«Новые приключения Майкрофта Холмса»

Новые приключения Майкрофта Холмса (fb2) - Новые приключения Майкрофта Холмса (пер. Анастасия А. Рудакова) (Шерлок Холмс. Свободные продолжения) 1361K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Челси Куинн Ярбро

Куинн Фосетт Новые приключения Майкрофта Холмса

Посвящается Кларенс и Патти

Quinn Fawcett

The Scottish Ploy

Публикуется с разрешения JABberwocky Literary Agency Inc. (США) при участии Агентства Александра Корженевского (Россия)

© Quinn Fawcett, 2000

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ЗАО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2013

Предисловие

Итак, перед нами – новые приключения Майкрофта Холмса в изложении Куинна Фосетта.

Ситуация в европейской и, шире, евразийской политике, как всегда, аховая. Османская империя разваливается на глазах, грозя похоронить под своими обломками всю колониальную политику. В Европе назревает полномасштабный политический кризис, отчасти спровоцированный действиями зловредного Братства, с которым – усилиями Майкрофта Холмса и его верного секретаря Гатри – мы уже успели познакомиться.

Надо сказать, что вся эта международная ситуация выдумана Куинном Фосеттом от начала до конца.

Сам Артур Конан Дойл к подобным вольностям в беллетристических текстах относился достаточно снисходительно. Да, он тщательно и досконально изучал материалы, когда работал над своими историческими романами, но при этом признавал, что художественное произведение не летопись и не фактография, доверяй, но проверяй. Вот что он пишет по этому поводу:

«Иногда мне приходилось ступать на неизведанную территорию и попадать впросак из-за недостаточного знакомства с предметом. Например, я никогда не интересовался ска́чками и все же рискнул написать „Серебряного“, где сюжет завязан на распорядок жизни в тренировочных конюшнях и на ипподроме. История получилась не хуже других, Холмс показал себя с лучшей стороны, однако мое невежество вопиет с каждой страницы.

Я потом прочел в одной спортивной газете замечательную разгромную рецензию, написанную человеком, знающим этот распорядок назубок; в ней подробно расписано, какие кары навлекли бы на себя участники действия, если бы совершили приписанные им мною поступки. Половина оказалась бы в тюрьме, а остальных пожизненно изгнали бы с ипподрома.

Впрочем, я никогда особо не переживал за детали, а иногда попросту пользовался своим правом повелителя. Когда один взволнованный редактор написал мне: „В этом месте нет второй железнодорожной колеи“, я ответил: „Считайте, я ее проложил“. С другой стороны, в определенных случаях точность необходима».

Кстати, этот текст приукрашен еще одним старым добрым приемом, почерпнутым скорее из драматургии. Вся его интрига завязана на том, что, говоря словами Умберто Эко, «к нам едет Филофея», то есть ожидается некий крайне важный персонаж, явление которого на сцене должно повлечь за собой развязку. Вот только в этой книге (уж забежим разок вперед) персонаж так и не появляется. И это прием в духе совсем уже современной, даже авангардистской литературы.

А вы, наверное, думали, что детективные романы устроены совсем просто и нет там никаких «подводных камней».

Александра Глебовская

От автора

Имя Майкрофта Холмса использовано с любезного разрешения дейм[1] Джин Дойл.

В наши дни френология[2] уже не считается научной дисциплиной, однако в конце XIX века ее рассматривали как серьезную науку; ею занимались многие медики и ученые того времени. Современным читателям будет трудно принять тот факт, что Майкрофт Холмс, человек умный и эрудированный, тоже интересовался френологией, но тут он ничем не отличался от лучших умов своей эпохи.

Кроме того, это было время, когда люди начали искать новые методы лечения душевных болезней. В Вене Брейер и его младший коллега Фрейд врачевали такие заболевания с помощью гипноза. Во Франции многие психиатрические лечебницы наконец перестали уподоблять тюрьмам. В Америке условия содержания умалишенных и умственно отсталых людей и уход за ними были несколько гуманнее, чем в Европе, однако, из-за того что недуги эти передаются по наследству, несчастных стерилизовали.

Затрагивая проблемы европейской дипломатии XIX столетия, я даже в вымышленных обстоятельствах старался достоверно отображать национальные политические установки.

Что же касается лондонских театров, то они располагаются преимущественно на прежних местах, однако с 1890-х годов претерпели сильные изменения. Во время Второй мировой войны многие здания понесли значительный урон, в большинстве из них газовое освещение перед войной было заменено на электрическое. В качестве справочной информации я пользовался в первую очередь изданиями «Лондонская сцена эпохи „ревущих девяностых“» (1963) и «Лондон при свете газа» (1977).

Пролог

– «Бесчисленные „завтра“, „завтра“, „завтра“»[3], – твердил Эдмунд Саттон голосом полным нестерпимого утомления и отчаяния.

Я ни разу не шелохнулся, хотя целых три месяца присутствовал при репетициях и был уверен, что выучил его роль наизусть. Окружавшая меня публика притихла, поглощенная действом.

– «К последней букве вписанного срока…»

Рядом со мной сидел Майкрофт Холмс, устремив темно-серые глаза на актера, который, когда не подвизался в шекспировских ролях, служил его двойником.

– Он их потряс, – прошептал Холмс, тоже заметивший, что зрители, все до единого, загипнотизированы игрой Саттона.

– «…Который час кривляется на сцене и навсегда смолкает…»

Сдерживаемое волнение сообщало этим словам страстность, надрывавшую мне сердце. Саттон отвернулся от зрителей и продолжал декламировать в глубину сцены, но каждое его слово было отчетливо слышно, хотя голос, казалось, звучал не громче, чем в начале этого краткого трагического монолога.

– «…И страстей, но смысла…»

Последовала недолгая пауза, затем актер снова повернулся к залу и с жалкой улыбкой закончил:

– «…Нет».

– Великолепно, – шепнул Майкрофт Холмс, и похвала эта была не лицемерна, как и все, что он говорил. – Изумительно. Превосходное начало.

Я кивнул, не желая разрушать словами чары. Я был взволнован не меньше Холмса и сам испугался этого. «Кто бы мог подумать, – говорил я себе, – что между затверженным текстом и его сценическим представлением может существовать такая разница!» Однако чему тут было удивляться? Я много раз видел, как Саттон перевоплощается по воле нашего патрона, и наиболее убедителен актер был в роли Майкрофта Холмса. Я по-прежнему смотрел на сцену: началась битва, и это предвещало скорый конец представления.

Занавес опустился, раздались аплодисменты, и чары развеялись. Я хлопал вместе с остальными, ожидая, когда актеры выйдут на поклон.

– Думаю, вы согласитесь, он был хорош, – сказал Холмс.

Исполнители, выстроившись цепочкой, вновь показались на сцене и внимали бурным овациям.

– У него утомленный вид, – заметил Холмс, внимательно разглядывая Саттона.

Под гримом, добавившим актеру добрый десяток лет, на его лице и впрямь проступали следы усталости.

– Неудивительно, – ответил я. – Он потрудился на совесть.

Я неистово хлопал актрисе, игравшей леди Макбет, – изящной женщине, чей голос проникал до глубины души. Только что меня ужасало ее безумие, а теперь она расточала улыбки и заигрывала с публикой. Я припомнил, что Саттон говорил, будто она на редкость вспыльчива и к тому же охотится за богатыми стариками. Пока она играла роль, я ни за что не поверил бы этому, но сейчас понял, что́ имел в виду актер. Она была слишком уж миловидной, и в ее манере держаться сквозило что-то неприятное.

– Беатрис Мазеруэлл вам не по вкусу? – лукаво поинтересовался Майкрофт Холмс.

– В ней всего… чересчур, – признался я.

Занавес поднимался трижды, затем аплодисменты стихли и люди потянулись к выходу. Освещение притушили: публике явно намекали, что театр закрывается. Совсем недавно Генри Ирвинг[4] впервые велел погасить свет в зале во время представления. Этим же приемом пользовались, чтобы поторопить замешкавшихся зрителей. Я встал с места, снова пожалев, что замечательный спектакль не предназначен для многократного представления на сцене. Театр герцога Йоркского был бы самым подходящим для него местом, если бы не краткосрочность постановки. Я взял свое пальто, перекинутое через спинку кресла, и набросил его на плечи.

– Куда теперь, мистер Холмс?

Холмс улыбнулся:

– Вернемся ко мне. У нас еще много работы.

Должно быть, он заметил досаду, промелькнувшую в моем взгляде, поскольку добавил:

– Отложим восхваления до того момента, когда Саттон явится ко мне на квартиру. Не нужно, чтобы знали, что между мной и ним существует какая-то связь. Но он постарается побыстрее присоединиться к нам, и вы получите прекрасную возможность осыпать его комплиментами.

– Он заслуживает комплиментов, – строптиво возразил я. – Мне бы хотелось поздравить его прямо сейчас. Но я понимаю, отчего вы осторожничаете.

– Не сомневаюсь, мой мальчик, не сомневаюсь.

Он захватил пальто и направился к проходу между креслами, не встречая никаких препятствий на пути. Этот высокий, дородный, осанистый мужчина прокладывал себе дорогу в толпе с легкостью парохода, проплывающего мимо прогулочных суденышек. Я следовал в его кильватере до самого выхода.

Сид Гастингс ожидал нас чуть в стороне от театрального подъезда, вся улица перед которым была запружена экипажами. Увидев нас, он натянул вожжи и коснулся хлыстом своей шляпы.

– Добрый вечер, сэр, – поприветствовал он патрона, когда мы забирались в кэб.

– Это точно, – удовлетворенно произнес Майкрофт Холмс. – Вечер и впрямь прекрасный. – Промозглая ноябрьская погода никак не отразилась на его благодушном настроении. – Отвезите-ка нас домой, на Пэлл-Мэлл. А после вернетесь за мистером Саттоном. Часа через полтора он будет готов ехать. – Он указал на коня: – Устал, а?

– Он не то что Дженни, но старается, – ответил Гастингс.

– Скучаете по ней, – с сочувствием в голосе заметил Холмс.

– А как же, – сказал Гастингс и дал животному знак трогаться с места.

Некоторое время мы ехали в полном молчании, затем Холмс вздохнул:

– Иногда я думаю: справедливо ли с моей стороны использовать Саттона в качестве своего двойника? Ведь работа на меня, безусловно, мешает ему добиться известности, которой он давно заслуживает. Я с самого начала знал, что он необычайно талантлив, а сегодня лишний раз убедился в этом. После таких необычайных представлений, как нынешнее, я волей-неволей задаюсь вопросом, имею ли право распоряжаться его судьбой. – Он покачал головой. – И все же я не могу отпустить его, ведь он и сам охотно берется за мои поручения. Где я найду другого опытного актера того же роста и телосложения, притом обладающего саттоновскими способностями и саттоновской преданностью? – Он устремил невидящий взгляд в ночную тьму. – Я знаю, он незаменим. И вы тоже, мой мальчик. – Он выпятил нижнюю губу, что являлось у него признаком волнения. – Да, я знаю, Саттон от многого отказался ради меня. Нынешнее представление еще раз напомнило мне об этом.

– Это был потрясающий спектакль, – заметил я, спрашивая себя, не показалось ли Холмсу, что Макбет в исполнении Саттона чем-то похож на него.

Сам я усмотрел в том горделивом, повелительном персонаже, которым Саттон предстал в начале пьесы, что-то от Майкрофта Холмса, только развращенного и снедаемого честолюбием. Возможно, манеры и возраст актер списал не с нашего патрона, но эта властность была хорошо мне знакома.

– Саттон необычайно даровит, – промолвил Холмс, откидываясь на спинку сиденья и глядя перед собой. – Я хорошо знаю эту пьесу, но нынче благодаря ему она заиграла новыми гранями.

– На меня Саттон тоже произвел впечатление, – признался я. – Он был великолепен на протяжении всего спектакля.

Холмс кивнул:

– Когда он явится, мы откроем шампанское и выпьем за него. – Он воодушевился. – Это меньшее, что мы можем сделать после сегодняшнего спектакля.

– Отлично, сэр, – сказал я, радуясь тому, что сегодня на рассвете нас уже не будут ждать неотложные дела.

Совсем недавно нам удалось успешно завершить весьма непростые переговоры с турками и русскими относительно доступа Британии в Черное море. «За это тоже стоит выпить», – подумал я и уже хотел сказать об этом Холмсу, но он, будто прочитав мои мысли, воскликнул:

– А еще мы поднимем бокалы за русских и турок. Вы отлично проявили себя, Гатри, и заслуживаете аплодисментов не меньше, чем Саттон. Вы тоже достойно сыграли свою роль.

– Едва ли, сэр, – возразил я. – Я просто доставил необходимые сообщения и добился подписания нескольких документов. Они и сами стремились выполнить наши требования – при условии, что это будет сделано негласно, а мне только того и надо было. Это вовсе не то же самое, что исполнять одну из величайших шекспировских трагедий, да еще перед зрителями. Я бы предпочел лицом к лицу повстречать полдюжины до зубов вооруженных парней из Братства, чем оказаться на сцене перед полным залом. – Я фыркнул, желая показать, что смеха ради преувеличиваю, но не слишком.

При упоминании преступной организации мой патрон переменился в лице.

– Никогда так не говорите, даже в шутку, – предостерег он меня. – Последние месяцы в Братстве как будто ничего не происходит, и это меня беспокоит.

– Думаете, они что-то замышляют? – спросил я, уже догадываясь, каков будет его ответ.

– Я никогда не должен забывать об этом неумолимом враге. Мы ни на миг не можем почувствовать себя в безопасности и потому всегда обязаны быть начеку. Предполагается, что в их стане царит затишье, но это, очевидно, лишь видимость. Члены Братства беспощадны и всецело преданы своей идее – свергнуть все европейские правительства. – Холмс откашлялся и сменил тему. – Скоро Пэлл-Мэлл, – заметил он. – Доехали вовремя.

– Да, – согласился я, чувствуя, что патрон чем-то обеспокоен, и гадая, чем именно. – Сегодня произошло что-то, о чем мне следует знать?

Холмс нахмурился и пожал плечами.

– Вроде бы ничего, – нехотя произнес он. – Но я не могу избавиться от чувства, что… – Он осекся, а затем продекламировал: – «У меня разнылся палец. К нам идет дурной скиталец»[5].

– Саттон отсоветовал бы вам цитировать «Макбета»: это не к добру, – заметил я.

В тот поздний час на Пэлл-Мэлл было немноголюдно: около полудюжины кэбов, небольшая коляска, а также несколько пешеходов и констебль, вразвалочку совершавший обход своего участка. Я по привычке окинул взглядом улицу перед домом, в котором жил Холмс, и зданием клуба «Диоген», располагавшимся прямо напротив через дорогу.

– Театральные суеверия. К примеру, они иносказательно называют «Макбета» «шотландской пьесой», лишь бы не упоминать проклятое имя, – нетерпеливо ответил Холмс. – Это единственное, что мне не нравится в Саттоне. Но что поделаешь? Актеры все суеверны. Если это его худший недостаток, то он поистине сокровище.

Тем временем Сид Гастингс остановил кэб у края тротуара.

Холмс добавил:

– К добру это или нет, но палец-то у меня в самом деле разнылся, и мне это ох как не нравится.

– Неудивительно, – сказал я, выходя вслед за ним из кэба.

Перед тем как подняться по лестнице в свою квартиру, Холмс обернулся и посмотрел на Гастингса:

– Привезете мистера Саттона сюда и можете быть свободны. До девяти утра вы мне не понадобитесь.

Гастингс кивнул:

– Хорошо, мистер Холмс.

Он сел на козлы, развернул кэб в обратном направлении и исчез в ночи.

– Он когда-нибудь спит? – удивился я вслух, ибо не мог припомнить ни единого раза, чтобы Гастингс не откликнулся на призыв Холмса, в какое бы время суток в нем ни возникла нужда.

– Наверное, спит, – ответил Холмс и, усмехнувшись, добавил: – Он ведь не жалуется.

Я посмотрел вслед кэбу, прислушиваясь к цоканью Лансовых копыт, и сказал:

– Тем лучше.

– Идемте, Гатри, – позвал Холмс. – Давайте воспользуемся этой редкой возможностью, чтобы отпраздновать успех Саттона и наши собственные достижения. Тьерс быстренько приготовит для нас что-нибудь, откупорим шампанское.

– Отлично, сэр, – сказал я и стал подниматься вслед за ним на верхний этаж, размышляя над тем, что для тучного мужчины за сорок Майкрофт Холмс способен при случае проявлять отменную резвость.

Глава первая

– Гатри, Гатри, мой мальчик! Сейчас же спускайтесь! Сейчас же!

Голос патрона, раздавшийся внизу, в прихожей дома на Керзон-стрит, где я снимал квартиру, заставил меня мгновенно вскочить с постели и броситься за халатом и тапочками, хотя едва пробило три часа ночи. Выходя на верхнюю площадку лестницы, я постарался привести мысли в порядок. Майкрофт Холмс ждал меня внизу. Он был одет во фрак и темный плащ-накидку, мокрый от дождя. Я догадался, что вечером он, верно, побывал в театре. В одной руке у него был шелковый цилиндр, в другой револьвер.

– Живее, Гатри, живее! Я хочу, чтобы вы быстро оделись и поехали со мной.

Я ни о чем не спросил, поскольку не надеялся получить объяснения.

– Я мигом, сэр, – заверил я его и вернулся к себе.

С того вечера, как мы с ним ходили в театр, прошло два дня; Холмс рискнул опять отправиться на спектакль. Но вряд ли он появился у меня в столь поздний час только поэтому. Я понимал, что патрон не стал бы просто так будить меня среди ночи; я редко видел его с револьвером, и это не предвещало ничего хорошего. Я сбросил халат, и меня охватила внезапная дрожь.

– Живее! – снова крикнул Холмс.

Услышав это приказание в третий раз, я окончательно проснулся. Патрон нечасто отдавал распоряжения столь резким тоном, а значит, дело и впрямь было срочное. Я опрометью кинулся в свою комнату и схватил с деревянной вешалки одежду, на ходу стягивая с себя ночную сорочку. Не обращая внимания на мурашки, побежавшие по рукам и плечам (в доме было довольно холодно), я принялся разбирать вещи, затем открыл ящик комода, вынул из него нижнее белье и бросил поверх остальной одежды. На какой-то миг мне ужасно захотелось проглотить пару ложек овсянки и выпить чашку крепкого чая, чтобы окончательно проснуться, но я отбросил эти мысли, услыхав, как патрон начал подниматься по лестнице. Звук приближающихся шагов заставил меня ускорить темп.

– В чем дело?

В дверях возникла внушительная фигура Холмса, до сих пор производившая на меня впечатление.

– Не более получаса назад я получил тревожное сообщение. Боюсь, Викерс снова объявился.

– Викерс? – переспросил я, застыв с фуфайкой в руках. – Я надеялся, что мы о нем больше не услышим. И о Братстве тоже.

– Я тоже надеялся, мой мальчик, – подавленно проговорил Холмс.

По его тону я понял, что новости у него не слишком радостные.

– Что случилось? – спросил я, натягивая фуфайку.

– Вечером я был в театре. Во втором антракте меня вызвали к одному… скажем так, весьма высокопоставленному лицу, которое попросило оценить работу сэра Мармиона Хэйзелтина, и я заверил его, что постараюсь как можно скорее выполнить это задание. Лицо, просившее меня о помощи, надеется, что сэр Мармион нашел более разумный и гуманный способ обращения с душевнобольными и подходит к диагностике душевных недугов с научной точки зрения. Я, разумеется, выполню его поручение.

– Разумеется, – повторил я, про себя сомневаясь, что именно это и привело его ко мне посреди ночи.

– Вскоре после того, как я уехал из дворца, осведомитель из Адмиралтейства прислал мне весточку о том, что сюда для встречи с прибывающими к нам немецкими членами Братства вызван Викерс. – Он вздохнул. – Законных поводов запретить им въезд в страну у нас нет.

– Но почему? – спросил я, возясь с пуговицами сорочки.

– Эти люди не внесены в список персон нон грата, поскольку власти не знают о Братстве – во всяком случае, официально, так чтобы это повлекло за собой какие-либо дипломатические последствия. Было бы величайшей ошибкой признать факт существования Братства, объявив его членов нежелательными лицами. Плохо, что эта организация вообще возникла, но будет во стократ хуже, если допустить ее в правовое поле, упомянув в официальных документах. – Он откашлялся, явно волнуясь. – Проблема в том, что они очень хитры, и это ставит меня в крайне затруднительное положение, в чем, думается мне, и состоит их цель.

Он опустился на мой единственный стул, стоявший в эркере, и выглянул на улицу.

– Я долго ломал голову, сочиняя удобные предлоги для того, чтобы не пускать их в страну, но все без толку. С одной стороны – сэр Мармион Хэйзелтин, с другой – Братство и немцы. Есть над чем призадуматься!

– И ничего не поделать? Нельзя ли задержать прибытие немцев до тех пор, пока вы наводите справки о сэре Мармионе для вашего… м-м… высокого лица? – спросил я, натягивая кальсоны и ежась от холода, по спине и рукам у меня ползли мурашки.

Я заметил, что в комнату вошел кот моей квартирной хозяйки и, усевшись рядом, уставился на меня. Когда-то он приблудился ко мне здесь, в меблированных комнатах, и я пристроил его в хорошие руки. В благодарность за это грациозное пятнистое животное, именуемое теперь Ригби, время от времени, как, например, сегодня, проявляло ко мне снисходительную симпатию.

– Нет, это может доставить беспокойство одной знатной немке и осложнить отношения с турками, – презрительно усмехнувшись, ответил Холмс.

– Ах да, турки! – сказал я, продолжая одеваться.

– Из-за них теперь надо действовать особенно быстро. – Холмс выпятил нижнюю губу. – Все дело в этой знатной немке.

– Господи! – воскликнул я, надевая брюки, заправляя в них сорочку и поправляя лямки подтяжек. – Запутанное дельце! А немка-то тут при чем?

– А при том, что мы получили известие из Шотландии. Насчет сэра Камерона. – Он оглянулся на дверь: – Нас не могут подслушать, а?

Дело еще более усложнялось! «Какое отношение ко всему этому имеет сэр Камерон?» – спросил я себя, ни на миг не усомнившись, что тупоголовый шотландский рыцарь замешан во всей этой истории.

– Нет, разве что кот, – ответил я на его вопрос. – Моя квартирная хозяйка – воплощенное благоразумие. К тому же она ни за что не откажется от драгоценных минут отдыха ради подслушивания.

Мои слова как будто убедили Холмса.

– Хорошо. Вы помните, что вторая жена сэра Камерона – немка?

– Да. Я думал, они разошлись.

Такое мнение сложилось у меня во время первой встречи с надменным шотландцем в Мюнхене, когда я начал работать на Майкрофта Холмса.

– Ее почти никогда не видели в его обществе. И я ее понимаю.

– Вот именно, – сухо ответил Холмс.

– Так они помирились? – усомнился я.

– Пока что нет. Но она, кажется, унаследовала от дяди недурное состояние, и потому сэр Камерон горит желанием восстановить отношения. Очевидно, она тоже не против, хотя зачем ей это, ума не приложу. По причинам, о которых я могу только гадать, первый шаг сделала именно она. Нетрудно предположить, каковы были его ответные действия. Он не прочь запустить лапу в ее денежки. – Холмс грустно улыбнулся. – Понятно, что примирение выгодно в первую очередь ему. Так или иначе, они как будто готовы вновь сойтись. Она, кажется, поощряет его, чего прежде не наблюдалось. Раньше она всячески старалась избегать общения с ним, но две недели назад написала, что собирается приехать в Англию, чтобы повидаться с ним и решить, хочет ли возобновить… м-м… тесные отношения.

– Странно все это, – заметил я, повязывая галстук, а затем доставая из комода пару носков. – Не пойму только, к чему такая спешка.

– Как выяснилось, ее дядя был тесно связан с некоторыми членами Братства, – мрачно пояснил Холмс. – Если верить телеграмме, которую она послала мужу, они будут сопровождать ее в поездке. Я узнал об этом только что, иначе посоветовал бы не позволять ей путешествовать в их обществе. Было бы куда лучше, если бы ее окружали пять-шесть офицеров одного из отборных шотландских полков.

– Теперь уже это не удастся устроить? – спросил я, стоя на одной ноге и собираясь надеть носок.

Ригби по-прежнему загадочно взирал на меня.

– Боюсь, что нет. Подобный совет возбудил бы ненужные подозрения.

Натянув носки и принявшись разыскивать ботинки, я проговорил:

– Вы уверены? Уверены, что они состоят в Братстве? Ваши источники не ошиблись? Такими обвинениями просто так не бросаются.

Я вытащил ботинки из-под кровати и всунул в них ноги.

– Если учесть случившееся с сэром Камероном, я не думаю, что…

– Я уверен, хоть и не видел, как они расписывались кровью под присягой. Ваша осмотрительность похвальна, мой мальчик, но в данном случае совершенно неуместна, – строго ответил Холмс, вставая со стула. – Кроме того, не надо забывать о сэре Мармионе. Это задание тоже нельзя откладывать. Вы готовы?

Я вздрогнул, кивнул и потер подбородок.

– Я не побрился, сэр!

– Когда приедем на Пэлл-Мэлл, Тьерс одолжит вам бритву. Хорошо, что вы держите у меня запас одежды на смену. Возможно, домой вы вернетесь лишь завтра или послезавтра. Сейчас на бритье нет времени. Нас ждет Гастингс. Время идет. Скорее, Гатри. И будьте осторожны.

Он открыл дверь и придержал ее для меня. Ригби выскользнул из комнаты первым. Мне оставалось лишь накинуть пиджак, снять с крючка, прибитого к двери, плащ и выйти вслед за Холмсом на улицу.

Кэб подъехал к краю тротуара, и Гастингс опустил подножку.

– Прошу, господа, – спокойно проговорил он, словно дело происходило не глухой ночью, а посреди дня.

Мы забрались внутрь.

– Пошел, Ланс!

Новая лошадь Гастингса – рослая гнедая кливлендских кровей – тотчас повиновалась приказу, и наш экипаж резво покатил на Пэлл-Мэлл. Гулкое цоканье лошадиных копыт жутковатым эхом разносилось по пустынным улицам. Моросил мелкий дождик, пришедший с Темзы. Я полной грудью вдыхал ночной воздух, надеясь немного взбодриться. Молча проехав несколько кварталов, Холмс обернулся.

– Да, дело скверное, – с чувством промолвил он, доставая револьвер.

– Вы о Братстве? – спросил я, не в силах проникнуть в мысли патрона, но замечая, что его что-то тревожит.

– Дело скверное, – повторил Холмс, искоса поглядывая назад, в туманную мглу. – За нами следят, – заявил он. – Два всадника.

Я посмотрел в окно, но ничего не увидел, хотя услыхал невдалеке цоканье копыт пары лошадей.

– Вы уверены?

– Гатри, мой мальчик, я уехал из театра раньше отчасти потому, что меня предупредили о возможном покушении на мою жизнь. Случайным образом это совпало с визитом во дворец. Я приметил двух лошадей еще у театра, потом – когда вышел из дворца, и вот теперь. Прислушайтесь: у одной плохо прибита подкова. Скрипа колес не слыхать: значит, люди едут верхом, а не в экипаже. – Он покачал головой, все еще сидя вполоборота к окошку, чтобы видеть, что́ происходит сзади. – Есть и другая сложность, с которой нам придется столкнуться сегодня ночью.

– Какая?

Холмс ответил не сразу:

– Как я уже говорил, Братство снова зашевелилось. Викерса не было в стране почти год, и я не без оснований надеялся, что он останется за границей, в Германии, откуда мы получили последние известия о нем. Я-то думал, после всего, что он вынес, спасаясь от наших преследований, у него пропадет охота снова соваться в Англию. Любой благоразумный человек так бы и поступил. Но благоразумие не относится к числу добродетелей, которые ценятся в Братстве, не так ли? – Он попытался усмехнуться, но вместо этого издал лишь печальный вздох. – Из достоверного источника мне стало известно, что он собирается встретиться с немецкими членами Братства. Следовательно, он тоже будет тут, и их высокое положение обеспечит ему защиту и покровительство. Его возвращение может означать только одно: Братство вновь пытается найти единомышленников в Британии. Собственно, таковых уже предостаточно. Очень уж подозрительно выбрано время для визита. – Он снова выпятил нижнюю губу. – Если бы в прошлое воскресенье к нам не выехала турецкая делегация, передвижения членов Братства меня бы не беспокоили. Слишком все кстати. Хотелось бы надеяться, что это лишь совпадение, однако я не могу позволить себе роскоши верить в простое стечение обстоятельств.

– Так, значит, для вас это не новость, сэр? – спросил я, припомнив, что Холмс много раз предупреждал своих коллег в правительстве об опасности, которую несет в себе деятельность этого тайного общества. – Вас не удивляет, что Братство опять пытается утвердиться в Англии?

– Нет, не удивляет, – мрачно проговорил Холмс. – Викерс дожидался удобного момента, чтобы снова сеять раздор. Мимо такой заманчивой возможности, как прибытие турок, он, конечно, пройти не смог. Отношения Турции со странами Восточной Европы сейчас довольно напряженные, и это дает Братству шанс, которого оно ищет. А Викерс не тот человек, чтобы упускать удобный случай. В его положении я бы, возможно, сделал то же самое. Я все же надеялся, что мы успеем подготовиться к их возвращению. – Он хлопнул себя по бедру и хмуро сдвинул широкие брови. – Что ж, не удалось.

– Вероятно, вы правы, – отозвался я, дипломатично кашлянув. – Должно быть, времени совсем не осталось, коль скоро вы подняли меня с постели в такой час.

– К сожалению, да. – Он понизил голос: – Вечером меня не только предупредили о возможном покушении, но и сообщили, что Якоб Браатен через пять дней будет в Дувре. Он первым из членов Братства приедет сюда, предположительно для того, чтобы встретиться с группой оксфордских преподавателей. Не сомневаюсь, он так и сделает. Будет прощупывать почву, чтобы понять, сумеет ли завербовать среди них одного-двух сторонников.

Он устремил взгляд в пространство, словно воочию разглядев в ночном тумане опасного голландца.

– Якоб Браатен! – воскликнул я.

Я вот уже три месяца ничего о нем не слыхал; это был самый отвратительный из всех мерзких членов Братства. Я надеялся, что, после того как в прошлом году взорвался паровой катер голландца, мы Браатена больше не увидим.

– Вам придется быть очень осторожным, если вы еще когда-нибудь с ним столкнетесь. Я слышал, после того случая он охромел и записал взрыв на ваш счет, – усмехнулся Холмс. – Отличная работа, Гатри, мой мальчик!

– Это получилось случайно, – сознался я. – Я должен был любым способом сбежать от него. Его перелом оказался побочным следствием взрыва моей импровизированной бомбы.

– Это был мудрый шаг – положить взрывчатку на паровой котел, – одобрительно изрек Холмс. – Жаль, что Браатену удалось выжить.

Лошади, что следовали за нами, немного отстали, и цоканье их копыт служило теперь лишь негромким аккомпанементом для нашей беседы.

– Если Браатен действительно приедет, то нам придется признать, что Братство всерьез намерено отвоевать свои позиции среди английских радикалов, – заметил я, чувствуя, что здорово разволновался, несмотря на твердое намерение сохранять спокойствие. – Неудивительно, что вас насторожило одновременное прибытие в Англию турецкой делегации. Браатен поклялся отомстить за Константинополь.

– Турок сказал бы: Стамбул, – поправил меня Холмс.

– Константинополь, – упрямо возразил я. – Впрочем, какая разница, как его называть? Если Якоб Браатен решил взять реванш за то поражение, мы ничего не можем с этим поделать.

– С Братством шутки плохи, – невольно повысил голос Холмс. – Вы знаете это не хуже меня, поскольку видели их в деле.

Я кивнул:

– Никогда не сомневался, что ради достижения своих целей они пойдут на все. Вы правы, я отлично знаю, что они жестоки и беспощадны.

Я постарался на время вычеркнуть из памяти неприятные воспоминания: ныне моего внимания требовали не былые злодеяния Братства, но планы, которые могли привести к новым несчастьям.

– А Якоб Браатен особенно жесток. Он хуже Викерса.

– Я знаю, что Викерс некоторое время общался с Браатеном. Это подтвердили два наших агента, один – ценой своей жизни, – продолжал Холмс таким тоном, будто речь шла о каком-то светском мероприятии, а не о кознях подлецов.

– Это те сведения, которые вы в прошлом месяце получили из Амстердама? – дерзнул спросить я, вспомнив учтивого голландского офицера, неожиданно нагрянувшего к Холмсу.

– Да, первая порция, – ответил Холмс, пристально рассматривая дорогу позади нас. – Я чуть было не проигнорировал это сообщение, как безосновательное. К счастью, Саттон сумел верно истолковать известия, доставленные тем голландским офицером. А я допустил промашку. Фразы были составлены так тщательно, что казались вполне безобидными. Тонкая работа – я чуть было не попался на эту удочку. – Он принялся теребить цепочку от часов. – Я прочел это сообщение одним способом, а Саттон доказал мне, что его следует читать совсем по-другому.

– Вот как? – с интересом сказал я, не особенно, впрочем, удивившись, так как Саттон был очень чувствителен к языковым нюансам – сказывалась его профессия.

– Представьте себе, – усмехнулся Холмс. – Я нечасто сажусь в лужу, но в тот раз был близок к этому. Не могу выразить словами, как я признателен Саттону. – Он оглянулся, словно желая удостовериться, что за нами не следят, потом посмотрел на меня в упор: – Вы должны действовать очень осмотрительно. Нельзя, чтобы в Братстве заподозрили, что мы информированы об их планах.

– Разумеется, сэр, – ответил я, несколько озадаченный тем, что он полагал, будто мне требуются подобные предостережения. Я на собственном опыте убедился, какую опасность представляет собой Братство. – Не сомневайтесь во мне, сэр.

– Ну что вы, мой мальчик, – сказал Холмс, а кэб тем временем уже сворачивал на Пэлл-Мэлл. – Вы поймете, что Братство… – Он не окончил фразы, поскольку мы были уже у дверей его дома. – Идем! – Он открыл дверцу и вышел, бросив Гастингсу на ходу: – Вернетесь в восемь. Для вас будет работа.

Сид коснулся полей шляпы.

– В восемь так в восемь, – сказал он, и, как только я вылез из кэба и поднял за собой подножку, экипаж тронулся.

– Нас ждет Тьерс, – сообщил Холмс, поднимаясь по ступеням. – Я договорился, чтобы в наше распоряжение предоставили адмиралтейского курьера. Он прибудет прямо сейчас к черному входу, чтобы уменьшить вероятность слежки. Сегодня он может нам понадобиться.

Холмс одолел первый марш лестницы; я следовал за ним по пятам.

– Будьте начеку, Гатри. Боюсь, мы пустились в опасное плавание.

– Не впервой, сэр, – сказал я, стараясь не отставать от патрона.

– Да, но в этот раз мы рискуем как никогда. Иметь дело одновременно с Викерсом и Браатеном вдвойне опасно, тем более в Англии. – Он почти достиг второй площадки и вдруг резко остановился. – Если вам не страшно повстречаться с дьяволом – мои поздравления.

– Сдается мне, это будет не страшнее того, что нам предстоит, – заметил я, когда мы подходили к его двери.

Я оглянулся, вспомнив о паре следовавших за нами всадников.

– Хотел бы надеяться, что это не так.

Холмс собирался постучать, но Тьерс, как всегда подтянутый и хладнокровный, уже открывал дверь, словно сейчас была половина четвертого пополудни.

– А, Тьерс. Видите, мы быстро вернулись. Какие новости?

– Турецкий господин ожидает в вашем кабинете, мистер Холмс, – спокойно сказал Тьерс, будто всего лишь докладывал, что почта доставлена вовремя.

«Турецкий господин? – подумал я. – Возможно, кто-то из делегации приехал раньше остальных?»

– Да, благодарю вас, Тьерс. Надеюсь, вы дали ему подходящую пару ботинок? – спросил Холмс, снимая плащ и отдавая его слуге вместе с цилиндром и шелковым кашне. – И что-нибудь, чтобы он мог согреться.

– Да, сэр. Вы были правы, ему понадобился лейкопластырь. У него на пятке волдырь величиной с орех, – ответил Тьерс, забирая у меня плащ. – Я поставил чайник на огонь. Скоро согреетесь, мистер Гатри.

– Прекрасно, – отозвался я, чувствуя себя неловко, подавил зевок и выпрямился. – Прошу прощения. Я еще не совсем проснулся.

– Когда вы легли? – спросил Холмс, жестом приглашая меня в кабинет, находившийся в конце коридора.

– Во втором часу. Я занимался переводами из немецких газет, как вы велели. Должен признаться, не нашел ничего подозрительного. Ну разве что цены на свинину растут быстрее, чем обычно в это время года.

Мне все казалось, будто я упустил что-то очевидное. А когда мистер Холмс укажет на промах (я был уверен, что он непременно это сделает), мне будет стыдно оттого, что я сам этого не заметил.

– И что это может означать, как вы думаете? – спросил Холмс и постучал в дверь кабинета. – Можно войти, мистер Халиль Керем?

За дверью что-то проговорили, и немного погодя мистер Керем сам распахнул дверь. На нем был добротный английский костюм и пестрый широкий шелковый галстук, но в общем выглядел он вполне сносно, хотя было заметно, что турок не дипломат. Обут он был только в один ботинок, а другой держал в руке.

– Мистер Холмс! – сказал загадочный визитер на очень хорошем английском. – От души благодарю, что приютили меня. Да пошлет вам Аллах много достойных сыновей за вашу доброту!

– Это я вас благодарю, мистер Керем. Вы вовремя предупредили меня о проблеме, которая требует безотлагательного внимания.

Холмс пригласил гостя вернуться в мягкое кресло, с которого тот явно только что встал (рядом на полу валялся носок), а сам занял свое обычное место на старомодном диване перед камином.

– Подойдите, Гатри, я вас представлю. Это мой личный секретарь и главный помощник мистер Патерсон Гатри. Мистер Халиль Керем.

– Почту за честь познакомиться с человеком, которому дарована привилегия служить мистеру Майкрофту Холмсу, – произнес мистер Керем в той преувеличенно учтивой, цветистой манере, которая считается у турок хорошим тоном.

– А я почту за честь познакомиться с человеком, которому посчастливилось оказаться полезным мистеру Холмсу, – сказал я, надеясь, что тоже не ударил в грязь лицом.

– Гатри будет записывать нашу беседу: я хочу быть уверен, что предоставленная вами информация сохранится во всех подробностях, – объявил Холмс и тут же перевел взгляд на появившегося в дверях Тьерса: – Да? Что такое?

– Чай почти готов, мистер Холмс, – как всегда невозмутимо, произнес Тьерс. – Подать тосты и джем или желаете что-нибудь еще?

– Нет, пока что этого хватит. Позже мы позавтракаем, но сначала чай, если не возражаете, – ответил патрон, давая мне время достать кожаный портфель, в котором я держал бумагу и письменные принадлежности. – Вы, разумеется, присоединитесь к нам, мистер Керем? – Это был не вопрос, скорее, любезность по отношению к гостю, но турок ответил обстоятельно:

– Вообще я люблю чай, но не с молоком. Предпочитаю с сахаром. – Он улыбнулся, снова усаживаясь в кресло. – С вашей стороны было очень любезно спросить меня. Вы, англичане, часто наливаете в чай молоко без спросу.

– Да. Хорошо. – Холмс занял свое место и положил руки на стол. – Будьте добры, поведайте нам, что́ случилось с вами сегодня вечером. Возможно, я сумею вам помочь? Что привело вас ко мне?

Тьерс вышел из комнаты и притворил за собой дверь. Я услышал его удаляющиеся шаги.

Мистеру Керему не понравилось, что его поторапливают, но он это стерпел.

– Теперь очень поздно, и я понимаю ваше нетерпение. Сейчас начну. – Он на мгновение умолк. – Это рабство, мистер Холмс… Рабство!

Я начал было записывать, но это гнусное слово заставило меня остановиться и ждать дальнейших указаний. Я посмотрел на Холмса, чтобы понять, какова будет его реакция.

– Дорогой мистер Керем, я оплакиваю грустную участь ваших порабощенных собратьев, однако не имею возможности вмешиваться во внутренние дела Турции. Все это очень прискорбно, но я бессилен что-либо исправить. Если вы хотите возбудить общественное негодование, вам нужен журналист, а не дипломатический служащий, коим я являюсь. – Холмс говорил довольно спокойно, но я заметил, как он начал в раздражении поигрывать часовой цепочкой.

– Я имею в виду не Турцию, мистер Холмс, – драматически воскликнул мистер Керем, больше похожий в этот момент на итальянца. – Нет. Ничего подобного. Рабство здесь, в Англии. – Он пару секунд выждал, затем прибавил: – Вы должны это прекратить.

– Рабство здесь, в Англии? – с отвращением переспросил Холмс. – Ничего подобного, мой милый. Ничего подобного. Наши законы… – Он умолк, и на его лице появилось нетипичное для него недоверчивое выражение. – Что дало вам повод так говорить?

– Я лишился родного брата, – сказал мистер Керем. – Ему было всего шестнадцать. И это не единственный случай.

Из дневника Филипа Тьерса

Приход этого турка, м-ра Керема, странным образом обеспокоил М. Х. Тот даже посреди ночи самолично съездил за Г., чтобы Г. записывал разговор; М. Х. получил мою записку, когда возвращался домой после тайных переговоров с Е. К. В. Э.[6] Мне кажется, что м-р Керем встревожил М. Х. куда сильнее, чем то было оправдано обстоятельствами. Поэтому я спрашиваю себя: что такого знает М. Х.? Вероятно, недавние события обострили его проницательность.

Вечером я сообщил М. Х., что за его квартирой следят с черного хода. В квартире напротив, через переулок, находился мужчина, одетый как слуга. Он ничего не делал, только наблюдал за переулком и за нашим задним крыльцом. Сначала я подумал, что ошибся, но теперь сомнений не осталось. Я рассказал об этом М. Х., он в ответ кивнул…

Что меня удивило, так это распоряжение М. Х. оказать м-ру Керему теплый прием. На М. Х. это не похоже. Бесспорно, в свое время он все объяснит.

Мне надо найти способ предупредить Саттона, чтобы не заходил в квартиру с парадного входа или чтобы переоделся. Он явится в течение часа; нам надо будет что-то придумать на ходу, так как М. Х. не хочет, чтобы Саттона видели в этой квартире, разве только в обличье самого М. Х.

Глава вторая

На лице Майкрофта Холмса недоверие боролось с тревогой. Я понял, что он, должно быть, уже слышал что-то подобное, иначе сомнениям не нашлось бы места. Я взглянул на нашего посетителя и сам обратился к нему:

– Почему вы так говорите, мистер Керем? У вас есть доказательства? Вы предъявляете ужасные обвинения.

– Увы, я располагаю лишь косвенными свидетельствами и подозрениями. Прямых доказательств у меня нет, – ответил мистер Керем. – Мне не по вкусу бросаться голословными обвинениями, но… – Он с сожалением пожал плечами. – Вам это может показаться невероятным, однако я расскажу все, что знаю, и пусть Аллах оделит вас большей мудростью, чем меня.

– Хорошо, – вступил в разговор Холмс. – Вы утверждаете, что здесь, в Англии, есть люди, которые промышляют работорговлей?

– Боюсь, что так, – ответил мистер Керем. – Думаю, брат пытался предупредить меня, но я его не слушал. Я не хочу сказать, будто все европейцы – негодяи. Казалось бы, чушь несусветная: европейцы занимаются работорговлей в Европе, где, как вы говорите, она запрещена. Но когда пропал мой брат, а полицейского, расследовавшего его исчезновение, нашли зарезанным близ порта, я понял, что был глупцом. Я должен был верить брату, так же как верю своим начальникам. – Он устремил в пространство невидящий взор. – Он был хорошим мальчиком, мой брат. Его звали Юджель. Англичанину нелегко выговорить это имя, но у нас, турок, оно считается очень красивым. – Он попытался улыбнуться, но безуспешно.

– Так вы полагаете, Юджеля похитили? – спросил Холмс деловым тоном, который свидетельствовал о том, что он не желает тратить время на сентиментальные воспоминания.

– Да, – ответил мистер Керем. – В наш город прибыл один человек, европеец, который утверждал, что собирается разводить сады и присматривает подходящее место, но присматривал он главным образом молодых людей. – Турок обреченно махнул рукой. – Виданное ли это дело? – Мистер Керем, подняв бровь, посмотрел на меня, а затем перевел взгляд на Холмса.

Я не знал, что́ ответить, но, к счастью, моего патрона эти слова не поставили в тупик.

– Действительно, – вежливо согласился он. – Расскажите мне о том иностранце, что собирался разводить сады.

На кухне раздался какой-то грохот. «Должно быть, Тьерс что-то уронил», – подумал я и продолжал писать.

– Что ж, он был весьма похож на англичанина. А может, на голландца или даже шведа. Светловолосый, с цветущим лицом. При ходьбе прихрамывал. Средних лет, говорил с каким-то акцентом, утверждали, что с французским, но я так не думаю. Его речь была резче. – Турок откашлялся и продолжал: – Я говорил с ним всего однажды, по-английски, так что насчет акцента не скажу. Видел же его несколько раз.

Я понял, что под описание вполне подходит Якоб Браатен, и от этого предположения меня пробила дрожь.

– У вас есть причины полагать, что он планировал похищение? Об этом что-нибудь свидетельствовало? – спросил Холмс.

Если он и приметил сходство с Браатеном, то виду не подал.

– Не совсем. Мог ли я заподозрить что-то подобное? – нахмурился мистер Керем. – Этот человек был иностранец, и все мы наблюдали за ним и держали его на расстоянии.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

Мне доводилось бывать в Турции, но утверждать, что хорошо понимаю ее жителей, я бы не стал.

– Видите ли, его сторонились. Разумеется, не демонстративно, а не то он мог обидеться, но так, чтобы показать ему, что в нашей среде он чужак. Думаю, по природе он был необщителен, как многие европейцы. Так что никто из нас не удостоил его дружбы, но никто и не чурался его. – Он помолчал. – Надеюсь, я вас не задел.

– Разумеется, нет, – спокойно ответил Холмс. – Я понимаю, о чем вы толкуете. Сторониться чужих в обычае не только у турок. – Он усмехнулся. – Любой английский фермер ведет себя точно так же.

– Возможно, – согласился мистер Керем и вернулся к прежней теме: – Не знаю, что́ теперь делать. Мне удалось кое-что выяснить, но потом я сбился со следа. Боюсь, это может означать только одно: у Юджеля дела плохи, хотя я не отчаиваюсь и продолжаю поиски. Я узнал, что брат прибыл сюда пять недель назад на судне «Принцесса Фатима». Вот и все, что мне удалось установить.

– Вы были в полиции? – спросил Холмс и мельком взглянул на меня, чтобы удостовериться, что я в точности запишу ответ турка.

Мистер Керем помрачнел:

– Они не стали меня слушать. Какой-то начальник заявил, что я ошибаюсь. Они ничего не будут делать.

– И тогда вы нашли меня. Но для чего? – спросил Холмс так вкрадчиво, что я сразу насторожился.

– Один служащий в Адмиралтействе сказал, что вы сумеете мне помочь, – пожав плечами, объяснил гость. – Вот я и решил вас разыскать. – Он посмотрел себе под ноги. – Это было непросто, знаете ли. Верно, у вас есть враги, мистер Холмс?

– А у какого чиновника их нет? – ответил Холмс с таким хладнокровием, что я встревожился еще сильнее. – Вы узнали мой адрес, но добрались сюда не без приключений.

– Да, – подтвердил мистер Керем. – В переулке на меня напали бандиты. Они угрожали избить и ограбить меня…

– К сожалению, в Лондоне это может случиться на каждом углу, тем более вы иностранец. Но почему вы утверждаете, что нападение имеет какое-то отношение ко мне?

– Потому что один из бандитов велел мне держаться подальше от вас, – немного смутившись, проговорил мистер Керем. – Я очень испугался.

– Неудивительно, – сказал Холмс, вставая. – Пойду-ка я посмотрю, что там с Тьерсом и нашим чаем. А вы, Гатри, пока потолкуйте с гостем.

Я что-то пробормотал в ответ и полез в свой портфель, сделав вид, будто достаю оттуда какую-то вещь.

– Вы говорили о том европейце, на которого возлагаете вину за исчезновение брата… – Я не окончил фразу, давая ему возможность самому пуститься в рассуждения.

– Это было ужасно, – проговорил мистер Керем. – Я не обращал никакого внимания на то, что говорил мне брат, хотя он открыто делился со мной своими опасениями.

– Например? – спросил я и на секунду умолк, потому что из задней части дома донесся звон разбитого стекла и приглушенные ругательства. – Что именно он говорил?

– Говорил, что его преследует тот человек, – воскликнул мистер Керем, опять переходя на драматический тон. – Он понимал, что этот тип замыслил недоброе.

– Но одних его подозрений недостаточно, чтобы сделать выводы, к которым вы пришли, – сказал я, надеясь вытянуть из него подробности.

– Вы не понимаете, – зло ответил мистер Керем. – Если бы вы видели того человека, то сразу догадались бы, что он замыслил какое-то злодейство.

– Значит, вы не послушали брата, однако тоже что-то заподозрили?

– Я не осознавал всей опасности происходящего.

Я немного подумал и задал следующий вопрос:

– Вы не предпринимали никаких действий, пока с вашим братом не случилось несчастье… Может, существует другое объяснение?

– Его выкрал тот иностранец, – настойчиво повторил мистер Керем.

– Вы так считаете потому, что он иностранец? – спросил я и тут же понял, что оскорбил турка.

– Это было бы негостеприимно, – сердито возразил он.

Я лихорадочно соображал, как мне вернуть его расположение. К счастью, в этот момент возвратился Холмс, неся поднос с чаем и приветливо улыбаясь.

– Прошу прощения за то, что задержался, – сказал он, обращаясь к нам обоим. – На кухне кое-что случилось, и Тьерс наводит там порядок.

Он поставил поднос на стол.

– Вот, выпьете чаю и взбодритесь, как говаривала моя бабушка. Сейчас подадут яичницу.

Мистер Керем, несколько успокоившись, покачал головой:

– Я горюю о брате.

– Это вполне естественно. Я тоже горевал о своем брате, когда он пропал, – ответил Майкрофт Холмс и посмотрел на меня: – Вы не поможете Тьерсу, Гатри? Боюсь, ему без вас не справиться.

– Конечно, – согласился я, вставая и собираясь оставить их вдвоем.

Ставя портфель на пол, я заметил, что Холмс подал мне знак отсутствовать по крайней мере минут пять. Я незаметно кивнул в ответ и сказал:

– Поступаю в полное распоряжение Тьерса.

Я надеялся, что не переборщил.

– Молодец, – похвалил меня Холмс и переключил внимание на мистера Керема.

Направляясь по коридору в кухню, находившуюся в задней части дома, я спрашивал себя, когда мне возвращаться.

Тьерс стоял у окна и прилаживал вместо разбитого стекла кусок фанеры. Он оглянулся и удостоил меня быстрым кивком.

– Курьера подстрелили. Прямо на ступенях лестницы, – объяснил он. – Первый выстрел угодил мимо цели. – Он указал на разбитое окно.

– А курьер… – Я осекся, боясь закончить фразу.

– В чулане. За вешалкой с костюмами мистера Саттона, – сказал Тьерс так, будто это было в порядке вещей и не заслуживало внимания.

– Ему сильно досталось? – потрясенно спросил я.

– Потерял много крови, но рана чистая. Если не будет лихорадки, через месяц встанет на ноги. Мы его уложили в постель и как следует укрыли. Сейчас схожу в Адмиралтейство, сообщу о несчастном случае, а потом попрошу доктора Уотсона, чтобы взглянул на парня. – На лице Тьерса появилась легкая загадочная улыбка. – Мы ведь не хотим, чтобы эта история просочилось наружу, не так ли?

– Господи, конечно нет! – воскликнул я.

– Вот именно, – многозначительно произнес Тьерс.

Он взял совок, лежавший перед плитой, который я заметил только теперь. Совок был полон осколков.

– Мигом вернусь, – сказал он и вышел, чтобы выбросить содержимое совка.

Оставшись один, я стал расхаживать по кухне. От запахов хлеба и жареного мяса у меня проснулся зверский аппетит. Мне вспомнилось, что Холмс упомянул о завтраке, и у меня даже слюнки потекли. Я ощущал жар, исходивший от плиты, надеялся, что скоро наконец удастся поесть, и в то же время поражался собственной черствости. Поистине, у меня совсем не было сердца, коли я мог думать о еде, когда в соседней комнате лежал раненый адмиралтейский курьер. Неужто, работая на Холмса, я стал безразличен к человеческим страданиям? Мне не хотелось в это верить.

Вернулся Тьерс. Он повесил совок на место и вытер руки.

– Я рад, мистер Гатри, что вы не теряете головы, если можно так выразиться, – сказал он, отрезая полдюжины ломтиков бекона и укладывая их на сковородку, чтобы обжарить.

Я удивился:

– Почему вы так говорите?

– Хвала Господу, вы не стали распускать нюни, – говорил Тьерс, переворачивая бекон, который уже начал шипеть. – С этим турком не так все просто. Попомните мои слова! – Он открыл дверцу духовки, заглянул внутрь и объявил: – Почти готово.

– А курьер? Что вы думаете об этом… несчастном случае? – спросил я.

– Ему посчастливилось остаться в живых, – заметил Тьерс, доставая тарелки. – Разумеется, мне жаль, что ему досталось. Но он служит своей стране. Бывает, люди расплачиваются за это куда серьезней.

Он выдвинул ящик, в котором хранились столовые приборы.

– Вы не достанете салфетки, Гатри? Они во втором ящике слева.

Я вынул салфетки и протянул их Тьерсу. Он указал на приготовленный поднос:

– Положите сюда, сэр, если вам не трудно.

– Мистер Саттон еще не пришел? – спросил я, подумав о том, что случилось с курьером.

– Нет, – ответил Тьерс. – Он ловкий малый и постарается хорошенько замаскироваться.

– Ему уже сообщили?

Я слегка недоумевал, каким образом его сумели известить о происшествии.

– Нет, не сообщили, – ответил Тьерс.

– Значит, вы выставили петуха?

С помощью этого условного знака Холмс иногда предупреждал Саттона о необходимости изменить внешность. Маленький красный флюгерный петух знавал лучшие дни, но вполне годился для оповещения и не привлекал к себе излишнего внимания.

– Почему вы не послали ему записку?

– Он уже уехал из театра, – ответил Тьерс. – Увидев условный знак, он примет меры предосторожности.

Он вынул из духовки блюдо с разогретыми булочками, достал из ледника сливочное масло и разместил все это на подносе для завтрака.

– Джем и сливочное масло. Не подать ли нам мед, как вы думаете? Турки любят мед.

Не дожидаясь ответа, Тьерс отправился в кладовку и принес оттуда горшочек с медом.

– Подам на всякий случай, – сказал он.

Тут до меня дошло, что я просто стою рядом с кухонным столом и ничего не делаю.

– Может, мне заглянуть к курьеру? – спросил я.

– Пожалуй. Отнесите ему попить. – Он вручил мне кружку с ароматным пуншем – травяным настоем, приправленным медом и бренди: – Заставьте его выпить это.

– Хорошо, – сказал я и отправился в чулан за кухней.

Стойка с одеждой для маскировки, использовавшейся Холмсом и Саттоном, занимала почти всю стену длинной темной каморки. Окна, выходившие на заднее крыльцо и переулок, намеренно не протирали, чтобы снаружи не было видно, что́ хранится в чулане. Правда, в столь поздний час это не имело никакого значения. Тусклого света газового рожка хватало только на то, чтобы не запнуться о шеренгу обуви, выстроившуюся под вешалкой. Я раздвинул костюмы, висевшие на вешалке, и протиснулся между серо-голубым сюртуком и кучерской накидкой.

Курьер лежал на узкой койке, у изголовья которой на столике стояла свеча. Его плечо обмотали бинтами, сквозь которые проступала кровь. Он был очень бледен, над верхней губой и на лбу виднелись капельки пота. Глаза его были полузакрыты, дыхание затруднено. Он был чуть моложе меня. Светло-каштановые волосы аккуратно прилизаны, на переносице виднеется след от очков.

Я поправил одеяло, подтянув его повыше, и, наклонившись к раненому, произнес:

– Ну вот, так вам будет теплее.

Курьер открыл глаза, но не сумел сфокусировать взгляд.

– Что? – пробормотал он. – Кто?

– Я Патерсон Гатри, личный секретарь Майкрофта Холмса. Он отправил меня проведать вас.

Это было недалеко от истины, и я не испытывал угрызений совести оттого, что немного приврал.

– Я принес питье. Выпейте – сразу станет лучше.

Я поднял кружку повыше, чтобы он ее увидел.

– Тьерс только что приготовил это для вас. Я помогу вам.

Опустившись перед койкой на одно колено, я свободной рукой приподнял его голову, чтобы он смог пригубить ароматный пунш.

– Вот так. Попробуйте, будьте молодчиной.

Курьер отхлебнул из кружки, которую я поднес к его губам. По подбородку потекла струйка, и я разозлился на себя за то, что не захватил салфетки, чтобы промокнуть ему рот. Он вздохнул, и вниз побежала новая струйка. Раненый попытался сглотнуть и кончил тем, что закашлялся.

– Не торопитесь, – посоветовал я, держа кружку так, чтобы пунш не пролился, пока он опять не сможет пить.

– Простите, – пробормотал курьер и снова опустил голову на подушку.

Испугавшись, что дела принимают дурной оборот, я положил руку ему на лоб. Он застонал.

– Лежите спокойно, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Вам здорово досталось.

– Да, – едва слышно согласился он. – Холодно.

– Представляю себе, – сказал я, припомнив, каково мне пришлось, когда меня ранило впервые. – Скоро придет врач. Не сомневайтесь, он вас в два счета выходит.

Курьер снова вздохнул. Я не знал, что еще сказать. Через секунду я развернулся, пролез сквозь вешалку с одеждой, вышел на кухню и поставил кружку в раковину.

Тьерс взглянул на нее и покачал головой.

– Он жалуется на озноб?

– Да, – ответил я, понимая, что это дурной знак.

– Будем надеяться, что Уотсон не задержится, – сказал он. – Побегу за ним.

Поднос с завтраком был почти готов.

– Буду признателен, если вы сами его отнесете, мистер Гатри.

– Разумеется. Главное, чтобы бедняга побыстрее получил помощь, – проговорил я и взял поднос.

– Скажите мистеру Холмсу, что я ушел с поручением. Он поймет.

Тьерс снял фартук и достал свое пальто, которое висело на крючке за дверью.

– Наверное, сначала загляну к Уотсону. Затем в Адмиралтейство. Боюсь, курьеру срочно нужна помощь.

– Ваша правда, – ровным голосом заметил я, не желая показаться паникером. – Лучше поторопиться.

– Я вернусь до рассвета, – пообещал Тьерс и вышел из дома через заднюю дверь, а я вернулся в кабинет.

Когда я входил, Майкрофт Холмс участливо кивал головой:

– Мистер Керем, любой разумный человек обязательно отнесется к вашим неприятностям с сочувствием.

– Вы полагаете, англичанам есть дело до турецких юношей, которых продают в бордели этой страны? – возразил мистер Керем. – Навряд ли. Я думаю, англичан, которым требуются юные рабы, не волнует, как эти мальчики становятся ими.

– Вы, безусловно, правы, – ответил Холмс с угодливостью, которая так поразила меня, что я чуть не выронил поднос. – А, это вы, Гатри, – воскликнул он, будто только сейчас меня заметил. – Очень кстати.

Я поставил поднос с завтраком на стол рядом с чайным подносом и сказал:

– Тьерс ушел с поручением. Прошу вас: яичница с беконом, булочки, джем, мед, сливочное масло, засахаренные фрукты.

Я подвинул к столу свой стул и взял себе чашку и блюдце. Теперь я был зверски голоден, так как совсем проснулся и чувствовал, что мне надо хорошенько подкрепиться.

– Дома мне подали бы на завтрак инжир и йогурт, – заметил мистер Керем. – И кофе. Но это тоже очень вкусно.

Он взял тарелку и положил себе понемногу всего, что было на подносе.

– Мистер Керем рассказывал мне о продаже «живого товара» в подпольные бордели. Думаю, то, с чем он столкнулся, весьма серьезно. На следующем совещании я обязательно поставлю в известность премьер-министра, – объяснил Холмс с несвойственной ему заискивающей интонацией. – Возможно, придется этим заняться.

Что-то в его голосе заставило меня внимательно прислушаться. Я налил себе чаю и сказал:

– Если это правда, правительство будет в шоке.

– Без сомнения, – ответил Холмс, наблюдая за мистером Керемом, который с жадностью набросился на еду. – Я и сам потрясен: у нас под носом, судя по рассказу мистера Керема, творятся такие ужасы, а мы понятия об этом не имеем.

– Преступникам ловкости не занимать, – подхватил я, подстраиваясь под его тон.

– Вот именно.

Холмс положил себе яичницу из двух яиц, три ломтика бекона и приступил к завтраку, задумчиво пережевывая пищу.

– Налить вам чаю? – спросил я, заметив, что его чашка пуста.

– Да, благодарю вас, Гатри, – ответил Холмс. Он не смотрел в мою сторону, однако я услышал, как он прошептал: – Возвращайтесь в кухню.

Я удивился, но выполнил приказ.

– Кажется, я оставил на плите чайник, – объявил я мистеру Керему и направился к выходу.

На кухне я доел оставшуюся в сковородке яичницу, а затем снова наведался к курьеру.

Ему не стало лучше. Дыхание было поверхностным, пульс – прерывистым. Он почти не замечал моего присутствия, и это тоже встревожило меня. Я укрыл его еще одним одеялом и вытер ему лоб. «Хорошо бы Уотсон поспешил, – подумал я, – не то окажется, что он приходил напрасно».

Я уже собирался уходить, как вдруг курьер произнес:

– Меня… подстрелили.

– Да, приятель, я знаю, – как можно спокойнее ответил я.

– Там была… засада. – Он задыхался и с трудом оканчивал фразы.

– Да, у заднего крыльца, – сказал я, заинтересовавшись, поскольку понял, что он вовсе не бредит, как мне вначале показалось.

– Они… поджидали… мистера Холмса, – добавил курьер.

Лихорадочный блеск в его глазах и настойчивость, с которой он продолжал говорить, подстегнули мое любопытство.

– Вы уверены? – спросил я, опасаясь и в то же время надеясь, что он заговаривается.

Курьер закрыл глаза и попытался собраться с мыслями.

– Я слышал… Кто-то произнес: «Это он. Это… другой Холмс».

– «Другой Холмс»? – недоверчиво перебил я. – Вы уверены, что он так сказал?

– Это поразило… меня… показалось… странным… – словно оправдываясь, проговорил он. – Я остановился… на ступенях… потому что… показалось странным…

Он быстро слабел. Я положил ему на здоровую руку ладонь.

– Отличная работа, парень, – сказал я, гадая, что́ все это значит.

Курьер был довольно высок – он занимал всю койку. В широком плаще стройный юноша вполне мог выглядеть гораздо более корпулентным, чем был на самом деле. Но почему убийцы ждали Майкрофта Холмса у черного хода? Вдруг мне в голову пришло, что они выслеживали его брата, который был высок и худощав. Тот часто входил в квартиру с заднего крыльца, к тому же у него имелось много недругов среди лондонского уголовного элемента.

Я вышел из чулана и, поразмыслив, решил, что мои выводы не лишены оснований. Теперь я злился на мистера Керема, потому что не мог при турке обсудить свои умозаключения с Холмсом. Каким бы срочным ни было его дело, эта проблема казалась мне куда важнее. Я вернулся к кабинету и постучал:

– Сэр?

– Входите, Гатри, входите, – приветливо ответил Холмс из-за двери.

Обстановка в кабинете заметно разрядилась. Я увидел, что мистер Керем чувствует себя гораздо свободней, чем Холмс. Турок непринужденно развалился в кресле и накладывал в чашку с чаем мед.

– Тьерса до сих пор нет, – сообщил я.

– Скоро вернется, – равнодушно ответил Холмс.

– Побыстрее бы, – сказал я.

Холмс поднял бровь, но заметил только:

– Поешьте, пока яичница не остыла окончательно.

– Хорошо, – ответил я и взял тарелку, но аппетит у меня уже пропал.

Я понимал все же, что должен поесть, и потому довольствовался одним яйцом и булочкой. Наливая себе в чашку крепкий черный чай, я раздумывал над тем, как улучить момент и сообщить патрону обо всем, что мне удалось узнать.

– Мистер Керем представил весьма убедительный довод, – сказал Холмс, опять переходя на подобострастный тон, который забавлял и в то же время раздражал меня.

– Неужели? – ответил я, садясь на место и ставя чашку на маленький приставной столик, который находился рядом с моим стулом.

– Мы должны расследовать это дело – вот что я думаю, – говорил Холмс, снова наливая себе чай и добавляя в чашку молоко и сахар. – В нем слишком много вопросов, на которые нет ответов. – Он кивком указал на мистера Керема: – Этот человек много претерпел, и я прихожу к выводу, что пострадала не только его семья.

– Верно, – согласился мистер Керем, со смаком потягивая свой приторный чай.

– Кроме того, меня беспокоит, что в отвратительной торговле замешаны англичане, – продолжал Холмс, качая головой. – Этим следует заняться, и как можно быстрее.

Меня несколько удивило подобное заявление. Я знал, что Майкрофт Холмс – ярый противник рабства, однако не предполагал, что он представит это дело на рассмотрение в Адмиралтействе.

– Когда, сэр? – спросил я, пытаясь разобраться в том, что он наплел тут в мое отсутствие.

– Ну, во время еженедельного совещания, на котором я буду присутствовать, – отмахнулся патрон, и я понял, что он намеренно вводит мистера Керема в заблуждение. Холмс каждый день получал депеши из Адмиралтейства и не посещал никаких еженедельных совещаний.

– Отличная мысль, сэр, – ответил я, решив, что именно этого от меня и ждут.

– Надеюсь, – елейным тоном проговорил Майкрофт Холмс.

Мистер Керем улыбнулся и допил свой чай.

Из дневника Филипа Тьерса

Боюсь, адмиралтейский курьер серьезно ранен. Уотсон сказал, что не сможет извлечь пулю прямо здесь. Не знаю, удастся ли в таком случае спасти раненого, так как его состояние ухудшается. Уотсон в этом со мной согласился. В любом случае я теряю надежду, что раненого удастся довезти живым до больницы, и не только потому, что снаружи до сих пор могут поджидать убийцы; курьер очень слаб. Если и есть причины торопиться, то только ради самого юноши. Сейчас попытаюсь переправить его в лечебницу. Времени на дневник больше нет…

Глава третья

– Я не понимаю, каким образом рабы попадают в Англию. Существуют определенные порядки. Таможенные чиновники суровы к нарушителям закона.

Холмс закончил завтракать и сидел развалившись на маленьком диванчике у окна в совершенно несвойственной для него позе.

– Я слыхал, они берут взятки, – осторожно произнес мистер Керем.

– Взятки? Вздор! – возразил Холмс. – Припрятать горсть драгоценных камней или выдать золото за латунь, чтобы сэкономить на пошлине, – это одно дело. Однако речь идет о живых людях. Они двигаются. Они разговаривают. Им нужны еда и ночлег.

– Все это легко устроить, – отмахнулся мистер Керем.

– Но вы не можете обвинять таможню в том, что она проглядела столь вопиющие нарушения! – воскликнул Холмс.

Слушая патрона, я начал спрашивать себя, зачем ему понадобилось поднимать меня с постели ночью. Этот неприятный разговор вполне мог подождать до утра. Затем я вспомнил о курьере, лежавшем в чулане, и понял, что все не так-то просто. Явной связи между двумя событиями сегодняшней ночи не было, однако работа с Майкрофтом Холмсом научила меня искать подвох за любым совпадением. Несчастье, случившееся с юным курьером, доказывало, что за всеми этими происшествиями кроется нечто весьма серьезное. Я заставил себя внимательно прислушаться к речам Халиля Керема, надеясь рано или поздно выяснить, что́ связывает его с курьером, какой бы призрачной ни была эта связь.

– Итак, я решил найти брата, – рассказывал мистер Керем, завершая свое повествование. – Я взял билет на пароход до Лондона и прибыл сюда, чтобы выяснить, что он пропал.

Холмс нахмурился.

– Вы должны были о чем-то таком догадываться, – заметил он, подаваясь к собеседнику и тем самым словно показывая, что сочувствует турку; так оно и обстояло в действительности, хотя демонстрировать это было отнюдь не в обычае Холмса.

– Я ищу брата, – с чувством произнес мистер Керем, – и не могу отступать перед трудностями и разочарованиями.

– Ну конечно, – подхватил Холмс.

У входной двери зазвенел колокольчик.

– Вероятно, Тьерс еще не вернулся, – сказал патрон и взглянул на меня: – Гатри, будьте добры…

Я отодвинул тарелку с остатками завтрака и встал:

– Разумеется.

– Прошу прощения, мистер Керем, я отвлекся. У меня в Адмиралтействе есть одно дело, которое требует безотлагательного внимания.

Он жестом поторопил меня, так как колокольчик зазвенел опять.

Я вышел из кабинета и двинулся по коридору, надеясь, что это вернулся доктор Уотсон. Но, открыв дверь, я понял, что ошибся. На крыльце в полном вечернем облачении, со сверкающим немецким орденом на алой орденской ленте стоял Эдмунд Саттон. Мне оставалось лишь распахнуть перед ним дверь и сказать:

– Доброе утро, сэр.

Он вошел и на очень хорошем немецком произнес:

– Доброе утро, любезный. Мистер Холмс дома?

Я на том же языке ответил:

– У него посетитель. Желаете обождать в гостиной? – Я указал на дверь гостиной, словно Саттон не знал, где она, и спросил: – Как о вас доложить?

Мне было любопытно, каким именем он назовется. Я кивком указал на козетку рядом с камином, в котором еще горело несколько угольков, храбро сражавшихся с утренним холодом.

– Скажите, что пришел граф фон Мутигхайт, – ответил он без тени улыбки. – Я бы выпил бренди, если можно.

Я заставил себя удержаться от шуток и ответил совсем как Тьерс:

– Конечно, сэр.

Я вышел и, перед тем как отправиться за бренди, заглянул в кабинет, чтобы сообщить Холмсу:

– К вам граф фон Мутигхайт, сэр. Он попросил бренди.

– Тогда обязательно налейте ему, – забеспокоился Холмс, будто какой-нибудь мелкий чиновник, а не человек, близкий к британским правящим кругам.

– Сию минуту, – ответил я и хотел уже выйти, но Холмс задержал меня:

– Скажите графу, что я увижусь с ним через двадцать минут. – Он глянул на мистера Керема: – Нам ведь хватит двадцати минут, не так ли?

– Безусловно, – нехотя проговорил мистер Керем. – Я признателен вам за то, что вообще меня выслушали.

– О, не стоит благодарности, – скромно возразил Холмс. – Вы же знаете, я состою на государственной службе. Принимать жалобы – моя обязанность.

Не слушая этих льстивых излияний, я отправился за выпивкой для Саттона. Заглянув в кухню, я плеснул чуточку самого лучшего бренди в низкий бокал, поставил его на поднос и отнес в гостиную.

– Мистер Холмс просил передать, что освободится через двадцать минут, – известил я по-английски.

– Прекрасно, – с сильным немецким акцентом ответил Саттон, беря бокал с бренди.

Я заметил, что его плащ переброшен через спинку высокого стула, стоявшего в углу. Он, должно быть, очень замерз, однако, судя по всему, чувствовал себя непринужденно. Если бы за нами кто-то следил, у соглядатая не зародилось бы ни малейших подозрений.

– Можете идти.

Я слегка поклонился и вышел, думая, что, случись все это год назад, я нашел бы его поведение оскорбительным и непременно потребовал бы извинений. Однако нынче я высоко оценивал его игру и не сердился на Саттона: мне было ясно, что роли, которые он исполняет, отличаются от его театральных ролей только тем, что здесь он обходится без режиссера и сценария.

Я вернулся в кабинет и опять увидел, что Холмс изо всех сил прикидывается, будто очень хочет услужить, но мало чем может помочь. Я вошел, снова взял свой портфель, достал блокнот и начал писать.

– Я мало что могу, мистер Керем, – говорил Холмс. – Разумеется, когда мы завершим расследование, я велю поделиться полученными сведениями с турецкими властями, но до тех пор, боюсь, я ничем не сумею быть вам полезен. – Он развел руками в знак своей беспомощности.

Я с трудом сдержал смех.

– Будьте здоровы, мой мальчик, – сказал Холмс, словно я чихнул.

– Благодарю вас, сэр, – пробормотал я, чувствуя, что допустил оплошность. Саттон был бы весьма разочарован.

– К сожалению, меня ждет граф, – продолжал Холмс. – Простите за причиненные неудобства, однако у меня давно была назначена встреча с ним.

– Нет-нет. Не извиняйтесь. Я все понимаю, – сказал мистер Керем. – Я благодарен вам за то, что уделили мне время. – Он ненадолго умолк. – Как вы считаете, моего брата еще можно найти?

– Пока рано об этом судить, мистер Керем, – качая головой, ответил Холмс. – Однако надо попытаться сделать все возможное.

– Аллах велик, – проговорил мистер Керем.

– Сделайте пометку, Гатри: изучить факты, изложенные мистером Керемом, и как можно быстрее. Если они верны и в Англию действительно ввозят рабов, правительство ее величества этого не потерпит.

Он говорил это явно в расчете на собеседника, тем не менее я старательно сделал пометку, в то же время внимательно наблюдая за Халилем Керемом.

– Что ж, на большее я не мог и надеяться, – уныло пробормотал мистер Керем. – Полагаю, мне следует довольствоваться вашими заверениями.

– Постараюсь сделать все от меня зависящее, – сказал Холмс, и по его тону я понял, что он говорит искренне.

– Спасибо вам за это, – ответил мистер Керем, надевая ботинки, – и за вашу доброту. Надо же было так натереть себе ноги. – Он нервно засмеялся и, застегнув ботинки, встал. – И за завтрак спасибо. Я не думал, что так голоден.

– Накормить голодного – богоугодное дело, – с притворным благочестием заметил Холмс, но мистер Керем этого не заметил, так как совершенно серьезно ответил:

– Так учит и наша, и ваша вера.

Майкрофт Холмс встал.

– Если вы хотите получать новости о расследовании, которое будет вести Адмиралтейство, вам лучше обращаться непосредственно туда. Я только дам ход делу, – сообщил он.

– Благодарю вас. Я понял. А теперь отпускаю вас к вашему немецкому посетителю.

– Вы очень любезны, – в учтивой и вместе с тем загадочной манере ответил Холмс и незаметно подал мне знак.

Я встал, чтобы проводить турка к выходу.

– Вы можете остановить кэб на углу, – посоветовал я, отворяя парадную дверь.

Мистер Керем вытянул шею, пытаясь заглянуть в гостиную, и в этот миг я понял, как мудро поступил Саттон, продолжая играть роль немца. Держись он по-свойски, мистер Керем вполне мог бы усомниться в истории, которую ему поведали несколько минут назад. Наконец турок отказался от попыток получше рассмотреть Саттона.

– На углу, вы сказали?

– Да. Вы избавите себя от лишнего беспокойства, если не станете много ходить, с вашим-то волдырем, – ответил я, ощутив тревогу, потому что вспомнил курьера, раненного на заднем крыльце.

– Ваша правда, – признал Халиль Керем и надел шляпу.

В первых лучах восходящего солнца его фигура отбрасывала длинную тень.

Закрыв за ним дверь, я почувствовал безотчетное облегчение.

Из кабинета вышел Майкрофт Холмс. На его властном лице ясно читалось раздражение. От робкого государственного служащего не осталось и следа. Он прислонился к дверному косяку и спросил:

– Как полагаете, к чему все это?

– Вы имеете в виду желание турка привлечь к своей проблеме внимание правительства? – сказал я, понимая, что патрону нужен вовсе не такой ответ.

– Не глупите, мой мальчик. Все не так просто, как кажется. Этот человек подбирался именно ко мне. Не к правительству. Не к Адмиралтейству. Ко мне. Он что-то задумал. – Холмс уставился на карту в рамке, украшавшую стену напротив двери. – Запутанное дело.

– Запутанное, что бы там ни было на самом деле, – согласился я, не в силах отделаться от неприятного осадка, оставшегося после знакомства с Халилем Керемом. – Вы тоже вели себя несколько… лицемерно.

– Лицемерно? В каком смысле? – с невинным видом поинтересовался Холмс.

– Ну разве что хвостом не виляли, – резковато ответил я.

Холмс улыбнулся:

– Знаете, Гатри, когда кто-нибудь настойчиво пытается манипулировать мною, как это делал мистер Керем, мне всегда хочется сорвать его планы.

Я кивнул:

– Да. И все же я не могу удержаться от предположения, что вы чего-то недоговариваете. У вас возникли некие подозрения, и вы насторожились.

– Как вы проницательны! – усмехнулся Холмс, выпрямляясь. – Что там курьер?

– Я давно к нему не заглядывал, – признался я и вздохнул: – В последний раз он мне совсем не понравился. Болтал какую-то чепуху – утверждал, будто перед выстрелом слышал, как кто-то произнес: «Это другой Холмс»… – Я запнулся, а затем изложил свою версию: – Мне подумалось, что речь о вашем брате. Если курьер на самом деле это слышал.

– Действительно, странная фраза. Однако, быть может, она не имеет отношения к его несчастью, – заметил Холмс, выходя в коридор. – Очевидно, явился Саттон?

– Важный, как Габсбург, – ответил я, улыбнувшись собственному сравнению. – Мистер Керем мельком его рассмотрел. Похоже, сей блестящий господин произвел на турка большое впечатление.

– Граф фон Мутигхайт? – произнес Холмс, входя вслед за мной в гостиную и подавая гостю руку. – Доброе утро, Саттон. Или мне следует называть вас графом? – Он окинул актера беглым взглядом. – Очень мило.

– Если учесть, что это импровизация, превосходно! – ответил Саттон, не выходя из образа графа. – Я совершенно растерялся, увидев петуха, знаете ли, – добавил он уже в своей обычной добродушной манере. – Что-нибудь случилось?

– Прошедшей ночью на заднем крыльце стреляли в адмиралтейского курьера, – устало объяснил Холмс.

– Боже милосердный! – воскликнул Саттон, совсем позабыв о роли, которую только что исполнял. – Он сильно пострадал?

– Боюсь, что да. Тьерс отправился за Уотсоном, – ответил Холмс, выглядывая в окно и наблюдая за утренним оживлением, царившим на Пэлл-Мэлл. – Не нравится мне все это. Братство вновь пытается проникнуть в Британию.

– У вас есть доказательства? – спросил Саттон. Он был встревожен и в то же время заинтригован.

– Полагаю, да, – сказал Холмс и оглянулся, услыхав стук входной двери у черного хода. – Прошу меня простить.

Он развернулся и направился в кухню.

Мы с Саттоном волей-неволей последовали за ним.

На кухне нас встретил Тьерс.

– Доктор Уотсон вернулся, – без лишних слов сообщил он. – Он сейчас у курьера.

– Хорошо, – ответил Холмс. – Вы побывали в Адмиралтействе?

– Нет. Я хочу принести им последние новости о раненом, – объяснил Тьерс.

Он подошел к раковине и налил в чайник воды.

– Я должен выпить чаю. А вы желаете, господа?

Холмс кивнул. Я обрадовался, так как ощутил, что меня начинает клонить ко сну.

– Что сказал Уотсон? – спросил Холмс.

– Просто предупредил, чтобы его не беспокоили, пока он возится с парнем.

Тьерс поворошил угли в топке и подбросил туда дров.

– Он скоро закончит.

Саттон стал снимать со своего вечернего костюма орден и орденскую ленту.

– Думаю, мне надо переодеться во что-то более скромное, – заметил он и взглянул на Холмса. – Отпу́стите меня минут на двадцать?

– Идите. И вы, Гатри. Возьмите у Тьерса станок и побрейтесь. Вам следует задуматься над покупкой второго прибора, чтобы держать его здесь, как вы уже сделали со сменной одеждой. Видок у вас тот еще. – Холмс улыбнулся, давая понять, что пошутил.

– Вы правы, – сказал я, потирая свой щетинистый подбородок, – а я уж и забыл.

– Вы знаете, где лежит моя бритва, сэр, – сказал Тьерс, явно чем-то озабоченный.

Я почувствовал, что ему надо что-то сказать Холмсу, но он не хочет говорить при всех. Не будь я таким сонным, сразу бы это приметил.

– Да, знаю. Спасибо, Тьерс.

Я вышел из кухни. Саттон последовал за мной.

Мы оба направились в гардеробную Холмса, соединявшую спальню с ванной комнатой. По пути Саттон скинул пальто и стал расстегивать запонки на сорочке. Искусство быстро переодеваться составляло один из замечательных навыков его профессии.

– Он встревожен, – заметил Саттон, оказавшись в гардеробной.

Я выдвинул ящик комода, в котором Тьерс хранил свои туалетные принадлежности. Здесь лежали три бритвы. Я выбрал одну, с роговой рукояткой, и ответил:

– Да, верно.

– И не хочет, чтобы мы тревожились, – приглушенным голосом говорил Саттон, продолжая разоблачаться.

Я отправился в ванную, оставив дверь открытой, чтобы не прерывать разговор.

– Ясное дело, – сказал я, доставая чашку, кисточку и начиная взбивать пену.

– Это из-за Братства или есть что-то еще? – спросил Саттон.

– Не знаю, – ответил я, сердясь на себя за то, что мне нечего больше сказать.

– Значит, что-то еще, – заключил Саттон.

Раздался стук ботинка, упавшего на пол, за ним последовал второй.

– Думаю, вы правы, – заметил я, намыливая лицо и глядя на себя в зеркало.

Под глазами обозначились круги, казавшиеся разными из-за того, что левый глаз у меня голубой, а правый – зеленый. Мимолетом я заметил, что на висках появилась проседь – так, несколько белых волосков, и все же… В мае мне стукнуло тридцать четыре; у матушки в моем возрасте было куда больше седины. Это меня отнюдь не утешило: я знал, что многое еще должен совершить, и не нуждался в лишних напоминаниях о грядущей смерти – с этим отлично справлялись выстрелы и наемные убийцы.

– Кто такой этот турок? – немного погодя спросил Саттон.

Я ответил не сразу, так как аккуратно сбривал щетину под носом.

– Он утверждает, что его брата похитили, увезли в Англию и продали в бордель, – объяснил я, ополаскивая бритву и приступая к участку возле уголка рта.

– Звучит не слишком правдоподобно, – заметил Саттон.

– Да уж, – согласился я, когда смог наконец свободно говорить.

– Вы ему верите?

– В общем да… То есть я верю, что его брат пропал и что его могли похитить с дурными намерениями, – сказал я, запрокинув голову и выбривая шею.

– А что думает Холмс?

Саттон дожидался моего ответа, над которым я раздумывал, пока брился.

– Он не сказал. Но лебезил перед мистером Керемом – вы бы им гордились. И, я уверен, у него были серьезные на то основания. После ухода Керема он объяснил, в чем дело.

– Что за роль? – спросил Саттон, заглядывая в ванную в брюках гольф и свитере, будто только что приехал из деревни и скоро собирался уезжать обратно.

Я успел привыкнуть к его постоянным перевоплощениям, поэтому лишь мельком посмотрел на него перед тем, как закончить бриться.

– Вы бы решили, что он целыми днями сидит в конторе и занимается исключительно бумажной работой.

– Что ж, – усмехнулся Саттон, – он хочет, чтобы все так думали. Потому меня и нанял.

– Да, и создал видимость монотонного, упорядоченного существования, – подхватил я. – Но сегодня этого ему было мало. Он выглядел вялым, даже боязливым, неспособным на активные действия.

– И вы считаете, что он делал это нарочно? – спросил Саттон, протягивая мне полотенце.

Я вытер лицо и шею.

– Да. Считаю. Вам бы тоже так показалось, если бы вы его видели.

Я бросил полотенце в корзину и застегнул воротничок, затем стал завязывать галстук.

– Интересно, к чему бы это, – задумчиво произнес Саттон.

Я не успел ответить: в дверь, ведущую из ванной комнаты в коридор, постучал Тьерс.

– Господа, мистер Холмс просит вас пожаловать в малую гостиную.

Мы редко заходили в это помещение, выдержанное в строгом стиле и выходившее окнами на улицу; мне подумалось, что Холмс ожидает посетителя. Я взял пиджак и, надевая его на ходу, вышел в коридор. Саттон последовал за мной.

– Как вы думаете, кого мы ждем? – вслух полюбопытствовал Саттон. – Мне не говорили, что кто-то придет.

– Мне тоже.

Я смутно подозревал, что это окажется какая-то августейшая особа, однако, войдя в гостиную, увидел сидящего на диване сановитого пожилого мужчину. Это был не доктор Джон Уотсон, которого все мы хорошо знали, но, судя по всему, представитель той же профессии. При нашем появлении гость не встал – лишь окинул нас быстрым, внимательным взглядом.

– Господа, – произнес Холмс, будто только сейчас нас заметил, – прошу знакомиться: сэр Мармион Хэйзелтин. Он пришел осведомить нас о сути своих исследований.

Имя сэра Мармиона было немного знакомо мне по рассказам Холмса. В знак приветствия я кивнул.

– Давно восхищаюсь вашей работой, сэр Мармион, – проговорил я, надеясь, что не сказал ничего лишнего.

– Вы очень любезны, – кратко ответил именитый медик и перевел взгляд на Холмса: – У вас необычной формы череп, мистер Холмс, если позволите заметить. – Он говорил без улыбки, однако черты его лица несколько смягчились, словно это было единственное проявление чувств, которое он допускал.

– Вот как! Весьма лестно слышать подобные заявления из уст прославленного эксперта, сэр Мармион, – поблагодарил Холмс, откидываясь на спинку кресла и жестом веля нам с Саттоном сесть. – Касательно нашего дела: надеюсь, ваши исследования принесли результат?

– Всему свое время, мистер Холмс, всему свое время. В настоящий момент я занимаюсь сбором данных – кстати, благодарю вас за помощь – и надеюсь до конца следующего года сформулировать определенные заключения. – Он деликатно кашлянул. – Я применял к самым тяжелым пациентам методы доктора Брейера из Вены и имею основания полагать, что в будущем с их помощью мы сумеем уменьшить тягу к преступлениям.

– Весьма достойная цель, – вполне искренне отозвался Холмс.

– Надеюсь, что в дальнейшем мы сможем окончательно искоренить преступность и душевные болезни, – объявил сэр Мармион.

– Чудесно! – ответил Холмс. – Без сомнения, столь похвальной цели невозможно достигнуть за одну ночь, но грядущим поколениям будут незнакомы те несчастные создания, которых так много теперь среди нас. – Он сцепил пальцы в замок. – Скоро наступит новый век. Двадцатое столетие! Его перспективы поражают меня.

– Меня тоже, – признал сэр Мармион. – Когда я вижу, как продвинулась наука за последние пятьдесят лет, мне хочется прожить подольше, чтобы стать свидетелем следующих пятидесяти. – Он тихонько кашлянул, чтобы продемонстрировать свое воодушевление. – Однако мы отвлеклись.

Он поднял с пола кожаный портфель и открыл его.

– Тут содержатся сведения, которые меня просили предоставить вам, мистер Холмс.

Холмс взял в руки протянутую ему картонную папку с крапчатой обложкой.

– Здесь уйма материалов, сэр Мармион.

– Увы, гораздо меньше, чем нужно. Мы мало знаем о природе человеческого разума. Работа доктора Брейера наводит меня на мысль, что предстоит сделать еще много открытий, чтобы понять, каким образом разум определяет поведение. Полагаю, из случаев, описанных на этих страницах, вас особенно заинтересует третий.

– Хорошо. Я внимательно ознакомлюсь с вашими бумагами, – пообещал Холмс.

– Я знаю, что вы сохраните все прочитанное в строжайшей тайне, – с беспокойством заметил сэр Мармион.

– Естественно. Возможно, мне придется обсудить кое-что с моими коллегами, которые здесь присутствуют, но вы можете положиться на их осмотрительность, так же как и на мою, – заверил его Холмс, кладя папку на стол перед собой. – За пределы моей квартиры это не выйдет. Даю вам слово.

– Благодарю, – промолвил сэр Мармион, неожиданно вставая. – Я ухожу – меня, как и вас, ждет работа.

Он направился к выходу, Холмс последовал за ним.

Когда они вышли, мы с Саттоном тоже поднялись.

– Значит, работает с преступниками? – невозмутимо произнес Саттон.

– И с сумасшедшими, – добавил я.

Саттон хмыкнул, покачав головой.

Из дневника Филипа Тьерса

Курьера только что забрали. Из Адмиралтейства прислали подводу; бедного парня положили в какой-то ящик, напоминавший дорожный сундук, чтобы сбить с толку соглядатаев, которые могли скрываться в переулке или на улице. Уотсон отправился с больным в лечебницу и согласился наблюдать за его состоянием. Он сказал, что курьер, возможно, и не выживет, но обещал приложить все усилия, чтобы помочь ему. Пока раненый будет выздоравливать, Адмиралтейство приставит к нему охрану.

М. Х. доволен, но не выказывает лишних восторгов. После вчерашней встречи с Е. К. В. Э. к нему приходил сэр Мармион Хэйзелтин и принес пресловутые материалы. М. Х. решил провести весь день за изучением бумаг сэра Мармиона, хотя ради этого ему придется немного отложить расследование случая работорговли, о котором сообщил турецкий господин; Е. К. В. Э. ждет, что М. Х. не откладывая возьмется за дело. А сэр Камерон должен прибыть в Лондон завтра в полдень.

Глава четвертая

– Прямо глаза разбегаются, – сказал Майкрофт Холмс.

Он изучал лежавшие перед ним бумаги.

– Вы о записях сэра Мармиона? – спросил я, продолжая заниматься своим обычным делом – переписывать его вчерашние заметки.

Мы вернулись в кабинет; он сидел за большим письменным столом, я же устроился за старинным секретером с откидной крышкой.

– Просто уйма бумаг. – Холмс положил ладонь на папку и покачал головой. – Я потрясен его основательным подходом, особенно в том, что касается душевнобольных. Признаюсь, мне не всегда понятны его выводы в отношении этих несчастных, но я верю, что найду ответ.

Он отодвинулся от стола и вытянул ноги.

– Господи! Уже час дня! Как быстро летит время.

– Совершенно верно, сэр, – согласился я, чувствуя, что тело мое немного одеревенело. – Вы помните, что у вас в половине третьего назначена встреча?

– С немцами. – Холмс склонил голову, словно смиряясь перед неизбежностью. – Это будет непросто. Если бы ее величество и кайзер не состояли в столь близком родстве…[7]

– Ничего не попишешь, – усмехнулся я, будто лишь Майкрофту Холмсу было под силу изменить подобное положение вещей.

– Вероятно, – нехотя согласился Холмс, – однако это ставит нас в довольно затруднительное положение.

Он встал и начал расхаживать по комнате.

– Боюсь, Саттону придется прогуляться в клуб вместо меня. Немцы так скоро нас не отпустят. – Холмс опустил голову. – Еще шесть спектаклей, – добавил он, имея в виду «Макбета».

– Один сегодня вечером, два – завтра, затем три пустых дня и, наконец, еще три представления, – сказал я, заметив, что подцепил от Саттона театральное словечко – «пустой день» (так называют дни, когда нет спектаклей).

– В каком-то смысле жаль, но, видимо, так надо.

Холмс прошелся по кабинету и остановился перед камином, чтобы погреться: за окном был унылый ноябрьский день.

– Он получил отличные отзывы. Меня опять тревожит, что по моей милости он многое упускает.

– Вы ведь с ним это обсуждали, не так ли? – сказал я, мечтая, чтобы Тьерс подал свежезаваренного чаю. Тот, что мы с Холмсом пили утром, давно остыл.

– Конечно, – ответил Холмс, – и Эдмунд заверил меня, что вполне доволен ролью моего двойника и костюмера, но когда я думаю о его способностях, то спрашиваю себя: понимает ли он, сколь велик его дар?

– Раз он доволен, то почему вы сомневаетесь в его решении? – спросил я, тоже вставая и разминая затекшие мускулы. – Ваши заметки почти готовы.

– Хорошо.

Холмс подошел к секретеру и взглянул на стопку сложенных мною листков.

– Отличная работа, как всегда, дорогой Гатри.

– Я должен был закончить ее три часа назад, – заметил я.

– Утром нам немного помешали, – напомнил Холмс. – Надеюсь, что юный курьер выживет. Он не должен поплатиться жизнью.

– Если за этим стоит Братство, то чужая жизнь для них – разменная монета.

– Мы с вами это знаем, Гатри. А курьер не знал. Он явился сюда, не подозревая об опасности. Возможно, это моя вина.

Холмс подошел к дверям, чтобы позвать Тьерса.

– Вы разбудите Саттона, – предупредил я Холмса.

Актер спал на кушетке в гостиной. Шторы там были задернуты – не только от солнца, но и для того, чтобы скрыть Саттона от посторонних глаз, если за квартирой все еще наблюдают.

– Надеюсь, что нет, – сказал Холмс, закрывая дверь. – Немцы. Что вы приготовили для встречи?

– Копии всех недавних договоров и соглашений между нашими правительствами, – ответил я, указывая на папку, лежавшую на второй полке секретера, – а также всю корреспонденцию, относящуюся к этому визиту, за исключением конфиденциальной переписки, разумеется.

– Разумеется, – подтвердил Холмс, сдвигая широкие брови.

Больше всего его беспокоило, что кайзер и королева могли иметь об этих делах собственное представление, о котором он ничего не знал.

– Что ж, соберите все документы, Гатри. И наденьте фрак. Кажется, он висит в шкафу рядом с парадной дверью.

Я часто оставлял свой фрак здесь, чтобы лишний раз не ходить за ним на Керзон-стрит.

– Да. А манжеты и воротничок только что из стирки, – улыбнулся я. – Скоро буду готов.

– Хорошо. Перекусим, а потом вызовем Гастингса.

Холмс убрал бумаги сэра Мармиона в папку и отдал ее мне.

– Перед уходом обязательно убедитесь, что они надежно заперты.

– Сию минуту, – ответил я, поместив папку над немецкими документами. – Сделано.

– Очень хорошо.

Он снова позвал Тьерса, на этот раз не так громко:

– Принесите чай, холодное мясо и горчичный соус.

– Сейчас, сэр, – ответил Тьерс.

– Ах да, Тьерс, вы поедете в лечебницу справляться о курьере?

– Поеду, сэр.

– Вам надо вымыть руки, – сказал Холмс, обращаясь ко мне. – Идите же, будьте умницей. Я буду переодеваться.

Я понимал разницу между советом и приказом и сделал, как мне велели.

Вернувшись в кабинет с чистыми руками, я увидел, что Тьерс уже поставил на стол поднос и принес чайник со свежезаваренным чаем. Я сел и хотел налить себе чаю, но тут раздался стук в дверь. В следующее мгновение в комнату вошел Эдмунд Саттон. Его светлые волосы были растрепаны, как у мальчишки, долговязая фигура облачена в пестрый халат.

– Добрый день, – сонно пробормотал он.

– Чаю хотите? – спросил я и, не дожидаясь ответа, стал наливать ему чашку. – Только что заваренный.

– Замечательно. А я бы и не заметил. Как там курьер?

– Его увезли в лечебницу вскоре после того, как вы пошли спать.

Я протянул ему чашку и указал на сливочник.

Он добавил в чай сахар и молоко, уселся на стул, стоявший у секретера, и вперил в стену пустой, невидящий взгляд.

– Он был жив?

– Да. Тьерс ушел справляться о его состоянии, – сообщил я и сделал глоток; чай оказался очень горячим и приятно согревал. – Мы тоже скоро пойдем.

Саттон кивнул:

– А я в обычное время совершу традиционную вылазку в клуб и быстро вернусь обратно. Мне нужно, чтобы Гастингс отвез меня в театр. Не хочу опоздать к началу представления.

– Разумеется. Не представляю, чтобы Холмс отказал в такой просьбе. – Я вздохнул и сделал еще один глоток. – Какой длинный предстоит день!

– Немцы, да?

Саттон уже успел проснуться. Его голубые глаза теперь смотрели осмысленней, а голос звучал громче:

– После спектакля я вернусь сюда, на тот случай, если у мистера Холмса есть для меня работа.

– Отлично, – ответил я, надеясь, что к тому времени окажусь в своей квартире на Керзон-стрит и быстро засну.

Я уже был готов забыть о хороших манерах и стянуть ломтик холодного мяса, но тут в комнату вошел Майкрофт Холмс в полном дипломатическом облачении. Я встал.

– Добрый день, сэр.

– О, сидите, Гатри, сидите, – ответил он. – Церемоний сегодня у нас будет предостаточно.

– Да уж, сэр, – сказал я, снова садясь.

– Добрый день, Саттон, – продолжал Холмс, похлопав своего двойника по плечу. – Боюсь, у вас нынче плотное расписание.

Он подошел к столу и налил себе чаю.

– Немцы, конечно, подадут шнапс, который ударит им в голову. Сэру Камерону такое пришлось бы по душе. Безусловно, они друг друга стоят. – Немного помолчав, он добавил: – Я в отвратительном расположении духа. Прошу прощения у вас обоих за этот приступ злости. Не выношу, когда за мной следят, особенно когда не понимаю, кто именно.

– Ну, когда-нибудь они совершат промах и вы все поймете, – сказал я, надеясь немного подбодрить его, но это не сработало.

– Ума не приложу, как вывести их на чистую воду, – продолжал Холмс. – Это могут быть и люди из Братства, и турки, и немцы, и даже кто-нибудь, о ком я понятия не имею. То, что я оказался у них на прицеле, унизительно само по себе, но они обнаглели до того, что ранили курьера, – это вообще переходит всякие границы!

Он допил чай и налил себе еще; я порадовался тому, что Тьерс взял самый большой чайник.

– Саттон, вам следует быть крайне осторожным. Смотрите в оба и не рискуйте понапрасну.

Саттон обворожительно улыбнулся:

– Не буду. У меня вечером спектакль. – Он подошел к Холмсу и сказал: – Не тревожьтесь за меня. Я буду осторожен, как монашка.

– Только не говорите, что наденете тот костюм, в котором явились сюда, – проворчал Холмс, окончательно успокаиваясь.

– Может, и надену, когда поеду в театр. Если будет время.

Саттон снова налил себе чаю.

– Подумайте хорошенько. Раз на вас охотятся, то после клуба я должен буду избавиться от всякого сходства с вами.

– Вы имеете на это право, – признал Холмс. – Что ж, мне жаль, что я не увижу вас в… в орденах, однако я должен одобрить вашу стратегию.

– Это куда лучше, чем провести вечер с немцами, – сказал Саттон.

– Верно, – опять помрачнев, согласился Холмс и взглянул на меня: – Когда вы будете готовы выходить?

– Через десять минут, если мне разрешат доесть. Через две – если не разрешат, – ответил я, пожирая взглядом тарелку с нарезанным мясом.

– Гатри, мальчик мой, ешьте. Кто знает, когда вам опять представится такая возможность? Ведь с немцами придется держать ухо востро. Среди членов Братства много представителей этой нации. Не стоит быть слишком беспечным, когда обедаешь с ними.

Он взял ломтик мяса, скатал его в трубочку и откусил.

– А пока ешьте сколько душе угодно, – посоветовал он с набитым ртом.

– Так и сделаю, – ответил я и потянулся за горчичным соусом, чтобы намазать его на следующий кусок мяса.

Еще какой-нибудь час назад мне совсем не хотелось есть, однако аппетит приходит во время еды. Я успел выпить еще одну чашку чая и съесть четыре ломтика мяса, сдобренных соусом, прежде чем взял салфетку и вытер пальцы.

– Я к вашим услугам, сэр.

– Выходим через пять минут. Соберите вещи и захватите плащ. На улице моросит. Уверен, не пройдет и часа, как начнется дождь. – Он жестом поманил меня за собой, затем обратился к Саттону: – Будьте внимательны, когда станете переходить улицу. Не задерживайтесь на крыльце. Если что-то вызовет подозрения – сразу сообщайте Тьерсу. И постарайтесь вечером играть столь же блестяще, как и вчера.

Я отправился в гостиную, собрал свою одежду и запихнул ее в саквояж, который хранил в квартире Холмса для таких случаев. Саквояж я оставлю в кэбе у Сида Гастингса, но плащ и портфель возьму с собой.

– Думаю, после всего, что мы сегодня пережили, надо радоваться, что нам предстоит встреча с немцами, а не с готтентотами[8], китайцами или индейцами, – проворчал Холмс, когда мы встретились в коридоре. В этот момент он, перебросив плащ через руку, натягивал перчатки. – Выйдем с черного хода и пройдем переулком. Готовьтесь к пробежке.

– Не искушаем ли мы судьбу, решив появиться там, где стреляли в курьера? – спросил я, не в силах безропотно подчиниться его решению.

– Возможно, – ответил Холмс, – но если стрельба начнется на Пэлл-Мэлл, возникнет паника, которой никак нельзя допустить. Рискнем сунуться в переулок.

– Тогда нам надо вооружиться.

– Немцы обидятся, – сказал Холмс, мельком взглянув на меня. – Если нам грозит опасность, лучше всего иметь под боком кэб, чтобы успеть скрыться, и держаться подальше от людных мест во избежание переполоха.

Это было совсем не похоже на патрона, но сегодня он производил более чем странное впечатление.

– Неужто они решатся на такую глупость? Напасть на нас посреди запруженной людьми улицы? – спросил я, не желая верить, что такое возможно.

– Глупость уже не кажется таковой, если позволяет добиться успеха, – заметил Холмс. – Идем.

И он с решимостью, которой мне самому явно недоставало, зашагал на кухню. Я поспешил за ним, спрашивая себя, не надо ли было на всякий случай положить в карман револьвер.

– Саттон останется у вас?

– Да, пока ему не придет время отправляться в клуб вместо меня.

Выйдя на улицу и убедившись, что дверь заперта, Майкрофт Холмс быстрым взглядом окинул переулок.

– Думаю, мешкать не стоит.

Спускаясь по ступеням, я чувствовал себя немного глупо. Когда один лестничный марш остался позади, я вдруг услышал щелчок затвора винтовки. В следующий миг деревянный поручень перил был расщеплен надвое. Я колебался всего секунду, а затем бросился вперед, заслонив портфелем голову. За мной устремился Холмс. Он двигался с проворством, которое могло удивить меня разве что на первом году службы, а теперь казалось его неотъемлемым свойством. При всей своей тучности он был на редкость подвижен. Я припустил еще быстрее, рискуя свалиться и размозжить себе голову о булыжную мостовую, и уже почти добрался до конца лестницы, но тут грянул второй выстрел, и я услышал проклятия Холмса.

Достигнув мостовой, я задержался и довольно долго высматривал, откуда стреляли. Затем я обернулся и увидел, что Холмс вытирает со лба кровь.

– Сэр! – воскликнул я. – Вы ранены.

– И мне не хотелось бы схлопотать еще одну пулю, Гатри, – ответил он лаконично, тем самым успокоив меня. – Не останавливайтесь. Гастингс будет ждать на углу.

Он бежал, не отставая от меня и лишь слегка задыхаясь.

– Быстрее!

Я подчинился и помчался настолько быстро, насколько позволяла скользкая, неровная брусчатка. Завернув за угол, я заметил ожидавший нас кэб. Из последних сил я рванул к нему, сзади бежал Холмс.

– Гатри! – внезапно заорал он, останавливаясь в двух шагах от меня. – Стойте! Это не Гастингс!

Я притормозил и недоуменно оглянулся.

– Не Гастингс? – воскликнул я.

– Взгляните на лошадь! – крикнул он, с замечательной ловкостью развернулся и побежал в другую сторону. – Это не Ланс!

Действительно, лошадь в оглоблях на поверку оказалась мышастым мерином, а не новым гнедым Сида Гастингса. Я вслед за Холмсом бросился назад, к переулку, и неожиданно понял, что нас заманили в ловушку, потому что услыхал, как кэб тронулся и поехал за нами. На бегу я выронил плащ и хотел было поднять его, но кэб неумолимо приближался. Это подстегнуло меня; вновь завернув за угол, я чуть не споткнулся об Холмсову ногу: он спрятался у края подвальной лестницы дома, находившегося напротив его собственного.

– За мусорные баки, Гатри! – скомандовал он.

Ему не пришлось повторять дважды. Я юркнул под первый попавшийся навес и прислонился к стене. Цоканье лошадиных копыт становилось все громче. Я сжался в комок, чтобы стать как можно незаметнее, и, в душе проклиная себя за то, что не взял револьвер, вцепился в свой портфель и саквояж, будто они могли спасти меня.

Последовал обмен выстрелами, один раздался с той стороны переулка, где прятался Холмс, два прозвучали с крыши. Я услышал, что где-то надо мной открылось окно, но не мог видеть, кто это сделал. Я уповал на то, что этому человеку не придется пожалеть о своем поступке. Затем грянул четвертый выстрел, очень громкий; за ним – пятый. Кэб остановился, возница покачнулся на козлах и накренился вперед.

Холмс выскочил из своего убежища и остановил испуганного коня, прежде чем тот успел убежать; животное и экипаж служили ему некоторой защитой.

– Гатри! На козлы!

Я понимал, что, возможно, веду себя безрассудно, но тем не менее сразу откликнулся на его призыв, мигом преодолев небольшое расстояние, отделявшее меня от кэба. Метнув портфель и саквояж на сиденье, я прыгнул на задок экипажа и забрался на козлы. Кэбмен осел, наклонившись вперед, на его коричневой форменной куртке расплылось огромное алое пятно. Преодолев внезапное отвращение, я вытащил вожжи из рук возницы и натянул их, чтобы усмирить лошадь.

– Сделано, сэр!

Я почувствовал, что Холмс забрался внутрь кэба, и тут же услыхал, как он стучит по стенке:

– Поехали. Они не станут стрелять в лошадь. Слишком много шума.

Подражая кучерам, я свистнул, чтобы заставить лошадь сдать назад, и стал уговаривать мышастого мерина убираться из переулка. Это было непросто: конь нервничал, перебирал ногами и беспокойно мотал головой. Наконец мы выбрались из переулка, и я вклинился в уличное движение, озираясь в поисках Сида Гастингса.

– Правьте к «Упитанному тельцу», – велел Холмс. Голос его звучал теперь куда спокойней.

– Сэр, тут у меня на козлах покойник, – воскликнул я, оглядываясь вокруг, чтобы понять, не приметил ли кто этого неприятного обстоятельства.

– Тем более правьте к «Упитанному тельцу». Там собираются извозчики. Ежели кто спросит, скажете, что ему нужна помощь.

– Помощь? – недоверчиво переспросил я. – Он мертв, сэр. Ему уже не помочь.

Я снова огляделся, чтобы убедиться, что нас никто не слышит.

– Да, но этого никто не поймет, если со стороны будет казаться, что вы ухаживаете за раненым. По вашей одежде, хоть она и испачкана, сразу видно, что вы отнюдь не кэбмен. А если вы будете вести себя так, словно ему внезапно стало плохо, это не вызовет подозрений. Возьмите полость и укройте его, будто для того, чтобы согреть.

Я сделал, как он велел, подавив неуместный приступ смеха. Кое-кто из прохожих посматривал на нас с любопытством, но ни один не пытался остановить. Я воспринял это как хороший знак, однако поразился тому, что людям на улице все равно, чем я занят. Кроме того, я начал гадать, кому понадобилось стрелять в возницу.

Паб «Упитанный телец» располагался на Тоттенхем-Корт-роуд. Это было старинное здание с почерневшим фасадом и большим задним двором, где извозчики, приехавшие сюда выпить и закусить, оставляли свои экипажи. Я отыскал на стоянке свободное местечко.

Майкрофт Холмс сразу же вылез из кэба и отряхнулся. Я тоже начал спускаться с козел, держа в руке портфель и саквояж.

– Оставьте все как есть, мой мальчик. Его скоро обнаружат. Готов спорить на месячное жалованье: непременно выяснится, что этот человек никакой не кэбмен. Верно, ни один лондонский извозчик его никогда в глаза не видел.

Он дождался, пока я спрыгнул на мостовую, и стал отряхивать мой фрак.

– Он очень грязный. Надо будет как-то объяснить немцам ваш неряшливый вид. А вечером, когда вернемся, отдайте фрак Тьерсу, он приведет его в порядок.

Я посмотрел на саквояж.

– У меня с собой пиджак, мистер Холмс, – напомнил я. – Разумеется, он не подходит для такого случая, зато чистый.

Холмс задумался. Я заметил, что царапина у него на лице подсохла, и ощутил немалое облегчение оттого, что рана не серьезная.

– Это меньшее из двух зол, – наконец согласился он. – Хорошо. Наденьте пиджак. Только побыстрее. Не нужно, чтобы нас здесь видели.

Он наклонился, открыл саквояж и вынул оттуда пиджак. Затем выпрямился, забрал у меня фрак, положил в саквояж и закрыл его. Я тем временем надел пиджак.

– Идемте. Постарайтесь шагать поживее, но не бегите.

Я последовал приказу. Сырой ветер пронизывал меня насквозь, и мне очень не хватало плаща.

– А как же Сид Гастингс? – спросил я на ходу.

– Надеюсь, с ним ничего не случилось, – ответил Холмс.

Мы добрались до входа в пивную и перешли на другую сторону улицы. Тут было людно, но все же не настолько, чтобы мы не могли двигаться довольно бодро.

– Немного позже остановим кэб. Не нужно, чтобы нас запомнили и связали с погибшим.

Я вспомнил о мертвеце, и в животе у меня екнуло.

– Что же с ним станется? – спросил я с гораздо большим напором, чем собирался.

– О чем это вы, Гатри? – сказал Холмс, прибавляя шагу. – Немцы куда выше оценят наше желание встретиться с ними, – неудачно пошутил он. – Хотя мы с вами все равно ничего им не расскажем.

– Да уж конечно, – согласился я, однако упрямо возвратился к прежней теме: – Вы знаете, кто застрелил того человека в кэбе?

– Разумеется, знаю, мой мальчик, – ответил Холмс, будто это было совершенно очевидно. – И вы тоже должны знать.

Я сдвинул брови.

– Тьерс отсутствовал, – проговорил я, размышляя вслух, и вдруг потрясенно уставился на патрона: – Боже милосердный! Вы намекаете, что стрелял Саттон? Саттон?!

Холмс кивнул, ловко пробираясь сквозь стайку уличных мальчишек, чьи звонкие юные голоса вырывались из общего гула толпы.

– А кто же еще? – усмехнулся он, приметив мой испуг. – Он не такой рохля, как вам кажется.

– Нет, – сказал я, тоже ускоряя шаг, чтобы не отставать от Холмса. – Видимо, нет.

Из дневника Филипа Тьерса

Врачи говорят, что курьер в тяжелом состоянии и причиной тому не только большая потеря крови, но и пережитое им потрясение. Рану обработают в надежде предотвратить заражение крови. Они утверждают, что все станет ясно в течение сорока восьми часов. Уотсон сказал, что смотрит на вещи не столь оптимистично. За годы военной службы он повидал много подобных ранений; его тревожит не столько сама рана, сколько озноб, на который жалуется курьер. Я внимательно выслушал его, поскольку безгранично доверяю мудрости армейских врачей.

Кроме того, я заглянул к старшему инспектору Александеру, который занимается правонарушениями на таможне, и рассказал ему о заявлениях м-ра Керема. Инспектор Александер пообещал тщательнейшим образом изучить этот вопрос. У него в уголовном мире есть полезные знакомые, которые готовы без зазрения совести предать своих товарищей, если это сулит им выгоду. Я попросил его держать нас в курсе событий и сообщать любые новости, даже если окажется, что подозрения м-ра Керема безосновательны.

Теперь собираюсь налить Саттону чего-нибудь успокоительного; он очень страдает оттого, что ему пришлось застрелить человека. Он спас М. Х. жизнь и не жалеет об этом, но это не избавляет его от мыслей о том, что кто-то другой пал от его руки. Он намерен ненадолго выбраться в клуб М. Х. и затем ехать на представление «Макбета», а для этого требуется держать себя в руках. Наверное, не следует удивляться, что этот поступок выбил его из колеи, ведь убивать человека всегда нелегко, особенно в первый раз. На сцене он сотни раз убивал и, если на то пошло, умирал сам, однако в реальной жизни все по-иному.

М. Х. и Г. сейчас, по-видимому, уже встречаются с немцами. Если все пройдет хорошо, я увижу их еще до восьми.

Глава пятая

– Это большая честь для нас, – воскликнул немецкий господин с орденом на темно-синей ленте.

Это был еще крепкий мужчина за пятьдесят, с выцветшими светло-карими глазами и выгоревшими волосами, которые когда-то выглядели рыжевато-коричневыми, теперь же приобрели оттенок, называемый французами mauve[9]. Он произвел на меня впечатление, какое оставляет прекрасная, но потускневшая от времени картина. Даже его приветливые манеры казались лишь отголоском старосветской учтивости. Он встретил нас в библиотеке роскошного дома близ Беркли-сквер, служившего резиденцией немецкому промышленнику, который приютил барона у себя в Лондоне. Сам промышленник, по имени Дитрих Амзель, весьма кстати отсутствовал – уехал на деловую встречу в Антверпен.

Напыщенный дворецкий, задиравший нос так, будто учуял зловоние, препроводил нас в библиотеку. Он приказал старшей прислуге выстроиться вдоль коридора и кланяться либо приседать, когда мы проходили мимо. Холмс был немало смущен этим, явно мечтая на время стать невидимкой. Пока мы добирались до нужной комнаты, он изо всех сил старался скрыть раздражение.

– Барон фон Шаттенберг, – произнес Холмс, приветствуя нашего визави безупречным прусским поклоном.

– Мистер Холмс! Очень рад. Мои помощники – Гельмут Криде, Пауль Фарбшлаген и Эгмонт Айзенфельд.

Каждый из представленных кланялся, когда барон называл его имя. Криде и Айзенфельду, светловолосым и голубоглазым, было не более двадцати пяти. Темноволосый и сероглазый Фарбшлаген, очевидно, был несколькими годами старше товарищей. Рассматривая их, я гадал, кто из них (может, все трое?) состоял в Братстве.

– А это мой помощник Патерсон Гатри. Он немного знает ваш язык, – сказал Холмс и снова поклонился.

Я поморщился, вспомнив, что мне велено говорить на ломаном немецком, хотя в действительности я свободно владел этим языком.

– Какая удача! – ответил барон и указал на стол в углу библиотеки – единственном месте, не занятом высокими, до потолка, книжными шкафами.

Стол стоял в простенке между окнами, которые являли взгляду сумрачный ноябрьский пейзаж в рамке раздвинутых портьер. Я подумал, что весной и летом отсюда, должно быть, открывается прелестный вид на небольшой парк, разбитый позади дома.

Холмс занял предложенное ему место и зна́ком велел мне сесть рядом.

– По пути сюда с нашим кэбом приключилась небольшая неприятность. Надеюсь, вы простите моего помощника за некоторый беспорядок в костюме.

– Неприятность?

Барон, который в этот момент усаживался в кресло, замер.

– Вы же знаете, что́ сейчас творится на улицах, – извиняющимся тоном объяснил Холмс. – Темно, сыро – благодатная почва для всяческих дорожных происшествий.

– Разумеется, – согласился барон и по-немецки приказал помощникам расположиться за соседним столом. Усевшись на место, он положил на столешницу свои бледные руки, сплетя пальцы в замок, скрестил ноги и продолжил:

– Я буду признателен, если вы найдете время помочь нам… сгладить возможные трудности.

– Охотно пойду вам навстречу, – столь же миролюбиво ответил Холмс.

– Супругам, проживающим раздельно и желающим вновь съехаться, всегда приходится нелегко, не так ли? – благодушно улыбнулся барон. – Особенно когда в этих переговорах волей-неволей вынуждены участвовать их страны.

– Верно, – ответил Холмс, подстраиваясь под тон собеседника. – Однако, знаете ли, следует сказать, что это предполагаемое воссоединение было бы легко устроить, если бы обе стороны согласились встретиться в Шотландии.

Барон расхохотался:

– О нет! Нет-нет, мой друг. Нет, сэру Камерону нельзя предоставлять столь весомого преимущества над женой. Они должны встретиться здесь, в Лондоне, на нейтральной территории. – Он удостоил Холмса слабого кивка. – Вы знаете, почему мы должны уважить ее просьбу.

– Я понимаю, почему это единственный способ осуществить задуманное, – возразил Холмс. – Полагаю, однако, что такое условие выдвинул ее дядя, а не она сама.

– Она разумная женщина и хочет руководствоваться мнением мужчин, которые ее любят, – заметил барон. – Если бы все дамы следовали ее примеру!

Ответ Холмса поразил меня.

– Аминь! – промолвил этот отнюдь не склонный к показной религиозности человек. – Тем не менее, – продолжал он самым любезным тоном, – меня удивляет, что она настояла на том, чтобы ее сопровождали дядя, два кузена и другие родственники, хотя кем приходятся ей эти последние, я не совсем уловил.

– Она высокородная дама и не желает находиться наедине с супругом, покуда не убедится, что их брак действительно еще можно спасти.

Легкость, с какой был дан этот ответ, свидетельствовала о том, что он заранее отрепетирован. Барон фон Шаттенберг в упор посмотрел на Холмса и милостиво кивнул ему.

– Вы должны понимать, что значит для женщины ее положения решиться на путешествие в чужую страну.

– Разумеется, – сказал Холмс и сделал попытку вернуться к интересующей его теме: – И все же мне представляется, что ей требуются более подходящие спутники. Кайзер охотно отпустит с нею тех дам и господ, которых скорее примут при дворе ее величества.

Я едва не поперхнулся от изумления. Многословие и откровенность Холмса поразили меня до глубины души. Лучше бы он напрямую обвинил барона в том, что тот противится желаниям королевы. Я открыл портфель и вытащил оттуда блокнот и карандаш, готовясь записать остаток разговора.

– Супруге сэра Камерона не понравится, если с ней будут обращаться как с чужеземкой. Хотя ей никогда не доводилось бывать на Британских островах, она замужем за человеком заслуженным и уважаемым в обществе. Ежели с его женой будут обращаться как с иностранкой, это отнюдь не поспособствует их примирению.

Барон по-прежнему был невозмутим, словно не имел ничего против подобного предложения и лишь стремился положить конец несущественным трениям.

– Вы должны понимать, что наша главная цель – упрочить отношения между сэром Камероном и леди Макмиллан.

– Совершенно верно, – сказал Холмс, отвечая барону учтивостью на учтивость. – И все-таки мне кажется, что сэр Камерон должен считаться с волей ее величества.

– Вероятно, вы правы. Однако мысль о сближении принадлежала леди Макмиллан, а не сэру Камерону. Полагаю, она вправе вести себя так, как считает нужным, – пожал плечами барон фон Шаттенберг. – Быть может, нам стоит обратиться к другим аспектам ожидаемого визита? А к вопросу о сопровождающих мы вернемся в конце. – Его английский был безупречен, однако я заметил, что он стал выражаться грубее. Видимо, это свидетельствовало о некой напряженности и беспокойстве, хотя внешне он ничем не выдал их.

– Без сомнения, она поступает так, как ей советуют родные, – осторожно заметил Холмс, прекрасно сознавая, что легко может наговорить лишнего.

– Доставить леди к мужу – забота ее дядюшек, – многозначительно сказал барон, продолжая улыбаться.

– Она должна понимать, что, приехав к сэру Камерону, тем самым вверит себя его попечению.

– Но если она решит вернуться в Германию, ей понадобятся сопровождающие. Негоже даме путешествовать в компании незнакомцев.

Барон смолк и щелкнул пальцами. Айзенфельд тут же вскочил на ноги и разве что не отдал честь.

– Нам нужен шнапс. Пожалуйста, велите прислуге принести поднос.

– Сию минуту, мой барон, – ответил Айзенфельд и проворно выбежал из комнаты.

Пока Холмс и барон фон Шаттенберг пикировались, я улучил минутку, чтобы рассмотреть двух оставшихся секретарей и попробовать догадаться, каковы их истинные роли. Пауль Фарбшлаген явно нервничал, но по некоторым признакам – от воспаленных заусенцев и обкусанных ногтей до беспокойного взгляда серых глаз – можно было заключить, что это его обычное состояние. В Гельмуте Криде, казалось, сочетались типичные немецкие черты – железная дисциплина и сентиментальная приветливость. Оба смотрели на барона как псы на хозяина. Меня посетила неприятная мысль: что, если я выгляжу так же? Потом я припомнил двух секретарей-японцев – господ Банадайчи и Минато, замешанных в истории со смертью лорда Блэкенхита, – и слегка поежился при мысли о том, чем все это закончилось.

– Гатри, – нарушил мои раздумья резкий голос Холмса, – у вас есть сведения о приезде сэра Камерона?

Я бегло просмотрел записи из своего портфеля.

– Согласно вашим заметкам, он прибывает завтра в полдень, – сказал я, протягивая ему соответствующий лист.

– Ах да! – будто припоминая, ответил Холмс, хотя ему было отлично известно об этом. Он ставил перед собой не одну только цель проинформировать барона фон Шаттенберга о передвижениях сэра Камерона. – Поскольку он будет здесь уже завтра, не лучше ли нам отложить беседу, чтобы и он смог участвовать в ней?

– Вы уверены, что это будет вам на руку? Возможно, он примет нашу сторону, – язвительно улыбаясь, заметил барон.

– Верно, – устало ответил Холмс, – однако, если это устранит наши разногласия, я полагаю, мы найдем своему времени и силам лучшее применение, подключив к обсуждению сэра Камерона.

Он оглянулся, так как в этот момент в комнату вошел Айзенфельд с подносом, на котором стояла бутылка шнапса и два стеклянных стакана.

– Пришло время выпить за наш успех, мистер Холмс! За плоды наших усилий! – произнес барон с таким воодушевлением, что я подумал: не считает ли он этот раунд выигранным. – За воссоединение сэра Камерона и леди Макмиллан!

По его знаку Айзенфельд наполнил стаканы водкой. Один стакан барон вручил Холмсу, другой взял сам.

– Prost![10] – воскликнул он и одним глотком осушил стакан.

– И ваше! – сказал Холмс и залпом выпил свой.

Барон фон Шаттенберг протянул Холмсу руку:

– Тогда до завтра. Скажем… в четыре часа?

– Мне это время подходит, при условии, что сэр Камерон не станет возражать, – ответил Холмс, как будто не сомневаясь, что так и будет.

– Он поймет, что уладить разногласия в его интересах, – заметил барон.

«Ну, это еще не известно, – подумал я. – Что приготовит Майкрофт Холмс к тому времени?» Я перебрал разные возможности, но ни одна из них не показалась мне вероятной.

– Уверен, он охотно откликнется на приглашение, – сказал Холмс, и тут я понял, что он что-то задумал. Тем временем патрон обратился ко мне:

– Соберите вещи, Гатри, портфель и саквояж. Нам пора откланяться. – Затем он повернулся к барону: – Благодарю вас за гостеприимство, барон, а также за откровенность. Мне многое надо будет сказать сэру Камерону при завтрашней встрече.

– А я благодарю вас за визит. – Барон поклонился, щелкнув каблуками. – Он был весьма… полезен.

По его знаку Пауль Фарбшлаген проводил нас к выходу.

Когда мы вышли из дома герра Амзеля, уже почти стемнело. Холмс вздохнул:

– Интересно, что там с Гастингсом? – Он принялся озираться в поисках кэба, бормоча: – Не люблю прибегать к услугам незнакомых извозчиков. Что за дурацкое положение!

– Хотите, я найду для вас кэб, сэр? Дойду до площади, поищу там.

Я предложил это неспроста: было куда разумней и безопасней нанять экипаж на Беркли-сквер, где всегда полно кэбов. Я уже знал, что, если мы пойдем пешком, портфель и саквояж непременно начнут оттягивать мне руки.

– Нет, – сказал Холмс. – Нет, думаю, нам лучше пройтись, чтобы я мог привести в порядок мысли.

Он запахнул плащ и шагнул в сгущающийся туман. Я последовал за ним.

– Почему вы так резко прервали беседу? – спросил я, когда мы дошли до Беркли-сквер.

Я знал, что нахожусь всего в нескольких кварталах от своего дома на Керзон-стрит, и тем не менее опять удалялся от него. Долго еще я не увижу своей квартиры.

– Это была не беседа, Гатри, и вы прекрасно это знаете, – ответил он, когда мы огибали площадь, направляясь к Кондуит-стрит и Сэвил-роу с намерением выйти оттуда на Виго-стрит, свернуть на Сэквилл-стрит, оказаться на Пиккадилли, дойти по Джермин-стрит и Дьюк-оф-Йорк-стрит до Сент-Джеймс-сквер и, наконец, добраться до Пэлл-Мэлл. – Это были в чистом виде маневры.

Я прибавил ходу, чтобы догнать его.

– Я так и подумал.

– Разумеется. Вы проработали у меня не один год и должны уже понимать, что к чему, – ответил он не то чтобы недовольно, но отнюдь не благодушно. – Этот барон фон Шаттенберг слишком уж миролюбив!

– Считаете, он состоит в Братстве? – не удержался я от вопроса.

– Если это так, то он глупец, потому что Братство стремится к краху всех европейских держав и захвату власти. Он, будучи бароном, окажется в числе тех, кого сотрут с лица земли. – Холмс пошел медленнее, подстраиваясь под шаг уличной толпы. – Однако ему, по-видимому, посулили какие-то выгоды в обмен на пособничество или попросту шантажируют. Как бы там ни было, он не прислушается к моим предложениям.

– Тогда зачем вы потребовали привлечь к обсуждению сэра Камерона? – спросил я. – Ведь он упрям, как призовой хряк, и себялюбив, как кот.

– Да вдобавок пьянчужка, – подхватил Холмс. – А если учует выгоду, то будет стоять на своем до конца, пусть даже земля разверзнется под его ногами. – Он дважды кивнул. – Вот так. Все, что нам нужно сделать, это убедить его в злонамеренности барона фон Шаттенберга. Тогда сэр Камерон будет упираться, покуда Темза не потечет вспять.

– И правда! – воскликнул я, начиная постигать замысел своего патрона. – А если его угостят шнапсом, он, скорее всего, напьется и станет еще несговорчивей. – Я не сдержался и хихикнул. – Надеюсь, барон не слишком огорчится.

– А я, напротив, надеюсь, что он очень расстроится, проговорится и мы получим возможность судить о том, насколько опасна нынешняя деятельность Братства. Пока что мы действуем вслепую.

Он внезапно остановился и поднял руку, призывая меня к молчанию. Людской поток расходился, огибал нас и снова смыкался, словно мы были островами в стремнине.

– Что? – спросил я, невольно заволновавшись.

Холмс сердито тряхнул головой, и я прикусил язык. Наконец он опустил руку.

– Наверное, я ошибся. Мне на секунду почудилось, что где-то рядом опять идут две лошади, как прошлой ночью. Я как будто слышал звяканье плохо прибитой подковы.

– Боюсь, я не заметил… – проговорил я, но не окончил фразы.

– В таком шуме немудрено и ослышаться, – заметил Холмс, словно уговаривая себя.

На углу мы свернули к Пэлл-Мэлл и размеренным шагом направились домой, а над Лондоном тем временем уже спускалась ночь.

Прежде чем мы добрались до дверей его квартиры, Холмс дважды останавливался, прислушивался и дважды убеждал себя, что звук погони ему почудился; я от всего шарахался, как вышедший из спячки сверчок: за окном каждой проезжавшей по улице кареты мне мерещились зловещие лица убийц из Братства, совсем как недавно в Константинополе. Мысль о том, что нас преследует неведомый и невидимый враг, была весьма неприятна. У меня достало хладнокровия справиться с паническим беспокойством, но все же тревога ни на миг не унималась.

– Зайдете на чай и бренди, Гатри? Нам еще многое надо обсудить.

Не дожидаясь ответа, Холмс стал торопливо подниматься по ступеням, ничуть не утратив проворства после долгой прогулки. Я с трудом поспевал за ним, оставив свои мысли при себе.

Как я и ожидал, у двери нас встретил Тьерс.

– Вода только что закипела, сэр, – сказал он. – Я попросил Сида Гастингса вернуться, после того как он отвезет Саттона в театр.

– Отлично, – сказал Холмс, отдавая Тьерсу свой плащ. – Надеюсь, с дневным курьером ничего не случилось?

– Нет. В доставленном им пакете помимо прочего есть депеша из Амстердама. Возможно, это срочно.

Он взял у меня саквояж, однако портфель остался при мне.

– Из Амстердама? – встревожился Холмс. – Якоб Браатен?

– Не знаю, сэр, – ответил Тьерс, открывая дверь в кабинет Холмса. – Я только что развел огонь. Скоро подам чай.

– Отлично, – повторил Холмс.

– Пакет на вашем столе, – добавил Тьерс перед тем, как закрыть за собой дверь.

Холмс тотчас подошел к столу, точно опасаясь, что пакет исчезнет.

– Вот те на! – промолвил он, заглядывая в пакет. – Сообщение касательно турецких дел и новости из Амстердама. Не нравится мне это, Гатри.

Он сел и стал открывать курьерский пакет, который в действительности представлял собой большой кожаный портфель с двойным замком.

– Могу вас понять, сэр, – заметил я, подходя к своему стулу.

Портфель оттягивал мне руку, будто его набили камнями. Я был рад наконец опустить его на пол.

Холмс вскрыл депешу, положил ее на стол и с изумительной быстротой прочел, затем хлопнул ладонью по столу и гневно выкрикнул:

– Не может быть!

Я испуганно уставился на него.

– Братство, сэр?

– Именно. А точнее, Якоб Браатен. Ему удалось уйти от слежки. Полагают, что теперь он находится на судне, следующем в Ирландию. А оттуда, скорее всего, направится в Манчестер. Возможно, он уже там. – Он шумно вздохнул. – Грош цена всем этим предупреждениям, которые мы посылали в Дувр. Они с Викерсом очутятся на английской земле еще до приезда леди Макмиллан – вот что меня беспокоит. Это попахивает не просто возвращением Братства в Британию. У них, возможно, уже созрел какой-то гнусный план. Не понимаю, почему меня это так удивляет, – иронически прибавил он.

– Но ведь еще не поздно сообщить в Манчестер? – предположил я.

Такой тревоги я не испытывал с тех пор, как в последний раз имел дело с Братством.

– Вероятно, – мрачно изрек Холмс.

– Тогда я подготовлю приказ, если желаете.

– Да. Подготовьте. Это мало, но все же лучше, чем ничего, – сказал он, задумчиво опуская голову. – Меня беспокоит, что Братство перешло в наступление так быстро и так коварно.

Я встал, чтобы достать тисненую бумагу, на которой обычно выпускались подобные приказы. Пока я возился у секретера, в кабинет вошел Тьерс с чайным подносом, на котором помимо чайника, сахарницы и сливочника помещалась корзинка со свежими булочками, плошка со сливочным маслом и банка ветчинного паштета.

– Поставьте сюда, Тьерс, – распорядился Холмс, не отрывая взгляда от лежавшей перед ним бумаги.

– Хорошо, – ответил Тьерс и добавил: – Только что вернулся Сид Гастингс. Попросить его зайти сейчас или вы поговорите с ним позже?

Холмс перевернул листок и отложил его в сторону.

– Скажите, пусть зайдет. У меня к нему срочное дело.

– Хорошо, сэр, – поклонился Тьерс и оставил нас вдвоем.

– Вы хотите узнать, почему его не оказалось в условленном месте? – спросил я.

– Да. Это очень на него не похоже. – Хмурый взгляд патрона был куда красноречивее слов. – Больше всего меня волнует, что ему могли угрожать. В конце концов, он человек семейный. Я не могу просить его ставить мои интересы или интересы правительства выше интересов его жены и детей. – Он грустно улыбнулся. – Необходимость делать подобный выбор заставляет людей, подобных Гастингсу, разрываться на части. Настаивая на выборе, я дурно вознаградил бы Гастингса за верную службу. – Холмс помолчал. – То, что он предан своей семье, свидетельствует в его пользу.

– Еще бы, – согласился я и подошел к столу, чтобы налить нам с Холмсом чаю.

– Да, Гатри, – продолжал патрон, – многие люди его сословия способны лишь зачать ребенка, которого потом воспитывает улица. Мы каждый день сталкиваемся с последствиями их безразличия.

– Некоторые представители высших классов обращаются со своими внебрачными детьми хуже, чем с собаками, – заметил я.

– К сожалению, это так. Но не все люди, к какому бы слою общества они ни принадлежали, таковы. Сид Гастингс всегда ставил интересы жены и детей выше собственных, и потому он являет собой похвальный образчик того, что даже бедный человек может действовать во благо своей семьи, – рассудил Холмс и взял чашку с чаем, которую я протянул ему. – Вот почему я не хочу навязывать ему решение – едва ли он способен сделать выбор.

– Не только он, но и любой человек, – поправил я.

Холмс покачал головой:

– Гатри, мой мальчик, хотел бы я согласиться с вами. Но, увы, не могу.

Он взял булочку, разломил ее надвое, намазал меньший кусок маслом и отправил в рот.

– Каждый человек чему-то предан, – заметил я. – Если не семье, то чему-то иному.

Я сказал, что думал, и Холмс, по-видимому, это понял.

– Вы до сих пор остаетесь идеалистом, мой милый, – промолвил он; в его словах слышалось некоторое самоосуждение. – Я рад этому.

Я сделал небольшой глоток, наслаждаясь горячим чаем.

– Почему вы так говорите, сэр?

Мне не довелось услышать его ответ, так как в дверь постучал Тьерс, сообщая, что с ним явился Сид Гастингс.

– Входите, входите! – крикнул Холмс. – Выпейте с нами чаю… Тьерс, принесите, пожалуйста, чашку для Гастингса.

– Сию минуту, – ответил Тьерс и вышел.

Гастингсу, казалось, было не по себе. Он стоял перед нами с шляпой в руках, в плотном твидовом пиджаке и теплом шарфе, обмотанном вокруг шеи.

– Свой дождевик я оставил в кухне, – объяснил он, уставившись в потолок.

– Подойдите, Гастингс, не смущайтесь. Сядьте.

При желании Холмс умел источать такую благожелательность, что никто не мог ей сопротивляться. Гастингс сел на свободный стул.

– Мне было сказано, вы хотели, чтобы утром я задержался на службе, – пробормотал Гастингс, краснея от собственной дерзости.

– Я порядком удивился, когда не обнаружил вас в условленном месте, – мягко ответил Холмс. – На вас это совсем не похоже. Надеюсь, с вашей семьей все в порядке?

– Да-да, сэр, – вымолвил Гастингс, от волнения чуть не выдрав себе клок волос. – У них все хорошо. И у дочки тоже, спасибо вам. Нам не на что жаловаться, особенно с тех пор, как вы помогли нашей Фанни, как она нынче себя зовет.

Он говорил о дочери, которая благодаря математическим способностям получила место в казино на континенте и теперь процветала.

– Рад слышать, – ответил Холмс. – Когда будете в следующий раз писать ей, передайте привет от меня.

– Нечасто и пишу-то, но моя миссис пошлет ей весточку на Рождество. Она мастерица писать, моя миссис. Постоянно строчит. Можете не сомневаться, обязательно помянем вас в письме. – Гастингс почувствовал себя чуть раскованнее. – Недавно получили от Фанни письмецо. С тех пор как она поступила на службу, ей удалось скопить больше сотни фунтов. Говорит, хочет купить железнодорожные акции. Я, когда услыхал это, чуть не упал. Железнодорожные акции! Кто бы подумал, что она… – Он замялся. – Не хочу отнимать у вас время, сэр.

– Я бы сказал, что она нашла способ заставить свои сбережения работать, – заметил Холмс. – Однако вы правы… О, благодарю вас, Тьерс… – Слуга принес с кухни чашку и блюдце. – Вы правы, мы должны выяснить, почему утром вы оставили свой пост.

– Ну, я сделал, как велел фараон, а что? – ответил Гастингс, слегка повышая голос.

– Вот как? – без тени осуждения промолвил Холмс. – Какой фараон?

– Тот, которого вы послали, – пояснил Гастингс, не притронувшись к принесенной чашке.

– Расскажите-ка мне о нем, – попросил Холмс.

Я внимательно слушал, что́ скажет Гастингс.

– Ну, это был… просто фараон. Обычный констебль. Я знаю, как выглядит настоящий фараон. Он был самый что ни на есть настоящий. Сказал, что я свободен, а днем снова понадоблюсь. Показал на вашу заднюю дверь и объяснил, что у вас сидит какой-то турецкий господин, а не то вы бы сами ко мне вышли. Он был в полицейской форме, вот я и решил, что его нужно слушаться. – Он запнулся. – А что, не надо было?

Холмс уставился в свою чашку.

– Нет, Гастингс. Вы поступили, как до́лжно. – Он поднял глаза. – Однако меня чрезвычайно смущает тот факт, что человек, который стрелял в курьера и пытался убить меня, полицейский.

Из дневника Филипа Тьерса

Это был тяжелый день и не менее тяжелый вечер: я только что дал Сиду Гастингсу сэндвич и спровадил его, а теперь должен не мешкая разыскать бывшего полицейского инспектора Дюрварда Стренджа. М. Х. говорит, что это один из немногих людей, кому можно совершенно доверять в полицейских делах. Сдается мне, М. Х. не хочет идти со своим последним открытием прямо в Скотленд-Ярд, так как боится, что если Гастингс говорит правду, то признать положение опасным – значит лишь усугубить его. Поэтому сперва он намерен переговорить с инспектором Стренджем, чтобы получить как можно более объективную оценку. Многие вроде как считают, будто инспектор Стрендж зол на полицию, и по этой причине редко к нему обращаются…

Саттон в театре и не вернется до ночи. Он сказал, эти оставшиеся спектакли очень важны для него: вероятно, это последняя его значительная роль на сцене большого лондонского театра. Он говорит, что, выступая в заглавных ролях, рискует стать слишком узнаваемым, а это опасно. Поэтому он не хочет упускать шанс внести свое имя в список лучших Макбетов этого десятилетия. Ему суждено подвизаться на менее престижных сценах и в менее известных ролях, но он все равно рад, что его работу, особенно в такой ответственной роли, как Макбет, высоко оценили.

Сэр Мармион прислал еще один пакет, предупредив, что его следует вернуть не позднее чем послезавтра. Я передал пакет М. Х., который расстроен, оттого что у него почти нет времени сполна использовать такую великолепную возможность. Он обещал непременно прочесть эти материалы до возвращения Саттона.

Г. поехал ночевать к себе на Керзон-стрит и, видимо, появится только завтра утром, к шести тридцати. Я сказал ему, что его потревожат лишь в крайнем случае, что само по себе разумно, поскольку очень важно в течение следующих нескольких дней держать Г. – правую руку М. Х. – в курсе всех событий.

Глава шестая

Я проснулся в половине восьмого и, уразумев, который теперь час, очень расстроился. Мне давно следовало находиться в квартире Майкрофта Холмса и приступать к работе. Я спешно оделся, перехватил на ходу булочку и выскочил за дверь, под дождь, поливавший город с поистине библейским энтузиазмом. Шлепая по мокрой мостовой, я пытался остановить кэб, и наконец это мне удалось.

– Пэлл-Мэлл! – крикнул я извозчику. – И быстро! Я опаздываю.

– Слушаюсь, – ответил он, и кэб под проливным дождем покатил вперед.

Приехав к Холмсу лишь через двадцать минут (в пути дорогу нам преградил перевернувшийся фургон), я ринулся вверх по лестнице и, рассыпаясь в извинениях, предстал перед патроном. Холмс, в домашнем халате темно-зеленого плюша, надетом поверх брюк и сорочки, как раз заканчивал завтракать.

– Сядьте и отдышитесь, Гатри. Вот так. Я сам немного проспал. Встал около семи. Это даже хорошо, что вы чуточку опоздали.

Я проглотил это небрежное замечание.

– Вы очень добры, сэр. Мне следовало прийти раньше.

– Вовсе нет. К тому же вечером, быть может, придется задержаться, так что мне все равно. Не то чтобы у вас не было работы… – Он указал на стопку бумаг со своими записями. – Пожалуйста, разберите и перепишите это.

Он нарезал на кусочки последний ломоть ветчины, залитой тремя яичными желтками; рядом дожидались своей очереди два тоста, намазанные сливочным маслом и джемом.

– Я должен не откладывая вернуть эти материалы сэру Мармиону, таково было его условие. Пришлось просидеть над ними всю ночь. У меня такое ощущение, словно я по горло завален бумагами.

– Могу себе представить, – сказал я, изучая папку, в которой содержалось, должно быть, не меньше сотни мелко исписанных листов. – Нашли что-нибудь заслуживающее внимания?

– В каком смысле? – спросил Холмс, отодвигаясь от стола и внимательно глядя на меня.

– В том смысле, что наука, которой занимается сэр Мармион, может оказаться полезной и вам, разумеется, – объяснил я, слегка удивленный подобным вопросом.

– В моей работе полезны любые науки, Гатри. Неплохо бы вам это помнить. Впрочем, изыскания сэра Мармиона имеют непосредственное отношение к тому, чем мы занимаемся. Я убежден, что нам надо расширять свои представления о человеческом разуме, если мы хотим сполна применять его возможности, а мы должны этого хотеть, иначе верх возьмут те, кто без колебаний использует во зло власть своего разума.

Холмс скрестил руки на груди и задумчиво посмотрел на меня.

– Вообразите себе, что было бы, если бы мы сумели постичь процессы, происходящие в человеческом мозгу, его сильные и слабые стороны, его неисследованные возможности. Если мы овладеем этими знаниями, не станет безумия, преступности, старости, болезней, да что там – не станет бедности, ибо каждый человек будет понимать, как использовать достоинства своего разума и преодолевать его недостатки.

– Похвальная цель, – промолвил я, не скрывая скептического отношения к сказанному.

– Вы думаете, она недостижима? – Он жестом отмел все мои возражения до того, как я успел произнести хоть слово. – Что ж, вы правы, на сегодняшний день это невозможно. Но что касается будущего – тут я с вами не соглашусь. Могучий, дисциплинированный разум – это загадка, Гатри. В нем заперт весь наш потенциал. Наука демонстрирует это, но и только. Сэр Мармион пытается обеспечить нам доступ внутрь, и лично я рукоплещу его усилиям, равно как и усилиям всех тех, кто стремится постичь разум в целом. В последнее десятилетие сделано столько открытий. Мы должны идти до конца. Я не стану отвлекаться ни на разные модные теории, ни на общественные протесты, ведь на кон поставлено слишком многое.

Он встал с места.

– А что, если умственный потенциал послужит преступным целям или будет растрачен впустую? – спросил я. – Ведь человек может быть предрасположен к этому, несмотря на музыкальные таланты или способности к науке.

Холмс кивнул:

– Да, подобное вполне вероятно. В таком случае чем раньше мы узнаем об этом, тем лучше. Сэр Мармион найдет методы, с помощью которых мы будем распознавать преступные наклонности на ранних этапах жизни, когда человеческие устремления еще можно направить в другое, более полезное русло. – Он подошел ко мне. – Например, если бы сэр Камерон в детстве получил более подходящее воспитание, возможно, он бы не сделался пьяницей и самонадеянным бездельником, каковым является нынче.

– Возможно, – снисходительно согласился я, давая понять, что считаю это маловероятным.

– Уверены, что это невозможно? Все до сих пор слышанное убеждает вас в обратном, – изрек Майкрофт Холмс, погрозив мне пальцем, будто учитель своевольному ученику. – А я говорю вам, что в каждом человеке есть задатки тирана и святого, способные сделать его как светочем добродетели, так и вместилищем пороков. Все дело в том, на что сделать упор, что развивать и воспитывать. – Он начал расхаживать по комнате. – Повторяю: разум – это загадка. Не отрицайте эту очевидную истину. Уж кто-кто, а вы-то должны понимать, что такое могущество разума.

– Я сомневаюсь не в могуществе разума, – возразил я, – а в его готовности служить исключительно благим целям.

– Как раз над этим и работает сэр Мармион, – ответил Холмс и продолжал уже другим тоном: – Кстати о сэре Камероне. Боюсь, нам придется увидеться с ним в его лондонском клубе. Рано утром он телеграфировал, что не желает встречаться в поезде.

– Не слишком обнадеживающие новости, – заметил я, продолжая сортировать записи, которые просил переписать Холмс.

– Да уж… Очевидно, он был пьян или везет с собой шлюху, которую прячет от чужих глаз. Не хочется, чтобы он приезжал в таком состоянии. Впрочем, выбора у нас все равно нет. – Холмс выпятил нижнюю губу. – А еще эта встреча с бароном фон Шаттенбергом. Нам вовсе не нужно, чтобы сэр Камерон заявился на нее в подпитии.

– Не нужно, – согласился я, думая, что этого, собственно, следовало ожидать.

– Попрошу-ка я Саттона замаскироваться и проследить за прибытием сэра Камерона. Если Саттон проводит шотландца до самого клуба, мы будем знать, в каком тот состоянии. – Холмс указал на записи: – Что ж, сперва займитесь вот этим. У вас есть пара часов. Затем Тьерс вернет папку сэру Мармиону.

– Отлично. Пожалуй, я примусь за дело прямо сейчас, – сказал я, пододвинул стул к столу, затем достал чернильницу и перья для предстоявшей работы. – Верже? – осведомился я, выбирая сорт бумаги.

– Да, предпочтительно, – ответил Холмс. – Я вас оставлю. Тьерс сейчас принесет вам чаю.

– Благодарю вас, сэр, – сказал я, готовясь приступить к работе.

– Да, Гатри, – промолвил Холмс уже в дверях, – по дороге сюда вы случайно не заметили за собой слежки?

Я покачал головой:

– Дождь лил как из ведра. Я думал только о том, чтобы не вымокнуть до нитки.

Его вопрос меня обеспокоил, словно он указывал на то, что я допустил промах.

– Что ж, ладно, – вздохнул Холмс и закрыл за собой дверь.

В течение следующего часа я усердно строчил, переписывая заметки, сделанные патроном, и пытаясь сортировать их, что оказалось отнюдь не просто: язык френологии не всегда доступен пониманию профана. Кроме того, я старался удостовериться, что верно истолковал наблюдения Холмса; на его почерк, и без того неровный, не лучшим образом повлияла нехватка времени, и это только осложняло мою работу. Вдобавок к неразборчивому почерку мне приходилось биться над отсылками, которыми пестрел текст. «Было бы куда проще, – думал я, – будь у меня под рукой одна из тех таблиц, на которые часто ссылался патрон в своих записях».

Когда Тьерс наконец принес чай, я сделал примерно половину работы. Тут из ванной донеслось пение Холмса.

– Что, пристрастился к Беллини? – вслух заметил я, ибо Холмс представлял собственную версию хора друидов из первого акта «Нормы», наслаждаясь тем местом, где говорится, что город цезарей должен пасть.

– Всяко лучше, чем немцы, – пожал плечами Тьерс. – Или Россини.

Я усмехнулся, кивнул и понимающе произнес:

– «La Calunnia»[11].

Холмс почти четыре месяца бился над знаменитой арией из «Севильского цирюльника», прежде чем переключился на Беллини.

– Хотите чего-нибудь посущественнее чая и тостов, мистер Гатри, или этого будет достаточно? – приветливо улыбнувшись, спросил Тьерс.

Мне оставалось лишь поблагодарить его за заботу, после чего он заметил:

– Не знаю, как вам, а мне кажется, что у мистера Холмса хлопот невпроворот. Такое ощущение, что его нарочно заваливают делами, знаете ли.

Я кивнул:

– Да. Мне тоже так кажется. Для чего? С какой целью?

– Ах, если б мы знали, то и гадать бы не пришлось, не так ли? – сказал Тьерс, собираясь уходить.

– Вероятно, – ответил я и налил себе чаю.

Не успел я покончить с копированием записей Холмса, как дверь снова распахнулась и в комнату вошел Эдмунд Саттон. Он был одет как мелкий правительственный чиновник или старший клерк из крупной конторы, а выглядел на добрый десяток лет старше. Самой убедительной деталью его костюма были сидевшие на переносице очки без оправы, из-за которых казалось, будто у него очень близко поставлены глаза. Он прилизал волосы, смазав их макассаром[12], и приклеил над верхней губой похожие на гусеницу усики. Для пущего эффекта он слегка сутулился. Я едва мог представить этого человека в образе Макбета.

– Доброе утро, Гатри, – поздоровался он, подсаживаясь к камину.

– Доброе утро, Саттон, – ответил я. – Насколько я понимаю, отправляетесь следить за сэром Камероном?

– Похоже на то. В этом наряде я буду совсем незаметен, как вы считаете?

– Безусловно. Хватит и одного взгляда, чтобы сразу уразуметь, что́ вы собой представляете, – заметил я, складывая бумаги в аккуратную стопку.

– Материалы по френологии? – спросил он, словно только что догадавшись об этом.

– Да. Эти бумаги надо срочно вернуть. Холмс хотел, чтобы я перед этим переписал его заметки. – Я взял свою чашку и увидел, что она почти пуста. – Не попросить ли Тьерса принести еще чаю?

– Лично я пас, – сказал Саттон. – С утра выпил уже три чашки. – Он помолчал, а потом произнес: – Что вы об этом думаете?

– О чем? – спросил я, собирая бумаги для отправки сэру Мармиону.

– О френологии, – пояснил Саттон, складывая пальцы в щепоть, точь-в-точь как Холмс.

– Я очень мало в этом понимаю, – осторожно ответил я.

– Могу сказать про себя то же самое, – возразил Саттон. – Однако я не уверен, что человеческий характер поддается объяснению так просто, как полагает френология. – С этими словами он воззрился на меня, задрав подбородок и разглядывая свой нос. – Если о натуре человека во всей ее совокупности можно судить по черепу, то почему об этом догадались только теперь?

– Возможно, вы правы, – сказал я, желая побеседовать с ним на эту тему. – Но что, если никому не было до этого дела?

– А сейчас есть? – возразил Саттон. – Беда в том, что я актер. Наука не слишком увлекает меня. Как актер, я знаю, что во всякой роли содержится больше, чем лежит на поверхности. Самые значительные персонажи великих пьес настолько многогранны, что с легкостью поддаются различным интерпретациям, не утрачивая при этом связи с замыслом драматурга. Там много потаенного, трансформированного памятью и обстоятельствами. Так неужели же в реальности все проще? Неужели все, что происходит с человеком, раз и навсегда предопределено строением его черепа и не подлежит изменениям? Однако френология утверждает, что это именно так. – Он помолчал. – Или мне это только кажется.

Возникло ощущение, что меня втягивают в давний спор между Саттоном и Холмсом.

– Мне понятны ваши опасения, – уклончиво заметил я. – Если бы я лучше разбирался в науке, у меня нашелся бы для вас ответ.

Саттон усмехнулся:

– Ни та ни другая сторона вас не убедила, верно?

– Верно. Однако нельзя отрицать, что сэр Мармион провел огромную работу с душевнобольными. Его достижения выше всяких похвал. Это нельзя рассматривать как простую случайность.

Я положил руку на только что упакованный мною сверток с бумагами:

– Он добился впечатляющих результатов в той области, которая считалась недоступной для исследований. Возможно, он не решил задачу целиком, но сумел объяснить некоторые сложные проблемы.

– Гм, – произнес Саттон и встал. – Что ж, мне пора. Поезд сэра Камерона скоро прибудет. Я вернусь и представлю свой отчет еще до того, как вы уедете на встречу с бароном фон Шаттенбергом.

Измененной походкой, вытянув шею и вышагивая словно аист, он направился к двери.

– Может, захватить зонтик? – спросил он.

– Захватите. Когда я шел сюда, дождь лил как из ведра, – сообщил я, подавив желание зааплодировать его артистическим манерам.

Через десять минут я вручил сверток с бумагами Тьерсу и вернулся в кабинет, где застал Холмса. Переодевшийся, с влажными после ванны волосами, он стоял возле камина, протянув руки к огню.

– Вы хорошо поработали, мой мальчик, – объявил он, взглянув на стопку лежавших на столе листов.

– Спасибо, сэр, – поблагодарил я и снова занял стул, на котором просидел почти все утро.

– Сэр Мармион вовремя получит назад свои материалы, а мы с вами – возможность спланировать следующую схватку с бароном фон Шаттенбергом.

Холмс находился в отличном расположении духа, и это навело меня на мысль, что он наконец придумал, как нам быть.

– Я весьма доволен тем, что – разумеется, под большим секретом – сообщил мне инспектор Стрендж.

Я не вполне понимал, о чем он толкует, но сидел тихо, ожидая дальнейших разъяснений.

– Судя по всему, некоторые полицейские являются членами тайных обществ, цель которых – бороться с радикалами, подстрекающими к насилию и гражданским беспорядкам. Мне было сказано, что даже те в полиции, кто формально не состоит в подобных организациях, давно симпатизируют им и их общественной позиции – насаждать порядок твердой рукой чего бы то ни стоило.

Холмс подошел к своему стулу и снова сел, по его лицу было видно, что он во власти противоречивых мыслей.

– Хотя доказательств у меня нет, я уверен, что некоторые из вышеназванных организаций напрямую связаны с Братством. Это объясняет, почему его деятельность так долго оставалась невыявленной: мало кто из полицейских захочет пойти против своих товарищей, чего неизбежно потребовало бы расследование.

– А что инспектор Стрендж говорит о размерах этой подрывной деятельности? – с недоверием спросил я, поскольку меня поразило, что столь масштабные явления удавалось так долго держать в секрете.

– Он может лишь строить догадки и не хочет искать новые доказательства, поскольку выяснил, что большинство улик утеряно либо уничтожено. Возможные свидетели исчезли. Инспектор говорит, что полицейские, которые пытались взять след, все – за единственным исключением – плохо кончили. Отгадайте, кто это исключение.

– Ваш информатор? – предположил я.

Холмс кивнул:

– Да, это сам инспектор Стрендж. Он не боится, что его устранят, так как отошел от дел четыре года назад.

– А вы ему верите? – спросил я, заметив опасение в его хмуром взгляде.

– Не следовало бы, но я все-таки верю. – Он покачался на пятках. – Полицейские в качестве наемных убийц. В Англии! – Эта мысль явно мучила его. – Подобного можно ожидать в Турции, на Сицилии или в России, но не здесь.

– Что вы намерены делать? – спросил я, желая знать, какую роль отведут мне.

– Стать осторожнее. Вам тоже стоит поостеречься. – Он сцепил руки в замок. – Если за нами следят полицейские, дело значительно усложняется.

– Следят ли? – промолвил я. Мне стало не по себе от множества неприятных мыслей, теснившихся в голове.

– В нас уже стреляли, – жестко ответил Холмс, указывая на маленькую царапину у себя на лице. – Кроме того, именно полицейский отослал прочь Сида Гастингса. Вспомните также извозчика-самозванца.

– Но кто стоит за всем этим? Вы думаете, Братство?

Я знал ответ еще до того, как услышал его.

– Милый Гатри, – елейным голосом проговорил Холмс, – кто же еще решится на подобный риск в такое время?

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться, что я и сделал, низко опустив голову.

– И что теперь?

– Ничего хорошего, надо думать, – ответил Холмс. – Надеюсь, револьвер при вас? Я не хочу, чтобы вы выходили без него на улицу.

– Раз так – не буду, – покорился я, в то же время убеждая себя, что мои тревоги порождены лишь разыгравшимся воображением, а вовсе не тем, что поведал Холмс. – Револьвер у меня в саквояже.

– Вот и славно.

– Заряжу его, если вы считаете, что так лучше, – продолжал я.

– Конечно лучше. Зачем вам незаряженный револьвер? – поморщился он, зажимая переносицу между большим и указательным пальцами. – Прошу вас, не испытывайте мое терпение.

– Я не собирался испытывать ваше терпение, сэр, – заверил я его. – Обычно вы не требуете, чтобы я брал заряженное оружие на дипломатические встречи вроде той, на которую мы собираемся.

– Ах да! – спохватился патрон. – Простите. Конечно, вы правы, но сегодня мы сделаем исключение. На случай, если Братство имеет на нас какие-то виды.

– Вы опасаетесь, что они опять что-то затевают? – осведомился я, невольно пораженный этим.

– Сколь ни прискорбно, да, – ответил он. – Если вместе с Викерсом в Англию прибудет и Якоб Браатен, можете быть уверены: они захотят устранить любые… помехи со своего пути. Меня они считают чем-то вроде препятствия. – Холмс положил руку себе на грудь. – И вас тоже, – вкрадчиво добавил он.

– Возможно, – промолвил я. – Но для чего им привлекать к себе внимание двойным убийством? Ведь полиция не…

Холмс перебил меня:

– Если полиция действительно замешана в этом, как полагает инспектор Стрендж, мы не должны надеяться на ее помощь, по крайней мере в той форме, в какой могли бы ее ожидать. – Он принялся вертеть в пальцах цепочку от часов, что являлось у него верным признаком волнения. – В Братстве понимают: если они хотят вернуться в Англию, им придется устранить или обезвредить меня. Не знай я о роли, которую во всем этом, возможно, играет полиция, я легковерно положился бы на нее. – Он понизил голос: – Вы не единожды сталкивались с Братством, Гатри, и знаете, на что они способны, однако все еще не верите в их беспощадность.

Я подумал, прежде чем ответить.

– Мне не хочется верить в чью бы то ни было бесчеловечность, – признался я наконец.

– Я не могу винить вас за это, – сочувственно ответил Холмс. – Но вы должны вспомнить, как они поступали раньше, и осознать, что их намерения остались прежними.

– Да, – вздохнул я. – Все это так сложно. Сэр Камерон и его жена. Барон фон Шаттенберг и его помощники. А в довершение всего – история мистера Керема. Но это совсем другое дело.

Майкрофт Холмс поднял бровь:

– Неужели? Не знаю, не знаю.

Я вспомнил, что́ говорил Тьерс, и мне очень захотелось рассказать об этом Холмсу, но вместо того я произнес:

– Неужели эти дела могут быть связаны?

– Не знаю. Пока не знаю.

Холмс оставил в покое часовую цепочку и принялся расхаживать по комнате.

– Может, и не связаны. Но у меня опять разнылся палец.

– Не очень-то научно, – съязвил я, надеясь, что он не обидится.

– Не очень, – согласился он, опять подобрев, – но чертовски верно.

– Да, сэр, – ответил я, понимая, что за долгие годы работы Майкрофт Холмс развил интуицию до совершенства. Я сдержался и не стал спрашивать его, где на черепе расположена шишка, отвечающая за такого рода способности.

– А сейчас… – начал было он, но тут раздался звон дверного колокольчика, а затем в дверь забарабанили кулаком. – Что там такое?

– Мистер Холмс! Мистер Холмс! – раздался голос с отчетливым иностранным акцентом.

– Мистер Керем! – воскликнул Холмс, жестом веля мне открыть. – Возьмите свой револьвер, Гатри. Возможно, это ловушка.

Он открыл передо мной дверь кабинета. Я побежал за револьвером, который до сих пор лежал в моем саквояже незаряженный, а затем бросился исполнять его распоряжение.

Халиль Керем стоял на верхней ступеньке лестницы. Пальто его было распахнуто, костюм в беспорядке, волосы мокрые. Я посторонился, пропуская его внутрь.

– Это слишком, – простонал он, вваливаясь в квартиру и еле держась на ногах.

Я положил револьвер в карман и закрыл дверь.

– Что слишком, мистер Керем? – спросил Холмс из-за двери кабинета.

Вместо ответа турок разразился жуткими рыданиями, на какие не способен ни один англичанин или шотландец.

– Полиция… Они нашли брата… Мистер Холмс… Он мертв. Мой брат мертв, – сквозь слезы проговорил он.

Из дневника Филипа Тьерса

Когда я вернулся из психиатрической лечебницы, где передал бумаги сэру Мармиону из рук в руки, то обнаружил, что М. Х. заперся в кабинете с турецким господином, м-ром Керемом, который около часа назад узнал, что полиция нашла в одном из переулков Шордича[13] тело его пропавшего брата. Он не был опознан. Одежду с убитого сняли. На трупе остались явные следы пыток; на плече, кажется, есть татуировка. М-р Керем хочет узнать, та ли это самая татуировка, что была на плече брата, чтобы окончательно удостовериться в его гибели. Я принес в кабинет чай и бренди для М. Х., Г. и турка (хотя м-р Керем – приверженец ислама и не пьет).

Сэр Мармион прислал М. Х. записку. Передам ее, когда появится возможность. Судя по всему, сейчас М. Х. полностью поглощен тем, что утешает м-ра Керема…

Не забыть бы сказать М. Х., что по дороге в лечебницу и обратно за мной все время следили…

Глава седьмая

Мы втроем сели в кэб Сида Гастингса и отправились в морг лечебницы Сент-Элизабет, куда, по сведениям мистера Керема, отвезли тело его брата. По-прежнему хлестал дождь, выбоины на дороге заполнились водой, и, проезжая по ним, наш кэб поднимал волну, схожую с корабельной.

Мистер Керем немного пришел в себя. Время от времени он вздрагивал, однако перестал рыдать, и я был чрезвычайно рад этому. Думаю, Холмс разделял мои чувства.

– Я попрошу вас вернуться за нами, – сказал Холмс Гастингсу, когда мы остановились у подъезда лечебницы. – Не знаю, как долго мы там пробудем, но, думаю, у вас будет время, чтобы найти паб и перекусить мясным пирогом.

– Спасибо, сэр, – ответил Гастингс. – Через полчаса я снова буду здесь. Вас это устроит?

– Вполне, – кивнул Холмс, выходя из кэба и придерживая дверцу для нас с мистером Керемом.

Мы очутились под сенью просторного колонного портика, служившего некоторой защитой от непогоды.

– Я чувствую себя не в своей тарелке, – признался мне Холмс. – Ведь подобные случаи находятся скорее в компетенции моего брата.

Я согласился с тем, что его брат сталкивается с происшествиями такого рода куда чаще, но добавил:

– Вам тоже опыта не занимать, сэр.

– Вот потому-то я и боюсь, – сухо ответил Холмс, ведя нас за собой.

Санитар, стоявший в дверях, глядел на нас с ненавязчивым любопытством, не понимая, требуется ли нам помощь. Он курил трубку и хотел было вынуть ее изо рта, но Холмс зна́ком попросил его не делать этого.

– Ищете кого-нибудь? – участливо спросил санитар.

– Мы знаем, куда идти, благодарю вас, – ответил Холмс, и мы вошли в здание лечебницы.

Внутри пахло карболкой и тем едва уловимым сладковатым запахом болезни, который свойственен всем лечебницам. Невдалеке помещалась конторка; за ней стоял дежурный служитель, перед которым лежал раскрытая регистрационная книга.

– Добрый день, – произнес Холмс, подходя к конторке. – Я привел сюда мистера Халиля Керема, который полагает, что в вашем морге, возможно, находится тело его брата. Мистер Керем приехал, чтобы опознать его.

Служитель бросил на нас угрюмый взгляд.

– Ничем не могу помочь, – выдал он давно затверженный ответ.

– Насколько я понимаю, дело срочное, – не отступал Холмс.

Служитель делал в книге какие-то пометки.

– Примерно через час приедут полицейские. Можете подождать их здесь, на скамье.

– Разве при опознании непременно должны присутствовать полицейские? – спросил Холмс, отлично зная, что закон этого не требует – нужны были лишь два свидетеля, в качестве которых могли выступить мы с Холмсом.

– Так легче, – сквозь зубы процедил служитель, намереваясь на этом закончить разговор.

– Кому легче? – спросил Холмс, начиная терять терпение.

Служитель не ответил; казалось, он полностью поглощен своей книгой.

Холмс облокотился на конторку и наклонился вперед, ни на йоту не утратив первоначальной учтивости и вовсе не собираясь отрицать полномочия собеседника.

– Любезный, у мистера Керема большая беда. Он приехал в чужую страну в поисках брата. И вот теперь может оказаться, что его брат пал жертвой преступления. У него осталась одна надежда: что полиция ошиблась и тот человек в морге не его брат. Но пока вы не позволите ему – а заодно и нам – взглянуть на тело, мистера Керема будут терзать муки неведения. Ведь сюда не в первый раз приходят опознавать умерших?

Служитель отпрянул назад и натолкнулся на шкаф с документами.

– Полуподвальный этаж. Вторая дверь справа. Идите той лестницей, – проговорил он, указывая рукой налево. – Там есть санитар. Он покажет вам тело.

– Отлично, – ответил Холмс. – Благодарю за помощь.

Служитель кивнул и снова принял важный вид, мы же тем временем направились к лестнице и по низким широким ступеням спустились в полуподвальный этаж. Мне на ум явилась неприятная мысль: я догадался, что спуск сделан пологим, для того чтобы санитарам было удобнее таскать вверх и вниз носилки. В помещении, находившемся за второй дверью справа, воздух был ощутимо холоднее, чем на верхнем этаже; здесь царил резкий, неотступный смрад смерти, который потряс меня именно потому, что я ждал этого.

– Надо пройти через ту двустворчатую дверь, – сообщил Холмс, и тут я вспомнил, что он уже бывал здесь прежде. – Там за маленьким столом сидит санитар. Он покажет нам тело. Позвольте мне самому поговорить с ним, мистер Керем.

– Конечно, мистер Холмс, – ответил тот.

Я взглянул на турка и прочел на его лице замешательство. Вероятно, он пытался увязать прежнего Холмса, производившего впечатление ничтожного бюрократишки, с тем человеком, который только что помог нам проникнуть сюда. Я мысленно велел себе напомнить об этом Холмсу позднее, когда мы снова останемся одни, и переключил внимание на служителя морга, который, как только мы вошли, удивленно уставился на нас.

Холмс без всяких предисловий обратился к этому немолодому уже санитару, который сидел за столом с бюллетенем скачек в руках:

– У вас находится неопознанное тело молодого человека с татуировкой на плече.

– На что оно вам?

Служитель морга держался гораздо проще, чем его коллега у входа, однако воздействовать на него было сложнее.

– Этот человек, – пояснил Холмс, указывая на мистера Керема, – имеет основания думать, что тело, возможно, принадлежит его пропавшему брату. Мы будем его свидетелями, если окажется, что это так.

Санитар встал из-за стола.

– Я покажу. Только предупреждаю: зрелище не из приятных.

– Я готов, – сказал мистер Керем. – Аллах милостив.

– Возможно. А вот убийцы – нет, скажу я вам, – заметил санитар, шагая вдоль столов, накрытых простынями. – Должно быть, их было несколько, судя по тому, как его измочалили.

Я чуть было не поморщился, услышав эти бездушные слова, но счел за благо пропустить их мимо ушей, чтобы избавить мистера Керема от новых страданий. Видимо, таким неуклюжим способом служитель морга старался подготовить нас к тяжелому зрелищу. Мне подумалось, что ему приходится подавлять в себе сочувствие, иначе он не сможет здесь работать.

Наш проводник остановился у одиннадцатого стола.

– Вот этот парень, – сказал он. – Досталось ему перед смертью, бедному педику. С лицом-то совсем плохо. Я переверну его, чтобы вы посмотрели на татуировку.

Он сорвал простыню, явив нашим взорам избитое и покалеченное тело юноши с курчавыми темными волосами. Глаз, носа и ушей у него не было. Отсутствовали три пальца, а также яички.

Мистер Керем не произнес ни слова. Мгновением позже санитар перевернул тело на живот.

Я заметил, что Холмс вздрогнул, но тут же постарался спрятать свое смятение. Он наклонился, чтобы рассмотреть татуировку, и складка между его бровями обозначилась еще резче. Что бы он там ни увидел, это ему не понравилось.

– Ну что, татуировка та самая? – спросил санитар, поочередно обводя нас взглядом.

– Да, – промолвил мистер Керем тихим, безучастным голосом, так что мы едва сумели расслышать его слова. – Этот человек – мой брат, – добавил он уже более твердо.

– Уверены? – снова спросил санитар. – Татуировки достаточно?

– Достаточно, – ответил мистер Керем.

– Отлично, – сказал санитар, жестом велел нам отойти, опять перевернул труп на спину и накрыл простыней. – Ежели вы уверены, мы сейчас заполним документы – и можете посылать за гробовщиком, как только разрешит полиция.

Мистер Керем, очевидно, был поражен.

– Разве я не могу забрать его тотчас?

Служитель пожал плечами.

– Нет, пока полиция не позволит. – Он отошел от стола. – Мне жаль, но вашего брата убили, и власти считают его тело уликой. Таков закон.

– Как они могут? – горестно вопрошал мистер Керем. – Неужто они столь… столь бессердечны, что не разрешат мне исполнить мой долг…

Санитар, как мог, попытался успокоить мистера Керема:

– Давайте-ка сначала разберемся с бумагами. А потом посмотрим, что́ потребует полиция. Чем скорее мы это сделаем, тем скорее вы его заберете.

В чем-то он был прав, но в целом скорее отдавал дань учтивости, ибо на быстрое разрешение вопроса с полицией рассчитывать не приходилось.

– Если так нужно… – сказал мистер Керем, взглянув на Холмса. – Вы можете мне помочь, не так ли? Вы привезли нас сюда.

– Посмотрим, что́ я смогу сделать. Прежде всего вы должны предоставить все необходимые сведения. Тогда мы с полным правом сможем поторопить полицию, – произнес Холмс.

Пока служитель морга доставал из стола опросный лист, искал чернильницу и перья, патрон отвел меня в сторонку и, косясь на мистера Керема и санитара, стоявших футах в пятнадцати от нас, шепотом спросил:

– Видели татуировку? – Он говорил едва слышно, но с таким напряжением в голосе, что я отлично понял его.

– Очень странная, – ответил я. – Крылатый змей в круге.

– Крылатый змей с человеческим лицом, – добавил Холмс. – И очень яркие краски.

– С человеческим лицом? – переспросил я. – Что это значит?

– Эмблема верхушки Братства, – объяснил Холмс. – Его элиты.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы переварить это.

– О нет! Не думаете же вы, что этот юноша… – в ужасе начал я.

– Нет, я не думаю, что он принадлежит к элите Братства. Но он, безусловно, общался с одним из них, причем недавно. Татуировка очень яркая, а значит, совсем новая. – Холмс прикрыл глаза, словно отгоняя от себя кошмарные видения. – Любопытно, что́ известно мистеру Керему?

– Разумеется, что-то он наверняка знает, – ответил я, не скрывая страха, который охватил меня, как только Холмс объяснил значение татуировки.

– Если так, то его присутствие внушает куда бо́льшие опасения, чем все, что он нам сообщил. – Тут Холмс махнул рукой: – Ладно, возьмем с него пример и тоже будем скрытничать.

– Так вот почему вы столь странно вели себя с ним? – рискнул спросить я.

– Отчасти, – ответил он. – Керем недаром пришел именно ко мне. Надеюсь, я сумею заставить его выдать себя. Если вы мне поможете, буду вам очень признателен, мой мальчик.

– Как пожелаете, – отозвался я. – Вы притворитесь, что понятия не имеете о смысле татуировки?

– Разумеется. Я сделаю вид, что не догадываюсь о ее значении и о том, когда она была сделана. И приложу все усилия, чтобы побольше вытянуть из мистера Керема. Вы тоже должны постараться, – сказал Холмс. Его серые глаза потемнели, как Северное море зимой. – Во всем слушайтесь меня, Гатри. И будьте осторожны.

– Хорошо, сэр, – ответил я, и мы с Холмсом вернулись к мистеру Керему.

– Я предоставил все сведения, какие только смог, – объявил Халиль Керем. – Мне неизвестно, для чего и с кем брат приехал в Англию. Если бы я знал, то непременно сообщил бы об этом полиции. – Он говорит служителю морга то же, что рассказывал Холмсу. – Знаю только, что Юджель мертв и теперь нашей семье предстоит оплакивать его потерю.

Деликатно кашлянув, Холмс поинтересовался:

– Вы случайно не знаете, давно ли у него эта татуировка? И для чего он ее сделал?

Мистер Керем повернулся к нему. Лицо его подергивалось от волнения.

– Татуировка! Татуировка? Какое это имеет значение теперь? Она пригодилась лишь для того, чтобы опознать его тело! – И он по-турецки добавил несколько не слишком вежливых слов.

– Я понимаю, вы расстроены, мистер Керем. Потеряй я брата, тоже был бы потрясен. Однако нам надо с чего-то начинать. И очевидно, что начинать придется именно с татуировки. Наверняка это будет первое, о чем вас спросят в полиции. – Холмс вновь нацепил личину педантичного бюрократа; он не то чтобы всполошился, но был близок к этому. – Пока вы отвечали на вопросы этого человека, – Холмс кивком указал на служителя морга, – я, дабы приблизить момент выдачи тела, пытался представить, какие вопросы вам будут задавать полицейские. Татуировка эта весьма необычна. Я уверен, они непременно обратят на нее внимание. – Он нервно усмехнулся. – Чем скорее они выяснят все обстоятельства, тем скорее вы сможете заняться устройством… похорон.

– Хорошо, – ответил мистер Керем, стараясь говорить спокойно и вытирая глаза большим носовым платком. – Насколько я помню, эта татуировка у него с одиннадцати лет. Ее наколол один человек, который занимается этим всю жизнь. Считается, что она защищает от бед. – Голос его задрожал, и он смолк, снова борясь со слезами. – Юджель гордился ею. Показывал ее всем, кому только мог.

– Понятно, – ответил Холмс. – Значит, о том, что у него была татуировка, знали многие?

– Думаю, да, – сказал мистер Керем и внезапно обратился к санитару: – Вы можете что-нибудь сделать, чтобы вернуть моему брату достоинство?

– Достоинство? – рассмеялся служитель. – При всем уважении к вам, сэр, он мертв. А мертвецы не нуждаются ни в каком достоинстве. – Тут он заметил гнев в глазах мистера Керема. – Если вам так хочется, сэр, я перевезу его тело в самый конец морга, подальше от остальных.

– Благодарю вас от имени брата, – сдержанно проговорил мистер Керем.

– Я уважаю ваше горе, – извиняющимся тоном добавил служитель.

– Разумеется. Вы очень любезны. – Мистер Керем говорил механически. Казалось, турок был бы не способен продолжать, допусти он малейшее проявление чувств.

– А теперь, господа, вы двое должны поставить свои подписи как свидетели опознания, – обратился служитель ко мне и Холмсу. – Может, полиция будет спрашивать вас об этом, а может, и нет. Укажите имя и адрес, пожалуйста.

Он протянул перо Холмсу. Тот взял ручку и вывел на указанной строке свое имя, а в качестве адреса отметил клуб «Диоген». Затем он передал перо мне, я обмакнул его в чернильницу и написал свое имя и адрес: Керзон-стрит.

– Очень хорошо, – произнес служитель, прикладывая к документу листок промокательной бумаги. – Благодарю вас.

– Мы закончили? – спросил мистер Керем.

– Полагаю, да, мистер Керем, – ответил Холмс подобострастным тоном, который показался мне уморительным. – Вероятно, теперь нужно сообщить обо всем в полицию. Дадим этому человеку вернуться к его обязанностям.

– Да, – согласился мистер Керем. – Это гнетущее место. Мне не хочется больше здесь оставаться. – Он вынул из кармана полкроны и протянул санитару: – Это за то, чтобы телу моего брата выказывали больше почтения.

Служитель взял деньги, не обращая внимания на осуждающий взгляд Холмса.

– Что ж, спасибо, сэр, – поблагодарил он и сунул монету за пазуху.

– Позаботьтесь, чтобы желание мистера Керема было выполнено, – выразительно промолвил Холмс.

– Всенепременно, – ответил служитель, и лично я ему поверил.

Поднимаясь по лестнице, я исподтишка изучал лицо патрона. Было заметно, что его переполняет беспокойство. Мне не хотелось вторгаться в его раздумья, но я понимал, что должен что-то сказать, чтобы продемонстрировать мистеру Керему, будто мы принимаем его интересы близко к сердцу.

– Мы едем в Скотленд-Ярд? – спросил я, когда мы очутились на первом этаже.

– Полагаю, это разумней всего, – ответил Холмс. – Им пора взяться за расследование. – По его тону было ясно, что он не слишком хочет ехать в полицию. Интересно, вспоминал ли он, отвечая мне, о своих подозрениях насчет продажности некоторых полицейских?

– С кем же мы будет говорить? – полюбопытствовал я.

– Для начала надо узнать, кому поручено дело. А там поймем. – Холмс покачал головой. – Не думайте, что этому убийству будут уделять столько же внимания, сколько остальным.

– Но почему? Зверски убит иностранный гражданин, – заметил я. – Желтая пресса любит такое не меньше скандалов в королевской семье.

Холмс обратился к мистеру Керему:

– Вы должны простить моего секретаря. Он предубежден против прессы.

– Вовсе нет, – запротестовал я.

– Мистер Гатри не слишком верит в то, что газеты заинтересованы в установлении истины, – подняв бровь, добавил Холмс.

– Они так говорят, – возразил я, – только вот я в этом сомневаюсь.

– Он забывает о том, что для газетчиков «истина» означает «новость», – безжалостно продолжал Холмс. – Пресса ищет новостей и трубит только о новостях. Если убийство вашего брата будет воспринято как новость, о нем примется судачить вся Флит-стрит[14]. Если же его сочтут заурядным преступлением, то попросту не заметят. – Он остановился в дверях. – Я хочу, чтобы вы были готовы к любому развитию событий. Не огорчайтесь из-за всего, что прочтете в газетах, мистер Керем. Пресса изменчива и непостоянна.

– В этом мы с вами единодушны, – с чувством сказал я и вышел под дождь.

Тут же, как было условлено, из-за завесы дождя появился кэб Сида Гастингса.

– Забирайтесь, мистер Керем, – пригласил Гастингс, опуская для нас подножку.

Я вслед за турком залез внутрь.

– Благодарю вас, – сказал Холмс, залезая в кэб. – Сейчас мы направимся в Скотленд-Ярд. Попрошу вас вернуться за нами через час. Не мешкайте. Наши дела еще не закончены. Днем у нас встреча с бароном фон Шаттенбергом.

– Будет сделано. Доставим вас куда надо, не бойтесь, – ответил Гастингс, давая Лансу знак трогаться. – Да, сэр, думаю, вы должны знать: за нами следят.

Мистер Керем явно встревожился, но Холмс только кивнул:

– Расскажите все, что знаете.

– Двое на лошадях. Увязались за нами на Пэлл-Мэлл. Сейчас, у подъезда, я снова их приметил.

Наш кэб покатил по улице. Гастингс оглянулся:

– Да. Вон они.

– Говорите, их двое? – спросил Холмс.

– На лошадях. Больше я ничего не сумел рассмотреть, – оправдывающимся тоном ответил Гастингс.

– У одной лошади подкова плохо прибита?

– Извините, сэр, не могу сказать. Тут слишком шумно.

– Ладно, постарайтесь не терять их из виду, но будьте осторожны, чтобы они этого не заметили, – велел Холмс, снова откидываясь на спинку сиденья, чтобы спастись от дождя.

Бо́льшую часть пути мы провели в молчании, словно боясь спугнуть преследователей. Внимание Гастингса было приковано к дороге. Когда мы доехали до места, он сказал Холмсу:

– Они еще тут.

Холмс кивнул:

– Увидимся через час.

– Слушаюсь, – ответил Гастингс и укатил.

Скотленд-Ярд гудел как потревоженный улей. Холмс провел нас к находившемуся за загородкой письменному столу. У человека, сидевшего за ним, был усталый вид.

– Инспектор Уоллес! Не поможете ли нам?

Заслышав эти слова, инспектор поморщился, а когда поднял голову, чтобы посмотреть, кто его зовет, нахмурился.

– О Господи! Это вы, – проговорил он.

– Я, – подтвердил Холмс.

– Что вам нужно? – спросил инспектор Уоллес с плохо скрываемым недоверием.

Холмс ответил не сразу.

– Убит один юноша, иностранец. Тело… сильно изуродовано. Это его брат, – объяснил он, положив руку на плечо мистеру Керему. – Мы только что из морга, а теперь желали бы поговорить с человеком, которому поручено расследование.

Инспектор Уоллес принялся листать лежащие на столе бумаги.

– Инспектор Лайонел Фезерстоун. Вы найдете его на втором этаже. Когда подниметесь по лестнице – спросите дорогу.

– Ну вот… Видите, вам нечего бояться, – наклонив голову, заметил Холмс. – Благодарю вас, инспектор Уоллес. Я буду помнить вашу доброту.

– Не стоит, – вдогонку нам ответил Уоллес, ибо мы уже направлялись к лестнице.

На втором этаже царила еще бо́льшая суматоха, но в конце концов нам указали на находившийся в конце коридора кабинет, где мы застали инспектора Лайонела Фезерстоуна, о чем-то серьезно беседовавшего с тремя констеблями в форме. Завидев нас, все четверо как один смолкли. Лайонел Фезерстоун был невысок, но крепок, как паровоз, и, по-видимому, столь же полон кипучей энергии. На нем был невзрачный костюм, то ли темно-коричневый, то ли синий. Лицо у него настороженное, но глаза живые, светло-карие с зелеными крапинками.

– Инспектор Фезерстоун? Моя фамилия Холмс. Я выполняю кое-какую работу для Адмиралтейства, – начал патрон, давая понять, что он мелкая сошка. – Это мой помощник мистер Гатри.

– Я слушаю, – ответил инспектор Фезерстоун, явно не торопясь выказывать свое отношение к нам.

– Я привез к вам мистера Керема, чтобы обсудить убийство его брата, – пояснил Холмс и на мгновение смолк. – Боюсь, у меня мало времени, я не смогу остаться здесь дольше чем на сорок минут. – Он вынул из кармана часы и взглянул на них. – Не уделите ли нам это время?

Инспектор Фезерстоун жестом отпустил констеблей, проговорив им вдогонку:

– Выясните, кто мог иметь зуб на жертву. Через час встретимся снова.

Когда полицейские вышли из крошечного кабинета, инспектор обратился к моему патрону:

– Итак, чем могу помочь, мистер Холмс?

Холмс окинул инспектора долгим взглядом:

– Мистер Керем только что побывал в морге лечебницы Сент-Элизабет, где опознал тело своего брата. Мы с моим секретарем были свидетелями.

Инспектор дважды кивнул:

– Понятно. А откуда вы узнали о теле?

– Что вы имеете в виду? – спросил Холмс, мельком взглянув на мистера Керема.

– Я имею в виду, что об убитом ничего не сообщали, кроме того, что неопознанное тело отправлено в морг и что юноша, вероятно, умер ужасной смертью. – Он постучал пальцем по столу. – Мне интересно, что заставило вас подумать, будто это ваш брат?

Мистер Керем кашлянул, затем произнес:

– В гостинице мне передали записку. Там говорилось, что полиция нашла тело. Вот я и подумал, что сообщение оставлено полицейскими. – Он в замешательстве посмотрел на инспектора: – Если это не вы, то кто же?

– Например, убийца, – ответил Фезерстоун. – Кто же еще мог об этом знать?

Холмс вскинул голову:

– Это очень нехорошо. Ведь если записка написана убийцей, следовательно, он знает, что вы приехали в Лондон в поисках брата. Как он мог об этом проведать? – Вид у патрона был весьма озабоченный.

– Понятия не имею, – ответил мистер Керем и добавил: – Не нужно было выбрасывать записку, да?

– Очевидно, – признал инспектор. – Она могла бы пригодиться. Но ничего не поделаешь. – Он указал на стоявшие в кабинете жесткие деревянные стулья: – Будет лучше, если вы присядете и расскажете обо всем поподробнее, мистер Керем. Кстати, приношу вам свои соболезнования в связи с гибелью брата.

– Благодарю вас, – ответил мистер Керем, садясь на стул. – Это большая утрата для нашей семьи.

Инспектор Фезерстоун вынул из стола записную книжку и заметил:

– Тяжело, когда уходят молодые.

Мистер Керем в знак признательности наклонил голову.

– Я готов помочь чем угодно, лишь бы преступника схватили, – глухо произнес он.

– Разумеется. – Инспектор взял карандаш. – Прошу вас, расскажите, как и когда ваш брат приехал в Англию.

Пока мистер Керем говорил, Холмс отвел меня в сторону:

– Дождемся, когда этот допрос подойдет к концу, а затем нам с вами надо будет уходить.

– Барон фон Шаттенберг, – промолвил я. – И сэр Камерон.

– Вот именно. – Холмс нахмурился и бросил взгляд на мистера Керема. – Я буду обязан проинформировать Адмиралтейство о последних событиях.

– Разве полиция этого не сделает? – спросил я, озадаченный его словами.

– Надеюсь, – был неопределенный ответ Холмса.

Из дневника Филипа Тьерса

Проследив за приездом сэра Камерона, Саттон вернулся и снова уехал, на этот раз в театр. Он сообщил мне, что шотландец, видимо, решил явиться на встречу трезвым, хотя успел поругаться с носильщиками и своим слугой. Сэра Камерона отвезли в гостиницу; дважды поменяв номер, он наконец выбрал тот, что ему по вкусу, и теперь сидит в нем. Когда Саттон уезжал, сэр Камерон как раз заказывал обильный обед. Саттону кажется, что за сэром Камероном следил не он один. Сегодня у Саттона целых три представления: одно в роли М. Х. и два – в роли Макбета.

Сегодня суббота, и курьер не принес депешу из Адмиралтейства, хотя в обратном направлении было отослано сообщение относительно расследования дела Керема. Похоже, м-р Керем нашел подходы к турецким дипломатам, надеясь через них повлиять на полицию. Это означает, что турки будут присматривать за ходом расследования. Правительство обеспокоено предполагаемой торговлей проститутками обоего пола – не только оттого, что опасается возможной шумихи, но также из-за трудностей, которые могут ожидать таможню и всю внешнюю торговлю в целом…

Скоро должны вернуться М. Х. и Г. Я приготовил для них одежду. Если не будет неприятностей вроде тех, что имели место вчера, встреча с немцами должна закончиться хорошо, лишь бы сэр Камерон оставался трезвым и благоразумным…

Глава восьмая

Я в рекордное время переоделся и как раз причесывался, когда в гостиную вошел Майкрофт Холмс. Строгий костюм придавал ему важный вид.

– Ненавижу эти выходы в свет, – пожаловался он. То была знакомая присказка, я давно считал ее в некотором роде ритуальной: всякий раз, когда обстоятельства вынуждали Холмса выходить за рамки привычного распорядка, у него портилось настроение.

– Подумайте о пользе, которую принесет эта встреча, – утешил я. – Возможно, вам удастся избавить леди Макмиллан от путешествия в компании «дядюшек». Ведь это стоит того, чтобы чуточку потерпеть, верно?

– Вполне вероятно. Нам пора, – добавил он, направляясь к выходу и снимая с вешалки свой выходной плащ-накидку. – Вы готовы?

– Секундочку, – ответил я, вкладывая расческу в футляр и поворачиваясь к нему. – Портфель уже готов, разумеется.

– Отлично, – похвалил меня Холмс. – Тогда на выход. Я не хочу опоздать и тем самым предоставить барону фон Шаттенбергу повод стать несговорчивым. Когда приедем на Беркли-Мьюз, я велю Гастингсу отвезти Саттона в театр, пока мы будем беседовать с бароном и сэром Камероном. – Он поджал губы. – Полагаю, Саттон, играя трагедию, проведет вечер более приятно. – И добавил, указывая на коридор: – По возвращении Тьерс подаст поздний ужин. Я не хочу, чтобы вы голодали, мой мальчик.

– Я этого не боюсь, – заверил я его, взяв портфель и подходя к вешалке, чтобы снять свое пальто. – Я к вашим услугам.

– Тогда идемте.

Мы спустились по ступеням и вышли на улицу, очутившись под последними каплями затихавшего дождя. На углу нас ждал Сид Гастингс.

– Что, сегодня разговаривали с констеблями, Гастингс? – спросил Холмс, залезая в кэб.

Я вошел вслед за ним и убрал за собой подножку.

– Нет, на этот раз никаких констеблей, – ответил Гастингс. – Но я думаю, за нами, возможно, опять следят.

– Да? И кто же? – поинтересовался Холмс, обернувшись, в то время как наш кэб покатил по оживленной улице.

– Кажется, какой-то тип на лошади.

Гастингс, лавируя в потоке экипажей, правил лошадью и не оглядывался назад: его внимание было занято доро́гой.

– Трудно объяснить.

– Только один? – спросил Холмс. – Раньше их было двое.

– Мне так показалось, сэр, – сказал Гастингс. – Если за нами кто-то следит – заметьте, я этого не утверждаю, – то только один всадник.

На следующем углу наш кэб свернул направо.

– Нет. За нами никого нет. Извините, сэр. Я ошибся.

– Все в порядке, Гастингс. Лучше перестраховаться, чем пропустить настоящую опасность. – Холмс откинулся на подушки и взглянул на меня: – Готовы к встрече с сэром Камероном?

– Готов – не то слово, скорее, обречен на нее, – ответил я и попытался улыбнуться, чтобы показать, что это была шутка, но обнаружил, что не могу заставить свое лицо растянуться в улыбке. – Я его остерегаюсь, сэр.

– В вас говорит опыт. С Макмилланом тяжело, спору нет, – заметил Холмс. – Я все время ищу способ показать ему, что он мог бы вести себя и получше, но пока не нашел. – Он принялся разглядывать улицу. – Не забыть бы справиться о раненом курьере. Меня тревожит, что я не сумел уделить покушению больше времени, чтобы разобраться… – Он оборвал себя на полуслове. – Ладно, теперь не до того. На повестке дня – сэр Камерон и Братство.

– Незавидное положение, если можно так выразиться, сэр.

– Можно, Гатри, можно.

Я не удержался и прыснул, но больше ничего не говорил, пока мы не достигли Беркли-сквер и не свернули на Беркли-Мьюз, к особняку Дитриха Амзеля. Гастингс медленно подъехал к дому и опустил для нас подножку. Я вышел первым и посторонился, пропуская патрона.

– Вернетесь за нами, после того как отвезете Саттона в театр, – велел он Гастингсу. – Если нас не будет у входа, передайте через дворецкого, что вы уже здесь.

Гастингс коснулся полей шляпы и стал разворачивать кэб на узкой улочке.

– Будь тут на фут у́же – и нипочем уж не развернуться, – заметил он, уезжая.

На стук Холмса из-за двери тут же выглянул дворецкий. Он забрал у нас верхнюю одежду и сообщил, что барон фон Шаттенберг ждет в гостиной.

– Благодарю вас. Сэр Камерон уже приехал? – спросил Холмс.

– Еще нет, – ответил дворецкий. – Его ожидают с минуты на минуту.

– Очень хорошо, – сказал Холмс, проходя за дворецким в гостиную.

Я следовал на почтительном расстоянии от патрона, понимая, что именно такое поведение немцы сочтут подобающим для подчиненного.

Барон фон Шаттенберг, как и вчера, был при полном параде, словно ожидал с визитом не сэра Камерона, а самого принца Уэльского. Кланяясь и улыбаясь, он поднялся с дивана, стоявшего перед камином:

– Вот и вы, мистер Холмс!

– Как и было условлено, – сдержанно ответил Холмс и кивнул трем секретарям, которые притулились в дальнем углу, словно не желая попадаться на глаза. – Добрый день, господа. Надеюсь, вы все пребываете в добром здравии?

– Как любезно с вашей стороны спросить об этом, – произнес барон фон Шаттенберг. – Да, мы все в добром здравии. Ждем только сэра Камерона, дабы решить вопросы, связанные с приездом его супруги. – Он указал на диван, стоявший напротив того, который занимал сам: – Располагайтесь, мистер Холмс. Мы готовы уладить дело ко взаимному удовлетворению. Не хватает лишь сэра Камерона.

– Да, мне уже сообщили. Судя по всему, он должен вот-вот быть здесь, – ответил Холмс, скорее с надеждой, чем с уверенностью. Он сел на диван так, будто это был жесткий стул. – Быть может, тем временем вы поведаете мне, насчет каких пунктов готовы договариваться, а насчет каких – нет. Это избавит нас от лишних препирательств и ускорит решение вопроса.

– Без сомнения, без сомнения, – ответил барон. – Очень жаль, что нельзя устроить все к вящему удовольствию леди Макмиллан, но… – Он беспомощно развел руками.

Холмс кивнул:

– Вы не желаете, чтобы она посещала шотландское поместье сэра Камерона, правильно я понимаю?

– Да, – сказал барон фон Шаттенберг. – Пока еще рано идти на подобные уступки. Ей пришлось бы почти или полностью отказаться от самостоятельности в отношениях с супругом. По тем же соображениям она не будет останавливаться и в его лондонском доме. – И будто бы между прочим добавил: – Полагаю, вам известно, что он снял дом на Динери-Мьюз?

– Я что-то слышал, но не знал, стоит ли доверять этим сведениям. Слухи – вещь ненадежная, – ответил Холмс, который до настоящего момента понятия не имел, что сэр Камерон снял дом в Лондоне.

Поскольку Керзон-стрит, где я снимал квартиру, находилась всего в пяти кварталах от того места, куда мы сейчас прибыли, а Динери-Мьюз располагалась еще пятью кварталами дальше, я решил, не откладывая дела в долгий ящик, завернуть туда и взглянуть на этот дом.

– Надежная или нет, мне подтвердили, что так оно и есть. Если верить агенту по недвижимости, который совершил сделку, сэр Камерон въедет туда первого декабря. Мне сказали, что он собирается принимать жену именно там. – Барон кашлянул. – Однако это нежелательно. Смею заметить, леди Макмиллан заявила, что во время своего пребывания в Лондоне будет жить в одной гостинице с дядюшками. Мне казалось, это ясно. Очевидно, я ошибался. Он не вернет таким образом леди Макмиллан. Вы должны понимать: она пока не желает жить одним домом с сэром Камероном. – Он попытался улыбнуться. – Надеюсь, вы растолкуете это ему, когда он приедет.

– Постараюсь, – ответил Холмс, поджав губы. – Я несколько удивлен его поступком. Он понимает, что эта встреча лишь начало их примирения, если они действительно решили помириться.

– Сдается мне, вы ухватили суть проблемы. Со стороны сэра Камерона неразумно слишком давить на леди Макмиллан: она может превратно истолковать это. В таком случае ее сопровождающие смогут защитить ее от назойливости сэра Камерона. – Барон фон Шаттенберг поднял руки. – Сэр Камерон – великий герой, но люди его склада зачастую бывают импульсивны и привередливы. – Он кивнул своим помощникам: – Позаботьтесь, чтобы у мистера Холмса было все, что потребуется во время беседы.

– Премного благодарен, однако Гатри уже обо всем позаботился, – пробормотал Холмс.

– Ах да, – ответил барон. – Надежный английский слуга.

– В данном случае шотландский, – поправил его Холмс.

Я тем временем изо всех сил старался не выдать своего гнева: надо же было обозвать меня слугой! Тщетно я убеждал себя, что барон не владеет тонкостями языка. Пришлось признать, что он намеренно старался уязвить нас с Холмсом.

– Шотландский, – повторил барон фон Шаттенберг, елейно улыбаясь. – Сэр Камерон тоже шотландец.

– Да, – признал Холмс, и по его тону я понял, что он тоже оскорблен.

– Ваш человек, несомненно, способен помочь вам найти общий язык с сэром Камероном, – благодушно рассудил барон и бросил на своих помощников суровый взгляд. – Что ж, пусть сядет подле вас – при условии, что он не будет вмешиваться в наш разговор с сэром Камероном.

– Отлично, – ответил Холмс, оглядываясь на обитые плюшем стулья, стоявшие позади него. – Прошу вас, Гатри, сядьте там.

– Конечно, – сказал я и взял ближайший стул.

Теперь я мог наблюдать со своего места не только за бароном фон Шаттенбергом и Холмсом, но и за тремя секретарями. Я приметил, что герр Криде, в отличие от Фарбшлагена и Айзенфельда, нервничает. Мне хотелось понять, отчего он так взвинчен, но в голову ничего не приходило.

Барон фон Шаттенберг позвонил в колокольчик и приказал подать напитки.

– Близится время, когда вы, англичане, пьете чай. Мне не хотелось бы, чтобы вы пропустили чаепитие.

– Вы очень добры, – улыбнулся Холмс и сделал вид, что с радостью предвкушает угощение. – Уверен, сэр Камерон тоже с удовольствием выпьет чаю.

– Вероятно, вы правы, – согласился барон, откидываясь на спинку дивана. – Однако жаль, что он заставляет себя ждать.

– Встреча назначена из-за него, – робко напомнил Холмс. – Он скоро придет, и мы сможем начать.

– Да, – сказал барон и замолчал.

В комнате воцарилась тишина, которую нарушал лишь потрескивавший в очаге огонь да приглушенный шепот трех секретарей. Уличный шум не проникал в эту часть дома, и мне почудилось, будто барон предпочел библиотеке гостиную именно по этой причине. Я занялся подготовкой к разговору: открыл портфель и вынул из него свою записную книжку и карандаши.

Барон фон Шаттенберг встал и подошел к камину, что дало ему прекрасную возможность презрительно повернуться спиной ко всем нам. Ощутив жар, исходивший от огня, он удовлетворенно вздохнул, обернулся и обратился к присутствующим:

– Как видим, сэр Камерон не торопится. Прискорбное качество для человека его положения.

– Мы ведь не знаем, что́ его задержало, – перебил его Холмс. – На то могло быть множество причин. – По его голосу я понял, что он опасался наиболее вероятной из них – пристрастия сэра Камерона к бренди.

– Он мог бы прислать записку с объяснениями, – заметил барон. – Я не привык ждать.

– Он опаздывает всего на десять минут, – примирительно сказал Холмс. – Погода может послужить достаточным оправданием.

– Возможно, – нехотя согласился барон. – Сегодня слякотно.

От необходимости отвечать Холмса избавил дворецкий: он принес поднос с чаем, который поставил на столик между диванами.

– Ваш чай, сэр, – изрек слуга и поклонился.

– Danke[15], – ответил барон и жестом отпустил дворецкого.

– Пирожные с кремом, – восхитился Холмс, бросив взгляд на уставленный яствами поднос. – Редкое лакомство. Сэру Камерону понравится.

– И ватрушки с малиной. Насколько я знаю, их он тоже любит, – заметил барон так, будто любить сладкое глупо.

– А что предпочли бы вы? – поинтересовался Холмс. – Очевидно, сосиски и сыр?

– Это мне больше по вкусу, – признал барон. – Однако сласти тоже по-своему неплохи. – Он подошел к дивану. – Будем надеяться, что еда не успеет остыть до прихода сэра Камерона.

– Верно, – вполне искренне согласился Холмс. – Будет жаль, если нам не удастся ею насладиться.

Впрочем, этого не случилось: у входа послышался какой-то шум, а следом за ним – вопль сэра Камерона:

– Холмс! Холмс! Живо идите сюда!

Мы с патроном переглянулись.

– Вы позволите, барон?

– Разумеется, – безучастно ответил тот.

– Гатри, идемте со мной, – велел Холмс и, даже не убедившись, что я следую за ним, вышел из комнаты.

– Холмс! – взревел сэр Камерон еще громче, чем прежде. – Я знаю, вы здесь!

Холмс невозмутимо ответил:

– Сэр Камерон, что вам от меня нужно?

Я остановился в шаге от Холмса и посмотрел на Макмиллана. С тех пор как я видел его последний раз, он слегка отяжелел, его рыжие волосы поредели, но он был все так же щеголеват. Лицо его побагровело, рот же, напротив, побелел. Через мгновение я понял, что он вовсе не пьян, но охвачен приступом страха, и спросил себя, что́ привело его в такое состояние.

– Я настаиваю, – прорычал сэр Камерон. – Я хочу, чтобы этих молодчиков арестовали!

– Каких… молодчиков? – нарочито спокойным голосом проговорил Холмс. – Что случилось?

Шотландец просто задыхался от негодования и страха.

– Вы еще спрашиваете! В меня стрелял какой-то негодяй! В меня!

Выражение лица Холмса вмиг изменилось.

– Когда? – серьезно спросил он.

– Прямо сейчас. Мы как раз сворачивали с Маунт-стрит, когда в мой экипаж дважды выстрелили. Одна пуля угодила в дверную раму, другая – в плечо кучера.

Тут он начал заикаться и принялся расхаживать туда-сюда, сцепив руки в замок, чтобы унять дрожь. Я почуял исходящий от него слабый запах бренди и догадался, что он успел для храбрости хлебнуть из своей фляжки.

– Вы уверены? – настойчиво спросил Холмс, полностью сосредоточившись на том, что́ скажет наш знакомец.

– Насколько вообще может быть уверен человек, – ответил сэр Камерон. – Я протестую! Стрельба в Лондоне! В Мейфэре![16] – Он ударил кулаком по ладони. – Такое нельзя терпеть.

Холмс попытался успокоить расходившегося шотландского пэра:

– Сэр Камерон, если вы поведаете все, что вам известно, Гатри позаботится о том, чтобы в течение часа полиция получила полный отчет о происшествии.

– Полиция? – усмехнулся сэр Камерон. – Держи карман шире! – Он сердито покосился на дворецкого, стоявшего в нескольких шагах от нас и жадно следившего за разговором: – Смотрите не разболтайте об этом своим приятелям. Я не хочу завтра прочесть о себе в «Миррор».

– Я не болтлив, сэр, – холодно промолвил дворецкий и демонстративно удалился.

– Так-то лучше, – заметил сэр Камерон. – Выстрел был какой-то странный, словно палили из охотничьего револьвера – знаете, длинноствольного, венгерского. Из таких добивают кабана и медведя.

– Вы, без сомнения, правы. Мы обязательно упомянем об этом. – Холмс говорил так, словно это не имело ни малейшего значения, хотя и он, и я знали, что длинноствольный венгерский охотничий револьвер – любимое оружие Викерса. – Однако если вы хотите пресечь слухи, не перейти ли нам сейчас к тому делу, ради которого мы сюда прибыли? – произнес он осторожно, не желая давать сэру Камерону повод для новых разглагольствований.

К счастью, шотландец позволил себя уговорить:

– Вы правы. С этими немцами тянуть нельзя. Лживые людишки. – Он пригладил рукой костюм. – А когда покончим с этим делом, я дам Гатри отчет. Полиция подождет. Преступника они все равно не поймают. Ежели я что-нибудь понимаю, он должен быть уже далеко. Он полный дурак, если там остался.

– Или, напротив, гений, – сухо заметил Холмс. – Затеряться в уличной толпе под дождем – блестящая мысль.

Сэр Камерон не обратил на эти слова внимания.

– Я велел кучеру найти констебля, а затем отправляться к врачу, чтобы тот залатал рану. Так что первое сообщение полиция получит от возницы. – Он говорил так, будто эти само собой разумеющиеся поступки были верхом великодушия с его стороны.

– Вот и славно, – заявил Холмс, обрадованный тем, что ему не придется спорить с несносным упрямцем насчет мер предосторожности.

– Где немцы? – продолжал сэр Камерон.

– В гостиной. Вы позволите мне доложить о вашем прибытии? – спросил Холмс, показывая пэру дорогу.

– Если хотите поработать дворецким, мне-то что за дело? – сказал скандалист, словно это не он только что прогнал настоящего дворецкого. – Давайте поскорее разделаемся со всем этим. Сегодня вечером я приглашен в другое место, не хотелось бы опоздать.

Холмс подавил вздох.

– Надеюсь, мы быстро уладим все вопросы, но это по большей части зависит от вас.

– Тогда трудностей не возникнет, ведь я человек разумный, – заявил сэр Камерон, порядком погрешив против истины.

Мы были уже у дверей гостиной, и Холмс сделал последнюю попытку подготовить шотландца к тому, что его ожидало:

– Им известно, что вы сняли дом.

Сэр Камерон резко остановился.

– Какое их собачье дело? – воскликнул он, вновь стервенея.

– Они не хотят, чтобы ваша жена останавливалась там, – продолжал Холмс.

– А почему она должна там останавливаться? У нее забронирован номер – в «Браунсе», насколько я знаю. Она поменяла планы? – спросил сэр Камерон. – Ей-то что до того, что я снял дом?

Холмс неимоверным усилием воли подавил раздражение.

– Если вы сняли его не для нее, тогда зачем?..

– Я не могу все время торчать в гостинице или клубе, – развязно проговорил сэр Камерон. – Там слишком людно. Человеку нужен свой угол, неужели не понимаете? Место, где он может проводить время вдали от нескромных взглядов.

Холмс злобно прошипел:

– Вы что, вздумали поселить там любовницу?

– А если и так? – мрачно проговорил шотландец. – Не будете же вы попрекать человека за то, что…

Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге возник барон фон Шаттенберг:

– Вы не хотите представить мне сэра Камерона, мистер Холмс? Раз уж он наконец прибыл…

Холмс с изумительной быстротой вернул себе прежнюю уверенность.

– Разумеется, – сказал он, обращаясь к барону. – Имею честь представить вам сэра Камерона Макмиллана. Сэр Камерон – барон фон Шаттенберг.

Он мельком взглянул на меня, словно желая убедиться, что я на месте и готов к любым выкрутасам шотландца.

Барон поклонился и щелкнул каблуками.

– Очень рад, сэр Камерон.

– Я также, – машинально ответил тот. – Прошу прощения, я опоздал, но по дороге сюда мой экипаж обстреляли. – Он говорил спокойно, с видом героической обреченности. – Я знал, что у меня есть враги, но не предполагал, что они осмелятся напасть прямо в центре столицы.

– Обстреляли?! – поразился барон. – Вы не пострадали?

– Я цел, – ответил сэр Камерон. – Чего не могу сказать о своем несчастном кучере, которого ранили в плечо. – Он почти ухмылялся. – Возмутительный случай.

– Безусловно, – согласился барон фон Шаттенберг с готовностью, которую я счел подозрительной. – Входите же, входите. Вот чай. Я велю подать бренди или шнапс, смотря по тому, что вы предпочитаете.

Сэр Камерон улыбнулся:

– Было бы очень хорошо.

Меня передернуло при мысли о том, что́ способно сотворить бренди с сэром Камероном в его нынешнем состоянии. Я лихорадочно соображал, что бы такое сказать, дабы удержать его от рискованного шага.

– Нам столько надо сделать. Вы уверены, что…

Сэр Камерон не дал мне закончить.

– Мне необходимо пропустить бокальчик бренди, чтобы успокоить нервы, – заявил он. – После всего случившегося я не хочу принимать решение, невольно отвлекаясь на мысли о том, что меня атаковали давние враги. – Он самодовольно улыбнулся.

Этого хватило, чтобы я разозлился, но было недостаточно, чтобы я вслух оспорил его требования. Я посмотрел на Холмса и пожал плечами, в ответ он кивнул.

– Тогда вам принесут бренди, – произнес барон фон Шаттенберг. – Мы просто обязаны предложить нашему гостю выпить.

Он бросил на Холмса быстрый взгляд, явно желая удостовериться, что тот понял, кто нынче хозяин положения.

– Благодарю вас, – сказал сэр Камерон и бойко продолжал: – Вы должны простить Холмса. В душе он пуританин и считает себя выше земных удовольствий. А напрасно.

– Вероятно, вы правы, – согласился барон. – Я позабочусь, чтобы вы ни в чем не знали отказа. – Он осуждающе посмотрел на Холмса и велел стоявшему рядом дворецкому: – Принесите бренди. И графин с горячей водой. – Затем барон сложил руки и сказал: – Когда сэр Камерон почувствует себя лучше, мы перейдем к намеченному обсуждению.

Мне не терпелось возразить против последних замечаний сэра Камерона, но Холмс сделал мне знак молчать, и тогда я принялся рисовать в записной книжке. Чай остывал, поскольку все ждали бренди. Когда вошел дворецкий с подносом, на котором стояла бутылка с французской этикеткой, я заметил, что три секретаря закивали друг другу, и понял, что нас ожидает какой-то подвох. Я испугался, но взял себя в руки, надеясь каким-нибудь образом раскрыть их замысел.

– Нельзя ли мне чаю? – спросил Холмс у барона, который в этот момент наливал бренди в бокал из богемского хрусталя.

– О, думаю, это возможно, – ответил барон. – Герр Криде, можно вас попросить? Налейте сперва себе и выпейте, прежде чем предложить чашку нашему гостю. Он перенес такое испытание, что заслуживает подобной любезности.

– Сию минуту, герр барон, – сказал Гельмут Криде, вставая и собираясь исполнить приказание барона.

Он торжественно наполнил чашку, размешал чай, затем добавил молоко и сахар, снова размешал и выпил до дна.

– Вот. Готово.

– Вам нет нужды устраивать подобные церемонии ради меня или сэра Камерона. Мы вовсе не считаем, что находимся в обществе врагов, – заметил Холмс. – Впрочем, благодарю вас за стремление продемонстрировать чистоту своих намерений.

– Спасибо, мистер Холмс, – ответил барон. – Я бы хотел, чтобы вы оценили наши усилия удовлетворить все ваши желания и, со своей стороны, не препятствовали нашим требованиям относительно сэра Камерона и леди Макмиллан.

Он машинально начал наливать вторую чашку.

– Нельзя, чтобы в прискорбном происшествии, случившемся с сэром Камероном, хотя бы на миг заподозрили нас, иначе это бросит тень сомнения на все, что мы делаем.

– Ну что вы, – пробормотал сэр Камерон, выражением лица опровергая эти слова.

– Видите? – воскликнул барон. – Сэр Камерон меня понимает. Я не хочу огорчать вас, но вы должны усвоить: я обязан поддержать свою соотечественницу в том, что, возможно, не отвечает вашим желаниям.

– Я понимаю, – сказал Холмс и бросил тяжелый взгляд на сэра Камерона, поигрывавшего своим бокалом с бренди. – Мне совсем не хочется, чтобы визит леди Макмиллан был испорчен, однако меня тревожит ее окружение. У людей, которые собираются сопровождать ее, отнюдь не безупречное прошлое. Это беспокоит и Адмиралтейство, и правительство ее величества, а также ставит в затруднительное положение меня. Я желаю найти способ принять леди Макмиллан в Лондоне без тех оговорок, на которые мы вынуждены идти в сложившихся обстоятельствах. Вы заявили, барон, что она не передумает. Надеюсь, это не так, поскольку мне нужно, чтобы она…

Холмс внезапно умолк, ибо Гельмут Криде сделал короткий судорожный вдох и рухнул на пол, а чашка, которую он держал в руках, разбилась, ударившись о край стола.

Из дневника Филипа Тьерса

Саттон в обличье Майкрофта Холмса отправился в клуб «Диоген». Перед тем как уйти, он сообщил мне, что устроится в читальном зале, дабы избежать слежки. Он все еще твердо убежден, что за ним наблюдают. Если это правда, положение весьма тревожное, и я ума не приложу, что́ надо предпринять.

Сэр Мармион прислал записку: он собирается изучить историю болезни раненого курьера и выяснить, получает ли тот надлежащее лечение. Не сомневаюсь, что Адмиралтейство обеспечивает своему служащему отличный уход и заботу, но сэр Мармион, возможно, предложит иные методы лечения, которые облегчат состояние больного и ускорят выздоровление.

М. Х. и Г. все еще у немцев, и неудивительно. Я жду их не раньше чем через час. Тем временем принесли результаты вскрытия тела Юджеля Керема. Я передам их М. Х., когда он вернется. Кажется, два вывода М. Х. относительно погибшего юноши подтвердились…

Мне нужно выйти примерно на час – заглянуть к мяснику и булочнику. Завтра воскресенье, и лавки будут закрыты. Мясник обещал оставить для меня свиные ребрышки; приготовлю их завтра на обед. В понедельник будут свежие телячьи отбивные и палтус из рыбной лавки…

Глава девятая

В гостиной дома герра Амзеля на Беркли-Мьюз воцарилось молчание. На минуту все присутствующие застыли, затем барон фон Шаттенберг громко позвал дворецкого, а сэр Камерон залпом допил свой бренди, и я не мог винить его за это. Холмс опустился на колени перед молодым человеком и стал щупать пульс, затем наклонился и приложил ухо к его груди. Всем было ясно, что Гельмут Криде уже умер, ибо его лицо исказила такая гримаса, которая не могла держаться долго, будь он жив.

В дверях показался дворецкий с недовольной миной, которая тотчас уступила место ужасу.

– Господи! – выдавил он, увидев труп, и бросился к нему, но Холмс остановил его:

– Пошлите кого-нибудь за полицией. Скажите, это срочно. Смерть наступила от яда. – Холмс поднялся. – Затем заприте эту комнату. Никто не должен входить и выходить из нее. – Он посмотрел на барона фон Шаттенберга: – Надеюсь, вы не возражаете?

– О нет, – промолвил барон, потрясенный и бледный. – Я полагаюсь на вас. Это ваша страна. – Он отвернулся от тела Криде. – Но я бы не хотел здесь оставаться. Это необходимо? Быть может, мы перейдем в библиотеку, а эту комнату запрем до прихода полиции?

Холмс помотал головой.

– Это было бы неразумно, – как можно мягче ответил он. – Мы должны позаботиться о том, чтобы труп и место преступления оставались в неприкосновенности.

– Да полно вам, Холмс! – вмешался сэр Камерон в своей обычной грубоватой, задиристой манере. – Никто и не собирается трогать тело. Я думаю, это чертовски верное предложение – пойти в библиотеку. Мы ничего не добьемся, оставшись тут.

– К сожалению, вынужден вам возразить, сэр Камерон, – учтиво сказал Холмс. – Мы обязаны заверить полицию, что тело осталось точно в том же положении, какое оно занимало с самого начала, что никто не притрагивался к чашке и блюдцу и что все остается на своих местах с тех самых пор, как бедный молодой человек скончался. Если мы оставим кого-то присматривать за трупом – неважно, кто это будет, – что-нибудь может измениться, а значит, расследование с самого начала пойдет по неверному пути. Нет-нет, не поднимайте его чашку, герр Айзенфельд. Все должно оставаться как было. – Он подошел ко мне: – Гатри, раздайте всем по листу бумаги. Пусть каждый опишет, как помнит, последние минуты, предшествовавшие смерти герра Криде.

Сэр Камерон воспользовался этой возможностью, чтобы выразить свое недовольство:

– Едва ли я что-то видел. Я только что приехал и еще не отошел после того происшествия на Маунт-стрит.

Холмс отважился перебить его, чтобы продолжить:

– Будет лучше, если мы не станем обсуждать случившееся, пока не запишем свои впечатления. Возможно, таким образом выяснится какая-нибудь подробность, которую заметил только один из нас. – Он посмотрел на меня. – Гатри, будьте добры!

Я вынул из своего портфеля несколько листков, встал и раздал их немцам, сэру Камерону и Холмсу.

– Желаете, чтобы я сделал то же самое, сэр?

– Разумеется, мой мальчик! Важно, чтобы мы сопоставили наши впечатления, а это упражнение нам поможет, – объяснил Холмс, доставая свой карандаш и тут же принимаясь за дело, чтобы подать пример остальным.

Постепенно все приступили к работе. Я вернулся на свое место и тоже стал восстанавливать в памяти, что́ произошло с момента прибытия сэра Камерона и до самой смерти Гельмута Криде. Я попытался припомнить все, что видел и слышал. Это оказалось труднее, чем мне казалось, так как близкое соседство мертвого тела отвлекало меня и воспоминания мелькали перед мысленным взором, будто блики на водной глади.

– Нелепость какая-то… – немного погодя проворчал сэр Камерон. – Я мало что могу сообщить. Приехал, был принят бароном фон Шаттенбергом, здесь подавали чай, вы велели принести бренди, барон, а затем стали настаивать на этой глупой пробе. Не думаю, чтобы в этом была необходимость, но вы, немцы, любите настоять на своем. Следующее, что я увидел, был человек… на полу. – Он отложил свой лист. – Больше мне нечего добавить.

Холмс заставил себя принять сочувствующий вид:

– Это так похоже на вас, сэр Камерон, преуменьшать опасность. Однако стоит подумать о другом: возможно, яд предназначался вам.

Шотландец сразу притих. Я заметил, что кровь отлила от его щек.

– О чем вы говорите, Холмс?

– Думаю, подобный вывод напрашивается сам собой, – серьезно сказал патрон.

– Так это я должен был погибнуть? – спросил Макмиллан. – Возможно ли?

– Двадцать минут назад вы счастливо избежали еще большей опасности. Теперь мне представляется, что второй убийца был готов действовать, если не удастся первое покушение. – Холмс взглянул на листок сэра Камерона, где было нацарапано всего несколько строк. – Откуда убийцам знать, что вы будете пить не чай, а бренди?

Я чуть было не вставил, что любой, кто знаком с сэром Камероном, мог бы об этом догадаться, но сдержался. Тем временем Холмс с шотландцем продолжали разговор.

– В том, что вы говорите, есть некоторый смысл, – признал Макмиллан. – Возможно, я слегка поспешил. – Он снова взял свой лист. – Постараюсь припомнить что-нибудь еще.

– Ваши показания, несомненно, станут большим подспорьем для полицейских.

Холмс вернулся к своим записям, но через несколько минут отложил карандаш и заметил:

– Как жаль, что мы не можем выпить чаю, пока ждем.

Все, кто был в комнате, уставились на него, на лицах читались разные чувства, от иронии до неприязни. Барон фон Шаттенберг откашлялся:

– Вероятно, полиция захочет осмотреть все чайные приборы. Все, что стоят на подносе?

– Да, – подтвердил Холмс. – Мы ведь не знаем, где находится яд. – Он указал на выпечку: – Насколько я понимаю, это тоже может представлять опасность.

Эгмонт Айзенфельд протянул Холмсу свой лист.

– Как вы думаете, нельзя ли прикрыть ему лицо? Оно просто… – Он не закончил фразу, лишь жестом выразив свое отвращение.

Холмс поразмыслил и сказал:

– Не думаю, что носовой платок, наброшенный ему на лицо, что-то испортит.

Он вынул из кармана свой платок, развернул его и накрыл лицо покойного.

– Благодарю вас, – ответил Айзенфельд. – Так лучше, да и он сохранит свое достоинство.

Я вспомнил недавние рассуждения служителя морга о смерти и достоинстве и сразу понял, что эти уступки действительно нужны лишь живым, а мертвецам уже ни до чего нет дела. Я был потрясен и все же не мог отрицать этой истины. Меня поразило, что я понял это лишь сейчас, хотя за годы работы на Холмса побывал в стольких переделках.

– Гатри! – произнес Холмс, вторгаясь в мои мысли.

– Сэр? – ответил я, немедленно переключив на него свое внимание.

– Прошу вас, соберите у присутствующих показания, чтобы мы могли вручить их полиции. – Холмс оглядел находившихся в комнате: – Это недолго. Полиция прибудет с минуты на минуту.

– Надеюсь, что так, – передернул плечами сэр Камерон. – Пламя скоро погаснет, а дров здесь нет. Как думаете, мы можем позвать дворецкого, чтобы он снова разжег огонь? – Он опять сделался грубым и раздражительным.

– Полагаю, было бы разумнее сначала дождаться полиции, – ответил Холмс.

Сэр Камерон страдальчески вздохнул и посмотрел на барона:

– Где моя жена, сэр? Давайте обсудим хотя бы это, раз уж мы здесь застряли. – Мне был хорошо знаком этот тон: Макмиллан искал повод для ссоры.

– Мы для этого и собрались, – сказал Холмс, изумив меня и подыграв сэру Камерону. – Попытаемся извлечь пользу из нашего непростого положения.

Шотландцу только это и требовалось:

– Итак, сэр? Где же она?

– Она в Голландии, – ответил барон фон Шаттенберг с готовностью, которая показалась мне подозрительной. – С нею ее дядюшки. Если вы сумеете убедить Адмиралтейство допустить их в страну, она сможет приехать уже послезавтра.

– В Голландии, – задумчиво промолвил сэр Камерон. – Давно она там?

– Со вчерашнего дня. Прошлой ночью я получил телеграмму, уведомлявшую меня, что она уже в отеле. И очень хочет свидеться с вами.

– А еще она хочет, чтобы дядюшки приехали вместе с нею. В чем тут загвоздка, Холмс? Адмиралтейство не возражает против того, чтобы она путешествовала с родственниками, а?

– Дело не в этом, хотя степень ее родства с некоторыми из них вызывает сомнения, – грубовато ответил Холмс. – У нас есть достоверная информация о том, что вышеупомянутые «дядюшки» принадлежат к организации, которую правительство… – Он запнулся. – Возможно, эти «дядюшки» планируют доставить в Лондон не только вашу супругу, но и кое-что еще.

Барон фон Шаттенберг покачал головой:

– Это просто смешно. Дяди леди Макмиллан – достойные, порядочные люди.

– Вы в этом уверены? – скептически возразил Холмс.

– Уверен так же, как и в том, что один из моих секретарей лежит на полу мертвый, – парировал барон.

– И в чем тогда трудность, Холмс? – спросил сэр Камерон. – Что такого сделали эти «дядюшки», что вы не хотите позволить им сопровождать племянницу, мою жену, в Англию? – Он воинственно упер руку в бок в радостном предвкушении назревающей перебранки.

Холмс терпеть не мог, когда его вынуждали открывать свои карты, однако он знал, как ответить:

– Повторяю, Адмиралтейство беспокоит вовсе не ваша жена, а ее спутники, а также те, к кому они намерены присоединиться здесь, в Лондоне. Мы получили сообщение, весьма и весьма достоверное, о том, что «дядюшки» состоят в Братстве.

Я был поражен тем, что он в подобной компании вдруг взял и выложил все напрямик. Я надеялся, что это хитрая уловка, а не отчаянная попытка внезапной атакой вывести преступника на чистую воду. Заговорит ли он о Викерсе или Браатене или оставит эти сведения при себе? Мне невольно подумалось, что он уже сказал слишком много.

Сэр Камерон недоверчиво уставился на Холмса:

– В Братстве? Чушь! Это люди высокопоставленные и состоятельные. Им совершенно нет смысла связываться с бессовестными мерзавцами. У них все есть. Что может дать им Братство? – Он взглянул на барона фон Шаттенберга, желая найти у него поддержку.

– Возможно, им нужна власть, – спокойно ответил Холмс и обратился к барону: – Прошу простить меня за столь неожиданные откровения. Я не хотел вот так вываливать все это на вас.

– Вы меня озадачили, – ответил барон. – Я не могу поверить этому. Если вы толкуете о подрывной организации, известной под названием Bruderschaft[17], то я должен заявить, что ваша информация неверна. Их цель – свержение законной власти. По крайней мере, так считается. Члены Братства – все, без исключения – негодяи, беспринципные и коварные. Неужели родные леди Макмиллан могут участвовать в этой дикости? Верх нелепости – полагать, будто они сотрудничают с подобным сбродом. Ее дяди много сделали для Германии и для немцев – для всех немцев, а не только для своего класса. Они родовиты и богаты, пользуются блестящей репутацией и занимают видное положение в обществе. У них нет причин связываться со столь недостойной компанией. – Он медленно покачал головой. – Что вам наговорили, чтобы вы поверили в эту опасную ложь?

– Человек, рассказавший об этом, поплатился за правдивость своих сведений жизнью. Вскоре после того, как он связался с нами, его обнаружили мертвым. Он встретил ужасную смерть. – Холмс тяжело вздохнул. – Простите, но я высоко ценю жертву, которую принес наш агент. Он выслеживал этих людей больше года, прежде чем они разоблачили его и наказали за то, что он сделал. Если вы желаете иметь копию его отчета, я позабочусь о том, чтобы вы ее получили.

Предложение Холмса ошеломило меня. Я спрашивал себя, чего он добивается.

– Да, – сказал барон. – Я бы хотел взглянуть на этот ваш отчет.

– Завтра же непременно пришлю его вам, хотя будет воскресенье. Я знаю, что эти факты подлинные, и полагаю, что они заслуживают вашего неотложного внимания. Когда вы найдете время изучить их, то, возможно, поймете, отчего меня так беспокоит свита леди Макмиллан, а может быть, сами захотите принять меры в отношении этих людей. – Он бросил взгляд на окно: ставни были уже закрыты на ночь. – Возможно, вы не сочтете нужным разделить мое беспокойство, но я хотел бы, чтобы вы поняли мои резоны.

– Я кое-что знаю о Братстве, – вставил сэр Камерон. – В большинстве своем это низкие твари. Очень не хочется, чтобы они ошивались вокруг. Не думаю, что моя жена позволит такое…

Тут в дверь постучал дворецкий.

– Прибыл старший инспектор Прайс, – доложил он.

– Пусть войдет, – ответил Холмс, опередив барона фон Шаттенберга.

Патрон сделал мне знак подойти; я тут же повиновался. Откровенные заявления Холмса по-прежнему тревожили меня. Подобное было не в его стиле. Мне пришло в голову, что убийство может придать вес тому, что он узнал о предполагаемых спутниках леди Макмиллан. По крайней мере, он не обмолвился о поездке Браатена и Викерса в Ирландию: эти данные лучше было приберечь на потом.

Дверь распахнулась, и в гостиную вошел старший инспектор Вон Прайс. Среднего роста, худощавый, лет тридцати пяти, с мужественным лицом, он казался куда дружелюбней инспектора Лайонела Фезерстоуна. Оглядевшись кругом, инспектор произнес:

– Добрый вечер, господа. Я вижу, тут кое-что случилось. Как это произошло?

Он выделялся из общей массы полицейских хорошей речью и безупречным костюмом. Я слыхал, что его мать, чью фамилию он носил, была актрисой, а после вышла замуж за какого-то захудалого графа с Севера и вызвала в семье своего мужа единодушное осуждение. Это ли сказалось на мрачном выражении его лица или же циником его, как и многих других, сделала работа в полиции?

– Значит, вы – старший инспектор Прайс? – сказал Холмс. – Мой брат не раз упоминал о вас. Я – Майкрофт Холмс. Работаю на Адмиралтейство.

– Холмс, Холмс… – произнес инспектор. – Кажется, знаю я вашего братца: высокий, умный малый, сыщик что надо.

Обычно Холмс возражал против столь уничижительных характеристик, даваемых его брату, однако теперь он только заметил:

– Да, он именно таков.

– Он уже побывал здесь? – спросил Прайс. – Мне об этом не говорили.

– Увы, нет. Эта подозрительная смерть, возможно, имеет отношение к дипломатическим делам. Должно быть, именно поэтому расследование поручили вам, – многозначительно произнес Холмс. Он знал, что в последнее время старшему инспектору Прайсу доверяли дела, связанные с преступлениями в высших слоях общества.

– К дипломатическим делам? – переспросил Прайс. – Как это?

Ему снова ответил Холмс, опередив остальных:

– Видите ли, старший инспектор, этот дом принадлежит немецкому подданному Дитриху Амзелю. Покойный также немец. Он служил у барона фон Шаттенберга. Мы все собрались здесь, чтобы обсудить предстоящий визит леди Макмиллан… Вы, разумеется, знаете сэра Камерона?

– Наслышан, – сказал Прайс. – Счастлив познакомиться, сэр Камерон.

– Вы очень любезны, – дежурным тоном ответил Макмиллан.

Последовала долгая неловкая пауза, наконец старший инспектор Прайс заметил:

– Так вы собрались здесь, чтобы обсудить визит леди Макмиллан. И вдруг этот человек рухнул на пол?

– Почти что так, – сказал барон, словно до него только теперь дошло, что его секретарь мертв. – Он выпил чаю и упал.

– Угу, – пробубнил инспектор. – Отчего?

– Отчего он упал? Судя по всему, в чае был яд, – ответил Холмс. – Быстродействующий, паралитический. Возможно, аконитин. – Он кашлянул. – Мы ничего здесь не трогали.

– Понятно, – протянул инспектор. – Кто-нибудь из вас заметил что-то необычное перед тем, как этот человек… упал?

И опять ответил Холмс:

– Пока мы ждали вас, я попросил каждого из присутствующих записать, что́ происходило в минуты, предшествовавшие смерти герра Криде. Мой секретарь Гатри передаст вам эти записи.

Я открыл портфель и вынул оттуда листы с показаниями.

– Думаю, вам это очень пригодится, инспектор, – сказал я, отдавая бумаги Прайсу.

Он взял листы, во взгляде его читалось замешательство.

– Как… предусмотрительно с вашей стороны, мистер Холмс, – процедил он, и мне почудилось, будто это ему совсем не по вкусу.

– Брат внушил мне, как важно сохранить первые впечатления очевидцев, а также ничего не трогать на месте преступления. Я прислушался к его мудрому предостережению. Вот почему я велел закрыть комнату и попросил присутствующих записать свои показания. Надеюсь, я не превысил своих полномочий? – Холмс в беспокойстве закусил нижнюю губу. – Если желаете, мы можем перейти в библиотеку и предоставить эту комнату в ваше распоряжение.

Старший инспектор Прайс, подавив растущее раздражение, ответил:

– Да, пожалуй, так будет удобнее, сэр.

– Тогда идемте, господа, барон фон Шаттенберг, сэр Камерон, – позвал Холмс. – У инспектора полно работы.

Барону не очень хотелось уходить.

– Гельмут Криде был моим секретарем, он погиб при исполнении служебных обязанностей. Думаю, мне следует остаться и проследить, чтобы ваша полиция не проявила неуважения к его телу.

– У меня и в мыслях такого не было, – с показным сочувствием заявил Прайс. – Однако нам придется удостовериться, что он действительно скончался, и выяснить причину смерти. Это нужно для того, чтобы мы могли подготовить обвинение, которое предъявят, когда будет установлен и привлечен к ответственности убийца. Определить, какой яд послужил причиной смерти, не так-то просто. Этот человек пал жертвой преступления, и мы обязаны сделать все возможное, чтобы поймать преступника. Вы согласны? Если я заверю вас, что с телом будут обращаться осторожно и почтительно, вы обещаете покинуть комнату на то время, пока мы будем исполнять свои обязанности?

Барон фон Шаттенберг ответил не сразу:

– Сначала его придется поместить в ваш морг? Нельзя ли сразу перевезти тело в похоронную контору, дабы его забальзамировали перед отправкой в Германию?

Холмс повернулся к барону:

– Думаете, это разумно? Герра Криде убили, и его тело может о многом поведать нам.

– Он приехал сюда в качестве дипломата, – резко ответил барон. – По одной этой причине нам должны разрешить как можно скорее передать его тело семье. Или мне проинформировать кайзера, что британское правительство не будет придерживаться дипломатических традиций?

– Если вы хотите переправить его морем, – удивленно промолвил Прайс, бросая тревожный взгляд на Холмса, – я постараюсь ускорить выдачу тела из морга. А вам нужно заняться улаживанием формальностей. Вероятно, вы сможете забрать его в понедельник. Для этого завтра нашим людям потребуется работать весь день. К сожалению, раньше вряд ли получится, ведь речь идет об отравлении. Должно быть проведено вскрытие. Я постараюсь уже завтра направить одного из наших врачей в морг, чтобы к понедельнику вы могли забрать тело.

– Благодарю вас, – сказал барон, смягчаясь. – Его родные обезумеют от горя.

– Весьма прискорбно, – ответил инспектор. Ему уже не терпелось выпроводить нас отсюда. – Прошу вас, господа.

– И еще одно, – проговорил Холмс, направляясь к двери. – Мы не знаем, была ли отравлена еда. Не могли вы ваши люди проверить угощение, тарелки, чай и все, что находится на подносе, на предмет наличия яда?

Старший инспектор Прайс вздохнул:

– Хорошо. Поскольку покойный был отравлен, мы попытаемся определить, каким образом яд попал в организм. – Он слегка поклонился сэру Камерону: – Прошу прощения за то, что вынужден удалить вас из комнаты. Человек с вашим… опытом мог бы оказаться весьма полезен, однако в данных обстоятельствах…

Сэр Камерон закивал:

– Да-да. Пусть всем занимаются ваши ребята. Не бойтесь, я понимаю, что мне лучше всего сейчас залечь на дно.

– Несомненно, – ответил Прайс, восторженно улыбаясь, несмотря на мрачную обстановку. – Нам понадобится около часа, чтобы осмотреть место преступления. Затем труп, разумеется, увезут. – Он покачал головой. – Кажется, молодой человек – немец? Вы говорили, он был немец?

– Да, Гельмут Криде немец, – стоя в дверях, ответил Холмс.

Он жестом поманил за собою сэра Камерона и вместе с бароном и двумя его помощниками вышел в коридор. Я последовал за ними.

– Пойдемте в библиотеку, – предложил барон фон Шаттенберг. – Нельзя ли принести туда шнапс? – Последняя фраза была адресована дворецкому, который торчал поблизости.

– Как вам будет угодно. Еще что-нибудь?

– Пожалуй, нет, – ответил барон.

– Я бы выпил крепкого кофе с сахаром, если можно, – подал голос сэр Камерон. – И чем-нибудь перекусил до ужина. – Заметив горестное недоумение во взгляде барона, он добавил: – Я понимаю, может показаться странным, что я в такую минуту способен думать о еде, однако жизнь научила меня не пренебрегать ничем в подобные моменты. Вас беспокоит то, как это будет выглядеть со стороны, если вы сейчас начнете есть. А я скажу вам, что голодный обморок шокирует общество ничуть не меньше. Кто знает, сколько еще нас продержат здесь? Вечер холодный. Судя по всему, ночью грянет мороз, а нам когда-нибудь придется выйти отсюда. Если нам предстоит просидеть тут несколько часов, то разумнее всего будет подкрепиться.

– Должно быть, вы правы, – промолвил барон и кивнул дворецкому: – Принесите сэндвичи. Полагаю, этого хватит? – Он направился к библиотеке, помощники последовали за ним. – Там разожжен огонь?

– Я об этом позабочусь, – ответил Пауль Фарбшлаген и, опередив нас всех, заглянул в библиотеку, чтобы проверить, тепло ли там. Очевидно, он был рад чем-нибудь услужить.

Холмс поравнялся с фон Шаттенбергом и сказал:

– Какая потеря, барон! Примите мои соболезнования. – Его слова звучали довольно искренне. Думаю, он действительно говорил от души. – Если понадобится моя помощь – вам стоит только попросить.

– Надо как можно быстрее подготовить тело к отправке на родину, – сказал барон, когда мы вошли в библиотеку (сэр Камерон плелся позади всех).

– Сделаю, что смогу. Я попрошу Адмиралтейство повлиять на полицию, чтобы они ускорили вскрытие. Полагаю, вы хотите, чтобы его произвели очень тщательно? А пока что можете уладить остальные формальности. Не сомневаюсь, что в понедельник утром, как сказал инспектор, вы сумеете забрать тело. Я сообщу вам, если возникнут какие-либо осложнения. – Холмс оглядел библиотеку. – Мне кажется, надо прибавить свет. Здесь довольно темно.

Барон фон Шаттенберг расхаживал на негнущихся ногах, и я ощутил жалость к нему. Бесспорно, он был сражен; его секретари также старались скрыть свое потрясение. Айзенфельд сел у журнального столика и стал расставлять шахматы. Фарбшлаген подошел к камину и дрожащими руками машинально подбрасывал дрова в огонь. Сэр Камерон двинулся к другому столику, на котором стоял графин с хересом. Барон придвинул к камину мягкое вольтеровское кресло, сел и отсутствующим взглядом уставился на языки пламени. Пару минут он хранил молчание, потом Айзенфельд спросил его по-немецки:

– Барон фон Шаттенберг, что нам делать?

Я неуверенно, как было велено, вставил:

– Мы должны повиноваться полиции.

– Ja[18], – сдержанно подтвердил барон. – Пока полиция не покинула дом, мы должны ей повиноваться. – Последние слова он произнес по-английски, словно для того, чтобы быть уверенным, что все присутствующие его поняли.

Фарбшлаген отошел от камина, куда только что подложил еще два полена.

– Скоро станет теплее, – заметил он.

Я в этом сомневался, хотя понял, что́ он имел в виду.

– После того, что произошло, согреться будет нелегко, – сказал я. – Ведь холодно не только телу.

Холмс наблюдал за сэром Камероном, и я догадался, что поведение шотландца ему не слишком-то по душе. Сам будучи шотландцем, я тем не менее разделял чувства патрона.

– Я должен сообщить его семье, – проговорил барон. – Надо сейчас же написать им.

Он начал подниматься, но Холмс остановил его.

– Прошу вас. Это мой долг, – произнес барон.

– Тогда сделайте это как следует, – ответил Холмс. – Соберитесь с мыслями. Прежде чем приступать к столь серьезному письму, необходимо успокоиться. Выпейте, а потом уже беритесь за перо и бумагу.

– Кроме того, я должен написать немецкому послу в Лондоне. Мне понадобится его помощь, – рассеянно продолжал барон. – Все должно быть сделано как надо.

– Да-да. Вы всё это уладите. Но сперва вам следует прийти в себя. Нельзя, чтобы полицейские видели вас в таком состоянии. Они могут сделать выводы, которые вам совсем не понравятся. Вы в смятении, сэр. Да и кто на вашем месте не пришел бы в смятение? – Холмс обратился к Паулю Фарбшлагену: – Будьте любезны, налейте барону хереса. Если мы будем ждать шнапса, он еще нескоро успокоится.

– А херес… безопасен? – усомнился Фарбшлаген.

Холмс, на миг задумавшись, ответил:

– Полагаю, да. Какой смысл добавлять яд в херес? Неизвестно, кто будет его пить. А чайный поднос предназначался именно для нас. – Помолчав, он добавил: – С сэром Камероном все в порядке. Будь херес отравлен, сэр Камерон давно был бы мертв, учитывая, как быстро умер герр Криде.

– Большое вам спасибо, – обиделся Макмиллан.

– Вы известный храбрец, – заметил барон фон Шаттенберг, пока Фарбшлаген наполнял хересом большую рюмку.

Умиротворенный сэр Камерон налил себе новый бокал.

Из дневника Филипа Тьерса

Инспектор Фезерстоун только что приходил к М. Х. Я сказал, что хозяина нет дома и что он вернется позже. Фезерстоун из тех полицейских, что отличаются основательностью, он обделен воображением, но отнюдь не глуп. Он расследует гибель Юджеля Керема и хочет не откладывая получить ответы на некоторые вопросы. Я сказал ему, что М. Х. сможет поговорить с ним завтра в полдень, если, конечно, инспектор Фезерстоун не возражает против работы в воскресный день.

От Халиля Керема известий больше не поступало. Я подготовил список вопросов, которые необходимо будет прояснить. Результаты представлю М. Х. завтра вечером. Первое: проверить, на каком судне и из какого порта убитый прибыл в Англию. Второе: узнать, где он остановился и чем занимался после приезда…

Пришло послание от Е. К. В. Э.: он интересуется отчетом М. Х. о работе сэра Мармиона. Судя по всему, Е. К. В. Э. торопится…

Саттон ходил в клуб, а затем уехал в театр. Если бы Сент-Мартинс-лейн находилась чуть ближе, он бы почувствовал искушение пройти это расстояние пешком, однако в этом случае существовала бы опасность, что его узнают и сделают определенные выводы, так что даже лучше, что его возит Сид Гастингс. Сейчас у Саттона совершенно нет времени на отдых; так будет продолжаться вплоть до следующей недели, когда представления в театре завершатся. Сегодня он читал пьесы, пытаясь определить, за какую стоит взяться потом, после «Макбета». Он говорит, что в следующий раз хочет попробовать свои силы в чем-нибудь менее классическом. Осталось три спектакля, не считая сегодняшнего, а дальше ему нужна новая работа. Теперь он рассматривает менее известные пьесы, но каждая из них с изюминкой. Скоро опять будет заучивать реплики и принимать позы.

Глава десятая

Из шести человек, расположившихся в библиотеке, четверо читали книги. Я просматривал свои заметки, а Холмс играл в шахматы сам с собой. Комната опять начала выстуживаться, огонь угасал, но не было дров, чтобы вновь затопить камин. Часы в вестибюле недавно пробили восемь, все сэндвичи были съедены. Из-за фолианта, которым отгородился сидевший в кресле с высокой спинкой сэр Камерон, время от времени раздавались всхрапывания, которые все мы усиленно старались не замечать.

Затем дверь открылась и в библиотеку вошел старший инспектор Прайс.

– Прошу прощения за задержку, но субботним вечером силы уже на исходе. В выходные после наступления темноты у полиции совсем другие задачи. – Он взглянул на барона фон Шаттенберга: – Тело отправили в морг около двадцати минут назад. Я велел провести вскрытие сегодня. Это самое большее, что я могу для вас сделать.

– Весьма признателен, – уныло пробормотал барон. – Мы все пережили немалое потрясение, но благодаря вам оно стало чуть менее ощутимым.

– Возможно, завтра, когда я приду побеседовать с вами, вы будете чувствовать себя лучше. Я зайду днем, чтобы вы успели сходить в церковь. Не хочется беспокоить вас в воскресный день, но если вы сможете уделить мне время, то будете, по крайней мере, избавлены от визита в Скотленд-Ярд для дачи показаний. У меня есть письменный отчет, который вы сделали по совету мистера Холмса, но если ночью вы припомните что-то еще…

– Отлично, старший инспектор, – перебил его барон. – Завтра днем я и мои помощники будем в вашем распоряжении.

– Вы очень добры, – ответил Прайс, удивленный такой готовностью.

– Нет, просто так будет удобнее всего, – сказал барон, словно на его плечах держался весь мир.

– Что ж, как бы там ни было, я благодарен вам за помощь следствию. В качестве ответной любезности постараюсь избежать огласки. Большего обещать не могу. – Инспектор с сочувствием посмотрел на барона. – Мне жаль, что вашего секретаря убили.

– Мне тоже, – ответил барон. – Как только поймаете преступника, сообщите мне, чтобы я мог заверить семью убитого, что справедливость свершилась. – Он бросил взгляд на Холмса. – Мне говорят, что мы можем положиться на английскую полицию.

– Да, это так, – сказал Прайс.

Повисло неловкое молчание: все были подавлены дерзким убийством, омрачившим этот день. Наконец заговорил Холмс:

– Почту за личное одолжение, старший инспектор, если вы будете держать меня в курсе расследования. Конечно, я не могу официально участвовать в нем, однако оно касается и меня.

Прайс удержался от вздоха:

– Да. Хорошо. Из уважения к Адмиралтейству я позабочусь о том, чтобы вас исправно информировали.

– Вы очень любезны, инспектор, – заметил Холмс и поднялся с кресла. – Полагаю, сегодня вы в нас больше не нуждаетесь. Завтра я буду к вашим услугам. Назначьте время сами. Мы с Гатри будем рады помочь. – Он отвесил прусский поклон барону фон Шаттенбергу: – Если я чем-то сумею вам помочь, дорогой барон, стоит только известить меня об этом.

Барон кивнул.

– А леди Макмиллан? Мы так и не пришли к соглашению относительно ее визита.

– Я предоставлю вам те сведения, о которых упоминал, и, если у вас останутся какие-то вопросы, мы встретимся еще раз. Впрочем, я убежден, что вы будете руководствоваться своей рассудительностью. – Холмс перевел взгляд на меня: – Идемте, Гатри. Тьерс, должно быть, удивляется, куда это мы запропастились.

– Не сомневаюсь, – ответил я, вставая и поднимая с пола свой портфель.

Тут наконец очнулся и сэр Камерон.

– А как же я? – спросил он. – Я не желаю служить мишенью для лондонских уголовников. – Он провел ладонью по лицу, словно стирая с него остатки сна. – Я должен вернуться в свою гостиницу, но мне потребуется охрана.

– Мы с Гатри едва ли для этого сгодимся, – заметил Холмс и посмотрел на старшего инспектора Прайса: – По дороге сюда в сэра Камерона стреляли. Возможно, его хотели заставить вернуться в гостиницу. – Он раздраженно повел бровью, но затем его лицо вновь обрело прежнее учтивое выражение.

– Вот это новость. Кто в вас стрелял? – спросил инспектор. Он был скорее озадачен, чем встревожен.

– Откуда мне знать? – сказал сэр Камерон, откладывая в сторону фолиант, который держал в руках, и поднимаясь на ноги. – Это меня не касается. Я как-то не удосужился остановиться и расспросить их. Моему кучеру, которого задела пуля, было велено сообщить о происшествии, после того как он побывает у врача.

– Значит, был ранен ваш кучер, – заключил старший инспектор, по крупицам выуживая из речей сэра Камерона разрозненные факты. – Кто стрелял, неизвестно.

– Да. На Маунт-стрит. Перед тем, как мы свернули на Беркли-сквер, – пояснил сэр Камерон, не сводя глаз с инспектора. – Вы можете получить его, моего кучера, показания в Скотленд-Ярде – или куда он там отправится.

– Сожалею, сэр Камерон. Я ничего об этом не знал, – извинился Прайс. Он говорил резковато, словно был не слишком рад услышать это сейчас.

Сэр Камерон рассердился:

– Знаете вы об этом или нет, я на улицу без охраны ни ногой.

– Прекрасно вас понимаю, – заверил инспектор и поспешно добавил: – Я договорюсь, чтобы констебли в форме проводили вас в гостиницу. Буду признателен, если по приезде туда вы подробно расскажете им, что́ случилось на Маунт-стрит.

– Думаете, здесь есть какая-то связь? – спросил сэр Камерон.

– Вполне вероятно, – осторожно ответил инспектор.

Но сэр Камерон ухватился за его слова.

– Видите, Холмс? – обернулся он к моему патрону. – Вы не восприняли этого всерьез, а напрасно.

– Я очень раскаиваюсь, – повинился Холмс, желая поскорее уйти, чтобы избавиться от ненужных выяснений. – Гатри, вы идете?

– Я к вашим услугам, сэр.

Я быстро шагнул к выходу.

– Отлично, – сказал Холмс и напоследок обратился к сэру Камерону: – Полиция защитит и поддержит вас. Я знаю, вы в надежных руках.

– Отнюдь не благодаря вам, – напомнил Макмиллан. – Сегодня убийцы дважды покушались на меня, но вы ничем мне не помогли.

– Простите, если причинил вам беспокойство, – невозмутимо ответил Холмс. – Я сожалею, что не предвидел этого.

– Вы от меня так просто не отделаетесь, – проговорил шотландец, распаляясь все больше.

– Господа, господа! – вмешался старший инспектор Прайс. – Я понимаю, все вы расстроены и готовы наговорить лишнего. Завтра вы будете благоразумнее. А пока что давайте разойдемся по-доброму, нам предстоит тяжелый вечер. Немногие из нас достойно ведут себя в подобных обстоятельствах.

– Хорошо сказано, старший инспектор, – поддержал я Прайса. – Мы постараемся запомнить ваши слова. – Я справился с искушением взглянуть, слушает ли нас сэр Камерон. – Что ж, мы с мистером Холмсом будем ждать вас завтра после службы.

Холмс наконец взял себя в руки.

– Да, – подтвердил он и протянул инспектору свою карточку. – Тьерс, мой слуга, откроет вам, в какое бы время вы ни пришли.

– Благодарю вас, мистер Холмс, – ответил старший инспектор и посмотрел на сэра Камерона: – Если вы доверитесь нам, мы позаботимся о вашей безопасности.

Холмс не стал дожидаться ответа Макмиллана. Он подошел к барону фон Шаттенбергу:

– Пожалуйста, передайте мои соболезнования семье герра Криде, когда будете писать им. Буду очень вам признателен.

– Непременно, – ответил барон. – А я буду ждать материалы, которые вы обещали прислать завтра.

Они обменялись рукопожатием, я пробормотал «до свидания», и мы направились к выходу. Я несколько удивился, увидев, что кэб Гастингса уже ждет нас у подъезда, но Холмс не выказал ни малейшего изумления.

– Добрый вечер, Гастингс, – проговорил он, забираясь в экипаж. – Надеюсь, у вас все в порядке?

– Конечно, мистер Холмс. Всяко лучше, чем у вас. Я тут весь извелся, пока ждал. Констебли нас гонят, люди друг друга расспрашивают, а что случилось – толком никто не знает. Говорят, недавно отсюда вынесли труп. – Гастингс осадил Ланса, чтобы я смог забраться в кэб, и снова тронул вожжи. – Сколько я понял, тут была хорошенькая заварушка.

– Боюсь, намного хуже, – ответил Холмс. – Да, вы правы: полиция действительно увезла тело одного из немецких дипломатов.

– Чтоб мне провалиться! – воскликнул Гастингс. – Неудивительно, что констебли пытались нас разогнать. Мне раз пять пришлось объехать вокруг Беркли-сквер, чтобы их не сердить.

– Они действовали разумно, – одобрил Холмс. – Вам так не кажется, Гатри?

– Да, и очень энергично.

Я крепко прижимал к груди свой портфель, только теперь осознав, что весь вечер сидел как на иголках.

– Отвезти мистера Гатри на Керзон-стрит? – спросил Гастингс, когда мы выехали на Беркли-сквер.

– Вы хотите отправиться прямиком в постель, Гатри, или не откажетесь разделить со мной ужин и обсудить события этого вечера? Что предпочитаете? – спросил Холмс.

Он редко предоставлял мне выбор, поэтому я сразу насторожился.

– Есть хоть одна причина, по которой я не должен ужинать с вами? – поинтересовался я, желая понять, зачем ему понадобилось меня спрашивать.

– Ни одной, мой мальчик, разве что вы слишком утомлены, – с простодушным видом ответил Холмс.

– Значит, мне, по-видимому, следует ехать к вам. Завтра у нас встреча со старшим инспектором Прайсом. Думаю, будет лучше всего, если мы… – проговорил я, стараясь угадать, что еще затеял Холмс.

– …Если мы поможем Прайсу в расследовании, но в то же время не станем забивать ему голову не относящимися к делу соображениями, – дипломатично подхватил Холмс. – Не хотелось бы, чтобы он задавался лишними вопросами. Это лишь осложнит работу нам, а ему ничего не даст.

Я наконец уразумел, каковы его намерения.

– Вы, несомненно, правы. Не будет никакого толку, если он попытается вникнуть в суть переговоров между вами и бароном фон Шаттенбергом, – воскликнул я, щелкнув пальцами. – Вот почему вы хотите предоставить барону сведения о «дядюшках» леди Макмиллан. Нельзя, чтобы весьма деликатные документы оказались в гуще полицейского расследования.

– Браво, Гатри! С сэром Камероном придется трудновато. Однако, приложив небольшие усилия, мы сумеем утаить от полицейских всю дипломатическую подноготную. – Он смолк, оглянулся назад и немного погодя произнес: – Два всадника.

– О нет! – простонал Гастингс. – Я думал, они отстали, когда я подвозил в театр мистера Саттона.

– Очевидно, нет, – сказал Холмс. – Поезжайте к Пэлл-Мэлл кружным путем, скажем через Пиккадилли, Ковентри и Хэймаркет. Если за нами и впрямь следят, мы сможем убедиться в этом и рассмотреть их.

– Как прикажете, мистер Холмс, – ответил Гастингс, выезжая на Беркли-стрит в направлении Пиккадилли.

Я обернулся и стал смотреть назад, пытаясь разглядеть всадников. Я не рассчитывал их опознать (раз уж это не удалось самому Холмсу), однако надеялся, что сумею рассмотреть лица преследователей и понять, для чего они за нами увязались.

– Они не дураки, Гатри, – заметил Холмс, философски пожав плечами. – Как только они поймут, что их засекли, тут же отстанут.

Будь Холмс менее прозорлив, я заподозрил бы, что его дурные предчувствия воплотились в визуальных образах и что те два всадника порождены его живым воображением. Но годы работы на него научили меня относиться к его наблюдениям с величайшей почтительностью, и сегодняшний случай не стал исключением. Если он говорил, что видел всадников, значит, так оно и было, неважно, заметил я их или нет.

На Пиккадилли царило шумное оживление: улица была запружена каретами, кэбами, колясками, фургонами, между которыми сновали всадники и уличные подметальщики[19]. Я подумал, что в такой толпе сумеет затеряться не один мерзавец, и хотел сказать об этом Холмсу, но тут он внезапно пригнулся и дернул меня за рукав, вынуждая последовать его примеру.

– Что такое? – воскликнул я, выполняя его требование.

– Смотрите, – ответил он, указывая на свежую бороздку на дверце. – Стрелявший стоял на тротуаре или на самой мостовой. Видите: пуля прошла снизу вверх, значит, стреляли с мостовой. Но где? И кто?

Раздался второй выстрел; не будь я предупрежден, ни за что бы не распознал этот звук.

– Револьвер небольшого калибра, надо полагать. Стреляли слева, – заметил Холмс и слегка повысил голос: – Гастингс, вы целы?

– У меня в рукаве дырка, которой прежде не было, но рука не задета. – Он казался удивительно спокойным для человека, который был весь на виду. – Мы почти на площади. Здесь слишком много народу, стрелок не станет рисковать. Да и фараонов пруд пруди, – добавил он, усмехнувшись. – Он совсем дурак, если решит пальнуть.

Мы проехали еще немного. Выстрелов больше не было, Холмс наконец выпрямился и отпустил мой рукав.

– Вот видите, мой мальчик!

Я тоже разогнулся и стал отряхивать подол своего пальто.

– Да, неприятная переделка, – заметил я, стараясь говорить спокойно, насколько человек в подобных обстоятельствах вообще на это способен.

– Едва не задело, а? – согласился Холмс с неожиданной игривостью, немало озадачившей меня. – Можно подумать, что стреляли не на поражение, просто пытались припугнуть.

– Почему вы так говорите? – спросил я и добавил: – Если стрелок удовольствуется нашим испугом, буду рад сообщить ему, что я до смерти напуган.

– Я утверждаю, что нас хотели лишь припугнуть, потому что в противном случае стрелявший попытался бы убить лошадь. – Холмс немного подождал, давая мне возможность переварить услышанное, а затем продолжал: – Если бы преступник хотел нас убить, он мог бы сначала застрелить или, по крайней мере, ранить лошадь, чтобы остановить кэб, а затем спокойно довершить дело. – Он покачал головой. – Но он выбирает оживленную улицу и целится в кэб, а не в нас. Нас предупреждают, Гатри.

– Я улавливаю ход ваших мыслей, – согласился я. – Но как же курьер? И царапина у вас на лице?

– А… То был совсем другой человек. У него была винтовка, и стрелял он на поражение. А этот нет. – Он откинулся на спинку сиденья, а мы тем временем пересекли площадь Пиккадилли и въехали на Ковентри-стрит. – Преступник находился на улице. Он стрелял не с лошади и не из окна. Это-то и есть самое странное. Но чтобы как-то объяснить, почему он не сделал попытки остановить нас, я должен на время забыть о своих первоначальных выводах.

– Как вы полагаете, кто мог это сделать? – Я был озадачен словами Холмса, но сознавал, что в них что-то есть.

– Трудно сказать, – ответил Холмс. – Я поразмыслил над случившимся, но понял лишь, что мы имеем дело с двумя разными группировками, а не с одной.

– С тремя, если считать турок, – бездумно добавил я.

– О, турки входят в одну из этих группировок. По крайней мере, Халиль Керем. Я думал, вы это поняли, – сказал Холмс.

Мы покатили по Хеймаркет в направлении Пэлл-Мэлл.

– Что вы хотите сказать? – спросил я и сам же ответил: – Татуировка.

– Да. Татуировка. Она вовсе не давняя, как утверждал мистер Керем, а совсем свежая. Цвета еще были яркими, а кожа под рисунком слегка припухла. Ее накололи не больше месяца назад. – Он насмешливо покосился на меня.

– Но для чего мистеру Керему лгать? – спросил я, с неослабным вниманием вглядываясь в уличную суету.

– Вот именно. Он заявил, что у парня есть татуировка, и дал ее описание полицейским, хотя не мог ее видеть, если его брат действительно был похищен в то время, о котором он говорит, и если он и впрямь безуспешно разыскивал его, как утверждает. – Холмс выпятил нижнюю губу. – Вот я и спрашиваю себя: когда он в последний раз видел брата – если это на самом деле его брат – и почему солгал про татуировку?

– И что вы можете ответить на этот вопрос? – поинтересовался я, мечтая поскорее выбраться из кэба и очутиться на пороге Холмсовой квартиры.

– У меня есть три объяснения, подходящих под известные мне обстоятельства. Очевидно, одно из них правильное, если только все имеющиеся в моем распоряжении сведения верны. Я принимаю в расчет тот факт, что у меня не хватает доказательств. Поэтому, хотя мне это не по душе, придется импровизировать. – Он постарался как можно незаметнее оглянуться назад. – Не могу понять, следят ли за нами сейчас. На улице слишком людно. Если бы сейчас было светло, я бы, пожалуй, разглядел их, но теперь… – Он снова откинулся на спинку сиденья и продолжал: – Мне думается, Саттон должен снабдить Гастингса набором разных шляп и кепок, чтобы тот во время своих разъездов по городу мог менять внешность.

Я не удержался от улыбки:

– А как вы замаскируете кэб?

– К счастью, все кэбы выглядят почти одинаково, это и есть лучшая маскировка. Если я могу обеспечить Гастингса черной кучерской накидкой, то комплект головных уборов будет отличным дополнением к ней. – Холмс серьезно посмотрел на меня. – Часто ли вы обращаете внимание на лицо извозчика?

– Наверное, в половине случаев, – признался я.

– И это еще много. Понимаете, для большинства лондонцев все извозчики на одно лицо. – Он насмешливо покачал головой. – Пассажир скорее запомнит лошадь, чем кэбмена.

Я вынужден был согласиться с ним:

– Да, мне кажется, я узнал бы Ланса повсюду.

– Очень может быть, – ответил Холмс. – Так что кепка или шляпа, думаю, сослужат нам отличную службу. Что скажете, Гастингс? Вы готовы время от времени менять свой головной убор?

– Если так нужно, мистер Холмс. – Судя по голосу, Гастингсу было совершенно все равно. Немного погодя он добавил: – Только чтоб без вычурности.

– Разумеется, – ответил Холмс. – Это сорвет все наши планы.

– Тогда скажите, что́ мне надеть, и я надену. – Гастингс натянул поводья, пропуская вперед громыхавший мебельный фургон, который тащили два суффолкских тяжеловоза в огромных хомутах. – Кстати, я и сам не больно-то обращаю внимание на других извозчиков, разве только это кто-нибудь знакомый вроде одноглазого Таффи Сноу.

– Вот и я говорю. Спасибо, Гастингс. – Холмс чуть откинулся назад, поправляя меховую полость. – Это был трудный день, Гатри. Я от души рад, что он почти закончился.

– Совершенно верно, сэр, – ответил я, придерживая рукой портфель. – Мне завтра приходить?

– Хотелось бы, Гатри. Это скука смертная, но мы обещали старшему инспектору Прайсу. – Холмс заметил констебля, прохаживавшегося по улице. – Вот представитель еще одной невидимой профессии, как уже продемонстрировал Гастингс.

– В котором часу мне прийти? – спросил я, гадая, удастся ли перед появлением на Пэлл-Мэлл взглянуть на дом, снятый сэром Камероном.

– О, думаю, часам к десяти – самое то. Вы еще успеете перед этим посетить службу, если желаете. – Холмс взглянул на затянутое тучами небо. – К полуночи пойдет дождь.

– Вы ведь нечасто посещаете службу, сэр, – заметил я, уже зная ответ.

– Только когда это необходимо. В остальных случаях предпочитаю общаться с Всевышним один на один. – Холмс подался вперед: мы уже выехали на Пэлл-Мэлл. – На улицах по-прежнему многолюдно, – промолвил он.

– Субботний вечер, – подал голос Гастингс. – В такое время в Лондоне не протолкнуться.

– Ваша правда, – признал Холмс.

Мы подкатили к его дому.

– Благодарю вас, Гастингс. Полу́чите шляпы к понедельнику. Передавайте привет семье.

– Непременно, сэр, – ответил Гастингс, натягивая вожжи. – Если понадоблюсь завтра – дайте знать. А нет – так буду у вас в понедельник утром.

– Я ценю вашу преданность, – сказал Холмс. – И буду иметь ее в виду.

Мы вышли из кэба. Я подавил желание немедленно взбежать на крыльцо. Холмс же не торопился. Лицо его было спокойно и невозмутимо. Никто бы не подумал, что на его долю сегодня выпало столько испытаний. Я шел за ним, размышляя о том, что лет ему уже немало, и поражаясь его кипучей энергии. Великое множество его ровесников ни на что не годились, а Майкрофт Холмс, казалось, обрел второе дыхание и проявлял куда бо́льшую выдержку и стойкость, чем люди вдвое моложе его.

– Добрый вечер, сэр, – произнес Тьерс, открывая дверь. – Надеюсь, с вами все в порядке?

– Да, Тьерс. Несмотря на чудовищные события в доме герра Амзеля. Вероятно, вам о них уже сообщили? – Холмс снял пальто и отдал его Тьерсу. – Мечтаю о бренди и нормальном ужине. Эти немецкие бутерброды с колбасой и сыром курам на смех.

– Вот именно, – согласился Тьерс. – На ужин у нас свиная корейка с печеными яблоками, зеленая фасоль и картофельная запеканка. Это придаст вам сил.

– И, надеюсь, бутылка кларета, – присовокупил Холмс. – Я знаю, на вас можно положиться, Тьерс.

– На сладкое будут безе и фрукты. А пока что в кабинете есть бренди. – Тьерс на секунду смолк. – Вы с Гатри собираетесь работать допоздна?

– Пока не знаю, – виновато вздохнул Холмс. – Надеюсь, до этого не дойдет.

– Я тоже, – против воли вырвалось у меня.

– Да. Завтра у вас должна быть ясная голова, – заметил Холмс, распахивая дверь в кабинет, где уже был накрыт стол для ужина. – Присаживайтесь, Гатри, а я тем временем налью бренди.

– Спасибо, сэр. – Я занял свое обычное место и открыл портфель. – Суматошный выдался денек, правда?

– Да уж. Думаю, наши сегодняшние приключения не уступят описанным в «Макбете». Здесь вам и мертвецы, и люди, рвущиеся к власти, и честолюбивая женщина. – Он принес к столу два бокала, отдал мне один из них и уселся в свое кресло. – А теперь о мистере Кереме. Кажется, я уже говорил, что можно по-разному объяснить нестыковки в его рассказе.

– Да, верно, – ответил я, весь обращаясь в слух.

– Итак, если татуировка действительно сделана недавно, как мне представляется – а вскрытие поможет точно это установить, – можно предположить, что мистер Керем узнал о татуировке, когда искал брата, но заявил, что уже видел ее, чтобы его рассказ выглядел достовернее. Если это допущение верно, значит, те, кто сообщил мистеру Керему о татуировке, хотели с его помощью привлечь к участию в розыске английские власти. Желая подстегнуть турка, они раскрыли ему кое-какие секреты, однако далеко не все, чтобы он не сумел добраться до истины самостоятельно. Это первая версия. Версия вторая основана на том, что сведения о татуировке мистер Керем получил после прибытия сюда. Они послужили приманкой для него. Возможно, ему показали рисунок или даже фотографию татуировки. Это опять-таки подтолкнуло бы мистера Керема к тому, чтобы любыми способами привлечь полицию и других людей к участию в поисках. – Холмс глотнул бренди.

– А третья версия? – спросил я, потому что Холмс замолчал и стал рассматривать свой бокал с бренди.

Наконец он ответил, голос его при этом звучал глухо:

– Третья версия состоит в том, что мистер Керем сам причастен к появлению татуировки, а значит, и к смерти юноши.

Из дневника Филипа Тьерса

М. Х. и Г. наконец вернулись с Беркли-Мьюз. Оба вымотаны до предела. Сейчас подам ужин и оставлю немного для Саттона, который приедет после полуночи…

Инспектор Фезерстоун прислал свою карточку: он хочет увидеться с М. Х. завтра днем. Я ответил запиской, что утром подтвержу договоренность о встрече или же посоветую выбрать другое время. Надеюсь, инспектор предпочтет явиться сюда сам, а не вызывать М. Х. в Скотленд-Ярд. М. Х. не стоит проводить много времени в подобных местах, ведь там его может приметить какой-нибудь преступник, а то и полицейский, который служит вовсе не закону.

Судя по всему, леди Макмиллан собирается отплыть из Голландии в понедельник. Если мы не заручимся поддержкой барона фон Шаттенберга, то уже не сможем выдворить ее «дядюшек», когда она будет впущена в страну. Доказательств их злонамеренности у нас все еще нет, но, возможно, возникших подозрений будет достаточно, чтобы без лишних формальностей закрыть для них въезд в Англию. После сегодняшней трагедии сотрудничать с немцами будет нелегко…

М. Х. велел, чтобы завтра я послал в Адмиралтейство запрос относительно раненого курьера. Подготовлю записку вечером, после того, как освобожусь, а завтра утром отправлю с адмиралтейским посыльным…

Глава одиннадцатая

Меня разбудил перезвон церковных колоколов. Я пребывал в полудремотном состоянии, сознавая, что лежу в постели, но все еще находясь во власти сна. Шелест дождя, накладывавшийся на колокольный звон, сообщал мне чувство приятной истомы, которым я какое-то время позволил себе наслаждаться. Наконец я стряхнул последние грезы и сел в кровати. Был седьмой час утра, небо только начало светлеть, придавая облакам оттенок тусклого серебра. Выбираясь из постели, я сокрушался о том, что мне – как и всем, кто работал на Майкрофта Холмса, – редко выпадала роскошь проспать целых шесть часов.

Я умылся и оделся, стараясь производить как можно меньше шума, ибо знал, что моя квартирная хозяйка миссис Куперсмит еще спит; скоро она встанет, чтобы подготовиться к ежевоскресному ритуалу. Ботинки я надел в последнюю очередь, уже перед выходом. Захватив плащ, портфель и зонтик, я тихонько выскользнул на лестницу. На улице раскрыл зонт и быстро зашагал на Пэлл-Мэлл.

Свернув с Хаф-Мун-стрит на Пиккадилли, я заметил, что за мной неотрывно следует какой-то человек на темном скакуне. Я сказал себе, что все это сущая чепуха и у меня нет причин опасаться слежки. Однако мне пришлось побороть желание припустить во весь опор. Я мог бы перебраться на ту сторону улицы, к Грин-парку, и вынудить всадника сделать то же самое, а там обернуться и потребовать, чтобы он объяснил, зачем преследует меня. Как только у меня родился этот план, я тотчас привел его в действие, ринувшись на мостовую и желая, чтобы в это дождливое воскресное утро движение было более оживленным.

Всадник последовал за мной, и тут я подумал: «А вдруг он вооружен?» В таком случае придуманная мной уловка оказывалась бесполезной и я ничего не смог бы поделать. Я бросился по парковой дорожке в направлении густых кустов, безотчетно надеясь найти там укрытие, но всадник внезапно перевел коня на легкий галоп и, в считаные секунды перерезав мне путь, вынудил меня остановиться. В этот миг мне хотелось одного: чтобы в руке у меня оказался револьвер или хотя бы нож. Я пригнулся к земле, готовясь отразить удар.

– О, Гатри, не будьте же таким болваном, – раздался знакомый голос, и мисс Пенелопа Хелспай спрыгнула на землю, одной рукой придерживая поводья, а другой – свою элегантную маленькую шляпку. Видимо, я так изумленно таращился на нее, что она не утерпела и премило расхохоталась. – Неужто мое появление настолько вас раздосадовало? – сказала она.

– Нет, что вы. Никакой досады. Вовсе нет. Ничего подобного, – пролепетал я. – Я принял вас за… кого-то другого.

– Например, за Якоба Браатена? – предположила она. – Нет-нет, не утруждайте себя возражениями. Мои друзья из Золотой Ложи присматривают за вами и мистером Холмсом с тех пор, как нам стало известно, что Браатен и Викерс отплыли в Ирландию. Нет сомнения, что они безотлагательно направятся в Лондон и разыщут вас. – Она на минуту задумалась, и ее небесно-голубые глаза сузились. – Вы должны быть очень осторожны. Мы не можем все время стоять на страже.

Я выдавил из себя улыбку:

– Вы за нами присматриваете?

– Время от времени. К вам приставили шестерых, мы дежурим по двое. Сейчас это мой напарник, который поджидает вас на Пэлл-Мэлл, и я.

Она медленно пошла по дорожке, ведя за собою коня. Я пристроился рядом.

– Мы начали позавчера ночью. Я заступила на пост вчера утром. Надо сказать, на месте вам не сиделось. – В ее голосе послышались раздражительные нотки.

Я не выдержал и возмутился.

– У нас было много дел, – заметил я, пытаясь держать зонтик над нами обоими.

– Бедный Саттон. Он едва успевает менять роли, – посочувствовала мисс Хелспай.

– Да. Это его работа.

– Обидчивость вам не к лицу, Гатри. – Она погрозила мне пальцем.

И в эту минуту раздался выстрел. Ее конь издал жуткий вопль (надеюсь, мне больше никогда не придется услышать такое) и взмыл на дыбы, но зашатался и рухнул. Из раны на шее хлынула кровь. Животное конвульсивно задергало копытами и безуспешно попыталось подняться, но опять повалилось на землю и испустило дух.

На пару секунд мисс Хелспай застыла на месте, но сразу же пришла в себя.

– Идемте! – выпалила она и, схватив меня за руку, потащила к тем самым кустам, в которых я недавно собирался прятаться. – Быстрее!

Я скорее ощутил, чем услышал, как вторая пуля продырявила мой зонтик и просвистела около уха. Это заставило меня ускорить бег. Мы метнулись в полуоголенные кусты, не обращая внимания на царапавшие и хлеставшие нас ветви и сучья.

– Что там?

– Такой ливень – ничего не видно, – сдавленным голосом проговорила мисс Хелспай.

– Вы знаете, кто стрелял?

Я понимал, что полагаться на нее не стоит, однако у меня не было никаких оснований не доверять ей.

– Агенты Братства, надо думать. Якоб Браатен заявил, что жаждет вашей смерти. Именно вашей, Гатри, а не Холмса. Он назначил вознаграждение за вашу голову, поскольку считает, что это вы повинны в его хромоте, и пылает местью. – Она тащила меня в самые заросли. – Будь я наемным убийцей, попыталась бы заманить нас сюда. Нельзя допускать, чтобы это действительно произошло.

– Я буду следовать вашим указаниям, мисс Хелспай, – пообещал я, стараясь закрыть зонтик, насколько позволяла порванная ткань. – Бесполезно.

Она забрала его у меня.

– Может, и нет. От него еще будет толк.

– Если вы найдете способ обратить его нам на пользу, прошу вас, действуйте. Имею честь передать его вам. – Эта церемонность ужаснула меня самого. Что это со мной? Неужели меня так потрясла гибель ее коня?

– Спасибо, Гатри, – насмешливо ответила она. – Надо добраться до тех деревьев. Думаю, там мы сумеем… – Она осеклась, ибо следующая пуля прошила заросли примерно в трех футах над землей. – Так нечестно, – посетовала она.

– Вы что, думаете, это игра? – спросил я, весьма обеспокоенный ее словами.

– Нет. Я думаю, что люди, которые целятся в своих врагов с намерением убить их, хотят не просто уничтожить, но причинить страдания. – Она пригнулась к земле. – Идемте. Последний выстрел был направлен в сторону. Нас лишь хотели согнать с этого места. Надо уходить.

– То есть повиноваться им? – спросил я, с трудом продираясь сквозь кустарник.

Если мне так достается от цепких веток, то каково приходится бедной мисс Хелспай? Ее фарфоровая кожа, верно, вся будет исцарапана и изранена! Я попытался измыслить какой-нибудь способ выразить свое беспокойство, но так, чтобы она не подумала, будто я считаю ее слабой.

– Не шевелитесь, Гатри, – внезапно проговорила она, замерев на месте. – Кажется, он бродит где-то слева от нас. Если мы затаимся, я попытаюсь прислушаться и понять где, а он нас, разумеется, не услышит. – Она, по-прежнему не разгибаясь, приникла к завесе из ветвей и ярких красно-желтых листьев. – Да, на дорожке кто-то есть. Он пойдет вперед, а мы попробуем повернуть обратно, – прошептала она.

– Неужто он не догадается? – Я не сумел подавить свои опасения. – Вы должны понимать…

– Тихо! – едва слышно приказала она.

Я подчинился и застыл на месте. За воротник мне попала тонкая струйка дождя и поползла по спине; еще одна ледяная струя стекала по уху на плечо. У меня отчаянно защекотало в носу. Пришлось дважды сглотнуть, но это не помогло; я боялся, что рано или поздно оглушительно чихну и тем самым выдам нас преследователю.

– Сейчас вы попытаетесь уйти, Гатри. Бегите к юго-восточной дорожке. Не вздумайте вернуться, чтобы спасти меня! Вы всё испортите. Я явлюсь на Пэлл-Мэлл, как только разделаюсь с этой скотиной. – Чтобы произнести это, она приблизила губы к моей щеке, и я ощутил запах фиалковых духов, которыми она изредка пользовалась. – Если готовы – кивните.

Я кивнул, как она велела, затем мисс Хелспай коснулась моей руки, я выбрался из нашего укрытия и помчался к дорожке, о которой она говорила.

Портфель все еще был при мне; я на бегу поднял его над головой, стараясь хоть как-то защититься от дождя. Мне почудилось, что прогремел выстрел, но я не был в этом уверен, так как никаких ранений не получил и свиста пули не услышал. С дорожки я попал на широкую аллею, которая вела к Сент-Джеймскому парку и на Мэлл[20]. Я промок и озяб, мое плащ и башмаки насквозь пропитались влагой. И все же я ощущал странный подъем, вызванный, по-видимому, моим чудесным спасением. Но как только я подумал об этом, то сразу же вспомнил об опасности, которая грозила сейчас мисс Хелспай. Мне захотелось вернуться, чтобы помочь ей всем, чем сумею. Но ведь она сама заставила меня бежать, а главное, велела не возвращаться. Я слишком хорошо знал, на что она способна, чтобы понять: если я нарушу указания мисс Хелспай, то подвергну ее еще большему риску, чем тот, на который она шла. И я твердой поступью направился к Ватерлоо-плейс, хотя каждый шаг причинял мне страдания.

– Вы похожи на крысу-утопленницу, Гатри. Что случилось? – спросил Холмс, открывая мне дверь.

– Я и чувствую себя как крыса-утопленница, – ответил я, входя в квартиру. – Если не возражаете, я бы хотел принять ванну и переодеться, прежде чем мы приступим к работе.

– Хорошо, – удивленно проговорил Холмс, закрывая дверь. – Тьерс! Будьте добры, приготовьте для Гатри ванну. И принесите его дорожный костюм. Одежду, которая сейчас на нем, необходимо высушить. – Он жестом указал мне на дверь своей гардеробной, где стояла ванна. – Полежите полчаса в горячей воде, переоденетесь в сухую одежду – и вы в полном порядке.

Я поблагодарил его и добавил:

– Утром к нам придет еще один посетитель.

– Ваша мисс Хелспай? – спросил Холмс.

Я изумленно уставился на него:

– Откуда вы знаете?

– Дорогой Гатри, только при ней вы становитесь неловким и в то же время самонадеянным. Где вы умудрились ее повстречать? – Он открыл дверь в коридор, ведущий на кухню. – Дайте нам знать, когда ванна будет готова, Тьерс.

– Хорошо, – ответил Тьерс и стал набирать уже четвертую здоровенную кастрюлю, в которой грел воду для ванны.

– Она… она… следила за мной, – сказал я, в тот же миг осознав, как нелепо это прозвучало.

– Раз вы так говорите, я вам верю, Гатри, – произнес Холмс, и в его глубоко посаженных темно-серых глазах зажглись лукавые огоньки.

Получив от него хотя и насмешливое, но все же одобрение, я выпалил одним махом:

– Мисс Хелспай утверждает, что преследовавшие нас всадники состоят в Золотой Ложе. Их отрядили охранять нас, что они и делают с тех пор, как стало известно о планах Якоба Браатена и Джастина Оливера Бошана Викерса переправиться в Ирландию, чтобы оттуда добраться до Англии. – Я скрестил на груди руки, с отвращением ощущая скованность, вызванную мокрой одеждой, и вкратце рассказал Холмсу о нашей утренней встрече и обо всем, что произошло в Грин-парке. – Она сказала, что Браатен назначил вознаграждение за мою голову, потому что я сделал его хромым.

– То был достойный поступок, Гатри. Браатен по-своему это признаёт. И мисс Хелспай, если уж на то пошло, тоже. – Холмс повернулся к большому платяному шкафу, который стоял позади него. – Вам надо переодеться, пока Тьерс наполняет ванну. Я не хочу, чтобы вы подхватили насморк, когда творятся такие дела.

– Мне тоже этого не хочется, – с чувством произнес я.

– Вот и хорошо, – объявил Холмс, вручая мне зеленый бархатный халат, который часто надевал сам. – Он идет к вашим глазам, по крайней мере к одному из них.

Отпустив эту шутку, он вышел из гардеробной и направился в переднюю часть квартиры; я слышал, как он мурлычет себе под нос арию из моцартовской «Свадьбы Фигаро» – ту, которая начинается словами «La vendetta, oh, la vendetta»[21].

Я мигом разделся и, хотя в халате с чужого плеча мне было немного не по себе, попытался смириться с его необъятными размерами. Выходя в коридор и направляясь в кабинет, я решил, что похож на бархатный шатер.

– Знаете, Гатри, вам надо кое над чем поразмыслить, – проговорил Холмс и, взглянув на меня, с трудом подавил ухмылку. – Вы выглядите так, словно нарядились в одежду старшего брата.

Я натянуто улыбнулся, ибо был на добрых восемь футов ниже своего рослого нанимателя и к тому же намного стройнее его.

– Вероятно, этого следовало ожидать, сэр, – заметил я и, прежде чем он успел ответить, добавил: – Так над чем мне надо поразмыслить?

– Над тем, что ваша встреча с мисс Хелспай, возможно, была искусно подстроена с целью заставить вас вновь ей поверить. – Он говорил очень кротко, но в то же время пристально наблюдал за мной, ловя малейшие изменения в моем лице.

– Да, – признал я. – Я думал об этом, но решил, что это маловероятно.

– Ах, Гатри, – полушутя-полусерьезно вздохнул Холмс. – Вы не должны допускать, чтобы ваше увлечение этой женщиной затуманивало…

– Оставьте свои шутки при себе, – огрызнулся я, пораженный собственной дерзостью. – Я пришел к такому выводу, потому что убийца застрелил ее лошадь. Навряд ли кто-то станет жертвовать ценным животным, чтобы проявлять поддельный героизм.

Холмс обдумал мои слова.

– Ваш довод имеет смысл.

– Надеюсь, что так, – приосанился я, довольный похвалой. – Золотая Ложа может распоряжаться жизнями своих членов, но уничтожить породистую лошадь – это совсем другое дело.

– Вы правы, это на них не похоже.

– Я не верю, что мисс Хелспай может участвовать в подобных махинациях, – заявил я. – Она пыталась уберечь меня от опасности.

– А вот в этом вы особенно правы, – весело заметил Холмс. – Зачем убивать лошадь? Достаточно этой особе улыбнуться, и вы…

Я гордо выпрямился в его необъятном бархатном халате.

– Надеюсь, я не столь наивен, чтобы пасть жертвой прекрасных голубых глаз.

– Я тоже на это надеюсь, Гатри, – ответил Холмс и сменил тему: – Сегодня вечером к нам снова наведается мистер Керем.

– Для чего ему приходить сюда? – удивился я. – Теперь он может идти прямиком к инспектору Фезерстоуну. Зачем турок втягивает вас в свои дела?

– Вот именно, зачем? – подхватил Холмс. – Я и сам пытаюсь это понять. Почему он приходит ко мне снова? Ведь ему уже удалось привлечь внимание полиции к своему делу. И тем не менее сегодня, как только пробило семь, я получил от него записку, в которой он сообщает, что собирается нагрянуть в три часа. Из того, что он написал, неясно, каковы его намерения, так что… – Он покачал головой и, сменив позу, указал на кипу бумаг: – Когда примете ванну и переоденетесь, я попрошу вас переписать несколько документов. Понимаю, по воскресеньям вы этим обычно не занимаетесь, но…

– Если не успею, закончу завтра утром, – пожал плечами я. – Сегодня я в вашем распоряжении и буду делать то, что вам нужно.

– Отлично. А когда придет старший инспектор Прайс, я собираюсь вытянуть из него по крайней мере столько же, сколько он намерен вытянуть из меня. Вы должны будете внимательно слушать все, что он скажет. Но ничего не записывайте, иначе он насторожится. Я хочу узнать, какие он выдвигает версии и как склонен объяснять смерть герра Криде.

Холмс был теперь по-деловому собран, оставил насмешки и подтрунивания. Я слушал его с надлежащим вниманием, понимая, какая большая умственная работа стоит за ежедневными выкладками и планами патрона.

– А ваши собственные версии – они изменились? – спросил я, задумавшись о вчерашнем вечере с волнением и беспокойством, которые напомнили мне, что сам я так и не пришел ни к какому выводу относительно отравления.

– И да, и нет. Идите мыться, а когда вернетесь, мы это обсудим, – пообещал Холмс, взмахнув тонкопалой кистью. – Я слышал, как Тьерс вылил в ванну первую кастрюлю.

Прислушавшись, я тоже разобрал звук льющейся воды.

– Вернусь через двадцать минут, – сказал я, твердо намереваясь провести в ванной не дольше этого времени.

Однако прошло почти полчаса, прежде чем я вновь появился в кабинете; на мне была сухая теплая одежда, царапины и порезы на коже больше не саднили. Войдя в комнату, я замер на пороге: в мягком кресле, которое Холмс по такому случаю выдвинул из угла, сидела мисс Хелспай. Изо всех сил стараясь говорить спокойно, я произнес:

– И снова здравствуйте, мисс Хелспай. Хочу поблагодарить вас за своевременное вмешательство этим утром.

– К вашим услугам, Гатри, – изрекла она, протягивая мне руку.

Я взял тонкую кисть и едва прикоснулся к ней губами.

– Надеюсь, вы не повстречались с дополнительными сложностями, спасаясь бегством от…

– Попроще, Гатри, попроще, – поморщился Холмс. – Вы говорите в точности как персонажи кошмарных пьес Сарду[22].

– Я не имел в виду кого-то оскорбить, – ответил я, сам ощущая некоторую обиду.

– Ну разумеется. Просто поблагодарите ее, и покончим с этим, – призвал Холмс, а мисс Хелспай кивком поддержала его.

– Спасибо, мисс Хелспай, – проговорил я, надеясь на этом завершить препирательства.

– На здоровье, Гатри, – ответила она и снова обратилась к Холмсу: – Итак, как я уже говорила, открыв вам наши намерения, мне пришлось пойти наперекор руководству Золотой Ложи. Впрочем, я полагаю, что совместная борьба против новых козней Братства отвечает и нашим, и вашим интересам.

– Это создаст вам трудности? Ваше ослушание? – встревожился Холмс.

– Возможно, но это ничто в сравнении с трудностями, которые могут появиться у всех нас, если Браатен и Викерс все-таки доберутся до Лондона, – ответила она. – Вы, более чем кто-либо, это понимаете.

– Конечно. Согласен. – Он указал мне на мое обычное место: – Садитесь, Гатри, возьмите свой портфель и карандаш. – Холмс криво усмехнулся, как всегда, когда мысли его занимало некое грозное зло.

Я поспешил выполнить его приказ, изо всех сил стараясь не смущаться близостью мисс Хелспай. Холмс нечасто принимал у себя дам, и их присутствие всегда нарушало привычный ход вещей в доме. А теперь замешательство усугублялось тем, что женщина, которая явилась к нам нынче, была профессиональной убийцей. Открыв записную книжку, я пальцем проверил, остро ли заточен карандаш, едва не сломав грифель.

– Прошу прощения, – пробормотал я и приготовился записывать.

Холмс уперся в стену невидящим взглядом.

– Как вы считаете, они сумеют добраться до Лондона? Это возможно?

– Возможно? Полагаю, это в высшей степени вероятно, – с нажимом ответила мисс Хелспай. – Вы должны знать, что эти люди по меньшей мере на один шаг опередили вашу разведку, когда леди Макмиллан сделала первое движение. – Она невозмутимо скрестила на груди руки. – У Золотой Ложи есть наблюдатели в Ливерпуле и Порт-Толботе, а также судно, патрулирующее корнуэльское побережье. Эти двое могут сойти на берег где угодно и встретят на своем пути препятствий не больше, чем матрос, заходящий в пивную. Скорее всего, они так и поступят, поскольку наверняка понимают, что вы уже извещены об их намерениях. – Мисс Хелспай замолчала и обернулась ко мне: – Мне повторить, Гатри?

Я почувствовал, как краска заливает мое лицо. Она вообразила, что я за ней не поспеваю!

– Я дам вам знать, если отстану.

– Да, имеет смысл предупредить портовую полицию в маленьких гаванях, но я и таможенным инспекторам велю быть начеку. Браатен и Викерс могут догадаться, что мы выставим дозоры по всему побережью, и высадятся в каком-нибудь крупном городе. – Холмс начал теребить цепочку от часов. – От этих негодяев всего можно ожидать.

– Верно, – согласилась мисс Хелспай. – Нельзя надеяться, что они сделают именно то, чего мы от них хотим.

– А чего вы хотите? – невольно подал голос я. – Какую пользу Золотая Ложа надеется извлечь, расстроив планы Братства?

– Вы имеете в виду – кроме спасения Британии и всей Европы от войны? Не знаю, какие еще цели мы можем преследовать. – Ее большие голубые глаза лукаво засияли, и она издала протяжный вздох. – Вы призваны прежде всего защищать свою страну, а я – служить Золотой Ложе. В данный момент наши интересы совпадают, а значит, сотрудничество выгодно обеим сторонам. Возможно, однажды этому придет конец, но сейчас волею обстоятельств мы союзники. Давайте же воспользуемся шансом, который нам выпал.

Из-за дверей донеслись громкие аплодисменты.

– Браво, мисс Хелспай! – воскликнул Эдмунд Саттон, входя в кабинет. Он был одет просто, но элегантно: темные шерстяные брюки, свитер и твидовый жокейский пиджак. – Весьма вдохновляющая речь. Будь Беатрис Мазеруэлл столь же убедительна в роли леди Макбет, ее появление на сцене стало бы апогеем нашего спектакля, – вздохнул Саттон. – Тьерс просил сказать, что скоро подаст чай и легкий завтрак.

– Хорошо, а то я уже проголодался, – ответил Холмс и обратился ко мне: – Гатри, если вы засядете за переписывание, как только мы перекусим, я буду вам очень признателен.

Я ощутил себя ребенком, которому запретили участвовать во взрослом разговоре, но понимал, что это недостойное чувство.

– Конечно, сэр, – понурился я.

– Поработаете до прихода старшего инспектора Прайса, – добавил Холмс, и у меня возникло странное впечатление, что он прочел мои мысли.

– Да, до его прихода, – эхом повторил я, стараясь не смотреть на мисс Хелспай.

Из дневника Филипа Тьерса

Мисс Хелспай сказала, что за квартирой приглядывают два верховых. Они объезжают квартал, всегда двигаясь в противоположных направлениях, чтобы не привлекать к себе внимания. Строгого расписания они не придерживаются, чтобы не насторожить противника. Хорошо, что Золотая Ложа тоже хочет не допустить в Лондон Викерса и Браатена. Я согласен с М. Х., Г., мисс Хелспай и Золотой Ложей, что от прибытия этих мерзавцев в страну нельзя ждать ничего хорошего. Их надо остановить сейчас, пока они не успели подготовить плацдарм для всей их презренной когорты. Как это умно: забросить в страну самых ловких агентов под видом эскорта леди Макмиллан! Кто захочет оскорбить сэра Камерона, отказав его супруге в праве самой выбирать себе спутников? Интересно, она всего лишь пешка или же важная фигура в коварной партии, которую они затеяли?

Я приготовил легкий завтрак – не такой сытный, как обычно, потому что для плотной трапезы еще рановато. Желающие смогут подкрепиться яйцами вкрутую, и еще я подам побольше тостов и булочек. Это, а также чай, позволит им продержаться до обеда. Будет настоящий воскресный обед: ягнячьи ребрышки по-гречески с фруктовым желе и горчичным соусом, а также свежий хлеб, зрелый стилтонский сыр и портвейн. Думаю, им понравится. Если повезет, они смогут спокойно пообедать. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Впрочем, мне, быть может, придется немного отложить свои планы. Несмотря на все заверения М. Х., грядет суматошный денек. Что-то не видать воскресного умиротворения. Если сэр Камерон настоит на том, чтобы ему дали возможность участвовать в нашей беседе со старшим инспектором Прайсом, о чем говорилось в его записке, доставленной из гостиницы, о тишине можно будет забыть. Разумеется, Саттону на время визита сэра Камерона придется уйти. М. Х. ждет и м-ра Керема с новыми жалобами; тот уже известил его о своем приходе.

Кроме того, не далее как двадцать минут назад пришло приглашение от сэра Мармиона, которое я передам М. Х., когда понесу чай и завтрак. Если М. Х. что-нибудь не взбредет в голову, навряд ли в предполагаемом распорядке дня будут изменения. Надеюсь, что товарищи мисс Хелспай будут начеку и сегодня нас не станут развлекать новыми выстрелами. Я помяну об этом, когда буду молиться в церкви Святого Иакова на Джермин-стрит. Когда покончу с домашними обязанностями, у меня останется время, чтобы посетить службу.

Глава двенадцатая

На подносе осталась всего одна булочка и пара тостов; завтрак был съеден в два счета. Мы с мисс Хелспай выпили по три чашки чая; Саттон и Холмс – по две. Мы не торопились, дабы мисс Хелспай смогла побольше рассказать о том, что стало известно Золотой Ложе.

– Это очень опасные люди – те, кто состоит в Братстве. Мне казалось, я понимаю, до каких пределов они готовы дойти, но я ошибалась. Я и не подозревала, до чего они порочны. – Она улыбнулась, но теперь в ее ясных глазах бушевала пылающая ярость.

– Вы что-то узнали? – спросил Холмс, отламывая половину булочки.

– Вот именно, и нечто весьма тревожное, – быстро ответила она.

– Дорогая мисс Хелспай, сказав «тревожное», вы поселили в моем сердце страх, – легковесно заметил Холмс, но в его голосе слышались искренние нотки. – Речь идет о чем-то поистине ужасном?

– Да, – сказала она.

Я не удержался и с беспокойством посмотрел на нее. Это так похоже на мисс Хелспай – бросаться туда, где опаснее всего.

Мгновение Холмс пристально смотрел на нашу гостью, а затем проговорил:

– Не могли бы вы пояснить?

Она кивнула:

– Конечно. Думаю, вам известно, что Турция сейчас находится в весьма неустойчивом положении. Человек вроде вас наверняка должен быть в курсе всех событий.

– Остатки Османской империи прогнили до самой сердцевины. Ей уже ничто не поможет. Коррупция проникла повсюду. Постоянное падение доходов дало возможность любому местному самодуру или энергичному паше безнаказанно выжимать из своих вотчин все до последней капли. Серьезным проблемам, с которыми сталкивается эта огромная страна, как правило, не уделяют должного внимания, ибо те, кто стоит у власти, склонны использовать ее для личного обогащения. Они презирают тот самый народ, который клянутся защищать.

– Народ, который ничем не лучше своих правителей, – подхватила мисс Хелспай, не обращая внимания на изумление, которое вызвала у нас эта ремарка. – Турки коварны, но об этом порой не догадываются даже те, кто имел шанс познакомиться с ними поближе, как вы, например. Мы в Золотой Ложе долго изучали сложившееся положение и потеряли семерых, прежде чем сумели ухватить сущность проблемы – если кошмарные злодеяния Братства в регионах, прежде контролировавшихся турками, можно назвать проблемой.

– Вы говорите так, будто полностью удовлетворены тем, что вам удалось обнаружить. Вы уверены, что докопались до правды?

Пока она отвечала, Холмс внимательно изучал ее лицо.

– Да, уверена. И вы тоже в этом убедитесь, когда я принесу вам копию нашей подборки материалов. – Она улыбнулась его удивлению. – О да. Я действительно хочу поделиться с вами информацией и готова уточнять все, что покажется вам неясным.

– Но вы, естественно, хотите что-то получить взамен? – предположил Холмс, когда она замолчала.

– Да. Так будет справедливо, не правда ли? – Она допила свой чай. – Возможно, вы истолкуете эти факты по-своему, но не сможете не признать, что данные, которые мы вам предоставим, чрезвычайно ценны. Я знаю, что у вас есть доступ к донесениям вашей разведки, которые могли бы сослужить службу и Золотой Ложе, если вы согласитесь на обмен. – Она поставила чашку и блюдце обратно на поднос. – Мне надо знать, готовы ли вы прислушаться к тому, что я вам сейчас сказала.

– Разумеется, мисс Хелспай, – весьма учтиво ответил Холмс. – Иначе вас бы здесь не было, несмотря на все, что вы сделали для Гатри.

Мне пришлось подавить в себе желание парировать эту колкость. Холмс не преминул бы пройтись насчет моего мнимого увлечения мисс Хелспай. Я же, понимая, что обязан ей жизнью, отказывался принять свою естественную благодарность за романтическую привязанность. Грош мне цена, если я не способен совладать с собственными чувствами.

– Спасибо за откровенность. Надеюсь, вы поймете, почему я сочла необходимым превысить полномочия, которыми меня наделило руководство Золотой Ложи. – Она слегка улыбнулась. – Я не была бы агентом по особым поручениям, если бы время от времени не ставила под сомнение решения тех, кто, в отличие от вас, ограничивается лишь сбором данных и анализом полученной информации.

– Мисс Хелспай, вы уничтожите столь бережно лелеемую мною репутацию, если станете на каждом углу трубить об этом. – Холмс был по-прежнему любезен, но давал понять, что отнюдь не шутит.

– Я и не собираюсь, – улыбнулась мисс Хелспай, почти флиртуя с ним. – Ваша способность неожиданно переходить в наступление – одно из тех качеств, которыми я особенно восхищаюсь.

– Мисс Хелспай, вы совершенно обезоружили меня этим комплиментом, – ответил Холмс, а Саттон выразительно закатил глаза.

– Мистер Холмс, я счастлива это слышать, – сказала она, откидываясь на спинку кресла. – Я не могу здесь больше оставаться, но хотела бы условиться о завтрашней встрече. Мне не терпится передать вам те сведения.

– Скажем, десять утра вас устроит? – спросил Холмс. – Если вы согласитесь оставить папку у меня, я задержу вас лишь на то время, которое нужно, чтобы выпить пару чашек чая.

– Договорились. Если мои планы изменятся, в девять я пришлю вам записку. Учитывая приезд Викерса и Браатена, вы не должны позволить членам Братства сопровождать леди Макмиллан, ведь любые попытки выдворить их могут привести к инцидентам, которых мы весьма хотели бы избежать. Я говорю «мы», ибо полагаю, что вы не меньше Золотой Ложи опасаетесь широкой огласки. В этом мы с Братством сходимся.

– Да, хотя бы в этом, – ответил Холмс, и мисс Хелспай встала. – Я признателен вам за заботу о Гатри. Надеюсь, подобное… вмешательство больше не потребуется.

– Не вините его, мистер Холмс. Он не допустил никаких ошибок, напротив, оказался весьма ловок и сохранил похвальное присутствие духа. На вашем месте я бы гордилась им. – Она кинула на меня ободряющий взгляд.

Я не знал, что́ сказать.

– Вы очень добры, – заикаясь, пробормотал я и стал подыскивать более уместные слова, но на ум мне так ничего и не пришло.

Тем временем мисс Хелспай откланялась, напомнив, что посетит нас завтра. Тьерс проводил ее к выходу.

– Дело только усложнилось, – заметил Холмс, когда дверь за ней захлопнулась. – Хотел бы я верить, что мисс Хелспай и впрямь действует из альтруистических соображений.

– А вы сомневаетесь? – несколько запальчиво воскликнул я, не желая плохо думать о той, которая избавила меня от опасности.

– Не столько в ней, сколько в Золотой Ложе. – Он заглянул в свою пустую чашку, словно ища там ответа. – Я был бы глупцом, если бы поверил в тайную организацию с безупречными намерениями.

Тут подал голос Саттон:

– Вы подозреваете, что вас опять хотят пустить по ложному следу?

Холмс основательно обдумал свой ответ.

– Нет, не совсем. Полагаю, тут кроется что-то еще. – Он нахмурился. – И почему только леди Макмиллан именно теперь приспичило мириться с сэром Камероном?

– Но ведь в этом и состоит самая суть дела, разве нет? – вставил я. – Она дает возможность Братству вновь закрепиться в Британии, и если мы не хотим оскорбить немцев и шотландцев, нам придется представить убедительные доказательства. – Я покачал головой, подумав о том, как много нам предстоит сделать, чтобы добыть эти самые доказательства, прежде чем предпринимать официальные шаги.

– Да. Есть от чего прийти в уныние. – Холмс встал и в явном волнении принялся мерить комнату шагами. – У меня достаточно власти, чтобы запретить свите леди Макмиллан въезд в Англию. Но если я сделаю это без объяснения причин, то доставлю немало хлопот правительству и Адмиралтейству.

Саттон, тревожно следивший за Холмсом взглядом, заметил:

– Вы полагаете, это часть плана – заставить вас переусердствовать и тем самым дискредитировать, чтобы Братство без помех возобновило свою деятельность в стране?

Холмс застыл на месте и оглянулся на Саттона:

– Ну конечно! Конечно! – воскликнул он. – Вы совершенно правы! И почему я сам не догадался?

– Вам приходится биться сразу над тремя запутанными и чрезвычайно деликатными вопросами, – напомнил Саттон. – А я взглянул на проблему со стороны. Мне было легче распознать ее… скрытый механизм, если можно так выразиться.

– Однако именно вы первый заговорили об этом – к немалому моему стыду, должен признаться, – возразил Холмс, и выражение его лица смягчилось впервые за два дня. – С тех пор как встал вопрос о визите леди Макмиллан, я чувствовал какой-то подвох и пытался отыскать в происходящем тайный смысл. Теперь я вижу, что все это было затеяно для того, чтобы скомпрометировать меня. Вы гений!

Саттон покраснел и расплылся в улыбке.

– Актеры чуют такое за версту, – скромно сказал он.

– А вам это особенно удается, – ответил Холмс и обратился ко мне: – Гатри, мне понадобятся все мои записи за последние три дня. Я хочу заново просмотреть их с этой точки зрения. Если гипотеза Саттона подтвердится, нам с вами придется немало поработать, чтобы расстроить планы Братства.

Он опять оживился и стал энергично расхаживать по комнате.

– Хорошо, сделаю, – ответил я, собираясь достать бумаги из старинного французского секретера. – А как же старший инспектор Прайс? Он должен скоро прийти.

Холмс остановился.

– Ах да! Старший инспектор Прайс! Мне следовало бы посоветоваться со Стренджем. Учитывая прошлое Прайса, он может оказаться человеком, так сказать, гибким.

– Из-за того, что отцовская семья невзлюбила его мать? – спросил я, припомнив, какой шум подняла пресса после смерти отца Прайса, когда сестры графа пытались лишить невестку наследства. Я тогда учился в школе, и мы с товарищами следили за этой газетной баталией, смакуя подробности и упражняясь в остроумии. Теперь мне было совестно вспоминать об этом. – Неужели этого хватило, чтобы заставить его связаться с негодяями из Братства?

– Людям бывает довольно и меньшего повода, – заметил Холмс.

Я не смог этого отрицать.

– Мне подготовить записку для Стренджа?

– Подождите, сначала надо поговорить с Прайсом. Возможно, я составлю о нем более цельное впечатление. – Холмс посмотрел на Саттона: – Вы куда-нибудь собираетесь после обеда?

Саттон кивнул:

– В два часа я встречаюсь с антрепренером. Хочу побыстрее получить новую роль.

– Я посоветовал бы вам замаскироваться и выйти черным ходом, – сказал Холмс. – За моей квартирой не следит только ленивый. Не стоит привлекать к себе внимания.

– Не беспокойтесь, – ответил Саттон, – я пробегу незаметно, как паук.

– Любопытное будет зрелище, – заметил Холмс, и глаза его весело заискрились. – Полагаю, мы с вами увидимся только завтра.

– Верно, – подтвердил Саттон. – Вы собираетесь завтра в клуб?

– Попробую. Если ничего не случится, я сам туда наведаюсь. А что? – полюбопытствовал Холмс скорее из вежливости.

– Если сегодня все пойдет как надо, возможно, завтра меня позовут на прослушивание. – Саттон поставил чашку на стол и взмахнул рукой. – Это маленькая труппа, они хотят поставить «Вольпоне»[23]. Если антрепренер останется доволен сегодняшней встречей, завтра на прослушивании я буду читать роль Моски. – Его голубые глаза мечтательно засияли. – Отвратительный персонаж, не то что Макбет.

– А Макбет не отвратительный? – спросил я. – Какой же тогда?

– Трагический, – ответил Саттон таким тоном, словно это было очевидно. – Моска – хитрый плут, проныра. Он совсем другой.

– Если это вам по вкусу, надеюсь, вы получите роль, – сказал Холмс. – Вы говорите, эта труппа меньше той?

– Да, и сцена у них похуже. Но это меня не волнует, – быстро добавил Саттон. – Я понимаю, разумнее оставаться в тени. Театр на Бридж-стрит крошечный – всего четыреста кресел, и не так известен, как Друри-Лейн или Театр герцога Йоркского, но в театральных кругах у него неплохая репутация.

– А сколько человек в труппе? – поинтересовался я, вспомнив, как Саттон рассуждал о преимуществах крупных коллективов.

– В настоящее время – всего семеро, но они хотят расширить состав до десяти.

– С этим можно сыграть множество пьес, – заметил Холмс и прибавил: – Я ценю то, что вы для меня делаете, Саттон, и хочу, чтобы вы знали, как я дорожу вашей преданностью.

– Что ж, вы бы тоже много для меня сделали, будь вы на моем месте, – ответил Саттон.

Я был не вполне в этом уверен, но придержал язык; Саттону не понравилось бы мое замечание, да и Холмса оно оскорбило бы.

– Желаю удачи, – произнес я наконец.

– Спасибо, Гатри, – поблагодарил Саттон и опять обратился к Холмсу: – Пойду переодеваться. Если до завтрашнего дня у вас появится нужда во мне, пришлите мне домой записку, и я тут же примчусь.

– Благодарю вас, Саттон. Вы очень добры, – ответил Холмс и прочистил горло. – Если талант и умение что-нибудь значат, эта роль уже ваша.

Саттон поклонился, словно перед залом, вышел из кабинета и, насвистывая, направился в заднюю часть квартиры.

Холмс с минуту помолчал, а затем промолвил:

– Когда явится старший инспектор Прайс, мы перейдем в гостиную. Не хотелось бы, чтобы он увидел некоторые документы.

– Почему бы нам не переместиться туда прямо сейчас? – предложил я, берясь за портфель и готовясь собрать бумаги. – Я с тем же успехом могу просмотреть ваши записи в гостиной. А эту комнату запрем на время визита.

– Весьма разумно, Гатри. Вы правы, – одобрительно заметил Холмс и, забрав с собой часть бумаг, направился к двери. – Идемте же. Работа не ждет.

Я сделал как было велено: сложил копии его записей в портфель и вслед за ним вышел из кабинета. В гостиной Холмс подвинул одно из кресел к камину и попросил Тьерса принести еще дров.

– Одну минуту, сэр, – сказал Тьерс, – мне надо кое-что сделать для Саттона, перед тем как он уйдет.

– Хорошо, – ответил Холмс, кладя бумаги на стол и протягивая руки к огню. – Повсюду холод, – посетовал он. – Надо, чтобы к приходу старшего инспектора в комнате стало немного уютнее.

– Конечно, – согласился я, открывая портфель и вытаскивая оттуда записи.

– Загадочная личность, не правда ли? – сказал Холмс.

– Кто? Саттон? – рассеянно спросил я, занятый приготовлениями к работе.

– Нет, старший инспектор Прайс. Этот человек, который в прошлом стал объектом оскорбительного внимания общества, на удивление стойко перенес бурю. Вы так не думаете? – сдержанно поинтересовался он, и я понял, что ему важен мой ответ.

– Кажется, вы правы, – отозвался я.

– Вот именно, Гатри, кажется! – Он сел и снова взял бумаги. – Давайте проведем время в ожидании Прайса с пользой. – С этими словами Холмс полностью погрузился в свои записи; наверное, только взрыв сумел бы отвлечь его от работы.

Я по его примеру начал просматривать документы, зябко ежась.

Из дневника Филипа Тьерса

Саттон только что ушел, переодевшись трубочистом. Я напомнил ему, чтобы он приглядывал не только за караульными Золотой Ложи, но и за любыми подозрительными личностями, которые будут слишком явно интересоваться нашей квартирой или им самим. Мне еще надо принести дров в гостиную, чтобы к появлению старшего инспектора Прайса там было тепло. После его ухода меня, несомненно, пошлют с запиской к инспектору Стренджу.

Темой утренней проповеди послужило то место из Книги Иова, где Господь говорит с Иовом из бури. Она предостерегает нас от того, чтобы говорить, не разумея, и сомневаться в промысле Божием. Признаюсь, Иов всегда ставил меня в тупик, ведь, согласно Священному Писанию, Господь создал Адама в самом конце Творения. Действительно, если верить мистеру Дарвину, то Земля существовала задолго до того, как на нее ступил Человек. Должны ли мы постичь целое? И следует ли сожалеть, если нам этого не дано?

Надеюсь, вторая половина дня протечет спокойно, но не говори «гоп», пока не перепрыгнешь…

Глава тринадцатая

Было двадцать минут первого, когда в дверь постучал старший инспектор Прайс. Тьерс сразу же впустил его, проводил в гостиную и предложил чаю или бренди.

– Чай, пожалуйста. Вообще-то я на службе, а потому не пью, хотя многие из моих коллег не отказались бы от такого угощения, – сказал Прайс. Продолжил он, только когда Тьерс ушел на кухню: – Прошлой ночью я просматривал свидетельские показания, полученные вчера благодаря вашей находчивости. Весьма занимательное чтение.

– Неужели? – вежливо спросил Холмс. Он встал, чтобы поприветствовать полицейского, а теперь жестом указывал ему на кресло у окна. – Отчего же?

– Примечательно, что лишь вы и ваш секретарь упоминаете о том, что жертва с самого начала встречи заметно нервничала. Ни один из немцев на это не указывает. – Он в упор посмотрел на Холмса. – Я нахожу это необычным.

– Почему? – возразил Холмс. – Почему это так поразило вас?

– Немцы об этом не упоминают, – настаивал старший инспектор.

– Возможно, они знали, отчего он волновался, и не связывали его волнение с событиями того вечера, – спокойно предположил Холмс. – Или же понимали, что он от природы нервозен, и уже не замечали этого. А мы с Гатри, незнакомые с этим человеком, придали значение тому, на что не обращали внимания его товарищи.

– Вполне правдоподобное объяснение, – оценил Прайс, подходя к предложенному ему креслу и наконец усаживаясь. – И все же пока оно не совсем меня устраивает. Почему барон поручил попробовать чай именно убитому? И зачем вообще понадобилось снимать пробу? Мне это кажется подозрительным. – В его голосе звучал скрытый вызов.

– Вы спрашиваете об этом меня? – ответил Холмс. – Боюсь, старший инспектор, я мало чем могу помочь вам.

– В ваших показаниях говорится, что сэр Камерон также находился во взвинченном состоянии, – продолжал Прайс.

– За десять минут до этого в него стреляли, – напомнил Холмс, – и он был слегка на взводе.

– Вы – да и все мы – на его месте вели бы себя точно так же, – заметил Прайс.

– Я тоже так думаю, – согласился Холмс. – Поскольку мы обсуждали весьма деликатный вопрос, барон принялся уверять сэра Камерона, что в доме герра Амзеля тот в безопасности.

– Однако это странная любезность, особенно если учесть все случившееся, – сказал старший инспектор.

Я видел, что он пытается направить разговор в определенное русло, но не мог понять, к чему он клонит, а потому стал еще внимательней прислушиваться к беседе, отмечая все нюансы.

– Да, – ответил Холмс. – Мне представляется маловероятным, чтобы барон планировал таким из ряда вон выходящим способом поставить крест на переговорах. Он потерял одного из своих людей и был обречен на то, что сэр Камерон отвергнет любой предложенный ему выход из создавшегося тупика. Можно подумать, что нашу встречу пытались сорвать.

Патрон вернулся к своему креслу и снова сел. После того как в камин подбросили дров, в комнате стало почти уютно, хотя барабанивший по стеклам дождь и завывавший на реке ветер предвещали новое ненастье.

– Насколько я понимаю, вы собирались обсудить предстоящий визит леди Макмиллан, – педантично уточнил Прайс. – Я и не знал, что сэр Камерон разъехался с супругой. – Забросив наживку, он выжидательно смолк.

– Да, несколько лет назад, – пояснил Холмс. – Некоторое время казалось, что воссоединение уже невозможно. Леди Камерон, как вы, должно быть, знаете, немка. Недавно она изъявила желание помириться с мужем, и ее визит должен стать первым шагом в этом направлении.

– А для чего все эти переговоры? Почему леди Макмиллан не может просто приехать к сэру Камерону в Шотландию, чтобы окончательно понять, хочет ли она восстановить отношения?

Это был резонный вопрос, но Холмс сразу насторожился.

– Если бы все было так легко! – воскликнул он, и по его тону я понял, что он ждал этого вопроса. – Леди Макмиллан – титулованная особа по праву рождения и недавно унаследовала в Германии значительное состояние и поместья. В силу этого ее замужество становится уже не только вопросом сердечных склонностей. Тут замешаны собственность и деньги. Ее семья опасается, что, если она приедет в Шотландию, сэр Камерон на правах законного супруга предъявит права на ее имущество и земли, благо немецкие законы это позволяют. В этом случае ему нельзя будет отказать на законных основаниях, покуда он не разведется с женой официально. Ни ее семья, ни кайзеровское правительство этого не желают. Так что, если примирение действительно возможно, оно должно состояться не в Шотландии, где власть сэра Камерона над женой неоспорима. Переговоры возможны лишь здесь, в Лондоне. – Холмс пожал плечами. – Вы, старший инспектор, должны лучше, чем кто-либо, понимать, как трепетно иные семейства относятся к собственности и богатству.

Старший инспектор Прайс поджал губы.

– Да, у меня имеется некоторый опыт, – сухо признался он.

– Леди Камерон желает, чтобы ее сопровождали дядюшки, но это не устраивает сэра Камерона, – продолжал Холмс, ни словом не упомянув о собственных возражениях против этого пункта. – Итак, нам с бароном фон Шаттенбергом выпало уладить этот вопрос, чтобы примирение все же состоялось.

– Сдается мне, неблагодарная это задача, – подвел итог Прайс, словно отлично понимал, какими осложнениями она чревата.

– И с гибелью герра Криде она отнюдь не сделалась проще. – Холмс бросил взгляд на камердинера, вошедшего в комнату с чайным подносом: – Спасибо, Тьерс. Трубочист уже ушел?

– Да. Он опять придет завтра или во вторник, – ответил Тьерс, удаляясь.

– Хорошо, – безразлично обронил Холмс. Он явно хотел удостовериться, что Саттон удалился, на случай если инспектор Прайс в рамках расследования смерти герра Криде захочет осмотреть квартиру. – Какой чай вы предпочитаете, старший инспектор: ассам или лапсанг? – Он указал на два чайника, стоявших на подносе.

– Пожалуй, лапсанг, – оживился Прайс, обрадованный возможностью выбора. – С сахаром и без молока. – Помолчав, он добавил: – Вам очень повезло: трубочист приходит к вам по воскресеньям.

– Верно. Однажды я оказал ему услугу, и он хочет отплатить мне тем же, – спокойно объяснил Холмс.

– Должно быть, это была весьма значительная услуга, – заметил Прайс, ожидая от Холмса ответа.

– Именно. – Холмс налил старшему инспектору чаю и встал. – Прошу прощения, я должен на минутку выйти. Гатри, в мое отсутствие прошу вас принять на себя обязанности хозяина и по возможности ответить на вопросы.

– Разумеется, – согласился я, недоумевая, что за срочное дело появилось у Холмса.

Я налил себе чашку ассама, добавив молоко и сахар. Было ясно, что через какое-то время мне тоже придется извиниться и выйти, поскольку в то утро мы успели выпить немыслимое количество чая.

– Чем могу помочь, старший инспектор? – спросил я.

– Скажите, каковы были ваши первые впечатления от этой смерти? Разумеется, я читал ваши показания, но если теперь что-то представляется вам особенно важным, мне бы хотелось об этом услышать. – Он сделал глоток чая и посмотрел на меня, ожидая ответа.

– Ну что ж, – произнес я, мысленно погружаясь в события прошлого вечера. – Я понимал: немцы так обхаживают нас потому, что должны безотлагательно решить вопрос, ради которого мы собрались. Хотя бы потому, что леди Макмиллан уже покинула Германию и в настоящий момент, скорее всего, находится в Голландии, как сказал барон.

– То есть вы не хотите, чтобы эта дама появилась в Лондоне прежде, чем будут обговорены условия ее визита? – спросил Прайс.

– Речь не столько о самой даме, сколько о сопровождающих ее «дядюшках». У них есть определенные связи, из-за которых Адмиралтейство не желает пускать их в столицу. Все это очень прискорбно, но я вынужден констатировать, что люди, о которых идет речь, опасны. – Я решил, что могу говорить столь откровенно, поскольку обо всем мною сказанном упоминалась в показаниях трех свидетелей, написанных по распоряжению Холмса.

– То есть они действительно представляют опасность для Британии? – Прайс разглядывал меня с вежливым любопытством.

– Да. Иначе мы не затеяли бы переговоров. – Я поставил свою чашку на стол и подался вперед, опершись локтями о колени. – Возможно, тут есть связь и с покушением на сэра Камерона, совершенным перед его приездом на Беркли-Мьюз. Оно послужило толчком событиям, которые привели к гибели герра Криде.

– Да, я знаю, – кивнул старший инспектор, – и весьма озадачен этим, ведь не знай барон о покушении на сэра Камерона, разве мог бы он предугадать, что в чашке, из которой пил герр Криде, окажется яд?

– Вот именно, – поддержал Холмс, появляясь в дверях. – Эта чашка могла достаться любому. Ведь яд был в чашке, а не в чае?

– Да, хотя я не возьму в толк, как вы об этом догадались, – нахмурился старший инспектор. Он повернулся и посмотрел на Холмса, который прошел обратно к своему креслу и сел.

– Обычные наблюдения. Я писал об этом в своих показаниях: чай не имел специфического запаха и цвета. Зато на внутренней поверхности чашки, осколки которой валялись на ковре, остался голубоватый налет. Вот почему я настоял на том, чтобы сцена преступления сохранялась в неприкосновенности – об этом также упоминается в моих показаниях. Я решил, что если яд подсыпали в чашку, то преступнику не составит никакого труда ее подменить. – Он помолчал, а затем продолжил: – Я понимаю, что барон мог налить чай и через своих помощников передать смертоносную чашку по кругу. Вероятно, в этом случае она оказалась бы у сэра Камерона или у меня.

Прайс кивнул:

– Да, это представляется вполне правдоподобным. Меня удивляет, что вы рассуждаете об этом с таким хладнокровием. – Он исподлобья внимательно изучал Холмса. – Большинство людей, предположив, что их могли отравить, пришли бы в ужас.

– Ну, в конце концов, ни я, ни сэр Камерон не пострадали. Печальная участь выпить из отравленной чашки выпала на долю несчастного герра Криде. Сомневаюсь, что он догадывался о ее содержимом.

– А как же его нервозность? – спросил Прайс. – Любой человек, столкнувшись с подобной перспективой, занервничал бы.

– Но с герром Криде, как я уже сказал, все было иначе. Его мучил вовсе не страх умереть от яда. Не думаю, что кто-нибудь стал рисковать вслепую, подсовывая помощнику барона смертоносное зелье столь ненадежным способом. Кто знает, сработало бы это или нет? Объяснить случайную смерть куда сложнее, чем уничтожить нужного человека. Герр Криде – подданный кайзера, не было никакого резона убивать его в Лондоне, гораздо легче было отослать его домой в Германию и уже там потихоньку расправиться с ним. Итак, я не считаю, что жертвой должен был стать герр Криде. – Холмс скрестил руки на груди. – Нет, скорее я склонен думать, что он заподозрил неладное, но не отважился с кем-нибудь этим поделиться. Не могу судить о причинах. Каковы бы они ни были, любые мои версии будут чистейшей воды предположениями.

– Хорошо. Я и не надеялся, что вы знаете всё. Можете ли вы хотя бы в общих чертах представить себе, что за подозрения его терзали? – спросил Прайс.

– Мне жаль разочаровывать вас, старший инспектор, но среди мои талантов не числится дар ясновидения, – ответил Холмс. – У меня много догадок, однако все это только догадки, а значит, они ничем не помогут вашему расследованию. Напротив, они способны лишь затуманить то, что вы желаете прояснить. – Он налил себе ассама и продолжал: – Если вы желаете продвинуться в этом деле, вам не следует забивать себе голову лишними гипотезами.

– Возможно, – согласился Прайс, – хотя, на мой взгляд, ваши гипотезы могут оказаться куда ближе к истине, чем чьи-либо еще. – Он допил чай и добавил: – И все же вы правы. Пожалуй, пока не буду спрашивать вашего мнения. Возможно, мы вернемся к этому позже, если позволите.

– Всегда рад помочь полиции, – сердечно заверил его Холмс. – Полагаю, мне следует указать на то, что ни я, ни Гатри не имели возможности дотронуться до чайного подноса и находившихся на нем предметов.

Прайс рассмеялся:

– Должно быть, вы шутите, мистер Холмс. Мне никогда не пришло бы в голову подозревать вас.

– И напрасно, – резко возразил Холмс. – Подозревать следует каждого, кто был в комнате, в том числе дворецкого, пока вы не докажете обратного. Нас с Гатри тоже надо рассматривать в качестве подозреваемых. И сэра Камерона, пусть даже он опоздал и все еще находился под впечатлением от недавнего покушения.

– Если вы настаиваете, – с неожиданной холодностью произнес старший инспектор, – я, разумеется, буду искать доказательства вашему утверждению.

– Отлично, – одобрил Холмс. – Если кому-нибудь – газетчикам, немцам, сэру Камерону – вдруг почудится, будто вы исключили кого-то из списка подозреваемых, начнут кричать о предвзятости и фаворитизме. А полиции такие обвинения совсем ни к чему.

– Вероятно, вы правы, – промолвил Прайс, угрюмо уставившись на свою чашку.

– Довольно хлопот, которые уже доставила нам леди Макмиллан. Ее визит пришелся весьма не ко времени по причинам, которые слишком сложны, чтобы сейчас о них рассуждать. Советую вам помнить, что на протяжении всего расследования полиция будет находиться в центре внимания и что сэр Камерон в некотором роде любимчик прессы.

– От меня это не ускользнуло, – криво усмехнулся старший инспектор Прайс. – Когда я утром пришел к нему в гостиницу, у входа ошивалось полдюжины журналистов.

– Неудивительно. Сэр Камерон – их главный фаворит, – терпеливым отеческим тоном изрек Холмс.

Старший инспектор обреченно махнул рукой:

– Я бы не возражал, если бы только он не считал себя обязанным пересказывать им все подробности. Но не посадишь же его под замок?

Холмс поднял руку, прося тишины, так как обдумывал свой ответ.

– Думаю, здесь я могу помочь вам советом, инспектор, – промолвил он наконец. – Насколько я понял, сэр Камерон снял дом на Динери-Мьюз. Он сам это подтвердил. Скажите ему, что там он будет в большей безопасности, чем в гостинице, поскольку отель, в отличие от дома, большой проходной двор. Возможно, леди Макмиллан это не понравится, но вопрос с охраной сэра Камерона будет решен. Если кто-нибудь опять вознамерится застрелить его, сделать это в гостинице будет намного проще, чем в частных владениях. К тому же он сэкономит на плате за номер. – Он помолчал, давая полицейскому время обдумать сказанное, а затем добавил: – Вы также можете напомнить ему, что разумнее окружить себя собственной прислугой, а не людьми, которых он не знает и которые могут оказаться более продажными, чем ему бы хотелось.

Прайс не сдержался и хихикнул:

– Вы умный человек, мистер Холмс, – настоящий жук, как говорят уголовники. Я рад, что вы на моей стороне.

– До тех пор пока вы на стороне британского правительства, – благожелательно предостерег его Холмс.

– А кому же еще мне служить? – сказал старший инспектор Прайс, поднимаясь. – Что ж, не буду больше отнимать у вас время. Мне надо поговорить с бароном, а потом уладить вопрос с телом. Не посоветуете, как лучше поступить?

– Я подготовил письменное распоряжение. Покажите его коронеру и таможенному инспектору. Оно послужит вам подспорьем. – Холмс подошел к маленькому столику, стоявшему в углу, и вынул из ящика лист бумаги, на котором было нацарапано несколько строк. – Если возникнут осложнения, известите меня запиской, и я помогу вам уладить их, – сказал он и, отдав записку Прайсу, добавил: – Думаю, вас не нужно предупреждать об осмотрительности.

– Не нужно, – ответил старший инспектор. – В прошлом году я немало возился с подобными случаями и знаю, что это такое.

– Будьте осторожны. На кону стоит куда больше, чем вы думаете.

Они с Прайсом обменялись рукопожатиями.

– Мистер Холмс, я не наивен и не трепещу перед аристократией. В этом деле каждый что-то скрывает. Включая вас. – Последние слова он произнес без намерения оскорбить собеседника.

Холмс пожал плечами:

– Мне жаль, что я не могу быть с вами более откровенным.

– О, я вовсе не желаю ставить под угрозу вашу работу. Покуда она не препятствует моему расследованию, я не стану действовать вам наперекор. Однако, если во время следствия мне придется ступить на скользкую почву дипломатии, я буду руководствоваться велениями совести и долга.

Он направился к выходу. Холмс последовал за ним.

– В известных рамках вы можете оказать ощутимую помощь. Я буду помнить об этом.

– Мне остается лишь выразить вам признательность, – ответил Холмс, открывая дверь и выпуская инспектора наружу, в усиливавшееся ненастье.

Я встал со своего места и вышел в небольшую прихожую.

– Что вы об этом думаете, сэр?

– Я думаю, что старший инспектор Прайс весьма проницателен. А еще я думаю, что мне придется не откладывая навестить инспектора Стренджа, чтобы узнать его мнение об этом человеке. Сам я за время столь краткого и формального знакомства не сумел его раскусить. Должен сказать, что он заметно выделяется среди полицейских, которых мне довелось знавать, и не только манерами. Мы с вами не раз встречали субъектов, которые, несмотря на весь свой внешний лоск, оказывались жуликами, а то и кем-нибудь похуже. Нет, этот человек меня беспокоит. – Он некоторое время стоял около двери, уйдя в свои мысли, потом повернулся и зашагал по коридору обратно в кабинет. – Идемте, Гатри. У нас много работы. Не время бездельничать.

– Как пожелаете, сэр, – сказал я, забирая портфель и бумаги, которые захватил из кабинета. – Сейчас, только соберу документы.

– Хорошо. Идемте и давайте-ка опять приниматься за работу.

Он был по-деловому собран, но в его взгляде и голосе промелькнуло нечто, заставившее меня гадать: что же у него на уме? Неужели старший инспектор Прайс настолько встревожил его, что он не способен сосредоточиться на коварных планах Братства, направленных против него? Мне в это не верилось, но я не хотел задавать лишних вопросов. Взяв бумаги и портфель, я вернулся в кабинет и устроился за столом, чтобы продолжать работу. Тут в голову мне пришла одна мысль.

– Если сэр Камерон собирался поселить в доме на Динери-Мьюз свою любовницу, не заставит ли его эта новая договоренность подыскать для нее другое жилье?

– Сказать по правде, Гатри, – раздраженно проговорил Холмс, – меня не беспокоит, помешает это или нет амурным шалостям сэра Камерона. Мне только не хватает повторения инцидентов, подобных вчерашнему. Боюсь, нам этого не избежать, если он по-прежнему будет оставаться у всех на виду.

– Вы считаете, за этим стоит Братство? – осторожно спросил я.

– Думаю, это вероятно, но утверждать ничего не могу.

Холмс немного побродил по комнате, затем ушел в библиотеку и вернулся оттуда, неся в руках четыре книги, две из которых были весьма почтенного возраста. Он положил тома на стол и начал торопливо листать, явно ища что-то в тексте. Не желая ему мешать, я принялся молча просматривать его записи в поисках нужных сведений. Наконец он поднялся на ноги, взял одну из старинных книг и стал зачитывать из нее:

– «Верноподданным туркам среди прочего вменялось в обязанность дарить правителю красивого юношу, дабы умилостивить его, а кроме того, иметь при дворе своего человека. Этот обычай соблюдался многими поколениями и, без сомнения, будет соблюдаться впредь». – Холмс захлопнул книгу и сказал: – Это было написано в тысяча семьсот сорок девятом году сэром Чарльзом Грили, но справедливо и по сию пору. В истории мистера Керема кое-что показалось мне смутно знакомым. Не будь моя голова занята другими делами, я давно вспомнил бы об этом. Юноша предназначался в подарок Братству, вот почему на плече у него имелась свежая татуировка.

Он сел и раскрыл другую книгу.

– Значит, это Братство переправило его сюда? – спросил я, пытаясь проникнуть в суть сказанного. – На подобную мысль наводит татуировка. Но вы предполагаете, что они не просто использовали в свои интересах преступление?

– О, совершенно верно. Его привезли сюда, чтобы кого-то умилостивить. Мне бы только узнать кого, и тогда я разгадаю, в чем заключался их план. – Холмс, сдвинув брови, склонился над страницами второй книги. – Насколько мне помнится, я встречал описание подобного случая, имевшего место несколько лет назад во Франции. Если его найти… – И голос его стих.

– А как вы будете собирать доказательства? – не удержавшись, спросил я. – Вы сами сказали, что у вас нет прямых улик.

– Надеюсь, мистер Керем совершит какую-нибудь ошибку и это приведет меня к искомым сведениям. – Он потер руки. – Надо приготовиться.

– В каком смысле?

Я понял, что в мыслях он уже не здесь.

– Когда мне удастся отыскать описание того французского случая, я все пойму, – пробормотал Холмс и снова погрузился в чтение. В этот миг он напоминал охотничьего пса, взявшего след лисицы.

Из дневника Филипа Тьерса

Из лечебницы пришло известие, что курьеру наконец стало лучше. Он пришел в сознание и, несмотря на чрезвычайную слабость, помнит, что́ с ним случилось. Это хорошие новости и для Адмиралтейства, и для М. Х. Завтра утром я планирую заглянуть к молодому человеку и получить у его врача полный отчет о состоянии здоровья раненого. М. Х. тоже захочет с ним ознакомиться…

За окном разыгралась настоящая буря. Не удивлюсь, если завтра на улицах окажется много поваленных деревьев, а в погребах по всему Лондону будет стоять вода. Как только погода улучшится, надо будет проверить крышу: на кухонном потолке появилась протечка. Видимо, придется заменить несколько черепиц.

Если от непогоды и есть какая-то польза, то состоит она в том, что леди Макмиллан не сможет покинуть Голландию, пока буря не утихнет, а значит, прибудет сюда не раньше чем через день-другой. Это нам на руку…

Принесли записку от сэра Мармиона: он приглашает М. Х. завтра днем, с трех до пяти часов, посетить его лечебницу. Придется слегка поменять планы, но значительных неудобств эта перемена не доставит. Немцы пока не просили о новой встрече, чтобы уладить дела с визитом леди Макмиллан, и я начинаю думать, что переговоры вовсе не устраняют сложности, а, наоборот, плодят их…

Глава четырнадцатая

Холмс искал описание французского случая бо́льшую часть дня. Я видел, как в нем растет недовольство, но ничем не мог ему помочь. Поэтому я продолжал собственные поиски, и постепенно у меня стали вырисовываться ясные представления о произошедшем. Наконец я отложил бумаги и сказал:

– Пастух-шутник, который кричал: «Волки!»[24]

Холмс оторвался от книги – уже шестой, принесенной им из библиотеки, – и спросил:

– Что вы сказали, Гатри?

– Пастух-шутник, который кричал: «Волки!» – ответил я.

До меня вдруг донеслись завывания бури, и я поразился тому, что прежде почти не замечал их.

– А, детская басня, – кивнул Холмс. – Но какое отношение она имеет к тому, чем вы заняты?

– Самое прямое. Вы не раз настаивали на том, как важно предупреждать других о надвигающейся опасности. Приходя к определенным выводам, вы всякий раз были вынуждены кого-нибудь предостерегать, но все эти предостережения основывались скорее на догадках, чем на конкретных фактах. – Я положил руку на кипу переписанных заметок. – Взгляните, сэр. Любопытно, что ваши предупреждения и советы в ряде случаев оказывались неоправданными.

– Да, это ясно, – нетерпеливо проговорил Холмс. – Но при чем тут… – Он резко смолк и взял пару листов, на которых я записал свои наблюдения. – А, я понял. Ну конечно! Если я постоянно разбрасываюсь пустыми предупреждениями, то в случае истинной опасности мне попросту не поверят. Это умно во многих отношениях. Мои способности обратили против меня. Неудивительно, что я сам до этого не дошел: мы бываем до смешного слепы, когда приходится принижать собственные достоинства. – Холмс встал и подошел к камину, чтобы подбросить дров в огонь. – Когда Саттон предположил, что все эти внешне не связанные происшествия имели целью сбить меня с толку, я согласился с его выводами, поскольку увидел их правоту. – Он задумчиво смотрел на пламя. – Я не догадывался, что все это задумано для того, чтобы дискредитировать меня, а мои враги, разумеется, на то и рассчитывали. Я полагал, что их целью является физическое воздействие, но это… Признаюсь, до такого я не додумался. А должен был. Я начал слишком много о себе мнить, основываясь на суждениях окружающих, и впал в заблуждение, пусть и весьма лестное.

– Вы были по горло завалены разнообразными делами, сэр, – сказал я, надеясь если не успокоить его, то хотя бы избавить от излишней самокритичности.

– По-видимому, это тоже часть плана, – ответил он, потирая руки. – Им следует поставить высшую отметку за изощренное коварство. Как все просто, элегантно и действенно! Мне стыдно, что я этого не замечал. Надо признаться, я был уверен, что у меня хватит способностей улаживать столько дел одновременно, и это сыграло на руку Братству. – Нахмурившись, он уставился в пространство невидящим взглядом. – Я рад, что вы обличили мою глупость, – промолвил он и посмотрел на меня. – Вы уже второй раз указываете мне на подобную опасность, Гатри. Я очень признателен вам, мой мальчик.

Я сдержал радость.

– Едва ли стоит говорить об этом, сэр. Мне следовало разобраться в этом намного раньше, но я, как и вы, был озадачен стремительно разворачивающимися событиями.

– Не скромничайте, Гатри. Вам это не к лицу. Примите мою благодарность. – Он похлопал меня по плечу, рука его оказалась неожиданно тяжелой. – Вы с Саттоном не дремали, а вот я позволил себе потерять бдительность.

– У вас было слишком много хлопот, – повторил я.

– Те, кто за этим стоит, очевидно, на том и строили свои расчеты, – ответил он, снова садясь. – Я не уверен, что смогу наверстать упущенное. – Он глубоко вздохнул и добавил: – Я должен вновь обдумать свои последние действия и попытаться отделить мнимые угрозы от истинных.

– Полагаю, большинство из них все же истинные, – заметил я. Мне казалось, я обязан удостовериться, что мы не преуменьшаем опасность.

– Возможно, но куда больше они похожи на капканы, расставленные коварным охотником: каждый из них готов сработать, но только если жертва окажется опрометчивой. – Он покачал головой. – Благодаря вам у меня будто пелена с глаз упала. Очень умно с их стороны.

Я слушал его вполуха, не перебивая, но и не желая упустить возникшую у меня мысль.

– Мне кое-что пришло в голову, сэр.

– Да? Что же? – спросил он.

– Нам сообщили, что Викерс и Браатен предположительно прибудут в Англию через Ирландию. Мы думаем, что они уже достигли ирландских берегов, верно?

Он утвердительно кивнул, жестом веля мне продолжать.

– А что, если они уже здесь? Что, если эту информацию вам подбросили намеренно, чтобы сбить с толку и заставить терять драгоценное время в бессмысленной погоне за добычей, которая уже ускользнула? Все наши усилия ни к чему не приведут, а поиски окажутся…

– …Напрасны. Да! А Браатен и Викерс тем временем будут беспрепятственно воплощать в жизнь свои злодейские планы, покуда ущерб, нанесенный ими, не окажется так велик, что станет очевидным. Отлично, Гатри. Я вижу, вы научились мерить этих господ их собственными мерками. – Он откинулся на спинку кресла. – Чтобы ввести нас в заблуждение, они убили двух наших людей. – Его лицо словно окаменело. Я понял, что он потрясен. – И ничего не докажешь, более того, не расскажешь из страха… из страха очутиться в роли пастуха-шутника. Вы попали в яблочко.

Я попытался выдавить из себя улыбку. Руки у меня затекли от работы, голова ныла, и все же я был доволен собой.

– Благодарю вас, сэр.

– Нет, Гатри, это я вас благодарю. Если бы не вы с Саттоном, я непременно угодил бы в этот капкан. Господи, – досадливо продолжал он, – меня чуть было не переиграли, и кто же? Братство!

– Но ведь это вы указали дорогу, – поправил я. – Мы с Саттоном только прочитали знаки.

– Которые необходимо было прочесть! Все это, конечно, лишь предположение, но я подозреваю, что оно недалеко от истины. – Холмс положил на стол свои большие ладони. – Итак, начнем заново.

Я вздохнул, понимая, что перед нами встает чрезвычайно сложная задача:

– С ваших записей?

– Как ни странно, – ответил Холмс, опять оживляясь, – нам следует сперва заняться депешами и донесениями наших агентов, полученными с континента. Надо освежить в памяти, что́ сообщали наши люди и на какие источники полагались.

– Это потребует времени, сэр, – заметил я. – Не возражаете, если я пошлю записку миссис Куперсмит – предупрежу, что не буду обедать дома?

У моей квартирной хозяйки было в обычае по воскресеньям обедать с жильцами. Мое отсутствие могло ей не понравиться.

– Я попрошу Тьерса отнести записку прямо сейчас, – сказал Холмс, вставая. – И скажу ему, что вы будете обедать у меня. Если хотите, я сам напишу миссис Куперсмит, что мне срочно потребовались ваши услуги. Чтобы вам не пришлось оправдываться.

– Я все равно должен буду объяснить, как получилось, что мне пришлось работать в воскресенье, – возразил я. – Она ревностно чтит день седьмой.

– Что ж, в более спокойные времена я бы ее поддержал. Полагаю, один день на неделе людям обязательно нужно отдыхать. К несчастью, наши враги не настолько любезны, чтобы позволить нам эту роскошь.

Он вытащил из стоявшей на столе коробки чистый лист, взял перо и начал писать; закончив, он протянул бумагу мне:

– Я оставил место. Можете приписать что-нибудь от себя.

– Попытаюсь сохранить ее расположение.

Я окунул перо в чернильницу и нацарапал несколько слов: мол, я сожалею о своем вынужденном отсутствии за столом, но знаю, что она желает, чтобы я неукоснительно выполнял свой долг. Я попросил от моего имени угостить кусочком мяса Ригби и обещал, что постараюсь не разбудить ее, когда вернусь домой. Я чувствовал себя ужасно глупо, но так было надо. Наконец я отдал записку Холмсу:

– Вот, возьмите.

– Ну и погодка, – заметил Холмс. – Да что поделаешь! – Он вызвал звонком Тьерса, и когда последний явился, сказал: – Отнесите, пожалуйста, эту записку на Керзон-стрит, Тьерс. Гатри будет обедать со мной и хочет уведомить об этом свою квартирную хозяйку.

– Хорошо, сэр, – ответил камердинер и забрал записку.

– Кстати, у нас сегодня каплун? – спросил Холмс.

– Да, сэр, с яблоками и имбирным соусом. – Он бросил удовлетворенный взгляд на разложенные на столе бумаги. – Вы продвигаетесь вперед.

– Да, кажется, вы правы, – заявил Холмс с чувством, подозрительно смахивавшим на радость. – Нам наконец удалось что-то нащупать.

– Прекрасно, – одобрил Тьерс. – На улице ненастье. Вызвать Гастингса, чтобы он отвез записку?

Холмс подумал:

– Нет. Нет, не надо. Попросите отнести ее одного из парней, приставленных к нам Золотой Ложей. Пусть и от них будет толк. Их двое, один останется на посту, а другой сбегает по поручению. Даже если Братство следит за домом, они не обратят внимания на ушедшего. К тому же сегодня воскресенье. В любом случае агенты Золотой Ложи лучше, чем кто-либо, подготовлены к встрече с Братством. Кстати, Тьерс, угостите обоих горячим грогом.

– Разумеется, сэр, – ответил камердинер и вышел.

Я почти не следил за их разговором. У меня из головы не выходил коварный замысел Братства, вознамерившегося обвести Холмса вокруг пальца, и чем больше я размышлял об этом, тем сильнее тревожился. Зная, что мой патрон обладает выдающимся интеллектом и тончайшей наблюдательностью, Братство обратило эти качества против него. Холмса завалили разнообразной информацией в надежде, что он не докопается до истинной подоплеки этих хитросплетений.

– Даю пенни за ваши мысли, Гатри, – подал голос бродивший по комнате Холмс.

Я покачал головой:

– Просто меня озадачил способ, которым Братство, по-видимому, решило обратить против вас ваши способности, как вы говорили. Кроме того, мне интересно, почему они остановили свой выбор именно на вас, а не на премьер-министре или каких-то других, более заметных фигурах из правительства. Я вовсе не хочу вас обидеть, сэр, – торопливо прибавил я, – но если в их намерения входит лишить Британию влияния на европейские дела, должны существовать более тривиальные пути достижения этой цели. Например, те, которые вызвали бы всеобщее смятение и привели к гораздо более серьезным беспорядкам, чем ваша компрометация. Вся эта затея метит в вас, чтобы уменьшить ваш авторитет и заставить Адмиралтейство в вас усомниться.

– Это стало очевидным, как только их хитрость была разгадана, – кивнул Холмс. – Разумеется, нельзя сбрасывать со счетов мотив мести. Многие годы я был бельмом у них на глазу. Кроме того, возможно, они не хотят, чтобы их деятельность ввергла страну в хаос, во всяком случае сейчас. Быть может, они предпочитают постепенно лишить Британию влияния, а уже затем, когда она утратит доверие Европы, поставить ее на колени. В этом случае они должны будут сосредоточить свои усилия на мне или ком-то вроде меня. Подозреваю, что Викерс немало потрудился над тем, чтобы был приведен в действие именно этот план.

– Неужели вас не беспокоит, что они собираются уничтожить вашу репутацию? – проговорил я, потрясенный его самообладанием. – Вы не чувствуете себя оплеванным?

– Напротив, Гатри. Впервые с тех пор, как заварилась эта каша, я ощущаю прилив сил. Думаю, в Братстве слегка переусердствовали. Они так тщательно подкапывались под меня, что сами себя выдали. – Он хлопнул в ладоши. – Депеши в коробках у окна, верно?

– Думаю, да, – ответил я. – Во всяком случае, я складывал их туда.

– Отлично, – сказал он, подходя к окну и снимая крышку с продолговатой коробки. Затем он принялся рыться среди папок, словно боров, ищущий трюфели, и наконец извлек на свет два тома. – Вот они! – торжествующе воскликнул он. – Гатри, вы возьмете себе депеши из Константинополя, а я – европейские.

– Что именно надо искать? – спросил я, не надеясь на скорое прекращение головной боли.

– Точно не знаю. Но вы сразу поймете, когда что-нибудь отыщете. Десять дней, которые вы недавно провели в Малой Азии, сослужат вам хорошую службу. – Он воодушевлялся все больше. – Мы с вами непременно найдем ключ. Я в этом убежден. За работу, мой мальчик, за работу!

Я открыл папку и взглянул на подборку рапортов, телеграмм, бюллетеней и тому подобных материалов, которые составляли ее содержимое. Знакомые имена и названия сразу воскресили в моей памяти прежние события, однако я вынужден был подавить обуревавшие меня чувства. «Не время грезить», – сказал я себе и стал методично изучать факты, слухи и предположения, которые доводились до сведения Адмиралтейства агентами с турецких территорий в последние два месяца.

Через час, когда я рассортировал депеши по трем кучкам, Холмс прервал мою работу:

– Вашу записку доставили по назначению.

– Да? Спасибо.

Я оглянулся вокруг, заметив, как потемнело за окном. Буря продолжалась, сгущающийся полумрак свидетельствовал о приближении вечера. Я устало потер переносицу. В нескольких футах от меня вспыхнул свет – это Холмс зажег ближайшую ко мне газовую лампу, а через мгновение еще одну. Вскоре в кабинете стало светло и уютно.

– Удалось что-нибудь обнаружить, Гатри? – спросил Холмс, вернувшись к столу и снова садясь.

– Совсем немного, – признался я. – В этой пачке – сообщения, которые, судя по всему, не представляют для нас интереса. В следующей – те, которые могут иметь некоторое значение. А в этой – четыре депеши, прямо или косвенно связанные с Братством. Из них наиболее красноречива вторая.

– Отличная работа, Гатри, – похвалил Холмс. – Этого я от вас и ждал.

Я заметил, что он просмотрел почти вдвое больше документов, и решил, что меня похвалили не столько за результат, сколько за усердие.

– Однако вы успели больше.

– Да, но в европейских депешах куда проще выявить сведения, имеющие касательство к Братству, чем в восточных. Я положился на вас, потому что вы, с вашим недавним опытом, сумели бы лучше меня вникнуть в содержание депеш. Мне не обойтись без обширного сопоставления источников. – Он взглянул на плоды собственного труда. – С другой стороны, я почти ежедневно имею дело с европейскими депешами.

– Но вы уверены, что эти две сферы связаны между собой?

Я понимал, какое это искушение – повсюду видеть руку Братства и приписывать его злонамеренному вмешательству все наши трудности, но такой взгляд на вещи чересчур упрощал сложные международные отношения.

– Вне всякого сомнения, – ответил Холмс. – И, думаю, вы со мной согласитесь, ведь именно вы с Саттоном впервые заметили эту связь. – Он потянулся и зевнул. – Кстати о Саттоне: поскольку он отсутствует, вскоре мне самому придется отправиться в клуб.

– В такое ненастье? – ахнул я.

– В любую погоду. Мы, англичане, должны с почтением относиться к ненастью: если зима – ангел-хранитель России, то ненастье – ангел-хранитель Англии. – Он поднял бровь и воззрился на меня: – Полагаю, шотландец в этом со мной согласится.

– Признаю, что вы правы, – недоверчиво улыбнулся я.

– Принимаю ваш ответ. Когда я вернусь из клуба, мы с вами пообедаем, а потом посмотрим, что еще нужно сделать.

– Как вы думаете, до которого часа мы будем трудиться? – Я полагал, что мы засидимся до ночи, но не хотел произносить этого вслух.

– Это будет зависеть от того, насколько быстро мы обнаружим то, что ищем, – весело сказал Холмс. – Если ничего не найдем, то в десять прекратим работу, годится?

– Хорошо, – ответил я, безрадостно размышляя о возвращении домой.

Я сознавал, что мое недовольство отчасти связано с утренним происшествием в Грин-парке, и утешался тем, что ни один убийца в такую ночь носу из дома не высунет и что буря, которая меня тревожит, послужит мне защитой.

– Дорогой Гатри, я понимаю, что многого требую от вас. Такого преданного и верного человека еще поискать. У вас недюжинный ум, и вы умеете мыслить самостоятельно, а это большая редкость. Если бы не вся эта путаница, после обеда я с удовольствием отпустил бы вас домой, но не могу, пока Викерс и Браатен, словно волки, рыщут неподалеку. – Холмс снова принялся мерить кабинет шагами, одновременно теребя свою часовую цепочку. – Времени почти не осталось. Это меня беспокоит, но вместе с тем и воодушевляет: значит, у нас еще есть возможность подготовиться к схватке с Братством, что бы там они ни замышляли. Мы можем быть уверены, что их возвращение в Англию – лишь первый шаг в осуществлении большого плана. Чем дальше, тем сложнее будет остановить эту горную лавину, которая, однажды придя в движение, способна низвергнуть тонны снега. У нас совсем немного времени, чтобы застопорить ее движение или уменьшить мощь. Надо сделать все, что в наших силах, чтобы пресечь их козни в самом начале. Нельзя пасовать теперь, когда у нас появился шанс справиться со злом. – Он взял со стола несколько депеш и, нахмурившись, стал читать. – Не могу взять в толк, зачем им понадобилось увязывать рушащуюся Османскую империю с Британией и как они намереваются использовать обе державы в своих интересах. Когда я найду ответ, мы будем вооружены.

– Быть может, связь между ними – еще один ложный след, призванный ввести нас в заблуждение? – предположил я.

– Это возможно, но представляется мне маловероятным, во всяком случае на данной стадии наших поисков. Меня особенно беспокоит Восточная Европа. В этом уголке мира существует целый клубок давних противоречий, которые вполне могут использоваться для свержения властей или же развязывания мелких затяжных войн, которые лишат эти страны доходов и подорвут торговлю и промышленность целого региона. Обескровленные таким образом государства падут жертвой Братства, которое начнет тянуть из них соки. – Он глубоко вздохнул. – Вспомните, что поместья леди Макмиллан расположены в восточной части Германии, а именно – на чешских землях.

– А ведь верно! И, если память мне не изменяет, в тех краях неспокойно, – сказал я. Пока Холмс не упомянул об этом, подобные мысли не приходили мне в голову. Теперь же все стало на свои места. – В последнее время чехи переживают нелегкие времена.

– Да, – ответил Холмс, – и не только чехи, но и словаки, и поляки, и Австро-Венгрия, особенно на восточных и южных своих границах. – Он подошел ко мне. – Посеять смуту в этом регионе – от Греции до Латвии – не составит большого труда.

– Но опасность не… – Я осекся. – А договоры?

– Вот именно, договоры, – мрачно промолвил Холмс. – Братство сможет втянуть в войну всю Европу, если ему удастся с помощью международных договоров разжечь между крупнейшими европейскими державами множество региональных конфликтов. Уже сейчас большие государства стремятся сохранить в Европе стабильность. Даже царь хочет спокойствия для России – помните, как он поддерживал разговоры о сокращении вооружений? – так что реформы возможны даже в его огромной стране. Но если Восточная Европа запылает, никто не сумеет остаться в стороне. Британия, как могла, использовала свое влияние, чтобы поддерживать на континенте относительное спокойствие.

– И должна не ослаблять своих усилий еще многие годы, – заметил я, зная, что это одна из главнейших целей Холмса.

– Да, пока в Англии спокойно. Но если Братство внедрит своих людей в наше правительство, кто тогда поручится, что порядок будет долгим? А вдруг нас втянут в бесчисленные раздоры и мы не сумеем выпутаться из них, как бы нам этого ни хотелось? Хитрый ход с леди Макмиллан лишь репетиция грядущих свар. – Он остановился у камина. – Надо дать им понять, что Англия не станет участвовать в ничтожных спорах, которые они могут затеять.

– Какая жалость, что сэр Камерон позволяет себя дурачить, – не без иронии заметил я.

– Это так, Гатри, – вздохнул Холмс, – но что мы можем поделать? Едва ли он прислушается к предостережениям.

– Может, кого-нибудь он все-таки послушает? – наудачу спросил я, не в силах представить себе, кто бы это мог быть.

– Сомневаюсь, – ответил Холмс. – Он не склонен следовать ничьим советам, кроме собственных.

Я немного подумал, а затем спросил:

– Вы считаете, что леди Макмиллан тоже в этом замешана? Она сознательно действует в интересах Братства?

– Понятия не имею, – ответил Холмс. – И это меня тревожит, должен вам сказать. – Он задумчиво уставился на пламя в камине. – Коль скоро ее используют втемную, нам не нужно беспокоиться о том, что́ она скажет сэру Камерону. Но если она состоит в организации, все становится гораздо опаснее и серьезнее.

– Вы намерены побеседовать с ней?

Вряд ли ему хотелось идти на прямой контакт, хотя в прошлом он уже применял столь обезоруживающие методы.

– Нет, иначе можно все испортить.

– Почему? Мы разгадали их хитрость, и они об этом не знают, – с несколько наигранной убежденностью возразил я. – Неужели это не дает нам преимущества?

– Разве только совсем небольшое, – признал Холмс. – Но у них в запасе, скорее всего, несколько способов достижения цели, если я хоть что-нибудь смыслю в методах Братства.

Он дотронулся до потемневшего рубца на запястье – всем новым членам Братства накалывали на этом месте татуировку. Я вновь спросил себя, откуда у него этот рубец.

– Если ответы сокрыты в этих книгах, мы найдем их. Пусть даже нам придется работать по воскресным дням. Я безропотно снесу и это, – твердо произнес я, хотя знал, что моя добрая богобоязненная матушка была бы потрясена, услышав от меня такое.

– Не думаю, чтобы у нас были причины беспокоиться, – сказал Холмс. – Кто нас выдаст? Тьерс?

Я вежливо засмеялся, но вновь подумал о тех, кто противостоял нам: они пойдут на все, если задумали свалить Майкрофта Холмса. Воскресенье не считается у них священным днем отдыха. Напротив, они презирают подобные вещи. Остановить их сможет лишь тюрьма или смерть, и смерть для таких отпетых негодяев – более надежная кара. Я вдруг осознал, что готов хладнокровно расправиться с ними, и это причинило мне внезапную острую боль. Что со мной происходит? Противоборствуя этим людям, я начал уподобляться им, словно сам был из их числа. В смятении я схватился за лежавшие передо мной депеши и заставил себя заняться ими.

– Гатри, – с волнением в голосе промолвил Холмс. – Я понимаю, как много вы сделали для меня. Я полностью доверяю вам.

– Вы очень добры, сэр, – проговорил я.

– Вовсе нет, – сухо ответил он. – Я беззастенчиво использую вас. Хочу, чтобы вы знали: я понимаю, что́ делаю.

– Не нужно извиняться, – сказал я, чувствуя, что щеки мои запылали.

– Я и не извиняюсь, – несколько оживившись, возразил Холмс. – Просто готовлю вас к тому, что предстоит еще много работы.

Я облегченно рассмеялся и отложил депеши в сторону.

Из дневника Филипа Тьерса

Ненастье не стихает. Мне жаль всякого, кому случилось в такой день оказаться на улице: там очень сумрачно, хотя на часах всего десять минут пятого; ветер сбивает с ног. Он наделает немало бед; не удивлюсь, когда узнаю, что немало деревьев было повалено и стекол повыбито. Через полчаса станет совсем темно, и на улицу нельзя будет носу высунуть. Надеюсь, что, когда Г. придет время отправляться к себе на Керзон-стрит, худшее будет уже позади.

Я отнес караульным из Золотой Ложи грогу, но это едва ли спасет их от холода и сырости. Больше всего меня тревожит, что им приходится в такую бурю стоять на посту. Если они заболеют, я буду чувствовать себя отчасти ответственным за это, хотя они выполняют распоряжение своих хозяев. Предполагаю, что они наблюдают за домом, отсиживаясь в экипаже – и только потому, что одинокий всадник под проливным дождем вызовет подозрения, тогда как закрытый экипаж – «кларенс» или «милорд» – едва ли будет кем-нибудь замечен…

Не хочется в этом признаваться, но я обязан сказать, что квартира кажется пустоватой без Саттона, твердящего роль или занятого своим гардеробом. Еще четыре года назад актер казался тут незваным гостем, а теперь он часть этого дома. Если Саттон получит роль Моски, ему не придется долго ее учить: он уже знает бо́льшую часть пьесы. И все же будет интересно вновь понаблюдать за тем, как он репетирует. Я порядком устал от «Макбета» и с удовольствием послушал бы комедию…

На ужин есть говяжья вырезка и репа, а кроме того, гороховый суп и кусок стилтонского сыра. Завтра мясник доставит заказанные для обеда свинину и телятину. Схожу к булочнику, зеленщику – и до среды мы обеспечены. А вскоре, верно, пора будет заказывать рождественского гуся…

Глава пятнадцатая

Был уже одиннадцатый час, когда я наконец распрощался с Холмсом и, собравшись с духом, вышел на улицу. Надежды остановить кэб почти не было, и, глядя на опустевшую Пэлл-Мэлл, по которой гулял ветер, я подумал, что придется идти пешком и появиться в доме миссис Куперсмит вымокшим до нитки; с ботинками, во всяком случае, можно было попрощаться. Я уныло побрел по направлению к Сент-Джеймс-стрит, чувствуя, что ноги уже начали промокать, а брюки совершенно отсырели. Завернув за угол, я увидел, как с Кинг-стрит выезжает щегольская коляска; запряженная в нее лошадь была накрыта патентованной попоной Альбермарля, отчасти защищавшей животное от дождя. Я с нескрываемой завистью посмотрел на проезжавший мимо экипаж. Вдруг до меня донесся голос мисс Хелспай:

– Гатри, забирайтесь!

Я остановился как вкопанный, затем меня взяло сомнение:

– Что вам от меня надо?

– Хочу отвезти вас домой. – Она нетерпеливо махнула рукой: – Скорее же! Я промокну, если тотчас не запахну полость. – Поскольку я не торопился воспользоваться ее приглашением, она добавила: – Мне в любом случае придется следовать за вами, так для чего же вам страдать понапрасну?

Я оказался не готов к этому вопросу, а перспектива благополучно доехать до дому слишком манила меня, чтобы ей можно было противиться. Я поставил ногу на подножку, вскочил в коляску и запахнул полость.

– Благодарю вас, – сказал я, замечая, что внутри очень тесно. – Боюсь, я замочу вам платье.

– Вне всякого сомнения, – почти весело ответила она. – Но через пару кварталов вы отнюдь не сделались бы суше.

Она стегнула лошадь вожжами, и мы покатили сквозь бурную ночь.

– Сожалею, что доставил вам беспокойство, – проговорил я, как только мы тронулись.

– Никакого беспокойства, – усмехнулась мисс Хелспай, с проворством бывалого возницы сворачивая на Пиккадилли.

– Вы первоклассный кучер, – заметил я, понимая, что выполнить такой поворот при сильном ветре не очень-то просто.

– Вдобавок к тому я еще и меткий стрелок, – похвалилась она, направляя лошадь к следующему повороту. – Вы с мистером Холмсом сумели что-нибудь выяснить?

– Думаю, да, – ответил я, не желая об этом распространяться.

– Если я или Золотая Ложа чем-то можем помочь, вам стоит только попросить.

Я почти не видел ее в темноте, но остро ощущал ее близость.

– Знаю, я уже предлагала вам помощь, но мне хочется, чтобы вы знали: это был вовсе не вежливый жест. Недавняя активизация Братства весьма беспокоит Золотую Ложу.

Я понимал, что она пытается разговорить меня, и в другое время мог бы возмутиться, но теперь, после долгого трудного дня, полного поисков и размышлений, не сумел удержаться от вопроса:

– Не приходило ли вам в голову, что Викерс и Браатен, возможно, уже в Англии?

Она повернулась ко мне. Я не мог различить ее черты, но знал, что она пристально смотрит на меня.

– Викерс и Браатен в Англии? – повторила она, словно разучивая фразу на чужом языке. – Почему вы так думаете?

– На это указывают некоторые признаки… – начал я.

– Другими словами, вы утверждаете, что у мистера Холмса возникли подобные подозрения, но не собираетесь объяснять, откуда они взялись. – Она раздраженно фыркнула. – Хорошо. Я постараюсь навести справки, но до вторника никаких результатов обещать не могу.

– Это очень… благородно с вашей стороны, что вы стремитесь нам помочь, – проговорил я, осторожно подбирая слова, чтобы выразить признательность, но при этом не сказать ничего такого, что не одобрил бы мой патрон. – Мы не сумели разобраться с противоречивыми сообщениями, которые к нам поступили, и…

– Не волнуйтесь, Гатри, – довольно мягко ответила она. – Вы обязаны хранить тайны мистера Холмса. Я понимаю это, поскольку и сама нахожусь в точно таком же положении. – Она отвернулась и посмотрела на улицу. – Скоро будем проезжать мимо Кларджес-стрит и Хаф-Мун-стрит.

– Езжайте любой улицей, – отозвался я, чувствуя, что должен поддержать этот разговор.

– Я предпочитаю Хаф-Мун-стрит, – решила она и покрепче ухватила вожжи. – Через несколько минут будете дома, Гатри.

– Намного быстрее, чем если бы я шел пешком. И притом останусь намного суше.

Мисс Хелспай покачала головой.

– У вас странные представления о галантности, – заметила она, сворачивая на Хаф-Мун-стрит.

– Я вовсе и не собирался быть галантным, – возразил я.

– Да, – не стала спорить она. – Я знаю.

Остаток пути мы провели в неловком молчании. Когда экипаж подкатил к дому миссис Куперсмит на Керзон-стрит и мисс Хелспай остановила коляску у края тротуара, я попытался подыскать уместные выражения, чтобы поблагодарить ее за то, что она доставила меня домой в целости и сохранности.

– Вы оказали мне большую услугу тем, что подвезли до дому, мисс Хелспай.

– В самом деле, – лукаво согласилась она, поднимая полость, чтобы я мог выйти. – Гатри, – добавила она, когда я уже соскочил с подножки, – будьте осторожны. Возможно, в тот раз вам просто повезло, но так не будет продолжаться вечно.

– Постараюсь запомнить ваш совет, мисс Хелспай, – сказал я.

Она, не дожидаясь окончания фразы, тронула лошадь, развернула коляску и покатила обратно, к Хаф-Мун-стрит. Я смотрел ей вслед до тех пор, пока экипаж не скрылся из виду, а затем медленно побрел к крыльцу.

– Мистер Гатри! – окликнула меня квартирная хозяйка, когда я отпер дверь. Она сидела в малой гостиной, которая находилась по соседству с прихожей. – Было весьма любезно с вашей стороны прислать мне записку, извещающую, что вы не появитесь к обеду.

– Мне жаль, что я не смог к вам присоединиться, – извинился я, стряхивая с плеч дождевые капли и вешая плащ на колышек возле двери.

– Можно подумать, вы военный, судя по вашему расписанию, – сказала она совсем не ворчливым тоном.

Это была благодушная дама средних лет, считавшаяся вдовой, хотя в действительности ее муж, и поныне здравствовавший, проживал в Индии с женой-туземкой и целым выводком ребятишек. Он достойно обеспечил мою квартирную хозяйку, купив ей этот дом, перед тем как покинуть ее и свое отечество ради жизни на чайных плантациях.

– Правительство многого требует от тех, кто состоит на государственной службе.

Она улыбнулась Ригби, который только что прыгнул к ней на колени и начал усердно топтаться на складках ее юбки.

– Да, миссис Куперсмит, – покорно согласился я, гадая, в чем состоит цель этого импровизированного допроса.

– Я еще не ложилась, потому что какой-то человек в форме принес для вас письмо, которое нужно было отдать вам сразу по возвращении. – Она подняла брови, и на лице ее появилось выражение неодобрительного любопытства. – Я обещала передать его вам в собственные руки.

Произнеся это, она столкнула Ригби с колен, встала и подошла ко мне. В руке у нее был конверт.

– Что ж, я выполнила обещание и теперь иду в кровать. Вероятно, завтракать вы будете с вашим начальником?

– Да, сударыня, – ответил я, забирая у нее конверт. На нем не было ничего, кроме моего имени на лицевой стороне. Клапаны опечатали незнакомой печатью. – Благодарю вас за хлопоты, миссис Куперсмит, – сказал я, заметив, что она медлит с уходом. – Простите. Должно быть, это доставило вам неудобства.

Она неохотно проследовала мимо меня в коридор, ведущий к ее апартаментам. Я не без оснований полагал, что позднее она еще попытается разведать, что́ находилось в конверте, и решил приготовить подходящий ответ, который удовлетворит ее любопытство, но вместе с тем не ущемит моих интересов. С этой мыслью я поднялся по лестнице в свои комнаты на втором этаже, который занимал вместе с двумя другими жильцами. Подозреваю, в эту бурную ночь я явился домой последним.

Наверху все было по-прежнему, после моих сегодняшних приключений это весьма обнадеживало. Я быстро осмотрел свои комнаты, затем вернулся в гостиную и устроился рядом с газовой лампой, чтобы прочесть письмо. Конверт я вскрыл сбоку перочинным ножом, чтобы не повредить печать, на случай, если понадобится ее изучить. Мне на ладонь выпал аккуратно сложенный листок кремовой бумаги верже. Я отложил конверт и прочел послание, написанное косым почерком (так пишут на континенте).

М-ру Патерсону Эрскину Гатри

Цель данного послания – предупредить Вас, что Вам грозит большая опасность. Вы были обмануты, и это может довести Вас до бесчестья и краха. Ваше тесное сотрудничество с Майкрофтом Холмсом не сулит Вам никаких выгод, ибо в скором времени мистер Холмс будет изобличен как враг государства. В том, что это случится, и случится довольно скоро, не может быть никаких сомнений. Вы и те, кто работает на него, будете отданы под суд, если немедленно не порвете все связи с этим весьма опасным человеком.

Возможно, Вы не поверите этому, поскольку его патриотические заверения ввели Вас в заблуждение, однако все это – часть искусной лжи, с помощью которой в империи годами насаждались раздоры и смуты. Его цель – разрушить те установления, которые он обязан защищать. Его деятельность оказалась настолько успешной, что подлинные масштабы его вредительства сделались известны лишь в последние дни. Вам не пойдет на пользу, если Вы по-прежнему будете поддерживать его пагубные намерения. Вы уже получили доказательства его неблагонадежности. Вы видели след у него на запястье, в том самом месте, где у новых членов Братства наколоты татуировки. Не следует думать, что это простая случайность, чем бы он ни объяснял существование шрама. Вы, разумеется, уже задавались вопросом, каково происхождение этой отметины, и, несомненно, знаете ответ.

Под маской патриотизма он скрывает такое гнусное изменничество, что упоминать об этом здесь представляется невозможным. Достаточно сказать, что измена несомненна, в чем Вы сможете удостовериться сами, если разыщете офицера адмиралтейской разведки Энгуса Макдональда и узнаете, что́ он сумел выявить. Вам будут предоставлены неоспоримые доказательства того, что так называемый преданный слуга государства в действительности более опасен, чем сотня шпионов. Деятельность Майкрофта Холмса, безусловно, являет собой намеренное предательство, и Вы убедитесь в этом, когда ознакомитесь с собранными Макдональдом материалами.

Вашей верностью злоупотребили. Вы стали орудием циничного и беспощадного врага, и Вам придется разделить его позор, если Вы не подниметесь против него и не докажете свою преданность Ее Величеству, открыв все, что знаете о деятельности этого человека, офицеру, который зайдет к Вам в понедельник, в восемь часов вечера.

Если Вы передадите хоть что-нибудь из вышесказанного Майкрофту Холмсу, Вас будут рассматривать как его сообщника и уже ничто не спасет Вас от заслуженной кары, разве что он сам решит избавиться от Вас. Верьте мне.

Ваш друг

Я прочитал письмо три или четыре раза, но его смысл по-прежнему не доходил до меня. Затем мне припомнилось то, о чем мы с Холмсом говорили в этот вечер, и вдруг все наши предположения предстали предо мной в еще более зловещем свете, чем прежде. Не то чтобы я усомнился в Холмсе – я был далек от этого, – но меня поразила эта отчаянная попытка подкопаться под мою преданность патрону и делу, которым он занимался.

«Какая паутина лжи!» – сказал я себе наконец и, не успев вымолвить это, тут же задался вопросом, действительно ли сочинитель послания хотел, чтобы я ему поверил. Содержавшиеся в письме обвинения были чудовищно преувеличены. Вряд ли кто-то мог ожидать, что их примут за чистую монету. И я начал строить гипотезы.

Казалось маловероятным, что преступник действительно надеялся убедить меня в своих измышлениях. Значит, он хотел, чтобы я сообщил об этом клеветническом доносе Холмсу? Возможно, это была часть замысла, призванного вовлечь его в тенета обмана и опасности, тем самым помешав ему сражаться с препятствиями, поставленными на его пути.

А если я не стану рассказывать ему об этом, что тогда? Не увязну ли я в том же болоте, куда надеются сбросить Холмса?

Что даст мне встреча с этим Энгусом Макдональдом? Да и существует ли вообще Энгус Макдональд? Может, он тоже выдумка, измысленная для того, чтобы заманить наивного шотландца в капкан, который окончательно погубит карьеру его патрона?

Чем дольше я размышлял, тем большее смятение меня охватывало. Я приписал это утомлению и приказал себе умыться и лечь в постель, надеясь, что сон приведет в порядок мои мозги, упорядочив разнообразные версии, которые роились в моей голове. Я совершил вечерний туалет, натянул пижаму, лег в кровать и больше трех часов провалялся без сна, пока усталость не сразила меня, повергнув в беспокойную дремоту.

Когда я пробудился, в голове моей отнюдь не прояснилось. Единственным обнадеживающим знаком, который принесло с собой утро, было то, что ветер немного стих, хотя дождь не прекратился. Я встал и побрился, стараясь не думать о письме, которое так пагубно повлияло на мой сон.

Одеваясь, я окончательно решил первым делом показать письмо Холмсу и дальше следовать его советам. Эта мысль не слишком укрепила мой дух, зато избавила от тревожной неопределенности.

Без пятнадцати семь я поспешно вышел из дома, держа в руках зонтик и портфель, и с радостью обнаружил, что у края тротуара стоит кэб Сида Гастингса, который должен отвезти меня на Пэлл-Мэлл. Дождь превратился в мелкую морось, ветра не было совсем, а большинство уличных фонарей все еще горели и должны были погаснуть лишь через полчаса.

– Доброе утро, мистер Гатри, – сказал Гастингс, откидывая для меня подножку.

– И вам, Гастингс, – ответил я, забираясь внутрь кэба.

– Сегодня денек получше, чем вчера, – заметил он, трогаясь.

– Ненастье улеглось, – согласился я, ибо для меня нынешний день был ничем не лучше предыдущего: в моем портфеле лежало вредоносное письмо, казавшееся мне настоящей бомбой.

Мы подъехали к заднему крыльцу дома Холмса. Холмс, объяснил Гастингс, предпочел, чтобы сегодня я вошел этим путем. Меня это не особенно встревожило: я привык входить в квартиру Холмса самыми разными способами. Я вылез из кэба, кивнул Гастингсу, поднялся по лестнице на третий этаж, постучал и дождался, пока Тьерс откроет мне дверь.

– Мистер Холмс в библиотеке, Гатри, – сообщил Тьерс, окидывая меня взглядом, который показался мне настороженным.

Я упрекнул себя в беспричинной подозрительности и вымученно улыбнулся:

– Благодарю вас.

Закрыв зонт и сняв плащ, я отдал их Тьерсу. Теперь сомнений не оставалось: он напрягся в моем присутствии.

– Что-нибудь не так? – спросил я, смущенный его манерой.

– Мистер Холмс вам расскажет, – с ледяной учтивостью проговорил Тьерс, и я лишний раз убедился: что-то не в порядке.

– Пойду к нему, – сказал я и, пройдя мимо кухни, направился в библиотеку. Желая соблюсти все формальности, я постучал в дверь и произнес: – Это Гатри, сэр.

– Входите, мой мальчик. Входите, – пригласил он. Голос его был печален.

Я вошел и увидел, что он стоит перед камином, задумчиво глядя на огонь.

– Что произошло? – спросил я, понимая, что, если он так себя ведет, случилось нечто из ряда вон выходящее.

Холмс повернулся ко мне:

– Я получил весьма неприятное послание, которому не поверил, но ему могут поверить другие.

Он протянул мне листок бумаги. Я взял его и тут же увидел знакомый косой почерк, которым был написан донос, лежавший в моем портфеле.

Мистер Холмс,

Вы чересчур долго удостаивали незаслуженным доверием Патерсона Эрскина Гатри. Преданность, которую он Вам выказывает, мнимая, он намеренно обманывает Вас, чтобы иметь доступ к государственным тайнам, которые будут использованы его истинными друзьями в интересах врагов Британии. Если Вы безотлагательно не разоблачите его притворство, падая, он может увлечь Вас за собой.

Вы поступите глупо, если начнете колебаться и думать, что обязаны дать ему шанс доказать свою верность. Не считайте, что это письмо – попытка неверно истолковать не подлежащие сомнению факты, кои будут предоставлены Вам к полудню. Когда Вы сами увидите, что́ нам удалось обнаружить, Вы тоже будете потрясены. Долго скрывать эти разоблачения от публики не удастся. Если Вы не поспешите открыто обличить этого человека, то не сумеете спасти свою репутацию. Вы доставите много хлопот правительству и подорвете международный авторитет Британии.

Ничего не рассказывайте Гатри: он очень опасен. Этот беспощадный человек не остановится ни перед чем. Ради себя самого ничего ему не говорите и не допускайте его к себе, либо Вас и Вашего слугу будут ожидать самые плачевные последствия. Полиция предпримет все необходимые действия, а Адмиралтейство, если предоставить ему возможность действовать быстро, устранит Гатри со всех постов, на которых он сможет причинить Вам и Вашей репутации сколько-нибудь заметный вред. Позвольте мне заверить Вас, что эти обвинения отнюдь не безосновательны, и подкрепить их соответствующими материалами, которые вскоре будут переданы Вам.

Вы известны своим выдающимся интеллектом. Не пренебрегайте же им и теперь.

Ваш друг

Когда я закончил читать, руки мои дрожали. Я молча открыл портфель, вынул оттуда принесенное с собой письмо и отдал его Холмсу.

– Что ж, – произнес он, прочтя послание, – этот наш общий друг не слишком изобретателен, верно? – Он усмехнулся. – Невероятный вздор.

– Вы правы, сэр, – несколько натянуто сказал я.

– Да не глядите вы так хмуро, Гатри. Я никогда в жизни не поверил бы этим обвинениям, и вы, полагаю, тоже. Зато мы должны радоваться, что наши враги, по-видимому, думают иначе. Похоже, на этот раз они все-таки переусердствовали. – Он удовлетворенно вздохнул, чем немало озадачил меня.

– С такими опасными обвинениями… – начал было я, но тут же осекся. – Переусердствовали? Что вы имеете в виду?

Холмс взял оба письма и положил их на приставной столик, стоявший возле его кресла.

– Отправив эти послания, наши враги совершили ошибку, ибо тем самым обнаружили свое присутствие в Лондоне. Другой их промах состоит в том, что оба письма написаны одной рукой.

– Почему это так важно? – Я по-прежнему был в замешательстве и с трудом поспевал за его выводами.

– Схожий почерк указывает, что оба доноса происходят из одного источника, и выдает авторов с головой. – Холмс снова взял письма. – Я знаю руку Викерса – это не она. Но поскольку манера письма европейская, я бы предположил, что к посланиям приложил руку мерзавец Якоб Браатен, возможно строчивший их под диктовку Викерса. Хороший английский язык предполагает, что текст доносов составлен англичанином. Однако вы, верно, ощутили европейский налет?

Я поразился его спокойствию и не преминул сказать об этом:

– Я почти не спал ночью, терзаясь дурными предчувствиями. А вы… Вы пробежали глазами это жуткое послание, вдобавок к тому сами получили такое же и как будто рады этому. Вас совсем не тревожит, что́ скажут в Адмиралтействе, когда ознакомятся с этими гнусными намеками и обвинениями?

Холмс насмешливо фыркнул:

– Дорогой Гатри, вы и представить себе не можете, какая лавина кляуз ежемесячно обрушивается на Адмиралтейство! Анонимы клянутся, что могут изобличить того или иного министра, военачальника или чиновника вроде меня, якобы занятого скандальными делишками. За очень редким исключением, когда сообщаемые факты достойны подробного рассмотрения, всю эту вздорную писанину отправляют в архив и хранят там только для того, чтобы при случае сравнить ее с такими же подстрекательскими излияниями. – Он сел и добавил: – Я, естественно, отошлю туда и эти анонимки, а заодно попытаюсь разузнать, насильно ли втянули в авантюру Энгуса Макдональда или он участвует в ней сознательно.

– А как насчет газет? – спросил я. – Конечно, «Таймс» не опустится до такого… Но менее уважаемые издания могут…

– Существуют законы, которые не осмелятся нарушить даже наибульварнейшие из газет, – сказал Холмс, и в его серых глазах блеснула сталь. – Не думайте, что их издатели не сознают, какие последствия может иметь публикация обвинений, способных нанести вред Адмиралтейству. Кроме того, они отлично понимают, что, если суд подорвет доверие читателей к этим скандальным листкам, им останется только закрыть лавочку. Ведь подобные издания существуют за счет намеков и недомолвок: «Лорда М. видели за границей в обществе юной балерины. Кто он: покровитель искусств или?..», «Что член парламента от Х. делал в парижском игорном доме?», «Зверское убийство в Друри-Лейн. Арестован актер», «Что такого увидел дворецкий сэра Р., что его уволили?». Вот что их интересует. Они безумцы, если решат заняться фигурой не столь публичной, как привычные герои пикантных историек. Читатели этим не заинтересуются, а вот судебные власти – непременно. – Он потер свои крупные, длиннопалые руки. – Нет, думаю, на этот раз самонадеянность Братства сослужит ему плохую службу. По крайней мере, в Англии, – хмурясь добавил он.

– Из-за этих писем? – озадачился я.

– По большей части да. Теперь мы знаем, чего ожидать от этих людей. Они не застали нас врасплох, хотя уверены в обратном, и это дает нам преимущество. – Он потянул за сонетку, вызывая Тьерса. – Навряд ли они верят, будто их порочные измышления могли нас убедить, однако, безусловно, надеются, что им удалось посеять в нас взаимное недоверие с тем, чтобы в будущем отдалить друг от друга.

– Мне это тоже приходило в голову, – признал я, не упомянув о том, что случилось это в третьем часу ночи.

Холмс вздохнул:

– Похоже, сейчас самое время рассказать вам про шрам у меня на запястье, чтобы отмести хотя бы этот клеветнический намек.

Я смущенно отвел взгляд. Должен признаться, что, с тех пор как я поступил к Холмсу на службу и узнал про Братство, шрам время от времени возбуждал мое любопытство. Но до сих пор Холмс ни разу не заводил о нем речь. Кашлянув, я заметил:

– В этом нет необходимости, сэр.

– Есть, Гатри, есть, – возразил патрон и перевел взгляд на слугу, только что вошедшего в библиотеку: – Тьерс, сейчас нам бы не помешал чай, а через полчаса – завтрак. Бифштексы, яйца и, пожалуй, печеные яблоки в сливках.

– Хорошо, сэр, – кивнул камердинер. – Я тотчас примусь за стряпню.

– Тьерс, а кто наблюдает за нами сегодня утром? – беззаботным тоном добавил Холмс.

Слуга ответил сразу, не выказав при этом никакой тревоги:

– Двое из Золотой Ложи. Один – в экипаже в конце переулка, другой – на Пэлл-Мэлл. Больше я никого не приметил, хотя некоторое время назад по переулку проехал торговец скобяным товаром со своей тележкой. Я не различил названия и тележки этой раньше не видал.

– К какому дому подъехал торговец? – спросил Холмс.

– К дому миссис Хелмстоун, пожилой дамы, что живет на втором этаже, по другой стороне переулка, в конце. Она прикована к постели, – пояснил Тьерс.

– Ах да! – воскликнул Холмс, слегка улыбнувшись. Улыбка эта не предвещала ничего хорошего.

– Она находится на попечении сиделки и своего племянника, – продолжал слуга, будто докладывал о состоянии погоды.

– Пора разузнать о миссис Хелмстоун побольше. Жаль, что Саттона нет. Но мы можем попросить об этом мисс Хелспай, когда она придет.

Услыхав это имя, я изумленно уставился на Холмса.

– Вы ее пригласили? – Мой вопрос прозвучал гораздо резче, чем мне хотелось.

– Нет. Однако сдается мне, сегодня утром она появится у нас, – вкрадчиво проговорил Холмс.

– А!.. – Я несколько смешался. Надо было что-то ответить, но мне ничего не приходило в голову.

– Это согласуется с ее прежними поступками, – добавил Холмс, озорно сверкнув глазами.

– Если вы вздумали шутить со мною, я тоже постараюсь развлечься, – буркнул я.

Он продолжал считать, что между мной и мисс Хелспай что-то есть, а я никак не мог уяснить себе, каким образом он, с его-то проницательностью, мог дойти до столь смехотворных заключений.

– Не возмущайтесь, Гатри. Я и не думал смеяться над вами с мисс Хелспай. – Он жестом отпустил Тьерса и сменил тему: – А теперь поговорим о шраме у меня на запястье. Подвиньте-ка ваш стул поближе, Гатри, чтобы лучше его рассмотреть. Глядите, – сказал он, закатывая рукав, – это бесцветный рубец размером с фартинг.

Я наклонился вперед, чтобы изучить шрам.

– Да. В этом месте кожа имеет синюшный оттенок, как у кровоподтека, а сам рубец похож на след от ожога.

– Превосходно, – воскликнул Холмс. – Это и есть след от ожога. Я получил его, когда был изгнан из Братства.

Из дневника Филипа Тьерса

Наутро дождь не прекратился, и конца ему не видать. Сид Гастингс отъехал к «Чертополоху», чтобы не мокнуть. Через час он снова появится здесь – узнать, не нужно ли чего М. Х. …

Тележка торговца скобяным товаром опять тут, стоит на прежнем месте. За последний час я дважды имел возможность наблюдать за окнами квартиры миссис Хелмстоун, но ничто не свидетельствовало, что внутри что-то происходит. Возможно, соглядатаям из Золотой Ложи повезло больше.

Надо идти готовить завтрак для М. Х. и Г., а потом принести новую порцию дров для каминов и кухонной плиты…

Глава шестнадцатая

Я был потрясен. Верно, мне послышалось?

– Простите?

– Много лет назад меня изгнали из Братства, – спокойно повторил Холмс, расправляя рукав и застегивая манжету. – Они выяснили, что я шпионил за ними. Мне повезло: удалось уйти целым и невредимым, остался только этот ожог да след на шее – я знаю, вы видели тот шрам. По всему выходило, что я должен был погибнуть во время отчаянной авантюры. – Он посмотрел на меня с кротким недоумением: – Гатри, вы, конечно, догадываетесь, что я не всегда был таким домоседом?

Справившись с изумлением, я ответил:

– Да, разумеется.

По правде говоря, я и подумать не мог, что некогда он пытался внедриться в Братство. Это поразительное открытие совершенно ошеломило меня.

– В молодости я был похож на тех чудесных молодых людей, которых мы сейчас отправляем с заданиями по всему миру, – одним из них когда-то стали и вы. Меня готовили для внедрения в одну из многочисленных организаций, враждебных Британии. – Он подался вперед, оперся локтями о колени и продолжал: – Мне было двадцать четыре. Трудно поверить, что когда-то я был так молод и так беспечен! Меня отправили на континент выявлять тайные общества, которые могли угрожать безопасности Британии. В то время название «Братство» ничего нам не говорило, но мы знали о существовании некоего подпольного революционного объединения. Я понял, что его деятельность может представлять опасность для нашей страны. Мне поручили разобраться в этом, и я, не догадываясь об истинном характере Братства, стал выдавать себя за молодого ученого-идеалиста, грезившего социальными преобразованиями. – Он грустно усмехнулся. – Тогда это было не слишком далеко от истины: мои идеалы еще не подверглись испытаниям. Теперь все изменилось.

Тьерс принес чай. Холмс встал, подошел к камину и подбросил в огонь полено.

– В такие дни от сырости ломит кости.

– И холод пронизывает все тело, – подхватил я. – А с приходом зимы будет еще хуже.

Тьерс покачал головой:

– Рассказываете ему о былых днях, да? О кровавых временах, с позволения сказать. Он предан вам уже не один год. – С этими словами он повернулся на пятках и вышел из комнаты.

Холмс пожал своими могучими плечами:

– Тьерс все понимает. – Он подошел к столу, чтобы налить себе чаю. – А, порох! Шуточки Тьерса[25].

Я выдавил из себя улыбку:

– Наверное, перепутал.

– Не перепутал, уж поверьте. Возьмите. – И Холмс протянул мне чашку жемчужного чая, а затем налил себе. – Да, так вот. Я случайно наткнулся на Братство в Бельгии и в течение нескольких месяцев посещал его собрания, жадно внимая всему, что там говорилось. Мой нескрываемый энтузиазм произвел впечатление. По прошествии некоторого времени я присоединился к Братству. Мне было неизвестно, насколько велико это общество и как давно оно существует. Сначала я счел Братство чем-то вроде радикальной масонской ложи и уже почти утратил интерес к нему, полагая, что натолкнулся на одну из этих традиционных полумистических организаций с политическими устремлениями. Мне казалось, что она объединяет теоретиков, не представляющих опасности для Британии. Я уже почти отделался от них, чтобы приступить к другим, более насущным задачам, когда познакомился с Викерсом. Он только что приехал из Кембриджа и рвался в бой. Тогда я еще не постиг размеров бедствия. Он убедил меня остаться, заявив о своем намерении внедрить Братство в Англию. Сказал, что он нуждается в помощнике и что я ему подхожу. Я решил, что это отличная возможность получить необходимые сведения, и уведомил Адмиралтейство – секретно, как мне казалось, – о своих планах. Потом я пообещал Викерсу делать все возможное, чтобы помочь ему. – Он хмуро сдвинул брови. – Я крепко увяз, но не сознавал этого.

– Так, значит, все, что вы рассказывали мне о Братстве, почерпнуто вами вовсе не из чужих отчетов и сообщений, – сказал я, отпивая маленький глоток чая.

– Конечно нет. Я бы не знал, как к этому подступиться, не доведись мне испытать на собственной шкуре всю злонамеренность Братства. Я был введен в их святая святых и знаю, чего они хотят и на что способны. – Он провел рукой по глазам, словно пытаясь стереть невыносимые видения. – При моем посвящении в члены общества они совершили ритуальное убийство человека, которого называли изменником. Вы сами видели нечто подобное в Баварии. Я был потрясен увиденным, однако мне пришлось скрыть свои чувства, ибо я наконец догадался, с кем имею дело. – Он отвернулся. Теперь я видел его лицо в профиль. Оно было непроницаемо. – По настоянию начальства я состоял в обществе почти год и досконально изучил Братство. Я был уверен, что меня не раскроют. Затем кто-то из Адмиралтейства проболтался, и слух дошел до Викерса. Я до сих пор не знаю, кто и зачем меня выдал, но Викерс умело воспользовался этой информацией. Он разоблачил меня, и я предстал перед их советом старейшин – вы, кажется, знакомы с некоторыми его членами. Они постановили наказать меня в назидание остальным.

Я чувствовал, как у меня оборвалось дыхание. Не помогло даже сознание того, что в конце концов Холмс бежал. Я слишком хорошо знал, на что способно Братство.

– Но вам все же удалось спастись.

– В некотором роде, – уклончиво ответил Холмс. Звон колокольчика у входной двери помешал ему продолжить. – Ага! Судя по всему, явилась мисс Хелспай.

Он с видимым облегчением поднялся, чтобы открыть дверь комнаты, но обнаружил за ней вовсе не Пенелопу, а мистера Керема. Оттолкнув Тьерса, тот решительно шагнул через порог.

– Мистер Керем? – произнес Холмс, оправившись от изумления.

– Мистер Холмс, я снова пришел просить у вас помощи, – ответил гость без витиеватых вступлений, которые в обычае у турок. – Надеюсь, я не помешал. – Он прошел в библиотеку, не потрудившись оставить в передней переброшенный через руку дождевик, с которого на ковер стекала вода. – Я в отчаянии оттого, что врываюсь к вам без предупреждения, но мне не к кому больше обратиться.

Стоявший в прихожей Тьерс пожал плечами, показывая, что ему не удалось задержать мистера Керема даже для того, чтобы принять у него плащ.

– Господи, – изумился Холмс, пропуская гостя и закрывая за ним дверь. – Что случилось?

– Я только что из полиции. Они сказали, что пока не могут отдать мне тело брата. – На лице его было написано такое страдание, что я невольно спросил себя: быть может, оно подлинное?

– Сожалею, – мягко произнес Холмс. – Очевидно, у полиции на то свои причины.

– Они утверждают, будто необходимо повторное вскрытие. Сказали, что возникли новые вопросы. Я взывал к их милосердию, но они остались неколебимы. – Он покачал головой и стал рассматривать свои галоши. – Что мне делать, мистер Холмс? Днем я должен был перевезти тело на судно, а иначе мне снова придется договариваться о его переправке в Турцию. Следующий корабль отходит только в четверг, тело просто не сохранится так долго.

– Верно, – признал Холмс. – Но полиции нужно сделать все необходимое. Я думал, вы это понимаете. Иначе как они найдут убийцу?

Мистер Керем тяжело вздохнул:

– Видимо, англичанину сложно это понять. Тело брата остается непогребенным, и это позор для него. Чем дольше откладывается переправка домой, тем больше стыда выпадет на долю моей семьи.

– Похороны отсрочит уже сама перевозка морем, – как можно деликатнее заметил Холмс. – Ведь ваша семья хочет, чтобы убийцу нашли и смерть вашего брата была отомщена?

Последовала долгая пауза. Мистер Керем погрузился в раздумья.

– Мне будет очень трудно объяснить, что́ тут произошло, – медленно проговорил он. – Когда совершается такое преступление, в моей стране поступают совсем по-другому.

Я находился близко от мистера Керема, и мне на миг почудилось, будто на его лице мелькнуло выражение тонкого коварства, но оно исчезло так быстро, что я был готов приписать его обману зрения.

– Да. С теми, кто умер в чужих краях, всегда возникают сложности, – ответил Холмс. – Если вам это поможет, я готов узнать, нельзя ли забальзамировать тело. Это уменьшило бы… затруднения при переправке. Я понимаю, ваша религия, возможно, этого не одобряет, но в силу сложившихся обстоятельств, пожалуй, так будет лучше.

– Разумеется. Я понимаю. – Мистер Керем уставился в потолок. – Не знаю, как поступить. Я полагаюсь на вас.

– Сделаю, что в моих силах, мистер Керем, однако, боюсь, мало чем смогу вам помочь. Если приказ был отдан полицией, вам следует обращаться к ним. – Холмс слегка поклонился. – Вам нужно попросить полицейских ускорить следствие.

– Я уже просил. Объяснил им про корабль. Они меня не слушают. Я ведь всего-навсего иностранец. – Он говорил так проникновенно, что я искренне посочувствовал ему.

– Я приложу все усилия, мистер Керем, – снова заверил его Холмс. – Однако вряд ли я сумею поспособствовать тому, чтобы вы уехали прямо сегодня.

– Я должен! – воскликнул тот. – Если я не уеду сегодня, то опозорю свою семью и память своего… своего убитого родича.

Я подумал: «Неужели мистер Керем позабыл имя юноши и степень их родства? Или он запнулся потому, что у турок запрещено называть покойников по имени?» В свете подозрений Холмса первое представлялось мне более вероятным, чем второе.

– Можете рассчитывать на ту скромную помощь, которую я способен вам оказать, мистер Керем. К сожалению, большего я сделать не в состоянии. – Холмс снова притворялся бездеятельным бюрократом, который любит застревать на мелочах, чтобы придать себе весу.

– Я оценю любые ваши усилия, мистер Холмс, – сникнув, пробормотал турок. – Мне надо забрать его домой.

– И заберете! Уж я постараюсь, чтобы это случилось сегодня. Но все зависит от полиции. Видите ли, если полиция не хочет отдавать тело, у меня связаны руки.

– Вижу, вы не слишком стремитесь мне помочь, – с горечью промолвил мистер Керем.

– Что поделать, если вы обращаетесь ко мне с весьма затруднительной просьбой? – возразил Холмс. – Я думал, все уже улажено, и не предвидел, что обстоятельства изменятся. Кто хочет вспахивать одно поле дважды?

– Я бы не хотел, – сказал мистер Керем.

– Вот и я тоже! Но я попытаюсь сделать все, что от меня зависит, и как можно быстрее. – Патрон кивнул, тем самым давая понять, что намерен завершить беседу. – Я пошлю вам записку, если будет что сообщить. Скажите моему слуге Тьерсу, где вас можно найти сегодня утром.

Мистер Керем вытянулся и застыл. Он был оскорблен тем, что его выпроваживают.

– Сожалею, что побеспокоил вас. Я в отчаянии.

– Ваши извинения приняты, – ответил Холмс. – Но если вы просите меня о помощи, я должен тотчас приниматься за работу. Простите мою спешку, однако мне надо немедленно связаться с полицией.

Мистер Керем тут же сменил гнев на милость:

– Да, конечно. Уведомите полицейских о моих намерениях. Не буду вас задерживать. – Он сам, без посторонней помощи надел свой плащ. – Я вернусь в гостиницу и буду ждать от вас новостей. Благодарю, мистер Холмс.

– Пока что я не заслужил вашей благодарности, – скромно, но с оттенком суровости ответил Холмс.

– Нет, заслужили. Я жду известий. Всего хорошего.

Мистер Керем развернулся, вышел из библиотеки и направился к выходу, не дожидаясь, пока Тьерс его проводит.

– Что еще сулит нам сегодняшний день? – задумчиво промолвил Холмс, глядя через распахнутую дверь в коридор.

– Вы сказали, что постараетесь ему помочь, – заметил я.

– Это называется «ставить капкан», мой мальчик, – невозмутимо поправил Холмс. – Надеюсь, полиция наконец взялась за работу как следует. Если мистер Керем будет упорствовать, к сожалению, они не смогут долго удерживать у себя труп бедного юноши.

Эти слова поставили меня в тупик.

– Вы намекаете на татуировку?

– Да, в том числе, – ответил Холмс и сел на свое место. – Плохо, что мы обязаны отдать немцам тело Криде: помешать этому не в наших силах. Но с турком иное дело. Тут мы должны сполна использовать подвернувшуюся возможность.

Я немного помолчал, а затем спросил:

– Вы собираетесь послать записку в Скотленд-Ярд?

– Я собираюсь послать записку инспектору Стренджу. Хочу узнать его мнение обо всем этом, прежде чем ходатайствовать за мистера Керема.

Холмс открыл ящик приставного стола и вынул оттуда лист бумаги и конверт, затем достал письменный прибор, быстро набросал несколько строк и написал на конверте адрес инспектора Стренджа.

– Тотчас велю Сиду Гастингсу отвезти записку. Скажу, чтобы дождался ответа.

– А что насчет тела?

Я знал, что мой патрон – весьма влиятельная фигура, но сомневался, что ему под силу вынудить полицию выдать труп до завершения повторного вскрытия.

– Постараюсь устроить, чтобы они отдали тело, как я уже сказал. Кроме того, попытаюсь выяснить, что́ они ищут, ради чего задержали выдачу. А еще пошлю записку в морг, чтобы узнать, каково состояние трупа, и объясню, что семья уже хочет хоронить покойного.

– Думаю, они были бы рады поскорее избавиться от него, – заметил я, зная, что разложение давно началось.

– Вполне вероятно. Признаться, меня тревожит, как бы его не похоронили за казенный счет на кладбище для бедных. Вышло бы, по меньшей мере, неловко. – Уловив мое замешательство, он пояснил: – Подумайте сами, Гатри. Юноша – иностранец, случайно обнаруженная жертва убийства. Акт об опознании трупа мог вовремя не достичь лица, отдающего приказ о погребении. Случись такое, я предпочел бы думать, что это была вынужденная необходимость, а не обычное стремление поскорее избавиться от улики. – Он отложил конверт в сторону. – Напомните, чтобы я отдал записку Тьерсу, когда он принесет завтрак.

– Напомню, если вы забудете, – ответил я, уверенный в том, что такое вряд ли случится. Мне хотелось, чтобы он наконец рассказал, как избежал кары Братства, но прежде, чем я успел заговорить об этом, у входной двери вновь раздался звон колокольчика.

– Ага, – сказал Холмс, вставая, – это ваша мисс Хелспай.

Он сам пошел открывать, а я тем временем поднялся с места, чтобы приветствовать нового гостя, кто бы он ни был.

Про себя я недоумевал, почему Холмс ожидает Пенелопу сегодня утром. Если бы я задал ему прямой вопрос, он опять стал бы подшучивать над нами, поэтому я счел за благо ни о чем не спрашивать. Я потянулся за своей чашкой и тут услыхал голос, который никак не мог принадлежать мисс Хелспай.

На пороге показался Холмс, ведя за собой нового посетителя.

– К нам пожаловал сэр Мармион Хэйзелтин, Гатри, – объявил он и громко добавил: – Тьерс, за завтраком нас будет трое.

– О нет, мистер Холмс, – возразил сэр Мармион. – Я заглянул ненадолго. Как я вам уже говорил, вскоре в нашу лечебницу должен поступить весьма опасный душевнобольной, закоренелый преступник. Как бы мне ни хотелось этого избежать, нам придется запереть его в маленькой затемненной палате, дабы защитить от самого себя и обезопасить остальных. Я, собственно, заехал предупредить, что не смогу сегодня принять вас в клинике, как было условлено. Надеюсь, мы сможем перенести ваш визит? Скажем, на четверг или на пятницу? К тому времени все уже будет улажено, и я смогу спокойно продемонстрировать вам свои методы.

– Проходите в библиотеку, сэр Мармион, – пригласил Холмс. – Как видите, мы с Гатри работаем. Тьерс готовит бифштексы и яйца. Присоединяйтесь к нам. Раз мы не сможем встретиться после обеда, быть может, вы сейчас уделите нам полчаса для беседы?

– Что ж, – сдался сэр Мармион, уступая натиску, – не в моих привычках есть мясо по утрам, но я не откажусь от омлета, если позволите. – Он наклонил голову в знак согласия, мельком взглянул на меня и снова, уже внимательней, посмотрел в мою сторону. – Надо же, сэр, – произнес он, удивленно уставившись на меня. – У вас глаза разного цвета. Весьма необычно.

– Да. Левый – голубой, правый – зеленый, – ответил я, вспомнив, что матушка боялась, как бы это не принесло мне несчастья.

Холмс подошел к дверям:

– Тьерс, приготовьте омлет для сэра Мармиона.

– Хорошо, сэр, – ответили из кухни.

– Весьма необычно, – повторил сэр Мармион.

– Что, ваши теории придают этому какое-то особое значение? – спросил Холмс, придвигая к камину библиотечное кресло с подставкой для книг, стоявшее у стены. – Тьерс подаст завтрак на сервировочном столике, – добавил он, оставляя просвет между креслами у камина и занимая свое место. – Кто определил в вашу лечебницу опасного злодея, о котором вы только что говорили?

– Судья, который вынес ему приговор. Видимо, остальные заключенные опасаются его, и не без оснований. Поскольку я занимаюсь изучением преступников и дегенератов, то предложил свои услуги. Как только об этом зашла речь, мои помощники сразу стали готовить для него палату. – Он снова взглянул на меня: – Вы знаете, что у Наполеона Бонапарта глаза тоже были разного цвета?

– Кажется, я где-то читал об этом, – ответил я, припоминая, что школьный учитель сравнивал малейшие мои провинности со злодеяниями корсиканского выскочки: «Держитесь подальше от Гатри. В следующий раз он разорит Москву!»

– Возможно, это говорит о независимости мышления, – сказал сэр Мармион. – А серые глаза, как у мистера Холмса, считаются свидетельством душевной содержательности. – Он снова повернулся к Холмсу и добавил: – Я убежден, что ваш череп может многое поведать нам об интеллекте.

– Вы мне льстите, – ответил Холмс сдержанно, давая понять, что не хотел бы вдаваться в обсуждение этого предмета.

– Ничуть. Однако оставим это, – провозгласил сэр Мармион, усаживаясь поудобнее. – Вам будет интересно узнать, что я с помощью френологических исследований открыл метод ранней диагностики женской истерии. Развитие этого недуга можно предотвратить своевременным вмешательством – массажем и электропроцедурами.

Холмс кивнул:

– Думаю, это порадует многих мужей.

– Да. В будущем, выявляя предрасположенность к тем или иным недугам, мы сможем предупреждать их, например посредством электрической стимуляции определенных областей мозга, и не допускать перехода болезни в хроническую стадию. – Он умолк, как видно ожидая вопросов, но, не дождавшись, продолжил: – Я надеюсь, что изучение вышеупомянутого преступника позволит мне значительно продвинуться в работе, и тогда люди с опасными задатками перестанут свободно разгуливать по свету, творя беззакония.

– Насколько обоснованны ваши исследования? – спросил Холмс. – Достаточно ли у вас экспериментальных данных, подтверждающих ваши гипотезы?

– У меня накопился большой материал, однако потребуется собрать еще очень много фактов, прежде чем я смогу представить научной и медицинской общественности убедительные доказательства своей теории. – Он деликатно кашлянул. – Познание человеческого характера – вполне достойная цель, вы не находите?

– Разумеется, – осторожно ответил Холмс, но сэр Мармион этой осторожности не заметил.

– Тогда вам следует позволить мне изучить ваш череп, чтобы добавить эти данные в мою копилку. Нечасто встретишь подобные экземпляры. Я буду весьма признателен, если вы предоставите мне возможность исследовать его. Простите мою назойливость. Мне довелось осмотреть огромное количество заурядных черепных коробок. Но люди столь высокого полета редко попадают в поле моего зрения.

– Вы мне опять льстите, – недовольно заметил Холмс.

– Вовсе нет. Знаете, я неустанно гоняюсь за опытными данными, чтобы расширить доказательную базу, на которой строю свои выводы. Ученые все таковы, согласитесь? – Его глаза блестели, как алмазы, он излучал заразительный энтузиазм.

– Многие, но не все, – отозвался Холмс.

– Да что вы, мистер Холмс! Не хотите же вы сказать, что вам не свойственно любопытство! Я этому не поверю. – Он стал рассматривать череп Холмса чуть выше уха. – Думаю, вы в высшей степени любопытны.

– Боюсь, это необходимо при моей работе, – сказал Холмс, подливая себе чаю. – Тьерс заварит свежий чай и принесет вам чашку, сэр Мармион. Вы меня извините?..

– Конечно, конечно. Я ведь незваный гость. – Он широко улыбнулся нам обоим, лучась добродушием, словно Рождественский Дед. – Вы очень добры, что приняли меня без предупреждения.

– Я заинтересован в том, что вы делаете, сэр Мармион. Это вы очень добры. – Произнося эти слова, Холмс не улыбался, но держал себя очень приветливо. – Итак, вы желаете отложить наше посещение из-за того, что к вам должны привезти опасного преступника. Мне кажется, это разумная предосторожность.

– Да-да, – подхватил сэр Мармион. – Остальные наши пациенты легковозбудимы, многие из них начинают волноваться, если случается что-то необычное. Можете себе представить, как они откликнутся на прибытие кровожадного убийцы, которого мы собираемся держать под замком.

– Я думаю, не нужно быть умалишенным, чтобы опасаться подобного соседства, – заметил Холмс.

В это время Тьерс вкатил в библиотеку сервировочный столик с завтраком и поставил его между нашими креслами.

– Я заварил свежий чай. Вот топленые сливки – приготовлены не больше получаса назад. – С этими словами он удалился.

– Бифштексы, яйца, булочки, джем, топленые сливки, – объявил Холмс, перечисляя находившиеся на столике лакомства. – И омлет для вас, сэр Мармион, – добавил он, снимая крышку с аппетитного блюда.

– Отличный выбор, – одобрил сэр Мармион. – Вам повезло с прислугой, мистер Холмс.

– Я тоже так думаю, – невозмутимо отозвался Холмс, придвигая к себе серебряный прибор и принимаясь за еду.

Я последовал его примеру, почувствовав, что зверски голоден. Яйца пашот были великолепны – белки полностью схватились, желтки же остались жидкими. Я с аппетитом уплетал их, и не успел еще допить свой чай, как Холмс предложил мне новую чашку.

– Мистер Холмс, – проговорил сэр Мармион, отрезая кусок омлета, за которым с тарелки потянулись желтые нити расплавленного сыра, – вы сможете прийти ко мне в лечебницу в пятницу в два часа пополудни?

Холмс подумал.

– Полагаю, да, если какое-нибудь срочное дело не потребует моего присутствия в Адмиралтействе.

– Конечно, я понимаю, – ответил сэр Мармион и отрезал от омлета еще один кусок.

Я вспомнил, что в пятницу будут давать заключительное представление «Макбета». Вероятно, патрон собирался побывать на нем: он уже купил билеты на вечерний спектакль в среду.

– Думаю, с этой оговоркой, – продолжал патрон, – мы можем предварительно условиться о встрече в… Хоторн-Энде, не так ли?

– Да, именно так называется предместье, где расположена лечебница, – подтвердил сэр Мармион. – Она размещается в усадьбе Хотриз, старинном поместье стюартовской эпохи, между Ист-Эктоном и Парк-Ройалом[26]. Вы легко его отыщете. Назовите у ворот свое имя, и вас пропустят.

– Сколько в настоящее время у вас содержится душевнобольных? – спросил Холмс.

– У нас проживают девяносто три пациента. Больше половины из них считаются неизлечимыми. Я возлагаю на них огромные надежды, ибо верю, что с помощью френологии и гальванотерапии мы сумеем значительно улучшить их состояние.

– Весьма похвально, – рассеянно проговорил Холмс. Казалось, его гораздо больше интересуют бифштекс и яйца пашот, чем надежды сэра Мармиона.

– Надо что-то делать, чтобы остановить вырождение низших классов, ведь большинство безнадежных пациентов – бедняки или иммигранты. Френология может стать для них спасительным средством. – Сэр Мармион немного помолчал. – Я не сбрасываю со счетов даже того несчастного, который поступит к нам завтра.

– Вы имеете в виду упомянутого вами преступника? Кажется, вы говорили, что он убийца, – заметил Холмс.

– Да, именно, – подхватил сэр Мармион. – Надеюсь, что мы сумеем ему немного помочь. – Он снова умолк, промокнул рот салфеткой, а затем воодушевленно продолжал: – Вообразите, насколько лучше станет мир, когда мы полностью искореним преступный элемент! Положим конец слабоумию и всем видам психических расстройств, которые веками терзали человечество!

– Весьма похвальная цель, – с некоторой иронией в голосе произнес Холмс.

– Я расскажу вам, как мы достигнем этого. Вы непременно одобрите мою работу, когда познакомитесь с нею поближе. – Он съел еще один кусок омлета, затем отложил вилку. – Благодарю вас за гостеприимство, мистер Холмс, но, боюсь, мне надо идти. С нетерпением буду ждать следующей встречи. – С этими словами он встал, положил салфетку и направился к двери. – Пожалуй, на обратном пути в Хотриз я навещу того юного курьера. Надеюсь, он по-прежнему на пути к выздоровлению. Не беспокойтесь, меня проводит ваш слуга.

И сэр Мармион вышел из библиотеки.

– Что ж, – промолвил Холмс, немного подумав, – он предоставил нам немало пищи для размышлений. Обсудим это, когда приедет ваша мисс Хелспай.

– Вы все еще ждете ее? – спросил я, удивляясь тому, с какой тоской в голосе это произнес.

– Разумеется, мой мальчик, – невозмутимо ответил он. – А вы?

Из дневника Филипа Тьерса

Сэр Мармион уже откланялся, а М. Х. с Г. все еще сидят в библиотеке. Сейчас половина десятого, дождь припустил сильнее.

Я занимаюсь делами. Отнес М. Х. короткую записку, привезенную Гастингсом от инспектора Стренджа. Вскоре заварю крепкий чай для караульных из Золотой Ложи и Сида Гастингса, чтобы они могли погреться…

Глава семнадцатая

Когда, незадолго до одиннадцати часов, вновь прозвонил входной колокольчик, Холмс позволил открыть Тьерсу.

– Больше не буду по всякому поводу вскакивать с места, – заявил он, а через миг уже вставал, заслышав знакомый голос мисс Хелспай:

– Скажите, где они, Тьерс, я сама их найду.

– В библиотеке, мэм, – ответил камердинер.

Не успел Холмс повернуться лицом к двери, как мисс Хелспай уже входила в комнату. Ее светлые волосы были убраны в пучок, словно она собралась на псовую охоту; отдельные непокорные локоны выбились из прически и окаймляли лицо, только добавляя ей очарования. Наряд ее – темно-красный шерстяной костюм с пышными рукавами и скромная блузка с кружевным воротничком и манжетами – был более чем уместен на лондонских улицах.

– Доброе утро, мисс Хелспай, – приветствовал гостью Холмс, кивком указывая ей на кресло, которое недавно занимал сэр Мармион (сервировочный столик с остатками завтрака недавно был убран). – Я уже не надеялся вас увидеть.

– Значит, вы меня ждали! – воскликнула она. – Я так и думала.

– Действительно, – с подчеркнутой медлительностью подтвердил он, – я предполагал, что вы придете, но несколько раньше. И все же вы наконец явились.

– Раньше вы были заняты, мистер Холмс, – заметила она. – Едва ли вы ждали моего прихода, когда разговаривали с тем турком или с сэром Мармионом.

– Значит, вы следили за домом. Или же вас информировали товарищи из Золотой Ложи? – чрезвычайно сухо произнес Холмс.

– Я бы сказала и то, и другое, – беззаботно ответила мисс Хелспай и повернулась ко мне: – А, Гатри! У вас все в порядке?

– Вполне, мисс Хелспай. А у вас? Надеюсь, вы в добром здравии? – Как напыщенно прозвучали мои слова, хотя я вовсе не желал этого!

– У меня завидное здоровье, вам ведь это известно.

– Я знаю, что вы очень выносливы. Не хотите ли присесть?

– С удовольствием! – Она грациозно опустилась в кресло, где раньше сидел сэр Мармион. – Должно быть, вы неустанно трудились, стремясь понять, что́ объединяет разнородные дела, которыми вы заняты последние несколько дней? Могу я спросить, продвинулись ли вы хоть сколько-нибудь за утро?

– Да, денек сегодня весьма занятный, – признал Холмс, тоже садясь.

Я торопливо последовал его примеру.

– В каком смысле? – спросила она. – Сорняк на капустной грядке тоже занятен, если это настоящий сорняк. Сдается мне, ваши проблемы будут похлеще сорняков.

Я покачал головой:

– Вы об этом прекрасно знаете!

– Гатри, – укоризненно проговорил Холмс, а затем обратился к мисс Хелспай: – Начнем с клеветнических анонимок. Скажите, что вы думаете об этом? – Он достал оба доноса из папки, в которую поместил их перед этим. – Как видите, они написаны одним почерком.

– Да, действительно, – откликнулась она, внимательно пробегая письма глазами. – Я бы сказала, автор слегка переусердствовал. Похоже на ловушку.

– Не правда ли? – подхватил Холмс. – Я тоже так подумал.

– И что вы намерены с ними делать? – поинтересовалась она. – Может ли автор на самом деле, как грозится, сообщить прессе нечто такое, что наделает шуму?

– Кто знает? – заметил Холмс, пожав плечами и забирая письма у мисс Хелспай. – Измену можно углядеть в чем угодно, если смотреть под определенным углом.

– Сейчас вы не до конца откровенны со мной. Впрочем, неважно. У такого человека, как вы, обязательно должны быть тайны, которые он не хочет выставлять на всеобщее обозрение. Не буду требовать у вас подробностей, но предупреждаю: вам следует приготовиться к тому, что следующие несколько месяцев будут для вас весьма непростыми.

– Я тоже так думаю, – произнес Холмс, подаваясь вперед. – Мне, вероятно, понадобится помощь Золотой Ложи – если допустить, что анонимки действительно состряпаны Братством.

– Подозреваю, что так оно и есть, – заметила мисс Хелспай. – И вы тоже так думаете, иначе не стали бы рассказывать мне о них.

– Вы очень проницательны, мисс Хелспай, – с деланным раскаянием промолвил Холмс.

– Да, верно.

Наступила тишина, все молчали, и тогда заговорил я:

– Мистер Холмс говорил, что хочет обсудить с вами визит сэра Мармиона, мисс Хелспай. Вы ведь уже знаете, что он заходил к нам до вас.

– Молодец, Гатри! – одобрил Холмс. – Не дали нам сбиться с пути. – Он наклонился вперед и пристально посмотрел в лицо мисс Хелспай: – Мне нужно знать, что вашей организации известно о сэре Мармионе.

Она подумала, перед тем как ответить:

– Шесть лет назад его возвели в рыцарское достоинство за успехи в исследовании умственной отсталости. Он более двадцати лет занимается изучением мозга и черепа. Его труды публикуют ведущие научные журналы. Он выступал в Королевском хирургическом колледже с докладом о френологии как методе диагностики. У него великолепная репутация в научном сообществе. Результаты, которых он достиг в лечении истерии электричеством, встречены учеными на «ура». Он ведущий эксперт в области френологии, флагман этой дисциплины. У него своя лечебница в северо-западной части Лондона; о его тамошней деятельности отзываются самым похвальным образом. Его методику изучают многие врачи. Ходят разговоры, что расходы на содержание лечебницы готово принять на себя государство. Говорят, в Англии он достиг чуть ли не самых выдающихся результатов в лечении черной меланхолии и истерии.

– Да. Ваши сведения совпадают с моими, – отозвался Холмс и начал поигрывать часовой цепочкой. – Однако он рассказал мне, что вскоре к нему поступит опасный убийца. Он предполагает, что это маньяк.

– Вполне вероятно, – ответила мисс Хелспай. – Такое уже бывало в его практике. Почему вас это заинтересовало?

– Вы правы, он уже лечил преступников. И все-таки меня кое-что тревожит. Видите ли, когда у нас в стране переводят из одного места заключения в другое злоумышленников, которые совершили преступления, караемые смертной казнью, мне всегда докладывают об этом. Насчет этого человека я не получал никаких сообщений. Я просмотрел свои записи, но не нашел упоминаний ни о самом маньяке, ни о решении передать его под опеку сэра Мармиона. О том, что я получаю подобные рапорты, знают очень немногие. Об этом обычно не распространяются. Неудивительно, что сэр Мармион не осведомлен на сей счет. Вот почему я удивлен, мисс Хелспай.

Она задумалась.

– Может, вам просто не успели об этом сообщить?

– Такое возможно, но крайне маловероятно. К тому же за весь этот год мне ни разу не попадались упоминания о предполагаемом переводе в Хотриз какого-то убийцы либо другого преступника. Я нахожу это весьма странным. И вот я спрашиваю себя: с какой целью мне рассказали об этом несуществующем злодее? – Он мельком посмотрел на меня и опять перевел взгляд на мисс Хелспай. – Что он стремится утаить? Ведь у него не было никаких причин похваляться передо мной.

– Пожалуй, нет, – сказал я Холмсу.

– Должно быть, у вас уже возникли какие-то предположения, – заметила мисс Хелспай, приготовившись слушать.

– Да, – признался он и медленно, будто размышляя вслух, продолжал: – Думаю, сэр Мармион почему-либо не хочет, чтобы я появлялся в Хотризе до пятницы. Он не сможет или не станет называть мне истинную причину. Это наводит меня на мысль, что там происходит нечто такое, что он не желает мне показывать. Или же в лечебнице в течение нескольких дней будет прятаться какой-то человек. Поэтому мое присутствие там нежелательно, и сэр Мармион пытается не допустить меня туда.

– При этом он не хочет, чтобы вы поняли, что ваш визит не ко времени, – уточнила мисс Хелспай.

– Видимо, и это тоже. Но почему? Возможно, какой-нибудь пациент желает держать свое местонахождение в тайне? И кто это может быть? Кто-то, кого я могу узнать? Кто-то, кого не ожидаешь там встретить?

– Вы имеете в виду члена Братства, – выпалил я, прежде чем мисс Хелспай успела заговорить.

– Быть может, я излишне подозрителен, однако, сдается мне, сумасшедший дом – самое подходящее место для того, кто скрывается от наказания. С безумцев взятки гладки, и большинство людей стараются их не замечать. – Холмс потер подбородок и посмотрел вдаль невидящим взглядом. – Я надеялся, что Золотая Ложа может пролить свет на эти обстоятельства.

– Вы считаете, что между сэром Мармионом и Братством существует какая-то связь? – спросила мисс Хелспай.

– Да. Что-то в этом роде. – Холмс выпустил из пальцев цепочку от часов и покачал головой. – Мне хочется добиться хоть какой-то ясности в этом странном деле, – вздохнул он. – Знаете, это как дьявольская русская матрешка: открываешь одну куклу за другой, пока не доберешься до самой сути.

– Вы смешали метафоры, сэр, – отважился заметить я, желая подбодрить его.

– Дорогой Гатри, я отнюдь не расположен шутить, когда дело касается преступников и врагов Британии, – высокомерно ответил он.

Мисс Хелспай его поддержала:

– Я понимаю ваши опасения. Возможно, вам удалось разглядеть то, что мы, – под «мы» она имела в виду Золотую Ложу, – не заметили. Если хотите, я попрошу кого-нибудь из наших проверить эту версию.

– Да, хорошо бы, но торопитесь: это надо сделать в течение одного, максимум двух дней. После, боюсь, будет уже поздно. У меня… опять разнылся палец, как у макбетовской ведьмы: затевается что-то дурное, и время уже на исходе. Только не говорите, что я поддался суеверию, – это другое. Надеюсь, у меня хватает ума этого не делать. – Холмс встал и начал расхаживать по комнате. – Стоит только леди Макмиллан добраться до Лондона, джинн будет выпущен из бутылки, если опять прибегнуть к смешению метафор.

– В чем же заключается смешение? – спросила мисс Хелспай, и на щеках у нее показались ямочки.

– Разнывшийся палец не имеет ничего общего с джиннами, – объяснил Холмс, нетерпеливым жестом отмахиваясь от вопроса. – Отстаньте вы со своей чепухой. Мне нужно серьезно поразмыслить. – Он говорил учтиво, но рассеянно. – И не надо напоминать мне, что́ я говорил, – я и сам помню. Когда голова забита разными вещами, мысли скачут, как мартовские зайцы. И умоляю, не заводите речь об очаровательной сатире профессора Доджсона[27].

– Все, молчу, молчу, – покладисто согласилась мисс Хелспай и встала с кресла.

Я тоже поднялся.

– Если мы закончили, я удаляюсь. Надо послать начальству сообщение о том, что вам требуются сведения о сэре Мармионе. Быть может, вы хотите узнать о нем что-либо еще, кроме его предполагаемых связей с Братством?

Холмс несколько секунд молчал, а затем проговорил:

– Да. Если можете, просмотрите названия опубликованных трудов сэра Мармиона. Возможно, мы что-нибудь упустили.

– Хорошо, просмотрю, – пообещала она. – Не знаю, для чего вам это понадобилось, но выполню вашу просьбу. До завтра, господа, – добавила она, направляясь к выходу. – Не беспокойтесь, меня проводит Тьерс.

Я посмотрел, как дверь за ней закрылась, а потом прислушался к ее затихающим шагам, удалявшимся по коридору в направлении прихожей. Только после того, как она покинула квартиру, я снова сел.

– Весьма поучительная беседа, – заметил Холмс. – Если бы все мои коллеги были столь же лаконичны. Я рад получить от нее помощь, при условии, что она действительно поможет, вместо того чтобы водить за нос.

– Но для чего ей предоставлять вам неверные сведения? – спросил я, не в силах поверить, что мисс Хелспай способна на что-то предосудительное в столь непростых обстоятельствах.

– Понятия не имею. Но это не означает, что она не может так поступить, особенно если начальство ей прикажет. Она служит им, а не нам, и должна отвечать перед ними, а не перед нами. – Холмс подошел к занавешенному окну и сквозь узкую щель в шторах стал разглядывать улицу. – Курьер. Турок. Полиция. Сэр Камерон. Барон фон Шаттенберг. Герр Криде. «Дядюшки» леди Макмиллан. Сэр Мармион. Настоящий хаос, причем созданный умышленно.

– Не удивительно, что голова идет кругом, – заметил я. – Еще бы, такая неразбериха.

– Но во всем этом обязательно должен быть смысл, – твердо сказал Холмс. – Зная, какое коварство присуще Братству, я убежден, что все это звенья одной цепи. Я осведомлен о методах этой организации и узнаю́ их теперь. Чего я не понимаю – и оттого прихожу в бешенство, – так это чего они добиваются. Я уверен, что вскоре на нас обрушится основная тяжесть их махинаций.

– Опять разнылся палец? – предположил я.

– Нет. Вернее, не совсем. Я воюю с ними более двадцати лет, – резко промолвил он. – Им известно: если они вновь хотят водвориться в Англии, им придется перехитрить и запутать меня, чтобы я не учуял их присутствия. Вся эта мешанина из разнообразных происшествий и сведений явно их работа, призванная помочь Браатену и Викерсу беспрепятственно проникнуть в страну. А когда прибудет подкрепление в виде «дядюшек» леди Макмиллан, выставить их за пределы государства станет мудреным делом. Не знаешь, как и подступиться к этому. Однако я не желаю, чтобы они опять начали действовать. В следующий раз они могут задумать кое-что похуже того нападения, которому вы подверглись в Грин-парке. – Он вздохнул. – Если бы в тот раз использовали венгерский охотничий револьвер, я бы знал, чего ожидать.

– Безусловно. Но все это могло кончиться куда хуже, если бы мисс Хелспай не… – начал я, но Холмс меня перебил:

– Я не сомневаюсь в ее отваге и самообладании, Гатри. Вам нет необходимости грудью вставать на ее защиту. – Он указал на папку с анонимными письмами: – Когда будете читать, обратите внимание на используемые обороты. Они могут указать нам дорогу к противнику.

– Вы предполагали, что письма написаны Викерсом под диктовку Браатена, – вспомнил я.

– Я и сейчас считаю, что это вполне вероятно. Но пока у меня нет доказательств, приходится там, где возможно, применять дедукцию и логику. – Он взял еще один листок и очинил перо. – Надо послать записки Фезерстоуну и Прайсу и еще инспектору Стренджу. Во всем этом деле слишком много полицейских, и кто-то из них, безусловно, лжет. Но кто? С какой целью? И в чем?

– У вас есть какие-то версии? – спросил я, понимая, что на него навалилось слишком много дел.

– Есть одна-две, но пока что они не находят достаточного подтверждения, а потому придется выкинуть их из головы. – Он окунул перо в чернильницу и стал быстро писать. – Велю Тьерсу их доставить. Гастингс его отвезет.

Я уже приступил к просмотру материалов, которые мне предстояло изучить, однако сказал:

– Вы считаете, что мистеру Керему удастся получить тело брата?

– Надеюсь, что нет, – ответил Холмс. – Если тело увезут, мы уже не сможем установить, кто зарезал несчастного юношу. Который, сдается мне, вовсе не его брат.

– Вы уже это говорили, – пробормотал я.

– Да, и уверен, что так оно и есть, – заявил он, продолжая писать. – Будь они связаны родством, во всем этом было бы слишком много бессмыслицы. А вот если мистер Керем не тот, за кого себя выдает, многие его поступки сразу приобретают смысл. И весьма зловещий смысл. Возвращайтесь к своему делу, Гатри. Чем скорее оно будет завершено, тем скорее мы сможем помешать негодяям.

Я с головой окунулся в работу, внимательно прочитывая бумаги, а иные откладывая в сторону для более тщательного изучения. Холмс написал письма и вызвал Тьерса.

– Адреса на конвертах. Гастингс вас отвезет. Дождитесь ответов. – Он отдал конверты Тьерсу. – Сожалею, что вам приходится выходить из дому в такую погоду, но ничего не попишешь.

– Я поеду через десять минут, – сказал Тьерс, забирая письма. – Сначала мне надо убедиться, что огонь в плите не погаснет, пока меня не будет.

– Да, разумеется, – согласился Холмс. – А то придется снова растапливать плиту.

– Вот именно, – ответил Тьерс и снова вышел.

– Надеюсь, вы не впали в уныние, Гатри, – заметил Холмс, вставая, чтобы снять с полки два тома. – Боюсь, нам предстоит еще много часов корпеть над бумагами, прежде чем мы закончим работу.

– Лучше корпеть над бумагами, чем быть застреленным, – пошутил я, надеясь развеселить его.

– Без сомнения, – поджав губы, отозвался он.

Я вновь принялся за работу и следующие несколько часов почти не поднимал головы от бумаг. Смутно помню, как вернулся Тьерс и отдал Холмсу два ответа, затем, в половине второго, мне принесли чашку горячего чая. К тому времени, как Холмс оделся, собираясь идти в свой клуб, мне осталось просмотреть около полудюжины страниц. Я хотел немного пройтись по комнате, отвлечься и передохнуть. Поднявшись на ноги, я услышал у черного хода голос только что приехавшего Саттона. Признаться, я был очень рад, что актер вернулся и составит мне компанию.

– Здравствуйте, Гатри, – появляясь на пороге библиотеки, сказал Саттон, одетый небрежно, но элегантно: на нем был фрак и шелковые перчатки. – Я думал, сегодня вы с Холмсом поедете в лечебницу для душевнобольных, а я отправлюсь в клуб.

– Сэр Мармион попросил перенести встречу, – объяснил я и рассказал ему про визит ученого.

– Значит, Холмс собирается в клуб. Тем лучше, – проговорил Саттон. – Надеюсь, теперь я смогу спокойно выпить чашечку чая. – Он шутил, вовсе не желая кого-то задеть.

Холмс слышал эти слова и ответил ему из-за двери:

– Вы даже можете поужинать, если подождете. – Он был почти готов к выходу. – Как прошло прослушивание, мой мальчик?

– Думаю, неплохо. Меня попросили заглянуть на следующей неделе на общую читку, тогда и посмотрим. Это обнадеживает, – широко улыбнулся Саттон. – Сказались недавние похвальные рецензии.

– Отлично! – обрадовался Холмс. – Я знаю, вы на многое способны. С удовольствием снабдил бы вас рекомендательным письмом, но… – Он пожал плечами.

– Верно, антрепренер не знал бы, что и подумать о подобной работе, – беспечно заметил Саттон. – Но все равно спасибо.

Холмс положил руку ему на плечо:

– Немногие актеры могут похвастаться тем, что их работа помогла спасти человеческие жизни, более того, обезвредить врагов Британии.

– Ну все, перехвалили, – смутился Саттон, и щеки его слегка порозовели. – Я просто делал то, для чего вы меня наняли.

– Еще и скромняга вдобавок, – усмехнулся Холмс, собираясь выходить. – Как там на улице? Дождь не утих?

– Пока что нет, – сказал Саттон. – Говорят, солнце проглянет только через день-два.

Он подошел к креслу и уселся в него.

– К тому времени мы успеем заплесневеть, – посетовал Холмс. – Пожалуй, захвачу с собой дождевик. – Он вернулся в гардеробную и через некоторое время появился оттуда, полностью готовый к выходу. – Вернусь как обычно; можете показать Саттону нашу работу. По возвращении мне бы хотелось услышать его мнение, – сказал он и ушел.

– Похоже, с тех пор как мы виделись последний раз, дела приняли дурной оборот, – томно проговорил Саттон.

– Да, верно, – ответил я и постарался как можно внятнее поведать ему о недавних событиях, а в заключение заметил: – Теперь вы понимаете, отчего мистер Холмс так нервничает.

– Нервничает? Я понимаю, если бы он бесновался, – отозвался Саттон. До сего момента он слушал меня рассеянно, сидел, уставившись в потолок и почти не двигался, теперь же весь подался вперед и сцепил кисти. – Я полагаю, единственный путь решения проблемы – воздействовать на сэра Камерона.

– Это почему еще? – спросил я. Мне бы хотелось как можно меньше общаться с Макмилланом.

– Потому что он тупой, самолюбивый мужлан, который привык добиваться своего запугиванием и угрозами, – объяснил Саттон. – Если хотите выиграть время, убедите сэра Камерона, будто его обманывают, и сделайте так, чтобы он сам договаривался с «дядюшками» и бароном фон Шаттенбергом. Ему плевать на дипломатию, а кроме того, у него репутация человека упрямого. Если вам не удастся обратить это себе на пользу, значит, я вас плохо знаю.

Я ошарашенно уставился на него. Смысл его совета был столь очевиден, что я тут же упрекнул себя за то, что сам до такого не додумался.

– Наверно, это сработает, – промолвил я наконец.

Саттон усмехнулся:

– Сработает, а как же иначе. Вы сможете одним ударом убить сразу двух зайцев: сэр Камерон скорее поможет, чем навредит вам, а немцы перестанут использовать Холмса как посредника.

– Впрочем, сомневаюсь, что Холмсу это понравится, – с некоторым сожалением проговорил я.

– А вы укажите ему на преимущества, которые даст нам такой план. По крайней мере, так можно выиграть несколько дней. Судя по тому, что вы рассказали, в это время все и решится, разве не так? – Саттон излучал уверенность и оптимизм.

– Как будто так, – осторожно сказал я.

– И поскольку это все, что вы должны предпринять, – продолжал Саттон, – лучше уж сделать то, в чем вы действительно уверены. – Он вскочил с кресла. – Я проголодался. Как думаете, Тьерс приготовит мне сэндвич, чтобы я мог продержаться до ужина?

– Почему нет? Попросите его, – посоветовал я, уже обдумывая, как уговорить Холмса внять совету Саттона в отношении сэра Камерона.

Саттон был почти у двери, но тут в библиотеку вошел Тьерс, бледный, как молодой сыр. В руке он держал какую-то записку.

– Какого черта?.. – воскликнул Саттон.

Я вскочил на ноги и подошел к Тьерсу:

– Что случилось? У вас ужасный вид.

Мне тотчас представилась мисс Хелспай в луже крови, и по спине у меня пробежал холодок. Но я заставил себя выслушать Тьерса.

– Это прислали из лечебницы, – глухо произнес камердинер, протягивая мне записку. – Курьер умер.

Я молча пытался вникнуть в сказанное, а затем выхватил у него записку:

– Что вы сказали?

Дорогой мистер Холмс,

по Вашей просьбе с сожалением извещаю Вас, что сегодня, примерно в час пополудни, раненому курьеру Адмиралтейства, поступившему к нам на излечение, сделалось хуже. Это явилось для нас неожиданностью, поскольку он уже шел на поправку. Лихорадка, которая почти спа́ла, началась снова, легкие наполнились жидкостью, и, несмотря на все наши усилия, в четыре часа одиннадцать минут он скончался. Уведомление об этом уже отослано в Адмиралтейство.

Искренне ваш

Хамфри Джонатан Альберт Роулинз,

врач, член Королевского хирургического колледжа

– Он ведь уже выздоравливал, – сокрушался Тьерс. – Только вчера мы получили обнадеживающее сообщение. – К счастью, камердинер понемногу оправлялся от потрясения.

– Огнестрельные раны непредсказуемы, – напомнил я ему. – Если произошла внезапная вспышка инфекции, ему уже ничто не могло помочь.

– Да, – кивнул Тьерс. – Не знаю, как сообщить об этом мистеру Холмсу.

– Предоставьте это нам, – вступил в разговор Саттон. – А сами идите выпейте чаю с капелькой бренди и постарайтесь взять себя в руки. – Саттон чуть ли не силой выпроводил Тьерса из комнаты, а затем вернулся ко мне. – Он совершенно выбит из колеи. Знаете почему?

– Нет, – признался я. – Теряюсь в догадках.

– Тогда, быть может, Холмс все прояснит по возвращении, – проговорил Саттон, опять усаживаясь в кресло. – Что ж, продолжим, Гатри. У нас много работы.

Из дневника Филипа Тьерса

Не знаю как, но мне все же удалось накрыть стол к ужину. М. Х. до сих пор совещается с Г. и Саттоном. Я по-прежнему переживаю смерть курьера, которая глубоко меня потрясла. Он напомнил мне племянника, который служит во флоте, поэтому я позволил себе принять его несчастье близко к сердцу, и вот результат. Клайв – хороший парень, он хочет служить своей стране, как и тот курьер. Как внезапно оборвалась эта многообещающая жизнь! Я не раз наблюдал подобное, но впервые так расстроен, словно тот юноша и был мой племянник.

В урочный час прибыл адмиралтейский курьер, на этот раз я предложил ему чашку чая за его хлопоты. Знаю: это попытка искупить вину перед убитым пареньком, но я ни о чем не могу больше думать.

От полиции не поступало никаких новостей о ходе текущих расследований. Это может означать, что либо следствие не продвинулось ни на шаг, либо появились какие-то затруднения, либо полицейские намеренно избегают ответов. Мы получили из Скотленд-Ярда предварительный отчет о покушении на сэра Камерона. В нем не содержится ничего интересного…

М. Х. отсылает Г. домой: он хочет завтра рано утром наведаться к сэру Камерону, который переехал в недавно снятый дом. Вполне понятно, что перед такой встречей необходимо как следует набраться сил…

Саттон остается ночевать, на случай, если завтра он понадобится Холмсу. Говорит, что больше пользы принесет здесь, а не в своей квартире, где будет слоняться из угла в угол, ожидая известий от антрепренера…

Скорее бы дождь прекратился.

Глава восемнадцатая

Дом на Динери-Мьюз оказался величественным четырехэтажным строением, возведенным около столетия назад, но хорошо сохранившимся. Когда в девятом часу утра мы поднялись по ступеням парадного входа, я заметил, что Майкрофт Холмс ничего хорошего от нашего визита не ожидает.

На наш стук открыл усталый дворецкий, изо всех сил старавшийся скрыть замешательство под маской выспреннего достоинства.

– Боюсь, сэр Камерон никого не принимает, господа. Пойду взгляну, есть ли у него ваши карточки.

– О нет, мы явились вовсе не со светским визитом, – приветливо пояснил Холмс. – Мы здесь по поводу совершенного на него покушения. Чтобы дело продвинулось, нам нужны дополнительные подробности. Попросите сэра Камерона спуститься к мистеру Холмсу из Адмиралтейства и мистеру Гатри. Мы не возражаем, если он выйдет к нам неодетым, так ему и скажите.

Не сумев выставить непрошеных гостей за дверь, дворецкий, которому больше ничего не оставалось делать, забрал у нас пальто и перчатки и нехотя пустил внутрь.

– Я сообщу сэру Камерону, что вы здесь, – сухо проговорил он.

– Весьма любезно с вашей стороны, – ответил Холмс и кивком указал на три сундука, стоявших около двери гостиной. – Я вижу, сэр Камерон привез собой кое-что из вещей.

– Да. Они прибыли вчера вечером из Шотландии, – ответил дворецкий, на этот раз гораздо обходительней, чем можно было от него ожидать.

– Уверен, сэр Камерон очень рад, – заметил Холмс. – Если вы скажете, в какой из комнат разожжен камин, мы с мистером Гатри подождем сэра Камерона там. Передайте, что мы всецело в его распоряжении.

Озадаченный дворецкий проводил нас в малую гостиную, дверь которой выходила в главный коридор. Это была уютная комната в восточной части дома; если бы не дождь, ливший из низких туч, в ней было бы очень светло. В камине горел огонь, для нашего удобства зажгли одну из газовых ламп.

– Во всяком случае, в такое время сэр Камерон, должно быть, еще трезв, – сказал я, пытаясь отыскать в этом пренеприятном деле хоть что-то хорошее.

– Скорее всего, страдает от похмелья, – отозвался Холмс, усаживаясь на канапе в стиле королевы Анны. – И тогда, может статься, он в ужасном настроении.

– А он бывает когда-нибудь в другом? – спросил я. – Пьяный или трезвый, этот человек – настоящий…

– Грубиян. Да, я знаю. Мы оба прекрасно это знаем. Впрочем сегодня, думаю, это сыграет нам на руку. – Он тонко усмехнулся. – Мы сможем многого добиться. Сэра Камерона надо лишь немного подтолкнуть, чтобы он перешел на наши позиции.

– Жаль, что вы не позволили мне взять с собой портфель. Без него я чувствую себя голым. – Я сел за небольшой письменный стол, стоявший у окна, и посмотрел на улицу. – Дождь зарядил еще сильнее.

– По крайней мере, он мешает злоумышленникам, охотящимся за сэром Камероном и нами. Прицелиться в такой ливень почти невозможно. – Холмс потирал руки, стараясь немного согреться, так как наши пальто и перчатки остались в передней. – Надеюсь, сэр Камерон прикажет принести дров, чтобы разжечь огонь посильнее. В этих старых домах – и в моей квартире на Пэлл-Мэлл тоже – нет угольных топок. В любом случае я предпочитаю дровяные камины. От них лучше пахнет.

– Не спорю, – сказал я. – Но дровяное отопление стоит дороже.

– Гатри, вы прижимисты, как настоящий шотландец, – заметил он и попытался рассмеяться, однако смех вышел натужным и скоро стих.

Мы провели в молчании минут десять, ожидая, когда придет сэр Камерон. Наконец он явился. Было видно, что хозяин дома только что встал и, по-видимому, спал не один, поскольку под темно-зеленым бархатным халатом в вырезе пижамной куртки виднелся алый след губ.

– Что, чума вас возьми, вы здесь забыли в такую рань, Холмс? – прорычал он, с силой захлопнув за собой дверь.

– Я прилагаю все усилия, чтобы защитить вас, сэр Камерон, – с серьезным выражением лица проговорил Холмс.

– Да неужели?! – Макмиллан тяжелой поступью прошел по затканному цветами ковру, яростно топча нежные бутоны. – Мне не по вкусу, когда какой-то чинуша, который так ничего для меня и не сделал, спозаранок вытаскивает меня из постели.

Макмиллан сложил руки на груди и воззрился на Холмса. На меня он, как обычно, не обратил ни малейшего внимания, и, пользуясь этим, я без стеснения изучал его: от меня не укрылись ни мешки у него под глазами, ни землистый цвет кожи, ни одрябший подбородок, ни первые седые нити в рыжих волосах.

– Простите за беспокойство, сэр Камерон, – умиротворяюще промолвил Холмс, – однако мы вынуждены просить вас опять поразмыслить над вопросом о свите леди Макмиллан.

– О ее родичах? А, у вас бзик насчет этого, верно? – Он покачал головой. – Только и думаете об этих ее дядюшках.

– Вам бы тоже не мешало, – заметил Холмс. – Неужто вы забыли про закон о собственности замужних женщин?[28] Вы знаете, что, пока леди Макмиллан находится на Британских островах, она имеет право потребовать свою долю вашей совместной собственности. При поддержке так называемых дядюшек она сможет предъявить права на доход со свадебных даров, и ни один суд мира не откажет ей в этом. Если же она приедет без «дядюшек», ее шансы выиграть какую бы то ни было тяжбу существенно уменьшатся. – Он замолчал, давая сэру Камерону возможность оценить предполагаемые убытки, которые тот может понести из-за притязаний супруги.

– Она этого не сделает, – проревел шотландец.

– Она, может, и не сделает, – согласился Холмс, – но «дядюшки», будьте уверены, не упустят такой возможности.

Сэр Камерон не на шутку взбесился:

– Вы говорите, что моя жена может потребовать назад свои свадебные подарки? – Он прошелся по комнате. – Она получила наследство. Неужели ей нужны и мои деньги?

– Вот именно, – подхватил Холмс. – Теперь вы видите, что за всем этим стоят ее «дядюшки». – Он помедлил, словно желая смягчить удар. – Вы сами поставили себя в затруднительное положение, согласившись встретиться с нею в Лондоне, где вы остаетесь обладателем титула, но лишаетесь некоторых преимуществ.

– О чем это вы толкуете? – Макмиллан совершенно вышел из себя, лицо его побагровело.

– Я толкую о том, что в Шотландии вы обладали бы куда бо́льшими полномочиями, чем здесь, в Англии. Я полагаю, то был хитрый ход – условиться о свидании в Лондоне. Здесь у ее «дядюшек» развязаны руки.

Я видел, как сэр Камерон взвешивает в уме все обстоятельства и алчность берет в нем верх.

– Какая разница – здесь или в Шотландии? – рявкнул он. – Я повсюду остаюсь рыцарем и дворянином.

– Разумеется, – с напускным сочувствием ответил Холмс. – Кроме того, вы прославленный герой. Публика восхищается вами. Эта блестящая репутация принесла вам всемирную известность, но есть много людей, которые только ищут случая, чтобы дискредитировать тех, кто снискал любовь британского народа. Невыносимо думать, что вас могут сделать мишенью для вульгарных шуток, а все потому, что «родственники» вашей жены попытаются оттяпать то, что по праву принадлежит ей, и происходить это будет здесь, под прицелом прессы и салонных остряков. – Он помолчал, а затем добавил: – Я вовсе не хочу лишить вас того, что по праву принадлежит вам, но боюсь, когда газетчики пронюхают об этой истории, они примутся обсуждать ее на все лады, взяв самый скандальный тон, и любые усилия замять шумиху приведут лишь к обратному.

Макмиллан откашлялся:

– А что там насчет покушения на меня? Может, с ним как-то связаны…

– «Дядюшки» вашей супруги? Точно сказать не могу, но вам лучше всего было бы вернуться в Шотландию. По крайней мере, пока мы не сумеем установить, замешаны ли эти господа в недавнем происшествии. Последнее не займет много времени. Таким образом, все преимущества окажутся на вашей стороне. Да и барон фон Шаттенберг не сможет вами помыкать. – Холмс изобразил на лице сочувствие. – Я знаю, отступление вам ненавистно, но если вы согласитесь уехать из Лондона недельки на две, за это время Адмиралтейство сумеет установить, сыграли ли «дядюшки» леди Макмиллан какую-либо роль в покушении на вас, а если да – то какую именно.

Такой оборот дел отнюдь не устраивал сэра Камерона.

– Я не собираюсь убираться из этого дома, поджав хвост. Сюда только-только доставили мои вещи.

– Нет, конечно нет, – торопливо подхватил Холмс. – Но если вы уедете всего на две недели, ваша прислуга сможет поддерживать тут порядок, до тех пор пока не приедет ваша жена, причем одна, без своих «дядюшек».

Шотландец заметался по комнате, как зверь по клетке.

– Мне это не по вкусу, – отрубил он наконец. – Я не такой глупец, чтобы бояться каких-то крючкотворов. Нет, мне это не по вкусу.

– Что именно вам не по вкусу, сэр Камерон? – спросил Холмс. Он был сама предупредительность.

– Мне не по вкусу, что на меня наседает шайка хищных немцев. Они должны понимать, что моей добротой злоупотреблять нельзя, – резко ответил Макмиллан. – Но я вижу, что вы рассуждаете мудро, Холмс. Я не из тех, кто рискует понапрасну.

Мне вспомнились вздорность и трусость, некогда проявленные сэром Камероном, и я в душе согласился с его последними словами.

– Вы ухватили суть дела, – одобрительно произнес Холмс. – Вам, безусловно, захочется поразмыслить над тем, что мы тут обсуждали, поэтому позвольте нам откланяться. – Он подошел к сэру Камерону, всем своим видом выражая озабоченность. – Крайне важно, чтобы вы телеграфировали о своих намерениях в Голландию и сообщили жене, которая находится там со своими «дядюшками», что в течение двух следующих недель вы не сможете с ней увидеться. Сошлитесь на дела или приведите любые другие причины, которые не вызовут у ее «родственников» подозрений. Если вы предложите оплатить ее пребывание в Амстердаме, она, без сомнения, согласится остаться там, покуда вы не изъявите готовность принять ее.

– Без дядюшек, – сказал Макмиллан.

– Естественно, – подтвердил Холмс. – Вы должны будете условиться на сей счет, однако я сомневаюсь, что эти люди захотят ждать целых две недели. Если бы вы были в Лондоне, они могли бы приехать, невзирая ни на что. Но раз вы будете в Шотландии, они не приедут.

– У них нет охоты соваться в логово зверя, – самодовольно заявил сэр Камерон. – Их можно понять.

– Вы совершенно правы, – льстиво вставил Холмс.

– Можно посоветовать им не пускаться в плавание, пока бушует ненастье. В такую погоду никто не решится без крайней необходимости пересечь Ла-Манш, – изрек шотландец, словно погода была его верным союзником.

– Вполне вероятно, – ответил Холмс, с изумительным самообладанием скрыв растущее раздражение. – Однако разумнее всего будет сообщить леди Макмиллан, что вы уедете в Шотландию на…

– …На две недели. Прекрасно. Я использую это время, чтобы проконсультироваться со своим адвокатом. Если леди Макмиллан вступила в права наследства – а дело обстоит именно так, – с ее стороны весьма недостойно требовать своей доли совместного имущества. Вот что случается, когда женщин наделяют имущественными правами. Они дают волю своей природной жадности, и все мы, женатые мужчины, страдаем от этого. – Он принялся теребить пояс своего халата. – Возможно, все так, как вы говорите, и дядюшки действительно играют на ее корыстолюбии, но я-то ее знаю. Она расчетлива, как любая немка. Неудивительно, что она мечтает наложить лапу на мое состояние и земли.

Меня изумила эта мелочность, невероятная даже для такого человека, как сэр Камерон. Я и подумать не мог, что он лелеет столь ничтожные чувства. Меня подмывало спросить, так ли он в себе уверен, но это, вероятно, не подлежало сомнению, а потому он мог обидеться. Я обменялся с патроном понимающим взглядом и продолжал слушать их разговор.

– Такое вполне возможно, – ответил Холмс, – а значит, вам следует быть готовым к этому. – Он колебался, словно не знал, стоит ли продолжать.

– Да. – Макмиллан положил свою лапищу на плечо Холмсу. – Сегодня вы вели себя как друг, Холмс. Не думайте, я не забуду, что вы сумели своевременно предостеречь меня и выступили на защиту моих интересов.

– Благодарю вас, сэр Камерон, – промолвил Холмс с застенчивостью, отнюдь ему не свойственной.

– Вы хороший человек, – добавил хозяин дома и сменил тему: – Я немного выжду, а днем уведомлю прислугу, что получил известия с севера и должен немедленно вернуться в Шотландию. Слуги останутся здесь, чтобы подготовить дом к моему возвращению, а я завтра поутру поездом уеду на север. Как вы находите такой план?

– План хорош, но позаботьтесь о том, чтобы написать леди Макмиллан, – напомнил Холмс. – Если желаете, я сам могу посетить барона фон Шаттенберга и сообщить ему о новых обстоятельствах. Таким образом, вы будете избавлены еще от одной заботы.

– Отлично, Холмс, – обрадовался сэр Камерон. – А вы неплохо соображаете, когда хотите.

Я видел, что эта высокомерная похвала одновременно и позабавила, и разозлила Холмса.

– Приятно слышать, – проговорил он.

– Я не из тех болванов, – заявил Макмиллан, – которые думают только о себе и не способны оценить других.

– Вы очень добры, – ответил Холмс, прикрыв глаза.

Я понял, что он еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.

– Да, – самовлюбленно поддакнул шотландец. Он кивком указал на дверь и с грубоватой учтивостью сказал: – Что ж, не смею вас больше задерживать. У вас, несомненно, имеются и другие дела, кроме как заботиться обо мне. Вы хорошо постарались ради меня, и я этого не забуду.

– Вы очень добры, сэр Камерон, – повторил Холмс.

– Вы это заслужили, – проговорил наглец, своим рыцарством обязанный решимости и бесстрашию Майкрофта Холмса, которые сэр Камерон беззастенчиво приписал себе.

– Какая проницательность! – воскликнул Холмс, увлекая меня за собой к выходу. – У нас с Гатри и впрямь много дел этим утром. А вы займетесь своими планами. – У двери он помедлил: – На вашем месте я бы не стал сегодня выходить из дому. Возможно, убийца ищет вас, ведь полиция его еще не схватила.

– А что вы хотите от полицейских? Свора бездельников, даже этот фат Прайс. – Макмиллан подавил зевок. – Бич вас проводит.

– Спасибо, что уделили нам время, сэр Камерон, – сказал Холмс, открывая дверь и выталкивая меня за порог.

– Не за что, – раздался великодушный ответ, и дверь захлопнулась.

– Ни слова Гатри, пока мы не выйдем на улицу, – прошептал Холмс, а затем кивнул подошедшему дворецкому: – Мы уходим.

– Я провожу вас, сэр, если не возражаете, – произнес дворецкий таким тоном, словно подозревал, что Холмс может что-нибудь стащить.

– Конечно, – ответил патрон, смиренно следуя за дворецким (сэр Камерон, кажется, называл его фамилию – Бич) к выходу. – Простите, что потревожили вас так рано, – извинился он, когда мы выходили из дома.

Сид Гастингс ждал в конце Динери-Мьюз. Увидев нас, он подъехал, что пришлось весьма кстати из-за дождя.

– Пока вы находились в доме, на улице не было ни одной живой души. Если не считать какого-то торговца.

Так как в этом не заключалось ничего примечательного, я вслух удивился, почему Гастингс счел нужным упомянуть о нем.

– Знаете, мистер Гатри, я заметил, что он нес с собою два больших свертка: один длинный и узкий, а другой, наоборот, квадратный. Мне нипочем не догадаться, что такое в них могло быть, – сказал Гастингс.

Что-то в его словах насторожило Холмса, и он спросил:

– Опишите-ка тот, длинный и узкий.

– Ну, он был дюймов тридцать в длину и десять в ширину. А другой – со сторонами дюймов восемнадцать, – объяснил Гастингс, обнаруживая праздное любопытство человека, который убивает время, разглядывая окружающих.

Услыхав это, Холмс убрал подножку и подался вперед:

– Везите нас кружным путем назад, Гастингс. Быстрее! И будьте осторожны.

Гастингс стегнул вожжами Ланса, и мы покатили узким переулком между домами.

– Что-то не так, сэр? – спросил возница, управляя лошадью.

– Надеюсь, нет. Возможно, – мрачно проговорил Холмс. – После нашей утренней беседы, не думаю, что нам потребуется еще одно… – Он запнулся и тут же воскликнул: – Вот!

Я увидел какого-то человека, одетого как торговец. Он притаился между домом сэра Камерона и большой конюшней, где держали лошадей обитатели Динери-Мьюз. В руках у него был длинноствольный венгерский охотничий револьвер. Он во что-то прицелился, но в этот момент Майкрофт Холмс на ходу выпрыгнул из кэба и кинулся на него. Я выскочил следом, готовый прийти на помощь.

Негодяй, пошатываясь, поднялся на ноги и метнулся прочь, но Холмс схватил его и повалил на мостовую.

– Гатри, – задыхаясь, проговорил патрон, – свяжите ему руки.

Никакой веревки у меня не было, и я, сняв с себя галстук, связал руки преступника у него за спиной. Мерзавец яростно вырывался, отчаянно брыкаясь и изгибаясь всем телом, но не произнес ни слова. Когда мы кое-как скрутили его, Холмс рывком поднял мнимого торговца на ноги.

– Захватите его револьвер и сверток, если он тут. Найдите второй сверток, – велел мне Холмс. – Втроем нам будет тесновато, да ничего не поделаешь. – Он подтолкнул связанного человека к кэбу Гастингса: – Забирайтесь внутрь, сэр. И не пытайтесь бежать. Вам это не удастся, если только вы не обгоните лошадь.

Плененный стрелок бросил на Холмса злобный взгляд и заскрипел зубами, однако покорно влез в экипаж. Холмс последовал за ним.

– Гатри, садитесь рядом с Гастингсом. Боюсь, вы промокнете, но что делать?

– Если у Гастингса нет возражений, то у меня и подавно, – ответил я и забрался на козлы.

Гастингс слегка подвинулся (это оказалось делом нелегким, поскольку ко́злы, маленькие и тесные, предназначались для одного человека) и вновь стегнул Ланса вожжами.

– До чего ж чудно́, – заметил он, когда мы опять выехали на Динери-Мьюз.

Я посмотрел на него:

– Что вы имеете в виду?

– Парень, что собирался пристрелить сэра Камерона – если стрелок и впрямь целил в него, – устроился в переулке, а не на улице. – Гастингс наклонился и крикнул Холмсу: – Хотите, чтоб я отвез вас в Скотленд-Ярд, а?

– Думаю, это будет лучше всего, – рассудил патрон. – Полагаю, там захотят узнать, что́ замышлял этот тип.

– Хорошо, сэр, – ответил Гастингс.

– На улице было негде укрыться, – объяснил я, отвечая на предыдущее замечание кучера.

– Что? – переспросил он, не понимая, о чем речь.

– Вы сказали: чудно́, что он засел в переулке, – напомнил я. – На улице его бы заметили, а в переулке – нет. Если бы сэру Камерону понадобился экипаж, преступник мог в два счета застрелить его и, наделав переполоху, быстренько исчезнуть.

– Я понял вас, мистер Гатри, – сказал Гастингс. – Понял. Но что, если сэру Камерону не понадобился бы экипаж? Парень мог бы прождать целый день, и все без толку.

– Сэр Камерон вообще мог не выйти сегодня из дому, – заметил я. – Неважно, где пристроился этот человек, он в любом случае не был уверен, что ему удастся произвести выстрел.

– Вот и я так думаю, – заключил Гастингс, прокладывая путь между фургоном, который тащили два огромных бельгийских тяжеловоза, и коляской, запряженной парой резвых гнедых.

Я поразмыслил над словами Гастингса и крикнул:

– Поворачивайте назад, Гастингс! Сейчас же!

– Зачем это, мистер Гатри? – спросил Гастингс так спокойно, что я чуть не выхватил вожжи у него из рук.

– Потому что вы правы. Этот человек не убийца, а всего лишь подсадная утка. Он и должен был попасться нам в руки, чтобы мы успокоились и перестали искать тех, кто действительно хочет причинить вред сэру Камерону. – «А таких людей, – добавил я про себя, – наберется немало».

– Не думаете же вы, что кто-то собирается убить сэра Камерона? – возразил Гастингс.

– Сейчас самое подходящее время для этого. – Я наклонился к окну и быстро повторил Холмсу все, что только что говорил вознице. – Ну, сэр? Что скажете?

Холмс вздохнул:

– Он прав, Гастингс. Поворачивайте.

Тут стрелок, сидевший возле него, начал извиваться, корчиться и лягаться, насколько позволяли стесненные условия. Его глаза метали молнии, однако он по-прежнему молчал, стиснув зубы.

– Прекратите! – рявкнул Холмс, но негодяй не послушался, и тогда патрон с силой ткнул его кулаком в скулу. – В следующий раз приложу так, что потеряешь сознание, – предупредил Холмс.

До нас донеслись брань и проклятия других кучеров – Гастингс резко развернулся и вновь покатил на Динери-Мьюз. Я ухватился за крышу кэба, который бросало из стороны в сторону. Восстановив равновесие, я заметил, что впереди нас уличное движение замедлилось.

– Что там?

– Повозка перевернулась, – лаконично объяснил Гастингс.

– Сможете объехать? – спросил я, наклоняясь вперед и пробуя оценить обстановку.

– Навряд ли, – усомнился Гастингс. – Оглядитесь вокруг, мистер Гатри. Затор.

Я выругался, потом извинился за свою несдержанность и хотел было попросить у Холмса дальнейших указаний, но тут наш пленник вдруг выскочил из кэба и, как был, со связанными руками, стал неуклюже пробираться между запрудившими улицу экипажами.

Из дневника Филипа Тьерса

М. Х. должен был вернуться от сэра Камерона час назад, но его до сих пор нет. Я пока не беспокоюсь, но все-таки мне не по себе. Саттон уже проснулся; он подал мысль переодеться и отправиться на розыски М. Х. и Г. Я сказал, что это неразумно. Он как будто согласился…

Из Адмиралтейства прислали сообщение, что завтра состоится заупокойная служба по погибшему курьеру. Я хотел бы посетить ее, чтобы отдать последний долг покойному, но М. Х., вероятно, не отпустит меня утром.

Скоро надо идти к зеленщику, чтобы забрать заказанную капусту и связку лука. Если у него есть хороший картофель, тоже куплю. Затем пойду к торговцу чаем за ассамом, «леди грей» и дарджилингом. Какой груз повседневных забот обременяет нас!

Глава девятнадцатая

Я соскочил с козел и бросился догонять беглеца. Вокруг медленно тащились фургоны, кареты и кэбы, но я решительно прокладывал себе путь в толпе, на ходу задевая лошадей и расталкивая прохожих. Дождь отнюдь не облегчал мне задачу. Я старался не потерять беглеца из виду, но в суматохе все-таки упустил его и потратил целую минуту, озираясь по сторонам в надежде обнаружить несостоявшегося убийцу.

Наконец я увидел, как он, спотыкаясь, добрался до тротуара и заковылял, распихивая прохожих, многие из которых в ужасе отшатывались от него. Я помчался за ним вдогонку, локтями и плечами прокладывая себе дорогу, но снова потерял его из виду. Мне помешал какой-то возница, осы́павший меня градом проклятий и оскорблений; у него был такой густой корнуэльский акцент, что казалось, будто он говорит на чужом языке. Пришлось остановиться и жестом попросить у него прощения, прежде чем продолжить погоню.

Некоторое время я лавировал по тротуару, пока под ноги мне не попался мой собственный галстук, валявшийся в грязной луже, – единственный трофей этой незадавшейся охоты. Я подобрал его и поспешил обратно на запруженную мостовую, к кэбу Сида Гастингса, с каждым шагом ощущая все большее уныние. Когда я добрался до кэба, оказалось, что за время моего отсутствия он проехал меньше пятидесяти футов. Подойдя к дверце, я с трудом поднял глаза на Холмса:

– Мне очень жаль, сэр. Я его не поймал.

– Неудивительно, – вздохнув, ответил Холмс. – Ладно, делать нечего. Он выбрал правильный момент, чтобы дать деру. Хотелось бы знать, кто сидел в той двуколке, что подобрала его. Она была запряжена парой прекрасных лошадок.

– У кучера на глазу повязка, – подхватил Сид Гастингс. – Они свернули на запад, но это ни о чем не говорит. Может, просто пытаются запутать следы.

– Возможно, караульные из Золотой Ложи что-то заметили и сумеют нам помочь, – с надеждой сказал я.

– Если они сейчас тут и захотят поделиться с нами информацией, тогда их стоит спросить, – ответил Холмс. – Но я бы не слишком на них полагался.

– Вы им не доверяете? – удрученно проговорил я, забираясь в кэб.

– Не вполне. Они, надо думать, тоже мне не доверяют. У них своя работа, у меня – своя, – заметил патрон, откидываясь на подушки. – Я только надеюсь, что мы успеем вовремя.

– Но хотя бы в этом вы не усматриваете козней Братства, а, сэр? – Широким жестом я обвел рукой дорожный затор.

– Нет, – признал он. – Не то чтобы я не считал их способными на такое, однако им требовалось поскорее скрыться, а затор отнюдь не способствовал этому. Двуколка тоже могла застрять на дороге, и тогда преступнику – настоящий он или мнимый – не удалось бы уйти. Судя по всему, они ухитрились обратить сложную обстановку себе на пользу. Однако подозревать их в том, что они нарочно устроили эту неразбериху? Нет, думаю, даже они не отважились бы на подобное безрассудство. – Он скрестил руки на груди.

– А вы уверены, что сейчас мы имеем дело с Братством? – поинтересовался я.

Он, безусловно, был убежден в этом, однако сам я сомневался, что они способны на такую сложную комбинацию.

– Да. Насколько я вообще могу быть уверен, не сталкиваясь с ними лицом к лицу. Этот венгерский револьвер послужил чем-то вроде автографа, – слегка раздраженно ответил Холмс. – А теперь еще и это. Подобное в их стиле, Гатри: сбить с толку противника, а затем использовать его замешательство в своих интересах. Они умеют извлекать выгоду из случайных происшествий. В данном случае дорожный затор сыграл им на руку. Уж поверьте, они знают, как обратить всеобщий хаос себе на пользу. – Он, как и я, помрачнел и постучал по крыше кэба: – Постарайтесь как можно скорее выбраться отсюда, Гастингс, и везите нас на Динери-Мьюз.

– Вы считаете, они опять устроят покушение на сэра Камерона? – спросил я, кое-как пытаясь взять себя в руки.

– Я опасаюсь, что случится нечто, способное расстроить наши нынешние планы. – Он вновь подался вперед. – Ясно одно: они не хотят, чтобы леди Макмиллан приезжала сюда без «дядюшек». А значит, я должен препятствовать всему, что может сделать вероятным их совместный приезд. Например, они способны серьезно ранить сэра Камерона. Если он попадет в больницу, кому покажется странным, что жена немедленно устремится к нему, прихватив с собой «дядюшек»? Следовательно, они вновь попытаются напасть на него.

– Или убить, – добавил я.

– Нет, это было бы чересчур, – возразил Холмс, а кэб тем временем опять тронулся с места. – Полагаю, им нужно не убить, а всего лишь обездвижить сэра Камерона, ведь пока они с женой живут раздельно, у нее связаны руки.

– Я понял, сэр, – сказал я, догадавшись, что примирению придается гораздо большее значение, чем мне казалось. – Если сэр Камерон останется жив, но сделается инвалидом, он попадет в зависимость от супруги.

– А она – в зависимость от «дядюшек», – добавил Холмс, наблюдая за тем, как Сид Гастингс умело лавирует среди экипажей, выбираясь из затора. – Отлично, Гастингс. Сдается мне, вы заслужили премию и сможете порадовать своих ребятишек.

– Вы очень добры, сэр, – поблагодарил Гастингс и начал насвистывать, когда мы наконец выехали на Динери-Мьюз.

Дворецкий Бич, как и в прошлый раз, не слишком обрадовался нашему появлению.

– Сэр Камерон принимает ванну, господа. Боюсь, он не сможет вас принять.

– Ничего страшного. Мы явились, скорее, к вам. Будет даже хорошо, если он не узнает о нашем разговоре. Мне нужно, чтобы вы внимательно меня выслушали, Бич, – сказал Холмс и доверительно продолжал: – Вероятно, вы знаете, что в прошлую субботу на Маунт-стрит в вашего хозяина стреляли.

– Об этом происшествии знают все домочадцы, сэр, – сухо ответил Бич.

– Что ж, тогда вы поймете серьезность положения, если я скажу вам, что преступник все еще на свободе. Выйдя от вас утром, мы наткнулись на человека с охотничьим револьвером, который притаился в переулке за домом.

– Боже правый! – воскликнул дворецкий.

– То-то и оно! – Холмс увлек дворецкого подальше от входной двери, чтобы завести более обстоятельный разговор. – Мы пытались поймать его, но он скрылся в толпе, и теперь мы обязаны предупредить вас, что сэр Камерон по-прежнему в опасности. Вот почему мы уговорили его на пару недель уехать из столицы. Те же, кто останется в доме, должны быть настороже.

Бич понимающе кивнул и спросил:

– Вы говорите, преступник ждал в переулке?

– Именно так.

– А теперь он убежал? – В глазах слуги был настоящий ужас, от страха голос его стал визгливым.

– К сожалению, да, – мрачно ответил Холмс. – Вы и представить себе не можете, как я подавлен. Боюсь, тот человек может вернуться сюда, чтобы повторить свою попытку. Если у него хватит на это дерзости, надеюсь, вы и остальная прислуга немедленно вызовете полицию и постараетесь защитить сэра Камерона.

– О да, – промолвил Бич. – Будет ужасно, если его ранят.

– Я вижу, мы друг друга поняли, – изрек Холмс, одобрительно качая головой. – Действуйте предельно осторожно, Бич. Береженого Бог бережет. – В его устах даже эти избитые фразы звучали полновесно и убедительно.

– Ваша правда, сэр, – ответил Бич. – Спасибо, что вернулись и предупредили нас. Сэр Камерон будет вам очень признателен.

Я в этом сильно сомневался, однако промолчал. Тем временем Холмс продолжал:

– Сэр Камерон нуждается в вашей бдительности и смекалке.

– Вы правы, сэр. За ужином я оповещу слуг. Нас всего шестеро, но, даю слово, мы честно выполним свой долг.

– Вы молодец, Бич, – похвалил Холмс. – Завтра я загляну к вам, чтобы узнать, как дела, или пошлю вместо себя мистера Гатри.

Дворецкий чуть было не взял под козырек – его так и подмывало это сделать. Я проговорил:

– Я в точности передам мистеру Холмсу все, что вы сообщите.

Холмс направился к выходу, но снова обернулся:

– Остерегайтесь любых незнакомцев, особенно торговцев и людей в каретах.

– Мы будем начеку, мистер Холмс, слово чести! – Дворецкий вытянулся по струнке.

Мы подошли к выходу.

– Благодарю вас, Бич, – обронил Холмс, и мы вышли на крыльцо.

У выхода нас снова подобрал Гастингс.

– По-прежнему хотите ехать в Скотленд-Ярд, сэр?

Холмс задумчиво сдвинул брови:

– Не сейчас. Я напишу две записки, отвезете их инспектору Фезерстоуну и старшему инспектору Прайсу. Постараюсь договориться с ними о встрече сегодня или завтра. Мы обязательно доберемся до разгадки.

– Я в этом убежден, сэр, – поддержал я, черпая мужество в его решимости.

– Да. Я увел у них из-под носа ключевую фигуру, теперь ход за ними. Возможно, они себя выдадут. – Он уставился в окно. – Проклятый ливень. Я знаю, это типично английская погода. Во всяком случае, я предпочитаю дождь туману, но все же… – Он помолчал, потом заметил: – Вероятно, надо уведомить обо всем вашу мисс Хелспай.

– Уверен, мисс Хелспай это оценит, как и ее руководство, – буркнул я, пропуская мимо ушей местоимение «вашу», которым он сопроводил ее имя.

– Вы, как всегда, корректны, Гатри, – насмешливо проговорил Холмс. – И, безусловно, имеете на это право. Золотая Ложа, вне всякого сомнения, принесет больше пользы, если будет сотрудничать с нами.

– Но мне показалось, вы им не верите, – заметил я.

– Не верю, – коротко ответил Холмс и всю обратную дорогу до Пэлл-Мэлл молчал.

Когда мы пришли, Тьерс собирал тюк для прачечной.

– Вы рано вернулись. Я ждал вас через час, не раньше, – сказал он, прекращая свое занятие и собираясь идти на кухню, чтобы ставить чайник. – Дайте-ка ваши пальто, я повешу их сохнуть у плиты, а не то останутся сырыми до вечера.

Мы оба тотчас повиновались.

– Были какие-нибудь новости в наше отсутствие? – спросил Холмс, отдавая Тьерсу свое пальто и кашне.

– Около четверти часа назад принесли записку от барона фон Шаттенберга. Я положил ее на стол в кабинете. – Тьерс забрал у меня пальто и повесил его на плечики, собираясь уходить в кухню. – Саттон ушел в театр.

– Он сообщил, когда вернется? – спокойно полюбопытствовал Холмс.

– Сказал, что появится к двум, не позже. Он знает, что сегодня должен вместо вас отправиться в клуб. – Тьерс был уже почти в кухне, и ему пришлось слегка повысить голос, чтобы мы его слышали.

– Да, у нас сегодня много работы, – ответил Холмс и поманил меня за собой в кабинет. – Боюсь, вам понадобится новый галстук, – заметил он, усаживаясь. – Пожалуйста, выберите себе новый из тех запасов, что Саттон хранит у меня в чулане.

– Это совсем не срочно, – отговорился я, занимая место напротив патрона. – Разве что утром вы ожидаете посетителей.

– Дорогой Гатри, учитывая события последних пяти дней, я уже не знаю, чего ожидать. – Холмс надолго задумался. – Полагаю, вам все же стоит прямо сейчас пойти в чулан и подобрать себе новый галстук. Зато, если кто-нибудь явится, к вам не возникнет вопросов.

– Сию минуту, сэр, – ответил я, вновь поднявшись и оставив его одного.

Проходя мимо кухни, я увидел, что Тьерс запекает сыр с грецкими орехами, чтобы подать его к чаю.

– Пахнет изумительно, – мимоходом бросил я и отправился в чулан.

Там я принялся изучать ярлычки на ящиках комода, стоявшего позади вешалки с одеждой. Именно тут недавно прятали раненого курьера. Я оглянулся и почувствовал укол в сердце, вспомнив о печальной участи молодого человека. Наконец я открыл ящик с ярлычком «Галстуки, воротнички, шарфы» и выбрал темно-зеленый галстук в синюю и черную крапинку – красивый, но не вычурный, элегантный, но не броский. Я накинул его на шею, прикрепил запонку для воротничка и завязал узел, пользуясь овальным зеркалом, висевшим над комодом. Оно располагалось слишком высоко, поскольку предназначалось для Холмса и Саттона, в каждом из которых было больше шести футов росту, но все же я неплохо справился со своей задачей. Когда я вернулся в кабинет, Тьерс сервировал чай, а Холмс отвечал на записку барона фон Шаттенберга; около него лежали еще два запечатанных конверта.

– Так намного лучше, Гатри, – одобрительно заметил он при моем появлении. – Кажется, барон потрясен внезапным намерением сэра Камерона следующие две недели провести в шотландском имении. Хочу заверить его, что это совсем неплохо.

– И какие же доводы вы приводите? – спросил я, усаживаясь и принимая из рук Тьерса чашечку чая «леди грей».

– Я объясняю ему, что оказать леди Макмиллан достойный прием в самый разгар полицейского расследования едва ли возможно, уж лучше отсрочить ее приезд. Надеюсь, по зрелом размышлении барон со мной согласится. В отсутствие леди Макмиллан его положение представляется довольно затруднительным. – Холмс подписался, сложил записку и убрал в конверт. – Гастингсу придется доставить еще одно послание.

– Он готов, – сказал Тьерс, забирая у Холмса конверт и направляясь к выходу.

– А полицейские – с ними что? – спросил я, пробуя чай. Он все еще был обжигающе горяч, и я снова поставил чашку на стол.

– Я напишу им, а также старшему инспектору Александеру, который занимается таможней. Кроме того, отправлю записку инспектору Стренджу – хочу узнать его мнение о последних событиях. – Тут Холмс заметил, что я гляжу на него в некотором замешательстве, и пояснил: – У меня есть пара вопросов о расследовании, которое ведет Лайонел Фезерстоун. Инспектор, надзирающий за таможней, введет меня в курс дела.

– Так посоветовал инспектор Стрендж? – поинтересовался я.

– Отчасти, – признался Холмс, но объяснять ничего не пожелал, только добавил: – Я понимаю, что в этом деле много такого, о чем мы пока не знаем. Если я сопоставлю мнения полицейских и остальных участников, то, возможно, картина немного прояснится.

– Вы настроите их друг против друга, – произнес я, не столько описывая его тактику, сколько предостерегая. – Вы растревожите весь Скотленд-Ярд, а не одного только инспектора Уоллеса.

– Если бы Уоллес как следует выполнил свою работу, ему нечего было бы беспокоиться. Он проявил небрежность и слишком многое принял на веру без достаточных на то доказательств, – отрезал Холмс, лишь слегка нахмурившись в ответ на мою озабоченность. – Пусть его коллеги об этом знают.

Я понял, что ничем не сумею смягчить его отношение к полиции.

– Как думаете, вам быстро ответят?

– Хорошо бы.

Холмс вытащил из стопки еще один лист и начал писать.

Я снова отхлебнул чая и на этот раз нашел его не столь горячим.

– Что мне делать, сэр? – спросил я, выпив половину чашки.

– Хочу, чтобы вы просмотрели расписание судов, отчаливших вчера и сегодня из лондонских доков. – Он кивком указал на пачку бумаг, скрепленных адмиралтейской печатью. – Я желаю знать, какие суда уже отплыли или должны отплыть по расписанию.

– Отплыть? – повторил я, удивленный этим заданием.

– Да. Думаю, мне вскоре понадобятся эти сведения, – ответил он, продолжая писать. – Это – инспектору Фезерстоуну. Надеюсь, мы сразу получим отклик. – Он вложил записку в конверт, запечатал его и написал адрес. – Это – старшему инспектору Прайсу. Я сообщаю ему о близящемся отъезде сэра Камерона в Шотландию. Отсюда нам тоже должны ответить незамедлительно. – Закончив очередную записку, он надписал для нее конверт, а затем приступил к посланию для старшего инспектора Александера, расследующего таможенные преступления. – Как только эти мои письма попадут в нужные руки, все должно прийти в движение. Я взвешу все сведения, которые будут противоречить информации, предоставленной инспектором Стренджем. – Он быстро настрочил еще одну записку, вывел на конверте адрес, а затем, откинувшись на спинку стула, оглядел ворох готовых писем; глаза его горели мрачным удовлетворением. – Вот увидите, все эти люди мигом зашевелятся.

– А если нет? – спросил я.

– Это само по себе будет свидетельствовать о многом, – сказал Холмс. Он наконец закончил писать письма, встал и отнес их Тьерсу на кухню.

Я допил свой чай, стараясь избавиться от чувства, что произошла какая-то перемена и теперь мы с головой погрузимся в запутанные дела. Поставив пустую чашку на стол, я попытался представить себе, чего следует ожидать. Однако волна догадок и предположений буквально захлестнула меня. Когда я стал припоминать, что за последние дни нам довелось услышать о прибытии в Англию Якоба Браатена, раздался резкий стук в дверь. Я машинально поднялся, чтобы открыть, если Тьерс все еще с Холмсом, но это оказалось излишне: камердинер уже спешил по коридору в переднюю, Холмс же вернулся в кабинет.

– Весьма любопытно, – проговорил он, имея в виду стук в дверь.

– Вы знаете, кто это может быть? – спросил я.

– Не знаю, но могу предположить, – сказал Холмс, садясь в кресло и подливая себе чаю. – Выпейте еще чашечку, Гатри.

Я повиновался, все время прислушиваясь к настойчивому голосу неведомого посетителя. Слов было не разобрать, но тон его речи, бесспорно, выдавал беспокойство.

Через пару минут в кабинет вошел Тьерс и объявил:

– К вам инспектор Лайонел Фезерстоун, сэр.

– А ведь он еще не получил моей записки. Какая предупредительность! – заметил Холмс. – Должно быть, у него и впрямь неотложное дело. Пусть войдет, Тьерс.

– Мне остаться? – спросил я.

– Разумеется, мой мальчик. Я полагаюсь на вас: слушайте и запоминайте всё, о чем мы тут будем говорить.

Он снова поднялся, как того требовала учтивость, и приготовился приветствовать полицейского. Я тоже встал, а через мгновение в кабинет с красным лицом, влажными волосами и смятенным видом ворвался Фезерстоун.

– Инспектор, чем я могу помочь? – спросил Холмс, указывая ему на один из стульев, расставленных по кабинету.

– Тело мальчишки пропало. Турок исчез, – безо всяких предисловий, даже не поздоровавшись, выпалил инспектор.

– Боже милосердный! – выдохнул Холмс. Впрочем, он был изумлен куда меньше, чем я. – Когда же это обнаружилось?

Только теперь мне стало ясно, зачем патрону понадобилось вчерашнее и сегодняшнее расписание отплытия судов из лондонских доков. Я спрашивал себя, когда он успел догадаться, что может произойти что-то в этом роде.

– Насколько мне удалось выяснить, тело, по-видимому, исчезло прошлой ночью, – ответил инспектор. – Не могу назвать точное время, но служитель морга, который явился на службу в шесть утра, говорит, что к тому моменту трупа уже не было. Я самолично обшарил весь морг, чтобы убедиться, что тело не перенесли в другое место. Оно действительно пропало. Ночной дежурный, должно быть, не заметил ничего необычного, поскольку ни слова не сказал санитару, который сразу после полуночи доставил новый труп. Вероятно, дежурный полсмены проспал, если то, что мне о нем рассказали, правда. – Выложив все это как на духу, инспектор наконец сел и добавил: – Я опросил других служащих лечебницы, но никто не приметил ничего подозрительного. По крайней мере, они так утверждают. Судя по всему, похищение было тщательно подготовлено. Скорее всего, тело вынесли в четвертом часу ночи, когда жизнь в лечебнице замирает.

Холмс сложил кончики пальцев:

– Вы, случайно, не интересовались, не вывозили ли из лечебницы пациента в инвалидном кресле и не выносили ли гроб с телом?

– Нет, ничего такого не было. Я принялся выяснять это, как только мне доложили о пропаже. Но записей об этом нет. У подъезда не был замечен ни один катафалк. С полуночи до пяти часов утра в лечебницу вызвали всего два кэба. У меня есть подробный почасовой отчет дежурного. Кроме того, я навел справки у наших информаторов, которые знаются с похитителями трупов[29]. От них пока ничего. – Он вытащил из жилетного кармана записную книжку. – Один кэб отъехал в два часа сорок восемь минут, другой – в три двадцать одну. В первом уехала женщина, отец которой скончался часом ранее. Второй вызывал хирург. Дежурный служитель говорит, что с часа тридцати двух до пяти часов шести минут в лечебницу никто не заходил.

– Значит, тело могли похитить раньше, а под простыней оставили «куклу», которую обнаружили только прошлой ночью, – сделал вывод Холмс. – Вам нужно узнать, кто из служителей морга действительно проверял, на месте ли тела. Если они проводили лишь поверхностный осмотр мертвецкой, тело юноши могло исчезнуть более чем за двенадцать часов до того момента, как о пропаже доложили. – Он с любопытством взглянул на инспектора Фезерстоуна. – Только не говорите, что подобная возможность не приходила вам в голову.

– Ну да, я предполагал, что могло случиться и такое, – ответил Фезерстоун.

– Вот именно, – сказал Холмс. – Учитывая характер убийства, я бы счел в высшей степени вероятным, что тело выкрали уже давно. Что меня действительно интересует, так это попытка отсрочить обнаружение пропажи. – Он подался вперед. – Когда вам о ней сообщили?

– В седьмом часу, сэр, – ответил инспектор Фезерстоун. – Я только что явился на службу и первым делом узнал об этом.

– Понятно. А когда вы отправились в лечебницу Сент-Элизабет?

Холмс явно пытался восстановить хронологию событий.

– Почти сразу же. Я приехал туда, как только пробило семь. Меня порадовало, что весь дежуривший в ту ночь персонал – за одним-единственным исключением – задержался после окончания смены. – Инспектор покачал головой. – Я еще не беседовал со служителем, который дежурил в морге ночью.

– Вы знаете, где его найти? – отрывисто спросил Холмс.

– Мне сказали, он проживает в меблированных комнатах «Далматский дог», что в двух кварталах от лечебницы, – сообщил инспектор Фезерстоун. – Я заходил туда по пути к вам, но домохозяин заявил, что в комнате жильца никого нет. Позже я снова к нему загляну.

– Да, непременно загляните, – промолвил Холмс. – Впрочем, я сомневаюсь, что вы его застанете. Сдается мне, он тоже исчез. Вы, случаем, не узнавали, давно ли он работает в морге?

– Узнавал. Он поступил на службу недавно, а именно… – Инспектор сверился с записной книжкой. – Пятого ноября. Мне сказали, что на этой должности подолгу не задерживаются. Два дневных служителя проработали не больше года. Правда, человек, заступивший сегодня на дневную смену, служит там почти четыре года. – Он снова захлопнул записную книжку. – Вообще-то работенка не из приятных.

– С этим не поспоришь, – заметил Холмс. – И тем не менее ваш ночной дежурный исчез, это точно.

– Возможно, – согласился инспектор Фезерстоун. – Я все же загляну в «Далматский дог» еще раз, если не возражаете.

– Не имею ничего против, – пожал плечами Холмс.

– Почему вам кажется, что этот человек тоже пропал? – не удержался от вопроса инспектор.

– Он выполнил свою задачу. А теперь те, кто его нанял, заинтересованы в том, чтобы он исчез из города. – Холмс откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. – А когда его станут проверять, окажется, что это призрак, человек без прошлого. Возможно, именно он убрал из-под простыни «куклу», заменявшую труп, хотя такая возможность была не только у него. Я убежден, что тело похитили вчера днем, чтобы Халиль Керем мог увезти его с собой в Турцию.

– Вы намекаете, что тело юноши выкрал его брат, чтобы отвезти его домой? – спросил инспектор Фезерстоун.

– Халиль Керем этому несчастному такой же брат, как я, – усмехнулся Холмс. – Керема уполномочили завладеть уликой и избавиться от нее. Его история выглядела достаточно правдоподобной, чтобы ему особо не докучали вопросами и позволили забрать труп. Как правило, нам не приходит в голову, что человек может предпринять такое долгое путешествие только ради того, чтобы распорядиться мертвым телом.

– Он не ожидал найти здесь покойника, – заметил инспектор. – Он приехал за живым братом.

– Да, он так говорил, – согласился Холмс. – И действительно, когда он отплыл из Турции, юноша был еще жив.

– Да, – подхватил инспектор, и глаза его засверкали. – Именно.

– Однако, согласно отчету старшего инспектора Александера, турок прибыл сюда с намерением увезти обратно труп. Мистер Керем подал на таможню заявление о переправке тела морем в Стамбул, – вкрадчиво проговорил Холмс.

Меня как громом поразило. Я знал, что у Холмса зародилось подобное подозрение, но мне было невдомек, что он нашел время проверить его.

– Откуда вы знаете? – изумился инспектор Фезерстоун. Он опять вытащил свою записную книжку, достал притупившийся карандаш и стал вкратце записывать объяснения Холмса.

– Первую ошибку он допустил, когда на следующий же день по прибытии в Лондон условился о переправке гроба с покойником. Вторая ошибка – еще более вопиющая, чем первая, – состояла в том, что он принялся утверждать, будто татуировка на теле молодого человека давняя, тогда как очевидно было обратное. Вскоре он понял свою оплошность и решил забрать труп из морга и вывезти из Англии еще до того, как следствие сможет продвинуться. Он уговаривал меня похлопотать, чтобы ему без проволочек выдали тело, ссылаясь на турецкие обычаи погребения, ведь требовалось как-то объяснить свою настойчивость. Мистер Керем хотел представить дело так, будто он зависит от блажи англичан, и тем самым снять с себя подозрения. – Холмс развел руками, будто все это было совершенно очевидно.

– Значит, вся эта история с… принуждением юных иностранцев к проституции сфабрикована? – спросил инспектор Фезерстоун.

– О нет. История вполне подлинная. Сдается мне, Халиль Керем – один из членов шайки. Возможно, именно он и поставлял турецких мальчиков в английские бордели. По-видимому, несчастный юноша узнал больше, чем следовало, то ли о самой шайке, то ли о ее… клиентах, и был обречен. – Холмс глубоко вздохнул. – В лучшем случае такого свидетеля просто не заметят. В худшем – он исчезнет, в прямом и переносном смысле.

Инспектор Фезерстоун уставился на Холмса:

– Вы ведь не всерьез!

– В жизни не был так серьезен, – ответил Холмс. – Эта свежая татуировка – знак одной преступной организации, которая ведет подрывную деятельность по всей Европе. Ее появление в Англии должно насторожить всех нас.

– Так вы считаете, что тело парня уже положено в гроб и находится на пути в Турцию? – настойчиво продолжал инспектор Фезерстоун. – Может, нам стоит телеграфировать турецкой таможне, чтобы его задержали по прибытии?

– В гробу, бесспорно, лежит чье-то тело. Но не юноши, чей труп, судя по всему, отправится прямиком в море, чтобы ни у кого больше не вызывать вопросов. – Холмс взглянул на инспектора. – Я бы не удивился, если бы однажды мне сказали, что пропавший служитель морга покоится в турецкой земле.

Инспектор побледнел:

– Нет, вы ведь не думаете, что они способны на такое… такое…

– Я давно знаю этих людей, инспектор. Нет такого злодеяния, на которое они не были бы способны, – с каменным лицом промолвил Холмс.

– Тогда как распутать это дело? – спросил инспектор Фезерстоун.

– Не думаю, что его можно распутать, – изрек Холмс и потянулся за чашкой, чтобы налить гостю чай.

Из дневника Филипа Тьерса

Я доставлял записки М. Х. и только что вернулся, привезя с собой ответ от старшего инспектора Прайса, который передал М. Х. Инспектор Фезерстоун ушел минут двадцать назад, до глубины души потрясенный тем, что он здесь узнал.

Буду готовить ужин, чтобы успеть к приходу Саттона, который должен вернуться в течение получаса…

Глава двадцатая

– Вы и впрямь считаете мистера Керема таким негодяем, каким описали его инспектору Фезерстоуну? – спросил я, закончив составлять список турецких судов.

Инспектор ушел больше часа назад, и с этого времени я выполнял поручение Холмса, данное мне ранее.

– Конечно считаю, а вы – нет? – спросил Холмс, вставая и потягиваясь. – Вы ведь недавно побывали в тех краях. Думаете, вина за упадок власти целиком лежит на турках? Я сразу вижу, где не обошлось без козней Братства. Вы сами говорили, что коррупция, поразившая весь османский мир, о которой вы так много говорили, объясняется в том числе и иностранным влиянием.

– Да-да, знаю. Но меня беспокоит, что Братство сумело зайти так далеко, если это действительно Братство, – сказал я, подчеркнув последние слова.

– Не сомневайтесь в этом, – заявил Холмс. – Только нездоровье помешало Якобу Браатену побывать в Стамбуле. – Он покачал головой. – Вы не можете игнорировать опасность, которую он собой представляет. Очевидно, что он применял насилие, шантаж, вымогательство – словом, не пренебрегал никакими средствами для достижения целей Братства. Разумеется, он использовал устрашение и подкуп, чему вы сами были свидетелем. Не сомневаюсь, он способен на любую гнусность.

– В том числе и на создание шайки работорговцев? Или вы привели ее лишь в качестве иллюстрации, а не… – Я не закончил фразу.

– Конечно, я не случайно о ней заговорил. Около месяца назад до меня дошли сведения о подпольной торговле проститутками. Способа уведомить об этом власти я не нашел, поскольку не мог подвести человека, который многим рисковал, сообщая мне о шайке. В противном случае мне пришлось бы настоять на поимке преступников и тем самым оповестить Братство, что мы все знаем. Они, разумеется, свернули бы деятельность шайки, но лишь затем, чтобы перенести ее в другое место, обнаружить которое было бы очень непросто. – Он устремил задумчивый взгляд на огонь. – У меня нет ни малейшего желания рисковать своими агентами, если я не могу их защитить. Братство жестоко расправляется с изменниками в назидание остальным.

Я вспомнил, как он рассказывал мне о тех временах, когда его, правительственного агента, внедрили в Братство. Однако он до сих пор не поведал о том, как сумел избежать расправы.

– Вы испытали это на собственном опыте, не так ли?

– Да, Гатри, верно, – холодно проговорил Холмс. – Я не желаю подвергать кого-то опасности. Во всяком случае, когда мы имеет дело с Братством. А тут мне пришлось бы назвать имена своих осведомителей. – Он взял перечень, который я составлял по его заданию. – Мне нужно будет просмотреть списки пассажиров этих судов. Впрочем, готов спорить на что угодно, мистера Керема среди них нет.

– Но он ведь говорил нам, что забронировал каюту на корабле, который должен был отплыть вчера, – напомнил я.

– И вы ему поверили? – недоверчиво возразил Холмс. – Гатри, я-то думал, вы уже уяснили, с кем мы имеем дело. У него были все основания лгать и никаких оснований говорить правду. – Он ущипнул себя пальцами за переносицу. – Нет, боюсь, Халиля Керема мы больше никогда не увидим – по крайней мере, под этим именем.

Я покачал головой:

– Если хотите, я сам обойду конторы всех судовладельцев и наведу справки.

– Нет, вы нужны мне здесь. Я пошлю кого-нибудь из молодых сотрудников Адмиралтейства. Им в любой конторе уделят куда больше внимания, чем вам, – напрямик объяснил Холмс. Он хотел продолжить, но тут у входа громко постучали, и Тьерс отправился открывать настойчивому посетителю. – Это Саттон вернулся, – сказал Холмс.

– Вовремя, – ответил я, взглянув на часы, что висели над французским секретером: было десять минут третьего.

Тут до нас донесся голос самого Саттона, который воскликнул, ни к кому в особенности не обращаясь:

– Беатрис Мазеруэлл – мегера!

Холмс встал и подошел к двери кабинета.

– Почему же, мой мальчик? – поинтересовался он.

– Она хочет изменить сцену хождения во сне и добавить собственные строчки – собственные строчки! – От возмущения Саттон орал во все горло, словно хотел, чтобы его слова долетели до галерки.

– Боже правый! – воскликнул Холмс, стараясь сохранить серьезный вид.

– Вы можете смеяться, сэр, – ответил Саттон, входя в кабинет, – но это вам не безделки Колли Сиббера или Ванбру[30]. Это одна из самых прославленных пьес Шекспира! Неважно, что́ она себе воображает. Беатрис Мазеруэлл не имеет права изменять текст и не убедит зрителей, будто ее выдумки достойны пера Шекспира! – Он рухнул в свое любимое кресло. – Вы бы слышали, чего она наговорила, когда режиссер ей отказал! Такого и базарная торговка себе не позволит.

– Ладно, ладно, спектакль уже почти сошел со сцены, – попытался утешить Холмс.

– Да. И я не хочу, чтобы потом говорили, что последние представления были испорчены исполнительницей роли леди Макбет, которая импровизировала в самой известной сцене своей героини. – Он взмахнул руками. – Все шло так хорошо, и вот нате вам! Чего еще нам ждать, спрашиваю я вас? Не зря толкуют, что эта пьеса проклята.

– Не принимайте все близко к сердцу, Эдмунд, – с невозмутимым спокойствием посоветовал Холмс. – Вы добились заслуженного признания, и теперь даже причуды ведущей актрисы не бросят на вас тень.

– Хотел бы я в это верить, – проворчал Саттон. – Но актерское искусство – это не просто талант и его достижения. Это гораздо сложнее. – Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. – Мне бы не помешал глоток бренди, если можно.

– Разумеется, – ответил Холмс. Он достал бокал, прошел в гостиную, налил из стоявшего там графина щедрую порцию бренди и, вернувшись, передал ее Саттону: – Вот, возьмите. Это вас успокоит.

– Спасибо. – Саттон приподнялся, взял бокал и стал вертеть его в ладонях, чтобы согреть. – Вы очень добры. Знаю, мне не следовало выходить из себя, но все шло так хорошо. Я было подумал, что худшее уже позади. – Он пригубил бренди.

– Вы не единственный, кто подпал под власть этого заблуждения, – заметил Холмс. – Нам тоже достался отменный щелчок по носу. – Он изо всех сил прикидывался, будто посмеивается над собой, но вид у него был довольно кислый.

– Да? Что-нибудь произошло? – с неподдельным любопытством спросил Саттон и выжидательно посмотрел на нас.

– Утром много чего случилось, – ответил Холмс и рассказал обо всем по порядку, начиная с визита к сэру Камерону на Динери-Мьюз.

Примерно в середине повествования Саттон начал хихикать, а когда Холмс завел речь об исчезновении трупа, актер уже буквально задыхался от смеха. Холмс сухо закончил рассказ.

– Интересно, что именно так вас развеселило?

– О, не обижайтесь, прошу вас, – проговорил Саттон, взяв себя в руки. – Все это очень напоминает расхожие комедии положений, в которых череда разнообразных недоразумений и неожиданностей по ходу действия растет как снежный ком. – Взглянув на нашего патрона, Саттон заметил, что тот отнюдь не разделяет его веселья. – Я понимаю, для вас все это очень серьезно. Мне и в голову не приходило умалять то, что вы делаете, но как актер я могу сказать, что с прошлой пятницы ваша жизнь превратилась в одно большое приключение.

Холмс немного смягчился и даже сумел выдавить из себя печальную улыбку:

– Вы, несомненно, правы. Если бы дело происходило в Южной Америке, наша эпопея была бы достойна профессора Челленджера[31].

– Я тоже так думаю, – подхватил Саттон, со сверхъестественной точностью копируя голос и манеры Холмса.

Он собирался продолжить свои наблюдения, но в это время Тьерс объявил, что в гостиной накрыт стол, и мы послушно проследовали в гостиную. На обед была подана телятина, фаршированная шалфеем и сыром, печеный лук, затем – салат из зимних овощей, тушенных в сливках. Трапеза сопровождалась только что испеченным хлебом и свежайшим сливочным маслом, а также бутылкой отличного «кот-дю-рон».

– Настоящий пир, – заявил Холмс в конце обеда, пуская по кругу портвейн и стилтонский сыр.

– Ваша правда, – подхватил Саттон.

Приязненные отношения между ними были восстановлены, и сейчас оба собирались курить сигары. Я же так и не пристрастился к курению, хотя время от времени был не против раскурить трубочку. Я довольствовался тем, что потягивал свой портвейн и наслаждался послеобеденным отдыхом. Воцарилась умиротворяющая тишина, затем Саттон сказал:

– Я, разумеется, пойду в клуб. Вы упоминали, что снова собираетесь поговорить с бароном фон Шаттенбергом, верно?

– Да, – ответил Холмс. – К сожалению, завтра мне придется пропустить вечернее представление. Я непременно сходил бы, но… – Он пожал плечами. – Боюсь, на завтрашний вечер у меня другие планы.

– Ну, вы все-таки видели этот спектакль, так что все в порядке, особенно если вы отпустите Гастингса, чтобы он привез меня из театра. А сегодня вечером по возвращении из клуба я последний раз просмотрю свои мизансцены. – Саттон улыбнулся явному замешательству Холмса.

– Вы давным-давно заучили их наизусть, – напомнил Холмс актеру. – И много раз повторили на сцене.

– Вот именно. Тем больше причин вновь пробежать текст глазами, чтобы не утратить ощущения свежести. – Он сделал театральный жест. – Ну перестаньте. Вы же не возражали, когда я сотни раз проигрывал каждую сцену, уча роль. Отчего это раздражает вас теперь?

– Вы, разумеется, правы. Я раздражен, но сержусь не на вас, хоть и выплеснул досаду в крайне неловкой фразе. Я понимаю, что не сумел до конца разобраться в махинациях Братства, как надеялся прежде. По моим расчетам, к этому времени мы должны были уже изменить ход событий. Я взбешен тем, что мистеру Керему удалось ускользнуть, ведь мне казалось, что с помощью таможенных проволо́чек мы сможем задержать его в Лондоне еще на несколько дней. Меня злит, что Викерс и Браатен, очевидно, отыскали способ проникнуть в Англию. Возможно, они уже здесь. Мне следовало это предвидеть, но я не сумел. – Он повертел в пальцах ножку своего бокала, наблюдая за темной жидкостью, плещущейся внутри, и добавил: – Я полагал, что к вечеру в тюрьме окажется по меньшей мере один из преступников и мы будем близки к тому, чтобы отправить за решетку Викерса или Браатена. Однако потерпел крах.

– По крайней мере, вам известна сущность тех затруднений, с которыми вы столкнулись, – заметил Саттон, – а значит, как вы сами много раз говорили, половина дела сделана.

– Я знаю. И в другой раз ощущал бы определенное удовлетворение, но… – Он не докончил фразы.

– Вы требуете от себя слишком многого, – продолжал Саттон. – И если вам угодно предаваться самобичеванию, прошу меня простить, я лучше вздремну часок-другой. Мне не нравится, когда моих друзей оскорбляют, тем более они сами. – Он встал и уже более спокойным тоном заметил: – К счастью, мой грим для роли Макбета не слишком отличается от грима для роли Холмса, иначе мне пришлось бы бегом нестись из клуба в театр. Однако все, что мне требуется, – это усилить уже имеющиеся черты. – Тут шутливое выражение сошло с его лица. – Вы не должны себя казнить. Это лишь отнимает время и притупляет вашу восприимчивость. Вы сами напоминали мне об этом, когда я получил нелицеприятные отзывы.

Холмс вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Вы правы. Я знаю, вы правы. Если бы я мог посмотреть на себя со стороны, то был бы не так разочарован. Сегодня утром я думал, что мы на верном пути и скоро поведем в этой проклятой игре. Но последние дни слишком вымотали меня. Мне стало казаться, что я на грани.

Саттон усмехнулся:

– Ничуть. Вы приуныли. Что в этом такого? Ведь ваша сила еще не подверглась настоящему испытанию. – Он поставил пустой бокал из-под портвейна на стол. – Вы пали духом, но это пройдет. Разве не так, Гатри?

Я вздрогнул, услыхав свое имя. Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя и отыскать подходящий ответ.

– Все будет хорошо, сэр, вот увидите. Сейчас у нас лишь маленькая передышка перед следующим наступлением.

– Бесспорно, вы правы, Гатри, – сказал Холмс, отставив в сторону бокал с портвейном и затушив свою сигару. – Я воспряну духом, когда начну действовать. Мне надо переодеться перед визитом в дом герра Амзеля. Боюсь, на этот раз свидание с бароном фон Шаттенбергом пройдет не столь гладко, ведь убийца герра Криде еще не найден, а приезд леди Макмиллан вновь откладывается. Тем не менее я рад, что нам удалось отсрочить ее прибытие. Это очко в нашу пользу. – Он встал и взглянул на Саттона: – Идите вздремните в малой гостиной. И спасибо за то, что избавляете меня от посещений клуба «Диоген».

– Пожалуйста, – ответил Саттон. – Это лучше, чем сидеть дома и гадать, получу я роль в «Вольпоне» или нет. – Он поклонился, словно со сцены, и оставил гостиную.

– Я понимаю, он прав, – промолвил Холмс. – Нельзя впадать в уныние.

– Нельзя, – согласился я.

Холмс посмотрел на меня, но ничего не ответил.

– Вы можете идти в таком виде, – сказал он.

– Но вы ведь собираетесь переодеться, – заметил я, понимая, что он хочет выбрать верный тон для встречи, которая сулила быть непростой.

– Да. Особенно наряжаться не стоит, ведь барон и его помощники, надо полагать, будут в трауре. – Он подошел к двери. – У вас полчаса, Гатри. Если хотите, можете выпить чаю.

– Пожалуй, – ответил я.

Хотя мне нравился портвейн, в такой сырой холодный вечер от чаю больше проку. Чайник еще не опустел, так что беспокоить Тьерса не потребовалось. Чай был очень крепок и имел горьковатый, но вполне приятный привкус. Я пил его медленно, стараясь настроиться на очередную рискованную вылазку.

Холмсу удалось соблюсти равновесие между торжественным вечерним облачением и костюмом для дипломатических встреч. На нем был черный пиджак, весьма уместно оживленный темно-серым бархатным воротником, и темно-серый жилет в рубчик. Остановившись на пороге, он произнес:

– Пора идти. Гастингс будет ждать.

– Пожалуй, мне надо взять портфель, – сказал я, подходя к тому месту, где оставил его несколько часов назад.

– Нет, думаю, вам лучше захватить блокнот в кожаном переплете. Мы вряд ли придем к окончательному соглашению, поэтому не нужно, чтобы барон думал, будто мы следим за каждым его словом – даже если это так и есть.

Он крикнул Тьерсу, чтобы тот принес наши пальто и зонтики, по-прежнему находившиеся в кухне.

– Вот они, сэр, – сказал Тьерс, принеся вещи. – Вечером будет очень холодно. Когда надумаете возвращаться, вам может понадобиться вот это. – Он протянул патрону непромокаемый пакет с пледом. – Отдайте Гастингсу, пусть до поры побудет у него.

– Отлично, – сказал Холмс, забирая пакет. – А теперь – в путь!

День быстро угасал, свет почти померк, небо заволокли свинцовые тучи, из которых лил дождь. Сид Гастингс ждал нас в переулке за домом, сидел на козлах, закутанный в непромокаемый плащ и совершенно равнодушный к непогоде. Мы с Холмсом забрались в кэб и устроились на сиденье.

– К немцам? – уточнил Гастингс.

– На Беркли-Мьюз, – подтвердил Холмс.

Мы выехали из переулка и покатили в западном направлении.

– За нами хвост? – спросил я Холмса, когда мы свернули на север.

– Полагаю, нас провожает один из караульных Золотой Ложи в крытой коляске. Другой, должно быть, остался на посту возле квартиры. – Он поджал губы. – Вероятно, Золотая Ложа могла бы поделиться с нами полезными сведениями, если бы мы, в свою очередь, расщедрились.

– Вы до сих пор в них не уверены, – сказал я. – Несмотря на все, что они сделали.

– Гатри, я бы не подписался под известным выражением «Враг моего врага – мой друг». Недостаток такой позиции состоит в том, что, если строго ей следовать, однажды можно очутиться в неподходящей компании. – Он выглянул на улицу, где догорал тусклый закат. Лицо его сделалось задумчивым. – Я согласился лишь временно сотрудничать с ними. Золотая Ложа очень помогла нам, но все может измениться в мгновение ока. Я готов предоставить им информацию, которая теперь представляет интерес и для них, и для нас, однако не собираюсь доверять им содержимое всех моих досье и снабжать их иными сведениями, кроме тех, которые могут пригодиться нам и им в текущий момент.

– Мы только выиграли от их присутствия, – заметил я.

– Особенно от присутствия мисс Хелспай. Не отрицайте свой интерес к ней. Вы много раз об этом говорили. Признайтесь, вы были рады ее появлению.

– Разумеется, – воскликнул я, – ведь она спасла мне жизнь.

– И не единожды, – сказал Холмс таким тоном, словно это была ее обязанность.

– Вы намекаете, что она не заслуживает моей благодарности? – спросил я.

– Ничуть. Но я надеюсь, вы сознаете, что она спасла вас не ради ваших прекрасных глаз. – Язвительность этого замечания была несколько смягчена слабой улыбкой.

– Сознаю, сэр, – ответил я.

– Не огорчайтесь, мой мальчик. Я вовсе не сомневался в ее благих намерениях. Я только хотел сказать, что они обусловлены не одной лишь заботой о вас. В первую очередь она агент Золотой Ложи. – Холмс пренебрежительно махнул рукой, и я, к великому своему облегчению, понял, что он больше не желает это обсуждать. – Когда приедем на Беркли-Мьюз, – продолжал он, – я бы хотел, чтобы вы немного побеседовали с Айзенфельдом и Фарб… как его там…

– Фарбшлагеном, – подсказал я, удивленный тем, что Холмс не удосужился запомнить фамилию немца. Вообще-то у патрона была отличная память на имена.

– Да. Пауль Фарбшлаген. Любопытно было бы узнать, как они пережили смерть своего товарища. Насколько я помню, в день гибели герр Криде очень нервничал. Хотелось бы понять почему. – Холмс говорил теперь более деловито, и я ответил ему в том же тоне.

– Вы интересуетесь чем-то в особенности? – спросил я.

– Нет. Но этот человек очень занимает меня. Его нервозность может объясняться какими-то жизненными неурядицами. Возможно, они не имеют никакого отношения к убийству, и я хочу знать это наверняка, чтобы выкинуть из головы. Ну, а если это связано с его смертью, тогда мне нужны малейшие подробности, какие вы только сумеете выяснить. Я полагаюсь на вашу рассудительность – вы будете действовать осторожно. – Он покачал головой, и уголки его рта тронула смущенная улыбка. – Такие дела привычней для моего брата, чем для меня.

– Вы думаете? – спросил я, не совсем соглашаясь с ним.

– Да, ведь лондонские убийства – его конек. – Холмс выглянул в окно: – Кондуит-стрит. Скоро приедем.

Я протер запотевшее ромбовидное окно и тоже посмотрел на улицу: светлые пятна фонарей, размеренное уличное движение. Никто не торопится, но и не останавливается надолго. Пешеходы кутаются в свои пальто и прячутся под зонтиками.

– Тоскливая грядет ночка, – заметил я.

– Не правда ли? – подхватил Холмс. – Что ж, по крайней мере, мы будем сидеть в четырех стенах. – Он замолчал, и я последовал его примеру.

– Я вернусь за вами через час, сэр, – сказал Гастингс, останавливая кэб на Беркли-Мьюз. – Поеду возьму себе пирог с мясом да пинту пива. Но через час непременно буду ждать вас тут.

– Спасибо, Гастингс. Договорились. Я оставлю здесь плед до нашего возвращения, – сказал Холмс, и мы вышли из кэба.

Гастингс, перед тем как стегнуть Ланса вожжами, коснулся в знак почтения полей своей шляпы. Мы с Холмсом поднялись по ступеням на крыльцо и постучали.

Дворецкий без лишней спешки открыл дверь и впустил нас в дом.

– Барон в библиотеке, мистер Холмс. Я доложу ему, что вы и мистер Гатри здесь, – произнес он, забирая у нас пальто и зонты.

– Благодарю вас, – непринужденным тоном ответил Холмс и вслед за ним уже знакомой дорогой направился в библиотеку.

Дворецкий распахнул дверь, объявил о нашем приходе и сразу удалился.

Барон фон Шаттенберг заметно сдал с тех пор, как мы виделись последний раз. За прошедшие два дня его лицо осунулось, он стоял перед нами словно придавленный неимоверной тяжестью.

– Мистер Холмс, – проговорил он вместо приветствия, – мои помощники вскоре придут.

– Как вам будет угодно, барон, – поклонился Холмс. – Позвольте еще раз выразить вам свои соболезнования…

– Я принимаю их, – перебил его барон. – Вы оказали нам неоценимую помощь. Бесспорно, эта трагедия могла бы причинить еще больше страданий, если бы не ваша находчивость. И все же, признаться, я обеспокоен недавними событиями. Мало приятного, когда в доме хозяйничает полиция, но вдобавок к этому я узнал, что вы уговорили сэра Камерона вернуться в Шотландию до того, как его супруга приедет в Лондон. А ведь она только ждет хорошей погоды, чтобы присоединиться к нему. Я крайне встревожен. – Он в упор посмотрел на Холмса. – Не могли бы вы объясниться?

Именно этого вопроса Холмс и дожидался.

– В моем положении, барон, вы сделали бы то же самое, – почтительно и вместе с тем самоуверенно отозвался он. – Вспомните, барон, все происшествия последних четырех дней. Сэр Камерон и раньше получал угрозы, но прежде они не имели никаких последствий. Однако, с тех пор как он в Лондоне, все свидетельствует о том, что ему постоянно угрожает опасность. На его жизнь покушались, возможно даже дважды. Нельзя быть полностью уверенными в том, что герр Криде погиб не по ошибке. Чем подвергать сэра Камерона – а возможно, и леди Макмиллан – риску, не лучше ли отослать его в поместье, с тем чтобы не беспокоиться за него и его жену?

Барон фон Шаттенберг учтиво выслушал доводы Холмса.

– Значит, вы полагаете, что герра Криде могли отравить вместо сэра Камерона? Я думал, вы не сторонник этой версии.

– Я ни в чем не уверен, – пожал плечами Холмс, продолжая стоять. – Но пока существует такая вероятность, встреча супругов не нужна ни мне, ни вам. Что проку от этого воссоединения, если оно закончится трагедией?

Он сделал мне знак отойти к алькову, находившемуся рядом с камином. Я повиновался, стараясь двигаться как можно неприметнее.

– Подумайте, барон, какую головную боль это доставит нашим правительствам, если выяснится, что сэр Камерон дважды становился мишенью для убийц, а мы не сделали ничего, чтобы оградить от опасности леди Макмиллан.

– Я считаю, она сама должна решать, – заявил барон, несколько оживившись.

– Если ей, как и нам, известны все подробности случившегося и она все еще намерена приехать, я с вами соглашусь. Но пока полиция не установила причину отравления, лично я не советовал бы ей отправляться в путь. – Холмс подошел к окну. Бархатные шторы в этот мрачный вечер были наглухо задернуты. – Если вы готовы к этому…

– Нет, – ответил барон. – Господь с вами, конечно нет. – Он в изнеможении опустился в кресло и проговорил: – Мне не хотелось бы вновь просить ее подождать, но вы, вероятно, правы.

– Если с ней что-нибудь случится, это не пойдет на пользу ни вам, ни мне, – заметил Холмс, осторожно внедряя эту мысль в сознание барона. – С другой стороны, этот визит, скорее всего, не одобрит полиция. Если хотите, можете проконсультироваться со старшим инспектором Прайсом. Уж он, конечно, не придет в восторг от того, что вы стремитесь привезти сюда леди Макмиллан, покуда следствие не пришло ни к каким выводам.

Барон фон Шаттенберг стиснул руки, и мне впервые бросились в глаза его изуродованные артритом суставы.

– Если бы не эта проклятая буря, леди Макмиллан и ее родственники оказались бы здесь уже на прошлой неделе. И мы были бы избавлены от всех этих хлопот.

– О да, – согласился Холмс. – Тогда нам пришлось бы объяснять ее «дядюшкам», почему мы позволили ей приехать, не предупредив об опасности. И, быть может, получили бы две катастрофы вместо одной. – Наконец, он занял место напротив барона. – Вероятно, вы со мной не согласитесь, но эта буря сослужила вам хорошую службу.

Барон уступил:

– Что мне сообщить ее дядюшкам, когда я буду телеграфировать им?

– На вашем месте я без утайки известил бы их о случившемся. Только глупец в сложившихся обстоятельствах стал бы настаивать на визите, – ответил Холмс, тщательно подбирая слова, чтобы внушить собеседнику свою точку зрения.

Я вытащил блокнот и приготовился много и долго записывать, ибо у меня не было причин думать, что Холмс не воспользуется этой возможностью, чтобы окончательно убедить барона.

Из дневника Филипа Тьерса

Сейчас почти восемь часов, но Саттон еще не возвращался из клуба «Диоген». До нынешнего дня он поминутно копировал привычки М. Х., а значит, должен был вернуться не позднее чем в семь сорок три или сорок четыре. Эта беспримерная задержка немного тревожит меня. На Саттона, который, как правило, весьма пунктуален, это совсем не похоже. Если не увижу его на улице, справлюсь о нем (то есть об М. Х.) в клубе. Если и там не удастся ничего выяснить, поговорю с караульными Золотой Ложи, не заметили ли они чего-нибудь необычного. Не хочется думать о плохом, но меня и впрямь беспокоит, что я не видел, как он выходил из клуба, даже если он по каким-либо причинам решил зайти в квартиру с черного хода…

Глава двадцать первая

Я еще не закончил беседовать с Эгмонтом Айзенфельдом о герре Криде (Пауль Фарбшлаген не изъявил желания обсуждать своего покойного коллегу), когда в комнату вошел дворецкий и объявил:

– Простите, барон, но к мистеру Холмсу какая-то молодая дама. Она говорит, это срочно. – На лице дворецкого ясно читалось недоверие.

Холмс взглянул на каминные часы, которые только что пробили половину девятого, и спросил:

– Что ей нужно?

– Она не сказала, – поджав губы, проговорил дворецкий. – Утверждает, что это имеет какое-то отношение к вашему клубу.

Холмс выглядел слегка удивленным:

– Неужели? – Он встал и сказал барону: – Вы меня извините? Я на минутку.

– Вас спрашивает молодая дама? Не торопитесь, дорогой мистер Холмс! – тяжеловесно пошутил барон.

– …Он надеялся продвинуться по дипломатической службе, как и все мы, – говорил в это время Айзенфельд. – Он из семьи деревенских помещиков, которые не одобряли его, хотя понимали, что так ему будет лучше… – Он смолк, увидев, что я поднял руку. – Что такое?

– Мистер Холмс собирается выйти, – объяснил я, ожидая, что патрон позовет меня с собой. Но ничего подобного не случилось, и я снова повернулся к герру Айзенфельду: – Вы сказали, у него были собственные средства?

– Годовое жалованье. Ничего из ряда вон выходящего, – пожал плечами он.

– Мог ли он испытывать денежные затруднения? Вы говорили, что он не картежник и не играет на скачках. Может, что-то другое?

Я не услышал ничего, что заставило бы меня предположить, будто кто-нибудь в Лондоне желал герру Криде смерти.

– Ни о чем таком он не упоминал. Я уже говорил вам, что он проводил время в садах и парках, потому что любил цветы. – Судя по слегка презрительному тону, Эгмонт Айзенфельд отнюдь не разделял слабости своего товарища.

Я решил сменить тему и задать ему другие вопросы, но тут в комнату заглянул Холмс:

– Мне нужен… Гатри. – Он был бледен, хотя внешне вполне владел собой. Я понял: что-то стряслось. – Барон, тысяча извинений! Боюсь, мне надо сейчас же уйти. Идемте, Гатри!

– Что-нибудь случилось? – привстав, спросил барон. – Получили какие-то новости?

– Да-да, мне кое-что сообщили, – ответил Холмс. – Я должен идти… Простите, барон.

– Это имеет отношение к нашему делу? – поинтересовался фон Шаттенберг.

– К нашему делу? – переспросил Холмс рассеянно, будто пытаясь понять, о чем речь. – Ах да, думаю, что имеет. – И он жестом поманил меня за собой.

– Тогда Бог в помощь, мистер Холмс! – с неподдельной искренностью произнес барон фон Шаттенберг.

Я слегка поклонился герру Айзенфельду и подошел к Холмсу.

– К вашим услугам, сэр, – сказал я.

– Идемте. Мисс Хелспай доставила известие, которое требует нашего немедленного личного присутствия.

Он задержался у двери, отвесил поклон и поспешно вышел из библиотеки.

– Мисс Хелспай? – переспросил я, когда дверь за нами закрылась.

– Да, ее прислал Тьерс.

Холмс так быстро зашагал к выходу, что мне пришлось бежать, чтобы поспеть за ним. У двери дворецкий отдал нам наши пальто и зонты и без лишней суеты выпустил за порог.

Мисс Хелспай в плаще из валяной шерсти стояла у подножия крыльца, держа в руках поводья своей лошади, запряженной в коляску.

– Нам лучше поторопиться, – сказала она. – Я привяжу свой экипаж к задку Гастингсова кэба, и мы сможем поговорить, пока едем к Пэлл-Мэлл.

Она быстро сделала то, о чем говорила, затем забралась в кэб, и мы с Холмсом последовали за ней.

Пара минут ушла на то, чтобы разместиться в тесном пространстве. Припомнив привычку мисс Хелспай во время езды запахивать полость, я попытался вытащить из пакета плед.

– Оставьте, Гатри! – приказал Холмс. Он закрыл дверцу и похлопал по крыше кэба, давая Гастингсу знак трогаться. – Если не слишком сыро и темно, велю ему погонять лошадь, – пробормотал он, после чего обратился к мисс Хелспай: – А теперь расскажите все, что знаете. Постарайтесь быть краткой, но ничего не упустить.

Мисс Хелспай сцепила кисти рук:

– Я находилась на своем наблюдательном посту, когда меня разыскал Тьерс и сообщил, что Саттон, который должен был вернуться из клуба самое позднее в семь пятьдесят, в десять минут девятого все еще не появлялся. Тьерс сходил к клубу справиться, не могло ли что-нибудь задержать Саттона, но ему сказали, что мистер Холмс ушел в обычное время. Тогда Тьерс отправился к моему товарищу, что стоял на посту, и поинтересовался, не заметил ли тот чего-нибудь необычного в то время, когда мистер Холмс обычно возвращается домой. Мой товарищ ответил, что из-за ливня не сумел все рассмотреть хорошенько, однако припоминает, что, когда мистер Холмс переходил улицу, почти у самого входа в клуб случилось небольшое дорожное происшествие. Движение быстро восстановилось, и экипажи продолжили свой путь, не потерпев заметного ущерба, поэтому он предположил, что мистер Холмс…

– Его отвлекли нарочно, – мрачно проговорил Холмс. – С прошлой пятницы я постоянно сталкиваюсь с отвлекающими маневрами, но этот превзошел все прочие своей дерзостью. Если с Эдмундом Саттоном что-нибудь случится, я… – Он осекся. – Когда в дело вступили вы?

– Мой коллега сказал Тьерсу, что я дежурю у черного хода. Тьерс с умом распорядился этой информацией, разыскал меня и попросил съездить за вами. Я согласилась и поехала. Тьерсу я велела оставаться в квартире на случай, если Саттон все же появится или пришлет весточку. – Мисс Хелспай глубоко вздохнула. – Вот все, что мне известно.

– Понятно, – тихо промолвил Холмс. – Есть у вас какие-нибудь предположения?

– Сдается мне, мы с вами опасаемся одного и того же: вероятно, кто-то похитил Саттона, приняв его за вас, – ответила мисс Хелспай, облекая в слова неотступно терзавшую меня мысль.

– Других вариантов не существует? – спросил Холмс. – Может, он попал под колеса, его подобрали и отвезли в лечебницу?

– Мой товарищ ни словом не упомянул о такой возможности, – заявила мисс Хелспай и неуверенно добавила: – В настоящий момент желательно, чтобы все думали, что исчезли именно вы. Если Саттон в руках врагов, он будет в безопасности, пока наши противники уверены, что схватили нужного человека.

Холмс задумчиво кивнул:

– Согласен. К великому сожалению, мне придется поручить расследование этого ужасного происшествия вам с Гатри. – Он надолго замолчал, а затем продолжил: – Я не склонен сообщать об этом в полицию и Адмиралтейство, во всяком случае не сейчас.

Тут в разговор вступил я:

– Думаю, так будет разумнее всего. Нет никакой гарантии, что полицейские сохранят вашу тайну. Я имею в виду, тайну вашего похищения, – пояснил я.

– Вот именно, – подтвердил Холмс. – Если возникнут вопросы, сообщим об этом в Адмиралтейство. Пока же чем меньше людей знает об этом, тем лучше.

– Я доведу до сведения моих коллег, что, если что-то выплывет наружу, ваша жизнь окажется в опасности, – сказала мисс Хелспай. – Члены Золотой Ложи умеют держать язык за зубами.

Мы свернули на Пиккадилли, и Гастингс пустил Ланса рысью. Кэб качало, мы толкали и пихали друг друга, но никто не жаловался.

Внезапно я кое о чем вспомнил:

– У Саттона завтра вечером спектакль, а потом еще два.

– Теперь не до того, – отрывисто заметил Холмс.

– Но что, если он не сможет… выступить? – Я не смел и подумать о чем-то более страшном.

Холмс вздохнул:

– Что ж, он часто занимал мое место. Видно, теперь мне придется заместить его.

Мы с мисс Хелспай были поражены. Наконец она произнесла:

– Так нам удастся сохранить тайну. Это столь дерзко, что может сработать.

– Но, сэр, – запротестовал я, ошеломленный сложностью задачи. – Неужто у вас получится?

– Надеюсь, мне не придется выходить на сцену, – проговорил Холмс. – Так или иначе, я знаю текст и несколько раз видел спектакль. А главное, мы с Саттоном на одно лицо. Если надо будет играть, меня, по крайней мере, не ждет провал.

– Ладно, – энергично подхватила мисс Хелспай, – на том и порешим. А теперь давайте подумаем, с какого конца взяться за расследование.

Наш кэб свернул на Сент-Джеймс-стрит и замедлил ход. На город стала спускаться темнота, словно желавшая помочь нам сохранить тайну.

– Тьерсу в нашей игре отводится ключевая роль, – сказал Холмс. – Он должен делать вид, будто все идет как обычно.

– У меня идея, – неожиданно для себя заговорил я. – Почему бы Тьерсу не распространить слух, будто вы захворали и лежите в постели? Так мы сумеем объяснить окружающим, почему вы не заняты привычными делами, убедить похитителей, что они не ошиблись, и уменьшить вероятность вмешательства полиции. Я знаю, сэр, вы никогда не болеете и вообще редко выходите из строя, но в данном случае так будет удобнее.

Холмс постучал по крыше и крикнул:

– Подвезите нас к черному ходу, Гастингс.

– Я туда и собирался, – заверил его кучер.

Затем Холмс обратился ко мне:

– Мне это не по вкусу, но мысль верная. – Он произнес это сосредоточенным, отстраненным тоном, выдававшим лихорадочную работу мысли. – Да. Вы правильно сказали: важно, чтобы похитители думали, что не ошиблись. Да и в остальном совет верный. Мы должны сделать все возможное, чтобы защитить Саттона. – Он потер подбородок. – А вы сообразительный малый, Гатри. Я редко говорю вам подобные вещи, но это так.

Мы въехали на Кинг-стрит, и Гастингс стал у тротуара.

– Надо осмотреться, сэр, – тихо проговорил он. – На всякий случай.

– Молодец Гастингс, – похвалил Холмс.

– Кажись, все чисто, – через полминуты донесся до нас голос Гастингса.

– Тогда поехали, – велел Холмс, стараясь, насколько это было возможно, вжаться в сиденье, чтобы укрыться от случайных взглядов.

Мы въехали в переулок позади квартала, южными фасадами выходившего на Пэлл-Мэлл, а северными – на Сент-Джеймс-сквер и Кинг-стрит.

– Гастингс, – попросил я, как только кэб остановился, – не могли бы вы съездить ко мне на Керзон-стрит и сказать миссис Куперсмит, что я останусь ночевать у патрона? Пусть она соберет для меня саквояж, чтобы не пришлось завтра утром бежать домой за сменой белья.

– Будет исполнено, мистер Гатри, – ответил Гастингс и опустил для нас подножку. – Вам лучше поторопиться, – посоветовал он, – льет как из ведра.

Мы с мисс Хелспай постарались закрыть собою Холмса, что, надо сказать, оказалось совсем не просто, ибо он был гораздо выше и тучнее нас. Но мы все-таки ухитрились сделать это и сбили бы с толку любого, кто вздумал следить за нами в тот неприветливый вечер.

Тьерс, должно быть, заслышал наши шаги – мы одолели всего два марша, а он уже распахивал перед нами дверь.

– Входите, входите, – проговорил он, впуская нас в темную прихожую. – Давайте-ка сюда ваши пальто и ступайте в библиотеку. Я закрыл все ставни, так что никто не сможет за вами подсмотреть, сколь бы выгодную позицию он ни занимал.

Мы в спешке последовали его указаниям и направились в библиотеку. В сложных обстоятельствах людям часто приходят в голову странные вещи, вот и мне вдруг вспомнилось, что несколько лет назад, когда я только начинал работать у Холмса, здесь располагалась большая кладовка. Патрон переоборудовал ее под библиотеку, когда количество книг в кабинете и гостиной превзошло все мыслимые пределы: ими были битком набиты шкафы, они лежали на всех столах, даже на свободных креслах и стульях. И все бы хорошо, только в бывшей кладовой имелось лишь два маленьких, высоко расположенных окошка. Теперь же мы были этому рады: они хоть и давали мало света, зато почти не обеспечивали обзора извне.

– Тьерс, – сказал Холмс, пройдясь по комнате, – есть новости?

Камердинер не стал терять время, пересказывая то, что уже поведала нам мисс Хелспай. Он в упор посмотрел на хозяина:

– Никаких, сэр, ни дурных, ни хороших.

– А какие-нибудь сообщения поступали с тех пор, как похитили Саттона? – Последние слова звучали страшно, но он не смог выразиться иначе.

– Старший инспектор Александер и инспектор Фезерстоун прислали записки. – Тьерс извлек оба послания из внутреннего жилетного кармана и вручил их Холмсу. – Полагаю, оба ждут ответа.

– И они его получат, но не сегодня, – пообещал Холмс. – Вы не могли бы принести сэндвичи и суп? Нам необходимо перекусить, но отвлекаться на серьезную трапезу не хочется.

– Конечно, сэр, – ответил слуга и направился к выходу.

– Вот что, Тьерс… – задержал его Холмс.

– Да, сэр? – Тьерс застыл в дверях, ожидая указаний.

– Пожалуйста, уведомите Адмиралтейство, что я подхватил насморк и лежу в постели. Кроме того, прошу вас сообщить в мой клуб, что меня не будет пару дней по той же причине.

Холмс распечатал записки и поднес их к свету.

– Хорошо, сэр. В клуб сообщу сегодня вечером, а в Адмиралтейство – первым делом поутру.

С этими словами Тьерс вышел, оставив нас втроем.

– Старший инспектор Александер извещает, что не нашел в бумагах никаких упоминаний об отъезде мистера Керема, однако в понедельник на Кипр отплыл некий грек по имени Хилариос Козмос. – Холмс кивнул. – «Х» и «К». Вполне вероятно, что это и есть известный нам Халиль Керем. Александер сообщает, что багаж этого человека состоял из множества больших ящиков, в двух из которых оказалась пара пианино. – Холмс отложил записку и задумчиво проговорил: – Ящик для перевозки пианино – весьма элегантный гроб.

– Вы думаете, это он увез с собой труп? – спросил я.

– Я думаю, что нам хотелось бы в это верить. Но если этот грек и есть наш турок и если он действительно спрятал тело в ящик для пианино, это должно означать, что труп выкрали из морга намного раньше, чем мы предполагали. Не то чтобы это невозможно, но в общем маловероятно, – добавил он, просматривая вторую записку. – Инспектор Фезерстоун обеспокоен, – сказал он наконец. – Кажется, он перестарался. – Ничего больше не объяснив, Холмс убрал записку в карман пиджака и обратился к мисс Хелспай: – Вы волей-неволей стали участницей нашего расследования. Надеюсь, из-за этого у вас не будет неприятностей?

– Если вы имеете в виду, что мое начальство будет против этого возражать, то мне было велено всеми силами помогать вам. По крайней мере, до тех пор, пока не решится вопрос с Викерсом и Браатеном. – Она обворожительно улыбнулась Холмсу. – Итак, нынче я поступаю в ваше распоряжение.

– Надо не забыть поблагодарить ваше начальство, – сухо заметил Холмс. – Гатри, пойдите в кабинет и принесите наши памятки и другие бумаги, что вы разбирали для меня. Придется прочесть массу документов.

Я повиновался, стараясь действовать со всей возможной быстротой. Проходя мимо спальни Холмса, я заметил свет и понял, что Тьерс уже начал создавать видимость болезни хозяина. Я разыскал в кабинете требуемые бумаги, прихватил из секретера несколько карандашей и поспешил обратно в библиотеку, стараясь настроиться на долгую ночную работу.

Холмс перетащил к камину два приставных столика и сдвинул их вместе, потом жестом показал, чтобы я выложил бумаги на них.

– Вы успели славно потрудиться. Полагаю, нам надо искать все, что имеет отношение к происшествиям последних пяти дней. Гатри уже отсеял сведения, не связанные с интересующими нас… событиями. – Он откашлялся и сел. – Я почти уверен, что Викерс с Браатеном в Англии. Возможно, они здесь уже больше недели. Я знаю, донесения наших агентов свидетельствуют об обратном, но начинаю думать, что их ввели в заблуждение. Это был еще один отвлекающий маневр. Вообще вся эта авантюра – настоящий триумф трюкачества. – Он сделал пасс руками, подражая жесту фокусника.

– Включая похищение, – вставил я. – Все имело такой вид, будто на самом деле ничего не случилось.

– Да, Гатри, вы правы, – ответил Холмс. – Привлечь внимание к незначительному происшествию – самый эффективный способ. Возможно, Саттона увезли в одном из экипажей, якобы столкнувшихся на дороге. Но мы не узнаем этого наверняка, пока не отыщем его. – В его голосе вновь послышалось напряжение: – Тем больше у нас оснований торопиться.

Мисс Хелспай одобрительно кивнула:

– Думаю, насчет Викерса и Браатена вы правы. Они изо всех сил делают вид, будто стараются проникнуть в Англию, чтобы мы не догадались, что они уже здесь.

– Давненько меня так не дурачили, – растерянно заметил Холмс. – Какое упущение с моей стороны!

– Не будь у вас дел по горло, вы, несомненно, давно разгадали бы их уловку, – напомнил я ему. – Вы же сами отмечали, сколько забот навалилось на вас в последние несколько дней. Вам пришлось разбираться с таким количеством происшествий, что возможности взглянуть на все это со стороны у вас просто не было. – Я похлопал по стопке лежавших передо мной бумаг. – Теперь же, когда вас считают выбывшим из игры, эта возможность появилась. Братство наконец допустило оплошность.

– Если только они не поняли этого, – с опаской заметил Холмс. – К тому же загруженность делами не оправдание.

– Тогда мы обязаны постараться, чтобы они не узнали о своем промахе. Никто не должен видеться и разговаривать с вами. Это убедит Братство, что они похитили того, кого нужно, в то время как остальные будут считать вас больным, – сказала мисс Хелспай, придвигая к себе пачки документов. – А теперь я займусь бароном и герром Криде. Бумаги, касающиеся сэра Камерона и его приезда в Лондон, достанутся Гатри. А остальное – курьера, полицию, пропавший труп и прочее – возьмете на себя вы, мистер Холмс.

Она излучала такую решимость, что я волей-неволей последовал ее примеру и взял свою пачку.

– Думаю, мы должны каждый час делать перерыв и сверяться друг с другом, – предложил я. – Если найдем что-нибудь значительное, то сразу сможем это обсудить.

– Да, – поддержала мисс Хелспай. – Это вы, мистер Холмс, способны удерживать в голове сразу все подробности дела. Нам с Гатри до вас далеко. Таким образом мы сумеем сопоставить обнаруженные нами факты и, быть может, натолкнемся на важную мысль.

– Согласен, – с кротостью, какой я от него не ожидал, ответил Холмс. Он поднялся и подошел к двери: – Тьерс! Заварите нам крепкого чаю.

– Будет исполнено, сэр. Если вам понадобится что-нибудь еще, я буду поблизости, – донеслось до нас.

– Что там с клубом? – спросил Холмс.

– Сейчас принесу вам чай и сэндвичи, а после схожу туда. У нас еще много времени, чтобы сообщить им, что вы больны. – Тьерс говорил приглушенным голосом, чтобы его слова не могли разобрать те, кто, возможно, подслушивал снаружи.

– Хорошо, – одобрил Холмс. – Вероятно, мне придется на время переехать из своей спальни. Так будет правильно.

– В этом нет никакой необходимости, сэр, – возразил я. – Если кто-нибудь к нам и заглянет, то только человек, связанный с похитителями, – чтобы узнать, как мы объясняем ваше отсутствие.

– Я понял вас, Гатри. Если они заявятся слишком поспешно, это лишь возбудит подозрения. – Холмс подался вперед. – А вдруг они потребуют выкуп?

– А вдруг не потребуют? – парировала мисс Хелспай. – Давайте подумаем об этом, когда возникнет нужда, – посоветовала она и переключила внимание на лежавшие перед ней бумаги. – У вас изящный почерк, Гатри, – заметила она. – Это облегчит мне задачу.

– Благодарю за любезность, – ответил я, чувствуя, что заливаюсь краской.

– А у меня ужасный почерк, – вставил Холмс, окончательно меня смутив.

Я был рад наконец приступить к чтению, внимательно выискивая в текстах сведения, которые могли оказаться нам полезны.

Явился Тьерс. Он принес поднос с чаем и сэндвичами и обещал через час подать суп. Затем он вышел из дому и пересек улицу, направляясь к клубу. Через десять минут он вернулся с запиской, написанной одним из старейшин «Диогена»: тот предлагал Холмсу своего врача.

– Я сказал ему, что если через день-другой вы не поправитесь, то, возможно, примете его предложение.

– Вы, как всегда, поступили правильно, – похвалил Холмс, отрывая взгляд от документа, который он изучал. – Благодарю вас, Тьерс.

– Думаю, стоит добавить, что там был и сэр Мармион Хэйзелтин. Он шлет вам пожелания скорейшего выздоровления, – заметил Тьерс. – С ним был Мальборо.

– Угу, – промычал в ответ Холмс. Как только Тьерс удалился к себе в кухню, чтобы готовить суп, патрон сказал: – Вот что мне пришло в голову: надо составить хронику событий начиная с вечера четверга, указав всех, кто был к ним причастен. Возможно, так нам удастся разгадать общий замысел.

– Я начерчу таблицу, – предложил я и отправился в кабинет за большими листами линованной бумаги. Вернувшись, я потратил десять минут, чтобы разграфить таблицу. – Готово, – сообщил я, покончив с этим делом.

– Хорошо, Гатри, – откликнулся Холмс. – Вы нам очень поможете, мисс Хелспай, если впишете в таблицу, кто из членов Золотой Ложи дежурил перед моим домом и где именно находились посты.

– Не думаю, что мое начальство будет возражать, – рассудила она и, взяв лист с надписью «Четверг», стала заносить в таблицу имена караульных и время их дежурства.

– Когда закончим, я прикреплю листы кнопками к книжным полкам, и мы сможем сверяться с таблицей, читая бумаги, – предложил я.

– Отлично. А когда покончим с этим, листы сожжем. Все эти сведения не должны попасть в руки наших врагов.

Холмс взял карандаш и стал заполнять пятничную таблицу. Я забрал себе субботний лист. К одиннадцати часам таблица была готова, и мы вернулись к чтению документов.

Из дневника Филипа Тьерса

Уже пробило полночь, но они всё еще работают. Вскоре отнесу в библиотеку суп. Им надо подкрепиться.

Гастингс привез саквояж Г. и записку от его квартирной хозяйки: она спрашивает, когда ее жилец намерен вернуться домой. Гастингс согласился приехать сюда завтра в половине восьмого утра и оставаться в нашем распоряжении, покуда будет нужда.

Я побывал в спальне М. Х. и устроил все так, чтобы на первый взгляд казалось, будто здесь кто-то есть, но не слишком старался, иначе Братство заподозрит, что все это хитрая уловка. Утром пошлю за Уотсоном, чтобы окружающие видели, что к больному заходил врач.

Сейчас принесу с улицы дров для каминов и заодно попытаюсь понять, не следят ли за квартирой. Крайне важно поддерживать уверенность наших противников в том, что М. Х. надолго очутился в их руках, ведь, если они обнаружат свою ошибку, жизнь Саттона не будет стоить и гроша.

Потом отнесу старшему инспектору Александеру записку с перечнем судов, которые отплыли из лондонских доков этим вечером начиная с семи часов сорока минут. Боюсь, Братство захочет как можно быстрее вывезти М. Х. (то есть Саттона) из страны. Кроме того, я должен доставить письмо инспектору Стренджу: нам надо точно знать, на кого из полицейских можно полагаться…

Дождь стихает, но еще не прекратился и вряд ли прекратится до конца недели.

Глава двадцать вторая

В четыре часа утра наши силы были на исходе. Мы с трудом соображали, чай уже не помогал. Я поймал себя на том, что отчаянно раззевался. Мисс Хелспай тоже боролась с зевотой. Даже Холмса, при всей его энергии и стойкости, измотала упорная многочасовая работа. Наконец он встал и заявил:

– Надо отдохнуть до восьми часов. А потом продолжим на свежую голову.

– Если нужно, я еще поработаю, – сказал я, чувствуя, что все мое тело протестует против этого.

– Что мне нужно, Гатри, так это пара внимательных глаз и ясный ум. В настоящий момент ни вы, ни мисс Хелспай не можете ими похвастаться. Впрочем, и я тоже. – Последняя оговорка была весьма красноречива. – Гатри, вы ляжете на кушетке в гостиной, мисс Хелспай может устроиться на диванчике в малой гостиной. А я останусь здесь, на тахте.

Я изумленно воззрился на него:

– Ваша спальня вполне готова, сэр.

– Тем больше причин туда не ходить. Ведь меня похитили, – ответил он. – Нет, я останусь здесь. Ставни закрыты. Меня никто не увидит. Помолчав, он добавил: – Надо сказать Тьерсу, чтобы для видимости накрывал стол на двоих, а не на троих. – Он потянулся. – Ну идите же. Скоро утро.

Я не сумел скрыть своей радости:

– Может, вы разбудите меня в семь?

– Хорошо бы, однако я предпочитаю, чтобы вы как следует отдохнули и смогли проработать весь следующий день до самого вечера, – сказал Холмс. – Поэтому дам вам выспаться. Если мы что-нибудь пропустим, пока вы спите, возможно, потом вы исправите нашу оплошность.

Мисс Хелспай по-прежнему имела на удивление свежий вид. Она встала.

– Ваш план представляется мне вполне здравым. Я вряд ли могу быть вам полезна, если не отдохну. – Она приложила руку ко лбу. – У меня уже мысли путаются.

– Идите же, мисс Хелспай. Тьерс разбудит вас в восемь часов, – промолвил Холмс с преувеличенной галантностью, какой я за ним прежде не знал. – Вы тоже идите, Гатри. Мне говорили, что у русских есть пословица: «Утро вечера мудренее». Будем надеяться, что она верна.

Он подошел к обитой кожей тахте и в изнеможении опустился на нее. Я заметил, что тахта эта слишком коротка для человека его роста.

– Может, вы ляжете на кушетке в гостиной, сэр? – предложил я. – Вы не сумеете здесь удобно устроиться.

– Возможно. Зато буду в безопасности, – ответил он. – Ложитесь в гостиной. Если за нами следят, пусть знают, что вы там. Это лишний раз убедит их, что вы изо всех сил стремитесь создать иллюзию моего присутствия. – Он отмахнулся от моих возражений. – Я подставлю в ногах стул и как-нибудь переночую. Мне приходилось спать и в гораздо худших условиях.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – заметил я и направился к выходу. Мисс Хелспай опередила меня, и я придержал перед нею дверь: – Сожалею, что вы оказались в столь неловкой ситуации.

– В чем же неловкость? Вы имеете в виду, что я здесь одна, без дуэньи? – Она пожала плечами. – Зато тут Тьерс. Мое начальство тоже не возражает, чтобы мы провели ночь под одной крышей – но не более того. Так отчего мне чувствовать себя неловко?

Я не нашелся с ответом:

– Я могу…

– Если вы намерены ради моей репутации заночевать в другом месте, не вижу в этом никакой необходимости. – Мисс Хелспай покачала головой. – Я здесь не ради забавы, Гатри, и вы тоже. Запомните это хорошенько.

Я внял ее упреку:

– Конечно, вы правы. И все же я не могу не волноваться за вас.

– Знаю, – ответила она. – И очень… очень ценю это. Однако сейчас мы должны руководствоваться более вескими резонами, чем требования хорошего тона. – В этот момент она очутилась у двери в малую гостиную и приоткрыла ее. – Спокойной ночи, Гатри, утро уже близко. – С этими словами она проскользнула в комнату и закрыла за собой дверь.

Я повернулся и отправился к себе. Комната, где мне предстояло ночевать, находилась прямо напротив малой гостиной. Войдя, я обнаружил там Тьерса, который как раз застилал кушетку пуховым одеялом. Я снял ботинки, пиджак, воротник, манжеты и лег, закутавшись в одеяло. Я сомневался, что мне удастся быстро заснуть из-за одолевавших меня мыслей, и ожидал, что проворочаюсь до зари. Проснулся я оттого, что кто-то меня тормошил: надо мной стоял Тьерс с чашкой свежезаваренного чая в руке. Комнату наполнял белесоватый свет дождливого утра. Тьерс подбросил в камин дров.

– Благодарю вас, – проговорил я, безуспешно пытаясь привести в порядок прическу.

– В ванной для вас приготовлен бритвенный прибор. Я взял на себя смелость снабдить вас свежим воротничком и манжетами.

– Вы очень добры, Тьерс, – поблагодарил я, садясь на постели. – А вам удалось поспать?

– Да, я заснул прежде вас. Вздремнул с часу до трех, а затем спал с четырех до половины шестого. – В дверях он остановился и добавил: – Идите в ванную сейчас. Я собираюсь будить мисс Хелспай.

– Ах да, – проговорил я, забирая с собой чашку и блюдце. – Я ненадолго. Скажите ей, что я скоро выйду.

Тьерс кивнул, и в глазах его промелькнули веселые искорки.

– Как только приедет Гастингс, я собираюсь послать его в Адмиралтейство с уведомлением о болезни мистера Холмса. Завтрак будет подан прежде, чем я выйду, – сообщил он, когда я шел вслед за ним по коридору.

Одобрительно кивнув, я поспешил в ванную, чтобы побыстрее побриться и справить другие надобности. Я отвел себе на приготовления двадцать минут, чтобы не заставлять мисс Хелспай ждать. Закончив утренний туалет, я прошел в библиотеку, где застал Холмса уже проснувшимся и переодевшимся. Я поздоровался и сразу сообщил:

– Пока никаких новых догадок, по крайней мере осознанных, у меня нет.

– Неудивительно. Хотелось бы думать, что, перед тем как огласить свои предположения, вы подвергнете их тщательному осмыслению. Если это не более чем ваши ощущения, мы только потеряем драгоценное время, пытаясь приспособить их к нашим запросам.

Холмс показался мне более бесцеремонным, чем обычно, но я не обиделся.

– Конечно. Надеюсь, что утром мы сможем по-новому взглянуть на то, над чем корпели ночью. – Во всяком случае, на внимательный разбор дела я полагался больше, чем на внезапные озарения.

– Я тоже, – ответил Холмс. – Между прочим, штудируя наши таблицы, я укрепился во мнении, что пропустил что-то совершенно очевидное. – Он подошел к таблицам и стал изучать хронику субботы. – Суматошный выдался денек.

– Да, – признал я. – И конца этому не видать.

Я уже собирался присесть, когда у входа раздался звон колокольчика.

Холмс тотчас повернулся ко мне:

– Идите. Идите же! В кабинет. Вы знаете, что́ сказать: я болен, меня нельзя беспокоить.

Он почти вытолкал меня из комнаты.

Я отправился в кабинет, сел за письменный стол, где обычно работал по утрам, и стал ждать, когда Тьерс введет посетителя. Я надеялся, что мисс Хелспай не станет показываться гостю: объяснить ее присутствие здесь будет не так-то просто. Меня охватило волнение, но тут дверь распахнулась и в кабинет вошел старший инспектор Прайс. Для полицейского он выглядел весьма элегантно, но был хмур.

– Доброе утро, старший инспектор, – сказал я, поднимаясь, чтобы поприветствовать его.

– Доброе утро, мистер Гатри, – ответил он. – Мне сказали, что мистер Холмс заболел.

– Да. Он сильно простужен, – сообщил я, довольный тем, что мои слова прозвучали убедительно. – Я могу для вас что-нибудь сделать?

– Надеюсь, – ответил он, но больше ничего не добавил.

– Что именно? – спросил я немного погодя.

– Я хочу знать, зачем вы убедили сэра Камерона вернуться в Шотландию, – вымолвил он наконец, словно опасаясь услышать ответ.

– Что ж, на его жизнь покушались по меньшей мере один раз, а может и дважды. Холмсу показалось, что, оставаясь в Лондоне – с женою или без нее, – сэр Камерон будет подвергаться опасности, которая лишь осложнит расследование. – Он кивнул, и тогда я добавил: – Ведь он не понадобится вам во время расследования?

– Нет. Я рад, что он уехал. По многим причинам, как вы догадываетесь. Однако, когда я сам уговаривал его покинуть столицу, он остался глух к моим доводам. Я поражен, как вы сумели его уломать.

Полицейский сел. Теперь он сделался заметно приветливее.

– Полагаю, мистер Холмс разъяснил сэру Камерону, что тот не оберется проблем, если вместе с супругой окажется втянут в расследование убийства, особенно в случае новых покушений. – Я старался выглядеть любезным и услужливым. – Ведь решается не только судьба их брака. Сэр Камерон и леди Макмиллан у себя на родине владеют обширными поместьями и значительным состоянием. На кону стоит слишком многое. Вы понимаете, сколько сложностей создают все эти попытки примирения. Прибавить к этому опасность физического устранения было бы непростительным безрассудством. Немцы вознегодуют, если с такой знатной дамой что-нибудь случится. И тогда сэр Камерон попадет в крайне затруднительное положение, лишившись расположения здешних властей и тамошнего наследства.

– Понимаю, – недоверчиво проговорил Прайс.

Я решил разъяснить ему все поподробнее:

– Думаю, мистер Холмс упомянул и о возможных затруднениях, связанных с…

– С деньгами? – усмехнулся старший инспектор. – Я знаю, на кого становятся похожи аристократы, лишь только речь зайдет о деньгах. – Он покачал головой. – О, вам нет нужды извиняться, мистер Гатри. Я вырос, наблюдая за родичами моего отца, которые кружили возле нас, словно акулы.

– Вас это возмущало? – спросил я. – Боюсь, леди Макмиллан могла возмутиться.

– Меня возмущала манера их обращения с моей матерью, а вовсе не то, что они отобрали у нас имение. Я понимал, что само по себе оно стоит немногого, но при этом его содержание потребует уйму денег. Я не хотел всю жизнь бороться за то, в чем не находил ничего привлекательного. Меня злила несправедливость, допущенная в отношении матери, но я отнюдь не ощущал себя обделенным, что бы там ни думали в семье отца. От него мне достался небольшой участок, который никого не заинтересовал, поскольку находился поблизости от железной дороги. Я на паях организовал там вагоноремонтное депо, выгодно распорядившись землей. Теперь я значительно богаче многих своих родственников, хотя они с трудом бы поверили в это. – Он встал. – Не буду больше вас задерживать. Должно быть, в связи с недомоганием мистера Холмса у вас прибавилось работы.

– Да, мне есть чем заняться, – ответил я, не оправдываясь, но и не вдаваясь в объяснения.

– Скажите мистеру Холмсу, что я желаю ему скорейшего выздоровления. В такую погоду простуда – сущее проклятье.

Он вышел, а мгновением позднее я услыхал, как Тьерс провожает его к выходу.

– Ну-ну, – промолвила мисс Хелспай, входя в кабинет, как только парадная дверь закрылась за старшим инспектором. – Недолго он здесь пробыл.

– Мне кажется, Прайс не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что он сюда приходил, – предположил я. – Холмс в библиотеке, а Тьерс скоро подаст нам завтрак.

– Знаю. Меня послали за вами. – Ее прекрасные голубые глаза озорно засияли. – Мистер Холмс мечется как тигр в клетке, однако, думаю, он не решится на шаги, способные повредить мистеру Саттону. Он жалуется, что должен сидеть взаперти, вместо того чтобы пуститься по следу и выявить все передвижения Саттона, но боится подвергнуть его еще большей опасности. Я посоветовала ему на какое-то время затаиться, но, признаюсь, буду удивлена, если он так и сделает.

Я кивнул:

– Это было бы на него не похоже.

С этими словами я вышел из кабинета и пересек коридор, направившись в библиотеку. Войдя, я кратко отчитался перед Холмсом о визите Прайса, а затем добавил:

– У меня не сложилось впечатления, будто старший инспектор, явившись сюда, преследовал какие-то тайные цели.

– Он вам нравится, – ответил Холмс. – И мне тоже. Возможно, это влияет на наши суждения.

– Лично я не составила о нем никаких суждений, – заявила мисс Хелспай, – однако не усматриваю за старшим инспектором преступных намерений. Если у Братства действительно есть свой человек в полиции, думаю, это не Прайс.

– Согласен, – кивнул Холмс. – Если он двурушничает, то такие искусные лицемеры мне еще не попадались. Нет, вероятно, мы должны искать среди других полицейских. – Он сел. – Я разочарован. Признаюсь, я надеялся, что нам удастся обнаружить у Прайса мотивы для измены.

– Мы надеялись, что предателем окажется именно Прайс, ведь это так подходило под наши расчеты, – подхватила мисс Хелспай. – Я постараюсь выяснить, есть ли у Золотой Ложи что-нибудь на него, но, откровенно говоря, меня бы это весьма удивило.

– Меня тоже, – отозвался Холмс. – И все-таки мы должны неусыпно следить за всеми действиями полиции. – Он обратился ко мне: – Скажите, Гатри, что вы думаете об инспекторе Фезерстоуне?

– Он довольно энергичен и честолюбив, а потому упорства ему не занимать. К тому же на его счету раскрытие нескольких сложных дел, – сказал я. – Но вообще-то мне мало что известно наверняка. В ваших бумагах о нем упоминается лишь вскользь.

Я бросил взгляд на дверь. Вошел Тьерс, неся в руках маленький сервировочный столик, на котором был накрыт завтрак.

– Я подал завтрак на троих и четное количество тарелок. Если кто-нибудь явится, он подумает, что завтракают двое, а не трое. – Он поставил столик на пол. – Сейчас принесу еще чашки, тут только две.

– Я подожду, – сказал я.

Серые глаза Холмса внимательно уставились на меня:

– Я соглашусь, если только это не жест самоотречения.

– Я скорее хочу есть, а не пить, – искренне ответил я. – Прошу вас, сэр.

– Ну, а я зверски голоден, – сознался Холмс, придвигая к столу свое кресло и усаживаясь в него, я же подставил стул для мисс Хелспай. – Это сидение взаперти сказывается на аппетите куда сильнее, чем все наши метания по городу.

– Благодарю вас, Гатри, – произнесла мисс Хелспай, присаживаясь. – А теперь, мистер Холмс, давайте сверим еще раз, что́ мы знаем об исчезновении Саттона.

В это время Холмс накладывал себе яйца пашот с чеддером и булочки. Он на миг прекратил свое занятие и заметил:

– Все это есть в таблице.

– Представьте себе, не все, – возразила она. – Как вам известно, я говорила с нашими караульными, и мне не кажется, что Саттона увезли в одном из экипажей, участвовавших в столкновении. Думаю, его схватили другие агенты Братства. Я исхожу из того, что рядом вполне мог оказаться констебль, который непременно задержал бы экипажи, чтобы составить рапорт о дорожном происшествии. Нет, поразмыслив, я пришла к выводу, что дорожное происшествие было подстроено сообщниками похитителей с целью отвлечь внимание окружающих. Наш дежурный говорил, что фургон, ехавший непосредственно за столкнувшимися экипажами, вне подозрений, ведь на боку у него был изображен посох Асклепия[32], а кучер стал спрашивать, не ранен ли кто. – Мисс Хелспай налила себе чаю, положила на тарелку булочку, творог и добавила: – Сомневаюсь, что констебль стал бы задерживать карету скорой помощи.

Холмс напряженно слушал ее, а потом заметил:

– Вчера вы не упоминали об этом.

– Мне это показалось неважным, а теперь я понимаю, что этого они и добивались. Но утром меня осенило: возможно, это и есть ключ к разгадке похищения! То была вовсе не карета скорой помощи – всего лишь санитарный фургон для транспортировки обычных пациентов, а также трупов.

– Ага, – промолвил Холмс. – Да, в самом деле! Я понял вас, мисс Хелспай. Ваши подозрения резонны. Думаю, имеет смысл выяснить, фургон какой лечебницы прошлым вечером находился в этой части Лондона и куда направлялся.

В преддверии долгого дня он жадно набросился на еду.

– Я поручу это нашим людям, – сказала мисс Хелспай. – У вас и без того дел хватает. – Она взглянула на меня: – А как насчет Фезерстоуна? Как думаете, стоит с ним разобраться?

– Вы имеете в виду – стоит ли побывать в Скотленд-Ярде и поговорить с ним?

– Да, именно. Отправиться в логово зверя, так сказать.

– Нет, – возразил Холмс, взяв очередную булочку и подбирая ею остатки пищи на своей тарелке. – Там инспектор окажется в более выигрышной позиции. Если хотите что-то узнать у него, он сам должен прийти к вам.

– Послать за ним? – спросил я, радуясь появлению Тьерса, принесшего новый чайник свежезаваренного чая и еще два чайных прибора; он поставил их на стол и сразу же удалился.

– Я бы не советовал, – ответил Холмс. – Он снова получит преимущество, так как будет предупрежден. Но если Фезерстоун явится по собственному почину, это само по себе скажет о многом. В то же время вы должны постараться свести воедино все сделанные вами выводы. Эта информация потребуется мне для того, чтобы оценить наше нынешнее положение.

– Вы намекаете на то, что чем ближе мы подходим к разгадке, тем настоятельнее необходимость задуматься о первоисточнике проблемы? – осведомился я, наливая себе чай и пытаясь улыбнуться собственной смелости.

– Да. Возможно, исчезновение Керема послужило своеобразным сигналом, который привел в движение весь механизм. – Он закусил нижнюю губу. – Я сожалею, что позволил Саттону отправиться в клуб вместо меня. Если им нужен был я, пусть и схватили бы меня.

– Не надо так говорить, – строго сказала мисс Хелспай. – Вы – наша единственная надежда найти и спасти его. При всем уважении к Саттону, окажись он на вашем месте, не сумел бы сделать то же самое. – Она намазала на булочку творог, откусила кусок, а затем добавила: – Он очень талантлив, но подобные расследования не его стихия.

Холмс покачал головой:

– Если с ним что-нибудь случится… – И осекся.

– Мы сделаем все возможное, чтобы этого не произошло, – пообещал я ему.

– Только на это и надеюсь, – вздохнул Холмс, наливая себе вторую чашку чаю. – Я в бешенстве оттого, что приходится сидеть тут взаперти. Если бы я мог выходить наружу, не подвергая Саттона опасности…

Мисс Хелспай улыбнулась ему очаровательной улыбкой:

– Я тоже об этом думала.

– И что надумали? – отрывисто спросил он, но мисс Хелспай его резкость не смутила.

– Ну… Саттон ведь переодевался, выходя отсюда. Почему бы вам не последовать его примеру? Раньше вы постоянно этим занимались. Все лучше, чем метаться из угла в угол. – Холмс так ошарашенно уставился на нее, что она даже усмехнулась: – Неужто вам самому не хотелось сменить обличье и поохотиться на этих людей?

– Разумеется! – воскликнул он. – Очень хотелось, но я колебался. Я не желаю подвергать Саттона еще большему риску. И все же вы правы! Мисс Хелспай, я ваш вечный должник. – Он повернулся и взглянул на меня: – Гатри, скажите Сиду Гастингсу, что вскоре он повезет в лечебницу Сент-Элизабет одного старого калеку. Там Гастингсу придется подождать, пока мы кое-что выясним, а затем он доставит нас обратно.

– Вы все еще пытаетесь установить судьбу пропавшего тела? Но для чего? – спросил я.

– Санитарные фургоны вроде того, о котором говорила мисс Хелспай, часто отвозят трупы на кладбища для бродяг. С этого я и начну.

Он положил себе еще два яйца и с аппетитом набросился на них.

– Значит, Гастингс не повезет Тьерса в Адмиралтейство? Здесь недалеко, но в такой дождь… – Я не закончил фразу.

– Повезет, но сейчас это неважно. Он обернется за полчаса, а я пока переоденусь. Трудность в другом: надо отвлечь соглядатаев, чтобы они не поняли, из какой квартиры выходит калека, или вообще его не заметили. – На время Холмс неподвижно застыл, глубоко задумавшись. – Это будет сложновато, но я могу перелезть на крышу соседнего дома, оттуда перейти на следующее здание по Пэлл-Мэлл, а уже там спуститься вниз. Обратный путь несколько труднее, но нет ничего невозможного, особенно если Тьерс в нужном месте приставит лестницу.

– Мне пойти с вами? – спросил я, уже предвидя, каков будет его ответ.

– Не нужно, Гатри. Не хочу, чтобы шпионы догадались, что этот калека и есть я. Ваше присутствие может навести их на такую мысль. Если не давать им повода, они не обратят на старика никакого внимания. – Он взял еще одну булочку и намазал ее маслом. – Будет лучше, если вы останетесь здесь – якобы для того, чтобы ухаживать за больным хозяином. Похитители решат, что вы ждете известий от них, а остальные увидят в этом свойственную вам преданность. – Холмс широко улыбнулся, почти как в прежние времена.

– А мисс Хелспай? – спросил я, гадая, какую роль он отвел ей.

– Ей нужно добыть информацию. Надеюсь, она с этим быстро справится. – Он еще раз взглянул на Пенелопу: – Я не слишком бесцеремонен, мисс Хелспай? Полагаю, нам надо действовать быстро, иначе мы лишимся и того небольшого преимущества, которое пока имеем.

– Согласна, – ответила она. – Ваши планы нисколько меня не смущают. Я вернусь к полудню и предоставлю вам все сведения, какие только сумею добыть.

– Отлично, – довольно произнес Холмс. – Слава Богу, мне не придется весь день просидеть на одном месте, а не то я полез бы на стены. Возможно, мы наконец станем хозяевами положения. Ненавижу, когда меня вынуждают занимать оборонительную позицию. – Он вскинул голову. – Пока меня не будет, Гатри, ваша задача остается прежней: попытайтесь дать оценку всему, что нам удалось выяснить за последние несколько дней. Моя гипотеза будет зависеть от того, насколько всеобъемлющий анализ вам удастся провести.

– Как скажете, сэр. – Я взял булочку и стал макать ее в чай, как делал еще мальчиком, в Шотландии. Матушка часто выговаривала мне за дурные манеры, однако и она порой поступала точно так же. – Когда вы планируете вернуться домой?

– Из первой вылазки? Не позже чем в час пополудни. У меня сегодня много других забот. – Он жестом показал, что завтрак закончен.

– А вечером будет спектакль, – напомнил я.

– О чем это вы? – спросил Холмс и застыл, не донеся чашку до рта.

– Вы говорили, что, если Саттон к вечеру не вернется, будете играть в «Макбете» вместо него.

– Да, говорил, и, если придется, сыграю, – твердо ответил Холмс и добавил: – Надеюсь, к тому времени Саттон уже будет с нами.

– Я тоже. Но если это невозможно, тогда…

– Знаю, знаю, – нетерпеливо перебил меня Холмс и, несколько обеспокоенный замаячившей впереди перспективой, продолжил: – Ведь Саттон перевоплощался в меня каждый день. Теперь ради нас обоих я готов занять его место, чтобы держать противника в заблуждении. – Он отодвинул от себя тарелку и решительно произнес: – Пойду поищу среди вещей Саттона что-нибудь подходящее.

– Кажется, он воспрянул духом, – заметила мисс Хелспай, как только Холмс вышел из библиотеки.

– Будем надеяться, что это надолго.

– А вы сомневаетесь? – В ее больших небесно-голубых глазах тоже проглядывало недоверие.

– Поживем – увидим, – только и смог ответить я.

Из дневника Филипа Тьерса

Я только что вернулся из Адмиралтейства, где сообщил о болезни М. Х., и сразу же натолкнулся на него самого: на нем был причудливый наряд, дополненный седым париком и бородой, а также массивной тростью. Он в общих чертах обрисовал мне свои намерения, а теперь готовится выбраться на улицу соседскими крышами, чтобы уйти от слежки. Велел мне подставить к окну кабинета лестницу и дожидаться его там с половины первого до часу, чтобы впустить обратно.

Г. выходил потолковать с Гастингсом. Мисс Хелспай все утро будет отсутствовать, так что мы с Г. остаемся тут вдвоем…

Глава двадцать третья

Не успел я оглянуться, как наступил день. Все утро я корпел над поручением Холмса, и в итоге у меня получилось восьмистраничное резюме. Разумеется, это было вовсе не то же самое, что рыскать по городу в поисках улик, и тем не менее занятие нужное и полезное, напоминал я себе каждые двадцать минут. Мне удалось обнаружить в событиях последних дней несколько подозрительных деталей. Сами по себе они казались совершенно незначительными, однако при сопоставлении приобретали зловещий смысл. Голова у меня болела от перенапряжения. К досаде своей, я опять начал ощущать последствия недосыпа.

Тьерс, принесший мне очередной чайник с крепким свежезаваренным чаем, заметил:

– Вы здорово продвинулись, мистер Гатри, не сомневаюсь.

Мне самому мало в это верилось, но я сказал:

– Спасибо за поддержку. Главное, мне будет что показать.

– Это верно, – согласился Тьерс. – В Адмиралтействе попросили, чтобы мистер Холмс сообщил, когда ему станет лучше и он опять сможет приступить к своим обязанностям и получать ежедневные донесения курьера. Я заверил, что он не преминет тут же уведомить их.

Он хотел было выйти из библиотеки, но я остановил его:

– Что, если Саттон не вернется? – Я боролся с этой мыслью все утро, но теперь, когда она была произнесена вслух, мне стало еще страшнее.

– Нас это не устроит. Мистер Холмс очень нуждается в Саттоне. Он полагается на его способности. Если с Саттоном что-то случится, вряд ли мистер Холмс отыщет второго такого, – спокойно проговорил Тьерс. – Не думаю, что Саттон пропал надолго.

– Почему вы так говорите? – спросил я в надежде, что Тьерсу известно что-то такое, чего не знаю я.

– Потому что мистер Холмс готов скорее предстать перед трибуналом Братства, чем выйти на сцену Театра герцога Йоркского. – Он усмехнулся и тотчас вышел.

Мне же было не до шуток. Я встал и опять принялся расхаживать перед нашими сводными таблицами, надеясь усмотреть что-то, чего не замечал раньше. Мне по-прежнему чудилось, что я упустил нечто очевидное. Я остановился перед таблицей с событиями пятницы. Тут раздался стук в дверь, возвещавший о прибытии мисс Хелспай. Я собрал свои бумаги и стал ждать, когда она войдет, чтобы присоединиться к работе.

– Спасибо, Тьерс, не провожайте, я сама, – донесся до меня ее голос. Когда она распахнула дверь, я ощутил во всем теле дрожь. – А, вы здесь, Гатри!

Она воспользовалась своим уходом, чтобы сменить наряд. Теперь на ней был зеленый прогулочный костюм, вокруг шеи обмотан плотный шелковый шарф того же бутылочного цвета; щеки ее разрумянились на холоде; на локонах, выбившихся из-под полей шляпки (очевидно, переданной теперь вместе с пальто на хранение Тьерсу), блестели дождевые капли.

– Как, уже полдень? – спросил я, взглянув на часы.

– Двадцать минут первого, – с некоторым сожалением ответила она. – Я оставила свою коляску в переулке, у заднего крыльца. Надеюсь, с ней ничего не случится.

– Ваши коллеги на посту, – попытался я успокоить ее.

– Этого недостаточно, – заметила она, присаживаясь. – Приходил кто-нибудь, пока меня не было?

– Нет, – ответил я, надеясь порадовать ее этим.

– И от похитителей ничего не слыхать? – Она внимательно посмотрела на меня.

К несчастью, пришлось ее разочаровать.

– Ничего, – грустно промолвил я, а затем, не желая переливать из пустого в порожнее, осведомился: – Вы опять собираетесь куда-то ехать? Для этого вы оставили коляску у крыльца?

– Трудно сказать, однако было бы желательно иметь под рукой не один экипаж, учитывая, что нам приходится расследовать сразу несколько разных дел. Вы же понимаете, Гастингс не может разорваться. Если понадобится куда-нибудь съездить в его отсутствие, нам не придется вызывать наемный экипаж. – Тут она заметила бумаги у меня в руках. – Кажется, вы существенно продвинулись.

– Я проанализировал всю собранную нами информацию, но не уверен, что действительно продвинулся, – с невольной откровенностью ответил я.

– Всё лучше, чем полная неразбериха, – заметила она. – По крайней мере, эта работа поможет нам вычеркнуть события, не связанные с расследованием.

– А вы узнали что-нибудь важное? – спросил я, пытаясь найти хоть что-нибудь отрадное для нас обоих.

– Возможно. Мистер Холмс сам решит, важно ли это, когда у него найдется минутка для нас. – Мисс Хелспай огляделась вокруг, словно ожидала, что он примостился где-нибудь в укромном уголке, затем снова посмотрела на меня и протянула руку: – Дайте-ка взглянуть, что́ вы успели сделать.

– Как угодно, – ответил я и отдал ей резюме.

Пока она читала, я подошел к двери и попросил Тьерса заварить нам свежего чаю.

– Вода уже закипает, – ответил Тьерс из кухни.

– О да, пожалуйста, – подхватила мисс Хелспай, – ужасно хочется чего-нибудь горячего.

Мне нечего было сказать на это, и я сменил тему:

– Вероятно, ваши караульные все еще на посту?

– Да. Один в экипаже, двое верхом. Они собираются и дальше всюду сопровождать нас и следить за квартирой. – Она беспомощно развела руками. – Мне не удалось убедить начальство в том, что я могу не только помогать вам, но и охранять.

– Не стоит с ними спорить, – сказал я, вновь изумляясь тому, с каким бесстрашием эта хрупкая женщина смотрела в лицо ужасной опасности.

Она хотела было возразить, но передумала:

– Что ж, поговорим об этом в другой раз. Сейчас я хочу дочитать это, чтобы проверить, не совпадают ли ваши выводы с тем, что я узнала.

Я наклонил голову в знак согласия, замолчал и стал ждать, когда Тьерс принесет чай. Мне приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы не пялиться на мисс Хелспай и не мешать ей, но я ловил себя на том, что все равно разглядываю ее, пытаясь прочесть ее мысли. Я с нетерпением ждал приговора, надеясь, что она одобрит мои наблюдения.

Через десять минут в библиотеку вошел Тьерс.

– Вот ваш чай, мистер Гатри.

Я обрадовался его появлению:

– Спасибо, Тьерс. Мистера Холмса пока не видно?

– Минут пять назад я подходил к окну, чтобы приставить лестницу. На соседних крышах никого не было, – ответил камердинер. – Он вот-вот должен вернуться.

– Спасибо, – снова сказал я, и Тьерс ушел.

– Мистера Холмса нет дома? – резко спросила мисс Хелспай, наконец откладывая мой отчет в сторону. – Я думала, он в другой комнате, отдыхает. Когда он ушел?

– Вскоре после того, как вы предложили ему маскироваться, – ответил я, удивленный ее волнением. – Он отсутствует часа два с небольшим. Я уверен, что никто его не видел.

Мне казалось, что эти заверения ее успокоят, но по выражению ее лица я понял, что ошибся.

– Ради всего святого, что взбрело ему в голову? – воскликнула она. – Ведь сейчас никто из наших за ним не присматривает, и мы не знаем, что с ним!

– Он поехал с Гастингсом, – сказал я, словно одного Гастингса было достаточно. – Если помните, вы сами советовали ему сменить облик, чтобы выйти из дома.

– Да, но не на все утро. Я думала, он выйдет на часок, не больше. Я должна была догадаться, что он не преминет испытать судьбу, – промолвила она саркастически. – Вы хоть знаете, куда он направился?

– Он собирался в лечебницу Сент-Элизабет, – робко ответил я. Теперь, когда она указала на опасность, которой подвергался Холмс, я был склонен разделить ее возмущение.

– Переодевшись, вы говорите? – Мисс Хелспай встала и прошлась по комнате. – Но кем?

– Стариком лет семидесяти. Перед уходом он накинул дождевик с капюшоном, призванный защитить его от дождя и грязи, и вылез через окно на соседнюю крышу, оттуда перебрался на следующее здание, а там спустился на улицу. Скажите, мисс Хелспай, вы полагаете, он в опасности?

Она тряхнула головой:

– Во всяком случае, он принял меры предосторожности. Ради Саттона будем надеяться, что его все-таки не раскроют. В такое ненастье у него больше шансов остаться неузнанным, чем в ясный день.

– Он сам так думал, – заметил я, желая показать, что Холмс вовсе не так безрассуден, как ей представляется. – Вернется он той же дорогой. Пока Братство не прознает об этом, не расставит по соседним крышам убийц и не научится видеть сквозь изморось, Холмсу ничто не угрожает. Да и с чего бы им это делать, если они считают, что захватили его? – скороговоркой выпалил я, словно это придавало словам вескости.

– Понятно, – протянула мисс Хелспай. Голос ее был подозрительно тих, и мне подумалось, что я вовсе не убедил ее.

– У него возникло предположение, и он хотел подтвердить или же опровергнуть его, – добавил я.

– Вы знаете, что́ он хотел отыскать? – отрывисто спросила она.

– Признаться, нет.

Она уставилась на чайные приборы:

– Он просто выводит меня из себя. Не знаю, как вы его терпите.

Я отлично понимал, отчего она беспокоится, но подобные инсинуации не оставили меня равнодушным.

– Дорогая мисс Хелспай, – произнес я, стараясь, чтобы это прозвучало скорее надменно, чем запальчиво, – можете думать о мистере Холмсе что угодно, но моего отношения к нему вы все равно не измените. Это самый талантливый, самый выдающийся человек, какого я когда-либо знал, и я понимаю, что его нельзя равнять с обычными людьми. Я охотно нахожу для него оправдания, если в таковых имеется необходимость.

– Не горячитесь, Гатри, – улыбнулась мисс Хелспай. – Я прекрасно осведомлена о его исключительных качествах. И о ваших тоже.

Я не знал, как ответить на эту похвалу (если это действительно была похвала), поэтому промолчал, заметив лишь:

– Рад слышать.

– Ну вот, теперь я привела вас в замешательство, – сказала она. – Не смущайтесь так, прошу вас. – Она вновь подошла к своему месту и села. – Нам обоим надо выпить чаю и поразмыслить в тишине, – добавила она и налила чай в две чашки, не спрашивая моего согласия. – Вот, возьмите. Пока он не остыл.

– Благодарю вас, – сказал я, принимая чашку и накладывая в нее сахар.

Затем я уселся напротив, стараясь смотреть куда угодно, только не на нее, чтобы привести мысли в порядок.

– Гатри, – заговорила мисс Хелспай спустя некоторое время, – мы оба беспокоимся за Саттона. Давайте не срывать друг на друге досаду.

Это было разумное предложение, и мне оставалось лишь одобрительно кивнуть в ответ.

– Попытаюсь последовать вашему совету, – ответил я.

– Хорошо, – сказала она. – Если не возражаете, я хочу еще раз просмотреть ваш… – Тут она смолкла, ибо в это мгновение до нас донеслись грохот и треск: вернулся Майкрофт Холмс.

– Тьерс, – крикнул он, – заберите лестницу! Я втащил ее внутрь. – Он слегка задыхался, но в голосе его слышалось торжество. Значит, вылазка оказалась удачной.

Я подошел к двери. Навстречу мне по коридору ковылял Холмс. Полы его дождевика шумно хлопали, он только что скинул капюшон, и тонкие волосы в беспорядке разметались по голове. За собою он волочил лестницу, конец которой лежал у него на плече.

– Как хорошо, что вы вернулись, сэр – воскликнул я, подбегая, чтобы помочь ему.

– Хорошо наконец оказаться дома, Гатри, – ликующим голосом подхватил он. – Мисс Хелспай уже здесь?

– Да. Мы пьем чай в библиотеке.

Я хотел забрать у него лестницу, но тут за ней явился Тьерс.

– Отлично, – промолвил Холмс, передавая ему лестницу. – Сейчас я приду.

– Судя по всему, вам удалось что-то выяснить? – осмелился предположить я.

– Верно. Все оказалось именно так, как я и думал. Все это время я не замечал очевидных вещей, которые крутились у меня под носом.

Он прошел мимо меня, стаскивая на ходу свой дождевик. Я вернулся в библиотеку.

– Вы слыхали?

– Разумеется, – ответила мисс Хелспай. – Что ж, это благоприятный знак. Как думаете, сколько у него уйдет на то, чтобы переодеться?

– Минут десять, – ответил я, вновь занимая свое место.

– Тогда давайте тем временем допьем чай, – предложила она. – Раз уже не можем узнать, что такого ему удалось разведать.

Однако прошло целых пятьдесят минут, прежде чем Холмс, вытирая свои еще мокрые волосы полотенцем, наконец присоединился к нам. Он успел переодеться и полностью смыть грим. Сперва он обратился к мисс Хелспай:

– Насколько я понимаю, у вас есть что сообщить?

– Да, – ответила она. – Я привезла досье на инспектора Фезерстоуна. Вы обнаружите там немало любопытного.

– Если вы говорите о связях его матери-ирландки с некими самозваными революционерами, не трудитесь, – отозвался Холмс, усмехнувшись при виде наших изумленных лиц. – Мне следовало бы понимать, что ее девичья фамилия – Коллинз – сама по себе вполне безобидна, однако вызывает определенные ассоциации, весьма нежелательные для нашего полицейского. – Он сел и объявил: – Я зверски голоден. Утро выдалось беспокойное.

– Это точно, – согласился я. – Вы, очевидно, успели побывать не только в лечебнице Сент-Элизабет.

– Да. Я заглянул к инспектору Стренджу, и он любезно позволил мне заглянуть в свой архив, который так навредил ему, когда его вынуждали уйти из Скотленд-Ярда.

Почти напевая от радости, он жестом притворного смирения сложил на груди руки. Я не выдержал и хихикнул.

– Я поразился тому, какое количество важных бумаг ему удалось собрать. Весьма занимательное чтение.

– Однако он разрешил вам ознакомиться с архивом лишь теперь? – спросил я. Скрытность инспектора Стренджа меня озадачила.

– Он справедливо полагает, что эта информация опасна, и склонен показывать краткие резюме, а не сами документы. Впрочем, на сей раз он охотно изменил своему правилу и допустил меня в свой архив. Мне пришлось дать слово, что я ознакомлюсь лишь с теми записями, которые имеют отношение к нашему расследованию. – Холмс огляделся и спросил: – Интересно, скоро ли Тьерс подаст обед?

– Думаю, скоро, – ответил я. – Расскажите, что́ вы обнаружили, сэр. Мы сгораем от нетерпения.

– О, уверяю вас, ключ к разгадке наконец у нас в руках. – Он встал и подошел к таблицам. – Здесь все верно, надо только знать, как смотреть.

– Хотелось бы верить, – сказал я, набираясь терпения. – Вы говорите, что это очевидно, но мы ничего не замечаем. Единственный человек, который у нас… – Тут меня осенило. – Сэр Мармион Хэйзелтин, – проговорил я.

– Браво, Гатри! – ответил Холмс.

В этот раз удивляться выпало мисс Хелспай. Она поставила на стол чашку, вскочила и подошла к Холмсу. Внимательно изучив все места, где упоминалось имя сэра Мармиона, она заспорила:

– Вовсе это не очевидно.

– Да, если вы не понимаете, под каким углом на это взглянуть, – парировал Холмс. – Они и рассчитывали, что мы не поймем.

Я посмотрел на таблицы, пытаясь вникнуть в смысл сказанного Холмсом.

– Я узнал много интересного о сэре Мармионе, – мрачно произнес Холмс. – Мне стыдно, что я так долго не догадывался о той роли, которую он играл. – Это признание далось Холмсу с трудом. – Не будь у меня других… – Он осекся. – Это не оправдание.

– Для вас, может, и не оправдание, – сказал я, – но не для нас.

Я взял составленное мною резюме и стал листать его в поисках упоминаний о сэре Мармионе.

– Вполне вероятно, – ответил Холмс, возвращаясь на свое место, – однако наша слепота дорого нам обошлась. Не люблю, когда меня держат за дурака.

Мисс Хелспай покачала головой:

– Никто не любит, и все же они должны быть уверены, что вы пока не раскусили их. Помните: они не знают, что вы за ними охотитесь, и думают, что им удалось вас остановить. Это играет вам на руку. Даже если они что-нибудь и заподозрят, надо дать им понять, что вы до сих пор не ведаете, в чем заключается обман. Они расслабятся, и вы сумеете не только отыскать Саттона, но, возможно, и поймать Браатена с Викерсом.

– Ваши доводы весьма убедительны, мисс Хелспай, – оценил Холмс. – Досадная мысль, я согласен. Они по-прежнему должны думать, что схватили именно меня, а не Саттона. Это тоже, как вы выразились, играет нам на руку. Сейчас очень важно не сдавать с таким трудом завоеванных позиций. – Он кашлянул. – У меня есть гипотеза насчет Саттона.

– Да? – спросила мисс Хелспай, а я навострил уши.

– Думаю, тот санитарный фургон доставил его в Хотриз, психиатрическую лечебницу сэра Мармиона. Лучший способ спрятать похищенного – это запереть его, лишив помощи. И как это похоже на Братство! Нет никакого сомнения, что его посадили под замок и изолировали. – Холмс сделал нетерпеливый жест. – В лечебнице Сент-Элизабет я выяснил, что подобные фургоны используются для перевозки помешавшихся буйных пациентов из больницы в сумасшедший дом. Скорее всего, ни один полицейский не остановит такой фургон и не станет проверять, что́ в нем перевозят – трупы, калек или душевнобольных. – Он поднял руку. – Вы можете сказать, что у меня недостаточно доказательств, но других версий все равно нет. Я предпочитаю работать с тем, что есть, а не сидеть и дожидаться новостей. В других обстоятельствах я бы не стал торопиться, но на кону жизнь Саттона, и потому ждать больше нельзя.

– Но почему вы столь уверены, что найдете его в Хотризе? – Я не хотел изводить патрона расспросами, но это был существенный пункт. – Если мы явимся туда и вдруг выяснится, что Саттона там нет, другой возможности вызволить его нам больше не представится.

– Сдается мне, я все-таки прав, – возразил Холмс. – Подумайте сами. Как бы Саттон там ни назвался – своим ли именем или моим, кто ему поверит, в психиатрической-то лечебнице! Там полным-полно пациентов, которые мнят себя Наполеонами, Цезарями или Моисеями, но им ведь не верят. Чем больше я размышляю над этим, тем более убеждаюсь, что его держат именно в Хотризе. Сэр Мармион практикует там гальванотерапию и с ее помощью добивался успеха в самых сложных случаях. Если же он применит электрошок к здоровому мозгу, кто знает, какой вред это может нанести Саттону?

Я уловил в его голосе тревогу, которая передалась и мне.

– Вы же не думаете, что врач способен на такое?

– Именно что способен, – ответил Холмс. – Он пойдет на это из научного любопытства, если не из желания угодить Братству.

– Значит, вы уверены, что сэр Мармион состоит в его членах? – спросила мисс Хелспай. – У вас есть доказательства или это только предположение?

– У меня имеются косвенные улики, а также все основания так думать. Мне доподлинно известно, что смерть курьера целиком на его совести, – поделился новостью Холмс. – Я мечтаю разоблачить его вероломство перед всем медицинским сообществом, но только после того, как вызволю Саттона из лечебницы живым и невредимым. – Он взглянул на часы. – Скоро два. Где наш обед?

Я подошел к двери, надеясь найти за нею Тьерса, готового тотчас накрыть на стол. Однако коридор оказался пуст. Я отправился на кухню и увидел, что Тьерс только пришел с улицы.

– Мистер Холмс хочет есть, – сообщил я.

Тьерс громко, но незло рассмеялся и сделал успокаивающий жест:

– Обед будет подан через пятнадцать минут в гостиной, – заверил он меня и стал выкладывать на стол буханки свежего хлеба, только что принесенного им от булочника.

– Хорошо, – ответил я и с этим известием вернулся в библиотеку.

– Отлично, – обрадовался Холмс. – Я только что говорил мисс Хелспай, что натолкнулся на сведения, которые свидетельствовали о причастности сэра Мармиона к смерти курьера. Это было проделано с невероятной дерзостью. – Он на секунду смолк, чтобы удостовериться, что я внимательно слушаю. – Сэр Мармион говорил нам, что собирается навестить курьера в лечебнице. В тот же день юноша скончался. Я выяснил, что сэр Мармион просидел у больного почти полчаса, а к исходу этого времени сообщил, что курьеру трудно дышать. Сэр Мармион ушел, а врачи попытались помочь юноше, но не сумели. В отчете о вскрытии указано, что пальцы покойного имели голубоватую окраску, а остальная кожа – серый оттенок. Такая картина обычно наблюдается при отеке легких. А также при отравлении некоторыми ядами.

– Итак, вы подозреваете, что сэр Мармион его отравил, – сказал я, уяснив, к чему он клонит.

– Я знаю, что кто-то его отравил, поэтому посоветовал выполнить тест на наличие яда. Исследование показало, что это был цианид. Нет никаких сомнений в том, что юношу отравили. Единственным же, у кого имелась такая возможность – за исключением медсестер, – является сэр Мармион. – Холмс сделал акцент на его имени.

– Но ведь цианид имеет сильный запах! – заметила мисс Хелспай.

– Да, однако больничный дух перебил характерный запах цианида. Кроме того, рану курьера обрабатывали довольно-таки пахучими медикаментами. Я не виню врачей за то, что они не сумели верно определить причину смерти. – Он наклонил голову, словно готовясь пройти сквозь стену. – Считаю большим упущением, что до сего дня никому – в том числе и мне – не приходило в голову заподозрить сэра Мармиона.

Я деликатно кашлянул:

– У вас достаточно доказательств, чтобы предъявить ему обвинение?

– Пока что нет, – признал Холмс, – однако его будет нетрудно усадить на скамью подсудимых после того, как мы вернем Саттона.

– Если нам удастся найти Саттона сегодня и без потерь вызволить из лечебницы, – заметил я.

– Именно это вы и должны сделать, – согласился Холмс, направляясь в гостиную обедать.

Из дневника Филипа Тьерса

Условились, что М. Х. поедет в Хотриз с Гастингсом, а Г. – с мисс Хелспай. Приехав туда, они должны будут осмотреться. Г. и мисс Хелспай, прибегнув к какой-нибудь хитрости, проникнут внутрь, а М. Х. должен будет отправиться в театр, чтобы играть в спектакле вместо Саттона. Мне придется остаться дома, хотя я бы дорого дал, чтобы увидеть М. Х. на сцене.

Опять зарядил дождь, и уличное движение замедлилось. «Таймс» пишет, что в Ла-Манше затонуло португальское торговое судно. Девять членов команды спаслись, однако весь груз пошел ко дну…

Глава двадцать четвертая

Когда часы пробили три, мы спустились к нашим экипажам и расселись по местам. Каждый из нас захватил с собой снаряжение, которое могло понадобиться во время спасательной операции. Холмс, который вышел с парадного входа, нацепил внушительные бакенбарды и надел форму генерала австрийской армии; он прикидывался хромым и потому держал в руке трость, внутри которой скрывался клинок. Он громко хаял изнеженных англичан и клялся, что вернется домой.

Мы с мисс Хелспай спустились с заднего крыльца к ее коляске. Пенелопа ненадолго отошла, чтобы объяснить коллегам из Золотой Ложи наши намерения, не раскрывая, однако, той роли, которую Саттон играл в жизни Холмса. Было условлено, что за нами поедут двое всадников: один будет сопровождать Холмса, а другой останется с нами у Хотриза. Затем мисс Хелспай застегнула на своей лошади попону Альбермарля, мы забрались в маленькую коляску, она ловко подала ее назад и вывела на дорогу. Я закинул свой саквояж под сиденье и постарался устроиться подальше от нее, чтобы не мешать ей править лошадью. Я остро ощущал ее близкое присутствие и изо всех сил пытался не замечать этого.

Мы выехали в западном направлении, по Пиккадилли к Парк-лейн, потом свернули налево, на Бейсуотер-роуд. Около получаса мы оба хранили молчание; мисс Хелспай сосредоточилась на управлении экипажем, а я пытался предугадать, какие трудности ожидают нас впереди. Когда Бейсуотер-роуд сменила Ноттинг-Хилл-Гейт, мисс Хелспай наконец заговорила:

– Думаете, мы действительно так легко сумеем вызволить его, как это представляется мистеру Холмсу? – В голосе ее не было ни малейшей нервозности, лишь желание, чтобы все прошло гладко. – Я размышляла над нашим планом и, в отличие от мистера Холмса, отнюдь не уверена в успехе. В любой момент все может пойти не так. Если мы совершим какой-нибудь промах, то потеряем не только преимущество внезапности.

– Вы можете предложить что-то еще? – полюбопытствовал я, в душе решив не отступать от первоначального плана.

– Пока что нет, однако я не могу избавиться от опасения, что задуманная нами комбинация чересчур сложна. Мы слишком зависим от необходимости безупречно выполнять все ее пункты. – Она слегка подергала вожжу, проверяя, все ли в порядке с упряжью. – Как вы считаете, сумеем мы провернуть это дело?

– Надеюсь, что сумеем, – ответил я и, не удержавшись, добавил: – Мне по-прежнему не нравится идея отправить вас в подобное место.

– Я и сама не в восторге. Однако мне не верится, что это наш единственный шанс. Если мы потерпим неудачу, они поймут, что похитили не того человека, а расплачиваться за это придется Саттону, – заметила она, обгоняя неуклюжий четырехместный экипаж с двумя лакеями на запятках, сверху донизу забрызганный грязью. Маленькая, легкая, куда более маневренная коляска мисс Хелспай без труда обошла громоздкое ландо с закрытым верхом.

– К несчастью, я не вижу иного выхода, – признался я. – Весьма прискорбно. Я пытался что-нибудь придумать, но мне ничего не пришло в голову.

– А ведь опасности подвергнетесь главным образом вы, отнюдь не я. Вам придется убедить их в том, что вы сошли с ума, так чтобы они вознамерились применить к вам те же методы лечения, которые сэр Мармион практикует в отношении остальных пациентов. Мне же останется только сыграть роль вашей безутешной и преданной супруги. Если я буду стенать и плакать, никто не обратит на меня внимания. Убитые горем жёны там не в новинку. – Она улыбнулась мне ангельской улыбкой. – Не представляете, как я рада, что мистеру Холмсу удалось подыскать для меня подходящее колечко. Он нашел именно то, что надо: два маленьких бриллианта и крошечный рубин.

– Это все Саттон, – ответил я, почувствовав, как защемило сердце при упоминании нашего пропавшего друга. – У него две шкатулки всяких колец, браслетов, ожерелий и прочих украшений.

– Что ж, спасибо Саттону, – промолвила она и остановила экипаж, поскольку мы почти достигли района Шепердс-Буш и движение стало намного оживленнее. – Нам ведь нужна Аксбридж-роуд, не так ли?

– Да. – Перед тем как мы тронулись, я некоторое время изучал карту. – Там сплошные перекрестки.

– Неудивительно, – проговорила мисс Хелспай, уже успев помянуть недобрым словом огромный мебельный фургон, что тащился впереди нас.

Один из тяжеловозов запутался в постромках, и кучер был вынужден остановиться, чтобы поправить упряжь. Другие возницы сыпали проклятиями или давали советы бедняге, который, судя по его виду, вымок насквозь и уже готов был полезть в драку с любым, кто напрасно сотрясал воздух.

– Ему никак не отъехать к обочине, – заметил я, надеясь отвлечь и успокоить ее.

– Не надо принимать его сторону, Гатри, – проговорила она сквозь зубы. – Не надо.

– Я и не собирался, мисс Хелспай, – торопливо заверил я ее. – Я только имел в виду, что он очутился в таком же беспомощном положении, как и мы. Вот. Видите? У него наконец получилось. Сейчас он опять поедет. И мы тоже.

Как только мы тронулись, мисс Хелспай заметила, глядя прямо перед собой, на дорогу:

– Гатри, я вижу, что вы пытаетесь поддержать и ободрить меня, однако хочу сказать, что не нуждаюсь в этом. Вы сама доброта, но оставьте в покое меня и мое настроение. Вы уже довольно неплохо успели меня изучить и должны знать, что, идя на задание, я всегда замыкаюсь в себе. Это не признак слабости, просто такова моя натура.

– Я вовсе не хотел надоедать вам, – поджав губы, ответил я, слегка обиженный ее отповедью.

– Надоедать? Вы мне не надоедали, – сказала она. – Но это может случиться, если вы по-прежнему будете пытаться приободрить меня.

Она направила коляску к большому перекрестку, где сходились несколько улиц: Холланд-Парк-авеню (продолжение Ноттинг-Хилл-Гейт), Холланд-роуд, Шепердс-Буш-Грин, Аксбридж-роуд и Уэст-Латимер-роуд. Здесь всегда царила неразбериха, но сегодня – более, чем обычно.

Я изо всех сил старался хранить молчание, пока она лавировала в хаосе бесчисленных экипажей, среди которых попадались даже автомобили; лошади пугались грохочущих машин, и я не винил их за это. Какой-то человек в одноместном «бенце» попытался объехать старомодный тильбюри[33], запряженный нервным уэльским пони и управляемый пожилым джентльменом. Оба – и пони, и джентльмен – громко возмущались новомодным изобретением: лошадь ржала, а ее хозяин на чем свет стоит бранил технический прогресс. Лошадь мисс Хелспай была куда воспитанней пони, но на автомобиль реагировала немногим лучше. Обогнув машину и тильбюри, она медленной рысью устремилась к Аксбридж-роуд, все время порываясь перейти на галоп.

– Вы когда-нибудь ездили в автомобиле? – спросила мисс Хелспай, как только мы миновали злополучный перекресток.

– Нет. Признаться, не приходилось.

Я оглянулся: коляска и самодвижущийся экипаж находились на прежних местах.

– А мне приходилось, – улыбнулась мисс Хелспай. – Удивительное ощущение. Я даже вела его на протяжении нескольких миль.

– Могу себе представить, – произнес я, лишь бы что-нибудь сказать; мне было никак не вообразить ее управляющей одним из этих нелепых устройств, но я придержал язык. В любом случае мне не хотелось знать, где это происходило.

Она почувствовала мое молчаливое неодобрение.

– О, Гатри, значит, не ездили? – насмешливо проговорила она.

– Боюсь, что так, – с притворно удрученным видом ответил я. – Не вижу, какое применение могли бы найти эти механизмы. На мой взгляд, увлечение ими не более чем мимолетная блажь.

– Вероятно, вы правы. Многие выдающиеся умы с вами солидарны, – ответила она, и в ее голосе мне почудилась легкая печаль. – Но если бы авто были чуть быстрее, чуть… э… надежнее, если бы они могли перевозить больше грузов, то, возможно, послужили бы людям.

– Слишком много «если», мисс Хелспай, – заметил я и осторожно пожал плечами. – Впрочем, посмотрим.

– Посмотрим, – согласилась она, вклиниваясь в очередной дорожный затор.

Мы приближались к Хотризу, и я уже не мог игнорировать постепенно охватывавшее меня волнение. Я хотел обернуться, чтобы посмотреть, далеко ли Гастингс (он ехал позади), и, если сумею его разглядеть, попытаться вычислить, когда он нас нагонит. Послышался нестройный перезвон церковных колоколов, пробивших четыре часа, и я заметил:

– Мы быстро доехали.

– Семь миль в час. Быстрее почти невозможно, – согласилась со мной мисс Хелспай. – Через десять минут будем в Хотризе. – Она натянула поводья, немного придержав лошадь. – Она не выдохнется?

– Не хотелось бы. Она нужна нам свежей, – сказал я, задумавшись над тем, что нам предстояло.

– Тогда надо дать ей отдохнуть. Надеюсь, ей перепадет чуточку воды и овса, пока нас не будет.

Она слегка нахмурилась. В это время мы проехали мимо опрятного паба в георгианском стиле, при котором имелась конюшня.

– Может, оставить ее здесь?

– До Хотриза еще добрых полмили. Мы не знаем, в каком состоянии найдем Саттона. К тому же дождь не прекращается. Это может нас задержать. Нам не нужны лишние проволочки, особенно если…

Она перебила:

– Вы правы, Гатри. Наверное, попрошу Бери привести сюда лошадь и коляску, пока мы будем в Хотризе.

Я никогда не слышал, чтобы она называла своего коллегу по имени. Это меня изумило.

– А он согласится? – спросил я.

– Почему нет? Он оставит здесь лошадь и экипаж на часок, а потом отведет их в условленное место… – Не договорив, она указала рукой на длинную аллею, идущую вдоль аккуратно подстриженной самшитовой изгороди. – Думаю, нам сюда.

– Да, – ответил я, заметив, что вокруг уже стемнело. – Не могу прочесть надпись на указателе, но нам, безусловно, сюда.

– Тогда поехали, – сказала мисс Хелспай, сворачивая на аллею.

Мы очутились на живописной улочке, правая сторона которой была застроена прелестными домиками, а с левой располагалась живая изгородь. Примерно через четверть мили изгородь сменилась высокой кирпичной оградой, разделял их узкий проход.

– Хотриз, – промолвил я, припомнив данное нам описание. – В этой стене добрых десять футов высоты.

– Не меньше, – подхватила мисс Хелспай. – Надо поискать брешь. – Не останавливая коляску, она на ходу предупредила меня: – Смотрите в оба, Гатри. Нам надо знать, как выбираться отсюда.

– Хорошо, – ответил я. – Однако сомневаюсь, что сюда легко попасть, если учесть, что это за место.

Мы почти доехали до главного входа – внушительных, искусно сработанных кованых ворот.

– Сквозь них мы никак не просочимся, – заметил я.

– Даже если разденемся и намылимся, – подхватила мисс Хелспай.

Ее замечание тут же вогнало меня в краску.

– О, Гатри! Не краснейте вы, как девица!

– А я и не краснею, – возразил я, чувствуя, что эта невинная ложь только усугубила мое положение.

Мы доехали до конца аллеи и свернули налево, за угол кирпичной ограды, все еще надеясь обнаружить в стене какой-нибудь пролом, который в будущем поможет нам бежать. Я уповал на то, что мы найдем относительно безопасный способ выбраться из лечебницы. Когда мы снова повернули за угол, мне бросилось в глаза дерево – огромный старый дуб, простерший свои ветви над оградой. Мисс Хелспай тоже сразу его приметила. Не успел я раскрыть рта, как она сказала:

– Вы правы. Думаю, мы сумеем уговорить Бери влезть на дерево и помочь нам выбраться наружу.

– Мне представляется, что это… не так-то просто. Если его обнаружат, что нам тогда делать? – спросил я, не желая идти на такой риск.

– Быть может, это лучшее, на что мы можем надеяться. Я не вижу другого пути к спасению, за исключением главных ворот. А план мистера Холмса предполагает, что мы уйдем через ограду, – заметила она.

В это время мы увидели кэб Гастингса, показавшийся в начале аллеи.

– Думаю, надо посоветоваться с мистером Холмсом, – добавила мисс Хелспай и, прежде чем я смог что-либо ответить, повернула направо.

– Что вы думаете? – поинтересовался Холмс, стоявший около кэба, в начале прохода, отделявшего стену от живой изгороди. Ожидая нас, он закурил сигару, словно для того и остановился в этом месте.

– Мы можем выбраться наружу по дубовому суку, – сказала мисс Хелспай. – При условии, что нам помогут на него залезть.

Холмс подумал.

– Если вы позаботитесь о том, чтобы вашего помощника не обнаружили раньше времени, это может сработать. Однако, – для пущей выразительности он смолк, бросил сигару на землю и придавил ее каблуком, – надо поторапливаться. – Он перекатился с носков на пятки и добавил: – Мне не слишком-то хочется ехать к семи часам в театр. Я должен покинуть Хотриз в четверть шестого, чтобы прибыть туда вовремя, если наши усилия не увенчаются успехом.

– Вы не должны нас ждать, – взволновался я, вспомнив о том, что сэр Мармион может его узнать. Если на то пошло, врач узнал бы и меня.

– Я спрошу, здесь ли сэр Мармион. Если здесь, то нам придется найти способ выманить его наружу, – сообщил Холмс, скрестив на груди руки. – Что ж, начнем. Гастингс, давайте подъедем к воротам и наведем справки.

– Хорошо, сэр, – без колебаний откликнулся кучер.

Он подождал, пока Холмс заберется внутрь, и экипаж покатил по аллее, почти исчезнув в туманных сумерках.

– Надеюсь, дело выгорит, – вздохнул я, борясь с дурными предчувствиями.

– Только бы сэра Мармиона не оказалось в лечебнице, – откликнулась мисс Хелспай. – Он должен был уже уехать домой и вернуться только завтра.

– Во всяком случае, об этом говорят имеющиеся у нас сведения, – добавил я.

– Это лучше, чем ничего, – заметила она.

– Да, если эти сведения верны. – Мне не хотелось спорить с ней, поэтому я сменил тему: – Как вы думаете, сэр Мармион знает, что у Майкрофта Холмса есть брат? Мне нипочем не вспомнить, обсуждалось ли это между ними когда-нибудь.

– Должен знать, – ответила мисс Хелспай. – Он интересуется выдающимися личностями. Само собой разумеется, он знает о брате Майкрофта Холмса.

Я промолчал, будучи слишком взвинчен, чтобы верить в успех нашего предприятия. В прошлом нам частенько приходилось действовать без подготовки, но на этот раз на кону стояло слишком многое. К тому же мы находились в предместье, что некоторым образом осложняло наше положение.

Вскоре кэб Гастингса вернулся и остановился около нас. Холмс приоткрыл дверцу и, повернув голову к ко́злам, громко произнес:

– Отлично, Гастингс. Я вас отблагодарю.

– Это не обязательно, сэр, – сказал возница.

Холмс отклеил фальшивые бакенбарды и сменил генеральский китель на практичный жокейский пиджак, прикрыв его кучерской накидкой.

– Гастингс подошел, – сообщил нам патрон, – вызвал привратника и сказал, что в кэбе у него сидит брат Майкрофта Холмса, которому надо безотлагательно переговорить с сэром Мармионом. Так, Гастингс?

– Как договаривались, – с некоторым самодовольством подтвердил этот последний.

– А привратник: «Сэр Мармион не остается в Хотризе на ночь. Он будет завтра утром, в десять. Обход начинается в одиннадцать, а лечебные процедуры – после часа. Желаете записаться к нему на прием?» Я сказал, что должен увидеться с Хэйзелтином как можно скорее. Мне бы хотелось утром отнять у сэра Мармиона четверть часа, так как дело довольно срочное.

– Тот парень по другую сторону ворот сказал: хорошо, – подхватил Гастингс. – Посоветовал нам приехать в половине одиннадцатого, чтобы встретиться с сэром Мармионом до того, как начнется обход. Я сказал: мы приедем.

– Так что, по-видимому, путь свободен, по крайней мере – от сэра Мармиона, – закончил рассказ Холмс и тотчас встрепенулся: к нам приближался человек верхом на лошади. Рука Холмса скользнула под плащ, где у него – я знал это – был спрятан револьвер.

Мисс Хелспай предостерегающе вскинула руку:

– Нет, мистер Холмс. Это Бери.

– А, ваш, из Золотой Ложи, – проговорил Холмс, вновь откидываясь на спинку сиденья. – Да. Приветствую вас, сэр! Добро пожаловать.

Бери кивнул, но ничего не сказал; на нем были широкий непромокаемый моряцкий плащ и шляпа-зюйдвестка с широкими полями, отлично защищавшие его от дождя и пытливых взглядов. Он остановил свою лошадь подле коляски мисс Хелспай.

– Что надо делать? – спросил он. В его голосе слышался легкий дорсетский акцент, впрочем не настолько явный, чтобы по нему можно было бы сразу опознать этого человека.

– Вы должны наблюдать за всеми, кто направляется к лечебнице. Если кто-нибудь попытается зайти, после того как мы окажемся внутри, вы обязаны помешать ему любой ценой, за исключением убийства. – Произнеся эти слова, мисс Хелспай мельком глянула на Холмса, словно делала ему уступку. – Затем, в десять тридцать, когда привратники уйдут, вы залезете на дуб, что растет под западной стеной. Запаситесь крепкой веревкой и ждите, пока не явимся мы с Гатри, а с нами еще один человек. Потом вы поможете нам забраться наверх и проводите нас на Пэлл-Мэлл.

Если что-то и показалось Бери странным, он не подал виду.

– Хорошо, – ответил он. – Долго мне вас ждать?

– Пока не придем, в противном случае – до рассвета, – объяснила мисс Хелспай. – Если к рассвету нас не будет, вернетесь к мистеру Холмсу и сообщите ему о том, что случилось. – Она заметила, что в этом месте Холмс сумрачно кивнул. – Пока мы будем внутри, я хочу, чтобы вы забрали мой экипаж и поставили его в конюшню при пабе, мимо которого вы проезжали по дороге сюда, – он находится неподалеку от поворота на аллею.

– Я видел его, – сказал Бери.

– Позаботьтесь о том, чтобы мою кобылу напоили, накормили и дали ей пару часов отдохнуть. Затем вы приведете ее обратно и поставите под деревом.

Мисс Хелспай увидела во взгляде Холмса сомнение.

– Коляска должна стоять наготове, – пояснила она. – Мы не знаем, в каком состоянии будет находиться ваш друг, когда мы его обнаружим.

– Это разумно, – нехотя согласился Холмс. – Продолжайте.

– Если за нами не будет погони, мы вернемся на Пэлл-Мэлл. Если же погоня будет, тогда отправимся в один дом, который Золотая Ложа держит на такой случай в районе Садбери и Харроу, – сказала мисс Хелспай, намеренно не указывая его точное местоположение. – Мы известим вас, если нам придется поехать туда.

Холмс был не вполне удовлетворен этим планом, но понимал, что, учитывая нехватку времени, лучшего ждать не приходится.

– Хорошо, – уступил он. – Я останусь здесь до четверти шестого. – Он сделал резкое движение рукой. – Вытащить бы его оттуда прямо сейчас, – вздохнул он.

– Хотите попробовать? – лукаво спросила мисс Хелспай.

– Если бы я знал, что у нас есть шанс… – проговорил Холмс, но не прибавил, что это невозможно.

И тут мисс Хелспай отчетливо произнесла четыре слова, наполнившие меня ужасом:

– У меня есть идея.

– Какая? – спросил я, в душе сомневаясь, что мне хочется это знать.

Холмс внимательно посмотрел на нее, и в его серых глазах вспыхнули какие-то зловещие огоньки.

– Говорите, – промолвил он.

Мисс Хелспай охотно объяснила:

– Вы уже назвались братом мистера Холмса. Мы знаем, что сэра Мармиона в лечебнице нет, а еще знаем, что чем дольше мы ждем, тем больше вероятность того, что нас разоблачат.

– И? – подбодрил ее Холмс.

– Что, если нам пойти прямо сейчас? Скажем, что Гатри – адвокат мистера Холмса, то есть Саттона, и должен немедленно его забрать. Если они станут возражать, мы устроим скандал. Я назовусь невестой мистера Холмса и заявлю, что меня заботит его состояние. – Она алчно оскалила зубы – ни дать ни взять лиса, завидевшая цыплят.

– Боже мой! – задумчиво проговорил Холмс, слегка выпятив губы, что свидетельствовало о его волнении. – Боже мой!

Я видел, что оба увлеченно обдумывают эту безумную идею.

– Нам понадобятся револьверы, – заметил я, надеясь угомонить их разыгравшееся воображение.

– Мой револьвер при мне, Гастингс тоже вооружен, – сказал Холмс, отметая мои сомнения. – Мисс Хелспай? Мистер Бери?

– У меня есть револьвер, – ответила мисс Хелспай. – И у Бери тоже. Я знаю, что у вас в саквояже имеется оружие, Гатри, – добавила она.

– Это безрассудная, необдуманная затея, – весело произнес Холмс.

– А значит, они к такому совсем не готовы. В Братстве считают, что вы у них в руках. Возможно, они ждут от Гатри некоторых усилий по вашему спасению, но вовсе не дерзкого нападения, – заявила мисс Хелспай. – Риск будет куда значительнее, чем если мы последуем первоначальному плану, но и шансы на успех неизмеримо выше. Бери останется здесь на случай, если потребуется прикрывать наше отступление. – Взглянув в сторону коллеги, она уловила его полуутвердительный жест и добавила: – Нам больше не представится возможность для внезапного нападения.

– Вы очень убедительны, – кивнул Холмс. – Хорошо. Как вы предполагаете провернуть все это?

– Подойдем к воротам и вызовем надзирателя, – объяснила мисс Хелспай. – Нашим орудием станет негодование. Вы должны ясно дать понять, что без брата не уйдете. Если понадобится – пригрозите послать за полицией.

– Идет, – ответил Холмс. – Но мы должны закончить до половины шестого. – Он совершенно избавился как от уныния, так и от видимых опасений. – Надо поторопиться, – объявил он, забираясь в кэб. – Поезжайте снова к воротам, Гастингс! Опять на приступ!

Мисс Хелспай, фыркнув, вывела коляску на дорогу и пустила лошадь проворной рысью. Нас не могли удержать ни дождь, ни сгустившиеся сумерки.

– Достаньте свой револьвер, Гатри. Надо удостовериться, что вы захватили его с собой.

– Хорошо, – подчинился я.

Теперь, когда мы решились на авантюру, я не видел причин не использовать любое оружие, какое имелось в нашем распоряжении. Я вынул из-под сиденья саквояж, открыл его и стал искать свое оружие, стараясь соблюдать осторожность, так как оно было заряжено. Найдя револьвер, я сунул его в карман.

– А где ваш револьвер, мисс Хелспай? – спросил я, когда мы подъехали к воротам.

– В муфте, разумеется, – ответила она, словно это было самое подходящее для него место.

– А… – промолвил я, снова убирая саквояж под сиденье.

В этот самый миг мы остановились.

Холмс вышел из кэба, двинулся к воротам и громко крикнул:

– Если мне придется вызывать полицию, вы за это ответите!

Я разглядел по ту сторону ограды человека с фонарем в руке. Он приблизился к воротам.

– Это против наших правил. Мы никого не впускаем после того, как сэр Мармион уходит домой, – сообщил он Холмсу, как будто это разумелось само собой.

– Эй, погодите-ка, – надменно проговорил Холмс. – Здесь у вас мой брат, его забрали без согласия семьи, не объяснив причин. Мы с его невестой и адвокатом явились сюда, чтобы выяснить, правомерно ли его содержание здесь. Я знаю своего брата, сэр, и не могу поверить в то, что это необходимо. Кроме того, мне не представили рапорт врача или судебного исполнителя о том, что брат не способен позаботиться о себе. Я и мои спутники настаиваем, чтобы нас впустили. Если вы этого не сделаете, я буду вынужден обратиться в полицию и…

Надзиратель отступил назад, собираясь ретироваться.

– Я… – пробормотал он.

– Вы не уйдете, сэр. Пустите нас, или я привлеку вас к суду! – объявил Холмс. – Вашему начальству тоже придется ответить за ваше бездействие.

Последние угрозы наконец произвели желаемый эффект. Надзиратель вернулся к воротам.

– Это против правил, – посетовал он и повернул ключ в массивном замке.

– Беспричинно сажать людей под замок тоже против правил, – возразил Холмс и толкнул створку ворот, как только надзиратель вытащил ключ из замка. – Входите! – Он жестом пригласил нас внутрь. – Гастингс, вы побудете у экипажей. Остальные должны держаться вместе, когда мы окажемся в лечебнице. Не разбредайтесь. Мы ведь не хотим наделать тут шуму.

Надзиратель, шедший рядом с кэбом, внезапно рассмеялся:

– Уже наделали!

– Ничуть, – ответил Холмс. – Если бы мне вернули брата, этого бы не понадобилось.

Он повел нас прямо к дверям красивого кирпичного дома, когда-то служившего укромным пристанищем монарху, а ныне превратившегося в приют для душевнобольных. Это было большое здание в благородных пропорциях эпохи Регентства, ухоженное и элегантное. Парадная дверь была полуоткрыта. Надзиратель встал на пороге, словно надеясь задержать нас мирным образом. Холмс отнесся к подобной тактике с заслуженным презрением.

Помогая мисс Хелспай выйти из коляски (от чего она обычно отказывалась), я сказал:

– Будьте начеку.

– Разумеется, – ответила она и сунула руки в муфту.

Мы направились к распахнутой двери.

Я не мог сдержать трепета, когда мы переступили порог и вошли в обшитый деревянными панелями вестибюль с изящной двухмаршевой лестницей, ведущей на галерею и в оба крыла здания. Воздух наполнился стонами, воплями и другими звуками, мало похожими на те, что издает человек. Сливаясь воедино, они напоминали гул морской бури.

Надзиратель поставил ногу на нижнюю ступень, намереваясь подняться на второй этаж. Внезапно раздался приглушенный хлопок, и мужчина осел, схватившись за грудь, из которой хлестала кровь, орошавшая алыми струями деревянные панели, лестницу, а когда надзиратель повернулся к нам, обрызгавшая и нас. Из-под лестницы послышались быстро удаляюшиеся шаги: это спасался бегством убийца.

Из дневника Филипа Тьерса

Старший инспектор Прайс только что сообщил, что инспектор Фезерстоун найден мертвым на своем рабочем месте. Он застрелился. Мне сказали, что он оставил весьма прискорбный отчет о том, что привело его к подобной развязке. Старший инспектор Прайс поражен тем, насколько глубоко Фезерстоун был вовлечен в незаконную подрывную деятельность. Прайс обещал к завтрашнему дню прислать М. Х. полную копию этого документа. Судя по всему, среди прочего Фезерстоун устроил похищение трупа из морга, передал его м-ру Керему и помог тому покинуть страну. Кроме того, он был связан с Браатеном и Викерсом и имел отношение к их приезду в Лондон. «Можете сказать мистеру Холмсу, что он сам все прочтет, – заверил меня Прайс. – Я предоставлю ему не жалкие выжимки из текста. Он получит в свое распоряжение весь отчет целиком, ибо я знаю, что мистер Холмс – человек осмотрительный и правительство безоговорочно ему доверяет».

Я дал ему слово, что в пятницу М. Х. обязательно с ним побеседует, и предложил заглянуть на херес к шести часам. Приглашение было принято.

От М. Х. и Г. пока никаких известий, я еще не беспокоюсь, но все же не могу избавиться от неприятных мыслей. Разработанный ими план ненадежен, если что-то пойдет не так, может статься, в руках у Братства окажется не только Саттон…

Глава двадцать пятая

– Берите ключи! – крикнул мне Холмс, бросившись вверх по ступеням. – Надо поторапливаться!

– Разве мы не задержимся?.. – воскликнул я, подбегая к смертельно раненному человеку и срывая с его пояса связку ключей.

Надзиратель тяжело дышал, его лицо в тусклом свете газовых ламп казалось белым. Плачевное состояние несчастного подчеркивалось нестройным хором выкриков и стонов, доносившихся из палат второго этажа, обитатели которых почуяли недоброе.

– Ни ради него, ни ради убийцы. О нем позаботится Бери. Идемте же!

Он добежал до галереи и посмотрел вниз. Крики, проклятия, жалобы, смех, умолкнувшие было после выстрела, раздались с новой силой.

Я взял огромную связку ключей и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался к Холмсу.

– Вот они, – сказал я.

Мисс Хелспай, стоявшая у подножия лестницы, крикнула:

– Я останусь здесь. Кто-то должен стоять на страже. А вы бегите, господа!

Я разрывался между стремлением одобрить предусмотрительность мисс Хелспай и желанием оградить ее от новых испытаний. Наконец я ответил:

– Присматривайте не только за входной дверью, но и за внутренними.

– Я ведь не новичок, Гатри, – напомнила она и жестом велела мне заниматься своим делом.

– Возьмите на себя северное крыло, Гатри, – распорядился Холмс. – И поперечные проходы. Загляните в каждую комнату. Если найдете Саттона – сразу кликните меня, а я в случае чего кликну вас. Револьвер держите наготове.

И он побежал в направлении южного крыла с револьвером в одной руке и связкой ключей в другой.

– Сделаю, как велите, – ответил я и, очутившись в центральном проходе, покрепче обхватил рукоять револьвера.

Я спрашивал себя, куда подевался весь персонал, потому что до сих пор не увидел ни одного человека. Первую палату, в которую я заглянул, занимал истощенный мужчина, одетый лишь в старую рубаху. Он стоял в углу и издавал ухающие звуки, не обращая внимания на поднос с едой, оставленный на полу возле его кровати. Как только я взглянул на него, он присел и стал испражняться, словно желая таким образом выразить свое отвращение ко всему, что его окружало. Я решил, что это один из тех пациентов, которым сэр Мармион ничем не сумел помочь, и быстро направился к следующей палате, где какой-то юноша старательно выкладывал на полу из спичечных коробков узор собственного сочинения; время от времени он поднимал голову и издавал вопль, полный смертельного ужаса, а потом возвращался к своему занятию.

Я достиг конца коридора и, следуя его изгибу, повернул. За углом находилась комната, битком набитая самым современным оборудованием, включая гальванометр и неглубокую цинковую ванну, в которой, судя по обилию опутывавших ее проводов, и производилось лечение. В другое время мне захотелось бы подробнее осмотреть это хитроумное устройство, однако задерживаться было нельзя. За процедурной находилась душевая, сперва я хотел пройти мимо, но все же решил, что разумнее будет проверить и это помещение.

Холодная вода, капавшая из эмалированных трубок над головой, и тусклое освещение поначалу помешали мне разглядеть скрючившееся в дальнем углу тело, а когда я увидел его, то вначале принял за стопку простыней. Но человек застонал, и я бросился к нему, стараясь не поскользнуться на мокрых плитках; револьвер я сунул в карман, чтобы избежать случайного выстрела.

– Держись, парень! – сказал я, ощутив под рукой влажную кожу. – Я вытащу тебя отсюда!

Я прислушался, пытаясь различить звук его голоса среди гама и бормотаний, доносившихся из соседних палат.

Лицо бедняги с одной стороны распухло, покраснело, словно кусок мяса, и было покрыто синяками. Один глаз заплыл, другим он недоверчиво уставился на меня.

– Гат… ри? – проговорил он раздувшимися губами.

– Боже милосердный! – воскликнул я. – Саттон. Саттон! Что они с вами сделали?

Я попытался поднять его, но он оказался слишком тяжел для меня.

– Дай… те… мор… фия… – с трудом произнес он.

– Ничего, мы уже здесь, Саттон. Мы в два счета вытащим вас отсюда.

Я опять попытался подставить ему плечо и поднять его на ноги, чтобы он сумел хотя бы выйти из душевой.

– Я немедленно позову Холмса, вот только стащу с вас мокрую одежду и заверну в полотенце.

Я почувствовал, что он начинает дрожать от холода. Возясь с Саттоном и в то же время стараясь не поскользнуться, я совершенно забыл про дверь. Услышав позади чьи-то шаги, я даже не обернулся, решив, что явился Холмс и что наши приключения близятся к завершению.

– Вы пришли вовремя!

– Хотел бы я то же сказать и о вас, – промолвил Якоб Браатен, дулом револьвера показывая, чтобы я поднялся.

Он похудел с тех пор, как я видел его последний раз, и на лице его еще заметнее обозначились черты, свидетельствовавшие о беспутном образе жизни, однако он по-прежнему был полон мощной, жестокой и для многих притягательной энергии. Поверх костюма он набросил серовато-коричневый рабочий халат, отмечавший его принадлежность к персоналу лечебницы.

Чтобы выпрямиться, мне пришлось отпустить Саттона. «Позже извинюсь, если представится случай», – подумал я.

– Мне следовало догадаться, что вы здесь, – сказал я, понимая, что от меня этого ожидали и что, пока я буду заговаривать ему зубы, он не выстрелит. – Сумасшедший дом – самое место для вас.

– Я бы обиделся, не будь у меня в руке револьвера, – холодно, словно банкир, высчитывающий проценты, промолвил Браатен. – Бравада вам не идет, Гатри.

– Простите, что разочаровал вас, – сказал я, надеясь, что нервы меня не подведут. – Вы, без сомнения, взыщите с меня за мой провал.

– И за то, что из-за вас я повредил себе ногу. – Он уставился на меня в такой ярости, словно тот взрыв случился только что. – Мы с Викерсом так славно устроились. Благодаря сэру Мармиону нас пускали сюда на ночь. Повара и надзиратели уходили в половине десятого, предоставляя нам до семи утра заниматься тут своими делами. Все шло как по маслу. И надо же было Холмсу сунуть сюда свой нос!

Я понял: он до сих пор не подозревает, что на полу перед ним лежит Саттон. У меня появилась надежда, что это сыграет мне на руку.

– Сэр Мармион сам приходил к мистеру Холмсу, – напомнил я ему. – Вы тут ни при чем.

– Ха! Он приходил по моей просьбе, чтобы заманить сюда Холмса, разжечь его любопытство, заинтриговать и осторожно прощупать почву, – сердито ответил Браатен. – Надо было выведать, что́ Холмс собирается предпринять относительно леди Макмиллан. Мы знали, что ее визит отсрочен из-за Холмса, это нас взбесило. Если бы только у него развязался язык… – Свободной рукой он закрыл себе рот. – Не стоило вам обо всем рассказывать. Надо было просто вас пристрелить. Викерс так бы и поступил.

– А где сам Викерс? – спросил я, будто меня это действительно интересовало. От одного его имени во рту появился тошнотворный привкус. – Я думал, он должен быть с вами.

– Как только вы тут появились, он ушел, – с пренебрежением ответил Браатен. – Он честолюбив и глуп. Скажу лишь, что он теперь в другом месте. – Он издал вздох, полный деланного сочувствия, и шагнул к нам. – В месте, которого вам никогда не сыскать, потому что вы – и мистер Холмс – умрете.

Я не осмелился заговорить, боясь, что голос меня подведет, лишь презрительно скривил губы. Интересно, успею ли я вытащить револьвер и выстрелить, прежде чем он убьет меня? Навряд ли. Мне с трудом верилось, что жить осталось считанные минуты.

Саттон, лежавший у моих ног, застонал и перевалился на бок.

– Завтра он должен был сполна испытать на себе лечение гальваническим шоком, – сообщил Браатен. – Сегодня состоялось лишь предварительное испытание, с морфием, который уменьшил силу воздействия. Завтра, да, завтра к концу дня он раскалился бы добела, и безо всякого морфия. – Он прицелился в Саттона. – Жаль, что нет времени извлечь содержимое этой замечательной головы. Если бы вы не пришли, он прожил бы немного дольше – однако меньше, чем ему хотелось.

Я почувствовал, что Саттон шевельнулся и взмахнул рукой, и мне стало страшно, что он приблизит роковое мгновение. Актер затрясся, а затем обмяк.

Браатен сделал еще один шаг вперед.

– Я хочу видеть, как жизнь уходит из вашего…

Не докончив этой страшной фразы, он охнул, так как в этот момент ступил в лужу неразбавленного жидкого мыла, которое Саттон ухитрился вылить ему под ноги. Револьвер Браатена выстрелил в лейку душа, и на нас сверху хлынула вода. Я сунул руку в карман, вытащил револьвер, прицелился, выстрелил и с радостью увидел, как Браатен упал на колени, схватившись рукой за грудь и уронив револьвер на плитку. Череп его облепили мокрые волосы, окаченные холодной водой.

Звук выстрела со всех сторон был встречен завываниями и хохотом. Я ощутил внутреннее родство с несчастными, ибо радость моя быстро увяла, как только я увидел мучения Браатена. Я не знал, смогу ли спокойно дождаться его конца, не поддавшись жалости. Изо всех сил стараясь не терять присутствия духа, я безразлично наблюдал за ним, хотя мужество уже покидало меня. Возможно, я даже попытался бы оказать Браатену совершенно бесполезную помощь, однако менее чем через три минуты сквозь какофонию до меня донесся голос Майкрофта Холмса, выкликавший мое имя.

– Идите в конец коридора! – крикнул я в ответ, стараясь перекрыть всеобщий гвалт. – В душевую.

– С вами все в порядке? – Его голос послышался ближе, я уже различал звук стремительных шагов. – Гатри! Ответьте мне!

– Немного потрясен, зато цел и невредим, – откликнулся я. – Саттон со мной. И Якоб Браатен тоже. – Вымолвив последнее имя, я прицелился в него. – Не двигайтесь!

Браатен упал на неповрежденный бок и весь съежился. Из того места, куда вошла пуля, сочилась кровавая пена. Он хотел что-то сказать, но закашлялся и пустил красную от крови слюну.

Вошел Холмс с револьвером в руке, на лице его была написана свирепая решимость. Он застыл в дверях – всего на миг, чтобы оценить обстановку. Завидев Саттона, патрон бросился к нему.

– Осторожнее, мыло! – предупредил я.

Однако он все же поскользнулся на плитках и стал хватать руками воздух, но каким-то непостижимым образом устоял на ногах и сумел вернуть равновесие. Холмс опустился на колени перед Саттоном. Сверху на нас продолжала литься вода.

– Что с вами, мой мальчик? – спросил Холмс, кладя руку на плечо Саттону. – Говорите же! Господи, Саттон, что с вами сделали?

Он стал поднимать своего двойника, не в силах скрыть охвативший его ужас, сыпал проклятиями и пытался поставить Саттона на ноги.

– Я… помо… юсь… – пробормотал Саттон, пытаясь помочь Холмсу, но теряя равновесие, – запач… кался…

– Неудивительно, – проговорил я, все еще целясь в Браатена. – Уведите его, Холмс. Я посторожу Браатена…

Холмс уставился на раненого.

– Это Браатен? Боже мой, вы правы! – Он покачал головой. – Годы его не пощадили. С первого взгляда я бы его не узнал. Теперь я вижу, что он серьезно ранен. – Он замолчал, внимательно рассматривая лежащего перед ним человека. – Кажется, вы пробили ему легкое, Гатри.

– Думаю, да, – ответил я, ощущая легкий укол совести, хотя стрелял я не в кого-нибудь, а в Браатена. – Думаю, он долго не протянет.

– Скорее всего. Однако надо наверняка убедиться в этом, – сказал Холмс, выводя или, скорее, вытаскивая Саттона из душевой. – Попробую выключить воду.

– Буду признателен, – ответил я.

– Я подготовлю Саттона к тому, чтобы вывести его отсюда, – продолжал он, словно его действия нуждались в разъяснениях.

– Вам понадобится сухая одежда, – заметил я.

– Вам тоже, Гатри, – отозвался Холмс, окончательно покидая душевую. – Вам тоже.

Надо сказать, это была сущая правда. Вымокший до нитки, я остался один на один со своим врагом. В руке у меня был револьвер. Меня так и подмывало выстрелить еще раз. Но сейчас Якоб Браатен был абсолютно беспомощен, и я, презирая его как безжалостного убийцу, не хотел уподобляться ему, несмотря на огромное искушение. Пока я боролся со своей совестью, струйка воды становилась тоньше и тоньше, а затем и вовсе иссякла. Наконец в слив утекли последние рыжие капли.

По телу Якоба Браатена пробежала судорога, потом вторая, третья, и наконец он обмяк и испустил дух; из раны перестала сочиться кровь, полуоткрытые глаза неподвижно уставились в пространство. Я вышел из душевой на поиски простыни, чтобы прикрыть труп. Покончив с этим, я взял полотенце и стал вытираться. У меня в саквояже лежал свитер, но саквояж остался в коляске мисс Хелспай. Я спустился к ней на первый этаж. Тело надзирателя оттащили в сторону, но все кругом по-прежнему было забрызгано кровью.

– Ну и видок у вас, – заметила Пенелопа, оглядев меня с ног до головы, но затем посерьезнела: – Что там с Браатеном?

– Он мертв. Все это время я ждал, чтобы убедиться наверняка, – пояснил я, бросая прихваченное с собой полотенце на ступеньки. – Мне надо ликовать, что я его прикончил, но я не могу.

– Бедный Гатри, – с неподдельным сочувствием промолвила мисс Хелспай. – Убивать всегда нелегко.

– Мне и не хочется, чтоб это было легко, – возразил я, отчего-то радуясь, что руки мои не дрожат. – А Холмс?..

– Он повел Саттона к кэбу. Прихватил с собой несколько одеял, чтобы согреть беднягу. Мы должны выйти по его сигналу. – Она снова взглянула на меня. – Вам тоже надо завернуться в пару одеял.

– У меня в саквояже есть все необходимое, если вы позволите мне сменить пиджак и сорочку.

Напрасно я упомянул при ней о таких интимных вещах.

– Вы сможете переодеться на обратном пути. Обещаю не подсматривать, – добавила она, так как я во все глаза уставился на нее. – Надо как можно скорее уходить отсюда. Меня тревожит возможное бегство Викерса.

– Так вы думаете, это он стрелял в надзирателя? – спросил я, кивком указав на труп. – Холмс что-то говорил по этому поводу?

– Подобный вывод напрашивается сам собой, – сказала мисс Хелспай. – Возможно, Викерс до сих пор прячется где-то поблизости.

– Или подстраивает для нас ловушку, – с тревогой предположил я. – Он не из тех, кто сразу примиряется с поражением и норовит побыстрее смыться.

– Я оставлю здесь Бери, чтобы он приглядел за Викерсом, – буднично произнесла мисс Хелспай, словно речь шла о том, чтобы послать слугу в лавку за беконом.

– Вы можете подвергнуть его опасности, – заметил я, думая о том, что мне самому пришлось совершить не более четверти часа назад.

– А разве охранять вас – безопасное занятие? – скептически парировала она. – Он член Золотой Ложи и…

– Ест на завтрак медведей гризли, как говорят американцы, – перебил ее я, надеясь, что Холмс позовет нас и мне больше не придется выслушивать отповеди Пенелопы Хелспай.

В темноте мелькнул свет фонаря, и я, вздохнув с облегчением, направился к двери, следуя в нескольких шагах от мисс Хелспай.

– Гатри! – крикнул Холмс, когда мы показались на пороге. – Что вы делаете?

Я не успел ответить: снова вспыхнули огни фонарей, вслед за этим раздалась пальба, сопровождаемая ревом автомобиля, который вырулил из-за дома и через лужайку на хорошей скорости помчался к воротам. Это был четырехместный «даймлер-визави»[34]. Передние места были заняты двумя чемоданами, на заднем сидел Викерс, одной рукой крутивший руль, а другой отстреливавшийся из длинноствольного револьвера.

Гастингс соскочил с козел. Поначалу я испугался, что он ранен, но тотчас понял, что возница хочет успокоить лошадь. С правой стороны кэба стоял Холмс, заслонивший своим телом Саттона, чтобы защитить его от шальной пули. Бери пытался удержать кобылу мисс Хелспай, чтобы она не понесла, а потому не мог броситься в погоню за Викерсом.

Внезапно стрельба стихла. Я предположил, что Викерс израсходовал весь боезапас и должен перезарядить револьвер; однако он уже добрался до ворот, спрыгнул на землю, широко распахнул створки, затем снова забрался в «даймлер» и вырулил на аллею. Свет автомобильных фар стал быстро удаляться от нас.

– Гатри, скорее! – крикнул Холмс. – Вы с мисс Хелспай отправляйтесь в погоню. Бе́ри, вы останетесь здесь на случай, если он опять вернется. А я отвезу Саттона в безопасное место.

Гастингс успокоил Ланса, а затем промолвил:

– Не знаю, способен ли он быстро бежать, мистер Холмс. Ланс притомился.

– Я понимаю, Гастингс, но надо постараться.

Он снова принялся запихивать Саттона в кэб.

– Вы двое! Мигом в погоню! Бе́ри, будьте начеку. Если к десяти часам ничего не произойдет, возвращайтесь на Пэлл-Мэлл.

Мисс Хелспай на миг замешкалась, словно хотела оспорить эти приказы, однако, подумав, согласилась с ними:

– Быстрее, Гатри! Викерс ускользает.

Она поднялась в коляску, жестом указав на место рядом с нею. Я поторопился исполнить ее распоряжение и вскочил на боковую подножку. Она стегнула лошадь вожжами, и мы помчались в погоню за «даймлером», который был уже в конце аллеи. Примостившись на узком сиденье, я взглянул на нее:

– Это ужасно неприлично, но мне придется снять несколько промокших вещей. Если я поставлю между нами саквояж, то не слишком оскорблю вашу нравственность.

– Ах, Гатри, – раздраженно проговорила мисс Хелспай. – Не тяните. Я слежу за дорогой. Вы не поразите меня, если снимете с себя и пиджак, и жилет, и сорочку, и даже фуфайку.

Я не сумел придумать, чем сгладить ее нескромность.

– Я постараюсь побыстрее, – только и сказал я.

– Хорошо. Мне понадобится ваша помощь.

Лошадь по-прежнему шла тихой рысью – быстрее не позволяли темнота и скользкая дорога.

– Я не вижу на дороге других автомобилей, – заметил я, пытаясь стащить с себя пиджак.

Это было все равно что счищать тонкую кожуру с тропического фрукта, но наконец я ухитрился избавиться от пиджака и бросил его себе под ноги. В этот момент коляска покачнулась, сворачивая на Аксбридж-роуд. Я невольно схватился за саквояж, стараясь не потерять равновесия, и, дождавшись, когда мы окажемся на ровной дороге, снял воротничок, галстук и манжеты.

– Он свернул направо, – сообщила мисс Хелспай и подалась вперед, словно желая подстегнуть лошадь. – Может, направляется в Брентфорд или Кью[35].

– Или на Большую Западную дорогу[36], – заметил я, подумав, что это наиболее вероятно. – Вполне возможно, что он хочет вообще убраться из Лондона.

Я принялся за сорочку, намереваясь высвободиться из ее липких объятий.

– Я тоже так думаю, Гатри, – ответила мисс Хелспай. – Боюсь только, нам его не догнать.

Между нами и «даймлером» успели вклиниться три кареты и велосипед; преодолеть разрыв уже не представлялось возможным – кобыла устала и начала замедлять бег. Я увидел, что автомобиль снова повернул на запад и быстро исчез из виду. На следующем углу мисс Хелспай свернула налево и пустила лошадь обычным шагом. Мы возвращались в дождливую сутолоку лондонских предместий.

Я вытащил из саквояжа свитер и чистую фуфайку и быстро надел их.

– У нас не было шансов, – заметил я, когда мы проехали пару миль.

– Да, – согласилась мисс Хелспай. – Хотя в такой дождь всегда существует вероятность, что машина перевернется или попадет в аварию.

– Какая досада, что этого не случилось, – посетовал я, снова убирая саквояж под сиденье. – Я с удовольствием вытащил бы Викерса из-под обломков его автомобиля.

– Что ж, по крайней мере, Браатена больше нет, – отозвалась мисс Хелспай. – Теперь надо только надеяться, что с Саттоном все будет в порядке.

– Вид у него был ужасный, – осторожно заметил я. – Его лицо напоминало… один сплошной кровоподтек. – С ним много всего произошло, но это бросалось в глаза в первую очередь. – Ему давали морфий, и теперь он… не в себе.

– Саттону станет лучше, – утешила мисс Хелспай. – Он находился там совсем недолго и не успел привыкнуть. – Она внимательно смотрела на дорогу: мы снова подъезжали к Аксбридж-роуд. – Вероятно, нам надо возвращаться на Пэлл-Мэлл.

– Да, – согласился я. – Однако вы не возражаете, если мы заедем на Керзон-стрит? Мне надо переодеться и оставить там эти вещи.

– Конечно, если желаете. Только зачем? – Мисс Хелспай попыталась подавить зевок, прикрыв рот тыльной стороной кисти. – Хотите, можете остаться дома, а я заеду за вами утром.

– О нет, – проговорил я, немного оживляясь. – Я загляну на Пэлл-Мэлл, чтобы узнать, как дела у Саттона, а потом планирую отправиться в театр.

Она изумленно уставилась на меня:

– Это еще зачем?

Я расхохотался.

– Вы забыли? Сегодня в Театре герцога Йоркского Майкрофт Холмс будет исполнять роль Макбета, и я ни за какие коврижки этого не пропущу, – громко воскликнул я и с радостью заметил, что Пенелопа тоже оживилась. – Не угодно ли вам присоединиться ко мне, мисс Хелспай?

Она кокетливо вскинула голову:

– С удовольствием, мистер Гатри.

Из дневника Филипа Тьерса

М. Х. вернулся домой в шесть сорок. Он привез с собой Саттона, которого водворили в спальне М. Х., где бедняга останется до тех пор, пока не придет в себя. Ухаживать за Саттоном в отсутствие М. Х. поручено мне. Саттон очень плох, на его лице заметны следы истязаний, голова в нескольких местах обрита, но для чего – он объяснить не в силах. Я готовлю наваристый бульон, которым буду понемногу отпаивать его, пока он не оправится. Саттон до сих пор находится под воздействием морфия, который ему давали несколько часов назад; должно пройти какое-то время, чтобы организм мог полностью избавиться от наркотика. Сейчас он плохо понимает, что́ происходит вокруг, очень вял и не способен связно мыслить. Кроме того, его надолго оставили в холодной мокрой одежде, отчего он крайне изнурен и при малейшем сквозняке начинает дрожать. Я разжег камин в спальне М. Х. и принес еще одно одеяло, чтобы помочь ему побыстрее согреться.

Г., в вечернем костюме, приехал не больше десяти минут назад. Он жадно расспрашивал меня о состоянии Саттона и был рад услышать, что М. Х., перед тем как отправиться на Сент-Мартинс-лейн, послал за Уотсоном, которого мы ожидаем к девяти. К счастью, славный доктор – воплощенное благоразумие. Г. также спрашивал, не было ли новостей, пока они с М. Х. разыскивали Саттона. Я сообщил ему (как несколько ранее уведомил М. Х.), что около половины пятого доставили курьерский пакет и что в нем, по-видимому, содержатся новые сведения относительно смерти герра Криде. Судя по всему, за этим событием кроется куда больше, чем казалось вначале. М. Х. намерен заняться всем этим с утра, когда покончит с сегодняшними делами.

Я очень сожалею, что не смогу побывать на спектакле; М. Х. уехал из дому, закутавшись в кашне и плащ с капюшоном и низко надвинув на глаза кучерскую шляпу, так чтобы никто не сумел как следует разглядеть его, до того как он наденет сценический костюм и нанесет грим. Я с нетерпением предвкушаю возвращение Г. и его рассказ о том, как прошел спектакль…

Глава двадцать шестая

Беатрис Мазеруэлл в пышном одеянии леди Макбет стояла против своего «супруга». Глаза ее пылали. Она простерла руку и схватила его за край одежды, притянув к себе.

– «Натяни решимость на колки, и все удастся»[37].

Она обошла Макбета кругом, прижалась лбом к его плечу и стала расписывать ему, как напоит слуг Дункана вином, а ее муж тем временем заколет короля.

– Она кое-что поменяла, – шепнул я мисс Хелспай.

– Не в тексте, – тоже шепотом ответила она.

– Нет, в движениях. Раньше она вела себя не так, – нахмурившись, пояснил я.

– То есть во время прежних представлений, при… при нашем друге, она этого не делала? – спросила мисс Хелспай.

Тут какой-то зритель, сидевший позади, шикнул на нас.

– Во всяком случае, я такого не видел, – едва слышно проговорил я. – Интересно, зачем ей это?

– Смотрите пьесу, – посоветовала мне мисс Хелспай.

В третьем акте, в первой сцене с Убийцами, Майкрофт Холмс запнулся на словах «Ваш дух высокий радует меня». «Интересно, – подумал я, – заметил кто-нибудь его ошибку или все решили, что он сделал это нарочно? Никто из актеров и виду не подал, но вряд ли они не поняли этого».

В антракте, когда мы с мисс Хелспай пили чай, она сказала:

– На мой взгляд, он неплохо держится. Жаль, что его бедный друг не может посмотреть на него. Думаю, он бы одобрил Холмса. Весьма убедительная трактовка роли.

Ее ученые рассуждения заставили меня улыбнуться.

– Да, – согласился я. – Вероятно, он и сам останется доволен представлением.

Она лукаво взглянула на меня:

– Пьеса еще не окончена.

– Ах да… м-м… «Зрелище – ловушка»? – процитировал я «Гамлета»[38].

– По крайней мере, сегодня уж точно, – многозначительно ответила она.

В первой сцене четвертого акта Ведьмы вызывали для Холмса-Макбета Видения потомков Банко, которым было суждено править после него:

– «Гнусные старухи! К чему мне видеть их?» – Неожиданно его голос дрогнул, и я подумал, что либо это намеренное ухищрение, либо Холмс начал уставать. Мне хотелось верить в первое, но более вероятным казалось второе.

К третьей сцене пятого акта я понял, что Холмс хрипнет. Очевидно, некоторые актеры тоже заметили, что он не в лучшей форме: они заставили его выдвинуться на авансцену и повернуться лицом к зрительному залу, чтобы уставший голос был слышен как можно лучше.

– «Впредь не докладывать. Пусть все бегут. Пока Бирнамский лес не вышел в бой на Дунсинан, я тверд». – Макбет скрывает свою тревогу под маской высокомерия. – «Мне духи, которым все раскрыто, возвестили: „Будь смел, Макбет. Тебя не одолеет рожденный женщиной“».

Холмс сделал величественный, широкий жест, подсмотренный им у Саттона, но придал ему больше плавности и сопроводил его более ироничным поклоном. Я был рад, что пьеса почти окончена, так как видел, что Холмс предельно измотан.

– «Бесчисленные „завтра“, „завтра“, „завтра“ крадутся мелким шагом, день за днем…» – Голос его звучал как похоронный колокол.

– Он очень, очень неплохо держится, – прошептала мисс Хелспай. – Даже несмотря на выходки леди Макбет.

Зритель, сидевший позади, опять зашикал на нее. Ее одобрительные восклицания раздражали его с самого начала пьесы.

– «…Безумцам освещали путь к пыльной смерти…»

Поскольку я довольно хорошо знал Холмса, то сразу различил в этих словах глубоко личную интонацию, в то время как остальные зрители воспринимали их как прощание с надеждой. Я тоже, вспоминая о смерти Якоба Браатена, ощущал болезненные уколы совести, но до настоящего момента мне удавалось не думать об этом, погрузившись в пьесу.

– «…Фигляр, который час кривляется на сцене и навсегда смолкает…»

Горькие эти слова потрясли меня: я понял, что Холмс прощается со сценой, на которую ему больше никогда и нигде не выйти.

– «…Где много и шума и страстей, но смысла нет»[39].

Припомнив, что грядет битва, я понадеялся, что Саттон часто повторял эту сцену и Холмс сумел перенять его движения. Я подозревал, что эта часть пьесы окажется наиболее сложной для моего патрона. Несмотря на бурные события, происходившие на сцене, а также на двойное напряжение, которое я испытывал (оттого, что был захвачен трагедией, и оттого, что знал, кто исполняет в ней заглавную роль), меня одолевала усталость. Мне не грозила опасность задремать, но я неловко развалился в кресле, ощутив боли, которых прежде не замечал. Я спрашивал себя, наслаждается ли мисс Хелспай представлением, или треволнения сегодняшнего дня лишили ее этого удовольствия.

Началась последняя битва. Волею Барда Макдуф одержал верх. Пьеса окончилась, занавес опустился, затем публика, как водится, стала вызывать актеров на поклон. Я аплодировал вместе с остальными, чувствуя облегчение оттого, что тяжкое испытание, выпавшее на долю Холмса, подходит к концу.

– Надо пойти за кулисы, – сказала мисс Хелспай, дернув меня за рукав, – и поздравить его со столь удачным исполнением.

– Может быть, – ответил я, не зная, будет ли Холмс рад нам.

– Во всяком случае, мы должны попытаться, – заявила она и стала пробираться к центральному проходу. – Если он не захочет нас видеть, то не пустит. Служитель узнает.

Я не сумел сказать ей «нет», да, говоря по правде, и не хотел. Мне оставалось только покорно следовать за ней. Мы вышли из театра, обогнули здание и вновь зашли со служебного входа. Я встал у двери, а мисс Хелспай подошла к служителю со словами:

– Мы к мистеру Саттону. Возможно, он внес в список наши имена – мистер Гатри и мисс Хелспай?

Служитель и не подумал свериться со списком.

– Вы в нем не значитесь, – объявил он и отвернулся.

– О, думаю, вы ошибаетесь, – возразила мисс Хелспай, приблизившись к конторке, за которой сидел служитель, и уперев палец в замусоленный список. – Вот. Видите? Хелспай и Гатри. А также Тьерс.

Служитель засопел и уставился в список, словно впервые видел его.

– А, – промолвил он таким скучным голосом, что мне захотелось тут же отчитать его. – Можете войти. Подниметесь по винтовой лестнице. Вторая дверь справа от сцены.

– Благодарю вас, – сухо проговорил я, и мы шагнули в тусклый, битком набитый разными полезными вещами мир закулисья.

Под винтовой лестницей, о которой упоминал служитель, лежали груды канатов и противовесов, с помощью которых меняли декорации и поднимали и опускали занавес, а также какие-то особые лампы. Они источали запах газа, впрочем, не настолько сильный, чтобы вызывать опасения. Мы миновали группу монтировщиков – грубых парней в робах – и нескольких статистов в старинных доспехах, с накладными бородами и подошли к чугунной лестнице, которая вела к гримеркам. Как только я поставил ногу на первую ступеньку, сооружение издало немелодичный лязг.

– Осторожней, Гатри, – произнесла мисс Хелспай, следуя за мной наверх. – Смотрите, не спускается ли кто навстречу нам.

– Хорошо, – ответил я.

Мы без происшествий добрались до узкого металлического балкона, который вел в коридор. На двери второй гримерки была прибита табличка: «Эдмунд Саттон». Я постучался:

– Это Гатри, сэр, и мисс Хелспай. Мы пришли поздравить вас.

– Входите, – произнес усталый голос, который показался мне едва знакомым.

Мы вошли и увидели Холмса. Он был в халате и уже успел частично смыть грим. В маленькой уборной, стены которой были выкрашены в неопределенный зеленовато-кремовый цвет, пахло потом, театральным гримом и одеколоном. Газовые лампы, висевшие по обеим сторонам зеркала, заливали окружающее пространство ослепительным светом. На маленькой вешалке на колесиках висели костюмы, в которых Холмс только что выходил на сцену, рядом, на стуле, была горой навалена его собственная одежда. Я наблюдал за тем, как Холмс намазывает на лицо белый крем, а потом снимает его вместе с гримом при помощи куска плотной пергаментной бумаги. Он указал рукой на стул, я предложил его мисс Хелспай. Она присела и тоже стала наблюдать за Холмсом.

– Самое неприятное, что потом мне опять придется накладывать грим, чтобы не утратить сходства с Саттоном.

– Думаю, Саттон был бы доволен, если бы мог видеть вас этим вечером, сэр.

Я еще не закончил, однако Холмс предостерегающе поднял руку.

– Будь Саттон здесь, мне не было бы нужды подниматься на сцену, – возразил он, в последний раз промокнув подбородок. – Я и представить себе не мог, насколько сложно сохранять голос на протяжении всей пьесы. А эти огни рампы – слепящие, обдающие жаром!

– Никто ничего не заподозрил, – заметил я.

– Разумеется. Хотя Мазеруэлл заметила, что Саттон немного не в себе. Видели, что она вытворяла в первых актах? Меня будто холодом обдало. Я не вполне уверен, что она мне поверила. – Холмс скрестил на груди руки и поймал в зеркале мой взгляд. – Надеюсь, вы меня не покинете. Не хочется столкнуться к кем-нибудь из труппы. Актеры – народ проницательный. На сцене я еще мог их обмануть, но не теперь, когда спектакль завершился. – Он взглянул на чашечки с гримом и коробочку с пудрой. – Там по-прежнему идет дождь?

– Льет как из ведра, – известила мисс Хелспай, предвосхитив мой ответ.

– Понятно, – ответил Холмс. – Что ж, это нам на руку. У меня теперь есть отличный повод поплотнее закутаться в плащ. Придется потом отдать его Саттону, а не то станут спрашивать, почему он его больше не носит. – Он выбрал коричневато-розовый тон и наложил его на лицо, тщательно разравнивая краешком губки. – Цвет глаз мне не изменить, зато я могу слегка тронуть ресницы синим гримом, чтобы глаза казались голубыми. Волосы будут прикрыты капюшоном. Слава Богу, плащ у меня просторный, он скроет мои телеса. На мое счастье, художник по костюмам решил, что Саттон должен выглядеть повнушительнее. Я вытащил из костюмов все «толщинки». Саттону придется вставить их обратно. – Он продолжал трудиться над своим лицом, при помощи теней делая его более худым и пугающе моложавым. – Скоро за мной приедет Гастингс. Я хочу, чтобы мы вместе вышли из театра.

– Вы уже говорили, – напомнил я ему.

– А еще я хочу, чтобы вы оба вернулись со мной на Пэлл-Мэлл. Нам нужно обсудить кое-какие дела. – Он по-прежнему работал над своим гримом, добиваясь полной естественности. – Тяжелая выдалась неделя, Гатри.

– Да, сэр.

Наконец Холмс отвернулся от зеркала:

– Она еще не закончилась, осталось совсем чуть-чуть. Если удастся решить один-два вопроса, возможно, к пятнице завершим всю работу. – Он запустил пальцы в шевелюру, бормоча что-то насчет парика. – Мисс Хелспай, вы оказались чрезвычайно полезны нам. Надеюсь, это ни в коем случае не скомпрометирует вас перед Золотой Ложей.

– На этот счет не беспокойтесь, – сказала мисс Хелспай. – В данный момент наши с вами цели сходятся. – И она одарила его ангельской улыбкой.

– Мисс Хелспай, вы лишаете меня присутствия духа. Я попрошу вас обоих выйти отсюда – мне надо переодеться.

– Конечно, – ответил я и предложил мисс Хелспай руку, на случай, если ей потребуется моя помощь, чтобы встать и выйти из этой тесной каморки.

– Благодарю вас, Гатри, – произнесла она с такой кротостью, что я подумал, не смеется ли она надо мною. Она позволила мне вывести себя из комнаты, а затем потащила в начало коридора, где стояла небольшая скамья. – Суматошный был денек, не правда ли?

– Не то слово. Я бы сказал, вся неделя была суматошной, – ответил я.

– Но сегодня особенно. Будь мы в Италии, наши приключения оказались бы достойны пера миссис Радклиф[40]: переодевания, бессовестные злодеи, таинственные двойники, лечебницы для душевнобольных, погони. Правда, в ее романах никаких автомобилей нет и в помине, – торопливо добавила она, задорно блестя голубыми глазами. – Однако признайтесь, все было как в романе.

– Я бы, скорее, вспомнил Уилки Коллинза. К тому же, в отличие от миссис Радклиф, он умер совсем недавно.

– Да, – ответила она и замолчала: к нам приближалась Беатрис Мазеруэлл.

Сбросив с себя средневековые одеяния, она оказалась миловидной женщиной с пышными формами, которые охотно выставляла напоказ, нарядившись в открытое ярко-синее платье и немилосердно затянув талию. Волосы ее были уложены в модную прическу, на шее красовались бриллиантовое колье-стойка и нитка жемчуга. Актрису сопровождал какой-то мужчина, по меньшей мере десятью годами старше, в вечернем костюме, державшийся с уверенностью богатого вельможи. Проходя мимо, она кивнула мне и заметила:

– Вы приятель Саттона, не так ли? Какая досада, что он был не в форме! И все же он опытный актер, сумел сыграть, несмотря ни на что. Совсем лишился голоса. Должно быть, из-за простуды.

Не пряча самодовольной ухмылки, она направилась к чугунной лестнице и стала спускаться по ней с легкостью, свидетельствовавшей о многолетней привычке.

– Да! – тихо проговорила мисс Хелспай. – Непостоянство, имя тебе – Мазеруэлл! Теперь я понимаю, отчего Саттон так о ней отзывался.

– Она хватила через край, – согласился я.

– Гатри, какой же вы простачок! – дружески попеняла мне мисс Хелспай.

Я хотел было спросить, почему она так думает, но тут дверь саттоновской гримерки распахнулась и на пороге появился Холмс, закутавшийся в свой плащ и длинное кашне и надвинувший на глаза шляпу. Перед тем как открыть рот, он откашлялся.

– Гатри! Пойдем! – воскликнул он, хлопнул меня по плечу и подтолкнул к лестнице. – И вы, мисс Хелспай.

– Как скажете, – ответила она, и в ее голосе опять послышались веселые нотки.

Мы спустились по винтовой лестнице. Наши шаги звучали словно удары молота о наковальню. Когда мы достигли первого этажа, Холмса (приняв его за Саттона) окликнул кто-то из актеров, но, заметив, что он не один, не стал задерживать. Служитель у входа едва удостоил нас взглядом.

– Где ваш экипаж? – спросил Холмс, когда Сид Гастингс в своем кэбе подкатил к театральному подъезду.

Теперь, когда бо́льшая часть публики разошлась, улица, несмотря на нарядный театральный фасад и ярко горящие фонари, казалась пустынной и немного зловещей.

– За углом, – ответила мисс Хелспай.

– Тогда встретимся на Пэлл-Мэлл, – сказал он, словно на этот счет не могло быть двух мнений.

– Хорошо, – откликнулась мисс Хелспай и взяла меня под руку. – Идемте, Гатри.

Я пошел рядом с нею, размышляя про себя, что театр поистине заколдованное место. Мы обогнули здание и подошли к коляске, которую мисс Хелспай оставила здесь перед спектаклем. Все экипажи, кроме одного-двух, уже разъехались, кругом было безлюдно, словно в бальной зале после ухода гостей. Не успели мы забраться в коляску, как кобыла громко заржала и начала трясти головой, словно заявляя о нежелании продолжать работу. Я хотел заговорить, но мисс Хелспай сделала мне знак молчать.

– Что случилось? – беззвучно промолвил я, увидев, что она чрезвычайно встревожилась.

– Лошадь покалечили, она охромела, – едва слышно проговорила мисс Хелспай. – Кто-то пытается нас задержать.

– Вы уверены? – так же тихо спросил я.

– Она не может сдвинуться с места – у нее перерезаны сухожилия, – произнесла мисс Хелспай таким гневным и печальным голосом, какого я больше не чаял услышать.

– Почему вы так думаете?

– Потому, что у нее на ногах кровь и ей больно. А мы не можем двинуться с места.

Я замолчал, прислушиваясь к шуму дождя и другим ночным звукам. Мне показалось, будто щелкнул взведенный курок; я тут же бросился на пол коляски, мисс Хелспай последовала моему примеру.

Раздался выстрел, лошадь снова заржала и попыталась тронуться с места, но вместо этого упала, запутавшись в сбруе.

– Все, хватит, – прошептала мисс Хелспай и сунула руку в муфту, намереваясь достать револьвер. – Гатри, готовьтесь бежать.

– У меня тоже есть револьвер, – мягко возразил я. – Если мы с вами будем действовать сообща, то, возможно, сумеем им помешать, кто бы они ни были.

Она одобрительно кивнула и вытащила револьвер.

– Готовы? Внимание, пошли!

Мы оба одновременно выскочили из экипажа, она с левой стороны, я – с правой, припали к земле и стали целиться в темноту; в шести футах от коляски маячила какая-то фигура в развевающемся плаще, она развернулась и побежала прочь.

– Стой! – заорал я и бросился в погоню.

Мы помчались по Сент-Мартинс-лейн в направлении Лонг-Акр, однако я так и не смог нагнать беглеца. Недалеко от Ковент-Гардена он скользнул в проход между двумя домами. Боясь оставить мисс Хелспай одну, я повернулся и бросился назад, к Театру герцога Йоркского, но, подбегая, услышал одиночный выстрел.

– Мисс Хелспай! – в ужасе крикнул я, однако, добравшись наконец до места, увидел, что она стоит над своей лошадью, а в глазах ее сверкают слезы.

– Она так мучилась, – пробормотала мисс Хелспай, отдавая мне свой револьвер.

– Дорогая мисс Хелспай, – сказал я и обнял ее за плечи, чтобы хоть как-то утешить. – Как это грустно…

– Одно дело – стрелять в нас, – слабым, сдавленным голосом проговорила мисс Хелспай, – ведь мы умеем за себя постоять. Но причинять вред безвинному животному только ради того, чтобы расправиться с нами, это настоящая трусость.

– Да, – ответил я, искренне соглашаясь с нею.

«Но что нам теперь делать? – спрашивал я себя. – Как отцепить коляску и снять с мертвой лошади сбрую? И как поступить с животным?» Все это представлялось мне крайне затруднительным.

– Не беспокойтесь, – произнесла мисс Хелспай, словно прочитав мои мысли. – Об этом позаботятся мои коллеги.

– Ах да, ваши коллеги! Только вот где они были, когда покалечили лошадь?

Мне очень не нравилось, что они постоянно следовали за нами, однако подобная нерадивость вызывала у меня еще меньшее одобрение.

– Они провожали домой мистера Холмса, – объяснила она. – Им показалось, что мы не нуждаемся в их опеке.

– Небольшое утешение, – заметил я, стараясь держать себя в руках.

– Да. Им придется ответить за свое упущение перед начальством.

Одной рукой мисс Хелспай взяла меня за руку, в другой по-прежнему держала муфту; она не упомянула о своем револьвере, и я положил его в задний карман брюк, отдельно от своего оружия.

– Пэлл-Мэлл не очень далеко. Мы можем дойти пешком, если вы не усматриваете в этом слишком большой опасности.

– Во всяком случае, можно рискнуть, – ответил я, больше не чувствуя прежней усталости, которая испарилась как по волшебству. – Если задержимся в пути, быть может, на поиски отправят Гастингса.

– Или моих коллег, – добавила мисс Хелспай. – Если мы пойдем налево по Сент-Мартинс-лейн, то доберемся до начала Пэлл-Мэлл, а оттуда и до дома мистера Холмса недалеко. – Она попыталась улыбнуться. – Здесь, верно, не больше полумили?

– Около того, – ответил я.

Мне было совершенно все равно. Этот невыносимо тяжелый день заканчивался самым чудесным образом. Я подумал, что еще несколько минут в обществе мисс Хелспай сумеют утолить все печали, выпавшие на мою долю, и вознаградить ее за потерю лошади. Я шагал вовсе не так быстро, как мог бы, и волновался лишь о том, чтобы мисс Хелспай не испачкала свое платье и не простудилась. Мимо нас проехало несколько экипажей и один-два всадника. Мы были уже напротив Кокспер-стрит, когда к нам подъехал верховой. Он окликнул мисс Хелспай по имени и спросил, где ее коляска.

– Увидите, когда подъедете к театру. Я поручаю вам с Лэнгфордом позаботиться о ней. – Она говорила резко, но я расслышал в ее голосе нотки страдания, которые она стремилась скрыть.

– Будет исполнено, мисс Хелспай, – ответил всадник, поднял в приветствии руку и поскакал в направлении Сент-Мартинс-лейн.

Пока они разговаривали, я вдруг понял, что она все еще держит меня под руку и не делает попыток отстраниться. Это было пьянящее ощущение, но я боялся, что придаю ему чрезмерное значение: день выдался тяжелым, и под конец его Пенелопе пришлось пристрелить свою лошадь. Вполне понятно, что она нуждалась в поддержке. Я решил не делать далеко идущих выводов и не воображать себе лишнего.

– Скажите, Гатри, – спросила она, когда мы снова пустились в путь, – вы рады, что избавили мир от Якоба Браатена?

Этот прямой вопрос совершенно застал меня врасплох.

– Я рад, что его уже нет в живых и он больше не будет мучить невинных людей. Но я не рад тому, что мне пришлось его убить. Если бы я радовался этому, то уподобился бы ему самому.

– Подражание – лучший комплимент? Что ж, а я так очень рада.

Мне не хотелось этого признавать, но ее похвала подняла мне настроение.

– Вы очень добры, мисс Хелспай. Это не то, чем следует гордиться.

– Неправда, – ласково возразила она. – Мы награждаем солдат орденами, за то что они ежедневно убивают людей.

– Это совсем другое, – сказал я.

Мы были уже недалеко от дома Холмса, но мне не хотелось туда идти, хотя я понимал, что придется.

– Только вы так считаете, Гатри.

На лестнице она опередила меня. Мы стали подниматься на третий этаж. По дороге я спросил:

– А как вы сегодня собираетесь вернуться к себе… домой?

Меня внезапно поразило, что я понятия не имею, где и с кем она живет.

– Об этом позаботятся мои коллеги, – равнодушно ответила она, продолжая подъем.

Тьерс тотчас открыл нам:

– Он в кабинете. И Саттон тоже. – Вид у него был измученный. – Ладно, когда один из них постоянно цитировал Шекспира, но двое…

– Ради вас, Тьерс, мы постараемся положить этому конец, – пообещала мисс Хелспай, и мы направились в кабинет.

Там в кресле Холмса, накинув поверх халата одеяло и положив под голову подушку, сидел Саттон. Холмс, уже без грима, стоял перед камином с бокалом бренди в одной руке и кочергой в другой и делал вид, будто фехтует. Заметив мисс Хелспай, он опустил кочергу и сказал:

– А мы уж собирались выслать за вами ищеек.

– У нас возникли кое-какие трудности, – объяснила мисс Хелспай таким тоном, будто речь шла всего-навсего об отвалившемся колесе экипажа. – Пришлось прогуляться.

Саттон подался вперед, хотя это явно далось ему непросто. Одна половина его лица напоминала кусок сырого мяса. Он попытался выразить нам свое сочувствие, но не сумел выговорить ни слова.

– Что за трудности, Гатри? – спросил Холмс. Его серые глаза сузились.

– На нас напали, – сказал я, ради мисс Хелспай постаравшись, чтобы мои слова прозвучали не слишком грозно.

– Напали? – переспросил Холмс. – Кто?

– Какой-то человек в черном. Я погнался за ним, но около Ковент-Гардена ему удалось ускользнуть. Вы же знаете, там настоящий лабиринт. Хотя это не оправдание, – поспешно добавил я.

– По крайней мере, это объяснение, – заметил Холмс. – Садитесь оба. Тьерс тотчас принесет вам еду. Должен сказать, я тоже проголодался. – Он глянул на Саттона: – Не представляю, что значит ежедневно выходить на сцену. Я совершенно обессилел.

– К этому скоро привыкаешь, если нравится, – ответил актер. Голос его напоминал скрип несмазанной двери, но в нем самом уже узнавался прежний Саттон. Он успел стряхнуть с себя сонную вялость и апатию, мучившие и изнурявшие его.

– Да, вероятно, – задумчиво промолвил Холмс. Он обернулся, окинул нас долгим взглядом и наконец сказал: – У нас тоже новости. Инспектор Лайонел Фезерстоун мертв.

– Как?! – воскликнул я.

– А кто это? – в то же мгновение спросила мисс Хелспай.

– Видимо, он покончил с собой, – объяснил Холмс. – Судя по всему, Братство заставляло его шпионить. Старший инспектор Прайс прислал мне предварительный рапорт, пообещав позднее снабдить меня копией собственноручного отчета Фезерстоуна о своей деятельности.

– Его заставили? Но как? – Все это не укладывалось у меня в голове.

– Его мать была связана с ирландскими бунтарями. В борьбе с Англией эти люди не брезговали ничем. Они каким-то образом объединились с Братством и вынудили Фезерстоуна к сотрудничеству. Он больше не смог выносить обман и покончил со всем этим единственным доступным ему способом: лишил себя жизни. – Холмс остановился и немного отпил из своего бокала. – Должно быть, в полиции имеется еще один агент Братства, причем более высокого ранга, так как Фезерстоуну частенько поручали дела, которые интересовали эту организацию. Надеюсь, материалы инспектора Стренджа прольют на это свет.

– Значит, дело Керема специально поручили Фезерстоуну, чтобы он повлиял на его исход, – вставил я, догадавшись, что это многое могло бы объяснить.

– Да. Именно он организовал похищение трупа, а потом более двадцати часов скрывал пропажу. Он сам замел все следы с помощью сэра Мармиона. – Лицо Холмса помрачнело. – Я до сих пор виню себя за то, что вовремя не распознал роль Хэйзелтина. – Он прокашлялся и добавил: – Один Саттон почуял, что с ним что-то не так. Надо было к вам прислушаться, Эдмунд. Надо было.

– Дело не только в предчувствиях, но и в моем недоверии к науке, – признался Саттон и, не докончив фразы, запнулся и сдавленно захрипел, но жестом дал понять, что хочет добавить что-то еще. – Наука всегда стремится к высоким идеалам, но часто приводит к насилию и жестокости.

– Это вина не науки, но людей, которые ее используют, – строго промолвил Холмс.

– Возможно, – согласился Саттон, не желая спорить.

– Саттон в чем-то прав, – признала мисс Хелспай. – Наука, как вы сказали, может, и не виновата, но ученые – такие же люди, как и все прочие. Им не чужды обычные человеческие запросы и мотивы. Удивительно, что мы вообще сумели так продвинуться в познании мира, учитывая человеческую природу.

Холмс рассердился:

– Уж не хотите ли вы сказать, что тоже осуждаете науку за то, какое применение находят ей люди?

– Нет, – ответила она. – Так далеко я не зайду. Однако вы должны признать, что даже самые просвещенные умы нередко становятся игрушкой темных страстей, способных превратить похвальные намерения в недостойные деяния. Вот и в натуре сэра Мармиона имелась червоточинка.

Холмс изумленно уставился на нее и в течение нескольких секунд не мог подыскать ответ, чего с ним никогда раньше не случалось. Наконец он отвесил ей поклон и изрек:

– Не могу отрицать, что сэр Мармион нашел своим научным разработкам не слишком достойное применение.

Мисс Хелспай решила развить успех:

– Разве не это главная тема «Макбета»? Разве не это вы старались показать своей сегодняшней игрой?

– Ах, – благодушно проговорил Холмс, – эта пьеса, дорогая мисс Хелспай, всего лишь выдумка. Шекспир ни словом не упомянул о том, что настоящий Макбет правил без малого семнадцать лет. Я не хочу умалять гений Шекспира. Возможно, он, с его избирательным подходом и драматической интерпретацией истории, действительно сделал эту тему главной, однако история, как и сама жизнь, куда сложнее пьесы.

Саттон протестующе воскликнул:

– Да кто бы помнил о Макбете без Шекспира?

Холмс задумался.

– Вы правы, – произнес он наконец. – Воистину, Саттон, вы правы.

Из дневника Филипа Тьерса

Сейчас полночь. М. Х., Саттон, Г. и мисс Хелспай ужинают, а я перед отходом ко сну должен быстро прибраться в кухне. Утром придет старший инспектор Прайс, и они примутся распутывать тугой узел преступлений. Верно, завтра опять предстоит хлопотливый день, в своем роде не менее тяжелый, чем вся последняя неделя…

Саттон по-прежнему чувствует себя плохо, но обязательно поправится. Это даже хорошо, что ему осталось отыграть всего два спектакля. После этого Саттону потребуется отдых, не меньше недели. Хотелось бы, чтобы и М. Х. отдохнул пару дней, однако я подозреваю, что он не позволит себе такой роскоши…

Эпилог

Старший инспектор Вон Прайс извинился за свой визит:

– Знаю, в пятницу я говорил вам, что не приду до среды, но за это время столько всего случилось.

Он топтался у порога, стряхивая с плеч снежные хлопья. Холмс стоял в дверях кабинета, я находился в нескольких шагах позади него. Был понедельник – первый день, когда мы наконец предприняли попытку вернуться к своим обычным делам.

– Должно быть, произошло что-то важное, иначе вы просто прислали бы записку.

– Да, верно.

Прайс протянул Тьерсу свое пальто и направился к нам.

– Благодаря вам я ознакомился с записями инспектора Фезерстоуна, – с признательностью заметил Холмс. – И с большим интересом, должен признать.

Инспектор лишь кивнул в ответ, а затем спросил:

– Не возражаете, если мы побеседуем наедине?

– Дорогой Прайс, – ответил Холмс, – вы можете говорить в присутствии Гатри и Тьерса что угодно. Они умеют молчать. – Холмс не упомянул, что за стеной, в малой гостиной, спит Саттон. Он посторонился, пропуская инспектора Прайса в кабинет. – Поведайте, что вам еще удалось выяснить.

В кабинете Прайса как будто охватили сомнения: он не знал, насколько может быть откровенен с нами. Полицейский принялся расхаживать из угла в угол и наконец остановился перед зашторенным окном.

– Я был вызван в один дом в Хэйз-Энде[41], на Драйтон-роуд. Мне сказали, что местный констебль обнаружил нечто заслуживающее моего внимания. – Инспектор волновался все сильнее. – Мы нашли там сэра Мармиона, вернее, то, что от него осталось.

– Боже милосердный! – воскликнул Холмс.

– Он умер ужасной смертью, – продолжал инспектор. – Я был потрясен, а меня не так-то легко испугать. – Он опустился на ближайший стул. – Судя по всему, он пал жертвой какого-то дьявольского ритуала. Ему отрезали руки и детородные органы. И вырвали глаза.

Холмс помрачнел:

– А на груди, вокруг раны на сердце, был вырезан треугольник?

Инспектор Прайс, казалось, был поражен. Затем он со вздохом кивнул:

– Я подумал, вы захотите узнать об этом.

– Почему? – спросил Холмс, встревоженный его словами; я заметил, что он дотронулся до своей часовой цепочки и начал теребить ее.

– Потому что около трупа лежали записка и дневник сэра Мармиона. Записка была адресована вам.

Инспектор Прайс закусил губу.

– И что в ней говорилось? – осведомился Холмс. – Уверен, вы не преминули ее прочесть.

– В ней было написано: «Этот раунд остался за вами. Следующий будет за нами». – Голос инспектора звучал глухо, точно он только сейчас, произнеся эти слова вслух, осознал их значение.

– Подписи, разумеется, не было, – уточнил Холмс.

– Нет, – ответил Прайс. – Но записка и дневник были придавлены длинноствольным револьвером.

– О Господи! – воскликнул ошеломленный Холмс и едва слышно добавил: – Так он полагает, что это всего лишь игра?

– Очевидно, – заметил инспектор Прайс. – Судя по всему, они преследовали двоякую цель: во-первых, полностью поставить сэра Камерона Макмиллана под контроль его супруги, но почему – мне неясно. – Он бросил на Холмса подозрительный взгляд, но лицо патрона было непроницаемо. – Во-вторых, забросать вас разнообразными делами, чтобы посмотреть, как вы с ними управитесь. Преступники, по-видимому, хотели измотать вас, с тем чтобы беспрепятственно обделывать свои делишки. По крайней мере, так мне представляется, судя по тому, сколько работы на меня свалилось. – Он поглядел на свои руки с длинными узловатыми пальцами. – Кажется, сэр Мармион полагал, что вас похитили и держат в его лечебнице.

– Неужели? – бесцветным голосом проговорил Холмс.

– Да. Он собирался применить к вам электрошок, чтобы выпытать все ваши секреты. Однако ничего подобного не случилось. Все это затевалось как подготовка, но к чему именно – мне неизвестно. – Он помолчал, ожидая ответной реплики, но не дождался ее. – В любом случае неудачная попытка сэра Мармиона выудить из вас информацию побудила его сообщников… убить его.

– Вероятно, его следовало бы отдать под суд, но такой страшной смерти он отнюдь не заслужил, – совершенно искренне заметил Холмс. – Я предпочел бы, чтобы его повесили.

– Неужели к этому все шло? – изумился инспектор Прайс.

– Думаю, да, – ответил Холмс таким тоном, словно речь шла о погоде. – Вне всякого сомнения, он полностью увяз.

– В чем? – спросил Прайс.

– В деятельности, направленной против Британии и ее граждан. – Большего Холмс сказать не мог. – На вашем месте, инспектор, я проявил бы крайнюю осторожность в обращении с уликами. Вам в руки попал важный документ. Если о нем узнает широкая публика, шуму не оберешься.

– Это предостережение или угроза? – взвился Прайс, вертевший в руках записную книжку.

– Я лишь предупреждаю. Лично мне нечего бояться. Пусть делают что хотят. – Он прекратил играть цепочкой от часов. – Но многие люди, в том числе весьма влиятельные, могут думать по-другому.

Инспектор Прайс вздохнул.

– Наверное, мне пора на покой, – сказал он. – Денег на безбедную жизнь у меня хватит. Я думал, что сумею справиться с несправедливостями, которых навидался за время службы в полиции, но нынче я в этом уже не уверен.

Видя, что он подавлен, я заметил:

– Если вам удалось сделать хоть что-то хорошее, считайте, что вы преуспели больше многих. – Мои слова мало походили на утешение, но что еще я мог сказать? Я часто говорил это и самому себе.

– Спасибо, Гатри, – произнес инспектор Прайс, саркастически улыбаясь.

– Пожалуйста, – ответил я.

Прайс опять посмотрел на Холмса:

– Не думаю, что мы когда-нибудь отыщем убийцу герра Криде. Немцам это не понравится.

Холмс удивленно взглянул на собеседника:

– Но, дорогой инспектор, ведь ясно, что герр Криде отведал собственного яда.

Инспектор Прайс ошеломленно уставился на Холмса:

– Как это – ясно?

– Криде был чем-то не на шутку обеспокоен еще до прибытия сэра Камерона, и неспроста. Мы знаем, что среди немцев находился шпион некой преступной организации, именуемой Братством…

– А откуда мы это знаем? – спросил инспектор.

– Наши тайные агенты, работающие в Европе, предупреждали нас о подобной возможности, – уклончиво пояснил Холмс. – Поскольку барона фон Шаттенберга мы исключаем, значит, это был кто-то из его секретарей. Должно быть, Криде поручили отравить сэра Камерона, смазав ядом верхнюю часть предназначавшейся шотландцу чашки. Он нервничал оттого, что уже отравил чашку, а отказаться выпить из нее не мог, поскольку страшился разоблачения и кары, которая должна была за этим последовать. Он предпочел отравиться, но не предать Братство.

– Если сэр Мармион – пример того, как они обходятся с предателями, я бы тоже выпил яд, – заявил Прайс.

– Криде думал так же, – кивнул Холмс. – Мы никогда не сумели бы доказать этого в суде, но я готов удовольствоваться тем, что, по крайней мере, этот наш враг мертв, как и бегством Викерса. – Последнее признание далось ему с трудом, и он зловеще насупился. – Если он собирается продолжать свою так называемую игру, значит, еще вернется. И я его поймаю.

Инспектор Прайс покачал головой:

– Я не хочу об этом слышать. – Он встал. – Как вы думаете, что мне сказать барону относительно Криде?

– Скажите ему, что Гельмут Криде пал жертвой покушения на сэра Камерона. В какой-то степени это правда. – Холмс протянул Прайсу руку. – Вы хорошо потрудились, старший инспектор. Будет очень досадно, если Скотленд-Ярд вас лишится. Дайте мне слово, что обдумаете свое решение по меньшей мере в течение недели, прежде чем придете к окончательному заключению.

Прайс ответил на рукопожатие.

– Хорошо, я буду думать неделю. – Он направился к двери. – Возможно, я еще загляну к вам.

– Буду ждать, – ответил Холмс.

Тьерс проводил инспектора к выходу. Когда Прайс ушел, Холмс повернулся ко мне:

– Плохо дело, Гатри. Теперь Викерс будет мстить.

– По-моему, он только этим и занят, – заметил я.

– Да, разумеется. Но он допустил два серьезных промаха, и Братство не погладит его по головке. Следовательно, ему захочется поквитаться. – Холмс устремил в пространство невидящий взор. – Безусловно, вину за свое поражение он возложил на меня. Братство не потерпит таких упущений, и, чтобы они не вычеркнули его из своих списков, ему придется уничтожить меня.

Я почувствовал, как у меня от этих слов пробежал мороз по коже и снова нахлынули воспоминания.

– Вы так и не рассказали мне, как вам удалось сбежать от Братства, когда вас разоблачили, – напомнил я ему.

– Разве? – удивился Холмс. – Что ж, это история Тьерса, а вовсе не моя. Когда-нибудь вы должны расспросить его об этом.

Он вернулся на свое место и стал читать последние депеши, поступившие из Адмиралтейства. В комнату вошел Саттон.

– Доброе утро, – приветливо сказал он. Кровоподтеки начали сходить с его лица, оставляя зеленовато-желтые следы, с которыми даже он ничего не мог поделать. – Я слышал, у вас снова побывал полицейский.

– Да, – ответил Холмс. – Он помог нам покончить с невыясненными вопросами.

Саттон кивнул.

– Покончить? Правильно вы сказали, – серьезно заметил он. – У Шекспира тоже кое-что найдется на этот счет.

Холмс метнул в него свирепый взгляд:

– Если вы опять будете цитировать «Макбета», я вас придушу.

– Нет-нет. Хватит с меня «шотландской пьесы», – сказал Саттон. – Я имел в виду другую.

Понимая, что кто-то из нас должен задать этот вопрос, я произнес:

– Какую же?

Саттон широко улыбнулся:

– «Все хорошо, что хорошо кончается», конечно!

Примечания

1

Дейм – титул, который носят дамы-командоры ордена Британской империи. Он был пожалован второй дочери Артура Конан Дойла Лине Анетт Джин Конан-Дойл (1912–1997), 30 лет служившей в Женских вспомогательных военно-воздушных силах, в 1963 году. – Здесь и далее примеч. перев.

(обратно)

2

Френология – псевдонаука о связи характера и способностей человека со строением поверхности его черепа.

(обратно)

3

Шекспир У. Макбет. Акт V. Сцена 5. Здесь и далее цитируется перевод М. Лозинского.

(обратно)

4

Генри Ирвинг (1838–1905) – знаменитый английский актер.

(обратно)

5

Шекспир У. Макбет. Акт IV. Сцена 1.

(обратно)

6

По всей видимости, за этой аббревиатурой скрывается его королевское высочество принц Уэльский Альберт Эдуард, впоследствии король Англии Эдуард VII.

(обратно)

7

Кайзер Германии Вильгельм II приходился внуком британской королеве Виктории.

(обратно)

8

Готтентоты – южноафриканская народность.

(обратно)

9

Сиреневый.

(обратно)

10

Ваше здоровье! (нем.)

(обратно)

11

«Клевета» (ит.).

(обратно)

12

Макассар – смесь кокосового, миндального и других растительных масел.

(обратно)

13

Шордич – район в восточной, бедной, части Лондона (Ист-Энде).

(обратно)

14

Флит-стрит – улица в Лондоне, где расположены редакции многих английских газет; в переносном смысле – английская пресса.

(обратно)

15

Спасибо (нем.).

(обратно)

16

Мейфэр – один из самых фешенебельных лондонских кварталов.

(обратно)

17

Братство (нем.).

(обратно)

18

Да (нем.).

(обратно)

19

Уличные подметальщики (англ. crossing sweepers) – люди (чаще всего дети бедноты), которые мели грязные мостовые перед пешеходами, решившими пересечь улицу, в расчете на чаевые.

(обратно)

20

Мэлл – улица, связывающая Вестминстерский дворец с Трафальгарской площадью. Была проложена для совершения торжественных церемоний с участием британских монархов.

(обратно)

21

«Месть, о, месть» (ит.). Ария доктора Бартоло.

(обратно)

22

[Викторьен] Сарду (1831–1908) – французский драматург, царивший на парижской сцене в 1850–1870 годах. Многие свои пьесы писал специально для модной тогда Сары Бернар.

(обратно)

23

«Вольпоне» («Вольпоне, или Хитрый лис», 1606) – комедия английского драматурга Бена Джонсона (1572–1637).

(обратно)

24

Речь идет о басне Эзопа «Пастух-шутник», герой которой развлекался тем, что кричал, будто на овец напали волки, и звал на подмогу. Наконец волк в самом деле появился, пастух стал взывать о помощи, но односельчане ему не поверили.

(обратно)

25

Английское название жемчужного чая, скрученного в маленькие шарики и внешне напоминающего порох (gunpowder tea), дословно переводится как «пороховой чай».

(обратно)

26

Ист-Эктон и Парк-Ройал – северо-западные районы Лондона.

(обратно)

27

Имеется в виду сказка Льюиса Кэрролла (настоящее имя которого было Чарльз Лутвидж Доджсон) «Алиса в Стране чудес» и один из ее персонажей – Мартовский Заяц.

(обратно)

28

Этот законодательный акт, принятый в Великобритании в 1882 году, впервые разрешил замужней женщине самостоятельно распоряжаться своим имуществом, независимо от того, владела ли она им до замужества или приобрела после вступления в брак.

(обратно)

29

Похитители трупов (англ. body-snatcher) занимались тайной незаконной эксгумацией тел, которые продавали в медицинские учебные заведения для анатомических театров. (До 1832 года закон разрешал анатомировать только тела казненных преступников.) В 1820-х годах в Великобритании похищение трупов, караемое только штрафами или тюремным заключением, приобрело такой размах, что могилы стали защищать специальными железными конструкциями.

(обратно)

30

Колли Сиббер (1671–1757) – английский драматург, актер и поэт. Половина пьес, которые он писал для своей труппы, представляли собой переделки чужих произведений – «жалкие обрубки распятого Мольера и несчастного Шекспира», по выражению поэта Александра Поупа. [Джон] Ванбру (1664–1726) – английский драматург и архитектор эпохи барокко, подражатель Мольера.

(обратно)

31

Профессор Челленджер – герой приключенческого научно-фантастического романа А. Конан Дойла «Затерянный мир», вышедшего в 1912 году (то есть позднее описываемых событий), и еще нескольких произведений.

(обратно)

32

Посох Асклепия – жезл, обвитый змеей; известный медицинский символ.

(обратно)

33

Тильбюри – открытый легкий двухколесный экипаж.

(обратно)

34

«Даймлер-визави» – автомобиль компании «Мерседес-Бенц» с двумя рядами сидений, где пассажиры располагаются друг против друга, причем шофер сидит на заднем сиденье.

(обратно)

35

Брентфорд – город, расположенный юго-западнее Лондона. Кью – исторический район неподалеку от Брентфорда.

(обратно)

36

Большая Западная дорога – шоссе, соединяющее Лондон с Бристолем и Батом.

(обратно)

37

Акт I. Сцена 7.

(обратно)

38

«Зрелище – петля, чтоб заарканить совесть короля» (Шекспир У. Гамлет. Акт II. Сцена 2. Пер. М. Лозинского).

(обратно)

39

Акт V. Сцена 5.

(обратно)

40

[Анна] Радклиф (1764–1823) – британская писательница, автор «готических» романов «Итальянец», «Удольфские тайны» и других.

(обратно)

41

Хэйз-Энд – юго-западное предместье Лондона, неподалеку от Аксбридж-роуд, где находилась вымышленная психиатрическая лечебница Хотриз.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

От автора

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg