«История одного преступления. Потомок Остапа»

История одного преступления. Потомок Остапа (fb2) - История одного преступления. Потомок Остапа 1293K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Юрьевич Акулинин

А. Ю. Акулинин История одного преступления Потомок Остапа

Всякое тайное рано или поздно становится явным.

Сократ

От автора

Когда я уже заканчивал работу над этой книгой, то вдруг задумался: так о чем же она? Мои сослуживцы, коим довелось прочитать ее отдельные главы или всю целиком, говорили о совершенно разных вещах, вызывая у меня недоумение. Те, которые узнавали в ней себя, твердили: это повесть про чекистов. Другие, закрывающие последнюю страницу с ухмылкой, были уверены, что автор написал опус о похождениях новоявленного Остапа Бендера. Третьи, а это были представительницы «слабого пола», тяжело вздыхали и тихо констатировали: «Как хрупко женское счастье». Были и четвертые, и пятые… Но никто из них не сказал то, о чем думал я, садясь в свободное от службы время к клавиатуре компьютера и устремляясь взглядом в потолок. Да, конечно, я писал и про нелегкую службу чекистов, и о том, что мошенники зачастую используют поддельные удостоверения сотрудников ФСБ для осуществления преступной деятельности, и как на их уловки попадаются люди. Да, именно это я и писал, рассказывая историю про… ложь.

В толковом словаре русского языка С. И. Ожегова слово «ложь» трактуется как намеренное искажение истины, неправда, обман. Лжи посвящены десятки афоризмов и сотни пословиц и поговорок. Ложь может быть малозначительной и бескорыстной, широкомасштабной и гибельной, она даже может быть во спасение или того чудней: святой.

Ложь имеет широкое хождение среди людей. Врут все, даже те, кто постоянно призывает говорить правду. Врут строгим отцам, требовательным детям, ревнивым супругам, придирчивым начальникам, электорату. Причем все ко лжи настолько привыкли, что особенно и не удивляются ей. В этом деле преуспели политики и дипломаты, следователи и прокуроры, сотрудники правоохранительных органов и спецслужб, бизнесмены и преступники. Для всех них ложь – элемент профессиональной деятельности. Правда, в данном случае ложь называют иными словами, например предвыборной программой, заявлением МИДа, тактикой допроса, легендой прикрытия, дезинформацией, рекламной акцией, разводкой и еще множеством других эвфемизмов.[1]

Каким бы словом мы ни называли ложь, она все равно является намеренным искажением истины, обманом, на который мы, как ни странно, падки, а все из-за своей глупости, жадности и страсти…

Пролог

г. Москва, Лубянка, Культурный центр ФСБ России, 10 декабря 2008 года, 23 часа 10 минут

Полковник Калинин вышел из культурного центра ФСБ в приподнятом настроении. В ушах еще звучали слова ведущей конкурса «За лучшие произведения литературы и искусства о деятельности Федеральной службы безопасности» Арины Шараповой: «Для вручения поощрительного диплома и ценного подарка на сцену приглашается автор документального детектива «История одного преступления: по следам Башкира» Андрей Калинин». С поврежденным коленом, да еще без костылей и гипса, который пришлось накануне снять, чтобы залезть в машину, подниматься на подмостки было тяжело. То, что земля под ногами ходила ходуном – это еще полбеды, а вот когда она начала взрываться и пронизывать плоть нечеловеческой болью, это уже не приведи господи. Здесь не то что перепутаешь концовку заранее заготовленного текста выступления, но и забудешь получить из рук нового директора ФСБ золотые часы. Правда ни часы, ни диплом, ни огромный букет цветов Калинин не забыл, поэтому, наверное, и настроение было приподнятым. А то, что вместо «служу Российской Федерации», сказал «Честь имею!», так это со всеми бывает. Да и вряд ли кто-то такую шероховатость заметил. Разница между добросовестной службой и офицерской честью не такая уж и большая.

На ступеньках центра он закурил. Ночная Москва светилась. Проезжавших мимо машин было гораздо меньше, чем днем, хотя их количество на стоянке у центрального офиса ФСБ существенно не сократилось. Спецслужба трудилась и днем, и ночью. И устроенный ею же в преддверии собственных профессиональных праздников конкурс не был для этого помехой: кто-то писал депеши для высших должностных лиц страны, кто-то встречался с агентурой, кто-то уходил в пограничный дозор, а кто-то держал на мушке главаря бандформирования. И неважно, какое сегодня число и время суток. Система работала, словно швейцарские часы.

Окурок уменьшался на глазах. Волнение пока не отпускало, хотя сердцебиение постепенно замедлялось, приближаясь к отметке в 72 удара в минуту. Еще чуть-чуть, и снова дико заноет колено. Когда это произойдет, лучше быть в автомобиле. Калинин бросил бычок в урну и, достав мобильник, набрал заветный номер.

– Вы где? – спросил он.

– Я неподалеку, сижу в кафе с товарищем и жду, когда ваш концерт закончится, – ответил начальник отдела кадров н-ского УФСБ полковник Грузин Сергей Васильевич. Чувствовалось, что он подшофе. А это значит, что день удался и у него. Из-за ударения его фамилия к национальности вождя всех народов и президента, съевшего перед экранами многомиллионной аудитории свой яркий галстук, не имела никакого отношения, хотя некоторые злые языки с этим не соглашались, так и норовили разжечь вражду между братскими народами.

– Когда поедем домой?

– А ты готов?

– Еще грамм триста коньяка, вот тогда я буду окончательно готов, – рассмеялся Калинин и дыхнул на свой мобильный трофейным «Хеннесси», пару фужеров которого он употребил на банкете.

– Юрьевич, машину я отправил поближе к кольцевой дороге. Придется нам ехать до нее на метро.

– Фьють, – присвистнул Калинин. – Да как же я со своей ногой! Мне до метро добраться проблематично. Куда идти?

– До Кузнецкого доковыляешь или мне тебе помочь?

– Что делать, буду ковылять, – вздохнул Калинин.

– Я тебя жду.

– Жди.

Отключив телефон, Калинин снова полез за сигаретой. Позади него отворилась дверь, и на Лубянку из здания Центра вывалилась шумная компания известных в стране артистов. Все как один были навеселе. Банкет прошел на высшем уровне. Калинин тут же получил стандартный набор почестей дипломанта конкурса: его признательно хлопали по плечу, дружески жали руку, и кто-то даже чмокнул. Бр-р-р. Его передернуло. Обниматься по-кавказски – куда ни шло, а вот чтобы мужик, пусть даже такой знаменитый, как этот, да при всем честном народе чуть ли не в засос поцеловал, это уж извините господа, хамство. Хочешь не хочешь, а поверишь слухам о нетрадиционной сексуальной ориентации некоторых знаменитостей. «Какой черт меня сюда занес? – думал Калинин, глупо улыбаясь почтенной публике. – Я же русский офицер, а не попрыгунчик какой-то. На какой хрен мне ваша признательность. Тьфу! Да и книгу мою вряд ли кто-то из них читал и не прочтет никогда».

К входу подогнали шикарные автомобили. При одном их виде дух захватывало. «Вот бы поставить сверху крупнокалиберный пулемет, а рядом ПТУР «Фагот» закрепить, хорошие боевые машины получились бы, не хуже легендарных БМП». Толпа наперегонки ринулась к ним. Калинин посмотрел на свой букет, мысленно попросил у жены прощения и вручил его эстрадной артистке, постоянно мелькавшей на телевидение. «Все равно не довезу», – подумал он и ощутил на щеке легкий холодок знаменитых силиконовых губ. «Это уж куда не шло. А то мужик!» – улыбнулся он. Скопище гламурных особей из глянцевых журналов стремительно рассосалось по роскошным каретам и исчезло в мареве углекислоты, повисшей над ночными московскими дорогами.

Сигарета сгорела до фильтра и обожгла губы. Окурок упал под ноги. Калинин попытался его поднять, чтобы выбросить в урну (не хотелось засорять столицу), но нога не жаждала сгибаться, жутко отекла и пульсировала. «Дойду ли до метро?» – он посмотрел в направлении станции «Кузнецкий мост», прикидывая расстояние до нее, и – о чудо! – навстречу улыбаясь, шел молодой и статный полковник Грузин. «Совесть заела, что без спросу машиной распорядился по собственному усмотрению», – решил Калинин, но все равно радостно помахал ему рукой и, опираясь на пластиковую клюку, двинулся в его сторону.

На вручении премии эта самая клюка произвела фурор. Еще в телефонном режиме, когда сотрудники ЦОСа[2] приглашали Калинина в Москву на торжественное мероприятие, он предупредил их о полученной накануне травме мениска и разрыве коленных связок во время банального волейбола. Неприятное для Калинина событие было воспринято цосовцами с небывалым энтузиазмом: «Ничего, – ответил их сотрудник. – Доведем до общественности информацию, что вы в Чечне ранение получили. Вы единственный номинант из действующих сотрудников ФСБ, так что рекламу мы вам обеспечим». Калинин тогда подумал, что на том конце провода товарищи шутят, сам-то он любил это дело, но когда вошел в концертный зал, то понял: шутников в Центральном аппарате ФСБ значительно меньше, чем на территориях. Люди в погонах, строгих костюмах и вечерних платьях с сочувствием смотрели на него, а некоторые сердобольные подходили и интересовались: «Огнестрельное это или осколочное ранение?» Приходилось туманно отвечать, дескать, до свадьбы заживет. И здесь Калинин не лукавил. По имеющимся в медицинской службе ФСБ нормативам, данная травма заживает за 90 суток. Кто этот норматив придумал, неизвестно, но именно через три месяца подходила годовщина серебряной свадьбы четы Калининых.

Грузин прибавил шаг и встретил Калинина на пешеходном переходе.

– Совесть замучила? – озвучивая мысли, спросил Калинин.

– Была бы совесть…

– Это точно, откуда у вас, у кадровиков, совести взяться.

– Вместо того чтобы как черт старый ворчать, показал бы свои подарки!

– А, точно. Дедовщину никто не отменял. На, тащи, – Калинин протянул Грузину пакет с дипломом и коробкой с золотыми часами.

Тот с любопытством вытащил диплом и раскрыл его:

– Фьють, – присвистнул он. – Так это же металл.

– Да? – удивился Калинин и, потрогав его, сказал: – Точно металл. Кризис дошел и до нашей деревоперерабатывающей промышленности. Бумага кончилась, в ход пошел металл. Ладно, диплом из металла, это куда ни шло, а как быть в туалете?… Не у всех же наших граждан биде есть. Говорили же мне в Чечне: «принимай, Юрьевич, ислам», а я, дурак, отказался. Сейчас бы не испытывал потребность в туалетной бумаге.

Грузин, не обращая внимания на шутки своего старшего коллеги, извлек из пакета деревянную коробку, покрутил ее в руках и открыл.

– Золотые? – спросил он.

– А я почем знаю?

– Ну спросил бы у директора.

– Дареному коню в рот не заглядывают.

– Золотые, – утвердительно сказал Грузин, рассматривая оборотную сторону хронометра. – Видишь, клеймо. Да тут еще и надпись: «От директора ФСБ». Ну теперь Юрьевич, тебе надо становиться профессиональным писателем. Напишешь еще одну книгу, потом еще и еще. И будешь часами торговать.

– Зачем мне это нужно? Одну нечаянно написал и сегодня чуть невинности не лишился. Один известный мужик пытался свой язык в мой суровый чекистский рот засунуть. Каково тебе? – засмеялся Калинин.

– Один раз не педераст…

– Один раз уже было, Васильевич. В прошлом году во время ежегодного медосмотра я сдуру перепутал кабинеты врачей. Вместо хирурга попал к проктологу.

– И чего?

– А ничего. Сам видишь, что жив и здоров. Только с психикой проблемы начались. После посещения проктолога у меня возникла душевная травма. Мне теперь периодами гомосексуалистов жалко становится. Проводят они, бедные, в Москве свои гей-парады, а их православный люд гоняет и по морде бьет. Иногда такая жалость возникает, а иной раз страсть как хочется по морде дать. Так что, Васильевич, если еще одну книгу напишу, и меня, не дай бог, снова пригласят сюда для вручения награды, боюсь, что мне понравится целоваться с мужиками. А там недалеко и до гей-парадов. Не хочу по морде получать.

– Тогда будешь работать на телевидении или еще выше, – он многозначительно потряс указательным пальцем. – Здесь такие нужны.

– Нет. Ни на телевидении, ни еще выше я работать не хочу. Пошли, Сергей Васильевич. Домой дюже хочется. Всего полдня в Москве, а ощущение такое, что снова у проктолога побывал, – опираясь на батик, Калинин поковылял к станции метро.

Рядом с ним гуськом поплелся кадровик.

– Юрьевич, кроме шуток, напиши еще что-нибудь.

– А что конкретно?

– А знаешь что, напиши-ка про Левина.

– Это тот, который пять лет назад нас разводил по полной программе? Моими установочными данными пользовался и деньги на памятники погибшим чекистам собирал? Кстати, он вышел из тюрьмы?

– Не знаю.

– Как это не знаешь? Ты же следователем в то время был и вел его уголовное дело.

– Так это когда было…

– Время летит. А как вчера было. Эх, уходят годы…

– Кроме шуток, напиши.

– Да что в нем интересного? Дело как дело. У нас ежегодно подобных дел пруд пруди. Если я эту книгу напишу, то ее читать никто не будет. «По следам Башкира» вырвалась в финал только по причине того, что в ней были описаны боевые действия, террористы и героические будни чекистов с тонким чувством юмора. А что может быть вокруг мошенника? Народ прочтет и скажет: вот ФСБ делать нечего, пусть лучше шпионами и террористами занимается, а всякую там шваль оставят родной милиции на закуску.

– Ну не скажи, не скажи. Левин и ему подобные бьют по престижу нашей конторы, подрывают ее авторитет в глазах…

– Ты еще скажи: советского народа, – ухмыльнулся Калинин. – Без него полно лиц и организаций, которые с удовольствием это сделают. Нет, Васильевич, не буду я про него писать. Да и некогда мне.

– А ты знаешь, что та беременная баба, у которой мы в Муроме обыск делали, приехала к нему в следственную тюрьму на свидание и в камере родила?

– Прямо в камере?

– Ага. Переполох тогда в УИН случился.

– Вот бабы дуры!

Часть 1 Потомок Остапа

Глава 1

Н-ск, следственная тюрьма, 18 января 2003 года, 9 часов 12 минут

– Честно скажу, я оказался в Таджикистане из-за денег. Деньги, конечно, не панацея, но очень хорошо помогают против бедности. Их мне хотелось иметь много, хотелось быть богатым. В маленьком узбекском городке, где я родился и провел свое детство с отрочеством, состоятельных людей уважали. И неважно, кто ты: узбек, таджик, каракалпак или русский. Главное – твое имущественное состояние. А вот оно все время было ни к черту. Мои родители почему-то о деньгах не пеклись. Жили как могли на одну зарплату, принимая это за истину. Ну скажите мне, не идиоты ли они? А мне хотелось другой жизни. Светлой, насыщенной, богатой. Чтобы ни в чем себе не отказывать: покупать дорогие вещи, ходить по кабакам, снимать симпатичных длинноногих телок. Деньги – вот ради чего я решил рискнуть! Как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское.

Когда я попал в Душанбе, республику уже изрядно трясло. Кто с кем воевал, мне и сейчас непонятно, как непонятно было, на чьей я стороне. Кто свой, а кто чужой? При таких обстоятельствах рисковать жизнью – сущее безумие.

Слава богу, я попал в отряд, где были в основном наемники из Узбекистана, этнические узбеки. Хоть я по национальности и русский, но узбекский язык знал хорошо. Как-никак всю жизнь прокрутился среди этого коренного населения. Узбеки народ хороший, беззлобный, а главное, доверчивый. В сущности, это их качество и спасло меня в период боевых действий. Но об этом по порядку.

Абдула, наш командир, наемник из Афганистана, делил людей на трусов и смельчаков. Он был сухощавым узбеком небольшого роста, с маленьким раскосыми глазами, с непропорционально длинными руками, которые аккурат доставали до его колен. Абдула изо всех сил старался быть таким, каким, по его мнению, должен был быть настоящий моджахед – бесстрашным и мужественным. Таким же бесстрашным, как и противостоящие нам моджахеды-таджики, которых мы должны были убивать, а они, соответственно, нас. Он всегда смотрел прямо в глаза своему собеседнику, словно проверяя, кто перед ним – трус или храбрец. Он был настоящим профессиональным убийцей, не знающим жалости к своим врагам. А судя по всему, врагов в Таджикистане находилось в то время с избытком, словно весь мировой сброд сконцентрировался вокруг Памира.

Много раз мне хотелось убежать из этого погрязшего в войне места. Война, как оказалось, не мое призвание. Но я знал, что пока не могу себе этого позволить. У меня не было ничего, кроме мечты разбогатеть. А сбежать – значит убить ее. Тогда в жизни не останется никакого смысла. Я не мог сбежать, не мог и остаться, потому что за каждым глиняным домом, за каждым углом и камнем меня поджидала женщина в темном капюшоне и острой косой. Звали эту женщину Смерть. Ее нельзя избежать, ведь она не собиралась уходить с пустыми руками… Так было всегда. Смерть всегда рядом с тобой, как только в руках у тебя оказывается оружие. Будешь ты готов или нет – неважно. Ей это безразлично. На войне она главная. И те, кто вступает на тропу войны, должны принимать ее правила игры. С другой стороны, я не верил, да и сейчас особо не верю, что есть какая-то загробная жизнь, которую боготворили тогдашние мои сослуживцы, совершая свои намазы и крича: «Аллаху Акбар» (Аллах велик). Где они, а где я! Идиоты!..

– И где они? – подполковник ФСБ Калинин усмехнулся и затушил в пепельнице очередной окурок.

– Все там же, гражданин начальник. На небесах, – ответил задержанный за мошенничество Левин Андрей Александрович, проходящий по оперативным документам под псевдонимом «Душман».

– Привыкаешь?

– К чему?

– К новой жизни, Андрей Александрович, арестантской, – подполковник почему-то грустно улыбнулся. – Вот, уже меня гражданином начальником называешь. А своему окружению говорил, что служишь под моим началом. Знаю, несколько месяцев назад с местной шпаной свое новое звание подполковника обмывал. Звездочки в стакан бросал. По-гусарски пил. Я тебе скажу, у нас традиции иные. А ты фильмов насмотрелся… Да и в отделении ФСБ подполковничья должность всего одна. Ты уж на майоре остановился бы. Переборщил, коллега.

– Да все лохи, Юрьевич, в вашем сраном городке, лохи одни, – Левин с агрессией сплюнул на пол камеры следственного изолятора.

– Раз ты здесь, то позволь усомниться в твоих словах. Значит не все лохи.

– Ну переиграл, гражданин начальник, признаюсь, переиграл. Сам виноват. За это и расплачиваюсь. Надо было раньше валить отсюда.

– И что же тебе помешало?

– Как всегда, жадность. Хотел напоследок куш приличный сорвать. Я же практически подписал в ряде предприятий документы по перечислению финансовых средств на строительство мемориала погибшим воинам в Чечне. Счет в банке открыл. Хе-хе-хе…

– М-да… Андрей Александрович, был бы я милиционером, то обязательно в какую-нибудь ветеранскую организацию сообщил бы о том, как ты деньги зарабатываешь.

– Пустое, Андрей Юрьевич, вы что думаете, они другими путями себе благосостояние делают? Примерно так же, как и я. Только они лицо юридическое, а я – физическое. Независимое. Иными словами, не делюсь ни с кем.

– Ну ты же эксплуатируешь чувство сострадания. Это как-то не по-людски. Не по-человечески.

– Это мое ноу-хау, – усмехнулся Левин. – И знаешь, гражданин начальник, я тебе скажу, что пока существуют войны, всегда будут люди, которые без труда будут зарабатывать на них деньги. На смерти, сострадании и горе. Разве это плохо?

– Плохо. Очень плохо.

– А ты, Юрьевич, философски на это посмотри. Во время войны промышленность развивается. Народ сплачивается, все работают на победу. Появляются деньги. И как сказывали глубокоуважаемые мною Ильф и Петров: «Раз в стране бродят какие-то денежные знаки, то должны быть люди, у которых их много». И здесь появляюсь я – человек со следами войны, и аккуратно забираю часть из них. При этом богатеи получают удовольствие. И мне хорошо, да и им тоже. Так, что товарищ подполковник, у каждого человека своя правда, – Левин ехидно улыбнулся.

Таджикистан, Памир, граница с Афганистаном, 27 августа 1993 года, 16 часов 47 минут

Куда ни посмотришь, везде каменные горы с острыми выступами, отвесными крутыми склонами, которые под лучами красного опускающегося за горизонт солнца напоминают безжизненный марсианский пейзаж.

Солнце палило так, что казалось – земля раскалилась. Ни малейшего дуновения ветерка, которое заставило бы шелохнуться закрепившуюся в расщелинах скал траву. Все застыло в неподвижности. Камни стонали от пекла. Август обрушился на горный массив Памира с убежденностью в своей правоте. Невозможно было представить себе, чтобы на эту местность когда-нибудь мог бы пролиться дождь, как и вообразить, чтобы обитавшие здесь животные и растения могли найти под этим испепеляющим солнцем и высохшим небом хоть какой-нибудь корм. В это время здешняя земля была обречена гореть. И она горела…

После неожиданного налета авиации лагерь таджикской оппозиции, располагавшийся в приграничном с Афганистаном районе, был полностью уничтожен. Повсюду валялись изуродованные трупы и части человеческих тел. Кровь быстро застывала на скальных породах, делая их темно-бурыми.

Абдула лежал скорчившись, прижав руки животу. На бледном лице застыло удивление. Настоящая боль еще не пришла, и он лежал тихо, глядя прямо перед собой. Можно было подумать, что он просто решил отдохнуть перед ужином, если бы не кровь, сочившаяся между пальцами, которые путались удержать вываливающиеся из разорванной брюшины кишки. В воздухе еще витала пыль вперемежку с ароматными частицами авиационных бомб объемного действия. Пыль превращалась в песчинки, которые разрастались, наплывали на него, оборачиваясь в огромные валуны. Ему казалось, что он может сосчитать их все до единой, но дойти удалось лишь до пяти, а потом мысли путались, и приходилось начинать все сначала… После нескольких неудачных попыток он устало прикрыл глаза.

Ему так и не верилось, что это все случилось именно с ним. За все двенадцать лет, с того момента, как он взял в руки оружие, беда обходила его стороной. Были, конечно, небольшие раны, оставившие следы на теле, но чтобы так вот… И теперь он пытался сосчитать песчинки, почему-то думая, что это очень важно. А жизнь медленно вытекала из него на гранитное плато. С каждым ударом сердца, отдававшим тяжелым толчком в поврежденный живот, становится все труднее и труднее дышать. В глазах темнело, но помутившийся разум очередной раз заставлял считать песчинки: «Одна, две, три, четыре, пять… Нет, не так, сбился… Неужели это конец? И больше не будет ничего?… Аллаху Акбар… Одна, две, три… Как же так вышло?… Одна, две, три… Неужели это моя кровь?… Как ее много… Но почему нет боли? Только тяжесть… Тяжело там, внизу… Тяжело… Одна, две… Опять сбился… Я умираю?… Жаль… Одна… Еще одна… Слишком темно… Чья это тень?…»

Это была не тень. Над Абдуллой склонился его подчиненный, исчезнувший за сутки из расположения отряда, Левин Андрей Александрович – жуликоватый русский паренек с позывным «Душман». Он держал на изготовке надежный АКМ, прозванный в народе «веслом».

– Ну что, Абдула, не повезло тебе? – ухмыляясь, произнес он и толкнул своего командира носком армейского берца.

От толчка пришла боль, а следом за ней и страх. Взгляд «Душмана» ничего хорошего не сулил. Он походил на острый нож для ритуально-жертвенного обряда в священный месяц Рамадан.

– Помоги мне, брат, – прошептал Абдула.

– Помоги? Вот как запел! Поделом тебе! Нечего было издеваться. Где деньги?

– Деньги?!

– Да деньги, мани-мани, капуста, баксы. Читай по губам: где американские доллары?

– Шайтан! Ничего ты не получишь.

Внезапно в голове Абдулы сложился ребус. Разгадка оказалось простой, и оттого в его душе засвербело. Неожиданное исчезновение «Душмана» перед доставкой из Душанбе очередного транша на вооруженную борьбу и сегодняшний налет вражеской авиации – звенья одной цепи. Страх сменился ненавистью к этому гнусному славянину, черной глухой ненавистью, которая даже мертвого может поднять в атаку, потому что ненависть – лучшее лекарство от смерти.

Правая рука бросила бесполезное занятие – удерживать жизнь, и потянулась к кинжалу, прикрепленному ремнем к бедру. Потянулась медленно и незаметно, перед стремительным змеиным броском. А глаза взглядом удава стали гипнотизировать «Душмана». На губах застыла улыбка. В этот момент Абдула понял, что смерть все равно настигнет его, что бы он ни делал, как бы храбро ни бился, смерть рано или поздно нанесет свой завершающий удар. Но пока это не случилось, он решил сражаться, сражаться хотя бы за право умереть так, как он желал – с оружием в руках.

– Получу, Абдула, ей-богу получу, – рассмеялся Левин. Рука командира нащупала костяную рукоять ножа и незаметно освободила его от кожаных пут.

Схватка была короткой. «Душман» даже толком не понял, что произошло. Обжигающий свист клинка, душераздирающий вопль и громкий выстрел из автомата эхом прокатились по горным расщелинам. И вдруг все стихло…

Абдула бросил прощальный взгляд на белые шапки исполинов-гор, и прежде, чем глаза окутала пелена, он увидел, как с громким торжественным криком взмыла в угасающее небо огромная черная птица… Его обоюдоострый нож торчал из бедра противника, войдя в него по самую рукоять. Рука, привыкшая убивать, даже не почувствовала сопротивления человеческой плоти.

– А-а-а! – закричал Левин, хватаясь за поврежденную ногу.

Для пущей убедительности он выпустил очередь из АКМа в своего бывшего командира, однако это было лишним. Абдула и так был уже мертв.

Удостоверившись, что уже ничто ему не угрожает, молодой человек сел на соседний валун, отмотал от деревянного приклада резиновый жгут и перетянул им свою ногу выше того места, где еще торчал нож, а затем с усилием вытянул его из тела. Пригодился и индивидуальный перевязочный пакет, который он достал из нагрудного кармана летней полевой формы одежды и которым аккуратно перебинтовал рану.

Времени оставалось все меньше и меньше. По его расчетам, через 30–40 минут должен появиться отряд спецназа ГРУ Генерального штаба Российской Федерации. Так что надо было спешить в поисках злополучных денег, ради которых он задумал и практически осуществил всю эту авантюру.

Заманчивая идея обогатиться пришла сама собой, когда месяц назад он проезжал на армейском УАЗе мимо здания российского посольства в Душанбе. Такие поездки были не редкость. В республиканском центре он появлялся примерно раз в неделю, чтобы пополнить запасы продовольствия и оружия для нужд отряда. Ездил, конечно, не один, а с двумя-тремя сослуживцами, переодетыми в форму российских военнослужащих, наводнивших в то время город. Его выручала славянская внешность и артистические способности, которыми он умело пользовался, представляясь старшиной мотострелковой роты, прапорщиком Петровым. На молодого прапорщика никто особо внимания не обращал. Прапор – он и в Африке прапор. И если он находится в определенное время в определенном месте, значит, так и надо. Что-то ищет и добывает для своих бойцов, которые, как правило, шустрили рядом. А то, что их внешность отличалась от командира, так это просто объяснялось: в группе российских войск в Таджикистане служили люди многих национальностей.

План, как реализовать свою идею, созрел тут же, в УАЗе. Голова у Левина, надо признать, работала отменно, особенно в меркантильном направлении. И уже через час, сославшись на здоровую половую тягу, он оставил попутчиков в припаркованной рядом со складом машине, а сам оказался в здании посольства, где в одном из кабинетов и произошла первая встреча с сотрудником спецслужб.

Работавший под крышей секретаря посольства, полковник ГРУ Семенов Леонид Иванович, немало повидавший на своем веку, изрядно удивился предложению Левина и попытался уловить его мотив. Со слов «Душмана» выходило все складно. За предоставление возможности вылететь в Москву он готов передать информацию о транзите крупной партии героина из Афганистана в Таджикистан на участке границы, контролируемой незаконными вооруженными формированиями. Точка на разложенной топографической карте с грифом «секретно», указанная Левиным, как база боевиков, сняла все сомнения у Семенова. По оперативным данным, имеющимся в ГРУ, именно в этой местности действовал отряд узбекских наемников, воюющих на стороне оппозиции, а следовательно, узбеки и причастны к наркотрафику. К такому умозаключению и пришел полковник, однако, сославшись на некое согласование с вышестоящим командованием, от положительного решения воздержался, перенеся его на более поздний срок.

С этого времени встречи лжепрапорщика с сотрудниками ГРУ стали регулярными. В оперативных документах он фигурировал под псевдонимом Петров, но офицеры ГРУ не обратили на этот факт внимания. Тайный смысл этой распространенной в России фамилии знал лишь один Левин. Петров – это литературный псевдоним Евгения Петровича Катаева, погибшего в 1942 году на фронте, одного из авторов романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», рассказывающих о похождениях талантливого мошенника и авантюриста, сына турецкоподданного Остапа Бендера, являющегося у «Душмана» образцом для подражания.

Частые выезды Левина в Душанбе стали вызывать подозрения у Абдулы, который в конце концов устроил за ним самую настоящую слежку и вынудил позорно дезертировать из расположения отряда. Правда, получилось это как раз, кстати, накануне получения зарплаты для бойцов. Этим обстоятельством и воспользовался новоявленный Петров, сообщивший своему куратору по спутниковому телефону, хранящемуся в тайнике неподалеку от базы, о прибытии на место крупной партии героина.

Авиация, налетевшая неизвестно откуда, сделала свое дело. Ужасный вой, гул, грохот и вопли были слышны за многие километры от места бомбардировки. А когда все закончилось и снова наступила вековая тишина, Левин вышел из укрытия и быстрым шагом направился по горной тропе к месту своей прежней службы, где он оказался через полтора часа.

И вот теперь хромая, он хаотично носился по лагерю, ища заветный металлический ящик, ключи от которого он только что сорвал со шнура на шее убитого им Абдулы. От дикой боли слезились глаза, напрягались все части тела и играли желваки. Хотелось остановиться и завыть, словно волк. Однако стрелки наручных часов предательски бежали вокруг своей оси, отсчитывая драгоценные минуты.

Осталось двадцать минут. Ничего. Он обшарил одежду у трех трупов. Добыча небольшая, несколько смятых российских и американских купюр, которых хватит лишь на один день беззаботной жизни.

Пятнадцать минут… Боль становится невыносимой, но останавливаться нельзя. Еще пять трупов, но это не те деньги. Их должно быть значительно больше. Если в карманах только мелочь – это хорошо. Значит, Абдула их не успел раздать. Ящик, где этот чертов ящик?

Десять минут… Еще пять трупов. Где эти чертовы деньги. Господи, как больно! Зачем обшаривать трупы, это пустая трата времени. Надо искать ящик серого цвета…

Пять минут… Раздались звуки винтокрылой машины. Мощный военный вертолет без опознавательных знаков стал зависать над ущельем в поисках места посадки. Однако площадь этому не способствовала, мешали две скалы, стоящие почти впритык друг к другу. Левин упал ниц и притворился мертвым, чтобы, не дай бог, снайпер не принял его за боевика. Лежа, он поблагодарил Абдулу за удачное месторасположение лагеря, а стало быть, и за представленное дополнительное время. Мало-мальская площадка для безопасной посадки вертолета находилась в полутора километрах от их базы, а значит, есть еще 10–15 минут. Удача на его стороне. Он приподнялся и чуть ли от радости не закричал. Ящик лежал рядом, достаточно протянуть к нему руку. Он был слегка помят, но все же узнаваем. Хотя, что-то было не так. Цвет. Цвет был незнакомым, бурым.

«Почему он такого цвета?» – подумал «Душман» и схватил его. Ко всему прочему, ящик был противно липким. Он бережно погладил его. За бурой массой появился знакомый, серый цвет, а ладонь приобрела грязно-красный оттенок. Тут-то до него дошло: «Это чья-то кровь?» Мысль выстрелила и обожгла руки, отчего портативный сейф со звоном упал и словно мяч, покатился в ущелье, увлекая за собой мелкие камни. Превозмогая боль, Левин бросился за ним. Споткнулся, упал и кубарем покатился.

Земля – небо, земля – небо и свист в ушах… Бесконечное падение, отзывающееся ломотой и болью, словно тебя мелят в огромных жерновах. Только в самом низу хаотичное движение прекратилось. Перед глазами миллионы звезд и тошнота. Но эти чувства и ощущения померкли перед сейфом. Радость компенсировала и боль и головокружение. «Вот они, мои денежки!» – подумал «Душман» и засунул ключ в замочную скважину. Два оборота, и металлический ящик открылся. В нем лежали три толстых пачки стодолларовых купюр. Целое состояние, если учесть, что в Узбекистане двадцать долларов – это ежемесячный доход среднестатистического населения республики.

Засунув деньги за пазуху, он неожиданно ощутил смертельную усталость, словно одновременно все его жизненные силы иссякли и не осталось пресловутых внутренних резервов. Все давным-давно закончилось. Может быть, это было следствием потери крови, может – полученным при падении ударом по голове, а может, еще чем-то другим. Кто его знает? Да он и не стал задавать себе такие глупые вопросы. Просто сел на острые камни, вытянул раненую ногу и молча уставился на бескрайние каменные нагромождения, рисуя в своем воображении картины новой, светской жизни. Уж если мечтать, так ни в чем себе не отказывая. И он мечтал, поглаживая военное «хэбэ» на груди, где лежали деньги, способные обеспечить в ближайшей перспективе безбедное существование.

Из сладких грез его вывели спецназовцы, вовсю орудовавшие в лагере. Сверху раздавались их голоса, шутки и смех. Судя по всему, они уже «зачистили» местность и живых людей не обнаружили. Громогласный, слегка с хрипотцой бас полковника Семенова выделялся из многоголосья его подчиненных. От радости «Душман» чуть не заплакал. На слезы не было сил. Его словно выжали, как лимон. Наемника по прозвищу «Душман» больше не существовало. Осталась лишь пустая оболочка, которая могла двигаться и воспринимать окружающий мир, но не способная почувствовать ничего, кроме собственной пустоты. И эта «пустота» в надежде быть услышанной закричала. Сначала этот крик смахивал на стон умирающего человека, но потом что-то щелкнуло в гортани, и голос приобрел твердые, различимые нотки, тревожа обитателей скалистых гор.

– Товарищ полковник, это я, Петров. Я здесь, в ущелье, помогите, я ранен, – пустая оболочка Левина стала заполняться новой личностью, которая стремилась к свободе, к новой жизни.

– Держись, сынок, – полковник с двумя бойцами прыгнул с насыпи вниз, туда, где лежал Левин.

Сегодня Леонид Иванович на секретаря посольства был совсем не похож. Всему виной были новенький камуфляж, подчеркивающий атлетические рельефы тела, разгрузка на четыре магазина к АКСУ и боевая раскраска лица. Все это не оставляло и намека на его былую мягкость и интеллигентность. Над Левиным склонился мужественный воин, который моментально оценил обстановку и спросил:

– Сам встать сможешь?

Тот с испугом посмотрел на крутой склон и, превозмогая боль, предпринял попытку подняться. Попутчики Семенова помогли ему, поддерживая раненного с обеих сторон.

– Колотая или огнестрельная? – поинтересовался полковник, кивая на ногу.

– Нож.

– Как это тебя угораздило?

– Дух один напал неожиданно, прямо перед вашим прилетом. Я успел его из «калаша» завалить.

– Ну ничего, до свадьбы заживет, – улыбнулся Семенов и тут же обратился к своим подчиненным. – Давайте, парни, доставим нашего героя наверх.

Легко сказать, наверх! Это метров пятнадцать-двадцать почти отвесного склона, сплошь покрытого мелкими сыпучими камнями. Их чуть тронешь, и они, словно ручей, приходят в движение и тащат путника к исходной точке. И так раз за разом. А ты, словно змея, прижимаешься к земле, руками впиваешься в камни, подгибаешь здоровую ногу под себя и отталкиваешься ее, а телом ощущаешь каждую выбоину, каждый камешек, каждую сухую ветку. Одно неверное движение, и ты катишься вниз, сдирая руки в кровь, сбивая локти и колени.

Все же спецназовцы молодцы. С трудом, но они вытащили Левина наверх. Там полковник кинул ему армейскую флягу с теплой, отдающей хлоркой водой, которая на вкус показалась чуть ли не самым благородным напитком.

– Ну что, боец, где они спрятали героин? – после того, как он утолил жажду, спросил Семенов.

– Я не знаю, Леонид Иванович. Вчера он был здесь, а сегодня… Я не знаю, куда он подевался.

Левин старался не отводить взгляда от голубых глаз полковника, всем своим существом показывая тому, что говорит правду.

– Как это не знаешь, Андрей? Ты что, решил с нами поиграть?

Семенов встал во весь свой двухметровый рост. На его лице заплясали раздражение и ярость.

– Был, я сам видел, – «Душман» огляделся по сторонам и неожиданно указал пальцем. – Вон там лежали мешки. Много мешков.

– Много? Это сколько?

– Наверное, десять, а может быть больше. Вот такая куча, – он руками продемонстрировал нечто большое.

– А ты случайно не видел, может, вертолет прилетал, и мешки…

– Нет, врать не буду. Чего не видел, того не видел, – не дав договорить своему куратору, скороговоркой пробубнил Левин. – Может, ночью их перепрятали где-нибудь в горах? Вы же понимаете, они меня заподозрили в связях с вами… Я сбежал… Им ничего не оставалось делать, как вывести из лагеря героин. Они же могли подумать, что я вам сообщу, и вы его захватите.

– Подожди, а почему тогда они сами не покинули базу?

– Сами? – Левин задумался. Он начал понимать, что еще чуть-чуть, и он сам себя загонит в тупик, из которого ему не выбраться.

– Сами, сами. Почему тогда они не ушли из лагеря вместе с героином, – полковник раздраженно произнес, чеканя каждое слово.

– Я не знаю. Может сегодня хотели, но не успели? А может, планировали ловушку на вас устроить?

– Что-то мы «секретов» никаких не обнаружили. Смотри, Андрей, если ты нас обвел вокруг пальца, то тебе не поздоровится.

– Зачем мне вас обманывать? Вот посмотрите, я же ничего не соврал. Лагерь боевиков уничтожен?

– Ну уничтожен, – согласился полковник.

– Значит, я говорил правду. А что касается наркоты, ну не знаю, куда она подевалась. Хоть убейте, не знаю. Я считаю, что свои обязательства, я выполнил, теперь слово за вами. Можете, конечно, меня убить. Одним трупом больше, одним меньше, но я вам могу пригодиться, даже не здесь, а в России. А героин вы найдете, обязательно найдете. Не сегодня, так завтра, – «Душман» с подобострастием посмотрел на полковника, ожидая его вердикта.

Полковник задумался, потом видимо что-то решив, обреченно махнул мускулистой рукой и сказал:

– Черт с тобой, слово офицера, есть слово офицера. Будем считать, что это форс-мажорные обстоятельства.

Завтра-послезавтра людей побольше сюда нагоним и как следует обследуем близлежащую местность, да и с воздуха поработаем. Говоришь, найдем?

– Найдете, Леонид Иванович, обязательно найдете, – заскулил Левин и облегченно вздохнул, до конца не веря в свое чудесное спасение.

Глава 2

Н-ск, следственная тюрьма, 18 января 2003 года, 11 часов 23 минуты

– Полковник Семенов сдержал свое обещание. Поверил мне на слово. Наверное, тогда я понял, что люди слишком доверчивы. И это никак не зависело от их уровня образованности, интеллекта и социального положения. Доверчивы все: и крестьянин, работающий в поле, и домохозяйка, колдующая у плиты, и профессор престижного вуза, и даже высокое должностное лицо какой-нибудь спецслужбы. Доверчивость есть мудрость дураков, а с этой бедой в вашей, вернее, уже нашей стране как раз все в порядке. Пока она существует, я имею в виду «беда», можно особо не печься о дне грядущем.

Я немного расстроился, когда позже, уже в Москве узнал, что это не только мое открытие. Сами понимаете, начало девяностых – шальное время. Время МММ, «Хопер-инвеста» и еще десятка финансовых пирамид, вытягивающих из населения халявные деньги. Помните, как люди стояли в очередях, чтобы отдать свои «кровные» самым настоящим мошенникам? Почему это происходило? Я долго думал над этим. И знаете, к какому выводу я пришел? Я скажу, к очень интересному и простому выводу. Все дело в том, что неожиданно поменялись жизненные ориентиры, и российская душа наконец-то вырвалась из оков советского тела.

Вылетела, одновременно освобождая дремавшие в обществе порочные инстинкты, присущие человечеству. Люди подумали, что наступил их черед богатеть. Заморские слова: акции, ваучеры, аккредитивы, боны, векселя, облигации, сертификаты и чеки стали плотно входить в наш обиход. Вкладываешь рубль, получаешь сто, а при этом и пальцем не пошевелишь. Такая была чудная арифметика. Это сейчас нас по-настоящему не проймешь даже фокусами Дэвида Копперфильда, но тогда любого человека можно было запросто удивить финансовыми выкрутасами. Ведь люди охотно верят тому, чему желают верить. А кто же не желал разбогатеть?…

– Ну а ты разбогател? – спросил Левина подполковник Калинин.

– Как и все предприимчивые люди, вначале разбогател. Правда, потом… – арестованный тяжело вздохнул.

Пригород Душанбе, база российского миротворческого контингента, 19 сентября 1993 года, 22 часа 15 минут

Середина сентября в Таджикистане неотличима от любого месяца лета: голубое небо без признаков дождя, раскаливающее землю солнце и местные жители, словно зомби, медленно передвигающиеся по пыльным дорогам. И только там, высоко в горах, где с момента сотворения мира лежит снег, можно ощутить настоящую европейскую прохладу. Но там опасно. В горах много моджахедов, которые так и норовят пустить в тебя порцию смертоносного металла.

Российская военная база жила по иным законом. Здесь все как в муравейнике. В этой сложной системе дорог и различных сооружений кипела неповторимая и интересная жизнь. Казармы, штабы, склады, автопарки и лазареты – все это было объединено каким-то тайным замыслом, доступным для понимания лишь просвещенным. Ни испепеляющая жара, ни близость к прифронтовым раскатам гражданской войны, раздирающей республику на части, не влияли на обитателей базы. Распорядок дня, утвержденный командованием, беспрекословно исполнялся.

Три недели, проведенные в медсанбате под присмотром квалифицированных врачей, сделали свое благотворное дело. Рана быстро зажила, оставив на бедре едва заметный рубец. Осталась небольшая хромота, компенсированная самодельным батиком, изготовленным из каштана. Батик и новенькая военная форма, подаренная накануне полковником, делала Левина настоящим боевым ветераном. Этот образ ему нравился. Он подолгу любовался собой, глядя в огромное зеркало, висящее в фойе госпиталя. Форма ему нравилась. В ней он чувствовал себя человеком, мужественным, стойким и красивым. Бог внешностью его не обделил: темные густые волосы, карие, чуть раскосые умные глаза, прямой нос, рост выше среднего и худощавое телосложение – типичный облик спецназовца, не лишенный благородства.

После того как через пару дней после госпитализации в медсанбате Левина посетил секретарь российского посольства, а по совместительству полковник ГРУ, и передал гостинцы, персонал и больные стали относиться к нему более чем уважительно. У нас уважают героев! Их боготворят. А он усилил эти чувства сначала у пациентов своей палаты, затем у медсестер и врачей, по вечерам рассказывая им о своих «подвигах» в тылу врага. Левин был один, а вот врагов и подвигов много. Свист пуль, разрывы снарядов и вопли умирающих товарищей, которых он выносил из-под шквального огня афганских душманов – это было шоу, устраиваемое им ежедневно после отбоя. В такое время в его палате собирались все, кто мог самостоятельно передвигаться. Открыв рты, они подолгу слушали его рассказы.

Не удивительно, что к моменту его выписки госпиталь «гудел». Стол накрыли в ординаторской, где собралось человек двадцать народу. Между людей было не протиснуться. Левин сиял от счастья. Он так мечтал об этой минуте. Минуте признания. Когда все на тебя так смотрят, так боготворят, так любят… К слову, и медсестры постарались. Откуда-то появились всевозможные деликатесы, которых в Таджикистане днем с огнем не сыщешь. Крепенькие маринованные огурцы, хрустящие во рту, ломтики поджаренных баклажанов, которые просто таяли на языке, различная нарезка, ароматный козий сыр, вареное курдючное мясо, дымящаяся вареная картошка, заправленная зеленью и сливочным маслом, кусочки красной рыбы и еще Бог знает что. Несмотря на сухой закон, распространенный на базе, на столе выросли батареи сухого вина и водки. Много водки.

Блюда передавались с одного конца стола на другой. Каждый брал с удовольствием, и ему не приходилось выбирать, мог отведать все. В этот момент аппетит разыгрывается, и всем кажется, что они могут есть целую ночь, словно впереди их ждал голод, словно они едят последний раз в жизни. Раз пища на столе, значит, ее надо есть. Это своего рода инстинкт.

Разговоры текли под постукивание тарелок, вилок и стаканов. Говорили в основном о Левине, о том, как грустно расставаться с настоящим боевым офицером (в госпитале он присвоил себе воинское звание «лейтенант»). Пили за Родину, за Россию, за семьи, оставшиеся на «большой» земле. Пили за победу, за тех, кто на боевом посту, за тех, кто не пришел с задания. Пили за настоящих мужиков, потом за симпатичных женщин.

Через четыре часа все закончилось. Все были утомлены, как после боя. Утомлены и счастливы, что остались живы. Кто-то опустил голову на грудь и посапывал. Кто-то неуверенно передвигался в поисках кровати. Кто-то требовал продолжения банкета. Левин поглаживал колени сидящей рядом медсестры, которая томно хихикала и что-то шептала ему на ухо.

Однако к исходу следующего дня, когда Левин будет за тысячи километров от этого места, их жизнь поблекнет, а земля треснет под их ногами. Несчастье вторгнется в их относительно спокойную жизнь. Большинство из находящихся в ординаторской людей не досчитается зарплаты, полученной в финслужбе накануне, документов и золотых украшений. Но пока об этом никто не думал. Кто мог, наполнял свой очередной стакан водкой или вином, что-то мычал и опрокидывал его вовнутрь. Под великодушным взором «героя» они все чувствовали себя необыкновенно счастливыми…

* * *

Утром к госпиталю подъехал новенький армейский уазик, за рулем которого сидел белобрысый прапорщик в голубом десантном берете. Всю дорогу к аэродрому он беспрерывно болтал, рассказывая анекдоты и последние новости с «большой» земли, откуда он недавно прибыл. А вот Левин непривычно молчал и, прижав к груди драгоценную спортивную сумку, вымученно улыбался. Покусывая нижнюю губу, он вспоминал проведенную ночь в одной постели с дежурной медсестрой. Он все еще ощущал запах ее дешевых духов и сладковатый привкус губной помады. В нагрудном кармане позвякивали ее золотые сережки с маленькими блестящими прозрачными камешками и обручальное колечко, которое та носила на левой руке. Там же грели тело несколько серебряных крестиков, золотых цепочек, модных по тем временам мужских печаток и женских перстней, а также деньги – итог его ночного бдения.

На аэродроме, обдуваемом всеми ветрами, он проводил взглядом полковника Семенова, который махнул ему на прощание рукой и, улыбнувшись, зашел вовнутрь самолета. Сейчас ему хотелось петь и танцевать. Опасность, что его могли разоблачить, ушла в прошлое. Отныне он свободный человек. Человек без прошлого, но деньгами…

Самолет военно-транспортной авиации, прозванный среди вояк «бортом», простужено задрожал, круто сорвался с места и ринулся ввысь, оставляя позади стремительно уменьшающуюся землю, постепенно входя в другой, неизведанный мир, в котором нет границ.

До этого момента Левин не летал самолетами, еще не было расстояний для этого вида транспорта. Поэтому, впервые ощущая величие неба, ему в голову лезли дурные мысли, которые он, как мог, гнал прочь, одновременно вслушиваясь в вибрацию корпуса и скрипы обшивки, пытаясь уловить признаки начала катастрофы. Ему казалось, что этот маленький самолет обязательно начнет разваливаться на куски и красиво падать на это квадратное черное поле. Шансы на выживание нулевые. Иллюминатор притягивал как магнит, объединяя страх и красоту земли, которую он никогда не видел с высоты птичьего полета.

Сквозь бесконечное голубое море воздуха земля выглядела миниатюрной, словно нарисованной акварелью на обычном листе ватмана. Величественные горы, игрушечные города и аулы, отличающиеся по цвету прямоугольники, пересеченные реками и дорогами. Земля казалась незащищенной, как и он в этой летящей железной банке, похожей на обычный автобус. Он отвернулся от иллюминатора и к удивлению обнаружил, что в заполненном салоне никто не проявлял тревоги и беспокойства. Для этих людей, привыкших смотреть смерти с глаза, авиалайнер не новинка. Кто-то из них читал потрепанную книгу, кто-то дремал, прислонив коротко стриженую голову к холодному стеклу иллюминатора, некоторые разговаривали друг другом и смеялись, прапорщики, расположившиеся в самом хвосте летающей машины, пили из фляги теплый спирт и морщились после каждого глотка.

Неожиданно самолет уверенно вошел в облака, и за стеклом на расстоянии протянутой руки совершенно четко стал виден густой пар, обволакивающий корпус самолета. Левин испытал странное чувство утраты реальности – не было видно ни земли, ни голубого неба, и только белый светлый туман гладил маленький, хрупкий и беззащитный самолет. Ему даже казалось, что он слышит шорох, с каким туман касается обшивки. Внезапно он понял причину подступившего к горлу страха. На земле от него что-то будет зависеть – можно спрятаться, убежать, отстреляться, и, черт возьми, если смерть все-таки настигнет, то там, внизу, на земле она будет иметь хоть какой-то смысл. А здесь, в воздухе, можешь погибнуть по ошибке похмельного пилота или недоглядевших технарей, и ничего с этим поделать не сможешь. Глупая и страшная смерть, хоть волком вой.

Вскоре самолет сбросил обороты и начал снижаться. Наступила неприятная поскрипывающая тишина. Землю не было видно, а летающий автобус, попадая в воздушные ямы, скрипел и качался. «Все, это конец», – прошептал Левин и стал молиться, прося помощи у всех богов, которых он знал наперечет.

Ближе к земле плотные серые облака расступились, и сквозь них он увидел огромную Москву. С каждой минутой она становилась все отчетливей, со своими монументальными зданиями, Кремлем, золотыми куполами, широкими закольцованными дорогами, сотнями тысяч машин и миллионами людей, спешившими неизвестно куда. Позади старая жизнь, впереди – пугающая неопределенность, а в настоящем – спортивная сумка с крупной суммой денег, сменой нижнего белья, туалетными принадлежностями и помятой бумажкой с телефонами коллег полковника Семенова.

Военный аэродром Чкаловский, спрятанный за столицей в сосновом бору, встретил пассажиров проливным дождем, обычным в это время года.

Напряженно вглядываясь в пассажиров, сошедших с самолета на мокрую взлетную полосу Чкаловского, Левин безошибочно выделил коротко стриженного, немного тучного молодого лейтенанта с выражением зубной боли и растерянности. Он глядел по сторонам и казался рыхлым. На его круглом лице под прямыми, торчащими волосами проступали капельки пота, которые тут же смывались дождем. Рядом с ним лежали три бесформенные спортивные сумки и мокли.

– Ну что «летеха», помочь? – Левин подошел к нему и сразу же взял одну сумку в руку.

– А тебе удобно? – лейтенант с сочувствием посмотрел на его каштановую трость.

– А, ты об этом. Духи зацепили в горах. Кстати, меня Андреем зовут. Тоже лейтенант. Спецназ ГРУ, – он протянул руку и искренне улыбнулся.

– Анатолий. Командир артиллерийского взвода.

Ладонь у толстяка оказалась на удивление твердой, словно камень.

– Ну что, Толик, бог войны, потопали отсюда?

– Пойдем, Андрюха, – артиллерист поднял с земли тяжелые сумки и направился в сторону аэропорта.

Левин поковылял за ним, по ходу рассказывая анекдот:

– Ползут две проститутки по горам. Глядят, табличка с надписью. Одна другой говорит: «Сколько живу, а первый раз вижу, чтобы слово «минет» писалось с двумя буквами «Н» и через пробел». Прикольно?

– А ты, Андрей, сколько времени в командировке находился? – пыхтя, спросил Анатолий.

– Скоро год как исполнится.

– Фью, – присвистнул лейтенант. – Ничего себе, год! Это ж сбрендить можно. Мне, например, и трех месяцев хватило. Тамошняя жара изрядно надоела. В Москве хоть дожди идут. Хорошо. Хоть остужусь, а то постоянно под сплошным пеклом находился.

– А в горах, Толик, не так жарко было. Особенно высоко в горах. Там, даже летом снег лежит. Надо тебе было в горы ходить. Знаешь, как у Высоцкого: «Лучше гор могут быть только горы».

– Ну их к черту, эти горы со своими духами. Вот они где у меня, – лейтенант остановился, переводя дыхание, поставил сумки и раздраженно схватил себя за кадык.

– Фу ты, какой нервный, – засмеялся Левин и тоже положил сумки на асфальтовую дорожку. – А мне каково там было? Постоянно в горах с автоматом. Представляешь, забрасывают тебя на «вертушках» высоко-высоко в горы. Дают сухпаек, и бегаешь по ним словно горный козел, отстреливаешь этих самых духов. А они в тебя стреляют. Неделю там пробыл, «вертушки» забрали, побрился, помылся, поспал в мягкой постели и через пару дней снова в горы, духов мочить.

– За год сколько ты моджахедов завалил? – слегка приоткрыв рот, спросил лейтенант.

– Если честно, то на третий месяц службы в Таджикистане перестал считать. Приклад автомата от зарубок белым стал. Места для них не осталось. Да и душманы были не лыком шиты, потрепали нашего брата. Из моей группы только я и Пашка из Перми остались живыми, но сам видишь, какими, – Левин кивнул на батик. – Остальные полегли. Кстати, сам-то ты откуда родом?

– Из Сум.

– Где это?

– Украина. Ты что Cумское артиллерийское училище не знаешь? Артиллеристов-самоходчиков готовят.

– А Сумск… Просто не расслышал, дождь идет и самолеты ревут. Как же, как же Сумск…

– Не Сумск, а Сумы.

– Я и говорю – Сумы. Сумское училище. Ты, братан, к словам-то особо не придирайся. Ты лучше скажи, а в Москве, знакомые у тебя есть? Или так, проездом?

– Да я служу здесь недалеко, в Кантемировской дивизии. В офицерской общаге живу. А ты что, проездом или как?

– Видишь, подлечиться надо, Москву посмотреть и как следует отдохнуть от войны, чтобы потом с новыми силами духов мочить. Мне ж потом надо обратно, – вздохнул Левин.

– Так что тебе, остановиться негде?

– Ну-у-у, в гостинице остановлюсь. Да ты не переживай, Толя. Выжили там, и здесь не пропадем.

– Ты что, какая к черту гостиница! Ты знаешь, какие в Москве цены? Заоблачные! С нашей тобой зарплатой не разбежишься, на пару дней проживания не хватит. Давай так, едем ко мне. Комнатка у меня не ахти какая, но разместимся. Мы же с тобой боевые офицеры. А у нас как: «Сам погибай, а товарища выручай!»

– Точно, как мудро сказано. Сам сочинил?

– Ну, Андрюха, ты и приколист. Александр Васильевич Суворов это сказал.

– А, это тот, кто постоянно бабе какой-то твердил: «До первой звезды нельзя»?

– Ну ты и приколист, – рассмеялся лейтенант. – С тобой, наверное, скучно не бывает. В каком училище так хохмить учат?

– В ПТУ, – не понял смеха лейтенанта Левин, ведь сам он действительно закончил лишь профтехучилище, получив образование мастера по ремонту теле-радио-аппаратуры, но на всякий случай тоже засмеялся.

– Нет, ну серьезно, какое ты военное училище окончил?

– Ты что, не знаешь гэрэушные училища?

– Не знаю. Может, Рязанское ВДВ?

– Точно. Рязанское ВДВ.

– Давно окончил?

– Да уж как четыре года.

– И что, все еще в лейтенантах ходишь? – ужаснулся Анатолий. – Тебе уже впору капитана получать, а ты все лейтенант. За какие такие грехи тебя не жалуют? Залетел где-то? А?

– Знаешь, Толя, давай не будем трогать эту тему. Неприятная она. Ну ладно, черт с тобой расскажу, – Левин махнул рукой и задумался, на ходу сочиняя очередную историю. – Короче, был я старшим лейтенантом, два месяца назад как был. И действительно ждал капитана. Однако, как назло, приехал в нашу часть генерал с проверкой. Ходил он значит, по расположению и всех отчитывал. То это ему не так, то другое не этак. Я только с гор вернулся, голодный, холодный и злой, а он мне заявляет, чего, говорит, ты такой не бритый. Ну я сгоряча его и послал куда подальше. Вот меня и разжаловали до лейтенанта.

– Да, Андрюха, не повезло тебе. Теперь уж генералом не станешь.

– Да на какой хрен, мне генеральские звезды? Я без них обойдусь. Мне бы подлечиться, а потом повоевать вдоволь.

Аэропорт стремительно пустел. От него суетливо разъезжались военные машины, микроавтобусы и пазики, загруженные под завязку. Уже здесь чувствовалось дыхание Москвы, которая слезам не верит. Работники военного аэропорта на прибывающих молодых, крепких, коротко стриженых людей смотрели с холодным равнодушием.

У самого входа, под зонтом стояла женщина в форме прапорщика.

– Девушка, родненькая, не подскажите, как нам добраться до Москвы? Мы с другом из Таджикистана прилетели, – Левин пытался быть вежливым, но на даму это не произвело никакого впечатления.

Она косо бросила на него короткий равнодушный взгляд и нехотя ответила:

– Придется подождать, скоро должен наш автобус подъехать. Довезет до КПП, а там либо городской транспорт дождетесь, а если богатые, то поймаете такси.

Не столько ее слова, сколько выражение лица с тонкими бровями и тон голоса убили всякую охоту флиртовать. Он немного помок рядом с ней, не зная, что предпринять и, обреченно вздохнув, подошел к Анатолию.

– Злые у вас какие-то здесь бабы, – произнес он и, втянув голову в плечи, поднял воротник «хэбэ», защищаясь от теперь уже моросящего дождя.

– Давай, чтобы нам окончательно не промокнуть и не простыть, в зал ожидания зайдем. Там автобус и подождем, – предложил Анатолий и, не дождавшись согласия Левина, взял свой багаж и направился к стеклянной входной двери.

В не приспособленном для ожидания зале, окрашенном по-военному мутной голубой краской, шла выдача оружия пассажирам, прибывшим из «горячего» среднеазиатского региона. Бойкий капитан с петлицами военно-воздушных сил, словно перед революционным восстанием, доставал из металлических ящиков различное оружие, глядел на выгравированный номер и передавал его законным владельцем, угадывающим заветные колонки цифр.

Через некоторое время забавная «лотерея» закончилась, ящики опустели, и капитан с удовлетворением покинул зал. Угрюмые обладатели оружия заметно повеселели и продолжили знакомиться друг с другом короткими вопросами «откуда?» и «куда?». Помещение словно по мановению волшебной палочки преобразилось. Стало как-то светлее. Причина была не только в выглянувшем из-за туч солнце, но и в каком-то всеобщем приподнятом настроении и ликовании. Радость – вот что объединяло всех собравшихся в зале. Именно радость. Они вернулись с войны, а все остальное трын-трава!

Глава 3

Н-ск, следственная тюрьма, 18 января 2003 года, 14 часов 33 минуты

– Самый большой город, который я видел до Москвы – Душанбе, со своим полумиллионным населением и прямоугольным расположением в Гиссарской долине. После маленького городка, в котором я родился, Душанбе показался мне столицей мира. Но Москва…

Москва меня поразила. Там я впервые очутился в метро. Я даже не представлял себе, что творится под землей. Сотни тысяч спешащих куда-то людей, не обращавших внимания друг на друга. Я покрывался липким холодным потом, когда спускался на эскалаторе вниз, в пугающую бездну. А когда из темного зева туннеля появился рычащий электропоезд, мужество и вовсе покинуло меня. Хоть я и не хотел показывать Анатолию свою провинциальную натуру, все же я запаниковал. Не знаю, заметил ли он это. Но тогда мне было все равно, лишь бы скорее выбраться из этого мрачного подземелья.

Бурлящий водоворот людей как соломинку на горной реке затолкал меня вглубь вагона, двери которого со свистом закрылись за моей спиной. Поезд тронулся, увозя меня в неизвестность. Потом был автобус, затем электричка… Короче, очухался я только в офицерской общаге. И то не сразу сообразил, где я и что со мной. Кружилась голова, немели руки. Отсутствовали мысли. Я чувствовал себя редкостно разбито, словно побывал в мельничных жерновах.

– Я так понимаю, что ты клаустрофобией страдаешь? – спросил его Калинин.

– А что это за хрень? – удивился Левин.

Московская область, г. Наро-Фоминск, 20 сентября 1993 года, 16 часов 23 минуты

– Ну как тебе Москва? – спросил Анатолий.

– Жуть! Сколько же здесь людей?

– Миллионов десять.

Левин присвистнул, и они остановились у ручного шлагбаума, рядом с которым стоял солдат. Он козырнул и потребовал:

– Ваши документы, товарищи лейтенанты.

Анатолий положил свой багаж наземь, засунул руку в нагрудный карман и, вытащив зеленое удостоверение личности офицера, продемонстрировал его солдату. Тот внимательно изучил его, еще раз козырнул и, отдав лейтенанту, обратился к Левину.

– А ваши, товарищ лейтенант, документы?

– Ты что, боец, не видишь я после ранения? Вот сейчас все брошу и буду в сумках ковыряться, – бойко ответил Левин.

– В общагу мы солдат идем. После командировки из Таджикистана. Со мной он, – вступился Анатолий.

– Так, товарищ лейтенант, меня же командир сожрет, если узнает, что я, не проверив документов, вас пропустил, – начал оправдываться караульный.

– Слышь, боец, я вещи разберу, найду свои документы и потом покажу. А командиру ты ничего не говори. Понятно?

– Понятно, товарищ лейтенант. Проходите, – он снова козырнул и поднял шлагбаум.

От КПП до офицерской общаги было рукой подать, метров двести, не больше. Трехэтажное здание сталинских времен с окрашенным серой краской фасадом располагалось вдали от административных корпусов и казарм кантемировской дивизии. По пути к нему Анатолий поинтересовался у Левина:

– А что ты, Андрей, не показал документы солдату? Он все-таки службу несет.

– Толя, ты же знаешь, где я служу. Разведка. А она, брат, вещь тонкая, и не допускает, чтобы каждый встречный и поперечный свой нос совал, куда не следует. Понятно?

– Что-то не очень.

– Ну представь, пройдет время, этот солдат уволится и уедет черт-те куда, а я, предположим, буду там выполнять важное государственное задание. Увидит он меня и скажет – так это же разведчик! И все, Толя, задание-то провалено. И как тебе такое развитие ситуации?… Поэтому, по инструкции, мы документов никому не должны показывать.

– А, вот оно как, – задумался Анатолий. – Так бы и сказал, а то я подумал…

– А ты не думай. Если что, ты спрашивай, а я тебе в рамках дозволенного расскажу. Сам понимаешь, служба моя секретная.

Внутри общежития стоял полумрак. Свет в коридор проникал лишь из двух прямоугольных окон, зеркально размещенных с торцов здания. Покрытый линолеумом пол был в многочисленных бетонных проплешинах. Поднявшись на второй этаж, точную копию первого, Анатолий задержался у темно-желтой двери с табличкой «27», постукивая себя по карманам. Ключ нашелся быстро. Он легко вошел в замок, который, издав громкий хруст, открылся, отворяя дверь комнаты.

– Проходи, Андрей, будь как дома, – широко улыбаясь, произнес лейтенант и легонько подтолкнул Левина в спину, пропуская его вперед.

– Но не забывай, что в гостях.

– Нет, нет, что ты. Мой дом – твой дом.

Десятиметровая комната лейтенанта показалась Левину неживой. За время отсутствия хозяина она словно погрузилась в летаргический сон. Окна были плотно закрыты, а шторы опущены. Повсюду тонким слоем лежала пыль. На настенной вешалке расположилась несвежая полевая форма одежды. Звезды на кителе потускнели в ожидании прибытия своего владельца. Возникало тягостное ощущение большой, невосполнимой утраты.

Металлическая панцирная кровать, доставленная из казармы, почувствовав тяжесть сумок, радостно скрипнула. Анатолий подошел к окну и раздвинул занавески, пропуская в помещение яркий солнечный свет, который и разбудил сонное королевство. Неизвестно откуда появилась тучная муха. Она сделала несколько кругов, приземлилась на пыльный стол, на котором удобно разместился телевизор с видеоплеером, и стала демонстративно потирать свои лапки. Анатолий напрягся и совершил стремительный бросок, направив мощь своей руки на бедное насекомое. Сильный удар потряс стол. Поднялась пыль. Но муха не пострадала, оказавшись проворней его. Она недовольно взлетела и взяла курс на коридор, где и исчезла.

– Значит так, – упираясь руками в бока, задумчиво сказал хозяин. – Раскладушку я сейчас найду. Туалет и душ находятся в самом конце коридора, там же есть общая кухня. Ты располагайся, а я в магазин смотаюсь, что-нибудь похавать куплю.

– Что значит – похавать?

– Ну поесть, пожрать, поужинать.

– А, это дело нужное, – улыбнулся Левин и полез в карман.

– Нет, нет, что ты, – Анатолий замахал руками. – Ты у меня в гостях, денег не надо. Они тебе еще пригодятся.

– Ну как знаешь. Как говорится, хозяин – барин, – Левин развернулся и поковылял к своей сумке, а Анатолий, закрыв дверь, направился в магазин.

Пока отсутствовал хозяин комнаты, Левин провел ее тщательный досмотр. Под кроватью он обнаружил два объемных чемодана. К его разочарованию, кроме военного обмундирования, ничего в них стоящего не лежало. Две пары черных носков, новенькая зеленая майка и такого же цвета трусы быстро перекочевали в его сумку. В стареньком, слегка перекошенном гардеробе тоже, кроме зимней «афганки», ничего не висело, а на его полочках пылились три белоснежные простыни с черными оттисками воинской части. Гражданской одежды не наблюдалось.

Проклиная военную нищету, он в конце концов обратил свой взор на новенький видеоплеер марки «Орион» и даже проверил его работоспособность, подключив к сети питания.

И только экран телевизора вспыхнул, как открылась дверь, и вошел капитан. Офицеру на вид было около тридцати. Густые черные усы слегка зашевелились, и он в недоумении спросил:

– Ты что здесь делаешь?

– А Толик в магазин пошел, – растерявшись, пробормотал Левин.

– Так Анатолий приехал?

– Приехал, товарищ капитан, приехал. Мы сегодня военным бортом из Душанбе прилетели. Меня Андреем зовут. Андрей Петров, – Левин протянул руку и двинулся на встречу к капитану.

– Капитан Зиновьев, Игорь Анатольевич, – он пожал протянутую руку, прошел вглубь комнаты и бесцеремонно сел на кровать.

– А вы его друг?

– Скорее командир. Я командир батареи, где он служит, – ответил он, и немного подумав, спросил: – Ну как там, в Таджикистане?

– Война, Игорь Анатольевич, самая настоящая война.

– Стреляют?

– Еще как. Вот и меня маленько зацепило, – Левин взял батик в руку и постучал им по своей ноге.

– Меня тоже в Афгане зацепило в ногу. Полежал, похромал, попрыгал, и отпустило. Так ты вместе с Толиком служил?

– В соседней части. Я из спецназа ГРУ.

– О! Серьезная контора. Уважаю. И давно ты там?

– Год почти. Сейчас в отпуске по ранению. Решил Москву посмотреть, а Толик пригласил…

– Это дело полезное. Я сам здесь уже два года, а все не досуг выехать в Москву.

– Это как сапожник без сапог?

– Ну примерно так. Со службы хрен сорвешься. Тем более, сам понимаешь, что сейчас в столице творится.

– А что такое? – удивился Левин.

– Сразу видно, из-за границы прибыл. В Москве сейчас жарко.

– Да разве здесь жарко, товарищ капитан, вот в Душанбе…

– Нет, я имею в политическом плане. Нашу дивизию готовят бросить в Москву для политических разборок. Правда, пока ищут добровольцев. А у нас, сам понимаешь, как, добровольно – значит, принудительно. Я два года назад из ГСВГ только приехал и сразу на путч попал. ГКЧП – зрелище не для слабонервных. Ведь не для этого мы военные училища заканчивали, чтобы с народом своим воевать.

– А ты, Михайлович, – Левин незаметно перешел на «ты». – Сумское училище закончил?

– Нет, Коломенское ВАКУ.

– А я – Рязанское ВДВ.

– О! Так мы ж с тобой почти земляки, – обрадовался капитан.

Левин растерялся, не зная географии и мест расположения военных училищ, но для порядка улыбнулся и сказал:

– Точно, Володя, земляки!

– Помнишь, Андрюха, Сельцы?

– Да кто ж его не помнит. Это еще тот фрукт, – не понимая, о чем идет речь, ответил Левин.

– Ты что, прикалываешься? Сельцы – это же наш полевой лагерь, рядом с Константиново, родиной Есенина. Там наше училище летом расквартировывалось, неподалеку связисты, автомобилисты и вы – десантура, стояли.

– А я тебе об этом и говорю. Сельцы – это не мед. Как вспомнишь учебу, так выть хочется. Подъем, зарядка, завтрак, прыжки… Не мед! Даже вспоминать тошно.

– А я наоборот, вспоминаю с радостью. Жизнь в училище – самые незабываемые годы моей службы. Кстати, я ведь тоже десантный факультет окончил. Потом – ТуркВО, Афган, ДШБ, Германия и эта гребаная Москва, – он зло сплюнул на пол. – И чего некоторые офицеры сюда стремятся? Была б моя воля, так я бы куда-нибудь на Восток подался, в Забайкалье или на худой конец – Приморье. Короче, подальше от МВО.

– А я после училища все время в средней Азии околачиваюсь, – облегченно вздохнул Левин.

– Ну прыгаете вы там?

– А как же, прыгаем по горам, как бараны. Бывало, расщелину пятиметровую в полном снаряжении перепрыгивали.

– Ты опять прикалываешься? – засмеялся капитан. – Я имею в виду, с парашюта.

– А с парашюта? Так ты так и говори. Не так часто, но прыгаем. С самолетов и вертолетов.

– А с каких марок?

– Да с разных. Последний раз прыгали с Ту-134, – Левин назвал единственную знакомую ему марку самолета, отчего у капитана приоткрылся рот.

– Да хватит врать! С него невозможно прыгать. Стопудовая смерть! – возразил он.

– Кому нельзя, а спецназу ГРУ – можно. У нас специальные приспособления есть, чтобы прыгать с этого самолета. Секретные, – последнее слово он произнес полушепотом и для отвода глаз осмотрелся.

Полному разоблачению Левина помешал прибывший Толик. Он вошел в комнату, держа в обеих руках по внушительному пластиковому пакету, из одного из которых торчала бутылка «Столичной».

– Что за шум, а драки нету, – радостно пропел он, а, увидев своего командира, положил на пол пакеты и по-военному отрапортовал: – Товарищ капитан, лейтенант Ильин из командировки прибыл. Во время командировки замечаний не имел.

Капитан сначала поздоровался с ним за руку, а потом по-кавказски обнял, приговаривая:

– Здорово, Толян, как я рад!

– И я Игорь Анатольевич, тоже рад. В гостях хорошо, а дома – лучше. Вы уже познакомились? – Анатолий посмотрел на хмурого Левина.

– Познакомились с твоим командиром, познакомились, – пробурчал он и молча сел на кровать.

– Да вот, Толя, мы оказывается, с Андреем в Сельцах пересекались. Он же Рязанскую десантуру окончил, а я КВАКУ.

– Вот здорово! Говорят же – земля круглая, – радостно заключил Анатолий и стал вынимать из пакетов провиант. – Мы с самого Душанбе маковой росинки во рту не держали. Проголодались – страсть. Да, Андрей?

– Угу, – промычал он и встал. – Давай, помогу что ли.

Он залез в свою сумку и вытащил боевой трофей – нож Абдулы. Увидев его, офицеры присвистнули.

– Дай-ка посмотреть, – попросил капитан. Левин протянул холодное оружие и с гордостью сказал:

– В бою добыл. Он для меня – талисман. Знаете, сколько я им духов замочил? Страсть!

– Да, такого сокровища я не видел, даже в Афганистане, – с удовольствием рассматривая нож, с завистью прошептал капитан. – Не уступишь? Любые деньги даю.

– Володя, ну что по нынешним временам деньги? Ничто! Прокучу их. И денег нет, ни ножа, а он для меня – талисман. Боевой нож!

– Вижу, что боевой, – капитан, словно саблей со свистом рассек ножом воздух и с сожалением передал его в руки Левина.

– Андрей, не жалко им колбасу резать? – вмешался Анатолий.

– Жалко, а ведь кушать хочется, – рассмеялся Левин и стал помогать лейтенанту.

Через десять минут застеленный армейскими газетами стол был заставлен едой. В это время в дверь постучали.

– Да, да, – Анатолий встал и пошел ее открывать. За дверью находились два офицера батареи Зиновьева.

– Разрешите, товарищ капитан, обратиться к лейтенанту Ильину, – козырнул старший лейтенант.

– Валяйте, – с полуулыбкой произнес комбат.

– То-лик, – растягивая имя взводного, старлей бросился в объятия своего друга. – Толик, брат, бродяга! Сколько лет, сколько зим!

– Да всего-то три месяца прошло. Я ж на летнем отдыхе там находился, – смущаясь, ответил Ильин.

– Ну герой, ну, герой, – командир взвода управления, оттолкнув старшего офицера батареи, тоже обнял друга.

– Вы что, на запах пришли что ли? Кто в батарее остался? – недовольно пробурчал комбат.

– Так, Игорь Анатольевич, по части такие новости быстро разлетаются. А в батарее старшина остался за старшего. Пусть хоть сегодня порулит. Такой день, такой день, – старлей потряс перед собой кулаками, пытаясь визуально показать важность и значимость этого дня.

А день потихоньку угасал. За окном смеркалось. Слушая хмельные разговоры военной братии, Левин искренне завидовал офицерам, хотя и много из того, что они говорили, он не понимал. Доступная им аббревиатура, загоняла его в тупик, заставляя смущаться и огибать острые углы беседы.

На второй бутылке офицеры запели. Их репертуар был невелик, но емок. Начали со «Священной войны», плавно переходящей в «День Победы», потом была песня из культового фильма «Курский вокзал» – «Десятый наш десантный батальон», затем пели про танкистов, а закончили, как и следовало ожидать, маршем артиллеристов. Капитан Зиновьев все время дирижировал, активно размахивая руками, сжатыми до белизны в кулаки, – легендарный Александр Васильевич Александров, да и только.

После третьей бутылки комбат разошелся, вспоминая афганское лихолетье. Он стучал кулаком по столу, несколько раз провозглашал третий тост и пускал скупую мужскую слезу. Подобраться к четвертой бутылке, принесенной старлеем, помешали две женщины, неизвестно откуда появившиеся в накуренной комнате. Это были жены офицеров. Капитан возмущаясь, было пошел в атаку, но, получив от супруги достойный отпор, моментально ретировался и, извиняясь за неудобства, ушел спать, а за ним, пошатываясь, удалились остальные. Ночь была в разгаре. Первая ночь Левина вдали от родных мест, в Москве, которую он прибыл покорять…

Глава 4

Н-ск, следственная тюрьма, 18 января 2003 года, 14 часов 53 минуты

– В офицерской общаге я прожил в общей сложности тринадцать дней. Чертову дюжину. Утром, как правило, выезжал в Москву, где праздно шатался в поисках работы, а вечером возвращался в часть и непременно с двумя-тремя бутылками водки, которые за незатейливыми светскими беседами в кругу коллег Анатолия мы выпивали.

О времени, проведенном среди офицеров, я нисколько не пожалел. Для меня это было своеобразной школой, можно сказать, курсом молодого бойца, вернее – подготовки начинающего офицера Российской армии. Я стал маломальски разбираться в хитроумных перипетиях воинской службы, обстоятельно узнал об учебе в военных училищах и нынешней армейской жизни. Теперь я не шарахался и не замирал, потея, слыша неизвестные мне сокращения типа: ТуркВО, ЗабВО, МВО, ГСВГ и ДШБ, а понимал, о чем идет речь. Позже мне эти знания пригодились. С помощью них я внес необходимые коррективы в свою легенду, и теперь она звучала правдоподобно.

Не знаю, как сейчас, но тогда в Москве в любом переходе можно было справить всякий документ за небольшие деньги. Всего за сотню долларов мне изготовили удостоверение сотрудника главного разведывательного управления Генерального штаба на имя капитана Петрова Андрея Александровича, а еще за сотню – капитана внутренних войск МВД. Каково было мое удивление, когда, раскрыв красные ксивы, я обнаружил свою физиономию в повседневной военной форме одежды со знаками различий и колодкой государственных наград, хотя уверен, что передавал «кулибиным» совсем другую фотографию. Чтобы как-то соответствовать своему фотооблику, я на блошином рынке приобрел краповый берет и колодку на грудь. Последняя меня и подвела…

– Каким образом? – спросил Калинин.

– Каким, каким, обычным, гражданин начальник. Я долго выбирал у продавца колодки. Остановился на одной, из трех рядов. Вроде бы солидно и не так бросается в глаза, как у генералов, – Левин вздохнул и потер левую щеку.

г. Москва, 2 октября 1993 года, 13 часов 15 минут

Неожиданно Москва опустела. Она, словно глубоководный батискаф, стремительно погружалась в бездну анархии и безвластия. Правила дорожного движения уже никто не соблюдал. Милиция куда-то исчезла с улиц, зато ее место стали занимать сотни молодых вооруженных солдат и офицеров с волчьим, безжизненным взглядом. Время от времени, что-то громя, по городу бродили толпы вооруженных люмпенов с грозным видом. В переулках раздавались одиночные выстрелы и человеческие вопли.

На Калининском проспекте, у здания столичной мэрии собралась внушительная толпа и слушала полоумного генерала, требовавшего раскулачить олигархов-евреев и повсеместно запретить еврейские организации. «Теперь у нас не будет ни мэров, ни пэров, ни херов», – вещал он, а толпа дружно ликовала, размахивая поверх голов орудиями пролетариата.

Странная и жутковатая картина…

Видя все это из окон близлежащего полупустого кафе, Левин усмехался. Так эти безобразия напоминали ему кровавый Таджикистан: такие же глуповатые люди, та же арматура и похожие, словно братья из ларца, лидеры-ораторы. Измени им одежду, перейди на таджикский язык, в крайнем случае, внеси в их речь тонкий, слегка потешный азиатский акцент, и генерал Макашов немедленно превратился бы в одного из отцов оппозиции с кровавыми по локоть руками. «О, люди! О, нравы!» – думал он, запивая котлету бокалом нефильтрованного пива.

Все же его настроение было как никогда хорошим. Душа пела. Он, по сути дела, легализовался. В его кармане лежали два еще пахнувших типографской краской удостоверения офицеров российских спецслужб, орден Красной Звезды, только что приобретенный на «развале», и солидная колодка с лентами от государственных наград. «Теперь можно начинать жить на полную катушку», – радовался он.

Пообедав, он расплатился с официантом, оставив тому щедрые чаевые, и, выйдя на улицу, от нечего делать присоединился к митингующим. Люди в каком-то безумстве торжествовали, выкрикивали революционные лозунги в предвкушении кровопролитных игрищ – любимых во все времена развлечений homo sapiens’а. Толпа ликовала: «Хлеба и зрелищ!» Ликовал и Левин, подбадривая стоящих рядом с ним людей, периодически обнимал их, похлопывая по спинам.

– Есть ли среди вас офицеры? – неожиданно раздался громогласный вопрос генерала.

– Есть! – крикнул сосед Левина и, подмигнув ему, подтолкнул к трибуне.

Левин сразу растерялся, но, взяв себя в руки, направился сквозь расступившуюся перед ним толпу к импровизированной трибуне. Среди прибывших офицеров он был пятым по счету, а по возрасту самым молодым. Остальные, все как один, – ветераны, уволенные с военной службы еще до горбачевской перестройки.

– Ваше звание и последняя должность? – словно попугай спрашивал у каждого генерал.

Левин оказался единственным «строевым офицером», имеющим боевой опыт. Ветераны большую часть службы посвятили тылу или партполитработе.

– Товарищ капитан, я вас назначаю командиром отдельной роты охраны Белого дома. Остальных офицеров, – слегка подумав, произнес Макашов, отчего у Левина екнуло сердце и душа ушла в пятки, – командирами взводов. Сейчас выдвигайтесь к объекту вместе со своей ротой, – он кивнул на толпу. – И приступайте к несению службы.

– А как быть с оружием? – спросил его Левин.

– Все, кто может держать оружие в руках, его получат на месте, в Белом доме. Враг будет разбит, победа будет за нами! Слава России! – выкрикнул Макашов, и толпа его поддержала боевым кличем. После чего под неусыпным взором вооруженной до зубов охраны он сел в черный «мерседес» и укатил в неизвестном направлении, оставив «капитана» наедине со своей армией.

– Товарищи, встречаемся у Белого дома, – все, что мог, выкрикнул Левин и быстрым шагом направился к ближайшей станции метро, а зайдя в подземку, побежал.

Естественно, у Белого дома он не появился. Война с ее последствиями – не его удел. Маршрут передвижения был знакомым. Он каждый раз заканчивался у КПП кантемировской дивизии, где в этот день нес службу знакомый солдат.

– Здравия желаю, товарищ лей… – боец растерялся, увидев на плечах Левина по четыре маленьких звездочки.

– Товарищ капитан, – поправил его мошенник.

– Так, как это?

– А вот так вот. Будешь хорошо служить, глядишь, уволишься старшим сержантом, а то и старшиной.

Солдат молча отдал честь и поднял шлагбаум.

В прокуренной комнате у холостого Ильина, как всегда, было много народу. Офицеры вчетвером играли в преферанс. Откуда-то принесенный журнальный столик испытывал на себе смачные удары карт и шлепки ладоней. Тут же лежала тетрадка с записями пули. В этот раз комбат работал писарем.

Преферанс на протяжении многих эпох привлекал к себе людей разных профессий широким выбором возможностей и вариантов развития игры, но только офицеры ее приватизировали, дав второе имя. Преферанс – офицерская игра!

Если карты позволяли брать взятки – хорошо, чем больше, тем лучше, но не менее шести. Если совсем пришла мелочь, то появлялась возможность сыграть мизер – не взять ни одной взятки. Особенно весело разыгрывались распасы – надо постараться взять как можно меньше взяток. В преферансе сложно жульничать. Исход игры зависит от удачи, очередности хода и расчета вероятностного расклада. Поэтому игра и притягательна.

– Восемь пик, – после долгой торговли с Ильиным, громко произнес слегка покрасневший комбат.

– Игорь Анатольевич, опять блефуете? Посмотрите, какая у вас гора. Здесь же на пару пузырей «Столичной» набежало. Как рассчитываться собираетесь? – старлей весело подмигнул лейтенанту.

– Не твое дело. Проиграю – отдам, – злобно отрубил капитан и сбросил снос.

– Вист. Ложимся, – предложил Анатолий и, раскрыв свои и карты старлея на столе, стал их изучать. Через минуту его настроение улетучилось, и он с обидой произнес: – Товарищ капитан, так играть нельзя. У вас стопудовый недозаклад. Это не честно!

– А мы не договаривались о закладах. Не надо было вистовать, – во весь рот улыбнулся капитан.

– Да у вас «тотус» на руках, а вы восьмерную заказали.

– Согласен на «тотус»?

– Согласен.

– Так и запишем: мне шесть в пулю, а тебе шесть в гору. А вы говорили: «две бутылки водки, две бутылки водки». Еще неизвестно, кто проиграет, – капитан смешал карты и, взяв остро отточенный карандаш, внес результат розыгрыша в тетрадь, а потом весело ударил ладонями по столу и повернул голову в сторону двери, где тихо стоял Левин. – О! Андрюха, ты пришел?

– Да вот стою, смотрю, как вы играете. Что эта за игра?

– Ну ты даешь? – удивился капитан. – А еще разведчиком называешься. Это преферанс, самая что ни на есть офицерская игра. Ты меня удивляешь, дружище. Первый раз вижу офицера, не знающего преферанс. Этому же практически в училище учат!

– Так я в училище учился, а не в карты играл.

– Ладно, спишем на твою бурную молодость и всего две звезды на погонах. Проходи. Садись рядом и учись.

Левин прошел вглубь комнаты и уселся на кровать между капитаном и старлеем. Положил себе сумку на колени, раскрыл ее и вытащил две бутылки водки.

– Вот за что я люблю нашу разведку, так это за ее проницательность, – потирая руки, сказал капитан и добавил. – Так какой у нас сегодня повод?

– Вот посмотрите на мои погоны, – с гордостью сказал Левин.

– Ни хрена себе! – почти в один голос прошептали офицеры.

– Это что, в ГРУ звания через ступень присваивают? – удивился Зиновьев.

– Это долгая история, – ответил Левин и стал скручивать пробку с бутылки.

– Андрей раньше рассказывал, что он был уже старшим лейтенантом. Он послал на три буквы генерала, и его разжаловали, – подсказал Ильин.

– О! Это по-нашему! – засмеялся комбат.

– Вот за одну операцию, в которую я разработал и осуществил, с меня сняли взыскание и присвоили очередное звание и сегодня вручили очередную правительственную награду, орден Красной Звезды!

– Во-первых, не правительственную, а государственную. Правительственных наград уже много лет не существует, а во-вторых, орденом Красной Звезды, если не изменяет память, уже как пару лет не награждают, – лицо комбата стало вдруг серьезным и сосредоточенным.

– А меня наградили, – с вызовом сказал Левин.

– Ну покажи тогда.

Левин вытащил из нагрудного кармана орден и положил его на стол.

– Ух, ты! И, правда, это орден Красной Звезды! – с восхищением сказал Ильин и взял его в руки. – Настоящий!

– Вот его-то мне в Генеральном штабе и вручили, – с гордостью произнес мошенник.

– А документы на него у тебя есть? – с подозрением спросил капитан.

– Документы?

– Ну конечно. К любой государственной награде документы должны быть. А как иначе?

– А документы к личному делу приобщаются.

– В личное дело вносится выписка из указа, а документы на руках должны оставаться.

– Так это для обычных офицеров, а у нас, гэрэушников, все в личное дело приобщается, – вывернулся Левин.

– Игорь Анатольевич, да что вы к нему привязались? – вмешался старлей. – Андрей звание получил, награду, выпивку принес, а мы ему допрос устраиваем, как-то это не по-нашему. Что мы, особисты какие-то? Радоваться за нашего друга надо, а не подозревать что-то. У него своя контора, а у нас своя. Может, у них в Генеральном штабе так и происходит. Это же разведка!

– Да при чем здесь разведка. Мы же в одной армии служим, в одном министерстве обороны. Я понимаю, он бы сказал, что служит в КГБ. Это другое ведомство, следовательно, могут быть другие правила ведения наших личных дел, а тут… А ну-ка покажи мне орден. Самому интересно.

Лейтенант протянул ему награду Левина. Капитан взял ее в руки и перевернул тыльной стороной.

– Что ты, капитан, хочешь там увидеть? – поинтересовался Левин и напрягся.

– Номер! – обрубил он и тут же попросил лейтенанта: – Толя, включи свет, а то у тебя здесь темно стало.

Ильин встал и включил свет, а капитан внимательно стал изучать орден, потом вдруг недобро ухмыльнулся и сказал:

– Липа! Самая настоящая липа!

– Так разве орден не настоящий? – удивился командир взвода управления.

– Нет, с орденом все в порядке. Он настоящий. А вот этот молодой человек, так называемый капитан, фуфловый.

Левин встал с кровати и, сжав кулаки, грозно сказал:

– Ты капитан говори, говори, да не заговаривайся, а том можно…

– Что, молодой человек можно? Продолжай, – комбат тоже встал и прямо посмотрел в глаза Левина.

– Вы что творите, товарищи офицеры, – между ними прыгнул старлей, пытаясь воспрепятствовать зарождавшейся драке.

– Ты, Серега не суетись. Я тебе скажу, этот орден был вручен лет пятьдесят-шестьдесят назад. Я свой орден получил в восемьдесят седьмом, в Афгане. Так вот его номер на несколько десятков тысяч в большую сторону отличается от номера этого ордена. Ты лучше спроси Толика, где он это чудо раскопал?

– Так мы с ним вместе на самолете из Душанбе прилетели, – испуганно прошептал лейтенант.

– А ты документы его смотрел, раз в режимную часть привел? Может, он диверсант какой-то или шпион.

– Да вот мои документы, – Левин вытащил удостоверение и протянул его капитану. – На, подавись, смотри.

Капитан Зиновьев раскрыл красную книжку и внимательно стал ее рассматривать, а потом от души рассмеялся.

– Ну рассмешил, капитан Петров, ну рассмешил. Так, Серега, дуй в штаб, вызывай особистов, это их клиент.

– А в чем дело? – испуганно спросил Левин.

– У тебя, что на фотографии висит на груди?

– Награды!

– А ты можешь их перечислить?

– А с какого хрена, Вова, я тебе их должен перечислять? Ты что, прокурор?

– Военный прокурор сейчас прибудет. За этим не заржавеет. Давай, Серега, кому говорю, иди, ищи особистов, а я пока этому кадру объясню, какими наградами он обвешан.

– Объясни, – с вызовом сказал Левин, а у самого где-то внутри похолодело.

– Первым идет орден Ленина.

– Ну и чего, есть у меня такой орден. Дома лежит.

– Орден боевого красного знамени. Орден Октябрьской Революции. Ха-ха-ха. Ты капитан, наверное, и Зимний брал и, судя по всему – Берлин, Прагу, а еще и Севастополь защищал. Ничего не скажешь, герой! Не стареют душой ветераны. Ха-ха-ха.

– Отдай! – закричал Левин.

– Особисты тебе отдадут или прокурор отдаст, – зло произнес капитан и попытался засунуть удостоверение в карман.

В это время Левин неожиданно бросился на комбата, пытаясь вырвать из его рук, свою собственность, но капитан был начеку. Резким ударом в челюсть он сбил мошенника с ног и добродушно сказал:

– М-да, спецназовец из тебя никакой. Работать надо над собой, молодой человек, и зарядкой заниматься.

– Если бы не ранение, я бы тебе показал.

– Ну вставай тогда, показывай, на что ты годен, – ухмыляясь, сказал капитан и сделал шаг назад.

– Михайлович, может не надо? Хватит с него. Пусть особисты с ним разбираются, – взмолился Ильин.

– Нет уж, мужики, пусть покажет, на что наш спецназ ГРУ способен.

– Отпустите меня, – захныкал Левин. – Я вам денег дам. Много дам. Вот смотрите, сколько у меня денег, – он открыл сумку и, достав нож, закричал: – Суки, порежу всех на хрен! Все к окну!

Он схватил свою палку и быстро выбежал из общаги, не дождавшись особистов, перемахнул через бетонный забор и оказался за пределами воинской части. Спасла темнота и густой кустарник, полностью потерявший свою листву. Шум погони слышался недолго. Офицеры немного побегали между деревьев и, матерясь, скрылись в темноте, а Левин поплелся к электричке, проклиная «кулибиных» за халтуру. Эту ночь он провел на вокзале…

Глава 5

Н-ск, следственная тюрьма, 18 января 2003 года, 15 часов 21 минута

– В унылых, грязных, обшарпанных вокзалах и аэропортах я проводил много времени, думая о бессмысленности и серости своего существования, о жизненных невзгодах. Я туда приходил, когда оказывался на мели, из-за экономии денег. Расположившись в кресле в каком-нибудь безлюдном зале ожидания, я ощущал одиночество и грусть. И чтобы как-то забыться и скрасить тоску, я читал. Читал все, что попадалось под руку, бывало по нескольку дней, не вставая с места. А еще каждый раз с вокзалов я начинал новую жизнь, напрочь перечеркивая старую.

Там, в перерывах между посадками в поезд или самолет, человек чувствует себя необычно. Притупляется его критичность. Без исключения в каждом из сидящих пассажиров он видит друга, собеседника или собутыльника, которому можно излить свою душу, рассказать о терзающих тебя сомнениях, попросить совета или подсказать. Все равно, когда в конце концов прибудешь к точке назначения, эти мимолетные встречи сразу исчезнут из памяти, и никто в тебя не будет тыкать пальцем и смеяться из-за проявленной тобою слабости. На вокзалах люди сопереживают, они становятся такими, какие есть на самом деле, словно дети.

Я предпочитал женщин с неброской внешностью и немного старше себя. Познакомиться с ними было просто, и я редко получал отказ. Сперва они смущенно хихикали, но я представлял все таким образом, что им казалось естественным принять приглашение незнакомого мужчины. Я давал им возможность почувствовать себя избранными. Они и были избранными. Случалось, у них возникали надежды, которые я не мог оправдать, тогда мне приходилось с ними объясняться, а я старался этого избегать. Каждая женщина стремилась насытиться мною, а я ею. Вопрос был только в том, кто из нас первым поблагодарит другого за угощение.

– Ты с потерпевшими знакомился на вокзале? – спросил его подполковник Калинин.

– Что значит, гражданин начальник, с потерпевшими? Я может быть, им давал значительно больше, чем брал.

– Ну что, например?

– Например, надежду, радость, перспективу. Продолжать?

г. Новосибирск, аэропорт Толмачево, 18 декабря 1994 года, 17 часов 30 минут

Лизе, или, как ее уважительно называли на работе, Елизавете Петровне, было без малого тридцать, когда в ее активную жизнь ворвался Левин. За ее плечами головокружительная карьера банковского работника и трое мужчин, успевших наплевать на нее. У нее отцовский цвет глаз и его крупная фигура, а от матери досталась темная круглая родинка на левой щеке и близорукость, а еще боязнь одиночества. Несмотря на неброскую внешность, душа у нее была открытая, а ум пытливый. Все эти качества она, как могла, скрывала от окружающих, но не от самой себя. У нее был дневник, в который она вписывала свои самые сокровенные желания. И когда она грустила, то наливала себе бокал вина, брала дневник и читала, запершись на кухне.

Как-то в толстенной и совсем неинтересной книге английского экспериментального биолога и натуралиста Дж. Хаксли «Эволюция. Современный синтез» она прочитала, что эволюция от простейших животных организмов до человека прошла в четыре этапа. Только на последнем, четвертом появляется человек. Его-то она и ждала, надеялась и верила, что он обязательно появится в ее несчастной жизни.

Она родила дочь, когда ей едва исполнилось девятнадцать лет. Его не было с ней в больнице, не было и тогда, когда она выходила оттуда. Когда она рожала, он спал, когда покидала роддом, он пил водку с дружками. Первый муж был ее ровесником. В течение двух лет она терпеливо убеждала, что теперь ребенок не он, а их дочь, и ему следует вести себя как мужчине. Он соглашался, но уже через несколько часов снова превращался в обыкновенную амебу. Сразу же после развода она забыла о нем навсегда, даже первая брачная ночь стерлась из ее ясной памяти.

Со вторым мужем Лиза познакомилась в книжном магазине. Он привлек ее своим острым умом. Как потом оказалось, он схитрил, попросив у продавца книгу, которую знал почти на зубок. Проникшись очарованием его личности, ровно через месяц она переехала в его двухкомнатную квартиру, доставшуюся ему после смерти деда – ветерана Великой Отечественной войны. Он работал журналистом в местной газете. Писал в основном о провинциальных скандалах. Она готовила для него, стирала носки и трусы, гладила рубашки, читала книги, чтобы потом пересказать их содержание для очередной его статьи. Она ни разу не испытала с ним оргазм. В постели он был похож на кролика. Поспешно засовывал в нее свой довольно маленький член, больно кусал за соски, кончал и быстро убегал в ванную. Однажды она вернулась с работы раньше обычного и застукала его в постели с пассией, как и он, работающей в газете.

Целый год она зализывала раны, грустила, плакала по ночам, склонившись над кроваткой дочери, не желая ей подобной участи. Однажды летом, на пляже она познакомилась с загорелым, атлетически сложенным мужчиной, который ей посоветовал беречься от солнечных ожогов. Потом он предложил проводить ее до дому. Она согласилась. Первые две недели они гуляли вечерами по светящемуся Новосибирску, и она ни разу не подала ему руки. Потом она сдалась. В постели он был похож на обезьяну. Не давал ей уснуть. Через каждые пятнадцать минут после неистового секса он снова хотел ее. Правда, ни после первого, ни после второго раза им было не о чем говорить. Через два месяца она перестала отвечать на его назойливые телефонные звонки…

«Вот он, четвертый: симпатичный стройный, с мужественными чертами лица и разумным взглядом», – подумала она, когда в аэропорту Толмачево посмотрела ему в глаза. Самолет привез ее из Москвы, где она находилась на трехдневном семинаре банковских работников. Почему она разглядела именно его глаза, хотя вокруг было столько людей, она не понимала. Но из тысяч прибывающих и улетающих граждан только этот мужчина в военном камуфляже и краповом берете заинтересовал ее. На вид ему было примерно столько же, как и ей, под тридцать. В правой руке он держал темную спортивную сумку, а в его левой находилась каштановая трость. Когда их взгляды встретились, он искренне улыбнулся и, словно своей старой знакомой, кивнул, одновременно на мгновение закрыл большие, слегка раскосые глаза, как бы говоря: «Все будет хорошо». От этого жеста у Лизы перехватило дыхание, закружилась голова и, отбивая барабанную дробь, застучало сердце. «Четвертый!» – снова на задворках сознания промелькнула шальная мысль.

Левин осмотрелся и с улыбкой направился к ней, а, подойдя, бросил сумку на пол, протянул руку и представился:

– Андрей Александрович, офицер Главного разведывательного управления Генерального штаба. После ранения в Чечне еду домой. Мы с вами знакомы? Просто…

– Вряд ли, – покраснела Лиза и опустила глаза.

– Тогда давайте знакомиться, – с улыбкой предложил Левин.

– Лиза, – женщина протянула руку, а, почувствовав прикосновение, вдруг спохватилась: – Я хотела сказать, Елизавета Петровна.

Левин неожиданно рассмеялся и сказал:

– А говорите, что мы не знакомы.

– А разве… Я вас что-то не припоминаю, – Лиза стала всматриваться в его лицо, одежду, обувь, спортивную сумку и даже деревянный батик, безуспешно пытаясь уловить что-нибудь знакомое.

– Да вы, Елизавета Петровна, меня не знаете, зато я знаю о вас очень много.

– Да? – удивилась она.

– Конечно. Знаю вас, отца вашего государя-батюшку Петра I, и матушку вашу императрицу Екатерину I. Знаю, что вы возведены на престол благодаря нам, своей гвардии. Так что совсем не удивительно, ваше высочество, что я вас знаю, а вы меня – нет.

– Ой, Андрей Александрович, какой вы все же шутник.

– Я не шутник, а ваш гвардеец. Позвольте, я помогу вам донести ваши вещи и осуществлю вашу личную охрану вплоть до самой резиденции? – он в ожидании вердикта согнулся пополам, шутливо демонстрируя свою преданность, а потом добавил: – Понимаете ли, это прерогатива только императриц.

– В отличие от своей мамы, Екатерины I, у меня не было фаворита в лице князя Меньшикова, – флиртуя, засмеялась Елизавета и позволила Левину взять ее не такой уж и тяжелый багаж.

– Зачем вам этот старик Меньшиков? Чем я вам не фаворит? Может, пока я и не так богат, как он, но вскоре мне должны выплатить за ранение кругленькую сумму, и тогда мы с вами, Елизавета Петровна, сможем позабыть о государевых делах.

Нахрапистость и уверенность этого офицера сводила с ума, хватала за живое и тащила в какую-то пучину страстей, в волнах которых казалось Лизе, она будет необыкновенно счастлива. «Четвертый», – снова подумала она и уверенно, стуча каблучками зимних сапог по гранитному полу, направилась к выходу…

Он проводил ее до дома, вошел в квартиру, грубо овладел ею и остался, давая ей ростки надежды на простое женское счастье, которого так не хватало ей в последние годы. Первое время он прилежно исполнял роль «четвертого»: говорил с Лизой о книгах, прочтенных на вокзалах и в поездах; проводил с ней бессонные ночи, совершая немыслимые па в постели; следил за водопроводом и канализацией, готовил ей узбекский плов. И все происходило как бы само собой, без пошлостей, чему способствовала, надо сказать, ее размеренная жизнь. Левин добился своего: Лиза его боготворила, а ее маленькая дочка – обожала, нет-нет, а скажет: «папа Андрей». Ему нравилось ездить в метро, ходить в зоопарк, а потом сидеть с Лизой и ее дочерью в кафе и есть мороженое.

Целый месяц беззаботной жизни пролетел, как один день. Лиза все чаще задерживалась на работе, начиная банковский год, а Левин, запертый в четырех стенах, чахнул. Нет, нельзя сказать, что такая жизнь была для него в тягость, но для человека, привыкшего к свободе и частой смене места жительства, рано или поздно наступает критический момент. И этот момент, словно громыхающий паровоз, приближался, ведь Лиза была для него всего лишь, как мадам Грицацуева для Остапа Бендера, «знойной женщиной – мечтой поэта», персонаж, который в фильме «Двенадцать стульев», так блистательно сыграла актриса Наталья Крачковская. К слову, эту книгу и «Золотой теленок» Левин бережно хранил в своей спортивной сумке, оберегая от посторонних глаз, и время от времени их перечитывал. Особенно ему нравились эти строки:

«Лежа в теплой до вонючести дворницкой, Остап Бендер отшлифовывал в мыслях два возможных варианта своей карьеры.

Можно было сделаться многоженцем и спокойно переезжать из города в город, таская за собой новый чемодан с захваченными у дежурной жены ценными вещами. А можно было еще завтра же пойти в Стардеткомиссию и предложить им взять на себя распространение еще не написанной, но гениально задуманной картины «Большевики пишут письмо Чемберлену» по популярной картине художника Репина: «Запорожцы пишут письмо султану». В случае удачи этот вариант мог бы принести рублей четыреста.

Оба варианта были задуманы Остапом во время его последнего пребывания в Москве. Вариант с многоженством родился под влиянием вычитанного в вечерней газете судебного отчета, где ясно указывалось, что некий многоженец получил всего два года без строгой изоляции. Вариант № 2 родился в голове Бендера, когда он по контрамарке обозревал выставку АХРР.

Однако оба варианта имели свои недостатки. Начать карьеру многоженца без дивного, серого в яблоках, костюма было невозможно. К тому же нужно было иметь хотя бы десять рублей для представительства и обольщения. Можно было, конечно, жениться и в походном зеленом костюме, потому что мужская сила и красота Бендера были совершенно неотразимы для провинциальных Маргарит на выданье, но это было бы, как говорил Остап: «Низкий сорт. Не чистая работа». С картиной тоже не все обстояло гладко. Могли встретиться чисто технические затруднения».

Очередной раз прочитав их, он с полуулыбкой задумался, вспоминая всех своих прошлых женщин, каждый раз без оглядки бросавшихся в его мужественные, крепкие объятия: Светлану, очарованную его шрамом на бедре; нежную Ирочку – буфетчицу на вокзале, целовавшую в подсобке его грудь; коммерсанта Марью Ильиничну, полноватую женщину с грустными глазами, отдававшуюся ему словно последний раз; Зиночку – учительницу физики из Ярославля, мечтавшую поехать с ним в Чечню… Женщин было много. Их всех объединяли неброская внешность и отсутствие мужского внимания.

– Знойная женщина, мечта поэта, – словно заклинание, в пылу страсти он шептал каждой из них на ухо, а про себя цитировал Остапа:

«Провинциальная непосредственность. В центре таких субтропиков давно уже нет, но на периферии, на местах – еще встречаются».

Каждой он дарил что-то особенное и неповторимое. Эти подарки нельзя было потрогать, понюхать, ощутить на вкус, продать, обменять или подарить. Они нематериальны. Но как ни странно, они восполняли душевную пустоту и серость их бытия. Левину нравилось видеть, как они ему улыбались, ибо в нем было нечто неотразимое. И неотразимость эта объяснялась не только безукоризненной военной формой с солидной колодкой государственных наград, но и тем, как он играл роль простого, не избалованного судьбой мужика, вернувшегося с войны.

Однако, отдавая, он брал. У Светы – накопленные на холодильник деньги и пять акций МММ. Ирина недосчиталась видеомагнитофона, золотой цепочки с кулоном в виде сперматозоида, трех перстней со стразами и обручального колечка (деньги она хранила в сберегательной кассе). Марья Ильинична лишилась мягкой мебели (!), трех тысяч долларов США, отложенных на поездку в Турцию, трех кожаных курток и четырех норковых шапок, не говоря о трех десятках дефицитных книг. Зиночке, если так можно сказать, повезло больше, у нее исчезли лишь мизерная учительская зарплата, старый будильник и последняя надежда…

Так же, как и «известный теплотехник и истребитель Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей», Левин делал карьеру в двух направлениях. Если по женской части он строго следовал советам великого комбинатора, спокойно переезжая из города в город с захваченными у дежурной жены ценными вещами, то «рисовать т. Калинина в папахе и белой бурке, а т. Чичерина – голым по пояс», он не хотел, и каждый раз произносил сакраментальную остаповскую фразу: «Не будет того эффекта!» Да и четыреста рублей по нынешним временам не такие уж и большие деньги. И он пошел другим путем, подсказанным еще в госпитале самим провидением, по военной карьерной лестнице.

Глава 6

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 10 часов 32 минуты

– В то время я носил в своей голове сотни идей, которые все прибывали и прибывали. Они лились из меня, словно из рога изобилия, и я не успевал их удерживать, как появлялись новые, более удачные.

Лучше всего мне всегда было в собственном обществе. Эти привычки из детства. В юности я тоже много времени проводил в одиночестве. Мне нравилось сидеть одному, погрузившись в размышления, и мечтать. Тогда я грезил о дальних странствиях и опасных приключениях, сюжеты которых могли лечь в основу многих романов. Однако писать романы – занятие слишком обыденное. Романы пишут люди односторонние, не понимающие, что вокруг них существует целый мир, который рано или поздно прекратит свое существование. Повзрослев, я стал реалистом, осознавая, что могу свободно реализовывать свои мечты. Но для этого требовался сущий пустяк – деньги. Запрягаться, словно вол, в монотонную работу и жить от аванса до получки я не хотел. Не по мне это! А с другой стороны, из-за отсутствия денег я не смог бы ездить куда захочу и, следовательно, потерял бы самое дорогое, что есть у меня – свободу выбора, а значит, и мечту.

Озарение пришло, как всегда, неожиданно. Я говорю об этом лишь потому, что могу точно назвать время и место, где эта светлая мысль впервые пришла мне в голову. Это случилось в Новосибирске, дома у Лизы, когда я смотрел по телевизору в прямом эфире американские бомбежки Югославии.

– Случайно, не она тебя привела на тюремные нары? – усмехаясь, спросил его Калинин.

– Она, гражданин начальник. Она, родная! Но тогда мне казалось, что эта идея идеальна и, реализовав ее, я смогу долго не думать о хлебе насущном.

– Так, Андрей, если посмотреть с точки зрения мыслей о хлебе насущном, то так оно, наверное, и было. Если не изменяет память, пять лет тебе тогда дали?

– Пять, гражданин начальник, – Левин тяжело вздохнул и, опустив глаза, задумался.

г. Новосибирск, 18 января 1995 года, 13 часов 30 минут

В тот холодный зимний день Левин долго слонялся по городу, пока не зашел в кафе. Народу за столиками было мало. И если бы не группка офицеров, самозабвенно употребляющих алкоголь, то заведение и вовсе пустовало бы. Бармен за стойкой скучал. Облокотившись на стол, он равнодушно смотрел в окно, за которым шел густой снег. Офицеры то и дело подливали друг другу водку, не закусывая, выпивали ее и громко разговаривали. Не нужно было иметь тонкого слуха, чтобы понять, о чем между ними шла беседа. Именно звучавшие в их устах слова: Югославия, Косово, Сербия и Албания привлекли внимание Левина, который немедленно заказал у официанта бутылку водки и передал ее на соседний столик.

«Действовать смело. Никого не расспрашивать. Побольше цинизма. Людям это нравится. Через третьих лиц ничего не предпринимать. Дураков больше нет. Никто для вас не станет таскать бриллианты из чужого кармана. Но и без уголовщины. Кодекс мы должны чтить», – Левин вспомнил заветы великого комбинатора и пересел к офицерам.

Лишь несколько минут разговор не клеился, но после того, как Левин рассказал о недавнем своем прибытии из Югославии, где он находился в служебной командировке, все заговорили свободно, словно старые знакомые. Капитан и два старлея с интересом слушали пересказанный в художественной обработке Левина телевизионный репортаж из горячей точки: о широком Дунае и чистых песочных пляжах Адриатического моря, великолепных горных хребтах Сербского нагорья и простирающихся на его склонах виноградниках. Это, пожалуй, были все его географические познания той местности. Но повествовал он так ярко и живо, что ни у кого не возникло подозрений в некомпетентности рассказчика.

После очередной рюмки капитан вздохнул и с завистью произнес:

– Эх, везет же некоторым. Я, например, за всю свою службу за границей так и не побывал. Наверное, там еще и валютой платят?

– А как же, Сергей, 150 долларов в сутки плюс полный пансион. Трехразовое питание и хорошая гостиница в твоем распоряжении. А служба – мед. Мама не горюй.

– Это что, в месяц по четыре с половиной тысячи долларов, получается? – спросил один из старших лейтенантов и от удивления приоткрыл рот.

– Это только голый оклад. Там еще масса разных премиальных. За конкретные боевые операции, за руководство подразделениями, знания иностранного языка и тому подобное. И того набегает тысяч по восемь-десять баксов.

Услышав это, офицеры вмиг протрезвели, и капитан спросил:

– А как туда попасть служить? Подскажи.

– А что подсказывать? Я знаю, что сейчас ГРУ осуществляет туда набор специалистов. Но сами, мужики, понимаете, это мероприятие не официальное, с грифом «секретно». Я, например, чтобы в полку никто не узнал, в отпуск пошел, и месяц добросовестно в Югославии отбарабанил на стороне сербов. Целых тридцать суток. Ну не отдохнул годик, зато десятку зелени привез. Сейчас иномарку себе куплю. А с другой стороны, сейчас подумаю, напишу рапорт на увольнение и подамся к сербам или албанцам. Кто будет платить больше, за тех и воевать буду. Зато до конца жизни себя обеспечу безбедное существование. Вот сколько вы сейчас получаете?

– Если нашу зарплату перевести в доллары, то хорошо, если полтинник выйдет, а так и того меньше. Сам знаешь, военные сейчас не в почете, – с горечью произнес капитан и не слишком сильно ударил кулаком по столу.

– Тихо, тихо, – в азарте прошептал Левин. – Вы лучше представьте разницу между десятью тысячами долларов США и той мизерной зарплатой, которую мы с вами получаем. Есть разница?

– Еще какая! – почти в один голос крикнули офицеры.

– Вот поэтому и хочется все бросить и уехать туда, где платят больше. Нищета вот где у нас, – капитан провел ребром ладони по шее и тяжело вздохнул.

– Ладно, мужики, я пока обещать ничего не буду, потому что привык держать слово офицера, но обязательно сегодня-завтра все разузнаю. Позвоню куда надо и все выясню, а потом доложу. Но сразу спрошу, вы туда действительно готовы ехать или это пьяный базар? А то получится, я сейчас больших людей в ГРУ подтяну, а вы вдруг на попятную пойдете. Представляете, каково мне будет?

– Ты чего, Андрей, охренел что ли? Да кто же от такой возможности откажется?

Наученный горьким опытом неудачного контакта с офицерами, он теперь действовал осторожно, чтобы не засыпаться на мелочах. Уже в этот же день, придя домой к Лизе, он сел за письменный стол и стал творить, не испытывая никаких угрызений совести. И даже пришедшая с работы Лиза – бесстыдная в своей преданности и циничная в нежности, не помешала ему родить документ, имеющий модное иностранное название – контракт. По его мнению, это слово должно было оказать магическое воздействие на офицеров, перешедших несколько лет назад на контрактные условия службы.

Когда он закончил свою работу и зашел в спальню, Лиза в соблазнительном нижнем белье лежала поверх постели и смотрела телевизор. Дочь по обыкновению находилась у ее родителей. Лиза томно посмотрела в его глаза и сказала:

– Андрей, у меня к тебе есть одна просьба, которая может растянуться на целую жизнь.

– Фьють, – он присвистнул. Первый раз ему предлагали что-то, что могло растянуться на целую жизнь. – Растянуться? – удивился он. – Красивое слово.

– Я хочу забеременеть от тебя. Ты единственный мужчина, от которого я бы хотела иметь ребенка. Это я еще поняла во время нашей встречи в аэропорту, когда увидела тебя. Ты веришь в любовь с первого взгляда?

От неожиданности такого предложения он безвольно сел на краешек кровати и глупо заулыбался. Еще бы: впервые кто-то просит его подарить ему ребенка. И это человек, с которым связаны лишь меркантильные цели, и от которого вот-вот он должен уйти. Сама мысль взглянуть в глаза собственному ребенку ему была неприятна.

– Так ты меня, Лиза, совсем не знаешь! – прошептал он.

– Я тебя отлично знаю. Ты будешь хорошим отцом. Я же вижу, как ты относишься к моей дочери.

– Но у меня же опасная работа. Я скоро должен буду на время уехать в Югославию. Вот уже и контракт готов, – он потряс перед ее лицом, исписанными от руки листками бумаги. – Кстати, ты не сможешь завтра их распечатать и размножить, этак в экземплярах двадцати?

– Я все равно хочу забеременеть от тебя, – повторила она. – И не важно, что ты на время уедешь. Я понимаю, какая у тебя опасная работа. Но пока ты будешь отсутствовать, вместо тебя у меня будет твой сын.

– А если родится дочь? – Левин глупо улыбнулся и неуклюже почесал макушку. Он был так захвачен этой перспективой, что кровь бросилась ему в голову, где блуждали сотни разных неприятных фантазий. Быть отцом, уважаемым семьянином – эта роль не для него.

– Нет, от тебя может быть только сын. Я это чувствую.

– Нет, Лиза, я так не могу. Я человек порядочный и плодиться вне брака не могу. Мне нужно подумать. Это очень ответственный шаг. Вначале мы с тобой распишемся и сыграем свадьбу, а потом будем делать ребенка. Ты согласна?

– Это предложение? – Лиза встала на четвереньки. Ее глаза заблестели, а лицо растянулось в улыбке.

– Так точно, – по-военному выдал он, а про себя снова подумал: «Провинциальная непосредственность, одним словом, дура».

После этих слов женщина вскочила во весь свой рост и, не боясь повредить кровать своей излишней массой, словно ребенок, запрыгала на ней, выкрикивая боевой клич: «Урра!»

Левин грустно улыбнулся и неожиданно схватился за голову и опустил глаза. Лиза заметила это и спросила:

– Ты что пожалел о том, что только сказал?

– Нет, Лиза. Я просто подумал о том, на что мы будем играть свадьбу. Дело в том, что документы на компенсацию за ранение где-то в Москве затерялись. А значит, на неопределенное время задерживаются и финансы. Я не знаю, что и делать. Этой суммы нам бы хватило и на шикарную свадьбу, и на медовый месяц.

– Разве это проблема, Андрей, – искренне обрадовалась женщина. – Ты же знаешь, где я работаю. Завтра же получу кредит. А как страховка придет, мы его сразу же и погасим. Его нам хватит и на свадьбу, и на медовый месяц, – она подошла к нему вплотную и впилась губами в его губы, одновременно руками срывая с него брюки и футболку…

На следующий день, в строго обозначенное время, Левин прибыл в кафе на встречу с офицерами. В руках он держал пачку контрактов, за которыми еще утром заехал на работу к Лизе. На каждой стороне листа были отпечатаны права и обязанности сторон по выполнению условий контракта. В качестве заказчика выступал некий генерал-полковник Смирнов, заместитель начальника Генерального штаба по разведке, а в графе «исполнитель» находилась длинная жирная черта. Достаточно было вписать туда любую фамилию и паспортные данные, как контракт начинал действовать, а офицер – обогащаться. В качестве одного из его условий – самостоятельное прибытие в Белград за свой счет. Этот счет был на конкретную сумму и определялся в размере 500 долларов США.

Офицеры были уже на месте и в ожидании Левина пили мутный чай. Их лица были сосредоточены. Они тихо разговаривали между собой.

– Здравия желаю, – поздоровался Левин и, пожав каждому руку, сел на свободное место.

– Ну как, дозвонился? – с равнодушным видом спросил его капитан, нервно помешивая ложкой сахар в стакане.

Левин умел завести, используя театральную паузу. Он оглянулся по сторонам, а, увидев официанта, позвал его.

– Нам, уважаемый, пожалуйста, принесите бутылку водки, тарелочку селедки, мясную нарезку принесите и сочку, – сделав заказ, он наконец-то улыбнулся.

– Андрей не томи, сразу скажи: да – да, нет – нет, – раздраженно буркнул капитан.

– Ну что я вам, мужики, хочу сказать, вроде бы все получается. Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, – он для проформы сплюнул через левое плечо.

– Да ты что? – округлив глаза, прошептал старший лейтенант.

– Представьте себе, да. Поэтому я на хрен увольняюсь и еду на год в Белград. А там посмотрим. Может быть, и продлю еще контракт.

– А как же мы? – испуганно спросил капитан.

– Да вы не дрейфьте, договорился и о вас. Знаете, вчера вечером звоню в Москву. Объясняю своему корешку генералу, мы с ним в Таджикистане вместе служили, дескать, как бы еще раз съездить в Югославию.

– Андрей, если что, мы и заплатить генералу можем. Ты с ним можешь на эту тему прямо говорить.

– Да ты что, Серега, это же боевой офицер! Если я только заикнусь о взятке, он мне сразу по морде съездит.

– Ты тогда извини. Не хотел. Я просто слышал, что если тебя внесут в списки командировочных, то необходимо заплатить кому-то из Генштаба.

– Так это, Сергей, если ты официально едешь. А мы же, по сути, нелегально туда едем. Слышал о наемниках?

– Ну конечно.

– Так вот, мы там и будем наемниками. Однако кроме основной работы на стороне сербов мы будем выполнять и разведывательные задания. Соответствующие инструкции мы получим в Белграде, от тамошнего резидента ГРУ. Есть положительные моменты: нам будут платить и сербы, и наши. Так что сумма нашего гонорара увеличится в два раза.

– Это получается почти двадцатка зеленью, – капитан провел языком по сухим губам.

– Я пока не считал, но где-то около этого, – Левин облокотился на стул, и посмотрел на офицеров поверх их голов.

– Охренеть! – прошептал другой старлей. Подошел официант и принес заказ.

– Это дело надо обмыть, – потирая руки, радостно сказал Левин и разлил водку в четыре рюмки.

– Твою мать, даже не верится. Кому скажешь, не поверят, – вырвалось у старлея после выпитой залпом водки.

– Ты чего, в своем уме, – рявкнул капитан. – Ты смотри, не проболтайся в части. Идем просто в отпуск. Тем более, зимой с ним проблем не будет.

– Мужики, но есть одна проблема, – заговорщицки сказал Левин.

– Что за проблема, Андрюха?

– Мне генерал условия поставил.

– Какие?

– Группа должна быть не менее пятнадцати-двадцати человек. Чтобы она мобильно действовала в горной местности. Должны быть навыки горной подготовки.

– Да мы офицеры! Нам хоть горы, хоть пустыни, хоть городские условия, – нервно бросил капитан.

– Я ему так и сказал. Все с горной подготовкой. Здесь как раз и нет никаких проблем. А как быть с численным составом? А?

– А к какому сроку нужно подготовить команду? – спросил старлей.

– Да времени уже особо и нет. Дня три-четыре, не больше.

– А прапоров можно брать?

– С прапорщиками, конечно же, могут возникнуть проблемы… Но я уверен, что можно. Что они, не люди?

– Так, Андрюха, с народом мы проблему решим. У меня в Новосибирске знакомых среди офицеров много. Да и у других тоже. Да? – задумчиво произнес капитан.

– Да какие вопросы! Каждый из нас по пять человек приведет, и вот тебе группа. Пятнадцать, и нас четверо, получается девятнадцать, – эмоционально бросил старлей и руками отбил барабанную дробь на столе.

– Тогда надо изучить условия контракта, – Левин из папки вытащил листки и передал каждому офицеру.

Некоторое время они молча изучали, но когда дошли до пункта о самостоятельном прибытии в Белград, капитан спросил:

– А как мы будем самостоятельно добираться?

– Легко! Я дорогу знаю. Закажем билеты сначала до Москвы, а оттуда уже прямой рейс в Белград. Там нас уже будут встречать из резидентуры. Все просто. Ты, наверное, Сергей, будешь брать билеты. Возьми, вот мои пятьсот долларов, – Левин сунул капитану в руки пять шуршащих стодолларовых банкнот.

– А почему я? У меня в аэропорту связей нет.

– Ладно, тогда я буду брать. Но пусть деньги у тебя побудут. Тогда ты будешь держателем общака. Ха-ха-ха-ха, – засмеялся Левин. – Соберешь со всех по пятьсот долларов, и вместе с тобой поедем брать билеты. Да, самое главное. У всех, надеюсь, есть загранпаспорта?

– Нет, – офицеры замотали головами.

– Хреново, – Левин с досады ударил открытой ладонью по столу. – Надо срочно что-то придумать, – он ладонями закрыл лицо, демонстрируя мыслительный процесс.

– За три дня сделать паспорта не получится, – в смятении запричитал старлей.

– Придумал! – громко крикнул Левин, что бармен за стойкой вздрогнул. – В Москве через того же генерала мы за сутки сделаем их. Мне, главное, список нужен и фотографии. Даже скорее список. Я по телефону его продиктую или факсом пошлю в Генштаб. Они, пока мы будем лететь в Москву, паспорта подготовят, прямо при нас приклеят фотографии и раздадут. Но здесь возникают дополнительные затраты. Долларов этак по двести. Итого с каждого человека, Сергей, собираешь по семьсот долларов. У тех, у кого есть, как у меня, загранпаспорта, собираешь по пятьсот. Арифметика простая, а времени в обрез. Успеем, чтобы я сегодня генералу доложил?

– Успеем, Андрей, не бойся, докладывай, не подведем, – капитан доброжелательно постучал ему по плечу и, подняв рюмку, радостно провозгласил тост: – За удачу!

Левин всегда считал себя опытным психологом. Самое главное – это знание важнейших свойств человеческой души, и ему тогда казалось, что он в избытке запасся этими знаниями. Он многое узнал о жизни людей, странствуя по свету, переезжая из одного города в другой. Так что, можно сказать, не у каждого имелся такой богатый опыт, как у него. Но, как говорится, «И на старуху бывает проруха». Он где-то допустил ошибку, которая стоила ему пяти лет свободы.

Его задержали по всем правилам детективного жанра. Вначале он даже не понял, что все происходящее с ним в ту минуту не сон, а самая настоящая реальность. Двое сотрудников в штатском подошли к нему с обеих сторон и спросили:

– Вы капитан Петров?

«Какой капитан, какой Петров?» – подумал про себя он и с удивлением посмотрел на непрошеных гостей. Их внешний вид не вызывал угроз и подозрений в многолюдном зале аэропорта Толмачево. Обычные молодые люди крепкого телосложения. Правда, из-за неправдоподобного румянца на щеках казалось, что они чем-то взволнованы.

Пять минут назад Сергей передал ему деньги в сумме тринадцати тысяч шестисот долларов США, а сам удалился на улицу, чтобы там его ждать, пока он не приобретет билеты до Белграда через Москву. Естественно, никаких билетов Левин брать не собирался, как и не хотел больше видеться с Сергеем. У черного входа из аэропорта его ждал автомобиль, который должен отвести его к железнодорожному вокзалу и подарить новую жизнь. К ней он уже подготовился. В карманах его форменной одежды лежали билет на поезд до Иркутска и банковский кредит, полученной Лизой на их свадьбу. Ее золотые украшения и всякая мелочь, которые в минуты одиночества должны напоминать ему о чудесно проведенном с нею времени, были скрыты от посторонних глаз в его спортивной сумке.

– Нет, – после небольшой заминки, ответил он, и как ни в чем не бывало, продолжил движение к большим прозрачным дверям, за которыми так отчетливо была видна заветная машина.

Всего каких-то тридцать метров отделяло его от нее или пять секунд спринтерского бега. И только он подумал о секундах и уже собрался сделать стремительный рывок к цели, как что-то необычно мощное, жесткое и недоброе до боли сковало его, и он оказался на полу.

* * *

В комнате приема посетителей особого отдела армии, куда доставили Левина из аэропорта, стоял полумрак. За окном постепенно темнело. Еще чуть-чуть, и в городе зажгутся фонари. Матовое стекло не позволяло видеть, что происходит вне кабинета, поэтому приходилось довольствоваться многообразием звуков, доносившихся с улицы.

Только здесь с Левина сняли наручники. Теперь он молча сидел на табурете и, потирая бордовые следы на запястьях, слушал монотонный голос следователя.

– Еще раз повторяю свой вопрос: ваши фамилия, имя, отчество, дата и место рождения?

В голове была полная сумятица, отчего собрать мысли в кучу было невозможно, как невозможно и понять, каким образом сотрудники федеральной службы контрразведки вышли на его след. И почему именно они, а не милиция, например? Вопросов у Левина было много, значительно больше, чем у следователя, но он молчал, и время от времени тяжело вздыхал.

Отпираться было глупо. Ему и так прозрачно намекнули, что его разговоры записывались, а обнаруженные при понятых национальный паспорт, деньги и железнодорожный билет не оставляли ни единого шанса выкрутиться.

Встреча с офицерами в кафе могла стать для Левина началом его новой жизни. Но стала ее концом. Во всяком случае, каким его видел он сам. Неизвестно, правда, чья это была вина: его ли, опостылевшей и мечтавшей о совместном ребенке Лизы, а может, появившихся на горизонте военных мечтателей разбогатеть, для которых поговорка о бесплатном сыре в мышеловке – пустой звук? В эту минуту искать крайнего – пустая затея, да и что изменится? Ровным счетом ничего.

– Третий раз, гражданин Левин, повторяю свой вопрос: ваши фамилия, имя, отчество, дата и место рождения?

Услышав свою фамилию, Левин вдруг пришел в себя и, улыбаясь, спросил:

– А вы не конфискуете мой краповый берет?

Это было так внезапно, что следователь поперхнулся и закашлял. По всей видимости, он был простужен. Достав из кармана брюк потрепанный носовой платок, он с достоинством развернул его, смачно высморкался и не спеша запихнул обратно.

– Если все честно расскажешь, не конфискуем, – натянув на лицо самую приветливую из своих улыбок, ответил он, а потом добавил: – Это в ваших интересах. Чистосердечное признание – одно из условий получить в суде меньший срок.

– А без срока никак не обойтись? Я все возмещу! – пробормотал Левин.

– Без срока нельзя. Вы что думаете, наемничество в нашей стране поощряется? Это тяжкое уголовное преступление, тем более совершенное иностранным гражданином, – следователь многозначительно поднял указательный палец вверх и там потряс им.

Услышав непонятное для себя слово «наемничество», Левин вздрогнул и с испугом посмотрел на следователя. Только сейчас он его рассмотрел. Мужчина лет сорока, сидевший напротив, был высок и толстоват, рубашка так туго обтягивала его живот, что пуговицы трещали, а одна и вовсе отвалилась. Галстук свободно болтался на мощной шее, а на голове красовались три волосины, зачесанные через всю макушку от уха до уха. Черты лица мягкие, незапоминающиеся. Подобных людей можно встретить в метро, склонившихся над тщательно сложенной газетой.

Мысли Левина запрыгали вокруг этого странного слова.

– Я никаким таким наемничеством не занимался.

– А набор добровольцев в Югославию, это что, не ваших рук дело?

– Да что вы, гражданин следователь, у меня и в мыслях такого не было. Зачем мне кого-то отправлять в Югославию? Вы сами подумайте.

Неожиданно дверь открылась, и в кабинет зашел подполковник с петлицами мотострелка. Он оказался полной противоположностью следователя – небольшого роста и худощав, а на голове густая черная шевелюра. Подполковник расположился в углу на стуле. Закинув ногу на ногу, он раскрыл белую папку с надписью «Дело» и как ни в чем не бывало углубился в ее изучение. Казалось, что его не интересовало происходящее здесь.

– А деньги? Откуда у вас такие деньги?

– Я в долг их взял. Под проценты.

– У кого?

– У капитана одного. Я ему сначала дал в долг пятьсот долларов. Можете спросить у него. А потом мне деньги срочно понадобились, и теперь я их занял у него.

– Тринадцать тысяч шестьсот долларов? – вмешался подполковник. Он не меняя позы, прикрыл папку и стал буравить Левина взглядом.

– Мне деньги были нужны позарез. Я хотел их в акции МММ вложить, прокрутить, а потом отдать с процентами. И ему хорошо, и мне тоже.

– А что ж вы почти двадцати офицерам парили мозги? По двадцать тысяч долларов они за месяц заработают. Говорили?

– Никаких я двадцать офицеров не знаю. Капитану говорил, врать не буду. А больше никому такого не говорил. Да и то говорил, чтобы в долг взять и через месяц отдать эти деньги.

– А билет до Иркутска взяли зачем? – теперь уже спросил следователь.

– А там проценты по акциям выше, чем в Новосибирске. Бизнес, понимаете? Но я обязательно бы вернул. Прокрутил бы и вернул.

– А где вы здесь проживаете? – спросил подполковник.

– В гостинице.

– В какой?

– Ну я ваш город хорошо не знаю. Маленькая такая гостиница. Где-то на окраине.

– Эту гостиницу называют «у Елизаветы Петровны»? – улыбнулся подполковник.

Левин громко сглотнул слюну и замкнулся, опустив голову вниз.

– Что молчите, Левин, женщину тоже хотели надуть? Она же, бедная, кредит взяла. Думала, вы человек порядочный, женитесь на ней. Геройским офицером представлялись. Как же вы так?

– Мало ли чего вам эта дура наговорила. Вы баб больше слушайте, они вам наговорят. У них всего одна извилина, и та между ног, – неохотно пробурчал он.

– Вы, наверное, хотите очной ставки с Елизаветой Петровной? Могу устроить, – сказал следователь. – Тем более, у вас есть о чем с ней поговорить. Золотишко, обнаруженное у вас, невестино приданое? Так ведь?

– Это я на память взял, – вначале смутился Левин, однако, вспомнив диалог Остапа с мадам Грицацуевой, хитро улыбнулся.

«– Не оскорбляйте меня, – кротко заметил Бендер. – Я сын турецкоподданного и, следовательно, потомок янычаров. Я вас не пощажу, если вы будете меня обижать. Янычары не знают жалости ни к женщинам, ни к детям, ни к подпольным советским миллионерам.

– Чтоб тебе лопнуть! – пожелала вдова по окончании танца. – Браслет украл, мужнин подарок. А стул-то зачем забрал?!

– Вы, кажется, переходите на личности? – заметил Остап холодно.

– Украл, украл! – твердила вдова.

– Вот что, девушка, зарубите на своем носике, что Остап Бендер никогда ничего не крал.

– А ситечко кто взял?

– Ах, ситечко! Из вашего неликвидного фонда? И это вы считаете кражей? В таком случае наши взгляды на жизнь диаметрально противоположны.

– Унес, – куковала вдова.

– Значит, если молодой, здоровый человек позаимствовал у провинциальной бабушки ненужную ей по слабости здоровья кухонную принадлежность, то значит, он вор? Так вас прикажете понимать?

– Вор, вор.

– В таком случае нам придется расстаться. Я согласен на развод…»

Глава 7

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 11 часов 18 минут

– Что было бы, если бы?… Вечный вопрос. Прошлое изменить нельзя, как бы мы ни старались. Что было, то было…

Короче, чекисты быстро разобрались, что к чему, и передали мое уголовное дело по подследственности в милицию, а те пришили мне банальное мошенничество. Ведь все козыри были у них на руках.

От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Так, по-моему, звучит известная поговорка. Много известных людей побывало на тюремных нарах. Даже великий комбинатор – Остап Бендер, и тот провел в тюрьме несколько лет. Не обошла эта участь и меня. Пять лет! Пять незабываемых лет моей жизни были вырваны с корнем. Я просидел от звонка до звонка, и все время в Новосибирске.

Нельзя сказать, что на зоне нечеловеческие условия. В первое время было тяжело, но потом ничего. Человек ко всему привыкает, и к изоляции от общества тоже. «Не верь, не бойся, не проси» – главное, запомнить эти правила, и тогда проблем возникать не будет. А еще надо знать, где сидеть, с кем и как разговаривать, что нужно делать, а чего ни в коем случае нельзя. Зона – это территория со своими законами. Соблюдая их, можно благополучно жить, вернее, существовать.

За пять лет мир кардинально изменился. Это я сразу почувствовал, выйдя за ворота колонии. И дело не только во внешнем облике Новосибирска, который словно очистили от мусора, представьте себе, изменились люди. Не знаю, с чем это было связано, может быть, со второй Чеченской войной, так широко обсуждаемой по центральным телевизионным каналам?

На волю я вышел, имея немного денег, чтобы добраться до места своего жительства и справку об освобождении. Не густо. В Узбекистан, на шею своей мамаше, я ехать не собирался. Там делать было нечего. Можно было подался к своей бывшей Лизе, но в одну и ту же реку два раза зайти нельзя. Увидев меня, она со злостью закрыла перед моим лицом входную дверь и пообещала позвонить в милицию. Таким образом, я остался один-одинешенек, без определенного места жительства, средств к существованию и надежды.

– И снова взялся за старое? – спросил его Калинин.

– А вы как думаете? Жить-то надо было на что-то!

– Ты мне скажи, Левин, зачем ты лейтенанту Величко жизнь испортил?

– Так этим лохам и надо…

Поезд «Кисловодск – Москва», 13 марта 2002 года, 11 часов 52 минуты

Левин стоял в тамбуре одиннадцатого вагона скорого поезда «Кисловодск – Москва» и, прижавшись лбом к стеклу, курил. В Минеральных Водах, откуда он начал свой путь, было уже по-весеннему тепло. Но чем дальше увозил его поезд, тем разительней менялась природа и окружающий ландшафт. Через двести километров появились белые пятна рыхлого снега среди темных бескрайних полей и лесополос, расположенных вдоль железнодорожного полотна, а еще через триста – белизна стала превалировать. За окном пошел снег с дождем. Поезд двигался и, казалось, что снежинки не падают, а поднимаются к небесам, иногда цепляясь за обшивку темно-зеленого плацкартного вагона.

Вот уже почти два года Левин курсировал по стране на поездах. Приезжал в незнакомый город, покорял сердце какой-нибудь вдовушки, гостил у нее недельку-другую, и снова в путь. Изменялись города и веси, но неизменным оставался вид за окном летящего словно на крыльях поезда. Замечал ли кто-нибудь когда-нибудь, что растущие у железной дороги березы, многие годы склонявшиеся под вихрем проходящих поездов, образовывали совершенный восьмиугольник? Замечал ли кто-то, что из вагона огни ночного города так похожи на звездное небо? Левин это замечал.

Очередной раз находясь в Москве, он снова в переходе метрополитена приобрел очередную «красную корочку» на имя капитана Петрова. Продавцы были другие, а удостоверение – точь-в-точь, как и купленное им много лет назад, даже китель на фотографии не изменился. Этот бизнес в столице процветал, перепродавался или передавался по наследству, так уж «бизнесмены» были похожи друг на друга.

Маленький курортный городок, куда он прибыл вместе с Татьяной, был приятным местом, как и его название – Минеральные Воды. Близость к прифронтовой полосе вначале пугала Левина, но Татьяна, с которой он познакомился накануне у железнодорожной кассы, настояла на своем и позвала к себе в гости «боевого офицера» спецподразделения ГРУ.

Какой холодной и враждебной казалась первая проведенная в городе ночь, какими безжалостными выглядели его темные улицы, когда они с Татьяной шли от вокзала до ее дома. В те минуты он понимал жавшихся друг к другу бездомных собак, сбившихся в стаи. Дорога, одним словом, принесла лишь страх и беспокойство. Еще бы, телевизионные репортажи из Чечни, рассказывающие о зверствах тамошних бандитов, запали в голову. А потом, словно после весеннего дождя, вышло солнце, и грязные дома с мертвыми окнами, за которыми могли прятаться боевики, и отвратительные ночные улицы внезапно расступились перед ним, стали не такими страшными. А тут еще Татьяна провела урок по географии, из которого Левин узнал, что Чечня от Минеральных Вод находится на приличном расстоянии, и не то что снаряд, не всякая ракета сможет долететь до города.

Отношения с Татьяной с самого знакомства развивались стремительно. «Мне кажется, ты неплохой парень, сынок», – на третий день проживания в доме, сказал ему пожилой отец Татьяны, а ее мать, доселе пристально изучавшая его, в знак одобрения приподняла брови и кивнула поседевшей головой. И уже через неделю все стали поговаривать о свадьбе… Провинциальные непосредственности!

Вагон дрожал, а лоб отбивал мелкую дробь по стеклу. За окном резво пролетали железобетонные и деревянные столбы, железнодорожные будки со смертельно усталыми путевыми смотрителями, мелкие вымирающие деревеньки со старыми колодцами и загонами для скота, необитаемые полустанки и люди в желтых безрукавках и безжизненным взглядом. Сзади беспрерывно ходили пассажиры. Открывались и закрывались двери тамбура и межвагонных переходов, отчего усиливался стук колесных пар и стойкий запах железной дороги.

– Огонька не найдется? – послышалось сзади.

Левин убрал голову с холодного стекла и развернулся. Перед ним, слегка наклонившись, стоял молодой человек в военной форме с погонами лейтенанта и держал в зубах сигарету с фильтром.

Левин похлопал себя по карманам брюк и вытащил одноразовую зажигалку.

– В отпуск или командировку? – обыденно спросил он и дал прикурить.

– В командировку, чтоб ей пусто было, – делая глубокую затяжку и выпуская изо рта дым, ответил лейтенант и, теряя интерес к Левину, направился в противоположный конец тамбура, занимая для обозрения свободное окно.

– А я из командировки, – как бы между прочим произнес Левин и закурил вторую сигарету. – Из Чечни еду на побывку.

– А вы что, офицер? – заинтересовался лейтенант, глядя на камуфлированные штаны собеседника и темные дерматиновые тапочки, украденные им в одном из путешествий.

– Капитан. Командир спецгруппы ГРУ. Меня Андреем Александровичем зовут.

Он решил назвать себя по имени-отчеству, ссылаясь на пресловутую субординацию и возраст. На вид лейтенанту было от силы двадцать два – двадцать три года и, скорее всего, он совсем недавно стал офицером. А вот Левин уже разменял возраст Христа.

Лейтенант поспешно вытащил сигарету изо рта и, приняв строевую стойку, представился:

– Лейтенант Величко.

– Да расслабься, лейтенант, не в казарме же мы с тобой. В поезде, как и в бане, все равны. Как звать-то? – Левин сделал шаг вперед и вытянул руку для приветствия.

– Василий, товарищ капитан, – он крепко пожал его руку.

Весь его по-детски наивный и по-деревенски простодушный облик выражал собачье восхищение. В нем было что-то такое искреннее и неподдельное, что Левин не выдержал и широко улыбнулся.

– Ну что, Вася, будем знакомы. У меня, кстати, есть бутылочка хорошего коньячка. Ты не против того, чтобы провести ее дегустацию, а заодно и поговорить о службе?

Бутылку ставропольского коньяка, как и еще много полезных вещей, он позаимствовал в доме у Татьяны. Она стояла много лет в серванте и пылилась, и наверное, и дальше бы скучала, дожидаясь своего звездного часа в какой-нибудь праздничный день.

– А удобно? – лейтенант, смущаясь, опустил глаза.

– Неудобно в гамаке на лыжах, а все остальное сподручно. Мы офицеры или не офицеры, в конце концов?

– Офицеры, товарищ капитан.

– Тогда пошли!

Его купе было свободно. В это время года отдыхающих было немного, поэтому поезда шли полупустыми в обоих направлениях. Договорившись с проводниками, Василий перенес свой скромный багаж к Левину, доселе несколько часов скучавшему в одиночестве, и расположился напротив него. Бутылка коньяка, лимон, палка копченой колбасы, сыр и два яблока – провиант, добытый Левиным перед «бегством» из холодильника подруги, стремительно перекочевал из его сумки на откидной столик…

После третьего тоста, выпитого, как и следует, молча, Левин поинтересовался у Василия целью его командировки.

– Солдат у меня из взвода сбежал. Командир части приказал мне его найти. Живет солдат в Подмосковье. Вот еду к его родителям. Буду убеждать, чтобы их сын вернулся обратно. Короче, товарищ капитан, неприятная история. Взыскание мне уже объявили за слабую воспитательную работу с подчиненными, что ставит жирный крест на моей дальнейшей карьере, – тяжело вздыхая, ответил лейтенант.

– Карьера – не самое главное в нашей жизни. У меня тоже поначалу были проблемы. Даже в свое время звездочку с погон снимали. Пережил. Вот после ранения предложили мне возглавить группу в военно-мемориальной компании. Слыхал о такой?

– Конечно, слышал. Эта компания занимается похоронами военнослужащих.

– Не только похоронами, – разливая по чайным стаканам порцию спиртного, сказал Левин. – Моя группа, например, будет заниматься поиском финансовых средств для строительства памятника бойцам, погибшим в Чечне.

Сам понимаешь, у государства таких денег нет, у мемориальной компании тоже. А памятник вот так вот нужен, – он схватил себя за горло.

– А где же деньги искать, они же на дороге не валяются? – удивился лейтенант.

– Естественно, не валяются.

Идея заработать деньги таким образом пришла только-только, в ходе разговора с лейтенантом, но она так понравилась ему, что на его душе засвербело, хотелось все обмозговать, разложить по полочкам.

– Можно, конечно, к ветеранам обратиться! – неожиданно произнес лейтенант.

– К ветеранам, конечно, можно, – задумался Левин. – Но они не такие богатые люди. Надо в крупные предприятия обращаться.

– Крупные предприятия будут перечислять деньги по безналу, на расчетный счет компании.

– Василий, какой ты все-таки молодец. Голова у тебя работает. Хочешь в мою группу?

– А это военная служба или как?

– Конечно, военная. Это же военно-мемориальная компания, а не шарашкина контора. И выслуга идет, и звездочки прибавляются.

– А какая должность по званию? – заинтересовался Василий.

– Будешь моим заместителем, а следовательно, капитаном. Я буду майором.

– А как, Андрей Александрович, это будет выглядеть практически? Мне что будет нужно приехать в часть и написать рапорт о переводе или вы отношение пришлете в мою часть?

– Зачем все усложнять? Сделаем все по-другому. Приедем в Москву, я получу назначение в Генштабе, и сразу выпишу назначение на тебя. Тут же тебе дадут удостоверение и все, ты начинаешь служить под моим началом.

– А как же часть? Мне по уставу должность надо сдать, рассчитаться с вещевой, продовольственной и финансовой службой, аттестаты получить. Ну как всегда. Это же коню понятно.

– Ты чего, в своем уме? Представляешь, твоему командиру из Генерального штаба позвонят и скажут: ваш лейтенант теперь служит в военно-мемориальной компании. Приказываю его рассчитать, снять со всех видов довольствия и аттестаты направить в другое место службы. Понятно?

– А где будет место службы? Москва?

– В Москве располагается центральный офис компании, а наша группа будет ездить по всей стране. Сам понимаешь, сбор денег не имеет границ.

– Я, товарищ капитан, согласен служить под вашим началом!

Скорый поезд прибыл в Москву по расписанию, рано утром. Город. как всегда, куда-то спешил, и его суета заражала. Учащалось сердцебиение, появлялась тревожность и огромное желание бежать, бежать и бежать куда-нибудь без оглядки, лишь бы прийти к финишу первым. Привычное чувство для москвичей, живущих в быстром ритме, но для гостей столицы такой темп – сущий ад.

В зале ожидания Левин с Величко вначале перекусили на скорую руку, запихнув в себя по хот-догу и стакану темной жидкости, а потом сфотографировались в маленькой темной будке с надписью: «Моментальное фото». Удобная штуковина!

– Ты меня здесь жди, а я направляюсь в Генеральный штаб за назначением, – сказал лейтенанту Левин и, забрав его удостоверение, очень быстро, как занятой человек, вышел из вокзала.

Маршрут был прежним: ближайшая станция метро, нырнуть по эскалатору вниз, сесть в электропоезд, проехать несколько остановок, выйти из вагона, подойти к двум жуликоватым молодым людям с бегающими глазками, обозначить им проблему и ждать. Ждать – самая неприятная фаза этого дела, впрочем, еще и расставаться с деньгами. Но ожидание и потеря денег окупаются сполна, когда из раскрытой красной корочки на тебя смотрит твое же самодовольное лицо. На документы Левин денег не жалел. Очередная корочка – путь к благосостоянию и лишний повод избежать нелицеприятных бесед с сотрудниками органов правопорядка. Как правило, увидев в руках обладателя такой документ, они теряют к нему интерес и, козырнув, удаляются восвояси.

За скорость Левину пришлось доплатить. Но это стоило того. Через пять часов он получил два удостоверения сотрудников военно-мемориальной компании. На первом была приклеена его фотография, а на втором – до смешного испуганного лейтенанта Величко. В качестве бонуса «кулибины» поставили в удостоверение личности лейтенанта дополнительную печать неизвестной воинской части, под которой Левин самолично расписался.

При появлении Левина лейтенант испытал прилив оптимизма, а при виде документов – неописуемую радость, граничащую с безумием: он хлопал в ладоши, кричал и свистел, чем вызвал волну недоумения у пассажиров и негодование своего командира.

С этого момента предприятие Левина, которое он про себя ласково называл «Рога и копыта», а Величко – Фунтом из «Золотого теленка», начало действовать и некоторое время приносило стабильный доход. Люди не скупились на памятники, без сожаления расставаясь с финансовыми излишками, которые оседали в карманах потомка великого комбинатора. Следует сказать, что Левин исправно выплачивал денежное довольствие своему заместителю, не забывая и о премиальных. Правда, всего лишь один раз. Величко-Фунт, как и следовало ожидать, в один из майских дней был задержан комендантским патрулем на вокзале за нарушение формы одежды. Там его быстро привели в порядок и передали в военную прокуратуру, которая после изучения всех обстоятельств дела предъявила ему обвинение в дезертирстве…

Глава 8

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 12 часов 2 минуты

– Не знаю, что на меня нашло, но я решил остепениться и осесть где-нибудь в глубинке, подальше от соблазнов и суеты. Может, это было отголосками переходного возраста, когда хочется домашнего очага и уюта? А может, к определенному времени я почувствовал накопившуюся с годами усталость? Не знаю. Но однажды я реально захотел изменить свою жизнь, если так можно назвать свое серое существование на земле. К тридцати пяти годам мои сверстники уже построили дом, посадили дерево, родили детей и, наверное, были по-настоящему счастливы. У меня ничего всего этого не было, одна вечная дорога в никуда. По сути дела, за десять лет бродяжничества я объехал всю Россию, и, наверное, нет такого города, где я бы не побывал в поисках лучшей жизни. Оказалось, что она везде одинаковая: и в Москве, и Питере, и в Волгограде, и в Новосибирске, и в Чите, и в Магадане. И люди везде одни и те же: глупые и доверчивые.

Это как в притче, рассказанной мне в колонии старым зэком про человека, как-то услышавшего о море и решившего во что бы то ни стало увидеть его. Он бредил им, оно снилось ему по ночам – такое, каким он представлял его по рассказам: безбрежное, синее, с белыми барашками волн, с яркими бликами на воде… Великолепное и опасное, манящее и пугающее, ласковое и беспощадное.

И в одно прекрасное утро человек собрал свои нехитрые пожитки, закрыл дом и ушел на юг, туда, где, по словам очевидцев, шумело море. Ему нечего было терять, и как мне, не с кем было прощаться. Его путь к морю продолжался десять долгих лет. Куда только не заносила его судьба! Он воевал, несколько долгих лет провел в тюрьме, потом бежал… Обрел свою любовь и потерял ее. Был нищим и смог разбогатеть, а потом опять все потерял… Он побывал разбойником и купцом, шутом и воином, рабом и господином… Но и в самые черные дни, и в минуты счастья и покоя, он не забывал о своей мечте – увидеть море. И, наконец, он пришел на берег моря.

– Знаешь, Юрьевич, что он сделал? Калинин покачал головой.

– Он подошел к нему так близко, что волны коснулись его запыленных башмаков. Постоял так совсем немного. А потом просто развернулся и пошел обратно, в свою деревню. Цель была достигнута. Мечта исполнилась. А он не испытал ничего, кроме разочарования.

– Поучительная история. Но все же Андрей Александрович, ты не отвлекайся. Ближе к теме, – предложил Калинин.

– Ближе так ближе, – продолжил Левин. – Однажды я ехал поездом в Москву, чтобы там пересесть на другой поезд и снова куда-нибудь ехать. Неожиданно вечером, как только электровоз затормозил у какой-то крупной железнодорожной станции, ко мне пришло тягостное чувство человека, попавшего в ловушку, но не знающего, как из нее выбраться. Знаете ли, такая необычная подавленность. А вслед за ней появилась уверенность, что в этом городе со мной должно случиться нечто такое, что опять перевернет мою жизнь. Чувство было настолько сильным и четким, что я поверил ему безоговорочно и, собрав свой скромный багаж, бросился на встречу с этим «нечто». Станция называлась «Л-ск».

– Так что получается, ты у нас оказался случайно? – спросил его Калинин.

– Не знаю. Если это можно назвать случайностью, то случайно. Но я считаю – это была судьба, гражданин начальник.

– Ты, Андрей Александрович, фаталист, твою мать…

г. Л-ск Н-ской области, ресторан «Центральный», 23 августа 2002 года, 22 часа 45 минут

Когда Левин появился в Л-ске, Ирине было тридцать семь, и она работала калькулятором в единственной гостинице этого маленького провинциального городка, расположенного на пересечении железных дорог, по которым беспрерывно двигаются электровозы, таща за собой в разные направления нашей страны длиннющие составы пассажирских и товарных вагонов.

Калькулятор – это не портативное вычислительное устройство на основе микропроцессора, а профессия. Она много лет занималась исчислением себестоимости выполненных работ как в самой гостинице, так и в ресторане, находящемся при ней. Занималась неплохо, и поэтому небольшой гостиничный комплекс все еще был на плаву, хотя по идее, должен уже давно обанкротиться.

У Ирины есть внебрачный ребенок, небольшая дачка в километре от города и воспоминания. Они с дочкой жили в однокомнатной квартирке на четвертом этаже обшарпанной, насквозь пропахшей канализацией пятиэтажки в микрорайоне. Слово «микрорайон» вводит в заблуждение: три однотипных четырехподъездных дома сгрудились у умирающего от безденежья когда-то гремевшего на всю область завода.

Неподалеку от микрорайона между кладбищем, городской свалкой и частным сектором протекает маленькая живописная речка с интригующим названием Матыла. Она бежит из соседней области сквозь густые заросли ивняка и в конце концов впадает в водохранилище, остужающее Н-ский химический комбинат.

Летом, когда становилось невыносимо жарко, Ирина с подругами ходила в безлюдное место на речке, где, раздеваясь донага, они подолгу плавали в ее прохладных водах.

Мужчин в городке значительно меньше, чем женщин, как, в общем, и любом другом населенном пункте необъятной России. Наверное, поэтому здесь так много матерей-одиночек, самостоятельно воспитывающих детей. Ирина родила в двадцать девять лет, ровно через девять месяцев после знакомства с Виктором. В то время она работала официанткой в этом же ресторане, куда он однажды зашел выпить пива. В городе он находился в служебной командировке и занимался монтажом какого-то оборудования на сахарном заводе.

Целую неделю он приходил по вечерам в ресторан, пил пиво, и когда зал закрывался, помогал Ирине убирать со столов, чего никто из посетителей никогда не делал. Потом они шли к реке, в то же безлюдное место, где она постоянно купалась с подругами. Там они вместе раздевались и в неописуемом экстазе отдавались друг другу на еще теплом прибрежном песке. Через десять дней он уехал. Командировочные всегда уезжают. Он оставил Ирине воспоминания, а вот своего адреса не оставил. И ни разу не сказал, как его фамилия. Через месяц она поняла, что беременна…

Иногда ей было очень грустно, чаще всего поздним вечером, когда засыпала ее дочь. В такие минуты Ирина заходила в ванную комнату, запирала дверь на шпингалет, наполняла ванную горячей водой, вливала туда порцию ароматного шампуня, ложилась в пену и, закрыв глаза, зажимала правую руку между бедер. Левой она закрывала себе рот, чтобы не кричать слишком громко и не разбудить свою дочку. Лучше ей потом не становилось. Просто спокойнее и легче заснуть одной в кровати после виртуального секса с Виктором. Она его ждала и все еще надеялась, что он обязательно к ней вернется из длительной служебной командировки. «Твой папа, – отвечая на вопросы дочери, внезапно заинтересовавшейся судьбой отца, – офицер. Он на войне в Чечне. И мы с тобой должны ждать его верно».

Дочь полюбила людей в военной форме и возненавидела войну, которую каждый день показывали по телевизору. Она не пропускала ни одного военного репортажа из Чечни, выискивая на кадрах лицо своего отца. «Папа?» – оставляя маленькими пальчиками следы на кинескопе, иногда она спрашивала мать. А еще интересовалась, когда же все-таки война закончится, и папа вернется домой, чтобы сказать: «Я люблю тебя, дочка»…

Он появился вечером, перед самым закрытием ресторана, когда руководства уже не было, а обслуживающий персонал, расположившись в самом углу обеденного зала, обсуждал последние городские сплетни. Он был в высоких армейских берцах, новенькой полевой форме одежды, на левой стороне которой висела солидная колодка из государственных наград, а голову венчал лихой краповый берет, надетый на самую макушку. На каждом его плече блестели по четыре маленьких звездочки, а сквозь ворот была видна тельняшка с горизонтальными голубыми полосами.

– Ну что девчонки, накормите бедного капитана, только что прибывшего из Чечни? – с порога заявил он, и обворожительно улыбнулся.

– Ресторан закрывается, молодой человек, приходите завтра, – раздраженно буркнула старший повар, необъятная в размерах женщина за пятьдесят, как всегда, спешившая к домашнему очагу.

– Зоя Павловна, что ж мы такие несознательные! Он там может, кровь за Родину проливал, а мы его голодным на ночь оставим. Не по-человечески это. Если спешите, идите, я сама все приготовлю, – сказала Ирина, встала со стула и направилась к стоящему у дверей посетителю, на ходу говоря ему: – Вы товарищ капитан, проходите, садитесь к любому столику, я сейчас вас обслужу.

Женщины заметили, что Ирина залилась алым румянцем, ее движения стали хаотичными, а голос срывался. Они все поняли и захихикали.

– Спасибо, девушка, – поблагодарил Левин и, опираясь на старый каштановый батик, похромал вглубь зала, потом вдруг остановился и сказал Ирине: – От меня девушкам принесите шампанское, русские офицеры угощают.

– А мы шампанское не пьем, – громко крикнула одна из официанток и рассмеялась.

– Не пьете шампанское? Вот это да! А что вы тогда пьете?

– Мартини, сухое, – ответила та.

– Девушка, девушка, принесите им, пожалуйста, бутылочку мартини и зеленых олив. С оливками мартини, это что-то.

– Перебьются, – сказала Ирина и злобно посмотрела на подруг.

– Ирина, тебе что жалко? Капитан угощает. Скажите ей, товарищ капитан.

Левин снова обворожительно улыбнулся и мягко сказал:

– Иришка, ну, пожалуйста.

Этим нежным именем ее называли только родители и много лет назад – пропавший Виктор. Она еще более смутилась, покраснела и, опустив глаза, произнесла:

– Хорошо. Принесу. А вы что будете?

– А что у вас покушать есть?

– Ну уже не так много чего осталось.

– Тогда несите, что есть. Я всеядный.

– А выпивать, что будете?

– Что и вы. Я надеюсь, вы меня поддержите? Поддержите старого, больного холостяка, уставшего мотаться по горячим точкам, – умоляюще попросил он, отчего у Ирины внизу живота как-то приятно заныло, и она словно ребенок, просто кивнула головой и стремглав удалилась в подсобку.

Ирина была очень взволнована. Первым делом она стала искать на кухне зеркало. Круглое, с размером в футбольный мяч, зеркало, сколько она себя помнила, всегда висело на стене. И бывало, проходя по коридору от рабочего кабинета в ресторанный зал, нет-нет, а бросала косые взгляды на свое отражение. Почти девять лет упорядоченного, размеренного и смиренного одиночества, женская привлекательность ее мало интересовала: дом – работа, дом – работа, – бесконечный хоровод, в котором времени для себя любимой вечно не находилось.

«Где же это чертово зеркало?» – чуть не плача, подумала она и остановилась, чтобы уже с места сантиметр за сантиметром обследовать окрашенные в серый цвет стены. Зеркало висело там же, куда его повесили много лет назад, на расстоянии вытянутой руки от Ирины. Из древнего, нартученного исподу зеркала на нее смотрела незнакомая женщина неопределенного возраста, одетая в старомодную блузку. Правда, глаза у этой женщины горели каким-то необычным огнем, заставляющим подрагивать ее нижнюю губу.

Первым делом Ирина заколола волосы, открыв шею. Если бы он захотел ее целовать, она предпочла бы, чтобы он начал с шеи. Но если бы он начал с губ, груди, живота, то тоже… «Что тоже?» – она оборвала полет своей фантазии и несколько раз провела по бледным, отдающим синевой губам стойкой помадой. Потом взялась тушью за ресницы…

– Ирина, клиент заждался, – из зала донесся слегка хмельной голос ее подруги. – Принеси пока хоть выпивку! И про мартини не забудь с оливками. Ха-ха-ха-ха.

Когда Ирина с полным подносом еды вошла в обеденный зал, Левин сидел с ее коллегами за одним столом и балагурил. Он говорил полушепотом, наклонившись к центру стола. А как только он принимал вертикальное положение, женщины начинали дико, до слез хохотать, с трудом удерживаясь на мягких стульях, чтобы не упасть.

Хоть он интересно рассказывал что-то веселое, глаза у него были грустные. Это Ирина сразу заметила, подошла к подругам, со стуком поставила бутылку мартини и вазочку олив на их стол и сказала:

– А вам, товарищ капитан, я вон там накрою, чтобы эти, – она пренебрежительно махнула головой в сторону развеселившихся подруг, – вам не мешали.

– А мы разве, Андрей, вам мешаем?

«Андрей, так вот как его зовут. Какое красивое русское имя», – подумала Ирина и, не дождавшись, что ответит на их вопрос симпатичный капитан, направилась в противоположный конец обеденного зала, где и накрыла стол на две персоны. Для него и для себя… И позвала…

У этого столика стоял полумрак. Ирина зажгла свечу. Так, по ее мнению, создавалась атмосфера домашнего уюта. Огонек плясал, играя с тенью.

– Как романтично! – полушепотом произнес Левин и галантно усадил Ирину за стул, а сам сел напротив. – Давайте, прекрасная дама, познакомимся поближе. Меня, к примеру, зовут Андреем. Капитан Главного разведывательного управления Генерального штаба Петров Андрей Александрович, – он взял со стола бутылку белого вина и разлил в бокалы.

Ирина молчала, не в силах пошевелиться.

– А вас как величать? – Левин придвинулся лицом к ее лицу.

– Ирина. Ирина Леонидовна, – слегка покраснев, ответила женщина.

– Ирина… Какое красивое имя. В переводе с древнегреческого означает «мир, покой». Как мне этого покоя недоставало… Она легко находит общий язык с незнакомыми людьми. Ирина незлопамятна, но на обиды и оскорбления реагирует резко и остро. Женщина с этим именем способна к беззаветной, граничащей с жертвенностью любви. В мужском обществе чувствует себя более комфортно, чем в женском.

– Вот это точно, – засмеялась она, покосилась на подруг и подняла бокал. – За что мы, товарищ капитан…

– Андрей. Мне приятней, если вы меня по имени будете называть. Андрей.

– За что мы, Андрей, будем пить?

– Давайте, Иришка, выпьем за сегодняшний вечер. Уже давно я не проводил вечера с таким очаровательным существом, как вы. Знаете ли, Чечня не способствовала этому, – сказал он, после чего легонько дотронулся своим бокалом, словно чокаясь, до ее руки, а губами нежно прикоснулся к ее волосам.

Ирину будто бы прошило электрическим током. Его разряд был столь ощутимым, что она чуть не выронила свой бокал. Уже давно она не ощущала такого любопытства, что же произойдет дальше, через минуту, час, день, неделю, месяц, год. Как далеко она может пойти, чтобы ощутить нечто большее, нежели этот давно забытый трепет, когда мужчина, закрывая глаза, прикасается к ней?

– Я тоже давно… – словно в забытье ответила Ирина.

– Не понял?

– Я очень давно не проводила вечеров с мужчинами. Очень давно, – грустно сказала она и посмотрела ему прямо в глаза.

– Тогда за вечер!

– За чудный вечер!

Часть 2 Калинин

Глава 1

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 22 августа 2002 года, 23 часа 11 минут

Очередное лето на исходе. Когда тебе уже тридцать восемь, и большую часть из прожитых лет ты носишь погоны, дневной августовской жарой тебя не проведешь. Ты еще не умудренный опытом старик, но уже разбираешься, что к чему. Ты смотришь глубже и шире. Во-первых, световой день с каждыми следующими сутками становится короче. Во-вторых, вечером прохладно и приходится переходить на быстрый шаг, чтобы по пути с работы домой не озябнуть. Ну а в-третьих, только глупец или совсем незрячий человек может не заметить кое-где покрывающуюся бронзой листву, пожелтевшую траву и багровый закат. Хотя днем еще и жарко, но осень со своим моросящим дождем, лесными грибами и сопутствующим ей упадочническим настроением вот-вот грядет. Именно осенью или в преддверии ее в голове полнейший сумбур, а в сердце предательское уныние. Осенью, а не, как принято считать, зимой, очень хочется что-то поменять в своей жизни.

Мне тридцать восемь. За плечами двадцать один календарный год выслуги, льготных, почти в полтора раза больше, восемь, не самых благополучных регионов, двадцать две квартиры, где успел сделать ремонт, одна жена, один ребенок и один кот. Еще есть один орден, семь медалей и один знак «За службу в контрразведке 3 степени». Больше у меня ничего нет. Ни собственной квартиры, ни машины, ни дачи. Что я достиг в этой жизни, в качестве старшего оперуполномоченного по особо важным делам отдела по борьбе с терроризмом УФСБ России по Н-ской области подполковника Калинина Андрея Юрьевича?

Когда я отвечаю своей жене на этот вопрос, загибая один палец: «Уважения!», она туманно улыбается, качает головой и непременно крутит пальцем у виска. Надо отдать должное, она пока больше молчит, не возмущается отсутствием дорогостоящих вещей, шикарных платьев и норковых шуб. Самодостаточность – вот что ее отличает от многих. Поэтому мы с ней почти двадцать календарных и тридцать льготных лет вместе. Почему я считаю семейную жизнь в льготном исчислении? Да потому, что жена всегда со мною была рядом: и в отдаленных гарнизонах, и в горячих точках, и на учебе. Вначале она шла за мной одна, сгибаясь под тяжестью огромных чемоданов, потом умудрялась тащить за собой и коляску с нашей дочерью, которая незаметно выросла и стала настоящей невестой. Жена всегда рядом, всегда откровенная, и мне с ней хорошо. Жена, любовница и друг – все эти три определения касаются моей супруги.

Я человек активный, но эта активность порой вредит мне по службе. Именно поэтому отцы-командиры старались не допускать меня к «святая святых», назначая на освобождавшуюся командную должность более услужливых сотрудников. Может быть, так и надо, а то, не дай бог, я что-нибудь сотворю такое, за что они смогут поплатиться своей карьерой. Хотя вся моя служебная деятельность на протяжении многих лет показывала обратное. Им ни разу не приходилось за меня краснеть. Как ни странно, краснел я. Краснел и возмущался, указывая им на недостатки, чего делать ни в коем случае было нельзя. А я делал, потому что иначе поступить не мог. Я отнюдь не конфликтный человек, даже напротив, слишком мягкий и добродушный, но когда дело касается интересов службы, то становлюсь трехглавым цербером со змеиным хвостом, яростно защищающим свое подземное царство.

Мне тридцать восемь, и я не вижу перспектив по службе. Из-за потери надежды мне приходится делать сложный выбор. Уже целую неделю эта мысль так и свербит во мне. Но кроме пустых рассуждений, аккуратно записываемых мной в дневник, я ничего не предпринимаю. Надо что-то решать… Годы идут… Я завтра обязательно с утра что-то решу. Утро вечера мудренее.

Н-ск, территориальное управление ФСБ, 23 августа 2002 года, 10 часов 11 минут

Начальник отдела по борьбе с терроризмом и защите конституционного строя местного УФСБ, рано поседевший полковник Махортов Владимир Михайлович, как всегда, утром читал опусы своих подчиненных и накладывал хитроумные резолюции. В его добродушном лице сквозила легкая ирония. Он то и дело поднимал глаза вверх, словно что-то читая, потом опускал их вниз и писал. Работу над документами он называл творчеством. Он хоть и любил творить, но быстро уставал. И переходил к другому, так же творческому занятию: конструированию будущей бани, которую он планировал построить на своей фазенде. Однако строительству мешали финансовые трудности. Выросли два сына, которых надо было обеспечивать. Если с младшим серьезных проблем не возникало, в этом году он поступил в учебное заведение ФСБ, то старшему надо было помогать. Закончив консерваторию, тот выбрал северную столицу и сейчас пытался ее покорить. А вот бремя проживания, питания и досуга легло на полковничьи плечи отца. Так что с баней пришлось повременить, но не отложить в дальний ящик. Может быть, это все было к лучшему. Каждый день ее рисунок дополнялся новыми элементами, которые он черпал не только из своих фантазий, но и из книг по домоводству и бесед с сослуживцами. Когда Калинин постучал в дверь, Махортов занимался дымоходом, рисуя карандашом на листе две жирные, параллельные друг другу линии.

– Разрешите, товарищ полковник?

– А, Юрьевич, заходи. Ты кстати о бане что-нибудь знаешь? – не отрывая глаз от рисунка, поинтересовался он.

Несмотря разницу в возрасте и служебном положении их отношения были теплыми, далекими от субординации, сохранившимися еще с оперских времен, когда Махортов и Калинин были равными по должности и могли позволить себе подшучивать друг над другом.

– Да практически все, Михалыч.

– Интересно, интересно, – Махортов посмотрел на подчиненного поверх очков. – А ну-ка взгляни, правильно ли я рисую дымоход?

– Какой дымоход? При чем здесь дымоход, – удивился Калинин и подошел вплотную к своему начальнику, держа в руках лист бумаги.

Теперь настала очередь удивляться и Махортову:

– А как ты собираешься дым из бани удалять? Не почерному же топить ты собираешься?

– Во-первых, я топить не собираюсь. Хожу в баню, где уже натоплено, и температура в парилке зашкаливает за сто градусов по Цельсию. Я начинаю с обрызгивания стен и запаривания веника. А во-вторых…

– Ты чего, Юрьевич, мне мозги компостируешь. Я тебя спрашиваю: «Что ты знаешь о бане», ты мне отвечаешь: «Все». А в итоге рассказываешь всякую дребедень. Как париться, я и без тебя знаю.

– Вы тогда, Владимир Михайлович, изъясняйтесь как нужно. Дескать, что ты, Калинин, знаешь об устройстве бани? Я тогда отвечу: «Ни хрена я не знаю», потому что первое мое образование – артиллерист, а не строитель или архитектор какой-то там. Вот про накатник и откатник артиллерийского орудия могу рассказать, а про баню – ничего, – Калинин развел руки в стороны и втянул голову в плечи.

– Тогда что ты пришел? Отвлекать меня от работы? У меня видишь, сколько дел? – Махортов кивнул головой на заваленный бумагами стол.

– По делу я пришел. Вот почитайте, – Калинин положил перед Махортовым лист бумаги с напечатанным текстом.

– В отпуск, что ли собрался? Так у тебя по графику, по-моему, ноябрь стоит.

– Да вы прочтите! – охрипшим от волнения голосом пробубнил оперработник.

Махортов углубился в чтение, которое его не обрадовало. Его лицо вначале отобразило изумление, затем приобрело суровые очертания.

– Ты что это серьезно? – не поверил он.

– Куда уж серьезней, Михалыч. Разочаровался я в службе. Выслуги у меня достаточно. Пенсия приличная. Работу себе найду. Не пропаду, короче.

– А как же семья? С Ольгой разговаривал?

– С семьей этот вопрос согласован. Перспективы дальнейшей службы я не вижу.

– Может, годок-другой послужишь, а там ситуация по тебе стабилизируется. Высокое начальство поменяется, а? – просящим тоном предложил Махортов.

– А какой в этом смысл, Михалыч? Время бежит, надо еще успеть следующую половину жизни прожить.

– Эх, – вздохнул Махортов, – Поверь мне, Юрьевич, ты здорово ошибаешься. Оперская работа – это ж твое призвание! Вот уволишься и засядешь клерком где-нибудь, даже за большие деньги. Но пройдет немного времени, и ты начнешь жалеть об этих стенах… А еще через месяц начнешь подумывать, что совершил самую глупую ошибку в своей жизни.

– Может быть, а может, и не начну. Проблема в том, что дембель, как говорили солдаты-срочники, неизбежен, как крах империализма. Ты что думаешь, до смерти в этом кабинете сидеть?

– Ну сколько бог даст и начальник разрешит, буду сидеть.

– А если начальник не разрешит после пятидесяти годков? Что будешь делать?

– В народное хозяйство уйду.

– Вот, Михалыч, оказывается, все дороги ведут в Рим, то есть в народное хозяйство. Днем раньше, днем позже, но все мы обязательно завяжем со службой и окажемся либо в народном хозяйстве, либо на завалинке или, на худой конец, на погосте.

– Тьфу, на тебя, – Махортов перекрестился. – Ну как знаешь, Юрьевич. Я-то по старой дружбе рапорт подмахну. А вот как вышестоящее руководство на это посмотрит?

– Буду сам это самое руководство убеждать. Ты уж подпиши и дай моему рапорту ход. Главное в бой ввязаться, а там посмотрим. Решение, взвешенное и обжалованию не подлежит.

– Хорошо, – Махортов взял ручку и вывел резолюцию: «Ходатайствую по существу рапорта подполковника Калинина», а потом расписался, поставив внизу дату. – Только просьба к тебе огромная, ты уж тот срок, который тебе до приказа директора положен, дослужи без нареканий.

– Конечно, Михалыч! Вы же меня знаете, – перейдя на официальный тон, заверил Калинин и, развернувшись, вышел из кабинета.

Сразу за дверью его настроение заметно улучшилось, словно гора свалилась с плеч, однако в глубине души он понимал, что это временное явление, потому что хорошо там, где нас нет.

Зайдя в свой кабинет, он позвонил домой. Жена взяла трубку.

– Все отдал я начальнику рапорт на увольнение, теперь придется ждать… Сколько, сколько, не знаю… Ничего я не жалею… Все, не заводи… Дома разберемся… Все, мне некогда…

Конечно же, увольняться, не найдя себе достойной высокооплачиваемой работы – сущее безумие. Калинин им не страдал. Вот уже месяц его вербовали знакомые бизнесмены. Предлагали достойную зарплату, да такую, что когда он услышал порядок цифр, у него захватило дух, от удивления приоткрылся рот, а слюна мгновенно высохла. И если бы жена узнала об условиях контракта, то с живого бы не слезла, обвинила бы врагом народа и однозначно заставила уволиться без предварительных условий. Но, слава богу, Калинин не рассказал ей всей правды, только отметил, что будет получать не меньше, чем в конторе.

И все же, несмотря на заманчивое предложение, от которого у иного человека закружится голова, и от алчности затрясутся поджилки, Калинин думал. Еще бы здесь не думать! Деньги в этой жизни еще не все, по крайней мере, для Калинина они не самое главное. Ему безумно нравилась оперативная работа: тайные встречи, официальные контакты, вербовки, профилактики… Все это происходит в непосредственном взаимодействии с человеком… Это своеобразная игра, если хотите, охота. Адреналин толкает кровь по жилам, вызывая небывалый азарт, который по накалу страстей не сравним ни с одним человеческим чувством. Расширены зрачки, подрагивает нижняя губа, слегка вибрируют руки, появляется испарина на лбу и необычайный прилив энергии, которая, вырываясь наружу, так и бьет из тебя ключом, заражая находящихся рядом людей. В такие минуты контролировать себя – пустое дело. Разве можно контролировать зверя, идущего за добычей по следу? В азарте мир сужается до точки. Цель – все, остальное не имеет значения! И ты в каком-то упоительном безумстве что-то делаешь, бежишь, творишь, словно за спиной у тебя выросли крылья. Это чувство не из этого, а из другого мира!

Целый месяц он выбирал между деньгами и страстью. Дабы систематизировать свои мысли и прийти к верному решению, он на седьмой день после предложения завел дневник, в котором убеждал себя сделать правильный выбор. Деньги или страсть? Деньги – это отчеканенная свобода, а страсть – не что иное, как желание, раздраженное противоречием. Свобода или желание? Вот если бы можно как-то соединить эти понятия в одно целое: деньги и страсть, свободу и желание, то тогда человек стал бы самым счастливым существом во вселенной, а Калинин – среди ныне живущих людей. Месяц, отведенный ему для раздумий, подходил к концу. Деньги или страсть? Свобода или желание? Материальное или духовное? Трудный выбор!

Калинин все же был материалистом, пусть и не таким сознательно ярым, как Ницше, Маркс или Владимир Ильич Ленин (он допускал возможность существования бога) и поэтому принял хрустально-хрупкое решение: «Пошло все на хрен, увольняюсь!»

Такой вывод понравился его жене, изрядно уставшей проводить время в постоянном одиночестве. Рабочий день сотрудника органов безопасности ненормированный, а значит, он мог растягиваться неограниченно, порой нарушая все астрономические законы, словно земля делает полный оборот вокруг своей оси не за двадцать четыре часа, а например, за сорок восемь или семьдесят два. Другая напасть – командировки. Во внешнем благозвучии этого слова, как правило, скрывается потаенная угроза. И каждый раз, когда супруга слышала из его уст: «Я еду в командировку», бледнела и спрашивала: «На сколько?» А потом, скрывая от него слезы, собирала вещи, аккуратно рассовывая их по многочисленным баулам. А затем ждала, превращаясь в стальную пружину, разворачивающуюся при звуках телефонной трели и дверного звонка.

Положив трубку на аппарат, Калинин только сейчас заметил сидящего перед ним молодого сотрудника, чья оперская жизнь только-только начиналась. Став невольным свидетелем телефонного разговора своего наставника, он помрачнел и испуганно пялился на экран монитора. Однако любопытство мешало ему сосредоточиться над текстом справки, и он в конце концов не выдержал и спросил:

– Андрей Юрьевич, а вы что, увольняться решили?

Он спросил тихо, еле слышно, как будто не хотел, чтобы его вопрос был услышан третьими лицами, в случае если их кабинет прослушивается. Кто-то из преподавателей Академии, откуда он недавно прибыл в УФСБ, когда-то сказал, что за сотрудниками, особенно начинающими, осуществляется слежка для проверки их благонадежности. И поэтому он старался изъясняться в кабинете полушепотом, чем немало удивлял и раздражал подполковника, имеющего слуховые изъяны.

– Что ты спросил, Саша?

– Я спрашиваю, вы что, Андрей Юрьевич, увольняться собрались? – перегнувшись через стол для сокращения расстояния, он так же тихо спросил.

– А тебе какое до этого дело? – удивился Калинин и неожиданно улыбнулся.

– Самое что ни на есть прямое. Вы же мой наставник. И если вы уволитесь, то кто меня будет учить премудростям оперативной работы?

– А что, тебя в Академии не научили?

– Да у нас там все больше теории было. Откуда там практика? А практика – основа познания, основа объективной реальности!

– То есть с философией, как я понял, у тебя проблем не было?

– Пятерка, Андрей Юрьевич, – лейтенант сел на свой стул и смутился.

– Тогда и в оперативной работе проблем не будет. От живого созерцания к абстрактному мышлению, а от него к практике. Таков диалектический путь познания, познания объективной реальности. Тоже что-то еще помню. Короче, Склифосовский, ты мне мозги не дури. Меня никто не учил. Жизнь научила. И тебя научит. А я, наверное, на дембель подамся. А ты служи! Кто-то же должен наше государство защищать, ловко орудуя щитом и мечом?

– Должен, – согласился лейтенант и тяжело вздохнул.

– Что ты, Саша, вздыхаешь?

– Жалко, – ответил новобранец и уткнулся в монитор.

Глава 2

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 29 августа 2002 года, 22 часа 50 минут

В последнее время, когда на улице становилось темно, а жена устало располагалась у телевизора и дремала, я садился за обеденный стол, клал на него тетрадь и писал. Неожиданно для самого себя я понял, что это занятие мне понравилось. Наконец-то можно не кривить душой, а честно и открыто высказать себе все, что накипело за день.

Целую неделю я работал над своим «дембельским аккордом», разрабатывал одну преступную группу, которая позарилась на чужое имущество и, возомнив себя невесть кем, убила всю семью одного л-ского предпринимателя. Лишила жизни трех человек! На первый взгляд, убийцы – люди благополучные. Ну чего не хватало сотруднику милиции и известным в городе ювелирам? Но нет, они взяли на себя функции Творца, и просто так, ни с того ни с сего убили не весть какого бизнесмена, его жену и малолетнего сына. Вначале зверски пытали их, а потом просто застрелили. Как оказалось, навар был небольшим. Каждый из них без особого труда мог в течение недели заработать и больше денег. Я до сих пор не понимаю их истинного мотива, да и они – вряд ли.

Целую неделю, пока я работал над этим делом, меня преследовало странное чувство, будто время может остановиться, а потом потечь в какую-то новую сторону. Я понимал, что эти ощущения связаны с моим выбором, которому я радовался и жалел одновременно. Все же больше жалел… Когда у тебя спорится работа и ты не можешь дождаться утра, чтобы как можно скорее попасть в свою стихию, это, наверное, нормально.

Утром, перед самой операцией, меня вызвал к себе генерал. Я тогда подумал, что это насчет моего рапорта, ведь время уже поджимало. По уставу начальник в течение десяти дней обязан дать ответ военнослужащему на его письменное обращение. Неделя прошла…

Дорога из отдела до приемной генерала не заняла много времени. До этого момента меня никогда не беспокоили встречи с руководителями такого ранга. Подумаешь, генерал! А вот сегодня неожиданно появилось наивно-детское волнение. А как же, решается не чья-то, а моя судьба!

Наш начальник управления генерал-майор Крючков Владимир Васильевич всего как месяц прибыл в Н-ск из Ленинградской области, что, в общем, и не удивительно с приходом во власть нашего президента. До этой встречи нынешнего генерала я видел всего один раз, когда его перед личным составом представлял первый заместитель директора ФСБ. За всю мою двадцатилетнюю карьеру это был первый такой случай. И сразу же разнесся слух: Крючков – родственник бывшего председателя КГБ СССР и друг самого президента.

Я стучал в массивную, обитую дерматином дверь с твердым убеждением, что генерал – высокомерный, заносчивый и неприятный тип, которому наплевать на мою судьбу. Но я был неправ. Все-таки не слухи и наше первое впечатление о человеке являются истиной, а тот самый совместно съеденный пуд поваренной соли. С каждой минутой нашего знакомства я понимал, что заблуждался, и оттого искренне раскаивался.

К моему глубочайшему удивлению, Крючков в приветствие встал из-за огромного стола и дружелюбно поздоровался со мной, чего за двадцать лет моей службы ни один генерал не позволял себе по отношению к простому оперу. Обычно они бросали взгляд исподлобья и отчитывали за просчеты в работе или, не изменяя выражения лица, хвалили за достигнутые результаты.

Вначале его действия меня насторожили, и я подумал, что эта его такая тактика. Подумал и стал держать ухо востро, чтобы не попасть в какую-нибудь хитроумно выстроенную им ловушку. Отнюдь, разговор был конструктивным и не пах гнильцой. Я доложил диспозицию дела, предпринятые шаги по изобличению преступников и что еще собираюсь сделать. Я говорил вдохновенно и не разу не заглянул в рабочую тетрадь.

Мои выводы и предложения ему понравились и он, утвердив план оперативно-разыскных мероприятий, задал простой вопрос:

– Вам, Андрей Юрьевич, это нравится?

– Конечно, нравится! – ответил я и добавил: – А кому не нравится живая работа? Это же адреналин!

– А зачем вы бежите, от этого, как вы говорите, адреналина?!

– Не от адреналина я бегу, – мне вдруг стало стыдно и, наверное, я покраснел.

– Я все знаю, Андрей Юрьевич! Подобное несколько лет назад было и со мной. Вы что думаете, я все время был начальником управления? Как бы не так. Раз с одним начальником зарубился и до сорока лет в операх ходил. Потом ничего, жизнь расставила все на свои места! А тогда, как и вы: пошли все к черту, нате вам рапорт на увольнение! Несомненно, ваше решение я уважаю, только не хотелось бы, чтобы вы потом о нем жалели. Ваш талант пригодится и на гражданке. Денег будете зарабатывать достаточно, однако того адреналина, какой есть сейчас, вы не получите никогда. А для вас это чувство, как мне кажется, дороже материального благополучия. Давайте сделаем так: если бизнесмены, которые предложили вам работу, потерпят, то к этому разговору мы с вами перейдем после реализации дела, а если они ждать не могут, мой совет: не идите к ним, это не искренне, а значит, в скором времени придется искать новую работу. А для затравки, я официально предлагаю вам должность начальника отделения в городе Л-ске. Послужите там годок-другой и вернетесь в управление на более высокую должность, а там, глядишь, и это кресло займете. – Крючков широко улыбнулся и взглядом показал на свой стол. – Символично, не правда ли – нашли убийц л-ского предпринимателя, и вам предлагают ехать в этот город, наводить порядок.

– Пока еще не нашли! – возразил я. – Как наденем кандалы, тогда и будем говорить, что нашли.

– Нашли, нашли, Андрей Юрьевич! Все остальное дело техники. Вернее, профессионализма. А у вас, я знаю, он присутствует. Не смею вас больше задерживать! – генерал встал, подошел ко мне и протянул руку. Я ее пожал.

Обратно в подразделение я словно летел. Меня переполняли чувства. Впервые меня раскусили. Этот доселе незнакомый человек залез в мою голову, покопался в потаенных мыслях и нате: адреналин, сомнения в искренности работодателей и еще многое чего другое! Так не бывает! А еще неожиданное предложение принять серьезный руководящий участок работы. И это все за каких-то двадцать-тридцать минут общения. Профессионал!

Конечно же, я соглашусь…

г. Л-ск Н-ской области, 11 сентября 2002 года, 9 часов 30 минут

Черная генеральская «Волга» затормозила у одноэтажного деревянного строения, разместившегося рядом с железнодорожным вокзалом. Дом был неказистым и ветхим.

Его фундамент давно ушел в землю, потянув за собой и деревянную конструкцию. И если бы не две перекошенные временем таблички, сообщавшие обывателям о расположении в нем транспортной милиция и отделения ФСБ, то могло показаться черт-те что. Вдалеке ревели тепловозы, но у дома было тихо. Доносился неприятный специфический запах железной дороги, который щекотал ноздри.

Задние двери автомобиля одновременно открылись, и из салона вынырнули два человека. Генерал Крючков озадаченно почесал затылок, с сочувствием посмотрел на Калинина и недовольно пробурчал:

– В таких условиях не грех и спиться.

Подполковник понял, что это напутствие и совет не повторять опрометчивых поступков предыдущего коллеги, который не выдержал бытовых мук и, махнув на все рукой, запил, подрывая в глазах районной общественности и свой, и конторский авторитет.

Расположение отделения было ограждено от милиционеров массивной металлической дверью, которая работала не только по своему прямому назначению, но и, судя по всему, спасала здание от полного разрушения.

Дверь открыла секретарь отделения Антонина Васильевна, работающая в этой должности с момента образования подразделения и повидавшая на своем веку не один десяток как непосредственных, так и прямых начальников. Ни генерала, ни подполковника она в лицо не знала, поэтому некоторое время, перекрыв своим телом дверной проем, с недоверием рассматривала их, пытаясь определить, кто же перед ней. Крючков не позволил ей самостоятельно прийти к какому-то собственному умозаключению и, опередив ее, представился. Надо отдать должное пожилой женщине – и хватка, и реакция у нее были отменные. Она громко заголосила, оповещая уже бывшего своего начальника о прибытии в отделение важных VIP-персон. Подразделение ожило. Двери кабинетов стали открываться, демонстрируя головы изумленных сотрудников. Последним в коридор выглянул начальник. Он не ожидал появления генерала и был слегка озадачен. Его лицо было оплывшим, а руки подрагивали. Он вытянулся в струнку и замер, не зная, что и предпринять.

– Соберите, товарищ майор, в вашем кабинете все подразделение, – приказал Крючков и направился к месту сбора.

Вид рабочего кабинета начальника огорчил Калинина. Грязно, темно, мебель поломана. Генерал это тоже заметил и, дружески похлопав подполковника по плечу, сказал:

– Ты уж, Андрей Юрьевич, наведи-ка первым делом порядок в расположении. А-то посетители придут, и такое о нашей организации подумают, стыда не оберемся. Ладно?

– Через неделю, Владимир Васильевич, если приедете, то ничего здесь не узнаете. Я же в отличие от некоторых «пиджаков» был командиром учебной батареи, и что такое порядок, не понаслышке знаю. Но если позволите, я подыщу более достойное место для отделения. Я привык работать в нормальных условиях, которые сам себе и создаю, – Калинин открыто посмотрел на генерала и улыбнулся.

– А что, идея в самый раз. А я под это дело попытаюсь в Москве деньжат выбить. А то действительно стыдно смотреть на это безобразие. Еще ФСБ называется. Работаем в каком-то свинарнике.

Через пять минут в кабинете собрался весь коллектив и расположился вдоль стен, обитых в стиле семидесятых годов облагороженными плитами ДСП. Три крошечных окошка с толстенными решетками с грехом пополам пропускали через себя свет, что придавало помещению мрачный, тюремный вид. Стол начальника, за которым едва помещался Крючков, был под стать кабинету: маленький, древний, кривой. Вообще, вся обстановка здесь была убогой, словно время в отделении остановилось давным-давно.

– Итак, товарищи, я хочу вам представить вашего нового начальника подполковника Калинина Андрея Юрьевича.

Прошу, так сказать, любить и жаловать. Майор Щербаков убывает к новому месту службы в Н-ск. Есть ко мне вопросы, обращения, жалобы, просьбы, предложения? – Крючков посмотрел на каждого сотрудника отделения.

Тишина ответила сама за себя. Потупив взгляд, коллектив единодушно молчал, прислонив спины к лакированным стенам.

– Если вопросов нет, то, Андрей Юрьевич, давайте, приступайте к должности. Через неделю доложите рапортом о приеме участка.

Крючков встал, еще раз огляделся и быстрым шагом направился на выход, а Калинин остался наедине со своими молчаливыми подчиненными. После того, как с улицы раздался шум отъезжающего автомобиля, и в кабинет вошла Антонина Васильевна, закрывшая за генералом дверь, Калинин спокойно уселся за стол и произнес:

– Присаживайтесь, товарищи, в ногах правды нет.

Задвигались стулья, заскрипели половицы, и снова все смолкло.

– Иногда тишина становится сигналом тревоги, – продолжил Калинин. – И чтобы эту тревогу как-то развеять, а заодно и домыслы, способные кого хочешь завести в тупик, я вам кратко расскажу о себе. Итак, мне тридцать восемь лет. Я родился в 1964 году в городе Волгограде. Окончил среднюю школу и поступил в военное училище. По распределению попал служить в город Грозный на должность командира учебного взвода артиллерийского полка. Оттуда был направлен в Забайкальский военный округ. Те места, где я там служил, ничего вам не скажут. Маленькие военные городки вдали от населенных пунктов. Одним словом, дыры. С 1988 года я был зачислен в штаты особых отделов КГБ СССР. Закончил высшие курсы военной контрразведки в городе Новосибирске, а потом и Академию ФСБ. Принимал участие в контртеррористической операции на Северном Кавказе. Имею государственные награды. С 1996 года служу в нашем управлении. Прошел все оперативные должности. С сегодняшнего дня назначен на руководящую должность. Вот, пожалуй, и все, что я могу сообщить о себе.

Как только Калинин замолчал, разглядывая озадаченных подчиненных, встрепенулась пожилая Антонина Васильевна. Неожиданно ее глаза заблестели, разгладились складки лица, и она по-матерински улыбнулась. Эта реакция не осталась незамеченной.

– Я что-то не то сказал?

– Да нет, Андрей Юрьевич, нам все понятно, – ответила довольная сообщением Антонина Васильевна. – Мы о вас слышали и знаем по работе.

– Если знаете, то это хорошо. Я думаю, что мы найдем со всеми общий язык. А еще я уверен, что в недалеком будущем наше отделение будет одним из лучших подразделений управления.

Остаток дня прошел спокойно. К полудню небо затянули густые облака и закрапал дождь. Крыша не прошла проверки. Кое-где на потолке образовались влажные кляксы, сквозь которые просачивалась дождевая вода. Она мелодично постукивала вначале по деревянному полу, а потом, когда Антонина Васильевна поставила под течь многочисленные тазики и ведра, то и по ним.

Уже под вечер, когда Калинин заканчивал сверку служебных документов, в его дверь постучали. Держа в руках поднос, вошла Антонина Васильевна. Сразу с порога она проворковала:

– Я обратила внимание, Андрей Юрьевич, что вы весь день ничего не ели. Проголодались? Здесь моя дочка вам ужин приготовила. Картошечку жареную и котлеты по-нашему. Пальчики оближешь! Знаете, какая у меня дочь хозяйственная женщина? Красавица! Не замужняя. И тридцати нету. Баба, в самом соку.

Калинин удивился такому разговору и слегка покраснев, ответил:

– Да я особо и не голоден. Да и домой скоро поеду. Дома поужинаю. Не стоит, Антонина Васильевна.

– Да кто ж вас дома-то ждет?… На сухомятке, небось. Так недалеко и до язвы желудка. Беречь себя смолоду надо. А без женщины здесь никак не справишься. Знаю я вас, мужиков. Все работа и работа…

– Подождите, Антонина Васильевна. Я что-то совсем запутался. Вы к чему этот разговор затеяли?

– Просто так, – засмущалась секретарь. – Жалко вас стало. Наверное, сами и готовите, и стираете, и гладите, и в квартире порядок наводите. Я вам скажу, что вести домашнее хозяйство нелегко.

– А кто вам сказал, что по дому я все сам делаю? Не скрою, готовить люблю. А все остальное, извольте. Все остальное женщина должна делать.

– А я вам об этом и твержу. Домашним хозяйством должна заниматься женщина. Вот знаете, какая у меня дочь красивая?

– Да что вы заладили со своей дочерью! Я не сомневаюсь, что она отличница, красавица, комсомолка. Я очень рад. Я-то здесь причем? – стал раздражаться Калинин.

– Да вы кушайте, кушайте, Андрей Юрьевич. Оцените сначала блюда. Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

– Антонина Васильевна, за ради бога спасибо. Я скоро поеду домой. Я привык дома питаться. Жена у меня тоже неплохо готовит.

– Какая жена? – растерялась секретарь и чуть не выронила из рук поднос.

– Обыкновенная жена. Мы с ней уже двадцать лет вместе. Живем душа в душу.

– А что ж вы…

– Что я?

– А что ж вы про жену мне ничего не сказали? Мы вон в обед с женщинами из милиции про вас говорили. Уже по всему городу слухи ходят, что жених видный появился.

– Это я, что ли, жених? – рассмеялся Калинин.

– А кто же еще? – чуть не плача ответила Антонина Васильевна. – Я вон дочку свою младшенькую решила пристроить, а вы все испортили.

– Я испортил?

– Вы. Почему вы сразу не сказали, что являетесь человеком женатым?

– А с какого перепугу я должен рассказывать о своей личной жизни? Причем здесь моя личная жизнь и служба? Вы знаете что, вот идите, и расскажите своим подругам, что вас бес попутал. Скажите, что ошиблись, и начальник ваш женатый и морально устойчив. Заводить романов он не собирается, и тем более жениться второй раз. Я, Антонина Васильевна, жене и Родине не изменяю! Я думаю, что этим разговором мы поставили все точки над i. Вам понятно?

– Понятно, – тяжело вздохнула она и добавила: – Вы все равно попробуйте наши котлетки. Честно признаюсь, их не дочь готовила, а моя подруга. Она неподалеку в кафе работает поваром. Вот я попросила ее. Думала, клюнете.

– Ладно, – засмеялся Калинин. – Давайте попробую ваши замечательные котлеты, чтобы знать, где здесь можно вкусно обедать и, как вы сказали, не заработать язву желудка.

Котлеты действительно оказались вкусными…

Глава 3

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 18 сентября 2002 года, 22 часа 43 минуты

Город с его уютными улочками, по-хозяйски ухоженными дорогами, маленькими двориками частного сектора и растущими на окраине многоэтажками мне сразу понравился. Тихий провинциальный городок. Так я характеризую Л-ск. Его обитатели разительно отличаются от жителей мегаполисов и областных центров. Те вечно куда-то спешат, устраивая из собственной жизни настоящее ралли, а вот провинциалы в своей завораживающей наивно-простоватой манере смотрят на мир по-другому, со значимостью и основательностью. Для них гонка за призрачным благополучием – действо недопустимое, из ряда вон выходящее. Поэтому им присущи некая медлительность и размеренность поведения и в то же время назойливость и упрямство, которые они постоянно выпячивают напоказ, считая это верхом свойской воспитанности.

Первую неделю народ докучал. Люди, словно сговорившись, шли валом в отделение, отвлекая от бумажных дел. Чиновники меняли милиционеров, прокуроры судей, бизнесмены налоговиков, железнодорожники фермеров, мужчины женщин. К концу рабочего дня от избытка информации моя голова распухала от ненужного разъяснительного хлама, который постоянно рос, как снежный ком. Пух и блокнот, в котором я делал пометки, записывал данные ходатаев, номера их телефонов и еще много всякой белиберды.

Ладно, черт с этими бумагами. Они никуда не денутся. Я все равно до них когда-нибудь доберусь. Разберусь со всем этим мусором, накопившимся за несколько десятилетий существования отделения. А вот как быть с реальной работой, по которой я потихоньку начинаю тосковать? Как быть с ней?

г. Л-ск, Н-ской области, 19 сентября 2002 года, 9 часов 12 минут

Бабье лето было в разгаре, но золотая осень постепенно его теснила, пытаясь урвать свою часть пирога. Птицы, ведомые древними инстинктами, собирались в стаи и оккупировали многочисленные пруды. Преображались рощи и леса, становясь по-праздничному нарядными. На полях полным ходом шла уборка зерновых. Чиновники, готовясь к предстоящим октябрьским выборам, расклеивали на заборах агитационные материалы. Именно поэтому ритм работы Калинина стал приходить в норму, давая ему небольшую передышку.

Утром секретарь отделения Антонина Васильевна робко постучалась в кабинет и, приоткрыв дверь, сказала:

– К вам, Андрей Юрьевич, посетитель какой-то пришел. Вас спрашивает. Говорит, по важному, государственному делу.

Начальник сморщился, обреченно вздохнул и, перевернув несколько исписанных от руки листков бумаги, ответил:

– Что уж здесь поделаешь, заводите этого гражданина.

Через минуту посетитель вошел в кабинет. Он был в военной, полевой форме одежды без знаков различия. Однако едва заметные дырочки на погонах свидетельствовали о капитанском звании. Ему было под сорок, возможно, чуть меньше. Короткая прическа, слегка резковатые движения и уверенный взгляд угадывали в нем действующего или бывшего военнослужащего.

– Разрешите, товарищ подполковник, – спросил он и, не дождавшись ответа, бесцеремонно направился к Калинину.

– Чем могу помочь? – растерявшись от нахрапистости посетителя, спросил Калинин.

– Это я пришел вам помочь.

Подполковник рукой указал на стул. Открыл свой блокнот и взял в руку авторучку.

– Слушаю вас.

– Во-первых, я хочу представиться. Петров Андрей Юрьевич. Бывший капитан спецназа. Уволен с военной службы по состоянию здоровья.

– Извините. Спецназ чего?

– Спецназ внутренних войск. Хотя раньше служил в ГРУ. Вас ведь, как и меня, Андреем Юрьевичем зовут?

– Да, – Калинин кивнул головой.

После чего Петров осмотрелся. Было видно, что он внимательно изучает обстановку в кабинете, словно фотографирует.

– М-да, ничего не изменилось, – вдруг сказал он.

– А что здесь должно измениться? Вы здесь раньше были?

– Конечно. Мы с вашим предшественником частенько здесь встречались. Кстати, он сейчас где?

– Убыл к новому месту службы.

– Жаль. Мы с ним так и не доделали одну разработочку. Вы в курсе?

– Нет, – снова удивился Калинин.

– Значит, он вам не доверял, раз не посвятил в ее суть.

– Так я ему сейчас позвоню и все выясню. Вы Петров? – Калинин схватился за телефонную трубку.

– Не стоит, – спецназовец замахал руками и облизал пересохшие губы. – А то получается, что я его сдал. Обидится. А может он, по каким-то причинам хотел замять это дело или вообще вступил с ними в сговор.

Смутная тень сомнения пробежала внутри Калинина, и он спросил:

– Вы Андрей Юрьевич, по какой статье уволились?

– Я же вам сказал, по состоянию здоровья.

– Я и спрашиваю, номер статьи. Может, контузия или психика не выдержала. Спецназ постоянно рискует. Стрессы…

– А, вы об этом, – он покрутил пальцем у виска и улыбнулся. – Нет. С головой у меня все в порядке. Ранение я получил. Ранение ноги. Врачи признали негодным к строевой службе. Вот посмотрите, – он резво снял штаны и продемонстрировал приличный рубец на бедре.

– Это что, за эту травму вас комиссовали?

– Ага. Кость задета. Сказали, все, отпрыгался боец.

– А на нестроевую, куда-нибудь в военкомат?

– Да вы что? Я боевой офицер! Разве я смогу с бумажками. Да и, сами понимаете, в военкомат чтобы попасть, надо кому-то заплатить. Я платить не умею. Это не по мне!

– Хорошо. Рассказывайте вашу информацию.

– Эта история, уже как пару месяцев длится. После увольнения я решил найти себе работу. Потыкался, потыкался, но разве без связей найдешь? И решил я к воякам за помощью обратиться.

– А вы что, не местный?

– Нет. Я в Л-ск, можно сказать, случайно попал. С женщиной одной познакомился, и она… Ну сами понимаете. Стали мы с ней вместе жить. Пора остепениться.

– Что, до этого не были женаты?

– Да какой там. Сами понимаете, служба к семейной жизни не располагает. Тем более спецназ. Не хотелось детей сиротами делать. В основном-то, горячие точки…

– А где служили, если не секрет?

– Да какие от вас могут быть секреты. Таджикистан, Приднестровье, Косово и Чечня. Жизнь меня не баловала. Все по горячим точкам. Отсюда и ранение, и бытовая неустроенность.

– А что квартиру, даже по ранению не дали? Может быть, сертификат предлагали?

– Ничего не дали. Ничего не предлагали. Рассчитали, и все. От государства дождешься, держи карман шире. Не знаю, как у вас, а во внутренних войсках получить квартиру – дело гиблое. Я что, один такой? Это повсеместно.

– Странно, – задумался Калинин.

– Ладно. Оставим это на совести генералов.

– Зачем оставлять. Вы в суд подайте. Мы же правовое государство.

– Может быть, и подам.

– Ладно. Что там с вояками?

– А… чуть не забыл, – Левин ударил себя по лбу. – Значит, познакомился я с военными из местного гарнизона.

Говорю им, мужики, где у вас здесь работу найти. Ну а они мне: хочешь заработать? Хочу, отвечаю им. Но а они мне сразу закидывают, дескать, есть неучтенный арсенал оружия, мы его, говорят, из Чечни привезли. Представляете, Андрей Юрьевич, я в Чечне кровь свою проливал, а они бабки зарабатывали.

– Что ж, бывает и такое, – кивнул Калинин и в охотничьем азарте наклонился к капитану. – Какое конкретно оружие они хотят сбыть? Наименование, стоимость, количество.

– Да любое, говорят. Что хочешь.

– А кто конкретно из военнослужащих предлагал? Звание, фамилия, род войск, место службы? – скороговоркой произнес Калинин.

– Ну их несколько. По фамилии я не знаю. Как-то неудобно было спрашивать. По-моему прапорщики и один капитан.

– Их что, несколько человек?

– Трое. Два прапорщика и один капитан. Барыги! – зло выпалил Петров и легонько стукнул кулаком по столу.

– А где служат?

– В Н-ске. Я с ними на автомобильном рынке познакомился.

– Что, как только познакомился, так сразу и предложили?

– Сразу и предложили.

– Странно, – снова удивился Калинин.

– Ну я не знаю, почему они именно мне предложили. Наверное, потому что поняли, как я нуждаюсь в деньгах.

– А они оставили свой телефон? Как с ним связь держать?

– Связь? – задумался Петров.

– Они предложили вам заняться сбытом оружия. Так?

– Так.

– Ты, предположим, согласился. Каким образом ты собирался с ними контактировать?

– А, это. Я должен был приехать в Н-ск. Около военного городка есть магазин. В 13 часов у военных начинается перерыв. Я должен подойти к магазину, мимо которого ежедневно они проходят домой. Там встретиться и все обговорить.

– Значит, каждый день в 13 часов ты сможешь с ними встретиться?

– Смогу.

– Если мы тебе дадим диктофон, ты сможешь записать разговор с этими военнослужащими?

– Конечно, смогу. Завтра, например. Я выеду в Н-ск и встречусь с ними у магазина.

Калинин залез в сейф и, вытащив портативный магнитофон, положил на стол перед Петровым.

– Знаешь, как пользоваться? Посетитель взял его в руки и, покрутив, спросил:

– Научите?

– Он не сложен в обращении. Нажмешь на эту красную кнопку непосредственно перед разговором, а на эту – когда закончишь. Приедешь, привезешь в отделение. Послушаем и решим, что делать. Когда будешь общаться, скажи им, что нашел покупателей, которые приедут из другого города. Выясни, что у них есть в наличии и по какой цене.

– Понял, товарищ подполковник, – Петров взял диктофон, встал и, засунув его в правый карман брюк, собрался уже уходить.

– Подождите. Формальности ради, вы мне расписку в получении техники напишете. У вас с собой есть какие-то документы?

– Нет.

– У вас паспорт вообще есть?

– Еще не получил. Я удостоверение личности куда-то подевал. Хотел встать на учет в военкомат, а документы никак не найду. Искал, искал, но все безрезультатно. Может, поможете с оформлением паспорта? Я в долгу не останусь. Отработаю на полную катушку.

– Ну-ка присядь, – Калинин махнул рукой и, набрав телефон секретаря, сказал в трубку: – Антонина Васильевна, не в службу, а в дружбу пару чашечек чая принесите, пожалуйста.

– От чая не откажусь, – радостно произнес капитан и снова уселся за стол.

– А вообще какие-нибудь документы у вас есть?

Капитан замялся, постучал себя по карманам и извлек красное удостоверение.

– Вот, – он протянул его Калинину и напрягся.

Подполковник обратил внимание, что от длительного использования документ был снаружи потертым. Внутри печать войсковой части была смазана, но тем не менее ее номер можно было различить. Он тут же записал номер войсковой части в свой рабочий блокнот и, передав ксиву владельцу, с восхищением произнес:

– Да вы, Андрей Юрьевич, действительно боевой офицер. У вас и орден Ленина, и орден Боевого Красного Знамени, и Красной Звезды, и Мужества. Где вы так повоевали?

– Так я вам же рассказывал.

– Подождите, первые два ордена, уже, наверное, полтора десятка лет как не вручают. Афганистан?

– Ага, – смутился капитан.

– Это же в каком году вы там были?

– Восемьдесят шестой, восемьдесят седьмой годы.

Антонина Васильевна открыла дверь, подошла к столу и, поставив на него поднос с двумя чашками чая, молча удалилась.

– Я тоже в восемьдесят шестом году там был, – обрадовался Калинин, потом вдруг задумался и спросил: – А сколько же вам лет тогда было?

Петров замешкался, взял кружку и, отхлебнув из нее, неуверенно ответил:

– Восемнадцать. Я там срочную службу проходил.

– А в какой должности? – не унимался подполковник.

– Андрей Юрьевич, мне не хочется про Афганистан рассказывать. Во-первых, я подписку о неразглашении давал, а во-вторых, неприятные воспоминания… Сами понимаете, если там были…

– Да какая же может быть тайна, тем более у солдата-срочника?

– Есть тайна, – уклончиво ответил Петров, залпом выпил остатки чая, встал со стула и произнес: – Итак, ваше задание я уяснил, завтра начинаю действовать. Завтра доложу. Разрешите идти?

– Вы, я смотрю, военные привычки еще не растеряли, – поднимаясь со стула, сказал подполковник Калинин и протянул Петрову руку, которую тот крепко пожал и по-армейски развернулся через левое плечо, вышел за обитую дерматином дверь.

Как только Петров ушел, Калинин обхватил руками голову. Он думал, собирая воедино головоломку. Разговор с посетителем оставил какое-то смутное чувство фальши и недоговоренности, чего подполковник не любил. Что-то в информации посетителя не клеилось, да и сама его личность вызывала много вопросов. Идея, как разобраться в хитросплетении, пришла быстро. Не прошло и пяти минут, как Калинин встал, подошел к шкафам, извлек оттуда чистый целлофановый пакет и аккуратно упаковал в него кружку, из которой пил чай Петров, а затем набрал телефонный номер полковника Махортова.

– Привет, Михалыч, дорогой, Калинин на проводе.

– Здорово, Юрьевич. Привыкаешь к командирской доле.

– Привыкаю, Михалыч. У меня к тебе вопрос. Мне нужно срочно проверить пальчики.

– Отпечатки, что ли?

– Да. Можем мы по отпечаткам пальцев, человека установить?

– Можем. Но быстро не получится. Надо их в главный информационный центр МВД посылать. Если он судимый, то проблем не будет.

– А если он бывший военнослужащий?

– А какие части?

– Спецназ. То ли ГРУ, то ли внутренних войск.

– Я думаю, тоже не будет проблем. Спецназ полностью прошел дактилоскопию, как и мы с тобой.

– Тогда может, я пришлю вам предмет, а вы снимите с него отпечатки пальцев и отправьте сначала в ГИЦ, а если он ничего не даст, то в ГРУ и штаб внутренних войск.

– Что-то серьезное?

– Пока, Михалыч, не знаю, но чувствую, что должно быть интересно.

– Ну присылай, по старой дружбе подсоблю.

– Еще одна проблема, Михалыч. По линии вашего отдела. Я информацию получил о намерении военнослужащих Н-ского гарнизона сбыть партию оружия, доставленную ими из Чечни. Информация пока не проверенная. Может быть, и фуфлыжная. Хочу завтра проверить. Для этого мне понадобится бригада наружного наблюдения.

– Когда?

– С утра и до обеда. Необходимо проконтролировать встречу источника с продавцами. Если все срастется, то поделюсь с твоим отделом результатами. Да и без вас я никак не обойдусь. На втором этапе необходимо будет внедряться в преступную группу.

– О, молодец Юрьевич, без году неделя на новом месте, а уже такая информация, – похвалил Махортов.

– Я же сказал, она еще не проверенная. Если получим подтверждающие данные, то можно начинать петь дифирамбы, а пока, Михалыч, рановато.

– Хорошо, я тогда выпишу задание и дам соответствующие указания. За кем хочешь наблюдать?

– Пиши. Петров Андрей Юрьевич…

* * *

На улице от яркого солнечного света Левин зажмурился и заслонил глаза ладонью. Зрение сразу же восстановилось. Он огляделся по сторонам и с непринужденным видом направился вдоль тополиной аллеи в сторону автомобильной стоянки, расположенной рядом с железнодорожным вокзалом, где его ожидали два человека. Это были типичные представители местной криминальной среды, с которыми Левин познакомился практически сразу по прибытию в Л-ск и приглянулся им. Еще бы, заиметь своего человека в серьезной конторе – мечта любого уголовного авторитета, каким себя считал Василий Седов, больше известный в определенных кругах по прозвищу Седой, вор с солидным тюремным стажем.

Их знакомство состоялось в ресторане, куда Левин зашел вечером за Ириной. В зале было малолюдно, в основном – «братва», обсуждающая накопившие проблемы, которых, судя по всему, было много. Поэтому и говорили громко, на повышенных тонах, спорили, кричали, готовясь перейти от слов к делу. Конфликт нарастал. Некоторые из наиболее отчаянных повскакивали с насиженных мест и угрожающе зашипели, другие потянулись к карманам. В воздухе витала обжигающая тревога. Это могло закончиться поножовщиной, или того хуже – стрельбой, если бы не вмешательство Левина. Его слова и мелькнувшая в руках красная ксива удивительным образом погасили конфликт и успокоили противоборствующие группировки.

– Извини, начальник, бес попутал, – произнес тогда Седой и цыкнул своим, которые в мгновение ока исчезли из заведения, оставив своего лидера наедине со старшим оперуполномоченным отделения УФСБ майором Петровым, как представился Левин.

Вечер тогда прошел в спокойной и непринужденной обстановке. Седой был обходительным и словоохотливым, а Левин – самодовольно-высокомерным. Он больше молчал, лишь изредка надменно кивал и задавал уточняющие вопросы. Они расстались за полночь если не близкими друзьями, то товарищами точно. Напоследок Седой неумело сунул в карман Левина несколько тысячных купюр и постыдно улыбнулся, а тот в ответ пригрозил пальцем, по-кавказски обнял и прошептал ему на ухо:

– Если что-то нужно будет, обращайся. И я, и моя контора тебе помогут.

– Я понял. Внакладе не останусь. Будем отстегивать лаве из общака. Ты уж только, Андрей, помогай нам. Предупреждай, когда менты или ваши коллеги соберутся облаву на нас делать или еще что-то замыслят.

– Обязательно, Василий, – соглашался Левин и легонько постукивал по спине «положенца».

Дальше встречи с Седым стали регулярными. Нет-нет, а он позвонит по мобильному телефону и поинтересуется насущными делами или пригласит в кабак, где обязательно угостит и незаметно сунет в карман лжемайора купюрудругую.

В этот раз Левин попросил Седого подвезти его к работе, чтобы у того не вызывало сомнений о нем, как об офицере ФСБ. Он отсутствовал примерно полчаса. А когда снова подошел к автомобилю, внезапно вытащил телефон, демонстративно набрал на нем номер и громко, чтобы Седой слышал, произнес:

– Калина, я сейф забыл закрыть. Я сейчас выезжаю на задание, буду поздно вечером. Ты уж закрой его, пожалуйста, и опечатай. Да, и на столе у меня дело на группу Седого лежит, ты его тоже в сейф запри. Все, пока.

Как только Левин закончил разговор, Седой спросил его:

– Ты, Андрей, с кем это разговаривал? Кто этот Калина?

– Ты что, Калинина не знаешь? Это же новый начальник местного отделения ФСБ. Как и меня, Андреем Юрьевичем, зовут.

– Так это твой начальник?

– Не совсем. Я как бы от Центра действую, а он просто начальник отделения. Ни я ему, ни он мне не подчиняется.

– Запутано как-то у вас, эфэсбэшников.

– У нас просто служба такая, – уклончиво сказал Левин.

– А что у тебя за дело на группу Седого? Это что, про меня дело?

– Про тебя Василий, про тебя, – засмеялся Левин и легонько толкнул «положенца».

– Что, и телефоны прослушиваете?

– А как же. Но ты не расстраивайся. Я же специально дело на тебя себе забрал, чтобы ход ему не давать. Тормозить, так сказать. Сечешь?

– Секу, – облегченно вздохнул Седой и улыбнулся. – Головастый ты, Андрей, и ушлый. Далеко пойдешь.

– Если поможете, то и звание очередное получу. А чем дальше, тем у меня больше возможностей тебе помогать будет. Надо мне одну сценку разыграть, чтобы отвести в сторону интерес органов к тебе. Мне же, сам понимаешь, перед Центром нужно отчитываться. Я могу, конечно, тобой отчитаться, но мы же друзья, как-никак.

– Что за сценку?

– Типа, Вася, я внедрился в группу оружейных воротил, и они предлагают мне на продажу оружие.

– Что-то до меня слабо доходит.

– Вот смотри. Ты, например, военный, у которого куча «левых» стволов. Ты их доставил из Чечни, где находился в командировке.

– Типа, я спер на складе?

– Типа того.

– А зачем тебе эта пьеса?

– Я должен записать разговор с человеком, который мне предлагает партию оружия.

– А оружие где ты возьмешь?

– Да нигде я его брать не собираюсь. Мне только разговор будет нужен. Я диктофонную запись пошлю в Москву. Типа я работаю по оружию, а по тебе мне некогда работать. Усек?

– А, теперь я все понял. Все силы будут брошены на этого мнимого торговца, а работа по другим делам свернется?

– Правильно, Василий.

– А когда записывать надо?

– Да хоть сейчас, отъедем отсюда подальше и побеседуем рядом с этой штуковиной, – Левин вынул из кармана диктофон и показал его Седому.

– Ну поехали, раз надо, – сказал «положенец» и, открыв переднюю пассажирскую дверь, юркнул в салон. Следом за ним на заднее сиденье сел и Левин. Машина тронулась и направилась в сторону Н-ска…

Глава 4

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 19 сентября 2002 года, 22 часа 15 минут

По-моему, затянувшаяся адаптация к новому месту службы близится к своему логическому завершению. Я начал понимать окружающий народ, их нормы и ценности, не раздражаюсь и не вздрагиваю при появлении нового посетителя. Мне стало комфортно в нынешней должности, хотя она разительно отличается от предыдущей. Теперь приходится не только оперить, но и руководить, хоть и не большим, но все же коллективом, а также заниматься никчемными на первый взгляд делами. Чего только стоят поиски достойного места для нового помещения отделения. В этот ряд можно поставить и розыск новой мебели, оргтехники и даже тряпок для уборки помещений. Получается, ты и жнец, и на дуде игрец. Поэтому прежние мои переживания и заботы теперь вызывают только легкую ухмылку. Забавно, как все-таки меняется человек, вернее, его внутренний мир! Вчера он один, сегодня – другой, а завтра – третий. Если ты становишься лучше, добрее и умнее, значит, ты развиваешься, а если наоборот, то деградируешь. С нашим режимом работы до деградации далеко, только вперед – труба зовет!

г. Л-ск Н-ской области, 20 сентября 2002 года, 8 часов 35 минут

Полевин Игорь Васильевич, заместитель полковника Махортова, и подполковник Плетнев Алексей Алексеевич в отделении появились рано, еще до прибытия Калинина и, дожидаясь его, попивали чаек в кабинете радушной Антонины Васильевны. Она нахваливала своего нового начальника, а офицеры по этому поводу шутили, как-никак, Калинина они знали, как облупленного, с ним съели не один пуд соли и реализовали не одно громкое дело. Одним словом – друзья-сослуживцы! Полевин сам напросился, убедив Махортова в необходимости помочь Калинину в новом деле, а вот Плетнев приехал по заданию. Он руководил бригадой наружного наблюдения, которая уже вовсю тайно рыскала по городу в поисках Петрова. Их задача была проста: взять того под скрытое наблюдение, установить его связи и по возможности задокументировать его разговор с таинственными торговцами оружием. Такие мероприятия для оперативно-поискового подразделения УФСБ – обычные, как правило, проходящие без сучка и задоринки, не то что кто-то заметит – это исключено, комар носа не подточит. Настоящие профессионалы!

Калинин зашел в отделение ровно в 9:00, хоть часы проверяй. Ему уже позвонили, что прибыли «дорогие гости», поэтому он сразу направился на голос Полевина, который тихо говорить не мог. Где бы он ни появлялся, сразу выдавал себя с потрохами. Всему виной его манера общения. Большинство сотрудников УФСБ – люди как люди, а вот Полевин – черт-те что, сразу начинал кричать, рассказывать анекдоты и подкалывать собеседника, и все это на повышенных тонах. Сказывался тюремный опыт. Дело в том, что он попал в органы безопасности из колонии, где в свое время работал в оперчасти. Та служба осталась позади, а привычка кричать и спорить осталась. Как говорится, кума не исправишь.

Они расположились у крошечного стола секретаря. Антонина Васильевна смеялась до слез, держась за бока. Полевин что-то громко и торжественно вещал, и если бы не его искрящиеся глаза, то можно было подумать, что он отчитывает кого-то. Алексей Алексеевич, напротив, был напряжен и периодически поглядывал на свои наручные часы. В руках он держал радиостанцию, из динамиков которой то и дело раздавались емкие фразы его подчиненных. В отличие от всех находящихся в отделении сотрудников, он уже работал. Все остальные только готовились.

– Васильевич, ты своим громогласным голосом нам всю малину зашухаришь. Вон менты через стенку уже напряглись, не понимают, что здесь происходит, – весело произнес Калинин, переступая через порог кабинета секретаря.

– Здравствуйте, Андрей Юрьевич, – как и положено добросовестному подчиненному, Антонина Васильевна встала и, виновато посмотрев на начальника, добавила: – Я их чаем потчую.

– Здравствуйте. Правильно, Антонина Васильевна, – похвалил ее Калинин и протянул поочередно друзьям руку. – Что ли пойдемте, гости дорогие, ко мне? Не будем отвлекать от важных государственных дел Антонину Васильевну.

– А они меня особо не отвлекают, Андрей Юрьевич.

Калинин недовольно блеснул глазами, отчего секретарь засуетилась. Она открыла сейф, вынула оттуда несколько журналов и, разложив их на столе, принялась в них что-то записывать, демонстрируя, что работы у нее невпроворот. Офицеры тоже молча встали и направились за Калининым. Полевин задержался, что-то шепнул на ухо Антонине Васильевне, отчего она прыснула в кулак и махнула на него рукой – мол, иди, Васильевич, не мешай, а то начальник нагоняй устроит.

В кабинете начальника было душно и сыро. После дождя потолок еще не просох, поэтому воздух был в избытке влажным. Калинин раздвинул плотные занавески на окнах и толкнул от себя по-деревенски маленькие форточки. Сразу посвежело. Однако из-за отсутствия солнечного света обстановка в кабинете напоминала мрачное подземелье.

– Да-а-а, – вздохнул Полевин. – Наследство тебе нелегкое досталось.

– Придется повозиться, – поддакнул Плетнев и усилил громкость динамиков. Они зашуршали, словно кто-то начал скрести куском пенопласта по обычному стеклу.

От этих звуков Полевин сморщился, как от зубной боли, и выдал:

– Да что здесь возиться. Место гиблое. Никто из бывших начальников хорошо не кончал. То в историю какуюнибудь безвыходно втыкались, то здоровьице подкашивало, а то и спивались вовсе. Можете у Антонины спросить, она с самого образования отделения тут работает.

– Нет, чтобы поддержать товарища, а он, как всегда, херню порет. Я, Василич, не суеверный, поэтому знаю, что не место красит человека, а наоборот. А что касается этой развалюхи, – Калинин постучал кулаком по стене, отчего с потолка посыпалась побелка, – так к весне мы переедем в другое здание. Генерал дал добро.

– Во-во, переезд, возможно, и спасет от должностного проклятия, но если останешься, можешь на карьере жирный крест ставить. Проверено десятилетиями.

– Тьфу, тьфу, тьфу, – Калинин сплюнул через левое плечо и постучал по столу. – Не сглазь!

– Так, мужики, мы так и будем из пустого в порожнее переваливать? Я, между прочим, работать сюда приехал, а не лясы точить. Меня люди ждут, – прервал Плетнев.

– Во, а я, по-твоему, сюда отдыхать приехал? Я приехал к Юрьевичу, оказывать методическую помощь, – гордо выпалил Полевин и улыбнулся.

– Это что за помощь такая? – удивился Плетнев. – Мешать работать? Или объедать?…

– Кстати, Юрьевич, как у нас с обедом? – спросил Полевин.

– Уже готовится. Сделаем работу и на тихий берег реки выедем, там и пообедаем. А пока рано. Давайте приступим к выполнению задуманного…

* * *

Левин вышел из дома в половине двенадцатого. Сразу у подъезда он остановился и внимательно осмотрелся по сторонам. Неподалеку на лавочке сидела влюбленная пара и щебетала, уткнувшись друг в друга носами. По аллейке, опираясь на клюку, ковылял дед. Чуть подальше двое подростков стояли и пили пиво. У соседнего подъезда молодая мамаша качала коляску, в которой ревело дитя. Ничего подозрительного…

За углом Левина поджидал автомобиль с водителем Седого. Перед тем как сесть на переднее пассажирское кресло, он еще раз осмотрелся. По-прежнему все было спокойно. Поэтому со спокойной душой он сказал водителю: «В Н-ск», – и прикрыв глаза, расслабился, не замечая, как во дворе началось шевеление: вскочили со скамейки влюбленные и бросились к машине; девяностолетний дед, перейдя на спринтерский бег, исчез за углом; словно по мановению волшебной палочки перестал плакать ребенок, а его мать побежала вслед за дедом, на ходу собирая коляску; молодые люди, поставив на землю бутылки из-под пива, быстрым шагом направились к припаркованному рядом отечественному автомобилю, завели его и выехали. Двор опустел…

По пути в Н-ск Левин несколько раз предпринимал попытки обнаружить за собой «хвост». Делал это демонстративно, чтобы водитель видел, как он старается, и смог вечером рассказать Седому о его потугах. В конце концов он перестал крутиться, словно заводная юла и, успокоившись, стал рассказывать сопровождающему эпохальные вехи своей героической карьеры сотрудника Федеральной службы безопасности. За разговорами время летело незаметно. Без пятнадцати час автомобиль затормозил поблизости от военного городка, Левин вылез из машины и неспешно направился к магазину, на углу которого остановился и стал рассматривать прохожих.

* * *

Бригада наружного наблюдения ни на минуту не теряла объекта из поля зрения, фиксируя малейшие детали его поведения, она докладывала по рации своему начальнику, находящемуся в отделении УФСБ. Поэтому Калинин все лично слышал в прямом эфире и мог через Плетнева давать указания сотрудникам оперативно-поискового подразделения УФСБ.

– Первый, объект прибыл к магазину «Электрон». Остановился и осматривается, – по станции раздался приятный голос разведчика.

– Сорок пять, – отреагировал Плетнев. – Третий и четвертый, доложите о готовности.

– Четвертый, объекта вижу.

– Третий, веду съемку, – этот голос принадлежал женщине.

– Сорок пять, – снова сказал Плетнев.

Неожиданно Полевин улыбнулся и сказал:

– У тебя, Алексеевич, бабы с такими сексуальными голосами, что можно и заработать на твоем подразделении. Организовать контору «Секс по телефону». Мы бабок будем иметь – во! – он ребром ладони прошелся по своему горлу.

– Ты на чужое не зарься. Бабы наши, значит, и деньги тоже будут нашими, – он продемонстрировал смачную фигу и рассмеялся.

– Внимание, объект направился в сторону военного, – прервал шутку голос из рации. Калинин напрягся и шепотом сказал Плетневу:

– Главное, теперь установить вояку. Алексеевич, вся надежда на вас!

Алексей Алексеевич, сурово посмотрел на друга и, покачав головой, произнес в микрофон:

– Если будет контакт, первая группа работает за военным.

– Сорок пять, – ответил разведчик.

– Есть контакт. Объект подошел и что-то спрашивает у военного. Мы снимаем. Голос не слышим. Сильные помехи, – доложила женщина.

– Да хрен с этим голосом. Я ему диктофон дал, – вырвалось у Калинина.

– Работаем с дальних дистанций, – отдал указание Плетнев.

– Все, они разошлись. Меньше минуты разговаривали. Военный пошел дальше, а объект направился в сторону машины, – доложил разведчик.

– Алексеевич, родненький, не упустите вояку, с меня пузырь, – залепетал Калинин и потер руки.

– Так, первая и вторая группа работает за воякой, остальные сопровождают объекта, заводят в адрес и снимаются.

– Сорок пять, – доложил первый.

– Сорок пять, – доложил второй.

– Сорок пять, – доложила третья.

После доклада подчиненных Плетнев встал со стула и весело обратился к Калинину:

– Теперь дело техники. Мои ребята сейчас военного не отпустят. Я свою работу выполнил. Могу идти на заслуженный отдых. Что ты там про обед говорил?

– Да, Юрьевич, что? – поддакнул Полевин и облизнулся.

– Обещал накормить, значит, накормлю. У меня, кстати, все готово. Мне уже доложили, будет фирменная требуха, котлеты…

– Постой, постой, постой, ничего не говори, – заголосил Полевин. – Ты что, смерти нашей желаешь? Захлебнуться можно, – он с гортанным звуком сглотнул слюну.

– А я бы хотел услышать весь список, – рассмеялся Плетнев.

– Это первый, военный зашел в пятиэтажный дом, второй подъезд, квартира сорок три. Сейчас через ЖЭК установим жильцов, – снова разведчики доложили по рации.

– Спроси, они фотку сделали? – поинтересовался Калинин у Плетнева.

– Объекта сфотографировали? – прошумел в микрофон Алексей Алексеевич.

– Сделали и видео, и фотографии. Можно идентифицировать, – прозвучал доклад.

– Юрьевич, давай, бросай эту работу, жрать пора. Война войной, а обед по распорядку, – возмутился Полевин.

– Давай дождемся, Василич, а потом со спокойной совестью ударимся во все тяжкие, – предложил Калинин.

– Это ж сколько ждать-то? Час, два, три? За это время можно язву желудка заработать.

– Алексей Алексеевич, а ты как думаешь?

– Я как все. Можно пообедать, а потом кидаться во все тяжкие.

– Ладно, поехали, только предупрежу Антонину Васильевну, чтобы позвонила, когда Петров прибудет.

– Юрьевич, ты ее лучше предупреди, если твой Петров появится, пусть она ему скажет, чтобы к 16 часам приходил, – посмотрев на часы, сказал Плетнев.

– Рано в шестнадцать, лучше в восемнадцать пусть приходит.

– К восемнадцати, Васильевич, ты уже будешь таким, – улыбаясь, Калинин, продемонстрировал пьяного Полевина, который еле-еле держался на ногах.

Получилось это так наглядно, что все без исключения рассмеялись, и Игорь Васильевич, махнув рукой, заявил:

– Ладно, ни вашим, ни нашим: в семнадцать.

Без десяти пять Калинин был на рабочем месте. В приемной его поджидал Петров. Легкий румянец на щеках, слегка подрагивающие руки и бегающий взгляд не остались незамеченными подполковником. Посетитель явно нервничал, однако, пытаясь скрыть свои чувства, обворожительно улыбался.

– Заходите, Андрей Юрьевич, – на ходу сказал Калинин и направился в свой кабинет, замечая, как суетливо за ним бросился Петров.

– Вы случайно за мной не следили? – как только зарылась за ним дверь в кабинет, спросил Петров и вынул из кармана диктофон.

– В смысле, следили? – показывая удивление, вопросом на вопрос ответил Калинин.

– Я имею в виду, за мной своих людей вы не посылали?

– А для чего я должен был посылать каких-то людей за тобой? Ты что, думаешь, что у нас делать нечего?

– Да нет, я так не думаю, – стушевался Петров. – Мне показалось, что за мной кто-то наблюдал.

– Это называется персекуторный бред. В простонародье – мания преследования. Страдаете этим заболеванием?

– Нет, – еще больше смутился посетитель, коря себя за то, что поднял эту тему.

– И хорошо, что не страдаете. Вы хотите вернуть диктофон?

– Да, да, да, – заголосил Петров.

– Решили отказаться от помощи органам ФСБ? Посетитель расплылся в хитрой улыбке и заявил:

– Русский офицер от своих слов не отказывается. Я все уже сделал. Записал. Вот, можете послушать, – и он с гордостью положил диктофон перед Калининым.

– Записали разговор?

– Так точно. Все записал.

– Все сказали, что мы с вами обсуждали?

– Может, даже чуть больше. Да вы послушайте. Здесь немного, минут пятнадцать.

Озвученное им время озадачило Калинина, ведь он самолично слышал, что контакт Петрова со злоумышленником продлился около одной минуты, и даже если учесть небольшую поправку на ошибку восприятия времени разведчиками, все равно выходило не более пяти минут, а здесь целых пятнадцать.

– Пятнадцать? – вырвалось у подполковника.

– Если точно, – Петров включил магнитофон и прочитал на дисплее. – Пятнадцать минут сорок семь секунд.

«А, – подумал Калинин. – Он мог заранее включить, еще до непосредственного контакта».

– Давай послушаем, – протянув руку, сказал он.

К удивлению эфэсбэшника, запись начиналась сразу, без «белого шума», звуков шагов и автомобильных сирен, какие должны раздаваться в многолюдном месте. Она была идеальная, словно беседа проходила в замкнутом пространстве, диктофон не прятался, а находился рядом, на уровне ртов общающихся. Можно было поверить в девственную чистоту записи, если бы Петрову была вручена спецтехника, над которой трудилось не одно поколение специалистов научно-исследовательского института ФСБ, но обычный бытовой диктофон, лежащий в нагрудном кармане, такое выдать просто не мог. Стиль, интонация, тембр и другие характеристики двух голосов, среди которых угадывался голос Петрова, также поставили в Калинина в тупик. Беседа была неживая, словно отрепетированная посредственным режиссером захолустного театра. Одно дело прочитать это на бумаге, в виде сводок «наблюдения», тогда можно было бы потирать в азарте руки и готовить операцию по задержанию с поличным, другое – услышать вживую, особенно человеку, имеющему, среди прочих, психологическое образование и двадцатилетний опыт оперативной работы.

Смысл разговора сводился к тому, что группа военнослужащих Н-ского гарнизона готова сбыть партию стрелкового оружия и противотанковых гранатометов, доставленных ими из Чечни. Партия по местным меркам большая, порядка двадцати автоматов Калашникова, столько же пистолетов Макарова, а также десять «мух», а в придачу ящик наступательных гранат РГД. И все это за смехотворную сумму.

Дослушав, Калинин выключил диктофон и озадаченно почесал макушку.

– И вы в это верите, – спросил он, глядя прямо в глаза Петрову.

– Конечно, верю, товарищ подполковник, – ответил тот, опуская взгляд на пол.

– И как, по-вашему, должна пройти операция?

– Вы даете мне десять тысяч долларов, я покупаю оружие, и в этот момент вы всех задерживаете.

– А что ты говоришь в суде?

– Говорю, как есть: выполнял задание ФСБ. Внедрился в группу и всех разоблачил.

– За это вас, Андрей Юрьевич, придется наградить, – с подковыркой произнес Калинин.

– А я что, разве я против? Одной наградой больше, одной меньше. Вы же сами видели, – Петров полез за удостоверением, чтобы еще раз продемонстрировать подполковнику фотографию на нем.

– Видел, видел, – ухмыльнулся Калинин, а потом, немного помолчав, сказал: – Значит, вы договорились, что они всю партию должны привезти в воскресенье прямо в Л-ск?

– Да, так договорились, – кивнул головой Петров.

– А почему вы не обговорили конкретное место? Л-ск ведь не малый.

– А я ему телефон свой оставил мобильный. Он мне позвонит за день до приезда, и мы с ним определимся. Вы можете поставить его на контроль.

– А на кого ваш номер зарегистрирован?

– На мою гражданскую жену.

– Вы понимаете, Андрей Юрьевич, чтобы прослушивать ваш телефон, нужна санкция суда.

– Так получите. Какие проблемы. Вам дадут.

– Дали бы, если бы вы были преступником, совершающим тяжкие преступления, это во-первых, а во-вторых, вы же сами сказали, что сим-карта зарегистрирована на вашу жену.

– И что же делать?

– Есть, конечно, лазейка, – снова почесал макушку Калинин. – Можно заявление на мое имя написать, типа мне угрожают по телефону, и прошу вас осуществить его прослушивание.

– А, да это легко. Давайте бумагу, я сейчас быстро сварганю.

– Симка не на вас, а на вашу супругу. Она должна написать.

– А, это еще проще, я ее сейчас вызову сюда, она и напишет, – Петров быстро набрал рабочий номер своей гражданской жены и скороговоркой сказал: – Ирина, ты можешь подойти ко мне на работу… Куда, куда, в отделение ФСБ, – он прижал трубку к груди и спросил Калинина: – А вы сможете за ней машину послать, а то на автобусе долго будет добираться? – Калинин кивнул головой, а Петров прислонив трубку к уху, сказал: – Я высылаю за тобой нашу машину.

После того, как Петров отбился, Калинин в недоумении спросил:

– А о какой вы работе говорили?

– Я же, Андрей Юрьевич, сейчас на вас работаю, так ведь?

Калинин снова усмехнулся и кивнул головой.

– У меня от жены секретов нет. Что я буду скрывать от нее. Я же добровольно с вами сотрудничаю. И пусть она знает, что я выполняю свой гражданский долг. Представляете, если весь этот арсенал попадет в руки преступников или террористов, сколько жертв может быть? Десятки, если не сотни! Мы-то с вами это понимаем!

Подполковник удовлетворенно снова кивнул головой и вызвал своего водителя, а когда тот пришел, дал ему указание съездить с Петровым, куда он скажет, и доставить в отделение его супругу.

Через пятнадцать минут она вошла с Петровым в кабинет. Женщина была немного напугана и растеряна.

– Ирина, – представил ее супруг и, не дав Калинину открыть рот, отрекомендовал и его: – А это подполковник Калинин Андрей Юрьевич, прошу любить и жаловать. Мой непосредственный начальник.

Калинин встал со стула, по-гусарски поклонился и сказал:

– Присаживайтесь, Ирина…

– Леонидовна, – тихо произнесла женщина и присела на краешек стула.

Следом за ней сел и Петров.

– Ирина Леонидовна, – начал Калинин. – Я пригласил вас по очень щепетильному делу. Проблема заключается в том, что по вашему телефону в ближайшее время должен состояться интересный разговор, который нам нужно записать.

– Андрей Юрьевич, – перебил его Петров. – Я ей уже все рассказал. Она готова. Да, Ирина?

Женщина кивнула головой и потянулась к листку бумаги, который лежал на столе.

– Что писать? – спросила она и взяла из рук мужа ручку.

– Пишите с середины листа: начальнику отделения УФСБ России по Н-ской области в городе Л-ске подполковнику Калинину А. Ю. от… – подполковник сделал паузу и спросил: – Как ваша фамилия?

– Анина.

– От Аниной Ирины Леонидовны, проживающей… Укажите адрес места жительства.

Почерк у женщины был каллиграфически ровным. Сказывалось образование и профессиональные навыки писаря. Внешность ее была непримечательная, как и одежда. Все простенько. На ее фоне Петров выглядел этаким красавцем. «Что он в ней нашел?» – подумал Калинин, рассматривая ее неказистую фигурку. Однако в ее поведении сквозила интеллигентность, образованность и в тоже время какаято домашняя теплота. «Наверное, потому что, она добрая и нежная», – решил Калинин и стал дальше диктовать:

– Пишите по центру с большой буквы: заявление. Далее с красной строки: в связи с угрозами в мой адрес прошу вас осуществить прослушивание моего мобильного телефона номер… Запишите номер. С ограничением моих конституционных прав на тайну телефонных переговоров в период проверки информации согласна. Подпись и дата. Ставьте сегодняшнюю: 20 сентября 2002 года.

Закончив писать, Ирина медленно положила ручку, еще раз пробежалась взглядом по написанному и, передав листок бумаги Калинину, спросила:

– Все правильно?

Прочитав текст, подполковник ответил:

– Да, все верно.

Услышав это, женщина встала и собралась уходить, как вдруг остановилась и умоляюще посмотрев на Калинина, тихо произнесла:

– Андрей Юрьевич, а можно с вами с глазу на глаз переговорить?

Петров напрягся и недовольно сказал:

– Ирина, я все тебе дома расскажу. Нечего Андрея Юрьевича отвлекать. У него очень много работы, и на тебя времени нет.

– Конечно, Ирина Леонидовна, можно. А вы, Андрей Юрьевич, идите на улицу, подождите свою супругу там, а когда мы закончим, вас водитель отвезет, куда скажете. Завтра мы продолжим с вами начатый разговор, – спокойно отреагировал Калинин и показал рукой на стул.

Петров с недовольным видом вышел, а Ирина снова присела.

– Слушаю вас, – доброжелательно сказал Калинин.

– Во-первых, Андрей Юрьевич, этот гражданин мне не супруг.

– А кто же?

– А я и не знаю. Я думала, что он может им когда-нибудь стать, но ошибалась.

– Ничего не понимаю. Вы давно с ним знакомы?

– Да почти месяц. Познакомилась в ресторане, где я работаю. Он сначала показался мне таким… – она закатила глаза и улыбнулась, скорее всего, представляя свой идеал, потом, помрачнев, продолжила: – А он оказался… Ну как вам сказать…

– Думали, он хороший, а оказался плохим?

– Ну что-то в этом роде. Вы знаете, у него нет никаких документов. Вернее, есть, но мне кажется они – липовые. Заработка у него нет. Так, иногда приносит по мелочам, но тратит только на себя. Говорит, что скоро ему должны вы платить выходное пособие и называет умопомрачительные суммы.

– Это какие же? – заинтересовался Калинин.

– Говорит, миллионы рублей. Разве выходное пособие офицера, пусть даже ГРУ, может быть таким большим?

– Нет, конечно. А что вас еще смущает?

– Его контакты. Он постоянно встречается с бандитами. Кому, как не нам, работникам ресторана, знать их в лицо. Я его спрашиваю: зачем тебе такие друзья? А он знаете, что мне отвечает? Я, говорит он, внедрился в банду, чтобы их разоблачить и всех посадить. До сегодняшнего дня я не верила, но теперь… – Ирина обвела взглядом кабинет Калинина. – Похоже, я заблуждалась. Получается, что он действительно говорил мне правду, а я, дуреха… Он же сотрудник ФСБ?

Этот вопрос озадачил Калинина. Сегодняшние мероприятия и так поставили его в тупик, а здесь еще и это. В практике подполковника были случаи, когда центральный аппарат ФСБ работал автономно, не ставя в известность территориальные органы безопасности. Может быть, Петров и есть тот самый нелегал, который внедрился в организованную преступную группу, или того хуже, осуществляет в качестве учебного объекта проверку деятельности местного ФСБ. Помнится, в Рязани учебные террористы в ходе проверок готовности сил и средств правоохранительных органов заложили гексоген, оказавшийся на поверку мешками с сахаром, в жилой дом, и смотрели, как эти самые органы реагируют. Много тогда руководителей полетело. Не хотелось Калинину только принять должность и сразу угодить в немилость.

– Я пока не могу вам сказать, – вдруг вырвалось у него.

– А, понимаю, понимаю, государственная тайна…

– Я сказал, пока. Но пройдет время, я разберусь, и тогда… Вы знаете, что, Ирина Леонидовна, давайте вместе разберемся.

– Это как?

– Вы с ним совместно проживаете?

– Пока да.

– Вы можете посмотреть его вещи. Есть же они у него?

– Мало, Андрей Юрьевич. Сумка небольшая, и больше ничего.

– А что в сумке лежит, знаете?

– Нет. Как можно, – покраснела Ирина. – Это же не мои вещи, а чужие.

– Найдите момент, когда он будет отсутствовать дома, и аккуратно загляните в его багаж. Все внимательно осмотрите. Если обнаружите какие-нибудь документы, их перепишите. Поверьте, это и в ваших интересах. Да, обратите внимание на записные книжки. Если таковые есть, тоже все данные из них скопируйте. Не трудно это будет вам сделать?

Женщина замолчала и прикусила нижнюю губу. Потом поправила прядь волос и ответила:

– Страшновато. А вдруг он узнает?

– Ирина, – перейдя на более доверительный тон, начал успокаивать ее Калинин. – Квартира ваша?

– Моя.

– Вы, с точки зрения закона, в своей квартире можете делать что угодно. Еще раз повторяю, выберете момент, когда он уйдет, и все внимательно осмотрите. Проще простого.

– Вы думаете?

– Уверен. Не бойтесь, никому вас в обиду не дам.

Ирина улыбнулась и, уже жеманно поведя плечами, аккуратно поправила прическу.

– Ладно. Я согласна. Постараюсь сделать, как надо.

– Только Ирина, о нашем разговоре никому, – Калинин указательным пальцем постучал себя по губам.

– Хорошо, – ответила она, встала и вышла из кабинета.

Глава 5

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 22 сентября 2002 года, 23 часа 5 минут

Началось! Я снова в своей стихии. Живая работа мне больше нравится, нежели бумажная или представительская, от которых обязательно приходят уныние и апатия. Всегда хочется чего-то живого и творческого, чтобы вокруг тебя все крутилось. Сегодня я столкнулся с загадкой, которую обязательно должен разгадать, и разгадаю, дайте только время.

У меня в школе любимым предметом была математика – наука о количественных отношениях и пространственных формах действительного мира. Математические знания как ничто иное помогают мне разобраться в хитросплетениях окружающей действительности, потому что все в этом мире взаимосвязано. Все можно просчитать. Главное – понять правила игры, уловить то, ради чего человек совершает те или иные поступки. Иными словами, как только достоверно ответишь себе на три вопроса по поводу совершения лицом определенного действия: «Что?», «Как?» и «Почему?», тогда в незримом поединке ты одерживаешь убедительную победу. Самый трудный вопрос – третий. Почему человек это делает, чего он хочет добиться? При ответе на него приходится поломать голову. И в этот поздний час я пытаюсь разобраться с возникшей ситуацией, чтобы завтра утром предложить вариант ее решения.

Итак, что мы имеем? Ни с того ни с сего в отделение обращается некий Петров Андрей Юрьевич и предлагает помощь в документировании и пресечении преступной деятельности группы военнослужащих, занимающихся сбытом похищенного в Чечне оружия и боеприпасов.

На первый взгляд, его поступок достоин уважения и похвалы. Однако что-то смущает меня. Что-то – это ряд нестыковок. Они лежат на поверхности, и не нужно обладать сверхъестественной интуицией, чтобы заметить их. Попробую их перечислить.

Во-первых, маловероятно, что посторонние люди, имеющие в своем распоряжении арсенал оружия, первому встречному и поперечному предлагают его сбыть. При этом не оставляют покупателю своих координат и способов связи. Кроме одного – случайного контакта по пути с работы домой. Во-вторых, озвученная бывшим спецназовцем сумма сделки далека от реальной. Даже на Северном Кавказе, где оружие свободно гуляет, его цена на порядок выше. В-третьих, при подтвержденном «наружкой» контакте Петрова с военнослужащим н-ского гарнизона время его встречи очень сильно отличается от представленной аудиозаписи их разговора. Да и качество этой записи вызывает подозрения. Это, пожалуй, самая сильная нестыковка.

Если сложить все эти подозрения в единую цепь и выстроить их на графике математического ожидания, то вероятность реализации дела будет стремиться к нулю. Тогда что это такое? Проверка? Кто проверяет? Полоумный гражданин, начитавшийся детективов, или наша контора?

Кстати, кто такой Петров? Да и Петров ли он? Документов, удостоверяющих личность, он так и не представил. Ту бумажку, которую я видел, при желании можно купить на базаре или самому изготовить. Как только мы его установим, сразу же решится уравнение со многими неизвестными. Пока вся надежда на Главный информационный центр МВД России. Сбудется ли она? Если да, то как скоро?

г. Л-ск Н-ской области, 28 сентября 2002 года, 9 часов 17 минут

Вся прошлая неделя была посвящена подготовке к операции. Несмотря на высказанные Калининым сомнения, на самом верху приняли решение идти до конца, используя весь имеющийся в УФСБ ресурс оперативно-технических сил и средств. Его доводы сконцентрировать усилия на проверке самого заявителя не убедили командиров, очарованных неимоверным количеством бесхозного оружия и требующих скорейшего его изъятия из незаконного оборота. А что касается проверки источника, никто не запрещал это делать параллельно. В понедельник в ГИЦ ушли снятые с чайной кружки отпечатки большого, безымянного и указательного пальцев Петрова. Оставалось только ждать и гадать на кофейной гуще, остававшейся в стаканах после обильного пития в кабинетах то Полевина, то Махортова.

Игорь Васильевич Полевин наседал на Калинина, сомневающегося в благополучном исходе дела.

– Ты, – говорил он, – Юрьевич, пессимист. За мою двадцатипятилетнюю практику не было такого случая, чтобы кто-то мог провести нас вокруг пальца. Что тебе не нравится? Погляди, и запись есть, и прапора мы установили, который действительно совсем недавно возвратился из Чечни.

– Васильевич, – отвечал ему Калинин. – Я тебя, конечно, уважаю, но мы же детально проводили хронометраж. Ну никак не могла запись быть больше по времени, чем сама встреча.

– «Наружка» ошиблась. Ей-богу, ошиблась. Там ведь тоже люди служат. Перепутали что-то, и мы с тобой сейчас голову ломаем. Выгорит дело. Помяни мое слово, выгорит.

– Твоими устами мед бы пить, – твердил Калинин и усмехался. – Готов сделать ставку. Я говорю, не будет результата, а ты говоришь, что будет. Давай спорить?

– На что? – Полевин принял бойцовскую стойку и протянул руку.

– Да хоть на бутылку водки.

– Нет, водка это не серьезно. Давай на бутылку коньяка, дагестанского.

Калинин схватился за его могучую кисть и потряс ее. В это время раздался звонок по оперативной связи. На том конце провода сидевшая на «ушах» сотрудница оперативно-технического отдела УФСБ доложила, что прошел звонок по контролируемому телефону Петрова. Она в общих чертах сообщила, что завтра в Л-ск будет доставлена партия оружия. Услышав это, Калинин расстроился, а Полевин обрадовался и, потирая руки, сказал:

– Проиграл ты, Юрьевич, беги за пузырем.

– Так это будет завтра, а не сегодня. Если проиграю, конечно же, проставлюсь. Я свое слово держу. А если сделки все-таки не будет?

– Будет, Юрьевич, будет, – ответил Полевин и по телефону пригласил в кабинет Калинина «технарей», ожидавших работу в соседнем помещении отделения.

Двое сотрудников оперативно-технического подразделения появились сразу, как только Полевин положил телефонную трубку на аппарат.

– Ну что готовы к труду и обороне? – весело спросил он их.

– Всегда готовы! – ответил майор Козырев и для проформы отвесил пионерский салют, прислонив ребро кисти к своей почти лысой голове.

– Сколько вам надо времени, чтобы оборудовать гостиничный номер средствами видеозаписи?

– Мы сразу вот так сказать не можем, – майор закатил глаза. – Нужно разведку провести.

– Гена, не выделывайся, скажи примерное время.

– Да я и не выделываюсь, Игорь Васильевич. Сами посудите, стена может быть такой, а может, и такой, – он пару раз развел руки в стороны, демонстрируя толщину тамошних стен.

– Васильевич, – вмешался в полемику Калинин. – Мы сейчас можем до бесконечности рассуждать. Пусть выезжают и делают, что надо. Мой сотрудник их уже ждет в гостинице. Времени и у них, и у нас, предостаточно. За сутки управятся.

– За сутки?

– Хватит вам суток?

Козырев озабоченно погладил свою голову, отчего его лысина еще ярче заблестела.

– Пожалуй, хватит, – тихо произнес он, а потом спросил: – А что, мы домой не поедем?

– Как все сделаете, тогда и поедете, – ответил Полевин и захихикал.

– Завтра, после того, как мы задержим супостатов, тогда и отпустим, – улыбаясь, поддержал своего друга Калинин.

От этих слов лысина Козырева превратилась в полярную звезду. Показалось, что в кабинете стало значительно светлее. Это заметил Полевин.

– Ты не расстраивайся, Гена, а знай: вот они, тяготы и лишения военной службы, которые мы должны стойко переносить.

– Да я что, я ничего.

– Правильно, Гена, один ты ничто, а вместе мы сила! – Полевин вдохновенно сжал кулак и потряс им, демонстрируя мощь ФСБ. – Понятно?

– Разрешите, товарищ подполковник, выполнять?

– Выполняйте, товарищи офицеры. Как все сделаете, позвоните, и мы с Юрьевичем проверим. Чтоб комар носа не подточил. Наша победа в ваших умелых руках.

– Если победим, Васильевич, то это будет общая победа, – поправил друга Калинин.

– Да, Юрьевич, наша общая, конторская, – согласился Полевин, подошел вплотную к Козыреву и по-отечески похлопал его по плечу. – Давайте, мужики, идите, время не ждет.

Технический скарб, а это несколько объемных сумок с секретной аппаратурой, технари с трудом вынесли из отделения, сгибаясь под тяжестью неимоверного груза, и аккуратно положили его в стоящий под парами служебный автомобиль марки УАЗ. Чтобы не привлекать внимание дежурного по линейному отделу внутренних дел, Калинин с Полевиным не стали провожать коллег, а наблюдали за ними из-за решетчатых окон кабинета. И когда машина скрылась из их поля зрения, Игорь Васильевич облегченно вздохнул и вальяжно расположился в командирском кресле, нервно покусывая карандаш передними металлическими зубами.

– Васильевич, положи карандаш на место, а то ты мне все имущество подразделения испоганишь.

На реплику друга Полевин не обратил внимания, продолжая сосать и грызть карандаш. Его взгляд остекленел, что свидетельствовало о проходящем в его голове мыслительном процессе.

– Васильевич, может тебе соску лучше дать или… – Калинин сначала хотел выдать какую-нибудь пошлость, но вовремя передумал, не дай бог, Полевин обидится, беды не оберешься.

Неведомо, что подействовало на подполковника, то ли навязчивость Калинина, пекущегося о казенном инвентаре, то ли карандаш не пришелся по вкусу, но он прекратил беличью забаву и, бросив вдрызг разгрызенную деревянную палку на стол, наконец-то выдавил из себя сомнения:

– Юрьевич, а ты как думаешь, у нас что-то получится?

– Не-а, – радостно сказал Калинин и добавил: – Я как посмотрю, ты тоже засомневался?

– Ну не то что засомневался, просто…

– Засомневался, Васильевич, засомневался. Ты на себя посмотри в зеркало. Честно признайся, с бутылкой расставаться жалко?

– Это тебе будет жалко. Я все равно выиграю. Давай, знаешь что, вызывай своего спецназовца. Инструктировать будем. Заодно и посмотрю на него. У меня глаз на людей наметан. Сразу распознаю, что у него в голове творится.

– Не рановато, Васильевич? Технари только-только начали работать.

– Пусть они работают там, а мы будем здесь, – твердо сказал он и кивнул на телефон.

– Как знаешь. Хозяин – барин, – ответил Калинин и стал набирать номер Петрова.

Гудки не заставили себя ждать. Трубка почти сразу ответила.

– Добрый день, Андрей Юрьевич. Калинин беспокоит, – представился подполковник. Петров сразу взял быка за рога.

– Вы прослушали разговор? Завтра должны привезти оружие.

– Нам надо срочно встретиться.

– Хорошо. Вы за мной машину пришлите.

– Машины у меня пока нет. Вам все равно недалеко. Прогуляйтесь, а я вас в отделении подожду. Разговор есть.

– Слушаюсь, товарищ подполковник. Предупрежу супругу и выдвигаюсь.

Калинин положил трубку и, озабоченно посмотрев на Полевина, сказал:

– Понтуется, Васильевич, перед Ириной понтуется.

– Да хрен с ним, пусть выделывается. Главное, чтобы действовал в наших интересах. У меня был один такой кадр. Помнится, работал я по делу о контрабанде наркотиков. Заряжаю я техникой своего агента. Инструктирую, как себя вести. Технику передаю с секретом: включай, не включай, а она постоянно работает в прямом эфире. Пошел он на встречу с объектами, а по пути забежал к своей подруге. Раздевается у нее дома и демонстрирует диктофон. Она ему говорит, ты же, говорит, бандит. А он ей, никакой я не бандит, а внедренный в наркомафию сотрудник ФСБ.

– Ну и что. Получается, он все расшифровал?

– Перед бабой своей – да, но когда состыковался с иностранцами, действовал правильно и грамотно. Дело у нас выгорело. Наркотрафик из Грузии мы тогда перекрыли и четверых фигурантов привлекли к уголовной ответственности. Так что, подобные твоему Петрову люди частенько встречаются. Люди они своеобразные, но практика показывает, в настоящем деле они незаменимы. Понял?

– Понял, Васильевич, но…

– Никаких «но». Ты же дипломированный психолог и должен знать, что основная потребность у человека – это признание его как незаурядной личности. Вот он, по его словам, все время совершал подвиги. Рисковал, ходил под пулями. Неоднократно награждался, а тут неожиданный дембель. Человек не у дел. Никто его не хвалит, никто не награждает и не восхищается им. И он начинает искать свое признание. И через нас его находит. Поэтому и говорит, что является сотрудником ФСБ. Сам знаешь, спецслужбы пока еще в почете.

– Да, – задумался Калинин. – Оказывается не я, а ты настоящий психолог. Молодец, Васильевич. Здесь я с тобой не могу не согласиться. Может ты и прав, а я зря сомневаюсь.

– Конечно, зря. Мой тебе совет, беги за коньяком.

– Нет, Васильевич, завтра.

– И что мы после праведного дня, ни-ни? Сегодня же выходной день. Грех не выпить. Я же в гостях. Гостей надо уважать. Вот если бы я был здесь хозяином, то обязательно бы тебя угостил чем-нибудь. У меня бы всегда, что-то стояло про запас.

– А где бы ты хранил это что-то? – Калинин хитро улыбнулся.

– Да, например, вон в том шкафчике, – Полевин пальцем показал на секретер.

– Ну тогда посмотри, есть ли там что-нибудь, – рассмеялся Калинин.

Полевин резко встал и, как ни в чем не бывало, направился к шкафу, открыл его дверце и ахнул:

– Так у тебя же здесь стоит коньяк, шоколад и лимон. Что же ты мне все это время мозги компостировал? Признайся, издевался? С самого начала верил, что у нас получится?

– Во-первых, я до сих пор не верю, а во-вторых, у нормального начальника должна быть заначка. Вдруг кто-то из хороших людей к тебе заявится, а ты не готов к дружеской встрече. Бардак!

– Бардак – это то, что ты мне сразу не предложил. Я же для тебя не последний человек?

– Не последний, Васильевич, поэтому сразу и не предложил. Утром даже лошади не пьют. О здоровье твоем пекусь. Закончим дело – гуляем смело.

– Мы свои дела не закончим никогда. Это наш крест. Поэтому мы должны хоть иногда выкраивать для себя, любимых, время. Наливай, а то не прощу.

Калинин подошел к шкафу и налил две рюмки коньяку. Полевин взял одну из них и торжественно произнес:

– За удачу!

– За нее, родимую, – поддержал его Калинин и офицеры залпом выпили. Поставив свою рюмку на место, Калинин задумался.

– Что, Юрьевич, еще по одной?

– Нет, хватит. Ты знаешь, у меня возникла мысль.

– Какая? – закрывая дверцы шкафа, спросил Полевин, корча лицо от кислого вкуса ломтика лимона.

– А откуда звонили Петрову?

– Какая разница. Звонили и звонили.

– Нет, погоди, давай спросим у отошников.

– Спрашивай, если хочешь.

Калинин подошел к телефону засекреченной связи и набрал номер оперативно-технического отдела УФСБ. Женщина подняла трубку:

– Слушаю вас, – произнесла она.

– Это Калинин.

– Слушаю вас, Андрей Юрьевич.

– Скажите, пожалуйста, а с какого номера был произведен звонок.

– Одну минутку.

В телефоне возникла небольшая пауза, а потом раздался голос:

– Это телефон-автомат на железнодорожном вокзале города Л-ска.

– Спасибо, – Калинин положил трубку и сурово посмотрел на своего друга.

– И где?

– Не поверишь, Васильевич, телефон в двухстах метрах от нас. Звонили с нашего железнодорожного вокзала.

– Да? – удивился Полевин.

– Да, Васильевич, да.

– Это что, получается, объект приехал в Л-ск?

– Что он сегодня здесь делает, если встреча только на завтра намечена?

– Это легко можно объяснить. Разведку проводят. Военные люди падки на разведку. Выясняют, например, где лучше передавать оружие. Все логично.

– Логично. Однако позвони Плетневу, держит ли «наружка» прапора?

– Правильно. Сейчас позвоню, – теперь Полевин подошел к секретному телефону и набрал номер оперативнопоискового отдела.

– Полевин, – представился он. – Алексей Алексеевич, ты на работе?

– А где ж мне быть, Васильевич? С вами разве могут быть у нас выходные дни. Хотел съездить на рыбалку, но…

– Потом Юрьевич в Л-ске организует рыбалку. Ты лучше мне скажи, твои архаровцы держат прапора под наблюдением?

– А как же, держат. Минуту назад докладывали, он дома сидит. Мы его плотно обложили. Час назад из магазина с женой пришел и больше не выходил.

– Алексеевич, а что он делает в Л-ске? Его полчаса назад здесь видели.

– Не может быть.

– Я тебе говорю, и видели, и слышали. Ты своим скажи, если они его потеряли, то им не поздоровится. Взыскания получат все.

– Не может быть. Я сейчас уточню.

– Уточни, уточни и перезвони на телефон Калинина, – Полевин раздраженно бросил трубку.

– Ну что, где объект?

– Говорит, что дома.

– А кто тогда звонил?

– А я почем знаю. Может, прапор и не один работает?

– Конечно, не один. Петров говорил, что их трое или четверо в этом деле участвуют.

– Подожди, Юрьевич, у меня идея. На вокзале видеокамеры есть?

– Есть. Их совсем недавно установили по периметру. А-а-а, какой же я дурак, сам не мог догадаться. Мы же без труда сможем просмотреть записи и установить звонившего.

– Конечно, Юрьевич. У нас есть точное время выхода в эфир. При хорошем раскладе опознаем голубчика. Вытащим из компьютера его фотографию и дадим ее особистам,[3] чтобы они через свои позиции в воинских частях провели оперативное опознание. Понятно?

– Понятно, Васильевич.

– Ты тогда дай команду своему сотруднику, чтобы он нашел эти записи, просмотрел их и доложил результаты.

Калинин резво вышел из кабинета, разыскал своего подчиненного, готовившего на компьютере очередной документ, и поставил ему конкретную задачу, а когда тот ушел выполнять ее, он снова присоединился к Полевину, насвистывающему мотив шансона «Владимирский централ». Делал он это самозабвенно, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза. Мелодия так и лилась из его уст, заставляя Калинина остановиться у порога и предаться упоению от творчества своего товарища.

– Ну ты, Васильевич, даешь, – с восхищением пробормотал Калинин, как тот прекратил свою «сонату». – Где такому учат?

– Где, где, в тюрьме. Я же несколько лет в оперчасти проработал. Вместе со своими подопечными участвовал в художественной самодеятельности. Там свистеть и научился, – слегка покраснев, ответил он.

В этот момент раздался дверной звонок. Антонины Васильевны сегодня не было на работе, а оперативные сотрудники выполняли задания, поэтому Калинин сам направился открывать дверь. Там стоял Петров. Он тяжело дышал.

– Товарищ подполковник, по вашему приказанию прибыл, – задыхаясь, произнес он.

– Заходите, Андрей Юрьевич, – Калинин сделал шаг в сторону, пропуская вперед бывшего спецназовца. – Чего так тяжело дышите?

– Бежал. Решил сделать пробежку, а то форму начинаю терять. На службе каждый день спортом занимался, а сейчас, сами понимаете… Размеренная семейная жизнь до добра не доведет. Вот уже и одышка появилась. Старею.

– Старость – не радость, – согласился с ним Калинин. – Проходите в мой кабинет. Есть разговор. Мои коллеги из Н-ска прибыли. Хотят с вами поговорить насчет завтрашнего дня.

Петров наклонился и прошептал Калинину на ухо:

– А какое звание у коллег?

– Тоже подполковник.

– Так он один? – продолжая шептать, спросил Петров.

– Один, один. Зовут его Игорь Васильевич.

– Ваш начальник?

Калинин молча кивнул головой, после чего спецназовец уверенно направился к двери в кабинет, а, подойдя, резким движением открыл его и отрапортовал:

– Товарищ подполковник, капитан Петров по вашему приказанию явился.

– Заходи, капитан Петров, – Полевин встал с кресла и, протянув руку, подошел к посетителю и представился: – Заместитель начальника отдела по борьбе с терроризмом подполковник Полевин Игорь Васильевич. Прошу любить и жаловать.

Петров двумя руками схватил кисть Полевина, энергично потряс ее и сказал:

– Очень рад, Игорь Васильевич, очень рад.

– Присаживайтесь. Андрей Юрьевич?

– Так точно, товарищ подполковник. Петров Андрей Юрьевич.

Спецназовец сел на предложенный ему стул, Полевин, похлопав его по плечу, уселся в кресло Калинина. Сам хозяин кабинета присел напротив Петрова.

– Ну рассказывай капитан, – Полевин с грозным видом уставился на него.

– А что рассказывать?

– Как до такой жизни докатился?

Петров неожиданно побледнел и, опустив глаза, спросил:

– До какой такой жизни, Игорь Васильевич?

– Ну начни с того, как ты забыл общевоинские уставы.

– Я их помню.

– Как же помнишь? Вошел в кабинет и что сказал?

– Я сказал: «Товарищ подполковник, капитан Петров по вашему приказанию явился».

– Во! С памятью у тебя все в порядке. Значит, действительно уставов не знаешь. Надо говорить: «Прибыл». Являться может только привидение, а военнослужащие прибывают. Понял? – Полевин самодовольно улыбнулся.

– Так точно, товарищ подполковник. Я уже Андрею Юрьевичу заметил, что эта семейная жизнь мне во вред пошла. Действительно стал понемногу забывать воинскую службу, – Петров вымученно улыбнулся и левой рукой вытер нос.

– Мне вот Андрей Юрьевич сказал, – продолжил Полевин, – что у тебя, боевого офицера, документы похитили. Как такое могло получиться?

– И на старуху бывает проруха. Сам не знаю, как так получилось. Вы не сомневайтесь, я все восстановлю. Уже направил запрос в воинскую часть. Должны скоро прислать новые документы.

– Да, как говорится, без бумажки мы какашка.

– Точно, товарищ подполковник. На работу не устроишься, пособие не получишь, даже брак со своей женщиной не заключишь, – Петров стал загибать пальцы на левой руке.

– Ничего, Андрей Юрьевич, ты поможешь нам, мы – тебе. Справим тебе новые документы, если, конечно, дело у нас общее выгорит.

– Да мне уже Андрей Юрьевич, говорил об этом. Так что я крайне заинтересован в благополучном исходе дела. А как выйдет, богу одному известно.

– А что, у тебя есть сомнения по этому поводу? – напрягся Полевин. Петров молча пожал плечами.

– Так есть или нет?

– Никак нет, товарищ полковник, – Петров неожиданно повысил в звании Полевина, как будто знал его потаенную мечту.

Игорь Васильевич расплылся в улыбке и сказал:

– Твоими устами да мед пить. Ладно, капитан, ты скажи, кто тебе сегодня звонил?

– Прапорщик звонил, тот самый, с которым я в Н-ске встречался и разговаривал. Вы слышали мою запись?

– Слышал, слышал, – Полевин махнул рукой. – А ты ничего не путаешь? Тот самый прапорщик? Может, кто-то другой?

– Никак нет. Тот самый.

– А откуда он звонил?

– Не знаю. Наверное, из Н-ска. Говорил, что завтра всю партию привезет. Десять тысяч долларов я должен ему передать. Вы подготовили деньги?

– Подготовили, – ответил Калинин, встал, открыл свой сейф и вынул оттуда банковскую упаковку стодолларовых купюр, которую бросил на стол перед лицом Петрова.

Глаза у того заблестели. Он моментально ее сгреб и засунул в карман.

– Андрей Юрьевич, ты что делаешь? – изумился выходке Петрова Калинин.

– А что? Я ее завтра передам продавцу, которого вы тут же задержите.

– А если он не приедет?

– Тогда вам отдам всю сумму. Мне ваши деньги не нужны.

– Капитан, – вмешался Полевин. – Мы поступим другим способом. Завтра твоя задача познакомить с продавцами нашего сотрудника.

– Как это познакомить? Да они с сотрудниками ФСБ разговаривать не станут.

– Ты что, капитан, думаешь, что у нашего офицера будет на лбу написано: «подполковник ФСБ»? – рассмеялся Полевин. – Ты его представишь, как бандита, который приобретает оружие для воровского общака.

– А-а-а, – расстроился Петров и, вынув деньги из кармана, положил их перед собой на стол. – Так бы сразу и сказали, что покупать будет другой человек, – потом, встрепенувшись, спросил: – А вдруг они не захотят общаться с посторонним лицом? Что тогда?

– А ты, капитан, не думай, делай то, что тебе старшие товарищи говорят.

– Ты же, Андрей Юрьевич, сам говорил, что они предложили найти покупателей на всю партию оружия, – вмешался Калинин. – Ты нашел. Привел человека и сообщил продавцам: «Вот человек, который хочет приобрести ваш товар». Мне кажется, это абсолютно логично. Нелогично будет, если они откажутся.

– Ну не знаю, не знаю.

– Капитан, ты сразу говори, что тебя смущает.

– Я же не могу, товарищ подполковник, знать, что у них на уме.

– Согласен, капитан, ты не можешь, зато мы сможем. Ты, главное, делай, что тебе говорят, и успех гарантирован, – раздраженно буркнул Полевин и продолжил: – Твоя задача – заманить военнослужащих в местную гостиницу. Номер мы уже готовим. Предлогом для препровождения их туда изберешь факт нахождения там покупателя, который прибыл из другого региона на сделку.

– А какой регион указать?

– Скажи, что из Подмосковья. Подольск, например. Там, вроде бы развиты криминальные структуры.

– А в какой номер вести? Вдруг сегодня мне позвонят и обозначат место встречи, а я не знаю.

– Пусть они сами обозначают место встречи. А когда прибудешь на него, скажешь: «Покупатель вас ждет в гостинице, выезжать оттуда не хочет, так как боится, что его ограбят и отберут непосильно нажитые средства».

– Да какой же бандит боится? – усмехнулся Петров.

– Бандиты тоже люди. Страх присущ любому человеку, в том числе и мне. Я бы лично при наличии у меня крупной суммы денег в безлюдное место не выезжал. Жаль, что у меня таких денег нет. Были бы, купил себе автомобиль, – Полевин тяжело, казалось, обреченно вздохнул и бросил косой взгляд на тугую пачку американских долларов.

«Что бы я купил, если бы такая сумма была у меня?» – подумал Калинин и почесал затылок. Однако в голову кроме пары телескопических удилищ и резиновой лодки с мотором ничего не лезло. Он даже удивился отсутствию у себя дорогостоящих запросов и хмыкнул, нарушив внезапно образовавшуюся в кабинете тишину. О машине он даже и не мечтал, считая ее блажью, а не средством передвижения, которое, по его мнению, превращает жизнь человека в сущий ад.

– А когда вы познакомите меня с вашим бандитом? – вдруг спросил Петров, нехотя отрывая взгляд от купюр.

– С каким бандитом? – выныривая из финансовых грез, удивился Полевин.

– Ну тот, кто собирается потратить эти баксы, – спецназовец кивнул на деньги.

– А, с Сергеем Владимировичем. Завтра утром и познакомим. Человек он колоритный. Долгое время проработал на Кавказе. Имеет такой же, как и у тебя на груди, иконостас. Чего только два ордена Мужества стоят.

– Так он сотрудник ФСБ или спецназовец?

– Сотрудник, сотрудник. Начальник отделения в нашем отделе. Подполковник. За него не беспокойся, капитан. Сделает в лучшем виде. Ладно, ты давай иди, готовься, а мы с Андреем Юрьевичем еще покумекаем. Если потребуешься, то мы тебя найдем.

Петров встал, еще раз посмотрел на деньги и, попрощавшись с Полевиным за руку, направился к выходу. Калинин пошел закрывать за ним дверь, а когда вернулся, поинтересовался у коллеги:

– Ну как тебе, Васильевич, этот кадр?

– Интересный типаж. Прямо скажу, вызывает разноплановые чувства. Но, Юрьевич, держится он молодцом. Сразу видно, опытный товарищ.

– Опытный, не опытный, хрен с ним. Ты мне лучше скажи, не создалось ли у тебя впечатление, что он нас разыгрывает?

– А зачем ему это надо?

– Если бы я знал, Васильевич, то не спрашивал тебя. Может, у него с головой не все в порядке?

– Вроде бы нет. Все пока логично. Главное, звонки-то идут. Он же не может сам себе звонить? Кстати, надо Плетнева снова озадачить. Где находится прапор? Задницей чувствую, прозевала его «наружка». Расслабились, разведчики хреновы.

Только Полевин протянул руку к аппарату, как раздалась телефонная трель. Плетнев, словно почувствовал, что именно в этот момент о нем идет речь, дал о себе знать.

– Я же говорил, что объект на месте. Мои подчиненные, если зацепятся, то никакая сила их не оторвет, – сквозь бульканье засекреченной связи раздался его настойчивый баритон.

– Точно, Алексеевич, а то, может быть, ты своих защищаешь?

– Точнее быть не может. Мои под легендой сотрудников домоуправления зашли к нему домой, электросчетчик проверить. На месте он.

– Ладно, верю на слово. Держите до последнего.

– До вечера?

– До какого вечера? Переходим на круглосуточный режим работы. Поэтому подтягивай, если нужно, дополнительные силы. И с утра надо устанавливать наблюдение за нашим заявителем.

– Понял тебя, Васильевич, – напоследок сказал Плетнев и отключился. Полевин задумался, держа перед собой телефонную трубку, из которой доносились короткие гудки. – Что, Васильевич, не весел, буйну голову повесил? – улыбаясь, пошутил Калинин.

Игорь Васильевич пришел в себя и, положив трубку на аппарат, угрюмо произнес:

– Объект у себя дома. Тогда кто же звонил? Может быть, отошники что-то напутали?

– Никто ничего не напутал. Вот видишь, что-то не то. Не нравится мне это. Придется тебе завтра бежать за коньяком.

– Да не может быть такого, – Полевин встал и направился к буфету, молча открыл его и, разлив коньяк по рюмкам, позвал Калинина: – Иди, Юрьевич, хлобыстнем с горя.

– Да не расстраивайся ты так. Что, это первое дело, которое мы запихнем в корзину? У нас таких дел процентов под пятьдесят, и ничего, – Калинин взял в одну руку рюмку, в другую ломтик лимона и залпом выпил, не дожидаясь аналогичных действий своего друга.

Тот неодобрительно посмотрел на Калинина и в точности повторил манипуляции, крякнул и сморщился. Потом посмотрел на часы и спросил:

– Куда запропастился твой сотрудник? Нашел ли он видеозапись?

– Да куда он денется? Найдет и появится. А что это, в конечном счете, нам даст?

– Как что? Мы человека будем знать. А знание – половина успеха.

– Хорошо, сейчас разыщу, – Калинин подошел к телефону и набрал номер дежурного ЛОВДТ на железнодорожном вокзале: – Это начальник ФСБ. Скажите моего сотрудника нет у вас?… Есть? Очень хорошо… Пригласите… Нашел?… Молодец, Виталий… Давай, неси побыстрее, а то Игорь Васильевич нервничает.

Положив трубку, Калинин подмигнул другу и сказал:

– Все отлично. Через пару минут сотрудник принесет диск, и мы поглядим на звонившего.

– Вот это уже неплохо, – потирая руки, обрадовался Полевин и снова открыл двери шкафа. Через секунду оттуда раздалось мелодичное бульканье.

– Эх, Васильевич, спаиваешь ты меня, – покачал головой Калинин и направился поближе к другу.

* * *

Оперуполномоченный отделения капитан Виталий Савельев подошел через десять минут. В руках он держал диск.

– Вот, Андрей Юрьевич, здесь запись с трех видеокамер. На вокзале три телефона-автомата. Все они контролируются. В указанное вами время звонили по двум. Я на всякий пожарный случай скопировал все три записи. Вдруг время было указано не точно. Всякое может быть.

– Что, товарищ капитан, звонили одновременно? – спросил его Полевин.

– Нет, Игорь Васильевич, не одновременно. С интервалом две-три минуты. С одного – женщина, с другого – мужчина.

– Так, баба нам не нужна, а вот мужик ой как нужен. Давай, запускай компьютер. Смотреть будем.

Новенький компьютер, недавно подаренный отделению областной администрацией, завелся, как говорится, с пол-оборота. Он тихонько заурчал. Включился монитор, демонстрируя последнюю версию Windows XP. Он протестировал сам себя и приготовился к работе. Засунув компакт-диск в привод, компьютер недовольно зашумел, но все же выдал на экран картинку. Видеоряд был прерывистый, но разобрать было можно. Мужчина в спортивном костюме, беспокойно озираясь, вставил карту в таксофон и набрал номер. Судя по количеству нажатий, обращался он к мобильной связи. Проговорил недолго, ровно столько, сколько указала сотрудница оперативно-технического отдела. Вынув карту, он удалился.

– М-да, – после просмотра произнес Полевин.

– Игорь Васильевич, а остальные записи смотреть будем? – спросил его капитан.

– Не надо. Что время попусту тратить, – сказал Калинин и, задумавшись, спросил, – Васильевич, что ты можешь сказать об этом человеке?

– Возраст, около тридцати пяти – сорока лет. Короткая прическа, присущая либо военным, либо уголовникам.

– Мне кажется, Игорь Васильевич, этот тип больше на преступника похож. Опять же, спортивный костюм… – неуверенно сказал Савельев.

– Ты думаешь? – Калинин потер нос.

– Мне кажется, да, Андрей Юрьевич. Видите, как он озирается по сторонам, словно опасается кого-то?

– Виталий, я на его месте тоже бы озирался. Он же готовится к противоправной сделке, – тихо произнес Полевин.

– Нет, на военнослужащего он не похож. Походка не та. У военных людей она пружинистая, а у него какая-то крадущаяся. Он слегка пригибается.

– Ну, Юрьевич, походка меняется от ситуации. Когда боец идет в атаку он тоже пригибается, чтобы шальная пуля не зацепила. В данном случае можно рассматривать его поведение, как бросок солдата в атаку.

– Ладно, что мы, Васильевич, гадать будем. Передадим фотографии особистам, пусть ищут, – предложил Калинин.

– Андрей Юрьевич, а если это не военный, то как они его найдут? – поинтересовался капитан.

– Действительно, Юрьевич, как? Что-то мы упустили.

– Эврика! – вдруг крикнул Калинин. – Надо озадачить «технарей», чтобы установили номер телефонной карты и выяснили, на какие номера телефонов выходили с нее. Ко всему прочему надо запись показать операм из уголовного розыска. Если это кто-то из братвы, они обязательно установят. Давай, Виталий, распечатывай портрет и дуй в РОВД, а мы с Игорем Васильевичем прогуляемся до гостиницы, проверим номер. Да, Васильевич?

– Правильно, Юрьевич. А то в душном помещении засиделись. Надо подышать свежим воздухом и старые кости размять.

После того как по телефону была поставлена задача сотруднику оперативно-технического отдела Н-ского УФСБ, офицеры вышли на улицу. Погода была чудесная. Ярко светило солнце, прогревая влажную после дождя землю. Небо было безоблачным, светло-голубым. Где-то высоко-высоко виднелись следы от боевых реактивных самолетов Н-ского авиационного центра. Они совершали плановые учебные полеты. Со стороны железной дороги слышалось постукивание проходящих мимо станции составов. Город жил своей провинциальной жизнью. Народ суетился, люди шли за покупками на местный продовольственный рынок. Разнокалиберные мамаши катили впереди себя коляски с грудными детьми. Влюбленные парочки безмятежно ворковали на скамейках в сквере.

– Эх, завидую я тебе, Юрьевич, – лирически отметил Полевин, медленно вышагивая по дороге, ведущей к местной гостинице. – Сам себе начальник, одним словом, барин. Руководство далеко, что хочешь, то и делаешь, не то что в Н-ске, где каждый твой шаг на виду.

– Я сам от такого счастья балдею! – поддержал его Калинин. – Курорт! Лишь бы назад в управление не вернули.

– А я, Юрьевич, слышал, что тебя сюда направили на время. На тебя генерал имеет свои виды. Годик-полтора здесь пообтешешься и назад возвратишься на какую-нибудь вышестоящую должность. А там, глядишь, и генералом станешь.

– Врут все. Мне и здесь хорошо. Дайте хоть надышаться воздухом свободы. Может, я здесь до конца службы останусь. Дом построю и буду поживать да добра наживать.

– Ага, сначала дом, потом курятник, а затем и свиноводческую ферму заимеешь. Будешь после дембеля поросятами торговать, – от собственной шутки Полевин рассмеялся.

Дорога от отделения до гостиницы, где самоотверженно трудились технари, не заняла много времени. Не спеша, офицеры дошли до нее за полчаса. Можно было бы и быстрее, если бы не пара остановок и непродолжительных, но достаточно радушных бесед с новыми знакомыми Калинина.

Гостиница имела название «Центральная». Тот, кто дал ей такое имя, явно лукавил, умышленно вводя в заблуждение остановившихся на постой людей. Дело в том, что она была единственной в этом пятидесятитысячном городе, имеющем развитую инфраструктуру и ряд индустриальных предприятий. Раньше гостиница процветала за счет многочисленных командировочных, которые приезжали со всех уголков нашей необъятной страны для монтажа и обслуживания оборудования, устанавливаемого на ряде заводов. В постперестроечное время промышленность стала постепенно угасать, многие предприятия обанкротились. Но гостиница, пережившая многое, все же продолжала работать, несмотря ни на что. Это было непросто, и если бы не местная администрация, которая выделяла на нее деньги, да работающий ресторан, то она давно бы сгинула. В лучшем случае она досталась бы какому-нибудь предприимчивому бизнесмену, в худшем – остались бы развалины, молчаливо напоминающие о былых коммунистических временах. Но гостиница жила, предоставляя свой кров в большей степени случайным постояльцам и небольшой заработок ее малочисленной обслуге во главе с директором – пожилой, но еще достаточно симпатичной женщиной, которая встретила офицеров на пороге.

Светлана Николаевна, так звали директора гостиницы «Центральная», идентифицировав Калинина, бросилась к нему, оттесняя крупным задом его попутчика.

– Андрей Юрьевич, я запретила своим подчиненным заходить на этаж. Все делаю, как сказал ваш сотрудник, – шепотом, чтобы Полевин не услышал, сказала она.

Как она его узнала, Калинин не понял, ведь эту женщину он видел первый раз. Людская молва быстро распространяется, особенно в маленьких провинциальных городках. Ее поведение затронуло подполковника за живое, и он также прошептал ей:

– Спасибо. Мы с коллегой пройдем?

– Идите, идите, Андрей Юрьевич, а я еще посторожу, чтобы никто туда не проник.

– Скажите, а в какой номер нам идти?

– Двести пятый. Да сами услышите, там ваши что-то сверлят. Дрель работает.

– Спасибо, – поблагодарил Калинин и жестом указал Полевину, чтобы тот шел за ним.

На втором этаже трехэтажной гостиницы было тихо. Не было не то что шума работающей дрели, о которой упоминал директор, в коридоре царило полное безмолвие. Тишина была такой, что уши закладывало. И если бы не звуки шагов офицеров в полумраке, то этаж мог показаться огромным склепом, а закрытые двери – пугающими входами в пристанища покойников.

Двести пятый номер оказался закрытым изнутри. Калинин легонько постучал в дверь, нарушая гробовую тишину. Где-то внутри номера раздались крадущиеся шаги, и через секунду послышался тихий, испуганный голос, принадлежавший майору Козыреву:

– Кто там?

– Открывай, Гена, свои, – Полевин гаркнул, и непривычно оглушая, эхо прокатилось по коридору.

Замок заскрипел, и дверь отворилась, ослепляя ярким солнечным светом, проникающим из-за окна. Двухместный номер был небольшим, от силы квадратов двенадцать, не больше. Маленький коридор еле-еле вмещал двух человек. В ванной комнате, напоминавший больше чулан под лестницей в каморке папы Карло, умещались унитаз, раковина и поддон, заменявший душевую кабину. В комнате стояли две кровати, журнальный столик, на котором приютился старенький отечественный телевизор, а также две лакированных тумбочки брежневских времен. Впятером в помещении сложно было развернуться, да и дышать тяжело. Окна были запечатаны широким медицинским пластырем, препятствующим поступлению в номер свежего осеннего воздуха.

На одной из прикроватных тумбочек расположилась скромная снедь: тонкие порезанные ломтики аппетитного сала, несколько очищенных куриных яиц, несколько помидоров и огурцов и полбуханки хлеба.

– Вы чего это, жрать сюда приехали? – сурово произнес Полевин, взял со стола кусочек сала и засунул его себе в рот.

– Да вы кушайте, Игорь Васильевич, кушайте, – вкрадчивым голосом сказал оперработник отделения майор Скворцов Александр Иванович и метнул свой взгляд в сторону спинки кровати.

– У нас, Игорь Васильевич, обеденный перерыв, – вмешался Козырев и повторил жест Скворцова.

Это не осталось незамеченным для Калинина и он, нагнувшись над спинкой, посмотрел на пол. Опыт наблюдения не подвел его. Там стояла початая бутылка водки, которую он немедленно извлек из тайника и со стуком поставил ее рядом с закуской.

– Да уж, – сказал он. – Так, значит, мы работаем? Александр Иванович опустил глаза и порозовел.

– Вы что, совсем спятили? – заревел Полевин. – Мы с Андреем Юрьевичем, можно сказать, жизнью рискуем, а вы здесь вместо того, чтобы технику устанавливать, попойки устраиваете. Что о нас народ подумает?

– Мы же Игорь Васильевич, по легенде… – замямлил Козырев. – У нас в плане оперативно-технического мероприятия такая легенда. Она даже генералом утверждена.

– Это что эта за легенда такая? – продолжил наседать Полевин.

– Мы специалисты. Прибыли в командировку на сахарный завод. Будем оборудование чинить.

– Ну и чините свое оборудование.

– Так сегодня же суббота. Завод не работает. А в выходные командировочные отдыхают.

– Водку пьют?

– А что еще им делать? Где вы видели трезвых командировочных?

– Ты, майор, эту лапшу вешай на уши работникам гостиницы, а не мне. Меня вашими легендами не проведешь. Я таких, как вы, в гробу видал, – заорал Полевин.

– Васильевич, ты потише, – полушепотом попросил Калинин и испуганно посмотрел на дверь, словно ожидая появления за нею кого-то из персонала, а потом так же тихо обратился и к технарям: – Как идет работа?

– Мы уже все сделали, Андрей Юрьевич.

– Сделали? А что ж не докладываете, Игоря Васильевича расстраиваете?

– Да мы не успели. Вы же сразу нас прижали.

– Прижали… – улыбнулся Калинин. – Какие же вы сотрудники ФСБ, если вас можно так легко прижать? Давайте рассказывайте и все показывайте.

– Мы установили камеры в четырех местах. Сделали все в лучшем виде. Мертвого пространства совсем нет, – он открыл дипломат и включил прибор, похожий на экран телевизора. Он заработал и продемонстрировал в каждом своем углу по цветной картинке. Номер был как на ладони. Даже ванная комната, и та полностью просматривалась.

– Ну что ж, молодцы, – успокоился Полевин и наконец-то выдавил из себя улыбку. – Можете, когда хотите. А как сигнал будет передаваться?

– По радиоволнам, Игорь Васильевич. Можем дипломат оставить в отделении и оттуда наблюдать за происходящим.

– Ну что ж. Это правильно. Мы с Андреем Юрьевичем, тогда пойдем в отделение, ну а вы… – он весело посмотрел на офицеров. – Вы располагайтесь здесь. Можете отдыхать до завтра. Ешьте, пейте на здоровье, а мы будем за вами наблюдать. Да, Юрьевич?

– Решение верное, Васильевич. Давай нам, Гена, свою технику. Мы заодно ее проверим.

Козырев с испугу приоткрыл рот, его лысая голова снова покраснела.

– Так вы же не разберетесь.

– Фу ты ну ты, не разберемся, – подначил его Калинин. – Еще как разберемся. И вам хорошо, и нам поспокойней будет.

– Конечно, Юрьевич. Все у нас будет под контролем. Вы же не будете здесь чудить, зная, что за вами наблюдают, как в передаче «За окном», – сказал Полевин. – А что касается того, разберемся или нет, то эту проблему мы просто решим. Ты, Гена, поедешь сейчас с нами в отделение. Там сам все включишь, проверишь, и водитель спокойненько тебя назад отвезет.

– Игорь Васильевич, а что, мы сегодня домой не поедем?

– Не поедете. Кто ваши камеры будет охранять?

– Вон, Александр Иванович, пусть охраняет, – предложил Козырев и посмотрел на оперуполномоченного.

– Нет, мужики, будете вместе охранять. Вдруг завтра рано утром все произойдет, а вы включить не успеете. Из-за вас вся операция провалится. Так мы не работаем.

– Да мы с самого раннего утра будем на месте.

– Я сказал нет! – рявкнул Полевин. – На пенсии отдохнете. Ничего с вами не случится, если один раз дома не заночуете.

– Да мы постоянно в таком режиме работаем. Жены нас не видят. Уже дуются.

– С женами надо проводить политико-воспитательную работу, а если не понимают, то менять их нужно на хрен, – ответил Полевин и, развернувшись к выходу, сказал: – Все, хватит ныть. Бери, Гена, свою балалайку и дуй за нами.

Глава 6

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 28 сентября 2002 года, 22 часа 11 минут

Эмоции переполняют меня. Желательно их выразить на бумаге, но усталость берет свое. Хочется все бросить и уснуть. Завтра рано вставать. К семи я должен быть на работе. Меня ждет безумный день. И дело не в реализации сомнительных материалов. Я смутно верю в их благополучный исход. Уж очень много там белых пятен. Проблема в большом скоплении народа, который должен появиться в отделении. Его надо чем-то занять, накормить и напоить, а потом еще оправдываться перед генералом за отвлечение сил УФСБ на негодный объект. Стыд-то какой! А с Полевина, как с гуся вода. Никакими доводами его не проймешь. Стоит на своем. На все у него имеется свое особое мнение. Хотя даже невооруженным глазом видно – лажа, полная чушь. Надеюсь, завтра он это поймет.

г. Л-ск Н-ской области, 29 сентября 2002 года, 7 часов 20 минут

Как и планировалось, Калинин появился на работе рано утром. Солнце еще не поднялось, поэтому дремавший город пребывал в предрассветных сумерках. Ощущалась грядущая осень. Дул холодный утренний ветер, обжигая прохладой лицо. Несмотря на столь ранний час, коммунальные службы уже вовсю трудились, вычищая до блеска ухоженные асфальтовые дороги, улицы и площади провинциального городка. Неподалеку от отделения гудели тепловозы, доставляя жителям близлежащих к железной дороге домов массу неудобств, особенно в выходные дни.

В ЛОВДТ было непривычно тихо. Сидящий на входе дежурный милиционер, позевывая, дремал, но увидев неожиданно появившегося в коридоре Калинина, вскочил и отдал честь, не смотря на то что его форменная фуражка осталась на столе. Калинин усмехнулся и даже захотел, как в армии, сказать, что «к пустой башке руку не прикладывают», но вовремя передумал и поздоровался с дежурным за руку. В этот момент у него ностальгически защемило сердце.

Он вспомнил годы, проведенные в шкуре курсанта военного училища и войскового офицера. Постоянные мотания по отдаленным гарнизонам, систематические смены благоустроенных квартир, съемных комнат и захолустных офицерских общаг сделали свое благое дело. Калинин на многие вещи стал смотреть философски, с должным оптимизмом, и говорить то, что есть на самом деле, называя белое – белым, а черное – черным. Многим это не нравилось, но для них Калинин всегда рассказывал короткий, но достаточно емкий анекдот: сотрудника спрашивают: «У вас, уважаемый, есть свое мнение?», а тот отвечает: «Как же, есть. Но… я с ним не согласен».

Когда Калинин вошел в свой кабинет, телефон оперативной связи надрывался так, что казалось, вибрирует все ветхое здание.

– Калинин, – в прыжке сорвав телефонную трубку, представился он.

– Это вас из ОТО беспокоят. Мне дежурный сказал, что вы должны быть на месте, – словно извиняясь, проворковал приятный женский голос.

Сотрудников оперативно-технического отдела, осуществляющих контроль телефонных переговоров, мало кто видел в лицо. Это наиболее секретное подразделение УФСБ, состоящее преимущественно из представительниц «слабого пола», знающих не один иностранный язык и обладающих поистине тонким, музыкальным слухом. Если кого-то из них встретишь на улице, никогда не подумаешь, что это лейтенант, капитан, а то и майор ФСБ. Все как на подбор: добрые, умные, симпатичные, с тонким чувством юмора, без которого никак не обойтись, каждодневно слушая тайные и зачастую грязные разговоры злоумышленников.

– Слушаю вас.

– Я, Андрей Юрьевич, хочу доложить по поводу телефонной карты.

– Да, да, да. Весь во внимании.

– Телефонная карта приобретена в киоске «Союзпечати» вашего района 12 дней назад. С нее звонили 11 раз, четыре из которых на контролируемый нами телефон. Остальные звонки на городские телефоны города Л-ск. Список у меня имеется.

– Диктуйте, я записываю, – Калинин наконец-то уселся в кресло, открыл рабочий блокнот и стал записывать номера телефонов и места их расположения, а когда закончил, поблагодарил женщину и, положа трубку на аппарат, задумался.

Было чему задуматься. Все эти двенадцать дней, как была приобретена телефонная карта, мнимый прапорщик находился в Л-ске и днем, и ночью. Именно в это время он звонил по своим связям. С этой бесценной информацией найти его особого труда не представляло. Нужно было только установить абонентов и провести небольшой анализ. Это как в топографии, которую Калинин досконально изучил в военном училище. Есть такой способ привязки к местности, который называется «способ Болотова». Его суть заключается в следующем. Когда находишься на местности и знаешь координаты трех точек, расположенных в визуальной досягаемости, то можешь с помощью угла, под которым они находятся от тебя, вычислить свои координаты. Они будут зафиксированы на пересечении трех линий. «А здесь целых семь!» – подумал Калинин и улыбнулся. Теперь он со стопроцентной гарантией знал, что заявитель лукавил, но пока не знал, почему. Это ему предстояло выяснить…

Стук в дверь вывел его из раздумий.

– Открыто.

Дверь отворилась, и в кабинет вошли «технари» вместе с сотрудником отделения. Вид у них был хмурый. Что они ночью делали, можно было только догадываться. Скорее всего, одной бутылкой водки дело не закончилось. Как всегда в таких случаях бывает, кто-то потребовал продолжения банкета. И теперь смотреть на горе-командировочных было жалко. Помятые, небритые, с красными, на выкате глазами. А что творится внутри? Ой-ей-ей.

– Разрешите, Андрей Юрьевич? – прохрипел самый старший из них, обдавая кабинет перегаром.

– Заходите. Как спалось на новом месте?

– Плохо, – ответил Козырев и тяжело вздохнул, словно всю ночь кидал лопатой уголь в топку.

– А что так?

– Не спали, технику охраняли. Вдруг кто-нибудь…

– Вижу, как охраняли, – сурово сказал Калинин, пытаясь скрыть улыбку, и добавил: – Сходите, умойтесь, да кофейку попейте. Смотреть на вас тошно.

– Ага, – Козырев безразлично кивнул головой и попятился задом, чуть не сбивая с ног своих собутыльников.

Через полчаса отделение стало наполняться людьми и беспокойным шумом. Из управления прибыл передовой отряд во главе с Полевиным. Тот, как и вошедшие за ним бойцы местного спецназа, был одет по-военному, в камуфляж, придававший ему вид бывалого войскового штабиста. Игорь Васильевич форму уважал, и когда представлялась такая возможность, обязательно облачался в нее, меняя на время цивильный костюм и белую рубашку с темным галстуком на армейскую «зеленку», ежегодно выдаваемую тыловиками каждому чекисту. На его ногах блестели новенькие берцы, которые, словно протезы, поскрипывали при ходьбе, а на боку из кожаной кобуры торчала коричневая рукоятка табельного пээма. Бравый вид Полевина вызвал у Калинина вначале недоумение, а затем откровенное ехидство.

– Ты, Васильевич, на войну, что ли, собрался?

– А что такое?

– Да ты на себя в зеркало посмотри. Монстр контрразведки! Если бы я так оделся и ненароком взглянул в свое отражение, то ей богу, в штаны бы наложил, – смеясь, произнес Калинин, приглашая своего друга в кабинет.

– Тебе, Юрьевич, только бы шутить, – обидевшись, сказал Полевин и, пройдя вглубь кабинета, уселся на хозяйское кресло. Он обвел суровым взглядом обстановку и, остановившись на заветном секретере, тяжело вздохнув, спросил: – Ну как там?

Что подразумевал Полевин этим вопросом, Калинин сразу не понял. Он проследовал за его взглядом и так же, как и он, посмотрел на свой шкаф.

– Там это где? Если в шкафу, то мы с тобой вчера все выпили.

– Да нет. Я имею в виду, ничего нет новенького по нашему делу? – раздраженно буркнул Игорь Васильевич и гортанно сглотнул слюну.

– Есть, конечно, Васильевич. Отошники мне утром доложили, что установили номер телефонной карты, по которой звонили Петрову. Херня получается.

– Да?

– Эта телефонная карта использовалась почти две недели и только с телефонов-автоматов, установленных в моем районе. Четыре раза звонили на мобильник Петрова.

– Ну правильно. Так и должно быть. Он же сам нам это говорил.

– Остальные семь раз этот прапор выходил на домашние телефоны местных жителей. И заметь, он ни разу не звонил в Н-ск. Не наводит ни на какие мысли?

– Значит, у него связи есть в вашем городе, о которых Петрову ничего не известно. Может быть такое?

– Конечно, может. Однако, Васильевич, сам подумай, когда же наш прапорщик появляется на службе? Он и днем и ночью находится в тридцати километрах от расположения воинской части. Не дезертир ли он?

– Да брось ты, Юрьевич. Кому, как не тебе, знать, как прапорщики работают. На полчаса появляются на службе, а потом ищи-свищи их. Занимаются собственными делами. Была б моя воля, я бы в Вооруженных силах этот институт давно бы упразднил. Раньше прапоров не было в армии, сержанты и старшины-сверхсрочники справлялись, и порядка было больше, чем сейчас.

– Ты, Васильевич, на прапоров бочку не кати. У меня в отличие от тебя есть другая версия.

– Какая же?

– Какая? А такая. Нет в нашем случае никаких прапорщиков, как впрочем, и офицеров, о которых так туманно вещал наш спецназовец.

– А кто же тогда есть? – удивился Полевин.

– Группа мошенников, с упоением разводящих контору. Меня, тебя, наружку и ОТО. Всех нас вместе взятых.

– Да ладно. Глупости говоришь. Что они, больные, что ли? Зачем им это нужно?

– Если бы я знал, Васильевич. Если бы знал, – Калинин тяжело вздохнул. – Но знаю точно, нас с тобой по полной программе разводят. И что самое главное, не один человек. Уже минимум двое.

– Это ты говоришь, потому что не хочешь признавать свое поражение и отдавать мне бутылку коньяка.

– Да что ты заладил с этой бутылкой. Проиграю – отдам, и точка. Я о работе думаю. Вернее даже не о работе, а о наших бестолковых метаниях.

– Если у нас, Юрьевич, ничего не выйдет, я твоему спецназовцу шею намылю, – Полевин угрожающе потряс кулаком.

– Не моему, а твоему. Я очень уж сомневаюсь, что он в спецназе когда-нибудь служил. Какая-то темная личность. Ну ничего, придут документы с Москвы, тогда уж и будем думать, что с ним дальше делать. Ладно, они не пришли, давай доведем начатое дело до конца. Получится, не получится, там видно будет. Но в связи с имеющимися подозрениями работаем по полной. Сейчас мы его приглашаем и выдаем технику с секретом и понаблюдаем, куда он пойдет, с кем будет общаться.

– А не рано, Юрьевич?

– В самый раз, Васильевич. Сергей Владимирович приехал?

– Приехал вместе со мной. В соседнем кабинете, с операми общается.

– Вот и хорошо. Сейчас звоню Петрову и говорю: приходи, будем тебя знакомить с покупателем. Он приходит, мы с ним общаемся, передаем технику, учим, как с ней обращаться, и отпускаем восвояси до поры до времени. Он уходит, а мы за ним хвост посылаем и слушаем, о чем же он беседует со своими связями. Я думаю, Васильевич, после этого мероприятия все встанет на свои места.

Полевин задумался и почесал макушку.

– А ты не перестраховываешься? – спросил он.

– Перестраховываюсь. А это разве плохо?

– А как же с законностью? Вдруг он зайдет в жилое помещение? Санкция суда нужна на такое мероприятие. Где ж мы сегодня, в воскресенье, ее получим? Небось, все судья поголовно сейчас в огородах, картошку выкапывают.

– Нам закон не запрещает. В течение сорока восьми часов уведомление направим, если, конечно, соберемся материалы следствию передавать, а если нет, то закроем глаза на творящееся в наших застенках беззаконие, – Калинин посмотрел на Полевина и хитро улыбнулся.

Тот, не меняя выражение лица, обхватил голову обеими руками, совершая мыслительный процесс. Процесс принятия решения давался ему с трудом. Надо отдать должное Игорю Васильевичу, он в отличие от некоторых руководителей умел брать ответственность на себя. Правда, делал это неохотно и при удобном случае перекладывал ее на других.

– Хорошо, Юрьевич, но если что не так… Сам понимаешь… – после непродолжительной паузы сказал он.

– Все понимаю, Игорь Васильевич. По заднице получим вместе.

– Ладно, зови технарей, Серегу и своих архаровцев. Проинструктируем, что нужно сделать, и начинаем работать.

– Вот, Васильевич, это уже слова не юноши, а мужчины, – весело произнес Калинин и скрылся за дверью.

Совещание продлилось недолго, буквально пять минут. Но и этого времени хватило, чтобы каждый его участник уяснил свою задачу и способ ее выполнения. Лакомая часть пирога досталась подчиненным Калинина: установить проживающих в адресах нахождения телефонов людей и собрать на них характеризующие данные. Оперов было двое, а адресов целых семь. В обычное время для такой работы потребовалось бы несколько суток, но Полевин был неумолим, дал всего три часа. Немыслимый срок. «Миссия невыполнима», – подумал Калинин, но ничего не сказал, лишь с отцовской жалостью посмотрел вслед вышедшим из кабинета оперработникам, словно посылал их на войну, где вероятность быть убитыми была весьма высока.

Пока технари готовились к проведению оперативно-разыскного мероприятия «наблюдение», широко применяемого в системе правоохранительных органов, Полевин с Калининым занялись инструктажем с внедряемым в преступную группу сотрудником.

Сергей Владимирович Евсеев был тертым калачом. Глядя на его поросшее недельной щетиной ехидно ухмыляющееся лицо, было крайне тяжело установить связь между ним и столь почтенной организацией, как Федеральная служба безопасности. Больше всего он, пожалуй, походил на предводителя банды рэкетиров из какого-нибудь нынешнего боевика. Когда он вот так вот, в легонькой футболке прогуливался по вечерним улицам Н-ска, наглядно демонстрируя прохожим, чем бицепс отличается от трицепса, постовые милиционеры стыдливо отворачивались, а розничные торговцы подсчитывали в уме процент выручки, подлежащей немедленной отдаче ему. Конечно, по объему мышц до какого-то там нынешнего губернатора Калифорнии он не дотягивал, но доведись бы им встретиться на узкой тропе войны, в хождении по которой Сергей Владимирович явно преуспел, отслужив в горячих точках Северного Кавказа добрый десяток лет, Шварценеггер остался бы без головы раньше, чем успел произнести какую-нибудь свою коронную голливудскую фразу.

Чечня, Ингушетия, Дагестан, Адыгея… География его службы была обширной, а дела – героическими, отмеченными на подполковничьем кителе тяжелым грузом боевых орденов и медалей, да отразившимися на здоровье – огнестрельным ранением и контузией.

Косая сажень в плечах, накаченные мышцы, пудовые кулаки делали его внешний вид колоритным. Вот только в его глазах, в которых читались мудрость и доброта, чувствовались диссонирующие ноты. В обычной жизни глаз он не прятал, а вот когда приходилось работать, он их скрывал, обволакивая маской нечеловеческой жестокости. В такие минуты смотреть в них было невозможно. Преступники терялись, потупляли взгляд и беспрекословно выполняли его требования, осознавая, что от такого человека можно ожидать чего угодно. Убьет не поморщится. Что касается того, убивал он кого-то или нет, это тайна за семью печатями. Он не любил распространяться по этому поводу. Однако факт оставался фактом: табельный пээм, выглядевший в его больших ладонях игрушечным, превращался на тренировках по стрельбе в смертоносное оружие, поражавшее исключительно центр любой мишени.

– Серега, ты готов? – первым делом спросил его Полевин.

– Готов. Только надо вначале на посредника посмотреть и вместе с ним разработать легенду. Чтобы он продавцам мог внятно ее сообщить. Кто я, откуда и зачем мне такое количество стволов…

– Это мы мигом организуем. Позвоним, и наш Петров сразу появится. Он у нас на постоянной связи. Да, Юрьевич?

– Так-то оно так, Васильевич, однако у меня так и остаются сомнения в его благонадежности.

– Юрьевич, оставь свои сомнения при себе, – вспылил Полевин. – Мы же договорились, что доведем дело до конца, а потом будем принимать соответствующие решения. А сейчас условно считаем, что информация Петрова реальная. Соответственно, вся наша работа должна быть направлена на документирование фактов сбыта преступной группой крупной партии средств поражения. Что не понятно?

– Понятно, – пробурчал Калинин и опустил глаза.

– Тебе, Сергей Владимирович, понятно?

– Я что? Я готов. Давайте, вызывайте вашего Петрова, и я его постараюсь научить, как Родину любить, – улыбнулся Евсеев.

– Вот, Юрьевич, учись у Сергея Владимировича. А то заладил: сомневаюсь я, сомневаюсь. Тем более, сейчас мы на него повесим хитрую технику, и она нам все подскажет.

– Ну тогда что, Васильевич, я буду звонить ему?

– Звони, вызывай. Еще раз на него посмотрим.

Петров не заставил себя долго ждать. Надо отдать ему должное, он был скор на сборы. Появился в течение двадцати минут и снова с одышкой. В кабинет он вошел крадучись. Осмотрев посетителей, он браво представился:

– Товарищ полковник, капитан Петров по вашему приказанию прибыл. В этот раз он учел замечания Полевина и сделал ударение на слове «прибыл».

– Проходи, капитан, садись. В ногах правды нет, – словно хозяин, произнес Полевин и рукой указал на свободный стул.

Петров сел и снова посмотрел на Евсеева, а потом спросил, обращаясь к Полевину.

– Это тот самый человек?

– Он самый, капитан, он самый. Сергей Владимирович.

Спецназовец молчаливо с интересом и подозрением стал рассматривать предполагаемого покупателя оружия. Затем почесал макушку и сказал:

– Нет, он не подойдет.

– Это почему же? – удивился Полевин и, подойдя к Евсееву, погладил того по могучему плечу.

Сергей Владимирович туманно улыбался, не говоря ни слова.

– Так он на сотрудника ФСБ похож.

– С чего это ты взял? – снова удивился Полевин и, нагнувшись, посмотрел в глаза Евсеева. – Я бы сказал, что он больше на бандита похож, чем на нашего брата. Вроде бы лицо не отягощено интеллектом, – собственная шутка ему понравилась, и он раскатисто захохотал.

Скорее всего, подполковнику надоело выдавать из себя этакого простачка и он, вставая во весь свой двухметровый рост, грозно произнес:

– Слышь, зема, ты за базаром-то следи, а то ненароком можно кое-чего лишиться. Здоровья, например.

От неожиданности Петров резко отпрянул от Евсеева, отчего потерял равновесие и упал со стула. Сергей Владимирович подошел к нему, лежачему на спине, схватил за шиворот и, с легкостью оторвав его от пола, поставил на ноги.

– Извините, товарищ подполковник, ошибся, – испуганно произнес Петров.

– Ладно, садись, – рявкнул Евсеев.

– Весь внимание, – после того как уселся, сказал спецназовец и провел языком по высохшим губам.

– Значит так, будешь называть меня Евсеем.

– Погоняло? – кивнул тот.

– Соображаешь. Я из Подольских.

– Из братвы?

– Молодец, ловишь все на лету.

– Скажешь, Евсей лаве привез, сколько надобно. Оружие заберет сразу. Для разговора вызовешь их в гостиницу, номер двести пять. Я буду там ждать.

– А вдруг они оружие в номер не понесут?

– Естественно, не понесут, это же целый арсенал. Полдня будут таскать. Вызовешь их для разговора. Придешь и тут же уйдешь. Дальше мои проблемы.

– Понял, товарищ подполковник. Разрешите идти?

– Подожди, – усмехнулся Полевин. – Мы тебе сейчас технику дадим.

– Ту же? – он посмотрел на Калинина.

– Нет, Андрей Юрьевич, другую, – ответил Калинин и вышел за дверь. Вернулся он быстро, держа в руках хитроумный прибор с кучей проводов, увидев которые Петров проявил любопытство:

– Это что-то новенькое.

– Ну если ты работал в ГРУ, то должен знать, как ею пользоваться, – схитрил Полевин.

– У нас, Игорь Васильевич, диктофоны немного другие были.

– Это ничего. Диктофон очень прост в обращении. Всего одна кнопка. Она же включает запись и выключает. Вот, смотри, – он показал выносной пульт управления и продемонстрировал, как он работает.

Тот одобрительно кивнул головой и сказал:

– Очень похожа на гэрэушную технику. Да, я такой пользовался в Таджикистане.

– Вот и хорошо. Сейчас мы закрепим ее у тебя на теле, а микрофон вынесем на грудь. Видно не будет.

Он снова кивнул и стал раздеваться, оголяя худощавое тело. Процедура установки прошла без проблем, и через пару минут Петров снова был облачен в свой армейский китель. Пульт дистанционного управления был выведен в его карман брюк. Он его вытащил и несколько раз включил и выключил и спросил:

– Правильно?

– Совершенно верно, – кивнул головой Полевин.

– Как на тебя выйдут продавцы, сразу отзвонишь по телефону, – сказал Калинин.

– Понял, товарищ подполковник.

– Не забыл, куда их вести? – спросил Евсеев.

– Обижаете. Гостиница «Центральная», номер двести пять.

– Молодец. Память хорошая, – одобрительно сказал Полевин.

– Так я же, если вы не забыли, в спецназе работал.

– Служил, капитан, служил. Ну ладно, задерживать тебя больше не будем. Давай, с богом, – Полевин подошел и протянул ему руку. – Только не подведи, капитан.

Тот пожал ее и ответил:

– Постараюсь, товарищ полковник.

– Ну постарайся, капитан, постарайся.

Петров развернулся и вышел из кабинета. Калинин пошел провожать его до двери. Вернулся в кабинет он уже с технарями, которым Полевин сразу же задал вопрос:

– Ну как слышно?

– Изумительно, Игорь Васильевич. Как вас сейчас.

– Это, наверное, потому что рядом с ретранслятором.

– Двадцать километров мы можем гарантировать, – гордо ответил Козырев и добавил: – Мы даже, Игорь Васильевич, можем определить его местонахождение с точностью до метра.

– Вот можете, черти, когда хотите. Ладно, Гена, с наградами подождем, а пока, давай, неси сюда свои приборы. Будем по горячему слушать и сразу принимать решение. Юрьевич, а «наружка» взяла его под наблюдение?

– Должна взять. Алексей Алексеевич обещал.

– Хорошо. Проверь. Пусть Плетнев сюда идет и докладывает обо всех его перемещениях. Будем знать, где он и одновременно слушать его разговоры.

– Понял, Васильевич. А может быть, Сергею Владимировичу в гостиницу надо идти?

– Попозже. Как только на нашего заявителя по телефону выйдут, мы его сразу и пошлем. Да Сергей?

– Хозяин – барин. Мое дело выполнять твои, Васильевич, указания. Я человек маленький.

– А еще худенький и слабенький, – снова захохотал Полевин и бросился к шкафу, в котором у Калинина всегда находилась бутылка дагестанского коньяка…

* * *

Левин вышел из отделения и осмотрелся по сторонам. Сделал он это больше по привычке, нежели из-за боязни. Бояться было нечего. Сотрудники ФСБ ему доверяли, раз дали секретную технику, которая приятно щекотала живот и грудь. Несмотря на распространяющуюся внутри тревогу, настроение у него было приподнятым. Он знал, что нужно делать по минутам. Сейчас он не спеша, направится домой, где позавтракает. Встреча с Седым у него назначена на полдень. Время и место он должен оговорить с ним по телефону. На всякий пожарный случай Левин решил сегодня телефонную связь не использовать, а без звонка завалиться к тому на квартиру и все детально обговорить.

Только он вышел на площадку перед отделением и собрался уже двинуться домой, как рядом с ним остановилась машина с шашечками. Со стороны водителя медленно опустилось окно и оттуда выглянуло лицо знакомого ему таксиста, услугами которого он иногда пользовался.

– Здравия желаю, Андрей Юрьевич.

– О, привет, Николай. Таксуешь? А вот я, несмотря на выходной день, работаю, – Левин кивнул на табличку с надписью «Отделение УФСБ».

– Мне-то сам бог велел. Волка ноги кормят, а вот вы не бережете себя, – рассмеялся таксист.

– Да проблема у нас случилась. Беда!

– Что такое?

– Сотрудник наш в Чечне погиб. Хороший парень был. Семья теперь без кормильца осталась. Не знаем, что делать. Сейчас с начальником сидели, голову ломали. Надо помогать, а где денег взять, ума не приложим.

После этих слов на лице таксиста возникла похоронная маска. Он гортанно сглотнул и спросил:

– Молодой-то ваш сотрудник?

– Конечно, молодой, да зеленый. Тридцати еще нет. Был бы опытным, например как я, почем зря под пули бы не лез. Так, что Коля, такие вот не веселые дела у нас происходят.

– Может быть, тебя куда-нибудь подвести?

– Если тебе не сложно, то подбрось до дому, – согласился Левин и, не давая опомниться водителю, обогнул машину, юркнул внутрь салона и вальяжно расположился на переднем пассажирском сиденье.

Машина сразу тронулась. По ходу движения старенькая кассетная магнитола изрыгала из дребезжащих колонок чтото из репертуара «Лесоповала». На кочках хриплый голос певца то пропадал, то появлялся заново. Николай, вздыхая, иногда с недоумением косился на Левина, который вел себя, как ни в чем не бывало, даже потихоньку насвистывал в такт песни. Отчего водителю казалось, что смерть сотрудника ФСБ обыденное явление, к которому сослуживцы быстро привыкают и реагируют особенно. Он порывался спросить Левина об этом, но как-то не решался, считая это не совсем тактичным. И лишь после поворота, открывающего прямую линию от дома Левина, он неуверенно произнес:

– Может быть, Андрей Юрьевич, помощь какая-то нужна. Похороны дело хлопотное, по себе знаю, недавно тесть умер. Там может подвести-отвезти, гроб встретить… Вы, если что, говорите. У меня знакомые в автоколонне есть.

– Спасибо, Николай, на добром слове. Сотрудник только служил здесь, а сам он издалека. Гроб уже туда повезли. Вот если с финансами… Сам понимаешь, семья без кормильца осталась… Может, ты со своими друзьями-таксистами переговоришь? Могут скинуться на похороны? А если нет, то и на добром слове спасибо.

– Конечно, переговорю. Какой базар. Я думаю, никто против не будет. Тем более за Родину парень жизнь отдал. Мы героев любим и почитаем. Вон, у нас на городской площади мемориал стоит погибшим воинам и в Великую Отечественную, и в Афганистане, и в Чечне. Так мы его всем миром строили.

– А на нем, что, фамилии выгравированы?

– Да, всех погибших поименно.

– Николай, ты мне идею подсказал. Те деньги, которые твои товарищи соберут, мы пустим на то, чтобы имя нашего героя навечно запечатлеть на этом мемориале. Он хоть и не местный, но все же служил в нашем городе. Как ты на это смотришь?

– Положительно, Андрей Юрьевич. Я так и скажу своим товарищам. Среди нас и «афганцы» есть. Те обеими руками проголосуют.

– Вот и отлично! Ты только мне подскажи, где можно мраморную доску заказать?

– Да мы можем сами ее изготовить, чтобы вам не хлопотать.

– Самим не надо. Передадите мне деньги, и я все сам организую. Съезжу в Н-ск. Там, наверное, таких контор видимо-невидимо. Вы главное, не затягивайте со сбором средств. Я завтра генералу нашему доложу, какие здесь внимательные люди. А еще, в обязательном порядке, ты мне списки лиц, которые пожертвовали деньги, подготовь. Я переговорю, чтобы им документы подготовили.

– Какие документы? – удивился таксист.

– Вы же таксуете? Менты останавливают?

– Бывает, конечно.

– Вас останавливают, а вы им бумагу под нос, где черным по белому: «без права проверки».

– Да ты что?

– Кто нам помогает, мы внакладе не остаемся. Нужны такие документы?

– Конечно, нужны. Кто отказываться от них будет?

– Выдадим, естественно не всем, а наиболее активным, тем, кто больше всех внес пожертвования. Понял? – Левин в последнем слове сделал ударение на вторую гласную букву.

– Понял.

– Если понял, то можешь мужикам это сообщить. Как соберешь деньги, найди меня.

– Андрей Юрьевич, да я, как соберу, сразу в отделение принесу и передам любому сотруднику или самому начальнику.

– Нет, – крикнул Левин, заглушая музыку. – Понимаешь, у нас, как бы тебе сказать… Нам же начальник каждому приказал собирать деньги. Это как соцсоревнование…

– Я и скажу, что от вас.

– Я тебе говорю, не надо, значит не надо. Найдешь меня и передашь мне, из рук в руки, а я уж разберусь сам.

– Как знаете, Андрей Юрьевич. Мне-то все равно.

– Тебе все равно, а мне приятно, – захихикал Левин.

Машина затормозила перед пятиэтажным домом и остановилась. Левин пожал таксисту руку и, выйдя из салона, направился в подъезд. Ирина была дома и хозяйничала на кухне, откуда доносился аппетитный запах свежеприготовленных щей. Она была так увлечена своим делом, что не заметила, как Левин к ней подкрался сзади и нежно поцеловал в шею. Ирина от испуга взвизгнула и раздраженно бросила: «Дурак!», а потом развернулась, обхватила руками его шею и повисла на нем, пытаясь со своим маленьким ростом достать губами его губы. Левин не дал ей этого сделать. Он освободился от ее пут и раздраженно сказал:

– Ты что делаешь? Можешь всю операцию провалить. У меня с собой секретная техника. А она вещь хрупкая, может сломаться. Мне тогда от генерала влетит. А он мужик суровый, долго разбираться не будет. Объявит взыскание, а то и премии лишит. Тебе это надо?

Она закрутила головой, улыбнулась и ответила:

– Не надо, Андрей.

– Вот то-то же. Смотри, – Левин расстегнул пуговицы полевого кителя, поднял вверх тельняшку и показал провода и датчики на теле.

– Ты со своей техникой похож на больного, которого подсоединили к аппарату жизнеобеспечения, – рассмеялась Ирина.

– Тьфу ты, сплюнь, а то накаркаешь, и действительно окажусь на больничной койке.

– Не бойся, я за тобой буду ухаживать, пока ты в коме будешь находиться.

– Ирина, ну и шуточки у тебя! Хватит, я по госпиталям свое отлежался. Больше туда не хочу. По сей день осколки выходят. А ты меня хочешь в больницу отправить. Еще женой называешься, – он театрально надул губы, демонстрируя обиду.

Женское счастье, как в известной песне, «был бы милый рядом», Ирина обрела совсем недавно. Оно ворвалось к ней с появлением Левина. Он был внимательным, умным и добрым. Давал ей советы, как вести себя в той или иной ситуации. Помогал по хозяйству. Гулял с дочерью, которая души в нем не чаяла, читал по вечерам ей детские книжки, рассказывал интересные истории. Ночью, лежа с ним в постели, Ирина вдыхала его запах и, слушая его умиротворенное дыхание глубокого сна, она молила бога, чтобы эта идиллия продолжалась вечно. Наконец-то в ее жизни настали светлые времена, когда она перестала тайно завидовать своим подругам, спешащим после работы к домашнему очагу, чтобы вовремя накормить и напоить, пусть даже грубых и необтесанных, иногда пьяных и пахнущих чужими духами, но все же своих, родных мужей.

И вот сейчас, услышав от него заветное «жена», она прильнула к нему всем телом, ощущая фибрами своей души настоящее, поистине всеобъемлющее женское счастье.

– Не обижайся, – сказала она. – Я не допущу, чтобы с тобой что-то произошло. Мой ангел-хранитель будет и тебя оберегать.

Он поцеловал ее в лоб и легонько оттолкнув, посмотрел на газовую плиту.

– Вкусно пахнет, – сказал он и облизнулся, словно кот.

– Ой, бедненький, проголодался, – засмеялась она.

– Проголодался. Я же с самого утра на ногах. Не завтракал еще. У меня сегодня напряженная работа. Не знаю, удастся ли пообедать. Давай, накрывай на стол и дочь зови.

– Так она к бабушке пошла. Ты ушел на работу, а она вслед за тобой.

– Ну и ладно. Бог с ней. Накрывай. Поем и дальше пойду трудиться на благо нашей Родины и моей конторы.

– Иди, руки помой и садись за стол, – нежно сказала она, и подошла к плите.

– Что их мыть-то? У чекиста руки всегда чистые, – засмеялся он и направился в ванную, откуда через секунды раздался шум воды.

После плотного завтрака, который больше походил на обед, Левин направился к Седому прямо домой. Он надеялся, что тот непременно должен находиться по адресу, так как его режим работы, как и положено, больше был ночным. Утром он, как правило, отсыпался и появлялся на улице после обеда, а то и вечером, когда добропорядочные граждане спешили к домашнему очагу. Свою не написанную ни в одном документе должность «положенца» он ценил, считая ее очень важной и нужной в современном мироустройстве. Вопросы войны и мира между «единомышленниками», дележа награбленного и похищенного, взаимоотношений с представителями межрегиональных преступных групп и правоохранительных органов, своевременного пополнения воровского общака, поддержка осужденных – таков неполный перечень его обязанностей. Знакомство с Левиным принесло ему свои дивиденды в виде взлетевшего в криминальной среде авторитета. Отношений с ним он не чурался, считая их выгодными, и на каждом углу ссылался на них: «свой человек в самой закрытой правоохранительной конторе». Выгода у Седого была двойная. Во-первых, в случае каких-либо угроз со стороны правоохранительных органов он надеялся одним из первых получить упреждающую информацию. А во-вторых, на Левина он списывал из воровского общака кругленькие суммы, которые оседали в его собственных карманах. И никто не подозревал его в «крысятничестве», так как дебет с кредитом не расходился, все было чин по чину.

Дверной звонок поднял Седого с кровати. Он даже не удосужился посмотреть в глазок. Открыв дверь, он с удивлением обнаружил на лестничной площадке Левина с серьезным выражением лица.

– Седов Василий Иванович? – спросил тот, не мигая, рассматривая стоящего в семейных трусах хозяина квартиры.

– Ты чего, Юрьевич? – изумился Седой. – В своем уме?

– Гражданин Седов, вы подозреваетесь в совершении ряда преступлений, таких, как вымогательство, грабеж и разбой. Я прибыл провести у вас обыск. Деньги, ценности, оружие и наркотики есть у вас?

– Ты чего, Юрьевич? – побледнел Седой.

– Да ладно, шучу я, шучу, – Левин сделал шаг вперед и протянул для приветствия руку. – Оказывается, легко тебя облапошить!

– Ну и шуточки у тебя, товарищ майор! – пожимая руку, начал оправдываться он.

– Без шуток у нас, Василий Иванович, нельзя.

– Ну проходи, – он, пропустив в квартиру Левина, спросил: – Чай будешь?

– Не откажусь.

Квартира уголовного авторитета была не по чину убогой. Казалось, что в двухкомнатной «хрущевке» ремонта не было с момента сдачи дома в эксплуатацию. Старенькие обои давным-давно пожелтели, а в некоторых местах отвалились от неровных бетонных стен, оклеенных еще советскими газетами. Мебель была не в лучшем состоянии. В проходной комнате находились промятый временем диван с оборванной обшивкой, перекошенный сервант с пыльными пустыми полками, да табуретка с черно-белым телевизором. На кухне было грязно. Куча немытых тарелок застряла в раковине. На полу из-за обилия крошек бегали тучные тараканы, огибая батарею разнокалиберных пустых бутылок из-под пива и спиртного. Ворох окурков лежал на столе. Но больше всего добивал мерзкий запах сгнивших продуктов.

– Ты бы порядок, что ли, навел, а то придут мои коллеги с обыском и ужаснутся, как живет известный в районе «авторитет». Покажут по телевизору и стыдно перед своими станет, – недовольно покачивая головой, произнес Левин и, брезгливо рукой смахнув мусор с табурета, уселся на него.

– Да моя баба ушла. Убираться некому, – недовольно бросил Седой и в трусах уселся на деревянный стул, напротив Левина.

– Загони братву, устрой парко-хозяйственный день, наведи порядок.

– Да наведу, не капай на душу, – ответил Седой, взял из открытой пачки сигарету и, закурив, наконец-то спросил: – Чем обязан?

– Дело к тебе Василий Иванович, есть. Срочное дело.

– Опять в ваши шпионские игры играть? Надоело. Вы уж разберитесь сами с собой. Нечего меня в ваши разборки вмешивать, мне своих охламонов хватает. А то скоро братва надо мной смеяться будет. Нашел Джеймса Бонда.

– Дело, Василий, надо закончить. Сегодня последний раз тебя прошу.

– Ну говори, чего надо? – пуская изо рта клубы дыма, раздраженно бросил он.

– Значит, так. Через пару часов позвонишь с телефонаавтомата на мой мобильник, который слушается, и скажешь, что сделки не будет.

– А почему не будет?

– Скажешь, что у тебя есть связи в ФСБ, которые сообщили о готовящейся операции чекистов по твоему задержанию. Ну обзовешь меня «стукачом» и заявишь, что при удобном случае меня убьешь за подставу.

– А что это тебе даст?

– Ха. Я местным чекистам предъяву сделаю. Дескать, у вас в конторе «крот» завелся и все сливает напропалую. Из-за вас операция провалилась. А потом еще своему руководству в Москву сообщу. Приедет комиссия и Калинина снимет с должности.

– И чего, тебя назначат?

– Молодец, сечешь. Представляешь, какие мы тогда дела творить будем? Всех на уши поставим. Будешь, Вася, самым главным в области, и хрен кто тебя тронет. Будешь милицией управлять. Все будут работать на тебя!

– Ну и голова у тебя, майор, – с восхищением произнес Седой.

– Ты мне помощь оказываешь, а я тебе. Ты главное, делись, а я в долгу не останусь. Пора уже повышать мой гонорар.

– С этим у нас проблем нет, – Седой встал и вышел из кухни. Через минуту вернулся и положил на стол несколько новеньких купюр: – Вот, пока десятка. Потом еще дам. Извини, всей суммы с собой пока нет.

Левин сгреб деньги, пересчитал их и, засунув в карман, весело произнес:

– Деньги, Вася, счет любят. Говоришь, потом оставшуюся часть отдашь? Сколько?

– Еще десятку.

– Еще десятку, это хорошо. Ты, главное, не скупись. Скупой, как говорится, дважды платит. Ладно, засиделся я у тебя. Давай, приводи себя в порядок и иди, звони. Я буду ждать твоего звонка, – Левин встал и направился к выходу.

* * *

Подполковник Полевин был мрачнее тучи. Наконец-то до него дошло то, о чем Калинин ему талдычил несколько дней подряд: «сделки не будет». И он, опустив голову вниз, что-то рисовал карандашом на листе бумаги. Грифель выводил жирные, непонятные линии и в конце концов не выдержал напора и сломался.

– Ну сволочь, – мрачно бросил он и посмотрел на Калинина.

Тот, напротив находился в хорошем расположении духа и готов был рассмеяться, видя, как переживает его товарищ.

– Я же тебе говорил, что дело гиблое, а ты…

– Нет, ну ты, Юрьевич, посмотри, что он творит. Он что, думает, с нами в бирюльки можно играть? Так он себе, можно сказать, приговор вынес. Да я ж его в порошок сотру. Сгною в тюрьме.

– А что ты ему предъявишь? – улыбаясь, спросил Калинин. – Кроме того, что ты мне коньяк задолжал. За бутылку не судят.

– Да ты что, не слышал, как он деньги пересчитывал? Он этого, как его… «положенца» хренова на бабки развел.

– Ну и чего из этого. Ну и развел. Ты что думаешь, авторитет на него заявление напишет? Чтоб над ним вся братва смеялась, как он общаковские деньги мошеннику отдал?

– А как с таксистом быть? Его же наш Петров обманул. Это же надо такое придумать: сотрудник ФСБ погиб в Чечне, и под него деньги собирать.

– Так, Васильевич, таксист еще ничего не предпринял. Петров на следствии скажет, что ты, Васильевич, ему это сказал.

– Я?

– Ты, ты. И он решил таким образом помочь семье погибшего. Проявил инициативу. А за инициативу у нас не судят. Деньги ему таксисты еще не передавали?

– Не передавали.

– И еще неизвестно, соберут ли. Пока налицо приготовление к мошенническим действиям.

– А ты что, Юрьевич, думаешь, что он мошенник?

– Я пока ничего не думаю, я переживаю.

– В смысле?

– Ну он же задумал московскую проверку прислать, чтобы меня с должности сняли, а его поставили. Может он действительно, какой-нибудь наш приблудный?

– Да вряд ли. Наши нелегалы, хоть и отмороженные, но на такое не способны. Ей-богу, мошенник.

– А что мы, Васильевич, будем гадать? Время покажет. Я думаю, недолго осталось ждать.

Полевин встал со стула, сомкнул руки на пояснице и стал прохаживаться по кабинету, взад-вперед, нарезая круги. Вид у него был хмурый. Калинин некоторое время молча следил за его хаотичными действиями. Но вскоре ему надоели метания друга, и он сказал:

– Хватит бегать, а то от твоих шагов здание не выдержит и развалится. Давай думать, как из этой ситуации выходить, да и технарям надо команду давать, чтобы сворачивались и назад, в управление возвращались. Что без толку технику эксплуатировать.

– А вдруг что-нибудь… – пробормотал Полевин.

– Ты чего, Васильевич, охренел что ли? Не слышал?

– Ну да, ты прав, – он открыл дверь и громко крикнул: – Гена, иди сюда.

– Иду, – из соседнего кабинета раздался хриплый голос майора Козырева и через мгновенье появился он сам. – Слушаю, Игорь Васильевич.

– Давай Гена, езжай, снимай свою аппаратуру и дуй в управление.

– А что, разве уже встреча состоялась?

– Кина, Гена не будет. Оператор сдох.

– Не понял?

– А что тебе понимать. Говорят, снимай технику, значит, снимай и меньше вопросов задавай.

– Есть, товарищ подполковник.

Эту новость майор Козырев встретил радостно. Он ожидал провести в отделении еще минимум сутки, а то и больше, как неоднократно бывало, однако его ожидания, к счастью, не оправдались. Теперь у него появилась возможность попасть к обеду домой и провести остаток выходного дня в кругу семьи. Сборы были недолгими, он вместе со своим подручным быстро исчез за входной дверью. И когда шум быстрых шагов технарей растворился, Полевин, почесав макушку, сказал:

– Юрьевич, у меня идея возникла. Давай, как в анекдоте, задержим этого «положенца» и как следует потрясем его.

– Это что за анекдот?

– Да старый, с «бородой». Ты, наверное, его раньше слышал. Про диссидента.

– Что-то не припомню. Расскажи.

– Решил старый еврей разыграть КГБ. Звонит по телефону и спрашивает: «Это КГБ?» Там отвечают: «КГБ».

Он говорит: «Что ж вы со своей партией над народом издеваетесь?» И вешает трубку. Через некоторое время повторяет попытку, звонит и спрашивает: «Это КГБ?» Неожиданно сзади его кто-то хлопает по плечу и отвечает: «КГБ, милок, КГБ». Так и мы, Юрьевич, сделаем. Приходит этот Седов к телефону-автомату, и только начинает говорить, а мы тут как тут. Берем его под белые ручки и тащим в отделение, а здесь… – он зло потряс кулаками.

– И что мы добьемся?

– Он нам все выложит. Потом задержим Петрова, и вот тут-то я ему покажу кузькину мать. Оторвусь по полной программе, – Полевин потер ладони рук.

– Нет, Васильевич, это не наш метод. Мы только все испортим, – замотал головой Калинин. – Навалять тумаков никогда не поздно. Самое главное в этой истории то, что мы пока не знаем, с кем имеем дело. Да и материальчиков для следствия маловато. То, что он мошенник, я почти не сомневаюсь. А мошенничество, согласно УПК, прерогатива милиции. Давай, знаешь, что сделаем… Подключим ментов. Пусть они пока поработают. А там видно будет. Но подключим их после того, как технику заберем, а то смеяться над нами будут.

– Да?

– Конечно.

– А что ж мы будем руководству докладывать?

– А то и будем. В рапорте о проведении мероприятий напишем: «В ходе ОРМ «Наблюдение» подполковником Полевиным был вскрыт факт попытки отвлечь внимание органов безопасности на негодный объект. Решением руководителя операции материалы дела были переданы в местное РОВД, сотрудники которого задержали Петрова и привлекли его к уголовной ответственности за…» – Калинин задумался.

– За мошенничество? – неуверенно сказал Полевин.

– Вряд ли получится за мошенничество по известным тебе основаниям. Напишем за подделку документов.

– А какие, Юрьевич, документы он подделал?

– Ну как же, у него же есть удостоверение спецназовца. Вот за него и пусть менты привлекают его к ответственности. А мы потираем руки. Будем считать, что мы провели тактико-специальную тренировку. Потренировали «технарей», наш спецназ, наружное наблюдение. В каждом безнадежном деле можно найти массу положительных моментов. Да, забыл еще, потренировали подполковника Полевина.

– А что меня тренировать-то?

– А то, как ты по магазинам будешь бегать, бутылку коньяка искать. Дагестанского!

– Тьфу ты, Юрьевич.

– Не тьфу, а бутылка дагестанского коньяка. Уговор дороже денег. Офицер сказал, офицер сделал, – рассмеялся Калинин.

– Да куплю я тебе твою чертову бутылку, – тяжело вздохнув, сказал Полевин и достал портмоне.

Разговор с Петровым, доказывающим с пеной у рта наличие в конторе «крота», был внешне спокойным и доброжелательным. Несмотря на то, что у чекистов бурлило все внутри, избыток чувств и желание набить посетителю рожу они скрывали, как могли. Лишь изредка Полевин бросал на него косые, полные злобы взгляды и постоянно тер руки, вызывая искреннюю улыбку у более сдержанного Калинина. Волю чувствам они дали позже, когда Петров ушел. Полевин несколько минут матерился, скрипел зубами и громко стучал кулаком по столу. Правда, успокоился быстро. Сходил в магазин и принес бутылку коньяка, которую распили втроем, вместе с начальником РОВД, прибывшим в отделение по первому зову Калинина.

Судьба свела Калинина с начальником местного РОВД полковником милиции Стоякиным Александром Александровичем относительно недавно, в период расследования группового убийства известного в Н-ской области предпринимателя и членов его семьи. Это был во всех отношениях замечательный человек и профессионал, на которых держится российская милиция. Умный, образованный, интеллигентный и кристально честный, досконально знающий и любящий свою работу милиционер, посвятивший свою жизнь охране общественного порядка и защите граждан от преступных посягательств. Он был грозой всякого рода злоумышленников, которые, несмотря на периодическую их отправку в места лишения свободы, его искренне уважали и побаивались. Отношения с Калининым у него были доверительными и дружескими, какие могут быть между равными партнерами.

Задачу Сан Саныч, так его звали близкие люди, уяснил быстро, без лишних вопросов. Тут же отдал по мобильному телефону команду начальнику уголовного розыска, и правоохранительный маховик завертелся. И уже поздно вечером, когда Калинин с Полевиным отъезжали от отделения в Н-ск, доложил о задержании Петрова…

Глава 7

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 6 октября 2002 года, 23 часа 7 минут

Прошла неделя с того момента, как задержали Петрова, а вопросы без ответа по-прежнему остались: «Кто он и зачем это сделал?» Эти вопросы не дают мне покоя.

Сегодня я был крайне удивлен, увидев его на избирательном участке. Жители района выбирали нового главу и депутатов райсовета. Как ни в чем не бывало, он подошел ко мне и поинтересовался ходом расследования дела об оружии. Каков наглец! Он отделался легким испугом. Отсидев в КПЗ двое суток, был выпущен на свободу. Причина банальна: милиция не могла представить суду убедительных аргументов, удостоверяющих его личность. А раз личность не установлена, то и привлекать ее к уголовной ответственности нельзя. Глупость конечно, но таков закон. Милиция не стала себя докучать, приостановила дело и отложила его в долгий ящик, а к Петрову потеряла всякий интерес. Тот в свою очередь расправил плечи и вконец обнаглел. На участке требовал бюллетень для голосования, а получив отказ, угрожал членам местного избиркома прокуратурой и судом, вплоть до Страсбургского. Своего он добился. Бросив бюллетень в урну для голосования, он с самодовольным видом удалился, держа под руку сожительницу. Если к нему не применить никаких мер, то может создаться впечатление, что правоохранительная система бессильна перед мошенниками всякого рода. Здесь уже дело чести и престижа конторы! С завтрашнего дня надо поработать в Н-ске, ускорить ответ из ГИЦ. Вода под лежачий камень не течет…

Н-ск, территориальное управление ФСБ, 7 октября 2002 года, 11 часов 43 минуты

После совещания у начальника управления Махортов вошел в свой кабинет слегка раздраженным, что бывало крайне редко. Обычно Владимир Михайлович был человеком уравновешенным и спокойным. Его трудно было вывести из себя. Поэтому заглянувший сразу за ним Калинин изрядно удивился, увидев, как полковник рвал и метал, давая нагоняй своему заместителю по телефону, который как казалось, раскалился добела от его грубых, обрывистых фраз. То, что в неприличном монологе Махортова то и дело фигурировал Л-ск, Калинин понял: это неспроста, а значит, нагоняй и по его душу. В такие минуты попадаться под горячую руку начальника сущее безумие, чем Калинин никогда не страдал, и поэтому он потихоньку стал прикрывать за собой дверь, надеясь, что в пылу гнева Махортов его не заметит. Но он оказался неправ. Именно в этот момент полковник раздраженно бросил телефонную трубку на аппарат и громко рявкнул:

– Стоять!

От неожиданности Калинин замер в слегка согнутой позе и глупо улыбнулся, искусственно по горизонтали растягивая губы.

– Заходи. Что за дверьми стоять, чай не родной, – грозно повторил Махортов. – Может я, Владимир Михайлович, попозже зайду? – не меняя позы, прошептал Калинин.

– Нет. Сейчас твой друг подойдет, и я вам расскажу о реакции генерала.

– А что, собственно, произошло? – спросил Калинин, медленно открывая дверь и полностью протискиваясь в кабинет.

– Как же вы так опростоволосились? Какой-то там заурядный мошенник двух опытных подполковников спецслужб вокруг пальца обвел.

– Ну я думал, Игорь Васильевич вам докладывал? Мы же его практически разоблачили. Его действия задокументировали…

– Задокументировали, вашу мать. Вы хоть знаете, кто это?

– Нет пока. Мы же ждем ответа…

– Пришел ответ.

– Из ГИЦа?

– Да из МВД. Отпечатки пальцев принадлежат ранее судимому за мошенничество гражданину Узбекистана Левину Андрею Александровичу. Ладно, он Полевина ввел в заблуждение, но что с него взять, авиационного техника: «рожа в масле, член в тавоте, но зато в воздушном флоте». Но тебя, кандидата психологических наук, по книгам которого учат в наших учебных заведениях, как он провел?

– Да я Васильевичу сразу сказал, что перед нами мошенник, а он ни в какую. Решил до конца идти. Бутылку мне проиграл.

– Вы все в игрушки играете, вместо того, чтобы какого-то там узбека приструнить.

Дверь открылась, и вошел Полевин. Оценив обстановку, он как-то сжался и молча присел в конце длинного стола на стул.

– Ну что стратег хренов, доигрался? Ты знаешь, какое мнение о тебе у генерала?

– А причем здесь я? Все вопросы к Юрьевичу. Это его дело. Он пусть и отдувается. Какую информацию он представил, с такой мы и работали.

– Подожди, Васильевич, я же сразу предупреждал, – возмутился Калинин.

– Ты точно был уверен? Если бы ты уверенно сказал, я разве бы вмешивался? Потихоньку бы ты ковырялся… А то: канал оружия, канал оружия… А оказалось: пшик. Надо было сразу вешать на него технику и слушать. А сейчас из-за тебя я дураком выгляжу, – Полевин с надеждой посмотрел на Махортова. – Правильно, Владимир Михайлович?

– Ладно, хватит перепираться, – начал успокаиваться Махортов. – Будем считать, что и на старуху бывает проруха. Генерал сказал, хорошо, что сами работали, без милиции. А то говорит, на каждом углу на нас бы пальцем показывали. Прежде чем что-то делать, надо все проверить. Как говорится, семь раз отмерь, один раз отрежь. Будет вам наука.

Он открыл красную папку и, вытащив шифртелеграмму, спросил Калинина:

– Как ты говоришь, спецназовец представлялся?

– Петровым Андреем Юрьевичем, капитаном запаса.

– На, почитай ориентировку на вашего Петрова, – Махортов протянул Калинину лист бумаги, который тот стал внимательно изучать.

«Отпечатки пальцев проверены по дактоучетам ГИЦ МВД России. Установлено, что они принадлежат гражданину Узбекистана, ранее судимому по статье 159 УК РФ Левину Андрею Александровичу, 04.08.1967 года рождения, уроженцу г. Ангрен Ташкентской области Узбекской ССР. Проверка по информационно-справочным учетам показала, что уголовное дело в отношении проверяемого Вами лица было возбуждено 25.01.1995 г. на основании переданных в следственные органы материалов из отдела военной контрразведки (г. Новосибирск). Решением областного суда он был признан виновным в совершении мошеннических действий и приговорен к 5 годам лишения свободы в колонии общего режима. Отбывал наказание в ИК г. Новосибирска. Освободился по отбытию срока наказания 25.01.2000 г.».

Отложив шифровку в сторону, Калинин задумался, потирая виски. Все это время Махортов наблюдал за реакцией подполковника и беспрерывно курил.

– Ну что скажешь, Юрьевич? – улыбаясь, спросил он.

– Что вам сказать? Аферист высшей категории. Вы представляете, вчера его встретил на избирательном участке. Ему хоть бы хны. Живет, цветет и радуется. Увидел меня, подбежал и чуть не обнял при всех. Спрашивает, установили ли мы «крота»?

– Каков наглец! – вырвалось у Полевина.

– И что ты Юрьевич, думаешь по этому поводу? Может нам ментам отдать эту информацию? Они тогда дело-то возобновят, – Махортов кивнул на шифровку.

– Я думаю, это преждевременно. Дело никогда не поздно возобновить. А то они сейчас по 327 статье привлекут его к уголовной ответственности. А сроки по ней смехотворные. Отделается наш спецназовец легким испугом и будет дальше народ разводить. Мне кажется, надо самим поработать, материалы в военной контрразведке запросить. У меня в Новосибирске в должности заместителя начальника особого отдела товарищ служит. Мы с ним в свое время в Чите в одном подразделении работали. Я думаю, он быстро наведет по этому Левину справки. Скорее всего, он в качестве объекта по оперативному делу проходил. Следы должны остаться.

– Это точно, – согласился Полевин. – В нашей конторе, если человек хоть раз попал в поле зрения, то следы остаются навечно. Помнится, когда я служил в военной контрразведке…

– Опять ты, Игорь Васильевич, сказки будешь рассказывать, – на полуслове остановил его Махортов. – Значит так, генерал поставил задачу упечь этого мошенника на нары, чтобы другим неповадно было, и точка. А сказки иди, рассказывай своим молодым операм.

Полевин напыжился и опустил голову. Калинин вмешался:

– Упакуем, Михалыч. Все сделаем в лучшем виде, комар носа не подточит. Это дело чести.

– Ну тогда давай, Юрьевич, заводи на Левина дело. А я генералу доложу, что его взяли в активную проверку. Кстати, в его окружении есть наши люди?

– Задачу я поставил. Людей подыщем, тем более круг его контактов нам известен. Судя по записи, Левин активно общается с местным уголовным авторитетом по кличке Седой, а в окружении того агентура имеется. Мы ее сейчас переориентируем на этого спецназовца, и проблем с получением информации у нас не будет.

– Вот и замечательно. А то я после разговора с генералом слегка запаниковал.

– А вы не паникуйте.

– Легко, Юрьевич, сказать, – вздохнул Махортов. – Вот когда-нибудь займешь мое место, тогда по-другому запоешь. Хочется посмотреть на твою реакцию, когда тебя генерал имеет во все места.

* * *

В отделении Калинин появился как раз к обеденному перерыву. Из кабинета Антонины Васильевны раздавался приятный, обжигающий желудок запах. Из-за экономии средств она не посещала общепит, а на маленькой электрической плитке подогревала небольшую кастрюльку с заранее приготовленным дома обедом. В такие минуты Калинин страдал, обильно сглатывая слюну. Времени посещать неподалеку расположенное кафе у него не было, а питаться, как Антонина Васильевна, он стеснялся. Довольствовался малым: крепким чаем и парой песочных печений, которые на время притупляли голод. Зато дома, поздним вечером он отрывался по полной программе, съедая за раз весь дневной рацион, чем вызывал у супруги настоящую панику. Так уж повелось, что где бы Калинин ни служил, распорядок дня он соблюдал незыблемо. «Война войной, а обед по распорядку» – таков был его девиз до назначения на эту должность. Но как оказалось, для каждого правила есть свои исключения.

Не в силах выносить аппетитный запах, диффузией распространяющийся по отделению, он плотно запер за собой дверь и набрал по телефону оперативной связи номер своего друга, командующего в Новосибирске отделом военной контрразведки.

С полковником Амельченко Константином Николаевичем судьба свела его в Забайкалье. Тогда это был просто Костя, капитан особого отдела КГБ СССР по ЗабВО. Аббревиатура этих букв среди офицеров ордена Ленина Забайкальского военного округа шутливо расшифровывалась, как «забудь вернуться». Это было связано с суровыми климатическими условиями тамошней нелегкой армейской службы. Но она закаляла характер, обогащала оперативный опыт и давала по-настоящему надежных, преданных и порядочных друзей. За десять лет совместной службы с Костей был съеден не один пуд соли, реализовано не одно интересное дело, вошедшие в анналы отечественных спецслужб. Это первые пресечения организованных преступных групп, расплодившихся по стране в самом начале лихих девяностых; задержание изменников Родины, пытавшихся передать обнаглевшим в тот период иностранным разведкам секретные сведения оборонного характера; осуждение контрабандистов, наладивших канал реализации за границу похищенного с армейских складов драгоценных металлов и оружия. Все это проходило на фоне гонения на КГБ СССР, организованного окрыленными неожиданно свалившимся на их головы счастьем демократами, науськанными советами из-за рубежа. Однако ни безденежье, ни оголтелая клевета, ни предатели, засевшие в руководстве конторы на самом верху, не помешали им, простым труженикам «плаща и кинжала», делать свое дело. Именно в такой ситуации познается человек…

Прошла целая эпоха. Костя стал полковником Амельченко, а старший лейтенант Андрей подполковником Калининым. Их разделило расстояние в несколько тысяч километров, но та сформированная годами теплота чувств осталась незыблемой. И сейчас, слушая длинные гудки телефонной трубки, Калинин немного нервничал, вспоминая общие дела. Несмотря на разницу во времени, в аппарате что-то щелкнуло, и раздался знакомый голос Кости:

– Полковник Амельченко. Слушаю вас.

– Здравия желаю, товарищ полковник…

Константин Николаевич сразу узнал Калинина и, не дав тому представиться, радостно произнес:

– Андрюха, какими судьбами? Как живешь-можешь?

Этот вопрос он всегда задавал. Это был его своеобразный идентификационный код, с помощью которого он сигнализировал, что у него все хорошо. О подобных кодах они в свое время договорились сообщать друг другу, когда внедрялись под чужими установочными данными в логово противника.

– У меня все хорошо. Получил очередное назначение. Сейчас командую районным отделением.

– Как поживают Ольга, Янка? Передавай им привет от меня и Натальи.

Так уж повелось, что в их отношения они включили и жен. Дружили семьями. Когда была свободная минута, по вечерам собирались у кого-нибудь на квартире: жены обменивались своими скудными нарядами, а мужики зачастую выпивали. Потом пели песни, играли в карты, шутили…

– У них тоже все хорошо. От нас аналогичный привет твоей семье. Приезжайте в гости.

– Обязательно приедем.

На протяжении семи лет, как их дороги разбежались в разные стороны, Амельченко обещал Калинину заехать к нему на несколько дней погостить. Но как-то все не получалось.

– Костя, я тебе звоню вот по какому делу… В наше поле зрения попал некий Левин… Запиши пожалуйста его установочные данные.

– Готов.

– Левин Андрей Александрович, 4 августа 1967 года рождения, уроженец города Ангрен Ташкентской области Узбекской ССР.

– Записал.

– Так вот Костя, мы проверили его по ГИЦ и выяснили, что в 1995 году его задерживали твои сотрудники. Потом материалы передали по подследственности в милицию. И его осудили. Дали пять лет. В 2000 году он освободился. Где-то два года шарахался и теперь появился у нас. Мутный тип. Мы его в проверку взяли. Ничего тебе эта фамилия не говорит?

– Левин?

– Да. Андрей Александрович. Если ваши им занимались, то наверняка в рамках какого-нибудь оперативного дела.

– Что-то припоминаю. Я в этот период как раз только был назначен на эту должность. Сейчас мы его установим, и я тебе перезвоню. Хорошо?

– Все, жду твоего звонка.

Калинин положил трубку и посмотрел на часы. Обеденный перерыв подходил к своему логическому завершению. В коридоре отделения послышались шаги и голоса прибывших на службу сотрудников. Затем раздался стук в дверь, и на пороге появился капитан Савельев.

– Разрешите, товарищ подполковник? – спросил он.

– Заходи, Виталий, – Калинин встал и протянул подошедшему подчиненному руку. – Как дела? Присаживайся.

– Согласно вашему указанию я переговорил с сожительницей Петрова.

– Левина?

– Нет, – удивился капитан, – Петрова.

– Виталий, наконец-то из ГИЦ пришла бумага. Наш спецназовец никакой не Петров, а ранее судимый за мошенничество Левин.

Капитан удивленно почесал затылок и произнес:

– Эх, вот бы раньше это знать, разговор с Ириной получился бы другим.

– А каким он получился?

– Да не очень хорошим. Она категорично отказалась рассказывать что-либо про него.

– Интересно получается. Несколько дней назад она с подозрением относилась к его персоне, а здесь такие перемены… Ну и что она тебе конкретно рассказала?

– Сказала, что во всем виноваты мы. То есть руководство ФСБ.

– Не понял? В чем это мы виноваты?

– Она сказала: что мы подставили ее мужа. Дескать, у нас в конторе какой-то «крот» завелся. Дело мы провалили, а пытаемся все грехи списать на Петрова. Тьфу, Левина.

И она, если будут какие-либо на него влияния со стороны ФСБ или милиции, будет жаловаться директору ФСБ. Если честно, то я до конца ее не понял.

– Зато мне все ясно. Он подтянул ее на свою сторону. Запудрил мозги. Но это даже к лучшему.

– Еще, Андрей Юрьевич, я со своим агентом из криминала встретился. Знаете, что он мне сообщил? – Смирнов слегка покраснел и опустил взгляд.

– Виталий, я не провидец какой-то. Мысли читать не умею.

– Он мне сказал, что у Седого в нашей конторе имеется информатор. Наш сотрудник, – Смирнов покраснел еще сильнее.

– А не сказал кто именно?

– Сказал.

– Ну и кто?

– Я этому не поверил и не поверю никогда, – капитан встал.

Калинин улыбнулся и произнес:

– Я что ли? Да ты садись. В ногах правды нет. Тот молча кивнул головой и уселся.

– Виталий, а моя фамилия называлась? Смирнов отрицательно покрутил головой и сказал:

– Называлась должность и ваше имя с отчеством. Руководитель отделения ФСБ. Андрей Юрьевич. А еще Седой объявил, что скоро у его группы проблем с правоохранительными органами не будет. Мол, даже начальник РОВД ему будет честь отдавать. Правда, что меня смутило, так это тот факт, что на следующей неделе Седой с вами должен будет обмывать ваше очередное воинское звание подполковника. А мне известно, вы его давно носите.

– Да уж, скоро, как пять лет будет. Мои однокашники уже полковников получили, – с потаенной грустью сказал Калинин и продолжил: – А кто на мое чествование будет приглашен? Что источник сказал?

– Только самые надежные из братвы, человек пять, не больше. В том числе и источник.

– О! Это же замечательно.

– Да что ж здесь замечательного. Агент сейчас «сидит на измене». Боится, что его сдадут Седому. А за это дело его по головке не погладят. Нож в спину и ищи-свищи где-нибудь в реке с камнем на шее.

– А ты его хоть пытался переубедить?

– Пытался, но он ни в какую. Говорит, все, мне конец.

– А он не говорил, сколько мне платят?

– Говорил. По сто тысяч рублей в месяц.

– Это ж получается по четыре с половиной тысяч долларов в месяц, – присвистнул Калинин.

– Да. Братва, сказал агент, потуже затянула пояса. Но пока не возмущается. Седой сказал, что намерен платить и больше, так как это вклад в будущее.

– Ага, в будущее поколение бандитов, – рассмеялся Калинин, встал, подошел к сейфу, открыл его и достал диктофон. – Вот, Виталий послушай, как твой начальник беседует с Седым, – он включил запись, и из динамиков раздался диалог.

В том месте, где Левин вышел из квартиры уголовного авторитета, Калинин нажал на кнопку «стоп».

– Так это же не вы… Это Петров, тьфу, Левин с Седым разговаривают.

– Правильно.

– Во как, – Савельев озадаченно потер лоб. – Так это же получается, Седой ваш агент?

– Нет. Это техника такая замечательная. Вас что, в Академии не учили премудростям оперативно-технических средств?

– Не понимаю, куда вы клоните.

– Да, Виталий, – вздохнул Калинин. – Придется вас учить, а то вы в деревне совсем знания растеряете.

– Да я как пришел из академии, ни разу в отделении не проводил активных мероприятий. До вас же какой начальник был…

– Руководство не обсуждаем, его не выбирают. Теперь я…

– Понял, Андрей Юрьевич.

– Ну если понял, то еще раз встреться с агентом и сообщи ему следующее. Скажи, что ты лично доложил генералу о своем начальнике. Генерал тебе поставил задачу задокументировать факт чествования очередного звания в кругу лидеров ОПГ. Мол, мы своих мочим наравне с преступниками. Враг, в каком бы он обличие он ни был, остается врагом. Знаешь, кто это сказал?

– Нет.

– Иосиф Виссарионович Сталин, – улыбнулся Калинин.

В этот момент раздалась телефонная трель аппарата оперативной связи.

– Подполковник Калинин, – представился он.

– Андрюха, это я, Костя. Я раздобыл информацию про твоего Левина.

– О, замечательно. Я как раз со своим сотрудником обсуждаю его, – Калинин подмигнул Савельеву.

– Слушай, вот у меня на столе справка по материалам оперативного дела. Из нее следует, что он в 1988–1990 годах проходил срочную службу в частях специального назначения ВДВ сначала в Прибалтике, а затем в Азербайджане. По окончании службы убыл к месту рождения, где некоторое время работал телеоператором. В 1991 году был завербован для участия в боевых действиях на стороне оппозиции в Таджикистане. Участвовал в боевых действиях на Памире. Потом был завербован нашими гэрэушниками. Имел псевдоним Петров.

– Петров? Так он у нас этой фамилией представлялся.

– Этот сучок подставил под огневой удар свой отряд. Сообщил, что в отряде находится крупная партия героина. Наши спецназовцы с вертушек отряд и уничтожили. Героина прибывшая в лагерь группа не обнаружила. Сам Левин получил ножевое ранение в бедро. Лечился в военном госпитале в Душанбе. Через месяц обманным путем военно-транспортным самолетом при содействии посольства РФ он убыл в Россию. Это было летом 1991 года. Потом, Андрюха, стали вскрываться любопытные факты. Оказывается, один из наемников остался в живых. Его позже подобрали бойцы президентской гвардии Таджикистана, подлечили и передали нашим. Он рассказал, что Левин нашел ящик с деньгами, доставленный в лагерь боевиков как раз накануне авианалета. И самое интересное, он появился за час до прибытия наших спецназовцев и первым делом расстрелял командира отряда. Сначала пытал его, раненного, выясняя, где деньги. Сумма была крупная, где-то тысяч под пятьдесят долларов США. Выживший также сообщил, что он у убитых по карманам шарил в поисках наличности.

– Вот сука, – вырвалось у Калинина, отчего сидящий рядом с ним Савельев испуганно сжался.

– Когда он уже исчез, – продолжил Амельченко. – К местным особистам стали обращаться сотрудники госпиталя. Оказывается, перед самой его отправкой бортом в Москву он их подчистую обчистил. Похитил золотые украшения, деньги. Как раз была зарплата у служащих госпиталя.

– Ну это уже ни в какие рамки не входит…

– Но это еще не все. Когда мы его проверяли, посылали множество запросов и выяснили, что около месяца он проживал на территории Кантемировской дивизии, в офицерской общаге. Оказывается, в самолете он познакомился с одним из командиров взводов, прибывшим из командировки. И там тоже почудил немало. Но надо отдать должное, сами офицеры его разоблачили. Как следует надавали тумаков и даже пытались сдать его особистам. Но этот фрукт от них сбежал.

– Что, отбился что ли? Он что, сильный боец?

– Да какой там. Из объяснений командира батареи следует, что он, если говорить простыми словами, ноль без палочки. Ну это ладно. Потом, это мы уже выяснили в ходе бесед и допросов, он некоторое время мотался по стране. Бомжевал, перебиваясь случайными заработками. И в 1995 году оказался в Новосибирске, где познакомился с женщиной. Используя подложные документы, установил доверительные отношения с сотрудниками транспортной милиции, таможенной и пограничной службы аэропорта Толмачево и пользовался беспрепятственным проходом в помещения указанных органов. Как только он начал интересоваться графиком полета военных воздушных судов, сразу же попал в наше поле зрения. И мы установили за ним плотный контроль. И представляешь, что этот сучок сотворил? Он стал заниматься подбором отряда добровольцев для отправки в Югославию. Собрал с офицеров деньги за перелет и оформление заграничных паспортов, а набежала внушительная сумма, и попытался выехать из Новосибирска. Но и мы оказались не лыком шиты. Подставили ему агента и задержали с поличным. Вначале думали, что привлечем его за наемничество, но он оказался банальным мошенником. В процессе следствия установили, что он и бабу свою кинул. Она получила кредит на их свадьбу, а он и эти деньги прихватил с собой. Мы помыкались, помыкались и все материалы передали в УВД. Они их доработали и передали в суд. Тот дал на полную катушку. Пять лет получил ваш Левин.

– Костя, ты представляешь, он здесь практически то же самое делает. И бабу свою пытается кинуть, и братву разводит на деньги, и нас.

– Если тебе нужен официальный ответ, ты по шифрсвязи направь запрос на мое имя, а я своим ребятам подскажу, чтобы дело подняли и все детально описали.

– Обязательно направлю. Спасибо тебе Костя. Жду в гости. Пока.

– Пока, Андрюха.

Глава 8

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 1 ноября 2002 года, 17 час 24 минуты

Сегодня суббота. Я прибыл домой пораньше, чем обычно. Три недели праведных трудов дали результаты. Подобрано новое помещение для моего отделения. Генералу оно понравилось, и он дал свое благословение. Новый глава администрации оказался человеком конкретным. Обещал – сделал. Направил туда несколько муниципальных бригад, и уже началась работа по его обустройству. Эти рабочие – народ не всегда дисциплинированный, так и норовят все бросить и расслабиться в алкоголе, поплевывая в потолок. Солдат спит – служба идет. Не зря Владимир Ильич Ленин говорил, что «социализм это контроль и учет». А наши люди привыкли жить при социализме, поэтому приходится тратить уйму времени на их контроль. Так что работа кипит, и по заверениям прорабов, к 23 февраля мы сможем заселиться в новое, просторное отделение, где будет уютно, тепло и в то же время не стыдно приглашать людей.

С оперативной работой пока что тоже, тьфу-тьфу, не сглазить. Мы помогли местному РОВД найти убийц двух малолетних девочек. Сумели разыскать и задержать в пассажиропотоке лицо, подозреваемое в террористической деятельности на Северном Кавказе. Взяли в разработку установленного разведчика спецслужб США, скрывающегося под личиной миссионера одной из религиозных организаций. Все-таки Л-ск – город криминальный. Хотя, как показывает практика, преступники в большинстве своем не местные. Л-ск – город спутник Н-ска. И едут сюда бандиты всех мастей из разных уголков области. Чего он им запал? Непонятно.

Сегодня капитан Савельев меня обрадовал. Я, соответственно, Махортова и Полевина. Агент сообщил, что завтра в Н-ске должно состояться мое чествование, вернее, не мое, а небезызвестного Левина. Все-таки он повысил себя в звании, присвоил себе подполковника. Братва радуется, ну а мы послушаем их торжественные речи. Седым выбран неприметный ресторан на самой окраине Н-ска. Самое интересное, что в нем зачастую собираются сотрудники местного УБОПа. Вот она, ленинская смычка между городом и деревней, а по-нынешнему – между криминалом и сотрудниками милиции. Ресторан – вот что объединяет их. А нам в этом случае неплохо послушать и одних, и других. Ведь хозяин злополучного кабака совсем недавно обратился в ФСБ с информацией о том, что его допекают и те и другие. Как в известном фильме: «Белые придут – грабят. Красные придут – грабят. Куда бедному крестьянину податься?» В ФСБ! И буквально вчера наше оперативно-техническое подразделение по заданию экономического отдела установило в этом ресторане видео– и аудиоаппаратуру. Так что съемки должны быть интересными и познавательными. Завтра их посмотрим и решим, что дальше делать.

Н-ск, территориальное управление ФСБ, 2 ноября 2002 года, 10 часов 22 минуты

Все в мире повторяется… Осень… Настоящая осень постепенно вступала в свои права, окропляя областной центр холодным моросящим дождем, который, словно насмехаясь над синоптиками вот, уже какие сутки лил, не переставая. Природа подобна женщине, которая любит наряжаться и демонстрировать из-под своих нарядов то изящную руку, то обнаженное бедро. Так она подает своим поклонникам некоторую надежду узнать ее когда-нибудь всю, нагую… В этот утренний час она была капризной и фригидной, норовящей больно обидеть пытавшихся скрыться под разноцветными зонтами одиноких прохожих.

Калинин любил такое время года, воспетую «унылую пору очей очарованья». Пронзающий холод и постоянная сырость не в счет. Ведь дома, в тепле они не ощущаются. Зато где-то внутри, в душе возникает предчувствие перемен к лучшему. Перемены – это самое естественное, что есть в мире. Жизнь не стоит на месте, она движется и постоянно изменяется. Некоторые боятся перемен и цепляются за прошлое, принося в жертву свое настоящее и будущее. Так что перемены нужны. Без них человек деградирует, останавливается в своем духовном развитии и, не видя перспектив, задумывается о смерти, которая непременно приходит. Осень – пора суицидов, как впрочем, и время новых возможностей.

В коридорах УФСБ было непривычно тихо. Контора без людей замирала, выглядела зловеще, особенно в полумраке так и не проснувшегося нового дня. На полу рядом с кабинетом Махортова одиноко лежал раскрытый сырой зонт – верный признак того, что его хозяин находится где-то поблизости. Калинин не обманулся. Владимир Михайлович сидел за своим столом и увлеченно раскладывал на компьютере пасьянс. Увидев зашедшего в кабинет подполковника, он от неожиданности вздрогнул и, отложив занятие, спросил:

– Тебе что, Юрьевич, дома делать нечего? Чего приперся спозаранку?

– А вам, Владимир Михайлович? – парировал вопрос своего старшего товарища Калинин.

– Так я ж сегодня ответственный по управлению. Я сегодня человек подневольный…

– А у меня, Михайлович, сегодня праздник. Я свое звание обмываю.

Махортов с удивлением посмотрел на Калинина, словно на сумасшедшего, не понимая, шутит тот или говорит правду. Потом наконец-то собрался с мыслями и спросил:

– Какое такое звание ты обмываешь?

– А ты что, не в курсе?

– Нет, – Махортов отрицательно покрутил головой.

Калинин подошел поближе к массивному столу начальника отдела, плюхнулся на стул, достал из кармана куртки пачку сигарет и небрежно закурил. Все это время Махортов с настороженностью смотрел на него.

– Тебе ничего Полевин не говорил? – выпуская изо рта клуб дыма, поинтересовался Калинин.

– Да нет же. В последнее время Игорь Васильевич ходит, как не свой. У него в семье ЧП произошло. Будущего зятя милиция задержала за вымогательство. Срок реальный светит.

– А! Ну тогда понятно. Ты же помнишь мошенника?

– Конечно. У меня с памятью пока все нормально. Тьфу, тьфу, тьфу, – Махортов энергично сплюнул через левое плечо, как раз в сторону расположенных на полированной тумбе многочисленных телефонов.

– Так вот этот самый мошенник, можно сказать от моего имени, сегодня собирается обмывать свое очередное воинское звание в кругу уголовных авторитетов. Братва скинулась и заказала столик в ресторане. Будут чествовать героя.

– Это что-то новенькое, – улыбнулся Махортов и тоже полез за сигаретой.

– Новенькое, – согласился Калинин. – Ладно, он нас надувает, так он еще и братву раскручивает по полной программе. Они ж уверены, что он им помощь будет оказывать.

– Может, Юрьевич, им тихонечко подсказать?

– Зачем, Михайлович? Нам документировать надо. Кстати, наша техника в этом ресторане уже стоит. Я поэтому, как ты выразился, и приперся спозаранку. Посмотрю, как в нынешнее время звание обмывают. А то уж стал забывать офицерские традиции, – улыбнулся Калинин и затушил в пепельнице окурок.

– Подожди. Ты, получается, готовишься к реализации материалов? А я почему не знаю? Дело у генерала на контроле…

– До реализации еще далеко. В этом деле нам заявители нужны. Я сомневаюсь, что братва на него заявит.

– А как же мы тогда будем пресекать его преступную деятельность?

– Я пока не знаю. Вариантов много. Вначале я хотел использовать его сожительницу.

– Ну и за чем дело встало?

– Понимаешь, Михайлович, она убеждена, что он является сотрудником спецслужб, который внедрен в преступную группу центральным аппаратом ФСБ для разработки не только самих бандитов, но и работников местного УФСБ, которые якобы занимаются темными делишками.

– Во как!

– Поэтому и надо скрупулезно собирать доказательства его мошеннических действий. Но даже если мы и соберем их целую кучу, все равно без официального заявления ничего поделать не сможем.

– Так, может, тогда и обоснованно «проинформировать» братву? Пусть сами разберутся с ним? Может, это и есть выход из ситуации? Нет человека, и нет проблем!

Теперь настала очередь удивляться Калинину. Он с подозрением посмотрел на полковника. Однако Махортов звонко рассмеялся и, маша перед собой руками, произнес:

– Да шучу я, Юрьевич, шучу. Не смотри так на меня. Конечно же, это не наш метод. Давай, занимайся своим Левиным. Как что-нибудь мало-мальски проявится на горизонте, не стесняйся, заходи.

* * *

Кафе с мистическим названием «От заката до рассвета», как и подобает, было расположено вдали от Н-ска, на оживленной автотрассе, по которой при желании можно было попасть в самые разные уголки нашей страны. Его завсегдатаи – это водители большегрузных машин, останавливающиеся на постой; местная братва, погрязшая в разборках за сферы влияния; милиционеры, жаждущие расслабиться за бесплатной выпивкой и шашлыком.

Кафе было сущим раем для сплетников и сотрудников оперативно-технического подразделения УФСБ. Благодаря акустике этого помещения здесь одновременно можно было услышать обрывки нескольких разговоров из разных концов зала.

Когда Левин, Седой и еще три подозрительных типа, кого на зоне называют «аристократами»,[4] вошли внутрь, невидимые мембраны чутких микрофонов начали вибрировать, посылая звуковые сигналы в центр Н-ска на мощные динамики звуковоспроизводящих устройств. Следом за ними на экраны мониторов в технический зал УФСБ стало поступать и видеоизображение.

В этот вечерний час в кафе присутствовало около десятка посетителей, сутулый бармен и официантка – единственная женщина. Она скользила между столами, разнося заказы. Посетители то и дело норовили ущипнуть ее за задницу, но официантка настолько устала, что даже не пыталась бить их по рукам или уклоняться. Ей уже было все равно. Подойдя к столу, где расположился Левин со своими спутниками, она небрежно бросила на него меню и уже собралась уходить, когда Седой сказал:

– Девушка, постойте. Как вас зовут?

– Татьяна.

– Танечка, у нашего друга сегодня важное событие, и мы с товарищами хотим его поздравить. Вы сделайте так, чтобы он остался доволен.

– Так вы закажите, что хотите, – она устало кивнула на меню.

– Нет, Татьяна, – замахал руками Седой. – На ваше усмотрение. Сделайте стол красивым и богатым, а мы вас щедро отблагодарим.

Услышав последнюю фразу, женщина ожила. Откуда-то в ней появились потерянные за день силы. Она улыбнулась и молча кивнула головой.

– Пока вы будете готовить, принесите для разминочки бутылочку водки и каких-нибудь салатиков, чтобы мы не скучали.

Женщина еще раз кивнула и быстро удалилась, а Седой вопросительно посмотрел на Левина и спросил:

– Ну как вам здесь, Андрей Юрьевич?

– Не плохо, не плохо, – пробурчал он и, поправив узел галстука, осмотрелся по сторонам.

Непривычно тихо сидели и приятели Седого. Они были напряжены соседством с «офицером ФСБ». Время от времени кидали на него косые взгляды и нервно барабанили татуированными пальцами по столу.

В отличие от простых людей, сняв с себя одежду, они не становятся голыми. Причудливая нательная символика: зверушки, обнаженные барышни, церковные купола, цепи, кинжалы, колючая проволока и самые разнообразные надписи так глубоко въелись в кожу, что превратились в кольчугу былинных богатырей. Одеяние из синей туши стало их своеобразной визитной карточкой, которую трудно испортить, а еще труднее потерять. По неизвестным большинству людей символам блатари делят мир на «своих» и «чужих», на воров и фраеров. В нательной символике закладывались криминальное прошлое, число судимостей, отбытый или назначенный по судебным приговорам, срок, воровская масть, отношение к административным органам, склонности, характер, национальность, вероисповедание, сексуальная ориентация, место в уголовной иерархии и даже эрудиция.

Даже по рисункам на пальцах Левин определил, что перед ним расположился цвет воровской иерархии Н-ской области, сплошь уголовные авторитеты. И он даже подумал, что зря ввязался в эту опасную авантюру, которая может завести его черт знает куда.

Официантка не дала долго скучать. Через пару минут она с характерным стуком поставила на стол бутылку водки, рюмки, большое блюдо с разнообразными овощами и удалилась восвояси. Седой потер руки, взял бутылку и разлил ее содержимое по рюмкам.

– Ну что, братва, начнем? – торжественно произнес он и, взяв со стола рюмку, поднялся во весь рост.

Остальные последовали его примеру. По залу эхом прокатился шум передвигающихся стульев. Последним, улыбаясь, встал Левин.

– Пацаны, – как только наступила тишина, продолжил Седой, – в этой жизни ничего просто так не происходит. Все по милости бога, – он переложил рюмку из правой руки в левую и перекрестился. – Вот, братва, бог в нашей нелегкой жизни дал нам этого хорошего человека, с которым мы будем делить хлеб-соль, – он указательным пальцем показал на Левина. – А он, я надеюсь, будет нам помогать. Давайте выпьем за Андрея Юрьевича. За его высокое звание и должность, которое он недавно получил. Пожелаем ему всяческих успехов и много-много денег.

Одобрительный гул совпал со звоном ударяющихся друг о друга рюмок. Затем тихие, глотательные звуки, шорох на столе, громкое чваканье и снова шум перемещающихся по полу стульев.

– Между первой и второй перерывчик небольшой, – радостно произнес Седой и вопросительно посмотрел на Левина, ожидая его вердикт.

Тот кивнул и произнес:

– У нас, у военных людей говорят: «между первой и второй пуля не должна просвистеть».

– Дельно говоришь, начальник. Тебе и поручим тост сказать. А, братва? – он мигнул сидящему напротив братку.

– Пусть генерал говорит, – зашумели гости.

– Ну пока не генерал, – смущенно сказал Левин. – Но кто знает, как жизнь повернется в будущем. Глядишь, и стану генералом.

– Станешь, Андрюха, станешь. Братва подсобит, – закивал головой Седой.

– Ну тогда, пацаны, я продолжу, а ты, Василий Иванович, наливай-ка по чарке, – встрепенулся Левин и поднялся с места.

– Да ты сиди, начальник, – улыбаясь, произнес один из приглашенных, вор с рябым лицом.

– Я хоть и военный человек, но не хуже вас знаю тюремные понятия. Так что предлагать сидеть – не уважать товарища. Я же не локошник.[5]

– Извини начальник, я хотел сказать: присаживайся, – смутился рябой «авторитет». Седой глянул на того косо и схватился за бутылку.

– Ладно. Я понимаю вас, как никто. Больше скажу, я даже чалился на зоне. – Да хватит, начальник, нам лапшу на уши вешать, – засмеялся Седой, разливая водку по рюмкам.

Левин, осознавая, что переигрывает, слегка покраснел и поправил себя:

– В Чечне в плен к боевикам попал и несколько месяцев в зиндане жил.

– Плен и тюрьма разные понятия, – сказал кто-то.

– Аквариум, где бы он ни находился он и есть аквариум,[6] что в тюрьме, что в плену. Но я хочу о другом сказать, – Левин вдруг замолчал, собираясь с мыслями. Оглядел присутствующих и продолжил: – Судимостями, задержаниями, вытрезвителями охвачено нынче едва ли не все население страны. А как известно, без этого самого населения органы ФСБ обойтись не могут. Поэтому я сегодня с вами здесь нахожусь и обмываю свое очередное звание. Давайте выпьем за меня. Вам все равно, а мне приятно, – засмеялся он, согнул руку, словно отдавая честь, и залпом выпил.

– За тебя, Андрей Юрьевич, за тебя, – раздались возгласы уголовников.

* * *

Полковник Махортов, подперев рукой подбородок, внимательно смотрел на экран телевизора. По его внешнему виду было трудно определить эмоциональное состояние. Казалось, что его мало волнует сцена, разворачивающая в придорожном кафе. Никаких эмоций, за которые можно было зацепиться Калинину и выяснить для себя, что же ему ждать от полковника. Сам Калинин то и дело усмехался, крутил головой и комментировал сюжет, преподнося к нему массу жаргонных словечек. А когда Левин приступил к воинскому ритуалу, то и вовсе засмеялся и стал чертыхаться.

– Вот видишь, Михайлович, что творит негодяй. Сразу видно, комиссар.

– Кто-кто? – удивился Махортов.

– «Комиссар» на воровском жаргоне означает мошенника, действующего под видом милиционера. Вот такие комиссары, не пройдя оперативную школу, позорят честь нашего мундира в глазах общественности. Что о нас люди подумают?

– Эти что ли? – улыбнулся Махортов и кивнул на экран. – Мне лично до одного места, что они о нас думают. В данном случае вопрос надо поставить по-другому: «Что думаем о них мы?» Сразу отвечаю: идиоты. Невооруженным глазом видно, что этот горе-подполковник никакого отношения к правоохранительным органам не имеет. Более того, заметно, что он судимый. Как вы, Юрьевич, с Полевиным, это раньше не разглядели? Все же говорит об этом. И слова, и мимика, и жесты. Комиссар, говоришь?

– Да, комиссар. Пришлось даже поднять воровской словарь, чтобы запомнить несколько слов о мошенниках и использовать их в будущих беседах с ними же, – Калинин открыл свой блокнот и стал озвучивать собственные записи: – Вот, Михалыч, послушай, что в воровском словаре пишут. «Идти на куклима» – выдавать себя за честного человека. «Кошелек» – мошенник, обкрадывающий жертву подбрасыванием бумажника. «Кукольник» – мошенник, при продаже ценностей подменяющий их на фальшивые. «Ломщик» – мошенник, обманывающий продавца при размене денег. «Пакетчик» – мошенник, обманывающий с помощью денежной «куклы». «Пинтер» – картежный мошенник. «Подкидчики» – мошенники, подбрасывающие на вокзалах кошельки, а затем отнимающие деньги. «Пробиреты» – мошенники, подделывающие фальшивые пробы на изделиях из драгоценных металлов низшей пробы. «Сборщики» – мошенники, собирающие пожертвования на якобы благотворительные цели. «Фармазон» – мошенник, занимающийся сбытом фальшивых драгоценностей. «Финансисты» – мошенники, получающие деньги в государственных финансовых учреждениях по подложным документам. А еще мошенников называют мазями, пачечниками, счастливчиками, файями, коньками, кувыркалами, чернушниками, шильниками, шнеерзонами и фокусниками.

– Да-а-а, – вздохнул Махортов. – Оказывается, не только русский, но и воровской язык могуч и красив.

– Красноречив и разнообразен, черт его побери, – добавил Калинин. – Кто у нас только не сидел в тюрьме. Даже Федор Михайлович Достоевский, и тот несколько лет находился в шкуре приговоренного к смертной казни, а потом и каторжанина. Поэтому и не удивительно, что воровской язык стал частью нашей русской культуры. И ее нам нужно знать и уважать. «От сумы и от тюрьмы не зарекайся», так, по-моему, звучит известная поговорка. Хрен его знает, как жизнь повернется в будущем.

– Ты чего, Юрьевич, с ума сошел? Живи по уставу, завоюешь честь и славу.

– Законы, Михалыч, пишутся людьми, зачастую не являющимися эталоном честности и порядочности. Другие люди преступают законы, написанные теми людьми. И так, видимо, будет продолжаться до конца времен. И мы тому не исключение.

– Да ладно, брось. Мы живем по законам и по совести.

– По совести – куда ни шло. А вот по законам – еще надо поспорить. Порой строго следовать им значит загубить на корню дело. Сам же недавно предлагал передать информацию о Левине Седому.

– Так я же шутил.

– И я шучу, – засмеялся Калинин и снова уставился на экран, где разворачивался прелюбопытный спектакль.

* * *

Вскорости официантка принесла заказ. Кроме разнообразной выпивки и закуски на столе появилась ваза с искусственными цветами – подарок от эфэсбэшных технарей. Звучание голосов стало четче. Теперь отдельные слова и предложения не терялись. Речь участников «торжества» становилась более-менее внятной, если не считать, что с каждой выпитой ими рюмкой возникало ее естественное искажение.

Вначале за столом все напряжены, их фразы обрывисты и скупы. Потом наступает раскрепощение и демократичность. В этот период люди становятся необыкновенно страстны в своих речах и добросердечии. После чего разговор непременно плавно переходит на непристойные темы, а затем с приливом нежности ко всему, что окружает, как в непосредственной близости, так и за тысячи, а то и миллионы километров, наступает полное единение с вселенной, зачастую заканчивающее тихими, почти бесшумными рыданиями. И, наконец, возникает грусть, которую некоторые привыкли утолять в жестоком мордобое сразу после дружеского лобзания. И особых причин, а порой даже и поводов для этого не требуется. Кто-то обязательно вставал со стула, мрачно оглядывал товарищей стеклянным взглядом, словно видел их первый раз, высматривал достойную жертву, грозно рычал и вступал в рукопашную.

Этот вечер не был исключением из правил. После третьей бутылки водки Седому захотелось потанцевать, благо музыка, которую вначале не было слышно за светскими разговорами, неожиданно пробилась к центру его головы. Внезапно он встал, согнул руки в локтях и стал ими двигать, одновременно виляя бедрами, в такт музыки.

– Ну что, пацаны, потанцуем, – улыбаясь во весь свой блестящий рот, предложил он и, не дождавшись ответа, кинулся к центру зала.

Там уже, обнявшись, танцевала одинокая пара. Седой не стал мудрствовать лукаво. Он подошел к парочке и силой разнял их.

– Слышь, барыга,[7] отдохни, дай с твоей бабой побацать,[8] – сказал он и с силой толкнул мужика.

Как и следовало ожидать, женщина громко завизжала, за что сразу же получила от Седого звонкую оплеуху. Мужчина опомнился и с кулаками бросился на бандита. Тот отпрыгнул в сторону. Его костлявая рука, покрытая синими татуировками, нырнула в карман и с опасной ловкостью выскользнула обратно, держа остро заточенный выкидной нож.

– Братва, фраерку жить надоело! – оскалив железные «фиксы», закричал Седой.

– Нож! Нож! – посетители кафе испуганно повскакивали с мест и замерли, ожидая развязки, которая не заставила себя долго ждать.

С самого дальнего конца зала отделились две фигуры и в мгновение ока предстали перед Седым, заслонив собой мужчину.

– Ты что вытворяешь, подонок? – гаркнул один из них и принял боевую стойку. Другой шепнул разгоряченному мужику:

– Вы, уважаемый, шли бы отсюда. Мы уж как-нибудь сами…

– Пацаны, ну это же беспредел, трое на одного, – ощетинился Седой и кивнул своим подельникам.

Те дружно встали и направились на помощь вожаку. Действие стало переходить на совершенно другие, опасные рельсы. Теперь перед троими стояли четверо человек. Левин был не в счет. Он притаился за столом. Все получилось так стремительно, что он растерялся и не остановил невменяемого Седого.

Противоборствующие стороны были напряжены. Вены на руках вздулись, а глаза горели неприятным огнем, не сулящим ничего хорошего ни одним, ни другим.

– На кого поешь,[9] петушня?![10] – дружок Седого истерически рванул ворот засаленной клетчатой рубахи, из-под которой показались впалая грудь с картиной дерущихся быков.[11]

Другой подельник, с испещренным оспой лицом, стал совершать военный маневр, заходя в тыл к неприятелям с правой стороны. С левой, крадучись, обходил самый молодой из группы. Он был атлетически сложен, решителен и уверен в себе. Раньше Седой его использовал в криминальных разборках в качестве собственного охранника. Его пудовые кулаки, облаченные в металлический кастет, никогда не подводили. Достаточно было одного удара по «куполу» противника, и преимущество переходило к бандиту.

Братва действовала слаженно, чувствовалось, что у нее изрядный опыт в кабацких потасовках и «разводке лохов», а на счету немало побед. Левин заворожено следил за приготовлением сторон к сражению. Битва вот-вот должна была начаться. И началась…

Седой и его и товарищ с фиолетовыми быками на груди неожиданно оказались друг перед другом и против своей воли продолжили движение, с силой столкнувшись головами, причем нож чиркнул совсем не того, кого следовало: «бык» взвыл и схватился за руку. Ткань рубашки медленно набухала, превращаясь в месте пореза в ало-красную клетку. В следующее мгновение два других бандита, пытавшихся незаметно проникнуть в тыл обороняющимся, словно кегли, взлетели ввысь и, упав на пол, замерли.

От удивления у мужчины приоткрылся рот, и он испуганно стал озираться. Женщина, держась, за щеку с восхищением смотрела на своих спасителей.

– Вам лучше отсюда уйти, – настоятельно предложил молодой человек. Они согласно кивнули и бросились к выходу.

* * *

На экране телевизора казалось, что все эти диковинные финты хулиганы проделывают самостоятельно, по собственной воле, а два неприметных паренька, вступившихся за влюбленную парочку, только ассистируют им: помогают, придерживают, направляют. Делали они это с энтузиазмом, раскладывая противника направо и налево.

Судя по глумливой ухмылке на лице Махортова, увиденное на экране явно забавляло его. Калинин с интересом тоже наблюдал за ходом битвы, а когда она быстро закончилась, недовольно заворчал:

– Михалыч, ты в следующий раз скажи нашим операм, чтобы растягивали удовольствие и не так быстро заканчивали, а то не успел и разглядеть, как бой закончился.

– Да я их еще и отдеру по полной программе. Мы их туда направили технику охранять, а они в драку ввязались, и притом нечестную. С той стороны всего четыре человека, а наших раздолбаев целых двое. Мы же превысили пределы необходимой обороны. Видишь, Юрьевич, трое не шевелятся. Может, убили ненароком? Отписываться придется. Ну появитесь здесь! – Махортов грозно потряс кулаком перед экраном.

* * *

Однако на этом дело не закончилось. Седой стал возвращаться из глубокого нокаута. Он был вне себя от ярости. Встав на дрожащие ноги, он мутным взглядом обвел зал, выискивая источники угрозы. Из кафе начали убегать люди, и через минуту оно почти опустело. Бармен и официантка спрятались за стойкой бара, и стали судорожно набирать телефон 02. Остались только двое молодых ребят, по интеллигентному виду которых и не скажешь, что они могут дать кому-то достойный отпор.

Седой удивился и не поверил, что с ним и его товарищами сотворили именно эти люди.

– Вы че, бакланы? Да мы же вас на куски порвем, – зарычал он и снова кинулся на чужака, пытаясь схватить того за горло.

Однако чужак неожиданно исчез. Только что был на расстоянии вытянутой руки, а в следующее мгновение – растворился. Седой пробежал пару шагов вперед и уперся в колонну, а когда удивленно развернулся, то увидел перед собой холодные карие глаза. Они гипнотизировали и внушали животный ужас. Главарь понял, что пропал, и безвольно обмяк, мигом утратив агрессивность и способность к сопротивлению. Страшные глаза стремительно надвинулись на него, выпуклый лоб глухо ударил в переносицу, отчего Седой опрокинулся за спину и снова отключился.

– Господа, мы вам не советуем предпринимать каких-то действий. Можете остаться инвалидами, – неожиданно заговорил один из молодых людей.

– А-а-а-а, – человек с окровавленной рукой неожиданно страшно заорал и кинулся на него.

Удар лакированной туфлей чуть не вогнал «дерущихся быков» в грудную клетку бывшего зека и опрокинул того вверх тормашками.

– Есть еще желающие получить по морде? Тишина и тяжелое сопение.

– Кончайте мужики, непонятка вышла, – сказал Левин и встал.

– А ты кто такой? – спросил победитель и вразвалочку стал подходить к столу, потирая кулаки.

– Я… Я… – испугался Левин и прикрылся рукой, защищаясь от возможного удара.

– Меня нельзя… Я сотрудник ФСБ…

Неожиданно в кармане бойца зазвонил мобильный телефон. Тот включил его и поднес к уху.

– Слушаю вас.

– Леша, – стал командовать Махортов. – Давайте, забирайте технику и дергайте быстрее оттуда. Менты едут. Не дай бог попадетесь, шкуру спущу.

– Понял, – ответил Алексей и отключил телефон, затем подошел к столу и в наглую забрал вазу с цветами.

Левин подумал, что его собираются бить, и еще громче закричал:

– Я лицо неприкосновенное. Меня бить нельзя. Я при исполнении… Алексей улыбнулся и ответил:

– Ладно, сотрудник ФСБ, мы еще с тобой встретимся. Пока. Он кивнул своему напарнику, и они стремительно исчезли за дверью.

Через минуту к кафе подкатил раскрашенный милицейский «форд», из которого выскочили сержант с лейтенантом в бронежилетах и с автоматами наперевес. Они осторожно проникли вовнутрь заведения и взяли на мушку бледную официантку, кинувшуюся к ним навстречу.

– Что тут произошло? – строго спросил у нее сержант с грубым, будто вырубленным топором лицом.

– Драка.

– Кто пострадавший? – спросил лейтенант и вдруг осекся, увидев на полу четыре тела. Он держался менее уверенно, и если бы не знаки различия, можно было подумать, что это он находится в подчинении у сержанта, а не наоборот. – Фьють, – присвистнул он.

Рябой с молодым здоровяком уже очухались и теперь откачивали сотоварищей. Ослабевший от потери крови Седой, наконец, сел, привалившись к каменной колонне, и озабоченно трогал поломанный нос, из которого сочилась густая черная кровь. Вор с «быками» лежал неподалеку без признаков жизни. Его руки раскинулись в стороны, а приоткрытые веки демонстрировали только белки глаз.

– И кто ж их так отделал? – снова спросил лейтенант, наметанным взглядом осматривая помещение. К его удивлению, мебель в кафе не пострадала, словно нападавшие специально ее не трогали и очень осторожно избивали посетителей.

Никто не отвечал.

– Вы что, оглохли? – нарочито грубо произнес сержант и, щелкнув скобой, поставил автомат на предохранитель. – Вас спрашивают: что случилось?

– Что, что, – не поворачиваясь, пробурчал рябой. – Или не видите? «Скорую» вызывать надо – вот что!

– Ты нас не учи, что делать. Сами разберемся, нужна скорая или нет. А пока заполним протокол, осмотрим место происшествия, опросим свидетелей, опять же заявление от вас получим.

– Ну ты мент и даешь, – загундосил Седой. – Нам кидать заяву западло! Так что вызывай больничку и вали отсюда подобру-поздорову.

Лейтенант побагровел, схватился за дубинку, болтающуюся на поясе, и заорал:

– Вы что себе позволяете?

– Андрей Юрьевич, разберись с ментенком, дюже борзый оказался, – Седой кивнул головой Левину, все это время прячущегося за столом.

Тот внезапно побледнел и втянул голову в плечи, стараясь быть маленьким и незаметным, особенно для глаз милиционеров.

– Глазырин, обыщи его, – скомандовал лейтенант сержанту и направил ствол автомата на Левина.

– Э, э, э, поаккуратнее, – испугано бросил мошенник. – Оружие шуток не любит, ошибок не прощает.

– А ты не крутись и не делай резких движений, тогда автомат и не выстрелит, – усмехнулся сержант и подошел к нему. – Руки!

– Чего?

– Руки, тебе говорят! – ствол автомата въехал в солнечное сплетение.

– Кхе! Кхе! – резкий кашель вырвался из груди Левина, дыхание у него перехватило, а глаза вылезли из орбит.

– Вы че суки делаете! – закричал Седой. – Вы полковника ФСБ прессуете. – Да вас за это красная зона ждет. Черт с ним, с авторитетом, пойдем во франты.[12]

Сержант испуганно посмотрел на лейтенанта.

– А у него че, на морде написано, что он чекист? – подсказал лейтенант, а сам подумал, что выходка сержанта может иметь самые непредсказуемые последствия для всего наряда и его карьеры в частности.

– Слышь, как тебя там… ты че, действительно эфэсбэшник? – спросил Левина сержант.

– Вы, товарищ сержант, прежде чем автоматом махать, поинтересуйтесь, кто перед вами стоит. Скоро своим железом губернатора, а то и самого президента лупить будете! – отдышавшись, завопил Левин. – Как вы стоите перед полковником?! Вас что, не учили нормальному поведению?!

Сержант побледнел, вытянулся в струнку и от испуга закрыл глаза.

– Ваша фамилия? – продолжил орать мошенник.

– Глазырин.

– Тебя, Глазырин не учили этике взаимоотношений между милиционером и гражданскими лицами? Вам что, обязательно тыкать в лицо удостоверениями? Только в этом случае вы себя ведете, как следует? А если человек не полковник, как я, а, предположим, обычный работяга, то его сразу избивать начинаете?

– Никак нет, товарищ полковник?

– А ты что молчишь, лейтенант? Ты же офицер! Как ты мог допустить такое? Немедленно вызывайте сюда начальника УВД, что бы он с вас три шкуры содрал, а заодно и погоны. А еще под зад пинком бы пнул, чтобы вашего духа в органах не было! Из-за таких, как вы, народ и не любит милицию. Что стоишь, как истукан?

– Товарищ полковник, извините, бес попутал. Нам по рации сообщили, что здесь вооруженный разбой. Вот мы и приготовились к самому худшему. Мы же не знали, что здесь вы… – лейтенант переступил с ноги на ногу.

– Не знали… Так знайте. Вызывайте немедленно скорую помощь и отправляете потерпевших в больницу. Поправятся, и тогда допросите их. Понятно?

– Так точно, товарищ полковник.

– Ладно. Я сегодня добрый. Но завтра… завтра чтобы пришли ко мне в контору, – Левин для острастки потряс указательным пальцем.

– А кого спросить?

– Кого, кого, полковника Калинина Андрея Юрьевича, – Левин накинул на себя куртку и направился на выход, оставляя благодарных милиционеров и побитых блатных наедине друг с другом.

* * *

Махортов покатывался со смеху. Было от чего веселиться.

– Юрьевич, ты будь завтра в Н-ске, менты к тебе придут, а ты должен их как следует отодрать за нетактичное поведение в отношении должностного лица органов государственной безопасности.

– Давай эту ресторанную запись начальнику УВД покажем, как его подчиненные осуществляют проверку сигналов. Тогда Левин окажется прав: с них сдерут три шкуры и погоны, – ответил Калинин.

– А что, я с генералом посоветуюсь. Думаю, что он эту идею поддержит.

– А как он отреагирует, что наши сотрудники верхушку братвы поломали?

– А мы ему это показывать не будем, покажем только с того места, где наряд ППС прибыл в кафе.

– Ага, ты что, Михалыч, думаешь, что милицейский генерал идиот? Он сразу поймет, что у нас есть полная картина того, что происходило в кафе. Мне-то, конечно, по барабану, но руководство отдела экономической безопасности, думаю, дюже обидится. Техника в кафе стоит по их заданию. Они кого-то там документируют ведь из числа коррумпированных ментов? А мы нате, на блюдечке с золотой каемочкой, тем же ментам и сдадим наш интерес.

– Согласен, – Махортов почесал макушку. – Ну что, наш герой смотался, и мы будем потихоньку собираться, а то завтра рано на работу. Пошли ко мне в кабинет, по рюмке коньяка выпьем и поковыляем по домам.

– Пошли, – весело ответил Калинин.

Около кабинета Махортова их поджидали два лейтенанта, только что вернувшихся с задания. Один из них держал злополучную вазу с цветами. Они явно нервничали, ожидая от полковника причитающийся в таких случаях нагоняй.

– Ну заходите, Чаки Норрисы, мать вашу, – на ходу крикнул Махортов и открыл дверь.

Лейтенанты поплелись за ним и уже через минуту, опустив головы, словно на плахе, стояли перед расположившимся в кресле Махортовым. Полковник говорил ровно, строго и размеренно, умело делая паузы, усиливающие внимание слушателей. Но заметив, что его слова не возымели должного действия, он перешел на более понятный язык:

– Вы служите в серьезной конторе, а не в частной лавочке, вашу мать. Кто давал команду морды бить?

– Но он же Владимир Михайлович, нож вынул, мог бы убить гражданских лиц, – начал оправдывался Алексей.

– Вы какое задание получили? – заорал Махортов и, вытянув голову, подался вперед.

– Технику охранять, товарищ полковник, – испуганно ответил напарник Алексея.

– Во! Сергей Викторович, – Махортов многозначительно поднял палец вверх и, расслабившись, принял обычную позу. – Секретную технику охранять! И надо было ее охранять. Потоп ли, ядерный взрыв ли, конец света ли, третья мировая война – все это вас не должно было вас волновать. Вы должны были бы выполнить задачу, доложить руководству, а потом умереть.

– Михалыч, а умирать-то зачем? – удивился неожиданно встрявший в разговор Калинин.

Многозначительно посмотрев на Калинина, Махортов нахмурил брови, но все же ответил:

– Третья Мировая война должна вестись с использованием оружия массового поражения. По-ра-же-ния, – на всякий пожарный по слогам добавил он и с опаской посмотрел в окно, словно ядерный взрыв там уже произошел.

За окном никакого атомного гриба Махортов, естественно, не увидел. Там было темно и шел дождь, капли которого монотонно барабанили по откосам.

– Вы хоть понимаете, что подставили под угрозу ответственное мероприятие? – после непродолжительной паузы спросил Махортов и по отечески посмотрел на молодых лейтенантов.

Злобы или других негативных чувств к этим молодым сотрудникам у Махортова, конечно же, не было. Более того, в глубине души он их поддерживал. И если бы он оказался на их месте там, в кафе, то, скорее всего, поступил бы также. Техника, хоть она и суперсекретная, но, в конечном счете, все-таки просто груда микроскопических транзисторов, резисторов и еще бог знает чего. А люди… Люди, они живые. Но должностное положение обязывало говорить Махортову то, с чем он в душе не согласен.

– Вы хоть понимаете, что могло произойти?

Опера в знак согласия молча кивали, но не понимали полковника, считая его выжившим из ума службистом.

– Ладно, слава богу, все живы и техника не пострадала, – начал успокаиваться он.

– Вот она, Владимир Михайлович, – Алексей осторожно протянул ему вазу с цветами.

– Рано мне еще дарить цветы, – улыбнулся Махортов. – Вот помру, тогда дарите на здоровье.

– Тьфу на тебя, Михайлович, рано о смерти думать. Есть еще порох в пороховницах.

– И ягоды в ягодицах, – засмеялся полковник.

Услышав смех, опера прибодрились и осторожно улыбнулись.

– Что лыбитесь? Мы еще на эту тему поговорим, – он пригрозил кулаком.

– Мы не лыбимся, товарищ полковник. Понимаем всю тяжесть нашего проступка и готовы нести любое наказание, – ответил Сергей и вытянулся в струнку. Его примеру последовал и Алексей.

– Ладно, ограничимся устным замечанием. Но в следующий раз…, – Махортов потряс указательным пальцем. – Вопросы есть?

– Никак нет, товарищ полковник.

– Если нет, то за инициативу и находчивость при сопровождении оперативно-технического мероприятия объявляю вам благодарность.

– Служим Отечеству, – в один голос произнесли опера.

– Все, давайте, сынки, по домам, отдыхайте. Завтра трудный день, – Махортов пожал им руки, и опера удалились, оставив двух старших офицеров наедине с бутылкой коньяка…

Часть 3 Прощальная гастроль

Глава 1

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 12 часов 29 минут

– Именно в тот день решение и созрело. Нельзя сказать, что оно появилось ниоткуда. Все к этому шло. Вокруг меня сгущались тучи. С одной стороны наседала местная братва, которая в любой момент, как говорится, могла свести дебет с кредитом, и тогда в лучшем случае меня ожидала длительная командировка в медицинское учреждение, в худшем – холодный металлический ящик в городском морге. С другой стороны меня приперли менты и органы ФСБ. Ну сколько я мог ломать перед ними комедию? День, неделю, месяц? Не больше. С третьей – налегали кредиторы. Для вас ведь сейчас не секрет, что таковых было немало. Да и вообще, надоел мне ваш городишко. Поэтому и решил я валить из него. Засобирался в дорогу и ждал удобного случая. И он, на тебе, пришел. Представляете, в один прекрасный день, моя подруга заявляет: «Андрюша, отец в тяжелом состоянии, нужна квалифицированная медицинская помощь. Деньги роли не играют!» И в этот момент я понял: удача на моей стороне.

– И у тебя что, нет угрызений совести? – спросил его Калинин.

– Оставьте, гражданин начальник, мою совесть в покое, – его доселе доброжелательное лицо мгновенно превратилось в оскаленную блатную харю. – Я живу по другим законам. Они вам непонятны.

– По законам джунглей?

– Во, во. Выживает сильнейший. Так что, совесть здесь не причем. Надо же как-то выживать…

г. Л-ск Н-ской области, 2 ноября 2002 года, 7 часов 20 минут

Несмотря на барабанивший по оцинкованным откосам деревянного окна дождь, настроение у Ирины было праздничным. Наконец-то вчера вечером Андрей сделал ей официальное предложение стать его законной супругой. Это был самый счастливый день в ее жизни. Весь вечер в ее глазах стояли слезы умиления, готовые пролиться в любой момент. Но она сдерживала себя, направляя свой душевный порыв на предстоящие свадебные хлопоты.

Избыток чувств, так и хлещущих наружу, дал о себе знать в постели. Женщина балансировала на грани между сном и бодрствованием, ее мысли вышли из-под контроля и крутились вокруг насущных проблем. Лица ее родственников и знакомых долго мелькали перед ее взором, пока не пришел глубокий сон с яркими, сочными сновидениями.

Она находилась в какой-то незнакомой комнате с огромным зеркалом, перед которым в одиночестве наряжалась в белое свадебное платье с кружевами. Где-то подсознательно ей казалось, что гости уже собрались и ждут ее в соседнем помещении, откуда доносился недовольный приглушенный шум, заставлявший сильно нервничать. Это волнение сказывалось на ее движениях. Руки никак не могли застегнуть многочисленные пуговицы на платье. Проходила целая вечность. Шум за стеной затихал. Гости расходились по домам. Вдруг Ирине показалось, что стены комнаты начали смыкаться вокруг нее. Перехватило дыхание. Она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Лоб покрылся капельками пота, руки дрожали. Она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Комната становилась все меньше и меньше. Уже можно было, не сходя с места дотронуться до любой ее стены. Еще чуть-чуть, и они раздавят ее, сотрут в порошок, и не будет ни свадьбы, ничего не будет…

Бросив бесполезное занятие, Ирина протянула руку, открыла единственную дверь и шагнула навстречу хлынувшим потокам солнечного света. Он был столь ярким, что она невольно зажмурилась на время, потеряв способность видеть. А когда глаза привыкли, то перед ней предстала ужасная картина. Посреди огромного зала стоял гроб. Люди в темных одеяниях и с траурными выражениями лица расположились вокруг него. Что-то заставило ее подойти к гробу. Там лежал ее отец. Увидев его, она бросилась к нему на грудь и громко зарыдала. И в этот момент, кто-то стал сильно трясти ее за плечо и называть по имени.

– Ирина, Ирина, Ирина.

Ира открыла глаза и увидела своего Андрея, склонившегося над нею. Он настойчиво тряс ее, пытаясь разбудить. Она глупо улыбнулась и сказала:

– Сон дурной приснился. Он облегченно вздохнул и лег на спину.

– Ты меня напугала, – сказал он.

За окном серело. Наступало утро. Можно было без труда разглядеть обстановку в квартире.

– Который час? – спросила она и села на кровати.

– Без четверти восемь, – ответил он и улыбнулся.

Андрей был так красив, что она не переставала поражаться этому каждый раз, когда видела его. Как же глупо с ее стороны столько времени предаваться унынию. «Наверное, он любит меня», – подумала она, судя об этом по блеску его проницательных карих глаз.

– Скажи мне что-нибудь, – попросила она.

– Что сказать?

– Ну например, что любишь меня, – она загадочно улыбнулась, мечтая, что отныне будет делить с ним все горести и радости жизни.

– Я люблю тебя!

– Ты говоришь как-то не искренне.

– Я тебя люблю, – по слогам сказал он и, обхватив ее руками, потянул на себя.

Она словно змейка вырвалась из его объятий, нырнула под одеяло и поползла вниз, пока ее губы не коснулись самой чувствительной части его тела. Левин замер, закатив в неописуемом удовольствии глаза. Движения ее губ и языка были предельно откровенными и не допускающими двоякого толкования конечной цели, которая не заставила себя долго ждать. Он вдруг, вцепившись в ее мягкие каштановые волосы, застонал и несколько раз содрогнулся. Она плотней сжала губы и, дождавшись его полного успокоения, побежала в ванную.

Когда она возвратилась, он снова дремал. На его лице была улыбка невинного младенца. Ирина нежно поцеловала его в щеку и направилась на кухню готовить завтрак. Ей нравилось что-то делать для любимого человека. Может быть, это и есть настоящее счастье, когда присутствует желание жить не только для себя?

Стараясь не разбудить своего любимого, она набрала номер телефона родителей. Сон так и не дал ей покоя. Ее отец вот уже который месяц болел. Был слаб, передвигался с трудом. В районной больнице так и не могли поставить правильный диагноз. Врачи отмахивались, ссылаясь на возраст. Но при чем тут возраст, если отцу недавно исполнилось лишь шестьдесят лет. Его ровесники в хорошей физической форме, живут полноценной жизнью и о старости пока не думают, а вот отец…

– Мама, доброе утро, – шепотом сказала она. – Как там дела?

– Плохо. Папа не встает. Постоянно говорит о смерти.

– Мама, надо его в Москву везти, консультироваться у специалистов.

– Да я разве против? Он ни в какую.

– Я сегодня с Андреем переговорю, может быть, найдет он толковых врачей. Как-никак в ФСБ работает. Должны же у него быть там знакомые.

– Переговори. Пусть он на отца повлияет.

– Обязательно. Все, давай. Позвоню попозже, – Ирина выключила телефон и вдруг почувствовала легкое прикосновение руки на ягодицах.

Она развернулась и увидела улыбающегося Андрея.

– Ой, как ты меня напугал. Чего так рано встал?

– Здесь поспишь, пахнет вкусно. С матерью разговаривала?

– С матерью, – ответила Ирина и неожиданно заплакала.

– Ты чего? – удивился он.

– Отец очень плох. Надо его в Москву везти на обследование.

– Давай отвезем. Какие проблемы?

– Мы не знаем, куда везти. У нас там знакомых врачей нет.

– У вас нет, зато у меня есть. Что же вы раньше молчали?

– Как-то неудобно было тебя напрягать.

– Да ты что, Ирина. Я же тебе почти законный муж, – он обнял ее и тыльной стороной кисти вытер слезы, скатывающиеся по ее щекам. – Я прямо сегодня и разыщу толкового врача в Москве. Позвоню начальнику медицинской службы ФСБ и озадачу его. Правда не знаю, бесплатно получится ли.

– Да ты за деньги не переживай. У родителей есть машина. Мы ее готовы продать. Брат поможет. Деньги мы соберем. На лечение хватит.

– Ну тогда проблем вообще не должно быть. Сегодня же позвоню и все разузнаю. Если потребуется, на денек-другой смотаюсь в Москву и, как говорится, на месте разберусь.

– Ой, какой ты у меня молодец. Давай, садись завтракать, – с нежностью сказала Ирина и бросилась к плите.

После столь неожиданного предложения в отношении Ирины к Левину наступила поистине восхитительная пора. Связанная тесной близостью, она чувствовала себя с ним свободно и, словно ребенок, защищено. Она горячо любила и радовалась своей любви. Что касается его чувств, то он ничего такого не испытывал. Он в ожидании «зеро» играл на ее чувствах, стараясь демонстрировать счастливое, весело-приподнятое настроение. Хотя в действительности с каждым днем тревожное состояние все сильнее охватывало его. Очередная партия, где ставки были высоки, близилась к своему логическому завершению. Осталось только взять прикуп с двумя тузами, собрать выигрыш и раствориться в толпе на перроне местного железнодорожного вокзала. Ну а до этого времени приходилось добросовестно исполнять роли любящего мужа, а также радеющего за погибших товарищей чекиста и коррумпированного сотрудника органов местного отделения ФСБ.

Думая об этом, Левин притих, смачно отхлебывая из большой кружки ароматный кофе и медленно пережевывая бутерброд с колбасой.

– Что-то не так, Андрей? – спросила его Ирина.

– А?

– Я спрашиваю, о чем ты задумался.

– О работе, – вылезая из тяжелых дум, ответил он. – Ты же знаешь, у меня сегодня важное событие.

– Знаю, знаю, – улыбнулась она. – Ты сегодня едешь в Н-ск, где тебе вручат погоны подполковника. Ты уж особо не напивайся, а то что подумает о тебе генерал.

– Ты меня хоть раз видела пьяным?

– Нет, не видела. Но раз вопрос стоит о твоем назначении на вышестоящую должность, ты уж будь осторожен. Сам видишь, что Калинин к тебе неравнодушен. Ты же для него конкурент, и он все сделает, чтобы учинить тебе какую-нибудь пакость.

– За это, Ирина, не беспокойся. Его песенка спета. Генерал принял решение о его снятии с должности и моем назначении.

– Все равно, я прошу тебя, будь осторожен.

– Да не волнуйся ты, Ирка, – Левин встал со стула и снова обнял сожительницу. – Все, мне пора на работу. Надо еще проверить, как там идет строительство нового здания, а потом ехать в УФСБ. Дел по горло!

То, что дел у него невпроворот, Левин не соврал. Несмотря на воскресный день, он запланировал несколько встреч с людьми, которые жаждали добровольно расстаться с «кровными» во имя благих целей. Это в первую очередь таксисты, сбросившиеся на мемориальную доску погибшим чекистам, во вторую – руководители местных производств, клюнувших на байки о строительстве памятника в центре города и, наконец, братва, искавшаяся покровительства спецслужб.

Плотно позавтракав, Левин оделся в новый, подаренный Ириной цивильный костюм, в котором он выглядел по-праздничному солидно. Как знать, если бы судьба распорядилась иначе, его жизнь сложилась бы по-другому, и вполне возможно, что с его способностями к перевоплощению он смог бы блистательно выступать на сцене какого-нибудь драматического театра или сниматься в кино и непременно в главных ролях.

Он посмотрел на свое отображение в зеркале, висящем в небольшом коридорчике квартиры, и остался доволен собой. Ирина навела последние штрихи, поправив на его груди яркий галстук, и удовлетворенно произнесла:

– Красавец.

– Красив в строю, силен в бою, – ответил он, поцеловал ее в лоб и вышел из квартиры.

Сразу на выходе из подъезда налетевший порыв ветра обрушил на Левина волну мелкого дождя. Он раскрыл предусмотрительно переданный Ириной зонт. Мрачная картина. Серое низкое небо, раскинувшееся от края до края горизонта, было затянуто плотными тучами, не пропускающими к земле солнечных лучей. Сумерки и моросящий дождь не были помехами для людей, коих на улицах города было предостаточно. Воскресный день гнал их на рынки и в магазины за покупками.

Левин бродил по городу, стараясь расслабиться и скоротать время перед назначенной накануне встречей с генеральным директором местного промышленного предприятия Иваном Семеновичем Свинцовым, на которого его вывел Седой. Иван Семенович, уже немолодой мужчина, был человеком осторожным, даже боязливым. Он старался ладить и с властью, и с криминалом, поэтому легко попадал в различные западни, ловко установленные и первыми, и вторыми.

Первая встреча с ним прошла накоротке. Иван Семенович тогда спешил в Н-ск, где у него была намечена какая-то важная встреча. Однако, увидев в руках Левина красное удостоверение, он вначале растерялся, но услышав суть просьбы, проникся и пообещал решить любой вопрос, зависящий от него. Он говорил так искренне и просто, с такой подкупающей убежденностью, что трудно было ему не поверить. Встреча была намечена в его главном офисе в 11 часов утра 2 ноября. И теперь Левин уверенно шел туда.

Время от времени ему попадались знакомые лица. Постоянное посещение ресторана и сплетни, так быстро распространяющиеся в этом маленьком городке, сделали свое дело. Левин стал узнаваем. Недалеко от рынка он с удивлением заметил брошенный на него украдкой взгляд. Это был знакомый Ирины по имени Сергей, у которого Левин взял на время видеокамеру, но отдавать ее не собирался. В тот же день он по дешевке загнал ее на барахолке, а деньги давным-давно истратил.

– Андрей Юрьевич, Андрей Юрьевич, постойте, – громко позвал его мужчина.

Левин, сделав вид, что его не заметил, прибавил шаг. Однако Сергей все-таки догнал его и схватил за плечо.

– Андрей Юрьевич.

– О, Сергей, привет. Куда ты пропал?

– Я пропал? Я вас вот уже который день ищу. Хотел поинтересоваться, когда вы мне видеокамеру вернете?

– Чуть позже, чуть позже. Я же у тебя ее брал для проведения оперативно-разыскного мероприятия?

– Да.

– Мероприятие закончилось. Материалы мы передали в прокуратуру. Камера у них проходит, как вещественное доказательство. Потерпи, родной. Следствие закончится, и я тебе ее верну.

– Так она мне сейчас нужна.

– Сергей, ты что такое говоришь? Мы же ради тебя, вот их, – он рукой показал на прохожих, – наших российских граждан работаем, можно сказать, жизнью рискуем. Боремся с организованной преступностью и терроризмом, а ты… Какой-то ты несознательный. Отдайте видеокамеру, и я плевал на безопасность государства. Так, что ли, получается?

– Да нет, я просто…

– Что просто? – начал наседать Левин. – Ты просто хочешь, чтобы в нашем городе теракты совершались? Люди гибли? Этого ты хочешь? Не получится у тебя играть на руку террористам. Мы этого не допустим. Так и знай! Можешь даже это им передать.

– Кому им? – побледнел Сергей.

– Кому, кому, террористам, мать вашу. Я чувствую, что ты с ними заодно.

– Я?!

– Ну не я же. Я же видеокамеру у прокуратуры не требую.

– Я только хотел поинтересоваться, Андрей Юрьевич. Я же не против, что она использовалась органами ФСБ.

– Ничего себе «не против». Ты меня чуть ли не за грудки хватал – «Отдай камеру!» Как будто я ее себе присвоил. Нужна она мне…

– Ладно, Андрей Юрьевич, я потерплю. Вы уж извините меня за назойливость. Как только она освободится, вы уж подскажите.

– Какие вопросы, Сергей. Как только следствие закончится, я тебя найду. Придешь в отделение, и мы тебе ее по акту отдадим.

– Спасибо большое.

– Ну пока, – ухмыльнулся Левин и направился к двухэтажному зданию, расположенному неподалеку.

На входе в офис его остановил охранник в форменной одежде.

– Вы к кому? – с подозрением спросил он.

– К Ивану Семеновичу.

– А по какому вопросу?

– А вам какое дело? Я по службе. Вот мои документы, – Левин протянул красную «корочку» и тут же убрал ее в нагрудный карман.

– Я что-то не разглядел, – произнес дотошный охранник.

– Звони Ивану Семеновичу. Скажи, Андрей Юрьевич из ФСБ пришел.

– Так вы бы сразу и сказали, что из ФСБ. Иван Семенович меня предупреждал. Он вас ждет, – охранник, словно швейцар, раскрыл перед Левиным дверь и слегка склонился в поклоне.

Левин кивнул и молча направился в офис Свинцова. Приемная была пуста, что неудивительно. Все-таки воскресный день. Он без стука вошел в кабинет. Свинцов, вальяжно расположившись на кожаном кресле, смотрел телевизор. Увидев посетителя, он расплылся в улыбке и кинулся к нему.

– Андрей Юрьевич, уважаемый, а я вас жду не дождусь.

– Иван Семенович, я человек военный и прибыл в строго назначенное время. Сейчас ровно 11 часов, – Левин кивнул на настенные часы.

– Вы пунктуальны, – он протянул руку для приветствия.

– Точность – вежливость королей, – мошенник пожал ее.

– Чем могу быть обязан? – Свинцов указал на стул, а сам присел напротив. – Кофе, чай или, может быть, чего-нибудь горячительного? – предложил он.

– Нет, я на работе.

– А до вас начальник ФСБ не гнушался, – Иван Семенович хитро улыбнулся и кивнул на холодильник. Левин растерялся и спросил:

– А вы знаете начальника ФСБ?

– Ну я слышал, что у вас недавно смена произошла. Андрей Александрович, по-моему, в Н-ск уехал служить. Теперь вот вы…

– Да, да, да. Уехал. Знаете ли, у нас постоянно происходят перестановки. Новые люди, новые знакомства. Я вот, например, за свою службу уже десяток мест поменял.

– Да, не приведи господь такую жизнь. Два переезда равняются одному пожару. Если вам какая-то помощь нужна в обустройстве, так вы не стесняйтесь, обращайтесь. Поможем.

– Мне лично, Иван Семенович, в этой жизни уже ничего не надо. Обо мне государство беспокоится. Хлеб-соль дает. И на том спасибо. Но как понимаете, ФСБ не может существовать без поддержки простых граждан, в частности без вас, Иван Семенович.

– Да что вы, уважаемый. Я простой предприниматель.

– Вот на вас, простых бизнесменах и держится наше государство. Вы даете работу людям, платите налоги…

Услышав последнее слово, Свинцов напрягся и покраснел. Это не осталось незамеченным Левиным.

– Все исправно платите? Как говорится, заплати налоги и спи спокойно.

– Ой, с этой работой, спать приходится мало. Одни проблемы. То налоговики, то пожарные, то всевозможные инспекции. Сами понимаете, предприятие, как и человек, не может быть без греха.

– Иван Семенович, вы уж обращайтесь в ФСБ. Мы вам поможем. Сделаем так, что вас за версту будут обходить. Но и вы для нас сделайте доброе дело.

– Я готов. А что нужно?

– Да вот, вы, наверное, слышали, что наши сотрудники погибли в Чечне?

– Ой, господи, – Свинцов перекрестился. – Первый раз слышу.

– Тогда я вам этот факт сообщаю. Много у нас погибло офицеров. Помощь мы семьям, конечно, оказали. Генерал нам предложил запечатлеть память погибшим. А как?

– Как? – повторил Свинцов.

– Мы долго думали над этим вопросом, и решили памятник возвести на центральной площади города. Памятник погибшим афганцам есть, а нашим сотрудникам нет.

– Непорядок, – бросил Свинцов.

– Я с вами полностью согласен. Непорядок. Чем отличается подвиг, совершенный в Афганистане, от подвига в Чечне?

Свинцов пожал плечами.

– Я вам хочу авторитетно заявить: ничем! Я был и там, и там. Подвиг, где бы он ни совершался, остается под ви гом.

– Очень хорошая идея. Я бы помог финансами. Вы мне дайте номер банковского счета, а я туда деньжат подброшу. Сколько вам надо?

– Вот, посмотрите на рисунок, – Левин извлек из нагрудного кармана вчетверо сложенный листок бумаги и, развернув его, продемонстрировал рисунок.

Надо отдать должное Левину, талант художника у него присутствовал. Рисовал он хорошо. В наброске угадывалась фигура военнослужащего, сжимавшего в одной руке автомат, а в другой армейскую каску.

– Неплохо, неплохо, – пробормотал Свинцов.

– Памятник должен быть из бронзы в натуральную величину.

– Дороговато получается, – озадаченно сказал Иван Семенович и почесал макушку.

– Разве память о героях можно в деньгах оценить? Деньги – это мусор, а память… – Левин многозначительно поднял указательный палец вверх.

– Память – вечна, – согласился Свинцов и, словно стыдясь, опустил глаза.

– Вы, Иван Семенович, не думайте, что только один будете участвовать в этом проекте. Будем делать сообща, всем миром. Другие предприниматели сбросились. Опять же, областная администрация выделяет средства, районная… Новый глава, услышав это предложение, загорелся.

– Да вы что?

– Я вам говорю.

– Тогда сколько с меня?

– Сколько не жалко. Я же не могу назвать конкретную сумму. Вдруг она вас не устроит?

– Да вы не стесняйтесь, говорите. Не устроит, так я прямо и скажу, что столько дать не смогу.

Левин оценивающим взглядом осмотрел кабинет. Обстановка в нем была шикарная. Кожаная мебель, огромный стол, дорогие напольные часы с курантами…

– Ну если триста тысяч не жалко?

– Сто.

– Двести.

– Сто пятьдесят.

– По рукам, – Левин протянул руку. Свинцов пожал ее и сказал:

– Когда счет представите?

– Я поговорю с генералом…

– Хорошо, буду ждать, – сказал предприниматель, встал и добавил: – Вы там намекали на покровительство?

– Не намекал, – Левин тоже встал, – а ясно сказал. Как перечислите деньги на счет, со всеми вашими друзьями в кавычках разберемся. Никто вас трогать после этого не будет. Я вам обещаю. Слово офицера даю.

– Спасибо, Андрей Юрьевич. Может все-таки по рюмашке? У меня есть хороший виски. Шотландский.

– Еще раз спасибо, Иван Семенович, но мне надо бежать. Служба, понимаете ли.

– Не смею, тогда вас задерживать. Жду номера банковского счета.

– Непременно, в ближайшее время я вас оповещу. Честь имею, – откланялся Левин и вышел из кабинета бизнесмена.

Настроение у него было приподнятым. Намеченное легко реализовывалось, как бывало не раз. Схема отъема денег действовала безукоризненно, по накатанной стезе: «раз, два, и в дамках». «Еще чуть-чуть, и можно валить из этого города», – ухмыляясь, подумал Левин, проходя мимо охранника.

Глава 2

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 12 часов 52 минуты

– Итак, я засобирался. Нужно было все подчистить, собрать воедино. Я рассчитывал, что на сборы у меня уйдет примерно неделя, не больше.

– Ты имеешь в виду собрать все деньги воедино? – уточнил Калинин.

– Конечно же, деньги. А что еще? Ведь деньги выступают мерилом возможностей человека, его авторитета, к тому же деньги приносят деньги, и кто попробовал вкус этой азартной игры, тот никогда из нее не выйдет. Время сейчас такое!

– Что это за время?

– Время, когда каждый может удовлетворять свои комплексы и тешить самолюбие. Конечно, если у этого «каждого» есть деньги или, на худой конец, «пушка». А еще лучше и то и другое, – Левин засмеялся и как в американском вестерне, словно из пистолета, выстрелил указательным пальцем в Калинина, а потом подул на мнимый ствол.

– Так ты что, получается, и стволом пользовался?

– Нет, что ты, гражданин начальник, никогда. Я артист! Я каждый раз выбирал и играл нужную роль. И, на мой взгляд, в этом деле я преуспел, – с гордостью сказал Левин.

– Двойная жизнь рано или поздно приводит к тому, что теряешь основную. Это как за двумя зайцами гнаться…

г. Л-ск Н-ской области, 3 ноября 2002 года, 9 часов 20 минут

Понедельник начался отвратно. Левин проснулся со знакомым ощущением похмельной тупости, вялости и апатии. Тошнило. В висках барабанила боль, а во рту чувствовался противный вкус желчи. Желудок, обгоревший после вчерашнего злоупотребления алкоголя, безбожно ныл.

Несмотря на проникающий в комнату яркий солнечный свет, утро казалось серым и невыразительным. Такая же метаморфоза происходила и с запахами Ирининых духов, парящими в квартире: вчера они приятно будоражили, а сейчас пытались вывернуть наизнанку.

Некоторое время Левин, обняв подушку, ворочался с боку на бок и пытался вспомнить весь вчерашний день. Безрезультатно… Его компьютер безнадежно завис. Пришлось открыть глаза. Знакомая обстановка слегка успокоила. В квартире он находился один.

Преодолевая слабость, он встал, нетвердо ступая по скользкому линолеуму, подошел к окну и распахнул раму. Прохладный свежий, почти морозный воздух слегка помог, Левин почувствовал себя лучше, и к нему вернулась способность воспринимать окружающее. В зеркале трюмо отражалось его осунувшееся усталое лицо с похмельными синяками под глазами и двухдневной щетиной на подбородке. Почти незнакомое лицо, которое он стал забывать, находясь на попечении у Ирины.

Оторвав взгляд от своей физиономии, спотыкаясь, он отправился на кухню залить чем-нибудь пересохшую глотку. Утолять жажду пришлось не водой из-под крана, а бутылкой прохладного пива, заботливо возвышавшейся по центру стола. Выпил ее залпом. Внутри что-то зашевелилось, запыхтело, заголосило и гортанно вырвалось наружу, обдав кухню свежим перегаром.

Покореженная водкой энергетика плавно восстанавливалась, и предметы вокруг постепенно обретали привычную расцветку и четкие контуры. Остатки алкогольной интоксикации прямо на глазах оттянул прохладный душ. Тело наливалось силой и жаждало движения. Первым напомнил о себе детородный орган, который неожиданно и, казалось, беспричинно дал о себе знать, но затем, засмущавшись, расстроился и принял обычное безжизненное состояние.

Приняв душ, с трудом позавтракав и, закурив, Левин обратился к наиболее простой на данный момент дилемме – идти за пивом или нет. Посмотрев за окно, он счел, что погода благоприятная для прогулки. Он лениво оделся, похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли деньги и ключи. В этот момент зазвонил его мобильный телефон.

– Да. Слушаю, – недовольно, сквозь зубы процедил он.

– Доброе утро, Андрей Юрьевич, – голос звонившего был хриплым и не сулящим ничего хорошего.

– Утро, Василий Иванович, добрым не бывает, – Левин, узнав Седого сразу же вспомнил вчерашний вечер, отчего у него гулко забилось сердце и задрожали руки.

– Вот и я про то же. Утро сегодня не доброе, а злое. Посмотрел на себя и испугался.

– Я тоже, Иванович, весь опухший. На работу проспал. Влетит от руководства.

– Да ты же теперь, как я понимаю, самый важный здесь. От кого тебе может влететь?

– А если генерал позвонит?

– Я же тебе позвонил. По телефону перегар не передается, и генерал твой ничего не учует. Да и голос у тебя бодрячком, не то что у меня, – вначале Седой захихикал в трубку, а потом болезненно ойкнул.

– Что там у тебя? Проблемы?

– А ты что, ничего не помнишь?

– Нет, – соврал Левин.

– Так мы вчера в самом конце ангишваны[13] с какими-то фраерами схлестнулись.

– И что?

– Да ничего. Мы огребли по полной программе. Двое моих корефанов[14] на мясницкой[15] оказались.

– Не гони тюльку[16].

– Что мне перед тобой понтоваться?[17] Мы же теперь свои. Мы вчера пришли на бровях[18] и давай бакланить.[19] Я даже хотел освежевать скотину.[20]

– Да ты что, в своем уме?

– Что здесь поделаешь, слетели с катушек.[21] Ну вот, только я джагу[22] вытащил и решил его в доску пустить,[23] как откуда ни возьмись появились два ломовика[24] и начали нас класть доверху[25] и печенками рыгать.[26] Все, подумал, вилы,[27] живыми из кабака не выйдем. И представляешь, Юрьевич, появляются дружки.[28] Впервые я им обрадовался. Если бы не они, то нас к ногтю[29] прибрали бы.

– А! Синичек[30] помню. По-моему, сержант и лейтенант были.

– Ты еще их зафаловал[31] и потом куда-то исчез.

– Кинуть чепуху мусорам[32] – это ж милое дело, – рассмеялся Левин.

– А я же разве говорю, что это мотня порватная?[33] Надо всегда капканы мочить.[34] Ну ладно, черт с этими дружками. Ты с ними сам разберешься. Мне вот что от тебя надо. Обидели меня ломовики. Дюже обидели. Найти мне их надо позарез. Сделаешь, Юрьевич? Век не забуду.

– А на что они тебе?

– Морковь[35] мне нужна. Ой, как нужна морковь. А то что народ обо мне подумает? Слабину дашь и все, будешь в самом низу, у параши находиться.

– Это точно. Наша братва любит парашу пускать.[36] Помнится на зоне…

– Какая, Юрьевич, зона. Ты уж мне не компостируй мозги,[37] – рассмеялся Седой. – Хотя я тебе скажу, если бы я не знал, что ты чекист, то век воли не видать, признал бы в тебе жида![38]

– Ну, Иванович, спасибо тебе на добром слове, – язвительно произнес Левин.

– Ну что, Андрей Юрьевич, поможешь разыскать ломовиков? Ты уж мне только пальцем укажи, а я все сделаю, шито-крыто будет. Ни одна падла[39] не узнает.

– Да верю я, верю. Обещать не буду, но постараюсь. Может, это какие-то залетные были или еще хуже – менты?

– Да, с ментами тяжело будет. Их в стойку[40] не поставишь. Ну а если местные волы?[41]

– Если местные, то наверняка найду.

– Ну тогда до звонка.

– Счастливо, Седой.

Отключив мобильник, Левин задумался: «Уж очень я приблизился к братве. Не к добру это, ох, к не добру. Надо умывать руки».

* * *

После трехдневного дождя воздух на улице был чистым и непривычно свежим, асфальт впитал воду и оттого казался гладким и жирным. Вдоль него по бровке виднелись грязные лужи, покрытые из-за слабого ветерка мелкой рябью. Несмотря на антициклон, северный осенний ветер забирался под одежду, неприятно щекотал кожу и настойчиво подгонял к цели. Городок в ожидании зимы съеживался, пустел, становился каким-то блеклым, чтобы потом, к весне, снова расцвести.

До пивного киоска было рукой подать: пройти через небольшой облысевший скверик, повернуть направо и оказаться прямо перед ним. Тот, кто построил это небольшое сооружение из красного кирпича, оказался внакладе. Само место располагало к задушевным беседам с полулитровыми пластиковыми стаканами, а густая растительность вокруг не стесняла вовремя опорожнять быстро заполняющиеся мочевые пузыри. Здесь всегда было людно, но особенно по вечерам, когда мужики возвращались с работы.

Перед самым поворотом к киоску Левина окликнули:

– Андрей Юрьевич!

От неожиданности он вздрогнул и повернул голову навстречу голосу. Он доносился из припаркованного автомобиля и принадлежал знакомому таксисту, который при внимательном рассмотрении через приоткрытое окно, заразительно улыбался.

– О, Толя, привет. А я тебя уже искать засобирался, – Левин остановился у машины и протянул ладонь в салон.

– Я сам вас ищу. Сегодня собрался к вам на работу прийти, а здесь вы.

– Зачем на работу. Мы же договорились, как соберешь деньги, так и позвонишь.

– Да у меня мобильник украли. Там ваш номер был.

– Ну что, собрали на памятник деньги?

– На памятник? – изумился Анатолий. – Мы же договаривались на мемориальную доску.

– Я про доску и хотел сказать. Собрали?

– Ага, – радостно сказал таксист и полез в карман, где, поковырявшись, достал тугое портмоне. – Вот, мужики сбросились. Отнеслись с пониманием.

– Сколько здесь? – Левин кивнул на кошелек.

– Двадцать тысяч рублей.

– Не много, – разочаровано сказал он и протянул руку.

– Мы узнавали в военно-мемориальной компании, на мраморную доску за глаза. Если хотите, я могу все лично устроить. Мне только ее размеры нужны и какая надпись там должна быть.

– Не надо. Мы сами сделаем.

– Сами так сами.

Таксист вытащил деньги и передал их Левину, который не пересчитывая, положил их в карман, оглянулся по сторонам и собрался сразу же уходить.

– Юрьевич, подожди, – остановил его Анатолий. – А как там насчет документов?

– Каких документов?

– Ну ты в прошлый раз говорил, – засмущался таксист. – Для ментов ксивы. Ну что б почем зря не останавливали.

– А-а-а, – Левин ударил себя по лбу. – Конечно. Ты же должен был мне список передать.

– Ну вот, я его подготовил, – Анатолий судорожно полез в нагрудный карман и извлек из него вчетверо сложенный листок. – Здесь все, кто больше одной тысячи рублей передал.

– Фьють, – присвистнул Левин. – Да ты знаешь, сколько такая ксива стоит? Она в два раза больше, чем ты мне дал, стоит. А здесь у тебя целый взвод числится. Нет. Могу по дружбе сделать только одну, для тебя. А если кому-то нужно, то за отдельную плату. Десять тысяч рублей.

– Десять? – водитель почесал затылок.

– А что так удивляешься? За месяц работы сколько гаишникам на штрафы отстегиваете?

– По-разному. Бывает ничего, а бывает и по три тысячи рублей.

– Ну и посчитай. Три тысячи помножить на двенадцать месяцев, получится тридцать шесть тысяч рублей. За год прибыли больше косаря зелени.

– Ну это же не каждый месяц так штрафуют.

– Ну пусть за два года эти деньги отобьешь, потом-то голая прибыль пойдет. Так что, Толя считай, и своих гавриков убеждай. Тебе сделаю, а другим за отдельную плату.

– Понял. Ну хоть мне, и то хорошо.

– Через недельку в торжественной обстановке вручим тебе удостоверение, – подмигнул Левин и, попрощавшись с таксистом, направился к киоску.

* * *

К обеду, когда в квартире появилась Ирина, организм Левина функционировал, как швейцарские часы. Настроение было отменным. Две пустые пластиковые бутылки стояли под столом, а одна, наполовину наполненная – на столе, где также находился ворох рыбьей шелухи.

– Я так посмотрю, ты решил весь день опохмеляться? – улыбаясь, спросила его Ирина.

– Почему же весь день. Я с утра съездил в контору, получил зарплату. Вот, посмотри, – Левин вывалил на стол пачку денег, полученных от Анатолия.

– Ну наконец-то. Тебя можно поздравить с назначением?

– Поздравляй! – он протянул ей для поцелуя свою небритую щеку.

– Как же ты ездил на работу в таком виде? – удивилась Ирина. – Начальник, наверное, сделал замечание?

– Сделал, конечно. Но я ему заявил, что собираюсь бороду отпускать, – рассмеялся Левин и провел рукой по колючему подбородку.

– Шутишь? Тебе борода вряд ли пойдет. Будешь похож на душмана.

– Ты думаешь? – он встал и подошел к зеркалу, рассматривая свое лицо. – Скажешь тоже – душман, – бросил он, и как бы между прочим, добавил: – Да, совсем забыл тебе сказать, у меня еще есть одна хорошая новость.

– Какая?

– Лично сам наш генерал за твоего отца похлопотал. Нашли специалистов в Москве. Обследуют и сразу же сделают операцию. Но… – Левин сделал паузу и, развернувшись, с грустью посмотрел на Ирину.

– Что, какие-то проблемы? – спросила она.

– Да нет, особых проблем нет, если не считать денег. Врачи берутся лечить только за деньги. Сама понимаешь, медицина у нас платная, особенно в Москве. Здесь бесплатно бы было, а в Москве… Но ты не расстраивайся, меня наконец-то рассчитали с прошлой работы, дали десять тысяч долларов, – Левин бросился к своей сумке, достал оттуда объемный почтовый конверт, плотно замотанный скотчем и протянул его Ирине. – Вот, Ирина, возьми, пусть будет у тебя на сохранении. Это наш с тобой неприкосновенный запас. Всякое может быть.

– Да ты, Андрюша, не беспокойся. Я же тебе говорила: деньги мы достанем.

– Ирина, генерал меня предупредил. Сумма, говорит, большая нужна.

– Большая? А это сколько?

– Сколько я тебе и даю: десять тысяч долларов США. За деньги ты не волнуйся. Хватит и того, что я получил, – Левин кивнул на пакет.

– Нет. Так не пойдет. Давай, эти деньги оставим, а я, как и говорила, часть у родителей возьму, часть брат даст, машину продадим. А если и их не хватит, то возьмем у тебя.

– Ну что, тогда я говорю генералу, что мы согласны?

– Говори, – тяжело вздохнув, произнесла Ирина.

– Тогда ты скажи, к какому числу заказывать специалистов?

– Я думаю, неделю для сбора средств будет достаточно. Говори, что прибудем в Москву через неделю. Как раз возьмем из больницы все выписки с анализами, да и я отпрошусь с работы в отпуск по семейным обстоятельствам.

Глава 3

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 13 часов 30 минут

– В жизни большую роль играет его величество случай. Есть такая английская пословица: «надейся на лучшее, но готовься к худшему». Сколько раз я убеждался в ее правдивости, поэтому она и стала моим жизненным кредо. Обманутые ожидания постоянно меня преследовали. Казалось, вот он, успех. Ты начинаешь считать прибыль и планируешь, как и на что ее потратишь, но что-то непредсказуемое вмешивается в разработанную тобой гениальную схему и все летит в тартарары. И в конечном счете ты оказываешься в роли старухи у разбитого корыта… Первое время я сильно расстраивался, когда такое происходило, но потом ничего, привык. Я стал относиться к этому философски и списывать периодически возникающие неудачи на специфику своей профессиональной деятельности.

– Ты считаешь обман профессией? – удивился Калинин.

– А что, разве не так? Обман требует специальной подготовки, и он же приносит доход. Все признаки профессии налицо. Как говорил незабвенный Остап: «Отъем или увод денег варьируется в зависимости от обстоятельств. У меня лично есть четыреста относительно честных способов отъема», – Левин рассмеялся. Хотя искренности в его смехе ну никак не было.

– Да-а-а, – вздохнул Калинин. – Ну и идеология у тебя…

– Это не только моя, гражданин начальник. Так уж исстари повелось на свете: обманщики обманывают, а легковерные верят, потому что, как в свое время сказал папа Павел IV, «Мир хочет быть обманутым, пусть же обманывается». Так что я только заполняю определенную нишу в нашем обществе. Впрочем, не только я.

– И тебе подобные?

– И тебе, гражданин начальник. Небось, слышал: «Обманом города берут». Ты же тоже в своей деятельности прибегаешь к обману? Ну сознайся, ваша организация ведь вводит народ в заблуждение? Молчишь, гражданин начальник. Значит, попал в точку. Так ты мне скажи, в чем разница между мной и тобой?

– Огромная, Андрей Александрович. После тебя горе к людям в дом приходит.

– А после вас? В мой дом тоже, понимаешь, горе пришло. Ты что думаешь, мне вот здесь, в этих четырех гребаных стенах, приятно сидеть и лясы с тобой точить? – все существо Левина задрожало и выплеснуло наружу злобу, которая доселе пряталась в его глазах, губах и морщинах…

г. Л-ск Н-ской области, 5 ноября 2002 года, 9 часов 20 минут

Телефонный звонок оторвал Калинина от наполовину подготовленной ориентировки в районные отделы милиции, подконтрольные его подразделению. Информация о возможном нахождении в одном из районов области террористов, якобы замышлявших совершить нечто невообразимое неизвестно где, пришла в отделение из Н-ска. Те, в свою очередь, получили ее с самой Лубянки, куда она поступила из Службы внешней разведки. В другое время над этим неконкретным текстом можно было посмеяться и покрутить пальцем у виска, но то, что происходило на Северном Кавказе, настраивало на серьезный лад и требовало к подобной информации подходить более чем обстоятельно и взвешенно.

Не переставая набирать на мониторе текст, Калинин, зажав трубку между плечом и ухом, ответил на звонок:

– Слушаю, начальник ФСБ.

– Это Андрей Юрьевич? – явно волнуясь, спросил мужской голос.

– Так точно.

– Добрый день, Андрей Юрьевич, вас Свинцов Иван Семенович беспокоит. Помните такого?

– Утро доброе, Иван Семенович. Вы по какому вопросу?

– Андрей Юрьевич, я подумал и решил, что не нужно открывать счет. Без него обойдемся.

– Какой счет? – Калинин оторвал взгляд от экрана и взял телефонную трубку в руку.

– А, извините, понимаю, понимаю, по телефону открытым текстом говорить нельзя, могут прослушивать.

– Кто может прослушивать? Вы о чем говорите?

– Андрей Юрьевич, давайте я подойду к вам и все сразу занесу.

– Что занесете?

– О чем мы с вами договаривались.

– Ну заносите, раз договаривались.

Услышав длинные гудки, Калинин удивленно пожал плечами и, положив трубку на телефонный аппарат, открыл свой рабочий блокнот. «Свинцов Иван Семенович, Свинцов Иван Семенович», – громко повторил он и, наслюнявив палец, перевернул все исписанные его рукой страницы. Этой фамилии в записях не нашлось, хотя казалось, что она была до боли знакома.

Когда он закрыл блокнот, то в голове возникло некое просветление. Он вспомнил человека с этой фамилией. С Виталием Свинцовым в детстве он посещал секцию классической борьбы. Это был подающий надежды для большого спорта человек. Его судьба за прошедшие почти четверть века осталась неизвестна Калинину, но память взбудоражила чувства. Он улыбнулся, но тут же поднял телефон прямой связи с кабинетом сотрудников и, услышав голос своего подчиненного, сказал в микрофон:

– Виталий, зайди ко мне.

Капитан Савельев появился в тот же миг, постучав в дверь, он зашел в кабинет и по молчаливому приглашению начальника сел за стол.

– Виталий, ты сколько уже здесь служишь? – спросил его Калинин.

– Скоро пять лет будет, а что?

– Тебе такая фамилия, как Свинцов, ни о чем не говорит?

– Говорит, Андрей Юрьевич. Свинцов Иван Семенович, 1959 года рождения, с высшим образованием, женат, не судим, является руководителем одной из крупных в городе коммерческих структур. Располагает многочисленными связями в местных и региональных органах власти, а также в криминальной среде.

– Так уж и в криминальной?

– Так точно. Он местным бандитам деньжат подкидывает. А те его крышуют. Впрочем, подкидывает и милиции, чтобы его попусту не трогали.

– И нашим, и вашим?

– Во, во, правильно сказано. По мне, тип чрезвычайно скользкий. Наверное, поэтому его бизнес и процветает.

– А чем его фирма занимается?

– Пару лет назад мы его пристально изучали по подозрению в соучастии хищения бюджетных средств при строительстве дорог. Но доказать его вину не смогли. Головы некоторых чиновников полетели, но он остался в стороне. Я же говорю, скользкий тип.

– Так что, он строительством дорог занимается?

– Не только, Андрей Юрьевич. Всем, наверное, занимается. Ремонтирует школы, государственные и муниципальные здания. Торговлей не брезгует. Человек, близкий к власти, без дела и денег никогда не останется. Если нужно, я могу навести о нем дополнительные справки. В его окружении у меня есть агентура.

– Нет пока не нужно, – сказал Калинин и задумался.

– Что-то еще, Андрей Юрьевич? – спросил Савельев.

– Виталий, а ты с ним лично знаком?

– Ну встречался пару раз, а что?

– Да ничего. Он мне позвонил и как-то повел себя странновато. Будто бы мы с ним закадычные друзья. Хочет что-то передать. Но хоть убей, я его ни разу не видел. Может, он меня с тобой перепутал. Ты его о чем-нибудь просил?

– Да на какой черт он мне сдался. У таких людей ничего просить нельзя. Попросишь – десять раз пожалеешь: сядет на шею – не скинешь.

– Ладно, Виталий, иди, занимайся делом. Сейчас этот Свинцов придет, посмотрим, что он имел в виду. А то окажется, что у него с мозгами не в порядке.

– Это вряд ли. С мозгами у него как раз все о’кей. Они у него работают, как часы.

Савельев встал и покинул кабинет, а Калинин снова занялся ориентировкой, и уже через полчаса из зева принтера вылезли четыре листа бумаги, по количеству подконтрольных РОВД. Еще раз прочитав текст, подполковник удовлетворительно кивнул головой и, аккуратно расписавшись под своей фамилией, вызвал секретаря.

– Антонина Васильевна, зарегистрируйте бумаги и срочно направьте через фельдсвязь в райотделы милиции, – приказал Калинин и передал секретарю ориентировки.

Неожиданно раздался звонок в отделение.

– Кого с утра нелегкая привела? – раздражительно бросила Антонина Васильевна и посмотрела на начальника.

– Это ко мне посетитель. Пригласите его.

Иван Семенович казался лет на десять старше своего возраста. Его лицо было простоватым: маленький острый носик, выцветшие дугообразные брови, глазки-буравчики, толстые губы. Волосы были зачесаны на аккуратный пробор и слегка блестели – то ли от воды, то ли от укладочного лака. Очки в тонкой металлической оправе придавали ничем не примечательному лицу оттенок интеллигентности и создавали иллюзию безобидности и миролюбия. Из-под расстегнутого дорогого пальто виднелся строгий костюм с ярким галстуком, демонстрируя респектабельность и внушая доверие. Скорее всего, Свинцов придавал большое значение своему имиджу, поэтому подчеркивал принадлежность к клану руководителей, имеющих отдельные кабинеты с кондиционерами.

Увидев Калинина, он приветливо улыбнулся и невольно поправил узел галстука, словно тот мешал ему ровно дышать.

– Добрый день, Иван Семенович, – поздоровался Калинин и, сделав шаг к нему навстречу, протянул руку.

Свинцов с удивлением пожал ее и покосился на Антонину Васильевну, которая собралась уже уходить из кабинета.

– Мне бы Андрея Юрьевича увидеть, – неуверенно спросил он.

– Я перед вами, Иван Семенович, – ответил Калинин и указал рукой свободный стул. – Присаживайтесь. А вы, Антонина Васильевна, можете быть свободны.

– Подождите, – засуетился Свинцов. – Вы что-то не поняли. Мне нужен начальник отделения ФСБ, Андрей Юрьевич Калинин.

Антонина Васильевна с удивлением подняла брови и сказала:

– Так вот же наш начальник, подполковник Калинин Андрей Юрьевич.

– Да, это я, – кивнул Калинин.

– Ничего не понимаю, – Свинцов вынул из кармана клетчатый платок и вытер им вспотевшее лицо.

– Да вы присаживайтесь и расскажите, что произошло, – сказал Калинин и еще раз подтвердил сказанное секретарем, усевшись в свое кресло.

Антонина Васильевна вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Свинцов последовал примеру хозяина кабинета и, сев на краешек стула, затеребил в руках платок. Он был явно обескуражен.

– Слушаю вас, Иван Семенович.

– Я, собственно… – Иван Семенович почувствовал, как от волнения у него стала подергиваться нижняя губа, чего никогда раньше такого с ним не было. Чтобы справиться с этим, он полез в нагрудный карман и вынул оттуда конверт и положил на стол перед Калининым. – Вот!

– Что это?

– Деньги.

– Зачем?

– Ну понимаете, я совсем запутался. Скажите, вы ко мне недавно заходили?

– К вам?

– Ну да. Ко мне на работу.

– Нет, а зачем мне к вам заходить?

– А может быть, у вас есть сотрудник, которого так же, как и вас зовут, Андреем Юрьевичем?

– Нет, я один такой.

– Ничего не понимаю Калинин ощутил волну раздражения.

– Иван Семенович, объяснитесь, пожалуйста. Вы мне что, взятку предлагаете?

– Нет, что вы, – заикаясь, произнес Свинцов и прикрыл рукой конверт. – Я из лучших побуждений. Дело в том, что позавчера ко мне пришел начальник ФСБ.

– Начальник отделения ФСБ – я, – отрезал Калинин.

– Я хотел сказать, пришел человек, который представился вами и попросил оказать помощь вашим погибшим сотрудникам.

– Иван Семенович, что за бред вы несете. В моем подразделении никто не погибал. Слава богу, все живы и здоровы, и, по всей видимости, так оно и будет впредь.

– Да, да, конечно. Но он сказал, что ваша контора собирается на городской площади возвести памятник погибшим чекистам, и попросил на это дело денег.

– Сколько?

– Здесь ровно сто пятьдесят тысяч.

– И не жалко? – улыбнулся Калинин, до которого наконец-то дошло, кто стоит за этой аферой.

– Жалко, – растягивая в искусственной улыбке пухлые губы, согласился бизнесмен. – Но что не сделаешь для любимых органов.

Калинин встал, подошел к сейфу, открыл его и извлек оттуда ксерокопию фотографии, которую положил на стол перед Свинцовым.

– Этот что ли?

– О! – воскликнул Свинцов. – Он. Андрей Юрьевич. Он меня просил. Это ваш сотрудник?

– Вы хоть документы у него проверяли?

– Нет. А зачем? Меня с ним познакомил уважаемый в городе человек.

Калинин снова залез в сейф, извлек оттуда фотографию Седого и небрежно бросил ее перед бизнесменом.

– Этот уважаемый? Тот молча кивнул.

– Иван Семенович, я, конечно, человек посторонний и в ваш бизнес вмешиваться не хочу, но такие связи вас до добра не доведут. Получается, вы финансируете криминальную деятельность в городе. Вы депутат?

Свинцов залился пунцовой краской, кивнул и ответил:

– Депутат райсовета.

– То есть получается, что народный избранник потворствует криминалу.

– Нет, что вы, я против криминала. Просто… – он словно нашаливший ребенок опустил голову и зашмыгал носом. От его былой респектабельности не осталось и следа. Перед Калининым сидел закомплексованный, усталый, неуверенный в себе человек.

– Да вы не оправдывайтесь. Не нужно. Каждый выбирает то, что он выбирает. Вам нравится платить всякой швали деньги, вы и платите. На вашем месте я бы эти средства отдавал местному детскому дому. Детишки бы порадовались новой обновке, игрушкам и книжкам. Да и вы, глядя на них, самолюбие свое потешили бы.

– Так я ж не кому-то, а вам деньги принес. На памятник.

– Какой к черту, Иван Семенович, памятник. Я же сказал, все живы и здоровы. Один мошенник привел вам другого. И разводят вас по полной программе. Этот хмырь никогда в органах не служил. И зовут его не Андрей Юрьевич, а Андрей Александрович. Кстати, гражданин иностранного государства, – зло выпалил Калинин и постучал пальцем по фоторепродукции Левина.

– Но я же сам видел эскиз этого монумента.

– Я вам при желании этих эскизов за пять минут наштампую сколько угодно.

– Значит, меня обманули?

– Еще как, – кивнул Калинин. – Как мальчишку вокруг пальца обвели. Так что забирайте свои деньги.

– А вам они что, не нужны?

– Нет, – отрезал Калинин. – Не нужны. Но я все же попрошу вас об одном одолжении.

– Да вы берите деньги, берите. Я их списал с баланса.

Калинин брезгливо тыльной стороной ладони толкнул их к Свинцову. Тот все понял и, стремительно схватив их со стола, засунул в нагрудный карман своего шикарного пальто.

– Просьба к вам будет такого характера, – сказал Калинин и сделал театральную паузу, следя за реакцией бизнесмена, который внимательно смотрел на него. – В ближайшее время вы сможете в официальном порядке подтвердить все то, что вы мне сейчас сообщили?

– Под протокол?

– Да, под протокол, нашему следователю.

– А мне за это ничего не будет?

– Что вы имеете в виду?

– Ну что я вам предлагал взятку, – засмущавшись, ответил Свинцов. Калинин рассмеялся.

– Так вы мне ее разве предлагали?

– Нет, но вы же мне указали на это.

– Обещаю, что за это действие вам ничего не будет, тем более что ничего противоправного вы не совершали и, надеюсь, совершать не будете. Так ведь?

– Да. Я человек законопослушный, – кивнул Свинцов.

– Ну и?

– А чего не подтвердить, подтвержу. Я же правду скажу. Могу вашему следователю прямо сейчас это и сказать.

– Сейчас пока не нужно. Мы еще немного посмотрим за этим лжесотрудником ФСБ и в самое ближайшее время задержим. Вот тогда-то и потребуется ваша помощь.

– Хорошо, – Свинцов встал со стула и, осмотревшись по сторонам, сказал: – Вам бы здесь ремонт сделать нужно. Могу подсобить.

– Спасибо Иван Семенович. Но мы в ближайшее время переселимся в другое здание.

– А там что-то нужно делать. У меня есть строительная компания. Могу людей послать, материалами помочь. Вы не стесняйтесь. Для меня это ничего не стоит.

– Все, Иван Семенович, имеет свою цену. Но за предложение, огромное спасибо, не премину воспользоваться, – Калинин встал и протянул коммерсанту руку, которую тот с подобострастием пожал и вышел из кабинета.

Глава 4

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 13 часов 55 минут

– После этого случая времени на раздумья у меня было мало. Вернее, счет уже шел не на дни, а на часы и минуты. Это, безусловно, было самым настоящим провалом. Так что мне ничего не оставалось делать, как бежать к преимуществам столичной жизни. Я торопился, нервничал, ощущая кожей, как надо мной сгущаются грозовые тучи. Мне почему-то в тот момент вспомнился новосибирский аэропорт Толмачево, где меня задержали. Я видел себя как бы со стороны – взволнованного и растерянного, лежащего на мраморном полу аэровокзала, а в голове звучал строгий голос судьи: «Именем Российской Федерации…»

– Видишь, получается, Андрей Александрович, ты как в воду глядел, – улыбнулся Калинин.

– Если бы я не потянул за собой Ирину, то глядишь, все бы и обошлось, – вздохнул Левин.

г. Л-ск Н-ской области, 5 ноября 2002 года, 17 часов 15 минут

В сквере усталый дворник поджигал собранную в кучу листву. Делал он это неумело. Спички загорались, но тут же по непонятным причинам тухли. Выгуливавшая ребенка мамаша аккуратно обошла горе-поджигателя, а ее сын остановился и, блестя глазенками из прикрытого капюшона пуховика, уставился на странноватого дядю со спичками. В ту же минуту ребенку дали по заднице, и дворник перестал занимать его воображение.

Левин ухмыльнулся. Его немного забавила пышногрудая мамаша с широкими бедрами и ярко накрашенными губами, как и неумелый дворник, понапрасну истративший целый коробок спичек. Ему-то самому при желании потребовалась бы лишь одна, от силы две спички, чтобы подпалить кучу этих сухих разноцветных листьев.

Докурив сигарету, Левин смачно сплюнул на тротуарную плитку и зашел в здание, где располагался офис Свинцова. Там его дружелюбно, словно старого знакомого, встретил охранник, который, поздоровавшись с ним за руку, по секрету сказал:

– Шеф сегодня что-то не в духе. С самого утра рвет и мечет.

– Сейчас мы ему настроение подымем, – Левин подмигнул охраннику и направился к кабинету Свинцова.

В этот раз в небольшой приемной, заставленной коричневой офисной мебелью его встретила высокая девушка в вертящемся кресле за дисплеем компьютера. Она, улыбаясь, спросила:

– Вы к Ивану Семеновичу?

– Да, девушка. Что-то я вас раньше не видел.

Неизвестно почему Левин подумал, что эту длинноногую девушку и удобный широкий диван объединяют не только официальные рабочие часы.

– Как вас представить?

– Не надо меня представлять. Я из ФСБ, иду проводить обыск в кабинете вашего шефа. Вы находитесь за дверями и никого не пропускайте к нему, – он подмигнул ей и бесцеремонно открыл дверь в кабинет бизнесмена.

Девушка бросилась наперерез, но было поздно, Левин уже вошел туда.

– Иван Семенович, извините, но мужчина не стал меня слушать и… – покраснев, начала оправдываться она.

– Ладно, оставьте нас наедине. С вами и охранником я позже разберусь, – сквозь зубы бросил он и углубился в бумаги, разложенные на столе.

В просторном офисе стояла почти полная тишина, лишь тонко звенели стекла, вибрируя в такт проходящим по железнодорожной дороге поездам.

Неприкрытая роскошь апартаментов, жутко дорогой на вид костюм хозяина, исходящие от него запахи больших денег и огромной власти неожиданно сковали Левина, он остро ощущал свою второсортность и несостоятельность. Но, собравшись с духом, он начал играть роль сотрудника ФСБ.

– Извини, что без приглашения, Иван Семенович. Как договаривались, я принес номер банковского счета. Теперь проблем не будет? Когда перечислите деньги?

Хозяин кабинета, не мигая, посмотрел на Левина поверх очков. В его взгляде сквозило пренебрежение к посетителю.

– Напомните, как там вас величать? – после минутной паузы, спросил Свинцов.

– Вы что, забыли? Иван Семенович, голубчик. Я же начальник ФСБ. Андрей Юрьевич меня зовут. Калинин Андрей Юрьевич. Мы с вами всего пару дней назад обсуждали вопрос спонсирования проекта строительства памятника погибшим чекистам, – Левин полез в карман и вытащил оттуда листок бумаги с эскизом памятника и протянул его Свинцову.

Тот молча взял его, демонстративно смял рукой и бросил на пол, после чего сказал:

– Слышь, волк позорный, ты кого разводишь? Я сегодня утром встречался с Калининым в отделении ФСБ. Ты знаешь, что тебе за это грозит?

Левин от изумления приоткрыл рот и не смог вымолвить ни слова.

– Ты, сучок, меня перед уважаемыми людьми поставил в неудобное положение. За это знаешь, что бывает? – Свинцов вдруг отодвинул ящик стола и вынул оттуда пистолет, внешне похожий на табельный ПМ. – Вы, братва хренова, решили меня развести на бабки? Хрен у вас что-то выйдет. Теперь Седой по всем вашим понятиям вот что у меня получит! – бизнесмен вытянул свободную от оружия руку и показал Левину фигу.

Мошенник с испугу побледнел и съежился. Он впервые увидел направленный на него ствол пистолета. Это было неожиданно и нереально, как в фильме ужасов. Ему даже показалось, как рука Свинцова стала фантастически вытягиваться, становясь длиннее обычного на метр и более.

– Нельзя оружием баловаться, оно может выстрелить, – округлив от ужаса глаза, прошептал Левин.

– А я что, с тобой в игрушки решил играть? – Свинцов сделал резкое движение, послышался скрип новой обуви, и маслянистый ствол «Макарова» волшебным образом мгновенно преодолел небольшое расстояние и уперся мошеннику под подбородок. Зловеще щелкнул предохранитель.

– Не надо, а, – вяло зашевелил языком Левин.

Он явно находился в прострации. Тело его не слушалось. Черные влажные глаза Свинцова приблизились к нему вплотную, в них горела злоба и явная готовность нажать на спусковой крючок. Лоб Левина обильно покрылся потом, челюсть отвисла. Возник предательский холодок под ложечкой.

– Не надо, а, – продолжил мычать он.

Но бизнесмен расходился. С каждой минутой его ярость возрастала. Еще бы, его, уважаемого в Н-ской области человека, разводила зарвавшаяся братва. Первая мысль была: вызвать из Н-ска знакомых «быков» и поставить раком и Левина, и Седого, тем самым убить несколько зайцев. Во-первых, наказать обидчиков, а во-вторых, освободиться от кабалы местной шпаны. Он со всего маха ударил Левина коленом в грудь, так что екнули внутренности, и помутилось в голове. Мошенник упал на пол. Узкий лакированный башмак, пахнущий парфюмом, придавил его шею, жесткий срез стального ствола больно уперся в затылок.

– Не убивай… не надо, пожалуйста… – хрипел Левин. – Я больше никогда не буду. Я лучше отсижу сколько надо…

Вдруг дверь открылась и на пороге появилась длинноногая секретарша.

– Вам кофе или чай, Иван Семе… – увидев шефа с пистолетом в руках, наклонившегося над распростертым Левиным, она на полуслове осеклась, вмиг побледнела и широко открыла глаза.

– Закрой дверь, – заорал Свинцов.

– А-а-а, – завизжал Левин. – Девушка, вызывайте милицию. Сообщите, что он собирается убить сотрудника ФСБ.

Этот визг вообще парализовал секретаршу. Ее лицо превратилась в гипсовую посмертную маску. Ее ноги покосились, и она без чувств рухнула на пол.

– Лена, Лена, Леночка, – испуганно прошептал Свинцов и, оставив Левина в покое, подбежал к лежащей девушке и приподнял ее голову. – Да что же это? Да как же это?

Левин воспользовался возникшей заминкой. Он медленно пополз к открытой входной двери, по дуге огибая бизнесмена, опустившегося на колено рядом со своим секретарем. Силы появились, когда до спасения оставался ровно метр. Левин вскочил и как угорелый бросился в дверной проем. Сразу за дверью он налетел на стул и с грохотом упал, но тут же встал и, не оглядываясь, сбежал по лестнице вниз. Перед самым выходом он чуть не сбил с ног удивленного охранника и наконец-то выскочил на улицу.

За последние полчаса успело здорово стемнеть. Осень постепенно укорачивала световой день. Город погружался в неоновое зарево. Зажигались афиши и габариты снующих машин, вспыхивали окна в многоэтажных домах и уличные фонари. Мрак отступал в подворотни и на окраину города, где эти самые фонари побила из рогаток шантрапа.

Левин еще не представлял, что ему дальше делать. Он только знал, что надо бежать из этого города. Забрать все что можно, и бежать, бежать, бежать… Потому что промедление смерти подобно. Он все еще помнил колыхнувшийся в его глазах страх, который он последний раз ощутил в начале девяностых годов в офицерской общаге.

Не разбирая дороги, он кинулся в сторону Ирининого дома. Страх придал ногам крылья. Прохожие шарахались от него. Сердце то провалилось в желудок, то трепыхалось где-то в горле, а дыхание сбивалось. Левин пришел в себя только в темном подъезде, у знакомой металлической двери, которую он с трудом открыл собственным ключом.

Переступив через порог квартиры, Левин впервые за долгое время почувствовал себя неуютно в ней. Не было того чувства уверенности и покоя, которое сопровождало его раньше. Вместо него присутствовал страх, победить который можно, если только кардинально поменять место жительства, навсегда исчезнув из этого провинциального городка. И он начал быстро собираться в дорогу, засовывая в свою сумку наиболее ценные вещи, попадавшиеся ему под руку. За этим занятием его застала вернувшаяся с работы Ирина. Он не услышал, как она открыла дверь и вошла в квартиру. Ее голос буквально до смерти напугал его:

– Андрей, что происходит? – ее лицо было сосредоточено.

Левин чуть из кожи не выпрыгнул. Этот голос раздался прямо над его ухом. Он резко обернулся и увидел, что из темного коридора на него смотрит чье-то лицо. Он сразу и не разобрал, что это была Ирина. Он судорожно сглотнул слюну, непонимающе покосился на нее и растерянно пробормотал:

– Я… Мне…

Ирина оторопела. Она впервые видела своего сожителя в таком состоянии. Ранее уверенный, красивый и статный мужчина, всем своим видом демонстрирующий, что за ним можно чувствовать себя, как за каменной стеной, на ее глазах превратился в испуганного, жалкого и убогого человека. Взъерошенный, с выпученными глазами и перекошенным ртом, он излучал такие мощные волны смятения и страха, что казалось, близится конец света.

– С тобой все в порядке?

– Да. А что не так?

– Ты посмотри, какая разруха вокруг. Ты что-то ищешь? Давай я тебе помогу.

– Не надо. Я все нашел.

– Ты куда-то собрался? Он понемногу начал успокаиваться, брать себя в руки.

– Ира, понимаешь, мне надо ненадолго уехать из города.

– Куда? – она удивленно посмотрела на него и осторожно присела на стул.

– Куда, куда, в командировку. Ты должна понимать, что моя служба предполагает выезды, – он тоже расслаблено сел на диван, который под его весом тревожно заскрипел.

– А как же отец? Ты же говорил, что договорился в Москве с врачами.

– Так я и еду в Москву. Туда у меня командировка намечена. Как раз и встречусь с врачами и все с ними детально обсужу. Как только решу, вызову тебя с отцом.

– А деньги, с деньгами как быть? Сразу везти?

– А вы собрали?

– Завтра брат машину продает, и вся сумма будет на руках.

– Давай сделаем так: я переговорю с врачами, тебе звоню, и ты приезжаешь. Мы кладем отца в больницу, и его обследуют, делают операцию и лечат.

– А где там жить?

– Ты что думаешь, они за такие деньжищи сопровождающих больного не устраивают? У них же есть специальные гостиничные номера. Это все входит в оплату.

– Да?

– Конечно, Ирина. Ты не беспокойся. Все сделаем в лучшем виде, – Левин хитровато улыбнулся и, подмигнув Ирине, добавил: – Если что, ты используй те деньги, которые я тебе передал.

– Что ты, – всплеснула руками Ирина. – Пусть они лежат.

– Как знаешь.

– Кстати, они тебе в Москве не потребуются? – она кинулась к шкафу, открыла дверцы, засунула вглубь руку и извлекла конверт.

– Ирина, я же сказал, что эти деньги наш с тобой неприкосновенный запас, – Левин сделал ударение на слово «наш», отчего Ирина расслаблено улыбнулась и снова положила в тайник деньги.

– Ты поездом, на машине или как?

– Поездом, поездом, – Левин озабоченно посмотрел на наручные часы. – Времени совсем нет. Надо собираться.

– А ужин?

– Ужин… Да что-то кусок в рот не идет. Ты мне лучше с собой что-нибудь собери. Бутерброды там или еще что-то. А так, попью чайку и двинусь в путь, чтобы на поезд не опоздать.

– Андрюша, я сейчас, я мигом, – она сняла с себя куртку, бросила ее на диван и засуетилась на кухне.

Через пятнадцать минут она сидела напротив Левина и, подперев щеку ладонью, с умилением следила, как тот пил чай вприкуску с печеньем. Он макал печеньице в темный ароматный кипяток, внимательно разглядывал насквозь промокшее лакомство, и отправлял в рот. Загляденье…

Прошедшие события отодвинулись и расплылись. При желании можно было сделать вид, что ничего из ряда вон выходящего сегодня и не произошло. Однако ноющий затылок и ссадина на подбородке говорили об обратном: произошло, еще как произошло…

Когда Ирина стала собирать посуду, Левин, подчиняясь интуитивному импульсу, отодвинул занавеску и выглянул в окно. Не обнаружив ничего подозрительного, он оделся в новый модный костюм, попрощался с Ириной и вышел из дома. В тени у соседнего подъезда стояла какая-то машина. Хотя рассмотреть можно было только силуэт, у него тревожно заколотилось сердце, и он подумал: «Не Седой ли там со своей бандой?» Настроение снова испортилось, хотя в глубине души он надеялся, что его подозрения беспочвенны, ведь после похода в кабак физическое состояние «авторитета» не располагало к слежке и разборкам.

Подняв воротник куртки, и повесив сумку на плечо, он быстрым шагом направился в сторону шумной вокзальной площади.

Несмотря на столь поздний час беспорядочные потоки увешанных чемоданами, мешками, баулами пассажиров ползли по переходному мосту и бурлили возле касс. Любой железнодорожный вокзал – это живущее по своим законам отдельное государство с четкой иерархией, строгими рычагами управления, неукоснительными правилами поведения для его коренных жителей: убогих побирушек, юрких карманников, изворотливых наперсточников, приблатненной пьяни, угрюмых рэкетиров, дешевых проституток и «залетных» гастролеров. Простой обыватель даже и не подозревает о наличии тайной жизни, клокочущей у него под носом. А вот Левин на собственном опыте знал об этом. Как-никак, не один год плечом к плечу он провел с аборигенами железнодорожных вокзалов. Делил с ними хлеб-соль, пил водку в дорожных отстойниках, учился карточным премудростям у местных «катал», на дорожных путях занимался сексом с привокзальными проститутками.

Связанные с вокзалами профессии передавались по наследству: появлялись династии потомственных железнодорожников, сыновья грузчиков занимали в конце концов места своих отцов, угасающие во внешности проститутки, азартно исполняющие минет прямо в кабинках туалетов, пускали в дело своих дочерей.

Регулировать сложную и запутанную жизнь вокзалов официальная администрация была не в состоянии, поэтому всегда существовало параллельное управление, осуществляемое воровской общиной, находившей полное взаимопонимание с линейными отделами милиции. Эту общину не интересовали графики движения поездов и снующие между вагонов пассажиры. Она курировала только криминальную сторону жизнедеятельности этого сложного организма: собирала дань со всевозможных торговцев, проституток, «катал» и мелких воришек, обворовывавших зазевавшихся посетителей, да решала возникающие между ними споры, выступая третейским судьей.

Несмотря на отсутствие документов, удостоверяющих личность, Левин всегда без труда брал билеты в любой поезд и на любое направление. Почти все поголовно кассиры с доверием относятся к некогда могущественным ксивам с серьезными печатями. Складывается впечатление, что им ничего не известно о развитии полиграфической техники, с помощью которой изготовить левак проще простого. И этот раз не был исключением. Предъявив кассиру фальшивое удостоверение сотрудника спецслужб и передав ему денежные знаки, он без проблем получил билет в купейный вагон скорого поезда до столицы.

Когда по земле пробежала дрожь, а над рельсами вспыхнули огни локомотива, тащившего за собой пассажирский состав на Павелецкий вокзал Москвы, Левин мысленно навсегда попрощался с провинциальным городком, где он провел несколько незабываемых месяцев своей распутной жизни. И как бывало не раз, в его сумке лежало несколько дорогих вещей, доставшихся в наследство от его очередной спутницы жизни. Но он еще не знал и даже не догадывался, что ждет его впереди…

Глава 5

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 15 часов 18 минут

– Я всегда пускался в какое-нибудь новое путешествие без содрогания, потому что знал: там, где-то вдали, меня обязательно ждет таинственная незнакомка. Чего греха таить, я нравлюсь женщинам. Не девочкам, девушкам, а именно зрелым женщинам, у которых сформировался идеал мужчины. И как ни странно, я в него попадаю. Я удивляюсь тому, как легко можно оболванить глупую бабу, считавшую, что все поголовно мужики являются неким подобием телят, которых достаточно захомутать, и они безропотно проследуют за ней под венец. Поэтому вначале они и пытаются изобразить себя этакими свободными женщинами, стоящими выше предрассудков. Как будто бы мужчине нужен только секс. По прошествии многих лет я стал знатоком женских душ. Хотя сами эти «души» называли меня то циником, то несчастным разочаровавшимся человеком, а то и подлецом. Но как бы они меня ни называли, я точно знаю ответ на столь мучавший нас, мужчин, вопрос.

– Что за вопрос? – спросил Калинин.

– Чего хочет женщина?

– И чего же она хочет?

– Все очень просто. Мужика. Она хочет му-жи-ка!

Поезд «Адлер – Москва», 5 ноября 2002 года, 23 часа 17 минут

Хлопнула дверь, и Левин остался в тамбуре один. Под ногами вибрировал металлический пол, а за окном раздавался беспокойный перезвон колес: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Минут пять он простоял, прижавшись к холодной шершавой стене, безуспешно стараясь унять дрожь в коленях. Он пытался убедить себя, что Свинцов блефовал, и вряд ли он нажал бы на спусковой крючок. Однако перед глазами застыла до жути реальная картина: распростертое на блестящем паркете его собственное тело с маленькой темной дырочкой на затылке. Бр-р-р! Левина передернуло, и он снова полез за сигаретой. За окном метеорами мелькали огни населенных пунктов, расположенных вдоль железнодорожного полотна.

Дверь открылась, и в прокуренный тамбур с важным и независимым видом вошла женщина, о внешности которой мужчины единодушно говорят: «баба страстная и фигура что надо, а вот рожа не удалась». Белые крашеные волосы были растрепаны, тушь под глазами расплылась, лицо отекло и давным-давно утратило привлекательность. Ее юбка задралась, обнажая загорелые ноги. В руках она держала длинную черную сигарету.

– Молодой человек, огоньку не найдется? – спросила она и медленно засунула сигарету в свой рот.

Из кармана брюк Левин извлек одноразовую зажигалку, щелкнул ею и дал вначале прикурить женщине, а затем и сам закурил. Табачный дым и присутствие крашеной блондинки, безуспешно старающейся быть красивой и элегантной, расслабили нервы. Пальцы перестали дрожать мелкой дрожью.

– Благодарю, – глубоко затянувшись, сказала она и с интересом посмотрела на Левина. От нее разило спиртным. – В Москву, молодой человек?

– В столицу, чтоб ей неладно было.

– А что так агрессивно? – то ли от скуки, то ли из-за отсутствия мужского внимания женщина явно пыталась завязать беседу с продолжением. Она заразительно улыбалась. Ее красивые холеные руки изящно держали сигарету и время от времени эротично засовывали ее в рот.

– А вам что нравится столичная суета? По мне, например, на Северном Кавказе спокойней будет, даже если в тебя стреляют.

– Северный Кавказ большой…

– Я имею в виду Чечню. В Чечне спокойней, чем в Москве. Когда еду в командировку в Грозный, чувствую себя уверенно, а вот когда, как сейчас, в Москву, еду с тяжелым сердцем. Не знаю, как москвичи там живут?

– Превосходно живут. Я вот, например, коренная москвичка и нисколечко не жалею об этом.

– А я тогда обыкновенный провинциал. Разрешите представиться: Петров Андрей Юрьевич. Подполковник Федеральной службы безопасности. Еду в командировку в столицу нашей Родины, город-герой Москву.

– Вы забыли сказать: «чтоб ей неладно было», – засмеялась женщина и, протянув руку, сказала:

– Вера.

Левин, галантно наклонившись, поцеловал тыльную сторону ее кисти, а потом спросил:

– Вера? А позвольте узнать отчество?

– Просто Вера, – засмущалась она и легонько высвободила свою кисть из руки Левина.

– Вера. Красивое, многообещающее имя. Вера. То, что не хватает спутницам русских офицеров.

– А я слышала, что у русских офицеров жены верные.

– Я тоже слышал. Но мой опыт показывает, что это не так. По крайней мере, мне с верными женщинами не везло. Да и понять их можно. Месяцами мужа нет дома, не хочешь, а завоешь волком.

– Женщине, Андрей Юрьевич, постоянное внимание и теплота нужна, тогда и вера с надеждой и любовью будут.

– А я об этом и говорю, не каждая женщина выдержит такого мужа, как я. Мы, мужики, о Родине больше думаем, а не о том, кто находится рядом с нами. А когда начинаешь понимать это, зачастую бывает поздно. Женщина уходит к другому. Что, в общем-то, со мной и произошло. Я их не могу осуждать. Сам виноват. Знаете, как трудно жить без человека, который мог бы согреть тебя в холодный зимний вечер? – Левин тяжело вздохнул и отвернулся к стеклу. Он знал, что этот жест вкупе со сказанным эффективно действует на одиноких женщин.

В подтверждении этого Вера вплотную приблизилась к Левину, обдавая того запахом спортивного зала и спиртного, и ее рука нежно погладила его по плечу.

– Да как же, Андрюша, знаю, – ответила она и по ее щеке покатилась одинокая слеза.

Некоторое время назад, когда он только что вышел из мест лишения свободы, подобное прикосновение так пробудило в нем необузданные сексуальные фантазии, что он немедленно превратил их в реальность в грязном туалете вагона пассажирского поезда. Сейчас все было иначе. Внутри ничего не зашевелилось. И он даже испугался такой реакции. Ведь пережитый накануне стресс мог превратить его в импотента.

– А знаете что, Вера? А не хотите со мной посетить местный ресторан?

– Так он уже, наверное, и не работает. У меня есть встречное предложение. Ехать еще долго. Вы, скорее всего, голодны. Давайте я приглашу вас к себе в купе. Я еду с подругой из Сочей. И у нас посторонних никого нет.

– Да вы что? – показушно возмутился он. – Да как такое вам могло прийти в голову? Я же офицер, а не халявщик. Пойдемте лучше в ресторан. Я хочу угостить красивую женщину.

– Нет, Андрей, я настаиваю. Если захотите, то угостите меня в Москве. А сейчас я вам приказываю. Офицеры ведь любят, когда им приказывают?

– Ну если только будет приказ, – рассмеялся Левин. – Приказ начальника – закон для подчиненных. Подчиняюсь, Вера, – он поднял руки вверх.

– Хорошо, – обрадовалась она. – Подождите пять минут. Всего пять минут. Я быстро наведу в купе порядок и предупрежу подругу.

– А она ничего?

– Она баба хорошая, умная баба, – затараторила Вера и скрылась за дверью.

Левин закурил третью сигарету. Все складывалось не так уж плохо. Ему явно везло на женщин. Не прошло и часа, как появилась новая спутница, коренная москвичка, у которой он надеялся скоротать несколько деньков, пока не приедет Ирина с нужной суммой денег, а там глядишь, и новая пассия появится.

За этими мыслями его застала Вера. Она вдруг преобразилась, стала выглядеть по десятибалльной шкале на твердую пятерку, хотя пять минут назад и до тройки не дотягивала. Откуда-то появился макияж, из-за яркой помады заблестели губы. Конической формы груди упруго качались. У нее была не слишком выраженная талия, сглаженная линия бедер, зато сапоги со «шпильками» выгодно удлиняли крепкие ноги. Однако увядшая кожа вокруг глаз выдавали ее возраст и жизненный опыт. По оценке Левина ей было около сорока пяти лет. За ней в тамбур вошел тяжелый шлейф дорогих дурманящих духов.

– Мы готовы, – сказала она.

– А удобно ли, Вера? – на всякий случай спросил ее Левин, хотя на эти самые правила приличия ему было наплевать, как на саму Веру и ее подругу.

– Конечно же, удобно. Мы уже вторые сутки едем в поезде, со скуки умираем. Вы же не дадите нам умереть.

– Чего-чего, а умереть не дам. Работа не позволяет. Личность, общество и государство – объекты нашей защиты. Личность стоит первая в этом списке. Буду защищать вас, не щадя живота своего.

– Вот и чудесно. А за эту самую защиту мы вас накормим, напоим и, если захотите, то и спать уложим.

– Обижаете, Вера. Мы народ привычный к тяготам и лишениям.

– Ха-ха-ха, – рассмеялась она и, виляя бедрами, направилась по вагону.

Ее купе оказалось третьим от туалета. Он зашел в него вслед за Верой и закрыл за собой дверь. Там в полумраке находилась еще одна женщина в туго обтягивающем черном платье, едва доходящем до середины бедер. Она первая протянула узкую холодную ладошку и представилась:

– Я Наташа.

– В переводе с латинского, Наталья означает «родная». Самолюбивая, упрямая, трудолюбивая, прямолинейная натура. А меня Андреем зовут.

– Верка, – радостно сказала Наташа, – а это точно про меня. Я такая.

– А, что, Андрюша, обозначает мое имя?

– Вера. Самое что ни на есть русское имя. Имеет то же значение, что и слово «вера». Вера – натура замкнутая, углубленная в себя, с противоречивым и сложным характером. Если задеть ее за живое, то она умеет постоять за себя. Ее первый брак бывает неудачным, и после него она долго не выходит замуж вторично, – сообщил Левин.

Как-то на зоне ему попалась небольшая книжонка, в которой прочитал много познавательных вещей об именах. Позже он практически заучил ее назубок, благо времени на это было уйма. Впоследствии эти знания помогали устанавливать доверительные отношения с представителями противоположного пола, действуя на них магически.

– Верка, – снова вмешалась Наталья, – точно Андрей говорит. Твой первый брак оказался неудачным.

– Вера создана для ласки и нежности, и это придает близости с ней неповторимое ощущение тепла и покоя. Хорошая хозяйка, любит и умеет готовить. Вера очень сексуальна и притягивает множество мужских взглядов, – добавил Левин и подмигнул женщине.

Она слегка покраснела и отмахнулась:

– Да хватит вам. Давайте садитесь поближе к столу.

– Вот, это и есть подтверждение моих слов: хорошая хозяйка.

– Верунчик хозяйка что надо. Даже я, ее подруга, и то завидую ее мужику.

– Наталья, какому такому мужику?

– Будущему, естественно. Нам бабам, без мужиков ведь нельзя. Свято место пусто не бывает. Да вы, присаживайтесь, присаживайтесь, Андрей. Проголодались, наверное. Командировочный – человек вечно голодный. А мужик не должен быть голодный. Так ведь, Вер? Что можно взять с голодного мужика? Тьфу. У такого мужика ничего не шевелится. Полный штиль.

– Наталья, это ты, наверное, проголодалась? Потерпи до завтра. Завтра будет тебя встречать твой мужик? – Вера сделала ударение на последнем слове, нанося точечный удар своему конкуренту за первенство над Левиным.

– Давайте выпьем за знакомство, – предложила Наталья. – Только открывать бутылки должен мужчина… – и кивнула на стол, где стояла бутылка красного сухого вина с длинным горлышком и небольшая фляжка дагестанского коньяка.

– Вот что значит самостоятельные девушки, – в предвкушении ужина Левин потер руки и схватился за бутылку вина.

– Мне, чур, коньяк, – сказала Наталья. – Начали с коньяка день, им же его и закончим.

– А тебе что, Вера? – Левин посмотрел на нее.

– А мне то, что и Наташе, – она махнула рукой.

– А я что, крайний? Я тоже буду пить коньяк, – улыбнулся мужчина и схватил фляжку.

Коньяк закончился быстро. Левин без умолку болтал, впрочем, не забывая жадно есть и с удовольствием выпивать. С туго набитым ртом он рассказывал фантастические истории про свое героическое житье-бытье, а женщины, слегка приоткрыв рот, внимательно слушали его. Иногда они весело смеялись, а порой – замирали и становились по-настоящему грустными.

После коньяка, откуда ни возьмись, на столе появилась бутылка водки, которая немедленно была разлита по стаканам.

Женщины раскраснелись и расслабились. Алкоголь сделал свое дело. Он прямо-таки стал колотить по низу живота, вызывая там истому. Ноги Веры разошлись в стороны. Правую ногу она протянула под столом и положила ее на колено Левину. Тот осторожно ее погладил.

Наталья тяжело вздохнула и громко произнесла:

– Пойду, покурю.

– Сходи, Наташа, покури, и мы потом с Андреем покурим, – поддакнула Вера и подмигнула Левину.

Как только за женщиной закрылась дверь, Вера таки бросилась на Левина и, жарко дыша табаком и алкоголем, поцеловала его шею чуть ниже левого уха. Ее спина выгнулась, округлые груди вывалились из заранее расстегнутой блузки. Он тоже не отставал: щупал крепкие выпуклые ягодицы, гладил живот, запускал руку между бедер. Они были мягкими и горячими, будто она все время держала грелку между ног. Звякнули тарелки, покатилась на пол пустая бутылка, упал и разбился стакан.

Вера вертела бедрами, сладострастно извиваясь на Левине в эротическом танце и забывая о соседях, прислушивающихся за тонкими перегородками к охам и ахам, громко стонала.

Левин не испытывал обычной для таких случаев нетерпеливой сексуальной разрядки. Он действовал, как автомат, стараясь все сделать механически правильно, чтобы не ударить в грязь лицом. Оценив обстановку, он прошептал:

– Вера, встань. Повернись!

Он нагнул женщину так, что ее округлые, с большими розовыми сосками груди распластались на грязной поверхности стола. Тут же он почувствовал, как ее ягодицы резко двинулись ему навстречу. Мгновение – и он был внутри, в море живого, пышущего влажного жара, который невозможно переносить неподвижно. Можно обжечься. Он начал двигаться: сначала медленно и аккуратно, а затем, когда жар стал невыносимым – резко, сильно и безжалостно… Вера широко открыла глаза и тут же плотно сомкнула веки, закусила губу и сладостно застонала. Со стола упал еще один стакан.

Дверь в купе открылась, и сквозь образовавшуюся щель раздался испуганный голос Натальи.

– Верка, что же ты так кричишь? Весь вагон на уши поставила. В туалете даже слышно. Потише и побыстрее, спать пора.

На самом деле Наталья сейчас завидовала Вере, которой раньше-то с мужиками не везло. Именно она в поисках курортного романа и сексуальных развлечений подбила ее на поездку в Сочи. Правда, время выбрала для этого не совсем удачное. Конец октября – не лучший период отдыха на Черном море. Хотя прибрежная вода уверенно держится на двадцатиградусной отметке, а солнце становится ласкающим и нежным, а не таким злым, как в июле, отдыхающих прибывает в Сочи все меньше и меньше, а те, кто и появляются на пляже, для развлечений явно не годятся. Их возраст уже зашкаливает. А со стариками миловаться – себе дороже. Так что курортного романа ни ей, не Вере в этот раз так и не довелось пережить. Остался лишь бронзовый загар, который через недельку-другую смоется под горячими струями душа.

– Наталья, ну подожди чуток! – повернув голову в сторону подруги, прошептала Вера.

Дверь закрылась. Однако продолжения не последовало. С неожиданным появлением Натальи в купе эротические картинки в голове Левина сменились образом распростертого собственного тела с дыркой в затылке. Вера это почувствовала и, развернувшись к нему лицом, взяла губами его большой палец, прикусила, облизала язычком и заработала головой вверх-вниз, вверх-вниз, словно это был не палец вовсе. Помогло. Левин возбудился и снова вступил в молчаливый физиологический диалог с Верой, пока ее тело не прогнулось в пояснице, заколотилось как в лихорадке, выгнулось, переломилось пополам и обессилено размякло на столе. Судорога сковала и Левина, который крепко сжал ее бедра, скользнул ладонями по гладкой коже ягодиц и перевел дух. Ноги слегка дрожали, он со вздохом опустился на топчан…

* * *

Поезд прибыл в Москву по расписанию. На перроне моросил дождь, не мешавший прячущимся под зонтами встречающим внимательно всматриваться в лица выходящих из вагона пассажиров. Сумку Натальи подхватил статный мужчина, который тут же поцеловал ее в щеку и, молча кивнув Вере, направился на выход. Наташа отвесила подруге воздушный поцелуй и посеменила за ним.

– Вас не встречают? – спросил Левин Веру, вышедшую на платформу.

– Нет, – тяжело вздохнув, ответила она. – Сын в институте…

– А муж, муж где?

Только на улице Левин обратил внимание на отталкивающую внешность Веры: выступающую вперед нижнюю челюсть, крупный плоский нос, огромный выпуклый лоб.

– Муж объелся груш. Уж как лет пятнадцать не появлялся на горизонте, – улыбнулась она.

По тому, как на нее посмотрел Левин, Вера поняла, что он потерял к ней интерес. Так бывало не раз. После мимолетной интрижки она постоянно замечала, с какой брезгливостью смотрели мужики, как она приводит одежду в порядок, и торопились уйти, ссылаясь на какие-то важные дела. После чего старались не попадаться ей на глаза.

Она взяла чемодан на колесиках за ручку и собралась уже уходить, как вдруг Левин спросил ее:

– А предложение о походе в ресторан еще в силе?

Она резко повернулась в его сторону, стараясь понять: шутит ли он или говорит правду. Неподвижное лицо, непроницаемые глаза. Определить, о чем он в действительности думает, было совершенно невозможно.

– В ресторан?

– Я же офицер. Мое слово закон, – он искусственно поднял уголки рта, от чего его щеки напряженно одеревенели.

– Я могу освободить вас от взятых обязательств.

– А зачем? Вы разве ничего не чувствуете? – он продолжал фальшиво улыбаться.

– Чувствую? А что я должна, Андрей, чувствовать?

– Вот, – он подошел к ней вплотную, взял ее руку в свою и прислонил к груди. – Чувствуете?

– Сердце?

– Ага. Как стучит мое сердце. Я как вас первый раз увидел, у меня сразу же слетела с катушек голова. Я не знаю, что со мной происходит. Хочется петь, дышать, да, черт возьми, Вера, мне впервые жить хочется. Ты думаешь, почему я постоянно находился в горячих точках, бросался под пули, безрассудно рисковал жизнью? Не потому, что я такой бесстрашный. Просто мне все это время не хватала тебя, той единственной и неповторимой женщины, ради которой стоит жить.

Вера обомлела. То, что она сейчас услышала, было как гром среди ясного неба. От неожиданности она чуть не выронила чемодан. Помог Левин. Он бесцеремонно вырвал его из ее рук и интонацией, не требующей возражения, сказал:

– Вера, ты как хочешь, но я от тебя никуда не уйду. Хочешь, кричи, зови милицию, но я иду тебя провожать. В гостиницу устраиваться не стану, а буду, как собачонка сидеть в подъезде, охранять твою дверь и скулить. У-у-у, – он завыл словно волк на луну.

– А как же твоя командировка?

– А черт с ней, с командировкой. Потом отмечусь. Позвоню кому надо. Авось ничего не произойдет.

Вера задумалась. Было о чем задуматься. Все происходило так стремительно. Ничего подобного раньше с ней не приходило. Правда, до сих пор она так и не встречала такого человека, который вот так вот, открыто, по сути, мог объясниться в любви. Были в ее жизни, конечно, и ловеласы, клюнувшие на ее материальное благополучие и старающиеся оторвать от ее фирмы солидную часть пирога, а когда этого сделать не получалось, обижались и уходили, хлопая дверью. Но этот, с первого взгляда добропорядочный человек с умными глазами и интеллигентной внешностью, о ней ровным счетом ничего не знал и ничего не требовал.

– Знаю, я вас мужиков, вскружите бедной девушке голову, переспите с ней и потом ищи-свищи вас.

– Вы разве, Вера не заметили, что после того, как у нас с вами вчера вечером, так сказать, состоялись дружеские переговоры, я никуда не делся. Напротив…

– Да. Не согласиться с вами нельзя. Пока все логично, – рассмеялась она и, махнув рукой, добавила: – Была не была. Так и быть, кричать не буду, тем более, мне все равно не поверят. Вы удостоверение покажете милиционерам, от вас-то отстанут, а меня заберут в каталажку. Так что кричать – себе дороже. Пойдемте, я вас хоть чаем напою, а то где вы в Москве, которую вы так не любите, выпьете хорошего, крепкого чаю.

* * *

Вера жила на четвертом этаже блочной пятиэтажки, расположившейся в глубине квартала района «Выхино», куда они сначала добирались на метро, а потом еще пару остановок ехали на маршрутке. Первый этаж дома был нежилым. Его заняли несколько маленьких магазинчиков и парикмахерская с приставкой «спа». Неподалеку от дома находился огороженный пятачок мусорных баков, со стороны которых несло неприятным запахом.

Подъезд зиял зловеще черным провалом. До квартиры добирались практически на ощупь. По крайней мере, Левин ни на секунду не отпускал Верину руку, боясь потеряться во мраке. Зрение появилось только в самой квартире. Первое, что бросилось в глаза, так это квадратная прихожая, плавно переходящая в хорошо обставленную комнату и небольшую кухню. В коридоре имелась еще одна дверь.

– Вот я и дома, – радостно сообщила Вера, сбросила с себя сапоги, сняла пальто и повесила его на вешалку в раздвижной шкаф с зеркальными дверями. – Ты пока, Андрей, раздевайся, проходи в комнату, осмотрись, а я завтрак приготовлю.

Левин поставил в угол прихожей сумку, снял с себя куртку и по совету Веры повесил ее в шкаф, а заодно и рассмотрел, что там из вещей находится. Он знал, что по содержимому сундуков, шкафов, стенок и тому подобного можно без труда многое узнать об их владельцах. Аккуратно разложенные вещи говорили, что жильцов в квартире двое: двадцатилетний юноша и взрослая деловая женщина, многого добившаяся в этой жизни. Модные кожаные куртки, песцовый полушубок, норковая шуба, всевозможные пальто и плащи с этикетками популярных иностранных брендов, а также ворох сапог, туфель, босоножек… Богатый гардероб говорил сам за себя. Квартира и находящееся в ней имущество принадлежали состоятельному человеку. Хоть Левин и не специализировался на кражах, все равно он был приятно удивлен. Еще бы! Здесь было чем поживиться. Обстановка в комнате это лишний раз подтверждала. Чего только один плазменный телевизор с огромным экраном стоил. Он подошел и с завистью потрогал его. На стеклянном экране остались видимые отпечатки пальцев. Левин старательно их стер. Затем он заглянул в книжный шкаф и обнаружил там шкатулку, битком набитую ювелирными изделиями. Он алчно схватил пригоршню колец, перстней, цепочек и кулонов, подержал в руке, проверяя их вес, а затем с сожалением положил на место. С кражей повременил, но намотал на ус, где и что лежит, чтобы при удобном случае пополнить коллекцию своих трофеев.

На кухне Вера в белом переднике, накинутым поверх дорожной одежды, самозабвенно готовила еду. Как и любая женщина, знающая парадигму о замысловатом пути к сердцу мужчины, она пыталась удивить гостя кулинарным мастерством. Стол постепенно заполнялся изысканными лакомствами, за которые в хорошем ресторане можно было отвалить кругленькую сумму. Но судя по всему Вера либо не была скрягой, либо все поставила на «зеро».

– Вера, ты же сказала, что напоишь меня только чаем, а здесь… – изумился Левин, видя, как ломится стол.

– Но это же все к чаю, – улыбнулась она и небрежно поправила свалившуюся на глаза челку.

– Зачем так беспокоиться? Я же не принц какой-то, а обычный офицер спецслужб, не привыкший к излишествам.

– И принц, и офицер спецслужб должны быть сытыми и довольными. Ученые говорят, что у мужчин в мозгу есть область, отвечающая за удовольствие. И если эту область не удовлетворять, мужчины становятся раздражительными, бросаются во все тяжкие и рано умирают.

– Невеселый некролог, – пошутил Левин и добавил. – Значит, если у мужика эта область в голове, то где же она находится у женщины?

Вера лукаво улыбнулась, затем, словно со стыда, закрыла ладонями лицо и, играючи растопырив ладонь, посмотрела сквозь нее на Левина.

– Неужели? – приняв правила игры, засмеялся он, и, подойдя вплотную, обнял Веру.

Она по-бабьи прижалась к нему всем телом, и словно ребенок, широко открытыми глазами уставилась на него, глядя снизу вверх. Левин снова почувствовал себя неукротимым самцом…

Глава 6

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 15 часов 44 минуты

– За время моего отсутствия Москва ничуть не изменилась. Вообще, я плохо переносил сумятицу столичной жизни, огромные, отнимающие несколько часов в день расстояния, бурлящие толпы на улицах, шум, гам и суету. Я более-менее сносно чувствовал себя в небольших провинциальных городах. Москва для меня была своеобразным форпостом, где можно было временно отсидеться, подлечить душевные раны, справить нужные документы и снова отправиться в свободное плаванье по стране. Так что случайное знакомство с Верой было как нельзя кстати и давало мне бесплатный кров и стол на неопределенный срок.

– А еще и возможность обогатиться в будущем? – с подковыркой спросил Калинин.

– Причем здесь обогатиться? У нас с Верой были более чем доверительные отношения. Знаете, сколько всего хорошего я ей отдал. Думаю, что оставил в ее душе неизгладимый след.

– А если мы ее найдем, то как, по-твоему, она сообщит нам версию пропажи из ее квартиры ювелирных изделий?

– Ищите, – зло выпалил Левин и замкнулся.

г. Москва, 7 ноября 2002 года, 8 часов 23 минуты

Скоротечный сон прервался утром противным звонком будильника. Левин открыл глаза. С улицы доносилась динамичная мелодия, где-то неподалеку от дома духовой оркестр зажигал попурри из известных советских маршей. Старались все: труба, валторна, тромбон, туба. Подвизгивали флейта и гобой, кларнет с фаготом тонко подвывали. Барабанщик яростно колошматил свой инструмент, словно наказывал его за какую-то провинность. А в общем получалось неплохо. Музыка навевала ностальгию. Красные флаги… Радостные лица рабочих и крестьян, колоннами вышагивающих по колдобинам районного центра Узбекистана… Отец вместе с подвыпившими работниками предприятия луженой глоткой орет: «Слава Октябрю!» Потом колонна разделяется на кучки, и начинается «работа по секциям». Откуда ни возьмись на импровизированных столах появляются водка и закуска, которые мигом уничтожаются под смачные политические анекдоты. «День седьмого ноября – красный день календаря. Посмотри в свое окно, все на улице красно»…

Из-за приоткрытой двери кухни в прихожую протянулся яркий солнечный луч. Утро седьмого ноября выдалось погожее – на радость коммунистам, устроившим своему спящему электорату импровизированный концерт.

Рядом лежала Вера. Глаза ее были закрыты, хотя она уже не спала. Вера чуть заметно улыбалась. Такая блаженная улыбка на ее лице появлялась крайне редко, случаев можно пересчитать по пальцам одной руки. Как правило, они касались фактов удовлетворения тщеславия, утоленной мести или всеобъемлющего женского счастья. Не то чтобы сейчас она расплылась от счастья, но какое-то грубое животное удовлетворение имело место.

– Доброе утро, – заметив, что глазные яблоки подруги ходят ходуном, нежно произнес Левин и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.

Вера открыла глаза, которые в сумерках зашторенной спальни то ли загадочно, то ли вызывающе блестели.

– Доброе утро, милый, – ответила Вера и сладко потянулась, оголив из-под одеяла округлые груди четвертого размера.

За бетонной стеной, разделявшей спальню и кухню, слышался шум. Скорее всего, сын Веры готовил себе завтрак. Знакомство с ним состоялось вчера вечером. Антон – так звали его, был единственным любимым сыном Веры, которая старательно ограждала его от всевозможных житейских забот. К чести Антона, он избежал опасности превратиться в избалованного недоросля. Хорошо учился в институте, до окончания которого рукой подать. Прилично знал несколько иностранных языков, неплохо играл на гитаре, сочинял бардовские песни и до изнеможения тягал железки в спортзале. О таких говорят: разносторонний молодой человек. С момента знакомства у него возникло чувство симпатии к Левину. По крайней мере, узнав, что мамин друг является подполковником ФСБ, Антон прямо-таки загорелся и весь вечер забрасывал гостя вопросами о службе в этой организации. Левину было нелегко, и он как мог, выкручивался. Сходу что-то придумывал, нелепо улыбался, краснел и потел. И если бы не спасительные ссылки на государственную тайну и осторожные реплики матери: «Антон, оставь Андрея Александровича в покое», то точно попал бы впросак. Как оказалось, о спецслужбах Антон знал гораздо больше Левина, потому что у него была тайная мечта там работать.

– Сегодня мне нужно попасть на Лубянку, – неожиданно сказал Левин и, встав с постели, огляделся по сторонам в поисках своего нижнего белья.

– Так сегодня же выходной, – Вера схватила его за руку и, потянув на себя, загадочно улыбалась.

– В ФСБ выходных дней не существует. Для них праздники, что для лошади свадьба: голова в цветах, а задница в мыле, – он вздохнул и сел на край постели.

Звуки духового оркестра стали удаляться и через какое-то время исчезли вовсе. Стоящая в спальне тишина вдруг загустела и стала буквально гробовой. Вера подошла к окну и раздвинула массивные шторы, пропуская в комнату яркий солнечный свет, который словно рентген проявил летающие в воздухе серебристые пылинки.

– Я тебя ненадолго покину, – спешно одеваясь, произнес Левин. – Отмечу командировочное удостоверение и приеду.

– К обеду успеешь?

– К обеду? – Левин сглотнул слюну и улыбнулся. – Постараюсь, – ответил он, подпрыгивая на одной ноге, пыталась попасть второй ногой в штанину.

– Может, тебе погладить? – Вера кивнула на брюки.

– А, не надо. Все равно помнутся, пока до места доеду.

Женщина пожала плечами и застегнула пуговицы на домашнем халате.

После плотного завтрака Левин обулся, застегнул модную куртку на замок, накинул на голову кепку и, обняв Веру, поцеловал ее в щеку.

– Ну я пошел.

– Ты самый лучший мужчина! Самый! Скажи – тебе хорошо со мной? Скажи… Скажи!

– Ты, Верка, супер, – он играючи щелкнул ее по носу.

– У тебя… опасная работа, скажи? Ты выполняешь какие-то… опасные поручения, да? Ну скажи, – неожиданно спросила она.

Левин таинственно улыбнулся и, прислонив указательный палец к губам, прошипел:

– Тсы-ы-ы.

Вера молча кивнула, дескать, все поняла и поцеловала его в подбородок, а когда он вышел из квартиры, закрыла за ним дверь.

День был солнечным. На улице было полным-полно народу. Одни спешили по своим насущным делам, не обращая друг на друга никакого внимания, как это обычно бывает в крупных городах. А те, которые постарше, с флажками, шариками и скрученными знаменами, сбивались в стайки, активно жестикулировали и, судя по всему, орали. Словом в раскинувшемся на многие десятки километров мегаполисе шла обычная жизнь: кто-то честно трудился, пополняя домашнюю казну нехитрыми кровными, кто-то митинговал, спуская накопившийся в душе агрессивный пар, а кто-то воровал, колол в вену героин, брал и давал взятки, торговал оружием, наркотиками и фальшивыми документами. Последних и пытался разыскать Левин, помня, как те многие годы подряд трудились в переходе у Казанского вокзала.

Чисто интуитивно Левин вышел к площади трех вокзалов и осмотрелся в поисках нужного перехода. Казалось, что он после длительной командировки, где выполнял важное государственное задание в логове врага, вернулся на свою родину. Там, далеко, на чужбине, он вынужден был играть какие-то роли, а здесь он чувствовал себя таким, каким он есть на самом деле. Это место, его запахи и исходящие повсюду звуки необычно волновали. Плотные человеческие потоки тянулись из метро к железнодорожным вокзалам, автобусным остановкам и стоянкам такси. Другие толпы людей, словно океанские волны, шли в обратном направлении. И этот людской круговорот никак нельзя остановить. Беспрерывно прибывали поезда из многих уголков страны, подвозя к Москве людские ресурсы, и убывали туда же, с другими людьми, познавшими тайну этого огромного человеческого муравейника.

Левин снова инстинктивно принял нужное направление и вместе с толпой нырнул в переход метро. Интуиция его не подвела. Так же, как и много лет назад, у многочисленных лотков, держа руки в кармане, стоял парень, внешний вид которого выдавал в нем недавнего «сидельца»: дерганые движения, вызывающе-развязные манеры, хищный острый нос и презрительно прищуренные почти бесцветные глазки. На его груди висела табличка с многообещающей записью: «В короткий срок изготовим печати, штампы, документы». Левин подошел к нему и поздоровался:

– Привет!

– Привет! – ответил продавец и покрутил головой по сторонам.

– Мне бы документик справить.

– Какой документик?

– Удостоверение сотрудника ФСБ.

– Вы что, товарищ? Мы работаем законно. У нас от властей и разрешение имеется, – продавец полез в карман, чтобы достать и показать Левину злополучное разрешение, но тот перехватил его руку.

– Ты не понял. Вот, – теперь уже Левин залез в карман, вытащил свою ксиву и протянул продавцу. – Я ваш постоянный клиент.

Молодой человек раскрыл удостоверение, покрутил ее в руках и улыбнулся:

– Точно, наша работа. Что тебе надо? – он протянул «липу» обратно.

– Я же тебе говорю, что мне нужно удостоверение сотрудника ФСБ.

– А не круто загнул?

– Круто, не круто, это не твое дело. Можешь – сделай, не можешь – разбежимся в разные стороны. Ты меня не знаешь, а я тебя никогда не видел.

– Сделать-то можно, но…

– Никаких «но».

– Цены знаешь?

– Как обычно?

– Как обычно, это вот с этим документом, – он кивнул на старое удостоверение и почесал свой нос.

– Сколько тогда?

– Триста баксов.

– Триста так триста, – Левин полез в карман и, отсчитав требуемую сумму, протянул продавцу. Тут же достал свою старую фотографию и спросил: – Из нее полковника сделаешь?

– Полковника? А не рановато? Полковники, они уже старые и седые.

– Не рановато. В самый раз.

– Сделаем. Чего ж не сделать. А на какую фамилию и должность?

– Вот, – Левин протянул ему бумагу с заранее заготовленным текстом, прочитав который, продавец кивнул и сказал:

– Давай, часиков в семнадцать подходи к этому самому месту.

– Хорошо буду, – ответил Левин и покинул продавца, направившись вдоль торговых мест на выход из метро. Он уже знал, как скоротать время.

Первым делом на улице он достал мобильный телефон и, поискав в его контактах номер Ирины, набрал его.

– Я уже стала беспокоиться, – вместо приветствия взволновано сказала она.

– Все в порядке, Ира. Сама понимаешь: встречи, беседы, доклады. На Лубянке-то мобильники отключают и сдают на входе охране. Так что позвонить не мог. Ей-богу, не мог. Но самое главное, вопрос с больницей я решил. Можете с отцом приезжать. Берите билет на ближайший поезд и приезжайте. Я встречу.

– А как же праздники? Врачи разве работают по праздникам?

– Ирина, ты что? Какие для врачей праздники?

– Ах, да. А мне найдется место, чтобы я несколько дней побыла с отцом? По крайней мере, до и сразу после операции.

– Конечно. Я же тебе говорил. За те деньги, которые мы им заплатим, больницей предоставляется отдельная палата, чтобы мы могли и за отцом присматривать, и отдыхать. Так сказать, койко-место.

– Хорошо, тогда я прямо сегодня и выезжаю. Подойдет?

– Конечно, подойдет. Завтра утром на Павелецкий вокзал приедешь, я тебя встречу, познакомлю с врачами. Ты же деньги привезешь?

– Да. Мы собрали всю сумму.

– Десять тысяч долларов?

– Да. Только по курсу в рублях. Им если нужны доллары, то в Москве можно поменять?

– Подойдет и в рублях. Если им потребуется, то, небось, сами поменяют.

– Все, тогда, как возьму билет на поезд, позвоню и сообщу номер вагона. Целую.

– Целую, милая. Люблю и с нетерпением жду, – Левин отключил телефон, радостно вздохнул, мельком глянул на часы и осмотрелся, решая, в какую сторону ему идти.

Взгляд остановился на желтом автомобиле с шашечками, стоящем неподалеку в окружении таких же машин. Мысль им воспользоваться он отогнал быстро. Только коренные москвичи разъезжаются с вокзалов на такси. Любой провинциал, пусть даже с полными карманами денег, поедет на метро. В нем есть что-то сверхъестественное. Не зря же в желтой прессе постоянно мелькают заметки об обитавших в потайных туннелях крысах величиной с собаку и гигантских волосатых пауках, высасывающих человека насухо.

В подземке он спустился по эскалатору на перрон, подождал поезд и втиснулся в него вместе со всеми. Динамики противно зашипели, и вдруг оттуда хорошо поставленный женский голос произнес: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Красные ворота». Левин подвинулся поближе к схеме метро, располагавшейся на одной из свободных от реклам стен, и определил маршрут движения до Красной площади. Посетить это место он хотел давно, с самого детства, слушая рассказы «исторички» о неспешных шагах царей по ее булыжной мостовой, коннице Буденного, высекающей копытами яркие искры, гусеницах советских бронечастей и солдат, отправлявшихся с парада сорок первого года на передовую, первомайских колоннах и, естественно, мавзолее, где лежал дедушка Ленин. Учительница говорила, что Ленин именно лежал, а не покоился с миром. И многие годы, пока Левин не подрос и не потерял интерес к этой теме, его мучил вопрос: «Почему дедушка Ленин все время лежит и лежит, будто бы заняться ему нечем? Дел-то в стране полно. Может, болен чем-то?» Уже во взрослом возрасте стала настоящим откровением новость о том, что Ленин давным-давно умер и в мавзолее находится его труп, за которым, словно за живым божком, несколько десятков лет ухаживает уйма людей. Как бы ни относились граждане к своему бывшему вождю: стояли на коленях, пели ему гимны или плевали на его портреты, все же грешно нарушать покой умерших. Люди, не по-христиански это!

Схема свидетельствовала, что Левин ехал по красной Сокольнической ветке метро. До станции «Библиотека имени Ленина», откуда до Красной площади рукой подать, было пять остановок, которые пролетели незаметно. Он вышел на Манежную площадь и огляделся. Неподалеку громадой высился Исторический музей, за ним, по мере движения, открывался вид на зубчатую стену Кремля, перед которой пирамидкой возносился мавзолей.

В этот день Красная площадь была под завязку, отчего гражданин Минин и князь Пожарский выглядели на удивление испуганными, а расписные купола храма Василия Блаженного блекли перед сотнями алых знамен, гвоздик и разноцветных воздушных шариков, парящих над головами внуков и правнуков нынешних последователей коммунизма. Через мощные динамики лилась песня: «…и Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди». «Не дай бог», – подумал Левин и мысленно перекрестился. В то время чекисты пустили бы его в расход или на двадцать пять лет заточили в лагеря где-нибудь на Колыме, что, по сути, было одно и то же. Только в первом случае смерть была бы мгновенной, а во втором прежде чем сгинуть в безымянной могиле, пришлось бы помучиться… маленько.

На площади в толпе орущих революционные лозунги бросались в глаза строго одетые молодые люди со свинцовыми лицами, которые не выражали всеобщее ликование коммунистов. Их взгляд, словно эхолот, блуждал по толпе, выискивая подозрительных лиц, чтобы броситься на них раньше, чем те смогли бы привести в действие самодельные взрывные устройства. Все это напоминало демонстрации застойных времен, когда их предшественники-чекисты в праздники наводняли Красную площадь. Но тогда была мнимая опасность советским лидерам, а сейчас существовали реальные террористические угрозы. Но если этот пункт отбросить, то может показаться, что рядом с мавзолеем остановилось время, и тогда слова песни о молодом Ленине и юном Октябре воспринимаются по-марксистски зловеще: «Призрак бродит по Европе… Призрак коммунизма…»

Если время остановилось рядом с мавзолеем, это не означало, что оно встало в ступор повсеместно. Время шло.

И Левин это заметил на Лобном месте, рядом с которым пролетела кавалькада правительственных машин, взявших курс на массивные ворота Кремля. За несколько часов он обошел Красную площадь вдоль и поперек, не упустив ни одной мало-мальски важной детали. Он уходил оттуда с легким сердцем и приподнятым настроением. Свою давнишнюю мечту хоть одним глазком взглянуть на вождя мирового пролетариата, он исполнил. Лозунг «Ленин и сейчас живее всех живых – наше знание, сила и оружие» оказался фальшивым. Многострадальное тело Ильича постепенно превращалось в обыкновенную мумию, из тех, что выставляют напоказ в музеях, а его бессмертная душа требовала покоя.

* * *

К Казанскому вокзалу Левин прибыл загодя, однако продавец его уже ждал и всем своим видом давал понять, что документ готов и находится при нем. Увидев своего клиента, он кивнул головой, показывая, чтобы тот двигался за ним, и разболтанной блатной походкой направился в сторону выхода. Остановился он только на безлюдном перроне вокзала. Левин подошел к нему вплотную и спросил:

– Что за шпионские фокусы? Сделал?

– Фирма веников не вяжет, – он достал ксиву и, повертев ею перед лицом клиента, сказал: – Береженого – бог бережет.

Левин попытался заполучить документ, но вдруг почувствовал, как сзади на его плечо легла чья-то тяжелая рука. Он повернулся и остолбенел. Перед ним стоял классический урка: выдвинутая вперед челюсть, низкий покатый лоб, маленькие мутные глазки, стальные зубы. Он был весь расписан татуировками, свидетельствующими, что их обладатель являлся неотъемлемой частью душного, вонючего и опасного лагерного мира. У него был вид не проходящего похмелья.

– Что вам нужно? – испуганно спросил Левин и покосился сначала на незнакомца, а затем на продавца.

– Не ссы зема, все будет путем, и мы поженимся! Хе-хехе, – развеселился урка. От него несло запахом дешевого алкоголя.

Неожиданно Левин преобразился и приветливо просиял:

– С каких это пор, ты Бык, честных пацанов разводишь, с которыми много лет шконку[42] и баланду[43] делил? А не поехала ли у тебя крыша, а, Бык?

Урка от удивления аж приоткрыл рот и пристально уставился на Левина.

– Да ты глазенками-то не зыркай! – во весь рот улыбнулся Левин. – Никак не признал?

– Узбек, это ты что ли? Ты, бродяга? Вижу харя знакомая, а не пойму, откуда, – Бык тоже улыбнулся и протянул руку. Левин звонко припечатал свою ладонь к ладони Быка. – Гусь, так это же Узбек, кореш мой лагерный, – урка кивнул своему застывшему в удивлении подельнику и снова обратился к Левину: – А мне Гусь говорит, дескать, лох появился. Говорит, давай разведем терпилу на бабки. А терпила – это ты, Узбек. Хе-хе-хе.

Бык был фартовым налетчиком, а следовательно, постоянным обитателем мест лишения свободы. В общей сложности Бык провел в зонах общего, усиленного и строгого режимов 15 лет за грабежи и разбои. Когда Левин попал на зону, Бык уже мотал свою третью ходку за банальный уличный грабеж и был признан судом особо опасным рецидивистом, а в лагере – «честным фраером», живущим исключительно «по понятиям».

Судя по его нездоровому виду, а выглядел он гораздо старше своих сорока лет, вольная жизнь не шла ему на пользу. Выношенный костюм мешком обвисал на высохших, но когда-то могучих плечах. Вообще, его внешность была какая-то затрапезная, хотя на зоне он следил за собой: всегда был опрятен, чисто выбрит, постоянно стирал и тщательно утюжил робу, полировал тяжелые зековские ботинки. И если бы Левину кто-то сказал, что Бык за два месяца воли превратится в чухана,[44] то он бы не поверил.

– Ты, Бык, когда откинулся?[45]

– Пару месяцев всего. Вот в столицу прибыл. Кореша позвали. Вот здесь и работаю. А ты, как я смотрю, тоже без дела не сидишь. Под фэйсов[46] косишь?

– Кошу. Жить-то как-то надо, на хлеб-соль зарабатывать.

– Гусь, что ты как не родной стоишь? Отдай Узбеку ксиву, и пойдем мы в кабак, былое вспоминать. Да, Узбек?

– С тобой, Бык, я хоть на край света, – Левин победоносно выхватил из рук ошеломленного Гуся удостоверение и раскрыл его.

Первое, что бросилось ему в глаза, так это знак ФСБ и его фотография в полковничьей форме с оттиском гербовой печати. На правой стороне большим черным жирным шрифтом значилось звание, фамилия, имя, отчество и должность, а снизу мелкими, почти неразборчивыми буквами был напечатан текст: «Владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение огнестрельного оружия и специальных средств». Левин остался доволен увиденным.

Бык похлопал Левина по плечу и сказал:

– Теперь Узбек, ты с этой ксивой свободно с волыной ходить можешь. Менты будут от тебя шарахаться. Полковник, мать твою. Хе-хе-хе, – снова захохотал урка.

Левин со стуком соединил половинки удостоверения и, удовлетворенно вздохнув, засунул его в нагрудный карман.

– Полдела сделано, – сказал он.

– А когда будет вторая половина? Может, возьмешь в долю, а то я почти на мели? Я же не от хорошей жизни пошел на гоп-стоп.[47]

– В долю? – задумался Левин, почесал макушку и улыбнулся: – А почему бы нет. Мне как раз на завтра нужен помощник для непыльной работенки.

– Сколько?

– Штука баксов устроит?

– А что делать?

– Врачом прикинуться. Белый халат раздобыть и хреновину, с помощью которой доктора слушают. Как ее?

– Стетоскоп, – вмешался Гусь.

– Во-во, стетоскоп, – кивнул Левин.

– А где же его взять-то?

– У меня мать в больнице работает. Я могу найти, – снова сказал Гусь.

– Так, может, ты и халат найдешь? – предложил Бык.

– Без проблем. У меня этих халатов дома – во, – он большим пальцем провел себе по горлу.

– Слышь, Бык, – Левин сначала посмотрел на него, а потом перекинулся на Гуся. – А у меня идея. Я вот что думаю. Ты, Бык, на Айболита совсем не смахиваешь.

– Это почему же? – обиделся тот.

– Долго объяснять. А вот Гусь на эту роль подойдет в самый раз.

– Тогда ему пятьсот баксов и мне столько же.

– Без проблем. Да вы не корячьтесь, дел у меня много. Через недельку мы с вами хату долбанем, где добра на всех хватит. Там и золото, шмотки дорогие, техника импортная. После дела будем с вами, как сыр в масле кататься.

– Хата? Не стремно?

– Хата будет пустая. Там баба-барыга живет с сыночком великовозрастным. Так я их выведу погулять. Ключи вам дам. Зайдете, обчистите, а потом все поделим. По рукам?

– По рукам, – Бык снова звонко припечатал свою ладонь к ладони Левина.

– Ну ладно, далеко ли здесь кабак? – весело спросил Левин. – Там поедим, выпьем за встречу, а заодно и детали нашего дела обмозгуем.

– И твое звание обмоем. Хе-хе-хе, – азартно кивнул Бык. Он преобразился на глазах – откуда-то появилась уверенность и целеустремленность, даже росту прибавилось. – Здесь неподалеку «прибитая» шашлычная. Там и разомнемся.

* * *

В двадцать два часа пошел мелкий колючий снег, который тут же таял. Плотные человеческие потоки тянулись со станции «Выхино» к автобусным остановкам, ярким витринам еще работающих магазинов и окрестным домам. Все было привычно и обыденно. Москва пережила еще один праздничный день…

Глава 7

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 10 ноября 2002 года, 23 часа 8 минут

В нашей системе есть такой анекдот. Даже не анекдот, а поговорка, которая гласит: «не пей с семеркой и не дерись с девяткой». Эту поговорку я знал давно, еще в бытность КГБ, на чьи управления она ссылается,[48] и строго следовал ей. По крайней мере, с сотрудниками Федеральной службы охраны не соревновался в силовых и бойцовских видах спорта, да и старался особо не прикладываться к рюмке в компании разведчиков из наружного наблюдения. Правда, врать не буду, такие факты все же иногда случались. Тот, кто придумал эту заповедь, наверное, жил в закрытом корпоративном мире, состоящем исключительно из чекистов. Сегодня в день двухсотлетия нашей родной милиции (сумели же они обосновать, что именно в этот день их юбилей!), я понял, что эта поговорка требует совершенствования. Наши «семерошники» в этом виде спорта доблестным милиционерам явно не конкуренты.

г. Л-ск Н-ской области, 12 ноября 2002 года, 7 часов 20 минут

Ирина, съежившись, лежала в собственной кровати и мелко дрожала. Ее сжигала самая страстная ненависть, какую ей только приходилось испытать за свои тридцать восемь лет. До слез было невыносимо больно. Соленые капли прокладывали дорожки по ее щекам.

Еще в Москве она поняла, что Левин не тот, за кого он себя выдавал. Она это почувствовала в тот момент, когда в больнице передавала ему пакет с деньгами. Он так посмотрел на нее, словно на прокаженную… В это мгновение она наконец-то разглядела его хитроватые маленькие глазки, выдающие умение вести дела исключительно в свою пользу. У Левина было лицо бабника и выпивохи. Это было столь неожиданно, что она невольно выронила из рук деньги, которые якобы предназначались для врача, больше смахивающего на прожженного уголовника. Он быстро наклонился и поднял пакет, потом глупо улыбнулся и, сказав, что скоро вернется, исчез в административном задании больницы. Как оказалось, исчез навсегда.

Несколько часов томительного ожидания ни к чему не привели: ни Левин, ни врач больше не появились. Больше всего раздражали беспрерывные вопросы персонала: «Вы к кому?» Через два часа прозрел и отец. Он обреченно вздохнул, погладил свои колени, словно стряхивая пыль с брюк, и тихо сказал, почти шепотом: «Поедем, дочка. Дорога дальняя».

Никогда еще в своей жизни Ирина не испытывала такого безнадежного отчаяния. Она рыдала и рыдала, пока у нее не кончились слезы. Отец умер на следующий день после приезда домой. Умер по-тихому, на рассвете. В его смерти была и ее вина. В конверте, оставленном ей Левиным, Ирина обнаружила «куклу» – стопку бумаги, нарезанной по форме денег.

В эту ночь Ирина не спала. Сначала ворочалась, всхлипывала и терпеливо дождалась, пока заснет ее дочь. После того как уехал Левин, ее дочка снова перебралась к ней. Та еще ничего не знала, только хлопала ресничками, не понимая, почему плачет мать.

Ирина тихонько оделась в потемках и выскользнула из квартиры. Она хотела побыть одна, чтобы спокойно подумать, а может, и успокоиться, осмыслить то, что произошло с ней.

В два часа ночи она выбралась на темную улицу, никого не потревожив. Свет в квартирах не горел, если не считать одного окна на пятом этаже ее дома. Соседи спали. Тишина была такой, что заложило уши. Ночь была безлунной. Однако небо все было усыпано такими потрясающе красивыми звездами, что Ирина несколько минут просто смотрела, не в силах оторваться. На это время мысли о поруганной чести, поломанной жизни и смерти отца отошли на второй план. Но все сразу же вернулась, как только взгляд опустился к зловеще темной земле.

Под впечатлением увиденного, остро ощущая себя ничтожным комочком плоти в бесконечной вселенной, женщина побрела к реке. Почему именно туда, она не знала, просто шла. Может быть, ее влекло на то место, где много лет назад она испытала огромное женское счастье с Виктором, которого из-за Левина стала забывать.

У реки было значительно прохладней. Воздух пах приближающимся морозом. Вода в темноте тихо плескалась.

Ветер хлопал по увядшим камышам и тонко посвистывал между голыми ветками ивняка. Холод стал запускать свои щупальца под одежду и щекотать открытые участки кожи. Однако Ирина не обращала на него внимания, ибо он был ничто перед противным холодком, распространяющимся в левой стороне груди. Именно в этот момент ее взгляд упал на опору железнодорожного моста, к которому, пыхтя, приближался железнодорожный состав. Прогибаясь, завибрировали рельсы, вызывая тремор земли. Природные звуки затихли. Их поглотил грохот надвигающегося товарняка. Мост, словно магнит, притягивал к себе.

«А что, если?…» – мелькнуло в голове у Ирины, и она красочно глазами машиниста увидела свое распростертое на рельсах тело, к которому, лязгая, гудя и громыхая, приближалась бесконечная вереница цистерн, платформ и вагонов. А в следующую секунду оно исчезло под колесными парами могучего локомотива. Картинка была столь яркая, что ей и впрямь почудилась реальность происходящего, а вслед за этим появился страх. Нет, не за себя, а за дочь, которая в случае ее смерти останется совсем одна. Эта мысль протрезвила ее, заставляя вернуться домой.

* * *

У подполковника Калинина выдался очень напряженный день. Медленно, очень медленно, но все же правоохранительный маховик закрутился и постепенно стал набирать обороты. К исходу третьей недели посчитаны трупы погибших на Дубровке, установлены пособники террористов, представлены к государственным наградам отличившиеся. Однако ответить на вопрос «Как это могло произойти?» пока никто не мог, слишком уж много неясностей было. Для ликвидации этих белых пятен территориальные органы безопасности забрасывались шифротелеграммами с пометкой «вне очереди». Руководство страны ждало ответы, а то, что спрос будет суровый, никто не сомневался.

До обеда Калинин принял участие в двух совещаниях, состоявшихся в Н-ске: одно у генерала, а другое – у полковника Махортова. Список разработанных мероприятий, порученных ФСБ провести на местах, был столь внушительным, что при всем желании выполнить его не было никакой возможности, даже если перейти на круглосуточный режим. Глаза боятся, а руки делают. Следуя этой поговорке, Калинин второй час сидел в кабинете за важной беседой с лидером местного чеченского землячества и осыпал его вопросами, от которых тот краснел и бледнел. Он находился в сложном положении. С одной стороны, на карту поставлено отношение местной власти к компактному проживанию его многочисленных сородичей, а с другой – честь несметного тейпа, проживающего в Чечне. В тейпе все держатся друг за друга, попробуй обидеть кого – мигом родственники поднимутся, проклянут и обязательно убьют, благо время сейчас сложное. Хоть и не лежала у него душа к агрессивным действиям земляков, недаром еще в первую войну он уехал с насиженных его предками мест, но знал, что за предательство однотейповцев по головке не погладят. И сам, и весь его древний род пострадает, никого бандиты не пожалеют.

– Магомед, ты вот фотографии посмотри. Никого не узнаешь? – Калинин положил на стол фотографии террористов, захвативших три недели назад заложников в Норд-Осте.

– Нет! – кинув косой взгляд на разложенные фотокарточки, ответил чеченец.

Калинин заметил обратную реакцию собеседника и пошел ва-банк.

– Магомед, как же ты не знаешь своих однотейповцев? Ты что, с исторической родиной связь не поддерживаешь? Или ты денег в Чечню не отправляешь? У меня, Магомед, складывается впечатление, что ты пособник террористов, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В случае если мои подозрения подтвердятся, то я тебе обещаю, что проблем в вашем большом хозяйстве будет немало.

– Подождите, Андрей Юрьевич, дайте я поближе посмотрю, – Магомед протянул руку и взял со стола всю пачку, из которой брал по одной ксерокопии фотографии, внимательно рассматривал и раскладывал на две стопки. Одна получилась большая, а другая – совсем маленькая. – Вот эти люди около месяца назад заезжали к нам в село, – он постучал пальцем по тоненькой стопке.

Фотографий было три.

– Ты ничего не путаешь?

– Нет, Андрей Юрьевич. Я знал, что за этими людьми идет кровавый шлейф. Дал им денег, попросил, чтобы не задерживались и ехали подобру-поздорову.

– А что ж ты мне сразу о них не сказал?

– У нас не было такого уговора. Что касается нашего района, то я отвечаю по полной программе, а что касается Москвы… Не было у нас такого уговора.

Калинин перевернул карточки и, прочитав фамилии на обороте, спросил:

– Магомед, а к кому конкретно они приезжали? Чеченец, опустив глаза, молчал.

– Магомед, раз сказал А, говори и Б.

– К Сулейману, – не поднимая головы, ответил Магомед.

– Это который бывший сотрудник милиции? Чеченец молча кивнул.

– Та-ак, ну у нас действительно одни проблемы.

– Только у меня просьба, Андрей Юрьевич, – Магомед затеребил в руках кепку.

– Какая?

– Я бы не хотел, чтобы на меня пальцем земляки показывали: вот мол, Магомед какой, против своих работает.

– Против кого ты работаешь? Против честных людей? – вспылил Калинин. – Тебе что, террористы свои? Так что ли?

– Андрей Юрьевич, ты же в Чечне жил и знаешь, какие у нас порядки,[49] – вздохнул Магомед и еще сильнее скрутил свой головной убор.

– Знаю. Поэтому особо не возмущаюсь. Но все равно, Магомед, и на твоей совести лежат невинные души. Не жжет?

– Андрей Юрьевич, но я откуда знал, что они такое устроят.

– Ты же сам мне только что сказал: за ними шлейф кровавый…

– Так это в Чечне, а здесь… Кадыров поначалу тоже боевиков наставлял под знамена ислама. Джихад объявлял неверным, а потом президентом стал, мирную жизнь в республике налаживает.

– Ладно. Ты лучше скажи, где сейчас Сулейман?

– Не знаю. Последний раз пару дней назад видел. Может, уехал куда-нибудь. Он мне не докладывает. Он из другого тейпа. Мнит себя старшим. Молод еще, – огрызнулся Магомед.

– Хорошо. Я прошу тебя, выясни, где он, и позвони.

– Ладно. Но, я все же Андрей Юрьевич, еще раз хочу попросить.

– Иди, иди, Магомед. Своим скажешь, мол, начальник ФСБ опрашивал тебя по поводу того, как местные чеченцы к теракту в Норд-Осте относятся.

– А как мы относимся, плохо относимся.

– Вот так и скажешь, – Калинин встал и протянул руку Магомеду. – Только я тебя, Магомед, прошу, ты уж заранее сообщай о подозрительных лицах. А вообще, скажи всем: если родственники приезжают в гости из Чечни, то пускай первым делом в ФСБ идут. Отмечаются и спокойно гостят. А то можно дойти до адресных зачисток. Никому не понравится, ни вам, ни нам.

– Ладно, скажу, – Магомед пожал руку и направился на выход.

– Скажи, скажи, – Калинин исподлобья посмотрел на чеченца, и когда тот скрылся за дверью, ударил кулаком по столу.

Он представлял, как отреагируют командиры на такую информацию. Несколько человек из группы Бараева проездом в Москву были здесь. Что они тут делали и какова роль Сулеймана? Остались ли здесь боевики? Вопросов было много. Только Калинин собрался звонить в Н-ск, как в дверь постучали.

– Входите, – раздраженно буркнул он. Вошла Антонина Васильевна.

– Андрей Юрьевич, к вам опять посетитель.

– Кто?

– А помните, жена капитана… у него еще фамилия такая запоминающаяся была…

– Петров что ли?

– Во-во, жена этого Петрова пришла.

– Ирина Леонидовна? Антонина Васильевна пожала плечами.

– Скажите ей, что я очень занят. Пусть придет в другой раз.

– Андрей Юрьевич, на ней лица нет. В слезах…

– Ну ладно, давайте, зовите, поговорим по душам, – вздохнул Калинин и, так и не набрав номер Махортова, положил трубку оперативной связи на телефонный аппарат.

Антонина Васильевна совсем не лукавила, говоря о том, что на посетительнице нет лица. Когда Ирина вошла в кабинет, и сквозь слегка приоткрытую штору на нее упал луч света, Калинин в ее глазах не увидел жизни. Черты ее лица заострились. Это было лицо человека, потерявшего последнюю надежду. Появились новые морщины, глаза опухли. Она молча села на предложенный стул, и некоторое время разглядывала ногти на руках. Потом тяжело вздохнула и посмотрела на Калинина. У того в голове вертелось множество вопросов, но он понимал, что нужно дать ей возможность повести разговор так, как ей того захочется. Но у Ирины что-то не получалось, она вся дрожала и с трудом сдерживала слезы.

– Ирина Леонидовна, вы пришли мне сообщить, что ваш, как это лучше выразиться… – Калинин задумался, подбирая нужное слово, – сожитель – пропал?

Она молча кивнула головой и расплакалась.

Калинин встал, достал из холодильника бутылку минеральной воды и налил из нее в стакан, который поставил перед Ириной.

– Вот возьмите, выпейте и успокойтесь, – нарочно требовательно сказал он.

Ирина сделала несколько глотков и поставила стакан на стол.

– Теперь все по порядку расскажите, – предложил Калинин и внимательно посмотрел ей в лицо.

Его взгляд скользнул по ней с невольным интересом. С коротко стриженными рыжими волосами, веснушками и ясными зелеными глазами Ирина походила на бродячую кошку, сосредоточенную на своих делах. «У каждого свое понятие о женской привлекательности», – подумал Калинин. Она это заметила и впервые за несколько дней подумала о своей одежде: «Мне лучше было бы надеть что-нибудь другое. Сапоги слишком длинные, чтобы подчеркнуть все мои достоинства».

– Успокоились? – спросил ее Калинин.

«У него приятная улыбка. Наверное, ему можно доверять хотя бы немного», – промелькнуло у нее в голове, и она вдруг улыбнулась.

– Успокоилась, – ответила она.

– Тогда я весь внимание.

– Андрей Юрьевич, я проклинаю себя за то, что не послушалась вас. Но это было какое-то наваждение. Он меня словно заколдовал. Я вся была в его власти. Он точно обладает гипнозом.

– Ирина Леонидовна, давайте пока не будем делать никаких выводов. Любовь зла – полюбишь и козла. Расскажите все по порядку.

– По порядку?

– Да. Когда, где и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились? Кем он представился?

– Познакомились мы с ним в ресторане, где я работаю, восемьдесят один день назад.

От удивления Калинин приподнял левую бровь.

– Вы что, дни считали? – спросил он.

– Да, считала. Мы познакомились 23 августа этого года без пятнадцати одиннадцать вечера. Он зашел в ресторан перед самым его закрытием: в капитанской форме, высокий, статный, сильный. Таким он мне тогда показался. Мы посидели, вместе поужинали, познакомились, и я пригласила его к себе.

– Что, прямо в первый же день знакомства?

– Да, – смутилась Ирина. – Вы понимаете, он меня сразу же очаровал. Я не девочка, мне уже за тридцать… Подумала о своем счастье. Мне показалось, что с ним я буду счастлива.

– Как в песне: женское счастье… был бы милый рядом?…

– Вам, мужчинам, нас, женщин, не понять. Мы действуем по-другому.

– Глупо… Ну ладно, не моя это забота. Как он представился?

– Петровым. Петровым Андреем Юрьевичем. Капитаном ГРУ из Чечни. Но потом вдруг оказалось, что он работает майором госбезопасности.

– Это вас не смутило?

– А я откуда знаю, что такое ГРУ, а что такое госбезопасность? Для меня все едино. Я вам даже так скажу, что больше всего меня выбило из колеи – его контакты с вами. Я же сама видела, как он к вам приходил, как ваша машина за ним приезжала. Я здесь сидела. Как я не могла поверить, что он является сотрудником ФСБ?

– Но я же вам объяснял… Сотрудник мой подходил к вам и интересовался.

– Андрей Юрьевич, поймите меня. Он мне мозги запудрил. Говорил, что вы на него клевещите в связи с тем, что его планируют назначить на вашу должность, а вас уволить за провал операции.

– Какой операции?

– Я не знаю. Какой-то секретной. Потом ему подполковника присвоили. Он в управление ваше ездил. Ему генерал лично погоны вручил. Погоны я видела.

– Обманывал он вас.

– Теперь-то я знаю, что обманывал. Но тогда я была ослепленной любовью безмозглой дурой. Смотрела на него с замиранием.

– А когда вы конкретно поняли, что он вас обманывает?

– У меня были к нему приступы подозрений. Появлялись они внезапно, но я их отгоняла. Сестра мне постоянно твердила, дескать, твой Петров на ловеласа похож. Говорила, что он живет за мой счет. Я не верила, хотя понимала, что она права. Он в дом ни копейки не приносил. Говорил, что откладывает деньги на нашу свадьбу. Незадолго до своего отъезда отдал мне пакет. Сказал, что там деньги: десять тысяч долларов. Сделал предложение руки и сердца. А потом умотал…

– И где же эти деньги?

– Да не было там никаких денег. Пакет был набит резаными газетами. Это я по приезде из Москвы увидела.

– Вы в Москве были?

– Да. У меня болел отец. Онкология. Районные врачи порекомендовали ехать в Москву, ложиться в клинику. Об этом я и попросила Петрова. Он обещал помочь. Через пару дней он сказал, что договорился с вашим генералом. Тот якобы позвонил кому-то, и нашлась клиника, где моего отца принимали.

– Это действительно так? Клиника нашлась?

– Да бросьте вы. Обманул он. Бессовестно обманул. Он просто узнал, что мы могли собрать десять тысяч долларов, и решил их присвоить.

– Присвоил?

– Присвоил. Неделю назад я пришла с работы чуть раньше обычного. Захожу домой, а там все перевернуто. Мой Петров сам на себя не похож. Я его впервые такого видела. Мне показалось, что он со страху умирал.

– А зачем он все дома перевернул?

– Тогда я не знала. Сначала подумала, что он свои деньги искал, тот пакет, который он мне передал. Но когда я его достала, то он даже бровью не повел. Не нужен он был ему по известным причинам.

– Бумага?

– Да. Бумага ему была не нужна. Только вчера я поняла, что он искал.

– И что же?

– Мои драгоценности. Колечки, цепочки, сережки. Он все нашел. Без золота меня оставил, – Ирина опять заплакала, тонко и жалобно подвывая. – Так мне, дуре, и надо.

Калинин невозмутимо выжидал. Постепенно Ирина успокоилась, достала платок, осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула глаза.

– В милицию вы, конечно, не заявили.

– Я к вам пришла. К вам у меня больше доверия.

– Правильно, что пришли к нам. Рассказывайте дальше.

– В тот день он уехал. Собрал все вещи и уехал. Через пару дней позвонил. Сказал, приезжай с отцом, вези деньги. Клиника вас ждет. Мы и поехали. Он нас встретил. Отвез на машине к больнице. Познакомил с врачом.

– С врачом?

– Да какой это врач. Я сразу заметила, что руки у него все в наколках. Дружок-уголовник, не иначе.

– Вы деньги сразу отдали?

– Сразу. Мне Петров сказал – отдавай деньги, и отца будут оформлять. Я отдала и стала ждать. До вечера прождала, а потом кинулась искать. Этого врача и моего Петрова след простыл. Их никто не знал и не видел. Я тогда все поняла. И отец понял. Он умер вчера. Завтра похороны.

– Соболезную.

– Спасибо. Но это еще не все. Только я приехала, а меня уже ждут. Оказывается, Петров уйму людей вокруг пальца обвел. И друзей, и знакомых, и совсем посторонних людей обманул. И представляете, Андрей Юрьевич, все они претензии ко мне предъявляют. Кому-то он деньги должен, у кого-то технику дорогостоящую позаимствовал. Хоть квартиру продавай и с его долгами рассчитывайся или в петлю лезь. Я уж про себя не говорю, – она закрыла лицо руками и заплакала. – Сволочь, сволочь, сволочь, ненавижу…

Калинин протянул ей стакан с водой. Губы его сжались в плотную линию, в глазах вспыхнул недобрый огонек.

– Выпейте. Ничего мы его найдем и накажем.

– Правда? – она взяла стакан и с надеждой посмотрела на подполковника.

– От нас еще никто не уходил. Но, а вам это урок.

– Жестоко.

– Жизнь такая, Ирина Леонидовна.

– Суровая жизнь.

– Какая есть. Вы мне вот что лучше скажите. У него сотовый телефон остался?

– Не знаю, но как он исчез из больницы, я ему набирала, но телефон не отвечал. Вернее, голос говорил, что абонент не доступен.

– Симку он, скорее всего, выбросил. Будем надеяться, что аппарат оставил. По нему и найдем вашего Петрова. Хотя открою вам секрет, что никакой он не Петров. Фамилия у него Левин, а зовут Андрей Александрович. Он ранее судим за мошенничество.

– Значит, права была моя сестра?

– Значит, права, – утвердительно кивнул Калинин.

– А я дура, безмозглая дура, надеялась, что жизнь наладится, – снова запричитала Ирина.

– Ирина Леонидовна, перестаньте. Давайте лучше подумайте над заявлением.

– Над заявлением?

– Ну да. Чтобы мы начали легально работать, нужно ваше заявление. Ирина встрепенулась, протерла лицо платком.

– Хорошо. Я вам напишу все.

– Давайте сделаем немного по-другому. Вы придете домой и все детально напишете. Я за это время переговорю с нашим следователем, и он у вас заявление и примет.

– Хорошо. Тогда я пойду, – Ирина встала со стула. Вслед за ней поднялся и Калинин.

– Идите. Я с вами завтра свяжусь. Успеете до завтра?

– Завтра похороны.

– Тогда спешить мы не будем. Как будете готовы, позвоните мне, договоримся о встрече. А мы пока посмотрим, где он сейчас обитает.

Глава 8

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 16 часов 18 минут

– Меня никогда не тянуло к замужним женщинам. На это были свои причины. Во-первых, зачем с риском для жизни посягать на чью-то собственность, если можно спокойно, по щелчку пальца заиметь подругу хоть на ночь, хоть на куда более длительный срок. Ведь если внимательно осмотреться по сторонам, то можно понять, что этого добра вокруг нас видимо-невидимо. А во-вторых, мне не хотелось почувствовать себя отвергнутым. Шанс получить от ворот поворот от замужней женщины многократно возрастал. Можете смеяться и не верить мне, но на этом поприще я не знал поражений. Есть, конечно, и другие причины, но они столь малозначительны, что на них не хочется останавливаться. Подымете на смех.

Меня не тянуло к замужним женщинам, чего не скажешь о них. Для отдельных особей приключение со мной было что-то вроде полета на Луну. Обделенные вниманием своих мужей, они реагировали на любое, пусть даже самое затасканное ласковое слово, отдаваясь без остатка, словно последний раз. Некоторые это делали, чтобы испробовать новые позы, на которые даже под угрозой смертной казни не соглашались их вечно занятые мужья; а были и те, кто просил включить свет, чтобы рассмотреть настоящий, живой мужской член. У них аппетит приходил во время еды. Но все же в большинстве своем замужние барышни клевали на меня из-за отсутствия у них дома любящего их человека, а также тепла и внимания.

– А ты им это давал? – удивился Калинин.

– Не то слово, – Левин как-то странно улыбнулся и закатил глаза.

г. Москва, кафе, 3 декабря 2002 года, 16 часов 40 минут

Ее округлости чуть круглее, чем требует нынешняя мода на женщин. Небольшой росточек вынуждает ее смотреть почти на любого мужчину снизу вверх, доверчиво хлопая ресницами и едва ли не заглядывая в рот. Она знает, что многим это нравится. Ее волосы цвета осенней листвы собраны на затылке в узел, румянец играет на щеках, а нижняя губка капризно оттопырена, намекая на способность обидеться без повода и простить без извинений. Ее хочется погладить, почесать за ушком, мимоходом рассказав о чем-нибудь веселом, наверняка зная: она откликнется смехом, утирая слезы, и сама стесняясь этого. Из таких женщин получаются превосходные бабушки. Вот она какая, Надя…

С Надеждой Левин познакомился в Москве, за два дня до ограбления квартиры Веры. Он уже искал себе очередную жертву. Предприятие с интригующим названием «КМЧ» попалось на глаза случайно. Он наобум зашел в офис и, ткнув испуганному директору удостоверением в лицо, предложил оборудовать точками видеонаблюдения его развивающееся предприятие. То ли красная корочка, то ли уверенный взгляд полковника ФСБ, то ли грозные слова «терроризм», «теракт», «спецназ», «Норд-Ост» так подействовали на коммерсанта, что он безоговорочно подписал подсунутые Левиным договора и передал ему в качестве предоплаты энную сумму денег.

Надежде Михайловне – бухгалтеру, работающему на этом самом предприятии, было ровно двадцать три года, и она находилась на шестом месяце беременности. К этому времени ее отношения с мужем переживали не самые лучшие времена. Супруг на протяжении всех полутора лет совместной жизни пытался превратить ее в закомплексованную кухарку и уборщицу, безропотно сносящую его регулярно повторяющиеся эпизоды неверности. Плюс ко всему прочему он не хотел знаться с ее родней. Стыдно сказать, но свою тещу зять ни разу в жизни не видел и не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести.

Неожиданно появившийся в ее жизни боевой офицер спецслужб был другим – идеальным, фантастическим, почти по-книжному святым. Увидев его, она впервые по-настоящему пожалела, что растущий в ее животе маленький человек не плод любви с Левиным, роман с которым так бурно и так стремительно стал развиваться. Ему было тридцать пять. Он словно бы еще молодой, но как будто уже и не очень. Такой это странный возраст. Для молодых девушек он уже староват, чтобы казаться сексуальным, но еще слишком моложав, чтобы они могли проникнуться к нему дочерними чувствами. А вот Надя прониклась, потому что росла без отца в небольшой деревеньке под Муромом. С Левиным было просто, спокойно и умиротворенно.

Ей трудно было это объяснить. И дело не в том, что, несмотря на округлый живот, он хотел ее, а ей приятно было чувствовать его желание. Нет! Он – не просто интрижка взбалмошной, с прущими из всех щелей гормонами беременной женщины. Нет! Он особенный! Как он красиво ухаживает, как дарит цветы, как развлекает, когда ей плохо и больно где-то внутри, как целует ее ладони. Никто раньше этого не делал. Когда они впервые были наедине, и ему уже было дозволено все, он раздел ее, но прежде чем прикоснуться к ее бедрам, животу и груди, стал целовать ее ладони. Она, глупенькая, млела, одновременно сравнивая его с ожидающим ее дома мужем, который вспоминал о ее ладонях только по утрам, когда не находил свежевыглаженной рубашки…

* * *

Стемнело. В декабре рано темнеет. В 16 город начинал погружаться в сумерки, а в 16:30 загорались уличные фонари. В небольшой кафешке на самой окраине Москвы было тихо и тепло. Официант зажег на столике свечу под стеклянным колпаком. Стало значительно уютней. Тонко и жалобно запела скрипка. Совсем юная девушка с коротким узким носом и ясными серыми глазами – скорее всего, студентка консерватории, извлекала из инструмента печальную чистую мелодию. Ее густые черные волосы, прибранные в «каре», поблескивали в свете единственной горящей лампочки. От нее исходила волна притягательности и обаяния. Левин невольно засмотрелся на скрипачку, чем вызвал тайную обиду и ревность у своей беременной спутницы. Надежда надула губки и положила свою ладошку поверх руки кавалера. Тот словно проснулся.

– Что, солнышко, будем заказывать?

– А я ничего не хочу, – капризно ответила Надя.

– Как ты относишься к нашему малышу? – с укором сказал Левин и двумя руками, словно воробушка, взял ладонь молодой женщины.

Она ощущала приятную истому и умиротворенность, которой не испытывала уже давно. Ее сердце затрепыхалось. Плод зашевелился и она, слегка поморщившись, погладила живот. Это заметил Левин.

– Ты не устала? Может, я тебя провожу домой?

– Я не хочу домой. Я с тобой хочу оставаться.

– Ты же сама понимаешь, что пока этого делать нельзя. Мы же взрослые люди. Ты замужем. Надо тебе развестись, в конце концов, имущество поделить.

– Мне от него ничего не нужно. Пусть подавится своими деньгами.

– Но ей-богу, Надя. Ты мыслишь, как ребенок. Но вдруг что со мной случится, как ты будешь жить без кола без двора? А так поделишь имущество. Квартиру, может, отсудишь или, на худой конец, денег с него срубишь. Пусть с ребенком делится, негодяй! – Левин кивнул на живот. – С паршивой овцы – шерсти клок, и то хорошо.

– Так ты его не знаешь, он же такой жадный, за копейку удавится. У него адвокаты знаешь какие? Нет, не даст он мне ничего.

– Давай тогда пойдем по-другому. Обчистим его.

– Как это обчистим? – удивилась Надежда.

– Вот где он, по-твоему, деньги хранит? Деньги и ценности?

– Наверное, в офисе.

– Давай этот офис и обчистим. Я как сотрудник ФСБ, имею в своем арсенале несколько приемчиков. Приходилось по службе красть документы из стальных сейфов наших фигурантов.

– А не страшно? – Надя от ужаса округлила глаза.

– Страшно бывает только первый раз. Потом привыкаешь. Возьмем из его офиса половину денег и уедем из этого города куда подальше.

– А куда подальше?

– За границу, например. Мне должны скоро дать направление в Англию. Хочешь в Англию?

– Далеко, – вздохнула Надя.

– А хочешь, я откажусь? Попрошусь в другую страну.

– Мне так нравятся индийские фильмы. В Индию ты можешь поехать?

– Какой вопрос! В Индию так в Индию. Но сначала ты здесь родишь.

– Я к маме поеду рожать, в Муром. Отвезешь меня?

– Конечно, солнышко, отвезу, а потом родишь, заберу с ребенком. Сразу вместе поедем в Индию: я, ты, и наш малыш, – Левин перегнулся через стол и поцеловал женщину в лоб.

– Андрей, моя мама моего мужа ни разу не видела. Ты можешь назваться моим мужем. Больно не хочется ее расстраивать.

– Да, конечно, назовусь. Я же не буду далек от истины. Муж я тебе. Самый настоящий муж. Давай, попробуй завтра, найди ключи от офиса мужа, кабинета и сейфа. Найдешь, мне позвонишь. Я умею делать слепки. Обчистим твоего мужа и уедем к твоей матери в Муром.

Скрипка перестала играть. В дальнем конце зала кто-то захлопал в ладоши. Девушка сделала реверанс и удалилась. Бармен включил музыкальный центр, и танцзал наполнился тихой, умиротворяющей музыкой. К столику подошел официант с подносом и поставил на стол салаты, рюмку коньяка и бокал с морковным соком.

– Приятного аппетита, – сказал он и ретировался. Левин поднял рюмку и произнес:

– За нашу неземную любовь.

– За любовь, – повторила Надежда и чокнулась с ним стаканом с морковным соком.

* * *

Левин вставил ключ в прорезь замка и открыл дверь. Включать свет в приемной мужа Надежды он не стал. Светя себе фонариком, отворил вторую дверь и проник в кабинет. Он подошел к окну и выглянул наружу. Снова пошел мокрый, хлопьями, снег. Нахохлившийся сторож совершал обход территории. Он опустил светонепроницаемые экраны, а затем, нажав клавишу электрического выключателя, с любопытством осмотрелся. Подвесной потолок с вмонтированными светильниками, белые стены, темная мебель. В кабинете царил идеальный порядок, из которого следовало, что хозяин очень щепетилен к чистоте. Массивный черный стол подчеркивал его социальное положение. На столе пятном маячил красный ноутбук марки «тошиба» и гранитный канцелярский прибор с ручками и карандашами. Ничего лишнего. Лишь толстый ковер на полу и картина на голой стене, скрывающая встроенный сейф, о котором так подробно рассказала Надежда. «Чистоплюй», – усмехнулся про себя Левин.

Первым делом он занялся столом. Попробовал выдвинуть ящики. Один, второй, третий. Они не поддавались. Ключей к ним в связке, изготовленной друзьями Быка, не было. Да и сразу о них речь не шла. Надежда принесла все то, о чем он ее просил: ключ от приемной, кабинета и сейфа. Всего три ключа.

Левин сел в кожаное кресло и осмотрелся. В кабинете все было именно таким, каким обрисовала его Надежда, если, конечно, не считать замков на ящиках стола. Скорее всего, она и не подозревала, что они запираются.

Поковырявшись в сумке, он извлек массивную отвертку. Постучал ею о ладонь, проверяя на прочность неизвестно что. В действительности он раздумывал: если поломать замки, то уже утром о краже будут знать практически все сотрудники и милиция, если этого не делать, тогда неизвестно, когда обнаружится пропажа денег и ценностей, скрывающихся в потайном сейфе, а следовательно, появится время для маневра.

Здравый смысл победил. Он спрятал отвертку в сумку и, выбравшись из кресла, на неожиданно негнущихся ногах подошел к картине. Даже невооруженным глазом было видно: картина так себе, дешевая подделка. Он снял ее и положил на пол рядом с собой. Тут же его взору предстала крышка из сверкающей стали. Левин приблизился к ней и разглядел отраженное в полированной металлической поверхности собственное лицо. Правда, оно было как в комнате смеха: гротескно огромный нос, впалые щеки и яйцевидная голова. «Гоблин», – подумал про себя Левин и, улыбнувшись, достал из кармана сложноузорчатый ключ, которым стал тыкать в замочную скважину. Металлический лязг возвестил, что путь в нутро сейфа открыт.

С волнением он потянул ручку на себя. Плавно открылась дверца. В сейфе лежали две стопки денег, наручные часы известной швейцарской марки, бланки, штампы и печать, а также порнографический журнал. Муж Надежды хоть и был респектабельным человеком, но грешки за ним водились. Журнал был самым безобидным из его списка.

Деньги сразу перекочевали в сумку, а часы на руку. После небольшого раздумья следом за деньгами в сумку отправились атрибуты предпринимательской власти: авось пригодятся. На журнале он немного заострил внимание, полистал страницы, зацокал языком, вздохнул и бросил его обратно в сейф, который тут же закрыл. Повесив на место картину, Левин осмотрелся, сравнивая первоначальный вид кабинета с тем, каким он его оставляет. Вроде все было чисто, нигде он не наследил. Он удовлетворенно вздохнул, выключил свет, поднял жалюзи и вышел из кабинета, освещая дорогу карманным фонариком.

Он вышел из здания так же незаметно, как и вошел. Повернул за угол и растворился в темноте, справа огибая будку с охранниками. Перебежками он добрался до бетонного забора, перемахнул через его и уже на той стороне снял шерстяную маску и кожаные перчатки, которые одел на всякий случай: вдруг в офисе работала камера наблюдения. Упаковал все это в полиэтиленовый пакет и через сто метров, там, где заканчивалась длиннющая ограда и начиналась шоссейка, запустил его в мусорный бак. После чего уже более уверенно направился к стоящей неподалеку одинокой машине.

– Все хорошо, Андрюша? – увидев Левина, спросила Надежда.

Она сидела за рулем подаренной ей мужем «ауди-80» цвета вишни-скороспелки. От напряжения ее пальцы прямо-таки впились в рулевое колесо, что побелели костяшки. Впрочем, белизна была повсеместно. От испуга ее глаза были широко открыты, а губы еле шевелились.

– Все нормалек! – пытаясь казаться невозмутимым, ответил Левин и расположился на переднем пассажирском сиденье, а сумку бросил на заднее.

– Что-нибудь нашел?

– Да так, мелочь. Зато нашел в сейфе твоего мужа кучу фотографий обнаженных женщин. Ну и кобель же он у тебя. Я же говорил: ему верить нельзя!

– Скотина, – вырвалось у нее и она, не мигая, уставилась в темноту, которая неожиданно стала трансформироваться.

Сначала на дороге появились два пятнышка, которые стремительно росли прямо на глазах, пока не превратились в яркий свет автомобильных фар. Чья-то машина в этот поздний час явно двигалась в их сторону. Остатки сомнений развеялись, когда над ее кабиной нимбом заиграла милицейская «светомузыка».

Надино лицо еще сильнее побледнело и безобразно вытянулось. Она невольно схватила ладонь Левина и с силой сжала ее. Его пальцы сразу же стали мокрыми.

– Веди себя естественно, – прошептал он и положил руку ей на плечо.

Милицейская машина крякнула и остановилась прямо перед капотом «ауди». Хлопнула дверь и мелькнула фигура.

Из-за яркого света, ослепляющего глаза, трудно было разобрать, кто вышел из автомобиля и какие у него намерения. Надины чувства, напротив, легко читались. Она дрожала, словно осиновый лист. Казалось, еще мгновение, и она либо потеряет сознание, либо истошно завизжит.

В окно со стороны водителя постучали. Левин почувствовал, как Надя вздрогнула и обмякла.

– Открой дверь, – приказал он.

Женщина его послушалась и дернула за ручку. Из темноты в салон всунулось широкое, добродушное лицо в зимней милицейской шапке.

– Сержант Лаврентьев. Ваши документы.

– Сержант, а в чем дело? – сурово спросил его Левин.

– Обычная проверка. Выйдите из салона и покажите документы, – требовательно произнес милиционер и включил ручной фонарик. Свет теперь ударил и сбоку.

– Товарищ сержант, ты разве не видишь, что мы с девушкой встречаемся. Мы же ни кому не мешаем.

– Вижу, что не с юношей, – захихикал милиционер. – С кем бы вы ни встречались, здесь не место. На прошлой неделе неподалеку мы труп молодой женщины обнаружили. Может, вы и есть тот самый маньяк. Приезжаете сюда с девушками, а уезжаете уже без них.

– Что вы ерунду городите. Никакой я не маньяк. Скажи ему, Надя.

– Это мой молодой человек, – кивнула она.

– Что-то он на молодого человека совсем не похож. Вы уверены, что его хорошо знаете?

– Уверена.

– Ну тогда ладно. Не буду докучать. Голубки, – улыбнулся сержант и исчез в темноте. Снова хлопнула дверь. Милицейская машина сдала назад, развернулась и с ревом уехала восвояси.

В остывшем салоне наступила зловещая тишина, которую Надя стала нарушать. Она по-детски захныкала.

– Ну-ну-ну, – Левин погладил ее по голове.

Она прильнула к нему и заревела сильнее.

– Успокойся, Надя, успокойся, – продолжая гладить ее волосы, шептал ей на ухо Левин.

– Я чуть со страху не умерла, – также шепотом произнесла она.

– Я же тебе говорил: зачем ты со мной поехала? Сидела бы дома и ждала моего звонка.

– А если бы с тобой что случилось? Я бы не пережила. – Да что со мной могло произойти? Дело-то плевое, – Левин глубоко вздохнул, успокаивая забившееся сердце.

Надя вдруг заметно расслабилась, успокоилась, улыбнулась и сказала:

– Ну и слава богу, что все прошло успешно. Я для себя все решила: домой я больше не поеду.

– Как это не поедешь? – удивился Левин. – Надо ехать.

– Пока ты находился в офисе, я позвонила мужу и сказала, что еду в Муром к матери и попросила меня не искать.

– Ты что творишь? В своем уме? Ты можешь понять, что он обязательно свяжет исчезновение денег в офисе с твоим неожиданным отъездом?

– Так ты же сказал, что денег там было мало. Может, и не заметит пропажи?

– Мало не мало, а любой человек, имеющий заначку, обязательно заметит ее пропажу, и тогда… – Все, я уже решила: к нему ни за что не вернусь, – Надя надула губки.

Левин ненадолго задумался. Нужна ли ему эта молодая, взбалмошная женщина, да еще и на шестом месяце беременности? Все, что он мог, от нее получил. Деньги ее мужа теперь лежали в его спортивной сумке, а дорогие золотые часы с бриллиантами приятно грели руку. С другой стороны, Москва стала уже надоедать. Тянуло на просторы, куда-нибудь в глубинку. А почему бы для этого не подошел бы провинциальный Муром? Тем более есть еще машина, которую можно без труда сбыть, а деньги присвоить. Есть еще и московская квартира, в которой пока проживает ее муж. Вот бы попытаться отсудить половину! Тогда несколько лет можно жить припеваючи, а если хорошо постараться, сделать загранпаспорт и махнуть подальше в заморские страны…

– Ладно. Поедем, переночуем у моих друзей, а завтра с утра махнем к теще в Муром. Только пообещай, что будешь меня слушаться и не совершать необдуманных поступков?

– Честное-пречестное! – ответила она и, словно собачонка, преданно посмотрела на него.

– Хорошо, поехали!

Через час машина остановилась у пятиэтажного дома рядом с каким-то парком на окраине Москвы. Доехали быстро, с ветерком. Надежда неплохо водила, особенно по пустынным улочкам мегаполиса, в котором она прилично ориентировалась. Было безлюдно, тихо шелестели голые черные деревья, и завывал ночной ветер.

Они вышли из автомобиля. Пикнула сигнализация, и щелкнули замки. От неожиданности не привыкший к достижениям цивилизации Левин вздрогнул. Это заметила Надежда и улыбнулась, а он недовольно пробурчал:

– Иди за мной тихо.

Она молча кивнула головой и направилась вслед за ним в темный, наполненный разнообразными тошнотворными запахами подъезд. На третьем этаже Левин остановился и нажал на кнопку звонка. К двери долго не подходили. Приходилось повторять манипуляции до тех пор, пока не послышалось шарканье человеческих ног за дверью.

– Кто там? – спросил сонный мужской голос.

– Свои, открывай.

Замки не застали себя долго ждать. Они заскрипели, лязгнули. Сквозь образовавшуюся тонкую щель на лестничную площадку из квартиры хлынул свет.

– Ты что ли, Узбек?

– Да. Только я не один. Пустишь переночевать? Завтра утром мы уедем.

Дверь открылась шире. На пороге, с интересом разглядывая посетителей, в цветастых, до колен, трусах стоял Гусь. Ноги у него были белые и тонкие, как макаронины. Левин ухмыльнулся.

– Чего уж, заходите. Мать все равно на дежурстве, приедет завтра к обеду. Так что комната в вашем распоряжении, – он кивнул на закрытую дверь и словно лунатик побрел в свои пенаты.

Стараясь не шуметь, Левин с Надеждой вошли в квартиру и тихо прикрыли за собой дверь.

– Снимай пальто, давай повешу, – сказал Левин и стал ухаживать за Надей.

С верхней одеждой они расправились быстро. Нижнюю стали снимать уже в комнате и класть ее на стулья. Комната была небольшой, от силы десять-двенадцать квадратов. Старый просевший диван, платяной шкаф с большим зеркалом на дверце, книжная полка, забитая книгами под завязку, а в углу стол-тумба, на которой расположился небольшой черно-белый телевизор и настенные часы с кукушкой – этот скромный интерьер комнаты напомнил Левину отчий дом.

Надя сняла только трикотажную кофточку, когда Левин оголился почти полностью. Она села на краешек дивана, не зная, как себя вести дальше: то ли раздеваться до конца, то ли как есть, в одежде, прилечь на диван и забыться. Она выглядела испуганно, непривлекательно. Он пожалел, что привел ее в этот дом. Но отступать было поздно, позади все мосты были сожжены.

– Давай скорей, раздевайся.

– И это? – она пальцем показала на футболку.

– Снимай все!

Словно полусонный ребенок, девушка разделась и застенчиво стала переминаться с ноги на ногу. Живот у нее заметно округлился и был бледным, с красноватыми рубцами от белья. Пупок напоминал лесной масленок.

Под ним неряшливо чернела щетина лобка. Треугольные груди наливались материнским молоком, темные соски набухли. Видя, с каким чувством ее рассматривает Левин, она сжалась и скрестила руки на груди, пряча самые интимные части своего тела. Некрасиво в ней было практически все: и кривоватые ноги, давно не подвергавшиеся эпиляции, и отвисающий животик, и невыразительное лицо. Но как ни странно, такой тип женщин возбуждал Левина. Если бы на их месте оказалась какая-нибудь красивая и фигуристая «мисс», скорей всего, он бы с позором потерпел фиаско. А с такими он чувствовал себя настоящим «мачо».

– Мне холодно, – неожиданно сказала она и, не меняя положения рук, снова уселась на диван.

Он вплотную подошел к ней и погладил ее по рыжей головке, пытаясь сообразить: каким образом можно заняться сексом с беременной женщиной без ущерба для плода и ее здоровья? Как всегда, она смотрела на него особым взглядом снизу вверх, доверчиво хлопая ресницами и как бы говоря: «Иди ко мне». Он наклонился, а она привстала. Их губы слились в поцелуе, а тела настолько прижались друг к другу, что зародыш затрепыхался и ножкой ударил по давящему мамин живот мужскому члену. Это ощутили и Левин, и Надежда.

– Ой, – весело сказал он. – Я почувствовал его. Это точно мальчик. Мужик ревнует.

Надежда погладила живот и нежно произнесла:

– Сынок, это же твой папа. Не серчай.

«Еще чего», – подумал Левин и стал гладить «гусиную» кожу ягодиц, запускать средний палец в расщелину между ними.

Беременность не располагала к глубоким проникновениям, и он находил и гладил эрогенные места, доставляя Надежде острое наслаждение. Она извивалась, постанывала и дрожала, не оставаясь в то же время пассивной. Ее мягкая рука обхватила напряженную плоть и стала ее массировать, пока партнер не вцепился в ее густые волосы, а потом словно боевой пловец нырнул вниз, прижался губами к жестким волосам и провел языком там, где соединялись гладкие бедра.

Надя была вынуждена до боли прикусить нижнюю губу и прошептать:

– Подожди…

Она слегка оттолкнула его от себя и легла на спину, а он сел перед ней на колени и зарылся лицом в нежные складки, ощущая языком чуть солоноватую плоть.

Через какое-то время ее распластанное тело неожиданно напряглось, бедра сильно сдавили голову и она, не в силах преодолевать блаженство, застонала. И тут же оттолкнув его, сжалась в комок, несколько раз судорожно сокращаясь.

– Теперь давай ты, – когда смогла расслабиться, произнесла она и взяла на себя роль ведущего, пока теперь уже Левин не застонал…

Глава 9

Н-ск, квартира подполковника Калинина, 3 декабря 2002 года, 22 часа 15 минут

Как-то мне в руки попалась книга-эссе под названием «Опыты» французского философа Монтеня.[50] В ней я прочитал такие строки: «Раз мы ненавидим что-либо, значит, принимаем это близко к сердцу». Сегодня я неожиданно ощутил силу его афоризма на себе. Получилось это случайно. Я готовил документы, свидетельствующие о противоправной деятельности Левина для передачи их следствию. Обычная процедура для оперативных подразделений правоохранительных органов и спецслужб. Получив в свое производство документы, следователь изучает их и приходит к одному из трех выводов: возбудить уголовное дело, отказать в возбуждении или передать по подследственности в другой правоохранительный орган. В моем случае это была сущая формальность. Решение уже было принято. Оставалось за малым, все обобщить и разложить по полкам. Я так и делал: обобщал и раскладывал, пока в руки не попали материалы оперативно-розыскного мероприятия ПТП, больше известного как «прослушка» телефонов. Даже уехав из Н-ской области, Левин остался верен себе, продолжал одурачивать народ. Делал он это искусно, с размахом. Залезал в душу к человеку, копошился в ней, оставляя дерьмо, и уходил, вытирая об нее ноги. «Мразь», – сказал я и поймал себя на мысли, что ненавижу его. Осознал это так отчетливо, что почувствовал неприятный холодок в левой стороне груди. Для меня это было откровением, ведь за всю мою жизнь я ни разу раньше не испытывал подобного, даже на войне в непосредственном боестолкновении с неприятелем. Я видел в прорезь прицела своего подергивающего от стрельбы автомата, как замирает враг, как он падает, но не испытывал ничего такого, что испытываю сейчас. «Врагов надо ненавидеть! – учили меня в военном училище. – Ненавидеть и уничтожать!» Уничтожать я научился сразу, а ненавидеть… До сегодняшнего дня – нет!

Ненависть позволяет перебороть усталость, не чувствовать ее до поры до времени. Ведь она своего рода допинг, но работать на ненависти, так же, как и жить на допинге, опасно, того и гляди, «сорвешься с катушек», и тогда нечаянно-негаданно появятся чрезмерная подозрительность, вспыльчивость, желчность и еще бог знает что – атрибуты профессиональной деформации характера. Постоянное нервное и физическое напряжение, отрицательные эмоции, жалость к потерпевшим – все это, наслаиваясь одно на другое, не проходит бесследно для здоровья. А что делать?

Ответ на этот вопрос напрашивается сам собой: «Надо скорее пресечь его противоправную деятельность, привлечь к уголовной ответственности и забыть». Этим я и займусь в самое ближайшее время…

г. Н-ск, управление ФСБ 4 декабря 2002 года, 9 часов 15 минут

Хоть и говорят, что статистика – от лукавого, но, как и в любой бюрократической системе, ее боготворят. Инспектора, периодически появляющиеся с проверкой, первым делом прибегают к ней, сравнивая ими же придуманные показатели с прошлыми периодами и с аналогичными показателями подобных структур в других регионах. Однако те, кто как раз эту самую статистику и делают, относятся к ней с пренебрежением, называя ее не иначе как «портянка». «Портянки» в российских спецслужбах появлялись и раньше, в бытность КГБ, но как-то не приживались, и в скором времени о них забывали, как о страшном сне. Хотя, чего греха таить, «портянка» – их детище, о чем свидетельствует книга легендарного разведчика Кима Филби[51] «Моя тайная война», в которой он повествует, как с помощью этой самой статистики и многочисленных планов сумел парализовать деятельность МИ-6[52] на советском направлении.

Старший следователь по особо важным делам н-ского УФСБ майор Грузин Сергей Васильевич об этой «портянке» совсем не думал, когда выносил постановление о возбуждении уголовного дела в отношении гражданина Левина, потому что следствие в спецслужбах – единственная организация, которая плевала на статистику. Сработали опера – нате вам уголовное дело, а не сработали – «следаки» курят бамбук и словно казаки готовятся к войне. Кто на что учился! Хотя, если «каша заварится», надо отдать им должное – работают денно и нощно, не щадя живота своего.

Именно эта предстоящая работа заставила Грузина резко изменить свои планы на будущее. Год прошел, а отпуск он так и не отгулял. Хоть декабрь и не самый лучший период для полноценного отдыха, но, как говорится, на безрыбье и рак – рыба: в УФСБ поступила долгожданная путевка в ведомственный санаторий, расположенный у Кавказского хребта. Жена купила билеты, упаковала чемоданы и уже села на них, как пришла нерадостная весть: отпуск переносится на неопределенный срок. То, что он переносится, это еще полбеды, можно и потерпеть, а вот как быть с путевкой, ее никак не перенесешь: пшик, и она сгорела. Беда, одним словом, хоть волком вой. Что, в общем-то, жена и делала, а заодно проклинала мужнину работу, чтоб ей неладно было. У Сергея Васильевича на душе было, как у алкоголика с утра: выворачивало. Но он терпел, вспоминая недобрым словом и подполковника Калинина, и его объекта – Левина, а заодно своего наставника, давшего в свое время зеленый свет его чекистской карьере.

За небольшую, но достаточно активную профессиональную жизнь, Грузин заметил, что периоды его следственной активности всякий раз попадали то на выходные или праздничные дни, то обязательно на преддверие долгожданного отпуска. Словно кто-то из потустороннего мира явно глумился над ним, заставляя перейти на более спокойный участок работы, например в кадры, откуда можно легко рукой достать до солнца, а если достать и не получится, то без проблем можно будет уйти в отпуск в любой удобный для тебя месяц, даже летом.

Бойко орудуя на новеньком компьютере, Грузин привычно составлял план работы по уголовному делу, беря за основу шаблон, созданный его предшественниками (не изобретать же велосипед). Он разбивал намеченные мероприятия на пункты, подпункты и подпунктики, пытаясь разложить сложное и кажущееся невыполнимым целое на множество элементарных частиц, не забывая при этом о диалектике: «от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания, познания объективной реальности». Это только в фильмах показывают, как чекисты, надевая парики и ловко орудуя пистолетами, разоблачают врагов. В действительности это не так: шариковая ручка – их главный инструмент. Много писанины. Очень много. Зачастую ломит пальцы, ноет спина и от мыслительного процесса пухнет голова. Прежде чем сделаешь полезное для безопасности страны дело, испишешь целый талмуд, набьешь мозоли на кончиках пальцев и иссушишь картридж на лазерном принтере, а все для того, чтобы кто-то кивнул головой, соглашаясь с намеченными мероприятиями. Так и хочется кого-нибудь спросить: «Это что, умышленно целую спецслужбу направляют на негодный объект? Неужели где-то там наверху засел крот?»

Отодвинув клавиатуру компьютера от себя, Грузин перевел дух, пошевелил пальцами, подул на них и удовлетворенно потянулся. Вроде план готов, осталось за малым: утвердить его и дать почитать Калинину. Из всего многообразия действий, которые должна была выполнить правоохранительная система, главное поручалось операм: найти и задержать Левина. Все остальное – дело техники. Объект, субъект, объективная и субъективная сторона, короче, все, что называют признаками состава преступления, лежало на поверхности. Многочасовые допросы, очные ставки, выемки и еще масса следственных действий волшебным образом преобразует их в конкретные листы уголовного дела и обвинительное заключение, которое в конце концов на суде поддержит прокурор.

Зазвонил телефон внутренней связи. Грузин поднял трубку и представился. На том конце провода раздался приятный баритон Крючкова:

– Сергей Васильевич, зайдите ко мне.

Надо отдать должное генералу, он не чурался общаться с подчиненными, минуя их непосредственных начальников, потому что зачастую те обладали гораздо большими знаниями, чем их вечно занятые патроны. А видеть, как подполковник или полковник, не разобравшись, сходу что-то придумывает, он не любил.

– Есть, товарищ генерал, – ответил Грузин, взял со стола рабочий блокнот и направился в приемную начальника УФСБ.

Там уже стояли Махортов и Калинин. Они о чем-то увлеченно беседовали, но когда увидели Грузина, вдруг замолчали. Махортов поинтересовался:

– Тебя тоже генерал пригласил?

– Генерал, Владимир Михайлович, вызывает. Он же наш начальник, – поправил его следователь.

– Юрьевич, – полковник кивнул Калинину, – ну ты посмотри, какой молодой, да ранний. Уже старому полковнику замечания делает.

– А что, Михайлович, он же следователь. А следователь, как известно, лицо процессуально независимое. Посчитал, что надо сделать, и сделал. Он и генералу может тоже сказать что-нибудь эдакое, – Калинин обернулся к Грузину и посмотрел на того с иронией.

Следователь слегка покраснел, но не стал перепираться со своими старшими товарищами. Махортов хотел еще что-то сказать, но раздалась телефонная трель. Секретарь подняла трубку, молча выслушала приказ генерала, молча кивнула и, обернувшись к офицерам, сказала:

– Владимир Васильевич вас ждет.

Генерал Крючков как всегда выглядел безукоризненно. Отутюженный костюм, белая крахмальная рубашка с ярким галстуком, идеальная прическа, тонкий аромат дорогой туалетной воды. Он чуть заметно улыбался. Видимо, вошедшие офицеры его не раздражали, а напротив, вызывали у него симпатию.

Кабинет генерала был просторен и после капитального ремонта преобразился. В первую очередь за счет новой мебели. Огромный черный стол с полукруглыми выступами в торцах, на которых расположились многочисленные телефонные аппараты. Если в кабинете Махортова их было шесть, то здесь и не счесть: разных цветов, моделей и марок, в большинстве своем еще с советскими гербами.

Хозяин кабинета, радушно улыбаясь, обошел стол и пожал каждому руку. Плотный, с интеллигентным лицом и густыми, рано поседевшими волосами, он выглядел моложе своих лет. Рядом с ним Махортов казался пожилым.

– Прошу вас, товарищи офицеры, – Крючков предложил им сесть, указав рукой на ряд шикарных кресел, расположенных у приставного столика.

Офицеры уселись, достали блокноты и приготовились записывать, ведь начальник просто так не вызывает. Сел и Крючков, облокотившись на спинку своего кресла.

– Я собрал вас по поводу реализации дела оперативного учета. Как его?… – он кивнул Махортову.

– «Душман», Владимир Васильевич, – полковник начал вставать, но генерал жестом остановил его.

– Кто будет докладывать?

– Разрешите, я? – Грузин встал во весь свой почти двухметровый рост.

– Присаживайтесь, давайте работать сидя.

– Есть, – Грузин молодецки щелкнул каблуками гражданских ботинок, немного замешкался, но все же сел.

Махортов, видя, как неумело ведет себя рядом с прямым начальником следователь, усмехнулся и потер свое раскрасневшееся ухо.

– Товарищ генерал-майор, сегодня на основании переданных из районного отделения материалов оперативно-розыскных мероприятий, мной возбуждено уголовное дело по части второй статьи 159 уголовного кодекса Российской Федерации и принято к производству. Подготовлен приказ на создание следственно-оперативной группы.

– Не поторопились мы с возбуждением? Достаточно ли было материалов?

– Так точно, достаточно, товарищ генерал. Дело возбуждено обоснованно. К нам курирующий прокурор не придерется. Самая большая проблема, существующая в данный момент… – он вдруг запнулся и покосился на Калинина, решая, сдавать своего коллегу или не сдавать.

– Какая проблема?

– Местонахождение подозреваемого нам неизвестно.

– Владимир Васильевич, разрешите? – Калинин словно первоклассник поднял руку.

– Говорите, Андрей Юрьевич, – кивнул Крючков.

– Место, где находится объект, нам известно. Вчера вечером пришла телеграмма из московского управления. Нашего «Душмана» коллеги установили и взяли под наблюдение. Ко всему прочему мы контролируем его мобильный телефон и знаем его местонахождение с точностью до десяти метров. Он из-за своей жадности телефон не выкинул, только заменил сим-карту. В настоящее время установлен и круг его связей, и места притяжения. Как говорится, земля круглая, но за каждым углом по нашему брату, – улыбнулся Калинин.

– И что вы предлагаете?

– Единственное предложение: выехать в Москву, задержать его и доставить в Н-ск для производства следственных действий. Однако, я, Владимир Васильевич, предлагаю включить в группу захвата и майора Грузина.

– А зачем я там нужен? Я лучше документы подготовлю.

– Дело в том, что фигурант противоправную деятельность не прекратил, более того, он расширил ее границы. По крайней мере, из материалов ПТП у нас появляется еще ряд потерпевших. Их надо допросить на месте, – не обращая внимания на реплики Грузина, продолжил Калинин.

– Так вы и допросите. Зачем мне ехать?

– Я закончил, товарищ генерал.

– Зачем мне ехать Андрей Юрьевич? – не унимался следователь.

Начальник Управления ненадолго задумался. Густые черные брови почти сомкнулись, сжав кожу над переносицей в глубокую складку.

– Согласен, Андрей Юрьевич. Собирайте группу, выписывайте командировочные. Кстати, сколько вам потребуется времени на все про все?

– До Москвы часов восемь. Выйдем ночью, чтобы к утру быть на месте. Выставимся у предприятия… Москвичи нам передадут под наблюдение… Это еще часа четыре. Задержим… Допросим… Проведем осмотр… Это еще часа четыре. Установим потерпевших… Я думаю, за два дня управимся.

– Даю трое суток. За трое управитесь?

– За глаза, Владимир Васильевич.

– Так мне ехать? – не понял Грузин.

– Да, Сергей Васильевич, вы едете. Калинин старший. Поступаете в его полное распоряжение.

– Но я же…

Махортов с раздражением посмотрел на него, и майор осекся.

– Тогда, товарищи офицеры, я вас больше не задерживаю. При возникновении каких-то непредвиденных ситуаций, Андрей Юрьевич, звони мне на мобильный телефон.

– Есть, товарищ генерал-майор! Офицеры встали и направились на выход.

* * *

Снег перестал идти. Небо блестело холодными искрами, вокруг было тихо и пустынно. Слышался шорох колес, оставлявших на заснеженной дороге две девственные колеи. Дальний свет конторской «газели» то и дело вырывал из мрака деревеньки, спящие среди выпавших за прошлый вечер сугробов, и слегка затухал у освещенных витрин и ярких неоновых реклам нелепых магазинчиков и придорожных закусочных.

Ночью изрядно похолодало. Столбик термометра опустился ниже ватерлинии, приближаясь к отметке в минус десять градусов по Цельсию. Однако в салоне было тепло, шумно надрывался обогреватель.

Прапорщик Рудаков вел машину уверенно. По приказу Калинина он держал на спидометре восемьдесят километров и иногда поглядывал на старшего. Казалось, что тот спит с открытыми глазами: лицо каменное, веки не шелохнутся, губы сосредоточенно сжаты. Рудакову хотелось надавить на акселератор и выжать из строптивой машины таящуюся в ней мощь, но не позволяла субординация. Подполковник сказал, что восемьдесят – это предел, значит, так тому и быть. Дорога требовала внимания, и он напряженно смотрел сквозь лобовое стекло, пытаясь вовремя среагировать на опасность, которая была совсем рядом, под колесами. Чуть зазеваешься, и скрытый под порошей ледяной пласт начнет стаскивать автомобиль в кювет.

В слоне мирно подремывали другие участники кампании: по настоянию генерала – два следователя УФСБ, вооруженный до зубов спецназовец и прибывший из Академии на стажировку лейтенант, который должен смотреть и учиться, как старшие товарищи свой воинский долг выполняют. В кадрах подумали и решили: нечего ему по конторе без дела шляться, пусть в поле познает, почем фунт лиха. Калинин очень смутно понимал, как использовать лейтенанта в этом деле, но препираться с кадровиками не стал. Все равно в машине места навалом. Не на себе же тащить юнца! Пусть посмотрит, а если потребуется, то значит, есть кому в магазин за бутылкой сбегать.

В восемь тридцать стало светать. Над Москвой забрезжил серый безрадостный рассвет. Утро за окном было мутным, гнусно-заплесневелым. Перед самым въездом в мегаполис «газель» свернула на заправку. Дальняя дорога опустошила бак. На станции решили подразмять затекшие конечности. Несколько часов в одной позе не прошли даром, потребовалось время, чтобы как следует прийти в себя.

Термосы с черным кофе, зеленым чаем и куча бутербродов появились словно по мановению волшебной палочки. Импровизированный стол в салоне был накрыт стараниями спецназовца, который, несмотря на молодость, уже привык к походным условиям жизни. Да плюс хотелось отличиться – глядишь, Калинин и заметит его усердие, а там, бог даст, замолвит словечко, если будет решаться вопрос о его переводе на оперативную работу, где и поинтереснее, и деньжат побольше платят.

После завтрака, который больше напоминал инструктаж командира роты своих взводных перед боем, «газель» снова въехала на шоссе, где водитель вдавил в пол педаль газа. Езда по заснеженной Москве в утреннее время – занятие не для слабонервных. Непрерывное подрезание, прижимание к соседнему ряду и оттирание от внезапно открывающихся лазеек негативно отражались на психике чекистов. И водитель, и сидящий рядом Калинин несусветно ругались, проклинали москвичей и гостей столицы, обвиняя их в неуважительном отношении друг к другу. Кольцевая была забита транспортом. На развязках то и дело возникали пробки, по н-ским меркам ужасающие: сотни красных огней габаритов и стоп-сигналов впереди, скрип тормозов и скрежет переключаемых передач, рев набирающих обороты моторов и тошнотворный запах выхлопных газов… Но то были цветочки. Едва машина повернула к центру, как через несколько минут вся эта кавалькада безнадежно встала. «Газель» оказалась зажатой между трамваем и обшарпанным, нещадно чадящим милицейским УАЗом. Вокруг надрывались автомобильные сигналы. Пассажиры трамвая с любопытством таращились в окно, будто старались сквозь затемненные стекла чекистской машины разглядеть ее обитателей. Не отставали от них и милиционеры. В их взглядах одновременно сквозило и подозрение, и пренебрежение к иногородцам.

После утомительной дороги и бессонной ночи невыносимо тянуло в сон. Широкие удобные кресла располагали к дреме, что, в общем-то, и делали пассажиры салона, мирно посапывая в окружении рокотов десятков двигателей, гула включенного обогревателя, резких рулад[53] автомобильных сигналов и шелеста грязно-серой снежной каши под протекторами. Пробка росла и отращивала солидный, как у кометы, хвост, направленный к окраине Москвы.

– Елки-палки, – сердито прошипел Калинин и посмотрел на часы. Договоренность с сотрудниками московского управления о встрече в обусловленном месте в 10 часов была явно под угрозой. – Не успеем.

– Может, Андрей Юрьевич, воспользуемся служебным положением? – спросил Рудаков и бросил хитрый взгляд на кнопку.

– Что ты имеешь в виду?

– Машина оборудована «крякалкой» и проблесковыми маячками. Может, включим, и ну ее, очередь? Мы же все-таки на задании, а не на прогулке какой-то! Если будем ползти, как каракатицы, то в лучшем случае доедем до места только к обеду, не раньше.

Калинин с уважением посмотрел на прапорщика, развернулся и крикнул в салон:

– Эй, братва, пристегнитесь, идем на таран!

– Что такое? – испуганно прошептал Грузин.

– Пристегнись, говорю, Сергей Васильевич, будем жизнью рисковать, – весело повторил подполковник и приказал Рудакову: – Врубай сирену – и полный вперед!

– Юрьевич, так здесь ремней безопасности нет.

– Держись, майор, руками за воздух, – загоготал Калинин.

«Газель» выскочила на осевую. Пронзительный звук эфэсбэшной сирены разгонял маячившие по курсу автомобили. Проблесковый маячок, поставленный водителем поверх кабины, искрился неоновым светом и придавал уверенности в своей правоте. Проскакивая на красный свет, Рудаков чудом увернулся от бокового удара: черный навороченный джип протяжно заскрипел тормозами и юзом развернулся на асфальте.

– Ты это поаккуратнее, Женя, а то местные нувориши не посмотрят, что мы сотрудники ФСБ, по морде дадут.

– Не успеют, товарищ подполковник, у нас машина с форсированным движком, а у них… тьфу, «мерседес» обычный.

– А если догонят?

– А мы им ксиву в нос.

– Так они же не по ксиве бить будут, а по лицу, – засмеялся Калинин. В центре города машин на дороге поубавилось.

– Выключай, – скомандовал Калинин, в очередной раз, бросая взгляд на часы. Ехали они всего девятнадцать минут, а могли застрять в пробке на целых три часа.

Еще семь минут, и «газель» затормозила в неприметном дворике – том самом обусловленном месте, о котором договорились с местными чекистами накануне.

– Вон они, – сказал Рудаков и показал пальцем на красный жигуленок.

Калинин вышел из машины и по мобильнику набрал номер московских оперов. Звук дребезжавшего телефона зазвучал из «шестерки». Он подошел к автомобилю и, открыв дверь, заглянул вовнутрь. Там располагались три человека: водитель и двое пассажиров.

– Подполковник Калинин, – представился он. Из машины вышли двое молодых людей.

– Доброе утро, Андрей Юрьевич.

– Здравия желаю, товарищи офицеры, – он пожал им руки.

– Вы к удивлению прибыли точно по часам. Мы и не рассчитывали.

– Это почему же? – удивился Калинин.

– Пробки.

– Нашему Шумахеру, – он кивнул на Рудакова, – ваши пробки нипочем. Да и не принято у нас куда-нибудь опаздывать. Это же плохой тон. Сказали к десяти, сделали, – он посмотрел на наручные часы и удовлетворенно кивнул: стрелки показывали ровно десять ноль-ноль.

– Мы, Андрей Юрьевич, по приказу руководства поступаем в ваше непосредственное подчинение.

– На какой срок? – улыбнулся Калинин, а про себя подумал: «Как хорошо, что в командировку поехали на вместительной «газели» и не забыли взять с собой партию горячительных напитков, которые, судя по лоснящимся лицам москвичей, те не прочь уничтожить».

– А пока не поймаем вашего объекта.

– Подождите, мужики, так вы же в шифровке указали, что держите его под неустанным наблюдением?

– Держали, Андрей Юрьевич. А вот уже двое суток, как сняли наблюдение. В Москве наружное наблюдение – роскошь. Надолго никто не дает. День, от силы два, а больше – нужна санкция высокого начальства.

– Так где же мы будем искать фигуранта? – внезапно осипшим голосом спросил Калинин.

– Известно где, в фирме. «Наружка» ее установила. Мы сейчас туда и поедем. Вот у нас и адрес ее есть, и фамилия руководства. Все есть. Вы даже голову не забивайте. Он выйдет, а мы его тихонечко и сцапаем.

– А если его там не будет?

– Как это не будет?

– А вот так: не будет и все.

– Да нет, Андрей Юрьевич, он обязательно там будет. Два дня, как его разведчики держали, он безвылазно находился там. Куда он может деться?

– А я почем знаю? Москва большая, не то что наш захолустный Н-ск.

– Да не забивайте же вы себе голову. Сейчас приедем и на месте разберемся.

Через час «газель» стояла неподалеку от входа в офис предприятия, над дверью которого висели три большие буквы: КМЧ. Рядом располагались еще несколько коммерческих контор. Легковых машин, в том числе и с иногородними номерами, тут было предостаточно, так что вопрос о конспирации отпал сам собой. Постоянно автомобили то подъезжали, то отъезжали. По заснеженным дорожкам то и дело бегали суетливые люди.

Неподалеку в засаде расположилась гаишная машина. Два сержанта, один меняя другого, выбирали среди легковушек подходящую жертву, и всякий раз требовательно давали отмашку полосатыми жезлами. Работа у них спорилась. На въезде из офисного центра висел «кирпич».

Наблюдать за гаишниками было интересно. Грузин даже занялся подсчетом гипотетических денег, которые он смог бы заработать, доводись ему служить в местном полку ГИБДД. Через три часа он понял, что выбрал профессию неверно. По его подсчетам, именно столько времени потребовалось сержантам милиции, чтобы заиметь ежемесячное денежное довольствие майора ФСБ. А во всем остальном день складывался нелепо. Даже не складывался – тянулся. Левин в офис не входил и не выходил из него. На четвертом часу безнадежного наблюдения Калинин решил упорядочить этот процесс, а заодно пообедать. Слежку за прилегающей территорией стали вести по очереди: полчаса один, полчаса другой и так далее по кругу. В шестнадцать стало смеркаться. В салоне стоял табачный дым коромыслом, а на последнем сиденье лежали две пустые бутылки н-ской фирменной водки. Левин так и не засветился. Оперативно-следственная группа пребывала в блаженном неведении, а Калинин предчувствовал глубокое разочарование. В семнадцать зажглись фонари. Поток работников стал выходить из офисов: кто-то шел к остановкам общественного транспорта, кто-то, а их большинство, садились в личные автомобили и разъезжались в разные направления столицы. Стоянка стала редеть.

– Товарищ подполковник, разрешите мне провести разведку в офисе? Может, что-нибудь добуду? – неожиданно предложил спецназовец.

Его вопрос застал Калинина врасплох. Он поймал себя на мысли, что именно об этом думал в данный момент, только послать туда собирался москвичей.

– Сходи Саша, добудь, – согласился Калинин, а сам набрал по сотовому телефону начальника оперативно-технического отдела н-ского УФСБ, с кем договорились время от времени созваниваться.

Евгений Николаевич Журавлев поднял трубку и скороговоркой сообщил:

– Юрьевич, ты прости меня ради бога. Сегодня весь день одни совещания. О тебе совсем забыл. Сейчас своим девчатам задачу поставлю и тебе перезвоню.

– И тебе, Николаевич, здравия желаю, – недовольно пробурчал Калинин и отключил аппарат.

Надо отдать должное Журавлеву, перезвонил он быстро, минут через десять, как раз в тот момент, как из офиса вышел лейтенант спецназа.

– Юрьевич, последний раз Левин выходил на связь вчера поздно вечером. Разговаривал с какой-то Надеждой. Разговор непонятно о чем. Мои девчата подозревают, что он готовился к какому-то ограблению.

– С этой Надей?

– Вроде того.

– Так вроде или точно?

– Как по разговору можно разобрать? Вроде.

– И что, после этого никаких звонков не было?

– Не было. Ни входящих, ни исходящих. Молчит.

– А телефон этой Наденьки известен?

– Конечно, известен.

– Думал, без тебя обойдусь, но, видимо, не судьба. Дело пошло в затяг. Не в службу, а в дружбу, ты попробуй выяснить, с кем эта Надя разговаривала, а заодно установи привязку их мобильных телефонов к базовым станциям сотовых операторов.

– Если они включены, то без проблем.

– А если отключены?

– Тогда придется попотеть, – засмеялся главный технарь н-ского УФСБ. – А за пот по приезде с тебя причтется.

– Ух, ты какой хитрый, – засмеялся Калинин. – Ладно, если поможешь, бутылку поставлю.

Окончание разговора совпало с появлением в салоне Александра. Он был слегка возбужден и хитро улыбался.

– Не томи, говори скорее, – поторопил его Грузин.

– Его сегодня в офисе не было, – заговорщицки сообщил спецназовец.

– Совсем не было?

– Так точно, товарищ подполковник, совсем. Но это еще не все. Мне бабушка – божий одуванчик, которая на вахте сидит, по секрету сообщила, что у нашего фигуранта любовный романчик с женой руководителя этой фирмы.

– Блин, – удивился Калинин. – Когда же он успевает? Пару недель назад была другая баба. Меняет он их, как перчатки.

– Может, у него между ног прибор вот такой? – предположил Игорь Незлобин, старший следователь УФСБ и развел руки в стороны, демонстрируя внушительные размеры полового органа Левина.

– По статистике, размеры члена не влияют на женскую сексуальность, – авторитетно заявил Грузин. – Можно и с таким вытворять чудеса, – он в отличие от Незлобина рук не разводил, ограничился показом мизинца левой руки.

– А зовут жену руководителя, наверное, Надежда? – вмешался Калинин.

– Так точно, – восхищенно произнес спецназовец. – Надькой величать. Вот стерва мужу рога наставляет, а еще беременная.

– Беременная?

– На шестом месяце. Вот с таким животом, – спецназовец выгнулся и выпятил вперед свой живот, а поверх него протянул обе руки.

– Саша, блин, – рассмеялся Незлобин. – На себе не показывают, плохая примета. Кто-нибудь вдует и обрюхатишься.

– Я тебе сейчас сам вдую, – огрызнулся лейтенант.

– Значит, вчера вечером Левин со своей новой подругой этот офис и грабанул, – заключил Калинин и немного подумав, спросил лейтенанта: – Саша, ничего божий одуванчик про кражу не говорила?

– Нет, про кражу ничего. Рассказывала про Надежду. Надька, оказывается, работала в фирме мужа главным бухгалтером. Привез он ее из Владимирской области, из какой-то там деревни. Бабка сообщила, что, мол, деревенские люди они все как один, напыщенные и недалекие.

– Ну ты это брось, недалекие. Мы все для москвичей деревенские. Сами они напыщенные. Выделываются, а на проверку оказываются… – зашипел Незлобин, но вовремя осекся, заметив на себе недоброжелательные взгляды московских оперов.

– Так, хватит почем зря трепаться, – остановил ненужную полемику Калинин. – Оставим энергию на вечер и, возможно, на завтра. У меня возникает ощущение, что наш объект свалил из Москвы. Ограбил этот офис и свалил вместе с Надеждой.

– Куда же он мог уехать? – побледнел Грузин. – У нас же процессуальные сроки. Меня следственное управление ФСБ по головке не погладит. Влепит взыскание, и закончится моя карьера.

– Васильевич, у меня уже два взыскания, – улыбнулся Незлобин. – А у тебя ни одного. Непорядок. Даже если ты получишь свое, все равно счет два один в мою пользу будет.

– Никто ничего не получит. Через пару минут мы будем знать, где находится Левин и его баба, – произнес Калинин и потряс мобильным телефоном, словно проверяя его вес.

К всеобщему изумлению он неожиданно зазвенел.

– Я же говорил, что сейчас узнаем, – заметив на дисплее знакомую птичью фамилию, гордо проговорил подполковник и, прислонив телефон к уху, сказал: – Слушаю тебя, Николаевич.

– Слушай меня, Калинин. Твой объект зафиксирован на юго-востоке города Мурома Владимирской области. Надя рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки.

– Может, любовью занимаются?

– Мне не видно, но слышно. Сейчас они разговаривают о какой-то московской квартире. Пытаются подать на кого-то в суд по поводу дележа имущества. Как мне известно, во время секса имущество не делят.

– Так что, слышно все?

– Только ты никому не говори. Это большая тайна. Если телефон находится во включенном состоянии, то его можно использовать как удаленный микрофон. Мы слышим их голоса. Скорее всего, они в частном доме. Собака лает.

– Собака может лаять и в многоэтажке.

– Если хочешь, то могу тебе дать топографические координаты: долготу и широту.

– Ты мне еще по телефону теодолит передай, чтобы я смог привязаться к твоим координатам. Не нужны мне они, я пока высокоточным оружием пользоваться не буду. Пусть с ним суд разбирается.

– Как знаешь. Если что-то потребуется, звони. Я девчат в ночную смену оставляю.

– Значит, они в Муроме, – нарочно громко сказал Калинин, сурово посмотрел на полупьяных москвичей и отключил телефон.

– Он вчера здесь был. Откуда мы знали, что он решит смотаться?

– Откуда, откуда, от верблюда. Если бы ваша «наружка» не бросила его, то мы бы не потеряли день, – огрызнулся Калинин и, посмотрев по сторонам, заключил: – Делать нечего, едем в гостиницу, отдыхаем и поутру махнем в Муром. Вопросы есть?

– Никак нет, – радостно за всех сказал спецназовец.

Глава 10

г. Москва, гостиница «Пекин», 5 декабря 2002 года, 22 часа 48 минут

Тот, кто храпит, засыпает первым. Первым заснуть я не успел, поэтому пришлось заняться уже привычным делом: открыть свой любимый дневник и записать кое-какие мысли – вполне достойная замена примитивному давлению ухом на подушку. Но я лукавлю: усталость медведем наваливается на плечи, закрываю глаза и… ничего. Вначале я думал, что едва доберусь до гостиницы, то сразу упаду на кровать и забудусь, как-никак сутки без сна. Но не тут-то было, меня снова охватил охотничий азарт – верный спутник тривиальной бессонницы. Есть расхожее мнение, что в каждом из нас живет дикий зверь, который до поры до времени ничем себя не выдает. Зверь бывает разным: то свиньей, то кроликом, а то и бараном. Сейчас я чувствую в себе волка, идущего за добычей по следу. О каком отдыхе может идти речь? Зверь вырвался наружу. Он бежит, щетинясь, оголяя клыки и демонстрируя когти. Он бежит, чтобы догнать дичь и утолить жажду кровью. Сколько он будет бежать, сутки, двое или трое, ему уже безразлично. Цель – все, остальное, как говорят радикалы, «ничто»! Как приятно идти по едва видимому следу, выслеживать, преследовать и стремительным прыжком прижать к земле самую хитрую, изворотливую и опасную на свете дичь. И неважно, кто она: обнаглевший высокопоставленный чиновник, перепутавший свой карман с государственным; контрабандист, наладивший поток в страну и заграницу наркотиков и оружия; террорист, пытающийся привлечь к себе внимание, или шпион, тащивший за кордон государственные секреты, – дичь, она и в Африке дичь! Это понимают фанаты-опера. Жалко только, что с каждым годом их становится все меньше и меньше. Теснят бюрократы и крючкотворы… Жаль!

г. Москва, 6 декабря 2002 года, 6 часов 11 минут

Забавная штука время. Три часа на сон, пожалуй, маловато, а вот десять минут для того, чтобы из недоспавшего, взлохмаченного, небритого мужика превратиться в подтянутого начальника районного отделения УФСБ подполковника Калинина Андрея Юрьевича вполне достаточно.

Некоторые считают, что успех приходит к тем, кто рано встает. Хм, слишком банально. Успех приходит к тем, кто встает в хорошем настроении. У Калинина было великолепное расположение духа, несмотря на то что всю ночь его пытались испортить младшие коллеги, которые прямо-таки устроили соревнование по храпу. Победил сильнейший. Кто он, неважно.

В этот утренний час Москва еще не проснулась, дороги были пустые, не считая автотранспорта коммунальщиков, подбирающих с бровок остатки серого снега. Шоссейка мягко ложилась под колеса белой «газели». За лобовым стеклом разрасталась Москва, особенно это стало заметно за большой кольцевой. Там она обрастала аппендиксами элитных поселков, так называемого малоэтажного строительства. Хотя произнести слово «малоэтажное» как-то язык не поворачивался. Каждый из мелькавших по обе стороны дороги особняков стоил примерно столько, сколько небольшой замок где-нибудь во Франции, на берегу лазурного моря. Да и размеры этих домиков далеки от скромных.

Ближе к Владимиру машину стало лихорадить. Она то нежно урчала, то словно взбесившаяся собака гавкала и кидалась из стороны в сторону, и в конце концов, как подбитая на Курской дуге «тридцатьчетверка», несколько раз дернулась, задымила, замолчала, по инерции прокатилась пару сотен метров и встала на прикол.

– Приплыли! – озадаченно прошептал Калинин и посмотрел на Рудакова. Тот побледнел. – Что там, Женя?

– По-моему движок стуканул, Андрей Юрьевич, – ответил прапорщик и вылез из кабины.

Калинин последовал за ним. Остальные не остались в стороне, любопытство взяло свое, и через минуту все как один сгрудились у открытого капота, из-под которого валил густой дым.

– Товарищ прапорщик, что там? – спросил Грузин, пробиваясь в первый ряд.

– Приплыли!

– Чего, не понял?

– Приплыли, говорю, товарищ майор.

– Вот за что я люблю русский язык, так за его красоту и лаконичность. Одним словом можно объяснить сущность любого явления, – заметил Калинин. – Ты Евгений Юрьевич, конкретизируй.

– А что, Андрей Юрьевич, конкретизировать, как и предполагал, движок полетел.

– И что, починить его нельзя?

– Гипотетически можно. Но для этого нужно снять, разобрать, кое-какие детали вытащить и выбросить на хрен, найти новые, вставить, собрать движок, поставить на место, завести и поехать туда, – Рудаков показал направление в сторону древнего Мурома, благо синяя дорожная табличка четко указывала расстояние до него: 120 километров. Офицеры проследовали взглядом за рукой прапорщика, словно хотели там разглядеть его мощные крепостные стены и Левина, прячущего за ними. Но все, что они увидели, так это крутой поворот совершенно безлюдной дороги и припорошенный снегом голый лес. – Но для этого нужны условия и недостающие детали.

– Да где же нам их взять? – ужаснулся Грузин.

Рудаков молча пожал плечами, вынул пачку сигарет и закурил.

– Что ты молчишь? Процессуальные сроки идут. Ты хоть знаешь, что такое процессуальные сроки? Это тебе не хухры-мухры. За это по головке не поглядят.

– Да что ты заладил, сроки и сроки? – вмешался Незлобин. – Он тебе что, из пальца высосет детали и построит ремонтную мастерскую? Лучше надо думать, что дальше делать? Не вечность же на дороге быть. Замерзнем на хрен!

Последняя фраза магическим образом подействовала на всех. Они уставились на Калинина, ожидая его вердикта. Именно в такие минуты и нужен командир. Решение он уже принял. Достал телефон и позвонил генералу, потому что в этой ситуации только он смог помочь.

– Здравия желаю, Владимир Васильевич. Извините, что беспокою, но у нас непредвиденная ситуация. Наша машина поломалась.

Офицеры замерли и, чуть приоткрыв рот, слушали монолог подполковника.

– Движок стуканул. Мы находимся во Владимирской области… Решение принял я, так как из Москвы он уехал… Нет, не во Владимир… В Муром… Владимир мы проехали… Мы примерно в двадцати километрах от Владимира в сторону Мурома, здесь еще указатель… Понял… Понял… Ждем…

Отключив телефон, он сообщил:

– Сейчас наш генерал свяжется с местным генералом и помощь подойдет. Нас отбуксируют в Управление и помогут с транспортом. Ты, Женя, останешься ремонтировать эту колымагу, а мы, господа-товарищи, рванем в Муром.

– А сколько ждать-то? – спросил Грузин.

– Не знаю. Может, час, а может, два. Давайте пообедаем, что ли, – предложил Калинин.

* * *

Бутылка неосмотрительно выпитого пива вскоре дала о себе знать. Дело житейское. Организму не прикажешь. Открыв дверь «газели», Калинин выскочил на улицу и прыгнул в кювет, где и справил нужду. Голова еще гудела от густого табачного дыма в салоне. Вторые проведенные без сна сутки давали о себе знать. Хотелось на все плюнуть и забыться хотя бы пару часиков. Он набрал горсть снега и размазал его по лицу. Полегчало.

В месте нечаянной стоянки их автомобиля дорога делала крутой поворот. Сейчас она была пустынна. Хотя нет. Перед самым поворотом, метрах в ста от них, словно что-то выжидая, стоял тяжелый внедорожник, со стороны которого доносились глухие гнетущие ритмы. Неожиданно машина тронулась и медленно подползла к «газели». Звуки барабанящей по ушам музыки заметно усилились, особенно, когда открылась дверь, и оттуда вышел молодой парень в спортивной куртке нараспашку. Он, по-хозяйски уперев руки в бока, уставился на Калинина и громко, растягивая гласные и глотая букву «н», сказал:

– Не по-онял! А чей это металлолом здесь стоит, не понял? Твой?

– Ну мой. Какие трудности?

Калинин успел рассмотреть нахального собеседника и марку его машины: подержанный «мерседес», тысяч под сорок баксов. Немудрено, что свое презрение к отечественному автопрому, он распространил и на счастливого обладателя изделия завода ГАЗ.

– У меня трудности? – он зло хохотнул. – Не, ну ты даешь, мужик!.. У меня никаких трудностей! Это у тебя трудности. Дорога моя. Я здесь хозяин. И за стоянку надо платить, – он зачем-то хлопнул рукой по кабине и мотнул головой. – Ну что смотришь? Плати, мужик, и поскорее, у меня дел и без тебя полно.

Калинину стала явно нравиться ситуация. Безделье изрядно надоело и захотелось позабавиться, благо тонированные окна служебного автомобиля скрывали от рэкетира реальное положение дел. А оно было не в его пользу. Но тот об этом не догадывался по причине того, что люди в салоне замерли, ожидая развязки.

– А какова такса? – скрывая улыбку, спросил Калинин.

– Тыща!

– Деревянных?

– А что, баксы есть? – поинтересовался молодчик.

– А как же, есть!

– И сколько там у тебя?

– На твою машину хватит, – улыбнулся Калинин.

– Не по-нял! – произнес он медленно, словно еще не веря услышанному. – Я не понял!.. Эй, Вован! – судя по всему, он позвал своего напарника.

Из внедорожника вылезло еще одно существо с мощной шеей, поломанными ушами и растопыренными в стороны конечностями.

– Вован, слышь, че этот лох говорит.

– Че, Толян? – спросило существо.

– Говорит, бабок у него немерено. С нами хочет поделиться.

– Пусть делится, – засмеялось существо и осмотрелось по сторонам.

Они явно нервничали и не могли взять в толк, почему же так спокоен их собеседник. А догадаться по причине узкого лба они не могли.

– Слышь, фраер, гони бабки! – Толян раздвинул куртку и продемонстрировал наган.

– Муляж, – спокойно ответил Калинин и вытащил свой табельный ПМ. – А вот это настоящий.

Он дослал патрон в патронник и, не метясь, выстрелил в припаркованный джип. Пуля аккуратно вошла в фару, разбив вдребезги лампочку.

От неожиданности рэкетиры вздрогнули и остолбенели.

– Пистолет Макарова. 9 миллиметров. Начальная скорость полета пули 315 метров в секунду. Отличная штука, – Калинин потряс пистолетом перед собой.

– Ты че, мужик, я же пошутил, – побледнел Толян.

Вслед за этим двери «газели» открылись, и стал выходить народ. Первым вышел до зубов вооруженный спецназовец. Это обстоятельство вконец шокировало уголовных аборигенов.

– Андрей Юрьевич, вам помочь?

– Не надо, господа. Я сам справлюсь, – ответил Калинин и подмигнул рэкетирам. – Толян, Вован?

– Ага, – кивнул побледневший Вован.

– В кювет, – спокойно приказал Калинин.

Бандиты молча выполнили указание и прыгнули в рыхлый снег.

– В одну шеренгу становись, – весело скомандовал подполковник.

Офицеры выстроились напротив обескураженных рэкетиров.

– Именем Российской Федерации. За бандитизм на дорогах, присвоение государственной собственности…

– …И шпионаж, – подсказал Грузин.

– Да, и… – хотел вначале согласиться Калинин, но передумал и сказал: – И за измену Родине граждане Вован и Толян приговариваются к смертной казни через расстрел. Приговор привести в исполнение немедленно.

Не сговариваясь, рэкетиры плюхнулись на колени в мокрый снег, а Толян, роняя слезы, запричитал:

– Не убивайте, у меня семья. Жена недавно родила. Мы не хотели.

Калинин, скрывая смех, почесал макушку и обратился к своим товарищам:

– Да, как-то нехорошо получается. Жена-то здесь ни при чем. Давайте этого гаврика отпустим, а второго расстреляем?

– Давайте меня отпустим. Это все он. Он меня надоумил. Говорил, давай с лохов деньги вытрясем. Вован, вытрясли? – он зло посмотрел на подельника. – Предлагал? Вот теперь и расхлебывайся.

– Почему это я? Это ты сказал. Это он сказал.

– Так, хватит, гаврики, ругаться, – остановил их Калинин. – Давайте выбирайте, кого валить, и не занимайте наше драгоценное время. Время – деньги, сами понимаете.

Неожиданно из-за поворота появился «шестьдесят шестой» с будкой. Надежная машина, на которой раньше держалась мощь наших вооруженных сил, подрулила к «газели» и остановилась, перекрыв проезжую часть. Кабина с двух сторон открылась, и одновременно на припорошенную снегом дорогу выскочили два человека. Водитель был в форме прапорщика и с петлицами ФСБ.

– Кто из вас товарищи Андрей Юрьевич Калинин? – спросил пассажир.

– Я Калинин. А вы из местной управы?

– Так точно, Андрей Юрьевич. Старший оперуполномоченный по особо важным делам отдела по борьбе с терроризмом подполковник Морозов Игорь Владимирович, – представился сотрудник и протянул Калинину руку. – Мне руководство поручило поступить в ваше распоряжение.

– Очень приятно, Игорь Владимирович. Вы нас, можно сказать, от неминуемой смерти спасли. Замерзли, жуть, – улыбнулся Калинин и пожал подполковнику руку.

– Я смотрю, вы время зря не теряете, веселитесь потихоньку, – он кивнул на сидящих в снегу бандитов. Что за игра?

– Это, Игорь Владимирович, не игра. Самые настоящие разбойники. Пытались с нас денег срубить. Мол, их дорога, и все, кто на ней стоит или проезжает, должны непременно им платить. Так сказать, это их частная собственность.

– Так вы бы застрелили их, и всего-то делов. Трупы под снегом закопать. Их только к весне нашли бы, – подмигнул Морозов.

– А как же закон? Мы же в правовом государстве живем! Надо все по закону. Мы готовы нести ответственность. Принцип неотвратимости наказания должен работать, – громко прокричал Толян.

– Как же мы можем, Игорь Владимирович, таких патриотов расстреливать? – рассмеялся Калинин. – Все допускают ошибки.

– За ошибки надо расплачиваться!

– Мы готовы нести любое наказание. Даже явку с повинной напишем. Да, Вован?

– Ага, – кивнуло существо.

– Ладно, по одному ко мне, – приказал спецназовец и покрутил наручниками.

* * *

В Муроме следственно-оперативная группа оказалась задолго до рассвета. В салоне многие дремали. Сквозь тонированные окна «газели» старый город казался блеклым и однотонным. Снег скрывал историю центра Муромо-Рязанского княжества с древним Троицким монастырем, церковью Косьмы и Дамиана и былинным Ильей Муромцем.

Где-то неподалеку от железнодорожного узла машина наконец-то остановилась. Хлопнула пассажирская дверь, а следом за ней распахнулась и дверь в салон.

– Ну что, господа чекисты, так и будете дрыхнуть? – весело спросил Морозов.

По темному салону пронеслось недовольное бормотание.

– Холодно, закройте дверь!

Калинин открыл глаза и потянулся. Все тело затекло. Тысячи иголок, словно электрический ток, пробежали по конечностям, причиняя боль и неудобства.

– Вы что, не слышали? – сурово сказал он и, пригибаясь, вышел на улицу.

Пахло свежестью и железной дорогой. Слегка подмораживало. Машина стояла возле какого-то административного здания.

Калинин нагнулся и, взяв пригоршню снега, протер им лицо. Дрема исчезла. Накопившуюся усталость как рукой сняло. Неизвестно откуда появилась бодрость.

– Вы что, команду не слышали? К машине, мать вашу. Работать пора.

– Юрьевич, так рано еще. Ночь на дворе, – простонал следователь. – Рассветет, тогда и работать будем.

Неожиданно открылся главный вход в здание и оттуда выглянул человек в милицейской фуражке.

– РОВД? – спросил Калинин подполковника. Тот молча кивнул и тут же добавил:

– Здесь же расположен и отдел ФСБ. Вон, видишь, на втором этаже свет горит. Наши.

Дверь открылась еще сильнее, да так, что милиционер чуть не упал. За его спиной появился молодой человек. Он громко свистнул и призывно помахал рукой.

– О! За нами пришли. Юрьевич, зовут. Пошли, что ли? – сказал опер.

– Сейчас взрывпакет в салон брошу, не обижайтесь. Пошли кофе выпьем и себя в порядок приведем, – сурово крикнул в салон Калинин и направился в отдел.

Машина заходила ходуном. Нагибаясь, чтобы не повредить голову, оттуда стали выходить офицеры. Они были явно недовольны. Что-то бормотали себе под нос, но все-таки гуськом двинулись следом за Калининым.

В отделе ФСБ их ждал заместитель начальника, совсем молодой капитан, поднятый генералом по тревоге для встречи следственно-оперативной группы из Н-ска. Он, словно извиняясь за доставленные ему же неудобства, пригласил всех в свой просторный кабинет и предложил чаю. Никто не отказался. За чаепитием, собственно, и была разработана операция по задержанию Левина.

Судя по месту регистрации новой пассии мошенника, жила она на самой окраине Мурома, в захолустном уголке тамошнего частного сектора. Прибывший в отдел заспанный участковый пояснил:

– Я знаю этот дом. К нему ведет тропинка.

– Тропинка? – удивился Калинин. – А что, проезда нет?

– Не-а, – ответил участковый. – Но от дороги совсем немного, от силы метров двадцать.

– А на что похож дом? – спросил его спецназовец, планируя физический захват Левина.

– На дом и похож, – резонно ответил милиционер. – На что же еще?

– Ну там кирпичный, блочный, деревянный? Забор там есть или нет? – Деревянный, вестимо. А какой же еще? И забор деревянный. Вот такой, – лейтенант встал во весь свой богатырский рост и поднял над головой руку.

– А как же мы в дом войдем? – спросил спецназовец.

Милиционер с подозрением посмотрел на облаченного в разгрузку офицера, словно тот только что вышел из психушки, и ответил:

– Да там же калитка есть. Постучим, и нам ее откроют.

* * *

Группа прибыла на место, когда первые лучи декабрьского солнца нежно ласкали кроны корабельных сосен, растущих неподалеку от дома, где скрывался Левин. Сам дом находился в низине и был огорожен двухметровым дощатым забором. Доски прилегали одна к другой так плотно, что не было никакого шанса что-либо увидеть за ним. Этот забор по прочности, наверное, не уступал частоколу, из-за которого держали оборону наши предки, отбивая атаки татаро-монголов.

К счастью, калитка оказалась незапертой. Сквозь нее тихо проникли участковый, спецназовец и подполковник Владимирского УФСБ.

Несмотря на снег, просторный участок оказался изрядно запущенным, хотя видно было, что он знал и лучшие времена. Протоптанная в снегу лента следов соединяла вход в дом, небольшой деревянный сарайчик и обрывалась у неказистой русской баньки, сложенной из тесанных дедовским способом сосновых бревен.

– Неплохо люди живут, – с завистью сказал спецназовец. – Отдыхай на природе, парься в баньке, красота!

– Ты наверное не видел, как нормальные люди живут? – снисходительно ответил участковый, и по тону его следовало понимать, что его не только не удивишь подобным бытом, но и вообще ничем не удивишь.

Он осмотрелся по сторонам и уверенно направился к входной двери в дом. Громко постучал. Она немедленно открылась, и оттуда появилась пожилая женщина.

– Доброе утро. Я ваш участковый уполномоченный. У нас имеется предписание от начальства проверять паспортный режим. Обычная проверка. У вас есть гости?

– А как же, – улыбнулась женщина. – Дочь с мужем гостит. Зять-то, он из ваших. Полковник ФСБ. Спит пока. Может, разбудить? – она хитро посмотрела на лейтенанта, считая, что тот, услышав звание и организацию, непременно откажется и позорно ретируется.

– Разбудите, если не сложно. Сами понимаете, время сейчас тяжелое. Террористы всякие…

– Хорошо. Но если вас после этого накажут, я вас предупреждала, – она фыркнула и исчезла за дверью.

Минут через пять появился Левин. Из одежды на нем были только трусы.

– Что вам спозаранку надо? – грозно спросил он, потом зевнул и потянулся.

– Да вот, проверку мы паспортного режима проводим. Из централа два осужденных совершили побег.

– И что вы думаете, они здесь скрываются? Лейтенант пожал плечами и ответил:

– Может, здесь, а может, и нет. Пока не проверим и не удостоверимся, говорить рано.

– Слышь, летеха, я тебе, как полковник ФСБ говорю, нет здесь никого, кто мог бы заинтересовать органы правопорядка.

– Так документы, товарищ полковник, покажите, тогда мы и уйдем.

– Эко вы, какой недоверчивый, – улыбнулся Левин и на минуту скрылся за дверью, а, вернувшись, протянул милиционеру удостоверение.

Тот открыл его и прочитал вслух:

– Полковник Калинин Андрей Юрьевич. Начальник отделения. Управление ФСБ России по Н-ской области. Это вы?

– А ты что, не видишь фотографию?

– Вижу, – растерялся лейтенант.

– Ну если видишь, то задерживать вас больше не смею.

– А можно мне посмотреть эфэсбэшное удостоверение. Никогда не видел, – спросил спецназовец.

– Ну посмотри, посмотри, – согласился мошенник.

Тот взял у милиционера красную ксиву и внимательно осмотрев ее, спросил:

– А разве в ФСБ должность начальника отделения полковничья?

– У нас звание полковника дают за особые заслуги, – не растерялся Левин. – Ладно, давайте удостоверение и идите. У меня нет никакого желания на морозе с вами лясы точить.

– Извините, товарищ полковник, – спецназовец протянул ему ксиву обратно.

И вдруг Левин словно птица взметнулся ввысь и, описав в воздухе вокруг спецназовца дугу, аккуратно приземлился в сугроб. И в это же мгновение на его запястьях щелкнули наручники.

Наверное, больший шок от неожиданного полета подозреваемого получил участковый. Он просто застыл на месте с удивленным выражением воскового лица.

– Лейтенант, не спи, зови опергруппу, – крикнул ему спецназовец и словно куклу поставил на ноги ошеломленного Левина, который бессвязно замычал.

Участковый кинулся к калитке. Поскользнулся, упал, встал. Он настолько был шокирован, что даже потерял способность внятно говорить, поэтому, выбежав со двора, призывно замахал руками и крикнул:

– Эй, эй, эй.

Подполковник Калинин первым увидел милиционера и выскочил из кабины. Следом за ним вышли из салона остальные члены ОСГ.

Подойдя к участковому, Калинин поинтересовался:

– На месте?

– Ага.

– Задержали?

– Ага.

– Сопротивлялся?

Лейтенант пожал плечами, поднял указательный палец и прочертил им в воздухе невидимый круг.

– Все живы?

– Ага.

Поняв, что от милиционера толком не получишь никакой информации, Калинин уверенно направился во двор, где улыбающийся спецназовец протянул ему удостоверение.

– Андрей Юрьевич, полюбуйтесь на вашего двойника. Должность, фамилия, имя и отчество ваше. Правда, звание у него покруче, чем у вас. Целый полковник в трусах.

– Растут, Алексей, люди. Растут, как на дрожжах. Это ж надо, за три месяца от капитана до полковника. Даже в Великую Отечественную войну, такого свинства не было. Но понять можно. Своя рука – владыка!

– Он, Андрей Юрьевич, говорил, мол, за особые заслуги ему полковника присвоили.

– Знаем мы эти заслуги…

Увидев Калинина, Левин и вовсе растерялся. То ли от испуга, то ли от холода у него вначале задрожали ноги, а потом и все тело заходило ходуном. Окаменевшее лицо исказила гримаса злобы, боли и отчаяния.

– Ну что, гражданин Левин, удивлен столь неожиданной встрече? – спросил его Калинин. – С нашей организацией шутки плохи.

– А-а-а-а! – понял, что влип вглухую, страшно заорал Левин и стал имитировать эпилептический припадок: упал в снег, выгнулся, закатил глаза и стал пускать кровавые слюни.

Но чекистов это не впечатлило.

– Оставьте, гражданин Левин, этот концерт для сотрудников исправительно-трудовой колонии. Вы же в Новосибирске на зоне это уже проделывали?

Слова Калинина возымели свое действие. Припадок внезапно прекратился. Левин самостоятельно встал и спросил:

– Но как?

– Что как?

– Как вы меня нашли?

– Мы террористов и других врагов нации, где бы они ни прятались, находим, а тебя – тьфу, – Калинин брезгливо сплюнул.

– И что мне теперь будет?

– Да расстреляем мы тебя или на худой конец отравим, чтобы другим неповадно было органы безопасности обманывать и их должностных лиц компрометировать.

– Как это… Почему это… Это же незаконно…

– Значит, обманывать органы безопасности законно? Меня лично дискредитировать законно? Убивать пожилых людей законно?

– Я никого не убивал.

– А отца Ирины? Он же умер. Заметь, от твоих действий. Я думаю, не составит особого труда доказать это в суде.

– Но он все равно бы умер. У него же рак был.

– Я об этом и говорю. Ты тоже все равно умрешь. Днем раньше, днем позже. Ну а пока мы соблюдем все правила приличия. Проведем обыск, допросим следующих потерпевших. Ты же, скорее всего, и этих бедных людей обманул?

– Нет. Я жениться на ней буду. У нас скоро будет ребенок. Через месяц она должна родить. Ей волноваться нельзя.

– А когда ты успел? – удивился Калинин.

– Не важно, кто биологический отец. Отец это тот, кто воспитает.

– Это вам, гражданин Левин, не грозит. Пора заканчивать ваш жизненный путь. Слишком много вы доставляете страданий окружающим вас людям.

– Я буду жаловаться, – яростно закричал он.

На крик выбежала будущая теща. Она быстро смекнула, что зятю угрожает опасность, и дико вереща, кинулась на спецназовца с кулаками:

– Что же вы делаете, ироды?

Лейтенант вытянул руку с растопыренной ладонью, отвернул от женщины лицо, чтобы она, не дай бог, его не повредила, и спокойно произнес:

– Женщина, успокойтесь.

Теща не унималась и словно пловец крутила руками, стараясь нанести лейтенанту хоть какой-то урон. Но тот не подпускал ее к себе, держа ее на безопасном расстоянии своими длинными мускулистыми руками.

Устав колошматить, она сделала передышку, осмотрелась и что есть мочи заорала:

– Убивают! Люди добрые, убивают! Помогите! Милиция!

– Да успокойтесь, женщина. Я милиция, – сказал наконец-то пришедший в себя участковый и осторожно сделал шаг навстречу к ней.

– Успокойтесь, мы из Федеральной службы безопасности. Гражданин Левин Андрей Александрович является подозреваемым по уголовному делу, возбужденного по многочисленным фактам мошенничества, – заявил следователь УФСБ.

– А при чем здесь мой зять, сотрудник ФСБ?

– Ваш зять, уважаемая Клавдия Петровна, находится в Москве. Спросите у вашей дочери. А этот тип, ее новый сожитель, ранее судимый за мошенничество Левин Андрей Александрович, который к Федеральной службе безопасности никакого отношения не имел, не имеет, и не будет иметь, кроме как в качестве подозреваемого и обвиняемого.

– Так он же говорил, что его фамилия Калинин, а зовут Андрей Юрьевич, – растерянно заявила хозяйка дома.

– Калинин это я.

Женщина округлила глаза и уставилась на Калинина. Тот, чтобы развеять ее сомнения, вытащил из нагрудного кармана куртки служебное удостоверение с паспортом, и протянул их ей.

– Вот, полюбуйтесь. Калинин – это я, – повторил он.

Она поочередно открыла документы и, бегло ознакомившись с ними, протянула обратно Калинину.

– Удостоверились? – спросил ее следователь.

Она молча кивнула и направилась в дом, где через мгновение закатила истерику. Было слышно, что она орала на дочь, которая вторила ей, визжала и всхлипывала.

– Так, давайте пройдем в хату, а то не дай бог, там что-то произойдет нехорошее, – предложил Калинин и направился к входной двери.

– Андрей Юрьевич, а что с этим делать? – спецназовец кивнул на Левина, который уже не переминался с ноги на ногу, а дрожал, как осиновый лист.

– Его тоже в дом заводите, а то еще дуба даст. Он же человек южный, к нашим морозам не привыкший, – рассмеялся Калинин и подмигнул мошеннику.

Обстановка в доме была далека от идеальной и больше напоминала быт крепостных крестьян первой половины девятнадцатого века, одним словом – убогой. Четыре комнаты-клетушки, огороженные друг от друга выцветшими и давно не стираными занавесками, располагались вокруг большой русской печи, сложенной в центре дома. Вокруг стоял спертый плотный воздух, в котором смешивались запахи винного перегара, табачного дыма и испорченной еды.

Вошедшие поморщились и тут же, словно упершись в невидимую стену, остановились как вкопанные. Из одной из комнат выглянула огромная немецкая овчарка. Она была настроена явно не дружелюбно: шерсть встала дыбом, морду исказил свирепый оскал, и вдобавок она зарычала.

– Хозяйка! Хозяюшка, – очень мягко прошептал следователь и на всякий случай отступил к двери.

– Женщина! У вас здесь собака, – испугался Калинин, стоя самым первым перед острыми клыками животного. Спецназовец подтолкнул вперед себя Левина и стал вынимать пистолет.

– Уберите животное, застрелим. Ей-богу, застрелим, – зашипел он и дослал патрон в патронник.

– Убери ствол, – приказал ему следователь. – Люди же здесь.

– А если она бросится?

– А ты ее пинком, пинком.

– А ты иди и пни ее. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Хозяюшка! – громко завопил следователь и, открыв входную дверь, вышел из дома в безопасный двор.

– Да она не кусается, – появившаяся женщина подошла к радостно оскалившемуся монстру и стала чесать его за длинным мохнатым ухом. Черные глаза страшилища вспыхнули жутковатым блеском. – Да вы не волнуйтесь, она добрая. И страшно любит, когда ее чешут за ухом. Да, Найда? Попробуйте!

Животное радостно, словно пропеллером завиляло хвостом.

– Нет, спасибо. В другой раз, – Калинин был настроен куда миролюбивее, чем спецназовец. Его слова прозвучали стопроцентным обещанием непременно в следующий раз почесать за ухом эту жуткую суку.

– Как хотите.

– Может, ее пока во двор вывести. Там я собачью конуру видел. Наверное, ее, – сказал Калинин.

– В конуре она летом живет. Зимой дома. Она же, как член семьи.

– Клавдия Петровна, выведите ее от греха подальше, – произнес прячущийся за спиной Калинина оперработник местного УФСБ.

Хозяйка согласилась с его доводами, надела на собаку ошейник и вывела во двор. Легкий сквозняк быстро выдавил на улицу спертый воздух, дышать сразу стало легче.

Из-за занавески появилась Надежда. Она прижимала ладони то к мокрым от слез щекам, то к огромному круглому животу. Она стояла жалкая, бледная, будто пораженная громом.

– Ой… Ой-ой… Ой, как же это, Андрей? – причитала она и, не мигая, смотрела на Левина, облик которого вмиг изменился: лицо стало сумрачным, а глаза – злыми и беспощадными.

– Не ной, без тебя тошно, – сказал он и отвернулся.

– Алексей, чего этот товарищ в трусах ходит, пусть оденется, что ли, а то проводить следственные действия в таком виде как-то неприлично, – сказал следователь и кивнул на задержанного.

– Девушка, да не стойте вы так. Могло быть и хуже. Это хорошо, что мы вовремя появились, а то бы через некоторое время обобрал бы он вас до нитки и бросил на произвол судьбы. Сядьте и дышите спокойно, – сказал Калинин. Ему было безумно жаль эту беременную женщину, попавшую в хитроумно расставленную Левиным любовную паутину.

– Пускай она вначале штаны его найдет, а потом… – вздохнул следователь.

Надежда углубилась в свою комнату и через мгновение вынесла оттуда брюки, футболку и свитер Левина и все это положила на деревянную скамью.

– Одевайся, – приказал спецназовец.

– А наручники? – Левин поднял руки и продемонстрировал стальные браслеты.

– А с ними не сможешь?

– А как? Покажи.

– Я тебе сейчас покажу, – зло бросил лейтенант, но все же полез за ключом.

Все молча наблюдали, как Левин одевался. Делал он это неторопливо, словно растягивал удовольствие. Как в замедленной съемке просовывал в штанину одну ногу, потом неспешно другую. Долго искали носки, которые, казалось, в этом всеобщем бардаке и не сыскать, но они все же нашлись, когда надежды не осталось. Они оказались в самом дальнем углу спальни, под кроватью.

Все это время следователь нервничал. С момента задержания до принятия процессуального решения существуют определенные сроки, затягивать которые непозволительно. Поэтому он облегченно вздохнул, когда Левин наконец-то оделся.

– Товарищ лейтенант, – он обратился к милиционеру. – Сходите к соседям, приведите двух понятых. Мы заодно обыск проведем.

Милиционер кивнул и удалился, а следователь расположился на табурете у деревянного стола. Он брезгливо смахнул с него крошки и положил бланки протоколов.

– Ну что, сейчас понятые придут, и начнем проводить обыск, – устало произнес он и посмотрел на Левина. – Нас местные вещички не интересуют, только ваши. Так что без напоминаний все ваше имущество кладите на стол.

– Да какое у него имущество. Одна спортивная сумка, – выпалила хозяйка и направилась в комнату.

– Клавдия Петровна, погодите, не спешите. Все будем делать по закону, в присутствии понятых.

В этот момент дверь отворилась и, слегка пригибаясь, в комнату вошел здоровенный мужик, прямо-таки потомок Ильи Муромца: косая сажень в плечах, мощная грудь, большие и мускулистые руки. Одним словом – фигура человека действия. Кроме того, выглядел он необычно: белокурая борода, густые белокурые волосы и обветренное до бледно-красного цвета лицо.

Исполин осмотрелся, погладил бороду и уселся на свободный табурет, который жалостно заскрипел под его мощным телом. Вслед за ним в комнату вошла небольшого росточка пожилая женщина. Она мрачно кивнула гостям и, подойдя к хозяйке, погладила ту по руке.

– Ничего, Клава, ничего, – тяжело вздохнув, сказала она.

– Ну что ж, все в сборе, – следователь взял в руки постановление о производстве обыска. – Пора начинать.

– А что, собственно, происходит? – табурет под великаном завизжал, и он встал во весь рост, доставая головой до деревянного потолка.

– Илья Иванович, так я же вам сказал, обыск, – за всех ответил участковый.

– Не дурак, сам вижу, что не на свадьбу пришел. Чавой-то вы у Клавдии обыск затеяли? Я ее с малолетства знаю. Не могла она ничего такого сотворить. Или я, Клава, чавой-то не понимаю? – Илья Иванович кивнул соседке.

– Да погоди, Илюша. Дочь моя в дом хахаля привела, а он оказался мошенником. За ним и приехали из ФСБ.

Ошеломленный новостью богатырь развернулся к Левину и пробасил:

– Да я же тебя за Надьку в порошок сотру!

Для пущей убедительности он правой рукой схватил того за шиворот и приподнял над полом.

– Э-э-э, гражданин, вы чего делаете? – испугался следователь и попытался вмешаться в самосуд, повиснув на руке великана.

Попытка оказалась неудачной. Илья Муромец и глазом не моргнул, продолжая держать на руке теперь уже и Левина, и следователя.

– Илья Иванович, ну прекращай ты безобразничать. Люди-то приехали не в войнушку с тобой играть, а по делу. Им еще надо ехать на чертовы кулички, а ты забавляешься, – как ни в чем не бывало, произнес милиционер.

Вслед за этим исполин поставил Левина на пол и, пригрозив тому кулаком, снова уселся на табурет.

После небольших формальностей обыск все же начался. Хотя обыском это следственное действие можно было назвать с натяжкой, больше оно походило на осмотр.

Из сумки Левина один за другим вынимались различные предметы, которые тут же заносились следователем в протокол. Здесь были золотые украшения, доставшиеся ему «в наследство» от Ирины; остатки денег на лечение ее умершего отца; штампы, бланки и другая документация, похищенная с прежнего места работы. Из всего нагромождения полезных вещей и безделушек Калинина заинтересовали две книги, скромно лежащие на самом дне сумки. Это были бессмертные произведения Ильи Арнольдовича Файнзильберга и Евгения Петровича Катаева, больше известных как Ильф и Петров: «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок».

– Псевдоним Петров – это отсюда? – Калинин бросил взгляд на книги.

Сложив руки на груди, Левин молчал, ехидно улыбаясь. Вид у него был уже не такой, как несколько минут назад: будто невидимый компрессор подкачал воздух в полуспущенную шину – он распрямился, вроде как окреп, и даже морщины разгладились, а может, так казалось оттого, что в глазах появилось новое выражение – надменность.

– Илья Иванович, – неожиданно Левин обратился к исполину. – Вы знаете, что здесь происходит?

– С преступниками не разговариваю, – словно ребенок ответил сосед.

– Эти люди действительно из Федеральной службы безопасности.

– Сам знаю. Не глухой и не слепой, небось.

– Гражданин Левин, поберегите красноречие для следствия и суда. Не отвлекайте понятого от следственных действий, – вмешался следователь.

– Илья Иванович, – скороговоркой начал Левин, – Они меня хотят убрать. Я по их заданию взорвал жилые дома на Каширке и по улице Гурьянова в сентябре 1999 года. Слышали о взрывах?

– Ага, – кивнул исполин.

– Так вот, для того чтобы скрыть факт причастности спецслужб к терактам, они по вымышленным основаниям сфабриковали уголовное дело и в тюрьме меня непременно убьют.

– Гражданин Левин, хватит ересь городить.

– Вот видите, Илья Иванович, они даже здесь пытаются мне рот закрыть, – он замолчал, выжидая, какую реакцию вызовет его сообщение у великана, но, не дождавшись должного эффекта, небрежно добавил: – А теперь и вы узнали эту страшную тайну. Поэтому я не удивлюсь, если сегодня-завтра вас всех уничтожат.

Калинин покосился на исполина. Его лицо – как открытая книга, на нем все было написано. К сожалению, текст был не в пользу сотрудников следственно-оперативной группы. Это заметили и остальные ее члены. Они напряглись и выжидательно взглянули на Калинина, который прислонился к дверному косяку, ожидая очередной импульсивной выходки Ильи Муромца.

Табурет под ним угрожающе завибрировал. Его огромные руки уперлись в колени, и он начал медленно вставать.

– Вы еще, расскажите, что по нашему заданию убили Кеннеди, стреляли в Папу Римского и направили 11 сентября прошлого года самолеты на башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, – Калинин, как мог, рассмеялся. Получилось не совсем убедительно, но помогли остальные члены оперативно-следственной группы, неестественно захохотав.

Исполин, повертев головой, сразу же успокоился. Вначале он улыбнулся, а потом до слез залился безудержным смехом. Обстановка в доме вмиг разрядилась.

Оставшееся время было посвящено составлению протокола. Дело шло к концу. Дабы не мешать следователям завершить обыск, Калинин вышел на свежий воздух, прикрыв за собой дверь. Прямо с крыльца открывался умиротворяющий вид на окрестный пейзаж, и надо сказать, он выглядел живописно. Снег под яркими лучами зимнего солнца переливался россыпью драгоценных камней и где-то на уровне горизонта соединялся с плывущими по небу легкими перистыми облаками. Калинин почувствовал себя усталым, измотанным и опустошенным, словно взглянувшим в самое нутро Вселенского Зла.

Он устало присел на деревянные ступеньки и задумался, прикрывая рукой от солнца глаза. Ему вдруг захотелось навсегда остаться в этом уютном местечке и смотреть, как искрится снег, как потом будет зеленеть трава, просто так, бездумно лицезреть на вечно изменяющийся мир, чтобы постепенно очистить свой мозг от гигабайтов ненужной информации, отрицательных эмоций, нервотрепок и стрессов…

Эпилог

Поезд «Москва – Владивосток», 10 декабря 2008 года, 23 часа 10 минут

Половину дня Левин проспал, а потом бездумно смотрел в окно, отказавшись играть в карты и выпивать с тремя коммерсантами средней руки, провернувшими в столице какое-то дельце. Мужики его не забавляли, а вот женщины… Одну такую он приметил в соседнем купе и теперь под монотонный перестук колес разрабатывал хитроумную схему ее пленения. Наметанным взглядом он безошибочно определил, что она разведенка. Как это у него получалось, он и сам не знал, но в его карьере бывалого Альфонса сбоев ни разу не было. Конечно же, были едва заметные признаки, свидетельствующие об этом, но он их не выделял по отдельности. Зачем раскладывать то, что и так понятно? Разведенка, и все. Сами по себе незамужние женщины его не привлекали. С какой стати? А вот то, что находится в их квартирах, это уже другое дело. Ключ от них он всякий раз находил там, где женщины прячут свои самые потаенные желания, в фигуральном смысле этого слова. Ларчик открывался легко.

– Товарищ полковник, ну, может быть?… – молодой человек кивнул на початую бутылку коньяка.

Левин улыбнулся и, замахав перед собой руками, сказал:

– Да вы не обращайте на меня внимания, отдыхайте, а я пойду, покурю и буду ко сну готовиться.

Попутчик пожал плечами и разлил остатки коньяка по граненым стаканам. Левин не стал дожидаться очередного тоста и вышел из купе. Там уже стояла таинственная незнакомка, так он про себя прозвал очередную жертву. Их взгляды встретились. Женщина смутилась и обернулась к окну.

– Скучаете? – подойдя к ней, спросил Левин.

– С чего это вы взяли? – она посмотрела на него с неподдельным интересом, улыбнулась и снова уставилась в темную бездну.

– Не правда ли, Москва выматывает? Я больше трех дней там не могу находиться. Суета сует. По мне, лучше в очередной командировке в Чечне. Там хоть знаешь, кто свой, а кто чужой. Кстати, меня зовут Андреем Юрьевичем. Полковник федеральной службы безопасности Калинин Андрей Юрьевич, – Левин вытянулся в струнку и протянул руку, а женщина, повернувшись к нему лицом, подала свою и представилась:

– Анастасия Михайловна. Можно просто Анастасия.

Левин, галантно наклонившись, поцеловал тыльную сторону ее кисти, и сказал:

– Настя. Хм. Красивое имя. А вы знаете, что в переводе с древнегреческого ваше имя означает «воскресающая», «возвращающаяся к жизни». Анастасия – уравновешенная и осмотрительная женщина. Она хорошо умеет приспосабливаться к жизненным обстоятельствам. Ей чужды душевные изломы и трагедии. Анастасия – натура напористая, пробивная и трудолюбивая. В спутники жизни она выбирает сильного, уверенного в себе мужчину. Анастасия – хорошая хозяйка, преданная и заботливая жена, которая любит детей и ладит с родственниками мужа. Зачастую Анастасия обладает хорошо развитой интуицией и даже даром предвидения. Профессиональное поле деятельности – артистическое поприще, бизнес, психология, дошкольное воспитание, журналистика.

– Вы, Андрей Юрьевич, почти угадали.

– Это не я. Так в книгах пишут. А позвольте спросить, почему вы сказали: почти?

– Где по нынешним временам найти сильного и уверенного в себе мужчину? Разве есть такие?

– Настя, а вы попробуйте включить свою интуицию или свой дар предвидения. Закройте глаза и представьте его.

– Не получается, – Анастасия засмеялась. Она вдруг почувствовала необычную симпатию к этому располагающему к себе человеку…

Примечания

1

Эвфемизм (от греч. euphemia – воздержание от неподобающих слов), непрямое, смягченное выражение вместо резкого или нарушающего нормы приличия.

(обратно)

2

ЦОС – Центр общественных связей ФСБ России.

(обратно)

3

Особист – сотрудник военной контрразведки ФСБ России.

(обратно)

4

Аристократ (жарг.) – воp, пользующийся авторитетом в воровской среде.

(обратно)

5

Локошник (жарг.) – слабовольный, зависимый осужденный

(обратно)

6

Аквариум (жарг.) – камера предварительного заключения.

(обратно)

7

Барыга (жарг.) – скупщик и торговец краденым.

(обратно)

8

Бацать (жарг.) – танцевать, плясать.

(обратно)

9

Петь (жарг.) – 1) доносить, 2) кричать, 3) поднимать тревогу.

(обратно)

10

Петушня (жарг.) – всеми пpезиpаемые осужденные, над которыми насильно совершили развратные действия.

(обратно)

11

Дерущиеся быки – «Кто сильнее, тот и прав». Символизирует агрессию, борьбу за власть. Наносят лагерные авторитеты. Рисунок может сопровождаться текстом. Место татуировки – грудь.

(обратно)

12

Франт (жарг.) – свидетель.

(обратно)

13

Ангишвана (жарг.) – гулянка с чрезмерным употреблением спиртных напитков.

(обратно)

14

Корефан (жарг.) – друг.

(обратно)

15

Мясницкая (жарг.) – больница.

(обратно)

16

Не гони тюльку (жарг.) – не обманывай.

(обратно)

17

Понтоваться (жарг.) – притворяться.

(обратно)

18

Прийти на бровях (жарг.) – состояние очень сильного опьянения.

(обратно)

19

Бакланить (жарг.) – 1) хулиганить, 2) вымогать деньги у прохожих или отбирать у подростков.

(обратно)

20

Освежевать скотину (жарг.) – зарезать человека.

(обратно)

21

Слететь с катушек (жарг.) – сильно опьянеть, потерять контроль над собой.

(обратно)

22

Джага (жарг.) – нож.

(обратно)

23

В доску пустить (жарг.) – ударить ножом.

(обратно)

24

Ломовик (жарг.) – физически сильный человек.

(обратно)

25

Класть доверху (жарг.) – сильно избивать.

(обратно)

26

Печенками рыгать (жарг.) – подбросить человека, чтобы затем он сильно ударился о землю.

(обратно)

27

Вилы (жаг.) – опасность.

(обратно)

28

Дружки (жарг.) – милиционеры.

(обратно)

29

К ногтю (жарг.) – убийство.

(обратно)

30

Синичка (жарг.) – милиционер.

(обратно)

31

Зафаловать (жарг.) – обмануть.

(обратно)

32

Кинуть чепуху мусорам (жарг.) – обмануть милицию или администрацию ИТУ.

(обратно)

33

Мотня порватная (жарг.) – плохое дело.

(обратно)

34

Капканы мочить (жарг.) – обманом добиваться своего.

(обратно)

35

Морковь (жарг.) – убийство с кровью.

(обратно)

36

Парашу пустить (жарг.) – распространить неверные, позорящие кого-либо сведения.

(обратно)

37

Компостировать мозги (жарг.) – обманывать, вводить в заблуждение.

(обратно)

38

Жид (жарг.) – умный осужденный.

(обратно)

39

Падло (жарг.) – 1) падаль, 2) ненадежный, негодный человек.

(обратно)

40

Стойка (жарг.) – положение наказуемого во время воровского самосуда.

(обратно)

41

Вол (жарг.) – честный человек

(обратно)

42

Шконка (жарг.) – нары.

(обратно)

43

Баланда (жарг.) – тюремная похлебка.

(обратно)

44

Чухан, чушкарь, чушка (жарг.) – грязный, опустившийся, презираемый всеми осужденный.

(обратно)

45

Откинуться (жарг.) – освободиться из мест лишения свободы.

(обратно)

46

Фэйс (жарг.) – сотрудник ФСБ.

(обратно)

47

Гоп-стоп (жарг.) – грабеж.

(обратно)

48

Имеются в виду 7-е и 9-е управление КГБ СССР (ныне ФСО России).

(обратно)

49

Вайнахи – в переводе на русский язык – «наши люди», самоназвание чеченцев, ингушей и бацбийцев. Это особые народы, проживающие на Северном Кавказе с незапамятных времен. Их характерной особенностью является жесткая тейповая структурированность. Иными словами, индивид не способен существовать без поддержки соплеменников, одобрение или порицание которых определяет все его поступки на всю жизнь. Не только требования, но и даже просто ожидания отца, деда, дяди, брата побуждают чеченца к тем или иным действиям. И он не может отказать людям, чье мнение для него так много значит. Даже если на карту ставится собственная жизнь.

(обратно)

50

Монтень (Montaigne) Мишель де (1533–1592), французский философ-гуманист. Книга-эссе «Опыты» (1580–1588), отмеченная вольнодумством и своеобразным скептическим гуманизмом, направлена против схоластики и догматизма; обращаясь к конкретным историческим фактам, быту и нравам людей, рассматривает человека как самую большую ценность, создает реалистический автопортрет.

(обратно)

51

Филби (Philby) Ким (наст. имя и фам. Харолд Адриан Расселл) (01.01.1912, Амбала, Индия – 11.05.1988, Москва), английский разведчик, агент советской разведки. Член Кембриджской пятерки.

(обратно)

52

МИ-6 (Сикрет интеллидженс сервис, Secret intelligence service, 6-й отдел государственной безопасности военной разведки, military intelligence), британская служба контрразведки. Официально создана в 1912 году.

(обратно)

53

Рулада (франц. roulade, от rouler – катать взад и вперед), быстрый, виртуозный пассаж в пении (преимущественно в партиях колоратурного сопрано).

(обратно)

Оглавление

От автора

Пролог

Часть 1 Потомок Остапа

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть 2 Калинин

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть 3 Прощальная гастроль

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg