«Погибают всегда лучшие»

Погибают всегда лучшие (fb2) - Погибают всегда лучшие 1977K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Моисеевич Гурвич

Владимир Гурвич Погибают всегда лучшие Роман о России девяностых годов

Глава первая

Я остановил машину возле дома, в котором снимал квартиру. Всякий раз, когда я подъезжал к этому абсолютно безликому четырехэтажному сооружению, у меня появлялось не то чувство досады, не то раздражения на то, что судьба поселила меня в этом уродливом строении. И лишь надежда, что это не более чем временное мое пристанище, отчасти снижало накал моего плохого настроения. Сегодня же у меня была не только надежда, но и уверенность, что тот долгожданный момент, когда я покину это убогое жилище, уже не за горами.

Я вышел из автомобиля и огляделся. В последние дни я чувствовал некоторое беспокойство. И это было не просто выработанное годами подсознательное ощущение опасности, были слишком очевидные причины для возникновения этого чувства. Но сейчас мне не хотелось об этом думать.

Больше всего меня волновал совсем другой вопрос: почему задерживается машина с товаром? Она должна была приехать еще утром, а сейчас уже время обеда. Конечно, в дороге всякое случается: шина лопается, барахлит мотор, в конце концов, грузовик мог угодить в аварию. А может, водитель попался крайне осторожный, едет на минимальной скорости. Так что веских поводов для опоздания всегда предостаточно. И все же эта ситуация мне сильно не нравилась.

Я вошел в квартиру, прошел на кухню, поставил на огонь кастрюлю, а когда вода закипела сыпанул в нее из пакета белые раковины купленных готовых пельменей. Для холостого мужчины, вернее разведенного – это блюдо воистину спасение от голодной смерти. Я уж не говорю о том, что сберегает массу времени, которое бы ушло на такое на мой взгляд малопродуктивное занятие, как приготовление пищи. И все же, где застряла машина с товаром, в очередной раз подумал я, прежде чем выключить конфорку.

Внезапно раздался звонок, я поднял трубку и услышал возбужденный голос Алексея.

– Шеф, – радостно крикнул он мне в трубке, – машина приехала.

– Когда?

– Только что, минуту назад.

– Все в порядке, ты проверял: товар цел?

– Я еще не успел, но кажется все нормально. Шофер сказал, что у он проткнул колесо, вот и опоздал.

Я засмеялся; эта была как раз та причина задержки, которая казалась мне наиболее вероятной.

– Ты чего смеешься? – не понял Алексей.

– Радуюсь, что машина пришла, что с завтрашнего дня мы можем открывать нашу торговлю, что у нас начинается новая жизнь.

Я услышал, как на другом конце провода в ответ засмеялся Алексей.

– Я тоже перед тем, как позвонить тебе, думал об этом. Оксана будет рада. Ты знаешь, она не очень верит в нашу затею.

Оксана была женой Алексея и с самого начала противилась уходу мужа с завода. Но какой смысл сидеть там, если зарплаты едва хватает только на то, чтобы не умереть с голода и это тогда, когда есть столько способов заработать себе на достойное существование. И с завтрашнего дня мы с Алексеем – моим компаньоном и одновременно родным братом этим и займемся – обеспечением себе высокого уровня жизни.

В трубке послышались какие-то неясные звуки.

– Что случилось? – спросил я.

– Шофер ругается. Ему надо вернуться на базу до темноты, и он хочет, чтобы мы немедленно разгрузили его драндулет.

– Ладно, скажи ему, что сейчас разгрузим. Я еду.

Я положил трубку и с грустью посмотрел на плавающие в дымящей паром кастрюле белые тельца пельменей. Увы, им придется подождать, пока я покончу с делами. Впрочем, не только шоферу, но и мне самому не терпится разгрузить машину и посмотреть, что нам прислали наши поставщики.

Я вышел из дома, сел в свой потрепанный автомобиль и поехал к магазину. Путь был не длинный, нужно было всего лишь миновать три квартала, а потом свернуть за угол. Я сразу увидел причаленный к обочине грузовик возле моего заведения. Недалеко была припаркована легковая машина. Мой опытный взгляд старого автомобилиста сразу же признал иномарку. Я удивился: в городе иномарок было очень мало и то, что она стояла тут, выглядело несколько странным. Впрочем, сейчас мне было абсолютно не до того.

Я остановил свои «Жигули» в нескольких метрах от магазина и направился к его входу. В этот момент двери отворились и мне навстречу, радостно улыбаясь, выбежал Алексей. Раздался мощный грохот, пространство вокруг озарилось яркой вспышкой. Я успел еще увидеть падающего на землю брата, а затем погрузился в абсолютно непроницаемый мрак.

Глава вторая

Сначала в сознание возникло малюсенькое ядрышко света, постепенно оно стало расширяться. Потом появились первые зыбкие очертания. Это не были предметы, скорее их цветовые пятна; я даже не мог понять, что они означают. Впрочем, я не понимал не только это, но и вообще что происходит? Где я, на каком свете? Осознание своего «я» отсутствовало, его заменяли неясные ощущения, которые могли принадлежать кому угодно. Даже животному или растению, если они способны отличать день от ночи.

Сколько продолжалось это состояние я не знал, так как неожиданно возникший в моем сознание свет то и дело исчезал из него, и я вновь погружался в непроницаемую темноту. Но затем она вновь расступалась, чтобы вновь дать дорогу световым лучам.

Наконец я открыл глаза по-настоящему и осмотрелся вокруг. Так как двигаться я не мог, то возможности для обзора были весьма не велики.

Прямо надо мной висела большая люстра, у стены стоял телевизор, немного правее от него была дверь. Но куда она вела, в какой мир я не имел понятия.

Я попытался сосредоточиться. То, что в моем сознании возникали какие-то предметы и образы, говорило о том, что я был скорее жив, чем мертв. Но что это реально значило? Я снова закрыл глаза – внезапно в моем мозгу ярко вспыхнула картина: бегущий ко мне навстречу Алексей, затем огненная вспышка наподобие молнии во время дождя – и парящее над землей тело.

Невольно я сделал резкое движение, пытаясь встать. Резкая боль расколола мой череп, прошлась по груди и ушла в ноги. Я закричал, а затем вновь все погасло, подобно экрану в кинотеатре после окончания сеанса.

Когда мои глаза распахнулись вновь, то они увидели склоненное надо мной мужское лицо. Рядом стояли еще несколько фигур в белых халатах. Но разглядеть я их уже не мог, они расплывались, превращаясь в сплошные световые контуры.

– Где я? – спросил я. Мне казалось, что мой голос звучит громко, но потому, как лицо человека сделалось напряженным, я догадался, что он не расслышал вопроса. – Где я? – повторил я его.

– Все в порядке, вы в больнице. Ни о чем не беспокойтесь, все будет хорошо.

В голове бились какие-то мысли, они требовали словесного оформления, но у меня было такое ощущение, что я забыл большинство слов. К своему удивлению, я не знал, о чем спрашивать, что говорить. Я в больнице, значит, со мной что-то случилось. Ведь просто так туда не попадают. Но что? Внезапно я снова увидел бегущего человека, яркий блик пламени, подпрыгнувшее тело.

– Алексей! – закричал я.

Кажется, я начал биться в истерике, что-то бессвязно кричал, меня успокаивали, но это не помогало. Тогда меня схватили за руки, а подошедшая медсестра ввела иглу в вену. Буйство во мне стало быстро утихать, теплая волна покатилась по протокам моего тела, а затем снова все стало в очередной раз быстро темнеть…

Наверное, пребывал я в небытии довольно долго, потому что когда я очнулся и огляделся, то определил, что сейчас утро. Солнце светило в незашторенное окно, ее лучи скользили по моему лицу, приятно согревая кожу. Рядом со своей постелью я обнаружил сидящую женщину, которая пристально смотрела на меня. Увидев, что я открыл глаза, она вскочила и выбежала из палаты.

Как ни странно, но чувствовал я себя достаточно бодро, голова не только не болела, но была довольно ясная. Но мысли и картины, которые в ней вспыхивали, не доставляли мне радости.

Вошел доктор, он внимательно посмотрел на меня и присел возле кровати.

– Я вас осмотрю, – сказал он.

Причин для возражений у меня не было, а потому я ничего не ответил.

Врач пощупал пульс, послушал грудь и легкие, измерил давление. Затем заглянул в глазное яблоко.

– Вы можете назвать себя? – спросил он.

– Легкоступов, Владислав Сергеевич, – уверенно ответил я.

– Сколько вам лет?

– Тридцать пять.

– Вы женаты?

– Разведен.

– Есть ли дети?

– Сын. Его зовут Юрий.

– Что ж, замечательно, с памятью все в порядке. Я рад за вас.

– Что со мной? – Я попытался подняться – и тут же пронзительная боль снова уложила меня в постель. И все же она была не такой сильной, как в первый раз.

– Лежите спокойно, вам нельзя шевелиться, а тем более вставать. У вас черепно-мозговая травма, сильное сотрясение мозга. Вам нужен покой. Это для вас лучшее лекарство.

– Скажите, а что с Алексеем, моим братом? Я видел, как он летел.

– Последние слова звучали довольно нелепо, но других – я не нашел. Да и не это меня сейчас беспокоило.

Я увидел, как изменилось лицо врача. Мне показалось, что он не знает, как ему поступить: отвечать ли правдиво на мой вопрос или нет.

– Я хочу знать, что с Алексеем, – настойчиво повторил я.

– Его спасти не удалось, у него были ранения не совместимые с жизнью. Поверьте, мы делали все, что могли.

Я застонал. Меня пронзила боль, только не физическая, а совсем другая, а потому еще более тяжелая. Мне хотелось плакать, но при враче и медсестре это было не очень удобно. Я всегда старался не показывать свои чувства на людях. И все же надолго меня не хватило, я ощутил, как прохладная слеза проложила влажный след по моей щеке. Я видел по их изменившимся лицам, что они не то удивлены, не то обеспокоены моей реакции; было заметно, что они явно не знали, что делать – то ли успокаивать меня, то ли дать мне выплакаться. И эта их нерешительность как-то странно подействовало не меня; я громко, как маленький ребенок, зарыдал. Если память мне не изменяла – а с ней у меня вроде было все в порядке – такое случилось со мной первый раз в жизни.

Мои рыдания продолжались минут пять. Но они оказались целебными для меня, так как помогли мне избавиться от нервного стресса. Но не от боли; отныне я знал, что она до конца моих дней поселилась в моей душе. И вряд ли есть средства, которые способны оттуда ее извлечь.

– Как это все случилось? – спросил я.

– Вы разве не помните? – слегка удивленно сказал доктор.

Я ничего не ответил, только посмотрел на него.

– Был взрыв возле вашего магазина.

– Я это помню.

– Вам очень повезло. Если бы вы прошли еще хотя бы два метра, я не уверен, что мы бы с вами сейчас беседовали.

– А Алексей?

– Бомба разорвалась всего в нескольких шагах от него, она была спрятана в урну.

– Они промахнулись, погибнуть должен был я.

Врач быстро взглянул на меня, но промолчал.

– А что известно о том, кто это сделал?

– Я ничего вам не могу сказать, я только знаю, что идет следствие. Весь город говорит об этом несчастье.

Даже если об этом будет говорить весь мир, это все равно не вернет Алексея, подумал я.

– Для вас главное сейчас отдых, – сказал врач. – Мы пойдем, а вы постарайтесь заснуть сами, без лекарств.

– Подождите. Мне что-то мешает на голове.

– Это перевязка, у вас там рана. Но, как оказалась, не очень глубокая. Все зарубцуется. Спите. – Врач встал.

– Как вас зовут, – сам не зная для чего, спросил я. Как будто это имело сейчас какое-то значение.

– Аркадий Яковлевич Липкин.

Я слышал эту фамилию, это был самый известный в городе хирург, к нему обращались в самых тяжелых случаях. Но, насколько я понял, у меня случай как раз не самый тяжелый. Или меня обманывают?

Но спрашивать об этом было уже некого, так как врач, сопровождаемый медсестрой, покинули палату. Я остался один со своим горем, со своими мыслями и вопросами, на которые не знал ответа. Вернее, в одном я был уверен почти наверняка: целились не в Алексея, а в меня. Но тогда выходит, что я прямой виновник его гибели.

Хотя врач мне советовал в качестве лекарства – сон, спать я не мог. Мне хотелось немедленно вскочить и бежать отсюда, дабы отомстить тем, кто убил брата. Но даже если у меня хватило бы сил, чтобы выбраться из больницы, куда бы я пошел, где стал бы искать убийц? Хотя этот город мне родной, я в нем родился, но за те годы, что я тут не жил, здесь произошло множество перемен. Появились новые люди, новые отношения, о которых я ничего не знал. И последние события самым страшным образом подтверждали мне этот тезис.

Путь к этому взрыву, как я теперь понимаю, начался неделю назад, когда в мой магазин с заднего входа неожиданно валились двое парней. Они по-хозяйски расположились в моем кабинете или если быть точнее в шестиметровой каморке, где едва умещался стол и две пары стульев. Я сразу понял, кто они, ибо в своей жизни уже имел дело с этим сортом людей. А от них просто пахло за версту их занятием. А потому я не слишком испугался, ведь до сих пор я выходил в борьбе с ними победителем. Ухмыляясь, они заявили, что требуют от меня 10 процентов всех грядущих доходов, которые принесет мое скромное заведение. Пожалуй, самое удивительное в этой истории заключалось в том, что они точно назвали сумму прибыли; именно ее по моим расчетам я должен был получать в первое время пока по-настоящему не раскручусь. Как они могли вычислить эту цифру, неужели сосчитали? Если подумать, то это обстоятельство должно было меня насторожить: ибо речь пахло не примитивным рэкетом какой-то уличной банды, а нечто более серьезным. Но в тот момент я не думал о таких вещах, в моей голове бешено крутилась карусель совсем других мыслей.

Я смотрел на наглые ухмылки этих парней и прикидывал, какими приемами их следует уложить, дабы они надолго бы забыли дорогу к моему магазину. То, что они не представляли для меня серьезной угрозы, в этом я не сомневался. Не то, что они были щуплыми, наоборот, парни были и высокие и хорошо откормленные, как гуси перед новогоднем забоем, но я ясно видел, что они на сто процентов уверены, что никакого сопротивления с моей стороны не последует, и я безропотно приму их условия.

Эта убежденность их расслабляла, делала небоеспособными.

У меня есть одна черта, которая доставляет мне в жизни много неприятностей: я крайне вспыльчив. Эти два наглых подонка вызывали во мне просто ярость. Но я знал, что нельзя ее показать раньше времени, иначе дам им преимущество. Я встал, вышел из-за стола. Они по-прежнему сидели на стульях, широко расставив ноги, уверенные в своем преимуществе, основанном на численном превосходстве; один из них демонстративно харкнул. Его пенистая густая слюна, упавшая на мой недавно вымытый пол, стала для меня подобно извлеченного из гранаты запала; ударом в шею я мгновенно вырубил его. Второй вскочил со своего места, но был моментально отброшен моей ногой к стене. Все было кончено так быстро, что я даже почувствовал разочарование, так как гнев во мне еще не остыл и требовал дальнейшего выброса энергии. По очереди я выволок рэкетиров на улицу и бросил их на землю, на самый грязный заплеванный участок.

На мой взгляд, это было наиболее подходящее место для них. Оба шантажиста были явно в нокауте и потому почти не трепыхались. Рядом стояла машина, за рулем сидел человек. Он внимательно наблюдал за происходящим, его прищуренные глаза встретились с моим взглядом. Я сразу понял, что он тоже член этой банды, может быть, даже глава ее. Я подошел к нему.

– Возьми это гавно, – сказал я, кивнув на валяющихся в грязи его товарищей. – А то от них слишком воняет. А я не переношу отвратительные запахи.

Гордый и довольный собой, я вошел в магазин, не обращая внимания на то, что происходит за моей спиной. Каким же я был идиотом!

Меня снова, как и тогда, распирала ярость. Больше всего на свете мне хотелось найти тех подонков и сделать с ними то же самое, что они сделали с Алексеем. Я почти не сомневался, кто автор этого взрыва. Если его совершили не те, кто наведывался ко мне, то уж точно кто-то из их банды. Как жаль, что я не могу выйти немедленно из больницы, просто руки дрожат от нетерпения, так хочется отыскать убийц. Ну, ничего, пусть они подождут немного, им еще недолго ходить по этой земле.

«Алеша, – шептал я, я не могу тебя воскресить, но я могу за тебя отомстить. И заверяю тебя: я непременно это сделаю. Пусть для этого мне потребуется отдать свою жизнь, но твоя смерть не останется безнаказанной».

Дав себе эту Ганибалову клятву, я почувствовал некоторое успокоение. По крайней мере я теперь знал, что мне предстоит делать после того, как я оклемаюсь. И коли судьба меня пощадила, то теперь мне надо как можно скорее окончательно прийти в себя, сбросить к чертовой матери больничный халат и вновь облачиться в свою привычную одежду. Меня ждут слишком важные дела, чтобы валяться тут.

Незаметно я снова заснул. Мне снился взрыв, чьи-то крики, затем чье-то исковерканное тело. Но это не было тело Алексея. Я внимательно присмотрелся и узнал в этом изуродованном трупе себя. Вернее то, что осталось от меня. Я глядел и не понимал, что происходит. С одной стороны я знал, что я – жив, ибо кто же тогда видит убитого, но с другой – сомнений не было в том, что погибшим был я. Я даже разглядел небольшой шрам возле глаза – след от давней юношеской драки. От этой раздвоенности мне стало совсем не по себе, мне хотелось крикнуть: кто же я на самом деле – мертвый или живой? Но никого по близости не было, я находился один, вернее в компании с самим собой. Только разорванным бомбой на куски. Не в силах больше выносить эту странную ситуацию, я закричал. И этот мой отчаянный крик прогнал родившуюся в моем мозгу страшную картину, а затем я погрузился в непроницаемую темноту.

Я проснулся и сразу почувствовал себя лучше. Глаза смотрели ясно на мир, все картины были четкие и яркие. Окна не были зашторены, я видел, как солнечные лучи пробиваются сквозь густые заросли весенней листвы.

Я попробовал встать и к моей радости эта попытка мне вполне удалась. Только в первый момент тело отреагировало всплеском боли на резкое движение. Но она тут же утихла, и я наконец принял сидячее положение.

Впервые я получил возможность по-настоящему обозреть место, где я нахожусь. И надо сказать, что увиденное изрядно поразило меня. Палата хотя по размерам была не слишком велика, но не по больничному уютная.

Пол был накрыт ковром, у стены на тумбочке стояла видеодвойка фирмы «Сони». У другой стены расположился небольшой, но изящный платяной шкаф, рядом с ним – холодильник, тоже судя по красивым формам не отечественного производства. Кроме двери, ведущий в коридор, я обнаружил еще одну дверь. Я направился к ней, с радостью отмечая, что ступаю достаточно твердо.

За дверью скрывалась ванная, совмещенная с туалетом. Я воспользовался его услугами, затем меня заинтересовало висящее над раковиной большое в красивой оправе зеркало, а в нем – мое отображение. Несколько минут я внимательно, словно знакомясь, разглядывал себя. Оказалось, что вид у меня был вполне сносный, если не считать перебинтованной головы. Кроме того, под глазом была небольшая синева, но это был такой пустяк, на который даже не стоило обращать внимания.

Я вымыл руки, затем вернулся в комнату, сел на кровать. И стал размышлять. Тем более пищи для этого занятия накопилось немало. Прежде всего, меня заинтересовал вопрос: почему я оказался в столь непривычных комфортных условиях? Несмотря на долгое отсутствие, я все же достаточно хорошо знаю свой город и состояние его больниц, в которых люди лежат по пять-десять человек в палате обставленной старой, давно разбитой мебелью. А тут номер-люкс с ванной, телевизором, видеомагнитофоном, телефоном. Его, я кстати, обнаружил только что, он стоял на тумбочке возле моего изголовья. В своей жизни мне приходилось жить в самых разных отелях во многих странах, и я вполне профессионально мог оценить уровень комфортабельности этого номера, тянет самое меньшее на четыре звездочки. Легко себе представить, сколько стоит тут пребывание.

Но у меня нет даже денег, чтобы заплатить за день моего нахождения здесь; все свои капиталы я вложил в магазин. Черт возьми, я должен знать, что все-таки происходит? И как на грех, ко мне никто не приходит. В этот момент, словно услышав мое мысленное пожелание, дверь отворилась, и на пороге показался Липкин.

Увидев меня не как мне предписывалось в лежачем, а в сидящем положении, он изобразил радость на лице.

– Вижу вам лучше. Очень рад. Давайте я осмотрю вас.

– Подождите минуту, доктор, – остановил я его. – Ответьте мне на несколько вопросов.

– Да, пожалуйста, если, конечно, это в моей компетенции.

– Думаю, что в вашей. Во-первых, объясните, где я нахожусь?

– А вы не знаете? – Липкин был не то удивлен моим вопросом, не то смущен. – Мне казалось…

– Вы разве забыли, что меня сюда привезли без сознания.

– Да, конечно. Вы в первой клинической больнице.

Теперь мне стало не все, но кое-что ясно. О первой клинической больнице в городе было известно всем, но попасть туда простому смертному было также сложно, как грешнику в рай. Там лечились исключительно сливки общества и то, что скромный бизнесмен, каких пруд пруди оказался в избранном заведение, вызывало дополнительные вопросы.

– Сколько стоит этот номер-люкс в сутки? – снова спросил я. – Боюсь, но вы малость ошиблись, у меня нет денег, чтобы заплатить за пребывание тут.

– Вам не надо платить, все оплачено. – С каждым новым ответом Липкин выглядел все более смущенным.

– Оплачено? Но кем?

– Этого я не знаю, правда, не знаю, – добавил он, встретившись с моим недоверчивым взглядом. – Мое дело лечить людей, все коммерческие вопросы решает наш директор. Мне только известно, что по условиям договора вы будете находиться тут столько времени, сколько потребует ваше лечение.

Скорей всего Липкин не врал; зачем ему это нужно да и вряд ли его ставят в известность о коммерческих делах, которые вершатся скорей всего за его спиной. Спросить директора? Но я почему-то был уверен, что он тоже ничего не скажет. Может, не захочет, а может потому, что тоже мало что знает.

– Сперва вас отвезли в другую больницу – в третью, но вы там пробыли недолго, через часа два вас перевезли сюда, – вдруг добавил интересную деталь в эту загадочную историю уже по собственной инициативе Липкин.

– Это не было опасно?

– Какой-то риск был, но все делали очень осторожно.

– И вы, конечно, не знаете, кто проявил обо мне такую заботу.

– Увы, ничем не могу вам помочь.

– Скажите, доктор, а ко мне никто в эти дни не приходил? Или хотя бы интересовался моим состоянием?

– Сожалению, но никто.

Липкин снова осмотрел меня и, кажется, остался доволен моим состоянием. Я снова оказался один. Впрочем, скука не грозила взять меня в плен, так как было над чем поломать голову. И все же сейчас меня заботило другое; вот уже несколько минут, как я не отрываясь, смотрел на телефон. Я знал, что должен был позвонить в свой родительский дом, дом, где когда-то родился и жил, где живет моя мать, где живет, вернее еще несколько дней назад жил Алексей вместе со своей семьей.

То, что моя мать не навестила меня за эти дни, не вызывало у меня чересчур большого удивления. Я отлично знал, что никогда не был ее любимым сыном. С момента появления Алексея на свет ее сердце оказалось отдано ему. И занималась она почти исключительно только им. Почему так случилось? Может быть потому, что он был поздним ребенком, очень послушным и нежным я же вечно пропадал на улице, попадал в какие-то передряги в то время, как он находился постоянно дома. С самого детства у него определились две страсти – книги и механизмы. Хотя я тоже неплохо учился, угнаться за братом я не мог; все десять лет учебы в школе и пять лет учебы в институте он был круглым отличником. Ему пророчили великое будущее, но при этом не учитывали того обстоятельства, что в отличии от меня он был начисто лишен честолюбия и всегда был погружен в самого себя. Талант же, даже самый большой, вовсе не является гарантом успеха; в жизни торжествует посредственность. И если талантливый человек не умеет расталкивать ее руками, то он обречен на прозябание. Именно такая печальная история и случилось с Алексеем.

Всем казалось, что конструкторское бюро завода, куда он пошел работать, – это трамплин для приземления в совсем другом, гораздо более высоком месте. Но шли годы, а он все сидел за своим кульманом и смотрел как другие, гораздо менее способные, но более пробивные поднимались на лифте судьбы вверх.

Я знал, что моя мать очень сильно переживала этой застой в карьере Алексея. А то, что мне удалось кое-чего добиться, вызывало у нее по отношению к младшему сыну ревность. Что же касается самого Алексея, то он всегда бурно радовался моим удачам; из всех людей, которых я знал, это был самый независтливый человек. Мы любили друг друга, хотя и общались мало. Я уехал в Москву, и хотя Рождественск находился всего в шести часах езды от столицы по хорошему скоростному шоссе, я редко навещал, как принято сейчас говорить, свою малую Родину. И в значительной степени – из-за матери, так как всякий раз, когда я приезжал сюда, то отчетливо ощущал исходящий от нее холод недоброжелательности и нежелательности моего тут пребывания.

То, что она не навестила меня все эти дни, говорило только об одном: она считает меня главным виновником гибели сына. И надо сказать, что может быть впервые в жизни я был с ней согласен. Если бы я его не втянул почти вопреки желанию Алексея в это дело, он был бы сейчас жив.

Я застонал; так сильно переполняли меня чувство вины и ненависть к убийцам, что удерживать эту гремучую смесь в себе мне было не под силу. Я вообще по натуре человек мстительный и мало склонен прощать своих врагов или обидчиков. И давно заметил одну особенность человеческой натуры: месть доставляет ей большое моральное и физическое удовлетворение. В каком-то смысле это то же самое, что и любовь, только в черном ее варианте. Но человек очень падок на все негативное, злое и чтобы вызвать в нем самое плохие качества обычно не надо прилагать много усилий, достаточно воззвать к ним и освободить его от страха перед наказанием за свои поступки.

Я не стал звонить домой; если они не хотят ничего знать обо мне, то и мне нет смысла навязываться им. Вместо этого я лежал в кровати и мысленно рисовал картины предстоящей мести. Я представлял, каким страшным пыткам подвергну гнусных убийц брата. Прежде чем они уйдут в тот мир, откуда нет возврата, они в полной мере поймут, что совершили самую большую ошибку в своей жизни, подняв руку на Алексея. Вернее, ясно как день, что руку они подняли-то на меня, а вот погиб совершенно невинный человек. И однажды непременно настанет день, когда всем сполна придется платить по счетам.

Все последующие несколько дней прошли внешне вполне спокойно. Ко мне никто не приходил, если не считать врачей и медсестер, никто не звонил; иногда мне казалось, что я лежу не в больнице, а в склепе, а сам себе я напоминал неопознанный труп, которым никто не интересуется.

И все же я кожей ощущал, что я не всем безразличен, есть некто, кого беспокоит моя судьба. Какие этот некто имеет на нее виды, я не представлял, но ведь не случайно же я очутился в этом замечательном больничном номере, не из-за благотворительных же побуждений оплачивают мое тут отнюдь недешевое пребывание. А потому я почти не сомневался: придет момент и этот человек обязательно объявится и предъявит мне свой счет. Что потребует он? Кому может понадобиться неудачливый бизнесмен, разведенный мужчина, человек без гроша в кармане? Обычно таких людей просто списывают, как больных матросов с корабля, оставляя их наедине с самими собой, со своими неудачами, со своей несложившейся жизнью. И дальнейшая дорога их хорошо известна – бродяжничество, алкоголь – наконец смерть под забором или от ножа в бессмысленной, затеянной от отчаяния, пьяной драке. Я был свидетелем, как завершали свой жизненный путь таким вот печальным образом немало людей, занимавшие некогда в жизни гораздо более высокое положение, чем я, обладавшие такими деньгами, что казалось их хватит не только для них самих, но и для их отдаленных потомков. Но подобно пожару, превращающего великолепный дворец в груду головешек, ошибки, непродуманные действия, глупости, пороки приводили к тому, что все безвозвратно уносил с собой ветер безжалостных перемен. Неужели и мне уготовлена такая участь? Если быть честным, мне пока не хочется соглашаться с таким вариантом развития событий.

Через три дня я вышел из больницы. Доктор Липкин последний раз осмотрел меня и остался доволен увиденным.

– У вас очень крепкий организм, все быстро заживает, он способен выдержать и не такое испытание, – обнадежил меня мой лечащий врач.

– Когда-то я уделял ему много внимание, – усмехнулся я. – Вот он и благодарит меня за это.

– Ах, да, вы же бывший спортсмен. Теперь мне понятно. – Но что ему стало понятно, он уточнять не стал. – Первое время избегайте больших нагрузок, я вам выпишу кое-какие лекарства. Это укрепляющее. Принимайте их регулярно.

– Непременно, доктор. Спасибо за возвращение с того света.

– Вы там еще не были, но у вас все еще впереди, – обнадежил он меня.

Я вышел на улицу и внимательно осмотрелся. Я не исключал, что меня могут встречать. Или следить за мной. Но ничего достойного внимания не обнаружил; мимо меня шли прохожие, их взгляды равнодушно скользили по моей персоне, а затем также безучастно перемещались в попадавшие в их поле зрения другие предметы. По-видимому, никому не было дела до моего выздоровления. Что ж, тем лучше, по крайней мере, мне ничего прямо сейчас не грозит.

Рядом с больницей находилась остановка автобуса. Я сел в переполненную машину, из которой выскочил через десять минут. Я оказался у своего магазина. Покореженные входные двери кто-то намертво забил, а разбитые взрывом витрины заставил фанерой. У меня с собой были ключи, я открыл задний вход и проник в помещение. Я грустно прошелся по торговому залу; все тут было уже готово, чтобы начать торговлю. Если не было бы этого взрыва, она бы шла уже во всю, и Алексей руководил бы этим ответственным процессом. Так нами задумывалось. Но этому не суждено было случиться; мысль же о том, чтобы довести до конца этот проект, теперь казалась мне кощунственной. Хорошо если удастся все это продать, хоть за самую мизерную цену и тем самым выбраться из беспросветной нищеты.

Я сел на стул и как-то безучастно осмотрелся вокруг себя. Мною овладело странное чувство: я вдруг поймал себя на том, что ничего больше не хочу. К чему стремиться, чего добиваться, если все кончается взрывом. Люди безжалостны друг к другу, они готовы убивать ради каких-то несчастных грошей. Неужели моя жизнь, жизнь брата стоит несколько тысяч долларов в месяц. Для тех людей, кто подложил бомбу, это же сущий пустяк. Что можно сделать хорошего и честного в таком жестоком немилосердном мире, где все воюют против всех. Но разве могут быть в такой войне победители? Рано или поздно она проглотит своей кровавой пастью всех нас – и убийц и их жертв.

Больше тут делать мне было нечего, я покинул магазин и поехал в квартиру, которую снимал.

Я открыл дверь; на всякий случай несколько секунд стоял на пороге, прислушиваясь к доносящимся шумам. Но единственное, что я расслышал – слабое капанье воды. Я осторожно вошел, прошел на кухню, завернул кран. Мой взгляд упал на плиту; на ней стояла кастрюля с так и не съеденными пельменями. Только они покрылись зеленым налетом. С отвращением я вылил это варево в унитаз, спустил воду. И только затем прошел в комнату.

Я сел на диван. Пожалуй, впервые в жизни я оказался в ситуации, когда не знал, что мне делать. Я был абсолютно один, без дела, без семьи, без имущества, без денег и даже без собственного жилья. Московскую квартиру я оставил жене и сыну; дом, в котором появился на свет, меня принимать не хотел; средств же на покупку своего даже маленького уголочка у меня не было; все, что я имел, все, что удалось раньше заработать, в надежде на будущие доходы я вложил в этот трижды распроклятый магазин. Меня окружала сплошная пустота и темень. Оставалось одно – повеситься. Я даже поднял голову вверх в поисках подходящего крюка. Вдруг в самом деле однажды пригодится. Пожалуй, впервые в жизни ко мне пришла эта мысль, и я не отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, а стал обдумывать серьезно. А ведь раньше ничего такого со мной не случалось, хотя я попадал во всякие ситуации. Но тогда я не испытывал такого отчаяния и боли…

Внезапно я вздрогнул: посреди мертвой тишины раздался телефонный звонок. Несколько секунд я смотрел на аппарат, словно не понимая, что это, откуда доносится эта трель? И в самом деле, за то время, что я лежал в больницы, я как-то отвык от разговоров по телефону, за все время моего лечения мне никто ни разу не позвонил.

Я взял трубку и услышал в ней незнакомый мужской голос.

– Владислав Сергеевич, очень рад, что вы снова дома. Как ваше самочувствие?

– Самочувствие у меня нормальное, но хотелось бы знать, кто проявляет обо мне такую трогательную заботу?

В трубке раздался смех.

– Извините, я не представился. Моя фамилия Вознесенский, Борис Эдмондович. Вам нужны еще какие-то пояснения?

– Нет, не надо, – сказал я.

С Вознесенским я не был знаком, но эту фамилию знал отлично.

Впрочем, в городе вряд ли можно было отыскать человека, который бы ее не слышал. Потому что практически любой горожанин хотя бы раз в месяц совершал покупку в его магазинах или мылся в его банях или работал на его многочисленных предприятиях и мастерских. Я уж не говорю об одном из самом крупном в городе банке, которым он тоже владел и где я недавно открыл счет своего в магазина, надеясь, что туда поплывут деньги.

– Я тоже так думаю, – сказал уже без смешка Вознесенский. – Не стану скрывать, что мне бы очень хотелось с вами познакомиться.

– Зачем?

– Хороший вопрос, – снова засмеялся он. – Зачем знакомятся люди. У вас есть версия?

– Чтобы убить.

– Я понимаю истоки вашего мрачного юмора, Владислав Сергеевич, и поверьте, очень сочувствую вашему горю. Я не был лично знаком с Алексеем Сергеевичем, но я слышал, что он был очень талантливым инженером. Но таков закон жизни: в первую очередь гибнут всегда лучшие.

– Вы уверены?

– Об этом неумолимо свидетельствует вся мировая история и мой маленький жизненный опыт. Ведь лучшие – это всегда наименее защищенные, на них ополчается всякая мразь. А ее, к сожалению, слишком много, неизмеримо больше, чем лучших. Вы согласны со мной?

– Да, мрази хватает, – не мог не согласиться я.

– Мне бы хотелось, чтобы вы меня навестили, – вдруг сказал Вознесенский.

– Почему бы и нет, времени свободного у меня хоть отбавляй.

– Понимаю, это вас угнетает. Вы человек деятельный. Но раз у вас много свободного времени, почему бы вам не приехать прямо сейчас.

– В самом деле, можно приехать прямо сейчас.

– Тогда не сочтите за труд выполнить то, о чем я вас попрошу. Никуда не выходите и никому не открывайте, за вами приедет машина. За минуту до этого вам позвонят. После звонка осторожно подойдите к окну; перед вашим подъездом остановится «Джип Чироки». Бегите вниз и садитесь в автомобиль.

– Зачем такие предосторожности? Мне что-то угрожает?

– Не знаю, но, думаю, вы согласитесь со мной, что принять меры предосторожности всегда нелишне. И кроме того, я не хочу, чтобы кто-либо знал, что вы направляетесь ко мне в гости. Вы не возражаете против таких условий?

– Пусть будет по-вашему, мне все равно.

– Замечательно. Тогда до скорой и, надеюсь, приятной встречи.

Внутри трубки застучали короткие гудки. Я положил ее на аппарат, а сам подошел к окну, отогнул занавеску. На улице было тихо и спокойно, кроме греющей на солнце собаки никого не было видно. Что означает этот странный звонок и эти странные предосторожности? Неужели мне что-то угрожает? Вряд ли те, кто покушались на меня в первый раз, хотят меня добить. Сейчас я не представляю для них никакого интереса, я абсолютно нищ и гол, как лишенный всего узник. Но с другой стороны так мыслю я, а вот они могут быть совсем иные резоны.

Я посмотрел на телефон, но он пока молчал. Странный звонок, зачем я понадобился Вознесенскому? Он – богач, я – бедняк. Может быть, его интересуют мои московские связи? Или что-то совсем другое? У меня было чувство, что его желание встретиться с моей персоной связано с событиями в городе. Не он ли поместил меня в этот комфортабельный больничный номер? Если это так, то он же и оплатил счет. А что если это он организовал покушение на меня и сейчас хочет добить хотя бы из предосторожности; а вдруг я захочу отомстить за смерть брата? Его просьба о том, чтобы я никуда не ходил, никому не сообщал об этом приглашение, как раз идеально встраивается в эту схему. Что ему стоит меня убрать, а труп спрятать. И тогда я буду числиться не как убитый, а как пропавший без вести.

Меня вдруг прошиб холодный пот: ехать или не ехать? Всего лишь от одного решения зависит моя жизнь. И если я ошибусь, то расплачусь за оплошность сполна. Я попытался промотать назад мысленную пленку нашего разговора. Одна фраза в нем меня заинтересовала больше всего. Как же он сказал: лучшие всегда погибают первыми. Что он имел в виду: мою смерть? Или его слова имели несколько иной, более широкий смысл? Но если так, кто же в таком случае лучший? Маловероятно, что он имел виду Алешу, он погиб случайно, бомба ошиблась в выборе своей жертвы. Скорей всего речь шла о грядущих смертях. Вряд ли ее конвейер остановился на моем брате. Меня вдруг пронзило предчувствие, что та страшная история, которая началась со взрыва у дверей моего магазина, не закончилась, а только-только начинается. И пока написан лишь ее кровавый пролог.

Хотя я ждал звонок, но когда он прозвенел, то невольно вздрогнул. Я так и не принял решение: ехать мне на встречу с Вознесенским или нет? Или все же принял, только пока боюсь сказать себе об этом.

Я подошел к окну, осторожно посмотрел на улицу. В этот момент, поднимая густой шлейф пыли, показался обещанный джип. Он резко затормозил перед моим подъездом. Я бросился на улицу, даже не закрыв дверь на ключ. Впрочем, в этом не было особой необходимости. Если мне не суждено вернуться в эту конуру, то запирать ее не имеет никакого смысла. Но даже если и вернусь, воровать там все равно абсолютно нечего.

Я влетел в машину и шлепнулся на заднее сиденье. Кроме шофера впереди сидел еще какой-то мужчина. Наши глаза встретились в зеркале, и в эту же секунду мощный мотор джипа взревел и стремительно понес нас по дороге.

Хотя я ни разу не был у Вознесенского, но знал, где находится его дом. Он располагался на окраине города, в тихом уютном районе, рядом с большим лесом, который тянулся на многие километры. Если надо спрятать труп, то лучшего места и не сыскать; в этой чащобе его отыщут не скоро, если вообще когда-нибудь обнаружат. Разве только что археологи через много сотен лет.

Но машина направилась в прямо противоположную сторону от дома Вознесенского, она кружила по улицам, и я никак не мог определить направление нашего движения. Судя по всему, водитель и его сопровождающий проверяли: нет ли за ними «хвоста». Все эти шпионские страсти казались мне преувеличенными и даже немного смешными. И опасными. По опыту я знал: когда люди начинают верить в серьезность собственных игр, они совершают массу оплошностей и глупостей, они сами загоняют себя в ловушку, из которой бывает потом очень трудно выбраться.

Наконец люди Вознесенского убедились, что слежки за нами нет, и джип уже прямым ходом помчался к его дому. Через пятнадцать минут мы остановились возле высокого каменного забора с массивными из сплошных железных плит воротами.

– Приехали. – Это было первое слово, которым угостили меня мои спутники за все время нашего совместного путешествия.

Ворота отворились, и машина въехала внутрь участка. Я вылез из автомобиля и осмотрелся. Я стоял возле красивого каменного трехэтажного дома, который смотрел на меня настороженными глазами зарешеченных окон.

– Пойдемте, – сказал сидевший рядом с водителем мой спутник.

Дверь автоматически отворилась, и мы вошли в дом. Хозяин уже ждал нас; он стоял посреди большого зала и широко и приветливо мне улыбался.

– Рад вас видеть, – сказал он и протянул мне руку.

Мы обменялись рукопожатием. Я с интересом разглядывал этого человека. На вид ему было лет пятьдесят. Мы были с ним примерно одинакового роста, то есть метр восемьдесят сантиметров. У него было приятное и в тоже время волевое лицо; такие лица очень нравятся женщинам, а также продюсерам боевиков, так как идеально подходят на роли благородных и отважных героев голливудских фильмов, которые благополучно проходят через шквал огня и кавалькаду немыслимых испытаний, борясь за торжество добра и справедливости и в конце картины вдобавок ко всему завоевывают любовь главной героини, которую плюс к этому джентльменскому набору спасают от верной гибели. Правда фигура Вознесенского не полностью соответствовала этому стандарту, она немного растолстела, что несколько смазывало общее впечатление и вступало в некоторое противоречие с образом героя-любовника.

– Пройдемте за мной, – пригласил он меня.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в небольшой комнате. Мебели в ней было совсем немного: несколько кресел, в углу на тумбочке стояли телевизор и видеомагнитофон. Но это все я увидел чуть позже, так как в первое мгновение мое внимание привлек совсем другой объект; весь стол был уставлен закусками. Я не сомневался, что все это было специально подготовлено к моему тут появлению.

Вознесенский плотно прикрыл дверь и показал мне на кресло возле стола. Мы сели напротив друг друга.

– Пожалуйста, угощайтесь, дорогой Владислав Сергеевич. Этот стол специально сервирован к вашему визиту, – подтвердил Вознесенский мою догадку. – Предлагаю выпить за знакомство. Вы не возражаете?

– Нет, с удовольствием выпью.

– Тогда позвольте за вами поухаживать и налить водочки.

Вознесенский наполнил мою рюмку, сам же плеснул себе из графина сока. Поймав мой взгляд, он улыбнулся.

– Не думайте, что я собираюсь вас напоить, а сам остаться трезвым, просто врачи запретили мне употреблять крепкие напитки. А когда-то я их весьма любил и могу вас уверить, что это чувство было взаимным, – рассмеялся он. – К сожалению, в последнее время дает сбои печень. Но мысленно я пью с вами водку и завидую вам.

Я выпил и посмотрел на Вознесенского.

– Прошу вас не стесняйтесь, ешьте, пожалуйста, – сказал он.

Я решил, что это не тот случай, когда надо дожидаться повторного приглашения и набросился на еду. Тем более голод я испытывал уже давно. Закуски были очень вкусные и изысканные, что говорило о том, что хозяин особняка знал в этом толк. Сам же Вознесенский задумчиво отхлебывал из бокала свой сок и внимательно наблюдал за мной.

– Что вы собираетесь делать дальше? – вдруг спросил он.

Очередной кусок едва не застрял у меня в горле.

– Можете не отвечать, а продолжать есть, – улыбнулся Вознесенский, – смею предположить, что у вас нет никаких планов на ближайшее будущее.

Я пожал плечами, что в данной ситуации означало, что я полностью подтверждаю этот тезис. У меня не было не только планов на ближайшее будущее, у меня не было вообще никаких планов.

– Денег у вас тоже нет. Вчера я смотрел выписку с вашего счета в моем банке, он почти пуст.

– Я все вложил в магазин.

– Что вы собираетесь с ним делать?

– Наверное, продавать. Если кто-нибудь купит эти обгоревшие останки.

– Да, продать это будет непросто. Хотя пожар почти сразу потушили. Я постараюсь вам помочь.

– Зачем? – Я внимательно посмотрел на Вознесенского. – Зачем вы хотите мне помочь его продать? Вы возглавляете благотворительное общество?

– Вы правы, – о чем-то подумав, сказал Вознесенский. – В вашей ситуации я бы тоже никому не доверял. Но вам все же придется сделать выбор. У вас нет иного выхода. Вы остались совершенно один, и вам требуется поддержка.

– Поддержка, для чего?

– Ну, хотя бы для того, чтобы пережить эту страшную ситуацию. Мне известно, что вы очень любили брата. Я догадываюсь, какой вопрос вас сейчас больше беспокоит. Вы думаете, а не могу ли я быть причастен к этому взрыву? Я лишен возможности вам что-либо доказать, но я не имею к нему никакого отношения.

– А кто имеет, у вас есть информация?

– И да и нет.

Я поставил очередную рюмку с водкой на стол.

– Прошу вас, Владислав Сергеевич, не волноваться, мне неизвестно, кто конкретно заказал это преступление и кто его непосредственно исполнил. Но существует определенная цепочка событий и людей, идя по которой можно достичь нужного тебе результата. Но сегодня мне бы хотелось поговорить с вами немножко о другом. А именно о вас, как о человеке.

Это был неожиданный поворот разговора, но от которого он не становился более ясным.

– Вы хотите, чтобы я поведал вам свою биографию?

Вознесенский неожиданно улыбнулся.

– Не совсем так, это я бы хотел напомнить вам вашу биографию, а вы бы прокомментировали и дополнили мой рассказ.

– Любопытно.

– В самом деле, Владислав Сергеевич, биография любого человека всегда любопытна, а вот ваша на мой взгляд особенно интересна. Очень она уж у вас необычная. Знаете, какая главная мне кажется в ней особенность: вы всегда шли по жизни как бы один. Все люди стараются находиться в связке, ищут пары, сбиваются в большие коллективы, на которые можно опереться, а вот вам хотелось ни от кого не зависеть. Причем, это качество проявилось у вас очень рано.

– Вы изучали мою жизнь с детского сада? – насмешливо спросил я.

– Нет, так далеко я не углублялся. Но вот послушайте. В 16 лет вы становитесь чемпионом города по дзюдо. Вас замечают, вас зачисляют в юношескую сборную страны, а затем и во взрослую сборную. В двадцать лет вы чемпион страны и участвуйте в чемпионат Европы. Все так?

– Да, но там я дохожу только до четверти финала.

– Мне это известно, вы проигрывайте бой по очкам. Но некоторые газеты писали, что судья был к вам пристрастен и отнял у вас победу.

– Я сам был виноват, расслабился, мне показалось, что противник не очень силен. А победу надо одерживать так, чтобы ни у кого не возникало бы в ней сомнений.

– Полностью согласен с этим тезисом. Но в жизни не всегда так получается. Но после этого поражения вы вдруг уходите из спорта, заканчиваете институт. Между прочим, странную специальность вы себе выбрали: физик-теоретик.

– Мне нравилось размышлять о неразгаданных загадках Вселенной.

– Но физиком вы так и не стали и загадки остались неразгаданными. Вместо этого вы уходите работать в спецназ, в знаменитый отряд «Щит». Борьба с террористами, с особо опасными преступниками. Постоянный риск. За одну из операций вы получили личную благодарность президента.

– Это не совсем так, – поправил я своего биографа. – Благодарность была всем, кто принимал в участие в операции. Нас было десять человек.

– Но затем вы покинули спецназ. Хотя перед вами открывалась отличная карьера. Вы уже были капитаном?

– Да, капитаном.

– Там, кажется, случилась какая-то история. Честно скажу, детали мне так и не удалось узнать.

Моя память мгновенно перенеслась на несколько лет назад, в засыпанное снегом картофельное поле, где залегло наше подразделение. Впереди нас располагался хутор, где проживало несколько семей, которых захватила в качестве заложников банда. Она вела по нам огонь и если бы мы пошли в атаку, то пули моментально скосили бы весь отряд на этой открытой всем ветрам, в том числе и смертельным, местности. Поэтому, прижатый к земле, я мучительно размышлял, как мне поступить в такой непростой ситуации? Я заметил, что из одного дома не стреляли. Почему?

Скорей всего потому, что не хватило бандитов, чтобы занять и эту избу. Если бы удалось незаметно к ней подобраться, это позволило бы проникнуть в селение и ударить по ним в упор. Именно с этим заданием я и отправил своего друга и заместителя Александра Михайлова и еще трех бойцов; сами же мы, отвлекая на себя внимание боевиков, засевших в этой маленькой, давно позабытой богом и людьми деревеньке, застучали по ним из автоматов. Я внимательно наблюдал за продвижением небольшой команды. Ребятам удалось скрытно подкрасться к околице; оставалось всего несколько десятков метров до вожделенной цели. Александр принял решение, которое скорей всего принял бы, находясь на его мести и я – преодолеть дистанцию одним рывком. И когда они, пригибаясь, помчались к этому бревенчатому строению, оттуда раздались автоматные очереди. Живот и грудь Саши оказались прошиты пулями. Его смерть была мгновенной. Кроме него, было ранено еще двое моих подчиненных.

Со стороны бандитов это был хитрый маневр, они специально затаились в доме, чтобы мы думали будто в нем никого нет. И я попался на эту наживку, как глупый пескарь.

Банду мы уничтожили, причем, не потеряли больше ни одного бойца, Сашу же хоронили через два дня. До сих пор перед глазами стоит бледное лицо его жены и удивленные происходящим глаза его двухлетнего сына.

Никто не обвинял меня в том, что я принял неправильное решение; в таком деле потери неизбежны, а мы потеряли только одного человека. Задание же было успешно выполнено; бандиты получили по заслугам. Но в отряде работать я больше не мог; тень погибшего друга постоянно преследовала меня. Меня долго уговаривали остаться, но я был непреклонен. И сейчас, сидя в этом шикарном доме, я вдруг вспомнил сказанную по телефону фразу его хозяина: погибают всегда лучшие. И подумал о том, что, кажется, он прав; за мною по пятам уже не один год шагает смерть, но к себе берет она других, тех, кто идет рядом со мной и тех, кто достойней меня. И Саша, и Алеша были именно такими людьми.

Я вспомнил, что Вознесенский все еще ждет моего ответа.

– Это была тяжелая для меня история; я принял неверное решение, в результате чего погиб мой друг.

– Понимаю, – сказал Вознесенский. – Если вы не хотите о ней рассказывать, то не стану настаивать. Вернемся к вашей биографии. Уйдя из отряда особого назначения, вы занялись бизнесом и весьма успешно.

– Не сразу, – поправил я, – почти целый год я болтался без дела, не знал чем заняться.

– Так же как и сейчас, – констатировал Вознесенский.

– Ситуация довольно схожая, – согласился я.

– Зато, когда вы нашли себе дело, то очень быстро его наладили. Знаете, уважаемый Владислав Сергеевич, когда я изучал историю вашего бизнеса, то искренне позавидовал вам, как вам за такой короткий срок удалось организовать и отладить столь крупную систему.

– Мои успехи продолжались не долго, вскоре меня начали душить конкуренты, рэкетиры стали требовать свою долю. Однажды я обнаружил, что обложен со всех сторон.

– И вы решили перенести свои дела в провинцию, в родные места. К тому же в это время у вас возникли семейные проблемы. Честно говоря, я так точно не знаю, что произошло, ваша жена отказалась отвечать моему человеку.

– Вы разговаривали с Мариной? – изумился я.

– Не я, мой человек. Но она выставила его за порог, – рассмеялся Вознесенский.

– Все очень банально, эту историю можно увидеть во многих фильмах или прочесть в многочисленных романах, Она мне изменила, нашла другого, более достойного, теперь живет с ним. Или не живет, я точно не знаю. Это уже не мое дело.

– Больше всего неприятностей мужчинам приносят женщины. Но и самое большое наше счастье тоже зависит целиком от них. Вот мы и мечемся между этими двумя полюсами: невероятно сильным притяжением к ним и таким же сильным чувством отталкивания. И в зависимости от того, что мы выбираем, так и складывается наша жизнь, – вдруг как-то задумчиво, словно делясь сокровенным, проговорил Вознесенский.

– А что выбрали вы?

Вознесенский внимательно посмотрел на меня, затем улыбнулся.

– Обо мне мы как-нибудь обязательно поговорим, но в другой раз, а сегодняшнюю нашу встречу давайте посвятим исключительно вам.

– Однако я до сих пор не понимаю, за что мне оказана такая честь. Может, пора раскрыть карты? Вы явно чего-то добиваетесь от меня. Ведь это вы оплатили мое пребывание в больнице?

– Разве вы этого еще не поняли?

– Теперь понял.

Вознесенский изучающе оглядел мою персону.

– Я понимаю вас и в целом согласен с вашим призывом раскрыть карты. Я бы с удовольствием это сделал, но пока мне не нравится состояние вашего духа. Вы еще не готовы к настоящему разговору, вам надо прийти в себя. То, что я намереваюсь вам предложить, исключительно серьезно. А теперь хотите, я покажу вам мой дом. Признаюсь, очень люблю проводить по нему экскурсию, особенно для тех, кто мне симпатичен. Пойдемте.

Весь следующий час Вознесенский водил меня по этажам своего замка. За свою жизнь мне приходилось бывать в разных домах, в том числе и в несравненно более богатых. Но все же я не мог не отметить отменный вкус хозяина. А если учесть, что все это находится отнюдь не в столице, а в небольшом провинциальном захолустном городке, то мое уважение к Вознесенскому после этой экскурсии только возросло. Я вдруг проникся симпатией и доверием к этому человеку, теперь я почти не сомневался, что он не затевает против меня ничего страшного и подлого. Хотя я по-прежнему не понимал, что же он от меня хочет. А в то, что дело затевается важное и опасное, я был почти абсолютно уверен.

Мы вышли на террасу, которая располагалась с другой стороны от парадного входа дома. За ней отражала солнечные лучи зеркальная синева бассейна.

– Люблю плавать, – сообщил Вознесенский. – Вода подогревается, поэтому можно купаться даже в плохую погоду. А вы любите плавать?

– Люблю.

– Если возникнет желание по плавать, милости прошу. Только предупредите заранее моего начальника охраны и за вами пришлют машину. Даже если вам захочется искупаться ночью, под звездами, это не проблема. Иногда, когда у меня бессонница, я ныряю в бассейн. Впечатление незабываемое. Кажется, вот-вот услышишь зов Бога.

Я с удивлением посмотрел на Вознесенского. Тот понял мой немой вопрос.

– Я не религиозен, я полагаю, что можно верить в Бога и не быть религиозным. Достаточно ощущать его присутствие и корректировать в соответствие с этим свое поведение. Вам так не кажется?

Слова Вознесенского заставили меня задуматься.

– Откровенно говоря, до сих пор у меня не было времени как следует поразмышлять о Боге. Хотя кто знает, если бы я это делал по-настоящему, то Алексей мог бы остаться жив.

Вознесенский серьезно взглянул на меня.

– Если бы мы все думали о Боге, мир скорее всего был бы совсем иным. Но он такой, какой есть и с этим придется нам всем считаться Иллюзии всегда обходятся дорого, лучше видит его таким, какой он есть. Кстати, о вашем брате, вам известно, что завтра его похороны?

– Я думал… – начал ошеломленно я.

– Милиция долго не выдавала тело, поэтому похороны проходят через столько времени после убийства.

– Я должен идти, – поспешно сказал я.

– Вас доставят туда, куда вы попросите. Я уверен, что скоро мы с вами увидимся.

Я неопределенно кивнул головой. Пока я не мог точно сказать, хотел ли я увидеть Вознесенского еще раз.

Глава третья

Когда тебя не зовут на похороны брата, это означает, что тебя не желают видеть ни при каких обстоятельствах. Но не отдать последний долг Алексею я не мог. Около подъезда дома толпился народ. Людей собралось так много, что я даже удивился; я никогда не считал Алексея популярной личностью, всю свою недлинную жизнь он прожил одиноко, почти без друзей. Все ждали выноса тела. Я не стал подниматься в квартиру, а присоединился к толпе. Сперва на мою личность никто не обращал внимания, но потом кто-то узнал меня; сразу же побежали волны шепота. И через несколько минут я оказался в центре всеобщего внимания. Я понимал, что убийство Алексея наделало в городе много шума и люди, быстро забыв зачем сюда пришли, стали с интересом наблюдать за одним из главных действующих персонажей этой трагической истории. Такое внимание мне было весьма неприятно, но что делать в такой ситуации я не знал.

В этот момент из подъезда вышло несколько человек, а затем – выплыл темный гроб. Он был закрыт крышкой, так как труп был слишком изувечен. За гробом показалась мать и жена Алексея – Оксана. За ними шли двое его сыновей.

Мать была вся в черном. Смотреть на нее в таком одеянии было непривычно, так как в обычной жизни она любила наряжаться очень ярко, даже подчас пестро. Ее лицо было бледным, она не плакала, но из платка выбивалась совершенно седая прядь. А ведь я хорошо помнил, что когда видел ее в последний раз недели три назад, волосы, несмотря на возраст, были у нее, как и в молодости, каштановые, без малейших намеков на седину.

Наши глаза встретились, и я вздрогнул, словно от внезапного прикосновение к коже раскаленного железа, – такую жгучую ненависть к себе я прочитал в ее взгляде. Глаза же Оксаны, которые также на несколько секунд задержались на мне, были так затуманены, что прочитать в них ничего было невозможно. Мне даже показалась, что она находится в полной прострации и смутно представляет, что происходит вокруг.

Гроб с телом брата погрузили на катафалк. Рядом стояли еще несколько автобусов. Все устремились к ним, стараясь занять сидячие места. Я тоже сел в одну из машин.

Путь длился недолго – минут пятнадцать, и караван автобусов остановился возле монастырских стен. Это был древний, известный на всю Россию монастырь. Когда-то сюда приезжали на богослужения люди со всей огромной страны; в темных узких кельях здесь проживали старцы, славившиеся своим благочестием и мудростью. После известных событий семнадцатого года оказалось, что мрачные обиталище монахов идеально подходят для камер противников новой власти; затем когда времена стали менее страшные здесь организовали школу для детдомовцев, а после нее – какое-то мебельное производство. Но теперь весь монастырский комплекс возвратили церкви и под древними сводами полуразрушенного собора снова зазвучали обращенные к Богу молитвы. Именно здесь должно было состояться отпевание.

Я вдруг вспомнил один из последних наших разговоров. Я был целиком поглощен коммерцией, до открытия магазина оставались считанные дни, а списком из не сделанных дел можно было завернуться как простыней. И в этот самый неподходящий момент Алексей неожиданно заговорил о Боге. Мы никогда не разговаривали с ним на такие темы, я даже не знал – верующий ли мой брат да признаться и не интересовался. И занятый своими думами я слушал его в пол-уха. Что же он тогда говорил? Я напряг память, чтобы вспомнить. И внезапно отчетливо услышал его голос: «Владислав, ты не думаешь о том, что мы непременно будем наказаны, потому что занимаемся не тем делом. Ни я, ни ты не предназначены для него.

Бог против нас.» «Почему, – спросил я, размышляя о чем-то своем, – откуда ты знаешь, что он против? Он тебе что, прислал факс? А может, как раз в эту самую минуту он благосклонно взирает на нашу затею и дает нам свое благословение?» «Нет, я чувствую, он против. Для другого он нас готовил. А в нас сейчас говорит только жажда наживы».

Неужели его слова оказались пророческими, и Бог наказал нас зато, что мы взялись не за свое дело, какое он для нас намечал? Но тогда почему он наказал Алексея, а не меня; ведь это я втравил его в эту трижды проклятую коммерцию. «Умирают всегда лучшие», – вдруг вспомнил я сказанные мне слова Вознесенского. Кажется, эта фраза прилипла ко мне так прочно, что ее уже не отодрать даже наждачной бумагой. Но неужели Алексей оказался разодранный бомбой именно потому, что был лучшим? Если это так, то это означает, что в мире нет вообще ни малейшей справедливости.

Но дальше разматывать эту мысль я не стал, потому что я вдруг увидел до боли знакомое лицо. Отпевавший Алексея священник был ни кто иной, как Толька Нечаев, мой одноклассник и лучший друг. Это преображение его в священнослужителя поразило меня столь сильно, что в первое мгновение я даже не поверил своим глазам. И все же хотя мы не виделись лет пятнадцать, у меня не было сомнений, что это был именно он.

Служба закончилась, к гробу подошли несколько незнакомых мне мужчин и понесли его к выходу. Я слегка задержался, и мы оказались со священником в нескольких метрах друг от друга. Наши глаза встретились, но на лице Анатолия я не заметил никого выражения. Неужели он меня не узнал? В это я поверить не мог, тем более ему было известно, что Алексей – мой брат. Ведь он не раз бывал у нас дома и был знаком со всеми моими домочадцами.

Но для выяснения этого вопроса момент сейчас был самый что ни на есть неподходящий, так как процессия уже покинула собор. Пришлось ее догонять. Я едва успел вскочить в готовый отъехать автобус. И как только я оказался внутри салона, как он тронулся с места. Начался последний для Алексея путь по родной земле. На кладбище состоялся митинг.

Речи произносили в основном бывшие сослуживцы Алексея по заводу. Они были вполне трафаретные, кроме одного выступления. Молодая женщина звонким сильным голосом говорила о том, что город находится под властью сил зла. Никто не смеет противостоять им и нам остается лишь одно – хоронить все новых и новых ее жертв. Но неужели мы бессильны изменить эту ситуацию, боимся бросить вызов негодяям, которые творят тут все, что хотят. Пусть они знают, что нас не устрашат новые могильные холмы, вырастающие на городском погосте, мы все равно в конечном итоге окажемся сильнее их.

Гроб медленно опускался в могилу. Сухая земля быстро скрыла его от наших глаз, навечно приняла его в свои владения. Все стали подходить к матери и вдове. Я тоже подошел.

– Уйди! – вдруг во весь голос завопила мать, – я не хочу тебя знать. Ты не сын мне, ты душегуб. Ты погубил Алешу.

Как и у подъезда нашего дома, я снова оказался в центре всеобщего внимания. Но на этот раз быть под обстрелом любопытствующих глаз мне хотелось еще меньше. Между мной и матерью все было ясно; мне ничего не оставалось делать как лишь поскорее скрыться с ее глаз.

Глава четвертая

Я лежал на кровати, по моему лицу, словно муравьи, бегали солнечные блики, но я не обращал на них никого внимания. Болела голова, да так сильно, что я не мог повернуть ее в сторону и проверить – осталось ли что-то в бутылке.

Я мало пил, еще реже напивался, но иногда я словно снимал ногу с тормозов и погружался на такую глубину алкогольного моря, что казалось, что с этого дна мне уже не суждено выплыть. Таких случаев в моей жизни было всего два или три. Последний раз это случилось, когда ушла жена, предпоследний – сразу после смерти Саши Михайлова. И вот вчера я совершил новое, быть может, самое глубокое погружение.

Я понятие не имел, сколько сейчас времени, да и не интересовался этим бессмысленным вопросом. В моей судьбе были разные крутые повороты, но еще никогда я не чувствовал такую полную безнадежность, такое абсолютное отчаяние, такое полное отчуждение от остального мира. Я не только не знал, что мне дальше делать, но и не хотел ничего делать. Я провел на земле примерно половину отмеренного мне срока – и уже все растерял, все разбросал на этом пути. Даже умереть и то не смог, хотя возможности такие были, а не смог, потому что я не лучший. Саша Михайлов был лучший – вот он упал вместо меня пробитый пулей на том картофельном поле; Алексей был лучший – вот бомба, подложенная для меня, разорвала его. А я даже не нужен смерти, она презрительно отвернулась от меня, как недостойного такой милости. Но отвернулась от меня и жизнь, которая тоже не желает принимать меня в свою кампанию.

Я продолжал лежать на кровати, тупо смотря в потолок, словно надеясь на нем отыскать письмена, которые приоткрыли бы мне тайну моего бытия. Но на засиженной мухами поверхности не высвечивалось абсолютно ничего. Я плюнул вверх, но плевок, естественно, не долетел до цели, а совершил посадку на моем лице. Мне стало противно, я вытер слюну, однако это не могло изменить моего настроения. О если бы кто-нибудь сказал бы мне, что делать в таком положении? Но, увы, моя персона в этом мире никого не интересует, ему нет никого дела до лежащего в грязной комнате на грязной простыне человека и проклинающего то мгновение, когда он появился на белый или скорее на черный свет.

Я все же сделал усилие и повернул голову в сторону бутылки. Мои старания оказались щедро вознаграждены: в ней оставалось не менее четверти стакана водки. Я перелил ее в него, но пить не стал, потому что услышал шаги за дверью. Может быть, это пришли те, кто не сумели разметать мое тело по земле и теперь решили завершить свое дело, вяло подумал я. Что ж, если так, то добро пожаловать, я как раз в идеальном для этого состоянии. Мои мозги слишком сильно залиты алкоголем, чтобы я мог испытывать страх, а мышцы парализованы полным безразличием ко всему происходящему. Да и вообще, такой вариант мне представлялся далеко не самым худшим.

В дверь постучали. Я не помнил: закрыл ли я ее, но решил, что в любом случае не стану отворять. Если пришли меня убивать, то с таким хилым препятствием они прекрасно справятся и без моей помощи.

Дверь отворилась, послышались шаги. И через секунду я увидел на пороге комнаты своего старого друга Тольку Нечаева. Одет он был не как священник, а как обычный цивильный гражданин, только очень мрачно: и костюм и рубашка были черного цвета. Лишь густая борода указывала на его нынешнее занятие.

Его появление в моей квартире было для меня полной неожиданностью. Я осоловело смотрел на него, не зная, какими словами приветствовать гостя. Я плохо контролировал свои и мысли и движения, потому, наверное, сделал то, чего уже делать не хотел: поднес стакан с мерзко пахнущей дешевой водкой ко рту и переправил ее через этот канал в себя.

– Толя, друг, привет, – сказал я, пьяно улыбаясь. – Не ожидал тебя увидеть. – Я попытался встать и сделать пару шагов навстречу ему, но этот подвиг оказался мне по силам, и я рухнул на пол.

Дальнейшие десять, а может двадцать минут не очень ясно отпечатались в моей памяти. Толя схватил меня под мышки и поволок в ванную. Там он подставил мою голову под студеную струю и так держал ее до тех пор, пока я не стал трепыхаться от холода. После чего он оттащил меня обратно, положил на кровать и стал вытирать мою голову полотенцем.

Эта неприятная процедура в промывания мозгов как ни странно довольно быстро оказала на меня целебное воздействие, и я почувствовал, как начинаю постепенно приходить в себя. Голова уже не была такой туманной, я мог регулировать и направлять мысли в нужном направлении в зависимости от своих желаний и намерений. Я поднял голову и посмотрел на своего спасителя; он тоже внимательно разглядывал на меня.

– Здравствуй, Толя, рад тебя видеть, – уже вполне трезво, а главное искренне сказал я.

– Здравствуй, Владик, я тоже очень рад нашей встрече.

– Это правда?

– Да.

– А почему же ты тогда в церкви?…

– Тогда был не тот момент.

– Ты знал, что я в городе?

– С самого момента твоего появления.

– Но почему не дал знать о себе?

– Наша встреча должна была произойти тогда, когда наступит для этого момент. Я не люблю не нужных встреч. это лишь ухудшают отношения между людьми, они начинают избегать друг друга. Встреча должна состояться тогда, когда они нужны друг другу.

Я внимательно посмотрел на Толю, пытаясь своими все же не до конца протрезвевшими мозгами понять, что он имеет в виду. Но сокровенный смысл его слов терялся для меня, как голос в тумане.

– Этот момент наступил? – на всякий случай спросил я.

– Может быть, хотя я в этом не совсем уверен.

– Слушай, ничего не понимаю, ты священник?

– Я настоятель Рождественского монастыря.

– Но как это могло случиться, ты же работал в милиции?

– Я ушел, я принял сан три года назад. А когда церкви передали монастырь, меня попросили заняться его восстановлением. Но я не монах, у меня свой приход, а эту должность я совмещаю до тех пор, пока сюда кого-нибудь не пришлют.

– Чудны Господь дела твои, – пробормотал я. – Я же помню, ты не отличался религиозностью. Ты любил спорт, и у тебя первым из класса появилась девчонка. У меня еще не было; как же я тебе завидовал. До сих пор помню, ее звали Лиза, и она училась в педучилище, что за мостом.

– Она моя жена, у нас трое детей. И будет четвертый.

Я не скрывал своего изумления. Я смотрел на Толю и не мог поверить, что это тот самый человек, с которым мы лазили в чужие сады рвать яблоки, ходили на танцы, а в том самом монастыре, где теперь он настоятель, прогуливали уроки, лежа на траве между старыми, со стертыми надписями каменными надгробиями.

– Ты узнал обо мне все, что хотел? – вдруг улыбнулся Толя.

– Ты спрашиваешь, узнал ли я все, что хотел? Узнал. Но если я хоть что-то понял, пусть отрубят мне голову. Ты мой друг, бывший милиционер – священник. Кстати, а какую должность ты занимал в милиции?

– Если тебя интересует мое звание, то я был майором, заместителем начальника уголовного розыска. Мне предлагали возглавить уголовный розыск, но я выбрал, как видишь, другой путь.

– Но почему?

– Это долгий разговор. Но со мной все в порядке, лучше поговорим о тебе.

– Будешь исповедовать?

– Как пожелаешь. Думаю, мы можем поговорить просто как старые товарищи.

– Теперь мне это делать трудней, я не могу забыть о том, что ты священник.

– Это скоро пройдет. Не обращай на это внимание. Священники те же люди.

– Ты уверен?

– Уверен.

Я задумался.

– А что говорить, ты видишь все. Меня не хочет признавать даже моя мать.

– Да, я был у нее, попытался с ней поговорить.

– Зачем?

– Ну хотя бы потому, что она тоже моя прихожанка.

– Моя мать ударилась в Бога? Не знал.

– Ты многое не знаешь. После того, как она потеряла мужа, то есть твоего отца, ей нужна была опора. Ты был далеко, твой брат сам требовал поддержки. Оставался ей только Бог. К нему она и обратилась. Но, увы, я пока не могу внушить ей чувство христианского смирения и сострадания к ближнему. Она поглощена только собой, своими чувствами. Некоторым людям нужен не милосердный и любящий Бог, а Бог – мститель, Бог, который карает. Твоя мать из таких людей. Я очень тревожусь за нее, особенно сейчас, после потери Алексея. Я его очень любил. Он тоже был моим прихожанином, и его вера была совсем иной. Он стремился к любви.

– Я не знал, что он посещал церковь. Погибают лучшие, – пробормотал я.

Анатолий как-то странно посмотрел на меня.

– Повтори, что ты сказал.

– Погибают всегда лучшие.

– Ты прав, – подумав, согласился он. Чтобы христианская вера утвердилась в мире, путь ей вымостили тела мучеников. Если бы лучшие не погибали, мир бы не двигался вперед.

– Никогда не думал об этом в таком ключе. Впрочем, какая разница. Даже гибель лучших на самом деле мало что меняет. Плодами их смерти пользуются совсем другие, часто самые худшие. Так было и боюсь, что так и будет.

Анатолий помолчал и даже помрачнел. Мне показалось, что он о чем-то напряженно размышляет.

– Во многом ты прав, но не совсем. Мир можно сделать лучше. Иначе я бы не сменил милицейскую форму на рясу священника.

– Тебе видней. Мне бы твою веру. Но в своей жизни я перевидал столько мрази.

– Поверь, я видел этого добра не меньше. Но это не причина, чтобы считать таковым весь мир. Он такой, с чем являемся в него мы сами. Если мы приходим в него с добром, он добреет, если – со злом, он становится злее.

– У меня такое чувство, что сейчас ты начнешь читать проповедь. Но знаешь, может, я покажусь тебе мелким, но сейчас меня волнует не мир, а я в нем. Когда сидишь в этой вонючей конуре без денег, а главное без всяких надежд, не зная, что делать, то становится наплевать на всех и на все.

– Денег я тебе дам. У меня их не много, но кое что есть.

– Спасибо, Толя, но твои деньги мне не помогут. Я привык их зарабатывать сам, а не просить милостыню.

– Это не милостыня, а помощь друга. И ты же сейчас не знаешь, как их заработать.

– Не знаю, но что-нибудь придумаю. А за благородный душевный порыв – спасибо. Бог тебе воздаст за него.

– В тебе говорит гордыня. А она – плохой советчик. Тебе сейчас нужна любовь близких людей.

– Она всегда нужна. Но ты же знаешь, как относится ко мне мать. Я для нее больше не сын.

– В глубине души она так не считает. Но ты должен ей помочь.

Я удивленно уставился на Анатолию.

– Каким образом, по-твоему, я должен ей помочь?

– Вызволить из глубины ее души живущую там любовь к тебе. Она ведь сама не рада своей ненависти и мучается от нее. Но одна не способна с нею справиться. Ты понимаешь, что я имею в виду. Я видел многих людей и когда работал в уголовном розыске и когда стал священником, которые были разрушены ненавистью.

Я задумался над словами своего старого друга.

– Что же ты предлагаешь?

– Ты должен сделать первый шаг, попытаться с ней поговорить. Попробуй объяснить ей, что не виноват в смерти брата.

– А если виноват?

– Ты совершаешь зло, не ведая, что творишь, – задумчиво проговорил Анатолий. – Многие же в этом городе творят зло сознательно.

Я внимательно посмотрел на него.

– Поэтому-то ты и ушел из угрозыска.

Анатолий вместо ответа встал.

– Ты пойдешь к матери? Я очень тревожусь за нее.

– Я подумаю. Мне нелегко это сделать.

– Было бы легко, к чему тогда говорить об этом.

– У меня к тебе есть несколько вопросов.

– Я догадываюсь. – Он вдруг подошел к окну, посмотрел на улицу. – Мы скоро увидимся. Если ты не уедешь, – добавил после паузы он.

– Думаю, что нет. У меня тут есть кое-какие дела.

– Не знаю, известно ли тебе об этом, но твое возвращение в город вызвало немалый интерес. Многие внимательно следят за тобой.

– Это я уже понял.

Анатолий отошел от окна и снова сел рядом со мной.

– Нет, все гораздо сложней. За тобой наблюдают не только эти люди.

– А какие?

– Самые разные. Тебя тут помнят. Помнят и ту историю.

– Ты говоришь о той машине, что упала с моста.

– Да, о ней.

Это случилось в год, когда я закончил школу. Через нашу речку был перекинут мост, дата строительства которого терялась в исторических анналах. Что произошло с тяжело нагруженным грузовиком, почему он потерял управление и пробил парапет, я не знаю до сих пор. Но он камнем полетел вниз. В кабине находились два человека – шофер и его спутница, молодая девушка. Мне ничего не оставалось делать, как прыгнуть вслед за машиной в воду. Была уже прохладная осень, и вода почти совсем остыла. Кроме того, она оказалась очень мутной. Пришлось нырять несколько раз, чтобы вытащить людей. Если бы не мои занятия спортом, я бы ни за что не справился с этой задачей. Об этой истории писали газеты, не только районные, но и областные, горсовет наградил меня часами, хотели представить к медали, но почему-то я ее так и не получил; скорей всего представление где-то затерялось. Однако главной наградой стало то, что я целый месяц пребывал в героях и когда выходил на улицу, все оборачивались и смотрели мне вслед, как смотрят вслед популярной телезвезде.

– Это было так давно, а что давно, то неправда.

– Это не так, хорошие дела не имеют срока давности. О твоем поступке помнят. И люди те живы и благодарны тебе.

– Ну, хорошо, но что это реально означает для меня сегодняшнего этот мой подвиг, чем может он помочь в моем положении?

Взгляд Анатолия долго не отрывался от моего лица.

– Он может вдохновить тебя на новые героические деяния, укрепить твой дух. Я рад, что повидал тебя, – вдруг сказал он. – Где найти меня ты теперь знаешь. Если тебе понадобится моя помощь, приходи.

Я проводил Анатолия до дверей. Затем подошел к окну и стал смотреть, как он идет по улице. Его статная фигура шагала уверенно и спокойно, несколько человек попались ему навстречу, он поздоровался с каждым из них. Его в самом деле тут знают то ли как бывшего милиционера, то ли как нынешнего священника. Внезапно ко мне пришла довольно странная мысль: если он мне действительно понадобится, то в каком своем качестве – первом или втором?

Глава пятая

Я понял, что визита в отчий дом мне не избежать. Но я оттягивал его, как посещение зубного врача. Прошел еще целый день, прежде чем я окончательно созрел для этого шага. Я неторопливо шел по родному городу, посматривая по сторонам. Изредка я ловил любопытные взгляды, что свидетельствовало о том, что прохожие знали, кто идет им сейчас навстречу. Почему-то меня занимала высказанная моим старым другом Анатолием мысль о том, что меня тут еще хорошо помнят.

Я подошел к дому, где я то ли на свое счастье, то ли на свое несчастье когда-то появился на свет. Вошел в грязный, пахнущий чем-то отвратительным подъезд. В Москве я жил в престижном чистом, ухоженном доме, где каждого входящего встречал строгий привратник, учиняющий самый настоящий допрос: куда идете, кто в этой квартире проживает? Эти вопросы были совсем не лишние, так как там в самом деле жило немало важных и известных персон. Квартиру в этом элитном пристанище мне выделили после того, как я стал чемпионом страны. На меня возлагали большие надежды, как на восходящую звезду отечественного спорта. Увы, я их не оправдал. Потом такие же надежды возлагали на меня в антитеррористическом отряде. И там я оказался не на высоте. Потом я подвел жену, которая, выходя за меня замуж, надеялась совсем на другую со мной жизнь. Затем надежды на себя стал уже возлагать я сам. И на этот раз все окончилось печально. Что за рок преследует меня, почему я не могу до конца успешно завершить ни одного путного дела?

Я постучался в дверь, она почти сразу же распахнулась, и на пороге появилась моя мать. Она молча смотрела на меня. На лестничной площадке не было света, и я не мог разглядеть выражение ее лица.

– Могу я войти? – спросил я.

Она повернулась и пошла назад в квартиру. Но дверь не захлопнула, поэтому я сделал вывод, что я таким образом получил приглашение на вход.

Я не готовился специально ко встрече с матерью, мысленно не проговаривал текст предстоящего своего выступления. Я даже не знал точно, зачем я пришел. Если бы не Анатолий, я бы скорее всего так и не переступил порог этого дома. Уехал бы из города, не попрощавшись. Почти аналогично тому, как я это сделал в первый раз, когда покидал этот маленький и унылый населенный пункт, ради того, чтобы войти в большой мир, попасть в который я так страстно стремился.

Вслед за матерью я очутился на кухне. Она стояла у стола и резала овощи. На плите бурлила вода, которой предстояло в самое ближайшее время превратиться в аппетитный суп. В то, что суп окажется именно таковым, я нисколько не сомневался, так как знал, что готовила она великолепно; мне приходилось питаться в самых различных заведениях во многих странах, но нигде я не ел ничего вкуснее, чем в этой тесной кухоньке.

Я сел на табурет и стал смотреть на мать; она продолжала резать овощи так, как будто я не находился от нее на расстоянии вытянутой руки. В молодости она была ослепительно красивой, и если быть честным, я никогда не понимал, почему она выбрала моего отца – тихого тусклого человека да еще ниже ее ростом. Слава богу, что статью и лицом я пошел в нее; пойди мое биологическое развитие по отцовской линии я бы никогда не достиг никаких успехов в спорте.

– Нам надо поговорить, – негромко сказал я.

Она мельком взглянула на меня и снова продолжила кромсание овощей.

– Я хотел сделать, как лучше, – также тихо произнес я следующую фразу.

Все повторилось, как изображение в зеркале: она как бы по касательной посмотрела на меня и пододвинула к себе похожую на лисий хвост морковь. И только сейчас я заметил, что ее руки, сжимающие нож, слегка подрагивают.

Я почувствовал раздражение. Сколько может продолжаться этот разговор с немой? Я в самом деле хотел помочь брату; в делах он был очень неопытным и польза от него была небольшая; я мог бы найти более удачного и полезного помощника. Но я сознательно пошел на определенные жертвы, чтобы вытащить Алексея из нищеты. И ее, впрочем, тоже. Я осмотрел кухню; этой мебели было почти сорок лет, она появилась тут еще до моего рождения, в год свадьбы моих родителей и в любую минуту угрожала рассыпаться на части.

– Не я виноват в том, что случилось.

– А кто? – вдруг сухо и отчужденно спросила она.

– Не знаю, недостатка во всякой мрази на свете никогда не было.

– Если бы ты не вмешался в нашу жизнь, он был бы жив.

– Я не мог смотреть безучастно на то, как вы живете.

– Пока ты не появился здесь, мы жили нормально.

– Ты считаешь нормальным постоянно готовить вегетарианские супы потому, что не на что купить мяса?

– Зато их было кому есть.

– Послушай, мама, какой смысл препираться, прошлого не вернешь. Пусть я не любимый, но все же твой сын. Тебе было бы легче, если бы и меня постигла таже учесть.

– Да, – жестко и непримиримо прозвучал ее ответ.

– Ты не можешь так действительно думать, это в тебе говорит боль.

Через некоторое время твои чувства изменятся.

– Нет, никогда.

Слышал бы Анатолий этот разговор, невольно подумал я. Я посмотрел на нее, и только сейчас понял, насколько она постарела за последние дни.

От былой красоты не осталось абсолютно ничего. Напрасно я пришел сюда, еще не время нам вести душеспасительные беседы.

– Ты всю жизнь мне приносил несчастье, еще до того, как родился.

Это было неожиданное заявление, и я с удивлением посмотрел на нее.

– Если бы не ты, я бы никогда не вышла за твоего отца. Эта была случайная мимолетная связь, но я оказалась беременной. Я хотела избавиться от ребенка, но твой отец целую неделю молил меня этого не делать. Он стоял на коленях передо мной – и я уступила. Хотя понимала, что совершаю непоправимую ошибку. А когда пришел срок рожать, если бы ты знала, как я не хотела это делать. Как будто предчувствовала, что ты принесешь мне несчастье.

Это были совершенно неожиданные для меня факты, ничего из того, что она сейчас рассказывала, я не знал. Я, конечно, еще в детстве понимал, что мать не слишком любит отца, но никогда не предполагал о степени ее ненависти к нему и перешедшей по наследству этой ненависти ко мне.

– И Алешеньку я родила специально для того, чтобы у меня был ребенок, которого я бы любила. Я не могла жить только одной ненавистью к отцу и к тебе. И Бог меня вознаградил: послал мне такого замечательного и талантливого мальчика. Но вы его убили.

По-видимому, говоря «вы», она имела в виду меня и отца, хотя отец к этой истории уже не мог иметь никакого отношения.

– Если ты думал, что я переживала, когда ты нас бросил, то ошибаешься; я была счастлива, никто мне не мешал любить одного Алексея. Но ты вернулся – и отнял его у меня. А теперь пришел и заявляешь, что не виноват. Знай, что я прокляла тебя и не надейся, что что-нибудь когда-нибудь изменится.

– Но каким бы не была история моего рождения, я все же остаюсь твоим сыном.

– Нет у меня больше сына, запомни это раз и навсегда, – бескомпромиссно произнесла мать. – Я не хочу от тебя ничего. Если бы у меня были бы силы, я бы вытолкнула тебя за дверь. От тебя надо держаться подальше. В своей жизни ты никого не любил, оставил жену и сына. И приехал за моим сыном. Ты только все разрушаешь. Как и твой отец. Он разрушил мою жизнь. Ты взял, что в ней еще оставалось. Ненавижу! – Последнее слово она не сказала, а прошипела. – Что ты еще хочешь: поселиться тут, отнять у меня покой. Можешь делать все, что пожелаешь. Бери все. – Ее губы затряслись.

– Успокойся, я не собираюсь тут селиться. Я пришел не за этим.

– Тогда уходи. Я не желаю тебя видеть.

Я встал и направился к выходу из квартиры. Из комнаты показалась Оксана. По ее лицу было ясно, что она слышала наш разговор. Я задержал на ней взгляд, но говорить ничего не стал, а продолжил свой путь.

– Подожди, – услышал я ее голос за своей спиной.

Мы вышли на улицу и остановились.

– Я не виню тебя, – тихо сказала Оксана. – Я знаю, ты хотел как лучше. Алеша тебя любил.

– Как вы живете, у вас есть деньги? – спросил я.

– С деньгами плохо. Но как-нибудь выкрутимся, я собираюсь идти работать.

– Куда?

– Пока не знаю, в городе безработица, устроиться нелегко. Но что-нибудь подвернется.

– Я вам помогу, – пообещал я. – Сейчас у меня нет денег, но я что-нибудь придумаю.

– Спасибо, но это не обязательно. Тебе самому нелегко. Просто я хотела, чтобы ты знал: я тебя ни в чем не обвиняю. Я уверена, что Алексей сказал бы то же самое.

– Оксана, я тебе обещаю, что найду тех, кто это сделал. Алеша будет отомщен.

Она как-то неопределенно посмотрела на меня и кивнула головой в знак прощания и поспешила назад. Я же пошел по улице, не выбирая дороги. То, что я только что узнал об обстоятельствах своего появления на свет, вызывало во мне какие-то странные чувства. Неужели я в самом деле проклят и приношу несчастье всем, с кем пересекаются пути моей жизни? Что же мне держаться в стороне от людей? Но я не могу так жить. Но теперь по крайней мере понятно, почему меня не тянуло возвращаться в отчий дом даже на самое непродолжительное время.

Я бродил по родному городу уже часа два. Идти было некуда, и я просто ходил по улицам и думал о прошлом. Каждый квартал хранил свои, только ему присущие воспоминания, и по мере того, как я продвигался вперед, они ненадолго приходили для того, чтобы затем меня покинуть, уступив место другой страницы из альбома моей юности.

Незаметно для себя я оказался в отдаленном районе. Это был небольшой поселок сплошь застроенный старыми покосившимися деревянными домами В народе этот район города был известен под названием «Хуторок». Еще во времена моего детства он имел дурную криминальную славу; можно было пересчитать по пальцам в Рождественске людей, которые отваживались ходить тут поздно вечером без охраны. Чтобы испытать свою смелость, мы несколько раз с Анатолием, когда наступала темнота, приходили сюда. Однажды такой поход едва не кончился для нас печально; какая-то кампания уже взрослых парней окружила нас и стала проверять карманы или, как они выражались, устроила большой шмон. К нашим горлам были приставлены самодельные ножи. Кончилось это тем, что мы лишились всей нашей наличностью, составляющей пару рублей, и получили несколько подзатыльников, а также предупреждение не совать сюда больше своих носов.

Так издавна повелось, что в «Хуторке» селились наиболее обездоленные жители города. Царящая тут бедность постоянно поставляла новых рекрутов в армию преступного мира города. Власти много раз вынашивали планы ликвидировать этот район, но на это всегда не хватало денег. Я шел по кривым, не заасфальтированным улицам и видел, что традиционная нищета теперь кричала здесь о себе не только еще громче, но и на каждом шагу. Заборы покосились, дома присели совсем низко. Я знал, что многие их обитатели были безработными, так как расположенный поблизости завод, на котором трудились большинство жителей поселка, закрылся. Другой же работы поблизости не было. Частный бизнес этим заповедником обездоленности и преступности не интересовался.

Я уже было решил повернуть вспять, как внезапно в идущим навстречу парне мелькнуло что-то знакомое. Впервые мгновения я даже не среагировал на это ощущение; мало ли знакомых лиц оставил я в этом городе.

Но внезапно во мне все затряслось; это был тот самый рэкетир, что сидел в автомобиле и так странно смотрел на меня. Вот и сейчас он прошелся по мне уже знакомым мне взглядом, и я понял, что он тоже узнал меня.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга, затем я двинулся в его сторону. Парень внимательно наблюдал за моими действиями, пытаясь разгадать, что я намерен предпринимать. Я же думал о том, как ловчей поймать его. Однако долго размышлять на эту тему он мне не дал, так как быстро развернулся и бросился по улице в обратную сторону. Мне ничего не осталось, как помчаться за ним.

Парень был моложе, но главное его преимущество заключалось в том, что я был далеко не в самой лучший форме. После полученной от взрыва травмы я еще не успел восстановиться. Да, если признаться, ничего не делал для этого. Поэтому расстояние между нами сокращалось крайне медленно. Кроме того, он гораздо быстрее ориентировался на местности; несколько раз он нырял в проулки, и я едва его не потерял. И все же постепенно дистанция между нами сокращалась; все же сказывалась моя спортивная закалка.

Мы еще раз свернули куда-то в сторону и внезапно оказались возле высокого забора. Проход через него был через калитку. На нее парень судя по всему и рассчитывал. Несколько раз он дернул ее, но она оказалась запертой. Бежать дальше ему было некуда. Он остановился и принял боевую стойку. Теперь нас разделяло всего пара метров.

– Не подходи! Убью падло! – прорычал он.

Я приближался к нему шаг за шагом, внимательно следя за каждым его движением. И все же длительное отсутствие тренировки плохо сказалось на моей реакции, я пропустил момент, когда он выбросил вперед ногу. Я не успел ни поймать ее, ни отскочить, его большая ступня, одетая в тяжелый ботинок, заехала мне прямо в живот. Удар переломил меня на пополам, я упал на землю. Я был полностью беззащитен, и мой противник мог делать со мной все, что хотел. Но на мое счастье он оказался слишком испуганным и воспользовался моментом не для того, чтобы добить меня, а для того, чтобы смыться. Когда я немного отошел от болевого шока, его уже не было видно.

Внезапно я услышал приближающиеся шаги. Я поднял голову: передо мной стоял невысокий пожилой мужчина. Он внимательно смотрел на меня.

– Вам помочь? – спросил он и протянул руку. Я схватил ее и поднялся.

– Я видел, как вы тут сражались, – усмехнулся он. – Этой мой дом, – кивнул он на крышу, которая виднелась из-за забора. – Как вы себя чувствуете?

– Не очень, – честно сознался я. – Я после больницы и мне пока не слишком полезны такие упражнения.

– Понятно, – снова усмехнулся мужчина. – Давайте я вам помогу.

Словно девушку, он обнял меня за талию и повел в сторону калитки, которую он открыл ключом. Затем по тропинке провел меня в дом. Он был старый, мебель в нем была тоже старая, пол громко скрипел под ногами, грозя провалиться в любую минуту. Мужчина усадил меня на стул.

– Вам что-нибудь принести? – спросил он.

– Нет, мне нужно только отдышаться. – Впрочем, я слегка лукавил, я уже в общем отдышался и сейчас мне хотелось поговорить с этим человеком.

– Я вас знаю, – вдруг сказал он. – Вы – Легкоступов.

– Да, – не стал отрицать я этого факта.

– Когда-то мой сын ходил вместе с вами в секцию борьбы.

– А как ваша фамилия?

– Антонов. Меня зовут Петр Васильевич, а моего сына – Григорием.

Я попытался припомнить этого Гришу. И действительно что-то очень неясное всплыло в моей памяти. Кажется, этот самый Гриша Антонов был по какой-то причине отчислен из спортивной школы. Хотя за что, я не мог вспомнить ни за какие сокровища.

– А где он сейчас?

– Живет, но не тут, – как-то не охотно ответил его отец.

– А вы знаете того парня, с кем я дрался? – спросил я.

Тот посмотрел на меня, потом отвел глаза.

– Нет, его я не знаю. Да и рассмотрел плохо, он спиной стоял.

– Жаль.

– А что?

– Да большой подонок.

– Много их здесь, – не сразу отозвался Петр Васильевич. – Знаете, поди, что район опасный.

– Помню. Так что же тут творится?

Антонов как-то удивленно поглядел на меня.

– Многое чего тут творится, здесь же люди живут, а они всегда что-нибудь да натворят, – поделился он со мной своим жизненным опытом.

– Я имею виду насчет всяких криминальных дел.

– Вы же не из милиции?

– Нет. Но я хочу встретиться с тем типом. А он, наверное, тут живет.

– Народу тут много, все может быть. Но я бы вам не советовал сюда шастать. Если жизнь, конечно, дорога.

– Да, в общем, дорога, но встретить я его все же очень хочу. А вы его скорей всего знаете, потому что он здешний; больно хорошо знает эти места. Но вот говорить не хотите.

– Говорю, что не знаю. Давайте лучше чаем вас напою.

Петр Васильевич исчез на кухне, а я получил возможность спокойно обозреть комнату, в которой оказался. Дом явно находился в аварийном состоянии, не заштукатуренные доски прогнили.

Антонов принес чайник и стал разливать чай по кружкам.

– А не опасно тут проживать? – спросил я. – Дом в аварийном состоянии.

– Опасно, а где еще жить? Никто нам квартиру не собирается предоставлять. Приходили из муниципалитета в ответ на мое письмо, все осмотрели, акт составили, а потом сказали: денег ни на что у них нет.

– А вы сами работаете?

Антонов посмотрел на меня как на человека, прилетевшего на землю после долгого космического путешествия и не знающего, что на ней творится.

– Где ж тут работать, все позакрывалось. Был слесарем на заводе, нормально получал, а теперь живу на пособие.

– Хватает?

– Чтобы не умереть, хватает, а на то, чтобы жить, – нет, – усмехнулся в очередной раз он.

Я допил несладкий чай.

– Так не скажите, как зовут этого типа?

– Говорю, не знаю. И не приходите в этот район, тут чужих не любят. Вы поняли?

– Чего ж тут не понять, – ответил я, но при этом подумал, что вряд ли мне удастся выполнить эту, безусловно, полезную рекомендацию.

Глава шестая

Я вернулся домой, в холодильнике оставался последний пакет пельменей, я бросил их в кастрюлю и стал ждать, пока они закипят. Физическая боль от столкновения с рэкетиром прошла, но покоя не давала душевная травма от понесенного поражения. Давно я не терпел такую неудачу.

Но один положительный итог случившееся все же имело: я вдруг ясно осознал, что пора кончать терзать себя прошлыми событиями, которые все равно уже не изменить, и настало время обдумать ситуацию. Однако принять такое решение было несравненно легче, чем прийти к каким-то конкретным выводам. Я вдруг подумал о том, что неплохо было бы узнать, как идет расследование убийства брата. Сегодняшний эпизод должен заинтересовать следователя, ибо он явно имеет непосредственное отношение к этому делу.

Я съел пельмени, еще раз открыл холодильник и убедился, что больше продуктов в нем нет. Денег у меня не было тоже. Какие-то гроши должны были оставаться на моем счету, и я решил совершить визит в банк. До него можно было дойти пешком; преимущество небольших городков в том, что в них все находится поблизости.

Я вошел в банк, подошел к оператору.

– Я бы хотел снять со своего счета всю оставшуюся сумму, там должны еще быть какие-то крохи, – сказал я, протягивая ей свою сберегательную книжку.

Девушка набрала на компьютере номер моего счета, затем удивленно взглянула на меня.

– Вы хотите взять всю сумму?

Девушка назвала ее и теперь настала моя очередь изумленно уставиться на нее. Эта цифра раз в десять превышала ту, что должна была по моим подсчетам находиться на моем счету.

– Но у меня не может быть таких денег, – сказал я. – Откуда они взялись?

– Вчера на ваш счет пришло подкрепление.

– Подкрепление? Но кто его послал?

– Этого я не знаю. Я могу сказать вам только сумму.

– Тогда подождите делать операцию, я должен подумать.

Я присел на расположенное в зале мягкое кресло. Я знал, что этот банк контролировался Вознесенский и почти не сомневался, что деньги были положены на мой счет им. Больше сделать это во всем мире некому.

Но просто так такие вещи не совершаются, если я приму эту помощь, то тем самым дам ему понять, что согласен на сотрудничество с ним. Но я до сих пор не знаю, чего ему от меня надо? Я даже не могу быть до конца уверенным, что это не он стоит за организацией взрыва.

Деньги мне были нужны позарез. Но оправдан ли риск их принятия, ведь уверенности, что мне удастся вернуть их в ближайшее время, у меня нет. С другой стороны эти средства помогут мне восстановить мою физическую форму; кроме того, я получу возможность помочь Оксане и ее детям. А ради этого стоит рискнуть.

Я снова подошел к окошку оператора.

– Снимите половина той суммы, что на моем счете, – сказал я.

Следующим пунктом моего маршрута была прокуратура. Она помещалась в большом двухэтажном старинном особняке; когда-то этот дом принадлежал одному из самых богатых купцов города и до сих пор его называли по имени прежнего владельца – Никитина – никитинским. Пойти к Никитину на местном сленге означало отправиться в милицию.

Само собой разумеется, что у порога меня встретил вооруженный автоматом постовой. Я долго объяснял сперва ему, затем вышедшему ко мне офицеру цель моего посещения этого красивого здания. Мои усилия оказались вознаграждены, хотя меня долго не желали пускать; и все же через час мне удалось попасть на прием к следователю, который расследовал убийство моего брата.

Мы оказались не только ровесниками, но по его поджарой фигуре я понял, что он много времени уделяет спорту. У него были сильные руки и мощные плечи, что выдавало в нем борца. Еще недавно я имел схожую фигуру. Хотя он пытался казаться невозмутимым, но по каким-то безотчетным признаком я чувствовал, что он отнюдь не в восторге от моего посещения и даже волнуется.

Я хотел было представиться, но он прервал меня.

– Я знаю, кто вы. Между прочим, я был вашим болельщиком, – почему-то усмехнулся он. – И жили мы почти по соседству. Вы меня не помните?

– Нет, – честно признался я. Вознесенский, кажется, был прав, уверяя, что меня знают в городе и стар и млад.

– Я приехал в город как раз тогда, когда вы собирались уезжать из него. Поэтому мы жили рядом очень недолго. Вот и не запомнили. Моя фамилия Очалов, Валерий Михайлович.

– Не помню. – Наверное, я, в самом деле, мог его встречать, но память не сохранила в моем мозгу отпечатка этого лица. Впрочем, это было и не удивительно, так как оно было на редкость безликим.

– Что вы хотите мне сказать? – спросил следователь. – Только коротко, я должен сейчас ехать по важному делу.

Я рассказал о своем столкновение с рэкетиром.

– Я полагаю, что он живет на «Хуторке». Если мы его разыщем, это может помочь следствию.

– Вы думаете? – без большого энтузиазма отозвался Очалов. Он внимательно смотрел на меня, и я бы отдал многое, дабы узнать, о чем он думает.

– Можно сделать его фоторобот.

– Вы полагаете, что вы живете в Москве, у нас нет такой техники.

– Но я могу описать его приметы.

– Хорошо, я сейчас уеду, а вы оставьте ваше описание дежурному.

– А есть ли у вас какие-нибудь зацепки или хотя бы версии?

– Есть и версии и зацепки, но я вам не могу о них говорить.

– Но все же я брат убитого. Да и покушались на меня, а не на него.

– Мы в этом не уверены.

– Что значит не уверены?! – Последнее утверждение Очалова повергло меня в изумление. – Вы полагаете…

– Да, мы проверяем дела, которыми занимался ваш брат.

– Но он ничем не занимался, до того, как я предложил ему работать в магазине, он работал на заводе.

– А вы полагаете, что работая на заводе, нельзя было иметь крупных дел. Вы многого не знаете.

– Я действительно многого не знаю из того, что происходит в городе, но это не касается моего брата; уверяю вас, Алексей был абсолютно чист. Он ни в чем не был никогда замешен.

– Мы проверяем это. И обнаружили уже кое-что интересное.

– Это связано с Алексеем?

– Пока мы точно не знаем, но там, где он работал, творились любопытные дела… Извините, больше сказать не могу. – Очалов посмотрел на часы, и я автоматически отметил, что они очень дорогие; в этом я немного разбирался, так как сам любил высококлассные и только фирменные часы. – Извините, но я должен идти. Оставьте свое описание, мы непременно займемся этим парнем. И как только появится информация, мы вас известим.

Я вышел из следовательского кабинета, у дежурного попросил листок и составил описание моего противника. Потом отдал его милиционеру и вышел из управления. Заявление Очалова о том, что они подозревают Алексея в каких-то махинациях, обескуражило меня. Ничего абсурднее я давно не слышал. И если они всерьез возьмутся за отработку этой версии, то вряд ли когда-нибудь выйдут на подлинных убийц. Пройдет пара месяцев в топтании на одном месте, а потом дело признают безнадежным и забудут о нем. Сколько таких случаев уже было и сколько их еще будет.

Но каким образом мне повлиять на следствие? Это был один из многих вопросов, ответ на которые я не мог найти.

Я вернулся домой только для того, чтобы ждать звонка. Да и другого занятия у меня просто не было. Тем более я не сомневался, что телефон должен был обязательно зазвонить. Но шли часы, а он молчал. Стемнело, и я понял, что сегодня ничего не произойдет. Но я оказался не прав. Хотя то, что случилось, было совсем не то, чего я ожидал.

Я стоял, опершись на подоконник, и смотрел на улицу. Фонарей поблизости не было, поэтому я просто глядел в непроницаемую темень. Примерно такая же темень царила и в моей душе. Внезапно раздался хлопок, И почти в ту же секунду рядом со мной разлетелось оконное стекло. Я среагировал почти мгновенно, бросившись на пол. Послышался звук мотора отъезжающей машины, но я не спешил вставать. Не исключено, что это отвлекающей маневр, и стрелок ждет, когда моя тень вновь покажется в окне.

Начать движение я решился только минут через пятнадцать. Я подполз к противоположной стене и на ощупь стал искать пулю. Мои поиски оказались недолгими, вскоре я нащупал небольшой металлический цилиндр. Если бы выстрел был чуть поточнее, то он бы сейчас находился не в моих руках, а в моем черепе. Меня всего передернуло. По мне не первый раз стреляли, но тогда я был психологически готов к этому; сейчас же меня застали врасплох.

Я не сомневался, что это был ответный ход со стороны этого парня и его сообщников. По-видимому, наша случайная встреча всерьез их встревожила. Но в таком случае мне небезопасно оставаться в этой квартире. Как жаль, что у меня нет никакого оружия, если не считать кухонного ножа. Но против этих бандитов, которые не задумываясь идут на убийство, он столь же бесполезен, как дубинка против слона.

Моя квартира находилась на втором этаже и забраться в нее не предстояло большой сложности. Тем более и окно разбито. Я запер дверь на все замки и запоры, придвинул к ней тумбочку, но все это ненамного увеличило у меня чувство безопасности. Единственное, что меня могло спасти, – это бессонная ночь; коль они явятся, они не застанут меня врасплох. Если бы позвонил Вознесенский, вдруг подумал я. Больше мне не на кого тут опереться.

Эта ночь напоминала какой-то жуткий кошмар. Иногда я ненадолго забывался, но тут же вновь просыпался и отчаянно прислушивался к влетающим через разбитое окно звукам. Ночная тишина не успокаивала меня, а наоборот, только усиливала мой страх, так как могла внушить ложное чувство безопасности. А оно меня уже один раз подвело.

Утром, злой от того, что не выспался, я осмотрел стену и увидел сделанную пулей отметку. Мысленно я провел линию траектории полета этого смертельного жала; она почти точно проходила через мою голову. Чуть-чуть бы правей и моя песенка была бы навсегда спета. А так она продолжается, вот только что петь – непонятно.

Меня мучил еще один вопрос: надо ли оповещать милицию, Очалова о ночном обстреле? По закону я был обязан это сделать, но что в этом городе делается по закону? И все же я решил, что не имею права утаивать от следствия такой важный эпизод. Ведь понятно, что он – звено одно цепи, начало которой положил взрыв у моего магазина.

Не скрою, что вышел на улицу с опаской. Рядом с домом стояла моя старенькая машина. Ветровое стекло было вдребезги разбито, на капоте были видны следы ударов чем-то тяжелым. Я попробовал ее завести; само собой она не заводилась. Я даже не стал смотреть, что с ней сотворили внутри, так как был уверен, что эти мастера неплохо поработали, и автомобиль требует большого ремонта.

Я добрался до управления и так как дежурный сменился, то мне вновь пришлось долго объяснять, зачем мне нужен следователь Очалов. Наконец я оказался в его кабинете.

Мой рассказ он выслушал спокойно.

– Вы уверены, что это был обстрел? А если в ваше окно бросили камень мальчишки. Из хулиганства, у нас в городе таких случаев масса.

Я достал из кармана завернутое в целлофановый пакет вещественное доказательство. Очалов внимательно осмотрел пулю.

– Мы пошлем ее на экспертизу.

– Я бы хотел, чтобы вы составили акт о том, что я ее вам отдал и прислали бы бригаду для обследования места происшествия.

Мои требования не вызвали у следователя прилива энтузиазма, хотя он понимал, что они были законы.

– Я уверен, что обстрел напрямую связан с дракой. Они испугались, что я теперь знаю район, где обитает этот парень, и решили меня упредить.

– Вы полагаете? – проговорил Очалов, о чем-то размышляя. – Хорошо, мы пришлем экспертов.

– По-моему эта версия вытекает из всей ситуации.

– Может быть, и так, но вам известны далеко не все обстоятельства. Боюсь, что мне вскоре придется вас огорчить, есть факты, которые непосредственно касаются вашего брата. И они не самые приятные, – со значением произнес следователь.

– Я знаю, Алексея, как себя, он ни в чем не мог быть замешан.

– Умные люди говорят, что никого так плохо не знает человек, как самого себя, – усмехнулся Очалов. – Помните, Сократ постоянно повторял: я знаю, что ничего не знаю. Может быть, поэтому он так плохо кончил, – вдруг засмеялся следователь.

– Он кончил плохо потому, что его дело расследовали остолопы, – сказал я, и не обращая на мигом изменившееся лицо следователя, вышел из его кабинета.

Я шел по улице, ощущая тревогу. Дело об убийстве брата приобретало совсем другой оборот, выходило, что это он сам виноват в том, что с ним случилось. Эта версия была бы просто смешной, если бы не была столь грустной. Этот Очалов вместо того, чтобы искать убийц, кажется, всерьез занялся распутыванием мифических афер, в которых принимал участие Алексей. Но если бы он действительно был бы в чем-то замешен, не сидел бы он в такой нищете.

Я подумал, что необходимо отдать деньги Оксане. Но домой к ней мне идти не хотелось; вряд ли наша встреча с матерью доставит обоим удовольствие. Я решил позвонить ей и пригласить где-нибудь повидаться в городе. А заодно кое о чем и расспросить.

Мне повезло, что трубку взяла Оксана. Я сказал, что хочу видеть ее по срочному делу, и мы договорились о встрече рядом с моим отчим домом.

Я вручил Оксане деньги, она, помявшись немного, взяла их.

– Откуда они у тебя? – вдруг спросила она.

– У меня оставались кое-какие деньги на счете.

– А у тебя есть еще?

– Не волнуйся, на некоторое время хватит.

– Хоть долги отдам, – радостно вздохнула она и неожиданно поцеловала меня в щеку.

Я почувствовал волнение и посмотрел на нее. Хотя она была довольно привлекательной, но никогда как женщина мне не нравилась; я находил ее чересчур робкой и неуверенной. На мой взгляд, Алексею нужна была другая жена – более твердая и решительная. Он же сам имел схожий характер, а потому им было трудно поддерживать друг друга. Никто из них не мог стать главой семьи, а это плохо, так как в этом случае она становится неуправляемой. Впрочем, когда один из супругов забирает слишком много власти – не намного лучше. Это я уже знаю по собственному опыту.

Но сейчас за этот поцелуй я простил ей все; он снял с моей души, если не всю, но значительную часть тяжелой ноши чувства вины за гибель Алеши.

– Я хочу кое о чем тебя спросить, – проговорил я.

– Да, конечно, – с готовностью отозвалась она.

– Скажи, Алексей никогда тебе не говорил ни о каких делах, которые происходят на заводе?

Оксана как-то странно посмотрела на меня.

– Да, пару раз действительно говорил.

– И что говорил?

– Это были отдельные фразы, я честно говоря, не очень вникала. А он никаких подробностей не приводил.

– И все же вспомни, о чем шла речь?

– Хорошо, постараюсь. – Оксана задумалась столь глубоко, что через весь ее лоб пролегла борозда складок. – Однажды он сказал, что ему предложили участвовать в каком-то левом заказе, а деньги за его выполнение платят наличными, минуя все кассы. Он отказался от этого дела, сказал, что не хочет быть занятым ни в чем незаконном. Как-то он сказал, что кое-кто там делает, по-видимому, большие деньги, хотя официально получает гроши. Вот, пожалуй, и все, что я помню. Да вот еще сегодня по почте пришла повестка к следователю. Вот она, – достала Оксана из кармана листок.

В повестке говорилось, что гражданка Оксана Валерьевна Легкоступова приглашается на беседу к следователю Очалову. Приглашение было помечено завтрашним числом.

– Я не понимаю, зачем меня вызывают. Что мне делать? Идти?

– Да, иди и скажи ему, что мне сейчас сказала. Но я имел счастье познакомиться с этим Очаловым, тип довольно противный. Будь очень собранной, он копает под Алешку, хочет доказать, что он участвовал в каких-то грязных делах.

– Но это же мерзко!

– Мерзко не значит, что это невозможно. В мире преимущественно совершаются мерзкие дела. Мы должны победить. Понимаешь, Оксана, победить! Ты же хочешь, чтобы убийцы Алексея понесли наказание.

– Да, – твердо сказала она. – Но как этого добиться?

Я посмотрел на нее и ничего не ответил: это был тот вопрос, который я сам без конца задавал себе.

Очалов сдержал обещание, и мою квартиру посетили криминалисты. Они обследовали место происшествия и уехали на машине. Я же снова остался один. Я сидел на кровати и смотрел на телефон. Он должен был зазвонить, он был просто обязан зазвонить. Но он вопреки всем моим заклинаниям по-прежнему оставался немым. И я не понимал, почему. Я кожей чувствовал, как ситуация обостряется чуть ли не с каждой минутой.

Эти парни от меня не отвяжутся, пока не добьются поставленной цели. А эта цель – моя ликвидация. Но, может быть, Вознесенский этого не знает и потому медлит.

Через пару часов я почувствовал, что больше не могу сидеть в квартире. Я решил прогуляться, но совершенно не представлял, куда направить свои ноги. Еще никогда родной город мне не казался таким чужим. Я шел по его улицам и узнавал и не узнавал его. Я чувствовал, как много скрывает он от меня. Почему он так настойчиво хочет меня убить, что я такое ему сделал, что заслужил столь суровое наказание? Как и когда он превратился в моего врага?

Ноги, которым я предоставил полную свободу, сами привели в меня в монастырь. Я вошел через арку входа и направился по дорожке к собору.

В этот час в нем было пустынно, лишь молились несколько старушек. У проходившего мимо молодого священника я спросил, где отец Анатолий. Тот довольно долго разглядывал меня, прежде чем проводить к нему.

Я застал Толю в небольшой комнате за прозаическим занятием: он сверял какие-то счета.

– Подожди, я сейчас освобожусь, – сказал он. – Мы занимаемся ремонтом храма, приходиться все досконально проверять. Уже были случаи, когда нас просто надували.

Эта проверка заняла не меньше полчаса. Все это время я молча сидел и наблюдал за ним. Мне трудно было провести прямую линию между моим школьным другом – Толькой и с небольшой, но окладистой бородой отцом Анатолием. Есть ли между ними что-то общее или это уже абсолютно два разных человека? Этого я не знал, и это предстояло выяснить.

Наконец он отложил счета, и мы вышли на улицу.

– Мне еще надо будет готовиться к вечерней службе, – сказал Анатолий. – У меня не так много времени. Поэтому извини.

– Я хочу кое о чем тебя спросить. Тебе известен такой следователь прокуратуры по фамилии Очалов.

Анатолий вдруг усмехнулся.

– Я с ним два года просидел в одном кабинете.

– Вот как! Что он за человек?

– Плохой человек, – посмотрел на меня долгим взглядом Анатолий. – В какой-то степени из-за него я ушел из милиции.

– Между вами что-то произошло?

– Между нами все время что-то происходило. Но это не совсем то, о чем ты думаешь.

– Тогда поясни.

Анатолий вздохнул.

– Если тебя интересует Очалов, то это человек, готовый служить любому, кто ему заплатит. За ним числится много разных грязных дел.

– Он ведет дело об убийстве Алексея.

– Мне это известно. Пока это дело будет в его руках, убийцы твоего брата могут чувствовать себя спокойно.

– Кому же в таком случае можно поручить это дело?

– Никому.

– Здорово!

– Послушай, Владик, как ты думаешь, почему я ушел из прокуратуры?

Я понял, что наша городская милиция служит злу, а не добру, она не противодействует преступности, она сама ее насаждает. Передо мной встал выбор, как бороться с этим злом? Пока я ходил в форме, я ничего сделать не мог, Очаловы не оставляли мне никакого шанса.

– И тогда ты решил бороться со злом посредством проповедей и молитв.

– Да. Я понял, что единственный способ что-то сделать – пробуждать в душах людей хотя бы зачатки добрых чувств. Город погряз во зле, и никто пальцем не шевелит, дабы что-то изменить. Кто боится, кому до этого нет дела, а кто сам участвует в злых делах. Сейчас я не вижу другой силы, кроме церкви, способной хоть как-то противостоять всему тому, что тут творится.

– Ну а они, слуги Сатаны, как относятся к твоей деятельности? Не угрожают.

– Угрожают. Месяца два завалились ко мне двое ребят и стали требовать, чтобы я прекратил свои проповеди, прекратить обличать их с амвона.

– И что ты ответил?

Анатолий секунду помолчал.

– Я сказал, что они могут меня убить, но я буду говорить то, что считаю нужным.

– Что было дальше?

– Пока ничего, видишь, я жив и говорю прихожанам то, что считаю нужным.

Я задумался.

– Ты полагаешь, что таким способом, какой выбрал ты, можно остановить вал насилия?

– А что предлагаешь ты? Взять пистолет и стрелять направо-налево?

Насилие насилием не остановить. Тысячелетняя попытка это сделать, ни к чему не привела.

– Насилие ненасилием тоже не остановишь. Тысячелетний опыт учит о том же. Из нашего разговора выходит, что нет никакого способа бороться со злом. – Я посмотрел в глаза Анатолию и увидел, как они грустно смотрят на меня. Он не верит ни себе, ни мне, никому, понял я.

– Нет, – вдруг твердо сказал Анатолий, – только словом, только добрым поступком, только жертвуя собой можно остановить зло.

– Но это было и не раз. И что? Все повторяется сначала.

– Нет, всякий раз зла становится меньше.

– А кто ведет его учет, какой статорган? Откуда нам знать становится его меньше или больше?

– Я вижу, как оттаивают души людей, как тянутся они к свету. Даже самую темную душу можно сделать светлей, если обратиться с ней со словом божьим. Только надо обязательно, чтобы слова не расходились с делами, чтобы они шли бы изнутри. Люди верят проповеднику только тогда, когда он сам верит себе, когда он сам испытал на себе истинность своего учения.

– Может, ты и прав, – сказал я примирительно, в душе не слишком соглашаюсь с ним. – Скажи, если мне понадобится твоя помощь, могу ли я рассчитывать на тебя?

– Ты мой друг, я тебе всегда готов помочь.

– Нет, я говорю о другом.

– Какие нужны тебе еще слова. Но в руки оружие я больше никогда не возьму.

– Хорошо, пусть так. – Я посмотрел на крест на куполе храма. – Думаю, что вскоре я приду к тебе за помощью.

Глава седьмая

Телефон зазвонил утром, когда я еще спал. Я вскочил с кровати, не понимая, что происходит. Понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Невольно я отметил, что раньше мне это удавалось сделать гораздо быстрей.

– Как вы поживаете, Владислав Сергеевич? Надеюсь, я вас не разбудил. У вас все в порядке?

– Если я еще жив, то это можно считать удачей.

Вознесенский засмеялся.

– Вы даже не представляете, насколько вы близко к истине. Надеюсь, вы не откажете мне в моем приглашение снова посетить мою скромную обитель.

– Не откажу.

– В таком случае машина находится у вашего подъезда.

Я посмотрел в окно и увидел знакомый по прошлой поездке джип.

– Я жду вас, – сказал Вознесенский.

Ну вот, кажется, начинается. Вот только что? Я чувствовал, что волею судеб я оказался в эпицентре какой-то большой игры. И как ни странно и сам того не зная, я уже давно принимаю в ней участие. Но одному мне эту партию не выиграть. Я должен на кого-то опереться. И пока единственный такой человек – Вознесенский.

Через сорок минут после долгих блужданий по городу я пересек хорошо охраняемую границу владений Вознесенского. Их хозяин ждал меня на крыльце своего роскошного особняка.

– Вы не завтракали?

– Нет.

– Прекрасно, но сперва, не желаете ли искупаться в бассейне. Это еще сильней обострит аппетит. Я с удовольствием составлю вам компанию.

– Почему бы и нет.

– Пойдемте.

Мы обошли дом и оказались возле бассейна. Я зашел в кабинку, где нашел новые плавки и полотенце.

Вода была теплая, и я испытывал великое наслаждение. Я чувствовал, как не хватало мне физических нагрузок в последнее время. У меня было такое ощущение, что в мое тело бурным потоком вливаются свежие силы.

Откуда-то появился Вознесенский и тоже прыгнул в воду. Он подплыл ко мне.

– Ну как?

– Великолепно. Я начинаю чувствовать себя другим человеком.

– Я рад за вас. Мне кажется, вам это нужнее сейчас более всего – почувствовать себя другим человеком. Вам давно надо возобновить занятия спортом. Вам необходимы физические нагрузки, это повысит тонус вашего организма. И не только физический. А бурная энергия вам понадобится совсем скоро. – Вознесенский засмеялся и ушел под воду.

Мы купались минут тридцать. Затем одновременно вылезли из бассейна. Я прошел в кабинку. Своих вещей я там не обнаружил, зато кроме полотенца на вешалки висел красивый халат. По крайней мере Вознесенскому не откажешь в двух вещах: в умение жить и в умение принимать гостей.

Я одел халат и вышел из кабинки. Вознесенский тоже в халате уже ждал меня.

– Пойдемте завтракать, – пригласил он.

В небольшой комнате нас уже ждал сервированный стол. Мы уселись в кресла.

– Угощайтесь, чем Бог послал, – предложил Вознесенский.

Бог в этот день был щедрым, от разнообразия закусок рябило в глазах. После купания я почувствовал зверский голод и, забыв про все, словно медведь после зимней спячки, стал его жадно утолять. Внезапно я остановился, так как поймал на себе внимательный взгляд Вознесенского.

– Ешьте, ешьте, – как-то одобрительно сказал он. – Мне нравится за вами наблюдать, вы очень энергично и аппетитно едите. Вот я уже так не могу.

– Я давно не испытывал такой голод, – признался я.

– Мне кажется, вы начинаете выздоравливать после всех этих грустных событий, – заметил он. – Вам надо чаще купаться в бассейне. Это вернет вашу былую форму.

– Она вам нужна?

– Нужна, – не стал отпираться он.

– Вы хотите нанять меня, чтобы кого-то ликвидировать?

– В принципе для того, чтобы кого-то ликвидировать, у меня есть другие люди. Но я не занимаюсь такими делами, даже если речь идет о самых злейших моих врагах. Я веду честный и законопослушный бизнес, хотя прекрасно понимаю, что такие заявления в нашем городе вызывает недоверие.

– Так и есть.

– Я не сомневаюсь, но у меня к вам совсем другое предложение.

– Какое?

– Наберитесь немного терпения, я вам обязательно скажу.

– Когда?

– Сегодня. Все гораздо серьезней, чем вы думаете. Прежде чем вы примете решение, я хочу, Владислав Сергеевич, чтобы вы поняли, что вас ждет. У нас с вами есть одна общая строка в наших биографиях – мы оба родились в этом городе. Но есть и одно отличие: вы давно тут не живите, а я надолго никогда его не покидал. Теперь вы вернулись. А вот представляете ли вы куда вернулись?

– В мой родной город.

– Не совсем так. Дело в том, что ваш родной город уже не тот город, из которого вы уехали более пятнадцати лет назад. Сейчас это во многом другой город и дела в нем вершат другие люди.

– Это я заметил.

Вознесенский посмотрел на меня и дотронулся до моей руки.

– Если вы закончили есть, то пойдемте со мной.

Мы поднялись на второй этаж, затем вышли на крышу. Так как дом был расположен на холме, весь город был виден как на ладони. Невольно я остановил свой взгляд на монастыре, которым управлял Анатолий.

– Не правда ли красивое зрелище, – заметил Вознесенский, дав мне полюбоваться открывающимся видом. – Когда-то слава об этих местах гремела по всей России. Они славились своим благочестием. По числу церквей на тысячу жителей город был один из первых в стране. Даже с Москвой мог поспорить. А Рождественский монастырь, где должность настоятеля сейчас исполняет ваш друг, был почти так же знаменит, как Оптима пустынь. Сюда кто за утешением, кто за мудрым словом, кто с раскаянием за совершенные грехи приезжали тысячи людей и нередко издалека.

– Я немного знаю историю, – сказал я.

– Я напоминаю вам эти факты вовсе не потому, что думаю, что вы забыли историю, я хочу, чтобы вы лучше уяснили, что случилось с городом в настоящем. Известно ли вам, что он целиком находится во власти мафии, преступных группировок, что они контролируют здесь почти все.

Знаете ли вы, что городские власти полностью находятся на содержание криминальных элементов, получают из их рук вторую зарплату. Само собой разумеется, несравненно большую, чем им платит государство. Известно ли вам, что вся милиция либо куплена либо запугана, что жители давно уже не обращаются за помощью к ней, так как она всегда принимает сторону преступников. Вот посмотрите сюда, – показал Вознесенский, – на стоящий неподалеку трехэтажный особняк. Как вы полагаете, кому он принадлежит?

– Ясно одно, что очень богатому человеку.

– И вы не ошиблись, он принадлежит, в самом деле, одному из самых богатых людей в городе, а то и в области – начальнику управления внутренних дел Клочкову. Конечно, официально дом записан на родственника его жены, который живет где-то на Дальнем Востоке. По выходным дням я иногда через бинокль наблюдаю за тем, что происходит за этим высоким забором. И не раз я видел там людей, имеющих весьма определенную репутацию. Как человек, который активно занимается операциями с недвижимостью, могу засвидетельствовать: чтобы купить этот дом на зарплату руководителя городского управления внутренних дел понадобиться работать в этой должности лет 40. В прошлом году в городе было убито десять предпринимателей, которые, как и вы, отказывались платить дань местным авторитетам. Ни одно преступление не было раскрыто. Хотя больших сложностей найти убийц не было; нити, которые вели к ним, разматывались достаточно просто. Но никто не захотел это сделать. Наш город превратился в вотчину криминального мира.

– Ну а вы, почему не противодействуете всему этому?

– Посудите сами, что я могу, Владислав Сергеевич. Кто я? Я всего лишь обычный бизнесмен. У меня нет никакой власти, а раз нет власти, то нет и настоящей силы. Свои владения я насколько мог, защитил от проникновения мафии. Но это все, что в моих возможностях. Не побоюсь показаться вам сентиментальным, но я люблю этот город, я люблю эту страну, несмотря на то, что мой прадед был поляком и боролся против России за независимость своей Родины. Поэтому и очутился тут в ссылке вдали от своей любимой Варшавы. И я хочу, чтобы тут правил не «авторитет», а закон. Я хочу, чтобы тут можно было делать нормальный бизнес, а жители по вечерам, как и в старину, не боялись выходить на улицу. Я ненавижу этих людей, которые установили здесь свой полный контроль. Поверьте, они мне не опасны, у меня хватит сил их нейтрализовать. Но на каком-то этапе своей деятельности я понял: если я не помогу навести тут порядок, все, чего я достиг, не имеет цены. И я хочу это сделать.

– Но что вы хотите от меня?

– Я хочу, чтобы вы стали властью в этом городе.

От неожиданности я едва не поперхнулся. Вознесенский посмотрел на меня и улыбнулся.

– Какой властью, каким образом, не понимаю?

– Вы читали в газете, что в городе объявлены выборы мэра. Срок правления прежнего мэра истекает. Следующим мэром должны стать вы.

Глава восьмая

Я стоял на крыше и молчал. Когда я ехал к Вознесенскому, то перебирал самые разные предложения, с которыми он мог бы обратиться ко мне, но ничего похожего на то, что я услышал, мне даже не приходило в голову. Я был настолько ошеломлен, что не находил ни одного подходящего слова. Может быть, впервые в жизни я не знал, что сказать, что ответить.

Вознесенский, видя мое состояние, дотронулся до моего плеча.

– Пойдемте в дом, там все обсудим.

Мы спустились вниз и вновь оказались в комнате, где трапезничали. Остатков нашего завтрака уже не было, вместо грязных тарелок стояли бутылки с вином и вазы с фруктами.

Вознесенский налил себе немного вина, затем чисто символически отпил из бокала, надкусил банан и отложил его в сторону.

– Я хочу, чтобы вы все хорошо поняли, Владислав Сергеевич, – сказал он.

– Я постараюсь, Борис Эдмондович.

– Я давно осознал: единственный способ очистить город – это завоевать в нем власть.

– Но почему бы вам самим не стать мэром?

Вознесенский покачал головой.

– У меня ничего не получится, здесь нужен другой человек, решительный, энергичный. Человек, умеющий действовать в экстремальных ситуациях. Я могу продумать план операции, но выполнить… Поверьте, из этого проекта не будет никакого толка. Я давно искал того, что мог бы подойти для этой роли. И когда в городе появились вы, я сразу понял: вот тот, кто мне нужен.

– Но у меня нет никакого опыта, я понятия не имею, как управлять городом.

– Вам будут помогать, такие люди есть и они готовы с вами сотрудничать, но придется и самому кое-чему подучиться. Неужели вы думаете, что я не понимаю всех проблем, которые возникнут перед вами. У вас будут опытные помощники. Когда вы придете в мэрию, вы смените всю верхушку. Она вся на службе у криминальных авторитетов. Те, что придут вместе с вами, будут работать на вас не за страх, а за совесть. Но вы понимаете, что главная ответственность ляжет на вас.

– Но почему вы уверены, что я стану мэром? Нужны деньги, программа, да судя по всему, и борьба будет острой.

– О деньгах вам не стоит беспокоиться, вы получите их ровно столько, сколько понадобится для победы. Программа давно готова, есть все необходимые материалы, даже афиши с вашим портретом мы заготовили.

Нужна только команда, чтобы отдать все это в типографию.

– А деньги даете, конечно, вы?

– Поймите, Владислав Сергеевич, есть много людей, заинтересованных в том, чтобы в городе правил закон, а не уголовники. Но никто не желает рисковать своим благополучием и даже жизнью, и открыто поддерживать вас. Но, поверьте, таких немало. Я выступаю от их имени и делаю вам официальное предложение: стать кандидатом в мэры.

– Нужны подписи для этого.

– Их соберут в течение двух дней.

– Не знаю, я не готов к ответу, для меня это все очень неожиданно. У меня есть время подумать.

– Да, причем, на мой взгляд, его даже больше, чем необходимо для принятия решения – один день.

Глава девятая

Итак, один день. Я вернулся в свою берлогу, плюхнулся на кровать и стал смотреть в расписанный грязью и мухами потолок. Я понимал, что на самом деле мне сделали предложение стать не мэром, а мишенью для пуль бандитов. Я и сейчас являюсь ею, но если пока я мишень маленькая, то став первым лицом в городе, превращусь одновременно и в главную цель, стрельба по которой будет вестись из всех видов оружия и всех калибров. Какой шанс у меня уцелеть в этой борьбе? Сказать это точно мне не может никто. Но ясно, что весьма небольшой.

Но кроме того, что я превращаюсь в большую мишень, мне предстоит руководить целым городом. Как прямо заявил мне Вознесенский: как первое лицо я буду нести ответственность за все, что тут будет происходить. До сих пор же я отвечал за себя, за своих близких, за подчиненных, когда руководил антитеррористическим подразделением. Но тогда речь шла о нескольких десятков человек, сейчас же – о городе с двухсот пятидесятитысячным населением. Что я знаю о Рождественске; хотя я тут и родился, но мне даже неизвестны многие его проблемы. А ведь они обрушатся на меня, как ураган, с первого дня исполнения мною новых обязанностей.

Я встал и вышел на улицу. Я шел по городу и впервые смотрел на него так, как смотрит хозяин на свое поместье с намерением что-то подправить, перестроить. Я замечал то, что раньше проплывало мимо моего взора: давно не ремонтировавшиеся фасады домой, бесчисленные рытвины и колдобины на дорогах, уродливые надписи вывесок, не застроенные пустыри, кучи мусора, большие скопления раздраженного народа на остановках автобуса… А ведь это только мизерная часть того, что предстоит узнать, увидеть, изменить. Работы здесь непочатый край. Когда-то Рождественск считался одним из красивейших городов страны; теперь он находился в крайне запущенном состоянии. И не надо быть знатоком местной действительности, чтобы понять, что денег практически ни на что нет.

Откуда они появятся, если большинство крупных предприятий, либо стоит, либо жизнь в их цехах едва теплится, а деньги от малого бизнеса уходят к мафии. Даже при поддержке Вознесенского и его незримых друзей будет крайне трудно здесь что-либо исправить.

Я сел на целую половину разломанной скамейки в городском парке. Когда-то это было любимое место отдыха горожан, теперь же тут, как и повсюду, царила мерзость запустения. И надо все буквально менять: восстанавливать павильоны, ремонтировать фонтан, который я помню с детства; из огромной пасти рыбы тогда вырывалась упругая струя. Даже не верится, что можно было довести все до такого ужасного состояния, когда все вокруг сломано, разбито, растащено. Такое чувство, что здесь находилось на постое вражеское войско, уничтожающее все подряд перед своим отступлением.

Нет, вряд ли я сумею с этим всем справиться, даже Геракл бы не сумел тут ничего сделать. Все его 12 подвигов по сравнению с тем, что предстоит выполнить мне, если я стану мэром, просто детские забавы. Тут такие Авгиевы конюшни, что ему даже не снилось.

Так что, я отвергаю эту честь? А смерть Алексея, месть его убийцам? Ведь ясно, что одному мне не справиться с этим делом, мои враги слишком многочисленны и могущественны – и в одиночку их не одолеть. Если я отказываюсь от кресла мэра, то я отказываюсь и от возмездия тем, кто совершил это злодеяние.

Я тяжело вздохнул. Уже почти принятое решение оказалось поколебленным. Бывают минуты, когда нужен чей-то совет. В своей жизни я может быть, раз или два прибегал к нему, всегда старался все решить сам. Но кому я могу за ним обратиться?

Я снова шагал по городу. И незаметно мои ноги уже второй раз привели меня к монастырю. Я прошел через арку и оказался в ином мире: спокойном, тихом даже отрешенном от всего бренного. Неужели и тут возможны криминальные бои?

Я снова застал Анатолия за хозяйственными делами. Нельзя сказать, что строительство кипело, но все же какая-то работа шла: несколько каменщиков восстанавливали полуразрушенную стену. Когда-то она помогала отражать атаки ощетинившихся копьями полчищ неприятелей, спасая тысячи жизней горожан. Но время и люди не пощадили ее: некогда мощное укрепление превратилось в зияющее провалами и готовое в любой момент обрушиться сооружение. Неужели Анатолию удастся все это восстановить?

Завидев меня, он отложил свои дела. Мы пошли по тропинке; он то и дело выжидающе посматривал на меня, явно приглашая объяснить цель своего визита, но вслух меня не торопил. Мне же было трудно начать разговор не потому что я испытывал смущение, а потому, что я не знал, о чем я в сущности хотел его спрашивать.

– Скажи, ты веришь, что тебе удастся все это воссоздать?

– Но ты же видишь, что мы уже многое восстановили. Когда я начинал тут работать, то не слишком надеялся на успех; ты же помнишь, в каком состоянии здесь все было. Но затем я заметил одну любопытную деталь: если постоянно чем-то заниматься, каждый день и каждый час, то даже самое безнадежное дело начинает постепенно двигаться. Причем, все скорей и скорей. Но ты пришел за тем, чтобы это узнать?

– В общем, да, в том числе и за этим, – сказал я. Я посмотрел на Анатолия. – Мне предложили стать мэром Рождественска.

– Мэром?! – От удивления Анатолий даже на секунду остановился. – Кто предложил?

– Я бы сейчас не хотел говорить кто. Но не мафия, а те, кто борются против нее.

– Против мафии тут никто не борется. – Анатолий замолчал, явно что-то обдумывая. – Я могу догадаться, кто тебе мог сделать такое предложение.

– Послушай, Анатолий, сейчас не это важно. Что делать мне?

– Понимаю. Это действительно сложный вопрос. Стать мэром и начать бороться с нашей мафии может только самоубийца.

– Кончать жить самоубийством мне пока не хочется. Да и церковь не одобряет.

Анатолий пристально посмотрел на меня.

– Мне кажется, ты уже принял решение.

– Ты полагаешь. Я этого еще не знаю.

– Не важно. Так было со мной. Я долго не верил в то, что уйду из милиции и стану священником. Я много размышлял об этом, но то, что я совершу такой поступок, мне казалось невероятным. Но когда я его все же совершил, то понял, что давно знал, что так поступлю. Только себе до определенной поры боялся в этом признаться. Нужно было время для созревание.

– Но у меня его нет.

– Когда же ты должен дать ответ?

– Завтра.

– Что ты хочешь от меня?

– Не знаю, но раз пришел к тебе, чего-то хочу.

Анатолий задумался.

– Пойдем, – сказал он вдруг решительно.

Я последовал за ним. Дорога привела нас в храм. Он был закрыт.

Анатолий достал ключ и отворил кованную железом дверь. Мы вошли вовнутрь и приблизились к алтарю. Его украшала огромная картина распятого Христа.

– Знаешь, Толя, мне недавно один человек сказал фразу, которая никак не выходит из моей головы. Он сказал, что погибают всегда лучшие.

– Так и есть. Он тоже был лучший, – проговорил Анатолий, не отрывая глаз от распятого Христа, – поэтому и погиб.

– Но он воскрес.

– Не знаю, не уверен, – вдруг тихо, едва слышно произнес Анатолий.

Я с изумлением посмотрел на него.

– Ты не веришь, что Христос воскрес. Но тогда как ты…

– Если бы он воскрес, допустил бы он в мире столько зла.

– Но в таком случае веришь ли ты в Бога?

– Я верю в Бога. Верить в Бога – это означает верить в то, что можно творить добро и бороться со злом, не творя зло. Я верю, что это возможно. Именно об этом Он все время говорил. Потому-то его и распяли. И Он благословляет тебя. А я буду с тобой.

Я почувствовал, как что-то запершило у меня в горле.

– Толя…

Он быстро взглянул на меня.

– Не надо слов. Иди, Владик, я должен побыть один.

Я кивнул головой и пошел к выходу. У двери я обернулся и увидел коленопреклоненную фигуру Анатолия. Несколько секунд я наблюдал за ней, затем вышел.

Глава десятая

На следующее утро я позвонил Вознесенскому и известил его, что согласен. Тот не выразил никаких эмоций по этому поводу и спокойно сказал, что пришлет машину. Через сорок минут я уже был у него.

На этот раз меня ждало не купание в теплом бассейне, а деловой разговор. Вознесенский был сдержан, он внимательно смотрел на меня, словно проверяя в тот ли проект он вкладывает капитал.

Он протянул мне целую кипу бумаг.

– Вот заявление в избирательную комиссию от вашего имени о желание принять участие в качестве кандидата на должность мэра. Вот тезисы вашей программы. Само собой разумеется, вы можете внести в них свои изменения и добавления. Здесь же аналитическая справка о состоянии дел в городе, над ней трудились самые большие знатоки городских проблем. Есть много любопытных фактов. Это план предвыборной кампании. Вам надо все это внимательно проштудировать. Это эскизы афиш и плакатов, которыми мы завтра обклеим весь город. Внимательно посмотрите, может быть, они вам не понравятся. Но работали лучшие художники, правда, другого города. Иначе информация непременно бы стала достоянием наших соперников. Кстати, о них. Вам известно, кто будет вашем основным конкурентом. Это нынешний мэр Арнольд Голландцев. Однако в соответствующих кругах он больше известен «Голландец». В свое время он с большим трудом избежал немалого срока за какие-то финансовые аферы. До того как стать мэром он официально являлся владельцем довольно крупной фирмы, но на самом деле он лицо подставное. Фирму контролировали совсем другие люди, через нее они отмывали деньги. Его уже начали снова раскручивать, в сегодняшней городской газете большая статья о нем. Вернее, о недавней благотворительной акции, которую он провел. Вот этот материал.

Статья занимала почти полполосы и была украшена портретом героя. На вид ему было примерно столько же лет, сколько и мне, только он был значительно толще.

– При такой толщине ему будет нелегко состязаться со мной, – заметил я.

– Он похудеет, – пообещал Вознесенский. – Нам известно, что он активно сбрасывает вес, каждый день парится в сауне, даже бегает. Так что не тешьте себя иллюзиями, борьба предстоит острой. Теперь другой аспект вопроса. Подождите меня тут, я вернусь через минуту.

Вознесенский вышел и действительно пришел через минуту. Но не один, рядом с ним теперь находился высокий и очень натренированный мужчина. Я, как бывший спортсмен, сразу определил, что этот человек каждый день посещает спортзал.

– Познакомьтесь, это Олег Романов. Он руководитель моей службы безопасности. Официально он возглавляет охранное агентство «Барс», но работает на меня. А теперь – и на вас.

Романов улыбнулся и подал мне руку, и я почувствовал силу его пожатия. Этот человек мне почему-то понравился с первого взгляда.

– Теперь говорите вы, – кивнул ему Вознесенский.

– Мы составили список мероприятий по вашей охране, – сказал Романов. – Первым делом вам необходимо сменить квартиру. Там, где вы живете сейчас, вас охранять практически невозможно. С вами будут находиться наши телохранители, но мы решили пока не афишировать, что вы отныне под их прикрытием. Теперь о другом важном аспекте – связи, мы вам даем мобильный телефон. Мы выделяем специального человека, который будет двадцать четыре часа ждать вашего звонка. Мы разработали небольшой и простой условный код; вы заучите его. Ну и по мере того, как будет меняться ситуация, будем использовать и другие методы.

– Выходит, я буду находиться под постоянным наблюдением, – без особой радости констатировал я.

– Ничего не поделаешь, если вы хотите дожить до победы на выборах, – отозвался Вознесенский. – Если они увидят, что чаша весов склоняется в нашу пользу, они постараются вас убрать. Я прав, Олег Евгеньевич?

– Абсолютно, Борис Эдмондович.

– Я отдаю вас на время в руки Олега Евгеньевича, вам надо срочно подать заявление в избирательную комиссию, переместиться в другую квартиру. А завтра я вас познакомлю с вашим избирательным штабом. Там собрались очень хорошие люди. А теперь извините, меня ждут срочные дела.

На этот раз меня усадили не в джип, а в обычные заезженные «Жигули». Рядом со мной на сиденье сел Романов, за рулем был незнакомый парень.

– Заедем к вам домой, возьмете нужные вещи и отправимся на вашу новую квартиру, – обрисовал мне предстоящий маршрут Романов.

Автомобиль резво тронулся с места, и я понял, что под стареньким капотом скрывается новый и очень мощный мотор. Я посмотрел на Романова, тот улыбнулся мне и в знак подтверждения правильности моей догадки кивнул головой. Мы знакомы всего несколько минут, а уже понимаем друг друга без слов, отметил я. Это добрый знак.

Моя новая обитель помещалась в недавно отстроенном доме. Он явно был предназначен для избранной публике, так как кроме кодового замка в подъезде нас встретил привратник – крепкий и высокий парень. По тому, как он обменялся взглядом с Романовым, я понял, на кого он работает.

Мы поднялись на лифте на пятый этаж. Вход в квартиру преграждала плотная масса железной двери. Такую гранатомет не прошибет, невольно подумал я.

Романов протянул мне связку ключей.

– Открывайте. Вы должны научиться делать это быстро.

Немного повозившись с замками, я справился с этой махиной и отворил дверь. Я оказался в двухкомнатной квартире, она была обставлена очень приятно, но без всякой роскоши.

– Вся мебель сделана на местной фабрике, – пояснил Романов, видя, что я внимательно осматриваю место, в котором я оказался. – Так что можно говорить избирателям о том, что будущий мэр поддерживает местное производство. Хотите что-нибудь поесть?

– Я еще сегодня это не делал ни разу.

– Сейчас сделаете, – улыбнулся Романов. – Пока садитесь, отдыхайте, я что-нибудь приготовлю.

Он, в самом деле, исчез на кухне, из которой через несколько минут донеслось шипенье. Я же сел в кресло, оказавшееся весьма удобным, располагающее к долгому и приятному отдыху. Я вдруг почувствовал себя почти уверенным. С такими тылами можно бросаться в самое жестокое сражение. А мне на роду написано постоянно ввязываться в драку. За всю мою жизнь можно было сосчитать по пальцам мирные годы.

Из кухни показался Романов. На подносе, который он нес, стояли два тарелки с яичницей и бокалы с апельсином соком.

Мы сели за стол, Романов протянул один бокал мне, другой взял себе.

– За знакомство, – поднял он свой бокал. – Я понимаю, что надо было бы выпить что-нибудь покрепче, но ничего такого не употребляю.

– Я с удовольствием выпью вместе с вами сока, – ответил я. – Это не квартира, а настоящий бункер.

– Мы занимались оборудованием ее целый месяц. Каждая дверь в комнату металлическая, так что если прорвутся в квартиру, можно занимать оборону и в комнатах. А на самый последний случай можно уйти по балкону на соседний балкон. Мы вбили в стену специальные скобы.

– Вы настоящий профессионал. Я рад этому.

– Предстоит борьба, к ней надо готовиться, – спокойно произнес Романов.

– Но коли враг так опасен, то почему вы решили занять нашу сторону. Вам не кажется, что на его берегу поспокойней.

– Да, там пока спокойней, – подтвердил Романов. – Но я работаю на Вознесенского, а у меня нет привычки изменять своим клиентам.

– Но тут особый случай, ведь речь идет о наших жизнях.

– У меня и моих ребят такая профессия – подставлять свои животы, а также другие части своих натренированных тел под пули и ножи. Если этого боишься, то надо выбирать другое занятие. Например, торговля мороженым, вполне безопасна даже в нашем городе. Один из моих ребят не так давно ушел в этот бизнес и весьма доволен. Хотя, насколько я знаю, его тоже хочет прибрать к рукам какая-то группировка. Послушайте, Владислав Сергеевич, если вы приняли решение бросить им вызов, то почему вы думаете, что вы единственный, кто хочет это сделать.

Я посмотрел на Романова, который ответил мне спокойным взглядом.

– Давайте выпьем сок и перейдем на ты, – предложил я.

– Нет возражений.

Мы выпили еще по бокалу сока.

– Могу я тебе дать несколько советов? – сказал Романов.

– Конечно.

– Не пытайся освобождаться от моих ребят, как бы этого иногда не хотелось. Для тебя будет лучше смириться с некоторыми неудобствами в своей жизни. Тебе в твоем положении даже любовью заниматься лучше в их присутствии. Хотя лучше с этим делом некоторое время повременить. А то мало ли кого подошлют. И во-вторых, самый надежный способ обезопасить себя – это уметь все делать самому. Тебе нужно срочно отправиться в спортзал и возобновить тренировки. Хотя бы по полчаса в день. Не в обиду тебе будет сказано, но ты потерял форму.

– Я знаю и полностью согласен с тобой. Я буду заниматься.

– Тогда завтра и начнешь. Ты быстро восстановишься, у тебя отличная школа, а у нас есть хороший тренер, за пару недель он сделает из тебя прежнего Владислава Легкоступова.

– За пару недель вряд ли, да и участвовать в соревнованиях больше мне уже не придется.

– Поверь, это соревнование будет покруче. Тебе пора в избирательную комиссию. Не дрейфишь?

– Есть немного, но это пройдет.

– Мы все равно окажемся их сильней. Нас поддержат люди, а это в конечном итоге самое важное. Им не на кого опереться, только на силу и страх. И если им противопоставить большую, чем у них силу, то запаникуют они.

Романов встал и подошел к окну. И пока он шел по квартире я любовался его могучей поступью, всей его сильной фигурой. Я вдруг понял, что нашел еще одного друга и соратника. Уже второго. А в той борьбе, которая мне предстояла, каждый человек готовый меня поддержать, был на вес золота.

Следующее утро началось с того, что за мной приехал знакомый мне джип, который помчал меня на другой конец города. Я оказался в двухэтажном не слишком приметном здании. Но когда я вошел внутрь, то поразился царящей тут красоте и комфорту. Это был закрытый спортивный клуб. Я хорошо помнил это помещение; когда-то в нем располагалась баня, в которую мы ходили с отцом и братом; потом она пришли в такую негодность, что здание решили не ремонтировать. Но и уничтожать не стали, посчитав, по-видимому, что оно само развалится по причине ветхости и таким образом можно сэкономить деньги на сносе. Когда я уезжал из города, оно стояло бесхозное, абсолютно никому ненужное, разве что местным мальчишкам, которые лазили по этим развалинам. Теперь же кроме спортзала тут располагался еще целый оздоровительный комплекс, включающий небольшой бассейн, сауну, массажный кабинет и маленький, но уютный ресторанчик.

Романов не врал, когда обещал, что за меня возьмутся серьезно. Тренер по имени Антон, был еще молодой, но я сразу определил – весьма опытный. Он явно получил четкие указания взяться за меня, так как не отходил от меня ни на секунду. Мы тренировались; сначала это была общая физическая подготовка, затем началась борьба. К моему стыду кандидат в мастера спорта легко победил заслуженного мастера спорта, чемпиона страны и участника многих международных соревнований. Антон видел мое состояние и, кажется, даже немного проникся сочувствием ко мне, так как пообещал, что через месяц я легко выйду победителем в наших с ним схватках.

Затем наступил черед оздоровительных процедур, которые включали пребывание в сауне и купание в прохладном бассейне. Под конец появилась симпатичная девушка, которая оказалась умелой массажисткой – под ее руками мое тело, казалось, переживало второе рождение. После чего меня ждал завтрак в ресторане.

Когда я вышел из спорткомплекса, то несмотря на то, что тело, отвыкшее от таких нагрузок и упражнений, немного побаливало, чувствовал я себя другим человеком. Такой легкости во всех своих членах я не испытывал давненько. У меня было немного свободного времени, поэтому я сказал своим телохранителям, что хочу чуточку пройтись. Их лица выразили недовольство, но перетечь парни мне не стали. Я подумал: хотя Романов, безусловно, в своем деле профессионал, но я все же я не должен полагаться только на него. Да и вообще, я сам в состоянии определять необходимую степень моей охраны. В противном случае эти ребята не дадут мне и шагу свободно ступить. А чтобы выполнить ту миссию, ради который все и затеяно, я должен быть достаточно автономен. Ведь если рассудить, то я – это в каком-то смысле крючок с наживой, на которой должны попасть плавающие в наших морях хищные рыбы.

Город поразил меня, так он преобразился за сутки. Стены, фонарные столбы были обклеены афишами с моими портретами. Вернее это изображение можно было только условно назвать моим, потому что я был заснят лет пятнадцать назад. На меня глядел молодой энергичный подтянутый человек, под изображением которого крупными золотыми буквами выведена надпись: «Владислав Легкоступов – наш земляк, наша гордость, наш мэр».

Мне стало немного не по себе. Этот уверенный в себе парень с афиши имел слишком мало общего с тем реальным человеком, за которого он себя выдавал. По сути дела речь шла о подлоге, хотя с формальной точки зрения все было абсолютно правильно. Это был я и не я. Но главное я даже не знал, должен ли я пытаться вернуть себе тот образ, что глядит на меня со стен домов, или, наоборот, для выполнения своей миссии я должен превратиться совсем в другого человека?

Меня догнал один из моих телохранителей; как бы случайно он коснулся моего плеча и ткул пальцем в циферблат. Время прогулки истекло, пора было браться за работу.

Когда мы снова помчались по городу, то занавески на окошках машины были зашторены. Автомобиль въехал в усадьбу Вознесенского. Он встретил меня на пороге своего дома и по его виду я понял, что он ждет меня с нетерпением.

– Вы опоздали, Владислав Сергеевич, на пятнадцать минут, – сказал он, не скрывая своего недовольства.

– Извините, но не мог оторваться от любования собственным образом. Даже не предполагал, что я был столь привлекателен в юношеские годы. Где вы откопали эту фотографию? В моем фотоальбоме ее нет.

– Это не важно, пойдемте, вас уже ждут.

Невольно я одернул пиджак, проверил на ощупь, хорошо ли повязан галстук. Все же как никак предстояла первая встреча с моим предвыборным штабом. От моего взаимодействия с ним будет зависеть стану ли я городской главой. Эти люди должны поверить в меня. А значит, я должен предстать перед ними в соответствующем обличье, как внутреннем, так и внешнем. Прочь сомнения, тревоги, неуверенность, я вступаю в борьбу за главный в своей жизни приз – мой родной город.

В комнате в глубоких черных кожаных креслах сидело четверо: трое мужчин и одна женщина. Само собой мой взгляд остановился на ней, тем более ее лицо показалось мне знакомым. Хотя она была очень привлекательной, но почему-то она мне не слишком понравилась. Может быть, оттого, что она смотрела на меня насмешливо и недоверчиво.

– Позвольте представить вам нашего кандидата в мэры, – сказал Вознесенский каким-то немного странным тоном. Я посмотрел на него, и у меня возникло ощущение, что что-то с ним не так, он чем-то то ли расстроен, то ли озабочен. Но сейчас было не время расспрашивать.

– Знакомьтесь, пожалуйста, Владислав Сергеевич, – продолжил обряд представления Вознесенский, – ваш консультант по финансовым вопросам Седышев Михаил Петрович. Это один из самых знающих в городе финансистов, в свое время он организовал у нас первый частный банк, который очень быстро раскрутился. А что случилось потом, он, я думаю, вам сам расскажет.

Михаил Петрович встал, пожал мне руку и улыбнулся.

– Очень рад нашему знакомству, Владислав Сергеевич. Не сомневаюсь, что мы победим. Что касается того, что со мной случилось… Однажды в мой банк под видом клиентов, желающих взять крупный кредит, явились трое молодчиков. Но вместо того, чтобы обсуждать условия получения денег, они, поигрывая дубинками, заявили мне, что отныне устанавливают над моим банком свое покровительство, чему я должен быть крайне рад. Они потребовали, чтобы один из их людей стал бы вице-президентом, третью часть всех доходов я бы переводил на счет, который они откроют. К тому времени я уже имел кое-какие представления о том, кто управляет этим несчастным городом. Так как я знал, что работать честно они мне уже не дадут, а работать под их крышей я не собирался, то в короткий срок я свернул все дела, раздал деньги, ликвидировал банк. А сам перешел в качестве начальника отдела в банк к Борису Эдмондовичу. Буду счастлив, если окажусь вам полезным.

– Коваленко Николай Николаевич, человек лучше которого никто не знает городское хозяйство, – представил Вознесенский невысокого лысого мужчину в мятом пиджаке. – Ты ведь проработал в нем всю жизнь, не так ли?

– Точно так, – моментально вскочил Коваленко. – Как пришел после школы, так в этой системе всю жизнь и прокрутился. Дослужился до заместителя мэра. – В его голосе послышалась гордость своими великими достижениями.

– Почему же ушли? – спросил я.

– Не мог больше участвовать в их безобразиях, видеть, как все разворовывается, как то, что когда-то создавал своими руками, приходит в негодность. У нас чуть ли не каждая неделя авария в канализации или в теплосети. Потому что за последние несколько лет ничего не ремонтируем, ничего не меняем. Я вам могу все показать, где что нужно сделать в первую очередь. Могу указать, где прорвет в самое ближайшее время.

– Мы непременно об этом поговорим, – несколько охладил я его энтузиазм.

– Зонин Юрий Георгиевич, владелец единственной в городе мастерской автосервиса, который не платит дань криминальному миру. По совместительству он является председателем местной ассоциации мелких и средних предпринимателей. Он будет отвечать в вашем штабе за связь с деловыми людьми города.

– Очень рад, – сказал я.

– Борис Эдмондович не совсем верно меня охарактеризовал, я не плачу дань всего три месяца. А до этого исправно платил.

– Почему же прекратили платить оброк? – поинтересовался я.

– Потому что стал противен самому себе. Когда они приходили, начинал дрожать от страха. А они это видели и увеличивали поборы.

– Зато теперь его дважды поджигали.

– Если бы не помощь Бориса Эдмондовича, я бы разорился, – сказал Зонин. – Каждый раз все восстанавливать, это сами понимаете удовольствие не дешевое.

– Мы помогаем тем, кто сопротивляется этим подонкам и оказываем им посильную помощь, – пояснил Вознесенский. – У нас даже есть специальный фонд. Если этого не делать, никто не посмеет тогда и пикнуть против них. Я прав, Юрий Георгиевич?

– Да, так и есть.

– И много таких, кто им не платит? – спросил я.

– Очень мало, их можно по пальцам на одной руке сосчитать и еще пальцы останутся.

– Ну а это наша звезда кабельного телевидения, любимица местной публики Ксения Завьялова.

Только теперь я понял, почему ее лицо мне показалось смутно знакомым; это она произносила пламенную речь на могиле брата.

Она встала и подала мне руку. Я слегка сжал ее пальцы.

– Ксения Леонидовна будет отвечать за информационную поддержку вашей избирательной кампании, – сказал Вознесенский. – Нам с трудом удалось ее уговорить принять участие в ней. Хотя она сама не раз делала острые передачи о том, что происходит в городе. И кое кто на нее тоже точит ножи.

– Я хочу внести некоторую ясность, – проговорили Завьялова. – Я не собираюсь становиться членом вашего предвыборного штаба, как журналист я должна сохранять нейтральность и объективность. Но готова помочь, если то, о чем мы говорили с Борисом Эдмондовичем, окажется правдой.

– Ксения Леонидовна не слишком верит в искренность наших намерений, – прокомментировал ее заявление Вознесенский. – Поэтому нам ничего не остается, как доказать их делами. Но я надеюсь, вы поможете открыть, Владиславу Сергеевичу двери в редакции наших газет и на телестудии?

Завьялова кивнула головой, и я поймал ее взгляд. И мне снова показалось, что она настроена по отношению ко мне не слишком доброжелательно. Причины такого отношения мне были не понятны, может, просто я ей не понравился, как человек, как мужчина. Это совсем не редкость, когда люди уже с первого взгляда испытывают друг к друга необъяснимую антипатию. Главное, чтобы это чувство не помешало бы нашей совместной работе.

Я обвел взглядом собравшихся.

– Полагаю, первое заседание нашего штаба можно считать открытым, – почти торжественно произнес я.

Глава одиннадцатая

Прошло несколько дней. Казалось, никому не было дела до избирательной кампании, жители равнодушно проходили мимо афиш с огромными портретами претендентов, безучастно скользили по ним глазами и шли дальше. Но постепенно я заметил, как стали меняться настроения, как люди все чаще замедляли шаги, останавливались около вывешенных программ кандидатов, внимательно читали их, обсуждали, спорили.

Когда редактировался окончательный вариант моей программы, Завьялова, не отводя от меня сверкающего взгляда, сказала, что необходимо с самого начала четко заявить, что главная наша цель – это борьба с мафией, которая оккупировала город подобно вражеской армии. Если мы побоимся объявить об этом открыто, начнем говорить намеками, то люди посчитают, что мы – трусим и не поверят нам. Возник спор, так как не все считали, что надо с первого дня ставить все точки над и, хотя бы из-за соображения безопасности. Но я согласился с мнением единственной среди нас женщины – и мы внесли этот пункт в текст.

Хотя, как я уже сказал, миновало несколько дней, но никаких враждебных действий со стороны наших противников замечено не было. И все же я шестым чувством ощущал, как накаляется атмосфера в городе, как невидимые, но внимательные глаза следят за каждым нашим движением.

Вместе с моим штабом мы пытались просчитать возможные ответные ходы с их стороны. И они сделали такой ход, но он оказался таким неожиданным, что я почувствовал не только растерянность, но и отчаяние.

Это произошло на четвертый день начала предвыборных баталий, когда нарочный из прокуратуры постучался в мою дверь. После того, как соблюдая все меры предосторожности, я отворил ее, он вручил мне повестку с просьбой немедленно явиться к мне к следователю Очалову.

Я позвонил по условленному телефону и через пятнадцать минут Романов уже входил в мою квартиру. Я показал ему только что врученный мне официальный документ.

– Нет сомнений, они что-то замышляют, – говорил он, ходя взад-вперед по комнате. – Мы слишком хорошо знаем, что из себя представляет этот Очалов. Из всех следователей он самый коррумпированный, самый послушный. Он уже засадил пару неугодных им людей, состряпав на них дела. Между прочим, в среде следователей его так и называют «стряпуха».

– Ты полагаешь, что мне грозит арест?

– Вряд ли сейчас. Ты же все-таки официально зарегистрированный кандидат в мэры и если они тебя попытаются засадить, не имея никаких на то оснований, это вызовет слишком большой скандал. Скорей всего пока они постараются каким-то образом надавить на тебя, чем-то припугнуть. Но в любом случае держись настороженно, возможна провокация. Чего бы тебе ни говорили, сохраняй спокойствие. Даже если с грязью станут смешивать твою мать или любимую женщину.

– С матерью у меня отношения плохие, а любимой женщины на данный момент нет.

– Скоро будет, – вдруг засмеялся Романов, – мы тут негласно проводим кое-какой мониторинг; так вот, оказывается, ты очень популярен у женщин молодого и среднего возрастов. А это треть электората. Вот что значит иметь мужское обаяние. Так что найти первую леди города будет нетрудно.

– Сплюнь, – тоже улыбнулся я. Затем мы одновременно посмотрели на часы.

– Пора, – сказал Романов. – До дверей прокуратуры мои ребята будут тебя пасти, ну а дальше надейся только на себя.

Я вошел в здание прокуратуры, предъявил повестку и знакомой уже дорогой направился к кабинету Очалова. Тот явно ждал моего появления, так как встретил меня настороженным взглядом.

– Садитесь, Владислав Сергеевич, – попытался он показать себя любезным. – За то время, что мы не виделись, в вашей судьбе произошли разительные перемены. Честно признаюсь, не ожидал.

Я и сам не ожидал, послал мысленно ям ему ответ, но вслух предпочел ничего не говорить.

– Знаете, я с большим интересом слежу за вашей кампанией. По-моему, вы воюете с призраками. Словно в фильмах, в каждой строчке мафия, преступники, продажная милиция. – Очалов достал из ящика стола листок, в котором я признал одну из своих листовок. – И это расклеено на каждом углу. – Что же должны наши с вами сограждане думать о том, кто ими тут управляет, кто их защищает. Поверьте, я не первый год работаю в прокуратуре, знаю ситуацию изнутри. Конечно, и коррупция есть, и по преступности наш город занимает первое место в области. Но не стоит преувеличивать, в целом обстановка у нас нормальная.

– Я исхожу из фактов, которыми располагаю. А они не дают сомневаться в том, что город захвачен мафией.

– Мафия, мафия, далось всем это словечко. – Мне показалось, что направленные на меня глаза Очалова недобро сверкнули. – Вы говорите: факты. Факты действительно есть, тут вы правы. Вы даже можете использовать их в своей предвыборной агитации. Если, конечно, захотите.

– В общем, фактов у меня достаточно, но если вы снабдите меня еще одной порцией… – Внутри я весь сжался, чувствуя, что сейчас последует нечто неожиданное и неприятное.

– Мы в целом закончили проверку на заводе, где до недавнего времени работал ваш брат. И установили, как вы говорите, любопытные факты. Ваш брат фактически руководил перекачкой денег с завода в различные коммерческие структуры и банки через многочисленные малые предприятия, которые организовывал он и его сообщники.

– Это ерунда, этого не может быть.

– Есть свидетельские показания, есть вещдоки: счета, расписки в получении денег, накладные. Вам известно, что ваш брат вместе с двумя своими коллегами был учредителем фирмы «Полет».

– Да, они надеялись получить заказы, им обещали их, но затем отдали другим. Поэтому эта фирма, хотя и была образована, но так и не начала работу.

– А у нас другие сведения. Вот протокол допроса Фабера Михаила Яковлевича, того человека, с кем ваш брат учреждал фирму. Хотя до окончания следствия я не имею право вас знакомить с ним, но из уважения к вам сделаю исключение.

Кажется, фамилию Фабер я раз или два слышал от брата, они были если не друзьями, то, по крайней мере, близкими товарищами. Стараясь сохранять спокойствие и запомнить из прочитанного как можно больше, я стал читать протокол.

Если все, в чем признавался этот Фабер, было правдой, то тогда Алешка должен был быть одним из самых богатых людей в городе. Суть того, о чем говорил Фабер, была предельна проста: заказы, которые выполнялись на заводе, оформлялись как заказы, выполненные на малом предприятии. А следовательно основной финансовый поток тек не в заводскую казну, а в карман его учредителей. Естественно, деньги делились с директором, главным бухгалтером, еще несколькими ответственными лицами. Но больше всего меня потрясла сумма, она была просто фантастической. Но я слишком хорошо знал истинное положение, в котором находился брат, чтобы поверить всем этим страшным сказкам. Все, что тут было написано об Алексее, было ложью от первой буквы до последней. Но как это доказать?

Я отложил протокол допроса.

– Нам удалось, Владислав Сергеевич, не только получить признание подельника вашего брата, но, как я уже говорил, обнаружить вещественные доказательства.

– Я могу их посмотреть.

– Они будут представлены суду.

– Все, что говорит, это Фабер, ложь. Алексей ни в чем таком не замешен.

– Я понимаю, сейчас для вас эти факты очень невыгодны. Борец с коррупцией и преступностью – брат коррупционера и преступника. Да, не повезло. Так что же нам со всем этим делать?

– Не брать грех на душу, не обвинять безвинного человека, которого убили бандиты, в преступлениях, к которым он не имеет никакого отношения. О чем вам известно не хуже, чем мне.

Очалов внимательно смотрел на меня, однако какие мысли сопровождали этот его взгляд я знать не мог.

– Ваши эмоции и чувства против фактов. Вы же понимаете, на чьей стороне преимущество. Оцените зрело ситуацию.

– Это-то я и пытаюсь сделать. Вы многим рискуете. – Я подумал о том, что этого типа лучше всего бить его же оружием, брать на испуг. И коли он говорит со мной почти открытым текстом, то почему бы и мне не заговорить в том же ключе. – Подумайте о том, что будет с вами, если мэром стану я. А шансы у меня совсем неплохие. Или вы думаете, что я буду спокойно смотреть оттуда, – кивнул я на виднеющие в окне здание мэрии, – как вы тут восседаете в своем кресле и обвиняете в преступлениях ни в чем неповинных людей..

Я увидел, как тень пробежала по лицу Очалова; по-видимому, этот вариант он еще не обдумывал. Он не слишком умен, отметил я, но может быть оттого еще более опасен. Возьмет по глупости да полезет на рожон.

– Управление внутренних дел не подчиняется мэру, – торжествуя, улыбнулся он. – У нас свое начальство.

– Непосредственно не подчиняется, тут вы правы. Но хорошее хозяйство тем и отличается от плохого, что все в нем подчиняется хозяину. Уверяю вас, я добьюсь того, что мое слово в этом городе будет иметь решающее значение.

Неожиданно я увидел, как Очалов заерзал. Он явно что-то обдумывал и на этот раз я вполне мог представить не слишком оригинальное содержание потока его мыслей. Наконец он принял какое-то решение, это я определил по тому, как сжались его губы, а брови образовали одну изогнутую линию.

– Вы напрасно преуменьшаете значение этого дела для вашей предвыборной кампании, – сказал Очалов. – Не думаю, что у вас будет много шансов, когда оно раскрутится по-настоящему. А мы раскопали далеко не все, есть и другие свидетели, другие факты, которыми еще только предстоит заняться.

Невольно мои глаза нашли на его письменном столе тяжелый чернильный прибор; обычно такие дарят на юбилеи коллеги. Какой же юбилей отмечал этот негодяй? 10 лет своей подлой деятельности? Меня охватило сильное желание схватить эту чернильницу и опустить ее что есть мочи на голову ее хозяина. Кажется, Очалов почувствовал его, потому что он как-то напрягся и на всякий случай слегка отодвинулся в кресле к стене. Я же, чтобы успокоиться, стать считать до двадцати. И пока я занимался арифметикой, Очалов ни на мгновение не сводил с меня настороженного взора.

– Это все, что вы хотели мне сказать? – спросил я, окончив счет и немного успокоившись.

– У нас есть косвенные предположения, что убийство вашего брата связано с тем, что он и его компаньоны не поделили доходы.

– Вы намекаете на то, что убийцей брата мог быть этот Фабер?

– Мы не исключаем такой возможности.

Несколько мгновений я молчал, обдумывая только что полученную информацию. В том, что это полная чушь, я не сомневался ни секунды. Но придумано здорово: прокуратура не только раскрывает громкое дело, но еще отводит подозрение от мафии и бросает огромную тень на меня.

– У вас богатая фантазия, вам бы не следователем, а писателем работать, сочинять детективы. Не пробовали?

– Нет. Это все, что я намеревался вам сообщить, – официально решил Очалов закончить наш разговор.

– В таком случае, до свидание.

– До встречи, Владислав Сергеевич, – сказал он, и в его голосе зазвучала неприкрытая даже притворной вежливостью угроза.

Я вернулся домой, где меня уже нетерпеливо поджидал Романов. Выслушав мой пересказ беседы с Очаловым, он вскочил со стула и несколько раз пробежал по комнате.

– Надо немедленно отправляться, как ты сказал?

– К Фаберу.

Я кивнул головой: именно это я и намеревался сделать.

– Сейчас каждая секунда на вес золота, – проговорил Олег. – Ты понял, что Очалов совершил непростительную оплошность, показав тебе этот протокол допроса. Если этот Фабер откажется от своих показаний, то можно легко раздуть такой грандиозный скандал, что Очалов может не только слететь со своего места, но и загреметь под суд. Это здесь он под крышей, а в областной прокуратуре его покрывать никто не станет.

– Так чего же мы сидим, поехали.

Олег взглянул на меня и усмехнулся.

– Тебе известно, где живет Фабер?

– Нет.

– Куда же ты собрался ехать?

Олег набрал номер на мобильном телефоне.

– Срочно выяснить адрес Фабера…

– Михаила Яковлевича, – подсказал я.

– Михаила Яковлевича, – повторил в трубку Олег. – Теперь остается надеяться, что мы сумеем их опередить, – сказал он уже мне. – У них преимущество: они знают его адрес, а мы – пока нет.

Раздался звонок, Олег поспешно схватил телефон.

– Записываю… Молодец, – сказал он в трубку. – Поехали, – кивнул он мне головой.

Фабер жил довольно далеко, на противоположном конце города. Мы долетели туда буквально за двадцать минут, при этом несколько раз только чудом избежав столкновение с мчавшимися нам навстречу автомобилями. Джип затормозил возле старого двухэтажного дома с держащейся на одной петле дверью в подъезде.

– Сначала пойдут они, – сказал Романов, имея в виду двух сопровождающих нас сотрудников охранного агентства. Те скрылись в подъезде.

Вышли они оттуда через несколько минут.

– Все спокойно, – доложил один из них.

Мы поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. То, что это было жилище людей мягко говоря небогатых, достаточно было одного беглого взгляда на разорванные на стенах обои, закопченный потолок и мебель, оставшуюся от давно прошедших исторических эпох. Пахло чем-то кислым, скорей всего щами из квашенной капусты.

Фабер, жена и двое детей – все сидели на диване и испуганно смотрели на вторгнувшихся в их квартиру незваных гостей. Посмотрев на Фабера, я вспомнил, что однажды мы с ним встречались; он зачем-то на одну минуту забегал к Алексею. У Фабера было приятное лицо интеллигентного человека; на его большой нос опирались очки с сильной диоптрией.

– Михаил Яковлевич, мы с вами встречались, вы должны помнить меня, – сказал я.

Тот посмотрел на меня и отрицательно кивнул головой, но у меня возникло ощущение, что он узнал во мне брата Алексея, так как он почти сразу же отвел глаза в сторону.

– Я, Владислав Легкоступов, старший брат вашего товарища Алексея. Теперь вы меня вспомнили?

Что-то изменилось в лице Фабера, и он неохотно вновь кивнул головой, только на этот раз подтверждая мои слова.

– Вам нечего нас бояться, мы пришли вам помочь и защитить вас. Нам надо поговорить. Вы в состоянии?

– Да, – едва слышно произнес белыми губами Фабер.

– Лучше будет, если мы будем разговаривать без свидетелей.

– Хорошо, – уже чуть громче проговорил он. – Ася, уведи детей, – попросил Фабер жену.

Жена настороженно посмотрела на нас, но промолчала и выполнила просьбу мужа, уведя свой выводок на кухню. Теперь мы остались втроем: я, Олег и Фабер.

– У нас мало времени и поэтому я буду говорить прямо, – проговорил я. – Я читал протокол вашего допроса. У меня нет сомнений, что все это клевета и что вас вынудили дать эти нелепые показания.

Фабер молча смотрел на нас, но говорить явно не решался.

– Послушайте, Алексей был вашим другом, разве вам не все равно, какая память останется о нем. Я не верю, что вам безразлично, что люди будут думать о нем, как о преступнике.

Что-то в очередной раз изменилось в лице Фабера, и я нутром почувствовал, что он сейчас начнет говорить.

– Я сказал то, как было дело.

Почему-то я был уверен, что он скажет прямо противоположное.

– Этого не может быть, – вступил в разговор молчавший до сего момента Романов. – Вас запугали; скажите они были тут? Грозили вашей жене, детям?

В глазах Фабера одновременно появились сомнение и страх, которые начали воевать друг с другом. Я понимал, как нелегко сейчас этому запуганному и беззащитному человеку, но он должен был выбрать между ложью и правдой, между добром и злом. А я знал по собственному опыту, как тяжело это сделать.

– Вы заблуждаетесь, если думаете, что таким образом защищаете себя и свою семью, – продолжал Романов. – Они не оставят вас в покое. Вы – свидетель, но вы очень ненадежный свидетель, вы можете в любой момент поменять показания. И это их очень беспокоит, им гораздо спокойней иметь подписанный вашей рукой протокол. Когда вы его подписали, то поставили себя в очень опасное положение. Вы понимаете, о чем я говорю?

Я посмотрел на Фабера и понял, что Олег допустил ошибку. Вместо того, чтобы успокоить человека, он еще больше его запугал. Теперь Фабер окончательно не знал, как ему поступит, и сидел на диване полный страха и отчаяния.

– Послушайте, Михаил Яковлевич, ситуация обостряется каждую минуту, – решил взять инициативу на себя я. – В городе предстоят выборы, я – кандидат в мэры. Мои противники хотят любой ценой меня скомпрометировать. Мы предоставим вам свою защиту, но вы должны сказать правду.

Иначе хуже будет не только мне, но в первую очередь вам. Вы больше им не нужны, поэтому вам нужны те, кто могут не дать вас в обиду. Вы друг моего брата, я не хочу, чтобы с вами или с вашими близкими что-нибудь случилось.

При последних словах Фабер вздрогнул. Он по-прежнему колебался, явно не зная, какое принять решение. Я сел рядом с ним и дотронулся до его плеча.

– Ну говорите, как все было.

– Я уже все им рассказал. Ну что вам всем от меня надо! Я больше ничего не знаю. – В его больших глазах показались слезы.

Романов взглянул на него и подошел к окну. Затем показал мне жестом, что все пока спокойно.

– Михаил Яковлевич, вы совершаете роковую ошибку, – сказал я. – Мы действительно вас защитим, у нас есть для этого все возможности. Не думайте, что сильны только они, мы тоже отнюдь не слабаки. Доверьтесь нам – и вам сразу станет легче.

– Мы с вашим братом возглавляли фирму, через которую нелегально переводились деньги с завода, – с каким-то даже странным упрямством произнес Фабер.

– И где эти деньги?! – вдруг раздраженно воскликнул Олег. – Почему вы живете в квартире, где штукатурка сыплется с потолка. Или у вас дом на Багамах, здесь вы только проездом?

– Нет у меня больше ничего.

– Это единственное, что правда в ваших словах.

– Я прошу вас уехать, – вдруг почти решительно сказал Фабер. – Если вы, как вы говорите, не они, вы уедете немедленно.

Мы переглянулись с Олегом – и он развел руками.

– Хорошо, мы уедем. Но боюсь, очень скоро вы раскаетесь в этом. До свидания, Михаил Яковлевич.

Мы вышли из дома, оставив в квартире запах кислых щей, сели в малину.

– Он не поверил нам, что мы можем его защитить, – сказал я.

– Да, кажется, ты прав, – согласился Олег. – Но мы сделали все возможное, чтобы убедить его. Поехали, – сказал он сидящему за рулем охраннику.

За считанные секунды машина разогналась и понеслась в обратном направлении. Мы ехали молча, так как были подавлены бесплодным разговором. Как же можно запугать человека, если он не только наговаривает на своего друга и на себя, но и боится сказать даже одно слово правды.

Внезапно раздался противный скрежет экстренного торможения: я посмотрел в окно и увидел с бешеной скоростью удаляющийся от нас бампер «Волги».

– Она едва не врезалась нам в лоб, – сказал сидящий за рулем охранник. Его лицо было явно бледнее, чем обычно. – Там что пьяный шофер?

Мы снова помчались по разбитой дороге, от прыжков на которой не спасали даже отличные рессоры.

Внезапно Романов заорал.

– Разворачивайся и мчись назад! Быстрей, к дому Фабера.

Джип так резко развернулся, что я сильно ударился локтем о дверь. Но мне было не до боли, я был весь охвачен тревожным предчувствием. Почему мы среагировали так поздно?

Машина затормозила возле знакомого подъезда. Мы выскочили из нее и, перепрыгивая через ступеньки, помчались на второй этаж. Дверь в квартиру была распахнута; я первый ворвался в комнату – и замер на месте. Фабер лежал на полу, из его груди торчала рукоятка кинжала.

Сомнений не было, он был мертв.

Я был так ошеломлен открывшейся передо мной ужасной картиной, что даже не услышал сразу громкие вопли жены и детей. Олег бросился в ванную, отворил дверь, которая была закрыта на защелку, и выпустил пленников оттуда. Женщина, рыдая, бросилась к неподвижному телу мужа.

Расспрашивать ее о чем-то было абсолютно бесполезно, она находилась в полубессознательном состоянии. Несколько минут мы стояли неподвижно. Затем Олег достал мобильный телефон и стал набирать номер.

– Я звоню в милицию, – сказал он. – Произошло преступление, и мы должны заявить о нем. Иначе они обвинят нас в убийстве. Такой шанс они не упустят.

Только через два часа нам сказали, что мы можем быть свободными.

Я чувствовал себя как-то странно, у меня было ощущение, что это убили не Фабера, а меня. Его смерть потрясла меня и в тоже время вызвала какую-то странную апатию; мне не хотелось больше ничего делать, ни за что бороться; эту вакханалию убийств не остановить никакими силами.

Меня привезли в мою квартиру; едва я вошел в нее как без сил повалился на кровать.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спросил Олег, внимательно наблюдая за мной. Я понимал, что расклеился, но мне было все равно, каким он меня видит.

– Давай, – сказал я.

Я ожидал, что он принесет водку или коньяк, но он принес два бокала виноградного сока.

– Это слишком слабый напиток для такой ситуации, – сказал я.

– Другого нельзя, через два часа у тебя митинг, ты должен быть в форме.

– К черту митинг, я схожу с дистанции. Пока я дойду до финиша, тут переколошматят еще массу народа.

– Если ты не дойдешь до финиша, переколошматят еще больше.

Я посмотрел на него; это был сильный аргумент и я даже удивился, что он привел его.

– Слушай, Олег, а ты умный парень. Почему ты не с ними, там ум тоже ценят. С твоими мозгами и мышцами ты бы мог бы стать главным у них «авторитетом». Это что случайность, что ты оказался в этой, а не в той машине? Подумай, еще не поздно сменить ее марку.

– Знаешь, за такие разговоры можно и схлопотать.

– Прости, я сам не свой. И все-таки, почему?

Олег посмотрел на меня и отхлебнул сок из бокала.

– Сколько себя помню, всегда защищал слабых. Так как в любой кампании я был самый сильный, то работы у меня было много; ко мне то и дело обращались за помощью. Я терпеть не мог крови; даже расплющенные носы вызывали у меня желание взять человека под свое покровительство. Ненавижу жестокость, никогда не понимал, почему ее так много в людях. Даже в детях. А ты как думаешь?

– Жестокость – это одна из форм сладострастия; несколько раз в жизни я ощущал это очень ярко. От этого чувства потом нелегко избавиться.

– Но ты же не стал жестоким, ты же никого не пытаешь, тебя убийства не возбуждают, а вызывают состояние прострации.

– Может, просто не успел почувствовать сладость убийства, не было благоприятных возможностей. Кто знает, что там внутри, – дотронулся я до своей груди.

– Нет, может, у нас и есть внутри какая-то доля жестокости, но ты и я всегда будем на другой стороне. Это в нас врожденное. Что-то мешает нам быть такими, как они. Ты бы мог вот так воткнуть нож в его грудь только для того, чтобы избежать ненужных признаний?

– Нет.

– В том-то все и дело. Мы как бы все поделены на два лагеря: одни могут, а другие не могут. И пока один из этих лагерей не победит, мы обречены бороться друг с другом. У нас нет иного выхода. Я это давно понял.

– А если погибнешь в этой борьбе? Как в песне: «Мы жертвою пали в борьбе роковой».

– Значит, судьба. От нее, говорят, не уйдешь.

– Погибают всегда лучшие.

Олег удивленно посмотрел на меня.

– Ты полагаешь?

– Эту фразу мне однажды Вознесенский сказал.

– Наверное, он прав, всякая гниль по кустам отсиживается, а лучшие лезут на рожон, в первые ряды идут. – Олег взглянул на часы. – Мы еще поговорим. А теперь тебе надо успокоиться, у тебя еще есть целый час до митинга.

Это был мой первый митинг во время предвыборной кампании. Я сам настоял, чтобы он состоялся на «Хуторке», хотя мой штаб возражал против этого намерения, предлагая для начала выбрать менее опасный район.

Но они не знали, с каким упрямцем имеют дело; может, это было и не лучшей моей чертой, но если я принимал решение, то редко его менял.

Митинг проходил в старом заводском дворце культуры. Хотя слово «Дворец» менее всего подходило для этого обшарпанного, давно забывшего о том, что такое кисти и краски сооружения. Когда-то мальчишкой я пару раз бывал тут на каких-то новогодних представлениях; мой отец последние годы своей трудовой карьеры работал на здешнем заводе главным инженером. Это была высший пик, на который он смог подняться в своей жизни. Но теперь я понимал, что даже это возвышение не примирило с ним мою мать.

Я почему-то был уверен, что придет не слишком много народу. Но когда я вошел в актовый зал, то в первые секунды был поражен; здесь не только не было ни одного свободного места, но люди стояли даже в проходах. Причем, людское половодье быстро прибывало – и вскоре народ уже толпился в коридоре. Пришлось выносить туда динамики, что вызвало небольшую задержку.

Я сидел на сцене и смотрел на собравшихся людей. Хотя я заранее готовился к встрече, усердно пролистал подготовленные для меня материалы, но сейчас я шестым чувством ощущал: надо говорить и делать что-то совсем иное. То, что пришло столько народу, не случайно; значит, их позвало сюда не просто желание поглядеть на бывшего чемпиона страны и сына их бывшего главного инженера, их привело сюда нечто другое. И я просто обязан выяснить что именно.

Ведущий встречу, местный активист моей предвыборной кампании посмотрел в зал, потом на меня.

– Можно начинать?

Я кивнул головой. Первая моя встреча с народом началась.

Я почти не понимал, что говорил, по крайней мере мое сознание не контролировала слова, которые вылетали из моих уст. Все происходило абсолютно непроизвольно, у меня было такое ощущение, что это не я, а кто-то другой пылко вещал со сцены зала; я же был лишь передаточным звеном. Я говорил о том, что пора наконец покончить с бесконечным страхом и унижением, сбросить с себя оцепенение и уничтожить власть криминальных авторитетов. Они не только не дают нам возможность чувствовать себя в безопасности в родном поселке, но именно их правление не позволяет его жителям выбраться из нищеты, грязи. Те деньги, что направляются на благоустройство «Хуторка», до него не доходят, исчезая по дороге в карманах местных воротил черного бизнеса. Мы сами виноваты в создавшейся ситуации, ибо люди, которые боятся выступить против банды негодяев, обречены на то, чтобы прожить под их властью всю жизнь.

В своей жизни я еще ни разу не произносил столь ярких и длинных речей, я всегда считал себя, если не косноязычным, то по крайней мере талантом Цицерона и Демосфена не слишком наделенным. Но сейчас все было не так как всегда; слова лились из меня полноводной рекой, и я ясно видел, как загорался свет в глазах людей, как что-то менялось в их настроении. Зал в считанные минуты наэлектризовался; я слышал одобрительные возгласы, которые становились все громче и громче, а они поощряли меня на новые мощные всплески красноречия. Во время одной из коротких пауз мои глаза случайно отыскали среди сотен сидящих знакомое лицо; я не сразу вспомнил, что это был тот человек, в доме которого я приходил в себя после драки с рэкетиром. Кажется, его фамилия Антонов.

Рядом с ним сидел с виду очень крепкий и сильный мужчина; я вспомнил, что этот Антонов говорил мне о своем сыне, когда-то занимавшимся вместе со мной в секции борьбы. Наверное, это он и есть. Но я почти сразу забыл о них, так как раздавшиеся дружные аплодисменты призывали меня продолжать мое выступление.

Наконец я закончил. Я снова сел за стол и придвинул к себе стоящий на нем микрофон.

– Предлагаю обменяться мнениями. Может, не все со мною согласны в оценке ситуации.

Разговор продолжался еще почти два часа. От желающих выступить не было отбоя. Казалось ледяная стена страха внезапно обрушилась, и после долгого молчания люди спешили высказаться о наболевшем, о долго скрываемом. То, что я слышал от них, не только подтверждало мои самые худшие опасения, в реальности ситуация выглядела еще гораздо страшней.

Вся власть в поселке принадлежала бандитам, которые действовали почти не таясь ни от кого. Правда ни одного имени никто так и не решился назвать; как только логика выступления подводила человека к этому, он тут же замолкал и испуганно смотрел в зал.

Но сейчас для меня узнать имена было не самым главным делом; если я стану мэром, то мне они станут быстро известны. Главный итог этой встречи, как ни странно для меня оказался совсем иным; я вдруг почувствовал неразрывную свою связь с этими людьми. Как будто и не было моего тут пятнадцатилетнего отсутствия, как будто бы все эти годы я не жил совсем другой, нежели жители этого бедного поселка жизнью. И то, что меня тут хорошо помнили, и то, что не забыли моего отца, вызывало во мне дополнительный прилив чувств.

Все смотрели на меня, как на мессию, как на последнюю надежду, и это немного смущало меня; слишком большая ответственность ложилась на мои плечи. А способны ли они выдержать этот груз? Если быть честным до конца, я был далеко в этом не уверен.

Настал момент моего заключительного слова, вместе со своими помощниками мы готовили его особенно тщательно, потому, что оно должно было включать программу по коренному изменению жизни в поселке. Речь шла об асфальтировании тротуаров, о постепенном сносе ветхих домов и строительстве современного жилья, о запуске практически остановившегося завода.

Я кончил речь и под бурные аплодисменты соскочил со сцены в зал. Меня окружили люди. Неожиданно, довольно грубо расталкивая собравшихся, ко мне протиснулся тот самый свидетель моей драки. Причем, пробиваться ко мне ему помогал его великан-сын.

– Здравствуйте, вы меня не припоминаете?

– Почему же, я вас отлично помню, Петр Васильевич.

Мне показалось, что ему понравилось, что я запомнил, как его зовут.

– Мы все будем рады, что вы станете нашим мэром.

– Это от вас зависит, за кого будете голосовать. Всякие подонки будут ходить к вам по домам и требовать, чтобы вы голосовали бы за их человека. А тем, кто откажется, станут угрожать. А вы же знаете, Петр Васильевич, характер местных бандитов; они слова на ветер не бросают. Выдержите, не дрогнете?

Не только Антонов, примолкли практически все, кто меня окружал. И по их молчанию, по выражению лиц я понял, что мои слова попали в десятку, что именно так все и будет. Отважутся ли эти люди проголосовать, как подсказывает им совесть или они как обычно уступят давлению страха?

– Что скажете, Петр Васильевич?

– Да, не исключено. – Он явно хотел что-то добавить, но в последний момент передумал. – А вот мой сын, я вам про него говорил. Григорий.

– Очень приятно. – Я протянул ему руку.

Ладонь у меня была отнюдь не слабая, но оказавшись зажатой в его лапе, я почувствовал резкую боль. По-видимому, мое лицо перекосилось, так как Григорий понял, что малость переусердствовал.

– Извините, я не хотел, – негромко, с явным смущением проговорил он.

– Ничего, зато я получил возможность определить насколько вы силен. А это тоже немаловажно. Приходите ко мне как-нибудь, поговорим о разных делах.

– Хорошо, – как-то не очень уверенно кивнул он головой.

– Будьте осторожны, – посоветовал напоследок его отец.

– Непременно, если это не будет мешать делу.

Пробиться сквозь толпу к выходу оказалось не простым делом, желающих мне что-то сказать в основном о своих бедах или просто пожать руку нашлось предостаточно. Наконец я очутился на свежем воздухе и тут к моему удивлению увидел Анатолию.

– Ты был на встрече? – спросил я его.

– Да.

– Поедем ко мне, поговорим, мне нужны твои советы.

– Хорошо, – чуть-чуть поколебавшись, согласился он.

Мы сели в джип и в сопровождении еще двух машин двинулись в путь.

– А ну притормози, – вдруг приказал сидевшему за рулем охраннику Романов. – А теперь дай газу. Еще раз сделай тоже самое. Ты видишь, – повернул голову он ко мне.

Я кивнул; то, что за нами следовало две машины, не было никаких сомнений.

– Что будем делать? Отрываться или не обращать на них внимание?

– Отрываться нет никакого смысла. Где ты теперь живешь, они осведомлены. Это мы точно знаем. Знаем даже, кто им это сообщил. Загадка для ребенка?

– Очалов.

– Он, милейший.

– А у тебя неплохо работает разведка.

– Зря что ли деньги получаем, – насмешливо фыркнул Романов, но мне показалось, что моя похвала ему приятна.

До нашего дома-крепости мы добрались благополучно. Наши провожатые удостоверившись, что мы вошли в подъезд, мгновенно развернулись и исчезли в упавшей на город темноте.

Олег задержался у меня в квартире недолго.

– Теперь ты все понял? – спросил он меня.

– Что я должен понять? – притворился я, что не понимаю его вопроса.

– Объясните ему отец Анатолий.

Анатолий задумчиво посмотрел на меня.

– Это были люди «Горца».

– Что за «Горец»?

– Это человек, кому принадлежит власть в поселке. Без его слова там не происходит ничего. Говорят, что даже для того, чтобы жениться, нужно получить у него согласие.

– Он что феодал?

– Думаю, что почище феодала. Скорей диктатор. По крайней мере, власть у него там полная.

– А почему его зовут «Горец»?

– Он родился на «Хуторке», но затем некоторое время жил где-то на Кавказе. Там он совершил преступление, а когда милиция села ему на хвост, то он целый год скрывался где-то в горах. Отсюда прозвище. По крайней мере так рассказывают люди. – Анатолий как-то странно замолчал.

– Мне кажется, ты сказал не все, – проговорил я.

– Я тебе говорил, что это мой приход и несколько раз я с ним встречался.

– И как впечатление?

– Ему очень нравится чувствовать себя полным властителем в поселке. Он очень жестокий, хотя по своему справедливый человек. Живет и других заставляет жить по законам, естественно, не по тем, что написаны в уголовном кодексе.

– Да, это так, – подтвердил Олег. – У нас есть на него неплохое досье. И не только на него. Ты еще познакомишься с ними. А теперь я вас покину. Полагаю, этой ночью ничего не случится.

Мы остались с Анатолием одни. Я пошел на кухню, поставил чай. Холодильник кто-то заботливо набил продуктами, но возиться с их приготовлением мне не хотелось. Я пошел по легкому пути, сделал несколько бутербродов и привез все это на сервировочном столике в комнату. Мы молча принялись за еду.

– Как, по-твоему, прошла встреча? – спросил я.

Анатолий выглядел задумчивым и даже встревоженным.

– Ты очень хорошо говорил. Молодец. Но тебе не кажется, что ты наобещал слишком многого. Этих людей все привыкли обманывать; они давно потеряли всякую надежду и цепляются за любого, кто готов их обнадежить в очередной раз. Беда сделала их в каком-то смысле детьми.

– Но если я стану мэром, я собираюсь выполнить все свои обещания. И этот «Горец» не будет там больше властвовать, поселком будут управлять люди, которых назначу я.

– Если ты думаешь, что никто не пробовал навести там порядок, то ты ошибаешься.

– Постой, ты говоришь о себе.

– Когда я получил там приход, я стал подыскивать людей, которые могли бы противостоять «Горцу» и его банде.

– И что было дальше?

– Я никого не нашел, все отказывались. А потом пришли они ко мне во главе со своим предводителем. Он был настроен решительно, приставил мне нож к горлу. Нет, я не испугался, это не первый раз, когда я видел бандитский нож рядом с собой. Но я понял, что все абсолютно безнадежно. Здесь на земле нет силы, способной покончить с властью «Горца».

– Посмотрим, есть ли такая сила или нет.

– Он беспощаден. Несколько человек поднимали против него бунт.

Никто не знает, где они теперь. Они просто исчезали, как тени после захода солнца.

– Ты хочешь меня запугать.

– Нет, но ты должен ясно представлять, с кем тебе придется сразиться. Если ты к ним попадешь, пощады не жди.

– Но я же не буду один. Ты видишь сколько нас.

– Да, Романов серьезный человек. Они его и его ребят боятся.

– Но ведь и ты будешь рядом.

– Да. А теперь мне пора уходить.

– Не лучше ли позвонить домой и сказать, что ты остаешься ночевать у меня. Сейчас ночь, идти по темному городу опасно.

– Для меня нет. Пока мне никто в этом городе ничего не сделает. Так что до свидания.

Я проводил гостя до дверей, затем подошел к окну. Через несколько минут я увидел, как вышел Анатолий из подъезда и зашагал по улице. Затем его фигура поглотила темнота. Я подумал о том, что сегодня я сделал первый серьезный шаг на пути к цели. И судя по реакции противника, он удался.

Глава двенадцатая

Каждый день теперь я выступал на очередном митинге или просто встречался в кинотеатре, в красном уголке ЖЭКа или еще где-нибудь с жителями. И с каждым днем я лучше узнавал, чем живут люди, что происходит в городе. Картина, открывающая мне, превосходила все самые пессимистические представления; я оказался в царстве беспредела, жестокости, насилия, пороков. Никогда не забуду посещение клиники, где лечились местные наркоманы: в основном молодые парни и девушки, многие из них попали на больничную койку прямо со школьной скамьи. Я знал, что эпидемия наркомании во всю свирепствует среди местной молодежи, что город давно стал важным перевалочным пунктом наркопотока, что местная наркомафия получает благодаря этому огромные средства. Но когда я увидел эти измученные, намного раньше положенного срока состарившиеся лица и тела, мне стало не по себе. А ведь чего мне только не приходилось видеть в жизни.

Каждый день я встречался с жителями, и каждый день собирался мой предвыборный штаб. И всякий раз я мысленно благодарил Вознесенского за подбор людей. Это были, в самом деле, отличные знатоки местных проблем, снабжавшие меня перед очередной встречей с избирателями полезными материалами и фактами из местной жизни. Это позволяло мне говорить с людьми не просто обо всем, а именно о том, что их непосредственно волнует. Этот прием срабатывал великолепно; все видели, что к ним явился человек, знающий, что происходит у них, а значит и знающий, что надо делать, чтобы этого бы больше не происходило.

Единственным сотрудником моего штаба, с которыми у меня никак не налаживался контакт, была Ксения. На заседаниях она обычна сидела молча, говорила исключительно только по делу причем каким-то странным ироничным тоном, словно сама сомневалась в ценности своих рекомендаций. Я пытался понять, чем вызвано такое ее поведение, анализировал возможные причины, выдвигал мысленные версии, но ни к каким определенным выводам прийти так и не мог. Ее отношение к происходящему было непонятным; оно что-то скрывало, но что – я не знал. И не имел никакой возможности выяснить, так как едва завершались наши штабные посиделки, как она стремительно исчезала, не оставляя мне никакого шанса поговорить с ней в неформальной обстановке.

Проснулся я в хорошем настроении. Мне казалось, что предвыборная кампания протекает успешно, избиратели настроены ко мне благожелательно, видя во мне единственного их защитника. Зазвонил телефон, я снял трубку и услышал голос Вознесенского. С тех пор, как началась предвыборная эпопея, мы не виделись с ним и даже не вели телефонных переговоров. Хотя я не сомневался, что он внимательно следит за всем, что происходит.

На этот раз он был очень короток.

– Приезжайте ко мне, нам надо поговорить. Машина выехала.

Когда я вошел в дом Вознесенского, то рядом с ним к своему удивлению увидел Ксению. Она посмотрела на меня, слегка кивнула головой, затем отвела глаза в сторону, как бывает, когда вошедший человек тебя не интересует.

– Садитесь, Владислав Сергеевич, рассказывайте, как у вас дела? – спросил Вознесенский.

– Мне кажется, хорошо, компания проходит успешно.

– Вы полагаете, а вот у нас другие сведения. Желаете ознакомиться?

Вознесенский протянул мне несколько листков. Это были протоколы опроса общественного мнения. К своему изумления я обнаружил, что мой рейтинг, взметнувшийся в первое время круто вверх, в последние дни почти также круто стал пикировать вниз.

– Ничего не понимаю, вы уверены в объективности этих сведений? – спросил я.

– К сожалению, да.

– Но что происходит?

– Ксения, объясните, пожалуйста, Владиславу Сергеевичу ситуацию.

– Я провела примерно такой же опрос среди журналистов. Результаты схожи, – сказала Ксения и едва ли не первый раз посмотрела мне в глаза.

– Но почему?

– Вам перестали верить. Вы слишком беззаботно бросаетесь громкими словами, обвинениями, обещаниями. Вы перебрали, как в игре в очко, – пояснил Вознесенский. – Я правильно излагаю суть дела, Ксения?

– Абсолютно, Борис Эдмондович. Об этом как раз мне и сказали знакомые журналисты. А это, поверьте, весьма точный барометр.

– Я верю, – хмуро произнес я.

Я вдруг подумал, что они кажется правы, в последнее время я явно вошел во вкус и стал несдержан в словах. Я обнаружил в себе ораторский талант и, потрафляя ему, нередко перегибал палку, ради красного словца мог сказать или пообещать гораздо больше, чем в состоянии был выполнить.

– Что же делать?

– У нас есть одно предложение, – сказала Ксения. – Мы хотим устроить теледебаты с нашим противником и в присутствии прессы.

– Вы будете их вести? – посмотрел я на Ксению.

– Больше в городе некому, она главная и единственная у нас телезвезда, – заметил Вознесенский и как-то странно посмотрел на Ксению.

– Когда состоятся мои телесмотрины?

– Скоро, – сказал Вознесенский. – От вашего имени мы послали приглашение принять в нем участие «Голландцу», то бишь Голландцеву. Но вы должны тщательно к ним подготовиться, кто на них одержит победу, тот считай и выиграл выборы. За вашими дебатами будет следить весь город.

– Кто же меня будет готовить?

– Как кто, наша дорогая Ксения. Или у вас есть возражения? – Вознесенский едва заметно усмехнулся.

– Никаких.

– Сейчас Ксения нас к большому огорчению покинет, у нее запись телепередачи, но вы совсем скоро встретитесь. Так? – повернулся Вознесенский к ней.

Ксения кивнула головой. Перед тем как выйти, она на секунду задержалась в дверях, бросила взгляд на Вознесенского, при этом проигнорировав меня, и исчезла.

Во всей этой сцене, в состоявшемся разговоре было что-то странное и не совсем понятное. Меня не покидало ощущение какой-то тайной связи, которая существует между Ксенией и Вознесенским. Но я понимал, что любопытство тут неуместно.

– Она замечательный человек, – сказал вдруг Вознесенский, когда мы остались одни. – Мне кажется, вы не очень ладите.

– Это не совсем то слово. Она дает мне все время понять, что я для нее как бы не существую как личность, мужчина, наконец.

– Вот как, – задумчиво произнес Вознесенский. – Вас это обижает?

– Она слишком красива, чтобы не обижаться на такое к себе отношение.

Мне показалось, что Вознесенский хотел что-то сказать, но в последний миг передумал.

– Я думаю, что как женщина она просто сохраняет некоторую осторожность, – произнес он. Но я был почему-то убежден, что мысленно он произнес совсем иные слова.

– Может быть, – подыграл я ему.

– Меня очень встревожили эти опросы, – вдруг перевел он резко разговор на другую тему.

– Да, неприятно. Для меня их результаты тоже неожиданны.

– Вы увлеклись самим собой, люди это почувствовали и перестали вам верить. И, кроме того, идет мощная контпропаганда. Во всю используют имя вашего брата. Вот почитайте эту статью. – Вознесенский взял с журнального столика газету и протянул ее мне.

Мне не надо было искать статью, она просто не могла не броситься в глаза. На первой странице составленный из огромных букв заголовок гласил; «Родной брат крупного вора мечтает превзойти его». Я пробежал глазами по строчкам. Содержание материала было банальным и предсказуемым; в нем излагалось дело Алексея, как злостного расхитителя заводской собственности, а дальше шли злобные нападки на меня.

– В свое время я хотел купить эту газетку, но у меня ничего не получилось, – сказал Вознесенский. – Я получил отлуп и отступил. Как оказалось, напрасно, надо было искать подходы.

– Нельзя же скупить все газеты в городе.

– Эту надо было, она одна из самых читаемых. Против вас разработана целая стратегия борьбы, которая уже началась осуществляться. О вас собирается информация, на вас ищется компромат. Их эмиссары отправились повсюду, где вы когда-то бывали.

– Им придется много попутешествовать, судьба заносила меня в самые разные места. И подчас очень далекие.

– Не иронизируете, все гораздо серьезней. Вам следует предпринять кое-какие ответные меры.

– Что вы имеете в виду?

– Нужно позаботиться о тыле. Вы не понимаете?

– Не совсем.

– Ваша бывшая жена и сын, уверенны ли вы в их безопасности?

Я молчал, обдумывая возникшую ситуацию.

В комнату вошел Романов.

– Мы обсуждаем положение с бывшей семьей Владислава Сергеевича.

– Очень своевременно. У нас есть информация, что та сторона тоже вентилирует этот вопрос.

– Ваша жена и сын должны уехать, лучше всего за границу, – сказал Вознесенский. – Деньги для этого путешествия вы получите.

– Я не могу их принять, это не финансирование предвыборной кампании.

– Именно финансирование. Если с ними что-то случится, у вас будут связаны руки. Диктовать условия станут они.

– Мы отправили двух ребят в Москву следить за домом вашей жены, – сказал Романов. – Если там появятся их люди, мы должны их опередить.

– Как жаль, Олег, что ты не был в моем отряде антитеррора. – Я говорил искренне, его умение упреждать события приводили меня в восхищение.

Романов улыбнулся.

– Здесь тоже отряд – антитеррор. И я в твоей команде.

– Вам нужно выбрать день и съездить в Москву, – сказал Вознесенский. – А сейчас мне надо заниматься делами.

Я проводил его взглядом. Я снова подумал о том, что он как-то странно говорил о Ксении. Ко мне пришла мысль, что я ничего не знаю о его семье; есть ли у него жена, дети? Почему он никогда не говорит на эти темы?

Почему-то я слегка волновался, ожидая Ксению. Она позвонила мне и сказала, что придет через 12 минут. Такая точность несколько удивила меня; я смотрел на часы и ждал, когда их ленивые стрелки отсчитают оставшееся до встречи время.

Настроение у меня было не слишком хорошее, я только что звонил Марине в Москву и попытался разъяснить бывшей жене мое теперешнее положение и ту опасность, что может угрожать ей и сыну. Но как обычно никакого взаимопонимания мы не достигли, что, впрочем, меня не особенно удивило; в последние годы нашей совместной жизни мы не могли найти согласия ни по одному вопросу. Дело, конечно, заключалось не в том, что у нас постоянно не совпадали мнения, а в том, что мы уже достигли той стадии во взаимоотношениях, когда любое проявление единомыслия воспринималось как переход на сторону противника.

В дверь позвонили. Я поспешно бросился к порогу, предварительно успев посмотреть на часы; после ее телефонного звонка до звонка в дверь прошло 12 минут.

Я впустил Ксению. У меня дома она еще ни разу не была, но я не заметил, что она проявила хотя бы небольшой интерес к окружающей ее обстановки.

– Вот тот самый бункер, куда меня запрятали, – сказал я, немного уязвленный. – Хотите чаю, кофе, сока, вина?

– Спасибо, ни о чем не беспокойтесь.

Ксения села на стул; Она была в короткой юбке, которая немного задралась, продемонстрировав мне ноги в большем размере, чем это было дозволено. Заметив не порядок в своей одежде, Ксения поспешно одернула ее. Наши взгляды на мгновение встретились, а затем, как поезда, снова разошлись.

– У меня мало времени, – сказала Ксения. – Давайте сразу приступим к делу.

– Хорошо. О чем будем говорить?

– Дискуссия состоится послезавтра, – сообщила она. – Время передачи – 40 минут. Поэтому на счету каждая секунда. Вам надо тщательно продумать каждое слово, каждый жест. Вы должны понравиться всем, и молодежи, и старикам, и девушкам и мужчинам.

– А вам? Вы же тоже избиратель. Если я вам не понравлюсь, не исключено, что вы будете голосовать против меня. И кто знает, может, как раз вашего голоса мне и не хватит, – попытался я настроиться на шутливую волну.

– Не беспокойтесь, я буду в любом случае голосовать так как нужно. А теперь вернемся к делу.

– Извините. – На моем языке вертелся, как угорь на раскаленной сковородке, вопрос: почему она держится по отношению ко мне столь отчужденно, ведь мы же в одной команде. Но я чувствовал, что время его задавать еще не пришло.

– Вы должны излагать свои мысли очень ясно и в тоже время раскованно. Я немного знаю Голландцева, однажды он выступал в моей передаче. Поверьте, это серьезный противник, он умеет быть убедительным. Не обвиняйте его во всех смертных грехах и особенно не будьте голословны. Если что-то говорите, то подкрепляйте свои слова фактами. И еще, пожалуйста, запомните, потому что это крайне важно; он будет вас провоцировать, задавать неприятные вопросы. Может быть, даже оскорблять. В городе вовсю раскручивается дело вашего брата, он обязательно его коснется. На сегодняшний момент это главный его козырь. Не потеряйте над собой контроль. Там будут журналисты, которых специально готовят к этой встрече. Их цель – вывести вас из себя, заставить наговорить непростительных вещей. Ели вы сорветесь, считайте, ваши шансы стать мэром уменьшатся наполовину.

– Серьезное испытание мне предстоит, – улыбнулся я.

– Вы должны подумать о своей внешности.

– У вас есть к ней претензии?

– Я бы на вашем месте постриглась. Короткие волосы вам больше к лицу.

– Считайте, что я уже постригся. Есть еще замечания?

– Выберите светлый костюм. На экране телевизоров он смотрится лучше, чем темный. Это будет привлекать к вам дополнительное внимание.

– Костюм придется купить.

– Я бы хотела познакомиться с тезисами вашего выступления. Меньше употребляйте местоимение «я», вы слишком его любите. Говорите больше о проблемах города.

– Вообще выброшу его, – пообещал я.

– Если у вас не будет своего «я», то тогда у вас ничего не получится. Нужно проявлять чувство меры. На сегодня все. – Ксения стала. – Я приду завтра, и мы с вами порепетируем.

Она направилась к двери, я последовал за ней. На пороге она остановилась.

– Я бы хотел вас проводить, – проговорил я.

Какое-то странное выражение мелькнуло в ее глазах.

– Вам разве не известно, что никто не должен знать, что я работаю в вашем штабе.

– Но это никак не уменьшает моего желания вас проводить.

– До свидания, – как мне показалось поспешно произнесла она и скрылась за дверью.

Неужели я ей так несимпатичен, что она не желает сказать мне ни одного слова, если оно выходит за рамки деловых отношений? Но чем я мог вызвать такое к себе такую стойкую антипатию? Или дело тут не во мне, а в чем-то или в ком-то другом. Я вдруг вспомнил странное выражение лица Вознесенского, когда он говорил о ней. Неожиданно я почувствовал себя затворником. Я не узник, но мое положение в чем-то не намного лучше заключенного, я никуда не могу пойти один. Везде за мной тянется хвост телохранителей. Да и само мое передвижение резко ограничено, а Олег то и дело предупреждает меня, чтобы я никуда не выходил без необходимости и охраны. Он безусловно прав, меры предосторожности требуют именно такого поведения. Но сколько времени продолжится эта ситуация; даже если я стану мэром, то моя свобода скорей всего будет урезана еще в большей степени. Ибо я окончательно превращусь в человека, за которым ведется непрерывная охота. Но долго ли я выдержу такой режим жизни? Так спрашивается на кой черт я ввязался в эту игру?

Признаюсь, я с нетерпением ждал на следующий день прихода Ксении. Более того, я готовился к нему. И не только тем, что коротко постригся, не только тем, что написал тезисы своего выступления на телевидении, затратив на это почти три часа; не менее тщательно я обдумывал и предстоящий разговор с молодой женщиной. Почему-то мне казалось, что от его исхода будет многие зависеть, каким путем будут развиваться наши дальнейшие отношения. И вот этот час настал.

На этот раз Ксения пришла не в короткой юбке, а в брюках. Не знаю, специально ли она сменила свой туалет, заметив, что я пялюсь на ее красивые стройные ноги или просто она решила без всяких задних мыслей поменять наряд. Она села за стол, показывая всем своим видом, что настроена на серьезную и исключительно деловую работу.

Я положил перед ней кипу бумаги, которую успел исписать после нашей вчерашней встречи, и которая также свидетельствовала о том, что я настроен на серьезную работу. Весь мой труд подвергся тщательному изучению. Несколько раз ее ручка оставляла красные следы на листах, но в целом замечаний оказалось не так уж много.

– Вы хорошо поработали, – бесстрастным тоном отдала она должное моим стараниям.

– У меня был хороший наставник, – вернул я ей комплимент.

Она быстро взглянула на меня, но никак не прокомментировала мою галантность.

– Я разговаривала с некоторыми журналистами, которые будут присутствовать на прямом эфире. У многих из них отношение к вам довольно скептическое. Немногие верят, что вы серьезно собираетесь бросить вызов мафии.

– Было бы странно, если бы они просто поверили моим словам, которые пока не подтверждены делами. А вы верите?

Мне снова был дарован быстрый взгляд ее больших темных глаз. Однако другой реакции в ответ на свой вопрос я не дождался.

– Вы не хотите мне отвечать?

– Этот разговор бесполезен, он ни к чему не приведет.

– Никто не знает, к чему может привести тот или иной разговор. Бывало люди начинали с пустяка, а кончали дуэлью. Или признанием в любви, – после короткой паузы добавил я.

– Ни то, ни другое нам не грозит.

– Собственно, а почему? Что мешает нам выйти к барьеру или полюбить друг друга.

– Вам стало скучно сидеть взаперти и вы решили немного пофлиртовать?

Ее проницательность меня не удивила, но я не хотел завершать наше общение на столь минорной ноте. Поэтому я решил зайти с другой стороны.

– Ксения, если мы с вами делаем одно дело, то должны по крайней мере доверять друг другу. А мы ведь с вами играем не в покер, речь идет о жизнях, в том числе и о наших.

– Так вы мне не доверяете?

– Вы понимаете, что я говорю о другом. Мне не нравится, как складываются наши отношения. Я не слепой и вижу: если вы не враждебны, то уж недоброжелательны ко мне – это точно. И мне хочется знать причины.

– Зачем?

– Я привык играть открыто, по крайней мере со своими. Когда я был командиром антитеррористического отряда, то говорил своим подчиненным: если вы кого-то не любите, в том числе и меня, не скрывайте это, пусть об этом знают все. В таком деле, как у нас, это повышает общую безопасность. Если люди испытывают недоверие или неприязнь, то им не стоит вместе заниматься таким рискованным времяпрепровождением. Когда речь идет о жизни и смерти, необходима полная ясность.

Мне показалось, что последние мои слова заставили ее задуматься. И это был уже некоторый мой успех.

– Так вы настаиваете на том, чтобы я была бы вами откровенна.

– Настаиваю, – набрался наглости сказать я.

– Хорошо, я скажу, хотя я и не хотела этого делать. Я вам не верю. Я видела таких, как вы. Для вас это способ поправить свои дела. Я знаю, что они находятся в плачевном состоянии. А если вас выберут мэром, то быстро наверстаете. Что касается риска, о котором вы так хорошо говорите, то вам рисковать не впервой.

– Любопытно. – Ее слова не слишком удивили меня, нечто подобное я ожидал услышать. – В таком случае, почему вы тут, почему помогаете мне?

Я инстинктивно почувствовал, что отвечать на этот вопрос Ксении хочется меньше всего. А раз так, надо ее непременно заставить дать ответ.

– Если вы не верите в нашу общую цель, то тогда не лучше ли вам не принимать во всем этом участие. Смотреть на все спокойненько со стороны. Если удастся мне что-то сделать, замечательно, если сломаю себе шею, так ему и надо.

– Меня попросили вам помочь, – негромко проговорила Ксения. – Меня попросил об этом Борис Эдмондович.

Мои подозрения, что этих двух людей что-то связывает, нашло дополнительное подтверждение.

– Жаль, что только это обстоятельство заставляет вас помогать мне. А мне, признаться, хотелось, чтобы вами двигало бы искреннее желание. Интересно, какие нужны вам доказательства, чтобы вы мне поверили? Я понимаю: смерть моего брата – это для вас слишком незначительное событие. То, что я ежечасно рискую жизнью, в ваших глазах тоже стоит немного; ведь я таким образом решил поправить свои незавидные дела.

Между прочим, один раз в меня уже стреляли, и я вполне мог быть уже благополучно мертв. Знаете, когда я приехал после пятнадцатилетнего отсутствия в город, то я его не узнал. Дома все те же, такая же в дождь грязь по колено. А вот люди другие. Когда я уезжал, все верили друг другу, никто никого не боялся, закрывали дверь квартиры на ключ, а ключ оставляли на видном месте, словно приглашая – заходи, кто хочет. Но при этом никто не опасался, что кто-то без их согласия проникнет в нее. А теперь все отгородились друг от друга железными дверьми – у кого на них есть деньги. Никто никому не доверяет, семь часов вечера, а даже молодежи не видно на улице; всех, как лед реку, сковал страх. Разве это жизнь? Это уже не мой город.

– Так уезжайте, если это не ваш город.

– А что будет с женой брата и двумя ее детьми? Они вырастут в страхе, в ненависти к этому городу, ко всем, кто допустил здесь такой беспредел. Если в их сердцах поселятся такие чувства, разве они смогут стать нормальными людьми. Ненависть и страх очень заразны, они передаются из поколения к поколению. Вы известная в городе тележурналистка, а зрители очень чутки к настроению своих любимцев. Если они почувствуют, что вы мне не доверяете, то уж точно не будут за меня голосовать. Разве вы этого не понимаете?

– Пожалуй, в этом вы правы, – впервые согласилась она со мной. – Но что я могу сделать? Я не могу изменить своего отношения к вам. Я же не автомат, чье поведение можно регулировать согласно заданной программе.

– Не можете или не хотите?

– Не знаю. Скорей и то и другое, – призналась она. – Да и разве по большому счету это не одно и то же.

– Вот видите, мы уже начали нормально разговаривать. Теперь я лучше понимаю, что вами движет. А от этого становится легче.

– Легче для чего? – В ее голосе послышалось непритворное удивление.

– Хотя бы для того, чтобы сделать так, чтобы вы и впредь мне помогали. Если я стану мэром, мне понадобится ваша поддержка еще в большей степени. Вы же не можете этого не понимать.

– Не уверена. После выборов наше сотрудничество благополучно закончится. А дальше мы если и будем общаться, то как мэр и журналист. И я не могу вам обещать, что буду всегда вас поддерживать. Если ваши действия вызовут у меня несогласие, я стану выступать против вас.

Не самая лучшая перспектива, подумал я.

– Это ваше право. Но ведь настоящая борьба как раз и начнется после моего избрания. То, что происходит сейчас, это цветочки, а все самые спелые ягодки – впереди.

– Скорей всего вы правы, но это уже не мои, а ваши проблемы. Не я, а вы баллотируетесь в мэры.

– А я-то по наивности полагал, что цели у нас общие. Можно подумать, что мое избрание мэром – это главная цель. Но ведь это лишь средство.

Ксения внимательно посмотрела на меня.

– Вы уверены? – спросила она насмешливо.

– В таком случае лучше всего пока не поздно отказаться от этой затеи.

– Отказаться? Я вас не понимаю.

– А что тут понимать. Если со мной не хотят идти дальше лучшие люди в городе, то, что мне делать, на кого опираться? На бандитов, как предыдущий мэр. – Я подошел к столу и взял, соединенную скрепкой, увесистую пачку бумаг. – Вот тут многое из замечательных деяний вашего «Голландца». Мне сегодня принесли. Советую почитать, узнаете массу любопытных фактов. Вам, как журналистке, это должно быть особенно интересно.

Я положил перед ней бумаги, а сам сел на стул и стал наблюдать за ее реакцией. Она читала очень быстро, чувствовалась профессиональная привычка все схватывать на лету.

– Этого не может быть, этого даже я не ожидала, хотя много знаю об его делах. – Она стала задумчиво листать справку. – Что вы собираетесь делать с этим компроматом?

– К сожалению, тут приведены факты, но нет доказательств. Их надо добывать. Но пока он остается у власти, это нереально. Но мы могли бы с вами вместе заняться этими вопросами. Я буду раскапывать факты, а вы их доводить до общественности. Если поднять всю эту грязь, то он просто захлебнется в ней. Еще никто в городе не копал так глубоко.

Я видел, как искус вошел в ее душу и начал там делать свое дело. Когда я впервые увидел эти материалы, то сразу подумал, что они как раз могут стать той наживкой, на которую она и клюнет. Но я не дооценил ее недоверия ко мне.

– Это действительно крайне заманчиво, но после выборов я хочу остаться, как и прежде независимой журналисткой. До последнего времени моя передача была единственной на нашем телевидении, которую не купили или не принудили работать на кого-нибудь из сильных и богатых мира сего. И я хочу быть свободной и впредь.

– Даже от Вознесенского?

Я увидел, как вздрогнули ее плечи, однако самообладание вернулось к ней практически мгновенно.

– В том числе и от него. А почему вы упомянули его фамилию?

– Мне показалось, что вы достаточно близки и он мог бы спонсировать вашу программу.

– Он действительно предлагал мне это, но я отказалась, – неохотно призналась она. Ксения встала. – По-моему, мы все сказали друг другу, что хотели. И даже больше.

Я отрицательно покачал головой.

– Я так не думаю. – За эти мои слова я был вознагражден еще одним вопросительным взглядом больших красивых глаз. – Да, не думаю. Поверьте моему опыту, а он не так уж и мал, сама жизнь сделает нас союзниками. Мы все здесь идем слишком по узкой тропинке и нам никак не разойтись. Либо мы все станем одним кулаком, – я вытянул руку и наглядно проиллюстрировал, чем мы должны все стать, – либо нас сомнут, как вот этот листок. – Я взял со стола лист бумаги и смял его в ладони. – Нравлюсь я вам или не нравлюсь, но мы нужны друг другу. Подумайте об этом на досуге.

Ксения, прежде чем покинуть мою квартиру задержалась на пороге.

– Я подумаю, – пообещала она. И это был, пожалуй, единственно обнадеживающий момент во всей нашей встрече.

Глава тринадцатая

В своей жизни мне не раз приходилось бывать на телевидении, участвовать в программах, давать интервью. Правда мое телевизионное прошлое относилось к далеким временам моей спортивной карьеры. Но я хорошо помнил длинные коридоры, просторные студии. Местное же телевидение располагалось в небольшом доме, здесь царила невероятная теснота и скученность буквально всего: аппаратуры, людей. И можно было только удивляться, как умудряются люди работать в таких условиях, выпускать передачи.

Я сразу понял, что ажиотаж стоит небывалый, в студии, где должна была состояться наша дуэль с Голландцевым, набилось столько народа, что не хватало не только сидячих, но и стоячих мест и напоминала стадион во время финального кубкового матча. Мой соперник еще не появился, все ждали его с минуты на минуту. Но пока у меня было немного времени, и я решил получше разглядеть поле предстоящей кровавой битвы.

Монтажеры готовили декорации, развешивали большие фотографии с видами города, нашими афоризмами, устанавливали юпитеры. Всеми этими приготовлениями руководила Ксения. Увидев меня, она лишь кивнула мне головой, как будто я был статистом, а не одним из двух главных героев ее передачи. Мне было ужасно интересно узнать, какие мысли приходили к ней в голову после нашего разговора. Но у меня были все основания полагать, что в ближайшее время она вряд ли поделиться ими со мной.

В коридоре послышался громкий шум, раздались возгласы, аплодисменты, свистки; в общем целая симфония самых разнообразных звуков. И я понял: пришел мой соперник.

Как ни странно, но я впервые воочию видел Голландцева или больше известного в определенной среде по кличке Голландец. Это был высокий, крепкий широкоплечий мужчина таранного тика; казалось, он не шел, а пробивал себе дорогу, хотя никто не стоял у него на пути; наоборот, все дружно расступались перед ним, как перед бульдозером. Он остановился возле меня, и в студии внезапно несмолкаемый гвалт и гул сменился полной тишиной.

– Ну, будем значит знакомы, – вполне дружелюбно проговорил он и протянул мне руку. Его палец был украшен массивным перстнем с большим бриллиантом. Невольно я прикинул примерную стоимость этого ювелирного изделия.

В этой ситуации, когда на нас были направлены десятки глаз, мне ничего не оставалось сделать, как только пожать протянутую руку. В свете предстоящих дебатов это был явно неверный жест; Голландцев застал меня врасплох и заставил сделать то, чего хотел он и не хотел я. Он опасный противник, знает, с каких карт и когда надо ходить, оценил я его достоинства.

– Как, начнем мордобитие или пофехтуем мирно, тупыми концами? – весело спросил он.

– Посмотрим. – Я весь подобрался; меня не покидало ощущения, что в любое мгновение следует ждать подвоха.

– Мне нравится, как ты работаешь, – как-то покровительно заявил Голландцев. – У тебя хорошие помощники. У меня вот таких нет. Может, одолжишь? Я хорошо заплачу. – Он совершенно неожиданно громко рассмеялся.

– По-моему, мы не переходили на ты, – проговорил я. Меня сейчас волновали не вопросы этикету, а то, что необходимо было любыми способами держать дистанцию между нами.

– Да, ладно, чего там, мы уж за один кубок бьемся. Зачем нам церемонии. Мы должны относиться друг к другу по-дружески. Разве не так?

– Внезапно он подмигнул мне.

У меня было ощущение, что он сейчас потреплет меня по плечу. Но Голландцев ограничился лишь кивком головы и своей таранной походкой направился к Ксении. Рука молодой женщины утонула в огромной ручище мэра города. Они о чем-то оживленно заговорили, при этом Голландцев не выпускал ладонь Ксении, а та не делала никаких попыток освободиться от этого затянувшегося рукопожатия.

Появился какой-то молодой парень, который громко объявил, чтобы участники передачи заняли бы свои места. Я сел на стул на одну сторону стола, Голландцев – на другую. Между нами расположилась Ксения. Все то время, что я жил в городе, я почти не смотрел местное телевидение и потому не видел ее в деле и мне было интересно, как будет вести она передачу; ведь Ксения по общему мнению считалась лучшей тележурналисткой города. Это я специально узнавал.

Программа началась с краткого изложения предвыборной платформы кандидатов. Готовясь к выступлению, я долго думал о том, каким содержанием наполнить отведенные мне для этого пять минут. Чем короче выступление, тем трудней утрамбовать в него самое главное. И все же я постарался. Я говорил о том, что люди давно отвыкли от нормальной жизни, о том, что они потеряли в веру не только во власть, но что еще хуже в самих себя, в свою возможность что-то изменить. Если я буду избран мэром, то вижу свою задачу не только в том, чтобы эффективно управлять городским хозяйством; для меня гораздо важнее будет добиться того, чтобы жители Рождественска снова ощутили бы себя хозяевами в своем доме. Я никого прямо не обвинял, но я приводил факты, которые просто вопили о гигантских злоупотреблениях, в которых повинно нынешнее руководство. Я говорил о том, что если мне доверят стать городским главой, то я полностью обновлю весь руководящий состав местной администрации, появятся новые – честные, молодые, энергичные руководители.

Любой человек сможет занять самый ответственный пост, если докажет свою компетентность; мне понадобятся квалифицированные специалисты. Я призывал телезрителей в исторический день выборов не просто опустить в урну для голосования биллютни с моим именем; это совершенно мало, чтобы навести порядок, мне нужна помощь тысяч горожан, Закончил же я свое телевизионное выступление словами: «Если мы будем вместе, мы победим».

По лицам присутствующих в зале я понял, что моя речь произвела впечатление. Впрочем, меня это не слишком удивило, так как с некоторых пор я открыл в себе талант оратора, и мне все больше нравилось выступать перед публикой. Я повернулся к моему сопернику и ясно увидел, что его настроение переменилось; он уже не выглядел таким благодушным, как в начале; глаза сузились и смотрели пристально и сердито, а на губах играла зловещая улыбка. То ли он был настолько заранее уверен в своей победе, что даже не давал себе труда скрывать свои эмоции, то ли плохо контролировал себя, но у меня сложилось ощущение, что он с удовольствием бы сейчас бросился на меня и растерзал на меленькие кусочки. Но вместо этого Ксения предоставила ему слово, и он начал говорить.

Жанр публичного выступления был явно не самой сильной его стороной, он пытался одновременно и нападать на меня и отбиваться от моих обвинений. Чувствуя, что проигрывает в первом раунде состязания, он постарался побыстрее закончить свою речь.

Я имел полное право торжествовать, однако моя радость была недолгой. Я увидел, как Ксения многозначно смотрит на меня, но ослепленной только что одержанной победой, я не обратил внимание на ее сигнал. И напрасно, так как мои противники перешли ко второму действию, которое и было для них главным, и как я очень скоро понял – тщательно отрепетированным.

Ксения предложила собравшимся в студии журналистам задавать вопросы. И сразу же вырос густой лес рук. Атака началась с расспросов о брате. Причем, они формулировались таким образом, как будто его вина была уже доказана и судом вынесен приговор.

– Ваш брат являлся руководителем фирмы, которая занималась финансовыми махинациями? Не считаете ли вы для себя в таких условиях неэтичным претендовать на пост мэра?

– Не хотите ли вы стать мэром для того, чтобы как-то замять это дело?

– Ваш брат был вашим компаньоном в вашем совместном бизнесе. Трудно поверить, что вы ничего не знали об его грязных делишках?

– Не кажется ли вам, что как ближайший родственник преступника, вам надлежало бы отказаться от участия в предвыборной кампании?

После того, как я с большим трудом отбился от этого натиска, опровергнув все обвинения в адрес Алексея, на меня тут же обрушился вал второй атаки. И надо признаться, она меня обескуражила даже сильнее, чем первая, ибо я не знал, что моим оппонентам известен этот один из самых тяжелых эпизодов моей биографии.

– Когда вы руководили группой антитеррора, по вашей вине погиб человек. Почему так случилось? Не чувствуете ли вы себя ответственным за его гибель?

– Как может человек, который виноват в гибели другого человека, претендовать на руководство целого города?

– Если вы пожертвовали тогда человеком, то где гарантия, что став мэром, вы не будете вести себя аналогичным образом. Тем более на всех углах вы кричите о том, что собираетесь объявить войну преступному миру?

– Да, такой случай был в моей жизни. Я руководил отрядом, который вел бой с бандитами. Как командир, я должен был принимать решения, а ситуация была такова, когда любой мой приказ означал, что я посылаю людей под пули. И я принял решение, но оно оказалось ошибочным. Погиб не просто сослуживец, мой подчиненный, а близкий мне человек, о котором я скорблю до сих пор. Я не снимаю с себя вины, но в таком деле, как борьба с терроризмом, цена ошибки часто является жизнь. Мне тоже отдавали приказы, и я тоже шел под пули и не раз мог погибнуть. И поэтому я лучше многих из вас знаю цену жизни, и я больше не хочу никем жертвовать, не хочу отдавать такие приказы и не хочу, чтобы рядом со мной погибали люди. А в нашем городе это происходит регулярно; всех тех, кто встает поперек дороги местным преступным кланам, рано или поздно находят мертвыми. Или вообще не находят. И я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы темное облако насилие больше бы не висело над этим городом и не проливалось бы кровавым дождем.

Едва я отразил этот приступ, как начался третий штурм, еще более неожиданный для меня. Потому что на этот раз речь пошла о моей семейной жизни, а значит о моем моральном облике.

– Ваша семейная жизнь не удалась, причем, инициатором развода стала ваша жена. Коли вы не сумели создать здоровую семью, то где гарантия, что вам удастся наладить жизнь в городе?

– Почему от вас ушла жена? Разве от хороших мужей жены уходят? У меня тоже есть муж, но я не собираюсь от него уходить. А в результате без отца оказался ваш сын? Я думаю, что ни одна порядочная женщина в городе, которая обеспокоена судьбой своих детей, не станет голосовать за человека, который бросает семью и своего ребенка.

– Вы правы в том, что инициатором развода стала моя жена. Но мы разошлись с ней по взаимному согласию, она встретила другого человека, которого полюбила. И неправда, что мой сын остался без отца; я был, есть и буду его отцом. А то, что я в силу определенных обстоятельств не живу с ним, совсем не означает, что мы перестали быть самыми близкими людьми. Я думаю, что у некоторых из вас да и у части телезрителей тоже не сложилась личная жизнь. Но разве это означает, что таких людей мы должны изгонять из наших рядов, считать их изгоями общества, не доверять им серьезных дел. В таком случае многим ответственным лицам пришлось бы покинуть свои посты. Неудачи в браке делают нас более взвешенными, осторожными в выборе людей, с которыми мы имеем дело. Так что до какой-то степени разведенный человек в чем-то может быть искушенней, чем благополучно женатый.

Время, отведенное для передачи, истекло, и я с огромным облегчением вздохнул. В студии было жарко, но пот катился с моего лба не только по этой причине. Поглощенный своими переживаниями, я даже не заметил, как покинул со своей обширной свитой поле только что закончившейся битвы мой соперник. То, что он даже не попрощался со мной, говорило о том, что он был не в восторге от того, чем закончился поединок. Меня окружили журналисты, и на меня снова обрушился град вопросов. Но на этот раз они были более благожелательными и снисходительными ко мне. Даже те, кто задавали самые ядовитые из них, сейчас прикусили свое жало и интервьюировали меня без особой злобы. Я понимал, что их нападки во многом объяснялись не расположением ко мне, а тем, что в большинстве своем они были вынуждены играть роль, которую им навязали силой или подкупом. И теперь, отработав свое, в этой неформальной обстановке они стали выказывать подлинное ко мне отношение.

Мы проговорили еще не меньше полчаса, и этот многослойный диалог принес мне гораздо больше удовлетворения. И все же я чувствовал, что мне не удалось до конца преодолеть настороженность. Наконец все разошлись и я с облегчением вздохнул, надеясь, что смогу немного передохнуть. Я чувствовал усталость не от того, что пришлось в последние дни, готовясь к телеэфиру, много работать, а от сопровождаемой этому труду нервной перегрузки. Неожиданно ко мне подошла Ксения. После передачи я потерял ее из вида и не предполагал, что увижу ее сегодня еще раз.

Она внимательно, как врач больного осмотрела меня.

– Устали? – Она спросила без участия, просто констатируя факт. Но и это был уже немалый прогресс в наших отношениях.

– Да. Не ожидал такой массированной атаки.

– Я вас предупреждала.

Я кивнул головой: факт был, что называется налицо.

– Тут есть небольшое кафе. Хотите выпить кофе?

– С удовольствием, – сказал я, слегка ошарашенный неожиданностью и щедростью этого предложения.

Кафе оказалось маленьким буфетом, втиснутым в узенькую комнатенку, где с трудом уместились барная стойка и три стола. Я взял по чашечки кофе, и мы заняли один из них.

Ксения помешивала давно растаявший в черном, как смола кофе, сахар и о чем-то думала.

– Мне хочется вас спросить, – вдруг сказала она, – тот эпизод, когда погиб ваш товарищ, это правда?

– Правда. Я принял неверное решение – и он погиб.

Я стал рассказывать ей, как все это случилось. Ксения слушала меня, не перебивая.

– И как вы живете с таким грузом, зная, что по вашей вине погиб человек? – спросила она.

– Я сильно переживал. Но что я мог еще сделать. Однажды, когда у меня неплохо шел бизнес, я безымянно перевел его вдове приличную сумму. Она, наверное, до сих пор гадает, откуда свалились на нее это деньги. Что я могу еще? Застрелиться? Но что это даст, этим его не воскресить. Вместо одной смерти, будет две. Подумайте о том, что ситуация могла быть прямо противоположной, не я, а он мог бы отдать неверный приказ. И я бы отправился его выполнять. И тогда я бы с вами сейчас не разговаривал. Я не знаю, что вам еще сказать по этому поводу.

– Спасибо, ничего не надо. – Ксения вдруг резко поднялась, так и не сделав ни одного глотка из чашечки. – Вы неплохо сегодня держались, я не сомневаюсь, эта передача вам поможет. Голландцев ушел почти разъяренный, его атака провалилась. Теперь я пойду, я тоже устала. До свидание.

Я не успел ей даже ответить, а она уже скрылась за дверью. Я подумал, что этот разговор внес еще больше загадочных штрихов в образ Ксении. Остается только надеяться, что пройдет, не столь много времени, и я все же разгадаю ее загадку.

Глава четырнадцатая

Кажется, Ксения была права в своем мнение, что передача дала мне дополнительные мне очки. Когда на следующий день я приехал на очередную встречу с избирателями, то народу было на треть больше, чем обычно. Удачное выступление по телевидению прибавляла мне энергии, и я чувствовал себя в ударе. И реакция слушателей подтверждала мои ощущения. Вместо запланированных полтора часа разговор продолжался более двух с половиной часов. Наконец все довольные друг другом стали расходиться.

Внезапно ко мне, расталкивая окруживших меня людей, стал пробиваться какой-то человек. Делал это он так быстро, что мои телохранители лишь в самый последний момент успели заслонить меня и скрутить неизвестного.

Вопреки ожиданию, мужчина спокойно отнесся к тому, что его тщательно обыскали, никаких протестов он не высказывал. Оружия при нем не нашли.

– Я хочу с вами поговорить, – сказал он, после того, как ему вернули все его вещи. – Это очень важное дело.

– Пожалуйста, я вас слушаю.

– Не здесь, мне нужна конфиденциальность.

Я внимательно смотрел на него. На вид ему было около тридцати, он был хорошо одет и вообще производил благоприятное впечатление. У него было открытое лицо, которое должно было нравиться женщинам.

– Вы можете мне хотя бы намекнуть, что это за дело?

– Да, это касается того, о чем вы все время говорите.

– Хорошо, поехали.

Мы сели в машину, я на переднее сиденье, а мужчина на заднее между двумя телохранителями. Пока мы ехали, я поглядывал на него через зеркало. Он сидел совершенно спокойно и курил дорогую сигарету. Все вместе мы вошли в квартиру. Я указал ему на кресло.

– Нам придется разговаривать в их присутствие, – указал я на телохранителей.

– Понимаю. Я не возражаю, если вы обещаете, что все останется межу нами.

– Обещаю. Могу я для начала узнать, с кем имею честь разговаривать.

– Да, извините, я должен был представиться сразу. Моя фамилия Хорошев Павел Валентинович. Я бизнесмен, у меня мастерская по обслуживанию ксероксов. Если у вас сломается аппарат, буду рад вам помочь бесплатно. – Хорошев достал визитку и положил ее на стол.

– Спасибо, непременно обращусь. Но вы пришли не для того, чтобы предложить свои услуги.

– Конечно. Я внимательно слежу за предвыборной баталией, и мне нравится, как вы ведете свою кампанию. Я буду голосовать за вас.

– Спасибо.

– Знаете, я долго думал; идти мне к вам или не идти.

– Но вы уже пришли.

– Да, пришел. – Хорошев почему-то глубоко вздохнул. – Потому что не хочу подчиняться этим гадам. – Внезапно его тон изменился, а руки сжались в кулаки. – В городе всего несколько таких мастерских – и моя лучшая. Поэтому у меня, в общем, неплохие доходы. Ни для кого не секрет, что у нас все бизнесмены платят этим подонкам дань. Я не знаю, почему, но меня они до недавнего времени обходили, хотя никакой службы безопасности у меня нет. И вот случилось то, чего я давно ждал.

– К вам пришли рэкетиры.

– Да, Двое сильных парней и заявили, что так как я давно работаю, то должен был им платить все это время, а не платил, то половина всех моих доходов в течение года отныне будет изыматься в их пользу. И они точно назвали как раз сумму, которую я недавно указал в декларации для налоговой инспекции. А потом эти молодчики милостиво пообещали, что когда я с ними расплачусь по старым долгам, они снизят ставку до той, что платят все. Раньше я знал, что подчинюсь всем их требованиям, иначе… Но когда появились вы… Я решил, что я не хочу стоять на коленях перед этими подонками. Я поднял свое дело с нуля, а эти громилы приходят и требуют отдавать им то, что зарабатывают своим трудом не только я, но и мои сотрудники. Ведь если я буду отчислять им до половины своей прибыли, то мне придется всем, кто работает у меня, сильно снизить зарплату. Вы понимаете?

– Понять не сложно. Вы уже им платили?

– Это должно случиться сегодня. Они позвонили утром и сказали, чтобы я приготовил обговоренную сумму.

– Где это должно произойти?

– Сразу за городом, в графских развалинах. Вы знаете это место?

Я кивнул головой. Я прекрасно знал это место. Когда-то в роскошном дворце жил граф – главный владелец местных земель. Революция сделала его нищим и эмигрантом, а его дворец, как водится, разграбили. Потом там было множество самых разных учреждений – от санатория до милицейского распределителя несовершеннолетних. Но так как дом ни разу не ремонтировали, то он пришел в такую негодность, что его в конце концов просто заколотили и оставили разрушаться уже самостоятельно. Мальчишкой вместе с друзьями, отломав доски на окнах, мы проникали внутрь дома и бродили по комнатам, где когда-то проживала графская семья. Кроме того, рядом сохранились несколько деревьев от когда-то роскошного сада и иногда они плодоносили горькими одичавшими яблоками, которые мы поедали, радуясь не столько их вкусу сколько бесплатности угощения.

– Что вы предлагаете? – спросил я.

Хорошев внимательно посмотрел на меня.

– У меня собственно два варианта: либо я плачу либо нет.

– Какой же вы выбрали?

Он ответил не сразу.

– Я не хочу им платить. Поверьте, мне даже не деньги жалко, хотя они мне необходимы для закупки нового оборудования. Ну, черт с ним, я могу поработать некоторое время и на старом. Но мне одна мысль о том, что я склоняюсь перед этими подонками, становлюсь их данниками…

Я увидел, что он даже побледнел от гнева.

– Значит, вы решили не платить?

Хорошев опустил глаза к долу.

– Я не хочу им платить, но я один против них. Если я им не заплачу, я не жилец. Я могу им не платить только в том случае, если мне предоставят защиту.

– И вы пришли за ней ко мне?

– Вы единственный человек в этом городе, на кого я могу надеяться. Если вы мне не поможете, то сегодня вечером я отдам им деньги.

– Сейчас два часа. Во сколько у вас свидание с вашими друзьями?

– В одиннадцать. Знаете, я хорошо понимаю вас, – вдруг сказал Хорошев. – Вас еще не избрали и вам трудно что-то сделать для меня. Но я буду за вас в любом случае.

– Послушайте, Павел Валентинович, я, как и вы, не хочу, чтобы они шантажировали вас или кого-то другого. Но я должен взвесить последствия. Дело очень серьезное, эти люди готовы на все. Они хотели убить меня и по случайности убили брата. Я должен тщательно обдумать, как действовать. У нас есть несколько часов. Где вы будете?

– Я буду в своем офисе до того самого момента, когда надо будет ехать на встречу.

– В таком случае ждите звонка.

Хорошев встал, посмотрел на меня и вышел. Едва он исчез, как я тут же позвонил Романову.

Олег примчался через двадцать минут. Он внимательно выслушал меня, затем несколько секунд задумчиво тер голову ладонью. Это жест мне был знаком, он обычно сопутствовал у него напряженным раздумьям.

– Попробуем выяснить об этом Хорошеве все, что можно.

Олег позвонил по телефону и дал распоряжение немедленно приступить к сбору информации о Хорошеве.

– Пока не получим о нем всю информацию, которую смогут собрать мои ребята, не будем даже обсуждать ситуацию.

Я не возражал; в том, как действовал Олег, был свой резон.

Мы напряженно сидели в комнате и ждали известей. Мы почти не разговаривали, лишь изредка обменивались ничего не значащими репликами. Заработал факс и из него неторопливо пополз лист бумаги. Мы одновременно подскочили к аппарату.

Факс оказался довольно коротким, всего с десяток строчек.

– Не густо, – сказал Романов. – Что ж, посмотрим, что нам понаписали. «Хорошев Павел Валентинович, – начал читать он, – двадцать восемь лет, – образование высшее, инженер-механик. Работал на машиностроительном заводе, после сокращения длительное время был безработным. Холост, детей нет». – Что же это он так? – Ладно, продолжим. «Начал свой бизнес полгода назад, быстро наладил дело. В настоящее время владеет крупной мастерской по ремонту копировального оборудования. Держится особняком, с другими предпринимателями почти не контактирует. В связях с криминальными структурами не замечен». Ну, что скажешь?

– Что тут можно сказать, нормальная биография.

– И тебя ничего не смущает?

– В общем, ничего.

Олег еще раз пробежался глазами по бледным строчкам факса, затем отложил его.

– Что будем делать? – спросил он.

– Мы должны дать им первый бой, путь они видят, с кем им теперь придется иметь дело и мотают на ус.

– А я считаю, что нам мне не стоит вмешиваться в этот конфликт, слишком рискованно. Это локальный случай, таких историй в городе сотни. У нас другие задачи.

– Очистить сразу весь мир от бандитов. Не меньше. Нет, Олег, так не пойдет. Надо с ними сражаться на всех уровнях, на каждом пятачке, не давать им спуску нигде. Только тогда они поймут, что их песенка спета. Не знаю, как ты, а я сегодня собираюсь им дать первый решительный бой.

Несколько секунд Олег молчал.

– Хорошо, пусть будет бой, но ты в нем не участвуешь. Это рискованно.

– Я все уже решил, я поеду туда обязательно. Мне это необходимо, я давно не участвовал в таких делах. Надо восстановить форму, для этого одних тренировок в спортзале недостаточно. Я должен понять, что сумею их одолеть. Это важно для меня.

– Это не благоразумно, Владислав.

– Все, что мы тут делам, абсолютно не благоразумно. Нормальные благоразумные люди в такие дела не вляпываются. И, кроме того, со мной сегодня ничего не случится.

– Почему ты так уверен?

– Потому что первыми погибают всегда лучшие. А я пока далеко не лучший. Так что мне жить еще и жить. А когда стану лучшим, вот тогда и буду остерегаться.

– Это безумие. – Олег замолчал, о чем-то думая. – Ладно, давай готовить операцию, – вздохнул он.

Дни были длинные, и темнота вползала в город медленно и неуверенно. Это осложняло операцию, увеличило шанс, что нас могут обнаружить раньше времени. Мы оставили машины далеко от графских развалин. К ним вела грунтовая, вся рытвинах дорога, но мы решили пойти своим путем, по оврагу. По его дну протекал довольно глубокий и очень студеный ручей, и ноги у нас мгновенно намокли. Но мы терпеливо сносили эти холодную ванну. Зато выбранный нами маршрут позволил скрытно подойти к дому. В нашем отряде было пятеро, и каждый стал искать себе удобное место для наблюдения.

Я примостился за толстым стволом старого дуба. Я помнил это дерево еще с детства и много раз взбирался на его толстые ветви. Контуры полуразрушенного дома неясно проступали в темноте. Если я все же стану мэром, вдруг подумал я, то непременно постараюсь его восстановить. Конечно, для этого понадобятся огромные средства, но если постараться их всегда можно найти. Ведь речь идет о таком уникальном памятнике архитектуры, который дорог каждому жителю города. Я вспоминал детские и юношеские годы, друзей, с которыми когда-то бродил по здешним окрестностям. Одного нет уже в живых; он не вернулся из армии, погибнув в одной из горячих точек, другие поразъехались по разным городам и весям. И никогда нам уже не собраться вместе у этой старинной усадьбе, где до сих бродят привидения наших воспоминаний.

Мне стало грустно; кажется, так давно все это было, в другой исторической эпохе, в такой же отдаленной, как и та, в которой жил фараон Эхнатон. А всего-то прошло меньше двадцати лет.

Но предаваться воспоминаниям дальше мне не удалось, внезапно послышалось урчание мотора. Через несколько минут машина остановилась и из нее вышел Хорошев. Он шел к дому, внимательно оглядываясь по сторонам, явно пытаясь обнаружить есть ли здесь кто-нибудь еще кроме него.

Мы не стали посвящать его в детали плана, только сказали, чтобы он делал все, как ему прикажут рэкетиры.

Долго оставаться в одиночестве Хорошеву не пришлось, на дороге показался быстро приближающийся джип. Из него вышло двое мужчин, которые направились к бизнесмену.

Сблизившись, они стали о чем-то разговаривать. Затем Хорошев поднял руку – это был знак того, что он сейчас передаст деньги.

С громкими криками мы выбежали из засады. Рэкетиры, увидев нас, бросились наутек.

Я погнался за одним из них. Я выбрал его потому, что силуэт этого парня мне показался смутно знакомым. Я был в хорошей форме, чувствуя прилив сил, и расстояние между нами быстро сокращалось. Внезапно он остановился и резко повернулся ко мне.

– Ну чего, кореш, давно не торчал на ножике? – поинтересовался он.

Я тоже остановился; зрение не подвело меня в темноте; это был тот самый парень, с которым судьба сводила меня уже дважды.

– Я давно ищу с тобой встречу. Ты убил брата.

Парень усмехнулся и в его руках появился нож.

– Тогда брата, сегодня – тебя, кореш.

Он не спеша, почти что прогулочным шагом, играя длинным ножом, направился ко мне. Я внимательно наблюдал за каждым его движением, хотя в темноте делать это было непросто. Несмотря на то, что его движения были расслаблены, но по некоторым трудно уловимым признаком я видел, что в действительности это профессионал своего дела, который отлично владеет телом. Эти же маневры имеют одну цель: усыпить мою бдительность, создать ложное впечатление о беспечности или неумелости противника.

Я не ошибся в своих предположениях; внезапно он сделал молниеносный выпад, и его нож оказался в нескольких сантиметрах от моей груди. Но преодолеть последний отрезок этого смертельного пути ему так и не удалось; я поймал руку парня и силой дернул ее вниз. Тот взвыл от боли и попытался все же достать меня на этот раз ногой. Я оттолкнул его, и он покатился по земле.

Теперь инициатива была полностью на моей стороне; у парня болела рука, и он не мог ей работать в полную силу. Я прыгнул на него, стремясь окончательно его подмять под себя, но он успел вскочить на ноги и бросился на утек. Я не сомневался, что сумею догнать его, но в это мгновение ситуация резко изменилась. В погоне за ним я выскочил на дорогу, и в этот самый миг по мне полоснул мощный световой луч. Я остановился, поднял голову, и мне стало не по себе – прямо на меня быстро надвигались два джипа. Они затормозили в нескольких десятках метрах, и из них выскочило человек семь. Все они тут же устремились в погоню за мной.

Теперь в роли преследуемого зайца оказался я. Ситуация была безнадежной, по сравнению с нами у бандитов был двоекратный перевес. Я нырнул в росшие рядом кустарники и едва не наткнулся на своего главного противника.

– Ну что, кореш, ловко мы вас надули, – радостно засмеялся он. – Будешь прощаться с этим миром или обойдемся без лишних церемоний?

В темноте его движения были плохо различимы, но когда он поднял руку с каким-то зажатым в ней предметом, я все же различил, что это пистолет. Я упал на землю и одновременно грянул выстрел. Пуля пролетела буквально в нескольких сантиметрах от моего уха; я услышал ее противный свист. Но старое правило: пуля, свист которой слышишь, предназначена не тебе, оказалось верным и на этот раз; вместо моего черепа ее жало впилось в древний ствол дерева.

Второй раз выстрелить я ему не позволил, так как сбил его с ног. Мы вцепились друг в друга; я старался выбить у него пистолет, он же на правил его дуло на меня. И хотя я постепенно побеждал, но преимущество все же было не на моей стороне, так как к нам быстро приближались его сообщники.

Внезапно раздался скрежет тормозов сразу нескольких автомобилей. Этот неожиданный звук на мгновение ослабил мою хватку, чем не преминул воспользоваться мой противник; ударом ноги он отпихнул меня, и так как пистолет в последний момент я все же успел у него выбить, он решил, что для него самое лучшее будет – это скрыться в темноте.

Преследовать его я не стал, так как боялся, что в любой момент натолкнусь на его сообщников. Тем более что-то непонятное происходило недалеко от меня на дороге, там слышались крики, вопли, шлепки ударов. Затем взревели несколько мощных моторов, звук от которых стал быстро удаляться.

– Владислав, ты где? – вдруг услышал я знакомый голос Олега.

Сильно помятый, я стал выбираться из кустов. На хорошо освещенный фарами дороге я увидел человек десять – все из команды Романова.

– Ты жив? – спросил он, увидев, меня.

– Есть небольшой шанс, что жив.

– И не ранен?

– Как ни странно, но кажется, не ранен. А где господа бандиты?

– Умчались на своих металлических конях. – По голосу Олега я чувствовал, что у него неплохое настроение. К сожалению, ничем подобным я не мог похвастаться. То, что я упустил во второй раз убийцу Алексея, а то, что это был именно он, я почти не сомневался, угнетало меня.

– Садись в машину и поехали, – сказал Олег. – Хочешь кофе? – предложил он, когда мы ехали по ночному городу.

Я кивнул головой; Олег из термоса налил мне напиток. Он оказался крепким и вкусным, но когда я его пил, то моя рука дрожала, и часть кофе пролился мне на брюки.

– Не огорчайся, отстираем или новые купим, – сказал Олег, внимательно наблюдая за мной.

Наконец мы снова оказались в моей уютной и безопасной квартире.

– Знаешь, лучше всего будет, если ты примешь немедленно душ. Ты весь вывозился. А потом обсудим то, что произошло.

Я не стал возражать против такой программы и направился в ванную. Я стоял под горячим душем и постепенно приходил в себя. Еще никогда в жизни я не был так близок к смерти, как сегодня. Даже в первый раз, когда в меня стреляли в этом городе, пуля пролетела на большем расстояние от моей головы. Страшное жужжание небольшого цилиндрика снова и снова возникало в моей голове, всякий раз заставляя меня вздрагивать.

Все же за последние годы я сильно отвык от этой мелодии смерти. С мокрой головой, завернутый в полотенце я вышел из ванной. Олег приготовил ужин, но я не испытывал никакого аппетита. Пережитый нервный стресс надолго отбил у меня всякое желание есть.

– Это была засада, – сказал я. – Засада на меня. Они решили меня убрать. После дискуссии с «Голландцем» они поняли, что я представляю для них реальную угрозу.

– Да, это была засада – и Хорошев был приманкой.

– Я слишком доверчив, а он производил очень хорошее впечатление. Знаешь, Олег, ты меня сегодня спас.

– Спас, – не стал умалять он своих заслуг. – Только не надо говорить о том, что ты мой должник на всю оставшуюся жизнь, я выполнял свою работу. И, слава богу, на этот раз с нею справился.

– Но как ты догадался, что это ловушка?

– Меня смутило одно обстоятельство; уж очень быстро у него пошли дела на лад. В нашем городе чаще всего так происходит, когда человек находится под крышей мафии. Поэтому я решил подстраховаться и вызвал своих ребят. На их засаду устроил свою.

– Как хорошо, что к тебе в голову пришла эта гениальная мысль и плохо, что она не пришла в мою голову.

Олег пристально посмотрел на меня.

– На самом деле она к тебе тоже приходила, но ты горел желанием понять, что у тебя получится, посмотреть, как ты будешь себя вести в такой ситуации. Не знаю, насколько ты ясно осознавал свои мотивы поведения, но подсознательно ты думал именно об этом. Можешь не отвечать, – после короткой паузы сказал Олег. – Я понимаю, бывают моменты, когда возникает острая необходимость кое-что проверить в себе.

– Знаешь, – проговорил я, за ироничной интонацией маскируя охватившее меня волнение, – у нас есть шанс, что мы сможем стать настоящими друзьями.

– А разве мы не стали, – улыбнулся Олег.

– Послушай, я там снова столкнулся с тем парнем, что приходил однажды требовать денег. И он мне почти признался, что убил Алексея. Я хочу найти этого человека. Помоги мне. Я его опишу – и мы начнем его разыскивать.

– Нет, – вдруг решительно произнес Олег.

– Нет, но почему?

– Я понимаю твои чувства, но он никуда не денется, рано или поздно он нам попадется. Но если мы сейчас займемся его поисками, это отвлечет нас от главного. Даже если это он подложил бомбу, приказ отдали ему другие люди. Таких как он здесь пруд пруди. Весь город разбит на квадраты, и каждый из них находится под контролем той или иной преступной группировки. Мы увязнем в этой истории надолго. Особенно если он не местный. Сейчас тут у нас очень много пришлых, сюда стекается, как стервятники на падаль, всякая мразь со всей страны. Подожди немного, он будет наш. Ты же должен сохранять выдержку. Разве ты не знаешь, что месть ослепляет.

– Хорошо, – неохотно согласился я, однако понимая, что Олег абсолютно прав. – Почему-то мне кажется, что мы с ним схлестнемся и совсем скоро. У меня такое чувство, что он сам почему-то ищет встречи со мной.

– Было бы лучше, если бы это случилось как можно позже, – сказал Олег. Он посмотрел на часы. – Пора спать, я поеду.

– Я даже не знаю, где и с кем ты живешь?

– Это мы как-нибудь исправим, я тебе все покажу и расскажу. Обещаю, – улыбнулся он на прощанье.

Глава пятнадцатая

Утром я проснулся с не самым лучшем состоянии духа и тела. Вчерашнее приключение не прошло без следа, у меня болело колено, которое я зашиб при падении, так что приходилось хромать. На первую половина дня не было запланировано никаких мероприятий, что позволяло мне немного передохнуть, привести в порядок свои мысли и чувства. Я вспомнил о вчерашнем разговоре с Олегом. Да, он прав, я тоже не исключал возможности ловушки, но я не желал принимать во внимание это обстоятельство. Мне хотелось пройти через испытание, дабы вернуть былую уверенность в себе. И я пошел на риск, поставил на кон все карты, которые успел к этому моменту собрать, чтобы только удовлетворить это желание.

Если бы в свое время, когда я руководил отрядом антитеррора, таким же образом поступил кто-нибудь из моих подчиненных, я бы без раздумья отчислил его, а то и отдал под суд. Как же в таком случае я должен поступить с самим собой?

Мои не самые радужные рассуждения прервал телефонный звонок. На другом конце провода был Вознесенский. Обычно он говорил со мной доброжелательно, даже весело, но сегодня его голос звучал как-то недовольно и глухо.

– Вы не могли бы сейчас приехать ко мне?

– Конечно, я свободен.

– Тогда я вас жду.

Я почти был уверен, что его звонок, как и нелюбезный тон, связан со вчерашними событиями. Пожалуй, он больше всех имеет право гневаться, ведь он вложил в мою избирательную кампанию кучу денег, и если бы со мной что-то случилось, все они пропали бы, как если были бы просто развеяны по ветру.

Вознесенский был не один, рядом с ним сидел Романов.

– Мы обсуждали вечернее сражение, – сказал Олег.

– Владислав Сергеевич, вы понимаете: то, что произошло, абсолютно недопустимо. Вы не можете так рисковать собой, – энергично произнес Вознесенский.

Пока я ехал, то обдумывал предстоящий разговор, а потому сейчас мог говорить уверенно.

– Я согласен с вами, что риск был большой, но мы все рискуем. Каждый своим. Вы, Борис Эдмондович, деньгами, я – жизнью. Так уж я устроен, что привык быть на переднем крае. Как я смогу уничтожить эту погонь, если буду все время отсиживаться в укрытиях. Я понимаю, что с вашей точки зрения такое поведение неразумно, но я не могу действовать по-другому. Я привык все делать своими руками. Если я кого-то посылаю с опасным заданием, то и сам принимаю в нем участие. И кроме того, там был человек, который скорей всего и подложил бомбу под брата. Я не хочу, чтобы он жил. Но вы правы в одном, необходимо быть гораздо более осмотрительным. И это я вам обещаю.

– Вы слишком молоды и не умеете по-настоящему управлять ситуацией, – проговорил недовольно Вознесенский. – Вам все еще кажется, что вы должны непременно скакать впереди всех на коне и махать шашкой. Жаль, что вы так и не поняли, что есть другие пути борьбы, гораздо более эффективные. Даже если удастся поймать несколько бандитов, этим ничего не изменит. Корень зла в другом и в других.

– Я все понимаю и собираюсь выдирать именно этот корень. Но я считаю, что надо обрывать и ветки и листья. И тогда есть надежда, что засохнет все дерево. Поэтому я не могу полностью отказаться от непосредственного участия в операциях. Вы тоже должны понять: иначе это буду уже не я. А быть не самим собой, извините, но это не по мне.

Вознесенский хотел что-то сказать, но затем передумал. Вообще он вел себя несколько странно; у меня было впечатление, что он чем-то подавлен. Хотя он и участвовал в разговоре, но мне постоянно казалось, что его мысли кочуют совсем по другим просторам.

– Не будем больше дискутировать об этом, – примирительно сказал Вознесенский. – Думаю, что из вчерашних событий каждый из нас сделал определенные выводы. У нас есть другая тема для обсуждения. Сегодня утром в офис нашего предвыборного штаба курьер принес вот этот конверт. – Вознесенский протянул его мне.

Это было приглашение на мое имя на вечер, устраиваемый по случаю дня рождения. Заканчивалось оно, как и положено подписью: Герман Григор.

Я поднял голову и посмотрел на мужчин.

– Какой Григор, Не может быть.

– Может, – сказал Вознесенский. – Это тот самый Григор, о котором вы думаете. Вы должны знать, кем на самом деле является этот ваш старый друг.

– Вряд ли я его могу назвать своим другом.

Вознесенский усмехнулся и ничего не ответил. Вместо него заговорил Олег.

– Григор – главный криминальный авторитет в городе, он держит все основные нити того, что тут происходит. Если называть все своими словами, то он является истинным хозяином города. Без его благословения тут не происходит ни одного серьезного события. Прежде чем принять какое-нибудь решение, Голландцев обязательно спрашивает согласие у Григора. В его особняке периодически проходят приемы, на которые собирается все или почти все наше светское общество. Попасть туда считается великой привилегией. Об этом мечтают все, кто имеют здесь хоть какой-то вес. Так что тебе оказана большая честь. Я на твоем месте заплясал бы от счастья.

– Запляшу, только сначала выберу подходящий танец. Черт возьми, но почему я ничего не знал. И почему вы мне ничего не говорили о Григоре? – посмотрел я на Вознесенского.

– Во-первых, я полагал, что вы кое что знаете о своем бывшем однокласснике, а во-вторых, мне казалось, что не стоит торопиться. Вы могли бы начать действовать чересчур поспешно и необдуманно. Такой пример у нас уже есть. А это все слишком серьезно и опасно. Но теперь, я надеюсь, вы понимаете, кто ваш главный враг?

– Честно говоря, неожиданный оборот событий. Я должен все обдумать.

– Вы непременно все обдумаете, но сейчас нам надо решить, что делать с приглашением?

Я посмотрел на красивую с тесненными золотыми буквами открытку.

– Я пойду к нему, – решительно произнес я.

– Владислав, это приглашение принесли сегодня утром не случайно, им не удалось ликвидировать тебя вчера, теперь они ищут возможность это сделать другими способами.

– Ты думаешь, Олег, что он посмеет мне что-нибудь сделать во время званого ужина. Это слишком рискованно даже для него.

– Этого мы не знаем. Но нам известно другое: этот человек способен на все.

– Я знаю Гришку, то есть Григора, сегодня вечером он мне ничего не сделает. Он жаждет со мной поговорить. Когда-то наш диалог прервался незаконченным, теперь он хочет его продолжить в новом для себя качестве. Ему очень хочется показать мне свое теперешнее могущество.

– Ты давно с ним не виделся и плохо представляешь, что с ним стало.

– Вот и посмотрю. Тем более это любопытно. И если он главный мой враг, то нам все равно придется столкнуться с ним на одной тропиночке.

– Но не при таких обстоятельствах, ни на его игровом поле.

– А почему бы и не на его игровом поле. Это даже еще интересней. На нем он будет чувствовать себя уверенней, а значит раскованней. Есть возможность, что он скажет больше, чем хочет. Я знаю его: ему бывает трудно остановиться. А именно это нам и надо.

Олег, словно ища поддержки, растерянно посмотрел на Вознесенского.

– А пожалуй, Владислав Сергеевич прав, – неожиданно поддержал меня Вознесенский. – Почему бы двум старым друзьям и не поговорить. Есть что вспомнить. Не правда ли?

– Вспомнить нам действительно есть что. Как странно все происходит в жизни. Кто бы мог подумать, что Гришка – так мы его в школе звали – станет главой местного преступного картеля.

– А вот поди же стал, – вдруг усмехнулся Вознесенский. – И руководит им довольно неплохо. Это я вам, как бизнесмен, говорю. У каждого из нас, если покопаться, можно найти бездну скрытых талантов. – Эти последние слова были произнесены с какой-то странной интонацией. Мы с Олегом одновременно посмотрели на него.

– В таком случае мы обязаны все тщательно продумать, – сказал Олег.

– Нечего думать, я просто пойду на прием, как записано в приглашении. Сегодня ничего не случится, я это нутром чувствую. В любом деле должна быть мера, иначе мы будем бояться собственной тени. Впрочем, я буду там не один, – вдруг осенило меня. – Я буду со своим другом. Я говорю об Анатолии Нечаеве, моем однокласснике. Сейчас он священник и настоятель монастыря.

– Я знаю его, – сказал Вознесенский. – Он не так давно крестил меня. Это действительно хорошая идея, в его присутствии сделать что-нибудь вам им будет особенно сложно. Насколько я знаю, этот ваш Григор старается не портить отношения с церковью и даже делает пожертвования.

– Любопытные настали времена, все хотят одновременно быть грешниками и святыми.

Вознесенский как-то странно поглядел на меня.

– Я полагаю, что этот вопрос мы решили. Олег, ты не можешь оставить нас ненадолго с Владиславом Сергеевич? – вдруг неожиданно попросил Вознесенский.

Олег по очереди посмотрел на нас и молча вышел из комнаты. Мы остались одни, но беседу не начинали. Вознесенский неподвижно стоял у окна; казалось, он был так углублен в свои размышления, что забыл о моем присутствии. Внезапно он встрепенулся.

– Я хочу с вами поговорить. Я хочу с вами поговорить о Ксении.

Мой взгляд, по-видимому, выразил такое откровенное удивление, что Вознесенский даже на мгновение отвернулся.

– Извините, как-нибудь в другой раз, – вдруг произнес он. – Я сейчас понял, что не готов к этому разговору. Я слишком взволнован вашим приглашением к Григору. Прошу вас, будьте предельно осторожны. До выборов осталась совсем немного времени. И судя по вчерашнему эпизоду, они готовы идти ва-банк.

– Я – тоже. Но только не так как они. А теперь я хотел бы отправиться к Анатолию, он еще не знает, что ему сегодня предстоит встреча со старым другом.

Анатолия я обнаружил дома. Он недавно вернулся со службы и теперь его семья готовилась к трапезе. Мое появление вызвало легкий переполох и мне пришлось затратить немало усилий, дабы уговорить хозяйку не слишком переживать из-за того, что у них не прибрано.

Я впервые видел жену своего старого друга. Она мне понравилась с первого взгляда. Именно такая женщина и должна быть спутницей священнослужителя. Ее нельзя было назвать красавицей, но у нее был очень ясный спокойный лик. С таких лиц пишут иконы. Глядя на собравшихся за столом семью, можно было не сомневаться, что в ней царит лад и покой.

Хотя есть я не хотел, но решил не обижать гостеприимную хозяйку и не отказываться от обеда. Я ел невероятно вкусные домашние щи, шутил с троицей ребятишек и чувствовал себя невероятно умиротворенным. Даже в начальный период своей семейный жизни, когда мы еще ладили с женой, я никогда не испытывал таких чувств; в наших отношениях с Мариной всегда ощущалась какая-то непонятная внутренняя напряженность, которую нам так и не удалось преодолеть. И может, она и явилась истиной причиной, почему, в конце концов, наши пути навсегда разошлись.

Хлебосольный обед подошел к концу.

– Пойдем во двор, я нарублю дрова, вечером иногда бывает прохладно, и мы топим печку, – сказал Анатолий. Мы вышли во двор, на меня бросилась собака, которую тут же усмирил одним словом хозяин. Анатолий положил полено на колотун, взял в руки топор и посмотрел на меня, словно приглашая меня начать разговор, ради которого я к нему и пришел.

– Я хочу пригласить тебя на день рождение, – сказал я.

– И к кому же? – спросил Анатолий, одним точным ударом разрубая полено на две части.

– К нашему общему другу Герману Григору по прозвищу Гришка.

Анатолий на несколько секунд даже прервал свое занятие.

– У него день рождение?

– Так написано в приглашение, которое я получил.

– Но я же ничего не получал.

– Думаю, он будет рад видеть нас обоих.

Вместо ответа Анатолий расколол очередное полено.

– Почему ты мне не сказал, в кого он превратился? – спросил я.

– Чтобы это изменило?

– Кое-что. Эта борьба становится для меня еще более личным делом. Я ничего не забыл.

– Этого-то я и опасался. Тебе опасно туда идти. Ты не представляешь, на что он способен.

– Представляю. Меня уже просветили.

– Нет. Ты давно с ним не встречался. Когда я работал в уголовном розыске, я пытался его достать, за ним столько водится дел, что его можно упрятать в тюрьму до конца его славных дней. Но он неуловим, он подставляет своих людей, а сам остается в тени. Он отдает приказы, а выполняют их другие. И в этом его сила.

– Но тогда и тебе опасно к нему идти, он же просто демон злопамятства.

– Нет, со мной он не хочет ссориться. Наоборот, я ему нужен для демонстрации своей респектабельности. Ведь официально он является крупным бизнесменом и в каком-то смысле это действительно так; в этом городе ему принадлежит едва ли не все самое лучшее. Поэтому он жертвует на реконструкцию монастыря.

– И ты берешь?

– У меня нет выбора. Честные бизнесмены в этом городе – почти все небогатые. Разве что твой покровитель – исключение. Но ему сейчас не до монастыря, все деньги он вкладывает в тебя. А Гришка в последние время резко увеличил взносы в наш восстановительный фонд. Два дня назад он передал значительную сумму.

– Любопытно. Он действительно умеет вести дела, атаку ведет по всем фронтам.

– Но ты должен четко знать: пощады тебе от него не будет. Если ты окажешься в его руках… – Топор сделал очередной замах, и полено, словно отрубленная голова, скатилась на землю.

– Но сегодня мы будем вместе, так что мне ничего не грозит.

Анатолий задумался.

– Пожалуй, это, в самом деле, неплохая идея.

– Значит, ты идешь?

– Да. Все будет как раньше. – Анатолий как-то странно посмотрел на меня и вдруг широко улыбнулся. Я тоже не смог удержать на лице улыбку.

У меня есть пагубная привычку; захламлять то место, где живу, А потому в моей замечательной квартире-крепости царил страшный бедлам. Так как до того, как идти на прием, у меня оставалось время, то я решил пожертвовать им уборке своего жилища. И одновременно воспоминаниям. Тем более одно занятие совершенно не мешало другому.

Почему-то с уже с первого класса Германа Григора все стали называть Гришкой. Поэтому я даже не сразу узнал его настоящее имя. Это был странный мальчик с какими-то нездоровыми фантазиями, очень завистливый и одновременно скрытный. И агрессивный, хотя его агрессия проявлялась не всегда, а лишь выплескивалась периодическими импульсами. Не знаю по какой причине, но он все время пытался подружиться со мной, предлагал мне играть с ним в какие-то игры, приглашал к себе в гости и делал для этого многое еще, чего не сохранила моя память. Но все его усилия ни к чему не приводили, так как я испытывал по отношению к нему инстинктивное отвращение, даже какую-то брезгливость и его обществу предпочитал общество Толи или других мальчиков, а став повзрослей и девочек. Такое пренебрежение к его особе выводило Григора из себя. Несколько раз между нами возникали самые настоящие потасовки. Одна из них едва не закончилась для меня плачевно; так как я дрался гораздо лучше Григора, то выходил из наших поединков неизменным победителем. И вот однажды, разъяренный тем, что ему от меня досталось, он швырнул мне в лицо со всей силой большой металлический шар. Он пролетел всего в нескольких сантиметрах над моей головой, и если бы мне не удалось вовремя уклониться, то боюсь, что последствия для меня от этой встречи с тяжелым круглым предметом оказались бы весьма печальными.

И все же главное наше столкновение произошло значительно позже, незадолго до окончания школы. Мы почти одновременно влюбились в нашу одноклассницу – Иру Самусенок. И одновременно начали за ней ухаживать. Много позже, вспоминая те события, я пришел к выводу, что дело заключалось вовсе не в том, что у Григора вспыхнули те же пылкие чувства, что и у меня, а его поведение диктовалось мотивами соперничества. Не считаю себя писанным красавцем, но по сравнению с Гришкой я выигрывал по всем статьям. Да и других достоинств у меня было гораздо больше, чем у него. Девушки же в классе, зная его подлый нрав, старались держаться от него подальше. Поэтому, оказавшись перед выбором – я или Григор, Ира, не колеблясь, своим избранником нарекла меня. К тому времени мы с ним уже давно не дрались; да и вообще, он был для меня не противником, так как я уже несколько лет с большим успехом занимался дзюдо. И когда он вызвал меня на поединок, то я очень удивился и отнесся к этому предложению как к забавной шутке. Но не учел, с кем имею дело.

Для поединка мы выбрали уединенное место недалеко от школы. Когда-то на этой площадке стоял дом, его снесли, но ничего другого, несмотря на обилие планов, так и не построили. Как и положено, у нас были секунданты; с моей стороны – Толя. Я знал, что Гришка для меня не противник, одолеть его я смог бы с завязанными руками. И отнесся к предстоящей дуэли более чем легкомысленно. Я даже не заметил, как в его руках появилась короткая металлическая цепь. Он взмахнул ею, и ее тяжелый конец ударил меня по лицу. Ему удалось этот прием повторить несколько раз. Я был весь в крови, боль была такая сильная, что я почти испытал шок. Толя, спасая меня, устремился на Григора, но он кинул на землю свое страшное оружие и бросился на утек. Меня же доставили в медпункт, оттуда в больницу, где на мое лицо наложили несколько швов. Оно до сих пор хранит память о том событии в виде двух небольших шрамов; один – под глазом, другой – на подбородке.

История эта получила огласку, Григора исключили из школы. Кажется, он так и не получил аттестата зрелости, так как другие учебные заведения не проявили никакого желания видеть его в качестве своего ученика. Правда это событие имело для меня и положительную сторону; Ира прониклась ко мне таким горячим чувством, что однажды, придя ко мне в гости, когда у меня никого не было дома, отдалась мне, став тем самым моей первой женщиной. Где теперь она? По весьма старым слухам она живет очень далеко, где-то на Севере, выйдя замуж за нефтяника. И сейчас она может быть смотрит на полярное сияние и вряд ли думает о том, что через пару часов ее двум старым поклонникам уготовлена новая встреча…

Как было указано в пригласительной открытке, мы подъехали к дому Григора ровно в семь. Но попасть туда оказалось непросто, так как дорогу нам преградил высокий забор и мощные ворота с охранниками. Они сверили мое приглашение со списком и дали согласие на мой проход. Однако Анатолия пустить наотрез отказались.

– Скажите вашему хозяину, – решительно заявил я, – что вместе со мной поздравить его со столь славным событием явился его старый друг Анатолий Нечаев. Ваш шеф будет просто безумно счастлив видеть нас обоих. Позвоните ему.

Охранники подозрительно посмотрели на нас, но один из них стал набирать номер по сотовому телефону.

Время на все необходимые согласования понадобилось минут пятнадцать. Зато мы были вознаграждены тем, что едва вступили за заветную черту, как увидели, что нам навстречу почти бежит сам Григор. Надо отдать ему должное, выглядел он шикарно; белый костюм без всякого сомнения сшитый у хорошего портного, великолепные золотые запонки на рубашке и необычной красоты галстук. Я тоже постарался одеться на этот званый вечер получше, но чувствовал сейчас, сравнивая себя с ним, как бедный родственник из захолустью из жалости приглашенный на бал. Что касается Анатолия, то про него и говорить не имело смысла; хотя он сменил церковную одежду на цивильную, но она была чересчур скромна и невзрачна по сравнению с двигающимся навстречу нам великолепию.

Григор остановился в полуметре от нас.

– Какой сюрприз! – воскликнул он. – Мои лучшие друзья! Я очень рад, что вы пришли вместе. И как я об этом не подумал. – Для усиления эффекта от своих слов он даже театрально хлопнул себя по лбу. Его руки широко распахнулись явно с целью заключить нас с Анатолием в объятия, но мы, как по команде, отпрянули назад. Улыбка слетела с лица Григора, словно бабочка с цветка. – Ладно, – сказал он, – мы еще сегодня непременно поговорим. А теперь проходите. Как вам мой домишко? Я теперь живу тут постоянно.

Я посмотрел на «домишко». Располагался он в небольшом дачном поселке в нескольких километрах от города. Это была дача родителей Григора; я помнил, как однажды он нас пригласил сюда, обещая угостить чем-то необычным. До сих пор я не знаю, почему согласился поехать к нему. Необычное же угощение состояло из бутылки дешевого вина, которое он достал из какого-то тайника, где укрывал этой пойло от родителей. У меня не было никакого желания ничего пробовать из этого запыленного, покрытого паутиной сосуда, но случилось неожиданное; не прошло и пятнадцати минут, как в нем не осталось и капли. Зато я чувствовал себя впервые в жизни пьяным, так как содержание посудины оказалось весьма крепким. Но это не помешало мне хорошо запомнить дом, в котором происходило мое совращение. Хотя на самом деле слово «дом» было слишком громким для этого сарая, состоящего из двух, сложенных из плохо пригнанных друг к другу досок.

Григор самолично не стал показывать свой дом, вместо этого он растворился в его глубинах, однако приставил к нам очень любезного и предупредительного, несмотря на молодость гида, готового ответить на любой наш самый каверзный или нескромный вопрос.

Пожалуй, этот дом мне даже понравился больше, чем дом Вознесенского, хотя по своим размерам они были примерно равны. Но архитектор, его строивший, был изобретательней, а дизайнер, его оформлявший, обладал более утонченным вкусом и более богатой фантазией.

И все же самым любопытным мне показалось, были не роскошные интерьеры обиталища Григора, а собравшиеся в них люди. Я сразу понял: это были сливки местного общества. Первый на кого я наткнулся, был мой соперник и нынешний мэр города Голландцев. Мы кивнули друг другу нашими буйными головами, но решили, что вступать в дальнейший диалог нет никакой необходимости. Я узнавал многие лица; практически все спешили выразить мне разными способами свое почтение; кто подходил ко мне, говорил несколько любезных слов; кто ограничивался молчаливыми приветствиями. Но все одинаково смотрели на меня с нескрываемым любопытством.

Невольно ко мне пришло сравнение, что так смотрят на редкое животное, которое привезли из далекой экзотической страны в местный зоопарк.

– Ты пользуешься большой популярностью, – заметил Анатолий.

– Как ты думаешь, многие ли из них в душе на моей стороне?

– Многие, но далеко не все. Я знаю этих людей, половина из них являются моими прихожанами. Они боятся Григора и ненавидят его. Но сотрудничают с ним, для многих он и его ребята партнеры по бизнесу. Иначе им придется свернуть дела. Так что даже те, кто не любят его, вовсе не на твоей стороне хотя бы по этой причине.

Гости с бокалами шампанского в руках, которое разносили на подносах официанты, продолжали бродить, словно бедуины по пустыне, по анфиладе комнат. Мы с Анатолием тоже ходили по этим лабиринтам местного Минотавра. Я ждал, когда же начнется то, ради чего нас пригласили. Должно же что-то произойти; не для того же Гришка затеял все это дорогостоющее представление, чтобы только обнять нас при входе. Но ничего пока не происходило, все общались между собой да испытующе поглядывали на меня.

Внезапно ко мне подошел пожилой мужчина. Я знал его, это был Василий Савельевич Мартынов; в его крепких морщинистых руках была сосредоточена почти вся торговля хлебом в городе.

– Могу ли я немного отвлечь на себя вашего внимания? – спросил он.

– Конечно. Буду рад с вами поговорить, Василий Савельевич.

– Вы знаете меня?

– Вас знают в городе абсолютно все, так как все кушают хлеб.

– Ну, по сравнению с вами моя известность весьма скромная. Но, честно говоря, не думал, что вы тут окажитесь.

– А разве, когда вас сюда приглашали, вас не предупреждали, на какого зверя вам предстоит смотреть.

Мартынов улыбнулся, однако его глаза смотрели на меня очень серьезно. Я почти не сомневался, что он оценивает мою личность, может быть, даже выбирает на кого из нас двоих поставить. Я подумал, что с моей стороны будет большой ошибкой, если я с максимальной пользой не использую этот момент.

– Вы считаете себя зверем? – спросил Мартынов.

– Если человек чувствует, что на него идет охота, то он ощущает себя зверем. А в этом городе охотничий сезон, кажется, не закрывается никогда. Все время кого-то запугивают, избивают, убивают.

– И вы, в самом деле, хотите этому положить конец?

– А вам не хотелось бы?

– Как любому нормальному человеку мне хочется, чтобы, как вы выражаетесь, сезон охоты был бы закрыт.

– Так давайте закроем.

Я видел, что Мартынов задумался над ответом.

– Вы очень умело ведете свою предвыборную агитацию, – оценил он.

– Но что вы будете делать, если победите?

– Выполнять свои обещания.

– Вы полагаете, это реально?

– Не сомневаюсь.

– Но это…

– Вы хотите сказать – война. Поверьте, войны не будет, победит тот, у кого власть, на чьей стороне люди и закон. А на чьей они стороне в этом, я думаю, у вас сомнений нет.

– Вы слишком оптимистично настроены.

– Я настроен оптимистично потому, что настроен решительно. Но учтите: когда начнется то, что вы называете войной, а я – торжеством закона и справедливости, тот, кто будет вести двойную или нечестную игру, окажется за чертой. Я вам могу обещать одно, – понизил я голос, – я никому не позволю находиться сразу в двух лагерях. Такие люди однозначно мои враги.

На лицо Мартынова легла тень, последнее мое замечание ему явно пришлось не по душе.

– Хотите дам совет, Василий Савельевич?

– Буду рад ему последовать.

– Не опоздайте, нередко даже правильные решения, но принятые с опозданием, еще сильнее ставят человека в тяжелое положение. А от вас многое зависит, вы пользуетесь в городе авторитетом. На вас будут равняться многие.

– Вы преувеличиваете мое значение.

Я не исключал, что он прав в своем последнем замечании, но мне было важно добиться другого; чтобы он задумался над тем, что происходит. Если Мартынов пренебрежет бандитской «крышей» и перебежит от Григора ко мне, то это подвинет многих на точно такой же побег.

– Я подумаю над вашими словами, – сказал Мартынов и как-то странно засопел носом. Пожав мне руку свой потной рукой, он спешно покинул меня с настроением явно гораздо более худшим, чем было у него, когда он ко мне подошел – он явно услышал не совсем то, на что надеялся. Но до его настроения мне было не больше дела, чем до пыльных бурь на Марсе, я добился главного, запустил в толстое тело этого человека червь сомнения. И теперь он там будет ползать, размножаться, не давать ему покоя до тех пор, пока этот хлебный король не примет какого-то решения.

И ту я понял, что все ждали именно этого момента, когда первый из приглашенных решиться завязать со мной разговор. На смену Мартынову тут же заступил другой не менее важный бизнесмен, это был Павел Иванович Архипенко. В отличии от слонообразного Мартынова он был низенький и юркий. Однако это не мешало ему владеть, пожалуй, самым крупным банком в городе, в котором хранились основные средства городского муниципалитета. Благодаря своему помощнику по финансовым вопросам Седышеву, мне было известно немало любопытных фактов о бурной деятельности этого маленького человечка и возглавляемого им учреждения.

– Очень рад с вами познакомиться, давно об этом мечтал, – полился быстрый ручеек слов. – Очень внимательно слежу за вашей кампанией. Неплохо, очень неплохо для нашего города вы ее ведете. Особенно если учитывать, что это глухая провинция… Я сразу вижу руку профессионала. А знаете, почему бы нам с вами как-нибудь не повстречаться в другой обстановке. Банкирам и политикам всегда есть о чем поговорить. Вы же понимаете, что мы являемся самой великой силой, когда мы вместе, когда у нас одна цель.

– Вы надеетесь, что в случае моей победы продолжать вести у себя городские счета? – прямо спросил я.

Несколько секунд банкир молчал, пораженный моей непосредственностью, затем решил, что в данной ситуации лучшим ответом станет смех.

– Если восемнадцатилетний парень мечтает только о девушках, то, скажите, какой банкир не мечтает о том, чтобы вести бюджетные счета. Но наши интересы могут быть несравненно шире. Подумайте. – Архипенко протянул мне визитную карточку. – Как только у вас возникнет желание меня повидать, я к вашим услугам, уважаемый Владислав Сергеевич. В любое время дня и ночи.

Теперь засвидетельствовать свое почтение к моей особе выстроилась целая очередь. И через двадцать минут в моем кармане уже лежала пачка визитных карточек. И все же одна встреча меня неприятно удивила; внезапно я увидел перед собой широко улыбающееся лицо Очалова.

– Здравствуйте, вижу, что у вас отлично идут дела, Владислав Сергеевич. Вы приобрели в городе просто невероятную популярность. Поверьте, я искренне восхищаюсь вами. И мне даже не хочется вас огорчать.

– Вы хотите сообщить что-нибудь о деле по убийству моего брата? Нашли преступников.

– К сожалению, нет. А вот ваш брат, увы. Мы получили дополнительные доказательства; они свидетельствуют, что речь идет о хищениях на сумму на порядок больше, чем мы первоначально предполагали. Впрочем, вас это напрямую не касается. И вообще, мне кажется, что это дело не столь значительное, как я раньше полагал.

– Что же вас побудило изменить это мнение?

Очалов нагло смотрел на меня, и мне захотелось съездить по его физиономии. Почему-то это желание возникало у меня всякий раз, когда я ее видел перед собой.

– Знаете, я все больше и больше восхищаюсь вами, – почти пропел Очалов.

Кажется, я тут вызываю всеобщее восхищение, подумал я.

– Это очень лестно для меня, – не скрывая сарказма, проговорил я. Но судя по выражению его лица он то ли не заметил его, то ли не обратил на него внимания.

– Я тут как-то подумал: мы бы могли прийти к согласию.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Запомните одну вещь: первое, что я сделаю, если стану мэром, то пойду к руководителю управления внутренних дел и потребую, чтобы вас немедленно вышвырнули бы из органов. А я своих обещаний на ветер не бросаю. Так что можете начинать отсчет, сколько дней вам осталось служить.

Лицо Очалова, только что представлявшее один сплошной блин улыбки, перекосилось от ненависти. Несколько мгновений он стоял передо мной, собираясь с мыслями.

– Вы пожалеете об этих ваших словах, вы даже не представляете, как вы еще об этом пожалеете.

В ответ я пожал плечами. Слушать в свой адрес угрозы – в последнее время стало для меня привычным времяпрепровождением.

Внезапно появился исчезнувший куда-то Григор.

– Дамы и господа, я рад всех приветствовать у себя дома. Я благодарю вас за то, что вы нашли время и пришли разделить со мной мой маленький праздник. Но особенно я благодарен моему старинному другу, однокласснику, а ныне без преувеличения самой популярной личности нашего города, кандидату в мэры Владиславу Легкоступову.

Все дружно, как солдаты в строю, повернулись ко мне. Грянул шквал аплодисментов. Мне ничего не оставалось сделать, как выступить вперед и поклониться. Я почувствовал растерянность; надо отдать должное Гришке, он неплохо все задумал и срежиссировал; теперь все выглядит так, как будто я тоже вхожу в его свиту. Но этот номер у него не пройдет.

– Спасибо, господа за теплый прием, – сказал я. – Надеюсь, что ваши аплодисменты означают, что вы поддерживаете мою программу по борьбе с мафией. Вы знаете, какое влияние имеет она на все дела в городе. И у большинства горожан созрело закономерное желание положить этому засилью конец. И если меня изберут мэром, то с вашей помощью я смогу покончить с организованной преступностью и восстановить господство закона и порядка. Ты согласен со мной, Герман?

– Не только согласен, но буду помогать тебе всем, чем смогу. Как бизнесмен я больше других заинтересован в этом. – С подноса официанта он взял хрустальный бокал шампанского и осушил одним глотком. – Мы же с тобой старые друзья. – Внезапно он засмеялся, а затем бросил бокал в угол, где он и закончил свои дни, с шумом разлетаясь на осколки. Внезапно в зале воцарилась тишина, все смотрели на нас, как на актеров, которые должны произнести кульминационные реплики.

Но ничего такого не последовало, Герман взял еще один бокал и по его не совсем уверенным движениям я понял, что он был изрядно пьян. Он подошел ко мне и обнял за плечи.

– Пойдем, я хочу с тобой поговорить.

Я посмотрел на стоящего рядом Анатолия, и Герман перехватил мой взгляд.

– Я хочу поговорить только с тобой. Или ты меня боишься? – вдруг усмехнулся он.

– Пойдем, поговорим, – решил я принять его вызов.

Я кивнул головой Анатолию; Герман по-прежнему обнимал меня за плечи, но я решил не придавать этим мелочам значения. Словно влюбленные, тесно прижавшись друг к другу, мы направились к лестнице.

Он привел меня в просторную комнату; судя по ее интерьеру, это был его кабинет. Я не мог не отдать должное вкусу моего бывшего одноклассника, мебель была подобрана изысканная. Но удивило меня не только это; вместо привычного электрического света горело с десяток свечей.

Он показал мне на кресло, сам же плюхнулся напротив меня.

– Ты удивлен? – сказал он, заметив, что я с некоторым недоумением разглядываю свечную иллюминацию. – Ненавижу электрический свет, он слепит глаза и все искажает. Когда горят свечи, это совсем другое дело, все кажется мягче, нежней. Ты так не думаешь?

Я пожал плечами. Может, он был в чем-то и прав, но меня сейчас занимали другие вопросы.

– Будешь чего-нибудь пить? – спросил Григор, не дождавшись моего ответа.

– Нет, не хочу.

– Ведешь трезвый образ жизни?

– Стараюсь по-возможности.

– А вот у меня не получается.

– Работа у тебя нервная.

Григор как-то странно посмотрел на меня.

– Ты не поверишь, я все эти годы часто вспоминал о тебе.

– Я тоже вспоминал, хотя и не так часто. Но иногда, когда смотрел в зеркало. – Я прикоснулся к своим шрамам на лице.

– Ну, зачем нам ворошить прошлое, Владик. Чего в нем только не было. Мы были детьми, теперь – мы взрослые люди. Даже смешно вести речь о прежних обидах. Разве ты не думаешь точно также?

– Да я и не вспоминаю прошлые обиды, сегодняшних вполне достаточно.

– Чем же я тебя обидел? Что-то не припомню.

– Память – штука избирательная. Ты знаешь, что погиб мой брат.

– Да, знаю, Прими мои соболезнования. Но ты говоришь об его смерти таким тоном, будто я имею отношение к его гибели.

– Я этого не исключаю.

Григор налил себе в рюмку из пузатой бутылки – то были виски – и залпом выпил.

– Зачем мне убивать твоего брата.

– Ты прав, моего брата тебя убивать не было резона, хотели убить меня.

– А зачем мне убивать тебя. Ей богу, неужели ты говоришь это серьезно? Вот уж никогда не ожидал от тебя. Я не убийца, я – бизнесмен.

– В наше время одно другому не помеха.

– Послушай, Владик, поверь, я не имею никакого отношения к убийству твоего брата. Если бы я знал, что оно готовится, то сделал бы все, чтобы его предотвратить.

Его голос зазвучал вдруг взволнованно, и я подумал о том, что как знать, может, он и не врет. В городе действуют самые разные группировки и не исключено, что эта инициатива зародилась не на этой роскошной вилле.

– Ладно, предположим, но что в таком случае дальше? О чем ты жаждал со мной переговорить? Ведь ты для этого заманил меня сюда.

Григор посмотрел на меня долгим взглядом, затем было взялся снова за бутылку, но в последний миг поставил ее на место.

– Мне очень хочется, чтобы мы поняли друг друга. Мне кажется, что у тебя не совсем верное представление обо мне и моих целях. Не знаю, кто тебе все это внушил. Я веду большие дела, у меня немалое влияние. Но не надо приписывать мне того, чего я не делаю. Мне известно, что в городе ходят обо мне разные слухи, но нельзя же такому серьезному человеку как ты верить всему, о чем говорят.

– Всему я и не верю. На некоторые вещи даже ты не способен. Могу тебя уверить: я стараюсь пользоваться только проверенной информацией.

Григор внимательно посмотрел на меня.

– И что говорит тебе эта проверенная информация?

– Что ты не врешь и ты в самом деле очень влиятельный человек и что все те люди, что собрались сегодня в твоем роскошном доме, зависят и боятся тебя, как боится население какой-нибудь запуганной страны грозного диктатора. А я хорошо помню, что ты любишь, когда тебя боятся. И сегодня я убедился, что в этом ты ни капельки не изменился.

– А ты разве этого не любил? Или ты думаешь я забыл, как ты доказывал в школе, что являешься сильнее всех.

– Быть сильнее всех – это еще не значит хотеть, чтобы все тряслись при виде тебя от страха. А потом я понял еще одну важную вещь: те, кто больше всех тебя боятся, они как раз первыми тебя и предадут. Так что ты окружен потенциальными предателями. Вот всего, что ты добился. Стоило ли ради такого результата прилагать такие усилия?

– Брось, – помахал перед моим носом зажатым в ладони стаканом с остатками виски Григор. – Предают все; и кто боится, и кто не боится. Это вопрос не страха, а выгоды. А страх – это единственный заслон против предательства. Ты прав, ненадежный, но все же заслон. Но уж извини, другого просто не придумали. Если только ты сделал это величайшее открытие.

– Ладно, не будем спорить, жизнь все покажет.

– Вот тут ты прав, жизнь непременно все покажет, как проститутка за деньги. – Григор вдруг захихикал, затем снова потянулся за бутылкой. – Не смотри так на меня, я могу пить сколько угодно, я почти не пьянею. Для меня это непозволительная роскошь – быть пьяным. У меня всегда ясная голова.

– Раз у тебя голова ясная, скажи прямо, чего ты хочешь от меня?

– Я всегда хотел от тебя только одного – твоей дружбы, Владислав. Я знаю, ты скоро станешь мэром.

– Ты полагаешь? – сделал я удивленное лицо. – Но ты же поддерживаешь Голландцева или как его называют в известных кругах «Голландца».

– Поддерживаю, – как-то уныло согласился Григор. – А что остается делать? Ты же не хочешь, иди со мной в одной упряжке.

– Я не конь, меня нельзя запрягать и тем более хлестать кнутом, чтобы я бежал в нужном направлении.

Григор принужденно рассмеялся.

– Я вовсе не хочу тебя запрягать. Я предлагаю равноправное партнерство. А тот, кто принимает мое партнерство, становится богатым и сильным.

– После смерти Алексея деньги перестали меня интересовать. Если бы с помощью них его можно было бы вернуть, я бы еще подумал над твоим предложением.

Григор внезапно столь глубоко задумался, что даже на некоторое время забыл про свою бутылку, которую по прежнему сжимал в руке.

– Послушай, у меня есть влияние, если я тебе помогу найти тех, кто убил твоего брата, мы сумеем договориться?

– Не думаю. А убийц я найду в любом случае. Если поможешь, скажу спасибо, нет – обойдусь. Дело ведь не только в конкретных людях, дело – в системе. Ее надо разрушить. Ты же бизнесмен, ты же должен это понимать.

Григор в очередной раз погрузился в раздумье.

– Жаль, – сказал он, – ты даже не представляешь, как жаль. Мы могли бы стать вместе великой силой. Что этот вонючий городок, завоевать его оказалось совсем не сложно. Когда-нибудь я тебе может быть, расскажу… Ты не представляешь, какие возможности могут нам с тобой открыться. Твои способности, мои капиталы…

– Это лестно для меня, что ты ставишь на один уровень мои способности со своими капиталами. Честно говоря, я полагал, что свои капиталы ты ценишь гораздо выше. А тут такое лестное для меня равенство. Но я еще в далеком детстве понял: нам никогда не шагать по одной дорожке.

Я тебе предлагаю другой вариант: как только я стану мэром, ты придешь в милицию и во всем чистосердечно признаешься. Это твой единственный шанс.

– Ты слишком наивен и самоуверен, для будущего мэра это непозволительная роскошь, – вдруг зло проговорил Григор, и его глаза недобро сверкнули.

У меня невольно возникли опасение: не свиснет ли он сейчас своим соловьям-разбойникам, а те поговорят со мной уже на своем языке. Я стал быстро осматривать кабинет, продумываю стратегию возможной обороны.

– Не волнуйся, – вдруг прервал он мои мысленные приготовления, – с тобой в этом доме ничего не случится. – Слова «в этом доме» он выделил интонацией особо.

– Приятно слышать. Хоть есть на земле одно место, где я могу чувствовать себя в полной безопасности. Пожалуйста, запомни свои слова на будущее. В таком случае рад был повидаться да еще в таких замечательных условиях. Знаешь, у меня есть предчувствие, что следующая наша встреча может состояться не в столь приятном месте.

Григор хмуро взглянул на меня.

– Это зависит от тебя.

– Я знаю, – сказал я и вышел из его кабинета.

В зале, где собрались гости, мой взгляд сразу же выхватил обеспокоенное лицо Анатолия. Он стоял в какой-то странной позе, в которой я легко признал скрытую боевую стойку. Я подумал о том, что несмотря на его сан, он не потерял навыков былой деятельности. Я подошел к нему.

– Как поговорили? – спросил Анатолий.

– Выясняли диспозиции. Как и предполагалось, нам предстоят горячие времена. А что происходит здесь?

– То, что здесь происходит, мне не нравится. Повсюду стоят ребята из его охраны. Пока ты находился в кабинете, их число по меньшей мере утроилось.

– Ты думаешь, нам не позволят уйти?

– Не знаю. На всякий случай следует быть готовым ко всему.

Я внимательно осмотрелся вокруг. Внешне все было совершенно спокойно; официанты все так же скользили по натертому паркету и предлагали все новые и новые порции вина. Однако я заметил, что к ним тянулось совсем немного рук. Зато все присутствующие не спускали с меня своих глаз.

Я достал мобильный телефон, набрал номер.

– Ты хорошо себя чувствуешь, у тебя нет температуры? – сказал я в трубку. Упоминание температуры было условным знак ожидающих нас в машине охранников, что мы собираемся покидать этот гостеприимный дом, и им следует быть наготове.

– Пойдем, нам тут делать больше нечего, – сказал я Анатолию.

Мы вышли из дома и тут же убедились, что Анатолий не утратил свои способности к наблюдению; количество охранников действительно резко возросло. Мы направились к воротам; никто не пытался нас остановить.

Но остановился я сам, так как внезапно я увидел, что буквально в несколько шагах от меня стоит и нагло улыбается мне в лицо тот самый парень, с которым я сталкивался вот уже несколько раз.

Что-то мгновенно вспыхнуло во мне, как будто кто-то невидимый зажег внутри меня факел ярости, и я бросился на парня. Но он проворно отскочил, зато на подмогу к нему из темноты выдвинулось сразу несколько человек.

– Не стоит так горячиться, кореш, – сказал он. – Сегодня преимущество явно не у тебя. Так что веди себя спокойно и не рыпайся.

Смириться с тем, что я ничего не в состоянии сделать, было нелегко, но этот подонок был прав – преимущество было явно не на моей стороне и пытаться поймать его тут явилось бы полным безумием.

– Иди, иди, – посоветовал он мне. – И не смотри на меня волком, все равно не загрызешь, – засмеялся парень.

– Мы с тобой однажды непременно встретимся, и тогда ты расплачешься за все.

– Кто из нас расплатится, это мы еще увидим, кореш.

– Я хочу знать, как тебя зовут. Тебе известно мое имя, а мне твое – нет. Это нечестно, мы не в равных условиях.

– А у меня нет имени, мама забыла дать. – Эта острота вызвала дружный гогот у стоящих рядом охранников.

– Ладно, обещаю, что очень скоро разузнаю твое имя.

– Давай старайся, кореш. А теперь иди, пока цел.

Но я медлил, так как меня заинтересовала еще одна личность, стоящая в толпе охранников. В крепкой фигуре высокого мужчины я признал Григория – сына хозяина дома в «Хуторке». Он тоже внимательно смотрел на меня. Я почти не сомневался, что за эти считанные секунды между нами произошел весьма важный, хотя и молчаливый диалог. Правда его содержание было мне не совсем ясным, но в данной ситуации это было не столь важно; я почему-то почти не сомневался, что у меня еще выпадет случай узнать о нем подробней.

Ворота отворились, и мы вышли на улицу. Я напоследок оглянулся на дом. Мне показалось, что окно на втором этаже открыто и в нем виден белый костюм Григора.

– Кажется, пронесло, – заметил Анатолий. – А я грешным делом уже и не надеялся. Знаешь, что я вспомнил, пока ты мило беседовал с Гришкой в его кабинете: у него день рождение в ноябре. Помнишь, однажды он нас приглашал к себе, а мы не пошли.

– Не помню, – ответил я. – Но то, что я присутствовал отнюдь не на дне рождение, это я понял сразу.

Глава шестнадцатая

Утро началось с того, что меня пригласил к себе Вознесенский. Когда я к нему приехал, то к своему удивлению увидел не только его, но и Ксению. Мне показалось, что оба были не то расстроены, не то возбуждены; глаза Вознесенского как-то странно сверкали, а Ксения, положив одну свою красивую ногу на другую не менее красивую, как-то нервно курила сигарету. Я посмотрел на стоящую на столе рядом с ней пепельницу и насчитал в ней три окурка со следами малиновой помады на мундштуках.

– Как прошла встреча с вашим старинным другом?

Я стал рассказывать о своих впечатлениях об увиденном и услышанном на вчерашнем приеме. Вознесенский слушал меня очень внимательно. Почему-то больше всего его заинтересовал мой короткий диалог с Очаловым. Но то, что он сказал, когда я закончил говорить, прозвучало для меня весьма неожиданно.

– Я вас попрошу пока не трогать его. И вообще, стараться не конфликтовать с этим человеком. – После этих слов Вознесенский и Ксения обменялись взглядами.

– Если я стану мэром, то я сделаю все, что от меня зависит, чтобы этот подлец не работал бы органах, – решительно заявил я.

– Я согласен с вами, но не надо спешить. Он может оказаться нам еще полезным. – Голос Вознесенского звучал как-то тускло и меня не оставляло впечатление, что он говорит одно, а думает другое.

Я чувствовал, что в данном случае меня подставляют, так как заставляют играть по правилам, о которых ничего мне не сообщают. Что скрывается за этой вдруг вспыхнувшей «любовью» Вознесенского к следователю?

– Извините меня, Борис Эдмондович, – сказал я, – но этого я вам не могу пообещать. Мы с вами союзники, я надеюсь у нас общая цель, но при этом мы с вами на равных. У нас заключена сделка: вы дали мне деньги, я – свою жизнь. Думаю, что одно стоит другого. А раз так, то я не считаю, что чем-то вам обязан. У нас могут быть только партнерские отношения. Мне бы хотелось, чтобы на этот счет ни у кого не было бы никаких иллюзий. Я никогда не был и не буду ничьей креатурой.

Вознесенский молча слушал мой страстный монолог, но при этом старался смотреть куда-то в сторону. Я же смотрел в основном не на него, а на другого, правда, пока безмолвного участника этого разговора. Пока я говорил, она затушила одну сигарету и тут же зажгла следующую. Причем, сделала это так быстро, что ни я, ни Вознесенский не успели поднести ей огня.

– Я вовсе не стремлюсь навязать вам свою волю и не считаю вас своим ставленником, – вдруг, после довольно длительной паузы, проговорил Вознесенский. – Но я, как и любой другой человек, имею право на личные просьбы. Поэтому еще раз обращаюсь к вам: оставьте на некоторое время Очалова в покое. Время расплаты для него придет.

– Но он не хочет оставить в покое меня. Или вы считаете, что я должен спокойно смотреть, как он покрывает несмываемой грязью имя моего брата. То, что он оказался на приеме у Григора, это же не случайно.

Гришка же намеренно собрал всех этих людей в своем доме; он хотел мне показать всю свою королевскую рать, свое влияние, всех тех, кто в этом городе на его стороне. И это я вам скажу весьма впечатляющее зрелище, так как в его лагере почти все самые богатые и самые влиятельные люди.

Мы с ним замечательно поговорили и договорились, что между нами беспощадная война. И на кону моя и его жизни. Между прочим, я там видел и того, кого подозреваю непосредственно в убийстве Алеши. Он охранял Григора. И в эту же кампанию затесался Очалов. Скажите, как я должен поступать, учитывая все обстоятельства?

– Он прав, – вдруг сказала Ксения.

Я посмотрел на нее, но она казалось не обращала на меня внимание; ее взгляд был сосредоточен исключительно на Вознесенском.

– Хорошо, пусть каждый поступает так, как считает нужным. Нельзя избежать неизбежного, – как-то обреченно произнес Вознесенский.

– Вы сами виноваты, Борис Эдмондович, – сказал я, – если бы вы рассказали мне обо всем, может быть, я бы и изменил свое мнение.

На лбу Вознесенского резче обозначились продольные борозды складок; он явно обдумывал ситуацию, решая, стоит ли говорить мне о подоплеке своей просьбы.

– Забудьте о моих словах, будем считать, я ни о чем вас не просил. У нас есть с вами гораздо более важные дела. Получена информация о том, что они что-то готовят перед самыми выборами.

– Что именно?

– Этого мы не знаем. Увы, наша разведка не всесильна. Я вас пригласил для того, чтобы на основе вашего рассказа о вчерашних встречах составить представление о том, что это может быть. Но боюсь, мои надежды оказались безосновательными. У вас нет никаких предположений?

– Пока нет.

– Будет жаль, если произойдет что-то непредвиденное, что поставит крест на всех наших усилиях. Мы как никогда близки к успеху, по всем опросам общественного мнения мы уверенно побеждаем.

– Я знаю, я получаю результаты.

– Я вас оставлю на некоторое время одних, мне нужно срочно заняться другими делами. Впрочем, пока я вам сказал все, что хотел.

Вознесенский в знак прощания наклонил голову и покинул комнату. Я невольно подумал, что его быстрый уход похож на бегство. Только не понятно, от чего или от кого он бежит?

Несколько минут мы пребывали в прежней диспозиции; Ксения курила, сидя на кресле, я стоял в отдалении от нее. Мне хотелось с ней говорить, но я не знал во-первых, о чем и во-вторых, хочет того же и она.

– Мне кажется, Борис Эдмондович, чем-то сильно расстроен, – после долгих поисков я наконец отыскал тему для начала светской беседы.

Если я не ошибался, то за все время нашего совместного пребывания в одной комнате она впервые посмотрела на меня.

– У него неприятности в семье. Дети всегда приносят много хлопот.

– У него есть дети?

– А разве вы не знаете? – удивленно сказала она. – Сын.

– Он живет в этом доме?

– Иногда. Но в основном в другом месте.

– Но причем тут Очалов?

Ксения снова посмотрела на меня, но на этот раз ответа я от нее не дождался.

– Я хочу извиниться перед вами, – вдруг сказала она.

– За что?

– Я была к вам не справедлива.

– И всего только, – засмеялся я. – А кто в наше время относится к другому справедливо. Все подозревают друг друга в корысти. Так что не думайте о таких мелочах. Тем более как знать, вдруг однажды ваше недоверие ко мне найдет подтверждение.

– Вы не понимаете, как все это важно для меня. – Рука Ксении потянулась за очередной сигаретой.

– Вы очень много курите. Я раньше не замечал за вами такой привычки.

– Вы правы, я немного взволнована. Но это пройдет. Но я хочу, чтобы вы кое-что обо мне узнали.

– С удовольствием узнаю, – почти игриво произнес я. Она посмотрела на меня, и мне стало неловко за свое поведение. – Извините, но я в самом деле многого не понимаю.

– Вам не за что извиняться. Могли бы мы с вами сегодня вечером сходить в одно место?

– Конечно.

– Только мне бы хотелось, чтобы вы были бы одни, без своего сопровождения. В том случае, если вы считаете это не опасным.

– Если принять кое-какие меры предосторожности…

– Тогда будьте в одиннадцать часов у памятника Победы. Раньше я не смогу, у меня поздно заканчивается эфир. Вы знаете, где находится памятник?

– Еще бы, в двух шагах от него жила девушка, из-за которой я когда-то дрался с моим главным врагом – Григором. Этот дом и поныне там, а вот где та девушка – не знаю.

– Тем лучше. А сейчас извините, мне надо ехать на студию.

Я проводил ее взглядом. Я не понимал смысл предстоящего свидания, но что я отчетливо чувствовал, что Ксения с каждым днем все сильнее волнует меня. Я вдруг пришел в такое возбуждение, что несколько раз прошелся по комнате. Я ясно ощутил, что последнее время жил в скорлупе, отказывал себе слишком во многих радостях. И сейчас я чувствовал, как мне до чертиков надоело это добровольное заточение, пора узнику выходить на свободу. Ни одна самая великая цель не стоит того, чтобы перечеркнуть ради нее свою надежду на счастье.

Внезапно дверь отворилась, и на пороге снова показался Вознесенский. Он внимательно осмотрелся вокруг.

– Ксения ушла? – каким-то странным, нарочито бесстрастным голосом спросил он.

– Как видите.

– Да, вижу, – согласился он с очевидным фактом. Вознесенский сел в кресло, налил себе стакан соку. – Что вы думаете о ней? – вдруг спросил он. – Вы же думаете о ней.

– Думаю, – не стал я отпираться. – Она красива. Но мне кажется, что-то ей в жизни мешает чувствовать себя счастливой, у нее есть какая-то тайна или что-то в этом роде.

– Вы проницательны, Владислав Сергеевич. Впрочем, тайна есть у каждого из нас. Я знаю Ксению давно. Еще совсем недавно она была совсем другая. Этот город убивает все лучшее в человеке, – как-то неожиданно глухо, почти с отчаянием произнес он. – Хотите мой совет, уезжайте отсюда немедленно. Там, где царят силы зла, там не место нормальному человеку.

– Что с вами, Борис Эдмондович? – Я с удивлением смотрел на него, он был не похож на самого себя.

Вознесенский смотрел на меня, и у меня было такое чувство, что он медленно приходит в себя после какого-то странного обморока, когда человек хотя и не терял сознание, но на какой-то промежуток времени стал совсем другим. И в самом деле, через пару минут он был прежним, таким, каким я его привык видеть с самого первого дня нашего знакомства.

– Я рад, что у нас хорошо идут дела, – сказал он, вставая. – Но нужно быть особенно бдительным. Прошу вас, не совершайте опрометчивых поступков, – пристально посмотрел он на меня.

А вот этого я обещать не могу, сегодня я как раз собираюсь совершить опрометчивый поступок, мысленно ответил я.

Вечер входил в город не спеша, свет угасал медленно, а на небе неохотно загорались бледные звезды. Я только что приехал с очередной встречи с избирателями, но сейчас я думал не об этом, я размышлял над тем, как мне незаметно ускользнуть от моих стражей. Сегодня я особенно не хотел, чтобы кто-либо следовал за моей спиной.

Я посмотрел на часы; пора было приступать к задуманному. Дома у меня хранилась длинная и очень прочная веревка с крюком на конце. Ею меня снабдил Олег на всякий случай, если придется отступать по балкону. Именно это я и собирался сделать. Правда, в квартиру мою никто не рвался, но зато я рвался из квартиры.

Канат был черного цвета и почти полностью сливался с укутавшей город темнотой. К самому окну я подкатил включенный телевизор; если кто-то наблюдает за моей квартирой, то должен заметить отсвет от него и сделать логический вывод, что я провожу свой досуг за просмотром телепередач.

Окна моей спальни выходили во двор; окна же квартиры, где проживали мои телохранители, – на улицу. Это благоприятствовала затеянному. Я прикрепил крюк каната за подоконник и стал спускаться.

Спуск занял минуты три-четыре. Наконец я почувствовал подошвами ботинок твердую почву. Внимательно огляделся. Ничего подозрительного не обнаружил; кажется, никто за мной не следил. Из двора я вышел на улицу; в этот час народу было уже мало, вернее его не было совсем. Было очень тихо, только из некоторых окон доносились звуки протекающей за ними жизни.

Идти до памятника Победы было минут пятнадцать. К нему вело сразу несколько путей. Можно было торжественно прошествовать по главному городскому проспекту, а можно, хотя это немного удлиняло дорогу, – добраться до него по узеньким извилистым переулкам и улочкам. Я выбрал второй вариант, так как он позволял еще раз удостовериться, что за мной нет «хвоста».

Я быстро шел по темным, не знающих что такое освещение улицам. И невольно чувствовал, как заползает в душу страх. Вознесенский прав: этот город таит в себе опасность, он вызывает ощущение, что она спрятана за каждым деревом, забором, разлита в этой мрачной густой, словно чернила, темноте. Не случайно, что я иду уже десять минут и за все это время не встретил ни одного человека. А ведь на улице тепло и сейчас только гулять и гулять. А когда я тут жил раньше, мы шатались допоздна, пока не начинали слипаться глаза. И у наших родителей даже не возникало мысли опасаться за нас. А сейчас как будто действует комендантский час: после одиннадцати не выходить из дома.

Я издалека увидел фигуру Ксении и заспешил к ней. Она тоже заметила меня и пошла мне навстречу. Хотя место нашего свидания освещали только любопытные звезды, я все же заметил, что она чувствует себя неспокойно.

– Спасибо, что пришли, – проговорила она. – Пойдемте.

Путь наш лежал к реке. Мы прошли мимо дома, где когда-то жила моя первая пассия. У посмотрел на ее окна на втором этаже; за шторами мелькнула чья-то тень. Но я знал, что этот силуэт принадлежит совсем другого человека, не имеющего никакого отношения к Ирине. Впрочем, меня сейчас интересовала совсем другая женщина.

– Как вам удалось вырваться на свободу? – спросила она.

Я не без некоторого колебания поведал ей о своих акробатических подвигах. Ксения выслушала меня, и я неожиданно впервые услышал ее смех.

– Хотелось бы посмотреть на вас, как вы спускаетесь по канату. Мне кажется, это довольно занятное зрелище.

– Если у вас это желание не умрет сегодня вечером, то я могу как-нибудь продемонстрировать этот номер специально для вас.

Она посмотрела на меня, и хмурая тень снова наползла на ее лицо.

– Знаете, Ксения, вы меня удивляете. Я сейчас понял, что вы по натуре веселый человек. Но до сегодняшнего дня я ни разу не видел на вашем лице улыбку. Неужели у такой красивой и популярной женщины, как вы, нет абсолютно причин для радости?

– Сейчас вы многое поймете. Я долго думала должна ли я вам это показать. Но потом все же решила, что должна. Вы имеете право знать правду. Вы слишком многим рискуете.

– Мы все рискуем.

– Вы больше других.

Я не стал оспаривать этот тезис хотя бы потому, что он был верен.

– Наверное, это действительно так. Но у меня есть кое-какой опыт в таких делах, а это все же снижает степень риска. И потом я заметил одну странную вещь: далеко не всегда погибают те, кто больше всего рискуют. Часто погибают те, которым кажется, что они находятся в безопасности. Прихоти старушки с косой плохо постижимы для человеческого ума, никто не знает, кого и по какой причине она выберет в следующий раз. Я знал людей, которые постоянно шли под пули – и оставались невредимы, словно заговоренные. А некоторые гибли от шального выстрела, будучи уверенными, что им абсолютно ничего не грозит. У меня из головы почему-то не вылезает одна фраза, которую сказал мне Вознесенский: погибают всегда самые лучшие.

– Он прав, – с какой-то странной интонацией проговорила Ксения. – И вы сейчас в этом убедитесь.

Мы находились в одном из самых глухих мест города, расположенного у самой реки. Вдоль нее тянулась улица, застроенная старыми деревянными домами. Мы подошли к одному из них, и потому как Ксения уверенно толкнула калитку, я понял, что тут она не гостью.

Мы вошли во двор, и к нам навстречу выбежала большая лохматая собака. Но узнав Ксению, она не стала поднимать тревогу, а спокойно стала тереться об ее ноги. Что касается моей особы, то на меня она почему-то не обратила ровным счетом никакого внимания.

– Осторожно, здесь низко, – предупредила Ксения, открывая дверь в дом. Ее слова прозвучали крайне своевременно, ибо не будь они произнесены, появление шишки на моему лбу была бы обеспечено встречей с притолокой.

– Кто тут? – раздался мужской голос. – Это ты, Ксения?

– Я, Андрей.

– Подожди, сейчас зажгу свет.

Ксения взяла меня за руку – и это было ее первым прикосновением ко мне, и ввела в комнату. Вспыхнул свет, и я увидел прямо перед собой красивого совсем еще молодого мужчину. Он сидел в инвалидной коляске и смотрел на нас.

– Познакомься, – сказала ему Ксения. – Это Владислав Сергеевич, а это Андрей Соколов.

Пожатие его руки было сильным.

– Напоить вас чаем? – спросил Андрей. – Мама! – закричал он, – поставь чай. В комнату вошла пожилая женщина с приятным интеллигентным лицом. Сын и мать очень походили друг на друга.

– Это мама, Андрея, Надежда Ильинична, – сказала мне Ксения.

Надежда Ильинична, как мне показалось, многозначительно, с каким-то непонятным подтекстом посмотрела на меня.

– Очень приятно вас видеть, – сказала она. – Весь город говорит только о вас. Сейчас принесу чай. А вы пока садитесь. Ксения, ты же тут не гость, распоряжайся.

Мы сели на стулья.

– Я хочу вам кое-что рассказать об Андрее, – сказал Ксения. – Он журналист, как и я. Мы вместе работали на студии телевидения. Он решил сделать несколько материалов о преступных группировках в нашем городе. Был отснят интересный фильм. Андрею удалось заснять, как мэр города Голландцев общается в одном из притонов с одним из самых влиятельных наших преступных авторитетов. Мы уговорили пустить в эфир эти кадры нашего главного редактору, хотя его буквально трясло, когда он их смотрел. Так все было, Андрей?

– Да, трясло его так, как будто он находился без одежды на двадцатиградусном морозе, – усмехнулся Андрей.

– Это была нашей ошибкой.

– Моей ошибкой, – поправил Ксению Андрей.

– Нашей, – упрямо проговорила Ксения. – Андрей предлагал показать этот материал в нашей совместной с ним передаче, никого не уведомляя об этом. Но я посчитала, что это не правильно и уговорила Андрея устроить предварительный просмотр. Речь шла о большом скандале, я тогда еще не понимала, что о таких вещах у нас нельзя заранее никому говорить, их надо держать в большом секрете.

– Что же случилось дальше?

– У нас в городе почти у каждого жителя есть либо знакомый, либо родственник, который является членом какой-нибудь преступной группировки. Главный редактор испугался и решил не рисковать и сообщил кому-то о взрывоопасном материале. Неожиданно явился директор телецентра и объявил, что наша передача переносится на следующий день по техническим причинам. Такое периодически случалось и раньше, так как вся наша аппаратура на ладан дышит. И мы не особенно расстроились. Но все же решили на всякий случай не оставлять кассету в студии и унести с собой. Сначала это хотела сделать я, но Андрей настоял, что сам ее возьмет. Мы вместе шли из студии до памятника Победы, а затем как обычно разошлись; каждый пошел к своему дому. Пройдя немного, я почему-то обернулась и посмотрела на него; Андрей шел быстрым шагом, он хотел скорее попасть домой, так как был сильно голоден. – До этого момента бесстрастный голос Ксении вдруг дрогнул.

– Дальше я сам расскажу, – сказал Андрей, – если, конечно, нашему гостю это интересно.

– Мне это очень интересно и важно, – искренне заверил я.

– Было темно, и они догнали меня буквально в тридцати метрах от дома. Их было трое. Когда-то я немного занимался боксом и мог бы отбиться от них. Но я не ожидал нападения, так как все произошло почти мгновенно. Машина остановилась в нескольких сантиметрах от меня, они выскочили из нее и сразу же набросились на меня. В руках одного их них был металлический прут, он ударил им меня по позвоночнику. Боль была такая адская, что я почти сразу потерял сознание. Правда, я успел громко крикнуть, но никто не вышел, хотя я знаю, что многие видели, как меня избивали. Они забрали пленку, несколько раз ударили меня прутьем, ногами – и укатили. Кто-то сообщил моей маме, она выскочила из дома, меня доставили в больницу. Ну а дальше все как положено. Через три месяца меня выписали. Я знаю, всех интересуют мои ноги; врачи говорят, что я парализован до конца жизни.

– Ничего нельзя сделать? – спросил я.

– Трудно сказать. В этом городе – нет, и в этой стране скорей всего – нет. А так… Кому нужен бывший журналист, ставший инвалидом.

– Ты не прав, – быстро произнесла Ксения. – Я много раз тебе предлагала…

Но что предлагала Ксения, мне не удалось узнать, так как появилась Надежда Ильинична с выпускающим облака пара чайником. На столе быстро появились чашки, печенье, конфеты.

– Простите, но мы живем скромно, на мою пенсию, да на его пособие. Вот еще Ксенечка помогает.

– Не думайте об этом, – сказал я. – Если я стану мэром, мы что-нибудь попытаемся сделать.

– Все надеются на вас, – сказала Надежда Ильинична. – Некоторые даже ставят в церкви свечи за ваш успех. Я бы тоже поставила, если бы верила. Но после того, что случилось с Андреем… Знаете, что-то мешает верить.

– Этих бандитов нашли? – спросил я.

– Да где там, кто ж их будет искать, – отозвалась мать Андрея. – Хотя не удивлюсь, если милиция знает их всех по именно. Все хотела вас спросить: как вы думаете, почему в мире такая несправедливость? В чем Андрюшенька провинился? Он же хотел, чтобы всем было бы лучше.

– Несправедливость в мире побеждает потому, что справедливость везде уступает ей. Слишком она слаба и пуглива. Пригрозит ей какой-нибудь подонок, она сразу же прятаться. Если мы сумеем их одолеть, таких историй в этом городе больше не будет. Ну а не сумеем, сами понимаете…

– Помоги вам бог.

– И этих подонков попытаемся найти. Думаю, это в самом деле не так уж трудно. Было бы желание. В небольшом городе все про всех знают.

– Мы знаем, кто это сделал, по крайней мере у нас есть предположения, – вдруг сказала Ксения.

– И кто?

– Это люди из группы Монаха, вернее Монахова. Но он очень силен и влиятелен, его пока не достать.

– Посмотрим.

– Пейте еще чай, – сказала Надежда Ильинична, заметив, что моя кружка опустела. Я согласно кивнул головой; почему-то меня мучила жажда.

Чаепитие я совмещал с тем, что наблюдал за Ксенией и Андреем. У меня не было сомнений, что эти люди были очень близки, но вот конкретно какие их соединяют узы, это было мне не совсем понятно. Их поведение по отношению друг к другу было несколько странным; Ксения всячески проявляла внимание к нему, демонстрировала тесную с ним связь, он же старался держаться подчеркнуто отчужденно.

– Страшно мне за вас, – вдруг сказала Надежда Ильинична, – вы еще такой молодой. Подумали бы вы, может, не стоит вам влезать в это дело, ведь они не отвяжутся от вас, пока не покалечат или даже убьют. Это такие страшные люди.

– Поверьте мне, Надежда Ильинична, я бы не стал бросать им вызов, если бы все тщательно не обдумал. Я ведь не один, за мной тоже стоит немалая сила. Вы же понимаете: коли их не остановить здесь, на этом рубеже, они дальше пойдут. Бандиты захватили наш город, потом они захватят область, потом – страну. Пока вирус не размножился до эпидемии, надо его уничтожить.

– Дай-то бог, – вздохнула мать Андрея.

Ксения внезапно заторопилась, несколько раз в течение двух-трех минут она посмотрела на часы.

– Надежда Ильинична, мы пойдем, уже очень поздно. А вы сами понимаете, у нас…

– Конечно, идите. Я сама вам хотела сказать об этом, в этом районе в такое время никто не ходит.

Я встал и подошел к Андрею.

– Рад был познакомиться, – пожал я на прощание его руку. Ладонь была крепкая, мускулистая, как у настоящего спортсмена. – Я вас уверяю: мы победим.

Андрей ничего не ответил, только неопределенно кивнул головой. Я невольно подумал, что для него борьба уже завершилась и кто победит ему теперь не столь уж важно; при любом исходе его положение не изменится.

Мы вышли на улицу и направились у центру.

– Я хочу, чтобы вы все до конца поняли, – сказала Ксения. – Незадолго перед тем, как с ним случилось это несчастье, он сделал мне предложение. Я отказала ему. А теперь я настаиваю, чтобы он женился на мне. Но он не соглашается. Но я все равно настаю на своем.

Я молчал, так как был слегка ошарашен ее признанием. Теперь мне действительно стало ясно положение и роль каждого из участников недавней сцены.

– Вы уверены, что поступаете правильно? – после паузы подал я голос.

– Да, – решительно проговорила Ксения, но мне показалось, что уж больно много твердости было сосредоточено в ее голосе. Скорей всего в правильности такого решения она хочет убедить прежде всего саму себя.

Внезапно тишину позднего вечера разорвал быстро нарастающий шум мотора. Через несколько секунд я увидел мчавшуюся прямо на нас машину.

Мощные фары на какое-то мгновение ослепили меня. До столкновения с автомобилем оставалось всего каких-то десять метров. Я сгреб Ксению, и мы вместе прыгнули в сторону и покатились по земле. Траектория движения колес, пролетевшего мимо джипа, прошла всего в нескольких сантиметрах от наших тел.

Машина скрылась за углом и через несколько секунд стих шум мотора. Мы же по-прежнему лежали на земле, приходя в себя. Я встал первым и помог встать Ксении.

– Мы чуть не погибли, – еле слышно произнесла она.

– Чуть не погибли, – подтвердил я.

– Никогда не думала, что это будет так страшно. Вы думаете, это было покушение?

Я пожал плечами: в данном случае я мог думать все, что угодно. Ксения была одета в светлую кофту и в тон ей светлую юбка. Теперь и кофту и юбку украшали черные разводы грязи.

– Вы испачкались, – сказал я.

Ксения посмотрела на свою одежду.

– Полагаю, это самое лучшее, что могло с нами случиться. Вам не кажется?

– Мне кажется, что этот город действительно очень опасен для жизни. Пойдемте отсюда скорее.

Через десять минут мы снова оказались в исходной точки нашего путешествия – у памятника Победы.

– Отсюда я пойду одна, – сказала Ксения.

– Вы же понимаете, я не могу вас отпустить одну.

– И все же отпустите. Опасность грозит вам, а не мне. Когда придете домой, позвоните мне, что с вами все в порядке.

– Я не знаю вашего домашнего телефона.

Ксения открыла сумочку и достала визитку.

– А теперь идите скорей. Нет, пойдемте одновременно. Только в разные стороны: я к себе, а вы – к себе.

Я несколько раз оборачивался, смотря на удаляющуюся фигуру. Затем исчезла не только она, но затихли и ее шаги. Я шел и раздумывал, что же все-таки это было: покушение? Но я же проверял: слежки за мной не было. И если хотели меня раздавить колесами этого джипа, почему они не повторили наезд? Условия для этого были просто идеальные: почти кромешная темнота, отсутствие свидетелей, полная беспомощность жертв.

Я подошел к своему дому, вошел во двор. Мой канат по-прежнему свисал из окна. Оглядевшись по сторонам, я стал взбираться по нему.

Я влез в темную квартиру; экран телевизора уже не горел. Я сделал несколько шагов – и замер. Меня охватило ощущение, что здесь есть кто-то еще. В комнате было так темно, что я почти не различал предметов, стоящих у противоположной стены. Мысленно я провел линию пути, который мне необходимо пройти, дабы дотянуться до выключателя. Вопрос заключался только в том: дадут ли мне это сделать?

Я рванулся к стене, и моя руку к моему большому счастью сразу же нащупала выключатель. Вспыхнул свет. Освещенная им картина заставила меня на мгновение потерять дар речь: в кресле у стены сидел мужчина. Я узнал его: это был Григорий, сын хозяина дома в «Хуторке»; это был тот самый человек, которого я встретил среди охранников Григора.

– Что ты тут делаешь? – спросил я.

– Вы же знаете, жду вас, – как-то неохотно отозвался незваный гость.

– Ты забрался по канату?

Григорий кивнул головой.

– Не в дверь же вошел, – насмешливо произнес он.

– Ты следил за мной?

– Да.

– Но я все внимательно осматривал; во дворе никого не было.

– Вы забыли заглянуть в мусорный бак.

– Верно, забыл. Не лучшее ты место нашел для слежки.

– Не бойтесь, там чисто. Впрочем, я вымыл у вас руки. Хорошая квартира, мне понравилось. Неплохо они о вас заботятся.

– А о вас? Судя по дому твоего отца, забота о своих людях в вашей компании находится не на высоте.

– Я предлагал ему сменить хату, он не хочет. Говорит, что привык.

– Да, привычка большая сила. Раз уж ты пришел ко мне в гости, налью я тебя чаю. Будешь чай?

– Не откажусь.

Я было направился на кухню, но вдруг остановился.

– Слушай, а когда придет твой сменщик?

– В три часа.

– А сейчас только час. Нам повезло, у нас просто масса времени.

Пока я заваривал чай, готовил бутерброды, то сопровождал эти полезные занятия обдумыванием создавшегося положения. Зачем он пришел и что может дать мне этот нежданный визит? Возможно это один из тех шансов, которые иногда, сжалившись судьба, подбрасывает нам, как утопающему спасательный круг. Нет сомнений, что он чего-то ждет от меня. Может быть, в каком-то смысле того же самого, что от него надеюсь получить я.

Я вернулся в комнату, Григорий в той же позе сидел в кресле.

– Давай, будем ужинать. Может, хочешь выпить?

– Нет, спасибо, я на работе.

У него есть чувство юмора, отметил я.

Григорий взял бутерброд и, целиком засунув его в рот, начал энергично жевать. Путь к сердцу мафиози лежит через его желудок, невольно подумал я.

– Давай порассуждаем, – предложил я ему заняться непривычным делом. – Если ты залез сюда, рискуя своей карьерой и даже жизнью, значит ты хотел со мной поговорить о чем-то весьма важном.

Григорий кивнул головой.

– А в ситуации, когда разговор может стоить жизни, то уж если говорить, то говорить искренне. Иначе какой в этом смысл.

Григорий снова кивнул головой, так как говорить он не мог – его рот был забит очередным бутербродом. Наконец он проглотил последний кусок; я же терпеливо ждал, когда он насытится. После чего я пододвинул ему чашку с чаем.

– Говори, я тебя внимательно слушаю.

Но хотя рот Григория был уже свободен от еды, говорить он не спешил. Вместо этого он как-то непонятно – не то тревожно, не то с опаской посматривал на меня.

– Ладно, тогда начну я. Ответь, почему ты в этой компании?

– А что еще делать в этом городе, – как-то даже тоскливо протянул Григорий. – Идти на биржу за пособием.

– Ну, дел тут довольно много, город от ветхости и от того, что им никто не занимается, разваливается по частям. Так что работы хватит на всех.

– Да, выходит, что не на всех. Я на механическом работал, наш цех закрыли и всех до одного уволили. Полгода я был без работы, без денег. Куда я мог еще идти?

– Ну, хорошо, обстоятельства загнали тебя к Григору и его сотоварищам. Ну а дальше-то что?

Григорий посмотрел на меня, но промолчал.

– Кажется, я тебя понимаю, ты бы хотел, чтобы на этот вопрос я бы ответил за тебя. Или предложил бы тебе абсолютно чистую работенку, естественно, за хорошие деньги, к которым ты уже привык на своей работе. Я по себе знаю: к большим деньгам привыкаешь почти так же сильно, как к наркоте. Но ты же понимаешь: так не бывает.

– А как бывает? – внезапно подал голос Григорий.

– Не знаю, у каждого по-разному. Мне о тебе почти ничего неизвестно. На тебе что-нибудь весит?

Григорий явно медлил с ответом. Я понимал его, от того, что он сейчас скажет, будет многое зависеть в его судьбе.

– Ничего на мне не висит.

– Григорий, мы не дети, и ты пришел ко мне не из собеса. Если ты не хочешь говорить правду, нет смысла вообще ни о чем говорить.

– Но это правда, ни в чем таком я не замешен. Всякое, конечно, были, но я никого не покалечил, ни тем более убил. Насколько было возможно, я избегал участвовать в делах, старался быть просто охранником. Но не всегда получается, у него дисциплина железная, как в десантных войсках.

– Ты был десантником?

– Да.

– Послушай, Григорий, я не прокурор и не судья, и я не могу обещать тебе никакой амнистии. Наоборот, я считаю и буду добиваться того, чтобы каждый получил бы по своим деяниям. Поэтому что тебе делать, это вопрос твоей совести. Решай сам. Мне очень нужна твоя помощь, но покупать ее я не собираюсь, Иначе, чем я буду отличаться от твоего хозяина. Все кто работают на меня, делают это добровольно, потому что понимают, так дальше жить нельзя, иначе тут всех перережут. Не мне тебе говорить, что город оказался в руках уголовников. И мы должны отнять его у них. И делаем это не за деньги и не за награды. По крайней мере, я. У меня погиб мой любимый брат, думаю, ты знаешь эту историю. Но речь идет не о мести; месть ничего не изменит, нужно рубить дерево под корень, а не отрубать отдельные сучья. И твой хозяин это понимает и поэтому готовится к смертельной борьбе. И рано или поздно тебе придется решать, в каком ты лагере.

Я ждал, что он мне ответит, но его слова несколько обескуражили меня своей житейской обыденностью.

– Могу я закурить? – спросил Григорий.

– Кури.

Наше молчание длилось ровно столько, сколько понадобилась Григорию времени для того, чтобы выкурить сигарету.

– Спрашивайте, что вы хотите знать? – сказал он.

– Прежде всего – твой статус. Какую должность у них занимаешь?

Григорий пожал могучими плечами.

– Моя главная задача – охранять шефа. У него есть несколько специальных групп, которые постоянно меняются; вот они его и охраняют. Ну не только это, приходиться делать то, что прикажут.

– Сейчас тебе приказали следить за мной?

– Да. Я знаю не так много, как бы вам хотелось. Нас не посвящают.

Иногда мы даже не знаем до последней минуты, куда и зачем едим. Говорят на месте, что надо делать.

– Я смотрю, у вас серьезная контора. Только трудовые характеристики не пишет и не выдвигает на получение орденов за заслуги перед отечеством. Ладно, скажи мне вот еще о чем. Помнишь, там, в поместье твоего шефа я схватился с одним из ваших. Ты знаешь его?

– Я с ним практически не знаком. И никто у нас в группе его не близко знает. А зовут его все Монахом, кажется по фамилии Монахов. Он очень осторожный, он никому не подчиняется, не входит ни в одну группировку. Никто не знает, где он живет, что замышляет. Он имеет дело обычно с самим шефом. А какие у них дела, про то неизвестно. Про него говорят, что он жестокий и беспощадный и что ему нравится играть со своими жертвами. Говорят, что на нем ни одно «мокрое» дело. Больше ничего о Монахе не знаю.

– Что ж, для начала это уже кое-что. Скажи, как ты полагаешь, полтора часа назад меня едва не задавил один джип. Кто это мог быть?

– Не наши, никого больше тут нет. – Григорий задумался. – Сегодня здесь рядом с вашим домом я встретил одного парня, вроде бы про него говорили, что он из команды этого Монаха.

– Ты думаешь, Монах тоже за мной приглядывает?

– А что тогда тут делал этот парень?

– Логично. Скажи, в ближайшие дни ничего очень шумного не затевается?

– Про то мне неизвестно. Могу только сказать, что вчера ночью у шефа было нечто вроде совещания, собралось несколько «авторитетов». А вот что они обсуждали… Я за дверью стоял.

– Жаль, что за дверью. – Я посмотрел на часы. – У нас остается мало времени, скоро появится твой сменщик. Давай заканчивать. Когда ты понадобишься, как мне тебя найти?

Григорий отрицательно покачал головой.

– Никак. Это слишком опасно. Если у меня появится необходимость, я сам вас найду. Но только не думайте, что я с вами. Вовсе нет.

– С кем же тогда?

Какое-то время Григорий молчал.

– Не знаю, – сказал он, вставая. – Я пойду. Спасибо за чай.

Григорий подошел к окну и, зажав руками канат, ловко выпрыгнул из комнаты. Я молча наблюдал, как он быстро спускается вниз. Оказавшись на земле, он помахал мне рукой, затем влез в контейнер и накрыл изнутри его крышкой. Меня изумило то, насколько бесшумно он все это проделал.

Я свернул канат и положил его на прежнее место. Я был уверен, что он еще мне пригодится. Затем я плотно прикрыл окно. Пусть следят. Я вдруг почувствовал, что не в состоянии больше ни о чем думать; тяжелая десница сна коснулась моих век и мгновенно сделала их свинцовыми. Я даже не стал стелить постель, а просто упал на покрывало. И через минуту уже ни о чем больше не помнил.

Глава семнадцатая

Утром меня разбудил дождь. Я выглянул в окно; крышка мусорного контейнера была приоткрыта; значит, никого там сейчас нет. Я вспомнил события вчерашнего вечера и ночи; ничего не скажешь, урожай сюрпризов был более чем обильным. Чем порадует меня этот день?

Я позвонил Олегу, так как у меня накопилось немало тем для разговора с ним. Прежде всего надо было сообщить ему о контейнере и о визите ко мне Григория. Мне очень не хотелось что-то от него скрывать, но о своем походе с Ксенией, о знакомстве с Андреем и даже о попытке задавить меня я решил пока промолчать. Что-то очень серьезное мешало мне говорить на эти темы. И дело заключалось вовсе не в недоверии к Романову, а в том, что я сам еще не определил, что все эти факты означают для меня.

Олег внимательно выслушал мой рассказ о ночном разговоре с Григорием.

– Да, лопухнулись мы с контейнером здорово, – признался он. – Уборка мусора в городе находится под контролем мафии. Между прочим, очень выгодное дельце, несмотря на то, что плохо пахнет. Вот они и решили ловко использовать это обстоятельство. – Он о чем-то задумался. – Надо посмотреть, что будет сегодня и завтра. – Олег подошел к окну. – Для снайпера попасть из контейнера в человека ничего не стоит. Но то, что ты вышел на этого Григория, – уже неплохо. У меня такое чувство, что он еще нам пригодится.

– Я тоже на это надеюсь. Но сейчас меня занимает другой вопрос: как отыскать Монаха. Что тебе известно о нем?

– Как и всем немного. Очень ловкий бандит. Сколотил небольшую группу преданных ему людей. Периодически исчезает из города, но затем обязательно возвращается. Причем непонятно почему? Он не очень ладит с местными авторитетами, многие имеют на него зуб. По слухам даже делались попытки его устранить. Но погибли сами те, кому был дан приказ его уничтожить. Это отбило желание совершать на него покушения. Вот и весь мой про него сказ. Если тебе для полноты ощущений необходим личный враг, я бы тебе посоветовал найти для этой роли кого-нибудь другого, этот слишком опасен.

– Ты же понимаешь, личных врагов, как и любимых женщин не выбирают, они сами ими становятся. Как ты тебе этого не хотелось, но придется иметь дело с ним. И ты знаешь, у меня есть странное ощущение, что в ближайшее время он никуда надолго из города не уедет.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что для него я тоже личный враг, и он жаждет со мною сразиться. У меня такое чувство, что для этого человека самым притягательным в жизни является игра. Он нашел достойного для себя соперника и очень увлечен этой игрой.

– Ты я вижу тоже, – недовольно пробурчал Олег.

– В какой-то степени, пожалуй, это так. Но он действительно очень опасен, не только для меня, для всех. Как же нам обнаружить его местонахождение? Я чувствую, он где-то рядом. Но где?

– Ничем не могу тебе помочь. Я даже не знаю, с какого конца начать поиски. Он чертовски здорово умеет прятаться.

Зазвонил телефон, я поднял трубку и сразу же узнал голос Очалова. Следователь был воплощением самой любезности. Правда беседа наша была короткой, Очалов попросил меня приехать в прокуратуру для важного разговора. Мне ничего не оставалось сделать, как согласиться.

– Езжай, – благословил меня Олег. – А я тут тоже кое чем займусь. – Его глаза как-то странно заблестели, но я не стал выяснить, что означает этот блеск.

Я сидел в кабинете Очалова. Следователь вел себя все так же любезно, но и немного странно, он то и дело посматривал на дверь и вообще нервничал. Хотя по телефону он обещал, что имеет ко мне серьезный разговор, однако пока он просто явно тянул время и говорил какие-то не имеющие значения вещи.

Вдруг дверь отворилась, и в комнату вошел невысокий, но плотный человек в форме полковника милиции. Очалов быстро поднялся, и я понял, ради чего или верней ради кого был приглашен сюда.

– Хочу вас познакомить, – как-то не слишком уверенно начал было Очалов, но полковник резко прервал его.

– Не надо нас представлять, я полагаю, что Владислав Сергеевич прекрасно знает, что я за фрукт. Ну а Владислава Сергеевича, у нас теперь знают даже собаки и не лают на него. Я правильно говорю? – посмотрел он на меня.

Я ничего не ответил, но он был прав, я, конечно, знал, кто стоит передо мной; то был начальник городского управления внутренних дел Петр Васильевич Клочков.

– Давай погуляй тут по коридорам, пивка попей, а мы тут пока покалякаем с Владиславом Сергеевичем, – обратился он к Очалову, подмигнул вдруг мне.

Через секунду Очалова уже не было в кабинете. Клочков не стал садиться за следовательский стол, он взял стул и поставил его напротив моего. Несколько минут он внимательно разглядывал меня, словно в музее ценный экспонат.

– А я тебя помню, когда ты у нас в городе призы брал. С сыном моими Ванькой-балбесом однажды поцапался. Он дурак пьяным был и стал к какой-то дивчине приставать. А ты заступился, нос ему расквасил. Ты всегда был драчуном. Между прочим, вы с ним одногодки.

Я попытался припомнить этот славный эпизод из моего прошлого, а заодно и его участника – Ваньку, но моя память дала осечку; на ее поверхность никакие воспоминания об этом так и не всплыли.

– Извините, но не припомню, – сказал я.

– Да, не важно, это так к слову пришлось. – Клочков достал сигареты и протянул их мне. – Куришь?

– Недавно бросил, после того как возобновил занятия спортом.

– Это в клубе «Дельфин». Знаю, хорошее местечно, бывал. Хотя там я и нежеланный гость. Да где мы милиция желанны? Есть ли такое место на земле? Разве что только у жены в постели? Да и то не всегда.

Клочков засмеялся. Однако, видя, что я не поддерживаю его веселье, почти сразу прервал смех.

– Знаешь, я человек прямой и простой. Больше всего ненавижу ходить вокруг и около. Всегда лучше знать, с кем имеешь дело и чего ты хочешь. Не понимаю я этих интеллигентских штучек. У меня мать была прачкой, представляешь. И куда я скакнул.

– А у меня – преподаватель литературы. Так что можно считать, что я никуда не скакнул, бегаю галопом по кругу.

– Нравишься ты мне. Люблю я рисковых мужиков. Сам такой. Жаль, что не поговорил с тобой, как только ты вернулся в город.

– Чтобы изменилось?

– Да все! – решительно заявил Клочков, попахивая сигаретой.

– Не уверен.

– Я тебя понимаю, у тебя есть к нам претензии. Брата убили. Но мы этих гадов найдем. Я тебе обещаю: приведу их к тебе за яйца.

– Последнее не обязательно. Просто приведите. Но только пока следователь Очалов шьет дело против Алексея.

– Вообще-то ты понимаешь, следователь напрямую мне не подчинен, у него свой начальник есть. Но если я скажу прокурору, то думаю, это можно исправить. Переусердствовал мужик, с кем не бывает. Каждый в жизни хочет иметь свой гешефт. Все мы люди, все мы человеки. Что в форме, что не в форме. Вот скажи, чего нам делить?

– Так вам известно, кто убил Алексея?

– Может, известно, может, нет. Понимаешь же, не маленький, пока следствие не закончено и дело не передано в суд, сказать точно ничего нельзя. Есть предположения… Но ты же, сынок, сам не хочешь, чтобы мы нашли убийц.

– Это как понимать?

– Ну разве так делают, как ты делаешь?

– Что же я делаю, по-вашему, не так?

– Ну чего ты мне крутишь яйца. Что ты не понимаешь, о чем говорю?

– Простите, но не совсем.

– Да, твои выступления. – Внезапно он достал из кармана миникассету. – Не против, если послушаем. – Не дожидаясь моего ответа, он вставил ее в магнитофон, и я сразу же узнал пробивающийся сквозь помехи собственный голос. «Милиция города по коррумпированности делит далеко не почетное первое место с мэрией, про которую всем известно, что там нет ни одного даже самого незначительного клерка, который бы не брал взятки. И тоже самое в милиции. Но стоит ли этому удивляться, если главным коррупционером является сам ее глава. Все знают, что он является послушным исполнителем воли преступных кранов, покрывает их грязные делишки. Ну а они не остаются в долгу перед ним; кто не видел шикарного особняка, в котором обитает наш главный милиционер. Чтобы его купить на свою зарплату, ему бы понадобилось 200 лет». – Клочков резким нажатием на кнопку, выключил диктофон. – Что же ты, сынок, меня так позоришь, неправду при всем честном народу говоришь. Про коррупцию, про особнячок. Согласись, что нехорошо поступаешь. И ведь не раз и не два, а на каждом митинге все это повторяешь. Ты ж понимаешь: подам на тебя в суд за клевету, так в тюрьме сгниешь.

– Не подадите, потому что это правда. И что преступников покрываете и что живете в замке.

– И доказательства тому у тебя есть? Про то, как покрываю преступников. А, как ты говоришь, замок, так он моему племяшу принадлежит. Документики все есть соответствующие. В любой момент могу предъявить.

– Про племянника знаю. Только у него-то откуда такие денжища, он кажись наркоман. Вы ему деньги на наркотики и даете. Умрет, дом вам отпишет. И тогда вы официально сможете вступить во владение наследством.

– Силен ты сказки рассказывать. Не зря тебя так люди слушают. Я вот тоже грешным делом заслушался.

– Не подадите вы в суд, потому что боитесь официального расследования. По всем показателям наша милиция худшая в области. И в областном УВД на вас и на ваших архаровцев скопилась целая гора жалоб. Правда пока вам удается отбиваться, так как ваш шеф – бывший сокурсник, с которым вы водку глушили, да по бабам бегали. Но не так уж прочно вы сидите в своем мягком кресле; если жаренным запахнет, он же вас первым сдаст. И вы про то не хуже меня знаете. Вот и со мной захотели встретиться, потому что боитесь.

Клочков внимательно смотрел на меня. Он курил очередную сигарету, и дым от нее летел мне прямо в лицо. Внезапно он глубоко вздохнул.

– Молод ты, как ты еще молод. Жизни не знаешь. Вроде бы она и стукала тебя по башке, а вот сидишь передо мной так словно нет ни одной шишки. Смотрю на тебя и такое чувство испытываю, будто ты мне сын. Я тут твое досье листал; мы с твоим батьком одногодки. Ему пятьдесят восемь было бы и мне пятьдесят восемь. Даже в месяце одном родились. Только он в начале, а я в конце. И жили всю жизнь рядом. Я твою мать в молодости видел; на нее многие заглядывались. Как знать, повернулась бы колесо жизни немного в другую сторону, и я бы мог стать твоим родителем. А ты вот как говоришь со мной. Честно скажу, огорчаешь меня.

– Я не ваш сын и уже им слава богу никогда не буду. Так что не стоит давить на мою сентиментальность. Если меня изберут мэром, я сделаю все, чтобы убрать вас с этой должности. И не только убрать, но я надеюсь, что начнется расследование вашей многогранной деятельности.

– Значит, так ты расцениваешь мои слова. Думаешь меня на испуг взять. – Лицо Клочкова перекосилось. – Я к тебе со всей душой, а ты мне в ответ…

Я видел, что ярость буквально душила его, но он пытался ее побороть. Ему очень не хотелось демонстрировать передо мной свое истинное лицо. Клочков встал и несколько раз, чтобы успокоиться, прошелся по кабинету. Затем вновь сел напротив меня.

– Я знаю, кто тебя настраивает против меня. Или ты полагаешь, что Вознесенский не имеет своего интереса. Мы давно за ним следим. За ним такое… Только ловок он, чертяга, никак не схватишь. – Внезапно Клочков наклонился ко мне, а его голос зазвучал едва слышно: – Мы же с тобой можем договориться. Я тебе помогу во всем. В этом городе нет человека, который не мечтал бы о моем покровительстве. Хочешь быть мэром, пожалуйста. Я полностью на твоей стороне. Ты прав, надо усиливать борьбу с преступностью. Сам знаю слабые места в управлении. Вместе мы их одолеем. Нынешний мэр – ты это верно говоришь – по уши завяз в дерьме. Мы накопили против него такой материал… Но ничего не можем сделать, губернатор против. Сам понимаешь: кому же приятно, если в его области вылезет вся эта мерзость наружу. Скандал на всю страну. А он же у нас большой политик. Но если ты победишь, запрета больше не будет; кого интересуют бывшие мэры. Я тебя снабжу таким сногсшибательным компроматом, против него никто не устоит. Устроим замечательный процесс; вся страна на уши встанет. А главным героем будешь ты, прогремишь на все государство. А с такой славой можно и дальше пойти. В депутаты или в губернаторы; через два года в области выборы. Умный политик должен опираться на реальную силу. А что твои союзнички; ну бабки кое-какие у них имеются, но этого же недостаточно. Видишь, я с тобой откровенно говорю, как со своим сынком. И вовсе не потому что тебя боюсь, а потому что нравишься ты мне. За тобой будущее. Ну как, по рукам?

Я увидел протянутую мне широкую, совсем не холеную ладонь Клочкова. Я знал, что в молодости ему пришлось нелегко, и пока не пошел служить в милицию, работал и грузчиком на железнодорожной станции, и на заводе слесарем. Но все это осталось в далеком прошлом, о котором он сам, поди, уже плохо помнит.

– Послушайте, Петр Васильевич, давайте прекратим этот разговор. Мы же не дети и все прекрасно понимаем. И вам меня не купить. Я знаю, кто вы и у нас могут быть только одни отношения – я буду с вами бороться до полной победы.

– Значит, думаешь, что меня сможешь одолеть. – Клочков больше не скрывал своего гнева. – Да я таких как ты… – Теперь перед моим носом уже висел его внушительный кулак. – Или думаешь, что первый роешь под меня могилку. Много было таких копунов, да только где они и где я? – Он встал. – Ты еще припомнишь этот наш разговорчик и пожалеешь о нем. Запомни, я не тот человек, который два раза предлагает свою дружбу.

Клочков вышел, на прощание громко хлопнув дверью. И тут же появился Очалов. Говорить мне с этим человеком было не о чем, да и не хотелось, поэтому я поднялся, чтобы уйти.

– Постойте, – остановил он меня. – Я вам хочу кое в чем помочь. – Следователь как-то загадочно улыбнулся.

– Любопытно. А мне до сих пор казалось: помогать людям – это совсем не ваша черта.

– Не будем спорить. Вы как-то сказали на митинге, что по молодежной наркомании наш город занимает одно из первых мест в стране.

– Занимает, – согласился я, – потому что такие, как вы, вместо того, чтобы бороться с наркоторговлей, занимаетесь тем, что шьете дела на невинных людей.

– Я хочу вам дать один адрес, – не обратил он внимание на мой выпад. – Это притон, там собираются парни, девушки. В общем, понимаете, чем они там занимаются. Вам было бы полезно посетить это место. – Очалов протянул мне бумажку с адресом. – Загляните при случае.

– Если вы знаете об этом притоне, почему вы его не ликвидируете?

Очалов как-то странно посмотрел на меня.

– А вы съездите туда, может, какие-нибудь мысли на этот счет и появятся, – усмехнулся он. Очалов сел за стол, как бы показывая тем самым, что на этом наш разговор на этом благополучно завершился.

Вернувшись домой, я вдруг понял, что мне необходимо обдумать массу вещей. То, что происходило вокруг меня, было мне не совсем понятным. Не только поведение Очалова казалось мне странным, но и некоторых других действующих в этой пьесе лиц. Да и вообще, я вдруг понял, что тактически мы действуем не совсем правильно. И главная наша ошибка заключается в том, что мы не ищем новых союзников, не пытаемся перетянуть на свою сторону тех, кто поддерживает наших противников. А ведь среди них очень многие делают это отнюдь не по зову сердца. А мы заранее внесли их в список своих непримиримых врагов. А ставить на человеке клеймо непримиримости никогда не надо торопиться; тот, кто вчера был враг, завтра может стать вполне надежным союзником. Незаметно для меня самого мои мысли потекли по руслу другой темы, хотя и связанной с предыдущей. Затем Ксения повела меня к своему не то другу, не то жениху.

Наши отношения не столь близки, чтобы они требовали бы такого уровня откровенности. Что она хотела этим сказать? Но ответа на этот весьма волнующий меня вопрос, поискать мне не удалось, так как внезапно зазвонил телефон. Причем, это был не городской, а мобильный телефон, номер которого знало всего несколько человек. Поэтому я не сомневался, что меня вызывает Романов. Но голос в трубке оказался вовсе не его, хотя тоже знакомым. Но дело заключалось в том, что он никогда не должен был в ней появиться.

– Привет, кореш, это я. Не ожидал, что я буду тебе звонить. Но я прослышал, что ты меня ищешь, так я подумал: дай тебе помогу, сам объявлюсь. Так о чем хочешь спросить?

От неожиданности я не мог найти ни одного подходящего слова, и мой телефонный собеседник понял мое состояние.

– Вижу, кореш, не ожидал моего звоночка. Или от счастья речи лишился?

– На джипе это ты едва меня не переехал? – неожиданно для себя самого спросил я.

– Не буду скрывать, я.

– А почему не повторил попытку?

– А зачем торопиться, так интересней. Ну лежал бы ты раздавленный, кому бы я сейчас звонил. Удовольствие надо растягивать. Мне нравится наша с тобой игра. Вот ты меня ищешь, а я скрываюсь. А потом раз и нападу из-за засады. Разве не здорово? Ты меня хорошо слышишь, кореш?

– Хорошо.

– А почему хорошо, раскинь мозгами?

– Ты находишься по-близости.

– Умница. А хочешь меня увидеть?

– Да.

– Тогда подойти к окну и выгляни. Если будешь внимателен, увидишь.

Я молча раздумывал над его предложением.

– Чего замолчал, боишься, что я тебя подстрелю, как куропатку. Вдруг у меня рядом винтовочка с прицелом. Нажму на курочек – и нету тебя в этом замечательном мире. Так ты я вижу, трусишь.

Медленно я стал приближаться к окну. Затем быстро выглянул в него, но никого не обнаружил. Затем на всякий случай отскочил в сторону. И тут же услышал в трубке смех.

– Да ты я вижу, как зайчик скачешь. Боишься меня. Может, и правда пальнуть в тебя. Или еще позабавиться. Ты бы что на моем месте предпочел?

– Застрелиться. Все же будет меньше в мире на одного подонка.

– Это грубо, кореш, я даже от тебя не ожидал. Не люблю не воспитанных людей. Ну ладно, на первый раз я тебя прощаю. А номер телефона не меняй, все равно узнаю. Так что не трудись понапрасну. Скоро снова позвоню. Живи в приятном ожидании.

Голос Монаха сменила частая дробь гудков. Чтобы успокоиться, я даже сел. Затем стал звонить Олегу. Он был поблизости и примчался ко мне через пять минут. Пока мы разговаривали, его ребята обшаривали окрестности. Кроме самых последних новостей мне пришлось ему поведать и о своем походе с Ксенией. Олег смотрел на меня какими-то странными глазами, но долго ничего не отвечал.

– Тебе лучше оставить ее в покое, – вдруг сказал он.

– Почему?

– Поверь, так будет лучше для всех. И для тебя, и для нее…

– А еще для кого?

– Прошу тебя, прислушайся к моему совету.

– Не обещаю.

Я впервые видел Олега таким поникшим и расстроенным, но причины, повергшие его в такое состояние, мне были недоступны. Конечно, звонок Монахова не мог оставить его равнодушным, и все же мне казалось, что тут крылись еще какие-то неизвестные мне обстоятельства.

– Что будем делать с Монахом? – спросил я.

– Номер мы, конечно, поменяем, но никакой гарантии, что он его не узнает снова, нет до тех пор, пока мы не поймем, как он его узнает. А это, боюсь, будет сделать нелегко. Не исключено, что кто-то из моих ребят может работать на него.

– А не может ли он узнать через компанию сотовой связи?

– Не думаю, телефон зарегистрирован совсем на другое имя, на женщину. Причем, она даже не подозревает, что является его владельцем. Этот фокус было нелегко проделать, но нам удалось. Поэтому я и говорю об утечки информации от кого-то из своих.

– Мы становимся еще больше уязвимыми.

– Никто и не гарантировал полной безопасности. Даже на президентов совершаются покушения. Есть предел и моих возможностей.

В комнату вошел один из сотрудников Олега.

– Кажется, мы обнаружили, откуда он вел разговор. Он находился вон на той крыше, – показал он на стоящий на солидном отдалении дом.

– Но как он мог видеть тогда на таком расстоянии, что я делаю в квартире? – удивился я.

– Мы разговаривали с одной женщиной; она живет в этом доме, и она видела, как спускался с чердака какой-то мужчина. В руке он нес весьма странный предмет. Женщина даже не поняла, что это такое, но судя по описанию это небольшой телескоп. Да и приметы мужчины совпадают с Монахом.

– Больше ничего? – спросил Романов.

– Ничего.

– Тогда иди, – сказал он своему сотруднику.

– Я хочу найти Монаха, я не хочу, чтобы он играл со мной, как кошка с мышкой, – проговорил я.

– Думаешь, мы его не искали. Он очень дерзкий, он пытался наехать на предприятия Вознесенского. Причем, не столько ради получения денег, сколько ради того, чтобы бросить вызов. Но так и не смогли обнаружить его берлогу. Пару раз мы были уже у него на хвосте, но в последний миг он ускользал от нас. А ты, имея такого врага, ходишь ночью без охраны. И все же странно, что он тебя не расплющил колесами, – вдруг задумчиво проговорил Олег. – Вряд ли дело тут только в его желание позабавиться.

У меня такое чувство, что он что-то задумал.

– Что?

– Если бы я был бы телепатом, ты бы первый узнал об его планах.

– Есть еще одно дело, по которому я бы хотел с тобой посоветоваться, – сказал я. – Этот адрес дал мне наш любезный Очалов. – Я протянул Олегу бумажку. – Он сказал, что этот притон молодых наркоманов.

Олег быстро прочитал адрес, и на его лицо набежала тень.

– И что ты хочешь?

– Съездить туда.

– Давай пока отложим поездку.

– Не понимаю, почему? Ты знаешь лучше меня, какая это в городе страшная проблема. Наркомафия тут заправляет всем, отравляет, убивает сотни людей, причем в основном молодежь.

– Я все знаю, но что ты собираешься там увидеть. Обычный притон, колющие ребята. Поверь, им нет никакого дела до твоих пламенных призывов.

И снова я не понимал, что происходит. Я чувствовал, что Олег что-то утаивает от меня, что он пытается отговорить меня от посещения притона по каким-то совсем другим соображениям.

– И все же я хотел бы…

– Послушай, Владислав, ты не забыл, что я отвечаю за твою безопасность. И я не хочу лишнего риска. Как ты думаешь, зачем Очалов подсунул тебе этот адрес?

– Вот это я как раз и хочу выяснить.

– Выясним, но не сейчас. Я тебя туда не пущу. – Голос Олега зазвучал столь решительно, что я понял, что он в самом деле сделает все зависящее от него, чтобы я туда не попал.

– Ну, хорошо, нет так нет. Наверное, ты прав, у нас есть сейчас более важные дела. Вот о чем я подумал. Нам пора переходить в решительное наступление и начать атаку на главные редуты противника.

– Что ты имеешь в виду?

– Григор и его присные сильны тем, что держат в руках основную часть здешнего бизнеса. Там, в его доме я понял, что эта связь целиком опирается на страх. А значит, кого они будут бояться сильней, тому и будут служить.

– Ты хочешь их запугать.

– Именно, но не так, как пугает их Гришка. Мы возьмем их за жабры по-другому. И знаешь, с кого начнем? С главного банкира города – Архипенко. Но для этого я должен предварительно переговорить с Седышевым.

Архпенко принял меня в кабинете своего банка. Я отлично помнил, что когда-то в этом трехэтажном, в одном из самом красивом старинном особняке города располагалась художественная школа, куда каждый день стекались на встречу с вечными ценностями мальчишки и девчонки со всего Рождественска. Теперь же здесь правили бал другие ценности, может быть, не столь вечные, но гораздо более могущественные. Я подумал о том, каким образом Архипенко удалось заполучить это шикарное здание? Вопрос, который при случае стоит ему задать. Но сейчас меня интересовали некоторые другие аспекты его деятельности.

Охранник проводил меня по мраморной лестнице к кабинету, на пороге которого, широко улыбаясь, уже стоял главный городской банкир.

– Как я рад, что вы решили заглянуть ко мне, уважаемый Владислав Сергеевич. Прошу вас, проходите.

Я сразу оценил роскошь кабинета: изящная лепнина на потолке и стенах, оставленная в наследству нынешнему хозяину от первых владельцев этого роскошного дома – семьи крупных местных землевладельцев, прекрасная мебель из красного дерева – приобретение уже нового владельца помещения, как и картины в толстых старинных рамах.

– Хотите посмотреть мою коллекцию живописи? – сияя от представившейся ему возможности продемонстрировать свои богатства, предложил Архипенко.

Я не стал возражать. К моему удивлению, он проявил себя настоящим знатоком живописи, давая мне весьма квалифицированные пояснения о каждой картине. Кажется, это была его подлинная страсть, не считая, конечно, денег.

Пока мы совершали небольшую экскурсию по расположенному в его кабинете мини-музею, две симпатичных девушки в мини-юбках накрывали на стол. Завершив свою безмолвную работу, они также тихо удались, а Архипенко подвел меня к сервированному тут натюрморту. У меня не было сомнений, что, судя по ассортименту закусок и напиток, меня принимали по высшему разряду.

– Прошу вас, садитесь. Позвольте мне вас обслужить. Что предпочитает будущий мэр: водку, коньяк, вино. Это французское, но не то, что у нас продают в универсаме. Когда я был во Франции в одном замке, то купил ящик прямо у его хозяина. Мы спускались с ним в старинный подвал, где хранятся бутылки. Этому подвалу более триста лет.

– Что ж, давайте попробуем, что вы там прикупили.

Архипенко налил мне вина, себе же плеснул минеральную воду.

– Понимаю, вы удивлены, но врачи запрещают мне пить. Моя печень больше для этого не годится. Так что прошу извинить. Мысленно я с вами.

Я сделал глоток и не мог не оценить тонкий вкус вина. Оно действительно было превосходным, так что Архипенко явно не зря спускался за ним в подземелье.

– Павел Иванович, – сказал я, цепляя серебряной вилкой тонкий белый ломтик осетрины, – всегда очень приятно, особенно такому бесприютному человеку, как я, встретить на своем извилистом жизненном пути столь хлебосольного хозяина. Но ничего не поделаешь, такова се ля ви, как вроде бы говорят ваши французские виноделы, жизнь заставляет порой высказывать неприятные вещи даже людям, которые тебе симпатичны.

– Что такое, уважаемый Владислав Сергеевич, неужели вы хотите мне сообщить какую-нибудь неприятную весть.

– Пожалуй, это не совсем весть, по крайней мере, для вас. Вы все это знаете лучше меня. Так что если я в чем-то ошибусь, вы уж не сочтите за труд, поправьте меня. В разговоре с банкиром всегда хочется быть точным. – Из принесенного с собой аташе-кейса я достал папку с документами. – Вам, наверное, любопытно знать, что у меня в руках? Не стану вас томить: это бумаги, которые касаются разных аспектов деятельности вашего банка. А вы и ваш банк – это одно и тоже. Я прав?

– В общем, конечно, хотя… – не уверенно протянул Архипенко, не спуская с меня взгляда.

– Вот видите, по первому пункту согласие уже достигнуто. Хотелось бы надеяться, что и по остальным будет так же. Знаете, Павел Иванович, любопытный у вас банк.

– В чем же, позвольте вас спросить?

– Да я без вашего вопроса вам бы ответил. Любопытный он прежде всего в том, что он обслуживает девяносто процентов всех бюджетных и внебюджетных счетов мэрии. Это так?

– Я действительно обслуживаю мэрию, но в гораздо меньших объемов.

– Павел Иванович, когда я превращусь из простого смертного в мэры, для меня не будет представлять никакой сложности проверить этот факт. Хотя я и сейчас ничуть не сомневаюсь в нем.

– Даже если это и так, в этом нет никаких нарушений.

– В этом вы почти правы. Я говорю почти, потому что между мэрией и вашим банком почему-то нет даже договора о сотрудничестве. А раз нет договора, то нет и четких обязательств. А, согласитесь, это для банкира весьма удобно. А теперь я буду пользоваться документами, которые мне удалось получить, скажем, так, не совсем легально. Извините уж меня, если я вам не раскрою, как это произошло. В вашем и в моем деле нельзя без секретов. Любопытный у вас кредитный портфель. Я проанализировал, кому вы даете кредиты, каким фирмам, под какие гарантии. Вот их список. Внешне они выглядят вполне респектабельно. А названия, каждое громче и красивей другого. «Гранд», «Панорама», «Икар», «Траст Интернейшен», «Национальная корпорация», «Международный страховой фонд».

Ну и так далее. Всего их тут тридцать. Но мы-то с вами, Павел Иванович, не дети, мы то с вами отлично знаем, кому принадлежат все эти подставные фирмы, все они входят в империю нашего общего друга г-на Германа Григора. И все эти бизнес-планы, под которые даются деньги, что они идут на строительство жилых домов для населения, на закупку товаров, на зарплату, на инвестирование в производство на другие благородные и полезные цели – все это сплошная туфта. В городе давно уже ничего не строится, кроме роскошных особняков здешних мафиози и прислуживающих им бизнесменов и банкиров. Все эти деньги идут на финансирование преступных синдикатов: покупку наркотиков, незаконных валютных операций, финансирование подпольных водочных заводов, которых в городе не меньше десятка, а то и просто на жизнь всяких преступных «авторитетов». Видите, какая получается гениальная схема: бюджетные деньги, которые собирает мэрия с таким большим трудом, прямиком поступают в карман мафии. А ваш банк – главное передаточное звено. Сегодня в городе врачи, учителя получают зарплату с двух-трехмесячной задержкой. Вот справка: деньги от государства для их жалованья в город переводятся своевременно и в достаточном объеме. А зарплата почему-то задерживается. Как это можно объяснить, если все средства проходят через ваш банк?

Архипенко сидел белый, как лепнина на его потолке. Но это не мешало ему интенсивно размышлять, как вести себя в этой непростой для него ситуации.

– Это все инсинуации моих врагов. Если есть и задержки с зарплатой, моей вины тут нет.

– Да я не об этом хотел с вами поговорить. Есть ваша вина, нет вашей вины – мы оба все и про всех хорошо понимаем. Да я и не ожидал, что вы сдадитесь при первой же моей атаке. Я пришел поговорить с вами о вашем ближайшем будущем. Согласитесь, если я стану мэром, я не могу равнодушно относиться к судьбе самого крупного в городе банка. А есть вероятность, что она может быть печальной.

Я просто физически ощущал, как усиливается тревога в Архипенко. Он попытался налить себе очередную порцию минеральной воды, но дрожащая рука пролила ее на брюки.

– Павел Иванович, если вы волнуетесь, скажите, я вам налью воду. Так о чем мы говорили? Ах, да о возможном будущем вашего банка. Пока я его вижу довольно в печальных тонах. Я не собираюсь ничего особенно доказывать, копаться в ваших темных делах. У меня своих дел по горло. Но если я стану мэром, а вроде бы все к этому идет, я просто разорву с вами все отношения и немедленно изыму все городские деньги до последней копейки из вашего уважаемого мною банка. А это основная доля ваших активов. Сейчас у вас огромная сумма просроченных кредитов. Единственно, что вас пока держит на плаву, это средства города. Я понимаю, вы опытный человек и будь ваша воля, вы бы никогда не ссудили всем этим фирмам ни одного рубля. Но вас принуждают к этому. Но я-то в этой ситуации как могу вам помочь? Мне нужны деньги для финансирования городских расходов; с момента моего вступления в должность, мафия из городской казны не получит ни гроша. После того, как я ликвидирую все счета, ваш банк рухнет на следующий день. И никто вам не поможет. Григору без городских денег вы не нужны, он пальцем не пошевельнет, чтобы вытащить вас из долговой ямы, в которую вы упадете. Это конец. Вы понимаете, в каком положении вы можете оказаться совсем скоро?

Архипенко как-то затравленно посмотрел на меня. Но ничего не сказал. Я тоже решил сделать небольшую паузу и насладиться еще раз замечательным продуктом французских виноделов.

– Что же вы предлагаете? – вдруг выдавил Архипенко из себя. Такого белого цвета лица, как у него, я еще не видел ни разу в жизни.

Я не спешил с ответом, я хотел, чтобы Архипенко как можно глубже ощутил бы весь беспросветный ужас своего положения.

– Как банкиру я могу вам предложить только одно: сделку. Вы можете ее принять, можете отвергнуть, в любом случае это будет самое важное решение в вашей жизни. Так как?

– Я вас слушаю, – едва слышно проговорил Архипенко.

– Как возможный мэр я вовсе не заинтересован в дестабилизации ситуации в городе. Если ваш банк рухнет, пострадают очень много людей, которые доверили вам свои сбережения. А они и так измордованы невзгодами жизни. Поэтому я не стану топить вас, я оставлю у вас часть городских бюджетных счетов. Столько сколько вам их надо, чтобы выжить. Только называйте реальные цифры, я все равно все буду тщательно проверять.

– Половина того, что есть сейчас.

– Хорошо, я согласен. Но с этого дня ни одного рубля вы больше не дадите этим фирмам. Более того, вы предъявляете к ним требования о немедленном возвращении всех просроченных кредитов. На тех же, кто отказывается это сделать, вы подаете в суд с целью признания их банкротами.

– Вы же понимаете, откажутся все.

– Тем лучше, это именно то, что мне нужно. Мы заставим их обанкротиться, и ликвидируем целый куст фирм-паразитов.

Архипенко посмотрел на меня тяжелым взглядом.

– Если я выполню все ваши требования, я покойник. Или вам это не понятно?

– Ну почему же непонятно, даже очень понятно. Но разве вы не знали, что однажды наступит момент, когда вам придется почувствовать запах смерти. Висеть столько времени с петлей на шее и надеяться, что они не затянется.

– В таком случае, какая разница, что будет с моим банком, если я к тому времени буду уже на том свете. Уж лучше продолжать пока можно все как было.

– Не лучше, Павел Иванович. Вам все же придется решить, на чьей вы стороне. У вас есть охрана, очень сильная охрана. В конце концов, на некоторое время можно уехать. Мир большой. А управлять банком вовсе не обязательно из этого уютного кабинета, мне ли вам говорить, что современные средства связи позволяют это делать из любой точки нашего с вами земного шарика. И кроме того, я готов предоставить вам дополнительную защиту. Или хотите мы вас поселим в какой-нибудь замечательном месте, о котором никто не знает.

– Это похоже на тюрьму, – нашел в себе силы усмехнуться Архипенко.

– Честно говоря, вы не столь уж далеки от нее. За совершенные вами незаконные финансовые операции вам положен весьма длительный срок лицезрения небесного свода через решетчатое окошко. Но есть палачи, а есть их жертвы. Хочется верить, что вы – жертва. Но чтобы я мог бы смотреть на вас, как на жертву, вы должны принять мужественные решения.

– Я должен подумать.

Я отрицательно покачал головой.

– Думать надо было раньше. Мы должны обо всем договориться сейчас.

– Вы загоняете меня в угол.

– Для того я к вам и пришел – загнать вас в угол.

– Зачем вам все это нужно? – как-то одновременно глухо и тоскливо протянул Архипенко.

– Долго объяснять. У вас есть дети, у меня тоже есть сын. А потому я не могу допустить, чтобы мир оставался бы в руках насильников, убийц, воров, наркодельцов. Что завтра ждет наших детей, если мы оставим им такое наследство? Вы думали на досуге об этом?

Архипенко молчал, смотря куда-то мимо меня. Я не исключал, что больше всего ему сейчас хочется позвать своих богатырей-охранников и приказать им выпустить в меня по обойме из своих пистолетов. Вполне естественное чувство, учитывая положение, в котором он сейчас находится.

– Я согласен, – вдруг произнес он надтреснутым голосом. – Но я не могу начать это прямо завтра.

– Почему?

– Во-первых, мне необходимо сделать выверку, а во-вторых, я должен позаботиться о безопасности семьи, отправить их как можно дальше от этого проклятого города.

– Даю вам три дня, после чего мы начинаем с вами операцию по финансовому удушению этих фирм.

– Напрасно вы думаете, что все их деньги хранятся у меня. В моем банке – только небольшая их часть.

– Я вовсе так не думаю. И все же вы скромничаете, в вашем банке хранится приличная их часть. В том числе один из счетов самого Григора.

– Этот счет абсолютно законный, пока нет решения суда, я не могу его заблокировать.

– Я знаю и не прошу вас об этом. Хотя надеюсь, что придет момент – и мы заблокируем и его. Вам нужна дополнительная охрана?

Архипенко косо посмотрел на меня.

– Это сразу вызовет у них подозрения. Мне и так придется объясняться по поводу вашего визита. Я сумею сам себя защитить. Если мне понадобится помощь, я вас о ней попрошу.

– Будем считать, что мы договорились.

Я встал, вслед за мной поднялся с кресла и Архипенко. Я видел, что ему пришлось сделать усилие, чтобы устоять на ногах. Я вдруг почувствовал, что мне его жалко; не приведи бог пережить такое испытание, особенно в его возрасте. Но ничего другого я ему предложить не мог.

– Послушайте, Павел Иванович, – сказал я, – когда все это пройдет, и вы начнете заниматься легальным бизнесом, вы поймете, что приняли правильное решение. И будете себе благодарны за него.

– А вы уверены, что вместо этих не придут другие и не потребуют то же самое?

Я спустился вниз по мраморной лестнице и, дойдя до ее конца, обернулся назад. Архипенко стоял в дверях своего кабинета и смотрел мне вслед. В его взгляде не было ненависти, скорей он излучал усталость и отчаяние.

Глава восемнадцатая

Заканчивалась предвыборная кампания. Мой штаб решил, что заключительным ее мажорным аккордом должен стать огромный митинг. Сначала хотели провести его на центральной площади, но затем передумали, опасаясь провокаций. Поэтому решили снять самый большой в городе зал во Дворце Культуры самого большого в городе завода «Прогресс». Когда-то он делал моторы для нашей военной авиации, которые считались одними из самых лучших в мире. Но затем заказы на двигатели резко сократились, и предприятие попало в нелегкое положение. Именно здесь многие годы конструктором работал мой брат Алексей.

Еще ни разу на встречу со мной не приходило столько народа. Заполнены были не только все проходы, но люди сидели даже на сцене. Сперва моя служба безопасности пыталась очистить от них подиум, но так как толпа все прибывала и прибывала, он снова оказывался оккупирован моими потенциальными избирателями. Наконец я приказал не прогонять их, и мои телохранители вынуждены были смириться с таким вопиющим нарушением всех правил и инструкций.

За время предвыборной кампании у меня было множество встреч, и я уже привык слушать жалобы, отчаяние, видеть слезы. Но то, что я услышал в этот раз, далеко превосходило все то, что слышал раньше. Это был всплеск самого глубокого человеческого отчаяния. Люди говорили о том, что город разваливается буквально на глазах, ничего не строится, не ремонтируется, все приходит в запустение, как будто не существует никакой власти. Городская территория разбита на квадраты, в каждом из которых свои условия и законы жителям диктует господствующая тут преступная группировка. А главными их союзниками и покровителями является милиция. Обращаться туда – не только абсолютно бесполезно, но и крайне опасно, так как известно множество случаев, когда жалобщиков жестоко избивали и даже убивали, а затем трупы находили на улице или они исчезали вообще. А списывалось все на неизвестных хулиганов. Молодежь спивается либо становится наркоманами; она не желает работать, да и работы нет. Поэтому прямым ходом направляется в банды, которые уже не могут справиться с наплывом желающих и даже осуществляют придирчивый отбор новых рекрутов. Вот и попадают туда самые отпетые, жестокие, для которых убить человека – все равно, что сыграть в партию домино.

Но самое горькое были даже не эти высказывания, а то, что их авторы не верили, что можно что-то изменить. Отчаяние и страх царили в этом переполненном людьми зале. То, что копилось много лет, теперь выплескивалось наружу, и этим страшным потоком затопляло буквально все. И все же какая-то слабенькая надежда пробивалась сквозь мрачный и печальный тон речей. И эта надежда была обращена целиком на меня.

Пожалуй, только здесь в этом зале я впервые до конца прочувствовал весь тот груз ответственности, который собираюсь взвалить на себя. На меня были устремлены тысячи пар глаз и каждая из них был вопрос: не обманываю ли, не собираюсь ли воспользоваться общим отчаянием, чтобы пробраться к власти, а затем делать все то же самое, что и мои предшественники. Я не знал, как убедить этих людей в своем искреннем желании помочь им, слова тут были бесполезны; за последние годы они слышали огромное количество речей, которые на поверку оказывались лживыми. И как доказать, что все, что ты говоришь, идет от души, а не от лукавства. Наверное, только одним способом: делами.

Об этом я и стал говорить. Я не обещал, что после того, как я получу власть, жизнь переменится мгновенно, предстоит долгая, упорная и скорей всего кровавая борьба. Но победить в ней мы можем только совместными усилиями, в едином порыве взявшись за искоренение всех язв. От охватившего меня волнения я стал запинался. Но никого не волновали огрехи в моей речи, все хотели услышать в моих словах одно: подлинную боль за то, что происходит и веру в то, что все можно исправить.

Свое выступление я завершил под шквал аплодисментов. Сотни людей бросились ко мне, жали мои руки, хлопали по плечу, трепали во волосам, женщины – молодые и пожилые – целовали, дарили цветы, которых я уже не мог удержать в руках. Наконец я вырвался из объятий, а мои телохранители стали пробивать в толпе коридор, чтобы я покинул здание.

Мой штаб уже сидел в микроавтобусе. Я занял кресло рядом с Ксенией, и в сопровождение двух джипов охраны мы помчалась по дороге.

Хотя наши кресла находились по-соседству, Ксения вела себя так, словно меня не было рядом с ней. Она молча смотрела прямо перед собой и всем своим видом показывала, что не намерена вступать в разговор. Мне казалось, что после нашего ночного похода, мы если не до конца преодолели полосу отчуждения, то, по крайней мере, сделали первый шаг для сближения. Но сейчас ее поведение говорило об обратном.

Мой штаб активно обсуждал только что завершившийся митинг, высказывая единодушное мнение, что все прошло очень удачно, а я был явно в ударе и великолепно выступал, полностью покорив зал. Но если меня и интересовала по-настоящему чья-то оценка, то это женщины, молча сидевшей рядом со мной.

– А что вы думаете, Ксения? – спросил я, окончательно поняв, что без моего вмешательства она не проронит ни слова.

– Вы хорошо говорили, но вам надо ставить речь. Вы применяете слишком много ненужных междометий. Я записала ваше выступление на пленку, как-нибудь внимательно прослушайте его на досуге.

– Непременно. Но вы мне укажите на мои недочеты?

Ксения впервые за эту поездку быстро взглянула на меня, но почти сразу же отвела глаза.

Разговор постепенно стих и больше не возобновлялся. Мы развезли всех по домам; остались я и Ксения.

– Не хотите поужинать со мной? – предложил я, почти уверенный в том, что получу отказ.

– Если вы этого хотите, – холодно произнесла она.

Мы вошли в квартиру, я отправился на кухню готовить ужин. Сделав бутерброды и открыв пару баночек консервов, я погрузил снедь на сервировочный столик и покатил его в комнату. Ксения стояла у окна и смотрела на улицу.

– Стоять у окна небезопасно, – предупредил я, – в соседних домах могут оказаться снайпера. Хотя мы проверяем каждый день, не появились ли там новые жильцы, но кто знает…

– Вы боитесь смерти? – В ее голосе по прежнему дрейфовала огромная глыба льда.

– Скорей я не хочу умирать.

– А для чего вы хотите жить?

– Ну, на ближайшее время у меня не будет проблем с ответом на этот вопрос. Когда вокруг столько врагов, цель жизни ясна до предела.

Ксения повернулась ко мне.

– Может быть, люди их для того и создают, что они позволяют обрести цель в жизни?

– Может быть. Но я лично не создавал врагов, они появлялись как-то сами.

– Враги, друзья. Вы всегда знаете, кто из них враг, а кто друг?

Я пожал плечами.

– Как и в любом деле ошибки возможны. Обычно таких людей называют предателями.

– А если предаешь самого себя?

– Это немножко другое.

– А вам легко жить, вы так все ясно понимаете. Пожалуйста, вызовете машину, я поеду домой.

– А ужин?

– Спасибо, мне не хочется есть. Вот кассета с вашим выступлением, послушайте. – Ксения положила на стол кассету и направилась к выходу. Около двери она остановилась. – Спокойной ночи. Я уверена, у вас хороший сон. А это признак счастливого человека. Все люди, которые знают, чего хотят, отлично спят.

Дверь захлопнулась за ней. По рации я вызвал машину, чтобы она отвезла Ксению домой, затем сел в кресло. Только что я очень хотел есть, теперь же чувствовал, что у меня начисто пропал аппетит.

Глава девятнадцатая

До выборов остался один день. Вся предвыборная агитация, все предвыборные митинги были запрещены законом. Было решено, что в целях безопасности все оставшееся до голосование время я проведу дома, никуда не выходя. Я бесцельно слонялся по квартире, не зная, чем себя занять. Вернее, занятий можно было найти немало, но ничего меня не привлекало. Я пробовал читать, смотреть телевизор, слушать радио, но через минуту замечал, что не воспринимаю ни текст, ни звук, ни картинку на телеэкране. Мои мысли уже не первый раз сами собой устремлялись к Ксении. Почему она была так подчеркнуто холодна со мной?

Позвонил Вознесенский, спросил о моем настроении. Но говорил он со мной, как мне показалось как-то слегка отчужденно, даже не приветливо. И снова я не понимал, чем это вызвано. Кажется, я вполне успешно выполнил все задачи, которые мы перед собой с ним ставили. Конечно, выборы только завтра, но никто не сомневается в моей победе, все опросы подтверждают это. Так чем же он недоволен? Или его недовольство связано с чем-то другим?

Как же медленно тянется время, когда человек скован обстоятельствами по рукам и ногам и ничего не можешь уже предпринять, и ему лишь остается ждать, когда события завершат свой ход сами собой, без его участия. Может, стоит попробовать заснуть. Как сказала Ксения, я счастливый человек раз у меня хороший сон. Так докажем это ей и себе еще раз.

Я проснулся от того, что меня кто-то тряс за плечо. Не без усилий разлепив глаза, я увидел Олега.

– Ну ты здоров спать, – сказал он. – Я уже три минуты трясу тебя, как грушу.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, но скоро случится.

– Что?

– Вот этого я и не знаю.

– Что-то случится, а что неизвестно?

– Именно, ты очень точно все сформулировал. Иди ополоснись и тогда будем разговаривать. Ситуация очень тревожная.

Холодная вода вместе с возникшей тревогой смыла с меня остатки сна. Когда я вошел снова в комнату, Олег разговаривал по телефону. Причем, по его решительному тону я понял, что он отдает приказания.

– Так что же все-таки должно произойти? – спросил я, когда он положил трубку на рычаг.

– Они готовят ночь длинных ножей.

– Говори ясней.

– Яснее некуда. Мы получили сведения, что твой друг Григор решил пойти ва-банк. Чтобы не проиграть выборы, у них остается одна возможность – их сорвать. Вот они и решили это сделать, устроив в городе такой погром, чтобы завтра никто не осмелился бы прийти на участок для голосования. Поэтому сегодня вечером они бросают все наличные свои силы. Мы даже получили информацию, что они обратились с просьбой к братве прислать подкрепление из соседних городов. И эти отряды вроде бы уже в пути. Так что сегодняшняя ночь предстоит весьма веселая.

– Понятно. Гришка решил бросить мне вызов. Придется его принять.

Олег как-то подозрительно посмотрел на меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы не можем сидеть спокойно и смотреть, как бесчинствуют эти молодчики. Мы должны дать им отпор.

– Силы слишком неравны. Мы еще не готовы к битве. У нас есть сведения, что милиция получила распоряжение не вмешиваться в то, что будет происходить; если будут вызовы, приезжать с опозданием. Мы остались одни против всей этой криминальной оравы.

– У нас еще есть время, надо мобилизовать всех, кого сможем. Послушай, Олег, если город увидит, что мы бессильны им воспрепятствовать, то завтра никто не станет голосовать за нас. Кому нужна власть, которая ни на что не способна. Именно на это и делает ставку Григор. Разве ты не понимаешь?

– Я-то понимаю, но Вознесенский дал категорическую команду – не высовываться.

– Ты можешь не высовываться, а я высунусь.

– Он мой шеф, я не могу его ослушаться.

– А я тебя и не заставляю. – Я направился к телефону.

– Что ты собираешься делать?

– Звонить всем, кто сможет прийти мне на помощь.

– Ты сумасшедший.

– А кто не сумасшедший. Ты знаешь таких? – Я взял трубку.

– Подожди, – остановил Олег меня, – давай пошевелим мозгами.

– Давай, но времени очень мало.

– Я знаю, – раздраженно буркнул он.

Мы сели за стол.

– Мы не сможем перекрыть весь город.

– Значит, надо сосредоточить силы где-то в одном месте.

– Как ты думаешь, где они нанесут главный удар?

Я задумался.

– Кажется, я знаю. Если тебе нужно позарез сорвать выборы, что ты сделаешь для этого?

Олег хлопнул себя по голове.

– Как я сам до этого не допер? Я – полный идиот. Конечно, они попытаются забраться в помещение избирательной комиссии и уничтожить все списки избирателей. Нет списков, нет – выборов. А составить новые списки – на это, наверное, уйдет несколько месяцев.

– Думаю, так все и произойдет. И все же мы не можем сосредоточивать все силы в одном месте и оставить весь остальной город без защиты. – Я подошел к телефону и стал звонить. Мой разговор с Анатолием длился всего несколько минут. – Он сейчас приедет, – сказал я Олегу. – Думай, кого еще мы можем позвать?

– Можно попробовать поговорить с Куцем.

– Это тот, у кого мебельный комбинат. Но до сих пор он не шел с нами на контакт.

– Не шел, но насколько мне известно у него нет ничего с общего с мафией.

– Ладно, попробуем поговорить. А сейчас с минуту на минут придет Анатолий. Может, он что-нибудь подскажет.

Анатолий появился минут через пятнадцать минут. Он приехал прямо со службы в рясе, и я поймал себя на том, что пока так и не привык видеть его в этой своеобразной униформе. Мы коротко рассказали ему о том, что должно случиться сегодня ночью.

– Вот я о чем подумал, – сказал я, – ты долгие годы работал в милиции. Должен же в ней оставаться хоть кто-то, кого они не купили. Даже в чумной бараке можно отыскать несколько здоровых людей.

Анатолий задумался.

– Есть один начальник отделения в Приречном районе. Клочков жутко его ненавидит, потому что его никак не могли подкупить. Его не раз хотели снять с этой должности, но не решались, так как у него всегда были лучшие показатели. Между прочим это единственный район в городе, где нет постоянных бандитских групп, он им не позволяет там укорениться. Надеюсь, что он не изменился. По крайней мере я ничего такого о нем не слышал.

– Тогда звони ему немедленно, пусть приезжает сюда.

Разговор Анатолия с начальником отделения оказался непростым и занял минут десять.

– Он едет, – сказал Анатолий, положив трубку.

Мы молча сидели в тревожном ожидании. Дверь отворилась, и охранник ввел средних лет мужчину в форме старшего лейтенанта милиции, невысокого роста и полного. Он явно не отличался ни физической силой, ни выносливостью. Невольно я почувствовал разочарование.

– Знакомьтесь, – сказал Анатолий, – вот это тот самый Иван Ермохин.

Мы пожали друг другу руки.

– Я давно хотел с вами познакомиться, – сказал милиционер.

– Что же мешало?

– У меня было опасение, что вы мне не поверите.

Я задумчиво посмотрел на него.

– Вообще-то вы не далеки от истины. Но коли мы уж встретились, да еще в такой день, то стоит нам поговорить.

– Не возражаю.

– Пиво хотите? – предложил я, видя, что старшего лейтенанта мучит жара.

– Вот пиво с удовольствием. Каюсь, люблю пивком побаловаться.

Я достал из холодильника несколько банок с пивом. Ермохин ловко открыл одну из них и отпил.

– Как же вы уживаетесь со своим шефом, Клочковым? – спросил я.

– Не просто, – усмехнулся Ермохин. – Он много раз пытался меня сместить, да больно у меня уж показатели хорошие на фоне других. Ни у кого в городе таких нет. Но ненавидит он меня люто. Мстит, как может. Звездочек на погоны не дает, я по возрасту уже в майорах должен ходить, а вот какой год в старлеях застрял. Вы не думайте, что вся милиция поголовно на них работает. Есть и честные ребята. Правда не так их и много, я свое отделение по всему городу собирал. Зато во всех уверен, что никто из них не продался им. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Понять не сложно. Вам известно, что должно случится сегодня?

– Весь город только об этом и говорит.

– Мы не можем допустить бандитского шабаша.

– У нас в районе ничего такого не будет, они даже соваться к нам не станут.

– Если в одном месте их будет меньше, значит в другом их будет больше. Закон математики. Вы согласны действовать с нами вместе?

Ермохин несколько секунд размышлял.

– О чем вопрос.

– Вы сумеете обеспечить безопасность не только в районе действия вашего отделения, но еще нескольких соседних районов?

– Постараемся.

– Если вы сделаете это, то это облегчит нашу задачу.

– Наши позывные сегодня будут «Волна». Держите с нами связь. – Ермохин сделал последний, но затянувшийся глоток из банки и встал. – Я рад, что мы наконец встретились.

– Я тоже, вы даже не представляете, как вы меня обнадежили. Откровенно говоря, я опасался родной милиции даже больше, чем бандитов. От них хоть отбиться можно, а за сопротивление блюстителю порядка сами знаете, что бывает. И я вам обещаю, что добьюсь, что Клочкова снимут.

– Хорошо бы.

Ермохин ушел. Я повернулся к Олегу.

– Ну как впечатление? Ему можно верить?

– Ты же уже поверил. Будем надеяться, что он не подведет.

– Не волнуйтесь, все будет нормально, – заверил Анатолий.

– Теперь поедем к Куцу на комбинат, – сказал я Олегу.

Оставив Анатолия в квартире, мы помчались на окраину города. Здесь на бывшем пустыре недавно появился небольшой, но процветающий мебельный комбинат. Принадлежал он молодому бизнесмену Леониду Куцу. Это был весьма странный и загадочный человек. Никто не знал, откуда он появился в городе, где взял крупные капиталы, чтобы в рекордный срок возвести свою фабрику. Эта таинственность усиливалась тем, что он почти ни с кем не общался, не посещал ни собрания предпринимателей, ни тусовки местной элиты, хотя ни для кого не было секретом, что он является в Рождественске одним из самых богатых людей. Мафия тоже не совалась к нему, так как у него была одна из самых сильных служб безопасности. Вот она-то и была нам нужна.

Попасть на комбинат нам долго не удавалось. Бдительная стража не пустила нас даже на проходную, и мы вынуждены были проводить время в машине. Пока мы ждали, я внимательно осматривался вокруг. Судя по всему предприятие было далеко не маленьким, передо мной вытянулись изящные корпуса, сооруженные из легких сборных конструкций. Этот Куц неплохо развернул дело в отличие от меня; я так и не сумел осуществить ни одну свою предпринимательскую затею. Может, это происходило от того, что я вечно спешил, мне не хватало основательности, вот все мои постройки рано или поздно разваливались. А надо было делать так, как этот Куц; легко, но в тоже время прочно.

Наконец нам разрешили пройти на комбинат. В сопровождении нескольких ребят их охраны мы зашагали в сторону трехэтажного здания.

Оказавшись внутри, я был поражен увиденным. Это была самая настоящая сказка; сверху с легким шумом струилась вода, вокруг росли деревья, в больших аквариумах плавали золотые рыбки. Стены были обложены голубым кафелем, имитирующим морские волны, повсюду висели картины. А я даже не знал, что в нашем городе существуют такие оазисы красоты и умиротворения. Само собой, что на виллах местных толстосумов можно было узреть и не такое, но это был не роскошный особняк, а обыкновенное здание заводоуправления, рядом с которым в соседних корпусах делали мебель, и в воздухе летали стружки дерева.

Сопровождаемые легким урчанием скользящего вниз водного потока мы поднялись по лестнице и вошли в приемную. Здесь тоже все было очень красиво и торжественно. Нас встретила симпатичная секретарша, фотопортретом которой можно было смело украшать самый престижный журнал.

Она обворожительно улыбнулась и попросила немного подождать.

– Леонид Валерьянович сейчас освободится и примет вас. Хотите что-нибудь выпить, господа?

Но господам было не до того; каждая минута была на вес золота, а мы и так потеряли по милости этого человека столько драгоценных его слитков. Кажется, секретарша поняла наше нетерпение, так как тут же скрылась за тяжелыми, обитыми красной кожей дверьми кабинета Куца.

Вышла она оттуда почти сразу и пригласила нас пройти.

Я впервые видел Куца и с интересом смотрел на него. У него было красивое правильное лицо, единственное, что мне не понравилось, что оно было каким-то малоподвижным. Казалось, что это замечательно выполненная маска. Впечатление изысканности дополнял отлично сшитый костюм, облигающий высокую поджарую фигуру. Я ни минуты не сомневался, что Куц много времени уделяет спорту.

– Чем обязан вашему появлению у меня? – спросил Куц. Он встал, но выходить из-за стола не стал, оттуда показав нам на кожаные кресла.

Мы с Олегом сели и посмотрели друг на друга. Я понял, что нас с ним одолевают примерно одинаковые мысли и чувства.

– Мы пришли к вам за помощью, – начал я. – Вам известно, что должно сегодня ночью произойти в городе?

– А что сегодня ночью должно произойти? – совершенно бесстрастным тоном спросил Куц.

Интересно, он, в самом деле, не знает, подумал я?

– Завтра должны состояться выборы мэра, – сказал Олег.

– Извините, но я не интересуюсь никакими выборами и никогда в них не участвую.

– Это ваше дело, – сказал я, – но речь идет немного о другом. Мафия очень обеспокоена тем, что потерпит на них поражение и поэтому решила не допустить проведения голосования. А для этого она намеревается устроить в городе крупные беспорядки для запугивания жителей.

– Уверяю вас, господа, сюда они не придут. Когда я построил этот комбинат, они почти сражу же явились ко мне, но вскоре поняли, что здесь они ничего не добьются.

– Мы рады за вас, но вы же понимаете, что комбинат – это еще не весь город. Кто его защитит от бандитов?

– Для этого есть милиция. Я плачу налоги и немалые для того, чтобы она защищала граждан.

– К сожалению, милиция в нашем городе в массе своей на стороне мафии. Я думаю, вы это знаете.

Куц едва заметно пожал плечами.

– Честно говоря, мне этот вопрос никогда не интересовал. Я привык полагаться на свои силы, и все возникающие подобные проблемы решаю без чье-либо помощи.

– Это мудро. Но к каждому жителю города не приставишь службу безопасности. А кто-то должен их тоже защитить. Мы просим вас помочь, у вас тут большие силы, они бы очень пригодились сегодня ночью.

Куц переводил свои холодные глаза с меня на Олега, затем они двигались по обратному маршруту.

– Сожалею, что я вынужден вам отказать, но я не вмешиваюсь в такие дела. Мой принцип – не участвовать в схватках, не занимать ничью сторону. Я убедился, что это лучшая из всех возможных позиций. Я занимаюсь бизнесом, а не борьбой с преступностью.

Вошла красивая секретарша, неся на подносе кофейник и три чашечки.

– Хотите ли выпить кофе? – предложил Куц.

– Спасибо, у нас нет времени.

Мы одновременно встали с Олегом с мягких, удобных кресел.

– Знаете, – сказал я, – никому всю жизнь не удается отсидеться даже за самым высоким забором.

Куц внимательно посмотрел на каждого из нас и впервые я увидел на его холодном, почти полностью лишенном мимике лице, нечто похожее на усмешку.

– Вы плохо знаете меня, – произнес он.

– Любопытный тип, – оценил его Олег уже в мчавшейся в обратном направлении машине.

Я кивнул головой, мне тоже по-своему заинтересовал Куц и в другое время я был бы не прочь поразмышлять над тем, что представляет из себя этот человек, но сейчас моя голова была забита совсем другим мыслями.

Я достал телефон и стал набирать номер.

– Ксения, вы можете немедленно приехать ко мне?

– Могу, у меня есть минут тридцать свободных.

– Больше нам и не надо. Я вас жду.

– Что ты задумал? – спросил Олег.

– Если нам не повезло с этим типом, надо искать другие возможности. Подожди, сейчас все услышишь.

Пока шли предвыборные баталии, каждому члену моего штаба была придана машина, поэтому Ксения прибыла почти одновременно со мной. Вместе мы поднялись на лифте. Олег прошел первым в комнату, оставив нас на несколько мгновений одних в прихожей.

– Я хочу вам кое-что сказать, – произнесла Ксения.

– Не сегодня, у нас нет времени, – довольно резко оборвал ее я. И увидел в ее глазах вспыхнувшую обиду. Но мне сейчас было не до женских эмоций.

– Ксения, у вас сегодня есть эфир? – спросил я, когда мы присоединились к остальному обществу.

– Да, я веду вечерние городские новости.

– Вам известно, что должно произойти вечером?

– Об этом только все и говорят. Некоторые уже уезжают из города.

– В самом деле, нам навстречу попалось необычно много машин. Теперь понятно, куда они едут. Вот о чем я хочу вас попросить: я прошу вас сказать всем людям открытым текстом о том, что готовится. И еще сказать о том, что мы не допустим, чтобы всякая мразь вытворяла в городе все, что ей заблагорассудится. Все равно – я уверен – они уже знают о наших приготовлениях. И прошу вас, затем обратиться к мужчинам с воззванием: кому дорого спокойствие и безопасность их семей пусть выходят на защиту города. Объявите сбор в восемь часов у памятника Победы. Если есть в этом городе смелые люди, они придут.

Ксения внимательно посмотрела на меня.

– Я сделаю все, что вы просите.

– Надеюсь, встретимся с вами завтра живыми и здоровыми, – сказал я.

Мы снова остались в чисто мужской компании.

– Теперь нам надо подумать о том, как максимально эффективно распределить наши силы, чтобы накрыть как можно большую часть города, – сказал я.

Олег уехал через час, когда закончилось наше импровизированное совещание, и мы остались вдвоем с Анатолием. Ходики на стене показывали шесть часов, сбор мы наметили на восемь. Значит, оставалось два спокойных часа.

– Может, тебе не стоит в этом участвовать, ты все-таки священник? – сказал я.

– Я думаю, что Бог одобрит мое намерение.

– Но он призывал совсем к другому. Ударили по одной щеке, подставляй – другую.

– Знаешь, о чем я иногда думаю, если бы он знал, как будет развиваться человеческая история дальше, как будет велика власть зла, сколько крови прольется, то я почти уверен, что он изменил бы некоторые свои постулаты.

– Да ты я погляжу еретик, живи ты в другую эпоху, тебя бы сожгли на костре.

– Служить Богу это вовсе не означает без конца повторять одни и те же сказанные когда-то слова, а следовать тому, что он нам всем завещал; нести любовь к ближнему. Есть дух учения, а есть буква. И если не противостоять злу, то какая цена любви. Он сам подал нам этот пример.

– Но он не вступал в схватку с бандитами.

– Просто они не попадались на его пути. Знаешь, всякий раз в таких ситуациях я ставлю его на свое место и пытаюсь понять, как бы он поступил. Мне кажется, он бы действовал сейчас точно также.

– Значит, будем считать, что сегодня в наших рядах будет Бог.

– Он всегда с теми, кто противостоит злым силам.

Я вздохнул. Честно говоря, сегодня вечером я больше надеялся на помощь обычных людей.

– Твоя жена знает, куда ты ушел?

– Знает, у меня нет от нее тайн.

– И как она отнеслась к этому твоему поступку?

– Сказала, что Бог меня благословляет.

– Ты счастлив с ней?

– Да, мне невероятно повезло, я познал, что такое настоящая любовь. Ты не представляешь, как это одухотворяет всю твою жизнь. Подлинная любовь делает нас совершенно иными.

– Я действительно этого не знаю, с подлинной любовью мне не повезло. Как ни странно, но только теперь я начинаю понимать, что я никого не любил и никто не любил меня.

Я вспомнил о Марине, о длинной череде ссор, которые ознаменовали все наше совместное существование. Самая большая загадка в жизни: зачем мужчина и женщина, не созданные друг для друга, оказываются вместе? Но размышлять на эту тему дальше мне не удалось, так как зазвонил телефон. Почему-то у меня учащенно заколотилось сердце. Я поднял трубку и сразу узнал его голос.

– Ну как, кореш, готовишься к сегодняшнему карнавалу. Обещаю, будет весело. Такого этот паршивый городишка еще не видывал. Ты тоже будешь приятно удивлен. Надеюсь, ты не струсишь и вылезешь из своего убежища. Я так соскучился по тебе, мы давно ни о чем не беседовали. У тебя, наверное, накопилось ко мне масса вопросов.

– А у тебя есть масса ответов?

В трубке раздался смех.

– Смотря что ты под этим понимаешь, корешок. Ты рановато стал праздновать победу, я сразу понял, что ты – фартовый. Но сегодня у тебя есть шанс это доказать. Вылезай из берлоги – и мы поговорим как мужчины.

– Поговорим, не волнуйся, я тебе обещаю, что наш разговор будет для тебя не самым приятным.

– Да ты мне никак грозишь. – В голосе моего собеседника прозвучало притворное изумление. – Я вижу, кореш, да ты расхрабрился. Уж не та ли баба, с которой ты гулял той ночкой, тебе так расшевелила. Перед ней по струнам бьешь. Ну, ну, это становится занятным. Наша встреча обещает быть особенно забавной. Ты бы хоть намекнул, где ж ты будешь, чтобы я тоже туда бы заскочил.

– На кладбище, там, где скоро будет твоя могила.

– Ох, силен, кореш, – громко засмеялся Монахов, как скажешь, так сразу страшно становится. Ты я вижу совсем распалился. Молодец, это мне нравится. Ну, давай, до встречи. Осталось ее ждать совсем недолго. Кажется, вы трубите сбор в восемь.

Я вытер пот со лба. Пока я разговаривал, Анатолий внимательно наблюдал за мной.

– Это «Монах», он повадился звонить ко мне и вести светские беседы. Каким-то образом он узнает мой телефон, хотя мы его постоянно меняем.

– Когда-то я им немного занимался, он весьма ловок и все время ускользал. Потом я узнал, что у него был в милиции осведомитель. Это была одна из причин, почему я решил уйти оттуда.

– Мне кажется, что однажды наши дорожки пересекутся и одному из нас эту встречу не пережить.

– Ты должен всегда помнить, что он не задумываясь применит оружие.

– Это я уже понял.

Оставшиеся до условного часа время мы с Анатолием почти не разговаривали. Просто сидели напротив друг друга и изредка улыбались. Ни с кем мне не было так хорошо, как с этим человеком. Если судьба мне не дала любимой женщины, то она одарила меня замечательным другом. И надо признать, что это тоже немало, может быть, даже больше, чем первый вариант.

Олег приехал, как мы и договаривались без пятнадцати восемь. Таким хмурым я его, пожалуй, еще не видел.

– Я специально проехал по многим улицам, еще совершенно светло, а город словно весь вымер. Даже окна закрыты, все либо уехали, либо попрятались по домам.

– Кто-нибудь собирается у памятника Победы? – спросил я.

– Пока нет никого.

– Это плохо, мы рассчитывали, что люди придут.

– Боюсь, что придется обходиться своими силами. И вот еще что: мы посоветовались и пришли к единодушному мнению, что тебе сегодня не следует выходить из квартиры.

– И кто проводил этот великий совет?

– Все члены штаба. Они все собрались у Вознесенского. Он тоже поддерживает это мнение.

– Мы не в армии и я сам решаю за себя. Я буду участвовать в операции.

– Но ты же понимаешь, если с тобой что случится…

– Не будем думать об этом. Мое решение окончательное. Никто не вправе мне приказывать.

Олег о чем-то задумался, затем достал из кармана пистолет.

– Возьми, – протянул он мне его.

– Но у меня нет право на ношения оружия. Если Клочков узнает, что я вооружен, он стерет меня в порошок меня.

– Это на крайний случай, лучше быть живым с пистолетом, чем мертвым без него.

– Ладно, давай.

Черная рукоять пистолета привычно разместилась в ладони. Я засунул его за пояс. В самом деле с ним чувствуешь себя спокойней. Я взглянул на часы.

– Пора.

– Да, пора, – согласился Олег.

Олег был прав; несмотря на то, что было еще светло, на улицах не было ни души. Город был абсолютно мертв, даже из окон не доносилось никаких звуков, так как все они были плотно закупорены. Такой картины мне еще не довелось видеть. Даже стало не по себе.

Около памятника Победы собралось человек тридцать-тридцать пять. В том числе к некоторому моему удивлению – несколько женщин и среди них – Ксения. Мы вышли из машины. Если быть честным, то я рассчитывал, что придет значительно больше народу.

– Большое всем спасибо за то, что откликнулись на наш призыв, – произнес я. – Вы понимаете, что вы все рискуете. Поэтому пусть каждый еще раз подумает, стоит ли ему ввязываться в это дело. Что касается женщин, то я вас очень прошу – вернитесь по домам. Сегодня не ваш день.

– Мы не уйдем, – от имени представительниц прекрасного пола решительно заявила Ксения и посмотрела на меня. – Мы имеем такое же право, как и мужчины, встать на защиты родного города.

Я растерянно посмотрел на Олега, потом на Анатолия, не зная, как отреагировать на этот заявление.

– Может, ты как священник вразумишь этих амазонок, – обратился я к нему.

– Я не стану этого делать, они имеют на это право.

– Что будем делать? – повернулся я к Олегу.

– То, что решили раньше, – пожал он плечами.

– Мы вам даем нашего человека, он будет начальником вашей дружины, – сказал я – Очень прошу вас, выполняйте все его указания. А чтобы вы не чувствовали себя безоружными, мы выдадим каждому по милицейской дубинке. Только прошу вас, держитесь все вместе. Лишь в этом случае вы – сила, с которой будут считаться.

Я и Ксения еще раз посмотрели друг на друга, но продолжать этот молчаливый диалог больше не было время. С людьми остался заместитель Романова, мы же снова сели в автомобили.

Город был все таким же пустынным, только теперь стало быстро темнеть. Мы слушали по рации переговоры милиционеров из отделения Ермохина, переговоры, которые вели в других машинах наши люди. Сначала они звучали спокойно, но постепенно тон их менялся на все более тревожным. То в одном конце города, то в другом были замечены группы пеших боевиков и подозрительное передвижение автомобилей. Пока эти бандитские формирования вели себя пассивно, и столкновений еще не было, но с каждой минутой обстановка накалялась и становилось все более очевидно, что это предгрозовая тишина.

– Нам пора на объект, – сказал Анатолий, – они скоро начнут.

Городской избирком размещался в небольшом двухэтажном особняке. Мы заранее выбрали плацдарм для наблюдения; напротив здания находилась начатая, но заброшенная, огороженная забором стройка. Вот туда, оставив автомобили за квартал от этого места, мы и направились.

Хотя уже наступила темень, а уличное освещение в городе почти нигде не работало, проблемы с наблюдением за обстановкой у нас не было, так как мы захватили с собой приборы ночного видения. Но пока они показывали лишь то, что все вокруг спокойно. Зато напряжение царило в других местах; переговоры по рации доносили до нас отголоски столкновений. Причем, мы слушали не только своих, но и чужих. И потому как часто попадались нам их частоты, становилось ясно, что силы, которые введены в бой, немаленькие.

– А если мы просидим тут зря, – не выдержал я. – Они там сражаются, а мы пьем кофе, – посмотрел я на Олега, который спокойно потягивал кофе из стаканчика термоса.

– Это была твоя идея. Не волнуйся, они обязательно придут. Хочешь кофе?

– Нет.

– Ну и зря, это очень хороший кофе, он придает силы. А они нам скоро понадобятся.

Пророчество Олега сбылось минут через десять. К зданию избиркома стремительно подкатили два джипа. Из них высыпало человек двенадцать. Нас вместе с охранниками из службы безопасности Олега было шестеро. Я подумал, что соотношение вполне приемлемое, один наш человек на их двоих. Вот если к ним придет подкрепление, дело будет гораздо хуже.

Группа захвата устремилась к зданию. Им даже не нужно было взламывать дверь, она послушно отворилась от первого же пинка. Не было сомнений, что все было готово к встрече гостей и между ними и милиционерами, охранявшими избирком, существовал сговор.

– Пора, – скомандовал Олег, едва бандиты скрылись внутри здания.

Мы побежали через улицу.

Один из преступников стоял на стреме, но он был слишком уверен в своей безнаказанности, поэтому заметил нас с некоторым опозданием. Эта невнимательность стоила ему дорого; Олег вырубил его одним ударом. Но тот успел поднять шум, поэтому нам не удалось беспрепятственно проникнуть в здание. Несколько человек встретили нас у входа, но так как численное преимущество в этом поединке было на нашей стороне, то мы быстро расчистили дорогу. Мне достался пожилой мужчина, судя по его уверенным повадкам, это был ветеран подобных налетов и сражений. Он замахнулся на меня кулаком с одетым на пальцы кастетом, но я легко перехватил его руку и ударил ему в пах ногой. Этого оказалось вполне достаточным, чтобы мой противник сложился вдвое, изрыгая при этом из себя фонтан смачных ругательств.

Но меня он больше не интересовал, я вдруг ощутил небывалый азарт, тело было легким и послушным, готовым к новым, более серьезным поединкам. Я первым поднялся по лестнице на второй этаж, где по нашим сведениям и хранились все списки избирателей. Судя по всему, та же информация была и у наших врагов, так как в их поиске они рыскали по комнатам Пол устилал ковер из сброшенных со столов бумаг.

Я кого-то ударил, он отлетел к стене, после чего я на несколько мгновений остался не у дел. Все уже с кем-то сцепились, и только я ждал своего врага. Подсознательно я искал Монаха, но, кажется, в этой операции участия он не принимал. Из рядом расположенной комнаты послышался шум, я ворвался туда и увидел, как Анатолий дерется с каким-то парнем. Тот попытался ударить его в лицо, но Анатолий увернулся и сам врезал ему по подбородку. Тот отлетел к стене, но сразу же встал, а в его руке сверкнул нож. Все произошло за какой-то миг: парень, словно лев бросился на Толю и полоснул его лезвием. Послышался сдавленный крик, и почти сражу же кровь намочила рубашку на плече моего друга.

Я вдруг почувствовал, как вспыхнула во мне ярость, я бросился на парня, тот отскочил и угрожающе поднял нож. Теперь я мог рассмотреть этого юнца; от силы ему было лет восемнадцать. Но потому как он решительно и точно размахивал своим оружием, было видно, что он имеет навыки обращения с ним.

Хотя валы ярости буквально захлестывали меня, но это были холодные валы; голова была ясная, и я хорошо отдавал себе отчет в каждом своем движении. Парень размахивал перед моим лицом ножом, ища удобный момент для того, чтобы проткнуть им меня. Я решил ему помочь и слегка раскрылся – и он тут же бросился ко мне. Именно этого момента я и ждал; я слегка отскочил в сторону и изо всех сил ударил его по руке. Нож вылетел из его ладони, я же обрушил на обезоруженного противника град ударов кулаками и ногами. Без своего страшного оружия он не представлял для меня никакой опасности, так как я был его значительно и сильнее и натренированней. Он лежал на полу, я продолжал его пинать, и с каждым новым ударом во мне увеличивалась ненависть к этому юному подонку.

– Остановись, ты убьешь его, – вдруг прорвался в мой распаленный мозг хриплый возглас Анатолия.

Но, увлеченный своим делом, я даже не понял, что он мне кричит. Парень уже не пытался сопротивляться, он лишь укрывал лицо и пах руками. Но именно туда я и старался попасть.

– Остановись, прошу тебя! – снова закричал Анатолий и повис на мне. – Ты же его убьешь!

Я перевел взгляд на Анатолия и увидел, что его рубашка на плече вся набухла кровью.

– Тебе плохо?

– Плечо болит, – сказал он.

– Пойдем отсюда, надо скорее к врачу.

Я обхватил Анатолия за талию и потащил к дверям. Перед тем, как выйти из комнаты, я бросил взгляд на своего противника. Он по-прежнему лежал на полу и с ненавистью смотрел на меня. Все лицо его было в крови.

Я сразу наткнулся на Олега и одного из его сотрудников, они подхватили Анатолия и понесли к машине. Предвидя подобное развитие событий, мы заранее оборудовали несколько пунктов медицинской помощи, где дежурили врачи – в один из них мы и поехали.

Анатолий сидел в машине, очень бледный, но не стонал, а только морщился от боли. Кровь капала на сиденье. Наши взгляды встретились.

– Ты его чуть не убил, – едва слышно прошептал он. – Немедленно поезжайте за ним, он был весь в крови, ему тоже нужна срочная помощь.

– Нет, – сказал я. – Нам сейчас не до него.

– Тогда я отказываюсь получать помощь.

Мы переглянулись с Олегом.

– Поворачивай, – сказал он шоферу, – только быстрей. Дорога каждая секунда.

Парня мы нашли в той же комнате, лежащим на полу. Бандитов в доме уже не было; получив отпор и оставив раненого, они скрылись. Мы подняли его и понесли вниз под аккомпанемент его несмолкаемых стонов. Только сейчас я смог подробно рассмотреть последствия нашей драки; его лицо представляло из себя сплошное кровавое месиво.

Врачи, предупрежденные по рации, уже ждали нас. Их оказалось двое, поэтому один занялся Анатолием, другой – юнцом.

– Что с ним? – спросил я у врача, который занимался Анатолием.

– Рана не глубокая, но он потерял довольно много крови. Но большой опасности, думаю, нет.

Я почувствовал облегчение. Чтобы я сделал с этим парнем, если Анатолию была бы нанесена смертельная рана? Мои кулаки непроизвольно сжались, и я снова ощутил желание наносить удары. Я посмотрел на поверженного мною парня и отвернулся; его лицо представляло страшное зрелище. И все же я не чувствовал себя виноватым, он сам выбрал свою судьбу.

Кроме Анатолия у нас было еще двое раненных, но к счастью легко. Врач перевязал их и заявил, что они могут отправляться домой самостоятельно. Что касается Анатолия, то он посоветовал отвезти его домой.

Путь до дома Анатолия мы проехали молча. Ему было явно не до разговоров, так как он то и дело морщился от боли, особенно тогда, когда джип, наскочив на кочку или выбоину, падал вниз или подпрыгивал вверх. И хотя я еще не был мэром, но невольно думал о том, что в этом городе необходимо срочно заняться дорогами.

Вместе с Олегом мы, несмотря на его протесты, на руках вынесли Анатолия из машины и понесли к дому. Мы постучали, мгновенно зажегся свет, и дверь отворилась.

– Что с ним? – спросила жена. Хотя было поздно, но по ее наряду было ясно, что она не спала.

– Он ранен ножом, но не опасно, – сказал я.

Я ожидал громкой звуковой реакции в виде плача или крика, но жена Анатолия лишь молча кивнула головой и обняла мужа, помогая ему войти в дом. Мы вошли за ней. За столом с очень серьезными лицами сидели дети и внимательно смотрели на раненного отца. Я взглянул на Анатолия и увидел, что он улыбается своими белыми губами.

– Хотите знать, как это произошло? – спросил я.

Женщина коротко взглянула на меня.

– Это потом, простите, но мне надо позаботиться о муже.

– Да, мы уходим. Завтра, Толя, мы непременно заглянем, – пообещал я.

Мы вышли из дома. Был теплый вечер, на небе гроздями сияли звезды, мы, не сговариваясь, остановились, наслаждаясь теплом и тишиной.

– Знаешь, хочется покурить, – сказал я.

– Как ни странно, но мне тоже, – улыбаясь, отозвался Олег. – Кажется, это желание у меня возникло во второй раз в жизни.

– А когда был первый раз.

– А вот не скажу. Вот только сигарет у меня нет. Хотя постой. – Олег добежал до машины и вернулся с двумя сигаретами. – У нашего шофера стрельнул.

Мы закурили.

– Странная женщина, – задумчиво произнес я, – я ожидал совсем другой от нее реакции.

– Она очень сосредоточенная. Она знает, что следует делать. Какой смысл голосить или причитать, когда нужно оказать помощь.

– Он отправился к нам с ее полного согласия. Ему повезло с женой. – Я замолчал. – Я бы желал узнать, как обстоят дела с еще одним человеком?

Романов посмотрел на меня. Он явно хотел что-то сказать, но в последний момент передумал. Вместо этого он поднес ко рту рацию.

– «Весна», отзовитесь. Скажите, что у вас происходит?

– Все нормально. Мы не дали им бесчинствовать, хотя такие попытки они делали много раз. Утром я обо всем доложу подробно.

– Что с людьми?

– Один получил ножевое ранение, мы отвезли его в больницу. Еще двое сильно избиты. Ну, про всякие ушибы и царапины я не говорю. Они есть почти у всех.

– А как женщины?

– С ними все в порядке. Никто не пострадал. Мы не разрешали им ввязываться в драки, хотя они очень хотели.

– Ты правильно делал. Пока. Ты все слышал? – обратился он уже ко мне.

– Да.

– Теперь твоя душенька спокойна?

– Не совсем. Я волнуюсь за Толю, как бы не было осложнений. Вдруг будет заражение крови.

– Врач первым делом промыл рану. Или ты не помнишь?

– Помню.

– Раз помнишь, тогда поехали домой. Честно говоря, я чертовски устал.

Одновременно мы бросили сигареты на землю и направились к машине. Олег высадил меня и умчался домой, как сказал он: спать. Я поднялся к себе на лифте, вошел в квартиру, подошел к окну. На другом конце города я увидел отблески пожара. И почти сразу мимо промчалось несколько пожарных машин. Если я не ошибался, огонь вспыхнул где-то на «Хуторке». Все же им удалось что-то поджечь. Но, как странно, сейчас меня это волновало довольно мало, мои мысли были заняты другим. И хотя хотелось спать, я медлил уходить в забытьи. Завтра решающий день в моей жизни, который может повернуть ее на сто восемьдесят градусов. Но и это в данный момент меня не слишком волновало. Раздался телефонный звонок. Я бросился к аппарату.

– Вы дома?

– Дома.

– С вами все в порядке? Я слышала у вас один тяжелораненый.

– Да, Анатолий, хотя рана, надеюсь, не очень тяжелая. Задето плечо. Как было у вас?

В трубке зажурчал смех.

– Было очень страшно, мы натолкнулись на целую банду, их было не меньше человек пятнадцать. И все вооружены металлическими дубинками и прутьями. Я уж не говорю о ножах. Хорошо, мы успели вызвать подмогу, этого старшего лейтенанта, кажется, его фамилия Ермохин. Иначе нам всем было бы худо. Милиционерам пришлось пару раз пальнуть в воздух, только тогда они убрались восвояси.

– Это последние их такие гастроли, – заверил я.

– Хочется в это очень верить. Ну теперь я пойду ложиться. Я почти уже сплю. А что будете делать вы?

– То же самое.

– Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Мы разъединились. Я посмотрел на ходики; они показывали три часа ночи. До начало голосования оставалось всего пять часов. Надо ими воспользоваться наилучшим образом, то есть хорошо выспаться.

Глава двадцатая

Я проснулся от того, что меня трясли за плечо. Не без усилий разлепив глаза, я увидел, что этим неблагодарным трудом занят Олег.

– Вставай, соня, не то проспишь свое избрание мэром. Как ты думаешь, сколько сейчас времени?

– Восемь часов, – пробормотал я.

– Восемь. Во дает! – захохотал Олег. – Да сейчас полдень, порядочные люди садятся обедать.

Меня словно пружиной подбросило на кровати.

– Не может быть!

– Может! Я тебе звонил с самого утра, никто не подходил. Покойники и то так крепко не спят.

– Не знаю, что со мной случилось, давно я так долго не спал. Подожди немного, через пять минут я буду в порядке.

Мне пришлось вылить на себя ушаты холодной воды пока я наконец не почувствовал, что изгнал остатки сна из организма.

– Что происходит в городе? – спросил я, покончив с утренним, а вернее уже с дневным туалетом.

– В городе все нормально. Все участки открылись вовремя, народу столько, что выстраиваются очереди. Ты представляешь, когда выбирали президента, и то не было такого столпотворения. Я тоже уже проголосовал.

– Вот бы узнать бы за кого?

Олег кинула меня лежащим в вазе апельсином. Я ловко поймал этот оранжевый шар и бросил его в Олега.

– Молодец, в самом деле, проснулся, – похвалил мою реакцию Олег.

– Что произошло вчера, какие итоги нашей операции?

– Мы победили, им не удалось совершить ничего серьезного.

– Ночью я видел пожар.

– В «хуторке» они спалили несколько домов, в том числе дома двух милиционеров из подразделения Ермохина. Они остались без крыши над головой. Там было хуже всего. Это единственный в городе район, где этой братией удалось пошалить довольно серьезно. Учитывая, что там милиция полностью на их стороне, вряд ли стоит этому удивляться.

– А пострадавшие?

– Три человека ранено, двое серьезно, лежат в больнице. Одного утром отпустили домой. У еще пятерых сильные ушибы и ссадины. Честно говоря, я ожидал худшего.

– Ты забыл об Анатолии, он тоже серьезно ранен.

– Ни о ком я не забыл, утром я побывал у него. Ночь прошла спокойно, хотя у него повышенная температура. Сейчас его должен осматривать врач чтобы решить, надо ли твоего друга отправлять в больницу.

Я посмотрел на Олега, но ничего не сказал по двум причинам: я вдруг почувствовал, что не нахожу подходящих слов, чтобы выразить свои чувства, во-вторых, зазвонил телефон. К моему удивлению это был Архипенко. Его голос звучал не слишком весело.

– Владислав Сергеевич, я хочу вас известить, что сегодня начал нашу с вами операцию, все счета этих фирм заблокированы. Никто отныне не получит с них ни рубля.

– Хорошо, я рад.

– А я не очень.

– Я понимаю, вам нелегко было решиться на такой шаг, тем большее значение он имеет. Может, стоит усилить вашу охрану?

– В этом нет нужды, я предпринял все возможные в моем положении меры предосторожности. Остается уповать на них и на Бога. Тем более, сегодня я уже получил первую угрозу.

– От кого она исходила?

– Она была анонимной, это был телефонный звонок. Владислав Сергеевич, позвольте выразить свое восхищение вами, весь город только и говорит о ночных событиях. Вы мне очень помогли, если бы не ваше вмешательство в мою жизнь, я бы никогда… Как ни странно, но я вам благодарен. Вы понимаете, что я хочу сказать.

– Думаю, что да.

– Я уже ездил голосовать, естественно, за вас. Ни у кого нет сомнений, что вы будете мэром. После сегодняшней ночи люди поверили в вас. А скажите, наша договоренность о том, что вы оставите у меня половина бюджетных счетов, остается в силе.

– Не вижу причин ее пересматривать.

– Вот это все, что я хотел вам сказать, Владислав Сергеевич.

– Надеюсь на скорую встречу, Павел Иванович. Мне понадобятся ваши советы в финансовой области.

– Всегда к вашим услугам.

Голос Архипенко исчез из трубки. Я коротко пересказал Олегу наш разговор.

– Честно говоря, мне тревожно за него, – проговорил Олег. – Он очень рискует. Они не смирятся с таким ударом. Ты понимаешь, что он гораздо сильней, чем удар, который мы нанесли им ночью.

– Не дурак, чай, понимаю. Для того его и готовил. Будем надеяться, что Архипенко сумеет себя защитить. А теперь мне хочется поехать в город и посмотреть своими глазами, что там творится. А затем я проведаю Толю. Ты со мной?

– Меня ждет Вознесенский. Он просил передать, что вечером приглашает тебя к себе дабы отпраздновать твою викторию.

– Еще рано, сглазим.

– Ты стал суеверен?

– Знаешь, Олег, я чувствую, что сильно изменился. А вот каким я стал, ей богу еще не знаю.

Я ездил по городу от участка к участку. Олег был прав, народ валом шел на выборы. Я зашел на некоторые пункты для голосования, и всякий раз сцена почти зеркально повторялась: я оказывался в окружении людей, меня благодарили, поздравляли, заверяли, что голосовали за мою кандидатуру. Я заметил, что особенно экзальтированно ведут себя молодые женщины, которые стремятся меня потрогать, пощупать, поцеловать, словно я – знаменитая поп-звезда. Вырвавшись из очередных объятий, я сказал шоферу, чтобы он ехал к Анатолию.

Анатолия я застал в окружении семьи. Хотя он лежал, но вид у него для раненого был вполне бодрым. В глаза мне сразу бросилась одна странность, он был не в домашних, а в выходных брюках.

– Ты куда-то собрался? – спросил я.

– Нет, я недавно приехал и вот лежу, отдыхаю.

– Ты ездил в таком состоянии. Да ты с ума сошел!

– Это было необходимо, Владик.

– А могу узнать, что за необходимость?

– Да, конечно, я ездил в больницу к тому парню, которого ты избил ночью.

– К этому юному бандиту, который нас едва не убил! – воскликнул я.

– Да, к нему. ты, наверное, не знаешь, его зовут Алексеем.

Я ощутил легкий холодок где-то в животе.

– И что из этого, Алексеев в мире много и все они разные.

– Ты прав, разные. Ты сломал ему нос и два ребра. Хирург мне сказал, что скорей всего его нос останется навсегда сломанным.

– Я понимаю, что жить со сломанным носом не самое приятное занятие, девушки будут сторониться и все такое прочее. Но хочу напомнить: он едва не проколол тебя и меня ножом. И если бы ему удалось это сделать, то уже завтра могли бы состояться наши пышные похороны.

– Да, могли, что правда, то правда. Но ты вспомни, что ты продолжал его бить тогда, когда он уже не сопротивлялся. Если бы я тебя не остановил, то вполне вероятно, хоронили бы его.

– Еще бы, я был в ярости, когда увидел кровь на твоей рубашке.

– Но ты разве не знаешь, что при виде крови звереют садисты.

– Ты хочешь сказать, что я садист.

– Нет, но есть опасность, что можешь им стать. Внутри тебя это сидит. И сидит сильно. Это в начале ты бил его потому, что увидел мою кровь, а потом ты его бил, потому что это доставляло тебе удовольствие. Он был в полной твоей власти, а в тебе бушевала, как ты сам говоришь, ярость. Разве не тоже самое происходит с насильником или садистом?

Я вдруг почувствовал некоторое замешательство; я вовсе не хотел соглашаться с Анатолием и в тоже время не мог не признать, что в его словах заключалась если не вся правда, то определенная ее частица.

– Я разговаривал с ним, – вдруг проговорил Анатолий.

– Да, что же он тебе наговорил, про свою тяжелую жизнь, про то, как его не любили родители, обижали учителя, ставя этому оболтусу несправедливые двойки.

– Примерно так все и есть. Он, в самом деле, очень обижен на этот мир. Он рос без отца в большой бедности. А в школе его дразнили за то, что он был одет хуже всех, за то, что у него никогда не было карманных денег. Вот он чтобы как-то компенсировать такое к себе отношение стал к всем в оппозицию. А в результате его выгнали из школы.

– Это трогательная история. Так многие начинали свою дорогу в тюрьму. В этом он не оригинален.

– Ему сейчас очень плохо, он совершенно один, никому нет до него дела. И он знает, что будет всю жизнь со сломанным носом.

– Что ты предлагаешь, чтобы я поехал к нему и извинился за вчерашнее. Я должен был его погладить по головке и как старший товарищ указать то место на своем теле, куда лучше ткнуть ему свой ножичек, чтоб уж наверняка.

– Мне жаль, Владик, что ты не понимаешь, что это нужно не только ему, но и тебе.

– Да, знаешь, не очень понимаю.

– Что ж, мне нечего больше тебе сказать. Я поздравляю тебя с тем, что ты скоро станешь мэром. Я очень рад этому. Хотя я голосовал против тебя.

– Ты голосовал против?! – не мог сдержать я изумления.

– Ты не готов к этой роли, твое избиение Алексея наглядно это показало. Я не могу отдать свой голос человеку, который способен на такие поступки. Но это ничего не меняет, на участках все голосуют только за тебя. Ты молодец, ты сумел добиться очень важного результата – сплотить людей вокруг себя. И я буду тебе помогать во всем, чем смогу.

Сам не знаю, но почему-то его похвала заставила меня ощутить прилив гордости.

– Я заеду завтра, – сказал я.

– Я рад всегда тебя видеть, но у тебя в ближайшие дни будет масса дел. Поэтому навещать меня вовсе не обязательно. Твои занятия важней.

Я поцеловал Толю в плохо выбритую щеку и покинул его дом.

Машина мчала меня по направлению к дому Вознесенского. Я смотрел на улицы, заполненные народом, и невольно вспоминал те же улицы только вчера – такие пустые, что казалось, что все жители покинули город, как перед оккупацией его неприятельским войском. Внезапно я попросил шофера развернуться и поехать в больницу. Тот удивленно взглянул на меня, но послушно выполнил приказ.

Едва я вошел в больницу, как все, кто там были: врачи, медсестры, санитарки, больные в едином порыве устремились ко мне. Они смотрели на меня примерно так же, как бы смотрели на приехавшую к ним поп-звезду.

– Я хотел бы пройти к Алексею… – Фамилию я не знал, но все сразу поняли, кого я имею в виду. И вся толпа вызвалась проводить меня к нему.

Он лежал в большой палате с тесно приставленными друг к другу койками. Его лицо наполовину закрывала повязка.

Сопровождающий меня врач пояснил, что ему на лицо наложили двенадцать швов.

– От них останутся шрамы? – спросил я.

– От швов всегда остаются шрамы. Красавцем он уже никогда не будет. Кроме того, у него сломан нос. Ну и два ребра.

Я подошел к кровати. Издалека мне показалось, что парень спит, но сейчас я убедился, что он не только бодрствует, но внимательно следит за мной. Я не знал, не только что говорить, но и как себя вести, потому что не знал, почему я вдруг изменил маршрут и заехал сюда, к парню, который едва не убил меня этой ночью. Бывают поступки, смысл которых сам человек не в состоянии объяснить. Но они-то, как оказываются в последствие и являются для него самыми важными.

– Ты узнаешь меня? – спросил я. Ответа я не дождался, да особенно не надеялся его получить. Я сел на придвинутый кем-то стул. – Как ты себя чувствуешь? Чем молчишь, лучше скажи, чего ты хочешь?

– Он мне утром говорил, что больше всего любит томатный сок, – вместо парня ответил врач.

Я повернулся к своему телохранителю.

– Сбегай, пожалуйста, в ближайший магазин и купи несколько пакетов томатного сока. – Я протянул ему деньги.

Я опять посмотрел на парня.

– Ну что ты уставился на меня полными ненавистью глазами. Ты уже забыл, что ночью едва не заколол двух человек. И одни из них это я. Кто должен на кого смотреть с ненавистью? Как ты считаешь?

– Вы сделали из меня калеку. Как я теперь буду жить с таким лицом, – вдруг скорее не сказал, а плюнул в меня словами Алексей.

– А когда ты брал в руки нож, ты думал о возможных последствиях, ты думал о том, что можешь кого-то ранить, убить? Или ты не знаешь: тот, кто берет оружие, может, сам от него и пострадать.

Короткая вспышка гнева прошла, и мне вдруг стало жалко его. Как бы я переживал, если бы со мною в семнадцать лет случилось бы такое несчастье.

– Ты бы подумал о другом, ты понимаешь, что тебе должны судить за то, что забрался в помещение избиркома, за то, что ранил ножом человека. Я должен пойти в милицию и написать на тебя заявление. Хотя не исключено, что милиция сама явится по твою душу, как только узнает, где ты находишься. Скоро у нас будет совсем другая милиция, не та, которая идет на поводу вашей братвы. Если бы ты был хоть чуток поумней, ты бы понял, что на самом деле я тебя спас от самой большой беды – убийства человека. На тебе всю жизнь висел бы такой ужасный грех. Конечно, неприятно иметь на лице шрамы, но поверь мне, в сто раз страшнее иметь на совести такую страшную тяжесть. Так что радуйся, что Бог тебя уберег от этого. Скажи мне, ты местный, где живешь?

– На «Хуторке», – неохотно ответил Алексей.

– Знакомое место. если дашь адрес, я извещу твоих родных, где ты находишься. В больнице поди и не кормят.

– Денег нет, город два месяца ничего нам не переводит, лекарство кончаются, – снова вмешался в разговор внимательно слушающий нас врач.

– Какая уж тут еда. Больные сами себя кормят. Те, кто могут. Вы бы уж помогли нам.

– Будем разбираться со всеми делами, поможем и вашей больнице. Пока я еще не мэр. Так что, сообщишь адрес? – обратился я уже к парню.

– Все равно никто ко мне не придет. Матери не до меня.

– Если ты с «Хуторка» значит скорей всего ты из отряда Горца, – задумчиво произнес я.

– Думаете, я перед вами сейчас растекусь. Идите вы… – Алексей громко и смачно выругался.

– Ты бы лучше о жизни своей подумал, что будешь делать дальше, когда выйдешь отсюда, куда пойдешь? В тюрьму, опять в банду или будешь жить нормальной жизнью? Я хочу тебе помочь, чтобы ты не покатился туда, откуда уже не выбраться.

Вернувшийся с ответственного задания телохранитель, поставил на тумбочку три пакета сока. Я встал со своего места.

– Подумай обо всем, ты уже не мальчик, а я еще как-нибудь к тебе заеду – и мы обо всем поговорим. Сколько ему тут еще валяться? – обратился я к врачу.

– Недели две, не меньше, пока ребра не срастутся.

– Время для размышлений у тебя есть. Если есть голова, думай. А нет головы, так и не жалко, тогда одна у тебя дорога – прямиком к гибели. Ты меня понял?

Я не стал ждать его ответа, а повернулся и зашагал к выходу.

У Вознесенского меня поджидал весь мой избирательный штаб вместе со всеми помощниками и помощницами. Хотя не было еще даже предварительных итогов, меня начали все дружно поздравлять, как со свершившимся фактом. С шумом открыли шампанское, все выпили за победу. Я сам не знал, почему, но настроение у меня было не праздничное, на экране памяти все время высвечивалось бледное, наполовину срытое бинтами лицо парня. Я не мог отделаться от мысли, что этот его нынешний портрет – моих рук дело.

Мы стали обсуждать наши текущие и грядущие дела, но мое внимание уже не первый раз привлекло странное поведение пары: Вознесенский – Ксения. Ни тот, ни другой почти не участвовали в общем разговоре и даже не смотрели друг на друга, словно были незнакомы или в ссоре. Но при этом меня не оставляло ощущение, что они находятся вместе.

Наступило время для вечерних теленовостей. На экране появились переполненные избирательные участки, интервью с избирателями, большинство из которых говорило, что отдали свой голос борцу с преступностью и коррупции нашему дорогому Владиславу Сергеевичу Легкоступову.

Настроение у всех было веселое и радостное, подогретое вдобавок немалым количеством выпитого хорошего вина. Кто-то даже предложил включить музыку и потанцевать. Сразу же образовалось несколько пар. Я почувствовал, как у меня, все сильнее ускоряя ритм, заколотилось сердце. Я встал и направился к Ксении.

Она не стала отказываться от моего приглашения, и мы влились в круг танцующих. Мы плыли под неторопливую мелодию, я впервые держал в объятиях молодую женщину, чувствовал тонкий аромат ее духов, которым дышали ее волосы.

– Ну вот вы и мэр, – произнесла вдруг Ксения.

– Кажется, в самом деле что-то подобное со мной происходит.

– Вам не страшно?

– Страшно, – сознался я. – Я никогда не был мэром и плохо знаю, что это такое. Я привык отвечать только за себя, а теперь придется отвечать за целый город. Да еще невероятно запущенный, где власть в руках преступных кланов. С ума можно сойти от такой замечательной перспективы.

– Но я вас знаю, вы не сойдете с дистанции. Вы их всех победите.

– Вы так уверены во мне?

Ксения ничего не сказала то ли потому, что кончилась мелодию, и наш разговор оборвался по естественной причине, то ли потому, что не захотела отвечать.

Я проводил Ксению на прежнее место, а сам вышел на балкон. Я чувствовал, что немного разгорячился, и прохладный ветер приятно остужал мое лицо. За своей спиной я услышал шаги. Но мне не надо было оборачиваться, чтобы определить, кому они принадлежат. Я был уверен, что он последует за мной.

– Вы не жалеете, что согласились тогда на мое предложение?

– А вы не жалеете, что сделали его мне, Борис Эдмондович?

– А если я вам скажу: жалею, вы поверите?

– Я думаю, вы жалеете, но не по причине того, что я завтра стану мэром. Здесь есть еще что-то, что не связано напрямую с этим. Мне так кажется.

– А если я скажу: да, как вы отнесетесь к моим словам?

– Попробую вас понять. Знаете, перед тем, как приехать сюда, я заезжал в больницу к тому парню, который ранил Анатолия и которого я покалечил. Ему нет восемнадцати, а придется всю жизнь проходить с сломанным носом.

– Вам стало его жалко?

– Черт его знает. С одной стороны, как вспомню, что он едва не пропорол своим ножичком Алексея и меня хочется его растерзать на части. А как вспомню его перевязанное лицо, хочется чем-то помочь, сделать так, чтобы у него не осталось бы этих проклятых шрамов. Сначала у меня даже и мысли не было его навещать, но это Анатолий внушил мне эту мысль. Там, в больнице я подумал о том, что это очень плохо, что мы вынуждены разделять всех, кто живет в городе, на своих и чужих. То, что этот парень оказался среди них, не более чем трагическая ошибка. И ведь не он один в таком положении, скольких можно еще вернуть с того берега на наш.

– Вы, конечно, правы, но иногда ситуация оказывается такой, что мы лишены возможности быть милосердными. Иначе наш сомнут. У нас очень жестокий враг. Не забывайте об этом на своем новом посту, в противном случае вы проиграете. Не стоит обольщаться нынешней победой, все самое тяжелое впереди. У меня есть информация о том, что они тоже размышляют, что им следует делать, как отыграть партию. В ближайшее время следует ожидать очередных пакостей с их стороны. – Вознесенский замолчал, он явно о чем-то мучительно размышлял. – Я хочу, Владислав Сергеевич, обратиться к вам с личной просьбой. Не удивляйтесь ее характеру, я прошу вас оберегать Ксению. Она очень беззащитна и доверчива.

– Но… Хорошо, я сделаю, что могу. Правда мне казалось…

– Вы единственный человек, кто может это сделать, – почти резко оборвал меня Вознесенский. – Поверьте, я знаю, что говорю.

Мы вернулись в комнату и почти сразу все стали собираться домой. Почему-то недавнее веселье стихло и у всех были сосредоточенные лица. Завтра утром должны быть объявлены предварительные результаты выборов и у всех нас начнется другая жизнь.

Я подошел к Ксении.

– Я довезу вас домой, – сказал я.

Она посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Молчали мы и в машине, пока ехали по ночному городу. В отличие от вчерашнего дня на улице изредка попадались прохожие, в основном подвыпившие, зато окна были открыты и во многих из них горел свет.

Мы остановились возле красивого недавно построенного пятиэтажного дома. Ксения обернулась ко мне.

– Хотите зайти ко мне в гости?

Предложение было для меня неожиданным, но от того особенно заманчивым. Я, естественно, не стал от него отказываться.

Я впервые был в ее жилище и с интересом осматривался вокруг. Ксения жила в просторной однокомнатной квартире, обставленной просто, но со вкусом. В комнате царил идеальный порядок, все вещи лежали исключительно на своих местах, а на мебели я не обнаружил присутствие ни одной пылинки.

Ксения заметила мое пристальное внимание к окружающей меня обстановке.

– Люблю порядок, не могу выносить, когда что-то лежит не на своем месте или где-то грязь.

– Для женщины это очень хорошая черта, – улыбнулся я.

Она посмотрела на меня, но ничего не сказала.

– Вы удивлены, что я вас пригласила к себе? – вдруг спросила Ксения.

– Если правда, то есть немного.

– Я хотела кое-что у вас узнать.

– Узнавайте.

– Когда вы стояли на балконе с Борисом Эдмондовичем, о чем вы говорили? Я хочу знать, говорили ли вы обо мне?

– Да, было дело. Хотя совсем немного.

– Что говорили?

Наши глаза встретились, и мне показалось, что ее вопрос вызван не только традиционным женским любопытством.

– Он попросил меня вас оберегать.

– И все?

– Этого разве мало, на мой взгляд, крайне почетное и ответственное поручение. И должен сказать, я принял его с большой радостью.

Ксения о чем-то задумалась столь сильно, что даже слегка прикусила губу. Затем очнулась от своих мыслей и на мгновение улыбнулась.

– И как вы собираетесь меня оберегать, можно спросить?

– Честно говоря, не самый простой вопрос. По крайней мере, больше я вам не позволю так рисковать собой, как вчера.

– А если я решу рискнуть?

– Мне бы хотелось, чтобы мы нашли бы по этому вопросу взаимопонимание.

– А вам не кажется странным, что один мужчина просит у другого мужчины беречь женщину, которая не является ни для того, ни для другого, ни женой, ни сестрой, ни матерью?

– Значит, есть другие основания для такой просьбы. И кроме того, эта просьба соответствует моему желанию.

– Тогда я тоже обращусь к вам с просьбой, не принимайте к исполнению просьбу Борису Эдмондовича.

– Не обещаю. Первая просьба мне нравится больше. А я привык делать то, что мне нравится.

Ксения как-то тяжело опустилась на стул.

– Если вы бы только знали… – тихо проговорила она.

– Ну так объясните.

Ксения подняла голову.

– Извините, я устала. А мне завтра рано вставать. Я веду утренние новости, где будут объявлять итоги голосования, подтверждающие вашу победу.

– Я ухожу. Но не забывайте, что теперь вы под моим покровительством.

Я вышел из дома, сел в машину. Город уже спал, я ехал по его темным улицам и думал о женщине, которая сейчас стелет кровать в своей уютной и одинокой квартире.

Глава двадцать первая

Утром телевидение устами Ксении объявила предварительные результаты. За меня проголосовало восемьдесят два процента, за моего соперника – семь процентов, остальные избиратели вычеркнули обе кандидатуры.

Я смотрел на Ксению, которая бесстрастным голосом сообщала итоги выборов. У меня даже возникло ощущение, что такая ошеломляющая победа почему-то не нравится ей. Может, она, в самом деле, этому не особенно рада? Странные у нас сложились с ней отношения; иногда мне кажется, что они вот-вот перейдут в нечто большее, чем простое знакомство и деловое партнерство, а затем холод вновь возвращается в них – и мы остаемся все такими же далекими друг от друга, подобно двум архипелагам, расположенным в разных океанах.

Но больше размышлять на эту тему мне не пришлось, в мою квартиру ворвались Олег, ребята из его службы безопасности. С собой они захватили шампанского, а также бутылки с более крепкими напитками – и карусель безудержного веселья закрутилась.

Передача дел прежним мэром должна была начаться только через неделю, но события приняли неожиданный оборот. На следующее утро, когда я не без труда раскрыл глаза так и не отдохнувший по-настоящему от празднования своей победы, у меня зазвенел телефон. Звонил дежурный из мэрии, сообщивший мне новость, которая привела меня в изумление; оказывается прежний городской глава и его первый заместитель скрылись в неизвестном направлении и их не могут нигде обнаружить. А потому город остался без руководства и меня просят прибыть туда немедленно.

Был самый разгар рабочего дня, когда я приехал в мэрию. Но в коридорах, где в обычное время без устали сновали чиновники и посетители, сейчас царила полная почти кладбищенская тишина. В первую минуту мне даже показалось, что в мэрии не было не только мэра, но и служащих. Однако прислушавшись, я уловил, что из закрытых дверей доносится гул голосов.

Я поднялся на второй этаж, там, где располагался тот самый заветный кабинет, ради обладания которым ввелась столь напряженная и ожесточенная битва. В приемной меня встретила секретарша. Она смотрела на меня с таким испугом, словно я был грабителем, ворвавшимся ночью в ее квартиру. Едва я вошел, как она, словно ошпаренная, вскочила со своего места и бросилась ко мне.

– Проходите, пожалуйста, Владислав Сергеевич, – после короткого замешательства проговорила она. – Вот это ваш кабинет.

Тяжелые, обитые черной кожей двери, гостеприимно распахнулись передо мной. Я вошел в кабинет.

Это была очень большая и роскошно обставленная дорогой мебелью комната. Но поразило меня не это, а то, что на огромном столе бывшего мэра были разбросаны бумаги так, словно он вышел ненадолго. Там даже стояла чашка с блюдцем, а в чашке – плескались остатки кофе.

– Я сейчас все немедленно уберу, – поспешила произнести секретарша. – Я сегодня еще не входила сюда.

– Как вас зовут? – спросил я.

– Нина.

– Хорошо, убирайте. И скажите, есть ли срочные дела?

– Они всегда есть. Нужно подписать целую кипу бумаг, счета. Без вашей подписи они не принимаются банком.

Я пожал плечами.

– Я еще не мэр, официально я не вступил в должность, поэтому я не имею право ничего подписывать.

– Что же делать? – растерянно пробормотала Нина.

Я ничего не ответил, я тоже не знал, как поступить в данной ситуации.

Нина, демонстрируя неплохую сноровку и выучку, в считанные секунды очистила стол от следов пребывания моего предшественника. Я сел в кресло; надо отдать должное моему предшественнику, мебель он умел выбирать; оно было мягким и удобным. Не зря же он так бился за свое место, с таким сиденьем никому не хочется расставаться.

Вернулась Нина с блокнотом и ручкой, она остановилась передо мной в ожидании распоряжений.

– А если вернется ваш старый шеф?

Нина отрицательно покачала головой.

– Он не вернется, его уже искали. Он покинул город. Вот сообщение с железной дороге. – Она протянула мне факс, из которого следовало, что четыре контейнера Голландцева вчера вечером были отправлены в грузовом поезде, следовавшим в Москву.

– Выходит, он давно готовился к эвакуации. Что же нам делать? Кто в мэрии сейчас остался самым старшим по званию.

– Заместитель мэра по коммунальному хозяйству Юрий Петрович Агеев.

– Пригласите его ко мне.

Я кое-что знал об этом человеке, как, впрочем, обо всех высших чинах мэрии, а потому он не внушал мне большого доверия. Но пока я официально не вступил в свою должность, я не собирался брать на себя никакую ответственность. Я понимал, что если я это сделаю, то поставлю себя под удар, меня можно будет обвинить в самоуправстве, а все мои решения оспорить, как незаконные. Но с другой стороны я не мог бросить город на произвол судьбы; если здесь происходят страшные вещи, когда тут есть власть, что же тут станет твориться, когда ее не будет?

Агеев, пожилой мужчина смотрел на меня настороженно. Я быстро объяснил ему ситуацию. Я сказал ему, что если он желает остаться работать в мэрии, то должен отныне играть в одни ворота. Коммунальное хозяйство города дышит на ладан, едва ли не каждый день авария или ЧП и потому за те дни, что остались до моего официального вступления в должность, он должен показать на все, на что он способен.

Неожиданно на пороге кабинета появилась Нина.

– Вам звонят по телефону.

– Мне, сюда? – изумился я.

– Да, по зеленому.

Я взял трубку.

– Поздравляю тебя с новой должностью. Как ты чувствуешь себя в этом кресле, я знаю, оно очень мягкое и удобное.

– Спасибо, дорогой Герман, за поздравление, но вряд ли мое избрание тебя обрадует. Скорей всего оно тебя огорчит.

– Оно уже огорчило. Архипенко с твоей подачи заблокировал счета многих фирм, которые принадлежат мне или где я имею свой интерес. Это вынуждает меня предпринять ряд мер, хотя мне совсем этого не хочется. Я бы предпочел уладить наши разногласия миром.

– Я тоже не хочу войны.

– Так давай, Владислав, встретимся и все обсудим, как добрые старые друзья. Почему бы нам с тобой не организовать бизнес-ланч, как сейчас любят говорить, совместить приятное с полезным. Приезжай через час в ресторан «Охотник». Так великолепно готовят. Поедим, поговорим.

Я засмеялся.

– Герман, ты я вижу стал шутником, ты хочешь, чтобы все видели, как новоиспеченный мэр, который обещал всему городу избавить его от преступников, сидел бы за одним столом с главным городским мафиози. Поговорить нам в самом деле надо, но не там.

– Где же тогда?

Я на мгновение задумался.

– На даче нашей семьи. Ты не забыл, где она расположена.

– Нет, не забыл, – после короткой паузы ответил Григор. – Хорошо, я буду там через час.

– Через два, – поправил я его.

Я вышел из кабинета.

– Вот мои телефоны, – дал я секретарше визитку, – если понадобится мое вмешательство, звоните. А я уезжаю по важному делу.

Из машины я позвонил Олегу, он сразу все понял и сразу начал действовать. Я же отправился навещать свой родной дом.

Дверь мне отворила Оксана. Ее лицо отразило целую гамму чувств: от радости до испуга.

– Я так горжусь тобой, – тихо сказала она, целуя меня в щеку. – Весь город говорит только о тебе. Даже мама пару раз о тебе вспоминала.

– Она дома?

– Да.

– И как?

– Она не может пережить смерть Алексея.

– А ты?

– А что я? У меня двое детей и я должна думать об их будущем.

– Ты хочешь сказать, что с кем-то встречаешься?

Оксана слегка наклонила голову вниз.

– Это не совсем так, но есть человек, который проявляет ко мне интерес.

– А ты проявляешь к нему интерес?

– А что мне остается делать? Должна я на что-то существовать.

– Мама об этом знает?

– Разве ты не понимаешь: если ей станет о нем известно, она тут же выставит меня на улицу. Но что ты стоишь, проходи в квартиру.

Я сделал шаг, который отделял нейтральную территорию лестничной площадки от враждебной мне территории моего отчего дома.

Я вошел в комнату и увидел мать. Она сидела за машинкой и что-то шила. Наверное, для своих внуков. Она подняла голову и посмотрела меня.

– Здравствуй, мама. Как вы тут поживаете? – Я сел на старый скрипучий, продавленный многолетним сиденьем, диван.

– Хорошо, – сухо отозвалась она. Затем снова из под бровей взглянула на меня. – Зря ты это затеял.

– Я должен отыскать убийц Алеши.

– Этим его не вернуть. Меня не интересуют его убийцы. Тебе лучше уехать из города.

– Уже не могу, я его мэр. А мэры не бегут из своих городов, а управляют ими. – Я посмотрел на часы. – Времени на продолжение дискуссии у меня не было. – Оксана, мне нужны ключи от дачи.

– Зачем? – удивилась она.

– У меня там назначена встреча. – Я поймал ее взгляд. – Не с женщиной. Для встреч с женщинами у меня есть более комфортабельное прибежище.

– Хорошо, сейчас поищу.

Я не случайно выбрал для встречи с Григором свою дачу. Ее строил мой отец и до лет шестнадцати каждое лето я проводил на ней. Поэтому я отлично знал эти места, что в случае возникновения непредвиденных обстоятельств давало мне определенное преимущество. И кроме того, я в самом деле не хотел, чтобы нас видели бы вместе. Тем более я не сомневался, что разговор будет не из простых; я еще не занял кабинет мэра, а уже нанес Григору несколько чувствительных ударов. А он не дурак, он понимает, что когда обрету настоящую власть, то сумею принести ему вред несравненно больше. Не удивительно, что он сильно встревожен. Вопрос в том, на какие меры он решил пойти?

Дача располагалась почти сразу за городом; два километра по шоссе, затем поворот на грунтовку и еще несколько сплошной тряски. Небольшой дачный поселок состоял всего из трех десятков домов. Тут не было ни каких благ цивилизаций, даже свет не проведен.

Рядом со своей дачей я заметил несколько машин и фигуру Олега, стоявшего рядом с ними.

– Их еще нет, – сказал он. – Я осмотрел местность, тут есть где спрятаться и нам и им. Можно за каким-нибудь забором, можно повисеть на дереве, как обезьяна.

– Почему-то мне кажется, что сегодня он едет договариваться, а не сражаться. Я все же немного знаю его, чтобы начать боевые действия, ему надо раскалить себя до красна. Все дело в том, что он хочет меня не убить, а победить. Ему надо доказать свое преимущество надо мной. Он стремится к реваншу и триумфу. И это дает нам преимущество. И вообще, главная его черта – он самолюбивый игрок. Он должен испробовать все ходы, прежде чем сделать самый радикальный шаг. А если он проигрывает кон, то непременно хочет отыграться. В этом его сила, но в этом его и слабость. Все зависит от противной стороны, как она сумеет воспользоваться этими его качествами. – Я взглянул на часы. – Он прибудет с минуты на минуту.

Григор меня не подвел и действительно через пару минут послышался рев моторов, и три джипа показались на дороге.

– На всякий случай быстро укройся, – шепнул мне Олег.

Я посчитал его совет весьма здравым и быстро нырнул в дом. Я не был в нем много лет и теперь с грустью вынужден был констатировать, что если здесь все срочно не отремонтировать, то он просто развалится. Но я понимал, что в ближайшее время меня будут одолевать совсем иные заботы.

Через грязное окно я наблюдал за происходящем. Джипы остановились и из них вылезло человек десять. Последним показался Григор. Олег не сделал навстречу ему ни шагу, и тому пришлось преодолевать отделяющее их расстояние по неровной поверхности. Они стали о чем-то горячо спорить, явно не находя согласия. Я видел, как с каждой секундой возрастало напряжение. Подобная ситуация продолжалась минут семь-восемь, наконец компромисс был достигнут. Григор и Олег каждый в сопровождении двоих охранников направились к дому.

– Я привел дорогого гостя, – сказал Олег, когда вся кампания вошла в дом.

– Спасибо, думаю, мы поговорим тет-а-тет, – произнес я. – А все остальные пусть подождут нас на веранде. Возражений нет? Ты же не боишься оставаться со мной наедине? – обратился я к Григору.

Григор ничего не ответил, он открыл дверь и вошел в комнату. С каким-то странным выражением лица он оглядывался кругом.

– Честно говоря, я запамятовал о существовании этой твоей замечательной дачи. – Он дотронулся до стены, и его пальцы облепила паутина. Он стал брезгливо счищать ее с руки. – Да, здесь просто замечательно, – насмешливо проговорил он. – Может, ты ее продашь мне.

– Это память о моем отце. А память не продают. Она свята. У тебя есть что-нибудь святое, Гришка?

– Слушай, перестань называть меня этим идиотским прозвищем, – вдруг раздраженно поморщился Григор. – Я давно уже от него отвык. А насчет святости, то не думай, что я тебе верю, что она есть у тебя.

– Веришь, не веришь, какое это имеет значение. Но раз мы уж с тобой тут встретились, давай поговорим. Садись вот на ту скамью, только осторожно, а то пол может провалиться, а скамья – развалиться.

Григор, в самом деле, с большой предосторожностью опустил на скамейку свой зад. Я сел на расшатанный стул напротив него.

– Не буду от тебя скрывать: ты нанес мне ряд чувствительных уколов, – сказал Григор.

– Я тоже не стану от тебя скрывать, что весьма рад этому.

Я видел, как лицо Григора перекосилось.

– Но ты же понимаешь, это только начало. Признаюсь, я не дооценил тебя.

– Это поправимо, произведи переоценку – и все будет в порядке.

Есть еще нерешенные вопросы?

– Но почему нам с тобой не договориться, Влад? Я честно говоря, не понимаю. Давай решим все по-хорошему. Город большой, в нем хватит места и тебе и мне.

– Это как понять?

– Разделим влияние, я не вмешиваюсь в твои дела, ты – в мои. Более того, я тебе буду помогать, я тоже заинтересован, чтобы наш город процветал.

Я захохотал. Я хохотал так долго, что Григор стал с опаской коситься на меня.

– Вот рассмешил ты меня, Герман, ты заинтересован в процветании нашего любимого города. Ничего смешнее отродясь не слышал.

– Чтобы ты об этом не думал, но это так, – сухо и недовольно проговорил Григор.

– Значит, ты желаешь быть моим соправителем, – сказал я. – Что же ты от меня хочешь?

– Скажи Архипенко, чтобы он разблокировал счета. Мне нужны деньги, а я не могу их снять. Я привык вовремя выполнять свои обязательства перед партнерами.

– Это бюджетные деньги, которые перекачивались из городской казны в твой грязный карман. И я тебе обещаю: больше этого не будет, ни одна копейка к тебе не попадет. И те деньги, что ты уже перекачал, я заставлю тебя вернуть.

– Каким же образом? – насмешливо спросил Григор.

– Мы проведем доскональную ревизию всех бюджетных поступлений, проследим путь каждого рубля.

– Для этого нужны документы. Много документов.

Я взглянул на Григора, и в моей голове вспыхнула догадка; теперь-то я понял, почему так стремительно смылись мэр и его первый заместитель. И можно не сомневаться, что и главный бухгалтер тоже дал деру. Они увезли с собой документы, и теперь истину будет очень трудно установить. Скорей всего такая операция планировалась давно и сейчас эта славная троица греется где-нибудь на морском побережье далекой от нас страны. Тем более что проблем с деньгами у них не должно быть, за время своего правления они наворовали на всю оставшуюся жизнь.

– Даже если мне не удастся вернуть все деньги, новых ты не получишь. А это сильно подорвет твой бюджет. И влияние мы делить не будем, отныне в городе будет только одна власть – законная. А все остальные будут ей подчиняться. Ты понял?

Из кармана своего модного пиджака Григор достал пачку сигарет, протянул ее мне.

– Угощайся, – предложил он.

– Я не курю.

– Как хочешь. – Он закурил, и внезапно его лицо исказила злая улыбка. – Думаешь, ты пришел – и мир тут же перевернулся. Ты даже не представляешь, какой силе ты бросаешь вызов. У тебя нет ни одного шанса ее одолеть.

– Шансов нет у тебя.

– Ты всегда вставал на моем пути. И когда я всех победил, ты снова появился. Но мы уже не мальчики, и я не дам себя загнать в угол как тогда. Сейчас все переменилось.

– Ты прав, раньше мы были одноклассники и находились в равном положении, а теперь я стал мэром, а ты – преступником. Разница в самом деле немалая. – Я увидел, что у Григора сжались кулаки, а лицо побелело.

– Я хочу тебе кое-что рассказать. Я создавал организацию в течение нескольких лет, я строил ее по кирпичику. Это был огромный, кропотливый и очень опасный труд. Ведь я начинал с полного нуля, а надо было еще устранить конкурентов. А их было немало, и все хотели устранить меня.

– Да ты по локоть в крови, дорогой Герман.

Он посмотрел на меня, но вербально не отреагировал на мой выпад.

– А знаешь, о ком я постоянно думал, когда все это создавал, о тебе. Это был мой реванш. И когда я наконец стал богат и получил власть я почувствовал, что отыграл партию. И не только в этом. – Григор усмехнулся. – Ты помнишь Иру Самусенок?

– Кто ж, забывает свою первую любовь.

– Она моя жена.

Вот уж было совершенно неожиданное сообщение. Оно было тем более странным и неожиданным, так как я прекрасно помнил, какое отвращение всегда испытывала Ира к Григору.

– Да ты прав, – словно прочитал он мои мысли, – я ей никогда не нравился. Но именно поэтому я и решил ее завоевать. Когда я ее нашел в другом городе, одну с ребенком, брошенную мужем и предложил выйти замуж за меня, то она гордо отказалась. Но она не знала, кем я стал, какие у меня возможности.

– Неужели ты ее похитил?

– Как ни странно, ты прав, я похитил ее душу. Я завалил ее подарками, каждый из которых по цене намного превосходил ее месячную зарплату. Я ждал, когда она окончит работу и на дорогой машине в окружении телохранителей встречал ее. И она стала сдаваться и однажды сказала «да».

– Жалко Иру, представляю, как она с тобой несчастна. Тебя не может любить ни одна нормальная женщина.

Эти мои слова внезапно разъярила его.

– Да, ты прав, она не любит меня, потому что все еще помнит о тебе. И я знаю, как она следит за всем, что ты тут делаешь. И победу желает тебе, а не мне, своему мужу. Она даже долго не хотела рожать от меня детей.

– Я бы на ее месте поступил точно так же.

Я и не подозревал, на какое его больное место наступил, выдержка явно изменила ему, он вскочил с места, и его пальцы невольно потянулась к внутреннему карману пиджака. Я не стал ждать, пока он достанет пистолет, бросился к нему и вывернул руку за спину. При этом скамейка, на которой он сидел, упала с большим грохотом. С веранды в комнату ворвались сразу четверо телохранителей: два его и два моих. В их руках появились пистолеты, и в любой момент можно было ожидать первого выстрела.

Машинально, я еще сильнее завел руку Григора за спину.

– Отпусти меня, – захрипел он.

– Отпусти эту мразь, – посоветовал мне и Олег.

Я отпустил Германа. Тот, морщась от боли, сел на стул.

– Думаю, нам лучше всего тихо и мирно разойтись, перестреляем друг друга в другой раз – предложил Олег. – Берите его и уходите.

Телохранители посмотрели на Григора, тот кивнул головой. И только сейчас в одном из них я узнал Григория – того парня, который залез по канату в мою квартиру. Наши глаза на мгновение встретились – и разошлись.

По-видимому, я слегка переусердствовал и немного вывихнул Григору руку, потому, что он тихо, словно щенок, которому придавали лапу, поскуливал. Телохранителям пришлось почти нести его, мы же на всякий случай оставались дома и оттуда наблюдали, как удаляется бандитский кортеж. И лишь после того, как джипы, оставив после себя густые хвосты пыли, скрылись за лесом, пошли к своим машинам.

Хотя я еще официально не вступил в должность, я практически целыми днями занимался городскими делами. Из областного центра губернатор прислал телеграмму, в которой поздравлял меня с избранием и просил в силу чрезвычайных обстоятельств немедленно приступить к исполнению обязанностей мэра. Однако это послание было пока единственной мне помощью, а в ней я нуждался как ни в чем другом. Город буквально разваливался по частям, нужно было платить зарплату водителям автобусов, не видавшим ее уже несколько месяцев и грозившим стачкой, искать средства, чтобы оплатить питание больным в больнице, латать бесчисленные прорывы водопровода, канализации, других систем… И на все требовались деньги: городской же бюджет был почти пуст. И минутами, столкнувшись с очередной неразрешимой проблемой, я испытывал глухое отчаяние. Мои же звонки и послания в областную администрацию не давали никакого результата, там отвечали, что все положенные Рождественску трансферты переведены и предлагали самому искать решения. Я снова поехал к Архипенко.

За то недолгое время, что мы не виделись, банкир сильно изменился. Он не похудел, но его полнота стала какой-то одутловатой, нездоровой. Он выглядел измученным и даже, как мне показалось, отчасти безразличным ко всему.

– Рад вас видеть, Владислав Сергеевич, – поприветствовал он меня, однако в его словах я не услышал никакой радости.

– Что происходит? – спросил я. – Вы плохо выглядите?

– А вы не знаете?

– Нет, я совсем замотался, кроме городских дел ни о чем не думаю и ничего не знаю.

– Я как заяц, которого травят охотники, – грустно произнес он. – Они обложили меня со всех сторон. Каждый день звонки, угрозы. Если бы не моя охрана… Вы понимаете? Сколько времени можно протянуть в таком режиме? Как вы думаете?

Вопрос был риторический, поэтому я не стал прогнозировать никаких сроков.

– Мне нужно время для того, чтобы очистить город. Время и деньги. Городская казна пуста, если немедленно не залатать самые большие дыры, все разорвется окончательно. Мне нужен кредит, Павел Иванович.

Архипенко внимательно посмотрел на меня и слабо усмехнулся.

– Я знал, что вы придете за этим. Но вы же понимаете, что банкиры дают просто так кредиты только тогда, когда у них нет иного выхода. Надеюсь, вы не собираетесь идти по стопам своего предшественника?

– Нет, не собираюсь. Я тоже занимался бизнесом и понимаю: вам требуется залог.

– Не просто залог, а ликвидный залог.

– Через месяц областная администрация должна нам перечислить очередной трансферт. Вы согласны с таким залогом?

– Я-то согласен, а что будете делать вы, когда израсходуете эти деньги?

– Честно говоря, не представляю, ситуация такова, что приходиться жить одним днем.

– Это лишь ухудшит положение.

– Полагаю, вы правы, но что вы можете предложить взамен? Как выбраться из этого заколдованного круга?

Архипенко грустно посмотрел на меня.

– Вы не жалеете, что взялись за этот воз?

Я усмехнулся.

– Не помню ни одного человека, кто бы не спросил меня об этом. Иногда бывает очень тяжело. И все-таки не жалею, у меня появился азарт. Не только другим, но и мне самому интересно узнать, сумею ли я выкрутиться из этой безвыходной ситуации? Когда я служил в антитеррористическом отряде, у нас был любимый тост: за успех безнадежного дела. Теперь мне кажется, что я его произношу каждый день.

– Сумеем ли мы все выкрутиться из этого безнадежного дела, Владислав Сергеевич? Порой мне кажется, что вы – просто романтик и не представляете, с каким противником ведете борьбу. Я вас уверяю, что он еще не ввел в бой свои главные силы.

– Это к лучшему, если бы я с самого начала представлял, то может и не стал бы ничего затевать. А так я уже не могу выйти из игры, слишком втянулся.

– Нет, пока у вас еще есть возможность из нее выйти.

– А те, кто голосовали за меня, вы думаете о них?

– Да, вы, пожалуй, правы, мы все обречены. – Эти слова он произнес так тихо, что я скорей догадался, чем услышал их.

– Бросьте, Павел Иванович, все как раз наоборот, мы наконец-то после долгого заключения вышли на свободу, мы бросили им вызов. Вы даже не представляете, как они встревожены, в какой панике. Они не знают, что делать. Мы отрубили у этого спрута самую главную щупальцу высшую власть в городе. Теперь нам надо переходить в наступление, а не сидеть в обороне. Будем только обороняться – проиграем.

– Вы мыслите своими категориями, я же не боец, я – банкир. Я исхожу из совсем других критериев. Я согласен подписать договор с вами. Но хочу предупредить, что это последний такой договор. Если вы хотите работать с банками, вам следует подумать об условиях.

– Я подумаю, – пообещал я.

На пороге кабинета я почему-то на мгновение задержался. Архипенко как-то безучастно смотрел мне в след. Я кивнул головой и вышел.

Это был мой последний день, когда я был еще никем, завтра в торжественной обстановке мне должны были вручать удостоверение мэра города. Я вдруг подумал, что со всеми этими бесчисленными делами ничего не случится, если я отложу их на сутки. Все равно их не переделаешь. А пока надо навестить старых друзей. Уже несколько дней я не был у Анатолия, даже не успевал справляться об его самочувствии. Конечно, у меня есть веское оправдание – все это время я был невероятно занят. Но вряд ли оно способно полностью успокоить мою совесть.

К своей радости, Анатолия я застал бодрым, он даже занимался своим любимым занятием – колол дрова. Правда, из-за ранения в плечо делал он это не так ловко, как прежде, однако мою попытку вмешаться в этот процесс решительно отмел. Я сел на расколотое им полено и некоторое время молча наблюдал за дровосеком.

Выполнив норму колки, Анатолий довольный собой воткнул в топор в пень.

– Пойдем в дом, – пригласил он меня.

Мы пили чай, но по-прежнему почти не разговаривали. Впрочем, нам было хорошо и без слов. Мы просто сидели друг против друга и улыбались. Я думал о том, что по большому счету в жизни больше ничего и не надо, когда в ней есть такой друг, с которым можно просто сидеть, хлебать из огромных бокалов чай и ни о чем не говорить.

Но разговор все же начался и начался по инициативе Анатолия.

– У меня есть проблема, которую я не знаю, как решить. Я хотел тебе звонить.

– Если это связано с монастырем, я сделаю все, чтобы тебе помочь в его восстановлении.

– Нет, – покачал головой Анатолий, – дело не в монастыре. Все это время я каждый день ходил в больницу к Алеше. Мы с ним о многом беседовали.

– И что в результате?

– Мне кажется, что мне удалось пробудить в нем какие-то добрые чувства, по крайней мере, он больше не желает возвращаться к прежней жизни.

– То бишь протыкать ножичком людей. Не слишком ли ты доверчив?

– Может быть. Но доверие – это прямая дорога к душе человека.

– Хорошо, что же ты нашел в этой душе?

– Видишь ли, он не может больше возвращаться к себе домой на «Хуторок», иначе ему там не дадут спокойно жить. Либо заставят заниматься прежними делами, либо просто убьют. В прошлом году это уже случилось с одним парнем; между прочим, Алеша его хорошо знает. Он решил отойти от Горца. В результате его нашли мертвым прямо около дома.

– Что же ты хочешь от меня?

– Его надо где-то спрятать. Ему грозит реальная опасность. И его уже приходили проведывать из банды, спрашивали, когда он собирается выписываться. Им стало известно о наших беседах, вот они и говорили с ним в угрожающем тоне. Нужно немедленно что-то делать.

– А когда его, кстати, собираются выписывать?

– Врач говорит, что это можно сделать в любой момент. Но я уговорил его немного подождать.

– Честно говоря, не представляя, куда его запрятать. Не могу же я ему выделить квартиру в строящимся доме. Он единственный на весь город.

– Нет, конечно, но ему грозит опасность. Я бы его взял к себе, но мой дом не защищен. Тут он будет не в большей безопасности, чем в больнице.

– Что же ты предлагаешь? – спросил я, чувствуя, что Анатолий к чему-то меня подводит.

– Почему бы ему не пожить некоторое время в твоей квартире. Она большая, надежно охраняется. Да и зачем тебе столько площади одному.

– Ты случайно с ума не спятил?

– Я абсолютно нормален. – В глазах Анатолия заплясали веселые огоньки.

– Тогда неужели ты это предлагаешь всерьез?

– Ты хочешь, чтобы его убили. Горец один из самых жестоких бандитов в городе. Разве только Монах его превосходит.

– Что-то он давно не звонил.

– Позвонит, – обнадежил меня Анатолий. – Так как на счет Алеши?

Я не знал, что сказать. Как бы я не относился к этому юному преступнику, но я вовсе не хотел, чтобы его убили.

– Послушай, Влад, я бы не стал настаивать, если бы опасность не была бы столь велика. Я думаю, что твои друзья найдут, куда его отправить. Чем дальше он будет находиться от этого города, тем лучше для него. Но пока он слаб, у него еще не полностью срослись ребра, которые ты сломал. Его надо укрыть на какое-то время.

– А если он меня зарежет ночью. Что мне теперь ставить пост у своей постели?

– Не зарежет, если бы была бы такая угроза с его стороны, я бы никогда не просил тебя приютить его.

– Да откуда ты можешь знать?

– Я священник, а коли священник не в состоянии читать людские души, как свою собственную, грош ему цена.

– Это сильный аргумент, – усмехнулся я. На самом деле он произвел на меня гораздо большее впечатление, чем мне хотелось в себе в этом признаться.

– Послушай, что я хочу тебе сказать, – задумчиво проговорил Анатолий. – В последние годы я много размышлял, почему зло так живучи на земле; сколько с ней человек не борется, а она его не отпускает.

– И что ты надумал, можно узнать?

– Наша беда в том, что мы так и не придумали способа бороться со злом. До сих пор существовали два способа борьбы со ним. Первый – это не отвечать злом на зло, подставлять вторую щеку, когда ударили по одной. Но из этого, к сожалению, ничего не получается. Во-первых, потому, что таких людей крайне мало, а во-вторых, если не отвечать на зло, то зло становится всемогущим, оно захватывает абсолютную власть и подчиняет себе буквально все. Второй способ – самый распространенный, он применяется везде. Это противодействовать злу схожими методами: на силу отвечать силой, на коварство – коварством, на убийством – казнью.

– Ну а как еще, по-твоему, поступать?

Анатолий грустно вздохнул.

– Все дело в том, что когда люди таким способом отвечают на зло, то они сами заражаются злом. Может, не в той степени, хотя нередко, когда те, кто сражается со злом, становятся еще более жестокими, чем те, с кем они борются. Нет ничего на земле заразней зла, оно передается дальше по эстафете, от поколение к поколению. И пока нет никакой надежды остановить это ее продвижение во времени.

– Что же ты предлагаешь в таком случае?

– Есть единственный выход: нужно бороться со злом и не заражаться злом. Прощать врагов, особенно поверженных, не таить на них зла, видеть в них жертву или даже считать их больными и относиться, как к больным. Ведь если ты будешь пылать ненавистью к этому парню, то твоя ненависть станет поддерживать огонь его ненависти. И весь этот твой и его огонь будет непременно опалять других. Ради чего бороться со злом, если понимаешь, что и тем, кто придет после тебя, предстоит все начинать сначала. Факелы зла надо гасить поодиночке. Один сегодня погасил факел, завтра – другой. Но прежде его надо погасить в себе самом. Ведь сейчас ты все делаешь наоборот, тебе кажется, что ты борешься со злом, а на самом деле только его порождаешь, потому что сам переполнен злыми чувствами. Но зло не может победить зло, это уже столько раз проверено; зло может победить доброта и любовь. Но только действенная, активная доброта. Ты меня понимаешь?

Я неохотно кивнул головой. Наверное, Анатолий прав, трудно избавиться от злых чувств по отношению к тому, кто хотел тебя убить. И не только к нему.

– Я подумаю над твоими словами и над твоим предложением.

– Очень мало времени, – грустно сказал Анатолий. – Все может произойти в любую минуту.

– Будем надеяться, что сегодня ничего не случится. Пойми, Анатолий, я не могу решить все так быстро, я закрываю глаза, и в моей памяти возникает картина того, как набрасывается он на тебя с ножом, как намокает твоя рубашка твоей кровью. Ты думаешь это легко забыть. А вдруг я не сдержусь, ты же знаешь, что бывает минуты, когда я перестаю владеть собой. Мне надо кое-что обдумать. Я поеду домой. Знаешь, чертовски устал, быть мэром в этом городе невероятно канительное занятие. Никому не посоветую, разве что злейшему врагу. Завтра моя инаугурация, я должен выглядеть отменно. Мне надо выспаться. А потом посмотрим… Но я тебе ничего не обещаю.

– Каждый человек поступает так, как он считает нужным и возможным для себя, – грустно произнес Анатолий. – Постараюсь быть на твоей инаугурации.

Я не обманывал Анатолия, я действительно сильно измотался за эти несколько дней; постоянные встречи, дела отбирали весь накопленный за последний месяц благодаря интенсивным тренировкам с Антоном запас сил.

Я приехал домой, предвкушая, что через несколько минут ощущу мягкую прохладу простыни. Я быстро раздевался, затем нырнул под одеяло и натянул его на подбородок. Сон, словно призрак, вплыл в мою комнату и стал нежно и бесшумно обволакивать меня. Я уже почти засыпал, когда в мое погружающееся в теплую темную тишину сознание ворвался резкий звук звонка. Я нащупал трубку телефона руками и, не раскрывая глаза, произнес: «Алло».

– Владислав Сергеевич, извините, что беспокою вас в столь поздний час. Но я в отчаянии, не знаю, что делать.

– Что случилось, Ксения?

– Я нахожусь у Андрея, он сегодня пытался покончить жизнь самоубийством и обещает, что непременно сделает это, едва я уйду. И мне кажется, он, в самом деле, настроен так поступить.

– Хорошо, я приеду. Попытайтесь пока его успокоить.

– Этим я и занята. Но боюсь, у меня ничего не получится, он почти не слушает меня.

Я вызвал машину и по вялому голосу своих охранников понял, что они тоже не рады этой поздней поездки.

К дому Андрея я подкатил через полчаса. Ксения нетерпеливо ждала меня на крыльце.

– Как он?

– Вроде бы немножечко успокоился, и я позволила себе оставить его на несколько минут.

– Что произошло?

– Не знаю, почему, но днем я неожиданно почувствовала волнение. Сначала я подумала: что-то случилось с вами. Но затем я вдруг ощутила, что это связано с Андреем. Я помчалась к нему. Он был один и когда я ворвалась в его дом, то как раз в этот момент он пытался просунуть голову в петлю и затянуть ее на своей шее.

– Но он же не может вставать?

– Это его и спасло. Судя по всему, он давно обдумывал, как ему сделать петлю, чтобы покончить собой, находясь в инвалидной коляске. Он должен был просунуть в нее голову, затем разогнаться – и она бы затянулась на его шее.

– Но почему он вдруг принял такое решение, что случилось?

Ксения как-то странно посмотрела на меня.

– У нас вчера состоялся разговор. Я настаивала на том, чтобы мы поженились как можно скорей.

– А что он?

– Сначала он как всегда отказывался, а потом, когда я стала настаивать особенно сильно, согласился. Наверное, я ему не до конца поверила – вот и почувствовала что-то неладное.

– Но что могу сделать я в этой ситуации?

– Поговорите с ним, убедите его, что наш брак – это единственный выход из ситуации. Я вам не сказала еще одной вещи, у его матери очень больное сердце – он в любой момент может остаться один. Сейчас она в больнице. И кто будет тогда за ним ухаживать? Пойдемте в дом, я боюсь его оставлять надолго?

Я со смутным чувством последовал за Ксенией. Андрей сидел в инвалидной коляске, при виде нас он безучастно поднял голову, затем отвернулся. Что говорить в такой ситуации я не знал. И если быть честным, несмотря на все сочувствие и сострадание к этому человеку, я вовсе не горел желанием, чтобы Ксения связала бы себя с ним узами брака.

– Ты привела его, думаешь тебе это поможет, я все равно это сделаю, – зловеще усмехнулся Андрей.

В ответ Ксения умоляюще взглянула на меня.

– Послушай, – сказал я, – ты же мужественный человек, зачем ты так поступаешь, мучаешь Ксению. Ты не побоялся один на один вступить в схватку с сильнейшей криминальной организацией. Но ведь надо же довести до конца начатое дело. У меня есть к тебе деловое предложение. Я собирался обратиться к тебе с ним через пару дней после того, как официально вступлю в должность, но раз я оказался тут сейчас, то к чему тянуть. Мне, как мэру, нужен пресс-секретарь, и я хочу, чтобы им бы стал ты.

Андрей с изумлением посмотрел на меня, затем криво усмехнулся, но уже не так зловеще, как в первый раз. Скорей всего просто он не мог так быстро отказаться от прежней роли – самоубийцы.

– Вы что не знаете, что я инвалид, что я не могу передвигаться! – вдруг закричал он.

– Что за чушь! – Я тоже повысил голос. – Передвигаться ты можешь на коляске. А что касается поездок по городу, в твоем распоряжении будет машина. И вообще, я не совсем понимаю, почему ты все время сидишь дома, почему у тебя нет автомобиля. Существуют специальные машины для инвалидов, городские власти были обязаны выделить ее тебе. Я тебе обещаю, что может быть не сразу, но мы решим этот вопрос. Сейчас в городском бюджете нет денег, но как только положение станет легче, не только для тебя, но и для других таких, как ты, мы закупим партию автомобилей. Общество инвалидов уже обращалось ко мне с такой просьбой.

– Я должен подумать, – не сразу отозвался Андрей.

– Конечно, ты можешь подумать, правда я честно говоря не понимаю о чем? Давай-ка лучше поступим по-другому; завтра у меня инаугурация и я хочу, во-первых, тебя представить общественности в качестве своего пресс-секретаря, а во-вторых, я хочу поместить в городских газетах свое обращение к жителям города. Я тебе скажу основную мысль, ну а дальше ты уже сам все разовьешь. Я стал мэром для того, чтобы в городе воцарился порядок, а с теми, кто этому станет мешать, будет вестись беспощадная война. И я прошу всех наших горожан помочь мне в этом деле. Думаю, нет смысла продолжать, ты опытный журналист и сделаешь все, как надо. Я могу рассчитывать на то, что завтра к утру текст будет готов?

– Да, я напишу его.

– И учти, завтра у тебя первый рабочий день, так что подготовься, приходи соответственно экипированным. Все же пресс-секретарь самого мэра. По тебе будут судить и обо мне.

– Не беспокойтесь, я умею носить костюм и галстук, – с едва заметной иронией произнес он.

– Вот и носи. – Я посмотрел на часы. – А сейчас мне надо ехать домой, выспаться. Сегодня был трудный день, а завтра предстоит еще трудней.

– Я вас провожу, – сказала молчавшая в течение всего разговора Ксения.

Мы вышли в темную прохладную ночь.

– Вы, в самом деле, хотели ему предложить эту должность? – спросила она.

– Эта мысль родилась у меня совершенно внезапно, прямо здесь. Я сам не ожидал. Но теперь я рад, что она каким-то образом залетела в мою голову.

– Спасибо вам за нее. Вы не представляете, что вы для нас сделали. – Она вдруг сделала шаг ко мне и слегка, как дуновение слабого ветерка, прикоснулась к моей щеке. Что-то оборвалось у меня внутри.

– Холодно, – вдруг зябко поежилась Ксения. Она была в легкой светлой кофточке и ей скорей всего в самом деле было холодно. А вот мне в отличие от нее – жарко.

– Я поеду, – сказал я.

– До свидание. – Я почувствовал прикосновение ее руки к моей, а затем Ксения скрылась в доме.

Глава двадцать вторая

Торжественные мероприятия по поводу официального моего вхождения во власть предполагалось сделать весьма скромными. В актовом зале мэрии председатель избирательной комиссии должен был вручить мне удостоверение главы города, потом намечалось мое небольшое выступление, после чего – торжественный обед. Список приглашенных на него гостей подбирался весьма тщательно, я сам вписал и вычеркнул несколько кандидатур. Последним из добавленных мною оказался мой пресс-секретарь, которого я неожиданно обрел вчера вечером.

Все шло, как было запланировано, когда внезапно с улицы донеслись громкие возгласы. Я подошел к окну и увидел, что на площади перед зданием мэрии собралось несколько сот человек. Они скандировали лозунги в мою поддержку, а над головами людей видны были написанные от руки несколько транспарантов.

– Надо выйти к людям, – сказал я стоящему рядом Олегу.

– Это опасно, мы даже не знаем, может, это специально ими подстроено. Лучшего места, чем толпа, провокатору не сыскать.

– Вряд ли они собрали бы столько народу. Но если я не выйду к людям в свой первый день, они это запомнят и не простят.

– Хорошо, – сдался Олег, – я прикажу своим ребятам, чтобы они быстро осмотрели площадь. Подожди хотя бы десять минут.

Спонтанно возникший митинг прошел без эксцессов; так как трибуны не было, я взгромоздился на вынесенный из мэрии стул и произнес пламенную речь, которая была восторженно принята собравшейся публикой. В толпе было заметное преобладание женщин демонстрантов над мужчинами демонстрантами, что снова подтверждало, что я популярен у прекрасного пола. Именно его славные представительницы особенно шумно приветствовали мои слова.

Наконец все события, связанные с моим вступлением в должность, благополучно завершились, и я впервые вошел в свой кабинет, как законный хозяин. То, что отныне я тут главный, я ясно ощущал по поведению моих сотрудников, готовых ловить каждое мое слово и жест. Но сейчас я хотел немножечко помолчать и подумать о том, что необходимо сделать в первую очередь. Список, составленных мною дел, был таким огромным, что всякий раз, когда он мне попадался на глаза, мое настроение, словно подбитый самолет, резко пикировало вниз.

Но долго пребывать мне в одиночестве не дали, вошла секретарша, при этом вид у нее был несколько не то растерянный, не то сконфуженный.

– Что случилось? – спросил я.

– К вам посетитель.

– Я же предупредил вас, что ровно час я никого не принимаю.

– Это Клочков, начальник милиции, он требует, чтобы вы его приняли.

Когда составлялся список гостей, я вычеркнул Клочкова едва ли не первым. А потому его внезапный визит меня не слишком удивил, он просто не мог не чувствовать себя уязвленным.

– Хорошо, пусть войдет.

Клочков вошел в мой кабинет как-то по-хозяйски уверенно, как в свой. Он приблизился к моему столу и с широкой улыбкой протянул мне руку.

– Ну, давай пять и забудем все наши разногласия. Я пришел договориться, нам же делать одно дело. Чай не так? Я вот даже не обиделся, что ты меня на свою церемонию не пригласил. По своему, ты прав, плохо мы тогда с тобой расстались. Я потом об этом все время жалел. Пожмем пять – и забудем про все обиды.

– Руки пожимать мы не будем, Петр Васильевич. И сотрудничество у нас вряд ли получится. Если только в одном вопросе. – Я сознательно сделал паузы и увидел, как мигом потемневшее лицо Клочкова озарилось надеждой.

– Вы немедленно подаете заявление о своей отставке.

Клочков с ненавистью зыркнул на меня и плюхнулся в кресло.

– Ты хоть теперь и мэр, но не забывай, что я тебе не подчиняюсь, у меня свое начальство.

– Подчинялся бы, прямо бы сейчас и уволил. А теперь придется в областное управление УВД ехать. А если там не получится, значит, отправлюсь в Москву, в министерство. Для вашего сведения у меня там есть знакомые. Не высшие чины, но помочь к ним пробиться вполне способны Давайте по-хорошему: вы уходите и…

– И что же случиться дальше, сынок, если я уйду?

– Я намерен просить организовать комплексную проверку всей вашей деятельности на посту начальника УВД города. По моим сведениям, кроме того, что вы находитесь на содержание у мафии, у вас есть и прямые финансовые нарушения.

– Зря ты все же так, я думал договоримся. Цель-то у нас общая. Тебе кто-то наговорил на меня, а ты поверил. Да как ты не понимаешь, что мафия больше всех заинтересована нас поссорить, а ты, как глупый пескарь, клюешь на их наживку.

– Петр Васильевич, я слишком много знаю о вас и ваших делах. Я даже знаю то, что при вашем самом непосредственном содействии в органах служат самые настоящие уголовники, которые информируют своих о предстоящих операциях милиции. Да и в форме им легче совершать преступления.

– А ведь за такие обвинения я могу и в суд подать. Где доказательства?

– Будут и доказательства, не волнуйтесь, все будет в свое время. Я так понимаю, что уходить в отставку добровольно вы не желаете?

Неожиданно Клочков грязно выругался.

– Пузо надорвешь, пытаясь сковырнуть меня. Запомни, сынок, я не по зубам таким, как ты.

Я хотел сказать о том, что он плохо осведомлен о крепости моих зубов, но звонок прямого телефона не дал мне это сделать. Я взял трубку и услышал знакомый голос Монаха.

– Не мог, дорогой мой кореш, не позвонить и не поздравить тебя с избранием. Ты сегодня был молодцом, такую речугу забабахал. Я ловил каждое слово. Думал, может тебе пристрелить – уж больно удобный случай, но, послушав, решил маленько повременить. Очень ты речист, не хочется лишать себя удовольствия послушать тебе еще пару раз. Да, кстати, я приготовил к твоему вступлению в должность один замечательный подарок. Ты еще, наверное, о нем ничего не слышал, но так вот-вот услышишь. Тебе, поди, уже звонят, чтобы сказать о нем. Так что клади трубку и жди звонка.

Я положил трубку, подождал секунд пятнадцать-двадцать, но телефон молчал. Я взглянул на Клочкова и заметил, что он внимательно наблюдает за мной.

– Хотите знать, кто меня сейчас поздравлял. Это Монах, он постоянно мне звонит. Это не вы даете ему мой телефон?

Но ответ Клочкова я не услышал, потому что раздался телефонный звонок. Я поспешно схватил трубку. Звонил Олег.

– Владислав, только что мне сообщили: убит Архипенко.

– Где!?

– В своем банке.

– Но там же охрана.

– Я пока не знаю никаких подробностей. Мы едем туда.

– Я – тоже.

– Ваши друзья только что убили банкира Архипенко, – бросил я побледневшему Клочкову. Не обращая на него больше внимания, я выбежал из кабинета.

Около банка уже стояли милицейские машины и пикап «Скорой помощи». Мы вошли в внутрь здания и поднялись по лестнице на второй этаж. Двери в знакомый мне кабинет Архипенко были распахнуты, на полу лежало тело, вокруг которого суетились врачи и милиционеры.

– Как это произошло? – спросил я незнакомого лейтенанта милиции.

– Был произведен выстрел из гранатомета, – доложил он.

Только теперь я обратил внимание на разбитое окно, а также другие повреждения в кабинете: осыпавшаяся с потолка лепнина, покореженный стул, разбросанные по полу вещи со стола. Судя по всему, граната разорвалась совсем рядом с банкиром, так как на его теле было множество ранений. Скорей всего он умер сразу или очень быстро.

Я и Олег вышли из кабинета.

– Они специально готовили это убийство к сегодняшнему дню, – сказал я. – Хотели показать всему городу, кто в нем настоящий хозяин. Мне звонил Монах, который практически признался, что это его рук дело. Представляешь, они чувствуют себя настолько безнаказанными, что даже не бояться сознаваться в убийствах. Такого нет, наверное, нигде.

– Они заплатят за это, Влад.

– Как жалко его. Когда я последний раз я с ним разговаривал, то меня не покидало ощущение, что он предвидит свой скорый конец. В его глазах проглядывало нечто потустороннее. Сколько людей еще погибнет в этом городе от их рук?

Внезапно я увидел, как по лестнице в сопровождении нескольких милиционеров уверенно поднимается Клочков. Что-то произошло со мной, какая-то яростная и могучая сила, которой я не мог противиться, вновь овладела моим сознанием. Я устремился к нему.

– Это все вы, из-за таких, как вы, все происходит. Это вы настоящий убийца.

Я вцепился в Клочкова, стараясь его повалить на пол. Но он оказался гораздо ловче и сильней, чем я предполагал, между нами завязалась борьба. Кто-то вцепился в мое плечо, пытаясь оттащить меня от начальника милиции. На помощь к своему шефу бросилось еще несколько его сотрудников, и общими усилиями наши объятия оказались разорванными.

Мы стояли друг против друга, нас разделяло несколько метров и каждый с ненавистью смотрел на другого. Я понимал, что сама по себе эта стычка была абсолютно бессмысленной, никакой пользы мне она принести не могла, только вред, но я был все же рад случившемуся. Это был порыв настолько глубоко идущий из самой сокровенной части моей души, что жалеть о нем было бы просто грех.

– Поехали отсюда, – по-видимому, на всякий случай крепко взял меня за руку Олег. – Здесь нам больше делать нечего.

Мы прошли мимо Клочкова, тот проводил меня взглядом, наполненный, как зуб змеи ядом, нескрываемой ненавистью.

Мы сели в машину и поехали в сторону мэрии.

– Мне хочется выпить в память о нем, – вдруг сказал я. – Пусть нам что-нибудь купят.

Охранник в ближайшей палатке купил бутылку коньяка. Нашлись два немытых стакана, но сейчас мне было абсолютно не до гигиены; я был очень подавлен.

Олег налил коньяк мне и себе, хотя я знал, что он не пьет.

– Я чисто символически, – пояснил Олег. – У него осталось трое детей.

– По крайней мере, они не бедные, не станут просить подаяние на улице.

– Говорят, что он не так уж и был богат, в последнее время дела у банка шли не очень хорошо, мафия без конца его доила.

Я посмотрел на Олега и вдруг закричал:

– Стой! Поворачивай машину. Едем в клиническую больницу.

– Зачем? – изумленно спросил Олег.

– Надо, – хмуро ответил я.

Мы прошли в палату, где лежал Алексей. Вид у него был несколько получше, и все же следы от первой нашей с ним встречи явственно проступали на лице. Он удивленно и настороженно смотрел на почтившую его визитом делегацию.

– Как ты? – поинтересовался я.

Он пожал плечами.

– Значит, нормально, – констатировал я. – Собирайся, мы сейчас едем ко мне. Некоторое время он поживет у меня, – пояснил я ничего не понимающему Олегу. – Давай быстрей, у нас мало времени, – сказал я уже Алексею. – Я пока пойду договариваться с врачами.

– Что происходит, ты можешь мне объяснить? – спросил Олег, когда мы все уже снова сидели в машине.

– Я же сказал: некоторое время он поживет у меня. В больнице ему оставаться небезопасно, к нему уже наведывались его старые дружки. Так, Алексей?

– Да, – кивнул он головой и по очереди посмотрел на нас.

– Но, ты же понимаешь… – начал было Олег, но докончить фразу я ему не дал.

– Я все понимаю, но ты же не хочешь иметь еще один труп. Они боятся, что он нам может что-нибудь рассказать или уже рассказал. Ты же знаешь нрав Горца, он не будет церемониться. Я прав? – снова обратился я к Алексею.

Тот вновь кивнул головой и вновь внимательно посмотрел на нас.

– Я думаю, все будет нормально, – проговорил я. – Что было, то было. Сейчас мы должны думать о том, что будет. Я верно излагаю твои мысли? – спросил я к Алексею.

И на этот раз он ограничился кивком головы. Ладно, подумал я, и на том спасибо.

Мы вошли в дом, поднялись на лифте.

– Входи, – пригласил его я, видя, что парень не решается переступить порог квартиры. – Вот тут ты пока поживешь. Слушай меня внимательно. Никуда не выходи, даже к окнам старайся не приближаться. В холодильнике есть еда. Захочешь есть, накормишь себя. Смотри телевизор, читай книги, думай о жизни. В общем, дел до вечера у тебя хватит. А вечером я приду, мы обсудим, как нам жить дальше. Ты все понял?

Алексей уже знакомым мне жестом подтвердил этот факт.

– Ну, ладно, отдыхай, раз выпала такая счастливая возможность.

Смерть Архипенко произвела на меня гнетущее впечатление. Я вернулся в мэрию, где меня ожидало бесчисленное количество самых разнообразных дел и людей, но я не мог ни на чем сосредоточиться. Ненависть к мерзавцам, совершившим это злодеяние, переполняло меня, мешало работать. В мой кабинет вместе с оператором и моим пресс-секретарем Андреем вошла Ксения. У нас была договоренность, что она снимет сюжет для своей вечерней программы о моем первом дне пребывания в должности. Но я был настолько подавлен, что она почти сразу же прекратила съемку.

– Я не могу вас показывать таким, – сказала она.

Внезапно меня охватила ярость.

– Показывайте меня именно таким. Я не супермен и не герой и пусть все видят, какое впечатление произвело на меня это убийство. Скажите оператору, чтобы он включил камеру.

Ксения в знак подтверждения кивнула ему головой.

– Сегодня в день моего вступления в должность произошло страшное преступление, убит один из самых крупных предпринимателей в городе, председатель правления банка «Согласие и развитие» Павел Иванович Архипенко. В стране стало больше на трех сирот. У меня нет сомнений, что для преступления сегодняшний день выбран не случайно, бандиты хотели напомнить всем нам, кто в городе хозяин. Но уверяю вас, что они просчитались; хозяин в городе я и все честные жители Рождественска, которых подавляющее большинство. И неужели мы не сладим с горсткой преступников, не уничтожим их преступный бизнес на крови людей. Я в это ни минуты не верю. Пусть те, кто совершил это гнусное преступление, и те, кто направлял их, держащую гранатомет, руку знают, что они за все ответят по закону.

Мои дорогие жители моего и вашего родного города. Я ваш мэр, вами избранный. И потому вы не должны сомневаться, что я буду отстаивать ваши интересы, чего бы мне это не стоило, даже в том случае, если за это придется заплатить своей жизнью. Но другого выхода я не вижу.

Спасибо всем, кто слушал меня в этот вечер.

Оператор и Андрей вышли из кабинета. Ксения в последний момент задержалась на пороге.

– Я хочу вам сказать большое спасибо за Андрея, он совсем другой человек.

– Я рад, – тусклым голосом отозвался я.

Ксения пристально посмотрела на меня.

– Вы очень расстроены?

– В какой-то степени я виноват в случившимся, я его заставил порвать с ними. За это они его и убрали. Мы разговаривали с ним совсем недавно, он предчувствовал свою смерть.

– А вы не предчувствуете?

– Борис Эдмондович любит повторять: погибают всегд лучшие. У меня есть еще время для жизни.

– А Архипенко был лучшим?

– Он сумел изменить себя, хотя понимал, что очень рискует. У меня не было прямых доказательств об его связях с мафией, когда я с ним первый раз говорил, то брал его на испуг. Но я почувствовал, что он сам хочет порвать с ними, работать честно. Он был тем заложником, который вырвался на свободу.

– Я вас задерживаю, я пойду.

Я кивнул головой, мне действительно надо было заниматься делами.

Домой я приехал поздно и совершенно без сил. Поток городских проблем захлестнул меня с головой и после ухода Ксении и до позднего вечера я не имел ни одной свободной минуты. Только одних посетителей пришлось принять не меньше дюжины. Мне хотелось только одного – спать.

Я так сильно устал, что совершенно забыл, что теперь живу в квартире не один. И когда я увидел Алексея, то в первое мгновение удивился его присутствию. И только затем память полностью вернулась ко мне.

– Как ты провел время? – спросил я, плюхаясь на кровать.

– Смотрел телевизор. У вас здесь куча программ.

– Космическая антенна принимает полмира. Что же ты смотрел?

– В основном футбол.

– Правильный выбор, я бы тоже с удовольствием посмотрел футбол, если бы у меня были бы на то силы. А местные новости ты случайно не слушал?

– Нет.

– И не знаешь, что произошло?

– Я же сказал, что смотрел только футбол.

– Твои дружки убили банкира Архипенко.

Я увидел, как побледнел Алексей.

– Тебе что-то известно?

– Я как-то слышал, что он нас предал, – неохотно проговорил мой сожитель.

– Это все?

– А что еще?

– А кто это мог сделать, у тебя нет предположений.

Алексей молчал и судя по его виду мне бы еще долго пришлось ждать его ответа.

– Не хочешь выдавать своих. Понятно. Один выстрел – и трое сирот. Знаешь, мне всегда казалось странным, что один человек считает себя вправе лишать жизни другого только потому, что ему не нравится, как тот себя ведет.

– А вы разве не стреляете в людей?

– Только когда приходиться обороняться. Я никогда не стрелял в безоружных, только в тех, кто хотел лишить жизни либо меня, либо других. А согласись, тут есть некоторая разница.

– Я вам все равно ничего не скажу. Вы можете меня выгнать.

– Я тебя не выгоню в любом случае, потому что я не хочу, чтобы тебя убили. Сегодня я видел большую лужу крови на великолепном паркете. Я не желаю видеть твою кровь на асфальте или деревянном полу. Кровь – это ужасно. Если человек убивает не в момент самообороны – он не может носить звание человека. Ты можешь молчать, но когда произойдет следующее убийство, оно будет и на твоей совести.

Алексей сел на стул.

– Я все равно не знаю, кто это сделал. У нас только говорили об его предательстве.

– У меня есть предположение, что это сделал Монах. Ты знаешь, где его найти?

– Нет, – вдруг как-то поспешно произнес Алексей, – я видел-то его всего один раз. Он очень ловкий, у нас все им восхищаются. Никто не знает, где его логово, он никому не говорит.

– Ладно, будем считать, что тебе тоже неизвестен его почтовый адрес и по этой причине открытки с поздравлениями к праздникам ты ему не пошлешь. Поговорим в другой раз. А теперь прости, я должен поспать. Тебе понравилась твоя кровать?

– Нормальная, мягкая.

– Вот и отлично, когда гостю хорошо, хозяину тоже легче. Буду спать со спокойной совестью. А это самое большое в жизни счастье – иметь спокойную совесть. Так что желаю того же и тебе.

Утром я проснулся рано. Я заглянул в комнату Алексея; он спал, и на его губах надувались и тут же лопались маленькие пузырьки.

У подъезда меня ждала машина. Но мой путь пролегал не в мэрию, а гораздо дальше – в областной центр. Вчера я по телефону договорился, что меня примет губернатор области и начальник областного УВД. Ну а чтобы никто не прознал про мое путешествие, было решено начать его рано, когда все еще спят. Я даже не предупредил о моем отбытии секретаршу, решив, что позвоню ей, когда прибуду на место.

– Как прошла ваша первая совместная ночь под одной крышей? – спросил Олег, когда я занял место на сиденье рядом с ним.

– Беседа по душам пока не получилась. А так его присутствие не помешало мне хорошо выспаться. А это добрый знак.

Пока мы беседовали, машина вырвалась за пределы города и покатила по шоссе. От областного центра нас отделяли немногим более ста километров. Я надеялся, что мы проскочим это расстояние меньше чем за час.

Мы проехали километров пятнадцать, когда впереди заметили несколько машин ГАИ. Еще издали они стали нам сигналить, чтобы мы остановились. Автомобиль стал сбрасывать скорость.

– Слушай, – вдруг сказал Олег, – я десятки раз ездил по этому шоссе, но не помню, чтобы хоть однажды видел в этом месте пост ГАИ.

Внезапно из леса на шоссе сзади нас выскочила еще одна патрульная машина. Она явно намеревалась отрезать нам путь к отступлению.

– Разворачивайся! – закричал шоферу Олег, – это засада.

Шофер так резко крутанул рулем, что мы едва не опрокинулись. Зато этот рискованный маневр позволил совершить почти мгновенный поворот, и мы едва не протаранили мчавшуюся нам навстречу машину. И лишь в последний миг, благодаря мастерству водителя, столкновение удалось избежать. Но наши преследователи были настроены более чем решительно; они выпустили по нам автоматную очередь, которую отразили бронированные стекла нашего джипа. Следующий град пуль полоснул по колесам нашего джипа. Его сразу же занесло и лишь какое-то чудо спасло нас от того, что мы не перевернулись.

– Бежим в лес! – крикнул Олег.

Наш край издавна славился своими густыми чащобами, легенды гласили, что когда-то они укрывали целые отряды лесных разбойников. Но уверенности в том, что нам удастся спрятаться в лесу, у меня не было. От преследователей нас отделяло всего каких-то пятьдесят-шестьдесят метров. Я обернулся и увидел, как между кустов мелькнула серая милицейская форма. И едва не был наказан за свою секундную задержку; раздался выстрел, и пуля сшибла у меня над головой несколько листьев.

Я понял, что если я не сменю тактику и не перестану удирать от преследователей, как глупый заяц от охотников, то шансов выбраться из леса живым у меня немного. Уж больно большое численное преимущество у наших преследователей. Тем более я потерял Олега и телохранителей в этих густых зарослях из вида и остался по сути дела один.

Я бежал по верхнему краю оврага. Чтобы меня не увидели, я решил скатиться по его крутому склону. Это оказалось довольно болезненным упражнением, я ободрал руку и лицо, но зато листва укрывала меня от ненужных глаз. Совсем недалеко слышались голоса, иногда выстрелы, однако постепенно вся эта канонада стала стихать, преследователи все больше удалялись от того места, где я спрятался.

Примерно минут через пятнадцать я осторожно стал выползать из своего укрытия. И сразу увидел, как в метрах пятидесяти по склону оврага идет милиционер. Я спрятался за толстым стволом старого раскидистого дуба и стал наблюдать за двигающимся в мою сторону блюститель порядка. Это был молодой парень атлетического сложения в чине капитана.

Он шел довольно беспечно, почти не смотря вокруг себя, наслаждаясь тихой погодой и свежим воздухом. И только пистолет в его руке свидетельствовал о том, что он вышел отнюдь не на прогулку.

Я понимал, что в поединке с этим атлетом единственным шансом его одолеть – это внезапность нападения. Капитан уже находился всего в нескольких метрах от меня. Мне нужно было, чтобы он повернулся бы ко мне спиной; я кинул ветку. Она зашуршала по траве. Он развернулся, а я бросился на него. Мне удалось выбить у него оружие, но он был слишком силен и сбросил меня со своей спины. Мы оба покатились по траве. Я первым распрямился и ударил ногой ему в пах. Тот сложился надвое, и следующим ударом в шею я опрокинул его на землю.

Пока он ползал по земле, корчась от боли, я поднял его пистолет и наставил его на милиционера. Теперь дуло оружия смотрела ему лицо с расстояния всего в несколько сантиметров.

– Как самочувствие? – поинтересовался я. – Нигде не болит?

Лицо капитана исказилось не то от боли, не то от злости. А может, от того и другого вместе.

– Как тебя зовут?

Милиционер ничего не ответил.

– Я предупреждаю, если ты будешь молчать, я нажму вот на этот курок. Отвечай на все вопросы, если не хочешь больших неприятностей.

– Меня зовут Игорь Лапик.

Я внимательно посмотрел на него.

– Кажется, мы с тобой встречались. Точно, в здание прокуратуры Лапик едва заметно кивнул головой.

– Говори, кто и зачем тебя послал? Что вы хотели сделать с законно избранным мэром? Ну. – Чтобы сделать его красноречивей, я придвинул дуло пистолета поближе к его виску.

– Это приказ Клочкова, – неохотно признался он.

– А что вы должны были сделать, когда схватите меня.

– Убить.

– Неплохая идея. – Я на секунду задумался. – У тебя есть с собой бумага и ручка?

– Да.

– В таком случае ты сейчас напишешь признание о том, кто и зачем тебе послал.

– Я не буду этого делать.

– Тогда у меня нет иного выхода… – Я вплотную приставил пистолет к его виску. – Решай, у тебя есть для этого пять секунд.

– Хорошо, я напишу. – Лапик полез в карман за бумагой и ручкой.

Внезапно послышался треск веток, мы оба одновременно повернулись на звук. В десяти метрах от нас стоял человек. Он поднял руку с зажатым в ней пистолетом и выстрелил. Лапик с пробитой головой откинулся назад. Я бросился на землю; раздались еще несколько выстрелов, одна из пуль прошмыгнула мимо моего виска всего в двух-трех сантиметрах. Человек больше не стал повторять своих попыток убить меня, а бросился наутек. Я послал его вдогонку несколько пуль, но не попал. Но я узнал стрелявшего, это был Очалов.

Я подошел к капитану и сразу понял, что он мертв. Я закрыл ему глаза. Я вдруг почувствовал, что мне до боли жалко этого еще совсем молодого человека. На его пальце я заметил обручальное кольцо. За что он погиб, ради какой великой цели, за которую не жалко отдать собственную жизнь? Его послали выполнять преступный приказ – и он поплатился за то, что покорно отправился на это неправедное дело. Анатолий бы в этом случае сказал бы что-нибудь о том, что любое плохое деяние наказуемо и что в этом проявляется божественный закон. Так оно так, но почему-то мне не становилось от этого легче.

Целый день я провел в лесу. Несколько раз я едва не натыкался на милиционеров, что означало, что охота на меня продолжается. Хотя я был вооружен пистолетом капитана, а потому чувствовал себя более уверенно, я не хотел больше встреч со своими преследователями; не меньше, что убьют меня, я боялся убить кого-то. Я не хотел больше ни в кого встречать. Разве только в этого негодяя Очалова. И как я не заметил его появления. Конечно, я был целиком поглощен допросом Лапика и все же я должен был держать под контролем всю сцену, а не только один ее маленький участочек. Если бы я это сделал, то скорей всего капитан был бы жив.

Обычно день пролетал, как самолет над головой, почти за одно мгновение, но на этот раз он тянулся невероятно медленно. Шли часы, а все никак не темнело. Хотя уже несколько часов не слышно было ничьих голосов, я боялся выходить из чащобы, которая надежно укрывала меня от тех, кто мечтает поскорее отправить меня на тот свет. Кажется, на этот раз их попытка не удалась. Но это только означает, что они непременно ее повторят при новом удобном случае. Судя по всему, Клочков решил пойти ва-банк. И теперь ему ничего не остается делать, как только выполнить задуманное.

Наконец на землю спустилась темнота. Так как тучи плотно занавесили все небо, я практически не видел ни зги. Несколько раз я натыкался на сучья, на стволы деревьев, мое лицо было исцарапано. Но сейчас меня волновал не мой внешний вид, а то, сумею ли я в этом мраке выйти на шоссе… Оно проходила где-то недалеко, так как я весь день старался не углублялся сильно в лесную чащу, но пока я никак не мог найти нужную тропинку.

Я проплутал часа два пока наконец не вышел к шоссе. Удивительным было то, что я оказался в том же самом месте, откуда начались мои лесные блуждания. На обочине дороги стоял наш джип с пробитыми колесами.

Мне ужасно хотелось есть, а в машине должны были оставаться кое-какие припасы, которые мы взяли в дорогу. Пакет с ними находился в сумке на заднем сиденье. Я развернул его и стал с наслаждением жевать бутерброды, ожидая, когда мимо меня проедет какая-нибудь машина, и ее водитель сжалится над несчастным путником, оказавшимся далеко от родного дома один в ночи.

Мои ожидания продлились примерно полчаса. За это время мимо меня промчалось несколько автомобилей, но не один не остановился. Я не мог осуждать их владельцев, так как понимал, насколько опасно подсаживать в наших краях незнакомых путников да еще в такой поздний час. Тем более было известно, что тут действует целая банда, которая останавливает проезжающий транспорт, вытряхивают из него, а то и убивает шоферов, а машины угоняет.

До города меня подвез молодой парень. Когда я сел в его «Жигули», то его изумлению не было предела, так как он узнал в своем ночном ободранном пассажире, в вываленным в земле костюме только что избранного мэра города. Я не стал рассказывать ему подробности того, что произошло, а просто попросил ни о чем меня не расспрашивать.

Парень высадил меня у моего дома. Я вошел в подъезд и сразу очутился в объятиях Романова. Я огляделся и к некоторому своему изумлению увидел, что меня встречает целая делегация: Вознесенский, Анатолий, Андрей на коляске, Ксения и еще несколько моих ближайших сотрудников. Для полноты картины не хватало только духового оркестра.

Я валился с ног от усталости;, пока я ехал, мною владела только одна мечта – смыть под душем налипшую на тело грязь, а затем растянуться на своей любимой кровати. Но теперь я понял, что в ближайшее время это желание скорей всего недостижимо. Вся кампания стала подниматься на лифте в мою квартиру.

Здесь на правах хозяина нас встретил Алексей. Его присутствие стало для большинства полной неожиданностью. Я очень коротко объяснил причины, по которым он находится в моей квартире. Все молча выслушали мои слова, затем потребовали в деталях рассказать, что произошло.

– Весь город буквально гудит, – сказал Олег, – ходят слухи о разыгравшемся сражении. Уже говорят о десятках трупах. Многие уверены, что ты погиб.

– Завтра утром мы опровергнем эти разговоры; и все убедятся, что слухи о моей смерти оказались чуть-чуть преувеличенными, – сказал я.

Я поймал взгляд Ксении.

– У вас исцарапано все лицо, – проговорила она.

Я подошел к зеркалу, и мне стало немножечко страшно от своего вида; лоб рассекала большая царапина, еще несколько ссадин украшали мои щеки и подбородок. Впрочем, если принять во внимание, что целому милицейскому подразделению поручили специально задание – убить меня, то я с полным правом мог считать, что легко отделался.

Я стал рассказывать о своих лесных приключениях. Как и ожидалось, самое гнетущее впечатление вызвал мой рассказ об убийстве капитана Очаловым. Подчиняясь какому-то импульсу, я посмотрел на Вознесенского и увидел, что он смотрит на меня с каким-то странным, я бы назвал страдальческим выражением.

– Мы тоже вырвались от них с большим трудом, – сказал Олег, после того, как я кончил свое повествование. Один из наших – Сергей ранен, сейчас он в больнице. Но меня больше всего волнует убийство капитана. Это дело может наделать много шума. Я не сомневаюсь, что они попытаются воспользоваться ситуацией и обвинить тебя в преступлении.

– Что же ты предлагаешь делать?

– Поступать надо так, как велит закон: заявить об убийстве и рассказать все, что произошло. И сделать это немедленно.

– Ты предлагаешь прямо сейчас отправиться в милицию?

– Да, не откладывая ни на минуты. Это преступление еще попортит нам много крови. И вот еще что, – задумчиво сказал Олег, – не надо сейчас отдавать им пистолет, они могут его подменить. А баллистическая экспертиза – это наш главный аргумент твоей невиновности. Ведь этот Лапик убит из другого пистолета. А теперь, поехали.

Наше появление среди ночи вызвало в отделение милиции нечто вроде шока. Я написал заявление о том, что произошло, и мы договорились, что завтра утром отправимся на поиски тела. И только после этого, вернувшись домой, я смог наконец забыться сном. Но времени на сон почти уже не осталось, так как когда я закрыл свои глаза, видевшие за этот долгий день так много событий, небо на востоке стало быстро светлеть…

Глава двадцать третья

Утром вместе с милицейской бригадой мы отправились в лес, и хотя несколько раз прошли его вдоль и поперек тело так и не обнаружили. На том месте, где оно должно было находиться, была выгоревшая полянка. Я не сомневался, что таким образом те, кто устроили тут небольшой костер, уничтожали следы крови.

Мы вернулись в город и отправились на квартиру к капитану милиции. Там мы застали его жену – приятную молодую женщину и маленького сына. О том, где находиться муж, она ничего не знала и смотрела на нас испуганными глазами. Единственное, что она могла нам сказать, что вчера утром ее супруг ушел из дому необычно рано. Но куда и зачем это ей было неизвестно.

Пропажа тела меняла всю ситуацию, так как мои показания больше ничем не подтверждались. И вместо убийства теперь возникало другое дело – исчезновение капитана милиции Андрея Лапика. Согласно же моим словам я был последним, кто видел его живым.

Мы сидели вместе с Олегом в моем просторном кабинете мэра и молчали. То и дело раздавались звонки, в дверь рвались посетители, но мне было сейчас не до них. Я чувствовал, что ситуация выходит из-под контроля.

– Кто убрал тело и куда? – уже не в первый раз задал я вопрос.

– Боюсь, что так сразу мы это не сумеем узнать. Пока нужно продумать линию поведению. Они постараются на полную катушку использовать эту ситуацию.

– Линия поведения может быть только одна, – пожал я плечами, – я буду говорить правду и ничего кроме правды.

– К сожалению, на данный момент она не в твою пользу.

– Пойми, Олег, если я буду лгать, то рано или поздно я непременно запутаюсь во лжи. И во-вторых, если меня хоть раз уличат во лжи, то и все остальное мне будет доказать гораздо трудней. Один раз солгавшему, не доверяют всю жизнь. И не забывай, что пока я сижу в этом кресле я просто не имею права вести себя по-другому.

Вошла секретарша. Я раздраженно посмотрел на нее, так как просил меня в течение часа не беспокоить. Но она мужественно выдержала мой негодующий взгляд.

– Вас хочет видеть следователь городской прокуратуры.

– Хорошо, пусть войдет.

– Мне лучше уйти, – сказал Олег. – Вряд ли ему понравится мое присутствие.

Я не стал спорить. Почему-то я был уверен, что сейчас в моем кабинете появится Очалов. Но появился совсем другой, незнакомый мне человек. На вид ему было самое большее лет тридцать, у него было приятное лицо и мне даже почему-то показалось, что с ним мне будет легче найти общий язык.

– Позвольте представиться, старший следователь городской прокуратуры Шаповалов Александр Васильевич.

– Мне тоже представляться? – спросил я.

Он посмотрел на меня, но ничего не ответил.

– Могу я сесть?

– Конечно, садитесь, в ногах правды нет. Хотя не уверен, что в сидячем положении ее больше. Что вы хотите?

– Во-первых, чтобы вы сдали пистолет.

– Сдам. Я хочу чтобы провели тщательную баллистическую экспертизу, но боюсь возможной подмены оружия. Но раз нет тела…

– А вы уверены, что капитал Лапик убит?

– Так же уверен, что вы живы.

– И вы заявляете, что его убил старший следователь Очалов. Вы подтверждаете ваши показания?

– Подтверждаю.

– На каком основании вы это делаете?

– Я видел, как он это сделал. Он стрелял и в меня, но, к счастью, для меня промазал. Я сделал в него два выстрела из пистолета Лапика, но тоже мимо.

– Вы уверены, что это был Очалов?

– Уверен. Он находился от меня в метрах десяти.

– И сколько времени вы его видели?

– Все произошло очень быстро. Он выстрелил в Лапика, я бросился на землю, и Очалов выстрелил в меня. Затем он убежал.

– То есть вы видели его всего несколько мгновений?

– Да.

– А вы не думаете, что это мог быть кто-то другой, похожий на него.

– Нет, это был Очалов. Кстати, где он сейчас?

– Когда я уходил из прокуратуры, он находился в своем кабинете. Я брал у него показания.

– И что он говорит?

– То, что вчера он не был в лесу. В каком часу был застрелен капитан Лапик?

– Примерно в часов девять.

– У Очалова есть свидетели, что в это время он находился совсем в другом месте. Они уже дали показания.

– В нашем городе это не проблема, за деньги можно раздобыть любые свидетельские показания. Если надо, то подтвердят, что он находился в космическом полете.

– В данном случае местонахождение Очалова в тот момент оказалось более прозаическим, он занимался в спортивном клубе «Заря» вместе с еще двумя людьми. У меня нет никаких оснований не верить им. – Шаповалов с каким-то странным выражением посмотрел на меня. – Один из них – Вознесенский Борис Эдмондович. Насколько мне известно, вы хорошо с ним знакомы.

Я почувствовал, как будто меня ударили дубинкой по голове. Я мог все ожидать: что меня арестуют, что сюда по команде Шаповалова ворвется отряд головорезов и перережут нить моей жизни, но только не такой неожиданный поворот в нашем разговоре.

– Этого не может быть. – растерянно сказал я.

Шаповалов не спеша достал из портфеля папку, из папки исписанный листок бумаги и подал мне его. Это был протокол допроса Вознесенского, подписанным им самим, так как его подпись мне была известна очень хорошо. Я промчался глазами по небольшому тексту, из которого абсолютно ясно следовало, что до десяти часов Очалов и Вознесенский находились в одном помещение, а именно в спортивном клубе «Заря.

– Очалов был в лесу и убил Лапика, – упрямо повторил я. – И кроме того, в своем заявление я указал, что на 20 километре шоссе подвергся нападению неизвестных людей в милицейской форме. Они хотели меня убить.

– Нам известно об этом инциденте. Проводилась операция по поимке очень опасного преступника. Мы получили оперативную информацию о том, что он вместе с сообщниками должен был проехать по этому шоссе в таком же джипе, как и в том, в каком ехали вы. Поэтому милиционеры приняли вас за него.

– Так, замечательно. – Я подумал о том, что Клочков гораздо умнее и предусмотрительнее, чем я предполагал. Это опасный противник. – Кто же был тот преступник, которого вы ловили.

– Его фамилию Монахов, но больше он известен под кличкой Монах.

Я вдруг неожиданно даже для себя рассмеялся. Вся эта история казалась мне совершенно фантастической.

– Чему вы смеетесь? – несколько удивленно спросил следователь.

Я оборвал смех.

– Это трудно объяснить, – честно ответил я. – Иногда жизнь затягивает человека в такие хитросплетения, что только и остается, что изумленно смеяться. С вами так не бывало?

– Случалось по всякому, – дипломатично ответил Шаповалов. – Он явно не собирался со мной откровенничать.

– Что вы собираетесь делать?

Шаповалов задумчиво смотрел на меня.

– Вы понимаете, что я могу вас обвинить в убийство капитана Лапика.

– У вас нет никаких улик.

– У вас его пистолет.

– Но он свидетельствует об обратном. Если бы я убил Лапика из его пистолета, то постарался бы от него избавиться. Я же намереваюсь сдать его в милицию. Эта, как вы говорите, улика скорей свидетельствует о моей невиновности. И еще. Раз пропало тело, как вы можете доказать, что Лапик убит именно из этого пистолета?

Шаповалов внимательно посмотрел на меня и встал.

– Пожалуйста, сдайте сегодня пистолет, – сказал он. – Я буду держать вас в курсе событий. Если вам что-нибудь станет известно, сообщите мне. Скорей всего вы захотите поговорить с Вознесенским. Я был бы вам признателен, если бы вы сообщили мне о результатах вашем разговоре.

– Но Вознесенский дал свои показания, которыми вы вполне довольны. Чего вам надо еще?

Шаповалов как-то странно взглянул на меня, но никак не прокомментировал мою реплику.

Я встал и проводил Шаповалова до дверей. На пороге, прощаясь, мы пожали друг другу руки. Затем я вернулся в свое кресло. Кто сейчас был у меня, думал я, друг или враг?

Через полчаса моя машина затормозила у массивных дверей особняка Вознесенского. Я договорился с ним о встрече и поэтому он меня ждал на крыльце своего дома. Мне не понравилось, как он выглядит, у него был вид человека, которого мучают какие-то внутренние проблемы.

– Я давно хотел с вами поговорить, – сказал он. – Надо обсудить кое-какие дела. Пойдемте в дом.

Он привел меня в свой кабинет, мы сели напротив друг друга. Но я заметил, что он старается не смотреть мне в глаза.

– Вот о чем я хочу с вами поговорить, Владислав Сергеевич, вы понимаете, чтобы обуздать преступность недостаточно посадить преступников в тюрьму. Ее надо победить экономически, иначе в скором времени на вакантные места придут другие. А что значит победить экономически, это значит дать людям надежду, что можно нормально жить, не совершая незаконных деяний. Вы согласны со мной?

– Полностью.

– Может, вы удивитесь, но я вам скажу, что главная ваша задача, как мэра, это завести мотор городской экономики. Все остальное должно отойти на второй план.

Я пристально посмотрел на Вознесенского, но так и не увидел его глаза, которые старательно смотрели мимо меня.

– Но экономика в городе находится в ужасном состоянии. Большинство заводов работают в полсилы, а малый бизнес задавлен рэкетом. Что можно сделать в такой ситуации?

– Уверяю вас, на самом деле все не так уж печально, – вдруг как-то кисло улыбнулся Вознесенский. – У города огромный потенциал. В свое время я много занимался этим вопросом. Есть желающие вложить деньги и в заводы, и в другие сферы.

– В какие?

– Например, в туризм. Пару лет назад американцы хотели построить тут туристический центр, включающий пятизвездный отель. Когда они увидели наши монастыри, другие памятники архитектуры, когда я свозил их на озеро Тихое, они были просто в телячьем восторге. Они говорили, что такой красоты мало где видели, хотя объехали весь мир. Они пытались начать дела с прежним муниципалитетом, но те потребовали от них дань, стали намекать на необходимость дать им взятку и вообще делиться будущими доходами. Когда американцы поняли, с какой публикой имеют дело, то убежали отсюда едва ли не на следующий же день. Но они упрямые ребята и планы построить у нас туристический центр не оставили, они внимательно следят за всем, что тут у нас происходит. И думаю, что сейчас есть шанс возобновить переговоры. Если начнется строительство, то это несколько тысяч рабочих мест, налоги в муниципалитет и еще массу других полезных вещей. А коли у этих американцев получится, то глядучи на них, появятся другие желающие оставить в нашем городе свои деньги..

– Я буду, конечно, очень рад начать с ними переговоры. Я сам много думал о том, чтобы превратить город в туристическую Мекку. Кстати, это вы их информировали о том, что тут происходит?

– Я. Помимо всего прочего я являюсь официальным представителем их компании.

– Не знал. Впрочем, как выясняется, я многое не знаю о вас, Борис Эдмондович.

Вознесенский поднял голову и, явно разыгрывая удивление, посмотрел на меня.

– Я не знал, Борис Эдмондович, что вы очень близко знакомы со следователем Очаловым. Так близко знакомы, что вы вместе занимаетесь в спортивном клубе. Даже я не удосуживался такой большой чести. За что же ему такое почет и уважение?

Вознесенский встал, пару раз прошелся по своему кабинету. Затем снова сел.

– Я предполагал, что вы зададите мне этот вопрос.

– Еще бы! – воскликнул я. – Вы даете показание о том, что вчера в первой половине дня он находился в вашем доме. А я в это время видел его в 20 километрах отсюда, в лесу, где он убил капитана Лапика и пытался то же самое проделать со мной. Что я должен думать по этому поводу и как я после этого должен относиться к вам, к человеку, которого я считал своим самым близким соратником?

– Мне трудно ответить вам, Владислав Сергеевич. Но поверьте, я остаюсь вашим другом и помощником и мои цели нисколько не изменились.

– Тогда что же делать с вашим лжесвидетельством или мне действительно там в лесу померещилось?

Внезапно Вознесенский закрыл лицо руками. Я ждал ответа, но он молчал.

– Борис Эдмондович, после этого случая нам будет сложно доверять друг другу.

– Послушайте, я понимаю ваши мысли и чувства, – внезапно взволнованно проговорил Вознесенский, – но бывают обстоятельства… Я вас прошу, оставьте в покое Очалова. Я не могу вам больше ничего сказать.

– Я не знаю, что вас связывает с этим омерзительным человеком, Борис Эдмондович, а вы не хотите сказать, но в любом случае я не могу оставить его в покое. Я мэр города, а он преступник, который работает в правоохранительных органов. Как представитель власти, я просто не имею право мириться с таким положением. Помните, вы сами мне говорили, что пока мы не очистим милицию и прокуратуру от подобных типов, мы бессильны что-либо сделать.

– Вы правы, – как-то безнадежно проговорил Вознесенский. Он был очень бледен и по-прежнему старательно избегал смотреть на меня.

– А что нам делать с вашими показаниями? Ведь это лжесвидетельство. А оно тоже уголовно наказуемо.

– Сожалею, но я не могу их изменить.

– Вы понимаете, чем это вам грозит. Когда мы разберемся с этой историей, вам придется отвечать за ваше свидетельство. А речь идет ни больше, ни меньше, как об убийстве. Осталась вдова с малолетним сыном.

– Если им нужны деньги, я помогу.

Я тяжело вздохнул.

– Наверное, им нужны деньги, точно не знаю. Но нельзя во всех случаях откупаться деньгами. Деньги не заменят правду, а именно в правде мы нуждаемся больше всего. Вы же понимаете, что без правды все мои и ваши усилия обречены на провал. До свидание, Борис Эдмондович, не провожайте, дорогу назад я помню.

Вечером, когда я уже собирался уезжать домой, ко мне в кабинет вошла Ксения. Я совершенно не ждал ее появления здесь и потому встретил ее приход удивленным взглядом.

По ее немного скованным движениям я догадывался, что она чем-то смущена.

– Я заехала за Андреем и вот решила зайти к вам. Я не помешала?

– Нет, я уже хотел уходить.

– Я хочу вас поблагодарить за Андрея, он так изменился, я его просто не узнаю. Ему очень нравится эта работа.

– Кажется, вы уже благодарили. Но все равно спасибо. Я рад, что смог ему помочь. К тому же он хороший пресс-секретарь, мне нравится какие он от моего имени сочиняет тексты. Я так бы не смог никогда сделать.

– До того, как это с ним случилось, он считался одним из лучших журналистов в городе.

– Я помню, вы говорили.

Мы вдруг замолчали, словно не зная, о чем говорить дальше.

– Я очень переживала, когда узнала о том происшествии, – вдруг сказала Ксения. – Что-нибудь известно?

– Меня подозревают в убийстве, а само нападение по версии милиции произошло случайно, они ловили преступника, а напали на меня. Но меня сейчас беспокоит другое. И мне почему-то кажется, что вы можете кое-что мне прояснить.

– Если смогу, сделаю это с большим удовольствием.

– Сейчас посмотрим. Я удивлен поведением Вознесенского. – И сразу же я увидел, как сникла Ксения. Ее руки даже безжизненно упали вниз. – Он дал лживые показания, которые сильно ухудшают мое положение. Вы случайно не догадываетесь, почему он это сделал?

– Догадываюсь, – тихо ответила Ксения. – Но я не могу вам сказать.

– Почему-то я так и предполагал.

– Что ж, до свидание, я пойду.

Я не стал ее удерживать, молча проводил взглядом. Я чувствовал, что мне стало грустно.

Дома меня ждал Алексей. Пока я отсутствовал и занимался делами города, он тоже время зря не терял; квартира хранила следы произведенной им уборки, а на кухне меня ждал незамысловатый, но ужин. Это было более чем кстати, так как я испытывал зверский голод.

– Спасибо, что убрал квартиру. А еще чем ты занимался? – спросил я, когда мы расположились на кухне.

– А чем тут можно заниматься, сижу как в тюрьме, – буркнул парень.

– Ты мог сидеть сейчас в настоящей тюрьме. Так что радуйся, что находишься в таких райских условиях по сравнению с теми, в каких должен был бы оказаться.

– Вы намекаете на то, что я вам отныне по гроб жизни обязан. Но если думаете, что я так уж испугался тюрьмы, то готов отправиться туда в любой момент.

– Давай поставим точки над и. Если ты кому-то и обязан, то не мне, а Анатолию; не будь его, ты действительно загремел бы в другое, менее комфортабельное местечко. И второе: скажи, неужели для себя ты окончательно выбрал этот путь?

– Будете воспитывать?

– Да нет, я для этого слишком устал. Просто перед сном хотелось бы немного поговорить. Ты живешь на «Хуторке», честно скажи, страшно там?

– Ну страшно, дальше что?

– А неужели это хорошо, когда страшно? Неужели хорошо, когда тебя боятся, а не когда тебя любят? Там же твои друзья, знакомые. И все они лишены нормальной жизни. Там много детей. Кем они будут? Все пойдут в бандиты? Мест не хватит. Я вот смотрю на тебя, вроде нормальный парень. А ведь так легко поднял нож на человека. Неужели убить человека для тебя так же просто, как убить комара? Мне трудно в это поверить. Но знаешь, что самое страшное, это не быть убитым, это убивать самому. Тебе известно, сколько за эти последние проклятые годы погибло народу. На кладбище есть целая алея, где хоронят жертв криминального террора. Ты никогда там не бывал?

– Нет, – хмуро отозвался Алексей.

– Жаль. А я был, там на этой алее похоронен мой брат, тоже Алексей. Двое детей остались сиротами. Они уже никогда больше не увидят своего отца. А сколько еще там появятся могил, если все так и будет продолжаться? Я изучал досье Горца, он пролил немало крови. И если его не остановить, прольет еще. И эта кровь будет также и на тебе. Вспомни мои слова, когда услышишь о новом преступление. А ведь его можно предотвратить.

– Если я вам скажу, где скрывается Горец, я предам его.

– Если ты не скажешь, где он скрывается, ты предашь тех, кого он убьет. А может, ты его просто боишься? – пристально я посмотрел на Алексея. – Скорей всего так и есть. Но тогда о чем разговаривать, страх делает человека молчаливым. Пойдем спать. Не знаю, как ты, а я валюсь с ног. Спасибо тебе за ужин.

Утром по согласованию с губернатором области из областного центра за мной прилетел вертолет. Признаюсь честно, что я садился в него не без опаски, мысль о том, что мне могут устроить авиационную катастрофу, не покидала меня весь полет. Но через час к большому моему облегчению геликоптер благополучно приземлился на военном аэродроме, где меня ждала уже машина, которая помчала меня в губернаторский дворец.

Целый день я провел в коридорах и в кабинетах областной власти. Однако больших успехов так и не добился. Меня выслушивали, выспрашивали, я чувствовал, что моя персона вызывает немалый интерес и даже нечто вроде удивления своей необычностью, но при этом меня не покидало ощущение, что высокие начальники, с которыми я общался, заняты каким-то своими делами и что им весьма мало волнует судьба какого-то заштатного городишки. Самое большое разочарование принес мне визит к начальнику областного УВД. Все мои обличительные речи о преступных деяниях его подчиненного Клочкова тот выслушал очень спокойно, словно речь шла о простом инспекторе ГАИ, берущего традиционные взятки. Впрочем, такой характер нашей беседы меня не слишком удивил, так как я был прекрасно осведомлен, что начальник областного управления УВД являлся однокашником и старым другом моего врага. Единственное, о чем мы сумели договориться, это о том, что в скором времени из областного центра будет направлена комиссия с целью изучения работы местного управления внутренних дел.

Я снова совершил перелет на вертолете, только теперь в обратном направлении. Когда я сошел с него на местном аэродроме, ко мне навстречу с хмурым лицом двинулся Олег.

– С благополучным прибытием, – сказал он.

– На твоем лице написано, что-то произошло?

– Это не совсем так, может, произошло, а может, нет. Мы не знаем.

– Не томи.

– Пропал Анатолий.

– Что значит, пропал?

– Это значит, что никто не знает, где он находится. Он ушел вчера днем из дома и больше в нем не появлялся.

– Это на него не похоже.

– Мы провели расследование и выяснили только одно обстоятельство: последний раз его видели в «Хуторке». Дальше следы его теряются.

– Вот черт! Поедем к нему домой.

– Может, лучше отвезти тебя к себе?

– Я же сказал: домой к Толе.

Пока мы ехали, я пытался обдумать ситуацию, но в голову ничего дельного не приходило. Зачем он с незалеченной раной поперся на этот «Хуторок», место которое и здоровые стараются обходить стороной? Чего он хотел там найти?

Я сидел за столом и смотрел на жену Анатолия, которая расположилась напротив меня. Я уже не в первый раз удивлялся ее олимпийскому спокойствию, как будто речь шла не о пропаже мужа, а об исчезновении постороннего человека. И точно также вели себя и дети, невозмутимо сидевшие на диване и слушающие разговор взрослых.

– Он ушел вчера сразу после обеда, – рассказывала Лиза. – Сказал, что идет на Хуторок».

– Но что его туда погнало? – спросил я. – У него же не зажила рана.

– Он сказал, что должен бороться с ними не мечом, а словом. Он получил какое-то сообщение и сразу же оделся и пошел.

– Что за сообщение и от кого?

– Я не знаю, это был телефонный звонок. Он сказал, что расскажет мне обо всем, когда вернется.

– А когда он хотел вернуться?

– Этого он не сказал.

– А что он имел в виду, когда сказал, что собирается бороться не мечом, а словом. Уж не намеревался ли он нести местным бандитам, подобно миссионерам, слово божье?

Лиза посмотрела на меня долгим, но спокойным взглядом и подтверждая, кивнула головой.

– Это он и собирался делать.

– И вы не отговаривали его, он же больной?

– Он считает, что если у него возникает какое-то решение или намерение, то это решение возникает не у него, а у Бога. Он лишь исполнитель его воли. Вернее, он сам часть Бога, потому что между ним и Богом нет никакого разделения.

– Вы тоже придерживаетесь таких воззрений?

– Да, я тоже так считаю, – негромко, но твердо произнесла Лиза.

Я тяжело вздохнул. Теперь мне стало понятно, что творится в семье Анатолия, какие ветры в ней дуют и почему его никто не остановил от этого безумного шага. Вот только искать и вызволять его придется не ей, а нам.

– Как вы думаете, что с ним могло произойти? – спросил я.

– Не знаю, – спокойно ответила Лиза, – знаю, что он жив.

– Откуда вы это знаете?

– Если бы он был бы мертв, я бы обязательно почувствовала.

– А больше вы ничего не можете почувствовать, хотя бы приблизительно место его нахождения?

– Нет, только это, – тихо проговорила она.

Что это, равнодушие к судьбе мужа или высшее проявление любви к нему, полное доверие и покорность судьбе и Богу, задавал я себе вопрос, пока мы ехали домой. Я так устал, что не хотел даже разговаривать с Олегом, а уж тем более заниматься делами. Но я понимал, что другого выхода нет, дорог каждый час.

Когда я вошел в квартиру, Алексей спал. Но я безжалостно зажег верхний свет и потряс его за плечо. Он ошалело уставился на меня, и на его лице отобразился панический ужас. Но, узнав, кто его будит, он успокоился.

– Хочу тебя поставить в известность, хотя не знаю, имеет ли хоть какое-то значение для тебя эта новость, но отец Анатолий отправился на «Хуторок» и там сгинул.

– Как так сгинул? – спросил Алексей.

– Сгинул, означает сгинул, его нигде нет. Есть только сведения, что он намеревался встретиться с твоими товарищами по оружию и произнести перед ними проповедь. А что они с ним за это сделали, мы не ведаем. Вот все, что я хотел тебе сказать.

Алексей оглядел нас с Олегом по очереди, затем слез с постели и начал одеваться.

– Без твоей помощи быстро мы его не найдем, – сказал я.

Парень замер на месте в брюках, одетых только на одну ногу. Затем он завершил процесс одевания штанов полностью.

– Я скажу, где их можно найти, – глухо проговорил Алексей. – Там на окраине «Хуторка» есть один большой дом. Он принадлежит одной старухе, но она там практически не живет. Так только приходит для блезиру, чтобы соседи видели, что она тут хозяйка. Никто не знает, но у нее в доме очень большой подвал с подземным ходом. Недалеко есть канализационный колодец, но на самом деле это не колодец, это выход из хода. Он сделан на всякий случай, чтобы удирать.

– Сколько там собирается народу? – спросил Олег.

– По разному, когда как. Бывает и пять человек, а бывает и двадцать.

– А Горец там живет?

– Да, только не в доме, а в основном подвале. Через ход выходит. Если отца Анатолия где-то держат, то скорей всего там.

– Надо немедленно идти в этот дом, – горячо сказал я.

– Подожди, куда идти, – остановил меня Олег. – Ты хочешь, чтобы у Горца стало больше узников.

– Туда так не попадешь, там постоянно кто-то дежурит на стреме.

– Если брать, то всю банду, – мечтательно проговорил Олег.

– А как мы определим, что она там собралась вся? По списку? – насмешливо проговорил я.

– Нужно следить за домом.

– Ты с ума сошел, да сколько же времени понадобится для этого. Черт знает, когда они соизволят собраться все вместе нам на радость. А что будет с Анатолием?

– Мы не можем просто взять и ворваться в дом. Наверняка в доме целый арсенал, нас всех перестреляют.

– Оружия там хватает, – подтвердил Алексей.

– Мы должны все тщательно продумать, – проговорил Олег. – Это только кажется, что когда мы спешим, то делаем все быстро. На самом деле, все наоборот. Ты согласен?

Я неохотно кивнул головой. Мой опыт свидетельствовал о том же.

– И вот еще что, одни мы с этим делом не справимся; слишком силен противник. Нам нужна помощь.

– Кого ты имеешь в виду?

– Ермохина и его людей.

– Но это не их район.

– Не из чего выбирать. На «Хуторке» с милицией лучше не связываться, все знают, что это просто филиал банды Горца.

– Что же нам делать сейчас?

– Спать.

– Ничего себе совет! – возмущенно произнес я.

– Я пошлю своих людей, чтобы они понаблюдали за домом. Вряд ли они осмелятся что-то серьезное сделать священнику.

– А не серьезное, – проворчал я. Но я понимал, другого выхода нет; Олег прав, слишком опасный противник нам противостоял.

Утром я отправился в мэрию с тяжелым чувством. Я представлял томящегося в подвале Анатолия. Самое ужасное в этой ситуации, что я не могу прийти сию же минуту к нему на помощь, хотя почти точно знаю, где он находится. Глупее и обиднее положения нельзя себе и представить.

На десять часов было назначено совещание по вызволению Анатолия из плена и ликвидации банды Горца. Но Олег прибыл немного раньше в сопровождении незнакомого мне человека.

– Позволь представить тебе Евгения Николаевича, – сказал Олег, загадочно улыбаясь. – Это великий мастер своего дела.

– А что у него за дело?

Вместо ответа Олег приложил палец к губам, затем кивнул великому мастеру. Тот тоже ответил кивком и стал обшаривать мой кабинет. Я с некоторым изумлением наблюдал за ним. Олег же продолжал держать палец у рта, что мешало мне задавать само собой напрашивающиеся вопросы.

Внезапно великий мастер остановился возле оставленного мне моим славным предшественником массивного письменного прибора, стоящим на моем рабочем столе. Он внимательно осмотрел его и стал разбирать. Затем он извлек из него какой-то небольшой предмет и поднес ко мне. Сомнений никаких не было, это был самый настоящий, хорошо знакомый мне «жучок».

Евгений Николаевич, как настоящий исследователь, не ограничился достигнутым, и продолжил свои поиски еще в течение получаса. Но больше таких ценных находок судьба ему в тот день не даровала. И только после того, как он завершил свою работу, мы возобновили беседу.

– Выходит, мой кабинет прослушивался. Хороший же подарок оставил мне Голландец. – Я был раздосадован на себя за то, что сам не догадался устроить такую же проверку оставленного мне наследства. В сердцах я поднял тяжелый чернильный прибор и хотел его бросить на пол. Но Оле не позволил мне это.

– Не бушуй. Прибор тут ни причем. А если бы «жучок» вмонтировали бы в лампу, ты бы бросил ее. Гораздо интересней вопрос, на кого работало это насекомое?

– Полагаю, что на Клочкова, а через него на Григора. Может, еще кто-нибудь пользовался этой информацией. Разве теперь это важно. Где же Ермохин?

– Сейчас придет. До десяти часов еще десять минут. А пока лучше обрати свой взор на Евгения Николаевича. Он готов предоставить такие же приборчики, только лучше и нам. Чтобы действовать наверняка и избежать жертв с нашей стороны, нужно чтобы они заработали и у Горца. Представляешь, какое преимущество это нам дает.

– Представить не сложно, но кто их туда доставит?

– Я подумал, а почему бы это не сделать Алексею.

– Да они же убьют его!

– Все зависит от того, как мы все разыграем.

– Нет, это чересчур опасно. Если что-то с ним случиться, я всю жизнь себе этого не прощю. Да и он не согласится, он же не камикадзе.

– Мне показалось, что он очень уважает Анатолия.

– Уважает, но это не означает, что ради него он готов рисковать своей жизнью.

– А вот это надо спросить у твоего подопечного.

Может, Олег, в самом деле, прав. И все же мне не хотелось задействовать Алексея в этой слишком опасной операции; я обещал ему, что обеспечу его безопасность и хочу выполнить обещание.

– Давайте поступим так, мы сообщим ему свое предложение, а он пусть решает. Но никаких уговоров, только поясним, что хотим от него. Если он скажет «нет», так тому и быть.

– Отлично, я согласен, – проговорил Олег. – Пошлем немедленно за Алексеем. Время не ждет.

Я неохотно кивнул головой. Олег достал сотовый телефон и дал распоряжение. Затем посмотрел на часы; они как раз собирались бить десять часов. И едва они начали отсчитывать положенное число ударов, как дверь моего кабинета распахнулась, и на пороге показался Ермохин.

Как оказалось, Олег время не терял, у него уже были получены кое-какие материалы разведки. Я не в первый раз с благодарностью подумал о том, что без него мне бы не удалось ничего сделать. Операция предстояла трудной. Особенно она стала казаться такой, когда Ермохин стал характеризовать тамошнюю милицию.

– Я хорошо знаю начальника отделения на «Хуторке» капитана Герасимова. Такую сволочь надо еще поискать. И то нет гарантии, что найдешь. Я даже не уверен, кто представляет большую опасность: Горец или капитан. По ним обоим давно «вышка» плачет. Мне известно, что в кабинет Клочкова этот самый Герасимов входит как в свой собственный. Поэтому сколько на него не жаловались жители, с него все как с гуся вода.

– Ну этой воде недолго осталось литься, – заметил Олег.

– Мы можем рассчитывать на ваше подразделение для проведения этой операции? – спросил я.

– Мои ребята рвутся в бой.

– Надеюсь, они ничего не знают, – испугался я.

– Нет, конечно, я им скажу в самый последний момент. Я говорю о другом; после того, как вы заступили на должность, они живут надеждой, что скоро приступим к окончательной чистке всей этой нечисти.

– Считайте, что сегодня вечером состоится первая такая чистка. Если мы сумеем ликвидировать банду Горца, это будет большой удар по всему криминальному миру города, – сказал я.

Послышался скрип двери, и в кабинет нерешительно вошел доставленный из дома Алексей. Он явно не ожидал, что окажется здесь и под напором обращенных на него пристальных взглядов чувствовал себя неловко. И вдруг я впервые как бы увидел, до чего же он еще молод; он даже не юноша, а подросток – не очень высокий, со слабыми несформировавшимися плечами. Почти невозможно поверить, что совсем недавно в руках у него был нож, и он ранил им человека.

– Садись, у нас к тебе важное дело, – сказал я. – Я тебе уже говорил, что по нашим сведениям отец Анатолий находится в плену у Горца. Но где и как его держат, сколько людей охраняют, этого мы ничего не знаем. Если вызволять его в слепую, это может привести к большим жертвам. А проливать кровь мы не хотим ничью, даже бандитскую. У нас есть к тебе предложение, опасное предложение. И если ты от него откажешься, то поступишь благоразумно. Это не изменит к тебе нашего отношения.

Алексей посмотрел мне прямо в глаза, и я прочел в его взгляде, что он все понял.

– Вы хотите, чтобы я пошел к ним и все выведал?

– Да. Больше отправить в гости к Горцу некого.

– Чтобы помочь дяди Толе я согласен. Но я знаю Горца, он меня не отпустит, пока не убедится, что я чист. Как я вам передам информацию?

– Мы тебя снабдим «жучком». Знаешь, что это такое? – спросил Олег.

– Слышал.

– Мы разработаем шифр, с помощью которого ты будешь снабжать нас информацией. И кроме того, мы будем слышать все разговоры, в которых ты будешь участвовать.

– А они не найдут этого вашего «жучка»?

– Это невозможно, – вдруг произнес молчавший Евгений Николаевич.

– Он будет в виде пуговицы на твоей рубашке. Главное, ее не снимать ни при каких обстоятельствах. – Из портфеля он достал аккуратно сложенную в целлофановом пакете рубашку. – Вот можешь примерить.

Алексей посмотрел на нас, затем стал переодеваться. Евгений Николаевич достал из того же портфеля аппаратуру.

– Пусть он уйдет куда-нибудь, а мы проверим все ли в порядке.

– Сходи, Алексей, в туалет, он в противоположном конце коридора, последняя дверь, – сказал я. – И прочитай какое-нибудь стихотворение.

Алексей вышел, а Евгений Николаевич надел наушники. Мы стали ждать.

– Говорит! – вдруг радостно воскликнул он, словно был изобретатель всей этой системы. Он протянул мне наушники.

Алексей, как ему приказали, читал стихи.

«На улице Бассеиной жил человек рассеянный.»

Было очевидно, что он хорошо знал это стихотворение, потому что читал его с выражением, испытывая при этом явное удовольствие. Мы по очереди слушали этого запершегося в уборной чтеца-декламатора и так же по очереди улыбались.

– Он ребенок, – сказал я. – Его нельзя посылать.

– Что ты предлагаешь? – спросил Олег.

Предложений у меня не было. Вернулся Алексей.

– Мы тебя хорошо слышали, – сказал я. – Но я тебе не советую возвращаться к Горцу. Это сверхопасно.

– Я пойду, – упрямо сказал Алексей.

Я тяжело вздохнул.

– Хорошо, теперь идите, мне надо заниматься другими делами. Когда все закончите, приходите, окончательно обсудим план операции.

Мы встретились через два часа.

– Ты все понял? – спросил я Алексея.

– Да.

– Только будь крайне осторожным, не лезь на рожон. Не делай, что может вызвать подозрения. Просто смотри и разговаривай. Ну, все. – Я вышел из-за стола, подошел к нему и протянул руку. Он протянул мне свою, и мы впервые обменялись рукопожатием.

– Подожди нас в приемной, – попросил его Олег. Когда Алексей вышел, он спросил: – А ты не думаешь, что он может нас предать? Ты понимаешь, чем это нам грозит?

– Анатолий говорил, что верит ему. А я верю Анатолию.

Олег как-то странно посмотрел на меня, но ничего не ответил.

Через два часа я позвонил Олегу, чтобы узнать последнюю информацию.

– Пока ничего, – сообщил он. – Твой Алексей в доме, но там почти никого нет, только какой-то Петр. С ним он и разговаривает. Тот выспрашивает его о том, где он находился все последнее время, Алексей отвечает по легенде. Ни одного кодового слова он еще не произнес.

Я подошел к большой карте города, висевшей у меня на стене, нашел то место, где сейчас находится Алексей. Я испытывал такое волнение и тревогу, словно там сейчас был мой сын. Как бы я не относился к этому парню, но если с ним случится что-то страшное, это ляжет тяжелым камнем на мою совесть на всю оставшуюся жизнь. Я никогда не прощу себе, что позволил втянуть его в наши опасные игры.

Прошло еще два часа, однако по сообщению Олега ничего примечательного не происходило; в дом никто не входил. И судя по разговору, Алексею пока не удалось узнать, где находится Анатолий.

Мои тревожные размышления прервал голос секретарши по селекторной связи.

– К вам Ксения Леонидовна.

– Пусть войдет, – немедленно произнес я.

Ее выражение лица мне показалось несколько странным; оно было одновременно смущенным и каким-то не то официальным, не то торжественным. Она села на стул, плотно прижав коленки друг к другу. Короткая юбка не мешала любоваться ее ногами, и мой взгляд сам собой, поблуждав некоторое время по кабинету, вновь возвращался на ее круглые коленки.

– У вас озабоченный вид, – сказала она. – Что-то снова произошло?

Я колебался несколько секунд – рассказывать или не рассказывать о том, что сейчас происходит в одном из домов на «Хуторке». Потом кратко обрисовал ситуацию.

– Представляю, как вы волнуетесь, – сочувственно произнесла она.

– Не то слово, у меня такое чувство, будто я совершил какое-то постыдное предательство и не могу из-за этого найти себе место. Если Горец что-то заподозрит, он убьет парня, не раздумывая.

– Понимаю. – Ксения о чем-то задумалась. – Наверное, сейчас не к месту говорить то, что я хотела вам сказать.

– Говорите, я выдержу. – Мне вдруг стало почему-то тревожно еще по одной причине.

– Вчера вечером мы с Андреем решили пожениться, – выдохнула она.

Что-то оборвалось у меня внутри; несколько секунд я сидел, словно окаменевший. Потом медленно стал приходить в себя.

– Поздравляю, я рад за вас.

По-видимому, мой голос прозвучал настолько фальшиво, что Ксения с каким-то страхом посмотрела на меня.

– Вы молодцы, что приняла такое решение. Вы несмотря ни на что будете хорошей парой. Дело ведь не в том, ходит ли человек на своих двоих или передвигается в коляске, дело в том, какой человек. Сколько всяких мерзавцев бегают на своих ногах, но сколько женщин из-за них сделались несчастными. Если бы сегодня мне не надо было бы сохранять абсолютную трезвость, мы бы сейчас непременно выпили за ваше счастье.

А где сам Андрей, почему он не пришел.

– Он у себя в кабинете, он что-то срочно пишет. Он сказал, что потом поговорит с вами.

– Ладно, это даже к лучшему, сегодня в самом деле слишком напряженный день, чтобы разговаривать на такие темы. А вот завтра, я надеюсь…

Внезапно зазвонил телефон, я схватил трубку и услышал взволнованный голос Олега.

– Он произнес три.

– Что это означает?

– Три – это то, что Анатолий в подвале дома, а пять – народ там подтягивается. Но Горца пока нет. Но я чувствую, что скоро начнется самое важное.

– Я понял, жду твоих сообщений. Информация подтвердилась, Анатолий в том доме, – сказал я уже Ксении.

– Что же вы собираетесь делать?

– Ждать темноты. Пока светло, мы блокированы, они нас тут же обнаружат. И тогда больших жертв с обеих сторон не избежать. Мы слышим, что происходит в доме, а это очень важно. Странная ситуация, я представитель законной власти вынужден действовать как преступник. А вот бандиты ничего не боятся, спокойненько разгуливают посреди белого дня.

– Я буду очень переживать сегодня за вас, – сказала Ксения, вставая. – Берегите себя.

– Постараюсь. Я всегда берегу себя, но не всегда получается. – Я даже попробовал улыбнуться, но не был до конца уверен, что получилось нечто похожее на улыбку. Это мое подозрение подтвердил и взгляд Ксении.

Я проводил ее до порога. Мне показалось, что при прощание она захотела меня поцеловать. Но не поцеловала, а только крепко пожала руку.

Я же вернулся на свое место мэра. Что за ужасный день; приходит человек, сообщает тебе новость, после которой уже не хочется жить. Я вдруг в ярости сломал остро заточенный своей старательной секретаршей карандаш. У меня возникло сильное желание начать все крушить в этом кабинете. Я знал, что подвержен приступам необузданной ярости; чтобы как-то справиться с собой я налил из графина полный стакан воды и выпил одним залпом. Если бы кто-нибудь сказал, что мне делать дальше? Внезапно я бросил стакан в стенку, послышался звон разбитого стекла. В кабинет на шум вбежала встревоженная секретарша; увидев следы разгрома, она удивленно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

– Я попрошу столяра вставить другое стекло, – произнесла она.

– Да, будьте любезны и уберите тут, – попросил я. Интересно, что она думает сейчас обо мне?

Хотя дел как всегда было выше крыши, но сосредоточиться на них мне было крайне сложно. Докладывать о состоянии городских финансов ко мне пришел Седышев. Положение было катастрофическим, денег в городской казне не хватало даже на самые неотложные нужды. Прокурор же города грозился арестовать все счета за огромные долги практически всем, кому только можно было задолжать, а это привело бы к полной остановке всей жизни в городе. Но даже эти страшные сообщения не могли меня вывести из моего состояния; я почти не слушал того, что говорил мне мой заместитель по финансам.

– Вы меня не слушаете, – с обидой произнес он.

– Извините, но у меня действительно мысли заняты другим, – сознался я. – Я понимаю, что эти вопросы не терпят отлагательства, но давайте вернемся к ним завтра. Сегодня я не в состоянии решать ничего.

Седышев явно осуждающе посмотрел на меня, пожал плечами и собрал документы в папку. Я понимал его мысли, но мне сейчас было совершенно все равно о чем он думает.

Позвонил Олег. Его голос звучал взволнованно.

– Он произнес цифру семь. Значит, появился Горец.

– Что ты предлагаешь делать?

– А что можно делать? Только ждать, когда стемнеет.

Я посмотрел на часы.

– Еще как минимум два с половиной часа до настоящей темноты. Ты уверен, что до этого времени ничего не случится?

– Ни в чем я не уверен, – сказал с тревогой Олег.

Темнота вливалась в город очень медленно, по капле. Я то и дело подходил к окну и смотрел на небо, где синий цвет постепенно заменялся на черный. Если бы сейчас была зима, то весь город уже укутался покрывалом мрака. А вот когда наступает это трижды проклятое лета свет не уходит очень долго.

Олег звонил через каждые десять минут, но пока ситуация развивалась медленно. Горец занимался другими делами, и на Алексея почти не обращал внимания. Прошел еще час. Олег снова соединился со мной.

– Кажется, что-то начинается, – сообщил он. – Алексей передал сигнал тревоги.

– Надо ехать, – решительно сказал я. – Уже стемнело.

– Тебе не стоит туда ехать, – после короткой паузы произнес Олег.

– Этот вопрос мы уже обсуждали, а сейчас даже говорить об этом нет никакого смысла. Я вызываю машину.

Из машины мы вылезли задолго до въезда на «Хуторок» и дальше пошли пешком. Чтобы никто из случайных прохожих не приметил мою популярную физиономию, я ее почти полностью прикрыл тонким шарфом. Но эта предосторожность была излишней, в такой темный час прохожих здесь уже не было.

Чтобы не привлекать внимание, мы пробирались по «Хуторку» по одиночке. Я не видел никого рядом с собой, только знал, что Олег идет по соседней улице. А по другим улицам к дому, где засели бандиты, стягиваются милиционеры из подразделения Ермохина и охранники из службы безопасности Романова.

Олег мне сказал, что наш штаб размещается в доме, расположенном на противоположной стороне улицы от того дома, где засел Горец со своей бандой. Но не напротив, а за углом, так чтобы бандиты не могли видеть, что происходит у них под носом. Когда я туда вошел, там уже собралось человек пятнадцать. Тут же находились хозяева, они были явно ошеломлены всем происходящим и кажется не могли определить, как должны относиться к этому внезапному вторжению. Я направился к ним.

Это была семейная пара средних лет на вид вполне интеллигентная.

– Извините нас за вторжение в ваш дом, – сказал я, – но поверьте, у нас нет иного выхода. Мы постараемся причинить вам как можно меньше беспокойства. Я – мэр города и гарантирую вам, что если вашему имуществу будет нанесен какой-либо ущерб, вы получите полноценную компенсацию.

– Мы ничего не просим, Владислав Сергеевич, просто все случилось очень неожиданно, – ответил мужчина. – Но мы понимаем, почему вы здесь. Мы знаем, кто собирается в доме за углом. Если вы покончите с этими подонками, вам будет благодарен весь «Хуторок».

– Постараемся. Извините, как вас зовут?

– Меня Александр Иванович, мою жену – Анна Сергеевна. Мы инженеры, работаем на заводе. Вернее, числимся, так как наш цех стоит уже почти год.

– Владислав, иди сюда, – позвал меня Олег.

Все сгруппировались вокруг приемника, из которого доносились вполне различимые голоса. В одном из них я узнал Алексея и хотя другой был мне незнаком, я быстро догадался, кому он принадлежит.

«Так говоришь, жил аж у самого нашего уважаемого мэра».

«Да, жил».

«И за что ж тебе такая великая честь?»

«Он хотел прознать про то, как вас найти».

«И как узнал?»

«Скажешь тоже, я что окосел говорить ему. Видел бы ты, как он изгалялся, в душу лез. Ну я делал вид, что таю от его слов. А сам из дома не пускал, охранники целый день при мне находились. Словно невесту стерегли.»

«Ну а как выбрался?»

«А по веревке. Там у него в шкафу большая веревка лежит. Поди на всякий пожарный случай. Сказал, что спать пойду, ну те, что сторожили меня, в комнате закрыли и сами кемарить ушли. А я по веревке спустился вниз».

«Чувство у меня такое, брешешь ты, Сивый. Больно уж все легко у тебя получилось. Я и раньше тебе не очень доверял. Вроде наш, да не совсем. А такие особенно опасны, если их чуток прищучат, они сразу лапки кверху. А тебя-то ведь прищучили?»

«Зря мне не доверяешь. Если бы я язык развязал, стал бы я к тебе идти. Чего не знаю, что ты сделаешь со мной, если я оперов наведу».

«Так оно так, да бывает и не так. В жизни случаются самые разные комбинации. Если бы не было тут попика, я бы тебе может и поверил. А то как раз явился вслед за ним. Иль думаешь, мне про то неизвестно, как ты общался с ним в больнице».

«Да я без понятия был, что он у вас тут прописался. Что мне до него.»

«А что твой дружок-мэр тебе разве ничего не говорил, что он исчез?»

«Если бы говорил, я бы знал. А раз не знаю, значит, не говорил».

«А я вот, так кумекаю своими мозгами, что говорил. У кого ему спрашивать в первую очередь, как не у тебя. Нет, Сивый, совсем мне что-то перестало нравится, что ты тут появился сегодня. Надо бы посмотреть, что происходит окрест. Михей, посмотри что там поблизости делается?»

«Хорошо, Горец.

«Вот что, Сизый, коли ты у нас такой праведный, как говоришь, почему бы тебе нам это не продемонстрировать. Ты у нас в детстве хирургом не мечтал стать?»

«Нет».

«Ну, ничего, это нам не помешает. Почему бы тебе у попика чего-нибудь не отрезать. И вообще, не позабавится с ним. Знаешь, какой самый большой у него недостаток, он слишком речистый. Отрежь ему язык, а то ушам больно от его речей. Гусь, слетай в подвал, приведи попика. Сейчас мы посмотрим на что способен наш Сизый. Учти, будешь плохим хирургом, в миг превратишься в пациента нашей больнице. А у нас тут такие доктора…»

«Десять.»

– Десять – это код высшей опасности! – вскричал Олег.

«Что ты сказал, что это значит – десять».

«Я просто так… Десять минут, подождите десять минут. Я так сразу не могу.»

«Хочешь еще пожить, сможешь. Бери нож. А вот и наш уважаемый батюшка. Могу я узнать, как настроение? Нет ли каких-нибудь жалоб на условия содержания в нашей клинике?»

«Не мучь парня. Если хочешь меня убить, убей. Но не заставляй его брать на себя такой тяжкий грех, он же до конца жизни от него не освободится. Если я должен умереть, я сам себя убью. Не надо никого вынуждать это делать.»

«У нас тут магазин не самообслуживания, батюшка. И вообще, почему ты хочешь лишить нас такого удовольствия как порезать тебя на кусочки. Это эгоистично, а ты учишь любить ближнего. Не последователен ты, батюшка. Давай, Сизый, приступай к операции. А мы тут все будем твоими ассистентами.»

«Горец, это дело надо сделать осторожно, он все же священник и работал в угро. Оставлять его в живых, конечно, нельзя, но убивать его тут тоже не стоит. Отвезем его куда-нибудь.»

– Это голос капитана Герасимова, – сказал Ермохин и смачно выругался.

– Мы должны идти немедленно, – сказал я, – иначе будет поздно.

– Он прав, – подтвердил мои слова Ермохин.

– Олег, у нас больше нет времени.

Олег посмотрел на нас и кивнул головой.

Это был какой-то сумасшедший бег. Я говорю так хотя бы потому, что совершенно не помню, как преодолевал расстояние, отделяющее нас от притона бандитов. Кажется, я подхватил лежащую на дороге какую-то палку и, размахивая ею, как флагом, громко начал выкрикивать нечто вроде боевого клича. Они заметили нас почти сразу, впрочем, мы понимали, что ничего другого произойти и не могло, так как мы мчались по пустому пространству. Калитка в заборе, преграждающая наш путь к дому, была закрыта, но кто-то сорвал ее одним ударом, и мы ворвались во двор.

Навстречу нам из дома выбежали сразу не меньше десяти человек. Я видел, что Олег первым вломился в противостоящую нам толпу, за ним это сделал Ермохин и несколько его милиционеров. Почему-то я оказался немного сзади, хотя мне казалось, что все делал очень быстро.

Олег несколькими ударами раскидал противников и рванулся к дверям. Но оттуда появилось еще несколько человек, и преградили ему путь.

Преимущество было явно на их стороне и оно сказалось почти мгновенно. Они набросились на Олега и повалили его. Я с каким-то истошным воплем бросился к нему на помощь. Олег, хотя лежал на земле, но отчаянно отбивался руками и ногами, не позволяя себя скрутить. Я увидел, как сбоку пробирается к нему крепкий парень, в руках которого был толстый железный прут. Я оттолкнулся со всей силой от грунта и послал свое тело прямо на него.

Мы упали, но мое преимущество было в том, что я лежал на нем, зато в его руках по-прежнему находился металлический лом, которым он пытался достать мою голову. Мы стали бороться, катаясь по земле; я изловчился и ударил его носком ботинка в живот. Парень отлетел на несколько метров и сильно шмякнулся о дверной косяк. Боль разъярило его, он взревел, как раненый бык, и полетел на меня, поднимая прут для решающего нападения. Я лежал и уклониться от соприкосновения с его страшной дубинкой уже не мог. Я лишь закрыл глаза, ожидая ужасного удара. Но в следующую секунду ничего не произошло; я посмотрел, что происходит и увидел, что Олег повис на нем. В одно мгновение я оказался на ногах и со всех сил ударил парня ногой по почкам. Тот охнул и как сноп повалился на землю.

Мы обменялись с Олегом взглядами, но на большее времени у нас не было. Путь в дом был открыт, более того, пока мы возились с парнем с железной дубиной, наши уже ворвались во внутрь, и бой кипел уже там.

Когда мы оказались внутри дома, то увидели страшную картину. Два десятка человек, столкнувшись между собой в ожесточенном поединке, пытались покалечить друг друга. Я давно не видел, чтобы и нападавшие и защищавшие дрались с таким ожесточением; казалось, все забыли про боль, про страх смерти; единственное чувство, которое владело всеми, была взаимная ненависть. Я пытался взглядом отыскать Анатолия и Алексея, но их нигде не было. Но где они находились, догадаться было не нетрудно, так как основное сражение развернулась у лестнице, ведущей на второй этаж. Люди Горца явно старались не пропустить нас туда.

Я вломился в самый центр битвы, пытаясь пробиться к лестнице. Перед моим носом мелькнул чей-то нож, я заломил сжимающую его руку и услышал хруст ломающейся кости, сопровождаемый громким воплем. Я откинул от себя ставшее сразу же безвольным тело и стал подниматься по ступенькам.

Я открыл люк и очутился в довольно просторной мансарде. И сразу увидел сидящих Анатолия и Алексея. Я бросился к ним, но меня остановил резкий повелительный голос:

– Стой, не то продырявлю.

На радостях, что обнаружил заложников, в первое мгновение я не заметил еще одного находившегося в помещении человека. Он стоял в трех метрах от меня, в руках он держал наведенный на меня автомат Калашникова.

– Закрой люк и к стене. Быстро или даю очередь. – Его палец лег на курок.

Я сделал, как мне было велено: закрыл люк на запор и отошел к стене. В люк сразу же застучали, но было уже поздно.

Я никогда не видел Горца не только воочию, но даже на фотографиях, но ни секунды не сомневался, что это он. Это был высокий мужчина лет тридцати с внешностью героя-любовника. Если бы он снимался в кино, то, без всякого сомнения, был бы любимцем всех женщин страны. Впрочем, и без съемок кино о пользовался у них большой благосклонностью, мне было известно об его многочисленных победах над слабым полом.

– Это очень большая честь видеть у себя в гостях самого господина мэра, – сказал он насмешливо. – А теперь, сука, слушай и делай, как говорю. Скажи всем своим людям, чтобы они немедленно убирались бы из дома и освободили бы всех моих ребят. Если через три минуты они этого не сделают, я полосну по вам очередью вот из этой замечательной игрушки, – кивнул Горец на автомат. – Давай, действуй.

– Хорошо. Олег! – крикнул я.

– Я здесь. – Звук сильного голоса Олега сквозь толстый, обитый металлическим листом люк, добирался до нас не без труда.

– Мы все на мушке у Горца. У него «Калашников». Он требует, чтобы мы ушли и освободили его людей.

– Я понял, – после короткой паузы донеся до меня голос Олега. – Мы уходим.

– Молодец, – похвалили меня Горец. – Ты очень исполнительный. Жаль, что ты не в моей бригаде. Мы бы поладили. Может, перейдешь. Поверь мне, мэром в наше время быть глупо, уж слишком опасно. А таким, как ты, вдвойне. Знаешь, как ты надоел братве. Одно хорошо, что больше тебе не придется командовать в этом городе. Сам так захотел; сидел бы себе тихо, мирно в своем кабинетике, глядишь бы и поладили. А теперь сам понимаешь, что с тобой дальше будет. Как думаешь, три минуты прошли? Михась, – громко закричал Горец, – они убрались?

– Убрались.

– Ну вот, видишь как хорошо, можем спускаться. Ты первый. Открывай люк.

Мы спустились в большую комнату. Ситуация была практически безнадежной. Вокруг находились только люди Горца. Было видно, что многим из них сильно досталось; как минимум, трое, корчась от боли, лежали на полу и истекали кровью. Но на них никто не обращал внимание, так как все внимание было сконцентрировано на нас.

Ко мне подошел тот парень с железным прутом. Правда, в руках сейчас лома у него не было, так как он все еще держался за почки. Было видно, что каждое движение сопровождалось у него болью.

– Горец, дай его мне. Я с ним поговорю, у меня с ним счеты.

– Оставь его в покое. Его просил доставить к себе Григор.

– Зачем ему эта падаль?

– У него тоже с ним счеты, гораздо более давние. Но я попрошу, чтобы ты поучаствовал в расчете с ним. Думаю, он не будет возражать.

– Не забудешь? – с некоторым сомнением в голосе спросил парень.

– Не беспокойся. Ты получишь свою долю удовольствия.

Удовлетворенный надеждой на скорое участие в расправе надо мной, парень отошел в сторону.

– Свяжите его, – скомандовал Горец. Он подозвал к себе одного из члена своей банды. – Иди и скажи им, чтобы убирались как можно дальше. Пусть немедленно уезжают с «Хуторка». Иначе не одному из них несдобровать, – кивнул он на своих пленников, то есть на нас. – А мы пока побеседуем с господином мэром.

Горец подошел почти вплотную ко мне, в руках он держал нож с тонким и длинным лезвием. Его кончик уперся в мой кадык. Я почувствовал боль и поморщился.

– Больно? – поинтересовался с притворным сочувствием Горец.

Я вспомнил, что о нем ходили слухи, что он – садист и что любимое его занятие – мучить свои жертвы. На моем лбу выступил холодный пот.

По-видимому, эти мысли он прочитал в моих глазах, потому что он с явным удовлетворением улыбнулся и сказал:

– Ты правильно подумал, шериф. Я – садист и не скрываю этого, люблю пощекотать ножиком своих приятелей, сделать на их телах маленькие разрезики. Человеческая кожа очень нежная, она хорошо режется. – Он уколол меня еще раз, и я увидел на кончике ножа алую капельку своей крови. – Кровь возбуждает меня сильней, чем тело самой красивой женщины. С тобой такого не происходит? Никогда не пробовал возбудиться с помощью крови? Чего молчишь? – Он снова уколол меня.

– Нет.

– Значит, ты не знаешь настоящего кайфа. Бабы не идут ни в какое сравнение, – пренебрежительно помахал он ножом около моего лица. – Даже наркота не то. А что за жизнь без кайфа. Впрочем, какой смысл с тобой говорить об этом, тебе уже все равно его не испытать. Ты – покойник. Сегодня для тебя последняя ночь. А скажи, что ты чувствуешь? Не хочешь делиться со мной. А знаешь, я тебе окажу большую честь, я сам отправлю тебя в лучший мир. Ей богу, я тебе завидую, всего через пару часов ты будешь уже там, – показал он на потолок.

Вошел посланный для переговоров парень.

– Они все убрались.

– И милиционеры тоже? – спросил какой-то мужчина. Я посмотрел на него и понял, что это и есть капитан Герасимов. Мы обменялись взглядами, и у меня не осталось сомнений в том, что если благодаря вмешательству какого-нибудь чуда меня вдруг не убьет Горец, это сделает он, так как наша с ним тут встреча означает не только конец его милицейской карьеры, но и переход на очень долгий срок в положение тюремного узника.

– Едем, – приказал Горец.

Нас вывели во двор и рассовали по машинам. Мне достались старенькие «Жигули». По обоим сторонам от меня примостились два крепких парня.

Мы ехали по пустому ночному городу; то ли они это сделали специально, то ли так получилось случайно, что наш картеж промчался мимо моего дома. Я успел бросить взгляд на окна, они были темные. Несколько минут я сидел с закрытыми глазами, представляя свою пустую квартиру, а когда их открыл, то увидел, что теперь мы стремительно приближаемся к дому Ксении. Я даже подумал: уж не хотят ли они захватить с собой и ее. Но к большому моему облегчению мы не снизили даже скорость, но я все же успел заметить, что в ее окне горит слабый свет, скорей всего ночника. Что делает она? Читает книгу, смотрит телевизор? Она так и не узнает, что в свою последнюю ночь я несколько мгновений был рядом с ней.

Конечный пункт нашего маршрута, как я и предполагал, был особняк Григора. Во всем большом доме не горело ни одного огонька, но это не означало, что там спали. Когда я оказался за железными воротами, ведущими прямо в ад, то увидел, что народу тут предостаточно. И все с любопытством, как на редкое животное в зоопарке, глазеют на меня.

Меня и Анатолия провели прямо в кабинет к хозяину, в то время как Алексея отправили куда-то в другое место. Григор сидел за своим письменным столом, на котором как обычно стояли канделябры с горящими свечами. Хотя я и раньше имел счастье бывать в его кабинете, но только сейчас я заметил, что его письменный стол точно такой же, как у меня в мэрии. Уж не воображает ли Гришка, восседая за ним, себя законно избранным хозяином города?

– Ну вот, друзья, мы и снова встретились.

Хотя рядом со мной стоял Анатолий, Григор обращался только ко мне и его по-настоящему интересовала только моя персона.

– Видишь-то как все оно повернулось. Поди и не предполагал?

У меня не было ни малейшего желания вступать с ним в диалог, поэтому я молчал. Но ему явно хотелось услышать мой голос, насладиться его слезными мольбами о пощаде. И вообще, ему явно очень хотелось поучаствовать в сцене моего унижения.

– А ведь я тебе предлагал союз. А ты думал, все будет как раньше в школе. Да только не учел, что теперь сила на моей стороне.

– Нет у тебя никакой силы, – вдруг сказал Анатолий, – один страх. Даже остаться с нами боишься один.

– А зачем рисковать, предосторожность никогда не повредит. Думаешь, пронять меня таким дурацким образом и я отошлю своих ребят, – кивнул он на окруживших нас плотным кольцом охранников Григора. – Плохо вы меня знаете, а еще затеяли бороться со мной. А знаешь, – вдруг признался он, не спуская с меня своего горящего взора, – не скрою были мгновения, когда я думал, что ты сможешь победить. Но теперь все, наш спор окончен. – Григор повернулся к Анатолию. – Знаешь, Толя, я не хочу тебя убивать. Если ты пообещаешь, что будешь молчать и ничего не предпринимать против меня, я тебя отпущу.

– Когда-то я дал клятву себе, что никогда больше не возьму в руки оружия. Но чтобы тебя уничтожить, я бы отступился от нее. Если я останусь в живых, то стану делать то, что не сумел завершить Влад.

– Подождите! – воскликнул я. – Давайте договоримся. Герман, зачем брать лишний грех на душу; если ты не хочешь убивать Толю, не убивай. Я тебя обещаю от его имени, что он не будет ничего против тебя предпринимать.

– Я тебе не даю такого права говорить от моего имени! – почти прокричал Анатолий.

– Герман, не слушай его, он сейчас слишком взволнован. Пусть посидит у тебя пару деньков, остынет, а потом ты его отпустишь. Он священник, он не может преследовать тебя. Ему запрещает церковь. Он совершенно для тебя не опасен.

– Я сложу с себя сан.

– Это не имеет значения, ты сам говорил, что священник, это не профессия, это призвание, это дар божий. А кто как не ты им наделен сполна. Ты не сделаешь ничего плохого Герману.

– Сделаю! – Анатолий с завязанными руками бросился прямиком на Григора, по пути оттолкнув одного из телохранителей. Но добраться до него ему не удалось, его схватили, повалили и стали пинать ногами.

Несколько минут Григор смотрел на эту экзекуцию.

– Скажи им, чтобы они прекратили! – взмолился я.

Григор как-то странно посмотрел на меня и крикнул: «Хватит».

Телохранители неохотно отошли от распростертой на начищенном до блеска паркете своей жертвы. Кровь стекала на пол из разбитого лица Анатолия, и на физиономии Григора появилась брезгливая гримаса.

– Сделайте что-нибудь, чтобы у него не шла кровь, – приказал он.

Один из парней приложил к лицу Анатолия свой носовой платок, который мгновенно намок от крови. Я посмотрел на Григору и увидел, как что-то изменилось в нем; у меня возникло ощущение, что эта игра ему надоела, то ли стала неприятной.

– Вы сегодня умрете, – произнес он странным тоном, как будто говорил о какой-то скучной малозначительной вещи. – Я не хотел такого финала, но вы сами его выбрали. Он подошел ко мне, долго и пристально смотрел мне прямо в лицо. – Удивительно, но я думал, что мне это доставит гораздо больше радости. Наверное, я перегрел свои чувства. Знаешь, мне тебя будет не хватать, раньше все, чтобы я не делал, я делал, мысленно соревнуюсь с тобой. И вот сегодня соревнование окончено. А я так привык к нему. Тебя победить оказалось совсем легко. А я-то думал, что это ты, а не я родился победителем.

– Ты правильно, Гришка, думал, – сказал я. – В этом мире погибают всегда лучшие, а подонки, вроде тебя, остаются жить. И сейчас ты лишь подтверждаешь это правило.

Мои слова произвели на него неожиданное действие, он вдруг зашипел, как масло, попавшее на раскаленную сковородку, затем вдруг взмахнул рукой и ударил меня в солнечное сплетение. Он не был очень физически силен, но все же он вложил в этот удар все свою накопленную за многие годы ненависти ко мне, а потому я моментально сложился пополам.

– Скажите Горцу, пусть везет их, как договорились, на пустырь.

Так как я и Толя были оба не транспортабельны, нас поволокли по ступенькам вниз. Было больно, хотя по сравнению с тем, что нас ожидало, это можно было признать пустяками, легкими щелчками. Я закрыл глаза; единственное, чего я сейчас желал, это умереть достойно и без мучений. Но у меня было много оснований полагать, что Горец не позволит мне слишком легко и быстро переселиться на тот свет, он не упустит такую возможность, как дать волю своим садистским наклонностям. А к нему присоединятся и другие члены его банды; тем более такие намерения они уже дружно высказали.

Нас запихнули в джип; там уже находился и Алексей. Впереди нас сидел Горец.

– Ну как, шериф и ты священник, вы готовы. Предупреждаю, будет больно. Но уж простите, ребята, ничем не могу помочь, уж очень много желающих поучаствовать в ваших проводах.

Мы снова поехали через город, я не знал, куда нас везут, в каком месте они решили обрезать нити наших жизней. Я повернулся к Анатолию; тот спокойно смотрел перед собой, и мне даже показалось, что он улыбается. Уж не сошел ли он с ума, мелькнула у меня мысль.

Заметив, что я смотрю на него, он повернул ко мне голову; я не ошибся, он в самом деле улыбался.

– Толя, – негромко позвал я его.

– Да, Влад, слушаю тебя.

– Нам надо попрощаться.

– Да, перед новой встречей.

Будет ли она, с тоской подумал я. Мне бы его уверенность.

– Зря вы решили меня освобождать, – сказал Анатолий. – Я не боюсь смерти. С тех пор, как я понял, что жизнь вечна и едина, страх смерти у меня пропал начисто. Ты слышишь, Алеша, не бойся ничего, то, что ты сделал в последние дни, очистило тебя и ты сможешь с чистой совестью предстать перед нашем Господом.

– Да, – отозвался Алексей, но по его голосу трудно было определить, что он думает и чувствует.

– Я рад, Владислав, что был твоим другом. Спасибо тебе за это.

– Я тоже рад этому, Толя. И я не жалею, что пошел тебя освобождать. Ты же понимаешь, по другому я не мог поступить.

– Понимаю. Так о чем же жалеть. Каждый из нас сделал главное, он поступил так, как должен был поступить. Ты знаешь, когда я пришел к ним и стал говорить, то я увидел, что это действует. Достаточно было посмотреть на их лица. Что-то вечное стало просыпаться в их душах. Поверь мне, слово гораздо более сильное оружие, чем любой автомат.

– Боюсь, что сейчас нам не помогут никакие слова.

– Точно сказано, шериф, – вдруг вступил в разговор Горец. – Слова вам не помогут. Тем более их уже и некогда произносить, мы почти приехали. А черт! – вдруг выругался он.

Навстречу нам, ослепляя нас мощными противотуманными фарами, мчался Джип. Я сразу узнал его, это была машина Олега. Раздалось несколько выстрелов и автомобиль, в котором ехали мы, резко развернуло; у него были пробиты шины. Я понял, что теперь наше спасение зависит только от нас.

Горец стал разворачиваться в нашу сторону, поспешно доставая из-за пояса пистолет. И хотя у меня руки были крепко связаны, без всякого сомнения, профессионалам этого дела, я обрушил удар на голову бандита. Анатолий тем же самым приемом вырубил шофера.

После нескольких попыток мне удалось открыть дверцу джипа и вывалиться наружу. Вокруг меня царило нечто невообразимое; на коротком пятачке скопилось не меньше пяти машин, все с горящими фарами, освещающие поле боя. Звучали яростные крики, которые периодически перемежались звуками выстрелов.

Кто-то навалился на меня, я отчаянно отбивался, но так как мои руки были по-прежнему связаны, я никак не мог сбросить с себя противника. Наконец я все же изловчился и ногой попал ему в пах. Тот взвыл и отлетел в сторону.

Я побежал к машине Олега, но неожиданно дорогу мне преградил Горец. Он криво усмехнулся и нацелил на мой лоб пистолет.

– Ну, прощай, шериф, – проговорил он. Но выстрелить он не успел, вместо этого я увидел, как появившийся сзади него Анатолий ударил его ногой куда-то в бок. Толчок был такой сильный, что Горец упал. Но тут же вскочил.

– Ах, ты… – закричал он и нацелил пистолет на Анатолия. И в этот миг чье-то тело с громким криком «дядя Толя» метнулось вперед и заняло пространство между Горцем и Анатолием. Раздался выстрел, и Алексей прижав руки к груди упал сперва на колени, а потом повалился на землю.

Рядом с нами вдруг появился Олег; Горец повернул голову, чтобы посмотреть на своего нового противника, и это промедление стало для него роковым; Олег дважды нажал на курок пистолета. Я знал, что стрелял он великолепно, и две пули, словно в десятку мишени, вонзились в грудную клетку Горца, прямо в то место, где у него было сердце. Горец с каким-то изумлением, словно не веря в реальность происходящего, посмотрел на стрелявшего, затем повалился на асфальт. У меня не было сомнений, что для него на этом свете все было кончено. Но радоваться этому обстоятельству не было времени.

– Алексей ранен! – крикнул я.

– В машину его! – ответил криком Олег.

Вокруг нас по-прежнему кипел бой, но мы не обращали на него никакого внимания. Олег ножом перерезал наши путы, мы, насколько это позволяли обстоятельства, осторожно подняли Алексея на руки и понесли к машине. Он тихо стонал, кровь вытекала из него ручьями. Я понимал: самое опасное для него не само ранение, а ее потеря.

Пока мы ехали в больницу, Алексей несколько раз терял и обретал вновь сознание. Он стонал, звал маму, какую-то Свету. Мы перевязали его, но бинт почти сразу стал мокрым от крови.

Мы привезли его в туже больницу, из которой он вышел всего несколько дней назад. Не надо было быть врачом, чтобы понять, что положение юноши было тяжелым. Его сразу же повезли в операционную.

Мы сидели в приемном покое и молчали. Я смотрел на голую серую стену, что была напротив меня. Мне было страшно думать, потому что любая мысль вызывала жгучую душевную боль. Это я и только я виноват в том, что ним произошло.

Прошло больше часа, никто к нам не выходил, мы тоже не пытались ничего узнать. Мы по-прежнему молчали, как будто от нашего молчание зависел исход операции. Внезапно сверху спустился дежурный хирург, делавший операцию. Он подошел к нам, лицо его было хмурым и усталым.

– Пять минут назад он умер, – тихо объявил он. – Он потерял много крови. Если бы его привезли на минут десять-пятнадцать раньше, то, как знать. А так… – Он пожал плечами. – Пуля задела плевру.

И тут случилось со мной то, что, еще не случалось никогда, даже тогда, когда я узнал о смерти брата; я опустился на холодный пол и заплакал. Я видел, что все смотрят на меня с некоторым недоумением, но мне было абсолютно все равно. Я продолжал плакать и ничего не мог со собой поделать. Такой жалости я не испытывал еще ни к кому. Я представлял Алексея лежащим мертвым на операционном столе, и от этого мои рыдания становились еще сильней.

– Это я виноват в его смерти, я виноват, – причитал я.

– Успокойся! – Олег обхватил меня за плечи, поставил на ноги и с силой тряхнул. – Кому сказал: успокойся. Ты не виноват, виноваты в этом эти подонки. И они сегодня получили по заслугам.

Я уткнулся в широкую грудь Олега и внезапно почувствовал его руку на своих волосах.

– Ну, успокойся, – сказал он уже другим, даже скорей не мягким, а нежным голосом.

– Пусть плачет, – вмешался Анатолий, – это божьи слезы. – Я могу пройти к нему? – спросил он уже у врача.

– Вы все можете пройти.

Алексей лежал на операционном столе и его собирались везти в морг. Я взглянул на его лицо; оно было очень бледным и очень живым.

Анатолий подошел к телу юноши и перекрестил.

– Ты, в самом деле думаешь, что он уже там? – поднял я глаза к верху.

– Я нисколько в том не сомневаюсь. Поверь, ему хорошо. Мы не тело, мы – дух.

Я смотрел на Анатолия и думал о том, что самые счастливые люди – это верующие люди. Я же сегодня ночью, кажется, разуверился абсолютно во всем.

Глава двадцать четвертая

Утром я не поехал на работу. Я лежал на своей кровати в своей квартире и смотрел в потолок. Я находился в полной прострации. Мне было абсолютно все безразлично. Меня не интересовали внешние события, не интересовал этот умирающий преступный город. Лучше бы его вообще не существовало никогда. Или бы он внезапно исчез с лица земли. Случалось же в истории такое, когда какое-нибудь стихийное бедствие, например, землетрясение или цунами за считанные мгновения уничтожали целые селения. Церковь уверяет, что такие события происходят в наказания за наши грехи. А здесь столько грехов, что их хватило бы на разрушение целой страны. Тогда почему же он спокойно стоит себе, и даже ветер не шевелит ветви деревьев, которые видны мне из окна.

Почему бы мне не подать сегодня в отставку, вяло думал я. Хватит с меня этих нерешаемых проблем, этой крови, которая темным несмываемым осадком скапливается в моей душе. Я не железный и на меня сильно действует смерть людей. Уже два человека погибли из-за меня. Если бы я не втянул их в свои дела, они были бы живы.

Я никого не желал видеть, но меня желали видеть многие. Даже слишком многие.

Первым появился Олег.

– Тебя нет на работе, я был у тебя в приемной, секретарша сказала, что не имеет представления, где ты. Ты даже не соизволил ей позвонить. А между тем весь город тебя ищет, пока я был в мэрии, секретарша ответила по меньшей мере на десять звонков. И все спрашивают, что с тобой, где ты, жив ли еще?

Я посмотрел на Олега.

– Я жив, а он мертв. А должно быть наоборот. Он дважды нас спас.

Сначала подал сигнал тебе, потом защитил своей грудью от пули Толю. Ты понимаешь, что случилось этой ночью.

– Мне тоже чертовски жалко паренька, но что поделать, мы все рисковали одинаково. Ему не повезло.

– Ты называешь это «не повезло?».

– Послушай, не цепляйся к словам, главное в другом; Горец мертв, а это был один из самых страшных бандитов в городе. Его банда разгромлена, мои ребята вместе с Ермохиным переловили почти всех. Кажется, только двоим удалось смыться. И сейчас вся эта шайка сидит в милиции. Теперь самое важное, не позволить никому их выпустить оттуда. Нужно эту братию немедленно переводить в область; пусть там ведется следствие. Только ты можешь этого добиться. А ты лежишь на кровати и плюешь в потолок.

– Мне все равно, что будет с этими подонками.

Кажется, я впервые увидел, как Олег по-настоящему рассердился.

– Слушай, немедленно кончай свой балаган. Хватит изображать из себя вселенскую скорбь. У тебя дел невпроворот. Там на твоем столе целая кипа бумаг, которые надо подписывать. Без твоей ручки банк не выдаст ни копейки.

– Плевать.

– Знаешь что.

Внезапно я почувствовал, как мое тело оторвалось от кровати и поплыло по воздуху. Через несколько секунд оно приплыло в ванную, где его подставили под ледяной душ. Я не сопротивлялся, мне было все равно; под душ так под душ.

Затем Олег, словно ребенка вытер меня полотенцем, из шкафа достал костюм и галстук.

– Одевайся и марш на работу.

И тут до сего момента совершенно покорный я восстал.

– Не пойду, я сегодня подаю в отставку.

– Что?! В отставку! – так рявкнул прямо мне в уху Олег, что у меня завибрировали перепонки. – Да я тебя в порошек размолочу. Ты знаешь, что ночью тяжело ранили одного из моих ребят – Юру Дубова. И врачи до сих пор не уверены, выживет ли он. Он получил ранение, спасая тебя. Он верил, что ты продолжишь борьбу.

– Мне очень жаль. Но я не могу, что-то надломилось во мне. Я переоценил свои силы. Как ты думаешь, сколько крови еще прольется?

– Сколько суждено, столько и прольется. Но если ты будешь себя так вести, то ее будет гораздо больше. После того, что произошло этой ночью, они озвереют и могут пойти ва-банк. Кто их остановит, ты подумал?

– Но почему я. Есть милиция, я – мэр, я должен заниматься устройством общественных уборных. Кстати, во всем городе нет ни одной. Нужна программа развития туалетов. Этим я может быть и займусь, если не уйду из мэров.

– Я тебя еще раз окачу холодным душем, – пообещал Олег. – Ты поедешь на работу?

– Поеду, только дай мне еще час.

– Хорошо. Я позвоню твоей секретарше и скажу, что ты приедешь через семьдесят минут.

Я безвольно кивнул головой; мне было все равно, что будет делать Олег.

Олег ушел, но в одиночестве я пребывал всего несколько минут. Дверь отворилась, и на пороге появился Анатолий. Он сел рядом с моей кроватью.

– Что скажешь? – спросил я.

Анатолий вздохнул.

– Ты знаешь, это звучит странно, но у него была душа, которая тянулась к свету, к Богу. Он сам этого не сознавал; слишком много было в его жизни людей, которые сделали все, чтобы превратить его душу в черное адское пламя. И сколько таких еще так как он. Легион. Их можно спасти, я убедился в этом. Если с человеком разговаривать, обращаясь непосредственно к его душе, к самому высокому, что есть в нем, то результат бывает замечательный; человек вдруг начинает чувствовать, что он совсем не такой, каким казался себе.

– Толя, вокруг нас витает смерть. Пока ты доберешься до одной души, скажи, сколько погибнет человек? Один, десять? Слишком большая цена такого спасения, ты не находишь?

– В чем-то ты прав, – признался Анатолий. – Я, как и ты скорблю по убиенному. Завтра в двенадцать будет панихида.

– Я приду.

– Тебе нужна моя помощь?

– Спасибо, Толя, я тебе благодарен, но мне почему-то лучше, когда я один. Я не знаю, что говорить. А так я могу молчать. Самое удивительное, что я совершенно не могу понять, что со мной творится. Просто очень тяжело.

– Если тебе хочется молчать, то это означает, что начинает говорить в тебе твоя душа. В начале всегда так бывает. Поверь мне, я все это уже переживал, со мной происходило почти тоже самое, что и с тобой.

Я посмотрел на своего старого друга, но ничего не сказал, только дотронулся до его руки и почувствовал ответное крепкое мужское пожатие.

Анатолий ушел, но и на этот раз долго я не пробыл один, в дверь в очередной раз позвонили. Я накинул на себя халат и отправился открывать. На пороге стояла Ксения.

Я почувствовал смущение, никогда я не представал перед ее очами в столь одновременно жалком и ужасном виде: небритый, непричесанный, да вдобавок в домашнем халате, из под которого выглядывали волосатые ноги, одетые в черные носки. По-видимому, моя всклокоченная прическа произвела на нее должное впечатление, так как ее глаза на мгновение изумленно расширились. Но почти тут же приобрели свой привычный размер.

– Я, кажется, не вовремя, – проговорила она. – Извините, я уйду.

Я не подумала, что вам сейчас надо отдыхать.

– Нет, что вы, – поспешил остановить ее я, – это не отдых. Я рад, что вы пришли. – Эти мои слова были абсолютной правдой.

– Хорошо, я останусь. – Однако ее голос звучал не совсем уверенно.

Я провел ее в комнату.

– Как ваши дела, как Андрей? – спросил я.

– Все в порядке.

– Великий день бракосочетания еще не назначен?

– Нет. – Ксения о чем-то задумалась. – Странно, я никогда не видела вас таким, – вдруг совершенно неожиданно для меня произнесла она.

– Да, вид у меня сейчас неважнецкий. – Невольно я провел рукой по щетине.

– Нет, я совсем о другом, у вас что-то с глазами, они изменились. Никогда я не видела у вас таких грустных глаз. Это из-за того паренька?

– Да. Как-то я тяжело переживаю его смерть. Вчера утром он находился тут, был здоров и не думал, что погибнет этой ночью. Он спал в другой комнате. Самое странное, я даже не могу сказать, что привязался к Алексею, скорей я испытывал к нему резкую неприязнь. Особенно когда вспоминал, как он лез на меня с ножом. Я должен вам сказать одну вещь: я решил уйти с поста мэра.

– Нет! – воскликнула Ксения так горячо, что даже не удержалась и вскочила со стула. – Вы не можете так поступить.

– Но почему я не могу подать в отставку, если груз оказался мне не по силам. Обязательно нужно ждать, когда я окончательно надорвусь.

– Послушайте, вы не представляете, что происходит в городе.

– Я не представляю, – удивился я.

– Именно, – решительно кивнула она головой. – Город просто гудит, он воспрянул духом. Вчера я вела передачу, был прямой эфир, я задала вопрос: что вы думаете о мэре. Если бы вы только слышали ответы телезрителей. Они поверили, что преступность можно победить, у людей стал пропадать страх. Они увидели, что к власти приходят не только одни подонки и ворюги, но и честные, смелые люди. И это для них может быть самое главное. Если вы сейчас уйдете, вы нанесете сокрушительный удар по их вере не только в вас, но и вообще, что в этой жизни можно что-то изменить.

Я с некоторым сомнением посмотрел на Ксению; то, что она говорили, звучало для меня весьма неожиданно. Я даже не знал, как реагировать на ее слова.

– Послушайте, Ксения, вам не кажется, что меня начинают путать с Христом. Это в него верят. А я не праведник, а грешник, как и все остальные.

– Прошу вас, не уходите. – Ее голос зазвучал, как мольба. – Я не хочу этого.

Внезапно я ощутил, что у меня учащенно бьется сердце.

Ксения посмотрела на часы.

– Я должна идти.

Я не стал ее удерживать, проводил до дверей. Ее легкий силуэт исчез в лифте, я же прямиком направился ванную, где стал намыливать щеки пеной. Я ни о чем почти не думал, просто я приводил себя в порядок.

Едва я закончил свой туалет, как мне пришлось встречать еще одного посетителя. Когда мне позвонили с вахты и сказали, кто ко мне направляется, я сразу не поверил. Но это был в самом деле Очалов, который стоял на пороге моей квартиры. Он был в мундире следователя городской прокуратуры, в руках держал дорогой аташе-кейс.

– Чему обязан? – сухо спросил я.

– Могу я присесть?

– Садитесь. – Это получилось случайно, но Очалов занял тот же стул, на котором недавно сидела Ксения.

– Извините, но я вынужден взять с вас показания.

– На предмет чего, позвольте спросить?

– Вчера ночью произошло убийство гражданина Черника. И мне известно, что вы были как минимум свидетелем происшедшего.

– А как максимум?

Очалов взглянул на меня, но ничего не сказал.

– А вам известно, что перед его убийством этим самым гражданином Черником, который известен каждому жителю города по своему прозвищу Горец, было совершенно похищение гражданина Анатолия Нечаева.

– Об этом мне ничего неизвестно, так как не поступало никакого заявления А вот труп Черника обнаружен на дороге в двух километрах от города. И есть свидетельские показания, что он был убит гражданином Романовым.

– Это было не убийство, это была самооборона, Горец намеревался убить меня, Нечаева и Алексея Бурова. Именно пуля Горца и оборвала его жизнь. Слушайте, если вы и ваш шеф надеетесь посадить Олега, то уверяю, что с этим у вас ничего не получится; свидетелей того, как все происходило, предостаточно. Я хочу сделать официальное сообщение: начальник отделения «Хуторки» капитан Герасимов помогал банде Горца в похищение и удержания заложников, в частности Анатолия Нечаева и меня. Я хочу, чтобы вы немедленно предприняли меры по его задержанию.

– Он скрылся, – неохотно признался Очалов.

– Полагаю, что не без помощи вас и вашего шефа. Я вас заверяю, что вам не удастся засадить Олега, а вот вашей парочке скоро придется сеть и надолго.

Я заметил, как побледнел Очалов.

– Вы чересчур самонадеянны, Владислав Сергеевич, – вдруг усмехнулся он. – Я это заметил еще при первой нашей встрече.

– Знаете, сегодня утром я всерьез думал о том, чтобы уйти в отставку, но после нашего разговора у меня это желание куда-то пропало. И мне кажется, пока я не увижу вас за решеткой, оно не появится снова.

Очалов встал и направился к выходу. У порога он внезапно остановился.

– Кстати, все хочу у вас спросить, а как поживает ваш друг Борис Эдмондович. У нас всегда с ним были хорошие отношения. И надеюсь, впредь таковыми и останутся. У него есть одно замечательное качество, он умеет ценить преданных людей.

– Я полагаю, что у него совсем другое к вам отношение, что мысленно он шлет вам проклятия и надеется, что вы однажды свернете себе шею. Правда пока не знаю, что вас связывает. Но скоро узнаю. И тогда у вас не будет последнего козыря. Впрочем, его и сейчас у вас нет. Я бы на вашем месте понапрягал бы свои мозги больше чем вы это привыкли делать и подумали бы о своей судьбе. Мне она видится исключительно в черном цвете. Надеюсь, что в следующий раз мы встретимся с вами в суде; вы – как подсудимый, а я – как свидетель. Мне есть о чем поведать судье на этом процессе.

Взгляд Очалова, которым он одарил меня при расставании, был также далек от дружелюбного, как Северный полюс от Южного, но мне сейчас это могло взволновать меньше всего. Я вызвал машину, и она помчала меня на место моей работы – в мэрию.

Весть о том, что я направляюсь в мэрию, опередила скорость движения моего небольшого кортежа. Когда я вошел в здание, меня уже встречали практически все работники городской администрации. Едва я отворил входную дверь, как раздались аплодисменты, переходящие в овацию, а известная мэрская красавица из общего отдела, за которой увивались или мечтали увиваться все мужчины, работающие в этом здании, не только преподнесла мне огромный букет цветов, но добавила к нему еще и свой поцелуй. «Мы так рады, Владислав Сергеевич, вашему возвращению, что с вами все в порядке», – послышались голоса.

Я вдруг почувствовал, как защипало у меня в глазах.

– Спасибо, друзья, я тоже рад, что вернулся к вам. А теперь за работу, на сегодня еще много дел.

Никто не стал возражать против такой постановки вопроса и все быстро разошлись.

В мой кабинет на коляске вкатился Андрей.

– У меня телефон разогрелся от звонков, все просят интервью с вами. И из областных газет, и даже из московских. Им уже известно о том, что произошло ночью.

В смотрящих на меня глазах Андрея сияло восхищение и обожание. Я невольно отвел от него взгляд.

– У меня нет желания давать интервью, вот когда мы полностью очистим от этой нечисти город, наведем в нем порядок, тогда я готов давать интервью в любых количествах и кому угодно. А сейчас, прости, не тот момент.

– Я понимаю, смерть этого парня…

– Да, ты прав. Но вот о чем я тебя попрошу, жители нашего города должны знать правду о том, что случилось. Подготовь сообщение, только постарайся чтобы оно было бы живым.

Андрей еще раз бросил на меня восхищенный взгляд и укатил; я проводил его глубоким вздохом. Но долго оставаться одни на один со своими мыслями мне не позволили, из селектора зазвучал голос секретарши:

– С вами хочет переговорить Вознесенский.

– Передайте ему, что я не хочу сегодня с ним разговаривать.

– Он настаивает, – после короткой паузы вновь зазвучал голос секретарши, – он уверяет, что у него важное дело.

– Хорошо, соединяйте.

– Владислав Сергеевич, я понимаю ваши чувства, и не хочу их обсуждать. Но дело действительно не терпит отлагательства. У меня сейчас в доме гостят два американца, представители той самой фирмы, которые намеревались строить у нас отель. Они наслышаны о вас и ваших подвигах и просто горят желанием с вами встретиться. Вы понимаете, насколько важен для города этот проект.

– Понимаю.

– Я устраиваю в честь них нечто вроде приема, приезжайте. Они созрели для важного разговора.

– Хорошо, я приеду.

Для меня это был какой-то странный вечер. Я как бы находился сразу в двух измерениях. Одно было в доме Вознесенского среди его тщательно отобранных гостей, другое – располагалось в не совсем понятном мне пространстве. Оно постоянно куда-то перемещалось, и я обнаруживал его то на шоссе, где шел бой с бандитами, то рядом с неподвижным телом Алексея, то бредущим куда-то вместе с Ксенией…

Американцев звали Стивен Гиддингс и Эдвард Макбрайд. Они были очень похожи друг на друга, хотя внешне сильно отличались; Гиддинс был толстый и лысый, а Макбрайд поджарый, с густой шевелюрой. Но оба холеные, в хорошо сшитых костюмах, с постоянной дружеской и одновременно скрытно-снисходительной белозубой улыбкой, и тот и другой очень контактные.

Вознесенский оказался прав, ко мне и к тому, что происходит в городе, они проявили просто огромный интерес и засыпали вопросами. Я отвечал подробно и искренне, не пытался приукрашивать положение, но всячески агитировал за строительство гостиничного комплекса, доказывая прибыльность этого проекта. Общение наше облегчалось тем, что я неплохо знал английский; еще в школе я открыл, что у меня хорошие способности к языкам. Не могу сказать, что я уделял этому предмету повышенное внимание, но, как оказалось, моих знаний хватило на то, что бы вполне сносно объяснять заморским визитерам, почему им выгодно вкладывать свои зеленые купюры в наш тоже зеленый из-за большого количества садов город.

За весь вечер с Вознесенским мы не обмолвились и словом и даже старались держаться подальше друг от друга, если не считать момента, когда он представлял меня своим гостям. Но это не мешало мне украдкой наблюдать за ним. И я не мог не заметить, как сильно он изменился. Всегда энергичный, бодрый, целеустремленный и гостеприимный, сейчас он казался мне каким-то усталым и безразличным; у меня даже создалось впечатление, что его тяготят обязанности хозяина дома. Видя его таким, мне становилось грустно; я слишком хорошо помнил, чем обязан этому человеку. Не будь его, я бы не выступал сейчас в почетной роли мэра и вообще неизвестно, что случилось бы дальше со мной… Но сейчас между нами, словно стена встала тайна, которая разрушала те чувства, что связывали нас до недавнего времени.

Гости стали разъезжаться, долго прощаясь перед этим с устроителем приема. Я тоже не мог не подойти к нему.

– Можете ли вы ненадолго задержаться, Владислав Сергеевич? – попросил он меня.

– Да, Борис Эдмондович.

Зал опустел, гости оставили после себя большое количество бокалов и тарелок с остатками еды и напитков.

Вознесенский с какой-то грустью смотрел на остатки только что закончившегося пиршества. Я чувствовал себя усталым, и его молчание немного раздражало меня.

– Хотите выпить? – вдруг предложил он, берясь за бутылку коньяка.

– Нет, я достаточно выпил с американцами. Я заметил, что они в этом деле не дураки.

– Они остались довольны встречей с вами.

– Я – тоже.

– В отличии от встречей со мной, – усмехнулся Вознесенский.

– Вы сами виноваты.

– Да, я знаю.

– Сегодня Очалов был у меня, он собирается возбудить уголовное дело против Романова.

– Мне это известно, но не волнуйтесь, уголовного дела против Олега он не возбудит.

– Откуда у вас такая ценная информация? Неужели Очалов находится с вами на прямом проводе?

– Очалов, Очалов, – слегка раздраженно проговорил Вознесенский, – дался он вам. Ну кто он такой?

– Старший следователь городской прокуратуры.

Вознесенский как-то раздраженно и одновременно пренебрежительно махнул рукой.

– Поверьте, не в нем дело.

– Я верю, что не только в нем, есть фигуры и поважней. Но он тоже важен, он преступник. А преступник должен сидеть в тюрьме или хотя бы быть в бегах, чтобы ее избежать, а не занимать кабинет в городской прокуратуре. Или я не прав?

Ответом мне стал вздох Вознесенского.

– Меня очень мучит наша размолвка, – вдруг признался он. – Я понимаю, что вы думаете обо мне, и это вызывает у меня неприятное чувство. Но человек далеко не всегда властен в своих поступках. И все же осмелюсь обратиться к вам еще раз с просьбой – не обращайте внимания на Очалова, доверьте его мне. Он не так опасен, как вам представляется.

– Он на моих глазах убил человека. Нет, я не могу сделать для него исключения.

– Сделайте, прошу вас очень, сделайте. – В словах Вознесенского зазвучала мольба. Это было столь неожиданно, что я несколько секунд не знал, что сказать и как поступить. Никогда я не видел Вознесенского столь жалким и сломленным.

– Вы хотите от меня того, чего я не могу вам пообещать. Нам лучше прекратить этот разговор.

– Да, наверное, лучше прекратить, – как-то мрачно согласился Вознесенский. Он налил себе коньяк в рюмку и выпил. – Спасибо что пришли на мой прием.

Я стоял в церкви и слушал Анатолия. Облаченный в одежду священника, он мне казался чужим, непохожим на себя. Я смотрел на неподвижное лицо Алексея, лежащего в гробу, – и ничего не чувствовал. Но это было не бесчувствие равнодушия и безразличия, это было бесчувствие обессилевшегося отчаяния. Я не знал, каким образом я смогу сбросить с души тяжелый камень вины за гибель этого мальчика. Жить же с этой тяжестью казалось невыносимым.

Из церкви процессия двинулась на кладбище. Могилу для Алексея приготовили все на той же алее жертв бандитского террора, о которой я совсем недавно ему говорил, вовсе не думая о том, что именно он найдет покой здесь следующим. Когда я был тут последний раз, крайним было захоронение моего брата, теперь за ним следовало захоронение Архипенко. И вот теперь еще одно.

На скромные поминки я не остался, меня ждало слишком много дел. Я вернулся в мэрию и едва занял свое кресло, как раздался звонок прямого телефона с городом. Я сразу же узнал голос Монаха.

– Ну что, мэр, вернулся с кладбище. Ты себе местечко присмотрел. Как раз рядом с ним. Скоро тебе там лежать. Горец тебе костью в горле станет, это я тебе обещаю – Монах. Или думаешь, тебе это сойдет. Знаешь ты о том, что мы были с ним корешами? Я объявляю на тебя охоту. Чего молчишь, ты меня слышишь, гнида?

– Не беспокойся, слышу. Хочешь дам совет: если у тебя есть хоть пару грамм мозгов, дергай отсюда немедленно. И подальше. Не то отправишься в ад вслед за Горцем. Или ты еще не понял, что я слов на ветер не бросаю. А позвонил ты мне потому, что испугался. Вот и хочешь меня запугать, чтобы уравнять наши шансы. Не выйдет, это не ты, а я объявляю на тебя охоту. И когда поймаю, ты уж на меня не пеняй, за все получишь сполна: и за моего Алексея, и за этого парня, который убил твой кореш, и за всех остальных, что лежат на той алее кладбища. А сейчас не мешай мне делами заниматься.

Не дожидаясь ответа, я бросил трубку. Я ощутил тревогу. Угроза Монаха была более чем реальной, это не тот человек, который только запугивает. Если он сказал, что объявил на меня охоту, так оно и есть. Причем, он находится где-то поблизости, он позвонил сразу, как я вошел в кабинет. Где же его наблюдательный пункт?

Я подошел к окну, которое выходило на площадь. Я не боялся стоять возле него, так как не так давно обычные стекла заменили на пуленепробиваемые. Да и если мне суждено умереть от пули Монаха, то меня все равно ничего не спасет.

Я посмотрел на часы. Сегодня у меня была запланирована встреча с жителями «Хуторка». Я должен был им рассказать о том, что происходило у них позавчера вечером и что теперь им больше ничего не угрожает – банда Горца ликвидирована, а ее члены сидят в камере предварительного заключения и ждут этапирования в областной центр. Об этом я уже договорился с тамошним руководством МВД.

Я снова находился в старом обшарпанном Доме культуры, актовый зал которого был заполнен битком. Я рассказывал о том, что произошло, и в ответ физически чувствовал теплоту собравшихся тут людей. Давно я не был свидетелем такой единодушной радости и ликования. Вставанием и минутой молчания мы почтили память Алексея.

Внезапно я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, я повернул голову и увидел Григория. Рядом с ним сидел его отец. В отличии от радостно улыбающихся вокруг лиц, Григор смотрел на меня очень серьезно, словно о чем-то хотел спросить или предупредить. Почему-то мне сразу же сделалось тревожно.

Я снова и снова как бы ненароком поворачивал голову в его сторону, и всякий раз натыкался на его взгляд. Я уже почти не сомневался, что таким необычным образом он желает мне что-то сообщить. Но что?

Я сошел со сцены, меня окружили люди, пожимали руки, что-то говорили, о чем-то спрашивали, но я почти не понимал, что происходит. Все мои мысли были сосредоточены на одном – на разгадке послания этого напряженного взгляда. Я осмотрелся вокруг и заметил, что Григорий исчез.

– Будьте внимательны, возможно нам грозит опасность, – прошептал я своим телохранителям. Ребята кивнули головой и стали прокладывать коридор в окружающей плотной меня толпе.

Без всяких инцидентов мы вышли из здания, сели в машину и помчались в сторону центра города. И все же у меня было предчувствие, что опасность не миновала, она где-то рядом, поджидает меня за одним из поворотов.

До мэрии оставалось езды минут пять-семь. Мы выехали на главную городскую магистраль, и в этот момент раздался сильный взрыв. Джип бросило куда-то в сторону, затем перевернуло. Я почувствовал сильный удар по затылку и все же успел подумать: вот об этом и предупреждал Григорий. После чего я потерял сознание.

Очнулся я через несколько минут от того, что почувствовал, что меня куда-то волокут. Я открыл глаза и увидел одного из моих телохранителей, который пытается извлечь меня из перевернутой машины. Я стал активно помогать ему и через несколько мгновений уже лежал на асфальте. Я встал и содрогнулся от того, что увидел.

На дороге, в нескольких десятках метров от нашей перевернутой машины находился искореженный старенький «Запорожец». Весь его перед был изувечен. Рядом с автомобилем распростерлось тело мужчины. Я приблизился к нему, и мне стало нехорошо; вместо лица я увидел страшную кровавую рану. Невольно я отвернулся и закрыл глаза. Все поплыло перед моими глазами; если бы меня не поддержал один из моих ребят, я бы упал.

Меня отвели подальше от места трагедии и посадили на скамейку. Звуковая волна от мощного взрыва накрыла, наверное, половину города и со всех сторон сюда сбегались люди. Увидев, что произошло, они в ужасе замирали на месте, а некоторым становилось плохо. До меня донеслись даже рыдания.

Я по-прежнему чувствовал легкое головокружение, но я пересилил себя и подошел к толпе. Меня узнали, расступились; я ощущал на себе внимательные взгляды десятков пар глаз.

– Только что бандиты попытались совершить на меня покушение, покушение на вашего мэра. – Я старался говорить как можно громче и решительнее. – Но они совершили ошибку в своих расчетах, и бомба разорвалась с опозданием в несколько секунд. Это спасло меня и моих спутников, но погиб случайный водитель этой машины. Я не знаю фамилии человека, который умер сегодня вместо меня. Но я скорблю о нем. Вы видите, что происходит, они перешли в наступление. Им плевать на то, что жертвами их злодеяний могут оказаться случайные люди, они готовы убить всех лишь бы было так, как они того желают. Я вам говорю – этому не бывать.

Внезапно из поворота вынырнул джип, который на большой скорости мчался прямо на нас. Я похолодел; мною вдруг овладела уверенность, что это несется Монахов довершать свое дело.

Автомобиль резко затормозил и из него выскочил Олег. Я ощутил такое облегчение, что у меня даже задрожали колени. Он подскочил ко мне и крепко обнял.

– Ты жив, слава богу.

Несколько секунд мы стояли у всех на виду, словно влюбленные, прижавшись друг к другу. Впрочем, мы и были влюбленные; еще никогда я не испытывал таких горячих чувств к Олегу, как в эти мгновения.

– Посмотри, – сказал я, кивая на мертвого владельца «Запорожца».

– Что ты об этом думаешь?

– Я не думаю, я знаю, это покушение дело рук Монаха. Он сегодня позвонил мне и объявил мне войну. Вот она и началась и уже есть первая жертва.

– Мы тоже объявим ему войну, – мрачно и зловеще проговорил Олег.

– А теперь поехали, тут находиться тебе опасно.

Мы приехали в мэрию. Все снова собрались меня встречать, только сейчас не было ни цветов, ни аплодисментов. Люди молча смотрели на меня, как на человека, вернувшегося с того света. Впрочем, так оно в каком-то смысле и было.

Я сел в кресло. От удара в машине у меня болел затылок, и слегка кружилась голова. Но в целом состояние было удовлетворительное; Олег предложил пригласить врача, но я отказался.

Внезапно раздался звонок прямой линии связи.

– Это, наверное, Монах, – сказал я Олегу. Я поспешно поднял трубку, но это был не Монах.

– С вами все в порядке, Владислав Сергеевич? – прозвучал взволнованный голос.

– Более или менее, Ксения Леонидовна. Вместо меня погиб другой человек.

– Да, я слышала. Кто он, неизвестно?

– Нет, думаю, милиция это установит быстро.

– Извините, что побеспокоила вас в такой момент. Мне хотелось убедиться…

– Я рад, что вы иногда вспоминаете обо мне…

Мы попрощались и разъединились. Я посмотрел на Олега и поймал его пристальный взгляд.

– Мы должны уничтожить Монаха иначе он уничтожит нас, – сказал я.

– Он не успокоится, пока не выполнит свою угрозу. Там, в Доме культуры был один парень, он сын жителя «Хуторка». Его зовут Григорий. Он служит в охране Григора. Я видел его, когда вместе с Толей посещал его дом.

– По-видимому, он следит за тобой.

– Да, возможно. Но все это время, что я там был, он не спускал с меня глаз, он хотел мне таким образом что-то сказать. Теперь понятно, что именно.

– Где же его найти?

– Мне неизвестно, где он живет. Его можно найти у Григора, но туда соваться бессмысленно, там он говорить с нами не будет. Я знаю, где живет его отец.

– Тогда надо ехать к нему немедленно. Ты как в состоянии?

– В состоянии.

Я поднялся со своего места, и у меня все поплыло перед глазами. Я схватился за край стола, но это не помогло, и я шлепнулся на пол.

Мне понадобилось несколько минут, дабы справиться с этим состоянием. Но за этот короткий промежуток времени по всем этажам и по всем кабинетам мэрии пронесся вихрь паники. Первой прибежала моя секретарша, за ней еще с десяток человек, меня уложили на диван в комнате для отдыха, кто-то прыснул в меня водой, кто-то стал тереть водкой виски.

Как ни странно, но эти кустарные процедуры вернули меня к жизни, я встал и, сопровождаемый взглядами присутствующих, сделал несколько шагов после чего объявил, что со мной все в порядке.

Я постучал в калитку, в ответ тут же раздался собачий лай. Через несколько секунд показался хозяин дома. Я не сомневался, что он узнал меня сразу, но по его лицу не было заметно, что он рад незваным гостям.

– Открывайте, Петр Васильевич, нам надо поговорить на важную тему.

– А если мне не хочется разговаривать.

– Петр Васильевич, вы слышали, что сегодня произошло в городе?

Больше возражений не последовало, Антонов отворил калитку и пропустил нас с Олегом в дом.

Я хорошо помнил эту комнату и сразу определил, что ничего в ней не изменилось.

– Чаем можете не поить, – сказал я. – Перейдем сразу к делу.

– И о чем разговор будет? – явно чувствуя волнение, спросил Антонов.

– Мне нужно встретиться с вашим сыном.

– Никак невозможно, он уехал.

– Петр Васильевич, сегодня утром вы были с ним в клубе. Я знаю, что Григорий работает на Григора. Но сейчас речь идет не об этом. Монах объявил мне войну, и сегодня он совершил на меня покушение. Нет сомнений, что на этом он не остановится, он будет действовать до тех пор, пока не выполнит свое обещанное меня уничтожить. Я не говорю уж о своей жизни, но неизвестно, сколько может еще погибнуть людей. Ваш сын, хотя находится вместе с ними, но я знаю, что он не такой, как они. Мне нужна его помощь.

Антонов смотрел на меня исподлобья; этот разговор ему был явно в тягость.

– Не знаю я, где Гришка, – упрямо повторил он свою версию.

– Послушайте, речь идет о жизни людей. Не только о моей, жертвой бандитов может стать любой. Вы можете быть спокойны, я не нанесу ему никакого вреда. Мне позарез надо с ним поговорить. Но он должен сильно задуматься, что ему делать. Если он не порвет с этой средой, то сам себе вынесет приговор. И я тут ни причем, я при всем желании не смогу ему помочь.

– Ладно, если вдруг случайно увижу, передам, что вы его ищите. Куда сообщить?

Я вручил ему свою визитную карточку.

– Пусть звонит в любое время суток и как можно скорей. Дорог каждый час.

Антонов взглянул на меня, ничего не сказал, но положил визитку в карман. Я понял, что больше мы ничего тут не услышим и можно смело уходить из этого на этот раз не слишком гостеприимного дома.

Домой я как всегда вернулся поздно. Вечером в одном из кварталов прорвало трубы с горячей водой и обварило несколько человек. Прибыв на место происшествия, я обнаружил, что у ремонтной бригады нет даже баллона ацетилена, чтобы заварить шов. Пришлось искать его по всему городу. Вдобавок рабочие были злые и не хотели ничего делать, так как им второй месяц не платили зарплату. А я даже не мог им пообещать, что удастся расквитаться с ними по долгам; в городской казне было не больше денег, чем растительности в пустыне.

Я разделся, лег в кровать, но никак не мог заснуть. Я понимал, почему сон не приходит ко мне; я ждал звонка от Григория. Но телефон молчал. Почему-то я мысленно перенесся в квартиру Ксении, представил комнату, в которой она сейчас находится. Что делает, о чем думает? О предстоящей свадьбе? Но кому нужна эта жертва? Андрею? Но пройдет некоторое время и не пожалеет ли он, что принял ее? Вопросы, вопросы, сколько их и так мало ответов. И все же больше всего меня сейчас интересовали две взаимосвязанных вещи: где Монах и почему не звонит Григорий? Он должен позвонить.

Утром, едва я приехал в мэрию, как на мой стол легло страшное сообщение; в одной из квартир милиция обнаружила два трупа: семнадцатилетней девушке и восемнадцатилетнего юноши. По предварительной версии они скончались от передозировки наркотиков.

Я позвонил Олегу. Пока я его ждал, то думал, какие шаги необходимо предпринять в первую очередь. Наркомания давно стала для города бедствием страшней любого урагана, самой страшной эпидемией, от которой погибало несравненно больше людей, чем от самой заразной болезни. Особенно сильно косила она молодежь и подростков; по количеству молодых наркоманов мы занимали едва ли не первое место в стране. Продажа же наркотиков была одним из самых важных и прибыльных статей доходов преступного промысла, на торговле этим ядом немало людей сделали себе большие состояния. Но быть может, самое ужасное в этой ситуации было то, что такой размах эта проблема приобрела не без помощи отдела по борьбе с распространением наркотиков, который сам активно участвовал в этом сверхвыгодном бизнесе.

Олег был уже в курсе. Но вел он себя как-то немного странно, он явно что-то обдумывал, но при этом отнюдь не спешил поделиться со мной плодами своих размышлений.

– Нам пора активно заняться наркобизнесом, – сказал я. – После перекачки средств из бюджета наркотики второй по значению доход для Григора и его компании. Бюджетную реку мы им почти перекрыли, остались какие-то крохи; если же удастся поставить платину и на наркореке, то можно сказать, они останутся без средств существования.

– Ты прав, – как-то без энтузиазма согласился Олег.

– Тогда в чем же дело? Я вижу, что-то тебя останавливает. Ты не горишь желанием заниматься этим делом? Тогда мне придется заняться одному.

– Ты даже не представляешь, как это опасно. Наш замечательный город – огромная перевалочная база для транзита наркотиков в Москву и дальше. В этом маршруте заинтересованы не только местные наркодельцы, но гораздо более сильные фигуры, у которых они на побегушках. Если этот путь прервется, ты вызовешь огонь не только Григора и его ближайших друзей.

– Ты предлагаешь, оставить все как есть?

– Я только предупреждаю тебя, с кем тебе придется иметь дело.

– Спасибо за предупреждение, а то я не знал.

– Зато может быть ты не знаешь другого, что с этой проблемой неплохо знаком Анатолий. Где-то год назад он зарегистрировал фонд «Церковь против наркотиков» и пытался отвадить молодежь от наркотиков. Сам понимаешь, своими методами.

– Это действительно интересно. Он мне никогда не говорил об этом. И все же я не совсем постиг одну вещь: будешь ты мне помогать в этом деле? Или по каким-то неведомым мне соображениям, ты решил устраниться?

– Ты можешь на меня рассчитывать. – И все же голос Олега звучал как-то уныло.

С большим трудом мне удалось найти окно в своих делах дабы навестить Анатолия. В церкви моего друга не было, поэтому я поехал к нему домой. Вся семья его была в сборе и обедала. На столе стояла непривычная тут бутылка водки.

– У тебя сегодня какой-то праздник? День рождение, если память мне изменяет, еще не скоро.

– Мы пили за упокой души.

– Кто-то умер?

– А ты разве не знаешь? – Анатолий удивленно посмотрел на меня. – Вчера на дороге от взрыва погиб человек.

– Конечно, знаю, ведь убить хотели меня.

– Это родной дядя Лизы, младший брат ее отца.

Я почти рухнул на стул.

– Я не знал об этом, мне даже не доложили, как его зовут.

– Могу тебе сказать, Клементьев, Илья Порфирьевич. Мои ребята, – кивнул он на сыновей, – называли его дядей Ильей. Я мало встречал людей добрее, чем он.

– Что я могу поделать, если вместо меня все время погибают другие. Сначала мой брат – Алексей, затем этот паренек Алешка, теперь вот – дядя Илья. Скажи, что я должен поступать? Может, мне застрелиться.

Я посмотрел на Анатолия, затем перевел взгляд на его жену.

– Вы ни в чем не виноваты, – сказала негромко она. – Мы все виновны, раз допустили такое. А вы пытаетесь этому положить конец. Спасибо вам.

Я вдруг почувствовал, что у меня на глаза набегают слезы. Странно, но чем больше я втягиваюсь в борьбу с преступными кланами, тем сентиментальней становлюсь. Кажется, Толя понял мое состояние, по крайней мере он молча усадил меня за стол и придвинул ко мне стопку.

– Выпей за упокой его души, – сказал он.

Я выпил, и как ни странно мне вдруг стало легче. Но это было вовсе не заслуга алкоголя, тут были какие-то совсем иные причины.

– Я пришел к тебе по делу, – сказал я. – Сегодня милиция обнаружила в одной из квартир два мертвых тела – юноши и девушки. Их убили наркотики. Мне Олег сегодня сказал, что ты пытался что-то сделать.

– Я и сейчас пытаюсь, но пока успехи более чем скромные. В нашем безумном мире наркотики для многих становятся единственным выходом из безвыходной ситуации, в которую загнала их жизнь. Молодежь не видит перспектив, поэтому берет в руку шприц. Я хотел с тобой об этом поговорить, но тебе было недосуг. Нам надо срочно организовать специальный реабилитационный центр для тех, кто хочет порвать с этим пристрастием. Нужно помещение и деньги для оснащения. Дом я уже присмотрел. Правда там требуется большой ремонт.

– Дом я тебе выделю, а вот деньги на ремонт это сложней, но я постараюсь найти. Но бороться с наркоманией можно по разному. Прежде всего, необходимо пресечь каналы попадания наркотиков в город.

На лице Анатолия появилась скептическая улыбка.

– Ты не веришь в это?

– Не верю, Владислав, когда я работал в уголовном розыске, то тоже считал, что необходимо закупорить все пути следования наркотиков и тогда джин наркомании не вырвется на свободу из бутылки. Но потом понял, что от этого мало толку; чтобы не было наркомании нужно, чтобы не было наркоманов, не будет спроса, не будет и предложения. Только этот способ борьбы с наркоманией истинный, все остальные дают лишь временные результатов. Ликвидируешь один маршрут гонцов, вскоре появится другой. Пойми, что наркомания – это болезнь души, поэтому надо лечить души.

– В чем-то ты прав, но я не знаю, как сделать так, чтобы не было желающих употреблять наркотики. И я не слышал, чтобы где-то сумели добиться в этом деле больших успехов. Душа – это хорошо, но я привык иметь дело с более реальными предметами. Поэтому пока единственное, что я могу, это помешать проникновению наркотиков в город. И учти; наркобизнес – крупнейший источник поступления доходов для нашего с тобой друга, если мы у этой братии его отнимем, им всем будет труба.

– В этом ты, пожалуй, прав, – как-то неохотно согласился Анатолий. Он о чем-то задумался. – Хорошо, я дам тебе наводку. Когда-то один юноша, который захотел порвать с наркотиками, вывел меня на притон, который сам посещал. Туда наведывается в основном «золотая» молодежь, дети самых богатых родителей города. Но учти, этот юноша мне говорил, что этот притон находится под покровительством Клочкова и других милицейских тузов. Поэтому неизвестно, на кого там можно напороться.

– Знаешь, Толя, мы уже с тобой по-моему напоролись тут на всех, на кого можно и нельзя. Так что я даже не знаю, кого еще надо бояться. Если скажешь, буду тебе только признателен.

Анатолий посмотрел на меня.

– Я поеду с тобой.

– Думаешь, этим «золотым» наркоманам требуется слово божье.

– Оно требуется всем. И тебе тоже.

– Ты предлагаешь мне сходить на исповедь?

– А почему бы и нет. Разве тебе не в чем признаться Богу.

Я задумался.

– Да, пожалуй, у меня есть один грех, вернее греховный помысел. Ведь совершить нехороший поступок в мыслях – тоже греховно?

– С мыслей все и начинается, Влад, если их не остановишь, грех или даже преступление однажды настигнет тебя.

– Обнадеживающая перспектива. Я попробую остановить свои мысли. Не знаю, правда, получится ли.

– Может, тебе помочь? Скажи.

– Нет, с этим должен я справиться сам. А сейчас говори адрес.

Притон располагался в одном из самых красивых старинных особняков города. Я помнил его с детства. Когда-то в нем находилось какое-то учреждение, затем, когда все прежнее стали крушить и переделывать, его за ненадобностью ликвидировали. Я проверил по документам; прежний мэр передал дом обществу рыболов и охотников за смехотворную плату. У меня не было сомнений, что тут был самый настоящий сговор и что это общество – фикция или в лучшем случае прикрытие для совсем других промыслов, не имеющих отношения ни к рыболовству, ни к охоте.

Дело облегчало то, что особняк охотников и рыболовов находился на территории, подконтрольной отделению Ермохина.

– То, что в этом доме нечисто, я знал давно, – говорил он мне. – Но когда я хотел разузнать, что же там творится, то от своего начальства получил категорический приказ туда не соваться. Причем мне намекнули, что это веление самого Клочкова.

То, что особняк хорошо охранялся, мы поняли сразу. Напротив дома располагался детский сад; смена уже кончилось и все ушли. Перед этим я объяснил заведующей, что нам необходимо провести здесь некоторое время и попросил ключи от входной двери вверенного ей учреждения. С большой неохотой она вручила мне большую связку. Я видел, что ее просто распирало любопытство от желания узнать, зачем сюда нагрянуло столько людей да еще во главе с самим мэром. У меня даже возникла было мысль запереть ее на время операции в одной из комнат, чтобы она своей болтливостью не выдала нас. Но эта акция выглядела уж больно незаконно, поэтому я ограничился тем, что взял с нее клятву, что она будет молчать, по крайней мере, до утра, что видела нас здесь. А чтобы подстраховать себя намекнул, что если она проболтается, то ее блистательной карьере заведующей придет конец. Это подействовало, и женщина испуганно посмотрела на меня и почти выбежала из здания.

К особняку как-то тихо и незаметно подъезжали машины, преимущественно иномарки, хотя часть посетителей приходила пешком. Все они скрывались за тяжелыми старинными дверьми. Все комнаты были плотно занавешены, и разглядеть, что происходит внутри дома не представлялось возможным. Периодически из дома выглядывали охранники, причем всякий раз разные из чего можно было сделать безошибочный вывод, что их там немало.

Мы смотрели на красивый особняк и размышляли на одну тему: как пробраться в него?

– Почему бы не пойти в лоб? – предложил Ермохин. – Я со своими ребятами отправлюсь туда и потребую, чтобы меня впустили. Как представитель власти я имею на это полное право. А предлог найти несложно.

– Опасно, – покачал головой Олег. – Опасно и долго. Пока ты будешь вести переговоры, они там все попрячут, включат музыку и разольют по бокалам шампанское. Но это в самом лучшем варианте.

– Какой же тогда худший? – спросил Ермохин.

– Худший тот, что они могут начать защищаться. И тогда возможны жертвы и вообще все, что угодно. Мы же не знаем ни сколько их там, ни какое оружие у них припасено и какой им отдан приказ на случай нежелательного вторжения таким как мы ребят. А если у них там пулемет. Они сметут нас одной очередью.

– Пулемет – это уж слишком. Как же быть? – раздраженно спросил Ермохин.

– Пока не знаю, – честно ответил Олег.

Я тоже пока не знал. Мы продолжали наблюдать за затемненным домом. Внезапно из него выскочил охранник. То, что это был представитель именно этой славной профессии, свидетельствовала его новая щегольская униформа. В руке он держал сумку.

– Мне кажется, он идет в магазин, чего-то там у них для счастья не хватило, – предположил я.

– Посмотрим, – напряженно и взволнованно сказал Олег. Мы переглянулись и поняли, что у нас возникли схожие идеи.

– Где тут ближайший магазин? – спросил Олег у Ермохина.

– За вторым поворотом, это десять минут хода.

– А не поздно?

– Он до двенадцати.

– Что ж, засекаем время.

Минут через 15 охранник вновь показался на улице. По тому как он шел, было видно, что его сумка наполнилась тяжелым грузом. Через несколько мгновений он должен был пройти мимо детсада, а затем скрыться в особняке. Размышлять было некогда.

– Бежим, – сказал я.

Мы выскочили из дверей и едва не столкнулись с ним. Увидев нас, охранник не то от изумления, не то от испуга, едва не выронил свою кошелку. Я зажал ему рот, а Олег не сильным, но точным ударом вырубил его. Но перед этим мужчина успел укусить меня за ладонь.

Мы отнесли его в детсад и положили на одну из детских кроватей. Она была маленькой для его длинного тела, и его ноги свободно свисали. Лежать в таком положении было неудобно, но несмотря на это он пока не приходил в себя.

– Ты не перестарался? – спросил я Олега, морщась от боли в ладони.

– Сейчас оклемается, на вид он казался куда как крепче. И что у них там за хлипкий персонал в охране. Ладно, попробуем его оживить.

Рядом находился умывальник, Олег налил холодной воды в стакан и оросил ею лицо охранника. Однако понадобилась еще одна порция, дабы он, наконец, пришел в себя. Несколько секунд мужчина изумленно озирался вокруг, пытаясь понять, где он находится.

Я сел рядом с ним на кровать.

– Ты знаешь, кто я? – спросил я. По выражению его лица я понял, что моя личность ему хорошо известна. – Если хочешь, чтобы с тобой ничего плохого не случилось, отвечай на вопросы. Начнем с главного: как тебя зовут?

– Владислав.

– Ба, да мы с тобой тезки. Какая радость. В таком случае мы обязательно поладим. Ты, наверное, уже понял, что нас интересует, что происходит в особнячке? Нам известно, что там наркотический притон? Так?

Тезка хранил молчание, он явно обдумал ситуацию, в которой нежданно оказался.

– У нас нет времени на игру в молчанку. Либо ты все сейчас выложишь, либо я не посмотрю, что ты мой тезка и тебе будет плохо не только сейчас, но и всю оставшуюся жизнь. Тем более охранником тебе там больше все равно не работать, этот притон с сегодняшнего вечера прекращает свое славное существование и тебе надо искать другое место для приложения своих многочисленных талантов. Ты понял меня?

– Да.

– Я был уверен, что мой тезка не может оказаться тупицей. А теперь, говори.

– Там притон, – неохотно признался он.

– Это мы и так знаем. Сколько там охранников?

– Двенадцать человек.

– Ничего себе для такого небольшого заведения! Они вооружены?

– Да.

– Чем?

– Пистолетами. – Владислав как-то странно посмотрел на нас. – Я вам не советую туда сегодня соваться.

– Это почему? – удивился я.

– Там Монах со своими ребятами. У него сегодня день рождение, и он решил отпраздновать его у нас.

Ситуация поменялась стремительно. Мы вышли в другую комнату для проведения военного совета.

– Он прав, – мрачно сказал Олег. – Туда соваться опасно.

– Такую возможность захватить Монаха мы не можем упустить, – возразил я. Я вдруг поймал себя на том, что дрожу от возбуждения, у меня неожиданно пробудился охотничий азарт.

– Ты же понимаешь, он будет отчаянно сопротивляться.

– Боюсь, что шанс захватить его во сне у нас появится не скоро. А до этого он еще таких дел натворит. Вместо того, чтобы тратить время на бессмысленные споры, лучше подумаем, как нам спеленать Монаха вместе со всей его бандой.

План был разработан быстро, может быть, потому что не отличался особой оригинальностью. Но выдумывать что-либо особенное, у нас не было времени. Споры возникли по другому поводу: кто сыграет в нем главную роль? На ее исполнение претендовал я. Этому воспротивились остальные. Но я настаивал.

– Я больше всех вас похож на мою тезку. Мы одинакового роста и у нас очень похожие фигуры. Даже волосы одного цвета. Вам даже не откроют дверь.

Это было правдой, мой тезка, в самом деле, сильно смахивал на меня, если не лицом, то телосложением.

– Никто из вас не влезет в его форму. Ты – Иван слишком полный, а ты – Олег слишком высокий. У нас нет выбора.

– Можно найти кого-нибудь из наших ребят? – предложил Ермохин.

– Они не справятся. И вообще, хватит дискутировать, я мэр, а следовательно команды тут отдаю я.

Я видел, что мои товарищи готовы были пролить на меня целый ушат аргументов против моего предложения, но я не стал больше слушать, вернулся в комнату, где находился пленный.

– Снимай, свой камуфляж, – сказал я.

Тот удивленно и испуганно посмотрел на меня.

– Не бойся, нам нужен не ты, а твоя форма.

Это успокоило моего тезку, он, демонстрируя хорошую выучку, буквально за считанные секунды разделся.

Я оказался прав; костюм сидел на мне просто идеально, словно шился специально под мою фигуру. Я посмотрел на себя в большое в полстены зеркало, и остался доволен свои отображением. В этой камуфляжной форме я смотрелся очень неплохо.

– Я готов. Как только потухнет свет… – сказал я.

Олег, Анатолий и Ермохин одновременно кивнули головами.

Уже совсем стемнело, и это было мне на руку, давало дополнительный шанс, что меня не узнают. Я как можно ниже натянул берет на лоб, взял кошелку и вышел из здания детсада.

Я пересек улицу и подошел к дверям особняка. От Владислава я знал: для того, чтобы дверь отворилась, нужно было позвонить три раза два длинных звонка и один короткий. Я нажал на кнопку. Сердце билось так сильно, что я почти не слышал прозвеневших трелей.

– Это ты, Владислав, – услышал я голос из-за дверей.

– А то кто же еще, – сказал я абсолютную правду.

Дверь отворилась. Я вошел и сразу же попал на освещенное пространство. Охранник посмотрел на меня, и у него изумленно отвисла челюсть. Но я был готов к такой реакции. Я швырнул кошелку, схватил его и зажал рот одной рукой рот, другой же обрушил на него удар дубинкой.

Он без звука сполз вниз.

Моя задача заключалась в том, чтобы отключить свет. Где находится распределительный щит. мне было известно из описания взятого нами «языка». Я огляделся и одновременно прислушался; я находился на площадке близ ведущей на второй этаж лестнице. По правую сторону от меня начинался коридор. Именно туда мне и надлежало, не мешкая, направиться.

Я побежал по коридору, из комнаты вышел охранник, я сбил его с ног. В ответ раздался громкий крик. Но я уже был рядом с распределительным пультом; рванул дверцу, я перевел все рычажки в противоположную сторону. Дом мгновенно погрузился в темноту.

Погружение особняка во мрак сразу же отозвалось хором встревоженных голосов, многочисленным хлопаньем дверей. Я же помчался в обратном направлении. Один раз я обо что-то споткнулся; кажется. это был тот самый охранник, которого я сбил с ног. Затем я ударился плечом о косяк какой-то двери, но обращать внимание на возникшую резкую боль было некогда. Наконец я добрался до входа, ощупью нащупал английский замок и повернул рукоятку. Дверь отворилась, и ребята хлынули в дом.

– На второй этаж, – крикнул я.

В это мгновение вспыхнул свет; кто-то снова вернул рычажки в прежнее положение. Но дело было сделано, все наше войско находилось уже в неприятельской крепости. Теперь оставалось взять ее с боем. Но единственный, кто меня сейчас интересовал, был Монах.

Попасть на второй этаж, где он засел, оказалось непросто. На лестнице стопились сразу пять охранников, которые преграждали дальнейшее продвижение. Мы стояли друг против друга, готовые в любой момент пустить в ход пистолеты.

– Я мэр города, это начальник местного отделения милиции, – показал я на Ермохина. – Если не хотите лишних неприятностей для себя сдайте имеющееся у вас оружие и пропустите нас. И укажите, где Монахов. Я вам советую сдаться, пока не произошло непоправимое.

Охранники явно оказались в сложном положении, и им трудно было выбрать из двух зол наименьшее. Они смотрели на нас и не знали, на что решиться. Я решил им снова помочь.

– Сдавайте оружие, и никто сегодня не будет арестован. Эту ночь каждый проведет у себя дома. Я вам гарантирую честное разбирательство; если вы ни в чем не замешены, ничего вам серьезного не грозит.

– Мы сдаемся, – сказал один из охранников, в котором я сразу же признал их начальника.

– Где Монахов?

Тот показал на одну из дверей.

Я, Олег, Анатолий, еще несколько наших ребят вместе с милиционерами помчались вверх по лестнице.

Едва мы приблизились к двери, как тут же раздались выстрелы. Пули пропели всего в нескольких сантиметров от наших носов. Олег выстрелил два раза в замок, затем сгруппировавшись, прыгнул вперед.

Дверь распахнулась, в ответ раздалось несколько хлопков выстрелов, кто-то из наших охнул, но мне некогда было даже повернуть голову в сторону, чтобы узнать, кого ранили. Я бросился в комнату и увидел Монахова. У него кончились патроны, и он доставал новую обойму. Я наставил на него пистолет.

– Бросай оружие, иначе я тебя продырявлю.

– Ну, ты чего, кореш, разве так можно. – Его губы попытались разъехаться в улыбку, но он был слишком перепуган и потому вместо улыбки на его лице появилась гримаса.

– Считаю до двух. – Я сделал шаг вперед и теперь дуло пистолета почти упиралось в его грудь.

И в этот момент случилось то, чего я никак не ожидал; я споткнулся о лежащее на полу тело, которое я просто не заметил. Я упал прямо на Монахова, он обхватил меня и, прикрываясь мною как щитом, побежал в другой угол комнаты. Я попытался вырваться, но Монахов меня и не удерживал, так как я ему больше был не нужен; он оказался у второй двери, о существование которой я и не подозревал. На прощание он ударил меня ногой в живот, а сам быстро выскочил в коридор.

Для того, чтобы понять, что произошло, всем понадобилось несколько мгновений, но их хватило Монахову, чтобы выскочить из дома через черный ход, о котором нам ничего не сказал Владислав. Этот черный ход выходил на другую улицу, где Монахов предусмотрительно оставил свою машину. Мы выбежали тогда, когда его автомобиль уже отъезжал. Я и Олег послали вдогонку по пули, но они не причинили ему вреда. Еще через пару секунд машина скрылась за углом.

– Упустили гада! – с большим сожалением произнес Олег.

Я не мог не согласиться с этим горестным утверждением.

– Ты не пострадал? – спросил он.

– Если не считать нокаута, то я в порядке. А у нас кого-то ранили?

– Епифанова. Пойдем, посмотрим, что с ним. Да и вообще, надо поглядеть, какой у нас сегодня улов.

Ранение было в плечо, мы вызвали «Скорую помощь» и занялись задержанными. В основном это было юноши и девушки лет по восемнадцать-двадцать. Кроме них, в наших сетях оказалось трое членов банды Монахова; Ермохин их признал сразу, так как все они находились в розыске. Один бандит, тот, о котором я споткнулся, был убит. В этот момент два милиционера доставили еще одного арестованного.

– Какая встреча! – сказал я не в силах скрыть довольной ухмылки. – Не ожидал, но очень рад, что повстречал вас именно тут.

Очалов с ненавистью посмотрел на меня.

– Обыщите его, – приказал я.

Из кармана Очалова извлекли два небольших целлофановых пакетика с белым порошком. Ермохин со знанием дела понюхал их.

– Героин, – уверенно сказал он.

– Поздравляю, вашей карьере пришел конец. Теперь вам даже не поможет ваш покровитель. Иван Геннадьевич, составьте протокол. Эту ночь вы проведете в тюремной камере. Это как раз то жилище, какое вам подходит больше всего. Я надеюсь, что она надолго станет вашим домом.

– Мы еще посмотрим, чья возьмет, – сквозь зубы процедил Очалов.

– Уведите его, – приказал своим милиционерам Ермохин.

Я обернулся к молодежи. Они вели себя по разному, некоторые испуганно смотрели на меня, другие всем своим видом показывали, что им глубоко наплевать на то, что тут происходит. Я же смотрел только на одного парня, его лицо мне было очень знакомо. Но я никак не мог вспомнить, кого оно мне напоминает. И вдруг мою память словно озарила вспышка.

Я подошел к нему.

– Как твоя фамилия?

– А что? Хотите познакомиться. Извините, но я забыл визитную карточку. А без визитной карточки не могу, правила не позволяют. Так что ничего не получится.

Я схватил наглеца за плечо и сильно тряхнул его.

– У меня все получится. Фамилия?

– Артур, назови себя, – вдруг услышал я за своей спиной голос. Я обернулся и встретился с глазами Олега. Они смотрели на меня как-то грустно.

– Вознесенский, – неохотно произнес парень.

– Сын Бориса Эдмондовича? – спросил я у Олега.

Тот кивнул головой.

– Думаю, можно кончать операцию. Всю молодежь переписать, займемся ими завтра. А сейчас пусть отправляются по домам. Кроме тебя, – сказал я Артуру. – мы тебе окажем дополнительную услугу, доставим домой сами. Лучше даже чем на такси, так как не надо будет платить деньги.

– Ты знал об этом? – спросил я Олега в машине, не сомневаясь в его ответе.

– Знал.

– Почему же не сказал?

– Вознесенский не хотел, чтобы ты узнал, что Артур наркоман.

– Давно ты пристрастился к этой мерзости? – обратился я к Артуру.

– С пеленок. Мне вместо молока по ошибке дали гашиш, вот с тех пор не могу без него.

– Может, тебе врезать?

– А вы не боитесь моего отца, разве вы у него не на побегушках?

Он же вас купил с потрохами.

Я ударил парню по губам; кровь залила его подбородок.

– Ты юный подонок, – сказал я. – Ты ведешь себя так, что твой отец стыдится тебя. Ты его довел до того, что он даже скрывает от всех, что ты его сын. А попутно запомни: ни одни человек меня никогда не купит. Это ты привык к миру, где все продается и покупается.

– Тебе это так не сойдет, ты ответишь за то, что ты ударил меня, – пригрозил Артур, держась за губу, из которой по-прежнему сочилась кровь.

Я поднял руку, чтобы повторить этот педагогический прием, но Олег перехватил мой кулак.

– С него достаточно, – сказал Олег. – А ты, Артур, попридержи язык.

Дом Вознесенского был погружен в темноту. Но, как оказалось, там не спали. Едва мы подъехали, как ворота отворились, и мы оказались во дворе. И сразу я увидел спешащего к нам Вознесенского.

Он распахнул дверцу машины и протянул руки к Артуру.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Ты что не видишь, – довольно грубо ответил Артур. Он явно не разделял чувств отца. – Вот он, избил меня, – показал Артур на меня. Сделай ему за это что-нибудь. А я хочу спать, я пойду в свою комнату. И вообще, знайте, вы все, что мне все смертельно надоели. Меня тошнит от ваших постных рож.

– Хорошо, Артур, иди, – смиренно произнес Вознесенский. – Мы поговорим потом.

Артур смерил нам презрительным взглядом, причем отдельно он удостоил им меня – и вошел в дом.

– Борис Эдмондович, – сказал я, – не хотелось бы вас огорчать, но вашего сына ждут неприятности.

– Я знаю это и без вас, – раздраженно и почти грубо проговорил Вознесенский. – Извините, Владислав Сергеевич, – спохватился он, – я не должен так с вами разговаривать. Пойдемте в дом.

Втроем мы вошли в дом. Внезапно Вознесенский резко остановился.

– Извини, Олег, но я бы хотел переговорить с Владиславом Сергеевичем конфиденциально.

– Нет проблем, я посижу в холе, – отозвался Олег.

Мы вошли в кабинет Вознесенского и сели напротив друг друга. Вознесенский молчал, я понимал его состояние и поэтому не торопил. Ему надо было время, чтобы прийти в себя.

– Я могу предположить, о чем вы сейчас думаете, – вдруг глухо проговорил он.

– Это несложно.

– Да, вы правы. Я не хотел вам говорить, что мой сын наркоман. Он очень рано отбился от рук, почувствовал самостоятельность. Может, это произошло потому, что я ни в чем ему не отказывал. У него преждевременно появились деньги. Но я долго не знал, на что он их тратит.

– А когда узнали?

– Я был не в силах что-либо изменить. Он слишком пристрастился. И, кроме того, он меня совершенно не уважает. Он никого не уважает. Он невероятный индивидуалист. Но это какой-то уродливый индивидуализм, он направлен почти исключительно на пороки.

– Это я успел почувствовать.

– Скажите, вы знали, что один из тех, кто травит молодежь наркотиками – Очалов?

– Да, – помедлил с ответом Вознесенский.

– И он вас шантажировал, угрожая подставить Артура?

– Можно сказать и так. Когда я приглашал вас, я надеялся, что вам удастся разорвать эту цепочку. Хотя плохо представлял, как вы это сделаете, и чем это кончится.

– Я-то предполагал, что вы хотели очистить город от криминала.

– Поверьте, так и есть! – горячо воскликнул Вознесенский, – просто личные мотивы соединились с общественными. Я давно думал, что надо что-то делать. А когда я понял, в каких сетях запутался Артур, я решил, что нельзя больше терять время, нужно действовать. И это как раз совпало с вашим приездом в город. Когда мне стало известно об этом, то я почему-то сразу же подумал, что вы тот человек, который мне необходим.

– То, что вы мне не сообщили с самого начала о вашем сыне, ставит меня в двусмысленное положение. Ни для кого уже не секрет наше с вами сотрудничество. Но при всем моем уважении к вам, я не могу вывести из-под удара Артура. Все должны нести ответственность по делам своим.

– Я понимаю. – Вознесенский обхватил голову руками. – Если бы вы только представляли, как мне сейчас тяжело. Он мой единственный сын. Когда мы развелись с женой, я сделал ошибку, что отдал его ей. Я очень скучал по нему и потому безмерно баловал. Будь он со мной, все время, я бы постарался научить его чему-нибудь полезному.

Мне было жалко Вознесенского, но я чувствовал одновременно и раздражение; я был вынужден не только рисковать своей жизнью, жизнью других людей, чтобы ликвидировать этот наркопритон, а Вознесенский все прекрасно знал, но ничего не сделал, чтобы помочь нам.

– Сегодня я или кто-то из нас мог погибнуть, – сказал я. – Из-за вас.

– Я знаю, я виноват, но как я должен был поступить. Там же мой сын. У вас ведь тоже есть сын. Не дай вам бог однажды оказаться в такой ситуации.

В самом деле, как бы я поступил, окажись в подобном положение? На этот вопрос у меня не было ответа.

– Я вам не судья, Борис Эдмондович, но поступать я буду по закону.

Вознесенский молчал, он был такой бледный, что я даже начал опасаться: не случится ли сейчас с ним сердечный приступ?

– У меня для вас хорошая новость, Владислав Сергеевич, – совершенно без всякой интонации в голосе проговорил Вознесенский. – Американцы решили подписать с вами контракт и строить гостиницу. Знаете, кто их на это подвинул? Вы. Они остались от вас в восторге. Они сказали, что вы настоящий шериф. А они с Запада, так что понимают толк в таких делах.

Это была действительно отличная новость, и узнай я ее при других обстоятельств я бы стал сейчас от всей души благодарить ее вестника.

– Спасибо, – сдержанно проговорил я, – но это главным образом ваша заслуга. Вы их нашли и привезли сюда.

– Оставим эту тему, – как-то безразлично произнес Вознесенский. – Какая, в сущности, разница. Главное, что в городе появится гостиница международного класса. А это может многое изменить.

– В самом деле, – согласиться я. – Думаю, на этой радостной ноте мы можем закончить наш разговор. Я устал и хочу спать.

– Да, я понимаю. Но могу я вам сказать еще несколько слов.

– Если только несколько слов.

– Это о Ксении.

Я почувствовал, как мгновенно исчезла уже начавшая обволакивать меня пелена сна.

– Что вы хотите сказать о Ксении?

– Мне стало известно об ее решении выйти замуж за Андрея.

– Она меня тоже порадовала этим сообщениям, и я ее поздравил с предстоящим событием.

– Я люблю эту женщину, – вдруг сказал Вознесенский.

Я непроизвольно вздрогнул. Вот воистину ночь открытий и откровений.

– Некоторое время мы были вместе. Я много раз предлагал выйти за меня за муж, но она не соглашалась.

– Из-за Андрея?

– Отчасти. Но, думаю, главная причина была все же в том, что она по-настоящему не любила меня. Но вы правы, с тех пор, как с ним случилось несчастье, она вбила себе в голову, что должна пожертвовать ради него собой. Мне кажется, что она вам тоже небезразлична.

– Даже если предположить, что ваше предположение не лишено некоторого основания, что я могу сделать в такой ситуации. Они взрослые люди и сами решают свою судьбу. У них скоро свадьба. Даже будучи мэром я не могу запретить ее.

– Но вы же понимаете, она будет несчастна.

– Обычно люди делают в жизни все возможное и даже невозможное для того, чтобы стать несчастными. Это я знаю на собственном опыте.

– Ей кажется, что жертва может заменить любовь. Но она не желает понять, что эти чувства пройдут очень быстро, и тогда она будет испытывать отчаяние от того, что загубила свою жизнь, – словно не слыша меня, проговорил Вознесенский. – Вы единственный, кто ей в состоянии помочь. Умоляю вас, не оставляйте Ксению один на один со своим горем. Когда она все осознает, убедится, что обманывала себя, ей будет особенно трудно; она из тех редких людей, которые не выносят лжи.

– Я обещаю вам, что сделаю все, что смогу. Хотя не очень представляю себя в роли утешителя. Теперь, если не возражаете, я все же отправлюсь восвояси.

Вознесенский покорно кивнул головой, затем внимательно посмотрел на меня.

– Я хочу, чтобы вы знали, я уважаю вас и не жалею, что заключил с вами альянс. Чем бы он не завершился.

Я ничего не ответил и вышел из комнаты.

Глава двадцать пятая

Утром я отправился не по своему привычному маршруту – в мэрию, а в камеру предварительного заключения. Не скрою, что я горел желанием пообщаться с Очаловым; впервые у меня появилась возможность поменяться с ним местами и ролями. Почему-то из множество негодяев, с которыми мне довелось повстречаться в последнее время, он вызывал во мне наибольшее отвращение и ненависть.

Несмотря на достаточно ранний час, Ермохин уже сидел в своем тесном кабинете. Вид у него был хмурый.

– Что-нибудь случилось, Иван Геннадиевич?

Тот посмотрел на меня, но ничего не сказал. Вместо этого сунул в рот сигарету и окатил меня дымом.

– Я приехал, чтобы поговорить с Очаловым.

– Невозможно, – не вынимая сигарету из рта, буркнул начальник отделения.

– Что значит невозможно, вы же понимаете, что Очалов – это клубок, от которого тянутся ниточки к наркодельцам.

– Я понимаю, что же из этого. Нет у меня Очалова.

– А где же он?

– Полчаса назад пришел приказ: немедленно его освободить под подписку о невыезде.

– И вы освободили?

Ермохин молча кивнул головой.

– Замечательно. И кто приказал?

– А вы как думаете? Клочков.

– Но вы же понимали…

– А что я могу сделать, если мне отдает приказ начальник УВД города. Не подчинюсь, окажусь сразу без погон. Я у него и так как кость в горле.

– Ладно, потом будем разбираться, у кого, чья кость в горле, А сейчас надо срочно найти Очалова. Где он может быть? Поехал к себе на работу в прокуратуру?

– Вряд ли.

– Тогда отправился домой?

– Это более вероятней.

– Вы поедете со мной или останетесь ждать новых приказов вашего начальника?

Ермохин выразительно взглянул на меня и взял со стола фуражку.

– Поехали.

Оказалось, что Очалов жил за городом, в небольшом поселке, который вырос в этой местности не так давно. Его построили люди, сумевшие за короткий срок сколотить неплохой капиталец. Здесь было тихо и уютно, по сравнению с городскими улицы просто блистали чистотой.

Мы подъехали к дому Очалова. Это был коттедж, правда, совсем небольшой, одноэтажный, но с мансардой. Но в любом случае не вызывало сомнений, что такой дом купить на зарплату старшего следователя невозможно. Впрочем, как теперь мне было твердо известно, у него были и другие источники доходов, несравненно более обильные.

Калитка была приоткрыта, поэтому мы прошли по асфальтированной тропинке прямо к дому. Я требовательно позвонил несколько раз. Но дверь открылась не сразу, хотя в окне я заметил чью-то тень.

– Достаньте на всякий случай пистолет, – сказал я Ермохину. – Неизвестно, кто находится в доме.

Дверь резко распахнулась, и на пороге показалась молодая женщина. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не злое выражение лица, с которым она смотрела на нас.

– Нам нужен Очалов, – сказал Ермохин.

Женщина посмотрела на его пистолет и ничего не сказала.

– Вы одни в доме? – спросил я.

– Нет, – было ее первым словом.

– А кто еще?

– Мой сын.

– А Очалов?

– Его тут нет.

– Позвольте, мы посмотрим.

Но женщина вместо того, чтобы дать нам дорогу, заслонила собой весь проход.

– Я не пущу вас, вы не имеете права входить в мой дом. У вас есть санкция прокурора?

– Санкции у нас нет, но я прошу вас, позвольте мы войдем в дом.

Если Очалова, как вы говорите, в нем нет, чего вы боитесь. Вы же отлично знаете, кто мы. Я – Легкоступов Владислав Сергеевич, мэр города, а это начальник отделения милиции Иван Геннадьевич Ермохин.

– Мне все равно, кто вы есть. Я не пущу.

Мне совсем не хотелось сражаться с этой красивой фурией, и я чувствовал некоторую растерянность. Тем более формально она была права.

– Скажите, вы его жена?

– Да.

– Тогда вы должны понимать, что это в ваших интересах пустить нас в дом. Нам нужно встретиться с вашим мужем. Если вы будете нам мешать, то только навредите ему.

– А вы ему пришли помочь, – зло усмехнулась женщина. – Или вы думаете, что я не знаю, как вы его ненавидите, – в упор посмотрела она на меня.

– Речь идет не о наших отношениях, а о гораздо более серьезных вещах. – Я начал терять терпение и стал подумывать, каким образом с максимальной деликатности отпихнуть эту упрямую женщину и проникнуть в дом. Но в эту секунду планы мои резко изменились, так как я услышал какой-то шум. Я оглянулся и увидел, как Очалов бежит по дорожке к воротам.

– Стой! – закричали мы в один голос с Ермохиным.

Но, естественно, это не остановило беглеца; пока мы мило беседовали с женой, ее муж незаметно для нас преодолел почти все расстояние, отделяющие его от входной калитки. Правда около нее стояла машина, в котором находились двое милиционеров. Хотя им было приказано следить за домом, но они, по-видимому, потеряли бдительность, и, как и мы, заметили беглеца слишком поздно. Очалов выскочил на улицу и два раза выстрелил по колесам милицейского автомобиля, мгновенно сделав нас безлошадными. Сам же он сел в свой автомобиль и помчался в сторону выезда из поселка. Мощный «Форд» за считанные секунды набрал скорость и скрылся из вида. Нам лишь оставалось проводить его глазами.

– Упустили, – с горечью произнес Ермохин. – Ловко она нас провела.

Я был вынужден согласиться с этим утверждением.

– Что ж, пойдем, продолжим разговор с дамой, – сказал я.

Мы снова подошли к дому. Женщина казалось не обращала на нас внимание, она смотрела на дорогу, по которой минуту назад скрылся ее муж. Только теперь она была не одна, рядом с ней стоял и смотрел с ненавистью на нас мальчик лет десяти. Он был очень похож на Очалова, и у меня не было никаких сомнений, что это его сын.

– Пойдемте в дом, – жестко сказал я и взял ее за руку.

Она резко выдернула ее.

– Не трогайте меня! – вдруг истерично воскликнула она. – Вы не имеете право меня трогать.

– Успокойтесь, вас никто не трогает, – сказал я. – Идите в дом. – Случайно я взглянул на паренька и прочел в его глазах желание вцепиться в нас. Мне стало на секунду не по себе.

Мы прошли в дом. Это был весьма необычный дом. Его необычность заключалось в том, что я никогда не видел такого невероятного количества самых разных вещей. Это была посуда, статуэтки, книги, одежда, белье и еще бог весь знает что. Буквально не был ни одного свободного сантиметра, который бы не занимал какой-нибудь предмет. Теперь понятно, во что Очалов вкладывал свои деньги, полученные от торговли наркотиками, подумал я.

– Куда поехал вас муж? – спросил я.

– Спросите у него, мы не успели попрощаться, – огрызнулась женщина.

– Вам известно, чем занимался ваш муж?

– Известно, ловил бандитов и воров, а теперь его за это…

– А вы знаете, – прервал я ее очередной выпад, – что помимо прочего он еще и приторговывал наркотиками? Откуда у вас весь этот склад вещей? Вы не спрашивали его, на какие деньги все это куплено? Вам известна его зарплата? Так вы знали про второй вид деятельности вашего уважаемого супруга?

Она не отвечала, но по ее глазам я видел, что это занятие мужа не было для нее тайной за семью печатями. Я даже не исключал, что она сама могла принимать в этом его промысле деятельное участие.

– Ненавижу вас, – вдруг сказала она. – Как жаль, что он вас тогда не убил в лесу.

– В самом деле, – не мог не согласиться я с ней, – для вас и для него это действительно упущенный шанс. Пойдемте, – обратился я к Ермохину. Затем снова посмотрел на женщину. – Как бы вам этого не хотелось, но боюсь, нам еще придется свидеться. Не провожайте.

Мы направились к калитке.

– Ложитесь, – вдруг прокричал один из милиционеров, оставшийся в машине.

Мы бросились на землю. и одновременно прогремело два выстрела. Пули с противным визгом пронеслись над нами. Жена Очалова стояла на пороге дома, в руках у нее дымился пистолет. Она была явно раздосадована своим промахом и готовилась повторить свою попытку попасть в нас. Но не успела, кто-то из милиционеров опередил ее и нажал на курок первым.

Раздался душераздирающий крик, и тело женщины сначала осело, затем снопом повалилась на деревянный настил возле дверей дома. К лежащей матери подбежал мальчик, и его отчаянные вопли разнеслись над всей окрестностью.

Потрясенные случившимся, мы переглянись с Ермохиным, затем подошли к женщине. Она была мертва. Рядом с ней уже натекла большая лужа крови. Мальчик не отрывался от матери и бился в конвульсиях истерики, не переставая вопить. Я не представлял, что делать с ним; истерика была такой сильной, что я опасался, что с ребенком сейчас что-нибудь случится.

Прибежала какая-то женщина, по-видимому, соседка. Ей с большим трудом удалось оторвать мальчика от тела матери. Я подошел к ней.

– Я вас прошу, уведите куда-нибудь мальчика. Вряд ли ему стоит смотреть на то, что тут происходит. А потом мы решим, что делать с ним. Вас не затруднит, если он побудет у вас какое-то время.

– Нет, конечно, – ответила соседка. – Я живу вон в том доме, за забором. Мы, правда, почти не общались. Они старались обходить всех стороной. Мне зовут Зинаида Николаевна Воробьева, – сообщила она.

– Так мы договорились, Зинаида Николаевна. Если у вас возникнут какие-либо затруднения, звоните прямо ко мне.

Та кивнула головой, затем подошла к мальчику и взяла его за руку. Вопреки опасениям он дал себя увести.

Приехали «Скорая помощь», наряд милиции, жену Очалова погрузили в автомобиль. Все это время я сидел на каком-то пне в десяти метрах от мертвого тела и не двигался. Мною овладело оцепенение. Я впервые увидел эту женщину меньше полчаса назад, успел проникнуться к ней почти что ненавистью, но ее убийство меня потрясло. Я не был готов к такому исходу нашего знакомства, это была еще одна жертва затеянной мною борьбы. Когда же придет им конец?

Ермохин подошел ко мне, тронул меня за плечо и показал головой на милицейскую машину. Я кивнул; делать тут было больше нечего, и пора уезжать с этого проклятого места. Я встал и, чувствуя дрожь в коленях, направился к автомобилю.

За весь обратный путь я задал Ермохину только один вопрос: а что будет с мальчиком? Тот пожал плечами.

– Я тебя прошу, займись его судьбой. Наверное, у него есть родственники.

– Наверное, есть, – согласился Ермохин.

– Мы даже не знаем, как его зовут. И имя матери мы тоже так и не узнали, – с некоторым удивлением произнес я.

Приехав в мэрию, я первым делом попросил связать себя с Клочковым.

– Как вы поживаете, Владислав Сергеевич? – мягко, даже добродушно спросил он. Но у меня было совсем иное настроение.

– Вы знаете, что произошло в доме Очалова?

– Да, мне только что доложили.

– Это ваша вина, зачем вы приказали освободить Очалова? Если бы он сейчас сидел в камере, ничего бы не случилось.

– Он не был ни в чем виноват.

– Я обнаружил его в наркопритоне, в кармане у него были наркотики.

– Вы не знали, но он выполнял задание. Мы давно ведем расследование по поводу транспортировки в город наркотиков, и он был один из главных его участников.

Я засмеялся. Это была наглая ложь, но ложь хитрая, которой можно прикрыться.

– Я вам не верю, вам придется доказывать, что он выполнял задание. Если есть дело, то должны быть его материалы. И не пытайтесь его сейчас фальсифицировать.

– Как вы заблуждаетесь, Владислав Сергеевич, как вы все время трагически заблуждаетесь. Вместо того, чтобы объединить наши усилия, между нами – стена непонимания.

– Между нами полное понимание. Мы так понимаем хорошо друг друга, что нам не надо даже звонить по телефону. Итак все ясно.

Я прервал связь и стал звонить Ермохину. Мы договорились, что он организует силами своего отделения поиски Очалова. Тот сказал, что Очалова ищут, но пока безрезультатно. Я понимал, что у меня мало времени, Клочков без всякого сомнения сейчас готовит материалы, из которых будет явствовать, что Очалов в самом деле выполнял спецзадание. А значит он не преступник, а герой. Может быть, он как раз сейчас сидит в кабинете у Клочкова, и они обсуждают детали этого грандиозного служебного обмана. В конце концов черт с этим Очаловым, хотя тюрьма по нему давно плачет и без него трудно распутать все нарконити, которыми окутан город. Он явно не последнее лицо в этом бизнесе. Но далеко не главное. Я почти не сомневался, что в этой торговле замешан и его шеф.

Тем более кое-какая информация об этом у меня имелась давно. Но меня волновал не только этот вопрос, думал я и о совсем других вещах. Пару дней назад в моей памяти всплыла одна заметка, на которую я как-то наткнулся несколько лет назад в каком-то журнале. Речь там шла о колумбийском городе Кали – местном центре наркомафии. Как и у нас, власть там полностью принадлежала преступным кланам, насилие, убийства стали неотъемлемой части городского образа жизни. И тогда население избрало мэра, поставившего во главе своей программы задачу борьбы с преступностью. Но в отличии от меня основной акцент он сделал не на искоренение самих преступных синдикатов, а на то, чтобы создать у себя в городе такие условия, чтобы они больше бы не могли появляться. Мой колумбийский коллега взялся за реорганизацию правоохранительных органов; для офицеров полиции были организованы специальные программы по повышению профессионального и культурного уровня, улучшены их бытовые условия. Была развернута деятельность по созданию рабочих мест, прежде всего для молодежи; увеличилось число школ, улучшились системы водоснабжения, канализации. Иными словами, делалось все, чтобы в этом неизвестном мне Кали была бы налажена нормальная человеческая жизнь.

Тогда я, прочитав статью, просто отложил ее в дальний отсек своей памяти, как откладывают на полку газету с бесполезной, но интересной информацией. Но сейчас пример мэра из далекого города привлекал меня все сильнее; в отличии от меня он боролся не только с самой преступностью, но с причинами, ее порождающими. Конечно, в моей предвыборной программе тоже были похожие меры, но в глубине души я скорей воспринимал их как непременную риторику. Но теперь я понял, что такое отношение к ним было может быть моей самой большой ошибкой; главное я принимал за второстепенное, а второстепенное – за главное. Ведь не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять простую истину: даже если мне удастся искоренить существующий в городе криминальный синдикат, то пройдет совсем немного времени и на место одних бойцов преступного фронта придут другие. Ведь большинство нынешних членов местных банд вовсе незакоренелые преступники, а люди, потерявшие все другие надежды зажить на достойном человека уровне. И если им открыть совсем иную перспективу, то ряды преступной рати могут существенно поредеть.

Я вызвал Андрея, дабы поделиться с ним своими размышления и наметить план действий. Я уже убедился, что приобрел в его лице квалифицированного, инициативного и вдобавок влюбленного в меня, если этот глагол можно употребить в отношении мужчины, пресс-секретаря. Правда последнее обстоятельство вызвало во мне скорей тяжелые чувства, но к тому делу, который я сейчас хотел с ним обсудить, они не имели никакого отношения.

Я рассказал ему о мэре в далеком, расположенном на другом континенте, городе и своих задумках в том городе, где мэром являюсь я. И увидел, как загорелись его глаза.

– Это то, что многие ждут здесь от власти много лет. Мэрия должна взять на себя инициативу для того, чтобы город вновь ожил. Если будут развернуты все эти работы, это коренным образом изменит всю ситуацию.

– Но под все эти программы надо еще найти средства. И немалые. А у нас в бюджете их нет даже на зарплату дворникам.

– Я знаю, в городе деньги есть. Но только они используются не на те нужды. Люди не знают, куда потратить свои капиталы и просто их проматывают. Я уверен, что многое из того, о чем вы говорите, профинансирует частный бизнес. Но только если он вам поверит.

– Это нелегко добиться.

– Но прежде всего, необходимо, чтобы все бы узнали о ваших планах. Я подготовлю от вашего имени статьи в газеты, но лучше всего вам самому выступить по телевидению. В программе Ксении. Обратится к правоохранительным органам, не все же там такие, как Клочков и Очалов.

– Это хорошая идея, по телевидению нужно непременно выступить.

– Тогда почему бы нам не посоветоваться с Ксенией.

– Прямо сейчас?

– А зачем откладывать?

– В самом деле, зачем.

Андрей подкатил на коляске к телефону и через несколько секунд уже беседовал с Ксенией. Я делал вид, что не слушаю их разговор.

– Она будет здесь через полчаса, – объявил Андрей.

Ксения восприняла мои мысли с не меньшим энтузиазмом и заявила, что я должен выступить в ближайшей передаче. Я не возражал, только сказал, что необходимо набросать хотя бы какие-нибудь тезисы. Андрей высказал желание их немедленно составить, и укатил в свой кабинет. Он просто светился от охватившего его энтузиазма. Мы остались одни. И сразу же ощутили неловкость, хотя до этой минуты горячо обсуждали мое выступление.

Мы сидели и молчали.

– Вы изменились, – вдруг сказала она, – похудели. Нет, скорей осунулись.

– Слишком много всего происходит. Вы слышали о сегодняшней трагедии?

– О гибели жены этого следователя, кажется Очалова. Но она чуть не убила вас.

– Вы уже все знаете?

– Конечно, слухи у нас расходятся быстро. Тем более о вас, за всем, что вы делаете, следит весь город. Я это сужу по своей передаче, почти все звонки прямо или косвенно касаются имеют отношение к вам. Вы даже не представляете, до чего ж вы популярны. И что любопытно, – Ксения как-то странно посмотрела на меня, – 80 процентов звонков от женщин и в основном молодых. Они просто захлебываются от восторга, когда говорят о вас.

– Вот не знал, – слукавил я. – Это, конечно, приятно. Но знаете, Ксения, если бы мне сказали об этом, когда мне было двадцать лет, я, наверное бы, взлетел на небо от счастья. А сейчас воспринимаешь это поклонение без всякой радости. А все дело в том, что это совсем не то, что нужно.

– А что же нужно?

– Любовь всего одной женщины, но той, которую любишь ты сам. И это неизмеримо больше, чем восторженное поклонение целой сотни поклонниц. Для них я нечто вроде кумира, а кумира нельзя любить, им можно только восторгаться, ему можно поклоняться. Любить же можно лишь человека, грешного человека.

Ксения молчала, но потому как подрагивали ее пальцы, я чувствовал, что она волнуется.

– Я вчера разговаривал с Борисом Эдмондовичем.

– Как он, я не видела его недели две.

– У него проблемы с сыном, я слишком поздно узнал, что он наркоман и торговец наркотиками.

– Да, он всегда это скрывал. Это самое тяжелое, что есть в его жизни.

– Да, это тяжелое, но мне показалось, что у него есть еще одна причина для подавленности его духа. Не догадываетесь?

– Не буду обманывать, что не догадываюсь. Полагаю, вы говорили обо мне. – Ксения посмотрела мне прямо в глаза.

– Он волнуется по поводу вашего предстоящего брака. Ему кажется, что вы будете не так счастливы, как ему бы этого хотелось.

Мне показалось, что эти слова сильно задели Ксению.

– Я открою вам маленький секрет, однажды мы уже говорили на эту тему, и я ему сказала все, что я об этом думаю. Он не имеет право вмешиваться в мою жизнь.

– А есть кто-нибудь, кто имеет?

– Нет, и не будет никогда – сказала она, но не так твердо, как ей хотелось бы. – Чего же он добивался от вас? Чтобы вы помогли отговорить меня от этого шага?

– Нет, этого он не просил, он просил помогать вам, если вам будет трудно.

– И вы обещали помогать?

– В общем – да.

– Полагаю, что это не обдуманное решение с вашей стороны.

– И все же давайте договоримся: если у вас возникнут какие-либо затруднения, если понадобится помощь, вы обратитесь ко мне без всякого стеснения. Этим вы окажете мне услугу, потому что помочь вам – для меня самая большая радость.

Ксения несколько минут молчала. Я видел, что пару раз она уже собиралась что-то произнести, но в последний момент передумывала. Вместо этого она внезапно встала.

– Я жду вас в 7 часов в студии.

Потом мне говорили, что это было лучшее мое выступление. Мне трудно что-то сказать по этому поводу, у меня было такое чувство, что я и слова, которые я произносил, были совершенно отделены друг от друга. Я испытывал такое волнение, что даже не видел лица ведущей и плохо понимал вопросы, которые она мне задавала. Но, как мне сказали те, кто меня слушал, отвечал я на них просто блестяще. Особенно удалось мне обращение к работникам милиции и прокуратуры, в котором я призывал их прислушаться к голосу своей совести и встать на сторону закона.

Почему-то мое не слишком длительное перевоплощение в образ звезды телеэкрана так утомило меня, что когда закончилась передача, я вдруг почувствовал себя очень измотанным. Но я не уходил из телестудии в надежде поговорить с Ксенией и может быть даже проводить ее домой. Но она куда-то исчезла и я тщетно прождал ее почти полчаса в вестибюли.

После чего я отправился на ее поиски, но Ксении нигде не было, и никто не мог сказать, где она. Наконец мне пришлось с грустью признать тот факт, что она не захотела общаться со мной без нацеленных на нас камер и скрылась в неизвестном направлении.

Я приехал домой в надежде выспаться. Зазвонил телефон, я поднял трубку почти уверенный в том, что звонит Ермохин с последними сведениями о поиске Очалова.

– Кореш, да ты оказывается великий оратор, так здорово говорил по ящику. Я просто не мог оторваться. А какие перспективы обрисовывал, у меня дух аж захватывал. Ничего не скажу, молодец, братва от тебя в восторге. И «мусор» весь дрожит от нетерпения доказать тебя преданность. Но это я так попутно, не мог удержаться, что не выразить свой восторг. А вообще-то я по другому поводу звоню. Дела наши с тобой совсем плохие, больно уж неугомонным ты стал. Буквально проходу не даешь. Вот скажи, зачем приют разгромил, знаешь, в какой убыток ты нас ввел? Э, да ты чего молчишь, ты слушаешь меня?

– Я тебя слушаю, подонок.

– Ругаешься, это ты напрасно, кореш. Ты пожалеешь, что так не учтив со мной. Все невежливые люди – мои враги. Я чего хочу сообщить, я тут одну штуку придумал, как тебя ударить в самое больное место, да так, чтобы ты от боли завизжал. Классный будет наезд. Я тебе гарантирую, будешь ты у меня как шелковый. Но уж извини, пощады не жди; как ты нас, так и мы тебя. А пока погадай, помучайся, куда же я нацелил свой удар? Жди его каждый день, в любую минуту и погоду. Ни дня теперь не будет у тебя покоя, мой дорогой кореш. Так что пока прощай.

Если пять минут назад я валился с ног от желания спать, то теперь сна не было ни в одном глазу. Монахову не откажешь в уме, он знает, как заставить человека потерять покой. Что же за удар он готовит? И когда он его нанесет? Судя по всему он хочет насладиться моими мучениями, поэтому вряд ли сегодня что-то произойдет. И все же.

Я набрал номер квартиры, где жила моя мать и Оксана. К телефону долго не подходили, и я стал уже беспокоиться. Но наконец трубку сняли и мне ответила недовольным голосом человека, которого разбудили, Оксана.

– Это я, Владислав.

– Я рада, что ты позвонил. – Голос Оксаны изменился, в нем действительно зазвучали тихие аккорды радости. – Как у тебя дела?

– По-моему о моих делах известно всему городу. Разве не так?

– Ты прав, мы очень внимательно следим за тобой.

– Ты имеешь в виду и мать?

– Да, она сильно переживает за тебя.

– Это на нее не похоже.

– Мне кажется, она меняется. На нее сильно влияет отец Анатолий. Он довольно часто заходит к нам.

– Не знал.

– Разве? – удивилась Оксана.

– Слушай, я звоню по другой причине. Скажи, у вас все спокойно?

– Да. спокойно.

– Я тебя прошу, закройся по лучше и никому не открывай. И если возникнет какая-либо опасность или вообще что-то необычное – немедленно звони мне. Ты меня поняла?

– Да, а что случилось?

– А как раз звоню тебе для того, чтобы ничего не случилось. И прошу, не пускай никуда детей одних. Завтра вы все уедете на некоторое время из города. Готовься.

– Но у меня дела, работа.

– Речь идет о твоей жизни, о жизни твоих детей. А с работой мы как-нибудь договоримся. Ты меня поняла?

– Да.

– Молодец. И прежде чем снова лечь спать, проверь еще раз все запоры. Хорошо?

– Хорошо.

Я немного успокоился. Если это то самое направление удара Монаха, то здесь у него ничего не выйдет. Завтра я увезу их куда-нибудь подальше. И все же я не был до конца уверен, что разгадал намерение бандита.

Я стал раздеваться, когда с вахты мне позвонил охранник и сказал, что ко мне просится какая-то дама.

Неужели Ксения, радостно пронеслось в голове. Но ее хорошо знала охрана и пропускала свободно в дом, без звонка ко мне.

– Что за дама?

– Ее зовут Ирина Григор.

– Ирина Григор?!

– Да, Ирина Владимировна Григор. Так по паспорту, – сказал охранник.

Я сел на кровать. Наверное, я бы меньше удивился, если бы мне сообщили, что ко мне рвется пройти папа римский.

– Пропустите посетительницу.

– Нам ее обыскать?

– Не надо, – после небольшого колебания сказал я.

Я не то, что волновался, скорей я испытывал замешательство, смешанное с любопытством. Какая она стала, ведь мы не виделись более пятнадцати лет.

И вот она вошла, моя первая большая любовь. Выглядела она великолепно, по крайней мере, одета была шикарно. Я не великий знаток высокой моды, хотя моя жена и пыталась меня приучить к ней, так как больше всего на свете обожала одеваться, но я сразу понял, что костюм Ирины пошит у какого-нибудь известного кутюрье. Впрочем, гораздо больший интерес представляло выражение ее лица, а вот оно не очень гармонировало с великолепным нарядом, было скорей растерянным и неуверенным в том, что здесь ее доброжелательно примут. И надо сказать, для таких опасений основания у нее было достаточно.

Мы стояли друг против друга, испытывая смущение и нерешительность.

– Ты не против, если я сяду, – сказала она.

– Садись, коли не боишься память свой шикарный костюм.

Она взглянула на меня и ответила тем, что села на стул, плотно приставив колени друг к другу, которые безуспешно пыталась прикрыть короткая юбка.

– Я понимаю, ты удивлен моим приходом.

– Честно говоря, да. И когда узнал, что ты стала женой Григора, был удивлен не меньше. И если до того у меня было желание повидаться с тобой, то затем оно сразу пропало.

– Я понимаю.

– Вот как. А я не понимаю, как ты могла так поступить.

– Это сложно объяснить даже самой себе. А уж другому человеку… Так вышло; ты не представляешь, до чего он был настойчив и обходителен. И я не устояла.

– В конце концов, это твоя жизнь, вряд ли нам стоит обсуждать эту деликатную тему. Зачем ты пришла? Тебя прислал Григор?

– Ты, наверное, не поверишь, но я пришла по своей инициативе.

– И что ты хочешь мне предложить?

– Ничего. Мне хотелось тебя увидеть. С того самого момента, когда я узнала, что ты вернулся в город.

– И когда ты это узнала?

Ирина посмотрела на меня.

– На следующий день после того, как ты приехал.

– Ты очень терпеливая, если решила это сделать только теперь.

– Я надеялась, что ты сам захочешь меня увидеть. Я долгое время вспоминала о тебе.

– Я все понимаю, но сейчас ей богу не та ситуация, когда можно предаваться воспоминаниям. Между мною и твоим благоверным идет самая настоящая война. Почти каждый день кто-нибудь на ней гибнет. Ты что-нибудь слышала об этом?

– Это ужасно, – прошептала Ирина. Ее лицо вдруг стало красным, как панцирь сваренного рака.

– Я разделяю с тобой это мнение. Но тогда я не понимаю, как ты можешь оставаться с ним?

– Это нелегко объяснить.

– Опять нелегко. Так все можно оправдать: я убил человека, но почему, не могу объяснить. Я вышла за муж за подонка, за уголовного преступника, но почему я сама не пойму. Тебе не кажется, что это немного даже забавно. В конце концов нам уже не по восемнадцать лет.

– Ты, наверное, прав, но для меня это в самом деле так. У нас двое мальчиков, и они оба обожают отца. Ты не знаешь, какой Герман хороший отец.

Я тяжело вздохнул.

– А ты не задумалась, сколько детей из-за него остались сиротами? Ты знаешь, что все городские детские дома переполнены. Недавно я подписал постановление о создании еще одного сиротского приюта. Не знаю только, где для этого найти деньги. У тебя нет?

Ирина грустно покачала головой.

– У меня нет ни копейки, все деньги у Германа.

– Так ты выходит нищая. Может, тебе подать на пропитание?

– Прошу тебя, не надо, я не за этим пришла.

– А зачем? Вспоминать прошлое? Не знаю, как ты, я не в том настроение. Я так устаю от настоящего, что на это занятие не остается ни сил, ни желания. А совместного будущего у нас, думаю, не будет.

Внезапно Ирина закрыла лицо руками и затряслась в рыданиях.

– Я не знаю, что делать, ты не представляешь, что у нас сейчас творится.

– И что творится?

– Герман пребывает в постоянном страхе. При одном упоминании твоего имени он начинает бешено ругаться. Я не знала, что можно так кого-то ненавидеть. И он все время упрекает меня.

– Тебя-то в чем упрекать. Разве ты неверная жена, не желающая бросить своего мужа-бандита?

– Пока тебя не было, у нас было все нормально.

– Я значит виноват. Ты живешь в великолепном доме, а что дом построен не на фундаменте, а на крови – тебе наплевать.

– Да, я знаю, так все и есть. Хотя долго я не представляла об истинных масштабов его деятельности. Потом когда узнала, было поздно, я как раз была беременна вторым ребенком.

– Ты помнишь Анатолия, моего лучшего друга?

Ирина кивнула головой.

– Мы встречались с ним недавно.

– Он, кажется, встречается со всеми. Ну, так вот, он бы скорей всего привел бы евангелическую притчу о блуднице, в которую бросали камень. Я тоже не без греха, и мне не хочется бросать в тебя камни. Но это все, что я могу для тебя сделать.

– Ты не можешь быть таким бессердечным ко мне. Ты не понимаешь, что с тех пор, как ты здесь, наша жизнь постепенно стала превращаться в ад. Я тебя умоляю, сделай что-нибудь, чтобы все успокоилось.

– И что я, по-твоему могу сделать? – спросил я, заинтересовавшись.

– Но почему бы тебе не уехать. Я знаю людей, которые за это готовы заплатить тебе огромную сумму.

– Интересно. И во сколько же оценивают мой приход на вокзал с моим стареньким чемоданом в руках?

– Десять миллионов долларов.

Я присвистнул.

– Есть о чем поразмыслить.

Я вдруг поймал брошенный на меня украдкой взгляд Ирины, и мне показалось, что в нем затаилась надежда на то, что я приму столь щедрое предложение.

– Видно здорово я кому-то насолил раз от меня так дорого откупаются.

– Так что ты об этом думаешь? – спросила Ирина. – Мне сказали, что ты можешь получить деньги уже завтра.

– Завтра у меня уже могут быть десять миллионов долларов, – мечтательно произнес я. – Никогда даже близко не держал такой уймы баксов. И ты мне их принесешь?

– Если ты хочешь? – Глаза Ирины все больше и больше наполнялись надеждой.

– Нет, – сказал я, – этого мало. Я стою больше.

– Сколько?

– Один миллиард долларов, – торжественно произнес я.

Ирина посмотрела на меня и вдруг истерично засмеялась.

– Да у нас во всем городе, если собрать все имеющиеся деньги, не наберется такой суммы.

– Что делать, – притворно вздохнул я, – значит сделки не бывать.

Только теперь до нее дошел подлинный смысл этого торга. И сразу с ней произошла разительная перемена; она вдруг как-то погасла, плечи опустились вниз. И я понял, что она действительно всерьез надеялась склонить меня принять эти деньги. Ей, в самом деле, кажется, что лишь избавившись таким образом от меня, она спасет свое личное благополучие. Неужели она не понимает, что в любом случае оно не может долго продолжаться; богатство, собранное на крови, рано или поздно убивает своего владельца.

– Я надеялась, что ты все же не забыл наше прошлое.

– Прошлое не должно управлять будущим, – сказал я. – Лучше бы нам вообще не встречаться. По крайней мере у меня бы остались о тебе совсем другие воспоминания.

– Ты очень непримиримый и жестокий человек. Тебя даже не останавливает, что благодаря тебе двое совсем маленьких мальчиков могут остаться сиротами.

– Если им суждено стать, как ты говоришь, сиротами, то виноват в этом не я. Когда Герман вступил на свой путь, он думал о том, чем это однажды для него может кончиться? Теперь он трясется от страха, он подсылает ко мне тебя и жертвует десятью миллионами долларов, чтобы только отделаться от меня. Это ли не признание того, что он занимается преступной деятельностью.

Кажется, мы оба одновременно поняли, что продолжать разговор – занятие не только для нас обоих бессмысленное, но и крайне утомительное, способное только еще больше отдалить нас друг от друга. Какие бы не были отношения между нами сейчас, нас все же крепко связывала нить прошлого. И перерезать ее было не так-то просто. И все же Ирина не уходила, словно еще на что-то надеялась или чего-то ждала. Я смотрел на нее и с удивлением думал, что когда-то я был чуть ли не до безумия влюблен в нее, мучился, совершал какие-то нелепые и дерзкие поступки и был готов буквально на все, чтобы завоевать ее благосклонность, поймать один нежный взгляд. Что осталось от всего этого мощного урагана чувств, в какую-то даль они умчались? Я невольно вздохнул, и этот вздох словно бы послужил сигналом для ее ухода. Ирина встала.

– Прости, что нарушила твой отдых. Наверное, ты сильно устаешь. Столько работы.

– Работы много и я сильно устаю. Но это приятная усталость. Я напоминаю себе дворника, с каждым махом метлы которого в городе становится меньше грязи.

Ирина посмотрела на меня, но ничего не сказала. Я проводил ее до выхода.

– Прощай, – сказала она.

– Прощай, – ответил я. Я был почему-то уверен, что больше мы никогда не встретимся хотя бы по той простой причине, что в этом нет никакой необходимости.

Я закрыл дверь, быстро разделся и нырнул под одеяло. Как хорошо, что тот, кто нас однажды зачем-то создал, придумал нам в утешении сон, позволяющий хотя бы на несколько часов забывать о том кошмарном и страшном мире, в котором он нас поселил.

Глава двадцать шестая

Утром, едва разлепив еще склеенные сном глаза, я сделал два звонка: один Оксане; убедившись, что у дома все благополучно, я позвонил Олегу и попросил немедленно приехать ко мне.

Пока я приводил себя в порядок, то размышлял над тем, стоит ли говорить Олегу, что меня пытались подкупить. Решил, что не стоит, иначе придется подставлять Ирину. А мне этого совсем не хотелось, впереди ее и так ждут тяжелые испытания. Да и без того она наказана самим фактом своего замужества за Григором. А потому нет смысла усугублять ее положение.

Приехавшему Олегу я рассказал о звонке Монахова.

– Это очень серьезно, – сказал он. – Монах известен тем, что не бросает слов на ветер. Если он уверяет, что готовит какую-то акцию, значит, так оно и есть.

– Я тоже так думаю. Но как разгадать направление его удара. Пока мне пришла только одна мысль – он может попытаться похитить мою мать, Оксану или кого-нибудь из ее детей.

– Тогда надо их сегодня увести из города. Куда увести, это мы решим. Хороших мест на земле много.

– Хороших много, но все они должны обладать одним бесценным достоинством – о них не должен знать Монах.

Но обсуждать дальше эту тему нам не пришлось. Зазвонил телефон, я поднял трубку и узнал взволнованный голос Ермохина.

– Очалова обнаружили.

– В каком смысле обнаружили?

– В смысле его тела, он убит.

– Где, когда?

– Скорей всего в Северном бору, а когда – это определит экспертиза. Я сам еще ничего не знаю толком. Сейчас выезжаю на место происшествия.

– Мы едем с вами.

Это было каким-то странным совпадением, но тело Очалова находилось совсем недалеко от того места, где он застрелил Лапика и пытался тоже самое проделать и со мной. Он лежал на боку с проломленной головой. Рядом валялось и орудие убийство со следами крови на нем. Это был красивый какой-то необычный кирпич.

– На тело наткнулись грибники, – пояснял Ермохин. – Вызвали поселкового милиционера, а тот уже позвонил нам.

Я молча смотрел на тело Очалова. Еще совсем недавно я от всей души ненавидел этого человека, но при виде его трупа я не испытывал никакой радости. Мне было грустно; каким бы он не был, какую бы роль не играл во всей этой длинной и трагической истории, но по большому счету он был еще одной жертвой той страшной пьесы, действующими лицами и одновременно заложниками которой являемся мы все.

– Скорей всего его убили те, к кому он обратился за помощью, – предположил стоящий рядом со мной Ермохин. – Он слишком много знал, причем обо всех.

Я понял, на кого намекает Ермохин. Если это так, а скорей всего это так, то вряд ли мы когда-нибудь узнаем имя или имена его убийц. Внезапно я подумал о том, что сын Очалова за два дня лишился родителей. Надо будет обязательно заняться его судьбой, выяснить могут ли взять его на воспитание родственники или надо мальчика определять в детский дом. Можно представить, какой удар его постигнет, когда он узнает о смерти отца. Невольно я даже вздрогнул. В моей памяти нежданно всплыл день, когда я узнал, что остался без папы. Кажется, это был первый раз, когда я плакал и не стыдился своих слез.

Я почувствовал, как кто-то тронул меня за плечо.

– Надо возвращаться в город, – сказал Олег. – Мы хотели заняться срочными делами.

Я кивнул головой.

– Чтобы понадежнее спрятать твоих родных, лучше всего обратиться к Вознсенскому, – предложил Олег. – Он знает отличные для этого места.

Я был слишком подавлен, чтобы возражать. Больше до самого города мы не сказали ни слова.

Мы въехали на территорию усадьбы Вознесенского, которая встретила нас непривычной тишиной. Обычно здесь всегда кто-нибудь был, но сейчас тут казалось все вымерло. Кроме охранника у ворот, я не заметил никого. Я споткнулся обо что-то, посмотрел на землю и вздрогнул – это был точно такой же кирпич, каким убили Очалова. Недавно к дому Вознсенского делали небольшую пристройку и не весь строительный мусор еще убрали. Я взглянул на Олега и поймал его настороженный взгляд. У меня впервые появилась мысль, что он что-то знает об убийстве Очалова, но молчит.

Появился Вознесенский, на него было страшно смотреть. Он был весь какой-то помятый, поникшей, он совсем не напоминал подтянутого, уверенного в себе человека, одетого по последней моде, каким я его привык видеть. Он обвел нам каким-то мутным взглядом и только после этого попытался как-то воспрянуть духом, дабы обрести, хоть какую-то уверенность.

Мы изложили ему дело, по которому пришли, он выслушал нас, хотя мне иногда казалось, что его мысли витают где-то далеко-далеко. Но, как оказалось, он все хорошо понял.

– Нет проблем, мы спрячем ваших родственников. Пусть они немедленно собираются. Мне только нужно будет сделать один звонок, и я вам скажу, куда надо ехать.

– Где вас сын, Борис Эдмондович? – спросил я.

– Сын? – Он как-то странно посмотрел на меня. – Он ушел, мне неизвестно, где он сейчас. Впрочем, чему тут удивляться, дети раньше или позже всегда уходят от родителей.

Я подумал о том, что до сих пор он предпочитал обходиться без подобных банальных сентенций. Мой язык жег один вопрос, но я не решался его задать. Вместо этого я сказал:

– Вы помните, Борис Эдмондович, что у нас сегодня торжественное событие, мы подписываем контракт с американцами на строительство отеля. Это ваша заслуга, не будь вас, ничего бы не получилось. Я жду вас на торжественном мероприятии по этому случаю.

– Да, да, я приду, – без всякого интереса к происходящему произнес Вознесенский. – А сейчас извините, у меня срочные дела.

Вряд ли, подумал я, у него есть сейчас срочные дела. В таком состоянии невозможно ничем заниматься. Мы выехали за ворота, и я почти сразу же забыл о Вознесенском. Кроме трагического события, сегодня должно было произойти то, ради чего я и стал мэром: я подписывал от имени города свой первый крупный контраст.

В небольшой зал приемов мэрии набралось так много народа, что он стал напоминать городской автобус в часы пик. Невольно я испытывал волнение: не пробрался ли кто-нибудь из тех, кто мог бы помешать проведению этой торжественной церемонии. Хотя я знал, что контроль за входом ведется очень строго; все пропускаются только по именным приглашениям и при наличие паспорта.

Я и американцы скрепили своими подписями контракт на сооружение в нашем городе пятизвездного отеля. Затем начался фуршет по случаю заключения соглашения. Я чувствовал, что от количества поздравлений, которые я выслушивал, я начинаю уставать. Тем более меня из всех приглашенных на этом прием в данную минуту интересовали только два человека: один, который находился в этом зале, и другой, который должен был быть здесь, но пока отсутствовал.

Наконец мне удалось приблизиться к одному из этих двоих людей.

– Я вас поздравляю, – сказала Ксения. – И очень рада за вас.

– Я тоже рад за себя, – не стал скрывать я свои чувства. – Пока этот контракт – самое важное, что удалось сделать. Одних рабочих мест этот отель даст городу больше тысячи. Вы понимаете, что это означает.

– Я понимаю, – почему-то грустно произнесла Ксения. Она помолчала, затем поднесла ко рту бокал шампанского, осушила его до дна. Потом посмотрела на меня. – Я хочу вам сказать, что мы с Андреем определили день свадьбы.

– Вот как! И когда состоится это счастливое событие? – стараясь казаться как можно беззаботней и безучастней, спросил я.

– Ровно через две недели.

– Поздравляю. – Я нашел глазами Андрея, который вел беседу с одним из американцем.

– Я только сегодня узнал, что он хорошо говорит по-английски. Молодец.

– Да, молодец. Он выучил язык после того, как с ним случилось это несчастье. Он начал его изучать для того, чтобы отвлечься от своих мыслей.

– Он нашел для этой цели хороший способ. Андрей замечательный человек.

– Да, замечательный, – подтвердила Ксения.

Мы замолчали, как будто исчерпали весь запас тем для беседы. И в тоже время мы не расставались, мы стояли рядом и делали вид, что как бы не замечаем этого. Первая нарушила паузу Ксения.

– Скорей всего, в ближайшие дни мы с вами не свидимся, у каждого из нас будет очень много дел. Правда, совсем разных. Но это не важно. Я не знаю, хотите ли вы присутствовать на нашей свадьбе, но в любом случае я вас приглашаю. Но если вы не придете, я не обижусь, я понимаю, вам не до того.

– Спасибо и за приглашение и за обещание не обижаться. Я не знаю.

Ксения кивнула головой, словно бы ожидала от меня именно такого неопределенного ответа. Но я в самом деле не знал, приду ли я на свадьбу. И дело было, конечно, не в моей занятости, а совсем в других причинах.

– Я пойду к Андрею, кажется, он заскучал, – сказала Ксения.

Я наблюдал, как пробирается она сквозь плотные слои избранного общества. Внезапно моим вниманием завладел другой объект, я увидел только что появившегося Вознсенского.

Хотя он был изысканно одет, но выглядел он все же плохо. Впервые минуты я даже не мог определить, что же в нем столь разительно изменилось. И вдруг уяснил – глаза. Они больше не смотрели прямо, а были устремлены все время к долу, словно стеснялись прямо смотреть на людей.

Я пробрался к нему.

– Борис Эдмондович, вы опоздали к началу церемонии. Контракт подписан, американцы строят гостиницу.

Вознесенский поднял голову и как-то тускло посмотрел на меня.

– Бывают минуты, когда становится все неинтересно. С вами случалось такое? – каким-то безжизненным голосом спросил он.

– Случалось, но затем проходило. Я понимаю, у вас тяжелый период, сын…

– Сын? Да, сын. Иметь сына наркомана – ужасно. Да не случится с вами никогда такого. Я вам искренне желаю. Простите. – Он явно не желал продолжать со мной разговор.

Неужели он это сделал, подумал я? Зачем? И что делать мне в таком случае? Это была непростая задачка.

Ко мне протиснулся Олег. Рядом с ним под руку шла молодая и ужасно симпатичная девушка.

– Позволь тебе представить Наташу. Она очень давно хотела с тобой познакомиться. Она считает тебя героем.

– Герой – это Олег, – переадресовал я ему это почетное звание. – Причем дважды герой, коли удавалось столько времени вас скрывать.

– Наташа только недавно вернулась в город, она училась в Москве. А чтобы больше она никуда не уезжала, я под страшными пытками вырвал у нее согласие стать моей женой. А тебя приглашаю стать нашим шафером.

Я посмотрел на Наташу, по-видимому, «пытки» не слишком сильно повлияли на ее отношение к Олегу, так как большие серые глаза девушки просто лучились от счастья.

– Я поздравляю вас. – Я обнял Олега, я в самом деле был очень рад за него. – Мы закатим великолепную свадьбу. Хочешь прямо в этом зале, учитывая твои большие заслуги перед городом. Между прочим, он считается самым красивым в Рождественске.

– Здесь не хочу, – засмеялся Олег, – мы скромно снимем зал в ресторане. На большее мы не рассчитываем.

– Ладно, тогда давайте выпьем. – Я взял за стола бокалы шампанского и торжественно вручил их Олегу и Натальи. – За вас и за ваше долгое счастье.

Между тем празднество продолжалось. Официанты приносили все новые напитки и закуски, и настроение у людей неуклонно повышалось. У меня тоже, ибо за все к моей большой радости платили американцы. В противном случае ничего бы этого не было, так как в городском бюджете едва бы нашлись средства даже для приобретения нескольких бутылок пепси-колы. И все же мне казалось, что дело не только в горячительных напитках и бесплатной закуски к ним, всех действительно радовал сам факт подписания этого договора, с которого, кто знает, может быть, в самом деле, начнется в городе другая жизнь.

Внезапно ко мне подошла моя секретарша. Ее лицо было очень встревожено.

– Что случилось? – спросил я.

– Только что звонил Леонид Куц, на него напала целая банда, он просит о помощи.

– Черт! Только сейчас этого нам не хватало. Никому не сообщайте о том, что происходит. Если будут спрашивать, где я, то всем говорите, что звонит губернатор, и я разговариваю с ним. В общем, не знаю, врите, что хотите, главное, чтобы никто ничего не заподозрил. От этого многое зависит. Вы понимаете, что вся ответственность ложится на вас.

Лицо у секретарши стало очень серьезным и важным. Она кивнула головой.

– Понимаю, Владислав Сергеевич.

Как хорошо, когда секретарша влюблена в своего шефа, иногда это мешает, но иногда очень помогает работе.

Я подошел к Олегу, сказал ему о том, что произошло. Он сразу все понял.

– Уходим по одному.

Перед тем, как выйти из зала, я подошел к распорядителю банкета.

– Принесите немедленно как можно больше вина и закусок, – приказал я. – Люди должны запомнить этот день на всю жизнь.

– Сейчас все сделаем, – с готовностью сказал он.

Я взял с подноса проходящего мимо официанта два бокала, один – подал распорядителю, другой – оставил себе.

– Предлагаю выпить за общий успех всех жителей нашего города.

Я видел, что это неожиданное предложение наполнило его гордостью. Мы чокнулись; он одним глотком осушил свой бокал, я же только слегка смочил губы шампанским. Хотя я потерял целых две минуты, но зато мог быть уверенным, что распорядитель банкета исполнит мое указание самым лучшим образом.

Переодеваться было некогда, и мы с Олегом мчались по направлению к комбинату Куца в наших торжественных костюмах.

– Это не случайно, – сказал я. – Они хотят сорвать выполнение договора, так как понимают, мы не допустим, чтобы им что-то перепало.

– Странно только, что они выбрали Куца. Его комбинат далеко от центра, почему они не ударили по мэрии.

– А потому что боятся, мы нагнали на них много страха. А Куц предпочитает защищать себя в одиночку, вот они и решили его испытать на твердость.

Уже за несколько сот метров до комбината мы почувствовали удушающий запах гари. Подъехав ближе увидели языки пламени, которые вырывались из окон одного из зданий. Мы выскочили из машин. В нескольких метрах от нас лежал охранник с пробитой головой. Но он был жив, его глаза смотрели прямо на меня.

– Олег, вызывай «Скорую помощь» и пожарников, – крикнул я.

Мы вбежали на территорию комбината. Я хорошо помнил, где находилось здание управления, и помчался прямо туда. Во всех комнатах двери были распахнуты, но людей не было, зато повсюду царил беспорядок; бумаги разбросаны на полу, стулья перевернуты, несколько компьютеров разбито.

Куц лежал на полу своего кабинета и тихо стонал. Его лоб был залит кровью. Но он был в сознании и мог двигаться и говорить. Мы помогли ему подняться и усадили в мягкое директорское кресло.

– Говорите, что произошло? – спросил я.

– Они напали на нас.

– Это понятно. Как это случилось, ведь ваш комбинат хорошо охраняется.

– Они приехали под видом клиентов. Они заранее договорились, что возьмут товар.

– Где люди? Во всем здании нет ни одного человека.

Вместо ответа Куц повел своим носом.

– Запах гари, что-то горит.

– Горит соседнее здание.

– Это склад материалов. Их там на несколько миллионов долларов.

– Сейчас должны появиться пожарники. Меня интересует другое: куда исчезли люди?

Но ответ на этот вопрос мы получили буквально через полминуты. В кабинет ввалился охранник Куца; на его лицо было тяжело смотреть, оно все было покрыто ссадинами и кровоподтеками. Не было сомнений, что его совсем недавно сильно избивали.

– Что происходит, Кирилл? – спросил его Куц.

– Они отпустили меня, чтобы я вам передал сообщение, – не без труда раскрыл отекшие губы охранник.

– Чего они хотят? – спросил я.

– Они согнали всех в столярном цеху и требуют за то, что отпустят людей, пять миллионов долларов.

– Господи, да мой весь комбинат стоит гораздо меньше, – простонал Куц. – У меня нет таких денег.

– Сколько бандитов? – спросил я.

– Человек десять. Они вооружены пистолетами.

– А сколько заложников?

– Человек двадцать.

– Нам нужно вступить с ними в переговоры, – сказал я. – Сколько они дают времени?

– Они сказали, что час.

– За час собрать такие деньги нереально.

– Такие деньги собрать вообще нереально, – безнадежно проговорил Куц. – Я знаю, в нашем городе их никто не даст.

– Надо связаться с бандитами, в цех можно позвонить? – спросил я.

– Да, по местной связи.

Я подошел к телефону, поднял трубку; связь работала. Долго никто не отвечал, а когда все же ответили, то этот голос я узнал с первого же произнесенного им слова.

– С вами говорит мэр города Владислав Легкоступов.

– Кореш мой, я знал, что мы сегодня встретимся, – проговорил Монах. – Ты не представляешь, как я рад этому.

– Я только что узнал о твоих требованиях. Они слишком велики, ни у кого в городе нет таких денег.

– Это твои проблемы, кореш. Если через час я не получу свои баксы, начну убивать заложников. Здесь их, кстати, много. Я даже не буду убивать всех, ограничусь пятью; я же не садист. Но, согласитесь, и это немало.

– Хорошо, я попробую найти эту сумму. Но за час это абсолютно невозможно. Я сейчас отправлю своих эмиссаров на переговоры ко всем, кто может дать деньги, но ты же опытный человек, ты же понимаешь, что за такой срок ничего сделать невозможно.

– Ты тут, пожалуй, прав, даю два часа.

– Этого мало! Ну не найду я тебе за два часа такую уйму деньжищ. Дай шесть часов.

– Ты что, кореш, за фуфло меня принимаешь. Из уважения к тебе – три часа. Не будет через три часа денег, превращаю заложников в мишени для упражнений моих людей в стрельбе. Они как раз давно не тренировались. Так что не волнуйся, я использую их с максимальной пользой. Ну а для тебя время пошло, слышишь, как оно тикает.

Мне, в самом деле, казалось, что время тикает у меня где-то над ухом.

– Покажите, где находится этот корпус, – попросил я Куца.

Тот не без труда подошел к окну.

– Вот он столярный цех, прямо перед вами.

Столярный цех примыкал к складу стройматериалов, который горел. Правда, пока огонь почему-то разгорался довольно медленно, но все же постепенно усиливался. Подъехали пожарные машины, пикапы «Скорой помощи».

– Как можно проникнуть в цех?

– Там только один вход, вот он, – показал Куц на плотно закрытые ворота.

– Олег, передай пожарникам от моего имени, чтобы они пока не слишком усердствовали в гашение огня.

– Да вы что! – взвился Куц, – там месячный запас материалов, на огромную сумму.

– Люди дороже, а пожар – наш единственный шанс. Как бывший бизнесмен, понимаю ваше горе, но вам придется пожертвовать складом.

– Я понял, – сказал Олег и быстро направился к пожарным.

– Я требую, чтобы немедленно начинали гасить пожар!

– Погасят, но попозже. Там – Монах, вы знаете что-нибудь о нем? Нет, а я знаю, если он сказал, что убьет пятерых заложников, он их убьет. У него есть принцип, которым он знаменит среди братвы: он никогда не нарушает своих обещаний. Вы же не хотите, чтобы на вашей совести в течение всей жизни лежал бы груз из 5 жизней.

Куц замолчал, но я не был уверен, будь он волен выбирать, какой бы выбор он сделал. Но мне было не до него и его совести, если она у него вообще имелась в наличии в отличии от забитого материалами склада.

У меня не было четкого плана действий, но я одно знал определенно: за отведенное мне Монахом время пять миллиона баксов ни за что не сыскать. Вдобавок интуиция мне подсказывала, что его не так уж сильно интересуют деньги; вся эта авантюра затеяна с одной целью – бросить мне вызов. А раз так, то следует действовать как можно быстрей и как можно активней.

Я вышел из здания и направился к пожарникам.

– Кто тут начальник? – спросил я.

Ко мне подошел высокий и еще совсем не старый человек.

– Здравствуйте, Владислав Сергеевич, я руковожу этой бригадой.

Капитан Куницын, – отрапортовал он.

– А как вас зовут?

– Валентин.

– Послушайте, капитан, наша главная задача не потушить пожар, а освободить людей. А для этого нам необходимо проникнуть в соседний цех. Вы понимаете?

– Так точно.

– Мне и нескольким моим людям необходима пожарная форма.

– Сожалею, но у нас тут нет дополнительных комплектов.

– Придется поменяться с вашими людьми. Другого выхода нет.

– Я понимаю.

– Тогда приступаем к переодеванию немедленно.

– Могу я пойти с вами?

– Это опасно, у них оружие.

– У меня тоже. И кроме того, у меня первый разряд по боксу.

– Хорошо, идите.

Капитан радостно улыбнулся. Да он же совсем молодой, ему нет и тридцати, подумал я. Это мне при первом на него взгляде показалось, что он уже в возрасте.

– Павел, – подозвал он одного из пожарников, – поменяйся с нашим мэром костюмом. Так надо.

Павел совсем молодой парень ошалело посмотрел на меня и стал снимать свою пожарную робу. Я стал снимать свой щегольской костюм. Все смотрели с любопытством, как мы переодевались.

Через полчаса мы были готовы.

– Слушай, Валя, – сказал я, – нам нужно устроить пожар рядом с дверью в цех, они должны поверить, что есть опасность, что столярка тоже загорится. А они же не русские раскольники, не хотят сгореть живьем. Нужно любым способом заставить их пустить пожарников внутрь.

– Думаю, это можно будет сделать, там деревянная дверь, мы ее подожжем.

– Только не переусердствуйте, помните, внутри люди, они не должны пострадать.

– Я помню.

Я положил ему руку на плечо; мне нравился этот молодой капитан и своей сметкой и своей смелостью.

– Ну, Олег, – сказал я, – надеюсь, на этот раз Монах не уйдет. Он сам загнал себя в ловушку.

Олег внимательно посмотрел на меня.

– Будем надеяться. Плохо то, что опасно применять оружие, можно перестрелять заложников. Им-то на них наплевать. В этом их главное преимущество.

– Ты прав. Может, я принял неверное решение?

– Думаю, что верное. Ничего другого делать не остается. Монах готов идти на все.

Я облегченно вздохнул, поддержка Олегом моего решения была для меня крайне важна, так как все последние минуты меня мучили сомнения, что я поступаю неправильно и что есть какие-то иные пути разрешения этой ситуации. Может, кому-то так оно и покажется, но ведь надо же знать Монаха, чтобы понимать, что никакой другой возможности нам судьбой не дано.

Валентин выполнил обещание, дверь загорелась, едкий дым поплыл в помещение цеха. Мы стояли у дверей и стучали в них, требуя, чтобы нам открыли. Иначе, хором орали мы, там все сгорят.

И дверь отворилась. На пороге появилось несколько бандитов с пистолетами в руках.

– Мы пустим только двух пожарных, – закричали они.

Валентин внезапно поднял брандспойт, и мощная струя, ударив бандитам в грудь, сбила их с ног. Мы ворвались в цех. Я сразу понял, что нам повезло, так как заложники были собраны в дальнем углу помещения, в то время как основная часть банды сгрудилась возле хода.

– Отсекай их, – сказал я Олегу.

Тот понял меня и вместе с несколькими своими людьми бросился вперед, преграждая путь бандитам к заложникам. Теперь оставалось только обезвредить людей Монаха.

Кирилл, по-видимому, с испугу преувеличил число нападавших, их оказалось не десять, а всего шестеро. На запястьях двоих уже прочно сидели браслеты наручников, оставалось четверо во главе с Монахом, но сдаваться они явно не собирались. Около одной из стен лежали штабели досок, которые образовывали уже готовую баррикаду; за ней они и укрылись. Несколько раз мелькнуло перекошенное яростью лицо Монаха.

Он, конечно, понимал, какую невероятную глупую оплошность допустил. Он отдавал какие-то распоряжения и при этом размахивал пистолетом.

Мы тоже укрылись за какими-то досками. Я смотрел на баррикаду, за которой засели бандиты, и обдумывал план дальнейших действий. Ко мне подполз Олег.

– У нас есть две боевые гранаты, если их к ним закинуть, от них ничего не останется.

– А заложники не пострадают? Их надо бы вывести.

– Выводить опасно, они могут открыть по ним пальбу. Если заложники все лягут на пол, то скорей всего осколки их не заденут. Все же расстояние приличное.

– Все равно есть опасность. Надо попробовать провести с ними переговоры. Может быть, они не захотят быть изрешеченными осколками.

– Монах! – закричал я. – Ты любишь общаться со мной по телефону. У тебя нет желания поговорить непосредственно.

– С превеликим удовольствием, кореш. Что же ты мне хочешь сказать приятного на этот раз?

– У меня для тебя очень радостное сообщение. У нас оказались по случаю для вас гостинцы. В народе их называют гранаты. Если мы вас ими угостим, то ваши столь лелеемые вами тела превратятся в сплошное решето. В этом случае я гарантирую каждому из вас стопроцентный смертельный исход. Если у тебя и твоих друзей есть желание еще немного пожить, через пять минут вы должны выйти в центр цеха с гордо поднятыми руками вверх. Иначе, как человек умный, сам понимаешь, что будет дальше. У тебя, надеюсь, часы есть. Обсудите между собой эту небольшую проблемку о том, как жить дальше. Ты слышишь, время пошло.

Я, в самом деле, посмотрел на часы, потом перевел взгляд на Олега. Тот улыбнулся мне и поднял большой палец вверх. Ему явно понравился произнесенный мною монолог. Оставалось только посмотреть, оценит ли Монах столь же высоко мою небольшую импровизацию?

Было очень тихо, все неподвижно застыли на своих местах в ожидании, когда истечет срок объявленного ультиматума. Пять минут прошли. Я кивнул Олегу, один из его ребят подал ему две гранаты. Я покачал головой: хранение этих «гостиниц» являлось незаконным с его стороны. Тот понял меня и виновато развел руками.

– Монах, ты слышишь меня. Пять минут истекли. Либо вы выходите, либо мы вас угощаем нашими подарками.

– Мы выходим, – послышался возглас Монаха.

– Ты не забыл, с гордо поднятыми руками вверх.

Бандиты стали выходить из своего укрытия и направляться в центр помещения, где находилась свободная площадка. Руки они держали над головой. Замыкал шествие Монах.

Мы тоже двинулись вперед, окружая сдающихся. Я не спускал глаз с Монаха, меня преследовало предчувствие, что так просто он не смирится с поражением и в любой миг может что-нибудь выкинуть.

– Можно выводить заложников, – сказал Олег.

Я кивнул головой. На мгновение проходящие мимо заложники отвлекли мое внимание от Монаха. Внезапно он кинулся куда-то в сторону, сбил одного их охранников и схватил проходящую мимо заложнику – молодую девушку. Из кармана он извлек пистолет.

– Если будете приближаться ко мне, убью эту сучку. Дайте проход.

Монах приставил пистолет к шее девушки, цвет лица которой мгновенно стал белее мела. Вперед выскочил Олег, он целился в голову Монаху, но не стрелял.

– Освободите проход, освободите проход! – неистово орал Монах. – Считаю до пяти, иначе стреляю.

Я видел, как дрожал палец на спусковом крючке Олега; стрелком он был отменным и все же он никак не решался выстрелить.

– Освободите проход, – приказал он.

Монах, медленно пятился в сторону выхода, не выпуская девушку из своих страшных объятий. Мы медленно двигались за ним, не зная, что предпринять. Монах вышел из цеха и по– прежнему идя задним ходом, направился в направлении ворот, ведущим из комбината. Он шел медленно, озираясь по сторонам и одновременно не выпуская нас больше чем на секунду из поля зрения. Я понимал, что любая наша оплошность, любой не продуманный шаг может стоить жизни этой перепуганной девушке.

Оставались считанные метры до ворот, за которыми Монаха ждал автомобиль. Мы совершили ошибку, что не испортили его или не отогнали подальше. Но кто мог знать, что события примут такой оборот.

Монах вышел с территории комбината, мы сделали вслед за ним тоже самое. Нас разделяло всего каких-то метров семь или восемь. Он подошел к машине, посмотрел в нашу сторону. Наши глаза на мгновение скрестились как шпаги, он усмехнулся, а затем резко оттолкнул девушку от себя. Как по команде мы бросились все вперед и тут же остановились, так как Монах, не целясь, произвел в нашу сторону несколько выстрелов. Я увидел, как схватился стоящий впереди меня Олег за живот и стал медленно оседать на землю.

Описывать последующие после этого рокового выстрела двое суток мне не хочется. Слишком до сих пор сильна боль и я знаю, что она не утихнет до конца моих дней. Просто со временем она переместится вглубь моего сознания, и изредка будет напоминать о себе, погружая меня в глубокую скорбь и печаль. Мы даже не мчались, а скорей летели на машине, понимая, что в такой ситуации дорога каждая секунда. Олег был без сознания, с его губ срывались то стоны, то какие-то возгласы. Несколько раз он произнес мое имя, но гораздо чаще он произносил имя «Наташа» и я вспоминал большие, наполненные морем счастья, серые глаза.

В больнице его тут же повезли в операционную, но приступить к операции быстро не удалось. Не оказалось анестезирующих средств, которые только что кончились во время предыдущей операции; пока я звонил в аптеки, другие больницы, пока препараты доставили прошел еще почти час. И только после этого врачи приступили к делу.

Через три часа они вышли с мрачными лицами. Все это время я находился за дверьми операционной. Я плохо помню, как протекало это время, я был сам не свой. Кажется, в один момент я опустился на колени и стал молить Бога спасти Олега. Затем в коридор вбежала Наташа с перекошенным от ужаса и боли лицом. Я утешал ее, обнимал, она то и дело начинала плакать у меня на плече. Так мы подолгу стояли, обнявшись, соединенные вместе единым горем. Затем появились Анатолий и Ксения, еще какие-то люди. Их было много и все хмуро и встревожено смотрели друг на друга.

По лицам врачей я сразу понял, что дело обстоит плохо. Они подтвердили: раненый жив, но шансов выжить очень мало; пуля почти разрушила печень. Олега вывезли на каталке и я не сумел удержать Наташу, которая бросилась к нему, сметая все на своем пути.

Потом началась самая долгая ночь в моей жизни. Я смотрел на двери палаты, за которыми боролся за жизнь Олег. Около него постоянно дежурили врач и медсестра; иногда они выходили к нам и печально качали головами.

Олег умер в шесть часов утра, когда рассвет стал пробивать первые световые окна в темной стене ночи. Наташа упала мне на руки без сознания; от усталости и горя я сам был близок к такому же состоянию. Я почти не помню, как оказался дома, кажется, меня просто доставили туда, как вещь.

Хоронили Олега через день. Народу собралось столько, словно люди вышли на демонстрацию. Он лежал в гробу как живой; смерть еще не тронула, даже не заострила черты лица. Я старался не смотреть на него, каждый такой взгляд переворачивал меня буквально всего, вызывал такую нестерпимую боль, что я готов был кричать. Процессия медленно двигалась через весь город, люди, сменяясь, несли его прах на руках.

Могилу была вырыта на той самой проклятой алее, где хоронили жертв криминального террора. Я прошел мимо памятника моего брата Алексея, положил около него цветы, затем мимо памятника другого Алексея – и тоже положил букет. Несколько секунд постоял у могилы Архипенко. Начался траурный митинг, я должен был произнести речь, но сказав лишь несколько слов; горло сдавило так, я не смог говорить. Я опустился на колени перед гробом и поцеловал Олега в лоб.

В мэрии, куда я заехал после похорон, меня ждала новость, получение которой я добивался столько времени; из областного УВД пришел приказ о снятии Клочкова с должности начальника городского УВД. Радостная секретарша положила его передо мной, но я лишь равнодушно пробежал глазами по первым строкам телеграммы. Если бы она пришла хотя бы на день раньше, как знать, всего этого кошмара может быть и не случилось – и Олег был бы жив.

Я вышел из здания мэрии и пошел домой один, без всякой охраны – впервые за последнее время. Телохранители было двинулись за мной, но я приказал им оставить меня в покое. Никакого страха я не испытывал; мне было абсолютно все равно, я был бы только рад, если бы меня, воспользовавшись благоприятным случаем, пристрелил хотя бы тот же самый Монах, так ловко сбежавший в тот момент, когда казалось он пойман и ничего его не уже может спасти.

Дома я раскупорил бутылку водки и поставил ее перед собой. Время от времени я отхлебывал из горлышка. И чем больше я пил, чем явственней слышал голос Олега. Я не мог поверить, что он больше не войдет в эту дверь. Это было также невероятно, как если бы однажды солнце перестало всходить по утрам.

С того момента, как ранили Олега, я очень плохо ощущал течение время. Казалось, оно и я отделились друг от друга и каждый стал жить своей обособленной жизнью. Внезапно я увидел перед собой чей-то силуэт. В комнате уже стемнело; я же не заметил, как наступил вечер.

– Кто тут? – равнодушно спросил я.

– Это я, Владислав Сергеевич. Могу я зажечь свет?

– Если хотите.

Вспыхнула люстра, Ксения бросила взгляд на бутылку, в которой оставалось несколько капель на донышке, потом – на меня. Она ничего не сказала, просто села напротив.

– Вам надо взять себя в руки. Мне кажется, вы ничего не ели с утра. Хотите я вас покормлю?

Она ошибалась; если память мне не изменяла я не ел уже два дня. И не чувствовал никакого голода, разве только какую-то неприятную пустоту в желудке. Но и возражать не стал; в конце концов, какая разница.

Ксения стала накрывать на стол. Но начала она с того, что спрятала бутылку обратно в холодильник. Я лишь только проводил ее взглядом, но ничего не сказал: мне было все равно.

Стол быстро приобрел аппетитный вид.

– Прошу вас, ешьте, – сказала Ксения и умоляюще посмотрела на меня.

Я стал есть.

– Вам надо поплакать, – проговорила вдруг она. – Когда мне плохо, я всегда стараюсь плакать. Тяжесть уходит вместе со слезами.

– Не получается. Слишком много тяжести, у меня нет столько слез.

– Странно, но большинство мужчин не умеют плакать.

– Это не так. Мы плачем, только без слез.

– А надо со слезами. Только тогда становится легче. А когда без слез, тяжелей.

– Я не хочу, чтобы мне стало легче. Это несправедливо по отношению к нему.

Ксения вдруг пересела на соседний от меня стул и взяла меня за руку.

– Но что мне сделать, чтобы вам стало бы легче?

Я посмотрел на нее.

– Вернуть его к жизни.

– Я тоже очень любила его, он был не только очень смелый, но и очень благородный человек. А это сочетание встречается крайне редко.

– Поэтому-то он и погиб. Погибают всегда лучшие.

– Но мы же с вами живы.

– Разве? Вы, наверное, я – уже нет.

– Я понимаю, как вам больно, но ведь нельзя же так. Вы – мэр, на ваших плечах целый город.

– Я не хочу быть больше мэром. Я устал провожать людей на аллею жертв террора. Вы были сегодня там, вы видели – там становится все больше и больше могил. Скоро уже некуда будет хоронить людей.

– Поэтому вы и должны вернуться к жизни, чтобы этого больше не было.

– У каждого человека есть свой предел сил и возможностей. Я свой предел исчерпал.

– Это не так, это просто тяжелая минута в вашей жизни. Вы не можете не закончить того, чего начали. Олег бы вам этого не простил. Он верил в вас. И я… – Она вдруг замолчала. – На вас надеются, в вас верят тысячи людей. И столько уже сделано, даже бессменного Клочкова освободили от должности.

– Вам уже известно?

– Об этом говорит весь город.

– Придет другой, такой же подлец.

– Если вы будете тут сидеть и ничего не делать, то такое может вполне случиться. – Ксения неожиданно снова взяла меня за руку. – Я вас не осуждаю, я хочу вам помочь пережить эти страшные часы. Вы же знаете, что любая рана в конце концов зарубцовывается. Если вы начнете активно работать, это случится скорей. По моему это лучше, чем сидеть одному в компании с бутылкой водки. Вы обещаете мне, что завтра утром отправитесь в свой кабинет в мэрии и приступите к делам?

– Хорошо.

– Я надеюсь на вас. А сейчас, извините, мне необходимо уйти, я обещала Андрею, что приду к нему. Он тоже потрясен смертью Олега.

Ксения быстро прикоснулась губами к моей щеки и вышла. Я посмотрел ей вслед, но ничего не шевельнулось в моей душе. В отличии от моего тела она была убита выстрелом Монаха в Олега.

Глава двадцать седьмая

Вечером, когда я укладывался спать, то у меня не было намерения утром ехать в мэрию, я вообще ничего не собирался делать. Я просто хотел провести день так, чтобы меня никто не трогал. Например, лежа на кровати и смотря в потолок. Почему-то мне казалось, что именно такая позиция лучше всего помогает мне справиться с той нестерпимой болью, что раздирала всего меня. Но, едва проснувшись, я сразу же начал собираться на работу. Что побудило меня на это, я не представлял; может быть, уговоры Ксении, может быть, какая-то другая причина. Я не знал да и не хотел знать. Просто я умылся, оделся и пошел вниз к поджидающей меня машине.

Мэрия меня встретила мертвой тишиной. В первое мгновение, как и во время своего первого моего посещения, мне показалось, что во всем здание нет ни одного человека. Но, как и тогда это было обманчивое впечатление, секрет тишины, как я очень скоро понял, был совсем в другом – при встрече со мной все мгновенно замолкали.

Я прошел в свой кабинет, плюхнулся в кресло. Вошла секретарша; ее взгляд был просто наполнен океаном сочувствия к моим страданиям.

– Владислав Сергеевич, вам что-нибудь принести? – спросила она.

Я отрицательно покачал головой; мне в самом деле ничего не хотелось.

– С вами немедленно хочет встретиться Климов.

Я удивленно посмотрел на нее.

– Кто такой Климов?

– Как вы не знаете, – изумилась она.

– Скажите мне, кто такой Климов? – вдруг рявкнул я на нее.

У секретарши испуганно вздрогнули плечи.

– Это же новый начальник УВД, он принимает дела у Клочкова.

– Начальник УВД, я не знал, что у нас уже есть новый начальник УВД.

Секретарша сочувственно и в тоже время с некоторым опасением смотрела на меня; у нее явно возникли опасения по поводу здравости моего рассудка.

Чтобы не пошли об этом слухи дальше моего кабинета, я решил развеять ее подозрения.

– В последние дни я занимался совсем другими делами и ничего не знал об этих переменах. Свяжитесь с ним и передайте, что я приму его в любой момент.

– Он в приемной.

– Тогда приглашайте.

Через минуту ко мне в кабинет вошел человек – полная противоположность бывшему руководителю УВД. Он был высокий, поджарый, с красивым волевым лицом. У него была энергичная стремительная походка; он так разогнался, что едва успел затормозить у моего стола. Я встал ему навстречу, невольно испытывая смущение от того, что плохо причесан и плохо побрит.

– Очень рад с вами познакомиться, Владислав Сергеевич. Меня зовут Констинтин Иванович Климов.

– Я тоже рад нашему знакомству.

Мы протянули друг другу руки и обменялись крепким рукопожатием. И я вдруг подсознательно почувствовал, что этот человек, кажется мне может понравится.

– Я знаю, что произошло и какую потерю вы понесли, – с явным сочувствием произнес Климов.

– Да, Константин Иванович, здесь действительно разыгрались такие события, что я даже прозевал ваше назначение. Но если честно, я не надеялся на столь скорые перемены. Я много раз просил областное УВД назначить другого руководителя, но они не желали меня слушать. Поэтому для меня ваше появление – полная неожиданность.

– Я приехал не из области, а из Москвы, меня направило к вам министерство. У нас давно были сигналы о том, что тут не все благополучно, а после статьи в «Известиях».

– Какой статьи?

Теперь уже Климов изумленно взглянул на меня.

– Вы не читали этой статьи?

– Мне не хватает времени читать газеты. Я в основном читаю сводки о происшествиях и ликвидирую их последствия. У нас их слишком много.

– Я понимаю и все же… Хотите взглянуть?

– Конечно.

Климов достал из кармана сложенную вдвое газету и протянул ее мне. – На третий полосе.

Первым делом я посмотрел в конец, на подпись автора. Там стояла фамилия: Андрей Соколов. Выходит автор статьи – мой пресс-секретарь. Я погрузился в чтение.

Это была очень интересная, я бы даже сказал захватывающая статья, главным героем которой был мэр города Рождественска, то бишь я. На фоне мастерски нарисованной ситуации в ней рассказывалось о моей героической борьбе против местных преступных кланов. Но не только это, в материале прямым текстом говорилось о предательстве городской милиции во главе с ее руководством, о том, что она почти полностью куплена криминальным подпольем. Не понятно, как после такой статьи автор остался жив? А остался ли? Сегодня, например, я его не видел.

Я поспешно отложил газету и дрожащими пальцами набрал номер своего пресс-секретаря.

– Слушая вас, – прозвучал в трубке голос Андрея.

Я не стал ничего говорить, просто положил трубку на рычаг и перевел дух. После чего посмотрел на Климова; тот внимательно наблюдал за мной.

– Что вы собираетесь делать с Клочковым? – спросил я.

– Будет проведена комплексная проверка всей его многогранной деятельности. Если факты, изложенные в статье, как и многие другие, о которых у нас есть информация, подтвердятся, то ему несдобровать.

– Эти факты подтвердятся. Учтите, в статье описывается лишь небольшая часть его деяний и деяний его подручных. Если вам удастся выявить все его финансовые потоки, вам будет чему удивиться. В городе даже младенцам известно об его несметных богатствах. У меня есть информация, но к сожалению нет доказательств, что он является одним из главных заправил в торговле наркотиками.

– Не беспокойтесь, если это так, то доказательства мы отыщем. Мне бы хотелось, чтобы мы выбрали с вами день и обстоятельно бы поговорили обо всем. Я только хочу получше войти в курс дела. Я служил в разных городах, но то, с чем мне уже пришлось здесь столкнуться, многократно превосходит все, что я видел. В таком большом городе, как ваш, практически отсутствует милиция. То, что есть, милицией назвать сложно.

– Я это понял давно, поэтому мне и пришлось занять это кресло и заменить собой милицию.

– Ваша деятельность достойна восхищения, – как мне показалось, искренне произнес Климов.

Перед моими глазами внезапно появился Олег – живой и невредимый. Он заслужил эту похвалу не меньше, если не больше, чем я. Только он ее уже никогда не услышит.

Кажется, Климов уловил мое настроение. Он встал.

– Не стану больше отвлекать вас от дел. Звоните мне в любое время дня и ночи. Обещаю: мы встретимся с вами в самое ближайшее время и обо всем подробно поговорим.

Едва за Климовым захлопнулась дверь, как тут же раздался голос секретарши.

– К вам уже несколько раз звонит Воробьева Зинаида Николаевна.

– Не знаю такую.

– Она говорит, что речь идет о мальчике.

– О каком мальчике? – И тут я вспомнил, о чем, вернее о ком идет речь; это ей я поручил заботу о сыне Очалова. После смерти отца он стал полным сиротой. Я как-то совсем забыл о нем.

– Соедини меня с ней, – сказал я секретарше.

– Что мне делать с мальчиком? Я не могу больше держать его у себя. У меня свои дети и внуки. И кроме того, он почти все время молчит. За эти дни он едва сказал несколько фраз, – тараторила Воробьева. – Мне даже как-то не по себе. Поймите меня правильно.

– Я вас понимаю. Я приеду и заберу его, – пообещал я.

В самом деле, что с ним делать? Есть ли у этого Очалова, его жены какие-то родственники? Если есть, почему не озабочены судьбой мальчика? Ответов на эти вопросы я не имел. Я попытался понять, испытываю ли я недоброжелательное чувство к этому ребенку, ведь он все же сын моего злейшего врага. Но все было неясно и зыбко в моей душе, понять, что в ней происходит, было не легче, чем китайские иероглифы.

Мальчик сидел на стуле, в стороне от Зинаиды Николаевны и ее семейства и как-то отрешенно смотрел перед собой. Мой приезд всех обрадовал, так как он означал, что они освобождаются от этой неприятной обузы. Только сын Очалова не обратил на меня никакого внимания.

– Он уже знает, что произошло с отцом? – тихо спросил я Зинаиду Николаевну.

– Да, я сказала ему.

Я смотрел на уныло сидящего на стуле паренька, и удивлялся тому, что мне могла прийти в голову мысль думать о нем чуть ли не как о своем враге. Он тоже жертва этого криминального беспредела, в который оказались втянуты и взрослые и дети. Я вдруг вспомнил, что до сих пор не знаю, как его зовут.

Я подошел к нему. На мгновение мальчик поднял голову, взглянул на меня, затем снова опустил ее вниз.

– Как тебя зовут?

Ответом мальчика было молчание.

– Павлом его зовут, – вместо него сказала Зинаида Николаевна.

Я дотронулся до его плеча.

– Поедем, – сказал я.

Я думал встретить сопротивление, в лучшем случае выражение недовольства, но мальчик покорно встал, посмотрел на меня, ожидая следующей команды. Я взял его за руку.

– Пойдем со мной.

Мы сели в автомобиль.

– Куда ехать? – спросил шофер.

– Ко мне домой.

Эта мысль пришла ко мне какими-то странными путями, она словно бы появилась ниоткуда, просто я без всяких размышлений, сомнений решил привести его к себе. Для чего, надолго? Этого я не ведал, да и не задавался над такими вопросами. Мы ехали к моему дому и больше я пока ни о чем не размышлял.

Я ввел его в свою квартиру, посадил на диван.

– Ты чего-нибудь хочешь, пить, есть?

Павел посмотрел на меня, в его глазах я прочел невысказанное желание.

– Подожди пару минут, я сейчас тебе что-нибудь сотворю.

На кухни я быстро сделал пару бутербродов и принес их мальчику.

– Ешь.

Несколько секунд он сидел неподвижно, затем несмело взял один бутерброд и откусил. По тому, как он активно жевал, легко можно было понять, насколько он голоден. Что его, в этом доме у Воробьевых не кормили?

– Ты немного поживешь здесь, а потом решим, что с тобой делать.

– У меня больше нет родителей? – Это были первые произнесенные им слова, обращенные ко мне.

– Тебе придется свыкнуться с мыслью, что у тебя нет больше родителей. Ни папы, ни мамы. Ты их, конечно, любил?

– Очень! – горячо воскликнул он.

– Я понимаю, но так получилось. А у тебя есть в нашем городе родственники?

– Нет, мы же приезжие.

– А где есть?

Мальчик пожал плечами.

– Ладно, потом попытаемся выяснить, где живут твои родственники. А пока располагайся тут, можешь посмотреть телевизор, поспать. В общем, выбирай занятие по душе. А я приеду вечером, мы поговорим о твоей дальнейшей судьбе. – Я провел рукой по его волосам.

– А почему убили маму и папу? – вдруг спросил он. – Разве они были плохие, ведь убивают только плохих?

– Убивают разных, и плохих и хороших. Твои родители, – я замялся, – были хорошими людьми. Но они не всегда поступали правильно. Это привело их к гибели. Ты меня понимаешь?

– Нет, – ответил Павел.

Как же ему объяснить то, что произошло, грустно подумал я.

– Тебе еще трудно понять некоторые вещи. Не думай ни о чем, просто отдохни. А я пойду.

Я вышел на улицу, сел в машину, но команду двигаться не давал. Я размышлял: стоит или не стоит мне ехать к Вознесенскому. Наконец я решил: я должен выяснить все.

Я прошел к Вознесенскому в кабинет. Он сидел за столом и что-то писал. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал, продолжая свое занятие. Я тоже молчал в ожидании, когда он завершит свой труд.

– Вы пришли? – вдруг произнес он.

– Как видите.

– Я ждал вас. – Вознесенский положил ручку и откинулся на спинку кресла, на несколько мгновений прикрыл глаза.

– Я бы хотел знать, что произошло у вас с Очаловым? Только что я привез к себе оставшегося сиротой его сына. Когда-нибудь он захочет узнать правду о гибели отца.

– Да, когда-нибудь захочет. Но что ему даст правда?

– Она избавит его от сомнений и неопределенности. Разве одного этого мало?

– Думаю, вы правы. Скажите, что вам известно?

– Кирпич рядом с трупом Очалова и кирпичи около вашего дома совершенно одинаковые. А это редкие кирпичи, у нас на кирпичном комбинате такие не делаются. Как мэр, это я знаю точно, так как был там несколько дней назад.

Вознесенский смотрел куда-то мимо меня, и мне показалось, что мысленно он сейчас находится не в своем роскошном кабинете, а где-то совсем в другом месте. Может быть, в том самом лесу?

– После того, как вы попытались неудачно его арестовать, он примчался ко мне. И потребовал, чтобы я его спрятал. Я спрятал его в этом доме. Вечером я пригласил его к себе, мы говорили вот в этом кабинете.

– Чего же он хотел?

– Он требовал от меня, чтобы я любыми путями повлиял бы на вас, заставил бы вас отказаться от всех выдвинутых против него обвинений, чтобы вы перестали бы его преследовать. При упоминании одного вашего имени его начинало трясти.

– Вы говорили, что он вас шантажировал.

– Да, он знал, что Артур принимает наркотики и иногда ими приторговывает. Он обещал возбудить уголовное дело и посадить моего мальчика. Теперь же он стал требовать, чтобы я заставил вас уйти с поста мэра, отказаться от борьбы. Иначе он обещал довести дело до суда. Он говорил, что у него на работе, в сейфе есть все необходимые документы, уличающие Артура.

– Но Очалов сам находился в сложном положении, ему самому угрожал суд.

– Разве он там один, их там целая шайка во главе с Клочковым. А Очалов к тому же играл еще и в свою игру.

– Постойте, вы хотите сказать, что он периодически требовал у вас денег?

– Да, раз в месяц я вручал ему за молчание кругленькую сумму. Но что я мог сделать, – вырвалось вдруг у Вознесенского, – отдать им Артура?

Я молчал, у меня не было ответа.

– Что же произошло потом?

– Разговор был очень горячий, он не вполне владел собой. С каждой минутой его требования становились все более непримиримыми. В конце концов, он поставил мне ультиматум; либо я срочно принимаю меры по вашему устранению и его спасению либо за Артуром приедет наряд милиции.

Вознесенский замолчал.

– Что было дальше?

– Я метался, не представляя, что делать, это была самая настоящая западня. Сам не зная, почему я сказал Очалову, что тут находиться опасно, и я отвезу его в другой дом. И там мы окончательно все решим. Он согласился, так как сам хотел на время покинуть город. Перед тем как сесть в автомобиль, я незаметно от него зачем-то поднял лежащий под ногами кирпич и положил в машину. Поверьте, в ту минуту я не думал ни о чем, у меня не было никаких замыслов.

– Они были, – сказал я, – и давно, только подсознательные.

– Думаю, вы и на этот раз правы, но в тот момент мне было не до психоанализа. Мы поехали.

– Вы были в машине одни?

– Да, я никого не взял с собой. Как бы ни сложились обстоятельства, мне не нужны были лишние свидетельства.

– А как вы оказались в лесу?

– Мы проезжали по дороге, и он вдруг сказал, что тут неподалеку едва не убил вас, о чем очень сожалеет. Если бы он это тогда сделал, сейчас ему бы не пришлось скрываться. Тогда я попросил остановиться и показать мне это место. Почему-то он охотно согласился; мы остановились и углубились в лес. Я почти не помню, как мы шли, я помню лишь только то, что меня била крупная дрожь. У нас снова завязался спор, который быстро перерос в ссору.

– Но в руке вы несли в кирпич, разве он не видел это ваше оружие?

– Я был в плотной куртке и спрятал его под ней. Так как я так и не согласился на его условия, он все больше приходил в ярость. Он поднял какой-то прут и больно ударил меня по щеке. Я был и так уже на пределе своей выдержки, а это окончательно вывело меня из терпения, и я потерял контроль над собой. Я достал кирпич и ударил им его по голове. Он закричал и стал падать, я же бросился к машине. Я даже не знал, убил или ранил его. Я убегал, гонимый в спину ветром панического страха. Вот собственно и вся история.

Несколько минут мы молчали, каждый из нас оценивал последствия только что сделанного признания.

– Что вы собираетесь делать? – спросил я.

– А вы?

– Борис Эдмондович, я очень уважаю и сочувствую вам, но я уже говорил вам, что как должностное лицо обязан поступать так, как предписывает закон.

– Я полагал, что вы ответите именно так.

– Я был бы рад ответить по-другому, но в моем положении это невозможно. Если я начну нарушать закон, как я могу требовать от своих подчиненных, от всех жителей города, чтобы они его соблюдали. Но у вас имеется возможность сделать добровольное признание. Время еще есть, сегодня, завтра, – после короткой паузы добавил я. – Я понимаю, как вам тяжело.

– Вы узнали все, что хотели? – вдруг спросил он.

– Да.

– Извините, мне надо закончить срочную работу, дописать один крайне важный для меня документ. Думаю, что через некоторое время он будет интересен и вам.

– Я понимаю, я ухожу. До свидание.

Я встал и пошел к выходу. У самой двери меня остановил голос Вознесенского.

– Я хочу, чтобы вы знали, Владислав Сергеевич, я ни минуту не жалею, что пригласил вас, что помог вам стать мэром. Просто у каждого своя судьба.

Я кивнул головой и вышел.

Утром следующего дня меня разбудил телефонный звонок.

– С вами говорит полковник Климов. Извините, Владислав Сергеевич, что беспокою вас в столь ранний час, но я счел необходимым поставить вас в известность, так как мне сказали, что вы были близки с этим человеком. Обнаружен труп Вознесенского Бориса Эдмондовича. Его нашли в своем кабинете, он лежал на ковре. Судя по первому осмотру – это похоже на самоубийство. Вы хотите еще что-нибудь узнать?

– Нет. Где сейчас тело?

– Пока на прежнем месте. Если вы хотите посмотреть, можете приехать. Я распоряжусь, чтобы тело не убирали.

– Да, я выезжаю.

Я понимал, что Вознесенский переживает большую трагедию и все же я не был готов к такому исходу. Невольно я вспомнил свою первую встречу с ним, каким он был тогда уверенным в себе, каким казался благополучным. Маскировался? Нет, не похоже, он был действительно именно таким. Сколько же случилось за последние дни смертей? Такое ощущение, что в городе свирепствует какая-то страшная эпидемия, которая без устали и без жалости косит и косит людей. Но самое ужасное то, что к каждой смерти я имею самое непосредственное или косвенное отношение. Такое ощущение, что я участвую в какой-то ужасной смертельной пляски.

Перед тем как выйти из квартиры, я заглянул в соседнюю комнату, где спал Павел. Вчера вечером я пришел слишком поздно, и хотя он еще бодрствовал, я сразу же уложил его. Я вдруг подумал о том, что хорошо, что хоть кто-то уцелел в этой бойне.

Около дома Вознесенского скопилось с десяток дорогих машин. По-видимому, весть об его смерти уже разнеслась по городу, и люди срочно стали съезжаться к его дому. Я понимал, что всех волнует не сама его гибель, а то, что будет с его империей: магазинами, банком, предприятиями.

Милиция никого не пропускала в дом, но, само собой разумеется, что это правило не распространялось на меня. Я прошел в кабинет, который покинул менее суток назад.

Вознесенский лежал на своем дорогом ковре с простреленной головой. Рядом с ним валялся пистолет. Я закрыл глаза; видеть мертвого Вознесенского было невыносимо. Как бы ни складывались наши отношения в последнее время, мне никогда не забыть, сколько полезного и хорошего он сделал для города и для меня. И еще его связывали отношения с Ксенией… Как она воспримет его смерть? Для нее это тоже будет сильным ударом.

Ко мне подошел следователь. Я узнал его, хотя мы виделись только однажды. Но я сразу вспомнил его фамилию – Шаповалов.

– Очень жаль, я симпатизировал этому человеку. Я знаю, какую роль он сыграл в вашей судьбе. Мне также известно, что вы говорили с ним накануне.

– Да, говорил.

– И о чем шла речь?

– Это допрос, прямо тут, рядом с телом.

– Извините, Владислав Сергеевич, вы правы. Но поступило распоряжение от нового начальника УВД – провести тщательное расследование всех уголовных дел последнего времени.

– Я с удовольствием вам окажу любое содействие, только в другом месте.

Внезапно дверь отворилась, и в комнату вбежала Ксения. За ней примчались два милиционера, которые пытались ее задержать.

– Оставьте ее, – приказал Шаповалов.

Ксения молча смотрела на тело Вознесенского, затем закрыла лицо руками. Но она не плакала, так как плечи у нее были, словно у статуи, совершенно неподвижны. Я подошел к ней, но ничего не говорил, просто стоял рядом. Почему-то я даже не решался ее обнять и что-то сказать в утешении.

Ксения опустила руками и посмотрела на меня.

– Этого не может быть. Скажите, что это не так?

– Ксения, ему было тяжело, теперь ему легко. Для этого он так поступил.

– Вы говорите, вы даже сами не понимаете, что говорите. А ведь он столько для вас сделал. Вам просто все равно, вы привыкли, что вокруг вас все время умирают. Вы бесчувственны к смерти, как некоторые, потерявшие разум, бесчувственны к боли.

– Ксения, позвольте я вас отвезу домой.

Ксения ничего не ответила. Она опустилась на колени и поцеловала обращенный к нам седой висок Вознесенского. Затем она встала, несколько секунд постояла, молча и медленно, ни на кого не обращая внимания, побрела к выходу. Я проводил ее взглядом, затем перевел его на Шаповалова и встретился с его внимательно наблюдающими за мной глазами.

Вместе с ним мы вышли из кабинета. И сразу же туда вошли два санитара с носилками. Показались они буквально через минуту, неся закрытое покрывалом тело.

Вместе с Шаповаловым мы покинули этот печальный дом. Осень все настойчивее напоминала о себе, небо заволокло тучами, а ветер был колючий и холодный, словно недовольный выпавшей ему ролью в этом неприветливом мире.

– Нам нужно о многом переговорить, – сказал Шаповалов. – Мне поручено возглавить комиссию по расследованию положения дел в городской прокуратуре. Предстоят серьезные кадровые изменения. Ваши показания могут быть очень важными. Я хочу раскрыть вам одну небольшую тайну. В свое время несколько следователей прокуратуры образовали вроде тайного общества для того, чтобы собирать информацию обо всем, что тут творится. Накоплен серьезный материал. Теперь есть возможность дать ему ход. Так что ждите больших перемен.

Я протянул ему руку.

– Буду рад нашему с вами сотрудничеству. Я так понимаю, дел хватит не на один месяц, а то и год.

– Да, работа предстоит большая, – усмехнулся Шаповалов. – Скоро все узнают такие факты…

– Мне кажется, учитывая ваш возраст, вы сможете сделать в нашем городе неплохую карьеру. Я, как мэр, готов помогать всем толковым и честным людям.

Мне показалось, что последнее мое замечание понравилось моему собеседнику, его лицо озарилось мгновенной улыбкой, которую он попытался, правда, не очень успешно скрыть.

Моя работа имела, по крайней мере, одно преимущество; она подкидывало такое количество самых разнообразных и неожиданных дел, что думать о чем-то постороннем не было никакой возможности. И все же когда появлялись небольшие перерывы между ними, я почему-то снова и снова вспоминал сказанные Ксенией у тела Вознесенского слова о том, что я потерял чувствительность к смерти. Я вдруг ловил себя на то, что она в чем-то права. Да, я переживал каждую гибель, но при этом все равно шел дальше по тому же пути. Хотя знал, что опять будут потери, что они также неизбежны, как дожди осенью. Может, я напрасно устроил допрос Вознесенскому, что я хотел доказать, чего узнать? Мною двигало мое эго, мне хотелось продемонстрировать самому себе свою бескомпромиссность, непримиримость к любому проявлению беззаконию. Я так увлекся этой своей ролью мэра-героя, беспристрастного судьи особенно после статьи Андрея в газете, что уже не мог представить себя в другом амплуа и готов был пойти на все ради его подтверждения. И Ксения своим тонким чутьем поняла это раньше меня. И отвернулась, не стала даже говорить, слушать мои оправдания. Но если это все действительно так, как я думаю, то я – косвенная причина самоубийства Вознесенского.

За весь день я ни разу не вспомнил о Павле, его внезапное появление в моей жизни на какое-то время полностью выпало из моего сознания. И только когда я подъезжал к дому, то подумал о том, что он все это время ничего не ел. Я давно не пополнял запас продуктов в холодильнике, да и вряд ли мальчик бы полез в него. Когда я вселился в эту квартиру, Вознесенский предлагал мне нанять женщину, которая бы готовили и убирала, но я отказался; за своею длительную холостяцкую жизнь, как до женитьбы, так и после нее, я привык ни от кого не зависеть. Это давало мне большую свободу, хотя порой негативно сказывалось на моем желудке.

Я ворвался к квартиру и бросился в комнату, где находился Павел. Ко мне вдруг пришла совершенно идиотская, но страшно перепугавшая меня мысль, что он мог умереть от голода. Слава богу, от голода он не умер, но в глазах его явно сиял голодный блеск. Я вывалил на стол из пакета продукты, купленные в буфете мэрии.

– Ты проголодался, сейчас будем есть. Прости меня, я виноват, я должен был приехать днем и накормить тебя. Но очень было много дел. Обещаю, что завтра я так и сделаю. Или пошлю за тобой машину, чтобы тебя привезли бы в нашу столовую. Ты как не против?

– Нет, – сказал мальчик, жадно смотря на пищу.

Я протянул ему бутерброд и его маленькие, но крепкие зубы стали с невероятной скоростью его перемалывать.

– Ты помнишь, через несколько дней наступит первое сентября, тебе в школу. Ты учился в каком классе?

– В третьем.

– Значит, пойдешь в четвертый. А как ты учился?

– У меня все пятерки, – не без гордости сообщил Павел.

– Молодец. А в какую школу ты хотел бы ходить. В ту что ходил или в другую?

– В другую, – без раздумья, как давно решенный вопрос, ответил Павел.

– Почему, можно узнать?

– Там не будут знать, что случилось с моими мамой и папой, – тихо произнес Павел.

Я почувствовал комок в горле.

– Тебе не стоит стыдиться родителей, они дают нам жизнь и уже этим заслуживают нашу любовь. – Я далеко не был уверен в этом своем тезисе, но если мальчик будет знать, кто на самом деле были его отец и мать, это способно сильно усложнить его жизнь на многие годы.

– А как вы собираетесь поступить со мной? – вдруг спросил он.

Я положил обратно на стол бутерброд, который хотел засунуть в рот.

– Честно говоря, не знаю. У тебя есть предложения? – Павел молча смотрел на меня. – Тебе тут нравится? – Он кивнул головой. – Ну, тогда, если ты не возражаешь, поживем некоторое время вместе. Завтра я позвоню директору ближайшей от нас школы, полагаю, что тебя туда зачислят. Ты не против?

– Нет, – сказал он, и я увидел, как погас тревожный блеск в его глазах.

– В таком случае решение принято. А что будет потом, давай пока не думать. Когда это потом придет, тогда и решим. Согласен?

Павел кивнул головой.

– Тогда будем ложиться спать, время уже первый час.

Но лечь спать мне сразу не удалось. В квартире раздался телефонный звонок. Мне не надо было поднимать трубку, дабы узнать, кто звонит. Я ждал, когда он это сделает. И я сразу понял, что сегодня он на взводе.

– Думаешь, кореш, что ты меня едва не заарканил. Так партия между нами еще не сыграна. Тогда был твой ход, сейчас – мой. Ты поди помнишь про мой сюрприз, что я обещал тебя им порадовать. Думаешь, что я говорил о нападении на этот говеный комбинат. Ошибочка тут у тебя вышла, сюрприз-то совсем другой. И узнаешь ты о нем совсем скоро. Так что жди, недолго осталось. А здорово я твоего дружка там подстрелил. Теперь твоя очередь. – В трубке раздался какой-то нервный хохот, затем – гудки.

Первый мой импульс был – позвонить Климову. Пусть организует поиск этого убийцу, прочешут весь город, все окрестности. Его надо найти немедленно. Он явно чувствует, как таит льдина под его ногами, а потому готов пойти на совершение самых страшных и безумных поступков. Например, взорвать школу первого сентября. О количестве возможных жертв даже страшно подумать. Но что ему до таких пустяков. Или еще что-нибудь придумает, как показывает практика, фантазии и дерзости ему не занимать.

Я поспешно набрал номер Климова. Он уже спал и потому его голос звучал не слишком приветливо. Но узнав меня, он тут же переменился. Я поведал ему о звонке.

– Мне известно об этом вашем Монахе. К сожалению, у нас пока нет информации, где он скрывается. Сегодня я узнал, что в городе практически отсутствует агентурная сеть. Она была, но ее специально развалили, а агентов выдали братве. Сами понимаете, никто в живых не остался. Это еще одно выявленное нами преступление Клочкова.

– Я понимаю, но Монаха надо найти в самое ближайшее время. Он готовит какое-то страшное преступление. Он мне прямо говорит об этом.

– Я немедленно распоряжусь, чтобы организовали поиски. Но, как мне доложили, он умеет хорошо скрываться.

Я раздраженно бросил трубку на рычажки и подошел к окну. Город спал, луна была занавешена тучами, фонарей из-за необходимости экономить деньги на всем, в том числе и на освещение горело, крайне мало; только на главном проспекте светилась редкая цепочка огней, а потому все было покрыто сплошным мраком. Просто идеальные условия для совершения любого злодеяния. Что же он замыслил на этот раз? Существуют же люди, которые умеют читать чужие мысли на расстоянии, почему я не принадлежу к их числу? Я вдруг подумал о том, что при следующей нашей встрече одному из нас ее не пережить. Уж слишком близко мы подошли с ним к последней черте. Для кого же она окажется на этот раз роковой?

День был самый обычный, даже спокойнее многих, почему-то в мой кабинет заходило меньше посетителей, чем всегда. Но внутренне я был постоянно на взводе, каждую минуту ожидал какого-нибудь страшного сообщения. Но пока все было тихо. Несколько раз я связывался с Климовым, тот сообщал, что ведутся поиски, усиленны наряды и патрули, но пока никаких следов Монаха отыскать не удалось. Может, он блефует или сбивает со следа. И пока мы тут сбились с ног, пытаясь отыскать его следы в городе, он спокойно направляется в машине или на поезде в какое-нибудь отдаленное от нас место, где его никто не знает и где можно начать свою преступную карьеру заново. Если это так, то это был бы не самый плохой вариант Конечно, никому не пожелаешь такого прибавления в жителях – и все же я был бы рад подобному исходу нашего поединка. Пусть будет ничейный счет. Но в глубине души я не верил в такой поворот событий, шестое чувство подсказывало мне: он что-то готовит.

Ко мне пожаловал Шаповалов; мы закрылись в моем кабинете, и проговорили два часа. Это был разговор о взрыве возле моего магазина, унесшего жизнь моего младшего брата. А также об очень многих других вещах. Оказалось, что мои знания о преступном мире этого города не идут ни в какое сравнение с той информацией, что накопило тайное общество следователей. Но я остался очень доволен нашей беседой, кажется, наконец, я могу опираться в своей борьбе не только на охранное бюро Олега, но и на родную милицию. Шаповалов помимо множества самых разнообразных фактов принес мне любопытную весть – исчез Клочков. Его нет ни в одном из тех мест, где он может находиться. И пока никто не знает, побег или это или его кто-то убрал, как ненужного и опасного свидетеля.

Вечером я приехал домой. Мы стали ужинать. Мальчик был явно рад моему появлению. Я понимал, что в его возрасте целый день просидеть безвылазно дома можно сравнить с самой жестокой пыткой.

– Сегодня я разговаривал с директором школы. Тебя записали в четвертый класс. У тебя есть портфель, тетради, учебники?

– Дома, мама все приготовила. – Голос Павла дрогнул, а в глазах появились слезы. Я вытер их платком.

Их дом был опечатан, но я не стал ему сообщать эту новость. Позвоню, завтра Климову и объясню ситуацию; он пойдет мне навстречу, и мы возьмем из дома все необходимое. Павлу в ближайшее время понадобится много вещей, не только тетради и учебники.

Раздавшаяся трель звонка заставила меня вздрогнуть. Когда я поднимал трубку, то заметил, что у меня слегка дрожат пальцы.

– Ждешь, кореш, звонка? Знаю, что ждешь. Весь город перетряхнул, ища меня. А я тут, поблизости. Про сюрприз не забыл. – Монах хихикнул.

– Мне про тебя все известно. Вот я тебе хочу помочь организовать свиданице.

– Говори ясней, о чем идет речь? – не выдержал я.

– Ксению, свою полюбовницу еще не забыл. Могу тебя обрадовать, гостит она у меня.

Мой лоб мгновенно покрылся холодной испариной.

– Врешь!

– Некрасиво говоришь, знаешь же, что я никогда не вру. Впрочем, я так и думал. Звякни к ней на дом, там мой человек сидит, задержался немного, ждет твоего звоночка. Ну а я, уж прости, еще разочек тебя через минуту побеспокою.

Дрожащими пальцами я набрал телефон телефона Ксении.

– Алло, – отозвался мужской голос. – Это ты, мэр? Мне мой приятель говорил, что ты можешь позвонить. Нет тут твоей подружки, была недавно, да сплыла.

В изобретательности и предусмотрительности этому подонку не откажешь, уже не первый раз подумал я.

Снова раздался звонок, я схватил трубку.

– Отпусти, Ксению! – заорал я.

– Не кричи, стены потрескаются, знаешь же как у нас в городе строят. А теперь слушай меня внимательно. Если хочешь еще раз увидеть свою подружку живой, делай точно, как я тебе скажу. Иначе мы перережем ее замечательное горлышко. Но, конечно, не сразу, не пропадать же такому красивому телу.

– Что ты хочешь?

– Я хочу получить тебя. Твоя баба меня абсолютно не волнует. Меняю тебя на нее.

– И что я для этого должен сделать?

– Ты сейчас выйдешь из дома и пойдешь к площади Победы, к обелиску. Туда подъедет машина, и ты в нее сядешь. Предупреждаю: если ты сообщишь об этом в милицию, мы тут же ее прирежем. В этом, кореш, можешь не сомневаться. Ты знаешь, у нас там свои люди, которые держат все под контролем. Так что мы узнаем об этом сразу же.

– А где гарантии, что ты отпустишь Ксению?

Я услышал его смех.

– Гарантии в страховом обществе. Я просто тебе говорю: придешь ты, отпущу ее. Не придешь, завтра около твоего дома окажется машина. Я советую тебе заглянуть в багажник, там ты найдешь ее свежий труп.

– Ты не посмеешь?

– Ты думаешь. Что ж, подожди до утра, а утром перед тем, как идти в свою засранную мэрию, открой багажничек у машины.

– Я согласен на твои условия, – сказал я.

– Тогда выходи. Ровно через десять минут ты должен быть на площади. И без штучек. Опоздаешь, значит не судьба ей дожить до глубокой и почтенной старости.

– Я буду.

Я положил трубку и тут же стал лихорадочно набирать номер. Я боялся, что там все спят и не услышат звонка. Но Толя отозвался почти сразу, он словно понимал, что у меня дорога каждая секунда.

– Толя, – закричал я, – Ксению похитил Монах, теперь он заставляет меня занять ее место. У меня нет выбора. В милицию звонить нельзя, иначе ее убьют. Больше говорить не могу, нет времени.

– Влад, – услышал я в ответ, но я уже разъединился; на то, чтобы слушать его время у меня действительно не было. До площади надо было бежать почти десять минут.

Я накинул куртку и бросился к двери. На мгновение мой бег приостановило испуганное лицо Павла.

– Мне срочно нужно уйти. Когда вернусь не знаю. Но в любом случае о тебе позаботятся.

Я выбежал на улицу и помчался к площади. В этот поздний час вокруг не было ни души, но я почти не сомневался, что за мной наблюдают.

Я остановился, как мне и было велено, у памятника Победы. Посмотрел на часы; я успел секунда в секунду. Но и они были пунктуальны; в это мгновение меня ослепил свет фар. Машина мчалась прямо на меня, и я подумал, что похищение – это хорошо разыгранный блеф и Монах хочет расправиться со мной прямо тут, подмяв под колеса автомобиля. Однажды он это чуть не сделал.

Инстинктивно я отпрянул, но, впрочем, мог этого и не делать, так как машина резко затормозила; вся площадь наполнилась противным скрежетом колес. Дверца отворилась.

– Быстрей садись, – закричали мне из салона. Сердце у меня сжалось, но я полез в машину.

Дверца захлопнулась, и автомобиль резко стартанул с места.

Чьи-то руки схватили меня, и на моих запястьях впервые в жизни защелкнулись наручники. В салоне было темно, снаружи – тоже, и я практически не различал лиц сдавивших меня с двух сторон людей.

– Ну, вот мы и встретились, кореш. Не страшно?

Я промолчал.

– Говори, когда я тебя спрашиваю. Теперь ты в моей власти.

Это было действительно так.

– Страшно, – не стал скрывать я.

– Это что. А как будет страшно дальше. Фильм ужасов я тебе обещаю классный. – А теперь, извини, но так надо.

Повязка накрыла мои глаза; отныне я ничего не видел. Еще ни разу в жизни я не чувствовал себя таким беззащитным, таким беспомощным, как сейчас. И это вызывало такое отчаяние, что я едва сдерживал слезы. Хотя можно было их и не сдерживать, все равно под плотным куском материей их никто не заметил бы.

– Давно хотел я с тобой вот так встретиться, – вещал знакомый мне голос Монаха. – Очень недовольна братва тобой, попортил ты им настроение сильно. Некрасиво поступаешь. Они к тебе со всей душой, а ты что в ответ… Так хочется тебя прикончить, ты даже представить себе не можешь, до чего руки чешутся.

Я почувствовал, как что-то холодное и острое зацарапало мою шею. Затем последовал легкий, но болезненный укол. Невольно я застонал.

– Что больно? Ой, извини, не ожидал. Я-то думал, что ты и не чувствуешь боли, а оказывается ты как все. Но это ерунда по сравнению с тем, что тебе предстоит пережить. Скажи, чего тебе отрезать в первую очередь? Обещаю выполнить заказ.

Так как на этот счет с моей стороны не последовало никакого предложения, это почему-то вызвало раздражение у Монаха. Я почувствовал по его голосу, что он недоволен моим молчанием; тем более на него явно напало желание поговорить.

– Не стану скрывать, кореш, плохо здесь стало, как ты появился, а до тебя знаешь какое было раздолье. Ты даже не представляешь, как тут фартило. Теперь придется брать ноги в руки и отправляться на заработки в другие места. Не посоветуешь, куда податься? Впрочем, могу тебе по-дружески сообщить, что я уже выбрал местечко. Не то, что этот поганый городишка, где нет ничего кроме пыли. А там море, пальмы, голодные женщины толпами бродят. Есть где погулять, песни попеть, в ресторанчике посидеть, если, конечно, деньжата имеются. Тебе не жалко, что ты больше ничего этого не увидишь? Такая тоска лежать мертвым в могиле. Как представлю, так мерзко сразу делается. Не знаю, как тебе, а меня это не прельщает. Да что ты все молчишь и молчишь, сука. Я тут культурно разговариваю с тобой, можно сказать душу изливаю, а ты слово в ответ сказать не хочешь. А еще мэр. И как тебя только выбрали? – Острый предмет снова заколол мне в шею.

– Зря ты надеешься, что тебе удастся улизнуть. Твой единственный шанс – отпустить меня и Ксению, а самому явиться с повинной.

– Да у тебя со страха совсем крыша поехала. Ничего смешней я еще в жизни не слышал. Я даже не предполагал, что ты такой шутник.

– Послушай, Монах, неужели тебе мало крови. Сколько ее пролилось. Ты был на алее жертв на нашем кладбище? Не проходит недели, чтобы там не появилась бы новая могила.

– Да брось ты, кореш, кто погиб, тому так на роду написано. Чего о них жалеть. Вот скажи, когда завтра найдут твой окровавленный труп, кого это по-настоящему взволнует. Ну пошумят немного и позабудут. Нового мэра выберут, желающих всегда много. Тебе известно, что в городе на тебя заключают пари: умрешь ты в этом месяце или протянешь до следующего. Иль думаешь, твоя баба будет плакать. У нее ведь и женишек есть, правда безногий, но ничего, для бабы разве ноги самое важное. А с тем у него вроде бы все в порядке; я у нее спрашивал. Зря ты пошел ее спасать. Я когда ее похищал, все думал: придешь ты или не придешь? Даже с Благим поспорил, этот тот, кто из квартиры Ксении с тобой разговаривал. Я говорю – придет, а он – не придешь. Видишь, я оказался прав. Так что я еще на тебе малость заработал, он мне штуку долларов теперь должен.

– Я рад за тебя, – сквозь зубы проговорил я. Мне нестерпимо захотелось его ударить, но сделать это в наручниках было сложно. Да и последствия от таких действий были бы самые печальные.

Машина вдруг так резко затормозила, что я ударился о переднее сиденье.

– Выгружайся, приехали, шериф, – грубо толкнул меня Монах.

Меня вытолкнули их машины, но повязку с глаз не сняли и потому я пытался определить, где нахожусь, по косвенным признаком. Сейчас я явно находился на улице, так как меня обдувал прохладный ветерок, а под ногами был не асфальт и не пол, а земля.

Меня схватили за руку и куда-то повели. Вокруг я слышал какие-то голоса, но определить, где нахожусь, по-прежнему не мог. Да и не особенно пытался; мною вдруг овладела апатия.

Меня куда-то втолкнули, я пролетел несколько метров и упал на что-то мягкое. Я ощупал, насколько это позволяли наручники, место, где приземлился. Кажется, это был диван или что-то родственное ему.

Прошло несколько минут, но ничего в моем положении не менялось. Откуда-то раздавались голоса; хотя я не мог различать слова, но по интонациям было очевидно, что разговор протекал на повышенных тонах.

Я был почти уверен, что один из участников этой ссоры Монах. И касается она скорей всего меня.

Внезапно кто-то больно схватил меня за руку и рывком поднял с сиденья.

– Чего стоишь, иди, – грубо толкнул меня Монах.

– Я не могу идти, у меня глаза завязаны.

Монах содрал повязку с моего лица, и я огляделся вокруг. Дом мне был знаком, я находился в особняке Григора.

– С тобой хочет насладиться последней беседой твой старый друг, – усмехнулся Монах. – Поговори с ним перед смертью. Только не затягивай, а то у меня руки чешутся.

Мы поднялись на второй этаж, и я оказался в кабинете Григора. Он явно ждал меня. Как обычно неровный огонь свечей освещал его облик. Выглядел же он странно; от недавнего холеного вида Григора, если что осталось, так это только дорогой костюм; волосы же были всколочены, глаза безумно блестели, щеки покрыты густой щетиной. Галстук съехал на бок, но Григор то ли это не замечал, то ли ему уже было все равно.

Увидев меня, его лицо перекосилось, как от зубной боли. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

– Да это ты? – вдруг как-то безучастно произнес он. Григор отвернулся, словно убедившись, что это в самом деле я, а не мой призрак, больше не хотел меня видеть.

– Прикажи отпустить Ксению, ты же достиг чего хотел, я в полном твоем распоряжении.

– Распоряжении. – Он вдруг хрипло рассмеялся. – А что мне с тобой делать? Зачем ты мне собственно нужен? Ты уже все разрушил, все, что я столько лет создавал. Зачем ты мне, ты ничем не можешь мне помочь.

– Герман, прикажи, чтобы отпустили Ксению, – напомнил я ему. – Она в наших счетах не участвует.

– Да, Ксению, – отмахнулся он от меня рукой. – Какое мне дело до этой Ксении. Отпущу я ее, не отпущу, будет ли она жить или не будет…

Мне нет никакого дела до твоей Ксении. Ты понимаешь это?

– Был уговор, я вместо нее.

– Слушай, – вдруг озлился он, – мне надоело слушать тебя. Что ты заладил: Ксения, Ксения. Пока ты не начал свои вопли, я может, ее бы и отпустил. А теперь ни за что. А знаешь, что я могу тебе обещать, вы будете лежать в одной могиле. Тебя устроит такой вариант? А впрочем, какая разница, где вы будете лежать, в одной яме или в разных? Это не вернет мне Ирину. Тебе известно, что Ирина ушла от меня. Вместе с детьми. Через день после того, как сходила к тебе.

Это была неожиданная новость и при других обстоятельствах она вызвала бы у меня целый поток чувств и эмоций, но сейчас мне было не до того.

– Слушай, Герман, я никак не могу взять в толк: что ты хочешь от меня?

Григор сел в кресло, откинулся на спинку, закрыл глаза. Затем внезапно пристально посмотрел на меня.

– А ты еще не понял, что я уже ничего не хочу. Хотелка моя вся вышла. Еще недавно я хотел так много, у меня были такие планы. Если бы ты только что-нибудь знал о моих планах, я замыслил такие дела. Вся страна, весь мир бы заговорил обо мне, как о финансовом гении. А вместо этого я вынужден думать о том, куда бы скрыться. Или, полагаешь, я не знаю, что этот Климов готовит мой арест и ни сегодня завтра его лакеи появятся здесь. У нас еще остались там наши люди. Знаешь, сколько денег нам это стоило, чтобы обзавестись своими информаторами. Ты даже вообразить не можешь, какая это гора. Но большинство из них уже не желают с нами работать, они почувствовали, что сила отныне не на нашей стороне – и переметнулись. Можешь радоваться, ты снова победил, как и побеждал раньше. За это ты и умрешь. Победители должны умирать. А вот скажи на прощание, что чувствует победитель, приговоренный к смерти?

– Не знаю, страх. Все приговоренные к смерти чувствуют страх.

– Знаешь, что меня сейчас больше всего гнетет: не чувствую никакой радости. Я-то думал, что когда тебя увижу в наручниках, когда буду знать, что совсем скоро ты умрешь, я почувствую себя счастливым. А никого счастья нет, одна пустота. Я совершенно пустой, как выпитая бутылка. И это главная твоя вина.

– Тебя опустошила зависть, жадность и ненависть. В тебе нет даже крупинки ни любви, ни добра. Так чем же ты можешь быть наполнен? Только своим ядом.

– А знаешь, если бы ты дожил до старости, ты бы под конец жизни заделался бы монахом. Потому что ты в душе святоша и проповедник. Даже жалко, что тебе не удастся им стать, я с удовольствием поглядел бы на тебя в черной рясе. – Григор внимательно оглядел меня, словно пытаясь представить мою фигуру в этой одежде. – Ей богу, тебе бы пошла сутана. Может, оставить тебя в живых, – задумчиво произнес он. – Да нет, все же придется убить, так спокойней. Должен же я получить компенсацию за все то, что ты сделал. Ты расстроил мое дело, я взял за это твою жизнь. Она, конечно, того не стоит, но хоть что-то.

– Что же ты собираешься делать дальше? – спросил я. – Ведь моя смерть не решит твоих проблем.

Григор как-то косо взглянул на меня.

– А что я могу еще делать, разве ты мне оставил выбор. Завтра утром меня уже тут не будет. Что меня держит? Дом? Он уже продан. Сегодня вечером я подписал все документы. Хочешь покажу тебе деньги за него? – Григор открыл ящик стола и достал из него не меньше десятка толстенных пачек денег. – Здесь такому как ты, хватит, чтобы прожить безбедно до конца жизни, а мне это в лучшем случае на год. А что делать дальше? – Он пожал плечами.

– Пойдешь в грузчики.

Румянец ярости буквально залил его щеки, сделал их красными, как спелые помидоры. Неожиданно он подскочил ко мне и стал наносить удары. Бил он не очень умело, в этом занятии он явно не был профессионалом, у меня были свободны ноги, и я мог бы без труда ответить ему тем же. Но я сдерживал себя, так как понимал, что он тут же позовет своих горилл и те отдубасят меня так, что неизвестно – очнусь ли я когда-нибудь после этой процедуры или она навеки закроет мои глаза. А ведь я еще не добился освобождения Ксении. Поэтому я решил подыграть ему и с громким стоном повалился на пол. Победа надо мной доставляла ему удовольствие, но отчасти успокоила его гнев. Он снова вернулся в кресло. Я же медленно стал подниматься; несмотря на неумелое избиение тело все же побаливало, несколько его ударов оказались весьма чувствительными.

– Я устал от тебя. Сколько раз я мечтал о том, как тебя будут избивать, какие сладостные картины пыток рисовал себе, а на самом деле… – Григор безнадежно махнул рукой. – Ты умрешь. Монах убьет тебя, он придумал для этого замечательную казнь. По этой части он очень изобретателен. Ты даже не представляешь, какой это жестокий человек.

– Представляю.

– Тем лучше. Значит, это не будет для тебя неожиданностью.

– Тебе известно, что во всем мире у приговоренного к смерти выполняют последние желание.

– Да? И какое же у тебя желание? – вдруг с интересом посмотрел на меня Григор.

– Хочу повидаться с Ксенией.

Несколько секунд он о чем-то думал.

– Хорошо, повидайся. Почему бы вам не провести перед смертью ночь. Последнюю ночь перед смертью. Будет о чем поговорить. Прощай, Влад, больше не увидимся. Если только на том свете. А на этом никак не получится. Ты уж извини, что так вышло, сам напросился. – Григор вдруг скрипнул зубами. – Но почему все получилось именно так. Ты умрешь, но победителем будешь ты. Я хочу знать, говори!

– Потому Гришка, что ты – это воплощенное зло. А все силы зла обречены. Их торжество всегда недолговечно. Такие как ты живут одним днем, потому что боятся будущего. Зло оно всегда страшит тех, кто его совершает. Они знают, что рано или поздно их ожидает проклятие, гибель и тление. А вот добро вечно, его можно временно победить, но оно все равно восторжествует. Ты не мне проиграл, ты себе проиграл. Хочешь, я предскажу, что тебя ждет? Однажды тебя пристрелит кто-нибудь из братвы, с которым ты не поделишь пару сотен баксов. И твой труп выбросят на помойку, где его найдут бродячие собаки. И между ними начнется драка за то, чтобы откусить от него лакомые кусочки. Совсем так, как это происходит между твоими бандитами, когда они делят добычу.

Григор снова заскрипел зубами, еще громче, еще яростней.

– Может, ты и прав, но умрешь сегодня ты, а не я. А я буду наслаждаться жизнью еще многие годы. И похоронят меня на кладбище с трогательной надписью на памятнике. А вот твой труп завтра найдут на городской свалке. Это я тебе гарантирую. Эй, займитесь им, – крикнул Григор.

Вошел Монах. Он внимательно посмотрел на каждого из нас.

– Брось его к девке, – сказал Григор.

– Ты обещал его мне, – возразил Монах. – Это моя игрушка.

– Он и будет твой, только утром.

– Мне он нужен сейчас.

– Ты дурак, ты что не понимаешь, что пока он у нас, мы в безопасности. Лучшего заложника нам не сыскать.

– Никто не знает, что он тут. Он не сообщил в милицию.

– А вдруг сообщил.

– Мы держим все под контролем. Я бы уже знал.

– Не будем рисковать, – примирительно протянул Григор. – Ситуация слишком напряженная, в любой момент фараоны могут сюда нагрянуть. Подожди всего четыре часа – и делай с ним все, что хочешь. Хоть кожу сдирай. А пока он послужит нашим щитом. Пусть проведет время со своей бабой. Когда в следующий раз ему доведется. – Он хихикнул. – Монах, не будем из-за него ссориться, мы еще друг другу пригодимся.

Монах с сожалением посмотрел на меня.

– Ну, пойдем, шериф. – Он толкнул меня к двери так сильно, что я полетел вперед и больно стукнулся лицом о косяк. – Ты не ушибся? – явно издеваясь, спросил Монах.

Я ничего не ответил, у меня была рассечена бровь, и кровь заливала мне глаза.

Мы спустились в подвал. О его существовании я не имел понятия до этого момента. Туда вела почти вертикальная лестница, а вход из него на первый этаж преграждал массивный металлический люк.

Мы оказались в самом настоящим подземелье, едва освещенном слабой лампочкой.

– Двигай туда, – показал мне Монах. – Там твоя краля. Ждет тебя, не дождется.

Я находился в узкой штольне, по которой идти можно было только пригнувшись. Мы прошли несколько метров и оказались в более просторном и лучше освещенном помещении. Там на стуле сидел мужчина. При виде нас он вскочил. Мы посмотрели друг на друга; это был Григорий, тот самый, что однажды залез ко мне по канату в квартиру. Его лицо при виде меня на мгновение дрогнуло, но затем приняло спокойное выражение.

– Как там наша невеста? – спросил Монах у стража.

– Нормально, сперва бушевала, теперь успокоилась.

– Я ей жениха привел, у них сегодня брачная ночь. Так что будь тактичным.

Григорий ничего не ответил, только еще раз посмотрел на меня.

– Открывай, – приказал Монах.

Григорий повернул ключ в замке, дверь отворилась, и я вошел в помещение.

– Счастливо тебе, у тебя осталось четыре часа жизни. Сейчас половина первого. Полпятого я приду за тобой. У тебя есть часы?

– Нет. – В спешке я забыл одеть часы.

– Вот, возьми мои. – Он снял свои часы с запястья и пристегнул их на мою руку. – Смотри почаще на них и думай, сколько осталось времени твоей жизни. Так что не теряй его зря, позабавься как следует. А потом уж придет мой черед позабавиться, – напутствовал меня Монах перед тем, как запереть дверь.

Это была самая настоящая камера, небольшая, меблированная по тюремному образцу: железная кровать, стол, табурет. Под потолком висела маленькая лампочка.

Ксения лежала на кровати. Когда я вошел, она вскочила и бросилась ко мне. Она была бледной, но мне показалось, что выглядела вполне спокойной.

– Владислав! – воскликнула она.

Мне хотелось обнять ее, но я не мог, мои руки были скованы наручниками. Ксения не заметила это сразу, и по выражению ее лица я понял, что она удивилась, и мне показалось даже обиделась на мою вынужденную сдержанность.

– Я не могу тебя обнять, – сказал я и показал свои руки.

Ксения обняла меня и поцеловала в губы. Сколько раз я мечтал об этом поцелуе, но никогда не предполагал, что это произойдет при таких странных декорациях.

– Они тоже похитили тебя? – спросила она, прервав наш затянувшийся поцелуй.

Я заколебался: стоит ли говорить правду. Но вдруг подумал, что смешно что-то утаивать за четыре часа до смерти.

– Нет, они не похищали меня, я сам к ним пришел. Монах позвонил и сказал: если я не сдамся, они убьют тебя.

– Боже, ты здесь из-за меня. Я не хочу этого, не хочу. Опять я становлюсь причиной чужого несчастья.

– Успокойся, Ксения, я здесь не из-за тебя. То есть я из-за тебя, но и из-за себя тоже. Я не мог тебя бросить тут одну, на произвол судьбы, иначе эта вина жгла бы меня всю жизнь. Тем более они обещали тебя отпустить.

– И ты им поверил?

– У меня не было выбора. Это был единственный шанс.

– Боже, что же нам делать?

– Ничего, ждать.

– Чего?

Я не ответил. Мне не хотелось произносить слово «смерти». Я взглянул на часы, до отмеченного срока уже осталось три часа сорок пять минут. Время стало моим палачом, с каждой новой прошедшей секундой приближая меня к неумолимому концу.

– Странно, – сказал я.

– Что странно? – спросила Ксения.

– Я так давно мечтал провести с тобой ночь наедине. И вот эта мечта сбылось, мы одни, никто нам не мешает.

– Я тоже об этом давно мечтаю.

Я с изумлением посмотрел на нее. Она поймала мой взгляд.

– А разве ты не догадывался?

– Признаться нет. Ты была всегда со мной очень холодной и мне казалось…

– А что мне оставалось делать, – прервала она меня. – Я должна была выйти замуж за Андрея. Так я решила.

– Я понимаю, что ему трудно, но ты же его не любишь.

– Нет, я не любила его раньше, а после того, как увидела тебя…

– Что ты сказала!?

– Неужели ты, в самом деле, ни о чем не догадывался. В это даже трудно поверить. Я в тебя влюбилась сразу, как увидела. Едва ты вошел. Ты был очень насторожен, ты смотрел на всех недоверчиво, у тебя были немного всколочены волосы, но это тебе очень шло; хотя ты пытался держаться спокойно, они выдавили твое внутреннее волнение. И вдруг я сказала себе: «Это, кажется, тот человек, которого мне суждено полюбить». И потом я все время следила за каждым твои шагом, все время проверяя: это ты или не ты.

– И что, это я?

Ксения посмотрела на меня и поцеловала.

– Я всякий раз убеждалась, что я не ошиблась тогда. И увязала в своих чувствах все сильней и сильней.

– Ксения, – проговорил я, весь переполненный сожалением о потерянном времени и возможностях, – ведь мы могли бы…

– Нет, – прервала она меня. – не могли. Это было бы ошибкой, мы бы потом измучили друг друга. И все же как ни странно, но я рада, – вдруг задумчиво произнесла она, – что я тебе рассказала обо всем. Мне было трудно сдерживать свои чувства, ты даже не представляешь, сколько раз я хотела во всем тебе признаться.

– Я – тоже.

– Я видела.

– Но сейчас какой нам смысл их сдерживать. – Я вдруг ощутил сильное желание, долго сдерживаемое оно сейчас набросилось на меня всей своей неутоленной энергией. Вот уж не думал, что за несколько часов до смерти я могу испытывать такие чувства.

Я нашел губы Ксении, они были мягкими и податливыми. Я стал целовать ее лицо, шею, начало груди. В своей жизни я еще ни разу не занимался любовью с женщиной с закованными в наручники руками и не мог расстегнуть пуговичку на ее кофте. Внезапно она встала и начала раздеваться. Она делала это быстро, но одновременно красиво, без лихорадочной спешки. Так, наверное, освобождаются от одежды опытные натурщицы, зная, что художник сейчас перенесет на холст их тело, которым люди будут любоваться веками.

Ксения предстала передо мной обнаженной. Я давно не лицезрел женщину с такой изумительной фигурой. Длинная тонкая шея передавала эстафету небольшим, но очень красивым грудям с поднятыми вверх бутонами крупных сосков. Живот был абсолютно плоским, без единой жировой складки. Завершалось же все это элегантное сооружение стройными ногами, которыми я столько раз любовался, настолько, насколько это позволяли мне ее короткие юбки.

– Ты такая красивая, – прошептал я, целуя ее набухшие соски. – Ни одну женщину я не желал так сильно, как тебя.

– Я тоже очень тебя хочу.

Со стиснутыми оковами руками мне было нелегко избавляться от одежды. Ксения поняла это и наклонилась ко мне.

– Я тебе помогу раздеться.

Ее руки проворно освободили меня от рубашки, затем – от брюк. Наконец пал мой последний бастион – трусы и я, как и она, остался голый.

Ксения нежно провела рукой по моему телу. Мне хотелось ее обнять, что есть сил прижать к себе, но я не мог этого сделать.

– Ложись, обнимать буду тебя я.

Я лег на кровать, Ксения склонилась ко мне. Ее легкие и быстрые поцелуи обжигали меня, наполняли мое телом нестерпимым жаром. Губы Ксении коснулись моего напряженного члена, сделав мое желание нестерпимым.

– Я люблю тебя, я хочу тебя.

– Я тоже хочу тебя, милый.

Ксения легка на спину, я склонился над ней, заглянул в ее любящие глаза. Они были наполнены нежностью и страстью. Она сплела свои руки на моей шее и прижала меня к себе.

– Возьми меня, – прошептала она.

Я никогда раньше не предполагал, что вход в женщину – может быть так великолепен, так торжественен, у меня было ощущение, будто я направляюсь к королевскому трону по застеленной дорогим ковром тропе. Это не было обычным соединением мужчины и женщины, это было нечто гораздо больше – проникновением одного существа в сокровенную область другого, слиянием двух душ в единую душу, совместный полет в какую-то далекую и таинственную поднебесную обитель, куда можно попасть только на крыльях любви.

Это была ночь неземной страсти, ночь неутоляемого желания. Мы не могли насытиться друг другом; казалось, волна любви после очередного ее триумфа должна схлынуть, но вдруг налетал ее новый, еще более мощный вал, и мы снова оказывались соединенными узами, тесней которых казалось нет и не может быть на свете.

Самый страшный и неумолимый диктатор человеческого рода – время – потеряло над нами власть, оно исчезло, растворилось в раскаленном тигле нашей страсти. Утомленные после очередного страстного порыва мы лежали на кровати, благодарно лаская друг друга.

– Как странно, мой любимый, что все это настигло нас в последнюю ночь нашей жизни, – вдруг произнесла Ксения. – Сколько нам осталось еще жить?

Казалось, тяжелая дубинка судьбы ударила меня по голове, возвращая в страшную, но реальную действительность. Странно, но до сих пор я никак не мог поверить, что эта последняя моя ночь. Но сейчас после слов Ксении я почувствовал, что мы, в самом деле, стремительно приближаемся к финалу. Я взглянул на часы: до назначенного срока Монахом оставалось один час и десять минут.

– Быстрей, помоги мне одеться, – сказал я.

Ксения вскочила с кровати и стала меня одевать.

– Быстрей, – торопил я ее.

Едва на мне оказались брюки, я бросился к двери и забарабанил в нее что есть силы одновременно кулаками и ногами. Дверь отворилась, и в проеме показалось лицо Григория. Он посмотрел на меня, затем на обнаженную Ксению.

– Нам надо поговорить, – сказал я.

– Говори, – отозвался Григорий, по-прежнему оставаясь на пороге.

– Может, ты все же войдешь. Или ты меня боишься?

– Ничего я не боюсь, – буркнул он.

Григорий вошел в камеру.

– Тебе известно, что нам осталось жить чуть больше часа? – спросил я.

– Известно, – настороженно произнес Григорий.

– А ты понимаешь, что это не только для нас, но и для тебя последняя черта. Если нас убьют, то для тебя дорога назад будет окончательно отрезана. А если поможешь нам спастись, спасешь себя. Ты же помнишь, о чем мы говорили с тобой однажды.

Григорий кивнул головой.

– Решай, каждая секунда на вес золота.

– Что я должен сделать?

Я на мгновение задумался.

– Ты можешь позвонить?

– Могу.

– Тогда немедленно позвони по телефону, запоминай номер. Я продиктовал номер Толи. – Скажи ему, где мы и что нас ожидает. И, во-вторых, ты должен освободить меня от наручников и дать мне оружие. Но прежде скажи, сколько тут человек?

– Много, не меньше пятнадцати.

– Ладно, у тебя есть ключи от наручников?

– Нет, они у Монаха.

– Тогда надо перебить цепь пулей. И мне нужен пистолет и побольше патрон. И быстрей звони Толе.

– Я пойду звонить и достану вам пистолет. А потом подумаем, что делать с наручниками.

– Хорошо, иди.

Дверь снова захлопнулась. Я повернулся к Ксении; она была уже одета.

– Ты веришь ему? А если он приведет Монаха?

– Нам все равно нечего терять. Часом раньше, часом позже… Сейчас посмотрим. – Я взглянул на часы. – Ну что он так медлит, осталось пятьдесят минут. – Знаешь, после того, как все тут случилось, мне так не хочется умирать. Так глупо: найти свое счастье и тут же с ним расстаться. Я так долго его искал, а когда встретил тебя, то был уверен, что ты меня никогда не полюбишь.

– Глупый, – ласково провела она меня по щеке. – Мне казалось, что мои чувства к тебе видны буквально каждому. Борис сразу все понял. Мне пришлось с ним расстаться. После того, как я увидела тебя, я не могла отдаваться другому мужчине. Он сильно переживал, упрашивал меня остаться.

Я удивленно посмотрел на нее, до меня не сразу дошло, что она имела в виду Вознесенского. Боже мой, я даже не предполагал, какую драму из-за меня пережил этот человек. И при этом не дал мне понять это ни единым словом.

За дверью послышались шаги. Я почувствовал, как бешено заколотилось сердце: кто сейчас войдет к нам – Григорий или Монах? Дверь отворилась, и в камеру вбежал Григорий.

– Я позвонил, – сообщил он. – И достал вам пистолет. Только патронов мало, одна обойма. Больше не нашел.

– Избавь меня от наручников. – Я вытянул вперед руки. – Стреляй.

– Могут услышать наверху.

– А что ты предлагаешь, чтобы я дрался с закованными руками, – огрызнулся я. – Давай.

Я поднял руки над головой, Григорий выстрелил, и мои руки, наконец, разомкнулись. Это было ни с чем не сравнимое ощущение – снова вернуть себе дееспособность, возможность сражаться. Конечно, обручи на запястьях по-прежнему стискивали кожу. И все же это была свобода.

– Как ты думаешь, никто не слышал выстрела? – спросил я.

– Должно быть, не слышали, тут толстые стены.

– Ты со мной? – посмотрел я на Григория.

Он отвел глаза. Я понял его немой ответ.

– Отвечаешь за Ксению. Твое спасение в ней. Уразумел?

– Да, я сделаю все, что смогу.

– Постарайся сделать больше, это в твоих интересах, – посоветовал я ему. Затем повернулся к Ксении. – Ксения, не уходи никуда, тут пока самое безопасное место. Ты обещаешь?

– Да. Прошу, береги себя.

Я кивнул головой. При этом я подумал, что еще ни разу не оказывался в такой безнадежной ситуации. Один против пятнадцати, такое соотношение способно смутить кого угодно.

На несколько секунд мои губы сомкнулись с губами Ксении, затем я оторвался от них.

– До скорого свидания, – проговорил я отнюдь не будучи уверенным, что оно вообще состоится.

Я вышел из камеры, прошел по темному туннелю до люка, поднялся по лестнице. Моя голова упиралась в металлический щит, я прислушивался к тому, что происходит в доме. Но то ли там царила мертвая тишина, то ли толстый лист железа надежно гасил все звуки. Я приподнял его и вылез из подвала.

Я оказался в коридоре. И в этот момент дверь расположенной рядом комнаты отворилась, и из него вышел парень. Увидев недавнего узника, он оторопело вылупил на меня глаза. Это промедление стоило ему дорого, я изо всех обрушил на его патлатый череп рукоятку пистолета. Я ударил его два раза, он упал, но прежде чем потерять сознание успел огласить своим мощным криком весь дом. Я понял, что допустил промах и теперь все быстро поймут, что пленник вырвался на свободу.

Я нырнул в открытую дверь и закрыл ее на засов. В комнате на мое счастье больше никого не было. Зато я услышал бег сразу многих пар ног.

В дверь забарабанили.

– Открывай, хуже будет! – узнал я голос Монаха.

Особняк Григора строили на совесть, так как несмотря на то, что дверь пытались вышибить сразу несколько сильных и разъяренных мужчин, она стойко выдерживала их яростный напор. Но долго ли ей удастся столь же успешно противостоять их натиску я не ведал. Да и что мне делать дальше?

Я попытался укрепить свои оборонительные редуты, придвинув к двери шкаф, но мне не удалось это сделать, так как с той стороны начали стрелять. Пули застревали в толстом слое дерева, но опасность становилась все сильней; кто знает, что они придумают еще, а вдруг подорвут дверь гранатой?

Нападавшие, перегруппировавшись, решили еще раз попробовать сокрушить мою защитницу-дверь и обрушили на нее град мощных ударов. Она затрещала, и я понял, что у меня остается всего несколько секунд для спасения. Я вскочил на подоконник, и даже не посмотрев, что ждет меня внизу, прыгнул.

Высота была небольшой, и я удачно приземлился на ноги. Рядом росло несколько деревьев, я спрятался за одним из них. По звукам я определил, что дверь наконец сдалась. Несколько голов высунулись из окна.

– Он где-то тут, – услышал я чей-то голос.

Раздались выстрелы, пули взрыли землю всего в метре от меня.

– Неси автомат, – донеся до меня приказ Монаха.

Для меня это был сигнал, что пора уносить ноги. Я бросился вдоль дома, но падающий из окон свет делал пространство вокруг него вполне пригодным для обозрения.

– Вот он бежит! – раздался сразу хор голосов и несколько пуль полетели мне в вдогонку.

Я бросился на землю и пополз к углу дома. Мои преследователи вслед за мной стали прыгать из окна и беспорядочно стрелять в мою сторону, не девая мне встать. Расстояние между нами стремительно сокращалось.

Я перестал ползти и приподнялся на колени. Прямо передо мной возник один из бандитов, я поднял пистолет и выстрелил почти в упор.

Выстрел и крик раненного человека почти слились друг с другом, Это на миг остановило моих преследователей; о том, что я вооружен, они не знали, и это вызвало среди них замешательство. Я воспользовался удобным моментом и шмыгнул за угол дома.

Бежать к воротам я не мог, так как оттуда в мою сторону двигалось сразу несколько боевиков. Единственным убежищем для меня снова оказался дом. Я помчался к входу в особняк.

Они заметили меня слишком поздно, и пули пролетели мимо. Зато в холле я столкнулся с каким-то парнем; он был очень молод и совсем неопытен, мне не составило труда выбить из его руки пистолет. Я нацелил на него свой и увидел перед собой наполненные страхом глаза.

– Подними пистолет и дай его мне, – приказал я ему.

– Вы не убьете меня? – жалобно проблеял он, выполняя мое приказание.

Но отвечать на этот судьбоносный для него вопрос мне уже было некогда, мои преследователи вбежали в дом. Я едва успел укрыться за колонной и открыл огонь. В одного я попал, другие же тут же отступили.

По лестнице я взлетел на второй этаж. Почему-то я решил, что лучше всего мне укрыться в кабинете моего старого друга. Распахнув дверь, я ворвался в него. Григор явно готовился к моему появлению, так как встретил меня крайне негостеприимно – пистолетным огнем. Если бы он хоть немного умел стрелять, я был бы изрешечен пулями, подобно ситу. Но все они впились в стену.

Я бросил в Григора какой-то попавший мне под руку предмет, и пока тот уворачивался от него, я в два прыжка преодолел разделяющее нас расстояние, выбил из его руки пистолет и приставил к его виску свой.

За дверью послышался такой шумный топот ног, как будто сюда устремился целый табун лошадей.

– Кричи им, чтобы они не входили в кабинет, иначе я продырявлю твою мерзкую башку, – просипел я.

– Не входите, – истошно заорал Григор, – он меня застрелит!

Однако этот призыв остановил не всех, кто-то попытался войти; я выстрелил, что несколько охладило их пыл.

– Помнишь, что ты хотел со мной и Ксенией сделать сегодня на рассвете? – спросил я. – Тебе не кажется это справедливым, если я сейчас тоже сделаю с тобой.

– Прошу тебя, не убивай, – захныкал Герман. – Мы же были друзьями, любили одну девушку.

– Ты заслужил смерти уже только за то, что искалечил ей жизнь. А сколько других ты совершил злодеяний и не сосчитать. Не воспользоваться случаем и не убить тебя – да история мне этого никогда не простит.

– Я не хочу умирать. Детьми своими заклинаю, не убивай. Они же и Ирины дети.

– О детках вспомнил, гнида. Ты бы лучше… Какой-то шум за моей спиной отвлек меня на мгновение от содержательного разговора с Германом, я повернулся и увидел, как кто-то пытается влезть в окно. Григор решил воспользоваться моментом и выхватить у меня пистолет. Я изо всех сил ударил его свободной рукой, он отлетел в сторону и ударился о тумбочку, на которой стоял подсвечник с как всегда горевшей свечой. Она опрокинулась и упала прямо на занавески, вспыхнувшие в тот же миг.

Лезший в окно человек спрыгнул в комнату, я выстрелил в него и сам бросился подоконнику. К стене была прислонена лестница. Это было как нельзя, кстати, и я стал спускаться по ней.

В окне показались лица боевиков, я выстрелил и бросился вниз. Упал я не очень удачно; по характерной боли я понял, что содрал кожу на коленках. В данных обстоятельствах радовало лишь то, что при прыжке с такой высоты все могло быть гораздо хуже. Я взглянул вверх и увидел языки пламени, высовывавшиеся из оконного проема.

Я оторвался от преследователей, и теперь затеряться на большом участке в темноте было не так уж трудно. Но меня очень тревожило сейчас другое; начавшийся в доме пожар мог помешать Ксении выбраться из подвала. Пока огонь бушевал на верхнем этаже и не добрался до низа, необходимо было вывести ее из дома.

В доме раздавались громкие крики; я видел по отблескам огня, что пламя быстро расширяет свои владения. С одной стороны это было хорошо, так как внимание бандитов с меня переключилось на пожар, зато с каждой секундой увеличивалась моя тревога за судьбу Ксении.

Я подкрался к входу в дом, однако войти в него мешал стоящий в дверях охранник. Он смотрел по сторонам, освещая окрестности мощным фонариком. У меня не было сомнений, кого он выискивал. Я находился в десяти метрахот него, но меня он не видел, так как я скрывался за высоким кустарником. Я поднял с земли камень и бросил его в противоположную сторону. Охранник мгновенно напрягся и крадучись пошел к углу дома. Я вышел из своего укрытия; так как в доме все время раздавались громкие крики, он не слышал моих шагов. Когда же он все-таки их услышал, то было поздно, я не дал ему ни секунды на раздумье. Ударом ноги я выбил у него пистолет, вторым ударом в пах надолго пресек в нем всякое желание продолжать дальнейшую борьбу. Я поднял его оружие и положил в карман; оно было очень кстати, так как у меня уже кончались патроны.

Я вбежал в дом и тут же выскочил назад, так как едва не наткнулся на Монаха и нескольких его боевиков. Я бросился в спасительные кусты, три ветви которых рядом с моей головой были срезаны пулями. Я, не целясь, тоже послал в сторону стрелков пару таких же гостинцев. Однако мое положение было критическим; хотя они меня и не видели, но знали, что я совсем близко и накапливали силы для решительного наступления. В десяти метрах от меня стоял джип. Ко мне пришла одна идея; я подполз к нему, открыл дверцу, залез в машину, взял наизготовку пистолет, а затем включил фары. Мощные прожекторы осветили всю панораму боя, и, пользуясь произведенным эффектом, открыл пальбу по своим противникам.

В ответ раздались стоны и зазвучали выстрелы. Автомобиль в считанные секунды был буквально изрешечен пулями, но меня в нем уже не было; в это время я спешно отползал от него, так как боялся, что он может взорваться. Но этого почему-то не случилось, может потому, что в баке не было горючего. Но думать о таких вещах мне было некогда, с каждой минутой дом пылал все сильней, быстро превращаясь в яркий факел, освещающий окрестности. Меня пока спасали две вещи: высокие кусты, среди которых, обдираясь я полз, и страх моих преследователей, так как они явно боялись снова попасть под обстрел. Но я знал, что они не оставят меня в покое. И кроме того, оставалась Ксения, которую я должен был вытащить из подвала. Но как проникнуть в горящий особняк Григора я не представлял; в ситуации, когда с каждой минутой становится все светлее, любая моя такая попытка окажется для меня последней.

– Вперед, он где-то рядом, – услышал я столь знакомый мне по телефонным разговорам голос Монаха. – Кто увидит его, сразу стреляйте, эта сволочь должна быть уничтожена немедленно.

Недалеко от меня находился небольшой хозяйственный сарай. Это было единственное место, до которого я мог добраться, все остальные пути были для меня отрезаны. И в этот миг мне невольно помог мой старый приятель Григор. Забытый всеми в доме, он вдруг возник в одном из окон на втором этаже и стал громко призывать спасти его от огня. Скорей всего пламя отрезало его о лестницы. Вопли моего бывшего одноклассника на миг переключили всеобщее внимание на него. Воспользовавшись этим, я помчался к сараю и укрылся за ним. Но Германа спасать никто не собирался; сам же он никак не мог решиться прыгнуть вниз. Хотя высота была приличная, но смертью такой полет не грозил. Но зато теперь все знали, где нахожусь я, так как мой короткий марш-бросок не остался незамеченной братвой. Мои противники попытались пойти в наступление, но я остановил их несколькими выстрелами. Беда заключалась в том, что у меня катастрофически быстро подходил к концу мой боекомплект.

Я услышал, как Монах приказал кому-то принести автомат. Кажется, конец моей карьеры все же приближается, подумал я. Против автомата с несколькими оставшимися у меня патронами я бессилен. Что они сотворят с Ксенией, вряд ли оставят ее в живых? Она слишком много видела. Вся надежда на Григория. И в этот момент случилось то, чего я совершенно не ожидал; ворота усадьбы оказались протаранены джипом. Теперь он мчался прямо на бандитов. Те были настолько ошеломлены и испуганы происшедшим, что вместо того, чтобы стрелять по нему, просто разбежались.

– Влад, ты где? – услышал я крик.

– Я – здесь.

Анатолий остановил автомобиль возле сарая, спрыгнул с джипа и побежал на мой зов. Мы обнялись; от счастья, что я вижу его, я готов был без вечно целовать своего друга. Но время для этого еще не пришло, я лишь на мгновение прижал его к себе.

Я протянул ему один из своих пистолетов. Анатолий посмотрел на меня.

– Когда я ушел из милиции, то поклялся никогда не брать в руки оружия.

– Жизнь бывает сильнее клятв. Если хочешь, чтобы мы уцелели и спасли Ксению, то не вижу другого выхода. Только учти, каждый патрон на счету.

Мы приготовились к обороне, заняв места на противоположных углах сарая. Но наши противники не торопились идти в атаку. Я понимал их, попасть под наш обстрел им совсем не хотелось. Я же чувствовал нетерпение, мне просто жгло желание как можно быстрей пустить в ход оружие против этих негодяев.

Внезапно в окне снова показался Григор. Его истошный крик разнесся по всей округе.

– Огонь подбирается к общагу. Помогите, я отрезан.

Этот призыв в один миг смыл всех наших врагов с позиции; толкая и мешая друг другу, они понеслись в дом. Мы проводили их глазами.

– Пока, кажется, пронесло, – повернул в мою сторону голову Анатолий. – Надо немедленно…

Окончание его фразы потонуло в немыслимом грохоте, раздался мощный взрыв и то, что еще секунду назад было большим и красивым особняком Григора, прямо на наших глазах превратилось в развалины. Обломки кирпичей, балок, частей от мебели – все это обрушилось на землю. Если бы мы не укрывались за сараем, то нас бы просто засыпало строительным мусором. Однако это не слишком шикарное строение спасло нас, оно приняло на себя удар взрывной волны и защитило от падающих обломков.

Несколько мгновений мы молча смотрели на развалины. От взрыва пожар разгорелся гораздо сильней, отрезая нам всякую возможность подобраться к дому, откуда доносились крики и стоны.

– Что случилось? – спросил Анатолий, изумленно смотря на это страшное зрелище?

– Не знаю. Скорей всего взорвалась взрывчатка, которая хранилась в доме. Или прорвало газовую трубу. Ты можешь дать другое объяснение?

Ксения, там в подвале находилась Ксения! – вдруг воскликнул я. – Надо попытаться ее спасти.

В этот момент раздался новый взрыв, он был гораздо слабее, но обрушил ближе всех расположенный от нас угол дома.

Анатолий поспешно обхватил меня за плечи.

– Влад, ты же понимаешь, там не уцелел никто, надо уходить, могут последовать новые взрывы.

Огонь быстро приближался к нам, я чувствовал на своем лице его обжигающее дыхание. Я понимал: Анатолий абсолютно прав, спасти в этом пламени уже никого нельзя. И все же я не мог сделать с этого места ни одного шага, словно какая-то неведомая сила пригвоздила меня к нему.

– Пойдем, – с силой толкнул меня Толя.

Мы вышли за ворота и стали смотреть на догорающие остатки особняка. Из соседних домов выскакивали люди; их число прибывало с каждой минутой. Вскоре народу стало так много, что стало тесно стоять. Меня то и дело толкали, но я ничего не ощущал. Хотя я выжил в этом ужасном кошмаре, но чувствовал себя мертвым. Таким же мертвым, как навеки оставшаяся под обломками Ксения.

Наполняя воздух воем сирен, появились машины «Скорой помощи» и пожарные, почти сразу за ними примчался целый милицейский экскорт. Но меня все дальнейшее уже не интересовало. Мне вдруг захотелось как можно быстрей уйти отсюда, покинуть место, ставшее могилой для стольких людей, для Ксении…

Расталкивая плотно стоявший народ, ко мне пробирался Климов. Пробившись, он обнял меня.

– Владислав Сергеевич, вы живы! – радостно воскликнул он. – Почему вы нам ничего не сообщили?

Я посмотрел на него.

– Они похитили Ксению и обещали ее убить, если я вам сообщу. Но она все равно погибла.

– Погибла Ксения? – недоуменно переспросил меня Климов. – Но я ее только что видел. Да вон же она, – показал он рукой на спешащую ко мне женщину.

Я оттолкнул оказавшегося на пути Климова, который едва не упал, и бросился навстречу к своей любимой. Мы обнялись и замерли у всех на виду. Я не знаю, сколько мы так простояли, секунду или десять минут; время полностью перестало мною ощущаться, как это происходят всегда с нашедшими свое счастье людьми.

– Пойдем, – первая нарушила наше молчание Ксения. Она внимательно осмотрела меня. – У тебя исцарапано лицо. И вся одежда в крови.

– Бог с этим лицом и одеждой. Как ты спаслась?

– Меня вывел Григорий за минут пять до взрыва. Он знал, что в доме хранится много взрывчатки и когда начался пожар, мы успели выбраться из подвала.

– Спасибо ему, великое спасибо ему. – Я снова обнял Ксению.

Я увидел, как к нам приближается Климов. У него было смущенное выражение лица.

– Извините, но я должен переговорить и с вами Ксения Леонидовна, и с вами Владислав Сергеевич, – сказал он.

Я отрицательно мотнул головой.

– Не сейчас, завтра мы расскажем абсолютно все. А сейчас мы хотели бы уехать отсюда. – Я посмотрел на Ксению, она согласна кивнула головой.

На лице Климова выражение смущения заменило выражение нерешительности.

– Хорошо, я дам вам машину.

К нам подкатил милицейский «Москвич». Я отворил дверцу, пропустил в салон Ксению, затем сел сам. Место на переднем сиденье занял Анатолий. И только сейчас я почувствовал, как я устал.

Я попросил водителя– сержанта остановить машину у памятника «Победы».

– Вы можете быть свободными, дальше мы пойдем пешком. – Машина уехала, и мы остались одни в пустом ночном городе. Анатолий тактично отошел в сторону.

– Отсюда начался мой путь в дом Григора, – сказал я. – А ведь теперь не опасно ходить по городу, мы победили их. И при этом остались живы. Даже не верится. – Я обнял Ксению, попытался поцеловать, но она неожиданно отстранилась.

– Владик, мы должны поговорить.

– Должны, – согласился я. – Я хочу сказать, что люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – как-то глухо произнесла Ксения.

– В чем же тогда дело, коли мы так единодушны.

– Я хочу, чтобы то, что произошло между нами там, в подвале, осталось бы навсегда нашей тайной. Этого больше не повторится.

– Почему? – растерянно спросил я.

– Разве ты забыл, что я невеста Андрея.

– Нет, но я думал…

– Ничего не изменилось, я выйду за него замуж.

– Но послушай… – Я вдруг почувствовал, что у меня не хватает слов, чтобы попытаться убедить ее изменить решение.

– Ты должен понять, после всех смертей я не могу иначе. Если я не выйду за него замуж, однажды он наложит на себя руки.

– Но так накладываешь на себя руки ты.

– Это не так. Давай не будем больше об этом говорить. Ты не все знаешь обо мне, я никогда не меняю своих решений. Недаром Борис, то есть Воскресенский, много раз повторял мне, что я самая упрямая женщина в мире. Я хочу тебя поцеловать, в последний раз.

Ксения прижалась ко мне, и я ощутил на своей щеке пролившуюся влагу из ее глаз.

– Все, иди, я одна доберусь домой, здесь недалеко.

– Ксения, постой, я… – Но мой глас замер на полуслове, так как каблучки Ксении уже быстро цокали по мостовой, удаляя ее все дальше от меня.

Я смотрел ей вслед до тех пор, пока она не исчезла за поворотом. Несколько минут я стоял неподвижно. Я чувствовал внутри себя только одну пустоту.

Внезапно кто-то мягко тронул меня за плечо; я обернулся и увидел Анатолия.

– Ну вот, Толя мы победили, а радости нет никакой.

– Чему же радоваться, Влад, погибло столько людей. В этом мире нет преступников, а есть только заблудшие души, – грустно проговорил он. – А заблудшие души надо лечить. Душа бессмертна, а если это темная душа ее надо лечить особенно сильно, иначе зло, заключенное в ней, снова вернется на землю. Пока мы не победим зло здесь на земле, в самих себе, мы никогда не избавимся от преступников. А значит, и там тоже, – показал Анатолий наверх, – будет царить зло, которое мы туда посылаем.

– Но как лечат души?

– Разве тебе это неизвестно, только любовью.

– А если любовь ушла? Ушла к другому?

– Любовь никогда не уходит, она только приходит, если это любовь настоящая.

Я взглянул на него, потом задрал голову вверх, посмотрел на небо. Где-то нам витают чистые души Алексея, Олега и многих других людей, которых сгубил этот погрязший во зле мир.

Небо начало светлеть, первые голубые полоски пролегли по его темному своду. Я вдруг подумал о том, что как все же хорошо, что лучшие не всегда умирают, иногда они остаются в живых. Я взглянул на Толю, положил руку ему на плечо.

– Приходи завтра ко мне в мэрию, обсудим вопрос о восстановление твоего монастыря. Самое время этим заняться. А сейчас чертовски хочется спать, у меня выдалась бессонная ночь. Да и Павел, наверное, заждался. Тебя ждет жена. Значит, до завтра.

– Да завтра, Влад.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg