Ирина Лобусова Плач под душем
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Я знала, что ухожу в никуда.
Дверь открылась. Узкая полоска коридора была тёмной. Мне казалось: не дверь, тёмная бездна…
– Прости, что я причинил тебе боль…
Боль? Я обернулась. Электрический свет тусклой гостиничной лампы падал со спины, и лицо я не могла рассмотреть. Собственно, лица уже не было. Было лишь какое-то нелепо сказанное не к месту слово. Боль? Мне хотелось запрокинуть голову, смеяться, кричать, рвать кожу и вены, и толстый слой безнадёжности вместо кожи, волос, глаз… Разве на тысячную долю можно знать, что означает это слово? Знать и произносить его – просто так? Разве можно обозначить чем-то смерть при жизни, и отчаяние, и не наступивший рассвет? Воспалённые веки, глухую стену в распахнутых окнах, всё то, что никогда не обозначить унылым однообразием множества из существующих слов? Мне хотелось закричать, распахнув пошире руки, закричать или засмеяться – во весь голос… Я не сделала ни того, ни другого… Боль – это просто. Боль – это когда не хочется говорить. И тем не менее, я нашла в себе силы. Вернее, не пришлось находить, они были всегда.
– Я знаю, что такое плакать под душем. Плач под душем – это когда слёзы никто не видит. Они есть, они существуют, в них больше не воды, а крови, но никто никогда не поймёт, что они текут по твоим щекам…Потому, что в душе нельзя плакать. Можно только платить.
Что-то дрогнулов воздухе, и тонкий лучик осветил чужие глаза, в которых застыло растерянное непонимание. Онникогда не понимал, что именно я хотела сказать.
– Может, ты всё-такименя простишь? Мы столько прожили вместе! Я не со зла… так получилось… ты же всёпонимаешь…
На место растерянности пришлащенячья тоска. Мне подумалось, что это так по-мужски – убить, растоптать, уничтожить, а потом сказать: «извини, так получилось… ты же всёможешь понять». Я открыла рот, чтобы сказать обэтом, но не смогла. С чего вдруг говорить? Всего лишь день. Самый обыкновенный день в обыкновенной гостинице, когда так обыкновенно приходит начало конца. Или конец конца? Ничего не было. Я и тот, к кому я больше не смогла бы прикоснуться руками. Тот, кто с щенячьей тоской пытался заглянуть в мои глаза.
– Значит, ты не простишь. Когда твой самолёт?
Я усмехнулась.
– Останься. Всё прошло. Больше так не будет. Может, ты останешься?
– Разве ты не знаешь обэтом лучше меня?
– Я думал… Было много, я знаю… вместе мы… я так не хочу тебя терять! Я всё сделаю для тебя!
– Ты никогда не сделаешь самого главного. Так же, как и всех женщин, меня привлекает любовь, а не война.
– Когда ты прекратишь говорить загадками?
– Я мечтала только ободном. О самом главном. Мечтала – но вокруг была не любовь, а война. И этой вечной войны было столько, что я разучилась думать о чем-то другом. А когда война закончилась, меня тоже не стало. Я умерла, и, открыв окно в чужой комнате, впервые в жизни связно подумала о том, что предпочитаю заниматься любовью, а не войной.
– Со мной ты можешь быть такой, какой хочешь! Жёсткой, сильной. Убивай – если тебе хочется убивать! Я приму от тебя всё – разве ты не знаешь обэтом? Я единственный в мире, способный принять тебя такой, какая ты есть!
Каждое из этих слов я знала наизусть. Я их слышала слишком долго. Я читала каждую его мысль и знала о нем всё. Хитрые огоньки в рыжих глазах. Было время, и за эти огоньки я с радостью могла отдать половину жизни. Да что половину, всю жизнь: с наслаждением, с радостью, с глупостью – до конца. Он прекрасно обэтом знал и это составляло большую половину его силы. Легче всего привыкают лошади, не менявшие долго галоп. Я мечтала о воздухе и одиночестве. Так мало, и так бесконечно много! Драгоценный дар, платить за который не существует цены.
Я знала: через пять минут выйду из гостиницы, поеду в аэропорт, сяду в самолёт, икогда он оторвётся от полосы, рваные лоскутки далёкой, но такой родной земли с мягкой нежностью обнимут моё лицо, я смогу плакать: душа больше не будет. Сиюминутная трагедия всей его жизни заключалась в том, что он тоже обэтом знал.
Я видела, что делаю ему больно. Но меня совсем не трогала эта боль.
– Я привык к тебе, но не к такой, как сейчас. Я никогда не видел тебя равнодушно-жестокой, холодной. Кто ты такая, чтобы читать мне обвинительный приговор?! Себе-то ты его прочитаешь?!
– Уже прочитала. Мы с тобой – два ничтожества. Но какое это имеет значение? Мир большой!
– И в этот мир ты сейчас уйдёшь.
– Уйду.
– И не вернёшься даже для того, чтобы завершить то, что так удачно начала? Своеобразное благородство?
– Ты прекрасно знаешь: я не вернусь. Нет таких целей. Все видимые – слишком для меня просто. Как убийство, которого нет.
– Я люблю тебя.
Мне никогда не приходилось слышать, чтобы любовное признание звучало так глупо. Глупо и поздно – для того, чтобы слушать и верить. Но не для того, чтобы себя изменить.
Я задохнулась от неистового, обжигающего желания поцеловать маленькую морщинку между его рыжихподлых глаз…
Этого не произошло. В грязные окна гостиницы не могло светить яркое чужое солнце. Где-то хлопнула дверь. С мясом, с кровью вырвала из себя всё, и калекой пошла вдоль навсегда опустевшего коридора. Пошла не оглядываясь, не возвращаясь назад.
Ад приходит из ниоткуда. Лица в темноте возникают не просто так. Иногда самый страшный на земле ад начинается со случайно брошенного слова, незначительного поступкаили мелкого события, которому никто не придаёт никакого значения. Мелочь, ерунда, нелепость, которая вдруг за короткий период по необъяснимой случайности переворачивает всё в твоей судьбе. Счастье, если после сохраняется лёгкий остаток грусти (мимолётный привкус, утончённая приправа, придающая пикантность прежде окружающей пустоте). Но чаще не так. Чаще случается самое плохое потому, что ад и хаос – просто два слова, обозначающие одно и то же. И разгадка приходит в голову очень быстро. Посреди знакомой до нелепости комнаты или чужого гостиничного номера – так, что ты понимаешь: ты не сможешь ничего изменить. Лица в темноте приходят так же, как ад – из ниоткуда. Из самой пустой обыденности, которую ни за что не сможешь предугадать. Для меня ад начался погасшими фарами стоявшей перед домом машины. Мой муж сказал тогда:
– Послушай, эта тачка застыла прямо под нашими окнами!
Я удивилась:
– Машина как машина! Ну и что тут такого?
– Ничего, – ответил муж, – но она стоит прямо под нашими окнами уже два часа!
Меня всегда немного раздражала его педантичность.
– Ты что, – вспылила я – следил за ней по часам?
– Нет, – резонно возразил муж, – просто интересно, к кому она могла приехать? Под нами бедная семья дворника соседнего дома, к ним никто не приезжает на шикарных машинах. А рядом – старуха с сыном-инвалидом. Вряд ли они общаются с такими богатыми друзьями. Интересно всё-таки, почему машина торчит тут уже два часа?
Не только педантичность, но и ревность…
– Ты на что намекаешь?!
– Да так… ни на что… просто так….
От болезненной ревности не существуют лекарства, особенно от той смеси глупости и ревности, с которой мой супруг подозрительно уставился на меня.
– Я понятия не имею, кто это! Никогда в своей жизни я не видела эту машину! Она не принадлежит никому из моих друзей, деловых партнёров, коллег по работе или бывших любовников! Это может тебя успокоить?
– Интересно, тогда почему в машине фотоаппарат?
– Что? – заявления моей второй (и далеко не лучшей) половины способны поставить в тупик кого угодно. Я откинула тяжёлую портьерус окна. Было около десяти вечера. Улица перед домом была безлюдной. На мостовой плясало яркое пятно света от уличного фонаря. Машина действительно стоялапрямиком возле наших окон, которые находились на невысоком втором этаже. Тёмные стекла. Марка – что-то вроде «нисан-кашкай». Цвет нельзя разглядеть. Мне не показалось ничего подозрительного. Ну подумаешь, какая-то машина! Чушь, бессмысленная ерунда… Вечно мой псих с какими-то подозрениями…
– Откуда ты знаешь про фотоаппарат?
– Я несколько раз видел взатенённыхстёклах фотовспышку. Причём направленную на наши окна.
– Я думала, что ты готовишься к лекциям…
– Я действительно готовился, но, как тебе известно, мой письменный стол находится возле окна.
Иногда мой педагогический муж разговаривает со мной, как со студенткой. За время нашего брака от этой манеры я так и не смогла его отучить. Это достаточно противно и как зубная боль действует на нервы. Может, для этого человека необходим кто-то, чьи нервы намного крепче моих? В тот вечер у меня было плохое настроение. Мне не хотелось вступать в долгие, ничем не заканчивающиесяконфликты. Поэтому, буркнув себе под нос:
– Тебе необходимо лечиться! – я, хлопнув дверью, вышла в другую комнату.
Машина по-прежнему продолжала стоять. Я не вспоминала обэтом достаточно долго. Вспомнила потом, много времени спустя, когда всё произошло. Да и то – как одну из многочисленных размолвокс мужем. Постоянных, в последнее время. Без которых невозможно прожить ни дня. Мой брак нельзя назвать удачным. И я понимала это с самого начала. Мы были слишком неподходящими личностями: академический муж и любительница приключений. Мы не сходились ни в чём, между нами не существовало ничего общего, и наш странный мезальянс был сплошной ошибкой, о которой я узнала только потом. Мудрый народ придумал по этому поводу пословицу: «не было бы счастья, да несчастье помогло». Собственно, мне следовало понять намного раньше (а потому, разумеется, я сама во всём виновата). Намного раньше, слушая в самом начале нашего знакомства постоянные истерики будущего мужа после каждой вечеринки с моим участием и каждой выкуренной мною пачки сигарет. Но через волны событий, которые я прошла с некоторым ощущением успеха, в моей памяти чётче остались две вещи: начало начала и начало конца.
Я ушла в другую комнату, хлопнув дверью. Машина продолжала стоять. Так пошёлотсчёт времени, который означал для меня подсчитывание секунд, каждая из которых была длинной, словно вечность.
Историю с машиной я забыла почти мгновенно – я абсолютно ничего не помнила уже к следующему утру. В моей чересчур перегруженной головероем теснились другие заботы. Да и правда: у заместителя директора крупного туристического агентства может быть много забот. Особенно когда на носу презентация нового туристического маршрута на престижной годовой выставке. Нельзя сказать, чтобы я без ума любила свою работу, но я относилась к ней хорошо. Моя работа в туристическом агентстве приносила сразу две вещи: деньги и возможность чувствовать себя личностью. Для меня существовать в одиночестве, без людей, означало находиться без воздуха. Всю жизнь я обожала вечеринки, компании, всевозможные развлечения, рестораны, ночные клубы и дискотеки. Самым лучшим отдыхом для меня являлась сигарета, выкуренная в шумной компании где-то на дискотеке или в ночном клубе за бокалом вина. Будучи столь общественной и общительной личностью, я черпала вдохновение в работе. Мне постоянно приходилось общаться с огромным количеством людей, посещать презентации, вечеринки, много путешествовать и находиться в центре событий. Агентством, где я так вдохновенно трудилась, заправляла хитрая особа лет пятидесяти, с сестрой которой, Викой, я была хорошо знакома: мы вместе проворачивали несколько удачных дел, начинаяот поездок в Турцию и торговлей шмотками на одном из местных базаров, и заканчивая продажей нескольких квартир, на которой нам удалось неплохо заработать. После столь бурной деятельности мне хотелось чего-то более постоянного и престижного, и, когда я узнала, что Викина сестра Ольга Павловна (сделавшая потрясающую карьеру от валютной проститутки до директора валютной гостиницы) собирается вложить деньги в своё дело и открыть туристическое агентство, я буквально достала Вику просьбами свести меня с ней. Вика и свела. Контакт получился хорошим. С бывалой, знающей жизнь до самой потайной корки Ольгой Павловной мы сошлись быстро. Я вложила в её агентство несколько тысяч долларов и нашла довольно крупных клиентов (бизнесменов средних лет с деньгами, из числа моих бывших любовников). За это Ольга Павловна сделала меня своим главным заместителем, мне также принадлежала часть агентства. Принадлежала тайно, о чём не догадывался никто. Мы раскрутились довольно быстро, и с нашими общими связями заняли хорошее место. Кое-что удавалось зарабатывать – разумеется, не совсем законным путём. Главная часть наших заработков вытекала из не официального бизнеса. Дело в том, что бывшая коллега Ольги Павловны держала модельное агентство. А мы занимались организациейспециальных туров для одиноких богатых мужчин, желающих поразвлечься. Модельное агентство (которое на самом деле было хорошо организованным борделем) поставляло нам девушек для сопровождения. За это платили большие деньги. Мы зарабатывали неплохо. Несколько раз в такие «сопроводительные» поездки (только заграницу) ездила и я. Мне попадались солидные мужчины в возрасте, два американца и два грека, которые вели себя очень вежливо, дарили хорошие подарки и платили неплохие деньги. Я посетила с ними два раза Грецию, Италию и Кипр. Но это было до замужества. Муж перекрыл мне кислород. Будучи официально замужней дамой, я уже не могла ездить в такие поездки. О чём не раз пришлось пожалеть. Особенно я бесилась однажды, когда предстояло небольшое путешествие в Тунис с сорокатрёхлетним красавцем испанцем! Он был обворожителен и богат, и, что самое обидное, ему тоже приглянулась именно я! Но у меня был муж, и я дала себе слово, что с прошлым покончено. И в Тунис поехала внешне похожая на меня, восемнадцатилетняя опытная «модель». Но, даже не сопровождая клиентов, я всё равно зарабатывала неплохие деньги и общалась с великим множеством народа. А потому эта работа представляла для меня достаточно интереса, чтобы еюдорожить…
Именно это было первой фразой, которую я сказала в кафе. В том кафе, в котором всё началось, и где впервые за столько бесконечных лет передо мной сидел человек, бывший для меня чем-то большим, чем очередным любовником. Человек, ради которого многолет назад я с радостью, не задумываясь, отдала бы жизнь…
Мы сидели в кафе. Я задыхалась от возмущения и ненависти и проорала ему в лицо:
– Прекрати! Слышишь меня? Прекрати немедленно! Я дорожу своей работой! Я очень дорожу своей работой! Хватит портить мне жизнь!
– Да неужели? – его глаза издевались надо мной самым откровенным образом. – Говорят, ты стала солидной дамой? У тебя даже завёлся муж?
– Представь себе, муж! Хотя тебя это не касается!
– Говорят, твой муж очень серьёзный, преподаёт в университете. Профессор!
– Допустим!
– И университетский профессор женился на тебе?!
Ему было достаточно одной фразы, чтобы довести меня до нервного припадка. Огромным, почти нечеловеческим усилием воли я сдержалась, чтобы ему в голову не полетело всё, что было перед нами на столе.
– А почему тебя это удивляет? Разве для тебя новость, что я достойна восхищения?
– А твой образованный муж вообще знает, чем вы занимаетесь, в этом своём агентстве?
– Откуда можешь знать обэтом ты?
– Я был одним из ваших выгодных клиентов. Развлекательный тур в Египет с шестнадцатилетней рыженькой моделькой, кстати, просто великолепной в постели!
– Ах ты, ничтожество!
– Интересно, а соответствующие органы знают, что некоторым из ваших эскорт-моделей всего по шестнадцатьлет?
– Ты собираешься меня шантажировать?
– Никоим образом! Я собираюсь ещё раз стать вашим клиентом. Ты ведь знаешь, я предпочитаю тех, кому ещё нет двадцати.
– Хорошо, что наша встреча вновь напомнила мне, какой ты поддонок!
– А ты успела обэтом забыть?
– К счастью, нет. Для меня ты всегда будешь олицетворять самое мерзкое ничтожество!
– Тогда почему ты прибежала ко мне по первому зову? Как только я тебя позвал?
– Ты знаешь! Я пришла, чтобы сказать: оставь меня в покое! Я хотела лично тебе это сказать!
– Я ничего не понимаю! Мы с тобой давным-давно не поддерживали никаких отношений. С того момента, как мы расстались, прошло не меньше трёх лет.
– И ты до сих пор продолжаешь меня преследовать! Оставь меня, наконец, в покое!
– Я?! Преследовать тебя?! Но зачем?!
– Откуда мне знать? Может, хочешь, чтобы я к тебе вернулась?
– Ты? Ко мне? Но ты меня совершенно не интересуешь! Ты уже не такая красивая, как была прежде. За это время ты успела значительно постареть и подурнеть.
– Вот и хорошо. Раз я старая и некрасивая, можешь наконец-то оставить меня в покое!
– Да я тебя и не трогал!
– Если не ты, то кто?
– Может, расскажешь, что случилось?
– Со мной происходят странные вещи! Если в них повинен не ты, тогда почему ты меня позвал?
– Извини, но ты первая мне позвонила! Я просто откликнулся на твой призыв.
– Когда я звонила, тебя не было дома, никто не брал трубку!
– Твой номер высветился на определителе, и я сразу же тебе перезвонил!
– Зачем?
– Ну… не знаю… я подумал, тебе что-то от меня нужно… зная твою способность прицепиться к человеку, как пьявка, я решил себя оградить от попытки пережить прошлое.
– Ты уже сделал эту попытку. Ещё до звонка. И тебе придётся за это платить.
– Твоя манера говорить тупыми загадками раздражала меня ив прошлом.
– Я знаю.
Мы замолчали оба, разом. Может быть, из-за моей неудачной фразы «тебе придётся за это платить». Заплатить… Мы молча смотрели друг на друга. В его объятиях я переживала настоящую смерть. Это наваждение нахлынуло на меня волнами, я задыхалась от непонятного безумия обострившейся чувственности там, где прошлое было усыпано зазубренными осколками пережитых с ним разочарований, а будущее сулило лишь пустоту. Я доходила с ним до полной нирваны там, где тишина раскаляется в рвущие разум звуки, и огненное тело в лавине загоняет душу и мозг в потаённые пределы бесчувствия, в которых ничего нет… Полное бесчувствие на самом пике острого наслаждения, когда язык тела значит намного больше, чем речь и слова, где стираются грани и краски окружающего мира вместе со всеми его раздражителями и остаётся только наслаждение, и больше рядом ничего нет – эту специфическую отстранённость я называла простым словом «смерть» потому, что его лицо было для меня лицом целого мира… Он был больше, чем Бог. Был раньше… А потом… потом остался самый уродливый шрам… Он стал шрамом, уродующим моё тело и душу в тот самый момент, когда перестал быть Богом. Омертвевшим, изредка – очень болезненнымшрамом (странный парадокс: два в одном), потому что такое наслаждение (от оргазма до полной тупости) я больше никогда не переживала ни с кем. Шрамы остаются после большой боли. С тех пор мне было больно на него смотреть. Я переживала физическую острую боль (загадка для психоаналитика)каждый раз, как только воскрешала в памяти нагловатую усмешку его рыжих глаз, всегда смотревших на меня с плохо скрытой насмешкой и (одновременно) потаённой, искренней болью… Глубоко спрятанной в том хаосе алчности и беспечности, который представляла из себя его жизнь. Он признавался в любви так, как будто просил в долг: униженно и немного заискивающе. И каждый раз признание в любви означало его твёрдую уверенность в том, что он никого не любил. Он лгал даже тогда, когда спал. Лгал самому себе в снах, и мне давно пора было к этому привыкнуть… И я привыкла бы, если, моя привычка биться о его острые углы не означала дополнительный, местный оргазм. Но я всегда болезненно реагировала на его ложь. И он, наверное, догадывался, что является для меня источником нестерпимой боли. Боли, которая длилась, как хроническая болезнь, столько незабываемых лет… И всё-таки… Всё-такион был единственным мужчиной, в объятиях которого я умирала. Раздражающий фактор: смесь ненависти и сладостной пустоты…
Прошло… Сколько прошло лет? Только местная анестезия немного возвращает способность думать, а никакой анестезии не было. Да и откуда она могла появиться, если я впервые столкнулась лицом к лицу с ним спустя такой отрезок времени. Он не изменился. Те же рыжие глаза, и лохматые пышные волосы ниже плеч, волосы, которым я всегда втайне завидовала. Та же кожанаякуртка и потёртые джинсы, и единственное дополнение к прошлому облику: торчащий из кармана мобильный телефон.
– Как ты живёшь? Я забыла спросить…
– Разве ты позвала меня для этого?
– Нет. Мне просто показалось, что мы готовы вцепиться друг другу в глотку, а есть слишком много тем, которые мы должны обсудить.
– Хорошо, – он знакомо улыбнулся и мои внутренности свело очередной судорогой боли, – раньше, как ты знаешь, у меня был ресторан. Он остался по-прежнему. А теперь к нему прибавился компьютерный клуб. И кое-что ещё.
– Ты увлекаешься компьютерами?
– Надо жить по-современному.
– Кто играет в твоём ресторане теперь?
– Хорошие ребята. Жаль, ты их не слышала. Они молодцы.
Он сделал блестящую карьеру из прошлого в будущее. Когда мы познакомились, я была нищей иногородней студенткой, приехавшей учиться, а он – бедным богемным музыкантом, играющим в рок– клубе. У него была целая группа таких же бездомных безработных бродяг. Мы стали жить вместе, и жили как два самых беззаботных в мире существа, от тусовки к тусовке, среди рок-музыкантов с нереализованными надеждами, которые так и не реализовалисьни в каком будущем. Для того, чтобы зарабатывать деньги, он пел в ресторане, и получалось у него, вобщем, неплохо. Потом началось новое время. Я стала мотаться по Польшам и Турциям, а он… купил ресторан. Его папаша в другом городе (том городе, откуда он был родом) был крупным партийным деятелем, и умер, оставив огромную сумму денег в иностранном банке ему, своему единственному и обожаемому сыну. И сын, вместо того, чтобы пустить деньги на раскрутку в Москве и стать эстрадной звездой, кумиром миллионов, купил тот самый ресторан, в котором пел. На удивление, он оказался удачным бизнесменом. Петь перестал, и завёл в ресторане некоторые изменения: китайскую кухню и стриптиз. Дела пошли очень успешно, и вскоре к этому ресторану он присоединил ещё один. А потом и ещё два. Он стал довольно успешным дельцом. Только облик остался прежним. Он так и не смог сменить на дорогой престижный костюм свою старую кожаную куртку и потёртые джинсы. И не остриг свои чудные длинные волосы цвета спелой пшеницы, волосы такой длины и густоты, что им нельзя было не завидовать. Его внешность, манера одеваться были словно протестом против нового времени. Дружки по рок-клубу и тусовочные музыканты не сделали такой блестящей карьеры: кто спился, кто умер от наркотиков, кто продолжал жить так же неудачливо и бестолково, какжил.
Он всегда врал, говоря в единственном числе о своём ресторане. Когда мы расстались, у него их было четыре, а теперь стало наверняка больше. Он не мог не врать потому, что так жил.
– Ну что, поинтересовалась? Дальше что? Напросишься ко мне домой на ужин?
– Не напрошусь. Ты всю жизнь питался одними объедками и помоями.
– Большое спасибо за комплимент.
– Ладно. Мы поговорили, полюбезничали, теперь пора и за дело. Зачем я решила с тобой встретиться? Я хочу, чтобы ты вернул мне все фотографии и оставил меня в покое! Понимаешь? В полном покое! Совсем!
– У тебя что, бред? Или ты выпила перед встречей?
– Я не пью. Ты знаешь обэтом. Оставь меня в покое по-хорошему. Убери всех этих людей!
– Каких людей?! Я не понимаю, о чём ты говоришь? Что случилось?!
– Которые за мной следят! Которые сделали те фотографии! Которые звонят по ночам и постоянно меня преследуют дурацкими угрозами!
– Преследуют?! Солнышко, успокойся! Всё хорошо. Не нервничай! Может, тебе просто надо немного отдохнуть?
Я подумала, как выгляжу со стороны. Сижу с человеком, с которым рассталась много лет назад, вся лохматая и взъерошенная, и говорю о том, что кто-то меня преследует! Нехорошие мысли так и лезут. Доказательства? Но у меня не было никаких доказательств, просто я убедила себя в этой мысли и пришла твёрдо к выводу, что всё, что со мной происходит – его проделки, больше некому. Только он, идиот, способен на такое! Только он! Но там, в кафе, я впервые подумала о том, как выгляжу со стороны, если всё, что происходит в последнее время со мной, делает не он, если он вообще невиновен… Кем я буду выглядеть в его глазах? Женщиной, по которой плачет сумасшедший дом? Картина малоутешительная! Я вдруг подумала о том, что у меня было полно и ненормальных клиентов, и оскорблённых бывших любовников. Мимолётно проскользнувшая мысль так явно читалась у меня в голове, что заставила замолчать. Мне даже показалось, что он встревожился. Этому не стоило придавать особенного значения: он всегда был очень хороший актёр.
– Скажи, – теперь и в голосе, и на его лице были и нежность, и забота, то есть всё то, что я никогда не видела прежде, – пожалуйста, скажи, что с тобой происходит? Может, я сумею помочь?
Его глаза смотрели ясно и прямо, и даже несколько встревоженно – так, как будто он видел перед собой сумасшедшую, только что сбежавшую из психдома.
– Ты? Мне? Помочь?
– У тебя неприятности? Будет лучше, если ты всё расскажешь. Мы вместе подумаем…
– Где ты был, к примеру, прошлой ночью?
– У себя дома, в постели. Как понимаешь, не один. С женщиной по имени Марина. Адрес дать?
– Она может это подтвердить? Что ты всю ночь провёл дома?
– А зачем? Что произошло?
– Кто вообще такая эта Марина?
– Женщина, с которой я сплю время от времени. А что?
– Я всегда задыхалась от твоего цинизма!
– Позволь напомнить: ты больше не моя любовница. А замужняя женщина, и тебя больше не должно волновать, с кем я сплю.
Теперь его лицо было таким же, как всегда: беззаботным, нагловатым, уверенным…Я растерялась. Я не знала, что думать… Смогла лишь угрожающе прорычать:
– Если ты мне врёшь…
– Может, тебе лучше обратиться к специалисту?
– Частному детективу?
– Психиатру!
То, что он обо мне думал, ясно читалось на его лице. А в моих мозгах пульсировала мысль: может, он не виновен… не он… Я не привыкла теряться. В состоянии растерянности всегда чувствовала себя, словно без кожи. И состояние такое было в моей жизни всего несколько раз – несколько случаев, когда я действительно теряла лицо. Это унижало. Это было очень болезненно. Пусть перед кем угодно. Но перед ним?!
– Давай выпьем, и ты успокоишься.
– Ублюдок! Как же я тебя ненавижу!
– Облегчила душу? Теперь можешь рассказать?
Вдруг в его кармане зазвонил телефон. Возникла пауза. Я вскочила, едва не опрокинув столик. Лихорадочно соображая, что делать, бросилась к выходу. Моё поведение было по меньшей мере нелепым. Даже не делая попытки удержать, он уставился мне вслед. Я сгорала от стыда всю обратную дорогу до дома.
– Ну что, это скоро закончится? – злобно спросил муж.
Буркнув что-то невразумительное, я бросилась в ванную, чтобы смыть остатки стыда и косметики. Я удивлённо уставилась в отражение: такого я не предполагала увидеть! Особенно когда поняла, что смеюсь…
На следующий день после инцидента с машиной муж продолжал ворчать. Он никогда не успокаивался скоро.
– Кто-то из придурков, с которыми ты общаешься, решил всю ночь торчать под твоими окнами! Вокруг тебя одни ненормальные! Я не понимаю, как можно находиться на подобной работе! В конце концов, здесь мой доми я этого не потерплю!
И как ни пыталась я ему объяснить, что нет абсолютно никакой связи между мной и стоящей на тротуаре машиной, и, кроме того, двухэтажный старинный особняк в центре города со множеством квартир вряд ли может ему принадлежать – увы, всё было бесполезно! Муж разорялся ещё больше, и, чем проще, умней и логичней были мои аргументы, тем более нелепей выглядели его доводы. Самым потрясающим по гениальности было:
– Что ты так его защищаешь? А может, ты вообще завела себе любовника?
На это мне просто нечего было сказать!
Утром следующего дня я, как всегда, ушла на работу. Телефонный звонок раздался около десяти часов. Трубку снимала Вика, наша секретарша, главной обязанностью которой было отвечать на звонки. Надо сказать, телефон звонил беспрерывно, с периодичностью раз в три минуты, и этот вечный гомон (хлопающие двери, люди, бесконечные звонки) был основной принадлежностью нашего офиса. Около десяти утра Вика громко крикнула из другой комнаты:
– Тебя к телефону, Натали!
В тот момент я просматривала образцы реклам для телевидения, и мне было нужно решить, кому их подсунуть, какому из агентств. Поэтому я машинально схватила трубку и буркнула:
– Я сейчас занята. Пожалуйста, перезвоните попозже.
– Ты доиграешься, сука, – ответили мне.
Я опешила. Голос был мужской, грубый и довольно уверенный. Так обычно разговаривают бригадные, особенно – мелкие шестёрки. Я неплохо различала по телефону голоса, но в тот момент я была твёрдо уверена: я никогда не слышала этого человека прежде. Я не знала, кто он такой! Но, тем не менее, я ошарашено пролепетала:
– Что?
– Я уже сказал! Ты доиграешься, сука! Предупреждаем: ты играешьс огнём! Сука подлая с длинным носом…
– Кто это?
– Скоро узнаешь!
– Одну минутку, подождите… – моих мозгов хватило на то, чтобы броситься в приёмную к Вике и быстро схватить трубку её аппарата, в котором был определитель номера. Сделав Вике быстрый знак замолчать.
– Кто это говорит?
– Скоро узнаешь, сука! Тебя предупреждают! Прекрати это делать! Если ещё раз ты покажешься в том доме, тебе быстро укоротят длинный нос!
– В каком доме?! Я ничего не понимаю!
– Все понимаешь! И если ты меня не послушаешь, останешься без хорошей мордочки!
– Наверное, вы не туда попали! Кто вам нужен?
– Ты! Мне нужна ты. Мне нужно, чтобы ты поскорей сдохла, сука!
– Кто.
Он уже повесил трубку. На определителе номера светилось одно слово: «таксофон». Я обернулась к Вике.
– Кто это был?
– А вы разве не знаете?
– Кого он спросил? Как именно?
– Он попросил позвать к телефону заместителя директора Наташу. Да, а перед этим спросил, попал ли он в агентство путешествий «Магнолия». Я говорю, что да. А он: мне нужна Наташа, заместитель директора. А у нас ведь только одна Наташа – это ты. Я что-то сделала не так?
– Нет, всё в порядке. Просто звонил какой-то придурок. Наговорил кучу гадостей, и даже не представился. Наверное, какой-то недовольный нашим обслуживанием…
Я постараласьи самой себе внушить эту мысль. Дело в том, чтохоть мы и транслировали шикарную дорогую рекламу, но дело имели только с дешёвыми отелями. И многие из клиентов, привыкших к более шикарному сервису, выражали недовольство. Это был не первый хамский звонок. Многие звонили с претензиями, которые выражали отборным матом. Некоторые тоже не представлялись. Но этот звонок… Целый день он не выходил у меня из головы по одной простой причине: он был слишком не похож на остальные! Кто этот человек? Что он от меня хотел? О каком доме речь? Я не посещаю никакие дома, кроме квартиры мужа, где живу, и своей работы! В гости к подругам не хожу, предпочитаювстречаться в кафе, ресторанах. Я могла бы подумать, что это глупая выходка кого-то из моих любовников. Но как только я вышла замуж, я ликвидировала всех! Ничего подобного в моей жизни нет! И вообще я не понимала: что именно от меня можно требовать? Куда именно не ходить? Все дела валились из рук. Я чувствовала себя выжатой. Здравым смыслом пыталась себя успокоить: мало ли на свете придурков, мало ли кто может сюда звонить… Наташу из «Магнолии» знают по городу, наверное, несколько тысяч, даже те, с кем я не была лично знакома. Слава о нас катится по городу, как танк. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он спросил именно так. Утешает одно: придурок не знает моей фамилии. Значит, мы знакомы совсем не так близко. Уже хоть что-то утешительное. Уже хорошо.
Я никому не сказала обэтом звонке. Загруженная делами Вика через пять минут забыла онём. В тот день всё валилось из рук, но больше подобных звонков не было. К сожалению, с детства я страдала тяжелейшим расстройством памяти: никогда и ничего мне не удавалось забыть. Я не умела забывать, и это было своего рода патологией. Очень мешающей жить. В тот день я задержалась на работе до шести часов. Мне пришлось долго провозиться с телевизионной рекламой. В шесть было уже темно. Офис нашей фирмы находился во дворе большого многоэтажного дома. Двор в форме колодца был окружён множеством высоких домов. На улицу вёл длинный тёмный подъезд, выходящий прямо на автомобильную стоянку. Подъезд был совсем темным, хотя и улица, и стоянка были достаточно хорошо освещены. Когда я уходила домой, в офисе оставалось несколько человек. Наш художник Вадик и его помощница, компьютерный графист Света. Охранник. Кто-то из менеджеров. И даже секретарша Вика.
Попрощавшись со всеми, я собрала вещи и направилась к выходу, думая заскочитьза продуктами в гастроном. На улице было темно и холодно. Накрапывал дождь. В домах тускло светились окна. Во дворе никого не было. Я быстро вошла в подъезд. Было слышно, как стучат мои каблуки по асфальту. Как всегда, в подъезде не было ни одной лампочки. Я ничего не могла разглядеть. Всё произошло очень быстро.
Вдруг меня толкнули к стене. Я чуть не упала, больно стукнувшись спиной о почтовые ящики. Прямо ко мне метнулась тёмная тень. Судя по всему, это был мужчина достаточно высокого роста. Я истерически закричала и схватилась за сумку, но он не сделала никакой попытки её забрать. Вместо этого поднял вверх руки…и я чуть не ослепла, ошарашенная яркой вспышкой фотоаппарата… Это была какая-то особенно яркая вспышка (наверное, профессиональная), слепя которой, он сфотографировал моё лицо несколько раз. Совсем обалдев, я даже не думала сопротивляться. После этого мужчина быстро побежал к выходу на улицу, зажав фотоаппарат в руке. Был слышен шум отъехавшей машины. у меня подогнулись ноги и я ничком повалилась на землю. У меня не было сил кричать. Тем не менее мои крики привлекли внимание. Очень скоро я увидела рядом с собой художника Вадика, охранника и Вику, которая с ужасом вытирала моёзарёванное лицо. В три голоса они кричали, спрашивая, что случилось и всё ли в порядке… Охранник светил на меня фонариком, пытаясь понять, нет ли повреждений. Я ревела и не могла говорить. Кое-как меня подняли на ноги и заволокли обратно в офис. Я по-прежнему истерически сжимала сумку в руке. Зубы громко стучали о стакан воды, поднесённой Викой. Вокруг меня толпились все, ктотолько там был. В тепле и ярком свете привычного помещения я быстро пришла в себя. Ко мне даже вернулась речь.
– Он был в подъезде… мужчина… высокого роста… В чем-то тёмном… Кажется, в тёмном костюме… он на меня набросился, толкнул к стене… Я больно ударилась спиной о почтовые ящики. Сначала я думала, что он хочет забрать сумку, но он… он… – тутя снова разрыдалась. Все сильно обеспокоились. Кто-то деликатно осведомился:
– Он вас тронул?
– Он… сфотографировал моё лицо!
Все обомлели. Кто-то не выдержал:
– Что сделал?!
– Поднял фотоаппарат с яркой вспышкой и стал фотографировать! Он сфотографировал меня несколько раз, а потом смылся!
Изумление окружающих не проходило. Наконец охранник, как самый деловой, сказал:
– Позвонили в милицию и вашему мужу. Они уже едут.
Милиция приехала через двадцать минут. Муж, как всегда, опоздал. Четверо молодых людей в форме, высокого роста и почему-то с автоматами. Один из них (лет тридцати, с симпатичным лицом) был главный. Он внимательно выслушал мою историю и всё записал. Потом отложил бумагу и ручку.
– Вы меня, конечно, извините… Я работаю достаточно долго, и у меня большой опыт. Я видел и слышал практически всё, много раз. Но психа, который нападает на женщину, чтобы сфотографировать, мне не приходилось видеть! Вы уверенны, что он вас не изнасиловал? Может, вы просто не хотите сказать?
– Да он не притронулся ко мне, даже пальцем! Только толкнул! А потом сфотографировал! Подряд несколько раз! А после этого убежал на улицу, откуда уехал на машине!
– Откуда вы знаете, что на машине?
– Слышала, как она завелась.
– Может, это был кто-то другой? Машин много!
– Откуда я знаю? Я за ним не бегала!
– А сумка? Он что, не тронул вашу сумку?
– Он даже на неё не смотрел!
– А вы разглядели его лицо?
– Конечно, нет! В подъезде было очень темно. А потом он буквально ослепил меня своей яркой вспышкой!
– Вы уверены, что у вас нет повреждений? Может, всё-такиобратитесь к врачу?
Я твёрдо сказала довольно бодрым голосом, что не нуждаюсь ни в каком враче. Это тот псих нуждается, который меня фотографировал, а искать егодело милиции. Пусть ищут и объясняют, что фотографировать людей против воли нельзя.
Когда приехал муж, ко мне вернулось обычное состояние природной весёлости. Милиция ещё немного потопталась и уехала, записав мой телефон и домашний адрес. Начальник оставил карточку с номером телефона: «если что вспомните, звоните». Я засунула её на самое дно сумки. Супруг раскудахтался, как обиженная курица. Работа в таком месте не приведёт к добру, он всегда меня обэтом предупреждал. И мне надо следить за своим поведением, и получше выбирать знакомых, и думать, куда и с кем иду, и т. д. Он довёл меня до состояния белого каления. И я довольно грубо заявила, что слушать его идиотские нотации не хочу. Всё, что хочу в данный момент – это хорошо потрахаться (разумеется, не с ним) и выпить стакан крепкого коньяка или водки. Но так как он не может мне предоставить ни первого, ни второго, то пусть заткнётся и молчит. Полностью шокированный, замолчавший муж забился в угол, откуда наблюдал за мной с чрезвычайно возмущённым видом. Но мне и без него хватало забот. Пришлось объясняться с приехавшей Ольгой Павловной, которой кто-то позвонил на мобильный и с людьми из расположенных поблизости офисов. Начальница проявила сочувствие и сообщила, что завтра я могу на работу не выходить.
По дороге в машине мы с мужем хранилиледяное молчание, что вобщем-то было мне на руку.
– Я не понимаю, почему ты так ко мне относишься, – в квартире заявил он, – сказать такое было и глупо, и грубо.
– Этоправда.
– Да? А кто знает, может, ты с тем придурком и потрахалась там, в подъезде, а потом выдумала эту идиотскую историю с фотографированием? Я всегда знал, что ты плохо закончишь!
Я рассмеялась и отправилась в ванную – срочно смывать с себя всю грязь. И только когда залезла в горячую воду, пытаясь подольше удержать первыйвсплеск наслаждения, вдруг вспомнила: я никому не сказала о телефонном звонке.
Утром я проснулась именно с этой мыслью. Никому: ни милиции, ни мужу, ни в офисе я не сказала о телефонном звонке. Да, но почему я решила, что существует какая-то связь между этими двумя событиями? Может, никакой связи здесь нет… Но что-то подсказывало мне, что это не так., связь существует, только мне не удаётсяеё увидеть. Два чрезвычайных, выходящих из ряда вон события – вряд ли это может быть простым совпадением. Чтобы беспрепятственно думать обэтом, в моем распоряжении был целый день…Я начала с самого простого: пересмотра тех дел, которыми занималась в данный момент. Это было несколько простых контрактов: отправка бизнесменов на отдых (без эскорта, официально, с жёнами), группа школьников (туристическая поездка в Карпаты – в целях рекламной благотворительностиеё оплачивал один занимающийся политикой бизнесмен), тексты телевизионных реклам, встречи с представителями дешёвых отелей в Чехии и Болгарии (такие поездки были выгодны и очень хорошо расходились летом). Подготовка к будущей выставке в шикарном выставочном центре. Официальные, ничем не примечательные дела. Привсём этом не было никаких домов, которые я могла бы посещать. Тайный бизнес? На предстоящие три недели у нас было всего два заказа. Осень не очень-то пользовалась успехом. Мои доходы в этом месяце насчитывались полностью из официальных источников. Итак, двое. Первым был директор приватизированноголикёро-водочного завода, чрезвычайно противный дедушка шестидесяти пятилет. Внешность у него была чисто советская: квадратный череп и железобетонная челюсть настоящего бюрократа, казалось, что у него совсем нет пола. Тем не менее, это было не так. Для поездки на курорты Швейцарии он заказал восемнадцатилетнюю блондинку с длинными ногами, и обязательно не старше. Ну, мы и подсунули ему… одну. Для таких случаев у нас была потрясающая штучка: двадцативосьмилетняя Лиля, котораяпри умелом использовании косметикимогла сойти за восемнадцатилетнюю. Это была чрезвычайно хитрая бестия, специализирующаяся на выколачивании капитала изтаких вот сластолюбивых дедушек (надо ли говорить, что с каждого дедушки, поставленного ей, мы получали процент). Страдая всевозможными венерическими заболеваниями, она занималась и выколачиванием денег, и шантажом. И (особое качество, за которое мы её ценили) она умела избегать неприятностей, как никто другой. Из-за Лили у нас никогда не было неприятных историй. Поэтому мы и отправили её в Швейцарию – таким был первый заказ.
Вторым был некий Руслан Гароев, владеющий строительной фирмой. Его фирма занималась тем, что строила дома. Потом он продавал квартиры и зарабатывал очень неплохо. Конечно, я не знала в точности, чем он занимался, но официально он представлял всё именно так. Это был довольно импозантный мужчина тридцати трёхлет. Одевался чрезвычайно дорого, на руках носил золотые перстни и часы, и все буквально обожали, когда он появлялся в офисе: он задаривал женщин цветами и конфетами. Стоит ли говорить, что он уже несколько раз был нашим клиентом. Со мной у него были особые отношения: так как я занималась его контрактом, мне он преподносил не только цветы и конфеты, но и шампанское, и дорогие духи. Я в первый раз вела его контракт. Я прекрасно запомнила, как он объявился в офисе, и, развалившись возле моего стола, заявил:
– Я хочу, чтобы в эту поездку меня сопровождали вы.
– Сожалею, но это невозможно.
– Почему? Я заплачу любые деньги! Ольга Павловна сказала, что вы предоставляете все услуги!
– Разумеется. Но сотрудники нашего агентства не вступают в интимные отношения с клиентами.
– А я слышал о вас другое.
Вспыхнув до корней волос (я терпеть не могла, когда так нагло и откровенно в лицо меня называли проституткой) я встала из-за стола с самым решительным лицом.
– Вот и обращайтесь к тем, от кого слышали! Работать с вами я не буду. Кому вы хотите, чтобы я отдала ваш контракт?
– Только себе! Извините, я погорячился. Но вы сами виноваты! Вы произвели на меня сногсшибательное впечатление, и я влюбился в вас с первого взгляда!
– Зато во мне вы с первого взгляда вызвали отвращение!
– Виноват, заслужил. Как я могу заслужить ваше прощение? Молчите, не отвечайте! Я заплачу вам вдвойне, и вы получите двойной процент!
Так как это была довольно значительная сумма, то я смилостивилась и даже выдавила из себя улыбку. Он тоже улыбнулся и сказал:
– Ну что, мир?
– Временный. Я не отказываюсь от вашего контракта, но не позволю так с собой разговаривать!
– А вы позволите пригласить вас на ужин, или, на худой конец, преподнести вам цветы?
Я рассмеялась, ничего не ответив… Я не собиралась встречаться с ним никогда.
О цели своей поездки он заявил так:
– Это деловая поездка. Девушка мне нужна только для того, чтобы произвести должное впечатление. С женой я поехать не могу: она похожа на разжиревшего бегемота, к тому же у нас двое детей.
Я спросила его о том, какой должна быть девушка.
– Мне абсолютно всё равно. Я не собираюсь с ней спать. Я ведь сказал, что это сугубо деловая поездка. Но мне бы хотелось, чтобы она была по возможности красивой. И обязательно похожей на вас.
На следующую встречу он преподнёс мне роскошный букет роз и духи. Разумеется, это вызвало колоссальные сплетни у окружающих. Но я всегда наслаждалась сплетнями! Гароев появлялся в офисе достаточно часто. Иногда по предварительному звонку, иногда без. Мы выбрали ему в сопровождающие некую Катю: начинающую модель, восемнадцатьлет, за деньги готовую спать с кем угодно. Она немного смахивала на меня. Но Гароев по непонятным причинам откладывал поездку. Прошло уже пару недель, а он всё не определился с датой и страной. Но платил за всё, в том числе и за ожидание. Это ничего мне не стоило, не забирало сил. Но и не существовало никакого дома! Абсолютно никакого, куда я могла бы ходить! Несмотря на все попытки заигрывания Гароева, я никогда не была у него в квартире и не собиралась там быть. А контракт совкового директора вообще вела не я! После размышлений выходило, что я была белой овечкой. Но ведь кто-то же сфотографировал меня в подъезде! И кто-то звонил, угрожал. Я не могла найти разумных объяснений, и это меня бесило! Прошлое? Но всё, что там было, я давно похоронила.
Видя меня в бесплодных размышлениях, муж ходил кругами вокруг и ехидничал:
– Боже, что сегодня за день! Неужели мир лопнул? Мы напрягаем свои мозговые извилины, впервые за столько лет! Мы думаем впервые со дня нашего рождения, и весьма озадачены, ведь думать-то нечем! Какая досада! И как такая неприятность могла произойти!
– Без извилин, как ты говоришь, я зарабатываю в три раза больше, чем ты!
– Именно потому, что ты без извилин! Если быбыла хоть одна, ты бы поняла, что не стоит зарабатывать таким способом! Лучше честно голодать! И тогда с тобой ничего бы не случилось!
– Что ты за человек? Со мной такое произошло, а ты…
– А я не знаю, что с тобою произошло! И поэтому не собираюсь тебя жалеть. В том обществе, в котором ты вращаешься, с тобой может произойти всё, что угодно! Я не удивлюсь, если завтра тебя зарежут!
– Ради бога, заткнись!
Такие разговоры не способствовали душевному спокойствию. Но кратковременная семейная жизньнаучила меня главному: умению пропускать сквозь пальцы, иначе не выжить. И я пропускала изо всех сил.
Я даже не заметила, как пролетел день, отпущенный на отдых. Вечером приплелись с соболезнованиями какие-то бесконечные друзья. Дом наполнился шумом, гамом и кутерьмою. За двумя бутылками хорошего коньяка время летит незаметно. Муж где-то потерялся на этом разноцветном фоне. Сначала его фигура маячила по углам. Потом я совсем потеряла его из виду. Когда друзья разошлись, было три часа ночи. Муж заперся в спальне и крепко спал.
Я проснулась на рассвете, от сна. Я не запомнила его в точности, только наволочка на подушке была мокрой. Я плакала во сне. Мне снилось чьё-то плечо. Рядом действительно было плечо – сухое, жёсткое плечо мужа, то, которое я меньше всего хотела бы видеть. Это было главной темой сна: мне хотелось видеть рядом совершенно другого человека. Мечта, осуществить которуюя не могла.
После окончания рабочего дня несколько сотрудников вызвались меня проводить, но я мягко отвергла все попытки. Я решила взять себя в руки и возвращаться самой. В конце концов, я не могу прятаться до бесконечности, рано или поздно мне придётся выйти на улицу. Нужно сделать попытку – тем более, что моему супругу даже в голову не пришла мысль вечером заехать за мной. Не без содрогания сердца я вошла в тёмный подъезд. Там было тихо, спокойно, ни души. Я старалась идти медленно, но ноги сами несли к выходу, и я буквально бежала к ярким огням стоянки, видневшимся впереди. Я выскочила на улицу и перевела дух. Именно в тот момент я вдруг отчётливо сформулировала мысль, вертевшуюся в голове с вечера, мысль, которую я всё не могла ухватить. Что я слышала вчера, после необъяснимого нападения? Что показалось особенно подозрительным, что не давало спать? Шум. Я слышала шум отъехавшей машины. Нападавший носил ботинки на каблуках, каблуки громко стучали по асфальту. Я слышала топот ног всё время, что он бежал. Как только замерли шаги, сразу раздался шум включённого мотора, и это не могло быть простым совпадением. Маньяк, который ездит на машине? Большей нелепости я не могла изобрести! Значит, он приезжал специально, чтобы встретиться со мной. Господи, какая нелепость… Но если я додумалась до этого, почему бы не проверить прямо сейчас? В моей сумки были кое-какиеденьги. Я нашла мелочь, спрятала несколько купюр в кулаке. Потом уверенным шагом направилась к стоянке.
Будка сторожа была почти рядом со входом в подъезд. Я постучала в зарешёченное окошко. Выглянул молодой парень, лет восемнадцати, наверное, студент. Стараясь улыбаться как можно приветливей, я поманила его пальцем:
– Эй, можно поговорить?
Он вышел. По его физиономии я поняла, что этот тип давным-давно прошёл огонь и воду. Уж очень хитрыми были бегающие глаза. Я решила говорить прямо:
– Слушай, парень, ты здесь дежуришь?
– Допустим.
– И вчера вечером дежурил?
– А что?
– Поговорить надо…
– Вы насчёт машины? С ней что-то не в порядке? Ведь он сказал, что сразу поедет в ремонтную мастерскую! Да и чинить-то там всего ерунда – подумаешь, фара. Непонятно, почему ваш муж вчера устроил такой шум! Да и виноват был, ясно, тот мужик, он валил отсюда сломя голову. Я ещё милицию хотел вызвать, но потом подумал, что лишняя морока мне не нужна… Так что ещё случилось?
– Этоя и хочу спросить. Понимаешь, мы с мужем разводимся, а он не сказал, при каких обстоятельствах повредил машину. А это очень важно. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что произошло вчера вечером.
– Ну… дамочка, я вообще ничего не помню!
Всёпоняла и протянула ему деньги. Парень ехидно осклабился:
– За это я и не вспомню вообще ничего!
– Сколько?
– Добавьте ещё столько же!
Я добавила.
– Ну ладно, слушайте. Было около шести часов. Ваш муж на красной «тойоте» пытался въехать на стоянку, когда из подворотни напротив выскочил этот мужик и завалился в свою машину. Мужик показался мне странным потому, что сжимал в руке фотоаппарат. И не маленький «кодак», даже не обычную мыльницу, а профессиональную камеру с настоящей подсветкой. Я нанеё особое внимание обратил потому, что у меня брат фотографией увлекается. Короче, бросился к машине. Его «мерс» тут давно стоял. Честно говоря, я не обратил внимания, когда он его ставил, я квитанции выписываю чисто автоматически, у меня от машин уже рябит в глазах. Он уселся в свою машину – старый мерс-двухсотка серого, какого-то грязного цвета, и как рванёт с места, даже не закрыв дверь! Ну и срезал по боковой «тойоту» вашего супруга, фара вдребезги. И сделали оба пробку– не съехаться, не разъехаться. Ваш муж вылез из «тойоты» и ну орать! Мужик вылез из машины, стал к нему вполоборота, и смотрит. Нехорошо так смотрел! Потом сунул свою визитку, что-то сказал. Ваш муж быстро замолчал и отъехал. Серый «мерс» мужика опять рванул с места. И, собственно, все. Но это точно мужик виноват! Он должен был смотреть в зеркало.
– Ты хорошо рассмотрел мужика?
– Высокий, под метр девяносто. Лет тридцати, тридцати пяти. Не коренастый, скорей, худой. Волосы тёмные, какие-то прилизанные, длинные. Глаза навыкате. Он был в темных джинсах, чёрной куртке. Да, ещё сапоги у него были такие… С подковами на каблуках. Когда бежал, подковы по асфальту цокали.
– Крутой по виду?
– Нет. Совсем нет. И одет не очень. И машина старая. Крутыеездят не на таких.
– Ты не запомнил номер?
– Этобудет стоить дороже, – парень хитро прищурился и назвал сумму. Пришлось уплатить.
– Если хотите, в качестве презента могу сказать про вашего мужа – в какую поехал мастерскую, я сам его туда отправил. На пятомкилометре возле вокзала есть СТО. Вот туда. Там самые классные мастера работают, и совсем недалеко. Если хотите подробностей, езжайте туда!
Итак, это было кое-что. Случайная автомобильная авария с человеком, которому мой псих торжественно вручил визитку. Маньяк с визиткой! Ничего себе! Я дала себе слово при первой же возможности поехать в это СТО. Кроме того, у меня был номер машины психа. Вещь довольно ценная, хотя и совершенно бесполезная в моих руках. У меня не было машины – я смертельно боялась водить и так и не смогла преодолеть панический ужас. Я боялась даже тогда, когда ехала в машине как пассажир. Так как я не причисляла себя к категории водителей, то никаких связей в ГАИ у меня не было. Я дала себе слово узнать, кто из знакомых имеет связи в ГАИ – при первой же возможности (моя любимая клятва).
Прошло несколько дней. Я не смогла вырваться в СТО, потомучто была завалена работой. До выставки в торговом комплексе оставались считанные дни. Так как вместо начальницы я занималась основной подготовкой, то буквально тонула в делах. Кроме того, начались неполадки с телевизионными счетами: кто-то что-то напутал, пришлось распутывать и эту историю. К концу недели я почти забыла о том, что со мною произошло. Правда, информация, почерпнутая мной на стоянке, была тщательно записана в подобие делового блокнота, который я всегда носила в сумке. И ждала, когда наступит её черед.
Тот день ничем не отличался от остальных. Так же, как и всегда, я ползком вернулась домой с работы. День был самым обычным – не лучше и не хуже, чем остальные. Поэтому я безумно удивилась, когда ещё в прихожей муж протянул мне пакет.
– Что это? – я не совсем отошла от работы, поэтому не сразу врубилась, что муж держит в руке.
– Этопришло сегодня днём на твоё имя. Почтальонша принесла. Ты же знаешь, как сейчас выслуживаются за каждый рубль. Вот и принесла домой.
– Но что это?
– Бандероль. Обычная почтовая бандероль. Довольно лёгкая по весу.
– От кого?
– А вот это, я надеюсь, скажешь мне ты.
Я взяла в руки пакет. Он был совсем небольшой. Завёрнут в коричневую бумагу, с кучей штемпелей. Заклеен. Адрес написан кривыми печатными буквами, чёрной ручкой. Правильно указаны индекс, город, улица, номер дома, квартира. И моя фамилия: Тимошиной Наталье лично. Адрес отправителя был следующим: индекс и название нашего города, улица Морская, дом 10, Гароев Р.В.Сначала я не могла прийти в себя от шока, но потом машинально воскликнула:
– Но ведь у Гароева совершенно другой адрес!
– Как, ты знаешь, кто это? – насторожился муж.
– Конечно. Это один из наших главных клиентов. Я веду его контракт и прекрасно знаю его адрес. Он живёт на бульваре Мира! Ни про какую Морскую улицу я и не слышала! К тому же, с чего вдруг ему посылать мне по почте какую-то бандероль? Это чушь, нелепость! У нас не настолько близкие отношения!
– Неужели? – усмехнулся муж. – И ты прекрасно запомнила его адрес? Адрес своего клиента, одного из многих? Ты помнишь в таких подробностях, где он живёт?
– Разумеется! Именно сегодня я занималась его контрактом. И потом, в нашем городе никакой Морской улицы нет! В нашем городе нет моря! Откуда же взяться морской улице?
– Разумно, – согласился муж, – да, я совсем забыл сказать. Бандероль была с уведомлением о вручении. Ты должна была расписаться. Я сделал это вместо тебя. Твою подпись может подделать кто угодно.
Это было правдой. Я расписывалась легко. Распечатала пакет. Под бумагой оказалась белая картонная коробка. Я раскрыла её…
– Так… – жутким тоном произнёс мой муж.
В коробке лежал запечатанный в фирменную упаковку флакон моих любимых духов «Пойзен». Я застыла с флаконом в руке…
– И ты хочешь сказать, что с этим типом ты не в настолько близких отношениях? – продолжал шипеть муж, – не в таких близких, чтобы он посылал тебе по почте флакон духов стоимостью в пятьдесятдолларов?
– Послушай… – дар речи возвращался очень медленно, – я не понимаю, что происходит! Здесь какая-то ошибка. Гароев не мог послать мне эти духи! Я не знаю, кто… какая-то глупая шутка! Нелепость!
– Хороша шутка! Великолепный розыгрыш! Ни одна женщина не отказалась бы от такой нелепости!
– Духи предназначены не мне! Я не знаю, кто их послал!
– Но ведь на коробке прямо написано – Гароев.
Это был достаточно большой флакон, стоящий не меньше пятидесятидолларов. По видудухи не походили на подделку. Я распечатала их– натуральный аромат, настоящие духи высокого качества, совсем новые. Неужели Гароев действительно мог их послать? Мысль мелькнула внезапно, и я предпочла высказать её вслух:
– Послушай, но еслия действительно была с Гароевым в каких-то отношениях, он бы передал мне духи при встрече! Зачем посылать по почте? Тем более вот так, бандеролью, которая может пропасть? Где ты такое видел?
– Честно говоря, нигде! Я нигде не встречал такой грязной, отталкивающей лжи! Ты просто дешёвая необразованная шлюха, которую я вытащил с панели!
– Не смей! У тебя нет повода так меня оскорблять!
– Нет повода? Да за такое большинство мужчин уже выкинули бы тебя вон за дверь вместе с твоими дешёвыми турецкими шмотками с базара! Твои вещи такие же дешёвые, как и ты сама! Шлюха, дура без капли мозгов!
– Я же ничего не сделала! Из-за чего ты взбесился? Из-за какого-то дурацкого флакона?
– Я и так относился к тебе слишком по-доброму! Пора это изменить!
– Да, действительно! Только менять буду я, потому, что до сих пор жалею, что вышла замуж за такого урода!
– А кому ты вообще была нужна?
Я вылетела из комнаты, не способная больше продолжать разговор, по-прежнему сжимая в руке злополучный флакон. Я не давала ни малейшего повода для ревности! С Гароевым у меня не было никаких отношений! Он не был моим любовником, я никогда не думала обэтом! Кто мог послать мне флакон духов?
Я схватила телефон и набрала номер Гароева. Трубку сняла женщина, очевидно, его жена. Он подошёл к телефону буквально через пару секунд, и был очень удивлён звонком. Мы говорили недолго. Он клялся, что не посылал никаких духов. Кроме того, он не знал моего домашнего адреса и не знал о моих парфюмерных пристрастиях. Тон его был сначала удивлённым, потом уверенным. У меня не было повода заподозрить его во лжи. Я закончила разговор в полной рассеяности. Если не Гароев, то кто? Но, кто бы там ни был, я решила оставить у себя странный подарок.
Ответ пришёл ночью, совершенно неожиданным образом. Мне приснился тот самый сон. Человек, который был для меня больше, чем Богом. Тот, кто даже в снах уходил далеко. А ведь действительно – такие розыгрыши были вполне в его характере! Поссорить меня с мужем, ни для чего, просто так. Пятьдесятдолларов для него не деньги. несколько месяцев назад он был клиентом нашего агентства, правда, вела контракт не я. Но ему ничего не стоило узнать мой домашний адрес. И он был единственным человеком, который знал, что я люблю именно эти духи. Последняя мысль была самой верной. О моих любимых духах не знал даже муж. Привыкнув жить не бедно, я собрала целую коллекциюдухов, настоящая армия флаконов на туалетном столике – и дешёвых, и дорогих. У меня были любые духи, кроме этих. Я прекратила ими пользоваться сразу после разрыва с ним. Потому, что слишком напоминал о нем запах. Он подсмеивался над моим пристрастием: «ты сама ядовитая, поэтому душишься ядом…» Ядом. Господи, как же всё было давно….
Я села на постели с горящими глазами. Он! Больше некому! Это он!
Не откладывая дела в долгий ящик, в три часа ночи я бросилась к телефону. Его не было, я оставила сообщение на автоответчике: «как можно скорее ты должен мне позвонить».
Потом была встреча в кафе. И прошло время. У меня не было никаких доказательств, и не в чем было его винить. Он делал вид, что совершенно не причастен к тому, что со мной происходит. Даже к тому, что накануне нашего свидания в три часа ночи раздался телефонный звонок. Мой муж схватил трубку. Мужской голос попросил к телефону Наташу. Я ответила сонным голосом – я ещё крепко спала. Но слова меня разбудили.
– Ты сука, – сказал голос, – ты, сука, за всё ответишь! Очень скоро ответишь! Поняла?
Это был тот же самый голос, что звонил на работу. Я узнала сразу.
– Кто вы такой?
– Какая тебе разница, сука? Тот, кто звонит сказать: скоро ты за всё ответишь, за всё сразу!
– За что?
– За то, что ты сделала!
– Что же я сделала?
– Ты грязная сука! Я тебя предупреждал: оставь всё в покое! Ничего не делай, а ты… Я тебя убью, гадина! Очень скоро!
И швырнул трубку. Я разревелась. Муж встревожился.
– Он сказал, что меня убьёт…убьёт… на этот раз…
– Ничего страшного, – муж пытался меня успокоить, – тот, кто так говорит, никогда этого не сделает! Это ерунда, пустые слова! Но если очень хочешь, позвони следователю – может, это тебя успокоит?
Я пообещала позвонить, зная, что не позвоню никогда.
Следующей ночью раздался новый телефонный звонок. Ровно в три часа ночи. Прежде чем схватить трубку, я посмотрела на электрические часы. Проснулись оба, и с каким-то недоуменным недоверием уставились друг на друга. Потом я протянула руку к телефону. Тот же самый голос:
– Этоты, сука? Я тебя убью!
Мои нервы не выдержали. Может, этого не стоило делать, но я вышла из себя… Меня бесило до неприличной степени всё: тусклый свет ночной лампы, белый пододеяльник, вынужденная бессонница и ненормальное желание спать, от которого слипались глаза, жёлтое злобное лицо мужа с выпученными глазами, по которым я читала предстоящий скандал… Всё вокруг было невыносимым, и я уже не могла себя контролировать… Я заорала истерически, с надрывом:
– Этоя тебя убью, придурок! Найду и убью сама!
Голос на том конце провода был так же спокоен:
– Что ты сказала, сука? Повтори!
– Я убью тебя, придурок! Убью за это! Ты не понимаешь, что делаешь! Ты играешь с огнём!
Смех, сытыйдовольный смех, который я никак не могла объяснить – и щелчок, когда урод бросил трубку. Следующим этапом был мой муж, сказавший:
– По-моему, ты сходишь с ума.
– Что ещё я могла сделать? – зло огрызнулась.
– Ты звонила в милицию? Обещала же позвонить!
– Нет! Никуда звонить я не буду! Я сама найду этого придурка и никого не хочу вмешивать!
– Всё этопохоже на дурацкий розыгрыш, инициаторами которого были ты и твой любовник.
– Ты прекрасно знаешь, что у меня нет никакого любовника!
– Тот, прежний… А ты прекрасно знаешь, о ком именно я говорю.
– Почему?
– Только он способен на такое! Ты с ним виделась?
– Нет!
– Опять ложь! Тебе не кажется, что мы совершенно разные люди?
– Кажется! Мне звонят по телефону и угрожают убить, а ты не делаешь ничего, чтобы меня успокоить и морально поддержать!
– Ты сама виновата во всём, что с тобой происходит! Только ты и больше никто! Ты одна!
Я одна… Больше я не спала, несмотря на то, что существовать без сна было мучительно. Но ещё больнее было тихонько лежать в темноте и прислушиваться к мирному дыханию спящего рядом врага.
С тех пор прошло несколько дней. Я немного успокоилась. Звонков больше не было, и жизнь вошла в привычную колею. Никто не присылал духов по почте, но я подозревала, что муж долго не сможет прийти в себя. Как ни странно, я не видела и Гароева: он не появлялся в офисе, хотя давным-давно вышли все сроки его поездки. Дошло до того, что начальница вызвала меня в кабинет и в категорической форме заставила разобраться с этим вопросом. После чего я принялась истерически звонить Гароеву домой. Мне не везло. Я не попала на него ни разу. Несколько раз трубку бралажена и отвечала, что его нет дома. Однажды я представилась и попросила передать, чтобы он поскорее решил вопрос с поездкой. На что жена удивлённо заявила, что никуда ехать он не собирается, и что его не интересуют никакие рекламные проспекты. Очевидно, она приняла меня за рекламного агента. Было ясно, что о своих поездках Гароев молчал. А несколько раз вообще никто не брал трубку. И я отложила в сторону его контракт. Было обидно. Ведь именно на этом контракте я могла неплохо заработать. Прошли дни, и я почти восстановила спокойствие. Я не виделась также с прежним любовником. Удивляясь немного, что спустя столько лет остался прежним его номер телефона, хотя за эти годы он мог поменять сотни квартир.
Я тосковала о нём, как тоскуют о привычном лёгком дискомфорте, в котором ни одна из вашей не находится на положенных местах. Когда-то давно он был болью, но боль преломляется в наслаждение всякий раз, как ты её хочешь. Он больше не был моей болью, но я по-прежнему хотела только его. Может, именно поэтому я с трудом могла смотреть на мужа: в нём яснее всяких слов я видела то, чего лишилась. Ни одно из сравнений не было в его пользу, и от этого в душе моейпостоянно присутствовала тоска.
В то утро Ольга Павловна влетела, как фурия, в мой кабинет.
– Ты наконец-то разговаривала с Гароевым?
– Нет, мне не удалось ему дозвониться.
– Безобразие! За что я только тебе плачу! Мне нужно знать в точности, что делать с его контрактом! Кроме того, я должна урегулировать счета с модельным агентством на следующий месяц! А как я могу это сделать, если в воздухе висит наш лучший контракт!
– Прекратите истерику! К концу дня я постараюсь что-то выяснить.
– Уж будь добра! У вас ведь близкие отношения! Неужели ты не знаешь, где его найти?
– Близкие отношения? – я обомлела. – С чего вы взяли?
– А разве нет? Ведь он посылает тебе духи!
– Откуда вы знаете? И при чём здесь вы?
– Ну, знаешь, дорогая! На прошлой неделе у меня был твой муж!
– Муж?! – новость дала словно обухом по голове.
– Конечно! Приехал как-то днём, когда ты смоталась на какую-то встречу и сидел у меня в кабинете целый час. Всё пытался выяснить, кто такой этот Гароев и что тебя с ним связывает. И рассказал, как он прислал по почте духи. А твой муж ничего! Представительный мужчина! Только немного занудный. Честно говоря, его невозможно долго терпеть. Всё пытался узнать, чем мы точно занимаемся и даже хотел потребовать какие-то документы. Конечно, я его выпроводила, но подумала, что у тебя с этим Гароевымчто-то есть, и он взял след.
– Ничего у меня нет с Гароевым!
– Будешь сказки рассказывать! Если уж твой муж забегал, как придурок…
– Как он смел! За моей спиной…
– Мне бы тоже хотелось это знать! У меня своих проблем по горло, а тут ещё разбирать, с кем спит каждый из сотрудников! Будь добра, передай ему, чтобы он визиты сюда прекратил. В конце концов, я могу в любой момент отдать тебе твою часть и иди ищи другое место работы! Твои деньги больше не представляют для меня интереса!
Это была слишком реальная угроза, чтобы я могла её пропустить. Я вся горела! Сам того не ведая, этот подлец оказал мне жуткую медвежью услугу. Моя начальница терпеть не могла лишних проблем. И ещё она не переносила, чтобы так ярко светились личные связи сотрудников с клиентами. Тут была не связь, лишь громкое подозрение, но… А одного подозрения для неё было достаточно, чтобы вышвырнуть меня вон! Ведь официально мы считались почтенным, чуть ли не семейным агентством! А тут такое… Да ещё муж… Мне было жутко обидно, хотелось разорвать обоих: и Гароева, и недоделанного супруга! Но руки мои были связаны боязнью вызвать ещё более громкий скандал, поэтому всё, что я сделала – снова позвонила Гароеву домой. В конце концов, я даже задумалась: а не вступить ли с ним в связь на самом деле, ведь Гароев довольнопривлекательный мужчина? В квартире никто не брал телефон.
Я в бессчётный раз нажимала на кнопки, когда на пороге возникла секретарша.
– Наташа, тут тебе довольно странная посылка! Иди, посмотри.
– Какая ещё посылка? – этого было достаточно, чтобы совсем обалдеть.
– Длинная, тонкая… Иди, посмотри! Лежит в приёмной.
– От кого?
– Обратного адреса не написано. Что долго рассказывать? Иди, посмотри!
Я пошла. На столе у секретарши лежала длинная белая коробка, чуть побольше той, в которой прислали духи. Я взялаеё в руки. на грязноватом картоне не было никаких пометок.
– Она пришла не по почте?
Секретарша с огромным интересом следила за мной. И словно ждала вопрос:
– Нет. Еёпринёс парень. Молодой парень в синей джинсовой куртке. Похож на студента. Спросил: Тимошина Наталья здесь работает? Я говорю: здесь. Он: передайте, тут ей пакет. И протягивает коробку. А я: от кого? А он говорит: сама узнает. Там внутри написано. Ты посмотри.
Коробка не была заклеена. Я быстро открыла. В белый листок бумаги (стандартной офисной бумаги, стандарт А4) был завернут… мужской галстук в красную и чёрную полоску. Старый, завязывающийся галстук! Почему старый? На сгибах завязки он был потёрт в нескольких местах. Кроме того, он лоснился от жира, а на лицевой стороне виднелось несколько жирных пятен. Онемев от неожиданности, я застыла с самым идиотским видом, сжимая галстук в руках…
Шок был не только у меня. Накрашенные ресницы секретарши резко взлетели вверх и так застыли. На нас уже заглядывались остальные сотрудники. Это немного вернуло мне дар речи, и первое, что я сделала, громко вскрикнула:
– Что за нелепость?!
Секретарша в тупом недоумении захлопала глазами. Я потрясла коробку над столом. Больше там ничего не было: ни карточки, ни какой– либо записки. Лист бумаги так же был абсолютно чист– ничего, что могло бы натолкнуть меня на след! Я решила повнимательней рассмотретьгалстук. Он действительно был старый и грязный. От него исходил какой-то неприятный запах. Я понюхала жирные пятна. Их вид и «аромат» напоминал… засохший майонез.
– Бред какой-то! – я потрясла галстуком, – ничего не понимаю! Натуральный бред!
– Ты не знаешь, от кого это? – к секретарше наконец-то вернулся дар речи.
– Понятия не имею!
– Ну утебя и поклонник! Я понимаю, духи, конфеты, цветы… А тут – засохшее старье!
– Какой поклонник?! Я этот галстук вижу в первый раз в жизни!
– Да кому в голову придёт такое посылать?
– Это я могла бы и у тебя спросить!
Секретарша подозрительно принюхалась:
– И воняет как-то…. маслом? Или майонезом? Бр, гадость какая!
– У кого-то большие проблемы с мозгами и с чувством юмора! Тот, кто это сделал, нуждается в хорошем враче!
– А между прочим, галстук недешёвый!
– Откуда ты знаешь?
– Вон, внизу, фирменнаяэтикетка! Я мужу на день рождения купила точно такой. Тот, кто носил этот галстук, явно не бедный! Стоит дай Боже! И продаётся только в фирменных магазинах. А этот тип взял и заляпал такую вещь едой! А стирать его вообще нельзя. Галстук испорчен.
– Какого же черта присылать его мне? Чья-то нелепая шутка.
– Не знаю, что и сказать. Я такой в первый раз вижу!
– Что ты в первый раз видишь? – сбоку возникло чьё-то строгое и злое лицо. Я вздохнула: не везёт – так уж крупным планом! И надо было ей возникнуть именно сейчас…
– Ничего, Ольга Павловна… – секретарша стушевалась и даже стала как-то меньше, – вот тут Наталье пакет прислали… просили передать…
– Ну и кто тебе, Тимошина, прислал такую гадость? – скривилась начальница, – да ещё в рабочее время? Кстати, что с контрактом Гароева? Ничего? А всё потому, что вместо того, чтобы сосредоточиться на работе, ты занимаешься своими личными делами! Яне потерплю, чтобы ты выясняла личные отношения и чтона наш адрес твои любовники присылали свои старые вещи! Ещё раз такое увижу…
– Этоне мой любовник! Я не знаю, кто это послал!
– Мне всё равно! Здесь не барахолка! И не лавка старьёвщика! Ты забываешься! У меня не железные нервы! Ещё раз такое увижу, вышвырну отсюда к чёрту!
Разумеется, никуда бы она меня не вышвырнула, но было просто ужасно, что такой разнос она устроила мне в присутствии подчинённых.
– Тимошина, ты всё поняла? Я тебя предупреждаю в последний раз!
– Этого больше не повторится! – покраснев от досады и злости, я размахнулась и бросила в мусорный ящик злополучный пакет. Потом, дрожащая, вернулась в кабинет. Я пыталась взять себя в руки, когда раздался звонок и мне сказали, что меня зовут к телефону:
– Ты получила пакет?
Голос был тот же самый. Мне казалось: теперь я буду узнавать его даже во сне.
– Зачем вы это делаете? Что всё это значит?
– А ты не знаешь?
– Нет!
– Ты никогда не была в Колумбии?
– Что?!
– Знаешь, если кто-то встаётпоперёк горла, ему посылают галстук.
– Я не понимаю…
– А ты спроси кого-нибудь.
В трубке раздались короткие гудки.
– Ты сильно занята? – в дверь кабинета заглянул Вадик, художник, который нёс на подтверждение несколько эскизов нового рекламного проспекта.
– Нет, заходи. Ты когда-то слышал такое выражение: колумбийский галстук?
– Ну, это просто! В любом фильме про мафию есть!
– Что это означает?
– По фильмам, так это распространено среди членов мафии. Если кто-то из них нарушил законы, в знак предупреждения ему приносят пакет, в котором лежит старый галстук. Это своего рода предупреждение о том, что он делает что-то не так, и что поведение желательно изменить. Если он не исправляется, то над ним совершают казнь: разрезают горло и через этот разрез высовывают язык… А какое отношение колумбийская мафия имеет… Боже, Наташа, тебе плохо?! Может, принести воды?
Наверное, я меняла цвета, как гирлянда на новогодней ёлке: от красного и жёлтого до белого и зелёного. Зелёный соответствовал моему состоянию больше всего. Перед глазами всёплыло…
– Нет, ничего страшного… Голова разболелась… Что ты принёс?
Тут же от неловкого жеста на пол полетела моя раскрытая сумка, из которой вывалилось содержимое… Вадик бросился помогать, а потом тактично заметил:
– Знаешь, мне не к спеху. Я зайду в другой раз.
Порывшись как следует в сумке, дрожащими руками я вытащила визитку и набрала указанный там номер:
– Капитана Никитина, пожалуйста…Это Тимошина Наталья… Помните?
– А, маньяк с фотоаппаратом! Кто это был, вспомнили?
– Честно говоря, нет…
– Знаете, подобных случаев у нас больше зарегистрировано не было. Так что скорей всего это был какой-то ваш знакомый, который решил пошутить или напугать…
– Я звоню не из-за той истории! По другому поводу…
– Что ещё случилось?
– Сегодня мне прислали в офис галстук, а потом позвонили и сказали, что он колумбийский…
– Кто позвонил?
– Откуда мне знать?!
– Ну и что случилось?
– Как вы не понимаете: мне прислали галстук…
– Я всепонимаю: кто-то подарил вам импортный галстук производства Колумбии… Хм, хотя Колумбия славится наркотиками и кофе! А милиция тут при чем?
– Как это при чем?! Вы что, не понимаете?!
– Послушайте, успокойтесь и объясните толком, что я должен понимать?!
– Колумбийский галстук посылают члены мафии как предупреждение. А если человек не изменяет поведения, над ним совершают казнь: разрезают горло и просовывают туда язык…
– Что вы пили?
– Ничего…
– Водка? Таблетки?
– Да я вообще не пью! И не наркоманка!
– Тогда вы в своём уме?
– Почему?
– Вы звоните капитану уголовного розыска и рассказываете какую-то странную историю про колумбийскую мафию… как сюжет дешёвого американского детектива… Вот я и спрашиваю: вы вообще-то в своём уме?
– Но мне сегодня прислали галстук! В офис! Я могу показать коробку!
– Просто у кого-то из ваших знакомых плохо с чувством юмора! Кто-то решил над вами подшутить! Вы член мафии?
– Нет.
– А вы были в Колумбии?
– Нет…
– Тогда поменьше смотрите телевизор!
– Но послушайте…
– Нет, это вы послушайте! Я устал после дежурства и не в том настроении, чтобы выслушивать по телефону дурацкие истории! Совесть нужно иметь! А если у вас плохо с головой, обратитесь к врачу! Я не психиатр! Я вам помочь ничем не могу!
– Что же мне делать?
– Выпить валерианки и лечь спать!
И бросил трубку. Сначала мне хотелось расплакаться. Но потом я подумала, как, должно быть, выгляжу в глазах капитана. Колумбийская мафия с ужасными казнями… У кого-то действительно плохо с чувством юмора. Кто-то насмотрелся дешёвыхгангстерских фильмов и решил пошутить! А я… Боже мой… Зачем я позвонила в милицию? И, так как я всё-такибыла разумным и самостоятельным человеком, на всё происходящее у меня возникла совсем другая реакция: истерический смех.
– Наташа…
Я обернулась. Он стоял на тротуаре, напротив, там, где я так мечтала его видеть. Но не видела. Никогда. Этот момент снился мне столько раз, что, когда всё произошло в реальности, я так и восприняла его – как картинку из сна. Он был такой же, как и в кафе. Он совершенно не изменился, разве что был немного больше растерян.
– Наташа! Пожалуйста, подойди сюда!
В его лексиконе не существовало слова «пожалуйста», и это означало, что произошли крупные перемены.
– Я думаю, нам не о чем говорить!
– Но ты можешь хотя бы подойти поближе?
– Зачем?
– Ну… чтобы со мной поздороваться..
– Здравствуй, – и пошла вниз по улице. И спиной почувствовала, что он плетётся сзади, след в след.
– Наташа… Ты можешь на минутку остановиться?
– Ты ходишь пешком? Вот уж не думала, что умеешь! Ты – и без машины!
– А моя машина совсем рядом. Здесь… – и махнул рукой на новенький полированный корпус красной спортивной машины, отличающейся от всех остальных.
– Что ты от меня хочешь?
– У меня большие неприятности. Мне нужна твоя помощь!
– Помощь? И это после твоего хамства в кафе?
– Ты же добрый человек!
– Там, в кафе, мне тоже нужна была помощь!
– Наташа, пожалуйста!
– Обратись к той, с кем ты спишь!
– Среди всех моих женщин ты – самая умная!
– Я не твоя женщина.
– Неправда! Ты всегда будешь немножко моей, как и я – твоим.
Ещё месяц назад я бы заложила душу за эту фразу. Но теперь в воздухе было что-то насквозь фальшивое – настолько фальшивое, что окружающий нас вечер с машинами, домами и снопом горящих ночных фонарей казался лишь театральной декорацией, давным-давно выброшенной на свалку. Я не знала, как это произошло, но именно в тот момент я впервые почувствовала в себе всёвозраставшее чувство тревоги. Так чувствует себя человек, который подозревает в глубине собственного тела страшную неизлечимую болезнь. Вроде бы ты здоров, и мир вокруг прежний, но только ощущаешь, что из крохотной клеточки в глубине разрастается чудовищная тёмная опухоль… И первым, на что она повлияет, будут глаза. Потому, что в тот самый момент ты станешь видеть мир абсолютно по-другому. Для тебя этот мир навсегда потеряет прежний облик. И отныне так будет до самого мучительного конца. Я пережила достаточно спокойно и странную историю с «фотоаппаратным» маньяком, и с телефонными звонками, и с посылками… Я попыталась воспринять эту историю, как нормальный человек в здравом уме. Но никогда в душе не было такого мучительного чувства тревоги, как в тот момент, когда в сумраке наступившего вечера я увидела стоящую напротив фигуру и сказала самой себе, что это – неправильно. Неправильно! Как совершать безумно глупый поступок и точно знать о том, что никогда не сможешь ничего изменить.
В тот момент мне захотелось бежать, и я инстинктивно сделала несколько шагов по тротуару. Передо мной во всей красе сиял существенный выбор из двух возможностей: безднаи пропасть, почти одинаковой глубины. Броситься к нему – скатиться по острымвыступам бездонного горного ущелья. Уйти от него – ещё больше себя поранить, буквально разорвать тело о режущие выступы камней. Думая так, я застыла на месте, каким-то шестым чувством подозревая, что поступаю неправильно. И только ощущение тревоги росло и крепло, как внезапно нахлынувшая головная боль. Пока я мучилась сомнениями, он бросился ко мне и даже схватил за руку, и когда его пальцы прикоснулись к моей коже, я вдруг поняла, что уже – поздно, и от этого что-то пронзительно и надрывно заныло в душе. И не потому, что прикосновение его рук было похоже на разряд электрического тока, насквозь протаранившего мою кожу. А потому, что я поняла: существует и третья возможность выбора, третья пропасть – остаться с ним, и умирать от неизмеримой сладости прикоснувшихся, случайно или намеренно, его рук…
Он попытался развернуть меня в круг света уличного фонаря, чтобы прочитать на моём лице, появилась ли у него возможность. От того, что он так трагически ждал моих слов, его лицо стало ещё более растерянным. Я почти сдалась, и он понял это, когда услышал:
– Что ты хочешь?
И буквально силой увлёк меня вниз по улице, приговаривая:
– Всего на пару минут…
Внутри машины было тепло, и сквозь плотные стекла почти не доносились звуки окружающего мира. Мягкие сидения пахли свежим винилом. Я удобно откинулась в кресле.
– Ты процветаешь. У тебя роскошная машина!
Он махнул рукой, словно дорогая спортивная модель была самой обыкновенной вещью в мире. Я усмехнулась: время, деньги, всёпройдёт, а он навсегда останется таким….
– Может, поедем ко мне? – его голос прежде не звучал так просительно. И это позволило проявить мне приятную твёрдость:
– Нет. Я предпочитаюговорить здесь.
– Прежде ты не была такой непримиримой…
– У меня мало времени. Говори, что случилось, иначе я выхожу.
– Хорошо. Я попал в очень тяжёлую историю. У меня большие неприятности. Ты знаешь человека по фамилии Гароев?
– Да вы что все, совсем с ума сошли?!
– Что ты имеешь в виду? – на его лице было написано недоумение. – Ты его знаешь?
– Да целый день слышу: Гароев, Гароев… Ну на работе – понятно, есть причина. А ты при чём?
– С Гароевым у меня были деловые отношения… некоторого рода дела… так сказать…в общем, я должен ему денег…
– Ну и что?
– Я должен ему довольно крупную сумму. Эти деньги нужно было вернуть ещё на прошлой неделе. А у меня нечем платить…
– А я тут при чём? У меня нет денег!
– Я знаю, дело не в этом! Я подумал, может, ты что-то про него знаешь… например, про его поездки…что-то, чем я мог бы прижать его к ногтю… немного закрыть рот и временно не платить…
Наверное, моё лицо выражало довольно пёстрый переход от удивления к искреннему недоумению, а потом и сочувствию, с каким приятно смотреть на душевнобольного человека. Он даже растерялся:
– Ты меня понимаешь? Неужели я сказал что-то не то?
– Ты в своём уме?
– Наверное, я не совсем ясно выразил мысль. Дело в том, что одна из девушек вашего модельного агентства – дочь делового партнёраГароева, человека, которого он боится. Отец не знает о её поведении, девушка развлекается… если бон узнал, что его дочь развлекается с Гароевым, он стёр бы того с лица земли. Так вот: если бты могла устроить, чтобы в поездку с Гароевым поехала именно эта девушка, то в гостиничном номере я смог бы снять их на скрытую видеокамеру. А потом кассетой припугнул бы Гароева: или он прощает мне долг, или я вручаю кассету её отцу…
– И как я могу это сделать?
– Ведь именно ты занимаешься поездками Гароева. Его последней поездкой. Я сказал бы тебе, какая именно девушка, и ты отправила бы её с ним…
– Откуда ты знаешь, что я веду его контракт?
– Небольшая сумма денег твоей начальнице, директору агентства… Она сказала обратиться к тебе. Она обещала, что будет всячески тебя подгонять. А ты за деньги сделаешь всё, что угодно. Она не знала, какие нас с тобой связывают отношения… Так что мне повезло!
– Связывают?
– Ну, связывали… Мы ведь были так близки друг другу. И ты всегда, если честно, жила в моей душе. Я всегда тебя любил! Ты ведь не откажешься мне помочь?
– Откуда ты узнал про девушку?
– Нанял людей…
– Что будет, если ты не вернёшь деньги Гароеву?
– Он меня убьёт!
– И правильно сделает!
– Не понял?
– По-моему, я выразилась достаточно ясно! Я пальцем о палец не ударю, чтобы тебе помочь!
– Ты отказываешься?! Ты хоть понимаешь, что со мною будет?!
– Честное слово, мне на это плевать!
– Но ведь меня убьют!
– Мне плевать!
– Может, тебя интересуют деньги…
– От тебя я ничего не приму. Даже если быты предложил мне миллион долларов.
– Неужели ты совсем меня не любишь?
– Разумеется! Ты и раньше не вызывал во мне особых эмоций, а сейчас ты мне простоотвратителен!
– Что ты делаешь?! Ты ведь меня убиваешь! Вместе с Гароевым!
– Тебе наверняка сказали, что я его любовница?
– Ну, сказали! А разве это не так? Зная тебя, в это достаточно просто поверить!
– ЗНАЯ МЕНЯ??!!
Это было последней каплей… я сжала в руках ручку и даже попыталась двинуть дверцей изо всех сил:
– Всё, прощай.
– Наташа! – он истерически схватил меня за край плаща. – Но ведь это так просто! Я назову тебе имя девушки! А ты представишь еёГароеву! Ведь это просто! Любимая, только ты можешь меня спасти! Родная, пожалуйста! Я для тебя сделаю всё, что угодно! Я всегда буду тебя любить!
– Ничтожество! Не смей взывать к чувству, о котором ты ничего не знаешь!
– Неправда! Я тебя люблю и всегда любил!
– Подонок! Пошёл к черту!
Я все-таки красиво хлопнула дверцей. Сквозь тёмное стекло машины виднелось искажённое ненавистьюего побелевшее лицо.
– Сука! Ты ещё пожалеешь! – он высунулся из машины наполовину. – Я сам тебя уничтожу!
Не оглядываясь, я быстро побежала вниз по улице, задыхаясь от целого моря нахлынувших на меня чувств. Обида, ненависть, горькое разочарование, боль прошлого – всё это, слившись воедино в змеиный клубок, шипело и пронзало мозг тысячей разъярённых жал, оставляя болезненные воспалённые точки обманутого самолюбия, с которым я почему-то не могла примириться. Можно подумать, я не знала, что он никогда меня не любил! Тем не менее, задыхаясь, я бежала по улице. Кое-кто изпрохожих подозрительно оглядывался мне вслед.
В моей жизни было слишком много бессонных ночей. И я переживала их довольно легко: как нечто, не особо неприятное. Но никогда не было ощущения, чтобы постель жгла. И чтобы среди собственных простыней я металась, как на раскалённойрешётке. Мне было почти физически больно от осознания странной проблемы, которую я не могла разрешить. Глаза, единственные глаза, которые я хотела видеть рядом с собой… Знакомые руки, мягкие волосы… Я засыпала, задыхаясь от счастья: мне казалось, что я по-прежнему вдыхаю их аромат. Потом, когда глаза мои сливались с окружающей тьмой, я слышала злобные слова, сказанные кем-то, и просыпалась от боли, калечащеймучительной боли, единственной, что могла подарить мне реальность.
Я не спала всю ночь, и встала с постели ровно в пять утра. Потом наскоро причесалась, накрасиласьи поехала к его дому. Несколько лет назад он купил квартиру в самом центре города, в старинном трёхэтажном особняке. Три больших комнаты (две смежных, одна отдельная) с евроремонтом. Площадь была значительной, учитывая, что он жил один. Но дела его шли прекрасно, и он вполне мог позволить себе некоторую роскошь. Я была в этой квартире всего один раз. До замужества. До прервавшейся трагедии наших отношений. Была не для того, чтобы выразить восхищение его новой покупкой (машину я уже видела прежде) и даже не для того, чтобы заняться любовью. В тот страшный день я сидела в его квартире на мягком велюровом диване и чувствовала себя как боксёр, получивший нокаут… Так, словно у меня разбито лицо и сломаны ребра, и на глазах у бешено ревущей толпы я мучительно захлёбываюсь собственной кровью…
Улицы были пустынны, и на многие кварталы раздавалсястук моих каблуков. Я дошла очень быстро, по дороге точно сформулировав, с чем я туда войду. Я войду и скажу: «несмотря на всё, я сделаю это». Сделаю потому, что в глубине души всё-такиего люблю. И какое значение имеют те тайны, которые скрываются в нашем прошлом. Рассуждая так, я подбежала к его парадной и… Возле самых дверей стояла его машина. Я посмотрела на часы: ровно без четверти шесть (5.46, если быть совсем точной). Я удивилась: прекрасно изучив его привычки, я знала, что он никогда не оставляет на ночь машину возле дверей парадной. Где-то неподалёку (кажется, в одном из соседних домов) находился гараж. Он всегда оставлял машину в гараже, даже если собирался куда-то рано утром.
Я медленно обошла вокруг машины. Стекла были тонированы, и было невозможно заглянуть внутрь. Кроме того, двери параднойбыли с кодом, а я не знала его. Первое серьёзное препятствие, с которым столкнулась. Как полный придурок, я застыла перед входом. Что делать? Не уходить же обратно, если решила согласиться? Можно подумать, согласие далось мне легко… Я осмотрелась. Вход в квартиру был через парадное, которое выходила прямо наулицу. Рядом с парадным был подъезд дома, ведущий во двор. Одна створка двери ворот подъезда была приоткрыта.
Я зашла туда и прикрыла створку ворот за собой. Теперь я могла прекрасно видеть всёчто происходит на улице, кто входит и выходит из парадной, оставаясь, незамеченной. Сквозь чугунный орнамент решётки смотреть было легко. Я оглянулась: мне повезло. В пустынном дворе не было никого, даже дворника. Я не знала, чего именно жду. Нотак как необходимо было найти логическое объяснений происходящему, я сказала себе, что, как только кто-топриблизиться к парадной, вслед за этим человеком войду и я. В тот день было воскресенье, и я не спешила на работу.
Ждать пришлось недолго. Из моего укрытия было прекрасно видно, как распахнулись двери парадной… показался мой бывший любовник под ручку с долговязой девицей лет двадцати, с длинными крашеными патлами под яркую блондинку. Девица была в мини-юбке, на высоченных каблуках, похожих на ходули (ровно на голову выше, чем он) и во всей её долговязой худой фигуре было что-то кобылье. Она пыталась улыбаться, распахивая ряд зубов, и так, с раскрытым ртом, точно была похожа на глупую молодую кобылу. Не блистала красотой. Мне она показалась просто противной. Оба направлялись к машине. Он галантно поддерживал рукой её уродливые худые бедра.
– Сейчас я отвезу тебя домой… – по его ленивому тону было понятно, что от лошадиной девицы он уже получил всё, что можно.
– Котик, значит, ты мне обещаешь?
Котик! Я хмыкнула.
– Конечно, детка! Эта дура моя знакомая и сделает всё, что угодно.
– А ты уверен, что она сможет устроить меня именно в это модельное агентство? Там хорошо платят, поэтому туда так трудно попасть.
– Конечно! Я же тебе сказал: эта дура моя приятельница. Она совладелица туристического агентства «Магнолия», а их контора работает именно с этим модельным агентством. Она влюблена в меня по уши, мозгов не имеет, и, кроме того, сделает ради меня всё, что угодно, стоит её только пальцем поманить. Так что место на обложке их проспекта тебе обеспечено!
– Здорово! А она молодая?
– Двадцать восемьили двадцать девять, точно не помню. Но она замужем. Она в своей фирме крутая шишка!
– Котик, а ты меня не обманываешь?
– Светочка, детка, ну ты же самая умная из всех моих женщин! Подумай, зачем мне тебя обманывать?
Кобыла по имени Светочка довольно заржала. Оба уселись в машину. Взревел мотор. Дурочка из туристического агентства «Магнолия» была я. Дура, замужем, двадцать девять, которая ради него сделает всё, что угодно.
Машина скрылась за поворотом. Он знал. Знал, что приду или позвоню – сегодня, завтра, рано или поздно. Знал, что сделаю ради него всё. Абсолютно всё. Влюблённая дурочка без капли мозгов, крупная шишка в туристическом агентстве «Магнолия». Мне хотелось плакать, но у меня не было слез. Потом на место первому всплеску отчаяния пришло что-то вроде ярости. Ну хорошо, я ему покажу! Я ему сделаю, он меня надолго запомнит! Значит, сначалауслуга с Гароевым. А потом он собирался просить меня устроить в агентство эту лошадиную дрянь! Устроить свою любовницу по блату дорогой проституткой! Если бя могла, то эту дуру стоило пожалеть! Наверняка, отправляясь в постель с ним, она была уверенна, что попадёт не на панель, а на обложку престижного дорогого журнала!
Вне себя от ярости, я вернулась домой. Муж уже поджидал меня – с халатом и чашкой кофе.
– Где ты была? Куда сорвалась чуть свет? – он держал перед собой мой халат словно щит, словно с халатом становился менее уязвимым.
– У меня сильно болела голова, я не могла спать и вышла подышать свежим воздухом.
– Вышла подышать? Да раньше одиннадцатив воскресенье тебя с кровати невозможно стащить!
– Мне было плохо. Головная боль многое меняет.
– И поэтому ты так тщательно накрасилась?
– По привычке. Я всегда крашусь.
– Да, хоть и с косметикой, но выглядишь ты неважно. Совсем плохо, если честно! Может, вызвать врача?
Я категорически отказалась от врача и потянулась к телефону. Трубку долго никто не снимал. А потом мою барабанную перепонку пронзил такой сварливый голос, что я пожалела о решении позвонить. Когда я представилась, голос буквально взорвался:
– Ты что, идиотка, совсем с ума сошла?! Какого черта трезвонишь в такую рань в воскресенье?!
Моя начальница и компаньонка по бизнесу Ольга Павловна не отличалась хорошим характером и воспитанием. Честно говоря, её характер был просто отвратительным. А хорошее воспитание и бизнес вообще понятия не совместимые. Говорят, к старости человек становится гораздо хуже, чем был. Я в это не верю. У меня своя теория на этот счёт. В старости человек остаётся таким же, каким был в молодости. С единственным исключением: больше не надо носить маску. И те недостатки, которые тщательно прятались в молодости, старый человек открыто выставляет наружу. Ему уже не надо прятаться и притворяться. Ему всё равно.
Она орала минут десять, орала матом, ничуть не заботясь о том, что моих денег в дело вложено немало. И что в ответ на такой поток оскорблений я могу и обидеться. Ей было всё равно, обижусь я или нет. Её совершенно не заботили мои чувства. Впрочем, как и чувства всех остальных. Всю жизнь её интересовал исключительно один человек: она сама. Я переждала всплеск эмоций. У неё была причина беситься, что я подняла её с постели. Дело в том, что у Ольги Павловны были две страсти: вечерняя и постоянная. Вечерней страстью была игра. Она постоянно шлялась по казино, где с завидным упорством проигрывалабольшую часть своих заработков. Сколько помню, она так ни разу и не выиграла. Второй страстью были молодые люди. Лет на тридцатьмоложе, которых она откровенно содержала. Молодые люди обдирали её до нитки, а потом исчезали. И с таким же завидным упорством она находила новых. Учитывая, что две эти страсти не могли не влиять на её деловые качества, почти всем в агентстве заправляла я. Тайно, скрываясь от подчинённых. Ольга Павловна была начальницей надевяностопроцентов только для виду. Её это раздражало. Без меня она бы потонула совсем. Но всё-такисуществовали такие вопросы, которые я не могла решить без неё. Мы были на ты, но обэтом не знал никто из подчинённых. Мы разговаривали на ты в близких телефонных и личных разговорах. Сейчас как раз был такой.
– Заткнись и слушай. У нас возможны проблемы. Их пока нет, но они возможны. И с этим срочно нужно что-то решить.
Я знала, почему она бесилась. В этот период жизни она переживала бурный роман с нищиминогороднимвосемнадцатилетним студентом Максимом.
– Я тебя уволю, – по этому глупому замечанию я поняла, что он рядом, и эти слова предназначены для него. Сказано было мирным тоном.
– Дело вот в чём. Вчера вечером я встретила одну приятельницу, которая работает в ресторанном бизнесе, – начала я историю, – и она предупредила меня о следующем. В модельном агентстве, которое мы используем, есть одна девушка. К сожалению, она не знала, как её имя. Слышала про неё из определённых кругов. Отец девушки – крупный воротила в теневом мире. Очень крупный. Заправляет практически всем. Девчонка его единственная дочь, он в ней души не чает. Обожает до безумия. И думает, что она готовится стать известной фотомоделью. А девчонка избалованная и капризная. Она развлекается. Короче, её влиятельный папаша не знает, что она стала проституткой, и не знает, чем она занимается в этом агентстве и как мы её используем. Нам нужно как можно быстрее от неё избавиться, прекратить с ней работать, иначе… если папаша узнает подробности, он попросту нас пришьёт. Но прежде чем от неё избавиться, нам нужно узнать, кто именно из наших девочек…
– Я прекрасно знаю, о ком ты говоришь. Это Мила Танеева.
Танеева… Танеев! Мэр города! Час от часу не легче… Господи, ну мы и влипли! Так я и сказала:
– Мы влипли. Но я не знала, что в агентстве есть какая-то Танеева…
– Этопотому, что они никогда не используют фамилий. Но тыпрекрасно знаешь, о ком я говорю. Миловидная брюнетка низкого роста, с длинными черными волосами и узким лицом. Та самая, которая снималась в халате с зелёными попугаями.
Я знала, о ком она говорит. Эта девушка не была красивой, кроме того, она прославилась постоянными скандалами.
– Подожди… Я вспомнила. Но ведь она наркоманка?
– Точно. Давным-давно сидит на игле, хоть ей всего девятнадцать. И безнадёжно. Героин.
– И ты так спокойно говоришь обэтом?! Ты обо всем знала, и ничего не говорила?! Не принимала никаких мер?!
– Поверь, ты устраиваешь панику на пустом месте. Беспокоиться не стоит. Мила Танеева ни для кого не представляет интереса, хоть она и дочь мэра. Она его дочь от первой жены. И совсем не единственная. Я не знаю, кто и зачем сказал тебе такую нелепость. С её матерью отец развёлся, когда ей было лет семь-десять. Сейчас Танеев женат второй раз. И у него сын, которому полтора года. Вот в этом ребёнке он души не чает. А на дочь простомахнул рукой. Ему на неё наплевать. К тому жеон прекрасно знает, что его дочь наркоманка и проститутка. Он говорит обэтом открыто, хоть и плюётся. Несколько лет назад пытался лечить её в больнице, но ничего не вышло. Я хорошо знакома с Танеевым. Мы встречаемся в казино. Не в официальных, водном из подпольных. И, кроме того, я самаслышала и читала в прессе, как Танеев рассказывал о дочери, что она пошла по дурной дорожке. Так что ничего страшного. Он знает все. И совсем не любит дочь.
– Значит, сведения о его дочери не содержат ничего страшного?
– Значит, я хочу сказать, что либо твоя знакомая ничего не знает толком, либо она сознательно тебя надурила. Только вот интересно, зачем? Кроме того, Милу Танееву мы давно не используем с нашими клиентами. Она превращается в развалину и у неё очень плохой характер. Бывали конфликты. Так что можешь успокоиться. Всё у нас хорошо.
Я была не готова к такому обороту разговора. Легко сказать «можешь успокоиться!» Значит, снова ложь. И обманул меня он сознательно! Как я могла забыть, что всё, связанное с этим человеком, сплошная ложь? Я не знала, что и думать… ЗАЧЕМ?! Я не могла разобраться во всём том. Мне уже становилось нехорошо от такого множества неразрешённых проблем.
А в понедельник в 9 утра, как обычно, я пришла на работу. Я никогда не опаздывала, и в тот день мне не довелось опоздать. Первой, кого я встретила в офисе фирмы, была Ольга Павловна с перекошенным лицом. С неестественно изменённым лицом, дрожащим и побледневшим. Казалось, разом постарела на много лет…
– Нам надо поговорить. В моем кабинете. Быстро.
Едва я вошла, она заперла дверь. Я поразилась этой необычной таинственности.
– Да что случилось?!
– Неужели ты ничего не слышала? Никаких новостей?
– Нет.
– Вчера рано утром был убит Гароев.
– ЧТО?! – я охнула, ухватившись за стул.
– Вчера рано утром, в воскресенье, был убит Руслан Гароев. Застрелен в своей квартире.
– Откуда ты знаешь?
– Во-первых, передали в утренних новостях по радио. Я услышала в машине, по дороге на работу. Во-вторых, как только вошла в офис, сразу позвонила его жене. Сначала я говорила с ней, а потом трубку взял мент, который ведёт дело, он был у неё в квартире… Сегодня днём унас в офисе будет милиция.
– Почему у нас? Какая милиция? С чего ты взяла?
– Так сказал мент. Всё-такиГароев был нашим самым крупным клиентом…
– Не самым крупным.
– Нет, самым. Кое-какие его дела тайно вела я.
– Что? Втайне от меня? Ты из ума выжила?! Что ты делала?!
– Помогала ему кое-что перевозить заграницу и получать оттуда. Находила маленькие незаметные отели… Понимаешь, деньги были очень нужны…
– Ты знаешь, что он перевозил и получал?! ЧТО?! ГОВОРИ!!!
– Наркотики.
У меня потемнело в глазах, и в этот раз я всё-такиупала на стул.
– Ты хоть понимаешь, что, если начнут копать, ты погибнешь?
– Мои дела с ним не начнёт. Мы всё очень тщательно прятали. Они не узнают. Речь о другом…
– Интересно, о чём?
– Они заинтересуются официальным нашим контрактом с Гароевым. А вела его ты.
На её встревоженном и оттого ставшим особенно непривлекательном) лице отразилось даже некое подобие мысли. Но она глубоко ошибалась, думая, что застанет меня врасплох.
Контракт с Гароевым. Это было первым, о чём я подумала, услышав про его смерть. Мысли мои текли к непроизвольном направлении – я предполагала, что буду первым человеком, которого станут спрашивать о Гароеве. Поэтому хотела подготовиться достойно и не желала брать абсолютно все на себя. Тем болееуслышав, что Ольга вела какие-то свои делишки за моей спиной с этим типом. Нужно было поставить Ольгу на место, что я и поспешила сделать:
– Разумеется. И я готова ко всем вопросам. Кроме одного. Я не готова отвечать на вопрос, который последует, когда я скажу, какие делишки связывали с Гароевым тебя.
– Какой вопрос? – насторожилась та.
– Знала ли я о торговле наркотиками? Если знала, значит, я соучастница…
– А почему бы тебе не знать, если ты с ним спала?
Очевидно, моя недалёкая компаньонка тоже была настроена решительно. И готовилась к борьбе. Должно быть, на такую подготовку она затратила все свои силы. Ольга существовала в моих глазах как человек, полностью не способный к решительным действиям. Тем более к борьбе.
– Кто спал? – спросила, глядя на неё так, как смотрят на существо, сморозившее нелепость, выходящую за пределы здравого смысла.
– Ты, – ощерилась она, – у тебя ведь были с ним отношения! И не надо мне врать! Все знают, что ты была любовницей Гароева! Даже твой муж приходил!
– Мало ли куда приходил мой муж! Говорить можно всё, что угодно, но ты не сможешьэто доказать. Нечего доказывать: я никогда не спала с Гароевым! И потом, ты забываешь одну очень важную вещь…
– Какую?
– А то, что заниматься сексом и торговать наркотиками – не одно и то же! Хотя ты можешь считать, что когда мужчина спит с тобой просто так, без денег, тоже равносильно с его стороны преступлению, но… Но в уголовном кодексе за это статьи нет!
Выпад был довольно грубый, бестактный и даже жестокий, но он подействовал. Она смутилась, покраснела (как краснела всегда, когда прямо или косвенно ей намекали, что она содержит альфонсов) и перестала лезть на рожон. В смущённом состоянии она была неспособна продолжить атаку. Я этого и ждала.
– Подумай… – я старалась говорить как можно спокойнее, – нам не время сейчас ссориться. И не нужновыяснять отношения – это пустое. Важно хорошо подготовиться к тому, что мы будем говорить, когда сюда заявится милиция. Азаявиться к нам могут с минуты на минуту. Ты сама понимаешь, чем это грозит. Поэтому мы должны хорошо подготовиться. А мы не сможем это сделать, если ты не расскажешь мне абсолютно всё, что связывало тебя с Гароевым!
– Почему я должна что-то тебе говорить?
– Потому, что эта фирма является также и моей собственностью Как твоей, так и моей. Сюда вложены и мои деньги. Я тяжело их заработала. И я не хочу ничего терять. Ни денег, ни респектабельности. А если ты оставишь всё на самотёк, тебя ещё посадят, чего доброго. И всё вылетит в трубу, понимаешь? И для тебя, и для меня! Всё!
– Может, позвонить адвокату?
– Ещё не время! До звонка адвокату надо убрать всё, что ты успела наследить. И потом – наш адвокат занимается только гражданскими, корпоративными и экономическими делами. Он специалист по хозяйственному праву. А здесь нужен уголовный специалист по серьёзной статье – торговля наркотиками. Взять адвоката, посвятить третьего человека – значит, всё приоткрыть. А мы не знаем, как будет. Может, всёобойдётся. Придут, поспрашивают и уйдут. Может, Гароева жена убила из ревности, или кто-то с ним бабки не поделил – при его образе жизни всё возможно, и бабник он был жуткий. Так что вариантов много. А может, все наши предосторожности вообще излишни, и менты уже знают, кто его убил. Мы не можем ничего решать до тех пор, пока сюда не заявится кто-либо из милиции. Мы должны их дождаться. А потом решать. Но до этого ты должна мне рассказать все, чтобы мы были готовы. Ты меня понимаешь?
– Понимаю. Наверное, ты права.
– Хорошо. Когда это началось?
– Да уже полгода будет…
– Полгода! – я схватилась за голову, – Боже, полгода! Целых полгода ты крутила мне мозги! Сколько же ерунды ты успела натворить? И всё за моей спиной…
– Ну, я не думала, что за твоей спиной! Я этого не хотела! Я думала, он всё тебе говорит! Он был очень интересный мужчина. И богатый. А ты…
«А ты»… Сколько можно выразить тремя короткими буквами: её отношение ко мне, пренебрежение, мою жизнь, всё, что меня окружает, ничем не прикрытое торжество, что я оказалась и всегда была ничем не лучше её. Да, правда. Была, чего спорить. Я не чувствовала ни раскаяний, ни угрызений. И если кто-то когда-то взялся меня судить на небесах или здесь, на земле, я быответила: да, правда. Но у меня есть оправдание. В моей жизни была две взаимосвязанные вещи: самая большая любовь и самое страшное горе. И не моя вина, если всё так произошло. Я вздохнула. Никто не будет меня судить, а Бог и так всё знает. Значит, не нужно оправдываться. Хотя приятно: все думали, чтоя спала с Гароевым, а я на самом деле оказалась лучше, чем есть. Чуть посветлела в своих глазах – и довольно. Жалкие у неё оправдания, жалкая она сволочь. Но никуда мне от неё не деться, и если эта дурочка утонет, то сразу потащит меня за собой.
– Как это началось?
– В казино, как обычно. Я проиграла большую сумму денег. И нужно было её заплатить. Человек, которому я проиграла, согласился дать мне два отсрочки. А у меня совершенно не было денег. Ни копейки, совсем. Я решила снять с нашего официального счета, а потом что-то придумать. Я пообещала, что заплачу деньги, таким убитым тоном… А Гароев слышал наш разговор. Тогда я не была с ним знакома. Но он подслушал этот разговор и все понял по моему тону. Потом подошёл ко мне. Сказал: «Меня зовут Руслан Гароев. Я директор и владелец строительной компании «Аргус». У вас есть туристическое агентство? Я хотел бы встретиться с вами и поговорить. У меня есть к вам деловое предложение, очень выгодное. Давайте встретимся, чтобы его обсудить». Я согласилась. На следующий вечер он повёл меня в ресторан, где были отдельные кабинки, закрытые… И там рассказал… я сразу поняла, что тут дело нечистое. Поэтому спросила прямо, во что именноя буду замешана. Знаешь, Гароев был потрясающий человек! Кто-то другой начал бы юлить, что-то придумывать, пытаться меня успокоить, а он прямо заявил! Да так, будто это доставляло ему удовольствие: упиваться тем, какой он плохой, что ли, и тем, что втягивает меня, а я, в силу своих финансовых возможностей, не могу ему отказать. А если вдруг откажусь, он может в любой момент меня убрать, стоит ему лишь щёлкнуть одним пальцем… И будет за что убирать, ведь он всё рассказал! Знаешь, у него была очень симпатична эта прямота. Она просто притягивала – так, что на него невозможно было по-настоящему разозлиться. Так вот, он сказал прямо: «вы будете замешаны в торговлю наркотиками. Я занимаюсь торговлей наркотиками. Я вывожу их заграницу и получаю оттуда. Вы будете способствовать моим людям оказываться в разных странах совершенно легальным образом, а она будут привозить оттуда наркотики. За это я буду платить вам пять процентов. А знаете, сколько составляютпять процентов в этом бизнесе? Сотни и сотни тысяч. Вы очень, очень много заработаете. Разумеется, если кто-то из них попадётся, я сразу вас сдам, и вы будете выкупаться своими силами. Но до сих пор никто не попался, а с вашей помощью не попадётся и в будущем. Поэтому риск невелик. Но я всё равно буду платить вам за риск». Сначала я обалдела полностью, потом решила, что он пьяный. Или неудачно шутит… Поэтому попыталась сказать: а если я откажусь?» Он пожал плечами, так легко: «воля ваша. Вы сами можете выбрать. Мне всё равно. На такое выгодное предложение согласится кто угодно. Не вы, так кто-то другой. Какая мне разница? Вы ничем не лучше других! Но если вы откажетесь, можете не дойти даже до этой двери. Боюсь, с вами может приключится несчастный случай». Понимаешь? Он собирался меня убить! Что мне оставалось делать?! Кроме того, деньги… Ты ведь знаешь, что означают деньги для меня… и я согласилась.
– Идиотка!
– Тебе легко говорить! Тебя там не было! Знаешь, я как глянула на него, так и обмерла! Гароев был таким человеком, что…В общем, из ресторана я бы точно не вышла! А мне хочется пожить! Понимаешь? Долг мой он оплатил. Но это были копейки по сравнению с тем, сколько я получила за первую же операцию. Я помню, как волновалась в первый раз… но всё прошло очень хорошо, я поняла, что риск совсем невелик. И успокоилась.
– Успокоилась она! Неужели ты не понимала, что рано или поздно всё выйдет наружу?!
– Понимала, конечно! Но я привыкла жить сегодняшним днём! Думала: как-то оно будет. А деньги Гароева позволяли мне жить так, как я привыкла.
– Привыкла! Идиотка! Лучше бывзяла эти деньги и сходила к хорошему гинекологу! Сумасшедшая с бешенством матки!
– Наталья! Ты забываешься!
– А по-моему, единственный человек, который здесь забылся, это ты! И теперь вместо роскошной жизни пойдёшь на сто первыйкилометр, да ещё и меня потащишь вместе с собой! Ладно, что уж теперь делать… Честное слово, я удавила бы тебя собственными руками! Давай лучше рассказывай, как происходило с Гароевым.
– Схема была проста. Раз в две недели он звонил мне на мобильный и говорил, что надо встретиться. Встречались мы по ночам…
– Ничего ж себе! Ты с ним спала?
– Ты что, из ума выжила? Ты забыла, сколько мне лет? Да и боялась я его до полусмерти! К тому жево всех местах он всегда появлялся с девочками лет двадцати, что… думаю, он меня в упор не видел как женщину. У него была снята квартира, специальнодля деловых встреч, которые нельзя провести в общественном месте, ресторане или офисе. Недалеко отсюда, однокомнатная, квартира в старинном прочном доме, обставленная мягкой мебелью, как кабинет, с евроремонтом. Дверь открывал его телохранитель, который знал меня в лицо. Гароев ждал меня там. Он говорил мне, что его человек такого-то числа должен отправиться, например, в Грецию, в Афины. И давал паспорт. Я должна была оформить поездку как туристическую, с соответствующей визой. Я называла отели, в которых его человек может остановиться (по всем странам я записывала в блокнот все, я подготовила такой список специально для Гароева). Гароев выбирал отель. Я забирала паспорт и оформляла всё за два дня.
– Каким образом?
– Ты ведь знаешь, у нас человек в ОВИРе. Света. Я ей платила, и она быстроделала визу. И на таможне тоже…
– Подожди! Мы ведь на таможне специально платим Анатолию Николаевичу, чтобы…
– Правильно. Чтобы было как можно быстрей для наших левых контрактов с девочками. А я платила ему ещё, чтобы он помогал мне с людьми Гароева. Очень хорошо платила.
– С ума сошла! Он же сдаст тебя за секунду! Бывший мент!
– А он не знал, какой у меня к тем людям интерес! Я ему ничего не говорила, только что нужно сделать, и хорошо платила. Таким образом людей Гароева на таможне не досматривали, и проезжали они без проблем. Когда всё было готово, я звонила Гароеву на мобильный, номер которого знали только избранные (У Гароева было несколько телефонов для разных дел) и говорила, когда его человек может прийти. Он приходил сразу сюда, в офис, и я отдавала билеты, паспорт с визой и готовые документы. Вечером того дня, когда человек Гароева получал оформленные документы, в одиннадцатьвечера я снова ехала на квартиру Гароева (уже без предварительного звонка) и он называл номер счёта и название банка, куда переводил мне деньги. Таких счетов у меня несколько. Он переводилровно половину установленной суммы. Вторую половину я получала, когда человек благополучно и без проблем возвращался из путешествия. Вот и всё. Если у человека за границей случались какие-то проблемы, вторую часть суммы я не получала. Но так было редко. Всего один раз.
– Интересно получается. Значит, ты оформляла контракты совершенно законным образом? И если бы того человека задержали в иностранном государстве с партией наркотиков на руках, то сразу стало бы известно, что он поехал зарубеж через нашу фирму? Так получается?
– Ну, в общем…
– И если быкто-то копнул глубже, разобрался и начал следить, и понял, что таких торговцев наркотиками проехало через нас несколько, то мы сразу оказались бы под следствием, как фирма, занимающаяся таким теневым бизнесом, да?
– Ну… да.
– У тебя что, совсем не осталось мозгов?!
– Так никого из его людей с наркотиками не задерживали!
– Ты слушаешь, что я говорю?! Ты чем думала?!
– Таким было требование Гароева – оформлять всё официально!
– Конечно! Он просто ставил нас под удар! В случае чего прихлопнули бы именно нашу фирму, а он бы остался в стороне! Никто бы даже не заподозрил, что он причастен! Загремели бы за решётку именно мы! Так ты сделала, да?
– У меня не было выхода! Мне нужны деньги!
– Господи… Мы же неплохо зарабатываем на поездках с девочками! У нас никогда не было крупных неприятностей! Чего же тебе ещё надо?!
– Ты не понимаешь?
– Да, я не понимаю! Я действительно не понимаю, как можно поступать так, как поступила ты!
– Я думала, что всёобойдётся! И оно бы обошлось, если б…
– Если бГароева не убили. Ты это хотела сказать? Ладно. Давай разбираться дальше. Кто знал о твоих делишках с Гароевым?
– Больше никто! Ни одной души!
– Твои любовники?
– Нет! Что ты!
– Кто-то здесь, в фирме?
– Упаси Боже! Не знала даже ты…
– Из людей Гароева?
– Ну… его телохранитель, который открывал двери, когда я приходила на квартиру. Всегда один и тот же. Его звалиВадим, лет тридцати. Бывший боксёр… И те, кто уезжал…
– Сколько человек было?
– Несколько. Человек шесть-семь, наверное. Может, больше. Я точно не помню. Все молодые мужчины, не старше сорока. Лица однотипные… А если честно, я их не разглядывала потому, что боялась до полусмерти! Я ведь знала, что у них за дела! Они все такие были кошмарные… Не по внешности, а оттого, что я про них знала… И всё.
– У тебя есть список их фамилий? Данные паспортов?
– Нет. Гароев велел всё уничтожать!
– Я же говорю – дура!
– Так паспорта у них наверняка были фальшивые!
– Ты вносила их данные в компьютер?
– Да, кажется…
– Тогда можно посмотреть. Если, конечно, из множества наших контрактов ты вспомнишь, кто именно…
– Я постараюсь!
– Как часто они появлялись?
– По-разному. С разной периодичностью. Иногда – раз в две недели. Иногда – раз в месяц. А бывало, что и каждую неделюдва-три человека подряд.
– Повторялисьодни и те же, или каждый раз появлялись новые?
– Нет, был один человек. Самый старший. Лет сорок. Он ездил четыре раза. Каждый раз с другим паспортом, но я его запомнила очень хорошо. И некоторые тоже ездили по два раза. В основном – Восток или Европа, не дальше. В Турцию, Стамбул, постоянно. В Турцию ездили все. Тогда у меня с ними маршрут был так обкатан, что я все бумаги оформляла за несколько часов в один день. Потом – в Грецию. Афины, Салоники. В Испанию – Барселона, Кадис, Мадрид. Один раз была Румыния. Какой город, не помню. Два раза была Югославия – Белград. Потом Тунис. И один раз Египет. Три раза Арабские Эмираты, и, кажется, всё.
– Куда чаще всего?
– Турция постоянно, потом Греция, и три раза Эмираты.
Я вздохнула: Гароев был хитёр. Выбрал основные челночные маршруты. В случае чего – не подкопаешься! Да и мы можем сказать: ничего не знали, думали, обыкновенные челноки. Хитрая сволочь… Знал, как людей подставлять! А эта дура и попалась… В такую удобную и хорошо замаскированную ловушку.
– Были страны подальше?
– Нет.
– Когда ты оформляла его последний контракт?
– Неделю назад. В Грецию, Салоники. Ехал один человек, на пятьдней. Неделю назад вернулся. Я получила деньги. Всё было в порядке. Никто даже не мог предположить…
– Когда ты в последний раз видела Гароева?
– Тогда же! Неделю назад. На квартире. Он позвонил, сказал, что его человек благополучно вернулся из Греции и что я могу прийти получить вторую половину. Я и пришла. Гароев выглядел, как обычно. Угостил меня хорошим греческим коньяком. Сказал, тот человек привёз. И всё. Расстались мы как всегда. Мне и в голову прийти не могло, что… Я и не думала даже…
– Дура! Что ты могла думать?
– Ну… что его убьют!
У меня больше не было ни вздохов, ни слов. Ну почему я выбрала в напарницы такую дуру? Если только… но я отбросила эту мысль. Пока.
– Расскажи мне теперь о самом главном. Как убили Гароева.
Она жалобно вздохнула. Было ясно: что бы онане говорила о своём отношении к Гароеву, ей его жаль. Либо вздох её символизировал полное крушение стабильности и спокойствия. Ведь было ясно: с убийством Гароева начнутся крупные неприятности. Неприятности всегда начинаются с убийством, даже если вины твоей ни в чём нет. Я резко оборвала её:
– Вздыхать будешь потом! Рассказывай!
– А нечего и рассказывать. Было так. Я ехала на работу. Сегодня утром. Как всегда, слушала автомобильное радио – там по утрам крутят очень хорошие песни. И вдруг сводка новостей. Говорят: вчера в воскресенье, четвёртогооктября, в своей квартире был застрелен крупный бизнесмен, директор строительной компании «Аргус» Руслан Гароев. Ведётся следствие. И всё. Я обалдела. В первый момент жутко растерялась. Думаю: быть не может, какой-то кошмар! Как только приехала в офис, сразу позвонила ему домой..
– Зачем?
– Ну как же… я подумала: может, ошиблись. Может, это какой-то другой Гароев. Хотя такое совпадение… Трубку взял мужчина. Я говорю: я попала на квартиру Гароева? Он: да, вы кто? Я представилась. Потом говорю: я в машине по автомобильному радио слышала в новостях, что с Гароевымчто-то случилось. И хотела бы знать, что. А он спрашивает, почему я так интересуюсь судьбой Гароева? А я говорю: потому, что он был одним из наших самых крупных клиентов. Тот тип рассмеялся и представился: я, мол, капитан Никитин из уголовного розыска. Спасибо за информацию, очень интересно. Да, действительно, вчера в воскресенье, 4 октября, Руслан Гароев был убит в своей квартире, а он ведёт следствие.
– Боже…Идиотка… выходит, ты сама навела на нас ментов! Что же ты сделала?! Ну почему не позвонила сначала мне?!
– Откуда я могла знать?!
– Почему ты делаешь одни глупости? И почему я раньше не разглядела, что у тебя совсем нет мозгов?
– А что я такого сделала, не понимаю?
– Что сделала?! Ты ещё спрашиваешь?! Контракт Гароева с нами содержался в тайне, он никому о нём не рассказывал, особенно жене! Менты бы ничего не узнали! Такие вещи не афишируются! И они могли оставить это в стороне, а ты!..
– Я не подумала. Извини. Откуда я могла знать?!
– Откуда?! А что ты вообще здесь делаешь?! Только всё портишь!
– Ну, знаешь!
– Ладно! Хватит. О тебе поговорим потом. Сейчас нужно думать, что делать дальше.
– А нечего и думать! Мент сразу стал такой любезный, прямо мелким бисером рассыпается. Спасибо, говорит, за информацию, тогда сегодня днём я подъеду к вам в офис, побеседуем. Да, я ещё сказала ему, что контракт Гароева вела ты. Не смотри на меня так, как будто дашь по голове чем-то тяжёлым! Что, я неправду сказала? Ведь работала с Гароевым ты! Потом он дал трубку жене. Та рыдала. Но всё-такисказала мне что-то. Про то, что утром в воскресенье она приехала с дачи, а Гароев в квартире лежал, мёртвый. Его застрелили. Вот и всё.
Да, действительно. Вот и всё. Вырыла могилусобственными руками, иначе не скажешь.
– Больше нам ничего не остаётся, только ждать. Значит, будем ждать.
И я пошла к себе, лихорадочно соображая, что теперь будет и как отразится то, что случилось, на мне…Гароев. Что я знала про этого человека? Ничего, кроме стандартных данных, указанных в контракте. Да ещё того, что кто-то от его имени прислал мне дорогие духи.
Секретарша заглянула в кабинет и сказала, что меня к телефону. Я спросила, почему она пришла лично, можно было переключить… Спрашивать не стоило: ответ читался на её виноватом лице. Значит, слухи ползли по офису. Бурные разнообразные слухи: все были уверены, что я – любовница Гароева, а теперь все знали, что Гароев убит. Очевидно, секретарша была разочарована тем, что я не лежу на столе в полной истерике, а с самым спокойным видом собираюсь взять телефон… быстро покинув мой кабинет, побежала делиться новостью с остальными: Гароев убит, а я над его трупом не пролила ни единой слезы…
– Наташа, привет.
У меня перехватило дыхание, кровь застучала в висках и всё вокруг заволокло не пропускающей свет дымкой… В горле словно застыл горький комок, и я не могла говорить…
– Наташенька, нам нужно встретиться… – по собственному опыту я знала: такое начало не предвещает ничего хорошего, но… но я не могла заставить себя бросить к чёртовой матери телефон…
– Зачем? – слова раздирали горло наждаком, и я с трудом выговаривала каждое.
– Есть некоторые обстоятельства…
– Как ты смел мне позвонить?
– А что случилось? – в голосе искреннее изумление. Значит, он действительно не изменился.
– Я дура, это правда. И ты лучше всех обэтом знаешь. Но зачем говорить обэтом всем подряд?
– Ты о чём?
– И кому говорить… Случайной проститутке с мозгами дефективной курицы! Мог бы вести себя иначе, хотя бы из уважения к самому себе!
– Наташа, что…
– Вчера рано утром я была возле твоего дома. И случайно слышала всё.
– А зачем ты ходила чуть свет к моему дому?
– А ты как думаешь? Наверное, по глупости хотела выполнить твою просьбу.
– Ты всё не так поняла!
– Я всегда всё понимаю правильно.
– Наташенька, вот обэтой просьбе я и хотел с тобою поговорить. Изменились обстоятельства.
– Нам с тобой не о чем разговаривать. Вообще не о чем! Ни при каких обстоятельствах! И не смей мне сюда звонить! Никогда!
Я швырнула трубку и уставилась в одну точку, чувствуя, что сделала что-то неправильно. Что именно неправильно – я не могла объяснить. Только мысль крутилась в моей голове, странная мысль, которую я не могла сформулировать чётко. Воскресенье, утро…Что-то было совсем рядом. Что-то важное, то, что я не могла пока объяснить.
И это не было сожалением обутраченных возможностях. Мне хотелось бежать. Непонятно, почему, но меня вдруг охватила настоящая паника, и я с трудом удержалась от того, чтобы не схватить телефон и не заказать билет на какой-нибудь самолёт. Куда угодно – лишь бы подальше отсюда! Чтобы больше не видеть ни себя саму, ни лиц в темноте – никого.
Я выбежала из кабинета – стараясь пойти куда угодно, например, к людям. Моей секретарши не было на месте, и с сожалением я подумала, что не раз просила Ольгу её уволить. Увольнять и брать на работу мы могли только вдвоём. Это было моей ошибкой: в самом начале совместной работы я должна была потребовать себе ту власть, которую постепенно захватила она. Почему я думала обэтом? Что могло изменить появление или отсутствие секретарши? Я не знала. Мне было плохо. И хотелось, чтобы так же плохо было всем вокруг.
Я выскочила в коридор. Он выходил из кабинета Ольги. Его красивое лицо расплылось в ехидной улыбке, которая сделала его внешность хуже.
– Какая встреча! А я иду к вам. Ну что, решили свои проблемы с галстуками?
Почему, ну почему я должна была встретиться именно с ним? Почему именно этот тип занимался расследованием убийства Гароева? Я смогла пробормотать:
– Этовы, господин Никитин…
– Капитан, – поправил меня он.
– Ну да, конечно. Вы здесь по делу….
– Гароева. Вы ведь уже знаете.
– Ольга Павловна успела мне рассказать.
– Знаете, а ведь Ольга Павловна направила меня прямиком к вам. Она сказала, что вы знаете о Гароеве больше, чем кто бы то ни было.
– Ольга Павловна ошиблась. Некоторые контракты Гароевавела лично она.
– Этоя знаю тоже.
И снова нехорошо улыбнулся. Я хотела спросить, что он знает ещё, но вовремя прикусила язык.
– Так что, будем беседовать? И вы расскажете мне, что ещё находили, кроме галстуков?
– Почему вы?
– А я вам не нравлюсь?
– Нет. Я не то имела в виду…
– Я понимаю. Загадочная особа. Маньяк с фотоаппаратами, телефонные звонки от психов, колумбийские галстуки, а теперь кандидат в возлюбленные или даже состоявшийся любовник – и тот убит.
Мне стало нехорошо.
– Что вы имеете в виду?
– Я успел прогуляться по вашему офису. Познакомиться с атмосферой, обстановкой, сплетнями… Может, пройдёмв ваш кабинет?
Почему я не позвонила адвокату? Позже я не раз задавала себе этот вопрос. У меня не было личного адвоката, но я могла кого-то нанять… Я не задумывалась обэтом, когда отворила дверь кабинета и мы вошли внутрь. Мне казался предстоящий разговор мелким и незначительным… Мне казалось: не из-за чего портить кровь. Он начал сразу:
– В каких отношениях вы были с Гароевым?
– Ни в каких.
– Мне рассказывали другое.
– Кто рассказывал? Вот у того и спросите!
– Зачем вы так? Давайте лучше откровенно побеседуем в спокойной обстановке. Или лучше повестка в мой кабинет?
– Повестка? Почему вы хотите вызвать меня?
– Я повторю ещё раз: в каких отношениях вы были в Гароевым?
– Ни в каких! Я оформляла его контракт! Гароев собирался в туристическое путешествие, и я оформляла егобумаги. Так случайно получилось, что его контракт вела именно я! И я не понимаю, почему вы задаёте мне такие странные вопросы?
– С кем Гароев собирался отправиться в путешествие?
– Откуда мне знать?
– Вы оформляли документы на двоих человек?
– Да, но…
– С кем он ехал?
– С какой-то девушкой. Он передо мной не отчитывался!
– Разве вы не были с ним близки?
– Нет!
– Ваша начальница и некоторые сотрудники утверждают обратное!
– Откуда они могут это знать?
– Они утверждают, что вы были любовницей Гароева, и он не скрывал ваших отношений. Так же утверждает его жена.
– Его жена?! Но я даже не была с ней знакома!
– Зато она прекрасно знает о вашем существовании! Алиса Гароеваутверждает, что у вас была связь с её мужем, которая порядком действовала ей на нервы. Еёмуж ничего не скрывал. Вы ему очень нравились. Он не скрывал ваших отношений. И в это путешествие собирался отправиться с вами.
– Чушь какая-то!
– Правда? Покажите мне контракт Гароева!
– Зачем?
– Покажите мне фамилию его спутницы!
– Там её нет.
– Правильно. Нет потому, что Гароев собирался ехать с вами. Никакой другой спутницы не существует!
– Этонелепость!
– Разве? Тогда почему вы так нервничаете?
– Я нервничаю оттого, что вы несёте какую-то чушь!
– Кто убил Гароева?
– Откуда я знаю?!
– Но ведь вы всё знаете о его делах!
– Откуда?! Господи, да что же это такое?!
– Вы бывали в его доме?
– Нет!
– Вы звонили ему домой?
– Да.
– Зачем?
– Уточнить некоторые детали контракта. Но его не было дома. Трубку брала его жена. Я не понимаю, какую связь имеют мои деловые звонки с убийством!
– Я пытаюсь выяснить все обстоятельства. И главное: ваши отношения с Гароевым. Всё, что вы можете знать. А вы сознательно врёте мне в глаза!
– Этонеправда! Мне незачем вам врать!
– Вы знаете, каким образом был убит Гароев?
– Ольга Павловна говорила что-то по поводу того, что он был застрелен в своей квартире.
– Правильно. Руслан Гароев был убит в воскресенье 4 октября между 6.45 и 7.30 утра. Он был застрелен из самодельного охотничьего обреза очень крупного калибра. С таким обрезом охотники обычно ходят на крупных зверей. Гароев был убит выстрелом с близкого расстояния, буквально в упор в лицо. От лица почти ничего не осталось. Жена с трудом смогла его опознать. Жена вернулась в воскресенье вечером с дачи, около шести вечера. И увидела, что дверь квартиры открыта. Гароев лежал на спине в холле. В распахнутом халате. Выглядел так, словно встал с постели и никакого нападения не ожидал. Эти выходные жена с детьми проводила на даче (дети до сих пор там), а Гароев был в городе, его фирма работала и в субботу. Утром в воскресенье он должен был приехать к семье, но не приехал. Жена решила отправиться в город сама. В квартире не было следов взлома, и ценные вещи, аппаратура, золото, деньги не пропали. Очевидно, Гароев сам открыл убийце дверь. Учитывая, что он был осторожным человеком (так показала его жена и сотрудники), он мог открыть дверь только близкому человеку, например, своей любовнице.
– Вы намекаете, что Гароева убила я?
– Я ни на что не намекаю.
Я почувствовала что-то прохладное в глубине, но было слишком страшно обращать на это внимание. Он не казался мне умным человеком: типичный мент, привыкший разбираться во всём с трудом. Мне не хотелось думать, что от этого твердолобого человека что-то зависит. Но очень хотелось надеяться: в конце концов он разберётся, что к смерти Гароева я вообще не имею отношения.
– Он часто бывал у вас в офисе?
– Нет. В последнее время редко. Он всё не мог выбрать, в какую страну ему хочется отправиться, и срок, в который он собирается это сделать. Кроме того, он говорил, что не может определиться с выбором подруги для сопровождения. Насколько я поняла, девушек было у Гароева очень много.
– Вы знали, кто они?
– Сам Гароев говорил мне, что любит отдыхать с моделями. Он брал девушек из какого-то специального модельного агентства. Заказывал целыми партиями, по несколько штук.
Разумеется, Гароев не говорил мне ничего подобного – ещё не хватало! Но такая ложь не помешает: ведь мент всё равно докопается до модельного агентства, рано или поздно. Так пусть считает, что Гароев выбирал девиц сам.
– А с чего вдруг Гароев решил отправиться заграницу?
– Откуда мне знать?
– Он часто ездил?
– Не очень. У нас есть клиенты, которые путешествуют более часто. Гароев ездил редко, но заказывал дорогие страны. Последний раз, например, отправился в Таиланд.
– О чём вы с ним говорили?
– Да ни о чём. Разве что о контракте. Я советовала, куда лучше поехать. Гароев был придирчивым клиентом. Например, слышать не хотел про Кипр. Его интересовали более экзотические маршруты. В нашу последнюю встречу мы обговаривали поездку в Индию, но он так и не смог ничего решить.
– Он рассказывал о своих делах?
– Нет. Никогда. Я даже не знала название его фирмы.
– Почему?
– А разве я должна была знать?
– Этоправда, что Гароев дарил вам цветы и приходил сюда с цветами?
– Да, правда. И что в этом криминального?
– Значит, он пытался за вами ухаживать?
– Нет, не пытался. Он приносил цветы всем.
– У вас происходят конфликты в семье?
– Какое отношение имеет это к убийству Гароева?
– Отвечайте на вопрос!
– Не буду! Вы не допрашиваете меня официально. И потом, к Гароеву не имеет никакого отношения моя семейная жизнь!
– Почему Гароев не путешествовал с женой?
– У него спросите!
– Он когда-то предлагал вам отдыхать вместе с ним?
– Нет, никогда.
– Вы не знаете, у него были враги?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, враги. Ему никто не угрожал? Может, кто-то был должен ему деньги? Или что-то не поделил в бизнесе? Враги любого рода, и в личных делах.
Я снова почувствовала холод в глубине живота. Но теперь это было вполне объяснимо и очень реально. И от того, насколько объяснимо, мне стало нехорошо…
– Нет. Повторяю: я ничего не знала о его делах. С чего вдруг Гароев стал бы со мной откровенничать? Он всегда был в хорошем настроении, с виду. Всегда весел, подтянут и очень уверен в себе. Он не производил впечатление человека, которому кто-то мог угрожать.
– Вы не знаете, Гароев увлекался охотой?
– Охотой? Нет, не знаю. Но его никогда не интересовали подобные маршруты. Например, сафари, подводная охота, ловля акул. У нас есть такие. И есть желающие, довольно много. Но Гароева это не интересовало. Ему подавай комфортный экзотический отель, в котором можно хорошо провести время с красивой девушкой и изредка осмотреть достопримечательности. И всё. Охота, по-видимому, не входила в сферу его интересов. Как и оружие…
– Почему вы заговорили про оружие?
– Понимаете, я как-то предложила ему путешествие в Японию, и там была экскурсия в храм мечей, и в посёлок, где производят древние самурайские мечи, а Гароев сказал, что ему это неинтересно потому, что он ненавидит оружие. Зная его вкусы, мне хотелось выбрать ему что-то поэкзотичней, но это было нелегко. Как я уже сказала, Гароев был привередливым клиентом.
На его лице было какое-то странное выражение – такое, будто он не верит ни единому моему слову. Но у него не было повода уличить меня во лжи. Я не лгала, хоть мне самой и становилось тошно от такой добропорядочности. Но у меня действительно небыло реальных причин лгать. Мне просто не повезлос этимпроклятым Гароевым. Рано или поздно он это поймёт.
– Где вы были утром в воскресенье четвёртогооктября?
– Вы всё-такименя подозреваете?
– Этот вопрос я задаю всем, кто имеет хоть какое-то отношение к делу.
– А я имею?
– Конечно. Вы были лично знакомы с Гароевым. Он нанял вас для организации путешествия. О котором, кстати, ничего не знала его жена. Признаюсь вам честно, для Алисы Гароевой это было весьма неприятным откровением. Она думала, что её муж отправляется в деловые поездки.
– Меня не интересуют семейные проблемы Алисы Гароевой!
– Уж конечно! Так где вы были утром в воскресенье с 6 до 8 часов утра?
– Я была дома, в своей постели. Спала.
– Кто может подтвердить ваши слова?
– Мой муж, который спал в одной постели со мной.
– Ладно. Если у меня будут ещё вопросы, я либо позвоню вам, либо подъеду сюда. Кстати, я хотел спросить: как закончилась ваша история с галстуком?
– Нормально. Я выяснила, что это была шутка.
– Я рад.
Он не спешил уходить. Казалось, он хочет что-то сказать, но сам себя останавливает. Это было странно. Я решительно встала и направилась к двери.
– Ладно. Вы мой телефон знаете. Если что вспомните, позвоните мне.
– Хорошо, но я сказала вам все, что знала.
Он с сомнением покачал головой. Наконец я закрыла за ним дверь и со вздохом облегчения вернулась в своё любимое кресло. Что же произошло? Убит Гароев. Но почему он допрашивал меня так тщательно? Виной тому языки наших конторских сплетниц или что-то ещё? Я чувствовала, что рано или поздно, но мне придётся столкнуться с этим…
А пока я встала и решительно направилась к Ольге, в её кабинет. Я застала её разговаривающей по телефону с видом своей обычной уверенности, выглядящей гораздо лучше, чем утром. Мне пришлось ждать, пока она закончит разговор. Мне казалось: она специально его затягивает, чтобы не оставаться с глазу на глаз со мной, но я не могла найти этому предположению разумных объяснений. Наконец она швырнула трубку:
– У тебя был мент? Что ты наплела?
Меня неприятно поразил её тон. Она говорила совсем не так, как утром. Словно что-то произошло. Что могло повлиять на неё таким образом, что теперь передо мной сидела полная противоположность утреннему перепуганному существу? Неужели визит мента?
– Во-первых, не смей так со мной разговаривать! А во-вторых, плетёшь языком ты, а не я! Например, менту о путешествиях Гароева!
– Он узнал бы всё и без меня. Что ты хотела? У меня мало времени!
– Да, действительно, у тебя мало времени. Особенно с твоим отношением к серьёзным вещам. Поэтому перейду сразу к делу. Я хочу посмотреть файлы, на которых ты записывала контракты – поручения Гароева. Все твои файлы.
– Ты сошла с ума? С чего вдруг я буду показывать тебе свои личные файлы? Какое тебе до них дело?
– Я совладелец фирмы, как и ты.
– Ну и что? Контракты с Гароевым совершенно тебя не касались! Ты не имела к ним никакого отношения! И потом: разве обэтом спрашивал мент? Тебе сейчас нужно не лезть в чужие дела, а задуматься о собственных!
– Что ты имеешь в виду?
– То, что ты слышала! Ничего показывать тебе я не собираюсь!
– Послушай, нам надо подстраховаться…
– Тебе, а не нам. Это у тебя неприятности. У меня их нет. Сейчас каждый сам за себя.
– Какие неприятности?
– Скоро узнаешь! У тебя всё? Я занята!
Самым бесцеремоннымобразом она выпроваживала меня из кабинета. Изменилось и её отношение ко мне. Не привыкнув к такому обращению, япокраснела до корней волос и хотела сказать что-то резкое, но потом передумала. Не теперь. Мы поквитаемся позже. А теперь я должна выяснить причины её поведения. Что могло так на неё повлиять?
Я развернулась и вышла из кабинета. Кроме того, я обязательно должна увидеть её личные файлы. Любой ценой. Несмотря ни на что. Я чувствовала, что это очень важно. И дала себе слово сделать это.
Тёмный город нёс меня в потоке машин. Пахло дождём. Было холодно. В тусклых очертаниях автобусного окна мелькали размытые силуэты людей. Их расплывчатые очертания напоминали треснувшие статуэтки. В темноте ярко горели неоновые блики реклам. Почему-то мне хотелось выть, глядя на сверкающее великолепие вечернего города. Автобус шёл через центр, и яркие вывески дорогих магазинов, ресторанов и казино будили во мне чувства зверя, запертого в клетке, который изо всех сил стремится вырваться на волю. Я чувствовала себя зверем, только у меня не было сил. Лишь тоска была самой настоящей, звериной…
Мне до безумия хотелось домой. Мне хотелось побыть вдвоём с мужем. Спрятаться в черноте вечера и в сомнительной надёжности квартирных четырёх стен. Никуда не ходить, аглавное, никого не видеть. Все забыть: неприятности, склоки, мелкие разборки, все незначительные недоразумения, которые могут быть между людьми – и побыть с человеком, с которым свела меня судьба, и к которому я сейчас чувствовала редкую теплоту, граничащую с любовной нежностью. Он был мне дорог. Бесконечно дорог, словно самый родной. Мне хотелось забыть все наши конфликты и молча, вдвоём, провести вечер. Пусть даже не разговаривая, уткнувшись в телевизор. Мне так хотелось тогообыкновения, которое прежде я совершенно не могла выносить. Бесконечно вскакивая под тряску полупустого автобуса, я ехала домой и думала, что мне никто больше не нужен. Никто. Всё остальное – абсурд! Лишь бы прижаться к тёплому плечу, немного всплакнуть – и помолчать, думая, что все проблемы и неприятности останутся в прошлом. А потом сказать, что он мне дорог, так бесконечно дорог, и ещё о том, что я его люблю. Как будто это правда. А всёостальное не имеет значения. Почему-то мне хотелось плакать от этой смеси: жажды спокойствия, умиротворённости и тоски. Я ощущала себя потерянной в огромном мире. Словно кто-то взял и выбил меня из седла. Я не могла думать о том, чем был для меня этот бесконечный день. Теперь смысл имело только одно: домой. Приближалась моя остановка и я нетерпеливо двинулась к выходу.
Он открыл дверь, не улыбнувшись, и посторонился, пропуская меня. Брови его были резко сдвинуты. На лбу пролегли две неприятных черты, а в глазах был какой-то странный огонь. Кроме того, он был полностью одет для выхода, не хватало лишь куртки. Лицо его было бледным, почти белым, и это подчёркивалотвёрдую линию сурово сжатых губ. Всё это, вместе взятое, не предвещало ничего хорошего. Он избегал на меня смотреть. Это показалось мне самым странным. Он избегал смотреть мне в глаза! Я сбросила туфли и растерянно застыла в прихожей. Он молча стоял, прислонившись к двери плечом. Пальцы его нервно вздрагивали. Молчание становилось невыносимым, и я не выдержала:
– Что-то произошло?
– Я думал, это скажешь мне ты! – голос его тоже был не таким, как прежде. Истерическим, нервным, словно хотел оказаться подальше отсюда.
– Ты волнуешься, что я задержалась на работе? Было много дел…
– Перестань! Сегодня днём здесь, у меня, был следователь из милиции.
– Что? – я могла ожидать всё, но только не то, что произошло. Днём? Значит, после разговора со мной Никитин отправился в мою квартиру?
– То, что слышала! Ты не хочешь объяснить, что произошло? Почему ко мне является милиция?
– Хорошо, я объясню. Давай поговорим спокойно.
Есть такая замечательная пословица: «Хочешь мира, готовься к войне». Я поняла, что никакого мирного вечера в домашней обстановке не будет.
Стараясь вести себя как можно спокойнее, я прошла в гостиную. Двигаясь, как нашкодивший мальчишка, муж плелся за мной. Я не могла понять: почему, если он собирается меня обвинять, он делает это с таким виноватым видом?
– Я понимаю: тебе было неприятно, что тебя расспрашивает милиция, – начала я, – но у меня на работе чрезвычайные обстоятельства. В воскресенье был убит мой клиент, контракт которого я вела. Ты слышал о нём. Его имя…
– Руслан Гароев. Я знаю. Это было первым, о чём мне сообщилследователь.
– Да. Сегодня этот следователь был в офисе почти целый день. Беседовал с Ольгой, потом со мной, спрашивал о чём-то сотрудников. Гароев давно пользовался нашими услугами для различных поездок, развлекательных и деловых. Поэтому в милиции решили, что мы знаем о нём достаточно много. Тем болеечто документы для его поездки вела я. А знаешь, он ведь так и не решил, куда хочет ехать! Все эти расспросы – пустая формальность. Ты не должен волноваться. Я только не понимаю, зачем он явился к тебе? При чем тут мой муж? Наверное, так у них полагается. Выброси всё из головы! Это ерунда! Мои неприятности на работе не должны портить тебе настроение.
– Неужели? С каких пор ты стала заботиться о моём настроении?
– Но я всегда заботилась о тебе… мне жаль, что так вышло! Я сделаю следователю скандал! Он не имеет права приходить ко мне домой…
– Он спрашивал меня о том, где ты была в воскресенье утром.
От неожиданности я потеряла все слова, лишь молча опустилась на диван. Теперь он возвышался надо мной со злым и самоуверенным видом.
– Он спрашивал, где ты была в воскресенье утром! Дрянь!
– Я не понимаю….
– Всё ты понимаешь! Гароев был убит рано утром четвёртогооктября, в воскресенье! Мент подозревает тебя в убийстве!
– Этонелепость! Какой-то бред! Ему не с чего меня подозревать! Я не имела к этому никакого отношения!
– Так уж и никакого? Даже того, что ты была любовницей Гароева?
– Этонеправда! НЕПРАВДА! Я никогда не была любовницей Гароева! – мой голос почти сорвался на крик. – Я устала повторять одно и то же! Как ты мог в это поверить! Я не изменяла тебе никогда! Клянусь всем, чем угодно! Своей жизнью! Я никогда не была близка с Гароевым! Это ложь! Пожалуйста, хотя бы раз в жизни поверь мне! – слезы обиды дрожали на моих глазах. Я злилась на себя: ещё не хватало заплакать! Но ситуация была настолько нелепой, что у меня больше не было сил… По моим щекам медленно скатились первые слёзы.
– Поверить, хорошо зная тебя? Тебя? – в его голосе не было ничего, кроме равнодушия и презрения. – Думаешь, я не знаю, что все твои мысли заняты этим рыжим бомжом? Который бросил тебя к чёртовой матери, и, между прочим, правильно сделал! Умный мужик!
– Как ты можешь такое говорить?
– Могу! Ты со своими проблемами давно стоишь мне поперёк горла! Меня тошнит! Знаешь, мент очень пытливо расспрашивал. Я сказал, что ты спала со мной в одной постели, дома. Что ты вообще проснулась в воскресенье только в одиннадцать утра. Я сказал это. Но как долго я смогу врать? За укрывание фактов есть статья. Обэтом ты подумала?
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что в воскресенье, в это самое время, тебя здесь не было! Ты куда-то ушла. Куда ты уходила?
Я обомлела от ужаса! Это было слишком неожиданно…
– Ты за мною следил?
– Я давно понял, что ты считаешь меня полным идиотом. Понял, как только на тебе женился. Но на то, что ты спишь с кем угодно, как дешёвая вонючая подстилка, мне было плевать. А сейчасречь идёт обубийстве!
– И ты думаешь, что я к этому причастна?
– Где ты была?
– У меня болела голова. Я ходила прогуляться.
– Чушь собачья! Такие, как ты, не ходят гулять с утра! Их ничто не может поднять с постели чуть свет! Одно из двух: либо ты причастна к убийству Гароева, либо ты встречалась со своим рыжим любовником!
– В шестьутра?
– А почему нет? Ты ради него способна на что угодно!
– Ты не можешь так думать! Я ведь твоя жена!
– К сожалению. Но я исправлю свою ошибку очень скоро.
– Неужели ты не любишь меня хотя бы немного?
– Люблю! И ненавижу себя за такую глупость! Именно потому, что я тебя люблю, я и солгал менту. Но от тебя я хочу узнать правду.
– Правда одна. Я ни в чём не виновата. Я не убивала Гароева и не причастна к его убийству. Если ты меня любишь, ты должен мне верить.
Теперь слезы бурным потоком катились по моему лицу, смывая косметику. Я знала, что в этом разноцветном потопе выгляжу более чем страшно! Но мне быловсё равно. Мои иллюзии рушились, причиняя невероятную боль и погребая меня под обломками. Теперь я бурно рыдала в голос, обхватив голову. Он по-прежнему возвышался надо мной.
Внезапно я услышала смех. Оторвала ладони от глаз. Он смеялся – и в смехе этом не было ни сочувствия, ни теплоты. Он просто смеялся, глядя на мои слёзы.
– Знаешь, я видел тебя в разных видах и в разных позах, но никогда не понимал, какая ты на самом деле. А теперь вижу. Ты жалкая! Ты просто жалкая! И неспособна вызвать ничего, кроме жалости. Тебя нельзя даже хотеть. Ты не вызываешь никакого желания. Посмотри на себя со стороны. Ты жалкая безграмотная торговка с базара, без культуры, без образования. Деревенское быдло среднего пола, привыкшая везде вести себя, как на рынке. Тебе нужно картошкой на базаре торговать! Или турецкими шмотками с контейнера! Это вся твоя жизненная вершина! Какой же я был дурак! Я вроде должен тебя жалеть, ты стоишь на пороге тюрьмы, но… Но я жалею тебя не потому, что могут посадить. А потому, что весь твой лоск смешон, а на самом деле ты просто смешная и жалкая!
Я была слишком расстроена, чтобы осознать весь смысл его слов… Он развернулся на каблуках (на нем были новые дорогие туфли) и пошёл в прихожую. Как последняя дура (притом побитая) я плелась следом. В прихожей он взялся за куртку.
– Ты уходишь?
– Да, ухожу.
– Куда ты идёшь? На ночь глядя?
– У меня дела.
– Какие дела в такое время?
– Тебя это не касается!
– Не уходи!
– Уж не думаешь ли ты, что я весь вечер буду оплакивать твоего любовника?
– Пожалуйста, не уходи! Ты мне очень нужен! Мне плохо. Мне страшно! Пожалуйста!
– Я занят. Я хочу уйти. Мне противно находиться с тобой в одной комнате!
– Не находись! Я буду в другой комнате, только не уходи!
Он развернулся и вышел, щёлкнув замком. Продолжая рыдать, я уселась на пол в прихожей. Я рыдала долго, очень долго – до тех пор, пока не стало щипать глаза. До тех пор, пока тишина в квартире не стала напоминать нож, способный перерезать мне горло. Умывшись в ванной ледяной водой, я поплелась в покинутую гостиную и включила телевизор. Мне казалось: от тишины я схожу с ума. Пусть хоть телевизор, лишь бы человеческие голоса рядом. Я попала на местные новости в 10 часов.
– Криминальная хроника. Четвёртогооктября утром в собственной квартире был застрелен в упор известный бизнесмен, директор строительной компании «Аргус» Руслан Гароев. Ведётся следствие. По информации, любезно предоставленной нам пресс-центром ЦОС УМВД, существует несколько версий, одна из которых – убийство на почве личных отношений. Мы будем рассказывать о дальнейшем ходе расследования.
И все. Что-то мне показалось не так. Несмотря на то, что я еле могла соображать, я уловила это что-то… Потом до меня дошло: ничего не было сказано о подозреваемых! О том, что кто-то из подозреваемых арестован. Арестован… Ну конечно, нет. Главная подозреваемая – это я. У меня перехватило дыхание. Я почувствовала, как воздуха под свалившимися на меня обломками становится всё меньше и меньше.
«Думаешь, я не знаю, что все твои мысли заняты этим рыжим бомжом?» Сжавшись в комок, я сидела в гостиной, в темноте, представляя из себя нечто, съёжившееся на узком и холодном диване.
Это был страшный вечер. Может быть, самый страшный в моем жизни. Он сказал правду, но совершенно различные вещи – думать и поступать. Я думала, но не поступала.
«Рыжий бомж». Я усмехнулась. Рыжий бомж зарабатывал в месяц столько, сколько муж в институте за несколько лет. На его красную спортивную машину заглядывались самые богатые бизнесмены. Апартаменты рыжего бомжа были дворцом по сравнению с нашей крохотной стандартной квартиркой из двух комнат. В апартаментах рыжего бомжа тоже был диван, только другой. Час сидения на котором стоил мне однажды больше, чем оставшаяся часть моей жизни. Впрочем, всё это было давно, а сейчас… Я думала, но не поступала.
Меня обвиняют в убийстве человека, которого я несколько раз видела лишь мельком. Как могло такое случиться? Что-то в налаженной программе моей жизни дало сбой. Мне казалось: я сильная, я многого сумела добиться. И вот пришёл день, и в темноте я сижу, сжавшись в комок, и понимаю, что все мои достижения были иллюзией. Я не добилась и не имею почти ничего. Разве что жалкие мысль побитой собаки о «рыжем бомже», и ещё то, что меня обвиняют в убийстве.
Обвиняют? Никто не говорил мне это прямо, в лицо. Никто не произносил таких фраз, но тем не менее именно это постоянно витало в воздухе. Я действительно жалкая… Можно сказать, никто. В меня можно плюнуть. И можно оскорбить. И можно взять, вот так запросто, и обвинить в убийстве. Что будет теперь? Меня посадят в тюрьму? Арестуют, вычеркнут из жизни, смешаютс грязью? Почему это ко мне пришло? Что дало повод? Это не объяснишь. Черные языки завистливых, злых людей необъяснимы, они просто существуют и ломают чужие судьбы.
Я пыталась собраться с мыслями. Почему подозрение упало именно на меня? Что есть для этого? Стоп. Меня пока не арестовывают. Значит, ничего серьёзного и веского на меня нет. Никаких доказательств, улик и зацепок. Иначе меня бы давно арестовали. Что тогда? Слухи, сплетни, подозрения. Он подозревает меня потому, что все вокруг уверены в моей связи с Гароевым, возникшей после того, как он со мной познакомился, воспользовавшись услугами нашего туристического агентства. Ещё потому, что подозрительный Гароев, уставивший свою квартиру всевозможными системами безопасности и охраны, сам взял и открыл убийце дверь. Это понятно: в то утро Гароев увидел за дверью знакомого. Просто так он никого бы не впустил в дом. Мент считает, что за дверью стояла я. Что ещё? Показания жены Гароева, никогда не видевшей меня в лицо? Смешно! Я никогда не встречалась с этой женщиной. Интересно, было ли найдено оружие преступления, обрез? Скорей всего да, иначе каким образом сталясен тип оружия? У мента не существует доказательств, что я умею стрелять. Да я и не умею: ни разу в жизни не держала в руках оружие. Выходит, ничего серьёзного у них нет, иначе я давным-давно сидела бы за решёткой. Значит, не все потеряно. Я могу сопротивляться! Интересно, кто же на самом деле убил Гароева?
Я не знала, сколько времени сижу так…. Очнулась, лишь услышав скрежет ключа в замке. Щёлкнув выключателем торшера, посмотрела на часы: половина первого ночи.
– Ты не спишь? – на пороге возник муж. Теперь он выглядел виновато, был словно помят, а в руке…. Держал какие-то нелепые жёлтые розы. Три жёлтых розы, упакованных в целлофан. Мои глаза расширились от удивления.
– Прости меня! – он шагнул вперёд, чтобы положить цветы на диван. – Пожалуйста, прости меня.
Сцена была нелепой. Муж никогда не дарил мне цветов. Это выглядело одновременно подозрительно и трогательно. Больше трогательно…Цветы испускали тонкийизысканный аромат. Я прикоснулась к нежным лепесткам пальцами…
– Пожалуйста, прости меня. Я был неправ. Забудь всё, что я сказал. Я так не думаю. Я принёс тебе цветы, чтобы попросить прощения за всё, что тут наплёл. Я был неправ. Говорить так не имел права. Я тебя люблю, и хочу всегда жить только с тобой! Кроме тебя мне никто не нужен!
Глаза его были глазами побитой собаки, и я не знала, что должна сказать….
– Твоя деловая встреча уже закончилась?
– Да… мне предложили сотрудничество в одной фирме… я сейчас встречался с директором… оказалось ерундой… Знаешь, я не мог говорить, думал только о тебе, о том, что тебе сказал. Ты замечательная, и ты ни в чём не виновата!
– До этого ты додумался сам?
– Да. Я не хотел тебя обидеть. Погорячился… У меня есть одноклассник, очень хороший адвокат по уголовным делам, я позвоню ему завтра утром. Я никому не скажу, что ты выходила в воскресенье, буду молчать. Никто обэто никогда не узнает.
Не знаю, с чего вдруг, вроде бы он ничегоособенного не сказал, но меня подбросило с дивана, словно током! Утром воскресенья! Боже, какая же я дура! Как я раньше не сумела понять! Утром воскресенья, дверь, открытая лично Гароевым, потом телефонный звонок! Идиотка! Натуральная идиотка!
Я вскочила с дивана и нервно заходила по комнате кусая пальцы на ходу. Теперь не осталось ни малейшего следа от моей безнадёжной истерики. Что же теперь делать? Муж перепугался.
– Наташа, что с тобой? Что происходит? Ты не можешь меня простить?
– Господи, да при чём тут ты? – мои нервы не выдержали. – Что за манера всё переводить на себя? Когда ты прекратишь считать себя центром вселенной?
– Я не считаю…
– Что ты думал, то и сказал. Это факт! Извиняться не надо. Я знаю, что ты так думаешь. И принеси сюда хоть целый вагон цветов, ты всё равно не станешь думать иначе!
– Я так не думаю! Я тебя люблю!
– Неужели? Впрочем, какая теперь разница…
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что в любую минуту меня могут посадить в тюрьму за убийство, которое я не совершала!
– Я же сказал: утром позвоню адвокату…
– А что сделает твой адвокат? Сделает, чтобы мне дали десятьлет вместо пятнадцати? Ведь даже ты, мой муж, сомневаешься в том, что я непричастна к смерти Гароева!
– Я не сомневаюсь! Наташа!
– Ладно. Это теперь всё равно. всё равно потому, что я знаю, кто убил Руслана Гароева.
Муж удивлённо уставился на меня.
– Ты серьёзно?
– Вполне. Мне нужно сейчас уйти!
– В час ночи? Я не выпущу тебя из дома!
– Но ты ведь ушёл, когда я просила тебя не выходить! Я плакала и просила, говорила, как мне плохо, как ты мне нужен… А ты развернулся и хлопнул дверью! И ушёл, оставив меня лежать на полу и рыдать!
– Этосовсем другое!
– Я так не думаю и ухожу!
Лицо мужа стало пунцовым. Я швырнула цветына пол.
– Забери! Мне они не нужны!
– Ладно! Значит, я всё сделал правильно!
Но я не поняла смысла последних его слов. Я выскочила из дома, сжимая в руке наспех прихваченную сумочку с деньгами, чтобы поймать такси. Полная решительных намерений до конца довести то, что хочу сделать.
И остановилась лишь перед закрытой дверью, чтобы перевести дух. В подъезде было темно. Где-то наверху, в одной из квартир, громко лаяла собака. Я нажала кнопку звонка. Никого. Квартира была пуста, оставалось идти туда, где реально мог находиться человек, которого я ищу. Я ждала минут десять, изо всех сил нажимая на звонок. Никого. Лишьтишина была мне ответом. Впрочем, он мог работать в этот час. Вздохнув, япобежала прочь из подъезда.
Ослепительно яркими буквами переливалась огромная вывеска в форме орла, который распростёр крылья над земным шаром. Полыхающая огнём реклама отлично, без помощи дополнительного освещения, заливала ярчайшим светом целый квартал. Буквы – размером с человеческий рост. Я повторила про себя название, которое слышала тысячу раз (я была первым человеком, услышавшим именно это название): ИМПЕРИЯ. «Империя» – казино, ночной клуб, ресторан, отель. Шикарное пятиэтажное здание, отделанное современно и со вкусом. Казино, ночной клуб, ресторан, многочисленные бары занимали первые два этажа. Три остальных представлялисобой очень дорогую гостиницу. В ней останавливались богатые бизнесмены из других городов, заезжие гастролёры криминального мира с большими деньгами, и иностранцы. Это здание со всеми соответствующими заведениями было его последним приобретением. Стоило оно просто баснословные деньги, и он вложил в него все средства в тот момент, когда дела его шли хорошо. И не ошибся: комплекс давал хорошую прибыль. Именно это приобретение было его любимым. Он любил его настолько, что сам исполнял обязанности директора, обустроив там свой любимый кабинет. Я прекрасно помнила зимнее утро, когда, расхаживая по комнате взъерошенный и похожий на нашкодившего мальчишку со своими смешнымирыжими кудрями, он, возбуждённо жестикулируя, говорил мне о том, что намерен купить бывшую гостиницу «Империал».
– Это будет что-то грандиозное! Конечно, мне придётся вложить простоколоссальные деньги. Я останусь полностью без копейки, заложу всё. Но оно того стоит! Именно обэтом я всегда и мечтал! Я уже и вывеску придумал: огромный орёл, который держит в клюве весь земной шар! Я и название заменю. Я назову «Империя» и это будет означать начало моей империи!
Он жестикулировал и бегал кругами, а я молчала и думала о том, что маленькие мужчины со своими фантастическими идеямивсегда страдают комплексом Наполеона. Время показало, что я ошиблась. Он обустроил всё так, как и хотел, ина открытии комплекса сказал:
– Я сделал всё это для тебя.
Тогда вокруг сновала и бесновалась целая толпа людей, все орали, пили и жрали, и никто не услышал его тихихнерешительных слов. Прошло время. Теперь я вновь ехала туда. После нашего разрыва я специально делала круги так, чтобы ни за что не пройти и не проехать мимо проклятого места.
Рядом был паркинг. Огромная стоянка, занимавшая целый квартал. Здание стояло особняком, поэтому он не мучился с жалобами окрестных жителей. Машин было совсем немного. На входе одиноко курилохранник. С гордым видом я прошла мимо. Он меня не остановил. Я знала: зайти можно свободно, это потом придётся платить, в зависимости от того, куда направляешься. Я направилась к служебному входу. Я уже собиралась воспользоваться служебным лифтом, когда меня остановил молодой человек с табличкой «службы охраны»:
– Прошу прощения… куда вы идёте, мадам?
– Я иду к вашему директору.
– В начале второго ночи?
– Именно так!
Он окинул меня подозрительным взглядом. К счастью, со всеми событиями я не успела переодеться после работы и сейчас выгляделаотлично. На мне был дорогой синий костюм. Плюс дорогие туфлии натуральная кожаная сумка, золотые украшения со вкусом. Осмотр его удовлетворил. Он только спросил:
– А директор знает о вашем визите?
– Знает – решительно заявила я, – он меня ждёт.
Место секретарши перед его кабинетом было свободно, но из-за закрытой двери кабинета доносились голоса. Я рванула её на себя и оказалась лицом к лицу с полуодетой (вернее, полураздетой) девицей. На высокой тощей брюнетке (крашеные волосы которой напоминали выщипанную паклю) были только тонкие черные трусики и кружевные чулки. На полу валялся ворох одежды и туфли. Увидев меня, девица истерически взвизгнула и прижала руки к груди. Даже после литра водки никто не смог бы назвать её красавицей. Он сидел за столом, в распахнутой рубашке, закинув ноги на стол. Очевидно, они только начали и не успели перейти к главной части. Увидев меня, он покраснел, как умеют краснеть только рыжие: всей кожей, вспыхнувшей пунцовым факелом. Не растерявшись в подобной ситуации (будучи с ним, я оказывалась в ней не раз) я резко бросила девице:
– Пошла вон!
Услышав привычный тон (подобные девицы привыкли, что с ними обращаются как с уличными собачонками), онаподобрала вещи и быстро смылась из кабинета.
– Что такое? – вдруг сказал он. – Я отбираю исполнительниц стриптиза в клуб! Просто провожу отборочный конкурс, а не то, что ты подумала!
Я ожидала всего, но только не этих нелепых оправданий. За столько лет он привык передо мной оправдываться, что по инерции продолжал сейчас. Я злобно рявкнула:
– Да плевать мне на то, что ты делаешь! Плевать я на тебя хочу! Я слишком хорошо тебя знаю!
Он опомнился. И даже сбросил ноги со стола.
– Тогда какого черта ты врываешься ко мне в кабинет?
– Я пришла потому, что это ты убил Руслана Гароева.
В тот же самый момент я поняла, что сделала страшную, несусветную глупость. Он вскочил на ноги, как подброшенный, краска отхлынула от лица. За секунду он стал белым, как мел, у него даже затряслись руки.
– Что ты несёшь?! – даже голос его изменился на писклявый фальцет. Было поздно отступать. Я угрожающе надвинулась на него, сжав кулаки.
– То, что слышал! Ты убил Руслана Гароева!
– Наташа! Что случилось?! Это неправда! Как ты могла?!
– Как я могла?! А ты знаешь, что меня собираются арестовать за это убийство?!
– Что за нелепость? Тебя?! Почему тебя?! Полная чушь!
– Не такая уж полная! Это ты его убил! И если надо, я смогу это доказать!
– Наташа! Ради Бога! Никого я не убивал!
– Ещё как убил! Я все поняла сразу!
– Что ты поняла?
– Помнишь тот разговор? Когда ты просил его подставить? Просил, чтобы я помогла тебе шантажировать Гароева потому, что ты ему должен! Тебе нечем было платить, а пришло время отдавать долг! И ты решил от него избавиться!
– Хорошо, если это так, зачем мне вмешивать тебя?
– Наверное, чтобы меня подставить! Знаешь, тогда у нас получится весьма интересный разговор! Мила Танеева не единственная дочь мэра! У него есть сын от второго брака, этим сыном он и дорожит. А на дочь ему наплевать. Он прекрасно знает, что она наркоманка и занимается проституцией. Поэтому весть о том, что его дочь – проститутка по вызову, не была бы для него новостью! Ему было бы на это плевать! Ты это узнал, и, поняв, что план с шантажом провалился, убил Гароева!
– Я этого не знал! Клянусь жизнью!
– Кроме того… Я видела тебя утром 4 октября! В компании с одной недозревшей кобылой! Очевидно, вначале ты отвозил её домой, а потом поехал к дому Гароева!
– Я никуда не ездил. Ты девица… Я даже не помню её имени! Да, я отвёзеё в общежитие – она живёт в общежитии, но потом я вернулся домой! Клянусь жизнью!
– Расскажешь обэтом следователю, когда меня арестуют!
– Не понял?
– Если меня арестуют, я всё расскажу!
– Господи, успокойся! Вот в чём дело: ты боишься. Не бойся, мы эту проблему решим. Я заплачу, сколько нужно, и никто тебя пальцем не тронет!
– Заплатишь за меня? С чего вдруг?
– Ну… ты всегда значила для меня очень много.
– Особенно теперь, когда я столько знаю? Мне твои деньги не нужны!
– Зачем, в таком случае, ты ко мне пришла?
Зачем? Я замолчала, пытаясь собраться с мыслями. Сделать то, что я сделала, было верхом нелепости, и такой тупостью, о которой не хотелось думать. Как я могла поступить так импульсивно? Зачем я рвалась сюда, сломя голову? А если он действительно виновен в том, в чём я хочу его обвинить? Прийти и выкрикивать такое в лицо убийце? Кроме того, у меня нет ни одного доказательства его вины. И я видела только, как он садился в машину с той девицей. Откуда я могла знать, куда он поедет? Какая получилась ерунда… оставалось одно объяснение: я рвалась к нему потому, что мне плохо. Я привыкла всегда, когда мне плохо, бежать к нему. Вдруг обессиленная, я в растерянности закрыла лицо руками.
– Милая, успокойся… – он обнял меня за плечи и нежно повёл вглубь комнаты, где стоял широкий кожаный диван, – отдохни, успокойся. Вот, выпей.
Он протягивал мне рюмку, и машинально я выпила её содержимое: коньяк. Потом сел рядом, продолжая меня обнимать.
– Я знал, что ты обеспокоена, но не знал, что всё так серьёзно. Прежде, чем ты расскажешь мне, что случилось, я хочу кое-что тебе показать. Я действительно был должен Гароеву. Подходил срок выплаты долга. Мне нечем было платить – все свои деньги я вложил в дело. От одной из своих служащих я узнал про Милу Танееву, и решил попробовать. Я встретился с тобой и попробовал осуществить этот выход. Клянусь, я не знал про то, что отцу известна её жизнь! Я понятия не имел обэтом! После нашего с тобой разговора я очень расстроился, поехал к одному знакомому и одолжил деньги. Потом перевёл их Гароеву. Вечером. Вот, смотри.
Я взяла протянутую им бумажку. Это был платёжный перевод суммы в 25 тысяч долларов на счёт строительной компании «Аргус», осуществлённый в 20.05 3 октября. Ошибки быть не могло. Цифры были проставлены в банке.
– Видишь? Я не лгу. Тот знакомый, который одолжил мне деньги, пригласил меня на презентацию в ночной клуб. Там я познакомился с девицей, с которой ты меня видела, и провёл с ней ночь. Девица была отвратительна! Если бя знал, что утром придёшь ты, я ни за что бы так не поступил. Но я не думал, что ты можешь прийти. Я решил, что вызываю у тебя отвращение и до сих пор тыне можешь меня простить. Я не знал, что у тебя такое благородное сердце. Вот и всё. Видишь, я ни в чём не виноват. У меня не было причин убивать Гароева. Я сам был шокирован его убийством, но не думал, что это может так далеко зайти! Расскажи мне абсолютно всё, что с тобою случилось!
Обнявшись, мы сидели рядом на диване, словно два самых близких человека на земле. Мне не хватало именно этого: тепла рук на своих плечах в сгустившейся вокруг темноте. Мне не хватало выражения его глаз – серьёзного, но в то же время нежного, рыжеватых глаз с огненной ухмылкой, с яркими чёртиками огоньков, которые умели смотреть с такой теплотой. Глаз, которые я так часто видела в снах. Я могла говорить с ним, говорить без конца, и форма этой самой настоящей на земле близости всегда существовала между нами. Ведьнастоящая близость – не слияние тел, а слияние душ…. Самый близкий на земле человек тот, кому ты можешь всё рассказать. И в тот самый момент мы были невероятно, безудержно близки, словно пропасть разбитых и трагических лет, затянувшись, больше не маячила тяжёлым кошмарным призраком за нашими плечами. Он был дороже всех – фантом, существующий только в моём воображении, не имея ничего общего со страшной реальностью. Теплота казалась искренней, а глаза… Я рассказала ему всё, абсолютно всё, сжавшись в липкий комок от словесного приближения страшной пропасти, теперь стоящей совсем рядом и ужеобжигающей мои ноги своим зловонным дыханием.
Я закончила рассказ, потом добавила:
– Я не знаю, что теперь будет. Мне становится плохоот одной мысли, что меня могут посадить в тюрьму. Посадить вместе с проститутками, воровками, торговками наркотиками и убийцами, словно какое-то отребье. Даже если моя невиновность будет потом доказана, на мне всё равно можно будет ставить крест. Я потеряю всё, чего добивалась и к чему стремилась. Мне страшно. Что делать, я не знаю. Я боюсь выйти на улицу. Не говоря о том, чтобы дальше жить.
Он вздохнул и обнял меня ещё крепче.
– Ситуация тяжёлая, но ничего страшного нет. У них нет на тебя ничего серьёзного, иначе ты была бы давно за решёткой. Давай подумаем, что у нас есть такого, чтобы начать борьбу. Мы знаем, что ты никогда не была любовницей Гароева…
– Ты знаешь это? – перебила его.
– Да, знаю. Знаю точно.
– Откуда?
– Я знаю тебя. Твой характер. Поступать так на тебя непохоже. У тебя другая натура. Я бы сказал, благородная под наносной шелухой. Ты бы никогда так не поступила. Поэтому я знаю, что ты не была его любовницей. Если ты серьёзноживёшь с кем-то, ты не сможешь изменить. Мне ты никогда не изменяла. Я это помню. Поэтому я даже не допускаю мысль о Гароеве. Я знаю, что это полная чушь.
– Спасибо, – у меня задрожал голос, и он посмотрел удивлённо, – спасибо. Ты единственный человек, от которого я услышала такие слова.
– Пожалуйста. Только не надо плакать. Давай лучше думать. Насколько я понял, их главной мотивировкой является то, что на твоей связи с Гароевым настаивает его жена.
– Жена, которую я не видела ни разу в жизни!
– Ты в этом уверена?
– Конечно!
– Я знаю Алису Гароеву. До того, как выйти замуж за Гароева, она работала продавщицей. В магазине одежды или обуви, точно не помню. Там, в магазине, она с ним с познакомилась. Они поженились. Алиса бросила работу, родила двоих детей, располнела… В том браке не было ни грамма любви. Может, какое-то увлечение вначале, но потом… Гароев стал шляться. Не пропускал ни одной юбки. Интересы его жены ограничивались двумя вещами: тряпки и еда. Она не вмешивалась в его похождения, его это устраивало. Он не собирался разводиться с ней из-за детей. Детей он очень любил. Она терпела его образ жизни потому, что он очень хорошо её обеспечивал. Многие так живут. Я понимаю, почему у ментов возникла такая версия: стоит взглянуть на Алису один раз, чтобы всё понять.
– Откуда ты её знаешь?
– Я работал с Гароевым. Бывал и у него дома. Алиса Гароева – невероятно толстая крашеная блондинка лет тридцати пяти, тридцати восьми. Её вес около ста двадцатикилограммов при росте сто шестьдесят. Она напоминает ожиревшего бегемота, но отнюдь не добродушного. Она очень надменна, всё время ворчит, кроме того, у неё визгливый голос и просто чёрный рот. Куда бы она нипопала, везде устраивает скандал. Во всех дорогих магазинах её просто боятся. Это её развлекает. Фасону больше, чем у английской королевы. Одевается безвкусно, в яркие кричащие тряпки, которые совершенно ей не идут. Вся увешана золотыми побрякушками, как новогодняя ёлка. Вид кричащий, вульгарный. В общем, душа мелкой продавщицы с образованием восемьклассов, умноженная на большие деньги. Ни один нормальный человекне станет сомневаться, что с такой женой у Гароева была куча любовниц.
– И одна из которых – я.
– И одна из которых – ты. Ты говоришь, Алиса Гароева настаивает на своих показаниях и называет твоё имя?
– Да.
– Странно. У меня есть кое-какие связи… Подожди минутку. Я позвоню.
Захватив мобильный телефон, он вышел. Вернулся ровно через пятнадцатьминут – я следила за ним по часам.
– Дело хуже, чем я ожидал. Я позвонил одному знакомому в ментовке, чтобы узнать о том, что говорит Алиса Гароева. Этот знакомый мне кое-чем обязан… Алиса Гароева говорит следующее: что ты преследовала её мужа и заставляла его на тебе жениться, а он отказывался оставить семью. Ты тащила из него деньги для своего агентства, а он давно хотел разорвать с тобой все отношения. Наконец он поставил тебя перед фактом, что тебя бросает, и рассказал обэтом жене. Ты пришла в ярость, явилась утром к нему домой (по её словам, ты часто бывала в их доме в отсутствие Алисы) и его застрелила.
– А где я взяла обрез?
– Теперь самое страшное…Приготовься. Обрез висел в квартире Гароева, в холле, на стене. После прихожей шёл большой холл… Там стояли растения, кресла, висели ковры, на которых были развешаны оленьи рога и оружие. В том числе обрез. Самодельный охотничий обрез. Кстати, Гароев его хранил совершенно незаконно, оружие не было зарегистрировано. Ты схватила оружие со стены… Тело Гароева было обнаружено именно в этом холле. Вместе с убийцей он прошёл всю прихожую. На нем были трусы, тапочки и домашний халат. Халат был распахнут. Как ты думаешь, кого мужчина может встречать в трусах? Только человека, который вообще видел его без трусов – то есть свою любовницу.
– А отпечатки пальцев на обрезе?
– Вот это и есть самое страшное. Отпечатков пальцев нет, но… На стволе найдена частичка лака для ногтей, коричневого цвета. Лак дешёвый, «Риволи», в магазинах его полно. Ты пользуешься таким лаком…
– Откуда они это знают?
– Никитин, когда был в твоей квартире, увидел бутылочку такого лака на туалетном столике.
– Таким лаком пользуется половина города! А коричневый – самый распространённый цвет! У женыГароева наверняка есть такой!
– Нет. Они это проверили. Жена Гароева такой дешёвой косметикой не пользуется, и лака «Риволи» у неё нет.
– Тогда почему они меня не арестовали?
– Потому, что это не явное доказательство. Тебя бы не спасло ничего, если бтам были отпечатки пальцев…
– Боже… – я обхватила голову руками.
– Успокойся! Немедленно успокойся! Ты не должна отчаиваться! Ещё ничего страшного нет!
– Я погибла… Как могло такое случиться?
– Успокойся! Кажется, я придумал, как можно тебя спасти.
– Муж уже предлагал мне взять адвоката.
– Адвоката можно найти, дело не в этом. Я придумал кое-что другое. Послушай меня внимательно. Здесь, в этом гостиничном комплексе находится очень много всего. В том числе я сдал помещение салону красоты на третьемэтаже. Там работают очень хорошие мастера, хоть и с высокими ценами. Алиса Гароева посещает этот салон: делает там причёску, маникюр… Я предлагаю тебе устроить с ней встречу там, в этом салоне, столкнуть вас лицом к лицу и снять на видеокамеру то, как она тебя не узнает! Понимаешь? Алиса утверждает, что видела тебя с мужем не один раз! А мы запишем на кассету вашу встречу, и то, как она не узнает тебя в лицо! Хороший адвокат сможет разрушить все её показания!
– Этобыло бы хорошо, но как мы узнаем, когда она приедет?
– Нет ничего проще! Я попрошу девочек, работающих там, задержать Гароеву подольше. Поставлю там своего человека, он сообщит мне, я вызову тебя. А до этого установлю скрытые камеры. Девочки из парикмахерской будут свидетелями.
– Они согласятся?
– Этоуже мои проблемы!
– Ты пойдёшь ради меня на такие расходы?
– Да, пойду. Я не допущу, чтобы ты села в тюрьму. Твой номер мобильного не изменился? Носи с собой всегда телефон! Я всё подготовлю. Ты столкнёшься с ней там, обратишься с парой фраз. Потом парикмахерша спросит Гароеву, кто ты такая. Та ответит, что видит тебя в первый раз в жизни. Мы всё это запишем. Сможешь сыграть роль?
– Конечно.
– Вот и хорошо. Я буду тебе помогать. Всё будет хорошо, вот увидишь!
– Спасибо. Я хотела тебя спросить… Зачем ты позвонил мне на работу? Ты догадывался, что я могла тебя видеть?
– Нет. Я позвонил сказать, что уже отправил деньги Гароеву, и у нас нет причин для конфликта. Это и были теизменённые обстоятельства, о которых я говорил. Я не хотел, чтобы мы были врагами. Мы, которых связывает так много…
– Не надо.
– Я не хотел напоминать. Прости.
Все ушло: хорошее, доброе, со мной вновь была горечь… Горький вкус незатянувшейся раны…
– Я простила тебя. Давно.
– Я не знал.
– Простила. Что ещё я могла сделать?
– Давай не будем вспоминать прошлое. Хорошо, что ты сейчас рядом со мной.
Горький вкус становился всёотчётливей и сильней. Внезапно он наклонился и поцеловал меня. Я вздрогнула, будто меня ударили. Потом удивилась. Я не почувствовала ничего. Так бывает, когда кровоточащие руины разбитой души остаются там, где когда-то были очертания твоих губ.
– Мне нужно идти.
– Ты не останешься? Я думал…
– Прошлого не будет. Даже за твою помощь. Если хочешь помочь, помогай просто так. Я не буду за это платить.
– Хорошо. Как скажешь. Но куда ты пойдёшь, на ночь глядя?
– Домой.
– Разве тебе хочется туда идти?
Он всегда умел читать мысли. От него не мог скрыться мой растерянный взгляд. Не хотелось! Ещё как не хотелось!
– Буду ждать твой звонок.
Вышла.
Когда я вернулась домой на такси, муж был в спальне, в кровати, и сладко спал.
Вслед за этим судьба подарила мне несколько тихих дней. Мои отношения с мужем стали спокойными и ровными. Никто из нас больше не вспоминал о том страшном скандале. Изредка в его глазах мелькало что-то типа виноватого раскаяния, но я делала всё для того, чтобы это не замечать. Мне хотелось тишины и спокойствия. Я пила это спокойствие как бодрящий напиток из треснувшей чаши своей жизни, и с удивлением замечала, что не всёещё разваливается по треснувшим краям…
Мент больше не появлялся в офисе. И не вызывал для допросов. Ни Ольгу, ни меня. Всё затихло, накалившиеся страсти полностью исчезли в атмосфере привычной обыденности. И всё чаще и чаще проскальзывала радостная мысль: а вдруг всё? Вдруг всё уже прошло? Прошло само собой, затихло, и жизнь вошла в обычные рамки. От этой мысли хотелось жить, и было легко. Так прошло несколько дней. Работники фирмы занимались своими делами и прекратили обсуждать на всех углах меня вместе с убийством Гароева. Новость стала неинтересной, растеряв новизну. Я жила дальше, и так хотела жить дальше спокойно, без постоянного чувства тревоги и мерзких перешёптываний за спиной.
Телефонный звонок под конец рабочего дня стал для меня полной неожиданностью. Было уже около пяти часов, я собиралась идти домой. Сначала я не узнала голос, но потом вздрогнула, словно меня хорошенько стукнули электрическим током…
– Неужели ты совершенно не помнишь наш уговор?
– Честно говоря, мне совсем не хочется его помнить…
– Как знаешь, – обиженно, – я хотел тебе помочь.
– Я знаю. Я очень тебе благодарна. Ты не так меня понял.
– Да? В таком случае… Алиса Гароева будет в салоне красоты завтра в одиннадцатьутра.
– Откуда ты знаешь?
– Минут двадцатьназад она позвонила в салон своему парикмахеру и предупредила, что приедет завтра в одиннадцатьутра и чтобеё не заставляли ждать. Представляешь, что это для нас означает? Ты должна немедленно приехать!
– Зачем?
– Осмотреть всё на месте. Решишь, как действовать…
– Я увижу всё завтра. Приеду в десятьутра, заранее. Предупрежу, что утром не выйду на работу. Зачем ехать сейчас?
– Ну, я подумал, что мы всёподготовим, а потом вместе поужинаем…
– Мы ведь договаривались!
– Да, ладно. Как хочешь. Тогда я буду ждать тебя утром, в десять.
Я завершила разговор с неприятным щемящим чувством. Кошмар возвращался. Но наш план был хорошо продуман, мог принести реальную пользу, поэтому я всё же решила воплотить его в жизнь. Супругу я не собиралась говорить ни слова. Он не одобрил бы ни помощи моего бывшего любовника, ни то, как мы собирались действовать– красиво, но хитро и немного за спиной.
Кассета закончилась. Мы уставились в погасший экран.
– Этобыло здорово! – удовлетворённо прокомментировал он и расслабленно откинулся на мягкую плёнку дивана.
– Сколько шла запись? – спросила я, – Пятнадцатьминут?
– Ну и что? Пятнадцатьминут вполне достаточно. Ведь ясно, как божий день – она тебя не узнала!
– Она и не могла меня узнать… – задумчиво протянула я, уставившись в одну точку перед собой.
– Ты молодец! Держалась просто здорово! Никогда бы не подумал! Давай за это выпьем!
– Нет, я не хочу за это пить. Ни сейчас, ни потом. Никогда. Я отдала бы всё за то, чтобы этого не было.
– Я понимаю… Ну что же делать? Надо принимать жизнь такой, какая она есть.
Я кивнула, соглашаясь, пытаясь перенестись мыслями в целых пятнадцатьминут, прожитых мной на кассете. Отрывок жизни, как много всего… Это было просто. Пятнадцатьминут. Красиво декорированныйуютный салон парикмахерской.
Неслась, сломя голову, и сердце моё колотилось так, что буквально вырывалось из груди. Такси, в котором я ехала, попало в автомобильную пробку. На одной из центральных улиц машина простояла минут сорок. Водитель ругал местные власти, а я грызла пальцы и вертелась, сидя будто на раскалённых камнях. Я не успевала к десяти, я не успевала даже к одиннадцати, и свет постепенно мерк в моих глазах. Я кляла себя за то, что села в такси, кляла неорганизованное движение машин в центре и Бог знает, что ещё, разгрызая пальцы почти до крови. Когда, взмыленная и несчастная, я влетела в здание комплекса, огромные электронные часы в холле показывали четверть двенадцатого. Я не успела прорепетировать, не успела осмотреть салон и подготовиться, и мне оставалось полагаться только на саму себя. Он ждал меня возле дверей.
– Что случилось? Я думал, ты не приедешь!
– Пробка! Попала в пробку, в такси. Где она?
– Забегай прямо в холл. Там мягкий уголок с журналами. Толстуха-блондинка с визгливым голосом. Её мастер задерживается, она ждёт…
Но все его описания были излишни. Уже приближаясь по зеркальному коридору к уютному просторному холлу салона красоты, я слышала визгливый бранящийся голос и у меня не оставалось никаких сомнений в том, кого я там найду.
– Этобезобразие! Бездельники ленивые!
Одёрнув короткую юбку возле ближайшего зеркала и поправив причёску, непринуждённым шагом свободной богатой женщины я вошла в холл.
Это было прелестное место. В уголке возле зеркальной стены устроили что-то вроде маленького сада. Там были пальмы и растения с огромными цветами, а посередине переливался всеми цветами радуги хрустальный фонтан. Возле фонтана был расположен мягкий уголок: низкие диваны, удобные кресла, журнальные столики с красочными журналами. Но крашенная под блондинку толстуха, восседавшая на одном из диванов, была слишкомвозбуждена, чтобы оценить красоту местного декора. Сидя на диване, она орала визгливым голосом:
– Безобразие! Ноги моей здесь больше не будет!
На её крики никто не обращал внимания. Я опустилась в кресло, внимательно рассматривая её. Сомнений не было: передо мной Алиса Гароева. Очень полная, низенького роста, приземистая, одетая в ярко-зелёную накидку типа пончо и черные брюки огромного размера. Кольца, серьги, браслеты, цепочки – украшений, как на новогодней ёлке. Много косметики, излишне много: малиновые губы, синие веки, коричневые ресницы. Все безвкусно, нелепо и очень дорого. Меня немного поразил её вид: я помнила, что со дня смерти её мужа прошло чуть больше недели. Но блондинка, по-видимому, отнюдь не испытывала печали. Напротив. Визгливыйголос дополнял портрет. Алиса Гароева разорялась потому, что её заставили ждать.
– Я прошу прощения.. – я решила заговорить с ней первой, – вы не подскажете… здесь всегда нужно так долго ждать?
Алиса Гароева развернулась ко мне с радостным видом человека, обретшего нового слушателя.
– А, вы тоже заметили? – завизжала она. – Этовозмутительно! Я позвонила предупредить о своём визите ещё вчера! Специально потратила время, чтобы позвонить! И что вы думаете? Мне заявляют, что парикмахерша, видите ли, занята, и я должнаподождать! Я! Ждать! Как вам это нравится?! Заставляют ждать меня! Это возмутительно! Если быэта дрянь не была таким хорошим мастером, моей ноги бы здесь не было давным-давно! Свора тупых ленивых бездельников! Я имею право требовать уважения за те деньги, что я им плачу!
– Вы часто тут бываете?
– Иногда. Здесь хорошие мастера. Если быне это отношение! Я жду уже целых 10 минут!
– А я здесь впервые….
– Я заметила. Я вас раньше тут не видела. Я знаю почти всех постоянных клиентов.
– Да, мне посоветовали попробовать…
В этот момент вышла молодая женщина в коротком зелёном халатике и фартуке:
– Алиса, ради Бога, извините…
Продолжая ворчать, Гароева пошла следом за ней, даже не посмотрев в мою сторону. Кроме её самой, мадам Гароеву больше никто не интересовал. После этого на кассете был записан другой момент. Алиса Гароева восседала в парикмахерском кресле с клеёнчатой накидкой на плечах. Её мастер спрашивала:
– Только что в холле вы разговаривали с женщиной. Вы её знаете?
– Первый раз видела!
– Вы знаете, кто она такая?
– Понятия не имею! Я видела её в первый раз в жизни!
– Вы с ней не знакомы?
– Конечно, я её не знаю! Я уже сказала! Что вы ко мне пристали? С чего вдруг я должна её знать? Кто она такая?
– А мне показалось, что вы с ней знакомы!
– Да вы что, с ума сошли? С чего вдруг я должна быть с ней знакома? Так, перекинулись парой общих фраз!
Запись была сделана очень удачно. Было видно, что она не лгала. Алиса Гароева меня не знала! Столкнувшись в холле парикмахерского салона, она не узнала меня потому, что никогда вжизни не видела и не знала меня в лицо! Это полностью подрывало её показания о том, что она не раз видела со своим мужем именно меня, и что она знала о нашей связи. Алиса Гароева не могла видеть меня с мужем потому, что я никогда невстречалась с Гароевым за пределами офиса и потому, что она никогда не видела лично меня. Мы не были знакомы. Стоило посмотреть эту плёнку, как становилось ясно: все её показания – ложь от начала и до конца.
– Ты довольна?
Через некоторое время после записи мы сидели в его кабинете, просматривая кассету.
– Допустим. Только что это даст?
– Как что? Это ведь подрывает все показания Гароевой!
– А она скажет, что знала о моём существовании понаслышке, но не видела в лицо, а её не так поняли. Или что не хотела меня узнавать специально.
– Ну, нет. В своих показаниях она заявила чётко и ясно, что видела лично, своими глазами, и не один раз, как ты садилась с её мужем в его машину, видела вас в разных местах, например, в ресторанах, и, наконец, заставала тебя в своём доме, в своейквартире, в спальне, и даже вышвыривала тебя из квартиры лично! Этой кассетой мы докажем, что при случайной встрече Алиса Гароева тебя не узнала, а, значит, все её слова – ложь.
– Не знаю… может, ты и прав. Но я не умею защищаться… я не привыкла… на меня никогда так серьёзно не нападали…
– А тебе и не нужно защищаться! Я буду делать это вместо тебя!
– Да уж… Я заметила: она совершенно не горюет о муже.
– А чего ей горевать? Гароев составил завещание, в котором завещал ей и детям всё имущество и банковские счета. Квартира вообще изначально была записала на неё, дача тоже. Драгоценностей у неё вёдра, денег – тоже. Кстати, мадам вместо него сделалась директором фирмы. Пытается заниматься бизнесом. Все сотрудники в обморок падают! А мадам в восторге.
– Интересно… Завещание, дела… Сама на даче… связь не находишь?
– Ты думаешь, она наняла кого-то, чтобы его убить?
– А ты как думаешь?
– Что ж, это возможно. Думаю, она долго таила на него зло. Женщин нельзя обманывать с другими, этого они никогда не прощают, как бы ни делали вид. Думаю, она могла его убить. Не сама, конечно. Вполне возможно.
– Может, стоит за ней проследить?
– Неплохая мысль! Я подумаю над этим.
– Подумай. Кстати, куда это она решила сделать причёску?
– О, это интересно! Мадам Гароева отправляется сегодня вечером на банкет. Сегодня день рождения одного очень крутого человека. Он держит несколько банков. В общем, очень крутой. Гароев постоянно вёл с ним дела. Теперь их унаследовала мадам Гароева. Сегодня у него день рождения, ему пятьдесят шесть. Он организует банкет в ресторане «Астория». Будут все сливки делового общества. Гароева приглашена. Кстати, я тоже приглашён. Сегодня вечером я за нею понаблюдаю. Именно на этот банкет она и делала причёску. Кстати, извела бедную парикмахершу до предела. Я слышал, как она жаловалась.
– С кем ты идёшь?
– Что, интересно? Или хочешь со мной?
– Ни то, ни другое. Просто так спросила.
– Неправда. Просто так подобные вещи не спрашивают.
– Мне стало интересно, вдруг ты ещё кому-то помогаешь? Бюро помощи?
– А разве есть, кроме тебя, подозреваемые в деле Гароева? Что-то я не слышал!
– Грубо, но вполне точно. Ты помогаешь мне потому, что оправдываешь убийцу Гароева? Или потому, что попала в беду именно я?
– Господи, какие глупости ты болтаешь! Разве меня интересует кто-то, кроме тебя? Да плевать мне на Гароева и на ублюдка, который с ним расправился! Я не хочу, чтобы ты села в тюрьму. Ты слишком мне дорога. То, что нас связывает… разве такое может связывать со многими?
– Господи… такое никому не дай Бог…
– Я помогаю тебе потому, что ты мне очень дорога. Ещё потому, что ты не делала того, в чем тебя обвиняют. Кому, как ни мне, это знать…
– Да, убедил. Я ещё хотела спросить… А ты знал, чем в действительно занимался Гароев?
– Ну, там были разные дела… например, он одалживал деньги под проценты… Как мне…ещё что-то… точно я никогда не знал…
– Хорошо. Кассета пусть остаётся у тебя. Потом расскажешь про вечер. Кстати, ты так и не ответил мне, с кем ты идёшь?
– Один. Ты сейчас на работу?
– Домой.
Я действительно поехала домой, накануне отпросившись у Ольги. Я слишком переволновалась, и не смогла бы сидеть в офисе целый день. Впервые в жизни мне было на все плевать.
Около семи вечера я торчала в подворотне напротив ресторана «Астория». Я наблюдала, как съезжались гости на торжество. Видела, как приехала мадам Гароева. В новеньком «мерседесе». Одетая в синее бархатное платье, она прошествовала в ресторан в гордом одиночестве. Красная спортивная машина подкатила в половине восьмого. Он вышел (в белоснежном костюме) и помог выпрыгнуть длинноногой спутнице, девице, крашенной в ярко рыжий цвет. Ей было лет двадцать, не больше. На девице было короткое чёрное платье, едва прикрывавшее задницу, и ходули-каблуки. Рыжие волосы придавали ей вид шлюхи. Очевидно, такой она и была. Обнимая за тощую талию рыжую шлюху, он гордо прошествовал в ресторан.
Что-то внутри подталкивало, побуждая к действию, и мне было противно до тошноты. Я не очень остро отреагировала на то, что увидела возле ресторана. Я давно привыкла к его лжи. Самым большим удивлением стало бы для меня, если хотя бы один раз в своей жизни он сказал правду. Я не удивлялась его лжи, я удивлялась другому… Зачем я следила за ним? В тот же вечер, наспех, я сфабриковала себе алиби и даже подтвердила его, позвонив по мобильному одной из подруг. Подруга, дама весьма легкомысленная и не разборчивая в интимных связях, среагировала так, как я и ждала.
– Быть того не может, Наташка! Неужели ты снова кого-то себе завела?
– Что значит снова?
– Но ведь только что пришили твоего любовника… делового… я слышала..
– Где ты слышала?
– Ну, все говорили… я сказала что-то не так?
В общем, несмотря на свои идиотские расспросы, подруга обещала, в случае необходимости, всё подтвердить мужу. И я знала, что она сдержит обещание. Эту ночь я собиралась провести вне дома. Но любовные приключения были последним, о чём я могла думать. Я действительно собиралась провести ночь не дома, а в другом месте. Я собиралась взломать двери офиса и посмотреть личные файлы Ольги. Те файлы, которые так тщательно она прятала от меня…
– Мне нужнос тобой поговорить… – я поймала мужа на кухне, где с огромным аппетитом он поглощал неимоверного размера бутерброд, запивая его третьей бутылкой пива. Раньше я не обращала на это внимания, но теперь вид его отталкивающего неумеренного обжорства вызвал во мне что-то вроде приступа тошноты. Мне с трудом удавалось это скрывать, но, кажется, не до конца…
– Что ещё у тебя случилось? – с набитым ртом поинтересовался муж.
– Почему ты решил, что случилось?
– В последнее время наш дом напоминает минное поле, а от тебя вообще одни неприятности! Ты с этими событиями стала просто страшной! Посмотри на себя в зеркало!
После пребывания в сыром подъезде напротив ресторана я действительно выглядела не лучшим образом, но замечание больно меня задело. В другое время я обязательно бы на него среагировала, но не теперь.
– Знаешь, я собиралась заночевать сегодня у подруги, Галины. Понимаешь, у неё большие неприятности. Она звонила, ей плохо. В общем, я должна у неё быть.
– Этоуже слишком! Тебе не кажется, что ты берёшь на себя чересчур много?
– Человеку плохо… Не могу же я оставить в беде подругу… Мне нужно идти… не обращай внимания. Утром вернусь.
Я не раз делала так в прошлом. И действительно оставалась у своих многочисленных подруг. Я не сомневалась: и в этот раз он не должен заподозрить ничего необычного. Сколько бон ни думал, всё равно ему в голову не пришло бы то, что задумала я…Прежде, чем уйти, я заглянула в кладовку. Где захватила отвёртку, плоскогубцы, маленький фонарик и резиновые перчатки для мытья посуды (ничего умней в голову не пришло).
Я ждала до часу ночи в маленьком уютном кафе, поблизости от дома. Мне не хотелось ехать в район офиса – там меня могли бы узнать. Я сделала вид, что жду кого-то… Этот кто-то так и не пришёл. В час я остановила такси. Вышла ровно за два квартала. Даже ночью это весьма оживлённый район.
Дом спал. Большинство окон было погружено в темноту. Я не боялась, что меня могут запомнить. Даже если бменя заметили, я легко бы отговорилась тем, что забыла в офисе какие-то нужные бумаги и поэтому вернулась на работу. Я имела на это право (появляться в помещении конторы даже по ночам), ведь была совладелицей. У меня был ключ от входной двери. Инструменты в кладовке я захватила для двери Ольги. Самым важным было отключить сигнализацию. После этого можно поднимать роллеты и открывать дверь. Маленький приборный щиток находился в неглубокой нише, справа возле окна на первом этаже. Железная ниша была с прочным замком, ключ от которого висел у меня на брелоке рядом с ключом от входной двери.
Но, когда я подошла ко входу, неожиданно меня застиг новый сюрприз… Входная дверь не была закрыта роллетами. Я остановилась в растерянности, не зная, как поступить. У меня имелось только одно объяснение: кто-то по рассеяности забыл их опустить. Тот, кто уходил последним. Это было более чем странно! Последним уходил охранник, и его прямой обязанностью было все проверить и закрыть. Вряд ли, работая в фирме третий год, он мог бы так легкомысленно и несерьёзно относится к своим обязанностям.
Я подошла совсем близко. Что бы ни случилось, необходимо отключить сигнализацию. Подсвечивая фонариком, я протянула руку к приборному щитку. Металлический ящик был открыт, и внутри не горела красная лампочка сигнализации. Сигнализацию отключили. Это не нравилось мне всё больше и больше. Не прикасаясь к щитку руками, я снова и снова смотрела на панель, словно гипнотизируя жёсткий металл. Ошибки быть не могло: сигнализацию отключили, причём недавно. Кто? Очевидно, тот, у кого естьключ. Такие ключи существовали всего у нескольких человек… Подчиняясь захватывающему меня любопытству, я осторожно поплелась к двери. Входная дверь была закрыта. Я отперла еёключом, но всё равно не смогла открыть. Изнутри кто-то запер дверьна задвижку. Дело становилось всё более интересным. Я должна туда пройти! Что бы ни происходило ночью в офисе, это делалось за моей спиной, а, значит, я должна проникнуть в тайну. Внутреннюю задвижку можно немного приподнять…
Я задвинула в щель отвёртку и стала медленно тянуть вверх. Я слышала, как изнутри немного подалась узкая полоска металла. Ещё один рывок… Внутренний засов с тихим звоном упал на пол. Какая нелепость держать такую задвижку на двери, если можно открыть еёс помощью простой отвёртки! Не ожидая от себя способностей взломщика, я пришла в дикий восторг! Дверь скрипнула. Я оказалась в офисе. Внутри меня встретила полная тишина и темнота. Стараясь двигаться совершенно бесшумно, я пошла по коридорук кабинету Ольги. Миновала запертую дверь своего кабинета, где было тихо и темно. Завернула за угол.
Из-за двери кабинета Ольги пробивалась узенькая полоска света. Я замерла, не двигаясь, как вкопанная. Кроме света, до меня донеслись приглушённые голоса. Там были люди. Стараясь раствориться в воздухе, со всей максимальной осторожностью я приблизилась к двери. Заглянула в замочную скважину. В узкоеограниченное пространство было видно совсем немного, но… Я увидела Ольгу, нервно расхаживающую по комнате. Красная, с растрёпаннымивзъерошенными волосами, она выглядела жалкой и взволнованной одновременно. Ольга выглядела так, словно её подняли с постели. Я никогда не видела её одетой так небрежно. На ней была чёрная мятая юбка и какая-то жуткая старушечья зелёная кофта. Не причёсанная, не накрашенная, с перекошенным красным лицом, Ольга выглядела на все шестьдесят, и была просто перепуганной старой женщиной, а не директором крупной фирмы! Я никогда не видела её такой! Мне захотелось взглянуть на человека, сумевшего довести её до такого состояния. К сожалению, сделать это было невозможно. Кто бы ни был тот человек, он (или она) находился вне досягаемости замочной скважины. Очевидно, он сидел в глубине кабинета, на диване, потомучто, расхаживая, Ольга всё время поворачивалась туда. Она что-то говорила. Прижавшись ухом к двери, я сумела разобрать кое-какие отрывки.
– Я не хочу обэтом даже говорить! Чушь собачья! Мы никогда не будем в одной лодке! Нет такой цены… Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю… Теперь я, а не ты, буду ставить условия! Я! А не ты! Надеюсь, ты сумеешь меня правильно понять. Мы будем сидеть столько, сколько нужно, хоть до утра, пока полностью не договоримся! Все это чушь! Сплошная чушь! И нечего повторять! Что ты так на меня смотришь?! Я спрашиваю: что ты так на меня смотришь?!
Человек, находившийся в кабинете вместе с ней, молчал. Мне ужасно хотелось услышать его голос. Кто он? С кем эта дряньвела какие-то дела? Что происходило там, за закрытой дверью? Ночью? Очевидно, она вела дела не только с Гароевым, но и с кем-то ещё. Эта дрянь творила за моей спиной страшные вещи! Тем больше была необходимость просмотреть её личные файлы. К сожалению, я понимала: мне не удастся сделать это сегодня ночью. Что ж, никто не помешает мне вернуться через несколько дней (вернее, ночей). Кажется, я прекрасно освоилась с ролью взломщика. Голоса стихли. Теперь Ольга просматривала какие-то бумаги. Стоя посреди комнаты с кипой белых бумаг, она внимательно просматривала каждую.
– Ну и что? – отбросив последнюю, она снова повернулась вглубь, где был диван, – вложения здесь принадлежат не только… ты просто забываешь обэтом! Не надо смотреть на меня такими бешеными глазами! В конце концов здесь, кроме нас двоих, никого нет, и я могу говорить открытым текстом! Почему ты считаешь лишним устроить маленькую автомобильную катастрофу? Я ненавижу эту дрянь! Она вечно сует нос в мои дела, лезет самым нахальным образом! Ты думаешь, только мы с тобой в курсе? Она тоже всё знает! Может, через пару дней она донюхается до всего остального! Эта сука лезет напролом! Я её ненавижу! Если ты не хочешь в этом участвовать, ладно! Я сама её уберу! Найду способ! Жаль только, что она не водит машину… но ничего, можно придумать другое! Я уберу её рано или поздно! Дрянь, наглая, вульгарная, молодая, считает, что во всём умнее меня! Кроме того, ей принадлежит половина вложений, а, значит, она имеет право на половину доходов! Мы должны решить этот вопрос раз и навсегда! Мир только выиграет, если в нём не будет Тимошиной! Таких, как она, на каждом углу миллион! Так что никакой печали не будет! О ней даже плакать некому! Что ты молчишь?
Всё во мне замерло. Она предлагает меня убить. Потеряв равновесие, я стукнулась о ручку двери. Ольга насторожилась, повернулась, потом медленно пошла к двери… Вне себя от ужаса, я пулей вылетела из офиса. Я пришла в себя только во дворе. Она собралась меня убить и даже решила нанять убийцу! Да, но человек, который был с ней, возражал против моей смерти! Кто? И почему? Я не видела его, не слышала голос… о чём я могла донюхаться? Какую тайну прикрывала скромная вывеска туристического агентства «Магнолия»? Какие доходы она не хотела со мной делить? Что мне делать теперь?
Мучаясь, я бесцельно плелась по ночным улицам…Так, в темноте, блуждая одна посреди заснувшего города и пытаясь бежать неизвестно куда, я позвонила подруге и удивилась, услышав её голос в темноте… я дошла к её дому пешком, бесконечно шарахаясь от тёмных теней, мнившихся в подворотнях и замирала от ужаса каждый раз, слыша в тишине отпечаток собственных тревожных шагов. Есть две степени ужаса… Первая: женщина одна, ночью, на улице… И вторая: женщина, предпочитающая бежать ночью по улице, в одиночестве и темноте, лишь бы упиться до предела чувством страшной тревоги – для того, чтобы не идти домой. Так, растворяясь в непонятных мирах (внешнем и внутреннем), тех мирах, которые не способны состыковаться, я металась от всех теней, и от собственной тени тоже, с ощущением камня (или гранитной плиты), нависшего надо мной…
– Что бы ты делала, если, узнала, что тебя хотят убить? Что бы ты тогда делала?
В маленькой уютной кухне мы сидели, завернувшись в халаты, и пили коньяк. Мне хотелось курить. Я выкурила почти целую пачку, и на моих пальцах оставались жёлтые пятна от табака. В них растворялась тревогаи нелепость, и не сложившаяся пирамида семейной жизни, и то, что в три часа ночи, в чужой кухне, кутаясь в наброшенный с чужого плеча халат, я сижу, тупо уставясь в поверхность чужого стола, и пью чужой коньяк…
Подруга была очень рада неожиданно свалившейся ночи и предпочитала пить в компании со мной, вместо того, чтобы спать.
– Говоришь, что бы я сделала?
– Мне казалось, я могу создать для себя любую жизнь… И одну даже создала… потом вторую, и ещё одну… Мне казалось: я могу создавать их, как зародышей из пробирки, не примеряя к собственным плечам. А потом – темнота. И ощущение беспомощности, словно из тебяразом выкачали воздух… И я сижу ночью, в три часа, и задаю этот страшный нелепый вопрос: что делать, если тебя хотят убить? Что тогда?
– Ты серьёзно? Кто-то тебе угрожает?
– Господи… Нет… Так, просто… пришло в голову… Я ведь занимаюсь бизнесом. А бизнес в наших условиях либо могила, либо тюрьма. Вот и пришло в голову, что делать, если вдруг… подумалось… как бы ты поступила?
– Условие такое, что ты знаешь человека, который хочет тебя убить? Или не знаешь?
– Допустим, знаю.
– Тогда я предпочла бы убить самой. Я предпочла бы первой нанести удар и опередить. Наверное, бы убила… Убила сама, чтобы не убили меня.
– Ты так думаешь?
– Да. Я так думаю. По-моему, это правильно. Ты так не считаешь?
Около половины четвёртого раздался телефонный звонок. Громкий, пронзительный… Мы удивлённо переглянулись. Подруга вернулась через пятьминут.
– Между прочим, это тебя.
– Меня?! Что за нелепость?!
– Твой муж. Да ещё так странно сказал: Галина, извини, но я хотел бы поговорить со своей женой.
– Что ты делала? Спала? Я тебя разбудил? – когда я взяла ещётёплую телефонную трубку.
– Нет. Я пью коньяк. Зачем ты это делаешь?
– Что я делаю?
– Я поняла. Ты меня проверяешь. Поэтому ты звонишь специально в половине четвёртого ночи. И если бы Галина ответила, что я сплю, ты бы понял, что меня здесь нет. Так, да? Ты так задумал? И просчитался. Я здесь. Я всё время была здесь. Ну как, прошла проверку?
– Да, ты права. Я тебя проверял. А знаешь, почему? Я подумал, что тыне сможешь прийти в себя после нашего спора.
– Этобыло давно.
– Мне казалось: ты всё время таишь это в душе, рано или поздно оно прорвётся наружу. И когда-то ты решишь меня обмануть, сказав, что была в подруги…
– Не придумывай то, чего нет.
– Звонил твой рыжий бомж. В двенадцатьночи. Зачем он звонил? Почему он имеет на это право?
– Он не имеет. Успокойся.
– Сказал, чтобы ты срочно перезвонила к нему домой. Я думал…
– Не над тем. Я не буду ему звонить. А если позвоню, только в присутствии тебя. Это может тебя успокоить?
– Немного. Утром ты приедешь домой?
– Нет. Я поеду сразу на работу. Мне нужно поговорить с Ольгой, поэтомуя поеду как можно раньше. Вернусь, как обычно. Как прихожу с работы…
– Я буду тебя ждать.
– Хорошо. Я постараюсь вернуться пораньше и мы проведёмвдвоём тихий семейный вечер.
– У нас с тобой никогда не было таких вечеров.
– Будет. И не один. И я на это надеюсь.
Глаза подруги со всей возможной подозрительностью были нацелены на меня.
– Ну, и что это означает?
– Ничего. Нормальная мужская реакция на женскую самостоятельность. Иногда они умеют отлично забывать, что женщина тоже человек.
– Но ты ведь ему лгала?
– Лгала. Ну и что? Но лгала не совсем так, как ты думаешь. У меня была важная деловая встреча, о которой я не хотела, чтобы он знал. Поэтому мне пришлось его обмануть. Но не сильно.
– Вернёмся к нашему разговору?
– Нет. Давай спать. Я чувствую: следующий день будет довольно тяжёлым.
И я не лгала – никому: ни себе, ни ему, ни ей. Вся тяжесть была выписана на лакированных бессчётных машинах. Вся тяжесть была вписана в узкуюкрасную ленту, которой оградили двор. Вся тяжесть и темнота – на растерянных, каких-то странных лицах…
– Что здесь произошло?!
Двор, огороженный красными лентами… Милиция… Милицейские машины… скорая помощь, ещё какая-то машина. Сотрудники нашей фирмы, как стадо баранов, толпившиеся во дворе. Ещё люди, много людей, в форме и без, снующие по двору и выглядывающие из окон. Я пыталась прорваться сквозь ограждение, но была остановлена рослымомоновцем:
– Вы кто?
– Я Наталья Тимошина, здесь работаю, в агентстве «Магнолия». Главный менеджер и совладелица фирмы.
Из толпы и лиц отделилось знакомое лицо.
– Пропустите Тимошину.
– Что здесь произошло?
– Зайдите в помещение! Здесь и так полно любопытных!
В коридорах офиса капитан Никитин ориентировался, как у себя дома.
– Кто вы такой, чтобына меня кричать?
– А как вы хотите, чтобы я с вами разговаривал? Поднимался на цыпочки?
– Прекратите хамить! Я не знаю, что случилось!
– Так уж и не знаете? Вам не рассказали? Где вы сегодня ночевали? Дома?
– Нет, но…
– Ваша компаньонка была убита. Этой ночью. Здесь в офисе. Ольга Павловна, так, кажется, её звали?
Я испуганно прижалась к стене…
– Нет… господи… Как… как это произошло?
– Тело нашёл охранник. Который пришёл вместе с уборщицей и открывал офис. Уборщица начала мыть коридор, а охранник просматривал помещение… тело лежало в кабинете, на полу… В её собственном кабинете. На животе. Ваша компаньонка была задушена. Руками. Кто-то её задушил.
– Этоневозможно!
– Почему? В вашей среде так не убивают?
– В какой среде?
– Бизнеса. У вас предпочитают бомбу в машину или пистолет. Я знаю, уж поверьте. Это странное убийство. Знаете, что поразило меня больше всего? То, как она была одета! В старьё. Кофта зелёная, вся выцвела, ещё советских времён. Моя девяностолетняя бабушка до сих пор носит такую кофту. И юбказашитая… Так не одеваются директора крупных фирм. Особенно женщина, которая постоянно платила молодым любовникам. И особа, крутившая делишки с Гароевым. Я всё знаю, и не сморите на меня так!
– Может, её убил молодой любовник?
– А кто вам сказал, что её убил мужчина? Прежде, чем душить, убийца ударил её железной пепельницей на подставке по голове. Оглушил. Она потеряла сознание и упала на пол. В таких условиях легко задушить. Она не могла оказывать яростного сопротивления. А задушить старую женщину… Это могласделать и женщина. Так где, вы говорите, были ночью?
– Вы снова подозреваете меня? А эту мне зачем убивать?
– Не знаю. Но узнаю, поверьте!
– Вы сумасшедший!
– Грубо и глупо! Думайте, что и кому говорить. Дорогая моя, имея такой язык, вы очень рискуете.
– Когда её убили?
– Ночью. Между часом и пятью утра. Точнее покажет экспертиза.
– А что она делала ночью в офисе?
– Откуда мне знать? Думаю, встречалась с убийцей… идём в кабинет!
– Нет! Я не могу!
Он взял меня за локоть и с силой толкнул:
– А я сказал: идём!
В нос ударила тошнотворная сладковатая вонь. Я отпрянула:
– Что это за ужасный запах?
– А вы как думаете? Это кал! Когда человека душат, остаётся кал. При удушении выделяются каловые массы. Это такой рефлекс. Особенно, если желудок полон.
– Ужас… меня стошнит…
– Убийства выглядят красиво только в кино. Вы не знали, что, когда человек задушен, то он лежит в… как это красиво сказать… весь в кале?
– Откуда мне знать?
– Как видите, тело уже увезли. У неё были близкие родственники?
– Да. У неё в другом городе родная сестра. Младше неё. Только вот куда она уехала, я незнаю.
– Дети? Муж?
– Детей нет. Муж был. Но они разведены очень давно. Больше она не была замужем.
– Вы знали, кто он?
– Нет. Я вообще знала о ней немного. Только сестру. Записывайте имя, фамилию… сначала сестра жила здесь, мы были дружны, вместе торговали на рынке. А потом она переехала в другой город. Я не знала, куда, мы с ней давно не виделись, а Ольга не говорила. Мы с Ольгой не были особенно близки, со мной она никогда не откровенничала. Общались только на деловые темы. А то, что я совладелец фирмы, тщательно скрывали, особенно в офисе. Ольга не хотела это афишировать. Она хотела везде быть первой, единственной. Она и взяла меня в бизнес с этимусловием: хранить полную тайну. Я согласилась, мне хотелось положения, стабильности. Фирма – это не торговля на рынке. А потом дела пошли. Так мыи работали. По деловым качествам сходились, а остальное не так важно. Дружба для удачного бизнеса не важна. Мы не могли с ней дружить. Разные и по уровню, и по возрасту.
– После её смерти вы возглавите фирму?
– Да. Придётся. Не прекращать же работу! Это было бы жаль.
– Вижу, вы настроены оптимистично. В этом кабинете ночью убили вашу коллегу, а вы уже прикидываете, как будете вести дела. И, соответственно, какую получите прибыль. Неплохо, неплохо! Настоящая современная железная дама!
– Я не прикидываю… вы задали вопрос, и я пытаюсь ответить. Во-первых, она не была моей подругой. А во-вторых, не закрывать же фирму, если несчастье произошло?
– Где вы провели прошлую ночь?
– Вы меня уже спрашивали обэтом.
– И ещё раз спрашиваю: где вы провели эту ночь?
– Знаете, что? – постепенно во мне начала накапливатьсятяжёлая ярость. – Если вы считаете, что Ольгу убила я, вызовите меня для официального допроса, я приду вместе со своим адвокатом. Вы не имеете права меня допрашивать без адвоката, и я не собираюсь вам отвечать! Я устала от ваших намёков и подозрений! Хотите со мной поговорить, вызывайте повесткой – и точка! А теперь мне надо идти к себе, у меня дела. Дайте пройти!
– Ну, зачем вы так? Я же думал по-дружески, по-человечески…
– Я не собираюсь с вами дружить! Пропустите!
– Ладно, ладно! Не надо нервничать! Я не собираюсь с вами ссориться. Но неужели вам не интересно, кто убил вашу коллегу? Или вы и так это знаете?
Ехидно улыбаясь, он посторонился в дверях. Я влетела в свой кабинет, не чувствуя под собой ног. Руки дрожали. На столе разрывался телефон.
Через полтора часа меня ожидал очень неприятный визит. Визит, которого я не могла избежать, но который предчувствовала заранее. В офис, вальяжно переваливаясь, вошёл тот, кто едва мог протиснуться в дверях, тот, кого так избито, но верно называли «наша крыша». Борисыч, толстый, лысый вальяжный, в штанахстодесятого размера, распахнутой рубашке от Армани, открывавшей жирную волосатую грудь, с коротенькими пальцами, напоминавшими переваренные сосиски, не испытывал ко мне чувства симпатии, как и я к нему. Он был против затеи Ольги взять часть моего капитала в фирму, считал меня с боку припёкой. Обэтом, радостно улыбаясь, поспешила мне сообщить Ольга – ещё до того, как мы вместе стали вести дела.
– Он был просто возмущён! Сказал: на фиг связываться с этой проституткой? Я, конечно, возразила, что ты не проститутка сейчас, а если и лёгкого поведения, то в прошлом, но он даже слушать не захотел. Очень уж против. Конечно, я постараюсь его уломать. Он меня всё время уговаривает: зачем тебе эта дура с рынка? Но ты в наши дела не влезай. У нас с ним свои расчёты…
Так оно и оказалось. У Ольги с Борисычем были свои расчёты, а я была как бы в стороне. Меня это устраивало. При редких встречах он чаще всего не удостаивал меня взглядом, а если и удостаивал, то общался нагловато-покровительственно – так, будто всерьёз в расчёт не принимал. Как с дефективным ребёнком. Это меня бесило. Я чувствовала, что моё вмешательство в дела с Ольгой ему как гвоздь в заднице. Но что же было делать? Впустить меня в долю решила она сама. Так они и общались – будто меня не существовало в природе. Но Ольгу убили. Остался Борисыч. И я. Из окна я видела, как подъезжает его джип. Из джипа вместе с двумя охранниками вылез Борисыч. Один охранник остался у входа, другой караулил у моей двери. В кабинет Борисыч ввалился один. Откуда он знал про Ольгину смерть? Я ему не звонила, но я догадывалась, что здесь, в офисе, есть его информаторы. Поэтому его и ждала.
– Привет, зайчик. Плохо выглядишь. Слышал, слышал, не утруждай свой хорошенький ротик! Тебе не надо болтать все слова. Итак, знаю. Ну что, будем сворачивать дела?
– С чего вдруг?
– Ольку грохнули… вернее, стукнули… пришили, дуру. Наверняка, какой-то псих её малолетний. Если не ты её заказала.
– Я её не заказывала. Это нелепо.
– Очень может быть. Но, дорогуша, мне как-то всё равно. Будем рассчитываться?
– Потом. А сейчас будете меня слушать. Дело я не собираюсь закрывать. Буду работать с вами так, какработала Ольга. Напрямую. Но теперь все дела буду вести я.
– А справишься, зайчик? Это тебе не мордочку красить! Тут серьёзные дела!
– Вы забыли, сколько я тут работаю?
– Я ничего не забываю.
– Вот и хорошо. Зачем уничтожать фирму? Пусть всё будет, как прежде. Разве не выгодный вариант? Разве раньше вы получали плохую прибыль?
– Этоты Ольгу пришила?
– Зачем?
– Вы с ней грызлись, как кот с собакой. Вот ты и пришила. Что скажешь, зайчик?
– Ничего.
– Молодец. Если и твоя работа, то это только увеличит моё к тебе уважение. Паскудная баба была Олька. Глупая и хитрая. Хоть и дура. А у тебя головка вроде варит, я давно заметил. Ладно, я не против. Давай попробуем. Вдруг сработаемся. Ну, будем говорить.
Мы обговорили условия. Собственно, нечего было обговаривать: Борисыч непреклонно навязал свой вариант. Мне оставалось только принять. Я приняла. Борисыч был очень доволен.
– А ты ничего баба. Жаль только, если тебя посадят.
– Почему посадят?
– Ходят слухи, что ты и Гароева хлопнула, а? Крутая девка, крутая. Но до Гароевамне делов нету. А про Ольку я уже сказал. Так что можешь работать, зайчик.
Борисыч удалился, выбив пыль из всех коридоров своей важной поступью мамонта. Я упала в кресло. Я была абсолютно мокрой от пота – блузка и даже белье.
Потом – много людей. Очень много людей. Снова – люди. Я сбиваюсь с ног в поисках каких-то номеров телефонов, решений и лиц. Мне так много надо сделать. Нужно организовать похороны. Нужно сообщить сестре, успокоить персонал и навести порядок в делах фирмы. Выясняется, что у Ольги, в общем-то, никого нет. Всё теперь на мне. От чувства новой ответственности подкашиваются ноги и в голове – туман. Хочется куда-то бежать, но бежать некуда. Ни впереди, ни сзади – ни дороги, ни пути. В промежутках между беготней и туманом успеваю позвонить мужу.
– Знаешь, ночью убили Ольгу…
– Боже мой, какой ужас! Как это произошло?
Я рассказываю. Потом выпаливаю ни с того, ни с сего:
– Знаешь, Ольгу убили… А ведь она хотела меня убить.
Напряжённое молчание на другом конце провода.
– Представляю, как тебе сейчас тяжело.
– Да мне не тяжело. Ты не слушаешь. Я говорю: Ольга хотела меня убить!
– Ну как тебе не стыдно наговаривать на мёртвую! Вечно ты что-то глупое выдумываешь!
– Да я не выдумываю. Я сама слышала: Ольга хотела меня убить.
Я уже сама не рада, что это говорю. От моего мужа не дождёшься ни поддержки, ни сочувствия. Ничего, кроме остро развитого чувства коллективизма.
– Как тебе не стыдно говорить такое! Нужно уважать коллег! Нельзя даже подумать, что кто-то из них на такое способен! Не думал, что ты настолько плохой человек! Фантазии в отношении живых людей ещё куда ни шло, но в отношении мёртвых… Тем более Ольга была хорошее безобидное существо! Тебе следует уважать её память!
– Откуда ты знаешь, какой она была?
– Ну как же… Я к вам на работу приходил… Один раз…
– Я помню.
– Так что прекрати глупые выдумки. Их рассказывать нехорошо.
– Извини. Мне некогда говорить. Дел по горло.
От неприятного разговора остаётся щемящее чувство в душе. Впрочем, глупо было ожидать, что он станет реагировать по-другому…
Пять часов вечера. Становится тише. Персонал начинает расходиться домой. Нужно делать общее собрание, что-то объяснять, а у меня не осталось ни слов, ни сил. Кажется, большинство сотрудников уже знает, что я буду директором фирмы. В кабинет заглядывает секретарша.
– Наташа, ты что, не едешь домой?
– Нет. День прошёл, а я почти ничего не сделала.
– Там менты ещё остались. Будешь с ними говорить?
– Как менты?
– Так они целый день работают. Вынюхивают, выспрашивают… знаешь, а все радуются, что теперьглавной у нас будешь ты…
Я выползаю в коридор и сталкиваюсь нос к носу с капитаном Никитиным.
– Очень хорошо, а я как раз шёл к вам. Знаете, обнаружилось кое-что новое.
Мы заходим в мой кабинет, чтобы поговорить.
– На входной двери мы обнаружили следы взлома.
– Что?
– Кто-то ночью взломал замок. Причём так нелепо – простой отвёрткой.
– Как это – нелепо?
– Ковырялся в собачке замка. Профессиональные взломщики так не работают. В офис залез кто-то неопытный… замок был взломан.
– И что это означает?
– Этоозначает, что кто-то отключил сигнализацию и взломал дверь, забрался за чем-то в офис. Очевидно, за этим занятием и был застукан Ольгой. Убийца её задушил. Кстати, мы справлялись в фирме, устанавливающей замки. Было всего три комплекта ключей, так заказала Ольга. Один хранился лично у неё, второй – у охранника, третий хранился в самой фирме – на случай чего. Ни у кого из сотрудников, в том числе у вас, не было ключей. Так что взлом не означает присутствия постороннего. Это мог быть кто угодно, любой из сотрудников. Одежда Ольги подчёркивает, что она попала в офис врасплох. Или наспех. Застигла преступника на горячем, поэтому и была убита. Насколько я понял из рассказов, эта женщина всегда одевалась очень тщательно. Разве не так? Сейчас мы просматриваем её личные бумаги. Может быть, что-то и найдём.
Развернувшись, Никитин оставил меня наедине с мыслями. Личные бумаги… Я знала, где Ольга прячет свои личные файлы. В сейфе, где находятся договора и некоторая сумма наличных денег. Сейф в одной из комнат рекламного отдела. Поэтому, по дороге в свой кабинет утром, я завернула туда, открыла сейф и забрала её дискеты. Их было две. Две маленьких дискеты, спрятанные в белый бумажный конверт. Я знала: мнепридётся их вернуть. Но я собиралась сделать это не раньше, чем сама просмотрю информацию. Я не сомневалась: там что-то есть. Именно поэтому Ольга категорически отказывалась мне их показать. Вновь заглянул Никитин.
– Вы не собираетесь уходить?
– Пока нет. Я задержусь.
– В офисе останутся мои люди.
– Я буду допоздна. Ваши люди уже уйдут.
– Кто же всё запрет?
– Я договорилась с охранником.
Это было правдой. Я догадывалась: просмотр личных файлов потребует от меня полной концентрации внимания. Поэтому я собиралась остаться допоздна и просмотреть их в тишине. Я не могла допустить, чтобы меня отвлекали.
Первым, что я обнаружила, были длинные колонки цифр, хаотично разбросанные по всему полю экрана. Цифры, снова цифры, беспорядочные, не следующие друг за другом, сначала маленькие, однозначные, потом трёхзначные, большие, потомдвухзначные, намного меньше. Что они означали? Я не могла понять. Мне оставалось смотреть, уставившись в поблёскивающую неподвижность экрана. Личные файлы. Личные. Это означало, что вся информация, записанная на дискетах, относится непосредственно к ней. Дискет было две. На первой ничего, кроме цифр, не было. Просмотрев её до конца, я вставила вторую.
Если первая была набрана в блокноте, то запись второй велась в WORD. Пронумерованные страницы, и всё записанное – в виде личного дневника. Я открыла первую страницу… моим глазам открылись непонятные строчки:
5.5.449.003.Х.Тимошина (Салоники)
19.8.5092.003.Х Тимошина (Афины-Центральный)
24.8.741.003.Х.Тимошина (Салоники-central)
2.9.7054431.001.Х. Тимошина (Анталья)
5.9.9313428.001.Х.Тимошина (Стамбул)
В недоумении я уставилась на открывшиеся глазам записи. Всего их было семь. В каждой из них фигурировала моя фамилия. Моя. В личных файлах Ольги. Почему? В конце записан город. Речь шла о двух странах: Греции и Турции. Что могло это означать?
Обхватив руками голову, я стала лихорадочно изображать. Кое-что казалось мне знакомым. Часть цифр наталкивала на определённые мысли – так, словно я их узнала. Например, повторяющиеся в первых четырёх строчках цифры 003. Несколько минут я усиленно думала обэтом… Потом вздрогнула от собственной недогадливости! Ну конечно же, как я могла это сразу же не понять! В первых четырёх речь идёт о Греции, в последних трёх – о Турции! С самого начала работы агентства я предложила определённую кодировку стран, так, чтобы не писать бесконечное число раз во всех бумагах. Каждую страну мы обозначали определённым кодом, так легче писать. Эта система стала исключительно нашим (вернее, моим) изобретением, и была очень удобной. Вместо того, чтобы бесконечно писать, что речь идёт о Греции, мы ставили на папке или на файле код 003 и знали, что все бумаги, помеченные таким кодом, относятся к Греции. И так в отношении каждой страны! 003 – код Греции.001 – Турция. Очевидно, Ольга использовала такую кодировку, чтобы обозначать… Что? Итак, одна часть была мне понятна. Что же следующее? Цифры вначале. 5.5. Телефон? Нет. Рейс самолёта? Не похоже. А что, если…допустим, это дата, число! Например, 5 мая… Да, подходит. Май – пятый месяц. Дату так и обозначают – 5.5 Обычно пишут 5.05, но Ольга никогда не ставила впереди ноль. Подписывая официальные бумаги, она так и писала:5.5. Я пробежала глазами по всем строчкам: 5 мая, 19 июля, 22 июля, 24 июля, 2 сентября, 3 сентября, 5 сентября… Снова что-то до боли знакомое… очень знакомое…
Проверяя догадку, я бросилась к шкафу с файлами, проверять то, что первым пришло на ум… И, открыв первый же документ, поняла, что не ошиблась. Это были числа командировок Ольги. Она ездила по нашим гостиничным делам. С 18 по 25 июля Ольга была в Греции. Города – те же самые, в которых она останавливалась. Со 2 по 6 сентября Ольга ездила по делам фирмы в Турцию. В Анталье возник конфликт с одним отелем, и Ольга ездила его разрешать. Мне стало нехорошо. Итак кое-что я разгадала. Что же она делала в тех городах? Машинально я потянулась к телефону… трубку сняли после третьего гудка. Максим, последний официальный любовник Ольги, ответил сонным но весёлым голосом. Было видно: он не сильно по ней тосковал. Наугад я позвонила к ней на квартиру, и не ошиблась: он все ещё находился там. Я представилась.
– Извини, что тебя беспокою. Но понимаешь, я сейчас сижу, разбираюсь с Ольгиными делами и возникла такая неразбериха… Ты не мог бы мне подсказать?
– Да ради Бога! – голос у него был радостный, – Подъезжай.
– Нет. Давай по телефону. У меня всего несколько вопросов.
– Ладно.
– В сентябре ты ездил с Ольгой в Турцию?
– Да, в самом начале сентября.
– В каких вы были городах?
– В Анталье. Ну, ещё в Стамбуле. Да, точно. Мы летели самолётом на Стамбул.
– И с кем Ольга в Стамбуле встречалась?
– С разными людьми. Точно не знаю. Она на все деловые встречи ездила сама. Я ждал её в гостинице.
– А где она была, не говорила?
– Иногда говорила… В гостиницах… В консульстве. Ещё ездила в банк.
– В банк?
– Точно! Ей оттуда звонили. Мужик, с трудом говорящий по-русски. Имя турецкое.
– КасимХариб?
– Да, он. Ольга сказала, что он или банкир, или работник банка. И что она в этом банке открыла новый счёт.
– Что?
– Ну, открывает счёт, но не по паспорту, а по удостоверению личности. Она договорилась обэтом сХарибом, а тот ей помогал.
– Ты видел это удостоверение?
– Нет. Ольга не показывала. Но оно у неё было, она сама говорила: удостоверение личности и паспорт…
Я повесила трубку в холодном поту. Итак, Ольга открывала счета в банках. Во всех городах. На мою фамилию. Очевидно, оно подделала удостоверение личности на мою фамилию, купила поддельный документ. Чтобы меня подставить? Руки дрожали, с меня ручьями лился ледяной пот. Теперь я знала, как расшифровать странную запись.
5.5.449.003.Х Тимошина (Салоники). 5 мая, номер счета – 449, 003 —наш код Греции, Х – очевидно, сумма вклада (точную сумму она решила не указывать) на фамилию Тимошина, в городе Салоники. Я вспомнила, что 5 мая Ольга взяла отгул. Значит, на один день она полетела в Грецию, чтобы открыть счёт и положить деньги. Всё прошло гладко, и она принялась делать так дальше. Скорей всего, это были те деньги, которые она получала от Гароева за помощь в перевозке наркотиков. Если бы они провалились, Ольга бы свалила всю вину на меня. Она страховалась открывая счета на моё имя. Это действительно было логично: в случае провала арестовали бы меня, а если бывсёпо-прежнему было гладко, я не узнала бы о существовании этих счетов никогда.
2.9.7054431.001.Х. Тимошина (Стамбул, КасимХариб).
2 сентября, номер счета —7054431, 001 —код Турции, Х – неизвестная сумма вклада, счёт на фамилию Тимошина, банк в Стамбуле, в банке имела дело с человеком по имени КасимХариб. Теперь я могла расшифровать каждую запись. Всего 7 счетов. У меня темнело в глазах. Чтобы отвлечься от страшного открытия, я стала смотреть дальше…
Дальше шёл текст. Записанный беспорядочно, не в форме дневника. Очевидно, в любую свободную минуту Ольга просто записывала свои мысли. Каждому человеку необходимо с кем-то говорить. Она доверяла файлам то, что нельзя сказать вслух. Это были её записанные мысли, что-то типа потока сознания, хаотично занесённые в механическую память холодного равнодушного компьютера. Мысли, рассказать о которых она никому не могла. Предложения обрывались, события перескакивали с одного на другое. Постоянно теряя мысль, она не возвращалась к тому, о чем рассказывала вначале. Без чисел, без нумерации страниц и опознавательных знаков, когда происходили события. Текст, набранный просто так. Вначале было неинтересно читать. Речь шла о посторонних, иногда вообще незнакомых мне людях. Но через несколько страниц, стали попадаться интересные места. И с каждой минутой читать становилось всё интересней и интересней….
«Я никогда не думала, что когда-то смогу ненавидеть так, как ненавижу эту дрянь! Я ненавижу в ней всё: наглое лицо, фигуру, походку, голос. Когда я вижу её прищуренные глаза, обращённые ко мне с какой-то издёвкой, я чувствую, что попала в западню. В западню, из которой не вырваться, потомучто некуда бежать. Я ненавижу свою жизнь. С каждым прожитым годом моя жизнь напоминает кошмар всё больше и больше. Как можно жить в этомстрашном времени, когда сломано абсолютно всё и вещи поставлены на голову? Как можно себя в нём находить? Мне говорят: это современность, к ней можно относиться по-разному, но всё равно в ней приходится жить. Почему я, грамотный человек с высшим образованием, работавшая преподавателем в институте несколько лет, вынуждена терпеть рядом с собой эту вульгарную торговку с базара? Вынуждена терпеть, стиснув зубы, бездушную, наглую, вульгарную девицу, такую, какой мне никогда не стать? Чего стоит один её вид… Крашеные патлы, разрисованная морда, юбка до пупа, а трусы… А одежда? Однажды я попыталась ей сказать: «Наташа, тебе ведь не 17 лет, чтобы носить такое!» Она рассмеялась и сказала: «А почему нет? Мне очень идёт!» Самое страшное, что эта дрянь права! В ней есть то, чего никогда не будет во мне. Наверное, потому, что я человек другого поколения ине могу быть раскованной и наглой. Самое отвратительное – её манера подчёркивать то, сколько мне лет! Вспомню одну фразу: «в вашем возрасте пора бы знать элементарные вещи!» И эти прищуренные глазки… если быя могла, я задавила бы её собственными руками! А он… тогда… как он на неё смотрел… Тогда в ресторане, на презентации… «Олег, это кто, работает у тебя в фирме?» «Какое тебе дело?»«Так… просто спросил…она ничего…» Его взгляд откровенно следил за тем, как она шла по залу в своём тесном белом костюме, вульгарно вихляя бёдрами…» Я готова была её убить! Мне хотелось её убить, и ничего с собой сделать я не могла…
В тот злополучный день сестра заявилась ко мне в квартиру за очередной порцией денег. Почему я постоянно должна давать? Тунеядка, бездельница, шлюха, никак не может расплатиться с долгами, всё, что умеет, только трахаться в подсобке или на складе с такими же бездарными уродами, как и сама, женатыми на соседках по прилавкам справа и слева. Моя сестрица переспала почти со всеми, кто рядом с ней торгует на рынке. И не может развязаться с хозяином, который не знает, как получше её обсчитать. Наглая, каждый день пьяная, спит со всеми – хоть моя сестрица и такая, всё равно я не испытываю к ней злобы или ненависти, как к этой суке Тимошиной. Я ненавижу только одну суку, проклятую падаль Тимошину! Я возненавидела её в тот самый момент, когда….. (дальше в тексте былидлинные пробелы). Я часто вспоминаю тот день. Заявилась сестрица.
– Слушай, тебе не хватает на фирму, есть одна баба, моя подруга, мы с ней вместе ездили за шмотками, так она может вложить бабки, если ты возьмёшьеё в долю, в фирму.
– Что, такая же неудачная торговка, как и ты?
– Почему неудачная? Бабки у неё водятся. Кое-что она сумела скопить.
– Тогда почему не торчит на своём базаре? Зачем лезет в бизнес?
– Понимаешь, она собирается замуж и ей нужна стабильность и респектабельность. Её будущий муж преподаватель в университете, и она больше не хочет торговать на базаре.
– Не смеши меня! В наше время все преподаватели торгуют, а иначе дохнут с голоду! Сейчас престижно заниматься торговлей! Базарной.
– Её муж не такой. Он очень хорошо зарабатывает на дипломах, много берёт за каждый экзамен, короче, имеет деньги. Вот её и потянуло в интеллигентность.
– У неё хоть есть образование?
– Высшее! Кстати, знаешь, тот козёл, который держит «Империю»? Она училась с ним на одном курсе!
– И он не может её пристроить?
– Я не спрашивала, а она не говорила. Так что?
– Ладно, встречусь. Дальше будет видно.
А дальше всё было просто. У неё оказалась ровно та сумма, которой мне не хватало, чтобы… Копейка в копейку! Я проклинаю день, в который впустила её в свою жизнь – эту наглую суку, но что я могу сделать теперь?
– Ольга Павловна, ты отстала от жизни! Если я работаю в туристической фирме, то могу воспользоваться моментом!
– Наташа! Кажется, у тебя есть муж!
– Пока нет. Мы решили пожениться только через три месяца. Так что я пока свободный человек.
Она хорошо придумала. Сука. Всё сама, всё себе. Конечно, морда смазливая, фигурка… Я знала, что многие живут с этого… Но чтобы та, кого я впустилав свой бизнес! Я знала: знакомятся с каким-то иностранцем через агентство якобы для брака, он назначает ей встречу, скажем, на Кипре или в Греции, оплачивает ей дорогу и таким образом можнобесплатно посмотреть мир! Самое смешное, что она познакомилась с этими иностранцами через наше же агентство! Теперь оба оплачивают ей дорогу, а она едет в Испанию и в Тунис. Ну разве это можно выдержать? Компаньонка туристического агентства!
– В прежние времена таких, как ты, называли интердевочками. И сидели они не в кресле зам. Директора крупной фирмы, а под гостиницей «Интурист».
– Не надо преувеличивать! Я просто хочу посмотреть мир! Я не могла бы поехать туда за свои деньги. Почему нет, если подвернулась такая возможность? Тем более я не собираюсь с ними спать! Пусть думают, что я хочу выйти за них замуж! Я знаю одну девушку, так она таким образом съездила на отдых за рубеждвадцатьраз! Дело в том, что для состоятельного американца или француза поездка в Грецию или на Кипр является очень дешёвой, а для наших нищих женщин это уже событие. Поэтому многие и упражняются. Мне рассказывали, что в некоторых брачных агентствах есть список таких «невест», которых не собираются никуда выпускать.
– Но ведь есть же какое-то уважение к себе…
– А, бросьте! Надо смотреть на жизнь проще! Я не делаю ничего плохого! Подумаешь, ничего такого здесь нет!
Вульгарная, мерзкая, беспринципно наглая баба! Самое ужасное заключается в том, что мне, например, такую поездку никто не взялся бы оплатить. Конечно, с наглостью жить легче.
– Вот сообщить бы твоему жениху…
– А он знает. И считает, что я всё делаю правильно. Если есть шанс, почему бы им не воспользоваться? Он же не сможет меня туда повезти!
Помню, как она вернулась отдохнувшая, загоревшая. Думаю, она всё-такиспала с ними. Не могла не спать. От неё несло сексом, как от суки в период течки! И это существо я вынуждена постоянно видеть рядом с собой…»
Весь этот довольно большой кусок Ольгиных откровений был написан в виде разрозненных отрывков, и было видно: писали наспех, впопыхах. Я догадывалась, что ей неприятно моё общество, но чтобы ненавидеть до такой степени! Честно говоря, жалкие попытки её ненависти были просто смешны. Я не думала, что взрослый человек может довести себя до такого состояния! Очевидно, Ольга была просто взвинченной неврастеничкой. Раньше я предполагала, что у неё много молодых людей, но, оказывается, у неё был только один, намного моложе неё, тот самый Максим, и она совсем помешалась на почве любви! А Максим совсем неплохо жил за еёсчёт. Я усмехнулась. Какая жалкая и смешная трагедия скрывалась под такой оболочкой! Просто обычная боязнь старости, боязнь остаться одной. Видит Бог, я не делала ей ничего дурного, наоборот! Я даже не смотрела на её Максима! А на рынке торговала совсем недолго, был период жизни. И торговала я не от хорошей судьбы…. Впрочем, Ольга и не хотела ничего знать. Заинтересованная, я стала читать дальше.
А потом… перевернула страницу, даже не подозревая о том, что меня ждёт. Разумеется, я догадывалась, что от Ольги не следует ждать ничего хорошего. Но ждать подвоха – это так просто, что не о чем думать… Столько я встречала их за свою жизнь! Скрытых разными масками, но всегда одинаковых в подлости. Мне казалось: я защищена со всех сторон… Я перевернула страницу, не зная, что меня ждёт. Тень от включённой настольной лампы падала на руки и лицо. Я не знала, что это беда распростёрла надо мной чёрныестрашные крылья.
«Я собираюсьпреподнести этой дряни хороший сюрприз! Господи, как мне повезло! Так повезло, что страшно поверить! Подумать только: ненавидеть человека столько лет и вдруг получить возможность ему отомстить, причём простым и болезненным способом! Отомстить так просто, как нельзя было предполагать! Тем, что я и она делаем каждый день и что составляет большую часть нашего дохода. Анекдот! Год бы думала, ни за что в голову бы не пришло! Но обстоятельства повернулись в мою сторону и я приготовила этой дряни сюрприз, унизила её так, как никто не унижал. Растоптала, унизила и за всю свою ненависть расплатилась полностью! Я сделала из неё посмешище, и смеялась не только я. О том, что произошло, знает ещё одно действующее лицо, а уж язык у неё такой, что разнесёт происшедшее по всем углам и перекрёсткам. Если бы я была добрым человеком, я могла бы её пожалеть. Несчастная не заслужила такого мужа. Всё-таки(надо отдать должное) она работает, как каторжная, день и ночь, и буквально из ничего сумела поднять фирму. Итак, представимдействующих лиц: муж Тимошиной, я и Анжелика Арсеновна, из агентства, которая обеспечивает нам всех девочек. Наш негласный партнёр, так сказать. В тот день (указанное число), под вечер, секретарша передала, что один мужчина хочет меня видеть. Тимошиной в офисе не было, она проводила важную и неприятную встречу в презентационном центре. Срочных дел в тот момент у меня не было, и я попросила провести его в мой кабинет. Вошёл мужчина лет 35-ти, представительный, довольно красивый, высокого роста. Брюнет с хорошей фигурой и темными глазами. Очень мялся на пороге, прежде чем ко мне зайти. Это было странно: я видела его впервые в жизни. Но стоило ему произнести первую фразу, как я буквально подскочила в кресле!
– Здравствуйте, – сказал он, – я муж вашей коллеги, Натальи Тимошиной.
Муж Тимошиной! Не полностью придя в себя, я предложила ему сесть. Было видно, как сильно он нервничал. Мы начали разговор, он ходил вокруг да около, но очень скоро я поняла, что к чему. Ему безумно интересовала, в каких отношениях состоит его жена с неким Гароевым, который ей подарил дорогие духи. И для того, чтобы узнать, он явился ко мне в офис! Когда я поняла это, то ясно увидела: муж её – полный и непроходимый дурак! Если не видит, как унижает жену, явившись к её врагу выискивать сплетни о её поведении. Разумеется, я знала, что у этой дряни с Гароевым ничего нет. Не той она породы, я раскусила её быстро. Она всегда шлялась в открытую, ане за спиной. Кроме того, я тоже собираю сплетни, и была прекрасно проинформирована о том, что у неё абсолютно ничего нет с Гароевым. Но передо мной сидел набитый дурак, который хотел услышать противоположное, дурак, которого любила она! Она – человек, которого я так ненавижу. И я уверила её в том, что его жена – лучшая любовница Гароева, о чём знают все в городе. Он мне поверил: побледнел, позеленел на глазах. Весь аж затрясся. Я спросила, не замечал ли он это, и как мог не замечать? На что он выдал мне потрясающий перл:
– Понимаете, я думал, что моя жена не очень привлекательна, к тому же она всё время проводит на работе. Наши отношения совсем не такие, как прежде. С возрастом она приобрела много неприятных черт.
– Да, я вас понимаю, – подхватила я, – можете говорить со мной, как со своим лучшим другом, и с лучшим другом Натальи. Но, честно говоря, я не одобряю еёповедения, какеё лучший друг. Она не права. И мне жаль, что она заставляет страдать такого человека! Вы достойны лучшего. Я закрывала глаза, очень долгое время думала: неужели она может так себя вести? В её-то возрасте? Ведь не девочка уже, и грудь обвисла, и жирок на бёдрах, и животик, и, наверное, целлюлит, совсем не то, что прежде. Пора бы остепениться, тем более, попался такой хороший человек. Вы ведь ей не изменяли…
– Никогда в жизни!
– А зря! В этом и ваша ошибка. Вы извините, но я буду говорить откровенно, так, как не скажет никто. Я человек в возрасте, имею опыт. Через наше агентство проходит огромное количество мужчин, которые ищут развлечений. Вы сделали ошибку, и поэтому она стала вам изменять. Вы приучили её к себе, к тому, что никуда не денетесь. Она привыкла к мысли, что не может вас потерять. А мужчина должен быть как охотник в джунглях. Понимаете, мужчины устроены физиологически так, что время от времени им необходимо менять сексуальных партнёров. Мужчина должен расслабляться, отдыхать сменой новый впечатлений, от этого зависит физическое и психическое здоровье.
И дальше в том же духе. Идиот слушал, развесив уши. Он не догадывался, что я ему готовлю. А я готовила западню, чтобы причинить этой дряни боль. Он слушал внимательно, хоть и ёрзал.
– Может, вы и правы. Но не в моем характере заводить любовницу. Слишком много хлопот.
– Помилуйте! Кто говорит о любовнице? В наше время существует прекрасная альтернатива: секс за деньги. Женщины, работающие специально, чтобы доставить мужчинам удовольствие, отдых, наслаждение. И поход к такой женщине вовсе не является изменой, ведь секс и любовь – абсолютно разные вещи. Это для вашего здоровья. Вы ведь не любите ту женщину, а просто идёте расслабиться, это необходимо время от времени. Кроме того, секс за деньги – прекрасная альтернатива изменеи лекарство для тела и для души, если изменили вам.
– Но это, наверное, дорого…
– Что вы! У меня есть приятельница… Я дам вам телефон. По моей рекомендации она сделает скидку и предложит самую лучшую девушку. Нужно только сказать, что вы Тимошин от Ольги Павловны, и она всё устроит.
Я уламывала его всего пару минут. Наконец он с радостью и с каким-то облегчением согласился, и я дала ему телефон Анжелики. Он сказал, что позвонит. Когда он ушёл, я чуть не хохотала в голос. Потом позвонила Анжелике.
– Слушай, ты не поверишь! Такой анекдот! Сегодня ко мне явился муж Тимошиной! Зачем? Выяснить, спит ли его жена с Гароевым и проконсультироваться, как найти девочку!
– Ты бредишь?
– Честное слово! Он хотел знать, где можно достать хорошую девочку, чтобы расслабиться за небольшие деньги.
– Он что, идиот? Не понимает, в какое положение ставит жену? И потом, почему он явился с этим к тебе? Объявлений проституток полно в любой газете!
– Хрен его знает! Наверное, хотел подешевле. Я дала ему твой телефон. Хочу, чтобы ты оказала мне одну услугу. Разумеется, не бесплатно. Я хочу, чтобы, когда он позвонит и представится, дала ему девку самую дешёвую, старше Тимошиной, кривую, косую, каких свет не видывал! Уродину жуткую! Дешёвую и страшную уродину, с плохой фигурой!
– Зачем?!
– Чтобы после мельком показать эту девку Тимошиной, и объяснить, как на такое страшилище муж её променял! Что ей он предпочитаетсекс с дешёвой уродливой проституткой! Что он изменил ей с проституткой! Представляешь, как она будет страдать? Тимошина, которая мнит из себя секс-символ, первую красавицу, и воображает, что все от неё просто без ума?
– Для чего тебе это нужно?
– Я хочу заставить её страдать! И ещё я хочу разбить её семью.
– Что за извращённые мысли?
– Всё нормально. Мне так надо. Скажи ему 10 долларов, разницу я оплачу. Плюс от меня специальная денежная премия в награду. Да, и когда он объявится, не забудь позвонить и рассказать все подробности мне!
Анжелика позвонила через несколько дней…»
Ольга указывала число. Это было то самое число, когда следователь впервые намекнул, чтоподозревает меня в убийстве Гароева. Я запомнила на всю жизнь тот самый день, когда я, подавленная и растерянная, вернулась домой, умоляя мужа не уходить. Он развернулся и ушёл, потом принёс розы. Я думала: эти цветы были залогом примирения, прощения и любви… теперь я знала, куда он пошёл. Куда он пошёл, развернувшись на каблуках и оставив меня рыдать в прихожей от горя. Но то моё состояние не было горем. Растерянностью, подавленностью, обидой. Горе было теперь… оно стояло прямо за спиной. Я отошла в сторону, чтобы дать ему открытую дорогу… Я думала: тень от настольной лампы падает на руки и лицо. На самом деле чёрная тень огромной и страшной беды простирала надо мной свои жестокие мрачные крылья.
«Анжелика позвонила через несколько дней.
– Представь, он объявился! Сказал, что Тимошин, и что он от тебя! Я тебе даже больше скажу: он ушёл от девки всего полтора часа назад! Я позвонила в апартаменты и специально узнала все подробности.
– Апартаменты! Так красиво называть какую-то грязную дыру!
– Но ведь ты же сама просила, чтобы всё было плохое! Не волнуйся, я послала его действительно в конуру. В грязную комнатушку с окном во двор на первом этаже, где всё в пыли, сперме, блевотине и грязи. Там не убирали, наверное, несколько лет, а в комнате ничего нет, кроме засаленной и очень грязной постели. Белья нет, один вонючий матрас. И девка соответствующая…
– Кого ты дала?
– Её зовут Алёна. Страшнее, чем смерть. Ей 29, но выглядит на все сорок. Раньше была у меня моделью, потом снималась в рекламе, потом села на иглу и покатилась. Сейчас работает по вызову, самая дешёвая из всех моих. Ну, знаешь, для тех клиентов, которые хотят подешевле. Короче: рост 180, вес килограммов сорок, не больше. Худая, аж ребра торчат. Грудь первого размера. Ноги кривые. Вообще у неё вид жуткого дистрофика. Патлы коротко обстриженные, крашенные под блондинку, но корни чёрные. Все деньги тратитна наркоту, покраситься прилично не может. Лицо как пергамент, высохшее, зубы чёрные. В общем, я встретил васи стал заикой – я ещё приказала ей одеть пострашнее бельё. Портрет получился маслом! Короче, позвонил. Я назвала ему адрес дыры. И говорю: если что – деньги не возвращаем. Кстати, должна тебе сказать, что ему даже повезло. Алёна хоть и страшная, но очень опытная. Техника у неё потрясающая, и все клиенты довольны. Он поехал в апартаменты. Там его встретил наш охранник и взял деньги за визит —10 долларов, как мы договаривались. Алёна ждала его в комнате. Когда он её увидел, у него челюсть отвисла! Всё-таки, я тебе скажу, Тимошина красивая женщина. Так вот, после красавицы увидеть это, ещё и за деньги… Он заговорить с ней не мог, так обалдел. Алёна сразу приступила к делу. Раздела его, а у него на нервной почве проблемы! Ничего не получается! Не встаёт, и всё! Ну, Алёна девушка опытная, недаром 15 лет на панели. В конце концов довела его до кондиции, и он смог расслабиться… А проще говоря, её трахнуть. Она говорит, был покорный, как телёнок. Когда всё закончилось, оделся и быстро убежал. Нервничал так, что стал весь красный и даже руки тряслись. Наверное, побежал Тимошиной цветы покупать. Все они, после того как пакость сделают, цветы покупают. И ещё за её деньги к девке сходил, она ведь как вкалывает. Эх, если бты знала, сколько таких, с виду приличных, к моим девочкам ходят… Я давным-давно потеряла веру в человечество!
Я прервала её философские размышления, поблагодарила за услугу и сказала, что теперь надо столкнуть эту самую Алёну с Тимошиной и что я это организую. Мы договорились, что, когда всё будет готово, я позвоню. Остаётся только обдумать, как сделать поудачней. Я займусь этим в ближайшие несколько недель…»
На этом Ольгины записи обрывались. Эта была последней. Осталось много свободного места, но некому было заполнять. Я закурила, встала из-за стола и подошла к окну. Я курила до тех пор, пока не обожгла пальцы. Губы обжигал горький дым.
Настоле зазвонил телефон. Взяла трубку. Он. Сразу стало как-то пусто и холодно. Потянуло на горький дым. Я снова зажгла сигарету.
– Ты сегодня думаешь идти домой?
– Разве у меня есть дом?
– Что? Что ты такое говоришь? Плохо слышно…
– У меня есть дом?
– Что-то случилось? Тебе плохо?
– Плохо. Очень плохо. И я не вру.
– Из-за Ольги?
– Да. Из-за Ольги.
– Мне жаль.
– Знаешь, сейчас в разговоре с тобой я не сказала ни одного слова лжи. А ты?
– Я не понимаю. Что с тобой происходит?
Я швырнула трубку так, будто оборвала какие-то провода, и в моей душе с болью оборвались длинные и тонкие струны. Выключила компьютер. Убрала на столе. Автоматически поплелась к выходу, сжимая пальцы до боли. Окровавленное мясо, а не моя душа, кровило, пекло и жгло, наполняя моё существо гремучей смесью раскалённых ощущений. Такчувствуют себя те, кого жгут на костре… Нет. Я лгала. Гореть на костре проще.
Медленно, как во сне, блуждая в пространстве, которое никогда мне не принадлежало, я понимала странную истину, ускользавшую от меня в темноте. Понимала, когда тряслась в автобусе и ловила в стекле отражения вечернего города. Когда поднималась по ступенькам, когда открывала дверь, так и не ставшую моей. Возле двери, внутри квартиры, в прихожей. Среди стен, давно хранивших мой силуэт. Я поняла эту истину, познала на собственной шкуре, глядя на узенькую полоску света, пробивавшуюся из-под кухонной двери. На самом деле меня здесь нет. Нет, и никогда не было. Нет, и больше не будет.
Я вошлав кухню. Разрумянившийся, радостно оживлённый, он пил на кухне чай. Муж. Раньше – мой. Теперь (уже час десять минут) – бывший. Засуетился при моём появлении.
– Ну, наконец-то! А я думал, что ты решила заночевать в этом твоём офисе! Ну что, можно тебя поздравить? Будем теперь хорошо жить? Ты ведь теперь директор! И денег будет намного больше. Садись ужинать.
Молча, опираясь плечом, стояла возле кухонной двери.
– Почему тогда были розы?
– Что?! – ошарашенный, застыл с чашкой в руке.
– Я спрашиваю: почему розы? Зачем нужно было втаптывать в грязь такие цветы?
– Не понимаю. Что с тобой? Ты сошла с ума?
– Я знаю.
Всёещё ошарашенный, он поставил чашку на стол.
– Не понимаю… Знаешь – что?
– Про то, как в тот вечер, когда я умоляла тебяне уходить, ты пошёл к грязной дешёвой проститутке, которую подсунула тебе Ольга вместе с бандершей из модельного агентства, с которым мы работаем.
– Ну и что? Незачем драматизировать! Простой эпизод!
Разумеется, он был растерян, но совсем не так, как я могла предположить. Он смотрел на меня так, будто ничего особенного не произошло. Менямедленно пропитывала едкая и терпкая горечь.
– Ну подумаешь, простой эпизод! Совсем ничего страшного. Конечно, я признаю, что был неправ в том, что пошёл к Ольге, а что касается остального… Я не сделал ничего предосудительного. Для мужчины вполне нормально так поступать, время от времени. Это не было изменой.
– А чем?
– Ну, не изменой. Уж точно! Я ведь её не любил. Я люблю тебя и собираюсь прожить с тобой всю жизнь. На этот маленький незначительный эпизод тебе не стоит обращать внимания! Я ведь тебя люблю! Секс и любовь – разные вещи. Понимаешь, время от времени у мужчины существует определённые физиологические потребности, фантазии. Иногда хочется сходить куда-то на сторону, чтобы приятно было возвращаться обратно. Все так делают. Чем я хуже? Ну, сходил один раз. Ну и что? Я же не сделал ничего страшного!
– Подлость и предательство, по-твоему, это не страшно?
– Я не понимаю! Зачем так переживать по поводу какой-то ерунды? Зачем эти громкие слова? Они сюда не подходят!
– Ты даже не подумал о том, что ты делаешь…
– Да не сделал я ничего особенного! Ну, переспал с проституткой, ну и что? Мало ли что происходит в жизни! Успокойся, я совсем не собираюсь от тебя уходить! Я даже не думаю о том, чтобы тебя оставить!
– Ты буквально смешал меня с грязью. Променял меня на грязную дешёвую проститутку. Предал так подло, что дух захватывает. И ещё заплатил ей моими деньгами.
– Наташа, успокойся! Я ни на кого тебя не променял! Так случилось только один раз!
– И второго не будет.
– Ох, уж эта мне женская склонность к переживаниям! Не трать нервы по всякому пустяку! Я же мужчина, а все мужчины так поступают, это нормально, иногда ходить к проститутке, но при это любить жену. Мужчина должен иногда развлечься, расслабиться, недаром у мусульман можно иметь несколько жён. Ты должнапонять ту разницу, которая заставляет…
– Я ухожу.
– Куда это, на ночь глядя? Снова в офис? И когда придёшь?
– Ты не понял. Я ухожу от тебя. Ухожу из этого дома, из обломков нашей семьи, от тебя. Навсегда ухожу. Насовсем. Понимаешь?
Почему-то я запомнила его лучше всего именно таким, как он был в тот момент: с растопыренными пальцами рук, красного, с нелепо выпученными глазами и распяленным ртом… раскрытым распяленным ртом, из которого с громким шумом вылетел воздух. Картина была отвратительной и жалкой одновременно. Я пошла в спальню, вынула из шкафа чемодан и стала в беспорядке сбрасывать в него свои вещи.
– Ты этого не сделаешь!
Красный и дрожащий, он возник за спиной. Теперь глаза его были бешеными, а руки дрожали.
– Тыэтого не сделаешь! Я не позволю тебе так просто от меня уйти! Как будто ты ни во что меня не ставишь! Ты не посмеешь! Сука! Трахалась с каждым за моей спиной, а сама корчишь оскорблённую! Я с тобой говорю!
– Яслышу. Ты для меня больше ничего не значишь. В моём представлении ты теперь хуже, чем кусок дерьма. Я чувствую себя липкойи заражённой оттого, что долго прикасалась кдерьму. И единственный способ сохранить гордость и человеческое достоинство – выбросить дерьмо обратно на помойку. Если хочешь, валяйся в грязи, но без меня. Мне всё равно, что дальше с тобой будет. Я ухожу. Не могу больше тебя выносить! Понимай, как хочешь.
– Так много слов, и от кого? Да куда ты пойдёшь? Тебе жить негде!
– Ничего. Главное, что жить не с тобой.
– Куда ты пойдёшь?
– Не твоё дело.
– К рыжему любовнику?! Значит, это просто предлог?
– Ты так ничего и не понял.
– Не смей уходить! Ты не можешь это сделать!
Говоря одно и то же, он бродил следом за мной по комнатам. Я задыхалась и мечтала только ободном: поскорее отсюда выбраться.
– если ты отсюда уйдёшь, то больше не вернёшься! Выгоню как собаку вон! Я этого так не оставлю! Я тебе отомщу! Ты меня надолго запомнишь! Я отомщу!
Это было уже смешно. Чтобы скрыть охватывающий меня смех, я сказала:
– Завтра свяжусь со своим адвокатом и подам на развод. Детей у нас нет, значит, все пройдёт очень просто. Постарайся хотя бы вести себя прилично, хоть ты сам во всем виноват!
– Я ни в чем не виноват! Сука!
Наконец, вещи были собраны и с решительным видом я направилась к двери. Обернулась. Мы стояли друг напротив друга. Я чувствовала только сильную боль. Он– ненависть. ИТ не пытался это скрыть.
– Наташа! Давай поговорим спокойно! Я в последний раз прошу тебя одуматься и никуда не уходить! Я постараюсь забыть о твоём сумасбродном поведении сейчас. А ты постараешься забыть о моей оплошности. Я был не прав в том, что ты все это узнала. Следующий раз я постараюсь сохранить все в тайне, чтобы ты ничего не узнала, если ты воспринимаешь это настолько серьёзно. И если ты не хочешь, я не буду больше дарить тебе цветы, особенно розы. Давай попробуем ещё раз. Я люблю тебя и я хочу жить с тобой всю жизнь, даже тогда, когда ты станешь старой, некрасивой и никому не нужной. Я постараюсь щадить твои чувства и все делать так, чтобы ты ни о чем не догадалась.
– Значит, ты не зарекаешься и впредь? Эта проститутка настолько меня лучше?
– Вовсе нет! Второй раз я к ней не пойду. Ты великолепная женщина и ты меня устраиваешь. Но у каждой женщины есть что-то индивидуальное. Давай попробуем ещё раз! Не нужно спешить! Пожалуйста, не нужно от меня никуда уходить, я этого не терплю! Я не смогу жить с мыслью, что ты от меня уходишь.
– А я смогу. И даже очень хорошо. Я не хочу тебя видеть. И нечего пробовать. У нас с тобой с самого начала ничего не было. Ты всегда вёл себя, как последняя свинья. Больше так жить не хочу. Уйди с глаз. Я хочу вырваться на воздух.
– Подумай! Всю жизнь будешь жалеть!
Я вышла в коридор и стала спускаться по лестнице. Не взяла ключи. Не успела собрать все вещи, но главное было – документы. И деньги. Я не собиралась возвращаться за вещами. Лучше купить новые, я могу себе это позволить.
Медленно спускалась по лестнице. Он выскочил следом. Прогнулся через перилла и начал громко орать:
– Я тебе отомщу! Ты пожалеешь! Сука! Долго будешь жалеть! Лет 10–15, не меньше!
Вышла на улицу, не обратив особенного внимания на его слова. Я не восприняла их всерьёз, не хотела обэтом думать. Было холодно и темно. Стал накрапывать дождь. Уверенность сняло с меня, как рукой. Растерянно побрела к остановке автобуса.
Куда идти? Вопрос встал передо мнойсо всей остротой, как только я сделала несколько шагов по притихшему ночному городу, на фоне которого моя семейная драма казалась смешной и нелепой. Куда идти? Мои маленькие часики, пережившие вместе со мной не одну беду, показывали без пяти два. У меня было много подруг. Но на всей земле не существует такой дружбы, чтобы завалиться в два часа ночи без предупреждения и ничего не выслушать на свой счёт. Так можно приходить только к маме, но мама далеко. Здесь и сейчас я была одна: никому не нужныйчужой человек в чужом городе, растворяющий свою беду на фоне ночных уличных огней. Сжимая ручку чемодана до посинения, я, тем не менее, чувствовала себя уверенно. Что-то в глубине души подсказывало, что поступила я правильно, и от этого было легко. Утром я собиралась заняться поисками квартиры, но до того момента, как найду, можно переждать у одной из подруг (у Галины), а пока оставался единственный выход… Вскоре подвернувшееся такси везло меня на вокзал. Начинать жизнь заново, хотя тебе почти тридцать? Почему бы и нет! Что ещё оставалось, не вешаться же с тоски? Это было бы нелепо, и совсем не в моём характере. Однажды очень близкий мне человек сказал:
– Тебя бьют, ты падаешь, а потом опять поднимаешься и идёшь, хотя туда совсем не надо идти. Ты идёшь до конца, каким бы ни был этот конец, и ничего не делаешь наполовину. Это хорошо. Что толку в недосказанности? Главное, что всегда поднимаешься! А значит, никогда не сможешь по-настоящему упасть.
Так я пыталась подбодрить себя, сидя на заднем сидении старой разбитой машины, которая тряслась на каждом камне. И, подпрыгивая, я чувствовала так, словно у меня не осталось ни одной целой кости. Именно поэтому в глазах моих стояла вязкая противная жидкость.
На вокзале в платном, а потому чистом зале ожидания, устроившись в мягком кресле, под надсадную трескотню сломанного телевизора, я пыталась собрать во что-то целое свою разбитую жизнь. Вроде бы чего-то ждала, жила, к чему-то стремилась, а в результате – ни квартиры, ни дома, ни семьи, ничего… Ничего, кроме жалкого плана действий, не способного подбодрить даже бродячую собаку… ошиваться у друзей, снимать квартиру, и снова искать то, что невозможно найти…
Утром я была настроена более оптимистично. Переступив порог офиса с чемоданом в руке.
– Вы уезжаете в командировку? – недоуменно вытаращился охранник (ещё бы: в данных обстоятельствах командировка означает сбежать, а если я сбегу, все они останутся без работы)
– Нет, я никуда не еду. Это просто так.
На его лице все ещё было недоумение, поэтому я выпалила(как последняя дура):
– Я развожусь с мужем и ушла из дома, поэтому чемодан.
Охранник покраснел и пробормотал извинения, а я, глупо улыбаясь, прошествовала в кабинет. Хороша директор фирмы, болтающая о личных делах с охранником! Надо заканчивать это нелепое мальчишество и становиться серьёзней. Женщине, способной решительно и бесповоротно уйти от мужа, серьёзность к лицу.
И был день, в который я успела совершить много дел. Позвонить Галине и договориться, что несколько дней поживу у неё. Найти несколько подходящих вариантов квартир (я собиралась посмотреть их в выходные). И провернуть по работе столько, сколько не делала в обычных обстоятельствах за неделю. В четыре часа секретарша передала, что меня спрашивает по телефону мужской голос. Я взяла трубку.
– Наталья, я решил дать тебе последний шанс одуматься и вернуться полюбовно домой.
– Я не твоя студентка и ты не принимаешь у меня экзамен.
– Да хоть послушай себя со стороны! Ты же сумасшедшая! У тебя шизофрения! Необходим доктор!
– Если я сумасшедшая, зачем ты звонишь?
– Звоню потому, что всё-такитебя люблю. И надеюсь, что, когда ты одумаешься, мы сможем быть вместе.
– Не тешь себя иллюзиями. Этого не будет. Никогда.
– Хорошо. Раз так, послушай, что я скажу. Я думал всё утро. И сейчас я собираюсь выйти из дома. У меня есть два направления. Я могу поехать к тебе на работу, это первое. Но я могу выбрать и второе. Так что решать тебе.
– Знаешь, по-моему, это тебе необходим доктор!
– Если ты сейчас скажешь, что готова мириться, я немедленно еду к тебе. Но если ты откажешься вернуться домой категорически, я выберу второе.
– Не могу понять, чем ты мне угрожаешь. Поэтому – пошёл к черту!
– Этотвоё последнее слово!
– Разумеется! Пошёл к черту и как можно на дольше! Я не собираюсь тебя видеть! И чем мириться с тобой, лучше утоплюсь!
– Ладно. Ты сама выбрала свою судьбу.
В трубке раздались короткие злобные гудки, и я недоуменно уставилась на белый аппарат телефона. Что это было? Чем он угрожал? Чушь какая-то! Полная нелепость! Я не поняла ничего из его слов! Чем он мне угрожал? Что он может сделать? Или на почве потрясения он действительно съехал с ума? У меня не было времени ломать голову. В конце рабочего дня я захватила чемодан и отправилась к Галине.
Ещё в прихожей я обратила внимание на её растерянный вид.
– Что-то случилось?
– Да, в общем… Понимаешь… сначала я не хотела тебе говорить… Но лучше, если ты будешь знать…
– Не тяни! Этот кретин, мой бывший супруг, явился сюда?
– Твой муж? Нет. Тут совсем другое… буквально полчаса назад у меня были из милиции… Следователь по фамилии Никитин. Кажется, капитан.
Чемодан грохнулся на пол.
– Но зачем он к тебе приходил? Почему именно к тебе? Что он хотел?
– Он спрашивал, правда ли, что в ночь на такое-то число ты провела у меня в квартире. Я сказала, что да, правда. И тут… ты меня извини… но поступить иначе я не смогла…. Он спросил, в котором часу ты пришла и я сказала… я сказала, что в три ночи….
– Ты это сказала?
– Да… что у тебя была важная деловая встреча и что ты пришла около трёх… Я не должна была этого говорить, наверное… Но он такой хитрый, он из меня буквально вырвал… я испугалась…
У меня похолодели руки.
– Ничего страшного. Раз сказала – что поделаешь. Вопрос в другом: откуда он узнал, что ночь убийства Ольги я провела именно у тебя?
– Убийства? – взвизгнула подруга. – Какого убийства?!
– Этой ночью убили мою компаньонку, Ольгу. Откуда он узнал, что я была у тебя?
– Наверное, ты сама сказала…
– Нет. Я ничего не говорила. Если только…
Мною овладели самые плохие предчувствия. Галина растерянно уставилась на меня.
– Ты её убила, Наташа? У тебя такой характер… Ты можешь…
– Нет. Жизнью тебе клянусь – не я!
Я не знала, верит она или нет, но видела, что она слишком напугана появлением в доме милиции и собирается выставить меня за дверь. Я не собиралась злоупотреблять её терпением, поэтому дала себе слово, что найду квартиру в ближайшие несколько дней. И ещё одно слово: утром найти хорошего адвоката и с помощью каких-нибудь связей положить конец этим преследованиям. И обязательно позвонить Рыжику (я не заметила, как мысленно назвала его, самого любимого на этой земле, так, как называла в далёкие-далёкие годы прежде – Рыжик), и быть уверенной в поступках, и ничего не бояться, я…
Галина постелила мне на диване. Я легла в чистую, пахнувшую травами постель. Все тело болело, и я знала: эту ночь я не буду спокойно спать. Я не смогу заснуть, даже если до рассвета стану считать глупых и никому не нужных (как я) овец.
Боль. Слепящий колодец, по гладким стенкам которого я скатываюсь вниз, не чувствуя ног. Боль пульсирует, рвётся, жадно желает жить, прожигает плоть раскалённым дыханием обнажённых нервов. Только боль…. Больше ничего нет. Разве что пятно, на котором пульсируют и дрожат смутные, неясные тени… Сколько мне наложили швов? Насколько это до боли осталось в моей памяти… Я помнила всё: каждый шов и свою кровь, ещё до погружения в бездну разлившейся дурноты, где выступал отравой и мутью сам воздух. Где они были, эти швы? Мысли блуждали в слепящем колодце боли, в туманящей дурноте… Их невозможно собрать. Слишком быстрые, они проскальзывали сквозь мои изломанные пальцы.
Дурнота означала, что мне всё-такидали наркоз. Там, несколько часов назад, вместе с болью были надрывные голоса, в сверкающей чистым кафелем операционной. Несколько рваных, грубых, проникающих сквозь мышцы и вены в самую сокровенную сердцевину сверкающего колодца боли, уничтожающей и мысли, и глаза… Визгливые… особенно визгливый один. Женский.
– Вы что, из ума выжили? С чего вдруг я буду ей давать? Вы не понимаете, сколько стоит одна ампула? Я могу вам это сказать! Это средство у нас получают не все пациенты! Только очень состоятельные, способные заплатить. А вы хотите, чтобы я ей бухнула целую ампулу! Просто так! Мало того, что вы привозите мне по ночам всякий сброд, так ещё требуете, чтобы я делилась наркозом? Ничего, вживую зашьют! Тоже мне барыня! Пусть сдохнет, на том свете будет лучше, чем в тюрьме! Я вашим уголовникам бесплатно давать наркоз не буду! И нечего мне тыкать в лицо всякими бумажками!
Голоса, топот ног…Слепящий колодец… Всёниже и ниже…
Я отдавала отчёт, что открываю глаза. Я понимала, что медленно, постепенно прихожу в себя, возвращаясь оттуда, откуда не возвращаются. Меня преследовал страшный тошнотворный привкус. Сильно тошнило, буквально выворачиваянаизнанку. Раскалывалась голова. Перед глазами всё плыло. Я не могла различать ниместа, где нахожусь, ни человеческих лиц. Только смутные пятна, тени, посреди слепящего колодца боли. Постепенно тени концентрировались, приобретая неясные очертания. Я отчётливо видела две. Пятна, приближавшиеся всё ниже и ниже. Если быя была в нормальном состоянии, если бы у меня не отходил наркоз, я сказала бы, что они вошли в комнату. Снова начинали преследовать голоса. Все слова яразбирала отчётливо.
– Извините за маленький инцидент, – сказала одна тень, посветлей, – она будет наказана. Произошло недоразумение, она просто не подумала….
– Ничего страшного, – перебила тень потемней, – скажите лучше, жить будет?
– Будет! Обязательно будет! С ней ничего страшного. Ей повезло. Несколько сантиметров ниже, да удары посильней – иразрезали бы весь живот из-за травмы поджелудочной. А так ничего страшного, обойдётся. Ушибы, синяки да несколько небольших швов. Швы, правда, глубокие, но жить будет.
– Жаль. На её месте лучше не жить.
– Так серьёзно?
– Лет пятнадцать. А условия, сами видите.
– Извините… Если это не секрет, что она сделала?
– Убила двоих человек. Пятнадцатьлет дают только за убийство.
– Такая молодая, красивая…Что с нею произошло?
– Знаете, как это бывает. Оказалась не в тот час не в том месте. Скажите лучше, долго ей здесь?
– Дней пять. Швы снимают на пятый день. Но уже через несколько часов сможет двигаться. С нейбудет охранник?
– Постоянно! Вы даже не представляете, что мне будет, если она сбежит! Не бомжей ведь прибила. А раньше выписать нельзя?
– К сожалению, нет. Швы снимают только на пятый. Если раньше – ничего хорошего не выйдет.
– Когда она придёт в себя?
– Я думаю, уже пришла. Слушает внимательно наш разговор и делает вид, что спит.
Тени наклонялись всё ниже и ниже. Голос был приятный, молодой – у той тени, что была посветлее. Второй же голос показался мне знакомым…
– Красавица, открывай глаза! Хватит прикидываться!
Попыталась с огромным трудом разомкнуть тяжёлыелипкие веки. Тени приобрели очертания и вскоре я различила двух склонившихся над моей кроватью мужчин. Первым был молодой симпатичный врач в белом халате, вторым был Никитин. Я лежала в длинной светлой комнате с зелёными стенами, огромными окнами и двумя рядами коек (я не могла их сосчитать, всё плыло, какв тумане). Кое-где на койках лежали люди. Закутанные в одеяло фигуры. Как и я. В комнате был страшный холод.
– Где я нахожусь? – голос отказывался повиноваться, из меня вырвался хриплый свистящий клёкот.
– В больнице скорой помощи. Тебя привезли ночью. Утром сделали небольшую операцию и наложили швы. Врач говорит, что всё хорошо закончилось, – Никитин.
– Как себя чувствуешь? – врач.
– Тошнит. И голова болит.
– Всё понятно. После того, как гражданин начальник устроил грандиозный скандал, тебе даже переборщили с наркозом.
Врач, нагнувшись, посмотрел мои зрачки. Ощупал пульс. Откинув одеяло, осмотрел повязку.
– Можешь поворачиваться на живот. Только очень осторожно.
– Вы можете идти, – сказал Никитин врачу. Свойством этого человека было распоряжаться везде, как у себя дома. Врач смутился. Он был совсем молодой. Наверное, недавний выпускник. Кто ещё взялся бы за уголовницу….
– Ладно, пойду пообедаю, – покраснел и исчез.
Рядом со мной остался только Никитин. Откуда-то притащил стул и сел. Нависая надо мной совсем низко.
– Слушай. У меня мало времени. И так столько часов с тобой вожусь. То, что произошло… Мы знаем… Мы оба. Для всех остальных – ты ударилась о кровать. Никакого языка, никаких протоколов! Тебе туда ещё возвращаться, поэтому захлопни пасть. Ты уже видишь, лучше бы с самого начала ты её плотно закрыла.
– Вы сделали это специально, чтобы меня убить?
– Дура! Если бы я хотел твоей смерти, стал бы я с тобой возиться полночи! Можно сказать, я спас тебе жизнь! С того света вытащил! Знаешь, что тебя не хотели принимать? И тем более не хотели шить под наркозом? Пришлось воспользоваться служебным положением и сделать страшный скандал! До главврача дошёл! Видишь, как всёхорошо закончилось?
– Что со мной?
– Ничего серьёзного. Несколько швов. Один на голове. На руке. В области живота – тебя пырнули ножом. Лёгкое сотрясение мозга. Скоро придёшь в норму.
– Чтобы снова отправиться туда?
– А куда ещё? За два убийства – путёвку на заграничный курорт? Круто берёшь, подруга!
– Мне нужно позвонить.
– А мерседес тебе не нужен? С ковром-самолётом?
– Вы не имеете права! Мне положен один телефонный звонок.
– Дура! Это я решаю, что тебе положено. Вообще-то я не против. Бумажку подпишешь, и…
– Ничего я не подпишу!
– Долго ты мне будешь мозги морочить в полной несознанке? Подписала бы – и всё. Даром я ночью старался?
– Вашими стараниями меня пырнули ножом!
– А ты думала, тебя будут по головке гладить?
– Вымогли поместить меня в другую камеру…
– Они все одинаковы. Хватит! Надоела ты мне, подруга, хуже горькой редьки! И, разумеется, никуда ты не будешь звонить! Будешь валяться здесь, пока не поправишься, и не забывай: у входа охранник. Охрана будет круглосуточно!
– А если я через окно сбегу?
– Давай! Избавишь всех от хлопот! Третийэтаж. Да, и ещё: не вздумай пробираться к телефону. Охранник будет за тобой следить. Чуть что, сразу применит силу.
– К человеку после операции? Силу?
– Ты не обычный человек, которого нужно жалеть! Ты преступница, совершившая два убийства! И полагается тебе за это по закону минимум 15 лет, не в санатории, а в колонии строгого режима! И сюсюкаться там с тобой никто не будет! Не подпишешь – сама знаешь, чем всё закончиться.
– Я никого не убивала!
– Расскажешь прокурору!
Никитин встал, выпрямился во весь рост.
– И не волнуйся, я весь обслуживающий персонал предупрежу, что ты не обычная пациентка, а убийца!
Убийца. Его лицо вдруг искривилось. Наверное, в глубине души он всё-такинемного мне симпатизировал.
Боль напоминала прилив, то накатывая красными волнами, то отступая и падая вниз, в пустоту. В редкие моменты затишья я получала возможность смотреть. Рассматривать палату. Я широко раскрывала глаза, осматривая новый мир, в котором нахожусь. Глубоко вдыхаязапах дезинфекции и вони.
Это была очень большая комната, палата на 12 человек. Бесплатная палата для бедных. Больница скорой помощи пользовалась в городе дурной славой. Это была единственная больница в городе, в которой принимали и лечили бесплатно нищих, уголовников, уличных проституток, преступников, заключённых из колоний, алкоголиков и бомжей. Сюда принимали абсолютно всех, поэтому контингент был самый пёстрый. Огромные корпуса напоминали всеобщую свалку. Врачи, работая там, имели огромную практику и опыт. И постепенно больница приобрела и другую славу: место, где самые опытные и лучшие специалисты. Как сочетался этот парадокс? Очень просто. Больница для бедных с пёстрым контингентом учила врачей практике лучше, чем любой институт. Богатые приглашали специалистов для консультаций. Следуя в ногу со временем и благодаря мощной поддержке спонсоров (не одного крутого авторитета здесь поставили на ноги после пистолетов, ножей, автоматных очередей и взрывов), главврач в каждом отделении провёл реконструкцию и резко разделил палаты на трикатегории: для богатых (отдельные, со всеми удобствами), для среднего класса (поменьше, на два-четыре человека) и для бедных (то есть для всякого сброда, в палатах от шестидо двадцати человек). Палаты для богатых и бедных были на разных этажах и руководством принимались усиленные меры, чтобы пациенты разных социальных слоёв не общались между собой и не сталкивались в коридоре. За этим строго следили. Но врачи были одни и те же. Хотя богатых чаще лечили знаменитые специалисты, со званиями и именами. А бедных – начинающие, студенты, практиканты и врачи похуже. Хирургическое отделение располагалось в отдельно стоящем трёхэтажном флигеле и было не очень большим. На первом этаже были палаты для среднего класса. В основном – не очень большие комнаты с частичными удобствами. Так же внизу находилась первая и самая большая операционная, где производились почти все операции, кабинет УЗИ, лаборатории, ординаторские, смотровые, лекционные аудитории для студентов и т. д. На втором этаже – богатые палаты. Их было немного. Уютные, со всеми удобствами (ванная, душ, туалет, телевизор, мягкая мебель, кондиционер). Они были строго изолированы от первого и третьего этажа. Там имелась своя смотровая, перевязочная, а операции делались на первом. Потом пациентов лифтом поднимали на второй этаж. Все входы и выходы запечатаны. Руководство больницы свято блюло интересы тех, кто мог много платить.
И, наконец, на третьем этаже находились палаты для бедных. В них лежали бедные – то есть отбросы. В многолюдныегрязныехолодные и огромные комнатысваливали всех без разбору. На третьем этаже была своя верхняя операционная. Здесьоперировали тех, кто болен тяжёлыми заразными заболеваниями (сифилисом, туберкулёзом) и СПИДом. Техника и дезинфекция в ней были намного хуже, чем внизу, но публике, находившейся на третьем этаже, многого и не требовалось. Здесь лежали исключительно уголовники и бомжи. Отбросы общества, которых свозили со всего города.
В унылой огромной комнате с мрачными стенами всегда стоял затхлый воздух. Иногда мне казалось, что окна в этом помещении не открывались никогда. Палата рассчитывалась на двенадцатькоек, но места былизаняты не все. Вместе со мной в палате лежало семь человек. Многие были прооперированы и ещё не могли вставать. Койка слева от меня была свободна. Койку справа занималауличная проститутка лет тридцати, наркоманка, алкоголичка, страшное опустившееся существо, которое пырнули ножом на улице. Очевидно, какой-то клиент, не захотевший платить. Она была неразговорчива, часами лежала, уткнувшись в стенку. Один раз к ней приходил какой-то милиционер. Но было ясно: он пришёл просто так, для проформы, следствие по её делу никто вести не будет. Навещали её, приносили еду и наркотики товарки по ремеслу: плохо покрашенные, потрёпанные, вносящие в затхлый несвежий воздух палатызапахи табака и приторных дешёвых духов. Ещё в палате лежало три бомжихи, уборщица-алкоголичка, которую по пьянке избил муж, и ещё одна алкоголичка с приступом аппендицита. Дворничиха была особой общительной и разговорчивой и прониклась симпатией ко мне. Её прооперировали довольно давно, сняли швы, она могла ходить и бегала везде, где можно. Именно от неё я узнала про расположение этажей. Кроме неё, остальные меня сторонились. Алкоголичка с аппендицитом пыталась продемонстрировать, насколько она меня выше. Проститутку бесило постоянное присутствие милиции (я подозревала, что для ментов её грехи – лакомый кусок). У бомжих были атрофированы все чувства, но изредка проскальзывало удовлетворение, что кто-то оказался ещё ниже их. Я сидела в тюрьме, я попала в больницу из следственного изолятора, а значит, была самое низшее существо. И только дворничиха, то ли благодаря врождённому добродушию, то ли из простой симпатии, беседовала со мной и часами сидела рядом с койкой. Она меня даже подкармливала, хотя я была очень ограничена в пище. Мне приносили жидкую холодную кашу недельной свежести два раза в день. Возле меня постоянно находился охранник. Менялись охранники по сменам. Днём один, ночью другой. Их пост был возле двери, в коридоре, но очень часто они заглядывали внутрь. Их обязанностью было следить, чтобы я не убежала. Но как я могла убежать с третьего этажа, полумёртвая и с нитками на животе? Я немного ходила, могла самостоятельно добраться до туалета и каждый раз гордо шествовала по коридору в сопровождении персонального охранника. Из дверей других палат выглядывали любопытные: посмотреть на меня. Охранники были молодые здоровые парни. Они заигрывали с медсёстрами и обращались со мной не злобно, а безразлично. Я страшно похудела, оченьплохо выглядела, и весила, наверное, не больше сорокакилограмм. В туалете висел обсиженный мухами осколок зеркала, в которомя могла полюбоваться на собственный, обтянутый жёлтой кожей, скелет. Охранникам было строго приказано следить за тем, чтобы я не прорвалась в ординаторскую к телефону. Светлая просторная ординаторская была единственным местом, где находился городской телефон. Каждую секунду я думала только о спасительном телефонном звонке, ни о чём больше! За эту возможность я заложила бы душу идаже жизнь! Впрочем, жизнь не была для меня большой потерей. У меня хватило сил для того, чтобы выжить, но совершенно не было сил, чтобы жить. Особенно остро сталкиваясь с реальностью в виде мрачной грязной палаты, испитых лиц, ругани, небрежности, вони, крови, испражнений, злости, отчаяния, тупой физиономии мента, для которого я не существовалакак человек. Я проклинала врача, спасшего мою жизнь, и Никитина, который выбил наркоз для операции. Я предпочитала умереть от боли, чем снова очутиться в том, что было намного хуже, чем смерть. Смерть была бы благом…. Но я выжила. Зачем? Этого я не могла объяснить.
Время тянулось мучительно долго, и меня безумно раздражала тень, повсюду тянувшаяся за мной по пятам. Мне стоило сделать пару шагов по коридору, чтобы впереди возникла бесцветная каменная фигура охранника с ничего не выражающим лицом. Он шёл за мной по пятам даже в туалет и стоял под дверью, пока я находилась внутри. Очевидно, смерть Гароева наделала много шума (гораздо больше, чем смерть какой-то глупенькой директорши агентства), поэтому меня так тщательно стерегли. На меня, предполагаемую убийцу, ополчились все, кто имел с ним какие-либо делишки при жизни, и давили на Никитина и его начальство, чтобы справедливость восторжествовала, и от заслуженного (с их точки зрения) наказания мне не удалось ускользнуть. А я и не могла ускользнуть, у меня не было ни денег, ни значительных связей. Они были сильней меня, а я успела растерять абсолютно все остатки прежней силы, как только оказалась в тюрьме.
Я выздоравливала достаточно быстро. Моё здоровье потихоньку восстанавливалось, но я предпочитала это скрывать. Я корчила из себя страшную мученицу, когда передвигалась до туалета по коридору, хотя на самом деле шла довольно свободно и легко. Я боялась получить лишний раз дубинкой по голове, если кто-то из охранников увидит, что я выгляжу вполне здоровой. Для этих казённых личностей не существовало ни пола, ни болезни, ни возраста, и по любому поводу (и без повода) они пускали дубинки в ход. Кроме того, я думала, что, пока выгляжу жалкой, они не станут за мной тщательно следить. И может быть мне удастся прорваться к телефону.
Я думала обэтом постоянно, каждую минуту, и лихорадочно горячая мысль жгла калёным пламенем мой воспалённый мозг. Но телефон находился в ординаторской, в самом конце коридора. За мной по пятам следовал охранник с дубинкой и казённой мордой. Прорваться не было возможности, никакой.
Каждый день мне делали какие-то уколы. Один из многочисленных благотворительных фондов, отмывающих деньги, заработанные на оружии и наркотиках, оплатил для больницы бесплатные лекарства бомжам и заключённым. Разумеется, дешёвые, и их вполне добросовестно вкалывали нищим и незаконным пациентам каждый день. Медсестры дежурилипо сменам. К бесплатным пациентам они относились плохо. Самых злобных и неквалифицированных медсестёр посылали именно сюда, на третий этаж. Три дня подряд злобные мегеры пытались разорвать мои вены, пребольно вталкивая в руку тупуюнеодноразовую иглу. Они не обращали внимая на то, что причиняют мне боль, не одевали для внутривенных инъекций перчатки, не открывали при мне упаковку с новым стерильным шприцом, не протирали руки спиртом и вообще вели себя так, словно были готовы удавить меня при первой же возможности, как будто я причинила им особо страшное зло. Я прекрасно понимала их отношение. На первом и втором этажах за укол в карман белого халата вкладывали купюры. Бомжам и уголовникам нечем было платить. Мне нечего было положить в карман. Медперсонал мстил за это, создавая нечеловеческие условия. Я переносила уколы, как пытку. Мои руки вздулись и покрылись багровыми синяками, в которым невозможно было прикоснуться, но каждый день меня методично волокли на укол. Там, с тяжёлым настроением затравленного зверя, на четвёртые сутки пребывания в больнице, в манипуляционной, я случайно наткнулась на доброе лицо. Охранник внутри не присутствовал, он ждал в коридоре, а медсестра никогда не закрывала дверь.
В манипуляционной молоденькая девушка в белом халате перекладывала какие-то ампулы. Я не видела её прежде. Она была молода, не старше двадцатилет. Миловидное свежее личико, добрые глаза….Совсем не похожа на злобных мегер, делающих уколы так, будто они режут. Я вспомнила, что с утра слышала разговор отом, что в больницудолжны прислать студентов-практикантов. Очевидно, девушка была одной из них. Когда я вошла внутрь, она спокойно закрыла за мной дверь. Я не смогла сдержаться:
– Вы не боитесь?
– А я должна вас бояться? – девушка улыбнулась. В последнее время я успела отвыкнуть от улыбок.
– Разве вы не знаете, что я под охранной? Человеческое обращение со мной не положено!
– Но ведь вы человек!
Моё удивление достигло предела, когда девушка открыла новую, запечатанную упаковку со шприцем и стала протирать руки спиртом. Я выдохнула:
– Боже мой, что вы делаете здесь?!
– Неужели здесь настолько плохо?
– Хуже, чем вы можете представить!
– Мне жаль…
– Почему? Почему вы должны меня жалеть?
– Вы совсемне выглядите такой страшной! Ну, женщиной, которая… – спохватившись, девушка покраснела, – ну… такой… как о вас говорят….
– Вы хотите сказать, женщиной, которая совершила два убийства? Знаете, вы даже не догадываетесь о том, как вы правы!
– Почему это?
– Потому, что на самом деле я никого не убивала!
Отточенным, профессиональным движением девушка ввела иглу в вену. Я не почувствовала совсем ничего. Ни боли, ни раздражения – девочка колола просто великолепно! Я не могла понять, что она может делать здесь…
– Вам не больно? – она участливо смотрела на меня, и совершенно непонятно, по какой причине, на моих глазах выступили глупые сентиментальные слезы и потекли по щекам….
– Почему вы плачете? Вам плохо? – девушка совсем растерялась, – посидите немного здесь, успокойтесь… я дам валерьянки…
Она хлопотала надо мной с каким-то дурацким участием, и внезапно я решилась! Позжея так и не могла понять, что натолкнуло меня на эту мысль. Может, добрые глаза, которыми участливо смотрела девчонка. Может, осознание мысли, что всё равно хуже не может быть. Или какие-то остатки человеческого, не успевшие испариться от совершённого надо мной ада…. Вызвали жидкость на глазах, словно я могу плакать, словно я – ещё человек.
– Девушка, милая… – рыдая, я схватила её за руки, – не знаю, как вас умолять, но только вы можете мне помочь… Обещайте, что хотя бы меня выслушаете… Мне настолько плохо, что если вы мне не поможете, то я пойду и повешусь!
– Господи… что вы такое говорите! – кажется, она перепугалась. Я продолжала держатьеё за руку и говорить:
– Я попала в тюрьму по ошибке… Мне не дают позвонить… Не могли бы вы позвонить одному моему другу и просто передать ему, чтоя здесь… Девушка, милая, я вас прошу – помогите! Вы просто спасёте мою жизнь!
– Я не знаю… – её смазливое личико выражало растерянность. Теперь мне хотелось её убить. Глупое существо! Но если она позвонит, будет от неё хоть какая-то польза на этом свете! Несмотря на мою растроганность вначале, теперь я уже не испытывала к ней добрых чувств. Тюрьма убивает способность к любым добрым чувствам. Я навидалась таких девчонок на своём веку. Молодостью и кажущейся наивностью они привлекают особей мужского пола, которых прельщает юная свежесть. А после двадцати пяти они превращаются в толстых, надоедливых и уродливых жён. Такие либо выбивают из молодости всё, что возможно, зарабатывая любым способом. Либо все время тратят на поиски выгодного жениха. К женщинам я никогда не испытывала добрые чувства. Но эта девчонка могла реабилитировать для меня весь женский пол. Никогда не обольщаясь и не ошибаясь насчёт качеств женщин, я быстро добавила:
– Если вы мне поможете, за этот звонок мой друг заплатит вам двести долларов. Подумайте! Вы заработаете двести долларов за один телефонный звонок!
Девчонка покраснела. Я поняла, что удар попал в цель, и испытала жестокую радость. Значит, я не ошиблась! Абсолютно всё отступает в сторону, когда дело касается денег! Доброта не сравнима с деньгами. Особенно теперь.
– Вы не шутите? Я точно получу такие деньги?
– Точно! Мой друг очень богат и хорошо заплатит за весточку обо мне!
– Ладно. Диктуйте номер телефона и что я должна сказать.
Из кармана халата она вытащила блокнотик и ручку.
– Вы скажете, что я нахожусь здесь, что через день мне снимут швы и отправят обратно в следственный изолятор. Продиктуете адрес больницы и номер палаты. Скажете, что возле меня круглосуточно находится охранник. Да, ещё в самом начале вы объясните ему, что сообщение обо мне стоит двестидолларов. Онзаплатит.
Я не сомневалась в том, что она позвонит. Я продиктовала ей три телефона Рыжика: домашний, в офисе, мобильный. Объяснила, что лучше всего звонить на мобильный. Попросила сделать всё как можно скорей, сегодня.
Внезапно я подумала, что смазливость девчонки могла бы привлечь его – разумеется, на одну ночь. Но впервые в жизни не испытала ревности. Наоборот! Я знала, как больно и униженно оставляет он женщин, используя их на одну ночь как тряпку, как вещь. При мысли обэтом я испытывала только бурную радость. Это будет для неё хорошим уроком! Пусть помогает людям не за деньги, а по доброте!
Девчонка едва успела спрятать блокнот, когда в дверях возникла физиономия охранник:
– Что так долго?
Я встала и направилась к выходу. Оглянулась. Добрая и отзывчивая девушка, помогающая плачущим страдальцам не меньшечем за двестидолларов, поспешила отвести от меня взгляд. Я вернулась в палату сдвумя смешаннымичувствами.: гадливости и надежды. Говорят, мир всегда был плох, но что сказать, когда он стал таким? Я не сомневалась: девчонка позвонит. Двестидолларов на дороге не валяются. За информацию обо мне Рыжик способен заплатить и больше. Для него двести долларов, как для меня пять рублей. Мне очень хотелось в это верить….
Вернувшись в палату, я легла на кровать и повернулась лицом к стенке. На тёмной, местами облупленной краске, виднелся след от раздавленного таракана. Тошнота поднималась к глазам. Но не от мерзости останков насекомого, а от тяжёлых картин прежней жизни… Сколько прошло времени с тех пор, как я легла на совершенно другую кровать? Так же вдавливаясь в подушку лицом. Вдыхая запах крахмала и дождя, врывающийся в ночные раскрытые окна…. Тогда мне казалось: страшное– позади, теперь всё будет хорошо. Медленно я погружалась втяжёлую и липкую дремоту вместо сна. Ещё раньше я подозревала, что не смогу сомкнуть глаз! Той ночью….
В комнате слышалось размеренноеспокойное дыхание спящей Галины. В отличие от меня, она спокойно спала. Чистенькая постель пахла крахмалом и травами, и на мгновение я задумалась о том, что она добавляет в крахмал. Но постепенно веки мои становились всё тяжелей и тяжелей, устало падая вниз. Голова клонилась к подушке, липкая дремота брала в плен мозг и постепенно я погрузилась в тяжёлоезабытьё, немного похожее на сон.
Я проснулась от того, что кто-то сильно и резко тряс меня за плечо. Открыв глаза, увидела над собой Галину в ночной рубашке и наспех накинутом халате. В комнате горела тусклая настольная лампа, почти не рассеивающая темноту, и от того по углам прятались зловещие тени.
– Ты ничего не слышала? Звонят в дверь!
– Кто звонит? – с трудом усевшись, я едва понимала происходящее.
– Какие-то люди! В дверь! Их много! Они сказали, милиция…
Я ещё ничего не поняла…
– Подожди! Который час?
– Три часа… Вернее, пять минут четвёртого….
– Не открывай!
Отчётливо слышный, громкий, разрывающий уши звонок. Какие-то голоса…
– Они сказали, если я не открою – выбьют двери! – чуть не плача прошептала дрожащая Галина.
– Ладно. Попробуй открыть. Я позвоню своему адвокату, пусть примет меры против наглых визитов.
Галина поплелась в прихожую, я встала с кровати и принялась искать сумочку, чтобы достать мобильник… Всёпроизошло очень быстро. В комнату разом ворвались люди. Я ощутила страшный удар в лицо, опрокинувший меня на пол. Массивная фигура в форме омоновца и тяжеленных ботинках вырвала из рук сумку и телефон. Содержимое сумки рассыпалось по всей комнате. Тяжёлым ботинком омоновец растоптал на полу мобильник. Во все стороны брызнули осколки пластмассы и разломанные детали. ИспуганнуюГалину прижали к стене. Я хотела кричать, но спазмой свело горло. Я лежала на спине, неуклюже раскинув руки и ноги. Тоненькая струйка крови сочилась из разбитых губ и оставляла алые пятна на ладони. Я чувствовала солоноватый вкус крови во рту и от страха почти не ощущала боли. В тот момент, когда я пыталась сесть, в дверях выросла фигура, при виде которой у меня стало темно в глазах.
Ехидно прищурившись, неторопливой походкой вразвалочку, в комнату входил Никитин.
Один из омоновцев быстро поднял меня с пола, швырнул обстенку лицом и принялся обыскивать. Я извивалась от отвращения, когда грубые и жёсткие руки нагло шарили по телу. Что я могла на себе прятать? Кроме нейлоновой ночной рубашки и трусиков на мне ничего не было. Никитин сделал своим людям какой-то знак, и несколько человек принялись обыскивать квартиру, выкидывая всё из шкафов и выворачиваяящики. Меня сноваразвернули лицом в комнату. Я попыталась что-то сказать, открыла рот, но сильный удар в солнечное сплетение заставил меня снова упасть на пол. В глазах потемнело, я задыхалась, не хватало воздуха… Упав на колени, я судорожно хватала ртом потоки воздуха… Потом пришла темнота – резкой болезненной спазмой, выворачивающей наизнанку. Потом кто-то легонько ударил меня ногой в бедро. Подняв глаза, увидела над собою Никитина.
– Значит, так. Собирайся. На одевание минут десять. Поедешь с нами. Ты арестована.
Речь понемногу возвращалась, я прохрипела:
– За что?
– Милая, с тобой всё ясно. И было ясно давно. Ты грохнула Гароева. И компаньонка, Ольга… как её там… тоже твоя работа! Открылись новые обстоятельства. Всё, тебе конец! Можешьсобираться в СИЗО. Я так и знал, что всё этим закончится.
– Я не поеду…
– Поедешь! Поедешь как миленькая! Не захочешь одеваться, потащим прямо так, в ночной рубашке. По дороге схватишь воспаление лёгких и сдохнешь. Может, это и к лучшему, чем на нарах париться лет пятнадцать.
– Я… не понимаю… адвокат…
– Ага, щас! Может, тебе ещё мартини налить на дорогу? Адвоката и лимузин! С шубой из чернобурки! Быстро! Так, всё, повеселились и хватит. Одевайся.
– Галя, позвони…
Но сильный удар по спину чем-то тяжёлым заставил меня замолчать. Никитин наклонился ещё ниже.
– Никуда твоя Галя звонить не будет. Думаю, она сама не захочет, когда мы ей кое-что объясним. Долго ты мне ещё будешь мозги пудрить? Вставай!
И рывком поднял меня. К удивлению, я легко встала на ноги. Теперь в комнатеярко горел верхний свет. От боли ударов терялось ощущение реальности. Но с возможностью двигаться и стоять ко мне вернулось и другое – странная, пугающая решимость, которая присутствовала всегда. Решимость, приходящая в самые тяжёлые моменты. Подчиняясь его жёсткому взгляду, я стала одеваться. Под липкимпошлым взглядом нескольких пар наглых мужских глаз я натягивала на себя бельё, колготки. Негнущимися пальцами застёгивала пуговицы костюма. И уговаривала себя, что это не самое страшное! Пусть смотрят сколько угодно! Мне всё равно! Галина была белее, чем потолок. И тряслась, как трясутся в припадке болезни. Провожала меня глазами, полными безумного ужаса. В прихожей я надела туфли и плащ. Причесаться не дали. Повернулась к Никитину:
– Я могу взять с собой какие-то вещи?
– А в тюрьме тебе ничего не понадобится! Ладно, пошутил. Утром подруга твоя принесёт. Вернее, соберёт сейчас твои шмотки и передаст с кем-то из ребят.
И толкнул ко входу. В тёмном дворе ждала милицейская машина со специальным отделением для задержанных. Я часто видела, как такие проезжали по улице. Никитин снова меня толкнул:
– Иди! Лимузин ждёт!
Когда металлическая решётка с силой захлопнулась за мной, я ощутила страшное отчаяние, от которого чуть не лишилась рассудка! Самое страшное отчаяние… плакать… кричать… Всё переворачивалось внутри от никогда не испытанного одиночества и странного ужаса… За какое-то мгновение я превратилась в безумногозатравленного зверя… Мне хотелось вцепиться себе в волосы, биться головой о стену, рычать, царапаться, кусаться… Но было лишь мерное покачивание машины. Я упала на видневшееся в темноте сидение.
Потом была вонь. Какая по-особенному жуткая. Я почувствовала, как моя правая нога попала в липкую, вязкую лужу. Быстро отдёрнула… Судя по запаху, чья-то блевотина. Очевидно, передо мной везли человека, которого беспрестанно рвало. Я не сомневалась: специально для меня Никитин выбрал именно такую машину, велевне убирать. От этой мысли стало ещё хуже и тоскливей. Сжавшись на сидении и подтянув почти к груди ноги, я пыталась собраться с мыслями. Но мысли ускользали, оставляя ощущения страха и отчаяния, величина которых увеличивалась по мере того, как грязная машина увозила меня к неизвестному и страшному будущему.
Вскоре машина остановилась. Решётка распахнулась и металлический голос скомандовал:
– Выходи!
Я вылезла. Мы находились возле длинного и тёмного здания, в котором кое-где светились огни. Я не успела прочитать вывеску у входа. Меня быстро повели по длинному коридору со множеством дверей. Два охранника впереди, два сзади. Никитин исчез. Когда-то я читала, что с таким количеством охранником водят особо опасных преступников. Впереди были решётки:
– Лицом к стене, руки за спину!
Я повернулась, как сказали. Сбоку один из охранников навёл на меня автомат. В таком положении я стояла до тех пор, пока не отворили решётки. Потом мы снова пошли по длинному коридору. Потом – опять решётки. Наконец очутились в настоящем тюремном коридоре со множеством бронированных дверей с окошками. Я поняла, что меня привели в самую настоящую тюрьму. Яркая лампа под потолком отчётливо освещала помещение, в которое не проникал даже лучик другого света. Наконец мы подошли к одной из бронированных дверей.
Поставив к стене, меня снова обыскали. Я удивлялась, почему на меня не надели наручники. Потом велели снять плащ. Я сняла. Снова обыск. Один из охранников отворил дверь и втолкнул меня внутрь. В тот же самый миг я очутилась в сплошнойкромешной темноте, в которой слышался лишь устрашающий металлический лязг запираемой за мною двери.
Сплошная страшная темнота. Темнота, в которой ничего невозможно различить. Ни где я нахожусь, ни куда нужно идти… Ничего. Я чувствовала, как всё внутри леденеет. Ни разу в жизни мне не было так страшно. Ужас был настолько сильным, что я не могла дышать. Мне хотелось закричать, но из остатков какой-то врождённой гордости, с помощью всех сил я сумела сдержаться и не издать ни звука. Протянула руку в темноту. Рассудок подсказывал, что я не могла уйти далеко. И действительно: сзади я нащупала шероховатую поверхность двери камеры. Действуя обеими руками как щупом, я прислонилась к ней спиной. И осталась стоять. Я не собиралась двигаться в темноте. Рассудок подсказывал, что можно удариться обо что-то и больно разбиться.
Позже я узнала, что это был своеобразный психологический тест, один из самых страшных первых тестов в СИЗО. Человека намеренно вталкивали в камеру и оставляли в полной темноте. Если человек начинал кричать, колотить в двери, плакать, требовать его выпустить, терял над собой контроль, это означало, чтоон быстро расколется на допросах и скажет всё, что от него хотят услышать. Я слышала так же, что не многие выдерживали такую проверку – слишком велик был психологический шок. Но я осталась стоять в темноте, и стояла, не двигаясь, в полном молчании, до тех пор, пока в камере не вспыхнул свет и я не смогла разглядеть место, куда попала. Темнота была первым сюрпризом, который приготовило СИЗО. Рассудок подсказывал, что сюрпризов будет много.
Вспыхнул ослепительно-яркий свет. Я не знала, сколько прошло времени (час, полчаса), но мне казалось – прошло три года. Глаза резануло, как ножом. Я ещё больше прижалась к двери. Потом боль ушла, и я смогла разглядеть камеру.
Это было узкое длинное помещение, не очень большое по размеру. Вдоль стен, друг напротив друга, так узко, что можно достать рукой, стояли двухэтажные (или двухъярусные) нары. Почти под потолком, очень высоко – крохотное оконце, закрытое куском ржавого железа. В одном месте железо отогнуто. Камера освещалась двумя голыми электрическими лампочками, свисавшими с потолка прямо на проводе. Жёлтые стены, покрытые грязью и плесенью, с обсыпавшейся штукатуркой. Стены почти все покрыты дождевыми потёками и какой-то грязью. Под окном стоял небольшой столик (наподобие разломанной тумбочки). С правого угла (там, где я стояла, возле двери и правой нижней кроватью) шла невыносимая, страшная вонь. Там находилась знаменитая тюремнаяпараша. Это был грязный, очень низко поставленный и покосившийся голый унитаз. Цвет его было невозможно разобрать из-за налипшей грязи. Над унитазом торчала ржавая раковина умывальника. Болеенелепой конструкции я не видела на протяжении всей жизни! Как ни приглядывалась, не смогла разглядеть очертаний сливного бочка. Может, его отсутствие и объясняло устойчивость этой невыносимой вони.
Кровати (нары) представляли собой абсолютно вопиющее зрелище! Там иблизко не было постельного белья. Голые доски, на которые побросали старые рваные матрасы. Матрасы были настолько грязны, что давно потеряли первоначальный цвет. О том, сколько спало на них человек, было страшно подумать! Изнутри торчали куски гнилой ваты, а целые места были покрыты жирными пятнами. От матрасов шёлтяжёлый запах испражнений, немытого человеческого тела и чего-то кислого. Три места были заняты. Оба сверху и одно внизу слева. Четвёртое было моим. Это место было справа внизу, возле параши. На обоих местах вверху лежали человеческие тела. Лицом к стене, разглядеть их было невозможно. Они даже не шелохнулись, когда вспыхнул свет. Я ещё не знала о том, что каждая минута сна в СИЗО является драгоценнейшей роскошью. Слева внизу сидела женщина, и, упираясь обеими руками в койку, в упор смотрела на меня. При виде неё я содрогнулась. Это была огромная бабища лет тридцати пяти, в цветастом платье-халате и стоптанных шлёпанцах. Её испитоевульгарное лицо напоминало бордовый блин. Вместо глаз были узкие злобные щёлки. Меня поразило невиданное выражение злобы, ярко светившееся в этих подобиях глаз. Злобы, способной преследовать неотступно и упорно… Я догадалась, что это вполне нормальное выражение лица для СИЗО. Но всё равно – по коже быстро забегали ледяные мурашки. У бабищи были всклокоченные, плохо покрашенные рыжие волосы, жёсткой проволокой торчащие над головой. Рот был приоткрыт. У неё не было губ. Но с обоих сторон челюсти ярко сверкали золотые зубы. По её помятой фигуре было видно, что она провела в этом месте не один месяц. Я не знала, что должна говорить, я боялась произнести хотя бы одно слово. Она нагло разглядывала меня в упор. Я чувствовала, что меня начинает тошнить от враждебного взгляда. Тем не менее нашла в себе силы подойти к кровати…Вблизи от матраса исходил ещё более страшный запах. Пятна, вонь, что-то тёмное… Мне показалось, что на матрасе были засохшие пятна крови. Я не могла сесть на него, тем более лечь! Я, привыкшая следить за собой, обожающая дорогое белье, тонкие духи, шёлковые простыни и ежедневную ванну с нежным и изысканным ароматом пены! На мне оставался дорогой красивый костюм. Но я не могла простоять на ногах всю ночь. И не было другого выхода: я должна находиться в камере, в этой постели… Я достала из кармана носовой платок, и, обернув руки, отодвинула и немного закатала матрас к стене, а потом села на голые доски. Я наивно рассчитывала утром получить сумку с вещами и чем-то застелить постель… Даже вспомнить смешно, какой я была наивной… Яркий свет продолжал гореть. Усевшись, я снова встретилась со взглядом женщинынапротив. Она рассматривала меня с головы до ног, не меняя положения тела. Потом вдруг спросила:
– Сигареты есть? – у неё был сиплый прокуренный голос.
– Нет, – испуганно отозвалась я. Внезапно заметила, что на одном из её пальцев что-то блестит. Словно поймав мой взгляд, она подняла руку и поправила волосы. Я разглядела на её толстой, с обкусанными ногтями руке массивный золотойперстень. Это поразило меня настолько, что я не расслышала следующий вопрос:
– Какая статья?
– Извините?
– Спрашиваю, по какой статье пойдёшь?
– Я… не знаю… вообще-то я попала сюда по ошибке…
В ответ я услышала грубыйиздевательский смех. Потом снова речь:
– Здесь все сидят по ошибке.
Я подняла глаза наверх, но смогла рассмотреть только нижнюю половину тела в потёртых джинсах.
– Наркоманка, – снова прокомментировала баба мой взгляд, – пойдёт за хранение. Лет семь минимум… Её взяли с одним шприцом на руках. Теперь шьют хранение. Она этот шприц для себя взяла. Тожеторговка… да по её виду все ясно! Бомжиха, наркоманка трассовая, что она продать может, кроме сифилиса? Но кого-то надо сажать. Её вот в облаву взяли с одним шприцем. Теперь пойдёт за хранение.
Несмотря на её пояснение, в ней не чувствовалось дружеского расположения ко мне. Инстинктивно я чувствовала, что именно её мне следует опасаться в первую очередь.
Вдруг раздался скрежет в замке, дверь камеры распахнулась, и на пороге возникла толстая женщина средних лет в форме охранницы, с дубинкой в руке. За нею – двое здоровенных омоновцев. Женщина лет сорока пяти, толстая расплывшаяся фигура, короткая стрижка… Стандартная внешность продавщицы с базара. И почему-то сравнение с продавщицей меня успокоило.
Только услышав стук замка, обе верхние обитательницы быстро спустились вниз. Наркоманка оказалась худой бледной девицей с длинными каштановыми волосами, свисавшими немытыми сальными прядями. Она была одета в потёртые джинсы и мужскую футболку. Вторая верхняя обитательницы была худощавой брюнеткой с волосами ниже плеч, одетой в чёрные лосины и махровый зелёный свитер с блёстками. Она была похожа на проститутку. Наркоманке было не больше двадцати, проститутке – лет тридцать. Все встали и повернулись лицом к стене. Я продолжала сидеть.
– Тебе что, отдельное приглашение?
В тот же самый момент дубинка опустилась на мои плечи. Я закричала от боли, вскочила… Охранница двинула меня в спину и я едва удержалась на ногах. Оба омоновца занялись обыском. Я не знала, что они хотела найти. Это был не первый для меня обыск. Краем глаза я с удивлением заметила, что омоновцыобыскивают всех, кроме рыжеволосойбабы напротив. К ней подошла только охранница и для проформы хлопнула пару раз рукой по халату. Я поняла, что у бабы здесь особенное положение. Когда обыск закончился, все развернулись лицом в камеру. Охранница ткнула в меня рукой:
– Ты! Пойдёшь со мной!
Не оказывая ни малейшего сопротивления, я вышла из камеры. Но, как только оказалась в коридоре, меня швырнулилицом в стену и заломили руки. Что-то холодное защёлкнулось на руках, причиняя боль. Холод металла. Наручники.
Меня повели по коридору: охранник спереди, сзади, охранница рядом. Каждый раз, когда мы подходили к двери, меня заставляли поворачиваться лицом к стене. Мне казалось: это шествие продолжается бесконечно! Мы поднимались по лестницам, шли по нескончаемым коридорам, состоящим из сплошных дверей…
Наконец меня втолкнули в небольшую комнату с зарешеченным окном. Посередине я увидела странную конструкцию: ровно половину комнаты перегораживала решётка. В моей половине стоял стул. В огороженной – стол со стулом. Там был другой вход. Я поняла, что огороженная половина служит либо для свиданий, либо для охраны следователя. Я села на стул, охранник остался стоять рядом. В огороженной половине отворилась дверь и место за столом заняла молодая женщина в милицейской форме, с листками бумаги в руках. С меня никто не спешил снимать наручники. Женщина монотоннымбесцветным голосом стала задавать обыкновенные стандартные вопросы: имя, отчество, фамилия, год и место рождения, ближайшие родственники, семейное положение, место прописки, адрес проживания, место работы… Сначала я не хотела отвечать, но потом поняла, что это лишь бессмысленная, никому не нужная и ничего не решающая процедура. Заполнив листки, женщина ушла, а меня снова вывели в коридор. Лицом к стене. Двери. Теперь я находилась в совсем другой комнате. Она была больше и намного светлей. Там не было никакой перегородки. Посередине стоял стул, на некотором отдалении – стол со стулом. Наручники с меня по-прежнему никто не снял. Кисти онемели, затекли, я начала чувствовать боль в руках. Усевшись, принялась ждать, но долго ждать не пришлось. В комнату вошёл и решительным шагом направился к столу, сжимая какую-то папку в руках, никто иной, как Никитин.
Никитин знаком отпустил охранника. Мы остались наедине. Несколько минут молча смотрели друг на друга, наконец он сел за стол. Я сказала:
– Немедленно снимите наручники.
Яркий свет острой бритвой резал глаза. Господи, как же невыносимо больно это было! Я никогда не думала, что может существовать подобная боль… Пожалуй, это было самой страшной пыткой СИЗО. Пыткой намного более страшной, чем частый обыск. Кто это выдумал? Кто создал эту специальную сеть истязаний для людей, которым нечем себя защитить? Какой изощрённый маньяк сконструировал наши тюрьмы? Тюрьмы, в которые попадают лишь самые мелкие шестёрки из огромной и ветвистой преступной сети. Где ходячий живой труп с десятью миллиграммами героина для собственного употребления идёт за чужие грехи в зонуна семь лет. А самый главный и страшный торговец наркотиками с почётом и привилегиями заседает в крутой фирме. Какого-то мелкого дефективного воришку, стащившего на рынке десять рублей, истязают в СИЗО. А вор, укравший миллионы долларов в родной стране, отдыхает в роскоши и комфорте заграничной виллы. Проклятый мир… СИЗО переламывает всё: внешний вид, мысли и кости. Остаётся жалкое кровавое месиво вместо оболочек, раньше представлявших людей. Из тюрьмы выходит не тот человек, который в неё входил. Выходит существо, не имеющее ничего общего ни с человеком, ни с человеческим родом. Чудовище, перемолотое до костей. Иначе просто не выжить.
Свет был самой страшной пыткой СИЗО. Свет, включённый на всю мощь в камере круглосуточно: и днём, и ночью. Ни на секунду не выключать… Кто придумал отбирать сон, драгоценное сокровище, доступно и богачам, и беднякам? Кто-то очень страшный, способный на любую жестокость. Постоянно включённые лампы отбирали возможность сна. Ослепительный свет проникал во все уголки камеры. От него было невозможно спрятаться, невозможно укрыться илизакрыть глаза… невозможность уснуть сразу превращала человека в зомби. И когда, обессилев, в полумёртвом состоянии от страшной бессонницы, человек падал почти без сознания на убогий лежак, ослепительные потоки света, ставшего настоящей мукой, словно в насмешку поливали глаза жаркимикалёными лучами. Нервы постоянно были на пределе, от малейшего скрипа хотелось кричать и можно сделать абсолютно всё: убить, биться головой о стену, зубами рвать чьё-то горло. От постоянной изнурительной бессонницы терялась координация движений, страшное головокружение заставляло ходить шатаясь, боком, а налитые кровью глаза резало так, будто они полны песком. И казалось: ещё немного, и из воспалённых глазпотекут не слёзы, а кровь. Я никогда не думала, что глаза могут так болеть. Очертания расплывались сквозь постоянный песок. Воспалённые веки, даже падая на глаза, не приносили облегчения.
Кроме бессонницы, был ещё обыск. В железнойдвери камеры было открыто окно, сквозь которое надзиратель мог постоянно видеть, что твориться внутри помещения. Всё было на виду: каждое движение, вздох, взгляд, всё наблюдалось и контролировалось и было очень тяжело переносить постоянный надзор. Человек начинал чувствовать, что у него не остаётся ничего личного. Частодвери отпирались, вваливалась надзирательница и охранники (надзирательницы менялись по сменам), и проводился обыск. Обшаривали постель, потом – лично. Для какой цели это проводилось? Вряд ли для поиска запрещённых предметов или наркотиков. В СИЗО можно достать почти всё. Очень легко – наркотики. Кто-то с воли передавал деньги, и наркотики можно было купить. Наркоманка из нашей камеры нисколько не страдала от ломки. Ей постоянно передавали деньги, она покупала полные шприцы и кололась в открытую. Охранаделала вид, что не замечает. Поэтому я сделала вывод, что обыск проводился специально, чтобы лишний раз унизить, растоптать человеческое достоинство, показать, что в СИЗО ты больше не человек. Ничто. Существо, лишённое и пола, и рода.
На вторую ночь пытки сном я лежала лицом вниз на голых досках. Череп раскалывался, силы меня оставили, и, почти без сознания, явпала в какое-то страшное забытьё. Настолько тяжёлое, что я не могла ни думать, ни двигаться. Я умирала. Мне казалось: я больше не выживу… Я просто не смогу так… Всё, всё было чудовищным, начиная от кошмара ходить в туалет на глазаху всех и заканчивая едой и постоянной бессонницей. Еда была отдельной статьёй. На завтрак подавали холоднуювязкую кашу из гнилой крупы с червями. В миске с водой плавали черви, волосы, тараканы, куски штукатурки, слипшиеся куски гнилой крупы… Плюс чёрствый кусок чёрного хлеба и жижа, воняющая туалетом, хлоркой и тряпкой, которая подразумевала собой чай. На обед был суп. Миска воды, в которой плавали нечищеные овощи. Наркоманка сообщила мне, что особым деликатесом считалась уха их гнилой рыбы с чешуёй и внутренностями. На уху подавали очень редко. На второе – рис, такой же, как и овсянка, с червями и мусором. Чёрствый кусок хлеба, кружка воды. Ужин – каша, рис или овсянка, чай, кусок хлеба. В довершение ко всем прелестям посуда была немытой. Очевидно, на кухне её просто споласкивали водой, а потом разливали порции… Даже животные умерли бы от такой еды. Я не могла есть. Только один раз взяла в рот ложку супа – и тут же все вырвала. Я питалась лишь чёрствым хлебом и водой. И чувствовала постоянную слабость от голода. Все это способствовало моему погружению в забытьё.
Очнулась я от того, что чьи-то пальцышарили по моему телу. Открыла глаза, поднялась. С огромным удивлением обнаружила склонившуюся надо мной бабу в цветастом халате и… дежурившую в те сутки надзирательницу. Баба держала моё тело, а охранница проворно расстёгивала пиджак. Юбку с меня уже сняли. Я попыталась вырваться.
– Что вы делаете?! Это ещё что?!
– А, очухалась? Хорошо! Давай, сама раздевайся! – сказала охранница.
– Что вы делаете? Я не буду раздеваться! Отдайте костюм!
В ответ на это изо всех сил охранница полоснула меня по лицу какой-то линялой тряпкой. Я попыталась сопротивляться, но было невозможно… В мгновение с меня стащили пиджак и даже белье. И бросили взамен какую-то линялую тряпку. Это был выцветший, когда-то синий, а теперь– серо-сизый халат большого размера, весь в дырах и грязных пятнах. Вместо модельных туфель на каблуках на полу валялись стоптанные мужские шлёпанцы. Баба сильно толкнула меня – я ударилась головой. Потом обе, тихонько переговариваясь, вышли из камеры.
– Продадут, – сверху наркоманка внимательно наблюдала за происходящим, – обязательно продадут. У тебя вещи хорошие. Дорогие и почти новые.
– Как это? – от удара болела голова. Я тёрла рукой ушибленное место и могла говорить с трудом, хотелось плакать.
– Костюм, туфли так продаст. Белье тоже постирает хорошо и продаст. Самая ценная вещь в СИЗО – женские трусы. Ты этого ещё не знаешь. А на вещах они зарабатывают.
– Мне должны были передать сумку с вещами…
– Да их уже давным-давно поделили! Хочешь получишь вещи обратно, надо платить. Но это ещё не самое страшное…
– А что самое страшное?
– Ты разве не знаешь? Это же твоя вторая ночь!
– Нет. Я только сутки назад попала сюда. Днём допросы…
– Понятно. И ты не видела, что мы вчера с ней выходили? А сегодня, наверное, они тебя возьмут. Так что готовься.
Я насторожилась. По спине прошёл холодок. Мне становилось нехорошо.
– К чему готовиться?
Наркоманка оживилась, устроилась поудобнее.
– Ну, слушай. Здесь есть отдельные камеры… В них крутые сидят. Со всеми удобствами, в другом крыле. Они деньги платят, крутые, в смысле… Много платят. Некоторые сюда специально прятаться идут, чтобы их свои не пришили. Живут со всеми удобствами определённое время. Есть камеры на одного, на двоих. И все хотят жить, как на воле. Они платят охране деньги и те отбирают им молодых и привлекательных женщин, из заключения. Из СИЗО. Но если поведут в привилегированные камеры – это лучший вариант, только к одному или к двоим. К таким крутым обычно водят не только из СИЗО, но и девиц с воли. А чаще народ скидывается… Скажем, камеры по десять-двадцать человек, и охрана ведёт к ним одну девочку. Прикидываешь? Одну на двадцатьчеловек! Так чаще всего и бывает. Но эти двадцатьчеловек не обязательно мужчины. Иногда женщины. Опытные, которые здесь не раз. Они же все ковырялки.
– Кто?
– Ну… с мужчинами не спят… Поняла? Эта сука снизу, напротив, на охрану работает и девчонок подбирает по всем камерам. Нас вчера вела…
– Куда вела…
– А, нам ещё повезло… Нас с ней вдвоём в одну камеру. Там было всего десять мужиков. Всё обошлось нормально. Готовься. Сегодня тебя поведут. Я слышала, на сегодня скинулись одни… На девочку неделями собирали. Так что желаю удачи…
– А если я не пойду?
– А кто тебя будет спрашивать? Потащут эти двое – и всё. Да ты не одна такая. Все здесь через это проходят. В мужских камерах даже копилка специальная есть – все собирают на девочку, потом дают деньги охране, а те ведут к ним одну или две, в зависимости от суммы.
– Нет! Я не верю!
– Что говорить! Сама всё увидишь!
Я ещё не успела осознать полностью, когда распахнулась дверь. На пороге стояла охранница и баба в цветастом халате. Охранница ткнулав меня пальцем:
– Ты! На выход!
Потом повернулась к наркоманке:
– И ты, падаль дохлая! На общак собирайся!
– Я никуда не пойду! – мой голос прозвучал металлически твёрдо. Я не знала, что сейчас произойдёт. Инстинкт подсказывал: что-то очень страшное. Все проходят через это? Но я не пройду! Я чувствовала звериную решимость умереть на месте.
– Ты… …. Чего?! – удивилась охранница. Потом схватила меня за руки и попыталась потащить к выходу. Вывернувшись, я ударила её кулаком в лицо, и, пока она приходилав себя, выскочила в коридор. Обе погнались за мною. Баба в халате схватила меня первой. И попыталась свалить на пол, но я ударила её в шею, потом – локтем в лицо… Сзади на меня налетела охранница… Жуткий удар по спине, по голове… На стене я разглядела провода сигнализации… Заорав, я бросилась туда… Добежать… Вцепившись мне в шею, баба в цветастом халате рвала меня ногтями… Боль… кровь… Пусть лучше убьют… Решимость желания смерти…. Изо всех сил я рванула провода… И тогда все здание вокруг растворилось страшным трезвоном… послышался топот бегущих мужских ног…. Дико завизжав (как умеют визжать только женщины) охранница толкнула меня к стене… В её руке хищно сверкнуло лезвие плоского ножа. Взмахнув рукой, она ударила меня ножом в бок.
Это было совсем не больно… Только резкий толчок… Я успела вздохнуть… Вместе со звоном пришла темнота… Настоящая, благословенная темнота, в которой можно было укрыться от боли. В которой исчезло всё… Настолько плотная, что к ней можно прикоснуться руками….
В комнату вошёлНикитин. Решительным шагом направился к столу, сжимая какую-то папку в руках. Знаком отпустил охранника. Мы остались наедине. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Наконец он сел за стол. Я сказала:
– Немедленно снимите наручники!
Никитин растянул губы в ехидной усмешке, обнажающей ряд пожелтевших от табака зубов:
– А ванну из шампанского не хочешь?
– Не смейте так со мной разговаривать! – мой голос сорвался на неприятный визг, и, как всегда, в минуты близкой истерики я практически перестала себя контролировать. – Нечего мне тыкать! По какому праву вы держите меня здесь?! В таких нечеловеческих условиях?! Что это за издевательства?! Я сказала: снимите наручники! Быстро! – и, дёрнувшись, попыталась вывернуть руки, но при этом чуть не свалилась со стула.
– Значит, не нравится в СИЗО? – Никитин продолжал улыбаться.
– Хватит издевательств! Я требую адвоката! И чтобыс меня сняли наручники! И я не собираюсь больше возвращаться в эти свинские условия! Как вы смеете так со мной обращаться?! Я вам не бомж с вокзала!
– Конечно, нет, – голос Никитина вдруг стал металлическим, – ты не бомж с вокзала. Ты убийца.
– Я требую адвоката!
– Будет у тебя адвокат! Будет, не волнуйся!
– И чтобменя больше не помещали в такие условия!
– Значит, условия не нравятся, да? Условия не понравились? А убивать двоих человек понравилось?
– Вы не смеете! Не смеете так со мной говорить!
– Да? Ладно, давай поговорим по-другому! Слушай, прежде, в самом начале, я хочу тебе кое-что объяснить. Ты задержана по обвинению в двух убийствах по соответствующей статье. Ордер на арест выписан прокурором. Следствие постановило взять тебя под стражу до суда, и прокурор, в соответствиис представленными доказательствами, выписал ордер на твой арест. До суда ты будешь содержаться в СИЗО. После вынесения приговора отправишься в колонию строгого режима. Думаю, тебе светит не меньше десятилет. А может, и все пятнадцать, это только от тебя зависит. Положение твоё более чем серьёзно. Знаешь, ты мне очень нравишься. Ты мне просто симпатична – умная, деятельная, красивая… Только вот в жизни тебе не повезло. Я говорю всё это неофициально потому, что ты мне очень нравишься и мне просто тебя жаль. Иначе я не стал бы с тобой разговаривать. Поэтому я решил объяснить тебе всё в самом начале, чтобы ты поняла ситуацию. У тебя сейчас такое положение, что ты не можешь выбирать, ерепениться и разговаривать со мной в таком тоне, как сейчас. Честно скажу, положение твоё более чем паршивое. Хуже не придумаешь. Поэтому советую выбирать выражения и хорошо продумать свой тон.
– Будем считать, что я всё внимательно выслушала, – я перевела дух, но сказанное им не укладывалось в моей голове. Я не могла понять, что со мною произошло, всю тяжесть и глубину бездны, откуда не может существовать выхода… Бездны, по сравнению с которой даже ад – приятное место. Я не понимала этой пропасти, поражающей степенью своей бездонности и глубины… – Но, раз уж вы настроены ко мне доброжелательно, я хотела спросить: неужели необходимо разговаривать, держа меня со скованными руками? Почему вы не снимете наручники?
– А ты не полезешь в драку?
– Очень смешно!
– Ну, хорошо. Уговорила. Попытаемся говорить, как разумные люди.
Никитин нажал кнопку в столе и в комнате появился охранник.
– Снимите наручники.
Через минуту мои руки были свободны. Охранник снова исчез, а я принялась разминать затёкшие суставы. Кое-где была содрана кожа, а руки покрылись синяками и кровоподтёками. Тюремные наручники не предназначены для нежных женских рук. Боль была настолько острой, что некоторое время я не могла говорить… Мне казалось: одно слово – и из глаз брызнут слезы. Наконец я пришла в себя. Никитин достал лист бумаги и принялся писать ответы на традиционные вопросы протокола уголовного допроса: имя, фамилия, год рождения, прописка… Закончив с формальностями, спросил:
– Где ты была утром четвёртогооктября?
– В день убийства РусланаГароева? Это же просто! Зачем задавать вопрос, если заранее знаешь ответ!
– Мне не известен ответ! Где ты была утром четвёртого октября?
– Мирно спала в своей домашней постели!
Никитин вздохнул. По его лицу я никогда не могла прочитать мысли. И тем более не понимала сейчас, что означает его вздох: проявление сочувствия или сардонические склонности натуры. Продолжая смотреть на меня в упор, Никитин раскрыл папку, вынул оттуда какой-то листок. Я разглядела гербовую печать внизу страницы.
– Вот. Прочитай.
Я отшвырнула листок, не глядя:
– Что это такое?! Что вы мне собираетесь подсунуть? Я не собираюсь дальше ломать комедию и играть по вашим правилам! Читать всякие нелепые бумажки! Вы и так знаете, что рано или поздно вам придётся меня выпустить! Не сегодня, так завтра! Вы не имеете никаких прав держать меня здесь!
– Читай, – и было в его голосе что-то такое, что заставило меня безоговорочно взять листок и начать вглядываться в твёрдые литеры букв…
А потом…. Потом литеры стали расплывчатыми… Когда, дочитав до конца, я подняла глаза вверх, во мне уже не было ничего человеческого. Это переходное состояние казалось мнестранным. Словно вдруг стёрлись все границы пространств и времени, но я всё равно не успела попасть никуда. Я постигала смысл глагола «убивать», чувствуя, что меня убили. Не говоря ни слова, Никитин читал всёна моем лице.
– Можно мне воды?
– Здесь нет воды. Придётся привыкнуть. Стакан может быть грозным оружием, если его разбить. Ну как, впечатляет? Знаешь, мне очень жаль. Может, скажешь сразу, где ты была утром четвёртого октября?
В глубоком отчаянии я лишь махнула головой. Никитин словно ожидал этого.
– Не хочешь говорить? Хорошо, не говори. Твой муж пришёл во второй половине дня. Он выглядел очень решительно и целенаправленно. Сначала я не мог понять его поведения, но потом… В те редкие встречи, когда я был у вас дома, он вёл себя совершенно иначе. А потом я понял, что, очевидно, вы из-за чего-то серьёзно поссорились, и таким своеобразным способом муж решил тебе отомстить. Итак, он явился ко мне во второй половине дняи с порога заявил, что имеет важную информацию по делу Гароева. Потом сказал, что пришёл дать показания, которые всё время скрывал потому, что пытался выгородить убийцу. А теперь в нём проявилась (якобы) совесть. Он официально заявил, что из своей квартиры четвёртого октября ты вышла в половине шестого утра и явилась обратно только в 7.30– 8. Что ты была очень взволнована, когда уходила, и совершенно подавлена, когда пришла. А когда пришла, на твоих руках были пятна, которые ты тщательно смывала в ванной. НасчётГароева он заявил, что ты была с ним в интимных отношениях, которые совершенно не скрывала. Наоборот, подчёркивала при каждом случае. Гароев делал тебе дорогие подарки, например, духи. О твоей связи с ним знали все, а точно подтвердила Ольга, компаньонка, в беседе с мужем. Якобы твойсупруг располагал доказательствами и всё давно знал. Вот так, моя дорогая. Все его слова официально оформлены в соответствующем виде, занесены в протокол. Итак, следствие получило важную информацию: ты уходила из дома утром четвёртого октября.
– Допустим, – языком, шершавым, как наждак, я облизала пересохшие губы, – но ведь это не означает, что я была у Гароева. Я могла выйти куда угодно. Например, просто подышать свежим воздухом.
– А пятна на руках?
– Не было на моих руках никаких пятен!
– Существуют свидетельские показания. Официально свидетель заявляет обих существовании.
– Супруг не может быть официальным свидетелем.
– Бывший супруг. Твой муж подал на развод. Вас разведут быстро и автоматически к концу следствия. Тыв тюрьме, детей у вас нет. Так что когда начнётся суд, он уже не будет твоим мужем. Значит, его показания очень существенны.
– Или нелепы. Что более точно.
– Возможно. Но они существуют. Они официально записаны. Кроме того, этоещё не всё. Идём дальше.
Снова лист из папки. Прочла.
– Этовдохновляет меня меньше, – прокомментировалон, – мелочь, но всё же… Твоя любимая подруга Галина дала показания о том, что в ночь убийства Ольги ты вернулась к ней в квартиру только в три часа ночи. То есть когда Ольга давно была мертва. И здесь ты лгала. Галина показала, что в ту ночь у тебя вроде была какая-то важная деловая встреча. Ты можешь объяснить, какая важная деловая встреча может быть в полночь?
– Могу. Например, с любовником.
– Имя любовника! Имя, фамилия, адрес.
– Не помню!
– Итак, двойная ложь. Ты отсутствовала в доме, когда убили Гароева. И ты отсутствовала, когда убили Ольгу. В обоих случаях у тебя нет никакого алиби. Тёмная история! И подозрительная. Заставляет задуматься, не так ли?
– И это всё, что у вас есть?
– Конечно, нет. Смешно было бы арестовывать, если быу нас было только это! Но, честно скажу, если бытвой муж не явился сюда, и не дал эти убийственные показания, я бы тебя не арестовал. Твой супруг дал нам основание для ареста, понимаешь? Показания подруги были выбиты из неё почти насильно, но это так, ерунда. Мелочь, которая подтверждает, что ложь была не только в первом случае. А вот добровольный рассказ супруга – это уже серьёзно. Скажи только, за что он тебе так отомстил? Не для протокола, а просто так, самому интересно!
– Я от него ушла.
– Жаль, что ты не сделала это раньше.
– Ваши сожаления мне не помогут.
– Верно. Поэтому читай дальше.
На столе появился очередной листок. Прочитала. Никитин ждал моих слов. И дождался. Я сказала:
– Но ведь это нелепо! Показания Алисы Гароевой! Полная чушь! Как она могла видеть нас вместе, если при случайной встрече она меня не узнала! Один мой друг устроил мне встречу с Гароевойв парикмахерской. Мы столкнулись нос к носу, и она меня не узнала. Потом парикмахерша спросила её про меня, кто я, и Гароева сказала, что понятия не имеет, и видит меня в первый раз в жизни! Всё это было снято камерой на кассету! Если вы позвоните моему другу, я представлю вам эту запись!
– Тыхоть слышишь со стороны, что говоришь? Здесь следствие, уголовный розыск, а не детский сад! Кто-то снял что-то на какую-то кассету… откудая могу знать, что это действительно Алиса Гароева, а не подставная актриса, внешне похожая на неё? Кто будет этим заниматься? Тем более, суд такие материалы вообще не рассматривает. Ты этого не знала? Так что хватит морочить мне голову! Перед тобой официальные показания Алисы Гароевой, написанные ею собственноручно в отделении милиции. А не какая-то нелепая самодеятельность с кассетами, друзьями и парикмахерскими! Что тебе ещё неясно? Алиса Гароева утверждает, что ты долгое время была любовницей её мужа, она знала об этом и не раз заставала вас вместе! Однажды она попросила своего знакомого сфотографировать вас вместе. Вот, пожалуйста!
Никитин бросил на стол несколько фотографий.
Собственно, вся моя жизнь была злом. Злом, совершённым не по-моему умыслу…. Или по моему? За всё надо расплачиваться…. Я всегда расплачивалась. И не только собственной болью.
По вечерам в больнице была удивительная тишина. Вдавливаясь в жёсткостьказённого покрывала, я закрывала лицо руками. Я совершила немало зла, не отдавая себе в этом отчёт. Теперь, сражаясь с призраками, я умирала в прозрачности страшной ясности, давящей, чем удушающая груда камней. Я совершила немало зла. Я теперь за это расплачиваюсь.
В тот день, в офисе, два года назад, когда мы только-только стали заниматься эскортом и проституцией, мы пили шампанское, празднуя удачное окончание месяца нашей работы, окончание, которое принесло неплохие доходы.
– Я никогда не думала, что мужики такие скоты, – расслабившись, даже вечно суровая Ольга выглядела веселее обычного, – ты только подумай! За месяц мы заработали столько, сколько раньше не получали за целый год! У Анжелики была удачная идея….
– Этобыла моя идея! – вставила я, – большие деньги можно делать на чём-то. Либо наркотики, либо проституция. А проституция существовала всегда, и до нас, и будет существовать после нас. Так что мы не открыли ничего нового. Тебе повезло – у тебя умная соратница!
– Да уж. А с отелямиты выдумала здорово! Система скидок на уик-энды…. – Ольга не успела продолжить. В этот момент распахнулась дверь, и в кабинет ворваласьполная, но хорошо одетая женщина лет сорока пяти. Вернее, ворвалась – не то слово. Она вошла быстро, но очень уверенно и гордо. Захмелевшие, мы не успели сориентироваться, лишь Ольга бормотнула:
– Вы кто?
Женщина бросилана стол фотографию. Улыбающийся мужчина, держащий на плечах двух одинаковых маленьких девочек.
– Он вам знаком? – сказала, словно скомандовала, она.
– Да. Один из наших клиентов. Был, кажется… – всмотрелась в снимок Ольга.
– Был. И вы разрушили нашу семью. Вы обе разрушили мою семью! Оставили детей без отца!
– Постойте! – я начала разбиратьсяв происходящем. – Разве это мы виноваты? В том, что он спит с проститутками? Это не наша вина!
– Вы разбили мою семью! – глухо повторила женщина. – Пусть всё это падёт и на вас! Будьте вы прокляты!
И, захватив со стола фотографию, гордо развернулась и вышла из кабинета.
– Сумасшедшая какая-то! – фыркнула Ольга. Потом добавила, неловко пряча глаза в пол:
– Всё-такиу неё двое детей….
– Да, двое, – сказала я, – дети. Мы поступили правильно.
И от радости, что этой женщине, имеющей детей, мы причинили такую боль, у меня свело ноги – от мучительнойзахлёстывающей радости! Настолько сильной, что мне захотелось рыдать! Словно отнаслаждения, причинённого болезненным ударом…
Ещё несколько лет назад. Экскурс в прошлое. Жёсткийкожаный диван в чужой, но знакомой квартире. Неудобно сидя на нём, я поджималаноги, как вор. Мне хотелось спрыгнуть с третьего этажа, но я удерживалась – от чрезмерной правильности воспитания.
– Да, я тоже думаю, что так будет лучше всего! После пережитого нам будет лучше расстаться! – яркие лучи позднего закатного солнца падали на его лицо, и золотили рыжие, ослепительно рыжие волосы, как всегда собранные в хвостик, и от этого буйного слепящего золота хотелось плакать.
– Знаешь, чего я больше всего боюсь? – я ненавидела это место, его квартиру – вся обстановка делала меня жалкой, – я боюсь, что больше никогда не смогу посмотреть в твоёлицо. Понимаешь? Никогда! Видеть черты, которые могли бы…
Его лицо стало суровым и исказилось мукой – мукой, на которую он, как и я, отныне был обречён. Он только умоляюще протянул руки:
– Не надо, Наташа!
Я не подала ему рук. Я не смогла это сделать, потомучто отныне и навсегдамежду нами стоял ещё один человек. Человек, который не был рождён. Маленький человек, у которого, наверное, были мои глаза и его волосы, чьи робкие неуверенные движения я слышала по ночам…. Шесть месяцев… Всего шесть месяцев… Двадцать четыренедели жизни… двадцатьчетыре недели, когда во мне ещё жило моё сердце…
– Не надо делать виноватым меня! – его голос взвился на крик. – Я не виновен в том, что у тебя случился выкидыш!
– Не выкидыш! – мой голос был мёртв. – Этоназывается не выкидыш, а преждевременные роды.
– Врачсказал, что всё равно ничего сделать было нельзя!
– Успокаивай не меня. Свою совесть.
– Ты виновата не меньше, чем я! Нужно было думать раньше!
Всё было просто, до глубины. День, в который я должна была ехать в больницу. Вещи, собранные в сумку. Время, в которое я ждала: он подъедет на машине и меня отвезёт. Приём в роддоме на сохранение в десятьутра. Десятьодиннадцать, двенадцать, половина второго. Он приехал в три, чтобы сказать о том, что забыл и задержался на работе. Позже я узнала, что в тот день в кабинете он трахался с какой-то девицей, которую собирался взять на работу официанткой… Позже, от одного из общих знакомых я узнала истинную причину (про девицу) того, почему в тот день, когда меня собирались положить в больницу, он опоздал. Я должна была выйти из дома, поймать такси… Я не сделала этого… Я доползла до соседской двери… В половине второго в лужеалой крови на машине скорой помощи меня доставили в дежурный роддом, где навсегда осталось то, что должно было быть моим сыном… Всё сделали неудачно… Позже я узнала, что от некачественной медицинской помощи в тот страшный день у меня больше не будет детей. С тех пор я стала ненавидеть всех женщин вообще. А имеющих детей женщин особенно, лютой ненавистью… Тогда мы расстались и я исчезла из его жизни. А некоторое время спустя вышла замуж. Казённое больничное одеяло было серым, как и вся моя жизнь. Серая, бессмысленная, унылая…
Медсестра, делавшая мне укол, не осталась на смену. Она ушла домой. Я слышала, как она идёт – стук каблучков по коридору. Позвонит или нет? А если и позвонит, он придёт? Придёт или нет? Наверное, он не сможет не прийти… С ним мы будем всегда связаны прочнее, чем семейными или любовными узами. Память, единственное живое, что ещё осталось во мне, медленно возвращала меня в другой день.
Никитин швырнул на стол несколько снимков.
– Где вы взяли эту нелепость?! Но это же просто смешно! Я нигде никогда не была с Гароевым!
– Эти снимки, по просьбе Алисы Гароевой, сделал личный телохранитель её мужа по имени Вадим. Он сделал их, когда вы ужинали в ресторане.
– Но я никогда не ходила с Гароевым в ресторан! Почему вы предполагаете, что моя кассета – подделка, а насчёт этой фальшивки у вас нет никаких сомнений? Почему Алиса Гароева не смогла сделать хороший монтаж на компьютере?
– Потому, что у Алисы Гароевой нет причин лгать. А у вас есть. И причины серьёзные.
Фотография изображала богатосервированный столик в каком-то ночном ресторане. Ночном потому, что была зажжена лампа на столике и люстра. За столиком сидел Гароев(в профиль), и я в анфас. Глаза мои были широко раскрыты – так, будто я была удивлена или перепугана. Или одновременно: рот ажприоткрыт! На мне был чёрный костюм, в котором я всегда ходила только на работу. Я никогда не стала бы одевать его в ресторан! Собираясь в дорогой ресторан с мужчиной, я надела бы откровенное вечернее платье… Оно бы смотрелось более естественно, чем тёплый осенний костюм. Тем болеечто на Гароеве была летняя белая рубашка с коротким рукавом и заляпанным чем-то жирным (например, майонезом из ресторанного оливье) полосатый галстук. Я не сомневалась, что это искусная подделка, профессионально выполненная на хорошем компьютере! Но как объяснить это следователю, которыйзаранее уверен в твоей вине и готов обвинить любым словом, которое скажешь?
– Этофотомонтаж, подделка!
– Я не сомневался, что ты это скажешь!
– Значит, у вас есть показания охранника?
– Разумеется. Охранник рассказывает, как по просьбе Алисы Гароевой сделал эти фотографии.
– А в самом ресторане вы были?
– Зачем?
– Чтобы убедиться, что никто из официантовменя в глаза не видел?
– А зачем, если самым убедительным доказательством служат эти фотографии!
– Отправьте их на экспертизу, чтобы определить подлинность!
Никитин хмыкнул.
– Вы не сомневаетесь, что..
– Не сомневаюсь! У АлисыГароевой нет причин лгать. А ты уже так запуталась в собственной лжи, чтодаже некуда путаться дальше!
– Говорить можно всё, что угодно! Главное – доказать!
Очередной листок. Медленно, но неторопливо беру в руки, Но Никитин быстро вырывает из рук.
– Этопротокол обыска в офисе, в твоём кабинете. В ящике твоего стола найден галстук Руслана Гароева, в котором он на фотографии. Вадим, охранник, сделавший снимок, в своих показаниях утверждает, что во время вашего рандеву в ресторане Гароев испачкал галстук майонезом, рассердился, а ты забрала его и спрятала в сумочку. Позже этот галстук был найден во время обыска в ящике твоего рабочего стола.
– Но мне его прислали… по почте… – до меня почти ничего не дошло. А может, и не хотелось, чтобы дошло…. Я рассеянно хлопала глазами. Мне нечего было сказать.
– Дальше, – очевидно, Никитин решил добить меня фактами. Чтобы сломить всяческое сопротивление, – протокол обыска в квартире. В кладовке найдена упаковка от бандероли. По показаниям твоего бывшего мужа, в этой бандероли Гароев прислал тебе духи. На упаковке, на коробке духов с туалетного столика, обнаружены отпечатки пальцев Руслана Гароева. Адрес на бандероли, позаключению экспертизы, написан его рукой. Как ты это объяснишь?
– Никак.
– А я объясню. Гароев делал тебе дорогие подарки.
– И присылал их по почте?
– Любовники делают и более неожиданные вещи. А вдруг тебе хотелось получить бандероль? Или позлить мужа? Меня не интересуют предположения, только факты. А факты – это отпечатки пальцев Гароева, и адрес, написанный его рукой.
– Почему именно духи? Почему вы не перерыли мои трусы? Вдруг Гароев дарил мне нижнее белье?
– Эпизод с духами был рассказан твоим мужем. Мы проверили. Он в своих подозрениях оказался прав.
– В своих подозрениях?
– Конечно! Он с самого начала предполагал, что духи были посланы именно Гароевым. Дальше. На самодельном обрезе, из которого застрелили Руслана Гароева, был обнаружен кусочек лака для ногтей. Было обнаружено экспертизой, что это женский маникюрный лак для ногтей фирмы «Риволи». В твоей квартире во время обыска был найден начатый флакон лака «риволи» того же цвета и состава. По заключению экспертизы, лак из флакона, найденного в квартире с твоими отпечатками пальцев, полностью идентичен с кусочками лака, который был найден на обрезе, из которого застрелили Гароева.
– «Риволи» – дешёвый лак. Больше половины женщин города пользуются этим лаком! И цвет тоже распространённый, коричневый. Да в каждом косметическом магазине продают именно такой цвет больше всех остальных! И содержимое всех флаконов одинаково! Это не доказательство! Это просто нелепость!
Никитин сурово посмотрел на меня из– под сдвинутых бровей.
– Во время обыска в офисе нами были найдены многие интересные вещи. Например, множество счетов в зарубежных банках на твоё имя. Всвоих личных файлах Ольга вела им настоящий перечень. Что за деньги ты хранила на них?
– Этоне мои счета!
– Вот как? Может, Наталья Тимошина – не твоё имя?
– Моё, но…. Но счета не мои! Это счета Ольги. Она воровала деньги и пользовалась моим именем.
– У кого воровала?
– Я не знаю…
– И ты за это её убила?
– Я не убивала её! Я обнаружила эти счета только после еёсмерти!
– А может, наоборот? Может, Ольга обнаружила, что ты совершалатёмные сделки за её спиной и потребовала поделиться или отдать все деньги ей? А ты взяла и задушила её в порыве гнева! Ты молодая, сильная, а Ольге больше пятидесяти, к тому же она сильно нервничала…
– Нет! Все было не так!
– А как? Ты задушила её не во время ссоры?
– Я её не убивала!
– Что за деньги ты хранишь на счетах?
– Этоне мои деньги!
– Чтобы открыть счёт в зарубежном банке, необходимо предъявить паспорт или удостоверение личности.
– Ольга подделала мои документы!
– Я бы поверил в это, если бы речь шла о наших банках, но за рубежом?
– Ольга украла моё удостоверение личности и сделала с него копию!
– То украла, то подделала… Сама хоть определись!
– Я не имею к этим счетам никакого отношения!
– А я вот думаю, что это как раз та причина, из-за которой ты убила Ольгу. Тебя просто прижали со всех сторон. Я читал её записи. Я читал все её файлы!
Он особенно подчеркнул слово «все». Я знала, на что он намекает. Значит, он знал ту причину, по которой я ушла от мужа, но я ничегоне могла прочитать в его глазах.
– Ну и напоследок я расскажу тебе о показаниях Вадима, личного охранника Гароева. Очень разговорчивый оказался молодой человек! Так вот, он работал на два фронта: на Гароева и на его жену Алису Гароеву. На Алису даже больше, он не раз выполнял её деликатные поручения. Он утверждает, что ты была постоянной пассией его босса. У Гароева было много женщин, он менял их как перчатки, но ты держалась дольше всех. Именно поэтому ты возомнила, что Гароев должен на тебе жениться. По словам Вадима, ты преследовала Гароеваи устраивала ему сцены, не считаясь с тем, что его жена знает обо всём. Алиса Гароева наняла Вадима, чтобы он звонил тебе по ночам и требовал. С помощью угроз, чтобы ты оставила в покое её мужа и больше никогда не появлялась в их доме. Охранник признался, что исправно тебе звонил. О том, что были такие ночные звонки, подтверждает твой муж тоже. Кроме звонков, Вадим следил на машине за твоими передвижениями. Муж подтвердил, что постоянно видел одну и ту же машину, которая следила за окнами в ночное и вечернее время. Итак, подведём итог. Доведённаядо отчаяния отказами Гароева, утром четвёртогооктября, зная, что семья находится на даче, за городом, ты явилась кнему в квартиру. Гароев сам открыл дверь. Между вами произошла крупная ссора. Очевидно, он так и не впустил тебя в комнаты, вы разговаривали в холле. Ты схватила со стены обрез и выпустила всю обойму ему в лицо. Потом, придя в себя, достала платок и вытерла отпечатки пальцев с обреза. Мы искали твою одежду со следами крови, но не нашли. Думаю, ты успела её уничтожить. Это что касается первого убийства. Теперь второе. Ольга начала подозревать о твоих финансовых махинациях, и однажды ночью застала тебя в офисе со счетами в руках. Она требовала денег. Ты вспылила, вышла из себя. Набросилась на неё и задушила. Потом в ужасе убежала. Два эти убийства не связаны между собой, но, тем не менее, совершил их один и тот же человек. Ты. Я прав? Так это было? Тебелучше сказать всё, как есть! Ты именно так сделала все это?
– Нет! – мой голос сорвался на крик. Мне казалось: я схожу с ума, и мой раскалённый мозг от всего этого кошмара медленно погружается в тёмные воды безумия, – НЕТ!!! У меня не было причин! Я никогда не изменяла мужу! Я даже не помню лица Гароева!
– Потому, что теперь вместо его лица для тебя – то кровавое пятно, которое ты оставила ему отметиной!
– Нет! НЕТ!НЕТ!!!
Мне хотелось сказать многое, но…. Но это было бессмысленно. Суровое лицо человека, сидевшего передо мной, говорило яснее любых слов о том, что всё, что я ему скажу, не играет никакой роли. Уже не будет играть в судьбе моей никакой роли. Абсолютное равнодушие. Всёравно.
Происходящее оставалось в памятитолько цветными пятнами, хаотично инепоследовательно всплывающими в сознании из темноты. Всё сбилось и смешалось. Превратившись в сплошную кучу: страшное и унизительное пребывание в камере, долгий изнуряющий допрос Никитина, к концу которого я уже не понимала, на каком свете нахожусь. Вся нелепость и несуразность обвинений, не существующих в реальности. Событий, в которых я не принимала участия и мест, где я никогда не была. Так и не придя в себя, я находилась в постоянном осознании оглушающего шока. Следует ли удивляться, что всё происходящее представало в виде размытых расплывчатых пятен. Из которых особенно чётко и ясно мне запомнились только два.
Первым был допрос Никитина. Я не могла сказать, сколько часов провела, погружаясь в липкое забытьё безумия, словно страшный и чудовищный сон, проявившийся наяву. Так, наверное, чувствует себя человек, мирно и спокойно заснувший в своей постели и вдруг проснувшийся в сумасшедшем доме, в окружении буйно помешанных, которые бросаются на стены и воют. Меня обвиняли в близкой связи с человеком, которого я едва-едва помнила в лицо. Я не узнала бы его, столкнись мы нос к носу на улице или в магазине. Меня обвиняли не только в близкой связи (обвинять в этом было бы просто смешнов наше время, когда все спят друг с другом. Как в одной большой коммуне). Меня обвиняли в его убийстве. Фотографии. Где изображено моё лицо. Показания людей, с которыми я никогда не встречалась. От всего этого можно сойти с ума! И каждое моё слово, которым я тщетно пыталась защищаться, было лишь приговором, лишь утверждением моей виновности! Наверное, я была так растеряна и сбита с толку, что намеренно вводила в сомнения тех, кто и без того верил в мою вину. Следует ли удивляться, что к концу общения с Никитиным я находилась в таком психологическом шоке, что поверила бы, скажи он, что я – переодетый римский император!
Вторым отчётливым эпизодом, запомнившимся мне удивительно чётко, была встреча с бесплатным адвокатом, назначенным мне прямо в СИЗО.После допроса меня вновь вывели в коридор (лицом к стене, наручники, руки за спиной), потом завели в другую комнату, как две капли воды похожую на предыдущую. Так меня ждали. Мне навстречу поднялась худощавая женщина средних лет, с крашеными чёрными волосами, одетая в серый костюм, в очках и с потёртой сумкой, лежащей на столе. Сумка быладешёвой, не вязавшейся с обликом преуспевающего адвоката, да и вид у женщины тоже был какой-то… дешёвый. Неприятный вид равнодушного существа, похожего на ворону. Особенно плохо смотрелась узкая полоска крепко сжатых губ. За толстыми стёклами очков поблёскивалитёмные глаза, смотрящие на меняс хищным выражением. С первого же взгляда я почувствовала неприязнь. С меня сняли наручники и оставили наедине с ней.
– Садись, – отрывистым жестом она указала на стул, – я назначенный тебе адвокат. Буду тебя защищать.
– Вы!
– Что?
– Кто мне следует обращаться на вы! Мы ведь вместе не пили! Нечего мне тыкать!
Это ей не понравилось. Губы совсем исчезли.
– Ты…то есть вы… сидишь за два убийства!
– Я ещё не сижу! Сидят после суда!
– Правильно. И мой долг добиться, чтобы ты села на меньший срок. Но давай… те сразу договоримся. В данный момент я работаю в бесплатном порядке, это одна защита. Но если вы наймёте меня в частном порядке, защита будет совершенно другая. Итак, если хочешь меньше сидеть, нужно оплачивать услуги адвоката. Это понятно?
– Вполне. Я не отказываюсь платить. Наоборот. Я хорошо заплачу, если вы меня отсюда вытащите. Но прежде, чем платить, мне хотелось бы узнать, как вы будете строить защиту.
– Очень просто. Убийства в состоянии аффекта, подтверждённого психиатрической экспертизой, плюс явка с повинной и содействие следствию…
– Чего?
Всё это напоминало нелепыйплохо разыгранный фарс. И так мало походило на работу правосудия. Передо мной сидела просто хищнаябезграмотная дура, алчножаждущая денег, которой было абсолютно на всё наплевать. Мне стало страшно. Это было совсем не то, на что я надеялась.
– Значит, я должна признаться в том, что я не совершала?
– Что значит не совершала? Тыбысюда не попала, если быне прихлопнула любовника! Разумеется, в состоянии аффекта.
– И какой же был… аффект?
– Оченьпросто! Ты его любила, хотела выйти за него замуж. А он посмеялся над твоими чувствами! В то утром между вами произошла жестокая ссора, ты вспылила, пришла в отчаяние, схватила со стенки обрез и выстрелила! Нужно говорить так.
– Вы в этом уверены?
Радуясь возможности проявить свою образованность, она вдругпринялась сыпать юридическими терминами. Отчаяние немного прошло. Мне вдруг стало смешно.
– Вы хорошо рассуждаете. Но вы упустили из виду одно. А что, если я никого не убивала?
– Если будете настаивать на таких нелепостях, вам придётся только хуже! Вы должны мнепомогать и делать то, что я вам говорю! Все здесь невиновные! У меня большая уголовная практика, и девяностопроцентов задержанных утверждают, что невиновны! Но вы не должны это говорить! Таким образом вы мне помешаете!
– А если это правда?
– Будь это правдой, вы бы сюда не попали!
Я больше не могла её выдержать. Я чувствовала, что не смогу выдержать тактику её защиты по второму убийству. Поэтому резко вскочила из-за стола, заставив её в ужасе отшатнуться, изаколотила в дверь. Появился охранник.
– Отведите меня обратно в камеру!
– Ты хоть понимаешь, что делаешь? Дура! – зашипела адвокатша, обманутая в лучших чувствах.
– Понимаю. Я не хочу больше это слушать!
– Ты отказываешься от адвоката?
– От такого – отказываюсь! Такой адвокат мне не нужен!
– Ты же получишь пожизненное, кретинка!
– С такой защитой я во всех случаях получу пожизненное, мне нечего терять!
Охранник смотрел на нас, с трудом скрывая любопытство.
– Ну ладно! Ты обэтом ещё пожалеешь!
– Уже жалею! Отведите меня в камеру!
Снова коридор, и с тяжёлым лязгом за мной захлопнулась очередная дверь.
Я открыла глаза и увидела склонившегося над кроватью Никитина. Как всегда, его лицо не выражало ничего. После разговора с медсестрой прошло два с половиной дня, но я так и не получила никаких известий от Рыжика. Это означало, что нет никакой надежды. Нет – именно для меня. Я дошла до последней стадии отчаяния. От малейшегослучайного слова меня бросало в слёзы. Я не могла их остановить, и от нервов не осталось почти ничего. Моя жизнь заканчивалась так бесславно и страшно…. Я умирала. И этот последовательный, чудовищный процесс умирания уже ничто не могло остановить. Это было страшно – знать, что всё закончено. Словно тебя живьём закопали в могилу. Закончилось отчаяние и одиночество, и в полное отупение ввергала глухая, никогда не проходящая боль.
Я открыла глаза и увидела Никитина. Я часами лежала в кровати, либо гипнотизируя стенку, либо прикрыв глаза рукой. От постоянных уколов кружилась голова, от недоедания уходили последние силы – иногда я не могла пошевелить даже рукой. Вся нелепость заключалась в том, что я до безумия хотела жить. Я хотела жить до отчаяния, до пены у рта, до самого страшного крика! Но молчаливая степень безысходности, словно рваный панцирь, закрывала любой путь. Даже путь назад.
– Притворяешься, что тебе плохо? – сказал Никитин.
– Почему притворяюсь? – я прикрыла глаза.
– Говорил с врачами. Они утверждают, что ты удивительными темпами идёшь на поправку!
– Твоими стараниями! Не полез бы с наркозом – сдохла быуже давно и не мучилась!
Я перестала говорить Никитину «вы», и получилось это как-то непроизвольно. Может, от жестоких страданий я почувствовала не равенство, а своё превосходство над ним. Между нами завязалось что-то типа дружеских отношений – если уместно такое слово. Разумеется, тайно скрытых дружеских отношений, в которых невозможно даже отдать себе отчёт. Поэтому вместо нормальных разговоров я всё время огрызалась. Огрызалась довольно злобно: во-первых, чтобы скрыть, что он может быть мне симпатичен, а во-вторых потому, что мнебыло всё равно.
– А ты хочешь сдохнуть? – в голосе послышалась насмешка.
– Хочу, только кто мне даст?
– Послезавтра тебя выписывают, – внезапно он стал очень серьёзным, – выписывают-и ты знаешь, куда вернёшься?
– Знаю. Разве можно это предотвратить?
– Второй раз счастливого исхода не будет.
– Меня убьют? Я знаю это давно. Никакой разницы нет.
– Я мог бы предотвратить, если быты прекратила валять дурака! Как говорят, клеить полную несознанку. Стоит сказать пару слов – и я изменю всё!
– Хочешь, чтобы я призналась? Этого не будет! Не дождёшься! Я лучше сдохну!
– Дура! Сдохнешь мучительно, страшно. Больно! И мне, между прочим, не всё равно! Давай сделаем так…
– Мы никак не сделаем. Я не признаюсь. Ты ждёшь, что я скажу, как убивала этих двух придурков, расскажу все подробности? Этого не будет! Потомучто я их не убивала! Если быя сделала это, я быпризналась, я всегда говорю правду, как последняя дура. Но я их не убивала. Не знаю, кто меня подставил. Наверное, тот, кому всё это нужно. Только я здесь нипри чём.
– Всё это я уже слышал! Неужели нельзя измениться?
– Нет! Если я стану лгать, я изменю себе, а зачем? Чтобы избежать смерти? Жизнь для меня – не такая уж большая ценность! Знаешь, я вообще не люблю изменять. Никому. Это очень подло. А я не люблю подлость. И когда ты поймёшь это, ты поймёшь, что я никого не могла убить.
– Послезавтра тебя выписывают из больницы и возвращают обратно в СИЗО. И перестань валяться на кровати и корчить из себя умирающую! Ты достаточно здорова, чтобы ложиться в гроб!
Никитин резко поднялся, чтобы выйти, но в этотмомент дверьпалаты приоткрылась, и внутрь заглянула та самая хорошенькая медсестра, которую я просила позвонить.
– Вечерний обход! – сказала она, ни на кого не глядя, и решительно избегая встречаться со мною глазами. Она демонстративно отворачивала от меня лицо, и я с удивлением почувствовала в ней какую-то скрытую неприязнь. Никитин поспешил ретироваться. Он сделал это слишком быстро. Мне было смешно: как все мужчины, он боялся врачей.
Через пару секунд двери распахнулись, и внутрь ввалилась толпа в белых халатах – студенты. Несколько солидных врачей. Все в белом. Один из них поравнялся с моей кроватью…Я онемелаи вцепилась в одеяло, чтобы не закричать! На меня смотрел одетый в докторский халат…. Рыжик! Рыжик, для конспирации нацепивший на шею стетоскоп! Поравнявшись с кроватью и поймавмой взгляд, он заговорщицкиморгнул глазом.
– Так, ну здесь всё хорошо… – врач, ведущий обход, махнул рукой, даже не посмотрев в мою сторону.
– Всёхорошо. Всё будет хорошо, – сказал Рыжик, – врачам нужно доверять.
В его глазах плясали озорные чёртики, я видела, что ситуация несказанно его забавляет. Значит, он проник в больницу и вырядился специально ради меня? Что-то внутри дрогнуло – и впервые я по-настоящему сдержала подступающие к глазам слёзы. Как он сказал? Всё будет хорошо?
Тем временем, продефилировав по палате и ни на кого не обращая особого внимания, исчез вместе с остальными, Рыжик умело затерялся в толпе. Он был прав: выделять меня на глазах у всех было опасно. Но что он собирается делать дальше? Я нервничала так, что не могла ни лежать, ни сидеть. Я вскочила и почти побежала по направлению к туалету: охранник, как всегда, тащился за мной.
И, тем не менее, это было бесполезно: никто не окликнул меня, никто не встретился по дороге. И туалет, и коридор были пустынны – так, будто здесь совсем недавно не бродили толпы врачей. Я снова оказалась в кровати, не сомневаясь, что он придумает способ передать мне хоть что-то. Так и произошло.
Через два часа в палату заглянула медсестра, другая, пожилая, дежурившая в прошлую смену и почему-то оставшаяся в больнице ещё на день.
– Ты! – ткнула в меня пальцем. – На выход! В процедурную, быстро! Врач назначил укол!
Укол, на ночь глядя? Почувствовав надежду, почти побежала. Она завела меня в манипуляционную. Охранник хотел зайти следом, но в этот момент из глубины комнаты возник Рыжик и нагло захлопнул перед ним дверь со словами:
– Перед уколом её нужно осмотреть! Не буду же я её перед вамиосматривать! Имейте совесть! Она выйдет через пять минут! Не бойтесь, отсюда никуда не убежит!
Он завёл меня внутрь, медсестра вышла. Напару секунд мы остались наедине. Всё это было так естественно, что ничего нельзя заподозрить. Рыжик схватил меня за руку, приблизил к себе и быстро зашептал:
– Слушай внимательно. Завтра утром будет обход. После этого я зайду в палату якобы за тем, чтобы переписать фамилии. Ты окликнешь меня и скажешь, что тебе плохо. Сильные боли. Корчисьи хватайся за живот. Когда я подойду, начинай орать. Можешь кататься по кровати, кричать, стонать, делать всё, что хочешь. В общем, постарайся, чтобы действительно было похоже на приступ. Сможешь?
– Я постараюсь. Но что будешь делать ты?
– Я сделаю озабоченное лицо и скажу, что тебя необходимо срочно везти в операционную.
– А дальше?
– Дальше не твоя забота! Тебе скажут, что нужно делать! Ты должна всё выполнять беспрекословно. Всёчто скажут, запомни!
– Ты поможешь мне бежать?
– А зачем, по-твоему, я всё это делаю?
– Разве меня нельзя освободить официально?
– Нет, к сожалению. Но об этом – потом.
– А у нас получится?
– Да Я не один. У меня есть помощники. Я вытащу тебя отсюда!
– Я плохо выгляжу?
– Ничего, это поправимо! Всё. Времени больше нет. Помни: завтра утром, после обхода. У тебя две задачи: кричать и молча делать всё, что говорят.
Я уверена: ни одна больница мира не знала второго такого дня! Это было просто изумительно, бесподобно! Жаль, что я не могла до конца присутствовать на всём этом… Жаль, но не каждая сцена нуждается вприсутствииглавного героя в финале. Я не смогла увидеть финал. Я должна была исчезнуть – задолго до финала, задолго до каких-либо подозрений, задолго до того, как в стенах самой обыкновенной больницы разыгралась комедия, похожая на сценку со времён Комедии Дель арте (разумеется, в современном стиле). Жаль, я не могла увидеть её до конца. Может, если бымнеудалось, это искупило бы полную чашу моих страданий и вознаградило – в какой-то мере. Но я не видела, а потому страдания остались со мной.
Впрочем, меня вполне вознаградило детальное описание происходящего от других действующих лиц, не менее важных, чем я. Много позже, когда за плечами остались пережитые страдания и часы, сидя в уютной гостиной загородной дачи, возле камина, с бокалом шампанского в руках, нахохотавшись до рези в боках, до спазм, до боли, я вдруг очнулась на минутку, словно выплыла из окружающего мира, чтобы просто сказать:
– Я никогда не думала, что ты на такое пойдёшь!
– Почему ты считаешь, что всёобо мне знаешь?
В мягком свете камина и затенённых ламп, в роскоши обстановки и темноте за окнами, спрятавшей нас от всего мира, он был красив, как сказочный герой из романтической сказки, и от созерцания его невиданной прежде (и вообще не существующей) красоты, у меня захватывало дух. Это лицо было тем единственным, которое я всегда мечтала видеть рядом с собой, просыпаться с ним и засыпать. Ощущать и чувствовать двадцать четыречаса в сутки, понимая, что это и есть рай, в котором не нужно больше ничего, ничего…. Только прижаться губами к суровой, немного морщинистой коже, спрятать себя на его плече и замереть так надолго, несгибаемойпод ледяными порывами ветра, захлебнувшегося злобой от нашей неприкосновенности, от того, что мы находимся далеко. Я всегда любила его, но в те минуты любовь моя вдруг стала необычайно острой… острой, как лезвие бритвы. Как боль. И, причиняя боль, вознесла меня на вершину, с которой (я знала это) я никогда не сумею спуститься… да, если честно, мне совсем и не хотелось с неё сходить. Острая, пульсирующая, бесстыдная и чего-то вечно стыдящаяся, страстная как пламя, и прохладнаякак целительный дар горного родника, моя любовь становилась огромнымнепроницаемым облаком, закрывающим нас от мира, словно человечество вымерло из-за случайной катастрофы и на всём земном шаре не осталось больше никого, кроме насдвоих. От такой любви хотелось смеяться и плакать, громко кричать и не произносить ни одного из существующих слов, распахнуть руки и вознестись над земной атмосферой. Чтобы. Почувствовав ожог солнца. Вдруг упасть вниз. С высоты птичьего полёта, на счастливые мгновения, ставшие острым стеклом. Грудная клетка, слишком маленькая в природных размерах человеческой анатомии, не могла вместить всего, всего, всего… и потому, заглядывая в его невидимые глаза, я могла лишь произносить, дыша как раненый зверь:
– Значит, ты меня любишь?
– Люблю. Ты же это знаешь. Всегда любил. И люблю.
И – темнотаспазма, боль, роскошь. Вспышка – всё, скрывшее мир огромным облаком, становилось незабываемым отпечатком, навсегда застрявшим в глазах… полумрак комнаты, и в нём, друг напротив друга, мы двое – две тени, две боли, которым остаётся ждать лишь пару секунд, чтобылибо совершить непоправимую ошибку, либо вознести друг друга на небеса. Что стоит жизнь без этой ошибки? Я давно подошла к пределу, за которым уже всё равно.
Несколько шагов. Протянутые руки – на плечи.
– Я люблю тебя. Всегда любил. И люблю.
Лёгкое прикосновение ладони, закрывающей его дрожащие губы.
– Не надо. Ничего не надо говорить. Даже пошлости, вроде того, что мы сейчас поднимемся на второй этаж посмотреть твою спальню. Молчи. Просто пойдём.
Я хорошо помню то утро. Когда я открыла глаза, он не спал. Я поймала его счастливую улыбку, полную обещания и какой-то надежды, и тревожно спросила:
– Что же теперь будет?
– Ты боишься? То же, что и всегда.
– Да, я боюсь. Боюсь, и мне не стыдно в этом признаться. Я слишком много перенесла.
– А что, собственно, произошло? Тебе нечего бояться! Просто я немного необычным способом вырвал тебя из их лап. Если быя знал, что тебя арестовали, я бы сделал это намного раньше. Заплатил кому следует – и все. И ты не прошла бы через ад. Но вся беда заключается в том, что я не знал, что тебя арестовали. Мне никто обэтом ничего не сказал! Я не мог знать! Поэтому всё так получилось.
– Можно подумать, ты ничего не платил!
– Платил. И ещё заплачу. Какое значение имеют деньги, если речь идёт о твоей жизни? Деньги – ерунда! Например, зав. отделением я отвалил пять тысяч.
– Разве зав. отделением был в курсе?
– Глупышка! Конечно! Иначе каким бы образом я всё так здорово провернул!
– Да уж, здорово! Я чуть не умерла от ужаса!
– Кстати, дорогуша, в тебе пропала гениальная актриса! Как ты принялась кататься по кровати и кричать! Даже я почти тебе поверил! А какие потом у них были лица…
И, глядя друг на друга, мы захохотали ещё раз.
Мой побег из больницы был тщательно подготовлен, но готовила его не я. Более того. В его подготовке я не принимала вообще никакого участия. Лучше, чем Рыжик, придумать было нельзя. Итак, его задачей было устроить мой побег из больницы, где рядом со мной постоянно находился вооружённый охранник, где всё время было людно, все входы и выходы охранялись, и незамеченной не смогла бы проскочить даже мышь. И, надо сказать, справился он со своей задачей блестяще. Вот как обстояли дела. Я попытаюсьописать происходящее со слов очевидцев – то есть так, как описал мне Рыжик, остававшийся на поле боя до самого победного конца.
9.00 —в палату вваливается толпа врачей, совершающая обход. Дежурный врач. Профессор, студенты, дежурный врач с ночной смены, зав. отделением, ещё кто-то, ещё кто-то. Затерявшись в толпе белых халатов, в середине находится Рыжик. Он повесил на шею стетоскоп и старательно отводит от меня глаза. Обходзаканчивается быстро. Как всегда, на меня никто не обращает внимания. Через десятьминут белые халаты исчезают.
9. 15 —появляется Рыжик. Он шествует к окну, сосредоточено держаисторию чьей-то болезни в руках. Он не успевает подойти к окну и с кем-то заговорить. Я громко окликаю его:
– Доктор. Мне плохо! У меня сильная боль!
Он подходит ко мне и небрежно говорит:
– Что случилось?
Я начинаю кататься и кричать. Он делает вид, что обследует рану, с которой давно сняли повязку. Трогает пальцами, щупает, делает сосредоточенный вид. Потом вдруг распахивает дверь и орёт:
– Открылось кровотечение! Сестра, срочно готовить операционную!
И выскакивает из палаты. Слышно, как в коридоре он громко обращается к охраннику:
– У вашей подопечной большие проблемы! Разошлись швы, необходима срочная операция! Состояние критическое!
Мне не слышно, что отвечает охранник.
9.30 —двери распахиваются, и в палату вваливается операционная каталка. Вместе с ней – Рыжик, дежурная медсестра и два санитара. Рыжиксуетится: «Осторожней! Осторожней!». Санитары поднимают меня и кладут на коляску. Вывозят в коридор и быстро катят по направлению к верхней операционной. Охранник с растерянным видом плетётся следом. В операционную егоне пускают. С решительным видом Рыжик загораживает ему дорогу: «А вам сюда нельзя».
9.35 —процессия выезжает в операционную. Двери захлопываются. Охранник остаётся в коридоре. Ему предстоит ждать.
9. 45 —из операционной выходят два других санитара – не те, что сопровождаликаталку с больной. Они оба несут тяжёлый мешок, до верху полный окровавленным бельём. Мешок такойполный и тяжёлый, что тряпки едва не вываливаются. Видя его содержимое, мент брезгливо морщится и уступает санитарам дорогу. От грязного белья его заметно тошнит. Санитары тащат мешок к лестнице чёрного хода. Слышно, как они спускаются вниз по ступенькам.
10. 00 —операция идёт полным ходом. Мент скучает. Внизу, от главного входа больницы, постоянно отъезжают какие-то машины, и одназа одной – машины скорой помощи. Пустые, либо везущие куда-то больных.
11.00 —двери операционной распахиваются. Два санитара и Рыжиквыкатывают каталку с человеком под одеялом и под капельницей. Видно, что это женщина, заключённая Тимошина: – из– под одеяла виднеются светлые волосы.
11.10 —каталку завозят в палату. Санитары перекладывают женщину на кровать. Рыжик проверяет капельницу, наклоняется. Щупает пульс. Убедившись, что арестантка под наркозом заняла своё место в палате, охранник спокойно занимает пост в коридоре.
11.20 —Рыжик выходит из палаты иподходит к менту. Он говорит, что рана дала осложнения, и Тимошинупрооперировали второй раз. Операция прошла сложно. Ей дали сильный наркоз. Наркоз полностью пройдёт через 5–6 часов, и она придёт в себя. А до этого все 5–6 часов будет спать. Рыжик просит мента, чтобы он поглядывал на неё, но руками не прикасался и не тревожил ни в каком случае. Потомучто резкое пробуждение от наркоза может вызвать шок. Пусть через 6 часов зайдёт в палату и когда увидит, что женщина пришла в себя, у неё открыты глаза и она в сознании, пусть позовёт его, Рыжика, из смотровой. Мент обещает всё выполнить.
11.25 —Рыжик заходит в смотровую. Потом сразу же спускается иидёт внизпо лестнице. Санитары ушли ещё раньше. Мент не обращает на него никакого внимания.
17. 20 —прошло больше шести часов. Начинаеттемнеть. Мент заходит в палату. Женщина лежит неподвижно. Капельница давным-давно пуста. Менту кажется странным её неподвижность и то, чтокапельницу никто не убрал из вены. Но решает подождать.
17. 45 —мент снова заходит в палату. Женщина неподвижна точно так же, как и раньше. Мент идёт в сестринскую и нападает на дежурную сестру:
– Почему никтоне снимет капельницуу послеоперационной больной? Вы что тут, совсем с ума посходили?
Сестра широко раскрывает глаза:
– Какой послеоперационной? Сегодня утром не было никаких операций!
– А Тимошина? – сердится мент, – Разве её не оперировали? Что за бардак! А ещё больница!
– Тимошина? Да её же завтра утром выписывают! И мыещё пару дней назад предупредили ваше начальство! Она совсем здорова! Чего вдруг оперировать? Что за ерунда?
Менту становится нехорошо. Он бросается в палату. Женщина по-прежнему лежит неподвижно. Он срывает одеяло, и… застывает так же неподвижно, видя собственное увольнение. На койке нет никакой Тимошиной. Перед ним лежит загримированная под Тимошину резиновая кукла из секс-шопа. В парике из жёлтых крашеных волос.
Я задыхалась в мешке, царапая ногтями грязное бельё. Я не могла бы сделать большей глупости, даже думая десять лет. Все, что я теперь могла – лишь бесполезно сгинуть в грязном мешке, запачканнымчужим дерьмом. Нелепость, доходящая до абсурда.
– Срочно в операционную.
Помню электрические разряды, разом заплясавшие в моих глазах. В палатепоявилось двое амбалов, вкатывающих носилки. Мне хотелось истерически закричать: «что ты задумал?!», но я подчинилась гипнотической властности глаз. Нужно было только стонать, что я и делала с огромным удовольствием, перемежая стоны какими-то нечленораздельными звуками, похожими либо на истерический смех, либо на самый отчаянный стон. В принципе, это было не так важно. всё равно на меня никто не смотрел. Какая кому разница до нелепостей, вырывающихся из моего рта. Гораздо важнее то, что происходит.
Подчиняясь повелительному взгляду, с помощью двух амбалов я кое-как перетащилась на носилки. Меня покатиливперёд. Я испытывала ужас, смешанный со смехом и ускользающей надеждой, будто мне на самом деле собираются делать операцию. Позже я безмерно удивлялась всей нелепости случившейся тогда ситуации: неужели охранявший меня мент не мог понять, что у больничных санитаров не может быть таких лиц? В операционную меня тащили двое типичных бригадных качков, типичных завсегдатаев стрелки, разборки, казино, ресторана или ночного клуба, но никак не хирургического отделения больницы! Но, наверное, верна истина: не замечают именно то, что открыто бросается в глаза. Позжея узнала, что каталку к операционной пыталась сопровождать дежурная медсестра, но профессиональные движения качков оттеснили её очень скоро. Двери захлопнулись, охранник остался за порогом. Рыжик, сдёрнув с меня простыню, быстро скомандовал:
– Слезай!
Я решительно слезла. В операционной, кроме меня, Рыжика и двоих санитаровнаходились ещё двое. Из той же оперы. Медбратики с лицами громил. Я всегда знала о недостатке фантазии, которым обладал Рыжик, но никогда не думала, что он может проявляться так остро.
– Полезешь туда. Быстро!
Я вгляделась внимательней, и глаза мои полезли на лоб. На полу лежал огромный полупустой мешок, поверх которого были брошены окровавленные грязные простыни. От белья шёл неприятный запах, пропитывающий воздух.
– Ты сошёл с ума?! Что надумал?! У тебя совсем нет мозгов!
– Успокойся. Это сработает. Ты залезешь в мешок. Эти двое вынесут его отсюда, делая вид, что выносят грязное бельё. Спустятся черным ходом. Внизу ждёт машина скорой помощи. Тебя положат в неё.
– В мешке?
– Нет. В подсобке снова ляжешь на носилки. Они сделают вид, что выносят больного. Не бойся.
– Нас поймают. Ты сумасшедший.
– Успокойся! Это самый надёжный план! Разве ты не знаешь, что мешки с грязными послеоперационным бельём здесь самое обычное дело? А что касается тебя, то ты худее доски, нести тебя легко.
– А сверху будет этот кошмар, в грязи и крови?
– Придётся потерпеть!
– Я боюсь!
– Ты? Ты не боишься ни Бога, ни чёрта! Это что, новый анекдот?
– Слишком хорошо обо мне думаешь…
– Много болтаешь! У тебя нет выхода.
– А ты? Что будешь делать ты?
– Положу на каталку куклу из секс-шопа, замотаю в простыни, унесу в палату и уговорю охранника приблизиться к ней не раньше, чем через шестьчасов. Сам спокойно выйду на улицу, сниму белый халат, сяду в машину и уеду. Мои люди выйдут ещё раньше. Думаю, так как мы сделаем это открыто, на нас никто не обратит особого внимания.
– Что будет дальше?
– Тебя в машине скорой помощидоставят в определённое место, где будет ждать другая машина. Ты перейдёшь в неё вместе с моими людьми. Там тебя будет ждать нормальная одежда, тыпереоденешься и поедешь на мою дачу. Будешь доставлена в целости и сохранности, не беспокойся… Много говорим! Лезь в мешок!
Он схватил меня за локоть и потащил к мешку. Мне не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться. Я сжалась в клубок на дне. Сверху и по бокам меня укрыли тряпьём. Грязные простыни воняли неимоверно. Прямо возле лица оказалась простыня с засохшим следом чьей-то блевотины. Я с трудом удерживала рвоту всё время, пока меня несли. Я почувствовала, как мешок подняли в воздух. Мне было страшно. По спине катился ледяной пот. Но это было менее страшно, чем возвращаться в камеру СИЗО, где меня ждала смерть или нечто похуже смерти. Слишком страшное, чтобы быть правдой. Всё длилось недолго. Наконец меня поставили, на лицо попал свежий воздух, а чей-то голос скомандовал:
– Выходите!
Я вылезла. Мы находились в тесной маленькой каморке с полуоткрытой дверью, через которую виднелась лестница. Один из санитаров раскладывал каталку. Когда она была готова, я быстро забралась на неё. До глаз меня прикрыли простынёй, и понесли вниз, аккуратно лавируя на ступеньках. Главный вход. Люди у входа. Самый главный вход в больницу… Стали дрожать ноги. Я видела фигуры людей, плохо побеленныйпотолок… Переход от крыльца к кабине. Каталку внесли в машину «скорой». Двое санитаров шли следом. Я хотела встать, но один остановил меня властным жестом и словами:
– Вы должны лежать, пока не приедем. Когда приедем, я скажу.
Ехали долго. Старую машину сильно трясло на поворотах, и я больно ударялась о каталку всем телом. Я давным-давно потеряла счёт времени и не могла бы сказать точно, сколько мы ехали (и ехали ли вообще)… И телом, и рассудком я пребывала в состоянии психологического шока, наблюдая словно со стороны. Это было и плохо, и хорошо. Наконец машина остановилась.
– Идём, – один из санитаров подал мне руку, – вы можете встать, но пока не выходить.
Второй куда-то исчез, и вскоре вернулся со свёртком, который бросил мне на колени. Это была одежда: джинсы, синтетический свитер, туфли без каблуков и чёрная нейлоновая куртка типа ветровки. Ещё пара носков. Некрасивая одеждас чужого плеча, по которой ясно было видно, что её выбирал мужчина (женщина положила бы колготки вместо носков). После того, как я оделась, мне разрешили выйти. Мы находились в далёком районе города, в районе каких-то новостроек, хаотично разбросанных на фоне чахлых кустов. Рядом стояла красная «тойота». Один из санитаров (к тому времени они уже сняли белые халаты, под которыми были обыкновенная одежда) сел за руль, второй рядом, я – сзади. Мы тронулись с места одновременно со «скорой», поехавшей в совсем другом направлении. Очень скоро мы оказались за городом. Я начала узнавать знакомые места. Я никогда не была на даче у Рыжика, но не сомневалась, что она должна быть именно в таком районе: комфортабельном, броском, претенциозном, недалёком от городарайоне, где стояли одни виллы новых русских и где меня никто не стал бы искать.
Дача представляла собой большой двухэтажный дом зимнего типа, с зимнимбассейном, с большим садом за высокой каменной оградой, за которую невозможно заглянуть с улицы. Меня провели в комнату на первом этаже. Охранники-санитары молча ретировались. Я осталась одна. Принялась оглядываться и ждать.
После спасения из тюрьмы я провела в постели почти десять дней. Врач, наблюдавший меня, радостно сообщил, что я легко отделалась. Лихорадочное состояние из-за не спадающей высокой температуры постоянно туманило мозг. Путалось абсолютно всё: лица, события, цифры.
Теперь я лежала в кровати не в больнице для бедных, в общей палате, а в спальне на втором этаже роскошного дачного особняка с евроремонтом. Моё измученное тело потело на шёлковых простынях, а кондиционер регулировал в комнате подходящий воздух. Для ухода за мной Рыжик нанял сиделку: пожилую подслеповатую медсестру, любившую пить коньяк и потому спать. Впрочем, она ухаживала за мной дней пять, послекоторых я убедила Рыжика, что смогу справляться самостоятельно. Он ухаживал за мной изо всех сил, и мне было приятно болеть. Мягкая постель и обилие вкусной еды навевали ленивые приятныемысли. Среди них терялась одна злобная и колючая: это не навсегда. Я гнала её прочь, как могла. Мне не хотелось думать о будущем.
Я заболела почти сразу, как оказалась в особняке. Почти – потому, что сил хватило на то, чтобы пережить роскошный ужин с шампанским, а потом оказаться с Рыжиком в постели. Это тоже произошло очень быстро – я не думала ни о чём. Лечь в постель с ним я легла, только встать оказалось затруднительно. Он первый увидел, что я вся горю, но не от секса и страсти, а по более прозаической причине, выраженной в температуре 39,5 и лихорадкой по всему телу. Для Рыжика это был тяжёлый день. Когда у меня были редкие моменты проблеска в сознании, он шутил, что секс со мной всегда приносил ему неприятности. Но ради этих неприятностей он готов поставить на кон всё, даже жизнь. Мне было слишком плохо, чтобы ответить достойным образом. Приглашённый врач проторчал в доме до ночи, решая, что делать: отправить меня в больницу или пустить на самотёк, на свой страх и риск. Потом решил оставить. Я так и осталась в спальне – мне очень нравилась мягкая удобная кроватьи уютная обстановка: Рыжик всегда любил роскошь. Утром, часов в восемь, он уезжал в офис и возвращался в семьвечера, словно по часам. Так как дача была зимним особняком с автономной системой обогрева, никого не удивляло, что он переселился зимой за город.
Я не знала, сколько комнат в домеи как они расположены: мне не удалось разглядеть почти ничего. Я видела только гостиную внизу и спальню. Еду мне приносила сначала сиделка, а потомкто-то из охранников, когдасиделка ушла. Охранники каждый раз были новые, и со мною не разговаривали. Когда мне стало немного лучше, я встала на ноги и обшарила всю спальню: мне было интересно, сколько женщин успело здесь побывать. Кое-что я нашла: черные нейлоновые женские трусики со следами высохшей спермы в техническом шкафчике под умывальником. После тюрьмы и болезни я была настроена на философский лад. Сказав себе: «горбатого могила исправит», я сожгла их в пепельнице. Трусы горели плохо. Обугленную тряпку я спустила в унитаз и в тот вечер была настроена совсем не романтически. Вечером, во время совместного ужинав спальне(возвращаясь с работы, он ужинал вместе со мной), я ехидно спросила:
– А эта смазливая телефонная сучка с невинной мордойтоже тут побывала?
– Ты о ком? – удивился он.
– Ну, медсестра, которую я просила тебе позвонить.
– Медсестра? – на его лице было вполне искреннее изумление. – Я ничего не понимаю!
– Неужели? – он начинал меня злить. – О том, что меня арестовали и я нахожусь в больнице под ментовским присмотром, тебе должна быласообщить медсестра из больницы, которую я попросила позвонить. Я ей сказала, что если она позвонит тебе и расскажет обо мне, ты заплатишь ей сто долларов. Смазливая девчонка, лет двадцати, вполне в твоём вкусе!
– В моём вкусе только ты! А что касается твоего рассказа… никакая медсестра мне не звонила!
– Подожди… – настала моя очередь замереть в изумлении, я даже отложила вилку, – но как же ты узнал, что я в больнице? В тюрьме?
– Разве ты не знаешь?
– Нет! Я просила медсестру!
– Никакая медсестра мне не звонила!
– Честно?
– Богом клянусь!
– Тогда как?
– Хочешь правду?
– Разумеется, хочу! Что ж ещё!
– Мне позвонил Никитин.
Я замерла. Мой ужин закончился. Теперь от шока я не могла проглотить ни куска.
– Ты хочешь сказать… тебе позвонил мент… Никитин?
– Ну да. Мент Никитин. Он сказал, что работает по твоему делу, но не очень верит, что ты убийца. Что в тюрьме ты повздорила ссокамерницами, тебя подрезали, и сейчас ты находишься в больнице. Что ему тебя очень жаль, он знает, что я остался твоим единственным другом, и он просит что-то для тебя сделать.
– Господи… Ни за что бы не поверила! Но как он узнал о тебе? Подожди, не отвечай! Я и сама знаю! О тебе ему рассказал мой бывший муж! Конечно. Эта сволочь, кто ж ещё… он всё время меня к тебе ревновал и всё про тебя знал! Он и рассказал Никитину! Так было, правда?
– Ну, да. В общем-то… так и было.
– Никитин… – я не могла прийти в себя от новости, которую довелось узнать, – но он же говорил совсем другое на допросах…
Я была изумлена – а мне казалось, ничто несможет меня изумить. Мир был более тонкой штукой.
Дни тянулись однообразно. Один за одним. Но, кажется, на седьмойили восьмойдень случилось небольшое происшествие, не вписывающееся в общую схему. Я задремала днём. Было около двух часов дня. Я пообедала, охранник убрал принесённый поднос, я устроилась поудобней в кровати и заснула. Сон был не глубокий, но достаточный. Я открыла глаза, услышав звук. Если быя не спала, то расслышала бы более чётко. Мне показалось, что за стенкой упал какой-то тяжёлый предмет. Это был не грохот, а звук удара о пол или о землю. Как будто упало что-то тяжёлое: мебель, штанга… но не стекло! Звук от разбитого стекла своеобразен, его не спутаешь. Я открыла глаза и села. Но за стенкой была тишина. Звук больше не повторился – значит, ничего страшного не было. Я снова легла, пытаясь уснуть, но вдруг почувствовала страшную гарь. Гарью наполнилась вся комната, словно горело что-то внутри дома. Что случилось? Испортился кондиционер?
Я вскочила и побежала к окну. Внизу суетились какие-то люди. Из окна я могла разглядеть пологую крышу зимней террасы на первом этаже, кусочек сада и ограду на улицу. Что находилось за оградой, было спрятано. Я не видела ничего подозрительного, только по дорожкам сада бегали какие-то люди. Мужчины. Почему они бегают? Я подошла к двери, чтобывыйти и узнать… но застыла, как приросшая к полу. Дверь была заперта снаружи на ключ. Такого здесь никогда не было. Я не выходила, но изредка приоткрывала дверь в коридор. В мою комнату свободно, без ключа, входили и врач, и охранник, и Рыжик. Почему меня заперли? Что произошло? В доме пожар? Я принялась стучать в дверь и кричать:
– Выпустите меня отсюда!
Долго кричать не пришлось. Замок щёлкнул, и на пороге возник охранник, кормивший меня обедом.
– Что случилось? – спросил он.
– Почему меня заперли?
– Заперли? Но вас никто не запирал! Может, дверь захлопнуло ветром.
– На улице нет ветра! Что произошло? В доме пожар?
– Что вы! Никакого пожара нет! Вам показалось!
– Тогда почему в комнате гарь?
– Какая гарь?
– Настоящая! Словно что-то горит! Вся комната полна дыма и гари!
– А,я понял! Это садовник жжёт листья прямо под вашим окном. Я скажу, чтобы он перенёскостёр вдругое место.
Это объяснение выглядело логичным. Действительно, сад полон упавших осенних листьев. Садовник вполне мог их жечь. Но я не сдавалась:
– А что упало? Какая-то тяжёлая вещь?
– Да. На первом этаже уронили стол. Передвигали мебель для уборки.
Я успокоилась. Всё звучало логично. Ещё раз извинившись, охранник исчез. Вечером пришёлРыжик. Он пришёл не в семь, а в восемь часов. И выглядел бледнее обычного. У него был страшно усталый и какой-то перепуганный вид.
– извини, задержался на работе.
Сколько раз я слышала подобную фразу! И всегда она означала одно. Но я училась жить заново, и теперь была настроена философски. Поэтому сказала вслух:
– Мне абсолютно всё равно, с кем ты спишь!
Почему-то это его рассердило. Мне не хотелось с ним ссориться. Чтобы сгладить обстановку, я рассказала о дневном происшествии:
– Дверь захлопнулась. В комнате гарь. Я решила, что в доме пожар, и мы горим. Представляешь, что можно нафантазировать?
Рыжик вскочил. Он был белый, как мел.
– Извини…. Я совсем забыл… мне нужно позвонить… важные дела… скоро приду…как только закончу разговор..
И быстро выскочил из комнаты. Подействовал ли на его настроение мой рассказ? Кто его разберёт! Мне совершенно не хотелось думать обэтом. Дней через десятья превратилась в некое подобие живого существа, и принялась доказывать свою живучесть, усиленно дефилируя по дому. Про себяя думала, что выздоровела довольно быстро. На даче мне было хорошо. Ни за что на свете я не призналась бы в этом никому, и особенно Рыжику. Ему прежнему и не очень, делившему теперь со мною болезнь, а не ложе, а потому пытающемуся вести себя как законный супруг. Наши отношения действительно напоминали супружеские. Я никогда не чувствовала подобное спокойствие. Так я принялась осматривать дом.
Здесь было слишком много людей. В каждой комнате по охраннику. Я натыкалась на них постоянно. Открывая любую дверь. Их лица менялись. Изредка попадался кто-то один и тот же. Впрочем, ничего страшного бы в этом не было, если б не такое количество людей. Мне не нравились их взгляды. Они рассматривали меня с огромным интересом. Не как женщину – их совершенно не интересовали мои женские прелести. Они рассматривали меня, как убийцу. Я чувствовала, что становлюсь чем-то вроде авторитета. Ну, ещё бы: баба, пришившая двух человек. Да не просто человек с улицы, а людей, имеющих вес в том мире, в который я попала против своей воли и – с болью чувствовала – частью которого становлюсь. Я была окружена ореолом. Меня это бесило. Но что я могла сделать или сказать?
День на одиннадцатый я решилась на откровенность:
– Послушай. Почему в твоём доме столько охраны? Зачем? Я не могу этого понять!
Мой вопрос застал его врасплох, и я обнаружилаэто с огромным удивлением.
– Ну… как положено… нужно…
– У кого положено? Нужно – для чего? Ты боишься?
– Какой-то странный вопрос! Ты же знаешь, я занимаюсь бизнесом! Мало ли что!
– Каким бизнесом?
– У меня рестораны! И гостиничный комплекс! Ты знаешь!
– А ещё?
– Ничего не понимаю!
– Чем ты занимаешься ещё? Кроме этого?
– Почему бы тебе не прекратить?
– А я знаю! Я и так всё знаю. Ты тоже часть их мира, потомучто в своём казино отмываешь деньги отпродажи наркотиков. И так же, как все, предпочитаешь это скрывать.
– Твои выводы меня почему-то пугают!
– У нас удивительное время и ещё более удивительная страна! Люди предпочитают скрывать истинные источники своих доходов и ни за что не признаются, на какие средства живут. Так и ты. Непризнаёшься в своём теневом бизнесе даже мне, и ни за что не скажешь, зачем тебе столько охраны. Я права?
– Не знаю. Возможно. Там, где деньги, там риск. Разумеется, я боюсь! Мало ли что?
– А кого ты боишься?
– Я сказал в абстрактном смысле! Все чего-то боятся! Среди моих коллег и знакомых ты не найдёшь человека, который бы не боялся ничего!
– Все боятся? Значит, и Гароевбоялся?
– К чему ты клонишь?
– Кого боялся Гароев?
– Вот оно что… я так и думал, что рано или поздно это произойдёт.
Он вскочил и нервно забегал по комнате. С огромным интересом я следила за каждым его движением.
Была поздняя ночь. Около полуночи, не меньше. Мы поужинали, и теперь сидели в гостиной возле зажжённого камина: мы оба безумно любили такие вечера. Когда отблески пламени падали на руки и стены, а темнота уютно кутала размытые ночью очертания тел, можно было подумать, что мы дома. И этот камин в гостиной, мягкий ковёр, мы рядом – наш остров. Очень дикий остров, единичный. Копии не встретишь на всей земле.
– Я не думалазаводить разговор о будущем. Я просто хотела узнать, почему в твоём доме столько охраны. Ну раз уж зашёл такой разговор, давай поговорим. Итак, что ты собираешься со мной делать?
– Купить тебе чистые документы, чтобы ты сменила фамилию… Может, мы куда-то уедем. Вместе. Я не думал. Не знаю… Что скажешь ты?
– Я ведь не могу скрываться в стенах твоей дачи до бесконечности!
– Нет, конечно. Я собирался подумать обэтом… на днях.
– Ты заметил, как смотрят на меня твои люди?
– И как?
– Как на убийцу. Они думают, что я убийца. И до конца жизни будут думать так.
– Какое тебе дело до их мыслей?
– Никакого! Речь не обэтом. А о том, что официально я до конца жизни останусь убийцей, хоть и не было никакого следа. Ты можешь купить мне документы, мы можем уехать в другую страну, и что толку? Тимошина до конца жизни останется сбежавшей убийцей! Ты меня понимаешь?
– Нет.
– Я не хочу до конца жизни быть убийцей! Я не хочу считаться убийцей! Я никого не убивала! А мне никто не верит.
– Почему же. Тебе верю я.
– А что мне даст твоя вера? Официально меня будут разыскивать как особо опасного преступника. Как убийцу. Я перестану существовать, словно отрекусь от себя. Словно меня перерезали пополам, и теперь я всю жизнь должна жить калекой. И никогда не смогу стать полноценной, нормальной. Я буду обречена всю жизнь прятаться, лгать, бояться. Скрываться! Дрожать от малейшего шороха, от косого взгляда чужого человека…
– Ты будешь не одинока. Я буду с тобой.
– Извини, но мне известна цена твоим чувствам! Красивые слова до первой смазливой юбки. И кто знает, может, когда-то я стану тебе в тягость и ты захочешь меня сдать.
– Да. Конечно. Именно поэтому я пошёл на такой риск и затраты, чтобы устроить тебе побег из больницы.
– Я тебе очень благодарна, правда! Но я не хочу всю жизнь прятаться, бояться и лгать.
– Чего же ты хочешь?
– Я хочу, чтобы нашли настоящего убийцу Гароева и Ольги. И чтобы было доказано, что их убила не я.
– Почему ты считаешь, что их убил один человек?
– Я много обэтом думала. Понимаешь, в этих двух убийствах есть нечто общее. Что, я пока не могу сказать. Они какие-то неестественные. В них есть что-то искусственное, очень фальшивое, налёт чего-то подставного, и именно это их объединяет. Они одинаковые, понимаешь? Разумеется, они совершены разными способамии всё такое… но я убеждена, что их убил один человек. Эти убийства похожи. Я уверена! Например, оба убиты в состоянии аффекта, в момент ссоры, словно в панике. Их обоих не хотели убивать!
– Откуда ты можешь это знать?
– Посуди сам! Гароев открыл дверь в трусах и халате, пригласил человека в дом. Он его не боялся. Это был свой человек, от которого он не ожидал угрозы. И я уверена: этот человек и не хотел его убивать. Очевидно, выстрелил в пылу гнева, в момент ссоры, в какой-то растерянности… если, всёбылоспланировано заранее, оно не было бы совершено так глупо! Хватать со стенки обрез, целиться в лицо с близкого расстояния. А ведь на стене было и другое оружие, более эффективное. Во всем чувствуется какая-то растерянность и внезапность. Дальше, возьмём Ольгу. Я успела её неплохо узнать. Ольга была очень осторожной женщиной. Она всегда долго продумывала своидействия и никогда не поступала, поддавшись чувствам. Конечно, это не вяжется с обликом азартного игрока в казино, но тем не менее это так. Она была очень подозрительной. Если быона почувствовала какую-то опасность, ни за что бы не явилась ночью на встречу! Если быу неё возникло хоть одно сомнение, там была бы и милиция, и охрана. И вообще куча людей. Кроме того, её одежда. Ольга следила за собой очень тщательно, даже болезненно! Она с какой-то манией пыталась всегда выглядеть хорошо. Тратила огромные деньги на наряды, косметику. В нормальном состоянии она ни за что бы так не вырядилась! Одеться так она могла только в двух случаях. Первое: если собиралась встретиться с человеком, который был ей очень близок и на которого она не должна была произвести впечатление, то есть с женщиной. Такой же вывод сделала и милиция. Что Ольга встречалась с женщиной, и на свойвнешний вид ей было плевать. Но я знаю её немного лучше, чем все работники уголовногорозыска, вместе взятые! И я делаю другой вывод. Вывод, в котором я твёрдо уверена потому, что хорошо знаю Ольгу. Ольга оделась так небрежно потому, что она… боялась. Она безумно боялась! Все её мысли были заняты страхом, поэтому она не могла думать ни о чём другом. Она боялась, но не смерти, а чего-то другого. И это было настолько сильное чувство, что вопрос одежды перестал существовать. Пока я не могу доказать этого. Но чувствую, что я права! Как бы я хотела узнать о причине её страха! Это объяснило бы всё. И вновь убийца был подпущен довольно близко самой жертвой. И снова ссора, аффект, вспышкагнева, и он душит её голыми руками, ничего не обдумывая. Второе убийство, совершённое в состоянии аффекта, растерянности и внезапности. Судя по всему этому, мы имеем дело с человеком неуравновешенным, вспыльчивым, действующим под влиянием момента, но всегда поступающим решительно. Мне кажется, что эти качества больше свойственны мужчине, чем женщине. Женщины, как правило, всегда сочиняют планы. Это сильный, но не очень умный человек, который вначале действует правильно, но потомподдаётся вспыльчивости, и совершает ошибку, которая всё портит. Он не привык, чтобы ему поступали наперекор. Поэтому он убивает. Убивает, не обдумывая. Для него убить, как раз плюнуть. Это означает, что он привык к подчинению и рассуждать не привык. Поэтому я считаю, что в этих убийствах есть что-то общее. Я уверена, что их совершил один человек.
– В твоих словах есть смысл. Мне кажется, тебе нужно встретиться с Никитиным.
– С Никитиным?!Ты сошёл с ума?!
– Ничуть! Ты можешь вместе с ним заняться расследованием.
– Он снова отправит меня в тюрьму. За побег.
– Не отправит. Я заплачу. Никитин многое сделает за деньги. Тем болеечто он с самого начала не был уверен в твоей вине.
– С чего вдруг ты станешь платить?
– Я люблю тебя. И хочу помочь. Этого недостаточно?
– Не знаю…
– Я могу устроить тебе встречу с Никитиным. Поговори с ним – и начинай искать своего убийцу. Ты ведь именно это задумала сделать, не так ли?
– Так. Ты прав.
– Я послушал, как ты рассуждаешь… Мне показалось, что ты во всём права. Поэтому давай я устрою тебе встречу с Никитиным, ликвидировав всякую опасность. Может, ты что-то найдёшь. И перестанешь бояться. Ты довольна?
Вместо ответа я бросилась ему на шею.
– Честно говоря, я не вижу во всём этом никакого смысла. Просто бессвязный набор слов.
Вольготно развалившись в мягком кресле, Никитин пил ром десятилетней давности и лицо его выражало неприкрытый кайф. Даже не кайф, а очень интересную смесь, возможную только у бывших пролетариев: «беру у вас деньги, пользуюсь всеми благами и вами, но всё равно презираю. Сволочи зажравшиеся». Так, уютно устроившись в гостиной Рыжика, Никитин пил его ром ипрезирал. Рыжика. И меня. Вне казённой обстановки он растерял всю официальность. С огромным удивлением я увидела, что Никитин – довольно привлекательный мужчина лет тридцати, с чувством юмора (потомучто умел улыбаться), с живыми глазами и оченьразвитой интуицией, основанной на неплохой логике. Конечно, он был не очень умён, но достаточно развит – на специфической работе. Может, потому что провернул не один десяток дел. Он работал по-новому и подходил ко всему с точки зрения личной выгоды. Так, на сотрудничество со мной и Рыжиком он согласился по двум важным причинам: истинувыяснить и свой интерес соблюсти. В обстановке, далёкой от тюрьмы и милиции, он держался дружелюбно и весело, и было видно, что он действительно мне симпатизирует. Почему? Этого я не могла объяснить.
Долгожданная встреча, обещанная Рыжиком, состоялась очень скоро: буквально спустя несколько дней. Я и боялась, и ждала её с нетерпением. Я боялась: как встречусь с Никитиным, о чём стану с ним говорить. Но всё произошло болеечем нормально. Мы стали понимать друг друга буквально с полуслова, и это стихийное понимание немало удивило Рыжика, который совершенно не был к нему готов. После ряда общих фраз мы приступили к обсуждению дела. И я поделилась с Никитиным своей теорией, которую высказала Рыжику. Его ответом стало, что все мои домыслы – полная чушь. Я обиделась.
– Почему бессвязный набор слов? Я говорю логично, даже ты не можешь отрицать это!
– Никакой логики в твоих словах нет.
– Если ты такой умный, почему до сих порне поймал убийцу?
– Потому, что есть кое-что, и я не могу это пока объяснить….
– Вотвидишь! Я и пытаюсь помочь тебе разобраться, и…
– И наговорила такую чушь, что волосы становятся дыбом! Давай договоримсяв самом начале о следующем. Ты прекратишь разводить детективные теории, способные завести только в тупик, и будешь слушать меня, если хочешь помочь разобраться. Выключи фантазию. Она не доведёт до добра.
– По твоему всё, что я говорю, чушь?
– Полная!
– И ты сидишь тут только из-за денег?
– Разумеется! А из-за чего ещё? Если быя выполнял свой прямой долг, я отправил бы тебя обратно на нары!
– Зачем же тогда ты здесь?
– Я не верю, что ты виновна. С самого начала у меня были сомнения.
– Уже прогресс! И ты держал бы меня в тюрьме с сомнениями?
– Конечно! Если бытвой любовник не заплатил сумму, которая меня устраивает, за проводимое частное расследование…
– Боже, какая циничная сволочь!
– Другие на такой работе незадерживаются! И потом, я не согласен с оскорблением. За расследование убийств государство платит мне двадцать пятьдолларов в месяц с задержкой. Так почему я не могу подработать на стороне, если мне платят за то же самое, за расследование? Что тут циничного? И потом, нужно ещё смотреть, кого я пытаюсь найти. Я пытаюсь найти убийцу Гароева и твоей компаньонки. А Гароев – подлец, мафиози, сволочь, торговец наркотиками, не одного ребёнка отправивший на тот свет. Его убийце по-настоящему нужно объявить благодарность. И Ольга твоя не лучше – сутенёрша, сводня, под вывеской турфирмы устроилапоставку проституток, торговка наркотиками. Одним словом, мразь. А начальство, которое платит мне двадцать пятьдолларов в месяц, с пеной у рта требует выдать им убийцу Гароева потому, что Гароев был приятелем моего начальника – руководителя всей городской милиции! Близким приятелем! Так почему я сволочь?
– Определённый смысл в твоих словах есть. Значит, я тебе нужна только из-за денег?
– Не только. Ты была напрямую связана с обоими, а потому – заинтересованное лицо.
– Правильно. И потому, что я была напрямую связана со всем этим, я хочу предложить тебе помощь.
– Согласен. Кое-что в твоих словах есть. Например, про то, что Ольга была испугана. Это как-то не пришло мне в голову. Я считал, что женщины всегда думают ободежде, если идут на встречу с мужчинами, а если со своим же полом…
– Встречаясь со своим полом, женщины также одеваются очень тщательно – например, чтобыим завидовали. Но бывают случаи, когда не хочется думать ободежде… если мысли сильно заняты чем-то другим…
– Возможно. Определённая логика есть.
– И кроме логики есть куча вопросов. Например, где лежало тело Гароева?
– В холле. На спине. Посередине холла, головой к двери, раскинув широко руки. На нём был распахнутый халат без пояса и спортивные трусы.
– Было что-то в карманах халата? В руках?
– Нет. Ни в карманах, ни в руках. Ничего.
– Что показала экспертиза: у него был перед смертью секс? Например, ночью, ведь его убили рано?
– Нет. В двадцать четыре часа до гибели Гароев ни с кем не спал, не принимал алкоголь, какие-то лекарства…
– Значит, перед гибелью у него не было интимного свидания с любовницей?
– Очевидно, нет. Но это не факт. Свидание могло быть – не секс, а ссора. Ссора, закончившаяся убийством.
– Кто опознал убитого?
– Алиса Гароева, его жена.
– Каким же образом? Если тело былоизуродовано?
– У него был шрам после операции аппендицита, кроме того – родинка на животе, справа от пупка. И она ведь знала его тело. Не так ли?
– Тела вообще-то похожи…
– Но не для жены, которая прожила с ним не один год!
– Тыговорил, что в холле на ковре было развешено оружие. И что обрез был взят именно оттуда?
– Да.
– Там было другое оружие? На стене?
– Да. И много. Несколько заострённых мечей – самурайские, китайские. Короткие кинжалы. Охотничье одноствольное ружье. Охотничья двустволка. Пистолет, инкрустированный перламутром. Современный пистолет мелкого калибра. На всё оружие у него имелось разрешение. И всё было развешено на стене.
– То есть, кроме обреза, было и другое огнестрельное оружие? Более совершенное и надёжное? И лёгкое в применении?
– Да. Было.
– Почему же убийца выбрал именно обрез? Ведь это тяжёлое и ненадёжное оружие. Может дать осечку. Может быть незаряжено. Откуда убийца знал, чтообрез заряжен? А другое оружие было заряжено?
– Да. Всё.
– Тогда почему убийца выбрал именно его? Проще было схватить пистолет!
Никитин развёл руками:
– Я сам всё время задаю себе этот вопрос. Это кажется мне странным. Тем болеечто обрез висел во втором ряду вверху. А пистолет и двустволка – ниже.
– Есть ещё один вопрос. Пули крупного калибра в упор разнесли Гароеву голову. Значит, убийца с головы до ног должен быть обрызган кровью! Кровь должна попасть на руки, на лицо! Он не сумел бы выйти незаметно! Вы не проверяли кухню? Ванную?
– Проверяли. Ни в ванной, ни в кухне не смывали кровь. Не обнаружили также заляпанной кровью одежды. Убийца не менял одежду в квартире.
– Как же он вышел?
Никитин снова развёл руками.
– Там есть швейцар на входе?
– Нет. Входная дверь открывается жильцами из квартир. Есть переговорное устройство. У жильцов есть ключи.
– Значит, из квартиры кто-то должен был открыть дверь?
– Да. Гароев так и сделал. Он сам открыл дверь убийце после того, как тот или та сообщили своё имя снизу.
– Соседи ничего не видели? Не слышали?
– Ничего. Убийца поднялся в лифте. Внизу никого не было. На третьем этаже, где жил Гароев, всего две квартиры. Соседи отсутствовали: муж с женой за границей, в Великобритании. Значит, вообще никого не было на этаже.
– Но как-то он должен был выйти?
– Разумеется. Но я пока не могу ответить, как.
– А чем занимался Гароев?
– Официально он возглавлял строительную компанию. Его компания скупала большие участки земли в престижных районах, потом строила многоквартирные дома и продавала квартиры. Всё чисто, официально. Гароев исправно платил налоги. Постоянно участвовал в благотворительности: помощь малоимущим семьям. Детям-инвалидам, бесплатная раздача квартир отселённым из рухнувших домов….В общем, всё чисто и законно: он считался очень уважаемым человеком. Даже праведным. Он построил довольно много домов. Знаешь жилмассив Южный? УлицыСтепанковская, Тенистая, Зелёная…Там целые кварталы, построенные Гароевым…Много зданий…
– А неофициально?
– Официально – это всё. Только строительство. Так сказать, внешняя оболочка. А остальное…. Но я могу намекнуть… например, фрахт трёх судов, курсирующих по определённому маршруту – в Грецию и Турцию. Больше – в Турцию. Вроде бы возили корабли челночников, не к чему придраться. Но…
– Можно покороче?
– Ты же умный человек, сама догадайся!
– Наркотики?
– Да.
– Производство или продажа? Сеть продаж?
– Думаю, сырье. Гароев перевозил чистейшее дешёвоесырье для изготовления, скажем, героина, опиум-сырец. У Гароева были свои каналы в странах, занимающихся производством сырья. А в Турцию сырье легко перевозили из Пакистана, Сирии, других арабских стран. Ведь арабские страны специализируются на этом. В них вырастить эту гадость оченьлегко. Гароев через своих людей делал закупки там, перевозил в нашу страну по своим каналам, и продавал по десятикратной цене. Например, за маленький пакетик основы героина платил там тридцатьтысяч долларов, а здесь продавал за тристатысяч. Таким был его главный бизнес. А часть средств официально отмывал в домах. Мы давно следили за ним. Фактически сеть торговли наркотиками – это сеть мелко сплетённой, разветвлённойпаутины. На виду самые мелкие шестёрки, которые даже не знают паука. Они и попадаются. Чтобы поймать паука, нужны годы. Мы несколько лет следили за Гароевым. Понимаешь? Я постараюсь объяснить подробнее. Слушай. Группа подростков покупает героин в ночном клубе у шестёркиномер один, который там тусуется и является мелким торговцем. Номер одинкупил героину более крупного торговца номер два. Номер два, в свою очередь, купил у ещё более крутого номера три, которого контролируют номера четыре, пять, шестьи семь– продавшие героин третьему. Номера четыре, пять, шесть и семьнаходятся в бригаде у номера восьмого, они берут товар у него. Номер восемьберет товар у номеров девять, десятьи одиннадцать, которые стоят над ним выше. Номера девять, десять и одиннадцать берут товар уже в разбавленном виде, в лабораториях, которые держат номера двенадцать, тринадцать и четырнадцать. Нуи так далее. На каждом этапе получается всё более разведённый препарат. Сырье привозит двадцать пятый, являющийся главным поставщиком-перевозчиком, он же начинает уменьшать концентрацию путём разбавления. Двадцать пятый и есть Гароев. Но чтобы выйти на него, нужно поймать всех двадцатьчетвёртых. А каждого из двадцатьчетвёртых окружает армияшестёрок. Цепь действует такимспособом, что группа студентов, купивших наркоту у шестёркиномер один, получают растворённый порошок, в котором полно всякой кошмарной химической гадости и всего один процент героина. В цепи к Гароеву, если пользоваться моей схемой, мы выследили уже номера двенадцать, тринадцать и четырнадцатьи следили за пятнадцатым. Для этого потребовалось много лет беспрестанного труда. Я лично не занимаюсь наркотиками, мой профиль – убийства. Но в наше время убийства и наркотики пересекаются так тесно, что я знаю о них почти всё.
– И ты знаешь всех, кто в цепи?
– Почти. Например, мы вышли на Ольгу. Ольга былашестёркой, вращающейся вокруг пятнадцатого: человека, который по поручению Гароева изредка ездил заграницу, чтобы переводить деньги в банк. Но Гароева убили – и цепь оборвалась.
– Ты знаешь, кто займёт его место? Станет двадцать пятым?
– Нет. И это меня беспокоит. Тот, кто займёт его место, получит очень большую власть. Настолько большую, что будет первым человеком в городе. Именно поэтому я не верил, что Гароева убила ты.
– Слишком многие хотели получить эту власть? Убрать с дороги двадцать пятого?
– Да. Таких, как Гароев, не убивают на бытовой почве. Он вообще был обречён. Рано или поздно емувсерьёз пришлось бы задуматься о том, как спасти свою жизнь. Такая власть и такие деньги зарабатываются нелегко. Всё это временно: до тех пор, пока кто-то более предприимчивый и злой не займёт его место. Убив предшественника.
– Значит, нужно найти того, кто займёт его место? Убийца будет оттуда?
– Да. Видишь, именно к этой мысли я и пытаюсь тебя подвести. К тому, что это было хладнокровное, точно продуманное и хорошо исполненное убийство. Профессиональное убийство, высшее мастерство, почти виртуозное по исполнению. Ведь это и есть высший блеск, можно сказать. Высший киллерский пилотаж: совершить заказное убийство и обставить как бытовуху, как ерунду на бытовой почве. Так мог действовать только киллер-виртуоз высшего класса, мастер. Очень дорогой убийца. Нанять которого обычному бизнесмену не по карману. Понимаешь, ну что за профессионализм: пару выстрелов в голову, и всем ясно, что убийство заказное на деловой почве. То есть киллер сразу выдаёт себя с головой. Все начинают искать профессионала. Другое дело: обставить всёкак бытовуху, чтобы никому в голову не пришло, чтотут замешаны деловые интересы. Мол, застрелила дура-любовница из ревности. Шлялся Гароев, и дошлялся, бабы его и погубили. Никаких дел. Здесь действовал виртуоз.
– У тебя есть подозрения?
– Нет. Я просматривал аналогичные случаи: убийства крупных людей вроде бы на бытовойпочве. Но пока ничего не нашёл. Есть заказы, их много. Но никакой бытовухи. Я думаю, мы столкнулись с новичком-гением. И нам будет трудно его найти.
– По-твоему, Ольгу тоже убил гений?
– Нет. Ольга – его ошибка. И на этой ошибке мы постараемся его поймать.
– Может, Ольга знала убийцу?
– Я думал обэтом. Такой вариантне исключён. Этим можно объяснить и её страх. Если только…тут не было чего-то более простого… не знаю…
– Значит, с самого начала ты знал, что я невиновна?
– Подозревал.
– И позвонил моему другу только тогда, когда я попала в больницу?
– Да.
– Как ты узнал его телефон?
– У меня есть телефоны всех известных людей. А твой друг очень известный – всё-такихозяин «империи». Ладно. Открою правду. Я с ним знаком давно. Приходилось выручать по его просьбе некоторых людей. А о вашей связи я много наслышан!
– От кого? От моего мужа?
– Болтают всякие! – засмеялся Никитин.
Мы мило договорились о взаимовыгодном сотрудничестве. И расстались, жутко довольные друг другом. О том, что я была последним человеком, слышавшим Ольгу при жизни (о том, что я проникла ночью в офис), я решила пока ему не говорить.
Перед тем, как распрощаться, я задала последний вопрос:
– А что за человек был Гароев?
– Обычный. Любил жизнь. Внешне подделывался под хорошего семьянина. Но на тусовках более интимных (в кругу друзей) появлялся каждый раз с новыми девочками. Любил отдыхатьс комфортом. Спонсировал, кстати сказать, выступления модельного агентства, которым руководит твоя приятельница…
– Анжелика Арсеновна?
– Именно! Эта жирная стерва. Пользовался положением и со всеми её шлюшками спал. Любил отдыхать заграницей, с комфортом. Но при этом был очень привязан к жене.
– Азартные игры?
– Не замечен.
– Наркотики?
– Упаси Боже! Он вёл здоровый образ жизнии очень следил за собой.
Из его рассказа я поняла, что о Гароеве он знал ещё меньше, чем я. Для меня открывалось обширное поле деятельности.
Вечером мы с Рыжиком ложились спать, как настоящая семья. И я спросила:
– Откуда ты знаешь Никитина?
– Я его совсем не знаю, – последовал ответ.
– Как это?
– А так! Познакомился, когда насчёт тебя договаривался, когда он мне позвонил. И ещё потом, когда вручал деньгии оговаривал условия. И всё. А номер телефона ему дал твой муж. Если я не ошибаюсь. Тот урод всё время изводил тебя ревностью? Он ведь ревновал ко мне! Вот и пожаловался Никитину.
Ночью я проснулась в холодном поту. Мысль была настолько яркой, что поразила, словно взрывом бомбы! Дело в том, что телефона Рыжика мой бывший муж не знал! Я не записывала его телефон в записной книжке! Только помнила наизусть. Когда я выходила замуж, то была одержима идеей начать новую жизнь. Я мечтала навсегда перечеркнуть прошлое. Рыжик и был тем прошлым, которое я мечтала зачеркнуть. Я специально завела новую записную книжку. Специально завела, чтобы вычеркнуть его телефон. Хоть и продолжала помнить. Рыжик не мог этого знать. Значит, он целенаправленно мне лгал. Лгал. Ведь он содержит Никитина. Никитин у него на жалованье. Они знакомы давно. Почему, почему Рыжик не сказал мне обэтом? Для чего он мне лгал?
Мне стало нехорошо. Полная самых чудовищных подозрений, я не спала. Только лежала на подушках и обливалась холодным потом. На рассвете пришла другая, ещё более страшная мысль. Тот, кто убил Гароева, целенаправленно пытался меня подставить. Убийство изначально было задумано так, чтобы подставить меня. Все доказательства против меня были специально сфабрикованной фальшивкой. Кто мог сделать подобное? И самое главное, для чего? Я не имела абсолютно никаких дел с Гароевым. Почему убийца решил подставить именно меня? Ответ напрашивался сам собой: потому, что убийца был близким мне человеком. Вопрос следующий: у кого из близких людей был повод убивать Гароева? Ответ тоже был. Хоть и предположительный: у Ольги. Ольга была именно таким связующим звеном. Может, она была связующим звеном между Гароевым и убийцей?
После длительных и мучительных раздумий у меня на подозрении появился ещё один человек. Сколько я не думала, всё сходилось к этому человеку… 99 процентов, что мои догадки верны. Я решила подтвердить их действием. К тому времени я совершенно окрепла, немного поправилась, и врач разрешил мне выходить. Решение о том, чтоя могу выйти на люди, было принято на «семейном совете» после консультации с Никитиным. Никитин сказал так:
– Ну, изменись как-нибудь. Женщине это сделать просто.
Я поняла буквально и потребовала, чтобы Рыжик отвёз меня в тот самый салон, где была записана на кассету моя встреча с Алисой Гароевой.
Через столько тяжёлыхдней и жестоких перипетий я сидела в парикмахерском кресле, где опытная специалистка колдовала над моей головой. Я была предварительно знакома с ней. Я видела её на видеокассете.
– У вас, наверное, много клиентов? – спросила я.
– Хватает. Салон известный.
– И вы всех помните в лицо?
– Ну, постоянных, наверное.
– А я о вас раньше слышала. У вас делала вечернюю причёску моя хорошая знакомая, АлисаГароева.
– Да. Конечно! Мадам Гароева. Как ни знать! Она моя постоянная клиентка. Правда, платит не очень хорошо. Скуповата, хотя в деньгах совсем не нуждается. Платит полцены, а является почти каждую неделю.
– Несчастная женщина. Пережить такое горе, смерть мужа…
– Я вас умоляю! Какое горе! Да она счастлива, что от него отделалась! Я вас уверяю: наверняка о нём она не пролила ниодной слезы! Я слышала: её муж был той ещёсволочью! А ко мне она заявилась на следующий день после похорон. Говорит: «сделай мне что-то шикарное, словно я помолодела лет на десять». Я вам больше скажу: после его смерти она даже лучше выглядеть стала! Словно действительно освободилась! Знаете, теперь она смогла развернуться вовсю. Стала во главе его бизнеса, и, говорят, преуспевает. Деловая женщина, денег – полно, всем сама руководит, куда там! Она даже похудела килограмм на 15! Вы и сама, наверное, её не узнаете. Изменилась совершенно, как полностью другой человек! И, говорят, на личном фронте у неё всё в порядке.
– У неё кто-то появился?
– Скорей всего! Иначе зачем каждую неделю она делает новую причёску? То у неё банкет, то презентация, то деловой ужин. И это после смерти мужа сразу же, полгода не прошло! Так выходит, эта женщина совершенно не скрывает своих чувств, а открыто радуется его смерти. Богатая, не старая, и по внешности ничего – что ей ещё надо? Наверняка он ей всё время изменял. Знаете, какие все эти бизнесмены?
Я сказала, что знаю, и больше не выудиланичего. Дальнейший её рассказ о Гароевой содержал одно и то же.
Вышла из салона красоты абсолютно новой и с окрепшими подозрениями в душе. Я стала коротко стриженой брюнеткой (обрезала длинные волосы, выкрасила в чёрный цвет, сделала стильную стрижку и помолодела лет на восемь) и я подозревала Алису Гароеву.
Да, я подозревала Алису Гароеву в том, что именно она организовала убийство своего мужа.
Из телефона-автомата на улице я позвонила Никитину и попросила приехать в маленькое и тихое кафе, скрытое в глубине улиц. Никитин меня не узнал в упор. Его изумление было приятным бальзамом для моего самолюбия.
– Ты потрясающая! Это невероятно! С ума сойти! В жизни не думал, что ты можешь так выглядеть!
Вего глазах появилось что-то новое… Что – я пока не могла объяснить. Но знала, что это безумно мне нравится.
– Зачем ты хотела меня видеть?
– Мне не даёт покоя один вопрос….. Кто так хотел меня подставить? Кто сфабриковал вседоказательства, загнавшие меня за решётку? Кто этот человек? Я много думала и пришла кое к чему…
– И к чему ты пришла?
– К тому, что всё сделала Алиса Гароева.
– Что именно?
– Организовала убийство своего мужа и свалила доказательства на меня. Она воспользовалась мной как первой попавшейся на глаза из тех, кто встречался с её мужем. А сплетню о нашей якобы связи ей могли подсказать… Например, Ольга.
– А разве Ольга была знакома с Алисой?
– Я не знаю… но это не исключено!
– Ты серьёзно подозреваешь Гароеву?
– Посуди сам! Кто давал показания с пеной у рта, что я сплю с её мужем? И она не раз заставала нас вместе. А фотографии, где я с ним в ресторане? Их тоже принесла она! Она же вполне могла послать мне духи и галстук, уговорить написать адрес ещё живого мужа под каким-то предлогом… А кто возглавил бизнес послеего смерти? А кто полностью преобразился?
– В твоих словах есть некоторый смысл…
– Теперь скажи ты: Алиса Гароева могла быть тем двадцать пятым?
– Не знаю. Человек, захвативший сферу Гароева, никак себя не проявил. Сеть наркодилеров функционирует, как прежде, но по сети нельзя почти ничего вычислить… Помнишь, я обэтом тебе говорил. Мы следим за всеми, в том числе и за Гароевой – мне она тоже кажется подозрительной особой. Но на момент смерти мужа у неё железное алиби.
– Какое?
– Она была на даче. Её видели соседи и даже глава поселкового совета, который четвёртогооктября в одиннадцатьутра зашёл к ней о чём-то спросить. Свидетели подтверждают, что она была на даче (вернее, на вилле – дача у Гароевых роскошная!). И никуда не отлучалась ни утром, ни ночью.
– Свидетели могут лгать.
– Не думаю. Им нет смысла лгать. Она уехала с дачи под вечер. Именно тогда, войдя в квартиру, обнаружила труп мужа. И позвонила в милицию.
– Но я же не сказала, что стреляла именно она. Она могла быть организатором…
– Это надо проверить.
– Где сейчас живётГароева?
– В той же квартире. Только сменила в холле ковёр и убрала коллекцию оружия.
– Какое странное отсутствие чувствительности!
– У Гароевыхшикарная квартира. Так что это ничего не значит. Кстати, как тысвяжешь Гароеву со смертью Ольги?
– Не знаю… Я не думала об этом.
– А ты подумай. Подумайкак следует.
– Хорошо. Но допустим, кое-что я смогу доказать.
– Что? – сразу насторожился Никитин.
– Я собираюсь узнать, кто сфабриковал против меня доказательства. Например, фотографии. Кто их сделал? Кто мог сделать? У меня есть возможность узнать.
– Не хочешь рассказать, как?
– Просто. Помнишь, как мы в первый раз с тобой познакомились?
– Познакомились? – Никитин засмеялся. – Этопрозвучало, как о свидании! Будто у нас с тобой любовная связь!
– Я серьёзно! В первый раз ты пришёл к нам в офис из-за того, что вподъезде на меня напали…
– А, маньяк с фотоаппаратом. Я до сих пор думаю, что ты всё выдумала!
– Этоне так. У меня есть возможность узнать всё обэтом парне. Я собиралась заняться этим, но убийство Гароева, Ольги, арест… ты можешь мне помочь. При обыске у меня отобрали записную книжку. Ты сможешь её вернуть?
– Смогу, при одном условии. Ты подробно расскажешьмне обо всём, что собираешься сделать!
– Расскажу, как только книжка будет в моих руках!
Никитин пообещал всёсделать, и мы договорились встретиться, когда книжка будет у него.
Я вернулась на дачу к Рыжику и занялась очень важным делом: принялась подделывать кое-какие документы. Мне пришлось научиться этому в прежние времена.
– Не нравится мне всё это! – глаза Рыжика выражали что-то вроде нелепой обиды ревнивого ребёнка.
– Что именно? – спокойно уточнила я.
– Не нравится, что ты столько времени проводишь с этим ментом! Добром эти стрелки не закончатся!
– Стрелки! – я хмыкнула. – Когда ты отключаешь мозги, то переходишь просто на невероятный жаргон! Несёшькакую-то чушь! Ничего страшного в этом менте нет. Мы просто занимаемся общим делом.
– Каким общим делом? Это дело довело тебя до тюрьмы! А будет ещё хуже! Мент – тупица и взяточник! Держалась бы от него подальше, и всем было бы спокойнее!
– Кому это всем?
– Ну, мне, например!
– А тебе что за дело?
– Самое прямое! Ведь мы планируем нашу будущую совместную жизнь. Почему бы просто не купить новые документы и не уехать? В какую-то нормальную страну, под чужим именем?
– Так нормальной жизни не будет. Ничего не будет, если я не докажу… ну как ты не понимаешь! Меня кто-то подставил намеренно, как какую-то шестёрку! На меня повесили два убийства, и я только чудом не села на пятнадцатьлет! Тот, кто сделал это один раз, сможет сделать и второй, и не успокоится, будет преследовать меня снова и снова! Я не смогу спокойножить, если не пойму, почему. Почему я? Кто это сделал? И на фоне всего этого ты говоришь про какую-то нормальную жизнь?
– Ты не понимаешь!
– Почему у тебя такой убеждённый тон? У меня уже есть подозрения!
– И кого ты подозреваешь? Алису Гароеву? Это смешно!
– Откуда ты знаешь?
– Твой мент рассказал! Я ему позвонил узнать о тебе, и он рассказал!
– Зря ты это сделал! А что, если и Гароеву?
– То, что я хорошо её знаю! Эта дебелая слюнтяйка с двумя извилинами, направленными на еду и магазины! Что-то планировать для неё было бы смешно! А впрочем, если что и раскопаешь, твоё дело, но будь поосторожнее… и всё равно, насколько мне видится, ничего у тебя не выйдет.
Я пожала плечами. Я не реагировала на его слова. Может, потому, что мозг был занят абсолютно другим, и я просто горела в предвкушении…. Не знаю. Только позже, много позже, проснувшись от очередного тяжёлого сна, я вдруг вспомнила, что он говорил о каком-то совместном будущем. О нашем будущем: моём и его? Эта перспектива испугала меня, так же, как пугала всегда мысль быть с ним связанной слишком близко. Но я отогнала её, как отгоняла всегда. У меня были дела поважнее.
Утром, когда я выходила из дома, вдруг позвонил Никитин.
– Слушай, мне не даёт покоя одна мысль. Может, обдумаешь её… на свободе? Ладно, не сердись, пошутил. Дело в следующем. На обрезе, которым застрелили Гароева, был найден крошечный кусочек маникюрного лака и напрочь отсутствовали какие-либо отпечатки пальцев. Следствие придерживалось версии, что Гароева застрелили под влияниемаффекта, выстрелив, убийца в панике бросил оружие рядом с трупом (где его и нашли) и бежал. Но если нет отпечатков, то убийца был в перчатках, либо стер их после выстрела. А это не связывается со случайным убийством. Если перчатки или тряпка – значит, убийство хорошо продумано. И, кроме того, как в перчатках можно оставитькусочек маникюрного лака? Значит, лак явно подброшен! Чувствуешь нестыковку?
Мои мозги заработали в соответствующем направлении, и я сказала:
– Поэтому ты меня отпустил? Ты с самого начала не верил, что я виновна?
– Конечно. Это видно невооружённым взглядом. Хотя лак – это так по-женски….С самого начала было понятно, что во всём замешана женщина.
– Алиса Гароева?
– Я этого не говорил!
– А где был найден обрез?
– Я же сказал: рядом с телом. Никаких отпечатков. Только лак.
– Не было отпечатков даже Гароева?
– Странно. Правда?
На этом мы и закончили разговор. Я спешила. Я спешила в СТО на пятомкилометре возле вокзала.
Это было небольшойкрашеной будкой с длиннющим гаражомрядом с шумной трассой. От вокзала и дальше проходила весьма напряжённая магистраль. Судя по внешнему виду офиса, дела у конторы шли неблестяще. Я засомневалась, что сюда мог обратиться владелец красной «тойоты», но всё-такидолжна была узнать. Ведь именно этот тип столкнулся с моим маньяком-фотографом и даже получил отнего визитную карточку: несказанная удача!
В тесной коморке, забитой хламом, курили трое парней в засаленных рабочих комбинезонах. Они не повернули головы при моём появлении – ещё бы, я ведь подъехала не на разбитой машине. Курят в разгар рабочего дня – значит, никакой работы! Довольно паршивенькое место. Я бы сказала, разоряющееся.
– Эй! – мне пришлось привлечь их внимание. Повернулись как по команде. Я продолжила:
– Я бы хотела видеть директора!
Один из них (самый старший по возрасту) сплюнул окурок:
– Директора нету. Я старший мастер. А вам что?
– Я из страховой компании, – я сунула ему под нос удачно подделанное удостоверение страхового агента, – один наш клиентремонтировал у вас машину, а сейчас подал на страховку. Нам кажется, что он врёт. И мы хотели бы проверить у вас о характере повреждений….
– Ну, не знаю. У нас ремонтировалось много машин…
– Он хочет получить огромную сумму денег, но нам кажется, что он врёт. Повреждения были несерьёзны.
Известие о том, что кто-то не получит деньги, почему-то его вдохновило. Он сказал более радостно:
– Мы вообще-то регистрируем машины по номерам.
– обконечно! Вот номер! – я протянула бумажку.
– Ладно. Давайте посмотрим, – и он полез в стенной шкаф за какими-то канцелярскими книгами, а потом принялся их листать. Остальных давно перестала интересовать тема нашего разговора, они продолжили курить, не обращая на нас никакого внимания.
– Нашёл! Вот, смотрите. Номер совпадает. Красная «тойота». Владелец обращался пару месяцев назад. Виноградов Олег Константинович, врач. Директор частной клиники «деликатные проблемы». Венеролог, андролог. У нас всё записано. Домашний адрес, рабочий, всё как следует. Можете посмотреть! Но у него почти не было повреждений. Так, мелочи.
Я тщательно переписала данные о владельце красной машины. Потом задала вопрос:
– А он сказал вам, что произошло?
– Сказал, что в него врезался какой-то алкоголик. Врезался прямо на стоянке и побил его машину.
– А он не сказал, кто именно?
– Нет. Ничего не говорил.
– Ладно. Сам узнаю. Спасибо.
Не веря в удачу, я покинула СТО на необыкновенном подъёме духа. Настроение моё явно не соответствовало местности. Удача улыбнулась! Я решила явиться прямо на работу к таинственному владельцу побитого автомобиля. Например, пойти на приём. Так лучше всего.
Частная медицинскаяклиника «Деликатные проблемы», Красный бульвар.
Лысоватый мужчина лет пятидесяти с вожделением уставился на мои ноги. Даже снял очки, чтобы вытереть пот. Честно говоря, доктор Виноградов остался в моём представлении как сплошной розовый шарик (вроде детского мячика). Добродушный розовый толстячок. Дела в частной клинике шли неблестяще. Помещение было неплохим: несколько кабинетов, обширный холл. Только пациенты почему-то не являлись. Я пришла во второй половине дня, в разгар приёма. Под дверью кабинета Виноградова не было ни одного человека.
– Чем могу вам помочь? – спросил розовый шарик, и я попыталась определить в этой студенистой массе лицо.
– Можете, доктор. Действительно можете.
– На что вы жалуетесь?
– На жизнь!
Розоватая плешь над очками сморщилась: толстячок удивился. Только глаза не соответствовали добродушному розовому облику: ядовитые. Подлыехитрые щёлочки. Я не выношу таких глаз!
– Что у вас болит?
– Честно говоря, ничего. Знаете, я абсолютно здорова!
– Я не понимаю… Зачем же вы пришли ко мне?
– А с чего вы взяли, что я пришла к вам, как к врачу? Разве у нас с вами не может быть другого разговора?
Я нагловато запрокинула ногу на ногу: существованиев облике брюнетки придало мне раскованности. Я нравилась себе в новом виде, и это чувствовали все, кто только мог. Нравилась я и этому важному розовичку с глазами кобры. Что было хорошо.
– Ну почему же, может… Тогда давайте определимся, зачем вы ко мне пришли.
– Я ищу мужа.
– А при чём тут я?!
– А вы последний, кто его видел.
– Не понимаю… – глаза толстяка полезли на лоб.
– Я объясню. Мой муж мерзавец, смылся, он должен мне деньги. Вернуть долг. Он меня, можно сказать, обворовал. Смылся куда-то и переменил, подлец, имя! Чтобы окончательно уйти от семьи. Недавно я узнала, что его видели в городе, но под другим именем. А мой приятель, который работает на автостоянке, сообщил, что мой урод столкнулся с машиной. Вашей, доктор, машиной! У вас ведь красная «тойота»? И он дал вам визитку! Я вас прошу: найдите визитку, дайте мне! Я найду урода и наконец-то с ним разведусь! Вы один можете мне помочь!
Я театрально заломила руки. Было видно, что мой рассказ ему не понравился.
– Я подобного не помню. Вы ошиблись.
– Ну как же! Ведь ваш номер (я продиктовала), на улице такой-то… пару месяцев назад.
– Этобыло давно! Я не помню!
– Вы ещё машину ремонтировали…
– Этовы тоже знаете? Что ещё? Вы пришли за деньгами?
Тут меня осенило! Очевидно, он скрывалстолкновение потому, что ему предшествовал тайный визит! Скорей всего, к любовнице. Попробую пойти с этой карты…
– О нет, что вы! Не надо мне никаких денег! Только визитка того типа! Но может, если вы не помните, стоит позвонить вашей жене?
– Не надо звонить жене! – я попала в точку. – Я поищу! Это где-то здесь….
Он суетливо зашарил по ящикам. А я поздравила себя с верным ходом. Он явно был на стороне. Это объясняло, почему он ремонтировал дорогую машину в такой дыре. Скрывал столкновение, а супруге не могло прийти в голову, что он сможет в таком паршивом месте чинить шикарную «тойоту»! И правильно сделала, что явилась к нему на работу. Разумеется, визитку-улику он не стал бы тащить в дом. Наконец вынул из какого-то ящика.
– Вот. Нашёл. Вам это нужно?
Грязноватый клочок картона. Беру в руки… матерь божья! Вот это шок! Все ещё в удивлении, пытаюсь переспросить:
– Старая серая развалюха, «мерседес»? А он – длинные патлы, ковбойские сапожки?
Кивает. Поднимаюсь уходить. Природа пересиливает страх разоблачения и док пытается оказаться в своей стихии:
– А может, мы с вами познакомимся поближе? Например, вместе поужинаем… Вы мне всё расскажете подробно… И я вам помогу…
Уже в дверях решаю соответствовать образу женщины с «тюремным» прошлым:
– Помогай, красавец, своей жене!
Дверь захлопывается. У меня не получилось бывшей уголовницы. Но док остался с носом, а я – с визиткой. Только вот… Правда ли на ней? В СТО мне сказали, что ремонт он оплачивал из собственного кармана. Значит, с типом, повинном в аварии, не виделся. Я перевернула в руках потрёпанныйгрязный клочок картона. Всё, как положено: адрес, телефон, и…. «Марк Кречетов, частный детектив».
Частный детектив! Это же надо! Отправляюсь к автобусной остановке, чтобы ехать по указанному адресу. Я не люблю откладывать дела в долгий ящик.
В узком переулке, выходящем на Центральный проспект, слишком много контор. Мелкие фирмы и фирмочки теснились буквально друг на друге! Чего тут только не было! И продовольственный магазин с баром, и конторанотариуса, и бюро переводов, и компьютерный клуб, и художественная галерея, и агентство недвижимости, и магазин одежды, и машбюро, и трест общественного питания, и экологическая инспекция, и мастерская поремонту телевизоров, и ювелирное ателье, и продажа биллиардных столов, и снова бар, кафе. И маленькая конторка с вывеской «Частный детектив», находящаяся в одном офисе с бюро переводов, нотариусом и агентством недвижимости – только разные двери.
Комнатка частного детектива находилась в глубине бывшей коммунальной квартиры, возле туалета, и была самой маленькой. Очевидно, его пустили, чтобыхоть что-то получить за аренду. Я подёргала пластмассовую дверь. Никого. Заперто. В других комнатах полно людей, звонили телефоны, работали компьютеры, люди входили и выходили, жизнь бурлила. А здесь словно всё замерло, на этом маленьком клочке. Я безуспешно дёргала дверь до тех пор, пока меня не окликнула пробегающая мимо девица:
– А Марка нет! Он уже ушёл.
– Где я могу его найти?
– Марка? Вы что, серьёзно хотите его видеть? – девица расхохоталась, как будто я пошутила.
– Серьёзно! – я не понимала, почему она смеётся.
– Тогда ждите… – и куда-то унеслась.
Вскоре ко мне вышел пожилой представительный мужчина. Я поняла, что это частный нотариус.
– Вам нужен детектив?
– Я ищу Марка Кречетова. Вы не знаете, где он?
– Простите, а вы клиентка, или так… личное…
Я поняла, что к этому Марку шастает немало девиц, иесли я одна из них, то мне ничего не скажут. Также я поняла, что нотариус работает сним на пару, обделывая какие-то делишки. Поэтому гордо заявила:
– Я клиентка.
– Простите… это правда?
– Правда! Я хочу нанять Марка по очень важному делу. Мне необходимо как можно скорее его найти!
– Ладно. Через дорогу находится бар «Аккорд», в подвале. Спросите там. Но если его нет, то приходите завтра утром часов в одиннадцать. Не раньше. Можете немного опоздать.
– А вы не можете дать его адрес?
– Нет. К сожалению. Поищите Марка в баре. Я думаю, он там.
Я перешла через дорогу. Бар был в глубоком подвале. Над ним возвышались какие-то конторки, магазины… В переулке почти не было частных квартир. Я остановилась в нерешительности. Идти в подвал, одной, неизвестно, кого там можно встретить… Без оружия. У меня мелькнула мысль вызвать Никитина с пистолетом и спрятаться за его широкую спину. Но бес безрассудства был слишком силен в этот день. Я дала слово позвонить Никитину, как только вырвусь из передряги. И решительно спустилась в подвал.
Мне в лицо ударил запах нежилого затхлого помещения, в котором солировала вонь от несвежих продуктов. Несколько секунд мне понадобилось, чтобы привыкнуть к темноте. Помещение было маленьким и тёмным. Его почти не освещали тусклые лампы на стенах. Внутри почти никого. За дальним столиком сидели две девицы, по виду проститутки. Они курили, ели, не обращая ни на что внимания. Бармен за стойкой. Больше никого. Немного поколебавшись, пошла к бармену.
– Привет! Марк есть?
– А ты кто будешь? Подружка или по делу?
Было понятно, что я вторглась на частную территорию. Вряд ли здесь сработало бы состояние дел… я решила пойти с другой карты.
– Ну… можно сказать, подружка. Так он есть?
– У Марка миллион подружек! Не тешь себя надеждой, детка!
– А ты ему кто, папочка?
– Папочка! Да мне до папочки и не добраться! Папашкау него крутой. Ладно. Хочешь его видеть?
– Хочу.
– Только учти: он уже въехал. Или ты привычная?
– Допустим.
– Ну, раз привычная – слева дверь.
Я обогнула стойку, вошла в дверь и оказалась в коридоре, воздух в котором был совсем затхлым. Потом увидела ещё одну дверь. Там было что-то типа подсобки. Маленькая комнатушка с диваном, телевизором, шкафом. Забитым бутылками. На столике возле дивана валялись коробки отмедикаментов. С Марком Кречетовым всё было ясно. Очевидно, он давно сидел на игле. Сам частный детектив полулежал на диване, облокотившись о поручень, закрыв глаза и вытянув ножки в ковбойских сапогах. Привиде его у меня не осталось никаких сомнений: тот самый тип, который меня фотографировал. Я видела его мельком, но этого мгновения было достаточно, чтобы запомнить: маньяк с фотоаппаратом! Он! Те же длинные неаккуратные волосы, осунувшееся лицо…
Я легонько хлопнула его по ноге, рассчитывая, что, уколовшись, он в трансе. Но он был в почти нормальном состоянии, о чём свидетельствовали его раскрывшиеся глаза.
– О! Ты ко мне, красотка? И как тебя зовут? – он сел. И двигалсяи говорил вполне внятно. Вполне нормальный. В других условиях и не догадаться, что наркоман. Я стояла и молча на него смотрела. Мне было интересно: узнает или нет.
– Молчишь, красотуля? Может, я тебя знаю. А? У нас с тобой что-то было? Ну, забыл, дорогуша, прости! Слушай, я тебя точно знаю! Вот сейчас вспомню, где…
Быстро протянув руки, он схватил меня за бедра и потащил на диван. Я вырвалась. Он удивился:
– Разве мы с тобой не спали, нет? Но я же тебя знаю!
– А ты посмотри повнимательней!
Что-то в моём тоне его насторожило, и он стал вглядываться в лицо… Вдруг резко вскочилс дивана и сделал пару шагов вглубь, словно пятясь:
– Ты?! Господи! Это ты? Тебя уже выпустили? Но это невозможно!
– Откуда ты меня знаешь? – я решительно пошла на него. – Говори! Откуда ты меня знаешь?
– Какая тебе разница! Оставь меня в покое! Что за идиотизм! Не буду я ничего говорить!
– Будешь! Это ты меня фотографировал! И ты делал на компьютере снимки! Кто тебя нанял, чтобы меня посадить?
– Но ведь не посадил! Ты же вышла!
– Кто тебя нанял?
– А тебе-то что? Подожди… Как ты здесь оказалась? Ты сбежала из тюрьмы? И ты думаешь меняшантажировать? Да стоит мне взять телефон! А ну уходи, пока я не позвонил в милицию!
– Можешь звонить! Я не сбежала, меня выпустили! Там быстро разобрались, кто так хорошо знаком с компьютером! Скоро и до тебя доберутся, за фальсификацию важных улик!
– Если доберутся, тебе-то что? Тогда буду говорить с милицией, а не с тобой!
– А если лучше со мной? Я хочу знать, кто тебя нанял!
– Пошла ты! Я ничего не собираюсь тебе говорить!
– А ментам скажешь?
– Ментам, может, и скажу, чтоботмазаться! Но не тебе! Ты лучше уходи! А не то…
Очевидно, он быстро собрался с силами, потомучто рывком бросился вперёд, схватил меня в охапку, пытаясь повалить на диван. Он был очень сильный. Я пыталась отбиваться, кричать, но он душил меня телом…. Не хватало воздуха….. я почувствовала, как его мерзкие руки шарят по моему телу..
– Хватит брыкаться, дура! Мы с тобой неплохо проведёмвремя! Ты мне ещё тогда понравилась. Когда я снимки делал! Я их делал с удовольствием! А теперь тебе что терять? Можно подумать, я не знаю, что с такими делают в СИЗО.
Это был какой-то кошмар… Силы уходили, я погружалась в чёрную бездну, где почва падала из-под ног… Спиной я чувствовала жёсткую поверхность дивана… я кричала истерически, страшно, с надрывом… В этот моментраспахнулась дверь.
На пороге стоял незнакомый мужчина лет сорока – представительный, в костюме, с цепью. Я поняла, что это хозяин бара.
– А ну, хватит! Что ты тут устроил возню? Вопли слышно в кабинете!
Меня смущённо выпустили. Потом вернулся на диван. Я быстро одёрнула юбку и подбежала к дверям.
– Макс, извини… – несостоявшийся насильник был смущён.
– Сколько я тебя предупреждал: возись с ними в другомместе! Мало того, что ты тут колешься, так ещё и таскаешь баб! А сейчас что? Решил устроить изнасилование? С кучей ментов?
– Этоне то, что ты подумал!
– Да плевать мне, что это есть! У меня важный телефонный разговор в кабинете, а тут возня, вопли…. Ты совсем с ума сошёл? Полностью с катушек съехал? Забыл, с кем имеешь дело? Или тебе мозги вправить? Ты забыл, почему здесь сидишь? Тебе напомнить?
– Макс, извини….
– Сколько раз тебе говорить: хватит таскать сюда шлюх! Возись с ними в другом месте! Устроили пункт траханья! Мне надоело! Шляются всякие, каждый день посторонние рожи твоих девиц! А я тебяпредупреждал, чтобсюда никого не водить! Предупреждал или нет?
– Да.
– Всё. Значит, разговор закончен. Ещё раз застукаю со шлюхой, знаешь, что будет! Ты! (обернулся в мою сторону). А ну, пошла вон!
Не дожидаясь повторногоприглашения, я пулей вылетела на волю. Пролетела бар, улицу…. Ничего не соображая, не видя вокруг…. Отдышалась квартала через два. Тряслись руки. Потом я полностью пришла в себя и пошла на поиски ближайшего телефона-автомата, чтобы позвонить Никитину.
Передо мной на цементном полу корчилась жалкаяраздавленная тварь, выплёвывая выбитые зубы. Эта перемена могла поразить кого угодно, в том числе и меня… Но иллюзорное бегство по тёмным улицам, погружение в мир фантастики и какой-то потусторонней реальности превратило всёпроисходящее вокругв ожившую картину, за которой с некоей отстранённостью и холодом я продолжаю наблюдать. Так я и осталась равнодушным и сторонним наблюдателем, возле ног которого ползал раздавленный мерзкий червяк, продолжая выть и скулить.
– Дура! Ну какого черта я с тобой связался? – Никитин был зол. Он злился на меня, на себя, на мир. Очевидно, я попала в момент паршивогорасположения духа, сослужившего позже довольно неплохую службу.
– Я хотела выяснить, кто заказчик..
– Ну какого тебя угораздило туда полезть?!
Он приехал сразу после моего звонка, и я обрисовала ему ситуацию. Ситуация его взбесила. Я не понимала причин его злости. Ну подумаешь, ещё одна неудачная попытка…. Ну и что?! Успокоиться он сумел лишь некоторое время спустя… И начал рассуждать более уравновешенно.
– Марк Кречетов-мелкая и поганая сволочь. Приходилось с ним сталкиваться. Скользкий опустившийся тип. Берётся за самые грязныепоручения, ничем не брезгует. Давно сидит на игле, Героин.
– Распространение? Связан с цепью?
– Нет. Наркотики не продаёт. Этим не светился. Всякая мерзость, грязь. Мелкое сводничество, растление несовершеннолетних, детская порнография, слежка за мужьями-жёнами, всякие гадости для развода, шантаж… В общем, всё, чем можно брезговать. Он давным-давно бы угодил в тюрьму, если быне его отец. Его отец начинал работать в областной прокуратуре, потом был частным адвокатом, которыйспециализировался на откупе от тюрьмы клиентов, связанных с крупными делами. Например, в те времена – хищения государственной собственности в особо крупных размерах. Короче, адвокат партийной мафии. Потом разбогател на сделках, связанных с недвижимостью, таможней и т. д. Сейчас отошёл от адвокатскойпрактикии открыл несколько юридических контор по всему городу. Это нотариальные услуги, растаможиваниеи т. д. Неофициально – любые тёмные и скользкие сделки, обманы и надувательства, которые нужно покрыть. В основном, гражданского плана. Он не связывается с грубой уголовщиной. У него был один сын, этот самый Марк. Закончил юрфак, университет. Там и сел на иглу, в компании блатных богатеньких студентов. Папаша сначала устроил его в прокуратуру, но оттуда его выкинули. Потом – в адвокатуру, но он завалил сразу несколько дел. Тогда папаша открыл ему частную нотариальную контору, но с работой нотариусаон не справился. Тогда сынок переквалифицировался в частного детектива и стал разгребать дерьмо. Папашкамахнул рукой, но если вдруг крупные неприятности, то вытаскивает. Я сталкивался с сыночком каждый раз, когда расследовал какое-то особое дерьмо. Например, мы закрывали контору, торгующую видеофильмами с детской порнографией. А клиентов фирме поставлял Марк. С помощью папаши этот засранец каждый раз выходит сухим из воды. У меня давно чешутся руки его прихлопнуть. Да и не только у меня. В городе он получил устойчивую славу: если нужно дерьмо, ступай к Марку. Получишь много. Самое отборное.
– Поэтому кто-то нанял его для этих фотографий? Зная его славу….
– Конечно. Он всегда справлялся с самой гнусной и подлой работой, не брезгуя ничем. А о славе его все в городе знают.
– Я не знала.
– Тебе просто не приходилось сталкиватьсяс ним. Было, нужно– все бы поняла.
– Возможно. Ты можешь его чем-то прижать?
– Официально – нет. Его папаша большой человек, у него крутые связи. Но неофициально…. Можно попробовать. Где, ты говоришь, его видела?
Я подробно рассказала, где находится бар. Он решительно выслушал и так же решительнозашагал в темноту.
– Подожди! – чтобы удержать, мнепришлось ухватить его за рукав. – Что ты собираешься делать?
– А ты как думаешь? – даже не оборачиваясь, отрезал он.
– Но ты же не собираешься его убить? Или ударить? Скажи, что этого не будет!
– Слушай! – он развернулся и в темноте хищно блеснули белки глаз. – Из-за фотографий этого поддонка тебя могли посадить на пятнадцатьлет! Подумай: пятнадцать лет в условиях намного хуже, чем СИЗО. Без еды, без элементарных удобств, без вещей, косметики и туалетного мыла, в своре отбросов, каждое из которых норовит унизить, втоптать в грязь, уничтожить человеческое достоинство и волю. Пятнадцатьлет! Из-за кучи подделок, сделанных этой мразью! Чтобы установить это, ты явилась к нему и затеяла разговор, а он плюнул тебе в лицо и попытался изнасиловать. Или для него секс с тобой лучше, чем пара оплеух?
Я вспомнила кошмар, пережитый в подвале. Тяжесть чуждого тела…. Отшатнулась:
– Нет!
– Вот видишь! И не смей его защищать! Ещё пару слов, и я тебяразверну обратно домой!
– У меня нет дома.
– Этоневажно. Тогда к любовнику, который так трясётся за твою задницу!
В его словах прозвучала какая-то непонятная злость. Как ни странно, но меня не испугала, не покоробила эта вспышка злости. Наоборот. Я рассмеялась, и словно со стороны услышала собственный голос:
– Нет. Я иду с тобой! Только…
– Что только?
– Ты такой… мужчина…. Когда так говоришь…
– Ну, спасибо. А кто же я, по-твоему?
– Раньше это не было видно! А теперь ты… мужчина. Я увидела это впервые!
– Тьфу, господи! Щас заплачу от умиления! Лучше иди молча!
И мы пошли: он впереди, я сзади, вприпрыжку. Мне почему-то хотелось остановить его, обнять рукой… Он был совсем другим. И это удивление, словно упавшая с глаз пелена, придавало мне силы…
Перед самым баром он вдруг резко остановился:
– Что быни случилось, не выходи вперёд! Держись за мной! Поняла? Только за мной!
После этого он засунул руку в карман куртки, и так, не вынимая руки, толкнул дверь.
Бар был переполнен. Почти все столики казались занятыми. Освещение было немного ярче, играла музыка, под потолком клубился дым. Сборище было пёстрым: компании обкуренных подростков, бритоголовые бригадные шестёрки, проститутки, ханыжки и прочая разношёрстнаяпубликагалдела и дымила. Возле стойки бара почти никого не было. Не обращая внимания на сидевших в баре, Никитин быстроподошёл к стойке. Слушаясь, я предусмотрительно держалась за его спиной. Бармен обернулся при нашем появлении. Не вступая в переговоры, Никитин молниеносным движением вытянул левую руку, схватил бармена за шкирку и перетащил через стойку. С грохотомпосыпались разбитые бутылки и стаканы. Бармен дрыгал ногами в воздухе, как картонный паяц. На его глуповатой физиономии застыло выражение ужаса. Никитин глухо сказал одно только слово:
– Марк!
Трясущейся рукой бармен указал на знакомую мне дверь. Никитин швырнул его обратно за стойку, и, врезавшись в стену, тот скатился на пол. Кто-то в зале загалдел. Не обращая внимания, Никитин двинул ногой дверь и так же решительно вперёд.
– Куда дальше? – не оглядываясь, бросил через плечо.
– Прямо должна быть дверь.
Он вынул руку из кармана. Я увидела хищно поблёскивающий ствол пистолета.
Когда, снова распахнув дверь ногами, мы оказались в знакомой каптёрке, нашим глазам предстала следующая картина. Диван был раскинут и на нём валялись Марк в брюках и голая девица. Девица истерически завизжала. Марк привстал.
– Чего нужно? Кто ты такой?
Пистолетом Никитин указал девице на дверь.
– Пошла вон!
Увидев пистолет, она схватила с пола охапку вещей и вылетела пулей. Так же спокойно, с размаху, он двинул Марка пистолетом в лицо. Ошарашенный, тот свалился на пол, выплёвывая разбитые зубы. Попытался подняться, но Никитин двинул его ногой в живот. Потом в лицо. Тот истерически завыл, принялся всхлипывать. Я вышла из-за спины. Никитин стоял и ждал, пока тот успокоится.
– Мент, сволочь! – было ясно: Никитина он действительно хорошо знал. Потом увидел меня и заорал:
– Этоты его привела, сука! – за что получил следующий удар в лицо и распластался на спине на полу.
Никитин подошёл к нему, опустился на одно колено и схватил за волосы:
– Будешь знать, как распускать руки!
– Я… не знал… что она… с тобой.. – изо рта текла кровь, поэтому звуки получались невнятно.
Несмотря на удары, он был в полном сознании.
– Что тебе нужно? – снова прошептал он.
– То же, что и ей. Имя!
– Какое имя?
– Того, кто заказал фотографии!
– Я не знаю!
– Не тяни, будет хуже!
– Я не знаю! Мы общались только по телефону. Мне звонил… голос…
– Мужской или женский?
– Изменённый! Как через платок! Давалзадание, потом называл место, куда я должен прийти и забрать деньги. Например: в парк Ленина, третья скамейка возле фонтана, там будет лежать пакет из «Макдональдса». В нём деньги. Я должен подойти и взять пакет!
– А если бы кто-то схватил пакет перед тобой?
– Мне сказали, что за этим следят. Тот человек знал меня в лицо и следил, чтобы деньги получил я. Так же я передавал и фотографии. Мне говорили оставить на скамейке конверт и уйти.
– Какие были задания?
– Снять её вечером в подворотне! Напугать. Ночью звонить по телефону и угрожать. На машине стоять под окнами. Потом найти классного компьютерщика и через «фотошоп» перегнать её фотку на фотку с мужиком в ресторане за столиком. Потом – с тем же мужиком ещё… Хрен знает, кто это был!
– И за каждое задание ты получал деньги?
– Ага! Я же не знал, чем всё закончиться!
– Ври больше! Чтобтакая прожжённая сволочь купилась на пакет из «Макдональдса»? Кому лапшу вешаешь?
– Что ты в самом деле… я не вру!
– Говори всё! По глазам вижу!
Тот сел:
– Ну, есть кое-что ещё…. Фотография человека, забиравшего снимки со скамейки…. Однажды я оставил конверт, сделалвид, что ухожу, а сам спрятался в кустах. Оттуда сфотографировал человека, который забрал конверт. Снимок получился хороший, отчётливый… Лицо здорово видно. Фотку я на всякий случай спрятал.
– Где фотография?
– В моем офисе!
– Пошли! – рывком Никитин поднял его на ноги. По сравнению с ним Марк Кречетов выглядел хлюпиком.
– Куда?
– В твой офис! А куда ещё, придурок? Ты отдашь нам снимок!
Уверенной сильной хваткой Никитин потащил его за собой. По дороге спрятал пистолет. Никто не препятствовал покинуть помещение бара, несмотря на то, что Марка Кречетова уводили явно не с лучшими намерениями. На тёмной и пустынной улице Марк заныл:
– Этопроизвол! Я в офис не смогу попасть…. У меня ключа нет… давайте завтра утром….
Вместо ответа Никитин легонько его встряхнул. Разумеется, у Кречетова были ключи. Он запросто отпер и входнуюдверь, и калитку внутренних ворот, которой запирались помещения офисов. Было ясно: он не раз приходил сюда по ночам. Двор и здание были темны и пустынны: внутри офисов не было никого. Марк быстро открыл дверь и мы очутились в коридоре той самой коммунальной квартиры, где ютился офис. Перед дверями Никитин остановился:
– Ты показывал кому-то фотографию?
– Нет.
– А видел этого человека прежде?
– Конечно нет.
– А спрятал зачем?
– На всякий случай!
– Понятно. Решил шантажировать!
– Ничего я не решил!
– Ну конечно! Отпирай дверь!
Марк завозился с ключами. Наконец, распахнул. В комнате было абсолютно темно, но вдруг почувствовался лёгкий ветерок… Марк шёл первым, за ним – Никитин, за спиной – я. Кречетов решительно вступил в комнату, а Никитин почему-то замешкался…. В этот момент грянул выстрел. Я увидела короткую вспышку пламени. Тело Марка стало грузно оседать в проходе… Никитин, выхватив пистолет, наугад выстрелил в темноту… Раздался звон разбитого стекла….
– Ушёл через окно! – заорав, Никитин бросился по следу…. Не в силах ни двинуться, ни крикнуть, я прижалась к стене…У меня тряслись руки… По телу катился холодный пот. Я услышала шаги. Щёлкнул выключатель… Это вернувшийся ни с чем Никитин включил свет.
– Ушёл! Я его даже не видел!
На пороге лежало безжизненное тело Марка. Он упал на живот, лицом вниз, раскинув руки… Из-под головы вытекала чёрная лужа крови… Никитин склонился над ним, перевернул на спину…. Глаза Марка были широко раскрыты. Из отверстия в области лба вытекала чёрная кровь… Выпрямившись, Никитин коротко бросил:
– Мёртв.
Мнехотелось завыть от ужаса. В этот момент раздался звон, шум…
– Сигнализация! – закричал Никитин. – Бежим! Быстро!
Мы помчались по коридору. Его железные руки тащили меня за собой. У входа на улицу он притормозил:
– Беги одна! Я остаюсь! Ты должна бежать! Нельзя, чтобы тебя здесь видели! Я объясню, что был по делу, но ты должна бежать!
– Что мне делать?! – я была на грани истерики. – Мне страшно! Что теперь будет?!
– Потом! Всё потом! Через пару секунд здесь будет милиция! Всё оцепят! Ты должна бежать! Быстро!
Он толкнул меня и я побежала вниз по улице, не чувствуя под собой ног. Я не помню, сколько кварталов пробежала…. Наконец остановилась на каком-то перекрёстке. Перевела дух. К счастью, мимо проезжало пустое такси. У меня были деньги. Я остановила такси. Потомучто должна была вернуться.
Рыжик в нервозном состоянии расхаживал по комнате и набросился на меня с порога:
– Где ты была?! Что случилось? Я весь вечер тебяжду! Господи, на тебе лица нет! Во что опять влипла?
– Ни во что… просто…. Сегодня убили одного человека… частного детектива, который делал снимки… Из-за них меня посадили… его убили…. Я была там… с Никитиным….
И непонятно с чего вдруг, истерически разрыдалась. Через секунду я была в его объятиях, и он заботливо гладил меня по спине. Зажмурившись, я растворялась в его руках, и мне было просто до неприличия хорошо…
На следующее утро, с семи, я принялась трезвонить Никитину на мобильный, но дозвонилась только в девять.
– Как всё прошло?
– Хорошо, – у него был усталый голос, – следствие поручили мне, раз я там был… Всю ночь не спал. Ничего, абсолютно. Убийца проник в помещение через окно.
– А сигнализация?
– Сигнализация срабатывает только в том случае, если кто-то отпирает дверь и включает свет. Представляешь, какая идиотская система? Окно, благо первый этаж, взломано, скорей всего, ломом. Лом не найден. Отпечатков пальцев никаких. Ждалв темноте. Стреляли из пистолета ИЖ… Пистолет не найден. Очевидно, за Кречетовым следили несколько дней. Человек с фотографии знал, что Кречетов его сфотографировал. И засёк, когда появилась ты. Кречетова убили, чтобы не отдал снимок нам. Мне это понятно. Но как официальную версию не буду это выводить.
– А фотография?
– Я перерыл весь офис! И на этом строю все заключения. Фотография исчезла.
На следующее утро Рыжик специально опоздал на работу, чтобы дослушать мой разговор. Я говорила с Никитиным и встретилась взглядом с напряжёнными глазами Рыжика, как только повесила трубку.
– А мне всё равно не нравятся твои отношения с этим ментом!
– Почему?
– Неужели ты ничего не понимаешь? Это же сволочь! Вор. Вымогатель, взяточник! На содержании у всех, кто только может заплатить! Предаёт своих и берёт деньги с тёмных личностей!
– Например, с тебя. Знаешь, он сказал мне удивительную вещь…За двадцать пятьдолларов в месяц с задержкой невозможно вести расследование. Поэтому никто ничего и не ведёт. Расследования идут только в том случае, если кто-то платит деньги. В нашем случае расследование выгодно тебе. Разве плохо, что я тоже участвую в этом? В конце концов, это моя жизнь!
– Ты его уже цитируешь!
– Я не поняла: ты меня ревнуешь?
– А ты разве не видела, какими глазами он на тебя смотрит? Эта купленная сволочь! И, между прочим, он не женат. Ещё бы – кто за такого пойдёт?
– Откуда ты знаешь такие подробности его личной жизни?
– Ну, должен же я всё знать… – Рыжик заметно смутился.
Никитин позвонил, чтобы сказать следующее:
– У нас неприятности. Пока не знаю, насколько это серьёзно. Хочу сказать: даже не приближайся к дому Кречетова, к его родным или знакомым! Временно не подходи близко к офису! Тебя видели. Оказывается, когда мы входили в бар, это видел один наш сотрудник, проезжавший мимо. Он показал, что я был с женщиной. И тебя описал….. К счастью, твои сегодняшние приметы не совпадают с приметами сбежавшей Тимошиной, но всё равно…
– Что ты сказал?
– Прости, пошёл на крайность. Сказал, что снял на улице проститутку, чтобы провести с ней время. Первую встречную, даже имени не спросил. В баре случайно встретил Кречетова, который пристал, что у него важная информация по какому-то делу. Я отправил проститутку обратно на улицу, а сам пошёл в офис с Кречетовым. Там его убили. На моих глазах.
– Ты уверен, что они не будут искать проститутку?
– Я должен её искать, так как дело веду я. А я не найду. Не запомнил лица.
– Боже… Что скажет обэтом твоя жена?
– Я не женат.
– И часто спишь с проститутками?
– Если быты проработала в ментовке, сколько я, и была мужчиной, то не задала быдурацкий вопрос. Ты бы знала, что для меня проститутки не женщины, а нечто хуже собачьего дерьма под ногами. А я не привык мараться в дерьмо!
– Ты рассказал о фотографии?
– Конечно, нет!
– А ты уверен, что фотография была?
– Нет. Я рад, что ты задала этот вопрос. Это доказывает, что у тебя есть мозги. Я думаю, что фотографии не существовало, и он намеренно лгал.
– Потому что лично знал заказчика?
– Возможно. Я ничего не могу утверждать. Пистолет не нашли. Найдут, расскажу. У меня всё. Сам позвоню, не рви телефон. Не надо лишний раз со мной контактировать, пока не улягутся разговоры. И не приближайся к делу Кречетова! Это в твоих интересах! Временно спрячься в тень.
– Ладно. Но прежде, чем положишь трубку, хочу задать один вопрос.
– Какой?
– Как твоё имя?
Возникла пауза, Потом коротко бросил:
– Виктор, – и повесил трубку.
Итак, я не должна приближаться к убийству Кречетова, которого наняли, чтобы отправить меняза решётку на пятнадцатьлет. Я и не собиралась акцентировать внимание на этом потому, что у меня появилась другая идея.
Уже несколько дней меня мучил вопрос: что с моим агентством? Я не сомневалась, что оно потеряно для меня навсегда. Изредка на меня накатывала ностальгия по прошлому, и я ничего не могласделать. Но совершенно случайно мне удалось понять, что прошлое может быть полезно и в будущем.
Гароев часто отправлялся через нашу фирму в различные поездки. Но язнала лишь одну точку земного шара, куда он отправлялся. И не знала, с кем. Гароев ничем не отличался от всех остальных, и так же, как большинство наших состоятельных клиентов, пользовался услугами «эскорт-моделей». Мы сотрудничали только с одним агентством, поставляющим шлюх. Официально это было агентство, занимающееся модельнымбизнесом. Оно было огромным. Заправляла всем представительная дама лет пятидесяти, по имени Анжелика Арсеновна, и бизнес был поставлен ею на широкую ногу. У неё было много сотрудниц: и амбициозные девочки из богатых семей, постепенно втягивающиеся в грязную ночную жизнь, и прожжённые панельныеветеранши без иллюзий, и наивные дурочки, верящие в то, что в этой стране они могут стать чем-то богатым и знаменитым с обложки журнала…Хорошо зарабатывали только те, кто сохранял внешность. Работа без потери внешности могла продолжаться максимум до двух лет. Потом они скатывалисьвниз. Большинство сотрудниц сидели на игле. Ещё от Ольги я узнала, чтоГароев постоянно ездил заграницу с кем-то изэтих шлюх. Моя идея была простой: узнать, с кем чаще всего ездил Гароевза рубеж и выколотить из шлюхи всё, что она знала о его заграничных контактах.
В офисе мадам Анжелики я сказал охране на входе, что мне назначили встречу насчётработы и нагло прошла прямо к ней в кабинет. Мне повезло. Она была на месте. Я выпихнула из кабинета секретаршу и закрыла дверь. С хозяйкой агентства мы всегда были в нейтральных отношениях. Все контакты с ней вела Ольга. Но я довольноясно представляла себе тип этой женщины: пуленепробиваемой стервы без чести и совести. Эту броню мне нужно былопробить.
– Что вы себе позволяете? – возмущённаясутенёрша с трудом приподнялась из-за стола. Анжелика Арсеновна была женщиной очень массивной комплекции (как слон), с невыразительным лицом и огромным тюрбаном из чёрных крашеных волос. У неё был муж, с которым она провела всю жизнь. Муж работал каким-то инженером и получал копейки. Все свои деньги она тратила на то, чтобы учить в США двух взрослых сыновей. Ходили слухи, что младший был законченным наркоманом.
– Не узнаёшь? – я уселась в кресло, чувствуя подъём: мне было жутко интересно!
– А я должна тебя узнать?
Она умела общаться. Со мной она решила поддерживать такой же вульгарный тон.
– А ты присмотрись повнимательней! Или напомнить?
– О боже… я думала, ты в тюрьме!
– Я была там. Этому содействовали многие. И ты в том числе. Но, как видишь, я вышла. И завязала очень хорошие контакты. Какие, объяснить?
– Что тебе нужно?
– В первую очередь, выразить благодарность за то, что ты свела моего мужа с самой дешёвой из своих шлюх и таким образом избавила от него. А во-вторых, сообщить, что с помощью моих контактов я могу в любой момент стереть с лица земли твоё вонючее осиное гнездо и тебя!
– Ну, знаешь, я твоих угроз не сильно боюсь! Мне многие угрожали! Так что пуганая-перепуганая!
– А я и не собираюсь тебя пугать. Мы могли бы мирно договориться, и не понадобились бы такие крутые меры.
– Чего тебе надо? Денег?
– Ну, денег у меня побольше, чем у тебя!
– Я сомневалась, чтоты пришила Гароева и Ольгу… но теперь…
– Я пришла подарить тебе выбор: рассказать мне или рассказать ментам.
– Рассказать?
– Конечно! И если ты этого не сделаешь, для начала я натравлю на тебя ментов….
– Что ты хочешь узнать?
– С кем ездил Гароев? С кем чаще всего? И имена остальных. С кем он контактировал!
– А я насчёт тебя просчиталась. Я всегда считала тебя дурой. А ты, оказывается, зубастая сволочь и можешь вцепиться в глотку.
– Могу. Жизнь научила. Не забывай: я знаю всё про твой притон.
– Я не знаю, с кем ездил твой Гароев! У меня полным-полно таких Гароевых! Каждый день!
– Мы теряем время. Я могу и рассердиться…
– Ты же знаешь: мы не ведём записи о таких вещах!
– Ведёшь. Ещё как ведёшь! Я даже знаю, где они находятся! – это был блеф, но должна же я была чем-то её напугать?
– Ладно. Я посмотрю. Приходи завтра.
– Нет сейчас. В моём присутствии! И помни, что от тюрьмы никто не застрахован! Даже ты!
Она потянулась к компьютеру. Прошло минут двадцать. Наконец обернулась:
– Нашла. Гароев пользовался эскортом всего три раза. И девочка была одна и та же все три раза.
– Странно! А его репутация бабника…
– Я не знаю, от кого ты слышала, что он был бабником! Этотвои проблемы: верить во всякую чушь! О нём говорили, что он вообще не любил женщин. Женщины были не его грех!
– И кто же эта избранная?
– Мила Танеева!
– Ты шутишь?
– Посмотри сама.
– Танеева высокооплачиваемая модель?
– Куда там! Наркоманка, пробу ставить некуда! Держу только из уважения к папаше!
– Ничего себе уважение!
– Я серьёзно! Не идтиже ей на трассу! А без наркоты она живо помрёт.
– Давай адрес.
– Надеюсь, я тебя больше никогда не увижу?
– Если только мы с тобой не сядем в одну камеру!
Мила Танеева жила в уютной двухкомнатной квартире в центре города. Я поняла, что хорошую квартируей подарил отец. На звонокв дверь открыла худая невысокая девушка с длинными чёрными волосами и измождённым лицом. Кроме короткой футболки с длинными рукавами, на ней ничего не было. Футболкаи чёрные кружевные трусики, выставляемые напоказ. Я сказала, что от Анжелики Арсеновны, и она пригласила меня в квартиру. Комнаты были обставлены современно и даже роскошно. Мы уселись на диван. Она поджала ноги и стала похожа на угловатого подростка, который боится окружающих. Она совсемне походила на шлюху. Скорей, на перепуганного ребёнка, которого некому защитить. Может, это увидел в ней и Гароев?
– Меня зовут Наталья Тимошина.
– Я о вас знаю. Говорили, что вы убили одного человека… он был моим знакомым…
– Я никого не убивала. Но хотела бы о нём поговорить.
– Зачем?
– Вы хорошо относились к нему? Он был вашим другом?
– Вы хотите сказать, любовником? Или клиентом?
– Можно и так.
– Руслан Гароевбыл моим другом. Но я с ним никогда не спала.
Изумление было так явно написано на моём лице, что она рассмеялась. Потом достала сигарету из пачки, брошенной на диване, и закурила.
– Вы собрались поговорить о нем?
– Да. Если вы не против.
– А почему бы и нет? Я так понимаю, вы хотите знать, кто его убил? Я вас разочарую. Я ничего не знаю о его убийце, но я бы хотела, чтобыего нашли. Руслан Гароев был хорошим человеком. Настоящим мужчиной. Относился ко мне с уважением. Цветы дарил…
– И этот настоящий мужчина с вами не спал?
– Вот видите, вы тоже такая, как все! Тоже видите одно дерьмо! По-вашему, если бизнесмен, так сволочь. Так думало и его окружение. Он вращался в такой среде, ему необходимо было поддерживать имидж. Все шлялись, он был вынужден делать вид, что гуляет тоже. Он брал меня с собою, как фон. По-вашему, это ненормально, если человек очень любит свою жену и по-настоящему привязан к ней?
– Что?
– Гароев очень сильно любил жену. Так любил, что для него не существовали другие женщины. Ему в ней нравилось всё, даже полнота. Но он был преуспевающим бизнесменом. У него были деловые контакты, которые формировало общественное мнение. А общественное мнение считает, что любить жену неприлично, что бизнесмен должен окружать себя шлюхами-моделями и так появляться на всех тусовках. Вот он и был вынужден так себя вести. Появлялся со мной, хотя на меня ему было плевать. Он боготворил жену. Я бы очень хотела, чтобы мой муж относился ко мне так, как Гароев к своей жене. Вы знаете, что он ей никогда не изменял? Ни разу?
– Но мне сказали, что вы три раза ездили с ним.
– Да, ездила. Я же объяснила: как фон. Он просто брал меня с собой, чтобы сохранять видимость. А сам ко мне не прикасался! Конечно, вначале меня это бесило. Но он был не соблазним. Я для него не существовала, как женщина, потомучто он хотел только свою жену. Думал о ней, всё время говорил. Когда я поняла, у нас установились дружеские отношения. Поэтому во все поездки он выбирал меня. Потомучто я уже знала о том, что ему не нужна любовница. Когда он был свободен, мы ходили в рестораны, музеи, ондарил мне сувениры, покупал вещи, цветы… И жили мы в разных номерах.
– Значит, в поездках он был занят?
– Постоянно! Это были деловые поездки. Он встречался с какими-то людьми, ходил в банки… часто не ночевал в номере…
И Анжелика, и Ольга, и я думали, что Гароев ездил отдыхать…
– А его жена знала о ваших отношениях?
– Конечно. Она ему верила. Мне кажется, она твёрдо знала, что он не будет ей изменять.
– Вы с ним часто беседовали?
– Да, когда он был свободен. Он рассказывал о своём детстве, о семье…
– А о делах?
– Нет. Никогда. Ни разу.
– У него были любовницы? С которыми он спал?
– Я говорю: нет, ни одной! Он относился к типу мужчин, которые не любят женщин. Не в плане секса. А к тем, которым женщины неприятны, как люди. Которые не выносят женские истерики, капризы, ссоры, вздорность…такие мужчины, как правило, имеют отношения только с одной женщиной. У Гароева такой избранной была его жена. Но обэтом никто не знает. Он сам просил меня скрывать. А теперь он умер, и уже всё равно. Вы первый человек, которому я рассказала о нём.
Из квартиры Милы Танеевой я вышла почти прибитая. Словно тоннукамней мне уронили прямо на лоб! У меня не было оснований ей не верить. Слова этой девушки подтвердили то, о чём я думала про себя. Итак, теперь я твёрдо знала следующее. Во-первых, Гароев ездил за границу не развлекаться, а по делам. По тайным делам, о которых не знали даже те, кто вместе с ним занимался торговлей наркотиками. Подозреваю, что он ездил прятать деньги в зарубежных банках, обманывая своих коллег по наркоте. Он маскировался, брал для этой цели дуру-наркоманку, которая изображала его любовницу. Он платил ей за это. Очевидно, наркотиками. Вывод: он прятался от своих. Единственным человеком, знающим правду, была жена. И женщина, которую так любят, после смерти мужа делает причёски, развлекается и гуляет? Женская душа – потёмки. Было и третье, что беспокоило меня больше всего. То, что про Милу Танееву я услышала впервые от Рыжика. Он знал о странной связи Гароева и Танеевой. Проговорился, или было что-то ещё? Или тут он мне тоже в чём-то лгал? Как с Никитиным? Я поклялась выяснить этот вопрос. И вывести на чистую воду всех, кто замешан в этой истории. Сделать это было легко, потому, что имелось одно подозрение, крепнувшее в моей душе. И по мере обдумывания я поняла, что знаю почти всё Кажется, мне удалось догадаться, что произошло на самом деле. Кто убил РусланаГароева. Кто убил Ольгу. Я знала это. Но у меня не было фактов. Факты предстояло найти.
Помню холодное серое утро, определившее нашу судьбу. Самое обычное утро. Я не знала, что оно было таким важным. Да откудаямогла знать? Лишь взглянуть на окружающий мир с чувством затаённой потери….Можно протягивать руки и ничего не получить взамен.
– Знаешь, как называется то, что ты делаешь? – сказал Никитин. Мы сидели в кафе, и я сказала, что знаю о том, что произошло. Даже знаю, кто убил Марка Кречетова. Знаю, но не могу доказать.
– Да? Неужели? – когда он ехидно щурился, подсознательно я ощущала в нём какого-то необыкновенного врага – врага, которого хочется видеть рядом с собой. – И как же ты это поняла?
– С самого начала. Ещёв комнате. Как только Кречетов открыл дверь. Там был ветер. Сильный ветер.
– Ну и что?
– Больше я пока ничего не могу сказать.
– Ты имеешь в виду сквозняк? Окно было открыто? Кто-то его ждал?
– Думай сам, что такое ветер? Это потоки перемещающегося воздуха. Вот и думай, что этот воздух может переместить.
– Знаешь, как называется то, что ты делаешь? – сказал Никитин. – Плач под душем! Ты стоишь и ревёшь под потоками воды! Вроде бы совершаешь действие, но со стороны его невозможно увидеть. Никто и не видит, что оно есть. И гораздо более эффективное действие, чем у тех, кто просто стоит и на тебя глазеет, обсуждая усиленно, делаешь ты что-то или нет. А на самом деле ты делаешь то, что им не под силу – потому, что у тебя самые искренние и честные слёзы. Ты плачешь. Ты действуешь. Только этого никто не может понять.
– Вот и тебе кажется со стороны, что я просто принимаю душ, правда?
– Точно! Всем кажется, что ты стоишь поддушем, а ты плачешь. Из твоих глаз текут не слёзы, а кровь.
– А ты? Откуда можешь это знать ты?
– Так уж я вижу. Совсем не так вижу, как остальные люди. Я вижу твою борьбу, вижу, как сражаешься. И, застрачивая столько сил, ты не можешь не победить.
– На самом деле всё очень просто. Так просто и легко, что даже противно..
– Ты о чём?
– Обубийствах! Когда я расскажу, ты всё сразу поймёшь.
– Так расскажи сейчас!
– Я не могу. Дай время. Я ещё не уверена точно, но… Ты дай мне время. И ты не ошибёшься во мне. Обещаю.
И он пообещал мне дать время, и мы больше не говорили о делах, и продолжали сидеть в кафе – очень долго, и почему-то держались за руки, и избегали смотреть друг в другу в глаза, так странно и холодно, словно время потеряло значение, и завтра будет всёпо-другому, как будто можно начать всё сначала, и мы – два посторонних, ничего не знающих друг о другечеловека, этим вечером запросто познакомившиеся в кафе.
А потом, возвращаясь обратно, в машине, сквозь блики ночного электричества и темноты что-то приходило ко мне, что-то очень важное, заставляя поднять глаза и по-иному посмотреть в разные стороны, словно заново разглядеть вещь, бывшую со мною всегда.
Следующим утром я и проснулась с этим ощущением потерянности…. Он обещал дать мне время. Я ещё не знала о том, что никакого времени у меня не было и в течение секунд уходящего дня приближалось начало конца.
– Не жди, вернусь поздно…. – он избегал смотреть мне в глаза.
– Рыжик! Неужели ты так глуп? За столько лет я знаю все твои уловки!
– Серьёзно? И что ты знаешь? Что я задержусь на работе? Что у меня завал с делами? А если я скажу, что это правда, ты сможешь меня понять? Хотя бы раз в жизни?
– Мы ругаемся с тобой так, как будто уже женаты! Прекрати! Мне абсолютно всё равно, задержишься ты или нет!
– Всё равно? Значит, ты меня не любишь? Недаром ты бегаешь по городу с этим ментом!
– Не болтай глупости! Если хочешь, я сегодня специально не выйду из дома! Тогда ты успокоишься?
Он что-то неразборчиво буркнул себе под нос, потом убежал – к машине, к делам. В город. Я осталась на даче. Наедине с собой. В этот день я действительно никуда не выходила. В девятьвечера он не приехал. Он не приехал и в десять. В четверть одиннадцатого я позвонила в офис, потом на мобильный. Никто не брал трубку. Я ходила по комнате, как раненый зверь, думая, насколько всё глупо. Глупо вернуться в прошлое, в котором жила столько лет…. Нетничего подлее… пробило полночь. Спать я не могла. Если быэто происходило в нормальных условиях, я собрала бы вещи и утром навсегда исчезла из его жизни. Но уйти я не могла. И, прекрасно зная, что мне некуда идти, он этим пользовался!
Около половины первого я услышала в коридоре шаги. Я находилась в гостиной на первом этаже. К этому времени уменя вызывало отвращение практически всё. Дверь распахнулась, вырвав меня из неприятных раздумий, и на пороге появился охранник:
– У нас чрезвычайная ситуация! Вы должны срочноехать!
– Куда? Зачем?
– В офис! Хозяина подстрелили! Да не волнуйтесь так! Он жив! Жив.
В машине я узнала подробности. В шесть вечера Рыжик начал собираться домой. Он вышел из кабинета и сказал секретарше, что уходит. В этот миг в приёмную ворвался неизвестный вдолинном пальто и в маске, и выстрелил в Рыжика из пистолета. Два раза. И убежал. Охрана не успела его задержать. Рыжик истекал кровью. Пули попали в плечо и в руку. Несколько сантиметровниже плеча, и он был бы мёртв. Секретарша вызвала милицию и скорую. Его отвезли в больницу. Ранения оказались несерьёзные: руку лишь поцарапало, ав плечопопала пуля. Пулю извлекли, сделали перевязку и отпустили домой. Рыжик поехал в офис – он освободился лишь около двенадцати, и срочно послал за мной. Охранник сказал, что сейчас он лежит в офисе и плохо себя чувствует… Мы мчались на бешеной скорости и вскоре я уже вбегала к нему.
С видом примадонны Рыжик возлежал на диванных подушках, а вокруг суетились какие-то люди. Множество людей, несмотря на позднюю ночь. Я разглядела в толпе Никитина. Бросилась к Рыжику. Он обрадовался, увидев меня. Пока он говорил с какими-то типами, я разыскала Никитина и оттащила в сторону.
– Что здесь происходит?!
– Стреляли в вашего друга. А он счастливый, легко отделался. Кто-то имеет на него крупный зуб. Пару сантиметров ниже, и… Повезло, ничего не скажешь…
– Но почему?
– Пока не знаю. До тех пор, пока рана не заживёт. Придётся вам пожить под усиленной охраной.
– А я?
– Ну, с тобой не будет никаких проблем! У него есть для тебя сюрприз. По его просьбе я сделал для тебя новые документы на другое имя. Так что можешь жить.
– Он заказал для меня документы?
– Да. Нужно же тебя как-то объяснять. Ты теперь Вероника Игоревна Липинская! Нравится?
– Полная чушь!
Наконец количество людей стало редеть. Ушли важные гости Рыжика, испарился Никитин. И вскоре мы остались наедине. Я упала на колени рядом с диваном, плакала, целовала его глаза, волосы…. Когда спал первый накал чувств, спросила про документы.
– Да, действительно, я сделал это для тебя. Через Никитина. Так ясмогу объяснять твоё присутствие на даче без всяких подозрений…
– Я благодарна тебе, очень. Но теперь – почему в тебя стреляли?
– Меня хотят убить. Должен тебе признаться в одной вещи… Я скрывал от тебя, боялся расстроить. Дело в том, что это не первое покушение на меня, а третье!
Я остолбенела.
– Третье? И ты мне ничего не сказал?
– Прости. Я должен был сказать, но не мог… Первый раз это произошло, как только тебя арестовали. Буквально на следующий день. Явыходил на улицу отсюда, из офиса. Шёл к машине. Один. Мимо промчался мотоцикл, на нём было двое подростков. Лица я не успел разглядеть. В меня выстрелили один раз, но промахнулись. Пуля ударила в стенку рядом. Они умчались. Я думал, что это случайность, подростки балуются, но потом…. Потом – на даче. Когда ты уже была со мной. Помнишь запах гари?
– Да, конечно. Я думала, где-то пожар…
– Этобыл не пожар. Возле ворот взорвали мою машину. Она и горела. Я чудом не пострадал. Очевидно, они не рассчитали время, и взрывное устройство сработало раньше, чем я приблизился к машине. Тогда я здорово перепугался. И вот третий раз теперь.
– Поэтому на даче была такая усиленная охрана?
– Да. Но, как видишь, и охрана не помогла.
– Ты знаешь, почему?
– Причин много. Мне трудно выделить одну из них.
– Ты получал какие-то угрозы, предупреждения?
– Нет. Ничего, абсолютно!
– Даже последвух не сработавших покушений?
– Нет.
– Кто-то должен тебе деньги?
– Многие. Но я не думаю, что эти люди способны меня убить.
– А что думает по этому поводу Никитин?
– Ничего не думает. Он молчит. Ты же его знаешь! Он такой скрытный. Пока не распутает узел, не скажет ничего. Но мне и неважно, что он распутает! У меня есть выход!
– Какой же?
– Мы с тобою уедем заграницу, пока страсти не утихнут! Скроемся, далеко! Теперь у тебя новый паспорт, ты сможешь выехать. Мы пересидим где-то поблизости, пока Никитин их не найдёт! Что скажешь?
– Вариант отличный!
– Ты поедешь со мной?
– Конечно, поеду! Куда угодно. Как только ты полностью поправишься.
– Я знал, что ты меня не предашь!
– Я поеду с тобой куда угодно! Всё к лучшему. Небольшой отпуск нам не повредит.
Через несколько дней Никитин явился к нам в дом. Мы безвылазно сидели на даче. К нашему отъезду не было никаких препятствий. Рыжик чувствовал себя намного лучше, да и Никитин не возражал. Он говорил по этому поводу так:
– С глаз долой – и нам хлопот меньше! Уедете, и нечего будет расследовать. Да управление вынесет вам особую благодарность! У нас и так забот полон рот!
Рыжик с надеждой спрашивал:
– С глаз долой – из сердца вон? Можно надеяться?
– Ну, кое-кого я из сердца не выкину, – отвечал Никитин, – если выкину – будет ещё больше хлопот!
И я не понимала, смеётся ли он или говорит серьёзно, и почему-то очень хотела понять…
Рыжик выбрал Стамбул. Я спросила:
– Почему Стамбул?
– Ну, не знаю… Просто мне нравится… Там легко затеряться, и отсюда недалеко. Да и не так дорого. Можно остановиться в небольшом отеле надолго. И тихонько спрятаться среди челноков.
Я была в Стамбуле. С моей точки зрения, это грязный и шумный город с узкими кривымиулочками. Я чувствовала себя неуютно в разношёрстнойгромкоговорящей толпе, и этот город навечно стал ассоциироваться у меня с базаром. Меня несколько шокировал выбор Рыжика, но я решила смолчать. Он занялся быстрым оформлением загранпаспорта на имя Вероники Липинской, визы и билетов на самолёт.
Через несколько дней после выстрела явился Никитин. Он разговаривал с нами вместе, потом тихонько отвёл меня в сторону и намекнул: «нам надо срочно поговорить». Я сказала Рыжику, что мне нужно в город за покупками и Никитин меня подбросит. Рыжик не возражал.
Когда мы вышли из дома, я аж присвистнула: до чего шикарная тачка у этого мента! Он заметил мой взгляд и ехидно прокомментировал:
– Да, на зарплату такую не купишь. Видишь, как выгодно брать взятки? Машина заработана нечестным путём!
Я рассмеялась. Для меня уже стёрлись все грани. Честным, не честным – какая разница? Особенно теперь. Через несколько километров он остановил машину возле лесопосадки, съехав с трассы. Я поняла, чторазговор предстоит серьёзный. Невероятно серьёзным и напряжённым было его лицо.
– У меня естьдля тебя сногсшибательная новость! Ты будешь поражена. По-настоящему, мне не следовало бы это говорить…
– Зачем же хочешь сказать?
– Ты в опасности. Ты будешь в опасности, как только услышишь. Но ты не сможешь её избежать.
– Говори. Меня не испугаешь. Я уже прошла огонь и воду..
– А медные трубы ещё предстоят. Ладно, слушай. Вчера пришло заключение экспертизы. Пули, выпущенные в твоего любовника, выпущены из того же пистолета, из которого стреляли в Марка Кречетова.
Я действительно обомлела. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы всё осознать.
– Этоточно?
– Нет никаких сомнений. Это очень точное заключение. В него стреляли из того же пистолета, что и в Марка Кречетова.
– Значит… ты хочешь сказать, что он связан с делом Гароева?
– Да. Наберись мужества. Это ещё не всё. У твоего любовника с Гароевым были общие дела. Наркотики. Он также связан с цепью. Он продавал наркотики в своих заведениях. Раньше с Гароевым. А теперь один.
– Почему же вы выпускаете его заграницу?
– Потому, что у нас нет доказательств! Ни одного! Ни единого! Мы знаем, мы прослеживаем его контакты, но доказать ничего нельзя.
– А раньше прослеживали контакты?
– Нет. Начали только теперь.
– Ты предполагаешь, что он связан с убийством Гароева?
– Я не знаю. Это возможно.
– И ты думаешь, что я в опасности, стоит мне узнать? Я тебя разочарую! Я и без тебя знала, что он связанс Гароевым. И про наркотики тоже знала. Уже давно. Он сам мне сказал. Я не такая дура, как кажется. Скажу больше: я подозревала, что он убил Гароева. У него был долг. Но он вернул деньги, а значит, у него не было причин убивать. Никаких. Кроме этого, вспомни: на него было три покушения!
– Не три. Два.
– Как это два? Выстрелы подростков, поджог машины и теперь…
– Первого покушения не было. Мы задержали этих подростков. Два парня пятнадцатилет обкурились и решили строить из себя крутых. Отец одного из них – работник милиции. Парень стащил у отца пистолет, они сели на мотоцикл и стреляли простов воздух. А твой любовник случайно выходил из дверей в тот момент. Тут всё чисто. Случайное стечение обстоятельств. Никто не собирался его убивать.
– А поджог?
– Поджог имел чисто психологический эффект. Вряд ли этот крошечный взрыв был настроен на смерть. Скорей всего, просто предупредить, запугать…
– Значит, тыне подозреваешь его в убийстве, а думаешь, что за ним охотится тот или те, кто убил Гароева?
– Да. Именно так. Поэтому, с одной стороны, будет лучше, если вы временно скроетесь в другой стране, а с другой – опасность будет угрожать непосредственно тебе. С двух сторон сразу: от него и убийцы. Скажи мне правду: неужели ты так сильно его любишь?
– Не знаю. Но я должна пройти с ним всё. До конца.
– Почему? Что он для тебя значит?
– Зачем ты спрашиваешь обэтом?
– Ответь!
– Нет. Я не буду тебе отвечать. Мы здесь не у тебя в кабинете. И я не на допросе. И за отказ от дачи показаний мне не грозит статья. И мои чувства совершенно не связаны с этим делом.
– А я спрашиваю не ради дела. Ради себя!
– Я знаю. Я всё поняла в самом начале.
– Не думаю. Слишком много всего понимать…
– Много. Только не для меня. Я прошла всё, до глубины. И это ятоже знаю. Только вот сейчас не знаю, что тебе сказать.
– Если ты его любишь, я буду знать: ты вернёшься сюда, но не ко мне. И я ничего не смогу сделать. Но может быть и другой вариант: ты вернёшься сюда ко мне.
– Сейчас я ничего не могу сказать. Только одно: мывернёмся к этому разговору только тогда, когда между нами не будет стоять убийца Гароева. И Ольги. И я стану Тимошиной, а не Липинской.
– Этобудет не скоро.
– Неважно. Всё остальное может подождать.
Мы смотрели друг на друга, как два человека, заблудившихся посреди шумной толпы, и оба чувствовали окутывающую нас нелепость. Я была благодарна ему за то, что он лишь глазами выражал всю массу охвативших его чувств. Он не протянул ко мне руки. Не дотронулся, не обнял. И это было самым лучшим, что онмог сделать. Это доказывало всю серьёзность его чувств. Ту серьёзность, о которой стоило задуматься, когда всё будет в прошлом. Он сказал:
– Я никогда больше не посажу тебя в тюрьму!
– Какое странное признание в любви!
– Этоне признание в любви. Я ничего не говорил о любви, и тыещё не знаешь обэтом. Ты поймёшь потом, если захочешь, как я умею любить.
Стало темно. Наверное, мы сидели много долгих часов. Он протянул мне мобильный телефон.
– Этотебе. Возьми. Сейчас мы вернёмся обратно. Обещай, что будешь звонить мне ежедневно, три раза в день. И сразу позовёшь на помощь, если что-то случится. Помни: я рядом. И я приду на помощь всегда. Мы больше не увидимся до твоего отъезда. Заклинаю: будь осторожна. Следи за всем, следи за собой, не рискую понапрасну. Говори мне обо всём, что ты делаешь. Я буду хранить тебя.
– Ты зря волнуешься. Всё будет в порядке.
– Я уверен. Но все-таки…. Будь осторожна. И не рискуй по пустякам.
Я спрятала телефон и обещала звонить, и мы поехали к даче. Мы молчали. Нам больше не о чем было говорить. Я вышла за несколько домов, чтобы не увидели, с кем я приехала. Так же молча мы смотрели друг на друга, на прощание. Потом я быстро вышла из машины. Он растерянно и немного печально смотрел мне вслед.
Прохладное помещение, вымощенное светлым кафелем. Прохлада, тишина, чистота. Резкий контраст с грязными узкими улочками старогогорода, где дома нависают кровлями вторых этажей друг над другом и где чумазая ребятня возится на мостовой, редко видя солнечный свет. Шумный, большой, беспорядочный город. Мне не пришлось прикладывать значительных усилий, чтобы ускользнуть. Я сказалаРыжику, что хочу пройтись помагазинам и подышать свежим воздухом. Рыжик не выходил из гостиничного номера сутки напролёт. Туда же приносили и еду: он опасался показываться даже в коридоре. Я понимала без слов: он боится. Боится по-настоящему. Но неоченьясно представляла, чего. Целые сутки он спал, читал, просматривал газеты, которые я приносила (на английском), смотрел телевизор, просто лежал на кровати, снова смотрел телевизор и опять спал. Так проходило время. Он даже не снимал телефонную трубку. И с обслугой, и по его деловым контактам по телефону общалась я. Когда обслуга приносила еду, он прятался в спальне и плотно закрывал за собой двери. Принимала столик с едой и перебрасывалась парой фраз снова я. Без меня он был беспомощен, как младенец.
В первые дни после приезда я пыталась его вытащить. Погулять по городу, сходить в музеи. Но, когда я заговаривала обэтом, он весьдрожал, как в лихорадке, и в дальнейшем я предпочла молчать. Он прятался – по молчаливому согласию, по немому уговору, я способствовала этому потому, что он не смог бы иначе… и выходила на лицу в те часы, когда я знала: никто не позвонит, не постучит в номер, никто не принесёт еду. В те часы, когда он мог заперетьсяизнутри и сидеть в одиночестве, не открывая форточку или дверь балкона. Если быне кондиционер, мы бы задохнулись от духоты.
Он морщился, услышав, что я собираюсь куда-то выйти, и трагически кривился так, как будто я не намерена вернуться. Но, не обращая вниманияна всё это, я открывала для себя Стамбул. Я откладывала свой самый важный визит до того дня, когда смогу выйти на улицу, не вызывая подозрений, то есть когда он привыкнет к тому, что я могу свободно и легко выходить.
И вот я стоюв прохладном помещении генерального управления самого крупного в СтамбулеАкбанка. Я в Бейоглу, новом деловом городе. Передо мной несколько банков, на которые я должна написать счёт.
Итак, у меня два счёта (обэтом ясней всего говорит подсказка: маленький блокнотик из прежней жизни, захваченныйкак важная улика или трофей). И я должна написать на бланке цифры, а потом объяснить на английском, что хочу закрыть счёт.
«Система зарубежных банков очень отличается от нашей, – в моей голове зазвучал голос, так предательски ясно, что подкосились ноги, – поэтому мне изначально показались подозрительными эти счета».
Это был один из первых наших разговоров, когда Никитин (бывший для меня ещё просто Никитиным) рассказывал всё, что ему удалось выяснить по банкам, а конкретно – по Ольгиным счетам. «Счёт – это кодировка цифр, сумма некоторых слагаемых не по порядку должна составлять девять. Комбинации цифр индивидуальны, их практически невозможно подделать, поэтому по-настоящему богатые люди предпочитают хранить деньги за рубежом, а не у нас». Тогда я спросила о том, сколько должно быть цифр. Он ответил, что не меньше пятнадцати. А в Ольгиных счетах их было семь. Поэтому счета показались ему странными. «Я предполагаю, что она записывала лишь первую часть кода…. Выборочные семьцифр из пятнадцати. Ребята из лаборатории поработали. И вот что у них получилось». Он дал мне новую комбинацию, в которойбыло не меньше пятнадцатицифр. Теперь этот переработанный вариант счёта лежал передо мной в записной книжке. И я должна была его написать.
Вообще-то по Турции в файлах Ольги значилось не два, а трисчёта. Но один из них был в Анталии, а в Анталью я не могла попасть. Два были в Стамбуле. Возможно, в разных банках. Возле одного из счетов значилось имя КасимХариб.
Я протянула заполненные бланки девушке вокошке. Улыбаясь, она что-то произнесла по-турецки. Я попросила говорить по-английски, сказала, что я иностранка и хочу закрыть эти счета.
– Я правильно поняла: вы хотите полностью закрыть все счета? И снять все деньги?
– Да, правильно. Закрыть все.
Девушка пощёлкала на компьютере, потом повернулась ко мне с очень растерянным видом.
– Простите… но эти счета не существуют. Они не были открыты в нашем банке. Их нет.
– Вы уверены? Вы хорошо проверили?
– Конечно! Этих счетов нет.
– Их кто-то закрыл?
– Они и не были открыты! Код неверный… вы ошиблись.
Девушка смотрела на меня с подозрением. Ситуация становилась тревожной. По её лицу я видела, что она готова позвать или управляющего, или охрану. Вмешательства полиции нельзя было допустить.
– У вас работает господин КасимХариб?
– Сожалею, но сотрудника с таким именем у нас нет. К обеду я обошла ещё три банка. Ноги отваливались. Я ходила больше четырёх часов. Давно прошло время, когда я должна была вернуться в отель. Рыжик сходил с ума в номере, но я не могла ему позвонить. Я не могла остановиться. У меня не было выхода. Я истратила на такси больше двухсотдолларов. К пяти часам вечера информация была следующей: ни в одном из крупных банков Стамбула подобных счетов нет. Ни на семь, ни на двадцать пятьцифр….Кроме того, в нескольких банках мне сообщили, что иностранка по фамилии Тимошина никогда не открывала в них счета. И ни в одном банке не работал КасимХариб.
Когда я вышла из последнего банка на оживлённую улицу, было уже семнадцатьчасов. Конец рабочего дня. Спрашивать дальше не имело смысла. У меня больше не было сил. Счастье ещё, что перепуганный Рыжик не стал бы искать меня с полицией. Но то, что я довела его до истерики и сердечного приступа, точно. Я уныло брела в толпе, куда глаза глядят. Честно говоря, они никуда не глядели. Это было слишком. Рухнула последняя надежда, я ничего не могла доказать. Загадка сосчетами казалась мне неразрешимой. Что же могло произойти? И кто всё это придумал? Я ехала в Стамбул, полная надежды найти последние доказательства, и что же? Мне снова не повезло?
Погружённая в свои мысли, я ничего не видела вокруг… Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Передо мной стоял низенький турок, лет сорока пяти. Лысоватый, в очках. Было видно, как поблёскивают его золотые зубы.
– Ты иностранка? Русская?
– Что вы хотите?
– Русская, да? Откуда ты приехала?
Это мне не понравилось. Пахло неприятностями: восточные мужчины падки на русских. Похоже, он принимает меня за проститутку…. Будет совать деньги… нужно бы полицию, а полицию никак нельзя. Я отступила на шаг назад, думая бежать, в крайнем случае. Но продолжение разговора было настолько неожиданным, что заставило меня остолбенеть.
– Тыспрашивала КасимаХариба?
– Ты его знаешь?
– Я его компаньон, Рахам.
Это мне ни о чём не говорило, и он всёувидел.
– Ты хотела открыть счёт? Ты спрашивала КасимаХариба, чтобы открыть счёт, да? Ты ведь русская? А русские все(внезапно он перешёл на ломаный русский) прятать деньги… хотеть идут… искал… Касим Хари, (снова на английском). Касим в Штатах, он сейчас открывает бизнес в Нью– Йорке. Я его компаньон, работаю здесь вместо него. Я могу открыть тебе счёт.
Турок был разговорчив. Через пару минут я знала всё: контора КасимаХариба специализировалась на том, что открывали незаконные, «чёрные» счета в крупных турецких банках для русских, которые хотели спрятать деньги. Счета открывались по подложным документам, очень быстро, без оформления, официальности и возни. При официальном розыске их никто не мог обнаружить. Хариимел договорённость с каким-то банком, и через этот банк проворачивал свои операции. Его фирма считалась филиалом банка, и снять деньги можно было только через него. За своюработу он получал хорошие деньги плюс проценты, которые текли с каждого счета к нему в карман. Незаконный денежный бизнес. Специально для русских воров. Дела шли очень хорошо. Хари, решил расширить свои владения. Он поехал в Нью– Йорк, чтобы основать там такой же бизнес. А здесь вместо себяоставил своего компаньона Рахама.
Не знаю, чем я себя выдала, но ещё через несколько минут он всё понял.
– Ты не хочешь открыть счёт сама, ты хочешь узнать про чей-то счёт!
– Да, хочу.
– Ладно. Такой бизнес тоже подходит. Тызаплатишь мне деньги, и я скажу… Тем болеечто сейчас дела веду я.
– Сколько денег?
– Две тысячи? – турок прищурился.
– Достаточно и тысячи.
Десять минут мы отчаянно торговались, и я использовала все знания, почерпнутые на турецких базарах. Торговаться я умела, эту школу мне пришлось когда-то пройти. Особенность торговли заключается в том, что турок, видя в тебе потенциального покупателя, называет цену, завышенную в три раза. Нужно сбить её до минимума и твёрдо начинать торг. Мы сошлись на приемлемой цене в 800 долларов. Плюс обещание, что я ничего не выдам полиции. Турецкой, русской, Интерполу – любой. Я согласилась.
В подробностях он рассказал, как найти его лавку. Я пообещала прийти завтра с утра, и отправилась успокаивать Рыжика, уже впавшего в истерику, и доставать деньги. Я украла деньги из его бумажника, когда он спал.
Контора Рахаманаходилась в старом городе, и найти её было практически невозможно…. Я бы ине нашла, если быне сам Рахам, ожидавший меня на углу. После блужданий по узким полутёмным улочкам, после того, как я заблудилась в переплетениях почти средневековых улиц, не входящих в привычные туристические маршруты, я впала в отчаяние и чуть не зарыдала от радости, увидев его на углу.
– Я так и знал, что ты не найдёшь! Все вы такие, русские…. Можете найти только что украсть да как подставить своих!
– Вы, турки, не лучше! – обиделась я. – Вот ты, к примеру! Тебе деньги за что платят? А ты своих людей выдаёшь!
– Этоне предательство, это бизнес. Хороший бизнесмен ищет, как заработать. Главное – получить деньги, а вы, русские, сами разбирайтесь и выкручивайтесь! Вас даже шайтан не разберёт!
В конце концов мы добрались до его офиса – парочки клетушек на третьем этаже турецкого дома, без кондиционера. В одной из клетушек сидела красивая черноволосая женщина и что-то печатала на компьютере.
– Деньги давай?
Я дала. Потом – нужные мне номера счетов. Он вышел. Вернулся через 15 минут – я уже начала беспокоиться.
– Ну и задачка! Было, было…. Только счета закрыты. Их ликвидировали, а все деньги забрали. 573 тысячи долларов в Стамбуле, 754 тысячи долларов в Анталье.
– Когда ликвидировали? Кто?
– Женщина. Пришла женщина и закрыла 5 октября. Русская. Она приехала на один день. Касим был уже в Нью– Йорке, я сам закрывал.
– Кто была эта женщина? Какона выглядела?
– Лет пятьдесят, представительная, хорошо одетая. Сказала, что директор туристической фирмы. Ольга.
– Ольга?
– Я запомнил! Красивое имя!
Я быстро сопоставляла в уме: Ольга, 5 октября….После убийства Гароева. Действительно, в тот день она отсутствовала в офисе. Всё сходится.
– Если тебя интересует, могу рассказать что-то ещё. Эти деньги она не вывезла из Турции!
– Что?
– Она их здесь оставила. В официальном банке, открыто. Мой человек за ней следил. А пару дней назад эти деньги забрали из банка. Наверное, опять положат ко мне. Мне звонил человек, который их забрал. Мужчина.
– Мужчина?
– Русский. Сказал, что хочет открыть у меня счёт. У него был мой прямой телефон. Сказал, что собираетсяположить на счёт все эти деньги.
– А почему ты уверен, что это те самые деньги?
– Я русские деньги отслеживаю. Это мой бизнес. У меня есть свой человек в банке, который следил за этим счётом. И за мужчиной, который снял деньги, тоже следили. Видишь, какие вы, русские? Снова эти же деньги! Друг у друга воруете и друг друга обманываете!
– Когда он придёт?
– А он не придёт. Я встречаюсь с ним завтра в полдень, в ресторане отеля «Хилтон».
Обратную дорогу я нашла легко. Но мне не хотелось возвращаться вгостиницу. Я забрела в какой-то парк, устроилась на скамейке. Итак, схема проста. Многое встало на своё место. Ольга срочно забирает деньги из фирмы КасимаХариба. Деньги, которые прячет сама? Потом официально кладёт их в банк, не боясь засветиться. Потом приходит мужчина и забирает деньги Ольги. Близкий ей мужчина, который знает еёсчёт. Он снимает деньги и тут же решает перепрятать их у КасимаХариба. Завтра я увижу этого человека. Подумав ещё немного, остановила такси. Яукрала у Рыжика больше, чем 800 долларов. Такси привезло меня в аэропорт, где я срочно заказала билет на завтра, на рейс, во второй половине дня вечером вылетающий обратно в Россию. Вечером Рыжик сказал:
– А у меня есть для тебя сюрприз!
– Какой сюрприз?
– Небольшое, но очень приятное путешествие. Я подумал: какого черта сидеть здесь взаперти. Турция – слишком близко. Я уже заказал и билеты, и отель. Послезавтра мы выезжаем с тобой в Грецию – Салоники, Пирей, Афины…
Уединившись подальше от отеля (это был небольшой садик с беседками в старой части Стамбула), я лихорадочно сжимала в руке телефон:
– Слушай меня внимательно! У меня мало времени, поэтому я не буду долго говорить. То, что я скажу, нужно сделать прямо сейчас. Надеюсь, ты встретишь меня в аэропорту. Сегодня я возвращаюсь обратно. Нет, опасности никакой. Я так думаю… Теперь – то, что нужно сделать. Ты должен проверить следующее, две вещи. Первое: кто оформлял документы для вылета в Турцию, в Стамбул, в ближайшую неделю. Да, именно: оформление всех виз, начиная с прошедшей недели, и ещё на двенедели вперёд. Предполагаю, что нужно искать семейную пару…. Либо мужчинуи женщину лет сорока, которые будут лететь вместе. Это очень важно! Проверь все визы, оформленные моим бывшим агентством. Есть человек на таможне, который делает всё это очень быстро. Я продиктую тебе его координаты. Второе: ты должен узнать, не было ли неизвестного трупа в этот самый период, начиная с двух недель назад. Ищи труп мужчины лет сорока, среднего роста, крепкого телосложения, чёрные волосы, погибшего в результате несчастного случая или невыясненных обстоятельств. Лицо трупа должно быть изуродовано, и документов – никаких. Бомж, ханыга, да кто угодно. Проверь все морги. Ты должен найти труп! Да, и ещё: когда найдёшь парочку, вылетающую в Турцию, задержи их любой ценой! Они не должны никуда выехать. Да, я понимаю, что тебя шокировала, но… Но теперь я знаю абсолютно всё. Нет… нет, я всё объясню, когда приеду… Не могу по телефону… Не волнуйся. Всё объясню. И выдам тебе убийцу. Настоящего убийцу Ольги и Руслана Гароева. Когда мы встретимся, ты все поймёшь.
Ресторан отеля «Хилтон» был как на ладони, спрятанный за толстым оконным стеклом. Я выбрала очень удачное место в холле, стараясь держаться естественно, чтобы не вызывать подозрений охраны. У ближнего столика возле окна пристроился Рахам. Он ждал. Ждал человека, который…. Их было трое. Трое! Как я сразу не поняла! Три человека! Обыкновенное разделение власти. Двадцать пятый… Укравший деньги не только у Ольги. Тот, кто всё время стоял за спиной. Я чувствовала настоящий азарт охотника. Ноздри мои раздувались в предвкушении близкой добычи. Я была охотником, выслеживающим жертву. Деньги! Разумеется, всё вертелось вокруг проклятых денег. Самого истинного мотива всех существующих в мире убийств. Как бы ни объясняли причины: ревность, склока, политика, месть, разборки – на самом деле существует только одна причина: деньги. Только деньги, и больше ничего.
За минуты ожидания, прижавшись к стеклу, я успела это понять. Мир, проклятый, катящийся в бездну, мир, не оставляющий никаких иллюзий.
Вдруг дыхание моё замерло. Со спины я видела человека, быстро идущегочерез весь зал к столику, за которым сидел Рахам. Мужчина в костюме. Остановился, перебросился парой фраз. Потом сел. И обернулся. Отчётливо, как на ладони, я видела его лицо.
Вырвав листок из записной книжки, я остановила на ходу бежавшего официанта. И, сунув пару долларов, попросила передать записку господину за столиком…. Я выскользнула на улицу, когда официант был в ресторанных дверях.
Такси быстронесло меня к аэропорту. Я прижалась лбом к холодному стеклу. Не могла видеть, каким стало его лицо, в тот момент, когда, развернув записку, он прочитал то единственное, что я написала… Без всяких слов – цифру 25.
Никитин встречал меня в аэропорту. Я никогда не видела его таким возбуждённым, как в тот день. Его глаза горели ярким блеском, в нём чувствовался тот самый охотничий азарт, которыйсутки назад сжигал и меня. Теперь от моего азарта не осталось ничего, только пустота иподавленность, и спокойная ясность того, что я должна сделать.
– Ты потрясающая! – он схватил меня в охапку и закружил, и в тот момент мы действительно напоминали влюблённую пару, встретившуюся после долгой разлуки. Никому бы и в голову не пришло, что мы – лишь сыщик-любитель с настоящим ментом, просто близко подошедшие к долгожданному убийце. Глаза его горели охотничьим блеском, и теплом от чего-то ещё… И менянемного согревало это тепло. Немного. Меня – думающую, что я никогда не сумею согреться.
– Ты потрясающая, невероятная! Как ты только нашла? Ты знаешь, что я открыл? Как ты могла это узнать?!
– Не здесь, потом… Расскажешь по дороге в машине.
Я остановилась перед его шикарной машиной.
– Куда, собственно, ты собираешься меня везти?
– Как это куда? Ко мне! Ты ведь здесь! Ты вернулась! Значит, вернулась ко мне! Разве я не прав?
– Не знаю… прав, наверное…
– Знаешь, я всё время о тебе думал… даже спать не мог…. Теперь всё скоро закончится. И мы сможем пожениться.
– Ты собрался жениться на женщине с таким прошлым?
– Собрался! Я тебя люблю!
– Безапелляционен, как все менты. А ты спросил моё мнение?
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Нет.
– Почему?
– Сама не знаю. Наверное, потому, что….
– Потому, что ты не разобралась со своим любовником? Так разберись с ним! Я подожду.
– И всё равно на мне женишься?
– Женюсь. Я могу долго ждать. Мне всё равно.
– А если я снова поеду к нему?
– Если ты поедешь, потом всё равно вернёшься….
– Уговорил! Когда всё закончится, мы обсудим с тобой очень многое. Может быть, я и впущу тебя в свою жизнь. Может быть. А пока сними мне номер в гостинице.
Он снял довольно дорогой номер, и для меня приятной неожиданностью стало то, что он потратил на меня такую кучу денег! Мы наконец-то уединились в комфортабельнойкомнате. Я так растрогалась, что даже сказала:
– Знаешь, мне кажется, что во второй раз я вернусь сюда прямо к тебе!
– Не кажется. Точно вернёшься.
– Может, хотя бы поцелуешь меня?
– Нет. Ты ведь сказала ждать, и я буду ждать – до тех пор, пока ты не захочешь этого.
Никто со мной не говорил так, никто никогда – поэтому, потянувшись вверх, я обняла его за шею… Не думая, что способна на такое…Его губы были удивительно нежными, для мента. Нежные и сильные, оставляющие ощущение пьянящего счастья, радости и смутной горечи. Наконец мы оторвались друг от друга. Он улыбнулся:
– Теперь ты скажешь, что пора вернуться к делам?
– Скажу. Позже. Но сначала скажу, что я выйду за тебя замуж. Наверное, потому, что ты единственный человек в мире, который меня ждал. И ещё потому, что ты не лгал и сделал для меня действительно очень много. И ещё потому, что ты понял меня: кто я есть, и понял, что такое плакать под душем… я благодарна тебе за всё. И если ты потом раскаешься в своих словах, услышав то, что я тебе скажу, я не буду держать злобыи горечи. Я всегда буду благодарить жизнь за то, что ты есть. Ты сделал для меня столько… Поэтому я хочу быть честной. Я не обижусь, если ты передумаешь на мне жениться. Я не могу иметь детей. И ещё у менядолжен был быть ребёнок… мальчик… он умер…
– Я знаю. Я знаю о тебе всё.
– Откуда?
– Ты забыла про мою профессию? Я навёл о тебе справки!
– И несмотря на это…
– Я тебя люблю. И мне всё равно. Главное, чтобыты всегда была рядом. Только вот не надо плакать! Не хватало слёз… Нам столько предстоит сделать!
Успокоившись, я спросила:
– Так что ты такое нашёл?
– Не поверишь! Итак, я проверял визы, оформленные на Турцию. И в первом же из агентств, список клиентов которого мне дали в ОВИРе, я наткнулся на…. Вадима Николаева, бывшего телохранителя Гароева! Вадим Николаев в гордом одиночестве отправлялся в Турцию, и уже приобрёл билеты. На тот же рейс купила билеты некая гражданка по имени Алиса Галиева, год рождения которого совпадал с годом рождения нашей Гароевой. Янавёл справки, и узнал, что Галиева – девичья фамилия Алисы Гароевой. Итак, оба должны были вылететь этим рейсом. Вадим и она!
– Здорово! А что с трупом?
– И труп я нашёл! Их было много, но я выбрал один – труп мужчины лет тридцати, тридцати пяти, лицо которого было изуродовано. Это был единственный мужской труп сизуродованным лицом. Без документов. Его нашли в озере за городом, возле песчаного каньона. Знаешь, там есть озеро, и вокруг – дачный посёлок. Труп пролежал в воде около недели. Его обнаружили рыбаки. На нём были джинсы и дешёвая футболка. Никаких документов, личных вещей найдено не было. Лицо изуродовано обломком металлической трубы. Экспертиза показала, что лицо изуродовали уже после смерти. Он был убит двумя ударами ножа в область сердца. Труп пока не смогли идентифицировать. Он не судим, не привлекался. В нашей картотеке нет его отпечатков пальцев. Заявлений оисчезновении тоже не поступало. Этот мужчина не производил впечатление бомжа. Футболка хоть и дешёвая, но новая. Джинсы фирменные, довольно дорогие. Обуви не было. Есть ещё один интересный момент: экспертиза установила, что в момент убийства его желудок был полон. То есть он плотно поел перед смертью. Интересна пища, которую он ел. В его желудке нашли следы копчёного свиного мяса, свиных отбивных и… омаров. Бомжи омарами не питаются. Похоже, ел в ресторане. Вряд ли кто-то станет готовить омаров в домашних условиях. Труп повесили на меня. Это чистый глухарь. Как раз то, о чём ты говорила!
– Теперь ты можешь его идентифицировать.
– Каким образом?
– Я тебе скажу. Этот труп – Вадим Николаев, бывший телохранитель Гароева. Это его труп. Вадима Николаева убили потому, что он слишком погряз в этом деле. И ещё потому, что собирались забрать его документы. И по его чистым документам выехать в Турцию.
– Откуда ты можешь это знать?
– Я знаю все. Говорю тебе: этот труп – Николаев! А опознать его просто. Он бывший боксёр. Он лет десять, не меньше, занимался профессиональным боксом. Как правило, у всех боксёров сломаны носы. Если экспертиза установит, что его носовые кости были давно сломаны, ты сможешь утверждать, что это Николаев. Вряд ли металлической трубой ему могли задеть нос. Скорей всего – просто содрать кожу с лица так, чтобы он был полностью непригоден для опознания.
– Сейчас же помчусь влабораторию.
– Подожди. Нужно сделать ещё две вещи. Это так же важно! Первое: принеси мне список жильцов дома Гароева, только его подъезд. И второе: установи за домом постоянное наблюдение. За его квартирой и подъездом. Кто входит, кто выходит, возвращается… Не мне тебя учить!
– Зачем? И следить нужно долго?
– Зачем – скажу, когда принесёшь список жильцов. А следить максимум сутки. Да. Забыла. Есть ещё третье: узнай у швейцара или в местном ЖЭКе, не вызывали ли в октябре в квартиру Гароева слесаря.
– Может, ты объяснишь?
– Потом. Сейчас нужно действовать.
Он вернулся через три часа. Я успела принять ванну, пообедатьи немного поспать.
– Начну с самого важного. Я попросил эксперта выяснить срочно… Короче: у трупа сломана носовая перегородка и носовые хрящи. Травма оченьдавняя, так, что всё успело срастись – не меньше, чем лет десять. Это Николаев! Я просто преклоняюсь перед тобой! Только хочу, чтобы ты всё объяснила…
– Объясню позже. Что насчёт слесаря?
– Слесарь из ЖЭКа был вызван Алисой Гароевойвторогооктября. Она сказала, что потеряла ключ от двери, и он тут же принёс и подогнал ейновый.
– Каким образом принёс?
– Во всём доме стандартные замки. Изначально одинаковые замки были установлены на все двери. Это потом жильцы сами меняли… а некоторые оставляли прежние. У Гароевых несколько замков: в томчисле и стандартный, с которым они въехали. Она потеряла ключ именно оттакого стандартного замка. Слесарь просто принёс ей запасной ключ, у него был такой в комплекте…
– А список? Меня интересует список жильцов его подъезда.
– В доме пятьэтажей. И четырнадцать квартир. Трина первом этаже, четырена втором, двена третьем, три на четвёртом, двена пятом. Рассказывать обо всех подробно?
– Да. Как можно подробнее.
– Ладно. Хотя я и не понимаю, зачем это тебе нужно. Итак, триквартиры на первом. В первой живёт семьяармян, довольно большая: муж с женой, трое маленьких детей, родители жены: отец и мать, и бабушка мужа. Пятькомнат с разными ходами. Во второйживёт бригадир-строитель, который строил этот дом. Он, жена и двое детей, старшему девятнадцать, он в техникуме, дочь в школе. В третьей живёт семья из двух человек. Двое студентов университета, юрфак, без детей. Им на свадьбу богатые родители подарили квартиру. На второмэтаже четыреквартиры. Первая: иностранец, сириец, живёт один, занимается бизнесом: торгует бензином и автозапчастями. Вторая: мать, дочь, и ребёнок дочери, мальчик шестилет. Дочь разводная, купили эту квартиру, продав старую и приложив ещё деньги. Третья: сдаётсявнаём. В данный момент её снимают двое арабов, студентов мединститута. Они снимают её около года. Четвёртая: семья, муж, жена и двое детей, две девочки, старшей три, младшей год. Муж торгует на базаре, держит несколько контейнеров. На третьем этаже двеквартиры. Одна из них – квартира Гароева, вторая – бизнесменживёт один, разведён. Бизнес – торговля недвижимостью. Часто путешествует. Четвёртыйэтаж: три квартиры. В первой живёт проститутка, самая натуральная валютная проститутка, работает в дорогой гостинице с иностранцами. Некоторых клиентов принимает дома, к ней ходит довольно много людей, не только иностранцы, но и новые русские, и авторитеты. Крутая девочка: светилась у нас не раз, но ничего крупного никогда на неё не было. Вторая квартирастоит пустая, еёсдаётвнаём владелец дома. В ней несколько месяцев жил богатый американец-миссионер, клиент этой штучки. Он снял квартиру, чтобы быть с ней рядом. Потом квартира опустела, теперь стоит полностью меблированная, но пустая. И в третьей квартире живёт женщина с сыном. Сын в данный момент в тюрьме за хранение и сбыт наркотиков. Мой клиент. Организовал крупное производство таблеток для дискотек и ночных клубов. Кстати, из сырья Гароева, в цепи был десятымили одиннадцатым. Его подставили, он сел, но… ему дали всего двагода! Он выйдет через год. В квартире живёт его мать. На пятомэтаже две квартиры. В первой живёт баба лет пятидесяти, бывшая проститутка, ещё в советские времени, ныне хозяйка сауны «Аквамарин». Это только красиво говорится, сауна. На самом деле бордель. Не дешёвый, но и не шикарный. Взять её мы пока не можем, но всему своё время. У неё взрослая дочь. Дочь живёт отдельно с мужем и держит частную аптеку. Во второй квартире живёт бизнесмен лет тридцати, хозяин нескольких ночных клубов. Один, не женат. Шляется немилосердно: каждую ночь другая девушка, в основном танцовщицы из его клубов, стриптизёрки и проститутки. Всё. Больше квартир нет.
– Тот ещё контингент! Не парадная, а какой-то ужас… Проститутки, торговцы наркотиками, мразь… Как всё это грязно…
– Что ж ты хочешь! Квартиры в этом доме стоят довольно дорого. Такие деньги в нашейстране нельзя заработать честным путём. Только нечестным. Если быв нашей стране существовали законы, всех нужно спрятать за решётку. а так… так эта грязь процветает и покупает престижные квартиры в шикарном доме. Кроме этой грязи, такие квартиры не может себе позволить никто.
– С кем из них общался Гароев?
– Ни с кем. Абсолютно ни с кем.
– Я так поняла, что это не подъезд, а проходной двор.
– Только по ночам. Проститутка приволакивает клиентов под утро, владелец ночных клубов тоже под утро приводит к себе. Так что не очень людно, но как в обыкновенном доме. Хватает людей.
– Ты поставил наблюдение?
– Да. Но я не совсем понимаю…
– Завтра утром ты поймаешь убийцу Гароеваи Ольги. Я обещаю тебе. Я знаю, кто это, и знаю, где прячется этот человек. Всё будет хорошо.
– Теперь ты меня выпроваживаешь?
– До завтрашнего утра, часов до семи! До завтрашней операции! Возьми с собой завтра беркутов с автоматами, тех, кого принято брать на задержание. Только никому не говори в управлении, куда идёшь.
– Не знаю, почему так слепо, безоговорочно я тебе верю.
– Потомучто ты знаешь: я права!
– Откуда я могу это знать?
– У тебя нет другого выбора!
По его удручённому лицу я видела, что он готов совершить самый большой подвиг, который мужчина может совершить ради женщины: открыто признать, что женщина бывает умней.
Он вышел из номера, но незримо я чувствовала его присутствие. Пока одевалась и красилась, пока пыталась примириться сама с собой. Мне оставалось сделать последнее. То последнее, что станет последней точкой. Всего один-единственный разговор… Я выглядела прекрасно, но на душе моей лежал камень. Тяжёлыймучительный камень покорности – никому и никогда не дать обнаружить свою боль.
Ольга посещала ресторан в гостинице «Интернациональ», и казинопри этой гостинице, и там знакомилась с молодыми людьми, которые за деньги развлекали старух. Собственно, как и везде, в этом месте кишмя кишела всякая гадость, как и в любом месте, где водятся большие деньги. Но эти заведения пользовались славой единственного места в городе, где женщина в возрасте могла снять за деньги молодых людей. Проститутки мужского пола до двадцати пятилет буквально дежурили в ресторане. И я знала, что Ольга отправлялась туда обедать, когда хотела, чтобы на её горизонте появился очередной альфонс. Она звала с собой и меня, но я не приняла её приглашение ни разу: мне было противно. Я ни за что на свете не смогла бы так низко упасть. Всех своих молодых любовников Ольга доставала оттуда. Там же она познакомилась и со своей последней пассией, Максимом.
Зал был не очень полон. Вечернее шоу ещё не начиналось, и за столиками скучали потасканные любительницы развлечений да парочка иностранцев. Молодые люди возлестойки бара… Так, как я и представляла себе это место. Ложь от начала и до конца. Ко мне подошёл официант:
– Проводить даму за столик?
– Проводите. И одновременно – проводите к даме Максима.
– Я не знаю, есть ли он.
– Так узнай.
Он проводил меня к столику в середине зала и убежал.
– Привет! Вы хотели меня видеть? – к столику подсел Максим. Выглядел он паршиво: дорогой костюм обвис, щёки запали, похудел, побледнел, и выглядел так, словно не ел несколько дней…
– Не узнаёшь?
Он вгляделся повнимательней.
– Боже… я думал, вы в тюрьме.
– Многие думали! Меня выпустили.
– Этоздорово! И вам нужен я? – его глаза жадно блеснули. Он решил, что я собираюсь наследовать Ольге и стать его следующей клиенткой.
– Как твои дела?
– Не важно. Работы нет. Так, подрабатываю в фирме… Демонстрируя мужской стриптиз. Приглашают в рестораны, на частные вечеринки, но платяткопейки. Вот если бынашлась щедрая покровительница, как Ольга…
– Вот о ней яи пришла поговорить.
– Да? – он не сумел скрыть разочарование. – А зачем? Что вы хотите?
– Я хочу узнать одну вещь. От тебя. Думаю, ты мне поможешь. Во-первых потому, что ты это знал. А во-вторых… Почему бы и не сказать?
– Помочь следствию?
– Ошибся адресом! Я не из ментуры. Это связано с делами в офисе. Ты ведь знаешь, после смерти Ольги я унаследовала дело и теперь стою во главе. Может, однажды мне захочется немного расслабиться, вспомнить о тебе и щедро отблагодарить. Как же я это сделаю, если ты мне непоможешь? Я забуду.
– Ладно. Спрашивайте, если так..
– Кто был любовник Ольги?
– А откуда вы узнали, что у неё был любовник?
– Так. Догадка..
– Правильная догадка. Да, был. Знаете, я понял любопытную вещь. Когда я начинал заниматься этим делом, я корил себя, как последнюю сволочь. Считал, что хуже меня никого нет. Но когда прожил с Ольгой несколько месяцев, понял: есть и хуже. И хуже этот тип, который издевался над Ольгой. А она совсем не была плохой! Я. И другие – он просто заставлял её это делать. Он издевался над ней, смеялся над её чувствами, шлялся всё время, постоянно менял женщин. И, глядя на это, она так жестала себя вести, как он. Но женщина не может быть такой, как мужчина. Она разбивала своё сердце и падала всё ниже. Мне было ужасно на это смотреть! И жил он с ней только из корысти, из-за денег! Они были связаны каким-то общим делом, и он жил с ней, чтобы получать от неё больше денег. Мне простительно: я бедный, и это моя работа… а он всё-такибогатый бизнесмен… она ведь по-настоящему его любила и очень страдала. А он только смеялся.
– Откуда ты знаешь?
– Ольга говорила. Она ведь пила. И когда напивалась, а это происходило всёчаще и чаще, у неё развязывался язык… она могла говорить часами! Ей нужен был от меня не секс, а возможность поговорить…
– Что ещё она тебе рассказывала?
– Многое! – и, прищурившись, он с ехидцей рассказал мне эту вещь… Я догадывалась, почему ничто не приняла близко к сердцу. Только спросила:
– Ты знаешь его имя?
– Знаю.
И он назвал имя. После этого нам больше не о чем было говорить. Обещав позвонить, я знала, что не позвоню никогда. Вышла из ресторана и растворилась в ночной темноте.
В семь утра я вышла из гостиницы, чтобы сестьв подъехавший микроавтобус, с которого былисняты все опознавательные знаки.
– Почему ты так плохо выглядишь? Сильно дрожишь…
– А ты как думаешь? Я ни разу в жизни не была на задержании! И жутко боюсь, что ошиблась. Вдруг я в чём-то ошиблась? Вдруг всёне так, и мы никого не найдём?
– Не найдём, так проверим, ничего страшного…
Всю дорогу я продолжала дрожать. Никитин спросил меня в самом начале:
– Куда мы едем?
– К дому Гароева. К его подъезду. Этот человек там.
Мы подъехали к подъезду.
– Позвони в какую-то из квартир и скажи, что пришли проверять телефонный кабель…
Он так и сделал. Кто-то открыл дверь.
– На четвёртый этаж, к двери пустующей квартиры.
Их было пятеро, я и Никитин, всего семь. Они напоминали мне духов, вырвавшихся из царства теней… В их руках были автоматы. Я увидела оружие в руках Никитина. Мне даже в голову не приходило, что могут стрелять. На четвёртом этаже мы остановились перед дверью пустующей квартиры. Я запомнила её номер по списку, принесённому Никитиным. Нажала кнопку звонка. Всё произошло очень быстро. Из-за двери раздался выстрел, и пуля ударилась в стенку, к счастью никого не задев. Никитин рукой швырнул меня всторону и заорал:
– Ломать двери!
Выбитые мощными ударами ног двери отлетели в сторону, и в квартиру ворвалась группа захвата. Грохот перевёрнутой мебели, чей-то разъярённый крик…Я шла последней…двое омоновцев заломили руки какому-то мужчине в длинном полосатом халате… он дёргался, пытаясь вырваться…
– Что здесь происходит? – рявкнул Никитин. – Эта же квартира пуста!
– Не пуста, – я решительно выступила вперёд. Это было минутой моего торжества. Минутой триумфа. К которой я шла столько времени. Я думала о ней очень долго, и даже пытаясь удержать равновесие на ногахв коридоре, когда прозвучал выстрел. Не думая ни о чём, я решительно выступила вперёд. При виде меня мужчина в последний раз дёрнулся и как-то сник. Никитин смотрел недоумёнными глазами на происходящее: он видел реакцию на моё появление…
– Разреши представить тебе Руслана Гароева. Это и есть убитый Руслан Гароев, собственной персоной. Господин Гароев, поднимите лицо, оно ведь у вас не изуродовано! Даже не пострадало. Так что можете смело посмотреть мне в глаза.
– Гароев?! Это Гароев?! – казалось, Никитин сейчас упадёт в обморок. – Но он же убит!
– Как видишь, нет. Живёхонек! Руслан Гароев удачно инсценировал собственную смерть, а через пару дней собирался по документам своего охранника сбежать в Турцию, где у него хранятся деньги, отложенные наслучай скоропостижной кончины». Или просто для того, чтобы начать новую жизнь. И пока я отбывала бы срок за решёткой за дваубийства по тонкому замыслу господина Гароева и его супруги, чета Гароевых уютно бы отдыхала на собственной вилле где-то в Швейцарии по фальшивым документам. Думаю, что вилла у него тоже есть. С таким количеством денег господина Гароеванаши власти выпустили бы очень быстро, если быне одна маленькая неприятность. Нелепый такой случай, как убийство Ольги и смерть ничтожного Марка Кречетова. Дело в том, что господин Гароев задушил свою бывшую компаньонку Ольгу голыми руками – за то, что она украла его деньги, едва услышав про смерть… А супруга Алиса, ударившись в панику, выстрелила из пистолета в нанятого ею же детектива Марка Кречетова, как только услышала, что из тюрьмы выпустили меня…
Лицо Никитина выражало все степени изумления, зато Гароев опомнился быстрее. Посмотрев на меня с какой-то страшнойобжигающей ненавистью, он бросил коротко:
– Сука! – и плюнул мне в лицо.
Очнувшись, Никитин двинул его кулаком в челюсть, и тот повис на руках «беркутов», отхаркиваясь кровью и выплёвывая выбитые зубы. Я вытерла лицо рукой, и, поймав взгляд Виктора, улыбнулась:
– Ничего страшного! Главное, что теперь его уже не выпустят, и он в полной мере узнает все прелести того, на что так безвинно и жестоко обрёк меня.
Алису Гароеву задержали в офисе, как только она приехала на работу. При аресте она сильно сопротивлялась и даже ударила одного из «беркутов» тяжёлой бронзовой вазой по голове. Парню вызвали скорую, а к Гароевой применили силу: повалили на пол, скрутили наручниками и поволокли к фургону, хоть она царапалась и кусалась, как сумасшедшая, сопротивляясь до последней минуты. Тело похороненного вместо Гароева опознали тоже: им оказался тридцативосьмилетний судимый Леонид Сеченов, отсидевший два срока за непредумышленное убийство с целью ограбления и вооружённыйграбёж. Двоих детей Гароевых усыновила сестра Алисы, живущая в другом городе, и я очень просила Никитина ускорить это усыновление и сделать всё для того, чтобы детей не спешили отдать в детский дом.
Скрип шершавой дверной поверхности, чуть прохладной на ощупь под моими пальцами… я столько раз видела это в снах… Тысячи, миллионы, миллиарды – мошки. Мельтешащие перед глазами, когда самолёт легко отрывался от земли… В тот момент… И потом… Я столько раз представляла себе это, что воспоминания стали болеть – самым сильным оттенком из всех существующих болей, и, вгрызаясь в поверхность кожи, вырывали мозг. Поднимаюсь по лестнице, распахиваю дверь и никого больше не вижу. Свет, льющийся из моего сердца… моих ладоней… Мы больше никогда не расстанемся… Никогда… Никогда… мы будем любить друг друга… мир исчезнет… полный злости, зависти, подлости… мир, где нет места свету… всё исчезнет, оставляя только место для меня – и не для меня… Ощущение силы… Отыскать везде, даже заглянув под земную поверхность… содрать корку с земли и навсегда остаться с этим ощущением света: как пульсирует тоненькая синяя жилка на бесконечно любимой коже… Прижаться к тёплой, чуть шершавой поверхности… обхватить руками…целовать руки, губы, и не потерять никогда… никогда… Любить так, чтобы стало правдой то истинное значение затасканного, избитого слова, о котором никто больше не знает… любить – быть и в счастье, и в горести, и в болезни, и в здравии, и в печали, и в радости, чтобы ни произошло…До самого конца…Поднимаясь по ступенькам с расколотым сердцем и вселенской тяжестью несуществующих осколков печали… Прикоснуться к двери, как к поджидающей тебя гильотине… не останавливаясь на пути – в печали и в радости… Чтобы ни произошло… До конца…
– Ты вернулась… – несколько шагов вперёд. Взгляд – растерянный и болезненный, как след от раны. Всё не так. Всё совсем не так, как я ждала. Вместо ощущения радости – тяжесть ступенек, и никакого завтра. Никакого совместного завтра! Нигде. Никогда.
– Ты вернулась… – я застала его неожиданно, и он растерялся… так теряются маленькие дети, сталкиваясь с непонятным явлением… трогательно и немного жестоко… несколькошагов вперёд, чтобы затворить дверь и впервые по-настоящему встретиться глазами.
– Ты вернулась. И ты плачешь.
– Я вернулась сказать, что я тебя люблю.
– Значит, ты всё знаешь. Знаешь давно. Долго.
– Что я должна сказать?
– Я мог бытебя убить!
– Поэтому я и пришла. Чтобы ты меня убил, и мне не нужно было жить дальше! Убей меня! Я для этого пришла! Сделай это просто, сейчас, для собственной безопасности! Я слишком устала… Я очень долго к тебе шла… так долго, что у меня не хватит сил закрыть за собой дверь, если яуйду отсюда. Я долго думала, что должна сделать… Бороться с тобой? Преследовать тебя? А потом поняла, что лучшим решением будет просто прийти, вот так. Прийти к тебе, чтобы наконец-то себя уничтожить. Существовать дальше? Не зачем! Не в твоих интересах меня выпускать.
– Мне плевать на всё! Ты же знаешь, что я не могу причинить тебе вред! Ты это прекрасно знаешь, поэтому сейчас здесь стоишь. Пытаешься притвориться, что любишь, а сама пришла меня уничтожить.
– Сюда? Пришла сюда?
– Он знает, что ты здесь?
– Нет.
– Этоправда?
– Правда.
– Что ты ему сказала?
– Многое.
– Значит, и про меня?
– Нет.
– И у тебя было времяс ним говорить?
– Было. Когда арестовали Гароева.
– Арестовали… Гароева?!
– Я. Его нашла я.
– Что мне надо сделать? Разрыдаться? На коленях просить прощения? Упасть на пол? Обхватить голову руками? Что мне делать? Что?
– Замолчать!
– Ты пришла, чтобы…
– Дать возможность тебе уйти. Правильно. Или уйтисамой – насовсем, молча, из жизни.
– Почему?
– Ты знаешь.
– А ведь ты ошиблась. Ты думала, что я тебя не любил. Неправда. Я всегда по-настоящему любил только тебя.
– Я так и подумала – когда выводили Гароева.
Раскалённый свет чужого солнца выводил уродливые узоры на потёртом ковре.
Человеческая память обладает удивительными свойствами к возвращению в прошлое. Стоит только вспомнить какой-то день…
Трое автоматчиков выводили Гароева. На него надели наручники. Шёл он смирно. Его затолкали в поджидавший микроавтобус. Никитин снял оцепление. Он все ещё не мог прийти в себя от шока. И, чтобы постоянно понимать, что происходящее – реальность, тащил за собой меня. Он держал меня за руку и тащил по комнатам, по лестницам, вокруг здания. Вся его фигура выражала удовлетворённый охотничий азарт. Никитинпотащил меня к машине, которая должна была следовать за автобусом с Гароевым. Я попыталась вырваться:
– Мне надоуйти!
– Даже не думай! Ты не уйдёшь. Пока абсолютно всё мне не расскажешь!
– Нечего и говорить.
– Как ты догадалась, что он жив? И прячется в доме?
– А если я успею рассказать тебе то, что знаю, по дороге к твоему управлению, ты меня отпустишь?
– Да. И даже попрошу кого-то тебя отвезти.
– Не нужно. Я хочу просто пройтись по городу, по магазинам, ни о чём не думая…
– Ладно. Но вечером мы должны отпраздновать твоё возвращение к жизни! Я закажустолик в лучшем ресторане и в девятьвечера зайду за тобой.
– Хорошо, – я спокойно встретила его взгляд, – но если вдруг я не смогу пойти, ты сильно не расстраивайся. Я появлюсь потом всё равно, на сколько ни исчезну! Обязательно появлюсь. Я обещаю.
– Как тебя понимать? – он насупился.
– Потом! Поймёшь всё потом. Кажется. Тебя ждут. Поедем. Мне пора рассказывать.
Мы сидели в машине на заднем сидении, и я начала рассказ:
– Представь себе: человек постоянно рискует жизнью. Но делает это за огромные деньги. За такие деньги, за которые можно и рискнуть. Кем был Гароев? Прежде всего хитрым и расчётливым человеком. Этот расчёт помогал ему удержаться на вершине, но он знал, что так будет не всегда. Ты сам говорил, что он был двадцать пятым, и что слишком многие хотели во что бы то ни стало занять его место и стать во главе этой страшной цепи. Гароев знал это и сам. Он знал: его будут заказывать постоянно, нанимать лучших профессионалов – для того, чтобы один из них совершил убийство. Гароев отдавал себе отчёт, что его убьют. И тогдапридумал план, каким образом этого можно избежать. План был следующим: дождаться наёмного убийцу (очевидно, у него была информация такого рода), убить, изуродовать труп и выдать труп за себя. Чтобы с первой же попытки те, кто собирался его убить, получили готовый результат. Самым верным другом и соратником была его жена. Ей же предстояла и главная роль в этом действии. Именно Алиса Гароева должна была опознать тело и создать видимость того, что муж мёртв. И следить за тем, как будут развиваться события. План был следующим: подставить изуродованный труп, убедить всех в своей смерти. Сам же Гароев должен был прятаться в пустой квартире этажом выше, и, когда утихнут страсти, по чужим документам вместе с женой выехать заграницу, где у него были огромные счета в банках. И подставить кого-то, кто якобы совершил убийство. Например, меня. Дети должны были временно оставаться у сестры Алисы, пока родители будут устраиваться. Потом Алиса планировала вернуться за ними. Итак, план был придуман, оставалось разработать его детально и тщательно. Требовалось подобрать жертву, место, и выбрать козла отпущения. Этим они и занялись. Ольга работала вместе с ними. Все перевозки из-за границы и отправки людей осуществлялись через неё. Неправдой было то, в чём пыталась она меня убедить: якобы её роль в организации Гароева была ничтожна, а работа – мелка. На самом деле она была вторымпосле негочеловеком. Настолько посвящённым, что даже знала тайные коды его спрятанных счетов. И Ольга всегда меня ненавидела. У нас всегда были конфликты. С самого начала мы не смогли наладить отношения: она ненавидела меня со страшной силой, непонятно почему. Гароев решил воспользоваться её ненавистью. На роль козлаотпущения была выбрана я. Почему я? Просто так. Без всякой причины. Я не сделала ему зла, никогда не была близка знакома с ним или с его женой. Но они выбрали меня. Считая, что мне просто не повезло. Впрочем, моя судьба их мало заботила. Им было наплевать. Однажды Алиса Гароева заметила на туристическом контракте мужа отколовшийся кусочек лака с моей руки. Именно этот кусочек лака был найден потом на обрезе. Алиса занялась созданием и других доказательств: продумала рассказ о моей связи с её мужем, наняла человека, чтобы сделать фотографии, Кречетова. Послала мне духи, в офис – галстук Гароева, который яоставила в ящике стола, ни о чём не думая… Устроила ночные звонки и машину под окнами. Сам Гароев лично переписал несколько счетов на моё имя и подсунул информацию обэтом Ольге, что привело её в ещё большую ярость. Всё было готово, оставалось ждать подходящий случай. Вскоре представился и он. Гароев получил информацию, что по его следу идётнаёмный убийца. Информацию настолько точную, что он знал о точном месте и времени появления. Я думаю, что такую слежку осуществлял его доверенный охранник Вадим. Вернёмся к утру четвёртогооктября. Гароев берёт со стенки обрез, лично открывает дверь и первым стреляет в лицо убийце. Убивает насмерть с первого выстрела. Вторым уродует лицо. Переодевает труп в свою одежду, рядом кладёт обрез, к которому цепляет кусочек моего лака. И ждёт жену. Когда я в первый раз поняла, что со смертью Гароевачто-то не чисто? Ты сказал, что Алиса опознала тело по шраму от аппендицита. Я точно знала, что у Гароева никогда не было аппендицита. Пару месяцев назад он хвалился мне в офисе крепким здоровьем и показывал снимки с пляжа нудистов, чтобы похвастаться отличным телом… Я точно помнила, что на его теле не было никаких шрамов. Потом огромное подозрение у меня вызвало поведение его жены, особенно когда я выяснила истинный характер их отношений. Дело в том, что женщины оченьценят заботу и верность. Она не смогла бы реагировать на события так, как она реагировала, если быГароев действительно был мёртв. Итак, вернулась жена. Быстро обсудив ситуацию, Гароев прячется в заранее выбранном месте, квартире наверху, резонно рассудив, что никто не станет её проверять и никто его не заметит. А жена вызывает милицию. Как я поняла, что он в доме? Дело в том, что после такого выстрела на убийце должно было остаться много крови. Ни запачканной одежды, ни следов в ванной обнаружено не было. Убийцане переодевался и не мылся. Он не мог выйти незамеченным, в крови. Следовательно, он вообще не выходил. Это, кстати, было ещё одной мыслью, наталкивающей на то, что Гароев жив. Кто мог знать о пустой квартире? Только тот, кто живёт в этом доме, либо его владелец. А владелец дома – фирма Гароева! Он сам сдавал эту квартиру! Значит, мог свободно прятаться там, зная, что никто в неё не войдёт. Когда я узнала о единственной пустой квартире, я поняла, что он там. А точно о том, что Гароев жив, узнала в Стамбуле, когда мне сказали, что про счётГароева по телефону спрашивал… сам Гароев. Сказал банковский служащий по имени Рахам. Видишь, всё просто. Конечно, с пустой квартирой была интуиция, но я не ошиблась! Мои рассуждения были верны, он прятался там. И всё было бы тихо, если быне одна совершенная им ошибка… Ошибка, имевшая роковые последствия. Я говорю обубийстве Ольги. Ольгу убил Гароев. Он убил её за то, что она его обокрала – украла деньги с зарубежных счетов. Как он узнал о её обмане? На домашний телефон Гароева позвонил банковский служащий по имени КасимХари, и сказал, что все счета закрыты, и закрыла их женщина, которая владела ими в равной мере и знала коды. Это показалось ему подозрительным. Несколько счетов были оформленыкак перевод. Гароев понял, что его обокрали. Ольга, знавшая шифры, поверила, что он мёртв, и моментально забрала все деньги. Безбедное существование за границей оказалось под угрозой. В ярости Гароев позвонил Ольге и открылся. Перепуганная Ольга назначает ему встречу ночью в офисе. Она начинает оправдываться, обвинять в чём-то меня, требовать моей смерти и говорит, что собирается менязаказать. Моя смерть означает смерть козла отпущения – и некого будет обвинить в фальшивом убийстве! Гароев приходит в ярость. К тому же Ольга упорно не признаётся в краже денег. Не в силах себя контролировать, Гароев бросается на неё и душит голыми руками. Потом садится к компьютеру и вводит туда все украденные ею счета на моё имя. Это является последней каплей и меня арестовывают. Но мне помогают бежать из тюрьмы. Я возвращаюсь из ада, чтобы понять: всёбыло ложью. Я знала достаточно для того, чтобы усомниться в убийствах Гароева и Ольги. Дело в том, что я была последним человеком, видевшим Ольгу в живых. Я присутствовала при её разговоре с убийцей. В ту ночь я прокралась в офис, чтобы тайно посмотреть её личные файлы: я сомневалась в характере её работы с Гароевым, меня не покидало ощущение, что она врёт. Но в её кабинете горел свет и Ольга разговаривала с кем-то: я не видела его лица, он молчал. Зато я видела её лицо. Она была испугана до смерти, и наглость её происходила от сильного испуга. Ольга собиралась меня убить. Позже я обнаружила в её компьютере номера счетов. Это показалось мне странным. Обычно такие секретные записи тщательно прячут, аздесь они были выставлены напоказ. Я знала Ольгу: она прятала бы изо всех сил любые записи, касающиеся денег. Можно было сделать двавывода. Первое: деньги не её. Второе: записи вставил кто-то другой. Оказалось, что оба вывода правильны. Гароев непланировал убийство заранее. Оно было совершенно под влиянием момента. Человек эмоций, он просто пришёл в ярость! Но всё складывалось удачно. До тех пор, пока я не вышла из тюрьмы. Когда я вышла из тюрьмы, полная намерений докопаться доистины, я стала представлять для них реальную угрозу. И рассказал обэтой угрозе Марк Кречетов, к которому я пошла. Он позвонил Алисе Гароевой сразу же после моего визита.
Разумеется, Кречетов прекрасно знал нанимателя. Им была Алиса Гароева. Именно она наняла частного детектива с сомнительной репутацией для того, чтобы создать улики, способные отправить меня за решётку подольше. Марк Кречетов знал, для чего предназначена его работа. И когда я явилась к нему, быстро смекнул свою выгоду. Он понял, что если меня выпустили, значит, у меня есть и связи, и возможности, и решил шантажировать Алису. Итак, он позвонил ей, рассказал про меня и сразу потребовал денег. Алиса ударилась в панику, но сумела скрыть. Она пообещала заплатить и потребовала, чтобы Кречетов избавился от моих визитов. Кречетов решил сделать следующее. Он решил сказать мне во второй раз, что у него якобы есть фотография нанимателя. Снимок хранится в офисе. В его рабочем столе. А в офисе существовала особенность, о которой он рассказал Гароевой: сигнализация была подключена только к двери, но не распространялась на окно. То есть в окно мог влезть кто угодно, и сигнализация бы не сработала. В офисе он собирался мне сказать, что фотографию из стола украл грабитель, влезший через окно. Алиса решила действовать. Она взяла пистолет у Вадима, доверенного охранника, поехала в переулок к офису, дождалась конца рабочего дня и темноты, влезла в окно и стала ждать. Произошло так, какпредполагал Кречетов. Я пришла, он провёл нас в офис… Алиса Гароева увидела его в проёме двери и навсегда заставила замолчать. Надо признать, что для полной женщины она действовала достаточно ловко. Она сидела на подоконнике, потом спрыгнула вниз. Я сразу поняла, кто убил Кречетова. Как? Очень просто! Дело в том, что, когда мы открыли дверь, в нас ударил сквозняк. Лёгкий ветерок донёс запах духов. И я узнала духи Алисы Гароевой. Я запомнила этот запах, когда встречалась с ней в салоне парикмахерской. Кстати, я тебе говорила обэтом, но ты не понял. Я говорила о сквозняке. Ты сам мог бы догадаться, что способен принести ветер! Только запах. Алиса застрелила Кречетова, чтобы заставить его молчать. На счету у нашей сладкой парочки было уже триубийства:. Оставалось совершить четвёртое, для того, чтобы завладеть чужими документами и по ним переправить заграницу Гароева.
Жертва была выбрана давно. Человек, который слишком много знал и был похож на Гароева. Охранник Вадим. Алиса Гароева назначает ему встречув ресторане, якобы для того, чтобы поручить очередную работу. Из ресторана она забирает его на своей машине, везёт за город. Алиса не одна: вместе с ней в машине находится и Гароев. Очевидно, кто-то из них стреляет в Вадима. Думаю, сам Гароев. Они везут труп за город, к озеру. Там обломком металлической трубы уродуют ему лицо и бросают в воду, предварительно завладев загранпаспортом с визой. Предполагаю, что ему поручили оформить документы заранее. Гароевы должны былилететь одним рейсом, но порознь. Вот, собственно, и всё. Я не знала, что Гароев намерен воспользоваться документами именно Вадима, но думала, что это должен быть кто-то из близкого окружения. Особенноесли этот человек много знал.
Мы распрощались возле управления. Никитин был оживлён и радостен: всё, что я нарассказывала ему в машине, теперь предстояло доказать. Он знал, как. Мне знать было незачем. Главным было то, что и Гароев, и его жена теперьокажутся на моём месте. Оба совершили убийства. По два. У Никитина было мало времени, поэтому он лишь легонько обнял меня и чмокнул в щёку:
– Жди, заеду в девять!
Когда он скрылся в дверях управления, я помахала ему рукой. Я не стала забирать из гостиницы вещи. К чему, если я всё равно вернусь? Остановила такси и поехала в аэропорт. Меня ждал Стамбул.
– Я всегда по-настоящему любил только тебя.
– Я таки подумала – когда выводили Гароева.
– Почему ты так говоришь?
– Почему ты считал меня полнойнепроходимой дурой?
– Этонеправда. Я знал: рано или поздно ты всёпоймёшь. А когда поймёшь, то приедешь. Я тебя ждал. Видишь, даже не сменил номер. Так и сижу – в том же номере, в Стамбуле, долго сижу и жду…
– Знаешь, ты для меня словно потерян. Твой облик, лицо. Имя. Я больше не могу называть тебя так, как прежде: Рыжик. Я вообще никак не могу тебя называть.
– Что изменилось? Мы, как и прежде, любим друг друга! Разве любовь зависит от обстоятельств?
– Зависит. Ты знаешь. Это я написала записку. Когда увидела, как ты сел за столик к Рахаму. Он именно тебя ждал. Это было последней каплей. Всё стало на свои места. Мои глаза словнооткрылись! Тогда я написала записку.
– Я так и не понял, что означает двадцать пять.
– Двадцать пять– это последний в цепи. Самый главный. Двадцать пятым был Гароев. И это тот, кем ты теперь стал. Вас было трое: ты, Гароев и Ольга. Трое, держащих цепь. Что вы только не возили.! Начиная героиноми заканчивая дешёвойширкой. Ты построил империю, да? На крови? На деньгах, заработанных торговлей наркотиками? Император? Император, который решил идти до конца. Ты решил стать единственным, единовластным. Нанял киллера, сделал заказ. Ты давно решил убить Гароева, и для отвода глаз сделал тот самый долг, вернее, возврат долга. Якобы вернул деньги, и незачем убивать. Ты нанял киллера и стал ждать. Заказ сработал. Вскоре ты слышал обубийстве Гароева, и понял, что теперь ты главный. Тебя ничего не удивило, когда ты услышал о его смерти? Например, что киллер не явился за остальными деньгами? Ты ведь заплатил ему только аванс… но, празднуя победу, не думают о мелочах. Вскоре произошло убийство Ольги. Тебя это насторожило. И ты решил, что Ольгу убила я. Знаешь, я очень долго думала, зачем ты устроил встречу в парикмахерской. Мою встречу с Алисой Гароевой. Нанимал людей, хлопотал. На самом деле ты сделал это для себя. Через купленного Никитина, который был всегда твоим человеком, ты знало её показаниях. И проверял факт нашего знакомства. А вдруг я действительно спала с Гароевым, и он успел что-то мне рассказать? Алиса меня не узнала. Такотпали твои подозрения. Ты стал думать, кто мог убить Ольгу. И догадался, что тут замешан Гароев. Или его связи. Ведь причиной были деньги. Ты знал, что Ольга украла деньги Гароева. Потом был случай с подростками. Ты перепугался до смерти, решив, что за местом двадцать пятогоохотится кто-то ещё. У тебя была своя версия: кто-то убил твоего киллера и сам замочил Гароева. Потом убрал с пути Ольгу. Следующая очередь – твоя. Но ты знал от Никитина, что кто-то специально хочет меня подставить. Поэтому ты помогаешь мне бежать из тюрьмы и ждёшь результата. Расчёт следующий: кто-то будет за мной охотиться, и ты выйдешь на этого человека, подставляя меня. То есть я буду играть роль подсадной утки и выведу на того, кто пытается тебя убрать. Хороший расчёт для глубоко любящего человека, ничего не скажешь.
– Я люблю тебя! Я специальноустраивал с тобой встречу, плёл про какую-то Милу Танееву… неужели ты не понимаешь, что я хотел вернуть тебя! Я хотел тебя вернуть! Я искал с тобой встречи!
– Именно ты и вывел меня на след упоминанием про Милу Танееву: только очень близкий к Гароеву человек мог про неё знать. И сочиняя историю, у тебя подсознательносработала ассоциация. Ты назвал именно то имя, что нужно! И вывел меня на след. Знаешь, а в этом я тебе верю! Любые дела ты мог устроить через Ольгу, но ты действительно искал меня… Боже, какое впечатление я произвожу на окружающих! Один использует меня как козла отпущения, другой – подсадной уткой…
– Я не думал тебяиспользовать! Никитин рассказал мне про ад, через который ты прошла. Я хотел тебя спасти. А что касается твоего обвинения… Несмотря на то, что рядом была ты, в меня всё равно стреляли!
– Стрелял в тебя Вадим, охранник Гароева, которому дала такое задание Алиса и вручила пистолет. Из которого она уже убила частного детектива. Вадим должен был промазать. Именно это велела ему Алиса. Почему? Она решила создать видимость нового следа. Прекрасно зная, что экспертиза установит идентичность пуль, выпущенных в тебя, с пулями, которыми был убит Марк Кречетов. И, кроме этого, тебя надеялись ещё немного напугать, чтобы, по примеру Ольги, ты не полез в счета Гароева…
– А взрыв?
– Я же сказала: напугать! Это предупреждение. Чтобы по примеру своей любовницы ты не полез воровать деньги!
– Любовницы… откуда ты знаешь, что Ольга была моей любовницей?
– Мне рассказал Максим.
– Она была сумасшедшей бабой. Меня забавляла её глупость и страсть ко всем мужикам. К тому же, приручив её, в бизнесе она была для меня уже не соперник. Ручная, могла есть из моих рук. И постоянно ссужала деньгами. Я не брал, она совала мне сама.
– Ничтожество.
– Ты не имеешь права меня обвинять! Моя связь с ней началась очень давно. Тебя не было в моей жизни. Ты бросила меня, потом вышла замуж. Я понял, что ты потеряна навсегда. Я спал с многими… Ольга была одной из многих. А ты не спрашивала себя, в чём крылась причина её безумной к тебе ненависти? Она не раз пыталась тебя заказать. Её останавливали – то я, то Гароев. Объясняя, что она может поставить под угрозу наш бизнес. Она всем надоела своей ненавистью, прожужжала все уши. Зная обэтой ненависти, Гароев и выбрал тебя. Появлялась причина, понимаешь? Всё было просто. Ольга хотела, чтобы я на ней женился, и знала, чтоя никогда на ней не женюсь. Ольга знала, что я всегда любил только одну женщину, и только одну женщину мечтал вернуть… Тебя. Я всегда любил тебя. Ольга знала тяжёлуюисторию наших отношений. И догадывалась, что эту любовь я никогда не смогу вытравить из своей души, чтобы я ни делал… Я против воли всё время расспрашивал о тебе.
– И решил вернуть меня сразу, как только узнал от Ольги, что она подсунула мужу проститутку.
– Да, это правда. Идею с проституткой подал ей я. Я сумел её убедить, что ты безумно влюблена в своего мужа, и что егоизмена причинит тебе жуткую боль. А Ольга только и мечтала о том, как бы причинить тебе боль, да посильней! Онатак и сделала. Со своей стороны я надеялся, что ты разведёшься с мужем и вернёшься ко мне. Я знал, что этот поступок ты ему не простишь.
– Почему ты даже не подумал о том, чтобы сказать правду?
– А зачем?
– Да. Именно! Зачем… зачем, если всё так удобно…
– Послушай, ты сейчас расстроена…но я давно хотел сказать… У меня есть деньги. Их много. Мы можем уехать в любую страну. Сейчас самое время пожениться, тебе не кажется?
– Нет, не кажется.
– Собираешься меня выдать? Но ты ничего не сможешь доказать!
– Я не буду ничего доказывать. Я даю тебе шанс исчезнуть.
– Только если вместе с тобой.
– Почему ты думал, что я убила Ольгу?
– Я так не думал. Я догадывался, что Гароев жив. Поэтому поспешил уехать, чтобы успеть забрать деньги.
– И не вернуться в свою империю?
– Раньше думал вернуться, но теперь…
– Я уезжаю.
– Ты этого не сделаешь! Ты не можешь! Мы поженимся. Поженимся, потом уедем куда захочешь. Всё будет хорошо…
Он боялся ко мне подойти. Боялся и колебался: дать или не дать мне выйти. Но это было для меня абсолютно всё равно.
Язнала, что ухожу в никуда.
Дверь открылась. Узкая полоска коридора была тёмной. Мне казалось: не дверь, тёмная бездна…
– Прости, что причинил тебе боль…
Боль? Я обернулась. Электрический свет тусклой гостиничной лампы падал со спины, и его лицо я не могла рассмотреть. Собственно, лица уже не было. Было лишь какое-то нелепо сказанное не к месту слово. Боль? Мне хотелось запрокинуть голову, смеяться, кричать, рвать кожу и вены, и толстый слой безнадёжности вместо кожи, волос, глаз… Разве на тысячную долю можно знать, что означает это слово? Знать и произносить его, просто так? Разве можно обозначить чем-то смерть при жизни, и отчаяние, и не наступивший рассвет? Воспалённые веки, глухую стену в распахнутых окнах, всё то, что никогда не обозначить унылым однообразием множества существующих слов? Мне хотелось закричать, распахнув пошире руки, закричать или засмеяться – во весь голос… Я не сделала ни того, ни другого… Боль – это просто. Боль – это когда не хочется говорить. И тем не менее, я нашла в себе силы. Вернее, мне не пришлось находить, они были всегда.
– Я знаю, что такое плакать под душем. Плач под душем – это когда твои слёзы никто не видит. Они есть, они существуют, может быть, в них больше не воды, а крови, но никто никогда не поймёт, что они текут по твоим щекам…Потомучто в душе нельзя плакать. Можно только платить.
Что-то дрогнулов воздухе, и тонкий лучик осветил чужие глаза, в которых застыло растерянное непонимание. Онникогда не понимал, что именно я хотела ему сказать.
– Может, ты всё-такименя простишь? Мы столько прожили вместе! Я не со зла… так получилось… ты же понимаешь…
На место растерянности пришлащенячья тоска. Мне подумалось, что это так по-мужски: убить, растоптать, уничтожить, а потом сказать: «извини, так получилось… ты же можешь понять». Я открыла рот, чтобы сказать обэтом, но не смогла. С чего вдруг говорить? Всего лишь день. Самый обыкновенный день в обыкновенной гостинице, когда так обыкновенно приходит начало конца. Или конец конца? Ничего не было. Я и тот, к кому я больше не смогла бы прикоснуться руками. Тот, кто с щенячьей тоской пытался заглянуть в мои глаза.
– Значит, ты не простишь. Когда твой самолёт?
Я усмехнулась.
– Останься. Всё прошло. Больше так не будет. Может, останешься?
– Разве ты не знаешь обэтом лучше меня?
– Я думал… Было много, я знаю… вместе мы… я так не хочу тебя терять! Я всё сделаю для тебя!
– Ты никогда не сделаешь самого главного. Так же, как и всех женщин, меня привлекает любовь, а не война.
– Когда ты прекратишь говорить загадками?
– Я мечтала только ободном. О самом главном. Мечтала…но вокруг была не любовь, а война. И этой вечной войны было столько, что я разучилась думать о чём-то другом. А когда война закончилась, меня тоже не стало. Я умерла, и, открыв окно в чужой комнате, впервые в жизни связно подумала о том, что предпочитаю заниматься любовью, а не войной.
– Со мной ты можешь быть такой, какой хочешь! Жёсткой, сильной. Убивай – если тебе хочется убивать! Я приму от тебя всё, разве ты не знаешь обэтом? Я единственный в мире, способный принять тебя такой, какая ты есть!
Каждое из этих слов я знала наизусть. Я их слышала, слишком долго. Я читала каждую его мысль и знала о нём всё. Хитрые огоньки в рыжих глазах. Было время, и за эти огоньки я с радостью могла отдать половину жизни. Да что половину – всю жизнь: с наслаждением, с радостью, с глупостью, до конца. Он прекрасно обэтом знал и это составляло большую половину его силы. Легче всего привыкают лошади, не менявшие долго галоп. Я мечтала о воздухе и одиночестве. Так мало, и так бесконечно много! Драгоценный дар, платить за который – не существует цены.
Я знала: через пять минут я выйду из гостиницы, поеду в аэропорт, сяду в самолёт, и, когда он оторвётся от полосы, рваные лоскутки далёкой, но такой родной земли с мягкой нежностью обнимут моё лицо. я смогу плакать: душа больше не будет. Сиюминутная трагедия всей его жизни заключалась в том, что он тоже обэтом знал.
Я видела, что делаю ему больно. Но меня совсем не трогала эта боль.
– Я привык к тебе, но не к такой, как сейчас. Я никогда не видел тебя равнодушно– жестокой, холодной. Кто ты такая, чтобчитать мне обвинительный приговор?! Себе-то ты его прочитаешь?!
– Уже прочитала. Мы с тобой два ничтожества. Но какое это имеет значение? Мир большой!
– И в этот мир ты сейчас уйдёшь.
– Уйду.
– И не вернёшься даже для того, чтобы завершить то, что так удачно начала? Своеобразное благородство?
– Ты прекрасно знаешь: я не вернусь. Нет таких целей. Все видимые – слишком для меня просто. Как убийство, которого нет.
– Я люблю тебя.
Мне никогда не приходилось слышать, чтобы любовное признание звучало так глупо. Глупо и поздно – для того, чтобы слушать и верить. Но не для того, чтобы себя изменить.
Я задохнулась от неистовогообжигающего желания поцеловать маленькую морщинку между его рыжих, таких подлых глаз…
Этого не произошло. В грязные окна гостиницы не могло светить яркое чужое солнце. Где-то хлопнула дверь. С мясом, с кровью вырвала из себя всё, и калекой пошла вдоль навсегда опустевшего коридора. Пошла не оглядываясь, не возвращаясь назад.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Плач под душем», Ирина Игоревна Лобусова
Всего 0 комментариев