«Как пальцы в воде. Часть 2»

Как пальцы в воде. Часть 2 (fb2) - Как пальцы в воде. Часть 2 2124K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виолетта Николаевна Горлова

Виолетта Горлова КАК ПАЛЬЦЫ В ВОДЕ. ЧАСТЬ 2

И змеелов погибает от укуса змеи.

Восточная мудрость

Стрела не всегда долетает до цели, потому что у разных стрелков разные силы.

Таково древнее правило.

Конфуций «Суждения и беседы»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Не знаю, как другие, но я в Париже себя ощущаю аутсайдером, несмотря на то что здесь бывал неоднократно и французский язык знаю неплохо. Будучи любителем разнообразия во всем, в этом городе я излишне консервативен в вопросе проживания, предпочитаю останавливаться в тех местах, в которых мне было достаточно комфортно во всех отношениях.

Как-то собираясь по одному делу во Францию, я поведал Лоре о своем комплексе неуверенности, и та постаралась меня вылечить от этого. Журналистка была знакома кое с кем и дала мне рекомендации для заселения в отель «Costes», расположенный на улице Сент-Оноре, сразу за Вандомской площадью.

Почему такие сложности? Потому что «Costes» – обитель топ-моделей, топ-дизайнеров и других «топ», имеющих самое непосредственное отношение к шоу, под названием Мода. Этот бизнес создает вселенскую иллюзию, по своей сути, не такую уж важную и значительную. Но немалая часть человечества благоговейно верит в эту несбыточную мечту, грезит о ней, бесконечно вкладывая средства: на диеты и липосакцию, чтобы быть стройнее и сексуальнее; на пластику, чтобы быть красивее и моложе; на одежду, чтобы прикрыть недостатки и приоткрыть достоинства… Люди холят и лелеют свое тщеславие любым способом, который даже не всегда могут выбрать сами, это делают за них всемогущее СМИ.

Удивительно, но даже веб-сайт этого отеля – уже загадка, больше интригующая, чем информирующая. В последний свой приезд, более двух лет назад, увидев впервые творение дизайнера Жака Гарсия, я вошел в ступор: роскошный дворец с куртуазными интерьерами в красных тонах, антиквариатом и статуями Будды. Такое оформление называют стилем Наполеона Третьего, хотя я не знал, да и сейчас не знаю, что характерно для этого дизайна, но в таких вопросах привык верить специалистам.

На первом этаже отеля располагаются обеденные залы и холлы, окружающие внутренний дворик. Путь в ресторан преграждает шеренга высоких амазонок в черном, бросающих на входящих высокомерные взгляды. От этих девиц невозможно дождаться приглашения «присесть за столик», их сообщения: «все забронировано», – постоянны во времени и в пространстве. Но даже если повезет заказать столик – придется простоять в ожидании минут сорок, в то время как эти же девушки с ослепительными улыбками будут встречать тех, кому повезло больше. Сюда приходят с огромными собаками, ставшими трендовым аксессуаром. Здесь правят бал шикарные жители планеты, и если вы к ним не относитесь – лучше быть подальше от этого места, иначе ваша самооценка упадет до нуля. Что говорить, если даже швейцары в этом отеле имеют модельную внешность?

Меню ресторана «Кортес «отнюдь не может похвалиться особыми гастрономическими яствами, но здесь приветствуется здоровое диетическое питание с акцентом на овощное изобилие.

Находясь в такси, следовавшего в отель, я рассуждал, существует ли там до сих пор антураж ошеломительного богатства. Впрочем, я был благодарен «Кортесу»: он помог мне избавиться от некоторых своих комплексов и заметно повысить собственную самооценку. И сейчас останавливаться в этой гостинице мне было вполне комфортно. Кроме того, грел душу еще один, не менее важный аспект: мое пребывание в этой эксклюзивности частично оплачивает Элизабет. Как все же замечательно благоволение сильных мира сего, в особенности, если ничего для этого не нужно делать, за исключением своей работы!

В Париже, к моей радости, жил и работал человек, к которому я мог обратиться за помощью, и мне уже приходилось это делать. К тому же здесь, в первом округе Парижа, где находится и «Кортес», работает инспектор Венсан Шюйо, хороший приятель и коллега сотрудника службы безопасности компании «Старлингтон энд Парк». Когда-то инспектор Шюйо и следователь отдела внутренних расследований компании Рене де Морней учились в полицейской школе Канн-Эклюз. Я звонил Венсану из Англии, дабы убедиться, что он сейчас в Париже и сможет со мной встретиться. Благодаря щедрости Минервы, не имеющей привычки скаредничать в важных делах, я мог пригласить Шюйо в какое – нибудь пафосное заведение, впрочем, как выяснилось из нашего с ним телефонного разговора, кухня в «Кортес «ему уже поднадоела!

Да, в этом городе ничего не делается бескорыстно. (А разве в каком-то другом месте процветает альтруизм?) Два года назад я расследовал одно дело, связанное с шантажом и мошенничеством, и, прилетев в Париж, пригласил Венсана на ужин в «Arpege». Несмотря на то что заведение находится в претенциозном седьмом округе, дресс-код в нем отсутствует; интерьер там простой, без помпезности, персонал тоже не страдает снобизмом и высокомерием, не принимая вас априори за ковбоя из Техаса или деревенщину из Омахи. Но… звездные в «Arpege» – еда и цены! Когда я предоставил счет за наш ужин с инспектором (средняя цена овощного меню около 240 евро!) миссис N, даме далеко не бедной, та, удивленно приподняв брови, посмотрела на меня так, что я уже был готов заложить свой коттедж для оплаты этой злополучной трапезы. Но тогда этот счет мне милостиво простили, заметив, что нужно быть скромнее в своих гастрономических вкусах.

Очень сложно быть в Париже поскромнее. Но собрав волю в кулак и включив прагматичность, коей меня природа явно обделила, я еще из дома позвонил в «Chez I'Ami Louis», чтобы заказать столик на сегодняшний вечер. В деревянных стенах «Луи «всего пятьдесят мест, и нужно хорошо постараться, чтобы занять два из них. В этом винтажном месте невозможно устоять перед очень сочным и вкусным цыпленком (poulet) ценою в семьдесят евро, а отличная фуа-гра поражает своими немаленькими размерами. И особенно меня устраивает (надеюсь, Венсана-тоже), что в этом месте встреч театральной богемы отсутствует помпезность, которую обыватель, вроде провинциального частного детектива, чаще старается избежать.

Поселившись в самом скромном, но вполне уютном номере, я позвонил Венсану и оговорил с ним время нашей встречи: восемь часов вечера его устраивало, выбор ресторана – тоже. Может, он себя тоже мнит знаменитостью?

В ожидании вечера я решил немного перекусить в «Бургер Кинге», предвкушая предстоящее чревоугодие. А возвратившись в отель, я позвонил Фрэнку, но у того информации для меня пока не было. Затем просмотрел репертуар парижских театров на ближайшее время, однако ни в одном из них я не обнаружил актрису Кристель Ферра, оказывается, она служила в труппе театра «Алфавит», обосновавшегося в Ницце. Что ж, когда Фрэнк присоединится ко мне, мы посмотрим игру этой талантливой актрисы. Удовлетворенно и облегченно вздохнув, я с огромным удовольствием сделал то, о чем мечтал с самого утра: лег спать.

Когда я проснулся, было уже шесть вечера. Я принял душ, чуть профилировал свою отросшую щетину и надел демократичный костюм в стиле «мужчине некогда», в сдержанном тоне – «соль с перцем «от Viktor Rolf. Зеркало мне слегка польстило: в нем не отразилась ожидаемая мною припухлость век и помятость лица-нередкие последствия полуденного сна, вечерних излишеств и общей «зашлакованности» организма.

Портье любезно вызвал мне такси, и вскоре я был на Рю де Вер-Буа, в старом квартале 3-го округа.

Выбрав в качестве аперитива не самое респектабельное вино, я медленно его потягивал в ожидании Венсана. Оценив приятное, с легкой кислинкой послевкусие, я мысленно дал себе слово – быть сегодня с Бахусом на «вы», затем прочитал молитву, чтобы и Венсан был скромен в своих гастрономических фантазиях.

Шюйо пришел ровно в восемь. Похоже, он собирался в классический «от-кутюр «Relais» с песнями Коула Портера и фильмами Фреда Астера, где клиентура – воплощение шика, обитатели Нейи из разряда В.С.В.G (bon chic, bon genre, элегантный мужчина, элегантная женщина). Но шикарный наряд не очень ладно сидел на плотной фигуре Венсана. Круглая голова с залысиной и слишком простое лицо, слегка «вышедшее из берегов», не самый удачный «верх» для утонченного жемчужно-серого костюма. Шюйо был похож на полнокровного и щекастого мясника или, быть может, повара. Чтобы понять, какой образ будет органичнее, я мысленно представил инспектора поочередно с коровой, большим тесаком и огромным тортом. В результате «победил» кондитер.

Венсану было далеко за сорок, хотя выглядел он моложе своих лет. На самом деле инспектор не был полным; возможно, небольшая толика лишнего веса отложилась в его лице и шее, но он обладал крепкой мускулатурой, однако из-за своего невысокого роста казался тяжеловесным и чуть неуклюжим. Мужчина мне нравился, может потому, что несмотря на свою работу, он до сих пор верил в идеалы добра, справедливости и любви. Шюйо мне казался по-настоящему человечным полицейским, насколько это позволяла инспектору его профессия. Как мне было известно, он никогда не был женат и не имел детей. Хотя, глядя на него, поверить в это было сложно.

Поприветствовав меня низким прокуренным голосом, Венсан присел за столик. Он бросил курить несколько лет назад и, по-видимому вследствие этого, чуть округлил свою физиономию, заменив сигареты карамелью и другими сладостями. От этого наркотика мужчина так и не смог избавиться и теперь, как он мне сам рассказывал, не знал, какое из двух зол меньше и какая смерть предпочтительнее(!): от рака или от тяжелой формы сахарного диабета; но принятые законы, ограничивающие курение, сделали выбор вместо него.

По заведенной традиции мы решили вначале поесть, а затем поговорить о моем деле. В действительности получилось наоборот. О моем расследовании мы начали говорить незаметно и практически сразу.

Обойдя своим вниманием салаты (здесь они не особо примечательны), мы заказали знаменитого цыпленка и красное вино. Я облегченно вздохнул, но обрадовался слишком рано. Венсан решил еще осилить pommes Bearnaise (картофель по-беарнски) – толстый, хрустящий пирог с чесноком и петрушкой, а затем последовал и лимонный сорбэ.

Внимательно выслушав мою просьбу, Венсан пообещал свое содействие.

В общем вечер и grande bouffe (пир) прошел почти замечательно. Однако с Шюйо все же случился небольшой казус. То, что этот ресторан удивляет своей угольной плитой, – это даже интересно, но то, что к туалетам нужно спускаться по опасно крутой лестнице – это уже вопрос спорный. Этот опасный спуск по крутой лестнице, задуманной, по-видимому, для любителей экстрима, чуть не отправил инспектора на больничную койку, когда тот, уже достаточно вкусивший вина, отправился справлять нужду. Но, слава Богу, обошлось без госпитализации: Венсану посчастливилось отделаться небольшим ушибом. Уехал он вполне довольный вечером, съев напоследок пару отменных десертов, вероятно, в качестве некоторой компенсации за свой рискованный поход в сортир.

Я тоже был удовлетворен проведенным днем и лег спать в хорошем настроении, предварительно проверив свой номер на «посторонние уши», но ничего не обнаружил. Впрочем, заснуть мне удалось не сразу, хотя я к этому не особо стремился: мне хотелось хорошо подумать в этом небольшом, но вполне удобном и тихом номере.

Меня очень волновал один, весьма странный факт: как только Лора начала свое расследование, за ней стали следить. Сейчас я уже все больше склонялся к этой мысли. Затем женщину убивают. И я это доказал, правда, пока только для себя. Моим новым «друзьям» известно, что теперь я занимаюсь расследованием смерти журналистки, и, очевидно, пойду по ее следам. Почему же за мной не следят? Или за мной ведется наблюдение, только я его не могу заметить? Все, что произошло со мной в доме журналистки и последующее неприятное приключение, было организовано с единственной целью – уничтожить улику. И это убийце почти удалось. Меня пока никто не трогал, наверное, только потому, что я еще почти ничего не раскопал. Все, что мне остается – это делать то, чем занималась бы Лора, если бы она осталась в живых. Но у меня, в отличие от убитой журналистки, есть больше возможностей, специфических знаний и опыта. Женщина привыкла все свои расследования проводить самостоятельно. Когда-то я не особо задумывался, как ей удавалось провернуть пару громких дел, вызвавших немалый общественный резонанс. И теперь, похоже, я стал понимать причины такой успешности. Да, Лора использовала не самые этичные методы в своих расследованиях, но кто из нас безгрешен? Кристиан Стюарт поставлял журналистке некую «закрытую» информацию, но что сам экстрасенс имел от этих разоблачений? Вопросов – море, ответов – капля в нем. Хорошо, что я не один буду выискивать остальные «капли».

Заснул я совсем незаметно для себя, очень крепко и без всяких сновидений. Проснувшись с чувством, что прошло лишь совсем немного времени с той минуты, как мне удалось сомкнуть веки, я обнаружил, к своему удивлению, наступление нового дня. Слабые утренние лучи робко пытались что-то найти в моей постели и, ничего не обнаружив и не согрев меня своим скудным теплом, спрятались в облачном небе.

Было действительно прохладно, но, постояв под очень теплым, почти горячим душем, я вполне согрелся. Мне не терпелось позвонить Венсану, но было еще рано. Тем более – при прощании с ним – он твердо мне сказал, что позвонит сам. Зачем отрывать человека от дел, хотя было бы неплохо именно сейчас услышать в его чуть хрипловатом голосе признаки хорошего самочувствия и настроения; это помогло бы мне воспринимать хмурое утро более оптимистично.

Заказав в номер довольно-таки скромный завтрак: кофе и пару круассанов, я поел, а затем просмотрел электронную почту. Среди привычных рассылок я вдруг увидел письмо с надписью: «О Мишель Б.». Со смешанным чувством удивления и некоторого шока я его раскрыл и прочел: «Рекомендую обратиться к Паскалю – консьержу дома, где проживала Мишель Б. до своей смерти, и расспросить его… Остальное зависит от вашего ума. Считайте, что вам повезло. Надеюсь, вы не захотите быть должником».

Письмо – без подписи, но в строке адресата значилось «доброжелатель». Отправлено вчера вечером. Надеюсь, что Фрэнк вычислит ай-пи адрес этого «доброжелателя», которому, с его слов конечно, я теперь что-то должен. Только насколько этот аноним ко мне доброжелателен? И кто он? То обстоятельство, что я занялся расследованием смерти мисс Кэмпион, знали, несомненно, многие, но тот факт, что это как-то может быть связано со смертью Мишель Байю, умершей давным давно, может знать только часть из них. Но кто мешает этому небольшому количеству граждан рассказать подробности всем остальным? Что мы имеем? Во-первых, близкий круг родственников, друзей и приятелей Лоры, назовем его подмножеством «Б»; во-вторых, дальний круг – те, с кем журналистка общалась в разных жизненных ситуациях, в том числе и в силу своей профессии, назовем их «Д»; и те, кто ее знал, но сама журналистка не была с ними знакома, к примеру, человек или люди, убившие (предположительно) Мишель Байю; пусть будет «Н». Но в «Н» могут входить и те недруги женщины, которым она могла невольно доставить неприятности своими прошлыми расследованиями, тогда это – «П.Н.»; и это последнее предположение кажется мне наименее вероятным. Наш «У» (убийца), исходя из нашего с Фрэнком анализа и моей интуиции, относится либо к «Б», либо к «Д», либо к подмножеству «Н», имеющее отношение к смерти актрисы. К чему я пришел? Что этот «Н» может быть элементом как подмножества «Б», так и «Д». И те, кто был виновен в смерти Мишель, вряд ли будут мне правильно подсказывать. И если это письмо от «Н», то это маневр, чтобы сбить меня с пути истинного. Думая и так и эдак, я совсем запутался в своих предположениях. Общество Фрэнка было бы весьма кстати: вместе мы могли бы сделать правильный вывод из этих противоречивых фактов. Но я надеялся, что к вечеру у меня будет больше информации, и можно будет поговорить с хакером по скайпу. А может, и нельзя! Возможно, к завтрашнему дню мне удастся понять – верить письму или нет, подсказка ли это, или же уловка, отдаляющая меня от расследования и направляющая меня по ложному пути. Впрочем, в любом случае, нужно обязательно поговорить с этим консьержем.

Погода была прохладной, и я надел куртку, не забыв захватить зонт, который в Англии осенью становится неотъемлемой частью тела. Я вышел на улицу Сент-Оноре прогуляться по Парижу и подумать.

* * *

Переживать из-за высоких цен в Парижских ресторанах – все равно, что ехать на Северный полюс и сетовать на холодную погоду. Нужно – либо смириться, либо уезжать. Уезжать мне было нельзя, да и, честно говоря, не хотелось. Поэтому, решив временно побыть гурмэ, игнорирующего вопрос цены, я зашел в небольшую тратторию поесть и выпить, не обращая внимания на дороговизну блюд и напитков. Выпивка помогает расслабиться, и цены в меню будут восприниматься мною почти хладнокровно. Несмотря на прохладу, дождя в ближайшем будущем не ожидалось, и я занял столик на террасе: предпочитаю еду на открытом воздухе, если, конечно, не очень холодно, и открывающийся вид радует глаз. В Париже радовал. Я прошел в туалет через импровизированный коридор, символично разделяющий основное помещение на «курящий» и «некурящий «залы, хотя в «курящем», по-видимому, уже давно никто не предавался вредной, но самое главное – запрещенной привычке. Траттория, в которую я завернул, не поражала своими размерами: столиков десять вполне свободно разместились в бежево-фисташковой гамме зала. Молодые официанты – в джинсах, все как на подбор, приветливые и шустрые.

Съев в качестве закуски маринованные овощи с деревенским хлебом, испеченным в «Пужоран», одной из лучших булочных в городе, а на горячее – отличную отбивную по-милански, посыпанную молодой аругулой, я ощутил эйфорию, плавно перетекшую вкупе с молодым красным в гастрономический экстаз. Я так разъелся, что даже заказал десерт, а это бывает нечасто. Мороженое от «Бертийон» нежной и приятной прохладой влилось в эту симфонию вкуса, поставив в ней заключительный аккорд.

В таком состоянии трудно было переключиться на работу, но звонок инспектора Шюйо помог мне преодолеть затруднения. Венсан мне сообщил, что пропуск в архив для меня готов, и я могу за ним заехать, и если у меня еще возникнут вопросы – он постарается мне помочь.

Погода, еще недавно сулившая безоблачность, коварно не сдержала обещание. Оплатив счет, я успел сесть в такси до того, момента, как стал накрапывать дождь.

* * *

В архиве я провел не так много времени, как рассчитывал: интересующих меня материалов оказалось до обидного мало. Спустя пару часов, оказавшись в своем номере, я сидел в кресле у окна и наблюдал осенний спектакль небесной хляби, мрачный и тоскливый. Мне не терпелось открыть почту, но я оттягивал этот момент, в глубине души боясь разочарования. Вдруг сейчас все мои теории рассыпятся, как песочный замок. С мыслью, что от судьбы не уйдешь, я подошел к мини-бару, достал бутылку воды и плитку горького шоколада. Невзирая на то что есть мне абсолютно не хотелось, я забросил в рот пару кубиков черного десерта и запил его водой. Затем переоделся в теплый домашний костюм, взял записи, сделанные мною в архиве, ноутбук и, удобно разместившись в кресле, углубился в чтение. Время от времени делал записи, размышлял, пытаясь «склеить» историю, которая могла бы выглядеть правдоподобной и более-менее логичной. Просидев за этим занятием до самого вечера, я так и не построил ничего конструктивного.

На первый взгляд в смерти актрисы Мишель Байю не было ничего криминального. Да я бы, наверно, и не подозревал чьего-то злого умысла, если бы не смерть Лоры, беседа с Полин и вчерашнее странное письмо.

Ознакомившись с информацией, которые мне прислал Венсан, я понял, почему в Интернете не было подробных сведений о происхождении актрисы. Оказывается, Мишель родилась в неблагополучной семье в пригороде Довиля. У нее была старшая родная сестра Николь, страдающая легкими умственными и психическими отклонениями, но это не помешало ей родить в девятнадцать лет дочь неизвестно от кого. И, конечно же, красавице Мишель пришлось тщательно скрывать историю своей семьи от прессы и от общественности. Фамилия Байю – псевдоним. Настоящая фамилия актрисы – Сорель. А так как особую известность актриса еще не приобрела, смерть ее не получила большого резонанса, поэтому подробности ее происхождения и не просочились в СМИ. Но при расследовании причин смерти девушки полиции стало известно те факты, которые та пыталась утаить.

Мишель окончила школу в Довиле и уехала в Париж, где спустя несколько лет стала стала играть в Cartoucherie (несколько театров в Венсенском лесу). Но где она была до момента начала своей театральной деятельности? Никаких сведений об этом нет. Девушка действительна была наделена особой красотой, которую я бы назвал другим определением, возможно, трагической или неземной: слишком высокий лоб, огромные синие глаза на худом, даже изможденном лице, высокие скулы, впалые щеки. Короткие темно-русые волосы обрамляли точеные черты лица Мишель. Ее губы не были полными или чувственными, но их странная безжизненность только подчеркивала одухотворенность и драматичность облика актрисы. Я долго рассматривал ее фотографию, и у меня возникло впечатление, что она предчувствовала свою скорую смерть… А вот и другое изображение, и совершенно иной образ. Но здесь, наряду с наивным взглядом обворожительных глаз, контрастно сочетаются чуть приоткрытые в чувственной улыбке по-детски припухлые губы. Да, одна девушка и два совершенно разных образа. И дело было, видимо, не только в умелой «подачи» губ, но и во всем ее облике. Мадемуазель Байю, судя по всему, была талантливой актрисой и, наверно, могла быть интересна очень многим мужчинам. В ней было то, что нравится многим из нас: детское, наивное кокетство и приглашение взрослой женщины к чувственной интриге. Да и фигура красотки вызывала мысли отнюдь не о высокой поэзии: выше среднего роста, худощавая, но соблазнительная и аппетитная, совершенно не тот тип худосочных девиц, меряющих своими «циркулями» «язык «подиума.

7 сентября 1990 года Мишель вернулась домой после вечернего спектакля. Приехала на такси с молодым очередным поклонником, который вынес из машины несколько корзин с цветами. Их было так много, что пришлось задействовать и консьержа Паскаля Ризи. Молодой человек Виктор Матье, проводив девушку, сразу же уехал на том же такси. Мишель обнаружили днем. Девушка не пришла на репетицию в театр и не отвечала на телефонные звонки. Приехавшая полиция обнаружила уже ее труп; патологоанатомическое исследование выявило, что смерть девушки случилась из-за острой сердечной недостаточности, произошедшей вследствие тяжелой формы анафилактического шока. По показаниям свидетеля, консьержа, в дом той ночью больше никто не входил. Дверь квартиры была закрыта на замок изнутри, и следов проникновения постороннего в квартиру тоже установлено не было. Обнаруженные свежие отпечатки пальцев принадлежали Мишель и ее поклонника Виктора, заносившего цветы, и приходящей прислуги, которой на момент смерти актрисы вообще не было в Париже. Ничего не пропало, хотя в квартире мадемуазель Байю было достаточно драгоценных украшений, дорогой одежды, обуви и наличных денег. В спальне, на прикроватной тумбочке, лежал пустой спрей из-под антигистаминного препарата.

– Картина произошедшего была вполне понятна: у Мишель была аллергия на аромат какого-то цветка. Как рассказывали свидетели, в том числе и коллеги по театру, актриса всегда безбоязненно принимала букеты, совершенно различные по своему составу, и об ее аллергии никто и не догадывался. Правда, показания прислуги говорили об обратном: у Мишель была незначительная аллергия на цитрусовые. Возможно, какие-то из подаренных цветов тоже могли вызвать анафилактический шок, но что именно послужило аллергеном установить так не удалось. Врагов у Мишель не было, во всяком случае, явных. Были, конечно, коллеги, относящиеся к девушке неприязненно, но никто из ее собратьев по цеху в ту ночь ничего не дарил несчастной; букеты преподносили обычные зрители и поклонники. Не всех удалось установить, да этим, судя по всему, никто особо и не занимался: слишком очевидной выглядела картина случившегося. Был вынесен вердикт: смерть мадемуазель Байю произошла вследствие несчастного случая. В отчете медицинского эксперта был упомянут очень важный факт: состояние матки указывало на то, что актриса не так давно, несколько месяцев назад, рожала. О том, что Мишель была беременна, никто из ее коллег не знал. Но разгадка была проста: около года назад девушка взяла длительный отпуск в связи с состоянием здоровья и уехала из Парижа неизвестно куда. Все говорило о том, что у актрисы был любовник. Но кто им являлся, так и не выяснилось. Не было никаких улик, чтобы предполагать убийство, и дело закрыли…

Мне, безусловно, нужно было поговорить со следователем, который вел следствие. Переписав несколько фамилий, упоминавшихся в деле, в том числе и патологоанатома, я позвонил Венсану с очередной просьбой. Спустя минут сорок он сообщил мне не очень хорошие новости: следователь, расследовавший смерть Мишель Байю, умер лет десять назад, судмэксперт переехал в США. Плохо, но все-таки я узнал более чем интересные факты, которые неплохо вписывались в мою сюжетную линию. Мишель была беременна! Значит, существовал и отец ребенка и, вполне возможно, что он еще жив. Может, девушка его шантажировала, и он ее убил? Что стало с ребенком? И кто его отец? Уверен, что это был далеко не бедный товарищ: аренда квартиры в Париже стоит немалых денег; опять-таки – драгоценности и прочие атрибуты красивой жизни. Кто мог иметь материальную заинтересованность в смерти актрисы? Убить из-за драгоценностей, которые остались в квартире убитой? Абсурд. Никаких других ценностей, какой-либо собственности, денег – у актрисы не было. Необходимо было поговорить с родными актрисы! Судя по всему, расследования ее смерти велось весьма поверхностно и теперь, двадцать два года спустя, мне предстояло вновь заняться этим делом. Предчувствуя, что самое главное открытие уже на подходе, я сделал то, о чем грезил еще вчера: вывел на экран монитора увеличенную фотографию Кристель, а рядом – изображение Мишель. Несомненно, просматривалось некоторое сходство: тот же разрез глаз, только у мадемуазель Байю их цвет чуть светлее, есть различия в рисунке бровей и губ. У Кристель – более острые черты с резко очерченными скулами. Темные, почти черные короткие волосы. И во всем ее облике отсутствовала женственность и сексапильность: высокая и очень худая, как подросток; стиль, так называемый унисекс, модный уже на протяжении нескольких десятилетий, хотя мне он не совсем понятен. Но самое важное состояло в том, что между этими девушками, безусловно, было сходство. Только утверждать, что Кристель – пропавший ребенок Мишель, я, пожалуй, не рискнул бы, несмотря на тот факт что гипотетическому дитя актрисы в этом году исполнилось бы двадцать два года. Кристель родилась в июне 1990 года, так что совпадение налицо. Вот если бы сравнить ДНК мадемуазель Ферра и ДНК родной сестры Мишель, Николь Сорель или ее дочери Катрин. Это не так сложно провернуть.

Родители Кристель неизвестны. Она воспитывалась и училась в монастыре, а затем в частной школе, о которых мне рассказывала Лора и к которым применила определение «странные». И если моя приятельница не ошиблась в своих ощущениях, то мне тоже следует их посетить. К тому же теперь я знал, что интуиция журналистки, к сожалению, ее не подвела, да и воспоминания о недавних собственных злоключениях пока еще живы в моей памяти. Закончив изучать полученную информацию, я посмотрел на часы: половина шестого.

Не мешало позвонить Паскалю Ризи, и очень желательно встретиться с ним. Хотя консьержей в доме было двое, но Паскаль Ризи в этом же доме и проживал, поэтому должен был знать больше. Другой мужчина, Ален Фарес, в то время был студентом и подрабатывал привратником всего пару дней в неделю. Я был уверен, что Паскаль жив и находится в Париже, в этом отношении анонимка должна быть правдива. В 1990 году Паскалю было сорок один год, мужчина стал инвалидом в тридцатилетнем возрасте, потеряв стопу в автокатастрофе (это я узнал из материалов дела), значит сейчас ему – шестьдесят три. Будем надеяться, что с памятью у мужчины лучше, чем с ногой.

Я позвонил на домашний телефон Паскаля, указанному в деле, молясь о везении, и Всевышний услышал мою просьбу. На четвертый гудок телефона мне ответил низкий мужской голос. Это был Паскаль Ризи. Представившись и объяснив причину своего звонка, я попросил его о встрече. Мужчина, судя по голосу, был не совсем трезв, но иногда, как недавно верно заметила Лора, не стоит преувеличивать полезность трезвого образа жизни. Это был как раз тот случай, когда вредная привычка частично отключает внутренний контроль потенциального собеседника: человек расслабляется, становится коммуникабельным и словоохотливым. Паскаль согласился, и мы договорились с ним встретиться сегодня, к семи тридцати, в кафе «Ля Куполь «на бульваре Монпарнас.

С чувством легкого возбуждения и приятного волнения я подошел к окну и посмотрел на вечерний Париж. Дождь уже закончился, и легким золотистым закатом улыбнулось солнце в своем вечернем прощании.

Приняв душ и переодевшись в светлый вязаный джемпер и темные слаксы, я спустился вниз и, запрыгивая в такси, не забыл о чаевых для улыбчивого швейцара. Спустя полчаса я уже стоял у входа в кафе «Ля Куполь», на левом берегу Сены, в самом оживленном месте бульвара Монпарнас. В кафе было многолюдно, но мне удалось присесть на свободный столик на террасе. Сделав заказ, я с интересом, но, надеюсь, достаточно скрытно, разглядывал публику и сидящую в кафе, и проходящую мимо. Мое внимание привлекла интересная пара, расположившаяся за соседним столиком: ухоженная и элегантная дама бальзаковского возраста, внешность которой смело можно было отнести к скандинавскому типу, и молодой парень, похожий на успешного и яркого студента, внешне – типичный латиноамериканец. Потягивая белое бордо, я пытался понять: какие отношения связывают этих людей. Но сделав очередной глоток светло-золотистого напитка, я заметил у входа невысокого полноватого мужчину в темно-сером костюме, лет шестидесяти пяти. Не претендуя на особую прозорливость, но ощутив легкий укол интуиции, я слегка улыбнулся вошедшему. Наши взгляды встретились, и мужчина достаточно твердой походкой направился к моему столику. Чуть склонив голову, низким голосом он спросил в полуутвердительной форме:

– Месье Лоутон?

– Да. Месье Паскаль Ризи? Присаживайтесь, пожалуйста. Рад, что вы смогли встретиться со мной. – Моя улыбка вызвала аналогичную реакцию мужчины. – Я могу вам что-нибудь предложить? – Тон моего голоса стал слишком уж заискивающим, что мне никогда не нравилось в себе, но я отмахнулся от каких-то мысленных замечаний.

Мужчина присел и, скользнув взглядом по моему бокалу, не спеша открыл меню, а затем – винную карту. Пока он изучал представленные в папке блюда и напитки, я вскользь окинул взглядом его внешность. У Паскаля было округлое, одутловатое лицо; кожа в розоватых прожилках и небольших оспинках, как пемза. Очевидно, он давно предпочитал крепкие напитки и обильный ужин. Об увлеченности едой свидетельствовал двойной подбородок, перетекающий в складчатую, как у шарпея, шею. Маленькие и узкие глаза, мясистый нос и толстые губы. Несколько минут спустя месье Ризи, взглянув из-под низкого лба на подплывшего официанта, хрипловатым голосом сказал:

– Пожалуйста, помидоры черри, фаршированные козьим сыром и совиньон блан. А затем-стейк, запеченные овощи и красное бордо.

Я решил заказать то, что и мой собеседник. Если верить психологам, это – хороший способ найти общий язык с предполагаемым собеседником.

Мне уже стало понятно, что мужчина никуда не спешит и, по-видимому, неспешный разговор и выпивка – лучшее развлечение для него, как впрочем, и для многих других. Я решил подыграть Паскалю и в ожидании заказа заговорил о погоде.

Как только мы заговорили об осенних капризах небес – появился официант с нашей закуской и белым вином.

– Чем я могу вам помочь? – спросил мой собеседник после того как, пригубив вино, удовлетворенно причмокнул.

Хитрить с Паскалем не было никакого смысла, поэтому я ему изложил, какая информация мне нужна, четко обозначив, что потраченное им время и некоторые напряжения его памяти будут оплачены. Но я не стал предупреждать мужчину о включенном диктофоне. Когда человек знает, что записанный разговор может еще неоднократно прослушиваться, он будет более тщательно подбирает слова и, безусловно, будет более осторожен в выражении своих мыслей.

– Меня интересует смерть актрисы Мишель Байю в 1990 году. Вы тогда работали и жили в доме, где жила умершая девушка. Вы ведь помните этот случай?

Месье Ризи не удивился, похоже, в его жизни больше не случалось каких-либо историй, которые могли быть кому-то интересны.

Мужчина несколько секунд помолчал в раздумьях. Затем медленно и как-то обреченно произнес:

– Да, конечно, такую девушку трудно забыть, – Паскаль устало вздохнул, сразу состарившись на несколько лет. Но, вероятно, грустил мужчина не по Мишель, а по своей ушедшей молодости, а может, и по несбывшимся мечтам.

Он чуть улыбнулся, обнажив ровные желтоватые зубы, и посмотрел на меня с интересом:

– Вы симпатичны мне, месье Лоутон. Хотя не знаю, чем могу быть вам полезен… Столько лет прошло…Я и тогда толком ничего не знал. – Он растерянно пожал плечами. Но подошедший официант дал ему возможность помолчать.

– Вы удивитесь, но меня в большей степени интересуют другие подробности, – пояснил я после того, как официант отошел от нашего столика.

Мужчина на секунду задумался, чуть хитро прищурившись.

– Наверно, вы хотите узнать о постоянном поклоннике мадемуазель Байю? – спросил он уверенно.

– Не только, но вы просто прочитали мои мысли.

Он хмыкнул.

– Я описывал его следователю, но понимаю так, что его не нашли?

– Не нашли.

– Но почему?

– Вероятно, не очень искали. Я прочитал описание этого месье Перрена. У вас не сложилось впечатления, что он был… ее любовником и тщательно скрывал свои отношения с мадемуазель Байю?

– Может быть, – тусклым голосом ответил бывший консьерж. – Они меня не приглашали на чашечку кофе. А судить со стороны – значит, сплетничать. Я же был привратником, поэтому ограждал себя от такого рода занятий, потому что дорожил своей репутацией и работой.

– Но какие-то мысли об этом человеке у вас были? Сейчас вы можете изложить ваше личное мнение. Столько лет прошло.

Паскаль пожевал свои толстые губы, будто пробуя их на вкус:

– Знаете ли, я был уверен, что он женат и, возможно, опасался быть уличенным в измене. – Задумавшись, мужчина посмотрел куда-то вдаль, поверх моей головы, очевидно, вспоминая прошлое. Затем обратил свое внимание на закуску и выпивку. Я дал ему возможность утолить голод, хотя, глядя на его энергично двигающиеся губы, щеки и подбородок вместе со складчатой шеей, ужинать мне расхотелось и я для виду поковырял вилкой в помидорах, яркими мазками оживлявшие зеленый салатный лист.

– И потом, – Паскаль вытер салфеткой губы, – ведь он уехал за несколько дней до ее смерти.

– Это он вам сказал?

– Нет, конечно. Месье со мной только здоровался. Об этом мне сказала прислуга Мишель, Мадлен… не помню ее фамилии.

– А она тоже не знала: кто он?

– Нет. Она его почти и не видела. Прислуга приходила два раза в неделю, в первую половину дня.

– Скажите, месье Ризи, а не мог кто-нибудь пройти через черный вход незаметно, минуя вас?

Паскаль взглянул на меня чуть возмущенно, видимо, я задел его самолюбие.

– Я, месье Лоутон, относился к своей работе очень ответственно, тем более что двери запасного выхода мы закрывали на ключ. – Он с удовольствием допил вино и расслабленно откинулся на спинку стула.

– Скажите, месье Ризи…

– Называйте меня Паскаль. Я, знаете ли, простой парень.

– Хорошо, вы тоже ко мне тогда обращайтесь по имени… Марк.

– Отлично, Марк.

– Вам нравилась Мишель?

Полное лицо мужчины сразу сникло, как будто радостный настрой, наполнявший его щеки, куда-то испарился. В маленьких желтоватых глазах промелькнула горькая усмешка.

– Я был в нее влюблен. – Он достал из кармана мятый носовой платок и вытер им выступившие на лбу и носу капельки пота. – Да в нее нельзя было не влюбиться. Мишель была… сказочной, но совсем не идеальной. Вернее, она была вполне реальной, земной, несмотря на свою красоту. – Мужчина замолчал, погрузившись в воспоминания. – К ней можно было прикоснуться, – он почти по-мальчишески хихикнул.

– Так у вас с ней что-то было? – изумился я.

– Нет, что вы. – Уголки его влажного рта скорбно опустились. – Об этом я даже не мог и мечтать. Я ее любил… Издалека, конечно, – он печально усмехнулся. – За всю свою жизнь мне так и не удалось познать радость взаимной любви.

– Вы никогда не были женаты?

– Нет. Не случилось, но у меня все впереди, – засмеялся он почти счастливым смехом.

– А Мишель догадывалась о том, что вы к ней питали… гм, гм… симпатию?

– Да. Она знала о моем отношение к ней. – Паскаль глотнул вино. – Знаете, женщины всегда это чувствуют. Но мадемуазель Байю никогда не насмехалась надо мной. Я ведь тоже понимал, что мною она никогда не заинтересуется. Но мечтать-то можно. Кто я и кто она? – Мужчина рукой пригладил редкую, чуть сальную челку. – Я никогда не был привлекательным, но и глупым меня, пожалуй, тоже нельзя было бы назвать.

Что-то в его словах меня царапнуло. Что? Надо будет потом эту часть разговора прослушать повнимательнее.

– Конечно, она кокетничала со мной, – с довольным видом продолжил он. – Но это же понятно… красивая женщина, тем более актриса… хочет очаровывать всех: и королей, и их слуг… – В его голосе прозвучали усталость и разочарование. По-видимому, для Ризи вполне привычен был такой ритуал самобичевания и поиска причин собственной несостоятельности: растравливать себя выпивкой и сожалеть о том, что жизнь не удалась, а затем, с увеличением дозы алкоголя, подогревать в себе негативные эмоции, нередко выливающиеся в агрессию, направленную на окружающих. Кто же, если не остальные: благополучные и успешные – «виноваты» во всех твоих неудачах? Хотя я мог ошибаться, и Паскаль был вполне доволен своей жизнью. Впрочем, к финалу вечера ответ на этот вопрос мне, возможно, будет известен.

– Мишель не была заносчивой и высокомерной, не то что та студентка, – Паскаль скривил жирные губы в злобной ухмылке. Столько лет прошло, а он до сих пор не забыл какую-то студентку. Что ж, я ей был благодарен.

– А что, та студентка была красивее Мишель?

– Что вы, Марк! – изумленно воскликнул он, чуть вытаращив на меня припухшие глаза. – Худющая пигалица, без сисек и задницы! А мнила о себе, словно она Брижит Бардо!

– А ее лицо? – спросил я, уже хорошо представляя себе ее фигуру. – И как, кстати, ее звали, не помните, Паскаль?

– Как это не помню! – несколько экзальтированно вспылил уже изрядно подогретый алкоголем мужчина; еще немного-и на нас будут оборачиваться. – Такие ведьмы не забываются! Ее звали Сара. – Он замолчал, нахмурив щетинистые брови. – Вспомнил… Райт. Мисс Сара Райт.

– Она американка или англичанка?

– Она приехала откуда-то из Великобритании. И училась здесь, в Сорбонне. – Паскаль хмуро уставился на свой пустой бокал.

Я быстро исправил свою оплошность, и спустя пять минут он уже улыбался, покачивая красное вино пухлой короткопалой рукой.

– Слушайте, Паскаль. А что она вам такого плохого сделала, что вы спустя столько лет не можете ее забыть?

Мужчина, сделав большой глоток вина, осклабился и вновь откинулся всей своей массой на спинку стула:

– Вы можете не верить, но ничего плохого она мне не сделала. Эта пигалица была со мной всегда вежлива, как королева. – Он замолчал, задумавшись, очевидно, пытаясь вспомнить, как «выглядит» вежливость королев. Затем встрепенулся и озадаченно посмотрел на меня: – Вот вы сейчас спросили о ее лице, а я не могу его вспомнить.

– Ну а цвет волос, прическа?

– Да она всегда ходила в бейсболке, тем более что жила девчонка всего-то несколько месяцев в нашем доме.

– А вы не помните, с какого времени мисс Райт поселилась в вашем доме?

– Да летом. Я тогда даже подумал, видно, богатенькая студентка, если до начала учебного года еще пару месяцев, а она уже заселилась. Но у богатых свои правила. – Ризи со злостью отрезал кусочек мяса, как будто оно было в чем-то повинно. Но жевал он его уже с завидным аппетитом.

– А когда съехала англичанка?

Не торопясь дожевав стейк, Паскаль ответил:

– Да, спустя пару недель после смерти мадемуазель Байю. – Ризи вновь пришел в хорошее настроение и с благодушным выражением лица допил вино. Поставив пустой бокал на стол, мужчина посмотрел на меня весьма красноречиво. Что-то не срабатывал мой прогноз для Паскаля Ризи. Он не становился агрессивнее, несмотря на вспышки секундного гнева, которые мужчина успешно подавлял, вернее, растворял их в очередной дозе выпивки, поэтому его гневливость оставалась в пассивном состоянии. Надолго ли?

Я уловил его молчаливый намек:

– Кофе?

– Нет ничего лучше на десерт, чем порция коньяка, – широко и радостно улыбнулся он. – И чашечка эспрессо будет к нему очень уместна.

Я мысленно ему поаплодировал: вот уж плут! Но как умеет поднять настроением таким философским отношением к жизни. Пожалуй, он и не сожалеет ни о чем… Хотя нельзя сказать, что Паскаль был так уж равнодушен к богатству.

– Какой коньяк вы предпочитаете? – спросил я скорее проформы ради, догадавшись, что Паскаль неспроста назначил мне встречу в этом кафе, судя по всему, здесь, да и не только, видимо, здесь, он является завсегдатаем. Вообще-то, это для меня не новость: есть такие мужчины, да и женщины тоже, для которых постоянное состояние легкого опьянения – норма, такие любители никогда не напиваются вусмерть, для них это нонсенс, но и трезвое состояние для этой категории выпивох – из разряда патологии. Похоже, месье Ризи относится к ним.

– Мой любимый – «Курвуазье ВСОП», а кофе-эспрессо. – Светло-карие глаза Паскаля лукаво прищурились.

Мне стала понятна причина такой отзывчивости мужчины. Удивительно, что несмотря на его явную любовь к дармовой выпивке и наличие в характере бывшего консьержа откровенной хитрости и даже наглости, во мне Паскаль вызывал симпатию, может, своими добродушием и открытостью. Во всяком случае, он не пытался выглядеть лучше, чем был на самом деле.

– Скажите, Паскаль, а не было ли среди жильцов дома еще таких «краткосрочных» арендаторов?

Но он не слышал меня, повернув круглую голову в сторону подошедшего официанта. Глаза моего собеседника, похожие на золотистые бусинки, радостно сверкнули, завидев коньячные бокалы, наполненные темно– янтарным напитком. Но, оказывается, мужчина услышал мой вопрос. И ответил мне после того как, уподобившись сомелье, проделал почти весь ритуал дегустации коньяка. «Почти», потому что не стал запивать глоток напитка порцией воды. Зажмурив веки, похожие на скорлупу засохшей фисташки, он впал в откровенную эйфорию. Я даже позавидовал этому немолодому мужчине, тучному, пьющему и, судя по костюму и обуви, небогатому, одинокому и… счастливому! Правда, подозреваю, что счастье месье Ризи было весьма кратковременным, и длилось оно до тех пор, пока полон его бокал.

– Нет. Все, кроме Мишель и Сары, жили в нашем доме не один десяток лет.

– А на каких этажах жили актриса и студентка?

– Мишель – на втором, а пигалица – на четвертом.

– А эти девушки были знакомы друг с другом?

– Не думаю. Во всяком случае, я такого не замечал. – Он глотнул кофе. – Да у каждой из них была своя жизнь… актриса и студентка… Что их могло связывать?

– Пожалуй, вы правы, – я тоже пригубил красивый бокал, похожий на огромный цветок, и глотнул любимый коньяк Наполеона и обычного его соотечественника, а затем спросил: – Но вначале вам показалась, что Сара из богатой семьи? Потом вы не изменили своего мнения? Хотя я так и не понял, чем она вас достала?

– Так в том-то и дело что ничем. Она смотрела на меня, как на ничтожество, высокомерно и надменно, хотя сама одевалась очень просто: обычные джинсы, рубашка, ветровка и бейсболка. Вот я и решил, что так могут смотреть только очень богатые люди, – он вяло пожал плечами, – может, и ошибался. Но когда случилось несчастье с Мишель, я подумал о том, почему Господь забрал красивую и добрую девушку, а эту… ведьму оставил?

Глаза у Паскаля чуть повлажнели. Я боялся, что под действием алкоголя и несостоявшейся любви, мужчина впадет в слезливые откровения о предмете своего давнего вожделения, и поспешил его отвлечь:

– А много у мадемуазель Байю было поклонников, кроме того солидного мужчины?

– На самом деле Мишель не так долго прожила в нашем доме: около года до отъезда в Ниццу и после своего приезда – около двух-трех месяцев.

Таких подробностей не было в его показаниях, и я сделал простой вывод, который был настолько очевиден, что только такой тупица, как я, не мог его сразу заметить:

– Скажите, Паскаль, а вы ведь не все рассказали следователю?

Мужчина внимательно посмотрел на меня почти трезвым и цепким взглядом, скептически спросив:

– А вы бы стали рассказывать полиции то, о чем вас не спрашивают?

– Если это касается смерти человека– да.

– А если не касается?

– Но не вам же об этом судить!

– Меня не спрашивали о каких-либо событиях годичной давности. – Ризи сердито опрокинул в себя оставшийся коньяк, выразительно посмотрев на меня. Его намек мне был понятен, и я заказал официанту еще порцию алкогольного эквивалента «сыворотке правды». Взбодрившись, он продолжил цепочку своих логических рассуждений:

– Если так считать – тогда надо было бы изучать жизнь Мишель с момента ее рождения. Тем более я тогда и не предполагал, что это важно, пока тот частный детектив не спросил меня об этом. Да и дело было понятно. Я и сейчас думаю, что это не имеет никакого отношения к смерти мадемуазель Байю. – Бывший воздыхатель актрисы вновь пригубил бокал с коньяком.

Вот это новость!

– К вам обращался частный детектив?

– Да.

– Так расскажите мне об этом, – попросил я, вынув из черного портмоне купюру и положил ее на стол, рядом с его бокалом.

Его глаза, казалось, прожгли ее красным алчным взглядом. Но он не стал ее уничтожать и, посмотрев на меня маслянистым взглядом, тихо пропел:

– Я думаю, вам эти сведения не очень-то нужны. Тому детективу они нужны были в три раза больше, в пересчете на франки, конечно.

Усмехнувшись, я положил купюру в 50 евро.

– Если вы мне ответите на все вопросы, несомненно, без своих домыслов, получите еще столько же.

– Я и так вам рассказывал всю правду, ничего не придумывая, – обиделся Ризи или принял такой вид. – Я же не знаю, что вас еще интересует. Спрашивайте! Расскажу вам только то, что знаю, но я могу не все вспомнить, – твердо сказал он и, помолчав, пояснил: – Знаете, алкогольный стаж почему-то не очень способствует укреплению памяти, – он огорченно причмокнул губами, а затем насупился и, пытливо посмотрев на меня, спросил: – Неужели Мишель могли убить? Но как? И почему?

– Пока не уверен, что это так, но постараюсь узнать. Думаю, вы мне в этом можете помочь. – Я сделал глоток коньяка и попросил: – Постарайтесь пояснить мне поподробнее о том детективе, о чем вы с ним говорили, даже если это не касается Мишель.

Но вначале расскажите все-таки о поклонниках актрисы.

– Именно поклонники, насколько я помню, интересовали того детектива, да еще – та английская студентка. А поклонники у Мишель были, но не так уж много, – Паскаль почесал седой ежик волос, торчащий на облысевшей макушке, – ее нередко провожали, цветы дарили, само собой. – Он на минутку задумался. – Один молодой парень часто дежурил у подъезда. Но я не помню, чтобы кто-то из ее поклонников оставался у актрисы на ночь. Даже если бы такое произошло не в мое дежурство – я бы об этом все равно узнал, – угрожающе проговорил мужчина, словно нырнув в свое прошлое.

– Вы не знаете, она сама оплачивала аренду жилья? И задавал ли вам такой вопрос тот детектив?

Паскаль озадаченно нахмурился:

– Помилуйте, Марк!.. Это же не вчера было… и даже не год назад. Разве я могу помнить такие детали о том детективе?

Я промолчал, мысленно взвешивая свои вопросы на их важность для бывшего консьержа.

– Тем более что жильцы дома не мне же платили аренду! – чуть эмоционально дополнил тот.

Логично, – подумал я.

– Извините, Паскаль. Пожалуй, я увлекся. Но что вы тогда думали о материальном статусе мадемуазель Байю?

– Я полагал, что у нее богатые родственники, кроме, конечно, спонсора-любовника.

Все понятно, думал я. Детектив, судя по тому, что мне рассказал Ризи, не спрашивал консьержа о любовнике, потому что именно он, этот любовник и нанял детектива расследовать смерть своей любимой женщины.

Сам спонсор актрисы, похоже, очень редко появлялся в доме Мишель. Боялся быть узнанным? Был женат? Не хотел компрометировать девушку? В принципе, у той могли быть и другие любовники… Молекулярная масса моих, изнывающих любопытством, нейронов приблизилась к своей критической точке, еще немного – и моя черепная коробка могла не выдержать такого натиска. Вряд ли дополнительная порция алкоголя станет сдерживающим фактором этого неконтролируемого процесса, но я у меня не было под рукой успокоительных капель. Сделав пару глотков, я почувствовал некоторое облегчение. Иногда подобное лечится подобным. Видимо, это был как раз тот случай. Усилием воли я мысленно «спрессовал» свои размышления в шарик и закатил его подальше, оставив для вечернего досуга.

– А когда он к вам обратился? – вновь необдуманно спросил я. Но, заметив выражение лица Паскаля, поднял руки в извинительном жесте. – Паскаль, я не спрашиваю точной даты, конечно. Хотя бы ориентировочно: спустя месяц, два после смерти Мишель?

– Господи, да ведь столько лет прошло, – обреченно вздохнул мужчина и закрыл глаза. Минуту спустя он вяло промолвил: – Неделю или полторы спустя. Я уж и не могу вспомнить точнее.

– Но вы же сами говорили, что эту трагедию хорошо помните. – Я полез за очередной купюрой в двадцать евро. – Может, это улучшит вашу память?

– Вы неправильно меня поняли, – смутился Паскаль. – Дело не в деньгах, у меня есть совесть. – Он открыто посмотрел мне в глаза. – Но я действительно не все хорошо помню, – покраснев, стыдливо промолвил он. – Я же вам говорил, это увлечение, – Ризи поднял бокал с коньяком, – если оно чрезмерное, без плохих последствий для памяти не обходится. Да и не молод я уже, – иронично усмехнулся он. – Хоть и пыжусь.

– Возможно, тот детектив спрашивал о чем-то необычном?

Мужчина оторопело посмотрел на меня. В светло-карих глазах промелькнуло радостное удивление:

– А ведь точно! Этого детектива, помнится, не очень-то интересовала мадемуазель Байю.

– А кто же? – озадаченно спросил я, пытаясь «нарисовать» на своем лице искреннее удивление, хотя уже знал, о ком сейчас мне скажет мой визави.

– Та студентка! Как я мог забыть! Вы мне прям-таки глаза раскрыли. Может, мне меньше пить? – озадачился он.

Я искренне засмеялся:

– А вы часто хотите оживлять свои воспоминания, кроме сегодняшнего вечера, конечно?

– Нет, – уверенно ответил он.

– Тогда зачем вам лишать себя маленьких радостей?

– И то верно, – облегченно согласился Ризи.

– А внешность детектива можете описать? Хотя бы в общих чертах.

– Ничего примечательного. Лет сорока, среднего роста, обычного телосложения. Был в темном плаще и шляпе. – Он задумался и вновь, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза. – Нет, не могу больше вспомнить. Пытаюсь представить его лицо, а получается какое-то размытое пятно.

– А была ли Сара дома в ночь смерти Мишель?

– Это я помню. Об этом меня спрашивали полицейские. Вернее, они расспрашивали о всех жильцах дома. Вечером она вошла в дом и поднялась в свою квартиру, а чтобы она выходила – я не видел. Но вот еще один момент… Не знаю, имеет ли он отношение к вашему расследованию. – Паскаль неуверенным движением приподнял почти пустой бокал и растерянно посмотрел на оставшиеся капли амброзии. – Не скрывая огорчения, мужчина допил коньяк и, озадаченно посмотрев на меня, спросил:

– О чем я говорил?

– О каком-то моменте, связанном со студенткой Сарой Райт. То, что может не иметь отношения к моему расследованию. – Мысленно молясь, чтобы имело, медленно проговорил я.

Паскаль сильно напряг мышцы лица и лба, даже его глаза, казалось, увеличились до размеров крупного миндаля. Его сверх напряженный вид вызвал во мне смешные ассоциации: то ли – потуги роженицы, то ли – геморройные страдания. Стерев невольную улыбку со своего лица, я допил остывший эспрессо.

Наконец, физиономия Паскаля разгладилась, и на ней отразилось выражение радости и облегчения. «Потуги» мужчины, очевидно, разрешились благополучно.

– Я вспомнил, что хотел рассказать! Студентка часто уезжала или уходила куда-то.

– Как это?

– Ну появится вечером, а потом исчезает на пару дней. И так постоянно.

Паскаль принялся за кофе, настроение моего собеседника явно улучшилось: похоже, мои быстро исчезнувшие в его кармане купюры согрели душу месье Ризи.

– Так что вы хотели рассказать о студентке? – напомнил я ему.

– Да! – очнулся он. – Я еще тогда подумал: а не подрабатывает ли эта курица проституцией?

– Не выяснили?

– Да по мне… пусть хоть кем. – Ризи пренебрежительно махнул рукой.

– Скажите, Паскаль, а в последнее время вас никто не расспрашивал о том трагическом случае?

– Нет, – твердо ответил он.

Я протянул ему свою визитку и попросил мне позвонить, если он еще что-нибудь вспомнит. Мужчина любезно сообщил мне номер своего мобильного телефона, сказав, что если у меня возникнут еще вопросы, он будет рад вновь встретиться со мной (в чем я и так не сомневался!). Расплатившись за счет и оставив щедрые «чаевые», я мысленно порадовался, что эта беседа обошлась Элизабет более скромно, нежели вчерашняя. И это несмотря на любимый коньяк Наполеона! С Паскалем мы распрощались почти как близкие приятели, обоюдно довольные встречей.

Один минус все же в ней был: никогда я еще не чувствовал себя таким голодным, как после этого ужина. Решив поесть в каком-нибудь незнакомом для себя месте, я направился по бульвару Монпарнас, размышляя о полученной информации. Сара Райт. Все обстояло слишком туманно: причем тут девушка – студентка? Зачем бы ей понадобилось убивать Мишель? И каким образом она могла ее убить? Знала об аллергии мадемуазель Байю? Никто не знал, а она знала? Могла ли появиться аллергия после родов? Насколько я помню, такое могло быть, но надо спросить у специалиста. Вопросов накопилось много, и помощь мне была очень желательна.

Заглянув в пару заведений и не обнаружив свободного столика, я решил поехать в отель и заказать ужин в номер, тем более что стало заметно прохладнее. Сложностей с такси почти не возникло, и вскоре я был у своего отеля.

Кивнув швейцару, я зашел в вестибюль и вдруг уловил себя на мысли, что непростительно расслабился. Исходя из своей логики, я сделал вывод, что следить за мной пока бессмысленно, но у моих противников может быть совершенно другая логическая конструкция, и я уже мог стать для них объектом пристального наблюдения, незаметного для меня. Сделав себе соответствующее внушение, я оглянулся по сторонам. У стойки портье стоял парень и о чем-то спрашивал служащего отеля. Пожилая пара постояльцев шли мне на встречу. Большая группа японских туристов оживленно щебетала неподалеку от стойки рецепции. В холле было немало людей, но никого и ничего подозрительного я не заметил. Да у меня просто и не получилось бы за такое короткое время выделить из этой толпы своих наблюдателей, если они, конечно, профессионалы.

Поднимаясь в лифте вместе с немолодой парой, я был уверен, что они-супруги. Но, кроме них, некоторые личности вполне могли ожидать меня и на этаже, и в номере. Впрочем, моя интуиция молчала, причем вполне умиротворенно; да и логика предыдущих событий диктовала благополучный исход сегодняшнего дня.

Просмотрев почту, я не обнаружил никаких странных посланий. Будет ли что-нибудь от анонима в последующие дни? У меня было стойкое убеждение, что я получу еще хотя бы одно послание от неизвестного… друга или врага?

Заказав еду, я позвонил Фрэнку: новости были, и я связался с ним по скайпу. Мне было не очень понятно, насколько я привлекателен на экране у Тодескини, но он на моем выглядел неплохо.

– Тебе идет эта змейка со стразами, красивая заколка, – хмыкнул я. – Тебе что, передалось хобби мисс Кэмпион – любовь к рептилиям?

– А кто тебе сказал, что я их не любил? У меня просто нет времени на коллекционирование. А так мне очень нравятся эти зверушки, особенно-змеи. – Темп его речи был достаточно быстрый: Фрэнк всегда так говорил, когда спешил и не был склонен к ироничной болтовне, тем не менее он не стал рассказывать о своих успехах, а они были: только при одном взгляде на лицо Тодескини можно было подумать, что Нобелевская премия вот-вот будет у него в кармане. Полагаю, что он таким образом хотел меня ободрить. Я тоже ничего не стал ему рассказывать, просто дал понять, что я здесь не только здесь любуюсь красотами Парижа. В конце нашей беседы-вокруг да около – хакер на несколько минут задумался, а затем меня огорошил новостью, что завтра прилетает в Париж и уже забронировал номер в моем отеле. Я надолго потерял дар речи, а потом сердито спросил:

– А почему же ты мне сразу не сказал?

Фрэнк улыбнулся и спокойным, чуть извинительным тоном объяснил:

– Мне нужны новые факты для размышления. Вдруг именно этой ночью она придет!

Явно заработался, подумал я и осторожно спросил:

– Фрэнк, кто придет к тебе этой ночью?

– Я сказал «придет»?

– Да.

– Нет, она, скорее всего, прилетит!

– Кто прилетит? Ты можешь мне толком сказать? – заорал я.

– Марк, что ты так кричишь? Я и так неплохо слышу, пока. Но если ты теперь будешь так со мной разговаривать, боюсь, у меня могут возникнуть проблемы со слухом. Видишь ли, я не люблю визгливые звуки. – Он замолчал, я – тоже, застыв в состоянии паники.

– Прости, я неправильно выразился, – продолжил Тодескини далекий от нормальности монолог. – Разговариваю с тобой, а в голове крутится мысль, что я не тот глагол выбрал. Так и есть! И ты меня не понял. Я хотел сказать, что может этой ночью меня посетит… посетит – вот правильный глагол.

– Уверен, она тебя уже посетила! – парировал я.

– Кто?

– Шиза, Фрэнк, шиза.

– Нет, шиза всегда со мной. Меня может посетить Муза.

– Если бы ты сразу мне так сказал… я так разнервничался. А мне нельзя волноваться!

– А кому-то можно?

И сейчас он мне напомнил сатира: хитрое, даже нечестивое, выражение лица, по которому невозможно было угадать, что у него на уме.

– По-моему, тебе. Ты такой же толстокожий, как твои любимые рептилии!

– Не сердись, Марк. Мне было так скучно.

– Развеселился?

– Немного, – ухмыльнулся он. А ты, похоже, подумал, что меня посетит дама?

– Да, – буркнул я. – И что, тебе было скучно с твоим Бифом.

– Птица не может заменить человека, – фальшиво огорчился он.

– Фрэнк, меня сейчас совсем не волнует твой дефицит человеческого общения…

– Я знаю, что тебя волнует. Но можешь успокоиться: мое проживание в отеле не будет стоить миссис Старлингтон ни пенса, как впрочем, и тебе. У меня появился клиент… – И он замолчал, наивно улыбаясь, своими наглыми ярко-голубыми глазами.

– Но каким-таким образом? И кто твой клиент?

– Отдохни и расслабься! Завтра поговорим.

– Скажи, Фрэнк! Я не смогу до утра сомкнуть глаз!

– А это тебе расплата за твои дурацкие комплименты! Я же тебя давно предупреждал!

– Какие комплименты?

– Заколка, змея, хобби!

– Ну ты и сволочь!

– Ладно, остынь. Я же тебе говорил, что компьютеры, а значит, и любая связь не всегда могут хранить секреты. – Жди моего звонка завтра и закажи в свой номер отменный ланч на двоих часам к одиннадцати утра. Напейся, чтобы отключить мозги! Незаметно, что они у тебя сейчас хорошо соображают! Пока. – Фрэнк отключился, оставив меня в состоянии отрешенного недоумения.

Посторонний стук вытащил меня из транса. Принесли мой ужин, но у меня после разговора с хакером аппетит заметно поубавился.

Пока официант расставлял на небольшой овальной столешнице мой ужин, я осмысливал свои предположения. После ухода довольного моей щедростью официанта, я налил в бокал «Шато Лафит «и сел в удобное кресло, стоящее у столика. Но равиоли с домашним сыром и томатным соусом источали такой аромат, что даже если бы я и был сыт – все равно умял бы их с огромным удовольствием. В общем-то, я это и сделал. Но напиваться я не собирался, двух раз за такой короткий период было более чем достаточно.

Стемнело как-то быстро и незаметно для меня, но небо не могло похвалиться звездной россыпью. Казалось, темный покров, таинственный и немного сказочный, медленно и незаметно опускаясь на город, затягивает сверкающий Париж смерчем безудержного веселья, фейерверком красок и огней… И многоликие ночные соблазны-демоны стали править балом. Они так много обещают… красоту и роскошь, вакханалию вкусов, ароматов, звуков… наслаждение, счастье, сладострастие… И, казалось бы, не требуют за это почти никакой оплаты. Все дело в «почти». Дьявол – в мелочах. А люди так их не ценят! Только расплата бывает отнюдь не мизерной.

Я знаю для себя несколько способов удержаться и не дать своему тайному, почти прирученному, дьяволу затянуть себя в омут удовольствий. И один из них-нелегкие воспоминание о своем прошлым опыте и трудные знания, приобретенные в результате послабления своих волевых решений. Впрочем, сегодняшним вечером мне было не до развлечений, но и сконцентрировать свои размышления на какой-то одной мысли у меня не получалось. Честно говоря, мне стало легче, когда Фрэнк сообщил о своем приезде. Самостоятельно я не в состоянии распутать эту сложную паутину, сотканную из разноцветных нитей… Ложь и правда… И каков цвет правды?…

Несмотря на возбужденное состояние, заснул я быстро. Всю ночь мне снилась девушка в бейсболке. Хохоча и улыбалась, она протягивала Тодескини большую жабу, одетую в белое, расшитое стразами, платье. Но жаба, отрицательно покачив пупырчатой головой, направила свои лапы, вдруг превратившиеся в огромного удава, в мою сторону И тот, охватив своим мощным телом мою шею, стал меня душить… «приятное» пробуждение для тех, кому пора проснуться!

Взглянув на часы, я констатировал, что рановато воспользовался услугами виртуальной рептилии, но забот хватало, поэтому не стоило мне нежиться в постели.

Утренний туалет, легкая зарядка и душ заняли у меня минут двадцать. Усевшись за кофейный столик, я открыл ноутбук, затем-почту, но ожидаемых писем не было. Вынув из куртки диктофон, я еще раз внимательно прослушал вчерашнюю беседу с Паскалем Ризи, несколько раз прокрутив ту часть нашего разговора, которая меня насторожила. И, может, только спустя минут десять после прослушивания, я понял, что привлекло мое внимание. Паскаль сказал: «…был не глуп, пожалуй?». Значит, у него были некоторые сомнения – не поступил ли он когда-то глупо? Но это могло касаться чего угодно. Пришло, по-видимому, время на практике попробовать технику латерального мышления. Взяв свой блокнот, я начертил очередную схему, вписывая в нее полученные факты. А затем, применяя к полученному чертежу, различные методы, – разбиение на части, переворот, аналогии-я нарисовал еще несколько схем. И, размышляя над некоторыми спорными моментами, упомянутыми бывшим консьержем, я вдруг понял то, что вчера прошло мимо моего внимания. Исходя из этой новой идеи, я стал строить совершенно другую версию, которая впоследствии оказалась самой близкой к истине… и косвенно мне ее подсказал мой ночной кошмар или… методика латерального мышления. Впрочем, одно не исключало другое.

Глава 2

Я только подумал о Фрэнке, как он мне позвонил, сообщив, что уже прилетел и скоро будет в отеле, спросил в каком номере я живу и напомнил мне о сытном и вкусном ланче. Мы не были еще с Тодескини настолько дружны, чтобы я знал его предпочтения в еде (у меня были абсолютные знания о его пристрастиях в алкоголе, но об этом с утра можно было не беспокоиться). Поэтому я ориентировался только на свои желания и скудные воспоминания о наших, не таких уж и частых совместных трапезах.

Поработав еще минут сорок, я почувствовал голод, но, посмотрев на часы, прикинул, что полчаса ожидания – мелочь для волевого человека.

Сняв халат, я натянул на себя тонкий свитер в шоколадно-бежевых тонах и черные джинсы и, налив в стакан апельсиновый сок, подошел к окну – рассмотреть погоду в перспективе грядущего дня. В перспективе – мне удалось не очень, разве что – на ближайшие пару часов, которые меня не очень-то и волновали, потому что все равно мы с Фрэнком проведем их в моем номере за ланчем и, надеюсь, за конструктивным разговором в поисках истины.

Осеннее солнце решило, по-видимому, сегодня основательно отдохнуть, устроив в октябре декабрьское утро. Низко нависшее, сизое, небо обещало в лучшем случае затяжной дождь, а в худшем – мокрый снег. Хотя эти две версии развития погодного настроения для меня не имели принципиальной разницы.

Продолжить размышления на тему: «я и погода», мне помешало легкое стаккато в дверь моего номера. Попытка Фрэка простучать какую-нибудь замысловатую мелодию, возможно, и удалась бы, но я открыл дверь.

Фрэнк, вероятно, утопически надеясь произвести какой-то особый эффект на французскую богему, выглядел, как художник с претензией на беспредельный креатив: трикотажный блузон цвета лимонной пастилы с темно-вишневым и синим орнаментами на груди, бордовые брюки свободного покроя; из-под открытого ворота виднелась сливовая водолазка; такого же цвета шарф, повязанный в гламурно-богемном стиле (название стиля сказал мне позже Фрэнк), довершал наряд беспокойного самца-попугая в стадии активного поиска подружки. Золотисто-медный капюшон волос обрамлял худое лицо с отросшей двухдневной щетиной. И если бы хакер был в черной сутане – вполне мог сойти за монаха или проповедника, потому что огромные голубые глаза Тодескини горели каким-то фанатичным огнем и азартом, хотя вряд ли религиозной природы. Энергично ворвавшись в мой номер, он ураганным прыжком заскочил в туалет, на ходу сбросив на пол две больших сумки. У меня возникло ощущение, что за ним кто-то гонится, и я автоматически выглянул за дверь: относительная тишина, безлюдность коридора и холла меня успокоили. Впрочем, его молниеносность могла иметь другую подоплеку, и шум воды сливного бачка унитаза подтвердил мой последний вывод.

Вскоре Фрэнк уже сидел в широком кресле у кофейного столика и беззаботно улыбался, радуясь произведенному эффекту.

– Как тебе мой наряд?

– Смотря кого ты хотел очаровать… Если – французских женщин – едва ли тебе это удалось. А вот если геев, то… может быть.

– Хотелось бы покорить всех, – серьезно ответил Фрэнк. – Но на вечер у меня припасен другой наряд. – Он поднялся и подошел к зеркалу, висящему на противоположной стене. Улыбаясь своему отражению, мужчина промолвил:

– Как ты думаешь, Марк, мне пойдет дирндль?

– Что тебе подойдет?

Фрэнк повернулся ко мне и манерно спросил:

– Ты, смотрю, совсем не в тренде? Дирндль – это женский национальный костюм альпийского региона. Знаешь, такая блуза с корсетом и широкая юбка с ярким фартуком.

Молчал я минуты три, пытаясь понять, окончательно ли свихнулся Фрэнк или все же есть шанс на благополучный исход его психопатии. Тодескини ждал моего ответа…

– Ну… мне кажется, тебе пойдет не только… мм… как там называется этот чудесный наряд? – спокойно спросил я (всем известно, что больных людей не надо нервировать).

– Дирндль.

– Вот-вот, дирндль, – согласился я и, подойдя к окну, повернулся спиной к моему гостю, чтобы тот не видел выражение моего лица. А затем сказал величественным голосом, вложив в него всю свою серьезность: – Но, думаю, эффектнее все же ты будешь смотреться в ципао, а вот ханьфу тебе пойдет меньше. Но это мое личное мнение, тем более я не знаю, насколько это сейчас в тренде. Можно еще попробовать цюньчан из шелка или дамаста, только обязательно с биси. В этом случае, нельзя, безусловно, забывать об исподнем, чжуньи или чжунчан из хлопчатника или шелка. Хотя лучше тебе все-таки проконсультироваться с ведущими стилистами, я-то детектив. Ты, Фрэнк, обладаешь исключительными внешними данными, даже не всем китайцам идет их национальная одежда, а вот ты в ней будешь смотреться очень органично. – Я развернулся от окна и посмотрел на Фрэнка, застывшего у зеркала и приоткрывшего рот в какой-то странной гримасе. Пожалуй, я перестарался: надо было срочно выводить парня из ступора. Но он меня опередил:

– Наверное, ты прав, лучше мне поговорить со специалистом. Все-таки мода-дело тонкое, – констатировал он каким-то отрешенным голосом, но, увидев выражение моего «поплывшего» от раздираемого смеха лица, лукаво улыбнувшись, добавил: – Марк, я уже решил было, что ты того… малость ударился головой о пролетающий астероид.

– А он что, пролетал? – усмехнулся я. – А что я тогда должен был подумать о тебе и о твоем дриндле?

– Дирндль, Марк, – исправил Тодескини.

– По-видимому, какой-то вирус от своего компа ты точно подхватил, – заметил я. – И как давно ты носишь женскую одежду?

– Пока еще ни разу не пробовал. Вот, подумал, Париж – мировая столица моды, может, и мне стоит освоить еще одну профессию? Конечно, по окончанию нашего расследования. – Он устало вздохнул и направился к креслу:

– Насчет вируса, Марк, ты не прав, – зевнув и развалившись в кресле, Фрэнк пояснил:

– За трое суток я поспал в общей сложности, наверно, часов тринадцать. – Так что у меня не вирус в голове, а какой-то сумасшедший нейрон там завелась.

– Так, может, тебе поспать?

– Вечером, Марк, вечером. Давай закончим запланированную работу, чуть расслабимся, а уж затем спать. Тем более я выпил уже не одну чашку кофе, так что все равно сейчас не смогу заснуть. Вот поесть бы… – Мимика Тодескини заметно изменилась: глаза печально обозрели пустой стол, уголки губ скорбно опустились, рыжие брови сердито нахмурились – точь в точь ребенок, которого лишили сладкого.

– Не плачь, малыш, сейчас принесут твое мороженое, – усмехнулся я.

– Я не ем мороженого, дядя. Я ем мясо три раза в сутки, – он улыбнулся и оскалился, корча из себя свирепого хищника. – Надеюсь, ты забил хоть кого-нибудь? Мне предпочтительно мясо крупного рогатого скота. Огромный стейк или бифштекс меня может задобрить на какое-то время для общения с тобой.

Я не успел достойно ответить этому зарвавшемуся хакеру: в номер вновь постучали, но тихо и корректно. Открыв дверь, я пропустил официанта, прикатившего наш ланч, которого, судя по количеству посуды, с лихвой бы хватило на четверых – этакий завтрак Гаргантюа. Я подумал, что лучше устроить бранч и поесть плотно, чтобы потом уже до вечера не отвлекаться на еду. От изумительного аромата закружилась голова, а слюнные железы заработали со скоростью пожарного брандспойта. В качестве закуски я выбрал fegatelli salsa pervade (куриная печень в уксусно – анчоусном соусе) для себя, а для Фрэнка – шафранный ризотто с черными трюфелями, на горячее – тибон (толстый филе-миньон) с луковым мармеладом и с золотистым картофельным пирогом. Так как к шоколаду и ягодам Тодескини относится благосклонно, как, впрочем, и я, то на десерт выбрал шоколадный мусс с малиной, завернутый в золотой съедобный лист. Вдохновленные таким великолепием мы нырнули в омут обжорства, выпав на некоторое время из действительности. Но и после того, как все было съедено, нам понадобилось еще некоторое время, чтобы прийти в себя после такого неслабого стресса по желудку (и не только!) в такое-то время дня! Минут через десять сознание стало возвращаться, и спустя еще пять глубоких вдохов удалось «запустить «мозги. В конце концов я нашел в себе силы задать, правда, очень слабым голосом, вопрос Фрэнку:

– Кто тебя нанял и в связи с каким делом?

– Вообще-то хотели воспользоваться твоими услугами, – так же слабо, как после тяжелой болезни, ответил мой сотрапезник. – Но на своем сайте ты разместил соответствующее объявление, и вышли на меня. Включи свою пресловутую логику и сам сможешь сообразить.

Я не долго размышлял, сложив два и два, и через минуту спросил:

– Макс?

Фрэнк кивнул, похоже, у него не было сил даже ответить.

– Ты теперь думаешь, что эти дела связаны? – спросил я.

– Не уверен, конечно, но не исключаю этого.

– Макс уверен, что профессор знал тайну смерти его отца?

– А как ты сам думаешь?

– Думаю, Алан Биггс не мог не знать. Но Макс же не считает, что пропавший дневник может находиться во Франции?

– Это маловероятно, но возможно. Он полагает, что мы вдвоем быстрее справимся с расследованием смерти Лоры. Ведь неспроста старик упоминал убийство французской актрисы. Значит, каким-то образом он что-то знал о той трагедии. Да и пропажа дневника… – Тодескини осмелился пригубить кофе.

– У меня такое чувство, что мы уже сейчас увязли в таком количестве информации… А с каждым днем ее будет все больше!

– Не суетись. Адлер понимает, что для нас главное сейчас – расследование смерти журналистки. Нас никто не торопит. Если мы, занимаясь делом мисс Кэмпион, что-нибудь раскопаем, – хорошо. Ну а если – нет, то он будет ждать. Для него, по-моему, этот вопрос не так актуален, как для его матери. Вот кто страдает! Тем более что за расследование истории с Томом Адлером все равно никто не возьмется!

– Да, но я не могу так работать! У меня сразу возникает перед человеком моральное обязательство. И это обстоятельство для меня, как дамоклов меч! – вспыхнул я.

– Ну ладно, не кипятись. – Досадливо пожал плечами Фрэнк. – Посмотришь, все у нас получиться. – Он сделал преувеличенно тяжелый выдох. – Я вот из-за тебя переел! Рискнул своим здоровьем!

– Это ты из-за меня переел? – возмутился я, даже забыв, что ослаб после обильного трапезы. – Это ты решил объесться на целый день, чтобы сэкономить свои денежки.

– Да ладно тебе кудахтать, как старая курица. Вспомни, ты же джентльмен с итальянским налетом, а так мелочишься. – Лениво потянувшись, Тодескини выпрямил свои длинные ноги. – Не переживай, я угощу тебя ужином, хотя не надо забывать, что на ночь нельзя много есть – плохо сказывается на фигуре, да и сон беспокойный. – Он сладко зевнул. – А я хочу, чтобы ты спал крепко, так будет полезнее и для твоего здоровья и для нашей совместной работы, – благодушно закончив свой монолог, Фрэнк пружинисто встал с кресла и подошел к окну.

Раздался стук в дверь: официант, приятный молодой человек, поблагодарив меня за подписанный счет и «чаевые», укатил свою тележку на «фабрику кулинарного искусства».

Подойдя к окну и став рядом с ним, я стал излагать подробности своих бесед с Венсаном и Паскалем. Закончив свое повествование, я спросил:

– Ну и что ты думаешь об этом всем? Особенно об анонимке?

Тодескини действительно выглядел озабоченным. Он напряженно молчал. И я, не выдержав паузу, спросил:

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Пойдем присядем. Надеюсь, наше продолжительное топтание у окна «съело» избыток калорий.

– Ты боишься поправиться? – удивился я.

Он обреченно простонал:

– Понимаешь, Марк. Ты пока не знаешь, но я серьезно болен.

– Как болен? Чем? – изумился я.

– Склерозом желудка, к тому же в острой его форме. Кстати, это сейчас весьма распространенное заболевание, можно сказать, пандемия, причем болезнь-то заразная, поэтому тебе нужно быть поосторожнее со мной, и не допускать возможного рецидива – Тодескини отвернулся от окна и направился к креслу. – И сейчас я озабочен тем, где, когда и чем я буду вновь его наполнять, – сказал он, усевшись.

– Господи! Я и вправду подумал, что ты серьезно болен, – облегченно вздохнул я, тоже усаживаясь в кресло напротив.

– Вот видишь, как все легко воспринимается на фоне неизлечимой болезни, – хмыкнул Фрэнк, пожав плечами, – нападение инопланетян, войны, кризисы, гибель планеты, в конце концов. А тебя обескуражило, даже выбило из колеи более сложное, чем обычно, расследование, – усмехнулся он. – Во-первых, я прилетел не с пустыми руками! И сейчас ты в этом убедишься. А во-вторых, мы не ограничены жесткими рамками времени, что весьма существенно. И потом, вспомни, что я могу добыть часть информации оперативнее, чем некоторые полицейские. Многим людям, да что там людям – странам! – просто повезло, что я не занимаюсь сейчас своей основной работой. Ты должен радоваться этому, – поучительно резюмировал хакер.

В этом Тодескини, конечно, был прав. На душе мне стало чуть легче, да и мысли обрели некую упорядоченность в своем хаотичном движении.

– Ладно, тогда показывай свои достижения.

– Хорошо. Но у меня есть вопрос, только не знаю, сможешь ли ты на него ответить честно?

– А почему я должен тебе лгать?

– Обрати внимание, я сказал «сможешь», но – не» захочешь». Есть разница?

– Безусловно, я это заметил, только все равно пока не понимаю о чем ты?

– Сейчас поймешь. Ты до сих пор идеализируешь Лору?

– Я никогда ее не идеализировал.

– Возможно, но, мне кажется, ты старался не замечать некоторых ее, не самых привлекательных, качеств. – Он поднялся и подошел к бару. – Будешь воду?

– Да, – кивнул я. – Фрэнк, я не очень хочу замечать недостатки других людей, потому что у меня самого их – море.

– Я имею в виду нечто другое…

– Понятно, можешь не продолжать. Ты говоришь о виктимологии.

– Да. Я просто хочу рассмотреть более глубже основную нашу версию именно в этом аспекте. Только вначале ознакомься со всем тем, что мне удалось узнать. А я займусь тем, что нарыл ты. – Поставив бутылки с водой на стол, он подошел к своему багажу и открыл одну из сумок. Вынув оттуда синюю папку и лэптоп, он возвратился со всем этим к столику. Подав мне папку, Фрэнк уселся и, водрузив комп на свои ноги, раскрыл его. Тонкие пальцы хакера привычно забегали по клавиатуре, глаза сконцентрировались на светящимся мониторе, а сам он казался совершенно отрешенным от этой реальности.

Промочив горло, я тоже принялся за работу. Прежде всего меня интересовали отчеты телефонных компаний Tesco и Post Office с детализацией всех телефонных звонков, которые поступали на телефоны мисс Кэмпион, и ее звонки другим абонентам. Мне было несложно разобраться, потому что все, что могло нас заинтересовать, Фрэнк уже подчеркнул. Но я, тем не менее счел нужным просмотреть все тщательным образом еще раз, хотя больше ничего примечательного обнаружить мне не удалось. Кое-что меня слегка озадачило, и это «кое-что» нужно будет обсудить с Тодескини. Затем я перешел к той информации, которую Фрэнку удалось вытащить из ноутбука Лоры. Но никаких материалов, касающихся старых журналистских расследований, здесь не было. Видимо, женщина их удалила.

– Фрэнк, а ты можешь восстановить удаленные файлы?

Рыжеволосый хакер никак не отреагировал на мой зов. Пришлось повторить еще раз, но усилив громкость.

– Что ты орешь, Марк. Я тебе уже говорил, что очень дорожу своими органами чувств. И никому не позволю даже малейшей попытки их травмировать, – с ложным пафосом проговорил Тодескини. – Твой вопрос я понял с первого раза. Надо уметь ждать. Ты же знаешь, что тому, кто умеет ждать, достается самое лучшее. – Он потянулся и оторвал свои глаза от монитора. – Могу, но считаю, что этого пока делать не нужно. – Склонив голову набок, Фрэнк искоса посмотрел на меня.

– Я не говорю, что сейчас. Вдруг версия с убийством актрисы окажется несостоятельной?

Мужчина неторопливо откинулся на спинку кресла, сцепив руки за головой и, зевнув, ответил:

– Полагаю, мы на правильном пути. К тому же анонимное сообщение тебе прислали из Кальви.

Я внимательно посмотрел на него, ожидая продолжения. И оно последовало:

– Из интернет-кафе. Кальви, если ты еще не знаешь, находится на Корсике. Так что все пути ведут туда.

– Ты меня не удивил. Почему-то я так и думал.

– Интуиция?

– Может быть, и она. Но, не только.

– А мне не дают покоя слова профессора… – задумчиво проговорил Фрэнк. – Ты пришел к какому-нибудь выводу?

– У меня такое чувство, что Полин врала. Не обо всем, конечно.

– Откуда Полин могла знать о Мишель?

– Знать-то не могла. Могла слышать. Но что-то не так…

– Что не так?

– Если бы я знал – сформулировал бы точнее.

– Не торопи события, разберемся. – Он попил воды и вновь погрузился в работу. К сожалению, я такой усидчивостью не обладал и прошелся к туалету, но не только для того, чтобы размять икроножные мышцы. Затем и Фрэнк последовал моему примеру.

Около четырех часов пополудни мы сделали перерыв, потому что Тодескини вспомнил, что он еще даже не зашел в свой номер: «Видишь, какой я трудоголик! Совсем о себе забыл!» Устало протерев глаза, Тодескини громогласно (мои уши его, видимо, не волнуют!) объявил, что идет к себе и вернется через полчаса. Забрав свои баулы, но оставив лэптоп, он удалился.

Я подошел к окну. Глядя на вечерний город, я думал о следующем витке нашего расследования. Но вскоре у меня появилась мысль о перекусе, хотя есть еще не хотелось. Мне стало любопытно, что подразумевал Фрэнк, говоря об ужине? Когда он успел забронировать столик? И главное – где?

Тодескини возвратился спустя полчаса. Его волосы, затянутые в «хвост», были чуть влажные; он переоделся в обычные джинсы и футболку цвета взбесившейся креветки.

На часы, висевшие на стене, мы посмотрели одновременно. Пять часов – пора было пить чай. Открыв мини– бар, Фрэнк достал две банки пива. К этой «чайной» сервировке я добавил два бокала. Организовав такой вот «фай-о-клок», мы принялись обсуждать итоги нашей работы.

Фрэнк сразу показал мне результат, который выдала программа биометрического сравнения изображений лиц Мишель и Кристель. Вероятность их родства составила 77,3 %. Примерно такой процент накануне определил и я, визуально, даже без всяких вычислений и сравнений параметров лиц обеих девушек. Значит, будем исходить из основного предположения, что Кристель – дочь Мишель Байю. Тодескини удалось взломать сайт департамента образования и мэрии города Корте, в частности – отдел кадастра, чтобы узнать владельца частной школы-интерната. Ею оказалась мадам Оливия Виар, унаследовавшая это учреждение после смерти мужа, месье Рене Домье, успешного бизнесмена.

Ей пятьдесят пять лет, у нее трое взрослых детей. Сын Серж Домье, тридцати восьми лет, разведен, детей нет, директор школы-интерната. Дочь Жюльетт Домье, тридцати одного года, незамужняя, бездетная. Мадемуазель Жюльетт Домье – заместитель директора школы-интерната. И младшая дочь Адель Домье, двадцати восьми лет, сотрудница библиотеки в этой же школе. Сообщив мне эти сведения, Фрэнк спросил:

– Тебе говорят о чем-нибудь эти имена, ну кроме Жюльетт, о которой ты мне говорил. А остальные?

Глотнув пива и закрыв глаза, я расслабленно откинул голову назад. Пару минут напрягал мозги, но память молчала. Только один факт мне пришел на ум:

– Кроме того, что Лора упоминала о своем романе с неким Сержем в круизе. И какой-то Серж Морель подарил ей аллигатора с электронной начинкой, который он заказал из города Корте. Не много ли Сержей и совпадений в одной истории?

– Ну знаешь… Сержей во Франции, и не только, в избытке. Но вот то, что много совпадений… это уже кое-что. – Фрэнк сделал пару глотков напитка, а затем жалобным голосом проблеял:

– Я вижу, Лоутон, ты забыл о моем смертельном заболевании…

– Фрэнк, я пришел к выводу, что склероз желудка – сугубо твое, эксклюзивное, похоже, заболевание, и, вероятно, твой случай – единственный прецедент за всю историю человеческого существования. Так что ты мне нагло заливал в отношении пандемии.

– Ты хочешь сказать, что вру и не могу умереть от голода?

– Нет, такой ответственности я на себя взять не смогу, поэтому готов на все.

– На все?

– Мм… почти.

Тодескини вновь посмотрел на часы.

– Марк, давай остальное обсуждение оставим на ужин. Мы будем сегодня вкушать яства в крутом заведении, поэтому не мешает сейчас привести себя в порядок. И у нас еще есть время для прогулки по Парижу. – Он поставил свой бокал с недопитым пивом на стол и поднялся.

– Ты мне хотя бы озвучь, куда мы пойдем ужинать, чтобы я знал, какой национальный костюм мне подбирать.

– А блюда какой кухни ты предпочел бы сегодня вечером? Североафриканскую, то бишь марокканскую, китайскую, итальянскую или французскую? – ухмыльнулся он по-детски.

– Ту, которую ты уже выбрал.

Фрэнк удовлетворенно кивнул.

– И ты не пожалеешь, мой друг! Я давно хотел попробовать знаменитую утку в «Серебряной башне», – как ни в чем ни бывало сказал этот наивный парень.

– Ты решил изобразить передо мной шута? – чуть раздраженно спросил я.

– Отнюдь. Я реалист, потому что правильно оцениваю конкретную ситуацию и свое место в ней.

На эту его квинтэссенцию нашей беседы мне нечего было ответить, я только и смог произнести:

– Раньше, до того, как мы с тобой стали более плотно общаться, я считал, что ты безразличен к еде и питаешься в основном разогретой в микроволновке пиццей.

– Представь себе, несмотря на мою, казалось бы, кажущуюся всеядность, мое равнодушие несколько относительно; и то, только потому, что более десяти лет своей жизни я очень ценил время и пытался выжать из него максимально возможное. И дело было не только в деньгах. Я хотел достичь своего «потолка» в компьютерном программировании. Кстати, удалось немало. – Он бросил на меня пытливый взгляд. – Упорный труд, несомненно, приносит хорошие дивиденды, хотя моя семья и так далеко не бедная. Но я хотел зарабатывать сам и по-другому. И сейчас я смог это сделать в достаточном формате, чтобы позволить себе расслабиться и получать от жизни удовольствие, и от еды в том числе. А возможно, и попробовать себя в другом деле. Пока мне нравится работа детектива. К тому же у меня есть стойкое убеждение, что результаты моих усилий будут весьма плодотворны.

Фрэнк редко позволял себе такие откровенные рулады. И я это оценил, но тем не менее спросил:

– Ты серьезно говорил о «Серебряной башне»?

– Да. А что?

– Туда и звезде кино не так-то легко проникнуть.

– Звезде кино, может быть. Но я-то не кинозвезда. Я круче. Мне вчера удалось заказать столик.

– Очуметь! Как тебе удалось за день заказать столик в самом знаменитом ресторане Парижа?

– Франция – это колыбель высокомерных мэтров. И, чтобы поесть, как едят в Париже звезды, не стоит полагаться на портье отеля или на свою харизму.

– И какой-же способ изыскал ты?

– Есть такая дама, королева ресторанной рекламы. Зовут ее Клэр Дега. Многие звезды пользуются услугами этой знаменитой француженки.

– Но как ты на нее вышел?

– Не догадываешься?

– Догадываюсь. Ты имел честь оказывать ей свою услугу?

– Да. Поэтому и позвонил ей. Так что к семи мы идем или едем в лучший ресторан для свиданий.

– Для свиданий?

– Ну да. Нередко успешные влюбленные проводят там романтический ужин.

– А не примут ли нас за голубых?

– Тебя это волнует? – равнодушно спросил Фрэнк.

– Мне как-то не все равно, что обо мне могут подумать.

– Не переживай, там ужинают не только влюбленные. Если не будешь кривляться, то тебя не примут за гея. Тем более что дирндль я надевать не буду.

– Спасибо. Прямо-таки вдохнул надежду!

– Я – такой! Оцени свое везение! – Он поднялся и направился к двери. – Через какое время ты будешь готов?

– Ну мне на твоем фоне бессмысленно даже пытаться произвести какое-нибудь впечатление на Париж, так что я управлюсь за полчаса.

Особого выбора у меня не было, и я решился на светло-серый костюм и голубую рубашку, надел туфли с длинным носом, которые зрительно увеличивали размер ноги. Помню, кто-то из знатоков моды сказал, что на некоторых женщин такая обувь действует гипнотически, потому что они уверены: у мужчины все должно быть пропорционально. Если нога большая, значит, и все остальное ей под стать. Осмотрев себя в зеркале, я остался доволен своим внешним видом.

Но вот Фрэнк выглядел, безусловно, более эффектно. На нем была рубашка в красно-белую французскую клетку, называемую «виши», темные пиджак, брюки и галстук-бабочку. Я обратил внимание на его обувь; вроде бы – мокасины, а вроде и нет. Тодескини заметил мой взгляд и спросил:

– Тебе понравились мои топсайдеры?

– Я даже не знаю, что это такое.

– Это специальная обувь для яхтсменов.

– А… понятно. Успешный мужчина, только что сошедший с трапа собственной яхты, приплыл, так сказать, на ужин в «Серебряную башню».

– Сам видишь, как все хорошо читается.

– А я в каком качестве буду тебя сопровождать?

Окинув меня скептическим взглядом, он вальяжно ответил:

– Ну, может, администратор чего-нибудь… и у нас деловой ужин.

– Ты знаешь, я так тебе благодарен, что ты не надел этот…

– Дирндль, – подсказал Тодескини.

– Вот-вот, дирндль. Так что согласен быть даже юнгой на твоей яхте.

– Вот и славно. Когда я куплю яхту – подумаю об этом.

Время еще было, и мы решили прогуляться – устроить прелюдию перед предстоящим действом.

Начав свой маршрут с Правого берега, мы перешли Сену и прошли по древним улочкам острова Сан-Луи. Полюбовавшись химерами собора Нотр-Дам-де-Пари, пересекли еще один мост, ведущий к Левому берегу, и спустились на набережную Турнель, а затем подошли к пятиэтажной «Серебряной башне»(буквальный перевод – «Денежная башня»). У дверей нас встретил швейцар в наполеоновской ливрее. Практически все звезды, блистающие когда-либо на кинематографическом небосклоне, наряду с известными политиками, были здесь представлены, фотографиями на стенах: королева Виктория и Тина Тернер, Кеннеди и Боуи, Пикассо и Шварценеггер…

Мы зашли в обитый плюшем лифт. Другой служитель в смокинге поднял нас на последний этаж и нашему взору открылся умопомрачительный вид: собор Парижской Богоматери во всем своем блеске и величии. Мы видели каждый шпиль, каждую горгулью, каждую мансарду – все, что делает Париж самым красивым и кинематографическим городом мира.

Метрдотель провел нас к нашему столику. Воодушевленный такой экскурсией, я не скрывал своего восторга. Обычная бесстрастность Фрэнка здесь тоже претерпела серьезную метаморфозу: на его лице расцвела радостная, по-мальчишески восторженная, улыбка, будто он воочию встретил Санта Клауса с северным оленем в придачу.

Оказавшись впервые в этом знаменитом ресторане, мы все же выбрали из огромного ассортимента фирменное блюдо – Caneton a la Tour d'Argent («выжатую» утку), являющуюся визитной карточкой заведения. Утки здесь не простые, а с родословной. Выращивают их на фермах, на болотах Атлантического побережья вблизи Нанта с 1650 года. Там нет никакой промышленной деятельности, так что каналы, где разводят птицу, экологически чистые. С 1890 года «Башня» нумерует своих уток. Мы получили сертификаты с номерами «наших «птиц, достойные того, чтобы поместить их в рамочки. Поджаренную утку расплющивают знаменитым серебряным прессом, напоминающим орудие пыток времен испанской инквизиции. Спрессованную утку подают в восхитительном соусе из мадейры и коньяка, замешанном на утиной крови, куда постепенно добавляют pommes souffles, горячие картофельные шарики. Вторую порцию утки нам подали в виде обжаренных на огне ножек с легким гарниром, состоящим из разных сортов салата и ароматических трав.

Насытившись, мы так расслабились, что забыли не только о работе, но и о дальнейших своих планах. Моя совесть стала просыпаться после десерта из земляники и фисташкового мороженого. Когда мы подняли хрустальные бокалы с «Шато д'Икем», чувство долга тюкнуло меня по темечку, во всяком случае, мне так показалось. Фрэнк, заметив мою невысказанную боль и глубоко затаенную тоску в сухих глазах, мужественно взял на себя ответственность за начало консилиума. Но вначале мы выпили за успех нашего первого совместного расследования в Париже.

– Марк, я вот думаю, а почему наш, будем пока считать, доброжелатель не воспользовался анонимайзером?

– А что это?

– Это специальная программа, позволяющая скрыть ай-пи-адрес конкретного компьютера.

– Думаю, он будет играть в открытую.

Фрэнк задумчиво прожевал ягоду и неуверенно произнес:

– Полагаешь, он собирается с нами познакомиться?

– Необязательно, но, возможно. Скорее всего, он… кстати, почему – он? Быть может, это женщина. Или скорее – не один человек. Так вот, для доброжелателя важно, чтобы справедливость восторжествовала. – Фрэнк недоумевающе посмотрел на меня. – Ну, вероятно, «справедливость» в его понимании, – пояснил я. – Мы же не знаем, какие цели он преследует. Не исключено, что этот аноним хочет докопаться до истины, а может, и нет. Но, подозреваю, письма будут приходить и дальше. Только вот насколько они приблизят нас к истине?

Тодескини глотнул золотисто-соломенный напиток и восторженно провозгласил:

– Несмотря на то что я равнодушен к винам, но это, безусловно, одно из самых восхитительных, которых мне доводилось пробовать.

– Согласен. Гармоничный баланс кислотности и сладости. Мед, апельсин, миндаль и еще что-то.

– И послевкусие… длительное.

– Я предлагаю следующее. – Приятель поставил бокал на стол. – Будем считать, что автор этого послания дает нам понять, что убийцу нужно искать среди тех людей, которых смог вспомнить этот… как его?…

– Паскаль Ризи.

– Да. И по логике получается, что если Мишель была убита, то именно той девчонкой. На нее все указывает. Она заселилась за пару месяцев до убийства и съехала почти сразу после него. И потом, она была англичанкой.

– Но это совсем не значит, что убийца сейчас находится в Англии. К тому же она могла наврать, что приехала из Великобритании. Кстати, Фрэнк, что ты имел в виду, когда спросил меня о виктимологии?

– Ты согласен, что мертвым, даже если они были тебе дороги, не стоит все время петь дифирамбы?

– Я отнюдь не пою Лоре панегирики.

– Возможно, но в твоих словах о ней прослеживается некоторое… не знаю, как лучше сказать, ну что-ли… оправдание своего рода.

– Фрэнк, не ходи вокруг да около, – разозлился я. – Ты прав, Лора не была ангелом. И я не говорю, что она проводила свои расследования исключительно во имя торжества истины. – Я отпил большой глоток вина, даже не обратив внимания на его восхитительный вкус. – Она была амбициозной, решительной и, по-видимому, иногда жестокой. Ну а как ты хотел? В таком бизнесе по-другому нельзя.

Внимательно посмотрев на меня, Тодескини улыбнулся чуть снисходительно, пожав плечами, пояснил:

– Я с тобой абсолютно согласен: в нашем современном бизнесе, как в джунглях, среди хищников – выживает сильнейший. Но стоит ли тогда посвящать себя такой деятельности? – задумчиво проговорил он. – Хотя я сам-то чем лучше? – вздохнул хакер. – Ладно, сейчас не об этом речь. Мне кажется, да и ты так тоже считаешь, что вначале журналистку пытались запугать. Так?

– Да.

– Значит, это не было местью каких-то старых недругов мисс Кэмпион. Логично было бы либо почти сразу убить, либо перекрыть каким-то образом кислород в ее журналистской работе. – Он замолчал, подождав, пока подошедший официант уберет пустые креманки и поставит кофе.

– Несмотря на то что мы с тобой выбрали именно эту версию за основную, все-таки не понятно – почему в этот раз не было писем с угрозами?

– Марк, ты мыслишь иногда стереотипно. – Он встал из-за стола. – Я схожу отолью, а ты попробуй посмотреть на этот аспект под другим углом зрения.

Я попробовал. Наслаждаясь ароматным напитком, я вспомнил то, о чем уже размышлял не так давно. Ведь у меня было подходящее объяснение, просто я не довел его до финала. И когда мой приятель возвратился и, усевшись на свое место, с довольным видом принялся за остывший кофе (насколько я помню, Фрэнк предпочитал именно такой, чуть теплый напиток), я сказал:

– Полагаю, последние недруги Лоры изучили ее характер и знали, что угрозы на нее не действуют. Самолюбивая и рискованная журналистка всегда шла до победного конца. И они избрали другую тактику. – Я сделал паузу и допил кофе. Фрэнк выжидающе смотрел на меня, и лицо его было задумчивым.

– Думаю, логика их рассуждений сводилась к следующему, – продолжил я. – Слежка за Лорой действительно была, но какая-то странная, постановочная. Затем добавились галлюцинации и кошмары. Что делает нормальная женщина, случись с ней нечто подобное? Идет в полицию? Нет! Что она там скажет? Что за ней наблюдают, и ей постоянно что-то мерещится? И ее мучают ужасные сновидения? Каков будет ответ? Ты додумывай дальнейшее развитие сценария, а я пойду освобожу место для порции коньяка с еще одной чашкой кофе.

– Надо же. Ты мне сегодня дорого обходишься. Я так понимаю, что тебе с некоторых пор понравился «Курвуазье» ВСОП?

– Верно.

– Вы, мистер Лоутон, нагло пользуетесь моей щедростью и безотказностью.

Когда я возвратился, на нашем столике уже стояли два бокала, чуть наполненные коньяком, и две чашки эспрессо.

– Но Лора не пошла к врачу, – улыбаясь, Тодескини продолжил начатый мною рассказ после того, как я расположился в своем кресле. – Такое развитие сценария предполагал ты?

– Примерно. У нее, как тебе известно, был приятель-детектив, поэтому она обратилась к нему, дабы убедиться в чем дело: в слежке или в своем психическом расстройстве. Если оказалось бы, что слежки нет – Лора пошла бы к врачу.

– И тут все плохое прекратилось, – закончил Фрэнк мою речь. – Что ж, признаю, был не прав: ты можешь мыслить креативно. – Я тебе, кстати, приготовил небольшой сюрприз, но расскажу о нем попозже. И вот что хотел бы у тебя узнать. Только отнесись к моим откровениям чуть философски. – Сузив глаза, попросил он.

Глотнув коньяк и ощутив приятное тепло, легкую невесомость и беззаботную эйфорию, я понял, что в таком состоянии мне все будет казаться в «философском», то есть в розовом цвете.

– Если бы твоя приятельница не была такой тщеславной и самонадеянной, ее бы не убили. Так что, гордыня – действительно грех.

– Фрэнк, ну мы же говорили, в этом виде деятельности по-другому нельзя, – устало и чуть раздраженно проворчал я.

– Можно. Нужно знать чувство меры и не зарываться.

– А ты разве не такой? – парировал я.

– Не такой, поэтому имею право так говорить. – Он хмуро посмотрел на свои музыкальные пальцы, картинно обхватившие бокал с коньяком. – У меня тоже был соблазн – возомнить себя всемогущим… Но я вовремя остановился. А то бы мы здесь сейчас с тобой не сидели. И в лучшем случае осталась бы от меня горстка праха. – Фрэнк пригубил коньяк и задумчиво продолжил: – Успех, комплименты, преклонение или зависть окружающих – все это развращает тщеславие, которое в свою очередь требует все большего восхищения. В конечном итоге разгоревшийся огонь славолюбия уничтожает источник его породивший. Разве не так? – устало и чуть отрешенно спросил он.

– Возможно, – кивнул я, мне не очень хотелось вступать в дискуссию.

– Лора была богата и успешна, достаточно известна. Зачем она пускалась в рискованные предприятия? Люди забывчивы, а ей нужно было вновь и вновь вызывать их интерес к себе, ну и деньги, конечно, в этом деле играют совсем не последнюю роль, – Тодескини вздохнул и резюмировал: – Ладно, я просто хотел узнать, что ты думаешь на этот счет. Но если ты не хочешь говорить – не надо.

Я задумался.

– В принципе, ты прав… честно. Я тоже думал об этом, но, знаешь, как-то абстрактно, не применительно к конкретной личности, – сдержав зевоту, я попросил: – Фрэнк, давай, уже свой сюрприз. И поедем в отель, очень уж спать хочется.

– И это говоришь мне ты? Насчет сна? Да я уже готов и здесь прикорнуть, где-нибудь в уголке. – Он сладко зевнул, прикрыв нижнюю часть лица рукой. – Хочешь сюрприз… хорошо. Мне удалось кое-что узнать о нашем талантливом мистере Рипли, то есть Ларсе Слэйтере.

– То, что он родился во Франции? Так он этого и не скрывает.

– Мне удалось взломать его электронную почту.

– А что для тебя это представляло какую-то проблему?

– В том-то и дело, что нет. Но вот с почтой этого садовника возникли проблемы.

– Хорошая защита?

– Не то слово. Вот я и подумал, зачем обычному, пусть и талантливому ландшафтному дизайнеру такой серьезный уровень защиты?

– Может, он шпион? – пошутил я.

– Вполне, вероятно, – серьезно ответил Фрэнк. – Так что шутки здесь неуместны. А если учесть его близкую «дружбу» с миссис Теллер, правой рукой Элизабет, – получается интересная картинка потенциального промышленного шпионажа. И в свете этого – смерть профессора и пропажа дневника – мне видятся очень логично.

– Да, пожалуй. Но я так понимаю, что самое главное у меня впереди.

– За это мое «открытие», в общем-то, ты меня должен угощать коньяком.

– Без проблем. Только… давай завтра. Сегодня уже достаточно алкоголя. Тем более что мне завтра придется сесть за руль.

– Конечно, иначе я рискую заснуть в такси. Так вот… – Фрэнк не спеша допил коньяк и кофе и, расслабленно развалившись в кресле, продолжил: – Ларс переписывался с некой или неким Ниагарой.

– И что? Что в этом такого примечательного для нас?

– Два момента. Во-первых, переписка, зашифрована.

– Но, насколько мне известно, существуют программы как шифровки, так и расшифровки? – очень удивился я, пытаясь вспомнить когда-то мельком прочитанные сведения.

– Есть. Но эта переписка закодирована «своим», индивидуальным шифром, основанном на определенной (логической, ассоциативной, интимной и так далее) договоренностью между двумя людьми или группы людей. Посмотришь – поймешь. И вряд ли нам без дополнительных сведений удастся ее расшифровать.

– А второй момент?

– Мне пришлось долго выявлять место нахождения компьютера этой Ниагары. Ай-пи-адрес был скрыт анонимайзером. Но программа была устаревшей и мне все же удалось узнать географическую точку объекта.

– Ну и? – прошептал я, замерев в ожидании.

– Это Корсика. Город Корте.

– Почему ты сразу мне не рассказал? – взорвался я. – Ты разве не понимаешь, как это важно?

– Успокойся, Марк. В том то и дело, что понимаю. И если бы я тебе рассказал об этом днем, то на ужин сюда мы бы не попали. Ты бы с головой ушел в свое расследование, и мне бы тоже пришлось погрузиться в работу…

– Наше, Фрэнк, расследование, наше.

– Конечно наше! А я хотел немного расслабиться в первый день своего приезда в этот очаровательный город. Я не был в Париже больше года! Вот и не хотел нам испортить праздник.

– Мы сейчас едем в отель, и я этим займусь, – отрезал я.

– Тебе надо хорошо выспаться. Я не хочу наши с тобой жизни подвергать опасности.

– Высплюсь. «Напитаю» информацией подсознание и лягу спать. Фрэнк, и ты даже не понял, кто эта Ниагара – мужчина или женщина?

– Представь себе. Это всего лишь несколько строчек. Завтра сам почитаешь. И, может, сумеешь вычислить, – съязвил хакер. – Удалось прочитать немного, по-видимому, письма после прочтения сразу же удалялись.

– И ты не смог восстановить удаленные письма?

Тодескини взглянул на меня так, будто я сделал ему непристойное предложение.

– Марк, ответь мне, пожалуйста, ты сможешь на удаленном расстоянии от партнерши сделать ей ребенка?

Растерявшись, я не сразу сообразил, о чем это он. Но затем догадался:

– Смогу. Если у нее будет пробирка с моим эякулятом.

– То есть нужны дополнительные факторы. Вот и я смог бы восстановить удаленные файлы при определенных условиях. Как ты думаешь, что происходит при удалении файла?

– Файл должен остаться на жестком диске.

– Да. В файловой системе для него меняется один атрибут и таким образом он помечается как удаленный. При этом содержание файла по-прежнему остается на жестком диске, и его можно восстановить с помощью одной из множества программ. Есть способы безопасного удаления файлов без возможности их восстановления. Для этого разработано достаточно утилит-шредеров, которые с помощью несложных методик перезаписывают участки диска, на которых были расположены удаленные данные. Тогда даже при использовании технологий восстановления, при которых производится считывание данных непосредственно с магнитных носителей, восстановить удаленные файлы будет невозможно. Хотя и для таких случаев существуют лазейки. Но я думаю, что наши объекты: Ларс и Ниагара – удалили свою переписку обычным способом, отправив ее в корзину. Мне пока удалось вытащить переписку только за вчерашний день. И мне совсем не понятно, почему ее не стерли.

– Давай лучше вернемся к зачатию ребенка на расстоянии.

– Хорошо. Я смог бы восстановить письма, если бы у меня на это было больше времени.

– Или чей-нибудь компьютер.

– Да.

– А по-другому невозможно?

– Возможно. Если ты гениальный хакер или работаешь в спецслужбе. Нужно «просто» взломать сервер электронной почты. Я могу заняться и этим, но не знаю, надо ли?

Я задумался, и мои, уже почти уснувшие мозги оживились. Мне не терпелось заняться работой. Почувствовав адреналиновый смерч в крови, я возбужденно, но не очень громко, прорычал:

– Фрэнк, давай сейчас рассчитаемся и поедем.

– Подожди, Марк. Еще пара минут.

– Зачем?

– Я тебе еще не все сказал.

– Что?

– Тише, тише. Ты же среди людей! Не в джунглях! Меня интересует общение Лоры со Стюартом, вашим магом.

– Ну, если ты об этом, – сразу успокоился я, – меня этот факт и не очень-то удивил. Судя по телефонным звонкам, которые ты сам отметил, их общение не выглядело таким уж интенсивным. Ну передавал ей Кристиан сведения щекотливого характера, возможно, они и были любовниками… Но что из того? Круг знакомств Лоры был крайне широким: la noblesse oblige.

– А тебе не кажется, что у них с экстрасенсом мог опять возникнуть какой-то совместный проект… скажем, сомнительного рода и, как следствие этого, какой-нибудь конфликт, приведший к смерти журналистки?

– Я думал об этом… Такой вариант, конечно же, нельзя исключить, – вздохнул я огорченно. – Но нам нельзя распыляться, пытаясь одновременно отрабатывать все подходящие версии. Если уж не подтвердиться та, над которой мы работаем сейчас, будем рассматривать другие. Хотя очень бы не хотелось. Чтобы проверить эту версию, связанную со смертью Мишель… нам потребуется немало времени, – уныло констатировал я и допил кофе.

Всю дорогу домой мы молчали: очень уж насыщенным выдался день. Прежде чем попрощаться на ночь, Фрэнк принес мне распечатку переписки, которую ему удалось выяснить. На листке действительно было немного информации:

«Непентес: «Ты думаешь, что лилии мертвой лошади не нужны трюфеля?»

Ниагара: «Лилия мертвой лошади хочет раскрыть лживые часы. Ей могли быть интересны земляные черви, но не настолько, чтобы рисковать своим петухом и лягушкой».

Непентес: «Ну а Эйфелева башня?»

Ниагара: «Она действительно высокая, ей-по фигу. Главное, чтобы лягушатник плодился. А, может, все-таки мышеловка?»

Непентес: «Не знаю, возможно, лев. Он зарянку окучивает, будто та зовет его сеять углерод. Мог дать сыра».

Ниагара: «А свинья не кукует?»

Непентес: «Бывает кукует, но в этой норке – нет. Хрюшка убаюкивает мутинус собачий, поэтому лучше сделает себе обрезание, чем станет мешать смердящему рогу осьминога. Хотя напрасно ты ее так…»

Ниагара: «Кукольные глазки так же дружит с гиднорой…»

Поначалу прочитав эти странные записи, я подумал, что наш Ларс со своим абонентом просто дурачатся. Почему бы нет? В конце концов аналогичной переписки в Интернете не так уж и мало. Но… во всем этом просматривался смысл. Хотя, может, мне так хотелось думать.

Принимая душ, я пытался понять, откуда мне известны некоторые слова из этой переписки… То, что это латынь-несомненно, но что они обозначают? Термины? Озарение пришло вместо Морфея. Вскочив с постели, я включил ноутбук. Спустя пять минут я понял, что озарение меня не обмануло. В переписке были использованы название растений: непентес, мутинус собачий, кукольные глазки, лилия мертвой лошади, гиднора, смердящий рог осьминога. Я взял свой рабочий блокнот и выписал в него «расшифровку»:

«Непентес Аттенборо (Nepenthes attenboroughii) – растение Крысолов.

Даже самые безобидные из растений вида Непентес удивительны сами по себе. Но вид, который обнаружили в августе 2009 года потряс воображение даже опытных ученых. Этот вид считается самым большим плотоядным растением на Земле и способен питаться даже крысами.

Оно было обнаружено на горе Виктории в Филиппинах и названо в честь известного исследователя природы.

Мутинус собачий (Mutinus Caninus).

Пожалуй, сложно себе представить более уродливый гриб, чем этот. Эти грибы, с очень неприятным запахом, распространяют свои споры через слизь, которая образуется на конце и переносится мухами. Свое название, как несложно предположить, оно получило из-за сходства своего строения с определенной частью тела собак.

Гиднора Африканская (Hydnora africana).

Это растение не только неприятно на вид. Похожее на голову морской безглазой змеи, раскрывающей свою пасть, оно обладает отвратительным запахом, привлекающим насекомых.

Это растение-паразит, прикрепляющееся к корням растения-носителя, оно привлекает своим зловонием своих естественных опылителей – навозных жуков.

Лилия рода Арум (Helicodiceros muscivorus).

Эту лилию называют лилией мертвой лошади. Название говорит само за себя. Это огромный цветок, обладающий запахом гниющего мяса. Он привлекает насекомых, которые попадают в ловушку на некоторое время, а затем улетают, распыляя пыльцу вокруг.

Растение «кукольные глазки». Свое название оно получило благодаря своему необычному виду, напоминающему жуткую композицию из вырванных человеческих глаз, насаженных на штыри. Существует так же менее говорящее название этой жути – белый воронец. Растение не представляет смертельной опасности. Эти «милые» ягодки на красных ножках появляются на свет во второй половине лета. Но нужно заметить, что растение является ядовитым, так его применение в пищу может вызвать рвоту, тошноту, боли в животе, судороги и даже потерю сознания, но летального исхода в любом случае не предвидится, и это не может не радовать.

Гриб морской Анемон (Sea Anemone Mushroom) и «Смердящий рог осьминога» (Octopus Stinkhorn). Гриб, получивший название «смердящее рог осьминога», не только отвратительно выглядит, но и воняет, так, что не описать словами».

Проанализировав эту информацию, я сделал вывод, что все эти «прелестные» растения – плотоядны, отвратительно выглядят и еще «лучше» пахнут, кроме того некоторые из них смертельно ядовиты.

Все остальное тоже можно будет расшифровать, но пока действительно нет дополнительной информации для понимания того, что скрывается за этими экзотическими «цветочками».

…Мне снились «кукольные глазки». Эта «красота», похожая то ли на инопланетный сорняк, то ли на вкопанный в землю тотем с насаженными на него человеческими глазами, выросла у меня на груди и, протягивая свои тонкие корни-щупальца к моему лицу, пыталась изъять и мои органы зрения, дабы, по-видимому, пополнить ими свою «чудесную» коллекцию.

Никогда раньше я так не радовался наступлению хмурого и мрачного утра. После такого кошмара меня не огорчил бы даже разразившийся в моем номере ливень вкупе с громом и молниями.

Смыв в душе со своего тела вязкий пот ночного страха, я чуть воспрянул духом. А вскоре, после того, как мы с Фрэнком не очень плотно позавтракали у него в номере, мои страшные сновидения мне показались вполне невинными.

Чуть позже десяти утра на арендованном «пежо» мы выехали в Довиль, расстояние до которого составляло чуть больше трехсот миль. Вероятность, что мы сможем там поговорить с родственниками Мишель, была крайне мала. Но другого пути я не видел. Даже если не осталось никого из членов семьи мадемуазель Байю, должен же быть хоть кто-нибудь, кто сможет вспомнить покойную актрису или ее родственников.

Фрэнк любезно усадил меня за водительское кресло, но я и не сопротивлялся. Погода, несмотря на ее первоначальный, явно «ошибочный», посыл, приятно порадовала неожиданно ясным небом и ласковым солнцем, что показалось мне хорошим знаком. Легкий туман обещал рассеяться.

Первым нашим ярким впечатлением при подъезде к Руану, стал Руанский собор XII века. Туман еще не полностью развеялся и величайшее архитектурное творение, вдохновившее Моне, Флобера, было окутано дымкой. Мы с Фрэнком вышли из машины размяться и прикоснуться к окружающей красоте. Собор выглядел немного размытым и сливался с воздухом, облаками и небом. Я зачарованно смотрел, как ажурная готика менялась под воздействием света. Возникло удивительное чувство нереальности происходящего, наверное, именно такого ощущения и хотели добиться средневековые зодчие.

Спустя некоторое время, полюбовавшись собором, мы зашли в маленькое кафе перекусить горячими круассанами и кофе.

Следующий город, встретившийся нам на пути, был Онфлер – морские ворота Нормандии. Город – совсем не похожий на другие портовые города-оказался очень живописным, с деревянными церквями, яблоневыми садами и узкими улочками. В Онфере мы не стали останавливаться, хотя здесь можно было бы пообедать знаменитыми нормандскими устрицами и другими морскими деликатесами. От дегустации кальвадоса, воспетого Ремарком, тоже пришлось отказаться.

К Довилю мы приехали около двух пополудни. Этот респектабельный курорт почти и являлся конечной целью нашей поездки. «Почти», потому что нам нужен был его пригород.

Мягкий климат, роскошные отели, шикарные магазины, казино, конные бега, гольф-клубы, мировой чемпионат по поло, фестиваль американского кино, крупнейший аукцион лошадей… Колыбель роскоши и богатства. Когда я заработаю чуть больше денег – приеду сюда, чтобы в полной мере насладиться здесь скромным отдыхом.

Мы проезжали мимо изысканных вилл, сочетающий модерн, нормандский стиль, элементы готики и ренессанса. Остался позади известный во все мире ипподром La Touques, где проходят международные скачки.

Пик сезона – июль – сентябрь – уже прошел. Тем не менее октябрь смог нас порадовать теплой, удивительно красивой осенью. Природа здесь была вполне типичной для самой привлекательной части Нормандии: сосны, песчаные пляжи, леса, луга. Наслаждаясь погодой и открывающимся видом из окна, я совершенно абстрагировался от нашего расследования. Доселе дремавший Фрэнк вдруг встрепенулся и удивленно заметил:

– Знаешь, у меня такое чувство, что я уже все это видел… Хотя знаю точно, что ни разу здесь не бывал.

– Конечно. Ты же смотрел хотя бы один французский фильм? – рискнул я блеснуть своей эрудицией.

– Здесь снимаются фильмы?

– Да. А знаешь почему? – спросил я, надеясь, что уж этого он точно не знает.

– Не знаю. Но могу предположить, – усмехнулся Тодескини.

– Ну и?

– Находясь в состоянии дрема, я, тем не менее заметил дощатый настил на пляже, достаточно длинный. Вроде ты и на пляже, а идти комфортно. И море рядом. Снимать опять-таки удобно.

– Ты это знал, – мрачно буркнул я. – Ты не мог догадаться.

– Ну если тебе так легче, считай так, – ехидно улыбнулся мой помощник. – Я просто минуту назад вспомнил, что Клод Лелюш снимал здесь свою знаменитую картину «Мужчина и женщина». А проезжая мимо пляжей, я обратил внимание на этот настил. Сложил два и два. Логика, мой юный друг Ватсон, чистая логика.

– Я надеюсь, что твоя «чистая «логика блестяще проявит себя и в дальнейшем.

– Ты можешь надеяться, а я уверен, – парировал он, нахлобучив на голову синюю бейсболку и такого же цвета очки. – Долго еще? Что подсказывает навигатор?

– Еще минут пятнадцать, и мы будем на месте.

– Надо бы поесть. Может, заедем в какой-нибудь ресторан? Кто знает – сколько времени у нас займут дальнейшие поиски.

Сонливое состояние Тодескини сменилось активными двигательными движениями его шеи и головы в поисках какого-нибудь подходящего заведения. Вскоре Фрэнк заметил небольшой торговый центр. Припарковал машину на стоянке, мы вышли из нее и, слегка размяв легкую скованность тела, поднялись на второй этаж. В маленьком, но уютном кафе мы «слегка перекусили»: кальмарами в собственном соку с помидорами и шафраном на подушке из кукурузной поленты, седлом барашка с рагу из бобовых и яблочным пирогом с сабайоном на основе шампанского и лесных ягод. Насладившись такой отменной трапезой, мы отправились дальше, тем более что цель нашей поездки была совсем рядом.

Спустя десять минут сверившись с навигатором, я повернул на проселочную дорогу. Одетые плющом изгороди не скрывали высоких нарядных домов, разделенных садиками.

Мы подъехали к особняку из тесаного камня с голубым тентом над дверью, вполне современному и добротному, с аккуратным палисадником и ухоженным садом. Припарковав машину неподалеку от коричневых ворот и осмотревшись, мы подошли к металлической калитке. Осмотревшись и не найдя какого-нибудь переговорного устройства, вроде домофона, Фрэнк решительно нажал на звонок в виде эллипса с кнопкой– зрачком посередине. Интересно, кто автор такой «говорящей» детали? Во всяком случае, чтобы придумать звонок, напоминающий глаз, надо обладать своеобразным чувством юмора.

Открылась дверь дома, и стройная светловолосая девушка легко спустилась вниз по ступенькам. Из-за невысокой калитки мы могли наблюдать ее легкие, грациозные движения. Светло-голубое длинное платье создавало эффект летящей походки, казалось, что женская фигура плывет по воздуху. Когда девушка подошла к воротам и открыла калитку, мне стал заметен ее более зрелый возраст, чем я полагал поначалу. Бледная кожа, высокий лоб, правильные черты – в общем, приятное и располагающее лицо. Стрижка – «каре», светло-русые волосы уложены с нарочитой небрежностью. Но слегка жестковатый взгляд серо-голубых глаз, обозначившиеся носогубные складки, и решительный подбородок несколько нивелировали ее моложавость. Красивая женщина, лет сорока. Умелый макияж придавал ее образу зрелую чувственность, в котором легко просматривалось желание доминировать, а чуть выпуклая, «околоротовая» часть, лица говорила об импульсивности этой дамы.

– Добрый день, месье, – чуть удивленно и порывисто поздоровалась женщина. И я ощутил чуть пряный флер духов и… легкий запах алкоголя, хотя по ее внешности не было заметно, что женщина выпила. Импульсивность и нетерпеливость этой дамы я почувствовал сразу, несмотря на то что она пыталась себя сдерживать и внешне выглядела вполне спокойной. Обычно импульсивный человек мгновенно принимает решение, не задавая себе вопроса о его правильности своего выбора. И, по-видимому, стоящая перед нами женщина относилась к категории людей, которые могут семь раз отрезать, ни разу ни отмерив, хотя они любят поговорить; и для них в общении важен в большей степени сам процесс, нежели результат. Поэтому я оптимистично предположил, что здесь у нас состоится разговор, и как показало будущее, – не ошибся.

Мы представились. Я показал ей удостоверение частного детектива и объяснил причину нашего появления у ее, как впоследствии оказалось, дома.

Ей понадобилось менее секунды, чтобы принять решение.

Мадам Изабель Безансон, – ответила женщина низким тембром голоса а-ля Аманда Лир. Но в меццо-сопрано мадам Изабель я почувствовал некую искусственность. Возможно, она актриса или певица, и такая манерность в «подаче» голоса для нее естественна. – Прошу вас, пройдемте в дом, – пригласила нас дама.

По песчаной широкой дорожке мы последовали за женщиной, любуясь ее пружинистой походкой и «говорящими» бедрами. Миновав кованую скамейку и скульптуру гнома, «выглядывающего» из-под шарообразного куста вейгелы, мы подошли к крыльцу и поднялись по каменным ступенькам к входной витражной двери, которую хозяйка порывисто открыла.

Светлый холл впечатлял своими размерами и чрезмерным количеством деталей: различных светильников, фигурок, статуэток, шкатулок и какой-то еще «мелочью», чью «конкретность» трудно было определить с первого взгляда.

Пахло здесь как-то особенно, но вполне приятно – смесь свежести и цветов, с примесью чего-то химического-возможно, чистящего средства для ковров.

Проследовав за Изабель в конец коридора, мы зашли в огромную, изысканно обставленную гостиную. Дизайнерское решение интерьера комнаты было несколько смелым, на мой взгляд. Стены, потолок, портьеры и пол были выполнены в очень светлых кремовых и бежевых тонах, но цвет остальной обстановки – гранатово-бордовый – показался мне вызывающим. И еще одна тема присутствовала здесь – развешанные по стенам картины морских пейзажей, радовавшие глаз и, несмотря на некоторые устрашающие изображения, они даже успокаивали. Хотя, быть может, на мое восприятие так благотворно влияла тихо льющаяся музыка Вивальди.

Мадам Безансон предложила нам присесть. Я сел в «ягодное «кресло, а Фрэнк, с его длинными ногами, выбрал диван, обитый таким же светло-малиновым дамаском. Мраморный камин пока еще бездействовал, но «согревал» розоватым искусственным свечением, создававшим уют и мнимое ощущение тепла.

– Могу я предложить вам что-нибудь выпить? – спросила мадам Изабель «своим», оказавшимся чуть выше, чем у известной певицы голосом, тоже низким, с приятной шелестящей хрипотцой. – Мой супруг на работе. Составите мне компанию? – полуутвердительно спросила женщина, присев в кресло напротив Фрэнка. Поддержать даму, конечно же, было необходимо, дабы она стала разговорчивее. Впрочем, для мадам Безансон, возможно, выпивка не являлась обязательным условием для ее словоохотливости. Но если бы мы отказались – разговор вряд ли мог состояться в нужном для нас ключе.

– Не откажемся от какого-нибудь дижестива, – нагло опередил меня Фрэнк.

Хозяйка понимающе улыбнулась.

– Ну тогда я вам могу предложить кальвадос. Этот напиток считается королем дижестива. – Женщина подошла к барной стойке, на которой угадывались алкогольные напитки, наполнявшие разноцветные бутылки и не требующие охлаждения перед подачей.

Поколдовав у бара, мадам Изабель принесла на подносе бутылку кальвадоса, три коньячных бокала, плоское блюдо с виноградом и вазочку с конфетами. Поставив угощение на стол, она довольно улыбнулась. В ее чуть кошачьих грациозных движениях было что-то от верховной жрицы, и вся картина напоминала какой-то древний культовый ритуал.

Разлив по бокалам напиток и пригласив нас попробовать кальвадос и виноград из ее сада, она присела и первая подняла свой бокал:

– A votre sante, – мягко произнесла она и пригубила свой бокал.

Мы поддержали традиционный тост «на здоровье», чуть приподняв свои бокалы.

Кальвадос оказался приятным, с выраженным грушевым оттенком, хотя яблочный тон в нем тоже присутствовал.

– Я слушаю вас, – сказала женщина, подождав, пока мы сделаем по глотку напитка и оценим его, хотя она не очень афишировала свой интерес к нашей реакции.

Я выразил свое искреннее восхищением напитком, Фрэнк-тоже.

Мадам Безансон радостно заулыбалась и прокомментировала свое удовольствие, вызванное нашей похвалой:

– Это мое хобби. Я увлекаюсь приготовлением домашних наливок и бренди, для личного употребления конечно. И кальвадос, который вы сейчас дегустируете, – мой новый сорт домашнего бренди. Назвала я его «Изабель», – она засияла самодовольной улыбкой. Мне хотелось, чтобы этот напиток отражал мой противоречивый характер, но не нарушая гармонии и целостности моей натуры.

– Безусловно, вам это удалось, мадам Безансон, – безапелляционно заявил Фрэнк.

– Можно, просто Изабель, – растаяла винодел.

– Фрэнк, – заиграл улыбкой хакер.

– Марк, – просто сказал я.

– Мне очень приятно, что у меня в гостях так неожиданно, – она всплеснула красивыми тонкими кистями рук, – оказались такие приятные молодые люди. Только не знаю – смогу ли я вам помочь. И я не совсем поняла, в связи с чем вы приехали из Англии? – Она слегка приподняла темные ниточки бровей.

– Мы разыскиваем кого-нибудь из родственников семьи Сорель, которая здесь когда-то проживала. Им оставил небольшое наследство умерший в Англии родственник. Насколько нам известно, этот дом когда-то принадлежал им, – полувопросительно сказал я.

– Им принадлежал сарай, стоявший на этом месте, который мы превратили в дом. – Она надменно повела плечами, скривив в презрительной усмешке пухлые губы.

– Так уж и сарай? – усмехнулся Фрэнк. К моему удивлению, Изабель смутилась:

– Ну это как смотреть. Во всяком случае, мне казалось именно так. – Дама кокетливо стрельнула глазами. И уже твердо добавила: – Но по сравнению с тем, что вы видите сейчас, – она сделала левой рукой округлый плавный жест, указывающий на окружающую обстановку, – это был неказистый домишко. – Мы с мужем подыскивали не очень дорогой дом, но такой, который можно было бы перестроить заново. Агент предложил нам несколько вариантов, и мы остановились на самом оптимальном для нас.

– Скажите, а кто вел торги, выступая в качестве владельца дома? – оживился Фрэнк. – Супруги Сорель?

– Насколько я помню, нет. Была женщина, их дальняя родственница, которая являлась опекуншей девочки лет восьми, внучки супругов Сорель, которые к тому времени уже умерли.

– А что, мать девочки тоже умерла? – удивился я.

– Нет. Ее мать находилась в психиатрической клинике. – Изабель отщипнула виноградинку тонкими пальцами и медленно, картинно положила ее в полураскрытые блестящие губы.

Кого из нас она пытается соблазнить? – подумал я. Или, приняв нас за геев, решила проверить свои женские чары? Хотя Фрэнк был одет, как обычный провинциальный клерк, вынужденный экономить на качественном креме для бритья. Я выглядел получше, но, в любом случае, нам было далеко как до гламурно-женственных мальчиков, так и до стильно-мужественных метросексуалов.

– А что? Что-то не так? – Вдруг испуганно встрепенулась она. Все было абсолютно законно. Та женщина предоставила все необходимые документы. Мой муж-юрист и…

– Нет, нет, – перебил я ее, – все в порядке, не волнуйтесь. Просто мы предполагаем разыскать мадам Сорель и ее дочь, поэтому нам и нужны подробности той сделки. Если мы сможет найти женщину, совершавшую с вами сделку купли-продажи, у нас появится шанс разыскать и кого-то из членов семьи.

– А вы не посмотрите в документах, как звали ту женщину и внучку супругов Сорель, – вмешался Фрэнк, произнеся фразу без всякой вопросительной интонации, будто бы Изабель должна радоваться такой чести-ему угодить.

– Да, конечно. Я сейчас принесу, – с готовностью ответила мадам Безансон.

Может, она действительно хочет угодить Фрэнку? Хотя ей, наверно, скучно здесь одной. А провести время в беседе с приятными мужчинами (истинная наша суть, надеюсь, видна опытному женскому глазу) – почему бы нет? Тем более дамочка, судя по ее хобби и количеству напитков в баре, не прочь выпить.

Изабель вышла из комнаты. Я посмотрел на Фрэнка, который не скрывал своей довольной ухмылки и, не стесняясь, допивал кальвадос. Я только немного пригубил алкоголь, зная, что нам еще нужно возвращаться в Париж.

Минут через пять возвратилась мадам Безансон, держа в руках кожаную темно-коричневую папку. Женщина вынула несколько документов и показала их нам. Просмотрев бумаги, я с трудом скрыл свое удивление. Предпоследней владелицей «сарая» была Оливия Виар, она же являлась опекуншей Катрин Сорель!

– А вы, случайно, не знаете: кем приходится девочке эта женщина? И, может, вам известно, куда они затем уехали? – спросил я.

– Отвечаю на первый вопрос – нет. На второй – точно не скажу. Кажется, куда-то на юг Франции. – Изабель улыбнулась Фрэнку и, взяв бутылку кальвадоса, налила золотисто-коричневый напиток в опустевшие бокалы, то бишь в свой и Фрэнка. – Мы ведь приехали из Эврё, поэтому знали о семье Сорель совсем немного.

– А вы не знаете, в какой клинике находилась мать девочки? – игриво улыбаясь, задал вопрос Тодескини.

«Может мне пора удалиться?» – подумал я (иногда жало зловредности пробивает брешь в моем обычном добродушии). Впрочем, раздражался я зря. Умелое заигрывание Фрэнка все же принесло определенные плоды.

– Я вспомнила! – слегка экзальтированно вскрикнула женщина. – Катрин со своей родственницей уехали на Корсику. Но в какой клинике находилась мать девочки, я не знаю.

В общей сложности мы узнали даже больше, чем рассчитывали. Потихонечку стала вырисовываться связь Мишель с Оливией… Но при чем здесь убийство? Мы еще попытались выудить у Изабель нужную информацию, но безрезультатно. Женщина, судя по всему, рассказала нам все, что знала. Можно было уходить. Фрэнк тоже это понял.

Мадам Безансон не очень-то хотела нас отпускать, очевидно, дефицит мужского внимания нами был еще недостаточно компенсирован. Но мой приятель умел останавливаться на безобидном флирте, не давая авансов на будущее. Искренне поблагодарив Изабель, я напоследок спросил дорогу к местному кладбищу. Женщина, захмелевшая чуть больше, чем пристало для полудня, слегка погрустневшим голосом рассказала нам, как проехать к погосту.

В машине я задал Тодескини вопрос:

– Скажи, Фрэнк, твоя совесть молчит?

– Она у меня с детства находится в глубоком, летаргическом сне. И я не хочу ее будить, – ответил он, почесав затылок. – Собственно говоря, что ты пристаешь к моей спящей совести? Мы развлекли девушку, сделали доброе дело. Почему мне должно быть стыдно? Нужно максимально использовать свое обаяние, а не быть таким занудой, как ты. Давай лучше обсудим полученные сведения. Что мы имеем?

– Ладно, это я так, для профилактики… Иногда же я могу поворчать, может, это старость или климакс. Мой приятель посмотрел на меня, округлив глаза:

– По-моему, это называется «кризис среднего возраста».

– Ну, возможно, и так. Приступим к делу, – сказал я, выруливая на широкую проселочную дорогу. – Делаем допущение, но, думаю, его вероятность – 99,9 %. В 1985 году Мишель, окончив школу, уезжает из своего родного города и поступает в театральную школу Парижа. Арендует вместе со своими сокурсницами очень дешевое жилье в предместье. Семья у девушки не относилась к категории благополучных: после смерти своей матери она осталась с пьющим отцом, умственно отсталой старшей сестрой и крошечной племянницей, хотя юная актриса эти факты тщательно скрывала.

– А на какие деньги она приехала в Париж, осталась жить и учиться в этом отнюдь не дешевом городе?

– Может, заработала?

– Как?

– Способов для красивой молодой девчонки, не отягощенной принципами нравственности и морали, достаточно. Съемки эротического содержания, проституция… А затем, возможно, шантаж.

– И за это ее убили?

– Может быть.

– Я так не думаю, – ответил озабоченно Фрэнк, разглядывая в окно строения, расположенные вдоль дороги. – Что-то есть хочется, – объяснил он свою озабоченность.

– Почему ты так не думаешь? – спросил я, игнорируя его нытье.

– Прошло более пяти лет после ее отъезда из дома. Если это шантаж – зачем столько ждать?

– Согласен. Но меня сейчас больше интересует Оливия Виар. Поэтому предлагаю тебе проехаться на кладбище, а потом уже можно будет поесть.

– Хорошо, – недовольно буркнул Фрэнк. – Ты хочешь найти кого-нибудь из усопших с какой-нибудь знакомой фамилией? – желчно пошутил Тодескини.

– В одном ты прав, но я буду искать что-то типа дощечки или плиты с фамилией Сорель или, возможно, каким-то другим именем… пока еще не уверен в своих предположениях… – Я чуть было не пропустил нужный поворот, но мне удалось в него вписаться.

– А искать кого-то на кладбище неуместно, конечно, кого-то живого, – я не смог сдержать раздражения, и тут же, пожалев об этом, постарался исправить свою оплошность: – Извини, Фрэнк, я понимаю, ты голоден и успел устать с непривычки… Я уже и забыл о твоей настоящей профессии. Но, поверь мне, коль мы уже здесь, в этом городе, где родилась Мишель, надо попытаться найти любые зацепки, чтобы потом не пришлось жалеть об упущенных возможностях.

Припарковав машину неподалеку от кладбища, мы вышли на поросшую мелкой травкой поляну и пошли по широкой аллее.

Было уже пять часов. Из-за ясного голубого неба и теплого, несмотря на октябрь, солнца, ухоженное кладбище, казалось, дышало покоем и умиротворением. И я подумал, что те, кто нашел здесь свое последнее пристанище, должны быть вполне довольны окружающей их благодатью. Высказав эти мысли вслух, я пожалел об этом. Фрэнк сразу же съязвил, что это впечатление о местном погосте он запомнит как некое мое пожелание.

Белые, кремовые, розовые стелы рядами высились на зеленовато-бежевом травянистом ковре. Вдали виднелся золотистый купол небольшой церкви. Кладбище было не такое большое, как я себе надумал. Мы с Фрэнком визуально разбили его на секторы и стали методично обходить аллею за аллеей: я – с одного конца, а Тодескини – с другого. Имена, эпитафии, выгравированные на мраморе, камне… Но никаких знакомых фамилий я не встретил, хотя супругов Сорель, по-видимому, должны были похоронить здесь, в предместье Довиля. Не думаю, что для этой цели их увезли на городское кладбище. Хотя это предположение могло быть ложным, к примеру, если предки родителей Мишель – уроженцы других мест. Впрочем, мадам Виар действительно могла являться родственницей семьи и, быть может, кто-то из родных этой женщины был здесь похоронен.

Минут через пятнадцать мы встретились с Фрэнком у колумбария и направились в центральный зал, оглядывая по пути десятки похожих ниш с маленькими дверцами. Издали стены колумбария казались ярким ковром, сотканным странным цветным узором. Это картину создавали разноцветные букеты цветов, оставленных в углублениях ниш.

Фрэнк шел неподалеку, вдоль параллельной стены. И вдруг он остановился. Потом повернулся в мою сторону и победно улыбнулся. Я вприпрыжку подскочил к нему, стараясь не закричать, хотя кого бы я мог возмутить такой экспрессией?

Во все глаза вытаращившись на дверцу ниши, у которой стоял Тодескини, я прочитал: «Виктор Форестье 1920–1970. Stat sua cuique dies».

Рядом была ниша его супруги: «Николетта Форестье-Мартуре,1925–1970. «Spero meliora.»

– Надеюсь на лучшее, – перевел мой приятель.

В следующих трех нишах находились урны с прахом супругов Сорель и их сына Жюльена.

– Возможно ли, что Полин Форестье, прислуга профессора, – правнучка Виктора и Николетты и дочь Жюльена и Николь Сорель? – озадачился Фрэнк.

– Может быть. Во всяком случае, такой вариант можно предположить.

– Если это так, то такое открытие – это бриллиант в навозной куче.

– О чем я тебе недавно и говорил, – очень медленно, пытаясь сдержать рев первобытной радости в своей груди, заметил я. – Хотя это может быть и совпадением. Фамилия Форестье не такая уж и редкая.

– Я чувствую, как ты говоришь, спинным мозгом, что это не совпадение! – радостно заявил хакер. – Что дает особенный, весьма любопытный, оборот в нашем расследовании, – задумчиво прокомментировал Фрэнк.

Несмотря на то что больше уже никаких открытий не ожидалось, скорее – для очистки совести, мы прошли дальше, старательно оглядывая остальные ниши, но больше ничего не обнаружили. По-видимому, такой шаг с нашей стороны представлялся для фортуны совсем уж не скромным. Получить несколько приятных неожиданных сюрпризов за такое короткое время и рассчитывать еще на что-нибудь аналогичное – это даже не дерзость, это – наглость. А кто сказал, что удача сопутствует скромным?

Усевшись в машину, Фрэнк открыл свой ноутбук, и его пальцы виртуозно запорхали над клавишами устройства. Мне не надо было спрашивать, что он делает. Тодескини обладал великолепной памятью, и я был уверен, в своем изложении обнаруженных сведений он ничего не забудет. Я вел машину, находясь в состоянии взвинченного нетерпения, задвинув мысли о пустом желудке в дальний уголок своего сознания. Я уже строил версии, будучи уверенным в верности нашей догадки. Значит, кому-то, вернее мне, нужно возвращаться в Англию и мягко «прижать «мисс Форестье, дабы узнать у нее адрес клиники, где содержится Николь Сорель, а возможно, и другие «мелочи», касающиеся их семейных тайн.

Спустя минут десять боковым зрением я заметил, что мой приятель закончил печатать и сосредоточился на своих мыслях. Наверно, тоже анализирует полученную информацию и, решив это проверить, я спросил:

– Ну и что ты об этом думаешь?

– А я не думаю на пустой желудок, – он болезненно поморщился, положив руку на свой живот. – Мой желудок не привык к таким длительным перерывам между приемами пищи и теперь не дает покоя моим мозгам.

– Ну конечно. У тебя дома под рукой всегда есть какая-нибудь отрава, типа чипсов, на такой случай.

– Нет, в таких случаях я разделяю трапезу с Бифом. Он не сетует. Но дело не только в этом: без дополнительных сведений не следует выстраивать какие-либо версии, учитывая их возможную ошибочность, чтобы не попасть затем под их навязчивое влияние.

– Но не все же они могут быть ложными, – уверенным тоном развязал я дискуссию.

– Все. Объяснить? – азартно блеснул глазами Тодескини.

– Постарайся.

– Представь себе шахматную партию. Начало игры. Если ты сделал только один ход, ты разве можешь сказать, как будут стоять фигуры в конце партии? И какие вообще останутся? Да и в шахматах это даже легче. Надеюсь не надо объяснять почему?

– Не надо, – слегка раздраженным тоном ответил я. – Потому что хотя бы изначально имеешь представления о фигурах и возможностях их передвижений по шахматной доске.

– Да. Есть определенные правила, даже законы игры. А в жизни все намного сложнее, – притворно изобразив печаль, вздохнул он.

– Ну надо же! Какое глубокая мысль!

– Твой скептицизм неуместен. Ты ведь можешь и не играть. Зарабатывай на жизнь другим способом. Но я уверен, тебе не понравится работа, имеющая в своей основе определенный алгоритм действий, даже если она сложная и напряженная.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты любишь беспокойную жизнь, чтобы в ней было достаточно новизны во всех ее аспектах.

– Почему ты так думаешь? – Его вывод меня удивил.

– Давай об этом поговорим в следующий раз. Приведу тебе несколько примеров – ты сам все поймешь. – Улыбаясь, он повернул голову в мою сторону и добавил: – Только сначала поедим.

Заметив небольшое кафе при въезде в Обервиль, мы сделали свой выбор. Вкусно, быстро и сравнительно недорого поев, мы двинулись в Париж. Оставался небольшой отрезок пути, но я почти не чувствовал усталости, по-видимому, хорошие результаты поездки придавали мне сил, мотивируя на новые успехи в нашем расследовании.

Фрэнк пребывал в превосходном настроении: еще бы, в отличие от меня, за ужином он позволил себе выпивку. Почему-то мне вспомнилась Лора, пристрастившаяся к алкоголю в последнее время перед своей смертью… и мадам Безансон. Хотя злоупотребление спиртными напитками отнюдь не свидетельствует о скорой встрече с вечностью, но, пожалуй, совсем не отдаляет ее.

– Фрэнк, а тебе не кажется, что наша цивилизация погрязла в различного рода наркотиках?

– Не кажется.

– Почему?

– Потому что я уверен: она в них просто тонет.

Я на секунду оторвал голову от дороги, чтобы посмотреть на Фрэнка. Но тот был абсолютно серьезен. Этот факт воодушевил меня на разговор о судьбе человечества.

– Как ты думаешь, что толкает людей на саморазрушение? Ведь большинство из нас знает к чему приводит увлечение алкоголем, едой, игрой, даже работой… Не говоря уже о других пороках таких, как тяжелые наркотики.

– Не знаю, хотя я не особо задумывался об этом. Человек с самого рождения стремится к получению удовольствий. Ты хочешь это изменить?

– Нет. Это не в моих силах.

– А Всевышний хочет таких прогрессивных изменений? Нет, наверно. Иначе мы были бы менее порочны. Ты же веришь в судьбу?

– Да.

– Стало быть, если человек – наркоман (алкоголик, игрок, убийца и так далее), значит, такова его судьба. Так? А как же свобода выбора? Человек может остановиться и изменить свою жизнь? Или нет?

– Ты знаешь, к моему сожалению, я прихожу к выводу, что мы, уверенно полагая, что делаем какой-то выбор, ошибаемся. Этот шаг Там уже тоже запрограммирован.

– Почему? – удивился Тодескини.

– Мне не дает покоя определенный вывод, основанный на следующих аксиомах.

Первая: все взаимосвязано. Чтобы не растекаться мыслью по древу привожу в пример рассказ Брэдбери «И грянул гром…». Жизненная линия любого человека взаимосвязана с бесконечным количеством обстоятельств, мелких деталей… и жизненных рисунков других людей.

– Ну, скажем, это число связей совсем не является бесконечностью.

– В масштабах планеты – почти.

– Ты хочешь сказать, что если я сейчас чихну, то в конечном итоге такое мое бездумное поведение может привести к повторному извержению Эйяфьядлайёкюдля?

– Примерно. Но сейчас я не об этом. Меня больше интересует другое.

Ты читал книгу «Так что же все-таки мы знаем?»? Есть такой одноименный фильм.

– Нет. Ты мне собираешься пересказывать книгу или фильм?

– Мне понятен твой скепсис. Скажу больше… я даже его разделяю. Из всего прочитанного, для себя я сформулировал определенные постулаты, основанные на законах квантовой физики. – Я мельком взглянул на Фрэнка, ожидая его реакции.

– Это будет не слишком заумно?

– Нет. Если мы состоим из атомов, а те, в свою очередь, – из квантов, имеющих двойственную природу, и для которых не существует времени.

– Марк, я сейчас не в состоянии вдаваться в такие углубленные категории. Скажи, мне основной вывод, я его запомню, а потом самостоятельно обдумаю.

– Хорошо. Кстати, я выучил одну фразу этой теории наизусть, чтобы мне было проще ее формулировать:«…на глубинных уровнях наш мир представляет собой фундаментальное поле сознания; оно создает информацию, определяющую существование мира».

– Фрэнк, каждая клеточка нашего организма запрограммирована на определенный алгоритм действий. Так?

– Ты имеешь в виду, что сердце ежесекундно перекачивает кровь, печень чистит, почки фильтруют, пенис… Об этом не буду.

– Да, но эти органы состоят из клеток?

– Да.

– Но если у любого органа есть программа действий, значит, она есть у каждой клетки?

– Ну да, наверно.

– Не наверно, а точно. У нас в крови есть нейтрофилы – клетки, убивающие инфекцию и сами погибающие при этом. Другие клетки, лимфоциты, ответственны за приобретенный иммунитет, они же распознают чужеродные клетки и «обучают» этому своих «братьев по крови». Третьи, моноциты, «разгребают завалы» из погибших клеток. Ты понимаешь, к чему я веду?

– Понимаю, Марк. Мне это можно было объяснить даже на пальцах. Раз у каждой клеточки, органа существует «своя», очень жесткая программа действий, то и человек уже с самого рождения «обречен» на свой жизненный план, то есть – судьбу, в твоем понимании. А если и случается какое-то поворотное событие в жизни конкретного человека, то такой «пункт» с самого начала был «записан» в его программе бытия, хотя он может думать, что случившийся факт – следствие его желаний, усилий воли и прочее. Так?

– Примерно, да.

– Отлично. Знаешь, какой «пункт» предполагается моей судьбой на ближайший отрезок времени? – Он потянулся и зевнул.

– Догадываюсь.

– Это предстоящее событие не мешает твоей программе?

– Нет.

– Тогда будем считать, что мы пришли к общему знаменателю. И, заметь, я сдался практически без боя. – Он вытянул свою шею и повернул голову вправо, завидев яркие огни приближающего торгового центра. – А вот и симпатичное кафе показалось. Видишь, похоже, у меня хорошая «программа бытия». Не думаю, что тебе стоит этот факт оспаривать!

Глава 3

В начале десятого вечера уставший, но вполне довольный, я был у себя в номере. Тодескини пошел к себе. Принял душ, я просмотрел почту, но ничего интересного не обнаружил.

Спустя минут двадцать, изнемогая от нетерпения, я поднялся в номер Фрэнка. Удалось ли ему что-нибудь узнать?

Фрэнк сосредоточенно барабанил по клавишам ноутбука. Он тоже уже успел принять душ: влажные волосы Тодескини напоминали то ли рыжий клоунский парик, то ли супермодную мочалку, выполненную в стиле «провокативного перфоманса». Рядом с «рабочим ин– струментом «хакера на кофейном столике стоял рокс с прозрачным содержимым. Очевидно, Тодескини «допинговал» виски с содовой. Не отрываясь от работы и кивнув головой в сторону мини-бара, он произнес:

– Угощайся, все оплачено твоим щедрым приятелем.

– Это ты-то, щедрый? – ухмыльнулся я, усаживаясь в удобное широкое кресло, насыщенного шоколадного цвета. Номер Фрэнка был роскошнее моего, но не уровнем комфортности, а скорее стильностью дизайна. Хотя мне не очень импонирует преобладание темных тонов коричневой гаммы. Я предпочитаю более светлый интерьер: легкий и воздушный.

Решив воспользоваться предложением Фрэнка, я подошел к бару и, плеснув в высокий бокал немного виски, долил его щедрой порцией охлажденной содовой и возвратился на место.

– Все, готово! – обрадованно воскликнул Тодескини, не скрывая радостного возбуждения – можно даже сказать, экзальтации.

Приятель развернул ко мне монитор ноутбука, и взяв в руку свой стакан с напитком, уставился на меня своими хитрыми глазами, улыбаясь загадочной улыбкой а – ля Монна Лиза.

Фрэнку удалось узнать немного сведений из скромной биографии Полин Форестье, но все равно сегодняшний день был более чем успешный. Наше расследование, поначалу похожее на больного, вялого слона, которого принуждали участвовать в марафонском забеге, сейчас представлялось мне несколько иначе: здоровый и сильный великан саванны взял в толчке неплохой вес. Кто сказал, что обязателен марафон, если можно попробовать себя в тяжелой атлетике?

Нам нужно было срочно возвращаться домой, пока Полин не выпорхнула оттуда в неизвестном направлении. Исходя из полученной информации, это было более чем вероятно. Как, впрочем, и тот вариант, что ее могли лишить подобной возможности.

Мы с Фрэнком решили лететь вместе. Наше совместное сотрудничество, судя по всему, оказалось намного эффективнее моего одинокого «плавания».

Я позвонил супругам Риттер с предупреждением о своем скором прибытии.

До полуночи мы с Фрэнком обсуждали все факты, имеющиеся у нас на руках.

Если допущение, что «наша» Полин Форестье является племянницей Мишель Байю, – верно, то можно предполагать следующие версии. Вырисовывалась связь Оливии Виар, Полин Форестье и Кристель Ферра (если последняя является дочерью Мишель). Ларс Слэйтер родился во Франции, в Ницце, там же и закончил школу и колледж. Затем переехал с родителями в Англию. Пересечений Ларса и мисс Форестье мы пока не выявили. Возможно ли, что они были знакомы? Вполне. Хотя и не обязательно. Судя по всему, когда Полин говорила мне о просьбе профессора, она врала. Кто ей рассказал об обстоятельствах смерти Мишель Байю, и что еще мисс Форестье может знать об этом? Когда умерла ее родная тетка, ей было не более восьми лет. Может, актриса была убита по заказу Оливии Виар? Почему? Причин может быть много. И Полин каким-то образом узнала об этом? Боясь, что ей тоже уготована такая участь, девушка сбежала в Англию? Но разве побег в другую страну избавляет от опасности быть убитой? Сказала мне о «женском следе» в том, давнем, преступлении. Кого она подозревает? Кто мог «кормить» Лору галлюциногенами? Многие из ее близкого окружения. При чем здесь дневник и смерть профессора? Допустим, имел факт промышленного шпионажа, но он никаким образом не связан с убийствами Лоры и Мишель. Случайное совпадение в одном временном отрезке? Почему бы и нет? Могут ли они пересекаться? Могут, но не обязательно. По-разному складывая пазлы, мы так и не смогли составить цельную мозаику. Получилось какое-то одеяло, состоящее из множественных лоскутков, соединенных слабыми, тонкими нитями.

Безрезультатно промучившись, мы разошлись, чтобы как следует выспаться, и утром отправиться домой.

Мне не сразу удалось заснуть. Наши с Фрэнком неудачные попытки построить красивое, легкое и гармоничное сооружение, в которое хорошо бы вписались известные нам факты, рассыпалось, не позволив нам даже заложить прочный фундамент… и горечь разочарования испортила всю сладость прошедшего дня. Ворочаясь с боку набок, я сожалел, что мозг иногда нельзя отключить или хотя бы переключить, как телевизор, на другой канал.

Утро прошло непримечательно и уныло. В самолете мы с Фрэнком почти не общались, погрузившись каждый в свои мысли. Мне предстояло несколько важных дел и встреч, хотя некоторые из них вполне можно будет заменить телефонным разговором.

На такси мы поехали к Фрэнку. Из машины Тодескини позвонил одной сорокалетней женщине, любительнице птиц, хотя думаю, что больше ее привлекал хозяин Бифа. Я еще не видел эту даму, но понял со слов хакера, что она настойчиво проявляет интерес к нему. На время отъезда Тодескини попугай гостил у этой мисс Маргарет Терри. Фрэнк сказал ей, что заедет домой ненадолго и вновь уедет. Сидя рядом со своим приятелем на заднем сидении такси, я слышал звонкое щебетанье влюбленной дамочки. Минут пять мисс Терри рассказывала, что умнее и красивее птицы, чем Биф, нет во всем мире, и она будет счастлива общаться с этой замечательной птицей столько времени, сколько нужно Фрэнку и даже больше. Тодескини почти не отвечал, только перед тем, как отключить связь, он что-то буркнул в ответ навязчивой дамочке. Мне не все удалось расслышать, но когда приятель повернул ко мне голову, я решил было, что попугай умер.

– Что-то с Бифом? Заболел? – испуганно спросил я, не решаясь произнести вслух слово «умер».

– Хуже, – скривил он свое лицо в пароксизме ужаса. – Эта дура собирается зайти ко мне за дополнительным кормом для попугая.

– Разве она не может купить?

– Может, но не хочет. Я предлагал ей деньги для оплаты ее услуги, но она не хочет даже слушать. Придется потерпеть. – Он взглянул на меня как-то оценивающе, а затем ехидно улыбнулся: – Пока я буду заниматься делом, ты ее развлечешь.

Теперь я на него посмотрел с выражением лица, достойным места в массовке зомби.

– Но мне не хочется развлекать какую-то старую деву.

– А тебе и не придется, – он плотоядно усмехнулся. – Она сделает это за тебя. Но ей нужна публика. – Фрэнк недовольно пожал плечами. – Ты же хочешь, чтобы мы продвинулись в расследовании, а у меня появилась кой-какая идея. – И запрокинув голову на спинку сидения и прикрыв глаза, он погрузился в раздумья.

Я тоже последовал его примеру. Вспомнив свой сон (мне снилась большая, полноводная река), я стал размышлять над зашифрованной перепиской Ларса с неизвестной Ниагарой и все больше приходил к тому же выводу, который озарил меня сразу же после пробуждения. Фрэнку я еще не говорил о своей версии этой переписки – слишком уж неправдоподобной она мне казалась. Мне хотелось ее тщательно обдумать, прежде чем выслушивать иронические замечания своего коллеги. Честно говоря, я опасался его насмешек.

Поднявшись в его квартиру и усевшись в гостиной, мы занялись работой. Фрэнк пытался добыть еще каких-нибудь сведений, а я позвонил Полин Форестье, которая не удивилась моему звонку, у меня даже возникло ощущение, что девушка его ждала. Она согласилась встретиться с нами завтра вечером. Я не настаивал на более раннее время, чтобы не заставлять ее нервничать, да и нам нужно было передохнуть: на меня поездки и перелеты действуют утомительно, к тому же до Тауэринг-Хилла нужно было еще доехать! Из телефонного разговора с миссис Старлингтон я узнал, что вердикт по факту смерти профессора Биггса, произошедшей от сердечной недостаточности по естественным причинам, не претерпел изменений, а вот возбуждать расследование других обстоятельств – возможного несанкционированного проникновения в его дом – не стали за недостаточностью улик. Профессор страдал старческой деменцией (хотя исследования его мозга не выявило серьезных патологий) и даже если он вел какие-то записи, то вряд ли они могли представлять какую-то ценность, тем более что их никто не видел, а мисс Форестье могла неправильно интерпретировать занятие старика. В любом случае улик для возбуждения дела оказалось недостаточно. Но Элизабет не была с этим согласна, считая, что нельзя исключать версию промышленного шпионажа, и сейчас этим делом занимались сотрудники внутренней безопасности ее компании. Минерва откровенно мне сказала, что среди работников холдинга завелся «крот». Затем я позвонил инспектору Теллеру, который мне по факсу переслал анкетные данные всех, у кого брали показания по факту двух смертельных случаев: с Лорой Кэмпион и Аланом Биггсом.

* * *

Любительница птичек поначалу показалась мне приятной и даже чуть стеснительной женщиной. Но спустя пять минут чириканье этой маленькой пухленькой дамы, похожей на раскормленного воробья, меня стало несколько напрягать, а затем – ужасно раздражать. Очень темные, почти черные, волосы мисс Терри были коротко подстрижены и торчали в разные стороны отдельными кисточками, хотя я предполагал, что над этой, «дикобразной», прической немало времени колдовал стилист-парикмахер. Впрочем, «обряд таинства» над своим лицом женщина, по-видимому, совершала самостоятельно. Лучше бы она этого не делала. (Действительно, каждый должен заниматься тем, что умеет лучше всего.) Маленькие карие глазки – «переростки-головастики» женщины вцепились в меня мертвой хваткой, пытаясь своим взглядом ощупать все мои части тела, заглянуть во все закрытые одеждой места. Я чувствовал себя подопытным экспонатом в умелых полных руках профессионального инквизитора.

От докучливого кудахтанья мисс Терри меня спас Фрэнк, громогласно объявив, что мы можем уезжать, а затем не очень-то вежливо он выпроводил женщину за дверь. Подхватив сумки, мы спустились в гараж. Погрузив все в машину, мы уселись в его желтый «ягуар» и вскоре выехали на Бонд-стрит.

Я плохо знаю Лондон, поэтому по дороге Фрэнк-водитель взял на себя еще и функции гида. По дороге он мне поведал различного рода факты, касающиеся этой части Мэйфейра. Насколько они достоверны, я не знал, впрочем, в правдивости отдельных излагаемых им сведений я был уверен, потому что они были наглядны в своей убедительности.

Bond Street принято делить на две части – старую, Old Bond Street, и новую, New Bond Street. И как говорят, британской аристократии ближе старая, а новым британцам, таким как, к примеру, Элтон Джон или Бритни Спирс, больше по душе новая. Фрэнк мне рассказал, что здесь шила свадебное платье певица Мадонна накануне своего превращения в миссис Гай Ричи. А в середине XIX века на этой улице открыл свою табачную лавку Филип Моррис, создатель табачной империи, в ассортименте которой есть сигареты с названием Bond Street. На Bond Street в 60-е годы XX века открыл свой первый парикмахерский салон человек, чья фамилия широко известна в мире, – Видал Сэссун. Об этой улице знают и ценители антиквариата, даже если они никогда не бывали в британской столице, – на ее восточной стороне находится аукционный дом Sotheby`s. Тон улице задают два самых первых дома, на одном из которых – вывеска «Часы Швейцарии», другой – ювелирный магазин De Beers. Далее следуют Cartier, Chanel, Tiffany, магазины трех самых престижных марок итальянской мужской моды – Giorgio Armani, Ermenegildo Zegna, Versace.

Мне еще ни разу не приходилось ездить с Фрэнком на его автомобиле, но Тодескини уверенно вел шикарный спорткар, хотя не менее уверенно он мне рассказывал и обо всех слухах, касающихся столичного бомонда.

Практически без проблем и пробок мы добрались до шоссе А 23, связывающее Лондон с Брайтоном. Дальнейшая дорога для меня не представляла особенного интереса, поэтому я погрузился в раздумья. Я был рад тому, что, несмотря на медленное течение своего расследования, оно хотя бы сдвинулось с мертвой точки. Часть пути я думал о том, кому могла помешать Лора на этот раз. Но вырулив на шоссе М 23, Фрэнк обратился ко мне с вопросом о времени очередной нашей трапезы, тем самым сбив меня с нужной мысли. А затем, следуя уже по прибрежному шоссе А 27, мы с ним дискутировали о вреде и пользе алкоголя и о таком понятии, как «эгоизм мозга», но потом все-таки перешли к обсуждению различных надуманных версий, которые сводились к одним и тем же вопросам: был ли дневник? Убит ли профессор? И кто стоит за всей этой историей? Не обошлось и без взаимных колкостей и подначек. В конце концов я посоветовал Фрэнку заняться организацией досуга для не бедных любителей хохмы и открыть клуб с названием, что-то вроде «приходи к нам постебаться» (после окончания расследования, конечно).

Было почти шесть вечера, когда мы повернули к западной части Тауэринг-Хилла, а спустя десять минут уже подъезжали к моему коттеджу. Миновав живую изгородь из бугенвилей, тянущуюся вдоль подъездной дорожки, и, чуть притормозив машину у ворот гаража, Фрэнк затем аккуратно въехал в просторное помещение, припарковал «ягуар» рядом с моей «мазератти» и заглушил двигатель.

Клео ждала меня у двери и то, что я вошел не один, похоже, ее совсем не удивило, а даже обрадовало. Во-всяком случае, внешне она вела себя радушно, не скрывая своей радости по случаю моего возвращения. Не выглядела моя подружка и похудевшей – значит, чувствовала, что я вернусь в нормальном состоянии. Убедившись в этом, Клео переключила свое внимание на Фрэнка. Тот погладил кошку, но на руки ее брать не стал, по-видимому, почувствовав, что животное пребывает в состоянии приятного эмоционального возбуждения и вряд ли усидит на месте. Так и случилось: Клео, уподобляясь своим диким собратьям, стала носиться по гостиной, прыгая с места на место, постепенно повышая высоту своих прыжков над уровнем пола.

Мы с Фрэнком отправились на второй этаж – каждый в свою комнату. И вскоре из-за стены «английской» гостиной послышался шум воды. Я тоже принял душ и, переодевшись в старые джинсы и рубашку, спустился вниз и отправился на кухню проверить ее «готовность» к приему гостей, хотя не сомневался, что миссис Риттер организовала к нашему приезду все по высшему разряду.

И я не ошибся: в холодильнике было столько всяких коробочек, контейнеров, баночек, что можно было безвылазно и беспрерывно длительное время заниматься бесстыдным чревоугодием. Но, вспомнив о «тяжелом заболевании» Фрэнка, решил, что такой запас провианта вполне уместен.

На подсобном столике лежало меню, написанное от руки миссис Риттер. В нем было подробно расписано, какому блюду соответствует конкретная цифра, указанная на приколотой к определенной посуде бирке.

Спустился Фрэнк. Он тоже переоделся в оранжевый махровый халат, на котором пестрели разноцветные геометрические фигуры. Из-под такого, необычного для него, одеяния, торчали мускулистые, поросшие рыжеватым волосом голени. Зрелище – не для слабонервных. Заметив мой пренебрежительный взгляд, Фрэнк ухмыльнулся:

– Я хотел надеть другой халат. – Он подошел к стеклянной двери, выходящей на террасу, и приоткрыл ее. – Только он желтый, как мой «ягуар», и на нем алеют крупные маки. Но я подумал, что Клео не понравится такой экстравагантный стиль.

– Да, ты сделал правильно: у нее, бесспорно, более тонкий вкус, тяготеющий к классике, поэтому не уверен, что этот твой наряд ему соответствует.

– А вот в этом ты не прав. Увидев меня, она выразила свое одобрение.

– И каким же образом?

– Клео мелодично произнесла «мяу». Разве такой приятный возглас может подразумевать возмущение или презрение?

– Пожалуй, нет.

– Вот и я так подумал, – радостно пропел Тодескини и вышел на террасу. Вскоре оттуда послышались его восхищенные возгласы. Недолго покричав, он вновь появился на кухне.

– Марк, давай поедим на террасе. Там такая природа, воздух! Просто – класс!

Чуть подумав, я неуверенно ответил:

– Погода прохладная.

– Не проблема. Я сейчас переодену халат, тем более он тебя немного шокирует. – И не став ожидать моего согласия, приняв свое желание как само собой разумеющееся, мой очень «застенчивый и скромный» гость стремглав поскакал по лестнице наверх. Что ж, я уже привык к усложнению простых задач, а с Фрэнком это обстоятельство становится нормой. Но впоследствии я отдал ему должное: он помог мне разогреть ужин и перенести блюда с едой на террасу.

Расположившись на плетеных из ротанга стульях, мы приступили к еде.

– Марк, я действительно уже забыл, как выглядит свежий воздух! – пафосно воскликнул он. Знаешь, Марк… Нет, ты не знаешь…Ты живешь в раю!

– Возможно. Но должен тебе сказать, что в раю приходиться есть и пить. А для этого нужно работать. – Я открыл бутылку белого вина и разлил его по бокалам.

Атмосфера вечера, несмотря на прохладу и легкий туман, способствовала длительному и неспешному ужину. Из сада доносились негромкие звуки ночной фауны. А где-то вдали грустно страдал одинокий саксофон. Фрэнк, казалось, подслушав мои мысли, безапелляционно заявил:

– Только не надо включать какую-нибудь музыку, – он посмотрел на темнеющее небо, – не следует нарушать такую удивительную тишину!

– Я и не собирался. Но тишиной такой фон назвать сложно.

– Ну я не мастер поэтического слога. – Фрэнк поднял бокал с золотистым напитком. – Ты знаешь, мне стала интересна другая жизнь, – задумчиво, с нотками несвойственной ему грусти, заметил он.

– Другая?

– Да. Ты же знаешь, чему я посвящал все свое время. – Тодескини глотнул вино и откинулся на спинку стула. – И я даже не представлял другой жизни для себя. Но в какой-то момент все, чем я был самозабвенно увлечен, мне осточертело.

– Фрэнк, ну это же нормально. Было бы удивительно обратное.

– И мне теперь любопытно, как долго я буду в восторге от своей новой жизни? – продолжал философствовать мой приятель, позабыв даже о еде.

Пришлось напомнить:

– Может, все-таки начнем есть, а то все старания миссис Риттер мы не сможем оценить достойно, если сейчас займемся философией.

– Да, извини. Что-то на меня нахлынуло.

– Миссис Риттер готовит отлично, – похвалил я свою помощницу, самодовольно улыбнувшись, будто бы это я ее обучил поварскому искусству. – Она меня вообще разбаловала; не все рестораны могут похвастаться таким качеством еды, хотя блюда женщина выбирает, конечно, попроще. Но сегодняшний ее ужин: копченый лосось, филе-миньон на подушке из щедро сдобренного трюфелями картофеля, пирог с почками – можно сказать, эксклюзивный… Ради моего гостя, то есть тебя, Фрэнк.

Спустя пару минут, Тодескини сделал еще одно торжественное заявление, что ничего вкуснее он еще не ел.

– Я заметил одно обстоятельство, – прожевав кусочек рыбы, сказал он. – Раньше мне не так нравилось проводить время в ресторанах, пабах, барах. Считал, что в таких заведениях много времени тратится на пустую болтовню.

– А сейчас думаешь по-другому?

– Нет, не думаю. Мне просто понравилась пустая болтовня.

– Да. Серьезный сдвиг произошел у тебя в голове, Фрэнк.

– Если следовать твоей теории – такая «перезагрузка» была запланирована в моей голове, – смеясь подытожил он.

– Я не утверждаю, что это так. К сожалению, у меня пока нет точных ответов на свои многочисленные вопросы… Мироздание молчит. А что касается твоего, вдруг возросшего, интереса к увеселительным заведениям, то этот факт имеет еще одно объяснение.

Мужчина положил приборы на тарелку и, посмотрев на меня с усмешкой, спросил:

– И какое же? Если ты имеешь в виду мою любовь к вкусной еде…

– Нет, я не об этом, хотя и это обстоятельство играет существенную роль. Есть еще один фактор. Для тебя, как и для меня, и многих других – поход в любое новое место – это, как окно в другой мир, сродни Интернету, только со вкусом и запахом.

– Ну такой примитивный вывод и так понятен. – Тодескини скривил в скептической ухмылке губы.

– Но ты же не задумывался над этим, – уверенно возразил я.

– Не задумывался, а у меня и времени еще не было, чтобы осмыслить сей факт.

– В том-то и дело. А для очень многих людей рестораны давно стали первоисточником информации о культуре, истории, атмосфере того или иного места, – с видом прожженного знатока ресторанного сервиса пояснил я очевидность этого, как он выразился «примитивного вывода», и с удовольствием отпил охлажденное, с легкой кислинкой молодое вино. – А ты не думал: почему особенно интересны те заведения, куда любят заходить звезды?

– Сейчас доем филе-миньон и постараюсь угадать твою мысль.

– А ты не угадывай. Просто подумай.

– Сейчас я думаю о том, что ты неплохо устроился.

– Что ты под этим подразумеваешь? – озадаченно спросил я, отправляя кусочек лосося себе в рот.

– Ничего, кроме того, что сказал. Трудолюбивая и добропорядочная супружеская пара ухаживает за твоим садом, ведет домашнее хозяйство и готовит ресторанные блюда. – Фрэнк подцепил на вилку золотистый кусочек картофеля.

– Ну… а кто тебе мешает?

– Да никто, – он довольно облизнул губы. – Подумаю об этом на досуге. Просто я привык к определенному укладу, но пришел к выводу, что пора уже разнообразить свою жизнь… тем более что начало уже положено. – Заметив мой удивленный взгляд, Тодескини пояснил: – Ну благодаря тебе я уже начал осваивать другую деятельность. – Фрэнк быстро расправился с мясом и принялся за овощи. Я решил притормозить его темп щелканья челюстями и спросил:

– Так ты не забыл мой вопрос? По поводу звезд?

Мой гость, занятый пережевыванием, с минуту помолчал, а затем ответил:

– Нет, не забыл. Разумеется, люди стремятся в облюбованное звездами или просто известными людьми места. Обычное любопытство. Как только любая знаменитость выходит из своего дома – каждый ее шаг, любое действие – становится объектом пристального внимания со стороны окружающих. Поэтому и обыватели устремляются туда, где едят известные люди, которые должны по своему статусу предпочитать все лучшее. Да и сами звезды, в свою очередь, стремятся есть там, где бывают их знаменитые «собратья». – Фрэнк удивительным образом сочетал поглощение пирога с почками и свою речь. – Ты меня за недоумка принимаешь?

– Не обижайся. Я не собирался заострять твое внимание на таком трюизме и надеялся, что ты способен заглянуть чуть поглубже.

– Раскрыть тему человеческого любопытства?

– Пожалуй.

Тодескини на минуту задумался:

– Потешить свое тщеславие, обнаружив, к примеру, в звезде какой-нибудь недостаток, и, таким образом, повысить собственную самооценку.

– Этот аспект тоже лежит на поверхности, – вздохнул я преувеличенно устало. – Честно говоря, я хотел с тобой поспорить просто потому, что сам не уверен в сделанных мною выводах…

– А нам с тобой больше не о чем будто думать. – Взяв бутылку, Фрэнк разлил по бокалам вино.

– Ну надо же иногда отвлечься… У меня скоро закипит мозг от одних и тех же мыслей… Так вот я думаю, что вообще любое любопытство основано опять-таки на заложенной программе.

– Гм… этот вывод такой же трюизм. Но тем не менее я послушаю. – Взяв в руку бокал, он откинулся на спинку стула.

– Любой человек хочет обладать той информацией, которая неизвестна большинству.

– Да, верно. Кто владеет информацией, тот владеет миром.

– Таким образом и рождаются звездные рестораны. Они становятся излюбленными местами встреч богатых, знаменитых, могущественных… В таких заведениях кроме роскошной кухни царит сказочная атмосфера успешной и яркой жизни. Поэтому с улицы проникнуть в такие рестораны действительно сложно, – закончил я свою речь с трудом, почувствовав, что уже переел, так что пирог с почками мне не стоило начинать. Отложив приборы в сторону, я спросил:

– Ну как твоя болезнь?

– Какая? – испуганно, чуть поперхнувшись вином, спросил Тодескини.

– О!.. Фрэнк, да у тебя, похоже, не только склероз желудка, но и мозга тоже, – засмеялся я.

– А… наверно, – растерянно улыбнулся приятель. – А я вроде бы подлечился немного, поэтому и забыл обо всех своих болячках. Но до полного излечения – неплохо бы десерт.

– А на десерт у нас: парфе из маракуйи.

Фрэнк посмотрел на меня слегка очумелым взглядом и промолвил:

– Я-то уже и так слегка офигел от такого ужина… А тут – парфе…Могу тебе признаться: я вообще ни разу не пробовал парфе из этой, как ее… маракуйи, – «по-шпионски» прошептал мой приятель.

– Скажу тебе больше: я-то и парфе никогда не пробовал, – таким же шепотом сообщил я ему. Наврал конечно. Ну не буду же я ставить гостя в неловкое положение. – Но знаю, что с французского слово «парфе «переводится как «прекрасный».

– Я тоже это знаю, – хмыкнул он.

Десерт оказался выше всяких похвал. Обязательно скажу об этом миссис Риттер.

Тем временем тихо и совсем незаметно для нас подкралась ночь. Основательно разомлев, я почувствовал, что смертельно хочется спать, и вести любые разговоры было уже невмоготу. Стало лень даже просто говорить. Судя по виду моего приятеля, тот чувствовал то же самое. И я предложил Фрэнку лечь спать, а завтра пораньше проснуться и заняться делом.

С уборкой на террасе мы справились очень быстро: просто перенесли всю посуду на кухню и сбросили ее как попало на любые горизонтальные поверхности. Похоже, мне пора было задуматься о посудомоечной машине.

Фрэнк отправился наверх, а я еще нашел в себе силы почистить зубы и добраться до постели. Заснул я еще в воздухе – на полпути к вожделенной подушке.

Проснувшись неожиданно среди ночи и даже толком не успев что-то осознать, я взглянул на светящийся циферблат часов, показывающих: 3.45. Светлые блики садовых фонарей, отражаясь на зеркальных и металлических поверхностях интерьера, создавали в спальне причудливую и гротескную картину. Я почувствовал, что вполне выспался на ближайшие пару часов, конечно, и заснуть без мучительного и длительного вращения вокруг своей оси, пожалуй, не получится. Впрочем, я любил такое время. Удивительно, но именно в такие, ночные, часы относительной тишины я находил ответы на многие вопросы, которые еще накануне днем казались мне неразрешимыми. И самое главное состояло в том, что мой мозг действительно казался отдохнувшим, а мыслительные процессы заметно активизировались, как после принятия каких-нибудь стимуляторов. Грех было не воспользоваться моментом, и я начал строить новую логическую цепочку, начав с детализации первого рассказа Лоры Кэмпион. Память работала очень отчетливо, и я вспомнил те мелочи, которые все это время совершенно упускал из виду. Когда я выстроил более-менее стройную версию произошедшего, на часах уже было пять часов утра. Можно было бы вздремнуть еще пару часов. Но после некоторых фактов, вдруг ставшими для меня неприятным открытием, я боялся, что это мне уже не удастся: слишком смелая у меня получилась гипотеза; хотя у меня не было серьезных, подтверждающих ее, фактов… Только интуиция или просто мимолетная мысль, пришедшая ниоткуда, или некоторые мелкие детали, оставившие почти невидимые царапины где-то в моем сознании. Было бы, конечно, лучше, если бы я еще мог вспомнить, когда меня «поцарапало». Так что оставались сущие «мелочи»– найти нужные детали, подтверждающие мою версию, точнее, очень важные дополнения к основной нашей теории. Но имеются ли все, нужные мне, сведения в нашем архиве? Я так себя накрутил, что готов был идти туда прямо сейчас, но стоило ли так рисковать, взламывая архив городской библиотеки? Разум твердо сказал: нет. И на этот раз я ему внял.

Все же мне удалось поспать еще часок, что радовало. Когда имеет место даже пустяковое недосыпание – с моим соображением бывают пусть и незначительные, но сбои.

Не затягивая утренний ритуал обычных процедур, я надел домашний костюм и спустился вниз. Было восемь утра, но в гостиной было пусто. Ладно бы только Фрэнк!.. Для него подъем раньше девяти часов – событие крайне редкое, происходящее только в силу острой необходимости. Но Клео?… Ее тоже не наблюдалось, однако я не стал заниматься поисками этого капризного животного, хотя мог предполагать, где оно может быть.

Миновав кухню, я подошел к окну. Глядя ввысь, на голубое небо, на котором застыли перистые облака, почему-то показавшимися мне неуместными, я предположил, что вскоре они растворяться в небесной дали. А когда я обратил внимание на свой ухоженный садик – настроение у меня автоматически повысилось. Ощущение радости бытия… Что еще может в наибольшей степени мотивировать к активным действиям? В такие моменты ничего не может снизить мой оптимистический настрой, даже плохая погода.

Но сегодня утро было вполне благоприятным, поэтому завтрак не мешало организовать на террасе. У миссис Риттер был сегодня выходной, и я совершил «подвиг», который должен был сделать еще накануне вечером: вымыл посуду после нашего ужина. В холодильнике стоял большой кувшин с апельсиновым соком, заботливо приготовленный бесценной миссис Риттер, а немалое количество провианта, безусловно, решало другие проблемы.

Я сервировал столик на террасе и, налив в стакан апельсинового сока и усевшись с ним на небольшой диванчик, стал медленно цедить кисло-сладкий напиток. Мое внимание привлекла большая ворона, с видом хозяйки прохаживающая по саду. Похоже, она была сыта, в отличие от стайки воробьев, вечно снующих в поиске пропитания и подходящей компании. Ночью, по-видимому, прошел небольшой дождик, и теперь даже пожелтевшие листья, понуро висевшие вчера, напившись влаги, слегка развернулись и потянулись к солнцу. Хотя, быть может, мне хотелось так думать.

Почувствовав какое-то движение, я повернул голову и увидел стоящего у террасной двери Фрэнка. Он молча стоял, чуть прищурившись, и смотрел на небо. Луч водянистого утреннего солнца высвечивал золотисто-медные корни волос Фрэнка, его рыжеватую щетину и…яркие, цвета апельсина, глаза моей Клео, мило устроившейся на полусогнутой руке Тодескини! И я не скажу, что мне эта картина понравилась. Наверное, не очень хорошие чувства отразились на моем лице, потому что мой приятель с фальшивой подобострастностью произнес:

– Доброе утро, Марк. Как спалось? – и не дожидаясь моего ответа, дополнил: – Правда хорошо, что мы с ней подружились, – он наклонил голову, обратившись к хитрому животному: – Не надо ревновать… Да, Клео?

В ответ кошка нежно мурлыкнула, не сделав ни малейшей попытки реабилитировать себя в моих глазах и даже-похоже, позабыв о завтраке! Вот в этом вся женская сущность: в абсолютной беспринципности и вероломстве! Есть, конечно, исключения, но такие, «исключительные», женщины сексуальны, как резиновые боты. (Странно, как быстро я перехожу к женской тематике, хотя мысли-то мои были посвящены кошке!)

– Да я и не ревную, – решив не отвечать колкостью на откровенную насмешку моих друзей, миролюбиво и спокойно ответил я, пытаясь стереть на своем лице отразившуюся гамму чувств.

Фрэнк опустил кошку на пол, и та с гордым видом продефилировала на кухню, к своему свежему завтраку.

– Класс! – воскликнул радостно Тодескини, потирая руки в предвкушении вкусной еды. Было заметно – находиться у меня в качестве гостя – его совсем не напрягает, а, скорее, наоборот. Надеюсь, у него хватит такта не навязывать свое соседство больше, чем того требует наше расследование.

– Завтрак предлагаю обильный, чтобы до полудня не дергаться по этому поводу, – примирительно усмехнулся я, – и чтобы ты не доставал меня своей болезнью.

– Ладно. Не пророню ни словечка, если, конечно, сейчас хорошо наемся.

– Не переживай. Думаю, даже ты сможешь под завязку набить свой бездонный мешок, который у тебя ошибочно назван «желудком».

– Не передергивай! У меня нормальный аппетит здорового мужчины.

– Правда? Надо же. А кто же мне совсем недавно рассказывал о своем хроническом заболевании?

Фрэнк лениво зевнул и, глядя мне в глаза, скептически заметил:

– Я склонен предполагать, что у тебя были слуховые галлюцинации. Это более чем вероятный результат того удара по твоей черепушке и пребывания твоего бренного тела в могиле. – Он участливо положил свою руку на мое плечо. – Но ты не волнуйся. Я помогу тебе выздороветь, и эти нездоровые явление пройдут у тебя со временем.

В поисках достойного ответа я пошел на кухню за едой. С завтраком все было в порядке, а вот с ответом – не очень. Меня хватило на банальную, хотя и правдивую цитату:

– Твоя безграничная наглость лишает меня даже скудного словарного запаса.

– Это тоже исправимо, – алчными глазами он уставился на поднос с едой. – Ну и чем нас удивит твоя фантастическая миссис Риттер на этот раз?

– На завтрак, то бишь бранч, мы имеем: салат из свежих овощей с козьим сыром, грибную кашу с соусом из фасоли и моркови, мясное ассорти из пармской ветчины и отварной телятины, рисовый пудинг. Багет и булочки – в духовке. Кофе уже засыпано в кофеварку. А теперь, ответь: тебе не стыдно вспомнить, как ты встречаешь меня у себя в гостях? Подумай, только без ехидства. А я пойду за багетом и булочками.

– Ты знаешь, мне действительно стыдно, – признался Фрэнк, когда я возвратился с умопомрачительно ароматной хлебобулочной выпечкой. – Ну во-первых, у меня нет никакой прислуги, – стал оправдываться он, облизнувшись. – Уборку в моей квартире производит клининговая компания. И ты знаешь, как я питаюсь: либо заказываю что-то домой, либо куда-нибудь выползаю. Но сэндвичи у меня есть всегда!

– С твоими деньгами ты бы мог позволить себе большее. Ну а во-вторых?

– А, во-вторых, я исправлюсь. Увидишь! – Фрэнк уверенным движением взял у меня поднос и, поставив его на столешницу, стал снимать с него блюда.

– Ладно, будущее покажет.

Хакер сидел понурившись, как пристыженный школьник. Конечно, это была поза: Тодескини – тот еще актер.

Я взглянул на часы: время – уже десять. Заметив мой жест, Фрэнк принялся за еду. Мне тоже не хотелось отставать – не стоило подвергать себя риску остаться полуголодным.

Съев салат, мы принялись за кашу, не забывая о ветчине и мясе.

– Какие у тебя планы на первую половину дня? – спросил Фрэнк за десертом.

– Сейчас позвоню Полин, чтобы уточнить время встречи. А затем пойду в архив.

– В архив? Зачем? Вчера ты даже не упоминал об этом.

Почесав свой затылок, я нехотя ответил:

– Да ночью появились некоторые мысли. Хочу проверить. А вечером поедем с отчетом к миссис Старлингтон, если, конечно, она сможет нас сегодня принять. – Я допил кофе и продолжил: – Познакомлю тебя с нашей Минервой. – Замолчав, я стал обдумывать, как бы корректно выразить словами свою мысль, но решил сказать без недомолвок: – Но мы не все будем рассказывать миссис Старлингтон. Только то, что установили точно.

– Ну это и так понятно. Не думаю, что у нее есть время и желание выслушивать наши домыслы и фантастические версии.

– Кстати, я ей не рассказывал о своем недавнем приключении. Об этом я поведал кошке и тебе. В Клео я уверен, а ты можешь что-нибудь ляпнуть, вроде: «черепушки» и «бренного тела».

Внимательно глядя на меня, приятель задумался. А затем спросил:

– Странно. Я думал: она – в курсе. А почему ты ей не рассказал?

– А смысл? В том, что Лору убили, Элизабет особо и не сомневалась. Она неплохо знала журналистку, поэтому не поверила в несчастный случай, тем более – в самоубийство женщины. Зачем мне рассказывать то, что касается лично меня?

– Тебе, наверно, виднее. Мне, без сомнения, очень хотелось бы с ней познакомиться, – с набитым пудингом ртом, невнятно пробормотал Тодескини.

Поев, мы совместными усилиями убрали и вымыли посуду. Фрэнк расположился со своим лэптопом в гостиной. Ему предстояла трудная работа, и мы не были уверены, что у него все получится, но попытаться стоило.

А я позвонил мисс Форестье. Девушка не отказалась встретиться, но только после полудня. Затем я вышел за почтой. Как и ожидалось, в почтовом ящике, кроме трех газет, журнала и рекламного проспекта, было приглашение на церемонию похорон мисс Кэмпион. (В приглашении указывалось два лица: мое и Фрэнка. Это я попросил родителей Лоры пригласить на церемонию прощания своего коллегу.) Прочитав текст, я почувствовал грусть, но в ней не было безысходности. Тоска ушла. Что ж, живые думают о живых…

Зайдя в гостиную, я сказал Фрэнку о предстоящих похоронах. Он переспросил дату и, услышав, что послезавтра, кивнул головой.

Поднявшись к себе и переодевшись в рубашку, трикотажный пуловер и джинсы, я проведал Клео, лежащую с мечтательным выражением на пуфике в моей спальне. Спустившись вниз и попрощавшись с Фрэнком, я захватил свой рабочий блокнот и, набросив ветровку, вышел на улицу. До архива было далековато, но я хотел прогуляться по парку.

Было тепло и солнечно. Листва на деревьях, уже тронутая осенней ржавчиной, служила разноцветным навесом под ярким небосводом. Полуденное голубое небо радовало глаз своей чистотой и прозрачностью. Хотелось бездумно наслаждаться роскошной палитрой красок, а не ломать голову над этим запутанным делом.

В архиве я пробыл недолго: то, что мне было нужно я обнаружил почти сразу. Только я пока не знал, насколько это важно для нас, зато быстро сообразил, что совсем не маленький объем работы на глазах превращался в снежный ком! А снежный ком имеет свойство обрастать на своем пути дополнительными комьями снега!..

Решив пройтись к морю, я спустился по крутым узким улочкам к набережной и вдохнул полной грудью запах моря и бриза. Было три часа пополудни. Набережная купалась в золотистом ореоле, в сапфировых волнах моря отражались солнечные лучи, искрясь мерцающими светлячками. С этой стороны набережной открывался прекрасный вид на море. Бурлящие черно-синие волны Ла-Манша, увенчанные желтоватой пеной, накрывали собою золотистый песок. Не знаю почему, но находясь здесь, я всегда ощущал атмосферу праздника, впрочем, сегодня острый, солоноватый запах моря смог настроить меня на рабочий лад.

Присев на деревянную скамейку, я сразу почувствовал ее холодную влажность, легко проникшую сквозь ткань джинсов и трусов. Но, решив преодолеть минутную слабость, я продолжал сидеть и через некоторое время уже почти не ощущал дискомфорта. Мои мысли вновь стали вращаться вокруг того вывода, который пришел в мою голову недавно, когда мы с Фрэнком летели над этими синими волнами. Исходил я, конечно же, из того предположения, что Мишель была убита. Если бы это было не так – не было бы анонимной подсказки, да и Лора была бы жива. И вывод, что у кого-то остались доказательства или хотя бы серьезные доводы в пользу насильственной смерти актрисы, тоже имел право на жизнь. Будут ли еще подсказки? Ранее у меня было уверенность, что мы еще получим какое-нибудь сообщение. Но аноним молчал уже несколько дней. Кроме беседы с Полин, нам нужно было бы поговорить и с Ларсом, хотя прижать его было пока нечем. Опять-таки, даже если у Фрэнка и не будет никаких результатов, беседа с мисс Форестье все же должна принести мало-мальские плоды.

Я сидел на скамейки не больше пятнадцати минут, но вскоре почувствовал, что легкий дискомфорт от влажной скамейки уже перешел в свою «тяжелую» стадию, и теперь уже холодная задница стала направлять ход моих размышлений в желательное ей русло: я стал мечтать о горячем чае или кофе. И эта мечта упорно и настойчиво пыталась оторвать мой подмерзший зад от неуютного и жесткого сидения. Ей это удалось. Быстрый шаг немного согрел мое тело, а радостная, без тени обычной надменности улыбка Тодескини вкупе с горячим чаем повысили мое настроение. По его лицу было заметно: кое-что у хакера получилось.

С Фрэнком мы расположились в гостиной (после прогулки к морю терраса мне не казалась привлекательным для чаепития местом. Конечно, я сам был виноват в неудобствах, доставшиеся важной части моего тела: осеннее солнце часто бывает обманчивым, а одеться потеплее мне никто не запрещал).

Тодескини сделал себе коктейль из апельсинового сока с тоником. Налив себе чашку чая, я сел напротив и приготовился его слушать. Начал он с плохого, обозначив круг тех сведений, которые ему не удалось выяснить. Поиски девушки-студентки, которая более двадцати лет назад, звалась Сарой Райт, оказались бесплодными. Но другие факты, которые он смог зацепить, не приложив к этому никаких своих хакерских талантов, стали для меня шоковой терапией. А исходил он из известной сентенции, что все гениальное просто. Тодескини решил узнать любопытства ради, какими благотворительными проектами занимается компания «Старлингтон энд Парк», тем более что эта информация не была конфиденциальной.

Оказывается, кроме многих других благотворительных акций, холдинг производит отчисления в Фонд развития естественных наук, учредителем которого являлся богатый парфюмер, месье Патрик Домье(!), а штаб-квартира организации и по сей день находится в Порто-Вьекко, на Корсике. После смерти месье Домье этим фондом стала руководить его жена, мадам Оливия Виар(!), имевшая на тот момент несовершеннолетних детей: сына Сержа и дочерей Жюльетт и Адель.

О самой Оливии Виар удалось узнать только то, что она воспитывалась в приюте при монастыре близ Порто – Вьекко и что она окончила биохимический факультет университета города Корте.

Кроме того, Фрэнку удалось выяснить, что Генри Старлингтон неоднократно бывал во Франции для участия в научных конференциях и симпозиумах, к тому же именно ученый определил размер ежегодных отчислений в этот Фонд. После этой информации возник естественный вопрос: почему мистер Генри проявил свой интерес к этому Фонду? Понятно, что из-за своей любви к науке он ратовал за ее развитие. Но в Англии тоже немало таких центров, институтов и фондов. Причем здесь Корсика? И какое к этому имеет отношение месье Домье, богатый парфюмер из Грасса, кстати, мировой столицы ароматов? Логично предположить, что Генри Старлингтона что-то связывало с этим Патриком Домье. Но не надо забывать, что супруга этого месье, мадам Виар, приняла участие в судьбе семьи Сорель, членом которой являлась умершая Мишель Байю! Оч-чень интересная и недвусмысленная связь!

– Ты что-то понимаешь? Есть какие-нибудь соображения по этому поводу? – спросил меня Тодескини, почесывая отросшую щетину.

– Пока нет, – ответил я и допил свой остывший чай. – Надо подумать.

– Что могло связывать ученого и бизнесмена?

– Напрашивается вывод, что бизнес. Не забывай, мистер Старлингтон был ученым-биохимиком, и нескольких поколений его семьи занимались фармацевтической отраслью. А открытие и разработка новых химических веществ и препаратов – неотъемлемая часть и парфюмерного производства.

– Такой вывод очевиден и для ребенка, – раздраженно ответил Фрэнк. – Допустим, я работаю в Англии, открываю какой-то препарат, который может применяться в косметологии и парфюмерии. Почему я с этим открытием обращаюсь к неизвестному мне бизнесмену из Франции? Значит, их еще что-то связывало. – Очнувшись, Тодескини вспомнил о своем напитке и сделал солидный глоток.

В гостиной появилась Клео. Бархатной пепельно-сизой пеной подплыв к Фрэнку, она посмотрела своими глазищами на мужчину, не обратив на меня никакого внимания. Хотелось бы понять, каким-таким качеством мой приятель очаровал эту надменную красавицу. Не то, чтобы я обиделся на нее, но мое самолюбие все же было уязвлено. И в тот момент, когда я наблюдал за переглядыванием Фрэнка и Клео и думал о причинах привязанности между животными и людьми, в мою голову вдруг пришла одна мысль, и я поспешил высказать ее Тодескини:

– Послушай, Фрэнк. А может Генри Старлингтона связывала с Патриком Домье мадам Оливия? Ведь в конечном итоге она унаследовала акции. Да, а от чего умер парфюмер?

– От рака поджелудочной железы. В таком случае, какое отношение к Генри имеет Оливия?

– Может, она была его любовницей?

– И он ее так щедро вознаградил в благодарность за сугубо постельные утехи? – не срывая сарказма, спросил Тодескини.

– Может, и не только. Она, к примеру, могла внести какой-нибудь вклад…

– Куда, в банк, разве что, – усмехнулся он. По-моему, ты слишком усложняешь. – Фрэнк подошел к холодильнику, достал банку пива и, повернувшись ко мне, спросил: – Ты будешь?

– Пока нет.

Усевшись в кресло, он полуутвердительно сказал:

– Быть может, все намного проще?

– Например?

– Может, Оливия – какая-нибудь родственница ученого? – пробубнил Тодескини. Мне показалось, что мужчина разговаривает сам с собой, настолько он был погружен в свои мысли. И тут мне пришла в голову еще одно сумасшедшее предположение:

– Фрэнк, а ведь у профессора Генри Старлингтона была младшая сестра. Правда, она давно умерла. Но… – не договорив, я посмотрел на Тодескини, вероятно, взглядом душевнобольного человека, так как тот сразу изменился в лице, и я бы не сказал, что эта метаморфоза его украсила. Хотя потом, после минутного внутреннего тренинга – «я абсолютно спокоен» – мне стало немного легче. Фрэнк, глядя на меня, тоже расслабился и высказал вслух то, что не успел досказать я.

– А вот эта мысль заслуживает внимания, – не скрывая своего жгучего интереса, заметил он. Расскажи мне подробнее, что ты о ней знаешь?

Меня тоже чрезвычайно воодушевила возможность поиска «клада» в этой, абсолютно новой ветви нашего расследования.

– Очень мало. Больше – сплетни. Ей было семнадцать, когда она сбежала со своим любовником-музыкантом неизвестно куда. Ее отец, сэр Уильям, отказался от нее. Затем прошел слух, что девушка умерла. – Я замолчал, пытаясь вспомнить еще какие-нибудь подробности. – Вот и все, что мне известно. Но полагаю, ты сможешь узнать больше, если, конечно, существует хоть какая-нибудь информация об этом в Интернете.

– Там может быть только одна строчка. Но есть возможность проследить какой-нибудь «след». И неплохо бы раздобыть фотографии этой сестры. Как, кстати, ее звали?

– Не помню, Фрэнк.

– Не страшно, сейчас узнаем. И нужна фотография мадам Оливии. – Тодескини, воодушевившись новой версией, потянулся за своим лэптопом и застрекотал по его клавишам.

Спустя час Фрэнк уже мог похвалиться некоторыми результатами, но главный факт установить ему пока не удалось. Хотя это, как уверял он, было делом времени. Я тоже надеялся, что мы сможем чуть позже узнать нужную, и, возможно, весьма неожиданную для нас информацию.

Сонная и проголодавшаяся Клео зашла в гостиную так тихо, что мы, увлекшись разговором, даже не заметили ее прихода. Она бесшумно уселась на пуфик, стоящий у дивана, и молча наблюдала за нашей оживленной беседой.

Я пошел на кухню – покормить кошку, правильно истолковавшей мое намерение и последовавшей за мной. Открыв банку тунца и выложив рыбу в металлическую миску, я выразительно посмотрел на Клео, но та не спешила восполнять дефицит калорий. Что-то подсказывало мне, моя любимица потеряла аппетит: грустными глазами она взирала на темно-серые кусочки рыбы и не делала никаких активных движений, чтобы их вкусить. Вялость, апатия? Уж не заболела ли моя питомица? Но буквально пару минут спустя я получил отрицательный ответ на свой вопрос: приход на кухню Тодескини вернул Клео радость жизни. Я был уверен, что кошка зарделась от удовольствия, но из-за густой пепельной шерстки уличить животное в этом факте было сложно. Уже на выходе из комнаты я услышал сюсюканье Фрэнка с «очаровательной крошкой». Вот уж не думал, что она будет так падка на слащавую лесть!

Было около шести вечера, когда мой мозг стал активно сопротивляться информационному насилию, наглухо задраив все свои каналы, через которые в него просачивались нескончаемые потоки всевозможных волн. Он впал в спасительное состояние беспристрастного равнодушия. Радовало, что я мог ему позволить такой, правда короткий, отдых.

Пора было собираться на встречу с Полин. Мы надеялись расколоть девушку на более откровенный рассказ, рассчитывая, что некоторые факты из ее биографии, известные нам, застанут ее врасплох.

Обрадованный Фрэнк (его мозги, очевидно, тоже устали, несмотря на их высокую устойчивость к информационному буму) пошел переодеваться к выходу. Над своим вечерним нарядом я не стал размышлять: во-первых, у меня для этого имелся стандартный набор одежды, а, во-вторых, думать мне все равно было нечем. Надев бежевую рубашку, джинсы и коричнево-терракотовый пиджак, я оглядел себя в зеркало и вышел из комнаты. И уже спускаясь по лестнице, я вспомнил, что забыл захватить диктофон. Вот что значит – «мозг в коме»! Возвратившись в свою спальню, я подошел к прикроватной тумбочке и взял лежащий на ней диктофон. С этим расследованием вместо любимых музыкальных композиций приходиться слушать раз за разом беседы, не имеющие никакого отношения к музыке. Диктофон я положил в боковой карман брюк, чтобы незаметно для Полин включить записывающее устройство.

Фрэнк выглядел тоже достаточно обычно, видимо, ему просто не хватило времени на создание эпатажного туалета.

Выйдя из дома, Фрэнк вдруг застыл с восхищенным видом:

– Какая красота! Я действительно открываю мир заново и начинаю тебе завидовать.

Действительно, очарование сада, палисадника, маленького фонтанчика с водоемом – все утопало в разноцветье красок… охра, багрянец в сочетании со всеми оттенками зеленого: от опалового, нефритового до насыщенного изумрудного и цвета «морской волны»… И это великолепие было будто усеяно золотой пыльцой. А пьянящий воздух! Даже у меня, вполне привычного к такой красоте, захватывало дух. Что же тогда говорить о Тодескини, много лет проводившего свою жизнь у компьютерного монитора, светящегося «мертвым» излучением. А глядя на индустриальный Лондон из окон его квартиры, можно навсегда забыть о другом мире живой природы, фантастическом по своей красоте и созидательной энергетике.

– Я рад, что ты сейчас находишься в состоянии принципиальной переоценки своих жизненных приоритетов. Но ведь знаешь-все это великолепие нуждается в уходе и содержании, – не удержавшись от колкости, усмехнулся я.

– Да, ты прав, – ответил Тодескини спокойно и каким-то новым голосом, пропустив мою иронию вполне равнодушно, чем меня весьма удивил.

– Прав, что тебе нужно жить не только в обнимку со своим ноутбуком? – серьезно переспросил я.

– Да. И в том, что был несколько меркантилен. Прав в том, что жизнь богаче и интереснее, и смысл человеческой жизни состоит не только в постоянной гонке за деньгами, социальным статусом, славой и прочими атрибутами так называемой успешной жизни. На это можно потратить всю жизнь.

– Ну и что? Для кого-то это занятие может быть интереснее всего остального.

– Не спорю. А ты бы поменял свою возможность – выйти утром в сад, увидеть рассветную мглу, окутывающую своей дымкой розы, дикий виноград, платаны, услышать пение птиц и жужжание пчел… А вечер, ночь, свет ранних звезд…Ты променял бы это на металл, неоновый, мертвый свет, бензиновый воздух и визжание шин по асфальту?

– Я думал об этом. Не променял бы. А тебе недавно пришли такие мысли?

– Нет. В первый раз я задумался об этом, прочитав рассказ Сомэрсета Моэма «Падение Эдварда Барнарда». Наверно, ты читал?

– Не знаю, может быть. Напомни мне сюжет.

И Фрэнк рассказал. А я вспомнил, что читал.

(Позже я перечитал его и понял, что писатель был прав, во всяком случае, я разделял его позицию: «…думаешь, это такая малость, когда доволен каждым своим днем? Ведь известно, что не будет пользы человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою потеряет». И еще одна мысль Эдварда Барнарда, одного из персонажей рассказа, сказавшего: «У меня будет как раз столько дела, чтобы не скучать, но и не тупеть от работы…», заставила меня задуматься.)

Мы неторопливо шли по аллее, неспешно переговариваясь. В парке было многолюдно, но, несмотря на это, никто никому не мешал наслаждаться окружающей природой, окутанной прелестным вечером. И среди этого народа – мне было точно известно – не было ни одного очень богатого человека, однако гуляющие люди, похоже, были счастливы делать то, от чего они получали радость и удовольствие. Честно говоря, состоятельных бизнесменов я здесь встречал достаточно редко. И это объяснимо: небольшой простой в работе может обернуться финансовыми потерями. Какая уж тут свобода выбора? Так что я им не завидовал.

– О чем ты задумался, Марк?

– О том, что ты, очевидно, можешь посещать и другие райские уголки, путешествуя по всему миру и не очень-то заботясь о хлебе насущном. Пока тебе везло, но не всем хакерам сопутствует удача, оберегая их от проблем с законом.

– Ну… я-то денег ни у кого не крал.

– Да. Ты только, скажем, подсматривал закрытую для многих информацию. А за это можно попасть не только за решетку.

– Я думал об этом, – уклончиво заметил он, и по его тону, я понял, что эту тему лучше не развивать, поэтому просто сказал в ответ: – Не сомневаюсь.

Наслаждаясь погодой и природой парка, мы миновали кампус и подошли к пабу «Курица и звезда», находившегося в полумиле от парка. Несмотря на то что это заведение было самым старым и вполне обычным, оно пользовалось широкой известностью в округе. Был разгар вечера, но машин на парковке было немного: все-таки в питейное заведение приходят с определенной целью.

Мы зашли в тесное помещение с низкими потолками и неровными каменными стенами, покрытыми серебристой штукатуркой с зелеными и коричневыми вкраплениями. Большой зал был заполнен на половину. Так как мы с Фрэнком предпочитали столики у окна, то не могли не порадоваться, что один столик был свободен. Оставив Тодескини разглядывать из окна вечерний морской пейзаж, я направился к стойке бара за выпивкой и меню.

Втиснувшись между толстяком в клетчатой рубашке и высокой полной девушкой в бордовом свитере, я с опозданием сообразил, что помешал активному флирту этой парочки. Причем их взаимное кокетство уже явно перешагнуло свой «целомудренный» этап, и мое тело бесцеремонно вторглось в их «интимную», ставшую общей, зону близости. Увидев боковым зрением разъяренное лицо уже хорошо принявшего на грудь «клетчатого», я поспешил принести свои извинения, успев выдернуть свой торс из «линии огня», – драка не вписывалась в мое вечернее расписание. Толстяк успокоился и, обойдя меня, зашептал что-то на ушко своей собеседнице. Девушка хохотнула, а мужчина отправился в сторону туалета.

Дождавшись, когда бармен обратит на меня внимание, я сделал заказ: две пинты пива и столько же порций орешков. Коричневая папка с меню лежала на стойке бара. Захватив часть нашего заказа, я возвратился к столику, а затем, поставив на деревянную столешницу напитки, пошел за остальным.

– Знакомых встретил? – спросил Фрэнк, беря в руки один экземпляр меню.

– Нет, чуть не помешал интимной беседе. – Я тоже раскрыл тоненькую папку с очень небольшим ассортиментом блюд и глянул на часы. Скоро должна была подойти мисс Форестье. В ожидании девушки мы с Фрэнком обсудили основные моменты предстоящего разговора. Это заняло не более десяти минут. Закончив обсуждение, я посмотрел на входную дверь и почти сразу же увидел Полин. Она не сразу нас заметила, и я махнул ей рукой.

В этот вечер девушка выглядела не очень привлекательно: на ней был обычный, неприметный и блеклый, наряд, в котором она казалась присыпанной грязным песком; мне даже захотелось ее отмыть и переодеть. И я уже даже представил Полин после такого мероприятия и, конечно же, одетой в какой-нибудь яркий наряд с макияжем и стильной прической… Картинка мне понравилась.

Тем временем девушка подошла к нашему столику, и я познакомил ее с Фрэнком; затем помог ей присесть, отодвинув стул в торце столика, – так, чтобы нам с Тодескини было бы удобно с ней разговаривать и наблюдать за ее мимикой: реакция девушки на наши вопросы была, безусловно, важна, а такое ее расположение было самым удобным для этой цели.

– Посмотрите меню. Чем мы вас можем угостить, Полин? – спросил я. – Что бы вы хотели поесть и выпить?

– Я не буду смотреть меню, иногда я здесь бывала. – Она неловко положила свою сумочку на колени, и та упала на пол. Фрэнк быстро исправил оплошность девушки и, подняв важную деталь женского туалета, с улыбкой передал ее Полин. Та еще больше смутилась и, тихо поблагодарив, вновь положила злосчастную сумку на колени. Честно говоря, я, возможно, и не обратил бы внимание на это незначительное происшествие, но мне удалось уловить тень насмешки в глазах Полин, когда она метнула быстрый взгляд на нагнувшегося к полу Тодескини. Хотя, быть может, это была тщеславная улыбка женщины, пред которой падают ниц мужчины? Ведь в реальной жизни мисс Форестье вряд ли были подобные прецеденты.

– Рекомендую вам свинину в сидре, – тоном знатока посоветовала наша дама, похоже, забыв о своей стеснительности. – А выпить… – она покосилась на наши бокалы с пивом и добавила: – Пожалуй, джин с тоником вполне подойдет.

Я оставил их вдвоем, как и было задумано, а спустя несколько минут возвратился к столику с коктейлем для Полин. За время моего отсутствия Тодескини смог рассмешить девушку своими байками. Мисс Форестье оживилась, и нежный румянец чуть тронул высокие скулы ее лица. Все же бледно-розовый оттенок шел девушке больше, нежели землисто-серый. Мне стало понятно, что мой приятель заставил участиться пульс нашей серой мышки, хотя она пыталась завуалировать свой интерес, но сыграть равнодушие ей явно не удавалось, впрочем, судя по всему, девушка не очень-то и старалась выглядеть бесстрастной, по-видимому, решив пуститься во все тяжкие. И я ее понимал: Фрэнком трудно было не увлечься. (Хорошо, что я отношусь к «жестким» гетеросексуалам.)

Наш вопрос о Мишель Байю совсем не удивил мисс Форестье. Она сказала, что и не скрывала своего родства с умершей актрисой, но я-то ее об этом и не спрашивал! И она даже не предполагала, что покойный профессор Биггс имел в виду ее тетку. Только девушка не понимала, какое это теперь имеет значение. Когда Мишель умерла, ей было семь лет. Она вообще смутно помнит ее, а та в свою очередь не очень-то жаловала своих родных. Полин знала, что ее тетка ждала ребенка. Об этом мисс Форестье узнала, подслушав разговор сестер: Мишель и своей матери Николь. Затем ее мать сообщила, что ребенок актрисы умер сразу после родов. Кто отец умершей девочки, Полин не знала. До смерти актрисы Полин со своей матерью жили очень нелегко, и Катрин-это второе ее имя – рано стала самостоятельной. От Мишель остался небольшой счет в банке. С похоронами им помогла мадам Оливия Виар. На эти деньги они и вели хозяйство, причем очень экономно. На их счастье, мадам Виар оказалась поклонницей и подругой умершей родственницы; и благородная женщина выразила готовность помочь родным актрисы. Затем мадам Оливия устроила ее мать в частную лечебницу, расположенную неподалеку от Порто, курортного местечка на Корсике. А сама Полин стала учиться в частной школе-интернате недалеко от Корте. После успешного окончания школы руководство учебного заведения предложило ей продолжить обучение в Англии, так как Полин была в восторге от английского языка и знала его на очень хорошем уровне. На мой вопрос: почему она стала учиться именно в нашей медицинской школе, девушка сказала, что в Тауэринг-Хилле проживала дальняя родственница ее матери. О Кристель Ферра Полин ничего не знала, и мне показалось, что в ответе на этот вопрос мисс Форестье не врала. За все время своего пребывания в школе-интернате девушка виделась с мадам Виар очень редко. А Жюльетт Домье стала работать в том учебном заведении, по-видимому, совсем недавно, поэтому Полин услышала ее имя от нас впервые. Живя на Корсике, она часто навещала свою мать. Да и потом, уже учась в Англии, девушка несколько раз в год летала на Корсику. Мы не стали спрашивать мисс Форестье о деньгах, которые ей были необходимы для более – менее нормальной жизни в Великобритании. Полин сама сказала, что на оставшиеся от тетки деньги мадам Виар удачно купила ей акции нескольких компаний, и девушка теперь может себе позволить вести вполне нормальный образ жизни, конечно, при условии рачительного подхода ко всем аспектам своей жизни, к тому же она унаследовала скромный коттедж, в котором сейчас и проживает. С Ларсом Слэйтером она познакомилась здесь, в Тауэринг-Хилле (он занимался ее палисадником). Ничего больше мисс Форестье нам сообщить не смогла. Вела она себя вроде бы естественно, и подозревать ее во лжи не было особых оснований. Но я, не забыв ее прошлой игры, сейчас уже не мог безоговорочно верить Полин.

Нам предстояло еще много работы; очень важно было раскопать побольше информации о Ларсе Слэйтере. У меня не было никаких сомнений, что у парня имеется внушительный «шкаф» для хранения своих «скелетов», и вряд ли он жаждет их демонстрировать. Талантливый «ботаник», похоже, был не так прост, как Полин Форестье. Хотя кое-что в этой тихой, серенькой мышке заставляло меня призадуматься. Интересно, какое мнение составил о ней Фрэнк? Пока его глаза, ставшие почти синими благодаря искусственному освещению, с сочувствующей нежностью и симпатией взирали на предмет моих противоречивых и сложных размышлений. И самое главное, интерес Тодескини к девушке был искренним! Я не мог и не хотел этому верить! Неужели все, окружающие меня личности, включая Клео(!), перманентно лицедействуют? Или мы все так противоречиво устроены?… Проявляем сочувствие к харизматичному преступнику, но можем походя смертельно обидеть близкого человека? Мой мозг вновь попытался устремиться к своему любимому занятию – бесплодному философско-созерцательному «мыслеблудию», но внутренний голос (мой или «шизофренический»?) гаркнул моим нейронам: нет(!), и серое «думающее вещество», по-видимому, испугавшись, вернулось к нашим баранам, то бишь – к Фрэнку и Полин.

Я попросил девушку подробнее рассказать о дневнике профессора Биггса. Хотя ничего нового к той, ранее сказанной и размытой, информации, она не добавила. Но меня грела мысль, что благодаря мисс Форестье у нас теперь есть адрес психиатрической клиники (хотя Полин утверждала, что это не клиника, а пансионат для одиноких людей), где проживала ее мать.

Поев свинину в сидре, оказавшуюся действительно очень вкусной, мы выпили кофе и попросили у девушки разрешения посетить мадам Сорель, ее мать. Мисс Форестье обрадовалась и разрешила, не забыв проинструктировать нас о предпочтениях своей матери в еде.

Как водится, я попросил Полин позвонить, если она еще что-нибудь вспомнить, даже незначительную, на ее взгляд, деталь. Она томно промурлыкала: «Да, да, конечно!». При этом ее повлажневшие глаза неотрывно смотрели в лицо Фрэнка. И что я должен был делать? Принимать этот, почти интимный, стон мисс Форестье (серенькой мышки? или влюбленной кошки?) за согласие мне позвонить… или это было согласие на что-то другое, и, очевидно, связанное не со мной?

Тодескини воспринял откровенное томление девичьей души (впрочем, и тела, по-видимому, тоже) как само собой разумеющееся:

– Мы будем ждать! – сладострастно выдохнул этот рыжий клоун и лучезарно улыбнулся (прямо-таки, новое Солнце взошло в старом, темном пабе!).

Когда мы вышли из паба, сумерки уже полностью отвоевали небесное пространство у солнечного света, готовясь передать свою власть наступающей ночи. К позднему вечеру заметно похолодало, поднялся ветер, агрессивный и влажный. Над потемневшим парком медленно и тяжело собирались толстые, будто раскормленные, тучи.

Вдохнув свежий воздух, чуть острый от застывшей в нем влаги, я невольно ускорил шаг, заметив, что уже на полшага отстаю от Фрэнка, и если мне не ускорить свой темп – рискую добежать до моего жилища последним. Но ожидаемый дождь, судя по всему, пока еще не созрел и спустя пару минут, оказавшись в парке под шатром густой листвы, мы стабилизировали ритм своих шагов и перевели дыхание. Вновь глубоко вдохнув и медленно выдохнув, елейным голосом я спросил у этого любимчика «грызунов и кошачьих»:

– Ну и что ты думаешь об этой… девушке?

– Только не надо грязных намеков, Марк. И скажу тебе, как друг… Слащавый тон твоего голоса меня несколько напрягает. Ну ладно, сейчас мы одни. Но если рядом будут посторонние – они могут неправильно оценить мою ориентацию… да и твою тоже, – пропел он фальцетом. – Что же касается мисс Форестье, подозреваю, что наше мнение об этой непростой девушке примерно одинаково. Полин угостила нас хорошим «коктейлем», но «украсила» его фальшивыми ягодами. – Он вопросительно посмотрел на меня, ожидая, очевидно, какого-то комментария.

– Что тебя натолкнуло на этот вывод?

– Она часто отводила взгляд, и что-то в интонации, пожалуй… Ты знаешь, я не психолог и не профайлер, – чуть рассерженно ответил он. – Мне трудно объяснить… в некоторых моментах нашей беседы я ощутил ее искусственность или фальшь, и даже не в ее голосе… Короче, просто почувствовал.

– Скорее я с тобой соглашусь, но не во всем… – Чуть прищурившись, я искоса взглянул на приятеля: – Я как раз подозреваю, что Полин преподнесла нам абсолютно фальшивый «коктейль», а вот «ягоды» на нам были, скорее всего, настоящие.

– Возможно, – задумчиво ответил Тодескини.

Некоторое время мы с Фрэнком шли молча, погруженные в собственные размышления, во всяком случае, я был занят именно этим. Когда мы уже подходили к моему коттеджу, мой приятель спросил, задумчиво почесывая щетину:

– И как теперь мы сможем оценить полученную от Полин информацию?

– Пока не знаю. Надо все обдумать, а желательно еще и проверить.

– И когда мы летим на Корсику? – поинтересовался Фрэнк, радостно и широко улыбаясь.

– Думаю, послезавтра.

– Отлично. Но я забыл сказать тебе еще об одном… Мне показалось, что готовность Полин нам помочь была все же искренней. Хотя ты ее лучше знаешь.

Фрэнк, я знаю ее ненамного больше твоего. У нас с Полин до сегодняшнего вечера был всего лишь один обстоятельный разговор. А насчет твоего вывода… Дай мне пару минут подумать, – попросил я, открывая ключом дверь и входя в прихожую.

Включив настенный светильник, я снял легкую куртку и повесил ее на вешалку. Пока Фрэнк любовался своим отражением в зеркале, висящем в холле на стене, я прошел в гостиную. Клео спала в кресле-качалке, но почувствовав мой приход, приоткрыла один глаз. Следом за мной подошел и Тодескини. Убедившись, что мы пришли вдвоем, кошка частично прикрыла свою красивую мордашку не менее красивым хвостом и вновь погрузилась в сон. Однако я предполагал, что эта плутовка притворяется. И когда к пепельной холке Клео Фрэнк протянул руку с намерением ее погладить, кошка вынырнула из своего пушистого «пледа» и, открыв изумительные глаза, довольно прогнулась.

Оставив нашего гостя на ее попечение, я прошел в кухню. Время было уже позднее, но ложиться спать в десять вечера мне было непривычно, а уж Фрэнку – тем более. Мы не закончили еще наше обсуждение, поэтому план работы, который нужно было сделать перед сном, не требовал дополнительных пунктов.

Вынув из холодильника початую бутылку виски, содовую и пакет молока, я налил любимый напиток Клео (не алкоголь и не содовую, безусловно) в ее мисочку, а нам с Фрэнком смешал по коктейлю, без кальция, но с этанолом.

Когда я вошел в гостиную, наш гость увлеченно работал за своим лэптопом. Поставив бокалы с напитками на кофейным столик, я прошел к окну. Сгущающийся мрак ночи и нависшие тучи обещали беззвездную ночь, казалось, что даже тусклый, будто призрачный, свет садовых фонарей бесследно поглощается этой тьмой. Несколько минут я стоял у окна, вглядываясь в непроглядную темноту, словно она могла ответить на мои вопросы. И этот процесс ничего не принес мне, кроме тоскливого, тягостного ощущения тупика. Вдруг где-то далеко яркой стрелой молния прочеркнула мрачное, беспросветное небо, послышались раскаты грома. Чтобы оградить себя от дальнейшей рефлексии, я отошел вглубь комнаты и включил в гостиной верхнее освещение. На душе стало уютнее, да и в комнате – тоже. Оживившаяся кошка, уступив мне место в кресле-качалке, прошмыгнула на кухню. А я уселся в обычное кресло, находящееся рядом с сидевшим на диване Фрэнком, по-джентльменски оставив нагретое Клео место для нее самой. Тодескини, похоже, абсолютно меня не замечал, скорее всего, он сейчас был вне времени и пространства; спрашивать его о чем-либо в такие минуты было бы просто недопустимо («абонент не доступен»), нужно было дожидаться, пока он сам не соизволит заговорить. Если у него сегодня что-нибудь выгорит, то послезавтра, после визита к миссис Старлингтон с отчетом о нашем расследовании и церемонии похорон Лоры, можно будет лететь на Корсику.

Глотнув напиток, я стал вносить записи в свой блокнот, который оставил здесь еще днем. А затем без всякой системы стал просматривать заметки, сделанные мною ранее. Этот процесс освежил мои воспоминания, но ничего нового я из них не выудил. В размышлениях прошло более получаса. Возвратившаяся Клео запрыгнула в кресло-качалку и, положив мордочку на лапки, стала смотреть на Фрэнка. Действительно, за мимикой Тодескини было занятно наблюдать. Он то напряженно хмурился, сдвигая на переносице брови, то замирал и откидывался на спинку кресла, погружаясь в раздумья, а затем вновь с блестящими от азарта глазами приступал к своей «игре». Свет, просачивающийся сквозь желтый абажур торшера, немного задевал лицо Фрэнка, и его волосы у основания лба немного взмокли то ли от комнатного тепла, то ли от напряжения. Клео также увлеченно наблюдала за молниеносными движением пальцев нашего гостя. Странно, я ведь тоже часто печатаю на клавиатуре компьютера, конечно, намного медленнее Тодескини, но никогда она не удостаивала меня таким пристальным вниманием.

Наконец– то «танец» пальцев замедлился, прекратившись на каком-то «па», известном только самому Фрэнку. Но тот не спешил поделиться со мной результатами своих поисков, а они у него точно были: это читалось на его наглой и самодовольной физиономии. Хакер пригубил, по-видимо, уже отнюдь не прохладный коктейль и, недовольно скривив губы, посмотрел на меня с немым укором. Устало вздохнув, я поднял свой, так уютно расположившийся в кресле, зад, взял бокал Тодескини с напитком и пошел на кухню. Выливая жидкость в раковину, я с сожалением подумал, что Фрэнк обходится мне дороже, чем я предполагал. Сделав ему охлажденную порцию виски с содовой и льдом, я прошел в гостиную и поставил бокал с напитком на стол перед Фрэнком.

– Не расстраивайся, Марк, я скоро смогу окупить твои затраты, – заявил он, смеясь.

– Вернее, уже сегодня. Присаживайся и внимательно слушай, что мне удалось узнать. – Подождав, пока я усядусь, он сказал: – Итак, Патрик Домье – потомственный парфюмер и владелец большой компании по производству и продаже парфюмерной продукции, родился в 1950 году в Грассе. Основал Фонд развития естественных наук и Фонд развития онкологических исследований.

– Онкологических исследований?

– Да. У него мать умерла от рака, а отец – от сердечной недостаточности.

– Понятно. Извини, что перебил.

– Ничего. – Фрэнк сделав пару глотков коктейля, довольно улыбнулся и продолжил:

– Первая жена Патрика Домье сбежала в США с любовником, бросив парфюмера и их трехлетнего сына Сержа. Чуть позже состоялся развод. В 1980 году, спустя пять лет после развода, месье Домье женился на Оливии Виар. У них родились две дочери: Жюльетт и Адель. Патрик открыл школу-интернат для девочек при монастыре Святой Анны на Корсике. Супруги прожили в браке почти пятнадцать лет, но по иронии судьбы, месье Домье умер от рака поджелудочной железы в 1994 году. Все основное наследство было разделено в равных долях между супругой и всеми их детьми. – Фрэнк сделал паузу и пригубил виски. Передохнув, Тодескини продолжил:

– Это все, конечно, в общих чертах. Не думаю, что на данный момент нам нужны подробности семейной жизни и бизнеса покойного Патрика.

– Ну а какая связь с Генри Старлингтоном?

– Этого я пока не знаю. Слушай дальше. Вопросы потом. Да, мадам Виар, выйдя замуж, не стала брать фамилию мужа. В общем, вся семья Домье-Виар заняты бизнесом, образованием и фондами.

– И все?

– Пока все. А что ты думал? Что я уже вычислил всех убийц?

– Не всех. Но хотя бы часть, – устало пошутил я. – Ладно, надо подумать, что это нам дает.

– Добавь к этому, что Полин – племянница Мишель, расследованием смерти которой хотела заняться Лора, но журналистка тоже была убита. Тебе ведь удар по затылку в замке покойной женщины не приснился?

– Да уж. В этом убийстве меня старательно убедили. Как, впрочем, и в убийстве Мишель.

– А тебе не кажется странным, что наш анонимный помощник давно ничего нам не присылает? – Фрэнк откинулся на спинку кресла и погладил Клео, а та, недолго думая, запрыгнула к нему на колени. Пару минут он сюсюкался с кошкой. Затем, посмотрев наконец-то на меня, задумчиво проговорил: – У меня такое чувство, что аноним в курсе многих наших передвижений.

– Не выдумывай, Фрэнк. Я неоднократно проверял на всякие электронные штучки и одежду, и дом, и технику, – раздраженно ответил я. – Да и «хвоста «никакого не было. Это точно.

– Хорошо, оставим пока эту тему. А ты пришел к какому-то выводу относительно Полин и Ларса Слэйтера? Все– таки с «ботаником» ты общался неоднократно.

Чуть подумав, я сказал:

– Знаешь, Фрэнк, не уверен, конечно, что я сделал правильные выводы касательно этих двоих. В моих оценках больше интуиции, чем какого-то логического обоснования. Если, к примеру, мисс Полин Форестье играет роль недалекой и серой мышки, скромной, невинной и бедной, то Ларс никого не играет. Ему это не нужно. Мне кажется, что Слэйтер и Полин были знакомы еще давно, хотя не могу привести никаких фактов для подтверждения этого ощущения. Абсолютно никаких.

– Ты предполагаешь промышленный шпионаж?

– Вероятно. Можно предположить, конечно, чем черт не шутит. Но я подозреваю другое. Подумай, не только тебе ребусы загадывать. А я пока налью себе сок. Ты будешь?

Некоторое время хакер молчал, затем соизволил буркнуть:

– Да.

Вернувшись с двумя стаканами апельсинового сока, я собрался развить свою версию дальше, но Фрэнк поднес указательный палец к губам, призывая меня замолчать. Я тихонько поставил напитки на стол и опустился в кресло, удивленно глядя на своего приятеля. Очевидно, вид у меня был изумленный и ошарашенный. Секунд десять мы молчали, а затем Фрэнк захохотал во все горло, да так, что испугал не только меня, но и бедную Клео; как ошпаренная, та выбежала из гостиной и молнией метнулась на кухню. Закончив смеяться, Фрэнк произнес:

– Извини, Марк. Но у тебя было такое лицо… я не смог удержаться.

– Врешь ты все, – зло парировал я. – Просто сволочь ты мстительная. Не можешь пережить свое поражение в логических умозаключениях! – отрезал я, взяв стакан с соком, и залпом выпил полстакана, пытаясь унять раздражение. – Ну давай, излагай.

– Мне кажется, что ты скорее предположил бы шпионаж не промышленного масштаба, а вполне обычного формата, скажем, разведку на мелком, бытовом уровне. – Фрэнк поднялся со стула и стал производить легкие разминочные движения своими длинными конечностями.

– Ты думаешь, что это Полин или Ларс докладывают мадам Оливии о том, что происходит в городе? – заинтересованно спросил он.

– Да. Весьма вероятно. Если развивать мысль о взаимосвязи Генри Старлингтона с семьей Домье-Виар, то можно предположить, что члены этого клана могут являться миноритарными акционерами компании «Старлингтон энд Парк»… Вполне возможно, что они хотят быть в курсе событий, происходящих в городе. – Задумавшись, я пытался ухватить промелькнувшую мысль. И мне это удалось. – К тому же имеется еще связь Анны Теллер и Ларса… правда, на уровне сплетен.

– А Анна Теллер – правая рука Элизабет?

– Совершенно верно. Поэтому возможен и промышленный шпионаж.

– А если сюда еще добавить смерть профессора Биггса, пустой сейф. И опять Полин(!), которая была его приходящей помощницей по хозяйству. Кроме того. у девушки медицинское образование.

– Но профессор же умер своей смертью?

– Фрэнк, существует немало способов убить человека так, чтобы его смерть не выглядела криминальной.

– Ну да, я слышал. Отравление какими-то ядами?

– Почему нет? Я, конечно, не утверждаю, что Алана Биггса отравили, но совсем исключить такой вариант – было бы неверно. Но дело не стали возбуждать за недостаточностью улик. Кстати, а как там наш «ботаник»?

Фрэнк вздохнул и отрицательно покачал головой:

– К сожалению, ничего. Может, все-таки поговорить с ним?

– О чем? О цветах, разве что…Или ты считаешь, он вдруг нам расскажет еще что-то? Хотя когда я с ним беседовал… тогда… после смерти Лоры, мне показалось, что он был искренне огорчен ее смертью, и его предложение о помощи тоже звучало очень проникновенно…

– Брось, Марк. Может, он просто хороший актер. – Поднимаясь, мужчина потянулся и, зевнув, вдруг неожиданно встрепенулся: – А ведь у нас есть еще одна ниточка, которую мы совершенно выпустили из виду.

– Какая?

– Ты помнишь список пассажиров того круизного лайнера?

– Точно! – заорал я, бодро вскочив на ноги, тем самым вновь испугал возвратившуюся в гостиную Клео. – Вот что меня мучило! Я ведь чувствовал, что проглядел важный момент. Конечно, я думал об этом совсем недавно… но потом… забыл. По-видимому, та ночь в особняке Лоры не прошла бесследно для моего мозга.

– Сколько там «нужных» нам Сержей? – Тодескини тоже встал и возбужденно стал мерить шагами мою, не такую уж большую, гостиную.

– Фрэнк, не мельтеши перед глазами, присядь, – попросил я. – Ты считаешь, что «наш» Серж проник на круизный лайнер под своей фамилией?

Тодескини присел, но радостное волнение осталось на его лице. Жаль было разочаровывать своего помощника, но… пусть привыкает.

– А вдруг? – насмешливо ответил он. – Попытаться можно.

Спустя минут пятнадцать Фрэнк закончил выяснение этого вопроса.

– Сколько в том списке «подходящих» Сержей? – спросил я.

– Пятьдесят два. Впрочем, самое интересное, что среди них есть месье Серж Морель.

Я ожидал подобного, поэтому не очень удивился, тем самым поразив хакера.

– Не вижу радости на твоем лице, – разочарованно протянул Тодескини.

– Все сходится, но это меня и беспокоит, – мрачно заметил я. – Слишком просто. И мы пока ничего не можем доказать.

– Главное здесь слово – «пока»! – воскликнул Фрэнк, зевая.

– Теперь бы нам узнать: не является ли этот месье Морель сыном мадам Оливии Виар.

– Это не составит проблем, – оживленно подытожил он. – Хотя я уже сейчас уверен, что является. Тогда нам, можно сказать, известны и его соучастники. Это Оливия Виар и ее дочери. Очевидно, Полин и, возможно, Ларс. Разве не так?

– Так просто… Сомнительно.

– А не надо усложнять, Марк! – вспылил хакер.

– Так, Фрэнк. Ты не злись. Допей лучше сок и пойдем спать. А пока ты будешь наслаждаться солнечным напитком, я… Как ты там говорил? Разовью эту версию.

– Нет уж. После такого удара по самолюбию сок я пить не буду. Пойду себе плесну немного «яда». А ты?

– Не надо: у меня с самолюбием все в порядке.

Спустя несколько минут Фрэнк возвратился с бокалом виски с содовой и, усевшись, выжидательно посмотрел на меня.

– У нас нечего предъявить… ни Сержу, ни его подручным… ни отпечатков пальцев, ни ДНК… никаких улик. То, что Серж, вероятно, был любовником Лоры… Ну и что? Мы можем доказать, что он ее травил галлюциногенами? Нет. Что следил за ней? Нет. Что убил ее? Нет! И причем здесь Мишель?

– Но у нас есть волос из особняка Лоры и жевательная резинка, оброненная кем-то у твоей несостоявшейся могилы… Кстати, ты мне не говорил, что с этими результатами. Скотт передал тебе их?

– Да. Но их не с чем сравнить.

– Опять-таки пока.

– Возможно.

– А что же нам делать? – растерянно протянул Фрэнк и потянулся за бокалом. – Как мы вообще что-нибудь сможем доказать?

– Во-первых, надо искать улики, связанные с убийством Мишель Байю.

– А ты уверен, что они существуют? – прервал меня приятель.

– Если бы их не было, то Лору, скорее всего, не стали бы убивать.

– А почему же тебя не убили?

– Ты знаешь, Фрэнк, для меня, пожалуй, это один из самых важных вопросов. У меня такое чувство, что если бы я знал ответ, то… – я замолчал, потому что не знал, что действительно из этого следует, вернее знал, но в очень обтекаемом формате, объяснить который сейчас мне не представлялось возможным. Тодескини смотрел на меня, как на Санта Клауса, который пришел без подарков. Сам Фрэнк даже забыл о своем допинге, вероятно, уровень его интереса достиг апогея.

– Только не томи, – утомленно вздохнул он. – Я уже устал додумывать. – И он расслабленно «растекся» по креслу, хотя бокал с алкоголем его рука держала достаточно твердо.

– Не знаю, честное слово. Как только соображу – обязательно расскажу.

– Ладно, – мрачно согласился Тодескини. Может, поговорим о Полин?

– Давай завтра. Очень спать хочется. – Я глянул на стенные часы. – Скоро полночь, Фрэнк. Завтра предстоит сложный день, и выспаться просто необходимо. А Полин… я еще хочу кое в чем разобраться.

Глава 4

…Уже засыпая, я вдруг ощутил подсознательную тревогу. Несмотря на то что дрема почти овладела моим сознанием, я сделал волевое усилие и разлепил веки. Уставившись в темноту, которая не была абсолютной, я пытался осознать, что заставило меня внутренне насторожиться. Вероятно, какой-то момент, случившийся в течение дня, нечто такое, на что следовало бы обратить внимание. Какой-то момент, действие, слово?… Понимая, что усталость сильнее меня, и мой мозг уже ничего толкового не сможет воссоздать, я повернулся на другой бок, и подумав, что утро вечера мудренее, «выпал» из сознания. Сквозь сон я слышал барабанный стук дождя, но меня уже совсем не раздражали эти монотонные звуки.

Утро встретило меня приветливо; за ночь выплакав всю свою скопившуюся грусть, новый день начинался с надеждой на радость. Ну уж если природа так начинает следующие сутки своего бытия – мне и подавно положено.

Почувствовав голод, я очень обрадовался: разве это не счастье… возможность его утолить отличной трапезой, надеть теплый халат, принять колючий, контрастный душ, поболтать с чудесным созданием, по имени Клео, и с другим, не менее интересным созданием, по имени Фрэнк, послушать великолепную музыку?… И чувствовать себя здоровым, когда ничего не болит, сознание не отягощено неразрешимыми проблемами, а душа – тяжкими грехами… У меня было почти все, чтобы радоваться жизни. Самое главное, что душа не страдала, а проблемы были разрешимы. Во всяком случае, я так хотел в это верить… И верил!

Я вылез из постели, потянулся, ощутив, что все нужное – на своих местах, и никаких тревожных сигналов в моем организме не наблюдается. Не отягощая себя халатом, я прошел в свою ванную комнату, где вообще почувствовал себя налегке. Душ не обманул моих ожиданий, и я вышел из кабинки почти такой же радостный и приветливый, как сегодняшнее утро. Для того, чтобы снять с повестки дня «почти», я, все же надев домашнюю одежду – старый спортивный костюм, спустился вниз. То, что я проснулся самым первым из всех проживающих этой ночью в моем доме, сомневаться не приходилось, но мне хотелось в этом убедиться. Спустя пару минут – убедился. Действительно, какой нормальный человек встает в семь утра (Фрэнк в это время обычно только ложится), если ему не надо идти (бежать, скакать, ехать, лететь) на работу? Ну, разве только, трудоголики от науки и творческие натуры, которых капризная Муза может разбудить в любое время? Тем более что Муза, как правило, женщина. Ну а что можно ожидать от женщины?… всего. И подъем в семь утра – это не самое плохое женское желание.

Завтрак я себе сделал вполне обычный: сок, кофе, английская булочка, масло, мармелад. Ел я медленно, дабы продлить радость от этого действа. Но к этому процессу я присовокупил просмотр новостей по телевизору. И когда я рассеянно слушал одну программу, в большей степени сосредоточившись на своих мыслях, ко мне снизошла «криминальная» или «детективная» Муза, короче, та, которая благоволит незадачливым частным детективам, вроде меня. В передаче говорилось об изнасилованной девочке-подростке, которая вследствие этого несчастья была серьезно травмирована не только физически, но и психически. Став взрослой, эта девушка стала подвергать своих партнеров различного рода унижениям. Что-то щелкнуло у меня в голове: о чем-то таком я слышал или читал… причем совсем недавно. И почему мне этот факт показался важным? Какое он имеет отношение к нашему делу? В тот момент я не имел об этом ни малейшего понятия. Просто я «промаркировал» в своем сознании этот факт. Вернее, не сам факт, а то, что мне он показался важным.

Закончив завтракать в разгаре своих размышлений и не вставая из-за стола, я взял лежащий здесь с вечера блокнот и записал в нем фразу: «Изнасилование – травма – жестокость? Кто и где упоминался?» Затем, чуть успокоившись, я отнес посуду на кухню и вымыл ее.

Часов в девять я получил сообщение от миссис Старлингтон. Она просила переслать ей отчет по электронной почте, так как после церемонии похорон она не сможет с нами встретиться – срочно уезжает по делам компании. Что ж, быстрее попадем на Корсику.

Пока я пересылал отчет, хотя назвать десять очень простых предложений этим громким словом было, безусловно, слишком смелым поступком, но я считал, что важен результат, а не его описание. Результата пока не было, так что же мне тогда было описывать?

Фрэнк появился как-то незаметно для меня. Когда я оторвал голову от монитора ноутбука, он уже стоял рядом со мной и без всякого стеснения, вытянув свою длинную шею, смотрел на компьютерный экран.

Заметив мое наигранное возмущение, он улыбнулся и сказал:

– Я был уверен, что это не любовное послание даме, поэтому позволил себе такую вольность. Ты же не сердишься, Марк? – Он не стал дожидаться моего ответа; его лицо засияло лучистой радостью, широкая улыбка-добротой, распахнутые наивные глаза – любовью ко всему сущему… Что я мог ответить этому святому?…

– Тебе тоже, доброе утро, – вздохнул я.

Мы перебросились приветствиями, и Фрэнк пошел готовить себе завтрак, который отличался от моего только своим количеством, безусловно, в его увеличенном варианте. А я накрыл «стол» для Клео.

До церемонии похорон оставалось достаточно времени, чтобы обсудить то, что мы с Фрэнком вчера не успели. Сделав себе и Тодескини кофе, я отправился на террасу, где он и Клео уже дышали свежим воздухом, получая удовольствие от совместного времяпрепровождения. Увидев меня, мой приятель что-то прошептал кошке на ухо, и та, спрыгнув с его колен, величественно продефилировала мимо меня на кухню. Мне было интересно, что сказал ей Фрэнк, но спрашивать я не стал, чтобы он не лопнул от самодовольства.

Тодескини поблагодарил меня за кофе, но пригубив, заметил, что любит покрепче! Это было уже слишком!

– Знаешь, Фрэнк, у тебя есть весьма завидное качество, – прокомментировал я его замечание о кофе, усаживаясь в кресло.

– Завидное для кого? – передернул он плечами. – Для тебя или – вообще?

– Очевидно, для меня.

– Ну и какое же?

– Ты в такой вежливой форме умудряешься выносить мозги людям, что не оставляешь им никаких возможностей уличить тебя в этом!

Нисколько не оскорбившись, Фрэнк заразительно рассмеялся, не оставив мне какого-либо выбора; и я тоже расхохотался вслед за ним. Из-за террасной двери показалась мордочка Клео. Интересно, как эту картинку интерпретировало для себя удивленное животное? Но, тем не менее кошка подошла к Фрэнку и запрыгнула к нему на колени, не взирая на его хохот.

Отсмеявшись, мой приятель почти серьезным тоном заметил:

– Давно я так не смеялся. Ну ладно, что там у нас на повестке дня? Summa summarum, так сказать.

– Мы теперь на латыни будем обсуждать наши проблемы? – притворно удивился я.

– К сожалению, нет. В этом вопросе я завидую тебе, – фальшиво огорчившись, он чуть помолчал и, взглянув на меня исподлобья, спросил:

– Ну и что ты в конце концов надумал о нашей мисс Форестье?

Я не спеша допил кофе и сказал:

– Раньше у меня было о ней мнение, которое, как мне казалось, никто и ничто не сможет его изменить. Но сейчас…

– А ты вначале расскажи о том, которое оно у тебя было; чтобы мы могли проследить, скажем, метаморфозы его изменений.

– Хорошо, но, чтобы впоследствии исключить твой гомерический смех, делаю акцент на том обстоятельстве, что с Полин Форестье я практически не общался. За все время мы с ней пару раз смогли обменяться ничего незначащими репликами и не более того. Она мне импонировала, но так, как может нравиться серенькая студентка: заурядная и неинтересная, хотя при этом она хорошо учится и ведет себя прилично, как монашка в вертепе. Хотя назвать ее ханжой я тоже не мог – не было у меня на это никаких фактов. Из таких девушек может получиться отличный образец типичной старой девы: добродетельной, трудолюбивой и напрочь лишенной тщеславия.

– Некоторые мужчины не отказались бы от жены, обладающей такими качествами.

– Если они – импотенты, возможно.

– Необязательно. Ну ладно. Давай о Полин, а то мы сейчас с головой уйдем в различного рода дискуссии, к примеру: «Добродетель и импотенция», «Тщеславие в жизни монашек», «Трудолюбие в вертепе», «Значение заурядности в становлении женщины, как типичного образца старой девы»…

– Фрэнк, оставь словоблудие, – раздраженно перебил я его.

Тодескини поднял руки:

– Извини, Марк. Больше не буду… как ты там сказал… чего «блудие»?

– Чего хочешь!..

– Ну ладно, ладно. Не сердись. Так что ты еще можешь добавить к ее «старому» портрету?

– Больше, пожалуй, ничего, – пожав плечами, ответил я.

– А увлечения у нее были?

Я задумался, вспоминая.

– Этого я точно не знаю. – Мне пришлось признаться в своем неведении. – Но, думаю, нет.

– Ты так думаешь, потому что не можешь представить Полин в постели с кем-либо?

– Нет, не потому. Просто ничего не слышал о чем-то подобном. Не было у Полин романов ни с мужчинами, ни с женщинами, – сказал я, но, поразмыслив, добавил: – Хотя утверждать все же не могу.

– Ну а сейчас?

– При нашей встрече в пабе втроем Полин не смогла хорошо сыграть роль «синего чулка», хотя была почти искренней с нами. Однако что-то меня в ней насторожило, ее откровенность мне показалась какой-то нарочитой. – Я задумался, вспомнив кое-что: – А может, на меня оказало влияние как-то брошенная вскользь фраза Лоры Кэмпион о Полин, что «она-не очень хорошая актриса, несколько переигрывает, выбрав для себя маску кротости и праведности». А если к этому присовокупить откровенное заигрывание с тобой… Подозреваю, мисс Форестье – это один из вариантов «тихого омута», в котором кое-что водится, – усмехнувшись, я замолчал, обдумывая это «кое-что», – не могу сказать, что черти, но, уверен, какие-то их «близкие приятели» – точно.

Фрэнк хмыкнул:

– Если это так, то мне не очень понятно, почему эта мышка так резко сменила имидж девушки, равнодушной к своей внешности, на другой, более кокетливый образ? Ты же сам был удивлен, когда она пришла на первую вашу встречу.

– Не знаю. Я не тонкий знаток женской психологии.

– Жаль, а надо бы. Ну ничего. Я тебя научу разбираться в женщинах, – уверенным тоном пообещал Фрэнк.

– Чему ты меня можешь научить? – возмутился я. – По-моему, все твое общение с женщинами сводится либо к вуайеризму в Интернере, либо к редким вызовам девушек, не отягощенных добродетелью.

– Да? А вот этот, наглядный пример, – Тодескини погладил задремавшую кошку по загривку, – для тебя не является аргументом? – усмехнулся он.

– Тоже, мне, нашел женщину, – презрительно хмыкнул я.

– Пусть небольшой, но показатель. Что-то я не припомню, будучи у тебя в гостях, чтобы Клео забиралась на твои колени, – лукаво улыбнувшись, заметил хакер.

В общем-то, Фрэнк был прав, но я не стал развивать эту тему, сказав:

– Давай ближе к делу.

– Хорошо. Так вот о Полин. Может, девушка в тебя влюбилась? И, делая вид, что строит мне глазки, она пыталась таким образом вызвать у тебя интерес к себе? Так, кстати, бывает.

– Знаю, но это не тот случай. Мне кажется дело в другом.

– В чем же?

– Пока не знаю.

– А что заставило тебя так думать? Она вообще могла нам ни о чем не рассказывать.

– В том-то и дело. Да ты и сам почувствовал ее фальшь.

– Почувствовал, но я не могу понять, к чему его можно отнести в рассказе Полин.

– Слушай, Фрэнк, а давай подойдем к этому делу с другой стороны.

– Давай, – не очень восторженно промямлил Тодескини.

– Я сейчас сделаю предположение, а ты попробуй в моей версии отыскать слабые места.

– За мной не заржавеет!

– Смотри. Мадам Виар позаботилась о семье Полин после смерти Мишель. Так?

– Ну да.

– А с чего бы это? Ведь мы не нашли никаких родственных связей между ними.

– Если мы не нашли – это совершенно не значит, что их не, – парировал он.

– Верно. Поэтому нам придется смотаться к ее матери в клинику.

– Я это и не оспариваю.

– Ну давай все же предположим, что они не являлись родственниками.

– Даже если и так. Но, мадам Виар могла просто искать обездоленных детей для своего приюта.

– Могла, но самолично? С ее деньгами для этой цели могли нанять рекрутов каких-нибудь, студентов. Да масса способов. – Глотнул я остывший кофе. – Здесь другая картина, учитывая, что мадам Виар приехала на похороны, помогла в их организации, проявив особое участие в жизни семьи Полин. С чего бы такая благотворительность?

– Может, мадам Оливия общалась с Мишель и знала о ее родных?

– Возможно. Это, конечно, самое первое, что пришло мне в голову. И я предположил, что, вероятно, она и является нашим неизвестным подсказчиком.

– И каким-то образом ей стало известно, что Мишель умерла не от анафилактического шока? Точнее от него, но с чьей-то помощью?

– Да. И потом, вспомни, – существует еще мужчина, за которого актриса, по-видимому, собиралась замуж и даже родила ребенка.

– Ну, это не точно.

– Я же говорю как о возможной версии, – чуть повысив голос, сказал я. – Любовник-то у нее был. Конечно, нельзя утверждать, что именно от него Мишель родила ребенка, но этот вариант более вероятный, нежели другие. Я, конечно же, сейчас скажу прописные истины, но при расследовании любого преступления первый вопрос, который задает себе детектив…

– Знаю, кому выгодно, – нервно прервал меня приятель. – Этот вопрос известен даже моему Бифу.

– А все мотивы: деньги, страх, ревность, месть, любовь, зависть и прочее, – спокойно продолжал я свою речь, игнорируя выпад Фрэнка, – твоему Бифу знакомы? Может, пусть он возглавит расследование?

На некоторое время в воздухе повисла пауза. Ее нарушила Клео. Она подняла мордочку, посмотрела с немым обожанием на Фрэнка, а на меня – с укором, и сердито мяукнула.

– Хорошо, – ответил мне Тодескини, погладив кошку и допив кофе. – Давай, излагай дальше. Ты же мне сам сказал, чтобы я выискивал слабые звенья, – чуть возмутившись, заметил он.

– Не обижайся. Это я преподаю тебе таким образом теорию расследования.

– А… так это у нас урок. Можно, я потом законспектирую? – издевательским тоном полюбопытствовал Тодескини.

– Можно. Так вот… А на чем я остановился?

– На мотивах.

– Вот видишь. Нельзя отвлекать преподавателя. Вспомни и подумай: откуда аноним узнал, что я занимаюсь расследованием смерти Мишель?

– Дай мне минутку, – попросил Фрэнк. Только не подсказывай! И мне нужно отлить. – Фрэнк посмотрел на Клео и сказал, уже обращаясь к ней: – Ты знаешь, дорогая, мне нужно уйти и кое-что сделать. Не буду тебя смущать подробностями этого процесса. Но поверь мне на слово: это очень важно, причем для нас обоих». – Поднимаясь, он аккуратненько положил кошку на диванчик, а сам отправился в дом. Но Клео, спрыгнув с дивана, последовала за ним! Через некоторое время лохматая голова Фрэнка, позолоченная утренними солнечными лучами, просунулась в дверной проем и спросила:

– Ты будешь еще кофе?

– Лучше – сок. Возьми в холодильнике.

Спустя пять минут вернулся Фрэнк с чашкой кофе и стаканом сока. За ним с важным видом следовала Клео. Он уселся в кресло, а кошка запрыгнула к нему на колени. Идиллия этой пары вызывала у меня умиление.

– Ну и что ты надумал, когда занимался делом, таким важным для тебя и для этого неблагодарного животного? – иронично спросил я, слабо надеясь, что он все же не догадается. Хотя провести связь мог бы даже слабоумный, а к этой категории мой друг, к счастью, не относился. Но иногда мне этого хотелось!

– Ты полагаешь, что это Полин сообщила мадам Оливии о твоем расследовании. А в свое время сама журналистка раструбила всем о Мишель, Кристель, их сходстве и так далее; и об этом не знает в вашем городке только глухой или слепой. – Он замолчал, задумчиво хмурясь. – Нет, слепой тоже бы знал. И о твоем отъезде в Париж мисс Форестье тоже сообщила своей благодетельнице. Думаю, местное «сарафанное радио» работает с применением новейших разработок в информационных технологиях. Так что Полин и Ларс-похоже, все же шпионы мадам Виар, но мелкие, так, «бытовые». уровне. Хотя, кто его знает?

– Значит, по-твоему, смерть Лоры огорчила как мадам Оливию, так и Полин с Ларсом?

– Не знаю.

– Но ведь журналистка была уверена, что после ее посещения школы и встречи с Жюлетт Домье, за ней установили наблюдение.

– Но ты же не обнаружил слежку.

Я уныло кивнул:

– Наверно, когда они меня засекли, то и прекратили наблюдение за Лорой.

А до этой слежки Серж Домье, то есть Морель, стал в круизе ее любовником. Не думаешь же ты, что это было случайностью? – полуутвердительно спросил я.

– Нет, конечно. И полагаю: одно другому не мешает. – Замолчав, Тодескини отхлебнув напиток.

– Что ты под этим подразумеваешь?

Ну а теперь ты подумай. А я пойду переодеваться к церемонии. Время, кстати, почти полдень. Так что поговорим по дороге. Мой желудок уже тихо постанывает: то ничтожное количество «лекарств», которые ты мне выделил, почти закончилось. – Подхватив Клео, Фрэнк прошел на кухню.

От возмущения я даже сразу не смог найти соответствующую моему негодованию фразу. Когда я, чуть успокоившись, нашел нужные слова и зашел на кухню – Фрэнка там уже не было. У пустых мисок сидела Клео и, не мигая, смотрела на меня со всей своей любовью, на которую была способна.

Есть ли более вероломное существо, кроме кошки-женщины? Очевидно, только женщина-кошка.

Спустя полчаса мы выехали из дома, чтобы неспешно доехать до крематория и по дороге купить цветы. Прощальную открытку я писать не стал: мне всегда казалось, что все написанные слова признания в любви или дружбе, кажутся ужасно банальными. Можно ли вообще свои интимные чувства отразить в письме во всей их гамме? Если уж «мысль изреченная есть ложь», что тогда говорить о попытке ее записи? Как сказал кто-то из великих, что «… сказать да можно пятьсот раз, но написать – только один».

Где-то на половине пути погода внезапно испортилась, хотя всего лишь десять минут назад ничего не предвещало такой резкой метаморфозы. Особенно это почувствовалось когда мы вышли из машины, чтобы купить цветы. Безусловно, я не стал связывать этот факт с предстоящим печальным мероприятием, но настроение от такой нерадостной перемены у меня еще более ухудшилось. Поднялся ветер, и некогда голубое небо окрасилось в свинцово-синий цвет. В атмосфере резко запахло ароматами предстоящих шторма и грозы. Влажный воздух неприятно бодрил колючими иглами холода, а выглядывающее изредка неприветливое солнце, похоже, злорадствовало в предвкушении неслабого светопреставления. А может, мне просто так казалось? Как часто мы проецируем свое настроение – как плохое, так и хорошее – на окружающую обстановку, людей и даже погоду. Но все же я был рад, что пока нет дождя. И в какой-то миг вдруг уловил себя на мысли, что думаю только о своих ощущениях, ни разу даже не вспомнив о Лоре. Но, по моему убеждению, она уже была на пороге перехода в другой мир (если уже не перешла) и состояние погоды в Тауринг-Хилле ее вряд ли мог волновать.

Городской ритуальный зал находился на пересечении двух крупных автомобильных дорог, одна из которых вела в деловой центр Тауэринг-Хилла. Еще издалека можно было заметить, что у ажурных ворот центрального входа собралось немало желающих попрощаться с известной журналисткой (в своем завещании мисс Кэмпион сделала приписку, что предпочтение отдает процедуре кремации, при этом сделав акцент на очень скромном отпевании). Ее прижизненный статус и определенная доля известности частично помешали осуществлению последней воли покойной.

Оставив «мазератти» на автомобильной стоянке крематория среди немалого количества других машин, мы направились к центральному входу здания.

Несколько репортеров уже стояли у ворот здания, но явных попыток проникнуть вовнутрь они, похоже, пока не проявляли.

Всю дорогу мы с Фрэнком молчали; не знаю, о чем думал он, но я, как всегда, в преддверии такого рода церемоний, погрузился в философские размышления и сразу даже не заметил, как мой приятель почти весело хмыкнув. Взглянув на него изумленно и собираясь его пристыдить, я уже было открыл рот для этой цели, но хакер меня опередил:

– А кто построил это здание, предназначенное для ритуального прощания, на пересечении двух главных улиц города? Меня весьма заинтересовал этот человек, который, несомненно, обладал своеобразным чувством юмора.

– Почему ты так решил? – удивился я.

– А ты сам не видишь? – Он на миг задумался, а затем продолжил: – Хотя это тоже объяснимо. Когда ты стал жить в Тауэринг-Хилле, то тебе были просто любопытно все, связанной со смертью, а с возрастом твой глаз «замылился», и ты не заметил очевидного. Ведь постоянно наблюдая у этого здания подготовку к траурной церемонии, вряд ли удается забыть о конечной цели человеческого существования.

– Ну и что? Возможно, такое реальное, пусть и косвенное, соприкосновение с чужим финалом не умаляет общей оптимистичной атмосферы города, к тому же часть наших жителей, в силу своей деятельности непосредственно участвуют в различного рода попытках удлинить земной путь горожан, и часто – вполне успешно.

– Да уж… я и забыл, что у вас тут почти половина жителей – медики и научные сотрудники, а у них отношение к смерти весьма специфическое.

– Но ты знаешь, юмористов среди них мало.

– Возможно, тот, кто построил это здание, был их не самым благодарным пациентом.

– Не знаю… Все зависит от угла зрения. Может, как раз наоборот. Он просто относился к смерти с пиететом и таким образом хотел об этом сказать.

– То есть: «помни о смерти»?

– Примерно.

– Ну ладно. Забудем о философии. Тем более что мы уже подошли. Кстати, мне нравится совсем не траурный экстерьер этого сооружения.

Действительно, внешний вид здания, выполненный в современном строгом стиле, не вызывал тяжелых ассоциаций, хотя внутреннее оформление могло было бы претендовать на мрачность атмосферы из-за большого количества элементов декора, окрашенных в темные насыщенные цвета. Но овальная форма двух залов и холла, розовато-бежевый тон стен, очевидно, по задумке дизайнера, должны были внести светлый аккорд в тяжелую атмосферу мероприятий, проходящих в его детище.

Осмотревшись, я заметил, что в небольшом дворе, окружающем здание, немноголюдно. Среди толпы я увидел как знакомых, так и незнакомых мне людей. Последние, как предполагалось, являлись коллегами мисс Кэмпион, были здесь и другие представители СМИ – дамы и мужчины академического вида, некоторых из которых можно было лицезреть по телевизору.

Зайдя вовнутрь здания, я увидел распорядителя траурного действа. Тридцатилетний Майкл Бойс – приветливый и обычно жизнерадостный молодой человек, воплощение жизнерадостности и оптимизма, стоял в центре светлого холла и с подобающей случаю печалью на лице направлял вошедших гостей в зал для прощания. На нем был темно-серый костюм, из нагрудного кармана которого выглядывал уголок белоснежного носового платка. Мой костюм, по сравнению с его элегантным и стильным туалетом, наверное, казался нарядом учителя приходской школы.

Проходите, пожалуйста, в Лиловый зал, – поставленным голосом пояснял Бойс. Молодой человек был родом с юго-востока Англии, и в его речи иногда проскальзывали элементы «еstuary English». – Он кивнул точеным профилем в левую сторону, и его безупречно уложенные, будто приклеенные, светлые волосы даже не шелохнулись. Майкл задержал свой взгляд на красивой и стройной девушке, вошедшей в помещение, но через секунду он вновь смотрел на центр вошедшей толпы, продолжая пояснения: – Проходите, пожалуйста, за мной. – Нестройным рядом мы прошли через ореховые двери, миновав небольшой холл с искусственным гротом. Последний раз я здесь был около года назад, но с тех пор ничего в холле не изменилось: стены лилового цвета, пастельного тона ковровое покрытие, подходящие друг к другу диваны и кресла лилово – кремовой палитры, элегантные приставные столики, матовые бежевые светильники, благодаря которым все окутывалось теплым рассеянным светом.

Печально и понимающе улыбнувшись, мистер Бойс сделал шаг по направлению к обитой темно-лиловой кожей двустворчатой двери. Распахнув ее и обернувшись к нам, привычным ровным голосом он добавил: – Прошу.

Большой зал был слегка вытянут в лиловое «яйцо», в конце которого на темном мраморном постаменте, возвышался вишнево-коричневый гроб, на небольшом расстоянии от него, чуть ссутулившись, стояли родители Лоры; немного поодаль от супругов Кэмпион застыли в скорбных позах несколько пожилых мужчин и женщин, вероятно, родственники Лоры, которых я не знал, но догадывался об их родственных связях, основываясь на прежних упоминаниях о них в рассказах журналистки. Несмотря на то что Джеймс Кэмпион поддерживал свою супругу под руку, выглядел он хуже женщины, – более осунувшимся и смертельно уставшим. Резко постаревший мужчина не спускал с несчастной матери их дочери горестных, полных боли, глаз. Дебора Кэмпион смотрела в пространство прямо перед собой и, похоже, не замечала ничего вокруг. Элизабет Старлингтон и Фред Хантер, стоявшие неподалеку, смотрелись вместе достаточно гармонично и казались супружеской парой, прожившей в браке несколько десятилетий. Эдвард и Линда, неслышно переговаривающиеся друг с другом, тоже составляли достаточно милый тандем. С правой стороны от постамента полукругом расположились Дэвид и Эмма Старлингтон, Джеймс Локхарт, Алекс и Анна Теллер. Чуть поодаль стояли супруги Таунсенд, их дочь Мирел, Кристиан и Кейт Стюарты. Ларс Слэйтер стоял в стороне от этой группы скорбящих, во всяком случае, выражение их лиц было именно таким. Отдельными группами стояли и другие желающие проститься с Лорой Кэмпион, но я не стал особо заострять внимание на этих бывших знакомых людях умершей женщины. Замыкали толпу вновь прибывших Энн Старлингтон и Полин Форестье. Энн была в строгом темно-синем брючном костюме, но выглядела весьма привлекательно, и я не заметил в ее лице особой печали. А вот Полин была более опечаленной, хотя, возможно, это ее серо-коричневое мешковатое платье создавало такой мрачный эффект. Что же касается остальных – на их лицах застыли оттенки, родственные горю, скорби, сожалению… Только искренность выражения этих чувств у некоторых присутствующих могла быть всего лишь маской.

Подойдя ближе и тихо выразив свое соболезнование супругам Кэмпион, мы положили букеты бордовых роз на усыпанный другими цветами постамент. Вскоре за нами последовали и другие. По одному или парой люди подходили к гробу, чтобы выразить соболезнования супругам Кэмпион и постоять рядом. Здесь были редакторы нескольких журналов, журналисты, преподаватели университета и некоторые жители города, то есть те люди, которых сочли нужным пригласить супруги Кэмпион. Все они подходили к Деборе и Джеймсу – сказать несколько добрых слов и выразит свое соболезнование.

Пожаловали пятидесятилетний поджарый и энергичный Роберт Харлин, мэр города, и шестидесятилетний суперинтендант Говард Чемберс. Приход этих «шишек «объяснялся, разумеется, известностью покойной журналистки, хотя и не такого масштаба, о котором она, вероятно, не так давно мечтала.

В какой-то момент мне стало тяжело дышать: атмосфера небольшого зала казалось густой и осязаемой из-за тяжелого сладковато-приторного аромата цветов. Траурная музыка звучала тихо, но спустя несколько минут она смолкла. Повисла давящая тишина, холодная и тягостная. Но неожиданно взревел басами орган. Спустя некоторое время музыка почти затихла. Все медленно потянулись к более комфортной зоне и расположились в удобных креслах. К импровизированному алтарю подошел преподобный Джейсон Коварт и стал читать молебен. Затем он сказал несколько слов о замечательных качествах покойной журналистки, и в его словах не было лицемерного преувеличения, нередко звучащего в таких случаях.

Некоторое время я находился в какой-то прострации, очнувшись только тогда, когда услышал: «Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой век мой…». Затем священник огласил волю покойной о кремации. Все встали почтить память Лоры Кэмпион минутой молчания. Вновь тихо зазвучала музыка. И все, тихо переговариваясь, стали выходить из зала.

Погода радовала отсутствием дождя. Люди группами проходили к стоянке, где садились в свои машины и разъезжались. Хотя, думаю, что многие из них направлялись в паб «Веселый вдовец», предварительно заказанный для продолжения этой церемонии. Мы с Фрэнком тоже направились туда. Благо он был в десяти минутах ходьбы. Когда мы зашли в паб, то в нем царила обычная, совсем не тягостная обстановка. Здесь был организован поминальный банкет по типу «шведского стола», состоящий из сэндвичей, большого количества закусок и напитков. Люди стояли по двое или группами. Все мило беседовали между собой и, казалось, уже почти никто не вспоминает об умершей женщине. Мне уже не хотелось есть, и я остановил свой выбор на чае с печеньем. Фрэнк, к моему удивлению, тоже не стал есть много, утолив голод одним сэндвичем с паштетом и двумя чашками чая. Когда мы вышли на улицу, и я взглянул на своего приятеля, тот, поняв мой невысказанный возглас удивления, прокомментировал свое поведение:

– Я надеюсь на вкусный обед в «Эйфории», который ты мне когда-то обещал. Но, чтобы ты не очень-то переживал, предстоящую трапезу оплачу я.

– Нет уж, – не очень громко возмутился я. – Не нужна мне твоя благотворительность, Фрэнк. Я вполне могу себе это позволить. Тем более что ты опередил меня этим предложением.

Дорога домой заняла не более пятнадцати минут. Погода застыла в своем мрачном, пасмурном состоянии, а я почувствовал себя уставшим и сонным. Фрэнк, судя по его виду, тоже хотел спать. Поэтому по возвращении домой и заказав билеты в Аяччо, мы присоединились, образно говоря, к Клео, то есть разошлись по спальням, чтобы пару часов поспать.

Заснул я быстро, даже не успев как следует помучиться перед тем, как крепкий сон взял в плен мое сознание. Проснулся тоже легко и сразу же ощутил на себе благотворное действие такого отдыха; никаких сновидений я не помнил, казалось, что мой мозг был отключен на некоторое время, и теперь, отдохнув, он был способен к активной работе, впрочем, как и весь мой организм.

Я принял душ и почистил зубы. Повертев перед зеркалом свое лицо, решил, что моя щетина пока еще не нуждается в дополнительном слайсинге.

Спустившись на кухню, я выжал себе стакан апельсинового сока. Тот, что нам сделала миссис Риттер, мы выпили быстрее, чем она, по-видимому, могла предполагать. Я собирался выйти на террасу, чтобы проверить состояние атмосферы, а затем уже, с учетом этих наблюдений, подобрать себе костюм для похода в ресторан. Но Фрэнк подошел вовремя и, заметив, что я наслаждаюсь напитком, попросил стаканчик сока и для себя. Отказать гостю я не мог, поэтому пришлось отложить погодную диагностику на потом, которое «случилось» спустя пять минут.

Вечер обещал быть прохладнее, чем обычно. Немного постояв на террасе и поболтав с Фрэнком, я возвратился на кухню, наполнил кошкины миски едой, хотя Клео пока еще не показывала своей мордочки. А затем поднялся к себе и, открыв платяной шкаф, вынул светло-серый шерстяной костюм и голубую рубашку, галстуком я решил пренебречь, но чуть брызнул на себя одеколоном, имеющий древесно-сафьяновый аккорд.

Спустился в гостиную, включил телевизор и стал смотреть новости в ожидании Тодескини. Тот появился минут через двадцать, и я, оценив его скромность, облегченно вздохнул: на Фрэнке был обычный классический светло-коричневый костюм, терракотовая рубашка, галстук цвета шоколада и такого же тона остроносые туфли. Свою медную гриву мужчина собрал в хвост. Шлейф его туалетной воды был легким и освежающим, в нем явно ощущалась цитрусовая нотка. В целом, надеюсь, наш внешний вид не должен был оставить равнодушным женщин, имеющих тонкий вкус. Впрочем, дамам, не имеющим такового, мы тоже могли быть интересны в качестве потенциальных собеседников и не только, хотя вряд ли они могли бы нам составить приятную компанию.

Еще не было семи, когда мы вышли из дома, направляясь в «Эйфорию». Вечерние сумерки окутали густой парк, но уличные светильники мягко растворяли сгущающуюся тьму, и наша прогулка до торгового центра оказалась очень приятной.

У входа в «Колбу» мы заметили колоритного парковщика в униформе, присматривающим за немалым стадом «бентли», «феррари» и «ламборджини».

Вход в развлекательную часть центра был отдельным. На первом этаже нас встретил галантный и приветливый мужчина в смокинге. Он проводил нас к лифту, и в сопровождении девушки модельной внешности мы и еще несколько человек так быстро взлетели на последний этаж здания, что я даже не успел хорошо оценить внешность «стюардессы». У входа в зал ресторана нас встретил представительный метрдотель, который провел нас к угловому столику у окна. Стеклянные стены и потолок помещения создавали фантастическую атмосферу: просто дух захватывало! Небольшой зал в форме круга, такой же формы невысокие столики, удобные кресла. Интерьер – в мягкой зеленовато – голубой гамме, ненавязчиво мерцающая золотисто-розовым светом круговая подсветка-весьма впечатляющий дизайн. Не менее сказочная панорама открывалась и за прозрачными стенами ресторана по всей окружности зала: темно-синий Ла-Манш, сверкающая огнями набережная, зеркальная амальгама озера, холмы, парки, леса…

Начало вечера Фрэнку понравилось. Зал ресторана был полон, но в силу того, что каждый столик был огорожен узорчатой ширмой, гости чувствовали себя свободно и обособленно. Музыкальный фон импонировал своим мелодичным и негромким звучанием; сентиментальная грусть саксофона навевала приятные романтические воспоминания. На столике, у края столешницы – электронный планшет-меню, а на подсобном столике – обычные папки с меню и винной картой.

Я спросил у Фрэнка, пробовал ли он молекулярную кухню. Тот ответил, что – нет, но сегодня не упустит такой шанс. Мы недолго выбирали блюда – Фрэнк доверился моему вкусу. Пока мы неспешно потягивали бургундское, в качестве закуски к аперитиву нам принесли полые яичные скорлупы, заполненные нежнейшими взбитыми желтками с заметным ароматом кленового сиропа, – комплимент от шеф-повара. Затем на стол прибыли зелень, овощи и луковые равиоли в капустном консоме. Спустя полчаса, когда закуски были съедены, я решил пройтись в туалет. Гости ресторана были заняты трапезой и неспешным общением. Возможно, среди них были и мои знакомые, но увидеть их из-за ширм было не очень-то легко. Конечно, в ресторане отдыхало немало туристов, хотя наш город пока не относился к популярной курортной зоне. Приятная и праздничная обстановка зала способствовала отличному настроению отдыхающих и неспешному комфортному времяпрепровождению.

Когда я возвращался к своему столику – обратил внимание на незнакомую женщина, которая шла мне навстречу. Чем-то она зацепила мой взгляд: несмотря на немолодой возраст – где-то под шестьдесят – эта дама обладала какой-то особой красотой. Для меня эта «особость» состояла в умении достойно преподнести свой биологический возраст, не прибегая к каким-либо ухищрениям, вроде пластики, липосакции и прочих «фокусов «современных косметологических технологий, превращающих пятидесятилетнюю женщину в рано постаревшую девушку с гладким лицом и морщинистой шеей или шестидесятилетнюю даму, хватающуюся за ушедшую молодость скрюченными артритом пальцами, но обладающей кукольной талией, объемным бюстом и пухлыми губами. Незнакомка была достаточно высокой и стройной, ее светлые пепельно-русые волосы были уложены в аккуратную, короткую стрижку, обрамляющую овальное лицо, черты которого были тонкими, хотя, может, не совсем правильными. Пронзительные голубые глаза мельком скользнули по мне, но я успел в них рассмотреть какой-то интерес, впрочем, это мне могло просто показаться. Моложавая дама была в брючном костюме светло-голубого, небесного цвета, который ей, безусловно, шел. Ее легкая походка, конечно же, не была девичьей, но прямая спина женщины, ее распрямленные плечи и чуть приподнятый подбородок свидетельствовали либо об аристократическом происхождении, либо о хорошем хореографическом прошлом.

Присев за свой столик, я почему-то продолжал думать об увиденной только что женщине. И это, по-видимому, отразилось на моей физиономии, потому что Фрэнк спросил меня удивленным тоном:

– Марк, неужели это произошло?

– Что? – опешил я.

– Твое лицо… Неужели в старой доброй Англии даже приведения, забыв об элементарном такте, стали появляться в туалете, нарушая тем самым законное право на уединение и мешая нормальному течению физиологических процессов добропорядочных посетителей ресторана?

Тяжело вздохнув, я задал вопрос, ответ на который стал интересовать меня не так давно:

– Фрэнк, такому красноречию, вернее, многословию ты научился у Бифа?

– Нет, я всегда был такой. Веришь, Марк, с детства борюсь с этим недостатком.

Но у тебя было действительно такое лицо… Хотя ты всего-навсего отлучился в туалет. Что я должен был подумать, глядя на тебя? Расскажи мне, что с тобой произошло, дабы я не строил фантастических гипотез.

– Да ничего особого не произошло… так… увидел видел одну женщину…

– Кого? – недоуменно спросил он.

– Незнакомую женщину.

– А что, всех остальных присутствующих здесь женщин ты знаешь?

– Нет, конечно. Просто эта дама меня чем-то заинтересовала. Ладно, забудь. Это абсолютно неважно, – заторможенно промолвил я. Давай лучше продолжим ужин.

Совсем за короткое время мы умяли: легкое соте из морепродуктов, морских ежей, обернутых в хрустящие морские водоросли, деревенские стейки с бархатным пино-нуар и слоеные пирожные с пьемонтским каштановым кремом. В общем-то, многочисленных взрывов вкусовых ощущений мы получили сполна. Нас выручало только то, что мы успевали чередовать эти вспышки чревоугодия с переживанием дальнейшего послевкусия между подачей блюд и походами в комнату, предназначенную для выполнения других физиологических актов. И все это время меня не покидала мысль о встреченной мною незнакомке. Что-то в ней было особенное, кроме ее красивой достойной старости, но сформулировать свой непонятный и даже странный интерес к ней я так и не смог. Мне стало любопытно: с кем она пришла на ужин. Я сказал Фрэнку, что спущусь в туалет, и встал из-за стола. На ходу я вынул мобильный телефон, делая вид, что разговариваю по нему. Незнакомку я увидел почти сразу: она сидела у противоположной дуги полукруга зала, там тоже были столики, рассчитанные на двоих гостей. Но визави этой женщины я не мог рассмотреть. Нужен был какого-то предлог пройти в ту сторону, и его отыскать мне не составило труда.

Недалеко от столика незнакомки, тоже за столиком для двоих, сидели Дэвид Старлингтон с каким-то собеседником, скорее всего, с Джеймсом, так сказать, интимный вечер двух любящих сердец. Дэвид тоже заметил меня и кивнул. Я ответил ему тем же, направляясь к его столику, на ходу придумывая какую-либо просьбу. Подойдя к ним и поздоровавшись, я принес извинение за свое вторжение и спросил у Дэвида, когда мне можно будет с ним проконсуль– тироваться по поводу одного дела. (Придумать «дело «я успею потом, если это будет нужно.) Пока тот, приняв важный вид (впрочем он у него всегда был такой), отвечал мне, я успел рассмотреть – с кем пришла в ресторан заинтересовавшая меня дама. Я предполагал, что ее спутник – почтенный мужчина, возможно, супруг или друг, но напротив дамы сидела девушка с темно-каштановыми густыми волосами с прической – длинное «каре». Она что-то ела, и мне не удавалось рассмотреть ее лицо. Но через несколько секунд девушка подняла глаза и посмотрела на меня – наши взгляды встретились. Мне уже можно было оставить Дэвида с Джеймсом в покое, что я и сделал и, позабыв о своем намерении посетить туалет, возвратился на свое место. Странно, но темно-карие глаза за прозрачными линзами очков той девушки – даже не глаза – а взгляд, мне показался смутно знакомым: эту особу я определенно где-то встречал, но где? Размышляя об этом, я показался Фрэнку рассеянным. Но на его вопрос о моей прострации я не стал отвечать, сконцентрировавшись на своих мыслях, но старательно делая вид, что меня интересует трапеза. И, надо заметить, спустя небольшой отрезок времени восхитительным блюдам удалось направить течение моих мыслей совсем в другое русло.

Верно говорят, что обильная и вкусная еда снижает активность мозга, а вкупе с алкоголем замедляет реакции. Выпив кофе, некоторое время мы молчали, приходя в себя после такого стресса для всех наших органов чувств. Больше уже ничего не хотелось, особенно – напрягать умственные извилины. Да и вообще ничего не хотелось напрягать. Чтобы отправиться домой – нужно было отдохнуть и набраться сил, особенно бы не помешала в этом отношении сила воли, которая, по-видимому, уже спала.

Наконец-то Фрэнк тихим, как после тяжелой болезни, голосом промолвил:

– Ты знаешь, чтобы иногда позволять себе такое обжорство, необходимо все же работать.

– Да, – с такой же интонацией, вяло промычал я.

– Так давай начнем.

– Ну… так начинай.

– Попробую. – Он оторвал спину от мягкой спинки кресла и застегнул на две пуговицы пиджак, очевидно, надеясь, что этот шаг придаст ему решительности. – Я вот думаю, вернее, мы с тобой говорили об этом: мадам Виар не хотела смерти журналистки. Если им это было бы нужно – ее бы убили раньше. Способов – масса. Особенно – для биохимика. Согласен?

– Ты все же склоняешься к мысли, что ее смерть была случайностью?

– Возможно, это была еще одна попытка запугивания Лоры. Но что-то пошло не так – вернее, они не ожидали, что ее подведет здоровье.

– Но для чего понадобилось Сержу сопровождать девушку в круизе, и даже стать ее любовником? Только для того, чтобы подсыпать в упаковку со стевиозидом галлюциногены?

– Этого могло быть вполне достаточно. И как об том морском путешествии узнала Оливия и Ко, если они за ней не следили? – Тодескини все же взял бокал и рискнул пригубить винтажное вино, выбранное для нас сомелье.

– О своем круизе Лора сама сообщила Жюльетт Домье.

– Это журналистка тебе сказала?

– Да. А насчет остального… – Я замолчал и тоже рискнул сделать глоток – неплохо, но очень бледные ощущения на фоне общего пресыщения. – Так вот. Возможно, у мадам Виар была или есть своя какая-то тайна, не имеющая отношение к смерти актрисы, которую могла узнать мисс Кэмпион. Может даже, Лора и сама об этом понятия не имела. Но такое допущение имеет право на жизнь. Не зря же она после своего визита в школу-интернат почувствовала какой-то дискомфорт. Поэтому Серж и отправился с Лорой в круиз, чтобы выведать у нее: пронюхала ли пронырливая журналистка что-нибудь?… И можно ли ее оставить в покое?

– А узнал, что Лора знает много того, чего ей знать не нужно и, несомненно, может поведать об этом в СМИ. Тогда, по-видимому, и было принято решение ее убить.

– Совсем не обязательно. Журналистка могла ничего и не знать, но что-то заподозрив, она была способна затеять расследование. Вот в эту версию слежка за ней вписывается более правдоподобно. Не знаю… Как-то не вяжется все это с остальными кубиками, – задумчиво ответил я.

– Почему? А может, и не надо строить один дом… Тут столько кубиков, что хватит на целую улицу коттеджей.

– Твое образное мышление меня совсем не вдохновляет… «Улицу коттеджей» мы с тобой точно не потянем.

– Плохо ты о нас думаешь… У нас еще есть Биф и Клео, – печально усмехнулся Тодескини, но тоже задумался.

Я потер лоб, иногда этот жест помогал мне сосредоточиться.

– Не могу толком выразить, просто чувствую: что-то не то, – в конце концов уверенно проговорил я. – В этом случае – зачем мне делать подсказки в отношении смерти Мишель? Ведь у меня нет никаких оснований делать выводы о насильственной смерти актрисы, случившейся более двадцати лет назад! А мне, похоже, дают понять, что такие улики есть.

– Возможно, мадам Виар не хотела, чтобы Лора акцентировала свое внимание на сходстве Мишель и Кристель?

– Вот этот факт, кажется, ближе к истине, – оживился я, собрав свое, растекшееся по креслу, тело в единое целое. – У Лоры было два предположения-первое, что смерть Мишель имеет криминальный характер, и второе-Кристель Ферра – близкая родственница Мишель, так как они очень похожи между собой.

– Стало быть, журналистка была права? Если, конечно, верить нашему анониму.

– Думаю, что не совсем так.

– А как? – Глаза Фрэнка азартно сверкнули. Некоторое время я держал драматическую паузу, приподняв бокал с вином, заискрившийся в золотистых, розовато-лиловых лучах подсветки аметистовым блеском. Затем медленно поднес его к своим губам, еще медленнее сделал глоток, прокатил его по небу и закатил глаза от наслаждения. Несколько секунд спустя я искоса взглянул на Тодескини. Надо сказать, эту экзекуцию тот выдержал достойно. Лишь напряженно сцепленные пальцы рук и потяжелевший подбородок выдавали его злость. Но почти мгновенно, уловив мой взгляд, он непринужденно рассмеялся и, расслабившись, откинулся на кресло.

– У меня времени – целая ночь. Пока ты будешь корчить из себя театральную приму, я, пожалуй, пойду в туалет. Может, потом я смогу себя еще чем-нибудь побаловать. Он вальяжно поднялся и гордо удалился.

Когда он возвратился, я понял, что и мне не помешает повторить его маршрут, чтобы следующие пару часов не прошли бесцельно. Не став уподобляться Фрэнку, скромно, без всякого эпатажа, я вышел из зала, и на меня действительно никто не обратил ни малейшего внимания.

– Ну что, тебя интересует продолжение моей гипотезы? – спросил я Фрэнка, возвратившись на свое место.

– Как хочешь. Расследование твое, в основной своей части, ты и решай, – сказала эта сволочь ехидно. И она была права, надо признать!

– Ты помнишь о пузырьке с заменителем сахара?

– О том маленьком шоколадном пятнышке, которым ты измазал этикетку флакона?

– Да. Так вот, Серж Домье познакомившись с Лорой и став ее любовником в круизе, подсыпал ей в пузырек какие-то галлюциногены. Отсюда ее странные видения и мания преследования.

– Ты хочешь сказать, что Серж сразу имел с собой какие-то психотропные препараты? Но как он мог знать, что ему конкретно понадобится?

– Необязательно. Ему несложно было узнать, что Лора использует вместо сахара стевиозид. А это – светлый, почти белый порошок. Серж звонит своим соучастникам, а затем в каком-либо порту получает необходимое средство нужной формы.

– Но ведь если бы она сдала кровь на токсикологию, то стало бы известно, что ей что-то подсыпают.

– Но ведь Лора не обратилась к врачу, а обратилась ко мне. Это – во-первых. А во-вторых, есть психотропные препараты, которые трудно обнаружить через некоторое время, как и некоторые яды.

– А потом это шоколадное пятнышко на упаковке исчезло. И ты уверен, что его не замыли, а просто поменяли упаковку?

– Да.

– И кто поменял? Ларс?

– Думаю, что он. – Помолчав, я добавил: – В этой части пока все сходится.

– А зачем поменяли?

– Узнали, что журналистка наняла частного детектива.

– Ну и что?

– Тут можно предполагать различные выводы. Давай с фактов: у Лоры прекратились галлюцинации, и она отказалась от моих услуг. Хотя здесь мне пока не все понятно.

– А она не могла соврать?

– Могла, но зачем?

– Допустим, у нее начался роман с вашим местным Казанова Эдвардом, и такой ее шаг вполне логичен.

– Согласен, – кивнул я.

Мы замолчали, допивая вино.

– Я так понимаю, ты не все мне изложил, – полуутвердительно произнес Фрэнк.

– Да… есть еще некоторые размышления… Но это пока какие-то разрозненные фрагменты, а вот собрать их в целостную картину у меня пока не получается.

Тодескини явно заскучал: тоскливым взглядом окинув полупустой стол, он, сдерживая зевоту, предложил:

– Может, пойдем домой? У нас, кстати, завтра тяжелый день. А надо еще собрать сумку.

– Завтра встанешь пораньше и соберешь.

– Нет. Это ты можешь встать пораньше. Я лучше посплю.

Судя по нашему состоянию, предложение Фрэнка было вполне своевременным.

Оплатив счет и оставив чаевые, мы вышли из зала. Боковым зрением я успел заметить, что Незнакомка со своей спутницей еще не ушли.

Спустившись вниз, по-моему, с той же девушкой-«стюардессой», а может, и не с той, но, во всяком случае, очень похожей, мы вышли в прохладу ночи.

Морской ночной бриз чуть освежил и взбодрил нас, поэтому пешая прогулка через парк оказалась вполне приятной.

Клео не спала. Она ждала нас у входной двери. Не думаю, конечно, что кошка лежала у порожка целый вечер. Заслышав наши шаги, хитрюга улеглась здесь и состроила обиженную мордочку. Но увидев нас, Клео, не став ожидать нашей реакции, величественно удалилась в гостиную.

Через некоторое время, переодевшись, мы расположились на террасе, хотя часы уже показывали начало двенадцатого. Но после прогулки и мне, и моему гостю спать расхотелось.

Воздух уже дышал ноябрьской прохладой, и чтобы с этой свежестью не получить простуду, я укутался в шерстяной плед и, сидя в одиночестве, рассматривал мрачное небо, на котором сияли несколько тусклых точек, больше похожих на маленькие проколы в огромном темном колпаке ночи. Если бы появилась луна, возможно, было бы веселее, но вместо ночного светила явился Тодескини, что, в общем-то, было не хуже. Фрэнк был куртке, но припоздал он не из-за смены наряда, а был занят приготовлением коктейлей; несомненно, хакер освоился в моем доме вполне неплохо.

– Ты знаешь, Фрэнк, я уже боюсь, что после длительного общения с тобой мне придется обращаться в наркологическую клинику.

Мой приятель, поставив на стол бокалы и усаживаясь в кресло напротив, радостно засмеялся:

– Ты просто не встречал настоящих алкоголиков. Я просто сама невинность по сравнению с ними, – ответил он.

Предложение Фрэнка выпить еще по одному коктейлю перед сном вызвало у меня двоякое чувство: все мое существо, за исключением разума, очень хотело продолжение праздника. Трезвая часть моего мозга и жалкие остатки воли сопротивлялись разрушительному урагану чувств и эмоций, но потерпели сокрушительное фиаско. Любимое мною изречение: «Imperare sibi maxima – imperaria est» («высшая власть – это власть над собой») не смогла помочь здравому смыслу в этом поединке, и вскоре я потягивал виски с содовой; и не без некоторого сожаления, можно было констатировать, что этот напиток уже стал и моей любимой выпивкой.

– На чем мы остановились? – спросил Фрэнк, чуть закашлявшись. – А давай, я продолжу твои умозаключения.

– Попробуй, – скептически согласился я.

Азартно тряхнув своей гривой волос, Фрэнк уверенно сказал:

– Ты думаешь, что Лору убили не по указке мадам Виар. Наверно, мадам Оливия не хотела всего лишь журналистского расследования. Полагаю, что на свет божий Лора могла «вытащить» какие-то «скелеты» из «шкафов» этой семейки, – усмехнувшись, он энергично предложил: – Может, мы эту даму назовем для краткости Мадам?

– Давай. Ну, что-что, а тайн у этой женщины должно быть немало. И предполагать можно все что угодно.

– Ну а по чьей тогда указке убили журналистку?

– Не знаю, – ответил я, тяжело вздохнув. – Но считаю, есть еще один человек или группа лиц, которым могла помешать Лора из-за своих качеств: любопытства, чутья, упорства и бесстрашия. И я все же уверен, что корень всего – в убийстве Мишель. Но не думаю, что Лору лишили жизни только из-за того, что молодая и талантливая актриса Кристель Ферра похожа на Мишель. И даже если девушка-родственница умершей актрисы, даже если ее дочь… Что в этом криминального?

– Верно. Но Мадам заслала сюда своих шпионов: Полин и Ларса. Зачем?

– Фрэнк, это только наше предположение.

– Но ты же не веришь в случайность, Марк! – возмущенно воскликнул Тодескини. И я не верю! Не верю, что Полин, будучи племянницей Мишель, вдруг оказывается именно здесь! Вот что мне не дает покоя!

– Я тоже об этом думал… это неспроста. Что может связывать Мадам и наш город, вернее… – Я звонко стукнул себя ладонью по лбу – меня пронзила искра догадки, я бы даже сказал: целый ослепительный фейерверк озарения. Переведя свой взгляд на Фрэнка, я увидел его испуганные глаза.

– С тобой все в порядке, Марк?

– Все в порядке… Мм… мне надо еще подумать.

– Так вот. Может, это все же промышленный шпионаж? Не забывай о смерти профессора, – сказал Фрэнк, но я его почти не слушал, пытаясь проанализировать свою новую, почти фантастическую гипотезу, которая совсем не противоречила нашей основной, а замечательно с ней переплеталась… Хотя почему мое предположение так уж невозможно?

– Фрэнк, есть работа в Интернете!

– Сейчас?

– Еще вчера! – нетерпеливо воскликнул я. – Причем – ничего криминального.

Тодескини повел удивленно бровями, но не стал проявлять недовольства.

– Формулируй задачу! – С готовностью попросил он.

Я посмотрел на него, чуть наклонив набок, и задал ему вопрос, приправив его небольшой порцией яда:

– А почему ты думаешь, что я не смогу справиться с ней сам?

– Ты меня извини, Марк, но я бы не назвал тебя продвинутым пользователем, – парировал Фрэнк.

– Ты прав. Но иногда ты проявляешь обычный, шаблонный взгляд на вещи, хотя позиционируешь себя приверженцем Эдварда де Боно и призываешь меня развивать в себе латеральное мышление.

Фрэнк внимательно посмотрел на меня исподлобья, и озадаченно спросил:

– В чем я проявил стереотипность мышления?

– Не помню, кто это сказал, что если у человека имеется в качестве инструмента только молоток, то любую проблему он пытается решить «забиванием гвоздя». – Улыбнувшись, я продолжил: – Я ведь не сказал, что мое предположение требует твоего специфического умения. Меня заинтересовал один единственный вопрос, с которым справится даже «чайник». Поэтому сейчас на него сможет ответить и мой компьютер.

– Могу я узнать суть вопроса?

– Несомненно. Меня интересует дата бракосочетания мистера Генри Старлингтона и мисс Элизабет Доэрти, – торжественно объявил я. И допив коктейль и пожелав Фрэнку хорошего сна, поднялся к себе.

Уже лежа в постели, я задумался о той информации, которую выдал Интернет. Оказывается, скромная свадьба молодого Старлингтона и мисс Доэрти состоялась в мае 1985 года. И через пять лет у них родилась дочь. Видимо, супруги не очень-то стремились обзаводиться потомством. Хотя в наше время это не так уж удивительно. Поразмыслив еще немного над этим фактом, я стал вспоминать сегодняшний вечер, проведенный в ресторане. Кто была та девушка, сидевшая с дамой, поразившей мое воображение? Весьма неприятное ощущение, когда ты узнаешь только небольшой фрагмент известной картины, а остальную ее часть твоя память закрасила черным цветом. Я где-то видел эту шатенку? Но где? И почему моя интуиция решила, что этот факт мне важен? Я был уверен, что узнал бы ту девушку, если бы увидел ее еще раз! Но момент был упущен. Ужасно осознавать, что я упустил что-то очень значительное; и понять это я смогу только тогда, когда узнаю: кто эта девушка, которая сопровождала Незнакомку. Пока я не очень-то понимал: в чем конкретно мне это может помочь. Впрочем, я уже давно перестал спрашивать о чем-то у своего внутреннего голоса, принимая его подсказки за аксиому, и еще ни разу не ошибся; просто иногда мое шестое чувство спало, или я не мог его «расслышать».

Проснулся я рано: еще не было семи. Настроение было каким-то смутным и тревожным. И это чувство мне точно навеял сон, который я не мог вспомнить, кроме того, мною вновь овладела навязчивая мысль о вчерашней девушке, которую я так и не смог идентифицировать, хотя и то, и другое мне казалось важным.

Я лежал и думал, что можно сделать. Размышлял я об этом и в душе, стоя под горячими струями воды и наслаждаясь отличным бодрящим массажем. Раздумывал, когда надевал теплый домашний костюм (хотелось посидеть на террасе, а утро выдалось прохладное), и затем, когда варил себе кофе. Не смог я переключить свои мозги на другой «канал», приветствуя Клео и Фрэнка. Тодескини заметил мой транс и сказал тоном, не терпящим возражений:

– Давай рассказывай, что произошло. Или ты что-то задумал?

Можно было бы, конечно, попросить его мне помочь составить по компьютерной программе фоторобот, но в таком случае мое профессиональное самолюбие потерпело бы фиаско, а мне этого совсем не хотелось. Я рассказал Фрэнку о вчерашней встрече и о «шепоте «своего внутреннего голоса. Выжав апельсиновый сок себе и Тодескини (Клео поднялась наверх, очевидно, подремать после завтрака, и если бы не предстоящие дела – мой гость, похоже, составил бы ей компанию), я ушел в гостиную. Усевшись в кресло и включив телевизор – не развлечения ради, я открыл свою почту в слабой надежде на нужное мне письме. Но все просмотрев, мне пришлось промычать ей «Реквием». Попивая сок (есть после вчерашней гастрономической оргии было совсем не комильфо), я занялся решением вчерашней проблемы. У меня было такое чувство, что ту привлекательную молодую леди, компаньонку Незнакомки, я знаю и, по-моему, даже недавно видел ее, тем более что девушку с такими роскошные волосами, красивого каштанового оттенка трудно забыть… и очки. Стоп! Но ведь сейчас постижерное мастерство достигло такого уровня, что парик визуально не отличишь от собственных волос, плюс цветные линзы и очки! А уж как прическа меняет внешний вид! Мне ли не знать… Сколько раз я на этом прокалывался! Все же придется составлять фоторобот. Откинувшись на спинке кресла и закрыв глаза, я вспоминал лицо девушки в попытке представить его более подробно, надеясь, что всплывут еще какие-нибудь особенности черт или примет той шатенки. Сосредоточенно раздумывая над этим, я услышал, как по телевизору кто-то исполняет мелодию из знаменитого концерта Вивальди «Времена года». И тут вдруг сработала моя ассоциативная память, я вспомнил мадам Изабель Безансон, у нее в гостиной тогда тоже звучал Вивальди, только «Осень». И мне вдруг вспомнилось, что она-то мне и снилась. Во сне женщина мне давала букет роз и просила положить его в нишу колумбария. В момент моего пробуждения, мне показалось, что ночное сновидение было очень нужным для меня, но я не понимал, в чем состояла его важность… И тут вдруг меня осенило: во сне наша недавняя знакомая мадам Безансон мне говорила о нише кого-то их членов семьи Сорель! Вчерашняя собеседница Незнакомки – Полин Форестье! Вот почему мне показался знакомым ее взгляд, а не глаза девушки. Можно поменять цвет глаз, но их выражение, по моему мнению, изменить очень сложно, безусловно, речь идет не об их эмоциональной окраске, а о другом факторе. На самом деле у Полин выразительные глаза, но только они серые, и собственные волосы у нее пепельные, да и в очках я ее никогда не видел. Вчера мисс Форестье надела темный парик, а коричневые линзы вкупе с очками принципиально изменили ее, поэтому я и не узнал ее сразу. Девушка изменила свой внешний вид, чтобы раствориться среди посетителей ресторана, среди которых могло быть немало ее знакомых, а она-почему-то(?!) – не хотела быть узнанной. А почему наша серая мышка-скромница, нацепив парик, линзы и очки, этого не хотела? Чтобы не привлекать внимание к своей спутнице(!); просто пришли поужинать две туристки. А в ином случае могли бы возникнуть вопросы от знакомых, ужинавших вчера в ресторане, о личности ее сотрапезницы. Значит, та Незнакомка тоже не хотела привлекать особого внимания к своей персоне. Но зачем они вообще пришли в ресторан?… Могли бы где-то тайно встретиться, и не нужно было бы прибегать к маскараду. К чему такие сложности? Додумать я не успел, услышав звуки спускающегося по лестнице Фрэнка. Надо будет изложить ему свое предположение. Неужели сама Оливия Виар решила осчастливить нас своим приездом?… или очередным убийством?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 5

В аэропорту Campo dell`Oro города Аяччо, что на Корсике, мы приземлились после полудня. Неподалеку отсюда, в десяти милях к югу, располагался роскошный курорт Портиччио: пляжи с мелким песком, много солнца, рестораны с изысканной кухней, полуобнаженные девушки, с манящим взором, – то есть все то, чего, по-видимому, так не хватало симпатичному частному детективу и не менее привлекательному хакеру для успешного и приятного расследования.

На такси мы добрались до небольшого отеля, в котором забронировали двухместный сьют, оформленный как отдельный домик с частным бассейном. Я надеялся, что реклама не очень-то преувеличивает великолепие ландшафта. Во всяком случае, панорама, которую мы могли наблюдать из окна машины, была весьма живописной. Но, выйдя из такси и увидев утопающие в экзотическом саду отдельно стоящие бунгало, бирюзовую гладь моря, яркую лазурь неба, изумрудно-малахитовые склоны холмов… я сразу понял, что для меня уже невозможно найти более изумительного места, где можно насладиться природными красотами и комфортом курортной жизни. Даже недолгое пребывание в таком сказочном месте, наверно, сможет стать отличным средством для исцеления от стрессов городской жизни. Пальмовый сад, открытый бассейн с температурным режимом, уютный ресторан с террасой… А неподалеку отсюда, в отеле «Eden Rok», был еще один ресторан «La Toque Imperiale» – один из лучших заведений в регионе Аяччо.

Расплатившись с водителем такси и не успев еще выйти из автомобиля, мы заметили спешащего молодого человека в форменной одежде. Представившись – Эндрю, младший сотрудник службы гостеприимства – и приветливо поздоровавшись, он подхватил наши сумки и предложил следовать за ним, что мы и сделали.

Внутри административного здания было прохладно и вполне комфортно. В светлом холле было пустынно, только за стойкой рецепции стояла хорошенькая шатенка, лет двадцати пяти. На ее светло-фисташковой блузке белел квадратик бейджа: «Одри, администратор службы гостеприимства». Увидев нас, она приветливо улыбнулась.

– Здравствуйте. Добро пожаловать в «Collana di Perle»! Меня зовет Одри. Чем могу быть вам полезна?

– Добрый день. Меня зовут Марк Лоутон.

Фрэнк тоже поздоровался.

А я добавил:

– Мы бронировали двухместный бунгало.

Тодескини достал свой паспорт из кармана куртки и подал их девушке, я тоже последовал его примеру.

– Минуточку. – Девушка взяла наши паспорта и скан брони, а я в очередной раз порадовался своему французскому, хотя до лингвистических способностей Фрэнка мне было еще далековато (единственное его слабое звено-медицинские термины).

– Да, сейчас посмотрим. – Ее тонкие пальцы с аккуратными бледно-розовыми ногтями забегали по клавишам компьютера. Длинные ресницы девушки скрыли блеск интереса, промелькнувшего в ее золотистых каре-зеленых глазах.

Уточнив номер заявки, она чуть сморщила ровный носик и приоткрыла в радостной улыбке полные губы. Контрастная картинка коралловых влажных губ с белизной зубов не могла не взбудоражить мое воображение. Да и фигурка у Одри была не менее волнующей: невысокая, но ладненькая, с тонкой талией и весьма аппетитными округлостями (радовало, что «сочность» ее форм не была чрезмерной). Судя по всему, она относилась к редкой категории женщин, гармонично сочетающих в себе ум и чувственность. Я предпочитал именно таких: даже в сексе мозги нередко могут помочь максимально хорошо осуществить поставленную задачу. Одри была в моем вкусе, и легкий флирт, не исключая его необременительного продолжения, мне бы не помешал (слишком уж затянулось наше расследование, так что вариант моей относительной «всеядности» не исключался).

– Да, все верно. Номер оплачен пока на сутки. Я очень рада, что вы выбрали наш отель, и мы приложим все усилия, чтобы вам у нас понравилось. – Девушка улыбнулась еще ослепительнее (учитывая, что октябрь не самый лучший месяц для туризма, ее искренняя радость была вполне обоснованной).

Одри подняла голову-и в ее глазах на миг отразилось легкое разочарование, по-видимому, девушка предположила, что у меня с Фрэнком «особые» отношения. Тодескини тоже это понял и, опередив меня, хорошо поставленным голосом «сугубо гетеросексуального» мужчины (не знаю, как ему это удается!) сделал Одри комплимент, добавив, что мы уже и так пребываем в восторге и счастливы в предвкушении приятной работы и отдыха. Привычно приняв лесть, девушка провела регистрацию и подала нам регистрационные карточки для подписи. А я подумал, что в привычной мужской конкуренции я уже проиграл, причем, еще не успев нанести ни одного удара.

Взяв ключи и пожелав Одри хорошего дня, мы последовали за Эндрю в свой сьют.

Бунгало «Жемчужина «вполне соответствовал своему названию и более чем отвечал нашим ожиданиям. Перед входом – терраса под навесом, оборудованная плетеными креслами и столиком, откуда открывался отличный вид на сад и море. Эндрю объяснил нам, как работает прачечная и другие службы сервиса, показал, как пользоваться спутниковым ТВ, кондиционером и прочими благами современной цивилизации и вышел, поблагодарив за «чаевые».

Мы осмотрелись. Элегантный бунгало был выполнен в морском стиле. Две просторных спальни с душевыми кабинками, оснащенными гидромассажем, просторная гостиная и кухня. В общем, сьют был оборудован всем необходимым для комфортного отдыха и работы.

В бунгало пахло свежестью – сочетание цитруса, дерева и моря – весьма приятно для моего обоняния. Небольшой светлый коридор вел в светлую (песочно-кремовые тона) гостиную. Слева и справа от гостиной находились спальни. (Я был более чувствителен к цветовой гамме интерьера, даже как-то по-женски, из-за этого было немного стыдно, но поделать с собой я ничего не мог, да и не хотел по-большому счету.) Осмотрев спальни, я выбрал более «теплую», выполненную в персиковых и светло-кофейных тонах. Другая была оформлена в холодной – серо-голубой гамме. В каждой спальне: широкая кровать, прикроватная тумбочка, на которой стояла настольная лампа причудливой формы, похоже, из вулканического стекла; на стене – симпатичный пейзаж с парусником; на полу – мохнатый коврик; встроенный платяной шкаф, мобильные консоли, которые вполне могут служить мини-столиком и широкое кресло. В гостиной стояли кресла из плетеного бамбука, кофейный столик, барная стойка из камыша. К оснащению бунгало электронной техникой у нас тоже не возникло претензий.

Из обеих спален и гостиной можно было выйти на террасу. Пока Фрэнк обследовал свою комнату, я раздвинул стеклянные двери и вышел на свежий воздух. Мое внимание привлекли две подзорные трубы, «смотрящие» в сторону пляжа. Я тоже решил немного осмотреть наши окрестности в некотором приближении. Взглянув в окуляр, я некоторое время наблюдал за кремовыми кружевами волн, снующими по небу чайками и еще какими-то птицами, похожими на ворон, с деловым видом расхаживающих по золотистому пляжу. Затем я со всех сторон обошел бунгало, обозрев замечательные картины залива, холмистых участков с густым лесом… – вся, эта красота, безусловно, радовала глаз. Глубоко вдохнув эйфорию, заполнявшую окружающее пространство, я вдруг вспомнил, что нас ждет работа, а не отдых, к моему сожалению… Но разве не замечательно совмещать работу с таким кайфом?… Воодушевившись на новые подвиги в нашем деле, я возвратился в бунгало, где Тодескини, судя по доносившимся звукам, принимал водные процедуры. Мне тоже не мешало последовать его примеру.

Минут двадцать спустя я сидел в гостиной со своим блокнотом и обдумывал план предстоящей работы. Аренду машины мы организовали заранее, но – с завтрашнего дня, резонно решив, что в первый день своего пребывания на Корсике нам, возможно, что-то придется изменить в ранее намеченной программе.

Однако долго пораскинуть своими мозгами у меня не получилось: из дверей появился Фрэнк. Его голова, обернутая оранжевой банданой, как конфета фантиком, повернулась в мою сторону, и я увидел хищную физиономию, алчущие глаза и свирепый оскал голодного зверя; мой друг в перманентные периоды обострения его желудочной «болезни» был очень похож на рыжего волка, поэтому никаких вопросов по поводу наших дальнейших действий у меня уже не возникло. Но надо отдать ему должное, Фрэнк благосклонно позволил мне переодеться.

Ужин на террасе ресторана прошел замечательно. И, несмотря на внушительный ассортимент алкогольных напитков, мы с Тодескини ограничились половиной бутылки местного сухого вина. За едой мы обсудили наши планы на завтрашний день, а затем я, возвратившись в бунгало, лег спать. Фрэнк же решил прогуляться. Кто ему составит компанию-мне не составляло труда догадаться.

На самом деле спать мне не хотелось, поэтому я намеренно решил остаться в одиночестве, чтобы обо всем хорошо подумать. Налив себе бокал местного персикового вина и захватив свой блокнот, я уселся в кресле, накануне приняв решение просмотреть все свои записи с самого начала моей работы, то есть с нашего первого разговора с Лорой Кэмпион. Все это время меня точила мысль, что я упустил еще что-то важное в этой истории. Эта мысль, подобно ржавой дрели, сверлила мою черепную коробку, оставляя там сгустки запекшейся крови; и эти «тромбы» мешали моему плодотворному мышлению, так что, можно сказать, сегодня ночью я собирался начать операцию по удалению этих помех. Закрыв глаза, я приготовился думать.

…Забыть о том, что окружает… и вспомнить все, что было… отстраненно, не вмешивая в логическую канву событий свои домыслы, только факты, проверенная информация и вывод. Я медленно и тщательно раскладывал все факты в ряд, как костяшки домино. Итак, начало, породившее всю цепочку событий. Исходная точка – открытие (громкое слово, но ладно) Лоры Кэмпион: актрисы Кристель Ферра и покойная Мишель Байю удивительно похожи, и не только внешне. Журналистка в этой области искусства была достаточно авторитетным специалистом. Принимаем это обстоятельство следующей точкой отсчета. Кристель воспитывалась в приюте, а Мишель была беременна, хотя Полин Форестье, племянница умершей актрисы, утверждает, что родившийся младенец умер, что не доказано, а значит, пока не принимается мною в расчет. Необходимо взять образец ДНК Кристель Ферра и сравнить с ДНК мисс Форестье. Кто-то, судя по всему, очень не хотел привлекать внимание к этой истории. А мисс Кэмпион была журналисткой, не раз успешно проводившая собственные расследования, в результате которых общественность узнавала не очень приятные факты из жизни некоторых видных деятелей театра и некоторых сфер бизнеса. Следовательно, и в последнем случае могло состояться какая-то разоблачительная сенсация. Только вот что? Смерть Мишель – убийство? Или что-то нелицеприятное происходит в стенах монастыря или частной школы? Хотя не исключена возможность совпадения этих двух вариантов и даже более… Но связь, безусловно, существует. Какие-либо случайности я не учитываю. Соединяющее звено – Оливия Виар и ее дети. После приезда Лоры в школу, семейка, по-видимому, слегка всполошилась. Журналистка сама рассказала мадемуазель Домье о своем круизе. Скорее всего, эта компания организовала слежку, затем Серж подсыпал Лоре галлюциногены. У нее возникла мания преследования, впрочем, не без оснований – «хвост» был. Но препарат вызвал у нее не только манию преследования, но и видения, кошмары, галлюцинации. Что бы сделал нормальный человек? Пошел бы к врачу и сделал анализ крови. Однако журналистка ведет себя не совсем, по их мнению, адекватно. То обстоятельство, что она заливает алкоголем свои страдания от неразделенной любви, в итоге получив странные видения и кошмары – это даже логично. Но ведь надо и к врачу в конце концов обратиться! О здоровье своем подумать! Но, видимо, никто не предполагал, что она обратиться к приятелю– детективу, который ничего не обнаружил! Потому что слежки уже не было, хотя видения-то остались! И вместо того, чтобы заняться своим здоровьем, Лора увлеклась другим мужчиной, но о начатом ею расследовании не забывает. Нужно что-то радикальное! И вот – «сюрприз» с крокодилом. Но журналистка не испугалась, а умерла. Вернее, испугавшись, захлебнулась в воде. А если бы этой смерти не случилось? Тогда, очевидно, предприняли бы что-то другое. И этот затянувшийся спектакль устроили только из-за давней смерти, пусть даже убийства, которое, кстати так и не было установлено? Лора, с ее чутьем, почувствовала сенсацию во всей этой истории, а опасность, исходящую от нее, она по привычке проигнорировала. Но, чтобы удостовериться в своих подозрениях, журналистка обращается ко мне. Следовательно, я невольно послужил катализатором, и костяшки домино стали рушиться. Препарат изымают (Ларс?), в нем нет особого смысла, потому что Лора продолжает расследование и уже собирается встретиться с Кристель. Или, возможно, все же готовится ее убийство, и галлюциногены, на всякий случай, лучше изъять. И вдруг – несчастный случай в воде. Дело закрыли. Но я не успокаиваюсь, как, впрочем, и Элизабет. Об этом становится известно мадам Оливии. Каким образом? От Полин? Скорее всего. Хотя я и не скрывал своего расследования. Никто, кроме супругов Кэмпион, не знал о моей вылазке в особняк Лоры. Значит, либо за мной велась слежка, либо меня «увидела» камера противника, находящаяся в особняке Лоры. И так быстро отреагировали? Или они предполагали, что я приду в дом журналистки, чтобы попытаться разыскать возможные улики? Второй вариант мне казался более правдоподобным. Кто меня «хоронил»? Ларс и Полин? Абсурд. А ведь меня не убили, только слегка «подлечили» электрошокером и уложили «отдохнуть» в могиле. Но почему все-таки не убили? А зачем дополнительные проблемы? Доказательств убийства Лоры у меня нет, и даже если я их добуду, то как смогу выйти на настоящих убийц? И опять… кто-то узнает о моем интересе к смерти Мишель. Слежки и прослушки не было, я проверил. Кстати, а почему меня не «слушали»? «Жучок» не обязательно устанавливать в моем доме или телефоне. Коттедж у меня стоит на отшибе. Можно подъехать и при помощи специальной аппаратуры подслушать мои разговоры по телефону. Но это маловероятно, тем более что никаких «таких» телефонных переговоров я не вел. А специалисты-инженеры электронной «разведки», так сказать, коллеги Фрэнка? Узнать, что я заказывал билет в Париж через Интернет мог даже начинающий хакер, во всяком случае, мне так кажется. Электронный адрес нашего сайта есть на визитках детективного агентства, а вскоре я получаю первое сообщение. А этот факт – неожиданность уже для меня – подсказка, что насильственная смерть Мишель имела место быть, по крайней мере, если верить автору того письма. Значит, кому-то нужно было возобновить расследование убийства двадцатидвухлетней давности. Можно было бы предположить обман, но все говорит об искренности намерений анонима. И главное, тот факт, что неизвестный подсказчик не стал скрывать свой IP-адрес, ни воспользовавшись ни прокси– адресом, ни анонимайзером, как бы приглашая нас на Корсику. Кто? Родственники Мишель? Психически больная сестра? Или бывший любовник актрисы, отец ее ребенка. Но зачем? Месть? Почему так долго ждал или ждали? Сможет ли нам помочь Николь Сорель, старшая сестра Мишель и мать Полин? И есть еще два важных факта, которые пока не вписывались в эту схему: смерть (или все же убийство?) профессора Биггса и кража дневника(?) или чего-то еще из его сейфа. А почему не вписывается, если профессор через Полин передал мне сообщение об убийстве французской актрисы? Могла ли это сообщение придумать сама Полин? Откуда она знает, что в убийстве ее тетки виновата женщина? Кроме того, во всем этом деле появляется «бомба» – фактор связи покойного мистера Старлингтона и семьи Домье-Виар, которая имела непосредственное отношение и к Мишель, и к Кристель. А что если предположить, что любовником умершей актрисы был Генри Старлингтон? Фантастика? Чем больше живешь на свете, тем больше получаешь доказательств того, что сама жизнь создает такие, казалось бы, фантастические события, какие не сможет придумать и самый безумный или «парадоксальный» человеческий мозг!

Я встал из кресла и, подойдя к окну, поднял жалюзи: сказочная по своей красоте картина на миг остановило мое дыхание, а затем волна счастливой благодати накрыла меня с головой. Я вдруг подумал о том, что человечество в одну секунду может уничтожить этот (и не только!) земной рай. Ради чего? В борьбе за власть или золотой унитаз? Хотя все эти потуги, по большому счету, сводятся к золотому тельцу. Может, стоит какой-либо, мягко говоря, не бедной женщине, не покупать себе тысячную по счету сумочку по баснословно вульгарной цене или очередной бриллиант своей собачке, а помочь голодному ребенку? Сделать мир счастливее, добрее, красивее… Дорогу в ад или рай мы строим сейчас. «К чему нам в быстротечной жизни домогаться столь многого?», как сказал Гораций. И разве он не прав?…

Закрыв глаза, я подставил лицо легкому бризу. Можно было выйти на террасу, но, взглянув на часы, я понял, что этот вариант дальнейшего своего времяпрепровождения лучше отменить. Полночь не всегда хорошее время для прогулки. Я вновь сел в кресло и прижал ладони к вискам, чтобы подытожить свои размышления. Ступор. Думать больше не хотелось. Но бессознательно в моей голове возник вопрос… Эта встреча с Мадам в ресторане. Случайно? Вряд ли. Но почему я так уверен, что это была Оливия Виар? Не знаю. И ее взгляд… в котором я не почувствовал какой-то опасности. Что в нем было? Я попытался вспомнить свои ощущения в тот момент… Немного удалось. Это был явный интерес или любопытство ко мне… как к мужчине или как к частному детективу Марку Лоутону? Будто женщина хотела сверить свое состоявшееся мнение обо мне со своей же реакцией на вполне конкретного человека: как-бы прочувствовать, просканировать его своим взглядом. Но странность состояла в том, что она смогла меня заинтриговать и, кроме ответного любопытства, я ощутил к этой даме симпатию. А ведь, очевидно, по ее «просьбе» меня «угостили» электричеством! Может, я испытываю к ней такое чувство по той простой причине, что еще жив? А возможно, это не она? Почему бы не предположить две группы во всем этом деле? То есть несколько пересекающихся сценариев развития событий. В таком случае можно построить несколько логических цепочек. Нельзя сказать, чтобы я об этом не думал раньше, просто были затруднения в разделении этих версий и не так много информации для их выстраивания, а сейчас я видел их более четкие контуры.

Но что-то я вновь упускал из виду. Катастрофически не хватало дополнительных сведений, чтобы конкретизировать… что?… Будем надеяться на нашу поездку в этот пансионат для одиноких стариков. Хотелось бы думать, что родная сестра Мишель сможет нам хоть как-то помочь…

Взглянув на часы, я удивился. Мои размышления заняли чуть более часа. Пора ложиться спать. Завтра будет нелегкий день, а Фрэнку, судя по всему, на это обстоятельство наплевать. Может, я ему завидую? С мыслью о собственном несовершенстве я заснул.

Проснуться в восемь утра мне было легко и приятно. Теплое солнце, голубое небо, синее море! Такое утро обещает отличный день. Приняв душ и облачившись в рубашку и джинсы, я подошел к спальне Фрэнка и тихо постучал в дверь. Если бы мы прибыли сюда на отдых – я не стал бы его будить. Но у нас – конкретные планы на сегодняшний день! И они не должны страдать из-за гормональных волнений, произошедших, по-видимому, накануне у Тодескини. Я стоял у двери и слушал тишину, ощущая, как глухая волна раздражения начинает вытеснять мое хорошее настроение. Не знаю, чем бы это закончилось, но дверь внезапно открылась, и передо мной предстал Фрэнк, свежий, бодрый и даже радостный – похоже, ему удалось утихомирить беспокойство тестостерона.

– Доброе утро, Марк, – энергично сказал он, чуть дыхнув на меня мятной свежестью.

– Ну, ну, – промычал я, глядя на него изучающе. – Доброе…

– Ты не представляешь, как мне хочется есть!

– Отчего же? Очень даже представляю…

…Вскоре мы уже сидели за столиком, на увитой виноградной лозой террасе небольшого кафе. Плетеная мебель, светлая гамма в интерьере, великолепный вид, открывающийся вокруг, свежий воздух… Даже если не очень хочется есть, то просто посидеть здесь за чашечкой кофе – уже приятный отдых. За тремя другими столиками сидели посетители и, судя по обрывкам разговоров, долетавших до нас, они уже заканчивали свою трапезу и остались вполне ею довольные.

Мы не успели просмотреть все меню, как к нам уже подошла официантка, молодая полненькая девушка, чуть похожая на потолстевшую и порыжевшую Скарлетт Йоханссон. Золотисто-каштановые кудрявые локоны «Скарлетт» были подобраны и подколоты светлым гребнем. Светло– коралловая блузка обтягивала полную грудь, коричневая форменная юбка была ей тесновата, но в целом, здоровый, полнокровный вид девушки должен был способствовать хорошему пищеварению.

– Доброе утро, месье. Могу ли я вам помочь в выборе блюд?

– Доброе утро, – в унисон поздоровались мы.

– Можете, – улыбаясь, продолжил Фрэнк и посмотрел на официантку, на миг задержав взгляд на ее груди, но, по-видимому, для того, чтобы прочесть имя этого милого создания. Я тоже последовал его примеру. Надо сказать, девушке очень подходило имя-Абелия – пастушка.

– Скажите, Абелия, а что такое «fiadone»? – спросил Тодескини.

– Это творожный пирог из молодого сыра броччу, – продолжая улыбаться, ответила «пастушка», чуть смущенно моргая длинными, пушистыми ресницами. – Очень вкусно.

– Тогда мне, пожалуйста, «Эвиан» со льдом, паштет из дикого кабана и этот пирог, который вы порекомендовали. Да, и потом – двойной эспрессо. – Записав заказ в блокнотик, Абелия внимательно, но не без легкого кокетства, взглянула на меня большими светло-карими глазами.

– Пожалуйста, лимонад со льдом, омлет с ветчиной, овощами и зеленью, пончики из каштановой муки, – попросил я, добавив: – Да, и потом еще, пожалуйста, кофе-латте.

Официантка удалилась. Сзади ее фигура казалось еще более массивной, это впечатление усиливалось благодаря рельефным, как у чемпионки по бодибилдингу, икроножным мышцах девушки, на которых синели татуировки – какие-то восточные иероглифы или узоры. Абелия не забыла украсить свою широкую щиколотку крупной золотистой цепочкой. Интересно, что это бедное дитя хотело подчеркнуть? Вероятно, я совсем отстал от современных тенденций в молодежной моде, а может, обладаю извращенным вкусом. На самом деле, любой психолог, по-моему, мог бы сказать, что эта юная особа хочет привлечь к себе внимание любым методом, на который был способен ее, далекий от классической эстетики, вкус.

По установленной привычке, мы молча ожидали заказ. Я не стал задавать Фрэнку каких-либо вопросов, а он тоже не спешил со мной делиться своими душевными переживаниями, хотя, весьма сомневаюсь, что они у него были. Да и выглядел мой приятель хорошо выспавшимся, но такое впечатление могло быть обманчивым: иногда для того, чтобы казаться счастливым, нужен отнюдь не крепкий сон.

– Марк, ты сегодня какой-то хмурый. – Тодескини картинно сдвинул на переносице широкие брови. – Не выспался?

А ведь он был прав, подумал я. Только после его слов я понял, что утренняя энергия и бодрость куда-то испарились.

– Я полночи ломал голову, в отличие от некоторых, – не смог я удержаться от колкости.

Тодескини самоуверенно рассмеялся, однако при виде появившейся официантки сразу же замолчал. Абелия поставила на лимонно-фисташковую скатерть бутылки с водой и лимонадом и заказанные блюда. Подождав ее ухода, Фрэнк предложил:

– Давай с тобой заключим соглашение об очередности, чтобы иногда позволить себе расслабиться, – вполне серьезно предложил он.

– Нет уж! Я как-нибудь после… по твоему выражению, расслаблюсь. – А у меня возникло впечатление, что ты высыпался неплохо. Во всяком случае, недавняя ночная прогулка точно уж не понизила твой жизненный тонус, – заметил я и с наслаждением сделал несколько глотков лимонада.

– Честно говоря, Марк, Одри действительно хорошая девушка, – мягко сказал Тодескини, приступив к трапезе. – И мы просто общались, если тебя интересуют подробности нашей прогулки. У меня даже и мысли не возникло… Нет, вру, конечно, мысль возникла, но я смог ее задавить еще в зародыше. А ты знаешь, Одри, вообще-то, интересовалась тобой. – Тодескини посмотрел на меня, сузив глаза в притворном негодовании. – Но не думаю, что она единственная приятная женщина на всю округу. Тем более что в случае острой необходимости я смогу решить эту проблему. Мне импонирует в этом отношении фраза, сказанная, по-моему, Вуди Аленом: «…я часто упражняюсь в одиночку».

– Твой цинизм, Фрэнк, когда-нибудь сыграет с тобой злую шутку.

– Какой цинизм, Марк? Это реалии жизни, – отметил он почти равнодушно, так как все его внимание было обращено на паштет из кабана. Мне тоже надоело дискутировать, тем более что времени у нас было не так много. И мы плотно занялись едой.

* * *

Частный пансионат-клиника, где проживала Николь Сорель, располагался недалеко от Каланш, удивительного каменного леса, в районе Порто и Джиролата. Из Аяччо в направлении Корте мы выехали на арендованном «рено логан» и, проехав чуть больше мили по 193 шоссе, свернули на D81 в северном направлении, к перевалу Листинконе. Дорога вела вниз в Чинарку – долину реки Лиша. За рулем был Фрэнк, которому срочно требовалась порция адреналина. Перед поездкой на Корсику мы почерпнули кое-какую информацию об этом острове, поэтому знали, что дороги здесь хорошие, но достаточно крутые, к тому же – немало серпантинов, безусловно, доставляющих удовольствие водителям-экстремалам; и, конечно же, Тодескини не устоял перед таким искушением. Эту малость я ему уступил с большой радостью, решив, что еще успею испытать судьбу, тем более что открывающиеся моему взору картины восхищали своей удивительной красотой. Долина, защищенная от ветра горными грядами, была похожа на раскинувшийся на холмах огромный сад с фруктовыми деревьями и виноградниками. Но дорога через каньон была узкой и извилистой, и я, честно говоря, не так уж был уверен в водительских способностях Тодескини. Впрочем, вопреки моим опасениям, он справился с управлением автомобиля, как пилот «Формулы-1». Мне даже пришлось попросить его ехать чуть помедленнее, потому что пейзажи, окружавшие нас, были на редкость живописны.

Недалеко от деревни Тьючча мы остановились, чтобы немного размяться. (Я вспомнил, что в этом месте, на скале, находятся руины крепости Капрая, которая когда-то принадлежала графам Чинарка. Они же владели и всеми окрестностями. Покуда Генуя и Пиза боролись за власть над Корсикой, графу удалось подчинить себе весь остров, за исключением Бонифачо. Но затем граф решил затеять политическую игру, и его изгнали с Корсики, отправив в ссылку.)

Объехав мыс Капильоло, мы полюбовались побережьем и вскоре оказались в Сагоне, старейшем поселении острова, расположенном на берегу залива. В этот залив впадают реки, бегущие с гор, и их дельты образуют множество маленьких бухточек. Когда-то это местечко являлось важным портом и епископской резиденцией. Но теперь о том замечательном времени, закончившемся из-за нападения сарацинов и заболачивания местности, напоминали только руины собора и генуэзская башня на дороге, ведущей в деревню Карджезе. Болота давно осушили, а Сагоне стал обычным поселком, где основные достопримечательности – отели и песчаный пляж. Правда, Карджезе, раскинувшаяся на северном конце залива, процветает благодаря туризму.

Далее наша дорога следовала по шоссе D 81, а затем – через мост Чьюни и Бокка-ди-Лава. И здесь нашему взгляду открылась деревня Пьяна, расположенная на высоте более тысячи четыреста футов (434 м) над заливом Порто.

Вскоре мы подъехали к сказочному каменному лесу Каланш, о котором я читал совсем недавно. Этот удивительный лес представлял собой причудливые скальные формации, странные порфировые образования посреди мирного ландшафта, прорезанного речушками и зелеными пастбищами. Ветер, солнце и дождь вырезали в каменной породе расселины, трещины и ямы, сформировали причудливые картины. У каждой из скал – свое название, к примеру: «Сердца влюбленных», «Собачья голова». Иногда у этих произведений природы можно различить лица, фигуры людей и животных. Таким образом объясняются названия «Епископ», «Черепаха», «Орел». Даже существует легенда о том, что скалы Каланш – творение рук самого дьявола.

По всем окрестностям были проложены туристские тропы, откуда открывались изумительные виды на Каланш. Несмотря на предстоящие дела, мы решили прогуляться. Как сказал Фрэнк, работа будет всегда, стоит ли в таком случае пренебрегать обычными радостями жизни?

Мы выбрали тропу, ведущую, судя по внешнему виду, от «Собачьей головы» до «Крепости». Ароматный воздух, наполненный, удивительными и незнакомыми флюидами, пьянил и будоражил. Наш променад занял не более получаса, но энергетическую подпитку мы получили, похоже, на весь день. И самое важное и интересное состояло в том, что я вновь убедился в одной из особенностей своих мыслительных процессов: различные ароматы окружающей атмосферы стимулировали определенную зону в моем мозге, индуцирующую в нем весьма неожиданные мысли и идеи, сродни наитию. Когда мы наслаждались сказочными видами, созданными природой, у меня появились неясные ощущения, которые постепенно оформились в некую версию. Я не знаю, откуда пришло это озарение. Не думаю, что оно передалось из ноосферы по какому-то информационному каналу, и не потому, что не допускаю такую возможность для себя, но по своим ощущениям я все же склоняюсь к мысли, что это мое подсознание решило внести свою лепту в наше общее дело. Вообще-то, мне представляется работа «визави» нашего сознания примерно по следующей схеме: вся информация – визуальная, аудиальная, тактильная, обонятельная, вкусовая – «записывается» в нашем мозге «симпатическими чернилами», и иногда, под действием каких-либо факторов, она становится «читаемой» для сознания. То, что я мысленно обсуждал ad infinitum (до бесконечности) в конечном итоги дало некий результат. А вот насколько он будет плодотворным-покажет будущее.

Возвратившись к машине и дождавшись, когда Фрэнк вырулил на шоссе – так сказать, для подстраховки, дабы его не испугать, – я высказал ему свою идею:

– Ты знаешь, я думаю, вернее, даже уверен в том, что мадам Оливия-родная сестра Генри Старлингтона.

– То есть она находится среди живущих в этом мире?

– Да.

Фрэнк ненадолго задумался, но при этом, к счастью, не забыл о дороге, удачно вписавшись в поворот.

– Марк, я все время помнил об этой твоем задании, однако пока ничем не мог тебя порадовать. Я не смог найти ни одного снимка пропавшей Элис, сестры мистера Старлингтона. Не забывай, она родилась в 1957 году, а знаменитостью эта девушка тоже не была… С чего бы ей быть в мировой сети? Но, к моему удивлению, я не смог найти и какие-нибудь фотографии Мадам. Насколько я могу предположить, она отнюдь не публичный человек, да и к какой-то гламурной элите тоже не относится. – Он виновато нахмурился.

– А почему ты мне об этом сказал так поздно?

– Я хотел еще попробовать кое-что сегодня вечером, а потом уже рассказать тебе. – Если твоя версия верна – получается вполне интересная, довольно-таки, логичная картинка, – улыбнувшись, он покосился на меня. – Сразу объясняются некоторые факты. Да, скорее всего, ты прав, мой друг, Шерлок!

– Нам давно это можно было проверить, но по-другому, – огорченно, злясь на себя, заметил я.

– Как?

– Ну… должна, к примеру, Мадам водить машину или?… не знаю…

– Марк, но у нас и так было немало работы… – чуть досадуя, сказал Тодескини. – Мы же не сидели сложа руки. В конце концов мы сможем это сделать… чуть позже. Тем более, уверен, еще ничего не потеряно. Дай мне подумать немного, Марк.

– Может, мне сесть за руль?

– Не волнуйся, я, безусловно, не Цезарь, но кое-какую работу могу сочетать, не понижая ее качества. Мне понадобится всего пару минут тишины, – хитро взглянув на меня, он продолжил: – Мне уже стало казаться, что нам не хватает какого-то толчка.

– Да и я размышлял о том, что мы смотрим на это странное дело под одним углом зрения, поэтому и продвигаемся вперед со скоростью перебравшего виски одноногого слепого.

– Да, пожалуй, – неуверенно согласился Фрэнк, направляя машину на дорогу, сжатую отвесными скалами Каланш. Прошло несколько минут, и Тодескини сказал:

– Опишу тебе картину прошлого, как я ее увидел, вернее, что смог узнать, хотя пока особо ничего не искал в таком ключе. Так что это в большей степени мои домыслы. Судя по всему, Генри Старлингтон был заядлым холостяком, и, несмотря на свои таланты ученого, этот джентльмен не был «сухарем «и женский пол любил. Его сестра Элис, тоже весьма способная девушка, влюбившись в какого-то малоизвестного рокера, сбегает с ним во Францию. Сэр Уильям вычеркивает свою дочь из своей жизни и наследства. Но он стар и болен, и, конечно же, хочет, чтобы единственный сын женился. Самую лучшую кандидатуру для такой благородной цели сэр Уильям видит в лице молодой амбициозной и весьма способной мисс Доэрти, несмотря на то что девушка не принадлежит к аристократическому сословию. Но пришли другие времена: конец двадцатого века, и можно наплевать на вековые предрассудки. Если уж королевские семьи допускают мезальянс… – хохотнул Тодескини, – то что говорить о других. Очевидно, старик считал, что мисс Доэрти, став членом их семьи, будет способствовать максимальному расцвету его компании. – Фрэнк замолчал, сосредоточившись на сложном участке серпантина. – И он не ошибся.

– Ты прав, но это ни для кого не являлось секретом. Только причем здесь Элис-Оливия?

– Сейчас попытаюсь изложить свои домыслы. Судя по всему, Генри Старлингтона вполне устроил такой вариант, тем более что он, похоже, был осторожный в своих любовных интрижках.

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

Фрэнк ухмыльнулся:

– Мне рассказал об этом Макс Адлер. А ему в свою очередь поведал его мать, а Джордж Адлер подтвердил.

– Что именно? – С недоверием спросил я.

– То, что я сказал о любвеобильности ученого, которую он хорошо умел скрывать.

Я на миг задумался, пытаясь понять, куда Фрэнк ведет. И я решил, что ему в голову пришла моя(!) «ночная» мысль.

– И ты предположил, что Мишель была любовницей молодого мистера Старлингтона? – сердито спросил я.

– Ну, он тогда был не так уж и молод. Но такой вариант мы же не можем исключить?

– Не можем, – согласился я. – И вчера я уже подумал об этом.

Фрэнк резко вывернул руль, но, к счастью, ему удалось справиться с управлением.

– Это правда? – глухим голосом спросил Тодескини.

– Честное слово. Возможно, «детективная» муза хотела посетить тебя, но ты вчера был занят Одри, вот ей и пришлось постучаться в мою голову, – ухмыльнулся я. – Но как видишь, озарение не забыло о тебе.

– Ну ладно, тогда я его прощаю, – снисходительно проговорил он и заулыбался, завидев на горизонте здание, похожее на какое-то предприятие общепита.

– А все же, какие основания у нас есть, чтобы предполагать тождество Элис и Мадам? – спросил Фрэнк, припарковав машину и заглушив мотор.

Заулыбавшись, он кивнул своим рыжим хвостом в сторону появившегося на нашем пути кафе.

– Пока никаких, но почему бы не предположить?

– Ладно, пойдем перекусим, а там и поговорим… Во всяком случае, попытаемся развить эту версию.

Я отстранено согласился, потому что уже погрузился в свои размышления, которые мне показались весьма интересными.

* * *

Небольшой курортный городок Порто раскинулся на берегу залива, окаймленному лесистыми склонами и крутыми склонами скал. Перед нами открывалось необычайное по контрасту красок зрелище: множественные оттенки серого на скалистых склонах, пышная зелень и голубое море – и все это купалось в золотистом океане золотистых лучей полуденного солнца. Не зря залив Порто включен ЮНЕСКО в список природных объектов мирового значения.

Мы пообедали на открытой террасе кафе, наслаждаясь вкусной едой и замечательным видом на море и генуэзскую башню – символ Порто. Затем зашли в магазинчик, расположенный по соседству с кафе, и купили для мадам Сорель всяких сладостей и несколько бутылок воды-для себя.

И уже в дороге я стал излагать свои предположения.

– Фактор первый. Ежегодные отчисления компании «Старлингтон энд Парк» в Фонд развития естественных наук, основанный Патриком Домье. Налицо пока непонятная связь Старлингтон-Домье-Виар. Так?

– Да. И ты полагаешь, что мистера Генри с мсье Патриком связывала жена последнего, то бишь младшая сестра ученого, поменявшая свое имя Элис на Оливию. Кстати, тут даже фонетически прослеживается общее звучание.

Нахмурив широкие брови и закусив нижнюю губу, Фрэнк одной рукой достал из нагрудного кармана светло-зеленой рубашки очки от солнца и нацепил их на свои глаза.

А затем спросил:

– Одна из твоих версий состоит в том, что Мишель забеременела от главного наследника династии Старлингтон?

– Почему нет?

Мой приятель сосредоточенно молчал, преодолевая сложный участок пути. Затем промолвил:

– А теперь хорошо подумай о супруге мистера Старлингтона, тем более что ты намного лучше меня знаешь Элизабет, – съехидничал Тодескини. – Я знаю, ты в восторге от этой, по-видимому, действительно уникальной, женщины, но постарайся быть беспристрастным.

– Можешь не переживать, несмотря на мое восхищение миссис Старлингтон, я не собираюсь закрывать глаза на ее возможные мотивы в этом деле, – раздраженно ответил я. – Не помню, кстати, в своей жизни людей, которых я идеализировал! Быть может, я и был снисходителен к их недостаткам, но отнюдь не по той причине, что я их не замечал… Тем более если говорить об умных, интересных и красивых женщинах… – чуть резче, чем следовало бы, добавил я.

– А что ты можешь сказать о супругах Старлингтон?

– Когда Генри погиб, мне было девятнадцать, но, конечно, такая неординарная пара не могла не вызывать определенного интереса к себе, и не только у меня, – ответил я, неожиданно почувствовав жажду (хотя, почему неожиданно? Наш сегодняшний обед отнюдь не был диетическим и бессолевым), дотянувшись рукой до пакета, лежавшего на заднем сидении, достал оттуда бутылку воды и, сделав несколько глотков, продолжил: – Я могу тебе рассказать о своих впечатлениях, но не более того, к тому же мне выпадало наблюдать появление этой четы в поле моего зрения совсем не часто… Ну и слухи, конечно. У меня сложилось мнение, что Генри Старлингтон обладал менее сильным характером, нежели его супруга. И я думаю, что Элизабет подавляла своего мужа. Возможно, мужчина далеко не сразу понял, насколько талантлива его жена в искусстве интриги. И о ее способностях ловко манипулировать окружающими, он узнал уже после женитьбы. Не исключено, что ученый в глубине души побаивался Минервы, и ему нужен был своего рода противовес, которым и стала его сестра.

Фрэнк хмыкнул, а затем удовлетворенно сказал:

– Я примерно так и думал. Интересно, а как он смог ее разыскать?

– Ну об этом как раз и несложно догадаться. Возможно, она его нашла. Я помню разговоры о том, что брат с сестрой были очень близки. Кстати, и мой отец говорил мне о переживаниях Генри, когда Элис сбежала с музыкантом. Но все-таки не надо забывать, что это версия – только наше смелое предположение, ничем, к сожалению, пока не подтвержденное, однако весьма любопытное и многое объясняющее.

Тодескини неожиданно встрепенулся, я даже подумал, что возникли какие-то проблемы на дороге, но он возбужденно сказал:

– А надо поработать в этом аспекте.

– Что ты имеешь в виду?

Тодескини некоторое время сосредоточенно молчал, а затем пояснил:

– Мне надо кое-что уточнить. Возвратимся в отель, и я займусь этим.

– Объясни хотя бы в двух словах, может, мне тоже что-нибудь придет в голову.

Он пожал плечами и неуверенно пояснил:

– У меня возникла какая-то ассоциация, касающаяся музыки… Хотя я совсем не уверен в ее важности.

– Я не ослышался? В музыке? – изумился я.

– Да, представь себе.

– В этом плане, пожалуй, я вряд ли смогу оказать тебе помощь, – покачал я головой.

– Поэтому я и не спешил об этом говорить.

– Ладно, оставим эту тему. – Я допил воду и предложил: – Давай подумаем, какие мы можем найти факты, подтверждающую нашу версию о связи молодого Старлингтона и мадемуазель Байю, или наоборот, ее опровергающие. Чтоб бы уже не зацикливаться на этой теории. Итак, во-первых, активное участие мадам Виар в судьбе Николь Сорель и ее дочери Полин.

– Второе, – перебил меня Фрэнк, – забота о Кристель Ферра, являющейся, уверен, дочерью Мишель и Генри. Подумай, стала бы женщина так опекать чужого человека?

– Неверно мыслишь. Об этом нам ничего неизвестно. Опирайся только на факты, а не на свои домыслы.

Тодескини нахмурился, но вскоре лицо его просветлело.

– Марк, а давай мы напишем нашему подсказчику письмо, в котором изложим наши предположения.

Я изумленно посмотрел на приятеля, мысленно возмутившись, – почему такая простая мысль не пришла в мою голову?

– А если мы узнаем еще какие-нибудь подробности у Николь Сорель?… – Он покосился на меня, чтобы, по-видимому, оценить мою реакцию.

– Такой вариант вполне возможен, – я снял свои очки от солнца и вытер носовым платком влажный лоб. – Даже психически больные люди могут рассказать что-нибудь важное.

– А все-таки… Могла ли Мишель шантажировать отца своего ребенка? – спросил мой приятель.

– Видимо, да.

– И Генри нанял киллера, – уверенно заключил Тодескини.

– Девушку-студентку, которая поселилась этажом выше?

– Как вариант, почему бы и нет?

– Странная убийца, – скептически заметил я.

– Почему странная? Убила так, что убийство легко сошло за несчастный случай.

Фрэнк притормозил у обочины, видимо, чтобы размяться. Мы вышли из машины и спустились по тропинке к небольшому ручью.

Остановившись, чтобы полюбоваться окружающей картиной, Тодескини продолжил свою мысль:

– И впоследствии мадам Оливию, подозревавшую своего брата в причастности к убийству, вдруг замучили угрызения совести, – сделал вывод хакер, закинув руки за голову и подставив лицо солнцу.

Пока одна часть тела Фрэнка принимала солнечные ванны, можно было продолжить его умозаключения.

– И внезапно опомнившаяся женщина, замученная собственной совестью, жаждет с нашей помощью восстановить справедливость, – съязвил я.

– А что? Разве такой вывод так уж невозможен?

– Я этого не говорил. Но у меня тоже появилась одна мысль… – Я подошел поближе к участку, где ручей расширялся и спадал вниз широкой и, похоже, глубокой лентой. Присев на корточки и зачерпнув прохладной воды, я плеснул ее себе на лицо.

Фрэнк последовал моему примеру и вдруг возбужденно сказал:

– Хотя мне кажется более вероятным другая версия: актрису убила женщина, возможно, из ревности. Например, Элизабет.

– Не думаю. Она знала о любвеобильности своего супруга. Полагаю, судя по слухам, конечно, что Генри не должен был бросать тень на их брак, а сам он был волен продолжать ту жизнь, к которой привык.

– Но это только сплетни…

– Об этом мне говорил, кстати, и профессор Биггс. А его-то трудно подозревать в искажении фактов.

– Но разве рождение ребенка у Мишель не могло послужить поводом?

– Разумеется, могло. Но, подозреваю, что сам мужчина не стал бы разводиться со своей женой. Материальный интерес, как бы то ни было, чаще важнее, чем любовь. Зачем успешному бизнесмену такой расклад? Вспомни, много ли тебе известно успешных мужчин, которые бросали все ради своих любовниц?

– Я вообще таких не знаю, – хмыкнул Тодескини, поднимаясь в полный рост.

– Хотя есть более веский аргумент. – Я последовал за ним. – Ты способен представить, что Минерва – можно сказать, женщина-компьютер, способна хоть на какие-нибудь чувства? Мисс Доэрти вышла замуж по холодному расчету, родила дочь, чтобы стать полноправной хозяйкой в семье Сарлингтон и прочно войти в их бизнес, – пояснил я, садясь в машину. – Да и потом… Об этом я тебе могу сказать, уже основываясь на своих наблюдениях: наша «богиня» не очень-то занималась воспитанием своей дочери. Конечно, ей было недосуг. Да и Энн, бесспорно, не была такой дочерью, которой можно было бы гордиться. Не исключено, что Минерва даже стыдилась своего чада.

– Ну и что? – спросил Тодескини, трогая машину с места.

– Просто смысл… Бывшая мисс Доэрти, способная привлекательная девушка, родом из семьи среднего достатка и такого же социального статуса, в конце концов получила все, что хотела. Зачем ей было рисковать всем и убивать очередную любовницу своего мужа?

– А если Мишель стала шантажировать Элизабет своей связью с ее супругом и их ребенком?

– Фрэнк, ты забыл, что младенец умер почти сразу после своего рождения, хотя…

– Что?

Я не отвечал, задумавшись.

– Собственно говоря, я сам себе противоречу. Если я уверен, что Кристель-дочь Мишель, то какой-же тогда ребенок умер?

– Может, у нее родилось двое детей? – предположил Фрэнк. Один умер, а второй стал актрисой, – засмеялся Тодескини. Так что шантаж нельзя исключить.

– Да, верно. Впрочем, если следовать нашей с тобой версии, вариант смерти ребенка мадемуазель Байю в таком возрасте вряд ли может иметь отношение к мадемуазель Ферра, – заметил я. – А шантаж… логичнее было бы в таком случае обратиться к своему мужу и решить каким-то способом возникшую проблему, – не совсем уверенно заметил я. – Но, безусловно, Мишель могла угрожать разоблачением в СМИ, как и выдвинуть другие требования, к примеру, денежное содержания на себя и ребенка.

– К тому же, миссис Старлингтон обратилась к тебе с просьбой расследовать смерть мисс Кэмпион.

– В том-то и дело. Минерва не могла не понимать: у нас могут возникнуть подозрения и в странной смерти Мишель.

– Кстати, а почему Элизабет заинтересовало убийство журналистки. Они же не были близкими подругами?

Я громко рассмеялся.

– Фрэнк, ты в своем уме? Наша Минерва даже сама с собой не может быть близка.

– Я не имею в виду лесбиянство.

– А я о нем и не говорю. Смотри на вещи шире, – усмехнулся я его ассоциативному ряду и добавил: – И есть еще один очень важный вопрос… Не догадываешься?

Тодескини, чуть повернув ко мне голову, полуутвердительно спросил:

– Ты хочешь сказать, что если мы представляем миссис Старлингтон в качестве некой умной машины без чувств и эмоций, то узнай она о существовании внебрачной дочери своего мужа-могла бы предпринять более кардинальное решение? И девочка не дожила бы до своего совершеннолетия?

– Не знаю. Но, как видишь, Кристель дожила. Может, теперь пришло время, и мадам Оливия включилась в борьбу за наследство. – Я умолк, почувствовав усталость от разговора, и был рад, что показалась рыбачья деревушка Джиролата.

Это место – охраняемый архитектурный комплекс с бухтой, окаймленный эвкалиптами, цитаделью, – раскинулось на берегу залива к северу от Порто и являло собой весьма живописное поселение с красивыми домами, ресторанам и барами. Но Джиролата расположена в Региональном природном парке Корсики, и въезд сюда на автомобиле был запрещен.

Мы выехали на прибрежное шоссе D81, ведущее к курортному поселку Галерия – первую цель нашего сегодняшнего маршрута. Оставив машину в поселке, мы направились от залива Галерия по долине Фанго к горе Палья – Орба. Там находился частный пансионат, частично функционирующий как клиника, где уже много лет жила мадам Сорель, старшая сестра Мишель и мать Полин.

Долина представляла собой идеальное пространство для пеших походов: великолепные леса, берега и затоны. Но, кроме обзора сказочных видов открывающего ландшафта, нам было важно хорошенько размять застывшие в форме автомобильного кресла наши телеса.

Шли мы молча, глубоко вдыхая воздух, насыщенный райскими ароматами благоухающей природы. Не хотелось ни думать, ни размышлять. Не сговариваясь, мы оставили все разговоры на потом, в глубине души надеясь услышать от Николь Сорель любой факт, который мог бы хорошо вписаться в какую-нибудь из наших версий, спутанных сейчас в единый клубок.

Вскоре мы оказались перед достаточно большим владением, окруженным живой изгородью, совсем не похожим на психиатрическую клинику, а действительно напоминающим уютный и весьма комфортный пансионат для не бедных людей. Подошли к металлической темно-зеленой калитке, удачно вписавшуюся по цвету в изгородь (если бы не ворота и не подъездная дорога, ее сложно было бы разыскать), нажав кнопку домофона, я поздоровался и сказал о цели нашего визита. Мне не задали ни каких вопросов, будто бы уже были осведомлены об этом. Калитка бесшумно сдвинулась и спряталась в невидимом глазу зазоре. Судя по всему, администрация клиники дружила с современным техническими достижениями.

Мы вошли в красивый большой парк и проследовали по центральной аллее, окаймленной хвойными карликовыми деревьями и круглыми фонариками, росшими, похоже, из грунта вместе с зелеными насаждениями. Все дышало умиротворением, как в настоящем дзен-саду. Трехэтажное здание клиники, с башенками и открытыми лоджиями, напоминало кремовое пирожное, легкое и воздушное. Открытая терраса с уютными столиками и креслами, выполненными в светлой гамме, овальный бассейн с чистой голубой водой – все радовало глаз и навевало мысли о рае. Хотелось бы мне отдохнуть в таком месте, вдали от суетного мира и порочных соблазнов. Но, подозреваю, я недолго бы смог пребывать здесь; по истечении какого-то времени, несомненно, у меня появилась бы мысль, что я уже умер, и волею высших сил оказался уж в слишком спокойной нирване. (Пока я-то надеюсь: небольшое количество грехов и пороков помогут мне попасть в более оживленную пастораль.)

Из центрального входа здания вышел невысокий, полный мужчина в песочного цвета халате, накинутом на серый костюм, и стал спускаться по ступенькам навстречу нам. На его округлом лице застыла сдержанная улыбка, но когда мужчина подошел ближе, я заметил в его светлых глазах некоторую настороженность, которая могла бы объясняться немалым количеством причин: от банальной изжоги этого толстячка до групповой оргии в подведомственном ему «раю». Боковым зрением я заметил, что лицо Тодескини сохраняло непроницаемое выражение.

При более близком рассмотрении я смог оценить неординарную внешность встретившего нас мужчины: лет сорока с небольшим (выглядит старше из-за лишнего веса), белесые волосы слабо маскировали плешивость круглой головы, ярко-голубые глаза, слегка округлой и выпуклой формы, окаймленные редкими, белесыми ресницами, сливочный цвет лица с легким румянцем-весь его облик вызывал у меня ассоциации с ангелом, который к старости сбился с пути истинного.

«Служитель небесной канцелярии» подошел к нам и, растянув тонкие губы в формальной улыбке, поздоровался, явив миру крупные, чуть выпирающие вперед зубы (в нижней части лица мужчины не было ничего «ангельского»), представился:

– Доктор Бенуа Брошер – заведующий психотерапевтическим отделением пансионата, – звучным, достаточно высоким для мужчины, голосом произнес он.

Мы также представились и озвучили цель нашего визита (старая «песня» о возможном наследстве, но теперь уже касающаяся Мишель Байю). Месье Брошер заметно расслабился. Тень настороженности в его глазах растаяла, уступив место алчному интересу, но сразу же он изобразил лучезарную улыбку, больше похожую на оскал, и по-детски распахнул свои круглые глаза в простодушном принятии мира. Похоже, месье Бенуа хотел нас убедить в известной байке: со временем психиатры сами становятся похожими на своих подопечных. Его старания, на мой взгляд, не дотягивали до Оскара, но «нужная школа» у него явно была. Что ж, подходящие подмостки для оттачивания своих талантов у доктора, судя по всему, имелись. Быть может, наличие актерских способностей у врача-психиатра-немаловажное условие для сохранения нормального функционирования собственной психики?

– Мы можем пройти в мой кабинет или присесть здесь, на террасе, – предложил тем временем доктор, пояснив: – Наши жильцы отдыхают после обеда, поэтому сейчас у нас тихо, – почти шепотом пояснил он, будто боясь разбудить спящих, и добавил с утверждающей интонацией: – Не правда ли, у нас, как в раю.

Все было так, но почему-то этот «эдем «мне казался слишком приторным и благостным, чтобы быть реальным. Доктор мгновенно уловил физиогномику эмоций моего лица, безусловно, благодаря наработанной практике, хотя я не исключал высокий уровень его интуитивного мышления в понимании наших ощущений и невысказанных вслух вопросов. Тревожность вновь вспыхнула в его глазах, потемневших на долю секунды.

По умолчанию я взял инициативу разговора на себя и предложил расположиться на террасе. Доктор обрадованно кивнул и решительно, чуть пружинисто, направился к самому дальнему столику, спрятавшемуся от солнечных лучей под бледно-голубым зонтом. Кресла были изготовлены из светлого дерева, на поверку оказавшиеся удобными и располагающими к комфортной неспешной трапезе и беседе.

– Могу ли я предложить вам какие-либо напитки? Кстати, у нас очень хорошее кафе. – И заметив удивление на наших лицах, пояснил: – С чего вообще вы решили, что у нас психиатрическая клиника? Здесь когда-то было такого рода медицинское учреждение, лет двадцать назад, но его… скажем, почти полностью перепрофилировали в элитный пансионат для одиноких, пожилых людей, имеющих… некоторые странности… гм… гм… в умственном или психическом развитии, хотя здесь таких немного; и их особенности имеют незначительные отклонения от общепринятых норм. – Его голос в своей окраске приобрел более низкий и уверенный тон. Очевидно, месье Брошер оседлал своего любимого конька.

– То есть ваши… мм… жильцы имеют свободу в любых своих передвижениях? – не выдержал Фрэнк.

Доктор тяжело вздохнул, раздраженно пожав плечами. На его лице отразилось презрительное недоумение.

– Я же сказал, что наши жильцы страдают в большей степени одиночеством, нежели каким-либо психическим заболеванием. Так почему же они не имеют право чуть украсить свою жизнь. Конечно, под определенным наблюдением. – И вновь в тоне доктора проскользнула тень легкой досады.

Месье Брошер вынул из кармана пиджака пульт и нажал на нем какую-то кнопочку.

– А вы можете нам привести пример этих, как вы сказали, «странностей», – вновь подал голос Фрэнк. – Только объясните, пожалуйста, по возможности простым языком.

– Извольте, – доктор ответил спокойно, без тени раздражения. – С возрастом некоторые комплексы у небольшого количества людей приобретают… более углубленный характер. К примеру, у нас живет шестидесятилетний мужчина месье Оньесс, который избегает любого общения. Для него легче проживать здесь, потому что в этом случае он может свести свои контакты до минимума. Об этом все знают и даже не всегда здороваются с месье Оньессом, чтобы лишний раз его не волновать. К нам этого мужчину привез его сын пару лет назад. И надо сказать, что здесь месье Оньесс чувствует себя замечательно. Но есть и другая категория людей, чрезмерно общительных, говорливых, и они составляют большую часть проживающих. У себя дома некоторые представители этой когорты навязывали свое общение продавцам, официантам или прохожим. Как вы понимаете, находясь здесь, они имеют то, чего не было у них дома. – Он самодовольно улыбнулся. – Как видите, мы создали здесь, без всякого преувеличения, райский уголок. – Мужчина развел руками и пронзительно посмотрел на меня, будто хотел убедиться, что у меня не возникло никаких сомнений на этот счет.

– Скажите, а как обстоят дела у мадам Сорель? – спросил я. – Какой комплекс у нее с возрастом приобрел угрожающий характер?

Но доктор не спешил отвечать, глядя куда-то поверх моей головы. С секундным опозданием я тоже услышал приближающиеся легкий шаги. К нашему столику подошла симпатичная, пухленькая женщина, лет сорока, в форменном голубом брючном костюме. Поздоровавшись и мило улыбнувшись, она подала нам розовые папки меню и отошла чуть поодаль. Есть мне совершенно не хотелось, но даже если бы мой желудок скрутило от жесточайшего голода – не стал бы я трапезничать в этой райской обители, хотя никаких причин предполагать злой умысел доктора у меня не было. Впрочем, я, в отличие от месье Брошера, выбрал бы другую характеристику для здешнего заведения, что– то вроде сказанного Аль Пачино в «Адвокате дьявола»: «Убивать добротой – это наш секрет».

Просмотрев неплохое меню, я предпочел «Эвиан», Фрэнк – содовую, но без виски, хотя я теперь должен буду сесть за руль автомобиля. Я не стал выражать свое удивление по этому поводу, по-видимому, этот элитный пансионат вызвал и у моего приятеля легкую настороженность, поэтому Тодескини решил встретить возможные неожиданности в трезвом уме и памяти. А может, благоприятная атмосфера тишины и умиротворения внушила ему нужную установку? Надолго ли?

Доктор выбрал молочный коктейль. Если предпочтения в напитках или еде могут характеризовать человека – такой выбор месье Бенуа говорил о противоречивости его натуры.

В ожидании официантки доктор по мобильному телефону давал указания, вероятно, какой-то медсестре. Вскоре наши напитки были бесшумно расставлены на кремовой скатерти. Месье Брошер незамедлительно схватил запотевший бокал с пенной сливочной шапкой. Обхватив узкими губами длинную коктейльную трубочку, он с нескрываемым наслаждением втянул в себя молочную жидкость. И опять у меня возникли какие-то ассоциации, но уже не связанные с херувимами и ангелами, а с другими персонажами: то ли из сказки, то ли из фэнтези. Утолив жажду, мужчина аккуратно поставил бокал и, свободно расположив пухлые ладони на полных ляжках, произнес:

– То, что касается мадам Сорель… – Чуть склонив голову набок и глядя на свой недопитый коктейль, он продолжил: – Прежде всего, я хочу поблагодарить вас за визит. – Мужчина огорченно вздохнул и глазами, полными боли, посмотрел на меня. – Мадам Сорель очень одинока, несмотря на то что она все время находится в окружении наших жильцов. Ее посещает дочь раза два в год и мадам Виар.

– Скажите, а мадам Николь все же страдает каким-то психическим заболеванием?

– У нее наблюдается небольшая деменция. Но дело не столько в диагнозе, сколько в фанатичном желании мадам Сорель жить в своем прошлом, когда она была еще совсем молода. Но справедливости ради, надо заметить, что мадам Николь с детства страдала незначительным умственным отставанием от своих сверстников. Она, что называется, ребенок «пьяного зачатия». Конечно, ей с трудом давались школьные предметы, а насмешки окружающих не смогли не сформировать у девочки заниженную самооценку. А добавьте ко всем этому проблемы переходного периода. Девушка стала пользоваться успехом у юношей, но в силу своей недалекости не понимала, как может сказаться это обстоятельство на ее будущем. В результате такого промискуитета Николь родила дочь, но от этого не стала умнее и даже, возможно, счастливее. У мадам Сорель была младшая сестра Мишель, которая рано уехала в Париж и наведывалась в родительский дом крайне редко. Мать сестер умерла достаточно рано, отец девушек ненадолго пережил свою жену. Затем и Мишель ушла в мир иной. Мадам Виар, их дальняя родственница, позаботилась о несчастной молодой женщине, оставшейся с малолетней дочерью на руках. – Сделав драматическую паузу, мужчина вынул из бокала коктейльную трубочку и положил ее на бумажную салфетку, а затем сделал глоток напитка из высокого бокала. – С тех пор, вот уже более двадцати лет, мадам Сорель живет здесь. Предвосхищая ваш вопрос, могу сказать, что мадам Оливия все эти годы оплачивает ее пребывание здесь, и уверяю вас, у мадам Сорель есть все основания для счастья. Да и мадемуазель Форестье, полагаю, довольна своей жизнью. – Солнечные лучи послеобеденного солнца на миг осветили его порозовевшее лицо. – Позволю заметить, в нашем пансионате отличный уход и условия более чем комфортные. Да вы и сами можете это наблюдать, – самодовольно усмехнулся он. – Что же касается ее, скажем, отклонений, то оно у нее одно: мадам Сорель любит немного выпить. Да, кстати, этот пакет для нее? – Он кивнул в сторону лежащего в кресле яркого свертка. После нашего подтверждения и уверения, что в нем нет алкоголя, мужчина продолжил свою речь: – Не исключено, что, если бы ее здесь не ограничивали в этом… гм-гм…увлечении, то женщина могла бы стать алкоголичкой. – Доктор вновь развел руками, презрительно скривив тонкую, будто разрезанную скальпелем, линию рта. – Дурная наследственность… гены, знаете ли, еще не научились исправлять. – Мужчина удовлетворенно замолчал, преисполненный гордостью за свой впечатляющий монолог, и вновь принялся за порядком сникший коктейль. Я хотел было задать вопрос, но доктор отказывался закончить свою речь:

– Видите ли, искусство врача-психотерапевта состоит в том, чтобы помочь пациенту увидеть возможности, которые перед ним открываются и направить его на правильный стиль поведения.

– Правильный – для психотерапевта или пациента? – опередил меня Тодескини.

– Для всех, – не без надменности отрезал месье Брошер.

Да, скрыть истинные чувства бывает труднее, чем изобразить какие-либо эмоции. Хотя все это зависит, очевидно, от уровня артистического таланта того или иного человека… – Видите ли, молодые люди, перспективы у современной медикаментозной терапии огромные, хотя я отдаю первостепенное значение терапевтическим беседам. Но это хорошо только в том случае, если сам человек хочет измениться и прикладывает к этому хотя бы малейшие усилия.

Жестикуляция месье Брошера вкупе с набором слов и жесткий взгляд «ангельских «голубых глаз вызывали у меня смутный сигнал тревоги.

– Скажите, доктор, а сама мадам Сорель знает свой диагноз? – спросил я.

Мужчина расслабленно откинулся на кресло и благодушно улыбнулся (полагаю, доктор был сладкоежкой и, получив порцию углеводов, окончательно успокоился, к тому же наши вопросы, вероятно, не таили в себе какой-либо опасности для него).

– Конечно, – жизнерадостно хохотнул мужчина, но резко оборвал свой приступ веселья и, нахмурившись, взглянул на круглый циферблат массивных наручных часов, емко заметил:

– Месье, прошу прощения, но мне сейчас нужно проводить сеанс психотерапии. А вы можете побеседовать с мадам Сорель. Но только через час, когда она выйдет после чая на прогулку. Ее приведет сестра Патрисия. Если пожелаете чего-нибудь перекусить или выпить – нажмите на зеленую кнопочку. – Доктор показал на небольшую панель, похожую на мини-светофор, находящийся в центре круглой столешницы. Мы приподнялись со своих мест с целью поблагодарить и попрощаться с месье Бенуа. На прощание доктор вежливо ответил и поднялся, на ходу застегивая пуговицы своего желтовато-бежевого халата; и вскоре циничный оптимист – психотерапевт, похожий на большого цыпленка-переростка, унес свои пухлые телеса прочь. Доктор еще не успел скрыться в чреве здания, как Фрэнк нажал на зеленую кнопочку (а я выключил диктофон). Это было вполне разумное решение: час ожидания встречи с мадам Николь нужно было использовать целесообразно для тела и мозга. Все наши впечатления от беседы с месье Брошером можно было оставить на потом, на время обеда, хотя для такой плотной трапезы было рановато, но мы учитывали время, которое у нас уйдет на обратную дорогу. Я подозревал, что наш разговор будет прослушиваться, но не был против, дабы уважаемый доктор услышал о себе далеко не лестное для его ушей мнение (по виду Фрэнка я определил, что тот вполне со мной солидарен; хотя я побаивался возможной похабщины с его стороны-не хотелось бы неожиданного выдворения из этого «райского сада»). Я внимательно посмотрел на друга, пытаясь передать ему эту мысль. Фрэнк, ухмыльнувшись, понятливо кивнул.

– Я вообще-то очень голоден, – недовольно буркнул Тодескини.

Улыбнувшись, я тоже кивнул ему в ответ.

Мы с большим энтузиазмом стали изучать меню, исключив свои прежние мысли о возможном отравлении. Меню нас не разочаровало.

Через несколько минут подошла та же официантка, бейдж которой сообщал имя женщины – Анна. Она мило улыбнулась и выжидательно на нас посмотрела.

– Мне, пожалуйста, салат из морепродуктов, суп-пюре, филе из говяжьей вырезки под перечным соусом с картофельным пюре и ежевичное вино в качестве аперитива, – вкрадчивым и елейным голосом сделал свой заказ Тодескини, чем вызвал легкую, не лишенную кокетства улыбку женщины.

Я заказал греческий салат, суп-буйабес, приготовленный из мелкой рыбешки, рагу из телятины и вино, настоянное на мирте.

Официантка удалилась. А я в уме прикинул и успокоился: здесь наш счет не должен был потянуть на стоимость малолитражки, хотя с таким сотрапезником как Фрэнк, считающим себя современным Крезом, такая вероятность меня вряд ли уже могла испугать. А еще мне вдруг пришла в голову мысль, что, возможно, где-то есть скрытая видеокамера, поэтому не стоило особо «разбрасываться «эмоциями.

– Ну и? – промычал мой приятель.

– Я думаю: доктор Брошер – талантливый специалист.

– В психотерапии?

– Ага, – усмехнулся я и выразительно посмотрел на Тодескини, подумав, что этот «талантливый» специалист месье Брошер долго, по-видимому, репетировал свою речь или часто ее произносил; и мне показалось, что он пытался отвлечь наше внимание от чего-то другого. Зачем это ему?

– А мне доктор очень понравился. Такая душка… – глаза Тодескини нагло смеялись. Несомненно, он осознавал, что переигрывает, хотя и пытался держать свой язык на привязи. Я уже сейчас предвидел, какой ушат помоев выльет он на несчастного доктора, когда мы покинем это место, хотя, справедливости ради, надо заметить, что месье Брошер этого не заслуживал. Он просто вызывал у нас антипатию… и еще какие-то, пока неясные чувства.

Наш заказ принесли достаточно быстро, да и ели мы чуть торопливо, не слишком пытаясь растягивать удовольствие, предполагая скорую встречу с мадам Сорель. Все оказалось достаточно вкусным. И корсиканский деликатес – простые вина, настоянные на ежевике и мирте, тоже были весьма приятными и ароматными. За обедом мы разговаривали ни о чем, не собираясь делиться с месье Брошером нашими с Фрэнком планами на ближайшее будущее. Но в конце трапезы я все же решил бросить пробный шар, обмолвившись, что давно от мадам Оливии не было никаких подсказок относительно смерти Мишель, в душе надеясь: а вдруг она захочет с нами встретиться, к примеру, в Кальви и поговорить обстоятельнее?

Прошло более пятидесяти минут ожидания. Фрэнк расплатился за обед и заказал себе еще полпинты пива. Официантка все также продолжала улыбаться, и я было подумал: общение с чрезмерно говорливыми жильцами для нее уж точно не прошло без последствий; очевидно, здесь немало таких, о которых говорят, что у них сбита «кукушка».

Вскоре из центрального входа небольшого корпуса высыпалась небольшая толпа: по одному или группами. Но рассаживаться за столами появившиеся люди-в основном немолодые – не стали, а разбрелись по парку и саду, наверное, чтобы нагулять аппетит перед ужином.

Через некоторое время из той же двери появились две женщины, на одной из которой, весьма худощавой, был светло-оливковый брючный костюм, а на другой, крупной даме – голубое платье с белым воротничком. Не составляло труда понять, что к нам приближаются Николь Сорель со своей сиделкой.

Мы встали, чтобы поприветствовать дам и познакомиться с ними. Женщины подошли и поздоровались. Та, которая в моем представлении была сиделкой (бейдж у нее отсутствовал), высокая и грузная, как шкаф, сказала:

– Я сиделка мадам Сорель. Меня зовут мадемуазель Патрисия Ренье. Оставляю мадам Сорель на ваше попечение, месье, – голос у сиделки был низкий, с легкой хрипотцой, да и внешне она больше походила на медбрата, чем на медсестру. У мадемуазель Ренье была короткая стрижка, цвет волос – «соль с перцем», маленькие темные глаза и двойной массивный подбородок. Но, несмотря на внушительный внешний облик, выглядела дама моложаво – лет на сорок с небольшим – может, благодаря мощной энергетике, исходящей от ее большого и, видимо, мускулистого, но уже оплывшего жировыми излишествами тела. Судя по количеству работников пансионата с избыточным весом, я сделал два вывода: либо в этом заведении работает непрофессиональный диетолог, либо доктор Брошер – действительно талантливый врач, сумевшим внушить как себе, так и окружающим, мысль, что полнота не самый худший вариант из существующего многообразия комплексов.

– А можно мне выпить немного вина? Ко мне же приехали гости! – звонким, неожиданно красивым и молодым голосом обратилась мадам Николь к «шкафу».

– Конечно, дорогая. Какое вы хотите? – Тон ответа сиделки стал слащавым и противным, как завалявшаяся карамель, и уж точно более высоким, чем предполагал ее естественный тембр голоса.

Я отодвинул кресло для мадам Сорель и помог ей присесть. Мы с Фрэнком тоже уселись на свои места.

– Пожалуй, миндальное, – радостно ответила «дорогая». – Да, и кусочек торта с миндалем и орешками пинии.

– Но не много ли орехов, мадам? – не удивляясь, и, по-видимому, проформы ради, уже «своим», прокуренным, голосом спросила сиделка.

– Нет, немного. Вы разве забыли, Патрисия, что орехи улучшают цвет кожи и состояние волос? К тому же они способствуют омоложению всего организма, – продекламировала мадам Сорель. – Сколько раз вам повторять, мадемуазель Ренье? – Глядя на сиделку исподлобья и по-птичьи наклонив голову, раздраженно спросила ее подопечная. Но тут мадам Николь заметила лежащий в кресле пакет. В маленьких глазках женщины промелькнуло детское любопытство, но усилием воли она сдержала рвущийся из уст вопрос и перевела свой изучающий взгляд на Тодескини. И пока она оценивала моего приятеля, я смог рассмотреть ее.

Николь, действительно, выглядела моложе своих пятидесяти лет, но, подозреваю, что это не было заслугой орехового рациона; да и на первый взгляд, казалось, что собственная внешность не очень-то заботила женщину. Темные волосы, выгоревшего серо-коричневого цвета, короткие и торчащие, похожие на плохо постиранную меховую шапку, открывали низкий, гладкий лоб. Черты лица мелкие и вполне заурядные. Наверное, в молодости она обладала своеобразной привлекательностью, но до красоты Мишель ей было далеко – жестокая шутка родительских генов. Кстати, мисс Форестье не была похожа на свою мать. Цвет лица мадам Сорель-то ли «пепел розы», то ли «серебристый пион» – не добавлял ей привлекательности, но подтверждал диагноз доктора Брошера. Зато морщины не очень-то спешили проявиться на лице и шее женщины. Темно-карие круглые глаза, близко посаженные к переносице, смотрели настороженно, но не без удивления. Она напоминала мне маленькую птичку, опасающуюся хищника. Это сходство усиливала слегка наклоненная к левому плечу маленькая головка Николь. Да и сама дама была не то чтобы хрупкой, но какой-то тщедушной и скукоженной. Хотя несколько раз в ее испуганном взгляде мелькнула тень радостного ожидания. Только на что было направлено это предвкушение удовольствия?… На общение с нами или на предстоящую трапезу?

Принесли бокал вина и кусочек торта для Николь. Фрэнк не стал впадать в новаторские поиски и вновь заказал пиво. У меня еще оставалось почти целый бокал напитка, настоянного на мирте, но он мне стал напоминать лекарственную микстуру и вызывал нездоровые ассоциации, поэтому я попросил принести мне бокал апельсинового вина.

Мы молчали, ожидая пока мадам Сорель пригубит свою – очевидно, ранее оговоренную с врачом – порцию алкоголя. Она осторожно поднесла бокал к бледным и слабо очерченным губам, и мне стало заметно, что женщина прилагает определенные усилия, дабы не выпить его залпом. Похоже, наличие определенного контроля в пансионате помогало ей бороться со своей пагубной привычкой. С пирожным Николь не осторожничала и съела его быстро. Подошедшая с бокалом апельсинового вина, пивом и своей «хронической» улыбкой Анна посмотрела на Николь, презрительно щурясь, и лицо официантки на миг стало похоже на маску сатира, выражающую жестокую усмешку. Да, подумалось мне, пребывание в этой благодати, по-видимому, отнюдь не безопасно для здоровья; хорошо, что мы скоро его покинем.

Не торопясь с расспросами и ожидая пока женщина доест свой праздничный полдник, я мысленно продумал все вопросы, которые собирался задать мадам Сорель, тем более что пока вела она себя нормально, без каких-либо признаков, указывающих на ее психические отклонения. Все доев и допив, мадам Николь спросила, указав тоненьким мизинчиком на мой бокал с апельсиновым вином:

– А можно мне это тоже попробовать?

– Не зная, что делать, я нажал на зеленую кнопочку и спросил об этом появившуюся Анну. Не выразив никаких эмоций, кроме улыбки, теперь уже похожую на изощренное издевательство, официантка принесла бокал вина и для Николь. Та вновь пригубила теперь уже апельсиновый напиток и, не скрывая удовольствия, отметила:

– Очень вкусно, лучше миндального.

– Рад, что вам понравилось, – сказал я, мучительно раздумывая, как начать разговор. Но долго думать мне не пришлось. Вполне удовлетворенная трапезой, женщина опередила меня, проявив любопытство:

– Я вас не могу вспомнить. Скажите правду: вы притворяетесь моими знакомыми?

– Нет, мадам Сорель. К сожалению, мы никогда не были с вами знакомы, – ответил я.

– Я не хочу, чтобы вы ко мне так обращались! – Красивый голос женщины не испортили злость и раздражение.

– Простите, а как бы вы хотели? – В голосе Фрэнка не было оттенка жалости или презрения – только обычный интерес и некоторое смущение.

– Называйте по имени, Николь. А можно мне вас тоже называть по именам?

– Конечно, – ответили мы с Фрэнком почти одновременно.

– Ну так, расскажите мне – зачем вы здесь… что хотите узнать у старой, выжившей из ума Николь, – кокетливо спросила она, задумчиво нахмурив тонкие брови, и добавила: – Правда, у меня ума-то никогда и не было… и слава Господу.

– Почему? – удивился я такому выводу.

– А моя психика… все равно бы разрушилась, – философски заключила она.

Я же подумал, если мы сейчас перейдем на отвлеченную тему – нескоро сможем задать интересующие нас вопросы, к тому же, я был уверен, что даже, если мы пойдем гулять, то это не избавит нас от прослушки («жучок» мог быть в одежде нашей чудаковатой дамы). Но у нас-то особых и секретов не было от мадам Оливии (а что за всем этим стоит неуловимая мадам Виар, я почти не сомневался).

– Мадам… простите, Николь, я вам сейчас все объясню. Мы живем в Англии, в Тауэринг – Хилле, где живет и работает ваша дочь, мисс Полин Форестье. Накануне мы виделись с ней и вот… – Я приподнялся и, взяв из кресла пакет, передал его женщине, продолжил: – С разрешения вашей дочери… гм… мы осмелились вам купить немного сладостей. Зная, что мы уезжаем на Корсику, мисс Полин попросила нас заехать к вам, узнать как вы себя чувствуете, возможно, вам еще что-то нужно… – Я потрясенно замолчал, увидев, как задрожали губы и опечалились глаза нашей собеседницы. А затем они заблестели и, наполнившись слезами, стали похожи на темные вишни. Крупные, как у ребенка, слезы медленно покатились по впалым щекам мадам Сорель. Но женщина быстро взяла себя в руки и, вынув из кармана платья темный носовой платок, стыдливо высморкалась в него. Странно, давно я не испытывал такого сочувствия, как в тот момент к почти незнакомой мне женщине.

– Знаете, ведь я только и живу надеждой, что Полин заберет меня через несколько лет. Моя дочь любит меня… она мне обещала, и я знаю, что моя девочка сдержит свое обещание. – Николь опустила голову, затем вдруг встрепенулась и, подняв глаза, испуганно посмотрела на меня, взволнованно сказав: – Нет, нет. Вы не подумайте ничего плохого. Мне здесь очень хорошо, честное слово. Я бы и мечтать не могла о лучшей жизни. Но я так хочу быть со своей дочкой. Пусть даже она выйдет замуж… у нее будет своя семья, а я просто буду жить неподалеку… Я ведь не буйная… И у меня тоже когда-то, очень давно, наверно, вечность назад, была семья… Может, и не самая лучшая, но мне ее очень не хватает. Вы ведь знаете, у меня была младшая сестра, очень красивая и талантливая. Ее звали Мишель. Она могла бы стать известной актрисой. – Николь взяла в руки бокал, и я быстренько воспользовался моментом прервал монолог, чтобы направить его в нужное русло.

– Николь, а что стало с вашей сестрой? – очень мягко и осторожно спросил я.

Мадам Сорель не спешила отвечать, сделав пару глотков и заметно успокоившись, она расслабленно откинулась на спинку кресла. Глаза ее затуманились и смягчились. Очевидно, она уже давно оплакала смерть своей сестры и, возможно, разговор о ней вызывал у Николь удивительное сочетание щемящей грусти и приятной ностальгии. Наконец мадам Сорель посмотрела на меня абсолютно трезвым взглядом:

– Мне сказали, что она умерла в результате несчастного случая. Но я в это не верю. У Мишель была аллергия на цитрусовые, и кто-то этим воспользовался. – Женщина замолчала, сосредоточенно о чем-то задумавшись.

– А вы говорили об этом следователю? – спросил Фрэнк.

– Да. Но он сказал, что цитрусовых в квартире не было, зато было много цветов, а значит, нельзя было исключить, что у моей сестры была еще аллергия на какой-то цветочный аромат.

Удивительно, но все больше общаясь с Николь, я постепенно приходил к выводу, что некоторые знакомые мне женщины намного глупее этой «умственно отсталой». Возможно, когда-то это было и так, но человеческая психика – «terra inkognito» и, быть может, в какой-то момент произошли прогрессивные изменения в умственном и психическом состоянии Николь, и теперь перед нами сидела вполне нормальная женщина, не без некоторых, конечно, странностей. А у кого их нет? У меня самого их больше, чем, к примеру, у того же Фрэнка! Хотя хочется надеяться, что все же меньше… И живем мы в социуме, как вполне нормальные люди, не преступники и не психи, и даже можем обходиться без серьезной придури, умудряясь радоваться этому безумному миру. Больше ведь негде жить, а может, еще не время. Другой-то мир, лучший, пока никто не предлагает. Да и неизвестно, насколько другая среда обитания будет оптимальнее. Прервав свой философский экскурс в неизведанное и бесконечное, я осмелился глотнуть апельсинового вина, оказавшегося приятнее, нежели предыдущее. Обратив внимание на мадам Сорель, я подумал: нельзя совсем уж исключить и тот вариант, что Николь не менее талантливая актриса, чем ее сестра. Тут подсуетился Фрэнк, очнувшийся от своих раздумий:

– А ведь мадемуазель Байю, кажется, собиралась выйти замуж? Ваша дочь упоминала об этом.

Не обращая внимания на вопрос Тодескини, мадам Сорель стала вынимать из пакета небольшие упаковки с конфетами, печеньем, орехами и шоколадом. Она внимательно рассматривала каждую коробочку, медленно читая надписи на них и сосредоточенно шевеля губами. Лицо ее просветлело от радости и вожделения. Довольно улыбаясь, Николь стала выкладывать эти упаковки на столешницу в каком-то определенном порядке, вероятно, пытаясь что-то построитьиз них построить. В конечном итоге плитки шоколада, упаковки с печеньем и вафлями, пакетики с орехами и другими сладостями образовали некое строение: то ли домик, то ли крепость.

Я боялся дышать, чтобы ее «шоколадно-ореховое нечто» не разрушилось. Вдруг тогда у нее случится истерика или припадок? Пожалуй, рановато я решил, что у Николь с головой все в порядке. К моей радости, да и не только к моей, Фрэнк тоже сидел, как мумия фараона, забальзамированная в сидячем положении, – «домик» обосновался на кремовой скатерти столешнице вполне устойчиво. Судя по всему, Николь нередко практиковалась в этом деле.

– Вы что-нибудь знаете об этом? – очень тихим голосом осмелился спросить Фрэнк.

Я думал, что женщина переспросит вопрос. Но, оказывается, она прекрасно помнила, о чем спрашивал Тодескини до момента создания ее «монумента».

– Тогда я подозревала, что моя несчастная сестра обманывалась насчет своего предстоящего замужества. Она ведь забеременела от того мужчины… – тяжело вздохнула Николь и мизинцем левой руки толкнула один из верхних «кирпичей». Шоколадный батончик «Баунти» упал на стол. Мадам Сорель взяла его в руку и, аккуратно сняв часть бумажной упаковки, откусила небольшой кусочек конфеты. Прожевав, она глубокомысленно изрекла: – Женщина всегда надеется на то, что ее любимый бросит все и станет строить семью именно с ней… Вот и Мишель, наверно, так думала… И я верила, когда сама забеременела. Но у нас город маленький, и все надо мной потешались. Да что там… – Она махнула рукой. – С кого теперь спрос? Сама виновата… я тогда была дурочкой и потаскушкой. Хотя, честно говоря, я-то и сейчас точно не знаю, кто отец Полин. Да Бог с ним. Спасибо ему за нормальную дочь.

– Так жених, вернее, любовник вашей сестры был женат? – перебил я ее речь, чтобы вновь вернуть оплакивающую свою судьбу Николь к нужной для нас теме.

– Этого я не знаю. Я вообще его не знала. – Пожала она худыми плечами. – Но то, что он был – это точно. – Странность этой фразы заставила нас с Фрэнком недоуменно переглянуться. Но Николь, по-видимому, это тоже поняла, поспешив объяснить:

– Я имею в виду, что у Мишель был конкретный мужчина, от которого она забеременела, а не так как я. – Вновь нахмурив чуть заметные ниточки бровей, женщина досадливо поджала губы. Поняв, что мадам Сорель подразумевала под «конкретным «мужчиной, я спросил:

– Неужели Мишель вам ничего не рассказывала о нем?

Женщина вспыхнула и гневно посмотрела на меня, казалось, еще немного-и она запустит в мое лицо упаковкой с кешью, которую держала в руках, но Николь все же сдержалась, и, подозреваю, не меня ей было жалко.

– Вы думаете: мы часто виделись с ней? Она же презирала меня, наших родителей, да и многих других! Очень ей было интересно со мной откровенничать! Как же! За все время после своего отъезда в Париж сестра соизволила приехать домой только пару раз, чтобы, наверно, похвастаться передо мною.

– А чем же? – тихо и даже вкрадчиво спросил Фрэнк, по-видимому, опасаясь летящих плиток шоколада, с которыми теперь стала забавляться эта, почти «нормальная»(?!), женщина с мастерством заправского жонглера.

– Да этим же… беременностью, – почти равнодушно, тусклым голосом ответила Николь. Мне стало понятно, что состояние ее нервной системы, быстро миновав стадию возбуждения и агрессии, перешло в стадию безразличия. Но, я полагал, что возможен и обратный процесс. Судя по всему, эта милая дама и сама не подозревала о многогранности своей натуры. И будто бы в продолжении моей мысли, мадам Сорель добавила:

– Мишель знала от кого ждет двойню. И родственница этого мужчины помогла нам с Полин. Я каждый день молюсь за ее здоровье, – монотонно и безразлично поведала Николь и принялась за вино, похоже, решив, что она заслужила поощрение.

Я замер, можно сказать, окаменел, даже в большей степени, нежели «мумия» Тодескини. Некоторое время мы с Фрэнком пребывали в состоянии такой «стабильности». Не обращая на нас никакого внимания, мадам Сорель распотрошила содержимое упаковок и увлеченно стала раскладывать на потемневшей от шоколадных крошек скатерти симпатичную мозаику из разноцветных конфет и орехов… Не приходилось сомневаться, что не только Мишель относилась к творческим натурам. Я посмотрел на Фрэнка, он – на меня.

– Ты понял? – мысленно спросил я его.

– Я похож на глухого? – также, не раскрывая рта, «ответил» Тодескини.

– Двойня-это просто роскошный вариант!

– Кристель и кто? А если «кто» умер?

– Будем надеяться, что нет. Я уверен, что «кто» жив, и даже подозреваю, «кто есть кто»!

– Гонишь!

– Отнюдь, я просто гений, – скромно, хорошо, что мысленно, парировал я.

– А что с тем мужчиной? – спросил вслух Тодескини, обратившись к Николь, оторвавшей у «животного» на столе (то ли собаки, то ли кошки) коричневое «ухо». Похрустев миндалем в шоколаде, она почти радостно ответила:

– Он умер… от горя, наверно. Сразу после Мишель. Вот какая была чудесная любовь… Как в кино.

– А что с случилось с двойняшками? Это были девочки? – пристально глядя в темные глаза женщины, спросил я.

– Двойняшки? – удивилась она. Нет, их было больше, то ли трое, а может, и четверо… как в пословице.

– В какой пословице? – очумело спросил Фрэнк.

– Четыре баптиста и собака, – улыбаясь, сказала Николь. – Или их было трое в лодке, но без собаки?… Не помню, я же вам говорила, что у меня не все в порядке с головой… И понять по ее лицу-шутит ли она или говорит серьезно – не представлялось возможным. Но, подозреваю, мадам Сорель издевалась над нами.

Некоторое время мы молчали, приходя в себя. А вот наша шутница время даром не теряла. Ее взгляд из вполне нормального и доброжелательного вдруг превратился в колючий и жесткий. Карие радужки впалых глаз превратились в черные, горящие злобой, провалы. Мне вдруг показалось, что еще немного, и эта щуплая, маленькая женщина превратиться на наших глазах в хищную птицу, этакую гаргулью, но прошло время, а ужасного превращения не случилось. Я посмотрел на Тодескини: тот выглядел вполне нормально.

– Так что все-таки произошло с детьми вашей сестры? – вежливо поинтересовался он.

– А не было никаких детей, – ухмыльнулась мадам Сорель. Конечно, она врала и даже не пыталась выглядеть правдивой. Допив вино, женщина сказала: – И я уже устала от вас. А если вы меня снова будете донимать своими глупыми вопросами-я пожалуюсь главному поросенку, – не скрывая злорадства, произнесла она. – Мне нужно прогуляться. Можете мне составить компанию. Или вы уже все узнали, что хотели? – вполне спокойно спросила она, отведя свой потухший взгляд куда-то в сторону.

– Мы с удовольствием прогуляемся с вами, Николь. – Я встал и предложил ей опереться на мою руку. Радостная улыбка озарила ее посветлевшее, ставшее вдруг симпатичным, лицо.

Прогулка с Николь оказалась несколько странной: женщина что-то бормотала себе под нос, и как я не напрягал свой слух-ничего связного расслышать мне не удалось. Но мне удалось вытянуть из женщины примерный портрет мадам Виар и, судя по некоторым штрихам, Незнакомка из ресторана была похожа на это описание.

Проводив нашу даму до жилого корпуса, мы беспрепятственно вышли из ворот и направились по парку, за пределами которого оставили наш автомобиль.

По пути мы делились нашими впечатлениями от разговора с Николь, и почти во всем мое мнение совпадало с мнением Фрэнка. Безусловно, женщина имела психические отклонения и если бы она находилась «на свободе»– вероятно, в большей степени могла бы злоупотреблять алкоголем, поэтому такой комфортный, хотя и несколько навязчивый, присмотр ей все же был необходим. Наши общие выводы сводились к тому, что, в принципе, и не требовало особых умственных усилий: Николь нам говорила правду во всем, за исключением того, что ребенок Мишель умер сразу после рождения. Мы полагали, что сегодняшний спектакль в клинике был срежиссирован мадам Виар, но прошел с некоторыми шероховатостями: актерские способности доктора Паскаля явно не дотягивали до уровня мастерства мадам Николь. Теперь нам стало понятно: лицедейство в крови у всех членов семьи Сорель, только явить миру свой талант удалось лишь Мишель; хотя Полин еще молода и у нее есть шанс прославиться на этом поприще. Но, подумав, мы пришли к выводу, что Николь в целом не играла, а только в последнем «акте», после нашего вопроса о возможных детях Мишель, ее злость и агрессия была даже искренней. Но мы-то почти(?) знали, что дочь актрисы жива, и тест на ДНК Кристель и Николь или Кристель и Полин должен подтвердить их родственную связь. В общем, Фрэнк решил, что мы зря организовали эту поездку, а я спорил с ним до хрипоты. Он утверждал, что разговор с мадам Сорель был практически безрезультатным: то, о чем она нам сообщила-мы и сами предполагали. Я ему ответил, что подтверждение наших подозрений уже сделали нашу поездкой плодотворной. С этим он, конечно, согласился. Но Тодескини продолжал настаивать на том, что женщина сознательно нас дурачила, упомянув двоих детей Мишель Байю. Я же считал эту невероятную новость правдой, и даже более того – одной из самых значительных, на которую мы могли только рассчитывать.

Обратный путь мы проехали быстро, практически без остановок. Всю дорогу я не переставал размышлять о полученном известии, вернее, о его истинности. В конце концов я сделал такое допущение. Если у Мишель родилось двое детей, то что произошло со вторым ребенком? Насколько я был прав в своем предположении, что второй младенец тоже женского пола?… Не стоило себя так, конечно, накручивать, потому что в этом случае легко скатиться к подтасовке фактов. К тому же пока остаются неизвестными убийцы Мишель(?), Лору и профессора(?). Человек или группа людей, лишивших жизни Лору, очень опасны. Не ждет ли меня или Фрэнка, или нас обоих смерть в результате несчастного случая? Необходимо быть намного осторожнее. Эта компания убийц, дабы замести следы своих преступления, не только убьют нас «естественной смертью», но свернут и голову Бифу, как говорящему свидетелю наших с Фрэнком разговоров, – да так, что это будет похоже на самоубийство несчастной птицы… а как же моя Клео?… Я устал думать, но выхода-не думать-у меня не было. Пришлось размышлять… Мог ли Алан Биггс умереть своей смертью? Мог. Но где дневник? А был ли он? Несмотря на усталость, мне хотелось действовать, хотелось получить ответы на наши вопросы, хотелось раздвинуть тяжелую завесу обмана и лжи, чтобы пролить свет на все произошедшее более двадцати лет назад и на те события, которые случились совсем недавно. Тем более что еще ничего не закончилось, и я был уверен, что в скором времени нас, вероятно, ждут отнюдь не радостные сюрпризы.

* * *

К своему отелю мы приехали к восьми часам. И вскоре я уже принимал душ, Фрэнк – судя по всему, тоже. После душа, переодевшись в легкий серый костюм и захватив свой ноутбук, я вышел на террасу и просидел там в ожидании Тодескини минут двадцать, хотя скучать мне было некогда: во-первых, наслаждаться природой и погодой уже само по себе удовольствие, а во-вторых, я обдумывал свою догадку, касающуюся второго ребенка умершей актрисы, собираясь поведать о своих соображениях Фрэнку за вечерней чашкой чая, хотя и подозревал, что одним чаем мы не обойдемся, да и вообще, вряд ли этот, несомненно, вкусный и полезный, напиток будет присутствовать в нашем вечернем меню.

Так и произошло. Взяв по банке пива и по паре «крок-месье», мы устроились за столиком на террасе. Просмотрели электронную почту, но ни я, ни мой приятель не обнаружили каких-либо посланий от анонима, впрочем, меня это факт не удивил. А вот Фрэнк разозлился, по-видимому, он ожидал, что наш подсказчик пришлет подробное письмо с описанием расследуемых преступлений и с указанием точных координат места, где хранятся все улики к делу. Тогда, дабы успокоить приятеля, я ему изложил свой вывод: никаких писем больше не будет, если, конечно, еще не произойдет чего-нибудь экстраординарного. Исходя из того, что все, необходимое для нормального расследования, нам уже сообщили, и ожидать каких-либо дополнительных известий, было бы наглостью с нашей стороны. А вот написать ответное письмо, где мы изложили бы свою версию двух преступлений-убийства мадемуазель Байю и «несчастного случая» с мисс Кэмпион – было бы неплохо. При этих моих словах Фрэнк посмотрел на меня примерно также, как накануне на мадам Сорель с целью диагностики ее умственного расстройства.

– Ты хочешь сказать, что у тебя появилась гипотеза, которая связала эти два убийства в одну логическую схему? – Вытаращив свои глаза (в обычном их состоянии-вполне красивые), он медленно приподнялся.

– Да, – ровным голосом ответил я. – Правда, мне не все, конечно, понятно. Но встреча с этим нашим анонимным помощником могла бы поставить все точки над i.

Фрэнк беззвучно рухнул на место. Пару секунд он сидел без движения, затем, сделав глоток пива, спросил:

– А ты уверен, что это наше признание не получит настоящий убийца?

– Не уверен. Но хочу рискнуть.

Все видимое спокойствие Тодескини вдруг испарилось. Хакер вскочил с перекошенным от ужаса лицом.

– Марк, ты обалдел? Тебе мало одних благополучных «похорон»? Ты хочешь, чтобы эти люди довели начатое дело до успешного финала, присовокупив к твоим бренным остаткам и мое модельное тело?

– Фрэнк, будь добр, присядь и успокойся. Я почти все продумал, и, разумеется, мы организуем все так, чтобы с нами ничего не произошло.

Тодескини присел и, судя по его лицу, немного успокоился.

– А почему ты раньше молчал? – почти спокойно спросил он.

– А я раньше и не знал. Эта версия сложилась у меня во время разговора с мадам Сорель. – Откусив бутерброд и запив его пивом, я посмотрел на своего коллегу и улыбнулся, стараясь, чтобы моя физиономия обошлась на этот раз без самодовольной иронии. – Мне не хватало одной, весьма важной, детали, о которой мне и сообщила мадам Сорель.

– И это деталь заключается в том, что у Мишель была двойня? – С улыбкой смертельно больного человека спросил Тодескини.

Я молча развел руками – «говорило» мое лицо.

– И ты в это поверил? – Слабая улыбка Фрэнка, похоже, дождалась агонии.

– Да. Может, по той простой причине, что у меня было некое подозрение, а скорее, его тень. И тот факт, что у актрисы было двое детей, превращает мою догадку в недостающий кусочек мозаики.

– Интересно, – уже спокойнее сказал Тодескини. – И ты знаешь, кто этот второй ребенок?

– Точно, конечно, не знаю. Но очень подозреваю.

– Ну и? Долго ты будешь испытывать мое терпение?

– Нет. Мы сейчас напишем письмо нашему анониму и подождем его реакции, хотя… – Я приподнял руку в жесте президента, дающего присягу на верность Конституции. – Если и не будет никакого ответа, мы сможем по-другому доказать мою версию… конечно же, при том условии, что она действительно правомерна.

Составив письмо и отправив его, мы разошлись по своим спальням.

Глава 6

Проснулся я рано, но самочувствие было отличным по той причине, что мне удалось хорошо выспаться. А вот лицо Фрэнка просто «кричало» о неважном его настроении, что тоже легко объяснялось: слишком шокировала его моя догадка, кстати, никем и ничем пока еще не подтвержденная.

Завтракая в кафе, мы обсуждали наши дальнейшие шаги. В конце концов решив ехать в Кальви (анонимное сообщение было прислано из этого города, а сегодня утром Тодескини смог выяснить, что там же располагается офис фирмы «Мир ароматов», которой руководила мадам Виар), мы забронировали двухместный номер в отеле города.

Выехали мы сразу после полудня. Расстояние от Аяччо до Кальви составляет около сто одной мили.

Первая половина пути была нам знакома со вчерашней поездки, поэтому мы нигде не останавливались. Я был за рулем, а Фрэнк улучшал свое состояние крепким сном, хотя судить об этом я мог только визуально, время от времени посматривая в его сторону.

Проснулся мой товарищ, когда я, следуя по шоссе D 81, проезжал мост Чьюни и Бокка-ди-Лава. Впереди располагалась деревня Пьяна, возвышавшаяся на высоте более 1400 футов (около420 м) над заливом Порто. Прибрежное шоссе D 81 вело к курортному поселку Галерия, пользующемуся успехом у любителей подводного плавания и серфинга. Миновав долину Фанго, мы выехали на дорогу, ведущую в небольшое местечко Арджентелло, тоже весьма популярному у туристов.

Мы хоть и не были туристами, но воспользовались гостеприимством поселка и остановились, чтобы передохнуть и перекусить, а вскоре, проехав полуостров Ревеллата, оказались в Кальви.

Отель «La Magnolia» находился в центре города; и когда мы зашли в наш номер, было уже шесть вечера, поэтому желания знакомиться с городом после такой длительной дороги у нас, конечно же, не возникло: я, да и Фрэнк чувствовали себя уставшими. Хотелось в душ, а затем не мешало бы насладиться вкусной трапезой и хорошим фильмом, какой-нибудь смешной комедией, чтобы ни о чем не думать. Позволить себе ужин мы могли, но вот с комедией… возникли осложнения. Все, на что мы могли рассчитывать, так это – на вялый разговор, если у нас получиться не уснуть за десертом.

Двухместный номер оказался вполне удобным, сервис тоже был на хорошем уровне, поэтому приняв душ и переодевшись, мы расположились в гостиной в ожидании заказанного ужина. Массаж контрастного душа принес энергию телу и легкость мыслям. Надо было закрепить достигнутый эффект вкусной едой и очень небольшим количеством алкоголя. В противном случае, при избытке горячительного, мы действительно могли бы не сохранить обретенную бодрость до конца трапезы.

Надо сказать, что блюдо из каракатиц и морских ежей, огромная пицца и творожный пирог вкупе с пастисом (анисовый напиток со льдом) в качестве аперитива и десерт – «Cedratine» (известный ликер из сиропа цитрусовой цедры; ни я, ни Фрэнк не любим ликеры, заказали из чистого любопытства), отлично справились с поставленной перед ними задачей. Однако нашего оживления и бодрости хватило ненадолго. Мы вяло и бессвязно обменивались какими-то своими мыслями, впечатлениями и предположениями. Не сомневаюсь, что со стороны наша беседа напоминала разговор глухого и немого из известного анекдота. Но я неплохо понимал, что хочет сказать Тодескини, сознание которого с трудом пыталось преодолеть сонливость… А Фрэнку, похоже, в определенный момент стало все равно, есть ли у него вообще какой-либо собеседник, и уж тем более – что он говорит.

В конце концов, разбудив задремавшего в кресле Фрэнка и собрав по крохам свою волю и физические силы, я отправился в свою комнату, где, превратившись в бесчувственное бревно, рухнул на кровать и отключился.

Утро разбудило меня тепло и приятно. Настенные часы, стилизованные под штурвал корабля, показывали восемь утра. В номере было тихо, очевидно, Фрэнк еще спал. Я не стал расхолаживаться в теплой постели и, быстро приняв душ, слегка подбрил растительность на своем отдохнувшем и вполне симпатичном лице. Облачившись в рубашку и джинсы, я вышел через гостиную на балкон. Погода настойчиво приглашала выйти на прогулку, и спустя какое-то время нужно будет воспользоваться ее приглашением. Вчера мы не занимались проверкой наличия «жучков»: не было необходимости. Впрочем, я полагал: в машине такое электронный «шпион «уже установлен (мы предоставили нашим противникам такую возможность и время). Хотя я был уже почти уверен, что мадам Виар – наша союзница, во всяком случае, касаемо смерти Мишель, да и сомнительно, что ее люди убили Лору. За всем этим делом стоял кто-то другой. У меня были подозрения на этот счет, но нужны были доказательства, и я пока не знал, где их искать. Да и, честно говоря, твердой убежденности в истинности своей версии у меня не было.

Вернувшись в свою спальню, я достал из своего атташе-кейса детектор и начал проверку. В номере было чисто. А в машине-нет. Как и ожидалось, в нашем средстве передвижения была установлена беспроводная камера GSM с встроенным высокочувствительным микрофоном, использующая сотовую связь для передачи видео по каналам мобильного Интернета GPRS и EDGE. Хорошо, что я не рассуждал о своей последней версии в автомобиле; насколько я помню, этого рода камера начинает работать при движении либо звуке. Что ж, будем делать вид, что мы ничего и не искали.

Войдя в номер, я услышал звуки жизнедеятельности, доносящиеся из комнаты Фрэнка. И вскоре источник этих шумов появился в гостиной: заспанный и взлохмаченный. Поприветствовав меня, он сообщил, что будет готов к завтраку через двадцать минут. Время можно было не засекать – в вопросах еды и выпивки Тодескини был по-королевски вежлив. Но вышел он уже готовым к выходу спустя пятнадцать минут (я все-таки, не удержавшись, засек время).

– Почему ты появился на пять минут раньше? – озабоченно спросил я.

Мужчина почесал затылок и потянулся.

– Сам не знаю, что со мной случилось. Может, заболел? Но ты не волнуйся, больше этого не повторится, – извинительным тоном проговорил Фрэнк, с фальшивой стыдливостью потупив глаза.

– Сомневаюсь.

– Почему? – досадливо удивился он, что свидетельствовало об обострении «склероза» желудка и возможного голодного припадка.

– У заболевшего человека аппетит обычно притупляется, – пояснил я.

Фрэнк почесал затылок в поисках достойного ответа, но его хитроумный мозг, вероятно, не получив энергетическую подпитку, завис на неопределенное время.

– Ладно, не напрягайся, приятель, потом отыграешься. Кстати, – оживился я, – теперь наша очередь дать небольшое представление.

Тодескини, посмотрев на меня понятливым взглядом, кивнул и цинично улыбнулся, как монах– вуайерист, подглядывающий в замочную скважину чужой спальни. Правда, я такой картины ни разу не видел, но разве этот факт имеет значение? Имеющий воображение-да представит.

Позавтракали мы в номере, за едой обсудив программу наших действий на первую половину дня, так как от успеха или же отсутствия оного зависели планы на все оставшееся время. Первым пунктом утреннего расписания был вопрос о нашем визите в офис филиала компании мадам Виар, хотя приглашения от нее мы не получали, как, впрочем, и ответа на отправленное накануне вечером письмо.

Закрыв номер и отдав ключ портье, мы прошли на стоянку, хотя могли бы и пройтись, но надо было сыграть хотя бы первый, а возможно, и последний «акт» нашей пьесы.

Фрэнк сел за руль и, покосившись на меня, радостно и как-то торжественно спросил:

– Слушай, Марк, а не пора ли нам расслабиться?

Пытливо взглянув на него и чуть было не сорвавшись, я все же успел прикусить язык. Собственно говоря, а что мне можно было ожидать? Алгоритм действий для взлома сервера департамента полиции?… Хотя в большей степени мне не понравилась излишняя нарочитость вопроса. Фрэнк переигрывал, и по-видимому, сам это понял, потому что лицо у него сморщилось, как у того же монаха– вуайериста, обнаружившего в замочной скважине внутреннюю затычку.

– Ты уже нашел здесь… мм… приемлемые варианты?

Тодескини абсолютно естественно рассмеялся, похоже, стал входить в роль.

– А чем же, как ты думаешь, я ночью занимался?

– И когда мы пойдем… к этим дамам? – растерянно спросил я, ощущая, что эту эмоцию мне не надо было изображать-я ее пропустил через себя. – А когда мы поедем к мадам Виар?

– Подумаем, время у нас еще есть.

На самом деле вначале мы хотели взяться не за самое сильного члена команды мадам Оливии. Этим слабым звеном, как нам пока казалось, была актриса Кристель Ферра. И мы решили одним выстрелом убить двух зайцев, хотя если мы и не сможем стать такими стрелками-виртуозами, это не так и важно, главное для нас в этой «охоте» – испугать «зверей», то есть сделать ложный ход. Мы собирались просто посетить офис компании и всего лишь сделать попытку встретиться с мадам Оливией, тем более что мы действительно этого хотели.

Припарковав машину, мы вышли на узкую улочку и, прогуливаясь, оказались у бульвара Вильсона, затем зашли в кафе на улице Клемансо и выпили там кофе. Удивительно, но в Кальви кемпинги расположены практически в центре города, который во многом был похож на тихий средиземноморский городок с неизменным кофе и круассаном по утрам, вином с сыром на вечер, купанием в бассейне при отеле и отдыхом на белых шезлонгах в сиесту. Чистое теплое море, вокруг красные скалы и запах разогретого солнцем эвкалипта…

К сожалению, мы приехали сюда не отдыхать, поэтому немного погуляв, направились на набережную Ландри, где рядом с парфюмерном бутиком мадам Оливии, на первом этаже небольшого современного здания, располагался ее офис.

В небольшой приемной было очень свежо: кондиционер не щадил своих сил, дабы молодая девушка, сидящая за стеклянным столом, не расслаблялась; судя по всему, работой она была не очень-то нагружена, но, наверно, чтобы окончательно не заснуть – секретарша что-то тихо напевала. Перед ней стоял открытый черный ноутбук, рядом с которым лежала крошечная панель какого-то устройства.

Удивленно взглянув на нас, девушка перестала мурлыкать и выжидательно посмотрела на нас. Затем все же она решила проявить инициативу и, приоткрыв пухленький розовый ротик, спросила:

– Добрый день, месье. Чем могу вам помочь? Или вы пришли по-какому вопросу? – Высокий тембр голоса девушки немного разочаровал меня, да и все остальное у нее было стандартное, на мой вкус. Худощавая блондинка с голубыми глазами, правильными чертами лица и белоснежной улыбкой; легкий загар, почти незаметный макияж; синяя шелковая блуза с английским воротником подчеркивала красивую шею, украшенную ниткой жемчуга; декольте было немного приоткрытым, но ровно настолько, чтобы не нарушать требования делового этикета. Все на высоком уровне: вполне строго с неким налетом женственности, но индивидуальности такой образ был лишен. Хотя так, очевидно, и нужно для работы в качестве секретаря небольшого офиса.

Я шагнул вперед:

– Добрый день, – как бы растерянно сказал я. Мы хотели бы побеседовать с мадам Оливией Виар по личному вопросу. Да, простите, мы не представились. Я частный детектив Марк Лоутон, а этот молодой человек, – я посмотрел на Фрэнка, – мой помощник Фрэнк Тодескини.

– А вам назначена встреча?… – непонимающе пропела девушка, высоко приподняв красивые брови и и слегка округлив миндалевидные глаза.

– Нет, но хотелось бы, – ответил Тодескини.

– Простите, но мадам Виар нет сегодня в офисе, – улыбнулась Сильвия (я смог прочитать имя девушки на бейдже).

– Мы просто на это очень надеялись, – с толикой отчаяния в голосе проблеял я.

– Что ж, мне придется вас разочаровать, – еще шире улыбнулась она. Очевидно, ей нравилось разбивать надежды посетителей офиса, хотя дамочка, похоже, весьма успешно тренировалась в этом деле и в свободное от работы время. – Пожалуйста, присядьте, месье. Я постараюсь вам помочь. – Встав из-за стола, отработанным легким шагом девушка направилась в кабинет.

Мы молча присели на стоящие у стены кресла, вполне удобные для длительного ожидания.

Но вскоре секретарша появилась, так же улыбаясь, хотя за этим формальным радушием, вероятно, можно было ожидать все что угодно.

– Мадам Виар сегодня не будет, – огорченным голосом сообщила нам эта милая крошка, нацепив на свое лицо маску сочувствия. – Она будет послезавтра, во второй половине дня. Оставьте, пожалуйста, визитную карточку. Вам позвонят, – чуть веселей добавила она.

Я тоже искренне улыбнулся в ответ: радостно было осознавать, что молодое поколение еще сохранило остатки милосердия.

Поблагодарив и попрощавшись с девушкой, мы спустились вниз по лестнице и вышли на набережную. Это был лучший вариант из всех возможных. Мы очень надеялись, что своим утренним разговором в машине смогли убедить Оливию в том, что без ее помощи нам не справиться, и от такой безысходности будем ожидать полудня среды, моля небеса о ее звонке с приглашением на встречу, а следовательно, останемся в Кальви до этого дня.

На самом же деле мы собирались лететь в Ниццу, там жила Кристель Ферра. Театральный сезон начался уже давно, но актриса только в начале октября возвратилась домой (немало информации о девушке выудил из Интернета, конечно же, Тодескини). И завтра мы могли попасть на спектакль с ее участием, но не только для того, чтобы оценить ее артистический талант. Нам действительно нужна была дополнительная информация (а желательно и образец ДНК мадемуазель Ферра), и если мы не совершим некоторые, не вполне законные, приемы в получении нужных сведений – то надолго останемся в одном месте, которое совсем не благоухает фиалками; эту информацию, конечно же, не предполагалось предоставлять суду, она бы предназначалась только для нашего личного использования. Кроме того, предстоящее действо, отнюдь не театральное, но имеющее с лицедейством некоторые общие черты, будет своего рода экзаменом для моего помощника. И если театральный актер может иногда быть далек от идеального воплощения своего персонажа, заслужив всего лишь отсутствие аплодисментов, то для Тодескини такой вариант может обернуться длительным пребыванием в заключении. Уверен, что ему это не подойдет: он рискует перевести свой «склероз» желудка в его последнюю стадию, да и виски с содовой в французской тюрьме, наверно, не предлагают, даже не бедным своим «гостям»; хотя, кто его знает, но проверять все же не хочется.

Возвратившись в гостиницу, мы заказали билеты на завтрашний авиарейс в Ниццу и разошлись по своим комнатам. Я принял душ, прилег полежать и, неожиданно для себя заснув, проспал почти два часа. Судя по тишине в номере, Фрэнк занимался тем же. Но спустя минут десять я услышал журчание воды, доносящееся из туалетной комнаты, похоже, Тодескини был занят подготовкой к вкусному и приятному ужину. Подождав еще минут десять, я поднялся и прошел туда же, а затем вошел в его комнату. Фрэнк сидел в кресле, откинувшись на его спинку и закрыв глаза, и я было подумал, что мой приятель-хакер-детектив вновь задремал после трудов праведных. Но, по-видимому, догадавшись о моих мыслях, он открыл глаза и глубокомысленно заявил, что занят размышлениями и вновь прикрыл веки. Чтобы пресечь возможные дискуссии, я взяв инициативу в свои руки и предложил ему существенную помощь в этом занятии. Фрэнк приоткрыл один глаз и, наверное, рассмотрев серьезность выражения моего лица, приоткрыл и другой, тем самым давая мне понять, что готов к совместному обсуждению. Указав мне своим подбородком на другое кресло, он стал высказать мне свою версию о возможном шпионаже в отношении фармацевтических препаратов. Кроме того, ему в голову пришла мысль, что, быть может, в том частном пансионате, который мы посетили вчера, проводятся какие-нибудь исследования и даже эксперименты, поэтому доктор Брошер и занервничал при нашем появлении, услышав же о цели нашего приезда, месье Бенуа заметно успокоился. В этом предположении Фрэнка был резон. Я тоже думал об этом, но все же я склонялся к другой версии, хотя у меня пока не было фактов ее подтверждающих. Затем в нашем обсуждении возникла тема о втором ребенке Мишель. Тодескини с пеной у рта доказывал мне, что не стоит нам распыляться еще и на розыски мифического дитя.

– Может, у актрисы была тройня, а может, и целый квартет? – возмутился Тодескини, бодро вскочив с кресла. – Давай искать и их! Возможно, лет через пять мы воссоединим всю семью! А что? Очень хорошая реклама для детективного агентства! О нас даже могут снять документальный фильм! Ты, как хочешь, Марк, но лично я не хочу, чтобы мой Биф, увидев меня в таком фильме, покрутил пальцем у виска.

– У птиц нет пальцев, Фрэнк, – наконец я смог вклиниться в его истерические стенания.

Похоже, мое замечание несколько обескуражило моего весьма темпераментного приятеля. Чуть успокоившись, он сел на свое место.

– Ну… пером, – сказал он и… засмеялся, по-видимому, представив эту картину. Рассмеялся и я, а отсмеявшись, заметил:

– Фрэнк, да ты дашь фору всем моим итальянским родственникам! Может, ты все же послушаешь мои выводы?

– Хорошо, – уже почти спокойно ответил он.

– Допустим все же существование второго ребенка Мишель только гипотетически, никаких телодвижений для розыска его мы предпринимать не будем. Я даже уверен, что это и не нужно.

– Почему?

– Потому, что если этот ребенок был и жив в данный момент, он «выплывет» со временем… Поверь мне пока на слово.

– Ну хорошо. Но я все равно не понимаю, почему ты считаешь, что промышленный шпионаж не имеет какого-то отношения ко всем этим событиям?

– Я не отрицаю, потому что и сам до конца, к сожалению, не понимаю всего.

– Ну тогда, может, пойдем ужинать? Зачем напрасно сотрясать воздух?

– Незачем, – согласился я, – тем более ты его уже и так достаточно потряс!

Тем временем солнце разошлось не на шутку. Я переоделся в легкий светло-коричневый костюм свободного кроя. На мое удивление у Фрэнка был похожий костюм, только голубовато-зеленый, и мой приятель в этот раз обошелся без всякого эпатажа.

– Знаешь, а тебе идут костюмы, – сделал я ему комплимент.

– Чем же?

– Выглядишь как настоящий мужчина.

– А ведь я еще не наложил макияж, – засмеялся он.

– Давай ты будешь экспериментировать со своей внешностью в мое отсутствие.

– Почему же? Ты меня стесняешься?

– Нет, просто, если накрасить твою смазливую мордашку, боюсь, девушки вообще перестанут обращать на меня внимание.

* * *

В Ниццу мы прилетели после полудня; из международного аэропорта Nice-Cote d`Azur добрались на такси до отеля «Four Points Sheraton Elysee Palace Nice», расположенного на Английской набережной, и уже вскоре отдыхали в комфортабельном номере с видом на море. У нас еще было время на обед, за которым мы собирались обсудить дальнейшие наши действия. В ожидании доставки очередных заказанных яств, Фрэнк посвящал меня в некоторые основы хакерства, однако не с целью обучения этой, в принципе незаконной, деятельности, просто объяснял прописные для себя истины, но не совсем очевидные для меня. Пояснял он мне эту «азбуку» на понятных для «чайников «примерах:

– Как ты думаешь, любой ли сейф можно взломать?

– Думаю, да, – ответил я уверенно.

– Но ведь для этого нужны определенные условия, такие как снятие сигнализации, нужный ключ, пароль или взрывчатка. Если тебе это удастся, нужно еще выбраться с содержимым сейфа без всяких негативных последствий. Учти, Марк, это грубая аналогия.

– Но ты же можешь взломать нужную операционную программу или сайт виртуально, не приближаясь к «сейфу».

– Конечно, – засмеялся Тодескини. – Но не всегда. Существует много степеней защиты и на их взлом уходит иногда немало времени. А вот если я имею непосредственный доступ к электронному носителю информации – могу поступить проще.

– А ты уверен, что это получится?

– Стопроцентной гарантии дать не могу: может, у меня случится сердечный приступ от страха, что проник в чужое жилище без ведома хозяина… Ну а так… что-нибудь да смогу сделать. Будем надеяться, что Кристель – обычный компьютерный пользователь. Я даже не пытался взломать ее электронную почту, потому что мы с тобой решили, мягко говоря, изъять образец ее ДНК, – пояснил он.

– Ты так говоришь… «изъять», что я представил кровавую картину: несчастную актрису, прикованную наручниками, и мы… с длинными, окровавленными ножами.

– Ты же сам сказал, что это не так сложно. Всего-то… незаметно проникнуть в ее гримерку и забрать оттуда какую-нибудь вещь Кристель…

– В том-то и дело… Фрэнк, что совсем не любую.

– Я знаю, – раздражаясь, ответил он. – Что-нибудь интимное, к примеру, трусики…

– О!.. Да ты еще и фетишист! – засмеялся я.

Ответить хакер не успел, услышав стук в дверь и недовольно нахмурив брови, но сообразив, что доставили нашу трапезу, расцвел в улыбке.

…После салата с креветками, телятины в винном соусе с ягодами можжевельника, кабаньей ноги с картофельным пюре и каштанами, легкого лимонно– меренговым пирога мы были готовы смотреть не только спектакль из классического репертуара, но даже слушать оперу на немецком языке. (Я ничего не имею против немецкого языка, но предпочитаю его использование в другом виде… искусства.)

До начала спектакля у нас еще было время, которое можно было бы использовать для прогулки по городу. Мы переоделись в соответствии случаю костюмы (не каждый день удается посмотреть пьесу из классического репертуара). (Кристель состояла в труппе театра «Алфавит «под руководством Андре Лежендре, специализирующегося на пьесах Мольера.) Находился театр на бульваре Карабасель, недалеко от центра города, а жила Кристель на окраине, в относительно современном квартале Пастера.

Прогулявшись по Английской набережной, мы миновали громадную стальную арку городского парка Альберта Первого. При входе в парк нас «встретил» бюст бывшего всемогущего мэра Ниццы Жана Медесэна (кстати, с этого парка на мини-поезде отправляются обзорные экскурсии по городу). Пройдясь по площади Массена, мы повернули на главную торговую улицу Ниццы – авеню Jean-Medecin. Широко открытые двери универмагов и торговых центров, от классической Galeries Lafayette до ультрасовременного Nice Etoile-Center, настойчиво приглашали нас к шопингу, но сегодня у нас были другие планы и мы решили пройтись по Старому городу – историческому центру Ниццы, затем свернули на восток от площади Массена и бульвара Жан-Жорес. Миновав Старую префектуру, дворец Ласкарис, мы прошли площадь Сен-Франсуа и полюбовались приходской церковью Сен-Мартен-Сент-Огюстен, выдержанной в стиле барокко. Но исповедоваться было еще рановато(?!) (человеческое самодовольство, пожалуй, так же трудно объяснить, как и безосновательное чванство), впрочем, отнюдь не мешало бы это сделать в ближайшем будущем. Повернув на север, мы оказались на площади Гарибальди – историческом символе города, окруженной красно-желтыми зданиями и крытыми галереями, напомнившими мне Турин. В модном Grand Cafe de Turin было многолюдно, но нам удалось выпить по освещающему коктейлю, а вскоре мы уже были у театра.

В «Алфавите «давали комедию Жана – Батиста Мольера «Амфитрион». Кристель Ферра играла главную роль Алкмены – жены Амфитриона. Несмотря на то что я, к сожалению, не являюсь поклонником классики, в частности Мольера, первый акт пьесы меня увлек. Но Кристель появилась только в конце первого действия, так что мы могли созерцать ее игру совсем немного. Однако мне (а я не являюсь большим специалистом в оценке сценического таланта) игра девушки понравилась. И я дал себе слово досмотреть эту пьесу с участием Кристель в другой раз, потому что сегодня у нас было не менее важное, чем просмотр спектакля, дело.

Фрэнку предстояло поставить кейлоггер на ноутбук или планшет актрисы. Кейлоггер-это клавиатурный шпион, современный, эффективный и невидимый для антишпионских программ, работающий в фоновом режиме и не отображающийся в трее и списке запущенных приложений. И если нам будет сопутствовать удача – мы сможем узнать не только записи, голосовую связь в будущем времени, когда Кристель активизирует ноутбук или планшет, но и некоторую информацию, скопившуюся в электронной технике за последние пару месяцев. Кейлоггер отправит уведомления и записи разговоров в сетевую папку нашего ноутбука. И еще мы должны были получить образец ДНК девушки, но я считал, что изымать для этой цели ее трусики совсем не обязательно, можно обойтись несколькими волосами актрисы, снятых с ее расчески… В ожидании антракта я размышлял об одной мысли, не дававшей мне покоя с того момента, как я увидел Кристель воочию. Игра мадемуазель Ферра, во всяком случае, в той части пьесы, которую я посмотрел, меня впечатлила. Девушка действительно обладала талантом перевоплощения. Но меня не покидало ощущение, что молодая актриса кого-то мне напоминает, но как-то неопределенно и уж точно – не внешне… что-то в голосе, жестах… Но как-то так неуловимо, ничего конкретного. Я пытался отвлечься от этих размышлений: мой мозг не был в состоянии что-то проанализировать, поэтому нужно будет посмотреть еще раз спектакль и ответ найдется.

Честно говоря, я не очень-то надеялся на нашего «шпиона»(если Фрэнк, конечно, сможет его установить), вернее, на то, что мы сможем обнаружить какую-нибудь ценную для нашего расследования информацию. Во-первых, наверное, Кристель общается в основном по мобильнику, а во-вторых, не думаю, что она может знать какие-то секреты мадам Оливии. Мы с Фрэнком были уверены, что актриса даже не подозревает о том, что она – дочь Мишель Байю и, возможно, Генри Старлингтона, а значит, может претендовать на наследство семьи Старлингтон. Хотя эта версия нуждается в подтверждении. А вот получить образец ДНК Кристель мне представлялось самой легкой частью нашего дела. Невзирая на такие, казалось бы, серьезные логические выкладки, в глубине души я боялся, что они в любой момент могут рассыпаться… и все придется начинать сначала. Иногда, несмотря на мой фатализм, меня посещало сомнение, что все идет так как надо…

* * *

Страх не покидал Кристель с того момента, как ей все-таки удалось расклеить веки и более-менее проснуться. Страшное сновидение медленно растворялось и уходило с темнотой ночи, но ужас, казалось бы, реально пережитого оставался. Сердце стучало так часто и гулко, что даже заглушало барабанный стук дождя и привычные уличные звуки уходящей ночи. Девушка пыталась внушить себе логические объяснения плохого сновидения – по-видимому, она приняла неудобную позу, в результате которой защемился какой-либо нерв или произошло давление на сердечную мышцу – и подсознание просигнализировала ей о необходимости проснуться. Кристель успокаивала себя, стараясь унять адреналиновый взрыв в крови, шум в ушах и дрожь в руках. Но человек не волен над своим, всего лишь микроскопическим(!) увеличением гормонов в кровотоке!

Обеспокоенная тревожными раздумьями девушка повернулась на другой бок… что же предпринять… устроить ранний подъем – непозволительно: при недосыпании начинаются головные боли, поэтому заснуть вновь было бы очень желательно, тем более что репетиция в театре сегодня назначена на вторую половину дня, и у нее масса времени, чтобы хорошо отдохнуть; но ей была страшно даже погрузиться в дрему: вдруг ужасный сон имеет продолжение и финал, далекий от хэппи-энда. Спустя минут десять сложных раздумий Кристель немного успокоилась, однако стоило ей чуть вздремнуть, как вдруг какой-то шум пробился сквозь зыбкую пелену сна, вновь окатив ее сознание новой волной панического страха. Она замерла, напряженно вслушиваясь в относительную тишину и всматриваясь в сереющую тьму уходящей ночи. Но испуганное сердце, казалось, переместилось в область ушей и громко колотилось там, эхом отзываясь в висках и мешая отличить реальные звуки от физиологических проявлений стресса.

Прошло некоторое время. Осторожно, словно боясь кого-нибудь разбудить, Кристель напряженно приподняла верхнюю часть своего затекшего тела и посмотрела на светящейся циферблат будильника: жестокий механизм ехидно показывал пять часов. И этот фактор помог ей взять себя в руки. Решительно, но также тихо, она открыла ящик прикроватной тумбочки и вынула оттуда газовый баллончик – не бог знает, какое оружие, но хоть что-то. Странно, она всегда была смелой и даже слегка бесшабашной. Эти качества помогли ей выжить в приюте и в актерской школе – террариуме сплошных талантов и гениев, а театр – просто психиатрическая клиника, куда попадают все вышеозначенные сверх одаренные личности в период сезонного обострения.

Все эти мысли и нелегкие воспоминания раззадорили Кристель, вселили в нее такой бойцовский дух и ярость, что она уже даже хотела кого-нибудь встретить на своем пути и приложить к этому неизвестному, ставшему причиной ее страха и унижения, всю свою внезапно возникшую агрессию и злость. Такого она ни от кого не потерпит!

(Но мужчину, действительно хотевшему проникнуть в ее квартиру, остановила вполне серьезная, но весьма пошлейшая причина – за ужином он имел слабость переесть жирных устриц. А ведь некоторые физиологические позывы организма поэтому и называются приступами, потому что внезапны; так что у несчастного мужчины в тот момент было только одно, но жизненно важное и абсолютно неотложное желание, и в поисках возможности его осуществления он метался, как раненый зверь, по лабиринту многоквартирного дома. Сбылась ли мечта этого незадачливого фаната молодой актрисы? Скорее всего-да, так как поутру в одного из домов квартала Пастера ничего особо криминального, вроде трупа, обнаружено не было… но вот уборщица, занимающаяся уборкой третьего подъезда, некоторое время разговаривала сама с собой весьма громко и совсем не лицеприятно.)

… Кристель обошла свою небольшую, но уютную квартиру. Следы пребывания кого-нибудь постороннего отсутствовали. Вполне успокоенная, но раздраженная и сонная она нацепила мягкие тапки, теплый халат и поплелась на кухню пить кофе.

Крепкий кофе с сахаром и молоком, теплая булочка с маслом и клубничным конфитюром придали сил, бодрости. Настроение Кристель улучшилось, и даже раздражение почти улеглось.

Приснился кошмар! Разве в первый раз? Ну послышались какие-то звуки, что из того? «С чего я стала вдруг такой пугливой?» – расстроилась она. Но что-то все же заглушало доводы рассудка: слишком много непонятного стало происходить в ее жизни; и объяснений им пока не было. Кристель редко чего-либо боялась, хотя не очень-то любила тайны и любую недосказанность. Если она обнаруживала что-то необъяснимое для себя – конечно, не в проявлениях законов квантовой механики, теории относительности и других научных дисциплин – пыталась найти истину своим умом. В конце концов она успокоила себя тем, что при появлении дополнительных странностей сразу постарается что-нибудь предпринять. Стоит ли волноваться раньше времени? Как Скарлетт О`Хара, она подумает об этом завтра или послезавтра, а может, и вообще не придется морочить себе голову.

Достаточно успокоившись, Кристель отправилась принять душ. Зайдя в ванную комнату, девушка сбросила с себя халат и пижаму и в процессе своего постепенного раздевания стала подсматривать за своим отражением в большом овальном зеркале. Она не страдала нарциссизмом, но будучи актрисой, чрезвычайно трепетно относилась к своей внешности, а кроме того, всегда пыталась анализировать и запоминать свой образ в сочетании с определенными, невербальными, проявлениями каких-либо эмоций. Эту привычку девушка приобрела давно, лет в тринадцать, когда в первый раз прочитала роман Сомерсета Моэма «Театр», тогда же она и решила стать актрисой, поэтому невольно стала подражать Джулии Ламберт, героине книги.

Девушка в зеркальном отражении, в общем-то, ей нравилась, несмотря на ее чрезмерную худобу и почти полное отсутствие женственности. Угловатая и высокая, с маленькой грудью и худыми бедрами, зато с длинными ногами и неординарным лицом, обрамленным густыми волосами цвета черного винограда… просто созданная для подиума, мечта кутюрье. Коротка стрижка открывала точеную шею и яркое лицо с безупречной, очень светлой кожей, четко очерченными высокими скулами, огромными синими глазами, аккуратным носиком и чуть великоватым ртом.

Кристель не была наделена классической красотой, но яркой индивидуальностью она была одарена сполна. В ее внешности, характере и поведении отражался взрывной коктейль холерического и сангвинического темпераментов, хотя доминирующим был все же холерический. Очень энергичная, артистичная, пластичная и музыкальная она не могла не вызывать к себе повышенного интереса и всеобщего внимания. Когда Кристель покидала какое-либо общество, казалось, что с ее уходом в том образовывался вакуум. Но иногда ее бывало слишком много, и зная эту свою особенность, она пыталась себя «дозировать».

Девушка нередко проявляла дерзость и прямолинейность, но с возрастом природный ум и опыт суровой школы выживания Кристель смягчили ее резкость, научив дипломатии и мудрости; будучи по своей натуре доброжелательной и незлобной, она не шла напролом к своим целям, потакая желаниям, приходящим в ее честолюбивую и тщеславную головку. Не секрет, что многие служители Мельпомены, Талии и Терпсихоры считают: для достижения цели все средства хороши, хотя так думает немалое количество представителей и далеких от творчества ремесел.

Придирчиво осмотрев себя в зеркале, Кристель не нашла особых последствий бессонной ночи, разве что, была бледнее обычного, но эту малость исправит контрастный душ; а вот корни волос в скором времени надо подкрасить. Природа наградила ее светло-русыми волосами, но очень темный цвет волос придавал ее облику большую выразительность.

Только встав под горячий душ, она поняла, что слегка замерзла. Жесткие струи воды смыли с нее остаточную сонливость, усталость и переживания, вызванные кошмарным сновидением.

Вытирая голову махровым полотенцем, девушка зашла в гостиную и уселась в кресло. Затем, оглядев самую большую и светлую комнату своего гнездышка, она довольно улыбнулась. Несмотря на тот факт что при оформлении этой квартиры актриса попыталась задействовать собственные представления о комфорте, здесь была заметна и работа хорошего дизайнера. Цвета коврового покрытия, мебели и обоев радовали ее взор ореховой и светло– салатовой гаммой с вкраплениями абрикосового и кремового. Причудливые светильники – одиночные и двойные бра – располагались на стенах в определенном порядке. Большие окна дарили много света, а вид Парижа, открывавшийся взору, – радовал взор; да и в целом интерьер квартиры создавал ощущение покоя и защищенности.

Кристель хотела было пойти на кухню и приготовить себе грейпфрутовый сок, как внезапно ее пронзил острый приступ головной боли. Ошеломленная она почти упала назад, в кресло. Спустя буквально пару секунд резкий спазм прошел, но девушка не успокоилась, вдруг вспомнив вчерашний вечер.

…Тогда она сидела в своей гримерной опустошенная, несмотря на переполнявший ее восторг и эйфорию от прошедшего волшебного действа, шквала аплодисментов и всеобщего восхищения… С ней всегда было так, казалось, что там, на сцене, Кристель оставила все свои жизненные соки, всю энергию и даже душу. Безусловно, колоссальный драйф, абсолютно ни с чем не сравнимый, но… где потом взять силы, чтобы снять грим, привести себя в порядок и отправиться домой. Очень хотелось есть, но не было энергии даже на это. Только спать. Ее личный театральный сезон начался недавно, пьеса, в которой она была задействована, отнюдь не нова; можно было бы играть уже и не с такой отдачей всей себя, перевоплощаясь и погружаясь в свою героиню без остатка, но девушка так вжилась в свою роль, что иногда ей казалось: Кристель исчезла, а есть Алкмена. Это она думает, спит, ест, улыбается…Такое нервное напряжение не может продолжаться долго. А ведь на сцене она еще совсем новичок, по сути, только начинает свою актерскую карьеру… И вот такой эффект! Самое плохое, что Кристель уже не могла заснуть самостоятельно, приходилось все чаще прибегать к снотворному, что совсем не есть хорошо… Так и до психушки – рукой подать. Что случилось? Ведь раньше, когда она училась в театральной студии, такого не было. Какие-такие у нее могут быть психические отклонения? В который раз черной ядовитой змеей в ее сознание закралась мысль, а может, это гены тихого или даже буйного помешательства ей передались от неизвестных родителей или родственников? Что-то нужно с этим делать. Вскоре скрывать это обстоятельство будет невозможно. Участившиеся головные боли, потеря аппетита… Ее худобу и так уже многие воспринимают не совсем адекватно. А режиссер напрямую спросил: «…уж не заболела ли ты? Может, заменить тебя на актрису из дублирующего состава?» Хорошо, что завтра другой репертуар: она сможет отдохнуть и позвонить мадам Виар. Только она сможет ей помочь, тем более что женщина давно обещала рассказать ей о ее родных…

Девушка окинула пустым взглядом свою гримерку, роскошные букеты уже не радовали ее, а их аромат раздражал и вызывал головные боли. Казалось, что Кристель окутывает какой-то ядовитый туман, и в черепной коробке полыхают молнии, пытаясь расколоть ее череп, как ореховую скорлупу. Не поднимаясь с кресла, актриса дотянулась до своей сумочки, упавшей на пол, и достала из нее небольшую упаковку с таблетками. Глазами она поискала воду и нашла бутылку с вожделенной жидкостью почти напротив. «Оказывается, даже этот элементарный процесс мне уже сложно сделать!» – с ужасом подумала Кристель. Запив болеутоляющую таблетку, девушка просидела в каком-то «ватном» трансе до тех пор, пока ее сознание не выдернула из этой ваты упавшая на пол бутылка воды.

Каким-то чудом она вызвала такси и добралась домой…

И вот сегодня-похожий приступ. Что ж, если есть проблема-значит, существуют и способы ее разрешения. Кристель клятвенно пообещала себе, что завтра же примет меры, тем самым успокоив свои душевные терзания. В конце концов можно, сославшись на плохое самочувствие, согласиться на замену. Впереди еще будет много ролей и спектаклей. Сейчас важно сохранить в норме психическое состояние и снять нервное напряжение… Интересно, а куда же она все-таки засунула свои черные кружевные трусики?

Глава 7

Рядом с живописной долиной Рестоника, где зеркальная амальгама горных озер меняет свой блеск от яркого изумруда до глубокого аквамарина, находится географический центр Корсики, город Корте. Когда-то этот город был столицей острова и резиденцией правительства независимой Корсики.

Неподалеку от этого города, южнее деревни Калакучча, среди корабельных сосен уютно устроилось скромное с виду владение: трехэтажная современная вилла с бассейном, теннисным кортом и коттеджем для прислуги.

В то утро стояла чудесная погода: на высоком синем небе – ни облачка, но жизнерадостность солнца не была чрезмерна по своей яркости, а приветливость прохладного ветерка не превращалась в назойливость отвергнутого любовника. Кроны сосен дозировано фильтровали активность солнечных лучей, чтобы те согревали, но не ослепляли своим светом компанию из трех человек, расположившуюся под светлым тентом, на просторной террасе, увитой зеленью. Кремовая скатерть, серебро и хрусталь-такая церемонность была отнюдь не исключительна: мадам Оливия Виар относилась к любому приему пищи с пиететом, хотя ее дети: пасынок Серж Дамьен, младшая дочь Адель Дамьен и отсутствующая старшая Жюльетт – не разделяли такого отношения женщины к трапезе и редко обходились без ироничных реплик. Несмотря на обычно здоровый аппетит всех присутствующих, в этот день их завтрак имел «лицо» скорбного, если не похоронного ритуала. И хотя тем для срочного обсуждения было немало, начало разговора странно затягивалось. Мадам Виар не могла понять, что случилось. Безусловно, она неплохо знала своих детей, а в особенности то обстоятельство, что они никогда не оставались пассивными в подобном случае, проявляя активность даже тогда, когда нужно было бы отдать прерогативу более опытным и зрелым собеседникам. Мадам Виар решила начать разговор после того, как миловидная прислуга Нина, работающая у них более пяти лет, подала им кофе с легким ягодно-творожным десертом.

Оливия, несмотря на свои пятьдесят пять, выглядела моложаво и энергично, хотя никогда не прибегала к каких-либо сложным косметологическим процедурам. Светло-русые короткие волосы женщины были уложены, но без той, особой, тщательности, которую демонстрирует стилист-парикмахер, пытающийся из каждой, даже повседневной прически создать свой неповторимый шедевр. Это же относилось и к ее макияжу, которого практически не было. На Оливии был светло-голубой брючный костюм, удивительно освежавший бледную кожу ее лица, весьма притягательное миловидностью своих черт и выразительностью больших голубых глаз. Казалось, возраст не отразился на их по-детски задорном и в то же время проницательном взгляде; да и от худощавой фигуры этой дамы веяло энергетикой молодости и оптимизма.

Двадцативосьмилетняя Адель совсем не унаследовала внешних черт своей матери, но эта девушка не очень-то была похожа и на своего брата Сержа, хотя гены их отца, отвечавшие за цвет волос и особенности пигментации кожи, очевидно, передались им обоим. Оба – рыжие, только у Сержа в оттенке волос преобладала медь, а у сестры – золото. А вот в цвете их глаз гены, вероятно, решили поиграть в контраст: у брата они были светло-карие, почти желтые, миндалевидной формы, а у Адель – темные, цвета спелого каштана, большие и слегка выпуклые. Кожа девушки была лишь слегка припудрена светлыми веснушками, будто чуть присыпана золотистой пыльцой; на ее брате меланин отыгрался и усеял кожу мужчины темными пятнышками, точками родинок, веснушек и их многообразными сочетаниями. На округлом, с правильными чертами лице невысокой и пухленькой Адель всегда сияла добродушная и смешливая улыбка. Долговязый брат с мускулистым телом и вполне симпатичным лицом улыбался редко. Черты его лица были резкие и даже жесткие. Однако всю эту вяло жующую троицу объединяло то, что первоначальное восприятие внешности каждого члена семьи не совсем соответствовало их индивидуальным личностным качествам, разумеется, в некоторых аспектах. Адель по своей натуре была намного жестче и увереннее своего брата, впрочем, и своей матери тоже. А Серж относился к созерцательно-философскому складу характера, и поэтому казался пассивным и мягким – если не сказать, ленивым. Мадам Оливия гармонично сочетала в себе решительность и практицизм, совсем не чуждые философии справедливости и добра. Но этот оптимальный баланс, а скорее, мудрость, женщина приобрела с возрастом благодаря своему жизненному опыту и каждодневному труду.

Когда-то молодая, умная и способная девушка собиралась сделать карьеру в фармацевтической сфере, чтобы продолжить семейное дело. Но неожиданно для всех, а прежде всего для себя, влюбилась в талантливого французского рок-музыканта, с которым познакомилась на каком-то рок-концерте в Лондоне. Элис, не взирая ни на свои планы, ни на чувства родных, уехала с Рене Виаром на его родину – «каштановое королевство «Корсики – в Кастаньиччи. Мать Рене приняла невесту сына не очень приветливо (своего отца молодой человек почти не знал), но все же благословила пару на создание семьи. И в 1975 году в приходской церкви Сент-Маргерит местечка Каркето произошло их скромное бракосочетание. Скромное, потому что со стороны невесты не было ни единого родственника, а со стороны жениха – его мать, несколько соседей и друзья Рени, нищие служители музы Эвтерпы. Сэр Уильям, отец Элис, вычеркнул некогда любимую дочь из своей жизни и запретил всякое упоминание о беглянке, его супруга, мать девушки, не дожила до такого проступка своей дочери. Генри Старлингтон, старший сын сэра Уильяма, любил свою младшую сестру, но он был еще слишком молод, поэтому не попытался умалить гнев отца.

Первые месяцы семейная жизнь молодых супругов протекала вполне счастливо. Край, в который попала Элис, разительно отличался от пейзажей родной Англии: каштаны высотой до шестидесяти пяти футов (20 м), давшие название среднегорью Кастаньичча, создавали удивительный по красоте ландшафт, и в то же время – дикий и неприветливый из-за крутизны гор. Весной каштановые рощи стояли в полном цвету, а осенью поражали разнообразием красок.

Элис, будучи привлекательной и трудолюбивой девушкой, устроилась официанткой в небольшой ресторанчик при гостинице Le Refuge в городке Пъедикроче. Рени со своей рок-группой гастролировал по небольшим европейским городам, но так и не достигнув признания и славы, молодые музыканты постепенно втянулись в глубокую наркотическую воронку. И в один из таких дней супруг Элис, попытавшись в очередной раз посредством химического яда достичь нирваны, переусердствовал в своих стараниях и остался в ней безвозвратно. На самом деле юная мадам Виар быстро успела разочароваться в своем муже, а его смерть даже отрезвила молодую женщину. Несмотря на то что она находилась в чужой стране, деля кров со свекровью, не испытывавшей к невестке теплых чувств, Элис почувствовала облегчение и радость от полученной свободы. Год после похорон молодая вдова носила траур, не позволяя себе никаких вольностей с гостями ресторана и постояльцами гостиницы; даже помогала своей свекрови оправиться после смерти Рене и после того, как арендовав скромное жилье, уехала из дома семьи Виар. А вскоре судьба наградила Элис неплохим подарком за ее стойкость, доброту и трудолюбие. «Подарок» выглядел вполне реально и физически ощутимо: золотисто-рыжие волосы, умные карие глаза на округлом, добродушном лице, небольшой животик и процветающий бизнес.

Месье Патрик Домье, парфюмерный коммерсант в третьем поколении, неоднократно приезжал на Корсику по делам своего бизнеса. Дело в том, что весной, в апреле и мае, остров покрывается благоухающим ковром маккии, источающим пьянящий аромат. Непроходимые заросли вечнозеленой маккии состоят из пахнущих пряностями растений и трав, таких как мирт, ладанник, дрок, розмарин, можжевельник и лаванда; и эти заросли покрывают больше половины острова. Такой природный океан сильных ароматов не мог не привлечь профессиональный интерес предприимчивого бизнесмена, не жалевшего средств, времени и сил на исследовательские разработки в сфере парфюмерии.

В один из похожих дней разведенный мужчина, воспитывавший малолетнего сына, приметил симпатичную и не по годам умную и серьезную девушку. Вскоре он знал об Элис почти все. А будучи человеком целеустремленным и предприимчивым, месье Домье окружил молодую вдову заботой и вниманием, не допуская при этом настойчивости и даже малейших намеков на более близкие отношения. Патрик был умен и знал, как строить свои отношения с женщинами, дабы достичь желаемого. Девушке понравился этот обаятельный и чрезвычайно эрудированный бизнесмен, хотя внешне мужчина был совершенно не в ее вкусе. Но первый семейный опыт мадам Виар – в какой-то степени неудачный – заставил Элис пересмотреть свои приоритеты на качества характера своего будущего мужа. Девушка перестала грезить о синеоких стройных брюнетах (одного такого было вполне достаточно) и скоро стала замечать, что месье Домье – очень симпатичный кавалер. И надо отдать ему должное: не каждый мужчина ради понравившейся ему дамы станет ограничивать себя в еде и выпивке, займется спортом – теннисом и бегом. Спустя полгода после знакомства счастливый и стройный Патрик Домье женился на Элис Виар, ставшей Оливией Виар. Девушка изменила свое имя, полагая, что с новым именем изменится и ее жизнь. Но фамилию своего первого мужа менять не стала по своим личным причинам, о которых рассказала Патрику, и тот вынужден был согласиться с доводами своей супруги. Оливия не перестала вспоминать своих родных, особенно брата Генри. Обида на отца прошла, и она надеялась, что через некоторое время будет прощена, а с прежней фамилией ее разыскать будет проще. И Генри Старлингтон действительно ее разыскал, но только после кончины их отца, сэра Уильяма. На момент встречи Оливии со своим братом, тот уже был женат. Как поняла женщина из разговора с Генри, его брак произошел почти по математическому расчету и, возможно, мог бы претендовать на идеальную семейную конструкцию… Если бы Элизабет, его жена, была мудрее и хотя бы иногда прикидывалась, что все же глупее своего супруга. Кроме того, Элизабет оказалась невероятно властной и амбициозной особой, и для Генри такого великолепия своей жены оказалась слишком много. Сила характера молодой женщины слишком подавляла утонченную и несколько рафинированную личность ее супруга. По истечению небольшого количества времени Генри смог организовать в противовес миссис Старлингтон свою тайную коалицию в лице своей сестры Оливии и ее семьи. Мужчина сообщил своим родным в Англии, что Элис давно умерла, прекрасно осознавая, что этой новостью никого, к сожалению, не огорчит: оставшиеся родственники, двоюродные брат и сестра Дэвид и Эмма Старлингтоны родились уже после побега Элис, да и выросли они достаточно эгоистичными, чтобы переживать из-за кончины какой-то виртуальной для них девушки, которую даже не упоминали в домашних беседах, а ее фотографий не было ни в одном семейном альбоме. Так и произошло: все были слишком заняты своими, вполне земными, в основном меркантильными, проблемами. В то время Элизабет проводила реорганизацию компании, и вся ее деятельность посвящалась работе. Надо было отдать ей должное: миссис Старлингтон, как никто другой в этой семье, радела не только о собственных интересах, она ставила перед собой более масштабные задачи, достигнув многого в этом отношении. Но а как иначе, если с самого детства жизненной установкой Элизабет стало известное высказывание Пита Райли: «Если ваши дела не становятся лучше, значит, они становятся хуже».

В завещании сэра Уильяма был один важный пункт: старик оставил 10 % акций компании будущему первенцу Генри и Элизабет, урезав при этом финансовые интересы Дэвида и Эммы. Через какое-то время основание для «важного пункта «было обусловлено появлением на свет божий Энн Станрлингтон, дочери Генри и Элизабет. Все шло, как и планировала миссис Старлингтон, да и ее супруг тоже был вполне удовлетворен своей жизнью. И будущее не предвещало никаких серьезных проблем, тем более – несчастья. Но в 1996 году мистер Старлингтон погиб в автомобильной катастрофе, впрочем, его жена стойко перенесла удар судьбы. У нее была работа, которой женщина отдавалась фанатично, даже с некоторым остервенением, и это обстоятельство незамедлительно принесло свои плоды: увеличились прибыли компании, и открылось несколько филиалов холдинга. А Элизабет стала подумывать о создании международного концерна, но затем обратила свое внимание на другие отрасли хозяйственной деятельности, в частности – на ресторанный и рекламный бизнес.

Оливию очень ранила смерть брата. Поначалу она даже заподозрила преступный умысел в его гибели, но ни полиция, ни нанятый ею частный детектив не нашли ни единого криминального следа в той автокатастрофе. Мадам Виар не стала раскрывать свое инкогнито, хотя ее супруг вложил немалые инвестиции в развитие компании семьи Старлингтон. После смерти Патрика акции «Старлингтон энд Парк» достались его детям, мадам Виар вполне хватало дивидендов, которые обеспечивались успешным парфюмерным бизнесом. Серж, Жюльетт и Адель были миноритариями, то есть не являлись крупными держателями акций, тем не менее несколько раз они появлялись на заседании Совета акционеров, проводимых в Тауэринг-Хилле. Но эти их появления были обусловлены обычным любопытством, потому что мелкие акционеры не могут принимать какое-то действенное участие в делах компании. Конечно же, тайна их матери в том, что она являлась дочерью сэра Уильяма, была сохранена. Зачем ворошить прошлое? Мадам Оливия ни на что не претендовала, но своим появлением могла бы нарушить вполне удовлетворительный баланс распределения прибылей между семьями своих родственников, кроме того, факт ее «воскрешения» не мог не вызвать мутный поток домыслов, слухов, расспросов… Тогда бы журналисты, подхватив эту новость, не отказали бы себе в удовольствии покопаться в грязном белье, которое есть в каждой семье, а в такого рода пиаре женщина не была заинтересована. Но это была не единственная тайна Оливии. Вот почему появление журналистки Лоры Кэмпион со своими предположениями о родстве Мишель и Кристель серьезно испугало мадам Виар: если бы ушлая журналистка потянула эту ниточку – могла бы раскрутить клубок информации, предавать огласке которую Оливия пока не собиралась. Конечно же, убивать мисс Кэмпион у нее и в мыслях не было. Мадам Виар дала задание штатным психологам составить психологический профиль журналистки; всевозможные сведения о ней были собраны незамедлительно: жизненный уклад, вкусы, привычки, планы на ближайшее будущее… Психо– эмоциональный образ был успешно составлен. Можно было приступать к реализации плана по некоторой переориентации интересов Лоры Кэмпион. Обладая этой информацией, Серж Домье, «одолжив» на время фамилию своей биологической матери Клэр Морель, отправился в круиз, чтобы увлечь журналистку и подсыпать ей вполне безвредные галлюциногены. Все почти удалось, но, отправляя Сержа в романтическое плавание, психологи не потрудились составить психологический профиль самого молодого человека. То, что он увлечется журналисткой, в некоторой степени допускалось, однако, чтобы так сильно… вплоть до готовности жениться… Этого психологи не предполагали. Мадам Виар тогда даже серьезно задумалась об уровне профессионализма этих деятелей. Впрочем, и сама Лора стала строить другую, отличную от прогнозируемой, линию поведения. Нужно было что-то срочно делать. Во-первых, Ларс, «внештатный шпион» семьи Домье-Виар, заменил препарат, вызвавший у женщины галлюцинации. Затем было решено пригласить журналистку для серьезного разговора. И конечно же, Оливия уже не возражала против романа своего пасынка с мисс Кэмпион, однако они опоздали. Мадам Виар до сих пор не знала: произошел ли несчастный случай вследствие принятия женщиной злосчастных препаратов или ее убили. И теперь женщина испытывала чувство вины за содеянное; гнетущее, тягостное ощущение не давало спокойно жить этой, уже немолодой, женщине. Безусловно, она собиралась встретиться с детективом Марком Лоутоном и его странным помощником, но опасалась их некомпетентности и субъективности в оценке происходящего. О том, что Мишель Байю могла быть убита, ей сказал брат, но он так и не выяснил: кто убийца. В прошлом у актрисы могли быть другие любовники, женатые на ревнивых женщинах, да и в театре у девушки было немало врагов. Так что в этом деле мадам Виар не видела какой-то перспективы, хотя у нее были определенные подозрения, впрочем, что стоит версия, если нет возможности подкрепить ее конкретными фактами? Мотивы были у многих…

…Взглянув на своих детей, Оливия огорченно вздохнула, однако к Сержу у нее были небольшие претензии: слишком нерешителен для своего возраста, хотя умен и настойчив. Раньше мадам Виар думала о нем, как об очень добром и порядочном человеке, но все же не стоило врать себе. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить его подсыпать Лоре галлюциногенный, можно сказать, наименее безвредный препарат из всех имеющихся, а теперь назвать пасынка «исключительно порядочном» мужчиной было уже трудно. А разве возможно в современном мире наличие в людях такого, безусловно, эксклюзивного качества? Она давно ответила себе на этот вопрос и, к сожалению, для нее самой, ответ был отрицательным.

Жюльетт, ее старшая дочь, тоже пока не расстраивала Оливию. А вот Адель… И направление мыслей женщины вкупе с нравственно-философскими размышлениями не могли не затронуть личность ее младшей дочери. Вот кто вызывал у мадам Виар серьезные опасения. Она что-то упустила в воспитании Адель, а может, время настало такое, и мир слишком изменился: почему-то важные общечеловеческие ценности претерпели странные и отнюдь не положительные метаморфозы. Жесткое и прагматичное общество, не терпящее выражения сочувствия и соблюдения основных моральных принципов и ставящее во главу угла только культ потребления. А он прорастает в человеке огромной черной дырой, поглощая все хорошее, что в нем есть и превращает его в зомбированного биоробота, озабоченного только материальным аспектом собственного бытия… И ее дочь Адель нередко говорила, что если ты не пойдешь по головам окружающих, то по твоему собственному черепу пройдет толпа алчных и кровожадных монстров. Дочь не разделяла нравственных терзаний своей матери, но пока еще не переходила совсем уж пограничную черту, во всяком случае, Оливии хотелось в это верить.

…Адель надоело затянувшееся молчание. С улыбкой поглядывая на мать и брата, девушка погрузилась в раздумье: не слопать ли ей еще маленький кусочек пирога из каштановой муки с орешками пинии, миндалем и изюмом? Правда, она уже выпила две чашки кофе и съела творожный пудинг с ежевикой, но совсем не чувствовала себя наевшейся. Она всегда ела много, но набрав 132 фунта (60 кг) при росте 5 футов и 4 дюйма (160 см), ей удалось стабилизировать этот вес и больше не поправляться. Конечно, несколько фунтов были лишними. Но легкая полнота ей шла, что не так часто бывает у женщин, а ее формы как раз и привлекали мужчин своей аппетитной сексуальностью. Она об этом знала и не комплексовала по этому поводу. А раз так – зачем же отказывать себе в небольшом удовольствии? Девушка потянулась очаровательной пухленькой ручкой и, взяв длинными пальцами кондитерские щипцы, ловко подхватила ими немалый кусок пирога, делая вид, что не замечает укоризненного взгляда матери и ухмылки брата. В поисках прислуги Адель обернулась и, увидев Нину, попросила ее сделать ей капучино без сахара.

– Адель, так нагружать свой желудок углеводами с самого утра! – возмутилась мадам Виар. – Ты уже и так попала в группу риска! Или ты забыла о том, что уровень глюкозы в твоей крови превышает норму?

– Мам, не будь занудой! – Девушка картинно приподняла тонкие брови и облизала нижнюю полную губу. – Я помню, – чуть высунув изо рта острый розовый язык, она легко коснулась им серебристой выпуклой поверхности десертной ложки, – как и то, что превышение совсем небольшое. – Она замолчала, подождав, пока Нина поставит перед ней капучино.

– А ты хочешь поставить рекорд в показателях уровня сахара, а заодно – и холестерина? – отозвался брат.

– У отца до некоторого времени все с этими показателями было в порядке: сладостями и жирными продуктами он не злоупотреблял, занимался спортом. И что? – пожала покатыми плечами мисс Домье. – Это разве спасло его от рака поджелудочной железы? – резко спросила она. – Я фаталистка и умру той смертью, которая мне предназначена, вне зависимости от количества употребляемых мною десертов на завтрак, обед и ужин.

– Тебя, такую пухленькую, никто замуж не возьмет, – поддел, ухмыляясь Серж, с опозданием осознав отсутствие юмора в своей сомнительной шпильке.

– То-то я вижу, как ты в свой сороковник наслаждаешься семейным счастьем, – парировала его сестра. – А такие аппетитные, умные и богатые, как я, замуж выйдут всегда, если, конечно, захотят. Но у меня нет пока никакого желания обзаводится мужем и детьми. – Адель осторожно пригубила напиток, но несмотря на ее осмотрительность, кремовая шапка капучино оставила след на ее ярких от природы губах. – Мне живется и так в кайф. Зачем его обламывать раньше времени? А может, мы сменим тему? – сердито спросила она. – По-моему, у нас назрели более серьезные проблемы, чем результаты моих анализов. Но если вам эта тема очень интересна, то я могу сообщить, что количество уробилиногена в моей моче-6 миллиграмм на литр, что в пределах нормы. Меня, в принципе, не затруднит сбегать за остальными показателями жизнедеятельности моего организма, – она весело рассмеялась, но, заметив странное выражение лица своей матери, оборвала свой смех и спросила: – Что ты приготовилась нам сообщить, мам? Извини меня, ты все еще не можешь привыкнуть к моим шуткам. – Девушка кивнула в сторону брата. – Бери пример с Сержа… Смотри, с каким аппетитом он ест пудинг. – Невзирая на шутливый тон ее голоса, лицо Адель, внезапно нахмурившись, приобрело суровое выражение. – Я же вижу, Оливия, ты не знаешь как начать разговор. Давайте это сделаю я, – девушка чуть разозлилась, – как самая решительная в нашей пластилиновой семейке. – Она внимательно посмотрела потемневшими глазами на мать, а затем перевела твердый взгляд на переставшего жевать мужчину. – Вот что я надумала, – низким, чуть хрипловатым, голосом сказала Адель. – Давайте в конце концов пригласим этого детектива с его адъютантом. И просто послушаем их, посовещаемся, а уже в зависимости от предоставленной нам информации, приоткроем им карты ровно настолько, насколько это выгодно нам.

– Не знаю. У меня есть некоторые сомнения, – ответила мадам Виар.

– Касательно чего? – спросил Серж.

– Из-за возможной предвзятости этих молодых людей, – неуверенно пробормотала Оливия.

– Но если мы будем растягивать это сомнительное удовольствие от своих мазохистских шатаний в бесплодных попытках узнать это точно – можем опоздать, как в случае с Лорой, – глухим и слегка поникшим голосом заметил Серж, сразу же вспомнив заразительный смех и огромные темные глаза женщины, которая могла бы стать его женой.

– Серж прав. У нас нет другого способа узнать, насколько эти двое будут честны, – лукаво улыбнувшись, согласилась Адель. – Хотя даже встреча с ними не может гарантировать правильной тактики наших дальнейших действий.

Оливия задумчиво отпила остывший чай, чуть недовольно сморщив нос и поставив чашку на место. Можно было бы налить горячий напиток, но женщина вдруг поняла, что уже почти не ощущает вкуса еды. Какой тогда смысл что-то менять?

– Да, пожалуй, другого выхода и вправду нет, – ответила мадам Виар. – Они еще в Кальви?

– Ну а где же им еще быть? Ты же слышала: они растеряны и не знают, что делать дальше. У них и остается только надежда на разговор с нами. И завтра они придут в твой офис, маман, как миленькие, – решительно сказала девушка и добавила: – Машина их стоит на стоянке у отеля. Дружок этого детектива богат, вот они и не дергаются, бухают поди. – Взяв чашку с уже «поникшим» капучино, она глотнула напиток и откусила кусочек пирога, зажмурившись от удовольствия и тщательно прожевав, спросила: – Кстати, Серж, что там наш компьютерщик нарыл на этого рыжего панка?

– Адель, не употребляй ты, этот сленг. Ты же в школе работаешь, – вновь устало возмутилась ее мать, но скорее следуя привычке, уже даже не пытаясь хоть как-то повлиять на свою дочь.

– Могу я расслабиться хотя бы дома? Мам, ты отстала от жизни навсегда, – чуть громче, чем следовало бы, воскликнула девушка.

Мадам Виар расстроенно вздохнула.

– Оливия, это бесполезно, – скептически заметил Серж и снисходительно повел плечами. – Ты же ее знаешь. Не обращай внимания… у нее еще не закончился пубертатный период в умственном развитии. Это физически наша Адель выглядит как мамаша Кураж… только без детей, – насмешливо добавил он.

– А ты хоть помнишь, как она выглядела? – не скрывая обиды, спросила девушка, подумав про себя, что в скором времени жестоко отыграется на брате.

– Не помню, как ее описывал Бертольт Брехт, но я себе ее представлял примерно так.

– Хм… не думаю, братец, что у тебя здоровая фантазия. Может, старина Фрейд прав?

– Ты хочешь продлить беседу на эту тему? – резко перебил ее мужчина. – Мне рассказывать или продолжим наши препирательства?

– Нет. В следующий раз, – раздраженно бросила Адель.

– Рассказывай, Серж, – попросила мадам Виар, мельком взглянув на изящные часики и подумав, что их трапеза непозволительно затянулась.

– Итак, – начал мужчина, взяв свой блокнот, лежащий на столе, рядом с бокалом для воды. Открыв его, он прочитал: «Фрэнк Тодескини, тридцать два года, родился в богатой семье, но никогда не афишировал этот факт. Проживает в аристократическом районе Лондона. Его предки входили в совет директоров фондовой биржи с момента ее основания. Фрэнк получил образование в сфере компьютерных технологий, но себя никак не проявил. Работал по контрактам, но подробности узнать не удалось, как, впрочем, и многое другое. – Серж поднял голову от блокнота и продолжил: – Учитывая, что молодой человек ранее безвылазно сидел дома, сутками на пролет, по-видимому, за компьютером, можно предположить, что играет на бирже, возможно, через подставных лиц. Но недавно он решил все же попробовать поработать и ничего лучшего не придумал, как попытаться стать помощником частного детектива, хотя не обладает для этого даже минимальными знаниями и навыками. – Он вновь опустил взгляд на блокнот. – Никогда не был женат, гетеросексуал, хотя постоянной подружки не замечено. Умен, тщеславен, склонен к риску. Меломан, циник и игрок. Не равнодушен к спорту, но безразличен к религии, политике… – Нахмурившись, Серж добавил: – Честно говоря, что-то больше узнать об этом типе нам не удалось.

– Но не будет же этот Марк таскать его за собой в качестве бесполезного компаньона, – скривив пухлые красивые губы, риторически заметила девушка.

– А этот Фрэнк не может быть хакером? – задумчиво спросила мадам Оливия.

– Вполне. Но ты же знаешь, что у нас применяется мощная и комплексная защита от взлома: криптографическая, встроенные брандмауэры и системы IDS, сканеры безопасности, контроль целостности данных. Видишь ли, если бы не существовало антихакерских программ-мир накрыл бы компьютерный апокалипсис, – подытожил свои пояснения Серж и, подумав, добавил: – И если бы не эти контрмеры-многие бы могли пострадать, и мы в том числе.

– Но мы же не занимаемся промышленным шпионажем, – заметила мадам Виар.

– А вторжение в частную жизнь? – возразил ее пасынок. – Да не беспокойся, если бы что-то пошло не так, мы бы об этом уже знали. Наши компьютерщики не зря получают свои немалые деньги.

– Как и наши психоаналитики? – язвительно спросила Адель.

– Ну, извини, человека иногда сложнее «взломать», чем компьютер. – Серж, вновь нахмурив широкий лоб, неуверенно предположил: – Даже, если он и хакер, то, скорее всего, не особо продвинутый.

– Так что в этом отношении я могу быть спокойна? – чуть нервно спросила мадам Виар.

– Оливия, если бы все было так легко, то в полиции вместо детективов орудовали бы хакеры. Нет, неофициально, конечно, этот факт имеет место быть, но не так масштабно, как можно предполагать.

– Ну хорошо. Так и сделаем. Завтра отошлем им после обеда приглашение… – несколько рассеянно сказала женщина и замолчала, задумавшись.

– А куда? – озабоченно спросил Серж.

– Еще не знаю. Надо кое-что уточнить.

– А что там в нашем «клубке целующихся змей»? – отозвалась молчавшая все это время Адель. По-моему, Элизабет все сложнее управляться со своей семейкой, да и другим, так сказать, близким окружением?

– Судя по тому, что мне известно, каждый из них преследует свои личные цели, и предполагать создание какой-то мощной коалиции, направленной против миссис Старлингтон, – смешно. Но меня немного волнует другое. – Мадам Виар напряженно стиснула пальцы рук, лежащих на ее коленях. – Я до сих пор не понимаю, какую игру ведет Кристиан Стюарт.

– А что тут непонятного? Он хочет выиграть тендер на реконструкцию старого рынка и всей территории, прилегающей к нему, – недоумевая, ответил Серж.

– Это понятно, – досадуя, проговорила женщина и устало прикрыла глаза. – Какой способ он может применить в этой борьбе?

– Ну… не магию, очевидно, – нервно заметила Адель. Ей уже надоел разговор и девушке не терпелось покинуть террасу, чтобы заняться своими делами, которые ей казались более важными, нежели планы Стюарта. – Какое это имеет значение для нас?

– Может иметь, Адели, – решительно ответил Серж. – Мистер Стюарт-известный любитель нечестной борьбы. И он мог задействовать для достижения своих целей мисс Кэмпион.

– А потом по каким-то причинам ее убить? – перебила его девушка.

– Почему нет? – ответил мужчина.

– При помощи магии? – скептически спросила мадам Оливия.

– Странно, что вы, являясь женщинами, сбрасываете со счетов этот вариант. На самом деле талантливый гипнотизер или целитель-а особенно сочетание определенных способностей в одном человеке – дают возможность организовать убийство так, чтобы его невозможно было бы раскрыть.

– Это очень сложно, – заметила Адель.

– Да. Но исключить такой вариант нельзя! – резюмировал Серж.

– Но мы же не расследуем смерть журналистки! – возмутилась мадемуазель Домье. – Зачем нам это обсуждать?

– Тебе совсем не интересно? – поникшим голосом спросил Серж.

– Наверно, не в такой степени, как тебе, – резко парировала Адель. – Вот и занимайся этим, если больше нечем заняться! У нас другая цель! Правда, мам?

– Адель, думаю, что все произошедшее может иметь отношение к нашим задачам, и этот факт нельзя игнорировать.

– Мам, а зачем нам вообще вмешиваться во всю эту историю? Нам что? Денег не хватает?… Или дополнительных проблем? – Девушка даже не пыталась успокоить свое нервное возбуждение.

Оливия вдруг побледнела, почувствовав боли в сердце, поэтому не сразу ответила своей дочери.

– Нет, мы не можем оставаться в стороне. К счастью или к сожалению, но эта, как ты выразилась, история касается людей, которые мне небезразличны, – жестко, как отрезала, ответила женщина. – Тем более я многим обязана своему погибшему брату. Так что дискуссию на эту тему считаю закрытой. А если тебя, Адель, эта тема не интересует, никто и не принуждает тебя участвовать в наших действиях.

Девушка почти спокойно отреагировала на эту отповедь своей матери, почти не изменившись в лице; только твердо поджатые губы и чуть сузившиеся потемневшие глаза говорили о ее досаде.

– Что ж, пойду заниматься своими делами, – ровным голосом сказала онати, улыбнувшись несколько надменно, встала из-за стола, добавив к сказанному: – Надеюсь, свежие новости не обидят вас долгим ожиданием.

Мадам Виар огорченно вздохнула, но тоже, скорее привычно, нежели в искреннем сожалении. Серж молча поднялся и последовал за сестрой, задумчиво теребя мочку золотистого уха. Мадам Оливия, вновь взглянув на часы, недовольно покачала головой, но осталась сидеть за столом.

– Что-то еще, мадам? – участливо спросила домработница.

– Нет, Нина, спасибо. Мне тоже уже пора. – Солнечный луч, выискавший щель в тенте, осветил мягкую улыбку женщины. «Что ж, – подумала она, – предстоит новый раунд борьбы. Мне не привыкать. Жаль только, что он будет с собственной дочерью».

Тем временем мадемуазель Домье поднялась в свою гостиную, располагавшуюся в левом крыле особняка. У девушки был выходной, и таких дней в году у нее было немало. Адель, к сожалению своих родных, относилась к своей работе весьма специфично. Администрация и педагогический состав билингвальной школы-интерната работали исправно в те периоды, когда мадемуазель Адель отсутствовала, хотя ее деятельность в последнее время касалась только школьной библиотеки. Когда-то она не очень-то утруждала себя процессом познания научных дисциплин, но все-таки окончила биохимический факультет университета, однако преподавательская деятельность ее отнюдь не привлекала. И поначалу девушка стала работать в качестве неофициального помощника директора школы, коим являлся ее брат. Но в школе Адель снискала себе плохую славу, ее откровенно боялись, и нередкие приезды мадемуазель Домье с целью контроля состояния школьных дел, могли уложить некоторых, не совсем здоровых, преподавателей на больничную койку. Такая ситуация безмерно расстраивала мадам Виар, и та настояла на том, чтобы дочь перешла на другую работу. Адель выбрала школьную библиотеку, впрочем, продолжать свою инквизиционную политику в отношении окружающих она не перестала.

Девушка придирчиво рассмотрела свои ногти: маникюр нуждался в обновлении, да и цвет волос давно уже пора изменить. Хотелось новизны и в своей внешности, и в своих ощущениях. Неплохо было бы пообщаться с этими детективами… выглядят они очень даже ничего. Дело никогда не мешало мадемуазель Домье забыть о том, что она чрезвычайно обольстительна и может составить счастье понравившемуся ей мужчине, но не более чем на пару месяцев. Постоянство в отношениях между мужчиной и женщиной Адель считала признаком ограниченности; и у нее пока не было случаев, когда не исполнялись ее желания. Может, по той причине, что мужчины в своем большинстве, также как и эта девушка, предпочитали секс без всяких обязательств.

Она прошла в свою туалетную комнату, чтобы освежить легкий макияж. Сережки – «жемчужная слеза»– идеально подходили к овалу ее лица и подчеркивали белизну зубов. Затем девушка направилась в гардеробную комнату, чтобы переодеться к выходу. Домашнее платье черничного цвета из тонкой шерсти слегка обтягивало ее – чуть широкие, если сравнивать с современными представлениями о женской фигуре – бедра. Красивые лодыжки были слегка загорелые, а одну из тонких щиколоток украшала цепочка из белого золота, сверкающая в солнечных лучах брильянтовым напылением. Своими параметрами она напоминали женственную фигуру Мерелин Монро, сводившую с ума миллион мужчин и даже ставшую своего рода брендом. Адель обладала более стройными и длинными ногами, чем незабвенная кинодива, но тем не менее мадемуазель Домье сознательно копировала походку звезды экрана.

Для поездки в Корте девушка выбрала шелковую рубашку цвета мяты и сине-зеленую юбку из плиссированного шелка. Придирчиво оглядев себя в зеркало, Адель осталась довольна своим внешним видом. Захватив клатч из крокодильей кожи на длинной цепочке и надев полуоткрытые туфли на пробковой платформе, она спустилась в гараж к своей любимой коралловой «феррари».

Мадам Оливия видела из окна, как уезжает ее дочь, с которой они давно перестали быть близки. Когда-то Адель делилась с матерью своими секретами, но эти времена уже канули в Лету. Чувство глубоко огорчения уже давно сформировали в сознании женщины какой-то болезненный шрам, отзывающийся в ее душе не переходящей болью.

За весь период взросления Адель мадам Виар испытывала обычное беспокойство и тревогу, возникшие у нее еще в момент понимания своего интересного положения; (будучи беременной Жюльетт, она не испытывала подобных ощущений). Впоследствии ее старшая дочь никогда не доставляла ей каких-то особенных переживаний, и Оливия до некоторой поры даже гордилась ею, как, впрочем, и Сержем, хотя в какой-то момент, не так давно, Жюльетт изменилась, и не в лучшую, по мнению женщины, сторону.

… Она и Патрик очень хотели ребенка, и их молитвы были услышаны. Старшая дочь родилась здоровым и удивительно красивым младенцем. Или им так казалось? Тем не менее Жюльетт росла очаровательным ребенком: улыбчивой, смешливой и любознательной. Супруги и сын Серж не чаяли в ней души. Жесткий в делах бизнеса, Патрик буквально таял на глазах, когда общался с дочерью и, надо сказать, та отвечала ему взаимностью. Спустя год год после рождения Жюльетт Оливия поступила в университет Корте на факультет биохимии. Тем временем бизнес ее супруга развивался на Корсике весьма успешно. Патрик купил небольшое поместье и перестроил старый особняк в современную виллу. Серж учился в частной школе-интернате, в пригороде Грасса. Все складывалось замечательно. Оливия нашла общий язык с Сержем и очень скучала по пасынку, резко повзрослевшему, но не утратившего своего обаяния. Молодая женщина с жадностью погрузилась в учебу; в воспитании Жюльетт ей помогала тридцатилетняя гувернантка. Девочка росла смышленым и умным ребенком. После окончания университета мадам Виар стала активно помогать своему супругу в его бизнесе. А вскоре она поняла, что вновь ждет ребенка. Адель тоже родилась здоровым и очаровательным ребенком. Но семейная идиллия продлилась около тринадцати лет: в какой-то момент у Патрика начались проблемы со здоровьем; свой страшный диагноз мужчина скрывал до того момента, когда уже маскировать свои внешние изменения было весьма сложно. К сожалению, обратился он к врачу достаточно поздно, и уже что-либо предпринять было просто невозможно. Однако этот мужественный человек и перед смертью пытался работать и быть в курсе всего происходящего как в бизнесе, так и в семье. Его смерть стала для многих невосполнимой утратой, но больше всего уход месье Домье ударил по его старшей дочери. Жюльетт в тот момент вступила в сложный возрастной период, и обрушившееся на юную девушку горе, не могло не сказаться на ее характере и поведении. Она стала очень замкнутой, хотя это обстоятельство не помешало Жюльетт проявлять агрессивность, упрямство и раздражительность по отношению к окружающим ее людям. Правда, спустя несколько лет девушка смогла смягчить эти качества и поменять такое негативное восприятие внешнего мира. Впрочем, как сейчас думала мадам Виар, Жюльетт просто смогла хорошо скрывать свой цинизм и эгоцентричность: она так легко надевала на свое лицо улыбку радушия, будто наносила ее с ежедневным макияжем. Но постоянно прятать свои истинные чувства под маской доброжелательности невозможно, и люди, хорошо знавшие мадемуазель Домье, иногда могли ощутить на себе ее жесткость, надменность и даже презрение. Впрочем, благодаря природному уму и воспитанию Жюльетт редко афишировала свое превосходство над окружающими в совсем уж нарочитой форме. Осознание того факта, что к ней испытывают любовь только мать и брат, совсем не огорчало девушку. Она хорошо окончила факультет биохимии университета, но продолжать свое обучение на кафедре не захотела, и уж тем более ей претила сама мысль о преподавании в школе (детей мадемуазель Домье не любила). Однако административная деятельность ей нравилась. Став совладелицей школы-интерната при монастыре Святой Анны, Жюльетт почувствовала интерес к предпринимательской деятельности и в этой сфере достигла немалых успехов, проявив коммерческую хватку вкупе со своей жесткостью и решительностью. В общем, мадемуазель Домье была довольна своей жизнью, а то, что ее взгляды и личностные качества не нравились ее матери… это, собственно говоря, проблемы самой Оливии.

И сейчас мадам Виар в который раз спрашивала себя: почему ее любимые девочки стали такими циничными и равнодушными? В чем заключалась ее материнская вина? Старания женщины развить в своих дочерях общечеловеческие ценности и моральные принципы оказались бесплодными. Но разве она сама постоянно соблюдала их в своей жизни? Пыталась, но не всегда у нее получалось следовать собственным принципам и общепринятым правилам нравственности в нашем, так сказать, гуманном социуме. А разве он действительно гуманен, полон добра, любви и гармонии? Нет, конечно. Однако имела ли она моральное право вносить в этот мир и свою толику разрушения посредством обмана, хитрости и зла? Не имела, но делала это, хотя и пытается теперь замаливать свои грехи благотворительностью (крупные пожертвования стали обязательным аспектом деятельности Оливии). Самое плохое состояло в том, что ее дочери не были по-настоящему близки между собой – мало того, они не испытывали друг к другу любви. Такие разные и такие одинаковые: Жюльетт, умеющая хорошо скрывать свое пренебрежение к окружающим, холодная и равнодушная, и Адель, не считающая нужным маскировать отсутствие в себе таких качеств, как сострадание и доброта. В современном мире формы выживания человеческой особи претерпели принципиальные изменения, и ее дочери впитали в себя, как губка-влагу, не самые хорошие черты этой новой технократической эпохи. Вероятно потому, что и общечеловеческие ценности тоже изменились – стали в порядке другие правила и приоритеты: виртуальное общение и секс, однополые браки, различные формы семейных отношений, а отсутствие гуманности – вообще и милосердия – в частности, становятся нормой. И немалое количество людей задаются вопросом: почему бы не исповедовать Зло и не служить Ему, коль именно оно постепенно овладевает миром? А что в результате будет с человечеством? Так это когда еще будет?… А что будет с собственной душой? Так это неизвестно… Может, и Там есть Зло? Главное, чтобы Сейчас, в эту минуту, было в кайф… Что делать с людьми, запрограммировавших себя на саморазрушение?… Оливия не знала. Она не знала, что делать со своими дочерьми… как тут управиться со всем миром?… Да и надо ли? Если люди этого хотят… Одни вопросы… Может, Жюльетт и Адель правы, обвиняя ее в заскорузлости мышления? Да, наверно. Видимо, поэтому, в некоторых ситуациях мадам Виар чувствовала себя, как девственница на мужском стриптизе.

Оливия тяжело вздохнула и провела по своим волосам тонкой, до сих пор изящной, но уже слегка тронутой пигментацией старости рукой, как будто пытаясь стереть из своих невеселых размышлений совсем уж мрачные мысли. «К работе нужно приступать с желанием и оптимистичной установкой», – печально подумала она и… расплакалась впервые за столько лет.

* * *

Как мы и ожидали: почти никакой важной информации наш кейлоггер (электронный шпион) не сообщил, но кое-какую, весьма удивившую нас, новость узнать все же удалось. Оказывается, Кристель Ферра была знакома с Энн Старлингтон! Судя во их скудной переписке, мы сделали вывод, что девушки познакомились в США. Хотя чуть позже меня поразила другая информация, повергнувшая меня то ли в шоковое состояние, то ли в тяжелый транс, впрочем, точно парализовавшая мои органы чувств на некоторое время.

До этого, последнего, известия, у меня было вполне хорошее настроение. Я заказал ужин в номер и вышел на балкон. Вечерняя Ницца завораживала своими яркими красками и праздничным флером. Бухта Ангелов сияла мириадами разноцветных огней и, казалось, что не может мир, где царит такая безмятежная красота, погрязнуть в отвратительных пороках, чудовищных преступлениях и ужасах войны. Но долго размышлять на эту тему я не смог: мозг попытался проанализировать факт общения двух совершенно разных девушек, и логический вывод был очевиден: Энн вдруг стала интересоваться театром и познакомилась с актрисой на какой-нибудь киношной или театральной тусовке.

Надо было обсудить эту догадку с Фрэнком, и я возвратился в гостиную, где мой приятель сидел, развалившись в кресле, попивая виски с содовой. И вот когда Тодескини сделал несколько глотков, закрыв глаза и откинув голову на спинку кресла, он и выдал сногсшибательную новость:

– Странно, а она мне не говорила, что знакома с Кристель. Хотя почему она должна была мне это сообщать?

– Кто она? – совершенно офигев, спросил я и сел на всякий случай в кресло.

– Энн.

– А ты что, знаком с мисс Старлингтон?

– Ну определение «знаком «это, пожалуй, сильно сказано. – Фрэнк открыл глаза и, приведя голову в исходное состояние, посмотрел на меня, как обычно, цинично улыбаясь, и произнес:

– Я просто переспал с ней. Один раз. Разве это знакомство?

– Да, пожалуй, это отнюдь не знакомство, – автоматически сказал я и растерянно умолк, пытаясь хоть немного склеить разбившиеся мысли. Тодескини тоже молчал, но он был в полном порядке: даже весел и почти трезв; и я поначалу подумал, что Тодескини надо мной просто издевается.

– Знаешь, Фрэнк, это – какая-то плохая и даже неуместная шутка. Ты на глазах теряешь остроумие и чувство меры.

Тодескини устало вздохнул и, вновь откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.

– А я и не шучу, мой друг. Что было, то было, – монотонным голосом произнес мой приятель.

– А почему ты мне об этом не говорил раньше?

Фрэнк закашлялся, и теперь ему уже пришла очередь выражать свое недоумение:

– Марк, а с какого-такого перепугу я должен рассказывать о своей сексуальной жизни? Если я начну описывать тебе свои интимные истории, нам придется прервать наше расследование на очень большой промежуток времени.

– Но Энн?…

– Послушай, я же раньше не знал, что она знакома с Кристель. А то, что Энн – дочь миссис Старлингтон… так и что с того? У меня были подружки из более аристократических и знаменитых семейств.

Я не мог спокойно переварить эту новость и тоже решил немного себя успокоить небольшой дозой виски.

Постучали в дверь. Фрэнк открыл официанту, вкатившему тележку с нашим ужином. Пахло изумительно, но мне почему-то расхотелось есть. Однако начав клевать овощи, я почувствовал возвращение аппетита; и, медленно поглощая салат, стал раздумывать о том, что нам этот факт может дать. Тодескини, чуть насупившись, тоже ел молча, по-видимому, он решил таким образом продемонстрировать свое недоумение из-за моей реакции на свое признание. И надо заметить, мой приятель был прав. Какое, собственно говоря, мне дело, с кем он развлекается в свободное время? С Энн или еще с кем-то? Но, чтобы быть честным, придется признать, что услышав эту новость, я почувствовал укол ревности, хотя никаких прав на это у меня не было. Или обычное чувство собственности, без всякой на то логической подоплеки? Просто Энн когда-то была в меня влюблена… и по этой причине я решил, что теперь она будет питать ко мне безответные чувства всю свою жизнь? Конечно же, я был неправ, и Фрэнк совершенно в этом не виноват, и это мне было хорошо известно!

Доев салат, я перешел к рыбному блюду. Прожевав тающую во рту запеченную форель, я попросил Фрэнка рассказать о знакомстве с Энн поподробнее и, конечно же, не имея в виду их сексуальные забавы.

Тодескини мне поведал следующее.

Как-то мой приятель-хакер решил отдохнуть от трудов праведных и взять длительный тайм-аут; он быстро влился в тусовочную жизнь богемы – «тяжелые» будни рожденных в богатстве и роскоши, благо знакомых в этой среде у него было немало.

Тогда он отдыхал в Каннах и пошел с каким-то своим приятелем в клуб, где и познакомился с Энн. Так получилось, что они провели ночь вместе. А совсем недавно Фрэнк с Максом Адлером отправились в паб и встретили там Линду Доэрти с ее кузиной Энн. Девушки, похоже, выясняли отношения, но, заметив знакомых мужчин, изобразили взаимную благожелательность. Посидев минут двадцать в пабе, Макс с Фрэнком пригласили девушек на ужин в «Harry`s Bar» – закрытый частный клуб, расположенный в центре Мейфэйера, где компания славно повеселилась. Адлер увлекся Энн, Фрэнку, честно говоря, было все равно, он ни с кем не собирался развлекаться в постели. Тем не менее мисс Старлингтон дала четко понять Максу, что ей интересен Тодескини. Под утро Адлер, вызвав такси, отправил Линду домой. А Фрэнк и Энн поехали к хакеру домой, но увлеклись разговором и о сексе даже не вспомнили. Вообще, когда у них случилась близость в первый день знакомства, Тодескини был очень удивлен и даже ошарашен: девушка совсем не была похожа на любительницу быстрого секса после почти что шапочного знакомства. Еще больше мой приятель изумился, поняв, что Энн-девственница! И она его нагло использовала, чтобы исправить этот «недостаток»! Тогда в отеле, Каннах, утром они расстались довольные проведенной ночью; насущные физиологические потребности были выполнены к их обоюдному удовольствию, и желание девушки не продолжать отношения абсолютно совпадало и с намерениями хакера. Фрэнк был рад, что может спокойно вздохнуть: редко ему приходилось проводить время с дамой, которая не пыталась с ним встретиться еще раз. Что же касается Энн… он подумал, что, может, женщинам каким-то образом мешает их девственность. Кто знает их психологию, кроме них самих? Очевидно, не было бы дискомфорта – не рвалась бы девушка таким образом лишиться невинности.

Помолчав, я спросил у Фрэнка:

– И тебе нравится Энн?

– На мой вкус, слишком худая, – ответил Тодескини, скривив губы в скабрезной ухмылке. – Кости тощих женщин немного натирают мне кожу, – манерным тоном аргументировал он.

Немного поразмыслив, я сказал:

– Тебе для дела все-таки придется изменить своим принципам.

– Что ты имеешь в виду? – испуганно спросил Фрэнк.

– Успокойся, я не собираюсь предлагать тебе переспать с дюжиной монашек, я же не садист. Понимаешь, мы должны подобраться к мобильнику Энн и поставить на него программу-шпион и шпион для восстановления данных… или кейлоггер на ноутбук. В общем, чем больше, тем лучше, – уже уверенней предложил я и, заметив облегчение, отразившееся на лице приятеля, спросил:

– Ну что? Я вижу: ты успокоился.

– Меня радует, что ты не садист. – Он поднялся. – Я сейчас. – И Фрэнк прошел в туалет, а на обратном пути налил себе и мне еще по порции виски с содовой.

– Продолжай, – сказал он, – подавая мне бокал и усаживаясь в кресло. – Не понимаю, зачем нам это?

– Я уверен, что записи с ноутбука Кристель – это всего всего лишь вершина айсберга. И теперь кое-что подозреваю. А если мы узнаем подробности пребывания Энн за границей, думаю, что мы получим ответы на некоторые наши вопросы. Почему-то мне кажется, что знакомство Кристель и Энн произошло совсем не случайно.

– А чем обоснованы твои подозрения?

– Ничем конкретным. Только моим чутьем, интуицией, внутренним голосом. Называй, как хочешь.

– Ты вот говоришь: «мы», «нам». Ну так сам и переспи с Энн.

– Да я бы мог, конечно. Ну ты же знаешь, что я не такой компьютерный гений, как ты, – просящим и жалостливым голосом проблеял я. – А тебе что, трудно? Всего лишь один разок.

Фрэнк тяжело вздохнул и уныло нахмурился.

– Честно говоря, Марк, я верил, что у тебя есть какие-то принципы, но ты оказался беспринципнее меня…

Я виновато молчал: его слова открыли мне неприятную правду о самом себе. Безусловно, этот факт меня огорчил… хотя и не исправил.

– Понимаешь… – промямлил Тодескини. – Для меня переспать с одной и той же женщиной второй раз-это все равно, что жениться на ней.

– У тебя что? Комплекс на этой почве? – изумился я.

– Если бы комплекс! Фобия!

– Впрочем, в одном я уверен. – Сделав паузу, я призадумался, не ошибся ли я в своем выводе.

– Так в чем ты уверен?

Сделав глоток напитка, я продолжил:

– Подозреваю, что Энн никому не говорила о своем знакомстве с Кристель. Иначе Минерва сказала бы мне об этом факте.

– Но, как я понял с ее же слов, девушка не жалует многих своих родственников и никогда не была с ними близка.

– В этом отношении ты прав. Они всегда презирали Энн и не очень-то рвались общаться с ней. А она, похоже, не забыла об этом.

Вальяжно раскинувшись в кресле, Фрэнк снисходительно сказал:

– Ну допустим, я согласен провести с ней ночь, чтобы постараться установить «шпионскую «программу. Но с чего ты взял, что мисс Старлингтон мечтает о сексе со мной?

– Может, до секса дело и не дойдет. Это я перестраховываюсь. Мы не будем действовать так прямолинейно. Пригласим девушку на встречу. Скажем, что хотим задать ей несколько вопросов в связи с нашим расследованием. Короче, предоставь это мне. А там – как пойдет.

– И когда ты это планируешь? Если завтра мы должны встретиться с мадам Виар. Или ты думаешь, что она нас продинамит?

– Полагаю, нет. Мадам, похоже, тоже пребывает в некоторой прострации, – медленно пояснил я.

– С чего ты взял?

– Интуиция.

– Так почему бы тебе не заставить свою интуицию нормально работать! А то – какие-то недомолвки, подозрения… – Фрэнк потянулся и зевнул. – Может, спать? – спросил он, допивая остатки виски.

– Давай, иди. А я хочу еще позвонить миссис Риттер: узнать, как там моя Клео. И отправить отчет миссис Старлингтон. Да и пораскинуть мозгами не мешает.

– Только не раскидывай их так, чтобы потом не собрать… мыслитель.

Надеюсь, ты не очень откровенен с Элизабет?

– А что?

– Интуиция, – усмехнулся Фрэнк и, пожелав мне успешного анализа, пошел в свою спальню.

С Клео было все в порядке. Отчет для миссис Старлингтон получился скудный. Спать мне не хотелось, хотя завтра нужно было рано вставать. Авиабилеты я не стал заказывать: уверенности, что Мадам пригласит нас на встречу, не было, а если и пригласит-совсем не обязательно, что в Кальви.

Продолжая сидеть в кресле, я вдруг вспомнил профессора Биггса. За последние пару месяцев произошло немало событий… и появляется все больше вопросов, нежели ответов. Да и атмосфера в Тауэринг-Хилле стала какой-то тревожной, как перед грозой или ураганом; и это обстоятельство я уже ощущал своей кожей. А ведь все случилось в такой короткий отрезок времени! Не верю я в такие совпадения… Стоило только начать расследование, как посыпались «сюрпризы»… А ведь эти, известные нам факты, как говорится, только вершина айсберга. Когда же мы дойдем до того, что скрывается под толщей темной воды?

Поднявшись с кресла, я подошел к стоящему у прикроватной тумбочки кейсу и достал распечатку переписки Ларса с неизвестной или неизвестным Ниагарой. У меня появились некоторые догадки в отношении «милых» растений, упомянутых в письме. Может, сейчас получиться его расшифровать? И я еще раз прочитал отрывок, который удалось узнать Фрэнку:

– «Непентес: Ты думаешь, что лилии мертвой лошади не нужны трюфеля?

– Ниагара: Лилия мертвой лошади хочет раскрыть лживые часы. Ей могли быть интересны земляные черви, но не настолько, чтобы рисковать своим петухом и лягушкой.

– Непентес: Ну а Эйфелева башня?

– Ниагара: Она действительно высокая, ей-по фигу. Главное, чтобы лягушатник плодился. А может, все-таки мышеловка?

– Непентес: «Не знаю, возможно, лев. Он зарянку окучивает, будто та зовет его сеять углерод. Мог дать сыра.

– Ниагара: А свинья не кукует?

– Непентес: Бывает кукует, но в этой норке – нет. Хрюшка убаюкивает мутинус собачий, поэтому лучше сделает себе обрезание, чем станет мешать смердящему рогу осьминога. Хотя напрасно ты ее так…

– Ниагара: «Кукольные глазки так же дружит с гиднорой…»

Если предположить, что Ларс-шпион мадам Виар, то Ниагара либо сама Оливия, либо кто-то из ее детей. Серж? Нет, скорее-Жюльетт, лживые часы, возможно, убийство Лоры или Мишель. Эйфелева башня, скорее всего, Минерва, мышеловка, наверно, Полин… Нет, похоже, у меня не хватает фактов для дальнейшей расшифровки, а предполагать-можно все что угодно…

…Утром мы все же получили сообщение, что мадам Виар будет нас ждать завтра, к пяти часам вечера, на своей вилле в Бонифачо. Адрес был указан.

Заказав авиабилеты в Санта-Каталину и позавтракав, мы двинулись в аэропорт.

В Кальви мы прибыли чуть раньше полудня, собрав свои вещи и рассчитавшись за проживание, выехали в Аяччо, решив пообедать где-нибудь по пути. Обратная, уже знакомая дорога, заняла почти три часа. Остановившись в Порто, мы пообедали в отличном ресторане отеля Le Romantique. Сегодня нам спешить было некуда, поэтому ели мы не спеша, наслаждаясь вкусной едой, местным вином и великолепным видом на море. Погода была отличной: тепло и солнечно. Приятный бриз дышал запахом моря и букетом новых, незнакомых и специфических, ароматов зелени и пряностей. Но чудесная атмосфера окружающей природы не смогла, к сожалению, улучшить нашего настроения: последняя рискованная авантюра с планшетом Кристель не принесла ожидаемых результатов. Ее электроника упорно молчала. У нас теплилась надежда, что завтра мадам Виар прольет свет на некоторые, неизвестные нам, обстоятельства. Впрочем, честно говоря, верилось в это с трудом… Не окажется ли ее приглашение в свою резиденцию для нас ловушкой? Что ж, похоже, в этом мире невозможно избежать двух фактов: собственных рождения и смерти…

* * *

Линда Доэрти сидела в своей гостиной, удобно расположившись в широком кресле, и смотрела какое-то телевизионное шоу. Она редко смотрела телевизор, хотя и сейчас не особенно-то ему уделяла внимание.

Вечер дышал приятной прохладой, но девушке не хотелось куда-либо идти, чтобы развлечься. Она пришла с работы, приняла душ и переоделась в домашний брючный костюм, красивого, нефритового оттенка, подчеркивающий нотку зелени ее ореховых глазах.

Надо было бы поужинать, но и еда не вызывала у нее положительных эмоций, что не было для нее редким событием. Когда у Линды возникали проблемы, то она их не «заедала», как некоторые женщины. Хотя возникнувшие обстоятельства сложно было бы назвать проблемами, особенно людям, которым ежедневно приходится думать о хлебе насущном. Мисс Доэрти не нужно было заботиться о таких «мелочах», поэтому она думала о великом, например, о будущем империи Старлингтон; и эти мысли отнюдь не были оптимистичными. Несмотря на свое умение льстить, манипулировать, плести интриги, лгать, перед собой Линда была честна, да и миссис Старлингтон обмануть она не смогла бы. Как-то девушка попыталась это сделать, но такой шаг имел для нее весьма неприятные последствия. Что ж, в конечном итоге этот негативный опыт помог ей впоследствии не ввязаться в более серьезную авантюру. И теперь она беспокоилась о нелегкой задаче, которую ей предстояло решить. Сможет ли она претворить свой план в жизнь так же идеально, как это ей представлялось в собственных мыслях?

Грациозно привстав, она подошла к барной стойке и остановилась в некотором раздумье. Спиртное она позволяла себе далеко не часто, но полностью отказаться от него, пока не считала нужным. Остановив свой выбор на розовом вине «All`ametista rugiada», она открыла небольшой бар-холодильник и достала початую бутылку, а затем все же приготовила себе легкую закуску: сырное ассорти и фрукты.

Налив в высокий хрустальный бокал вино, сразу окрасившее ажурное стекло, Линда подняла сосуд на уровень своих выразительных глаз и в очередной раз подивилась аметистовому блеску вина и совершенству природы в своей бесконечной вариаций форм, оттенков, звуков… Вспомнилась фраза Жана Бодрийяра, французского культуролога, теоретика постмодернизма, которую она когда-то заучила наизусть, готовясь к экзамену, что «…стекло является наиболее эффектным из всех возможных материальных выражений фундаментальной двойственности атмосферы: оно совмещает в себе доступность и отдаленность, близость и отказ от близости, контакт и отсутствие контакта. Стекло – это прозрачность без проникновения».

В озабоченном сознании Линды эта ассоциация появилась неслучайно, ее взаимоотношения с Эдвардом были такими же двойственными, как и этот стеклянный сосуд: хрупкими и неопределенными, несмотря, казалось бы, на их прозрачность. А с возвращением к родным пенатам кузины Энн эти отношения стали подобны красивому бокалу с вином: если его поставить на край стола – он рискует упасть и разбиться, расплескав все свое содержимое, а если крепче сжать сосуд – он может расколоться, поранив ее руку до крови и вызвав острую боль, и растекшееся вино оставит на коже лишь липкий и неприятный след. И если бы только на коже… Разрушиться красота форм, исчезнет сложный букет ароматов и вкусов содержимого бокала.

Пригубив напиток, девушка раздумывала над тем, как ей вести себя дальше со всеми своими недругами. Сколько преодолено препятствий на пути к достижению цели! И она почти достигнута. Почти…почти… Как много значат такие малости! Мultum in parvo – «многое в малом».

Не допив вино, Линда решительно направилась в гардеробную комнату. Она стала перед огромным зеркалом и внимательно посмотрела на свое отражение: изгиб красивой шеи и плеч, чувственные выпуклости под мягкой тканью пуловера и тонких шерстяных брюк. Линда не отличалась хрупкостью, но выглядела соблазнительно и сексуально. Могла изобразить страстность гетеры и наивность нимфетки. Когда хотела – умела быть очаровательной и загадочной.

«Да, – подумала девушка, – я очень многогранна!» Она с раннего детства обучилась двум трюкам. Первый из которых-ложь, вполне простой и известный многим метод манипуляции, но далеко не все могут органично и талантливо врать. Второй трюк, почти безотказно действующих на мужчин, – производить впечатление физической беспомощности. Женщины высокие и с выдающимися формами служат для мужского внимания маяком; невысокие – на их фоне теряются. Об этом своем качестве, не очень выигрышном для себя, Линда, безусловно, знала, поэтому вынуждена была прибегать к другой тактике. Известно, что почти любому мужчине нравится выглядеть сильным и всемогущим, эдаким спасателем мира а-ля Брюс Уиллис. Так почему же этим не воспользоваться маленькой, хрупкой девушке? Тем более что мужчины так легко ведутся на лесть. Женщину обмануть сложнее, а Линде предстояло перехитрить не только мужчин, к сожалению. Но еще не все было потеряно. Просто удар, который нанесла ей Энн Старлингтон, был настолько неожиданным и сильным, что Линда, впервые, пожалуй, так растерялась.

Осмотрев себя еще раз придирчиво и критично, она немного успокоилась, вспомнив еще об одном важном своем таланте, отнюдь не лишнем в «приручении» мужских особей в силу их физиологических особенностей, одной из которых является потребность в сексе. Девушка обладала особым чутьем и неплохо знала, как пользоваться своим красивым телом, чтобы поймать в сексуальную ловушку двуногим самцов; ведь в этом процессе важны не только технические приемы, которым может обучиться практически любая женщина при наличии желания. Можно отлично играть на скрипке, но не каждому дано стать Паганини… С этим нужно родиться. Так вот, в сексуальной игре мисс Доэрти считала себя своего рода виртуозом; достаточно редкий дар для женщины, к великому сожалению мужчин. Но тот, кого Линда хотела удержать подле себя, не страдал зависимостью от постельных радостей. Эдвард, как казалось ей, вообще не имел каких-либо слабостей или вредных привычек. Что ж, в резерве оставалось хотя бы то, к чему он не совсем равнодушен: к деньгам и социальному статусу. И до приезда кузины Энн Линда почти не сомневалась в счастливом развитии ее отношений с мистером Крайтоном, во всяком случае, они не требовали особой коррекции. Минерва тоже смотрела весьма благожелательно на их возможный союз. До недавних пор Эдвард относился к мисс Доэрти с симпатией и интересом; а у нее были возможность и время, чтобы упрочить к себе симпатию и внимание этого мужчины. Но потом Эдвард выкинул такой фортель: открыто завел интрижку с Лорой! Удар был неожиданным и подлым, но Линда готова была простить изменника, тем более что журналистка так удачно выбыла из списка потенциальных невест. Однако теперь могла помешать Энн. Эдвард, как и любой другой мужчина, проявлял интерес к красивым женщинам, и это нормально. Но кузине он стал вдруг оказывать особые знаки внимания. А вдруг Эдвард все же сможет влюбиться в Энн?… Линда всегда была уверена, что присущая Крайтону эмоциональная скудность никогда не даст тому возможность испытать сильное чувство к какому-либо существу. А если это не так?… И этот удивительный, умный и красивый мужчина способен на влюбленность или даже любовь?

Возвратившись в гостиную и усевшись в кресло, Линда методично проанализировала последние события. Девушка глотнула вина, но оно не принесло ей ожидаемого чувство легкости, хотя бокал был почти пуст. Голова гудела от обилия мыслей, хотя найти выход из этого лабиринта она пока не могла, а отвлечься на что-то другое – тоже не получалось. К тому же Линда не относилась к тому типу женщин, которые предпочтут выждать и посмотреть, как будут развиваться события, а затем уже принимать какие-либо меры. Мисс Доэрти устраивали только активные действия, и ей нужны были дополнительные меры подстраховки. После некоторых раздумий, девушка вновь подошла к барной стойке, которая условно делила помещение на две функциональные зоны. Подойдя к стильному буфету цвета темного шоколада, она открыла один из навесных шкафчиков и вынула оттуда обычную толстую тетрадь. Затем Линда налила себе вина и уже в более приподнятом настроении направилась в гостиную.

Расположившись в кресле и положив тетрадь на кофейный столик, девушка пригубила вино и откусила кусочек сыра Бри, затем открыла свой личный ежедневник-дневник и расчертила его на шесть вертикальных столбцов. Что-то сосредоточенно обдумывая, она время от времени вносила в тетрадь какие-то записи. Постепенно эта привычная для нее работа увлекла девушку и принесла ей ту легкость и состояние эйфории, которое не смог ей обеспечить чудесный напиток. Все свои проблемы Линда решала при помощи бумаги и ручки. Часть исходящих данных у нее была, осталось добавить логику и задуманную интригу. В финале этой увлекательной работы девушка написала свою, своего рода экстраполяцию будущего. Разработанная ею система конструирования предстоящих событий еще ни разу не разочаровала мисс Доэрти. И этим вечером она отправилась в спальню с чувством уверенности в своем счастливом грядущем.

Глава 8

Часы показывали без четверти девять, когда Ларса разбудили солнечные лучи, проникшие сквозь неплотно закрытые шторы. Он лежал на роскошной постели, полу-укрытый легким одеялом и наблюдал за тем, как его спальня быстро наполняется золотистым светом. Утро обещало хороший и погожий день, хотя погода не всегда выполняет свои обещания. Но сегодня, как казалось молодому человеку, все должно сложится удачно, во всяком случае для него, просто по той причине, что у Ларса практически не было неудачных дней. Мужчина был так устроен, вернее, он давным-давно попытался поменять свое отношение к возникающим проблемам или сложностям, вдруг в какой-то момент поняв, что разрешение этих трудностей для него оказалось достаточно привлекательным. И постепенно размышляя над этим обстоятельствам, Ларс, еще будучи подростком, пришел к выводу, что человек может развиваться только в преодолении различного рода препятствий, в борьбе за собственную выживаемость, по сути являясь животным; зверь, живущий на воле, намного сильнее домашнего питомца. Поэтому Слэйтер стал искать себе приключений на одну часть своего тела, успешно их находил, но надо признать, неплохо в них себя ощущал. И однажды молодому человеку пришлось признаться самому себе, что он стал адреналинозависимым человеком, но этот факт не испугал и, безусловно, не остановил его в поиске опасных занятий. По складу своего характера Ларс являлся авантюристом, к тому же он родился не в бедной семье, поэтому мог посвятить себя какому-либо экстремальному виду спорта или выбрать профессию, связанную с риском. Однако этот выбор обычно предполагал отсутствии полной свободы в своих действиях, а мужчина не собирался от кого-либо зависеть.

Слэйтер родился во Франции, но спустя лет десять его семья переехала в Англию. Еще в школьном возрасте увлекшись ботаникой, Ларс поступил в сельскохозяйственный колледж, расположенный в пригороде Йорка, после окончания которого продолжил обучение на курсах ландшафтного дизайна. Но этот род деятельности совсем не предполагал каких-либо опасностей и риска, так что для поиска оных молодой человек использовал свой досуг. Деньги у него были, а свое рабочее время он планировал самостоятельно, так что все для него складывалось отлично, и в ближайшее время что-либо менять мужчина не собирался, хотя и предполагал, что новое приключение может закончиться для него не так радужно, как ему хотелось бы. Впрочем, пока намеченный им сценарий протекал так, как нужно.

Соскользнув с кровати, Слэйтер подошел к окну, раздвинул зеленовато-серебристые портьеры и, открыв дверь, шагнул на балкон. Ларс был в одних трусах, но это обстоятельство его нисколько не смущало: балкон выходил на задний двор, и здесь его никто не мог увидеть. Некоторое время простояв босиком на дощатом полу и хорошо проникшись прохладой, мужчина почувствовал себя окончательно проснувшимся. Преодолевая желание – как можно быстрее встать под горячий душ-он неторопливо, искусственно замедляя шаг, направился в ванную комнату. Встав на резиновый коврик в душевой кабинке, Ларс некоторое время постоял под прохладными струями воды и только потом позволил себе насладиться горячим водным массажем. Принимая душ, он любовался приятным светло-зеленым тоном кафельной плитки, аккуратными рядами различных гигиенических и моющих средств, которых у него было не меньше, чем у женщины. Выйдя из душевой кабинки, молодой человек интенсивно растерся жестким полотенцем и тщательно побрился; нанес на кожу лица специальный успокаивающий гель, а на влажные волосы – фиксирующий мусс, уложив их при помощи расчески и, довольно улыбнувшись, направился в спальню, где облачился в джинсы и черную футболку.

Спустившись на кухню, он приготовил чай, жареный бекон, яйца всмятку и тосты. Усевшись за дубовый стол, Слэйтер включил телевизор, но почти не слушал речь диктора, напряженно думая о планах на сегодняшний день. Позавтракав, он пошел проведать свои комнатные растения и, убедившись, что все в порядке, прошел в оранжерею. Удовлетворенный состоянием своих растений, мужчина поднялся на мансарду и провел там не менее часа.

Слэйтеру нравились маленькие городки тем, что расстояние от его дома до делового и торгового центра было весьма незначительным, а это обстоятельство, безусловно, экономило время и деньги. И в это утро Ларс никуда не спешил: доступность нужного для наблюдения объекта вполне удовлетворялись мощной подзорной трубой и биноклем. По его предположениям, времени, чтобы доехать до нужного ему места, было достаточно, но подстраховаться никогда не мешает. Забросив в сумку бинокль и бутылку воды, молодой человек прошел в гараж и сел за руль черного «лотуса».

Спустя десять минут, объехав парк, мужчина остановился в укромном месте. Отсюда ему хорошо была видна дорога, по которой должен был проехать нужный ему человек. Ожидание для Ларса никогда не было проблемой: ему всегда было чем занять свои мозги. И его мысли плавно перетекли в приятную область размышлений-вечером предстояла встреча с Анной. Вспомнив восторг женщины его телом и не только, Ларс цинично ухмыльнулся. Никогда еще ранее у него не было любовницы на восемь лет старше и на столько же фунтов полнее. Но умный человек должен извлекать любую выгоду или пользу из различных ситуаций, даже если они поначалу не выглядят привлекательными, хотя в этом отношении Слэйтеру не пришлось себя насиловать: миссис Теллер оказалась приятной женщиной во всех отношениях, да и ее полнота придавала пикантность их утехам. Она искренне восхищалась своим молодым любовником, обрушив на него такую лавину нерастраченной любви и заботы, что даже смогла немного пробить его многолетний панцирь убежденного циника. К тому же Анна открылась ему с неожиданной стороны, которой он мгновенно воспользовался, – миссис Теллер переоценивала свои умственные способности и считала себя намного умнее многих окружающих, и уж тем более – своего красивого молодого любовника, который только и умеет, что правильно стричь кустики. Женщина отлично понимала, что Ларс весьма эгоцентричен, но не видела в этом обстоятельстве ничего удивительного, главное, Слэйтер был достаточно богат, чтобы его не считали жиголо или альфонсом; кроме того, не так давно он стал довольно-таки востребованным ландшафтным дизайнером. Совсем не многим женщинам выпадает такая удача! И Ларс тоже правильно расценивал это обстоятельство, поэтому их отношения с Анной были обоюдно прозрачны… почти. Мужчина преподносил своей женщине небольшие подарки и от нее принимал тоже весьма недорогие безделушки. И когда однажды миссис Теллер хотела подарить ему дорогие часы, он вежливо, но твердо отказался от недешевого аксессуара; ко всем финансовым вопросам Слэйтер относился крайне щепетильно. И его вполне устраивала та ситуация, которая сложилась на данный момент, хотя Ларс вообще не мог припомнить, когда он был недоволен собой или своей жизнью, искренне считая себя счастливым и удачливым человеком. Мужчина нравился себе, но без самолюбования, был весьма самокритичен, не занимался самобичеванием, хладнокровно анализировал свои ошибки, однако иногда ему приходилось наступать себе на горло. Он считал, что важно не количество ошибок, которое он совершил и еще совершит, а то, чему он смог на них научиться.

Слэйтер действительно был вполне обеспеченным молодым человеком; и отнюдь не деньги подвигли его когда-то на сложную и опасную авантюру. Ларс не представлял своей жизни без риска и азарта; и любую предстоящую деятельность мужчина примерял на себя исходя из наличия таких приоритетов. (Благоразумие, считал мужчина, не способно уберечь от превратностей судьбы.) Кроме этих качеств, Ларс обладал достаточной дальновидностью, чтобы определить время и место для каждой из своих целей, а затем уже осуществлял задуманное. Человеческая жадность часто заставляет нарушать заведенный порядок, принуждая преследовать одновременно множество целей, и в погоне за незначительным, человек упускает существенное. Слэйтер считал, что не родился гениальным или талантливым, и в сущности обладает посредственными способностями, однако умеет ими пользоваться, поэтому находится в более выигрышном положении, чем люди, наделенные выдающимися качествами, но не умеющими их реализовывать.

В таких психологических размышлениях он пребывал минут сорок, когда вдруг увидел приближающуюся к коттеджу машину Кейт Стюарт; сегодня она была выбрана им в качестве объекта наблюдения. (Вчерашний свой вечер он посвятил ее брату.) На самом деле Ларс хотел узнать, что же замышляют эти «волшебники».

Минут через семь Ларс припарковал машину недалеко от нужного ему дома. Затем он вытащил из сумки портативный прибор и направил небольшую параболическую антенну на одно из окон коттеджа. Без специального «жучка», конечно, разговор по обычному телефону прослушать будет невозможно, но если звонок будет произведен посредством мобильной связи, то этот прибор позволит Слэйтеру услышать беседу достаточно четко.

Через несколько минут техника была установлена и настроена, оставалось ждать и слушать. Радовало то, что здесь, на самой окраине парка, вдали от многолюдных мест, можно было не особо опасаться прохожих. Но Ларс все же неплохо замаскировался под густыми орешником. Ждать пришлось не более четверти часа: раздались сигналы в наушниках. Мужчина поправил на голове наушники и стал внимательно слушать. Разговор длился всего несколько минут, но не его длительность была важна Ларсу, ему важна была его суть. Все, что было нужно, молодой человек узнал, оставаться здесь больше не стоило. Сложив всю свою технику в сумку, он тронулся с места.

* * *

В это же самое время Анна Теллер сидела в своей гостиной и пила кофе, просматривая что-то в своем ноутбуке. Огромный экран телевизора рассказывал о подводном мире Тихого океана. Речь шла о кархародонах, больших белых акулах. Миссис Теллер, оторвав уставшие глаза от скучных таблиц и многочисленной армии чисел, зачаровано посмотрела на гамму ярких красок, которую можно было увидеть, по всей видимости, только в толще океанических волн. Палитра цветов была действительно впечатляющей: искрящаяся бирюза, головокружительные переливы белого, желтого, кораллового, пурпурного, изумрудного, кобальтового… столько разновидностей обычных, казалось бы, цветов! И столько оттенков! «Такие, наверно, на суше и не встретишь», – подумала женщина. Но тут красота подводного мира взорвалась нагло вторгнувшейся в ее гармонию опасностью, несущую смерть. Огромная пасть, демонстрирующая миру устрашающие челюсти с рядами внушительных зубов, казалось, собиралась заглотнуть гостиную со всем ее содержимым. На миг Анна застыла, поверив в происходящее, впрочем, спустя долю секунды ей стало стыдно из-за своей слабости, вернее, из-за своего разыгравшегося воображения.

Вообще-то, женщина чрезвычайно редко смотрела телевизор, считая, что созерцание слезливых сериалов, дурацких шоу и викторин – удел глупых домохозяек, ведущих однообразную и скучную жизнь. Но некоторые передачи, оказывается, могут вызвать дрожь в коленках и всколыхнуть уставший от монотонной работы мозг. Усмехнувшись, она медленно допила остывший несладкий кофе. Можно было бы поработать еще, но влюбленность – странное состояние. Несмотря на то что она встречалась с Ларсом более трех месяцев и, казалось бы, новизна ощущений должна была уже немного нивелироваться, у нее этого не произошло – накал ее чувств к нему стал еще более ярче и ощутимее. А ведь она уже далеко не девочка, да и какого-то периода ухаживаний со стороны Слэйтера не было. Все произошло достаточно быстро, как обычно бывает между уже достаточно взрослыми людьми. Естественно, такое мечтательное настроение миссис Теллер не могло не отразиться на ее работоспособности, отнюдь ее не повысив. Анна никому не прощала удовлетворительной работы, а себе – тем более. И с этим нужно было что-то делать. Женщина стала понимать, что уже не может справиться со своими чувствами и, чтобы ее самоуважение оставалось на обычном, а значит, достаточно высоком уровне, Анна приняла окончательное решение, касающееся многих аспектов своей жизни. Во-первых, она берет отпуск после праздника (с миссис Старлингтон этот вопрос уже оговорен), а во-вторых, с Алексом нужно развестись как можно быстрее. Так будет лучше для всех. Анна хотела свободы от брачных уз и она ее получит. Муж пойдет навстречу, она просто оставит его без малейшей возможности выбора: ему нужны были деньги. Покупка вожделенной свободы обойдется ей недешево, но женщина была готова к такой сделке. Разрешением этих проблем нужно будет заняться в первой половине отпуска, а затем она поедет куда-нибудь отдохнуть… Боже мой! Бездумно и расслабленно отдыхать!.. Как давно у нее был такой кайф! Зачем отдыхать от любимого дела? Никогда не было в этом необходимости, и вот теперь появилась.

Завтра ей предстояла поездка в Брайтон, и Анна уже забронировала двухместный номер в «De Vere Grand Hotel» – главной гостинице города. Ларс недостаточно хорошо был знаком с этим курортом, и когда она закончит свои дела – у них будет время насладиться городом. Она очень надеялась, что Слэйтер составит ей приятную компанию. Предстояла замечательная поездка, и предвкушение романтического вояжа сладкой истомой разлилось по телу. Оставалась только одна проблема – необходимость сосредоточиться на делах фирмы. Время для восторженных грез у нее еще будет…

* * *

…На цыпочках Анна прокралась в душ, боясь разбудить Ларса. А Слэйтер и не думал засыпать: что-что, а притворяться он умел. «Наверное, для сцены или кино я был бы неплохим приобретением», – подумал он.

Когда раздался шум воды, обнаженный мужчина достал из стоящего у кровати кейса флешку и подошел к ноутбуку Анны, проделав некие манипуляции с ним, он возвратился к постели. Не суетясь, Ларс спрятал ценную деталь в небольшой карман своего кофра. Вот и все. Молодой человек лег на кровать немного раздосадованным. Он хотел настоящей работы: с риском, азартом и бешеным ревом адреналина в крови. А такую мелочь может сделать кто угодно. Успокаивало только то, что этот момент-один из незначительных этапов его работы.

Мысли Слэйтера незаметно возвратились к настоящему времяпрепровождению. Не очень-то хотелось оставаться здесь еще на ночь, тем более что было только три часа пополудни. Если бы он был один, то с удовольствием занялся бы осмотром города и его достопримечательностей. Не то, чтобы Ларс тяготился обществом любовницы… Но все же свобода предпочтительнее во всех отношениях. Если бы Анна чуть больше занималась своей непосредственной работой… Однако она явно не хотела спешить. Надо что-то придумать, только что? Мужчина вновь полез в свой кофр, достал оттуда крохотную таблетку и опустил ее в бокал своей любовницы, в котором еще оставалось недопитое шампанское.

Вскоре Ларс услышал, что шум воды, доносящийся из ванной комнаты, стал менее интенсивным. Вскоре Анна приоткрыла дверь в спальню, но мужчине уже не хотелось притворяться спящим. На цыпочках женщина проскользнула в комнату, в которой царил полумрак, обеспечивающийся плотными темно-коричневыми шторами. Ларс лежал на спине, заложив руки за голову, и рассматривал танцующие блики света на потолке. Анна поневоле залюбовалась его атлетическим телом, красивым лицом, четким аристократическим профилем. Ей нравились его холодные серо-голубые глаза, иногда очень отстраненные и даже надменные. Быть может, из-за таких «особых» для нее качеств Ларса, секс с ним был каким-то удивительно неповторимым. И сейчас, глядя на его губы, вспоминая их вкус, она вновь почувствовала прилив желания. Впрочем, уже достаточно хорошо изучив своего любовника, женщина постаралась подавить эротический импульс. Миссис Теллер усвоила многие привычки Слэйтера не только в сексуальных предпочтениях, но и во многих других аспектах его жизни. И когда-то поняв, что своей назойливостью или чрезмерной заботой она может его оттолкнуть, дала себе слово: никогда себе этого не позволять.

Ларс повернул голову и, улыбнувшись, тихо, с придыханием пропел своим неподражаемым голосом, окрашенным чувственным тембром:

– Привет, милая.

Его голос, – иногда думала она, – подошел бы мужчине лет за сорок – этакому искушенному и опытному соблазнителю, не имеющего поражений в отношениях с женщинами, а тут – внешность интеллигентного молодого преподавателя колледжа, ведущего спортивный образ жизни.

Уже позже, когда они стали близки, и Ларс оказался действительно замечательным любовником, женщина подумала, что природа не зря дала этому мужчине такой «возрастной» тембр голоса. Кроме этого, Слэйтер обладал врожденной способностью – тонко чувствовать женщину, что вкупе с отличным «техническим обеспечением» процесса давало великолепный результат для обоих партнеров. Этот молодой мужчина относился к своей партнерше, как музыкант-виртуоз к своей скрипке – даже если она и не являлась творением Страдивари – раскрывал всю красоту ее звучания, даря восторг и получая его.

– Привет, дорогой. Я тебя разбудила?

– Нет. Ты забыла, что мне достаточно десяти минут для полного восстановления. Как ты?

– Как всегда с тобой – замечательно, – проворковала женщина нараспев.

Ларс сбросил простыню и обнаженный направился в ванную комнату. В полумраке комнаты женщина позволила себе бросить обожающий взгляд на любимого мужчину, который в такие минуты становился для нее центром вселенной. В состоянии приятного, волнующего ожидания Анна потягивала шампанское, а затем легла в постель и прикоснулась к подушке, на которой недавно спал Ларс. Она глубоко вдохнула его запах и, закрыв глаза, погрузилась в грезы… У них есть еще ночь и день…

* * *

С возрастом я стал побаиваться летать на самолетах. Мне даже странно сейчас думать о том, что когда-то, в детстве, у меня не было пресловутого страха высоты; тогда, по-видимому, я даже не подозревал, что существует такой комплекс. Но повзрослев, неожиданно для себя узнал: боязнь высоты не относится к категории надуманных страхов. Как-то раз – мне тогда исполнилось лет в шестнадцать – я пригласил одну симпатичную девушку на свидание в парк. Мы немного погуляли, но обычная беседа о популярных музыкальных новинках и кино-премьерах в какой-то момент нам надоела: хотелось драйва, и появившийся на небосклоне гигантский сверкающий обод колеса обозрения решил, казалось, нашу проблему поиска острых ощущений. (В детстве кайф от этого аттракциона мне казался самым ярким.) Конечно, в шестнадцать лет ожидаемые ощущения от такого развлечения не могли быть такими выразительными, но я не ожидал, что мой первоначальный восторг так быстро сменится паническим ужасом… Безусловно, присутствие девушки помогло мне тогда подавить свой страх, однако сам факт его возникновения стал для меня серьезным ударом. Я боролся с этим комплексом и даже спустя некоторое время мог поздравить себя с частичной победой. А вот то, что касается авиа-перелетов… паники, конечно, не было, но и эйфории у меня тоже не наблюдалось. Обычно я спокойно смотрю в иллюминатор на уменьшающиеся в размерах здания, поля, леса и прочие пейзажи и до некоторых пор остаюсь в нормальном состоянии, но стоит облакам принять в свои объятия самолет с моим телом, у меня появляется острая потребность подойти к пилотам лайнера и попросить их начать снижение. Хорошо, что этот момент длится у меня недолго.

Мы летели в Лондон. Фрэнк, выпив кофе, дремал в кресле рядом. На меня этот напиток действовал по-другому, хотя со стороны могло показаться, что я тоже погрузился в сон. Но это удовольствие, по-видимому, испытать мне придется нескоро, и дело, к сожалению, не в кофе. Наша встреча, вернее, многочасовой разговор с мадам Оливией разъяснил немалое количество вопросов. Надо заметить, до верного объяснения многих моментов мы дошли своим умом, и почти все наши догадки оказались тоже правильными. Но, к огромному нашему сожалению, мы не были готовы предъявить улики убийцам Мишель и Лоры по причине их отсутствия, не убийц, а улик. Что можно сделать в такой ситуации?… Я не знал и из-за этого обстоятельства мог теперь не спать, очевидно, достаточно долго. Обидно то, что мы, можно сказать, гениально вычислили преступников, но еще обиднее осознавать, что наше расследование может не стать достоянием других людей, в разной степени причастных к этим двум криминальным историям. Да, была еще смерть профессора Биггса и его пропавший дневник… Здесь у нас тоже не было никакой ясности. В общем, мои мысли в связи с расследованием по фактам трех смертей были настолько безрадостные и беспросветные, что в тот момент я совсем не боялся перелета, к тому же где-то на периферии моего сознания зародилась подлая мысль об авиакатастрофе, чтобы таким способом разрешились все мои проблемы. Нет, я, конечно, понимал, что это-чудовищный вариант… Почему из-за моей тупости или еще каких-то качеств должны погибать другие? Ничего подобного я, безусловно, не хотел, просто констатировал факт моей окончательной победы над своим старым комплексом. Незаметно для себя я заснул. Мне приснился профессор Биггс. Во сне мы с ним вновь дискутировали на религиозную тему, но когда я проснулся-вспомнить какую-то конкретику не смог. Хотя одну последнюю фразу старика мне воспроизвести все же удалось. Только я не особо-то верил в провидческий характер сновидений. Есть, несомненно, известные исторические примеры, но может ли провидение помочь именно мне в решении сложного клубка задач? А вдруг?… Эта обнадеживающая мысль убаюкала мое сознание, и я пребывал в блаженном забвении до самого приземления в Хитроу.

Из аэропорта мы с Фрэнком разъехались на такси по своим домам. Прощались скупо, по-мужски: без слез и объятий, хотя сентиментальность в небольшой степени – оказывается(!) – нам была присуща. Но этим вечером Тодескини обещал приехать к нам с Клео (он-де очень по ней соскучился), и от этого его заявления я действительно чуть не прослезился. Как бы то ни было, нам действительно предстояло принять сложное решение: что делать дальше с нашим расследованием? Всю дорогу домой я размышлял, впрочем, делал эту, в общем-то, привычную для себя работу с огромным трудом: мои мысли казались мне нагромождением гигантских, тяжелых валунов… я пытался их приподнять, надеясь… вдруг повезет отыскать ту ниточку, которая выведет нас к свету в конце тоннеля. Но, кроме всего прочего, я должен был решить еще одну, совсем не простую, задачу – составить отчет для представления его Элизабет. У меня уже было видение будущей «милой» беседы, вернее, ее последствий. Безусловно, отсутствие улик означало для меня серьезное поражение, если не фиаско. Конечно, у всех бывают неудачи в расследовании, однако я был уверен, что именно этот случай по своим негативным последствиям может стать отправной точкой в моей дальнейшей деятельности. Мои домыслы и версии, даже если они и верны, не будут приняты без доказательной базы, которой у меня нет. А косвенные улики могут, разве-что, приятно рассмешить мою клиентку, да и не только ее. К огромному своему сожалению, я пришел к выводу: смерть мадемуазель Байю можно отнести к «идеальному» убийству, впрочем, только по той причине, что состоялось оно более двадцати лет назад и, несомненно, время навсегда скрыло все его следы, что же касается убийства Лоры-оно почти безупречно. А вот на «почти» у меня тоже пока нет улик, хотя есть одна ниточка, однако мне она казалась настолько бесперспективной, что не хотелось даже о ней думать. И как мне при таком состоянии дел отчитываться перед миссис Старлингтон? Разве что признаться в своей несостоятельности…

* * *

…Ларс Слэйтер возвращался домой в отличном настроении, почти позабыв о покинутой любовнице. В конце концов он ничего ей не обещал. Остаться на два дня в Брайтоне-сугубо ее решение. Она даже не дослушала мужчину, когда тот сказал, что у него могут быть совершенно другие планы. Анна, если чего-то очень хотела-отключала на время слух и мозги, чтобы не слышать возможных возражений. Что ж, пусть теперь расплачивается за свою «глухоту». Раздраженный мужчина мысленно заметил, что стал непозволительно много времени уделять своей любовнице! Так-плавно и незаметно! – она сядет ему на голову! Стараясь выбросить женщину из головы, он перевел свое внимание на красочные пейзажи, открывающиеся ему из окна такси. Но почти сразу же в нем проснулось азартное возбуждение, и его размышления приняли нужное направление. Все было отлично продумано, и их план просто обречен на успех. Вновь и вновь он анализировал возможные подводные камни, которые могли быть, а они их не заметили, пребывая в мысленной эйфории от найденного неиссякаемого денежного источника. А нашел его он, Ларс, благодаря своему уму, авантюризму и отваге, хотя вопрос материального благополучия для него не был первостепенным. В течение нескольких недель он размышлял, продумывал каждую деталь, с особой тщательностью взвешивал малейшие случайности, не исключая в своих предположениях возможного развития событий и участия «женского «фактора. «Чертовски сообразительный парень, ты, Ларс!» – сказал он себе в конце концов. А ведь он всего лишь однажды позволил себе лишку, не стал ограничивать какими-то этическими, да и юридическими рамками свое воображение… И надо же, какая удача! Эта «курочка «будет нести золотые яйца и после своей смерти», – подумал он и засмеялся такому каламбуру.

Первые два этапа плана прошли успешно – так, как они и предполагали. Поэтому можно прогнозировать удачу и в его финале. Ларс решил сыграть во-банк: «Aut Caesar, aut nihil». «Для меня теперь такого варианта, как неудача, просто не существует! И если вдруг Земля каким-то образом испарится, для меня это будет меньшее зло, чем провал в этом авантюрном предприятии». Хорошо, что завтра выходной, и сегодняшний вечер он сможет посвятить своему любимому досугу: игре и выпивке. И никаких женщин! То количество оргазмов, которое он получил за последние несколько месяцев, хватит ему на предстоящие пару лет, теоретически, конечно. Безусловно, он не собирался проверять эту теорию на практике, но хотя бы недельку отдохнуть от навязчивого женского внимания было просто необходимо. «Бедная Анна, так изголодалась по мужской ласке! – сочувственно подумал. Надеюсь, что я смог ее осчастливить… пусть ненадолго, но она могла и этого не познать», – Ларс равнодушно пожал плечами и переключил свое внимание на собственные текущие вопросы. Несмотря на некоторую физическую усталость – будто бы в тренажерном зале позанимался – чувствовал себя Слэйтер превосходно и надеялся, что такое внутренне состояние теперь у него будет часто.

Подъехав к своему дому и расплатившись с водителем такси, молодой человек прошел по усыпанной гравием дорожке и, поднявшись по каменным ступенькам крыльца, оказался у входной дубовой двери.

Открыв замок, Ларс зашел в коридор, отключил сигнализацию и, включив свет, прошел через светлый холл, а затем поднялся на второй этаж. Зайдя в спальню, он критично оглядел в большом зеркале свое отражение. Сочетание красивой спортивной фигуры несколько сглаживало предвзятое впечатление, исходящее от его утонченного лица. У Слэйтера была небольшая близорукость, но очки в тонкой серебристой оправе с легким голубым тонированием, в которых он был сегодня, придавали его внешности шарм и некоторую загадочность. У Ларса была огромная коллекция очков, однако он предпочитал именно с тонированными стеклами, несмотря на свою приверженность к разнообразию во всем.

Облачившись в легкие серые брюки и светлую рубашку, мужчина вышел из дома и проследовал в оранжерею. Дизайнер действительно любил растения, и эта удивительная любовь к зеленым «существам»-с одной стороны молчаливым, а с другой-очень «общительным» и тонко «чувствующим» – до сих пор изумляла его.

Из-за огромного количества приборов и датчиков оранжерея напоминала небольшую лабораторию. Здесь было все, чтобы не только обеспечивать растением достойный уход, но и позволить вести за ними наблюдения с целью изучения многих процессов, происходящих в их жизнедеятельности. (Слэйтер надеялся внести свою лепту в науку, называемую нейробиологией растений.) Микротермистеры фиксировали температуру флоры, часть датчиков регистрировали потоки растительных соков, сенсоры измеряли транспирацию (испарение воды листьями); здесь были поливальные установки и всевозможные приборы для определения роста растений, степень освещения оранжереи и многих других важных факторов.

Ларс вслух поприветствовал своих зеленых «друзей» и занялся своим ежедневным предвечерним обходом. Подойдя к бородавчатому филодендрону, мужчина посмотрел на показания самописца энцефалографа (к листьям были подключены электроды, посылающие электрические сигналы «нервной «системы растения). Он не поверил своим глазам: обычно плавная линия в какой-то момент превратилась в остроконечные пики! Это говорило о том, что растение испытало сильное волнение и даже страх. Потрясенный Слэйтер проверил записи самописцев электродов, подключенных к листьям герани, расписного сциндапсуса, лазающего филодендрона, аспидистра и остальных растений… Все они были практически идентичны. Ошеломленный Ларс, пошатываясь, подошел к столу, стоящему неподалеку и, тяжело опустившись на стул, просидел некоторое время в какой-то прострации. Однако спустя пару минут его взгляд скользнул по ярким, вишневого цвета, листьям ирезины Линдена. Такая окраска листвы обусловливалась наличием антоциана в клеточном соке растения. Странно, но именно темно-кроваво-красные стебли и овально-ланцетные темно-малиновые листья ирезины, похоже, вывели его сознание из транса. Слэйтер стал размышлять: «паника «всех растений произошла в одно и то же время: чуть позже полудня. Ларс наблюдал за своими саженцами не один год и знал, как они реагируют на изменения условий их содержания или на метарфозы, произошедшие в окружающей среде. Ему было хорошо известно, что даже сигнал растений о нехватки воды или света отражался самописцем совершенно другой линией. А такие или очень похожие пики наблюдались только однажды, когда как-то к нему в гости заглянул его бывший сосед (впоследствии оказалось, что этот мужчина промышлял делами, за которые по закону полагалось немало лет тюрьмы), и тогда оранжерейная флора отреагировала на этого соседа (тогда еще будто бы законопослушного гражданина) аналогичным образом. В теплицу Ларса пару раз захаживал и другой народ, в том числе и Анна, но растения реагировали вполне спокойно. Что могло случиться в этот раз? Злополучный сосед – преступник уже как полгода «кормит «кладбищенскую флору и фауну. Оранжерея закрывалась от возможных незваных гостей, вроде птиц и другой мелкой живности. Растения потревожил какой-то человек (или люди), пришедший сюда отнюдь не с добрыми намерениями. Кто-то, видимо, знал, что Ларс должен уехать на некоторое время. Был ли этот «кто-то «и в доме? Ларс поспешил возвратиться в коттедж. Молодой человек не претендовал на лавры Джеймса Бонда, но некоторую подстраховку для себя он все же организовал. Будучи совершенно уверенным в своей безопасности и неуязвимости, Слэйтер нечасто проверял свой секретный «датчик». И, если сегодня кто-то заходил в его дом, Ларс это поймет. Мужчина зашел в коттедж и внимательно стал осматривать все комнаты в нем; на первом этаже все предметы находились на своих местах. На втором этаже, в рабочем кабинете, находилась его тайная «сигнализация». В одном из ящиков мини-бара были две небольшие лампочки. Одна из них должна была сгореть, если кто-то поднимался на второй этаж в отсутствии хозяина. Лампочка подключалась к сети с большей, чем ей необходимо, мощностью. При подъеме по лестнице незваный гость, наступив на предпоследнюю ступеньку, замыкал цепь, и лампа сгорала. Сам Ларс, когда приходил домой, отключал эту сеть скрытой кнопкой, которая располагалась рядом со сигнализационным щитком. Мужчина поднялся на второй этаж и прежде, чем заходить в гостевую комнату, он осмотрел секретный маркер, представляющий собой тонкую, почти невидимую, но достаточно прочную искусственную паутинку, которая могла порваться только при открытии двери кем-либо. Слейтер правой рукой нащупал на верхней части дверной коробки очень маленькую, практически сливающуюся с деревом липучку, и отклеил ее. Но теперь она представляла собой либо тропический цветок, либо микроскопическую «медузу горгону», потому что многочисленные спиральки прозрачных нитей оборвались и приклеились к липкой пластинке. Что же касается маленькой лампочки – она оказалась сгоревшей. Ларс почувствовал, что его внутреннее напряжение, постепенно сжимавшееся в тугую пружину, сейчас рисковало резко распрямиться, поэтому следовало позаботиться о собственном мозге, чтобы он не превратился в подобную «медузу». Психологическая установка помогла ему собраться с мыслями: паника еще никогда не руководила его поведением! Не получиться у нее и в этот раз.

Осмотрев второй этаж и мансарду, Слэйтер больше не обнаружил каких-либо следов пребывания посторонних. Спустившись в гостиную, он налил в бокал бурбон, долив его холодной содовой. Мужчина подошел к окну и, глядя в никуда, стал анализировать случившееся. Это был не вор, не наркоман, однозначно. Ничего будто бы не искали, потому что обыскать два этажа, мансарду, заглянуть в оранжерею, практически не нарушив заведенный порядок домашней обстановки, абсолютно не реально. Ларс похвалил себя за предусмотрительность: некоторое время назад, решив поиграть в шпиона, он арендовал для этих целей небольшую квартирку в Сифорде и весь свой маленький «шпионский» арсенал держал там. Несмотря на то что вопросы: кто и зачем приходил, остались без ответа, тем не менее пару версий все-таки забрезжили в его уставшей от волнений голове. Конечно же, желанный досуг отменялся: необходимо было проверить свою «тайную» квартиру.

Дорога в Сифорд заняла чуть больше двадцати минут. Припарковав машину на стоянке, Ларс прошел к одному из таунхаусов и поднялся по ступенькам к входной двери своей квартиры. Открыв ключом дверной замок, он зашел в небольшой темный коридор. Почувствовав, что его пульс стал взволнованно учащаться, мужчина остановился и глубоко вздохнул. Затем Слэйтер неторопливо включил бра и, сняв ветровку, повесил ее на крюк настенной вешалки. Несмотря на скромность этой квартиры, иногда он здесь оставался и не ощущал какого-либо бытового дискомфорта. И сейчас Ларс был уверен в том, что все, находящееся в этом помещении, – в целости и сохранности, но проверить все же было необходимо. Собственно говоря, с этой целью он сюда и приехал.

Мужчина прошел на светлую, уютную кухню и, налив себе в бокал виски с содовой, сделал пару глотков. Затем направился в спальню и присел у прикроватной тумбочки. Аккуратно просунул руку к ее боковой стенке и, не выдвигая оттуда ящик, он попытался нащупать там липучку, аналогичную той, какая была у него коттедже. К ужасу мужчины, его пальцы наткнулись на оборванные нити. Судорожно Ларс выдвинул ящик: пакет со стопкой плотных листов с записями лежал на месте. Пересмотрев содержимое, мужчина убедился, что ничего не пропало. Но это обстоятельство не улучшило состояние Слэйтера, а наоборот, – значительно ухудшило. Кто-то выдвигал ящик – это факт, но все фотокопии документа остались на месте. Зачем тогда устроили этот спектакль? Руки чуть дрожали, однако Ларс смог поднести бокал с алкоголем ко рту, не расплескав его содержимого. Панике все же удалось взять реванш у рассудка! И сейчас она, издеваясь, визжала и хохотала над ним.

Усевшись в кресло, молодой человек попытался восстановить события, связанные с его сегодняшним неприятным открытием. Похоже, он когда-то и в чем-то допустил серьезную ошибку; и теперь, чтобы хоть как-то нивелировать плохие последствия оной, нужно понять: во-первых, кто за ним следил, а во-вторых, смысл проникновения в его коттедж и в эту квартиру… если то, ради чего все устраивалось, осталось на месте? Конечно, тот, кто проник сюда, безусловно, сделал себе копии… Но для чего ему, Ларсу, оставили эту, можно сказать, «бомбу»?

Он сделал большой глоток алкоголя и, закрыв глаза, погрузился в размышления.

…Все началось около полугода назад. Как-то Полин сказала Ларсу, что по ее мнению, профессор вовсе не страдает провалами памяти, но не очень-то хочет, чтобы о его нормальном самочувствии знали все остальные, поэтому нередко и «включал больного». Девушка к тому же сообщила, что мистер Биггс иногда пересматривает старые учебники и что-то пытается штудировать. И по какому-то наитию свыше Слэйтер предположил, что старик, возможно, «по-тихому» пишет какие-нибудь мемуары, поэтому и «шифруется». Сделать слепок ключа от профессорского коттеджа со связки Полин было несложно и навестить вечером дом Алана во время его отсутствия тоже удалось без всяких осложнений. И не зря! Искать долго не пришлось, но кодовый замок на сейфе чуть остудил его пыл, но ненадолго-скрытая камера решила проблему. Все странички дневника (назвать писанину старика мемуарами было бы слишком смело) Ларс аккуратно сфотографировал. В тот момент он еще не знал: с какой целью все это затеял, не было никакого конкретного плана, опять-таки, только интуиция или подсознательное желание прикоснуться к чужой тайне и… почему бы ею не воспользоваться каким-то образом? И только дома, прочитав написанное Аланом, молодой человек пришел к выводу, что на воспоминаниях профессора можно неплохо заработать, хотя деньги и не являлись самым важным аргументом в этом приключении.

Некоторое время молодой человек предполагал, что никто так и не узнал о существовании дневника. Разговоры были, но все они-на уровне домыслов. Когда профессор умер, и обнаружился открытый пустой тайник, то полиция предприняла какие-то шаги, впрочем, в конце концов все затухло, так и не начавшись; во всяком случае, дело закрыли за недостаточностью улик, а старик умер своей смертью. Когда Ларс проник вновь в дом Алана после похорон последнего-никаких записей он не обнаружил, хотя библиотеку, завещанную профессором университету, еще не вывезли. Куда пропал дневник? И у кого сейчас он может быть?

Слэйтер был уверен в том, что приход к нему, Ларсу, неизвестного, связан с этими пропавшими записями. Но этот некто, по-видимому, не хотел, чтобы дизайнер догадался, что за ним велось наблюдение (да и теперь ведется, скорее всего). Как на него вышли? Это другой вопрос, и сейчас-вероятно, не самый важный. В коттедже даже не стали особо напрягаться с обыском, понимая, что потом все привести в первоначальный порядок будет сложно, поэтому осмотрев там мельком кое-какие места, напугав при этом его растения, приехали сюда… Первостепенное значение в настоящее время заключается в другом: как ему спасти свою жизнь? Тот, кто его выследил, посетил коттедж, эту квартиру и нашел фотокопии дневника, может предполагать, что и дневник профессора находится у него, доморощенного Джеймса Бонда… или, к примеру, у его соучастника. Но было бы верно и другое предположение, что Слэйтер хранит его в каком-то другом тайнике. Что бы на месте этого неизвестного противника делал бы Ларс? Правильно, организовал бы «серьезную «беседу с целью узнать: куда он припрятал профессорские записи. А то, что ему, скромному ландшафтному дизайнеру, уже вынесен смертный приговор – это и так ясно. Даже, если у него и был бы этот дневник, и он бы его отдал, все равно его должны будут убить: он ведь не мог не прочитать исповедь старика, а значит, узнал то, что узнавать ему не следовало бы. (Правда, Слэйтер сам был не уверен: со всех ли записей профессора были им сделаны фотокопии. Но люди, которые теперь могут его убить, этого факта могут и не знать! А мало ли что еще мог накропать Биггс! Последний раз Ларс проникал к нему дней за пять до смерти старика.) Однако почему эти люди попытались осмотреть его жилища так аккуратно, чтобы он ничего не заподозрил? Правильно, чтобы он, Слэйтер, ни о чем не догадался и пребывал бы в полной уверенности: все протекает замечательно.

Мужчина допил виски, но не почувствовал острой горечи напитка, в его послевкусии явно ощущалась ядовитая желчь страха, опускающаяся по пищеводу вниз, омывающая внутренности и всасывающаяся в кровь, чтобы вскоре наполнить трепещущее сердце острыми иглами и взорвать его на маленькие темно-бордовые ошметки. Ларс резко встряхнул головой, чтобы избавиться от нарисованной его воображением «милой» картинки. Он поднялся, прошел на кухню и налил в бокал еще порцию бурбона, чуть поколебался в раздумьях и, не став его разбавлять, возвратился в гостиную и, присев в кресло, безвольно по нему расплылся. Спустя пару минут мужчина, подняв олд-фэшн с напитком, мысленно отметил, что его руки уже пришли в норму, да и сам он вполне успокоился: знал же раньше о риске… и просчитался. Слэйтер попытался проанализировать сложившуюся ситуацию и взять себя в руки, и это ему удалось. Обычное его хладнокровие подавило истерический эмоциональный всплеск, и мозг стал просчитывать возможные выходы из очень серьезной ситуации, в которую он угодил, допустив какую-то, возможно, очень небольшую ошибку в своих действиях.

Как они его вычислили? Хотя этим пока можно не занимать свою голову, есть более важные проблемы. Важен другой вопрос: почему они решили, что у него нет дневника? Иначе они бы перерыли все в его доме, не пощадив и растений. Вот поэтому они и не стали искать записей ни в коттедже, ни в этой квартире. Возможное и самое очевидное предположение, что дневник уже у них. Даже, если бы они предполагали, что записи у него, то, пожалуй, сейчас бы он не пил виски, развалившись в этом кресле. Тогда почему он еще жив? Что-то не сходится. А если у них нет дневника и они знают по какой-то причине, что его нет и у Ларса, тогда следует другое логическое допущение: у Слэйтера есть сообщник, у которого и находятся профессорские записи. Поэтому он до сих пор жив. Им надо у него узнать: кто сообщник и где записи. Значит, и в коттедже, и в квартире уже установлено скрытое видеонаблюдение и прослушка, да и «ведут «его они, наверно, уже давно. Могли ли они по записи с камер видеонаблюдения понять, что он догадался о незваных гостях? Да, но, без особой в этом уверенности. И спугнуть эти люди его не хотели, чтобы Ларс не сбежал. Вот почему осмотр – а не обыск – его жилья был таким аккуратным. Вычислили его вторую квартиру, а здесь особо утруждать себя поисками и не понадобилось: все на виду. «Это я, хренов Джеймс Бонд, вел себя слишком самоуверенно и беспечно, считая себя самым умным, высокомерно полагая: уж я-то-вне всякого подозрения», – со злостью в голосе прошептал мужчина, вовремя вспомнив о конспирации.

Ладно, это все лирика. Что ему теперь делать для спасения своей шкуры? Во-первых, он будет вести себя спокойно: вроде бы ничего не заметил. Что они могут увидеть по скрытой камере: там, дома, Ларс зашел в теплицу и был немного обеспокоен записями датчиков самописцев. Но делать из этого вывод, что просмотр этих наблюдений вдруг натолкнул его на какие-то подозрения, – абсурд. Да он и сам был бы в этом не очень-то уверен, если бы не липучки. И догадаться по видеопросмотру об этих ловушках – не очень-то легко. Ну хорошо, предположим, что они могут подозревать такой вариант. Что он, Ларс, может изменить? Ничего. А предпринять? Во всяком случае, нужно вести себя так, как и раньше, будто ничего не случилось: обычно и спокойно, пытаясь по-прежнему радоваться жизни. Именно – «пытаясь», потому что испытывать естественную радость бытия у него теперь вряд ли получиться. Вероятно, они готовят ему «теплую «встречу в ближайшем будущем, чтобы заставить признаться: кто его сообщник и где дневник. С арсеналом современных всевозможных препаратов им даже не придется применять к нему силу. А такое удовольствие Слэйтер не хотел им предоставлять. Могут ли они заподозрить Анну? Маловероятно: слишком очевидна их связь. Но даже если они возьмутся за миссис Теллер, он ей уже ничем не поможет. Ну а что делать ему, Ларсу? Хотя он предполагал такой исход-вполне логичный финал любой шпионской деятельности. Впрочем, он просто так не сдастся! Если что, он их тоже потянет за собой… любым способом! Злобно ухмыляясь, Слэйтер с удовольствием сделал пару глотков. Странно, весь страх как-то испарился. Стало действительно интересно жить! Никакой скуки! Вот в чем, оказывается, настоящий адреналиновый кайф! Такие ощущения, очевидно, испытывают летчики-камикадзе или тореадоры. Пожалуй, такая смерть и для него более предпочтительна, нежели скучный финал – дряхлым, старым или больным-в постели. Немного рановато, конечно, но, может, ему еще удастся одержать победу. Надо все продумать и попытаться избежать такого жизненного итога. Ну а если вдруг не получиться, тогда что же… Иногда поражение лучше победы. Если это поражение будет поставлено по его, Ларсу, сценарию. Что можно предпринять в том случае, когда за тобой ведут пристальное наблюдение, к тому же оцениваются все нюансы поведения наблюдаемого. Исходя из логики последних событий, можно с уверенностью сказать, что только та одежда, которая сейчас на нем – «чистая», да и смартфон-тоже. Хотя Анна?… А вдруг она-одна из них?… Нет, тогда бы он уже давно, образно говоря, кормил рыбу в Ла-Манше! Все остальное… под большим вопросом. Однако это обстоятельство уже и не так важно. Самое главное теперь – вести себя естественно, так, чтобы у наблюдателей не возникло ни малейших подозрений в его осведомленности. Но помощь ему нужна. Без нее он проиграет. А ставка в этой игре – его жизнь. Как и у кого попросить помощи, чтобы его противники ни о чем не догадались? Возможно ли это вообще? Телефонный звонок, электронное письмо, да и любое сообщение или разговор сразу же будет известен этим людям. Но выход должен быть! Надо думать. Ларс прошел на кухню и сделал себе еще порцию выпивки, подумав, что сегодня позволил себе многовато алкоголя. Хотя при таком повороте дел-заботиться о своем здоровье – как-то смешно.

Молодой человек подошел к окну и посмотрел на темнеющее небо. Глотнув бодрящего напитка, Ларс совсем не почувствовал той энергии, которая пару минут назад в нем проснулась и на которую он так уповал. Неужели недавнее ощущение активного тонуса и желание борьбы оказались сардонической насмешкой судьбы, всего лишь жалкой иллюзией? И сейчас, глядя сквозь окно на чудесный октябрьский вечер, мужчина вдруг подумал: возможно, ему еще суждено наблюдать такие сумерки неоднократно, но в какой-то из дней он уже не сможет ощутить прохладную синеву осенней ночи. Внезапно его охватил приступ отчаяния. Кто вообще ему может помочь? Он даже не успеет дойти до полицейского отделения, хотя в этом случае ему грозит срок за другие делишки, но тут уже выбирать не приходиться. Его ликвидируют за любую попытку побега или просьбе о помощи. А как же исчезнувший дневник и возможный соучастник?… Так, они вначале выкрадут доморощенного «Бонда», «нежно» допросят, а потом уже… А как же его растения, его планы на будущее? Он только стал приобретать популярность как талантливый ландшафтный дизайнер. После того как Слэйтер оформил зимний сад мисс Кэмпион, к нему обратилось немало желающих с целью изменить дизайн своих садовых участков. И тут Ларс вспомнил, что Марк Лоутон тоже как-то обращался к нему по этому вопросу. И тот последний с ним разговор в баре… Когда они прощались, Марк сказал, что если вдруг ему, Слэйтеру, понадобится помощь, пусть он позвонит и скажет… что скажет? Ларс не смог вспомнить финал той беседы с детективом. «Но, может, стоить попробовать? А вдруг этот сыщик еще в тот раз предвидел не самое лучшее для меня развитие событий? Возможно, Марк уже тогда заподозрил меня в чем-то? Впрочем, можно быть уверенным в том, что обыск, устроенный в моих коттедже и квартире устроил не Лоутон по той причине, что его нет в городе, это-во-первых. А во-вторых, для такой проделки нужна команда другого уровня. Тем более я подозреваю: кто за этим стоит…» Слабенький лучик надежды… однако он смог внушить мужчине оптимистический настрой и воодушевил его на принятие определенных решений. «Прежде всего я смогу теперь вести себя естественно (все равно другого выхода нет), и надо сейчас же позвонить Марку, – подумал Слэйтер, – хотя я не уверен, что детектив уже возвратился домой, но послезавтра должен состояться прием по случаю юбилея компании «Старлингтон энд Парк» и, вполне возможно, мне повезет».

Одним махом допив алкоголь и вынув из кармана куртки смартфон, Ларс набрал номер телефона Марка. Его наблюдатели не смогут ничего заподозрить: разговор действительно будет касаться ландшафтного дизайна. Теперь только остается молиться, чтобы Марк был дома и смог бы понять завуалированный крик о помощи несчастного садовника.

* * *

До вечера было еще много времени, и я в ожидании Тодескини чертил от руки схемы и таблицы, вписывая в них все известные нам факты, хотя подобных рисунков у меня накопилось предостаточно. На этот раз я решил приметить теорию интеллект– карт (Mind Maps), разработанную известными братьями Тони и Барри Бьюзен. Этот метод, прозванный «швейцарским армейским ножом мозга», позволяет обрабатывать обширную и сложную информацию с высокой результативностью. Не могу сказать, что я отлично владею этой «бьюзеновской» теорией, но в моем случае, когда много хаотичной информации и мало времени, «безобразная» интеллект-карта может будет и не такой уж бесполезной. По крайней мере, я ничего не терял: больше запутаться уже, похоже, было невозможно (я ошибался!). Впрочем, честно говоря, я уже не представлял себе, чем могу еще заняться до приезда Фрэнка. В конечном итоге мой нарисованный чертеж или начерченный рисунок напоминал гибрид робота с осьминогом, «щупальца» которого, при дальнейшей моей работе, грозили распространиться на все пространство нашего с Клео жилья. Хорошо, что мой приятель приехал раньше оговоренного времени, иначе моя фантазия вкупе с отсутствием минимальных способностей к рисованию могли бы окончательно спутать все ниточки нашего расследования. А если учесть, что, кроме выше перечисленных качеств, чувство меры меня тоже нередко подводит, индуцируя в моем сознании неуемное желание довести начатое дело до совершенства – финальной картины моих творческих потуг мы могли бы вообще не дождаться. Но все же я нашел в себе силы остановиться в своем совершенствовании часам к пяти пополудни. Немного перекусив, покормив Клео, я сел было за ноутбук, как вдруг уловил вибрацию смартфона в кармане домашнего пиджака. На дисплее высветилось имя нашего священника. Ни чуть не удивившись, я ответил:

– Приветствую вас, отец Коварт.

– Добрый вечер, мистер Лоутон. Извините за беспокойство, но, честно говоря, мне очень нужно с вами увидеться и я очень рад, что вы уже возвратились, – торопливо проговорил священник. – Когда бы вы смогли со мной встретиться?

По его обеспокоенному голосу, я понял, что святой отец тактично настаивает на встрече явно не для теологических дискуссий.

– Когда вам будет угодно, отец Коварт…

– Замечательно, мистер Лоутон. Особой срочности нет, я просто хотел убедиться, что в ближайшее время вы не собираетесь уезжать, – сказал он спокойно. – Что вы скажите по поводу завтрашнего вечера?

– Скажу-замечательно.

– Если ваш друг составит вам компанию, я буду ему признателен.

– Полагаю, это мы вам будем признательны. Спасибо за приглашение, отец Коварт.

Попрощавшись с викарием, я задумался. Может, еще одна ниточка отыскалась? По легкой обеспокоенностью его голоса, я сделал вывод, что предстоящая встреча обещает важный разговор. Только что могло случиться? Опять кто осквернил погост? Нет, тогда бы священник об этом сказал по телефону. Странно, но почему-то звонок священника не удивил меня… После сегодняшнего «полетного» сна, у меня появилась какая-то внутренняя убежденность, что моток, собранный из многоцветной пряжи, будет постепенно раскручиваться в отдельные нити– версии, а разобрать такие разноцветные спирали все же легче. Вернувшись к своим схемам, я стал в них высматривать тот момент, который от меня постоянно ускользал, хотя я чувствовал, что знание об этом существует в моем сознании. Но каким образом вытащить из захламленного чердака моей памяти эту деталь? Размышления о прошлом привели меня к боли, потому что я не мог не вспомнить Лору, даже захотелось чуть погрустить, но не по умершей женщине, а по скоротечности жизни; по тому обстоятельству, что мы не успеваем понять ее стремительное угасание, и многие не успевают даже понаблюдать за этим угасанием… как Лора. И, кроме этого, было бы особенно интересно узнать: куда же мы уплываем потом и осознаем ли мы свое индивидуальное растворение в бесконечности?…

Я подошел к окну и посмотрел на облачное небо. Возможно, и Лора где-то там и, не исключено, что она уже обладает тем знанием, которого мне сейчас так не хватает… Понаблюдав за равнодушным к моим мыслям небосводом, я вернулся в гостиную и поставил «Реку слез», разбудив спящую Клео.

Полностью растворившись в этой фантастической для моей энергетики композиции Эрика Клэптона, я не услышал, как (почему-то на такси) подъехал Тодескини (стало быть не менее одной «чашки чая» он уже пригубил). Вовремя успев дослушать замечательную вещь и убавив громкость, я чуть не оглох от стаккато чего-то твердого по дереву, но быстро вспомнил, что это-Фрэнк. Он добровольно взял на себя роль «дятла», как-то заметив, что трель звонка на входной двери моего дома не очень-то гармонично вписывается в окружающий пейзаж, и стук дятла буде органичнее сочетаться с этим живописным уголком сада. Сейчас я бы мог об этом поспорить, хотя, честно говоря, не хотелось. Если ему хочется иногда побыть «дятлом», пожалуйста! Мы с Клео снисходительны к слабостям своих гостей. Впрочем, я был действительно рад приезду Фрэнка (его отсутствие не очень-то хорошо сказывалось на темпе и интенсивности моих умственных процессов).

Тем временем Клео подплыла к входной двери быстрее меня. Сам Тодескини, похоже, тоже успел по нам соскучиться, несмотря на его обычную браваду о своей эмоциональной самодостаточности.

В одной руке у Фрэнка была синяя дорожная сумка. Его рыжий хвост был заправлен под оранжевую бейсболку. Сняв кожаную серую куртку, Тодескини оказался в черном свитере, который вкупе с черными джинсами создавал неповторимый «шпионский» стиль.

Тепло поприветствовав друг друга (особое внимание гость уделил Клео), мы прошли в гостиную. В двух словах я рассказал ему о наших планах на сегодняшний вечер, о которых он, в общем-то, и так знал, но без детализации. Фрэнк выслушал меня молча, хотя звонок отца Коварта его удивил. Он поднялся в свои скромные апартаменты, а я достал их холодильника пиво и подошел к окну, выходящего на террасу, и в ожидании гостя наблюдал за вялотекущими облаками.

Фрэнк появился спустя минут семь. Он продемонстрировал нам с Клео свой «домашний» стиль одежды: темно-фиолетовый спортивный костюм, который неплохо сочетался с его рыжим хвостом. Поначалу лицо моего приятеля было чуть сосредоточенным, однако две охлажденные банки пива, стоявшие на барной стойке, заметно улучшили настроение нашего гостя, и его лицо осветилось широкой белозубой улыбкой. Мы молча стояли у барной стойки, потягивая ячменный напиток. Сделав пару затяжных глотков, Фрэнк сообщил мне о некоторых своих выводах. Обдумывая его слова, я прошел в к кофейному столику и уселся в кресло, Фрэнк последовал за мной. Этим моментом незамедлительно воспользовалась Клео, быстренько запрыгнув хакеру на колени. Глаза ее довольно поблескивали, но в ее взгляде, брошенном на бокал с алкоголем, на миг отразилась искорка высокомерного пренебрежения, к которому примешивалась жалость, обычно испытываемая снобами к ущербным представителям класса млекопитающих. Отвращение Клео к выпивки нам было известно, но мы предпочитали делать вид, что этого не замечаем, боюсь, правда, кошка знала о нашем лукавстве и не пыталась свое знание скрывать. Спустя несколько минут нам стало понятно: разговор лучше перенести на террасу, что мы и сделали.

Обсуждение началось не сразу-наше внимание вновь привлекло неугомонное животное. Завидев большую ворону, вольготно прогуливающуюся неподалеку, кошка возбужденно встрепенулась. От глаз хитрой птицы этот маневр врага не остался не замеченным, но ворона, тем не менее продолжала нагло, как по своим собственным угодьям, разгуливать по лужайке! Это обстоятельство очень не понравилось Клео, и я ее понимаю (наглость, по нашим с ней представлениям, отвратительное качество, и не только у людей). Пригнувшись к траве и чуть извиваясь, кошка стала приближаться к месту вороньей дислокации. В конце концов, заняв выгодную, по ее мнению, позицию, Клео приготовилась к прыжку. Птица даже не смотрела в сторону нашей охотницы и продолжала наслаждаться прогулкой, надменно поблескивая хитрым антрацитовым глазом. Кошка взвилась в грациозном прыжке, а ворона очень медленно и изящно, с чувством собственного-наглого! – достоинства, упорхнула на ближайшее дерево. Покачиваясь на ветке и высокомерно усмехаясь (я не вру!), она противно каркнула. Я понимал чувства моей красавицы, но даже, если бы я застрелил эту хамку в перьях – все равно не смог бы потешить уязвленное самолюбие Клео; хотя она сделала вид, что ничего не произошло и, никоим образом не показав своего огорчения, гордо удалилась в дом. Что ж, умеет проигрывать-моя школа! Мысль о проигрыше вызвала у меня боль, не только головного, но и спинного отделов мозга; Фрэнк, по-видимому, ощутив вибрацию моих болевых мысленных стонов, сочувственно посмотрел на меня. (Тем временем возвратившаяся Клео вновь разместилась на коленях гостя.) Спустя минуту он вслух стал строить догадки относительно звонка священника. Я не очень-то внимательно его слушал, погрузившись в свои размышления, как вдруг (позже этот момент я буду вспоминать, как озарение) понял, что мой недавний, многочасовой сизифов труд, таковым все же не оказался. Вероятно, провидение, сжалившись надо мной, подкинуло мне какой-то кончик… чего-то… возможно, той «самой» ниточки, дабы я смог решить финальную задачу всей своей жизни, коль мне удалось избежать авиакатастрофы.

– Марк, у тебя такой взгляд, будто ты увидел живую королеву, вместо Клео сидящую у меня на коленях, честное слово!

– А ты думаешь, если бы я увидел мертвую королеву у тебя на коленях – мой взгляд был бы более равнодушным?

– Не знаю, однако мне такое предположение не нравится. Тем более что Клео действуют на меня умиротворяюще, а вот королева… не знаю. Ладно, если живая, но вот мертвая… не думаю, что я был бы в восторге. – Он возмущенно нахмурил брови, но не стал распространяться на эту тему, а спросил:

– Так что случилось? В твоей голове явно произошло какое-то переключение.

– Да… впрочем я решил рассказать о своих соображениях… Клео. – Увидев насмешливую улыбку приятеля, я добавил: – Вот, вот… я и так подозревал, что ты поднимешь меня на смех-стоит мне только заикнуться об этом, а глядя сейчас на твою рожу, я в этом уверен.

Тодескини с трудом скорчил серьезную физиономию и медленно проговорил:

– Обещаю, что буду невозмутим.

– Посмотрим. – Не спеша я взял банку пива и перелил остаток напитка в стоящий на столе бокал и, сделав глоток, сказал:

– Не исключено, что у меня случился пророческий сон.

– Сейчас? – почти не смеясь, но очень сдерживаясь, спросил Фрэнк.

– Нет, еще в самолете.

– Так, тогда понятно, – разочарованно вздохнул он, пожав плечами.

– Ты вначале выслушай, а потом будешь иронизировать! – зло отрезал я.

Тодескини поднял руки в капитулирующем жесте.

– Марк, ты прав, извини. Тем более ты же знаешь, что я с вниманием отношусь к сновидениям. Просто когда ты заявил «пророческий», у тебя был вид великого полководца перед решающим сражением, поэтому меня чуть насмешило выражение твоего лица, а не твое заявление.

С минуту помолчав, оценивая его искренность, я все же соизволил буркнуть:

– Ну ладно, только все равно я буду рассказывать Клео и, обратившись к ней, спросил:

– Клео, ты помнишь профессора Биггса?

Дремлющее животное, услышав свое имя, приоткрыло глаза и, скосив их в мою сторону, моргнуло. Я принял это движение сонной кошки за положительный ответ. Безусловно, начало такого странного диалога заинтересовало Тодескини, и он стал наблюдать за устроенным мною спектаклем. На самом деле не сон натолкнул меня на догадку, а воспоминание об одной моей беседе с профессором Биггсом; и запомнившаяся из сновидения фраза стала как-будто бы продолжением того разговора. Во сне я увидел старика-профессора, сидящего темным вечером на скамейке в парке. Указывая рукой на солнце, восходящее на горизонте и освещающее шпиль церкви, он сказал мне: «Видишь, Марк, там светло». Что могло это означать, если предположить, что сны действительно бывают вещими? Я не знал, но потом вспомнил один из наших с ним разговоров, и последней каплей, приведшей меня к догадке, оказался звонок священника. Но я боялся все же ошибиться, поэтому вначале решил рассказать о той беседе кошке.

Интересно, что Клео быстро прониклась симпатией к старику и в тот теплый летний вечер тоже сидела у него на коленях. Однако меня удивило то, что и Алан был в восторге от моей питомицы. Мы с профессором неспешно потягивали вино и разговаривали о возможностях человеческого мозга. Но в какой-то момент Биггс, поглаживая довольную Клео, спросил у меня:

– Марк, а вы верите в Бога? – Он посмотрел на меня очень пристально, очевидно, таким образом дав мне понять, что мой ответ очень важен для него.

– Верю. А вы, насколько мне помнится, убежденный атеист, – утвердительно заметил я, предполагая жаркую дискуссию на тему теологии. Но ответ Алана стал очень неожиданный для меня:

– Это я раньше был убежденным атеистом, к моему большому сожалению, – огорченно промолвил мужчина, нахмурив широкие, чуть седые брови. Эти его слова и поникший вид меня весьма удивили, и я даже не знал, что ответить.

– Мы не виделись с вами некоторое время… Неужели за это время в вашем мировоззрении произошли такие кардинальные изменения? – спросил я.

Биггс задумался и прикрыл глаза, будто погрузившись в воспоминания, но спустя минуту он посмотрел на меня и сказал:

– Нет, Марк. Эти перемены со мной случились много раньше, просто мы с вами не обсуждали эту тему. Или вы думаете, что я без промедления должен был вас поставить в известность? – лукаво усмехнулся он.

– Нет, конечно. Но, честно сказать, мне очень любопытно, что могло стать причиной таких изменений?

Алан немного помолчал, чуть нахмурившись. Затем его лоб разгладился и он взглянул на меня как-то по-новому.

– Я понимаю и даже разделяю ваш интерес. – Профессор неторопливо глотнул немного вина и добавил: – Вы узнаете об этом чуть позже. А вы, в свою очередь, можете мне ответить, чем была обусловлена ваша вера? Ваша мать-католичка?

– Да, но я бы не сказал, что она относится к категории фанатичных приверженцев веры.

– Ну а вы? На чем основывается ваша вера? Воспитание или внутреннее убеждение… необходимость? Или родившись в католической семье – некоторым образом, конечно – вы без всяких сомнений уверовали во Всевышнего? – Прозвучавшая в его голосе ирония меня не обидела. – И потом никогда не задавались вопросом: так ли это? – замолчал он, глотнув золотисто-коричневый херес.

Я молча пил божоле, но не потому что не хотел отвечать, а просто сам вспоминал: с чего и когда для меня было Начало.

– Если не желаете – можете не рассказывать, – неправильно истолковав мое молчание, огорченно промолвил гость.

– Нет, нет, профессор. Я задумался, хотя ответ на этот вопрос знаю давно. Мне необходимо было как можно более точно передать вам свое собственное видение этой сложной и противоречивой темы… Поэтому пытался более точно вспомнить, как я поверил в Бога… или в Абсолютный Разум. Называть можно по-разному, суть-то одна… – промолвил я, промочив горло большим глотком прохладного напитка.

– Ну и как, вспомнили? – спросил Алан, улыбаясь.

– Представьте себе, – да, – улыбнулся я в ответ.

– Ну так поделитесь со мной своим откровением. Мне ведь скоро, очевидно, придется предстать пред Ним.

– Вот в этом я не уверен. Преклонный возраст – еще не гарантирует скорую встречу с Творцом.

– Согласен. Да и захочет ли Всевышний беседовать со мной, – чуть грустно заметил он. Нотки безнадежности или тоски, прозвучавшие в его голосе, печаль потускневших глаз старика сказали мне о многом. Но профессор вдруг как-то собрался и уже более твердым голосом сказал: – Ладно, обо мне потом. Я хотел бы услышать ваш рассказ. И поверьте, это вовсе не простое любопытство. Мне действительно важно знать.

– Важно для чего, профессор? Чтобы лучше узнать меня? Или… себя? А может, чтобы попытаться разделить мою точку зрения?

– Вероятно, и то, и другое.

– Хорошо. Вам я расскажу об этом с большим удовольствием.

– С большим удовольствием? – удивленно спросил он.

– Ну вы же ученый. И вам нужны доказательства, – самодовольно ответил я.

– Вы хотите сказать, что можете предоставите мне доказательства существования Бога? – скептически и не без изрядной порции иронии спросил Алан.

– Не совсем, конечно. Но разумное зерно и даже определенная логика в моих доводах, думаю, есть. – Я замолчал, дав ему некоторое время прийти в себя, тем временем наполняя бокалы вином; один из которых, с хересом, подал Алану, а себе налил божоле. Профессор сделав глоток, обратил на меня свой внимательный взгляд.

– Вы знаете, что я родился в семье фармацевтов и врачей. Правда, мой отец не относился ни к тем, ни к другим, впрочем, как и ваш покорный слуга, – начал я свое небольшое повествование. – Пожалуй, с самого детства, во всяком случае, достаточно рано, я все подвергал сомнению. И это все, попадающееся мне на глаза, подвергалось «вскрытию «и «препарированию»: от игрушек, бытовых приборов и различного рода устройств до несчастных бабочек, за которых мне до сих пор стыдно. Взрослые не бездействовали, заметив мои опыты по методическому и безжалостному уничтожению безответных существ… – заметив напряженный вопрос в глазах моего собеседника, я поспешил его успокоить: – Нет, нет, профессор, страдали только бабочки и неживые механизмы. Так вот, мои родные, безусловно, волновались из-за моих экспериментов, нередко подвергая меня остракизму. Иногда это помогало… – Я прервался и посмотрел на профессора, чтобы оценить его реакцию. Судя по выражению его лица, мой рассказ ему был пока интересен. – Как-то раз, – продолжил я, – мой дед взял меня в гости к своему приятелю, синьору Джанни Алесси, известному итальянскому ювелиру. До сих пор не знаю, но предполагаю, что по просьбе моего деда, синьор Алесси разрешил мне понаблюдать за своей работой, и я тогда поразился тому волшебному представлению, которое устроил ювелир: поначалу, из обычной, казалось бы, золотой тонкой ленточки, получилась изящная змейка с сапфировыми глазками-бусинками и переливающейся чешуйчатой кожей. Мужчины заметили мое изумление, и синьор Алесси стал мне рассказывать о некоторых других ювелирных изделиях, акцентировав мое внимание на том обстоятельстве, что все они – творение человеческих рук, как и многие другие разнообразные предметы, окружающие нас. И если человек талантливый или хотя бы способный, то и результат его труда должен быть красивым и полезным. По-видимому, тот разговор стал переломным во всей моей дальнейшей жизни, а мои родные, – усмехнулся я, вспоминая, – с того момента успокоились, уже не очень волнуясь о моем личностном становлении. – Я замолчал, откусив кусочек сыра и запив его вином. В образовавшейся паузе, прозвучал голос моего гостя:

– Все это, конечно, интересно, но, Марк, какое отношение ваш рассказ имеет к Создателю? – недоуменно спросил он.

– Не спешите, профессор. Но заметьте, вы сказали: «Создатель».

– Да, сказал, но не вижу связи.

– Плохо, профессор… Где же вам ваша проницательность? – не без иронии спросил я. – Сейчас объясню. Вы ведь лучше меня знаете, насколько «ювелирно» устроен человек, я уже не говорю о такой фантастической конструкции, как человеческий мозг. И чем больше я об этом рассуждал, тем больше убеждался в том, что человек – это творение Бога. Я стал серьезно интересоваться медициной. И постепенно, изучая человеческое тело, его гениальное «устройство», я и решил для себя эту задачу: такой совершенный «механизм» не мог обойтись без прямого участия Творца. – Я вновь замолчал. А затем, чуть насмешливо улыбнувшись, спросил:

– А вы как думаете? Вы ведь длительное время занимались сложными исследованиями человеческого мозга. Интеллект, способности, личностные качества… – совокупность всего того, что представляет собой каждый из нас, зависит, наверно, не только от индивидуального «компьютера» и его «начинки». Уж простите меня за сленг, – добавил я, заметив, как старик недовольно поморщился.

Алан задумчиво молчал, прикрыв глаза, наверное, тоже думал о своей работе, связанной с изучением процессов, протекающих в человеческом мозге. Хотя, судя по его несколько удрученному виду, не все воспоминания радовали ученого. Мужчина поглаживал Клео, но делал это скорее автоматически, – животное, видимо, почувствовав этот факт, бросило на гостя недовольный взгляд и, очевидно, обидевшись, спрыгнуло с его колен. Я молча ел сыр. Наконец-то профессор открыл глаза и, вновь пристально посмотрев на меня, как-то неуверенно произнес:

– Вы, наверно, удивитесь, Марк, однако я скорее соглашусь с вами, чем по старой, укоренившейся, привычке буду устраивать дискуссию. Вы, вероятно, слышали, что иногда я посещаю церковь?

– Да, слышал.

– А в чем, как вы считаете, состоит роль священника? Если вы верите в Бога, зачем вам посредник между вами и Творцом?

– Ну, во-первых, мне нравится бывать в церкви… как-то становится светлее на душе, и потом… мне импонирует общение с нашим священником, – усмехнулся я.

– Мне он тоже нравится, – Алан улыбнулся и спросил: – Ну а в-третьих?

– Думаю, в любой сфере деятельности должны работать профессионалы. Вы ведь не будете удалять больной зуб самолично, а пойдете к дантисту. Так и здесь: к своему сожалению, я очень многого не понимаю в теологии, поэтому и иду к священнику… нечасто правда, за объяснением или просто поговорить на разные темы человеческого бытия.

…В тот вечер я действительно был удивлен этой темой нашей беседы с профессором Биггсом, но все же не настолько сильно, как это могло быть пару лет назад. Я не так часто виделся с профессором, тем не менее заметил перемены, произошедшие с ним всего за год после смерти его жены. И самою любопытное, что пожилой мужчина стал выглядеть намного лучше, чем до ее смерти, хотя обычно бывает наоборот. Я бы даже сказал: Алан чуть помолодел, несмотря на морщины и небольшую седину поредевших волос; его взгляд стал более живой и яркий, чуть распрямились узкие плечи вечно сутулой спины профессора, да и его походка стала увереннее. Мне стало интересно: какие же обстоятельства произошли в жизни Алана Биггса, изменившие не только внешний вид мужчины, но и вызвавшие радикальные перемены в его мировоззрении? Никогда бы ранее не поверил, что такой убежденный атеист, как профессор, может стать если и не верующим, то хотя бы сомневающимся в своих материалистических догмах. Однако я не знал, как вызвать старика на такие откровения, и решил свой вопрос завуалировать в виде шутки:

– И вы знаете, Алан, меня не очень-то поразили эти слухи.

– Да? Ну, теперь вы меня удивили, – хмыкнул Алан и бросил в рот виноградинку. – И почему же мое признание не шокировало вас?

– В этом есть несколько моментов. Первый, извините за напоминание, но с возрастом мы все, очевидно, приходим к мысли о существовании Творца.

– Из-за страха смерти? – перебил меня профессор.

– Не только. Обычный анализ, не более того.

– А другие моменты?

– Эти моменты касаются вас, профессор: вы изменились, причем – в лучшую сторону. – Я немного помолчал, тоже поклевав несколько ягод винограда, а затем, чуть улыбнувшись, продолжил: – Не зная вас, можно предположить, что вы… заинтересовались какой-то дамой. – Прищурившись, я бросил лукавый взгляд на Алана, надеясь, что таким выводом не обидел его.

В явной оторопи он широко распахнул и округлил глаза и некоторое время молчал, очевидно, находясь в состоянии шока, а потом вдруг весело и неожиданно громко захохотал, испугав своим заливистым смехом не только меня, но и задремавшую в своем кресле Клео.

Наконец-то прекратив смеяться и пару раз смешно хрюкнув, Алан с придыханием смог выдавить из себя:

– Я даже в детстве так не хохотал. – Он жизнерадостно допил херес и умилительно посмотрел на меня. – Марк, угостите старика еще бокальчиком хереса. Чудесное вино.

– С удовольствием. – Поднявшись, я прошел к барной стойке; взял из буфета новую бутылку шерри и открыл ее; затем, возвратившись к столику, налил добрую порцию вина в бокал Алана. Меня радовало его настроение. И я провозгласил тост за чудесный вечер и отличное настроение. Мы пили молча, но это молчание было легким и непринужденным. Через несколько минут мой гость усмехнулся и как-то загадочно промолвил:

– Нет и не было у меня никакого романтического приключения. Я просто нашел смысл… в оставшемся-думаю, небольшом отрезке жизни, который мне отпущен… Создателем. И я рад этому.

– Рады чему, Алан? Смыслу или небольшому отрезку?

– И тому, и другому, – улыбаясь, ответил мужчина. – Вас, наверно, интересует: в чем я нашел смысл? – хитро прищурив глаза, спросил он.

Я немного помедлил, но затем с некоторой неуверенностью произнес:

– Любопытно, конечно, но я вовсе не претендую на вашу откровенность, Алан.

– Я отвечу вам, но не сегодня: уже поздно, пора идти домой, пока я еще не слишком напился.

– Так когда же вас ждать в гости в следующий раз?

– Ишь, как я вас заинтриговал. Вы молодой человек, оказывается, весьма любопытны… как дама, – смеясь, сказал он. – Не обижайтесь, Марк. Человек должен быть любопытным или любознательным, хотя я не делаю принципиальной разницы между этими понятиями. – Он допил вино и стал подниматься из-за стола. – Не знаю, Марк. Но если даже мне отпущен совсем мизерный остаток жизни, и мы с вами можем не увидимся больше… вы все равно узнаете о моем недавно обретенном смысле бытия. Уж я позабочусь об этом в самом скором времени.

– Каким же образом, Алан, если мы с вами вдруг не увидимся больше? – пытаясь придать фразе шутливый смысл, тем не менее весьма заинтригованный, спросил я.

– Ну вы же верите в Бога?

– Да.

– Ну, тогда на него и уповайте, – также иронично ответил профессор, а затем вдруг, как-то сразу став серьезнее, добавил проникновенным тоном: – Спасибо, вам, Марк.

– Вас проводить, профессор?

– Нет, не стоит, я еще прогуляюсь перед сном и поразмышляю.

Попрощавшись, Алан Биггс вышел в ночь.

Вот что я вспомнил, сидя у себя в гостиной. Фрэнк внимательно выслушал мои воспоминания, а затем спросил:

– Но вы же потом еще виделись с профессором?

– Да, несколько раз. Но он не возвращался к этой теме, а я решил, что та его фраза о смысле жизни относилась к обычным философским рассуждениям, типа: я и Вселенная, жизнь и смерть и прочее… знаешь, как бывает, когда нет конкретной темы для дискуссии.

– И ты, вспомнив тот разговор, решил, что фраза профессора о смысле жизни имеет отношение к нашей проблеме?

– Да, – уверенно ответил я. – Я вдруг подумал о дневнике. А теперь свяжи в одну цепочку ту беседу с Биггсом, мой сон, вернее, фразу профессора во сне и звонок священника.

– Можно допустить, конечно, что и разговор с Аланом, и звонок святого отца имеют значение, но… сон?

– А ты знаешь, сколько было сделано открытий благодаря сновидениям? – возмутился я.

– Знаю, знаю… Нильсу Бору приснилась Солнечная система и он построил структуру атома, потом, кажется, Менделеев увидел свою таблицу во сне.

– Да примеров немало! Кекуле приснилась змея…

– Да, да, – на полуслове перебил меня Фрэнк, – змея, кусающая себя за хвост, и он вывел формулу бензола. Ну и что? – шутливо подначивал меня приятель.

– А мне приснился профессор Биггс, указывающий на церковный шпиль, к тому же он сказал, конечно же, во сне: «Там светло». – Ну ладно, сейчас я проделаю один фокус, и ты убедишься в моей гениальности, – решительно закончив разговор, я взял со столика свой смартфон.

– А если твой фокус не удастся, тогда что?

– Не думаю. Картинка так хорошо сложилась, что я уже сейчас уверен в своей гениальности.

– Ты меня удивляешь, – парировал Фрэнк. – Раньше ты был намного скромнее в своих выводах.

– Возможно, но обстоятельства изменились. Это – просто констатация факта. – Но вспомнив, как долго мне открывалась «незначительная!» деталь, я все же несколько огорчился и признался в этом своему другу: – Видишь ли, Фрэнк, скажу тебе честно, я настолько же глуп, насколько гениален. – Заметив очумелый взгляд Тодескини, я пояснил: – Непроходимо глуп, потому что вывод, который я сделал совсем недавно, – это наш джокер и лежал он в самом верху колоды карт. Причем давно. – Удрученно замолчал я. – И как я этого не заметил? Столько времени потеряли!

– Ну, сейчас ты слишком критичен к себе. Подумай, сколько всего произошло… и какой-то давний разговор о смысле жизни! Никому и в голову не придет связывать эти события. Тем более что ты можешь ошибаться.

– Нет уж, – вспыхнул я, впрочем не очень уверенно. Радостное возбуждение от недавнего открытия вдруг сменилось сомнениями, и мой оптимизм мгновенно испарился. Теперь я уже не торопился звонить. Тодескини заметил мою неуверенность. Он молча взял мой пустой бокал и прошел в дом, несомненно, к барной стойке. Вскоре мой гость, взяв на себя мои функции, принес мне для бодрости виски с содовой, хотя я ожидал пиво.

– Марк, позвони. Даже если ты ошибаешься… иногда отрицательный результат предпочтительнее положительного.

– Ты прав, но только не в этом случае. – Я медлил, но изрядный глоток алкоголя придал мне решимости. Все мое существо, казалось, замерло в ожидании ответа абонента. Наконец я услышал хорошо поставленный, приятного низкого тембра голос священника:

– Добрый вечер, Марк. У вас что-то изменилось в отношении завтрашнего дня?

– Нет, нет, отец Коварт. У меня к вам только один вопрос. Только, пожалуйста, ответьте односложно. Это важно.

– Хорошо.

– Предстоящая наша встреча произойдет не по вашей инициативе, а по просьбе другого человека?

– Да.

– Спасибо, отец Коварт. Спокойной ночи и до скорого.

– Спокойной ночи и вам, Марк. Жду вас завтра к чаю. Вам удобно к четырем часам?

– Да. Спасибо. Мы обязательно будем.

Я нажал кнопку «отбоя», ощущая, как радостное возбуждение разливается по моему телу. Пытаясь сдержать свое ликование, я закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Наконец-то! Я почти потерял веру в чудо, но ничего не проходит бесполезно. Немалое количество моих душевных стенаний, бесконечного анализа, тяжелый раздумий перешло в качественный результат. Как можно было думать, что закон философии сделал для меня отступление? Давно пора запомнить: законы не имеют исключений!

Тодескини не стал спрашивать меня ни о чем: было и так понятно, что мой «фокус «получился.

Не успел я расслабиться, как мой взгляд остановился на часах: скоро девять, а самый важный звонок мною не сделан! Посмотрев на Фрэнка, я довольно улыбнулся: теперь меня не очень-то страшил предстоящий разговор с Минервой. Тодескини тоже, похоже, теперь поверил, что моя догадка верна и более того: она, очевидно, сыграет немало важную роль в нашем дальнейшем расследовании. Он весело развлекался с Клео, время от времени лукаво поглядывая на меня и хитро улыбаясь.

Миссис Старлингтон ответила мне почти сразу, в ее голосе я услышал металл, наверно, впервые за все время нашего с ней знакомства. Игнорируя любые формы вежливых прелюдий, она сразу перешла к делу:

– Вы закончили расследование, мистер Лоутон?

– К сожалению, нет. И я бы не хотел об этом говорить по телефону.

– Но если у вас нет результатов – какой смысл в разговоре?

– Я не сказал, что результатов нет.

– Но у вас есть надежда, что вы когда-нибудь назовете мне имя убийцы мисс Кэмпион?

– Надежда есть, улик нет, и их появление в скором времени кажется мне весьма проблематичным. – Некоторое, правда, недолгое время я слушал тишину. Затем услышал голос женщины, соответствующий более «мягкому» металлу, что-то вроде олова.

– Хорошо, Марк. Давайте сделаем так. В субботу вы с мистером Тодескини приглашены на официальный прием по случаю юбилея нашей компании. Приглашения вы получите завтра. А в воскресенье на нашей яхте будет организовано неформальное продолжение праздника для всех желающих сотрудников фирмы, членов их семей и их друзей. Так что, пожалуй, там, на яхте, мы сможем все обсудить. До свидания, мистер Лоутон.

Да, весьма конструктивный монолог…

Фрэнк слышал мои ответы, по которым несложно было воссоздать весь разговор, впрочем о некоторых моментах он просто не мог догадаться, и я ему о них рассказал, в частности об уик-энде, который для нас уже организовала миссис Старлингтон.

– Марк, ну почему у нас нет ни одной улики! Только косвенные, да и то… такие размытые, – огорченно вздохнул он.

И я ему печально вторил.

– Фрэнк, приходиться признать, что в реальности торжество справедливости отнюдь не правило. Это только в книгах, фильмах детектив находит какую-нибудь неоспоримую улику и становится героем. Для нас, к сожалению, такой вариант исключен, но будем искать другой выход.

– А ты его уже придумал? – встрепенулся Тодескини.

– Нет, но у нас еще несколько дней впереди. И потом, у меня возникло чувство, что еще будут сюрпризы, и боюсь, не очень приятные.

– Марк, я не верю, что ты вот так сидел-сидел, и на тебя снизошло… озарение… – не скрывая сарказма, заметил приятель.

– А ты помнишь, когда мы с тобой точно также сидели в ресторане, а я в незнакомой женщине сразу смог разглядеть мадам Оливию! – громко парировал я. – Интуиция, Фрэнк, интуиция! И до этого момента, знаешь, сколько времени я «варил» свой мозг! В конце концов, по-видимому, боясь дальнейших репрессий с моей стороны, он выдал результат, который-теперь я знаю! – нам поможет.

– Что ж, это не может не радовать, – Фрэнк радостно улыбнулся, блеснув зубами. – Но мне что-то не хочется сегодня себя напрягать, хочется расслабиться.

– Каким образом?

Закрыв глаза и мечтательно вздохнув, Фрэнк, очевидно, погрузился в мир своих желаний или, быть может, каких-либо фантазий. Спустя пару минут мне пришлось убедиться в своей правоте.

Широко распахнув руки и потянувшись, Тодескини посмотрел на меня и, прищурив глаза, спросил:

– Может, нам пойти в паб-часик потусоваться?

– Почему бы и нет? – ответил я, раздумывая о конкретном варианте. Но телефонный звонок оторвал меня от размышлений. Недовольно взглянув на дисплей и увидев на нем имя звонившего, я даже не удивился: о чем-то подобном мне нашептывала интуиция. Похоже, пришло время собирать камни, а в моем понимании-пора помочь торжеству справедливости (но, пожалуй, не правосудию).

Поначалу голос Слэйтера звучал немного взволнованно и даже напряженно, но когда я ответил ботанику, что рад появившейся у него возможности заняться моим садом, мужчина успокоился. Я понял, что у Ларса произошло нечто важное, и предложил ему приехать ко мне сейчас, не откладывая. Судя по радостному ответу садовника, можно было сделать вывод, что, по-видимому, будущая работа над дизайном моего сада-смысл всей его жизни и вожделенная вершина его мечтаний.

Ботаник приехал минут через двадцать. Выглядел он на этот раз не так элегантно, как обычно, и имел вид биржевого брокера, чуть было не потерявшего миллион своего клиента. Хотя глаза его лихорадочно поблескивали: то ли от накануне выпитого алкоголя, то ли от предвкушения выпивки.

После приветствия мы прошли на террасу, и уже там Ларс спросил меня о возможной прослушки, услышав отрицательный ответ, он заметно успокоился и достаточно кратко, но точно и вполне аргументировано рассказал нам о тяжелой судьбе садовника, совмещающего свою творческую работу по облагораживанию местного ландшафта с не менее творческой деятельностью шпиона и шантажиста, которая на поверку оказалась далекой от его благородных устремлений и, кроме того, опасной для жизни! Об угрозе для своей жизни Слэйтер вещал нам особенно возбужденно и красноречиво, впрочем виски, по-видимому, немало поспособствовали его словоохотливости. Выслушав нашего испуганного гостя, мне пришлось сделать ему весьма сомнительный комплимент о высокой степени наивности естествоиспытателей вообще и дизайнеров в частности. Не стал я скрывать, что решение задачи по спасению драгоценной жизни художника ландшафтов не представляется мне легким, во всяком случае, в ближайшее время. Что же касается работ по улучшению моей скромной усадьбы – ее мы решили отложить до лучших времен… в том случае, конечно, если Ларс будет в состоянии в недалеком будущем заниматься этой мирной и созидательной деятельностью. По моей просьбе ботаник расшифровал свою переписку с Ниагарой, и мне было лестно услышать частичное подтверждение своих догадок. Действительно, дизайнер переписывался с Жюльетт Домье. Лилия мертвой лошади-это мадам Виар, лживые часы-убийство Мишель, петух-Серж, лягушка-Адель, земляные черви-амбиции в отношении компании «Старлингтон энд Парк», трюфеля-дневник профессора, мышеловка-Полин, лев-Стюарт, он же-смердящий рог осьминога, Эйфелева башня-Элизабет, лягушатник-ее компания, зарянка-Джулия, Кейт-свинья, мутинус собачий-мэр города, кукольные глазки-Энн, гидрона-Линда. И тогда их переписка выглядит более-менее понятной:

Непентес (Ларс): Ты думаешь, что Оливии не нужны записи профессора?

Ниагара (Жюльетт): Мать хочет раскрыть убийство Мишель. Она бы могла претендовать на часть своего наследства или акции, но не будет рисковать благополучием Сержа и Адель.

Ларс: А не могла ли Элизабет участвовать во всем этом?

Жюльетт: Думаю, ей по-фигу, важно, чтобы ее компания развивалась. А не могла ли Полин стащить дневник профессора?

Ларс: Не знаю, а может, Стюарт? Он проявляет интерес к Джулии, будто та собирается шпионить в его пользу. Мог ей наобещать чего-нибудь.

Жюльетт: А его сестричка Кейт?

Ларс: Она обрабатывает мэра и ничего не сделает во вред Кристиану.

Жюльетт: А у Энн такие же отношения с Линдой…»

Собственно, обычные домыслы, только облаченные в «шпионскую обертку». Честно говоря, это так по-детски… Но я не стал говорить об этом вслух.

Нам удалось убедить Слэйтера, что мы найдем оптимальный выход из создавшейся ситуации и позвоним ему утром. Проводив гостя до калитки, я возвратился на террасу для выполнения своего обещания.

Появление Ларса, вернее, его рассказ заставил нас забыть о голоде, но сейчас он настойчиво напомнил о себе. Решив, что, возможно, какие-то идеи нас посетят за легким перекусом и не очень тяжелой выпивкой (во всяком случае, я на это уповал), мы приготовили несколько сандвичей. За едой и выпивкой наше обсуждение пошло веселей, а, присовокупив к реальным фактам фантастические картинки, созданные моим воображением и фантазией Фрэнка, – даже смешно. Но одна, возможно, не самая лучшая, однако хотя бы более-менее реалистичная идея все же пришла в голову Тодескини. Поразмыслив, мы решили вполне резонно, что никаких серьезных действий противник Слэйтера предпринимать не будет, по крайней мере, до получения от него второй, конкретной, анонимки. Хотя, в этом случае, наша логика могла и не совпадать с планами «охотника» за головой садовника. Тогда нам показалось, что небольшая встряска, вернее, провокация может стать катализатором многих процессов, которые могут касаться нашего расследования, и не его одного. Взвесив все «за» и «против», мы решили, что на данный момент такой выход вполне приемлем.

Разошлись мы за полночь, и как впоследствии оказалось, что не всем моим надеждам суждено было осуществиться: ни еда, ни алкоголь не оказались легкими, хотя в процессе их употребления мне казалось, что я себя достаточно тормозил.

…Давно уже раннее утро не казалось мне таким солнечным и оптимистичным. Быстро приняв душ и проделав все остальные гигиенические процедуры, я спустился в гостиную, но, как и предполагалось, составить мне компанию никто не спешил, что, в общем-то, меня не расстроило, так как нередко мне предпочтителен именно такой завтрак.

Выпив чашку чая и съев бутерброд, я вышел прогуляться. Было прохладно, но активность раннего солнца давала понять, что к полудню станет теплее. Собственно говоря, в этот день меня переполняла та радость бытия, которая-как я думал все это последнее время-ко мне уже больше не вернется. Но, к счастью, я ошибся.

Я прошелся к озеру и присел на влажную скамейку. Совсем недавно, в аналогичной ситуации, я ощущал дискомфорт от таких посиделок, а сегодня мне было даже приятно. Что значит внутренний настрой! Удивительно, но и мои воспоминания о Лоре, профессоре да и многом другом были окрашены светлой грустью. Мое хорошее настроение не смогли испортить даже вдруг непонятно откуда появившиеся тучки.

Спустя несколько минут приятного созерцания природы я позвонил Ларсу и сказал ему, что все необходимое для садовых работ уже заказано и спросил, может ли он подойти ко мне часов в шесть, чтобы оговорить некоторые детали. Слэйтер все понял, ответив мне согласием.

Домой я возвратился часам к одиннадцати, застав Фрэнка за мытьем посуды. Клео, судя по ее довольному и сытому виду, уже позавтракала. Устроившись на кухонном стуле, она внимательно наблюдала за протеканием нелегкого санитарно-гигиенического процесса, который Тодескини делал вполне споро. Поболтав с ними, я прошел в гостиную и, включив свой ноутбук и телевизор, уселся в кресло.

Следующие несколько часов я занимался разными делами: просмотрел свою электронную почту и ответил на некоторые письма, уточнил некоторые детали, касающиеся нужных мне людей (конечно же, вся моя исследовательская работа относилась к нашему расследованию), смотрел телевизор, пил кофе и даже пообедал. Тодескини все это время просидел за своим ноутбуком, правда, пару раз он тоже поднимался, чтобы поесть и посетить туалет.

А в полдень позвонил Макс и обрадовал меня тем, что его поиски тоже дали положительный результат, а когда он мне сказал имя и фамилию человека, украсившего своим волосом тупую рожу силиконового аллигатора и сплюнувшего использованную жевательную резинку в фантик вскоре после моих «похорон», я, можно сказать, получил оргазм…

В половине четвертого переодевшись, мы вышли из дома и направились к дому священника.

Глава 9

В ризнице тикали круглые настенные часы. Было почти час дня; служба закончилась более получаса назад. Преподобный Джейсон Коварт, убрав в шкаф облачение для службы и оставшись в добротном твидовым костюме, стал похож на Ричарда Чемберлена в роли учителя деревенской школы, если бы такой персонаж был в его фильмографии. Викарий поспешно вышел из ризницы и пошел по утоптанной тропинке к себе домой.

Полуденное солнце все же решило выглянуть из рваных обрывков туч; его лучи освещали мраморные могильные плиты и редкую пожелтевшую траву. Но преподобного Джейсона сегодня радовала бы любая погода: он все же увидится сегодня с Марком, и тогда душа профессора Биггса обретет упокоение на небесах. Собственно говоря, Джейсон Коварт не только верил, но и знал: все будет по воле Господа. Времени до прихода гостей у него было достаточно, он успевал попить чая, немного поесть и повозиться в саду. Миссис Джоан Китон, экономка священника, уходила после трех часов, но он и не хотел, чтобы женщина присутствовала при встрече гостей.

…Возвратившись из сада удовлетворенной сегодняшней работы, мужчина принял душ и облачился в светло-серый шерстяной костюм и голубую рубашку, эти цвета как никакие другие подчеркивали глубину его глаз и благородную седину висков.

Зайдя в гостиную, он окинул взглядом чайный столик и стоящую рядом тележку. Перед своим уходом миссис Китон приготовила почти всю сервировку к предстоящему чаю. Мистер Коварт взглянул на часы: без десяти четыре. Насколько он смог узнать Марка, тот отличался пунктуальностью, и Джейсон вышел в передний дворик.

* * *

Отец Джейсон гулял в своем небольшом, но ухоженном саду. Нас он увидел сразу же и, приветливо улыбаясь, подошел к невысокой деревянной калитке, широко ее распахнув. Обменявшись приветствиями и взаимными представлениями, мистер Коварт пригласил нас в свой дом. Светлый и небольшой коттедж был уютный, но его обстановка совсем не отвечала какому-то определенному стилю. Кухонная утварь, бытовые приборы и техника тоже не претендовали на новинки современных технологий. Мы прошли в скромную гостиную и расположились в креслах за овальным небольшим столом. На желтой, усеянной мелкими цветочками скатерти стояли две круглые вазы с печеньем и виноградом. Вообще, как я понял уже давно: священник избегал углов не только в быту, но и в отношениях с людьми. Наверное, служители религиозного культа по складу своего характеру и роду деятельности похожи на дипломатов.

– Могу я вам предложить домашнее малиновое вино, джентльмены? Оно очень легкое, чуть крепче компота. – Джейсон задорно подмигнул.

– Было бы неплохо, – ответил я. Фрэнк скромно промолчал.

Мужчина вышел на кухню и вскоре возвратился, держа в руке стеклянную бутыль. Достав из буфета старинные коньячные бокалы, хозяин разлил в них малиновый напиток. Затем переставил с тележки на стол несколько блюд, закрытыми стеклянными крышками. Сняв клоша, священник радушно улыбнулся и предложил нам отведать угощения, приготовленной миссис Китон. Глядя на сырное ассорти, тарталетки с различными наполнителями, маленькие слоеные пирожки и несколько видов домашнего печенья, я подумал, что экономка викария, несомненно, готовилась к приходу гостей.

– Молодые люди, чай или кофе? – спросил хозяин дома.

– Можно чуть позже, святой отец? – спросил я.

Фрэнк тоже сказал, что попозже не откажется от чая.

Не суетясь, мистер Коварт налил в свою белую чашку молоко из молочника и добавил в нее чай, а затем присел в кресло.

Преподобный поблагодарил нас и поднял бокал с вином, произнеся тост за наше здоровье. Чуть пригубив вино, он произнес:

– Джентльмены, я думаю, что вы люди занятые, поэтому не буду забирать у вас время-перейду сразу к теме нашей встречи. Чуть нахмурив темные брови, мужчина пристально посмотрел на меня и негромко спросил:

– Я так понимаю, Марк, вы недавно вспоминали профессора Биггса?

– Я не только его вспоминал, мне удалось вспомнить и многое другое.

– А можно поинтересоваться, что именно? – улыбнулся священник.

Тем временем Фрэнк положил себе в тарелку пару тарталеток и не стал терять время.

– Мне вспоминалась и наша с вами последняя беседа, точнее, ее финал.

– Да? – удивился мужчина. – Вы хотите сказать, что не забыли и фразу, брошенную мною мимоходом? – изумился Джейсон, пригубив чай и откусив шоколадное печенье.

– Да. Поздновато, конечно. Но хорошо уже то, что сие действо вообще случилось. Меня интересует только одно: откуда вы знали, что профессор вдруг проникнется к вам доверием? Особенно, если учесть тот факт, что он долгое время был атеистом?

Мистер Коварт на минутку задумался, а затем сказал:

– Вы знаете, профессор, как мне показалось, достаточно быстро после смерти миссис Биггс изменил свою религиозную позицию. И, конечно, он не афишировал это обстоятельство. Мы с ним нередко беседовали о многом… Поначалу скорее в форме дискуссий, а затем, я стал замечать, что мистер Биггс стал разделять мою точку зрения, безусловно, частично. В какой-то момент мужчина признался мне, что ведет дневник… – Священник прервался, прикрыв глаза, и пару секунд помолчал, вспоминая, а затем продолжил: – Однажды профессор дал мне понять, что в будущем отдаст мне его на хранение, выразив надежду в отношении вас, Марк. – Он вновь потянулся своей худощавой рукой за печеньем. А преподобный, оказывается, сладкоежка, – не к месту подумал я. Что ж, Бог прощает нам небольшие слабости. То, что Джейсон сказал о возложенной на меня надежде Алана, меня не удивило. После недавнего «озарения» я этого ждал.

– Я вижу: этот факт вас не удивляет, – заметил Коварт. – Хотя меня это обстоятельство тоже вряд ли могло удивить. Профессор нередко говорил о вас, молодой человек, комплиментарно и был высокого мнения о ваших личностных качествах. И в последнюю нашу с ним встречу мистер Биггс обратил мое внимание на несчастье, случившееся с мисс Лорой Кэмпион, подчеркнув, что вы, Марк, сможете разобраться с этим делом. Тогда же он и передал мне свой дневник, – преподобный на миг задумался, – как бы на хранение. Я удивился и спросил его о самочувствии. Профессор радостно засмеялся и сказал, что он закончил все свои земные дела и чувствует: скоро ему откроется Истина, о которой мы с ним часто рассуждали. Он также попросил меня, чтобы я после его смерти не сразу отдал вам эти записи.

– Извините, а чем это было обосновано? – не выдержал Фрэнк, до этого вежливо молчавший.

– Я хотел пояснить этот момент, – с улыбкой ответил священник, бросив оценивающий взгляд голубых глаз на моего друга. – Профессор мне сказал, что вы, Марк, сами должны прийти за ним. Я же вам говорил, что мистер Биггс высокого мнения о ваших умственных способностях. Но, конечно, он учел все моменты, в том числе и ваши… ну, скажем, сложные обстоятельства, из-за которых вам будет не до логических задач. В этом случае, как говорил профессор, мне необходимо действовать по своему собственному разумению.

– И вы, отец Джейсон сделали вывод, что для меня настали нелегкие времена? – спросил я.

– Да. А я ошибся?

– Нет, к сожалению, вы не ошиблись, – бодро ответил я.

Тодескини, утолив свой голод еще парой пирожков, теперь молча слушал, чуть откинувшись на спинку кресла, но не так вальяжно, как он это делал, находясь у меня в гостях.

– Видите ли, – поспешил с пояснениями Коверт, – вы быстро уехали, и я, честно говоря, даже растерялся, тем более что смерть профессора для меня стала неожиданностью: мы же с ним виделись буквально накануне…

– А вы не подумали о том, что за профессором, к примеру, следили и, узнав о ваших с ним встречах, могли бы и вас убить? – спросил Фрэнк, встрепенувшись и не скрывая своей обеспокоенности.

– Из-за дневника? – спокойным голосом уточнил священник.

– Не только, – ответил я.

– Ну, положим, профессор приходил не ко мне домой, а в церковь. И потом… существует тайна исповеди.

– Вы верите, что это может кого-то остановить? – изумился Тодескини.

– Нет, конечно, – усмехнулся Джейсон. – Но на все воля Божья. – Увидев мою тревогу, он обеспокоенно спросил: – Что случилось, Марк?

– Пока ничего, но этот факт, тем не менее не может меня не тревожить. Извините, мне нужна минутка для размышлений. – Замолчав и откинувшись на кресло, я закрыл глаза. Мои собеседники правильно истолковали это обстоятельство и, судя по звукам, молча продолжали трапезу. Минуты три спустя, я открыл глаза и тоже решил попробовать шоколадное печенье, которое так нравилось преподобному.

– Мм… очень вкусно, – похвалил я выпечку.

– Да, это фирменное печенье, которое часто печет миссис Китон, – пояснил Коверт. – Я даже прошу, чтобы она делала это реже, иначе рискую набрать лишний вес. Но сегодня-особый случай: гостей я принимаю не так часто, как мне бы хотелось.

– Отец Джейсон, по-моему, несколько дополнительных фунтов не будут лишними для вашей фигуры, – прокомментировал Фрэнк.

– Возможно, для фигуры-и нет, а вот для крепости духа-да, что для меня более ценный критерий, – пояснил священник.

– Но тогда наличие этой вашей «слабости» на столе-неплохой метод для укрепления духа, – заметил Тодескини.

– Это верно, – рассмеялся мужчина. – Поэтому я буду бить себе по рукам, если еще раз потянусь за этим лакомством. – Затем он выжидательно посмотрел на меня. Фрэнк тоже был весь во внимании, впрочем это не отразилось ни на его лице, ни на позе, только голубые глаза Тодескини тревожно потемнели. Он взял печенье и, как ни в чем не бывало, стал его есть. Они ждали от меня ответа, во всяком случае, священник, а мой друг, полагал я, уже и сам кое-что сообразил.

– С вами ничего не случилось, отец Джейсон, потому что… некто, обозначим так этого человека, благодаря которому с вами ничего не произошло, некоторое время назад дал понять… скажем, не очень хорошим людям, что дневник у него. И теперь вам не о чем беспокоиться.

– Как это не о чем? – возмутился Коварт. – А что будет с этим человеком, который так неосмотрительно себя вел?

– Мы ему поможем. Я думаю, что теперь уже ничего не случится, и многое, надеюсь, в скором времени разъяснится (тогда я действительно был в этом убежден!.. наивный).

– А профессор не говорил вам о каких-либо важных фактах, которые могли быть в его записях? – спросил Фрэнк.

– А как вы сами думаете? – лукаво улыбнулся священник.

– По-видимому, нет, – чуть подумав, ответил Тодескини.

– Значит, вы догадались: почему он ни о чем мне не рассказал, – заключил Коварт.

– Наверно, не хотел возлагать на вас ответственность за сложный выбор между вашей совестью и чувством гражданского долга, – подытожил Фрэнк.

– Видимо, так, – согласился Джейсон, сосредоточенно глядя на яркий бокал с вином, который он слегка покачивал своими тонкими длинными пальцами. – Марк, а вы можете рассказать теперь, что вас надоумило на тот вывод, что профессор передал свой дневник мне.

– Когда мы в предпоследний раз встретились с вами неподалеку от кладбища, то вы, – я обратился к священнику, – спросили меня: занимаюсь ли я расследованием смерти Алана Биггса и, услышав отрицательный ответ, вы произнесли примерно следующее: «Профессор приходил ко мне незадолго до своей смерти и выглядел счастливее, чем когда-либо».

– Да, верно, – удивленно покачал головой священник. – Вы действительно точно передали мою фразу. У вас замечательная память, мистер Лоутон, и не менее замечательные аналитические способности. – В восхищении он покачал головой.

– Спасибо. Просто этот разговор произошел не так давно, – скромно заметил я.

– И все? – обратился ко мне Фрэнк. – Ну а дальше– то что? – Его легкая расслабленность сменилось азартом и живым интересом.

– Затем я сказал: жаль, что Алан Биггс умер и добавил о своих предположениях, будто профессор хотел со мной о чем-то поделиться, но, к сожалению, не успел, – ответил я.

– Тогда я спросил вашего друга, мистер Тодескини, что он подразумевает под словом «жаль». Сожалеет ли он о смерти старика или о том факте, что тот ему чего-то не успел рассказать.

– А я честно ответил: эта фраза была продиктована моим эгоизмом. Но насколько я понял из наших бесед с мистером Биггсом-тот не был против своей смерти, – медленно произнес я и внимательно посмотрел на отца Джейсона – оценить его реакцию сейчас. Однако мужчина казался невозмутимым, как и в ту нашу с ним беседу.

– Честно говоря, я так и не понял, какие слова отца Джейсона послужили для тебя зацепкой, неким основанием для твоей догадки? – недоумевая, спросил Фрэнк.

– Я вам отвечу, мистер Тодескини, – обратился священник к Фрэнку и перевел свой взгляд на меня: – Вы позволите, Марк?

– Конечно, святой отец.

– Я тогда успокоил мистера Лоутона, сообщив ему, что профессор Биггс перед смертью не забыл позаботился о своих земных делах, добавив: и о ваших, Марк, возможно, тоже.

– Да, но тогда я подумал, что вы говорите образно, имея в виду пару книг из библиотеки профессора, которую тот, как оказалось позже, завещал университету. И только недавно, вспомнив наш разговор с ученым, я сопоставил эти фразы и меня вдруг осенило, что они были сказаны не просто так, – быстро проговорил я несколько возбужденно. – Да, и потом мой сон! Я сразу подумал о его возможной смысловой нагрузке. – Мое радостное настроение передалось и моим собеседникам.

– О каком сне вы говорите, мой друг? – спросил священник.

Я еще раз пересказал свое сновидение.

– Видите, Марк, вас не оставляют без помощи. Значит, вы на верном пути! – торжественно заключил Джейсон.

Я понимал, что сейчас он отдаст мне дневник профессора и нам нужно будет уходить.

– Я так понимаю, что профессор вел свои записи втайне от других? – спросил священник.

– Нельзя исключить, что, возможно, кто-то и подозревал, но мистер Биггс неплохо маскировался. – Я не стал дальше развивать эту тему, дабы не наводить Коварта на неприятные размышления.

Ничего лучшего в этой ситуации я уже придумать не мог.

Отец Джейсон оставил нас одних и вышел в свою спальню, вскоре возвратившись оттуда с небольшим пакетом, который вручил мне со словами:

– Надеюсь, это вам поможет. – Я видел: ему интересно узнать, что в пакете, но мужчина тактично молчал. Да меня и самого, безусловно, разбирало любопытство, азарт и еще что-то, чему трудно было подобрать определение. Я искренне поблагодарил отца Джейсона и пообещал ему, что в скором времени все действительно должно разъяснится, и он будет одним из первых, кому я обо всем расскажу.

Священник сдержанно улыбнулся и поблагодарил меня.

Следующие четверть часа мы говорили о туристических перспективах нашего города, выпили по чашки чая и отдали должное готовке миссис Китон. Конечно же, мы с Фрэнком попросили хозяина дома передать ей нашу благодарность за вкусную трапезу.

Мистер Коварт проводил нас до калитки и, пожелав нам удачи, попрощался.

* * *

Анна собиралась домой. День прошел очень результативно, и от вечера она ждала того же. Женщина выключила ноутбук и откинулась на спинку высокого кресла. Закрыв глаза, она мысленно прошлась по списку запланированных на сегодня дел и довольно улыбнулась-приятно, когда сложные вопросы улаживаются без каких-то нравственных потерь и главное, в конечном итоге устраивают всех. Анна давно создала себя собственную трактовку принципа «золотого сечения» или гармонии, хотя ее теория была, скорее, грубой аналогией привычных пояснений такого понятия, как мудрость. Миссис Теллер пыталась придерживаться установки, не очень-то легкой для выполнения: если проблема легко разрешается, то не стоит о ней беспокоиться, а коль ее нельзя разрешить-беспокоиться о ней бессмысленно. Но для соблюдения такого, несомненно, мудрого правила необходимо умение подавлять свои эмоции и чувства, что, конечно же, достаточно трудно, особенно для женщины. Хотя Анна знала такую женщину, во всяком случае, ей казалось, что миссис Старлингтон руководствуется именно этим принципом в своей жизни, и, похоже, без видимых усилий со своей стороны. Миссис Теллер хотела быть такой же, но, к ее большому сожалению, у нее это получалось весьма редко, поистине: «Quod licet Jovi, non licet bovi».

Анна откинула со лба прядь волос, подумав, что пора уже посетить салон красоты. Чуть тяжеловато поднявшись из-за массивного письменного стола, она подошла к большому окну. Мельком увидев свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа, женщина выпрямила спину, расправила плечи и подтянула живот. Да… красота требует жертв, но зачем себя так истязать, если обладаешь вполне заурядной внешностью? Настроение женщины чуть испортилась. Вернее, оно было испорчено со вчерашнего дня… Ларс объяснил свой внезапный отъезд как-то непонятно и даже странно, сказав, что пояснит все при встрече. «Что ж, я не вправе от него что-то требовать. Не стоит на него давить, тем более обижаться… Мы еще сможем куда-нибудь поехать вместе. Только… больно как-то. Такова жизнь, как говорят французы… Вся жизнь-огромная жертва, знать бы только-ради чего?» – подумала она, однако сразу же пристыдила себя за такие мрачные и деструктивные мысли, а великолепный пейзаж за окном помог ей вернуть отличное расположение духа. Вид леса и озера всегда поднимал женщине тонус, даже когда ее эмоциональные переживания заражали своим пессимизмом и психологические установки Анны. «Все рождается в нашей голове: и плохое и, хорошее», – усмехнулась она. Как писал Мильтон в «Потерянном рае: «Наш разум – целый мир, который властен из ада сделать рай, из рая – ад». Сегодня ее мнительность, которая обычно и являлась первопричиной нервозности женщины, крепко спала. И она решила воспользоваться комфортным состоянием души, которое было у нее далеко не часто в последнее время, и насладиться предстоящим отдыхом с Ларсом на полную катушку. А физическую и интеллектуальную усталость можно снять контрастным душем и замечательным ужином. Подумав о вкусной еде, Анна сразу же ощутила судорожные желудочные колики. Последний прием пищи был у нее еще утром, но огромный вал работы помог женщине не вспоминать о ланче до сих пор. Хорошо, что пока не болит голова: голод, подобно стихийному бедствию, оказывал разрушительное действие на на весь ее организм. А к этому – так не кстати, как громкий пук при сексе – добавлялись неожиданные гормональные истерики. Все же нужно посетить гинеколога или хотя бы сдать анализы на уровень женских гормонов. Сорок три– рановато для климакса, но мало ли… Предпосылки события не появляются в один момент с ним. Решение посетить врача вполне упокоило Анну – психологически, но для физиологического успокоения требовалось другое. Она подошла к шкафчику для одежды и взяла с полочки свою сумочку, порывшись в ней, миссис Теллер откопала в ее бездонных недрах молочно-шоколадный батончик с орехами и карамелью и откусила пару небольших кусочков, стараясь, чтобы скорость жевания была хотя бы не мгновенной… Спустя пару секунд у нее в руках осталось чуть меньше половины совсем не крошечной конфеты, однако ее организм, казалось, озверел от голода. Женщина немного поразмышляла, взвешивая «за» и «против»: тело хотело продолжения праздника; здравый смысл пытался взять инициативу в свои руки в этом противостоянии с примитивным желанием, но оказался слабее вульгарного инстинкта: батончик был уничтожен. К своему собственному негодованию, она стала лихорадочно, будто от этого зависела ее жизнь, рыться в сумке в поисках чего-нибудь аналогичного. Когда в состоянии «пищевого аффекта» были уничтожены еще два батончика, женщине хотелось рыдать от своего бессилия пред неумолимой катастрофой. С ощущением панического ужаса Анна подумала, что булимия вновь возвратилась, да она, по-видимому, никуда и не уходила – просто тщательно спряталась, притаившись в какой-то зоне ее мозга. Если верить врачам – это заболевание и не излечивается окончательно: «вирус «такой психологической «инфекции» всегда пребывает в организме в своей латентной форме; и совершенно неизвестно, что побуждает его к активным действиям. Во всяком случае, Анна не могла для себя определить причину этих приступов обжорства.

Что ж, с завтрашнего дня она начнет свою жизнь с «чистого листа»… Начать-то легко, почерк изменить трудно.

Накинув розовато-бежевый тренч и захватив сумочку, она вышла из офиса и спустилась на первый этаж в свое любимое кафе. Анну здесь хорошо знали, несмотря на то что бывала она в этом уютном заведении нечасто: пару раз в месяц, именно тогда, когда просыпалась ее болезнь. Обычно миссис Теллер заказывала разнообразные блюда и не скупилась на чаевые.

До встречи с Ларсом оставалось еще много времени и Анна, смирившись с судьбой, стала выбирать блюда из меню, хотя знала: дополнительные складки жировых отложений вкупе с угрызениями совести не заставят себя ждать… Впрочем, это будет потом. Самое плохое заключалась в том, что и удовольствия от еды она тоже не получит (его можно получить только при трапезе на пустой, в крайнем случае, на полупустой желудок). Более-менее успокаивало одно обстоятельство: после подобного, относительного, обжорства ее «хватит» почти на месяц нормальной-почти» диетической» – жизни.

После овощной закуски, бифштекса с картофелем-фри, Анна перешла к любимым десертам, коим являлись шоколадное мороженое с ореховым топпингом и слоеное пирожное. Пресыщение – по своей сути и чего бы оно ни касалось – не способно принести наслаждение, и миссис Теллер его не получила. Вернее, оно было, но такое мимолетное, что насладиться этим моментом и прочувствовать его, было просто невозможно. Мороженое Анна осилила, однако пирожное уже вызывало у нее чувство, которое совершенно нельзя было назвать приятным. С трудом откусив хрустящую, тающую во рту, выпечку, женщина подумала, что ее нежеланные действия будто бы продиктованы какими-то злыми, неведомыми силами, и она не может им противостоять. И тут неожиданно тихо зазвучал мелодичный сигнал телефонного звонка ее мобильного аппарата. Миссис Теллер вздрогнула, и ее сознание будто бы очнулась от навязанной неизвестно чем или кем программы неустанного поглощения еды. Взглянув на дисплей смартфона, женщина удивилась: звонила Элизабет. Странно… они с ней сегодня виделись… Что могло случиться? Миссис Старлингтон очень редко позволяла себе такую вольность: беспокоить своих сотрудников во время их отдыха. Анна ответила и несколько минут внимательно выслушивала просьбу своей начальницы, все больше и больше удивляясь… Затем миссис Теллер кратко ответила, что незамедлительно приедет в Старлингтон-Холл. Такие визиты относились к категории редких случаев в их взаимоотношениях, доверительных, но не настолько, чтобы приходить друг к другу на чашку чая. Не доев десерт (весьма положительный результат звонка) и расплатившись, она не стала вызывать такси, отправившись пешком в поместье Минервы (та акцентировала внимание миссис Теллер на том факте, что ее подчиненной можно не спешить).

Пару месяцев назад Анна приняла решение совершать по возможности как можно больше пеших прогулок; время пути от дома до работы и обратно занимало около сорока минут, но этот, пусть и небольшой, вклад в общую оздоровительную систему, не только помог ей улучшить свое самочувствие и физическую форму, но и послужил отличным психологическим стимулом для дальнейших свершений женщины.

Изменение погоды не обескуражило Анну: она заметила потемнение неба еще сидя в кафе. Выйдя из здания и достав золотисто-розовый зонт, женщина его раскрыла и подняла над головой-сразу стало веселее: низкое, тяжелое небо казалось ей теперь не таким мрачным. Воздух был прохладным, но, находясь в движении, она совсем не ощущала его колючести.

Дворецкий проводил гостью миссис Старлигнтон в гостиную. Сама хозяйка сидела в кресле за раскрытым ноутбуком и что-то быстро печатала. Почти не поднимая головы, она приветливо произнесла:

– Присаживайтесь, Анна. Подождите минутку, пожалуйста, я уже заканчиваю.

Внезапно почувствовав слабость и легкую тошноту, миссис Теллер опустила свое потяжелевшее тело в широкое кресло. Пока ее босс сосредоточенно работала, она анализировала свое состояние и не могла найти причину этого сиюминутного приступа: либо он был последствием обжорства, либо страхом в преддверии серьезного и неприятного (а в этом она уже была уверена) разговора, впрочем, это могло быть результатом их совпадения. Но жесткий взгляд Элизабет прервал безуспешную попытку миссис Теллер в постановке верного диагноза своего состояния.

– Анна, что я могу вам предложить? Кофе, чай или что-нибудь покрепче? – спросила миссис Старлингтон, улыбнувшись. Но в ее серо-голубых глазах мелькнуло странное выражение, будто она решала: не убить ли ей сейчас миссис Теллер, и какой из напитков будет лучше сочетаться с приготовленным для нее ядом?

– Спасибо, Элизабет. Лучше кофе, – ответила миссис Теллер, подумав, что предложение Минервы – «что-нибудь покрепче» – как-то странно прозвучало. За этим явно что-то кроется. Только что?

Но ей не пришлось долго гадать о странностях постановки вопроса хозяйкой дома.

– Анна, разговор у нас с вами будет непростой: речь пойдет о ваших взаимоотношениях с Ларсом. – Голос Элизабет, несмотря на ее внешнюю невозмутимость, стал жестким, в нем прозвучал аккорд некоторого пренебрежения. Она не смотрела на свою гостью, но не из-за того, что, зная свою подчиненную, хорошо представляла выражение ее лица. Дело было в другом: миссис Старлингтон испытывала к миссис Теллер, рискнувшую бросить тень на весь холдинг, презрение, и оно невольно могло отразиться на лице Элизабет, а сейчас она не могла позволить себе такую вольность. Да и чтений нотаций тоже не ее стиль работы. Анна же недоумевала: ее отношения с Ларсом начались не вчера, а несколько месяцев назад, что не являлось для Минервы новостью. Так почему ее босс затеяла такой разговор спустя столько времени? Кроме того, чем она, Анна, заслужила такой тон? И что вообще произошло? Странное начало разговора повергло миссис Теллер в состояние прострации, тем самым лишив ее возможности рассуждать здраво. Элизабет сделала это намеренно: она просто выбила почву из-под ног Анны, и теперь несчастную можно было брать голыми руками, хотя у миссис Старлингтон было сильное желание придушить влюбленную дуру, посмевшую поставить ее в нелепую ситуацию, хотя, конечно, это было не совсем справедливо по той причине, что никаких особых тайн – как коммерческих, так и технологических – миссис Теллер не знала. На самом деле Анна была только отличным исполнителем и по большому счету отвечала за кадровую политику в компании, хотя и курировала небольшую сеть предприятий общественного питания, принадлежащий холдингу, и о каких-либо нововведениях узнавала уже постфактум. Кроме того, в свое время Элизабет настоятельно рекомендовала своим, действительно доверенным, помощникам быть сдержаннее во всем и всегда.

– Я не понимаю вас, миссис Старлингтон, – наконец тихо произнесла миссис Теллер.

Элизабет опечалено вздохнула, не заботясь об искренности выражения своих чувств, – с Анной, в таком ее состоянии, особо можно было не церемониться-и мягко произнесла:

– Извините меня, я, возможно, чуть поспешила, не разъяснив вам причину моего, мягко говоря, негодования, – ледяной тон миссис Старлингтон несколько потеплел. Улыбнувшись, она виновато добавила: – Вы знаете мое отрицательное отношение к алкоголю, но сегодня вам он точно не помешает.

Миссис Теллер задумалась: не хотелось идти на поводу у Минервы, но она права… Анне сейчас нужно было собрать в себе достаточно мужества для принятия каких-то неприятных новостей, впрочем, ей необходимы и силы, дабы с честью отразить негодование миссис Старлингтон, если, конечно, оно не имеет на то серьезных оснований.

В какой-то степени небольшое количество алкоголя может в этом помочь.

– Теперь уж не откажусь, – чуть резче, чем следовало бы, ответила Анна, немного настроившись на достойный отпор хозяйке. – Тогда, пожалуй, виски с содовой и льдом.

Кристофер, самый юный бармен из работающего в доме персонала, как и пристало вышколенной обслуге, возник ниоткуда, налив на толстое дно рокса виски «Олд Пэппи» тридцатилетней выдержки и, добавив лед и содовую, испарился.

Миссис Теллера сделала быстрый, внушительный глоток и, чуть закашлявшись, прослезилась. Элизабет, казавшаяся ледяной статуей, молча ждала. Анна неторопливо взяла бумажную белую салфетку и вытерла ею внутренние уголки глаз, стараясь не размазать макияж. Это простое, привычное действие успокоило женщину, до которой вдруг с опозданием дошла элементарная мысль, что миссис Старлингтон никогда не стала бы поднимать вопросы, касающиеся личной жизни своих подчиненных, если бы на то не было каких-либо серьезных оснований. Элизабет, в сущности, было наплевать: с кем развлекаются сотрудники ее компании, если только их личная жизнь не бросает тень на репутацию всей фирмы. Значит, Ларс сделал нечто, о чем узнала Минерва, и этот поступок мужчины настолько не понравилось ей, что даже смог вывести эту «замороженную «женщину из себя (редко кому удавался такой подвиг!). И как она сразу не сообразила?

– Что он натворил? – спросила тусклым, поникшим голосом Анна, безрезультатно пытаясь скрыть охватившие ее волнение и тревогу. Она вдруг ощутила, как взмокли ее подмышки и вспотели ладони. Как не вовремя! Женщине вдруг показалось, что из всех ее пор стали исходить миазы страха, липкие и отвратительные.

– Я сейчас покажу, – миссис Старлингтон потянулась рукой за дистанционным пультом. – Только хочу тебя сразу же предупредить… во избежании истерики. – Сделав многозначительную паузу, она внимательно и даже как-то проникновенно посмотрела в глаза своей визави. – Дело в том, что мистер Слэйтер не так давно попал в орбиту наблюдения нашей службы безопасности; и у сотрудников службы появились основания подозревать его в промышленном шпионаже (Анна удивленно округлила глаза), поэтому пришлось поставить в номере отеля, где у вас с ним была последняя встреча, прослушку и камеры скрытого видеонаблюдения. – Женщина замолчала в ожидании прогнозируемой реакции, но ее не последовало. – Вы же понимаете, Анна, в таких серьезных делах не до показной щепетильности.

– Но почему вы не поговорили со мной, Элизабет? – дрожащим от возмущения голосом спросила миссис Теллер.

– Господи, Анна, неужели вы совсем потеряли голову? – Она позволила себе откинуться на спинку кресла. – Никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя допускать помутнения собственного рассудка! Перестаньте ныть и хлюпать носом… возьмите себя в руки в конце концов, – спокойно и холодно приказала миссис Старлингтон. Но тон ее голоса имел такой гипнотический эффект, что, подобно резкой пощечине, привел в чувство почти впавшую в истерику гостью.

Обе собеседницы на некоторое время замолчали. Затем Анна приподняла бокал с алкоголем и сделала большой глоток. Воцарившую было тишину нарушало только легкое позвякивание льда о стакан с алкоголем, который все же смог частично выполнить поставленную перед ним задачу.

– Вы все хотите мне показать? – агрессивно спросила Анна, поставив бокал на столешницу и, почти обнажив в яростном оскале розовые десна. Элизабет даже на миг показалось, что женщина сейчас вцепиться в нее своими белыми крупными зубами и растерзает ее на части. Минерва, протянув свою узкую холодную ладонь к Анне, мягко, успокаивающе пожала крупные кисти рук женщины, сцепленные в замок, а затем тихо произнесла:

– Не беспокойтесь: «то» мы смотреть не будем и, помолчав, добавила: – Я не столь жестока и не хочу видеть ваше униженное состояние. – Элизабет скорбно усмехнулась и, повернув голову в сторону барной стойки, негромко попросила принести кофе с ликером для себя и еще одну порцию виски для гостьи. Подождав пока Кристофер принес напитки и слегка пригубив кофе, миссис Старлингтон отчетливо произнесла: – Прежде чем мы начнем, хотелось бы кое-что пояснить, чтобы вы осознали несколько важных моментов. Во-первых, о случившемся знаем только мы с Фредом. И поверьте: больше никто и не узнает. Во-вторых, все не так трагично. В-третьих, а это, пожалуй, самое важное, – все можно исправить. И последнее, миссис Теллер, мы вам доверяем, иначе этого разговора просто не было бы. Я апеллирую к вашему здравому смыслу, Анна. Мы с вами умные женщины, но ведь никто не может похвалиться совершенством. И тем более никто не застрахован от ошибок. В этом случае мы обе ошиблись, поэтому и возникшую проблему будем исправлять вместе, дабы предотвратить ее возможные последствия.

Три минуты просмотра двух эпизодов Анне хватило, чтобы ощутить к себе презрение, запустившее в ее сознании цепную реакцию, результатом которой стали ненависть и ярость. Безусловно, этот опасный и ядовитый коктейль чувств смог выжечь хрупкую влюбленность миссис Теллер, оставив в ее душе огромную горечь и сожаление. Однако такие ощущения не могут быть по своей сути конструктивными, а вот месть может; и это желание вендетты не стоило Анне каких-либо усилий, но, бесспорно, именно оно стало финальным аккордом в разрушительной и яростной схватке противоречивых чувств, охвативших всю ее сущность.

Разумеется, Элизабет предполагала результат разговора и догадывалась о том, что творится в душе миссис Теллер, справедливо полагая: уж сейчас-то в сознании влюбленной женщины нет места для лирических порывов и грез. Впрочем, миссис Старлингтон подозревала: оскорбленная женщина все еще будет испытывать эмоциональное и физическое влечение к Ларсу, пусть и в меньшей степени, но Элизабет надеялась, что желание унизить и уничтожить коварного и лживого любовника будет сильнее и станет доминирующим в поведении Анны, во всяком случае, в ближайшее время. «Кадры, наглядно демонстрирующие шпионские потуги Слэйтера, даже во мне вызвали желание мести, – усмехнулась миссис Старлингтон. – Все это можно использовать с большой пользой, но женщину нужно аккуратно направить, чтобы она не поддалась чувствам и не наделала ошибок». Элизабет уже знала, как построить игру с главными действующими героями в будущем спектакле. Ее сценарий и режиссура будут достойны какой-либо награды, пусть и не «Оскара», тем не менее… впрочем, об этом, к счастью, будут знать только двое, да и предстоящее действо смогут лицезреть немногие; никто и не поймет: кто главный постановщик. А не в этом ли заключается талант хорошего манипулятора?

После обстоятельной беседы, достаточно мягкой, но очень целенаправленной, Анна уехала. А у Элизабет было время подумать: сможет ли миссис Теллер проявить хладнокровие? От ее ответа зависел дальнейший план действий. Однако даже, если Анна проявит твердость характера и сможет убедить в этом миссис Старлингтон, это вовсе не означало, что не следует подготовить несколько страховочных вариантов. Вновь и вновь Элизабет анализировала состоявшийся разговор, и пока ей не удавалось развеять свои мрачные сомнения.

Сможет ли Анна продолжать вести себя с Ларсом так, будто ничего не случилось? Это нелегко, особенно когда женщиной овладевают очень сильные чувства ненависти и ярости к своему любовнику. Ведь не зря говорят, что месть – это холодное блюдо. Но еще немного поразмыслив, она чуть успокоилась: Анна очень любит свою работу, кроме нее, у женщины, по сути, ничего нет. Миссис Теллер приложит максимум усилий, чтобы ни на йоту не разочаровать ее, Элизабет.

Откинувшись в кресле и закрыв глаза, женщина улыбнулась: все пока идет так, как надо: причин для переживаний нет. Неслышно, как по воздуху, к столику подплыл Кристофер и унес почти нетронутые кофе и ликер. Он знал, что, если хозяйка и заказывает какой-либо алкоголь, то только для создания необходимой атмосферы более доверительной беседы, а стало быть, в итоге-нужных результатов.

Но не все еще было понятно миссис Старлингтон. Оставались еще Марк со своим другом. Что им удалось раскопать? Вероятно, ничего важного, иначе они бы уже сообщили. Да и возможно ли успешно расследовать смерть, которая случилась столько лет назад? Какие следы, улики и прочие доказательства? Все давние запутанные и таинственные дела результативно расследуются только в книгах или фильмах. А в этом случае не смог бы помочь ни дедуктивный метод Шерлока Холмса, ни серое вещество Эркюля Пуаро… а уж вязание мисс Марпл-тем более исключается. Хотя Марк и Фрэнк могли бы прибегнуть к способу отца Брауна. Надо при случае спросить… если, конечно, такой случай представиться. И эта история с профессорским дневником… Был ли он вообще? Хотя, судя по всему, он не только был, но и есть… Только у кого? Мог ли профессор Биггс так хорошо изображать больного? А почему, собственно говоря, нет? Особенно если учесть тот фактор, что каждый из нас занят своими личными задачами и даже не пытается вникать в проблемы других людей. И даже она, Элизабет, ничего не заподозрила. И кто, как не профессор-нейрохирург, знающий все симптомы и особенности течения различных заболеваний человеческой психики и мозга, может симулировать подобную болезнь? А возможно ли, что вся эта история с дневником и здоровым Аланом Биггсом все же кем-то искусно придумана и раздута? Нет, очень мало информации, чтобы сделать правильный вывод. Надо ждать результаты поиска Фреда и Пола…

Элизабет посмотрела на каминные часы: что ж, они скоро должны подойти с результатами своего расследования, так что ждать осталось недолго. Кто знает, что накропал в своих мемуарах выживший из ума старик. Тем более если Алан смог сохранить и память, и рассудок. А это – еще хуже, хотя маловероятно, конечно. Нет, нельзя столько времени притворяться больным на голову и ни разу не проколоться. Но все же… Где-то в глубине ее сознания уже появился крохотный узелок сомнений, как нарыв, хотя видимых причин для его образования вроде бы не было, однако именно он не давал женщине полностью насладиться предвкушением предстоящего праздника и своего триумфа. Но вдруг что-то пойдет не так? Если же ее ждет поражение – чего она не допускала даже в самых мрачных своих мыслях – исход будет весьма печален. Нет, допустить подобное она не имеет права!

Женщина решительно встала из кресла и направилась в апартаменты Линды. Предстоящий разговор с племянницей должен быть не таким стрессовым, как недавняя беседа с Анной. Да, к счастью, и оснований для какого-то неприятного прецедента просто не существует.

Для Анны было достаточно уничижительного тона в голосе и чуть надменности, и приемлемый результат стал вполне очевиден. С Линдой она поступит, конечно же, по-другому…

* * *

…Миссис Теллер шла домой и в очередной раз поражалась таланту Минервы тонко управлять поведением других людей, их чувствами и желаниями; знала Элизабет, какой прием нужно применить и к ней, Анне, – чуть надменный тон и легкая пренебрежительность в голосе. «Но ведь босс права и у нее были все основания так разговаривать со мной, – констатировала женщина, – и мне остается только попытаться исправить нанесенный ущерб».

Получасовая прогулка немного успокоила возбужденную нервную систему женщины, смягчила последствия удара, и Анна – посредством мысленных стенаний – смогла унять боль души.

Оказавшись дома, она порадовалась, что Алекса нет. Все нужно было тщательно обдумать еще раз, если, конечно, одного раза будет достаточно.

Женщина прошла в ванную комнату и тяжело, будто совершая какую-то повинность, сняла себя одежду. Встав под душ, она дала волю слезам. Горячие струи воды, увлекая с собой соленые ручьи ее боли, ливнем утекали прочь. Душевой дождь смывал ее плач, а его шум поглощал ее горькие рыдания. В конце концов катарсис произошел. И чуть позже, достаточно обессилив от рыданий, Анна почувствовала настоящее облегчение.

Уставшая и уже немного другая, миссис Теллер неторопливо вытерлась большим оранжевым полотенцем, напомнившим ей лето, но она отогнала от себя эти приятные, хотя сейчас уже в большей степени грустные воспоминания и, облачившись в уютный махровый халат, Анна направилась в гостиную. Налив себе скотч с содовой, она удобно расположилась в широком кресле и, взяв с кофейного столика пульт дистанционного управления, включила телевизор, но совсем не для того, чтобы посмотреть или послушать какую-нибудь передачу или фильм, просто… ей нужно было заглушить свое одиночество. Сделав пару глотков, Анна мысленно возвратилась к разговору с Элизабет и почувствовала, что благодарна той. Если бы Минерва вела себя с ней излишне доброжелательно, проявляя сочувствие и понимание, Анна могла бы расклеиться и растаять, как мороженое в тепле. Но миссис Старлингтон держала себя с ней ровно и только на какой-то миг позволила себе – скорее всего, совершенно сознательно – легкую тень надменности, как в разговоре с провинившейся служанкой. И уничижительная нотка подействовала на Анну, как хлыст на лошадь, участвующую в скачках. И такая тактика действительно помогла миссис Теллер взять себя в руки. Впрочем, Анне теперь нужно было обдумать другой аспект: каким образом ей ни на йоту не проявить своих истинных чувств к Ларсу. Очень трудно делать вид, что ничего не случилось. Но спустя некоторое время, примерно к середине второго коктейля, Анна вдруг с радостью поняла, что не такая это и сложная задача, если правильно себя настроить и соответственно стимулировать. Зато награда в итоге может быть вполне достойной… впрочем, что в таком случае может быть лучше красивой мести?…

* * *

Вечером того же дня мы встретились с Ларсом и оговорили детали его поведения. Тот клятвенно пообещал нам точно выполнять все данные ему инструкции. А затем мы с Фрэнком занялись дневником профессора Биггса. Почерк у старика был вполне разборчив, стиль изложения-ясный и четкий, что еще раз подтвердило мое мнение о нем: с мозгами у мужчины все было в порядке, можно сказать, до самой смерти. Не знаю, конечно, насколько он был правдив в своих воспоминаниях, но думаю, что лгать, искажать факты или о чем-то не договаривать-профессор бы не стал, в этом просто не было смысла. Фрэнк согласился со мной.

Закончили мы далеко за полночь. Разговаривать о прочитанном не было ни сил, ни желания: такое количество информации в формате нелегкой исповеди может… убить любые проявления эмоций, внутренне опустошив своего читателя. И только спустя некоторое время в душе должны будут всколыхнуться чувства жалости и сострадания к этому умнейшему мужчине, который только к концу своих дней все же смог найти в себе мужество признаться в содеянном преступлении.

Той ночью я спал мало: сказалось нервное напряжение последних дней и смутное предчувствие новой беды. Сложно оформить в словесную форму это тягостное ощущение грядущих неприятностей, хотя и конкретных причин для их возникновения вроде бы не было. Но предстоящий грандиозный прием в честь полувекового юбилея компании «Старлингтон и Парк»… и наше дело, которое постепенно подходило к своей логической развязке-все это не могло не будоражить мою нервную систему, к тому же невозможно предусмотреть абсолютно все. Во всяком случае, мне так казалось. А одна неучтенная случайность влечет за собой лавину разномастных оказий. Легче, наверно, предсказать гарантированный конец света, нежели – итог конкурентной борьбы (даже не за внимание мужчин, а просто так!) красивых, умных и успешных женщин, собранных в одном месте, время от времени взбадривающих себя алкоголем и ядовитыми комплиментами. И это предвкушение будущих напастей разделяла со мной, похоже, и природа. Целый день, а в особенности вечер, вся атмосфера города стала будто пропитана этими тревожными испарениями, как перед катастрофой или грозой: все словно замерло в ожидании буйства стихии и связанных с ним разрушений, и «перепрыгнуть «этот мрачный этап, безусловно, никто не сможет.

Проснувшись от тяжелой дремоты, которую сложно было назвать сном, я услышал яростные атаки октябрьского дождя, направленные на мой островок безопасности, согревший мое тело уютом и теплом домашнего очага, укрывший меня от осеннего холода и мрачности ночи. С надеждой на крепость стен моего жилища я все же смог уснуть.

Утро меня обрадовало светлеющим небом и затихающим дождевым штурмом. Я заставил себя встать, хотя хотелось зарыться с головой в одеяло и спрятаться от всех проблем, как бывало иногда в детстве… но оно прошло, а от жизненных сложностей уйти уже невозможно.

Спустя минут десять, после внушительной психологической обработки, мне удалось привести свое тело в вертикальное положение, однако состояние мыслительных процессов мозга меня отнюдь не радовало. Что же касается душевного комфорта… то просто – полный сумбур.

Приняв душ и позавтракав, я начал ощущать некое подобие оптимизма. Проснувшийся Фрэнк завтракал молча, даже Клео, почувствовал наш настрой, быстро поев, растворилась в прохладе сада, хотя прогулки после дождя не ее метод ухода от проблем.

Оставив Тодескини в гостиной, где он уселся за свой ноутбук, я поднялся в свою гардеробную с целью провести ревизию одежды для вечернего выхода в свет. Исходя из текста приглашения на торжество, мне предстояла дилемма между смокингом и костюмом. Смокинг у меня имелся, но я предпочел темно-серый костюм с оливковым отливом, галстук– «шарпей» из серебристо-жемчужного шелка, к которому полагалась булавка с обычным стразом (хотелось верить, что обычному детективу простят отсутствие брильянтов в аксессуарах). Вечерний прием представлялся мне грандиозным по масштабу и фееричным по зрелищности, а посвящался он пятидесятилетнему юбилею компании «Старлингтон энд Парк». На фоне этой солидной даты двадцатипятилетняя годовщина президентства миссис Старлингтон смотрится, несомненно, скромнее. Мисс Линда Доэрти также не стала переносить празднование своего дня рождения на какой-либо другой день и планировала его отменить в предстоящее воскресенье на яхте, в узком кругу приятелей. Я не имел ни малейшего понятия о количестве гостей, которые будут веселиться на приеме, но мы с Фрэнком туда были приглашены совершенно с другой целью. Только с какой, мне пока было неизвестно. Элизабет прямым текстом сообщила, что разговор с ней, вернее, мой отчет о расследовании возможен только при неформальном отдыхе на яхте. Зачем ей наше присутствие на приеме? Однако спорить мы не стали… мало ли что… А значит, нам будет не до веселья. Хорошо бы вообще возвратиться с этого уик-энда домой не в самом больном состоянии, потому что наше гипотетическое плохое самочувствие может совсем не зависеть от вполне обоснованного чревоугодия.

Мне была понятна причина, по которой миссис Старлингтон устроила первый день торжества в своем фамильном особняке, впрочем это обстоятельство, полагаю, понимали и все остальные. Хотя, по моему мнению, подчеркивать лишний раз «кто правит балом «несколько пошло, но Минерва могла преследовать какие-то другие цели. Возможно, миссис Старлингтон решила провозгласить преемника или преемницу в качестве будущего президента компании. Не рано ли? Элизабет еще достаточно молода и здорова, да и подходящей кандидатуры для такого поста в ее окружении я не видел, а почему, собственно говоря, свои домыслы я экстраполирую на мышление миссис Старлингтон?

После полудня я пошел прогуляться. Фрэнк не захотел составить мне компанию. После часового моциона у меня появилось желание и поесть, и поспать, что я и сделал с большим удовольствием.

Проснулся я около четырех часов пополудни, потянувшись и зевнув, бодренько вскочил и направился в душ. Потратив минут двадцать на все гигиенические процедуры, я накинул махровый халат и спустился вниз.

Фрэнк сидел за своим ноутбуком и, судя по картинке на мониторе, занимался разработкой новой игры. Увидев меня и чуть нахмурившись, он сказал недовольным голосом:

– Не хочется прерываться. – Тодескини посмотрел на стенные часы. – Но, пожалуй, надо перекусить и собираться на эту вечеринку. – Ты как?

– Да, ничего. Есть не хочу, но попить чего-нибудь прохладного не помешает. – И я направился на кухню.

Фрэнк последовал за мной. Открыл холодильник, я достал оставшуюся половину графина апельсинового сока и небольшую замороженную пиццу. Налив сок себе и хакеру, я поставил пиццу в духовку. Тем временем мой гость занялся приготовлением кофе. За готовкой мы вяло перебрасывались ничего незначащими фразами и даже не пытались что-то прогнозировать на будущее; на данный период мы вроде бы сделали все, от нас зависящее, но не исключено, что нам так хотелось думать.

Захватив поднос с готовой пиццей, приборами и чашкой кофе, Фрэнк прошел на террасу, я тоже вышел за ним, но не для того, чтобы составить ему компанию, а для сканирования погоды.

Выпив сок, я поднялся к себе и надел приготовленную ранее одежду; затем спустился в гостиную и, усевшись в кресло, стал смотреть телевизор в ожидании Фрэнка. Тот подошел минут через десять, прервав меня на самом интересном месте, когда я рыдал и кусал губы, сопереживая героине сериала (не знаю, правда, ее имени) в момент ее расставания со лживым подлецом-любовником. (Неужели это кто-то смотрит? Впрочем, я же не женщина…) Но я мгновенно успокоился, заметив внешний вид моего приятеля: на нем был классический темно-синий костюм в мелкую полоску, кремовая рубашка и галстук в тон. Честно говоря, я боялся, что в своем чумовом гардеробе хакер подыщет какой-нибудь чрезвычайно «креативный» наряд.

Около пяти часов мы направились к Старлингтон-Холлу и спустя полчаса смогли воочию убедиться, что организация приема заслуживает самой высокой оценки, хотя мы с Фрэнком вряд ли могли претендовать на звание авторитетных критиков подобных мероприятий. Погода тоже приготовилась к событию весьма ответственно, решив порадовать гостей чудесным теплым вечером. Правда, когда мы выходили из моего дома, небо напоминало старое, в грязных, темных пятнах, покрывало. Но сейчас оно было ясным; и можно было предположить, что его предвечерняя чистота вскоре смениться ярким, звездным небосводом.

Потягивая прохладное шампанское, мы с Фрэнком стояли в сторонке от импровизированной сцены, где произносились речи, поздравления и тосты, и разглядывали гостей. Безопасность и порядок на территории поместья обеспечивала охрана, растворившаяся среди толпы гостей. Всего приглашенных было не так много, как можно было бы предположить, по моим прикидкам, около восьмидесяти человек удостоились такой чести: акционеры, руководители филиалов, отделов, ведущие специалисты и их коллеги, несколько киношных, театральных деятелей… Конечно, многие пришли со своими половинами. Все сияло и блестело, но эта роскошь, я бы сказал, «не кричала», а «тихо констатировала» факт безупречном стиля, однако это было мое личное восприятие торжества.

Прием был организован как фуршет. Множество столов были расставлены на английском газоне среди живых зеленых скульптур из самшита и садово-парковых ваз, наполненных благоухающими цветами. Мигали и переливались огнями грозди и гирлянды крошечных лампочек, усеивающих кустарники, деревья, беседки. Из глубины сады доносился легкий ностальгический плач саксофона. Стая официантов порхала, лавируя между выпивающими, закусывающими, непрестанно говорящими, смеющимися гостями. По эффектности своих нарядов присутствующие дамы могли бы легко конкурировать с кинозвездами на любом известном кинофестивале или каком-нибудь гламурном показе мод. Вообще-то, спустя полчаса пребывания на этом приеме я уже порядком устал от такого отдыха. Необходимость комплиментарного приветствия знакомых женщин просто удручала. Не знаю, как Фрэнк, по внешнему виду которого трудно было определить его состояние, но я себя чувствовал изнасилованным. Кроме того, мне до сих пор было непонятно: зачем нас сюда пригласили? Впрочем, как оказалось впоследствии: Минерве было нужно, чтобы на сегодняшнем приеме мы слегка осмотрелись. И через пару часов такого «осмотра» мы обогатились весьма любопытными наблюдениями. Этот прием проходил в нужном ключе, который был вполне ожидаем и соответствовал жестким требованиям отличного качества, предъявляемых к любому Действу, возглавляемому миссис Старлингтон. Но надо отдать ей должное: все были довольны и получили то, что хотели. А человеческие желания в этом отношении не претерпели принципиальных изменений с древних времен – все то же: «хлеба и зрелищ». Разве что эти, вполне понятные, составляющие стали разнообразнее и изощреннее, однако их суть осталась прежней: чревоугодие, алкогольная эйфория (другая здесь строго запрещалась) и обсуждение последних новостей и сплетен… Слишком благополучную и сытую жизнь вели все присутствующие здесь гости, да и хозяева приема-тоже. Поэтому недостаток остроты в повседневной жизни восполнялся посредством интриг за более больший кусок пирога и самое лучшее место под солнцем, а ведь, пожалуй, нередко подобные козни, заговоры создаются искусственно в силу нехватки реальных историй. Все было как во все времена, и шекспировское «ничто не вечно под Луной «в этом случае не работает. Извечная борьба продолжается, хотя кровь в ней проявляется не всегда в виде физиологического раствора, существуют и другие варианты ее модификаций.

Ничего экстраординарного не происходило, поэтому я рассматривал присутствующих на приеме женщин. Миссис Старлингтон была в серебристо-фиолетовом платье. Скульптурность форм и некая античность в покрое этого одеяния делали женщину похожей на древнегреческую богиню, но обилие серебра в ее туалете меня немного покоробило: такой стиль совсем не соответствовал обычным пристрастиям Элизабет. Впрочем на этой церемонии она была хозяйкой и в некотором роде победительницей, так что одеться в такое серебристое платье было, по-видимому, вполне уместно. Да и вообще, этим вечером она выглядела невероятно молодо для своих пятидесяти трех лет. Я не удивился присутствию на приеме Оливии Виар, будучи мелким акционером компании, как и ее дети, она имела на это право. Выглядела дама просто, но элегантно, впрочем как всегда, и своему стилю, судя по всему, изменять не собиралась. Ее дочь Адель, несмотря на то что тоже не являлась крупным или даже средним держателем акций, была одета в драпированное алло-коралловое платье и выглядела броско и ярко; скромность не присутствовала в арсенале ее украшений. Мадемуазель Жюльетт Домье на празднике я не видел, как, впрочем и ее брата Сержа. Остальные, знакомые мне, дамы выглядели тоже роскошно, но были как-то уж очень похожи друг на друга. Выделялась на этом фоне общего гламурного хвастовства, пожалуй, Энн Старлингтон. Обычный брючный костюм цвета корицы ей, безусловно, шел, но он явно не относился к категории вечернего туалета: казалось, что девушка не успела переодеться после работы в офисе. Впрочем, похоже, так было задумано самой Энн. А вот почему?… Приходилось только догадываться, хотя у меня была своя версия такого странного выбора: возможно, это был своего рода протест девушки против Элизабет. Хотелось бы мне поговорить с ней об этом… И еще одна девушка притягивала всеобщие взгляды – Кэйт Стюарт, блистающая в рубиново-красном платье, вышитое пайетками. Оно выгодно демонстрировало потрясающую фигуру девушки, хорошо оттеняя чуть бронзовый тон ее кожи. Полин Форестье выбрала лилово-фиолетовое платье, цвет которого ее старил, да и смотрелась она в нем не очень эффектно, к тому же, казалось, что платье живет своей жизнью. Джулия Парк была в изумрудном платье, но в силу своей яркости оно затмевало привлекательность самой девушки. Линда Доэрти поразила всех голой спиной, и ее драпированное платье кошенилевого цвета хотелось снять. На сексуальном образе Линды избирательность моей памяти взбунтовалась и перестала работать так, как я от нее всегда требовал. Откровенно говоря, частичная амнезия, очевидно, была вызвана другим обстоятельством… слишком много вкусных напитков предлагалось на этом приеме. Но все же от моего внимания не укрылось тот факт, что Анна Теллер пришла с Ларсом Слэйтером. И парочка уже не скрывала свои нежные отношения. Но спустя некоторое время мне удалось перехватить взгляды, которые бросал Ларс на Адель Домье. Но в этих визуальных сигналах молодого человека, судя по отдельным моментам, не было даже намека на флирт, да и посматривал он на девушку, тщательно стараясь скрыть свою заинтересованность. Все ли нам поведал этот садовод? У меня были на этот счет сомнения, и они, похоже, подтверждались. Если бы я скрытно не наблюдал за Ларсом, то мог бы и не заметить этого зрительного контакта между Слэйтером и мадемуазель Домье, делавшей вид, что очень увлечена беседой с Эдвардом Крайтоном. Насколько я понял, их познакомил на этом приеме ее брат Серж, который все же чуть позже здесь появился. Ближе к концу вечера я вновь увидел Ларса, и мне он показался несколько нервным и обеспокоенным. Хотя, возможно, на него так подействовало спиртное и женское внимание, которое бывает излишне назойливым. Его спутница, миссис Теллер, судя по всему, чувствовала себя счастливой и расслабленной, однако мне показалась некая нарочитость в ее поведении, даже в некоторых незначительных моментах, к примеру, когда она с видимым удовольствием поглощала шампанское. Странно устроен человек: волнуется – выпивает, радуется – тоже тянется к бокалу… Может, Ларс влюблен в Адель, и обычная ревность к Эдварду вызвала в нем озабоченность? Честно говоря, мне не верилось, что Слэйтер может серьезно увлечься миссис Теллер. Что же касается мадемуазель Домье, то ее, похоже, не волновали страдания ботаника. Она призывно смотрела на Эдварда Крайтона и заливисто хохотала над чем-то. Адель, по-моему мнению, не относилась к тому типу женщин, которые могут увлечься мужчиной, недостаточно богатым для ее благосклонности. Красивый, умный и обеспеченный-скромный набор мужских достоинств для таких дам. А вот Эдвард Крайтон, по мнению Адель-вероятно, вполне приличный вариант. Но догадывалась ли девушка, что немалое количество женщин, собравшихся на этом торжестве, страждут того же? Невзирая на мою неприязнь к Теду, ему все же можно было посочувствовать. Несмотря на его обычную невозмутимость, тень досады иногда омрачала его красивое лицо.

Часам к десяти я почувствовал усталость и раздражение. Фрэнк затерялся среди столов с яствами, растворившись в атмосфере масштабного веселья, массового пережевывания и обильного слюноотделения. И я вдруг тоже захотел поесть, сразу же позабыв об усталости и сне.

Положив на тарелку всевозможных деликатесов, я подошел к Фрэнку, сидевшего с Энн и Полин за столиком в беседке. Он увлеченно о чем-то им рассказывал, чем меня весьма удивил: обычно в общении с девушками хакер проявлял себя более сдержанно. А те, кажется, нашли общий язык между собой, хотя одна из них, очевидно, и не подозревала о некоторых нюансах своего генеалогического древа. Как меня уверила мадам Оливия (и мы с Фрэнком были в этом с ней солидарны), что пока нужно сохранить в тайне подробности происхождения всех участников этой старой истории. Правда, мы сомневались, что Кристель и Энн смогут сохранить в секрете известные им детали, но мадам Виар была полна уверенности в обратном: девушки понимают серьезность ситуации и не собираются подвергать себя смертельной опасности. Сделав комплименты дамам и немного поболтав с ними, я сообщил Фрэнку, что отправляюсь домой. Мой приятель, усмехнувшись, пожелал мне спокойной ночи, заметив, что он собирается «вдохнуть очарование ночи». Попрощавшись, я отправился домой пешком, рассудив, что мне тоже не мешает «вдохнуть» толику того же.

Принимать душ я не стал, опасаясь заснуть стоя, уподобляясь жирафу. Небрежно стянув с себя костюм (на галстук, рубашку-уже не было сил), я упал в постель и забылся глубоким сном. Проснулся я от странной боли в груди, не сразу сообразив, где я нахожусь и что со мной происходит. Некоторое время бессмысленно уставившись в предрассветный сумрак, я пытался вспомнить хоть что– то… кое-что удалось, во всяком случае, у меня получилось нащупать галстучную булавку, бульдожьей хваткой вцепившуюся в мой сосок. Было больно, но сосок посчастливилось сохранить, правда, не без некоторого урона, хотя я, конечно же, предпочел бы другие отметины на своей груди. Следующие пару часов прошли для меня в спокойном и благотворном сне. Утро тоже не разочаровало, обещая погожий день. Приняв душ и выпив кофе, я понял, что счастлив. Фрэнку повезло меньше, да и выглядел он похуже: уставшим, вялым и печальным. О причине его грусти спрашивать я не стал, хотя наличие такта у детектива-недопустимая роскошь, но когда человек по-настоящему счастлив-стоит ли обращать внимание на такие предрассудки?

Первая половина дня прошла вполне обычно. В очередной раз открыв холодильник и вынув оттуда яблоко, я вдруг уловил себя на мысли, что ем по причине обычного безделья, несмотря на то что наша работа еще не закончена. Но мне так тяжело давался финал отчета, что я любым способом оттягивал момент своей встречи с ним. С большим трудом и с помощью Тодескини мне все же удалось его накропать.

После полудня я собрал свой рабочий кейс и положил в дорожную сумку все то, что могло мне понадобиться на яхте в течение двухдневной морской прогулки. Фрэнк, судя по всему, сделал то же самое. Оставив подробную записку супругам Риттер, я постарался объяснить сложившуюся ситуацию Клео. Выслушав меня внимательно, почти не мигая, она небрежно махнула хвостом и удалилась на террасу, оставив меня пребывать в растерянном недоумении. А еще утром я был так счастлив! Существует ли оно, счастье, на самом деле? Или все, что мы позиционируем за это ощущение – всего лишь призрачная иллюзия?

* * *

На яхте «Звездная», принадлежащей холдингу, мне еще не приходилось бывать, разве что иногда я имел удовольствие наблюдать это большое белоснежное судно издалека. Но сегодня, находясь на этом чудесном плавающем островке комфорта, я пребывал в восхищении от великолепия и роскоши. Яхта по своему устройству напоминала, пожалуй, небольшой лайнер, рассчитанный человек на двести. Интерьер судна мог поразить воображение даже искушенного любителя морских путешествий. Роскошные каюты, три больших бассейна, несколько ресторанов, баров, кинозал, библиотека, тренажерный зал… Каждая каюта включала в себя: балкон, спальню, гостиную и ванную с джакузи. Для внутренней отделки яхты были использованы натуральные материалы: кожа, мрамор, махагониевое дерево, шелк. Общий дизайн мини-лайнера был выполнен в футуристической стилистике, в которой преобладали серые, голубые, синие и кобальтовые цвета, хотя в интерьеры кают, ресторанов и баров была внесена и другая, более теплая, палитра красок.

Мой номер был достаточно просторный, с отличной и комфортной мебелью, суперсовременной техникой и таким пушистым ковром, что в нем запросто можно было утонуть. Иллюминаторы в спальне можно было закрыть оливковыми шторами, а стены гостиной были обтянуты бежевым шелком, но не обошлось и без напоминания о море: в спальне висела акварель с морской тематикой, культовое кресло – «яйцо»(сейчас, вероятно, без него-никак) было голубого цвета, а плазменный телевизор в режиме ожидания транслировал жизнь океанических глубин.

Каюта Фрэнка дышала морем: благородные оттенки серого, голубого, синего. Большие настенные часы, стилизованные под желтый шар солнца, восходящий над морем, перламутровый светильник-ракушка, кофейный столик-медуза кремового цвета… Несмотря на мою любовь к теплым тонам, интерьер каюты Тодескини мне понравился.

Не успел я разложить свои вещи, как появился Фрэнк с ехидной улыбкой на лице и высоким запотевшим стаканом в руке. С ленивой грацией уставшей от славы кино-звезды, он медленно опустился в широкое кресло и сделал приличный глоток напитка. Затем, откинув свою голову на спинку кресла, гость нарушил молчание:

– Ну как тебе этот шик? – спросил Тодескини, не скрывая иронии и окинув свободной рукой окружающее пространство.

– А тебе хотелось бы отдыхать, конечно, в спальне с обшарпанными стенами, спать на проломленной тахте и справлять нужду в полуразвалившийся писсуар?

Фрэнк медленно поднес к губам рокс и глотнул напиток, а затем небрежно пожал плечами.

– Марк, зачем так грубо… К тому же могу заметить: обшарпанные стены развивают воображение.

– Если оно у тебя не достаточно развито-можно поговорить с миссис Старлингтон, и за десять минут тебе оформят такой «уют». И, заметь, как моему другу, совершенно бесплатно.

Недобро усмехнувшись, хакер высокомерно парировал:

– Есть у тебя, Марк, совершенно противный недостаток.

– Да? – спросил я от неожиданности таким фальцетом, что меня самого чуть не стошнило. – А ты у нас соткан из одних достоинств, как я вижу.

– Вот ты сам акцентируешь внимание на своем несовершенстве: не дал мне досказать, перебиваешь… – Состроив обиженную гримасу, он продолжил: – Я-то всего лишь хотел сказать, что все мои высказывания ты утрируешь и облекаешь их в неприлично гипертрофированную для простого обывателя форму. И на мое замечание о роскоши интерьера яхты задаешь мне совершенно абсурдные вопросы. – Фрэнк поднялся и подошел к огромному окну, откуда открывался изумительный вид на морскую гладь. – Мне нравится элегантный и строгий стиль, а здесь много вычурного декора. – Повернувшись в мою сторону и хитро прищурившись, он заискивающе спросил: – Ты не согласен со мной, старина?

– Ну насчет излишеств, пожалуй, ты прав. – Я подошел к бару и приготовил себе коктейль с «Блю Курасао», чем сильно озадачил Фрэнка, удивленно приподнявшего рыжеватые брови.

– Цвет этого коктейля мне сегодня более предпочтителен, – ответил я на невысказанный вопрос Тодескини.

– А почему тебе вдруг перестала нравится цветовая гамма пива или виски? Или такой вывод-результат странной игры твоего подсознания? Или ты не доспал? Мне кажется, что тебе не мешает отдохнуть от нашего расследования.

– Не волнуйся, с головой у меня все в порядке. Просто голубой цвет более органично вписывается в окружающую водную стихию.

– А…э… – только и смог выдавить из себя Фрэнк. Но хорошо промочив горло, он все же сказал: – Знаешь, если дальше развивать твою мысль – можно далеко зайти в своих фантазиях.

– Правильно. Не надо загружать свою голову всяким мусором. – Я тоже подошел к окну: морской пейзаж гипнотизировал и притягивал своей фантастической красотой. Темно-синяя гладь Ла-Манша уходила к серебристо-голубой кромке горизонта; морские волны пенились ажурным кружевом у берега, мягко мерцающим золотистым песком. Феерическая картина была настолько грандиозной и яркой, что казалась нереальной. Не знаю, сколько времени простоял я в сомнамбулическом трансе, пока голос Фрэнка не вернул меня вместе с моими мыслями в гостиную номера.

– Погода чудесная. Выйдем?

Я кивнул. Еще находясь у меня дома, мы с Фрэнком обсуждали тот вариант, что в наших апартаментах могут быть установлены «жучки» и скрытые камеры видеонаблюдения, поэтому и строили наш разговор исходя из этих возможностей. Когда мы уже подходили к двери, я понял, что Фрэнк изо всех сил сдерживает себя, дабы не рассмеяться: свое щенячье повизгивание он пытался замаскировать под кашель. Надеюсь: наши «слушатели «этого не поняли.

Выйдя на палубу, мы отошли подальше от веселящейся толпы, не забыв перед этим взять по бокалу шампанского у пробегающего мимо официанта. Дойдя до лаунж-зоны, мы уселись в удобные шезлонги, стоящие у круглого стола.

День приближался к своему финалу, и об этом красноречиво свидетельствовало солнце, похожее на огромный сплющенный апельсин, погруженный в синюю даль. Низко стелющаяся туманная дымка отражала алый цвет, вызывающий у меня не самые приятные ассоциации, хотя мрачная фантастичность этой картины завораживала. Пляшущие разноцветные блики стремительно проносились над рябью океана. Возможно ли изобразить такую удивительную панораму на полотне?

– О чем задумался? – Тодескини вовремя остановил мои размышления, и мне пришлось вспомнить, что я, к сожалению, не являюсь художником и даже не отношусь к категории отдыхающих на этой морской прогулке.

– Как ты думаешь, они поверили, наблюдая наш спектакль, что у меня слегка сносит крышу? – тихо спросил я Фрэнка.

– Аль Пачино до тебя далеко. Я было и сам поверил, что ты стал переживать из-за цвета напитков. – Он скептически посмотрел на свой бокал с шампанским и, чуть поморщившись, поставил его на столешницу, покрытую золотисто-абрикосовой скатертью. – Так что можешь не переживать: ты и так иногда бываешь похож на психа, без всякого фиглярства.

– Спасибо, друг. Ты действительно меня успокоил. – Я отвернулся от Фрэнка в сторону моря, и тут у меня возникла какая-то мысль, которая показалось мне очень важной. Глядя в мерцающую синюю, я пытался ее ухватить.

– Ты что обиделся, Марк? – озабоченно спросил Тодескини.

– Нет, конечно, – ответил я, недовольно прикрыв глаза и досадуя на себя за неспособность своей памяти воспроизвести нужное воспоминание.

– Знаешь, Фрэнк, я все же волнуюсь… Все ли мы предусмотрели?

Тодескини внимательно посмотрел на меня, и в его лице отразилось искреннее огорчение и боль – чувства, которые он демонстрировал совсем не часто.

– Не знаю, Марк. Все предусмотреть невозможно. Именно по этой причине нельзя совершить идеальное преступление. – Мужчина задумчиво глотнул золотистый напиток и покачал полупустым бокалом. – А ты не боишься?

– Конечно, боюсь, – ухмыльнувшись, ответил я. – А ты?

– Не знаю. Трудно назвать мои ощущения страхом. – Тодескини замолчал, нахмурив брови. – Но то, что какие-то невнятные и неприятные ощущения присутствуют в моем сложном сознании, скрывать не буду. – Допив шампанское, он спросил каким-то дребезжащим голоском: – Может, вернемся в теплую и уютную гостиную, а то я немного подмерз?

– А кто-то совсем недавно критиковал эту гостиную, – улыбаясь, ответил я. Или у тебя просто закончилась выпивка?

– Я – в рубашке и тонком джемпере, а кто-то – в толстом вязаном свитере. Улавливаешь разницу?

– Улавливаю. Пойдем. Тем более что теперь твоя очередь играть ведущую роль.

– Давай любую тему.

– Тема свободная, только не очень перегибай планку. Мне завтра отчитываться перед миссис Старлингтон, – попросил я, одним глотком опустошив свой бокал. – Не надо злить эту достойную женщину. К тому же мы, можно сказать, у нее в гостях.

– Не бойся. Не забуду.

– И потом… нам еще надо будет встретиться с Максом, – уже произнося эту фразу, я вдруг вспомнил нужный эпизод. – И, кстати, с его матерью – тоже.

– С миссис Адлер?

– Вообще-то у Макса одна мать, да и фамилия у нее осталась прежней.

– Но зачем?

– Проверить одну мысль.

– Какую? – озадаченно хмурясь, спросил Фрэнк.

– Вот когда я ее проверю – тогда и узнаешь. У меня пока нет уверенности в своих предположениях.

– Тебе не кажется, что отсутствие уверенности в чем-либо стало твоим обычным состоянием? – вспылил приятель.

Я тяжело вздохнул, огорченно разведя руками.

– Ты прав. Я сам уже обеспокоен этим обстоятельством. Помнишь… Ларс нам рассказал о том, что он обосновывал свои подозрения о проникновении в свой дом посторонних людей всего лишь на «рассказе» оранжерейных растений?

– Конечно.

– И мы поначалу восприняли его аргументы не слишком серьезно.

– Помню. – Фрэнк непонимающе посмотрел на меня. – А что тут удивительного?

– Представь, приход в полицию с подобным заявлением: у меня в доме были воры, мне об этом сказали цветы. За кого тебя примут?

– Согласен, – ухмыльнулся он, почесав затылок.

– Вот поэтому я пока промолчу, – прокомментировал я его высказывание. – Чтобы ты аналогичным образом не подумал обо мне. Тем более ты минуту назад сказал, что я иногда похож на психа! Зачем же мне заливать пожар бензином? А вдруг это действительно так? Такое открытие о моем ненормальном психическом состоянии мне трудно будет пережить… И не только мне.

– А может, это не самый худший выход? Кто знает, что уготовила нам судьба? – философски подытожил Тодескини.

– Пойдем, Сенека! – жизнерадостно предложил я, подымаясь из-за стола. – Спешу насладиться твоей импровизацией.

– Я, кстати, тоже. Только без шампанского… – попросил он, скривившись. – Мое нёбо, похоже, озадачилось таким количеством углекислого газа, усеявшим его поверхность.

– Мой желудок солидарен с твоим нёбом.

Возвратившись почему-то в мой номер, мы сделали себе по привычному коктейлю: виски с содовой. Усевшись в ожидании вечерней неофициальной тусовки, я задал тему разговора, которая уж никак не могла затронуть личностные качества Минервы. Как я был наивен!

– Фрэнк, а у тебя были хотя бы однажды серьезные отношения с женщиной?

Обеспокоенное лицо Тодескини выразительно отразило его чувства. Вероятно, ему не очень понравилась выбранная мною тематика предстоящего спектакля. И мне показалось, что Фрэнк как-то не очень спешил получить удовольствие от своей будущей импровизации. Но все-таки он начал свою игру вполне убедительно, на мой взгляд любителя-театрала, хотя ему и не надо было пока никого изображать.

– Нет, Марк. У меня ни разу не было серьезного романа.

Я выжидательно смотрел на него: какой-то нюанс в голосе приятеля позволил мне надеяться на продолжение его рассказа, и у меня даже возникло чувство, что на этот раз Тодескини будет откровенен со мной. Но вдруг вспомнил и о других «зрителях», поэтому оставалось надеяться, что и Фрэнк будет помнить об этом и не станет упоминать о каких-либо интимных подробностях.

– Знаешь, Марк, у меня, вероятно, могут возникнуть серьезные отношения с женщиной… – Он прикрыл глаза, задумавшись. – Но только тогда, когда после накала страстей и бурных ласк между мною и женщиной не возникнет некоторое… скажем, отчуждение или преграда, пусть даже небольшая, но вполне ощутимая. Когда ты лежишь в темноте на влажных простынях, не засыпая, и думаешь о чем угодно, только не о той даме, которая рядом… И отнюдь не потому, что было не очень комильфо, было, к примеру, даже великолепно. Но то, что было минуту назад, в данный момент уже не имеет никакого значения: оно испарилось бесследно, и в конкретном мгновении тебя это уже совершенно не волнует. А женщина, подарившая тебе радость удовлетворения этого желания, становится абсолютно чужой и ненужной, и очень хочется, чтобы она поскорее ушла и больше не возвращалась, несмотря на всю свою прелесть. – Тодескини замолчал, передохнув и промочив горло, а затем, глядя на меня открыто и прямо, что с ним тоже бывает достаточно редко, спросил:

– А у тебя возникали такие ощущения, Марк?

– Возможно, я тебя расстрою, Фрэнк, но ты в этом отношении совсем не уникален.

– Зато я психически нормален, в отличие от некоторых, – улыбнулся он.

Хотя мне показалось, мой приятель просто вновь надел на себя привычную защиту: недавние откровения не в его стиле. Мы немного помолчали, погрузившись каждый в свои воспоминания.

– Даже не помню в своей жизни такого момента, – начал я свою исповедь, – когда проведя хорошо время с женщиной, мне бы захотелось продлить ее пребывание и в своей постели, и в своем доме. – Задумавшись, я вдруг вспомнил о посторонних ушах, но меня этот факт почему-то перестал беспокоить, и я продолжил свои дальнейшие рассуждения: – А ведь я выбирал интересных женщин, самодостаточных, умных, не говоря уже об их сексуальной привлекательности. Но почему тогда после бурной страсти, постель оказывалась вдруг прохладной и неуютной, как морской берег после отлива?

Тодескини посмотрел на меня, чуть прищурив глаза, хотя лицо его было серьезно.

– Ты знаешь, а я как-то и не выбирал себе партнерш. Это они, мягко говоря, меня выбирали. А я просто спрашивал себя: хочу ли я? Надо ли мне это? Или у меня есть более интересное занятие на данный момент?

– Так, может, мы сами виноваты в том, что не можем вспомнить ни одного достойного романа?

– Ерунда, Марк! Скажи мне честно, а ты действительно хочешь такой, неземной, любви? Посвятить себя одной единственной женщине… думать о ней беспрестанно, раствориться в ней?… Да такая зависимость похуже, чем алкоголизм или наркомания.

– Почему похуже? – подколол я Фрэнка.

Тот раздраженно пожал плечами.

– Не притворяйся, тебе это не идет. Ты прекрасно знаешь почему. Если человек зависит от алкоголя, то если он возьмет себя в кулак-сможет излечиться. А вот с женщиной… не знаю.

– Я тоже не знаю, – согласился я, неожиданно вдруг почувствовав голод, поэтому спорить мне сразу расхотелось, однако моего собеседника было не остановить.

– Нет, Марк, – возбужденно сказал он. – Просто наступила совершенно другая эпоха, и традиционные семейные ценности претерпевают радикальные изменения. Что тут удивительного? – он хмыкнул и широко развел руками, не забыв по пути движения захватить рукой пустой бокал. Поднявшись с кресла, он направиться к мини-бару.

– Но ты не забывай: женщины стали совершенно другими, чем, скажем, лет пятьдесят тому назад, – заметил я.

– Я это и не оспариваю, а ведь инстинкт продолжения рода не исчез.

– Не уверен, – скептически хмыкнул я, пытаясь скрыть зевок.

Держа в руке небольшую порцию коктейля, возвратившийся Тодескини уселся напротив меня. – По-моему, в наш век сумасшедших открытий даже основные инстинкты не могли не претерпеть некоторых изменений. – Он пригладил выбившуюся прядь из своих собранных в хвост медно-рыжих волос.

– Что-ты имеешь в виду?

– Возьмем, к примеру, чувство голода. Нам уже мало просто его утолить… Мир просто сошел с ума в бесконечных попытках изобретать все новые гастрономические шедевры. Давно можно было бы успокоиться и остановиться на достигнутом. Но нет… мы растрачиваем свои мозги, силы, время на придумывание бесконечного количества яств. А лучше бы направили свою энергию на духовное развитие. И что мы имеем в итоге: обжорство вкупе с лишним весом, плохое здоровье, слабое физическое развитие и куча всяких комплексов. – Он похлопал по своему плоскому животу. – Разве не так?

– Конечно, так, Фрэнк. Но кто бы говорил о масштабном чревоугодии… Услышать подобную сентенцию от тебя – просто нонсенс. – Я удивленно покачал головой.

– А я себя и не вычеркиваю из этой когорты несчастных обжор, – блеснув улыбкой, парировал он. – Я, можно сказать, принадлежу к ее верным адептам. – Улыбка Тодескини стала еще более лучезарной. – Если бы нас не было – больше половины бы людей потеряли работу. Кроме того, а пристрастие к алкоголю? Это же полный духовный упадок, – хмыкнул Фрэнк, сделав большой глоток разбавленного содовой виски. – И заметь, я это говорю без всякой иронии.

– Уже заметил.

– Кстати, по поводу этой вредности, – азартно продолжал хакер, по-видимому, войдя в раж. – Четвертый чемпион мира по шахматам Алехин пил во время матча и проиграл его, а затем бросил-и вернул корону. Так что, Марк, будь осторожнее с алкогольными напитками, – серьезно сказал этот «трезвенник», но его глаза при этом откровенно смеялись. – Ты же все-таки детектив! Тебе нужны мозги не хуже, чем у Алехина!

– И это ты говоришь мне?! – возмутившись, я даже забыл о возможных посторонних «ушах».

– Ну я-то кто? Какой с меня спрос?

– Ну и ну… – только и смог я выдавить из себя неопределенное междометие.

– А секс? – вновь возбужденно воскликнул Фрэнк. – Иногда я ловлю себя на мысли, что обходиться без женщин намного проще, во всяком случае, удобнее и быстрее, и уж точно… без всяких ухищрений, – цинично осклабился мой друг.

– Да, извращенную какую-то картинку ты мне изобразил.

– А я в этом случае и не претендую на славу. О том, что картина соития вызывает отвращение, сказал не я, а Леонардо да Винчи. Я не извращаю действительность. И мое мастерство ее словесного изображения не играет в этом случае никакой роли. – Он развел руками. – В мире постоянно происходит товарообмен. Красивые женщины вступают в любовные, скорее, в сексуальные отношения с богатыми мужчинами. Успешные дамы покупают любовь, а точнее, секс различного рода самцов, причем не всегда привлекательных. Думаю, что среди жиголо и альфонсов, конечно же, достаточно много неглупых мужчин, но… Все продают то, что могут, а покупают то, чего не хватает. – Фрэнк фальшиво огорчился и замолчал, по-видимому, о чем-то задумавшись, а затем хитро поинтересовался: – Вот ответь мне честно. Ты бы хотел жениться? Не сейчас, конечно, года через два-три?

– Вообще-то, предметно я еще не думал об этом… – озадаченно ответил я. – Просто для этого не было каких-то серьезных оснований. Что же касается будущего – то, скорее… нет, чем да.

– А почему? – не успокаивался Фрэнк.

– Просто сомневаюсь, что у меня появится такое желание.

– Тогда напрашивается следующий вопрос: зачем размышлять о возможности серьезного романа, если нет желания его логического завершения? – Фрэнк самодовольно улыбнулся. – А скажи, кто тебе нравится из присутствующих здесь женщин?

– Многие, – хмыкнул я, думая о еде, а не о дамах.

– Но какой-то особой симпатии ты разве ни к кому не испытываешь?

Этот прямой вопрос заставил меня почувствовать некоторую неловкость. К одной девушке я все же испытывал не совсем обычный интерес, но озвучивать его вслух не собирался, поэтому ответил кратко:

– Да, – и в отместку за эту неловкость спросил:

– Кстати, мы с тобой не успели посплетничать об Элизабет. – Какое все-таки впечатление она на тебя производит? – задавая такой вопрос, я не провоцировал Фрэнка, заведомо зная, что ему нравится Минерва (насколько это вообще для него возможно), поэтому был уверен, что его комплименты придутся ей по душе. Лучше бы мне так не думать: впоследствии оказалось, что я недостаточно хорошо изучил своего делового партнера… к сожалению.

– О! Миссис Старлингтон – это потрясающе эксклюзивный экземпляр среди женщин нашей планеты, – хитро прищурившись, запел он мадригал. Хотя начало оды заставило меня задуматься: несколько сомнительным комплиментом прозвучало слово «экземпляр», будто я спрашивал о редкой особи какого-то животного или насекомого.

– Хотя иногда, – продолжал Фрэнк свою комплиментарную речь, – в те редкие минуты, когда я имел счастье наблюдать издалека эту изумительную женщину (от такого «сиропа «меня чуть не стошнило), у меня возникали странные мысли. – Он замолчал, прикрыв глаза рукой, а я уже стал бояться дальнейшего – и как показало будущее-не напрасно. Но Фрэнк стойко держал драматическую паузу, а потом брякнул:

– А трахалась ли она когда-нибудь?

Я замер, как сторож-скунс на своем посту, не зная, как выкрутиться из этой убийственной ситуации. Но Тодесикни не собирался останавливаться на достигнутом эффекте погружения своих слушателей в коматозное состояние.

– Может, она вообще не относится к человеческим особям?

– А к кому? – выдавил я.

– Ну, не знаю. Мало ли среди нас инопланетян, да и земных, правда, не очень понятных существ предостаточно.

– Фрэнк, откуда у тебя взялись такие странные мысли?

Тодескини неторопливо глотнул коктейль и довольно улыбнулся.

– Не знаю, с ноосферы, наверно. Что ты привязался с этой темой?

– Я привязался?

– Ну, не я же… И вообще, не уводи разговор в сторону…

– Не буду и хочу тебе сообщить, что очень голоден. А ты?

Тодескини откинул голову на подголовник кресла и закрыл глаза, лицо его расслабилось, уголки рта безвольно опустились. Выждав пару минут, я спросил:

– Ты заснул?

– Нет, просто прислушиваюсь к своему организму.

– Организм тебе сообщает, хочет ли он есть?

– Обычно да. Но сегодня он нем. Хотя я составлю тебе компанию в раннем ужине. Если организм не хочет, а как ты знаешь, это бывает редко, – придется его заставить. И под занавес нашего разговора резюмирую: так вот, по моим представлениям, заниматься сексом с очаровательной Элизабет – все равно, что совокупляться с роботом, несмотря на всю харизматичность и уникальность этой дамы. Извини, если я оскорбил твои чувства, – смеясь, закончил он. Мне же было не до смеха: даже, если Минерва и не была нашим врагом, то после этого разговора – точно им стала.

Пора было собираться к вечеру, дабы «хлеб и зрелища «не обошли нас стороной. Линда Доэрти не приглашала нас на свой праздник, поскольку мы с Фрэнком не входили в число ее приятелей или коллег; так что мы собирались занять столик неподалеку от места торжества сегодняшней именинницы, чтобы поужинать вдвоем и понаблюдать за мисс Доэрти и ее гостями.

До вечеринки, устроенного Линдой в честь самой себя, оставалось еще достаточно времени, и можно было заняться своим внешним видом. Интересно, подумал я, как же сегодня будут выглядеть наши дамы? Вчерашний туалет мисс Доэрти у многих мужчин, подозреваю, вызвал повышенное слюноотделение, фигурально, конечно. Что же будет сегодня? Боюсь, моя фантазия обладает недостаточно сочной и богатой палитрой форм и красок, чтобы представить достойную картину.

Хотя впоследствии оказалось, что виновница торжества несколько нас разочарует. Я еще вчера заметил, что девушка, несмотря на сексапильность своих форм, выглядела как-то тяжеловесно, не то, чтобы она поправилась, но куда-то испарилась ее девичья хрупкость. Она стала походить на молодую женщину, родившую пару-тройку детей. Может, это и неплохо, возможно, даже сексуально, однако это уже дело вкуса. Фрэнк, кстати, согласился со мной.

Переодевшись в серо-голубой костюм свободного кроя, я вышел на палубу, чтобы в ожидании Тодескини подышать морским воздухом. Тот появился в новом наряде, который, как мне впоследствии объяснил Фрэнк, сочетал вневременной casual с модным стилем преппи. Основные черты этого стиля-удобство, шик и опрятность. Честно говоря, не знаю, как можно сочетать заведомо не сочетаемое? Но все же пришлось признать, что брендовый голубой с рыжими узорами джемпер, подчеркивающий спортивный рельеф фигуры Фрэнка, гармонировал с широкими синими брюками дизайнерского кроя и кожаными кедами.

– Мне кажется, что наш спектакль произвел на чужие «уши» нужное нам впечатление, – довольно ухмыльнулся он.

– Надеюсь, – несколько неуверенно ответил я.

В зале ресторана было пока не многолюдно, но гости мисс Доэрти уже, видимо, произносили тосты в ее честь. Мы заняли свободный столик неподалеку от их компании и сделали заказ. Выбранное нами место было удобно расположено, и за едой мы могли ненароком наблюдать за отдыхающими, среди которых, грубо говоря, был наш «агент». Макс Адлер пообещал рассказать нам о том, как пройдет это торжество, если, конечно, будет что-то важное или интересное для нас.

Сама именинница откровенно разочаровала меня этим вечером. Праздничный туалет девушки был «приторным», как мороженое с джемом и карамельным топпингом. Платье медового цвета с вышивкой из стекляруса и бисера слишком облегало аппетитные формы мисс Доэрти. Откровенное декольте, открытые плечи, руки, смелое мини… У меня возникло впечатление, что платье село после стирки… короче, Линда не оставила никакого простора для нашего воображения. Волосы девушки были уложены в каскад струящихся мелких, крупных завитков и спиралей, собранных на макушке, казалось, будто десятки змей сплелись в едином сладострастном порыве. Может, мисс Доэрти хотела примерить образ Медузы Горгоны? В целом, образ именинницы напоминал мне стиль вульгарной и сексуально разнузданной женщины. Возможно, слава Линдсней Лохан не давала ей покоя? Хотя многие мужчины обожают таких дам, правда, я не отношусь к когорте таких обожателей, может, поэтому так критичен…

Наряд Эммы Старлингтон, судя по всему, тоже можно было расценить как некое заявление о том, что «все возможно». Но откровенность ее одеяния была другого порядка: складывалось впечатление, что девушка плохо знает свою фигуру. Темно-бордового платье еще больше полнило ее, создавалось впечатление, что талия у Эммы вообще отсутствует, а большой бюст распластался по широкой, как у профессиональной пловчихи, грудной клетке; ее массивные бедра, плотно обтянутые тканью, так выразительно двигались, что при любом, даже мало-мальском движении Эммы, они будто бы красноречиво приглашали к флирту, «отягощенному» нелегкими последствиями. Девушка излучала такой sex appeal (зов пола), что позже мне даже посчастливилось наблюдать, как один гость, увлекшись телесной «арией «Эммы, чуть было не посчитал своей физиономией ступеньки межпалубной лестницы.

Все остальные дамы были одеты отлично, во всяком случае, мне так показалось. Глядя на этих красоток, я уловил себе на мысли, что не отказался бы стать для них объектом как романтических грез, так и сексуального вожделения. Может, Теда Крайтона в скором времени ждет обструкция со стороны наших женщин, и у меня появится шанс? Но будущее показало тщетность моих надежд… Печальное обстоятельство состояло в том, что самые привлекательные девушки не обращали на меня никакого внимания. А самыми красивыми и элегантными, безусловно, были Энн Старлингтон и Кейт Стюарт. Энн – из-за своего яркого минимализма: аккуратное, длинное «каре» пепельных волос (хотя вчера она была золотистой блондинкой), трикотажное короткое платье аметистового цвета, длинные ноги, узкие щиколотки… А какая кожа! Мед со сливками!

Кейт тоже была безупречна в своем лаконизме: иссине-черные волосы спадали на хрупкие, чуть приоткрытые плечи, коктейльное белое платье, алло-красные туфли и такая же губная помада – ничего лишнего.

В ресторане мы с Фрэнком пробыли недолго, чуть больше двух часов, впрочем ничего настораживающего или странного не заметили. Честно говоря, я хотел уйти раньше, вдруг ощутив усталость и даже сонливость, по-видимому, мне уже стали скучны такого рода ночные развлечения. Может, ранняя старость или мужской климакс? Глядя на Фрэнка протрезвевшим взглядом, я заметил, что и он выглядел отнюдь не блестящим мачо, а офисным клерком, устало отмечающим конец рабочей недели (хотя ранее претендовал на звание метросексуала): потухший взгляд, вялая, замедленная речь, ленивые жесты, и это с учетом того, что спиртное мы с ним перестали употреблять более двух часов назад. Следовало бы отправляться спать, о чем я и сказал Тодескини. На что он мне ответил в излюбленном философском стиле:

– Грустно, мой друг, ничего уж не хотеть. Не правда ли?

– Почему это «не хотеть»? Я очень даже хочу.

– Но ты же хочешь спать, причем без всяких предварительных прелюдий с какой-нибудь приятной женщиной, – алчущим взглядом Фрэнк посмотрел на танцующих, среди которых просто не было обычных дам. Но затем блеск его глаз внезапно померк, и у меня появилось подозрение, что он выискивал какую-то конкретную женщину, но ее здесь, судя по всему, уже не было. А поведение Тодескини мне подсказывало, что объект его интереса недавно здесь веселился. Мне недолго пришлось вспоминать, кем была заинтересовавшая Фрэнка дама. Минут десять назад боковым зрением я наблюдал, как танцпол покинули несколько знакомых нам девушек: Линда, Энн и Полин, причем выходили они из зала в каком-то взвинченном состоянии. А вскоре за ними последовали Эдвард, Кейт и Джулия, тоже весьма возбужденные. Из-за чего такое волнение? Я вновь порадовался, что не отношусь к приятелям Линды и благополучно избежал приглашения на ее торжество. Во-первых, я действительно устал от такого рода отдыха, во-вторых, мне категорически не нравилась мисс Доэтри, несмотря на ее внешность, ум и сексапильность, а в – третьих, я надеялся, что хотя бы этой ночью смогу хорошенько выспаться (из-за этого расследования – вследствие взвинченности моего мозга и нервного напряжения – в последнее время мне не очень-то удавалось провалиться в глубокий сон), и, в-четвертых, я очень надеялся, что уж эта ночь пройдет без всяких происшествий… Блажен, кто верует!

– Ну что, пойдем? Отдадимся старине Морфею? – Голос Фрэнка был непривычно грустный и вялым.

– Придется, очевидно, отдастся этому доброму дяденьке, если больше некому, – так же устало согласился я.

– Пойдем попрощаемся с некоторыми гостями.

– Может, не стоит? – умоляюще спросил я. – Никто и не заметит… все заняты очень активным, хотя и не совсем полезным отдыхом.

– Ты даже с некоторыми девушками не хочешь попрощаться?

Я немного помолчал, вздохнул, допил капучино и, поднимаясь, сказал:

– Ладно, уговорил. А ты знаешь, где они могут быть?

– Предполагаю.

– Что-то ты не договариваешь, Фрэнк… Может, раскроешь тайну предстоящих поисков?

– Пока еще сам толком не знаю. Но хотелось бы взглянуть на компанию ушедших дам поближе… что-то они были взволнованные, даже излишне возбужденные. Похоже, поссорились.

– И ты думаешь, что они ждут не дождутся психологической разрядки вследствие доверительной беседы? – скептически спросил я.

– Нет, конечно. Однако взглянуть не помешает.

Одну из ушедших девушек мы нашли сразу же: Энн сидела в одиночестве за крайним столиком в уютном ресторане, который находился в дальнем конце палубы. Она медленно потягивала какой-то коктейль и выглядела вполне спокойно. С минуту мы понаблюдали за девушкой, оставаясь в тени у стены помещения. Мисс Старлингтон органично вписывалась в шикарную обстановку бара-ресторана, интерьер которого был стилизованный под средиземноморский берег: пушистый желтый ковер на полу, похожий на песок, широкие кресла в форме усеченного шезлонга, пальмы, цветы, фонтаны. Недалеко от места, где устроилась Энн, отсвечивая антрацитовым блеском, стоял рояль. Молодой, приятный мужчина тихо наигрывал одну известную композицию Леонарда Коэна.

В какой-то момент Энн увидела нас, приветливо кивнув. Улыбаясь, мы подошли к ней. Девушка пригласила нас присесть, и нам стало заметно, что ей действительно приятна наша компания. Незаметно у нашего столика возник официант, и мы заказали две порции неизменного виски с содовой. Взглянув на почти пустой бокал Энн, я вопросительно приподнял правую бровь, и девушка тихо произнесла своим бархатным голосом:

– Дайкири, пожалуйста.

После ухода официанта я осмелился спросить:

– Энн, а ваша компания случайно не рассорилась?

– А если и так, вы хотите нас помирить, Марк? – В ее глазах блеснули искорки смеха, и я подумал, уж не играет ли она с нами. – Мы по-женски…мм…немного комплиментарно друг друга оскорбили.

– Это как? – озадаченно спросил Фрэнк.

– Это когда комплименты имеют весьма сомнительный характер, поэтому они воспринимаются обидно.

– Но я вижу, что ты пребываешь в прекрасном настроении, – констатировал Тодескини, довольно улыбаясь.

– Так меня и не успели обидеть, хотя вряд ли у кого-либо могло получиться такого рода действо, – усмехнулась она.

– Почему? – удивился я.

– А от меня отскакивают все обиды, как теннисные мячики от стенки, – смеясь, ответила Энн, потягивая маленькими глотками принесенный дайкири.

– А кого же обидели? – не унимался я, тоже принявшись за выпивку (бедный мой организм напрасно надеялся на более длительный отдых от алкоголя).

– Да никого, Марк, – девушка недовольно передернула плечами. – Это была всего лишь галлюцинация.

– У кого? – одновременно с Фрэнком спросил я.

– У Линды. Ей показалось, что слова восхищения, которыми ее буквально усыпали гости были несколько грубоваты для такой утонченной девушки, как она. А я ей просто сказала, чтобы она не выпендривалась: несмотря на ее симпатичное лицо, кузине все же далеко до аристократки; в ее хорошенькой мордашке нет той специфической тонкости черт, которая присуща представителям голубых кровей.

– Ну а что тут обижаться? – недоуменно ухмыльнулся Тодескини, – так оно и есть. – При этих словах в глазах моего друга появился странный блеск. Он окинул пристальным и уж слишком откровенным взглядом улыбающуюся девушку. Не знаю, какой вид был у меня со стороны, но я вполне разделял его восхищение внешностью мисс Старлингтон. Сегодня она была очень эффектна, хотя, думается, ослепительность ее внешнего вида была тщательно продумана, но так, чтобы произвести видимость некой скромности. Энн будто старалась приглушить свою яркость, однако ее старания, скорее всего, были направлены на усиление своей красоты. Высокие скулы, тонкий нос и огромные глаза темной синевы создавали впечатление некоторой неприступности, а полные, чувственные губы, то и дело обнажающие идеальные зубы, свидетельствовали об обратном и вызывали в моем сознании картины вполне разрушительного свойства. И не уверен, что такие фантазии не окажут отрицательного влияния на мое мужское здоровье. Надо признать, мне хотелось бы увидеть Энн без этого шикарного платья, да и без всего остального – тоже. Можно хотя бы иногда быть честным с самим собою?

Энн, без всякого сомнения, догадалась о моих мыслях. И это было меньшее зло, потому что если бы она могла прочитать мысли Фрэнка, то не стала бы вести себя так непринужденно всякий раз, обращаясь к нему. Хотя, кто знает?…

Мисс Старлингтон беззаботно веселилась; в ее смехе прозвучали победные нотки торжества и даже самодовольства. От той девушки, которую я знал когда-то, по-видимому, осталось совсем немного. Очень жаль. Приходиться окончательно признать итог своего давнего внутреннего спора: внешняя красота развращает всех без исключения, а в сочетании с финансовыми возможностями представляет собой мощный фактор воздействия на окружающих.

Тем временем Энн продолжала вести с нами извечную игру обольщения: она поигрывала бокалом, поглаживая его по ободку тонкими пальцами с приятным, слегка розоватым, маникюром; тихонько напевала под звуки рояля, стреляла глазами, моргая длинными ресницами; облизывала сочные губы в откровенном призыве, оставляя на них притягательный блеск. В общем, продемонстрировала достойный арсенал опытной соблазнительницы. Очень скоро я понял, что мне пора уходить, здоровья ради. Фрэнк об этом сообразил несколько позже меня. Не сговариваясь, мы почти одновременно встали из-за стола, оставив деньги за выпивку и пожелав девушке хорошо повеселиться, удалились. Прохладный морской бриз помог нашим чувствам и организмам прийти в более-менее нормальное состояние; как бы то ни было, но мы предпочли крепкий сон в тоскливом одиночестве.

Глава 10

…Тем временем вечер продолжался, и торжество шло своим чередом: толпа, человек тридцать, вкушала деликатесы, запивая их отличной выпивкой, танцевала и шумела, в общем, веселилась от души. Только имениннице было невесело. Нет, все ее поздравляли и говорили комплименты, и Эдвард был очень галантен, но, к сожалению, не только с ней, хотя, к счастью, откровенно он ни с кем не флиртовал. В какой-то момент Линда увидела, что Крайтон подошел к Энн и присел рядом. Он что-то стал рассказывать кузине, которая слушала его поначалу отстранено и не очень внимательно, впрочем, не исключено, что это было игрой с ее стороны. Затем все изменилось: Энн стала лучезарно улыбаться и даже смеяться. Эдвард не преминул подхватить девушку за оголенный локоток и повел ее к выходу из зала ресторана. Ревность ядовитой волной затопило сознание Линды, и алкоголь придал этому чувству дополнительную, разрушительную силу. Только одна миссис Старлингтон придала значение этой сцене, всем остальным было недосуг. Элизабет надеялась, что племянница сможет взять себя в руки. Но шло время, а выражение лица девушки не утратило своей злобной усмешки. Необходимо было что-то срочно предпринимать. Линда, судя по всему, могла сорваться и устроить скандал: сегодня она явно выпила лишнего. Хорошо, что служба безопасности бдительно следила за тем, чтобы на яхту не проникли папарацци и журналисты, однако ведь за всеми не уследишь. Кто угодно из гостей может заснять скандальную сцену, а затем продать ее той же желтой прессе.

Миссис Старлингтон подошла к племяннице и присела рядом. Женщина знала, как можно отрезвить Линду.

– Если ты сейчас не возьмешь себя в руки, – без всяких предисловий холодно произнесла она, – я тебе устрою такое будущее, что ты навсегда забудешь о своих мечтах, – добавила она спокойно, ни на йоту не повышая тембр своего голоса, но странные флюиды злой силы, исходившие от нее, действительно мгновенно подействовали на девушку. – У тебя для этого десять секунд. И радуйся, что никто, кроме меня, надеюсь, не заметил твоей змеиной улыбки и ненависти, брызжущей через край на всех присутствующих здесь дам.

Застывшая гримаса ярости на лице Линды вдруг как-то резко сморщилась и смялась, как резиновая маска. Казалось, она очнулась и вполне трезвым взглядом посмотрела на свою могущественную родственницу. Лицо девушки еще больше покраснело, на лбу выступила испарина, тонкие пальцы сплелись так, что побелели суставы рук. Тихо и даже как-то испуганно она прошептала:

– Я уже спокойна, почти.

– И я могу идти к себе, ни о чем не тревожась?

– Да. Даю слово, – твердо ответила именинница.

– Хорошо. Тогда желаю закончить торжество без всяких эксцессов. Ты ведь именинница, будь внимательна ко всем гостям без исключения, – голос женщины абсолютно не изменился, и было совершенно непонятно, что она подумала, услышав обещание Линды, но то, что миссис Старлингтон ей поверила, было очевидно.

Девушка действительно успокоилась, но отнюдь не из-за теткиного гнева и его возможных последствий. Линда и вправду опомнилась. Никто не должен видеть ее в таком состоянии, и уж тем более не пристало ей дойти до публичного скандала или ссоры. Такого унижения она себе не простит! Она немного подождет, а затем уж отыграется по полной! Тем более что и серьезных оснований для какой-то ревности пока нет. Мало ли с кем Эдвард флиртовал… Да и впредь будет это делать, и женитьба его не исправит. Ей нужно научиться привыкать к этому. А как другие женщины мирятся с тем, что их мужья, например, актеры, изменяют своим женам с актрисами или с поклонницами? Секс, в конце концов, Эдварда не очень-то и волнует, было бы хуже, если бы волновал…

Потягивая вино, девушка наблюдала за веселящейся толпой, но ей было скучно, и никто не спешил ее развлекать. Тут ее взгляд встретился с глазами Макса, танцевавшего с Джулией. Молодой человек ободряюще улыбнулся имениннице. Мисс Парк, увидев направление взгляда своего партнера, тоже посмотрела в сторону Линды, соорудив на своем надменном лице подобие улыбки. Джулия знала, что когда-то у Макса с Линдой был мимолетный роман, впрочем они, к счастью, быстро разочаровались друг в друге, поэтому Адлер во всех отношениях был приятным кавалером, во всяком случае до тех пор, пока не появится Стюарт, который отлучился по каким-то своим делам… «Интересно, какие могут быть срочные дела в субботу вечером? – подумала Джулия. – Хотя у нашего мага все может быть. Ладно, подожду…»

Вскоре возвратились Энн с Эдвардом. «Быстро же они», – ехидно, почти без всякой ревности подумала Линда. К ее удивлению парочка направилась к ней. Наклонившись в шутливом реверансе, Крайтон извинился перед Энн и пригласил именинницу на медленный танец. Вполне удовлетворенная таким поворотом событий, девушка подала руку мужчине и, вполне искренне улыбнувшись кузине, повернулась к Эдварду, слегка прижавшись к нему высокой грудью, чудом удерживающейся в достаточно откровенном декольте.

Около полуночи некоторые гости стали прощаться и расходиться. Остались Линда, Эдвард, Энн, Джулия, Эмма, Ларс (Анна, пожаловавшись на усталость, ушла раньше) Кейт и Кристиан Стюарты, Полин, Дэвид, Джеймс и Макс. Ресторан уже закрывался, поэтому именинница пригласила всех к себе в номер, предупредив, что продолжение танцевальной программы вполне возможно и у нее в апартаментах, как, впрочем, и другие развлечения, в том числе и карточные игры. (Линда заранее подготовилась к такому развитию событий.)

Почти все приняли такое приглашение с восторгом и по вполне понятным причинам. Линде и Эмме необходимо было продолжение будто бы скрытой, негласной, борьбы за внимание Эдварда, но эта тайна перестала уже ею быть, получив статус секрета Полишинеля, поэтому всех интересовал конечный итог этого поединка, в том числе и самих участвующих в нем. Отказалась от приглашения только Полин, сославшись на усталость.

Все плавно переместились в роскошный номер мисс Доэрти и вольготно расположились в гостиной, благо ее размеры позволяли это сделать.

Интерьер комнаты был выдержан в серебристо-кобальтовых тонах с большим количеством металлического декора. На стенах висели большие картины, в основном черно-белые с абстрактными рисунками геометрических форм, хотя среди них было два полотна, на одном из которых была изображена яркая красно-фиолетовая спираль, а на другой – неоновая желто-зеленая. Кроме того, эту радикальную гамму оживляли красивые экибаны и множество ваз с цветами. Жалюзи, цвета темного металлика, закрывали большие овальные окна-иллюминаторы. Не яхта, а просто-таки космический корабль, и закругленные, сглаженные углы большой комнаты усиливали это впечатление. В принципе, футуристический дизайн гостиной с некоторыми элементами неоромантизма вполне соответствовал противоречивому характеру мисс Доэрти.

Пригласив гостей свободно располагаться на немалом количестве полу-горизонтальных плоскостей – удобных креслах и диванах, – сама именинница, взяв в руку реостатный выключатель, выполненный в виде пульта, выбрала под одобрение гостей уютный, мозаичный полумрак.

Майкл и Кристофер, неутомимые служители сервиса, постоянно работающие в Старлингтон-Холле, застыли у барной стойки, по своему сложному архитектурному устройству напоминающую гибрид дисколета с луноходом. Судя по застывшим лицам официантов, «полетной» обстановке гостиной они все же предпочитали привычную земную гравитацию особняка миссис Старлингтон.

Легкие закуски уже были расставлены на кобальтовой столешнице большого, овального, но невысокого столика, вокруг которого на белых мягких диванах и расположилась основная часть гостей. Эдвард сидел между кузинами, напротив устроился Ларс, по одну сторону от которого восседала Эмма, по другую – Кейт и Кристиан, рядом с ними уселись Макс с Джулией. Джеймс и Дэвид расположились в широких креслах.

Гости мисс Доэрти не стали медлить с озвучиванием своих желаний, и ловкие руки официантов-барменов замелькали в таинственном тансёгрити барного искусства, а вскоре все присутствующие неспешно наслаждались результатами этого колдовства. Никто не спешил продолжать дискотеку, хотя звучал медленный, приятный джаз. Всех потянуло на разговор, который вылился в активное обсуждение последних праздничных мероприятий, по сути являя собой обычные сплетни коллег после бурного веселья, изрядно приправленного алкоголем.

И как бывает нередко поначалу обычный разговор приобрел характер жаркой дискуссии, может быть потому, что обсуждаемая тема волновала всех без исключения.

Кейт давно ждала такого момента: все уже были в «хорошей», нужной для нее, форме. Можно было рискнуть – все равно после такой попойки, наутро никто толком ничего вспомнить не сможет. Поднявшись, она подошла к барной стойке и попросила Майкла сделать ей безалкогольный «Мохито».

Возвратившись на свое место и нарочито сделав большой глоток якобы алкогольного напитка, Кейт надменно и несколько развязно сказала, что Минерва в последнее время, похоже, стала сдавать свои позиции. После ее слов воцарилось минутное молчание: никто и никогда еще, в присутствии немалого количества сотрудников компании, не брал на себя смелость высказывать такие рискованные замечания. Но Кейт было плевать на все условности и возможные последствия: она не являлась служащей холдинга, поэтому могла позволить себе такую роскошь. Девушка понимала, что такая возможность вряд ли предоставится ей в скором будущем, а в этот вечер, плавно перетекший в ночь, воздействие алкоголя на мозги и языки присутствующих в полной мере могло поспособствовать их откровениям. У Кейт на этой вечеринке была небольшая задача: посеять сомнения в головах близкого окружения миссис Старлингтон в том, что ее дальнейшее управление компанией будет так же успешно и эффективно. Кто не замечал отдельных ошибок руководства-задумается, а кто задумывался – тот уже не будет в этом сомневаться. За долгое время общения с этими людьми Кейт, конечно, случалось совместно отдыхать с ними, но никто обычно не злоупотреблял алкоголем так, как этим вечером – во всяком случае, в ее присутствии – поэтому грех было не воспользоваться сложившейся ситуацией. У мисс Стюарт никогда не возникало сомнений, что на самом деле испытывают практически все эти люди к своей благодетельнице: не любят – в лучшем случае, а в худшем – ненавидят (даже те, кто ей многим обязан, та же Линда к примеру). Все они: родственники, коллеги, друзья, приятели – в своих мечтах хотели бы ее устранить, не физически, конечно. Получившие благодать не всегда желают воздать должное своему благодетелю. Так уж устроена человеческая психика, и девушка была в этом была уверена. И еще существовал один важный момент, по ее мнению: все сотрудники компании, занимающие более или менее важное место в структуре холдинга, несомненно, стремились к карьерному росту. Некоторые лелеяли мечту возглавить отдел либо филиал, либо даже всю компанию, считая, что именно их работа на том или ином посту будет эффективнее, чем у нынешних руководителей. Успех, статус, деньги… Только далеко не все были готовы взвалить на себя огромную ответственность, «прилагающуюся» к высокой должности. Парадокс, но власть лишает человека свободы выбора, съедая его время, здоровье, досуг и другие радости жизни. Люди, ищущие власть любого рода, должны обладать очень сложным набором качеств, кроме амбициозности, честолюбия и упорства, а таких людей мало, и во всем окружении Минервы, по мнению мисс Стюарт, не было такого человека. Хотя Эдвард Крайтон ей казался наиболее приемлемым вариантом, уж получше, чем Анна Теллер, которую столько лет держали на вторых ролях. У этой дамы не получится даже плохая пародия на руководящий стиль Элизабет. И совсем не потому, что Анна одержима устройством своей личной жизни, просто нет у миссис Теллер «нужного набора» качеств. Да, думала Кейт, у Минервы, похоже, сложный выбор. И Кристиан, брат мисс Стюарт, был согласен с девушкой.

Тем временем высказываться, вопреки ожиданиям Кейт, никто не спешил. Хотя пессимистический прогноз мисс Стюарт не мог не породить определенных вопросов, тем более что брат и сестра являлись своего рода местными экстрасенсами, а значит, по обывательским представлениям, могли предвидеть будущее, а раз так… стоило крепко задуматься. И спустя пять минут досужие разговоры быстро превратились в тематическую дискуссию, подразумевающую обсуждение многих аспектов человеческой жизни и порождающую многие вопросы: «Какие существуют основания для такого предположения?», «Что нас ждет в ближайшем будущем?», «Кого готовит в свои приемники Минерва?», «Есть ли жизнь после смерти?», и вообще… «Есть ли жизнь после смерти?». Кристиан и Кейт по очереди отвечали на немалую лавину вопросов, высказывая доводы, в основе своей надуманные и несколько искаженные, но подаваемые под таким «соусом», что звучали они вполне убедительно. Мисс Стюарт всегда и ко всему готовилась основательно, но, к сожалению, не все смогла учесть. Ее, как и многих других, слишком самоуверенных дам, подвела безусловная убежденность в том, что она самая умная и предусмотрительная, и никто с ней не может сравниться в таких категориях, как коварство и хитрость. На самом деле не все были пьяны в той степени, которую можно было бы предположить судя по внешнему виду собравшихся. И актерские способности отнюдь не являлись таким редкими даром среди присутствующих на этой вечеринке людей. Линда, Кристиан, Эдвард и Макс неплохо изображали среднюю степень опьянения. Но это притворство каждому из них было необходимо по разным, сугубо личным, причинам.

Линда надеялась на обстоятельный разговор с Эдвардом и Энн, во-первых, а во-вторых, она плохо себя чувствовала после определенной дозы алкоголя, поэтому останавливала себя в употреблении спиртного. И притворялась Линда просто потому, что ей хотелось вести себя более развязно и, как думалось девушке, сексуально. В-третьих, в своем смартфоне она незаметно включила диктофон так, на всякий случай. Из-за шума запись могла получиться не очень ясной, однако способный компьютерщик сможет ее восстановить. Не всегда можно угадать, что в этой жизни может пригодиться.

Макс вообще не очень-то «дружил» с алкоголем, но хотел казаться чуть пьянее, потому что так ему было легче наблюдать за всеми остальными. Его не очень-то удивила просьба Марка, и если кто-то из присутствующих предполагал совершить что-либо предосудительное, то в компании, где все уже достаточно приняли на грудь, этот некто не будет слишком осторожничать. Хотя Макс и был уверен, что подозрения Марка не подтвердятся, все же пообещал коллеге понаблюдать за веселенькой компанией.

Кристиан знал о плане Кейт и просто ей подыгрывал. А Эдвард никогда не терял бдительности, к тому же он презирал хорошо поддатых людей и не собирался такое чувство испытывать по отношению к самому себе.

Постепенно остальные – «не притворяющиеся», а действительно хорошо заложившие за воротник, стали весьма откровенны в своих высказываниях. В основном говорили Джулия, Джеймс, Дэвид, Эмма и Ларс. Ничего крамольного сказано не было, но общая тенденция была вполне обещающей для планов Кейт и Кристиана. Так что свое ночное время гадалка потратила с толком. А в дальнейшем они с братом собирались предпринять другие, более существенные, шаги.

Гости весело посплетничали, немного потанцевали и поиграли в смешной покер. Вскоре многие приглашенные, почувствовав усталость, стали постепенно расходиться.

Уже под самое утро за столом остались только Эдвард, Энн и сама хозяйка апартаментов. Но беседа этой троицы протекала скучно и вяло, так что спустя какое-то время гости, поблагодарив именинницу и попрощавшись с ней, ушли.

Линда тоже чувствовала себя разбитой и уставшей: она не привыкла веселиться до раннего утра, поэтому была бесконечно рада, что вечеринка наконец-то закончилась.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 11

Несмотря на усталость, заснул я не сразу, поначалу погрузившись в сладкую дремоту, но эйфорический транс, как мне показалось, длился всего несколько мгновений. Из этого блаженства меня вырвал звонок смартфона. На часах было половина седьмого утра, а на дисплее аппарата высветилось: «Элизабет». Такой ранний звонок мог быть только по одной причине: что-то случилось, причем не самое приятное для воскресного утра. Минерва лаконично принесла извинения за такое беспокойство и попросила, хотя тон этой просьбы был весьма категоричен, чтобы как можно скорее я зашел в апартаменты мисс Доэрти, захватив с собой свой рабочий кейс.

Накануне вечером у меня с миссис Старлингтон состоялся весьма странный телефонный разговор. Она позвонила около десяти вечера и спросила меня о нашем расследовании. Удивительно, но по ее вопросам я сделал вывод, что женщину не очень-то интересует имя убийцы мисс Кэмпион. Она просто задала вопрос: «Вы закончили свое расследование, Марк?» Вопрос был задан таким тоном, что я ответил положительно, хотя такой ответ не совсем отвечал истине. Я хотел было пуститься в дополнительные пояснения, однако услышал: «Все – завтра, Марк. Сегодня мне важно было узнать, что вы закончили это дело». Странный разговор, – подумал я, выключая мобильник.

И вот такой неожиданный подъем…

Давно я не собирался куда-либо с такой скоростью. Спустя десять минут запыхавшийся и немного взволнованный я был в номере Линды. Для такого раннего утра в гостиной одинокой девушки было достаточно многолюдно, разве что сама хозяйка апартаментов отсутствовала. Кроме миссис Старлингтон и ее верного Фреда, здесь были инспектор Алекс Теллер, сержант Джек Ричардсон, доктор Келвин Бэнкс и официант Кристофер. Почти сразу я учуял неприятный запах рвоты, а на то, чтобы ее увидеть мне потребовалось доли секунды: отвратительной желтоватой массой она выделялась на сером полу у дивана. Рассказ о происшедшем занял несколько минут: ранним утром мисс Доэрти почувствовала себя плохо, к счастью, организм Линды отреагировал правильно, исторгнув из себя содержимое желудка, но именинница почему-то решила, что кто-то пытался ее отравить. Как рассказали официанты, после торжества в ресторане гости мисс Доэрти отправились в ее номер с целью продолжить тусовку. Под утро все разошлись, а Линда, по ее рассказу, почувствовав внезапную сонливость (еще бы, в пять утра – немудрено!) легла на диван, и вскоре ее скрутил приступ тошноты. После рвоты девушка сразу же позвонила Элизабет, а та прислала доктора Бэнкса. Девушку отправили в больничную палату, находящуюся на яхте; пострадавшей промыли желудок, и сейчас она вне опасности. На мой вопрос: почему мисс Доэрти решила, что кто-то пытался ее отравить, ответил инспектор Теллер. Он сообщил, что накануне девушка получила письмо с угрозой, поэтому сразу подумала об отравлении.

– Мистер Лоутон, я, конечно же, не хочу, чтобы возникли какие-то слухи, возможно, мисс Доэрти съела что-то не то или выпила лишнего, но а… если вдруг действительно имел место преступный замысел? – Миссис Старлингтон, не срывая своей взволнованности, лихорадочно сцепила тонкие пальцы в кулак. – Я хотела бы, чтобы вы, мистер Лоутон, параллельно с полицией, провели свое расследование, все же в вашей лаборатории смогут, надеюсь, быстрее провести анализы. – Женщина замолчала, очевидно что-то обдумывая, затем взглянув на окружающую обстановку (для отдыха небольшой и подвыпившей компании здесь было относительно чисто), добавила: – Как видите, здесь достаточно еды и напитков, чтобы взять пробы, – задумчиво проговорила она, указав рукой на стол. – И если обнаружится что-то подозрительное… но не будем раньше времени об этом говорить.

– На яхте нет специализированной химико-токсилогической лаборатории, – мягким голосом произнес доктор Бэнкс. Удивительно, что у такого громоздкого и внешне сильного мужчины был такой приятный тембр голоса. Келвину Бэнксу было около пятидесяти. Ощущение скрытой мощи исходило от всей его фигуры. У доктора были черные, как смоль волосы, чуть припорошенные сединой на висках; угольные небольшие глаза обладали гипнотизирующим эффектом, может быть потому, что зрачки сливались с радужкой глазных яблок. У доктора был пронизывающий взгляд – нелегкое испытание для его собеседников. – Мисс Доэрти нашла в себе силы мне сообщить, что ела она совсем немного, – тем временем рассказывал мистер Бэнкс, – не позже десяти вечера вчерашнего дня, а пила только свое любимое розовое вино и только под утро к алкоголю добавила несколько глотков кофе, но его вкус ей почему-то не понравился, и девушка не стала его пить.

– Через пятнадцать минут мы будем в Брайтоне, оттуда за пятнадцать минут вы доберетесь до Тауэринг-Хилла, – внес свою лепту в разговор инспектор Теллер. – А мы с сержантом останемся здесь. Когда мисс Доэрти проснется, я поговорю с ней более обстоятельно о предыдущей ночи.

– Мисс Доэрти написала заявление в полицию? – хмуро спросил я.

– Нет, – ответила миссис Старлингтон. – Пока мы с ней решили, что сможем обойтись без официального расследования, поэтому я вам и позвонила.

– Понятно, – почти механически сказал я, думая уже совершенно о другом. – Но ведь инспектор уже начал свое неофициальное расследование?…

– Понимаю ваше недоумение, Марк, – перебила меня Минерва. – Просто я подумала, что на яхте много гостей и, чтобы ускорить расследование этого неприятного инцидента – лучше, если этим делом займутся две… скажем, команды.

– Ну хорошо, – не очень радостным голосом согласился я. В ее решении было, конечно же, рациональное зерно, но мне почему-то это не очень нравилось. – А что с остальными гостями?

– Пока тихо. Очень надеюсь, что они проснутся в добром здравии, – ответил Теллер.

– А что с анонимкой? Удалось что-нибудь выяснить? – Несмотря на то что у меня немного болела голова, проснувшийся азарт стал своего рода обезболивающим.

– Да, представьте себе, удалось снять отпечатки пальцев. Но пока их не с чем сравнивать, – Алекс замолчал, нахмурившись. – По полицейской базе они не проходят.

– По-моему, в этом нет ничего удивительного. Было бы, наоборот, странно, если бы они там были, – заметил я. – А что вас смущает?

– Да, странно как-то, – задумчиво проговорил инспектор, – отпечатки, кроме оттисков пальцев мисс Доэрти, обнаружились только с одной стороны у самой кромки листа. И, честно говоря, я не могу пока понять, чтобы это значило, – признался Теллер, к моему огромному удивлению. – Подумайте об этом, мистер Лоутон. – Мужчина внимательно посмотрел на меня и, открыв свой кейс, аккуратно вынул оттуда прозрачный пакет для улик, в котором находился светлый конверт, и передал его мне. Взяв пакет с анонимным письмом, я положил его в свой кейс (этим я займусь чуть позже).

– А отпечатки каких пальцев? – продолжал я допрос инспектора, поменявшись с ним ролями.

– Два отпечатка женских пальцев: большого левого и большого правого.

– Действительно, странно, – озадачился я. – Подумаю… А когда мисс Доэрти получила анонимку?

– Вчера вечером. Но о точном времени можно только догадываться. Линда отлучалась из каюты, а когда возвратилась к себе – конверт лежал под дверью, – ответила Элизабет. Тогда же она сообщила, что несколько дней назад уже получала письмо с оскорблениями и угрозами в ее адрес в похожем светлом конверте.

– А где оно? – спросил я.

– Девушка его выбросила, посчитав его чьей-то злой выходкой, – ответила миссис Старлингтон. – Поэтому увидев у себя под дверью похожий конверт, Линда была с ним предельно аккуратна и пришла ко мне, надеясь на помощь. И уже сегодня мы собирались обратиться с этой анонимкой к вам, мистер Лоутон. Поэтому я вам вчера и звонила, чтобы узнать: закончили ли вы свое предыдущее расследование. – Женщина сосредоточенно замолчала, нахмурив тонкие брови, а затем добавила: – Вот почему меня обеспокоило сегодняшнее происшествие. Если что-то криминальное все же обнаружится в результатах анализов, то я очень надеюсь, что об этом вы пока не будете распространяться. – Ровный и решительный голос, с металлическим оттенком, дал нам понять, что к миссис Старлингтон возвратилось ее обычное хладнокровие, и она вновь владеет ситуацией, несмотря на неординарность случившегося. – Не хватало еще, чтобы журналисты раздули эту историю, испортив нам праздник. Рассчитываю на серьезное отношение с вашей стороны к моей просьбе, – добавила она категоричным тоном, затем, несколько смягчившись, заметила: – Кристофер подождет, пока вы все это упакуете, – рукой она показала на стол, чуть поморщившись. – Молодые люди, Майкл и Кристофер, подробно вам расскажут, как прошла здесь ночь. Нам пришлось разбудить официантов, чтобы по их объяснениям попытаться определить – не понадобится ли еще кому-нибудь медицинская помощь.

– Я так понял, что всех остальных такое раннее пробуждение не коснулось? – задал я вопрос, позволив себе некоторую ироничность в голосе, но увидев мрачный взгляд Минервы, решил быть максимально серьезным. Вероятно, миссис Старлингтон не собиралась каким-то образом разрядить напряженную ситуацию.

Аккуратно положив свой кейс на стол, я вынул из него пакеты и емкости, чтобы упаковать в них початую бутылку вина и недопитый кофе в чашке Линды (о том, что из этой чашки пила мисс Доэрти и что она сидела за столом на этом месте, мне сообщил Кристофер, подошедший к столу, во всяком случае, так было на время его присутствия в гостиной). Соскребая с серебристо-серого полового покрытия рвотную массу, краем глаза я видел, что миссис Старлингтон остановилась неподалеку, очевидно, наблюдая за моими действиями.

Подождав, пока я закончу, она обеспокоенно спросила:

– Марк, когда примерно будут готовы результаты?

– Как только доберусь до места, а потом все будет зависеть от того, какое вещество было использовано… если, конечно, попытка отравления имела место. Исходя из того, что сейчас, – я взглянул на свои часы, – уже начало восьмого, думаю, к обеду смогу что-то вытащить… и если, никаких вредных примесей нет – ответ будет быстрым. – Поднявшись во весь рост, я извинительным тоном добавил: – Да, что я рассказываю, вы не хуже меня знаете…

– Мистер Лоутон, все же я в большей степени администратор, нежели химик, поэтому с удовольствием выслушаю ваши объяснения.

– Как бы то ни было, об этом говорить пока рано. – Я осторожно запаковал бутылку вина (Алекс сообщил, что на бутылке отпечатков не обнаружили, и как в этом случае наливали вино Линде? Налили, а затем вытерли или в перчатках наливали? В таком случае я что-нибудь обнаружу: нитки или ворсинки). Но, как я знал, Майкл и Кристофер работали в перчатках, и у меня не возникло бы вопросов из-за этого, если бы Кристофер мне не сказал, что мисс Доэрти отпустила их около четырех утра, а перед своим уходом он подошел к столику и налил совсем немного вина в бокал именинницы, и бутылка оставалась почти полной. Я же упаковал бутылку, в которой было чуть больше половины напитка. Значит, кто-то еще разливал вино? Возможно, были еще бокалы с какими-нибудь напитками, но потом их убрали? Вопросы стали возникать лавинообразно… а вот ответить на них в данный момент мне не представлялось возможным.

Возвратился доктор Бэнкс, принеся мне пробирки с образцами крови и мочи несчастной девушки.

Укладывая все в свой рабочий чемодан, я слышал краем уха разговор мужчин с Элизабет. Казалось, они не придавали серьезное значение происшедшему, считая, что Линда, очевидно, перебрала с выпивкой, а что касается анонимной угрозы… так у родной племянницы президента компании, являющейся к тому же одной из возможных преемниц семейной династии, несомненно, достаточно, если уж и не явных врагов, то уж недругов – точно. Возможно, я бы тоже так думал, но бутылка вина без отпечатков пальцев… и довольно-таки странные отпечатки на анонимном письме, вернее, не они сами, а место их обнаружения… заставляет несколько по-другому относится к случившемуся.

Больше на столе ничего не было, с чем можно было бы принять яд, хотя его можно было получить намного раньше: вариантов было масса.

Официант Кристофер терпеливо ждал подле стола. Его лицо было абсолютно бесстрастным. Если можно было бы сканировать его мысли, то в результате получилась бы, похоже, интересная картинка, состоящая из острых пиков (официант оставлял впечатление далеко не глупого парня), но на выходе эти кривые, бесспорно, волевым усилием молодого человека «причесывались» в ровную линию. Школа Минервы… Больше добавить нечего. Кстати, а где же Майкл, второй официант?

Я предложил Кристоферу пройти к барной стойке и уделить мне немного времени. Кроме того, я попросил его сделать мне эспрессо.

Присев на барный стул в ожидании горячего напитка, я наблюдал за быстрыми и ловкими движениями молодого человека.

Через пару минут я уже потягивал ароматный кофе, не забыв предварительно включить диктофон, и внимательно слушал рассказ Кристофера Флинна. Но повествование официанта было таким многословным, что мне приходилось прерывать его и направлять беседу в нужное русло. Самый важный итог этого разговора состоял в следующем: около половины четвертого ночи в апартаментах мисс Доэрти оставались она сама, Эдвард и Энн. После этого ни Эдвард, ни Энн ничего не пили и не ели (все уже было съедено около двух часов ночи) и больше из еды никто ничего не заказывал. Они с Майклом убрали все со стола тоже около трех ночи. После уборки Майкл сразу ушел отдыхать (так с ним было оговорено раннее). В половине третьего мисс Доэрти попросила Кристофера сделать ей кофе и открыть бутылку ее любимого вина. Эдвард и Энн ничего не захотели, отказавшись и от вина, и от кофе. До этого Крайтон пил только коньяк, Энн – дайкири, Дэвид и Джеймс – виски со льдом и содовой (Дэвид – скотч, а Джеймс – бурбон), Джулия и Кейт – мартини, Эмма, Макс – джин с тоником, Ларс и Стюарт – коньяк.

Еще накануне мисс Доэрти предупредила официантов о небольшой тусовке в ее номере, которая должна будет состояться после основного торжества в ресторане. Вся компания гостей пришла около полуночи. Время они с Майклом заметили (от этого зависела их зарплата). А мисс Доэрти позвонила Кристоферу за полчаса до прихода гостей, чтобы официанты выставили закуски на стол. Все расселись. Флинн рассказал мне, кто где сидел. В начале гости активно выпивали и закусывали, что-то бурно обсуждая (Кристоферу не было слышно из-за звучавшей музыки). Затем немного потанцевали, играли в карты. Никаких ссор или скандалов не происходило, во всяком случае, в присутствии официантов. Время от времени гости отлучались в туалет, но Кристофер не вел дневник наблюдений за этими отлучками.

Перед своим уходом Флинн принес мисс Доэрти эспрессо и налил полбокала вина, после чего девушка попросила оставить бутылку с вином на столе, а Кристоферу позволила уйти. Эдвард, Линда и Энн мирно беседовали. Это было все, что смог сообщить мне Кристофер. Немного, конечно, однако могло быть и хуже. У меня теплилась слабая надежда, что Макс Адлер расскажет мне больше о ночных событиях, но в самый важный, судя по всему, отрезок времени его в номере Линды уже не было. (Хотя именинницу могли отравить намного раньше.) С другим официантом Майклом Хоппером, я собирался поговорить позже.

Выйдя из апартаментов, я увидел стоящую на палубе Элизабет, поджидавшую, по-видимому, меня. Она выглядела изможденной и даже больной, но стоило мне показаться, как женщина приподняла подбородок и распрямилась. Похоже, показать даже на миг свою слабость постороннему – самое большое унижение для нее. Миссис Старлингтон попыталась улыбнуться, впрочем улыбка получилась слабой и жалкой, о чем, вероятно, она сама догадывалась. Тем не менее Минерва пожелала мне успешной работы, выразив надежду, что все случившееся – ложная тревога. При последней фразе ее взгляд потемнел, черты лица еще больше заострились; и как мне показалось, что для этой финальной точки женщина собрала все свои силы, еще немного и она упадет. Но тут появился Фред, и Элизабет, приободрившись, произнеся бесстрастным и тихим голосом:

– Если все же что-то удастся обнаружить, мистер Лоутон, – я никого не пощажу, невзирая ни на родственные отношения, ни на заслуги перед компанией. И мне не потребуются лайковые перчатки для этого. – Она холодно улыбнулась.

А я пытался припомнить хотя бы один случай, когда этой женщине требовались перчатки для каких-либо иных целей, кроме их прямого предназначения – защиты от непогоды. Хотя, возможно, она имела в виду бархатные перчатки… чтобы не афишировать свои «железные «руки?

* * *

По пути к себе в каюту я не мог решить дилемму: будить Фрэнка или пощадить? Ночное событие пока не относилось к разряду криминальных происшествий; вспоминая и анализируя вчерашнее торжество – а мне удалось увидеть немало – я заметил, что Линда быстро захмелела, так что такой «приятный» финал активного наполнения себя алкоголем совсем не удивителен. Стоит ли раньше времени всех поднимать на ноги? Решив, что пока не стоит беспокоить товарища, и быстро собрав все необходимое, я вышел на палубу.

Утро было достаточно прохладное, влажный ветер пробирал до костей, несмотря на тот факт что я основательно подготовился к встрече с ним, надев на себя теплый свитер и куртку, но, как оказалось, погода подготовилась намного лучше: недавний бриз, похоже, решил уступить свое место порывистому ветру. Потемневшее небо затянулось тучами; не обязательно быть синоптиком, чтобы спрогнозировать шторм. Через пару минут я уже продрог, но яхта уже причаливала к берегу.

Миссис Старлингтон позаботилась обо мне: такси уже подъезжало к причалу.

Я сел на заднее сидение, чтобы не сразу шокировать водителя такси своими действиями. Достав пакет с анонимкой и надев латексные перчатки, я аккуратно вынул письмо и прочитал короткое сообщение: «Линда, не стоит пытаться занять чужое место. Довольствуйся тем, что у тебя есть. И лучше не помышляй о чем-то большем в своей карьере. Но самое главное – оставь Эдварда в покое! Если тебе дорого твое здоровье!»

Лаконично и, казалось бы, недвусмысленно, и на первый взгляд автор очевиден: соперница мисс Доэрти в борьбе за Крайтона. Однако не слишком ли просто?… А что я хочу найти в конце концов? Заговор масонов? Или план покушения на герцогиню Кембриджскую? Может, мне давно пора спуститься на землю и не пытаться увидеть сложности там, где их нет! После мысленной дискуссии я чуть успокоился и решил не усложнять себе – да и другим! – жизнь.

Дорога до лаборатории заняла чуть меньше двадцати минут. Пройдя несколько уровней сканирующих устройств, я поднялся на тринадцатый этаж и, подойдя к двери своего офиса, приложил ладонь правой руки к сканирующему устройству – входная дверь открылась почти неслышно.

Я зашел в приемную, снял куртку и включил кофеварку, соображая о какой-нибудь закуске. Открыв холодильник, я (в который раз!) воздал должное Шарлотте. Два бутерброда и две чашки кофе помогли мне немного расслабиться. Честно сказать, всю дорогу меня беспокоило непонятное и неприятное ощущение: что-то мне показалось странным в ночной истории с Линдой, но суть этой странности тщательно маскировалась за видимой простотой случившегося. Казалось бы, ну перепила дамочка на собственном дне рождения… с кем не бывает?… Анонимки могут не иметь никакого отношения… скажем, к плохому самочувствию мисс Доэрти. Мне остается всего лишь навсего в этом убедиться. Однако почему я ощущаю какие-то шероховатости в этой, на первый взгляд тривиальной, истории?

Захватив кейс, из приемной я прошел в тамбур перед стерильной зоной, где облачился в одноразовый светло-голубой комбинезон, на обувь надел бахилы. Затем через шлюз прошел в лабораторию и принялся за работу.

Вообще-то, надо сказать, наличие яда в напитках далеко не всегда можно обнаружить легко и быстро: например, яды растительного происхождения быстро распадаются в организме, а тот же атропин, выделенный из белладонны, также быстро разлагается в вине.

Отравление у Линды безусловно было, но скорее всего, девушка сама в этом виновата, перебрав с алкоголем, в основе которого – этанол, являющимся мембранным ядом. Он разрушает мембраны клеток, и при этом в первую очередь погибают метахондрии. Энергия не образуется, метаболизм, в том числе тканевое дыхание, прекращается, что в конечном итоге может привести к остановке сердце. Поэтому, если кто-то и хотел отравить девушку, то это действие можно было бы легко замаскировать под отравление алкоголем, если при этом, конечно, применить яд, который быстро распадется. Но если содержание этанола в крови недостаточно, то этот номер не удастся. Вернее, убить-то получится, а вот замаскировать под смерть вследствие злоупотреблением алкоголем – нет.

В каюте мисс Доэрти ничего подозрительного не нашли, в аптечке, кроме запечатанного пузырька со снотворным, тоже ничего криминального не было.

Для доказательства отравления часто приходится применять целый ряд анализов: гистологические, гисто-химические, фармакологические. Используются и физические методы: спектрография, хроматография, рентгеносруктурный анализ, атомный и радиологический.

Но в случае с мисс Доэрти все оказалось проще и быстрее, чем я ожидал. Спустя час можно было возвращаться на судно, но вариант добраться до яхты вплавь я все же оставил на случай летнего отдыха, поэтому нужно было дождаться, пока «Звездная» причалит к какому-нибудь порту.

Я позвонил миссис Старлингтон, и та сообщила, что яхта будет через полчаса в Истборне, стоять в гавани она будет не менее двух часов. Многие гости хотят прогуляться по городу, так что времени у меня достаточно. Кроме того, женщина мне рассказала, что на «Звездной» все пока обстоит спокойно, хотя еще не все гости проснулись, и Линда – в том числе. Рассчитав примерно время дороги, я вызвал такси и спустя пятьдесят минут был у себя в каюте.

Сидя в кресле, я размышлял над тем, что мне удалось обнаружить. В конце концов пришлось признать: надо будить Фрэнка, но он опередил меня, постучав в дверь моего номера, хотя его быстрые и вкрадчивые скребки пальцами по дереву, больше напоминающее кошачью заточку когтей, трудно назвать стуком.

Выглядел он бодрым и отдохнувшим, впрочем я не почувствовал в себе зависти. В это утро, показавшимся мне как никогда долгим, я ощущал себя весьма полезным обществу. Попытка отравления, можно сказать, мною была почти доказана, несмотря на то что этот факт только добавил странностей и проблем ко всем нашим вопросам. И сие обстоятельство, надо признать, выбило меня из состояния определенной гармонии с человечеством вообще и с самим собой в частности. А первый шаг к восстановлению равновесия – понять, что оно потеряно. Так что можно было констатировать: первый ход мною сделан.

– Что-то ты не выглядишь выспавшимся, Марк. Все мечтаешь? – спросил Тодескини, зевая.

– О ком, Фрэнк? – бесстрастным голосом ответил я вопросом.

– О девушках, конечно же. О ком еще? – Он подошел ко мне ближе и уселся в кресло напротив.

– Знаешь, не буду скрывать… Впрочем человеку, обладающего больной фантазией, назвать мои ночные занятия погружением в грезы, вероятно, можно.

– Ты хочешь меня обидеть?

Я невольно рассмеялся.

– Что ты, Фрэнк. Честно говоря, я бы действительно не отказался провести так ночь так беззаботно… не над чем не ломая голову, а просто мечтая, – мрачно закончил я, почувствовав, как мое сознание постепенно затягивается тяжелой пеленой сна.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросил Тодескини.

– Да, – буркнул я. – Но давай выйдем на свежий воздух, иначе ты рискуешь не услышать моего рассказа о ночной истории и моей роли в ней.

С трудом оторвавшись от удобного кресла, я окинул гостиную в поиске своей куртки. Это действие не укрылось от внимания Фрэнка.

– Что такое, Марк?

– Ничего, просто ищу… – А что, собственно говоря, ты ищешь? – спросил меня какой-то из моих внутренних голосов. Зависнув на некоторое время в прострации, я, по-видимому, выглядел странно, потому что Тодескини тревожно спросил:

– Марк, ответь мне только честно, наркотиков хотя бы не было?

– Ты что, Фрэнк! Совсем… – С тихим ужасом я вдруг осознал, что не могу подобрать нужное слово. Пожалуй, только этот испуг, по сути оказавшийся шоком, привел меня в чувство. Вероятно, этот приятный факт отразился и на моем лице, потому что Тодескини радостно заметил:

– Ну слава богу! Ты меня испугал.

– Я и сам испугался!

– У тебя были глаза то ли вампира, то ли ожившего мертвеца.

– Вообще-то, мне бы не хотелось выбирать между этими двумя персонажами.

– Но рискуешь оказаться в подобной ситуации. Ты сейчас хотя бы знаешь, что с тобой произошло?

– Рискну предположить, – растерянно ответил я. – Похоже, у меня закипели мозги, и мне действительно надо нормально выспаться.

– А что ты искал? Смог вспомнить?

– Свою куртку. Мы же собирались выйти на свежий воздух, а там прохладно.

– Так ты же в куртке! – изумился Тодескини.

– Это я уже заметил.

– Ну и ну… – промычал Фрэнк.

– Все объяснимо. Это частичная амнезия или состояние спутанного сознания – итог моих бессонных ночей. Это, конечно, исправимо, но заставляет задуматься.

Тодескини посмотрел на меня внимательнее.

– Знаешь, у меня такое было. И нельзя сказать, что это состояние легко исправляется… В свое время я чуть не подсел на снотворное, – хмуро улыбнувшись, сообщил приятель.

– У меня тоже такое было… после смерти отца… Поэтому я не очень-то испугался. Ладно. – Я закрыл входную дверь каюты. – Надеюсь, осталось не так много работы.

Прохладный аромат моря помог мне освежить мозги и немного снять сонливость, поэтому я смог более или менее связно рассказать обо всем Тодескини.

Только мне удалось эффектным аккордом закончить свой «почти» монолог, как позвонила миссис Старлингтон. Я не хотел идти с докладом на полуголодный желудок, что же касается моего друга, то худшего способа самоубийства для него, пожалуй, не существует. Минерва великодушно позволила нам позавтракать.

Спустя полчаса мы уже сидели в просторном кабинете роскошной каюты Элизабет, хотя эту комнату можно смело причислить к категории гостиной. Здесь все, судя по интерьеру, оформлялось с учетом вкусов и предпочтений миссис Старлингтон: светлые, в основном серо-голубые тона, комфортная мебель и необходимое для работы и отдыха электронное и бытовое оборудование. Минерва с Фредом Хантером расположились в одном конце невысокого овального стола, мы с Фрэнком сели рядом, по левую руку от хозяйки апартаментов. Элизабет попросила нас подождать прихода инспектора Теллера и сержанта Джека Ричардсона и, отдав дань гостеприимства, предложила нам напитки. Мы остановились на чае. Сама миссис Старлингтон пила кофе, хотя, как мне помнится, обычно она предпочитала чай. То, что утро для нее выдалось не очень приятным, мне было понятно, впрочем мои новости отнюдь не улучшат ее настроение не только к обеду, но и, пожалуй, к ужину тоже. Лицо Фреда было мрачным и угрюмым, весьма редкое явление для этого мужчины, предпочитающего скрывать свои эмоции за маской холодной доброжелательности и вялой беспристрастности. Минут десять назад мы с Фрэнком минут заключили пари: каким будет выражение лица Кербера к концу нашего совещания. Я считал, что Хантер будет потирать руки в преддверии своего звездного часа, так как расследование попытки отравления мисс Доэрти не обещало быть сложным, во всяком случае, так казалось на первый взгляд, и он тоже мог думать именно так, а подобные мысли, безусловно, радуют. Вряд ли Фред сможет скрыть свое самодовольство в предвкушении совершить «подвиг» во имя любви. К сожалению, нам не всегда дано понять, насколько могут быть иллюзорны наши мечты и надежды. Фрэнк же поставил на то, что Хантера не обрадует такое известие, все-таки не исключается повторная попытка отравления, которая может оказаться более успешной. Разве это не станет для Фреда геморроем на его голову? Я ответил, что по моим наблюдениям, у Хантера может, конечно, возникнуть такое заболевание, но все-таки в другом месте. На мой вопрос, откуда у Тодескини такие странные познания о человеческой анатомии, Фрэнк сердито парировал, что я не понимаю фигуральных выражений, с чем мне пришлось согласиться, дабы не доводить своего друга до агрессивного состояния. Кто знает, чем он будет руководствоваться, чтобы достойно мне ответить?

Инспектор и сержант пришли буквально через пару минут. Выглядел Алекс еще хуже, чем утром. Он вообще не отличался аккуратностью, однако сейчас его неряшливый вид вызывал ряд вопросов, но не только из-за понятного обывательского любопытства. Миссис Старлингтон, не став скрывать своего удивления, спросила:

– Мистер Теллер, простите, вы видели себя в зеркале?

– Нет, а что? – испуганно спросил тот, на ходу приглаживая своей красноватой пятерней редкие сальные волосы, вследствие чего его прическа, конечно, не стала более стильной, однако ему удалось снять какой-то листочек, зацепившийся за воротник пиджака. Одежда инспектора напоминала наряд художника, специализирующегося исключительно на натюрмортах яств. Темно-серый мятый пиджак был в желто-коричневых пятнах, на галстуке застыли бурые капли, похожие на кетчуп, на одном манжете серой рубашки темнел слой еще какого-то вещества, визуально напоминающий шоколад… В общем-то, необязательно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сказать, из чего состоял завтрак Теллера; и скудным он, по-видимому, тоже не был. На фоне инспектора сержант Ричардсон выглядел образцом опрятности.

Решив, что теперь его внешний вид в порядке, Алекс заметно расслабился и присел на предложенное хозяйкой кресло, стоящее рядом с Фредом Хантером. Сержант расположился рядом с инспектором.

Все смотрели на меня выжидательно, не скрывая своей тревожности. Требовательный взгляд Кербера напомнил мне лазерную двустволку из фантастических фильмов; похоже, Фред действительно собирался причинить вред моему здоровью и даже не скрывал этого. Я всегда подозревал, что милосердие и истинная суть Хантера – понятия диаметрально противоположные. Миссис Старлингтон, как всегда, казалась невозмутимой. Такое мастерство конспирации у меня вызывает благоговейный трепет. Может, ранним утром я тоже выпадал из реальности, и мне могла просто привидеться взволнованность этой ледяной статуи. Или, не исключено, мне просто хотелось верить, что эта «снежная королева» способна на проявление хоть каких-либо эмоций? Ее отстраненный вид казался мне «зацементированным в вечности», и сообщи бы я, к примеру, что минуту назад совершил вооруженное ограбление банка, захватив заложников и убив человек десять, и при этом мне удалось скрыться, Минерва могла бы спокойно и монотонно констатировать: «Звучит впечатляюще. Жаль, что я не рассмотрела в вас такого авантюризма. Выпейте кофе, а затем подумаем, как решить эту несколько затруднительную проблему. Какой вы, однако, неугомонный».

Самым откровенным был Алекс. Он и не пытался скрыть свой интерес: его маленькие круглые и темные, как буравчики, глазки вцепились в меня мертвой хваткой. Что-то мне подсказывало не испытывать терпения инспектора: человек же нервничает.

Но все же я не успел проявить инициативу, что и понятно, вряд ли такой шаг простила бы мне хозяйка кабинета.

– Мистер Лоутон, изложите, пожалуйста, кратко, что вам удалось узнать, только голые факты.

– Хорошо. В кофе я обнаружил небольшое количество снотворного» диазепама», а вот в вине – около 60 мг того же «диазепама» и 400 мг «офлоксацина», в рвотной массе – только незначительные следы этих препаратов.

– Марк, – остановила меня Минерва. – Я понимаю опасность такого сочетания. Но просветите, пожалуйста, всех присутствующих.

Я молча кивнул.

– Начну с того, что кратко расскажу об этих препаратах: «диазепам» используется в качестве седативного, анксиолитического и снотворного средства. Однако его количество в вине в три раза превышает суточную дозу. Впрочем это еще не все. Здесь налицо опасная комбинация из седативного препарата, антибиотика – «офлоксацина» группы фторхинолонов и спиртного. Не буду останавливаться на подробностях, но весь этот «коктейль» может вызвать весьма печальные последствия: головную боль, головокружение, учащение сердечного ритма, скачки кровяного давления, удушье, холодный пот или, наоборот, жар, рвоту, нарушение координации движений, изменение состояние сознания и как итог – коматозное состояние и сердечная недостаточность. В крови мисс Доэрти содержание алкоголя составляло 0,52 мг/л, что соответствует, примерно конечно, двум бокалам некрепкого вина. Отпечатков пальцев на бутылке вина нет, есть ворсинки льна, и имеется также след тонального крема для кожи тела с эффектом загара фирмы «L`Oreal», и в нем же я обнаружил микроскопические следы целлюлозы. Отпечатки на анонимке оставлены большими пальцами левой и правой женских рук. Вот и все факты, которые мне удалось установить, – произнеся это, я выложил из папки листы с результатами анализов, дав всем время на ознакомление. Спустя несколько минут заметил: – Да есть еще одна странность: бутылку вина открывали явно не под утро злополучной ночи, а часов за двенадцать до этого, препараты подсыпали действительно ранним утром сегодняшнего дня, они даже не успели раствориться в напитках.

– Значит, бутылку вытерли после того как открыли? – спросил Фред.

– Думаю, да. Но точно скажу, когда сравню волокна какого-то льняного материала: салфетки или полотенца.

– А почему ты решил, что бутылку открывали накануне вечером? – озадаченно спросил Тодескини. Хороший вопрос! Когда мы с Фрэнком за завтраком обсуждали результаты, он не стал акцентировать свое внимание именно на этой странности, я еще подумал, что он медленно соображает, но, как оказалось, хакер оставил этот вопрос на общее совещание, дабы, очевидно, лишний раз подчеркнуть важность этого факта. Судя по всему, ему одному среди остальных присутствующих удалось нормально выспаться. Я – не в счет, моему мозгу пришлось активировать свой скрытый потенциал.

– Хороший вопрос, – сделал я комплимент Фрэнку. – На эту мысль наталкивает более высокая, чем должна быть, степень испарения спирта. Бутылка была открыта штопором накануне, но затем, видимо, ее закрыли обычной, не герметичной пробкой, а скорее всего, бутылка вообще некоторое время была открыта, и спирт испарялся.

– Не много ли допущений? – подал голос инспектор, глядя на меня исподлобья.

– У меня пока нет других объяснений. Если они возникнут у вас – я с большим удовольствием их выслушаю.

– Но зачем? – не скрывая удивления, задал не самый лучший вопрос сержант Ричардсон.

– Напрашивается очевидное предположение, чтобы было легче подменить бутылку, – ответил я.

– Как вы можете видеть в этой нелогичной мешанине что-то очевидное? – наконец-то подала голос молчавшая до сей поры миссис Старлингтон.

– Честно говоря, я вообще считаю это отравление очень странным… Такое количество лекарств, очевидные сложности при подготовке покушения, а результаты могли быть совершенно непредсказуемые… Глупое преступление… у меня даже нет слов. Такое ощущение, что отравитель сам не знал, какой итог ему нужен. Хотя логика во всем этом действе, может быть, и есть, – заметил я, пожав плечами. – Нам многие вещи иногда кажутся нелогичным до поры до времени, – заметил я. Так что это попытка отравления нуждается в хорошем анализе. Но, честно говоря, сейчас я к этому не готов, – устало вздохнув и сдерживая зевок, я обратился к Фреду: – И я бы попросил вас, мистер Хантер, передать нам рассказ мисс Доэрти обо всем случившемся. Мы, конечно, поговорим с ней, но чуть позже.

Фред, по-видимому, ожидал этого.

– Я не буду пересказывать наш разговор. Предлагаю его послушать. – Он с готовностью достал диктофон и включил запись.

Из десятиминутной беседы важным для расследования я выделил следующие факты (конечно, если Линда передала все обстоятельства прошедшей ночи и утра правдиво; несомненно, она могла вольно или невольно о чем-то забыть или перепутать): почти все ее гости разошлись около трех часов, с именинницей остались мисс Энн Старлингтон и Эдвард Крайтон, которые покинули номер мисс Доэрти около четырех часов. За период с трех до четырех часов никто из них никуда не отлучался. Проводив гостей, Линда пошла принимать душ, отсутствовала она около тридцати минут. Затем налила себе полбокала вина и, слушая музыку, просидела так чуть меньше часа. Выпила немного вина, затем глотнула кофе, вкус которого ей не понравился. Около половины шестого девушка легла спать, но проснулась спустя минут двадцать, почувствовав себя плохо. Тогда она вспомнила об анонимках с угрозами и поспешила вызвать у себя рвоту, после чего, ощутив некоторое облегчение, девушка позвонила миссис Старлингтон.

После того, как мы прослушали запись, Фред промолвил:

– Я не стал больше терроризировать мисс Доэрти. Во-первых, она еще окончательно не пришла в себя, а во-вторых, мне, как и многим здесь присутствующим, казалось, что плохое самочувствие Линды – следствие ночной выпивки. Но сейчас, когда мистер Лоутон, сообщил нам такую информацию… стал думать по-другому. – Чуть помрачнев, Хантер выпил воды и хмуро посмотрел на меня, будто бы я был причиной неприятного инцидента.

– А как вы объясните отпечатки пальцев на анонимке? Почему только большие? И в таком странном месте? – задумчиво спросил Фред, переместив свой взгляд поверх моей головы.

– Этого я пока объяснить не могу, – чуть растерянно ответил я. – Но меня больше интересует другая странность в этом анонимном письме.

– Меня тоже, – заполнила Элизабет минутную паузу. Похоже, несмотря на позднее пробуждение ее мыслительного аппарата, его умственные процессы включились достаточно быстро.

– Продолжайте, Марк. Я так понимаю, вы имеете в виду примитивную технологию, которую выбрал аноним, – утвердительно добавила она.

– Да. В наш электронный век «лепить «анонимку из вырезанных печатных слов… Почему? Не думаю, что у этого отправителя не было возможности напечатать это письмо на компьютере и соответственно его распечатать. За этим что-то стоит. Но что? Я пока не готов ответить на эту деталь, как и на вопрос: почему отпечатки были оставлены в таких странных местах. – Я замолчал и внимательно посмотрел на остальных. Выражение их лиц не светилось озарением; по-видимому, остальные члены нашего «консилиума» также пребывали в глубоком недоумении.

– Да, вопросов больше, чем ответов, – отозвался Алекс и, слегка повернув голову, спросил: – Миссис Старлингтон, могу я узнать, что вы собираетесь предпринять?

– Вы задаете вопрос, мистер Теллер, на который у меня пока нет ответа. – Несмотря на словесное порицание, тон голоса женщины оставался бесстрастным.

– Извините, миссис Старлингтон, – потупившись, как нашкодивший школьник, пробормотал инспектор.

– Конечно, я не сомневаюсь в необходимости проведения расследования, но только по возможности аккуратно и неофициально, – все же ответила Минерва.

– Но ведь мистер Лоутон предоставил доказательства, что была попытка отравления, – промямлил Теллер.

Проигнорировав блеяние инспектора, миссис Старлингтон обратилась к своему «оруженосцу»: – Что вы скажете, мистер Хантер?

Тот тяжело вздохнул, чуть пожав плечами, а затем, глядя на женщину, сказал:

– Мисс Доэрти у себя в каюте, чувствует она себя нормально. Все остальные гости пока не знают о случившемся. Думаю, надо, во-первых, сказать мисс Доэрти правду, чтобы она была осторожна, хотя я уже обеспечил ей охрану. Кроме того, нужно попросить девушку, чтобы она пока… скажем, не распространялась об этом неприятном событии и продолжала себя вести так, как будто ничего не случилось.

– Но ведь возможна и повторная попытка, – предположил Фрэнк.

– Вполне. Но не думаю, что сегодня, – ответил Фред. Но мы подумаем, как подстраховаться на этот случай.

– Я думаю, что попыток больше не будет, во всяком случае, в ближайшее время, – уверенно проговорил я.

Все вопросительно на меня посмотрели, и я высказал свои предположения:

– Дословно в анонимке говорится: «Линда, не стоит пытаться занять чужое место. Довольствуйся тем, что у тебя есть. И не помышляй о чем-то большем в своей карьере. Но самое главное: оставь Эдварда в покое! Подумай лучше о своем здоровье!» По словам Линды, первую анонимку она получила три дня назад и в ней было всего пару фраз. – Я посмотрел с молчаливой просьбой на Элизабет.

Та правильно истолковала мой призыв.

– Честно говоря, я тоже восприняла рассказ мисс Доэрти об этих анонимках несерьезно. Поэтому не отвечаю за достоверность фраз, что-то вроде: «…обрати внимание на другого мужчину или пожалеешь». Но мне кажется об этом лучше спросить все же у нее. – Минерва слабо улыбнулась. – Она тогда была очень рассержена, но отнюдь не испугана. – Женщина задумчиво поднесла фарфоровую чашку чая ко рту, немного отпила, беззвучно поставила ее на блюдце и продолжила: – И ее решили испугать уже более действенным методом.

– Вы считаете, что эта попытка отравления своего рода предупреждение? – спросил Фред.

– Думаю, да. Если бы ее хотели убить, то использовали бы смертельный яд, – ответил я. – Человек, стоящий за этими анонимками, может и не быть отравителем. Но, если все же это одно и то же лицо, думаю, что он или она не хочет серьезного расследования.

– Подождите, Марк, – на полуслове перебил меня Фред. – Давайте его обозначим, чтобы не путаться.

Все молча посмотрели на меня, по-видимому, решив по умолчанию, предложить мне эту миссию.

– Хорошо. Но в результате некоторых размышлений я пришел к выводу, что за всеми этими «шутками» стоит женщина, – позволив себе более твердый тон, я присовокупил к сказанному некоторую вольность: – Убейте меня, ну не верится мне, что даже самый недалекий мужчина способен на такой каскад глупостей.

Элизабет чуть приподняла брови. Фред улыбнулся, Алекс округлил глаза, а Джек нервно закашлялся, будто я, говоря о «недалеком мужчине», подразумевал именно его. Как отреагировал Фрэнк, для меня осталось загадкой, потому что в этот момент я не видел его лицо.

– Ей не нужно убийство, пока, – продолжал я. Только своего рода предупреждение. Поэтому, подозреваю, что мисс Доэрти предоставили некоторое время на обдумывание ее поведения, дабы она сделать соответствующие выводы. Ведь реальная угроза смерти может заставить кого угодно задуматься обо всем более серьезно и понять, чем может обернуться такая «шутка». А тут молодая девушка, которая достаточно умна, чтобы осознавать: если ее захотят убить – никакая охрана не поможет. – Я замолчал и принялся за свой чай.

Миссис Старлингтон нарушила тишину, решительно сказав:

– Я хочу, чтобы вы, мистер Лоутон и вы, мистер Теллер, – она обвела нас своими стальными глазами, – нашли отравителя и автора анонимок. Хотя я пока не уверена, что за всем этим стоит один человек, несмотря на кажущуюся очевидность такого вывода. Но расследование нужно провести так, чтобы об истинной его причине никто не догадался. – Она замолчала, очевидно, чтобы посмотреть на нашу реакцию или дать возможность высказаться. Все молчали. И тогда женщина продолжила:

– Если все же мы имеем дело с одним человеком – расследование мне представляется несложным. Под вымышленным предлогом надо взять отпечатки пальцев всех присутствовавших на вечеринке гостей и сравнить их с имеющимися. Это первое, что мне приходит в голову.

– Но ведь преступником может быть любой другой из отдыхающих на яхте, – возразил я.

– Я знаю, но, надеюсь, – она мрачно усмехнулась, – хотя это слово не совсем точно передает мои чувства… Так вот, надеюсь, что нам не придется переходить к такому масштабному расследованию.

– Вообще-то, как я понимаю, мистер Лоутон прав, и мы должны искать женщину: отпечатки, крем для загара, ну и борьба за Эдварда, – веско заключил Алекс, нахмурив черные торчащие брови.

Мне удалось сдержать смех: с таким выражением лица Теллер стал похож на раскормленного вепря.

– А я все же сомневаюсь, – открыл я дискуссию. Зная Теллера, я предполагал, что он с пеной у рта будет отстаивать свою версию.

– Почему? – опередил инспектора Фред.

– Как-то просто все получается: и отпечатки, и крем.

– Марк, оставьте изощренные преступления классикам: в действительности все намного проще, – вновь внес свою лепту в начинающийся спор Алекс. – Вспомните, что вы мне говорили, когда на время перестали заниматься детективной работой.

– Я тогда говорил, что мне скучно заниматься бытовыми разборками.

– Вот именно, – распалялся Теллер. – И теперь вы решили на ровном месте искать отравителя из рода Борджия.

– Просто считаю: выдвинутое вами предположение не охватывает всех вариантов, – ответил я спокойно, но все же не без иронической улыбки, вовремя вспомнив, что такое выражение моего лица действует на инспектора, как запах крови на пиранью.

– Каких? – прорычал Теллер, выпучив свои глаза-бусинки. (Как с такой расшатанной нервной системой он может работать в полиции? Вот до чего доводит мужчину неудачный брак и отсутствие регулярного секса. Еще один монументальный довод в пользу решения оставаться холостым.)

– Кремом в наше время пользуются и мужчины. А Эдвард нравится не только женщинам, – ответил я.

Сморщив лоб, нахмурив брови и сложив губы «уточкой», Теллер глубоко задумался. Все остальные с интересом наблюдали за этой баталией. Но миссис Старлингтон решила прервать нашу полемику, тихо, но многозначительно сказав:

– Мы поступим следующим образом, – в звенящей тишине ее голос приобрел особое, даже угрожающее звучание. – Вежливо попросите разрешения взять отпечатки пальцев у всех присутствующих на вчерашней вечеринке под предлогом того, что я получила анонимное письмо с угрозами, а так как это ложь, то не думаю, что кто-либо откажется. – Чуть помолчав, она добавила: – И нужно осторожно расспросить: может, кто-либо из гостей тоже получал анонимные письма. И беседы со всеми подозреваемыми запишите аккуратненько на диктофон. Кстати, для меня тоже сделайте копии. Не исключено, что мне удастся немного помочь: что-что, а фальшь в тоне ваших… скажем, собеседников, я смогу уловить. Ну а там… посмотрим.

– А если вдруг кто-то из них тоже получал анонимные письма? Может, тогда нужно предупредить? – спросил Теллер.

– Вы с ума сошли, Алекс. – В ее голосе промелькнуло легкое раздражение. – А охрану вы будете организовывать? – холодно усмехнулась она.

Розовое лицо инспектора стало пунцовым. (Как легко эта уникальная в своем роде женщина превращает обычного, в общем-то заурядного человека, в злейшего врага, подумал я. И она это понимает, но абсолютно не боится. Может, именно поэтому Минерва и стала президентом холдинга, потому что ничего и никогда не боялась.)

– Да, постарайтесь разузнать и об этом креме, – продолжала наставлять Элизабет. – Хотя, что мне вам рассказывать. – Она пронзительно посмотрела на меня, а затем перевела свой взгляд на инспектора. – Это же ваша, а не моя работа. – Поджав губы, женщина на секунду задумалась, пригубила чай и, поставив чашку, обвела присутствующих внимательным взглядом. – Есть на данный момент что-нибудь еще для совместного обсуждения?

– Есть, – ответил я. – Ни у кого так и не появилось соображений, почему бутылку вина открыли вчера, а не сегодня под утро? – Все сосредоточенно молчали. Судя по всему, ответа пока ни у кого не было.

– А вы можете ответить, Марк? – спросила Элизабет.

– Возможно, но не сейчас. Мне надо кое-что проверить, – ответил я вполне уверенно. – И самое важное: мы пока не можем исключить из круга подозреваемых остальных гостей и обслуживающий персонал. Хотя я считаю это маловероятным: слишком сложно все предусмотреть и рассчитать. Мисс Доэрти повезло, что она всего лишь сделала несколько глотков кофе и вина. Давайте вспомним еще раз, как все происходило, исходя из рассказов очевидцев, в том числе и самой пострадавшей. По всей видимости, подмена вина произошла, похоже, в тот период, когда девушка была в душе. И в это время в каюту именинницы мог зайти кто угодно, и не только гость… Конечно, с определенной целью.

– Пожалуй, я соглашусь с вами, Марк. Но остановитесь поначалу на более вероятной версии, что отравитель находился среди гостей девушки на ее дне рождения… не хочется пока думать о другом. Да вы и сами определили, что препараты подсыпали под утро. А это факт указывает на кого-то из ночных гостей Линды. – Женщина помолчала и дополнила: – Предлагаю вам совместными усилиями разобраться с этим отравлением, которое, к сожалению, не оказалось мнимым. – Миссис Старлингтон поднялась со своего места, давая понять, что аудиенция окончена. – Только не забывайте, конфиденциальность – прежде всего, – добавила она, казалось бы, обычным тоном, но я не стал бы рисковать нарушить ее «просьбу». – Координатором расследования, полагаю, будет мистер Хантер.

Нас с Фрэнком такой выбор вполне устраивал, чего нельзя было сказать об Алексе, лицо которого стало похожим на гротескную маску трагедии, при этом инспектор даже не пытался скрыть свою обиду, впрочем его расстроенное лицо ровным счетом никого не тронуло.

Мы с Фрэнком не стали возвращаться в свои номера и, не говоря ни слова, отправились на палубу, которая пустовала: отдыхающие гости должны будут возвратиться с прогулки только через час.

Майкл, бармен, отдохнувший и бодрый, вежливо нас поприветствовал и, выслушав наш заказ, с явным удовольствием стал его выполнять.

Тем временем мы присели за одним из столиков у края палубы, и в ожидании кофе наметили план наших действий. Ни я, ни Фрэнк не переживали, что здесь, на площадке кафе, могли прослушиваться все столики: пока никаких тайн, касающихся отравления Линды, у нас не было.

Глотнув кофе, Фрэнк попросил меня уточнить, в каком месте анонимного письма были обнаружены отпечатки пальцев.

– В том-то и дело, весьма странное расположение, – хмуро начал я о том, что мне до сих пор не удавалось логично объяснить, – в двух верхних углах, правом и левом, с одной стороны листа, вернее, на расстоянии дюйма от углов верхней кромки листа, сбоку и под углом. И такие четкие, слегка расплющенные, как будто кто-то специально прижал к бумаге подушечки больших пальцев.

– Действительно, странное расположение, – задумчиво ответил Фрэнк. – Надо подумать.

Вздохнув, я растерянно пожал плечами.

– Да я целое утро ломал над этим голову и пока не нашел какого-либо приемлемого ответа.

– А о каких соображениях ты рассказывал на совещании у Минервы?

Я подождал пока Майкл поставит на столик наш заказ.

– Прежде нужно задать вопрос Кристоферу. – Последовав примеру Фрэнка и сделав внушительный глоток капучино, я с надеждой произнес: – Думаю, он уже отдохнул, во всяком случае, можно узнать. От его ответа и отпечатков пальцев зависит дальнейшее наше расследование. А ты ничего странного не заметил, кроме этих моментов?

– Знаешь, есть еще кое-что не совсем понятное для меня. – Фрэнк, прикрыв глаза, подставил чуть порозовевшее лицо блеснувшим солнечным лучам. – Меня смущает крем.

– Меня тоже.

– Чем?

– Тем, что в нем обнаружились микроскопические ворсинки целлюлозы.

Тодескини, скосив на меня прищуренные глаза и иронично хмыкнул:

– Не думаю, что это так важно. Может, отравитель наносил на себя крем ватным тампоном. – Он вновь закрыл глаза, погрузив лицо в теплые волны солнечного «солярия».

Я тоже прикрыл глаза, но не для принятия солнечных ванн: мне нужно было на минутку представить себя женщиной и мысленно нанести крем с оттенком загара на тело, чтобы понять алгоритм этого процесса. Спустя минуту, оторвав Фрэнка от его занятия, я не очень уверенно сказал:

– Мне всегда казалось, что крем наносится подушечками пальцев или специальной губкой.

– Ну, возможно, губка сделана из подобного материала или на коже были частички таких ворсинок. Можно ведь такое допустить?

– Второй вариант, пожалуй, более реален. Не думаю, что губка могла быть изготовлена из такого материала, который бы при использовании распадался на волокна.

Фрэнк чуть помолчал, а затем, кивнул головой.

– Да, очевидно, ты прав, – согласился он с моим доводом. – Но меня удивило кое-что другое. Ведь часть средств для кожи подразделяются на кремы для тела и для лица, как правило.

– Да. Ну и что? – непонимающе ответил я.

– Как мне кажется, любой человек наносит крем на тело, а затем уже на лицо, так почему на бутылке остался след от крема для тела?

– Возможно, это средство подходит и для тела, и для лица, – неуверенно сказал я. – Но это тоже не так уж обязательно… женщины – существа странные. Вдруг, к примеру, она забыла нанести крем с эффектом загара на свое тело, а перед выходом, увидев себя в зеркале, обнаружила контраст между загорелым лицом и белоснежными руками. Хотя взять на заметку, думаю, стоит.

– Не исключено. Хотя не думаю, что есть такие универсальные средства, причем известного бренда… Сам подумай. Все-таки крем для лица предполагает дальнейший макияж, и его состав должен отличаться от аналогичного средства для тела.

– Верно, – ответил я, чуть подумав.

– Но твое предположение о женской забывчивости вполне вероятно.

Взглянув на часы и допив кофе, я оставил Тодескини принимать солнечные ванны, а сам направился к Майклу, колдовавшему у барной стойки. Около пятнадцати минут мы с ним провели с пользой и для меня, и для его будущих гостей. Я задавал ему вопросы, а он, приветливо и обстоятельно отвечая, натирал бокалы. Получив необходимую информацию, я возвратился к Фрэнку. Тот застыл в позе звездочета в тщетной попытке тонировать россыпь своих веснушек бронзовым загаром, но достиг в этом трудоемком процессе только розового румянца, который вряд ли ему придется по вкусу. Заметив меня, хакер лениво спросил:

– Ну, что там с Кристофером?

– Не знаю, надеюсь, он здоров. Пока ты загорал, я добывал нужную информацию у Майкла. Слушай арифметическую задачу. – Фрэнк повернул ко мне голову, хитро прищурив глаза и расправив плечи. Затем неуверенно произнес:

– Может, поедим? А потом уж примемся за твою задачку, не люблю заставлять свои мозги работать, если они заняты какой-либо физиологической проблемой.

– Не помешает, – охотно согласился я, чуть помрачнев.

– Что-то еще случилось? – почти равнодушно спросил Тодескини, похоже, его уже мало чем можно было удивить.

– Нет, но, полагаю, нас сегодня ожидает изрядное количество интеллектуальной работы, и по своей сложности она, возможно, превышает наш общий умственный потенциал.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Держи себя в руках.

– Я не собираюсь заказывать алкоголь так рано, если ты об этом.

– Знаю. Это я даю установку на предстоящий вечер.

– Мне? – возмутился приятель.

– Нам, Фрэнк.

– Надо заметить: ты с выпивкой на «вы», – великодушно сделал мне сомнительный комплимент Тодескини.

– Думаю, ты ошибаешься. Не так давно я уже перешел в мастер – класс в этом, скажем, допинговом виде спорта, хотя до твоих рекордов мне еще далековато, – усмехнулся я.

– Ну, тогда за наше расследование я спокоен, – парировал он и встал из-за стола. – Сейчас приду. Какую еду заказывать?

– На свое усмотрение: мне все равно.

– Ты не заболел? – удивился он.

– Не волнуйся, просто наши вкусы в отношении еды нередко совпадают.

Минут через десять Фрэнк возвратился. И я стал излагать ему свои доводы.

– «Furtiva lagrima» – самое любимое вино мисс Доэрти. Как мне рассказал Майкл, он практически не помнит, чтобы девушка в качестве выпивки предпочитала что-либо другое, во всяком случае, дома. И не думаю, что этот факт был для кого-либо секретом.

– Я об этом наслышан, – нетерпеливо перебил меня Фрэнк.

– Мне нужно сразу расставить акценты на важных деталях, – огрызнулся я.

– Извини.

Подошел Майкл с подносом и стал раскладывать на нашем столе приборы, расставлять бокалы, бутылки с водой, графин апельсинового сока и корзинку с хлебом. Разлив по бокалам воду и пожелав нам приятного аппетита, он удалился.

Глотнув воды, я откинулся на кресло и сказал:

– Итак, вчера, перед вечерними мероприятиями, на складе было двенадцать бутылок этого вина. Три штуки подняли в бар ресторана, где отмечали день рождение Линды, четыре бутылки находились в мини-баре каюты именинницы. Остальное вино было распределено между другими барами, но оно осталось невостребованным. На празднике у мисс Доэрти была выпита всего лишь половина бутылки вина, вторую половину девушка допила у себя в каюте, когда возвратилась туда со всей компанией. Затем она попросила открыть еще одну и выпила из этой бутылки всего лишь немного.

– И в этой последней бутылке и была гремучая смесь снотворного и антибиотика? – вновь перебил меня Тодескини неуместным вопросом.

– А вот этого я и не могу утверждать наверняка.

– Из-за испарения спирта?

– Да. Тот факт, что в бутылке с «коктейлем» содержание спирта было меньше заявленного на этикетке, и такое уменьшение содержания этанола в вине я ничем другим объяснить не могу, хотя возможны, конечно, и другие варианты, но они мне представляются маловероятными.

– Например?

– Нарушение технологии производства вина или негерметичная пробка.

– Да, пожалуй, действительно маловероятно, – хмыкнул Фрэнк.

– Дальше… Сегодня утром после уборки в гостиной оставалось две пустые бутылки из-под вина. Одну бутылку с вином я изъял для проведения анализов, а в баре каюты осталось три полные бутылки вина и две пустых. – Я замолчал, ожидая реакцию своего приятеля. Он не стал медлить с ответом, прозвучавшим в виде вопроса:

– Откуда взялась еще одна бутылка?

– Вот и я о том же. С начала вечера было четыре бутылки, плюс одну принесли из ресторана, одну взял я. В каюте должно остаться четыре емкости: три полных в холодильнике и одна пустая бутылка вина, которую принесли из ресторана и допили уже в апартаментах Линды.

– А получается три полных и две пустых. – Тодескини задумался, а затем спросил: – Значит, кто-то, скорее всего, отравитель захватил с собой на яхту бутылку, в которую затем и подсыпал смесь лекарств?

– Такой вывод вполне очевиден. Но во всех остальных барах количество этого вина осталось неизменным. По-видимому, оно не всем нравится.

– Стало быть, первый вывод: отравитель с собой пронес любимую выпивку предполагаемой жертвы на яхту, – заключил Фрэнк, задумчиво поднеся бокал с водой ко рту, осушив который, он принялся за салат.

– Да. Только этот отравитель (хотя, уверен, что попытку отравления совершила женщина) явно не знаком с химией и посчитал, что все пустые бутылки выбрасываются в мусор сразу же, – заметил я, тоже принявшись за еду.

– Но стекло же не сразу утилизируется, как, впрочем, и все остальное.

– Да, только в этом случае пустую тару легко посчитать. Если бы это вино было затребовано и другими гостями, тогда было бы сложнее, и особенно, если бы весь мусор успели выгрузить в каком-либо порту. Но ночью яхта никуда не заходила. Тем более официантов Линда отпустила раньше окончания их тусовки, поэтому Кристофер оставил уборку на утро.

– Что ж, серьезный просчет нашего отравителя, – развеселился Фрэнк.

– И не последний, к нашей радости.

– Я тут раскинул мозгами, – медленно и тягуче проговорил хакер и таинственно замолчал.

– Ну и? У нас мало времени, Фрэнк, – раздраженно упрекнул я его.

– Думаю, что я догадался: как могли остаться отпечатки пальцев на анонимном письме в таких странных местах, – спокойно, без всякого пафоса, ответил он. Поперхнувшись от неожиданности кусочком авокадо, я закашлявшись. – Вспомни, – продолжал Тодескини, – когда закладываешь стопку чистых листов в принтер, то захватываешь их пальцами рук так, что отпечатки больших пальцев остаются на первом листе, а оттиски остальных – на последнем.

– Верно, – подумав, ответил я.

– Возможно, анонимщик взял рукой в перчатке верхний лист стопки, не подумав или забыв о том, что на этом листе могли остаться его отпечатки, – выдвинул вполне разумное предположение Фрэнк.

– Может быть, но совсем не обязательно.

Тодескини, вероятно, плохо прожевав лист салата, промычал:

– Согласен.

– Можно взять лист с чужого принтера, – предложил я другой вариант.

– Заодно и подставить кого-нибудь.

– Возможно, но маловероятно, – возразил я. – Сложно уловить такой момент. Больше похоже на случайность.

Фрэнк задумался, затем кивнул, задумчиво проговорив:

– Наверное, ты прав.

– Хотя все равно, отличная догадка, – искренне обрадовался я. – Почему мне это не пришло в голову? Это же элементарно, – огорченно заключил я. Да, далеко мне до Холмса.

– Не переживай: мне тоже – не так уж близко.

Подошел Майкл с двумя порциями запеченной рыбы, и некоторое время мы молча ели дорадо с овощами. Я не знаю, о чем думал Фрэнк, но полагаю, что наши с ним размышления имели между собой много общего. Мне же не терпелось поговорить с Максом Адлером. Его-то я знал давно, и конечно же, собирался ему все рассказать, невзирая на запрет миссис Старлингтон. И кандидатуру моего бывшего босса на роль шантажиста или отравителя я исключил сразу, но не потому что слепо доверял Адлеру, а по той причине, что Макс не сделал бы таких ошибок, если бы решил кого-либо отравить или шантажировать. От всей этой сомнительной истории за милю пахло дилетантством. Макс не мог позволить себе такую «роскошь»: он чрезвычайно умен, самолюбив и осторожен; и уж если бы он удосужился пойти на такой «подвиг» – смог бы, думаю, совершить почти идеальное отравление, тем более с теми химическими средствами и препаратами, которые имеются в его рабочем арсенале. Неожиданно мне вдруг вспомнилось еще кое-что, о чем я забыл рассказать Фрэнку.

– Знаешь, мне вообще кажется странным это отравление, – прервал я молчание.

– Ты уже говорил, – невнятно сказал хакер, перестав жевать. – Даже высказал предположение, что хотели всего лишь испугать.

– Верно, – кивнул я, – но есть еще что-то… Пока у меня не получается конкретизировать свои ощущения… какого-то розыгрыша, что ли…

– Ничего себе розыгрыш!

– Дело в том, что одно время я достаточно много времени посвятил изучению ядов и, конечно же, последствиям их применения.

– Ну и что из этого?

– А то, что я отношусь с большим пиететом к такого рода преступлениям, – серьезно ответил я.

– Почему? – скептически спросил Фрэнк. Но тут же признал: – Хотя я понимаю, о чем ты. Убийство при помощи яда тебе кажется… не могу подобрать нужное слово, изощреннее, что-ли, чем убийство, например, посредством ножа или пистолета? – Прищурившись, он посмотрел на меня, отложив в сторону фраже. – Согласен, отличие заметное, особенно – визуально.

– Не только. Но я бы выразился не так… – Мне тоже пришлось напрячься, чтобы найти правильное определение для категории преступлений, совершенных с использованием ядовитых препаратов, хотя немало размышлял об этом и раньше. – Я все-таки считаю такие убийства более коварными что ли…

– Но я тоже этот фактор имел в виду! – возмутился Фрэнк.

– Я понял, однако мне хотелось бы кое-что добавить. При детальном изучении, в основном теоретическом, конечно, мне стало понятно, что изощренность и многообразие такого рода преступлений бесконечны в своих вариациях.

– Давай, только в двух словах, а то знаю я тебя! – вновь перебил меня Тодескини. – Ты увлекающийся парень: начнешь мне сейчас лекцию читать, не остановишь.

– Нет, на это у нас нет времени, – отрывисто сказал я, допивая недавно принесенный официантом кофе по-ирландски. – В случае отравления смерть может быть практически безболезненной или наоборот, такой мучительной, что даже веревка покажется великодушной наградой. А сколько разнообразных возможностей: от применения самых заурядных ядов, того же крысиного, до экзотического, вроде радиоактивного изотопа фосфора. Смерть может быть молниеносной или наступить через месяц. И отравитель может находиться в момент смерти своей жертвы за тысячи миль от нее. – Я хотел продолжить свой рассказ, но тут раздался звонок моего смартфона. Звонил Макс с сообщением, что он уже готов встретиться с нами за бранчем. Я кратко ответил, где он нас может найти.

Спустя десять минут мой бывший коллега Макс Адлер сидел с нами за столиком и диктовал официанту весьма скромный набор блюд даже для завтрака худеющей манекенщицы, не говоря уже о бранче здорового тридцатипятилетнего мужчины. Но Макс, глядя на наши лица, пояснил, что еще не успел проголодаться, так как спать он лег около пяти утра, а проснулся чуть больше часа назад.

Вскоре Майкл принес ему яблочный сок, кофе, горячие булочки, сливочное масло и мармелад.

Выглядел Адлер неплохо, и с его внешностью это обстоятельство вполне можно было расценивать как комплимент. Я всегда поражался умению Макса легко и быстро очаровывать женщин, с которыми он сталкивался даже мельком. При этом Адлер не прилагал к этому никаких, во всяком случае, видимых усилий. Высокий, сутулый и худой, с шапкой темных курчавых волос – а-ля Бобби Фаррэлл – он мог покорить любую красавицу, едва открыв рот. Несмотря на свою профессиональную успешность и амбициозность, во всем остальном мужчина был достаточно скромен, а уж собственная неказистая внешность его совсем не волновала. Макса вполне удовлетворяла аккуратность и добротность в одежде, и следовать модным тенденциям, считал он, нужно только в той степени, чтобы не выглядеть архантропом, эрлом или инопланетянином. Удлиненное лицо с правильными чертами и умные впалые глаза Адлера притягивали взгляд, но узкие бледные губы, твердый подбородок и проницательный взгляд не оставляли места для сантиментов, и уж тем более – для романтических фантазий. По своей природе Макс являл собой образец порядочности, сразу давая понять дамам (на каком-то невербальном уровне), имеющим неосторожность им увлечься, абсолютную бесперспективность их усилий.

Поев, Адлер выжидательно посмотрел на меня. И мне вновь пришлось повторять свой монолог, время от времени прерываемый репликами Фрэнка.

На детальный рассказ у меня ушло минут пятнадцать. Макс слушал нас очень внимательно, не перебивая вопросами. Только, когда я закончил, Адлер уточнил несколько моментов.

– Ты говоришь, что содержание этанола в крови у девушки 0, 52 мг/л? – удивленно переспросил Макс.

– Да. А что тебя удивляет?

– А то обстоятельство, что Линда вела себя достаточно развязно. Я еще тогда подумал: как быстро она набралась, впрочем, помнится, девушка мало ела. – Он на минуту задумался, вспоминая. – Но я пристально за ней не наблюдал.

– Понятно. Несложно догадаться, кем ты был так увлечен, – язвительно заметил Фрэнк.

– Представь себе, иногда я бываю человеком и даже мужчиной, – парировал Адлер не менее желчно.

– Макс, ты совершенно беспардонно относишься к нашим с Марком тонким душевным организациям, – жалостливым фальцетом проблеял Тодескини. – Считали, что ты – кремень. Да, сильно мы в тебе ошибались. Как горько теперь у меня на душе, – он притворно вздохнул и демонстративно взглянув на часы: – О! В такой нервотрепке я и не заметил, как наступил вечер. Пойду поправлять свое психическое здоровье, – нарочито громко сказал он.

– Какой вечер, Фрэнк? Только час пополудни! – воскликнул Макс.

– Но где-то уже сумерки в самом разгаре! – Не на шутку разволновался Тодескини. – Не останавливайте полет моей фантазии! Тем более мы – на празднике. – Фрэнк обратился ко мне:

– Марк, твоя израненная душа тоже страдает! Тебе принести «обезболивающее», мой бедный друг?

– Нет уж! У меня не так хорошо с фантазией, как у тебя. «Мои» сумерки настанут чуть позже.

Тем временем Макс, нахмурив брови, о чем-то сосредоточенно думал и казался несколько отрешенным. Выражение его глаз, лица подсказывало мне, что мужчина прокручивает в своей голове прошедшие вечер и ночь, пытаясь понять: не пропустил ли он какие-либо мелочи, показавшиеся ему незначительными. Дождавшись, когда возвратится Тодескини, Макс медленно произнес, но с достаточной долей неуверенности в голосе:

– Вы знаете, мне кажется, что вчера в поведении Линды была какая-то возбужденность наряду с искусственностью… определенная нарочитость в жестах, манерность в голосе… какая-то фальшь в ее действиях. Не знаю… я же не психолог, в конце концов. К тому же мы с ней давно не общались, а с той поры, когда у нас было некое подобие флирта, характер и манеры девушки, безусловно, должны были претерпеть принципиальные изменения. Возможно, эту ее трансформацию я и воспринял спектаклем. А если еще присовокупить обычный женский «выпендреж» и эмоциональность из-за повода вечерней тусовки… Но я-то решил, что ее своеобразное жеманство – просто игра на публику. У каждой женщины, бесспорно, имеется немалая доля тщеславия, по своему количеству обратно пропорциональная ее умственным способностям.

– Ты проводил статистические исследования, Макс? – полюбопытствовал Тодескини. – Интересно, как и чем ты измерял количество их тщеславия, ну и ума – соответственно.

– Я тебе разочарую, Фрэнк, – вздохнул Адлер, усмехнувшись, – но не могу доказать вышеизложенный вывод при помощи математической формулы. Эта теория – результат моих размышлений о природе женской глупости. И, конечно же, она не претендует ни на достоверность, ни даже на относительную объективность существующего положения дел. Все девочки мечтают стать актрисами, моделями, певицами и еже с ними, только воплощают свои детские мечты по-разному. Но почему-то никто из них не хочет отказаться от всеобщего восхищения и преклонения перед собственной персоной. – Он помолчал, а затем скептически добавил: – На той вечеринке многие вели себя не очень-то искренне, хотя и пытались тщательно маскировать свое притворство, в том числе и я. Кстати, по вашей же просьбе, – съязвил наш «агент». – Да и вы… были в ударе, – усмехнулся он.

– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросил я. Лицо хакера тоже выражало недоумение. – Мне кажется, что мы с Фрэнком не берем на себя труд изображать из себя кого-либо. Нам разве это нужно, Фрэнк?

– Еще чего! Делать нам больше нечего, – немного вяло отреагировал Тодескини. Вероятно, мозг хакера глодала одна мысль: вечер уже где-то наступил, но пока не для него. И надо было что-то срочно предпринимать для его скорейшего наступления.

– Ну вы же вчера Линду прямо-таки засыпали комплиментами, – ухмыльнулся биохимик. – Неужели действительно посчитали ее наряд безупречным?

– Подумаешь! И кто это говорит! – возмутился Фрэнк. – Ты же всегда утверждал, что нельзя зависеть от моды!

– А я и не отказываюсь от этих слов. Мне и сейчас непонятно: насколько стильной была вчера именинница. Однако модно – это не всегда красиво.

Я попытался вспомнить, что мы вчера говорили мисс Доэрти.

– Да, Линда выглядела не очень-то в моем вкусе, но я, кстати, и не являюсь экспертом в этом отношении. Так что мне не пришлось особо лицемерить, тем более в день ее рождения, – неуклюже оправдался я.

– Вот и другие так же рассуждали, – усмехнулся Макс.

– В принципе, нарочитость поведения девушки, ее игра, особенно моменты некоторой экзальтации объясняются просто: она была в центре внимания, – заметил Тодескини. – Что тут думать?

– Я тоже так полагал, но теперь, после вашего рассказа, мне все представляется несколько в ином свете. Зачем она притворялась? – спросил Макс, допивая кофе.

– Возможно, чтобы быть более раскрепощенной, – ответил Фрэнк.

– Дабы Эдвард пустил слюни? – отозвался Макс.

– Абсурд! Для вашего мистера Крайтона, – Фрэнк цинично осклабился, – мисс Доэрти, да и не только она, в любом состоянии легкодоступна. Это ему нужно напиться, чтобы быть такой же легкой добычей для своих поклонниц, – засмеялся Тодескини.

– Итак, Макс, – прервал я смех приятеля, – мне очень важно знать: притворялась ли мисс Доэрти? – очень серьезным голосом спросил я.

– Скорее, да, чем нет. А у тебя есть уже версия? – предположил Адлер.

– Пожалуй, но пока очень-очень слабенькая. Только легкие наметки, ничем, к сожалению, пока не обоснованные.

– Ну хотя бы в двух словах, – попросил Макс.

– До твоего звонка я немного рассказал Фрэнку о некоторых особенностях такого преступления, как намеренное отравление, но ты об этом знаешь лучше меня, – обратился я к Максу. Тот самодовольно хмыкнул. – Так вот, – продолжил я свои пояснения, – мне кажется, что наш отравитель – дилетант из категории» я умнее всех». Мне еще повезло, что удалось взять пробы для анализов. А у тебя есть что сказать?

– Судя по тем ошибкам, которые тебе удалось обнаружить, я с тобой соглашусь: преступник – любитель, – ответил Макс.

Взглянув на часы, я резюмировал:

– Минут через пятнадцать все гости должны возвратиться на яхту.

– Ну а как же быть со мной? Ведь Минерва наложила на случившееся вето сверхсекретности, – улыбнулся Адлер. – Тем более я тоже отношусь к кругу подозреваемых.

– Думаю, к тебе это не относится. Не переживай, это я улажу. В случае чего… так и быть, приму удар на себя, – пошутил я, ободряюще хлопнув его по плечу, чем заставил Макса недовольно поморщиться. На самом деле, мне все же не хотелось совершать запрещенные «телодвижения» без разрешения миссис Старлингтон, тем более что я и так немало их «наваял». Но в данном случае я был уверен, что смогу убедить женщину в целесообразности привлечения к работе мощный интеллектуальный потенциал Макса Адлера. Тем более многие факторы говорили о «женском следе» в этом отравлении.

– Ладно, – обаятельно улыбнулся тот. – Что-то у меня после разговора появился аппетит. Пожалуй, закажу себе омлет.

Мы с Фрэнком поднялись из-за стола и, договорившись с Адлером об очередной скорой встрече, не сговариваясь, направились в туалет.

– Как распределимся между девочками? – спросил Тодескини по пути.

– А с чего ты решил, что тебе достанется девочка?

Но Фрэнк не успел достойно мне парировать. Вновь прозвучал рингтон моего телефона. На этот раз звонила Минерва. Тодескини затаил дыхание, не от испуга, безусловно, а для экономии времени, необходимого мне для пересказа полученной информации. Выслушав женщину, я облегченно вздохнул:

– Да, весьма приятно иметь дело с умной женщиной. Миссис Старлингтон сама попросила привлечь к делу Макса, исключив его из списка подозреваемых. – Хотя я был уверен: наша мадам уже в курсе, что мой бывший коллега присоединился к нам, и мы втроем дышим свежим воздухом, любуясь красотой морских пейзажей. Вот что значит – держать руку на пульсе и ненавязчиво дать понять «своим» или даже» не своим» «вассалам», чтобы те не расслаблялись. По-видимому, надо поменять ее прозвище «Минерва» на «всевидящее око». Нет, надо придумать что-то другое: это словосочетание охватывает далеко не все возможности миссис Старлингтон.

– Это не очень профессионально с ее стороны, – заметил Фрэнк, удивленно хмыкнул.

– Но она-то и не детектив.

– А Фред? – возмутился приятель.

– Знаешь, что мне очень нравится в Элизабет?

– А разве в ней есть какие-то качества, которые тебе не нравятся?

– Почти нет, и этот фактор меня очень волнует.

– Почему же? Боишься влюбиться?

– Нет, – твердо ответил я. – Это означает, что я очень плохо ее расшифровал.

– Так о чем ты хотел сказать? Что в ней тебе особенно нравится?

– Отсутствие формализма в мозгах и мужской подход к делу. Видишь, она наплевала на условности и сразу исключила Макса из числа подозреваемых, несмотря на все обстоятельства.

– Хорошо, что не все женщины такие умные, – радостно заключил Тодескини.

* * *

До отплытия оставалось не более получаса, и на яхту уже стали возвращаться гости. Можно было приступить к работе, но я ждал распоряжений Фреда. И он, будто услышав мои мысли, позвонил мне буквально спустя минуту. Хантер поручил нам побеседовать с Джулией Парк, Эммой Старлингтон, Кейт Стюарт и Анной Теллер. Он напомнил также, чтобы мы не забыли «вежливо попросить их оставить свои отпечатки пальцев». Сам Фред побеседует с Энн Старлингтон, Линдой Доэрти и Кристианом Стюартом. Инспектор Алекс и сержант Ричардсон должны будут провести беседу с Эдвардом, Ларсом, Дэвидом, Джеймсом и Полин. Разумеется, не все гости были охвачены этим «движением за установление истины», впрочем пока этого было достаточно. Все дополнительные действия можно будет планировать после получения хоть каких-нибудь результатов.

Мне была понятна стратегия Фреда: он тоже склонялся к мысли, что преступник – женщина. Действительно, все, казалось, подтверждало эту версию, поэтому мужчины, которых Хантер подозревал менее других, были поручены инспектору и сержанту. На себя он взял родственниц миссис Старлингтон, по моему мнению, тоже верный ход. Девушки будут более откровенны с человеком, которого они знают достаточно хорошо. Ну а нам – оставшихся участниц ночного пиршества.

Посовещавшись, мы решили, что Макс возьмет на себя Джулию. У них уже возникла взаимная симпатия, почему бы ей не иметь продолжения, пусть даже в таком формате?

В начале мы с Фрэнком решили навестить Кейт по той простой причине, что мы видели ее, возвращающуюся с прогулки. Я позвонил девушке по телефону (номера нужных нам телефонов сообщил Фред) и попросил о встрече. Кейт не стала задавать вопросов, хотя и была удивлена, во всяком случае, в ее голосе прозвучала нотка недоумения; она ответила, что поднимется в кафе на открытую террасу.

В ожидании мисс Стюарт мы расположились за столиком, заказав воду с лимоном. Минут через пятнадцать появилась Кейт, а я незаметно включил диктофон. По выражению ее лица было заметно: девушке не терпится узнать причину предстоящей беседы. Она не стала переодеваться после прогулки, но, надо сказать, в этом туалете мисс Стюарт выглядела великолепно. Я бы охарактеризовал ее наряд, как изящный лаконизм. Платье и жакет цвета слоновой кости выгодно оттеняли чуть смуглую кожу девушки; дополнял этот, казалось бы, простой, костюм эффектный коралловый акцент – только туфли и помада на губах. Черные густые волосы, уложенные в «каре», касались прямой линии плеч, темные выразительные глаза притягивали взгляд. В очередной раз мне пришел в голову вопрос: а не имеет ли физическое совершенство в своей основе несколько иную, отнюдь не божественную, природу своего возникновения? Для меня было странно то обстоятельство, что Кейт неуловимо напоминала мне миссис Старлингтон, хотя внешне они – совершенно разные. Может, взгляд – жесткий, холодный и какой-то безжалостный; жесты – отточенные и тщательно продуманные; лицо – бесстрастное, мимика – скупая. Возможно, девушка просто подражала Минерве? Кейт и к алкоголю относилась также отрицательно, позволяя себе выпивку крайне редко. Сегодняшний день тоже не стал для нее исключением в этом отношении, пока, во всяком случае. И, присев к нам, она заказала себе китайский черный чай – «кимун».

– Марк, я знаю вас как человека достаточно серьезного, поэтому хотела бы сразу узнать причину столь странной встречи, – попросила она, но тон ее голоса был несколько категоричен для вежливой просьбы. Правда, я сделал вид, что не заметил этого, как, впрочем, и Фрэнк.

– Мисс Стюарт, мне неприятно об этом говорить, но это личная просьба миссис Старлингтон.

– А что может быть неприятного в ее просьбе? – Жесткие нотки в голосе Кейт слегка окрасились легким удивлением.

– Дело в том, что миссис Старлингтон получила анонимное письмо, не очень приятного содержания, и нам удалось снять с него отпечатки пальцев. И, разумеется, она хотела бы, чтобы расследование мы провели как можно скорее, но без нежелательных разговоров.

– Понятно. Хотя не совсем… – Взглянув мне в глаза и чуть улыбнувшись, она спокойно констатировала: – Значит, Минерва полагает, что я на досуге пишу анонимные письма. Что ж, надо сказать, весьма занятное предположение. – Кейт замолчала, дав возможность подошедшему Майклу поставить ее чай. Поблагодарив, она вновь вперила в меня свой тяжелый взгляд. Мне даже показалось, что я стал ощущать небольшое жжение в глазах и странное тепло в верхней части головы. Неприятные ощущения, надо заметить, однако отводить взгляд от лица Кейт я не хотел. Со стороны это противоборство взглядов выглядело, вероятно, не очень красиво, но мне было все равно, тем более что рядом не было зрителей, кроме Фрэнка, конечно. И мне почему-то казалось важным выдержать эту визуальную борьбу.

– Ну вы же не здесь будете брать мои отпечатки пальцев? – спросила мисс Стюарт, а я почувствовал некоторое облегчение. Она перевела взгляд на Фрэнка, решив, по-видимому, его испытать на твердость характера.

– Нет, конечно, – сказал я, успокоившись. – Можно пройти ко мне в каюту. Это займет не более пяти минут.

– Хорошо, – она обратила свое внимание на чай. А я взглянул на Тодескини, который держался хорошо, так и не продемонстрировав нам, насколько жестокой неожиданностью стала для него экзекуция, устроенная нашей ведьмой.

– Мисс Стюарт, могу я вам задать еще несколько вопросов?

– Да. Вы можете обращаться ко мне по имени.

– Спасибо. Надеюсь на взаимность с вашей стороны в этом плане.

– Хорошо, Марк, – ответила она и поднесла белую фарфоровую чашку к алому рту.

– Я тоже надеюсь, – отозвался Тодескини.

Девушка небрежно кивнула и, поставив чашку на стол, посмотрела куда-то вдаль.

– Кейт, скажите, пожалуйста, не получали ли вы за последнее время каких-либо анонимных посланий?

– Нет, – уверенно ответила мисс Стюарт, усмехнувшись. – Не думаю, что нашелся бы такой шутник. – Затем она взяла чашку с чаем и, сделав внушительный глоток, сказала: – Следующий вопрос.

Беседовать с умной женщиной, конечно, приятно, но отнюдь не всегда результативно: никаких эмоций и встречных вопросов, по которым можно хоть что-то понять. Кейт быстро поняла логику расследования, поэтому решила не терять времени, сэкономив на четких ответах. Только вот насколько откровенных?

– Возможно, он вам покажется глупым, но я должен его задать.

– Не боитесь получить глупый ответ? – лучезарно улыбнулась девушка.

– У вас, Кейт, по всей видимости, не может быть таких ответов. Я, вообще-то, восхищен вашей реакцией. Если бы я не имел счастье лицезреть вас сейчас воочию, сказал бы, что такое поведение в большей степени соответствует очень умному мужчине. Уверен, вам не надо объяснять почему. – Мне действительно не пришлось ей льстить.

– Кстати, я тоже вами восхищаюсь… и не только складом вашего мышления, но и вашей сногсшибательной красотой, – подал голос Фрэнк, приторно улыбаясь.

– Спасибо, – великодушно поблагодарила она.

– Кейт, вы пользуетесь кремом с эффектом загара для кожи тела?

Девушка немного приподняла черные, красивого рисунка брови и чуть иронично произнесла:

– Да, действительно необычный вопрос.

– Я обозначил его «глупым», потому что для вашей кожи вряд ли нужен такой крем.

– Верно, но совсем не обязательно. У меня есть такой крем. Он имеет золотисто-бронзовый тон, поэтому при нанесении его на мою кожу получается интересный и эффектный оттенок. Так что, как вы можете сами убедиться, не всегда априори глупый вопрос может таковым являться. Тем более вы, очевидно, обязаны были об этом спросить, – уверенно заключила девушка, открывая сумочку. Достав купюру, она положила ее на стол. – Я готова, можем идти.

Сняв биометрическим сканером отпечатки пальцев мисс Кейт в моем номере, мы прошли в ее номер, где взяли образцы двух видов «нужного» крема. Вежливо попрощавшись, мы с Фрэнком направились на палубу – немного почирикать.

– Нам действительно повезло с мисс Кейт: на все наши телодвижения, включая разговор, ушло не более пятнадцати минут.

– Милое создание, эта мисс Стюарт, – сделал вывод Тодескини, глядя на кружащих над водой чаек.

– Да, уж, – согласился я, – насколько совершенна, настолько, по-видимому, и порочна.

– Я бы не отказался немного окунуться с ней в этот омут порока, – цинично хмыкнул Фрэнк.

– Мне кажется, с ней «немного» – не получиться. Не боишься погрузиться в пучину греха с головой?

– Боюсь, но хочу. Такая вот у меня противоречивая натура. Меня всегда тянуло к такого рода женщинам.

– И что, был опыт?

Фрэнк застыл с мечтательным выражением лица, возможно, вспоминая «своих» порочных дам.

– Был, но, к сожалению, давно.

– У тебя есть шанс повторить.

– Нет у меня никакого шанса, Марк.

– Почему?

– Я ей не понравился.

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

– Почувствовал… Ну ладно, хватит об этом. К кому идем?

– Сейчас узнаем. Подержи, – я передал ему свой кейс, который захватил из своего номера. Достав из кармана куртки смартфон, я занялся звонками.

Глава 12

… С Эммой Старлингтон беседа оказалось очень эмоциональной, хотя это могло нам показаться по контрасту с мисс Стюарт, действительно уникальной девушкой. А Эмма вела себя вполне нормально для обычной, не отягощенной высоким интеллектом, девушки. Выслушав нас по телефону и задав немалое количество вопросов, на которые она так и не получила вразумительных ответов, но которые разогрели ее любопытство до стадии накала, Эмма пригласила нас в свои апартаменты, что, собственно говоря, от нее и требовалось.

В своем номере эта колоритная девушка смотрелась вполне органично. Возможно потому, что дизайн комнат выполнялся, очевидно, под ее бдительным руководством. Пурпурные тона, обилие позолоты – все в стиле «почувствуй себя Людовиком XIV» и, судя по ее довольной улыбке, Эмме это отлично удавалось.

Встретив нас чрезвычайно приветливо с бокалом в руке, наполненным золотисто-шоколадным напитком, она пригласила нас присесть в широкие багровые кресла, в которые мы погрузились чуть глубже, чем рассчитывали, что было не совсем удобно для серьезного разговора. Может, так и было задумано этой, вроде бы не очень умной, девушкой? То-то она радовалась, глядя на нас чуть сверху, потому что свое, отнюдь не узкое, седалище Эмма разместила в позолоченном кресле, имеющим другую, нормальную, конструкцию. Хотя ее веселье могло иметь и иное объяснение – такие неординарные события: анонимка, адресованная Минерве, и двое симпатичных мужчин-детективов наведались к ней в гости.

Она предложила нам выпивку – мы не отказались, дабы поддержать компанию, что, безусловно, не являлось всей правдой. Выпить уже хотелось, и нас порадовало, что еще очень многие женщины далеки от совершенства. Спустя пару минут гостеприимная барышня поставила перед нами два бокала с виски, содовой и льдом.

В процессе нашего разговора эмоциональные стенания мисс Старлингтон заглушали крики чаек за иллюминаторами гостиной и телевизионные политические дебаты. Но все же с немалыми трудностями и частичной потерей клеток печени и мозга нам все же удалось выяснить некоторые любопытные факты, имеющие отношение к косметике вообще, и к тональным кремам в частности. Кроме того, нам продемонстрировали весь арсенал парфюмерии и косметики, имеющийся в наличии на данный момент у этой, весьма экзальтированной, особы. Многообразие кремов – в баночках, тюбиках, коробочках, пузырьках для ухода за кожей: тела, лица, век, двойного подбородка, шеи, бюста, рук, ягодиц, бедер, пяток – небольшая часть того, что мне удалось запомнить; средств для усиления роста волос на голове и для устранения волосяного излишества на других частях женского организма – все это поразило мое воображение, заставив задуматься: что есть норма, а что – патология в погоне за внешней привлекательностью. Эти бы усилия – да в нужное русло!

Позволив мне взять образцы кремов с оттенком загара, Эмма, чуть зардевшись, показала нам анонимное письмо, состряпанное из вырезанных откуда-то слов и наклеенных на лист бумаги, предназначенного для принтера. Это послание, на первый взгляд, было очень похоже на анонимку, полученное мисс Доэрти, но только без отпечатков пальцев. Позже экспертиза должна будет установить идентичность этих писем или ее отсутствие. Но я был уверен, что эти анонимки писал один человек: тексты были абсолютно одинаковы. А получила Эмма это послание вчера, когда возвратилась в свой номер после вечерней прогулки, но перед торжеством по случаю дня рождения Линды. Конверт лежал под входной дверью. Об этой анонимке мисс Старлингтон никому не говорила, но раз такое дело, что даже Минерва получила такую же гадость, то и она, Эмма, молчать не будет.

На мой вопрос: есть ли у нее предположения о личности анонимного отправителя, Эмма ответила, что понятия не имеет. Но, судя по отведенным в сторону чуть прикрытым глазам девушки и монотонному голосу, секунду назад звучавшему очень живо, я посчитал, что у нее есть предполагаемая кандидатура на эту роль.

Прощаясь, я все же предупредил ее, чтобы она была осторожней. На что мисс Старлингтон ничего не ответила, но, судя по внешнему виду Эммы, уже сейчас можно было бы посочувствовать ее потенциальным обидчикам.

Результаты бесед с Анной Теллер были не очень примечательны: мы смогли снять ее отпечатки пальцев и взять образец крема. Но анонимок женщина не получала.

Наши телефоны молчали, поэтому мы решили, что успеем перекусить. Предстояло немало работы, и было бы предпочтительнее не оставаться голодными на длительный период, хотя, находясь рядом с Фрэнком, представить такое развитие событий – нелегкая задача. А жаль. Даже после короткого поста удовольствие, получаемое от еды, несравнимо острее.

Вскоре к нам присоединился Макс, но по его виду сложно было узнать: смог ли он обнаружить что-либо важное. Он только буркнул: «Все расскажу после чая». Впрочем, когда мы приступили к чаю, позвонил Фред с сообщением: они с Алексом ждут нас в кабинете миссис Старлингтон.

Совещание получилось кратким и плодотворным. Кроме нашей анонимки, был результат только у Фреда. Он обнаружил тональный крем с эффектом загара только у Энн. Макс рассказал, что мисс Парк вела себя дружелюбно и естественно, никаких анонимок она не получала, подобным кремом не пользуется. То же касалось Эдварда, Ларса, Дэвида, Джеймса, Кристиана и Полин. А Линда ничего не добавила к своему прежнему рассказу. Нам оставалось только сравнить найденные отпечатки пальцев на анонимном письме с теми, которые мы взяли у наших подозреваемых, а затем провести сравнение взятых образцов крема с обнаруженным мною ранее средством на бутылке. На первую часть задачи у меня ушло немного времени, вторая решалась не так просто: необходимы были другие приборы и оборудование.

Результат первого сравнения нас ошеломил: отпечатки больших пальцев рук на анонимном письме принадлежали Энн Старлингтон. Несколько минут все изумленно молчали. Только Минерва не казалось шокированной. Интересно, почему? Хотя ее эмоциональная реакция по своей тепловой окраске почти всегда была не выше температуры вершины Килиманджаро.

Честно говоря, мне абсолютно не верилось, что анонимщицей или отравительницей могла быть Энн, впрочем, если рассматривать ситуацию гипотетически, исключать такой вариант было бы неразумно. Но я в это не верил совсем не потому, что хорошо относился к мисс Старлингтон, а по причине своих интуитивных ощущений. Кроме того, как я и говорил раньше: от всей этой истории пахло неприятной фальшью. Это обстоятельство и было, скорее всего, основной подоплекой моей версии. Поэтому я нарушил молчание и уверенно сказал:

– Подозреваю, что мисс Энн Старлингтон кто-то очень хочет подставить: она ведь тоже является объектом зависти, а возможно, даже – ненависти. – Я обвел взглядом всех присутствующих: меня интересовала их реакция. Впрочем, какой-то видимой реакции наблюдать мне не пришлось: выражение лица миссис Старлингтон было вполне обычным, даже равнодушным. Фред выглядел сосредоточенным, очевидно, он размышлял над моим предположением. Алекс суетливо перебирал на столе свои записи, время от времени бросая испуганный взгляд на Минерву; неподвижный взгляд сержанта Ричардсона смотрел в одну точку, по-видимому, он так и не вышел из состояния комы, в которую впал пару минут назад, когда я сделал это шокирующее открытие. Ну а Фрэнк и Макс, судя по выражению их лиц, были со мной солидарны. Мне нужно было убедить в своей правоте остальных, да и себя самого в первую очередь, поэтому я продолжил:

– У меня есть достаточно простое решение вопроса, но пока только теоретически простое. И мне нужно кое-что проверить. Молчание длилось пару минут.

– Хорошо, Марк, – спокойно проговорила миссис Старлингтон. – Сколько вам потребуется времени для этой проверки?

– Если все пройдет так, как я предполагаю – не более суток.

– А если ваше предположение ошибочно? – спросил Фред, пристально глядя мне в глаза.

– Проверка моей версии не займет много времени, – неопределенно ответил я. – Не думаю, что наша подозреваемая собирается покинуть свою родину в ближайшие пару дней.

Элизабет неопределенно покачала головой и тоже посмотрела на меня оценивающим, острым взглядом, будто видела меня впервые.

– А что за проверка? – очнулся Алекс.

– Подумайте немного и сможете сами догадаться, – ответил я инспектору, не особо церемонясь. – Все – достаточно легко.

– Если действовать совместными усилиями – результат получим быстрее, – обиженно пробормотал Теллер.

– Возможно, но у меня есть помощники, инспектор. А когда в проверке версии участвует много людей… сами знаете, что получается… Извините, но мы справимся сами, – чуть мягче произнес я.

– Ну ладно. У меня и своей работы хватает, – примирительно согласился Алекс, расправив плечи и приняв важный вид.

Минуту все сохраняли молчание. Затем миссис Старлингтон подвела итог:

– Думаю, мне не надо повторяться о соблюдении вами строгой конфиденциальности. – Жесткий и властный тон ее голоса не предвещал ничего хорошего в случае, если мы посмели бы нарушить эту секретность. – Мистер Лоутон, сейчас шесть часов, у вас времени – 48 часов. Мистер Хантер и инспектор Теллер займутся проверкой своих версий, если таковые имеются. – Она чуть насмешливо, как мне показалось, взглянула на Алекса. – А теперь считаю: пора заканчивать наше совещание – через полчаса мы будем в порту Тауэринг-Хилла.

После этих слов атмосфера в кабинете слегка разрядилась. Поднимаясь из-за стола, миссис Старлингтон обратилась ко мне:

– Жду вашего звонка, Марк.

– Постараемся уложиться раньше.

Мы вышли на палубу и увидели прибрежные огоньки вечернего города.

Было уже поздно. Фрэнк и Макс, попрощавшись со мной, на машине Адлера уехали в Лондон. Мне следовало быть там завтра, сегодняшний же вечер я мечтал провести дома. Хотелось бы ни о чем не беспокоиться, расслабиться за бокалом вина и подумать о многих приятных вещах, которые еще существуют на нашей планете. Но предварительно мне нужно было оказаться в своей лаборатории, чтобы выполнить вторую часть задачи на сравнение образцов кремов и двух анонимок, одну из которых получила Линда, а другое послание нам отдала Эмма.

На такси я доехал до «Олимпа» и спустя минут пять был в собственной лаборатории.

Был вечер воскресенья и, безусловно, привлекать к работе своих сотрудников не было необходимости. В общем-то, передо мной не стояли сложные задачи. Работал я сосредоточенно, и через полчаса основная часть работы была выполнена. Для подтверждения возникшей у меня версии следовало кое-что уточнить, но для этого нужно было ехать в Лондон. Слежки я не опасался, потому что эта попытка отравления не имела ничего общего с предыдущим нашим расследованием, во всяком случае, на тот момент мне так казалось.

* * *

Разбуженная, но довольная моим приходом Клео встретила меня в холле. Ее искренняя радость согрела мое сердце и залечила пошатнувшуюся нервную систему. Порадовав меня минут десять, и, вероятно, решив, что баловать меня все же не стоит, она отправилась в свое кресло досматривать сны.

Приняв душ и переодевшись в теплый халат, я налил себе полбокала пино нуар, но даже не успел сделать пару глотков, как очень четко понял: самое лучшее для меня сейчас – отправиться спать, что и сделал с огромным удовольствием.

Утром, проснувшись часов в семь, я почувствовал давно забытое ощущение уверенности в хорошем будущем человечества, в том числе и моем. Оно мне помогло совершить все утренние процедуры быстро, тщательно и восторженно. Эти два часа утра понедельника я провел с удовольствием и пользой для себя, не забыв и о братьях наших меньших.

Покормив Клео, я позвонил Шарлотте, оговорив с ней текущие дела и поставив ее в известность, что сегодня меня не будет. Затем я написал короткую записку супругам Риттер и вызвал такси.

Всю дорогу до Лондона я провел в раздумьях и анализе всего произошедшего, хотя наступивший октябрь не уставал дарить замечательные живописные пейзажи, открывающиеся мне за окном машины. А я задался вопросом: кто, исходя из своих личностных качеств, смог бы совершить такую попытку отравления мисс Доэрти? И ответ на эту – и не только – задачу мне казался интереснее, нежели осенние пейзажи.

…Спустя час я был в Лондоне. Передо мной стояли сложные задачи. Достав перечень винных бутиков, составленных официантами Майклом и Кристофером, я поехал в первый из шести, значившихся в списке. После первого, последовал второй, третий… Этим делом мне пришлось заниматься до полудня, однако самое неутешительное состояло в том, что никаких результатов, кроме громкой икоты, легкой изжоги и сомнительной эйфории от постоянной дегустации продукции магазинов, я не добился. Необходимость позднего ланча волновало мозги, желудок и те же икоту с изжогой. Пришлось выпить полбутылки воды, чтобы хоть частично успокоить надоевшую напасть, из-за которой я даже не мог зайти в приличное кафе.

Спустя минут десять мне все же удалось скромно перекусить, особо не эпатируя официантку и посетителей небольшого кафе.

Посещение четвертого бутика – по степени своей полезности – прибавилось к первым трем. Пятый бутик находился в Ист-Энде, неподалеку от рынка Спиталфидс и Банглатауна (это бангладешский район, его так называют по аналогии с Чайнатауном).

Добрался я быстро, но не могу сказать, что комфортно: таксист, судя по всему, готовился к участию в «Формуле 1», и состояние моей нервной системы его абсолютно не волновало. Зато в этом, пятом по счету, бутике состояние моей психики, получившей небольшую дозу норадреналина, улучшилось, хотя повезло мне не в той степени, которую я ожидал.

Никого из сотрудников, в том числе и хозяина магазина, которые могли бы мне помочь, сегодня на работе не было, поэтому решение «винного» вопроса откладывалось на следующий (надеюсь!) день. Что ж, ожидание успеха не самая плохая альтернатива, если есть уверенность в его приближении.

В паб на Кингс-роуд я приехал раньше оговоренного с моими приятелями времени и, взяв полпинты пива, занял столик у окна. Это заведение было выбрано нами единодушно, потому что в этом районе находился Центр молекулярной диагностики и биохимических анализов, в котором работал Макс, а мы предполагали, что нам еще понадобится помощь Адлера и его коллег. Челси, конечно, крутой район, но мы выбрали относительно демократичный гастропаб, в котором сохранилась веселая и разгульная атмосфера, в отличие от находящегося неподалеку «Cadogan Arms», который посещают степенные гости, дабы отдохнуть в классическом английском интерьере (кожаные диваны, камин, рога на дубовых панелях) и вкусить тушеной крольчатины и мидий в саффолкском сидре.

То, что мои приятели подойдут не ранее, чем через полчаса, меня вполне устраивало: хотелось бы выстроить цепь своих доказательств. Обнаруженные мною улики являлись косвенными, а бесспорных доказательств вины нашей отравительницы у меня не было. Хорошо бы отыскать еще что-нибудь… Но мое разочарование отсутствием неоспоримых улик быстро растаяло: в глубине моей души появилась поначалу робкая уверенность в успехе, а спустя полпинты пива этот слабый росток надежды окреп и трансформировался в ясное и твердое ощущение скорой победы. И это интуитивное чувство основывалось не только на иррациональной наводке моего подсознания: для грядущего, почти осязаемого триумфа было немало дискурсивных предпосылок… Впрочем, никогда нельзя пренебрегать алогичным поведением рассерженной женщины, особенно если ее загнали в угол…

Я так погрузился в размышления, что не заметил, как появились Фрэнк с Максом. Они смотрели на меня, как на придурка, хотя, пожалуй, на то у них были основания: может ли помочь мечтательное выражение глаз извлечь пиво из пустого бокала?

– Марк, мы знаем, что ты нормальный чувак, но другие-то могут этого не знать… Дружище, давай мне пустой бокал, я мигом все исправлю, – проворковал Фрэнк. – Ты же знаешь, тебе нельзя волноваться.

Я послушно выполнил его просьбу. Действительно, зачем мне емкость без ее нормального наполнения?

В пабе мы просидели минут сорок. Однако с выпивкой были осторожны как никогда, Макс вообще предпочел чай. Обсудив все имеющиеся у нас факты, мы пришли к выводу, что без посторонней помощи нам не обойтись. Пока мои коллеги-собутыльники, уже устав от поиска выхода из сложной ситуации и истощив весь свой умственный потенциал, с надменным видом стали болтать об акциях, фьючерсах, свиньях, кабанах, лонгах, бестселлерах – и все это на жаргоне фондового рынка, я был погружен в нелегкие раздумья.

Стук наполненных пивом бокалов о деревянную столешницу вернул меня к реальности. Фрэнк и Макс выглядели пока не очень уставшими, и выражения их лиц вселяло в меня надежду, что все основные вопросы мы сможем решить эти вечером, и уж ночью я смогу нормально выспаться. Погрузившись в головоломку, я совершенно забыл об одной насущной проблеме, зато совершенно некстати вспомнил байку о китайской наложнице, умершей от разрыва мочевого пузыря несколько тысяч лет назад. Это воспоминание заставило меня покинуть своих приятелей, подстегнув мое движение по направлению к комнате «для джентльменов».

Возвращаясь к нашему столику, я не забыл прихватить еще полпинты пива. Не успел я пригубить пушистую пену, как зазвонил мой смартфон. Звонила мадам Оливия. Это было странно: мне казалось, что мы уже оговорили все планы на предстоящий вечер. Но, поднеся трубку к уху, я узнал голос Энн Старлингтон. Девушка сообщила, что получила странное сообщение, и ей необходима наша помощь. Не так часто мне случается оценить лаконичность изложения, произнесенное красивыми женскими устами, и меня весьма порадовало, что мисс Старлингтон вполне обладала этим качеством; влияние Минервы – налицо. Сообщение Энн звучало чуть более минуты. Ответив девушке, что перезвоню в течение четверти часа, я пересказал просьбу мисс Старлингтон своим собеседникам. В итоге я договорился с девушкой, что она подъедет через час в Центр, где работал Адлер.

У нас еще оставалось время, чтобы допить пиво. Но не успел я сделать глоток, как прозвучал айфон Макса. Тот посмотрел на дисплей, явно удивившись появившемуся на экране имени, и поднес к уху трубку. Адлер поздоровался с Джулией Парк более интимно, чем требуют правила этикета. Но вскоре его лицо омрачилось. Я напряг слух, но ничего не понял из того, что рассказывала девушка, несмотря на достаточную эмоциональность ее монолога. В конце беседы Макс попросил Джулию приехать в Лондон, добавив, что «это очень важно». Та, как потом передал Макс, пообещала это «сделать незамедлительно».

На часах было половина седьмого. Понятие о «незамедлительности «у женщин достаточно специфическое, так что о полноценном ночном отдыхе, судя по всему, мне придется подумать как-нибудь в другой раз.

Допив пиво и расплатившись, мы прошлись по Кингс-роуд и повернули на параллельную Чейниуок. Миновали Бромптон-роуд и Фулем-роуд и, пройдя известный устричный бар и бывшую штаб-квартиру компании Michelin – своеобразный микс офиса и гаража, мы вышли к диагностическому центру.

* * *

Несмотря на поздний час, в Центре было немало занятых работой сотрудников; все-таки ученые и исследователи – сумасшедшие люди: нужно быть одержимым, чтобы всю жизнь рассматривать в микроскоп «сюрреализм» в действии, возиться с колбами и пробирками и бесконечно «гонять» центрифугу, но я был рад, что имею отношение к этому странному сообществу фанатиков.

Мы расположились в офисе Макса, не поражавшего какой-то особой роскошью. Здесь не было ничего такого, чтобы могло бы отвлечь от работы, кроме, пожалуй, плазменного телевизора, висевшего на стене в приемной, что, безусловно, являлось вполне целесообразным решением для организации минимального досуга посетителей Центра на период возможного ожидания.

Предположив, что Энн должна приехать раньше Джулии, мы надеялись не допустить, чтобы девушки, мисс Старлингтон и мисс Парк, встретились здесь одновременно. Но нам повезло: Энн приехала даже раньше оговоренного времени, к тому же она спешила на ужин с мадам Оливией. Рассказав о происшедшем и передав нам полученное ею письмо, девушка упорхнула, предварительно взяв обещание, что мы сразу же, не откладывая, позвоним ей, как только выясним хоть что-нибудь существенное.

Мисс Парк тоже оказалась приятным исключение из моего обычного представления о сложности «взаимоотношений» женщины и времени. Девушка выглядела очень эффектно в удлиненном жилете из палевого бритого меха, молочно-абрикосовом пуловере и джинсах. Она совсем не казалась расстроенной, пожалуй, ее возбуждение имело приятную окраску. Макс сразу же проявил галантность, предложив ей присесть в удобное кресло. Из имеющихся напитков она предпочла кофе (порция коньяка оказалась уместной к концу нашего разговора, общение с Эдвардом и Кристианом, судя по всему, повлияло на алкогольные пристрастия мисс Парк).

Расположившись в кресле, Джулия аккуратно вынула из сумки пакет, в котором угадывался серый конверт и, блеснув изящными часиками на тонком запястье, положила его на край стола.

Макс приготовил всем кофе (его секретарша уже ушла), а делал он это нередко, поэтому напиток получился действительно вкусным, и дело было не только в отличном качестве кофейного порошка, но и в отточенных, выверенных движениях Адлера. Нашу гостью порадовали и приятные дополнения к кофе: печенье и конфеты.

Пока мы пили эспрессо, Адлер натянул латексные перчатки и осторожно осмотрел конверт, который был очень похож на полученный нами от мисс Старлингтон. Мои предположения о его содержании – сухая земля и засушенный цветок – тоже подтвердились. Девушка рассказала нам, что нашла письмо в своем почтовом ящике сразу же, как только вернулась домой после отдыха на яхте.

Захватив два странных, без всякого текста, конверта, полученных Энн и Джулией, Макс отправился в лабораторию. А мы с Фрэнком остались беседовать с мисс Парк о возможных ее недругах.

Биохимик возвратился быстро и присоединился к нашей беседе, сразу сообщив нам, что эти два анонимных послания идентичны: почва суглинистая, с примесью (до 60 %) песка, которой достаточно в окрестностях Тауэринг-Хилла, а цветок – опиумный или снотворный мак (Papaver somniferum). (Кстати, несмотря на такое своеобразное название, современные сорта этого вида, использующиеся в декоративном садоводстве, не имеют запрещенных веществ.)

Отпечатков пальцев на конвертах не было, как не были и других каких-либо улик: потожировых следов, ворсинок и прочее.

Мисс Парк сразу же оживилась, похоже, из-за Адлера, хотя, возможно, ее взбудоражила цепочка новых неординарных событий: расследование на яхте, анонимные письма, что, несомненно, породило немалое количество слухов, а скорее всего, сочетание этих обстоятельств. Рассказ девушки сводился к следующему: она никогда – ни в прошлом, ни ни в настоящем – не испытывала по отношению к себе симпатий со стороны многих женщин (приятным исключением была Лора Кэмпион). Но особую «любовь «к ней питают Линда и Эмма, впрочем, Джулия, по ее же признанию, отвечает им тем же.

После некоторого анализа у нас возникла одна более-менее логичная версия. По стилю этой эксцентричной выходки нам вновь виделась женская рука, однако абсолютно исключить в такой роли мужчину было бы ошибкой. Цель послания – психологическое давление, даже угроза эфемерного порядка (ничего действительно опасного в конверте не было). Впрочем, вполне возможно, что это всего лишь первый акт пьесы, за которым могут последовать другие, не столь безобидные, шаги. Конечно же, у нас сразу возник ряд вопросов. Как обстояли дела у всех остальных дам? Кто еще получил такие же послания?

Не успели мы обсудить все возможные последствия, как вновь прозвучал мой смартфон: на этот раз я понадобился миссис Старлингтон, которая сообщила, что Линда обнаружила еще одно анонимное послание, другое, без угроз… но с сухой почвой и засушенным цветком. В ответ я сообщил ей, что мисс Доэрти совсем не уникальна в этом отношении: Джулия и Энн уже начали собирать «гербарий». Я пообещал Минерве позвонить завтра, надеясь, что сегодня мы сможем выяснить хотя бы отдельные детали (на самом деле, нам нужно было выиграть время, мы могли не уложиться в отпущенные Элизабет 48 часов, теперь же мы имели моральное право растянуть эти двое суток).

Пока я разговаривал с миссис Старлингтон, Фрэнк, усевшись за ноутбук, занялся работой по поиску определенной информации. Макс и Джулия о чем-то тихо разговаривали.

Оторвавшись от ноутбука и повернув ко мне улыбающееся лицо, Фрэнк громко сказал одно единственное слово: «Есть!», но прозвучало оно так весомо, что я было подумал об открытии им тайны мироздания. Но все оказалось намного проще, хотя для нас, пожалуй, не менее важно.

– Такой способ: послание – конверт с кладбищенской землей и засохший цветок – применяют в одном из магических обрядов, чтобы навести порчу на соперницу или соперника, – Тодескини удивленно хмыкнул.

Все задумались. У меня возникла идея, но говорить о ней при Джулии я не собирался: мало ли что, да и тайна следствия должна соблюдаться. Надо отдать должное моим компаньонам: они придерживались такого же мнения. Однако я не зря был высокого мнения об интеллекте мисс Парк: девушка поняла, что ей пора уходить. Мило попрощавшись с нами, она направилась к выходу, а Макс, проявив галантность, пошел ее проводить.

– Какая догадливая девушка, эта мисс Парк, – прокомментировал я ее своевременный уход.

– Это не догадливость, – усмехаясь, сказал Фрэнк.

Наверно, мне не удалось скрыть свое удивление, потому что Фрэнк ответил мне, как всегда с ехидной ухмылкой, фразой из «Макбета»:

– Мой друг, как в книге, на твоем лице легко прочесть диковинные вещи.

– Конечно, мне далеко до твоего шпионского опыта: бесстрастное непроницаемое лицо, ровный монотонный голос… Джеймс Бонд нашелся, – состроил я обиженную гримасу, но не выдержав, рассмеялся.

– Что вы думаете по поводу этих «страшилок»? – спросил возвратившийся в кабинет Макс.

– Полагаю, за этими анонимками стоят разные люди, – ответил я. – Вернее, автор той первой анонимки, с текстом, и любитель магических ритуалов – разные люди.

– Почему? – озадаченно спросил Фрэнк. – Разве не могла эта дама-отравительница поменять стилистику своих посланий, чтобы ввести всех в заблуждение?

– Могла, конечно. Но ты можешь себе представить, как, к примеру, миссис Теллер или Энн Старлингтон занимаются такой ерундой, как магия? Гуляют ночью по кладбищу, собирают цветочки, копаясь лопаточкой в могилках? – спросил я.

– Марк, ты делаешь поспешные выводы, – заметил Адлер. – Это не так уж невозможно.

Подумав, я вынужден был с ним согласиться, хотя, как мне кажется, такие поступки все же не укладываются в психотипы этих двух дам. Но все возможно в этом мире.

– Ну… а если первое письмо, отправленное Линде, послужило неким примером для подражания? Согласен, об этом никто, кроме нас и нескольких человек, не знал, но мы же сами сказали, что ведем расследование из-за анонимки, присланной миссис Старлингтон. И некто решил этим воспользоваться, – предположил Макс. – Ты же подумал, например, что не можешь представить кого-нибудь из этих девушек за таким занятием. – Он посмотрел на меня и встал из кресла, очевидно, вспомнив о правилах гостеприимства. Достав из холодильника бутылки виски и содовой, Адлер сделал всем выпивку.

– Был бы стимул! – возразил Тодескини. – Тогда и на кладбище можно покопаться.

– Вот в этом-то и самое главное! – громко сказал я. – К этим «цветочно-земляным» анонимкам готовились! Подумайте сами, только что все возвратились с морской прогулки, и… получили эти письма. Эти анонимные письма готовились давно, – твердо сказал я. – А как только такой же рассылкой занялся кто-то другой, наша дама тоже подсуетилась.

– Действительно, – огорченно согласился Макс и звонко стукнул себя по лбу. – Каким же надо быть дураком, чтобы сразу не заметить этой важной детали!

– Не огорчайтесь… чуть позже вы бы сами сообразили, – успокоил я своих приятелей, но это не очень-то помогло. Фрэнк тоже сидел удрученный, даже забыв о своем виски. Надо было их встряхнуть.

– Я предполагаю, кто может быть этим «кладбищенским» деятелем! – провозгласил я и отпил прохладный глоток напитка.

– Ты скажи вначале, кого ты подозреваешь! – заявил Тодескини.

– Было бы неплохо узнать, – вежливо вторил ему Макс.

– Сегодня узнаете. Сейчас мы вместе проверим мои умозаключения, и станет более понятно, не закралась ли в них ошибка. Давайте, дабы не растекаться мыслью по древу, отработаем эту версию и определим круг дам, мечтающих о Крайтоне.

– Ты всех их знаешь? – спросил Фрэнк нарочито иронично.

– Не всех, но если было бы возможно собрать всех женщин, млеющих об Эдварда, на той яхте, боюсь, она бы повторила судьбу «Титаника»…

– Ну хорошо, – пожав плечами, согласился Тодескини. – Может, ты и прав. Почему бы не проверить?

– А я согласен с твоей версией о двух авторах анонимных посланий, хотя моя интуиция, вероятно, глухонемая, – улыбнулся Макс, потянувшись за своим бокалом с напитком. – Не исключено, правда, что я ее утопил в том количестве алкоголя, которое мне пришлось употребить за последние дни. И кто в этом виноват, хотел бы я знать? – задумчиво спросил он нас.

– Ты хочешь сказать, что мой внутренний голос тоже ожидает такая позорная участь? – омрачился я.

– Возможно, твоя интуиция шепчет тебе подсказку, пребывая в агонии… Так что тебе уже терять нечего, – обрадовался Фрэнк.

Недолго думая, я ответил:

– Ну ладно, от судьбы не уйдешь. – И тоже поднес бокал ко рту. Но отпить не успел – вновь зазвонил мой телефон (судя по количеству звонков, сегодня он работал в режиме популярной радиостанции, разыгрывающей билет на концерт Стинга). Я еще не успел поднести трубку к уху, как мой внутренний голос – вполне четкий и отнюдь не агонизирующий – подсказал мне правильный ответ. Звонила Кейт Стюарт: наш аноним – подражатель не стал исключать ее из своего «черного «списка потенциальных соперниц. Девушка пообещала подъехать завтра, в первой половине дня. Хотя я уже не сомневался: наша коллекция кладбищенских «аксессуаров» в скором времени пополниться еще двумя экземплярами. Эта новость не стала неожиданностью и для моих приятелей-партнеров.

Посмотрев на часы, я вздохнул: отдохнуть хотелось, но пока не очень-то получалось; нужно было покончить со всеми звонками, чтобы наконец заняться последней (на сегодня!) работой, дабы затем дать возможность мозгу и телу взять тайм-аут хотя бы на полночи!

Моего звонка мадам Виар и мисс Старлингтон, ждали, конечно же, с нетерпением, однако услышав от меня, что завтра нам предстоит еще одна задача – обсуждение финальной части предстоящего действа – они явно приуныли. Но я их успокоил, пообещав, что приготовлю более эффектный финал.

Закончив разговор и взглянув на своих собеседников, я с удивлением обнаружил, что не вижу усталости на их лицах, по-видимому, очередное сообщение об анонимке привело их в возбужденное состояние. Не совсем здоровый образ жизни моих приятелей не подорвал работу их надпочечников, обеспечивших им приличную адреналиновую подпитку для предстоящей охоты: глаза мужчин горели, ошалевшие лица «кричали» о готовности сидеть в засаде столько времени, сколько потребуется, в их стремительных жестах появилась агрессивность, отличающая альфа-самцов в стаде высших приматов… Пора было слегка охладить их героический настрой: спешка и избыток эмоций, особенно устрашающего характера, – факторы весьма опасные для успешного расследования. И я начал свою речь с небольшой вступления:

– У нас такое количество информации и событий, что пока все это мы не систематизируем, разобраться ни в чем не сможем. Давайте обсудим круг «подходящих» женщин. Если принять во внимание «цветочные» анонимки, как некоторое косвенное доказательство соперничества, то все девушки, находящиеся на яхте, должны были испытывать друг к другу чувства, далекие от доброжелательности. Линда получила две анонимки с угрозами, по ее словам, а третью – «привет из склепа» – этим вечером, нам также позвонила Энн и передала первое письмо с землей и цветком, такие же проблемы возникли у Джулии и Кейт. Но самое важное, как мне кажется, что Линда, единственная девушка, которая получила две абсолютно разных послания. То есть получается: все девушки, которые более-менее интересовались Эдвардом, получили по одному письму, за исключением Линды и Эммы. – Я замолчал, чтобы промочить горло. А потом уточнил: – Эмма, кстати, получила только одну анонимку с текстом, цветка ее лишили.

– И что ты хочешь этим сказать? – недоумевая, спросил Фрэнк.

– Поясняю: я живу в Тауэринг-Хилле достаточно давно и нередко имел счастье общаться с сотрудниками компании. Так вот, у всех остальных дам, работающих в фирме, личная жизнь устроена вполне благополучно, и Эдвард их не интересовал. К тому же в последнее время настойчиво муссировались слухи, что брак Эдварда и Линды – вопрос времени, но Крайтону не давала проходу Эмма, а затем возвратилась Энн, ставшая ослепительной красавицей, и мужчина стал бросать уже в ее сторону некие намеки… – Увидев заскучавшие лица своих коллег-приятелей, я пояснил: – Знаю, что вы – в курсе, но, считаю, именно на эти факты нам надо обратить пристальное внимание. Все эти приемы: угрозы, анонимки, магия – попахивают глупыми разборками между маленькими капризными девочками, и этот важный штрих неплохо вписывается в картину неудавшегося отравления мисс Доэрти; подозреваю: все последние происшествия – звенья одной цепи.

– Возможно, – после минутного раздумья согласился Макс. – Но эта ситуация может являться и некой ширмой. И все обстоит совершенно по-другому, – скептически добавил он.

– Совершенно верно. Вот я предлагаю проверить в начале мою версию, а уж если она не подтвердится, тогда мы будем рассматривать другие.

– А как мы ее проверим? – спросил Тодескини.

– Этой проверкой, мой друг, займешься ты. Частично, конечно, – успокоил я друга, увидев выражение его глаз.

– Что делать? – Фрэнк «сделал стойку».

– Кстати, мне стало известно, что Эмма обращалась к Стюартам, чтобы те оказали ей платную услугу, но те отказали. Во всяком случае, так утверждает Кристиан, а я склонен ему верить. Но эта дама, с ее маниакальным упрямством, могла обратиться к другим экстрасенсам или магам. Почему нет? Ведь попробовать-то можно. Помогают же другим несчастным или больным. Существуют отличные профессионалы и в этом специфическом бизнесе, несмотря на обилие шарлатанов… К тому же есть еще одна девушка, которую мы совсем упустили из виду по той причине, что ее не было на торжестве.

– И кто же эта девушка? – озадаченно спросил Фрэнк.

Я не спешил отвечать и посмотрел на Адлера.

– Макс, ты нечасто бываешь у своей матери, поэтому можешь и не знать последние сплетни, хотя ваша прислуга вряд ли об этом смогла бы умолчать.

Адлер хмыкнул, улыбнувшись.

– Ты мне задал не такую уж сложную задачу, вычислить эту девушку довольно-таки легко, уже просто потому, что ее не было на яхте.

– Он улыбнулся, глотнул кофе и спросил: – Ты имеешь в виду Мирел Таунсенд?

– Да. Она работала прислугой у Лоры, помогая своей матери. Затем журналистка ее уволила, заподозрив в шпионстве. Мирел и Эмма – хорошие подруги, кроме того, Мирел работает в магическом салоне у Стюарта, и мисс Таунсенд могла по дружбе помочь Эмме организовать этот обряд с землей и цветками. И еще один момент…

– Я понял о чем ты, – перебил меня Фрэнк, – осквернение погоста, которое мы пытались расследовать.

– Да. Это и было подготовкой к «устрашению» соперниц. Ты установил скрытые камеры, но мы больше ничего не обнаружили, потому что осквернитель уже все сделал: набрал кладбищенской земли и выкопал цветочки, даже не позаботившись замести свои следы, в этом случае, можно сказать, буквально. Вообще, поступок достаточно глупый и как раз в стиле Эммы.

– Ну а Мирел здесь каким боком? – спросил Макс.

– Мисс Таунсенд – любительница тайн, интриг и всяких страшилок. Она могла посоветовать Эмме этот обряд и даже оказать непосредственное участие в его осуществлении… просто, чтобы себе пощекотать нервы. А в силу того, что Мирел отнюдь не глупая девушка, полагаю, ей просто доставляет удовольствие использовать Эмму и смеяться над глупостью своей подружки, мысленно, конечно.

– Так что мне-то делать? – спросил Тодескини.

– Ты просто позвонишь завтра Эмме и спросишь, зачем все-таки она ходила на кладбище и выкапывала там маки? Скажешь, что там были камеры и они ее засекли. Но когда я приехал из отпуска, попросил тебя не распространяться об этой истории, потому что больше таких неприятностей на кладбище не случалось. А вот сейчас, в связи с появившимися анонимками, мы не может умалчивать об этом, хотя постараемся как-то сгладить последствия ее необдуманного поступка. – Я замолчал, перевел дыхание и попил воды. – Ты же умный парень, Фрэнк, смысл ты понял, а все остальное сообразишь по ходу разговора. И еще один важный момент: все наши подозреваемые получили анонимки. Так кто же их писал?

– Ну это понятно, одна или две девушки солгали, сказав, что получили анонимки. Они и «отправили «их себе, для отвода глаз, – логично рассудил Макс.

– Очень похоже, – ответил я, спросив его: – Я ведь не зря просил тебя присмотреться ко всем на том фуршете, предполагая какой-нибудь скандал… Когда мы с Фрэнком уходили, оставшиеся гости были в каком-то взвинченном состоянии. Это понятно: Эдвард в окружении дам-соперниц, алкоголь, ревность. Одна искорка в такой электризованной атмосфере – и готов инцидент.

– Но, позвольте, – прервал меня Адлер, – маки в море не растут, а накопать немножко кладбищенской земли на яхте – еще более проблематично.

– С этой анонимкой мы уже решили, завтра проверим, но я уверен в успехе, – отрезал я.

– Тогда что ты на меня наезжаешь? Что я должен был предотвратить? – чуть раздраженно спросил Макс.

– Извини, я не так выразился. Ты ничего не смог бы предупредить, к этой акции тоже готовились…

– Ты имеешь в виду отравление? – почти равнодушно спросил Тодескини.

– И отравление, и анонимки с текстом, – пояснил я.

– Но пока нельзя утверждать, что уже сейчас можно выстроить логическую канву всех последних событий, – добавил Адлер.

– Конечно, но думаю, даже уверен, что после посещения винного бутика, я буду иметь на руках больше фактов для составления действительной картины происшедшего, – воодушевленно заметил я, глотнув еще прохладный и чуть терпкий коктейль в предвкушении новой информации, хотя она будет только завтра и при том условии, что сотрудники магазина подтвердят предполагаемые мною детали.

Фрэнк вышел из-за стола, бросив на ходу: «Я скоро».

Макс прикрыл глаза и откинул голову на подголовник кресла. Спустя минуту он растерянно проговорил:

– Знаешь, вспоминая вчерашний вечер, я не могу уверенно сказать, что заметил явный интерес к Эдварду со стороны Джулии, Кейт или Энн. Хотя Джулии наш красавец явно не безразличен, но она, по-моему, увлечена Стюартом, хотя тщательно пыталась это скрыть, делая вид, что интересуется мною; а Кейт, похоже, было любопытно наблюдать за подвыпившей компанией в неформальной обстановке. Я вообще считаю, что мисс Стюарт может кем-либо интересоваться только в своих, сугубо корыстных, целях, и они далеки от романтических намерений.

– А Энн? – поинтересовался вовремя возвратившийся Фрэнк. И в тоне его голоса, как мне показалось, проскользнула не совсем обычное любопытство.

– Мисс Старлингтон тратит все свои усилия для получения своего рода реванша за прошлое отсутствие интереса к ней со стороны мужчин, – усмехнулся Адлер.

– Вполне логично и совсем по-женски, – прокомментировал Фрэнк, успокоившись, но ему не удалось скрыть это показное безразличие ни от меня, ни от Макса, способного замечать малейшие нюансы в поведении людей и достаточно объективно их интерпретировать. Хотя расшифровать многие факторы, касающиеся женщин – с их целевыми установками – это часто неподъемная задача для нормального мужчины. Я тоже обладаю наблюдательностью в какой-то степени (надеюсь, что в достаточно высокой), но иногда из-за накопленной усталости мне сложно ухватить всю картину в целом и не упустить при этом каких-либо деталей, как, например, в субботу вечером. Зная об этом своем качестве, я опасался, что не смогу впоследствии объективно оценивать свои наблюдения, особенно с учетом уже имеющейся у меня информации об участниках вечеринки; степень предвзятости в таком случае достаточно высока. У Макса же взгляд пока еще не был «зашоренным «разными картинками, составленных из всевозможных слухов. По крайней мере, я на это надеялся.

– Согласен. Сейчас, похоже, всеми поступками мисс Старлингтон движет тщеславие и уязвленное в прошлом самолюбие, – сказал я. – И ее действительно можно понять. – Мне вспомнилась «прошлая» Энн, несчастная, некрасивая и самое важное – никем не любимая. – Наверно, любой человек, комплексовавший когда-то из-за своей внешней непривлекательности или любого другого недостатка, иногда даже надуманного, впоследствии, исправив недостаток или победив комплекс, пытается взять реванш за испытанный им когда-то остракизм или пренебрежение со стороны окружающих.

– Давайте, ближе к теме, – недовольно сказал Фрэнк. – И вы считаете, что Джулия, Кейт и Энн в такого рода угрозах «кровно «не заинтересованы? – спросил Фрэнк.

– А почему, собственно говоря, ты исключил из этого списка Эмму? – удивился я.

– Ты же сам сказал, что анонимки посылали разные люди! – разозлился Тодескини.

– Фрэнк! Мало ли что я предположил! Мы все должны проверить! Нам нужен спор, в котором и рождается истина, если верить голландцу Спинозе.

– Этот сказал грек Сократ, – исправил меня Адлер.

– Нестрашно, Сократ для меня не менее авторитетен, – парировал я и, обращаясь к хакеру, сказал: – Продолжай свою мысль, Фрэнк.

Недовольно поморщившись, тот продолжил:

– Я не исключаю Эмму… – пожал он плечами, – но она и не скрывает своего явного интереса к Крайтону, как, впрочем, и агрессии к своим потенциальным соперницам. Да и глупа эта девушка, по-моему, беспросветно, – заметил Тодескини, скептически нахмурив лоб.

– Не знаю, не знаю, – усмехнулся я. – Мне как раз кажется, что именно женщина, «не страдающая» большим умом и затеяла подобное «развлечение». С момента, когда произошло отравление, я пытался представить психологический профиль человека, стоящего за всем этим. – Мне пришлось замолчать, чтобы попытаться выстроить из клубка моих размышлений более-менее стройную причинно-следственную цепочку.

– Ну и какой «портрет» ты написал? – уколол меня Тодескини, хлебнув виски.

– Не получается у меня один, по твоему выражению, «портрет»– ответил я и вновь сделал паузу, но теперь уже драматическую. – У меня получилось два профиля, как минимум. Первый – это неудавшийся отравитель и автор первых двух текстовых анонимок, и второй, любитель, вернее, любительница магических обрядов.

– И кто же этот первый, если в качестве второго ты уже назначил Эмму Старлингтон? – спросил Тодескини.

Макс задумчиво молчал.

– Ты сам, Фрэнк, ответил… – Я с удовольствием наблюдал, как его длинная физиономия вытянулась еще больше, – частично, разумеется. – Ты же сам назвал тех, кто не испытывал серьезной необходимости устранять любым способом своих соперниц.

– Ты хочешь сказать, что Эмма и Линда такую необходимость испытывали? – недоуменно спросил Фрэнк, округлив глаза.

– Не уверен, конечно, на все сто процентов, но давайте немного порассуждаем. Из всех девушек только Эмма наглядно, не особо стесняясь, добивается мужчин. Любой ценой. Поначалу – красавчик Джеймс; их недолгую совместную жизнь девушка купила дорогими подарками. Но потом, после развода, эта влюбчивая дама уехала отдохнуть, развеяться, ну и залечить свои сердечные раны. И ей это удалось. Я сам беседовал с девушкой после ее приезда и понял, что она просто не может существовать без какого-либо – реального, а не абстрактного – объекта своей неутоленной любви. Она вновь ощутила, как говорится, смысл и радость бытия, потому что нашла нового красавца. Вскоре об этом знали все в нашем городе и в его окрестностях. Но вдруг вновь появляются проблемы: соперницы, красивые и успешные. В первом случае с Джеймсом ей помешал родной брат, хотя она его простила, как, впрочем, и своего бывшего гражданского мужа. Полагаю, свое возможное счастье с Эдвардом Эмма не собиралась упускать: так вся жизнь может пройти без любимого спутника жизни. – Я вновь замолчал, чтобы промочить горло. – Впрочем, не исключено, что она таким образом развлекается, так сказать, проводит свой досуг. Несколько необычно, конечно, я бы даже сказал, весьма неординарно… Однако кто вообще бы мог ее упрекнуть в тривиальности? Эта особа явно заслуживает пристального внимания психологов.

– Подожди, но ведь девушка подозревает, что не нравится Эдварду, – удивился Адлер.

– Нет, Макс, – хитро заулыбался я. – Эмма не подозревает, она знает об этом. И это ее не останавливает. Полагаю, именно этот важный аспект еще больше разогревает ее не совсем здоровую психику. С ней уже, как мне стало известно, Минерва жестко беседовала об этом, – договорив, я поднялся, собираясь выйти в туалет.

– Может, Эмма не поняла сути этой беседы в силу своей недалекости? – прокричал мне вслед Тодескини.

– Знаешь, Фрэнк, вести диалог с психопатом можно только после того, как на него будет надета смирительная рубашка. Боюсь, Элизабет поняла это слишком поздно, – мрачно резюмировал я, выходя из кабинета.

Спустя пять минут мы продолжили дискуссию и, несмотря на поздний час, нам все же хотелось дождаться рождения истины.

– Покупка любви, секса, брака и даже детей уже стало нормой в нашем обществе, – объявил Тодескини таким тоном, будто сам, единолично сделал это открытие. Но убить… не думаю, что Эмма способна на такое.

– И я так не думаю, – задумчиво проговорил Адлер.

– А я и не утверждаю, что она пыталась отравить Линду, – отрывисто бросил я. – Эмма слишком глупа для этого, во-первых, и, во – вторых, она вообще не всегда осознает, что делает, а, в-третьих, обратиться к кому-то за помощью – как раз в ее стиле.

– А если предположить, что отравление Линды – следствие какого-то колдовства? – перебил меня на полуслове Фрэнк.

– Не думаю. Письма с землей и цветком – это результат. Ты же сам сказал. И отравление не имеет к этому обряду никакого отношения, во всяком случае, мне так кажется, – задумчиво ответил я, мысленно согласившись, что такое предположение нельзя совсем уж исключить, но моя интуиция была против… и я с ней согласился.

А вслух сказал: – Полагаю, что Эмма, узнав от нас ложь об анонимке, присланной Минерве, решила под эту кампанию разослать и свои письма, впрочем, это могло быть и совпадением по времени. Она планировала такой план давно, а тут кто-то еще проявил активность, представился хороший случай удобного дублирования посланий. И не надо забывать: если бы не отравление Линды – никто, возможно, и не стал бы признаваться в получении этих писем, во всяком случае, такая вероятность была. Это ведь с подачи миссис Старлингтон мы стали выяснять об анонимках. А если смотреть глубже – все началось с мисс Доэрти. Некто прислал ей две анонимки, затем последовало отравление. Но совсем не обязательно, что анонимщик и отравитель – одно и то же лицо. Ведь так? – задал я вопрос тоном, подразумевающим подсказку. Однако мои партнеры не обратили на это должного внимания. Они сосредоточенно молчали. Спустя пару минут Макс хитро посмотрел на меня и спросил:

– А ты на чем все-таки остановился?

– Точно скажу завтра, после посещения винного бутика… надеюсь.

– А, кстати, как Эмма доставляла свои цветочки, ведь конверты с этими послания не имеют никаких надписей и почтового штемпеля? – спросил Фрэнк, задумчиво добавив: – С Джулией и Кейт – понятно. Они нашли письма в своих почтовых ящиках, так как они одиноки, поэтому понятно кому и адресованы были эти послания. А Энн и Линда? Как они получили анонимки? Как анонимщица могла подложить их в личные вещи, то бишь сумки этих девушек? Она что, следила за ними? Это достаточно сложно.

– Думаю, Эмма поступила проще, наняв не особо щепетильного иногороднего детектива. – Я одним глотком допил виски – предстояла длительная речь – и продолжил: – Кстати, думаю, что этим помощником могла быть Мирел, и она следила за девушками. Энн пошла в спорткомплекс и, как предполагает сама мисс Старлингтон, могла не закрыть свой шкафчик, отправляясь принимать душ. А Линда, по словам Элизабет, вечером пошла развеяться в бар. Посидев немного, она посетила туалет, а когда возвратилась, бармен передал ей конверт, сказав, что его оставила девушка, внешность которой он не успел рассмотреть, тем более что незнакомка была в больших темных очках и в шляпе… избитый прием, конечно, но действующий нередко безотказно. В принципе – зачем изобретать велосипед? – риторически спросил я.

– Может, еще по порции вискаря? – спросил Макс.

Мы с Фрэнком благодарно кивнули, пустившись вразнос. Неплохо было бы перекусить, но остальные об этом не заикались, поэтому оставалось ждать, хотя ожидание, по идее, не должно было затянуться надолго: я знал, с минуту на минуту Фрэнк красочно продемонстрирует нам свои голодные колики. Так и случилось. Тодескини, неожиданно встрепенувшись и жалобно простонав, стал сетовать, чтобы хотя бы кто-нибудь из нас подумал о его здоровье, «если не хотите думать о своем». Усмехнувшись, Макс взялся за телефон. Я – тоже, но не для проведения спасательной акции, а чтобы проверить одну версию. Через минуту я услышал повеселевший голос Энн:

– Добрый вечер, Марк. Очень рада вашему звонку, даже если вы сообщите мне не очень приятные новости.

– Я говорил вам, Энн, что у вас очень красивый голос?

Несколько секунд я слушал тишину, видимо, мне удалось вывести девушку из состояния равновесия: она даже перестала дышать.

– Говорили, мистер Лоутон. Правда, очень давно.

– А почему так официально?

– Не знаю… От неожиданности, наверно, – усмехнулась она. – Давно не слышала от вас комплиментов.

– Обещаю исправиться. Скажите, Энн, вы случайно не знаете код от дверного замка каюты Линды?

– Знаю, – ответила она, явно удивившись. Отмечать дни рождения Линды на яхте стало уже традицией. Мне приходилось заниматься торжественным оформлением ее апартаментов… экибаны, цветы… А что случилось? – тревожно спросила мисс Старлингтон.

– Нет, нет не волнуйтесь. А что, мисс Доэрти ни разу не меняла свой код?

– Код она выбирает по дате торжества, отмечаемого на яхте. Он же не всегда совпадал с настоящей датой ее рождения.

– А кто-то, помимо вас, мог знать об этом?

Вновь – пару секунд относительной тишины.

– Точно не знаю… Меня же полтора года не было, кто знает?…

– А в этот раз вы тоже руководили торжественной подготовкой апартаментов кузины?

– Да, хотя я отказывалась, но нашлись… люди, которые смогли меня уговорить, а мне проще было согласиться, нежели спорить.

– Спасибо, Энн.

– Подождите, Марк. А что у вас с моим посланием?

– Завтра я вам все расскажу. Не волнуйтесь! – Я замолчал, почувствовав неловкость и даже волнение, но затем все же сказал: – Приятных снов! – И сразу же нажал на кнопку «отбоя». Не хотелось врать мисс Старлингтон, однако приходилось, я и сам чувствовал неискренность в своем голосе: бедная девушка еще не знает, какие тучи собрались над ее головой. А удастся ли нам ее спасти – пока неизвестно, но один план у меня все же был.

Макс тоже недолго общался со своими абонентом, хотя вполне успешно: ужин был заказан. В ожидании трапезы мне пришлось поломать голову над сообщенным мне Энн фактом о кодовом замке от каюты мисс Доэрти. Эта информация, в общем-то, свидетельствовала против мисс Старлингтон, но не будучи преступницей, она мне искренне ответила, не ведая подвоха с моей стороны. Впрочем, врать в этом случае было бы просто глупо, а Энн, похоже, никогда таковой не являлась, разве что – заторможенной, но на то, по-видимому, были свои причины.

Фрэнк попивал виски с содовой и довольно улыбался, что меня откровенно обрадовало, но он не спешил поведать нам о причинах своей радости. Надо было опустить его с небес, если и не на землю, то хотя бы на небольшой пьедестал.

– Мистер Тодескини, для вас заказан торжественный ужин, девушки из Мулен – Руж, ну и самолет в Довиль. Вы же там хотели там отдохнуть? – спросил я.

– Молодцы, постарались. Торжественную трапезу я, пожалуй, принимаю, а вот все остальное… повторите в следующий раз… И лучше все же в мою квартиру. Неплохо, чтобы еще и Шаде Аду там исполнила какую-нибудь песенку. Может, с ее помощью и Биф чуть пополнит свой репертуар. Нравится мне творчество этой певицы.

– Только творчество? – продолжил я наш совместный стеб (будто на это у нас было время!).

– Внешность – тоже, а всего остального я пока был лишен, однако, возможно, с вашей помощью я восполню этот пробел. – Фрэнк лучезарно улыбнулся и уже серьезным тоном сказал, глядя на меня восхищенно: – Марк, ты угадал. Это – Эмма. Я взломал ее электронную почту, она переписывалась с Мирел на эту тему!

– Это меня радует, хотя, в отличие от тех же гадалок, я пытался вычислить нашу анонимщицу логическим путем. – Мой ответ прозвучал немного самодовольно, но иногда, наверно, можно позволить себе такую слабость.

– Что ж, одной проблемой меньше, – резюмировал Макс. – Но остается более сложная задача с попыткой отравления.

– Давайте вначале поедим, пусть не очень торжественно, без варьете и девушек… – заныл Тодескини. – Я согласен на любые варианты: сидеть на полу, есть руками, даже не совсем чистыми, обещаю отказаться на целый час от виски… пожалейте умирающего, – прохныкал Фрэнк, придуриваясь.

– Скоро должны доставить, – улыбнулся Адлер.

– Макс, ты такой добрый, я сейчас расплачусь, – фальцетом пропел Тодескини и покосился на меня с ехидной ухмылкой.

– Напрасно ты смотришь на меня так недобро, – произнес я. – У меня, кстати говоря, появились некоторые соображения, касающиеся отравления и личности первого анонимщика. Дать подсказку на время ужина, на период активной работы челюстями?

– Давай! – загорелся Фрэнк.

– Можно, – спокойно ответил Макс.

– Один из серьезных просчетов отравителя состоит в том, что бутылку вина, в которой позже был обнаружен яд, открыли не в 3.30 утра, как утверждает Кристофер (его слова подтвердили Эдвард, Энн и Линда), а намного ранее, – подсказал я.

– Этот момент мы уже обсуждали. Что-то упустили? – недоумевая, спросил Фрэнк.

– А вот и подумайте, – ответил я вовремя: доставили наш ужин.

Время было позднее, и мы умяли салаты и стейки за считанные минуты. Плотный ужин вкупе с некоторым количеством алкоголя нас с Максом совершенно расслабили, а если учесть факт систематического недосыпания, то мы рисковали заснуть на ходу. Фрэнк же чувствовал себя бодро, чтобы выпивка подействовала на него как снотворное, ее должно было быть раза в два больше. Наш жизнерадостный приятель лучился вселенской радостью, но когда он бросал на нас недоуменный взгляд – в его глазах отражалась жалость. Мы с Адлером молчали: не было даже сил двигать языком, во всяком случае, мои челюсти сковала усталость; веки, налитые свинцовой тяжестью, намеревались сию минуту распределить непомерный груз по всей поверхности осоловевших глаз. В конце концов Фрэнк огорченно прокомментировал наше состояние:

– Вижу, на сегодняшний вечер и ночь вы мне уже не помощники. – Поставив темно-серую кофейную чашку на блюдце, он встав из-за стола, подошел к барному холодильнику и, открыв его, вынул оттуда запотевшую бутылку содовой и початую бутылку виски и, возвратившись к столу, как ни в чем не бывало, приготовил себе третью по счету порцию выпивки. Я смотрел на этот процесс с немым восторгом и толикой отвращения.

– Ты же говорил, что тебе надо проверить свою версию, – обратился ко мне Адлер. – И сможешь проверить ее только завтра? – С тоской в глазах, но с надеждой в голосе, спросил он.

– Да, – с трудом промямлил я, чуть разлепив уста.

– Честно говоря, Фрэнк прав, мы с тобой должны поспать, – немного взбодрившись, констатировал Макс. Может, пойдем?

– Да, – сдался я.

В Центре было несколько приличных комнат для отдыха с удобными мягкими диванами, и мы не раз оставались здесь ночевать, засиживаясь допоздна за работой или разговорами.

– Слушайте, а как же я? Может, примите меня в свою теплую компанию? – простонал Тодескини.

– А как же твоя алмазная крепость профессионального алкоголика? – спросил я.

– Значит, не достиг я еще такого мастерства, – развел руками Фрэнк, нацепив на свою бесстыдную физиономию маску грустного Пьеро. – И потом… завтра предстоит сложный день. Чем трезвее и более отдохнувшим я буду, тем лучше для всех.

– Это серьезный довод, – улыбнувшись, заметил Адлер.

– Нет, Макс. Это – чистой воды шантаж: мол, не возьмете меня – пожалеете. Придется взять этого клоуна с собой, – сказал я и процитировал Библию: – «Довольно для каждого дня своей заботы». – Вяло, с трудом оторвав свое тело от уютного кресла, я направился в туалет, хотя был уже в таком состоянии, что мог бы заснуть и там, свернувшись калачиком у писсуара, на холодном полу уборной, но утром придут сотрудники Центра, и не уверен, что мой спящий вид улучшит их работоспособность.

Так хотелось принять горизонтальное положение, что о душе и минимальной личной гигиене речь уже не шла. Но когда я удобно устроился на мягком диване, мой сон испарился. Мозг вдруг взбунтовался и никак не хотел успокаиваться. Такое состояние мне очень хорошо знакомо, поэтому я знал, что с ним делать: необходимо отпустить мысли в свободное плавание, не насилуя себя счетом белых слоников, осликов или рисованием кремовых восьмерок на светлом фоне. Если мысль за что-нибудь зацепилась – внутренний голос что-то подсказывает, и надо постараться ухватить остановившую его деталь, а подсознание, успокоившись, продолжит свое расслабленное падение в сон. Я последовал проверенной методике комфортного засыпания, и через какое-то время, может, спустя минуту или четверть часа, одна мысль накрепко вцепилась в трюизм: истина в вине, но этот факт был и так всем известен, а что дальше?

Проснулся от легкого дискомфорта… оказывается, спать в носках моему организму не понравилось, пришлось пойти ему навстречу: втиснуть их вместе с ногами в кроссовки и подняться с импровизированной постели.

Было раннее утро. В комнате отдыха были только мы с Фрэнком, который еще спал, тихо посапывая.

Я вышел в коридор и направился в санитарно-гигиенический блок. Взяв из шкафа чистое полотенце и новую упаковку с гигиеническими принадлежностями, я прошел в душевую комнату.

После всех процедур я почувствовал себя отлично. До открытия бутиков еще часа три, так что у меня достаточно времени на все про все. Поэтому возвратившись в комнату отдыха и улегшись на правый бок, я закрыл глаза, пытаясь вспомнить свой сон более подробно, надеясь, что в нем есть хоть какая-то зацепка. Но мне только удалось воспроизвести в памяти смутную картину, будто в каком-то погребе я сортирую бутылки с различными сортами вин: белыми, красными, ординарными, коллекционными. Может, во сне мой мозг пытался расшифровать ночную подсказку: «истина в вине»? Но пока я ее, к своему огромному сожалению, не понимал… Мне стало как-то не по себе, лучше все же встать: неизвестно куда заведут меня такого рода ассоциации.

Я вновь вышел в коридор и, миновав несколько закрытых кабинетов, зашел в отдел Макса. Обычно он появлялся на работе раньше всех, и сегодняшнее утро не стало исключением.

В приемной работала слабая подсветка, но я заметил, что дверь в кабинет Адлера слегка приоткрыта. Я тихо подошел к двери и, стараясь не производить шума, заглянул в широкую щель. Адлер, как всегда, был настолько поглощен работой, что даже не заметил моего маневра.

Он застыл в своей обычной рабочей позе, поставив правый локоть на солидный дубовый стол, поддерживая ладонью высокий лоб, левой рукой медленно перелистывал страницы толстенной книги, разложенной перед ним на столе. Когда Макс был чем-то увлечен, он автоматически теребил пружинные пряди волос, нависающие над высоким лбом. Худощавый и узкоплечий мужчина напоминал студента, попутавшего обычную аудиторию с кабинетом профессора. Как-то я ему сказал, что массивный стол диссонирует с его внешним видом. Макс не обиделся (весьма ценное человеческое качество: не обижаться на правду, даже если она не очень приятная).

Ощутив наконец мое присутствие, он нехотя оторвал голову от книги и, лукаво посмотрев на меня, улыбнулся.

– Как спалось? – спросил Макс.

– Лучше, чем в люксе роскошного отеля, – искренне ответил я. – Чем ты так увлечен?

– Интересный труд Артура Шопенгауэра… Чай, кофе?

– Не волнуйся, я сделаю себе сам, – ответил я. – А тебе?

– Нет, пока хватит, тем более этот сорт кофе мне не очень понравился: слишком крепкий для меня. – Чуть зевнув и потянувшись, он добавил: – Надо сказать Джейн, чтобы больше не экспериментировала, пробуя новые сорта напитка.

– Так у тебя же есть несколько видов, мог бы пить другой, – заметил я.

– В том-то и дело. Сегодня я пил растворимый кофе и просто ошибся кофейными банками: внешне они почти одинаковые, но их содержимое оказалось разным.

И как только он произнес эту фразу, у меня в голове что-то щелкнуло, будто в какой-то механизм встала недостающая деталь. Все-таки подсознание смогло подсказать мне то, над чем я так мучительно размышлял. Мой мозг вышел из ступора, призрак версии неудачного (а может, наоборот?) отравления стал обретать форму, но только проверка некоторых фактов могла бы доказать ее состоятельность.

Сделав себя кофе, я уселся в кресло, стоящее у одной из стен кабинета. От нетерпения я не мог усидеть на месте и, сделав пару глотков горячего напитка, поднявшись, принялся лихорадочно мерить шагами кабинет Макса, даже не подумав, как это воспримет Адлер.

– Ты что-то вспомнил? – спросил он, глядя на меня своими темными проницательными глазами. Адлеру действительно нельзя было отказать не только в наблюдательности, но и в умении делать правильный вывод из увиденной им картины.

– Кажется, я многое понял, но пока не проверю – говорить об этом нет смысла. А этот критический момент произойдет не ранее десяти утра.

– Тогда тебе нужно успокоиться и привести свои мысли в порядок.

– Ты прав, – вздохнул я и, подойдя к письменному столу, взял свой кейс, лежащий здесь со вчерашнего вечера. Затем вынул из него рабочий блокнот и диктофонную распечатку всех бесед с нашими подозреваемыми.

Прихлебывая кофе, я стал просматривать некоторые свои записи и тексты бесед с кандидатами в отравители. Хотелось бы найти подводные течения, которые должны были быть, но я почему-то ранее их не увидел, немного поразмышляв, взял чистый лист бумаги, ручку и стал выстраивать схему преступления, какой она мне представлялась сейчас.

Постепенно уютная тишина Центра стала разбавляться голосами приходящих сотрудников и шумом, издаваемым механическими, электрическими и электронными приборами. Хотя какофония всех этих звуков была почти неслышной, на нее можно было и не обращать внимание, просто она наступила после относительной тишины, и ее возникновение нельзя было не заметить. В любом случае, по-видимому, именно этот шум стал причиной столь раннего пробуждения Фрэнка; правда, выглядел он вполне довольным и активным: стало быть, ему удалось хорошо отдохнуть этой ночью. Поприветствовав нас и сделав себе кофе, Фрэнк уселся рядом со мной и, косясь на мои записи, спросил:

– Появились новые идеи?

– Скорее кристаллизовались старые.

– Отлично. А у меня в голове сейчас абсолютная неразбериха: какая-то переваренная овсянка, вязкая и слишком крахмальная, – бодро ответил он. И тон его голоса как-то не соответствовал смыслу сказанного.

– Ну хоть какая-нибудь изюминка там есть? – отозвался Макс, улыбаясь.

– Изюма, пожалуй, нет. А вот пару зерен ячменя там точно застряли, – серьезно ответил Тодескини, но, посмотрев на ухмыляющегося Адлера и заметив мою улыбку, он арогантно заявил:

– Я понял, вы мне просто завидуете!

– В чем же, коллега? – спросил Макс.

– Я красив, строен, богат, в конце концов. – Подумав и сверкнув улыбкой, он добавил: – Да и талантлив. К тому же пользуюсь огромным успехом у дам.

– Это – да, – заметил я. – Хотя до популярности Эдварда в этом отношении тебе все же далеко.

Фрэнк язвительно улыбнулся, но ответить на мое замечание не успел.

Раздался сигнал селекторной связи, и мелодичный голос Джейн произнес:

– Доброе утро, мистер Адлер! Я – на месте. Заказать вам завтрак?

– Да, пожалуйста, Джейн. Только побольше, на троих, – попросил Макс, но сразу же подкорректировал свою просьбу: – Вернее, на четверых, с нами Фрэнк.

Плотно позавтракав сандвичами и собрав все необходимое для проверки основной версии, мы с Фрэнком вызвали такси. Макс остался заниматься своей основной работой, коей за время уик-энда у него накопилось достаточно.

Высадив Тодескини у его дома, я последовал дальше, в Ист-Энд.

Глава 13

В небольшом магазинчике был только один покупатель. Очень полный и, по-видимому, привередливый молодой человек выбирал шампанское. Он долго допрашивал консультанта о достоинствах предлагаемых ему вин: букете, послевкусии, цене и о других качествах перечисленных напитков. Я внимательно слушал лекцию минут пять, потом стал напрягаться – разговор плавно перешел на тему: виноградники Франции и Италии, затем последовала дискуссия об экономической ситуации в странах ЕС. Я видел, что продавцу – худощавому мужчине, лет шестидесяти, очень хочется закончить разговор с надоедливым и разговорчивым толстяком, и при этом продать тому хоть что-нибудь. Но тут из подсобки вышла молодая девушка-продавец, пухленькая кареглазая блондинка, быстро поняв ситуацию, она обратилась ко мне. Я не хотел рассказывать во всеуслышание о цели моего визита и направился в глубь магазина, как бы приглашая девушку за собой.

Остановившись у застекленного шкафа с дорогими видами вин, я, прикинув, что отсюда нас не будет видно навязчивому покупателю, попросил Джоан (так значилось на ее бейдже) о помощи. Но та огорчила меня, сказав, что только сегодня она возвратилась из отпуска. И мне нужно поговорить с мистером Энтони Корбелли, хозяином бутика. Она чуть заметно повела глазами в сторону беседующих мужчин. Я было расстроился, подумав, что мне придется долго ждать, однако, к счастью, вскоре мистер Корбелли прошел к прилавку и стал упаковывать бутылку шампанского в подарочную коробку и, судя по его радостному лицу, вино было не из дешевых. Затем худощавый продавец забвения проводил толстяка до входной двери и, радушно с ним попрощавшись, направился к нам.

У мистера Корбелли были темные небольшие глаза, окаймленные длинными черными ресницами, длинный нос с большой горбинкой; его тонкие, будто бескровные, губы казались неуместной бледной ниткой, забытой кем-то в кудрявой черной поросли бороды, закрывающей нижнюю часть смуглого лица мужчины. Мне он напоминал Поганини, к старости «забившего» на бритье. Мистер Корбелли был в элегантном светлом костюме свободного кроя, который весьма освежал его «южную» европейскую внешность.

Выслушав мою просьбу, мистер Энтони выразил готовность помочь. Он внимательно рассмотрел фотографии, показанные мною, немного подумал, пересмотрел еще раз и затем не совсем уверенно ткнул в одну из них, медленно, чуть запинаясь, сказал:

– Девушка, которая покупала на прошлой неделе эти вина, похожа на эту молодую леди.

– Вы в чем-то сомневаетесь? – спросил я, мысленно молясь, чтобы приведенные им аргументы были не очень серьезными.

Некоторое время он молчал, насупив широкие черные брови.

– Видите ли, на той молодой женщине была шляпка, но я мог заметить светлые пепельно-русые пряди, которые касались плеч, и она была в темных солнцезащитных очках. Я тогда еще подумал, возможно, она – известная штучка, может, кинозвезда, и, очевидно, не очень хочет быть узнанной, хотя, пожалуй, я ее никогда и не видел. – Он потупился, но все же попытался объяснить:

– Поэтому я и не совсем уверен, что на этой фотографии та девушка.

– Я вижу, вы достаточно наблюдательный человек, с отличной зрительной памятью, – не скупясь на комплименты, восторженно провозгласил я. – А, может, еще что-нибудь припомните о той девушке? И что она купила?

Услышав последний вопрос, мужчина радостно заулыбался – вероятно, свою коллекцию вин он любил больше девушек. Польщенный моими комплиментами, мистер Корбелли важно приподнял густую бороду, слегка наморщив высокий лоб, и твердо сказал, перейдя в нижний голосовой регистр:

– В силу своей профессии, я неплохо разбираюсь в цветовой гамме, ведь отличный алкоголь сродни драгоценным камням. И мне показалось, что та девушка надела парик, потому что пепельно-русый цвет волос показались мне искусственным, каким-то кукольным. Но дело даже не в этом… – Он умолк, о чем-то задумавшись. Я не стал прерывать паузу, дав ему время подумать или что-то вспомнить.

– Мне показалось странным, что она была в красивой и, как говорят сейчас, стильной одежде, сверкала дорогими украшениями: золотыми часиками и перстнем с изумрудом, а купила, кроме дорогого вина, еще бутылку вполне заурядного и относительно дешевого напитка. – Неправильно истолковав выражение моего лица, «Поганини» быстро пояснил: – Нет, вы не подумайте, у меня все вина высокого качества. И в драгоценных камнях я тоже немного разбираюсь. Дело не в этом… но если человек берет один товар отличного качества и соответственно высокой ценовой категории, то когда он выбирает второй напиток, относящийся совершенно к другой категории… это кажется немного странным. И потом, я понимаю, девушкам нравится примерять на себя разные образы: блондинки, шатенки, брюнетки… Но ведь парик на ней был не очень хорошего качества, а вот очки – отличные. Как это можно расценивать?

– Пожалуй, вы правы. Возникает мысль, что девушка нацепила на себя эту маскировку недалеко от вашего магазина.

– Похоже, – подумав, ответил он. Это, пожалуй, все, что я могу вспомнить.

– А вы можете описать ее одежду?

– Да, конечно.

– Очень красивый кожаный плащ фисташкового оттенка, бежевая шляпка, шелковый шарф – в тон шляпке и плащу, впрочем, как и оправа очков. Туфли и сумочка – нейтральные, ближе к телесной цветовой гамме.

Я удивился такому четкому описанию, и это обстоятельство, видно, отразилось на моем лице. Потому что мой собеседник поспешил пояснить:

– Видите ли, меня всегда интересовало гармоничное сочетание оттенков в одежде. А та дама весьма удачно подобрала цветовую гамму в своем наряде.

– Отлично. Спасибо, – с жаром произнес я. – А на чем она приехала?

– На такси. И уехала тоже на такси. Я проводил ее к выходу, но на номер машины не обратил внимания, – огорченно сказал он.

– Это неважно. Вы и так мне очень помогли.

– А могу я спросить?…

– Конечно, – ответил я, уже зная, о чем хочет меня спросить мистер Энтони.

– Эта леди совершила что-то противозаконное?

– Возможно, – сказал я мрачно, хотя на самом деле душа моя ликовала. – Поверьте, вы мне очень помогли. Но у меня к вам еще одна просьба, вернее, вопрос. Вы можете визуально определить по образцу напитка, находящегося в какой-нибудь стеклянной таре, что это за вино, не пробуя его?

– Точно – конечно, нет, – он посмотрел на меня, как на душевнобольного.

– Извините, я не совсем правильно выразился. Подождите минутку. Я открыл свой кейс и вынул оттуда упакованную початую бутылку вина, которую изъял в гостиной мисс Доэрти, и поставил ее на подсобный столик, у которого мы стояли. Затем я аккуратно вытащил бутылку из упаковочного пакета и, обращаясь к мужчине, внимательно наблюдавшему за моими действиями, спросил:

– Вы сможете, налив это вино в бокал, определить, соответствует ли этот напиток указанному на этикетке? По цвету, букету и прочим органолептическим признакам, за исключением вкуса?

Я заметил, что мистер Корбелли, увидев этикетку бутылки, не удивился. Значит, он помнил не только девушку, но и вино, которое та покупала.

– Ну… это уже немного проще, – облегченно ответил Энтони. – Пойдемте со мной. – Джоан, – обратился он к девушке, просматривающей какой-то каталог, – я буду у себя.

– Хорошо, сэр, – ответила та.

Захватив бутылку и кейс, я проследовал за ним. Мы прошли через подсобное помещение и зашли в небольшую комнату, служившую, наверно, ему кабинетом. Он предложил мне присесть на деревянный стул с потертым, неопределенного цвета сидением. Затем попросил у меня бутылку вина и поставил ее на стол, происхождение которого угадывалось с трудом. Открыв створку небольшого буфета, явно состоящего в близком родстве со всей остальной старой мебелью, но отнюдь не антикварной, достал оттуда пару одинаковых бокалов и тоже поставил их на стол. Взяв небольшой нож, лежащий на столе, он поддел пробку и аккуратно ее вынул. Легким, отточенным жестом мужчина налил вино в высокий бокал, наполнив его наполовину.

Затем он сказал:

– Глядя на вино, не пробуя его, можно сказать о его цвете, прозрачности, блеске и текучести. – Он слегка наклонил бокал и, поднеся его ближе к окну, прокомментировал свои действия: – В таком ракурсе цвет вина можно оценить более правильно. Этот образец вина не соответствует указанному на этикетке. Посмотрите сами, розовый цвет имеет легкий лиловый оттенок, а настоящее «Furtiva lagrima» более зрелое вино и имеет в своей гамме оранжевый нюанс. – Он немного помолчал, всматриваясь в розоватый конус бокала. – В этом напитке видны взвешенные частицы, а их наличие не всегда желательно, так как они мешают вкусовым рецепторам воспринимать вкус вина, к тому же этот напиток не очень хорошо отражает свет. Ну и предпоследний критерий визуальной оценки – текучесть. Этот термин обозначает вязкость вина. – Мистер Корбелли слегка покрутил бокал и пояснил: – После вращения вина в бокале вещества, отвечающие за вязкость вина – спирт, сахар, – образуют «ножки» на стенках бокала. Чем их больше, чем более маслянистым является вино. Конечно, если бокал чистый. Видите, – он обратился ко мне, – на стекле почти нет «ножек». Ну и последнее – это запах. Обычно это делается в два этапа. Так называемый «первый нос» дает нам представление о более летучих ароматических веществах. «Второй нос» воспринимает ароматы, заполнившие бокал после вращения вина. Таким образом, в вине высвобождаются более тонкие и сложные ароматические вещества. Знаете, сколько таких веществ может быть?

– Понятия не имею.

Мужчина довольно улыбнулся:

– В вине их насчитали более 500 и распределили по различным ароматическим группам. Представляете?

– Нет, – удивленно ответил я. – Поразительно.

– Вот, вот, – мужчина блеснул широкой улыбкой. Он поднес бокал к своему носу и вдохнул воздух, а затем через небольшую паузу проделал это еще раз. – Здесь присутствуют ароматы красных фруктов характерны для красных молодых вин. В букете «Furtiva lagrima» тоже есть такие же нотки, но, кроме того, в том роскошном вине есть аккорды сладкого миндаля и инжира. – Увидев мое ошалевшее лицо, – мистер Корбелии не смог удержаться от самодовольной усмешки. – Не удивляйтесь, молодой человек, вино «Furtiva lagrima» я знаю очень хорошо, у меня с ним связана одна романтическая история. – Его взгляд чуть погрустнел, но он не стал впадать в сентиментальные воспоминания и быстро принял деловой вид. – Честно говоря, я сразу вам мог об этом сказать, однако не удержался от небольшой демонстрации, тем более что вы могли мне и не поверить сразу. И могу теперь сказать о том вине, которое находится в этой бутылке. – При эти словах он насупился, и в его глазах появился оттенок злости. – Вообще-то, это настоящее преступление: позиционировать весьма заурядное вино «Rugiada di mattina», как «Furtiva lagrima».

– Поверьте, это не моих рук дело.

Он внимательно посмотрел на меня, но спустя несколько секунд выражение его глаз чуть смягчилось.

– Я понял…

– Скажите, мистер Корбелли, вы сможете подтвердить факт покупки этих вин той девушкой в полиции, если понадобится, конечно. Но я думаю, скорее всего, до этого не дойдет.

Мужчина немного помолчал. По его лицу было заметно, что такая перспектива его не очень-то радует. И я еще раз повторил:

– Я действительно считаю, что в этом не будет необходимости, но, на всякий случай, должен спросить.

– Что ж, конечно. Я законопослушный гражданин.

– Спасибо вам огромное. – Я благодарно пожал ему руку. Затем вновь упаковал бутылку и положил ее в кейс. Оставляя свою визитку, я сказал:

– Жизнь часто непредсказуема. Если вам понадобиться любая помощь… любая! Звоните мне без стеснения. Я ваш должник.

Мы вышли из подсобного помещения и прошли в торговый зал.

Повернувшись к своему спасителю, я сказал:

– Да, мне хотелось бы приобрести у вас эти два вида вин. Это возможно?

– О! Конечно! Только «Furtiva lagrima», молодой человек, надо смаковать в компании с красивой, молодой дамой, – он весь как-то сразу сник, густой баритон стал глуше. Вероятно, ему уже не с кем было разделить удовольствие от смакования особенно чудесных образцов своей продукции.

Расплатившись и положив вино в кейс, я еще раз поблагодарил мистера Корбелли и, тепло попрощавшись, вышел из магазина.

Погода испортилась: накрапывал дождь и, похоже, он вскоре мог усилиться. Но меня это обстоятельство совершенно не волновало и не огорчало: радость от осознания подтверждения основной версии переполняла меня, и никакой ливень не мог погасить мои чувства.

Мне хотелось долететь до Центра, хотя я немного сомневался, что такой вариант возможен. Пришлось тащиться на такси, а если учесть, что на этот раз за рулем машины флегматично тупил толстый водитель, которому я бы не доверил и трехколесный велосипед, мое ликование трансформировалось в «христианское всепрощение» натовского миротворца, насаждающего демократию с огнеметом в руках; мне пришлось крепко держать себя в руках, чтобы твердолобый толстяк не «огреб» увечий раньше времени. Хотя мы и так нарывались на аварию из-за его брюзжания и плохой реакции, но в этот день удача явно решила мне составить приятную компанию.

Миновал пустую приемную (Джейн, наверно, ушла на ленч) и, приоткрыв дверь кабинета, сделав вид, что постучал, я просунул голову в образовавшуюся щель. В кабинете Макс и Фрэнк что-то бурно обсуждали. Увидев меня, они прервали полемику и посмотрели на меня с такой надеждой в глазах, что мне стало неловко за свою притворно скорченную в глубокой скорби и печали физиономию. Я прошел к столу и уселся в кресло, стараясь не рассмеяться. Мои приятели-партнеры молчали в застывших позах с мрачными лицами. Продолжать их мучения было слишком жестоко. Я не садист, они не мазохисты. Какие между нами могут быть трения? И я сказал, улыбнувшись:

– А я не один!

– А с кем? – изумился Макс. Фрэнк настороженно молчал. В некоторых моментах он знал меня лучше, чем Адлер, поэтому более тщательно оценивал выражение моего лица, ожидая либо приятный сюрприз с нехорошим подвохом, либо – наоборот, и парень пока не знал, что лучше. В этой непростой ситуации необходимо было посочувствовать Максу. И, обратившись к нему, я радостно, как школьник, продекламировал:

– Я приехал с удачей и отличными новостями. – Я замолчал: пока еще было рано излагать все. Обратившись к Адлеру, я промолвил: – Макс, мне нужно сделать несложный анализ вина, которое я купил, и сравнить его с имеющимся образцом. – Достав из кейса две бутылки, я поставил их на стол. А затем одну из них, в которой находилось обычное вино «Rugiada di mattina» («Утренняя роса»), передал Адлеру. Тот кивнул понимающе.

– Это сделать несложно, – констатировал Макс. – Оформить заказ на миссис Старлингтон?

– Да, как и предыдущие, – попросил я.

Захватив бутылку, Макс вышел из кабинета. Я сделал себе кофе и уселся за стол напротив Фрэнка. В ожидании Макса и болтая с Тодескини ни о чем, я продолжал размышлять над всеми фактами, которые нам удалось собрать к сегодняшнему дню.

Адлер пришел спустя десять минут: анализы, о которых я ее просил, не представлялись сложными.

Он молча положил передо мной распечатки результатов и посмотрел на меня, не скрывая любопытства.

– Как я вижу по результатам химического анализа, твоя версия подтвердилась? – риторически спросил биохимик.

Внимательно прочитав текст, я внутренне возликовал, хотя и до возвращения Макса был уверен в своей правоте. Полминуты я молчал: все же толика тщеславия присуща и моей натуре. Мне бы хотелось послушать их версии, тем более что все факты, впрочем, как и мои подсказки, им были известны. Не то, чтобы мне так хотелось аплодисментов, просто было бы неплохо им самим сделать дополнительные шаги в нашем расследовании. И потом: мне следовало бы обсудить свою версию с ними, потому что я мог чего-то не учесть или не увидеть. Да мало ли что… Один ум – хорошо, а несколько – уже объективнее.

– Время у нас еще есть, – произнес я, – во всяком случае, полчаса – точно. Я сейчас изложу свою версию, потому что могу ошибаться, а этого мы допустить не можем. Задавайте по ходу рассказа вопросы, чтобы я ничего не упустил.

Итак, считаю, что отравительница (именно она, а не он) не собиралась никого убивать, во-первых, а, во-вторых, серьезное расследование и вообще любая шумиха ей совершенно были не нужны. Скажу больше, она была уверена, что расследование будет неофициальным. – Я замолчал, ожидая вопроса. И он последовал от Фрэнка:

– Почему она была в этом уверена?

– Надо знать Элизабет Старлингтон, – пожал я плечами, – она всегда пыталась избежать скандалов и прочий неприятный ажиотаж. Вы заметили, как ограждали всю журналистскую братию от проникновения на прием? Аккредитацию получили лишь избранные или угодные. Но об этом качестве миссис Старлингтон знают очень немногие. Это секрет.

– Ну в этом отношении она совсем не одинока, – прокомментировал Фрэнк.

– Но ты сказал, убийство не планировалось. И это, по-твоему, самое важное, ведь так? – спросил Макс.

– А вы как думаете? – задал и я провоцирующий вопрос.

– Я согласен с тобой, – ответил Адлер.

– Почему? – удивился Тодескини. – Из-за выбора препаратов, которые могли привести к смерти?

– Да, – подтвердил я. – Где была гарантия того, что после всего торжества, под утро, Линда вдруг решит выпить еще бокал вина? Вероятность, конечно, была, но не стопроцентная. Представьте, она пошла в душ, возвращается и ложиться спать, оставив вино для следующего раза, который может состояться неизвестно когда.

– Логично, – согласился Макс.

Фрэнк тоже угрюмо поддакнул.

– В общем, ты пришел к выводу, что этот спектакль был организован для запугивания соперниц? Как следствие магического обряда? – задумчиво спросил Фрэнк, дополнив: – И эту «шутку «проделала глупая Эмма?

– Предполагаю, что она даже на такую проделку не способна, и, конечно, не по моральным соображением, а в силу недалекости ума. – Замолчав, я посмотрел на Макса (тот должен был догадаться). Но и Фрэнк не собирался уступать в состязании на логику и медленно, полуутвердительно проговорил:

– Ты несколько раз говорил: все дело в вине, вернее, в том, что оно было открыто раньше. Так?

– Да, – ответил я.

– Может, чтобы сразу поместить туда лекарства? – Фрэнк задал вопрос и, поднявшись из-за стола, захватил свою чашку и направился к кофеварке.

– Фрэнк, подумай. Ты задумал, скажем, «несерьезное «отравление и знаешь, что твоя жертва любит определенный сорт вина, достаточно дорогого, к тому же она собирается отмечать свой день рождения. Почему бы не подарить имениннице бутылочку любимого напитка? – спросил я и тоже встал из-за стола, чтобы размять мышцы.

– Верно, – ответил Тодескини.

– А есть ли вероятность того, что твоя предполагаемая жертва выпьет отравленный презент в ближайшее время? – спросил Макс.

– Есть, но небольшая, – заметил Фрэнк. – Но когда отравитель понял, что можно растворить яд в уже открытой бутылке вина, то… – он растерянно замолчал.

– В таком случае нашему «Борджия «не пришлось бы менять бутылки. И второе, настоящий яд можно было бы аккуратно вспрыснуть в бутылку через пробку при помощи шприца. Для этого ее даже незачем открывать. Впрочем, настоящий яд приобрести все-таки сложно, но опасен тот факт, что затем легко вычислить способ его приобретения отравителем.

– А ты нашел этому объяснение? – разозлился Тодескини. Однако ответить я не успел, за меня это сделал Адлер:

– Думаю, да.

– Ну тогда рассказывай! Хватит меня допрашивать, – резко бросил Фрэнк, но быстро взял себя в руки и простонал: – Честно говоря, я с этой задачкой зашел в тупик.

– Макс, у тебя появилось соображение по этому поводу? – удивился я.

– У меня есть только одно предположение, глупое и смешное, хотя, как мне кажется, вполне реальное, – стеснительно пробормотал Адлер. – Может, нашей отравительнице просто захотелось выпить накануне?

– А больше ничего содержащего этанол у нее в хозяйстве не было, – скептически прыснул Тодескини.

– Кстати, очень неплохая мысль, Макс. Напрасно ты смеешься, Фрэнк. И ты, коллега, полагаю, ближе к истине, чем думаешь, – обратился я к Адлеру и направился в другой конец кабинета, чтобы приготовить себе чашечку кофе. Возвратившись на место, я обратил внимание на выражение лиц моих приятелей, которые отнюдь не излучали дружелюбие. Даже физиономия Макса выражала недовольство. Подождав пока я усядусь, он сказал спокойным, но достаточно прохладным голосом:

– Марк, время, знаешь ли, не ждет. Расскажи нам свою гипотезу, можешь при этом объяснять ход своих мыслей. А что нам будет непонятно, мы потом спросим. – Он чуть сердито прищурил глаза. – Только избавь нас от этого экзамена. У нас другая специализация, если ты об этом еще помнишь.

– Вот именно, – поддакнул Фрэнк. – Я уже есть хочу, а ты, Марк, устроил здесь демонстрацию своих аналитических способностей. Мы с Максом не собираемся писать книжку о твоих расследованиях. Так что побереги свой запал для последователя Конан Дойла, если, конечно, таковой встретится на твоем героическом пути.

Неловко усмехнувшись, я виновато опустил голову и смущенно проговорил:

– Ладно, друзья. Извините. Я не хотел вас обидеть.

– Да чего уж там, рассказывай, – благосклонно улыбнувшись, великодушно позволил Тодескини.

– Хорошо, но мне придется повторяться и, возможно, не раз.

Глотнув кофе, я стал рассказывать:

– С самого начала этого расследования с отравлением у меня возникло ощущение розыгрыша, целью которого был совсем не то, что нам показали…

– А что нам показали? – перебил меня Фрэнк. – Ты хочешь сказать, что не Линда была целью этого покушения?

– Фрэнк, я бы просил тебя пока меня не перебивать – могу потерять нить рассуждений. Смыслом этой затеи была не мисс Доэрти… – печально усмехнулся я, сделав драматическую паузу, а затем продолжил: – Все должны были поверить, что Энн хотела убить свою кузину, поэтому цель этой операции состояла в очень серьезной дискредитации мисс Старлингтон, вследствие которой отмыться Энн почти не представлялось бы возможным. Я сразу не поверил, что эта девушка может быть причастна к такой афере. Такие, мягко говоря, «шутки» не вписываются в ее психологической профиль, хотя, думаю, многие способны на убийство, но это происшествие не тот случай. Мисс Старлингтон умна, и такие очевидные улики против себя она оставлять бы не стала. И какой мотив? Линда не стояла у нее на пути, так как именно у Энн были все законные возможности стать преемницей семейного бизнеса, да и Эдвардом она пока еще не успела сильно увлечься. Обычная ненависть? Месть? Эти мотивы в отношении Энн, я бы вообще не стал рассматривать. Мне все-таки доводилось общаться с ней и, можете мне поверить, она сейчас вполне удовлетворена своей жизнью и не собирается подвергать свой статус-кво воздействию таких разрушительных, как ненависть и месть, эмоций. Размышляя над возможными кандидатурами на роль преступника, я пришел к выводу, что таковой просто нет. И для такого утверждения у меня есть основания. Для совершения серьезного преступления необходимо сочетание нескольких аспектов, главными среди которых являются: мотив, личностные качества преступника и возможность совершения преступления. А в нашем случае даже нормального мотива не отыщешь. Эмма слишком глупа и она решила устранить соперниц другим способом, разослав им письма с засохшими цветками. Очевидно, такой способ ей порекомендовала Мирел. Эта картина как раз в духе этих дам. Джулия и Кейт достаточно умны, чтобы таким способом расправляться со своими врагами, тем более по большому счету они вовсе не являются соперницами ни Эммы, ни Линды. Их легкий флирт с Эдвардом – игра, своего рода дразнилка для окружающих. Девушки весьма авантюрные по своей натуре, а интрига им необходима как средство от скуки. – Я пожал плечами и посмотрел на своих друзей. Те слушали внимательно, и их лица, судя по всему, «разделяли» мое мнение. Воодушевившись таким пониманием, я продолжил: – И нет ничего лучше, чем подбросить немного дров в костер соперничества, пусть даже мнимого. Мне сразу показалось странным наличие достаточно веских улик, свидетельствующих о вине Энн Старлингтон. Отпечатки пальцев на анонимном письме и след ее тонального крема на бутылке вина… зачем искать кого-то еще? Если все и так ясно. А мне в таких случаях далеко не все понятно. Поэтому я и решил в самом начале расследования рассмотреть версию, что целью преступницы была мисс Старлингтон: опорочить Энн в глазах родственников и общественности, лишить ее всех привилегий и вновь подвергнуть остракизму. «Новая «Энн вызывала зависть у многих и, не исключено, даже ненависть. А тут еще Эдвард обратил на нее пристальное внимание. – Я замолчал, отхлебнув остывший кофе. – Да и выбор способа убийства достаточно сложный: в подготовке такого специфического преступления, как отравление, нельзя полагаться на случайность. А если бы Линда не стала бы пить вино? Она отнюдь не слыла алкоголичкой. Как-то неубедителен такой расклад. Это как «русская рулетка»: повезет – жертва выпьет отравленный напиток, не выпьет – значит, не судьба. Чтобы подменить бутылку – надо знать код двери (хотя это не так трудно). Кто мог знать, что в конце вечеринки Линда закажет бутылку вина и выпьет из нее бокал?

– Никто, кроме самой именинницы, – ответили Макс с Фрэнком одновременно.

– Вот именно. А кому больше всего мешает Энн? Линде. Мисс Доэрти никогда не любила свою кузину. Мне об этом когда-то говорила сама Энн. Но тогда она еще не составляла для Линды серьезной конкуренции. Юная мисс Старлингтон была заторможенной, закомплексованной девушкой, не блиставшая красотой и гармонией форм, успев за короткое время разочаровать всех, в том числе и миссис Старлингтон. И если бы Энн не изменилась так принципиально, не думаю, что у нее были бы шансы претендовать на серьезное положение в местном истеблишменте. Да и Минерва вряд ли сделала бы на нее ставку в семейном бизнесе. Ведь, смотрите… – Я азартно всплеснул руками и нечаянно задел свою чашку с остатками кофе. Темная кофейная жижа выплеснулась на блюдце, но несколько густых капель застыли на терракотовой поверхности стола. Макс недовольно поморщился, но промолчал. Я взял бумажную салфетку и вытер кофейные пятна. На столешнице остался размытые разводы, а мне пришла в голову мысль: как можно устроить ловушку, хотя какой-то, четкой связи, возникшей идеи с грязными следами на столе я не усматривал. Странные ассоциативные игры иногда посещают мою голову… Мои размышления длились несколько мгновений, и нить своего монолога я не упустил. – Так вот, продолжу свои размышления о мисс Доэрти. Будучи подростком, она попадает в богатый дом тетки, получает образование, хорошую работу и отличные перспективы на будущее. Если бы тогда Энн не была такой закомлексованной – Линда могла бы воспринять свою кузину, по-видимому, все же лучше, чем это произошло в действительности. А так… длительное время бедная Энн была своего рода изгоем. К этому факту многие привыкли, а уж Линда так вообще видела свое будущее в сказочном свете. И тут все ее надежды и мечты на счастливую жизнь рассыпаются в одночасье: домой возвращается Энн, красивая, уверенная в себе девушка, которая вдруг стала показывать твердость характера и демонстрировать свою отличную память. Все меняется, в том числе и перспективы мисс Доэрти на блестящее будущее. Планы на брак с Эдвардом Крайтоном рискуют трансформироваться в эфемерную, несбыточную фантазию. Что в такой ситуации может предпринять женщина? – Я обратился к своим внимательным слушателям.

– Все зависит, бесспорно, от ее личностных качеств, – ответил Макс. Фрэнк молча кивнул.

– Конечно, – продолжил я. – Кто-то предпочтет честную борьбу, не опускаясь до интриги или до откровенной подлости. Но, уверен, мисс Доэрти не относится к этой категории достойных женщин. Хотя бы потому, что нормальное соперничество требует серьезной работы над собой и времени, однако самое главное – оно не гарантирует успех предприятия, тем более если соперница заведомо представляет собой более предпочтительный вариант. Хорошо бы устранить такую помеху. Линда не хотела убивать свою кузину, она мечтала низвергнуть ее с той вершины, которую Энн смогла достичь. Да и убийство не так легко осуществить, а вот очернить вполне возможно. Поэтому мисс Доэрти и не хотела затевать серьезное расследование. Думаю, она предполагала, что тетка ограничится частным расследованием, задействовав свою службу безопасности. И если бы не результаты химического анализа, – я кивнул головой в сторону лежащих на столе листов, – то ограничились бы отпечатками пальцев Энн на анонимке, следами ее же тонального крема, знанием девушки кода замка каюты Линды. А мотив – ревность или месть. – Я взял со стола бутылку воды и налил немного жидкости в бокал, промочив горло, продолжил: – И оставались в тот вечер с мисс Доэрти Эдвард и Энн. Кстати, обратите внимание, в том мазке крема есть остатки целлюлозы, но нет потожировых следов. Как это возможно? Хотя, если представить, что отравительница была в бумажных перчатках, предварительно измазанных в тональном креме… Но это мне кажется маловероятным. Думаю, именинница под каким-то предлогом попросила кузину и Эдварда остаться у нее на некоторое время, попросив Кристофера открыть еще бутылку вина, и для видимости Линда выпила полбокала. Это организовать было несложно, как, впрочем, и все остальное. Мисс Доэрти не составляло особых проблем взять из принтера Энн лист бумаги с ее отпечатками, по той простой причине, что обе они живут в одном доме, к тому же кузины всегда изображали видимость нормальных взаимоотношений. Возможно, Энн при Линде и заправляла новой стопкой свой принтер, только вот печатать почему-то не стала… Быть может, ее отвлек телефонный звонок и она вышла, а Линда забрала первый лист, не исключено, что просто так… без задней мысли… Вдруг пригодится? Хотя можно было бы взять последний лист из стопки: на нем гарантировано были бы отпечатки нескольких пальцев рук мисс Старлингтон. Подозреваю, что впопыхах мисс Доэрти не сообразила сразу, ей просто представился случай. А уж взять крем ватной палочкой и перенести его на бутылку – тем более легко. Вот поэтому я и обнаружил в тональном креме микроскопические следы целлюлозы, но уже, конечно же, без потожировых следов.

– А почему она выбрала крем для кожи тела? – спросил Макс.

– Я думаю, Линда просто ошиблась, считая, что если Энн наносит этот крем на тело, то и на руках должны остаться следы.

– А разве это не так? – удивленно спросил Фрэнк.

– Так, – ответил я, – но обычно девушка делает эту процедуру после душа. А макияжем лица занимается позже, и уж, наверно, ей пришлось хотя бы раз вымыть руки. Линде нужно было бы взять тональный крем для лица. Вы же не думаете, что обнаженная девушка, намазавшись кремом, тут же станет открывать вино?

– В общем, да, хотя, вероятно, есть и такие, но, пожалуй, предложенный тобою вариант кажется мне более достоверным, – согласился Тодескини.

– Наверно, – пожал плечами Макс, потянувшись за бутылкой воды. – Этим, похоже, можно объяснить, почему анонимка не была напечатана, а состояла из вырезанных и наклеенных на лист фраз.

– Верно, – подтвердил я. – Чтобы не смазать отпечатки Энн. Значит, пока все, мною изложенное, кажется вам логичным? – спросил я риторически и попытался было продолжить свою речь, но тут Тодескини поднял руку, видимо, вспомнив свои школьные годы.

– Ну, это стало понятно, – сказал он. – А что с вином?

– Я к этому и собирался перейти. Чтобы было понятнее, отмечу, что не сам додумался до истины. – Заметив легкую тень злорадства, промелькнувшую на их лицах, усмехнувшись, я продолжил: – Честно говоря, я не мог понять: для какой цели бутылку открыли часов на восемь раньше. Как сказал Макс, что может нашей даме захотелось выпить? Я тоже об этом подумал, несмотря на некоторую комичность такого вывода. И вот сегодня мне приснился сон, будто бы я сортирую бутылки с вином разных сортов.

– И что? – прервал меня Фрэнк.

– Я знаком с Линдой достаточно давно, – спокойно и даже монотонно проговорил я, – как, впрочем, и ты, Макс. Эта девушка относится к категории рачительных и экономных дам, хотя и скупой ее не назовешь, конечно. Она не так часто заказывала у управляющего поместьем свое любимое вино. Оно достаточно дорогое. Задумав свое собственное отравление, Линда не захотела совершать кощунство: сыпать в такой божественный, к тому же весьма не дешевый, напиток смесь препаратов. Она решила заменить свое любимое вино на похожее с ним по органолептическим показателям, но более дешевое и заурядное.

– Но ведь Линда знала, что вино подвергнут токсилогическому анализу и обнаружится… – Макс растерянно замолчал.

– Правильно. Этот анализ выявляет наличие яда и его разновидность, да и то не всегда. Для того, чтобы определить конкретный сорт вина нужен либо органолептический анализ профессионального дегустатора или сомелье, либо сравнительный анализ с уже известным сортом напитка. Но кто будет пробовать на вкус отравленное вино? И зачем это нужно? Такой шаг, думаю, не пришел бы в голову Алексу или Фреду. Действительно, по логике расследования нужно выявить наличие яда в вине. Кто, по здравому размышлению, будет думать о сорте вина? Возможно, я бы тоже не сразу обратил внимание на тот факт, что содержание этанола в напитке меньше, чем нужно, из чего следовал вывод: бутылку вина открыли раньше, часов за восемь– десять до указанного официантом времени, закрыв затем его обычной, негерметичной, пробкой… и то, очевидно, не сразу. И сегодня утром, анализируя свой сон, я подумал, может, в бутылку из-под дорогого вина налили более заурядный напиток. Целесообразно и экономно. Зачем же портить превосходный нектар? У меня возникла эта мысль, и я поехал ее проверять. – Я умолк, подразумевая свое моральное право на торжественную паузу. Обычно в театре, в этом месте, раздаются аплодисменты благодарных зрителей. К сожалению, мои друзья к этой категории не относились.

– А куда же Линда делала свое любимое вино? Оно ведь было открыто, – спросил дотошный Макс.

– Я думал об этом, – не очень радостно ответил я. – Она могла выпить, возможно, немного, не более бокала, а остальное перелить, например, в графин или фляжку… или вообще вылить, но это не вяжется с ее характером. Если бы я сообразил об этих подмененных бутылках там, на яхте, я бы уточнил у Кристофера, официанта, не было ли в баре номера графина, к примеру, с виноградным соком. Хотя некоторые дамы, как это кощунственно не звучит, иногда разбавляют вино водой, а декантация вина в другой сосуд – обычная норма. Может, Линда и проделала этот вариант.

– Марк, ты не думаешь о том, что иногда ведешь себя неприлично? Твой монолог весьма затянулся, – усталым голосом произнес Фрэнк. – Я уже не говорю о голоде… но мне почему-то вспоминается та несчастная китайская наложница. Ты же не желаешь мне такой участи?

– Хорошо. Я с тобой.

Мы вышли с ним из кабинета. Макс остался на своем месте, задумчиво вычерчивая на листке бумаги какие-то схемы – вероятно, пытаясь найти в моем изложении произошедших событий слабые места.

Возвратившись, мы уселись за стол, и я продолжил:

– Мою версию подтвердил хозяин магазина, указав на снимок мисс Доэрти среди нескольких фотографий кандидаток на роль Лукреции Борджии, правда, отметив, что на фото у нее другой цвет волос, и уверенно добавил: тогда покупательница была в парике.

– Такой наблюдательный? – удивился Макс.

– Человек, имеющий дело с алкогольной продукцией, в том числе с элитными сортами вин, должен обладать эстетическими вкусом, – заметил я. – К тому же мистер Корбелли акцентировал мое внимание на том, что девушка была дорого и стильно одета, а парик смотрелся весьма дешево. И купила эта странная леди две бутылки вина, относящихся к различным ценовым категориям. Кстати, любимое вино Линды, – я кивнул на стоящую на столе бутылку «Furtiva lagrima» («Украденная слеза»), мы сможем продегустировать сегодня вечером.

– Вино, Марк, это сугубо женский напиток. Мы предпочитаем нечто другое. Правда, Макс? – обратился к биохимику Фрэнк.

– Ну хорошо. Тогда мы проведем эту дегустацию вдвоем с Энн Старлингтон, – усмехнулся я.

– Ничего себе! Почему ты сразу не огласил все условия задачи? – возмутился Тодескини. – Марк, ты вообще пользуешься своим служебным положением! – Столько времени потратили на досужие разговоры! Ведь тебе же все было ясно с самого начала, Марк! Ты просто садист! Не буду с тобой разговаривать ближайшие пятнадцать минут! – негодующе прорычал Фрэнк.

– Надеюсь пережить это обстоятельство с наименьшими потерями для своей психики, – ответил я, смеясь.

Подорвавшись из-за стола, Тодескини стал возбужденно вышагивать по кабинету. Успокоило его известие, что мы отправляемся на ланч.

Отправившись в уютное кафе по соседству, мы заказали по овощной закуске, ростбифу с отварным картофелем и кофе латте.

За едой я подвел частичные итоги расследования, потому что до победного финала было еще далеко. Оставалось самое сложное. Улики против мисс Доэрти были косвенные. Обыск, может быть, и принес бы дополнительные улики, а, возможно, и нет. У нас возникла идея, хотя ее претворение в жизнь было делом нелегким. Но другого выхода мы не видели.

* * *

Линда Доэрти ничуть не возражала провести предстоящий вечер наедине с телевизором. Первый день отпуска – можно просто побездельничать и помечтать. Даже Эдвард был ей сейчас не нужен: уж очень деликатный повод для такого торжества, можно сказать, интимный праздник, требующий одиночества. Хотя полной и окончательной победы придется еще немного подождать, но самая сложная часть плана была выполнена вполне успешно. Ее немного беспокоил тот факт, что тетка привлекла к расследованию Марка Лоутона, это стало для Линды не очень приятным сюрпризом. Она-то пребывала в полной уверенности, что Минерва списала его со счетов: проведенное им расследование смерти Лоры Кэмпион не дало никаких результатов, а Элизабет игнорирует непрофессионалов и неудачников. «Но мне, – думала девушка, – не стоит волноваться. Слава богу, в нашем окружении не наблюдается ни мисс Марпл, ни Шерлока Холмса. Все отлично продумано. Незачем себя накручивать. Пора и отдохнуть! Я этого достойна!» А победный финал они отметят вместе с Эдвардом.

Линда щелкнула пультом от телевизора и пригубила свое любимое вино.

…Засыпала девушка в приятных мечтах о медовом месяце с любимым мужчиной, раздумывая, где они его проведут: на Карибах, в Нью-Йорке или Париже?

Но спала она беспокойно, не раз просыпаясь за ночь, а уже под утро ей привиделся какой-то странный и страшный сон. Вновь яхта и вечеринка. Ее окружают Энн, Фрэнк, Марк, покойная журналистка Лора Кэмпион и еще какие-то люди. Линда пьет вино, вкусное и прохладное, но вдруг девушка вспоминает, что оно отравлено, и сразу ощущает, как яд замерзает в ее сосудах и сковывает тело, и вот уже лед прожигает ее сердце, разрывая его на куски. Девушка истошно закричала и проснулась. Было еще темно, и она не сразу поняла, где находится. Несколько минут Линда приходила в себя, и постепенно ее глаза стали узнавать привычную обстановку. Все вдруг стало понятно: ей просто приснился кошмар. Вздохнув от облегчения, дрожащей рукой девушка потянулась к ночному светильнику, висящему над изголовьем кровати. Теплый розовато-абрикосовый свет немного успокоил Линду, но тревожное состояние не спешило в нем растворяться. Нервная дрожь стала постепенно утихать, как вдруг заболело сердце, никогда ранее ее не беспокоившее, а затем разболелась голова, что тоже было необычным явлением в ее жизни. Настенные часы тихо и мелодично пробили: пять утра. Надо было попытаться заснуть, иначе она целый день будет чувствовать себя разбитой. Выдвинув ящичек прикроватной тумбочки, девушка вынула оттуда упаковку со снотворным (никогда его не употребляла, но на всякий случай приобрела), стакан с водой стоял тут же, приготовленный с вечера. Пить среди ночи ей хотелось часто, а уж после двух бокалов вина – тем более. Но сейчас жажду утолить не удалось. Хотя выползать из постели, чтобы наполнить стакан водой тоже не очень-то хотелось, правда, не из-за лени, а из-за страха. Хотелось, как в детстве, закрыться одеялом с головой и спрятаться от всего мира.

С трудом Линде все же удалось заснуть. И проснулась она вполне отдохнувшей, будто бы и не было никакого ночного кошмара.

Солнечные лучи были даже слишком яркие для осеннего утра, но это обстоятельство принесло девушке дополнительную радость, некий бонус для поднятия настроения. День обещал быть чудесным по всем приметам. Да и личных поводов для радости было тоже немало, чтобы волноваться из-за неприятных снов. В свете солнечного утра ночной кошмар преломился, размылись его страшные очертания, тревога бесследно растворилась в золотистом ореоле наступающего дня.

Девушка бодро вылезла из постели и сладко потянулась, чутко прислушиваясь к организму: ничего не болело. Может, ей привиделись головная и сердечная боли? Видимо да. Стоит ли над этим думать, когда чувствуешь себя замечательно? Проблемы нужно решать по мере их возникновения.

Окончательно успокоившись, Линда прошла в ванную, энергично умылась и почистила зубы, решив принять душ после небольшой пробежки. Достав из шкафа тренировочный костюм и облачившись в него, девушка рассмотрела свое отражение в зеркале. Вроде бы похудела немного, но даже если и нет, выглядела она вполне привлекательно. Улыбнувшись и завязав шнурки на кроссовках, Линда отправилась в парк.

Воздух освежал, но мягко и уютно. Небо было чистым и голубым, а парк очаровывал сочностью и яркостью осенней палитры.

Неспешный бег и приятные мысли сделали свое дело. Линда чувствовала такое ощущение радости и счастья, какие нечасто ее посещали в последнее время.

Напевая простенький мотивчик и стоя в душевой кабинке под хлесткими горячими струями, она вспоминала свои встречи с Эдвардом. При одном только воспоминании о нем, его глазах, улыбке, голосе – ее переполняло счастье, пронзало острое чувство радости. Но сегодня она не могла в полной мере наслаждаться этим состоянием: незаконченность рискованного предприятия все же мешала расслабиться и игнорировать нередко возникающие тревожные мысли и страхи, тем более что от нее уже ничего не зависело. Вдруг она все же не учла какую-нибудь мелочь, которая может разрушить такую красивую конструкцию? В конце концов Линда запретила себе думать о плохом и суетиться без всяких на то оснований. Пока все идет как надо. Если бы это было не так – она бы об этом уже узнала.

Облачившись в теплый домашний костюм, Линда прошла в свою небольшую, совмещенную с гостиной, кухню. В последнее время она редко завтракала в большой столовой, где сложно противостоять соблазну съесть что-нибудь вкусненькое, заведомо лишнее и калорийное. А на своей кухне все организовано поскромнее: можно обойтись свежевыжатым соком, чаем и тостом.

Она удобно уселась в кресле, предварительно соорудив себе мизерный завтрак, которым могла насытиться разве что небольшая кошка, и принялась за еду.

По телевизору транслировался какая-то старая комедия, совсем не смешная, но девушка стала смотреть ее с большим интересом: нелепые ужимки и гримасы героев вызвали жалость, однако тешили ее тщеславие. Разве такую игру можно назвать талантливой? Вот она смогла бы! И при других жизненных обстоятельствах можно было бы направить свои усилия для того, чтобы состоятся на актерском поприще. Нет, все сложилось просто отлично! Она еще молода, и если будет обладать достаточными средствами – еще многое успеет. Первая составляющая этих возможностей пока еще есть в ее арсенале, но время так быстротечно, а вот, чтобы достичь второй, финансовой, составляющей, надо очень постараться, хотя она и так сделала немало в этом направлении.

День прошел в приятных хлопотах: шопинг по торговым бутикам, неспешный ланч в «Молекуле», салон красоты, фитнес-центр… «И кто сказал, что не в деньгах счастье? Не было бы у меня таких возможностей, смогла бы я получить столько радости?» – размышляла она, раскладывая и развешивая свои многочисленные покупки. Конкретных планов на отпуск у нее пока не было, и на то была своя весомая причина. Девушка собиралась окончательно разобраться со своей кузиной. А после… у Линды с миссис Старлингтон должен будет состояться, безусловно, серьезный разговор. А как по-другому? Хорошо зная свою тетку, мисс Доэрти не сомневалась, что та устроит дочери-преступнице грандиозный скандал, лишив Энн всех возможных привилегий. А эта дрянь должна будет благодарна своей матери, что та не засадит ее в тюрьму! Миссис Старлингтон, несомненно, приложит все свои силы и возможности, дабы замять масштабный семейный конфликт. И когда Минерва успокоится и примет решение (а это случится быстро, по прикидкам девушки – на все про все – не более трех часов), то тетка, конечно же, постарается любыми способами загладить вину своей дочери-злодейки перед Линдой… Что будет дальше, девушка особо не задумывалась, потому что конкретные шаги Минервы в реальности могут превосходить все самые смелые мечты и планы мисс Доэрти.

К вечернему чаю девушка купила себе совсем крошечное пирожное. Скромно поужинав, она прошла на кухню и сварила себе чашечку кофе. Линда возвращалась в гостиную, когда услышала приятный рингтон своего айфона. Имя абонента ее достаточно удивило. Быстро вспомнив версию, которой она должна была придерживаться, девушка ответила, стараясь, чтобы ее голос прозвучал естественно (не помешает тренировка своих актерских способностей):

– Привет, Энн, – достаточно радушно сказала Линда (даже притворяться не пришлось – предвкушение собственной победы и скорое поражение главного врага настроило ее на искреннюю радость).

– Привет, – ответила та ровным холодным тоном, подумав, что излишняя самоуверенность Линды может в конце концов сыграть против нее же самой. – Ты одна?

– Да. А ты уже возвратилась? Хочешь зайти?

– Нет, я в Лондоне. И думаю, что ты тоже захочешь сюда приехать.

– Ты приготовила мне сюрприз? Надеюсь, приятный? – спросила Линда, засмеявшись, но смех девушки, несмотря на все ее актерские способности, прозвучал несколько натянуто; да и в голове вдруг вспыхнуло тревожное предчувствие опасности. Однако она нашла в себе силы проявить твердость.

– Угадала, действительно сюрприз, но я сомневаюсь в его приятном содержании. Хотя тебе может и понравиться.

– Энн! Хватит строить из себя заговорщицу, – мисс Доэрти постаралась вложить в тон своего голоса надменную холодность и пренебрежение. – Или ты рассказываешь, или я иду заниматься более интересными делами, чем разговаривать с тобой ни о чем.

– Видишь ли, дорогая моя сестричка, возвратившись домой из своей долгой поездки, я решила подстраховаться – подлость твоей натуры, по моему твердому убеждению, не знает пределов – и поставила в своем крыле скрытые видеокамеры. – Сделав небольшую паузу, Энн продолжила: – Помнишь наш первый и единственный откровенный разговор за все время нашей «дружбы»? – едкий тон Энн не оставлял Линде сомнений, какой смысл ее кузина вкладывает в это слово.

– Помню, – вызывающе отрезала она.

– Ненависть, которую ты испытываешь ко мне, прорывает личину твоей родственной любви, и напоминает мне раковую опухоль. А тут еще интерес Эдварда ко мне мог натолкнуть тебя на всякого рода гадости. Зная о твоих выдающихся способностях ко всякого рода подлостям и интригам, я не хотела бы стать их мишенью. И меня, вероятно, мало что могло бы удивить, даже наоборот, изумило бы твое бездействие в сложившихся обстоятельствах.

После минутного молчания, напрочь забыв о лицедействе, Линда смогла выдавить из своего пересохшего горла:

– Что за чушь? Я не понимаю…

– Ты не понимаешь? Ну так, приезжай! Я тебе расскажу и даже наглядно покажу, как ты пыталась организовать мне офигительный сюрприз, орудуя в моей гостиной и ванной, – не повышая голоса, вполне буднично и даже приветливо парировала мисс Старлингтон.

Линда застыла, казалось, что все это происходит не с ней. Она получила сокрушительный удар, некое преддверие ее личного апокалипсиса. Энн говорила что-то еще, но ее слова звучали глухо, как сквозь толстый слой ваты, и смысл сказанного Линда понять уже не могла. Но знала она только одно: надо что-то предпринять. И первое, что возможно сейчас, – это выиграть время для того, чтобы найти выход.

– Что ты хочешь? – резко спросила мисс Доэрти. «Нет, меня так легко не сломить, – думала она. Опыт интриганства тренирует закалку принимать поражение, и при должном подходе направить ее, если уж не против врага, то хотя бы на то, чтобы помочь мне отвести от себя опасность на некоторое расстояние».

– Радует, что при всех твоих «достоинствах «ты неплохо соображаешь. Жду тебя завтра в ресторане «China Tang» не позже четырех часов дня. Ловлю тебя на мысли, что ты жаждешь угостить меня пирожными. Не исключено, что моя стройность в скором времени может вызвать у тебя разрыв желчного пузыря, – Энн позволила себе язвительную шпильку. Мелко, конечно, но как она об этом когда-то мечтала! Усмехнувшись, девушка участливо добавила: – Надо исправлять такую бесчеловечность с моей стороны.

– А если я не успею?

– Тогда я решу, что ты сделала свой выбор. Пока еще о твоем посещении моих апартаментах никто не знает, впрочем, эта оплошность легко исправляется. Ты же когда-то хотела стать киноактрисой. Документальный фильм с твоим участием в главной роли у меня, можно сказать, в руках. Уверена, твоя тетка, то бишь Минерва, получит искреннее удовольствие от его просмотра. Решать тебе.

Линда взглянула на большие настенные часы. Было всего лишь десять утра. Хорошо, что встречу кузина назначила на завтра, есть время подумать и что-либо предпринять.

Встав из кресла, она обнаружила, что ноги слегка дрожат и слабо поддерживают одеревеневшее тело. Трясущиеся руки, казалось принадлежали не ей, а какой-то древней старухе. Она вновь присела и занялась дыхательными упражнениями, пытаясь восстановить более или менее нормальное состояние. Время было, но оно так спешило кануть в Лету. Слегка успокоившись (никогда не надо поддаваться панике!), девушка подошла к мини-бару, вынув из застекленного буфета початую бутылку коньяка, решительным жестом плеснула небольшую порцию напитка на донышко бокала. А затем направилась к кофейному столику, захватив с собой панацею от многих проблем и неприятностей, в том числе и от тремора. Поставив бутылку и бокал на столешницу, Линда присела в кресло. Прежде всего нужно понять, что ей, этой гадине, нужно. Конечно же, не деньги. У Линды их не так много, как ей бы хотелось, а вот у Энн вполне достаточно. Придумать какой-нибудь гаденький шантаж кузина просто не способна: насколько помнит Линда, та всегда страдала морально-нравственными переживаниями по любому поводу. Что может быть еще?… Чуть подумав, девушка стала поэтапно вспоминать тот памятный разговор, состоявшийся после возвращения Энн домой. Конечно, тогда Линда сделала вид, что рада ее приезду. И весь семейный ужин, устроенный в честь возвратившейся девушки, мисс Доэрти натянуто шутила и пыталась показать Энн свою искреннюю любовь. Многие, кстати, в это поверили: ведь Линда отзывчивая и добрая девушка, да и сестры всегда производили впечатление, что питают друг к другу взаимную симпатию. Надо сказать, старалась только Линда, однако делала это вполне реалистично и убедительно, а Энн просто пассивно наблюдала этот многоактный спектакль. Что же касается мисс Доэрти – она чувствовала в молчании кузины презрение к своим потугам, а это не могло не задевать Линду.

И вот в тот вечер, когда они остались на террасе вдвоем, мисс Доэрти попыталась понять, какие отношения ей теперь нужно выстраивать с этой, ставшей совершенно другой, девушкой… Теперь, находясь с ней рядом, Линда стала ощущать странное чувство напряжения, будто бы в поле каких-то лучей, просвечивающих насквозь не только тело, но и мысли девушки. В тот период, когда ее «любимая «сестричка искала смысл своей жизни, мисс Доэрти наслаждалась жизнью без всякого поиска, хотя сейчас хорошо устроенная конструкция привычного жизненного уклада стала постепенно рушиться, как замок из песка. Она бы тоже уехала «что-нибудь» поискать, если бы обладала достаточными финансовыми возможностями. Нет, на обычные поездки и даже на двухлетнее проживание в любой стране у нее хватило бы денег, но ей нужны были путешествия, организованные на самом высоком уровне.

…В тот вечер Энн совсем немного рассказала о себе и о своей жизни вдали от родины. А затем, когда все разошлись, и Линда тоже хотела удалиться, решив, что пусть все идет своим чередом, кузина вдруг попросила ее задержаться минут на пять. Просьба Энн не могла ее не удивить, раньше они с сестрой редко оставались наедине, причем избегала таких моментов именно Энн. Вспоминая совместный период их взросления, мисс Доэрти всегда отмечала, что именно она, Линда, использовала любые моменты, чтобы тонко продемонстрировать свое превосходство. Окружающие не замечали ее игры, искренне считая, что девушка старается любыми способами расшевелить свою кузину, дабы вывести ту из заторможенного состояния. И вот в тот памятный вечер «новая» мисс Старлингтон нанесла ей очередной удар (первый случился при ее блистательном и эффектном появлении), разбив всю длительную и кропотливую работу мисс Доэрти…

Линда хорошо помнила заключительную речь своей кузины. Снисходительно усмехнувшись, Энн тогда сказала:

«Я поняла, что ты возненавидела меня в первый момент нашего знакомства, хотя тебе это удалось неплохо скрыть. Я было подумала, что ошиблась в тебе. Однако дальнейшее наше общение подтвердило мой первый вывод. Причины такой нелюбви лежат на поверхности, вдаваться в глубокий анализ этого явления мне не понадобилось. Все банально: я глупая и толстая, но богатая наследница, а ты умница и красавица, но бедная, вернее, не так богата, как того заслуживаешь. Несправедливо? Бесспорно! Надо ли это исправлять? Безусловно! Все шло просто отлично. И тут вдруг я решила изменить себя во всех отношениях. Взяла и посмела! Могло ли тебе это понравиться? Вопрос риторический. Так вот, я и решила поставить точки над i. Просто хотела поставить тебя в известность: твое настоящее отношение ко мне никогда не являлось для меня секретом. Конечно, я согласна, что не стоит афишировать нашу… «любовь», и я старательно буду поддерживать видимость родственной дружбы. Вот и все. Видишь, смогла уложиться в одну минуту. Да, хочу тебе еще сказать: у меня нет к тебе ненависти. Это очень сильное чувство, ты его не стоишь. Жизнь так прекрасна! Стоит ли ее растрачивать на недостойных людей!»

…И теперь вот такой ошеломительный удар! Как правильно тогда заметила кузина: нет ничего невозможного. Вот в этом Линда совершенно с ней согласна. И на этот случай мисс Доэрти тоже подготовила запасной вариант. «Не только ты, милочка, можешь думать о подстраховке», – громко и едко сказала Линда. Но в любом случае надо выслушать Энн и выведать, что ей известно. Догадаться, чего хочет ее праведная сестричка, несложно: Линде, по-видимому, нужно будет пойти к Минерве и покаяться во всех своих грехах. На большее у Энн не хватит воображения. «Я пообещаю ей все, – усмехнувшись, подумала девушка, – только вряд ли кузина сможет догадаться о моих истинных намерениях. Нельзя за полтора года стать умнее меня, будучи до этого достаточно глупой. А то, что она догадалась о моем притворстве объясняется ее неплохой интуицией, впрочем, это качество совсем не является залогом хороших мозгов».

* * *

Энн проснулась в семь часов утра от нервной дрожи: окончательно успокоиться за ночь от тревожных мыслей в свете своей предстоящей встречи с Линдой ей так и не удалось. Это было достаточно плохо: нельзя допустить, чтобы кузина заметила ее волнение. Но девушка знала это свое качество, как и тот факт, что такая дрожь странным образом проходит в момент наступления события, вызвавшего ее. Во всяком случае, так происходило с ней в последние пару лет.

Девушка блаженно потянулась на роскошных простынях, хотя не спешила устраивать ранний подъем, несмотря на насыщенную программу сегодняшних мероприятий. Прежде чем приступить к обычному утреннему туалету, можно было немного полежать и еще раз все обдумать. Вчера перед сном она не успела этого сделать, заснув быстро и как-то незаметно для своего перегруженного информацией мозга.

Все было бы замечательно, если бы Энн нашла договоренность со своим внутренним Я. А это нужно было сделать и как можно скорее. Не движет ли ее внутренними порывами желание мести?… Пожалуй, нет. Она сама оказалась в такой ситуации, что ей приходиться защищаться. А если бы все сложилось по-другому? Захотела бы она отплатить за то презрение и унижение, которые ощущала на протяжении многих лет? Быть может, очевидные результаты собственной успешности смогут примирить ее со своими внутренними противоречиями, а вместе с этим помогут преодолеть те негативные чувства, которые она сейчас испытывает к определенным людям? Неужели годы ненависти способны заразить душу и сознание вирусом распада? Зачем разрушать свою жизнь, потворствуя низменным желаниям? Ведь только сейчас она стала соответствовать тому образу, который рисовала себе когда-то некрасивая и глупая девушка-подросток. Кроме внешней красоты, появилась сила духа и внутренняя уверенность, запрещавшие Энн опускаться до такого недостойного поступка, как месть. Бог видит Все, тем более если Он в тебе есть! Кто из живущих на Земле людей может взять на себя Его Право карать или миловать?… «Нельзя цепляться за прошлое, – думала девушка. – Хотя с другой стороны – почему нельзя? Не держаться, конечно, за него, но и не забывать. Как же выбрать «золотое сечение «в противоборстве прошлого и настоящего, а как следствие этого – будущее?»

Постояв минут десять под горячим душем, Энн согрелась и спустя некоторое время напрочь забыла о своих переживаниях. Растираясь толстым махровым полотенцем, девушка с удовольствием заметила, что нервозное состояние и дрожь уже не беспокоят ее.

Накинув банный халат, цвета абрикоса, Энн расчесала влажные волосы таким образом, чтобы высохнув, они уже не нуждались в особой укладке, а затем заказала себе в номер завтрак. У нее было много работы, так что полдня предстоит занимать свою голову изучением документов, которые касались их семейного бизнеса. Ей нужно было доказать миссис Старлингтон, что все последнее время не прошло для нее бесполезно, и она многого достигла за несколько лет, а ее жизнь за границей только кристаллизовала и закрепила кардинальные изменения, произошедшие с Энн. Девушке действительно казалось, что в ее голове каким-то образом установилась новая, более совершенная, программа ее личностного развития. То, что с произошло с Энн можно назвать только чудом, которое бывает разве что в фильмах, да и то – фантастических.

Скромно позавтракав: кофе и половинка подсушенного рогалика – она принялась за изучение несметного количества ксерокопий разных документов, касающихся компании. Через некоторое время она обнаружила, что нелегкий процесс познания ее действительно увлек. Это обстоятельство удивило и даже немного позабавило Энн: такого она не ожидала. Впрочем, немного поразмышляв об этом факте, девушка почувствовала огромную радость, приправленную толикой сомненья. Радость состояла в том, что она – наконец-то! – нашла нужную область бизнеса, которая смогла ее заинтересовать, хотя недавно в поисках «своей ниши» ее мотало со стороны в сторону, как корабль, попавший в сильный шторм.

Три часа прошли незаметно, и Энн позволила себе перерыв на небольшой ланч, позволив себе чашку кофе с молоком и небольшой сэндвич с телятиной и сыром. Позвонила Кристель Ферра, а затем Марк, с которым разговор затянулся на десять минут. Бросив взгляд на часы, мисс Старлингтон поняла, что ей уже пора собираться.

…Спустя почти полтора часа Энн сидела в кабинке популярного детища известного ресторатора Дэвида Танга – ресторане «China Tang». Она приехала на целых полчаса раньше оговоренного времени, чтобы заранее занять нужный ей столик и немного осмотреться.

Потягивая свежевыжатый яблочный сок, она смотрела на огромный экран с живой картинкой Шанхайского залива, где курсировали джонки на фоне декоративных небоскребов. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Энн стала вспоминать известные слухи и факты, касающиеся этого ресторана. Заведение располагалось в помещении, которое раннее занимал клуб «Дорчестер «Мохаммеда Аль-Файеда, в подвале отеля «Дорчестера», ныне принадлежащего султану Брунея. «China Tang» был оформлен в имперском стиле: дворцовые лабиринты залов с антикварной мебелью и бесценными шелками. «Да уж… только веселые компании, которые здесь нередко собираются, не очень-то соответствует этому стилю и больше напоминает воровскую тусовку или сборищем мафиози. Хотя, может, они и есть ценители высокой кухни? Впрочем, по-видимому, нужно быть и впрямь крутым мафиози, чтобы оплатить трапезу в этом ресторане», – усмехнулась Энн. «Зато уж точно здесь нескучно: можно встретить и индийских магарани в сари, и невозмутимых боевиков в черной коже, и африканских принцев в национальных одеждах… готовая массовка для зубодробительного боевика. Но Дэвид Танг сказал, что ему нужна сенсация. Что ж, он этого добился. Мик Джаггер, Фил Коллинз и иже с ними тоже тут бывают, хотя и ужинают, по-видимому, на расстоянии от всей этой тусовки», – сделала вывод Энн, неожиданно почувствовав голод, но это желание легко объяснялось: два легких перекуса не могли заменить полноценный обед, впрочем, обычно волнение всегда лишало ее аппетита, а сейчас получается, что не в этот раз. Так почему бы и не поесть?

Спустя десять минут голод был утолен всего лишь одним салатом. Взглянув на свои часики и подумав, она заказала бокал шардоне. В ожидании вина Энн достала из сумки книгу о династии Борджиа. Вскоре рядом с яркой книжной иллюстрацией стоял бокал с вином. Весь этот натюрморт являлся частью продуманного плана, хотя тщательность его подготовки была весьма условной, так как времени для более лучшей организации этой встречи просто не было. Но все же устроители предстоящего действа постарались избежать любых случайностей.

Девушке прикрепили микрофон, и от проводков у нее зудело тело. «Да, – подумала она. – В фильмах все это делается легко и непринужденно, но вот в действительности организация такого процесса совсем не легкая задача». Чтобы отвлечься и забыть о зуде, Энн стала листать книгу, хотя ее мозг не желал вникать в жизнеописание нескучной семейки всемирно известных любителей куража, приправленного ядом.

К счастью, Линда все же не Мата Хари. И вообще, о том, чтобы обычной девушке догадаться о предстоящей постановочной беседе, нужно все же иметь кое-какое представление о методах, используемых в различных секретных операциях. К тому же ее кузина принципиально не изменила свое мнение об умственных способностях Энн.

Девушка вспомнила вчерашнее совещание. Когда Марк изложил ей все, что против нее затеяла Линда, она, конечно же, растерялась, но ненадолго: чего-то подобного Энн ожидала с момента своего возвращения домой; поэтому быстро взяла себя в руки и почувствовала настоящее облегчение: наконец-то появился шанс – все расставить по своим местам, тем более – ей окажут существенную помощь в этой «генеральной уборке». Марк, Фрэнк и Макс, похоже, попытались рассмотреть все непредвиденные моменты, разумеется те, которые можно было бы представить человеку с хорошо развитым воображением.

В конце совещания Марк отозвал мисс Старлингтон в сторону, чтобы задать последний вопрос и предоставить ей возможность отказаться от задуманного. Но девушка была настроена очень решительно, твердо сказав:

– Я не собираюсь прощать Линде такое. И не только ей. Вы же сами выразились, хоть и немного высокопарно, что «пора со всех сорвать маски». И вы знаете, Марк, я очень хочу принять в этом процессе непосредственное участие. Прошлое нельзя забыть, но его можно отпустить, поставив на определенном этапе жизненного пути жирную точку. Это отнюдь не месть: я просто не хочу, чтобы меня использовали в своих грязных играх.

– Мне понятно ваше желание, Энн, но сможете ли вы быть достаточно убедительной? Если мисс Доэрти почувствует вашу неуверенность или фальшь – сорвется весь наш план, и затем что-то быстро предпринять нам будет совсем не легко.

– У меня все получится. – Слова прозвучали резко, и девушка попыталась их смягчить: – Все должно пройти хорошо. Я верю в провидение и в высшую справедливость.

И сейчас Энн напряженно раздумывала, что можно будет сделать, если Линда не купится на эту уловку. Прошло уже двадцать девять минут, а кузина пока еще не появилась. Глотнув вина, мисс Старлингтон попыталась волевым решением снять нервное напряжение, однако этот процесс не хотел подчиняться ее сознанию; к сожалению, нередко гуморальная система управления человеческим организмом оказывается сильнее его воли. Спустя несколько минут, когда ей удалось разглядела среди других посетителей, вошедших в зал ресторана, Линду, она почувствовала – предстоит серьезная борьба. Кроме того, Энн прекрасно осознавала, что по любой оценочной шкале ее актерские способности соответствуют нулевой отметке. Правда, девушка хорошо понимала и тот факт, что если сегодня она «не раскопает» в себе задатки лицедейства – в самое ближайшее время у нее возникнут достаточно серьезные проблемы.

– Привет, – подчеркнуто вежливо сказала Линда, слегка улыбаясь. Она присела в кресло напротив. К встрече мисс Доэрти подготовилась неплохо: она облачилась в строгий контрастный черно-белый кардиган, однако графическая расцветка этого наряда не совсем соответствовала стилистическим предпочтениям Линды, обычно она выбирала более женственный и изящный образ, хотя и не всегда удачно компоновала цветовую гамму. Выбор ее сегодняшнего туалета однозначно говорил о том, что кузина настроена весьма воинственно. Об этом давал понять и ее несколько агрессивный макияж: черная подводка глаз, темно-зеленые тени и яркая терракотовая губная помада; светлокаштановые волосы девушки были собраны в строгий узел.

Просмотрев меню, Линда спросила у Энн:

– Так ты хотела, чтобы я угостила тебя десертом?

– Потом, – ответила мисс Старлингтон, неспешно промокнув салфеткой свои губы. – Сейчас можно бокал шардоне, если тебя не затруднит.

– Без проблем. Только мне интересно, а с какой стати я должна тебя угощать?

– Почему бы и нет?

– Ты собираешься меня шантажировать? – спокойно спросила Линда, надеясь, что ее голос прозвучал действительно равнодушно, на самом деле она сгорала от бушевавших в душе страстей, доминирующей из которых являлась ненависть. Нарочито медленно мисс Доэрти пролистала винную карту.

Ответить на вопрос кузины Энн помешал появившийся официант, которому Линда заказала два бокала вина.

– Шантаж – это, скорее, твой метод ведения дел, – ответила мисс Старлингтон, подождав, пока они останутся одни.

– Ладно, давай к делу, – жестко и надменно произнесла Линда. – С чего ты взяла, что я собралась устроить тебе какую-то подлость? Если я и заходила к тебе в твое отсутствие, то совершенно по другой причине: у меня действительно закончилась бумага для принтера и я взяла у тебя несколько листов, а ты была дома, кажется, плескалась в бассейне.

– Ну хорошо, пусть так. Скажу тебе честно. – Энн замолчала, будто бы собираясь с мыслями, а затем продолжила: – Ты знаешь, я врать не умею. Иногда я забывала включать видеокамеры, поэтому, вполне возможно, не все моменты твоих забав мне стали известны. – Энн чуть приподняла бокал с вином и посмотрела на кузину сквозь золотистую жидкость, усмехнувшись размытым очертаниям контуров ее фигуры, продолжила: – Допустим, ты приходила за бумагой. А образец моего крема для тела зачем тебе был нужен?

– Хотела его сравнить с моим, – просто ответила мисс Доэрти, подумав, что на этом все подозрения сестры должны быть исчерпаны. – Это ведь не криминал? – саркастически спросила она, сделав небольшой глоток вина.

– Нет, конечно. Возможно, я бы и не стала делать из этого проблему, но в воскресенье Фред взял у меня отпечатки пальцев и образец того же крема, сообщив при этом, что миссис Старлингтон получила анонимку. – Помолчав, иронично прищурив голубые глаза, девушка заметила: – Тебе не кажется, что какое-то уж очень странное совпадение?

– И не такие бывают странности. – Пожала плечами Линда, ощутив, как турбулентный поток страха омыл ее внутренности.

– Хотелось бы думать. – Энн задумчиво поправила прядь волос, упавшую на ее лоб. – Но не вызовут ли вопросы у моей матери и Фреда такие совпадения? И если бы дело было только в анонимке… Но тебя же хотели отравить, и ты тоже получила анонимное послание, а все найденные улики указывают на меня. И не могу сказать, что эти новости похожи на шутливый розыгрыш.

Удар был достаточно неожиданный и ощутимый. Линда заметно растерялась и побледнела, к сожалению, физиологические процессы плевать хотели на способности даже очень талантливых актеров. И мисс Доэрти явственно поняла: конечно же, ни Минерва, ни Фред, ни полиция не поверят в ее жалкие объяснения своего, как говорится, несанкционированного проникновения в жилище кузины. Нужно было договариваться с Энн во что бы то ни стало, иначе грянет катастрофа, думала Линда. Но вслух сказала:

– Что ж, можно, конечно, по-разному интерпретировать такое совпадение… но какое отравление?

– Линда, перестань! Сейчас-то зачем врать и изворачиваться? Я подслушала небольшую часть совещания, состоявшегося в кабинете миссис Старлингтон. И мне за этот проступок совсем не стыдно, потому что я сразу заподозрила что-то неладное. Я проследила, как Фред, Марк и остальные последовали в сторону апартаментов Минервы, и зашла в приемную… Конечно, кто же будет работать в уик-энд, кроме моей матери. Секретарша отлучилась, и мне удалось кое-что подслушать (это было ложью, но кто об этом знает?). Презрительно сузив глаза, Энн откинулась на кресло и холодно сказала: – Совпадение, говоришь… Ты целенаправленно хотела меня подставить, и это у тебя вполне могло получиться.

– Я хочу посмотреть все, что зафиксировали твои камеры. Кто знает, что еще ты сможешь оттуда высосать, мало-мальски подходящее для шантажа, – чуть успокоившись, скептически заметила Линда, сделав изрядный глоток вина.

– Я потом тебе ее отдам.

– Ты хочешь сказать, что не даешь мне никаких гарантий? – возмутилась Линда.

– Никаких, – усмехнулась Энн, но затем пояснила: – Твоя гарантия – мое слово. При любом раскладе ты способна выдумать различные варианты, к примеру, сказать, что я тебе не все показала и в будущем вновь смогу тебя чем-нибудь стращать… Ты же всех оцениваешь по себе и, возможно, так бы и поступила, не став раскрывать в каком-то противоборстве все свои карты. – Она замолчала, а затем твердо, глядя кузине в глаза, произнесла: – Ты меня хорошо знаешь, и если я дам тебе слово – несомненно, его сдержу.

Линда молчала, медленно потягивая вино. Затем тихо спросила:

– Чего ты хочешь?

– Думаю, ты знаешь. Я хочу только своей реабилитации. А для этого тебе нужно пойти к моей матери и честно ей признаться во всем. Мне кажется, это – справедливый шаг. Каждый должен отвечать за свои поступки, особенно за такие мерзкие. – «Беседа, похоже, слишком затягивалась», – подумала Энн. Настал момент, когда следовало бы что-то предпринять. Как говорил ей Марк, нужно предоставить Линде возможность сделать какую-нибудь ошибку. Хотя кузина может оказаться умнее и не воспользоваться таким случаем, но другого выхода нет. Придется воспользоваться тем, что Линда до сих пор убеждена в своем исключительном уме и проницательности. – Энн поднялась из-за стола, небрежно бросив: – Подумай, а я пока отлучусь в туалет.

Мисс Доэрти кивнула, бросив на кузину острый взгляд исподлобья.

«Если бы взгляд обладал убивающим эффектом – дойти до туалета мне было бы не суждено», – мысленно усмехнулась Энн.

Оставшись одна, Линда рассуждала недолго: «Гадина не блефует… откуда же еще можно узнать о моем посещении ее апартаментов? Такое не придумаешь. Хорошо, что она еще вчера намекнула об этом, дав мне возможность кое-что предпринять. Что ж, Энн всегда недооценивала меня, считая недалекой. Правильно она сказала, что за все надо платить. Змея нападает, если ее загнать в угол».

Она сделала глоток вина и поставила свой бокал буквально в дюйме от бокала Энн. Затем открыла свою сумочку и вынула оттуда айфон и маленький бумажный пакетик. Ее движения были естественны и быстры. Линда протянула руку с телефоном и пакетиком к стоявшим бокалами и в момент касания рукой одного из бокалов ловко, как фокусник, шевельнула пальцами, высыпав немного бесцветного порошка – тетродотоксина – в бокал своей сестры. (Вчера Линда целый день потратила, чтобы изучить подходящие яды и приобрести тот, который ей показался наиболее оптимальным в данном случае. От стрихнина и ризина по разным причинам пришлось отказаться. Тетродотоксин неплохо растворялся в этаноле, и его количество можно было рассчитать так, чтобы Энн умерла или превратилась в зомби(!) часов через шесть. Известно, что этот яд получают из иглобрюха, являющегося родственником рыбы фугу, к тому же он является основой для знаменитого «порошка зомби».) Затем она положила телефон на стол, а бумажный конверт с порошком возвратила в свой клатч и стала небрежно листать винную карту, решив заказать что-либо покрепче. В голове Линды пульсировала одна мысль: яд животного происхождения и отстроченного действия, если все получится, то Энн должна умереть ночью. «Нужно уговорить Энн уехать домой, каким угодно способом! А потом все подготовить к ее самоубийству. А вдруг она не захочет уехать в Старлингтон-Холл? Что-нибудь придумаю…»

Возвратившись к столику и обратив внимание на лежащий на столе телефонный аппарат Линды, Энн мысленно представила сцену, предшествующую его появлению, и невольно усмехнулась, взглянув на кузину. «Какая самоуверенность! Может, она считает, что ей все сойдет с рук? Нет, скорее всего, Линда считает, что разыграла свое мнимое отравление, не допустив ошибок, и, безусловно, никто ни о чем не догадался. И было бы все не так плохо, если бы не я со срытыми видеокамерами, существующими только в воображении Марка», – подумала девушка. Она пока не была уверена, что их план сработал. Но, возвращаясь к столику из дамской комнаты, она заметила благодушную улыбку помощника Марка, химика-лаборанта Скотта, сидящего неподалеку от них. Энн захотелось прыгать от радости: их план сработал. Хотя еще не все закончено.

Усевшись за столик, девушка приняла чуть озабоченный вид, но все же не смогла отказать себе в удовольствии иронично улыбнуться. Должна же она каким-то образом выразить свою победу над самовлюбленной кузиной!

– Ну хорошо, а что потом? Может, нам нужно будет поговорить о наших с тобой отношениях после моего, так называемого, покаяния во всех грехах? – поинтересовалась Линда, пристально глядя на мисс Старлингтон.

– Почему – нет? Видишь, получается, что компромат – неплохое средство для возможности компромисса.

– Я готова это сделать сегодня, чтобы не откладывать свои неприятности в долгий ящик. Но у меня одно условие…

– Какое? – удивленно приподняла брови Энн.

– Чтобы мы домой поехали вместе. Правда, я не сразу пойду к Элизабет, – Линда чуть засмущалась. – Я пойду на пробежку… К тому же мне надо настроиться на это…честно говоря, нелегкое признание.

– Я не против, – медленно проговорила мисс Старлингтон, мысленно пытаясь понять, что за новую игру устроила ее кузина.

– Будешь еще вино?

– Да я еще это не допила, – ответила Энн.

– Как хочешь. Закажу себе.

– Не стоит, мисс Доэрти, – сказал крепкий молодой человек, лет тридцати, в темном костюме, минуту назад сидевший за соседним столиком и, казалось, увлеченный чтением газеты. Он представился и улыбнулся. А затем Линда увидела приближающегося детектива Лоутона.

– Положите руки на стол, мисс Доэрти, – твердо произнес Марк.

– Я не понимаю… – пролепетала та, – это какая-то ошибка…

Глава 14

Нам крупно повезло: мы успели вовремя организовать спектакль. Почти в конце нашего самодеятельного представления мне позвонил инспектор Теллер с сообщением, что произведенный в апартаментах мисс Старлингтон обыск оказался результативным, и сейчас проводится экспертиза найденных улик. Я молча выслушал эти новости, сообщив, что мы выезжаем в Тауэринг-Хилл вместе с мисс Старлингтон и мисс Доэрти. Если Алекс и удивился этому, то никак этого не проявил.

Элизабет Старлингтон позвонила мне спустя десять минут. Мой разговор с ней был краткий, но продуктивный: наши с ней планы и цели на сегодняшний вечер совпадали.

Затем я позвонил Оливии Виар и Ларсу Слэйтеру, которые ожидали моего звонка. Предстоящая процедура, безусловно, не могла их радовать, но они все же осознавали, что не всегда возможно отыскать безболезненный выход из сложного положения, поэтому восприняли мою просьбу с должным пониманием и даже некоторым воодушевлением.

В Тауэринг-Хилл мы поехали на «форде» Макса. Скотт направился следом на своей «ауди».

Я уселся на переднее сиденье, а Фрэнк и кузины разместились на заднем, причем хакер почти вольготно втиснулся между девушками. Всю дорогу до «Олимпа» мы молчали, говорить, безусловно, было не о чем. Насколько мне было видно боковым зрением, Линда все это время смотрела в окно. Держалась девушка неплохо, и как мне представлялось, она все же надеялась на заступничество Элизабет; возможно, у Линды и были на то основания. Что ж, поживем – увидим, впрочем, я думал несколько иначе.

* * *

Минерва пригласила нас в частный салон своей империи, который открылся буквально несколько месяцев назад. Чтобы подняться на семнадцатый этаж красивого здания из тонированного стекла и прозрачного бетона, из-за которых на определенном расстоянии «Олимп» казался невесомым, нужно было пройти через турникеты отделанного мрамором холла и предъявить охране документы, удостоверяющие личность.

Семнадцатый этаж не поражал каким-то особым дизайном, но комфортным он, безусловно, был. Вдоль светло-голубых стен располагались удобные кресла и канапе такого же оттенка. В конце длинного коридора находился большой светлый зал с террасой из тиса и бангикара, обставленный стилизованной мебелью и оснащенный баром. В общем, здесь было все для того, чтобы расслабиться в приятной компании, погрузиться в уютную атмосферу роскоши и богатства, дабы неспешно отдохнуть от трудов праведных. Из огромных окон зала можно было окинуть взглядом весь город, и те, кто имел право наслаждаться здесь отменным шампанским, мог небрежно сказать, что жизнь, в общем-то, складывается неплохо…

Но в этот вечер, пожалуй, не все приглашенные Минервой гости с полным правом могли считать эту фразу справедливой по отношению к себе. Я и сам, честно говоря, был отнюдь не уверен, что смогу покорить сегодня в этом зале «свой» Олимп…

Нас ждали: администратор Джон Палмер провел нас на террасу. Вечер был теплый и такой выбор миссис Старлингтон меня порадовал. Все говорило о том, что предстоящее собрание пройдет в неформальной обстановке и будет в некоторой степени приемом. Как мне казалось тогда, именно такой вариант задумали Элизабет и Фред… Не очень ли жесткую расплату мы им подготовили? Но я отогнал от себя эти мысли. Ведь они, Минерва и Ко, возможно, собираются устроить совсем не мягкую расправу над Энн, причем публичную и унизительную. Впрочем, я был уверен, что миссис Старлингтон отнюдь не мстительна, потому что месть и ненависть – это по своей сути эмоции, а она никогда ими не руководствовалась в своей жизни. Просто таковы правила игры, и Минерва их соблюдала, даже если они не всегда ее устраивали.

Войдя на террасу, я сразу понял: предполагается прилюдная «порка», и мои недавние предположения оказались верны, хотя я все же надеялся на более скромное проведение предстоящей процедуры, однако миссис Старлингтон все делала масштабно… Объект этой кровавой и кровной экзекуции мне был хорошо известен. Назвать наказание «прилюдным «было очевидным из-за немалого количества собравшихся здесь людей, а «кровной»– в силу того, что многих присутствующих гостей связывали не только служебные, но и родственные отношения. Правда, не все родственники присутствовали на предстоящем семейном совете (хотя немалую часть собрания составляли сотрудники компании и несколько человек, не имеющих ни родственных отношений с семьей Старлингтон, ни с ее семейным бизнесом). Мне пришлось подкорректировать явную оплошность Минервы – и незаметно нажать «нужную» кнопку на своем смартфоне.

Поприветствовав нас (все остальные приглашенные уже заняли места), миссис Старлингтон предложила нам присесть.

Элизабет восседала почти в центре небольшого стола эллипсовидной формы. По правую руку Минервы в удобных креслах расположились Фред Хантер, Эдвард Крайтон и Анна Теллер, по левую – Алекс Теллер и сержант Джек Ричардсон. Чуть подальше от полицейских сидел Кристофер Парк, коммерческий директор компании и отец Джулии. Он немного дистанцировался от сержанта, выбрав в качестве «соседа» густое лимонное дерево. Седые брови финансиста были нахмурены, плотно сжатые тонкие губы казались лиловым швом на старом разрезе, выполненном не очень острым лезвием. На исхудавшем, костистом лице, за тусклым блеском очков, скрывались холодные жесткие глаза. При взгляде на него несложно было поверить в теорию Дарвина, в том ее аспекте, что акулы не такие уж далекие прародители человека. Длинный и худой, но с широкими плечами, конусообразным и лысоватым черепом, в зеленовато-коричневом костюме, цвета болотной жижи, он напоминал притаившегося в зарослях голодного аллигатора, готового заглотнуть любой движущийся предмет. Складывалось впечатление, что мистер Парк и спит в этом «болотном» наряде: костюм, рубашка, галстук. Длинные кисти рук семидесятипятилетнего мужчины прижимали к поверхности стола какие-то бумаги, царапая по ним желтоватыми крюкообразными пальцами. «Интересно, каким-таким чудом этот «красавец» смог передать вполне «симпатичные» гены своей дочери?» – Совсем некстати пришла в мою голову мысль, но мне удалось заставить «умолкнуть» свои размышления.

За спинами всех этих «судей», сквозь увитые зеленью символические стены, угадывалось небо, и даже при плохом воображении несложно было представить этих «инквизиторов» на фоне тюремной решетки, густо сотканной из колючей проволоки.

Все остальные приглашенные гости сидели в таких же удобных светло-коричневых креслах по обеим сторонам полукруглой террасы; здесь также были мобильные столики, уставленные бокалами, бутылками с водой и другими напитками. С этой небольшой части площадки открывался чудесный вид на лес и озеро. Безмятежность этой картины гипнотизировала и навевала умиротворение, но цель нашего прихода была далека от такого отстраненного созерцания.

С одной стороны дуги полукруга расположились Джулия Парк, Дэвид Старлингтон, Джеймс Локхарт и Эмма Старлингтон; с другой стороны – Кейт и Кристиан Стюарты (я не поверил своим глазам – Минерва пригласила своего самого главного конкурента! Может, Хантер или Теллер нарыли и на него какой-либо компромат?), рядом с которыми присели Энн, Макс, Скотт, Фрэнк и я. Линда, до сих пор пребывавшая в некой прострации, присела рядом с Эммой. Своими движениями мисс Доэрти напоминала заведенную механическую куклу. (Ее можно было бы пожалеть, но в моих глазах она этого не заслуживала. Зная ее изворотливый ум, я полагал, что сейчас она лихорадочно просчитывает в уме возможные варианты спасения.) Перед каждым из присутствующим стояли бокалы и бутылки с водой. Судя по всему, разговор предстоял долгий.

Подождав пока мы рассядемся, миссис Старлингтон обратилась ко мне:

– Мистер Лоутон, представьте нам, пожалуйста, пришедших с вами джентльменов.

– Это мои помощники и коллеги, – произнес я, поднимаясь. – Мистер Скотт Майсон, специалист по биохимическому анализу, мистер Фрэнк Тодескини, мой помощник.

Кроме того, к делу нам удалось привлечь независимого эксперта, мистера Макса Адлера, бывшего сотрудника полиции Большого Лондона. В настоящее время мистер Адлер возглавляет отдел биохимического анализа Центра молекулярной диагностики. Благодаря его помощи мы успешно закончили наши расследования.

– Что ж, замечательно. Будем надеяться, что сегодня мы разберемся с этим вопросом, а возможно, и с другими, – холодно начала Минерва. – Когда сегодня мисс Маршалл (личный референт Элизабет, но в большей степени формальный, в действительности – секретарша) разослала всем сообщения о предстоящей встрече, в них не указывались подробности повестки запланированного собрания. – Замолчав, она обвела всех присутствующих ничего не выражающим взглядом. – Понимаю ваше удивление из-за такого, можно сказать, несколько неожиданного совещания, к тому же в таком составе… поэтому попытаюсь сейчас все разъяснить. – Женщина задумалась. (Надо заметить, она редко использовала в своих выступлениях какие-либо заготовки.) – Поводом для организации этого собрания послужило преступление, имевшее место в прошедшие выходные, так что в связи с этим вы можете наблюдать здесь гостей, не являющимися нашими сотрудниками, но эти господа в той или иной степени были невольными свидетелями того неприятного инцидента. Что же касается количества времени, которое нам понадобится, это будет зависеть от мистера Хантера и мистера Лоутона, так как они проводили частное расследование случившегося. Мисс Доэрти, жертва неудавшегося отравления, отказалась от проведения официального следствия. Кроме того, мне хотелось бы этим вечером обсудить еще несколько вопросов, касающихся будущего нашего холдинга, но этот аспект мы рассмотрим в конце нашего заседания и, думаю, в другом составе. Прошу вас, мистер Хантер, – обратилась она к своему помощнику.

Фред кивнул и, чуть прокашлявшись, решительно сказал:

– На изложение результатов расследования, проведенного моими сотрудниками, мне будет достаточно не более получаса. – Снисходительно взглянув на Энн, он затем вопросительно посмотрел на меня.

– Я не могу сейчас дать четкий ответ, все будет зависеть от того, что предоставите нам вы, мистер Хантер, – ответил я. – Мы же не успели доложить миссис Старлингтон наши итоги, поэтому нам неизвестно: есть ли у вас или у мистера Теллера ответы на те события, которые буквально взбудоражили наш город в течение последних месяцев.

– А у вас есть все ответы? – усмехнулся Фред.

– Думаю, да. Но по всем остальным вопросам я могу отчитаться и позже, непосредственно перед миссис Старлингтон. – Мне пришлось ступить на тонкий лед, теперь все зависело от решения собравшихся. Честно говоря, я уповал на обычное обывательское любопытство. Много ли найдется людей, у которых начисто отсутствует это качество? Спустя пару секунд, оказалось, что совсем не много. Все присутствующие и до этого момента отнюдь не спали, но после моего ответа зал загудел, как растревоженный улей. Но Минерва разом прервала «несанкционированный» зуд.

– Вы хотите за один вечер прояснить всю картину последний событий? – позволила себе несколько показное, легкое удивление миссис Старлингтон.

– А у вас, миссис Старлингтон, есть нечто такое, что вы хотели бы скрыть от своих сотрудников и жителей города? – искренне, казалось бы, спросил Стюарт, но иронию в его вопросе, думается, услышали все.

– Нет, мистер Стюарт, просто такое разбирательство, как я полагаю, может затянуться на длительное время.

– Ну, если кому-то станет неинтересно, тот, надеюсь, сможет уйти, – радушно улыбаясь, парировал Кристиан.

– Быть может, мы этот вопрос решим позже? Все-таки инициатором этой встречи была я. Разве нет, мистер Стюарт? – спокойно ответила Минерва и вроде бы равнодушно посмотрела на Кристиана, но мне показалось, что во взгляде женщины сталью блеснул двуствольный пулемет системы Гаста.

Кристиан подобрался, приняв чуть обескураженный вид.

– Извините меня, миссис Старлингтон. Стиль вашей работы настолько демократичен, что я позволил себе такую вольность, – вежливо ответил экстрасенс, но в его глазах застыла насмешка.

– Хорошо, – ответила та, вновь неспешно и внимательно окинув взглядом всех присутствующих. Я последовал ее примеру.

Фред, Алекс, Эдвард и Джек сохраняли невозмутимость; Анна выглядела потерянной, Кристофер Парк, казалось, спит с открытыми глазами. Джулия и Кейт отреагировали на удивление одинаково: их глаза алчно заблестели в предвкушении какой-нибудь сенсации; Кристиан, Дэвид и Джеймс сохраняли обычное для себя равнодушие, конечно же, показное. Эмма не могла, как ни старалась, скрыть свою обеспокоенность: лицо девушки, несмотря на россыпь веснушек, порозовело, ее глаза лихорадочно забегали, полные руки, до этого спокойно лежащие на столе, сцепились в замок, будто кто-то пытался их разлучить. Эмма была явно лишена артистических способностей, как, впрочем, и хладнокровия, присущего почти всем ее родственникам.

Энн выглядела несколько возбужденной: яркие темно-голубые глаза горели; легкий румянец лица, окрасивший высокие скулы, необычайно ей шел. Было заметно – она рвется в бой. Я понимал ее чувства: приятно, когда предполагаемое торжество справедливости по своей сути является личным триумфом человека, которого длительное время незаслуженно игнорировали.

Все присутствующие не проявляли нетерпения, так как знали: Минерва ценит время как свое, так и чужое – значит, причина такого собрания действительно серьезная.

– Сейчас шесть часов, – сказала миссис Старлингтон. – Начнем, а там посмотрим по обстоятельствам. Итак, произошло преступление. И я сразу объявила, что не посмотрю ни на какие заслуги, родственные отношение или прочие привилегии, если виновным в произошедшем событии окажется мой или чей-то еще родственник, или человек, занимающий важный пост в нашей компании. – Замолчав, она сделала пару глотков воды. Несмотря на свою обычную холодную надменность, ее вид говорил о том, что любые нарушения порядка – тем более преступления – не допустимы в ее «империи «и будут нещадно и жестко пресекаться. – Прежде всего, хочу напомнить всем присутствующим, что на террасе установлена специальная аппаратура, которая исключает любые возможности вести запись, скрытую съемку или трансляцию предстоящего обсуждения любой электронной техникой. – (Об этом я не подумал, теперь придется использовать план «В»). – Поэтому все, что здесь будет произнесено не должно быть вынесено за пределы этого помещения, – твердо произнесла женщина и вновь сделала внушительную паузу, дабы ее предупреждение проникло в сознание каждого из присутствующих здесь гостей, а затем продолжила:

– Если есть вопросы по повестке дня – прошу их задать. К тому же, если кому-то нужно будет срочно уйти – это тоже обсуждается. Начнем с криминальных новостей, как говорят тележурналисты, – Минерва позволила себе легкую, ироничную улыбку, тем самым немного разрядив тяжелую атмосферу «судебного зала». – Ранним утром воскресного дня мне позвонила мисс Доэрти с сообщением, что она плохо себя чувствует и подозревает отравление каким-то ядом, так как накануне получила анонимные письма с угрозой. Мисс Доэрти отказалась писать заявление в полицию, но против частного выяснения обстоятельств этого происшествия она не возражала. Я же в свою очередь решила провести неофициального расследование, чтобы наказать человека, посягнувшего на жизнь девушки. Около полудня сегодняшнего дня мне стало известно: виновники некоторых событий находятся среди нас, хотя, возможно, это не один человек, а несколько. Надеюсь, вы разделяете мое желание установить истину? – чуть повысив интонацию, спросила она и сделала паузу, по-видимому, чтобы оценить нашу реакцию. Мне тоже это было небезынтересно, и я последовал ее примеру. Очевидно, миссис Старлингтон удалось выдрессировать многих: на лицах большинства отразилось ожидаемое негодование. «Дрессуре «не поддался наш квартет – я, Скотт, Фрэнк и Макс; глаза Энн заблестели, похоже, от еле сдерживаемой ярости. Виноватое выражение побагровевшего лица Эммы вызывало жалость. Линда, надев маску непроницаемости еще в Лондоне, с трудом пыталась ее удержать.

– Не будем терять время, – продолжила Элизабет и, обратившись к Фреду, сказала: – Пожалуйста, мистер Хантер, проинформируйте нас кратко о результатах вашего расследования.

Вновь тихо кашлянув, Фред четко и коротко рассказал об анонимках, попытке отравления мисс Доэрти и выявленных уликах. Затем он перешел к тому, что удалось обнаружить в результате обыска у мисс Старлингтон, который стал возможен из-за некоторых улик, обнаруженных накануне. Фред умолк после сравнительно длительной речи и выпил воды, а затем своим низким голосом буквально разбил хрустальную тишину зала: – Хочу заметить: есть такое понятие, как совокупность косвенных улик. В лаборатории компании были проведены необходимые анализы. Установлено, что неизвестный светлый порошок, найденный в спальне мисс Старлингтон, является смесью лекарственных препаратов, аналогичных тем, которые были обнаружены в бутылке с вином и в бокале мисс Доэрти. А надо заметить такое их сочетание с алкоголем могло бы привести к роковым последствиям для мисс Доэрти. Незначительная часть этой смеси была обнаружена и в рвотной массе пострадавшей. Так же установлено: для анонимного письма, полученного мисс Доэрти, использовалась такая же бумага и клей, которые были найдены в кабинете мисс Энн Старлингтон. Ну и тональный крем на бутылке с вином аналогичен крему, обнаруженному в ванной комнате этой девушки. – Хантер тяжело вздохнул и сделал скорбное лицо, но когда он посмотрел на бедную Энн, его темные глаза, казалось, метали молнии, однако он смог придержать «грозу» на потом. – Если в этом деле кому-то что-то непонятно – могу объяснить. Но, как мне кажется, здесь присутствуют достаточно умные люди. У меня все. – Он замолчал и вновь потянулся за бокалом с водой.

– Мистер Хантер, – решительно сказал Фрэнк, поднявшись, – вы, очевидно, сочтете меня глупцом, но все же поясните, пожалуйста, если все улики против мисс Старлингтон косвенные, то на каком основании вы предъявляете ей обвинение в таком преступлении? Ведь эту смесь в апартаменты девушки могли подбросить. Да и все остальное организовать не так уж сложно. И вы даже не упомянули мотив преступления!

Миссис Старлингтон предварила ответ Фреда, негромко проговорив:

– Мистер Тодескини, если у вас возникли вопросы, вы можете их задать не вставая… Мы же не в школе… и собрались – надеюсь! – в приватной обстановке выяснить некоторые… скажем проблемы. Извините, мистер Хантер, – обратилась она к своему помощнику, – ответьте, пожалуйста, мистеру Тодескини да и другим, пожалуй, тоже.

– И кто же мог подбросить эти препараты в апартаменты мисс Старлингтон, мистер Тодескини? – зло усмехнувшись, задал вопрос Кербер.

– Насколько мне известно, эта девушка живет не одна в Старлингтон-Холле. Количество прислуги, обслуживающий этот фамильный особняк, не сразу и пересчитаешь, – язвительно парировал Фрэнк.

Хантер напрягся, но не успел ответить. Инициативу вновь перехватила Минерва.

– У вас появились неоспоримые доказательства вины какого-то другого человека? – спокойно спросила она, обратившись к Фрэнку.

– А вы, миссис Старлингтон, считаете, что вина вашей дочери уже абсолютно доказана, и ничего не вызывает сомнений в этом? – спросил я, продолжая сидеть.

– Я же задала вопрос мистеру Тодескини и считаю невежливым шагом с вашей стороны, мистер Лоутон, игнорировать этот факт. Мне неприятно об этом говорить, однако что еще нужно для доказательства вины моей дочери? – Лицо Минервы вновь приняло свое обычное беспристрастное выражение, только свинцово-голубые глаза женщины сузились и потемнели.

– Если здесь организован своего рода суд присяжных, надо хотя бы спросить саму подозреваемую, признает ли она за собой преступление, которое ей приписывают, – пояснил я.

– Неужели вы, мистер Лоутон, полагаете, что я не собираюсь это сделать? Вы просто опередили меня, – миссис Старлингтон обратила свой взгляд, холодный и презрительный, в сторону своей дочери. – Что скажешь, Энн?

Та поднялась, расправила плечи и, чуть приподняв подбородок, ответила, сдерживая гнев:

– Я не сделала ничего преступного. В моей жизни за последний месяц был один поступок, за который мне сейчас стыдно, но он не имеет ничего общего с этим происшествием и вашими обвинениями.

На террасе повисла напряженная тишина, впрочем, ее быстро нарушила Минерва.

– Раньше, Энн, ты, по-моему, никогда не врала, – легкий аккорд сардонической насмешки прозвучал в голосе миссис Старлингтон. – Да, действительно, ты очень изменилась за полтора года своих странствий, хотя, если улучшение твоего внешнего облика, бесспорно, заслуживает комплиментов – не могу того же сказать о твоих личностых качествах.

– Я не вру, – твердо отрезала Энн. – И, надеюсь, сегодня это будет доказано, – спокойным голосом присовокупила она, смело посмотрев на Минерву. Удивительно, но та быстро перевела свой взгляд на бутылку с водой, хотя совсем не казалось, что она умирает от жажды. Лицо этой холодной и бесстрастной женщины на миг омрачилось, будто бы внезапно постарев. А может, это игра светотени, обман зрения? Всего лишь тень набухшей дождевой тучи, быстро и незаметно частично закрывшей собой безмятежную, идиллическую картину за террасой? Несмотря на достаточное освещение на площадке, краски зелени и комфортного интерьера, казалось, потускнели, словно покрывшись пеплом. Но не только этот момент поразил меня. Почему-то и окружающая нас атмосфера, похоже, еще более сгустилась, стала ощутимо вязкой и липкой от витающих в ней зловещих миазмов страха. Меня вдруг посетило ощущение, что в эту полночь здесь произойдет какая-то страшная мистерия. Мое воображение рисовало не каких-нибудь монстров, оживших мертвецов и всяких других страшилок, растиражированных ужастиками, мне мерещились движущиеся тени, казалось бы, совсем незаметные и улавливаемые на сотую долю секунды разве что боковым зрением, но более реальные, чем то, что я сейчас четко видел перед своим взором. В моей жизни такое было. И это действительно страшно. После некоторого осмысления этого явления у меня даже возникла теория на этот счет. Возможно, когда-нибудь я ее озвучу. Задумавшись, я вдруг почувствовал, что на меня пристально смотрит миссис Старлингтон, да и все остальные последовали ее примеру, обратив ко мне недоумевающие лица.

– Марк, с вами все в порядке? – спросил Фред.

– Да, – несколько растерянно ответил я. – А что?

– У вас был такой вид, будто вы увидели летающую тарелку. Это, конечно, уже не является фантастикой, но мы-то ее не заметили, – насмешливо процедил Хантер.

После этих слов Кербера все рассмеялись, немного натянуто, но даже такой, не очень искренний, смех принес некоторое облегчение, чуть размыв мрачность энергетического фона самодеятельного «судилища».

За эти несколько мгновений миссис Старлингтон вновь приобрела свой обычный, неприступный вид. Значит, мне не показалось, подумал я, потому что грозный пейзаж за окном не изменился.

– И кто же взялся доказать твою невиновность? – спросила Элизабет, сверля Энн глазами. Похоже, женщина искренне веровала в виновность девушки. Хотя не исключено, что Минерва очень хотела в это верить. Что ж, сегодня миссис Старлингтон ожидает немало «приятных» сюрпризов.

– Это попробую сделать я, – сказал я твердо. – Настал мой «выход», и я был готов к этому, да и, судя по времени, план «В» вступил в действие.

Не могу похвалиться крепким самообладанием, к тому же мой опыт публичных выступлений остался в давнем студенческом прошлом. А когда на тебя внимательно и пристально смотрят более двадцати пар глаз: удивленных, недоумевающих, злых… – в общем очень разных по той палитре чувств, которую они выражали (не было, пожалуй, только равнодушных), чувствуешь себя несколько дискомфортно.

– Несомненно, все присутствующие здесь гости могли заметить, что тихую заводь, в которой длительное время пребывал наш город, нарушила череда серьезных происшествий, случившихся достаточно в короткий период: погибла Лора Кэмпион, несколько странные обстоятельства сопутствовали смерти профессора Биггса, затем – анонимные письма и попытка отравления мисс Доэрти. – Я замолчал и сделал пару глотков воды, но не для увлажнения гортани, а чтобы в образовавшейся паузе остальные участники этого действа смогли настроиться на нужную волну. Я опасался, что в своем рассказе забуду о какой-нибудь мелочи, поэтому для меня очень важным являлся фактор наличия активной, внимательной и думающей аудитории. И мне очень хотелось, дабы в финале нашего заседания ни у кого не возникло каких-либо сомнений в виновности некоторых, присутствующих здесь, людей, если, конечно, мне предоставят возможность таким, можно сказать, наглым образом изъять «скелеты» из «семейного шкафа».

Я немного помолчал, обдумывая, как умудриться не солгать, но и не сказать всей правды; и решил: в такой щекотливой ситуации лучше недосказанности пока еще ничего нового не придумано.

– Все равно, мне придется вас слегка разочаровать. На многие вопросы у меня нет четких ответов. – (Пусть теперь догадываются, что именно я подразумеваю под этой фразой.) – Могу точно сказать, что мне известны несколько авторов трех видов анонимок. Надо заменить, что такого рода творчество оказалось весьма заразным «заболеванием» для жителей нашего города. Первый вариант писем – это наклеенные на бумаге фразы угрожающего характера. У нас имеются только два таких послания, которые получила мисс Доэрти и мисс Эмма Старлингтон, во всяком случае, никто больше о таких письмах нам не сообщал. Второй вариант – чистые конверты со странным содержимым: засушенными цветками – маками и засохшей почвой. Их получатели: опять-таки мисс Доэрти, мисс Энн Старлингтон, мисс Парк и мисс Стюарт. Третий вид анонимки являет собой напечатанное послание, но совершенно другого, отличного от первого варианта, рода. Его получил мистер Дэвид Старлингтон. – Я замолчал, размышляя, кто же быстрее сообразит о «нужном «вопросе, но сделать ставку не успел.

– А вы не забыли об анонимном письме, которое получила миссис Старлингтон? Или то расследование, которое вы проводили на яхте, было ширмой и никакой анонимки она не получала? – спросила Кейт, вновь восхитив меня своей сообразительностью.

– Нет, не забыл. Об этих анонимках я расскажу чуть позже, – ответил я, лучезарно ей улыбнувшись. – «Любительницу «цветов и кладбищенской земли разыскать было нетрудно. – Я обратился к Эдварду: – Мистер Крайтон, скажите, без всякого стеснения (все же расследуется преступление), кто из знакомых вам дам преследовал вас особенно фанатично?

– Мисс Эмма Старлингтон, – чуть брезгливо ответил Эдвард, облегченно вздохнув.

– Вот вам и ответ, – заметил я. – Мистер Стюарт, а кто из ваших знакомых женщин или мужчин обращался к вам с просьбой оказать помощь в неком магическом действии, направленном против конкретных жительниц нашего города? Я понимаю, что вы должны соблюдать определенную конфиденциальность в своей работе, но речь идет о преступлении, а вы не являетесь ни адвокатом, ни священником.

– Мисс Эмма Старлингтон обращалась в нашу фирму для оказания ей некой платной услуги… позвольте не конкретизировать суть этого заказа, но вы, мистер Лоутон, описали его верно. Мне пришлось отказать этой даме, – Стюарт посмотрел на Эмму с некоторой толикой сожаления, – так как мы не занимаемся оказанием услуг подобного рода.

Все обратили свои взгляды на несчастную Эмму, внешний вид которой был красноречивее любых слов. Не выдержав на себе обвинительных взглядов и тяжелого молчания, девушка расплакалась и, сорвавшись с кресла, выбежала в зал салона.

Эмму действительно можно было бы пожалеть. Впрочем я все-таки допускал, что несмотря на отсутствие у девушки актерских способностей, в некоторых чрезвычайных ситуациях она вполне способна изобразить искреннее раскаяние. Это подобно инстинкту самосохранения, который проявляет любой человек в опасных для его жизни случаях; а настоящая ситуация, действительно, стала для Эммы угрожающей, если и не для жизни девушки, то для ее благополучия – точно.

– Как вы узнали об этом, Марк? – заинтересованно спросила Элизабет.

– Это в большей степени заслуга мистера Тодескини, кивнув я в сторону Фрэнка, давая тому понять, что наступает очередь его «скрипки».

– Я расскажу об этом в общих чертах, не вдаваясь в детали, – уверенно начал тот. – Мисс Эмма Старлингтон сама мне призналась в разговоре. В самом деле существует такой обряд, что-то вроде наведения порчи на своих соперниц. Ну вы и сами знаете, что такая глупая выходка вполне в стиле этой дамы. А своим поведением мисс Эмма подтвердила наш вывод. Хотя можно провести и дальнейшее расследование. Только, стоит ли? – Он пожал плечами. Но, справедливости ради, надо отметить, что мисс Эмма Старлингтон организовала этот процесс не одна. Ей помогала мисс Мирел Таунсенд, которой, к сожалению, здесь нет. – Фрэнк выразительно посмотрел на меня.

– Надеюсь, она придет, – ответил я.

– Понятно, – мрачно проговорила Минерва. – Этого достаточно. Но Эмма, как я понимаю, не имеет отношения к другим анонимным письмам и к попытке отравления мисс Доэрти?

– Нет, вина мисс Эммы Старлингтон заключается только в ее некоторой, скажем мягче, инфантильности, – сказал я. – Для нее желание иметь что-либо или быть вместе с каким-то конкретным человеком заглушает все доводы рассудка. – Нужно было переходить к самому важному вопросу, однако мои свидетели, по всей видимости, опаздывали.

Помог мне, сам того не подозревая, инспектор Теллер. Оскорбленный Алекс жаждал реванша, как утомленный путник – привала. Его уязвленное самолюбие стонало и захлебывалось от обиды и слез. Я ожидал, что Теллер не преминет возможность «умыть «меня в присутствии миссис Старлингтон и других ее «подданных», но, если бы Алекс промолчал – тогда «нужный «вопрос должна была задать Энн.

– Получается, что мисс Эмма Старлингтон отсылала только анонимные письма с цветками?

– Совершенно верно, – ответил я.

– Хотелось бы все-таки услышать, думаю, что этот вопрос интересует всех собравшихся… – Он посмотрел на Минерву, по-видимому, для него именно она олицетворяла в своем лице «всех собравшихся». – Какие вы можете предоставить контраргументы, противоречащие нашей версии отравления, – чуть нервозно произнес Алекс. Его мясистое лицо покраснело, а шишковатый подбородок стал подергиваться.

Фред Хантер тоже поторопился проявить свою агрессивность, не подозревая, что мне даже поможет его демонстративная воинственность, хотя, он, бесспорно, пытался поддержать отнюдь не мою команду.

– Мистер Лоутон, может, вы расскажите нам, кто все-таки пытался отравить мисс Доэрти, – жестко сказал он, нарочито взглянув на свои наручные часы. Конечно же, Кербер тянул время, дабы этим вечером мы так и не успели бы перейти к основным вопросам, перенеся все на другой день… А до этого дня еще надо дожить, а это не всегда так просто, как может казаться.

– С удовольствием, – чуть ли не пропел я. – Мисс Доэрти никто и не пытался отравить; она сама себе «состряпала» анонимку, взяв из принтера своей кузины, мисс Энн Старлингтон, лист, на котором та оставила отпечатки пальцев. Поэтому мисс Доэрти и не стала печатать на этих листах, опасаясь нечаянно стереть отпечатки пальцев кузины; отдельно напечатанный текст она аккуратно наклеила на взятый у мисс Энн лист, а с анонимным письмо для мисс Эммы нашей, так сказать, «пострадавшей» и не пришлось напрягаться, оно предполагалось для обманного маневра. В общем все эти, так называемые, улики организовать было несложно. Цель одна – дискредитация своей сестры. Кроме того, мисс Линда пыталась отравить мисс Энн, и этот факт тоже имеет свое подтверждение. У нас есть полное признание мисс Доэрти. Хотя, может, она сама обо всем расскажет?

После моего обвинения воцарилась звенящая тишина, и некоторое время ее никто не осмеливался прерывать.

Линда молчала, но, судя во ее виду, особых раскаяний она не чувствовала.

– Но зачем, Линда? – удивленно спросил Эдвард. – Чего тебе не хватало?

Чуть скривив полные губы в язвительной усмешке, девушка пожала плечами:

– Я возненавидела Энн с первого момента… вот и весь ответ. Кому-то нужны подробности?

Судя по притихшим «зрителям», детали никого не интересовали, но стена отчуждения, возведенная Линдой вокруг себя, стала, похоже, осязаемой. Это был, безусловно, ее выбор, хотя, по-моему, самый худший из всех возможных, имеющихся у девушки на данное время. В этот момент она не смотрела на свою благодетельницу, миссис Старлингтон, а смотрела на меня. Казалось, Линда уже не переживает о своем разоблачении, ее мозг, судя по глазам девушки, просчитывал варианты моей скорой кончины и, очень вероятно, что смерть от быстрого яда была бы для меня слишком «хорошим» исходом. Что же касается Элизабет, то, боюсь, удар, нанесенный ей мисс Доэрти все же смог пробить броню хладнокровия Минервы, впрочем, этот факт не особо отразился на внешности женщины, может, только тон ее бледного лица приобрел легкий восковой оттенок. Однако, не уверен, что эти незначительные изменения были так уж заметны для всех остальных.

– Что ж, мистер Лоутон, будем считать, что вы и ваша команда в этом деле достигли отличных результатов. Мне интересны, безусловно, детали вашего расследования и ход ваших мыслей, но, к сожалению, формат нашей встречи не предполагает таких подробностей… Тем не менее надеюсь, что ключевую деталь, натолкнувшую вас на эту версию, оказавшуюся в конечном итоге верной, мы сейчас сможем узнать? – почти равнодушно поинтересовалась Минерва.

– Как это не банально, миссис Старлингтон, но «in vino veritas». Мисс Доэрти сделала ошибку, подменив бутылку с вином. Она открыла ту емкость, в которую предполагала поместить смесь лекарственных препаратов, раньше времени, указанного официантом. К тому же в бутылку из-под «All`ametista Rudiada» она налила вино другой марки, правда, похожее и по цвету и по некоторым другим органолептическим показателям.

– Да, – задумчиво протянула Элизабет. – Глупый поступок бездарной и неблагодарной девочки-подростка. Двадцатипятилетняя девушка должна быть на несколько порядков умнее, – бесстрастно резюмировала Минерва, безразличным взглядом посмотрев на свою племянницу. Той пришлось все же немного опустить голову, хотя, подозреваю, что ей стало стыдно отнюдь не из-за своего проступка, а из-за того, что она не проявила должного ума… в содеянном.

– Мисс Старлингтон, – Фред холодно обратился к Энн, – примите наши извинения.

– Принимаю, – равнодушно произнесла та.

– В общем-то, повестку нашего собрания, во всяком случае, касающуюся всех присутствующих здесь людей, мы исчерпали. Все остальные вопросы относятся к нашему холдингу, и не вижу смысла обсуждать их здесь и сейчас, – безапелляционно проговорила миссис Старлингтон.

Мне стало все понятно, хотя об этом было несложно догадаться в самом начале этой встречи. Предварительный план Минервы оказался вдруг нарушенным: суд над Энн не состоялся, а вместо него произошло позорное разоблачение ее протеже Линды Доэрти. И теперь женщине нужно было как-то выходить из ситуации с наименьшими потерями для себя… Мне же было необходимо продолжение… Я обвел глазами зал, но все будто бы забыли о том, что у меня есть ответы на все вопросы… Почему молчит Кристиан? Чего ему бояться? А Джулия? Ведь Лора была ее коллегой… Или люди стали настолько бесчувственны и равнодушны друг к другу, что их уже ничего не волнует, кроме своих собственных интересов? Действительно, зачем? Никого все равно не вернешь… А предстоящий вкусный ужин и приятный вечер совсем не хочется откладывать.

Но тут я встретился с глазами Теллера. Иногда своевременная глупость, а может, наивность – неплохой помощник здравому смыслу. Инспектор встрепенулся и ожил, и тут, увидев выражение его лица, я – наконец-то! – понял, что чаще всего является движущей силой поступков Алекса.

– Ну так теперь, мистер Лоутон… вы согласитесь с выводами полиции, что мисс Лора Кэмпион погибла в результате несчастного случая? – спросил Алекс самодовольным тоном. – Надо честно признавать свое поражение, – усмехнулся он. – Согласны?

Мне стало так радостно, что я был готов даже расцеловать инспектора, но его возможное нежелание такой благодарности с моей стороны остудило мою экзальтацию.

– Конечно, я думаю так же: любой человек должен признавать свою ошибку, даже если очень не хочется, – благодушно ответил я.

– А вам что – не хочется? – язвительно полюбопытствовал Теллер.

– Только не в этом случае, – сказал я, улыбаясь.

– Почему? – агрессивно прорычал Теллер, вероятно, не в силах совладать со своим гневом.

– Потому что ее убили, – просто ответил я. – Возникшая пауза спровоцировала молчаливый эмоциональный накал: атмосфера стала ощутимее напряженной; окружающее пространство мгновенно наполнилось пульсирующей гаммой чувств и эмоций: любопытством, недоверием, удивлением, и, возможно, ненавистью. Некоторое время, но не более минуты, никто не хотел проявлять нетерпение. Я тоже молчал. И в этой звенящей и тягостной тишине любой звук и даже шепот, казалось, может стать подобием раската грома в преддверии грозы, раскалывающей небо. Холодный голос Минервы, прозвучавший неожиданно громко, вдребезги разбил сгустившийся воздух на тысячи осколков, а те, разлетевшись, будто вонзились в присутствующих острыми иглами злобы и вражды. Хотя женщина задала обычный и вполне очевидный вопрос:

– Вы нашли убийцу мисс Кэмпион?

– Да, – бесстрастно подтвердил я.

– Насколько мне не изменяет память, это я наняла вас расследовать смерть мисс Кэмпион, – безмятежно заметила Элизабет. – Поэтому считаю, что именно мне принадлежит право решать: каким образом вы должны отчитаться передо мной по результатам расследования… и нужна ли мне для этого такая компания. – Она чуть наклонила голову набок и посмотрела на меня пристальным взглядом. По-видимому, таким образом Элизабет пыталась понять, какую конкретику я собираюсь поведать, и как близко мне удалось подойти к истине.

– К моему сожалению, это не совсем так, миссис Старлингтон. Вернее, так обстояли дела до определенного момента, после которого все несколько изменилось. Нам удалось обнаружить связь убийства мисс Кэмпион с событиями, произошедшими более двадцати лет назад, – медленно произнес я, – это – во-вторых. А во-первых, вы же сами назначили мне отчетный день в прошедшее воскресенье, но из-за неприглядной истории с мисс Доэрти, я просто не успел. А что?… В вашей жизни есть какие-то обстоятельства, которые вы хотели бы скрыть от своих родственников и коллег? – недоумевая, спросил я, очень стараясь, чтобы мой голос прозвучал естественно, дабы все гости, точнее, почти все, поверили в мою искренность. Это бы означало для меня «зеленый «свет, и в этом я полагался исключительно на самонадеянность миссис Старлингтон. Хотя интуиция мне шепнула, что я ошибаюсь.

– Вы хотите сказать, что знаете ответы на все вопросы, на которые ни мы, – Хантер чуть приподнял левую руку в указательном жесте, – ни полиция не смогли ответить? – скептически спросил он.

– Такую смелость мне вряд ли вообще когда-нибудь возможно будет проявить, – улыбнулся я.

Некоторые гости зашушукались, послышался приглушенный смех.

– Марк, всем известна ваша любовь к полемике. Не надо уходить от ответа, – чуть громче, чем следовало бы, сказала Элизабет. – Вы хорошо знаете, что имел в виду Фред.

– Действительно, мистер Лоутон! Хватит вам уходить от темы! Вы в самом начале обещали все рассказать, – недовольно заметила Кейт, вероятно, читая мои мысли и правильно делая акценты в своей просьбе.

Не успел я открыть рот для ответа, как Кристиан опередил меня своим вопросом:

– Миссис Старлингтон, может, все-таки сделаем небольшой перерыв, коль уж мистер Лоутон и его коллеги решились нам поведать непростую, по всей видимости, историю?

Фред, похоже, взяв на себя роль судьи, внезапно показавшуюся ему вакантной (мантия и судейский молоток были бы вполне уместными атрибутами для него), решительно заявил:

– Думаю, что у нас и так ушло многовато времени на начальную стадию вашего рассказа, Марк. Может, все-таки сегодня заслушаем только небольшую его часть? Время позднее, семь часов… – бросил он спасательный круг Элизабет, глядя на нее вопросительно.

Чуть поджав губы и приподняв брови, женщина медленно, явно наблюдая за реакцией собравшихся, произнесла:

– Да, вы правы, мистер Хантер. Будет несправедливо, если из-за чьих-то тайн пострадают люди, не имеющие к ним никакого отношения. Разве, вы, Марк, так не думаете? – спросила женщина, чуть улыбнувшись.

– Да, я тоже так считаю, – вынужден был признать я, надеясь, что перспектива услышать о чужих семейных секретах не позволит остальным принять решение, на которое весьма настойчиво намекал Фред. – А давайте проголосуем? Тем более что небольшой перекус, полагаю, можно организовать и здесь, – смело, если не нагло, предложил я, отрезав таким образом Минерве пути к отступлению, коих, на самом деле, было совсем не много.

– Мы же не в школе и не на собрании любителей детективов, – отрезала Элизабет, но продолжение ее речи потонуло в гуле протестующих голосов. Несмотря на то что в этом шуме можно было разобрать только отдельные слова, общий настрой, тем не менее был понятен.

– Ну что ж… – медленно протянула Минерва, потерпев поражение и явно замешкавшись.

– Миссис Старлингтон, мисс Лора Кэмпион была для многих из нас совсем не чужим человеком, а ее смерть для некоторых здесь присутствующих стала серьезным ударом, поэтому мы вправе интересоваться обстоятельствами, которые привели журналистку к такому трагическому исходу, – веско и отнюдь не громко сказал Кристиан. – И вы должны понять наш интерес, и не расценивать его как обывательское любопытство.

Остальные гости тоже заговорили, соглашаясь с экстрасенсом.

– Хорошо, надеюсь, что у вас хватит стойкости для этого. Многие из нас, безусловно, не успели поужинать, – сказала Элизабет. (Про себя я подумал, что, судя по имеющимся у меня на руках материалам, одного перерыва будет явно недостаточно.)

– Предлагаю сделать сорокаминутный перерыв, чтобы перекусить, посетить туалет и прочее. – А потом послушаем мистера Лоутона и его коллег. Да, так будет лучше, – тихо произнесла она, похоже, для себя самой и вновь посмотрела на меня. Но в ее глазах мне ничего не удалось прочитать. Зато я для нее, по всей видимости, представлял собой открытую книгу. – Не паникуйте, Марк, – негромко проговорила она. – Мне некуда бежать. Мой дом – здесь. И самоубийцы из меня в ближайшее время не получится. Расслабьтесь.

– Миссис Старлингтон, тогда у меня к вам одна просьба, – заявил я совсем не в просительном тоне.

– Слушаю вас.

– Вы позволите мне пригласить людей (я специально не произнес более верное слово – «свидетелей»), имеющих непосредственное отношение к моему будущему рассказу? – спросил я.

– Среди них находится убийца? – спросили в унисон Фред и Алекс.

– В некотором смысле – да.

– И этот человек решил признаться в своем преступлении? – чуть удивилась миссис Старлингтон.

– Да, – ответил я.

– Ну что ж, приглашайте после перерыва, – разрешила она, пребывая, очевидно, в некотором недоумении, впрочем, остальные, кроме нескольких человек, находились в такой же прострации. Но Минерва быстро восстановила свое хладнокровие и спокойно промолвила:

– Что ж, полагаю, еще много предстоит выяснить… К тому же у некоторых сегодня праздник, не правда ли, мистер Лоутон? А у других – своеобразные похороны. Все – как в жизни. Успех и поражение – «сиамские близнецы»… Чем не повод отметить, – усмехнулась она, поднимаясь из-за стола. Все, как по команде, последовали ее примеру – стадное чувство, очевидно, не менее важно, чем инстинкт самосохранения. Большинство присутствующих облегченно расслабились и, негромко переговариваясь и даже посмеиваясь, стали выходить в соседний зал. А я в тот момент думал о том, что с таким самообладанием, коим природа наградила миссис Старлингтон, бояться ей чего-либо просто смешно. Минерве – прямая дорога в астронавты или в укротительницы змей… Чего ради она выбрала спокойный и относительно беззаботный менеджмент? Что же касается меня, то у меня появилось предположение: либо удача пока еще не хотела оставлять нас без своей защиты, либо – все же! – существует высшая справедливость. А было бы очень неплохо, если бы эти факторы хотя бы иногда действовали совместно.

Вслед за всеми я поднялся и вышел в коридор. Мои свидетели расположились в небольшом кафе-баре, находившемся неподалеку, на этом же этаже. Мадам Виар, Кристель и Полин о чем-то тихо переговаривались. Перед Жюльетт и Ларсом стояли бокалы, очевидно, с какой-то выпивкой. Серж и Адель стояли у барной стойки и пили кофе. За самым дальним столиком зала сидели Эмма и Мирел. По всей видимости, Эмма пыталась утопить свои неудачи на дне бокала с алкоголем, а ее верная подруга, похоже, ей в этом помогала.

Когда я вошел, взгляды всех собравшихся обратились ко мне, в их глазах застыл вопрос, над котором мне не нужно было особо раздумывать. Увидев мою радостную улыбку, многие, но, безусловно, не все, вздохнули, чуть расслабившись. Тем не менее я подошел к Эмме и Мирел и попросил разрешения присесть. Ответом мне стал мрачный, молчаливый кивок мисс Эммы Старлингтон, а такой жест, во всяком случае, в нашей стране расценивают как положительный. Мисс Таунсенд не промолвила ни слова и не сделала ни одного движения, только буравила меня своими темными глазами. Не став произносить каких-либо успокоительных речей, я просто сообщил девушкам, что вскоре на террасе произойдут более серьезные разоблачения, по сравнению с которыми их глупости в глазах всех окружающих покажутся детскими шалостями. Этого было достаточно, чтобы Эмма одним глотком опустошила бокал и с готовностью поднялась, Мирел тоже последовала примеру, но я сказал им, что спешить не стоит и пройти туда можно будет после сорокаминутного перерыва.

В кафе стали заходить и другие приглашенные Минервой гости и, судя по их оживленным лицам, они собирались использовать своевременный антракт в моем спектакле с максимальной пользой для себя. Мои коллеги и я последовали их примеру.

Спустя полчаса мы возвратились на террасу.

Мне было приятно констатировать, что в наше отсутствие Элизабет все же организовала небольшой фуршет, даже не забыв о выпивке. Обстановка стала менее официальной. Что ж, миссис Старлингтон обеспечила «хлеб», стало быть, «зрелища» – на моей совести, и погода пока еще любезно предоставляла нам возможность продолжить наше действо на открытой площадке террасы.

Вскоре, после формального представления вновь прибывших и без упоминания каких-либо подробностей (предварительно я просил своих свидетелей не открывать всех секретов семьи Старлингтон), все гости расселись.

Конечно, большинство присутствующих не скрывало своего недоумения, смешанного с любопытством. Лицо Минервы сохраняло свою обычную непроницаемость. Фред и Алекс были настроены скептически, на физиономии сержанта Ричардсона отразился интерес, и как мне показалось, в большей степени – профессиональный, нежели обывательский.

Наконец миссис Старлингтон нарушила паузу, внеся своим бесстрастным голосом новый аккорд в «разноцветный букет» витающих в зале эмоций.

– Мистер Лоутон, у меня к вам очень серьезный вопрос, поэтому советую вам ответить на него максимально честно. Вы действительно уверены в истинности своих результатов? И есть ли у вас на руках аргументы или улики для их подтверждения?

– Да – на оба ваши вопроса, – четко и твердо ответил я, зная, что только несколько человек из сидящих в зале понимали, о чем меня спрашивает Минерва.

– Понятно, – также решительно сказала Элизабет. – Тогда, прежде чем продолжить, всем присутствующим будут розданы листы с текстом договора о конфиденциальности. Внимательно прочитайте его, и если вы согласны, впишите свои личные данные и подпишите. Если кто-нибудь не согласен с таким решением, то эти люди должны будут немедленно покинуть зал, – властно и безапелляционно объявила она свой вердикт. Нажав на кнопку интеркома, женщина попросила секретаршу принести договоры.

Спустя пару секунд в зал вошла Джессика Маршалл с черной папкой в руке и раздала всем листы и шариковые ручки.

Решение верное, подумал я, но несколько запоздалое. Это опоздание произошло только по той причине, что миссис Старлингтон не ожидала таких изменений в разработанном ею сценарию.

Текст договора гласил, что все, сказанное на этом собрании является секретной информацией и не подлежит разглашению, и если вдруг какие-либо сведения все же станут достоянием СМИ, то виновника такого проступка, не являющегося сотрудником компании, ждет судебное разбирательство и немалый штраф, если же он является сотрудником, то кроме вышеперечисленного, ему предстоит увольнение из холдинга и лишение всех возможных привилегий и материальных вознаграждений.

Заполнив свои экземпляры договора и подождав, пока Джессика соберет у всех заполненные бумаги, я молча ждал, пока Элизабет разрешит мне продолжить свою речь.

Спустя минуту, подождав ухода секретарши, миссис Старлингтон произнесла безучастным голосом:

– Приступайте, мистер Лоутон.

– Благодарю вас, миссис Старлингтон, – искренне произнес я и посмотрел на Фреда и Алекса ничего не выражающим взглядом; мне не очень-то хотелось раньше времени вызывать в них какие-либо негативные мысли. Чуть вдохнув побольше воздуха, я почти спокойно сказал:

– Как вы могли заметить, две части нашего расследования нам удалось закончить достаточно быстро. Изложить остальное будет, полагаю, намного сложнее. Прежде чем продолжить, я должен попросить вашего разрешения, миссис Старлингтон…

– Я поняла, о чем вы хотите меня просить… теперь я уже не могу ответить вам отрицательно. Вы же подтвердили то обстоятельство, что у вас есть все документальные подтверждение всех ваших доводов, кроме прочего, вы даже смогли организовать приезд свидетелей, которым, очевидно, нелегко вспоминать не самые приятные для себя факты. Тем не менее я уверена… – она на миг замолчала и посмотрела на мадам Виар, – что смогу вас удивить в большей степени, нежели вы надеетесь изумить меня.

В тот момент я не стал задумываться о сути этого завуалированного изречения, а зря… Хотя что бы я мог уже исправить?

Прежде чем начать, я достал из кейса все необходимые бумаги, безусловно, копии (оригиналы хранились в другом месте).

Подождав пока все замолчат, я обратился к Минерве:

– Вы ничего не хотите нам рассказать, миссис Старлингтон? Или, может, кто-либо другой хочет нам поведать о каких-либо фактах, касающихся вышеперечисленных происшествий?

– Пока мне нечего сказать, – каким-то бесцветным голосом произнесла Элизабет.

Пару минут я молча ждал, но никто из гостей не спешил исповедоваться.

– Что ж, я предоставлял всем присутствующим несколько возможностей рассказать о многом… никто не захотел откровенничать. Придется мне демонстрировать миру чужие секреты, – резюмировал я и продолжил свое повествование:

– Не хотелось бы терять нить разговора, поэтому, считаю, что лучше рассказать обо всем по порядку.

Подождав, пока все дружно и синхронно сделают по паре глотков различных напитков, я достал из кейса еще одну небольшую стопку листов и начал свой, очень нелегкий рассказ:

– Честно говоря, я начал это расследование только из-за собственного чувства вины. Версия несчастного случая с мисс Кэмпион могла бы мне показаться убедительной, и, вполне возможно, что у меня не должно было возникнуть каких-либо сомнений в этом, если бы не странная предыстория смерти Лоры Кэмпион.

– А можно вопрос? – перебил меня ни сказавший ни слова до этого момента мистер Парк. – Думаю, что этот вопрос возник ни у меня одного. О каком чувстве вины идет речь, мистер Лоутон?

– Об этом я и собираюсь рассказать, – ответил я. – Мисс Кэмпион была моей хорошей приятельницей. – Увидев на некоторых лицах ухмылки, я безапелляционно повторил: – Мы были друзьями и только! Так вот, недели за три до своей смерти Лора попросила меня проверить: нет ли за ней слежки. Ее стали преследовать кошмары, галлюцинации и прочие странности. Но ни мне, ни моим помощникам ровным счетом ничего не удалось обнаружить. И представьте мое состояние, когда мне сообщили о ее смерти… Конечно, у меня сразу же возникла мысль, что мы могли не заметить каких-то важных факторов, которые и привели к такому трагическому финалу. Поэтому мне, естественно, захотелось самому убедиться, что журналистка утонула без посторонней помощи. И мое желание совпало с решением миссис Старлингтон, попросившей меня провести собственное расследование, чтобы подтвердить выводы полиции. Во всяком случае, тогда миссис Старлингтон таким образом пояснила свою позицию. – Я выжидательно посмотрел на женщину. Та поняла мой молчаливый призыв.

– Да, – ответила она. – Мне показалось, что полиция слишком быстро пришла к такому выводу, тем более мисс Кэмпион рассказывал мне и о своем журналистском расследовании, и о тех непонятных и странных явлениях, которые стали происходить с ней после возвращения из отпуска. Поэтому неудивительно, что мне тоже захотелось убедиться в несчастном случае, произошедшим с Лорой. И насколько я помню ваши отчеты, Марк, – женщина мрачно посмотрела на меня, – версия об убийстве не подтвердилась.

– Мой последний отчет по этому делу вам был предоставлен около недели назад. За время, прошедшее с того дня, нам удалось обнаружить кое-какие факты, подтверждающие версию убийства.

– Понятно, – чуть ли не радостно сказала Элизабет, но ее глаза выражали другие эмоции, в которых мне разобраться было сложно.

– Продолжайте, пожалуйста, мистер Лоутон, – как-то равнодушно попросила она. Но, возможно, это спокойствие маскировало нервозность Минервы, хотя я не исключал собственную предвзятость в таком выводе.

– Но, чтобы всем присутствующим был понятен мой дальнейший рассказ, мне придется кратко поведать о сути расследования, предпринятого мисс Кэмпион за пару месяцев до своей смерти.

Как это не прискорбно сознавать, но Лору погубил ее профессионализм, – продолжил я, не забыв перед этим сделать глоток воды, хотя, видит бог, предпочел бы в этой ситуации что-нибудь покрепче. – Ну и, конечно, некоторые случайности. Впрочем, говорят, случай – это псевдоним бога. Хотя эти совпадения вполне закономерны, ведь мы все проживали, да и живем в одном городе, и многие горожане работают в компании, принадлежащей семье Старлингтон.

– Мистер Лоутон, вы вновь начинаете издалека, давайте ближе к нашему делу, – почти вежливо произнесла Минерва.

– Хорошо, – недовольно выдохнул я. – Однажды мисс Кэмпион побывала на спектакле, который ей не понравился, но она обратила внимание на одно обстоятельство, которое для многих других прошло незамеченным. Будучи талантливой и очень наблюдательной журналисткой, она, заметила сходство молодой французской актрисы Кристель Ферра с другой французской актрисой, Мишель Байю, умершей двадцать два года назад. Как мне рассказывала сама Лора, ей стало любопытно, не может ли быть между этими актрисами родственной связи. Кстати, среди своих коллег – и не только – мисс Кэмпион славилась своей незаурядной наблюдательностью и чутьем на сенсации; не так давно женщина стала работать в качестве стрингера, и, надо заметить, вполне успешно. Поэтому она решает провести небольшое расследование, тем более что в молодой актрисе Кристель Ферра журналистка увидела немалый актерский потенциал. Удивительно, но когда-то, еще будучи подростком, Лора смогла рассмотреть актерские способности и в той, другой, актрисе Мишель Байю. У мисс Кэмпион появился профессиональный интерес, хотя, вполне допускаю, что и обычное любопытство журналистки исключить тоже нельзя. Лора узнает, что мадемуазель Кристель Ферра воспитывалась в приюте при монастыре Святой Анны, на Корсике, и ее родители неизвестны. Этот фактор еще больше распаляет мисс Кэмпион. И она не делает тайны из своего расследования, пока еще не подозревая, что своими действиями может насторожить или даже испугать некоторых людей, не желающих предавать гласности подоплеку нескольких давних событий. Но все мы родом из прошлого, и нередко постыдные тайны могут для некоторых стать бомбой с подожженным запалом. Спустя определенное время Лора стала подозревать, что Мишель Байю убили, так как та умерла при странных и, похоже, окончательно не выясненных полицией обстоятельствах. Журналистка попыталась узнать что-то о родных покойной актрисы, при жизни тщательно скрывавшей подробности своей биографии. Мисс Кэмпион решила заняться дальнейшим расследования после своего отпуска. Она отправилась в круиз, где знакомится с молодым человеком, месье Сержем Домье. – Я мельком взглянул на Сержа. Взгляды остальных присутствующих тоже обратились в сторону мужчины, заставив того слегка смутится. Но он был к этому готов, как и к тому, что последует дальше. – Как мне рассказала Лора, у них возник роман. Однако по их обоюдному решению, эти отношения должны были завершиться по окончании круиза. После возвращения домой у мисс Кэмпион начались проблемы со здоровьем. У нее и до этого было не все в порядке с сердечно-сосудистой системой, а после отпуска с журналисткой стали происходить некоторые странности: кошмары, галлюцинации, видения. Ей даже показалось, что за ней ведется слежка. И мисс Кэмпион обратилась ко мне за помощью. Но я ничего тогда не смог обнаружить. А вскоре все эти отклонения, происходившие с Лорой, исчезли сами собой, и ей больше не потребовались мои услуги. А затем журналистка внезапно погибает, утонув в воде. – Я замолчал, взяв тайм-аут, чтобы перевести дыхание. Но это удалось мне лишь частично.

– А что вы находите в этом странного? – скептическим тоном произнес Алекс. – Не очень здоровое сердце, галлюцинации… Она могла чего-то испугаться и утонуть, как и показали результаты следствия. – Алекс посмотрел на Элизабет, Фреда и Джека, похоже, ища в них поддержки, но «триумвират «молчал.

– А вы абсолютно правы, мистер Теллер. Мисс Кэмпион действительно погибла, утонув, чего– то сильно испугавшись, тем более, как она сама признавалась, пловчиха из нее, можно сказать, виртуальная.

– Тогда почему мы теряем здесь время, Марк, слушая вашу историю, если все объясняется естественными причинами? – спросил Фред каким-то странным, глухим голосом.

– Мистер Хантер, вы же неплохо меня знаете и, если все бы обстояло так просто – конечно же, мы закончили бы наш разговор давно.

– Вы хотите сказать, что смерть Лоры была спровоцирована галлюцинациями? – полуутвердительно спросила миссис Старлингтон.

– Не совсем так. В тот раз она испугалась реального персонажа. Но тем не менее кое-что было действительно подстроено, а в чем-то произошло роковое стечение обстоятельств, – ответил я, вновь сделав паузу, чтобы собраться с силами и задать очень неприятный вопрос. Но меня опередил Алекс:

– Марк, что вы тянете время, если есть, что сказать – выкладывайте, а нет… поздно уже, и дел – по горло.

В общем-то, я и ждал примерно такого момента, а инспектор мне вновь помог, хотя на него, собственно говоря, и делалась ставка. Работа в полиции, по-видимому, опасна для его здоровья, в частности для состояния нервной системы и психики бедного Теллера.

– Сейчас есть возможность чистосердечного признания. Я должен предоставить этот шанс, – тихо проговорил я, но мой голос в звенящей тишине прозвучал, как погребальный звон колокола.

Однако никто не воспользовался предоставленным мною случаем.

– Что ж, тогда продолжим, – мрачно пришлось констатировать мне. – Но сразу хочу оговорить, это я делаю с согласия всех присутствующих здесь людей. Итак, когда мисс Кэмпион приехала в частную школу-интернат, где воспитывалась и училась молодая актриса Кристель Ферра, она намекнула мадемуазель Жюльетт Домье, заместителю директора этого заведения, о возможном родстве их воспитанницы с умершей актрисой. В общем-то, ничего странного в этом я не вижу, как и не увидела в свое время Лора. Родители Кристель неизвестны, родственники – тоже. Мисс Кэмпион допустила весьма распространенный жизненный сценарий, когда молодая женщина рожает ребенка, но в силу разных обстоятельств не может его воспитывать, и судьбой малютки занимаются либо органы опеки, либо приют, либо другая семья. В нашем случае таким заведением оказался приют при монастыре Святой Анны. После отъезда Лоры из школы, люди, скажем, знающие всю подоплеку истории жизни Кристель, заволновались, потому что журналистское расследование могло открыть далеко не одну семейную тайну. Мало того, эти секреты, разумеется, нелицеприятные, могли стать причиной грандиозного скандала. Как я и говорил ранее (а мне об этом говорила сама Лора), она не видела ничего криминального в своем интересе и не скрывала, что хочет разузнать побольше о родных умершей актрисы Мишель Байю и попытается выяснить что-нибудь и о родителях Кристель. Журналистка сказала об этом мадемуазель Жюльетт Домье, также попросив ее сообщить, когда мадемуазель Ферра возвратится во Францию. Лора планировала встретиться с Кристель, чтобы взять у нее интервью. Не делала мисс Кэмпион и секрета из своего круиза. И люди, пытающиеся остановить Лору, решают отправить в это плавание месье Сержа Домье, чтобы тот завязал с журналисткой интрижку, вник в подробности ее быта и выяснил, что можно предпринять впоследствии. Молодому человеку повезло: мало того, что между ним и женщиной возникли определенные отношения, но месье Сержу удалось еще организовать подмену сахарозаменителя на внешне аналогичную упаковку, в содержимом которой находились галлюциногенный препарат. Расчет был прост: мисс Кэмпион, употребляя этот галлюциноген, должна была разволноваться из-за проблем в состоянии своей психики и вплотную занялась бы собственным здоровьем, забыв о каком-то расследовании. Но кроме этой подмены, инициаторы всех этих, скажу откровенно, преступных действий, организовали настоящую слежку, правда, на любительском уровне, чтобы журналистка, заметив ее, описывала бы это преследование весьма странными картинами. Такие бредовые рассказы Лоры могли бы стать еще одним подтверждением ее легкого безумия. Хотя, когда планировалась операция «галлюцинация», не учли тот момент, что у месье Домье и мисс Кэмпион могут возникнуть более серьезные отношения, нежели обычный флирт. Влюбленный мужчина настоял на отмене ранее задуманного плана, и ему пошли навстречу. Тогда один талантливый ландшафтный дизайнер, – я взглянул на пока невозмутимого Ларса, – одновременно являясь, скажем помягче, не таким способным шпионом, смог, не навлекая на себя подозрений, подменить опасный препарат на обычный заменитель сахара. В силу своей профессии он был вхож в дом мисс Кэмпион. Кстати, этот он оставил в особняке Лоры специальную подушечку– распылитель неприятного запаха, убедившего журналистку в том, что кто-то побывал у нее дома, при этом не оставив никаких следов, кроме отвратительных миазмов пота и грязи. Уверен, что такая массированная провокация с использованием реальных деталей, кого угодно может убедить в собственном безумии. – Почувствовав жажду, я вновь замолчал. Настало время для достаточно важного вопроса, который должен был возникнуть даже у недалекого обывателя. Разумеется, кто понимал о чем речь – ответ знал. Заговорили все сразу, скопом, но суть вопроса сводилась к следующему: если журналистка умерла из-за событий, случившихся более двадцати лет назад, то какое отношение к этому имеет месье Серж Домье. Вопросы являлись совершенно правомерными, и нужно было раскрывать все карты.

– Я скажу о роли месье Сержа Домье и некоторых других членов его семьи несколько позже. Перейдем теперь непосредственно к версиям смерти мисс Кэмпион. Инспектор Теллер поведал мне о результатах патологоанатомического исследования… гм (я так и не смог сказать «трупа») тела покойной журналистки. Ничего подозрительного обнаружено не было: женщина действительно захлебнулась. Но меня смутил тот факт, что уровень адреналина в исследуемой крови покойной женщины был очень высокий. Хотя любой человек, захлебнувшись, испугается не на шутку, и его адреналиновые показатели будут зашкаливать. Однако могло быть и по-другому: вначале Лора оцепенела от страха и вследствие паники – захлебнулась. Даже если испугать здорового человека, находящегося в воде и не умеющего плавать – возможен печальный результат. А у Лоры был порок сердца, правда, в начальной стадии, к тому же, как она сама мне говорила, что «легче овцу научить шахматам, нежели меня плавать». В дом никто не проникал: камеры видеозаписи этот факт отразили, при этом их не пытались подвергнуть каким-либо криминальным действиям. Ничего постороннего, вроде отравляющего или усыпляющего газа, обнаружено не было. Тем более такой факт обнаружили бы при исследовании… трупа. И мне пришло в голову, что предварительная «репетиция» с галлюцинациями, слежкой и прочим странностями неплохо вписывается в общую картину дальнейшего устрашения. Ведь все началось из-за расследования. И слежки или их видимость начались после посещения Лорой школы-интерната, в котором училась молодая актриса Кристель Ферра. Конечно, я пришел к выводу, что угроза шла оттуда, хотя, признаюсь честно, поначалу подозревал в неприятностях журналистки мистера Стюарта, – я мельком взглянул на Кристиана, но тот, услышав мои слова, не изменился в лице и спокойно цедил сок. – Я предположил, что мужчина, с которым мисс Кэмпион познакомилась в круизе, появился там неслучайно, и тем не менее решил проверить свою версию, что Лора могла действительно чего-то испугаться. Но каким образом можно было организовать эту проверку? Иногда детектива подводит опасный фактор: ты ищешь только то, что очень хочешь найти. Впрочем, как оказалось впоследствии, я напрасно переживал, да и ломать себе голову мне долго не пришлось: иногда все лежит на поверхности… Я предположил самое очевидное: Лоре подарили робота-аллигатора. Конечно, со специальной «начинкой»: определенный механизм с электронным управлением. В наше время такие роботы уже не являются фантастикой. В различных магазинах сексуальной направленности можно себе заказать подобную «подружку» – высокотехнологичного робота-куклу. Случай для такого подарка предоставился – день рождения мисс Кэмпион. Мне несложно было вспомнить, что когда через пару дней после ее торжества я приехал к Лоре, она с радостью продемонстрировала некоторые подарки – новые экспонаты пресмыкающихся. И в бассейне «загорала» такая парочка аллигаторов. Но после смерти журналистки преступник, если таковой имелся, должен был поменять робота на обычную игрушку. И сделать такую подмену нужно было сделать как можно быстрее. Больше всего подходила, по моему мнению, третья ночь после убийства. И дело было не в родителях мисс Кэмпион, которые остановились в отеле. – Я замолчал, заслуженно сделав несколько глотков воды. В образовавшейся паузе прозвучал нестройный хор вопросов. И я поднял руку, потому что был занят утолением жажды. Затем произнес:

– Я на все вопросы постараюсь ответить. Представим: мисс Кэмпион спускается в бассейн (видеокамера силиконового крокодила это передает в онлайн режиме). Поступает определенная команда, и аллигатор приходит в движение. Вот представьте: бассейн, в одиночестве под громкую музыку пытается плавать женщина, подверженная страху «большой глубины», и тут вдруг перед ней неожиданно появляется огромное чудище с открытой пастью. Разве все в такой момент смогут сообразить, что, возможно, это – ваша же игрушка? Добавьте к этому нездоровое сердце и предыдущие галлюцинации.

– Но ведь мисс Кэмпион могла и не умереть от испуга, – настороженно заметил Фред.

– Вполне справедливое замечание. Не знаю, что являлось целью преступника. Возможно, тогда бы пошли в ход и другие средства устрашения или отравления, к примеру, в полости пасти крокодила – робота находился распылитель с каким-то наркотическим газом или еще что-нибудь, быстро разлагающееся в крови и не оставляющее следов.

– Но ведь тогда следствие смогло бы обнаружить этот факт, – ухмыляясь, подметил Алекс.

– Тоже верно, – ответил я. Но не думаю, что убийца этого не предусмотрел.

– Кстати, ведь любой подарок сопровождается карточкой дарителя. Неужели убийца хотел расписаться в собственном преступлении? – спросил Кристиан.

– Карточку можно было бы изъять одновременно с подменой крокодила-робота, хотя этот вариант весьма проблематичен: нужно было бы проводить обыск особняка. Второй вариант проще: почему бы преступнику не послать свой подарок от имени того же месье Домье. Убийца не очень сильно рисковал, как мне кажется. Хотя, что говорить о том, как могло бы сложиться? У меня, безусловно, нет конкретных ответов на неопределенное количество возможных раскладов, – я повысил голос, раздражаясь, но, сделав пару глубоких вдохов-выдохов, смог успокоиться. – Мы сейчас рассуждаем над тем, что произошло, а не над тем, что могло бы произойти. Выпала самая оптимальная альтернатива… для преступника, конечно.

– Мистер Лоутон, вы упомянули месье Домье в качестве возможного дарителя такого робота, – перебила мою речь Кейт Стюарт. – Это просто ваше произвольное допущение или такое упоминание имеет под собой какое-то основание? И получается, что за мисс Кэмпион действительно велась отнюдь не шуточная слежка? Ведь ее врагам нужно было быть в курсе всего, что с ней происходит…

Хорошие мозги! Я бы женился на Кейт, если бы она не была ведьмой! Впрочем, такие мысли должны были прийти в голову любому неглупому человеку. Может, я все-таки недооцениваю женский склад ума?

– Вы правильно подметили, мисс Стюарт. Основания для упоминания имени конкретного человека у меня были. Подарок – аллигатор с «начинкой» был отправлен от имени месье Сержа Мореля, хотя истинный месье Серж никакого отношения к нему, безусловно, не имеет.

– Значит, убийца относится к близкому кругу друзей мисс Кэмпион? – спросила «ведьма».

– Скорее, да, чем нет. Просто этот человек должен был знать о романе Лоры с этим мужчиной. Но пристальное, с использованием высокотехнологичных электронных устройств, наблюдение тоже могло бы подсказать преступнику такое решение.

– А как насчет наличия водного следа крокодила на «берегу» бассейна? Ведь робот должен был выползти из воды и занять свое место? – спросил дотошный мистер Парк (работа финансиста, бесспорно, оказывает серьезное влияние на все систему мышления).

– Ну это вообще решается просто: тот же обогрев при помощи встроенного устройства, – ответил я. – Впрочем, все эти моменты могли быть обнаружены вашими экспертами-криминалистами, если бы они потрудились более тщательно расследовать смерть Лоры… – Я посмотрел на Алекса, сделали это и другие.

– Ну… все было и так ясно… Кто мог такое предполагать?! – возмутился Теллер, сразу же поникнув, но ненадолго: ощетинившись, он агрессивно воскликнул: – Тем более пока это только ваши слова, Марк, и никаких доказательств!

– Всему свое время, – спокойно отреагировал я.

– И что вы предприняли, мистер Лоутон, чтобы проверить свою теорию? – Вдруг оживилась Анна Теллер.

– А вы не догадываетесь? – спросил в свою очередь я.

Зал вновь зашумел, наперебой предлагая различные варианты «моего!» поведения. Постепенно, устав перебирать возможные комбинации, все постепенно затихли, обратив свое внимание на напитки.

– Марк, вы, наверно, устроили засаду? – звонко спросила Кейт.

Нет, даже если бы она и не была ведьмой, я не стал бы на ней жениться: жена не должна быть умнее своего мужа.

– Не только, – с сожалением о своих несбыточных мечтах ответил я. – Мне нужны были улики. Я поговорил с родителями мисс Кэмпион. Они разрешили мне провести ночь в доме их дочери. Я приехал туда, едва дождавшись темноты. Проверил особняк на «жучки», но ничего не обнаружил, уверен, только потому, что установленная там электроника была «умнее» и совершеннее моего сканера. Поставил датчики на входных дверях и скрытые камеры. Спустился к бассейну и стал обследовать новые экспонаты. Я встал за спиной у одного аллигатора и успел срезать небольшой кусочек его покрытия, когда услышал сигнал одного из датчиков, находящегося у запасного входа. Проходя по длинному коридору, мне удалось поместить, на всякий случай, отрезанный кусочек в пасть керамической кобры, стоящей в небольшой нише коридора. Я притаился у двери, когда на меня, как мне показалось, обрушился потолок, и меня кто-то вырубил электрошокером. Позже мы с моими коллегами решили, что «падающий потолок» был оптической иллюзией, конечно же, смонтированной… кем-то. Эти фокусы давно практикуются в различного рода развлекательных шоу а-ля Дэвид Копперфильд… – Я вновь сделал паузу и выпил почти стакан воды. – Очнулся я среди ночи в какой-то могиле, на заброшенном кладбище. Меня оставили в живых, но при мне не было даже мобильного телефона. Не буду тратить время на рассказ о своем возвращении домой, кратко могу сказать, что он отнюдь не был усыпан розами. У порога моего коттеджа меня ждали мой рабочий чемоданчик и мобильник.

Благодаря некоторым своим знаниям об ориентировании на незнакомой местности до своего дома я добрался, очевидно, быстрее, чем рассчитывали мои противники. Несмотря на усталость и не очень хорошее самочувствие, я вновь возвратился в дом мисс Кэмпион. Не думаю, что надо описывать вам детали моего следующего похода, скажу о полученных результатах. Просмотрев видеокамеры над входной дверью, я обнаружил то, что и предполагал: они были пусты. Я спустился к бассейну. Все игрушки-крокодилы были на месте. Но на месте того аллигатора, которого я «подрезал» стоял другой, очень похожий, но на нем не было «моего» среза. Я специально тогда стал за спиной крокодила, чтобы камера этой игрушки не могла засечь мои «хирургические «потуги. Я снял часть «кожи «и с этого синтетического зверя. Мне хотелось, конечно, обнаружить следы пребывания в доме и моих «анестезиологов». А то, что их было минимум двое, у меня не вызывало сомнений. Пока один отвлекал меня у запасного входа, другой проник через через другую дверь, «погасив «специальным устройством сигнал моего датчика. Мне повезло: я обнаружил волос на одном из крокодилов. Впрочем, он мог и не иметь какого-либо отношения к преступникам. Все забрав, в том числе и улику, оставленную в пасти кобры, я облегченно вздохнул: подтверждение моей версии, можно сказать, состоялось. Самое главное, я мог сказать, как убили Лору, но не мог сказать, кто за этим стоял. – Почувствовав усталость, я нехотя признался: – Полагаю, что не стоит рассказывать все этапы нашего расследования. Боюсь, на это уйдет не только целый вечер, но и ночь. Я осознавал, что найти убийцу журналистки будет возможно только в том случае, если мы поймем суть событий, случившихся с французской актрисой Мишель Байю. Как вы помните, она тоже умерла в результате несчастного случая при невыясненных обстоятельствах. Хотя расследовать ту давнюю смерть мне представлялось очень сложным, почти невозможным делом… Если тогда, можно сказать, по горячим следам, следствие не смогло сделать ясный вывод о случившемся, то что ждало меня сейчас? Я обратился за помощью к мистеру Тодескини.

– Простите, мистер Лоутон, а чем конкретно занимается ваш помощник, мистер Тодескини? Вы так и не рассказали об этом, – хрипло проговорил Кристофер Парк.

– Видите ли, я не очень силен в компьютерных технологиях. А как вы понимаете, поиск информации двадцатидвухлетней давности требует достаточных знаний в этой сфере.

Так вот, мы полетели с мистером Тодескини в Париж, где проживала когда-то мадемуазель Байю. Не буду останавливаться на всех деталях расследования, расскажу о самом важном. Нам удалось разыскать родственников погибшей актрисы. А затем мы выяснили, что незадолго до своей смерти актриса родила двух дочерей, одной из которых и является Кристель Ферра. Как видите, мисс Кэмпион проявила незаурядную наблюдательность и проницательность, сделав вывод о возможном родстве этих актрис.

– Так вам удалось выяснить, что случилось с матерью мадемуазель Ферра? – отозвалась Минерва.

– Да. Но могу честно сказать, что прямых улик, указывающих на ее убийцу, у нас нет, имеются только косвенные. Хотя у нас и не было цели наказать преступника за то убийство. Просто его расследование привело меня к пониманию настоящих событий, непосредственно касающихся смерти Лоры Кэмпион. – Замолчав, я вновь потянулся за водой. И все время, пока ее пил, наблюдал, как возбуждение, охватившее сидящих в зале людей, пронизывает атмосферу окружающего пространства лучами самых разных чувств и эмоций, доминирующих из которых оставалось все то же – жгучее любопытство, но оно включало в себя целую гамму оттенков: мимолетного интереса, праздного, исследовательского… В гуле голосов, витающих в воздухе, звучали неглупые вопросы, фантастические предположения и даже готовые версии, хотя далеко не все участвовали в спровоцированной мною дискуссии. Молчали те, кто знал о многом, если не обо всем.

– А почему убили мадемуазель Байю? – выступил в качестве моего оппонента, видимо, по общему молчаливому согласию, Стюарт. Чему я был только рад. Кристиан постарается не оставить от моих доводов камня на камне, о более скрупулезном противнике можно только мечтать. Кроме того, он возглавлял другой, весьма немногочисленный, лагерь в конкурентной борьбе местной элиты.

– Очень нужный вопрос, мистер Стюарт, – заметил я. – Человечество придумало не так уж много мотивов, дабы убивать себе подобных. И этот случай не является исключением, но я не могу вам ответить односложно, без каких-либо пояснений.

– По-моему, мы достаточно ждали, чтобы это наконец от вас услышать, – прорычал Алекс.

– Тут мы с вами, мистер Теллер, ступаем на зыбкую почву, – медленно сказал я. – К слову сказать, начало этой истории весьма банально. Красивая молодая девушка, способная и подающая надежды актриса, становится любовницей богатого и женатого мужчины. Через какое-то время оказывается, что мадемуазель Байю ждет ребенка, а после рождения двойни, ее убивают. Теперь, полагаю, круг возможных мотивов сужается. Мисс Кэмпион попыталась расследовать эту обычную, за исключением финала, историю и поплатилась жизнью, потому что некоторые люди, имеющие непосредственное отношение к тем трагическим событиям, отнюдь не хотят, чтобы их семейная тайна стала достоянием общественности.

– Все понятно, – громко перебила меня Эмма, уже вполне ожившая и успокоенная, разумно решив, что ее анонимки – всего лишь легкое дуновение ветерка по сравнению с ожидаемой бурей. – Наверное, ту актрису убила жена любовника, – заявила она. – Это вы, да? – спросила девушка, не скрывая своего острого любопытства и посмотрев как-то по-детски на мадам Виар.

Грустно улыбнувшись, та мягко взглянула на свою двоюродную кузину, с которой до сих пор не была знакома.

– Нет, – ответила Оливия. – Я не могла быть его женой, потому что Генри был моим родным братом…

Пожалуй, тишину, возникшую после ее слов, трудно было бы описать каким-то конкретным определением, но длилась эта пауза недолго. Вновь многие из сидящих стали негромко переговариваться, создавая непривычный на этой террасе шум, однако затем все уставились на вскочившего с места Дэвида Старлингтона.

– Вы… Элис? Живы… Но как?… – несколько растерянно произнес он и тяжело опустился на кресло.

Чуть помолчав, мадам Виар грустно улыбнулась, растерянно пожав плечами.

– Все не так сложно, – голос Оливии предательски задрожал. Нужно было спасать положение.

– Мадам Оливия Виар – младшая сестра мистера Генри Старлингтона, который смог ее разыскать после смерти их отца, сэра Уильяма, – пояснил я. – Тот вычеркнул свою дочь из своей жизни из-за легкомысленного побега девушки с французским рок-музыкантом. Но брат и сестра решили скрыть правду от всех. Мистер Генри сообщил своим родным, в том числе и своей супруге миссис Элизабет, что его сестра умерла. – Я посмотрел на Минерву, но выражение ее лица сохраняло бесстрастность, даже, пожалуй, отстраненность. Тем временем мадам Виар пришла в себя и посмотрела на меня внимательно, мысленно посылая мне импульс, то есть просьбу – заткнуться, что я и сделал с огромным удовольствием, потому что с большим наслаждением приступил, наконец-то, к вожделенной выпивке, хотя основная битва еще только предстояла.

– На самом деле брат недолго меня искал, да я и сама пыталась восстановить отношения с семьей, но Генри был против этого. Отец так и не простил меня, а вы, – она обратилась к своим родственникам, – кузен Дэвид и вы, кузина Эмма, меня и не знали, чтобы печалиться из-за моей смерти.

– Мадам Виар, расскажите, пожалуйста, всем о том, почему ваш брат решил скрыть от своей супруги, что вы живы, да и обо всем остальном тоже не мешает рассказать, – попросил я. – Надеюсь, никто не против? – взглянул я на миссис Старлингтон, которая ни коим образом не выражала своего протеста.

– Можно я не буду излагать подробности, мистер Лоутон?

– Полагаю, никто возражать не станет, – ответил я, пожав плечами.

– Спасибо. Не думала, что мне придется исповедоваться перед такой аудиторией… – едва слышно проговорила Оливия, чуть наклонив голову, но затем вновь подняла ее и обвела всех ясным взглядом, на секунду задержав его на миссис Старлингтон; глядя куда-то в пространство, она продолжила ровным голосом: – Но, видимо, все шло к такому финалу. Генри, не хотел посвящать свою супругу, миссис Старлингтон, во все свои тайны. Когда-то он мне сказал, что не хочет давать ей информацию, которую она сможет обернуть против него самого. И этот принцип мой брат соблюдал и в своей дальнейшей жизни. Поэтому мы решили сказать, что я умерла. Я исчерпывающе ответила на ваш вопрос, мистер Лоутон?

– Абсолютно.

– Марк, а вы знаете, что случилось с другой дочерью актрисы? – вкрадчиво спросил Кристиан. Я попытался понять, что еще, кроме некоторой елейности, прозвучало в голосе Стюарта. Понимание этого пришло мне спустя несколько секунд.

– Знаю, но вы, похоже, тоже знаете и, по-видимому, давно, – полуутвердительно сказал я.

– Да, – ответил он. – И, судя по всему, – мужчина обвел всех внимательным взглядом, – мне придется объясниться.

– Вас, мистер Стюарт, сожгли бы в средневековье, – Джулия бросила на экстрасенса такой страстный взгляд, что Кристиан рисковал воспламениться уже в наше время и даже на прохладной террасе.

– Ничего подобного, мисс Парк. Только логика и никакой магии, – благосклонно блеснув улыбкой, парировал Стюарт. – Не секрет, что у нас с мисс Кэмпион был короткий роман. Она мне рассказала о своем наблюдении, но тогда я не очень-то заинтересовался этим обстоятельством. И только много позже, когда мне удалось попасть на спектакль с участием мадемуазель Ферра, я вспомнил слова мисс Кэмпион, правда, я никогда не видел игру мадемуазель Байю. Зато в мою голову пришла другая, совершенно удивительная, если, не сказать, фантастическая, мысль. И вот теперь я понял, что та догадка оказалась абсолютно верной. Особенно очевидным это стало сейчас, когда я вижу этих двух сестер, судя по всему, двойняшек, на этой террасе. – Иронично улыбнувшись, он сделал паузу.

Тишину нарушила Жюльетт Домье:

– А скажите, мистер Стюарт, по каким-таким признакам вы определили сходство?

– Нередко один из разно-яйцевых близнецов внешне похож на отца, а другой – на мать. Мисс Энн Старлингтон похожа на своего отца, мистера Генри, а вот мадемуазель Ферра – очевидно, на свою мать, Мишель Байю. Но у девушек очень похожа тембральная окраска их голосов, чуть низкая и чувственная. К сожалению, я не успел об этом открытии рассказать Лоре…

Я посмотрел на Элизабет Старлингон, но, видимо, она была готова к таким разоблачениям, и у меня мелькнула шальная мысль: а не сама ли она их подготовила?…

Пауза затягивалась, никто, очевидно, не жаждал задавать Минерве какие-либо вопросы. Стоит ли подвергать себя риску из-за праздного любопытства? Впрочем, некоторые из присутствующих, безусловно, молчали не из боязни. Надо было брать огонь на себя.

– Скажите, мадам Виар, а вы говорили со своим братом о Мишель Байю, его любовнице? – спросил я.

– Да.

– Спасибо, – поблагодарил я и посмотрел на Кристофера Парка.

– Мистер Парк, – обратился я к финансисту, – вы долгое время являлись другом и партнером сэра Уильяма Старлингтона. Вы можете вспомнить его завещание, в частности факт, касающийся наследников его старшего сына мистера Генри и его супруги миссис Элизабет.

– Я с удовольствием послушаю вашу теорию, мистер Лоутон, – скрипуче каркнул старик после секундного молчания. – Мне многое известно, но не хотелось бы ворошить прошлое без всякой на то надобности… – хриплым голосом произнес семидесятипятилетний мужчина, ясности ума которого могли бы позавидовать выпускники Оксфорда. – Если вы ошибетесь, я подкорректирую. Не люблю, знаете ли, долгое время напрягать свои голосовые связки, – раздраженно заметил он, бросив на меня свирепый взгляд из-под седых кустистых бровей.

– Хорошо, мистер Парк. Уверен, вы знали, что ваш друг и партнер сэр Уильям серьезно болен и не исключал для себя решение изменить свое завещание, если у его старшего сына родится ребенок. Предполагаю, что он мог даже настаивать на этой детали, дразня молодых супругов предстоящим наследством, как кролика морковкой.

– Что вы подразумеваете под этим? – Явный и чуть агрессивный интерес Дэвида был более чем понятен.

– Ваш дядя, – я взглянул на Дэвида, – дал понять своим сыну и невестке, что при появлении у них ребенка, доля их наследования будет увеличена, а ваша часть наследства, мистер Дэвид, и часть вашей сестры – будут соответственно уменьшены.

Взоры всех присутствующих обратились к Кристоферу Парку.

– Это правда, – нехотя подтвердил тот. Он мне говорил об этом.

– Но миссис Элизабет Старлингтон не могла иметь детей, – медленно проговорил я и посмотрел на Минерву, немного изменившуюся в лице, но не утратившую самообладания. – Не буду говорить о причинах такого неприятного обстоятельства, тем более что оно не имеет непосредственного отношения к нашей истории. Просто констатирую факт. Нам удалось найти документальное подтверждение этому. – (Я врал, и сейчас все зависело от ответа Минервы. На допущение, что Элизабет не могла иметь детей, меня натолкнула – совершенно ассоциативно! – телевизионная передача об изнасилованной девушке, вернее, о последствиях такого преступления. Хотя ничего подобного об Элизабет я не знал.) – Впрочем, по большому счету это обстоятельство не играет важной роли в тех событиях. Ведь это так, миссис Старлингтон?

– Да, это так, – бесстрастно произнесла она. – Вы блефуете, Марк, потому что об этой проблеме знали только мы с мужем. И никаких документов, в которых этот факт мог быть зафиксирован, просто никогда не существовало. Но вы правы в том, что это обстоятельство не имеет никакого значения. Какая разница, собственно говоря, по какой причине супруги удочеряют или усыновляют ребенка. – Она замолчала, мельком посмотрев на Энн. – Однако с каких пор эта процедура стала преступлением?

– Никто об этом не говорит, и вы прекрасно это понимаете. Наоборот, это – достойный поступок, но только в том случае, если приемные родители искренне любят своего усыновленного дитя, – ответил я.

– Вы хотите сказать, что я и мой муж не любили и не заботились об Энн? – спокойно, без тени возмущения спросила Элизабет.

– Как хорошо вы сказали… возможно, мистер Генри и любил свою дочь, а что касается вас – не уверен. Безусловно, заботились, хотя и весьма своеобразно.

– Мы собрались здесь, чтобы оценить мои методы воспитания? И если посмотреть на Энн, то, пожалуй, мне можно поставить неплохую оценку, – иронично усмехнулась Минерва.

– Склоняюсь к мысли, что нам все же придется обсудить ваши новаторские разработки в педагогических приемах воспитания подрастающего поколения, – холодно прокомментировал я ее речь.

– О чем вы говорите, Марк? – вполне естественно удивилась женщина.

– Миссис Старлингтон, если мы будет постоянно уходить от цели нашего собрания, боюсь, не закончим до утра. Мы поговорим об этом позже, – сказал я, понимая, что уже сам не соблюдаю намеченный нами план предстоящих разоблачений. Нужно было перестраиваться на ходу, за неимением необходимого количества времени я просто не успел хорошо подготовиться к сегодняшнему собранию.

– Мистер Лоутон, у вас не хватает мужества сказать нам об убийце мисс Кэмпион? – спросил Кристиан, язвительно улыбаясь и не скрывая своей агрессивной насмешки.

– Как раз к этому перехожу, – зло ответил я, понимая, что он не так далек от истины. Подождав, пока бег крови в жилах замедлит свой темп, я вновь твердо посмотрел на Минерву. Странно, но на ее лице я прочитал спокойную отстраненность. – Услышав от своей приятельницы Лоры о ее теории возможного родства Мишель и Кристель, вы, миссис Старлингтон, решили сами в этом убедиться. Вы же неплохо в свое время изучили мадемуазель Байю, не правда ли? Конечно, сходство могло быть обусловлено и обычным совпадением: мало ли в мире похожих людей. Далее я расскажу о своих предположениях, хотя на самом деле все могло быть по-другому, но сути это не меняет. Скорее всего, вы, миссис Старлингтон, посмотрели спектакль с Кристель в главной роли, и заметили то, чего не заметила мисс Кэмпион, потому что она практически не общалась с вашей дочерью. Да, собственно говоря, журналистка почти не обращала внимание на молчаливую недалекую девочку-подростка. У повзрослевших мисс Старлингтон и мадемуазель Ферра их голоса тембрально стали действительно похожими, да и во внешности обеих девушек можно было проследить определенное сходство. Но самое главное – бесспорно, тест на ДНК. В итоге, уверен, вы убедились в том, что девушки – родные сестры. Акцентирую внимание всех, что у меня есть документальные подтверждения практически всех наших выводов. – Все это время я смотрел на Минерву, но боковым взглядом, несомненно, заметил, с каким трудом сдерживает эмоции Фред Хантер: его широкие ноздри раздулись, как у скаковой лошади, темные глаза метали молнии, чуть загорелая кожа лица стала приобретать багровый оттенок. С такой быстрой возбудимостью Кербер рисковал не дожить до преклонных дней. Это обстоятельство меня весьма поразило: обычно он не терял самообладания. Очевидно, я очень близко подошел к опасной черте, в общем-то, мне это и так было известно.

– Вы хотите сказать, что миссис Старлингтон, удочерив одного ребенка, второго отдала в монастырский приют? – спросил Фред, зло усмехнувшись и немного успокоившись. Рассказ детектива вызвал у него панику. Уже давненько ему не приходилось принимать на себя таких неожиданных ударов, а за время своей, почти спокойной, жизни и работы у Элизабет он подзабыл способы их достойного отражения. И сейчас мужчина лихорадочно искал выход из сложного переплета, в который они попали, и пытался любыми методами выиграть время и понять, что еще знает Лоутон и Ко.

Вопрос Хантера меня удивил своим отнюдь не умным выводом. А он не относится к категории глупцов. Значит, причина – в другом. Конечно, он обо всем знал и сейчас разыгрывает недоумение. Интересно, для чего? Выиграть время? Похоже. Скорее всего, Кербер не ожидал, что мы сможем до этого докопаться. А ведь за высказанным мною предположением могут последовать и более серьезные обвинения, поэтому Фред пытался «подстелить соломку». Эти размышления заняли у меня несколько секунд.

– Странный вы сделали вывод, мистер Хантер. Проще было бы предположить, что миссис Старлингтон не знала о втором ребенке, что, думаю, является правдой. – Я вопросительно посмотрел на Минерву.

– Да, это так. Пока вы не допустили ошибок, мистер Лоутон, – резюмировала женщина, поощрительно глядя на меня.

В другом случае я мог бы расценивать эти слова как комплимент, но сейчас эта фраза заставила работать мое воображение в неприятном для меня аспекте: почему-то мне представилась картина акульего сражения, которое мы наблюдали совсем недавно.

– Не могу сказать, что именно вы знали о мадам Виар… – бросил я пробный шар.

– Я потом расскажу об этом, – спокойно ответила Элизабет. – Продолжайте свой рассказ, мистер Лоутон. Надо сказать, весьма занимательный.

– Странное определение вы к нему подобрали, миссис Старлингтон. Не уверен, что преступление бывает занимательным.

– О каком преступлении идет речь, Марк? – удивилась женщина, приподняв брови и чуть насмешливо пожав плечами.

– Вы правы, миссис Старлингтон, пока – ни о каком. Я продолжу… с вашего разрешения. Но мне хотелось бы вкратце описать некоторые особенности вашей личности, чтобы попытаться раскрыть мотивы ваших поступков.

– Ого! Звучит соблазнительно. – Она обвела взглядом своих гостей: по-видимому, с ней согласились все, включая и обслугу. Она молча кивнула.

– Я о вас очень высокого мнения, миссис Старлингтон, – сделал я комплиментарный первый ход очень искренне. – Вы действительно незаурядная личность. И это ваше качество проявлялось, не сомневаюсь, с ранних лет. Но вне зависимости от половой принадлежности личность, обладающая подобной целеустремленностью и амбициозностью может управлять своими эмоциями (хотя женщинам это удается все же сложнее по многим причинам). По некоторым наблюдениям, и не только собственным, я сделал вывод, что ваш брак с мистером Старлингтоном был скорее удачным предприятием, чем союзом двух любящих сердец. Этот ваш совместный шаг был хорошо продуманным ходом. Вы отличный администратор, мистер Генри – талантливый ученый. Почему бы не объединиться таким выдающимся людям для общего блага и процветания семейного бизнеса? А любовь – понятие быстротечное, для успешного брака совсем не обязательное. Я просмотрел некоторые печатные издания тех лет и могу сказать, что мистер Генри отнюдь не был аскетом в отношении женского пола, даже с учетом тщательного «просеивания» мною хроники светской жизни тех времен, дабы отсечь «желтизну «и преувеличенность статей. Впрочем, ничего порочащего честь вашего покойного супруга я не нашел даже в желтой прессе. Полагаю, вы прощали своему супругу его многочисленные интрижки. Подозреваю, что вы сказали ему о своей невозможности или нежелании иметь детей. А вы и ваш муж не хотели отказываться от дополнительной и совсем не малой доли наследства. Поэтому, когда любовница вашего мужа, Мишель Байю, вдруг забеременела, вы с ним решили уговорить актрису отдать вам ребенка на воспитание. Все-таки мистер Генри был биологическим отцом этого дитя.

– С какой стати я должна была раскрывать нашу семейную тайну? – спокойно и без толики возмущения спросила женщина.

– Не должны были, конечно, но и заходить так далеко, пытаясь это скрыть, вы тоже не имели ни морального, ни юридического права, – ответил я, мысленно размышляя, надеется ли миссис Старлингтон выйти сухой из воды, полагая, что на этом все нелицеприятные разоблачения завершатся. Но, к моему искреннему сожалению, для нее это было не так. – Подозреваю, мадемуазель Байю вполне устроил такой расклад, – продолжил я свое повествование, – по разным причинам, очевидно, ее привлекал финансовый аспект сомнительной сделки. Впрочем, как оказалось впоследствии, молодая женщина родила двух дочерей. А ваш муж не сказал вам об этом, уже поняв, что не стоит безоглядно доверять своей жене. Как бы то ни было, он не посвятил вас в эту тайну. В скором времени подробнее об этом нам сможет поведать мадам Виар. Но сейчас могу сказать, что мистер Генри стал подумывать о разводе с вами, миссис Элизабет, тем более что сэр Уильям скончался спустя некоторое время после появления в вашей семье малютки Энн. Сейчас мы можем строить только предположения. По крайней мере, о возможном своем разводе он намекал своей сестре. – Я сделала паузу и посмотрел на мадам Виар.

– Да, Генри говорил мне об этом, – подтвердила та.

– Полагаю, вы, миссис Старлингтон, способны пойти на многое, дабы сохранить то, что вам далось посредством немалых усилий. – Я вновь умолк, чуть растерявшись… Мне казалось, что миссис Старлингтон отреагирует более эмоционально, однако она сидела спокойно и даже как-то благодушно, будто только что прослушала сказку со счастливым концом. Я посмотрел на мадам Оливию.

– Мадам Виар, можете ли вы добавить что-нибудь к моему рассказу? – поинтересовался я, мысленно сигнализируя ей о поддержке.

– Пожалуй, совсем немного. Брат говорил мне, что хотел бы развестись с вами, миссис Старлингтон. – Женщина обратила свой взор на лицо Минервы. – Несмотря на то что вы многое сделали для процветания семейного бизнеса… Как-то он мне сказал о вас: «Она утопит меня в своих амбициях». Генри был уверен, что Мишель убили, но как-то конкретизировать свои подозрения не стал. Я только знаю, что незадолго до смерти Мишель, он нанимал частного детектива, чтобы тот выяснил: изменяла ли ему актриса. И детектив обнаружил, что за Мишель ведет слежку еще какая-то девушка, похожая на студентку и проживающая в том же доме. Генри пообещал мне в последнем нашем разговоре, что обо всем расскажет, когда выяснит все точно. Но не успел. – Она чуть развела руками и с сожалением вздохнула. – После смерти брата уже я наняла частного детектива, правда, он только смог подтвердить вердикт полиции, что автокатастрофа была несчастным случаем, ничего криминального в ней не было. Поэтому я не знаю, что выяснил мой брат… и почему умерла мать моих племянниц. – Мадам Оливия замолчала, но взгляд ее потемневших глаз, казалось, застыл в одной точке, где-то в пространстве, находящемся над головами «инквизиторов». В ее взгляде не было обвинения, наверно, прошедшие годы подточили ненависть, приглушили боль утраты и горечь сожалений, и теперь в нем осталась грустное ожидание некой справедливости, которая все равно не станет радостью для опустошенной души. Этот миг, внешне выглядевший как заторможенность рассказчицы, прервала Элизабет:

– Вы хотите меня в чем-то обвинить, мадам Виар? – спросила она пресным, будто речь идет о недожаренном ростбифе, тоном.

– Не думаю, что имею на это право, во всяком случае, в отношении странной смерти Мишель Байю, – так же бесцветно ответила та.

– То есть вы можете обвинить меня в чем-то другом? – Несмотря на смысловую нагрузку вопрос миссис Старлингтон, тем не менее был произнесен равнодушным голосом. При всей этой внешней невозмутимости мне почему-то показалось, что такая безучастность происходит не из-за выбранной Элизабет маски. В этой женщине изначально была заложена эмоциональная холодность и безразличие ко многим факторам окружающей жизни, если они не затрагивали ее личных интересов. Но сейчас-то они затрагивали ее интересы! Почему такая реакция?… – недоумевал я. Что-то здесь не так, – заволновался я, чувствуя, как холодеют мои внутренности. Неужели мы в чем-то ошиблись?

– Мистер Лоутон, я бы хотела закончить это шоу. Даже если я сейчас скажу, что согласна с вашими обвинениями, касающимися той несчастной актрисы… У вас ведь нет ни одной улики против меня, – приветливо улыбнулась Минерва. – Разве не так, Марк?

Конечно, так. Я молчал, чувствуя себя мухой, летящей навстречу лобовому стеклу мчащегося спорт-кара. «Муха», похоже, впав в ступор, забыла, что у нее еще есть время изменить траекторию своего движения.

– Что же касается тайны удочерения Энн, то вы сами должны понимать несостоятельность возможных обвинений… По-моему, вы хотели разоблачить убийцу мисс Кэмпион? – почти нежно спросила Элизабет.

– Я сейчас перейду к этому, – ответил я, ощущая первые признаки своего проигрыша.

– Вам не кажется, Марк, что вы непозволительно долго собираетесь это сделать? – язвительно спросил Теллер, заметно повеселевший после порции виски. – И потом, если вы подозреваете миссис Старлингтон в тех чудовищных преступлениях, о которых вы нам рассказали, то как вы можете объяснить тот факт, что именно миссис Элизабет и нанимала вас провести расследование смерти мисс Кэмпион, при этом попросив меня оказать вам содействие и помощь? Или миссис Старлингтон стала испытывать угрызения совести? Какой-то оксюморон получается. – Негромко, но самодовольно рассмеялся он, посмотрев на Минерву, а затем довольным взглядом обвел взглядом всех остальных гостей, как бы приглашая их присоединиться к его веселью.

(За одну эту фигуру речи – «оксюморон», прозвучавшую в устах Теллера, мне можно было аплодировать. По-видимому, все гости так бы и сделали, если бы не массовый ступор.)

Никто не стал поддерживать радость инспектора, но взоры всех присутствующих дружно сфокусировались на мне, и не могу сказать, что они несли благоприятную энергетику. Конечно, мне было известно, что предстоит очередной нелегкий монолог, хотя я по своей натуре в большей степени – «адвокат», нежели «прокурор». Я должен был призвать к ответу людей, которых ранее уважал и ценил, и они, казалось бы, отвечали мне тем же. Искренне считая, что эти люди не способны на подобные преступления, я был серьезно удручен нашими неприятными открытиями, и это обстоятельство не могло не огорчить меня и не испортить морального удовлетворения от успешного окончания сложного расследования. Похоже, мне теперь понадобится немало времени, чтобы восстановить веру в человеческие добродетели вообще, и их наличие у моих знакомых в частности. А в связи с этим у меня возник вопрос и к самому себе: может, где-то и в моей душе и сознании до поры до времени притаились надежные слуги Дьявола? Алчность, зависть, мстительность, злоба, ненависть?… Пока этих ощущений я в себе не находил. Не потому ли, что не хотел искать или не было серьезных соблазнов? Ведь не с самого же рождения будущий преступник готовит себя, например, к убийству? Убить ребенка ради научного эксперимента или денег? Хотя одно другому не мешает, имеется в виду тривиальное сочетание славы и денег. Когда, в какой момент, в человеческой личности происходит надлом, раскалывающий его цельную, Богом данную, сущность на множество осколков?… Скорее всего, это не момент, а некий период… Но, не исключено, что очень важна как раз эта, временная точка, запускающая остальной процесс душевной энтропии. Может, тогда, когда будучи еще ребенком, потенциальный преступник убивает – просто так, из любопытства – голубя или кошку? А затем, развлечения ради, расстреливает из огнестрельного оружия своих одноклассников, учителей? Просто потому, что у него плохое настроение. Так почему не делать то же самое за деньги? Кто сильнее – тот и выживает, а слабые не имеют права жить? А в чем сила? И в чем слабость? Разве может кто-то из человеческих существ претендовать на абсолютную истинность и справедливость какого-либо решения? Высшая справедливость, вполне возможна, но не здесь. Хотя именно о ней нужно думать сейчас, чтобы в этом мире не допускать многих несправедливостей, создаваемых нами же. Не менее страшное происходит тогда, когда мозг, сознание и душа под воздействием любых дьявольских «угощений «теряет свое божественное начало, плавно и незаметно покрываясь метастазами «ада «еще при жизни, и мы сами, не замечая этого, опускаемся в преисподнюю, из которой вырваться невероятно тяжело, а иногда – просто невозможно.

На эти размышления у меня ушло немного времени. Возможно, окружающим могло показаться, что я просто собираюсь с мыслями. Не следовало их разочаровывать.

– Это пояснить не так уж сложно, мистер Теллер. Почему бы и нет? Миссис Старлингтон нужно было проверить: кто еще знает об истории с удочерением Энн, и что знает сама Кристель. Если вдруг мадемуазель Ферра имеет полную информацию о своем происхождении, не собирается ли она претендовать на часть наследства своего отца, громогласно объявив о законности своих прав на эти притязания. Физически устранить мадемуазель Ферра, безусловно, было не так сложно. Но вероятность того, что в близком окружении девушки есть люди, знающие всю подноготную ее биографии, разумеется, была высока. Каковы планы этого окружения? Узнать об этой грандиозной сенсации из газеты или телевидения? А ведь журналисты в расследовании чужих семейных загадок весьма дотошны, тем более если участники скандальной истории знамениты и богаты. Такого рода секреты трудно сохранить в глубокой тайне, даже если о них будет знать всего лишь одна журналистка. Да мало ли что может неожиданно всплыть… та же смерть мадемуазель Байю. Так вот, как мне кажется, вы, миссис Старлингтон, предполагали следующее: я бы стал вести расследование, а об обнаруженных фактах докладывал непосредственно вам. Все-таки последствия прошлых деяний нужно было «подчистить».

– Мистер Лоутон, следите, пожалуйста, за своими словами! – отрезала Минерва. – Вы признались, что у вас нет улик против меня.

– Извините, миссис Старлингтон, – формально ответил я, хотя она была, конечно, права. – Так вот, вы, миссис Элизабет, обнаружили, что ваш супруг скрыл от вас факт рождения двойни. А может, он еще что-нибудь утаил? К тому моменту, очевидно, мистер Генри вас узнал достаточно хорошо и, как рассказала мадам Виар, не хотел вам давать лишний козырь в руки. Кроме того, сама Мишель могла о многом рассказать своим родственникам. Вы организовали бы устранение таких… скажем «недоразумений», а со мной в свою очередь тоже произошел бы какой-нибудь несчастный случай. Вы и ваши помощники осуществляете их с мастерством уже упомянутого мною Дэвида Копперфильда. Несчастье с Мишель, Лорой… Список определенно должен был продолжиться. Следующим в списке должен был быть Ларс Слэйтер. – Сделав паузу, я мог наблюдать на лицах многих гостей недоумение и легкий ступор. – Об этом я расскажу позже. Все же, полагаю, что я не должен был узнавать всего. Миссис Старлингтон достаточно было бы подтверждение сведений, что мадемуазель Ферра и ее близкое окружение знает только два факта: мать девушки – Мишель Байю, а отец неизвестен, и все! Таким образом, я бы убедился в несостоятельности своей версии об убийстве мисс Кэмпион. Ведь расследовать смерть мадемуазель Байю меня никто не нанимал, но а сам я не стал бы заниматься чьей-то, пусто даже загадочной смертью, произошедшей более двадцати лет назад. Кстати, надо отдать должное миссис Элизабет. На первых порах нашего расследования, мы с Фрэнком получили анонимную подсказку, убедившую нас в выборе правильного пути. Мы смогли бы, возможно, и самостоятельно выйти на то обстоятельство, что мадам Виар имеет отношение к нашему делу. – Я сделал паузу и попил воды. – Но это, скорее всего, случилось бы много позже. – Я вновь умолк, почувствовав усталость. Меня, судя по внимательным взглядам присутствующих и странной тишине, очевидно, пока никто не собирался прерывать. – Серьезной вашей ошибкой, миссис Старлингтон, думаю, стала ваша самоуверенность в собственном превосходстве. Вы недооценили умственные способности своего супруга, касательно обычных взаимоотношений. Безусловно, он для вас был непререкаемым авторитетом в научной области, но в быту, как я понял из рассказа мадам Оливии, он отнюдь не был шахматным стратегом. Кроме того, предполагаю, мистер Генри был достаточно откровенным в отношениях с вами. Однако, узнав вас лучше, решил вести себя с вами, миссис Старлингтон, более скрытно. Вторую ошибку вы совершили из-за лжи вашего супруга о смерти его сестры. Думаю: вы, миссис Элизабет, имея действительно грандиозные планы в отношении семейного бизнеса, не допускали и мысли о том, что их кто-то может нарушить. Кроме того, ваша уверенность в собственной исключительности и незаменимости – отчасти, бесспорно, справедливая – сделала вас заложницей выбранной вами цели. Стоит «приправить «это «блюдо «другими вашими качествами: перфекционизмом и одержимостью – получится фанатик Идеи. Такого рода люди сминают всё и всех на своем пути, для них существуют только их цель, а, мешающий выполнению этой идеи, человек – всего лишь простая биологическая сущность, вроде налипшего на обувь кома грязи, препятствие, которое нужно удалить любым способом, и физическое устранение этой «грязи» – всего лишь множество последовательных химических реакций с дальнейшим изменением молекулярного состава первоначальной органической массы. Тем более, подозреваю, вам, миссис Элизабет, эти процессы совсем не чужды. Расхожий трюизм, что цель оправдывает средства, является основным вашим жизненным кредо. А тогда, двадцать два года назад, вы просто подстраховались, основательно опасаясь, что ваш супруг, имея такую любовницу (а мистер Генри был увлечен актрисой достаточно серьезно) и дочь (о второй дочери вы не знали), может развестись с вами. Учитывая тот факт, что ваш брачный контракт был более выигрышным для него, то можно представить ваше волнение по этому поводу. Вам некуда было деваться, вы пошли на многое, чтобы заполучить статусное положение и весьма блестящие перспективы собственного будущего. Как уже упоминалось, сэр Уильям к тому времени умер. Нужно было спасать ваше Дело. – Я прервался, чтобы вновь промочить горло. Элизабет не преминула этим воспользоваться, твердо заявив:

– Все это ваши умозаключения, Марк. Не могу не сказать, что они вполне имеют право на жизнь. Но сможете ли вы это доказать? Вы ведь ведете к тому, что именно я убила Мишель?

– Да. Вы узнали от своего мужа, что актриса страдает аллергией на цитрусовые (он ведь особо не скрывал от вас своих увлечений до определенного момента). Мы узнали, что в доме, где жила мадемуазель Байю – как раз в тот период, когда с нею произошло несчастье – еще одна девушка-студентка, по имени Сара Райс, арендовала квартиру. После смерти актрисы студентка исчезла. Следствие по факту смерти мадемуазель Байю, по нашему мнению, было несколько поверхностным, поэтому ничего криминального обнаружено и не было. Никто, похоже, не обратил внимание и на ту студентку. Исчезнувшая девушка была худенькой англичанкой, чуть выше среднего роста. Но неизвестен ни цвет глаз, ни цвет волос этой мисс Райс. Консьерж, работавший там в тот период, сказал, что студентку он видел очень редко, и она предпочитала бейсболку и темные очки. Не кажется ли вам странным такое обстоятельство, миссис Старлингтон? – Мой вопрос был ненужным, но мне захотелось передохнуть и одновременно попытаться вызвать у Минервы хоть какую-нибудь реакцию.

– Даже если этот факт и выглядит подозрительным – причем здесь я? – Ровным и спокойным голосом спросила женщина, удивленно пожав плечами.

– Вы, несомненно, правы, – пришлось согласиться мне. – На одном этом основании невозможно доказать, что, во-первых, та девушка является убийцей и, во-вторых, что ею были вы. Однако я и не собираюсь этого делать, – пояснил я. – Хотя такое предположение все же было высказано. – Я умолк, посмотрев на Элизабет многозначительно. И мой взгляд был ею расценен безошибочно верно. Она молниеносно выстроила логическую цепочку, спросив:

– Профессор Биггс?

– Да, – ответил я. – Но мне кажется, что и ваш муж говорил вам о своих подозрениях.

– И его я тоже убила? – печально улыбнулась Минерва.

– Уверен, что нет, – искренне сказал я, убежденный в правильности своего вывода.

– Почему же? – насмешливо удивилась Элизабет. – Вполне логичный вывод.

– Логичный, только не для вас. Вы же хорошо знали своего мужа. Ему было совсем не выгодно разоблачать вас в качестве убийцы.

– Но ведь он мог держать меня на коротком поводке, шантажируя время от времени, – возразила женщина.

– Зачем ему это было бы нужно? – спросил я, не скрывая своего недоумения. – Вы дали ему свободу во всем. Я же говорил, ваш брак был взаимовыгодным предприятием. Вы положили все свои таланты, усилия, время на алтарь семейного бизнеса, он дал вам положение, деньги и возможности. Кроме того, мистер Генри слыл талантливым ученым. Зачем же вам было убивать курицу, несущую золотые яйца? И если бы не его серьезное увлечение мадемуазель Байю – все было бы замечательно. У вашего супруга и до этой актрисы были мимолетные увлечения, но ни с кем он, по всей видимости, не заходил так далеко. Вы испугались и просто решили подстраховаться, убив соперницу.

– Но ведь это не доказано, – скептически, но уже как-то обреченно, промолвила Элизабет.

– Верно, но на вашем счету есть еще, по меньшей мере, два преступления, которые, полагаю, можно считать доказанными, хотя не все улики, разумеется, можно предоставить в суде, – резюмировал я. – Однако вы же сами не захотели доводить до официального расследования происшествие с мисс Доэрти? Этого суда, – показал я рукой на сидящих и оторопевших людей, – похоже, будет вполне достаточно для общественного приговора или порицания. Не думаю, что кто-нибудь из присутствующих будет настаивать на вашем походе в полицию. Тем более что здесь присутствуют два ее представителя. К тому же, вы сами организовали это судилище, только планировали его для вашей приемной дочери. И никто, кроме вас самой и ваших помощников, не виноват в таких изменениях первоначального сценария. Да и заявление на вас никто из пострадавших, наверно, писать не будет. А то, что вы хотели документальных доказательств… – я показал на внушительную стопку бумаг, лежащих передо мной на столе, – могу перечислить.

Наступившая тишина была оглушительной. Казалось, где-то здесь находится источник инфразвука, индуцирующий невыносимую для человеческого слуха частоту и не менее убийственную для его сознания. С жадным любопытством и нетерпением все ожидали ответа Минервы. Если миссис Старлингтон и пребывала в растерянности – на внешнем ее облике этот факт совершенно не отразился. Каким-то удивительным образом она смогла оставаться невозмутимой, хотя я был более чем уверен, что она уже ясно осознала свое полное и окончательное поражение.

– Все это хорошо, – резко заявил Фред. – Но где же все-таки доказательства, подтверждающие этот, леденящий душу, рассказ?

– А разве не вы, мистер Хантер, недавно говорили о совокупности косвенных улик?

– Ну так где они? – уже более спокойно спросил Кербер.

– В дневнике профессора Биггса, в показаниях мадам Виар, мисс Энн Старлингтон, хотя есть еще кое-что, – ровным голосом ответил я.

– Вряд ли записи человека, страдающего старческим слабоумием, можно отнести к серьезным документам, – быстро нашелся Фред.

– А у нас есть свидетельница, которая может подтвердить реальность хотя бы небольшой части этого дневника.

Вновь настала пауза, по-видимому, некоторые, в том числе и сам Фред, стали догадываться о ком идет речь.

– Я должна признать, мистер Лоутон, что вы одержали победу и вполне заслуженно, – холодно подытожила миссис Старлингтон и, посмотрев на Фрэнка, Макса и Скотта, добавила: – Конечно, вам в этом помогали ваши друзья и родственники моего покойного супруга. Но победа в одном бою не гарантирует триумфа во всем сражении. Что ж, Марк, продолжайте свой рассказ. Если вы о чем-то забудете – я восполню пробелы. Но в начале ответьте, пожалуйста, на мой вопрос, дневник профессора Биггса находится у вас?

– Да, – ответил я. – Но и вы, в таком случае, ответьте, пожалуйста, мне, да и другим тоже… Почему?

– Почему? Почему, как вам может показаться, я сдалась без борьбы?

– Да.

– Я не сдалась. Это всего лишь видимость поражения. Попозже я отвечу на ваш вопрос, – усмехнулась она. – Знаете, все зависит от угла зрения. Это, бесспорно, тоже трюизм, но удивительно верный трюизм, не менее очевидный, нежели аксиома. Сейчас поясню, можно сказать, на пальцах. Хотелось бы, дабы у всех сложилось мнение обо мне максимально близкое к объективному. Насколько это возможно, конечно. А преждевременная информация обо всем может повредить этому, весьма сложному, процессу… – Она окинула всех долгим, пристальным взглядом, а затем несколько устало провела рукой по волосам, чуть нарушив идеальную линию стрижки «каре». Быть может, таким образом, женщина попыталась всколыхнуть что-то человеческое в своей душе? А было ли оно там? Затем Элизабет, вскинув привычным движением волевой подбородок, продолжила: – Не хочу, чтобы возникло некоторое предубеждение в восприятии сказанной мною информации… Это – как пальцы в воде… пальцы те же, но если их поставить перпендикулярно водной поверхности – они выглядят толстыми обрубками, а если вдоль, кисть руки кажется длинной, пальцы – тонкими и изящными, а на самом деле рука совершенно обычная, не такая уродливая, но и не настолько утонченная. Поэтому определенные факты, озвученные раньше времени, играют роль воды, а угол зрения – это ваше устоявшееся мнение обо мне, безусловно, у каждого из присутствующих свое. Следовательно, оставим лучше мою исповедь на потом, по-моему, многие из нас все же предпочитают особенные десерты. Обещаю: вы его получите, даже в большей степени, чем можете сейчас предположить. – Умолкнув, она взяла со стола стакан с водой. Сделав пару глотков, женщина, вновь обведя всех внимательным взглядом, спросила, очевидно, ради соблюдения приличий:

– Надеюсь, вы не будете возражать, если мы нашу, скажем, дальнейшую беседу построим в качестве вопросов и ответов, чтобы ничего не упустить?

Все молчали, но никакого подтверждения и не требовалось.

– Хорошо. Буду принимать ваше молчание за согласие. – Она, пожалуй, впервые улыбнулась действительно искренне и почти лучезарно. Впрочем, по-видимому, быстро опомнившись и чуть поджав губы, Минерва посмотрела в мою сторону: – Марк, не будете ли вы любезны рассказать нам, как к вам попал дневник профессора Биггса?

– Конечно. Похоже, мы открываем этим вечером все наши тайны… Не правда ли?… – Я посмотрел на Энн и слегка подмигнул ей. – Профессор Биггс отдал свой дневник преподобному Джейсону Коварту с просьбой передать его мне, предупредив священника, что он должен отдать мне дневник, но только в том случае, если я сам за ним приду. По нескольким фразам, произнесенных Аланом Биггсом и священником, мне удалось определить место нахождения дневника.

– А смерть самого профессора?… – вразнобой прозвучало от «зрителей».

– Уверен, профессор умер своей смертью. Он отдал свои записи, но затем не стал закрывать сейф. Зачем? Ведь скрывать уже в нем было нечего. Все остальное инсценировала мисс Полин Форестье. Она обнаружила мертвого профессора и пустой сейф, остальное – можете представить сами.

– Но это же преступление! – завопил Алекс, брызгая слюной.

– Да, – просто ответил я и посмотрел на девушку. Все остальные сделали это сразу же после моих слов. Полин сидела, опустив голову, теребя на коленях свою доисторическую сумочку с явным желанием довести ту до состояния рваных лохмотьев. Не уверен, что сейчас такие сумочки в тренде, но женщинам, бесспорно, виднее.

– Я согласна отвечать перед законом, – наконец произнесла она, приподняв побледневшее лицо и посмотрев на Минерву. – Надеюсь, что суд будет справедлив ко всем.

Судя по всему, пронзительный взгляд Полин, отскочил от брони Элизабет, как мячик от стены. Женщина смотрела на меня, не особо обращая внимание на всех остальных.

– В дневнике есть какие-то факты, которые могут поставить меня в неловкое положение? – спросила миссис Старлингтон.

Не то слово, – хотелось ответить мне, но вместо этого я сказал:

– Только признание мистера Биггса об эксперименте, проведенным им по вашей просьбе над маленькой Энн Старлингтон, и некоторые записи, что эксперимент вполне удался: новый, открытый профессором, препарат подавляет многие основные человеческие инстинкты: самосохранения, выживаемости, голода. Кроме того, это средство вызывает депрессивное состояние, затуманивание сознания, а в конечном итоге включается программа распада личности. Собственно говоря, этот препарат – готовое «блюдо» для начинающего суицидника.

– Что же спасло Энн? – равнодушно спросила ее приемная мать.

– А пусть она сама расскажет, – ответил я и, улыбаясь, вновь подмигнул девушке. Но не только я один восхищенно смотрел на Энн. Все остальные тоже уставились на нее, будто впервые видели. Причем многие вели себя как запрограммированные, напоминая отряд управляемых роботов или персонажей кукольного театра: синхронные повороты головы, ошеломленные взгляды, удивленное выражение лиц… Такое количество непредсказуемых сюрпризов! Потрясающее шоу! Телевидение и прочая развлекаловка просто отдыхает!

А Энн вела себя удивительно спокойно и уверенно, казалось, что такие откровения для нее привычные и обыденные, как чистка зубов перед сном. И выглядела девушка этим вечером замечательно! Еще бы! Настал ее звездный час, о котором раньше она не могла и мечтать. Наблюдая за ней в те редкие периоды, когда у меня была на то возможность, я радостно отмечал, что биологические родители девушки могли бы ею гордиться. Сегодня мисс Старлингтон надела небесно-голубой кардиган, тактично приоткрывавший золотисто-оливковый треугольник декольте; легкий макияж подчеркивал выразительность глаз и тонкую лепку лица; нитка жемчуга выгодно оттеняла легкий загар изящной шейки. Несмотря на повседневность ее сегодняшнего наряда, он очень эффектно демонстрировал утонченную красоту Энн, в которой скрытая чувственность казалась невесомой. Какая удивительная метаморфоза, однако, произошла с некогда неуклюжей и несуразной девушкой! Еще одно абсолютное подтверждение того факта, что желание и воля творят чудеса. На фоне Энн многие девушки казались мне незаконченными набросками женского образа, грубыми намеками на красоту и сексапильность. Особенно жалко этим вечером выглядела Линда. Несмотря на мое привычное желание – находить всему оправдание и замечать в человеке лучшие его качества, мисс Доэрти не вызывала во мне сочувствия.

– Я не хотела бы давать определение тому, что со мной случилось несколько лет назад. Изменения, произошедшие со мной, начались совсем не в период моего пребывания за границей, а еще ранее. Мистер Лоутон, кстати, должен об этом помнить. – Она посмотрела на меня, а я молча кивнул. – Быть может, озарение… хотя, скорее всего, закончилось действие чипа-капсулы, помещенных в мой мозг?… Правда, мне очень хочется верить, что торжество справедливости случается и в нашей жизни. Не буду отнимать у вас время на философско-теологические размышления. Не хочу никого обвинять. Я даже благодарна миссис Элизабет и некоторым другим людям за ту суровую школу, которую я прошла. Процесс моей… скажем, депрессии закончился около шести лет назад. Это был первый настоящий подарок судьбы. Второй приз случился полтора года назад, когда меня разыскала мадам Виар. Я действительно обрела близких и родных мне людей, ведь на самом деле, до встречи с ними, у меня по сути никогда не было семьи… К сожалению, отца я плохо помню… – Голос девушки чуть повысил тональность, казалось, еще немного и он сорвется. Но Энн удалось справится со своими чувствами. – Глотнув воды, она продолжила: – Не думаю, что кому-то интересны подробности. Просто могу сообщить: с профессором Биггсом я встречалась незадолго до его смерти. И он мне поведал то, о чем, в общем-то, я смогла догадаться самостоятельно. – Она вновь запнулась: волнение мешало ей говорить. Нежный румянец и блеск огромных глаз придал ее облику очаровательную трогательность, но без слезливой сентиментальности и мелодраматизма. Выпив воды, Энн взглянула на свою приемную мать. Во взгляде девушки не было ни злости, ни ненависти. Скорее, он был похож на взгляд ребенка, недоуменно вопрошающего: «За что?» Хотя ответ на этот вопрос был вполне очевиден для всех, в том числе и для миссис Старлингтон. Выражение лица женщины приобрело такое равнодушно-пренебрежительное выражение, что мне захотелось придушить Минерву серым шелковым шарфиком, повязанным на ее тонкой шее, и, уверен, этот процесс доставил бы удовольствие не мне одному. Такое понятие, как простое человеческое сочувствие, в этой, застывшей ледяной, статуе априори не могло возникнуть. О чем я размышлял? Кому искал оправдания? У меня вдруг появилось ожесточение и злость к этому образцу патологического бездушия. Да, несомненно, такие ощущения не самые лучшие человеческие качества, но в данном случае мне не было за них стыдно.

Тем временем Энн продолжала свой рассказ: – Кстати, инициатором нашей беседы был мистер Биггс. И он даже попросил меня записать наш разговор на диктофон. Мы можем сейчас прослушать эту запись. – Девушка вопросительно посмотрела на миссис Старлингтон, а затем обвела взглядом всех присутствующих. Все молчали, испытывая, похоже, неловкость и растерянность, однако никто не проявил желания услышать исповедь профессора. Полагаю, скрипучий голос покойного старика вряд ли смог бы внести оптимистическую нотку в финальный аккорд нашего заседания. Прервал затянувшуюся паузу верный мистер Хантер.

– Думаю, у нас и так ушло многовато времени на эти расследования… поэтому, мисс Старлингтон, перескажите как можно короче, – уверенно сказал Фред, мельком взглянув на своего босса, застывшую в созерцательной позе, подобно египетскому изваянию.

Наконец Элизабет произнесла безразлично:

– Выслушивать сегодня еще и покаяния бедного профессора… мне неинтересно. Если кто-то захочет – пусть договаривается об этом с Энн. Меня увольте… Я бы не отказалась сделать перерыв.

Такое предложение повергло меня в ужас, хотя и другие находились в состоянии некой прострации. Затем все зашумели и заговорили, но в этом гуле можно было расслышать дружное согласие на небольшую паузу.

Меня же не покидало стойкое ощущение о равнодушном отношении миссис Элизабет к своему будущему. Но это предположение, безусловно, являлось абсурдным. Поэтому я решил, что мне следует быть осторожнее, хотя при таком количестве свидетелей… Не могла она так быстро сдать свои позиции, удивленно думал я. Не тот характер. Но внешне Минерва показалась мне немного осунувшейся, даже постаревшей. Кожа лица чуть потемнела и, став похожей на серый пергамент, слилась с пепельными волосами женщины и жемчужного оттенка жакетом. Королевская осанка миссис Старлингтон чуть смялась, будто ей на плечи опустили всю скорбь земную. Но самое главное – глаза, в них не было жизни. Может, у Минервы так проявляется накопившаяся усталость? Что-то в этом было не так, решил я. Очередной спектакль, о котором я пока не имею ни малейшего представления? Но подстраховка у женщины должна была быть. По моему глубокому убеждению, миссис Элизабет никогда ничего не предпринимала, не позаботившись об отходных путях… какая-нибудь «домашняя заготовка «на случай: «если все пойдет не так, как планировалось»… С другой стороны, так изобразить процесс старения на глазах – воистину достойно Оскара. Что ж… надо было признать, приемлемые объяснения такой метаморфозе пока не спешили посетить мою голову. Это же надо! Всего лишь – «неприятности»… «как пальцы в воде»… Может, я спешу? Минерва же о чем-то предупреждала, какую «воду «она предусмотрела? Что эта фантастическая женщина успела предпринять? От нее можно ожидать любых сюрпризов, и отнюдь не всегда приятных. Сложный поток моих рассуждений остановил Адлер.

– Ну что ж, нам тоже не помешает размяться, – заметил Макс.

– Разумное предложение. Но в первую очередь я бы не отказался промочить горло, – внес свою лепту в планирование ближайшего будущего Фрэнк.

Скотт молча кивнул, находясь, по-видимому, под глубоким впечатлением от прошедшего заседания.

– Соглашусь с большинством, – ответил я.

Посетив туалет, мы расположились в холле. Мои приятели явно недоумевали такому исходу этого собрания. И я их понимал. Фрэнк и Макс полагали, что Минерва сошла с ума. Отдать себя всем на растерзание? Я же был уверен, что, даже если она осознает свое грядущее фиаско – приложит максимум усилий, дабы выйти из сложнейшего положения с наименьшими для себя потерями. Что ж, будущее покажет…

Все расселись на свои места чуть раньше, чем предполагалось миссис Элизабет и Ко. Подозреваю, «скелеты» в чужих «шкафах» могут надолго перебить аппетит. Хотя нам лично удалось относительно неплохо утолить голод.

За время нашего отсутствия работники одной из самой приятной и нужной отрасли успели обновить фуршет, не забыв и о разнообразной выпивке.

«Присяжные», «обвинители» и остальные присутствующие чуть повеселели, радуясь, по всей видимости, своевременному антракту и теперь были готовы лицезреть следующий акт шоу.

Элизабет, Линда и Фред сидели особняком за одним из столиком, не делая вид, что увлечены едой, хотя абсолютного игнорирования алкоголя тоже не наблюдалось. Даже миссис Старлингтон сидела с бокалом (похоже, с вином!) в руке! За одно такое зрелище многие мне скажут спасибо.

Очевидно, все собирались хотя бы частично компенсировать планируемый ранее вечерний досуг! Тем более сама хозяйка апартаментов показала наглядный пример.

Я посмотрел на мисс Доэрти, сидевшую рядом со своей славной тетушкой. И в эту минуту эти женщины стали вдруг внешне очень похожими, хотя раньше я никакого сходства между ними не замечал, тем более что внешность Линды совсем не относится к холодному типу.

Вновь воцарилось вежливое молчание, но оно стало каким-то более легким, наверно потому, что сейчас в окружающей нас атмосфере отсутствовало подобострастие. Минерва перестала быть всемогущей! Она, оказывается, хуже чем большая часть обычных людей! Конечно, за такое низвержение Элизабет с заоблачного пьедестала многие заплатили бы мне за входной билет! Но наряду с этой раскованностью в воздухе все же витал флер злорадства, достаточно ощутимый, как иногда навязчивый и приторный парфюмерный аромат, маскирующий дурной запах.

– Мисс Старлингтон, продолжайте, пожалуйста, но только просим вас изложить факты в сжатой форме, – прохладно сказал Фред.

– И воздержись, пожалуйста, от эмоциональной окраски своего рассказа, – холодно отрезала Минерва. – Не стоит терять на это время.

– Хорошо, – спокойно ответила Энн, продолжив: – Мистер Биггс рассказал, что около двадцати лет назад он работал над препаратом, усиливавший на несколько порядков интеллектуальный потенциал обычного человеческого мозга. Но ему удалось открыть другое средство, обратного действия. Миссис Старлингтон естественно знала о всей исследовательской работе, которая велась в компании. И, узнав об открытии такого препарата, она предложила провести экспериментальный опыт на своем ребенке. Профессор Биггс не знал, что миссис Старлингтон не является моей биологической матерью. Но разве это обстоятельство меняет суть? Чей бы не был ребенок… разве это не чудовищно? – Энн все же не смогла удержаться от своих комментариев. – Хотя, может, она это сделала специально. – Мистер Биггс, – продолжала девушка, – как он мне сам признался, недолго колебался и согласился. Слишком велик был соблазн: провести опыт на человеческом мозге. Ведь на подопытном животном результаты будут менее убедительны. Вот меня и решили использовать в качестве лабораторной крысы, – горько усмехнулась она. – Этим и объясняются мои заторможенность, депрессии… Только это средство подействовало на меня странно, усилив аппетит, но не пробудив суицидального желания. Мистер Биггс принес мне извинения за свой проступок, но это уже сантименты. Вот и все…

Непринужденность атмосферы сменилась тяжелой паузой, которую прервала мисс Стюарт.

– Но почему вы пошли на это преступление, миссис Старлингтон? – возмутилась она.

Снисходительно посмотрев на девушку, женщина обвела всех нас каким-то равнодушным и застывшим взглядом и спокойно ответила:

– Вероятно, мистер Лоутон знает все даже лучше меня. Вот пусть он и расскажет, – бесцветным голосом заметила она, посмотрев на меня странным взглядом.

– Этого я не знаю, миссис Старлингтон. Но знаю, что наше настоящее проистекает из прошлого. Банально, конечно. Однако мы, почему-то, об этом нередко забываем, а потом часто удивляемся тем последствиям, которые получаем.

– Марк, давайте без душеспасительных бесед, – парировала Минерва.

– Хорошо. Вам, миссис Элизабет, очень нужен был дневник профессора. И если бы ваша племянница не разыграла свое отравление, то любитель-шантажист, подвизающийся в шпионаже, вряд ли бы сейчас здесь сидел… Вот что значит гены! Судя по всему, в криминальном отношении мисс Доэрти – достойная ваша преемница.

– Мистер Лоутон, я бы попросил вас обойтись без своих домыслов… – скривил губы Фред, – пока еще вы не предоставили каких-либо улик. – Он покосился в сторону Минервы. – По-моему, миссис Элизабет к вам излишне благосклонна, – смело резюмировал он. Но женщину, похоже, не покоробила эта вольность. С каким-то новым интересом посмотрев на меня, она задумчиво произнесла:

– Я хочу понять: почему и насколько я вас недооценила, Марк. – Удивительно, но миссис Старлингтон вновь стала выглядеть уверенной, сильной и красивой. Может, у меня что-то со зрением? Надо посетить окулиста, решил я, успокоившись. Такой холодной и неприступной она мне импонировала больше – я мог вести с ней борьбу на равных. А вот быть в жестком противостоянии со слабой и сломленной женщиной я совсем не хотел. Казалось, Минерва завуалированно предлагала мне разыграть партию интеллектуального соперничества… Что ж, я принял ее вызов.

Вновь наступила пауза, хотя всего лишь на несколько секунд.

– Марк, – обратилась ко мне миссис Старлингтон, – скажите, что еще интересного вы можете сообщить?

– Вы имеете в виду дневник?

– Конечно.

– Ваш покойный супруг успел рассказать о своих подозрениях профессору Биггсу. Ведь вы не будете отрицать, что кроме работы этих двух мужчин связывали достаточно тесные – насколько это возможно между учеными-интровертами – дружеские отношения?

– Зачем же мне отрицать очевидный факт? И что из того? А… – протянула она, – понятно. Генри, очевидно, предполагал, что я убила Мишель?

– Да. Вернее, ваш супруг, как понял профессор Биггс, был в этом убежден. Когда нанятый им частный детектив стал следить за актрисой – вы попали в его поле зрения. Он и установил, что девушка-студентка Сара Райт и вы – одно и тоже лицо. Подстроить несчастный случай было не так сложно. Полиция обнаружила в квартире погибшей актрисы пустой флакон из-под антигистаминного препарата, поэтому молодая женщина не смогла им воспользоваться; на нем были обнаружены только ее отпечатки пальцев.

– Но доказательств этого у вас нет и предъявить вы мне ничего не можете, – чуть приподняв брови, заявила она.

– Я тоже не собираюсь оспаривать очевидные факты. Существует только дневник. Говорил ли вам мистер Генри о своих подозрениях – можете знать только вы. Просто возникает много вопросов…

– И ответы на них изложены в записях Алана Биггса? – язвительно поинтересовалась она.

– Идеальных преступлений не существует. И это тоже нельзя отнести к безупречно осуществимому убийству, – скептически парировал я, намереваясь задеть ее самолюбие.

– Почему же? Вы же сами отметили: улик против меня нет.

– Если бы кто-нибудь написал заявление в полицию с просьбой провести дополнительное расследование – возможно, какой-нибудь дотошный полицейский смог бы доказать вашу вину.

– Марк, оставьте свои голословные обвинения для второсортных сериалов, – ровным голосом перебил меня Хантер. Выражение его лица тоже оставалось спокойным, только по едва заметному движению кадыка мужчины можно было сделать вывод о его волнении.

– Подождите, мистер Хантер, – обратилась к нему Минерва. – Что еще интересного есть в этих записях? – спросила меня женщина. Странно, зачем ей продолжение этой экзекуции? – подумал я. Ведь она одним жестом может закончить… нет, не может, уже не может. Что же все-таки приготовила эта ведьма мне на «десерт»? Смогу ли я его проглотить, не подавившись? Опомнившись, я ответил: – Ничего существенного в дневнике больше нет. Разве что профессор подтвердил, что смерть Тома Адлера произошла случайно. Это был действительно несчастный случай, а не самоубийство. Профессор разговаривал со своей супругой на повышенных тонах, когда мистер Адлер случайно подслушал их разговор и и узнал об эксперименте, проведенном над Энн Старлингтон. Вечером того дня Том попросил профессора о встрече, которая и привела их к ссоре. Мистер Адлер обвинил профессора в том, что тот ради своего эксперимента пошел на преступление. Дискуссия двух ученых проходила на верхнем этаже недостроенного университетского корпуса. Было уже темно, а мистер Адлер страдал высокой степенью миопии, а о его вспыльчивости ходили легенды. В запале спора он оступился и упал с высоты девятиэтажного дома.

– А не мог ли сам профессор столкнуть своего ученика? – спросил Джеймс Локхарт.

– Уверен, что нет. Если сопоставить габариты этих мужчин, то, скорее, могло случиться наоборот. – Задумавшись, я на миг замолчал.

– Во всяком случае, этот вариант не исключен, – заметил его милый друг Дэвид.

– Нет, конечно, хотя я склонен верить записям мистера Биггса. В любом случае, даже если мое мнение неверно, душа профессора уже, по-видимому, держит ответ перед Всевышним. – Обратившись к Элизабет, я сказал: – Я вам предоставлю ксерокопии дневника, миссис Старлтнгтон. Если захотите, конечно.

– Посмотрим, – задумчиво ответила та.

– Но, может, наконец-то перейдем к смерти мисс Кэмпион, – предложил инспектор Теллер, стараясь скрыть свое возмущение, хотя это ему плохо удавалось. Думаю, из-за своей определенной недалекости Алекс даже не подозревал, что таким вопросом в оценочной шкале Минервы переместился из категории: «послушен, глуповат, несколько заторможен, но может быть полезен «в категорию – «бомба замедленного действия».

Судилище под названием «розги для Энн «длилось уже более двух часов. Конечно же, все устали, и миссис Старлингтон могла бы этим воспользоваться, отложив продолжение сегодняшнего разговора на другое, ей удобное, время. Пока все мои обвинения были голословны, и я об этом знал, но у меня не было другого выхода. Я должен был попытаться заставить Элизабет признать хотя бы часть своих проступков. А там… как карта ляжет. Ты хочешь обыграть судьбу в карты, а она вдруг ставит тебе мат… Пока еще все присутствующие, кроме меня и моих друзей, не были уверены в своих подозрениях и не могли точно и безошибочно назвать имя убийцы. Но любопытство погубило не только кошку и в этом случае оно одержало верх над человеческой усталостью.

– Миссис Старлингтон, все явно уже устали. Может быть, действительно поговорим с мистером Лоутоном в другой раз? – вновь пришел на выручу Минервы ее верный адъютант Фред Хантер. – Уверен, Марк сам не хочет признать свое бесславное поражение при таком количестве свидетелей и потенциальных клиентов его фирмы.

Но раздались дружные протесты, вполне оживленные (если бы не алкоголь, такой бодрости, разумеется, не пришлось бы наблюдать). Действительно, время – девять, и какие-то полчаса уже не сыграют принципиальной роли, зато основная интрига будет раскрыта. Я не мнил себя ни Холмсом, ни Пуаро, но конечно же, большинство присутствующих не могли не задуматься над моими обвинениями и понимали, что просто так, без всяких на то оснований, я не буду разбрасываться такими серьезными нападками в отношении Минервы. И сейчас, пожалуй, всех интересовал один вопрос: есть ли хоть какие-нибудь улики?

– Хорошо, хорошо, – ответила на эти протесты миссис Старлингтон. – Если вы настаиваете… продолжим. – Она выразительно посмотрела на меня глазами женщины, подводящей дуло пистолета к своему виску.

Я чуть развел руки и пожал плечами, будто говоря: желание дамы для меня закон. Но спустя пару секунд, я уже был серьезен.

– Тогда задам вам, миссис Элизабет, конкретный вопрос: вы хотели бы, чтобы пресса раскопала историю о связи вашего супруга и Мишель Байю, о рождении дочерей, одну из которых вы с мужем забрали на воспитание? А чудовищный по своему цинизму эксперимент с маленькой девочкой, который мог закончиться весьма трагически?

– Вы хотите меня шантажировать, Марк? – Она вдруг встала во весь рост, хотя в тоне ее голоса не было и тени возмущения. Теперь Минерва смотрела на меня сверху вниз – выигрышная позиция для нее. Но разве может сидеть джентльмен, когда леди стоит? Я тоже поднялся из кресла и таким образом ей теперь приходилось смотреть на меня снизу вверх.

– Разумеется, нет. Такой ответ, по-моему, очевиден, – ответила она, вновь усевшись в кресло и невозмутимо взяв в руку бокал с вином. Однако ее волнение выдала рука. Заметно было, что усилием воли женщина сдерживала движение кисти, чтобы не раздавить бокал, который она поднесла ко рту. Все-таки она способна испытывать сильные эмоции, отметил я. Может, Минерва все-таки не биоробот?

– Теперь об уликах. Миссис Старлингтон, вы знали, что один из ваших сотрудников, работающий в вашей службе безопасности под руководством Фреда Старлингтона, когда-то сидел в тюрьме за мошенничество и подделку документов?

– Что за чушь? – чуть возмутилась Элизабет.

– Объясняю, – продолжил я. – Волос, который я нашел в доме мисс Кэмпион после моего повторного визита оставлен Джимом Тревором. Жевательная резинка, которую я нашел неподалеку от «своей» могилы тоже принадлежит ему. К тому же он является родным племянником мистера Хантера. На самом деле Джим Тревор – Роберт Хантер. Но его дядя скрыл от вас такую мелочь. Вот документы, подтверждающие этот факт, – я приподнял стопку бумаг. – Здесь и результаты анализа материалов, из которых были изготовлены экземпляры двух крокодилов. И заказывал эти игрушки через Интернет тот же Джим Тревор. Правда, из кафе города Аяччо, что на Корсике, хотя заказ был оформлен от имени Сержа Мореля. Можно, конечно, отыскать еще улики, возможно, косвенные. Но не много ли и так подтверждений? Зачем, скажите, племяннику мистера Хантера дарить практически незнакомой журналистке Лоре Кэмпион дорогого силиконового крокодила с электронной «начинкой» от имени другого мужчины, затем при помощи электрошокера «изъять» меня из реальности, отвезти на заброшенное кладбище и даже не полениться поставить там крест, по-видимому, мне в назидание… Мистер Хантер, – я посмотрел на посеревшего Кербера, – вероятно, этому молодому человеку, вашему близкому родственнику, скучно живется?… И он выбирает людей в качестве живых мишеней, дабы себя развлечь… Жаль, что его-то как раз здесь и нет. Хотелось бы у него спросить: может, ему не хватает адреналина в обычной жизни и он отчаянно скучает по тюрьме? Уверен, мы с радостью ему поможем… И еще один важный вопрос… Кто является сообщником Джима Тревора? – Заметив, что Фред намеревается перебить меня, я быстро проговорил:

– Мистер Хантер, я понимаю ваши возражения и согласен с вами. Эти вышеперечисленные улики не являются таковыми для суда, но после того, как я обо всем расскажу родителям Лоры, уверен, они потребуют возобновления расследования из-за новых, открывшихся фактов. И очень сомневаюсь, – я взглянул на Алекса, – что это дело доверят вам, мистер Теллер. А когда спросят вашего племянника, мистер Хантер, – я перевел взгляд на Фреда, – не думаю, что он найдет достойные объяснения всем этим обстоятельствам. Вряд ли молодой человек все возьмет на себя. Впрочем, можно попробовать…

Хантер хотел что-то сказать, но Элизабет остановила его порыв.

– Хватит, Фред. Все уже устали, – она посмотрела на меня. – Вы действительно провели огромную работу, Марк. Я никогда не отрицала очевидные факты. Это по меньшей мере глупо. Лучше уж прослыть преступницей, но быть еще при этом и глупой… слишком убийственно. – Женщина проделала свой излюбленный жест: провела рукой по волосам, чуть вздернув подбородок, и окинула всех своим холодным взглядом. – Я тоже кое-что вам приготовила. И пригласила вас всех на встречу, по сути дела, из-за этого. После всей информации, свалившейся вам на голову, можно было бы, конечно, и забыть об упомянутом мною в самом начале нашего совещании вопросе. Хотя мне несложно повторить… я хотела поговорить со своими сотрудниками о будущем нашей компании. Поверьте пока мне на слово, однако этот аспект имеет отношение к тем фактам, о которых мы говорили все это время. Безусловно, мне надо было бы попросить гостей, не являющимися нашими сотрудниками, покинуть террасу. Но я не стану этого делать по той причине, что все равно об этом обстоятельстве спустя некоторое время будет известно многим. Тем не менее хочу напомнить о соглашениях, подписанных всеми вами. Мне хотелось бы сделать объявление, и сейчас настал для этого подходящий момент. Я даже рада, что Марк со своими коллегами сегодня рассказали обо всем. После такого повествования вы не будете ко мне испытывать чувство жалости или даже легкого сочувствия. Мне это претит. Я никогда не нуждалась в чьей-либо эмпатии, уверена, что не буду нуждаться и впредь. У меня обычно не было неразрешимых ситуаций, и данные обстоятельства тоже таковыми не является. Но прежде чем об этом говорить, я сделаю небольшое отступление. Мне известны сплетни и досужие разговоры о коррупции, якобы имеющей место в компании «Старлингтон энд Парк». Хотя большая часть моих сотрудников должны, надеюсь, признать, что я пытаюсь быть справедливой. – Умолкнув, она медленно обвела потемневшими глазами всех присутствующих гостей. – Но абсолютной объективности нет ни в чем и, бесспорно, ее и не может быть в сфере деятельности, напрямую касающейся человеческих взаимоотношений. Грамотный руководитель не станет волноваться о мнении своих подчиненных, тем не менее он должен проводить тонкую политику и действовать на благо возглавляемой им организации.

Я окинул взглядом собравшихся: все слушали внимательно, но некоторое недоумение все же читалось на лицах присутствующих. Мне тоже пока было непонятно: причем здесь смерть мисс Кэмпион и менеджмент, проводимый Минервой в ее компании.

– Знаю, что вы в кулуарах обсуждаете, кто станет моим преемником, – продолжала миссис Старлингтон. Хотя хочу заметить: я еще не так стара, чтобы отойти от дел, но пресечь всевозможные слухи считаю необходимым. Понимаю ваше недоумение, впрочем не думайте, что я сошла с ума. Надеюсь пояснить это отступление от темы после того, как поделюсь своим мнением обо всем изложенным здесь мистером Лоутоном. Надо признать, ваш убедительный рассказ, Марк, – она посмотрела на меня странным взглядом, – произвел на меня впечатление. – Элизабет замолчала, сканируя всех нас чуть насмешливым взглядом.

Ее стальные глаза вновь остановились на мне, мозг женщины правильно расшифровав мою просьбу:

– Вы хотите еще о чем-то спросить, Марк?

– Простите, миссис Старлингтон, прежде, чем вы об этом расскажите, я хотел бы передать вам письмо Алана Биггса. Он об этом попросил меня в своей приписке к дневнику, там же был и конверт, адресованный вам. – Захватив послание профессора, я поднялся и подошел к Минерве, не выразившей никаких эмоций, будто нечто подобное она ожидала. Но я мог заметить, как заходили мышцы крупной челюсти Кербера. Ну-ну, то ли еще будет, – мысленно усмехнулся я.

– Спасибо. Но не знаю, стоит ли мне его читать сейчас? – бросила она лукавый взгляд на Фреда.

Ее вступление, прозвучавшее до этого момента, было несколько необычным, но, полагаю, подозрения, посетившие некоторых присутствующих, были сходны; поэтому и атмосфера в зале сразу стала какой-то тяжелой, будто среди нас находится неизлечимо больной человек.

В тишине раздались несколько вялых голосов: «Да, конечно. Никто уже не спешит».

– Мне, наверно, не понадобиться много времени, – попыталась успокоить всех миссис Старлигтон, решительно надорвав конверт, хотя недавно вызванная на террасу Джессика уже открыла ящик подсобного стола-тумбы, собираясь, наверно, подать для этой цели нож.

Пока Элизабет читала послание профессора, присутствующая публика, совсем уж ошалев от такого количества информации и буквально убийственного намека Минервы о возможных кадровых перестановках в холдинге, молча запивала стресс алкоголем.

На прочтение письма женщине действительно понадобилось не более минуты. Закончив чтение, она вложила письмо в конверт и, бросив на меня взгляд, полный сарказма, сказала:

– У меня к вам вопрос, Марк. Алан Биггс пишет мне о неотвратимости расплаты за грехи и о высшей справедливости. Вы тоже верите в эту чушь?

– Да, миссис Старлингтон. И очень надеюсь, что в этом я не одинок.

– Тогда вам, несомненно, будет сложно воспринять мой рассказ. Но вы сами этого хотели.

– Уповаю, что смогу пережить эти сложности, – парировал я.

– Но ведь, к примеру, если бы мисс Кэмпион не была такой проницательной и наблюдательной журналисткой, не думаю, что произошедшая с ней трагическая история имела бы место. И Лора была бы сейчас жива. Разве смерть журналистки не является закономерным финалом ее же поступков? По-моему, это и есть высшая справедливость. Каждый получает то, что посеет. Насколько я помню, вы, мистер Лоутон, фаталист? – полуутвердительным тоном спросила Минерва.

Я молча кивнул.

– Значит, если что-то произошло, для этого случая сложились самые оптимальные обстоятельства только по той причине, что случилось именно это событие. А что мы знаем о том, что будет за гранью? Пока еще нет никаких конкретных и обоснованных теорий, которые мы могли бы сейчас обсуждать. Поэтому не вижу смысла говорить об исправлении ошибок или о мифическом покаянии, хотя многие из присутствующих здесь назовут мое следующее сообщение «расплатой за грехи». Но мне все равно. Это у профессора Биггса случилось позднее раскаяние. Я же ни о чем не жалею. И если бы не мои, скажем, неблаговидные поступки, вполне вероятно, что не все мои знакомые, сотрудники или родственники могли бы состояться в том качестве, в котором они сейчас пребывают. Так что помните об этом, когда будете меня судить. – Она вновь обвела всех взглядом, странным и далеким. Мне сложно было подобрать более точное определение для характеристики ее глаз и той мысли, которую они выражали. А может, и не было никакого посыла, во всяком случае, обращенного к нам?

– Скоро мне предстоит абсолютное «ничто», – продолжала Элизабет, – и мне уже не так интересна тема: «я и компания», но мне не совсем уж безразлична будущая история: «компания без меня».

Минерва вновь посмотрела почему-то на меня, будто именно я виновник ее личного апокалипсиса.

– У меня БАС, что значит: боковой амиотрофический склероз, болезнь Лу Герига. Это болезнь моторных нейронов, медленно прогрессирующее, неизлечимое дегенеративное заболевание центральной нервной системы, при котором происходит поражение как верхних, так и нижних двигательных нейронов, что приводит к параличам и последующей атрофии мышц. Не буду вас утомлять подробными симптомами этой болезни. Исход, безусловно, летальный. В основном происходит смерть от асфиксии. Конечно, можно продлить свою жизнь с помощью искусственной вентиляции легких. Но зачем? – саркастически произнесла женщина, поднеся ко рту стакан с водой.

– Асфиксия, – уверенно произнес Алекс, нарушив неловкую паузу, – не очень приятная смерть.

Как будто в этом кто-то сомневался.

– Смерть вообще довольно неприятная штука… хотя бы своим внешним проявлением, – мрачно проговорил Фред, не выглядевший удивленным. Или он знал, или… новый спектакль?

– Соглашусь с вами, инспектор, есть более приятные способы уйти в мир иной. Надеюсь, у меня еще есть время их рассмотреть, – почти весело сказала Минерва, блеснув улыбкой.

Я уже было подумал, что Элизабет нас разыгрывает, но, вновь взглянув на лицо Фреда, превратившееся вдруг в застывшую трагическую маску, понял: это правда.

– Чтобы больше не возвращаться к этой теме, могу сказать, – болезнь неизлечима, максимально можно прожить, вернее, просуществовать, лет пять. Я неплохо прожила с этой, скажем, проблемой… некоторое время. Однако недавно поняла, что, пожалуй, уже пора… с загадочной интонацией произнесла миссис Старлингтон, совсем не напоминающая смертельно больную. Выглядела она, во всяком случае, здоровее, чем ее племянница. После такого признания своей тетки Линда совсем пала духом.

– Я не стала проводить аналогичное совещание до торжеств, связанных с юбилеем компании. Решила – после… например, сегодня, – продолжала она. – Хотя не ожидала, что произойдет такое шоу… Теперь можно перейти к самому интересному вопросу, по-видимому, для многих, если не для всех гостей. – Она задумалась и медленно, даже демонстративно, сделала глоток вина. Затем откинулась на спинку кресла, на миг прикрыв глаза. Пауза длилась несколько секунд. Элизабет открыла глаза и мило улыбнулась, обнажив белоснежный ряд зубов. – Убить Мишель было несложно. Я неплохо изучила эту весьма талантливую актрису, да и Генри рассказывал о ней немало, на первых порах конечно. Часть букетов, которые подарили Мишель после спектакля в тот день организовала я. Не для того, чтобы этими ароматами вызвать аллергию. Мне нужно было сбить со следа полицию. В природе существуют аллергены, неизвестные даже для специалистов, поэтому цветы стали отвлекающим маневром. У мадемуазель Байю была аллергия на цитрусовые. За пару месяцев я изучила расписание актрисы, ее привычки, в общем, жизненный уклад девушки. Да, мне пришлось арендовать квартиру под видом студентки и летать из Лондона в Париж и обратно, но муж не очень-то интересовался моей жизнью, а все остальное я смогла устроить без особых проблем, хотя меня, разумеется, окружали достойные помощники.

В тот, последний, для актрисы день, подождав минут тридцать после прихода мадемуазель Байю домой, я спустилась на ее этаж и позвонила в дверь ее квартиры. Сказала, что соседка. Время от времени мы с ней встречались и даже приветствовали друг друга. Конечно, мне приходилось кое-что менять в своей внешности. Правда, мадемуазель Байю была достаточно самовлюбленной особой, чтобы переживать из-за какой-то жены своего любовника, тем более предполагать, что эта, казалось бы, виртуальная супруга станет за ней следить. Когда актриса мне открыла дверь, я ей сказала, что у меня захлопнулась дверь, и можно ли мне позвонить из ее квартиры. Она открыла дверь, я вошла, распылив перед ее лицом эфирное масло лимона… Ну а что последовало дальше – скучно рассказывать, включите фантазию… Что же касается мисс Кэмпион, то мистер Лоутон описал все довольно-таки правильно. Когда мы с Лорой смотрели спектакль с участием мадемуазель Ферра, именно журналистка подметила сходство двух актрис. Я тоже увидела это, но не стала об этом говорить… Нужно было все проверить, – Минерва взглянула в сторону Кристель, – поэтому я предположила, что Генри не сказал мне всей правды, хотя мадемуазель Ферра могла оказаться какой-нибудь родственницей Мишель, но тест на ДНК подтвердил близкое родство Кристель и Энн… Не знаю, удалось бы мисс Кэмпион успешно расследовать смерть Мишель Байю. Вполне возможно, что да. Во всяком случае, она могла бы выйти на родственников умершей актрисы, но дело не в этом. Теперь уже мне нужно было подумать о собственном расследовании, о чем и говорил мистер Лоутон. Что знает мадемуазель Кристель о своем отце? Будет ли она предпринимать что-либо? Ну и так далее… Разумеется, я не хотела, чтобы Лора занялась этим делом. Кстати, мисс Кэмпион мне искренне нравилась. Но и убивать мы ее не собирались, нужно было всего лишь уложить эту чрезвычайно целеустремленную журналистку на больничную койку… И, как оказалось, мадам Виар тоже позаботилась об этом. Собственно говоря, эти шаги по организации психоза для Лоры и навели нас на такой выбор устранения журналистки, хотя тогда мы еще не думали о смертельном исходе. Никто и не предполагал, что получится то, что случилось. – Она равнодушно пожала плечами. – Что ж, все мы от чего-то умрем. Стоит ли переживать об этом сейчас? А кто-то, та же Лора или Мишель, давно уже не беспокоятся по этому поводу. Не думаю, что теперь у вас должны возникнуть вопросы: почему, как и кто. Что еще по этой теме вам непонятно? – спросила она тоном учительницы, объясняющей нерадивым ученикам простые истины, впрочем, после такого циничного рассказа лично у меня отпали все вопросы, которые могли бы возникнуть.

Все остальные тоже пребывали в прострации, если не сказать – в глубокой коме. Первой пришла в себя Энн:

– Миссис Старлингтон, у вас есть хоть что-нибудь святое? – оглушающе громко спросила она.

– Если ты о душе, Энн, то это – не ко мне. Я не верю в такого рода псевдонаучные разговоры. И предвосхищая следующий возможный ваш вопрос, отвечу: любовь – это тоже непонятное для меня чувство. Удовольствие от жизни можно получать и без этой сентиментальной романтики; тем более трудно управлять людьми, которых любишь.

– А как же ваш брак с моим братом Генри? – задала вопрос мадам Виар каким-то печальным и уставшим голосом.

– Я же не отрицаю симпатии и уважения. – Недоумение на лице Элизабет сменилось лучезарной улыбкой: – Неужели вы могли подумать, что я убила Мишель из-за ревности? – рассмеялась она, хотя в ее холодных глазах на миг вспыхнула злоба. Но сразу же ее сменила маска бесстрастности, а затем – выражение возмущения, возможно, фальшивого. Как же я раньше не мог понять, что может вывести нашу Минерву из состояния равновесия? Оказывается, все просто: всего лишь подозрение в том, что она способна проявлять сентиментальные чувства. Для миссис Старлингтон такое предположение, по всей видимости, оскорбительно – сродни прилюдной мастурбации. – Многие люди, – спокойно проговорила Элизабет, – в том числе и находящиеся здесь, мне импонируют. К Генри я испытывала симпатию, ценила его талант. Он действительно был выдающимся ученым. Мадемуазель Байю просто могла разрушить мои планы в отношении будущего нашей компании.

– Вы считаете, миссис Элизабет, что мой кузен тоже смог бы проводить эксперименты на ребенке, все равно на каком – чужом или родном – во имя науки? – спросил с какой-то брезгливой интонацией Дэвид.

– Не думаю, – чуть подумав, ответила женщина. Ему не хватило бы твердости. Человек не может быть совершенен, к сожалению.

– Стало быть, вы тоже не совершенство? – чуть презрительно спросил Фрэнк.

– Да, мистер Тодескини. Приходится это признать. Если бы я была совершенна – наверное, не допустила бы каких-либо ошибок…

– Каких же ошибок, миссис Старлингтон? – резко спросила мадам Виар.

– Ошибок, допущенных мною в попытке устранения преград на своем пути. Не подумайте, что я имею в виду нравственные переживания. У меня их нет и не было. В первый раз, когда я устраняла любовницу мужа, меня подвела неопытность: вовремя не поняла, что сама стала объектом слежки. Во второй раз поручила организовать временное отстранение журналистки мистеру Хантеру. А он тоже отнюдь не совершенен.

– А как же ваша племянница, погибший брат и его жена? – спросил Макс.

– Я не отрицаю ответственность и определенные обязательства по отношению к своим родственникам, но если человек не способен на любовь, кто сможет заставить его испытать это чувство? – задала вопрос Минерва, с интересом посмотрев на мадам Виар.

– Мадам Виар, после всего случившегося появились ли у вас намерения касательно компании ваших родственников, имеются в виду вы, ваши дети и мадемуазель Ферра? Собираетесь ли вы претендовать на наследство семьи Старлингтон?

– Я и мои дети – нет. Что же касается мадемуазель Кристель… очевидно, она свое мнение выскажет, – ответила женщина. – Думаю, нам с вами нужно обсудить немало вопросов. Как вы считаете?

– Я с вами согласна, мадам Виар, но, надеюсь, что это можно будет сделать не сегодня, – она вздохнула и добавила: – Я все уже подготовила для этого.

Воцарилась тишина, но она не была напряженной, а точнее, – «недоуменной». Спустя короткую паузу Минерва спросила чуть насмешливо:

– Неужели вы, мадам Виар, и вы, мистер Лоутон, считали меня такой недалекой? Конечно же, я знала, что родная сестра моего мужа пребывает среди нас, живых. Честно сказать, это обстоятельство мне стало известно спустя некоторое время после смерти Генри. Меня чрезвычайно заинтересовал тот фонд, которому он после своей смерти оставил небольшой пакет акций. Я провела небольшое расследование, хотя оно мне не дало полной информации о произошедшем, но логические умозаключения позволили мне сделать определенные выводы. – Она прервалась, расправив плечи и приподняв подбородок. – Конечно, я не стала афишировать свое открытие. Зачем? Вы, мадам Виар, молчали, ни на что не претендовали, а желание познакомится с вами у меня не возникало… до некоторой поры. Но… когда я узнала о своем заболевании, поняла, что мне придется сделать этот шаг… не ради себя, и уж точно не ради вас или ваших детей… только по той причине, что меня волнует будущее моей компании. Так что, мистер Лоутон, – она посмотрела на меня, чуть улыбаясь, – собственно говоря, все идет по моему сценарию, хотя и с небольшими отклонениями… Слишком поздно я узнала о мадемуазель Ферра, да и Линда отплатила мне за мою опеку. – Женщина бросила уничижительный взгляд на свою племянницу. – Просто мисс Кэмпион опередила меня. И достаточно быстро я поняла, что мне будет необходима ваша помощь, мадам Виар, все-таки в вас течет кровь Старлингтонов, к тому же руководите вы своим бизнесом неплохо, а у меня, собственно, нет достойных преемников. И потом… мне совсем не чуждо такое понятие, как справедливость. Справедливость, а не раскаяние! – Мистер Дэвид, не надо возмущаться, – приказала Минерва вскочившему с места мужчине. – Вы неплохой руководитель, но вам пока не хватает мудрости для более высокого поста, может, со временем у вас будет такая возможность. Мистер Эдвард Крайтон, – она взглянула на Красавчика, – мог бы стать президентом, но я не хочу нарушать завещание сэра Уильяма… Президентом холдинга может быть только член нашей семьи. И еще один момент, скажите, мадам Виар, мой муж говорил вам, что ваш отец, сэр Уильям Старлингтон, перед своей смертью простил вас?

– Да.

– Замечательно. Значит, думаю, с этой стороны преград нет.

– А почему вы, миссис Старлингтон, не спрашиваете о моем желании оказывать вам помощь? – поинтересовалась Оливия, чуть улыбнувшись?

– Я сейчас у вас ни о чем не спрашиваю. Мы поговорим с вами в другой день, время еще есть. – Минерва посмотрела в нашу сторону и почти уверенно спросила: – Вижу, вы совсем не удивлены таким поворотом, Марк, как, впрочем, и ваши друзья. Могу я узнать, почему вы нам не поведали об этом в своем, достаточно подробном рассказе?

– Я решил, что в этом вопросе инициатива должна исходить от вас, миссис Старлингтон.

– Понятно, – печально ответила она. – Я-то могу предполагать, каким образом вы вычислили мои планы, но, наверно, будет несправедливо не просветить об этом всех остальных… хотя, пожалуй, время уже позднее, и все, безусловно, устали…

Вновь все протестующе зашумели: никто не хотел уходить, надеясь на очередное разоблачение. Шоу должно продолжаться! Что ж, придется их разочаровать…

– Несколько моментов нас насторожили, – начал я. – Первый – анонимка с подсказкой для меня пришла из Кальви, подарок для Лоры, силиконовый крокодил, был заказан из Корте. Вы, миссис Старлингтон, прямо-таки толкали нас на Корсику, в объятья мадам Виар. А когда мадам Оливия сказала, что не отсылала нам никакой подсказки, я стал думать, кто мог это сделать? Собственно говоря, указав нам на консьержа, вы вывели нас, по сути дела, на себя… Хотя теперь я не удивлен. Очевидно, вы с самого начала допускали для себя вариант, что вам, возможно, придется признаться в том преступлении. И вы это сделали, несмотря на мое честное признание об отсутствии каких-либо фактов, уличающих вас в убийстве мадемуазель Байю. Ради своей компании вы даже рискнули собственной репутацией. – Умолкнув, я на миг задумался. Минерва воспользовалась паузой:

– Разумеется, мне нужно было поговорить обо всем с семьей мадам Виар без участия средств массовой информации…

– Но вы же могли сделать это напрямую? – удивился Серж.

– Уже не могла. Если бы не моя болезнь, расследование Лоры, смерть профессора… Все случилось слишком быстро, а у меня уже не оставалось времени. Кроме того, надо было предусмотреть конфиденциальность.

– Неужели вы, миссис Старлингтон, серьезно считаете, что вся эта история не просочиться в СМИ? – скептически ухмыльнулся Фрэнк. – Вряд ли подписанные нами договоры смогут надежно упрятать ваши тайны.

Чуть помолчав, с легкой улыбкой на бледных губах, Элизабет произнесла:

– Нет, конечно, мистер Тодескини. Наоборот, это обстоятельство может стать даже неплохой рекламой, но позже, когда я ее уже не смогу увидеть. А пока, надеюсь, присутствующие здесь гости в ближайшем будущем вряд ли рискнут своим благополучием. А если кто-то все же осмелится… – Она замолчала на миг. – Что ж, в моей компании работают отличные юристы. – Вновь умолкнув, женщина ненадолго задумалась. – Есть ли что-то еще… тайное, чему мы не уделили внимание?

Все устало молчали.

– Тогда спасибо, что вы уделили мне столько времени, – усмехнувшись, она посмотрела на меня и спросила: – Марк, а у нас с вами есть еще одно дело.

– Я помню, миссис Старлингтон.

– Тогда жду вас завтра. Я позвоню.

* * *

В тот же вечер в пабе «Веселый вдовец» для серьезного разговора я встретился с Дэвидом Старлингтоном, а вскоре к нам присоединился и Кристиан Стюарт. Беседа наша получилась отнюдь не легкой, но мне нужно было ее организовать, а дело было в анонимке, которую получил Старлингтон несколько недель назад.

Это анонимное письмо написала Мирел в компании с Эммой, так и не простившей своего брата. После смерти своих благодетелей, дяди сэра Уильяма и кузена мистера Генри, в девяностых годах прошлого века, финансовое положение брата и сестры Старлингтон было вполне сносным для нормальной жизни, однако оно не могло, безусловно, обеспечить им тот уровень благосостояния, который жаждали Дэвид и Эмма; но в мире существуют занятия, которые помогли брату и сестре справиться с этими проблемами, причем у молодого человека, в силу его нетрадиционной сексуальной ориентации, были очень респектабельные клиенты, а вот его сестра не могла похвалиться особыми успехами. Разумеется, Дэвид как мог скрывал свою деятельность, однако Эмме удалось сохранить кое-какие компрометирующие материалы на него. Спустя некоторое время после удара, который ей нанес Джеймс Локхарт, девушка поделилась этой информацией с Мирел, своей единственной подругой. Мисс Таунсенд в свою очередь не преминула этим воспользоваться, и вскоре компромат на Дэвида уже был у Стюарта. Конечно же, Кристиан приказал подружкам держать язык за зубами… Они его и держали, но не смогли устоять перед соблазном хотя бы отправить Дэвиду анонимку, неконкретную, а так – общие фразы, дабы испугать подлого гомосексуалиста, уведшего у своей сестры любимого мужчину. Похожее письмо Мирел отправила и миссис Старлингтон (это именно то «дело», о котором Минерва упомянула в конце «суда»). Мисс Таунсенд рассуждала просто: у такой женщины, как миссис Старлингтон, не может быть абсолютно «чистого белья». К тому же Мирел хотела таким образом помочь обожаемому ею Кристиану… может, он хоть когда-нибудь оценит ее старания? (Кроме того, именно мисс Таунсенд подбросила мертвую ворону в сад бедной Лоры.) Экстрасенс ничего не знал о «творчестве» этих – как он впоследствии выразился – «двух глупых кур», чуть не испортивших ему большую игру… Поначалу для своих целей Стюарт хотел использовать Лору, но журналистка погибла. Кстати, как раз в тот, последний для журналистки, вечер экстрасенс и собирался поговорить с женщиной об этом, но прийти к ней ему помешала Джулия. А Лоре всего лишь нужно было намекнуть Минерве об имеющемся у экстрасенса компромате на Дэвида, дабы миссис Старлингтон отказалась от участия в тендере на реконструкцию старого рынка и прилегающего к нему огромному заброшенному участку поля (тогда еще Стюарт не хотел действовать напрямую). Однако все получилось не так уж и плохо для Кристиана. Теперь он сможет построить на той, совсем немалой, территории парк экстремальных развлечений для привлечения большого количества туристов. Так что мечта экстрасенса о туристическом круглогодичном буме в нашем городе, по-видимому, в недалеком будущем может осуществиться… Правда, не уверен, что ему не придется заплатить за этот проект; сомнительно, что городской совет выделит бюджетные деньги на такую цель… хотя денег у Кристиана немало, тем более что у него были другие, как он выразился, «благородные», задачи и цели… Вот что значит быть магом! Может, я не ту профессию выбрал?

Эпилог. Два месяца спустя

В то утро я проснулся поздно, хотя уже давно отвык от такой привычки. Может потому, что прошедшая ночь стала первой, по-настоящему холодной, в этом декабре. Шерстяное одеяло, создававшее мне комфорт в предыдущие дни, устав взывать к моему теплообмену, похоже, устранилось от любых усилий сохранить статус-кво. Под утро я замерз и проснулся. На то, чтобы встать и вынуть толстое «зимнее» одеяло из шкафа, мне пришлось уговаривать себя минут десять. Но победу над собственной ленью я использовал по максимуму, заодно посетив и туалет. Затем, окончательно проснувшись, лежал почти бездумно, время от времени погружаясь в разрозненные обрывки воспоминаний, которые почему-то сводились к одному вопросу: чтобы я делал на месте Элизабет? Эту тему я муссировал уже неоднократно, нередко обсуждая ее с Фрэнком и Максом. Весьма серьезное испытание: ждать вожделенного освобождения от страшной болезни, не предпринимая никаких попыток его ускорить, осознавая, что в какой-то момент не сможешь даже самостоятельно помочиться… Но я – это я, а миссис Старлингтон – другая личность. Мои рассуждения склонялись к тому выводу, что женщина все же покончит с собой… пока у нее еще имеется такая физическая возможность. Но когда? Как бы цинично не прозвучало, но в результате таких, безусловно неприличных по своей сути, дискуссий возникли даже своего рода ставки, конечно же, негласные и вроде бы стыдливо-сочувствующие… впрочем, очевидно, так уж устроена человеческая психика. Правда, как мне кажется, насколько так уж безнравственны, бесспорно – не ставки, а размышления на эту тему? Ведь каждый из живущих и ныне здравствующих людей в любой момент может услышать убийственный для себя диагноз. Что станет в таком случае с его собственной вселенной? Особенно тогда, когда бороться за собственную жизнь представляется абсолютно невозможным… Возможно ли, при таких обстоятельствах взять на вооружение фразу Ромена Роллана: «Даже в самой безнадежности борьба остается надеждой»? Является ли такая болезнь наказанием или испытанием? Кто может это знать, кроме Создателя? Как бы то ни было, произошедшие события не могли не всколыхнуть нашу спокойную и, казалось бы, совсем недавно безмятежную жизнь. Но, надо отдать должное миссис Старлингтон, которая смогла предотвратить «утечку» почти всех «скелетов» из своего «шкафа»; судя по всему, все свидетели скандальных откровений, присутствующих на том совещании, восприняли пресловутый «договор о конфиденциальности» достаточно серьезно.

В компании миссис Старлингтон многое поменялось, хотя эти метаморфозы пока не казались слишком заметными. Неофициальной преемницей Минервы стала мадам Виар. Компанию «Старлингтон энд Парк» решено было объединить с фирмой, принадлежащей Оливии. О каких-то других радикальных перестановках в холдинге пока молчали. Но, думаю, в ближайшем будущем их и не должно быть: для объединения с компанией мадам Виар требовалось немало времени для осуществления юридического обоснования такого слияния, тем более что возможное объединение было до сих пор под вопросом, во всяком случае до той поры, пока миссис Старлингтон не оставит этот мир без своей «железной» опеки и заботы.

Как и ожидалось, Стюарт выиграл тендер на строительство «диснейленда для взрослых».

Линда уехала отдыхать во Францию, рассудив, по-видимому, что своей тетке помочь она уже ничем не сможет, впрочем, очень сомневаюсь, что Элизабет хотела бы поплакаться у нее на плече.

Полин призналась мне, что профессор Биггс ни о чем ее не просил. Она, прочитав записи ученого, тоже стала подозревать миссис Старлингтон в убийстве Мишель. Девушка, как и Ларс, делала фотокопии злосчастного дневника и планировала каким-то образом использовать их в будущем. Правда, как именно, она хотела обогатиться за счет этих записей, девушка мне не сказала, только посетовала, что теперь этот вариант обогащения для нее уже невозможен. Видимо, не самый, мягко говоря, успешный пример авантюры Ларса ее ничему не научил.

Энн решила в следующем году поступать в университет на факультет биохимии. Несколько дней назад я случайно с ней встретился в пабе, и девушка задала мне вопрос о возможности ее работы в моей лаборатории вместо Норы, которая в скором времени должна будет уйти в декрет. Я пообещал Энн подумать, но уже тогда понял, что, пожалуй, не откажусь от такой сотрудницы. И сейчас, лежа в постели без сна, я заметил, что мои мысли плавно перетекли в другую плоскость, более приятную, чем мои недавние размышления о болезни миссис Старлингтон. Почему бы иногда не помечтать о радужных перспективах, тем более в выходной день?

Незаметно мне удалось погрузиться в сладострастные грезы, мягко перетекшие в приятные сновидения.

Проснулся я в десять. Слабые солнечные лучи – призрачный бледный намек на некогда былой потенциал, робко прокравшись в мою спальню пару часов назад, так и не смогли, видно, согреть воздух, правда, благодаря вполне удовлетворительному отоплению в доме было почти тепло. Немного повалявшись в постели и наметив планы на текущий день, я заставил себя подняться. Мои пессимистические ожидания незамедлительно подтвердились: единственная одежда, которая на мне была, не защитила меня от атаки прохладного воздуха, но такую задачу все же сложно осуществить тонким хлопковым трусам. Если бы я предполагал такое резкое похолодание – вопреки вчерашним прогнозам! – не проигнорировал бы теплую пижаму.

Даже не став подходить к окну, чтобы убедиться в наличии подмерзших тропинок, я торопливо направился в ванную. С наслаждением постояв пару минут под горячим душем, я сменил его на прохладный.

Спустя полчаса, закончив все утренние процедуры и надев теплый домашний костюм, я спустился на кухню. Клео сидела уже там, и выражение ее мордочки недвусмысленно давало мне понять, что первым делом, без всякого сомнения, я должен приготовить завтрак ей. А как же по-другому? Накормив кошку и сделав себе сок из трех апельсинов и двух яблок, я подошел к окну, выходящему в сад. В свете неяркого солнечного света оставшиеся островки зелени поблескивали бусинками замерзшей влаги, но снега не было. Вздохнув, я отвернулся от этой, отнюдь не радостной для меня, картины и направился готовить себе завтрак, а затем с подносом в руках прошел в гостиную и включил телевизор. Дикторы по каналу Би-би-си читали обычную подборку о последних событиях в стране и мире. Но прогноз погоды я дослушать не успел, а оставшийся кусок сэндвича мне пришлось отложить на будущее – из кухни прозвучал приятный рингтон мобильника, хотя новость, которую мне сообщила Энн, несомненно, сложно было отнести к категории приятных: миссис Старлингтон покончила с собой, отравившись ядом. Не могу сказать, что это, в общем-то ожидаемое, известие поразило меня в большей степени, чем предполагалось мною ранее; бурный поток противоречивых чувств и мыслей заполонил мой мозг, растревожив душу. Такое внутреннее смятение – совершенно неожиданное для меня – затронуло какую-то скрытую часть моего сознания, о которой я, по всей видимости, и не подозревал… или подозревал, однако уж очень не хотел в этом сознаваться? Оказывается, я был к Элизабет совсем не равнодушен и, возможно, в этом чувстве таилось нечто большее, чем понятный человеческий интерес к незаурядной личности… Но как?! Минерва хладнокровно убила двух женщин, подвергла чудовищному эксперименту маленькую девочку, чуть не загубив ее дальнейшую жизнь, манипулировала людьми, не считаясь с их интересами… К тому же, я уверен, Элизабет продолжила бы список своих преступлений, но, получается, что ее смертельная болезнь стала для кого-то избавлением от возможного несчастья? Почему эта умная женщина была такой жестокой? Или такие качества заложены в человеческой природе, так называемый «эффект Люцифера», который нередко, к сожалению, доминирует во многих других людях… Возможно ли, закрепить в нашей подкорке: не убий, не навреди?…

Забыв о недоеденном завтраке, я неподвижно сидел в кресле минут двадцать, вспоминая и анализируя недавнее прошлое, позволившее мне чуть лучше узнать эту женщину, но надо признаться, что, к моему глубокому сожалению, все же не позволило мне ее понять. Собственно говоря, как можно разобраться в другом человеке, если нередко собственная душа остается загадкой? В конце концов, не придя ни к какому конкретному выводу, я допил остывший кофе, недоеденный кусок сандвича выбросил в мусорное ведро, а затем позвонил Фрэнку…

* * *

…Домой из Лондона я возвратился поздним вечером. И состояние моего сознания вряд ли могло бы передать подробности сегодняшнего времяпрепровождения детектива Лоутона и Ко. Незаметно и даже немного весело, находясь в приятной неге, мы перетекали из кафе в бар, из бара в паб, из паба в ресторан… хотя, может, и не в такой строгой последовательности. О чем мы говорили? О чем могут говорит трое холостяков, пребывая в легком, и не очень, подпитии?… Вот именно, что о женщинах. И надо заметить, общий наш вывод, родившийся в процессе многочасовой дискуссии, нас не порадовал. Похоже, женщины все же являются алогичными существами, скорее, инопланетянками, нежели продуктом человеческой цивилизации; пытаться их понять – дело бесполезное, трудоемкое и даже вредное не только для собственного здоровья, но и для здоровья и безопасности окружающих людей. И нам, мужчинам, приходиться терпеть все выходки и капризы этих странных созданий!.. Конечно, не обошлось в нашей компании и без жарких споров о миссис Старлингтон, но в конце концов мы пришли к единственному выводу, что женщина сама избрала такой путь. Жаркая дискуссия разгорелась между нами и на другую тему: стала ли смертельная болезнь Минервы расплатой за содеянное и возможностью покаяния, ведущего к переосмыслению своей прошлой жизни? Я был в этом уверен, однако мои друзья не во всем согласились со мной. А как же другие участники этой истории, совершивших немало дурных поступков? На такие доводы своих приятелей я отвечал коротко и недвусмысленно, что еще не вечер… Тогда я еще не знал, что тоже могу претендовать на лавры экстрасенса, который может видеть будущее… Своими мыслями, устремлениями и поступками мы, действительно, уже в этой жизни строим для себя и рай, и ад… Но это уже другая история…

Белый конверт, который я вынул из своего почтового ящика вечером, по возвращении домой, стал для меня полной неожиданностью (кто, интересно, мне его засунул в почтовый ящик?). На конверте было указано мое имя, написанное от руки. Я ни разу не имел счастья лицезреть почерк Элизабет, но сразу понял, что письмо от нее, однако каких-то опасных мыслей, к примеру, что женщина, умирая, решила кое-кого захватить с собой, у меня не возникло.

Проведав Клео и наполнив ее миски ужином, я не спеша направился в душ, хотя меня распирало от любопытства и желания вскрыть конверт. Стоя под упругими струями воды, я размышлял о содержании письма. Что мне мог написать человек, которого я, по сути, лишил последнего триумфа?

Об этом я узнал спустя полчаса, когда организовав себе скромный ужин, состоящий из сырного ассорти, фруктов, кьянти, и, усевшись в любимом кресле, вскрыл конверт и достал из него листок, сложенный вдвое. Сделав большой глоток вина, я закрыл глаза и откинулся на подголовник кресла. Настроить себя на нужную волну под удивительную и ставшую, по-моему, классикой «Why?» Энн Леннокс, мне было несложно. Возможно, именно в тот момент, когда я слушал эту композицию, мне стало понятно, кого мне напоминала Элизабет, хотя, безусловно, у меня не было ни малейших оснований проводить какие-либо аналогии, касающихся личностных качеств обеих этих женщин. (К тому же я уверен, что Энн Леннокс принесла многим людям ощущение трепетной радости и эйфории.)

«Марк! – писала миссис Старлингтон. Я не хотела бы уйти Туда, ничего вам не сказав напоследок. Вероятно, удивлю вас своим признанием, но я рада, что все произошло именно так, а ведь всего лишь несколько месяцев назад меня бы возмутило такое желание. Очевидно, вы были правы, болезнь, тем более смертельная, меняет человека, впрочем, я и не оспаривала этого факта. Когда-то мне казалось, что такой, не самый лучший, финал все же огорчит меня… Однако нет, сейчас я так не считаю. Возможно, потому… что я внутренне изменилась: нет, я не стала более мягче или терпимее; мне сложно дать определение своей метаморфозе. (Думаю, об этом вам сможет рассказать Энн; мы, кстати, стали с ней почти приятельницами.) Надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь искать какие-то оправдания просто по той причине, что не считаю себя в чем-то виноватой и по-прежнему думаю: я поступила бы так же, даже если бы мне предоставили шанс все изменить. И поверьте, это не бравада, всего лишь – констатация факта. Вы мне не друг и не враг, однако оказались достойным противником, поэтому имеете возможность читать мое последнее откровение. Уверена, вы прогнозировали мой, именно такой, уход. Он логичен. Какие могут быть еще объяснения? Прощайте, Марк. Сомневаюсь, что мы с вами встретимся Там, хоть я и не верю в ад… впрочем, могу предполагать, что тот сконцентрированный сгусток информационного и прочих полей, принадлежащий моей человеческой сущности и именуемой душой, все же куда-нибудь попадет и, надеюсь, ему будет Там нескучно; что-же касается элементарных частиц, из которых состояло мое физическое тело, – они вечны в своем бесконечном процессе создания новых атомов, планет и вселенных…

Желаю вам новых интересных дел, но проявляйте, как мне кажется, больше «хладнокровной» философии. Благодарю вас… вы весьма разнообразили последний мой период активной жизни. Минерва».

«Некоторые вещи лучше оставить невысказанными, но они все еще выворачивают меня наизнанку»… – пела Энн Леннокс, и я был с ней согласен.

ИСТОЧНИКИ

· Интернет

· Островский Э.В. Основы психологии: Вузовский учебник. – М.: Инфа-М, 2012

· Агафонов В.В., Филиппов А.Г. Криминалистика: краткий курс лекций. – М.: Юрайт, 2012

· Торвальд Ю. Век криминалистики; (пер. с нем. И.С. Власова, Л.А.Пэк). – М.: Проспект, 2013

· Пауков В.С. Лекции по судебной медицине: учебное пособие. – М.: Практическая медицина, 2008

· Шпис Ш. Язык тела; (пер. с нем. С.Чернецова), – М.: Эксмо, 2012

· Беликова Т.А. Лицо и личность: психологический практикум. – Ростов н/Д: Феникс, 2012

· Англия и Шотландия: путеводитель/ Под ред. Д. Беглярова, О. Набоковой, К. Самариной. – М.: Афиша, 2010

· Йон Н. Корсика: путеводитель. – М.: Аякс-Пресс, 2010

· Йон Н. Французская Ривьера: путеводитель. – М.: Аякс-Пресс, 2010

· Эккерлин П. Париж: путеводитель. – М.: Аякс-Пресс, 2012

· Хейзл Э. Франция, национальная кухня. – М.: Аякс-Пресс, 2011

· Стадием У. 100 легендарных ресторанов мира; (пер. с англ. И.А. Литвиновой), – М.: Рипол классик, 2009

· Арнтц У. Чейс Б. Висенте М. Кроличья нора, или что мы знаем о себе и Вселенной; /пер. с англ. А. Степановой/, – М.: Эксмо, 2012

· Конфуций. Афоризмы и изречения; /пер. с кит. В. Васильева/, – М.: Дом Славянской книги, 2010

· Бьюзен Т. Бьюзен Б. Супермышление. – Минск: Попурри, 2008

· Де Боно Э. Латеральное мышление: учебник. – Минск: Попурри, 2012

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Эпилог. Два месяца спустя

ИСТОЧНИКИ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg