. На ум пришли давние истории про «Белую стрелу» – группу сотрудников правоохранительных органов, приговоривших в девяностые преступных авторитетов к смерти и собственными руками исполнявших приговор.

Истории, не нашедшие документального подтверждения, но в которые многие верили.

Сделав несколько звонков своим информаторам в компетентных органах, Алена Соболева уже через четверть часа имела у себя четкую картину ДТП. Роберт возвращался в Южноморск из поселка Высокое, где по заведенной традиции посещал элитный комплекс «Орлиное гнездо». Попарился в сауне, искупался в бассейне и в половине первого ночи двинул домой. Дорога там – горный серпантин, но достаточно широкая, освещенная, отгороженная от обрыва бетонным парапетом. Машина, по заверениям криминалистов, была исправна, новая, но это не помешало ей, не вписавшись в поворот, который местные именуют не иначе как «ведьминым», пробить ограждение и рухнуть в пропасть почти со стометровой высоты. Там длинный почти прямой спуск, заканчивающийся крутым виражом…

– Хоть у него и Порше, но скорость приближалась к двумстам, – заверили ее в ГИБДД, – в горах это равносильно самоубийству.

Оказалось, что есть даже свидетели аварии. Пожилая чета из Тулы ехала сразу за ним

– Моисеев обогнал их автомобиль перед самым изгибом дороги и едва не совершил столкновение. А затем по прямой, не снижая скорости, сиганул со скалы.

– По показаниям свидетелей, Моисеев не тормозил. Совсем. Стоп-сигналы даже не загорелись. Удар был страшной силы…

В мозгу тут же предстала картина происшедшего. Породистый рев двигателя спортивного автомобиля, визг шин, столкновение, будто машину сунули под большой гидравлический пресс. Скрежет рвущегося, словно бумага, металла, звон битого стекла, хлопок выстрела подушек безопасности, хруст ломающихся костей, нечеловеческие крики. Взрыв бетонного ограждения, разметавший в разные стороны серую пыль и осколки. Летящий в бездонную пропасть, где течет гордая и бурная речка Туношна, не красивый и элегантный Порше-Кайман, а ком искореженного мятого железа с костяным мешком внутри.

– Да реальные свидетели, реальные, – отмел подозрения Соболевой следователь, в производстве которого находилось дело о ДТП, – сам дважды с ними беседовал.

До последнего не верившая в случайность происшедшего, журналистка хотела по крупицам восстановить трагические события.

– Да нет там никакого заговора. И не было никогда. Сам он, себя и девчонку.

– Их было двое?

– Двое. Моисеев и его подруга Ольга Юсупова. Два трупа. Смерть наступила мгновенно.

Соболева прокручивала различные варианты, как могли бы развиваться события, но информатор отмел все их без всякого сожаления:

– Если их и убили, то предварительно закачали кокаином по самое некуда. Обоих…

Известие о том, что Роберт Моисеев пристрастился к наркотикам, не вызвало у Алены удивления. О чем-то подобном она догадывалась после последней встречи в Академии развития предпринимательства.

– Они под кайфом… им не до дороги было… Сексом занимались… оральным…

Последнее уточнение было излишним и сути дела не меняло.

Вот и весь сказ. Плетущий интриги Моисеев сам пал жертвой разнузданной жизни, не выдержав бремени неожиданно возникшего богатства. И советник здесь оказался совершенно ни при чем.

Бог шельму метит!

38

Думала, что все забылось, Алена Соболева считала, что подозрения, надломившие отношения с Борисом, прошли безвозвратно. Сначала старалась дистанцироваться от дел, которые – как уверял Вадим – вершил Штурмин, прикрываясь властными полномочиями.

Затем рада была поверить в его кристальную честность, хотя червоточина сомнения неизбежно поселилась в душе. Но ведь она любила его! Любила… Убеждала себя, что они – это отдельный розовый мир, будничная серость над которым не властна. Заставляла себя не думать… День и ночь проводила в редакции, пытаясь найти успокоение в работе. День и ночь торчала перед светящимся монитором, избегая встреч с любимым мужчиной.

Боялась взглянуть ему в лицо, страшилась увидеть его глаза, искала любой предлог, чтобы отказать ему в свидании.

И когда Александр Беловицкий, казалось бы, развеял все сомнения, а совместный вояж на Кипр заставил поверить в чистоту отношений, буря пришла со стороны, с которой Алена совсем не ждала. Последний удар, окончательно сломивший уверенность и волю, нанес Ринат Халикович:

– Я знаю, что вы с ним в хороших отношениях, потому не хочу от тебя ничего скрывать, – главред положил на стол флешку. – Ты имеешь право узнать первой.

Сидя за компом, Соболева подняла на него глаза, не понимая, к чему тот клонит, но искра беспокойства уже вспыхнула в душе. А Ринат продолжал:

– Здесь киношка, полученная из достоверного источника. С Борисом Андреевичем Штурминым в главной роли. Скажу честно: шокирующий фильм, ломающий образ добропорядочного семьянина, честного и принципиального политика. То, что нам ранее было известно о нем – только ширма, легенда, за которой скрывается абсолютно другая личина… Посмотри… я хочу, чтобы именно ты подготовила материал к завтрашнему номеру.

С трудом уняв дрожь в теле, Соболева подключила флешку к ноутбуку и нажала «play». Она сразу же узнала VIP-отделение Фирсановских бань, кремовые стены, лепнину на потолке, серо-розовый мрамор напольных плит и нежную лазурь круглого бассейна, спартанское убранство «Римского кабинета». Сначала в кадре появилась стройная блондинка с небольшой грудью и узкими бедрами, из одежды на которой было только белое полотенце, небрежно перекинутое через плечо. Следом за ней вышла абсолютно обнаженная, пышнотелая брюнетка, с черными, как смоль, волосами, крепкая, налитая, словно наливное яблоко. Ни та, ни другая нисколько не стеснялись собственной наготы, заливаясь веселым смехом, вместе прыгнули в бассейн, извергая мириады брызг. Затем к ним присоединился мужчина, высокий, поджарый, мускулистый, с готовым к бою достоинством, и Алена на секунду залюбовалась фигурой Аполлона. А затем ее глаза застелила пелена гнева.

Видео хорошего качества и высокой четкости воспроизведения не оставляло никаких сомнений в том, что главным героем являлся именно советник, а не человек, «похожий на Штурмина». Дата в правом нижнем углу экрана свидетельствовала о недавности разворачивающегося действа. Давно свыкшись с мыслью, она по умолчанию готова была делить Бориса с законной супругой, прекрасно понимая, что всегда будет на вторых ролях, но его развлечения в бане с проститутками находилось за гранью допустимого и разумного! Невозможно было принять, что все, что между ними происходило, сплошная ложь, приправленная изрядной долей цинизма. Неужели более полугода ее жизни прошли в цепких лапах обмана?

Это измена! Предательство, простить которое Алена не могла! Никогда!

А события на экране между тем продолжали развиваться. Совершенно не догадываясь о наличии внимательно следящих за оргией камер, действующие лица продолжали предаваться разврату. Кадр сменился, и камера показала роскошную широкую кровать под балдахином – Алена хорошо помнила ее, ведь совсем недавно они занимались на ней любовью. А теперь там же Штурмин покрывал другую…

Стало противно, и она отключилась. Все встало на свои места. Сразу, четко и ясно.

Словно туман рассеялся, и Соболева увидела картину целиком. Между ними никогда не было правды – только ложь. Гнусная и циничная. А его образ – только маска лицедея, за которой всегда скрывалось чудовище. И если Алена действительно любила Штурмина, то он ее грязно использовал в собственных интересах. Не только спал ради удовольствия, но и умело направлял журналистское перо в нужное русло. Все это время она была лишь инструментом в его руках, бездушным орудием для достижения поставленной цели.

Руками слепо любящей женщины убирал конкурентов. Без насилия, под тщательным контролем возмущенной общественности, при громком одобрении граждан, под видом соблюдения законности и борьбы с коррупцией расправлялся с неугодными. А затем спокойно занимал освободившуюся нишу, подминая под себя все финансовые потоки.

Он, а не Юшкевич, как опытный гроссмейстер, играл свою шахматную партию, неторопливо и уверенно, шаг за шагом продвигаясь к финалу. Его не могла устроить ничья – только выигрыш. Ему требовался единоличный тотальный контроль над краем, неделимая власть над всем, что происходит в Южноморске и окрестностях. И надо было признать, Борис Андреевич Штурмин своего добился. В администрации не осталось ни одного человека, способного противостоять натиску и напору советника, ставшего серым кардиналом. Даже губернатор послушно плясал под его дудку.

Ничто не должно было происходить без его ведома. Потому-то он первым делом и подчинил себе местную прессу, задушил свободу слова и волеизъявления, яростно преследуя любое инакомыслие. По этой причине Соболева не смогла выйти на след Дмитрия Смелова, разоблачительная статья которого положила начало расследованию, из– за этого бесследно исчезали люди, позволившие себе высказывать критическое мнение о событиях в крае. Сильную брешь в его крепости пробили несогласованные публикации о деятельности начальника ГУ МВД Южноморского края генерала Бирюка и о нелегкой судьбе решалы, бизнесмена Рубена Давлатяна. И если вопрос с генералом удалось замять почти безболезненно, то с Давлатяном пришлось резать по живому. Предприниматель наверняка обладал опасной информацией и имел прямые контакты с советником, так что его проще и безопаснее было убрать, чем доводить уголовное дело до суда, на котором обязательно бы всплыли любопытные факты. И история с покушением на Штурмина пришлась как нельзя кстати. Горожанам доходчиво и с завидной оперативностью с экрана телевизоров объяснили, что во всем виноват нечистый на руку бизнесмен, и под аплодисменты быстренько зачистили силами ОМОНа. Киллера Кибирова отправили в отпуск подальше от чужих глаз, а прямолинейного и несговорчивого Осипенко просто отодвинули от решения некоторых задач.

Вывод из игры Давлатяна пошатнул четко выстроенное здание корпорации «Коррупция», выбил из-под него основу, заставив советника заниматься несвойственными ему делами. Штурмину пришлось самому лететь на Кипр, спасая наворованные деньги, обагренные кровью, а ее с собой взял, как это ни прискорбно, исключительно в качестве спермоотвода.

Из дневника Алены Соболевой:

«…Но все это – вновь умозаключения и не более. Доказательств в моем распоряжении нет и быть не может. Архив Иосифа Соломоновича Бродника украден и наверняка уже уничтожен. Никто из живых не осмелится давать показания против

Штурмина в суде, а мертвые уже рта не раскроют. Выходит, мое расследование подошло к концу. Дело раскрыто, а на выходе – пшик! Так что умный и изворотливый преступник сумеет избежать наказания, как это удавалось ему и ранее.

Самое же страшное кроется в другом. То, что именно советник губернатора

Штурмин является предводителем преступного клана, бессовестно обворовывающего бюджет, я уже знала, хотя и не могла заставить себя поверить в очевидное. И новый образ Максима Юшкевича пришелся как нельзя кстати. А вот то, что уходя от меня, он шел к другой женщине, веселился в бане со шлюхами – это задевало куда больше и ранило сильнее. Всему в жизни можно найти объяснение, все можно простить, но только не предательство и измену. Как смотреть в глаза человеку, который только что в одно мгновение разрушил твой тщательно хранимый мир?

Плюнул и растоптал святое.

Я не знаю!

Не знаю, как простить. Но точно знаю, что при всей боли и разочаровании не смогу удовлетворить Рината в его пожелании развенчать образ Штурмина как непримиримого борца с беззаконием и самоуправством».

Находясь в подавленном состоянии, Алена Соболева хотела получить объяснения.

Прямые и логичные, которые помогут разобраться в себе и в происходящем. Ей нужно было увидеть Бориса…

39

До последнего момента ее не покидали сомнения. Вдруг видео – всего лишь умелая подделка, фальсификация призванная опорочить честного человека, вдруг улики и свидетельства очевидцев – хорошо продуманная провокация, как бывало уже ни раз.

Не спав всю ночь, Соболева вышла из дома засветло, зная, что советник прибудет в администрацию ранним утром, когда можно спокойно поработать в одиночестве, не отвлекаясь на посторонних.

Ее пугала страшная очевидность открывшейся правды, но отступать назад было поздно. Она, словно во сне, вновь видела себя со стороны: обошла пост охраны на входе, попав в здание администрации через крыло, занимаемое редакцией «Губернского колокола», открыла дверь своим ключом. Прошла темными безлюдными коридорами, где гулкое эхо вторило шагам, поднялась на третий этаж по запасной лестнице и, миновав череду никогда не запиравшихся дверей, попала в приемную, за которой расположился кабинет Штурмина.

Борис, отложив бумаги, радостно поднялся навстречу.

– Аленка, я так соскучился…

Стоило огромных усилий, чтобы удержать себя в руках и не кинуться к нему в объятия. При всем негативе, который стал известен, Алена Соболева оставалась под его влиянием, в его власти, словно под гипнозом готова была идти за ним на край земли и даже дальше. Наверное, так теряли волю моряки, слыша волшебное пение сирен.

– Что-то случилось? – Штурмин видел произошедшие в ней перемены.

– Случилось!

Без предисловий она стала последовательно излагать все, что знала и о чем догадывалась. Про себя подивилась четкости формулируемых фраз, собственной железной выдержке и самообладанию. Именно так выступает на суде представитель обвинения, требуя максимального наказания для подсудимого, приводя ужасающие факты его правонарушений, характеризую чрезвычайную общественную опасность. Слова сами срывались с губ, заготовленный ранее и тщательно отрепетированный текст оказался совершенно не нужен. Все, что она говорила в глаза Штурмину, был экспромт. Жестокий, безжалостный, хлестко бьющий по щекам экспромт, рожденный потрясенным сознанием.

Ни один мускул не дрогнул на лице советника. Ни жестом, ни взглядом он не дал понять, что напуган услышанными откровениями или разочарован. Ни слова не произнес до окончания монолога, ни разу не кивнув в подтверждение и не отрицая сказанного.

Когда же Соболева, наконец, замолчала, сделав небольшую паузу, чтобы передохнуть, ей показалось, что Борису даже стало легче. Точно камень с души свалился.

– Может, кофе?

Вопрос Алену обескуражил, выбил из колеи.

В абсолютной тишине Борис встал из-за стола и вышел в секретарскую, откуда вернулся с чашкой отменного, как всегда, кофе.

На удивление, он не стал отпираться, а подтвердил умозаключения, сделанные Аленой. Широко открытыми глазами она следила за любимым, а тот говорил отчетливо и ясно.

– Мне остался всего лишь шаг, один шаг до осуществления задуманного, – легкая улыбка сожаления блуждала на его лице. – Как только мы подпишем соглашение по «Золотым воротам», я получу контроль над проектом. Не администрация края, не Колобов, не наши немецкие партнеры, а я. И это будет достойное вознаграждение за труды. Тогда, наконец, я смогу уйти на покой и не видеть лицемерных лиц зарвавшихся сограждан. Все растаскивают страну по частям, рвут в разные стороны и пылают праведным гневом, когда сосед упер больше… Хватит! Надоело! Устал!

– Но как?.. – Соболевой больно было слышать его признание. Слова, словно танец на могиле ее веры в честность и справедливость, ранили душу.

– Я не буду пересказывать тебе свою биографию – ты ее знаешь даже лучше. В моей судьбе было все: самоотверженная служба, война, подвиги и награды. Я честно выполнял свой долг, не прячась за спины сослуживцев, не избегая опасности и не стараясь отогреть свою жопу в тепле. Я в атаку ходил, в тыл ко врагу, пацанов из-под обстрела выводил. Я за каждую смерть во вверенном мне подразделении готов головой ответить. А что в итоге?

Ордена, медали и малогабаритная двушка на окраине Ростова для меня, жены и детей?

Нам денег на еду не хватало – надо было взятку за квартиру собрать! А пока не набрали, по углам мыкались, у родственников и друзей перебивались. Да не дай Бог никому другому пережить те унижения, которые перенесла моя жена и дочери. Это так Родина чествовала своих героев! И ты, выросшая в тепличных условиях, смеешь меня упрекать в чем-то?.. Я верой и правдой служил государству, во имя его блага тянул офицерскую лямку, а затем будто прозрел. Понял, что моя задача не облагодетельствовать кого-то, а взять столько, сколько смогу унести. Чтоб мои дети не прозябали в нищете. Чтобы больше никогда и ни в чем не нуждались. Хорошо, что я понял это вовремя.

Штурмин нисколько не сомневался в правоте собственной точки зрения.

Единственно верным решением может быть только то, которое принимает он. И хотя Борис на своем посту должен был, прежде всего, защищать закон, он и не заметил, как сам стал таким же жалким и беспринципным, как и люди, с которыми был призван бороться. И хотя выглядел он сильным, целеустремленным и успешным мужчиной, каким Алена его и знала ранее, таким, какого полюбила до безумия, на поверку оказался никчемным и страшным существом, мерящим мир исключительно материальными благами и тайно молящийся золотому тельцу.

– Но как же так? Выходит все, что ты говорил – лицемерие?

– Какая разница, что я говорил! Ты, как и все остальные, слышишь и видишь только то, что хочешь услышать и увидеть. Судишь меня, не обращая внимания на себя.

Обвиняешь меня в жадности? А чем вы все лучше?! Ты же сама пользовалась всеми этими благами. Думаешь, рестораны, поездки за границу, дорогие цацки – это все благодарность нашего государства? Хрена-с-два! Что сам урвешь, тем и будешь богат! Часы наградные за пятьдесят тысяч евро? Да наш бюджет быстрее лопнет от жадности, чем раскошелится на достойную награду. Пришлось сделать гравировку, чтоб остальные поверили. А я считаю, что имею право носить лучшие вещи, пользоваться лучшими аксессуарами и техникой, жить в лучших условиях и ездить на лучших в мире автомобилях. Спать с красивейшими женщинами! Я заслужил это потом и кровью. Кровью! Своей и своих товарищей. А государство, на которое я всю жизнь пахал, за целостность которого воевал, что мне дало?

Жалкую пенсию?.. а, еще медаль «За безупречную службу».

Часы! При упоминании часов Алена воззрилась на его правое запястье и поняла, что подсознательно не давало покоя. На правой руке Штурмина из-под кипельно белого манжета сорочки выглядывал хорошо знакомый хронограф марки Брегет, золотой на кожаном коричневом ремешке, с надписью на обратной стороне корпуса, которую она знала наизусть и которой гордилась: «Подполковнику Штурмину Б.А. за храбрость и мужество, проявленные во время боевых действий». Дальше шла подпись одного из глав Северо-Кавказской республики. Часы, оказавшиеся не наградой, а фикцией, часы, недавно УКРАДЕННЫЕ неизвестными из их квартиры.

Поняв, что допустил просчет, советник спрятал руку под столом, но было уже поздно.

– Так это был ты…

Внезапный вихрь негодования подхватил Алену и бросил вперед, в бешенстве потеряв всяческий контроль над собой, она замахнулась, чтобы отвесить звонкую пощечину. Никогда бы не поверила, что он может поступить ТАК! Понятно, что угрожающие его безопасности документы поспешил вынести из квартиры, но чтобы позволить кому-то совершить то, что было сделано на их совместном ложе, позволить кому-то поглумиться над ней и спускать на ее лицо, пусть и изображенное на фотографии?!

Без труда перехватив занесенную для удара руку, Штурмин оттолкнул ее назад, вскочив с кресла.

– Не смей! – Глаза его налились кровью, синяя жилка пульсировала на виске. – Никто не смеет поднимать на меня руку.

Он тут же пожалел, что не сдержался. Его сопротивление подстегнуло Алену, придав небывалое ускорение. В считанные мгновения Соболева выдернула из сумки пистолет, сняла с предохранителя и щелкнула затвором, досылая патрон в патронник. Уверенные манипуляции, проделываемые ранее не единожды, не укрылись от профессионального взгляда отставного офицера. Оказавшись на мушке, Штурмин застыл на месте, выставив вперед руки с открытыми ладонями, чтобы не женщина, а разъяренная тигрица, видела, что с его стороны ей не угрожает опасность.

– Давай поговорим спокойно, – примирительным тоном предложил он.

Молча согласившись, Соболева продолжала контролировать ситуацию, а советник поспешил уйти от скользкой темы, оправдывая свои действия внешним воздействием среды обитания.

– Я всегда поступал честно, по справедливости. А когда снял погоны, перейдя на гражданку, попав в чиновничий серпентарий, понял, каким дураком был все это время.

Думаешь, когда я рассказывал тебе, что взятки берут все поголовно, я лукавил? Ничуть! Я ужаснулся объему коррупции во властных кабинетах. Каждый вздох государева человека стоит денег, а дышит он много и часто. Закорючку тебе на справку поставить – плати, разрешение оформить – плати, согласовать что-нибудь – опять плати. Ты шагу не ступишь, не отслюнявив энную сумму в указанной валюте. И так работает бюрократическая машина. Что бы там наверху наши правители не говорили о борьбе с мздоимством, снизу система настолько гнилая, что перестроить ее уже нельзя. Можно только снести к чертовой матери и отстроить заново! С нуля. Только людей взять негде. Все поражены одной болезнью: и те, кто берет, и те, кто дает, и те, кто тихо возмущается на своей кухне.

Одним миром мазаны… Так что лично я ничего плохого не сделал. Пришел, увидел, победил. Заставил систему работать на меня, подчинил себе финансовые средства, изгнал зарвавшихся чинуш. Мне удалось целиком перекроить механизм устройства власти в крае, несмотря ни на что сделать его эффективным. И город только выиграл от этого! Посмотри, как преобразился Южноморск в последние годы, сколько всего создано: жилье, развлекательные центры, аэропорт, благоустроены парки и скверы. Люди стали счастливее, а их жизнь безопаснее. Кто из них боится сейчас выйти на улицу?.. А лет десять назад?.. Так что не я один пользуюсь результатами своей деятельности. Да меня горожане на руках носить готовы…

– Если бы они знали, что ты на самом деле сделал, каков ты в действительности… – не выдержала Соболева, но Штурмина замечание не остановило.

– Я систематизировал то, что было до меня разрозненно. Включил в систему тех, кто готов был работать. И сегодня Южноморск – один из крупнейших городов юга России. И это благодаря тому, что мы ввели понятные условия работы в крае. Раньше за любой подряд чиновник требовал до пятидесяти процентов отката, некоторые даже семьдесят хотели. Конечно, при такой жадности власти нечего и говорить было о привлечении инвестиций. А сейчас бизнес в очереди стоит, чтобы деньги вложить в край. А ты говоришь…

Советник тяжело вздохнул, не встречая понимания.

– Но какой ценой… – Алена чувствовала горечь от всего, что случилось.

– Ценой?! – Штурмин взметнул брови вверх, – о какой цене ты говоришь, Алена? Я не мыслю категориями обывателей. Я должен смотреть глобально. Запомни: в делах государственных цель почти всегда оправдывает средства. Интересы государства редко совпадают с интересами отдельных представителей народа.

Глядя глаза-в-глаза, они не понимали друг друга. Да и хотел ли кто-то из них понять?

Штурмин находился под впечатлением от собственного величия, Соболева же фактически была раздавлена последними открытиями.

– И я тоже всего лишь винтик в твоей машине? – осознавать собственную никчемность в глазах любимого мужчины больно, очень больно понимать, что тебя использовали, а затем просто выкинут, как старую куклу.

Не сводя взора с направленного на него пистолета, советник не торопился с ответом.

– Опусти ствол, – сухо произнес он.

Как бы ей хотелось, отбросив оружие в сторону, заключить Бориса в объятия, прижав его голову к своей груди объяснить, как бестолковому мальчишке, что он не прав, что заблуждается в суждениях и обижает ее своими поступками. Но гнев, засевший глубоко внутри, не позволял сделать шаг навстречу, нервно пульсировал в мозгу, контролируя любое слово или жест. Тело, словно робот, безропотно подчинялось гневным импульсам, а не зову сердца или разуму.

Борис так и не смог объяснить, как посмел допустить надругательства над чувствами, как мог безнравственно наблюдать со стороны, когда Алена места себе не находила после кражи и извращений, случившихся квартире. А все, на что он оказался способен, так это развести руками:

– Ребята переборщили. Им надо было тебя припугнуть немного, чтобы ты пыл поубавила…

Хорошо, что не избили и не изнасиловали. Спасибо!

Как Штурмин не старался, не изворачивался, а избежать скользкой и неприятной темы – тесного общения с женским полом – не смог при всем желании. Глядя в жерло пистолетного ствола, очень тяжело лгать. Даже если позади боевое прошлое. Можно стоять до конца, когда за тобой дело правое, а если похоть и бесстыдство…

– Женщины всегда стелились передо мной… – в его словах не было хвастовства, но не слышалось и толики уважения к женскому полу. Скупая констатация факта. – Я всегда мог выбирать и брал только лучших…

Чем дольше советник говорил, тем хуже Алене становилась. Она физически ощутила всю тяжесть его откровений, с каждой фразой точно кирпич к кирпичику добавлялся на хрупкие плечи, и тело начинало дрожать от напряжения. Чем больше было сказано, тем больше мерзости выливалось ей в душу, тем труднее становилось дышать, тем сложнее было держать его на мушке и смотреть в некогда любимые глаза.

Воистину, от любви до ненависти – один шаг!

Войдя совсем недавно в кабинет, она еще любила Бориса до беспамятства, несмотря на все вершимые под его началом преступления. Теперь же Алена его ненавидела. Всем своим естеством ненавидела за то, что стала игрушкой в его руках, за то, что растоптал мечту. Поверив в настоящее светлое чувство, она поддалась искушению: отдалась сама, не дожидаясь взаимности, хотела быть с ним и жить только ради него. Каждая девочка желает рано или поздно встретить своего принца. Как же она заблуждалась…

А Борис продолжал. Каждый новый эпизод его сексуальных похождений плетью бил по израненному женскому сердцу. И похождениям, казалось, не счесть числа. Люда/ Таня/

Света/ Катя. Женя/ Ира и Наташа. Их было несметное множество. Секретари свои и чужие, PR – менеджеры, журналистки и теледивы, бухгалтеры и модели – ни одной юбки с длинными ногами советник не пропустил мимо. Все молодые и амбициозные.

Отношения на одну ночь или неделю. Ни с кем из них не было романа столь длительного и затратного с материальной точки зрения, как с Аленой.

Должно ли было упоминание о затраченных деньгах польстить ей? Подарки от лучших ювелирных домов, одежда от кутюр, квартира в элитном жилом комплексе в центре Южноморска и прочая, прочая, прочая – все это, несомненно, стоило недешево. И Алена почувствовала себя даже не любовницей, а элитной проституткой, секс с которой стоит очень дорого. Безумно дорого. И Штурмин за него расплачивался с лихвой.

Но она не такая и никогда такой не была. Нет! Даря себя безвозмездно, искренне любила, не задумываясь о последствиях. А он – про деньги?!

Алене было плохо…

Понимая, что каждым словом причиняет нестерпимую боль, советник шел на осознанный риск. Смотрел, минуя руку с пистолетом, в глаза и рассказывал, как все было на самом деле. Дожимал, ждал, когда Соболева дрогнет, впадет в истерику, опустит оружие, сдастся. Красочно описывал, с кем и при каких обстоятельствах познакомился, как проводил время. Череда скоротечно сменяющихся кадров заполнила разум. Алена видела сплетенные тела, сотрясающий их оргазм, блаженные улыбки и ухмылки лиц, бесстыдно смеющихся над ней.

Боль. Боль от осознания измены пронзила ее тело. Точно раскаленную докрасна иглу воткнули в мозг, нанизали на нее пульсирующее сердце. Она вдруг отчетливо поняла, что Борис не чувствовал за собой никакой вины. Все позывы к его совести оказались абсолютно бесполезны. В его голове царило иное восприятие жизни, ставящее во главу угла собственную избранность. Другое, извращенное и глумливое. Общественная мораль – ничто. Моралисты – неудачники и слабаки. В жизни, как в джунглях, побеждает сильнейший. И этот сильнейший – Борис Андреевич Штурмин.

В последний момент Алена поняла, что больше не способна контролировать себя: нервно вытянутое струной тело, наполненную обидой душу. Она продолжала видеть события со стороны: советника с могучей фигурой в расстегнутой у ворота сорочке, обнажившей мощную шею, и хрупкую молодую женщину в ситцевом голубом платье напротив, зажавшую в руке пистолет. Давид и голиаф. Он – строг и сосредоточен, она – на грани нервного срыва.

«Как же я тебя ненавижу!!!»

Приняв решение, Штурмин поднялся из-за стола. Он хотел примирения:

– Я никогда ничего не обещал и всегда был с тобой предельно честен… Здесь не было никакого кидалова…

Указательный палец правой руки дернулся в непроизвольном импульсе.

Алена видела дрогнувший пистолет, отскочивший назад затвор, желтую дымящуюся гильзу, выплюнутую в сторону. Видела изумленные глаза Бориса, враз побелевшее лицо, видела, как только что сильное тело, потеряв опору, мешком с костями рухнуло вниз. Она увидела смерть! Не придуманный литераторами образ старухи с косой, а смерть настоящую, жестокую и безжалостную, безликую и бесплотную, но от того не менее страшную.

Она увидела… нет, скорее ощутила у себя в мозгу ее леденящий кровь взгляд.

Холодный и прямой, острый, точно длинные вязальные спицы. И в этот миг жизнь для нее закончилась. Голова очистилась от мыслей, в душе образовалась бескрайняя пустота, тело обрело небывалую легкость, а будущее превратилось в белый лист. Заснеженная степь до горизонта, сливающаяся с небом. Будущего нет!

Пребывая в шоковом состоянии, Алена Соболева вышла в коридор, не оглядываясь на бездыханное тело любимого мужчины. Тем же обходным путем вернулась в редакцию и, привычно усевшись на рабочее место, включила компьютер. Хладнокровно отстучала по клавишам свое последнее «прости» – дембельский аккорд, давно обещанную Андрею Владиленовичу статью о запредельной коррупции в Южноморске. Теперь, когда все стало очевидным, и все фигуранты выявлены, она могла с чистой совестью отчитаться в проделанной работе, назвать всех поименно, указать цифры и факты. И это, несомненно, был венец ее журналистской карьеры. Самый сильный и правдивый репортаж.

Из дневника Алены Соболевой:

«Вот и все… Все закончилось… Закончилось для него, закончилось для меня. Я совершила страшный поступок, которому нет оправдания, и теперь уже ничего нельзя повернуть вспять. Время течет только в одном направлении.

Странно, как все легко и просто. Странно, что вот так можно взять и перечеркнуть все, что было и все, чего уже никогда не будет. Словно нажав на клавишу выключателя и погасив свет.

Странно, но я абсолютно спокойна. Меня не трясет и не бросает в холодный пот.

Теперь все уже позади, и ты не достанешься никому.

Может, мое спокойствие – это шок? Шок от случившегося?

«Никому» – какое страшное и холодное слово. Синоним «вечности»…

Прости…

Мне незачем больше жить. И некуда больше идти.

Все закончилось.

В моей смерти прошу никого не винить…»

Не задумываясь, Алена Соболева шагнула в распахнутое настежь окно…

Часть третья В поисках кукловода

1

Солнце яростно жгло с самого утра, и сейчас, ближе к полудню, температура воздуха в тени перевалила далеко за сорок по Цельсию. Укрыться от июньского зноя было решительно негде, и он с завистью взирал на шумящие на склоне над ними кипарисы и на очаровывающую прохладу черноморских вод, разлившихся далеко внизу. Ветер горячим дыханием одурманивал, иссушал губы, торопил покинуть поросшую редким кустарником открытую площадку, из которой старыми кривыми зубами вырастали гранитные памятники, венчавшие конец человеческой жизни.

Городское кладбище раскинулось в трехстах метрах над уровнем моря, на пологом южном склоне горы Средний Ахон. Отсюда открывались живописные виды на Южноморск и окрестности, на гордый и неприступный Кавказский хребет, одетый снежными шапками, и на величественное Черное море, бриллиантовой гранью переливающееся в солнечных лучах. Но сейчас его не интересовали пейзажи: здесь, на границе мира сущего и царства Аида собрались только самые близкие, скорбящие о безвременной утрате. Василий Петрович Леднев вглядывался в лица немногих присутствующих, стараясь определить степень участия каждого в недавних событиях, окончившихся трагедией. Пока идет следствие, старый опер не исключал, что кто-то из них приложил куда больше сил к развитию событий, чем виделось на первый взгляд.

Почтить память Алены Соболевой, вопреки ожиданиям, пришли единицы. Молодая, амбициозная журналистка заплатила слишком дорогую цену за то, чтобы открыть истину.

Истину, которую так никто и никогда не узнает. Истину, ставшую достоянием узкого круга избранных, и быстро потонувшую в этом самом кругу.

Шеф был непреклонен:

– Никакой утечки! С Андреем Владиленовичем я лично переговорил, он откажется от публикации… Мы не можем допустить, чтобы результаты расследования стали достоянием гласности. Хватит почем зря будоражить общественность. Информация подорвет устои власти не только в регионе, но и в стране! Ведь по беспределу в Южноморске народ станет судить о происходящем во всей России…

«И возможно, окажется прав,» – хотел было ответить Леднев, но сдержался. При том, что он давно уже вовлечен в политические игрища российских элит, ему до сих пор претило лгать и изворачиваться, говорить и не договаривать. Оставаясь при своей точке зрения, что люди имеют полное право на получение объективной информации, нисколько не сомневался, что дневник Алены Соболевой еще требует самой тщательной проверки, не являясь истиной в последней инстанции. Но каким бы ни был результат расследования, ее смерть будет напрасной, послужив не более чем козырем в размене карт власть имущих. И все останется по-прежнему.

Сухой треск одиночных выстрелов вернул его к действительности. Там, на главной аллее, среди могил выдающихся деятелей края, со всеми почестями, положенными офицеру и герою, хоронят Бориса Штурмина. Там – салют, ордена на атласной подушке и безутешная вдова, рыдающая над гробом. Там – трепетные речи и искренние признания, там – все сливки южноморского бомонда, телеграммы из федерального центра, пылкие соболезнования и лицемерная скорбь. А здесь – суровая реальность. История одного одиночества.

Ведь у последней черты их собралось всего четверо.

Главред «Губернского колокола» Ринат Салехов, застывший у края могилы и молча следивший за слаженными действиями похоронной бригады, взявший на себя организацию и финансирование похорон. Если отбросить случившийся секс на одну ночь, что между ними было? На сколько отношения складывались искренними и открытыми?

IT-шник и один из авторов «Колокола» Вадим Крюков, по утверждению Алены, единственный преданный друг, готовый ради нее и в огонь, и в воду. Остекленевший взгляд и позеленевшее лицо, не выражавшее эмоций. Первые комья земли упали не только на крышку гроба, но и на часть его открытой пока души.

Затейница и просто красивая женщина Света Малышева, когда-то увидевшая в Алене конкурентку на личном фронте, а затем ставшая не боевой подругой, но коллегой, с которой складывались ровные рабочие отношения. В ее руке как последний поклон зажаты две огненные гвоздики.

И он сам, Василий Петрович Леднев, явившийся на похороны больше по долгу службы, нежели по каким-то иным мотивам.

Вот и все. Ни близких, ни родных. Еще письмо из Питера, от того самого Андрея Владиленовича, призревшего долг журналиста и пошедшего на сделку с властью. Письмо, больше похожее на характеристику с места работы, нежели на соболезнование.

А ведь девочка могла бы жить…

Вчерашнее совещание в Следственном управлении Южноморского края оставило неприятный осадок. Как и предвидел Леднев, никто из участников не был заинтересован в объективном расследовании обстоятельств смерти советника губернатора и самоубийства журналистки газеты «Губернский колокол», и все свелось к формальным выступлениям докладчиков. Виталий Лосневский, по праву следователя, проводившего осмотр места происшествия, озвучил первоначальные выводы, полицейские оперативники вкратце доложили о беседах с коллегами погибших. Факты и данные судмедэксперта подтвердили версию самоубийства, но оставались еще вопросы, без ответов на которые Леднев не был готов поставить в деле жирную точку. Его прожженная в боях с человеческими пороками интуиция не позволяла остановиться на достигнутом, и в казавшемся таким очевидным деле он искал подводные камни, но не находил. Как не находил и поддержки у представителей местной власти.

Никто не оспаривал право Василия Петровича возглавить следствие, но амбиции, а скорее даже страх показать всему миру исподнее власть предержащих едва не свели конструктивное обсуждение к банальному базару.

– Что здесь рассусоливать?! – Илья Ильич Панов оттолкнул лежавшую перед ним на столе распечатку дневника Алены Соболевой. – Что это, скажите мне, если не явка с повинной?! Приревновала своего… хм… хахаля, за то, что трахнул проститутку… да не одну даже, и в сердцах вальнула его. Чтоб, значит, не совал свой…хм… куда не попадя.

Бытовуха чистой воды. Ну да, на беду оказался ее любовник персоной краевого масштаба, так что ж, не люди что ли? Кто из нас девок за причинные места не щупал?

Признаваться, что да, щупал, никто не спешил. А Панов продолжал:

– Мужика завалила, а как увидела, как осознала, что натворила, так испугалась и в окошко-то и вышла. Были б в деле рядовые граждане, так сразу бы и закрыли в связи со смертью фигуранта. К чему сотрудников от работы отрывать, если и без того приговор очевиден? Здесь же аффект чистой воды!

– Предумышленное убийство, – непроизвольно поправил шефа следователь

Лосневский, пребывавший в раздумье, за что тут же был одарен испепеляющим взглядом.

Леднев кивнул, соглашаясь с квалификацией Виталия.

– Если верить дневнику, то пистолет она приобрела у неустановленного лица задолго до убийства…

– Так для самообороны ведь! – возразил Панов, играя желваками.

– Может да, а может, и нет. Это точно знает только один человек, но, боюсь, что нам она уже ничего не скажет. Если дневник вообще принадлежит Соболевой, а не подброшен нам специально в качестве оправдания убийства Штурмина.

– Нууу, – протянул Панов, сложив пухлые губы трубочкой, – ты загнул, Петрович.

Таким макаром преступление на бытовой почве в государственный заговор превратится.

Хватит искать черную кошку в темной комнате, и без того работы – вал. Ты знаешь, сколько дел у одного Виталия в производстве находится? А у всего Следственного управления? При твоих запросах, где я тебе людей найду?.. Нет, Виталий, скажи, сколько?

– Много, Илья Ильич, – глухо ответил Лосневский, не отрывая глаз от закрытой папки с документами, но в голосе его не было непреклонной уверенности, не прозвучало желание отстаивать точку зрения своего руководителя.

– То-то и оно, что много. – Панов нуждался в поддержке и настойчиво искал ее в своем лучшем следователе. С убийством советника губернатора он остался один на один: глава СУ по Южноморскому краю, вернувшись из Москвы, слег в госпиталь с сердечным приступом, оставив своего зама за старшего. И Илья Ильич небезосновательно подозревал, что болезнь того – чистой воды симуляция, попытка отсидеться, вернее, отлежаться, пока ситуация не разрешится в ту или иную сторону. Потому и он, полковник юстиции Панов, хотел быстрее отделаться от столь неприятного дела, понимая, что если облажается, то головы ему не сносить.

Понимали это и все остальные, но у каждого был свой интерес.

Чем дальше, тем больше срывался Панов, не внимая никаким доводам со стороны, упирая на то, что не стоит усложнять дело.

– Труп – есть. Признание – вот оно, – он хлопнул ладонью по распечатке дневника. –

Убийца совершил суицид. Сейчас отрапортуем наверх, успокоим высшие умы. Нам потом воздастся.

Леднев спорить не собирался. Его не столько интересовала личность человека нажавшего на курок – криминалисты однозначно заявили, что «пальцы» на орудии убийства принадлежат Алене Соболевой – сколько подноготная преступления.

– Отрапортуем, когда время придет. Пока не будет заключения автороведческой экспертизы, я не считаю автором дневника Алену Соболеву. И вам не советую.

Направлений движения – уйма, вот ими и будем заниматься. Основной вопрос на сегодня: откуда взялся злосчастный пистолет? Знаю, что Заур Имранович уже занимается этим вопросом.

Молчаливо сидевший до сих пор в тени Заур Хаджиев только развел руками:

– Работаем. Но по всему, ствол чистый. Не был, не участвовал, не отмечался…

Выдержав паузу, Леднев обвел всех присутствующих взглядом:

– Кстати, если кто еще не в курсе, оперативное сопровождение дела обеспечивает господин Хаджиев.

В ответ полицейское начальство облегченно выдохнуло, свалив с себя груз ответственности, а Панов только всплеснул руками:

– Еще бы ФСО и Службу безопасности Президента привлекли… – и, увидев выражение лица негласного руководителя следственной бригады, замолчал, втянув голову в плечи.

Белых пятен на карте следствия оставалось множество, и все их стоило проявить в ближайшие дни. Леднев решил, что называется «плясать от печки», и взял за отправную точку именно дневник.

– Пресловутого архива адвоката Бродника у нас нет. Доказательств преступной деятельности Штурмина – тоже. Есть только записи Алены, которые в большей степени могут оказаться вымыслом, основанным на ошибочных выводах. Нельзя исключать, что некоторые факты могли быть искажены или умышленно незамечены в угоду конечной версии. Мне потребуется профессиональное заключение по всем разоблачительным материалам Соболевой, касаемых генерала Бирюка, Давлатяна и прочих. Отдельно – по фактам в статье неизвестного нам Андрея Смелова, с которой все началось. – Он вперил взгляд в Хаджиева, к которому начал даже испытывать некоторую симпатию как к профессионалу. – Ни за что не поверю, что у вас нет своих разработок.

Заур Имранович глаз не отвел, только скупо ответил:

– Кое-что есть. На остальное нужна неделя.

– Три дня! – отрезал Леднев.

Препираться Заур не стал.

…У нее впереди было будущее, но, шагнув с подоконника пятого этажа, Алена Соболева оставила за собой только прошлое. Теперь лишь холм на могиле, траурный венок «от коллег и друзей» да четное количество гвоздик служили венцом плодотворного в профессиональном плане, но короткого жизненного пути.

Все уже разошлись, оставив его наедине с черно-белым фотопортретом, с которого на мир смотрела улыбающаяся Алена.

А девочка могла бы жить…

Несмотря на раскаленный воздух, Василия Петровича пробил озноб. Сколько он видел поломанных судеб, сколько боли и страдания прочувствовал, пока служил в органах.

Когда мог, прятался за неприступной стеной профессионального цинизма, но иногда нервы сдавали. Боже, если ты есть, зачем все это?..

– Ты, правда, хочешь дойти до конца?

Начальник краевого УФСБ подошел тихо и незаметно и, несмотря на зной, был облачен в темный траурный костюм и черную футболку. Мысы его безупречно начищенных туфель ярко сверкали на солнце.

Леднев пожевал не прикуренную сигарету, не торопясь с ответом, но видя, что Хаджиев настроен без всякой агрессии, сказал:

– Не просто хочу… дойду… хотя бы ради нее…

Заур встал рядом, и Ледневу стало немного легче: теперь перед бескорыстным и открытым взглядом пары глаз их было двое, старые матерые волки, унюхавшие едва уловимый запах добычи.

– Ты знаешь, а мне она никогда не нравилась. Чужая. – Заур смотрел прямо на фото. –

Нельзя гостю с северным норовом беспринципно соваться в наш огород. Здесь – юг. Свои законы, другие правила, иные отношения. А Соболева… прямая очень. Не скажу, что честная – не пасли специально, но прямая – точно. У нас так не принято, сам знаешь.

– Угроза?! – насторожился Леднев, приняв последние слова в свой адрес.

– Нет, – Хаджиев продолжал, и голос его оставался беспристрастным. – Ты в Южноморске двадцать лет оттрубил, не мне тебя стращать. Просто рассказываю… я думал, она раньше шею себе сломает или ляжет под кого-нибудь. Такие прямые долго не живут. Если крыши нет. Для нее ж вообще авторитетов не существовало, не было мнения, к которому бы прислушивалась. Но такой прыти никто не ожидал: как по Бирюку вдарила!

Только что слону дробина? Ну, сняли. Мы ж с тобой понимаем, никогда генерала на съедение не отдадут. Ни генерала, ни кого другого. Есть определенный должностной уровень, который определяет «посадки», если взять выше, то система окажется дезорганизована. Вот Давлатяна, того бы дали сожрать без оглядки…

– Его и сожрали. Точнее, слили. – Леднев подумал секунду. – Так все, о чем писала Соболева в «Губернском колоколе» – правда?

– В большей степени, – согласился Заур Имранович. – В деталях пока не уверен – проверяем, но картина нарисована вполне реалистичная. Причем то, что изложено в дневнике – тоже. Не скажу про шуры-муры, кто с кем спал – это скоро выясним – а участие в бизнесе, взятки и откаты – есть такое.

– Так почему же вы покрываете их? – изумился Леднев открытости Хаджиева.

– По той же причине, что и вы! – отрезал Заур. – Если здесь внизу потянуть ниточку, как бы клубок в Москве не отыскался… Не объяснять же мне тебе основы оперативной работы.

Объяснения Василию Петровичу не требовались: прекрасно понимал, что, имея компромат на каждого чиновника, ФСБ любого в крае может взять на крючок. Вот только в государственных ли целях или ради разрешения собственных бизнес-конфликтов?

– Только мы покрываем здесь, а вы, – Хаджиев указал куда-то вверх, – там. Но играем– то по одним правилам.

Леднев, наконец, нашел в кармане зажигалку и прикурил.

– Так ты со мной?

Заур молча шагнул вперед к могиле, присев на корточки, задумчиво взял в руку ком сухой земли, в пыль раскрошил его сильными пальцами, затем провел ладонью по фотографии, будто утирая Алене слезу.

– Красивая…

Он вдруг резко поднялся и подошел к Ледневу вплотную.

– С тобой! Одному мне по рукам дадут, а вместе, может, чего и добьемся. Пора призвать шайтанов к ответу…

2

Прошедшие пять дней после похорон не внесли ясности. Отследить орудие убийства не удалось, криминальный умысел в действиях советника губернатора не усматривался, а эксперты по ряду характерных признаков однозначно подтвердили авторство дневника за Аленой Соболевой.

Илья Ильич Панов рвал и метал, требуя освободить сотрудников Следственного управления от бессмысленной работы:

– Здесь все очевидно! Дело надо закрывать.

С выводами Василий Петрович по-прежнему не спешил.

Распределив обязанности и направление деятельности членов следственной группы, часть вопросов он предпочел оставить за собой. Его связи в верхах и неофициальный статус давали неоценимые преимущества: мало кто мог отказать в беседе помощнику уважаемого в стране депутата, а с человеком, не состоящим на службе в органах, люди шли на контакт проще, делились информацией охотней, с большим желанием погружались в глубины собственной памяти.

Первым звоночком, что стоит на правильном пути, стала беседа со старым другом, ныне заядлым дачником, а когда-то непримиримым борцом с оргпреступностью в Южноморске. Отставной майор со времени их последней встречи добрал килограммов пятнадцать солидности, был грузен и неспешен.

– Одна фамилия, пожалуй, мне известна…

Они сидели на террасе добротного кирпичного дома в тени садовых деревьев, а на столе аппетитно таял слезой графинчик с холодной водкой, подкрепленной нехитрой снедью: отварная картошка, зеленый лук, хрустящие огурчики с грядки, порезанное ломтями сало и черный ржаной хлеб.

– Он несколько раз у нас отсвечивал по разным эпизодам, но все оперативной информацией и ограничилось. А ювелир знатный, руки золотые. И барыга хоть куда!

Через него золото и камни сливали. Он рыжье переплавит, форму придаст, брюликами инкрустирует и продает. Не подкопаешься. Говорят еще, под антиквариат мастырил изделия, все чин по чину: с клеймами и гравировкой именитых мастеров. Не каждый профессионал отличит. Гольденблат его фамилия, точно. Михаил Яковлевич. Кстати, еще евойный папашка в шестидесятые по линии БХСС по антикварным делам проходил. Так что здесь наследственность четкая прослеживается.

– А что он вдруг на заре нулевых вдруг в строительный бизнес подался?

Майор только недоуменно развел здоровенными ручищами.

– Да херь какая-то. Мож в маразм впал на старости, а может, попросил кто. По моему– то ведомству он в связке с Гешей Сочинским проходил. Помнишь такого?

Как не помнить? В девяностые Геша (Геннадий Алферов) бомбил квартиры, только шум стоял. Брал исключительно деньги и драгоценности, никакой тяжелой поклажи – и лишь то, что мог быстро сбыть.

– Там группа была, – уточнил Леднев.

– Точно. Потому мы и разрабатывали. Двое подельников еще. Но верховодил всем Геша. Их взяли в 2003, отправили на зону, а там… деталей не знаю – после моей отставки уже, но его на перо поставили. А пахал Геша когда-то на Кондрат Степаныча… Его-то не можешь не знать.

Знал Леднев и Кондрат Степаныча, бойкого старика, обладавшего недюжинной силой и авторитетом. Большую часть жизни протоптал Степаныч по зонам: там воспитался, там и был коронован. Вор старой закалки, но прогрессивный, с несгибаемой волей и прозорливым взглядом, в кулаке державший молодую поросль.

– Так вот, ОПГ «Судостроитель» под его контролем начинала, а потом, когда Степаныча возле вокзала расстреляли, слухи ходили, будто это Молот его подвинул, чтобы из-под опеки выйти. У них терки нешуточные были. Но обставил все так, точно вора кавказцы заказали. Тогда чудом войны избежать удалось.

– А в девяносто восьмом Молота та же участь постигла, – добавил Леднев, – когда его Налим подсидел.

Майор кивнул, соглашаясь.

– Налим в «Судостроителе» всегда на ведущих ролях состоял, оттуда ниточка может к Гольденблату и тянется, – он поднял в руке рюмку. – Ну, будем…

Вторым подтверждением, что движется в правильном направлении, стал скоротечный визит в столицу ради единственной, но крайне важной беседы. Встретились в одном из кабинетов ФСО на Смоленке. Собеседник, сухо представившийся Федор Егорычем, был облачен в серый цивильный костюм, оказался на удивление словоохотлив и щедр в оценках:

– Знавал я такого в девяностые. Фильдеперсовый персонаж. Любитель пыль в глаза пускать: там у него связи, здесь знакомства, покровительство на самом верху, чуть ли не в спальню к Президенту вхож. Туфта все! Чтобы зарываться перестал, вынуждены были на место под солнцем указать. Жестко. Приняли силами спецназа, мордой в снег уложили, особо буйных из охраны попинали немного. Быстро понял. Пошумел, но дальше возмущений дело не пошло… Они ж все во власть тогда рвались, а таких к руководству страной допускать нельзя ни в коем случае. Камня на камне не оставят!

– Точно он?

– Точно! – Федор Егорович вновь бросил беглый взгляд на фотографию на столе. –

Семенов Виктор Александрович, в ту пору – глава «Московского финансового траста», одного из крупнейших банков России. В кругах семибанкирщины вращался. А когда в девяносто восьмом все рухнуло, в «МФТ» много денег утонуло. И бюджетных, и вкладчиков… Хотя не все так однозначно: он же из страны никуда не делся, а живехонек остался. Значит, с уважаемыми кредиторами расплатился. – Выдвинув ящик массивного дубового стола, Федор Егорович положил на зеленое сукно папку. – Я подготовился к вашему визиту, Василий Петрович, запросил из архива соответствующие документы. У нас на всех, кто потенциально угрозу для страны представлять мог, такая подшивочка имелась. Можете ознакомиться…

Зная, что вынести документы из кабинета не позволят – официально спецслужбы никогда не признают, что осуществляли контроль над крупным российским бизнесом –

Леднев углубился в чтение. Оперативные донесения, раппорты наружки, копии и оригиналы транзакций, стенограммы телефонных переговоров, справки по фигурантам, фотографии – вся жизнь, как на ладони.

– Сказать, что в «МФТ» много денег крутилось – все равно, что ничего не сказать, – продолжал Федор Егорович. – Там астрономические суммы ходили. И не государственные, все больше – деньги мафии. Семенову удалось хорошую крышу создать, привлекая вклады частных лиц, так что в определенный момент оказалось, что прихлопнуть банк – значит, ударить по народу. Вот за счет народа он в кризис с бандитами и рассчитался.

– То есть связями в криминальном мире обладал обширными? – уточнил Леднев.

– Еще как! За руку со многими авторитетами и ворами федерального масштаба здоровался. На некоторых мероприятиях по правую руку от них сидел… Но неофициально все. Публично-то: ум, честь и совесть российского предпринимательства. Репутацией своей дорожил очень.

– А после банкротства банка?

Собеседник иронично улыбнулся в ответ.

– После банкротства предусмотрительно залег на дно. Стал тише воды, ниже травы.

Как водится, поначалу обещал со вкладчиками расплатится, потом, когда выяснилось, что денег не будет, дело в суд пошло. Но там и осталось. Высокие покровители отмазали за молчание: перед ними-то обязательства выполнил. И все, больше и не участвовал ни в каких громких проектах. Так, мелким бизнесом промышлял. Жил на даче в Жуковке. Мы с него со временем и надзор сняли, для нас больше никакого интереса не представлял.

Захлопнув папку, Леднев задумчиво потер подбородок. Если все так, то последние годы жизни бывшего олигарха останутся для него уравнением со многими неизвестными, и связать Семенова с недавними событиями в Южноморском крае будет нелегко.

– То есть, никакой актуальной информации по банкиру у вас нет?

– От чего ж? – Федор Егорович откинулся в кресле, демонстрируя собственное превосходство, и глаза его задорно блеснули. – Вы недооцениваете возможности спецслужб, Василий Петрович… Тут вот какая закавыка приключилась: лет десять о нем ничего слышно не было, а год назад события посыпались как из рога изобилия. В апреле в Успенском переулке, в трех шагах от Петровки, 38 среди бела дня неизвестные расстреляли Мерседес, принадлежащий Виктору Семенову. Погибли личный помощник, водитель и охранник. А спустя пару недель, уже в мае, неустановленные лица прикрепили под днище его джипа взрывчатку. От машины только колеса остались, но банкира в ней чудом не оказалось. Судьбу он испытывать не стал и в тот же день через ближнее зарубежье убыл в США. Его даже допросить не успели…

– Сбежал?

– Думаю, да. У него в России бизнес остался, недвижимость. Никому указаний никаких не дал – так торопился покинуть просторы родины.

Интересно получается, Леднев выстукивал пальцами барабанную дробь по подлокотнику кресла.

– А причины?

Федор Егорович пожал плечами.

– Как знать… В последнее время информация доходила, что Семенов активизировался вроде, в Бюджетном комитете мелькать стал, но подтвердить не могу. В высшие круги ему путь заказан – прежняя элита не в фаворе ныне. А по двум покушениям – «глухарь».

– И никаких рабочих версий?

– Ментовская это епархия, не наша. Дело под личным контролем начальника главка было. Сам понимаешь, прямо у них под носом покрошили людей в мелкий винегрет – пощечина, которую не прощают. Но…

Подавшись вперед, Василий Петрович внимательно слушал, отложив досье в сторону. Нападение на Виктора Семенова удивительным образом совпадало с периодом расцвета «ПрогрессСтроя» на Южноморской земле. Факты еще надо проверить, но едва зародившаяся глубоко в мозгу мысль уже поглотила его с головой.

– А могли его по старым долгам пожелать в расход пустить?

– Едва ли, если б грохнуть хотели, так еще тогда, в кризис. А сейчас и некому уже: времена изменились, многие из авторитетных кредиторов на кладбище отъехали, другие в мягких креслах сидят и руки марать не станут… Нет, здесь след к делам сегодняшним тянется. Либо дорогу кому неосторожно перешел, либо на чужой каравай позарился.

Идею про каравай Леднев разделял целиком и полностью и даже догадывался, как каравай называется. Если банкир Семенов действительно засветился во властных кабинетах, то выяснить это будет не так уж сложно.

3

Старший следователь Следственного управления по Южноморскому краю майор юстиции Виталий Лосневский спускался по улице Симановского к Приморскому бульвару, умело лавируя в толпе прохожих.

Доклад в кабинете замначальника управления не занял много времени, и напоследок Панов его по-отечески попросил:

– Виталя, не подведи…

Карьера шефа была поставлена на карту, и здесь было над чем задуматься. Илья Ильич снял с него все дела, приказав заниматься исключительно смертью советника губернатора, всем своим видом показывая, что не ждет никаких неожиданностей, а лишь потакает чудачествам прибывшего из Москвы Василия Леднева. Сложившаяся ситуация Виталию не нравилась. Он сразу, еще на осмотре места преступления понял, что дело слишком дурно пахнет, что расследование может завернуть в непролазные дебри, выбраться из которых без последствий получится далеко не у всех. Именно об этом на Руси и говорят: либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

Слабо доверяя оперативникам ФСБ, предпочел провести опрос ключевых свидетелей самостоятельно. Очередной разговор со вдовой Бориса Штурмина не дал положительных результатов: казалось, убитая горем женщина оставалась не в курсе дел своего мужа:

– Он многого не рассказывал, еще с войны привычка сохранилась. А я не спрашивала… Последнее время взвинчен был до предела, дома совсем не появлялся – работа… Одеваться всегда хорошо любил, был у него пунктик такой, но показной роскоши не жаловал. Да и не на что особо раскошествовать…

Квартира в бывшей номенклатурной многоэтажке на углу Симановского и Проспекта Героев не поражала воображение: добротная, но без излишеств, с обычной мебелью и стандартным набором бытовой техники.

Елена Николаевна любезно предложила чаю.

– Скажите, – к вопросу о благосостоянии Виталий зашел издалека, – денежное довольствие Штурмина в администрации края стало выше, по сравнению с прошлой работой?

– Какое там! – вдова только отмахнулась. – Мы-то думали, что вот переедем в Южноморск, тогда-то и заживем. А вышло… сами видите, – она указала на стены. – Как раньше, так и сейчас мыкаемся по служебным квартирам. Здесь только работы Боре добавилось, а деньги другие люди получали. Сколько раз говорила: сходи к Юрию Алексеевичу, попроси премию. Другим вон субсидии выделяют, жильем как-то обзаводятся… А он мне: стыдно! Никогда за себя не просил и просить не буду!.. Нет, конечно, не бедствовали, не голодали. Борис семью неплохо обеспечивал, и я ему за это благодарна.

За чаем еще долго беседовали, но конструктивной информации в диалоге почерпнуть не удалось. Елена Николаевна Штурмина существовала в собственном мире, имеющим мало общего с реальной жизнью советника губернатора. Можно ли было ее за это винить?

Не дойдя двух кварталов до Приморского бульвара, Лосневский свернул на Пролетарскую, плотно заставленную припаркованными автомобилями. Здесь, в трех шагах от набережной, в старой части города, беспорядочно утыканной малоэтажными домами первой половины прошлого века, располагалось множество магазинчиков и кафе, с распростертыми объятиями встречающих посетителей. Пройдя под вывеской «Кафе-бар «Альбатрос», он вошел в полумрак излюбленного еще с советских времен места отдыха сотрудников правоохранительных органов – недалеко располагалось здание краевого ГУ МВД – и легко взбежал по скрипучей деревянной лестнице на укрытую плотным тентом веранду второго этажа. Своего визави узнал сразу: брюнет с аккуратным пробором, правильными чертами лица и цепким профессиональным взглядом глубоко посаженных глаз сидел за столиком, привычно следя за окружающими.

– Леонид Львович? – Виталий протянул руку для знакомства и представился. – Майор Лосневский, Следственное управление.

Ответив крепким рукопожатием, Леонид Тихомиров, заместитель начальника убойного отдела ГУ МВД по Южноморскому краю, воззрился на Лосневского.

– Чем обязан?

Виталий умышленно назначил встречу на нейтральной территории, дабы не ставить полицейского в неловкое положение излишним вниманием Следственного комитета.

– В моем производстве находится дело об убийстве Бориса Андреевича Штурмина…

Официально следствие не связывало между собой гибель советника губернатора и смерть Алены Соболевой, демонстративно разделяя два уголовных дела.

– А… понятно… – протянул Тихомиров, изогнув тонкие губы в подобие ироничной улыбки. – И теперь вы хотите знать о наших взаимоотношениях. Что ж, спрашивайте.

Скрывать ему, похоже, было нечего.

– Как давно вы знакомы?

– Давно… Впервые встретились в Комсомольском, где блокировали банду Гелаева. Я еще желторотым лейтенантом был, а Штурмин – матерым воякой, непререкаемым авторитетом. Война – она, знаете ли, сближает… А потом, когда Бориса Андреевича уже в Южноморск перевели, он меня на совещании в главке приметил, сам подошел, в свою команду записал. С тех пор отношения и поддерживали.

Следующий вопрос возник сам собой.

– Валентин Дергач тоже в команду входил?

– Конечно. Валька же – личный водитель. Самый близкий соратник. Более посвященного в дела советника человека и не было.

– Дергача хорошо знаете?

– Как сказать… – Тихомиров замялся. – Так, шапочное знакомство. На уровне привет/пока. Валентин в девяносто шестом под началом Штурмина воевал. В Грозном контужен был. С ним познакомился, когда Борис уже в администрацию губернатора пришел.

– И что можете о нем сказать?

Оперативник внимательно посмотрел на следователя, стараясь уловить причину пристального интереса к персоне водителя, но ответил открыто, без утайки:

– Нормальный мужик. Со своими заморочками, сами понимаете – контузия. Но верный патрону по гроб жизни… Камня за пазухой не держит: что на сердце, то и на языке. Характер взрывной, конечно, обидчикам спуску не давал. Из-за этого советнику первое время часто приходилось проблемы улаживать. Валентин же резал правду-матку, не взирая на чины и регалии. Бывало даже губернаторских чиновников по известному адресу посылал. Но затем Штурмин его урезонил все же… Если думаете, что Дергач Бориса завалил, то прямо скажу – пустышку тянете. Не мог он!

– Так уж и не мог? – Лосневский ухватился за мысль, хотя Валентин Дергач даже не рассматривался следствием в качестве потенциального убийцы.

– Нет, физически, конечно, мог. – Леонид Тихомиров не сводил взгляда внимательных глаз со следователя. – Только причин у него для этого не было, и быть не могло. Валька же, как верный пес, – опер выдержал паузу, – в хорошем смысле этого слова. За Штурмина – и в огонь, и в воду. Да он любого на лоскуты порежет.

С галереи второго этажа сквозь неплотную жилую застройку проглядывало море, и дул освежающий бриз, а над разномастными крышами раскинулся свод лазурно-голубого неба. Здесь и сейчас совсем не думалось о смерти, хотелось жить и дышать полной грудью.

– Что ж, доверимся вашему профессиональному опыту и оставим гражданина Дергача в покое, – резюмировал Виталий. – У меня есть вопрос лично к вам: почему, когда обокрали апартаменты в «Империя-тауэр», Штурмин не просто вызвал полицию, а обратился в убойный отдел?

Ответил Тихомиров не сразу, сначала вперил глаза в собеседника, стараясь оценить, какой информацией обладает следствие.

– И это вы знаете… – в голосе не слышалось удивления. – Он позвонил не в убойный отдел, а мне лично. Своему сослуживцу, которому мог доверять. Коль вам известен данный эпизод, то понимаете, что дело щекотливое. Конфиденциальное. Утечка нанесла бы непоправимый урон репутации Бориса.

Виталий кивнул головой, соглашаясь.

– И часто советник обращался к вам с конфиденциальными поручениями?

– Нет. Это было в первый и последний раз, – утверждение, проверить которое практически невозможно.

– Вас не удивила просьба Штурмина?

– Нет. Раз он обратился ко мне, значит посчитал, что справлюсь. Да и в том, чтобы съездить и посмотреть на месте, что случилось, не было ничего предосудительного.

– Хорошо! – Лосневский решил оставить морально-этическую сторону дела за кадром. – Леонид Львович, ничего не показалось подозрительным?

Тихомиров пожал плечами.

– Обыкновенная квартирная кража. Дверь открыли, похоже, родным ключом.

Женщина находилась на грани истерики, – и он начал подробно рассказывать о проводимых мероприятиях: беседа с хозяйкой, фотофиксация, сбор улик.

Внимательно слушая, Виталий не перебивал, и только когда Тихомиров замолчал, спросил:

– То есть воры наследили прилично?

– Да. Пальцев не оставили – работали, судя по всему, в перчатках. Но материала для криминалистов хватало, в том числе и генетические пробы.

– И что показала экспертиза?

– Ничего!

Выгнувшиеся от удивления брови на лице Лосневского вызвали у опера улыбку.

– Как так?!

– Просто. Экспертизу никто не проводил, а если и проводил, то мне о результатах не известно. Все улики, как положено, я собрал в пакеты и вместе с фотографиями с места преступления передал Борису… Не спрашивайте, зачем. Таково было его распоряжение.

– Вас не удивило это решение?

– Нет! Я не привык совать нос в чужие дела без служебной надобности.

История выглядела вполне достоверной. Если кражу в доме, где жила Алена, действительно санкционировал Штурмин, то майору Тихомирову отводилась роль пешки, призванной успокоить страсти. Тогда оперативнику совсем не обязательно быть в курсе разворачивающегося действа. Значит, советнику губернатора было жизненно важно избавиться от архива Иосифа Бродника. Вопрос: чего он испугался, увидев документы?

К сожалению, Иосиф Соломонович Бродник уже ничего не скажет. Его труп недавно обнаружили в Эйлате израильские полицейские, о чем незамедлительно поставили в известность российский МИД.

На этом встречу можно было считать исчерпанной, а Виталию Лосневскому предстояло еще окунуться во внутрисемейные дрязги бывших высокопоставленных руководителей южноморского МВД. Времени в запасе оставалось уйма, и к месту очередного рандеву он предпочел прошествовать пешком, благо пешие прогулки по городу способствовали активной работе мысли.

4

Удивить морем людей, всю свою жизнь проживших на побережье, довольно-таки сложно. Потому, когда туристы в разгар сезона своей неорганизованной массой заполняли дикие и обустроенные городские пляжи, южноморцы с удовольствием проводили время в тенистом городском парке, старые аллеи которого куда лучше справлялись с палящими солнечными лучами, чем омываемый волнами раскаленный песок. Гостеприимные объятия субтропической зелени с удовольствием принимали вновь пришедших и не отпускали до глубокой ночи, предлагали насладиться путешествием по изящным мостикам, коих было в избытке, водили по дорожкам и тропинкам, радовали журчанием ручьев и пением птиц, окружали множеством вечнозеленых олеандров, магнолий, рододендронов и азалий.

В стороне от детских площадок, где не было слышно гомона ребятни, где тихо перешептывался листвой на ветру черешневый сад, собирались все больше старожилы, объединенные единственной страстью – шахматами. Вот уже на протяжении нескольких десятилетий истинные почитатели древнейшей индийской игры, за полторы тысячи лет покорившей весь мир, встречались для того, чтобы посоревноваться на доске в искусстве логического мышления, внимательности и прозорливости. И баталии, разворачивающиеся за столом, часто стоили внимания признанных гроссмейстеров.

Максим Юшкевич завидел его издалека, кивнул в знак приветствия, но с места не поднялся. Седеющий, лысеющий, потому обритый до трехдневной щетины, он сохранил былую выправку и сейчас следил за неумолимым продвижением своей пешки в стан врага под прикрытием ладьи и ферзя с флангов. Его соперник – крючковатый, кривоватый дед в старомодных роговых очках и берете на взъерошенной голове, сохранял полное спокойствие, плавными движениями переставляя фигуры.

Через пару минут ферзь пал под натиском наступления, ладья оказалась загнанной в угол, а тонкие губы старика растянулись в улыбке:

– Вам мат, батенька…

Всплеснув руками, Максим Харитонович признал поражение и неспешно откланялся.

– Сколько не бьюсь, никак не могу у него выиграть, – он крепко пожал руку Лосневскому, предложив отойти в сторону от чужих глаз, и продолжил, – Ефимыч острейшего ума человек, несмотря на то, что уже девяносто три. Иногда завидую ясности мышления и его желанию жить. Не каждый так может даже в молодости…

Они присели на свободную скамью, и Виталий продолжал разглядывать бывшего начальника южноморского УЭБиПК: сильный, мощный, пышащий энергией. Такой человек своего не упустит и биться будет до последнего вздоха.

– И часто вы состязаетесь?

– Как сказать? – Юшкевич пожал плечами. – По возможности. Но хотелось бы больше. Ничто так не тренирует мозг и не держит в тонусе, как партия с изощренным противником. В шахматах же, как в жизни: любой, даже самый невинный шаг имеет последствия. К тому же старики охотно делятся опытом, мудростью. Мне импонирует их общество: только им известен истинный вкус нашего бытия. Жаль, но настоящих ценителей становится все меньше: я и про шахматы, и про все остальное. Время, оно неумолимо. А у молодежи свои интересы, часто, на мой взгляд, абсолютно пустые и бесперспективные.

– Что делать, меняются поколения, – философски заметил Лосневский. – Думаю, родители не всегда разделяют взгляды детей.

Максим Харитонович ухмыльнулся. По возрасту, он как раз годился Виталию в отцы.

– Да, под час наладить контакт между поколениями крайне трудно. Иногда ловлю себя на мысли, что рад, что дети уже выросли. Не представляю, как бы сейчас искал управу на подростка.

– У вас ведь трое? Сколько им уже? – беспечно поинтересовался Виталий. Тема семьи родственника генерала Бирюка как раз вписывался в сферу его интересов.

Голос Юшкевича неожиданно лязгнул металлом, добродушный настрой моментально сменился бурей:

– Хочешь поговорить о моих близких? Чем обязан столь пристальному вниманию? – он требовал объяснений.

– Меня, признаться, больше интересует родственник вашей супруги. Точнее, муж сестры.

– Ааа, – протянул Юшкевич. – Сева. Уже в тираж списали, а все не унимаетесь.

Неужто решили, наконец, дерьмо в Управлении разгрести?

– Стараемся.

– Ну-ну, старайтесь, – интонации его потеплели. – Не со смертью ли Штурмина ваша активизация связана?.. Ладно, понимаю, давайте поговорим о Севе.

Оглядевшись – очень не хотелось, чтобы им кто-то помешал – следователь произнес:

– Вы же с Всеволодом Матвеевичем долго работали практически бок о бок, охарактеризуйте его как профессионала.

– Мент! – не задумываясь ответил Максим Харитонович. – Но такой мент, который не по закону службу несет, а по понятиям. Сам знаешь, в системе органов много тех, кто результат во главу угла ставит, не брезгуя никакими методами для достижения цели. Вот Сева самый яркий представитель из тех, кого знаю. Перед ним никогда не стоял вопрос, имел ли Жеглов право подбросить кошелек Кирпичу в карман… Но тесно мы никогда не работали, только в Главке пути-дорожки пересеклись. Он – начальник, я, соответственно, подчиненный.

– То есть Бирюк, по-вашему, профессионал высшей пробы? – уточнил Лосневский, ожидавший, что Юшкевич в разговоре будет изобличать бывшего начальника ГУ МВД Южноморска, но никак не хвалить.

Максим Харитонович долго думал, прежде чем ответить.

– Как сказать… – не деля мир четко на черное и белое, он старался подобрать нужные слова, чтобы донести мысль до собеседника. – Вообще, да. В иное время все могло бы сложиться иначе. Но на грех нам довелось служить в переломные для страны, для людей годы. Ты, Виталий, моложе, наблюдал историю со стороны еще детскими глазами, а нам довелось нести весь груз на своих плечах. Время было жестокое, человеческие судьбы перемалывались на раз… И сейчас, конечно, не легче. Но нынешнее поколение уже подсознательно готово к борьбе. А мы воспитывались на других принципах и идеалах, с верой в светлое будущее. И когда все рухнуло… Ладно, не важно. Суть в том, что мы оказались на распутье. Прежних ценностей нет, правоохранительная система практически развалена, зарплата – гроши, а дома – семеро по лавкам, все есть хотят. Думаю, это Севу и сломало, даже не сломало, а заставило перестроиться. Пересмотрел свои понятия – и все.

Главное, что цель оправдывает средства!

– И что же произошло?

– Деньги начал брать. Услуги оказывать. Контакты-то налажены были. Мы ж, опера, по земле ходим, со всеми на земле знакомы. Сначала понемногу, затем во вкус вошел.

– И все об этом знали?

– Все этим и занимались, – в тон Виталию ответил Юшкевич и иронично подмигнул.

– Да и с тех пор мало что изменилось, правда, майор?.. Вопрос в аппетитах и все в тех же понятиях. Кто-то по мелочи щипал, а кто-то устойчивую систему взаимоотношений выстраивал. Сева был из тех, кто аккуратно, по кирпичику строил свое будущее.

– И вы тоже не брезговали? – заданный в лоб вопрос был призван проверить искренность собеседника.

Ни один мускул не дрогнул на широком лице Юшкевича, только зрачки вдруг вспыхнули и тотчас погасли.

– Могу сослаться на статью пятьдесят первую Конституции и промолчать. Но не буду… Я-то как раз брезговал. То есть деньги, конечно, и до меня доходили, но здесь все дело в границах дозволенного, которые каждый определяет сам. Никогда преступникам не потакал и от ответственности их не освобождал. Вымогателем не был. Случалось, положение служебное использовал, конфликты разные улаживал, но в откровенном криминале не участвовал.

– Крышевали?

– Можно и так сказать. Я и сейчас помощь оказываю, если кто с проблемой приходит.

Но повторяю: все в рамках закона.

– А Бирюк?

– Здесь другое, – казалось, прозвучало не без сожаления. – Сева со временем совсем связь с реальностью утратил, забыл, что погоны носит. Бабки во главу угла поставил, откровенно преступными схемами не гнушался. Он когда начальником штаба стал, тогда– то и развернулся во всей красе. А до того осторожный был до крайности, не хуже других со стороны выглядел.

Слушая, Виталий про себя поражался отечественным реалиям: завзятый коррупционер, о темных делах которого наверняка известно начальству, растет по служебной лестнице и добавляет звезд на погоны. И все нормально. Никто не удивляется.

«Не хуже других!»

Из-за пышного черешневого куста вынырнул худосочный тип среднего возраста и бичеватого вида, учтиво поздоровался с Юшкевичем, предложив сыграть партиечку, и, получив отказ, быстро удалился.

– Таких псевдо интеллигентов здесь тоже уйма, – поморщился Максим Харитонович, – паразиты на теле общества. Для них праздное времяпрепровождение важнее любых истинных ценностей. Наслаждаются компанией действительно нетривиальных людей, ничего не давая взамен. Какие-то крохи перепадают, тем и живут.

Неожиданный порыв ветра вспугнул птиц с насиженных мест. Проводив стаю взглядом, Лосневский спросил.

– Почему вы скрывали родственные связи с Бирюком.

– Не скрывали. Скорее не афишировали. Точнее, не трубили на каждом углу. Да и не было никаких связей. Не было отношений. Последний раз в неофициальной обстановке встречались, наверное, на похоронах тестя. Двадцать лет назад. Между женами нашими кошка пробежала, я никогда не стремился разобраться, кто там прав, а кто виноват.

Поначалу советовал супруге помириться с сестрой – ближе-то нет никого, но она ни в какую. Там обида большая… А с Севой встречались по службе, да на мероприятиях, приравненных к официальным. Вроде дней рождения начальства, на концертах по случаю дня милиции… Нам с ним до поры делить нечего было. Хотя ко мне, кажется, всегда холодно относился, настороженно. С опаской что ли…

Виталий заинтересовался.

– На то были причины?

Раздумывая, Максим Харитонович поиграл желваками.

– Как сказать… Думаю, нет. Но мы с ним по служебной лестнице до поры ноздря в ноздрю шли. Может, конкуренцию ощущал. А может, когда темные делишки мутить стал, боялся, что на чистую воду выведу. Южноморск – это ж большая деревня, а меня вроде как должность обязывала финансовые махинации пресекать… Не знаю. Это еще до его перевода в Москву. С другой стороны, он меня также ущипнуть мог, если б захотел. Мы ж все не без греха. Хотя, повторюсь, в моих делах преступного умысла не было и быть не могло. Но здесь уж как повернуть…

– А затем что изменилось?

– Многое! – Юшкевич злобно рубанул рукой по воздуху. – Должность начальника штаба ГУВД мне пророчили, в министерстве и представление уже лежало. Сева, конечно, это знал. Хитрее оказался, связями умело пользовался. И вернулся в Южноморск королем, чуть ли не сам себе хозяин. С ним даже Олег Федорович, – упомянул Максим Харитонович бывшего начальника ГУВД Южноморского края генерала Золотова, – лишний раз предпочитал не сталкиваться, понимая, что при первой же возможности Бирюк подсидит его. Так в итоге и вышло.

– Обида была? – прямо спросил Лосневский.

Выдерживая паузу, чтобы обдумать ответ, Юшкевич извлек из кармана мобильный телефон, глянул на время.

– Нет, пожалуй. Осадок остался от несправедливости. Мне ж в кадрах даже сказали, что все, готовься должность обмывать. А вышло вон как! Если б не обнадеживали, легче прошло бы. А так коллеги еще полгода потом с жалостью на меня смотрели. Некоторые подбадривали даже, советы разные давали, боялись, что скандал в управлении устрою…

Сева же повел себя, будто и не в курсе дел был. Назначение на широкую ногу в Доме Офицеров закатил. Я тогда еще заприметил, что не по карману полковнику такие мероприятия устраивать. У меня мозг так устроен: все просчитываю и в деньги перевожу.

Профессиональная привычка.

– Бирюку высказали подозрения?

Максим Харитонович качнулся в сторону от Виталия, как от чумного.

– Нет, конечно! Да и к чему? Что изменилось бы? Сам понимаю: чтобы работать нормально, надо лояльность продемонстрировать, с высшим руководством водки попить.

Севе здесь нет и не было равных.

– А дальше как работа складывалась?

Пожав плечами, Юшкевич продолжил:

– Нормально. Я человек старой закалки, меня учили в любой ситуации субординацию соблюдать. Так что, раз дали такого начальника, согласен или нет, а чирикать надо, как положено. К тому же, пока Золотов главк возглавлял, откровенного беспредела не отмечалось. А вот когда Олега Федоровича на заслуженный отдых ушли, тогда-то все и завертелось…

Следователь Лосневский кивнул головой. События, освещенные в статье Алены Соболевой и посвященные злоупотреблениям в системе ГУ МВД Южноморска, стоившие должности генералу Бирюку, были теперь хорошо известны.

– Почему вы именно сейчас решились дать информацию на Всеволода Матвеевича?

– Ты про «Губернский колокол»? – уточнил Юшкевич.

Лосневский кивнул.

– Так вышло. Практически случайно. Как-то вечером позвонил Ринат Салехов, главред «Колокола» – мы с ним уже лет десять хорошие знакомые – сказал, что в газете стартует новый проект – журналистские расследования. Попросил не отказывать во встрече его молодой, подающей надежды журналистке. Я согласился. Остальное – ее наработки, ее вопросы. Если думаете, что я удачно воспользовался моментом, чтобы свести счеты, то ошибаетесь.

– То есть инициатива целиком исходила от Алены Соболевой?

– Абсолютно! – согласился Максим Харитонович. – Она хорошо подготовилась к интервью, обладала неплохой базой. Ей нужны были ответы на вполне конкретные вопросы, и я их дал. А форма подачи материала в газете – только детали.

– Понятно… – Виталий задумался. – А скажите… вы же, так или иначе, по службе сталкивались со злоупотреблениями генерала Бирюка… Реагировали как-то или старались не выносить сор из избы?

Откинувшись на спинку скамьи и закинув ногу на ногу, Юшкевич иронично спросил:

– И какого ответа ты от меня ждешь?.. Сначала молчал. Долго терпел. Но когда Сева совсем совесть потерял, терпелка моя закончилась. Я ему неудобен стал, костью в горле.

Мой отдел ему на пятки наступал, бабки мешал зарабатывать. Там такие финансовые аферы, – Юшкевич закатил глаза, – закачаешься. Мириться с его действиями значило покрывать тяжкие преступления. Для моей системы координат – поступок недопустимый.

Надо было либо бороться, либо уходить.

– И вы приняли решение бороться, – догадался Лосневский.

– Именно. Хотя силы были изначально неравными. На стороне Севы – контакты в министерстве, налаженные связи в крае, контроль над всей правоохранительной системой.

А у меня – только правда и ничего кроме правды.

– Да, не лучшая расстановка фигур на доске.

По достоинству оценив намек на шахматы, Максим Харитонович ухмыльнулся.

– Поначалу я даже представить не мог истинных масштабов созданной Бирюком структуры. Просто возбуждались по разным эпизодам, связанным с мошенничеством, рейдерством и прочим. Затем стали прослеживаться связи между фигурантами. Всеволод Матвеевич сначала намеками пространными ограничивался, позже стал открытым текстом говорить, чего делать не следует. А я его так же открытым текстом посылал… к УПК.

Пытался подключить знакомых из собственной безопасности, но те только руками разводили: мол, извини, сделать ничего не можем, административные барьеры. Хорошо хоть, в известность поставили, когда по их линии на меня наезд готовился, санкционированный сверху.

– То есть, законными методами справедливости добиться не удалось?

– Не-а, – прозвучало без доли сожаления. – Результат изначально был предопределен.

Меня под благовидным предлогом турнули из органов на пенсию. Отдел расформировали полностью: кого уволили, кого перевели, некоторых закрыли даже.

– К реальным срокам приговорили? – удивился Лосневский.

– Да, – Юшкевич скорчил гримасу недовольства, – двум оперативникам по пятерке вкатили. Формально, конечно, за дело: у них, мягко говоря, при загадочных обстоятельствах подозреваемый отошел в мир иной. Перестарались…

– Да уж, – Виталий не знал, что ответить на «перестарались».

– Только если бы мы не мешали Севе бабло лопатой загребать, я бы вопросы решил, и их бы тихо из органов попросили, – пояснил Максим Харитонович. – А так показательный процесс устроили! Юшкевич со всем отделом – в говне, а генерал Бирюк, жестко отреагировавший на самоуправство подчиненных – на белом коне.

– То есть одним ударом устранил угрозу собственной безопасности, – подытожил Лосневский.

– Ага. Я людям своим помочь постарался, ведь в основном от моей инициативы пострадали. Пристроил кого куда: в коммерцию или на службе смог оставить.

Посоветовал забыть обо всем и к прошлому больше не возвращаться. Послушались не все… Был у меня оперативник, Лешка Маслов – горячий парень. Его по моей рекомендации в главк, в собственную безопасность взяли. А он возьми да и выложи в Интернет видеообращение, уличающее генерала Бирюка во взяточничестве. Тогда помните, прямо волна какая-то поднялась, стали в сеть всякие изобличающие материалы выбрасывать… Я когда узнал, в шоке был от увиденного. Поехал к нему домой, денег дал, посоветовал свалить из края куда подальше. Так ведь дела не делаются: хороших людей подставил, и толку – ноль, – Максим Харитонович развел руками.

– В этот раз он послушался? – Виталий помнил, что именно обращение Алексея Маслова стало одной из основополагающих отправных точек в расследовании Алены Соболевой, именно оно легло в основу ее первой статьи о преступлениях начальника южноморского ГУ МВД.

– На сколько я знаю, да. От денег сначала отказывался, но затем понял, что если не скроется, то головы ему не сносить. Генерал был взбешен. Приказал вытравить из Интернета любые упоминания о своей персоне, а против Алексея даже дело пытались возбудить…

Следующим вопросом Виталий Лосневский решил вернуться непосредственно к противоправной деятельности Всеволода Матвеевича Бирюка:

– Скажите, Максим Харитонович, а влияние Бирюка в крае действительно было безграничным?

Не торопясь с ответом, Юшкевич нахмурил брови. Как сказать, если самому не верится во всесильность «горячо любимого» родственника.

– Не знаю. Раньше казалось, что «да». А по прошествии времени появились сомнения. Понимаешь, Сева – мент. Не только по профессии, по складу ума. Далеко не глупый человек, но мыслит определенными категориями. Вряд ли ему дано прыгнуть выше головы… Здесь, как в шахматах: можно либо очень долго идти путем самосовершенствования, чтобы достигнуть уровня гроссмейстера, либо регулярно практиковаться с более искусным игроком. Так вот мне кажется, что Бирюк сделал ставку на куда более изощренного злого гения, нежели был сам… В процессе проводимых следственных действий нам удалось выявить, что львиная доля сомнительных финансовых операций проводится структурами, так или иначе связанными друг с другом банковскими операциями. Создавалось впечатление, что все они контролировались одной хорошо организованной группой лиц. При всех возможных связях генералу Бирюку это едва ли было по силам. Здесь размах куда шире, чем границы края, даже шире, чем границы страны. Одному Севе было не справится. Надорвался бы… Следующим нашим шагом стало бы объединение усилий с ФСБ, ЦБ и Финмониторингом для установления истинных выгодоприобретателей по сомнительным операциям. Но нам дали по рукам. –

Максим Харитонович печально улыбнулся. – Когда меня выпроваживали на пенсию,

Бирюк в торжественной обстановке произнес пронзительную речь о том, сколько сил я отдал службе Родине, какого непримиримого борца с преступностью в моем лице теряют органы внутренних дел, – он неподдельно вздохнул. – Издевался!

Подойдя к концу разговора, Виталий Лосневский наблюдал за собеседником, совсем не таким «белым и пушистым», как тому хотелось казаться. Искушенный знаток человеческих пороков, матерый интриган, прирожденный лидер, привыкший в бою выгрызать победу. Что бы не говорил, для него не существовало понятий «хорошо» или «плохо». Такие люди ценят общественные интересы, только если они не идут вразрез с интересами собственными. Для них есть «Я», и редко существует «мы» и уж тем более «они».

И даже регулярное участие в проводимых в парке шахматных турнирах он использует для саморазвития. Чтобы еще глубже погрузится в незримое человеческих душ, чтобы еще детальнее изучить страсти, являющиеся движущей силой человечества.

Собеседник поднялся со скамьи и пожал на прощание руку.

Лукавая догадка шевельнулась в мозгу.

– А ведь вы могли бы выиграть…

Максим Юшкевич замер на мгновение, не сводя взгляд со следователя.

– Ты про Ефимыча?.. Мог бы. Но старику нужны маленькие радости…

5

По окончанию совещания в кабинете их осталось трое. Трое единомышленников, желающих размотать клубок интриг, опутавший южноморскую элиту, до конца.

– Ну, господа, и что мы имеем в сухом остатке? – Василий Петрович Леднев перевел взгляд от Хаджиева к Лосневскому.

– Не так много, как хотелось бы, – Виталий задумчиво вертел в руках шариковую ручку. – В деятельности Штурмина, которая по понятным причинам никогда широко не освещалась, остается много белых пятен. Избавленный от общественного внимания, он обладал беспрецедентными полномочиями, став, по сути, даже более влиятельным чиновником, чем губернатор, контролировал все крупнейшие сделки и многомиллионные финансовые потоки. Так что ничего удивительного, что его личность могла раздражать многих и в бизнесе, и в правительстве края.

– То есть врагов у советника хватало? – спросил Леднев.

– В открытую конфронтацию никто не вступал. Опасное это дело. С ярыми оппонентами Штурмин расправлялся крайне жестко, – ответил Лосневский. – Формально – все в рамках закона. Объявляли выговор, увольняли, заводились уголовные дела.

Действовал всегда в рамках своей юрисдикции – борьбы с коррупцией, стараясь при этом решать все тихо, без скандалов. А вот с конкурентами на поприще бизнеса – другое дело.

Здесь Всеволод Матвеевич Бирюк расправлялся, часто по указанию Штурмина, особо не церемонясь, используя всю мощь правоохранительной машины. Есть веские основания полагать, что несколько сотен дел было возбуждено по фиктивным основаниям, преследуя цель отъема собственности. Сейчас они на стадии пересмотра.

– Кто-то из обиженных бизнесменов или коллег мог заказать убийство советника?

– Теоретически, конечно, мог. – Виталий отложил ручку и сцепил руки в замок. – Я поднял материалы по весеннему покушению, и реакция компетентных органов, а также заинтересованных лиц показалась мне, мягко говоря, странной. На сколько мне известно, если Штурмин лично был заинтересован в результате, то это всегда становилось нескончаемой головной болью для исполнителей: советник жилы вытянет, пока не получит того, чего хотел. Здесь же ситуация обратная. Никто никаких следственных действий толком и не проводил, ограничились осмотром места происшествия и сбором улик. А вскоре назначили виновного.

Леднев задумчиво посмотрел на главу краевого УФСБ. Ведь именно Заур первым высказал мнение, что с покушением на Бориса Штурмина не все так чисто, как казалось на первый взгляд.

– Причины?

– У меня нет ответа. Илья Ильич Панов те события тоже не комментирует, хотя дело находилось у него на контроле, – сказал Виталий, пожав плечами, и перешел к другому вопросу. – Мы пробили Штурмина и его близких родственников на наличие дорогостоящего имущества: ничего. Ни квартир, ни домов, ни автомобилей. Все, как указано в декларации на сайте краевой администрации. Основной доход – от государственной службы, плюс проценты по счетам в российских банках. Наличие собственности за рубежом не установленно. Гол, как сокол. Перед назначением на должность советника губернатора по нему уже проводилась проверка. С тех пор ничего не изменилось.

– Но куда-то же он должен был выводить деньги, – вступил в разговор Заур. – Факт участия советника в хищении государственных средств уже не подлежит сомнению. Не в шкатулку же он их складывал.

– Средства из бюджета переводились на счета подставных юридических лиц, фирм– однодневок. Кому они подконтрольны, мы точно не знаем. Наиболее четко бенефициары прослеживаются только в «ПрогрессСтрое», да и то лишь в первом приближении.

– Здесь схема собственности тоже мутная, – согласился Василий Петрович. – Из учредителей нам известны Гольденблат и Семенов. Личность Валентина Теляша, я так понимаю, точно идентифицировать не удалось?

Следователь Лосневский кивнул.

– Да. Информация Дмитрия Смелова не нашла подтверждения: предварительно, в РВСН человек с такой фамилией никогда не служил, среди осужденных тоже не значится.

Не был, не состоял, не привлекался. Человек-фантом. Сделали официальный запрос в Минобороны, ФСИН, но это дело не быстрое…

– Плохо, очень плохо, – повинуясь старой привычке, Леднев делал заметки на листе бумаги, подвел черту. – С большой долей вероятности мы можем говорить о связи Виктора Семенова и Михаила Гольденблата с Сергеем Налимовым. Хотя трудно поверить, что личность масштаба Семенова будет на посылках у криминального авторитета районного масштаба. Что-то здесь не вяжется, нам не хватает одного звена…

– Так может, Панов прав, – хохотнул Заур, – и мы ищем черную кошку в темной комнате? А ее там попросту нет.

– Есть, Заур Имранович, есть, – уверенно заявил Леднев. – Понимаешь, ну не верю я, что все так гладко и четко. Любовь, измена, смерть. Как по написанному. И есть вещи, которые выбиваются из общей схемы. Как сбежавший в Испанию Налим смог не только сохранить в Южноморске свои интересы, но и заработать на этом? Почему Штурмин подписывал сомнительные документы и остался бессребреником? Каким образом Бирюк под носом у тебя и Следственного комитета сумел обложить данью весь край? Вопросов несметное множество и каждый с большим количеством нулей.

Выпад в свой адрес Хаджиев проглотил молча.

– Нам бы добраться до основных действующих лиц, – мечтательно заметил Василий Петрович, – но все вне зоны досягаемости. А время не ждет.

– По моим данным генерал Бирюк выехал в Германию. На лечение. Думаю, не вернется, пока шумиха не уляжется. Кто-то из министерства ему семафорит, – сказал Заур.

– Остальные?

Виталий открыл свою папку, в которой носил бессчетное количество документов.

– Так… Теляша уже обсудили… У Виктора Семенова вид на жительство в США.

Пробовали выйти через консульство в Нью-Йорке, но говорить отказывается… Михаил Яковлевич Гольденблат пропал без вести. Родственникам о месте нахождения ювелира ничего не известно. Есть основания полагать, что его уже нет в живых.

– Налим зачистил концы?

– Похоже. Исчез Гольденблат как раз тогда, когда над «ПрогрессСтроем» начали сгущаться тучи.

Посчитав данную тему исчерпанной, Леднев пошел дальше.

– Хорошо. Что по Давлатяну?

– Информация, собранная Соболевой, абсолютно верна. Я помню, дело с задержанием никому тогда еще неизвестного пристава наделало много шума. Наше было только оперативное сопровождение на первоначальном этапе, дальше другие занимались.

Но ниточки сразу потянулись в кабинеты уважаемых в крае людей. Резонанс создался нешуточный. Заступники косяками ходили: кого-то я сразу посылал, а некоторых по статусу посылать не положено было, им просто отказывал.

– А дальше?

– Дальше пришел запрос, и дело забрали. Сразу стало ясно, что хода не дадут и развалят со временем.

– Почему СК и ФСБ вдруг в унисон отказались комментировать происходящее?

– Решение принималось на самом верху. Нашлись высокие покровители.

– Штурмин?

Хаджиев не спешил с ответом. После убийства советника губернатора и знакомства с дневником Алены Соболевой он вновь заинтересовался старой историей и пытался навести справки, но вразумительной информации так и не получил. Тайна нигде так свято не охраняется как в высших эшелонах власти.

– Я долго думал над этим. В принципе, мог. Борис Штурмин обладал хорошими связями в Москве, мог задействовать старых знакомых, сослуживцев… Отмазав Давлатяна от наказания, через его родственников он получил доступ к отлаженной системе движения капиталов, в том числе и выводу денег за рубеж. Умело вписавшись в эту схему, получил возможность практически бесконтрольно оперировать астрономическими суммами. Для него это, несомненно, должно было стать прорывом… И тогда становится понятным, откуда появился небезызвестный нам инвестфонд «D.I.L.» и почему упоминание о нем неожиданно всплыло в контексте финансовых средств, имеющих сомнительное происхождение.

– Но Штурмин уверял Соболеву, что прежде чем приступить к переговорам, деятельность фонда скрупулезно изучалась соответствующими органами.

Заур Имранович лишь отмахнулся.

– Какими? Ни Следственный комитет, ни ФСБ не обладают информацией по этому поводу. Документов, подтверждающих проведение какой-либо проверки, тоже обнаружить не удалось. Думаю, что все заверения – лишь нехитрая уловка, призванная произвести благопристойное впечатление. Не более.

– Выходит, известный международный инвестиционный фонд с непорочной репутацией – всего лишь фикция, как и многое другое, что окружало советника?

– Штурмин мастерски окружил себя ореолом честности и порядочности. Признаться, даже я поверил в него. Тем более такая биография… По деятельности «D.I.L.» я обращался на Лубянку – там совместно с ЦБ сейчас действительно расследуют факты уклонения от налогов и незаконного вывода на зарубежные счета более пятидесяти миллиардов долларов, при которых бюджет недополучил порядка шестисот миллиардов рублей налогов. Именно о ходе этого расследования Соболева узнала от своего коллеги. И там, среди сотен компаний, связанных финансовыми проводками, действительно фигурирует наш фонд. Но информация полностью закрыта для посторонних, так что даже мне не удалось получить никакой конкретики, – фактически Заур Имранович расписывался в беспомощности получения информации на местном уровне.

– То есть мозговой центр может даже находиться за рубежом? – отрешенно спросил Лосневский: несмотря на преданность делу, перспективы бороться с международной мафией его не прельщали.

– Не совсем так. Если и существует единый центр, то скорее основная его функция – оказание финансовых услуг, – пояснил Хаджиев. – И, как меня заверили эксперты, существование такой системы невозможно без участия в ней на первых ролях представителей транснационального банковского бизнеса. Они с удовольствием окажут содействие в сокрытии незаконных средств, но чураются банального воровства, пусть и в больших масштабах. Здесь, как нигде более, прослеживается четкое разделение труда.

Они, белые воротнички, существуют на проценты, работают с деньгами, которые приносит клиент, не взирая на их происхождение. Оружие, наркотики, работорговля. Для них деньги не пахнут.

– Глобальным финансовым центром пусть занимаются те, кому положено, – чеканя каждое слово, отрезал Леднев. – А нам бы со своими пирогами разобраться!

Трель мобильного телефона прервала обсуждение. Заур Имранович извинился, молча выслушал сообщение и вышел за дверь, на ходу обронив:

– Кажется, нашлось недостающее звено.

Оставшись вдвоем, Леднев и Лосневский молча глядели друг на друга. Говорить что– либо в отсутствие начальника УФСБ было бессмысленно.

Вернулся Хаджиев спустя пять минут с блаженной улыбкой на устах. С видом победителя бросил на стол распечатанную только что фотографию.

– Я распорядился его доставить…

6

Медленно двигалась секундная стрелка настенных часов, сухими щелчками методично отсчитывая безудержное течение времени. Василий Петрович вновь взял в руки фотографию бравого сержанта: широкие скулы, острый подбородок, глубоко посаженные глаза под черными вразлет бровями и плотно сжатые губы. Знал ли этот мальчишка, многие годы назад призванный на срочную службу в Российскую Армию, как круто изменится жизнь и к какому бесславному концу приведет? Тогда, сидя перед объективом фотоаппарата, он едва ли догадывался, какие взлеты и падения придется испытать, верил, как и все молодые, что еще чуть-чуть и взойдет она, звезда пленительного счастья.

Еще чуть-чуть…

Молодость проходит с годами, и веры в будущее становится меньше. Так же вышло и с ним. Верный пес до конца был предан хозяину, а когда того вдруг не стало, пропал сам смысл существования.

В дверь постучали. Оперативник в гражданском заглянул в кабинет.

– Доставили!

Леднев в ответ кивнул головой.

– Заводи! – и посмотрел на Заура, молча сидевшего в кресле под часами. –

Поприсутствуешь?

Начальник южноморского УФСБ передернул плечами, точно очнувшись ото сна.

– Конечно. Хочу посмотреть в глаза шайтану, – но с места не сдвинулся, только закинул ногу на ногу, оставаясь сидеть фактически за спиной у задержанного.

Он вошел. Широкоплечий, с прямой спиной и гордо поднятой головой, готовый смело встретить любой вызов. Огляделся, пошевелил руками, закованными в наручники, едко ухмыльнулся и, не спрашивая разрешения, прошел через кабинет и уселся на единственный свободный стул перед Ледневым. Дождался, когда по приказу Хаджиева снимут браслеты, и только затем спросил:

– К чему этот маскарад? Стоило только позвонить, я бы явился сам, – голос звучал уверенно, ни тени волнения или страха.

– Не было уверенности, что вы благосклонно примете наше приглашение…

– Чтоб не сбежал, – коротко бросил Заур Имранович, заставив задержанного обернуться.

– Я и не собирался… – он откинулся на спинку стула, вперив взгляд в Леднева.

Физически ощутив накатившуюся на него волну неприязни, сдобренную злобным мерцанием глаз, Василий Петрович поежился. Нет, не ему предназначен этот посыл, не он является виновником бед, свалившихся на голову бывшего сержанта. Тот злится на мир, на крушение надежд, понимает, что из кабинета ему только одна дорога – в камеру. Но хорохорится, как волк показывает зубы.

– В чем меня обвиняют? Ваши орлы не потрудились объяснить…

Посмотрев на него в упор, Леднев хлестко произнес:

– В убийстве! – выдержал паузу, а затем повторил мягче, будто приглашая к беседе. –

В убийстве. Валентин Сергеевич, вы подозреваетесь в предумышленном убийстве…

Не поверив своим ушам, бывший водитель советника губернатора вскочил со стула, безумно вращая глазами. Жилы на шее вздулись, краска залила лицо.

– Сядь! – рявкнул Хаджиев, и от его голоса у присутствующих похолодело внутри.

– Присаживайтесь, Валентин Сергеевич, – не повышая тона, сказал Леднев, – разговор у нас с вами может оказаться долгим.

Поглядев по сторонам, Валентин вернулся на место, но не успокоился: синяя жилка нервно пульсировала на виске.

– Да я бы убийцу Бориса Андреевича сам бы порвал, зубами глотку бы перегрыз, – он едва сдерживал эмоции.

Василий Петрович смотрел на задержанного и охотно верил в искренность слов.

Встать на его пути означало только одно – смерть! Смерть лютую и неминуемую. Таких людей сегодня не сыщешь, Валентин – исключение из правил, герой иного времени: вассал, слепо преданный сюзерену. Если бы мог, не задумываясь отдал бы свою жизнь за жизнь патрона.

Отложив в сторону фотографию, которую по-прежнему держал в руках, Леднев предложил:

– Давайте сначала определимся. Вы – Валентин Сергеевич Дергач, 23 мая 1976 года, уроженец города Тихорецк Краснодарского края?..

– Да! – звериным чутьем Валентин уловил подвох в элементарном вопросе, насторожился.

– Или Валентин Сергеевич Теляш?

От неожиданности он вздрогнул: никак не думал, что разговор вдруг коснется темы фамилии. С шумом втянул носом воздух, задержал дыхание, выдохнул. Сжал и разжал кулаки, потер запястья, а затем откинулся на спинку стула, позволив себе расслабить мышцы спины, державшие в напряжении. Спросил:

– Какая разница?

– Собственно, никакой, – согласился Леднев, продолжая видеть перед собой опасного хищника, способного в любой момент атаковать.

Уловив его взгляд, Валентин Теляш осклабился, обнажив клыки и став еще более похожим на дикого зверя.

– Не бойтесь, не убегу… Коль пошла такая пьянка, спрашивайте…

– Так как же быть с фамилией?

Леднев знал, для того чтобы выстроить доверительные отношения с подозреваемым, необходимо заставить его рассказывать о себе. Тогда дальше разговор потечет сам собой.

Приняв правила игры, Валентин отпираться не собирался.

– Сами же все знаете… Урожденный Теляш Валентин Сергеевич. Родителей не помню, погибли в автокатастрофе, мне еще и трех лет не было. Пьяный камазист в фарш превратил всю семью… До семи воспитывался бабкой, но и она вскоре померла. Так что детдомовский я. Дергач – фамилия жены. Расписались после армии, но долго она меня не выдержала – ушла.

– А зачем фамилию сменил? – встрял в разговор Заур. – Ты ж мужик, а не баба.

Валентин даже не повернул головы.

– Забыть хотел. Все забыть! Сиротство, детский дом, войну. Все это с ним было, с Валькой Теляшом. Думал, стану Дергачом, жизнь другая начнется… Ага, разбежался! Мне как раньше горы снились, так и продолжали сниться. Только когда-то я спортсменом был, в ринге побеждал, призы брал, а тут… – он безвольно махнул рукой. – Да что говорить?! Я вам рассказывал уже…

Горькие воспоминания и несбывшиеся мечты комом застряли в горле.

– Но Бориса Андреевича я не убивал, – безосновательные обвинения больно ранили душу. – Ближе его и не было у меня никого…

– Знаю, – заверил Леднев. – У вас и алиби имеется на время убийства. Не было вас в Южноморске… Значит, признаете, что Валентин Дергач и Валентин Теляш – одно лицо, то есть вы?

– Признаю, – Валентин пожал плечами, – почему бы и нет?

– Хорошо. Тогда объясните, пожалуйста, как у вас на руках оказались действующие паспорта на обе фамилии?

Иметь на руках два паспорта – не самый страшный грех. Валентин это хорошо понимал, потому скрывать ничего не стал.

– Потерял я старый паспорт. Аккурат, в самый день свадьбы. Подумал тогда еще, что знак это добрый. Будто с фамилией все старое сбросил с себя, жить начал заново, с чистого листа… А год спустя обнаружил в ворохе барахла. Тогда-то и начались вновь проблемы… Выкинуть надо было, но то ж – документ. Не позволил себе. С детского дома к порядку приучен.

– Ну да, – скептически отозвался Хаджиев, – потому для порядка стал оба паспорта использовать: где какой удобно.

Изобразив гримасу полного непонимания, Валентин промолчал.

– Заур Имранович говорит вот об этом, – Василий Петрович извлек из лежащей рядом папки несколько копий железнодорожных билетов и подвинул их собеседнику. – Вы же знаете, что любая покупка билета регистрируется в базе данных РЖД. Так что все ходы записаны.

– Ну и что?

– Вот, смотрите. Дело было в прошлом году. 20 апреля двадцать минут первого ночи Валентин Теляш садится в поезд Анапа-Москва на станции Ростов-Главный. Без десяти девять вечера прибывает на Казанский вокзал в столицу. А в обратный путь пускается 22 апреля фирменным поездом «Кавказ» и ночью 23 уже возвращается в Ростов-на-Дону.

Думаю, что в Ростове у вас была машина. Ведь именно так вы покинули Южноморск и вернулись обратно? Мы проверили: в эти дни «волга» советника в гараже отсутствовала.

– Предположим, – неопределенно ответил Валентин. – Что зазорного в том, что я ездил в Москву?

– Удивляет сложность маршрута и использование старого паспорта.

– Так было удобнее.

– Для чего? – задал вопрос Хаджиев.

– Для поездки. – Коротко ответил Валентин, не поворачивая головы, не поддаваясь на все «прелести» перекрестного допроса. – Я в Ростове на могилу сослуживца заезжал, сыну его гостинец передал. Можете проверить… А вернулся тем же путем, потому что машину на стоянке у вокзала оставлял.

– Проверим.

– А паспорт? – спросил Леднев.

– Паспорт… – наморщив лоб, Валентин вспоминал. – Думаю, паспорт просто под рукой оказался. Это ж не криминал, господа сыщики, – он растянул губы в ироничной улыбке.

– Нет, – согласился Василий Петрович. – Криминал, это покушение на убийство Виктора Александровича Семенова, произошедшее в Москве 21 апреля. Как раз во время вашего пребывания.

И тут Валентин допустил ошибку, напрочь разбившую тщательно пестуемую оборону:

– Семенов… не знаю такого.

К тому же прозвучало слишком поспешно, чтобы оказаться правдой.

– Своих партнеров по бизнесу надо бы знать, Валентин Сергеевич, – сухо произнес Леднев. – Ведь Теляш и Семенов – учредители ООО «ПрогрессСтрой 21 век». Но об этом позже… В мае вы тем же маршрутом и по тому же паспорту совершили повторный вояж в Москву. Пробыли в столице три дня. С десятого по двенадцатое мая. Вот билеты…

– Ну и что? – Валентин опустил глаза, уверенности в голосе поубавилось.

– Двенадцатого мая была взорвана машина вашего партнера.

– Итог двух покушений – три трупа, – подлил масла в огонь Заур Хаджиев.

Растерянный взгляд Валентина воззрился на Леднева.

– При чем здесь я?

Смутить не самой удачной актерской игрой Василия Петровича было сложно.

Столько их, актеров, прошло мимо него за долгую службу в органах. Станиславский бы обзавидовался.

– Вот вы нам и расскажите. На элементе корпуса взрывного устройства эксперты обнаружили часть отпечатка вашего пальца, – здесь он шел наугад: знал, что на фрагменте взрывчатки оставлен след, но сравнить отпечатки криминалисты еще не успели.

Валентин молчал, молчал долго, играя желваками и пристально разглядывая Леднева, оценивая его позицию и исходящую от него угрозу. Секундное дело – ринуться вперед и точным ударом в кадык нейтрализовать противника. Мент даже сообразить не успеет, как отправится к праотцам. В спецназе так учили: рукопашный бой не должен длиться больше трех ударов и нескольких секунд. Иначе ты проиграл. Потому слабые места противника намечаются сразу, а затем следует стремительная атака.

Он знал, что справится. Снять с него наручники было большой ошибкой.

Настораживало другое: за спиной – Заур Имранович Хаджиев, и для него ситуация, как на ладони. Боевой генерал, для которого война – это хлеб, наверняка просчитал возможные варианты и готов к любым неожиданностям. Заур – не штабная крыса, не нюхавшая пороху, о нем еще тогда в Чечне легенды ходили…

Не получив ответа, Василий Петрович продолжил:

– В день убийства Штурмина вы вернулись из Ставрополя…

– Да, я уже говорил: был у матери, – он замялся, понимая, что ему не верят. – То есть у тещи… с ней удалось сохранить добрые отношения. Жалела она меня после развода, непутевым считала всегда, потому, наверное, помогать старалась. Для меня, великовозрастного, она самой близкой стала. Единственной, кому не безразличен… Болеет сейчас тяжело, теперь самой помощь требуется, – это была истинная правда.

– Охотно верю. Только вот в чем дело, Валентин Сергеевич, – голос Леднева стал твердым, как скала, – к нам поступила информация от Магав, пограничной полиции Израиля, что в дни, когда вы были на Ставрополье, Валентин Теляш проходил паспортный контроль в аэропорту Бен-Гуриона, куда прибыл из Киева. Как вы добрались до Киева, не знаю, но это и не важно. Важно другое: во время вашего пребывания на территории Израиля убит Иосиф Соломонович Бродник. Тоже скажите, не знаете такого?..

Валентин молчал.

– Это уже третье совпадение, Валентин Сергеевич, – отметил Леднев.

– И четвертый труп, – добавил Хаджиев. – Может, пора уже начать говорить? Камеры видеонаблюдения зафиксировали твое пребывание в Эйлате и встречу с адвокатом в кафе.

Ответа не последовало. Валентин чувствовал, что еще немного, и отпираться будет бессмысленно.

– Конспирация с использованием паспорта на прежнюю фамилию яйца выеденного не стоит, – заверил Леднев и сделал предложение. – Я готов оформить явку с повинной, если вы подробно расскажите обо всем.

Взглянув исподлобья на Василия Петровича, Дергач открыто рассмеялся ему в лицо.

– И каких преференций я могу ожидать за четырех жмуров, которых вы мне шьете? – прозвучало с вызовом и небезосновательно, терять ему было нечего.

Заур Имранович Хаджиев встал с кресла, обошел Валентина, сел перед ним на край стола и наклонился вперед так, что их разделяло всего несколько сантиметров. Увидев черные и холодные, как срез автоматного ствола, глаза, Дергач вздрогнул, мысленно вернувшись на годы назад, когда за любым шорохом мог последовать выстрел. Он вновь чувствовал себя в перекрестье прицела, и липкий страх всего на мгновение сковал волю и разум. Но этого хватило с лихвой.

– Послушай, сынок… – Заур знал, что его взгляд действует на задержанного, как удав на кролика. – Давай посмотрим правде в глаза: ты не справился со своей миссией ангела– хранителя. Ты долгое время служил ему верой и правдой, но все равно Штурмин убит. А ты – жив. И теперь каждый день и ночь тебя мучают кошмары: ты пытаешься защитить своего патрона, но не успеваешь, оступаешься в последний момент. И так будет продолжаться до тех пор, пока убийцу не постигнет заслуженная кара. Поверь, я знаю…

Тебе не в чем себя упрекнуть: ты был верен хозяину до последнего вздоха. Это ты знаешь здесь, – он пальцем постучал по виску. – Но беда в том, что мозг и сердце не всегда понимают друг друга. Сердце будет терзаться до самого конца. Потому что отомстить ты уже никогда не сможешь. Каждый раз, просыпаясь в одиночной камере и глядя, как восходит солнце, ты будешь чувствовать, как крысы грызут твою душу за то, что не исполнил последний долг и стал предателем. Ведь воин, не отомстивший за своего командира, предатель и есть.

Зарычав от бессилия, Валентин дернулся было вперед, но, сдавив сильными пальцами плечо, Заур удержал его на месте.

– Сиди, – он по-прежнему говорил размеренно, не отстраняясь в сторону. – Ты сделал все, что мог. Почти… Тебе уже не дано собственноручно расправится с убийцей, но ты можешь помочь нам найти его. Тогда Штурмин будет отомщен!.. Подумай, еще есть шанс.

Борис мертв, и навредить ему ты уже не сможешь. Расскажи. Так ты вернешь свой долг.

Высказавшись, Хаджиев вернулся на место.

Затравленно глядя по сторонам, Дергач думал. Минут через пять напряженного молчания, он принял решение.

– Я согласен, – агрессия в его поведении сменилась покорностью.

Говорил Валентин легко, казалось, камень упал с души, когда он решился откровенно поведать свою историю.

Его комиссовали в девяносто шестом после контузии и осколочного ранения в голову, на память о котором на лице остался широкий рубец. Тогда, в Грозном, майор Штурмин на себе вынес бесчувственное тело сержанта из-под обстрела. После госпиталя на работу не брали: кому нужен изувеченный молодой мужчина, основная профессия которого – убивать?! Потом сослуживцы предложили устроиться в службу безопасности одного из российских банков, так он попал в личную охрану Виктора Александровича Семенова.

– В «Финансовом трасте» я проработал немногим более года. Нормально было: кормили, поили, одевали и платили неплохо. А когда в кризис схлопнулось все, Семенов на измену подсел. Боялся, что бандиты, чей общак в банке крутился, плавать его отправят в тазике с цементом. К нему такие ходоки нарисовались, каждого второго на стенд «Их разыскивает милиция» вешать можно. Одно время даже охрану усилил, с нами чуть ли не в сортир ходил, дважды в одном месте не ночевал, маршруты передвижения менял. Но как-то разрулился за пару месяцев, думаю, кого-то другого развел, а бандосам бабло вернул. А когда кипишь сошел, нас же, свою личную гвардию и кинул: извините, ребята, времена нынче тяжелые, самому бы прокормиться… Так, сволочь, зарплату за пару месяцев и не заплатил. Мы его тогда сами чуть не грохнули, да он свалил…

Описывая взаимоотношения с банкиром, Валентин сам поражался, какие были времена, когда миллионный бизнес делался на устных договоренностях и джентльменских соглашениях. В суд, конечно, никто из работников не пошел – не принято тогда было так поступать. Все больше по понятиям разобраться старались. Но Виктор Семенов – птица высокого полета, достать которую рядовые охранники, конечно, не могли.

Без дела скитался не долго. Началась «вторая чеченская заваруха», и так как в регулярную армию не брали из-за ранения, Валентин, на личные деньги приобретя всю необходимую амуницию, отправился добровольцем в Дагестан. А когда контртеррористическая операция в полной мере развернулась в Чечне, завербовался в ряды сводного отряда чеченской милиции.

Затем была драка с таксистами, только не во Владивостоке, как писал в своей разоблачительной статье Дмитрий Смелов – журналисты, бывает, ошибаются – а во Владикавказе. Попал на зону. По переписке познакомился с будущей женой. Освободился.

С супругой не сложилось, так что вскоре она подала на развод. И раньше пил, а здесь допился до «белочки»…

– Я рассказывал уже, – сказал он Ледневу, вновь говорить о беспробудном пьянстве, из которого его достал Штурмин, было стыдно. – Помните?

В ответ Василий Петрович утвердительно кивнул.

– Поведай нам лучше, как ты оказался бизнес-партнером бывшего хозяина? Говорил же, что Семенов птица иного полета…

– Хозяин и командир у меня один, – Валентин насупился, – Борис Андреевич! А падлу Семенова голыми руками задушить готов был, когда в Южноморске вдруг увидел. Но БОСС, – прозвучало не без уважения к советнику, – убедил, что он для дела полезен…

Перечить Штурмину я не посмел. Он для меня все делал: не только путевку в новую жизнь дал, но и биографию от грязи очистил. Изъял из архивов любое упоминание о судимости, а само уголовное дело мне подарил, чтобы я знал, что следов не осталось. А я хранить его не стал, сжег от греха…

С какой целью некогда уважаемый банкир появился на южноморской земле, Дергач узнал много позже. Привыкший оперировать криминальными деньгами, Виктор Семенов безошибочно уловил, как можно освоить часть бюджетных средств, расходуемых на развитие черноморского побережья. Используя былые знакомства, быстро нашел нужных людей в верхах, которые помогли безошибочно сориентироваться в целевом назначении средств, и необходимые контакты «на земле», способные защитить бизнес от всяческих бурь и невзгод, царящих на ниве российского предпринимательства. Налим с удовольствием согласился крышевать создаваемое предприятие и через Михаила Гольдблата выступил одним из учредителей, посоветовав взять в долю и советника губернатора, без которого в крае вопросы уже не решались. Тогда-то и пригодился утерянный паспорт на имя Валентина Теляша.

– Будучи государственным служащим, Борис Андреевич заниматься предпринимательством не мог, – пояснил Дергач, – да и не к чему ему было участие в «ПрогрессСтрое» демонстрировать. А так все получилось, как нельзя лучше: чтобы Теляша со Штурминым связать, покопаться надо было, а уж этого босс бы не допустил ни при каком раскладе.

– То есть взять в долю Штурмина посоветовал Налим? – уточнил Леднев, для которого некоторые факты, изложенные Валентином, явились открытием.

– Да. Говорят, Семенов упирался долго, но других-то вариантов у него не было.

Налим со Штурминым быстро нашли общий язык: оба в Афгане служили, на жизнь смотрели одинаково. Когда мы у квартиры Бориса Андреевича растяжку обезвредили, именно Налим помог расправиться с местными преступными авторитетами. Ему это было выгодно, власти – тоже… Чтобы быстро взять регион под контроль, Штурмину требовался свой человек в стане врага. Единомышленник. Им и стал Налим.

– Так он же сам под раздачу попал? – удивился Хаджиев такому партнерству.

Валентин улыбнулся, испытывая неподдельную гордость за хитроумие своего патрона, сумевшего обмануть всех и вся.

– Ну да! – прозвучало с издевкой. – Держи карман шире! То была часть многоходовки, чтобы Налиму сохранить интересы в крае, а Борису Андреевичу упрочить влияние. Налим чувствовал, откуда и куда ветер дует. Босс же никогда не тянул одеяло на себя и умел договариваться.

– То есть Налиму дали уйти, – задумчиво произнес Заур, – а в качестве компенсации за вынужденную имиграцию позволили сохранить активы. Хитро!

– Они разделили полномочия, – предположил Леднев, – за Налимовым оставили всю черную работу, а Штурмин решал вопросы на административном уровне.

– Можно и так сказать, – согласился Валентин. – Налим еще настоял, чтобы именно его человек руководил фирмой, посчитал, что так легче будет держать руку на пульсе, пока сам за границей находится. Тогда в деле появился Роберт Моисеев. Спорить никто не стал: в конце концов, будет, кому сидеть если что.

– Какова же функция Семенова во всем безобразии? – изначально Леднев считал именно банкира основным игроком в деле «ПрогрессСтроя».

Не скрывая неприязни к упомянутой личности, Дергач поморщился.

– До поры он был идейным вдохновителем… Но, как только бабки поперли, начались взаимные предъявы. Семенов, по-моему, считал, что его обворовывают…

Слушая, Василий Петрович прекрасно понял, что банкир просто стал неугоден своим партнерам. Основная работа на месте делалась ими: банда Налимова устраняла конкурентов известными способами, а советник, обладая практически неограниченной властью, отдавал контракты своей структуре, умело манипулируя результатами тендеров.

Проверяющие органы, само собой, вопросов не задавали. В сложившейся ситуации избавиться от балласта оказалось абсолютно правильным решением, в русле извращенной преступной психологии.

Почему убить банкира поручили именно Валентину Дергачу? Ответить на свербящий в мозгу вопрос уже никогда не удастся, Штурмин унес тайну в могилу. Но это детали, на которые можно закрыть глаза. И пусть Виктор Семенов остался в живых – что, конечно, раздражало партнеров, – конечный результат устроил всех: делить пирог теперь приходилось на двоих.

– Я не знаю, что там у них приключилось, – продолжал Валентин, – но босс почувствовал, что его хотят обвести вокруг пальца…

Тогда советник и принял решение отжать из бизнеса Налима, благо, находясь в Испании, в способах защиты тот был ограничен. Роберт Моисеев – человек по складу ума недалекий – опасности не представлял, да и не был посвящен в тонкости взаимоотношений. Так что, используя административный ресурс, Штурмин в два счета оставил фирму без средств к существованию, подтолкнув к процедуре банкротства. И с новыми силами начал борьбу с коррупцией на радость страждущим.

Обескровив «ПрогрессСтрой», советник ничего не терял. Фактически совершил рокировку. У него уже был Рубен Давлатян – личный казначей, обладающий широкими связями в финансовой сфере. А чтобы казначей не зарывался и даже не подумал хитрить и изворачиваться, на ключевые посты в финансовой прачечной поставили доверенных людей из окружения генерала Бирюка.

Систему сдержек и противовесов, выстроенную практически безукоризненно, настроили таким образом, чтобы подавить любую угрозу со стороны властей. Не учли «строители» одного – общественного резонанса. Сначала статья Дмитрия Смелова качнула лодку, а затем расследование Алены Соболевой с серией разоблачительных материалов пробило в борту огромную брешь. Судно под названием «Коррупция» дало крен и грозило затонуть.

– Так Штурмин нуждался в Соболевой только чтобы отвести опасность от себя и направить ее энергию на конкурентов?

– Борис Андреевич никогда не мог пожаловаться на нехватку женского внимания.

Они в нем находили что-то… – Валентин задумался, стараясь правильно сформулировать свою мысль, но так и не нашелся, что сказать. – Не знаю, что находили. Но что-то в личности советника их привлекало и уже не отпускало… Знаете, как мотыльки безвольно летят на свет… вот, как-то так… Он и не скрывал, что полностью уверен в собственном обаянии и без труда сможет охмурить Аленку. Она ж умная, настойчивая, все правду искала. Столько воды намутила, что надо было дело срочно под контроль брать. Вот и…

Да и красивая, что говорить, – завистливо цокнув языком, Дергач закатил глаза, точно мечтая.

– А дальше?

– Что дальше?! – он изогнул уголки губ в подобии улыбки, будто усмехаясь над прошлым. – Пришла идея направлять ее перо в нужное русло. Хотя, думаю, Борис Андреевич попросту втянулся в процесс.

– Влюбился? – предположил Леднев.

– Не-а! – Валентин со знанием дела поднял указательный палец вверх, акцентируя внимание. – Любовь по жизни у него одна – Елена Николаевна. Вот ее действительно любил, ей благодарен был за прожитые годы и девчонок… А здесь – страсть, увлечение.

Аленка, она ж заводная, интересная, непредсказуемая. С ней каждый день, как на пороховой бочке. Адреналин! На любителя, но это цепляет… Штурмин по натуре – мужик сильный, но управу на нее никак найти не мог. Все копала что-то, к нему за советом обращалась, искала. А потом опубликует какую-нибудь статью – у Штурмина аж волосы дыбом вставали. Даже предлагал ей свою персоналку, чтобы я мог ход событий контролировать. Но отказалась…

Советник очень трепетно относился к созданной в крае структуре, позволявшей осваивать миллионные средства. Он стал полновластным хозяином Южноморска и окрестностей, крупный бизнес и органы власти были подчинены только его воле. Со всех уголков к нему ручейками стекались финансовые потоки, образуя широкую полноводную реку. Но ему, непривыкшему довольствоваться малым, нужен был океан. И тогда он пошел ва-банк.

– Штурмин изначально делал ставку на проект вроде «Золотых ворот», – пояснил Валентин, – его не устраивало собирать крохи, щипать понемногу, ему нужен был взрыв.

Такой скачок, который сразу обеспечит безбедное будущее. Я только потом понял, что для того он и Налима из края изгнал: чтобы не осталось конкурентов в погоне за лакомым куском пирога. Борис Андреевич все просчитал…

Проект «Золотые ворота» должен был стать финальным аккордом в сыгранной пьесе.

Аккумулировав огромные средства, советник создал инвестиционный фонд «D.I.L.», конечный бенефициар которого терялся в перекрестной схеме владения оффшорными компаниями. Причем руководители фонда, проводя переговоры с Штурминым, многократно обсуждая условия сделки, понятия не имели, что фактически разговаривают со своим работодателем.

Осуществление амбициозного плана по строительству нефтеналивного терминала целиком и полностью зависело от исполнения Южноморским краем взятых на себя обязательств по обеспечению терминала нефтью. Когда нефтепровод, требующий колоссальных затрат, придет в порт, отыграть назад уже никто не отважится. Тогда «Золотые ворота» станут настоящей золотоносной жилой. Именно этого добивался советник, предстоял последний, финишный рывок, но палку в колеса опять засунула Алена Соболева, выяснив, что инвестиционный фонд четко вписан в схему движения капиталов, имеющих сомнительное происхождение.

Судно «Коррупция» того и гляди грозило уйти под воду.

– Советник был в бешенстве, – сказал Валентин, описывая события тех дней. –

Требовалось создать видимость проводимой проверки по фактам, пока информация не выплеснулась в прессу. От Аленки же неизвестно, чего было ожидать. Она-то верила, что помогает докопаться до истины…

– Работы по проекту приостановили? – спросил Леднев.

– Нет, конечно. У Бориса Андреевича земля горела под ногами, он уже не мог остановиться.

Посвященный в дела своего патрона, Дергач лукавил. Или заблуждался. Советник не летел локомотивом вперед, а стремительно шел на дно.

– И в этот момент выходит статья про Рубена Давлатяна, – подтолкнул к дальнейшим откровениям Заур Хаджиев.

– Борис Андреевич был уничтожен, – резюмировал Валентин. – Но он не из тех, кто падает духом. Я в срочном порядке вывез Рубена Арутюновича из города, чтобы спрятать от любопытных глаз.

– Других вариантов не было, – согласился Заур Имранович. – Сама не ведая, Соболева нанесла сокрушительный удар не только по бизнесу, но и по репутации советника, под носом которого пышным цветом расцвел решальщик Давлатян. Его указание возбудить уголовное дело по фактам, содержащимся в СМИ, призвано было хоть немного исправить положение. И хотя ФСБ на пушечный выстрел не подпустили к следствию, в отсутствие Бирюка, контролировать следствие не представлялось возможным.

– Штурмин приказал ликвидировать Давлатяна? – прямо спросил Леднев.

– Не знаю.

– Но Давлатян знал бизнес Штурмина в мельчайших подробностях?

– Да. Все проводки шли через него.

Глядя на Дергача, Заур Хаджиев прищурился. Неожиданная догадка родилась в голове:

– А ведь оперативная реакция на статью не сильно помогла Штурмину, который со дня на день сам мог оказаться под подозрением. Ему нужен был эффектный шаг, способный затмить происходящее и отодвинуть коррупционный скандал на второй план.

Грех не воспользоваться ситуацией.

Не понимая, к чему тот клонит, Леднев с интересом наблюдал за коллегой.

Между тем Заур Имранович вновь встал с насиженного места и подошел к столу, чтобы задержанный не крутил головой.

– Ты же в спецназе служил? И основная воинская специальность…

Без труда догадавшись, о чем речь, Валентин совсем поник и сквозь зубы произнес:

– Снайпер.

– И… – подтолкнул Хаджиев к продолжению.

– Без труда попадаю в пятирублевую монету с километра.

– То есть дважды выстрелить в автомобиль и не попасть в водителя, особенно если место и время оговорено заранее, проблемы не составит?

Речь шла о недавнем покушении на Бориса Штурмина, возмутившим весь Южноморский край.

– Нет.

Валентин отпираться не стал. Да, это он стрелял в советника. Все было спланировано заранее, и возложить вину на Давлатяна оказалось очень удобно. Возможно, уже тогда Штурмин принял жесткое решение избавиться от своего казначея. Конечно, это создавало определенное неудобство и вносило сумятицу в криминальный бизнес, но ставки в игре непомерно росли.

И когда ситуация, казалось бы, разрешилась с минимальными потерями, и Рубен Арутюнович пал жертвой сплетаемых вокруг интриг, неожиданно, как черт из табакерки, на сцене появился Иосиф Соломонович Бродник со своим архивом, собираемым долгие годы.

– Там было все. Понимаете, все! – в запале вскрикнул Дергач. – Не только компромат на людей, являвшихся клиентами адвоката или ответчиками в судебных разбирательствах, но и документы по терминалу, при ближайшем рассмотрении бросающие тень на Бориса Андреевича. Аленка не сидела, сложа руки!

Советник сразу понял, какая бомба попала к его любовнице. Огласка оказавшихся в ее распоряжении фактов оказалась бы сродни атомному взрыву, способному испепелить Южноморск и прилегающие территории. Тогда на мечтах о сытой и богатой жизни рантье можно было бы смело поставить крест. И Штурмин сделал все, чтобы избежать печального финала. Сначала пригласил Алену Соболеву в ресторан, затем в авральном порядке организовал пресс-конференцию губернатора, лишенную смысла и вызвавшую удивление в среде журналистов.

Алену требовалось запугать, с чем Валентин успешно справился, наняв нескольких имевшихся на примете молодых людей, небезуспешно промышлявших квартирными кражами.

– Мы уже пользовались неоднократно их услугами, когда надо было получить документы из закрытого офиса. Так что никаких проблем не возникло. Конечно, пацаны палку немного перегнули: босс не испытывал удовольствия от того, что эти придурки сотворили на его кровати. Но, как говорится, цель оправдывает средства.

Получение архива Иосифа Бродника в распоряжение следствия явилось бы несказанным подарком. Пока же им приходилось довольствоваться только крохами, изъятыми у Вадима Крюкова.

– Что стало с документами?

Глаза Валентина вдруг вспыхнули, и на лице отразился отблеск победителя.

– А нет его! – он развел руки в стороны, демонстрируя, что они пусты. – Сгорел в городском крематории.

Раздосадованный ответом, Леднев закурил.

Теперь, даже в отсутствии компрометирующих документов, престарелый адвокат угрожал благополучию Штурмина. Какое-то время потребовалось, чтобы отследить его передвижения и выяснить место пребывания. Остальное – дело техники. Вступив в схватку с коррумпированной властью, Бродник сделал то, чего боялся больше всего – подписал себе смертный приговор. И никакие государственные границы уже не могли спасти от уготованной участи.

Рассказав все до мельчайших подробностей, помощник Бориса Андреевича Штурмина знал, что его судьба предрешена. Но все же надеялся, что к нему отнесутся благосклонно. Перед отправкой в камеру попросил только об одном:

– Если вы его найдете… а я надеюсь, вы все-таки поймаете убийцу… подселите его ко мне. Только на одну ночь…

Верный пес жаждал крови и надеялся своими руками расправиться с убийцей.

Все встало на свои места. Даже мельчайшие детали сошлись в сложной мозаике свершившегося преступления. Василий Петрович Леднев прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной, прокручивая в голове цепочку событий, начав отсчет с момента назначения Штурмина на должность советника губернатора Южноморского края по взаимодействию с правоохранительными органами. Какая злая гримаса истории: человек, призванный первым защищать закон, не поборол, а подчинил преступность своим низменным идеалам.

Как герой мог так низко пасть?

Воистину, пути Господни неисповедимы!

– Предположим, со Штурминым все ясно, – прервал его размышления Заур. – Но кто вложил в руки Соболевой пистолет?

Эту загадку им так и не удалось разгадать. Леднев только пожал плечами.

– Провидение… Гораздо интереснее, кто тот гроссмейстер, что разыграл столь хитроумную партию?

7

Летнее солнце неуклонно катилось к закату. Дневная жара уступила место вечерней прохладе. Смиренно перешептываясь шелестом листвы, деревья на проспекте едва покачивались от ветра. Большой фонтан на площади перед зданием Romanoff Hall, шумно фыркая, низвергал тонны воды с трехметровой высоты, играя всеми цветами радуги.

Умело лавируя между глянцевых бортов дорогих авто, припаркованных здесь же,

Василий Петрович Леднев подошел к крыльцу и легко взбежал по широким мраморным ступеням к автоматическим стеклянным дверям, охраняемым застывшими изваяниями позолоченных львов.

Строгий секьюрити на входе, облаченный в черный пиджак и кипельно-белую сорочку, скептически окинул взглядом его легкомысленный льняной костюм – самое то при такой погоде – и преградил путь. Через полтора часа начнется брифинг на тему развития инвестиционного потенциала Черноморского побережья России – давно ожидаемый слет властной и бизнес-элиты, и внешний вид Леднева дисонировал с обликом одетых в дорогие вечерние наряды гостей. Но золотая карта VIP-гостя – отдельная благодарность Зауру Имрановичу, – вовремя извлеченная из кармана, сметала любые преграды.

Секьюрити услужливо поклонился и отошел в сторону.

Аккредитованные на мероприятии представители прессы собирались в просторном фойе, ожидая приглашения в конференц-зал, коротали время за чашкой кофе в баре.

Обогнув по широкой дуге шумных журналистов – не дай Бог, заинтересовавшись знакомой персоной, начнут задавать неудобные вопросы о ходе расследования, – прошествовал в хорошо меблированный и ярко освещенный ресторан с редкими посетителями.

Уверенность, что за убийством советника губернатора стоят третьи силы, никогда не покидала его. Хорошо режиссированная пьеса грешила только одним – приторным вкусом.

Слишком все лаконично и слаженно, каждому кубику отведено собственное место, так что по ходу не возникает никаких вопросов. Через чур гармонично, чтобы быть правдой.

Завидев его издалека, главный редактор «Губернского колокола» Ринат Салехов приветливо помахал рукой, привлекая внимание, и поднялся из-за стола.

– Василий Петрович, рад видеть. Какими судьбами в этом вместилище алчности и лицемерия? – Ринат Халикович явно не жаловал комплиментами ни предпринимателей, ни чиновников. – Тоже хотите посмотреть на театр марионеток?

– Тот же вопрос могу адресовать вам, – Леднев улыбнулся одними глазами, присаживаясь рядом.

Главред беспомощно развел руками:

– Работа обязывает…

– Тогда вам надлежало бы быть в гуще событий.

Отпив вина из бокала, Салехов ухмыльнулся:

– Издеваетесь? У меня есть программа мероприятия, пока и этого хватит… Как продвигается расследование?

Заказав стакан воды, Василий Петрович дождался, пока удалится официант, и, подавшись вперед, грудью налег на стол.

– Подходит к логическому завершению, – его голос приобрел доверительные нотки. –

Осталось поймать заказчика.

Заинтересовавшись, Ринат, до этого расправлявшийся с аппетитным куском баранины, отложил в сторону вилку и нож.

– И кто убийца?

– Алена Соболева! – открыл карты Леднев.

Собеседник напрягся, подвигал нижней челюстью, упорядочивая собственные мысли, даже попробовал удивиться, что вышло весьма скверно, хлебнул вина.

– Кто же тогда заказчик?

– Вы!

Оскорбленный голословным обвинением, Ринат Халикович надулся и покраснел.

Ослабил галстук, точно ему вдруг стало нестерпимо душно, и внимательно глядя Ледневу в глаза, едва разжимая губы, спросил:

– Надеюсь, вы это не серьезно?

Стоило отдать должное, от возмущения он не вскочил и не кричал, не махал руками и не топал ногами, не прикрывался общественным уважением и высокими покровителями, что часто случается даже с людьми, обладающими гораздо низшим статусом, чем главный редактор крупнейшей краевой газеты.

– Почему? – Василий Петрович и не надеялся на чистосердечное признание. –

Абсолютно серьезно. И готов обосновать предъявленное обвинение.

Обтерев руки, Салехов в сердцах откинул салфетку.

– Мне не о чем с вами разговаривать, уважаемый Василий Петрович. Дальнейшее общение – только в присутствии адвоката. – Он решительно встал, собираясь уходить, но, завидев в дверях двух бойцов спецназа ФСБ в гражданском, рядом с которыми нормальный человек казался лилипутом, замер.

– Не спешите. Адвокат потребуется при допросе, а мы с вами просто беседуем. При мне нет ни записывающих устройств, ни даже авторучки. Так что бояться, думаю, вам решительно нечего, уважаемый Ринат Халикович. Я изложу свое видение хода событий, если что, поправьте меня.

Главный редактор «Губернского колокола», скрипя зубами, сел на место.

– У меня есть выбор?

– Нет!

– Что ж, вещайте, – он залпом осушил бокал, облизал мигом пересохшие губы. –

Только предварительно я хочу сделать заявление: я никого не ЗАКАЗЫВАЛ, тем более,

Алене. И с Борисом Андреевичем Штурминым у нас были нормальные отношения.

Точнее, не было практически никаких отношений, так как не существовало точек соприкосновения. Мне незачем было его убивать… Как у вас говорят, отсутствовал мотив!

– Вот это-то мы с вами и обсудим.

Перестав хорохориться, Ринат подчинился воле сильного противника, но не признал поражения. Сложив руки перед собой на столе, покорно принялся слушать.

– Конечно, вы не заказчик преступления в привычном понимании данного слова, – начал Леднев, – и вменить вам организацию убийства будет ох, как сложно. Но попробовать можно. Скорее всего, целью было просто сместить советника с должности, в лучшем случае – засадить за решетку. Убивать вы не собирались. Хотя итоговый вариант, конечно, вне конкуренции. Здесь Алена Игоревна, проявив собственную инициативу, попала, что называется, в десятку. Правда, сама покончила с жизнью, но тут уж ничего не попишешь: лес рубят – щепки летят. Соболева – не самый ценный кадр. Главное, что цель достигнута и Штурмин не стоит больше на вашем пути…

Схватившись за голову, Ринат произнес полушепотом, ни к кому лично, по сути, не обращаясь:

– Зачем?! Что за бред вы несете?..

– Вы превзошли всех хитростью и вероломством. Операция по устранению конкурентов, задуманная и реализованная просто блестяще, пала, как водится, жертвой случайности. Ну, кто же мог подумать, что под занавес в крае появится бывший начальник отдела уголовного розыска южноморского главка? Окажись на моем месте кто-то другой, кто не так хорошо знаком с криминальным миром девяностых, откуда у всей истории растут ноги, думаю, все прошло бы по планируемому сценарию. Новым теневым заправилой Южноморского края стал бы общественный деятель и главный редактор «Губернского колокола» Ринат Халикович Салехов… Вы давно уже живете не по средствам, и это бросается в глаза.

– Чушь! – констатировал Ринат, теряя самообладание.

– Отнюдь, – не согласился Леднев. – В своих суждениях я оперирую только фактами.

Красивые женщины, мотоциклы, яхты – все стоит денег, которых не дает газета… С приходом Штурмина на пост советника губернатора, в крае установились новые правила игры: система работала в интересах небезызвестного Сергея Налимова и, собственно, самого Штурмина. Борис Андреевич и не догадывался, что есть еще один амбициозный игрок, до поры скрывающийся в тени Налима. Вы!

– Уму непостижимо. Почему я должен выслушивать какие-то безумные фантазии?

– Иногда истина приобретает такие черты, представить которые мы не отважимся даже в самых смелых мечтаниях, – философски заметил Василий Петрович. – Но я – прагматик, опирающийся на власть факта, т.е. на показания свидетелей. И основной свидетель обвинения, как это ни странно, Алена Игоревна Соболева.

Услышав новость, Ринат побледнел.

– Как?

– Алена вела дневник, в который подробно записывала события, происходящие с ней в Южноморске, встречи и разговоры. В один из дней вы описывали ей историю «Колокола», неразрывно связанную с вашей собственной жизнью. Помните?.. Наверное, это ностальгия по молодости… Как мыкались без помещения, готовили первые выпуски, как впервые испытали бандитский наезд. Страшное время было, без «крыши» – никуда.

– Как и сейчас, – процедил Салехов.

– Да, сейчас тоже не сахар, – согласился Леднев. – Так вот…

Он в красках начал рисовать картину тех неспокойных лет. Первый офис редакции – а тогда в редакции и работало-то всего «полторы калеки» – располагался в здании администрации судостроительного завода, всего два кабинета. Именно тогда молодые и борзые спортсмены под началом Давида Сицкера по кличке Молот, мастера спорта по боксу, уже успевшего отмотать срок за разбой, сражались за место под солнцем. Конечно, рэкетом в то время не занимался только ленивый, но сомнений быть не могло. Одним из членов банды Молота оказался как раз одноклассник Рината Салехова – Михаил Выдрин, известный в определенных кругах как Миша Хмурый. Именно Миша Хмурый смог отмазать своего друга детства от непосильного оброка и возможно даже более тяжких последствий.

– Так вы, Ринат Халикович, познакомились с Налимом, бывшим у Молота правой рукой…

– Ну и что? В те годы вся молодежь к бандитам шла. Либо к бандитам, либо к вам, в милицию. Выбор не богат.

– Не знаю, чем вы подкупили Налима, не щедрого на сантименты, но дружба у вас завязалась на долгие годы.

И смерть Миши Хмурого при задержании оперативниками уже ничего не могла изменить. Налим, обладая завидным чутьем, быстро понял всю силу средств массовой информации, их влияние на массы. К тому же там, где дорога криминалу была закрыта, запросто мог пройти обласканный властью главный редактор уважаемой газеты. Так что сотрудничество выдалось взаимовыгодное.

– Кому из вас первому в голову пришла идея размещать заказные материалы под псевдонимом Дмитрия Смелова?

– Понятия не имею, о чем речь! – категорично отрезал Салехов.

– Что ж, я объясню, – терпеливо произнес Леднев. – Дмитрий Смелов неизменно выступал за торжество справедливости, публикуясь в различных изданиях, в основном за пределами Южноморска. Создавая общественный резонанс и клеймя позором нечистоплотных бизнесменов, сколотивших состояние с нарушением закона. Потому, когда их сажали или, в крайнем случае, отстреливали, ни у кого не возникало вопроса, за что? Людей волновала личность преступника, а не его бизнес. А бизнес тем временем переходил в собственность компаний, подконтрольных Налиму. Точно таким же образом вы убирали неугодных чиновников…

– При чем здесь я? – Ринат едва не сорвался на крик, возмущенный до глубины души.

– Вы же закончили филфак, Ринат Халикович, – продолжал объяснять Леднев, – и наверняка знаете, что у каждого автора – свой неповторимый стиль. По нашей просьбе в Москве провели автороведческую экспертизу, и эксперты с большой долей вероятности считают, что Дмитрий Смелов и Ринат Салехов – одно и то же лицо. Как думаете, совпадение?

Ринат молчал.

– Справедливости ради отмечу, что псевдонимом вы не злоупотребляли. – Каждое утверждение Василия Петровича становилось очередным гвоздем в крышку гроба главного редактора «Губернского колокола». – Но, думаю, не из скромности, а чтобы не привлекать внимания к персоне самого разоблачителя, и дабы он не прослыл в народе автором заказных статей. Налим всегда был осторожен.

– Даже если бы я был Смеловым, – гипотетически предположил Ринат, – вряд ли вы сможете предъявить мне какие-то обвинения…

На последнее замечание Леднев не стал отвечать, продолжая рассуждать, опираясь на железобетонные факты.

– Последняя статья, посвященная деятельности ООО «ПрогрессСтрой 21 век», написанная после почти десятилетнего молчания, стала точкой отсчета в новом круговороте событий…

Когда Налим понял, что его разводят, как последнего лоха, а компаньон, с которым по понятиям поделили край, хочет попросту кинуть, то принял решение действовать незамедлительно. Восстание из пепла забытого Дмитрий Смелова явилось первым пробным шаром в длинной цепи последовательных шагов, призванным обратить внимание соответствующих органов на проблему коррупции во властных структурах Южноморска. Ход безошибочный: Налим уже потерять ничего не мог, а Штурмину и в голову не приходило, что удар может быть нанесен по их совместному детищу.

– Если и так, то проще было заказать советника, чем выстраивать столь сложную и рискованную комбинацию, – Ринат Халикович демонстративно дистанцировался от версии Леднева.

– Ну, не скажите… Штурмина уже однажды пытались взорвать, тем самым, дав ему возможность действовать жестко, не взирая на авторитеты. Его хотели устранить, а не возвысить. К тому же убийство чиновника такого уровня не прошло бы незамеченным, породив излишний интерес следственных органов… Нет, Сергей Иванович Налимов, человек крайне эрудированный, быстро перенял цивилизованные способы борьбы с конкурентами… Вам ли не знать?.. Подчас манипулируя общественным сознанием можно добиться куда больших результатов.

Всем своим видом показывая, что смеется над каждым словом, главный редактор нервничал, и бегающие из стороны в сторону глаза выдавали его с головой. Видя состояние собеседника, Василий Петрович понимал, что если и ошибается в суждениях, то лишь самую малость.

Прибывшая в край Алена Соболева мертвой хваткой вцепилась в материалы и уже не выпускала из рук. Но молодой девушке с высокой самооценкой явно не хватало опыта проведения журналистских расследований, она нуждаясь в поддержке более опытных коллег. Для тандема Налимов-Салехов ее появление в Южноморске явилось лучшим подарком. Именно Алена стала тем пластилином, из которого опытный интриган Ринат Салехов начал лепить образ нового бескомпромиссного борца с преступлениями представителей власти, не только указав вектор движения, но и обеспечив необходимой информационной поддержкой.

– Соболева, проработавшая в журналистике без году неделя, искренне считала, что сама роет землю в поисках фактов, а вы лишь умело манипулировали, время от времени, подбрасывая дровишек в огонь ее амбиций…

Талантливо смешивая факты и вымысел, Ринат Халикович Салехов руками Соболевой готовил коктейль, призванный свалить могучую фигуру советника губернатора, казавшегося колоссом на глиняных ногах. Организовал встречу с опальным предпринимателем Владимиром Леонидовичем Харитоновым, лишившимся бизнеса из-за отказа платить за покровительство генералу Бирюку. Порекомендовал взять интервью у банкира Зацепина, в приватной беседе признавшимся, что вынужден содержать жадных до денег чиновников. Устроил знакомство с адвокатом Иосифом Бродником, собравшим со свойственной людям этой профессии скрупулезностью подробный архив компрометирующих материалов на сильных мира сего.

Далекая от южноморской жизни Алена безоговорочно поверила в благие устремления шефа и не стала утруждать себя детальным изучением биографии каждого собеседника. А копни она чуть глубже, то обязательно бы узнала, что честный коммерсант Владимир Харитонов на заре девяностых дважды привлекался по делам о вымогательстве и разбое, будучи активным членом ОПГ «Судостроитель». И период первоначального накопления капитала сопровождался скандалами, насильственными действиями и рейдерскими захватами.

Федор Кириллович Зацепин, один из руководителей банка «ТрансИнвестКапитал», по секрету шепнувший, что тоже платит, но с рэкетом «на очень высоком уровне» бороться не собирается, ни в чем предосудительном не замечен. Бизнесмен новой формации, получивший качественное финансовое образование в Европе и вернувшийся в Россию, чтобы строить светлое будущее. Зато его отец, Кирилл Андреевич Зацепин, был Ледневу хорошо знаком по службе в уголовном розыске. Выходец из так называемых «цеховиков» отсидел положенное и освободился как раз тогда, когда плановая советская экономика приказала долго жить. В те годы к нему и приклеился модный термин «бухгалтер мафии». Был ли таковым Кирилл Зацепин – доподлинно неизвестно, но существовала оперативная информации, что в основу «ТрансИнвестКапитала» легли общаковские деньги, щедро выделенные Кондратом Степановичем, известным южноморским вором.

Ну и конечно почтенный старец Иосиф Соломонович Бродник, вынужденно эмигрировавший на Святую Землю из-за произвола властей в Южноморске. Бывший сотрудник прокуратуры ни чем не выделялся на адвокатском поприще среди коллег, пока его подзащитным не стал Миша Хмурый, которому грозил срок за похищение человека и вымогательство – прессанули должника по всем правилам бандитской науки. Виртуозно развалив уголовное дело – Мишу освободили прямо в зале суда за отсутствием состава преступления – уважаемый Иосиф Соломонович занялся куда более прибыльными процессами. Теперь он отстаивал попранные права крупного бизнеса, часто имевшего криминальное происхождение, разрешая имущественные споры. Как раз тогда наступила эпоха рейдерских захватов чужой собственности. Знающие люди не под протокол поговаривали, что и видимые неудачи последнего времени связаны исключительно с выгодой, которую получал адвокат за провальные судебные решения, действуя не в интересах истца, а третьих лиц.

– И всех их объединяет одно – очевидная связь с беглым авторитетом Налимом, – окончив монолог, Василий Петрович отпил воды из стакана.

Ответ собеседника не заставил себя ждать. Раздосадовано всплеснув руками, Ринат Салехов сказал:

– Большей глупости я в жизни не слышал! Отрицать очевидных вещей не буду: связаться с Зацепиным и Бродником Алене посоветовал я. Но я же познакомил ее и с другими людьми… ну, не знаю… Сашей Беловицким, с Юшкевичем, в конце концов. Или его вы тоже причислите к прихвостням Налима? – прозвучало не без сарказма.

– Нет. Оскорблять подозрением уважаемых людей я не собираюсь, – продолжал гнуть свою линию Леднев. – Отмечу только, что общение с ними только упрочило уверенность Соболевой в правильности избранного пути. На это вы и рассчитывали, прекрасно зная, что Беловицкий, отошедший от освещения криминальной хроники по определенным причинам, ограничится только полуфразами и не будет слишком откровенным. Максим Юшкевич, с которым, кстати, вы хорошо знакомы, с незапамятных времен на ножах с генералом Бирюком, напротив, молчать не будет… Так что сюрпризов не ждали. Их показания прекрасно вписывались в канву разработанного плана. Вы, Ринат Халикович, несомненно, гений интриг.

Василий Петрович последовательно описывал события недавнего прошлого. После озвученных обвинений и перенесенного сердечного приступа Всеволод Матвеевич Бирюк был списан в тираж, и Штурмин помимо силового прикрытия потерял львиную долю дохода. Но быстро сумел перегруппироваться, сохранив обширное влияние. Следующий удар был нанесен по Рубену Давлатяну, расследование по которому Алена Соболева затянула, едва не поставив крест на всех начинаниях главного редактора. Лишившись главного финансиста, в руках которого сосредотачивалось оперативное управление бизнесом, Борис Андреевич Штурмин испытал шок и сам отправился на Кипр решать накопившиеся денежные проблемы. А любовные отношения Алены с советником только играли на руку великому комбинатору.

До окончательной победы оставался последний шаг и подходящий момент. Здесь ошибиться было нельзя – любой просчет сулил стать провалом с возможным летальным исходом. И Ринат терпеливо ждал, а, дождавшись, как профессиональный катала, вытянул из рукава козырного туза: съемку скрытой камеры оргии в апартаментах Фирсановских бань.

– Вы были уверены, что Алена не простит измены своему любовнику. Конечно, не знали, что у нее есть пистолет… но конечный исход устроил и вас, Ринат Халикович, и Налима. Безупречная многоходовка, и споткнулись вы, собственно, только на моей скромной персоне. Но, – Леднев театрально развел руками, – это форс-мажор. Ничего не попишешь…

Салехов раздраженно хлопнул ладонью по столу.

– Хватит! – Он решительно встал на ноги. – Вы говорили, что опираетесь на факты, а я слышу только слова и ничего кроме слов. Зовите ваших горилл, а я позвоню адвокату!

Василий Петрович не двинулся с места, глядя на него снизу вверх.

– Есть показания техника Фирсановских бань, утверждающего, что именно по вашему заказу он установил систему слежения в апартаментах, облюбованных советником Штурминым. Сегодня же я получу санкцию суда на обыск, так что, уверен, доказательства вашей противоправной деятельности окажутся в распоряжении следствия в ближайшее время.

Осознав всю серьезность сложившегося положения, главный редактор «Губернского колокола» застыл, зажав в руке мобильный телефон.

– По нашему запросу Налим задержан испанской полицией в Марбелье, – Леднев чувствовал, что уложил противника на обе лопатки. – Сейчас готовятся документы на его экстрадицию. Так что, кто первым из вас запоет, тот и окажется в выигрыше… Пойдемте.

Видя, что разговор окончен, бойцы спецназа ФСБ подошли к Салехову. В руках одного из них лязгнули наручники.

Ринат ясно представил, как идет через фойе, заполненное репортерами, к выходу в сопровождении представителей силовых структур. Как растерянность коллег быстро сменяется профессиональным любопытством, как начинают стрекотать вспышки фотокамер и яркий свет стробоскопом бьет в лицо.

Он посмотрел на Леднева и подавленно попросил:

– Не надо наручников…

Заключение

На улице давно стемнело, и первый снег пушистыми хлопьями падал на черный асфальт мостовой. Здесь, в кабинете, из окна которого открывался неповторимый вид на самое сердце столицы с его узкими переулками и домами, некогда принадлежавшими аристократии и купечеству, было тепло и даже немного уютно. Мягкий свет настольной лампы, вырывая кусок пространства из сумрака, дарил ощущение отвлеченности от мира и призван был настроить на рабочий лад. Кофе, отставленный в сторону, давно остыл, а распечатанная пачка сигарет так и осталась нетронута.

Василий Петрович Леднев, сидя в глубоком кресле, методично перелистывал страницы доклада, подготовленного «Научным центром социологических исследований» к очередному заседанию Комитета Госдумы по безопасности, вчитывался, возвращался на несколько абзацев назад, вновь перечитывал, делая пометки на полях, и, в конце концов, оставил это занятие, отложив увесистый труд навремя. Перед заслушиванием на заседании шеф хотел получить его экспертное заключение по содержанию доклада, посвященного угрозе разрастания коррупции в органах государственной власти, а он никак не мог совладать с эмоциями.

Последняя поездка в Южноморск выбила его из колеи, лишила сна и оставила неприятный осадок в душе. По прошествии нескольких месяцев следствие считалось завершенным, но похвастать результатами не позволяла совесть сыщика, привыкшего доводить любое дело до конца.

Решение о неразглашении итогов проведенного расследования было принято на самом верху. Как пояснил Владимир Иванович Васнецов, не вдаваясь в детали:

– Дабы не будоражить общественность…

Объяснения Ледневу не требовались.

Официально убийство советника губернатора Южноморского края Бориса Андреевича Штурмина так и осталось нераскрытым. Смерть связали с профессиональной деятельностью, а в покушении обвинили некие загадочные силы, призванные дестабилизировать ситуацию на юге страны. Электорат охотно верит в угрозы, исходящие извне, и еще пуще объединяется супротив заморского врага. Дело отложили в дальний ящик и забыли до поры.

Гибель Алены Соболевой признали несчастным случаем, а всем свидетелям случившегося посоветовали держать язык за зубами, ведь героев не судят. История молодой журналистки краевого издания быстро обросла легендами, имя стало нарицательным, и правда от вымысла в судьбе, окончившейся трагически, оказалась неотделимой. В ее лице Южноморский край обрел новую икону, неподкупного и бескомпромиссного борца с коррупцией, к ней на могилу в день города несли цветы и там же произносили пламенные речи о неотвратимости светлого и честного будущего. А с портрета взирали огромные зеленые глаза, молча осуждающие цинизм и лицемерие современного мира.

После серии встреч в Кремле и Доме правительства Юрий Алексеевич Колобов заявил о досрочном сложении с себя полномочий губернатора края, вместе с ним были отправлены в отставку ключевые сотрудники администрации.

Под предлогом плановой ротации кадров произошли изменения в системе правоохранительных органов, руководители которых, проспавшие запредельный уровень коррупции в Южноморске, были отстранены от должностей или переведены с понижением на другую работу. Сохранить занимаемый пост удалось только начальнику краевого УФСБ Зауру Имрановичу Хаджиеву. В верхах учли его неоценимый вклад в расследование, былые боевые заслуги и непререкаемый авторитет среди подчиненных.

Заместитель начальника Следственного управления Илья Ильич Панов добровольно написал прошение об отставке, решив заняться адвокатской практикой.

После проверки Счетной палатой и многочисленных экспертиз проект строительства нефтеналивного терминала в Южноморском порту был признан экономически нецелесообразным, и все работы по нему остановлены.

Валентин Сергеевич Теляш (Дергач) приговорен судом к пожизненному заключению за убийство нескольких человек, а также за организацию покушения на Виктора Александровича Семенова. Также помощник Штурмина обвинялся властями Израиля в убийстве Иосифа Соломоновича Бродника. Но, в соответствии с Конституцией, Россия не выдает своих граждан по запросам других государств.

Дело в отношении главного редактора «Губернского колокола» выделено в отдельное производство. По ходатайству следствия суд арестовал Рината Халиковича Салехова, посчитав, что, находясь на свободе, подозреваемый может оказать давление на свидетелей или скрыться. И у Василия Петровича Леднева не было никаких сомнений, что в этот раз наказание настигнет виновного. Огромное количество компромата, снятого в Фирсановских банях и изъятого на даче главреда, не давало спокойно спать многим высокопоставленным чиновникам, жадным до плотских утех.

Дружный коллектив «Губернского колокола» поначалу пытался сохранить не только ставшее родным, но и совершившее огромный прорыв издание. Но потуги оказались тщетны. Не хватило энергии и запала в осуществлении задуманного. Без лидера, умело связывающего журналистские амбиции и таланты, редакция вскоре распалась.

В экстрадиции на родину Сергея Ивановича Налимова было отказано. Власти Испании не сочли достаточными материалы, предоставленные российской стороной. И теперь Налим коротает время в испанской тюрьме, ожидая суда по обвинению в отмывании денег от преступной деятельности через череду зарегистрированных на Пиренейском полуострове строительных компаний.

А в остальном, Южноморский край продолжал жить своей прежней жизнью региона, далекого от федерального центра…

Конвенция ООН против коррупции

Статья 20

Незаконное обогащение

При условии соблюдения своей конституции и основополагающих принципов своей правовой системы каждое Государство-участник рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться, с тем чтобы признать в качестве уголовно наказуемого деяния, когда оно совершается умышленно, незаконное обогащение, т.е. значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое оно не может разумным образом обосновать.

Оглавление

Вступление

Часть первая На месте преступления

Часть вторая История Алены Соболевой

Часть третья В поисках кукловода

Заключение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg