«По головам»

По головам (fb2) - По головам 1252K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джордж МакМаннан

Джордж МакМаннан По головам

© Роман Сидельников

© Джордж МакМаннан

* * *

Героями их делает любовь и преданность к ближним и Родине, стремление защищать и охранять.

Их поступки взвешены и решительны, они поклялись служить на благо других.

За честь, Родину… за наших братьев!

«Medal of Honor»

Пролог: Право остаться собой

г. Москва, июнь 2011 года

Мир проваливается. В бездну, в бесконечную пустоту, откуда, кажется, и не выберешься. Пытаешься зацепиться за нечто, что остановит падение, но не получается. Пальцы разжимаются, сами, непроизвольно. Просто нет сил – ни физических, ни моральных. А возможно, нет и желания. Воля подавлена, ведь мечты разрушены, и надежды разбиты. Будущее сменило статус с «безоблачного» на статус «будущего нет». И жизнь потускнела, стала невыразительным серым пятном. Мир стал похож на моргающую коротким светом тревожную красную лампочку «Alarm».

Слушатель четвертого курса юридического факультета Академии ФСБ России Илья закрыл зачётную книжку, где красовалась вторая «пара». Вот так, размашистым почерком, преподаватель по уголовному процессу определил дальнейшую судьбу Ильи, которая теперь пойдёт противоположным от органов безопасности курсом.

Молодой, крепкого сложения, жилистый, простой рязанский парень Илья, некогда полный амбиций и желаний, сейчас выглядел подавленным и утомленным. Он оказался не готов к крутому удару судьбы, отправившему его в нокдаун на канаты жизни. И не важно, кто ты, как ты бьёшь сам, а бил Илья крепко и наверняка, главное, как ты можешь держать удар. Пустой, бегающий взгляд, плотно до боли стиснутые зубы и застывший в безмолвии крик души говорили, что удар Илья выдержал. Вот только пришедшая после удара боль сбила с ног и не давала подняться, мешала стиснуть волю в кулак и оторваться от канатов.

– Ну? – хлопнул Илью по плечу однокашник Коля. – Как?

– Никак, – отмахнулся Илья, показав другу зачётку.

Коля присвистнул от удивления.

– Ни хрена себе!

– Да уж, – Илья забрал зачётную книжку, теребя её в руках. – Тройку не поставил из принципа.

– Это из-за того прогула? – спросил Коля, на что Илья просто кивнул. – Вот же принципиальный попался.

Но в данный момент преподаватель по уголовному процессу Илью нисколько не интересовал. В голове сидел другой вопрос, философский, в духе Достоевского: что делать? Не мысля себя без службы в рядах ФСБ, о чем Илья грезил со школьной скамьи, он пытался вообразить себе свою дальнейшую судьбу. И не мог.

– Он же сказал тогда, что мне придётся очень сильно постараться, чтобы сдать ему экзамен.

– И что теперь будешь делать?

Илья ответил не сразу.

– Да пошло оно всё! – зло бросил он зачётку. – Если служба в «конторе» зависит от прихоти и уязвлённого самолюбия преподавателя-теоретика, сдалась она мне! Зато есть повод, в конце концов. Сегодня можете меня не ждать.

* * *

Китайский колокольчик, висевший над дверью бара «Знатный фазан», славившегося собственной пивоварней, мягко звякнул, мелодично переливаясь сотнями звуков, исходящих из полых металлических трубок. Стоявший около барной стойки официант бросил в сторону входа ленивый взгляд, бегло оценив вошедшего молодого человека и не увидев в нём того, кто оставляет чаевые, снова углубился в просмотр телепрограммы «Пусть говорят».

Между тем посетитель нисколько не удивился столь равнодушному приему и прошел внутрь зала, где удобно устроился за барной стойкой.

– Ром, – сухо сделал заказ молодой человек, обратившись к тому самому официанту, что лениво развалился за просмотром телевизора.

– Я налью вам, – за спиной посетителя появился немолодой и довольно полного телосложения мужчина, выдававший своим видом типичного бармена.

Официант облегченно вздохнул.

– В это время, – продолжил бармен и, несмотря на комплекцию, ловко проскользнул за стойку, – к нам редко заходят, чтобы чего-нибудь выпить. Поэтому с обслуживающим персоналом возникают небольшие, так скажем, проблемы.

На стойке бара тут же появился бокал. Бармен бросил несколько кубиков льда и ловким движением руки чётко налил пятьдесят грамм «Bacardi black».

– Спасибо, – грустно улыбнувшись, поблагодарил молодой человек.

– Как тебя зовут? – спросил бармен, облокотившись на барную стойку.

– Илья, – ответил тот.

Илья выпил одним глотком поданный ром, легко постучал по стеклу бокала и попросил ещё одну порцию.

– Я, конечно, понимаю, это не моё дело, – бармен подал Илье второй бокал, – просто положение бармена обязывает предупредить тебя. Какими бы ни были причины напиться, пойми, они того не стоят.

Илья залпом опустошил вторую порцию.

– Повтори, пожалуйста, – только и попросил он.

– Посетитель всегда прав, – и налил третью порцию.

На пол движения Илья остановился, и бокал снова опустился на барную стойку.

– Почему ты решил, что мои проблемы не стоят того, чтобы их «утопить» в алкоголе?

Протирая пивной бокал полотенцем, бармен ответил.

– Каждый день сюда заходит с десяток таких молодых людей, считающих, что именно у них самая громадная проблема. Я так же, как и тебе, наливаю им чего покрепче и выслушиваю их. На поверку всё это – мелочи жизни. Сократили на работе. Бросила девушка. Застукал жену с любовником. Жена застукала с любовницей. Жизнь не такая сладкая штука, какой её воспринимают. Надо уметь держать её удары. Вот, – бармен взял в руки пульт от телевизора и переключил на канал «Россия 24», – крутят с самого утра.

«И сразу к главной новости, – сообщила ведущая новостного блока. – Сегодня произошел беспрецедентный за всю историю современной России террористический акт. Около входа в здание Московского городского суда в 11 часов 37 минут прогремел взрыв, мощность которого, по мнению экспертов, превысила 500 грамм в тротиловом эквиваленте. Бомба, заложенная в машину конвоирования Федеральной службы исполнения наказаний, была приведена в действие в тот момент, когда в ней находился доставленный на предстоящее заседание Ислам Оздамиров, член бандформирования, более известный под псевдонимом Кхутайба. Напомню, что Оздамиров некогда являлся правой рукой одиозного полевого командира Сулимана Гагкаева, ликвидированного спецслужбами в ходе контртеррористической операции в сентябре 2009 года на территории Чеченской Республики. По счастливому стечению обстоятельств никто из сотрудников службы исполнения наказаний, осуществлявших конвоирование задержанного, не пострадал».

На экране телевизора посетитель увидел оцепленный полицией небольшой участок улицы, заполненный несколькими десятками сотрудников различных ведомств, а голос ведущей за кадром продолжал:

«В настоящее время на месте происшествия работает оперативно-следственная группа и взрывотехники Федеральной службы безопасности. Точных данных о ходе расследования получить не удалось. Но, как сообщили репортерам канала компетентные источники в правоохранительных органах, следствием сейчас отрабатывается одна основная версия. Данный террористический акт – это акция всё ещё остающихся на свободе лидеров бандформирований Северного Кавказа по ликвидации оказавшихся в руках правосудия участников, или свидетелей, совершенных ими преступлений. Мы будем держать вас в курсе происходящих событий».

* * *

г. Москва, СИЗО «Лефортово», несколькими часами ранее

Массивная металлическая дверь с лязгом отворилась, и во двор следственного изолятора «Лефортово» въехала предназначенная для конвоирования заключенных бронированная машина-автозак ФСИН России. Не заглушая мотора, из кабины вышел рослый, крепкого телосложения мужчина в форме сотрудника службы исполнения наказаний с погонами майора. Лицо его скрывала чёрная маска. Он отворил дверь фургона, где находились ещё два сотрудника охраны.

– Готовьте! – отдал короткое распоряжение майор.

Сотрудники, не проронив ни слова, отворили железную дверь миникамеры в фургоне, предназначенном для перевозки заключенных, и приготовились к приёму «объекта».

Во двор вывели заключенного – Ислама Оздамирова с позывным Кхутайба, бывшего личного телохранителя полевого командира Сулимана Гагкаева.

С вывернутыми назад руками и надетым на голову непроницаемым мешком Кхутайбу подняли в фургон и поместили в миникамеру, надев наручники. Двое конвоиров, находившихся внутри фургона, захлопнули дверь. Убедившись, что она плотно закрыта, майор сел обратно в кабину, и машина тронулась.

* * *

Съехав с основной трассы по указателю «ООО «Химпром-сервис» в сторону огороженной территории с КПП, перед которой стояло табло с информацией о размещении оптовой базы промышленных химикатов, машина остановилась.

Дверь миникамеры, в которой находился с надетым на голову мешком Оздамиров, со щелчком открылась, и две пары сильных рук, подхватив того под мышки выволокли на улицу.

– Эй, что происходит? – не понимая, спросил Кхутайба.

Но в ответ было только молчание.

Тогда он попытался сопротивляться насколько позволяли сковывающие руки наручники, но моментально получил сильный удар кулаком в живот и затих.

Кхутайбу перегрузили в другой фургон, снова заперев в миникамере.

– Какие ощущения? – пренебрежительно бросил в сторону Оздамирова один из охранников, когда машина отъехала от территории базы.

Небольшой холодок пробежал по спине Кхутайбы: этот голос он уже когда-то слышал.

– Что здесь происходит? – Ислам старался не проявить в голосе ноток страха.

– Ничего, – равнодушно ответил конвоирующий, снимая мешок с головы бандита.

Кхутайба мгновенно вжался в стенку фургона, а широко раскрытые глаза выражали неподдельный страх.

– Узнал? – спросил охранник.

Ислам судорожно закивал головой.

Напротив него сидел сотрудник ФСБ, капитан Максим Доментьев, бояться которого у Кхутайбы были все причины.

– Ещё бы! – пренебрежительно заметил Доментьев.

Но не такой Максим представлял себе последнюю встречу с Исламом, проигрывая её до этого в голове чуть ли ни поминутно. Совсем не такой. Куда-то исчезли слова, которые он так хотел ему сказать напоследок, куда-то исчезли те эмоции, та злость, которые он хотел выплеснуть. Вместо них оказалась только пустота и безразличие.

– Ты думал, тебе дадут вот так просто уйти безнаказанным? – совершенно равнодушно и без волнения обратился Максим к бандиту. – После всего того, что ты сделал, судить тебя – значит проявить к тебе сострадание, которое такая мразь, как ты, нисколько не заслуживает.

– Куда вы меня везете?

– На казнь.

– Вы не можете! – выпалил Кхутайба. – По закону меня должны сначала судить, признать виновным и назначить наказание. Вы же сотрудники ФСБ, вы действуете по законам, вы обязаны их соблюдать.

– Мы, к сожалению, да! – сказал Максим. – А вот вы, к счастью, нет! Смотри репортаж, но уже с того света.

* * *

Максим держал в руке пульт от установленного в фургоне машины взрывного устройства.

– Пора, – сказал он сам себе, посмотрев на часы.

«Их поступки взвешены и решительны, они поклялись служить на благо других!»

Когда-то Максим уже прошел эту игру до конца. Казалось, это было давно.

Легкий щелчок опустившейся кнопки, и по округе раздался оглушительный взрыв, вобравший в себя крики случайных прохожих, вой сигнализаций десятков машин и звон разбитых стекол в квартирах близстоящих домов.

В этот самый момент, когда прогремел взрыв, оборвавший жизнь последнего боевика банды амира Ножай-Юртовского района Сулимана Гагкаева, Максим почувствовал облегчение, словно с плеч скинули тяжеленный груз. Одновременно его сердце и душу охватила горечь. Последние годы он жил только Кхутайбой. Гонялся за ним, как за призраком, проверяя сотни источников информации, сличая фотографии, сутками просиживая на работе, фактически, превратив свою жизнь в один сплошной розыск человека, ненависть к которому выжгла в его душе пустоту.

Когда-то его друг Игорь говорил, что случаются победы, которые равносильны поражению.

– За ребят, которые пожертвовали жизнью за право остаться собой, – пробормотал Максим, разворачиваясь и удаляясь от места ликвидации Кхутайбы.

Была ли это победа, равносильная поражению, Максим не знал. Об этом он подумает потом, когда пройдет какое-то время, и жизнь вернётся в прежнее размеренное русло. А сейчас в войне, которая началась ещё задолго до этого дня, была, как он считал, поставлена точка.

Часть I: 1968–2000

Глава: 1968 год

США, Вашингтон (Округ Колумбия)

Он – это уже не всемогущий шеф Центрального разведывательного управления США, которое возглавлял на протяжении восьми лет и вошел в историю, как один из наиболее долго усидевших на этом посту руководителей.

Он – это уже не человек, с мнением которого считались даже президенты Соединенных Штатов.

Он – это теперь почти беспомощный старик, проводящий жизнь в борьбе с неумолимо развивающейся смертельной болезнью.

Он – это Аллен Уэлш Даллес, сохранивший личное достоинство и честь даже перед лицом старости и осознания неизбежно надвигающейся смерти.

Удобно расположившись в кресле-качалке, Даллес закурил старую кубинскую трубку ручной работы, набитую прекрасным гаванским табаком, смешанным с колумбийской «травкой».

– Итак, молодой человек, – Даллес говорил тихим и слегка скрипучим голосом, и записывающему за ним первокурснику Принстонского университета приходилось напрягаться, чтобы его расслышать, – ваше завидное упорство и настойчивость в желании встретиться со мной меня поразили, и я готов уделить вам время. Но используйте его грамотно.

Даллес, даже будучи немощным стариком в каталке, периодически исходившим в приступах кашля, оставался тем же жестким и несколько высокомерным человеком, которого боялись без исключения все. И это качество было достойно всяческой похвалы.

– Если быть откровенным, – немного неуверенно сказал молодой гость Даллеса, – то меня интересует ваше видение внешней политики США, особенно, в отношениях с Советским Союзом, сэр.

Даллес бросил изучающий взгляд на сидящего напротив молодого первокурсника с блокнотом в руках, на обложке которого красовался Дональд Дак, и ёрзавшего от стеснения на стуле.

– Как вас зовут?

– Джонатан Питерс, сэр.

– Джонатан, вы проявляете не свойственные людям вашего возраста интересы, – ответил Даллес.

Питерс замялся.

– Это для курсовой работы, сэр, – сказал он, – не хочется быть банальным, как большинство.

Даллес усмехнулся.

– Ладно, – будучи опытным разведчиком, прекрасно отличавшим, где правда, а где ложь, он словам гостя не поверил, – скажу так: я всегда считал, что нашим стратегическим врагом, угрозой национальным интересам и американским ценностям, всегда была и останется Россия.

– СССР? – неуверенно уточнил Питерс.

– Нет-нет, мой друг. Я, конечно, стар, но не настолько, чтобы не контролировать то, что говорю, – Даллес затянулся и медленно выпустил дым. – Именно Россия. Советский Союз – не что иное, как конструктор, собранный вокруг этой страны. Его развал неизбежен, и, видит Бог, ЦРУ к этому «не приложит руки». Однако для меня главной целью являлось нивелирование России как государства. Это государство как антибиотик против разносимых нашим правительством вирусов, вроде «демократии» и «прав человека».

Джонатан Питерс, не отрываясь, старался дословно записывать все, что говорил бывший шеф разведки.

– А главный инструмент в развале я видел исключительно в людях. Ведь сознание людей способно изменяться. Посеяв там хаос, незаметно подменив человеческие ценности на фальшивые, мы можем заставить людей верить в эти фальшивые ценности.

– Но каким образом? – оторвавшись от записей, спросил Джонатан.

– Вы спрашиваете, как? – Даллес видел, как в глазах сидевшего напротив юноши вспыхнул огонь: Питерса интересовало даллесовское видение будущего России и то, как он считает возможным реализовать идею её развала.

– Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России, – продолжал между тем Даллес. – Нет никого продажнее чиновников и политиков. У каждого человека, у каждой социальной группы есть отличительный признак. Например, у чиновников – это цена. Зная эту простую аксиому, купить можно любого: главное – знать цену. Деньги – это универсальный товар, благодаря которому можно получить желаемый результат, снабжая по соответствующим каналам нужных людей. Если постоянно способствовать самодурству чиновников, процветанию взяточников и беспринципности, то можно приготовить тесто, из которого мы будем лепить уже свои пирожки. Бюрократизм и волокиту нужно непременно возводить в добродетель.

Даллес сделал очередную затяжку, выпустив густое облако дыма.

– Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, беззастенчивость и предательство, национализм и вражда между народами – вот, что должно стать основным оружием в борьбе против России.

– Тем самым мы создадим хаос и неразбериху в управлении государством, – завершил мысль Даллеса Питерс.

Старик улыбнулся.

– Именно, молодой человек. Литература, театр и кино будут описывать и прославлять самые низменные человеческие чувства и качества, всячески поддерживая и поднимая вверх псевдо-художников и псевдо-писателей, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия и предательства. Расшатывая поколение за поколением, можно сделать из некогда великого народа кучку циников, пошляков и космополитов. Так вытравится, исчезнет духовный стержень, после чего надломится и встанет на колени целый народ. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного и необратимого угасания его самосознания, – Даллес закончил, отложил трубку и устало посмотрел на Питерса. – Вам пора, молодой человек.

Первокурсник Принстонского университета Джонатан Питерс встал со стула и, пожав Даллесу руку, вышел.

Уже во дворе он сел на ступеньку и дописал последние, но не высказанные мысли Даллеса: «И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества».

* * *

После того, как входная дверь за Джонатаном Питерсом захлопнулась, Даллес снял трубку телефонного аппарата и набрал номер действующего директора ЦРУ Джона МакКоуна.

– Да? – раздался голос Джона на том конце провода.

– Здравствуй, – слегка кашлянув, Даллес поприветствовал бывшего коллегу.

– Ален! – довольно воскликнул МакКоун. – Аллен Уэлш Даллес, сколько лет?! Не сидится спокойно на пенсии?

– Есть немного. Но, Джон, я по делу, у меня для тебя есть неплохой кандидат. Джонатан Питерс, первокурсник Принстонского университета. Присмотрись к нему, если я не разучился разбираться в людях, а я, поверь, не разучился, – и он улыбнулся, польщенный данной самому себе оценкой, – за этим молодым человеком может быть огромное будущее.

Глава: 1979 год

ГДР, Восточный Берлин (округ Лихтенберг)

Офицер, сидевший на контрольно-пропускном пункте центрального входа МГБ ГДР, с серьезным выражением лица изучал представленный ему документ в красной обложке, на лицевой стороне которого по-русски было написано «удостоверение», и изредка поглядывал на стоявшего рядом, улыбающегося высокого мужчину в качественно скроенном костюме-тройке.

Во всем виде мужчины читалось чувство собственного достоинства, уверенность и внутренняя сила. Эти качества, в совокупности с природной статью и выработанным за годы службы в органах безопасности умением держать себя, создавали вокруг него ореол притягательной таинственности, присущей разве что мэтрам профессии «плаща и кинжала».

Прямой взгляд его темно-карих глаз подавлял волю и ласкал одновременно, заставляя теряться от смущения и краснеть. Мужчин этот взгляд приковывал к себе, подчиняя волю, женщин – околдовывал, сжигая возбуждением.

– Sieht aus?[1] – не без иронии на хорошем немецком языке спросил мужчина.

Говорил мужчина мягко, но при этом чётко выговаривал каждый звук. Его неспешная речь одновременно гипнотизировала и обескураживала собеседника: очаровывающая манера разговора никак не сочеталась с уверенностью внешнего вида, которую он излучал.

Между тем, офицер на пропускном пункте, нисколько не изменившись в лице, вернул обратно удостоверение, после чего снял трубку одного из телефонов на столе и набрал номер.

– Herr Miller?[2] – спросил он, когда на том конце ответили.

– Bitte, Herr Miller, mit dem Telefon[3], – попросил офицер, получив отрицательный ответ.

После того, как трубку поднял господин Миллер, офицер сообщил, что на проходной ожидает человек, показавший удостоверение сотрудника КГБ СССР, но не значащийся в списках, утвержденных Министром госбезопасности Эрихом Мильке.

– Wie ist sein Name?[4] – спросил Миллер.

Офицеру пришлось заглянуть в журнал, так как с первого раза он не то, чтобы запомнить, но и выговорить это не смог.

– Кри-воу-шиев, – почти по слогам прочел он.

И стоявший рядом мужчина слегка улыбнулся.

– Ich komme gleich runter[5], – ответил Миллер и положил трубку.

Дитрих Миллер, оперативный сотрудник американского направления контрразведки Министерства, сразу же спустился к проходной и прямиком направился к сидевшему на центральном КПП офицеру. Передав ему подписанный директором измененный список лиц, имеющих право беспрепятственного входа в здание МГБ ГДР, и тем самым покончив с бюрократическими формальностями, Миллер крепкими объятиями поприветствовал старого друга – капитана 2 Главного управления КГБ СССР Кривошеева Константина Сергеевича.

– Нисколько не изменился, – довольно заметил Миллер, – все такой же поджарый, статный москвич с аристократическими замашками.

Кривошеев в ответ улыбнулся.

– Не зная тебя, дружище, подумал бы, что ты ко мне пристаёшь.

Дитрих отмахнулся.

– Ты не в моём вкусе: да и причёска ужасная. В Союзе разве не знают о существовании моды?

– К сожалению, в Союзе много о чём не знают, – ответил Кривошеев, когда они поднимались по центральной широкой мраморной лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, на пятый этаж, где располагалось американское направление. – Но ты мне лучше скажи, как поживает фрау Миллер?

В отличие от большинства немцев, Дитрих Миллер, прожив значительную часть жизни в Москве, будучи, как и Кривошеев, студентом МГИМО, русский сарказм, как форму «острого юмора», понимал. Потому и ответ оказался соответствующим.

– Просто прекрасно! От того, что даже не подозревает об этом, – и тут же задал аналогичный вопрос. – Ну, а как у тебя обстоят дела на личном фронте?

– У нас с браком намного строже, чем у вас, – сказал Кривошеев, хлопнув Дитриха по плечу, – моральный облик сотрудника. Потому своим, как у нас говорят «тылом», я обзавелся. Обычная советская семья чекиста в государственной двухкомнатной квартире.

– Однако, – иронично ухмыльнулся Миллер. – Константин, ты не в курсе, как поживает Светлана, стройная блондинка с переводческого факультета?

– Какая Светлана? – не сразу понял Кривошеев.

Они как раз поднялись на пятый этаж, и Дитрих, чувствуя себя неуютно от заданного вопроса, остановился.

– Ну-у-у, – протянул он, – Светлана, что стриглась всегда под каре.

Кривошеев чуть мотнул головой.

– Не припоминаю.

– Чёрный кашемировый свитер!

– А! – воскликнул Кривошеев. – Смирнова?

И Дитрих, улыбаясь, утвердительно кивнул, словно ребёнок, которому предложили купить конфеты.

– Так Светлана и есть моя жена, – не без удовольствия сказал Константин.

В глазах Миллера пронеслось секундное разочарование: вспыхнувшая в первые годы учебы в МГИМО огромная симпатия к русской девушке Светлане Смирновой за столько лет так и не прошла. И как понимал Дитрих, вряд ли пройдет. Такое сильное чувство возникает единожды и на всю жизнь, но она распорядилась так, что досталась Светлана его лучшему другу.

«Чему быть, того не миновать», – говорила русская пословица.

– Константин, какими судьбами занесло в наши края? – уже по-рабочему серьёзно спросил Дитрих Миллер.

– Работа, – лаконично ответил Кривошеев и добавил, – поднимаемся, а такое ощущение, будто никуда и не уезжал. Все, как у нас: мрамор, красные ковровые дорожки, даже неприветливые сотрудники на КПП.

Миллер, улыбнувшись, хлопнул друга по плечу.

– Все лучшее взяли у «старшего брата».

– Ну-ну, – иронично ответил Кривошеев, – а автомат с газировкой на каждом этаже?

– Рад видеть, Константин, что чувство юмора ты не потерял, несмотря на специфику работы.

Кривошеев сделал наигранно удивлённое выражение лица.

– А, что? Похоже, что я шутил?

И оба друга рассмеялись.

* * *

Перед входной дверью в кабинет подразделения контрразведки американского направления Министерства Миллер остановился, чтобы предупредить:

– Константин, – сказал он серьёзным тоном, в котором читались нотки легкого волнения, – у нас новый сотрудник, которого ты не знаешь. Прошу немного политкорректности в поведении при знакомстве.

Кривошеев, не до конца понявший друга, в ответ просто кивнул, подразумевая «О чем речь!».

– Хорошо, – сказал он, в то время как Дитрих открыл дверь, приглашая Константина зайти, – я сама аккуратность.

Но когда перед его взором предстал новый сотрудник, он не удержался и как-то инстинктивно выпалил по-немецки:

– Mein Gott![6]

Новый сотрудник, будучи привлекательной русоволосой шведкой немецкого происхождения по имени Ирма Йохансен, напряглась, услышав от вошедшего вместе с Миллером незнакомого мужчины восклицание, которое обычно слышала от всех представителей сильной половины человечества. Дитрих же после такой реакции Кривошеева сник.

– Ты видел её грудь?! – воскликнул шепотом Кривошеев, изредка бросая короткие взгляды на Ирму, пока Миллер уводил его в другой кабинет, где трудились остальные сотрудники направления. – Это просто что-то неописуемо прекрасное.

– Да, да, – пробурчал в ответ Дитрих, понимая, что снова придется извиняться перед Ирмой.

Но с другой стороны, что он, Дитрих Миллер, может поделать, если у всех мужчин при виде неё возникает такая реакция? Именно ничего, разве только приносить за них извинения, поскольку он начальник.

– Дитрих! – не унимался Кривошеев. – Дитрих! Дитрих!

– Я понимаю, – Миллер закрыл за ним дверь в кабинет, где находились другие сотрудники подразделения, состоявшего из четырех человек, не считая самого Дитриха, – но ты же мне обещал проявить политкорректность в отношении Ирмы.

– Только в отношении нового сотрудника, – парировал упрек Кривошеев, – но ты не обозначил, что новый сотрудник – это фантастически привлекательная женщина.

Находившиеся в кабинете люди оторвались от работы.

– Константин, – отрезал Миллер, – только потому, что ты мой друг и прибыл из Союза, я пропущу твои слова мимо ушей, будто ты их и не говорил.

– Дитрих! – Кривошеев настаивал на своем. – Ты не прав! Совершенно не прав, хотя бы потому, что не сообщил всей необходимой для проявления политкорректности информации.

Тут препирательства Кривошеева с Миллером прервал оперативник американского направления Утер Энгель, не отличавшийся особыми манерами.

– Константин! – радостно воскликнул Утер, приветствуя капитана КГБ. – Ты ещё не знаешь, как идеальны Ирмины округлости!

И только тут Кривошеев понял, что стоит посреди кабинета, активно споря с Дитрихом Миллером, а весь отдел, оставив работу, с интересом за ними наблюдает. Благо, что Константин знал лично каждого из сотрудников уже не первый год. Дитрих оставался верен себе: консерватор. Ни одного нового сотрудника, кроме «сочной», словно зрелый персик, Ирмы Йохансен.

– Утер! – воскликнул Кривошеев, и они обнялись. – Как ты, старина?

– Работаем, – просто ответил он, – и пускаем слюнки на фрау Йохансен.

Остальные сотрудники одобрительно загудели.

– Понимаю, – Кривошеев похлопал Утера по плечу, – та ещё штучка?

– А то! Горячая! – Утер подмигнул Константину.

– Так! – резко оборвал обоих Дитрих Миллер. – Всем работать! Константин, пойдем, нас ждут дела.

* * *

Время шло к вечеру. Здание Министерства безопасности ГДР постепенно пустело. Работа кипела только в отделе американского направления, где Дитрих Миллер и Константин Кривошеев изучали результаты работы подразделения.

Дитрих снял галстук, расстегнул две верхние пуговицы рубашки и откинулся на спинку стула, в то время как Константин листал полученные за последний год материалы.

– Я смотрю, – не отрываясь от изучения дела, сказал Кривошеев, – на работе Штази до сих пор сказывается разоблачение Гийома Гюнтера.

– Да, – протянул Дитрих, – после этого провала в Министерстве затянули гайки. Хотя нас вроде как не сильно коснулось.

– Странно, что Эрих Мильке всё ещё у руководства.

Дитрих ухмыльнулся.

– Он прожжённый оперативник. Всё сделал так, что виновным оказался канцлер Западной Германии Вилли Брандт.

– Вот! – Кривошеев резко прервал рассуждения Дитриха, ткнув пальцем на часть аналитического документа, – есть какие-то подробности по данной теме?

Миллер придвинул стул и сел по правую руку от Кривошеева, чтобы посмотреть то, что заинтересовало друга. «Конфликт в Афганистане» – это и не удивительно. Сейчас тема интересна многим.

– Хм, – протянул он, дочитав абзац, – если честно, то информация разрозненная, мало что известно достоверно.

Лицо Кривошеева сделалось серьезным.

– А что известно достоверно?

– Есть информация, полученная от источников в правительственных кругах Соединенных Штатов, что Государственный департамент и ЦРУ активно разрабатывают проект оказания финансовой и военной помощи противникам коммунистического режима Мухаммеда Дауда. Их конечная цель – развязать вооруженное сопротивление. Картер, конечно, пока придерживается нейтралитета в этом вопросе. Но если ЦРУ убедит его в реальности вмешательства в афганский конфликт Советского Союза, то президент с большой долей вероятности подпишет директиву о тайной помощи противникам просоветского режима в Кабуле. Насколько мы можем судить, ветер дует от руководителя русского отдела ЦРУ США некоего Джонатана Питерса. Знаешь такого?

Кривошеев призадумался.

– Нет, – коротко резюмировал он.

– Так вот, – продолжил Дитрих, – но эта информация неточная, пока на уровне неподтвержденных данных: в Пакистане отмечена активизация деятельности американцев. Говорят, появился некий «Араб», который активно налаживает контакты с влиятельными кругами в исламском мире. Мы полагаем, он связан с Джонатаном Питерсом. Мой аналитик Говард Штерн также считает, что между Питерсом и этим «Арабом» существует прямая связь.

– Да, да, – бросил в ответ Кривошеев, – с «Арабом» разберёмся. Важнее то, что СССР будет втянут в военный конфликт, и это даст повод США обвинить нас в эскалации напряжения в регионе. А затем, скажем так, на легальных основаниях начать оказывать помощь афганским противникам нынешнего режима: как консультативную, так и военную. – Кривошеев выглядел озабоченным. – Мне необходимо будет всё это срочно телеграфировать в Центр. Нужно оградить нас от вмешательства во внутренние дела Афганистана.

– Константин, – перебил друга Дитрих, – вы, русские, упускаете детали, ориентируясь на общую картину. Я бы на твоём месте не стал сбрасывать со счетов «Араба». Запомни мои слова, он ещё нагородит дел.

– Где шифр-комната? – только и ответил Кривошеев.

Глава: 1982 год (часть I)

г. Москва, здание 3–1 КГБ СССР, июнь 1982 года.

Стоявшие в углу кабинета массивные часы, маятник которых, поражая величественностью медленного хода, отсчитывал время, пробили шесть часов вечера.

Капитан Кривошеев вздрогнул от раздавшегося боя часов. Он испытывал лёгкую нервозность, находясь в кабинете руководителя Первого главного управления КГБ СССР, генерала Владимира Анатольевича Потапова.

– Константин Сергеевич, – обратился к Кривошееву генерал, стоя у окна рабочего кабинета. Он смотрел на московские улицы, заполненные возвращающимися с работы людьми, на машины, проносившиеся по кольцу вокруг памятника Ф. Э. Дзержинскому, на всю эту обычную суету вечерней столицы, отгороженную от хаоса только мощной спиной органов безопасности. – Я изучил ваш последний отчет.

Генерал говорил не спеша, голосом тихим, создающим атмосферу легкого волнения и напряжения.

Кривошеев ёрзал на стуле, ожидая «нагоняя» от главного руководителя Управления.

– Меня впечатлили результаты вашей работы в Германии, которые вы получили во взаимодействии со Штази, – продолжил генерал, а Кривошеев облегчённо выдохнул, – особенно, – тут Потапов сделал небольшую паузу, – тот блок, где вы упоминаете некоего «Араба».

– Информация скупая, товарищ генерал, – отчеканил Кривошеев, – мы работаем в данном направлении.

Генерал Потапов прикрыл окно тяжёлой портьерной шторой и вернулся за рабочий стол.

– Это хорошо, Константин Сергеевич, – ответил он, – работу по этому направлению необходимо активизировать.

Кривошеев кивнул.

Генерал раскрыл лежавшую на столе красную папку, где, как понял Константин Сергеевич, находились шифртелеграммы со спецдонесениями.

– Из Афганистана поступают неприятные новости, – начал генерал, – к противнику «уходят» полётные задания, маршруты движения наших снабженческих колонн, планы оперативно-боевых мероприятий спецподразделений, даже пароли. Со времени начала боевых действий советская группировка понесла значительные потери, а наибольшие – 180-й мотострелковый полк, «Суворовский». Мы считаем, что у нас там завелся «крот». Есть достаточные основания полагать, что кто-то в составе нашего ограниченного контингента работает на противника.

Кривошеев молча слушал генерала, подспудно понимая, зачем был вызван.

– По поиску и уничтожению бандподполья талибов, – между тем говорил Потапов, – нами и ГРУ разработана разведывательно-диверсионная спецоперация. Выдвижение группы с базы, где дислоцируется именно 180-й «Суворовский» полк, намечено на июнь. Я вызвал вас из Германии с одной задачей – найти «крота». Вы направляетесь в Афганистан под прикрытием. Все документы, а также указания, касающиеся задания, вы получите у адъютанта. Пожалуйста, изучите их внимательно.

Генерал встал, следом поднялся Кривошеев.

– Константин Сергеевич, не подведите. В ваших руках будут жизни бойцов. Их кровь нам с вами не смыть с рук, – по-отечески твердо, но с надеждой и уважением закончил генерал.

* * *

Месяцем позже на ПВД 180-го мотострелкового полка

Наспех организованная церемония награждения затягивалась.

– Постановлением Президиума Верховного Совета СССР, – гнусаво произнес чуть склонный к полноте лысоватый партийный мужичок, – за образцовое исполнение интернационального долга и достигнутые при этом положительные результаты командир роты разведки 127 гвардейского полка гвардии капитан Кривошеев Константин Сергеевич награждается медалью «За боевые заслуги».

Зачитывал Постановление гражданский мужичок неопределенного возраста и национальности, совсем не выделявшийся из серой массы таких же мужичков партийного аппарата Советского Союза. Этакая чудаковатая масса, одевающаяся в костюмы одного покроя из грязно-серой ткани, с прижатым подмышкой портфелем, словно именно там сосредоточены все секреты Родины. Вынужденный положить портфель, партийный мужичок толстыми пальцами неловко нацепил медаль на грудь Кривошеева, при этом искоса поглядывая на свою поклажу, к которой никто из присутствующих в импровизированном зале не проявлял интереса.

Для поддержания высокого боевого духа и придания мотивации в афганской войне государство отмечало наградами бойцов Советской Армии, шедших долгой и жуткой дорогой к триумфу русского духа. Хотя каждый боец понимал, что главная-то награда, которую он только и мог получить, это его жизнь, а не медали, получать их было всегда приятно.

Есть что обмыть, а значит опрокинуть «легально» стакан-другой отличного русского самогона, приготовленного в каптерке начальником склада прапорщиком Иванко из пайкового сахара, предназначенного бойцам, и не быть за это наказанным. А больше на войне у солдата снять стресс, а заодно и накопившиеся страх, усталость и боль, альтернативы нет.

Итак, эта врученная награда, явившаяся частью большого спектакля, поставленного «Лубянкой», в котором капитан органов безопасности Кривошеев играл роль войскового разведчика, давила на грудь.

– Служу Советскому Союзу! – отчеканил Кривошеев.

А на душе было неспокойно. Прошло полтора месяца его пребывания в Афганистане, а он не только не вычислил «крота», но и провалил запланированную специальную операцию. И цена провалу – разведывательно-диверсионный отряд полка, попавший в засаду моджахедов. Получается, что Кривошеев подвёл не только начальника Управления, но и, что угнетало больше всего, бойцов отряда.

«Руки в крови»! – сверлило в голове.

Кривошеев прогнал паническую мысль прочь.

«Есть ещё время! – повторял он сам себе, – я вытащу этих ребят, обязательно, во что бы то ни стало!»

В его уме стали очерчиваться первые штрихи оперативной комбинации, в случае успешного исхода которой будет разоблачён засевший в пункте временной дислокации 180-го мотострелкового полка и сдающий своих же «крот». А значит, будут спасены бойцы. И он прекрасно понимал, что действовать нужно решительно и без промедления, не теряя ни минуты ещё имевшегося в запасе времени.

Вернувшись в комнату и бросив кожаный планшет на аккуратно убранную постель, капитан Кривошеев уединился от царившей на базе суеты. Он сел за рабочий стол, вооружился листами бумаги и карандашом и начал обдумывать оперативную комбинацию, идея которой пришла ему во время награждения.

Основную идею комбинации как нельзя лучше описывала народная поговорка: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». И Кривошеев сделал карандашом на чистом листке бумаги первую запись: «Организовать застолье. Приурочить к награждению государственной наградой». Противодействия этому со стороны руководства полка не будет: повод святой для любого военного вне зависимости от чинов и должностей. В основе комбинации существовал всего один изъян: Кривошееву придется пить наравне со всеми. Этого ему не хотелось: разыгрывая комбинации, важно оставаться трезвым, когда можно мыслить аналитически.

Написанная на листе следующая фраза – «три стакана» – была закрыта несколькими восклицательными знаками и дважды подчеркнута.

Выявить «крота» необходимо было, выпив не более трех стаканов.

Дальше Кривошеев набросал список из десяти имен офицеров руководящего звена полка.

«Почему именно такая категория?» – спросил он сам себя.

К уходившей на сторону противника информации рядовой офицер не мог быть допущен.

Данные о маршрутах движения колонн снабжения и вооружения – так появились фамилии начальников продовольственной части, складов арттехвооружения и гаража. О боевых заданиях, помимо начальника полка, знал его помощник по оперативной работе и командиры рот. Летные задания – под номерами восемь и девять в списке появились представитель авиационного полка и начальник медицинской службы.

Немного поразмыслив, Кривошеев добавил в список и начальника финансовой части.

«Кто знает», – рассудил он.

Отложив в сторону лист и откинувшись на спинку стула, Кривошеев закрыл лицо ладонями, углубляясь в детальную прорисовку комбинации, анализу и оценке каждого из попавшего в список офицера.

* * *

Уже вечером командир роты разведки Константин Сергеевич Кривошеев, а также ряд офицеров руководящего звена полка, которых он выделил, как возможных предателей, уселись за быстренько организованным столом в одной из казарм пункта временной дислокации. Порезали крупными ломтиками колбасу, сделанную полковым «шеф-поваром» Михалычем из потрохов местной живности, хлеб, поставили кастрюльку с невесть откуда добытой картошкой, ящик тушеной говядины из запасов начальника продовольственного склада и, понятное дело, по ящику отличного самогона.

В тот день прилично набравшиеся алкоголя офицеры Советской Армии говорили о многом. Вспоминали боевых товарищей, которых потеряли на бесчисленных полях сражений, тех, с кем делили паек и патроны в боевых операциях. Пили за победу, здоровье и удачу каждого, за тех, кто не вернулся с поля боя, и говорили о простом человеческом счастье – как вернуться домой, к своим семьям.

– Нет у меня семьи, – понуро сказал Кривошеев, – нет батьки, нет мамки. Детдомовский я.

И выпил стакан самогонки.

– Раз, – сосчитал про себя Константин.

Больше трех стаканов Кривошеев себе сегодня позволить не мог, и он это помнил. Под прикрытием праздника он реализовывал оперативную комбинацию по разоблачению «крота», который месяцем ранее сдал вышедший на спецзадание разведывательно-диверсионный отряд.

– Товарищи офицеры, – между тем сказал Кривошеев, чуть поморщившись после выпитого стакана, – я, капитан Кривошеев, представляюсь по случаю награждения медалью «За боевые заслуги».

Сев на своё место под аплодисменты приглашенных гостей, Кривошеев почувствовал, как начальник финансовой части, сидевший рядом, ободряюще похлопал его по плечу, на что он просто кивнул в знак благодарности.

Разливающий моментально наполнил стаканы самогонкой.

– Слушай, Костя, – Кривошеева локтем в бок толкнул сидящий справа Рустам Киреев, худощавого телосложения, командир роты мотострелков, – ты вот скажи мне, – икнув, он запнулся и забыл, что хотел сказать, так и не выразив мысль до конца.

– Просто за тебя, дорогой! – подытожил Рустам и, поднявшись с места, рявкнул во все горло: «Тост!»

Присутствующие офицеры загудели.

– Рустам, акстись! – бросил начальник продсклада, толстенький капитан с простой русской фамилией Иванов, и залился громким гоготом. Его поддержали овациями и пьяным улюлюканьем.

– Садись, Киреев! – слышалось за столом.

Но Рустам не обращал на окрики никакого внимания.

– Тост! – ещё раз, но уже громче сказал он. – Константин, за тебя от чистого сердца.

И гул стих.

Киреев, будучи человеком «восточным», оказался прекрасным рассказчиком, донося драматизм тостов настолько эмоционально, что некоторых трогало до слез.

– Умер человек, – начал Рустам, – его пёс, которого этот человек некогда взял на улице щенком и выходил, лег рядом и тоже умер. И вот душа человека стоит перед вратами с надписью «Рай», а рядом – душа его собаки. На вратах надпись: «C собаками вход воспрещен!» Не вошёл человек в эти врата, а двинулся по широкой дороге дальше в неизвестность. И собака пошла рядом с ним. Долго шли они по дороге и видят вторые врата, на которых ничего не написано, только рядом сидит старец.

– Простите, уважаемый, – обратился человек к старцу.

– Меня зовут Петр, – ответил тот.

Человек не удивился, а спросил:

– А что за этими воротами?

– Рай.

Собака, которая не оставила хозяина, гавкнула.

– А с собакой можно? – поинтересовался он.

– Конечно!

– А там раньше, что за врата были?

– Это были врата в Ад, – нисколько не смущаясь, ответил Петр и, увидев сомнение на лице человека, добавил: «До Рая доходят только те, кто не бросает друзей».

– Так выпьем, – и Рустам Киреев, подняв стакан высоко над головой, обвёл присутствующих взглядом, – за настоящих мужчин, которые готовы отдать свою жизнь за друзей, а не променять её на них.

Киреев пристально посмотрел на Кривошеева.

«Два, – сосчитал про себя Кривошеев, – надо действовать быстрее».

– Третий! – раздался в казарме чей-то голос.

Кто произнес, Кривошеев не заметил. Он встал вслед за остальными офицерами и, как того требовали неписаные правила, принятые всеми военными Союза, чуть пролив на стол самогонки, не чокаясь, выпил до дна полный стакан.

«Третий!» – и на лицо Кривошеева легла тень досады, ведь он так и не приблизился к ответу в поиске «крота».

«Прокололся», – корил он сам себя, бегло пробежавшись по лицам присутствующих в робкой надежде заметить то, что ранее упустил.

Но ничего: всё те же, правда уже изрядно хмельные, лица офицеров Советской Армии разных мастей и должностей.

– М-да, – Кривошеев встал из-за стола, пробираясь к выходу.

Ночь выдалась на редкость тихой и спокойной. Лёгкий ветерок принёс вперемешку с пылью и успокаивающую прохладу, о которой так мечтаешь днём, сидя в душной палатке, или того хуже, находясь под прямыми палящими лучами солнца.

Кривошеев вдохнул полной грудью веющий живительной прохладой ночной воздух.

На душе было тяжело.

С момента исчезновения отряда разведчиков прошло чуть больше месяца, и время безвозвратно уходило, разбивая даже идеалистические надежды на возможность спасения хотя бы кого-то из пропавших бойцов. А Кривошеев смог всего лишь очертить круг лиц из тех десяти офицеров, кто потенциально мог знать о выходе отряда и сдать информацию афганским моджахедам. Но кто среди них был предателем, он по-прежнему не знал.

Результат, мягко говоря, не «ахти», если учесть, что на кону стояли жизни.

На улицу вышел начальник продовольственного склада и, будучи не совсем трезвым, с трудом опустился на стоявшую у палатки скамейку рядом с Кривошеевым.

Капитан что-то начал рассказывать Кривошееву, фамильярно хлопнув его по плечу, на что тот не обратил внимания, как и не обратил внимания на всё то, что нес начальник продсклада, смачно сдабривая рассказ резким алкогольным эхом от выпитой самогонки.

Закурил.

Кривошеев поморщился, так как не курил и не переносил табачный дым, но промолчал.

Минут через десять начальник продсклада ушёл, и в воцарившейся тишине Кривошеев снова погрузился в размышления, но, как оказалось, ненадолго. Его размышления прервал неожиданно появившийся Рустам Киреев.

– О чем задумался, дорогой?

Рустам нравился капитану: честный, открытый, не переносящий лжи и лукавства. И с ним всегда приятно поговорить о службе, о жизни и о женщинах.

– Позволишь присесть? – спросил он у Кривошеева.

– Конечно, Рустам. – Константин пригласил его присесть рядом.

– Я не знаю, чем обеспокоен твой разум и сердце, – словно восточный мудрец произнес он, – но вижу, это вызывает у тебя печаль и тревогу.

– Проницателен, – сухо ответил Кривошеев. – Только не так всё красиво в действительности, как на словах.

Киреев понимающе кивнул.

– Обрати взор внутрь себя и найдёшь ответ.

– Восточная мудрость? – в шутку съязвил Кривошеев.

– Нет, – ответил Киреев, вставая со скамейки. – Ницше.

– Эй! – окликнул Рустама Кривошеев. – До дороги в Рай мне ещё сколько?

– Ты близок, капитан, – не оборачиваясь, ответил Киреев. – Сам не осознаешь, как ты близок.

Глава: 1982 год (часть II)

ПВД 180-й мотострелковой роты, незадолго до спецоперации

Командир отдельного разведывательно-диверсионного отряда ГРУ старший сержант Михаил Архангельский, сидя на импровизированной трибуне, наблюдал со стороны за дракой двух сцепившихся на спортивной площадке солдат, один из которых был бойцом его подразделения. Он всегда считал, что вмешиваться в разгоревшийся между двумя мужчинами конфликт, который привел к выяснению отношений с помощью силы, ни в коем случае нельзя. Всё должно силой и закончиться, где непременно должны быть победитель и проигравший. А если расцепить, то это лишь усугубит положение и может привести к куда более плачевным последствиям, например, мести, устроенной «втёмную».

Вот Архангельский и не вмешивался, ожидая, кто выйдет победителем.

– Что тут, Ара? – подсел к Архангельскому его заместитель.

– Да Рысь сцепился с кем-то из мотострелков, – безразлично ответил Архангельский.

– Снова Рысь, – недовольно пробормотал в ответ заместитель. – Не пробовал расцепить?

Архангельский отрицательно помотал головой.

– Мне в своё время батя сказал, что дерущихся разнимать нельзя ни в коем случае.

Вокруг сцепившихся драчунов сомкнулся круг из солдат, которые находились в это время на спортивной площадке. Они с азартом скандировали имена дерущихся солдат.

– Это может плохо закончиться, – указывая на сомкнувшийся круг, сказал замком отряда.

– Мы разведчики, Лис, – Архангельский махнул рукой в сторону дерущихся и поднялся с импровизированной трибуны. – Что может быть ещё хуже этого?

Замком отряда никогда не понимал командира Архангельского. При всей нелюбви к разведывательно-диверсионным подразделениям он не только не стремился покинуть отряд, но и каждый раз рвался в очередные задания, порой казавшиеся настолько авантюрными, что место им было на страницах романа, а не в реальной жизни.

– Ты пессимист, Ара, – бросил Лис в спину командиру, удалявшемуся неспешной походкой в сторону штаба.

– Как всё закончится, – не оборачиваясь, сказал Архангельский, – отправишь Рысь на чистку оружия. А если проиграет, то плюс три наряда вне очереди по кухне.

Как-то после очередного задания, разобрав оружие и почистив обмундирование, Лис спросил Ару, почему он при всей откровенной нелюбви к разведке продолжает служить. Архангельский ответил не сразу, призадумался. Но ответ Лис запомнил: «Ты не прав, я не просто не люблю разведку. Я её просто ненавижу».

А вот почему, он так и не сказал.

Ломая голову над этим парадоксом Архангельского, Лис провел много бессонных ночей, выискивая причины такого отношения, но так и не нашел, засомневавшись, что когда-нибудь вообще сможет.

Толкнув хлипкую дверь штаба 180-й мотострелковой роты, Архангельский неспешным шагом направился к узлу шифрованной радиосвязи.

– Товарищ сержант! – кто-то надменно-властным голосом в спину окликнул Архангельского.

Он обернулся. Перед ним стоял аккуратный, одетый в чисто выглаженную форму начальник комендатуры пункта временной дислокации майор Максимов.

– Что вы себе позволяете? – медленно произнес Максимов, осматривая старшего сержанта Архангельского, облаченного в пыльный камуфляж пустынной расцветки.

– Что? – безразлично вопросом на вопрос ответил Архангельский, чем взвинтил коменданта.

– Мало того, что появляетесь в штабе, так ещё и хамите! – гневно брызжа слюной, почти кричал майор. – Гауптвахта по вам плачет!

Архангельский бегло заглянул в коридор: на крики никто не сбежался, предпочитая не встревать, дабы не попасть под горячий комендантский гнев, что оказалось для Ары весьма кстати. Подойдя почти вплотную к майору Максимову, он собрался хорошенько поддать тому по печени, чтобы урезонить, когда из двери узла связи выскочил радист с ошалевшими от страха глазами.

– Товарищ старший сержант, – выпалил он, – где вы ходите? Вас уже как две минуты требуют!

Молча развернувшись, Архангельский направился на узел связи, оставив ничего не понимающего коменданта в коридоре.

– Это Ара, на связи, – сказал Архангельский в трубку телефона оперативной шифрованной связи.

– Здравствуй, Ара. Это капитан Кривошеев, – услышал он в ответ хриплый, едва различимый голос человека на том конце провода, – слушай новые вводные: готовьтесь выдвигаться. Срок на подготовку – два дня. Остальное по плану, без изменений. Понял меня?

– Да, товарищ капитан, – ответил Архангельский.

– С Богом, старший сержант!

И в сердце Архангельского ёкнуло недоброе предчувствие.

* * *

Где-то на территории Республики Афганистан

В глаза ударил яркий свет, практически ослепивший Архангельского. Он инстинктивно зажмурил глаза, дополнительно заслонив их от солнца рукой. Тычок в спину прикладом автомата, и покрытую множеством синяков и ушибов спину пронзила тупая боль. Архангельский, запутавшись в ногах, чуть не повалился на каменистую землю. Он поморщился, плотно стиснув зубы и не издав при этом ни единого звука.

Сколько времени Архангельский провел в затхлом сыром подвале одного из домов неизвестного селения моджахедов, которых в горах раскинулось великое множество, он не знал. Попытка определить время, понятное дело, провалилась. Вернее, он отказался от этой затеи сразу: в подвале он не видел ни восходов, ни закатов. Стоял только пропитанный сыростью мрак, отдававшийся в голове зловониями испражнений, что пропитали воздух этого небольшого помещения.

– Шагай, русская свинья! – бросил на фарси в спину Архангельскому один из конвоиров-моджахедов, ткнув в спину дулом автомата и издав звуки стрельбы, наподобие тех, которые кричат играющие в «войну» мальчишки, – «тра-та-та-та-та».

И громко рассмеялся.

Сейчас все чувства Архангельского обострились до предела. От тишины, что царила в подвале, любой маломальский слышимый звук отдавался в его голове сонмом переливов. Чистота воздуха, пусть и наполненная дорожной пылью, опьяняла сознание сержанта, впитывавшего любое дуновение «вкуса». Архангельский чуть приоткрыл глаза, свет уже не резал, как в первые секунды, но долго смотреть всё же было тяжело. По окружавшим звукам он понял, что идет через селение. Так как подъём давался тяжело, а для равновесия приходилось переносить центр тяжести чуть вперед, старший сержант заключил, что шли вверх.

– Стой! – по-русски крикнул в спину моджахед – «тра-та-тальщик».

Всё знание русского афганскими моджахедами ограничивалось лишь простым набором слов: «стой», «свинья», «говори», «руки вверх». Знанием примерно такого же набора слов ограничивались все, с кем приходилось воевать русским. Правда, фашисты во времена Великой Отечественной войны пошли чуть дальше: им понадобились в разговорах слова «бистро», «водка», «русска баба», «айда сеновал», что отражало их потребности. В отличие от немцев, этим воинам Аллаха такой лексикон был ни к чему.

– Кто? – раздался сверху голос очередного моджахеда.

«Этот, видимо, на посту», – заключил Архангельский.

– Свои, – раздался голос моджахеда, шедшего во главе конвоя, а вот дальше Архангельский решил, что его подвел слух. – Питерс ждёт.

Моджахед на посту в ответ махнул рукой, показывая, что можно проходить.

Архангельский снова попробовал чуть приоткрыть глаза.

Боль, конечно, не прошла, но уже была терпимой. Через узкие щелочки прикрытых век он различал расплывающиеся фигуры конвоиров.

– Шагай, – бросил тот, что сзади, и снова ткнул Архангельского в спину.

Спина ныла от бесконечных тычков и ударов, которые сыпали моджахеды с того самого момента, как возглавляемый им отряд разведки попал в засаду и был почти полностью перебит «кинжальным» огнём. Всё тело превратилось, фактически, в один большой ноющий синяк.

Метров через триста конвой снова остановился.

– Питерс ждёт, – повторил моджахед, только в этот раз менее уверенно, а голос явно отдавал мелкой дрожью, которую он тщательно старался скрыть.

Ответа на обращение не последовало, словно некий «Питерс» являл собой очередное языческое божество, которое до прихода ислама процветало на территории Афганистана.

Архангельский еле держался на ногах. Он силился хоть что-то разглядеть ослабшим зрением, но безуспешно. А секундой спустя ему в нос ударил резкий запах туалетной воды.

«Это не афганцы!» – пронеслась в сознании Архангельского мысль, от которой веяло серьёзной опасностью.

– Ask Peters, what to do with this Russian?[7] – звучно скомандовал тот, от кого веяло туалетной водой.

«Американцы!» – Архангельский напрягся.

Его завели в дом и усадили на стул.

– Добрый день! – Архангельский инстинктивно ощущал широкую улыбку говорившего.

Он, конечно, не видел – глаза всё ещё болели, но в доме, через занавешенные окна которого едва пробивался приглушенный свет, зрение восстанавливалось быстрее.

Слова давались тяжело, но Архангельский ответил на безупречном английском, выдав акцент нью-йоркца:

– Your Russian is a bit weak[8].

– В отличие от вашего нью-йоркского английского, – американец продолжал излучать безупречную доброжелательность.

Порой создавалось впечатление, что всегда улыбаться заложено в этой нации генетически.

– Стараемся, – ответил с бостонским акцентом Архангельский.

– О! У вас, товарищ, для переводчика с фарси прекрасный американский английский, – искренне удивился Питерс.

– Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь, – только и ответил Архангельский.

– Мне нравятся русские. У вас неиссякаемая сила жизни и оптимизм, – фальшиво улыбнувшись воскликнул американец, в голосе которого злорадно звучали металлические нотки. – Но оставим любезности и поговорим о деле.

Архангельский не знал, но догадывался, о каком «деле» могла идти речь, и как это самое «дело» могло закончиться.

– Кто вы? – задал первый вопрос американец.

– Это вы – Питерс? – вопросом на вопрос ответил Архангельский.

– Допустим, – небрежно бросил Питерс. – Я повторяю вопрос: кто вы?

Ужасно хотелось пить. В горле пересохло, и Архангельский сглотнул.

– Будьте добры, воды.

Питерс махнул стоявшему у двери солдату без опознавательных знаков.

– Вы получите воду, когда ответите на вопрос.

Архангельский усмехнулся – усмешка вышла натянуто больной, но от этого не менее дерзкой.

– Питерс, вы не в том положении, – он ещё раз глотнул, – чтобы ставить мне условия.

Американец ещё раз кивнул охраннику у двери, и тот поставил перед Архангельским стакан с водой.

Сделав пару глотков, достаточных для того, чтобы смочить губы и утолить жажду, он вылил оставшуюся воду на лицо, чтобы промыть всё еще болевшие глаза.

Утершись рукавом изрядно потрепанного и изорванного «комка», Архангельский увидел статного человека, одетого в камуфляж песочной расцветки, не имевший каких-либо опознавательных знаков. Правильные черты лица обрамляла легкая щетина. Орлиный нос был аккуратно посажен между подвижными серыми глазами, взгляд которых пронизывал насквозь, словно рентген.

Питерс сидел за столом, сложив руки в замок.

– Я полагал, что наш диалог пройдет, как бы это сказать, – Питерс призадумался, подбирая слова, а Архангельский в это время внутренне напрягся, – в доверительной атмосфере. Но вы наглым образом испытываете моё терпение. Хотя оно велико, однако, всё же, не бесконечно. Если вы продолжите упираться, то я буду вынужден применить «нецивилизованные» методы. Или всё может быть наоборот.

– Я, старший сержант Архангельский Михаил Александрович, специалист-переводчик, командир отделения роты переводчиков 180 мотострелкового полка Вооруженных сил СССР.

Питерс широко улыбнулся.

– Ну, вот видишь, Миша, – весело сказал он, – думаю, мы с тобой подружимся.

Архангельского внутренне передернуло. Однако виду он не подал.

– Расскажешь мне всё, что я хочу знать, – продолжил он, – и я помогу тебе выбраться отсюда.

– Это как? – спросил Архангельский.

Питерс выждал секундную паузу, расцепил руки и чуть придвинулся к Михаилу.

– Очень просто, – он почти шептал. – Ты встанешь и выйдешь отсюда. До ближайшей заставы русских около пяти километров на северо-восток…

Мозг Архангельского включился, впитывая, словно губка, поступившую от Питерса информацию.

«… небольшая застава…»

«Застава!»

Перед глазами всплыла карта местности, которую он неделями изучал, прежде чем отправился на задание, и знал, как свои пять пальцев. Сейчас основная цель – установить своё местоположение, а для этого необходимо разговорить американца.

– Хорошо, – сказал Архангельский. – Что вы хотите знать?

На секунду лицо Питерса выразило искреннее удивление и снова стало нейтрально-добродушным.

– Где располагается твоя часть?

– Есть карта? – машинально спросил Архангельский.

Питерс махнул охраннику около двери. Тот достал из правого нагрудного кармана сложенную в несколько раз карту и протянул Питерсу.

– Вот здесь, – не задумываясь, показал Архангельский, ткнув в район населенного пункта, обозначенного на карте как «Джава», – разведчики ГРУ и рота военных переводчиков.

– Какова численность? – лицо Питерса сделалось серьезным.

– Дайте подумать, – протянул Архангельский.

«Охранник чуть отступил от двери, – параллельно работал его мозг, – до пистолета не дотянусь, положит сразу. Надо как-то их отвлечь, выиграть время».

– Рота переводчиков – это около ста человек, разведчики ГРУ – четыре взвода, это ещё около сотни. Регулярные войска – полк. Мотострелки.

Питерс молчал.

– It seems that the Russian is speaking the truth, – раздался еле слышимый металлический голос, прерываемый легким скрежетом и щелчками, – in any case, the satellites show a rough number of the cluster of Russian troops[9].

Питерс записывал разговор и передавал его по какому-то устройству, схожему с рацией, только значительно меньших размеров.

– Я всё равно не доверяю этому русскому, – на смеси фарси и дари ответил Питерс.

– Peters, this is not the point now, – голос в устройстве едва различался, и лишь обострённые от долгого нахождения в подвале чувства позволили Архангельскому разобрать то, что говорилось. – We received the desirable information. At the moment it is more essential for us to perform another task. What about the «Arab»[10]?

– Я понял вас, сэр, – как и прежде на смеси ответил Питерс.

Все сказанное отпечаталось в голове Архангельского, как на магнитной ленте. Похоже, американец даже не подозревал, что он прекрасно владеет не только английским, но и языками, на которых изъясняются афганские племена.

– Что ж, Миша, – добродушно улыбнувшись, обратился Питерс к Архангельскому, – ты оказал мне большую услугу.

Архангельский наигранно улыбнулся в ответ.

– Хорошо, теперь я могу уйти?

Питерс указал в сторону двери.

– Как я и обещал тебе, – Питерс улыбался, как и в самом начале их разговора, – ты можешь уйти.

Архангельский с трудом поднялся.

«Ведь не отпустит!»

– Последний вопрос, – спросил в спину Архангельскому Питерс, когда тот проделал половину пути к двери. – Зачем русским в войне с афганцами переводчики с английского?

«Переводчики с английского» – фраза обожгла разум Архангельского, как удар хлыста обжигает хрупкую человеческую плоть, оставляя на теле вечные шрамы в напоминание о допущенных промахах и ошибках.

«Зачем?» – так спросил американец.

Архангельский понимал, что этот вопрос он сознательно приберег под конец устроенного и разыгранного, как по нотам, спектакля. Питерс знал всё с самого начала: кем являлся Архангельский, когда и по какому маршруту выдвинулся его отряд, поставленные боевые задачи. Он просто лениво играл с ним, разбавляя уже порядком приевшуюся и наскучившую жизнь в этой жаркой стране, где у США, по какому-то стечению обстоятельств, нашлись свои национальные интересы. Забавлялся, как кошка забавляется с мышкой перед тем, как убить.

Необъяснимая ирония жизни… или сухой план смерти?

Какое откровение! Но не слишком ли поздно дарованное?

Вопрос Питерса прояснил, что ждёт Архангельского после маленького импровизированного спектакля.

«Смерть!» – вот что ему отведено под занавес, и не будет никаких аплодисментов.

Архангельский это отчетливо понимал, разве что где-то внутри него воля говорила, что дальше играть по установленным Питерсом правилам никак нельзя.

И, находясь на расстоянии каких-то секунд от нависшей над ним смерти, его трезво работавший мозг с бешеной скоростью просчитывал казавшийся мизерным, но всё же возможным, шанс на спасение, разрабатывал альтернативный финал разыгравшегося действа. Необходимо что-то предпринять теперь или никогда.

Неожиданно для всех Архангельский громко и протяжно расхохотался. Во всё горло, согнувшись пополам и схватившись за живот.

Питерс и стоявший возле двери охранник, недоумевая, переглянулись. А Архангельский, продолжая заливаться истерическим хохотом, просеменив метра полтора и оказавшись почти вплотную с охранником, стоявшим у двери, прижался боком к стене дома и сполз на пол.

– Уф, – он утер рукавом проступившие на глазах слёзы.

Секундами позже он чуть успокоился, поддаваясь лишь изредка вспыхивающим приступам невесть откуда пробивающегося смеха. Вот только глаза Архангельского почему-то не смеялись.

– Что вас веселит, господин Архангельский? – сухо спросил Питерс, а губы растянулись в лёгкой, ничего не выражающей, дежурной улыбке учтивости.

Архангельский хохотнул.

– Вы, американцы, – секундой позже ответил он, – двуличные суки. Улыбаетесь, расточаете лживые слова, пропитанные ядом, держа за спиной нож, что без зазрения совести вонзите в спину, стоит только отвернуться. У нас о таких, как вы, говорят: «Лучше злостный матерщинник, чем тихая тварь».

Оценивая эффект от произнесенного, Архангельский с горечью осознал, что американца слова нисколько не задели. Тут Питерс приложил палец к уху, переведя взгляд от русского в сторону.

«Центр?» – пронеслась в голове Архангельского мысль.

– Как «Араб»? – бросил он.

Питерс отреагировал мгновенно: взгляд жёсткий, постепенно наполнившийся ненавистью и злобой.

Американец вынул из кобуры висевший на поясе пистолет и, сняв его с предохранителя, прицелился.

Сидевший на полу Архангельский перекатился в сторону опешившего и не отреагировавшего вовремя охранника, вытащил прикрепленный специальными ножнами боевой нож и вонзил ему в ногу.

Прогремел первый выстрел, и пуля выбила из стены дома в том месте, где секунду назад находился Архангельский, щепки вперемешку с мелкими кусочками камня.

Охранник взвыл от пронзившей его тело острой боли и согнулся пополам: Архангельский ещё раз вонзил тому нож, но уже в области паха. И они оба завалились на пол.

Ещё секунда: Питерс выстрелил дважды. Один выстрел, как и первый, выбил щепки из стены, второй – вошел в ногу охраннику, который взвыл с новой силой.

– Терпи, казак, – пробормотал Архангельский, прикрываясь им, как щитом, – атаманом будешь.

Выстрелы прекратились. Видимо, Питерс больше не решался стрелять, опасаясь попасть в своего.

– Господин Архангельский, – бросил Питерс, – вы же понимаете, что находитесь в безвыходном положении.

– Да ну, – пробубнил себе под нос Михаил.

– Советую вам просто оставить свою затею, – продолжал американец, – в конечном счете, скоро на выстрелы сбегутся все моджахеды деревни.

Архангельский, собрав всю волю и силы, дернул раненого охранника влево, отчего тот охнул и издал протяжный стон боли. Усадив охранника на пол, он сел сам, прикрывшись его телом, как щитом.

– Hey, American, – крикнул Архангельский, передернув затвор автомата охранника, который уже безвольно завалился на него, – suck this[11].

– Shit[12]! – выругался Питерс.

И Архангельский спустил курок.

* * *

Военный госпиталь (г. Кабул), несколько дней спустя

В нос ударил непривычный запах спирта и хлорки. Старший сержант Архангельский приоткрыл глаза, осматриваясь по сторонам: он убедился, что находится не в затхлом и провонявшем темном подвале, а на мягкой койке военного госпиталя. Михаил попробовал приподняться, но сил не было, и он оставил эту затею.

– Привет, Миша, – услышал он мужской голос.

Голос одновременно и знакомый, и незнакомый, словно он когда-то его слышал, но через пелену или помехи.

– Капитан Кривошеев? – тихо спросил Архангельский.

– С возвращением, – ответил тот, кого он назвал «Кривошеевым». – Ещё бы чуть-чуть, и было бы поздно. Ты молодец, Миша, держался до последнего.

– Почти ничего не помню, – говорить Архангельскому было тяжело, – после того, как открыл огонь из автомата.

Кривошеев налил стакан воды из стоящего рядом с кроватью на тумбочке графина и помог Архангельскому сделать несколько глотков.

– Ну, – сказал он, – если вкратце, то вас сдал начальник медчасти полка, как и всех ранее.

– За что продал? – только и выдавил Архангельский.

– Наркотики, деньги, – уныло вздохнул Кривошеев. – Организовал в Союз канал поставки опиатов. Перевозил военными бортами под видом списанных или неиспользованных медикаментов, в которых мало кто смыслит. А раз военной авиацией, то, соответственно, без пограничных и таможенных досмотров. Весьма удобно и безопасно перевозить. Наркоту брал за информацию. Вышли на него в последний момент.

– Понятно, – Архангельский с досады стиснул зубы.

Чувство, когда тебя предают, не стирается временем, а если за деньги, то ложится шрамом на сердце. И этот шрам всегда будет напоминать о себе, делая человека ещё более жёстким и замкнутым.

– Когда выяснили твоё местоположение, – продолжил Кривошеев, – полномочий сотрудника органов безопасности вполне хватило, чтобы взять спецназ ГРУ и поднять в воздух парочку вертолетов для огневой поддержки. Мне жаль, но ты, возможно, единственный из отряда, кто остался в живых.

Кривошеев умолк.

Архангельский ничего не ответил: он и так понимал, что, вероятнее всего, остался единственным выжившим, хотя верить в это было тяжело.

– Капитан, – обратился Архангельский после непродолжительной паузы, – там, в том селении, где меня держали, был один американец. Но не из обычных военных. Особенный.

– Питерс? – уточнил Кривошеев. – Его звали Джонатан Питерс?

Архангельский кивнул.

– Мой старый знакомый по Берлину, – иронично улыбнувшись, сказал Кривошеев, – начальник русского направления ЦРУ США. Он ушёл, к сожалению. Но что он делал тут, в Афганистане?!

Риторический вопрос, на который ни сам Константин Кривошеев, ни, тем более, старший сержант Михаил Архангельский ответа не знали.

– Ладно, Миша, тебе надо отдохнуть.

Кривошеев собрался выйти из палаты.

– Товарищ капитан, – остановил его Архангельский, – этот американец разговаривал по миниатюрной рации с центром своего командования. Я таких устройств ни разу не встречал, – он сглотнул, говорить было тяжело, – мало что удалось расслышать, но одно я уловил: речь шла о каком-то «Арабе».

Кривошеев напрягся.

– О каком «Арабе»?

Глава: 1993 год

г. Москва, здание 3–1 МБ Российской Федерации

То, что история имеет свойство повторяться, полковник Кривошеев понял давно. Закономерное течение жизни имеет циклы и двигается по спирали, и уже знаешь, в каком месте ждать очередного удара судьбы. Вот только одна беда была в этом положении вещей – ирония истории, не предупреждающей, когда она уйдет на очередной виток в бесконечном движении.

Полковник Кривошеев, заместитель начальника Департамента контрразведки Министерства безопасности России, сложив руки на столе, будто прилежный школьник, ожидал, когда сам министр, Виктор Павлович Баранников, закончит читать подготовленную аналитическую справку.

– Всё действительно так, как вы написали? – с явно выраженным сомнением в голосе спросил Баранников. – А не примешали ли вы не основанные на фактах домыслы или фантазии?

Такая реакция министра, как удар под дых, обезоружила. Кривошеев замялся, не сразу найдясь с ответом.

– Никак нет, товарищ генерал армии! – собравшись с мыслями, в конечном итоге ответил он.

– Да? – похоже, Баранников то ли действительно не верил, то ли просто не хотел верить тому, что написано. – Вы знаете, Константин Сергеевич, недавно Президент Борис Николаевич Ельцин озвучил стратегию внешней политики России с зарубежными партнёрами, в частности, с США.

– Так точно, генерал армии! – выдал Кривошеев, понимая, к чему клонит министр.

– Теперь США – наш стратегический партнер, – продолжил Баранников, – а вы в документе фактически их изобличаете, отмечая, что «США ведут инспирированную информационно-психологическую войну внутри России, а также, используя исламский фактор, создают очаги военного напряжения в странах СНГ вблизи границ». Не кажется ли вам, Константин Сергеевич, что это чересчур?

Министр пристально смотрел в глаза заместителю главы Департамента контрразведки.

– Нет, Виктор Павлович, – ответил Кривошеев, решив отстаивать свою точку зрения до конца, к чему бы это ни привело, – мои выводы основываются исключительно на фактах и результатах работы вверенного мне Департамента. Я готов подписаться под каждым словом.

– Не горячитесь, – напряженно бросил Баранников. – Вы себе представляете, как я буду показывать этот документ Президенту после им же самим обозначенного курса? Он же с Клинтоном в губы целуется.

– Я считаю, и, собственно, меня этому учили старшие товарищи по КГБ, когда я был ещё молодым оперативником, – продолжил отстаивать свою линию Кривошеев, – что наша работа не должна зависеть от непостоянства политической воли руководства, которое само не постоянно.

Баранников тяжело вздохнул.

– Неправильно вас учили старшие товарищи, – выдал он, убирая написанный Кривошеевым документ в выдвижной ящик рабочего стола, – будем считать, что данного документа никогда не было.

Про себя Кривошеев твердо решил, что после приема у министра подготовит рапорт на увольнение.

– Про этого, – между тем, после небольшой паузы, Баранников продолжил, – «Араба». Если ситуация действительно обстоит так, как написано, то его разработку возьми под личный контроль. Что касается его возможной активизации в Таджикистане и вероятного нападения исламских моджахедов, то я думаю, имеет смысл побывать на пограничных заставах. Один момент, Константин Сергеевич: никакой утечки информации.

Кривошеев напрягся.

– Сейчас первостепенная задача – собрать максимум сведений об «Арабе», не допустив даже слуха о заинтересованности им. Если этот разведчик настолько хорош, – Баранников постучал ладонью по столу, где хранился документ, – то даже обычный слух может его спугнуть от выполнения задач, поставленных ЦРУ.

– Слушаюсь, – нехотя ответил Кривошеев.

* * *

Днём позже на 12 пограничной заставе (Республика Таджикистан)

Весь личный состав 12 пограничной заставы Московского погранотряда Группы Пограничных войск Российской Федерации в Республике Таджикистан проводил чистку вверенного ему оружия, когда с неба донеслись первые – сначала слабые, но с каждой секундой всё нарастающие звуки приближающегося вертолёта.

Командир заставы, старший лейтенант Михаил Майборода бросил беглый взгляд сначала на висевший и давно выцветший под ярким южным солнцем календарь, потом на часы. Недовольно выругался, имея в виду дорогу в известном направлении для всех тех, кого угораздило прилететь на заставу. Переодел летние тапочки на тяжёлые кирзовые сапоги с высоким берцем, входившие на американский пример в армейскую моду, и вышел из комнаты встречать прибывающих «гостей».

На выходе из казармы его уже ожидал в таком же нервозном состоянии капитан Смирнитский.

– Что там? – кратко поинтересовался Майборода.

Смирнитский пожал плечами.

– Знаю не больше твоего, Миша.

Майборода хмыкнул. Они со Смирнитским не были хорошими друзьями. Но ситуация, в которой они оказались волею судеб, не могла их сделать чужими друг другу. Через их отношения красной нитью тянулось недоверие командира заставы к ГБ-шному капитану, оставшемуся на границе после вывода «чекистов» с территории Таджикистана. И профессиональное чутье Смирнитского подсказывало, что его присутствие на заставе, если не раздражает, то, определённо, нервирует Майбороду. Из такой нервозности и росли ноги скупого общения между ними. Вместе с тем Смирнитский никогда не вмешивался в командование заставой и никоим образом не подрывал авторитета командира. Да и задачи были поставлены другие.

В это время к двум офицерам присоединился замком заставы лейтенант Андрей Мерзликин. Он, как и командир, отдыхал у себя в комнате. Поздоровался.

– Кого ещё черти к нам прикатили? – спросил Мерзликин, прикрыв глаза от солнца ладонью, внимательно изучая приближающийся вертолет.

– Хрен его знает, – выругался Майборода.

– Не жди ничего хорошего, Андрюш, – сказал Смирнитский, – уж больно неожиданный прилет.

– Давно, уже давно ничего хорошего не ждём, – хмыкнул Мерзликин. – И тут, ясное дело, не пряники раздавать прилетели.

Вертолет, облетев заставу кругом, стал заходить на посадку.

– Андрей, – обратился командир заставы к заму, – личный состав в казармы, и чтобы по территории никто не слонялся. Одежда по форме, никаких вольностей. Все занятия и мероприятия по утвержденному распорядку дня. Дежурная смена на постах, и чтобы без замечаний.

– Понял, – ответил Мерзликин и направился к чистившим оружие солдатам, отдавая на ходу какие-то указания.

«Толковый будет парень», – подумал про себя Смирнитский.

– Ну, – Майборода поправил фуражку в соответствии с уставом, – пошли, Толя, встречать заявившихся по нашу душу гостей.

И оба офицера двинулись по тропинке к вертолетной площадке.

* * *

– То есть, как? – не понял капитан Смирнитский указание прибывшего полковника Министерства Безопасности Российской Федерации, Константина Сергеевича Кривошеева.

– А вот так!

Как отметил про себя Смирнитский, напряжённый голос Кривошеева почти срывался на крик, в котором улавливались нотки тревоги и страха. И в таком состоянии Смирнитский Кривошеева видел впервые.

Однако полковник быстро взял эмоции под контроль.

– Толя, – по-отечески обратился Кривошеев, – есть информация из надёжного источника, но не полная. Однако информация весьма тревожная.

Стоявшая в кабинете духота, принесённая полуденным июньским солнцем Таджикистана, усиливалась все возрастающим напряжением от общения двух сотрудников органов безопасности. Не спасал и слегка тарахтевший на рабочем столе старенький советский вентилятор, который лишь разгонял горячие пары воздуха.

– Это я понимаю, Константин Сергеевич, – ответил Смирнитский, – раз потребовалось присутствие самого заместителя начальника департамента министерства, информация не может быть не серьёзной. Но вы же не говорите, что это за информация.

Кривошеев с досады поджал губы. Он понимал, что, не раскрывая, как выразился министр безопасности «всех карт», он фактически подставляет ни больше, ни меньше, а всю заставу. Но и всё сообщить, значит нарушить указание «первого». В который раз за свою службу в органах Кривошеев стоял перед необходимостью выбора: воинская честь или жизни бойцов, что ложились на алтарь воинского долга.

– Вот, – Кривошеев быстрым шагом направился к карте местности, прилегающей к 12 заставе, – Анатолий Иванович, смотри сюда.

Константин Сергеевич провел указательным пальцем вдоль юго-восточной границы расположенного рядом с заставой кишлака Сари-гор.

– Все, что могу показать тебе, капитан.

Настроение у Смирнитского было мрачным.

– Понятно, – пробормотал он, пробежав глазами по невидимой, но весьма важной линии на юго-восточном направлении, которую Кривошеев очертил пальцем.

В этот момент в дверь кабинета Смирнитского постучались, и на пороге появился прилетевший вместе с Кривошеевым, но уже по душу капитана Майбороды, полковник Пограничной службы, недавно отделившейся от госбезопасности.

– Константин, – обратился он к Кривошееву, – ты заканчиваешь? Пора вылетать.

– Я сейчас, – ответил Кривошеев, и тот ушел, захлопнув дверь. – И ещё одно, – обратился он уже к Смирнитскому, – желаю удачи. По всей вероятности, она вам понадобится.

И он направился к выходу.

Подняв клубы пыли, вертолёт, крякнув, оторвал шасси от взлетно-посадочной площадки и медленно стал набирать высоту. Провожавшие офицеры 12 пограничной заставы Московского погранотряда: Анатолий Смирнитский, Михаил Майборода и Андрей Мерзликин придерживали фуражки, чтобы не сдуло.

Когда вертолет почти растворился в голубой дали неба, превратившись в еле заметную чёрную точку, совершенно мрачный в лице Смирнитский развернулся и молча направился к себе.

– Эй, – догоняя по дорожке, ведущей к офицерским жилым кубрикам, окликнул Смирнитского командир заставы Майборода, – ты какой-то угрюмый. Что случилось?

Смирнитский остановился, дожидаясь Михаила.

– В том то и дело, что ничего, – с досады пробурчал он, – как всегда ничего. Твою же мать!

И Смирнитский пнул сапогом первый, подвернувшийся под ногу небольшой камушек. Майборода не понимал ни причин таких эмоций Смирнитского, ни самих эмоций.

– Тогда в чём же дело, если ничего не произошло?

Смирнитский показал Майбороде на юго-восток заставы, где петляющая тропа уходила в кишлак Сари-Гор.

– Вот и всё! – ответил Смирнитский.

Майборода сначала непонимающим взглядом всматривался вдаль гор, куда указал Смирнитский, затем перевёл взгляд на Анатолия.

– Это такая шутка? – спросил командир заставы.

На что Смирнитский отрицательно помотал головой и пробурчал:

– Если бы.

* * *

В это же время в нескольких километрах от с. Сари-Гор (Республика Таджикистан)

За небольшим столом сидели трое. Полевой командир группы афганских моджахедов Барами, замотанный в немыслимые арабские одежды и увешанный оружием, словно новогодняя елка игрушками. Бородатый чеченец иорданского происхождения Хаттаб. В отличие от Барами, он не сильно заботился об одежде. И разительно отличавшийся от первых двух западным происхождением сотрудник ЦРУ США Джонатан Питерс.

– Барами, – обратился Питерс к полевому командиру, – я надеюсь, на этот раз не получится, как в Афганистане. И ты не разочаруешь ни меня, ни нашего общего друга, вновь оказавшего тебе доверие?

Барами всполошился как курица-наседка, будто в курятник проник койот, и в прямом смысле слова закудахтал: сначала что-то на фарси, а потом перешёл на ломанный английский.

– Джонатан! – не переставая, восклицал он. – Джонатан! Джонатан!

И собрался обняться, как полагалось по исламской традиции среди равных по положению, но, встретив холодный взгляд Питерса, остановился.

– Барами, – продолжил он в жёстком тоне, – избавь меня от пустых заверений. Запомни одну простую вещь: мы с тобой не друзья и никогда ими не были. ЦРУ купило тебя за американские доллары, – говорил Питерс, смотря на Барами с легким презрением, – и не рассказывай мне сказки о своей чести и вере в Аллаха. Ты служишь нашему «золотому тельцу», так будь добр, выполняй его команды.

Барами, удивленный оскорбительной прямотой Питерса, схватился за висевший на поясе кинжал, но в ту же секунду щелкнул предохранитель нацеленного на него пистолета.

– Негоже псу рычать на хозяина, – процедил Джонатан Питерс, взводя курок.

В диалог вмешался до этого сидевший поодаль и наблюдавший за ними Хаттаб.

– Господин Питерс, – обратился он к Джонатану на чистом английском, – опустите пистолет.

Питерс опустил курок и, поставив пистолет на предохранитель, убрал в подмышечную кобуру. В это время Хаттаб на фарси что-то бросил Барами, и тот, подскочив со своего места, недовольный, пулей вылетел из помещения.

– Теперь, – заметил Хаттаб, усаживаясь рядом, – мы можем поговорить в более спокойной обстановке.

Питерс только кивнул в ответ.

– Если быть честным, – продолжил Хаттаб, – вы зря тратите своё время и деньги на Барами. Подведший вас единожды, он подведёт и второй раз.

– Положим, это не исключено, – с сомнением и интересом ответил Джонатан.

Хаттаб довольно ухмыльнулся.

– Барами – старый волк. Он может скалиться и рычать, но уже не способен кусать. Вкус крови он забыл. Скажу прямо: ваш план заранее обречён на провал, можете мне поверить.

– Хм, – сказал Питерс, – я полагаю, у тебя есть альтернатива, не так ли?

Хаттаб пригладил бороду.

– Если только на долгосрочную перспективу, – начал он. – Вы, американцы, против России действуете не в том направлении. Пытаясь выдавить её присутствие из стран бывшего Советского Союза, вы не сможете поставить её на колени. Будем объективными: русских вообще на колени не поставить. Но, – Хаттаб поднял вверх указательный палец, – в России всегда было одно «больное» место – это Кавказ. Поднимите народы Кавказа «на священную войну», и вы получите яблоко раздора в самой России. И здесь ставка на религию – движение в верном направлении, господин Питерс.

– Вы умный человек, – только и ответил Питерс, – но пока я не услышал предложения.

– Я учился у вас в стране. США – государство больших возможностей. Так же вы говорите? Мне нравятся США, господин Питерс.

– Безумно рад, – с явной иронией в голосе ответил Джонатан Питерс.

– Вы действительно готовы вкладывать деньги, чтобы поставить русских на колени? – прямо спросил Хаттаб.

– Более, чем!

Тогда Хаттаб достал из внутреннего кармана фотографию человека, облаченного в форму генерала Советской Армии. Лицо человека выражало стремление действовать, глаза светились огнём жизни и жаждой безграничной власти. Такой взгляд Питерс мог узнать из миллиона.

– Кто это? – спросил Питерс.

– Джохар Дудаев. Выведите «Араба» на него, и вы всколыхнёте Кавказ на жестокую кровопролитную войну внутри России. Подумайте над предложением.

Хаттаб вышел, оставив Джонатана Питерса одного.

Глава: 2000 год

Дачный посёлок «Жуковский», полночь

Дверь дома на несмазанных петлях поддалась с натяжным скрипом.

Перешагнув валявшийся в прихожей мусорный пакет с пустыми бутылками из-под водки и пива, генерал-лейтенант Константин Сергеевич Кривошеев прошёл в зал, осматриваясь по сторонам, дабы не наступить на валявшийся повсюду мусор: от конфетных фантиков до банановой кожуры и пустых бутылок.

В зале работал телевизор: по одному из спутниковых спортивных каналов показывали бои без правил. На кожаном диване посреди комнаты развалился голый мужчина крепкого телосложения. Видимые из-за спинки дивана его плечи и шея были покрыты множественными шрамами от ножевых ранений и затянувшихся пулевых отверстий. Рядом с мужчиной, устроившись калачиком под боком, словно маленький котёнок, мирно посапывая, спала обнаженная девушка, миниатюрная блондинка по имени Анжела.

Мужчина взял с пола початую бутылку водки «Финляндия» и хорошенько к ней приложился, даже не поморщившись.

Кривошеев был уверен, что сидящий на диване мужчина не заметил его прихода.

Но мужчина заговорил:

– Я бы предложил вам присесть, товарищ генерал, – и поставил обратно на пол бутылку водки, – но у меня тут слегка не убрано.

– Сержант, – Кривошеев прошёл вглубь зала и, смахнув с одного из кресел пустые пакеты от чипсов, уселся, – я никогда не жду особого приглашения. Если мне что-то нужно, я беру и делаю это.

Мужчина напрягся. «Сержант» – давно забытое обращение, всколыхнувшее тяжёлые воспоминания, которые он старался заглушить алкоголем уже на протяжении многих лет. Получалось плохо, но он, как профессионал, старался преуспеть, не задумываясь ни о чём другом.

Вспышками проносятся фрагменты:

… взрыв гранаты, прозвучавший неожиданно. Двое дозорных, тела которых взрывом подбросило вверх, словно игрушечных солдатиков….

… яркий свет, ударивший в лицо…

… бесконечные избиения моджахедами, которые отрабатывали на нём приемы с оружием…

…затхлый запах, полный зловония от испражнений…

Прошло столько времени, а этот запах никуда не делся из его сознания, периодически напоминая о себе.

«Сержант» толкнул в бок блондинку Анжелу.

– Что? – спросонья недовольно спросила Анжела, приподнимаясь на локте.

«Симпатичная девушка с тонкими чертами лица», – заметил про себя Кривошеев.

Писаная красавица Пушкинских романов о любви, какой предстала Ариадна Шенгелая в роли Татьяны Лариной из кинофильма «Евгений Онегин». Хрупкая, изящная, воздушная, лёгкая кость, подчёркивающая женственную натуру.

Девушка потёрла маленькими кулачками заспанные глаза.

– Анжела, давай, уматывай, – только и произнёс мужчина, – чтобы через пять минут я тебя тут не видел.

– Не поняла, – растягивая мелодичным голосом последнюю «А», недовольно сказала Анжела, а её глаза, полные непонимания, пристальным взглядом направились на мужчину. – Что означает – уматывай?

Анжела сгребла охапкой разбросанную рядом с диваном одежду и, семеня на носочках по полу, выскочила из зала.

Даже здесь в движениях девушки присутствовала утончённая возвышенность и плавность.

– Здрасьте, – бросила Анжела, задержавшись перед Кривошеевым, – арестуйте этого подонка.

На что Константин Сергеевич, улыбнувшись, просто кивнул головой.

– Как же ты так, Миша? – спросил Кривошеев, когда Анжела вышла из комнаты и скрылась на втором этаже дачного дома. – Старший лейтенант, боевой офицер, государственные награды, а опустился до пьяницы.

Старший лейтенант Михаил Архангельский даже не повернулся.

– Вот потому, что боевой, – ответил он, – потому и пьяница. Когда боевого офицера выбрасывают на улицу, словно старого пса, пинком под зад, сложно остаться равнодушным.

– Не хочешь вернуться на службу? – в лоб спросил Кривошеев.

Архангельский ответил не сразу.

– В чём подвох, Константин Сергеевич? Я уволен по компрометирующей статье. Таких на действующую службу не возвращают.

– Никакого подвоха, Миша. Я даю тебе шанс вернуться на военную службу в звании капитана, и всё начать с чистого листа. Никаких напоминаний о былых портящих «заслугах».

Архангельский задумался.

– Щедрое предложение, товарищ генерал, – в итоге ответил он, – но вынужден отказаться.

Кривошеев, не готовый к отказу, вместе с тем, внешне остался совершенно невозмутимым и эмоций не показал.

– Почему?

– Вы лукавите, – объяснил Архангельский. – Вы меня знаете, это не приемлемо. Люди, которые чего-то не договаривают, вызывают у меня недоверие. А работать с человеком, которому не доверяю, я не могу.

Кривошеев выдерживал паузу. В голове стоял только один вопрос: говорить Архангельскому истинные причины или нет? И в итоге решился сказать. В конечном счёте, генерал ещё считал, что должен Мише за Афганистан.

– Ты мне нужен, чтобы подобрать и подготовить диверсанта высокого класса. Работать будешь под моим прямым руководством со всеми вытекающими полномочиями, материальную и ресурсную базу предоставлю. Инструкторов…

Кривошеев не успел договорить, его перебил Архангельский.

– Команду инструкторов я наберу лично.

Константин Сергеевич возразил:

– Миша…

– Или так, или никак! – отрезал Архангельский. – Я привык работать только с командой, которой доверяю.

Кривошеев согласился. Есть правда в словах Архангельского.

– Договорились. Команду ты можешь набрать сам.

– Когда я приступаю?

– Ты восстановлен с завтрашнего дня. Прибудешь ко мне утром, – и, бросив взгляд на почти выпитую бутылку «Финляндии», пояснил, – как придёшь в чувство. Будешь приписан к Академии, присмотрись там к ребятам. Должны же быть там толковые парни.

– Я понял, – Архангельский сделал смачный глоток водки и развалился на диване.

На пороге Кривошеев остановился.

– Ты бы прибрался, что ли, Миш. Да, и завязывай с алкоголем, переходи на здоровое питание: овощи, фрукты. И больше света нужно, сплошной мрак.

– Это приказ? – бросил в ответ Архангельский.

– С завтрашнего дня руководство к действию.

– Слушаюсь, – не оборачиваясь, сказал Миша.

И Кривошеев вышел.

* * *

г. Москва, Здание 3–1 ФСБ России, несколькими месяцами позже

Константин Сергеевич Кривошеев развернул переданный Михаилом Архангельским конверт. Пара листов, исписанных мелким, но аккуратным и ровным почерком, содержали характеристику на слушателя Академии ФСБ России Сергея Разумовского.

«Обзорная характеристика на капитана Разумовского Сергея Юрьевича

I. Общие сведения.

Слушатель Разумовский Сергей Юрьевич, 1980 года рождения. Родился и вырос в г. Тамбов, с отличием окончил гимназию № 3 с физико-математическим уклоном. В органах безопасности проходит службу с 1998 года, поступив на юридический факультет Академии ФСБ России.

II. Специальные сведения.

1. Характер. Интересы.

Разумовский – ярко выраженный сангвиник, экстраверт. Обладает открытым характером, легко сходится с любым типом людей. Офисной работе предпочитает открытую, в связи с чем, наивысших показателей достиг: в работе с конфиденциальными источниками, в проведении активных оперативно-розыскных мероприятий, сопряженных с внедрением, установлением оперативных контактов. Активен, человек действия. Харизматичен. Обладает развитым актерским талантом, удачно сочетает игру и действительность в перевоплощениях.

Среди негативных черт личности выделяются: нигилизм и конфликтность в легкой форме, обострённое чувство справедливости, сарказм, критику воспринимает остро.

Наибольший интерес вне работы вызывают исключительно мужские сферы жизни: автомобили и связанные с ними отрасли и виды спорта, элитный алкоголь, развлечения, женщины (особое предпочтение отдает женщинам в возрасте 26–35 лет).

2. Интеллектуальные и аналитические способности.

Интеллектуальные способности Разумовского С.Ю. выше принятого среднестатистического уровня, обладает подвижным, аналитического склада, умом. В состоянии адекватно в короткие сроки оценивать оперативную обстановку, просчитывать возможные варианты развития событий и на этой основе принимать решения. Вместе с тем, склонен примешивать эмоциональную составляющую, вследствие чего может принимать не до конца просчитанные и взвешенные решения. В экстремальных ситуациях полагается на природные инстинкты, чувство самосохранения.

Начитан, речь поставлена грамотно. Логичен в суждениях, в разговоре использует классиков литературы, в т. ч. зарубежной, философов. Предпочитает реалистичное направление в искусстве, отвергает авангардизм, андеграунд. Владеет на высоком уровне английским разговорным, французским – со словарём.

3. Характеристика физических способностей.

Физически развит хорошо. Установленные нормативы выполняет на «отлично». Увлекается плаванием, футболом, велоспортом. Боевыми искусствами не владеет, имеет третий разряд по рукопашному бою. Вынослив. Экстремальные нагрузки переносить способен.

III. Заключение.

Разумовский С.Ю. по результатам первичного анализа обладает необходимыми качествами для прохождения программы специальной подготовки на объекте «Бор» в установленные сроки. Кандидат имеет минимум показателей, требующих доработки и повышения уровня освоения.

Отмечаю исключительность подобранной кандидатуры Разумовского С.Ю.»

Кривошеев отложил характеристику.

– Почему именно этот кандидат? – спросил Константин Сергеевич у сидевшего напротив Архангельского.

– Я так чувствую, – ответил Архангельский. – Есть в нём что-то не поддающееся объяснению, что цепляет.

Кривошеев призадумался.

– Не доверять твоему чутью, Миша, я не могу. Но нужно что-то большее, чем просто чутьё. В конечном итоге, в наших руках судьба человека.

– Константин Сергеевич, – Архангельский придвинулся ближе к Кривошееву, – вы дважды доверились мне: в восемьдесят втором в Афгане и сейчас. Посмотрите мне в глаза и скажите, если там хоть толика сомнения в выборе?

Сомнений Кривошеев не увидел.

– Тогда с Богом, капитан! – только и сказал он.

И почему-то сердце Архангельского, как и в далёком восемьдесят втором, неприятно защемило.

Часть II: 2008 год

Глава: Ход Питерса (часть i)

Штаб-квартира ЦРУ, сентябрь 2007 года

В утренние часы маленький городок Маклин, что удачно расположен вдоль реки Потомак и соседствует по ту сторону с национальным парком «Грейт Фолз», а по эту окружен такими же небольшими городками, казался прекрасным. Первые солнечные лучи, разлетаясь тысячей разноцветных и рассеивающихся огоньков, начинали свое движение в отражениях черепичных крыш небольших коттеджных домиков и заканчивали в спокойной водной ряби мирно текущей реки.

Легкие порывы теплого ветра нежно, словно прикосновение младенца, шевелили кроны деревьев и небольших кустарников, аккуратной посадкой протянувшихся по всему городу. Перебирая листок за листком, ветер неспешно двигался по пролегшей через весь Маклин дороге Чейн-бридж-роуд и дарил ласковые порывы свежести тем, кто по каким-либо причинам оказался в эти ранние часы в пути.

Именно такие моменты в жизни он всё больше ценил последние несколько лет.

Черный «Форд Мондео» со слегка затемнёнными окнами, свернувший с основной дороги и проехавший потом ещё несколько миль по гравию, подкатился к контрольно-пропускному пункту, не имевшему каких-либо опознавательных знаков, и остановился перед опущенным шлагбаумом. Навстречу машине вышел молодой человек в камуфляжной форме.

– Ваш пропуск, сэр?

Водительское окно наполовину опустилось. Сидевший за рулем уже довольно немолодой мужчина, одетый в черный костюм, показал пропуск, представлявший обычную проксимити карту, на лицевой стороне которой отчетливо читалась литера «П», расположенная на фоне американского герба.

– Проезжайте, сэр.

Немолодой мужчина закрыл окно и медленно направил машину в сторону многоэтажного серого, с легким оттенком бежевого, здания, в котором вот уже более полувека располагалась самая секретная организация Соединенных Штатов – Центральное разведывательное управление.

* * *

Взяв жёлтую лейку с изображением Дональда Дака, он заботливо полил небольшое лимонное дерево, что стояло в кабинете у окна огромного размера. Выудив из нижнего ящика рабочего стола секатор, он ласково, как влюбленный юноша берёт в объятия девушку, принялся обрезать пожухлые листочки дерева, смахивая их в стоявшее рядом с рабочим столом мусорное ведро.

Человека звали Джонатан Питерс, и вот уже семь лет он возглавлял ЦРУ.

Раздался щелчок интеркома, и мелодичный голос секретарши оповестил:

– Пришел Джек Ричард, сэр.

Питерс отрезал последний пожухлый листок, убрал секатор обратно в нижний выдвижной ящик стола и, машинально вытерев друг о друга ладони, нажал кнопку интеркома:

– Маргарет, пропустите, пожалуйста. Я ожидаю его.

Секундами спустя дверь кабинета отворилась, и на пороге появился чуть склонный к полноте невысокий мужчина, одетый в серый в мелкую клетку костюм, рукава которого обрамляли надлокотные вставки из кожи. Быстрой походкой он подошел к столу Питерса и положил на него папку, что до этого держал в руках.

– Здравствуй, Джонатан, – поприветствовал он директора ЦРУ, и они по-дружески пожали руки.

– Ричард, чертов плут! Как поживаешь, мой старый друг? – ласково поинтересовался Питерс.

– Ничего, – пожал плечами Ричард, улыбнувшись из-под очков, которые слегка нелепо смотрелись на его чуть пухлом лице, – правда, в Вашингтоне мало что интересного происходит. Эти пустословы сенаторы в своих начинаниях дальше слова не уходят. Копаются в нижнем белье друг друга, плетут козни и пытаются уличить оппонентов в сексуальных извращениях.

– А разве это в нынешние времена не плюс? – усмехнулся Питерс.

– Да уж, – улыбнулся на шутку друга Ричард, – и совершенно плевать они хотели на старые добрые штаты Америки.

– Как и всегда, Джек! Как и всегда!

Питерс жестом пригласил Ричарда присесть за стол.

– Маргарет, – Питерс нажал кнопку интеркома, – принесите нам два кофе, пожалуйста. Один без сахара.

Он вопросительно глянул на Джека – мол, «я ещё не забыл твоих кофейных пристрастий?» – на что тот кивнул в ответ – «Не забыл».

– Сию минуту, – ответила Маргарет.

Когда терпкий аромат кофе наполнил кабинет Питерса, двое мужчин, избавившись от пиджаков, сняв галстуки и засучив рукава, кропотливо работали над кипой документов, разложенных стопками по одним лишь им ведомым законам и правилам.

Не было слышно дискуссий или жарких прений, которые, как правило, случаются в минуты принятия ответственных решений. Наблюдавшему со стороны человеку работа этих двух мужчин могла вселить благоговейный трепет: не было лишних слов, необдуманных фраз и неподтвержденных фактами выводов. Понимание с полуслова и поразительное согласие отличали Питерса и Ричарда, когда их умы в едином замысле рождали очередную разведывательную акцию.

– Я надеюсь, ты понимаешь, что в случае провала, нас ждёт незавидная участь, – устало пробормотал Ричард, откидываясь на спинку кресла.

Питерс выглядел живее друга.

– Работая в кабинетах, мой друг, ты совсем утратил, как говорят русские, вкус оперативного задора.

Ричард фыркнул:

– Никак не могу понять твоего восхищения русскими. Кстати, можно ещё кофе?

Питерс в очередной раз нажал кнопку интеркома.

– Маргарет, будьте добры, повторите нам кофе без сахара.

– Возвращаясь к русским, – продолжил прерванную мысль Ричард, когда дверь захлопнулась за секретаршей, – отчего ты так ими восхищаешься? Могу тебе компетентно заявить, что потенциал их спецслужб далёк от нашего, я бы даже процитировал русских классиков, – Ричард чуть призадумался, нахмурив брови, – Крылова, к примеру, «Слон и Моська». Мы в данном случае «Слон», само собой.

Питерс стоял к другу спиной, глядя невозмутимым взглядом куда-то вперед, где за территорией комплекса простирались засеянные газонной травой поля пригорода Маклин. Он никак не отреагировал на умозаключения друга, основанные исключительно на аналитических записках и прогностических выкладках, хоть и отражавших действительность – они являлись всего лишь плодом мыслительного процесса, а не самой действительностью.

– К тому же, – продолжал озвучивать аналитические заключения Ричард, – их специальные структуры настолько погрязли в инструкциях и приказах, что сотрудник, извини меня за скабрезность, даже в туалет не может сходить, не спросив разрешения.

– Хочешь сказать, у нас не так? – перебил друга Питерс, но не обернулся.

– Но, в конечном счете, это мы придумали демократию, – бросил в ответ Ричард.

И оба рассмеялись.

– Тем не менее, Джек, нельзя их недооценивать.

– Джонатан, – Ричард подошел к другу, и тоже, по примеру Питерса, стал смотреть в окно, – русские нам больше не помеха. Их ФСБ – марионеточная структура, к руководству которой пришли не самые дальновидные люди, пережившие крушение Союза и «гонение» на спецслужбы в начале девяностых. Они просто-напросто надломлены. К тому же, возьми результат нашей «шалости» по «борьбе с коррупцией». Столько различных деклараций и отчётов не пишет никто, тем более, было бы ради чего.

Ричард усмехнулся явно довольный то ли результатами «шалости», то ли сказанным.

– Не обобщай, Джек. У нас дела не намного лучше. С тех пор, как политики с идеями «перезагрузок», «прав человека» и прочей чепухой стали совать нос в работу спецслужб, всё пошло наперекосяк.

– Хорошо, – поправился Ричард, – не всё. Однако я продолжаю настаивать на своём в отношении к русским.

– Я, – начал Питерс на выдохе, – уважаю тебя как специалиста и как друга, в первую очередь. В конечном счёте, благодаря высокому качеству работы твоей конторы, ЦРУ пользуется её услугами. К тому же ты переманил многие наши лучшие умы. Но, Джек, ты давно не был «в поле», не соприкасался с противником. Поверь, оперируя только сухими фактами, можно легко просчитаться. Ладно, – оборвал он рассуждения, – оставим лирику на потом. Сейчас необходимо всё перепроверить и убедиться, что никакие детали нами не упущены.

Питерс открыл сейф и достал очередную «безликую» жёлтую папку, в нижнем левом углу которой красовался штамп «совершенно секретно».

– Вашингтон поставил задачу продвижения «нашего» кандидата на предстоящих в 2008 году президентских выборах в России. Используемые до этого методы и аргументы против действующей российской политической власти в настоящее время звучат неубедительно и не производят должного эффекта. Этот факт вызывает беспокойство Государственного департамента.

– Несомненно, – подытожил Ричард. – Они явно рассчитывали на совершенно иной результат, к тому же масла в огонь подливает и Сенат с требованием организации слушаний по расходованию денежных средств, выделенных на мероприятия по «распространению демократии».

Питерс тяжело вздохнул.

– Да, Джек! Поэтому президент снова обратил взор на разведку?

– Да, Джонатан, – кивнул Ричард.

– Как и всегда. Власть о нас вспоминает только тогда, когда оказывается в безвыходном положении, и собственных мозгов, чтобы выпутаться, уже не хватает.

– Не язви, – улыбнувшись, отозвался Ричард.

Без сомнения, он прекрасно понимал сарказм друга, поскольку не единожды сталкивался с этими «всезнающими» людьми из Правительства, которые больше походили на отбившихся от рук родителей подростков, нежели взрослых и трезво мыслящих людей.

Питерс улыбнулся в ответ.

– ЦРУ предлагает возобновить реализацию «похороненного» Сенатом плана «Тандерклеп», которым предусматривается активизация деятельности чеченских сепаратистов на Кавказском направлении. Это самая большая нерешённая проблема русских, с которой власти пытаются разобраться уже десять лет. Чеченский сепаратизм – больное место действующего президента России. И, что немаловажно, решение этой проблемы им пока не сформулировано. И этим обстоятельством «ваш» кандидат может воспользоваться. А если, скажем, будет проведён массированный террористический акт в разных частях России, то при качественно проработанной программе кандидат, безусловно, явится фаворитом.

– И что в рамках «Тандерклеп» планирует Центральное разведывательное управление? – спросил друга Ричард.

Питерс раскрыл ранее выуженную из сейфа папку.

– Комплекс информационных и диверсионных мероприятий. Кроме того, мы можем задействовать «Араба». Для реализации плана необходимо финансирование. А в мусульманском мире влияние «Араба» высоко. Мы сможем организовать несколько каналов финансирования чеченских моджахедов. Нам придется пойти на значительные риски в этом предприятии. Боюсь, существует угроза потери «Араба». Ставки в игре высоки, и промашка обойдется очень дорого, Джек.

Питерс намеренно акцентировал внимание друга на сумме:

– Очень дорого – это миллионы долларов американских налогоплательщиков.

– Конечная цель оправдывает потраченные средства, – Ричард пристально взглянул на Питерса, и от его взора не укрылось буквально на секунду проскользнувшее по лицу директора ЦРУ недовольство: резкий взгляд и плотно сжатые губы.

«Конечно, – подумал про себя Питерс, – ведь это моё «детище» ставится под удар». И сказал вслух:

– Возможно, – показывая интонацией, что слова друга ему не очень понравились. – Каков план Госдепа в связи с изложенным?

– Первое: необходимо создать дестабилизирующий фактор в регионе. Для этого используем позиции в Сенате. Особенно полезным будет «привлечь» нашего «пердунчика» Джона.

– Который МакКейн? – уточнил Питерс, Джек кивнул. – Хорошо.

– Второе, – продолжил Ричард, – нужно отвлечь внимание русских на ложную цель, преподнеся её как основную и показывая наше ненавязчивое присутствие. Будет большой резонанс, а соответственно – много антироссийской риторики в наших правительственных кругах. Будем использовать для этого Государственный департамент. Сам понимаешь: «Кони» болтушка ещё та.

Питерс внимательно слушал, делая в блокноте небольшие пометки.

– И третье, – тут Ричард особо акцентировал внимание, – самое главное: осуществить конспиративное проникновение объекта на территорию России, в то время как внимание общественности будет сфокусировано на специально созданном нами отвлекающем «эпизоде». И четвертое, локализовать последствия данного «эпизода». Ну как?

Джонатан Питерс ответил не сразу, обдумывая некоторые детали.

– В общих чертах, – начал он, – классика, как всегда, безупречна. Однако остаются детали. Понятна ситуация с дестабилизирующим фактором и регионом. Как мы обеспечим «ненавязчивое присутствие»?

– У тебя большой бюджет? – в лоб спросил Ричард.

– Хотелось бы больше, но вполне сойдет.

Ричард призадумался, формулируя идею.

– Подсунем подтвержденную фактами информацию, что в одном из соседних с Россией государств на Кавказе правительственным сотрудникам зарплаты якобы выплачиваются из госбюджета США.

Глаза Питерса загорелись.

– Джек, отличная мысль, – Ричард лукаво улыбнулся на похвалу друга, – второй момент, эпизоду нужно красивое обрамление.

Ричард думал недолго.

– Как насчет такого: операция «Чистое поле»?

Глава: Ход Кривошеева (часть I)

г. Севастополь, весной 2008 года

– Любка, – он широко улыбнулся добротно сложенной бабе лет сорока, что стояла за бидоном, полным жареных пирожков, – дай мне два твоих фирменных с капустой и мясом.

Его голос отчетливо выдавал типичные для украинско-русского говора «гаканье» и «шоканье», которым грешат все местные жители вне зависимости от национальности, продолжительное время живущие в восточной части Украины. Внешне от местного он ничем не отличался: свободно висевшая на теле светлая с легким узором на украинский мотив рубашка, заправленная в недорогие, но прочные – как раз для повседневной носки – брюки и сандалии на босу ногу. Посаженная на затылок шоферская кепка, чьё место скорее было на витрине краеведческого музея, из-под которой торчала шевелюра вьющихся густых волос, делала его похожим на щёголя из послевоенных пятидесятых.

– Ишь ты, – бодро ответила Любка, ловко выудив из бидона два пирожка и упаковав в пакетик, снабдив в придачу одноразовыми салфетками, – два ему. И никакая я тебе не Любка. А Любовь Львовна.

Между тем в её голосе отчетливо читался явный оттенок того счастья, которое испытывает женщина, когда мужчина обращает на неё внимание, пусть даже выраженное в «фирменных» пирожках с капустой и мясом. «Да и какая разница», – наверное, говорит женское самолюбие в такие моменты, – «главное, что нравятся! И вовсе не имеет значения почему».

К слову сказать, Любка, или Любовь Львовна, принадлежала к тому типу женщин, которых мужики не без удовольствия называют «гарна украинська баба», вкладывая в это определение всю мужскую нежность и любовь. Этакое воплощение некрасовской мысли: «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет».

– Ой, Любка, да брось, – он сделал псевдо реверанс, словно мушкетер из фильма Юнгвальд-Хилькевича, сняв шоферскую кепку вместо шляпы.

Она поманила его пальцем к себе и, понизив голос, сказала:

– Петь, вчера была у Нинки. Зашла за мясорубкой, она же, такая поганка, всё время мне её вернуть забывает.

Он понимающе кивнул.

– Так гляжу, сидит она в этом, – Любка сморщила лоб, вспоминая, чем же таким было «это».

– В Интернете, – вставил Петя.

– Ну да, в нём самом, в Интернете, – тут Любку переключило, – а ты откуда знаешь?

Петя откусил пирожок.

– Так Нинка уже всю неделю жужжит, что провела Интернет, – и тебе тоже, думаю, пора бы. Цивилизация все-таки, современные технологии.

Любка фыркнула, скорчив недовольную гримасу.

– Мне и так неплохо живется, без ваших там всяких технологий.

– Любка, не отвлекайся.

– Так вот, – вернулась она к повествованию, – сидит, значит, в Интернете, что-то там ищет. Ну, ты же знаешь Нинку.

Петя улыбнулся, откусывая второй пирожок.

– Она вечно что-то ищет, что с Интернетом, что без него. Как сорока на барахолке. В общем, сидит на этом, – Любка опять напряглась, вспоминая, что же было очередное «это», но быстро плюнула и продолжила, – не важно. В общем, сидит она и фамилию свою проверяет на предмет графства там всякого и баронства.

Петя брызнул со смеху.

– Любка! Ой, Любка!

– Что? – моментально состроив на лице обиженную мину, буркнула она в ответ.

– Голубых кровей, – через смех поправил Петька.

– Каких ещё голубых? – Любка теряла нить заведённого ею же самой разговора.

Петька хихикнул:

– Продолжай, Любась. Я тебе потом растолкую, – и ущипнул её за пышный зад.

Любка наигранно взбрыкнула, гневно для правдоподобности стрельнув глазами на Петю, и демонстративно отстранилась.

«Милашка», – призналось самому себе Любкино женское самолюбие.

– Ты меня будешь слушать или нет? – спросила Любка, на что Петька, жуя пирожок, промычал «Угу». – Ну, я Нинке и говорю, мол, что ты, калоша старая, там смотришь? А она такая важная сидит и говорит мне, ты, мол, Любка, остроты-то попридержи для других. Мы дворянских кровей и слушать ваши деревенские ругани не намерены. Я как услышала, так чуть не грохнулась от удивления со стула на пол и говорю ей: «Ты что там мелешь, баба полоумная!? Какая ты дворянка?! На себя в зеркало посмотри, дворянка! Раскулаченная ты в 19 году барыжница, и то с натягом».

Любка, приходя в себя от нахлынувших ярких воспоминаний разговора с Нинкой, сделала короткую паузу, чтобы немного отдышаться и, собравшись с мыслями, продолжила рассказ:

– Нинка, значит, мне так и заявляет, мол, в Интернете сайт не врет.

Тут Любка издала такой дикий победный крик, что Петька, дожевывающий последний кусок пирожка, даже поперхнулся.

– Вспомнила! – проголосила Любка, – сайт же называется!

Петя, поперхнувшись, несильно стукнул себя кулаком по солнечному сплетению, чтобы пирожок опустился дальше в желудок.

– Я, значит, само собой заинтересовалась: что там врет Нинкин сайт? Оказалось, что она какой-то, через пень колено, потомок рода Августиновичей. Уж, каким образом, я не разумею, но на этом её сайте прямо так и написано. Думаю, надо же как. И заряжаю Нинке, чтобы и меня проверила там по сайту этому. И что ты думаешь, Петька?

На что Петька просто пожал плечами, мол, «и что там?»

– Оказалась я рода графа Орлова, что при Катьке Второй был, при дворе царицы.

На этот раз Петька смех унял, лишь слегка улыбнулся.

– Ваше графство! – он снова согнулся перед ней в псевдо реверансе.

– Да иди ты, – хохоча, отмахнулась Любка, – еще пирожок положить, от меня?

Петя не отказался, уж больно аппетитные пирожки пекла Люба.

С рынка он вышел в приподнятом настроении, заморил червячка аппетитными пирожками, к тому же повеселила очередная история от Любки, коих в её памяти хранилось превеликое множество.

Черный «ГАЗ-3110» 2002 года выпуска с начинающим прогнивать дном был припаркован на специально выделенной стоянке. Он отозвался на сигнал брелока двойным кликом и морганием поворотников.

– Здорово, Петь, – высунувшись наполовину в окно сторожевой будки, поприветствовал охранник Егорыч.

Петя только махнул в ответ рукой. Плюхнувшись в машину, он посмотрел на часы, которые показывали без четверти двенадцать. «Время ещё есть», – пронеслось у него в голове.

Сегодня в порту Севастополя ему предстояло встретить «важного» человека, направленного Центром для активизации работы. И это обстоятельство немного нервировало, ведь наконец-то за последние несколько лет украинскую резидентуру ФСБ в Севастополе ждала «живая» работа.

Петя повернул ключ зажигания, мотор для проформы кашлянул пару раз и завелся, выдав из выхлопной трубы облако чёрного дыма – бензин был в Севастополе ни к чёрту.

«Волга» медленно двинулась по направлению к морскому порту Севастополя.

* * *

Стоявшее в зените полуденное солнце жарило не по сезону. Большинство жителей Севастополя, не занятых работой, старались укрыться от его палящих лучей в спасительной прохладе тени, под кондиционерами или, на худой конец, вентиляторами. Разве что редкие туристы, решившие посетить этот в действительности райский уголок, сохранивший советскую красоту и атмосферу, изнемогая от жары, слонялись с видеокамерами и фотоаппаратами по вымощенным брусчаткой улицам.

Петя остановил машину под раскидистыми кронами тополей, высаженных в ряд вдоль улицы, что выходила к севастопольскому порту, и заглушил мотор. Он развернул переданные Любкой вместе с пирожками салфетки, найдя внутри аккуратно и незаметно сложенное письмо от «любимой сестренки Алёны».

«Опыт не пропьешь», – пронеслась в голове Пети мысль от понимания, как ловко и естественно Люба передала ему письмо.

«Дорогая сестренка, – сообщалось в коротеньком письме, – прошло уже много времени с моего последнего письма. Да и ты тоже, надо сказать, давно не писала, хотя мне кажется, что у тебя жизнь там не стоит на месте. Буду честной, твое молчание меня немного расстроило. Давай договоримся, что теперь будем писать друг другу чаще, потому что роднее тебя у меня никого не осталось, а терять связующую ниточку с единственным дорогим мне человеком я не хочу. Помнишь, как в детстве, когда нам было лет по семь-восемь, мы писали друг другу записочки?

Про себя скажу, что нашла новую работу. Ты просто не поверишь, теперь я руководитель отдела проектов в дизайнерской студии «Арт Студия». Коллектив просто суперский: все приняли меня дружелюбно, всё показали и рассказали. В общем, ввели в курс дела, так сказать. Значительный контраст с той клоакой, в которой работала до этого.

Поменяла квартиру, так как добираться с прежней работы до новой долго и неудобно. А тут подвернулась симпатичная «однушка» – и за приемлемую цену, и с таким обалденным видом из окна, так что потихоньку обустраиваюсь. В прошлом письме ты как-то обмолвилась, что тоже планируешь приобрести новую квартиру. Как дела в этом направлении? Смогла ли реализовать?

Если тебе будет нужна помощь, ты только сообщи, деньги сейчас у меня имеются, не то, что раньше. И если интересно, то мой совет тебе – съезжай со старой квартиры, продавай её и приобретай новую. Повторяю: нужна помощь – пиши, не стесняйся.

Ещё одна новость: у меня новый мужчина. Не поверишь, столкнулись с ним на нынешней работе в буфете. Как в романтической комедии. Кстати, я его уговорила в отпуск съездить в мае на круизном корабле в Севастополь – развеяться. Он сначала не хотел, предлагал слетать на Гоа, но я его уболтала, мол, в Севастополе не хуже. Говорю ему: «Ты просто не ездил по улице Ленина через центр. Не спеша, чтобы увидеть всю красоту города». А он в ответ: «Десять гривен за километр?». Типа, так денег не хватит на отдых. Юморист.

Ладно, сестренка, целую тебя. Пиши, буду ждать любой весточки с нетерпением».

Петя довольно ухмыльнулся: в век современных информационных технологий, когда Интернетом остаются не опутанными разве что сельские глубинки, самым надежным способом связи остается тайнописное сообщение, отправленное обычной почтой.

– Пароль, – пробурчал Петя, внимательно перечитывая письмо, – «Ты просто не ездил по улице Ленина через центр. Не спеша, чтобы увидеть всю красоту города». Ответ: «Десять гривен за километр».

Петя посмотрел на часы: время едва перевалило за двенадцать. Скоро должен прибыть круизный лайнер, обещавший большинству таксистов неплохой заработок. Многие прибывающие на таких лайнерах туристы в период двухчасовой стоянки не упускают возможности потратить это время в экскурсионном вояже по Севастополю или в покупке небольших сувениров. И пока до прибытия корабля оставалось ещё около получаса Петя, опустив спинку сиденья, решил чуточку вздремнуть, устроившись удобнее.

Легкий стук в боковое полуопущенное окно двери со стороны водителя выдернул Петю из состояния полудремы. Чуть приоткрыв правый глаза, он изучающе посмотрел на стоявшего рядом с машиной человека: легкий бежевого цвета хлопковый костюм, состоявший из брюк и пиджачка, накинутого на белую майку, на плече небольшая кожаная спортивная сумка. На загорелом и отчего-то – Петя совсем не понимал от чего именно – довольном лице сидели солнцезащитные очки, скрывавшие глаза.

Первая немного паническая мысль, что Петя проспал лайнер, тут же сменилась блаженным успокоением – было видно, что запоздавший корабль только-только пришвартовался к причалу.

– Чего тебе? – недовольно буркнул Петя, поднимая спинку сиденья, повернув колесо сбоку, которое периодически натужно поскрипывало на полуобороте.

– Простите, – добродушно улыбаясь, сказал мужчина в солнцезащитных очках, – что потревожил ваш полуденный, такой безмятежный сон, вы мне покажете этот чудесный город?

Стоявший перед Петей мужчина выглядел обычным туристом, решившим побаловать себя круизным путешествием по Черному морю. Он явно не был богатым, иначе отдыхал бы за границей, но и не был бедным. С него можно взять и двойной тариф, однако Петя ответил отказом:

– Простите, но я всего лишь таксист, а не экскурсовод. Я бы посоветовал вам пройтись по портовой площади ближе к памятнику, там вам точно окажут всяческую услугу.

Отказал Петя по простой причине: он ждал одного человека, не зная ни имени, ни возраста, ни особых примет, вообще ничего, кроме того, что прибыть он должен сегодня на пришвартовавшемся круизном лайнере.

Но мужчина в очках не уходил. Он нагнулся к окну так, что его и Петино лицо оказались на одном уровне.

– Но вы знаете, – сказал уже более серьёзно мужчина, снимая очки, – друзья, которым недавно посчастливилось побывать в вашем прекрасном городе, рекомендовали вас.

Петя напрягся.

«Почему все такие тупые? – сокрушался он мысленно. – Почему нельзя просто отвалить, раз тебе сказали «нет».

Избавиться от этого типа надо было быстрее, иначе будет весьма неприятная ситуация, когда появится тот человек, которого он должен дождаться.

«Или, может, пойти поискать его самому? – пронеслась в голове шальная мысль. – Как там должно быть?»

– На улицу… Ленина… через центр. Не спеша, чтобы увидеть всю красоту города, – выдал спокойно мужчина.

Петя неприятно заерзал. Ладони рук вспотели, а по спине, несмотря на стоявшую жару, пробежал холодок.

– Десять гривен за километр, – промямлил он.

Мужчина снова надел очки, а на губах заиграла добродушная улыбка.

– Шеф, поехали!

Минут через пять, как «Волга», кашлянув, медленно двинулась в сторону улицы Ленина, Петя решился нарушить молчание:

– Ловко вышло, – он посмотрел в зеркало заднего обзора, наблюдая за реакцией мужчины, – я даже не признал в вас…

– Ш-ш-ш, – перебил Петю мужчина.

Он осекся, понимая, что снова чуть не сглупил, едва не назвав расположившегося на заднем сиденье человека «разведчиком».

Мужчина между тем достал из сумки небольшое устройство с наушниками, похожее на плейер, вставил один из наушников в правое ухо и стал слушать.

Минут через пять мужчина сложил прибор обратно в сумку.

– Хорошо, – бодро сказал он, – теперь можно и поговорить. Зовут меня Артём.

– Очень приятно, Петя, – и он протянул через сиденье руку для приветствия.

– Взаимно, – пожал руку Артём.

– А что за устройство? – покосившись на сумку, спросил Петя.

– Это разработка товарищей из «три – три», – ответил Артём, – сканирует радиоэфир, выявляя все виды излучения в радиусе 50 метров. Противопрослушка, проще говоря.

Петя одобряюще кивнул, хотя на самом деле не понимал, что значит «три – три», но не хотел выглядеть дилетантом.

– Итак, Петр, если официально, то я твой новый шеф.

Петя утвердительно кивнул, бросив на него быстрый взгляд через зеркало заднего обзора.

– Если не официально, – продолжил Артём, откинувшись на заднее сиденье машины и внимательно изучая открывающиеся достопримечательности города-героя Севастополь, – то, думаю, мы с тобой коллеги и друзья, которые находятся в опасном положении, а значит, готовые прикрыть друг другу спины. И сразу обрисую ситуацию: в ближайшие три месяца нас ждет интенсивная работа, от результата которой зависит безопасность нашей с тобой Родины. Вероятность «засветиться» перед СБ Украины будет велика. Старую базу придется законсервировать на неопределенный срок. Работать будем на новой.

После таких слов Петя, признаваясь себе самому, констатировал, что новый «шеф» ему нравится. Про таких он говорил: «Мужик».

– И ещё, Петя. Работаем на грани, потому необходимо досконально изучить новую разработанную легенду прикрытия.

– Понятно, – ответил Петя, выруливая на улицу Ленина, где располагалась новая конспиративная квартира севастопольского отделения украинской резидентуры ФСБ России.

* * *

Скрипнув изношенными временем тормозными колодками, «Волга» остановилась во дворе высотной новостройки.

– Незаметное здание, – от полного удивления присвистнул Петя, сдвинув на затылок кепку, – уверены, что мы по адресу?

Вышедший из машины Артём казался поражённым не в меньшей степени, но в отличие от Пети, внешне оставался совершенно невозмутимым.

– Полагаю, что да, – лаконично ответил Артём, осматриваясь по сторонам.

– Как-то не верится, – Петя вслед за «шефом» вышел из машины, – чтобы вот так неожиданно привалило такое «счастье».

За десять лет службы в Департаменте внешней разведки органов безопасности и бесконечных служебных командировок по различным странам Артём впервые попал на конспиративную квартиру, расположенную не в аварийных домах трущоб, а в новом доме. Кирпичная высотка величественно возвышалась над серыми пятиэтажками сталинской постройки. Отгороженная от суматохи центральной части города железным забором с витиеватым орнаментом в виде лилий, вокруг дома раскинулась небольшая аккуратная территория с вымощенными декоративным кирпичом дорожками, вдоль которых были разбиты клумбы с цветами. Стройный ряд лиственниц препятствовал проникновению загазованного воздуха и смягчал будничный гул рабочего города. Раскинувшийся по всей внутренней прилегающей к дому территории зелёный газон приятно радовал глаз, умиротворяя душу и расслабляя разум.

Раздавшееся частое пиканье открывающейся входной двери подъезда насторожило. Артём обернулся на звук, а Петя, поправив кепку, поспешил скрыться в машине.

Первой из подъезда выскочила небольшая болонка, что-то про себя тявкнув, и умчалась резвиться по газону. Следом за собачкой вышел склонный к полноте невысокий мужчина лет шестидесяти в спортивном костюме и напульсником на правой руке.

«Бегать?» – подумал Артём.

– Здравствуйте, – между тем поприветствовал мужчина Артёма, улыбнувшись.

– День добрый, – машинально ответил он в ответ. – Собрались на пробежку?

– Да и не говорите, – мужчина, слегка загородившись ладошкой от прямых лучей, посмотрел на стоявшее в зените солнце, – но сейчас думаю, что идея не очень.

Артём кивнул.

– Поберегите сердце, солнце нынче уж чересчур активное.

– Да, да, – согласился мужчина, – а вы не местный?

Сердце ёкнуло. Артём не скрывал этого, да и по легенде ему не полагалось притворяться коренным жителем Севастополя, но вопрос застиг врасплох.

– Только сегодня приехал, – ответил он.

– А-а-а, – протянул мужчина, – вы, наверное, и есть Александр. Муж Маргариты? Наслышан от вашей супруги. Я ваш сосед, Карл Петрович. Кстати, милейшая женщина. Достойный выбор.

– Спасибо, – как-то растерянно пробормотал Артём-Александр.

«Александр!» – это его новый псевдоним прикрытия.

Разговор с соседом явно затягивался, к тому же поджимало время: через час после прибытия планировался сеанс связи с Центром. А для этого ещё требовалось установление защищенного канала, его маскировка под уже существующие радиосигналы и прочая техническая ерунда. К тому же Артём до сих пор не познакомился и со штатным радистом группы.

– Мужчина! – высунув из окна машины голову, крикнул Петя. – Вы расплачиваться за такси собираетесь? Я не могу ждать вечно, время – деньги нынче.

Артём подошёл к машине, протянув червонец гривен.

– Ну, что-то я заболтался, – пробормотал Карл Петрович, опешивший от беспардонного окрика Пети, – Вам же и отдохнуть с дороги надо.

И скрылся за поворотом.

– Ладно, Петя, – с облегчением выдохнул Артём, снимая с заднего сиденья «Волги» сумку, – пошли. А то ещё дел невпроворот.

* * *

Как и полагалось по инструкции, Артём позвонил в дверной звонок конспиративной квартиры трижды: первый короткий и через пятнадцать секунд два протяжных с секундным интервалом. После чего замок слегка щелкнул, и двоих разведчиков на пороге встретила миниатюрная блондинка в домашнем хлопковом халате, розовых тапочках с помпонами, на лице которой ярко зелёным цветом лежала омолаживающая крем-маска.

– Сашенька! – вскинув в восторге руки, блондинка кинулась Артёму на шею и смачно поцеловала в губы, оставив на носу и щеках зелёные следы от маски.

– Марго! – искренне удивленный Артём крепко и не без удовольствия обнял встретившую его блондинку. – Как ты без меня?

Не спеша заходить в квартиру, троица разыгрывала «спектакль» для возможных свидетелей – соседей по лестничной площадке типа Карла Петровича.

– Я так соскучилась! – сложив губы бантиком, чуть обиженным тоном сказал девушка. – Ты же знаешь, что меня нельзя оставлять надолго одну.

– Да-а-а, – протянул заигрывающим тоном Артём, и его губы сомкнулись для второй порции поцелуев с «женой Маргаритой».

Но девушка попытку быстро пресекла.

– Не всё сразу, – сказала она, и её ладошка легла на губы Артёма, – а то на «десерт» ничего не останется.

Наблюдавший за происходящим Петя, только вздохнул.

– Может, барин изволит дать указание занести вещи в хоромы? – недовольно пробурчал он, устав стоять позади Артёма с двумя сумками в руках.

Артём с девушкой только чуть отступили в сторону, дав Пете пройти.

– Прапорщик Стриж! – представилась девушка, как только дверь квартиры захлопнулась. – Специалист по радиосвязи.

– Очень приятно, – ответил он, бегло осматривая квартиру. – Капитан Артём Кривошеев. И давайте оставим уставной официоз. Кстати, вы так и не сказали своего имени, хотя мы уже и целовались.

Стриж смущенно улыбнулась.

– Простите, Ира.

В разговор вмешался Петя.

– Как, простите, вас зовут?

– Ира, – повторила Стриж.

Петя вплотную подошёл к Артёму и едва слышно шепнул на ухо:

– Здесь что-то не так!

Мужчины отошли.

– Что ты имеешь в виду?

Петя недоверчиво слегка покосился на Иру и ответил:

– Я не знаю её. Никогда раньше не видел. Да и работали мы в паре с Любой, а не с Ирой. А Люба, как бы сказать помягче…

– Вам нет нужды перешёптываться, – перебила Петю Ира, – я умею читать по губам. И могу заверить, что я именно ваш специалист по связи, а не подсадная.

Артём внешне сохранял полное спокойствие, хотя внутри начинало нарастать сильное чувство тревоги и сомнения. Слова Пети, которому он в настоящее время доверял больше, настораживали. Масла в огонь подлил сосед Карл Петрович, неожиданно вышедший на пробежку в жаркий полдень: бегать в такую духоту, только себя не беречь.

– Мой коллега, – ответил Артём, – сомневается в этом.

– Ваш коллега, при всём моём к нему уважении, всего не знает.

– Шеф! – Петя нацелил на девушку пистолет и взвёл курок. – Она подставная. Это же очевидно – она пудрит вам мозги. Абсурдно, чтобы я не знал чего-то.

Ира Стриж явно не волновалась по поводу сложившейся ситуации, словно хорошо знала Петю и его добрый характер, который он тщательно скрывал напускной грубостью.

Артём встал между Петей и Ирой.

– Опусти пистолет, Петя, – мягко скомандовал Артём, – опусти пистолет.

– Пусть тогда она, – Петя сделал пренебрежительный акцент на последнем слове, – объяснит мне, где Люба?

– Люба в спальне, – ответила Ира.

– Шеф, не спускайте с неё глаз! – и Петя скрылся в спальне. – Эта тварь подставная! – буквально через секунду крикнул Петя. – В спальне пусто.

– Под кроватью, – сказала громко Ира, чтобы её мог услышать Петя.

Мгновением позже из спальни показался совершенно растерянный Петя, который волочил силиконовый накладной костюм.

– Что это? – только и спросил он.

– Это – Любка! – спокойно ответила Ира и добавила на местном украинско-русском говоре. – Да и не Любка я тебе. А Любовь Львовна.

Глаза Пети расширились, полные удивления и непонимания. В сознании не укладывалось: как такая на вид хрупкая стройная молодая девушка могла перевоплощаться в добротно сложенную женщину, каждое утро торговавшую на базаре пирожками?

– Любка… – только растерянно и пробормотал Петя, убирая оружие обратно в кобуру скрытого ношения.

Артём с облегчением выдохнул и подытожил:

– Вот и познакомились!

* * *

Последующий час Артём, Петя и Ира работали молча.

Лишь легкие шумы в радиоэфире развернутого комплекса связи нарушали воцарившуюся тишину.

Опростоволосившийся и переживающий за допущенный промах Петя старался не встречаться взглядами с Ирой. Между тем, Ира, будучи в сложившейся ситуации правой, сама ощущала неприятный дискомфорт от навалившегося чувства неловкости.

Первым молчание нарушил Артём, понимавший, что обстановка требовала разрядки.

– Как так получилось, что Петя тебя не узнал? – спросил он у сидевшей за комплексом связи Иры.

Она ответила не сразу, бросив полный укора взгляд на Петю, инстинктивно обернувшегося на звук своего имени. Но как только их взгляды встретились, он тут же отвел глаза в сторону.

– В Севастополь меня отправили год назад, – начала Ира. – Я тогда только-только окончила курсы переводчиков и ждала распоряжения о переводе на новое место службы…

«…Ира Стриж заметно нервничала, поминутно разглаживая несуществующие складки на форменной юбке. Чувство сомнения, предательски засевшее у неё в голове, словно заевшая пластинка, нашёптывало воображению о плохо выглаженной форме. Общее нервозное состояние усугубляло ощущение, что отдельные локоны норовят так и выбиться из-под плотно уложенных и убранных в хвост волос.

«Товарищ генерал армии, прапорщик Стриж по Вашему приказанию прибыла! – неустанно повторяла Ира про себя уставную фразу обращения к старшему по званию. – Товарищ…».

«Так! А сколько времени? – пронеслось в голове. – Да причём время, всё равно же пригласят».

А пригласить Иру Стриж должен руководитель 1 Службы ФСБ России генерал армии Кривошеев. И это обстоятельство настораживало. Рядовое событие, вроде назначения на новое место службы, не требовало участия руководства Службы, а решалось чуть ли не между офицером и кадровым подразделением.

Ира посмотрела на часы. Время приближалось к полудню, оставалось каких-то пять минут до вызова к генералу. Она постаралась глубоко дышать, чтобы хоть чуточку успокоить разыгравшиеся нервы и унять тревогу. Получалось не очень: дыхание сбивалось, сердце продолжало бешено колотиться, готовое выпрыгнуть из груди, а ладони неприятно вспотели.

«Ира! – строго приказала она сама себе. – Немедленно соберись».

В это время массивная деревянная дверь кабинета генерала Кривошеева отворилась, и в коридор вышла Наташа Политковская, однокурсница из параллельной группы, которая училась на потоке чеченского языка.

– Наташа!? – Стриж даже подскочила от удивления, увидев подругу.

– Ира?! – Политковская удивилась не меньше.

Но им не довелось перекинуться и парой фраз. Интерком у адъютанта генерала щелкнул, и Кривошеев попросил пригласить прапорщика Стриж…»

– Там же ваш отец и назначил меня в Севастополь, – закончила Ира.

– Мой отец? – переспросил Артём.

Стриж улыбнулась.

– В России не так уж часто встретишь фамилию Кривошеев. А уж в органах и подавно на совпадение не смахивает.

– Да-а-а, – протянул Артём с лёгкой грустью, – мой отец.

– А на счёт «Любки» у меня имелись особые инструкции, держать в секрете истинную личность до особого распоряжения. И параллельно готовила новую квартиру к работе.

– Особое распоряжение?

И Стриж передала Артёму расшифрованную радиограмму из Москвы:

«Из Москвы.

Необходимо организовать проведение активных мероприятий по дезинформации и созданию в представлении «противника» ложной оперативной обстановки и приоритетных целей, сбор информации о деятельности «противника».

Разрешаю действовать самостоятельно, исходя из складывающейся оперативной обстановки с использованием всех предоставленных по штату технических средств и материальных ресурсов с учётом лимита финансирования.

Запрещаю вступать в противостояние с «противником» и третьей стороной.

В целях обеспечения безопасности и конспирации при проведении радиосвязи требую:

– радиограммы в центр направлять через флагманский крейсер Черноморского Флота России «Александр Великий»;

– для направления радиограмм использовать ДВ частоты;

– использовать позывной «Акула»;

– выход осуществлять на позывной «Гнездо»;

– радиосвязь осуществлять в два этапа: на участке до АПЛ маскировать в частотном сигнале вещания канала «Россия 1».

Артём опустил радиограмму в стакан с водой, где бумага, намокая, в течение минуты полностью растворилась, оставив небольшой осадок на дне.

– Готовьте радиограмму в Центр с учётом поступивших указаний, – отдал распоряжение Артём, – набирайте со слов: «Нами начата реализация основной задачи…»

Глава 1 

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, несколькими месяцами позже

С виду это был ничем непримечательный мужчина с седыми, пепельного цвета волосами, в возрасте, уже давно перевалившем средний. Лицо его испещрили частые морщины на лбу и вокруг глаз, а уже начинающая дрябнуть смуглая кожа выдавала его южное происхождение. Мужчина подошёл к широкому окну рабочего кабинета, расположенного на семнадцатом этаже высотного здания по проспекту Вернадского и, чуть сдвинув в сторону массивную штору тёмно-зеленого цвета, задержал взгляд на кипящей жизнью ночной Москве. Нескончаемый поток машин, людей: одних, спешащих на работу, других, возвращающихся домой; яркие цветные огни рекламных щитов и декоративная подсветка домов.

– Этот город никогда не спит, – пробормотал мужчина, опуская массивную портьерную штору и возвращаясь к рабочему столу, на котором лежала красная папка с нанесенным золотистой краской двуглавым орлом, в которой лежали документы с грифом «Особой важности».

– Украина, Константин Сергеевич.

Непримечательного мужчину средних лет звали Константин Сергеевич Кривошеев. Генерал армии органов безопасности уже на протяжении пяти лет довольно успешно возглавлял 1 Службу ФСБ России – человек боевой, по складу характера прямолинейный, требовательный и жесткий, обладающий качествами, разительно отличающими его от большинства других руководителей.

– Ук-ра-и-на, – по слогам произнес Кривошеев, открыв папку и бегло пробежавшись по донесениям украинской резидентуры. – Что думаете, Иван Яковлевич?

Начальник оперативно-розыскного управления генерал-майор Седов Иван Яковлевич выдержал паузу.

– Думаю, что не мешало бы 2 Службу поставить в известность.

Кривошеев опустился в кресло и откинулся на спинку.

– А не поспешим?

– Моё мнение: стоит сказать, товарищ генерал армии. При всей важности поступающей информации, нам самим не сдюжить. Да и интересы пересекутся на определенном этапе, а тогда точно проблем не избежать. Обиды всякие возникнут. Ну, сами понимаете.

Константин Сергеевич вздохнул. Он прекрасно понимал. Времена, по которым он часто тосковал, нынче не советские.

– Ладно, с Петровичем я завтра… – Кривошеева перебил звучный бой больших массивных часов, доставшихся в наследство от советской эпохи, известивший, что пошёл третий час ночи.

– Сегодня, – поправился генерал армии, – переговорю, но пока на этом круг «посвященных» оставим. Вот что, Иван Яковлевич, главному тоже докладывать не будем, пока не появится хоть какая-то определённость, да и после этого максимально попридержать стоит. Много поставлено на карту, а в части нынешнего окружения «шефа» я не очень уверен. Все эти младоначальники перестроечной формации. В общем, его окружение, как мне видится, сплошная инспекционная «бюрократия», которую стало нынче модно разводить.

Начальник оперативно-розыскного управления понимающе кивнул.

– Если что-то вдруг пойдёт не так, кровь сотрудников нам с тобой с рук не смыть.

Мысли, вопреки желанию, окунули Константина Сергеевича в водоворот прошлого, неприятного, горького, страшного, возвращавшегося иногда во снах, после которых он ещё долго не мог уснуть, сидя на кухне и неподвижно смотря в ночь. А на столе стоял граненый стакан, наполненный водкой, и сверху лежала краюшка черного хлеба.

А крови пролилось много. За почти сорокалетнюю и довольно насыщенную жизнь на оперативной и руководящей работе в органах государственной безопасности на глазах Кривошеева пролилось столько крови, что хватило бы с лихвой ещё на несколько таких же жизней. Он отмахнулся от навалившихся мрачных мыслей, которых имел обыкновение называть «фантомами прошлого», так как всплывали они внезапно, окутав сознание дымкой, где подымались, словно призраки, до боли чёткие лица былых боевых товарищей, погибших друзей… И врагов.

Или не врагов, а противников. Враги существовали на войне, где всё понятно: есть приказ, и ты его выполняешь, есть чёрное и белое. Были те, кто нападал на твою Родину, жёг сёла и топтал сапогами землю. Вот они назывались врагами, которых убивали без жалости и сожаления, и которые никогда не приходили в снах и не мешали спать.

Там, на линии фронта, в боевых столкновениях всё предельно просто и понятно.

А что понятно с тем «невидимым фронтом», который не имел чётких границ на карте и не был признан ни одним из существующих государств на планете, где каждый день идут сражения, планируются и проводятся тайные операции, где каждый «боец» на счету? На таких несуществующих фронтах войн, которые никогда не велись, мог быть только противник. А к противнику не испытываешь злобы, вражды или какой-то ненависти, застилающей разум и часто граничащей с животной жестокостью. Противника даже можно уважать. Случалось в служебной карьере генерала армии Кривошеева и такое.

Сейчас об одном таком человеке из далёкого прошлого он как раз и вспомнил. О Джонатане Питерсе.

У генерала Кутузова был Наполеон, у адмирала Нахимова – адмирал Осман-паша, у маршала Жукова – генерал Паулюс, а у генерала армии Кривошеева вот уже на протяжении двух десятков лет – Джонатан Питерс.

– Иди, отдохни, Иван Яковлевич, – сказал Кривошеев, – считай, даю тебе официальное добро: завтрашний день проведи с внуками.

Хотя оба генерала знали и так, что при складывающихся обстоятельствах отдохнуть им ещё предстоит не так скоро.

Сколько Кривошеев уже не был дома? Сколько не целовал красавицу жену – Светлану, вскружившую в молодости голову старинному другу Дитриху? Сколько времени он уже не видел сына, решившего пойти по его стопам на службу в органы безопасности? Сколько он уже не нянчился с внуками, строя вместе с ними замки из кубиков или читая сказки перед сном?

Всё это вытеснила работа.

– Да уж, – тяжело выдохнул Иван Яковлевич, поднимаясь с места, – покой нам только снится.

И начальник оперативно-розыскного управления медленно направился к выходу уверенной и твёрдой походкой.

Дверь открыл помощник Кривошеева, отдав воинское приветствие и закрыв за ушедшим генералом массивную дверь.

– Петруша, – генерал обратился к помощнику по интеркому, – сообщи, пожалуйста, руководителям всех подразделений Службы вплоть до направлений, что через неделю у меня состоится расширенное рабочее совещание. Всех, кто в отпуске или в служебной командировке, соответственно, по команде отозвать, оставим только больных.

– Слушаюсь, товарищ генерал армии, – ответил помощник, – будут ещё указания?

– Нет, отдыхай.

И Константин Сергеевич углубился в повторное чтение радиограмм.

* * *

Из расшифрованных донесений украинской резидентуры

«Донесение № 1: Нами начата реализация основной задачи. Оперативная обстановка в зоне проведения операции формируется под влиянием двух основных факторов:

– подготовки к намеченным на 9-23 августа с.г. совместным морским учениям Украины и США с задействованием специальных подразделений указываемых стран: отдельного батальона морской пехоты военно-морских сил Украины, подразделения SEAL («Морские котики») Центрального командования США, а также корабельных систем ведения радиотехнической разведки США;

– значительной, со слов оперативных контактов, активизации деятельности чеченской диаспоры в местах их компактного проживания в приграничных с территорией России населенных пунктах Украины.

В этой связи нами прогнозируется усложнение оперативной обстановки, вызванной вышеназванными факторам, и, как следствие, более плотным присутствием СБ Украины, что может в значительной степени усложнить проведение операции.

Приоритетным остается соблюдение максимальной конспирации, минимизация активной деятельности, использование в настоящее время оперативных контактов только для сбора сведений социального характера внутри «противника» в целях выработки максимально эффективных последующих мероприятий и получение разведданных о его предполагаемых действиях».

«Донесение № 2: Июль 2008 года называется как наиболее оптимальный месяц для перехода небольшой группы чеченских боевиков одной из банд, действующих в предгорных районах Чеченской Республики, границы России и Украины. Руководящие члены чеченской общины не скрывают, что данное мероприятие имеет повышенный приоритет выполнения, а его возможный срыв вне зависимости от причин (как объективных, так и субъективных) чреват «неприятными» последствиями по отношению к оставшимся в Чеченской Республике родственникам проживающих на территории Севастополя этнических чеченцев.

Остается до конца не выясненным факт, имеется ли связь между переходом группы чеченских боевиков и разворачивающимися морскими украино-американскими учениями.

Вместе с тем, план проведения указанных морских учений в настоящее время находится на согласовании в Министерстве обороны Украины».

«Донесение № 3: Оперативные источники сообщают, что переход группы чеченских боевиков состоится в июле текущего года. Состав группы – около пяти человек. Возглавит группу некто Ислам Оздамиров из бандгруппы Гагкаева Сулимана Вахаевича, имеющий псевдоним Кхутайба. Проход будет осуществлен через пограничный пункт по подложным документам. Местной диаспорой, через осуществленные подкупы сотрудников паспортно-визовой службы органов внутренних дел Украины, подготовлены паспорта граждан Украины для свободного передвижения группы по территории страны. Данные документы официально проходят по всем имеющимся учетам, изготовлены на официальных бланках предприятия «Знак» Украины.

Предполагается, что подложные паспорта граждан Украины будут переданы группе при прохождении ими поста пограничного контроля Украины.

С учетом полученной информации считаем необходимым обеспечить группе возможность беспрепятственного проникновения на территорию Украины со стороны пограничной службы России».

Глава 2

В это же время

– Может, после работы ты заедешь за мной, и мы отправимся к тебе?

Женский мурлычущий голос в трубке приятно ласкал слух.

Однако Игоря Кириллова – мужчину, ответившего на телефонный звонок только потому, что поступить иначе не позволяло воспитание, столь заманчивое предложение не увлекло. Но, как себе признавался Игорь, в последнее время его мало, что увлекало. С каждым годом, из-за увеличивающихся объемов в работе, времени на простые человеческие радости просто не оставалось.

Не то, чтобы Игорь совсем не хотел встретиться с Леной, просто в работе наступила напряжённая пора – отчётный период. Ко всему прочему и начальнику отдела к пятнице требовалось подготовить доклад для оперативного совещания у руководства 1 Службы, а времени не хватало катастрофически. Одним словом, «запарка». Такой период в работе наступает каждый квартал, когда «зарываешься» в бумагах, перебирая десятки томов с делами, выуживая самую суть для отчёта, от которого в итоге, после правок всевозможного руководства, остаются крупицы, передающие совсем не тот смысл, который вкладывался изначально. В отчётные периоды Игорь оттачивал мастерство бумагомарания, как умения одного руководства лебезить перед другим, добиваясь все более высокого уровня.

Да! Определенно не такой представлял Службу в органах некогда выпускник обычной московской средней школы Игорь Кириллов. Воображение рисовало жизнь на грани риска, полную адреналина, погони на машинах, беспорядочной стрельбы и красивых женщин. В общем, всего того, что имел неподражаемый Джеймс Бонд. Действительность же всё расставила по местам: и «зарывшись» в бумагах, Игорь бдел государственную безопасность.

Взглянув на своё отражение в зеркале, висевшее справа от него, Игорь увидел осунувшееся от постоянной кабинетной работы побледневшее лицо, равнодушный и усталый взгляд, который только подчеркивал серые мешки под глазами.

«Горлум», – пронеслось сравнение с героем толкиеновского «Властелина колец».

А когда взгляд Кириллова снова упал на открытый в компьютере квартальный отчёт, ироничная мысль «Моя прелесть!» возникла ассоциативно.

А ведь когда-то Игорь шутил – конечно, иногда невпопад, лицо его всегда улыбалось, глаза светились жизнью. Он так часто встречался с друзьями, что забывал, когда в последний раз ночевал дома. Зарплаты хватало ровно на две недели, а остальные две он сидел на быстро завариваемой лапше и дешёвых пельменях. Но это было не важно. Главное – он жил, и жизнь любила его за это. Он любил девчонок, и девчонки отвечали взаимностью: разве можно было устоять перед наделенным харизмой, полным энергии, стройным молодым человеком с темно-карими глазами, в которых горел огонёк лукавого азарта?

Сейчас Игорю хватает зарплаты на достойную холостую жизнь, но он по-прежнему ест «Доширак» и полуфабрикаты, потому что после работы готовить уже просто не остается сил. У него остались друзья только в телефонной книге, которых он ещё не забывает поздравить с праздниками. Возвращаясь в одиннадцать часов домой, он испытывает единственное желание – принять душ и спать. Игорю почти нет дела до девчонок, и девчонки отвечают ему взаимностью.

– Игорь!? – снова раздался в телефоне женский голос, но с вопросительной интонацией.

– Привет, Лена, – Игорь откинулся на спинку кресла, – ты же знаешь, я на этой неделе очень занят. И потом, что скажут коллеги по работе на то, что за тобой приезжал не похожий на мужа мужчина?

– Ты умеешь убивать романтику! – голос в трубке стал более серьёзным, во всяком случае, заигрывающая и ласковая интонация пропала.

Свободной рукой Игорь как бы смахнул со лба несуществующий пот, что означало «пронесло».

– Просто перестраховываюсь, – ответил наигранно-извиняющимся тоном Игорь, – ты сама понимаешь всю щекотливость ситуации, девочка же большая.

– Большая, – повторил в трубке голос Лены, – и эта большая девочка хочет не менее большой шалости с её мальчиком. Тем более, муж ещё неделю будет в Милане: якобы ведет переговоры с партнерами по бизнесу. А по мне, скорее трахает местных моделей или, точнее сказать, проституток, что, по сути, одно и то же, – резюмировала Лена.

Игорь поморщился. Он не относился предвзято к женщинам данной профессии, в конечном итоге, каждый сам для себя расставляет приоритеты в жизни, но платить за секс как таковой было не в его характере.

– Дорогая, – Игорь устало вздохнул, – как минимум до конца этой недели я в рабочем ауте.

– Аналитик ты мой, – теперь в её голосе сквозила небольшая ирония, – вечно ты занят. Ты не задумывался над тем, что государство тебя просто имеет?

«Точно, – пронеслось у него в голове, – как верно замечено, имеет. И кто, блин, теперь тут проститутка?»

Игорь выдержал паузу, перебирая в уме возможные варианты встречи с Леной.

– Ладно, – сдался он, – сегодня среда.

– Ага, – моментально отреагировала Лена.

Её голос выражал в этом емком междометии весь триумф, всю сладость предвкушения «больших шалостей», сродни тому, что испытывают дети в свой день рождения при вручении подарков.

– В пятницу в пять я за тобой заеду, – выдавил Игорь, понимая, что это просто единственный более-менее приемлемый вариант.

– Окей, – промурлыкала Лена, – договорились. Но предварительно созвонимся. Мало ли, может что-то не срастется.

– Сделаем всё возможное, чтобы срослось. Я же только ради тебя иду на такие «жертвы».

– Ладно, я поняла. Люблю, когда ты такой мужчина, – почти пропела Лена и положила трубку.

Игорь положил телефон на стол, закрыл лицо ладонями и тяжело выдохнул.

– Что? – выпалил он через секунду, когда из-за монитора его компьютера показалась нахально-улыбающаяся физиономия друга и коллеги Кузи.

– Ты отказал Лене?

– Кузя, – театрально вздохнул Игорь, показывая всем видом, насколько мелок его друг, задавая такой вопрос, – вот тебе какое дело?

К слову говоря, Кузю вовсе звали не Кузя, а Дима, но уже и сам Дима-Кузя не помнил, в какой связи к нему прицепилось это прозвище.

– Как это «какое», Игорек?! Между прочим, это я тебе её тогда подогнал, так что мы с тобой в этом деле, как Дик и Джейн, только, чур – я Дик.

– Скотина ты пьяная, а не подогнал. Пролил на её подругу подожженный абсент в баре и всё. А поскольку я был единственный более или менее трезвый, – и, подумав, добавил, – во всяком случае, способный стоять на ногах увереннее остальных, пришлось везти подругу и Лену домой.

– Истеричка! – перебил Игоря Кузя.

Он часто так делал – перебивал, но после многих лет совместной работы эта черта его характера Игорем воспринималась уже спокойно.

Тут Кузя не соврал: тогда подруга Лены голосила, дай Боже. Такого отборного мата ни Игорь, ни сам Кузя не слышали никогда, хотя в пьяном в хлам состоянии Кузя вряд ли что-то смог разобрать – скорее всего, он просто уловил общий настрой по, мягко говоря, жёсткой интонации.

К компромиссу пришли быстро: Игорь сказал, что отвезет их домой, сдаст платье в химчистку, а через два дня завезёт уже без единого пятнышка и без всяких следов нерасторопности его друга Кузи.

– Да, – кивнул Игорь, отвечая на первый вопрос Кузи, – отказал. Во всяком случае, не сегодня.

Кузя откинулся в кресле, и его довольная физиономия исчезла за монитором.

– Мужик, – выдал он, подняв большой палец кверху, – отказал такой женщине.

Игорь этого не видел, но Кузя на себе простым движением ладоней обрисовал груди непочтительно большого размера, что интерпретировалось как полное восхищение женщиной.

Лена, а точнее Волкова Елена Геннадьевна, в свои тридцать пять лет была женщиной, как говорится, «в соку». Этому способствовали большие деньги, которые зарабатывала она сама, будучи главным бухгалтером крупнейшей строительной компании «Альфа-Групп» с множеством аффилированных организаций, и деньги её мужа, русского бизнесмена, верховодящего в сфере индустрии моды и якобы нашедшего в себе через сомнительную геральдическую конторку кровь венецианских банкиров Аудиторе.

Ну, а поскольку Лена не испытывала потребностей в мире материальном, она с удовольствием отдавала своё тело в руки опытных визажистов, стилистов, фитнес-инструкторов, массажистов и прочих «-стов», а душу заложила на алтарь богемного досуга и прочих клубных и им подобных развлечений.

В каком-то смысле она являлась эталоном женской привлекательности, в которой органично сочетались женская мудрость и девичья красота. Самостоятельная, независимая женщина с волевым и требовательным характером, желающая простого женского счастья быть обожаемой. От этого чувства, которого ей всегда катастрофически не хватало, она испытывала подлинный экстаз и сейчас восполняла в арифметической прогрессии пропорционально прожитым, а точнее «бесцельно» потерянным, годам.

Рассуждения Игоря и Кузи прервал начальник отдела, ворвавшийся в кабинет с паникой в глазах, отчего казался растерянным более обычного.

– Кириллов! – обратился он в приказном тоне к Игорю. – Где доклад для оперативного совещания?

– Последние штрихи, товарищ полковник, – спокойно ответил Игорь.

– Какие штрихи? – в этот момент голос начальника вообще сорвался на легкий визг, но он тут же взял себя в руки.

Легкий конфуз – получилось, действительно, несколько неудобно перед подчиненными.

– Указание подготовить доклад, – продолжил начальник уже спокойным тоном, – я дал ещё в понедельник. Потрудитесь объяснить, почему моё указание не выполнено в срок?

– Товарищ полковник, – ровно ответил Кириллов, явно не переживающий по факту неисполнения указания, – вы же сами распорядились, что сначала необходимо будет сверстать квартальный отчёт, а все другие дела оставить на потом и исполнять в порядке поступающей важности.

Начальник отдела задумался, почесав правой рукой затылок.

– Да? – чуть с сомнением в голосе спросил он.

– Так точно, – отчеканил Кириллов, чем быстро развеял неуверенность начальника.

– Ладно, – в голосе начальника читалась некоторая досада, – до обеда заверши доклад для оперативного совещания.

– Будет исполнено, товарищ полковник.

Спрятавшийся от глаз начальника за монитором, Кузя прыснул со смеху, чем заставил и Игоря растянуться в лёгкой улыбке.

– Да, забыл сказать, – уже в дверях, опомнившись, сказал начальник, – Кириллов, ты идешь на оперативное совещание вместе со мной.

Растерявшись от неожиданной новости, Игорь собрался возразить, но его остановил начальник.

– Указание руководителя Службы, – сказал он и исчез за дверью.

* * *

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, двумя днями позже

Пятница выдалась на редкость томительно жаркой – не спасали даже работающие на полную мощность кондиционеры. На лбу и висках проступали капельки пота, которые постоянно приходилось убирать платком. Ворот и спина рубашки намокли, отчего прилипли к шее и телу, словно пиявка к жертве, чем принесли с собой букет до жути неприятных ощущений.

Игорь поёрзал в кресле. Вот он, подлинный офисный ад для менеджера среднего звена в изощренно-извращенной форме. Хотелось все бросить и послать к чертям: и начальников, придумавших совещание именно сегодня, и само это совещание, в котором Игорь ничего не понимал, но на котором должен был находиться по какой-то, видимо, одному Всевышнему известной, причине.

Игорь бросил измученный взгляд на начальника отдела, сидевшего напротив, и слегка улыбнулся. Как оказалось, тот страдал ещё больше. Все «неприятности», которые испытывал Игорь, у того удваивались или даже утраивались, судя по тому, как часто он вытирал лоб и ладони.

«Зачитать доклад, который даже не просматривался, – быстро в голове сопоставил факты Игорь, – значит, мне не хуже всех. Просто как-нибудь переждать совещание и дальше по плану к Лене в её загородный коттедж, где душ и прохладные комнаты деревянного дома, шёлковое постельное белье и мягкая кровать. Там будет всё!»

Мысли, цепляясь одна за другую, словно водоворот, уносили Игоря всё дальше и дальше в сладкие и приятные душе и телу грёзы. Однако судьбе было угодно распорядиться совсем иначе и подложить «свинью».

– На этом всё, – обозначил конец совещания генерал армии Кривошеев, после чего все присутствующие поднялись со своих мест и направились к выходу, – а вас, капитан Кириллов, я попросил бы остаться.

И что самое поразительное, судьба, кажется, обладала определенным чувством юмора с художественным уклоном «Семнадцати мгновений весны». Выходила этакая ценительница шпионщины.

Лишенный дара речи, выглядевший совершенно растерянным, Игорь замер у кресла, в котором сидел минуту назад.

– Игорь Владимирович, – обратился Кривошеев, но Кириллов, скорее машинально, не до конца осознавая происходящего, выпалил: «Так точно, товарищ генерал армии».

Константин Сергеевич добродушно и даже как-то по-отечески улыбнулся.

– Игорь Владимирович, – мягко начал Кривошеев, присаживаясь напротив Кириллова, – как вы смотрите на то, чтобы оставить все эту армейскую субординацию и поговорить как коллега с коллегой, без галстуков?

– Как скажете, товарищ генерал, – присаживаясь, неуверенно ответил Игорь, но сразу поправился, – то есть, я не против.

– Хорошо, – снова улыбнулся генерал. – Чаю?

Игорь в ответ кивнул, скорее тоже машинально. Кривошеев подошёл к рабочему столу, нажал кнопку вызова, и, секундой позже в дверях появился адъютант генерала.

– Два чая, пожалуйста, Петруш.

Адъютант, не проронив ни слова, закрыл дверь, и уже через пять минут генерал армии Кривошеев и капитан Кириллов пили ароматный таджикский чай.

– Так сказать, таджикский синдром, – прервал воцарившееся молчание Кривошеев, поставив чашку ароматного чая на стол, – как попробовал раз в Таджикистане в девяносто первом, так и влюбился. Столько лет и балуюсь.

Игорь натянуто улыбнулся. Все-таки общение с генералом тет-а-тет, да ещё и «без галстуков» не располагало капитана к расслаблению.

«Но чай, действительно, превосходен!» – заметил про себя Игорь.

– Игорь Владимирович, – генерал сделался серьёзным, – я понимаю ваше волнение. Оказались один на один с руководством. Нервничаете?

Кириллов помотал головой. Соврал.

– Но дело, по которому я попросил вас остаться, без пафоса – дело государственной безопасности.

«А как же иначе, – хмыкнул про себя Игорь, – у нас все дела только такие, не иначе».

Кривошеев слегка улыбнулся.

– Понимаю скепсис, – сказал он, – для нынешнего поколения чекистов «государственная безопасность» – это лишь пустой звук, за которым ничего не стоит. Отчасти оно так, конечно. В последние два десятилетия в сознании людей ощутимо нивелировались такие категории, как долг, честь, служение Родине.

Кривошеев встал и подошёл к окну: раскинувшиеся перед его взором московские улицы жили своей обычной жизнью, полной бурлящей энергией суеты.

– Отчасти, – он перевел взгляд на Игоря, – в этом виноваты и мы с тобой. Поддались капризной моде современности – демократии. Кто-то больше, кто-то меньше, но сейчас всё государство у неё «в заложниках».

Игорь Кириллов лишь с удивлением посмотрел на генерала. Неужели он оставил его, чтобы поделиться взглядами на жизнь? Так сказать, излить душу.

– Нет-нет, – словно читая мысли, продолжил генерал, – не о политической системе мы будем говорить.

«Но как он догадался, о чём я подумал?» – удивился Игорь.

– Глаза, – сказал Кривошеев, отвечая на очередной непроизнесенный вслух вопрос Игоря, – всех выдают глаза.

Константин Сергеевич подошёл к рабочему столу.

– Вот, – он достал из выдвижного ящика лист и протянул его Игорю.

– Я вас не понимаю, товарищ генерал, – вопрошающе глядя на Кривошеева, пробормотал Игорь.

– Это, скажем так, экспресс-характеристика на сотрудника, которая составлена без полного и детального анализа и скорее похожа на первое впечатление. Игорь Владимирович, – Кривошеев пристально посмотрел на капитана, – вы один из самых молодых и талантливых экспертов-аналитиков во всей Службе. Я читал ваши записки, знаком со многими заключениями и прогностическими выкладками. Без ложной лести замечу: очень высокий уровень. При выходе у моего адъютанта вы получите папку с документами. Я хочу, чтобы вы внимательно изучили все материалы, провели их комплексный анализ и ответили на простой вопрос, который я задам через месяц.

Кириллов ровным счётом ничего не понимал.

– Вы пока многого не понимаете, – продолжил Кривошеев, – и это логично. Но поверьте, скоро у вас сложится полная картина происходящего.

Игорь только неуверенно кивнул.

– Допивайте чай, Игорь Владимирович. Сегодня непременно возьмите выходной, тем более, как показалось мне во время совещания, этот вечер вы уже распланировали, – Кривошеев лукаво улыбнулся. – А завтра уж со свежими силами в бой. Я отдал необходимые указания: вы поступаете в моё непосредственное распоряжение, так что от прежних обязанностей освобождаетесь.

Допивая чай, Игорь бросил косой взгляд на лежавший рядом лист бумаги: краткая характеристика на Разумовского Сергея Юрьевича.

И в сознании Игоря всё окончательно перевернулось вверх ногами. Хотя это не был документ в прямом смысле, а просто набросанные на скорую руку заметки с характеризующими Разумовского качествами, однако сложившаяся ситуация в совокупности с полной неопределённостью заставляли испытывать чувство нарастающей тревоги и нервозности.

* * *

На следующий день, полдень

На столе перед Игорем лежала характеристика на однокашника и друга Сергея Разумовского, написанная аккуратным и ровным почерком неким Архангельским. Краткость и лаконичность изложения свидетельствовали, что пишущий человек явно спешил, но, в то же время, подошёл к составлению характеристики весьма ответственно.

Игорь откинулся в кресле, понимая, что сейчас в его голове куда больше вопросов, чем ответов на них. Однако перелистывая подборку документов, он был озабочен совсем другим: найдутся ли вообще такие ответы.

Он отодвинул чуть в сторону характеристику, достал из полученной у адъютанта генерала Кривошеева папки медицинское заключение, сведения о прививках, результаты оперативно-боевой подготовки с поквартальной динамикой. Эти сведения его не заинтересовали, и Игорь отложил их в сторону, «на потом».

– Заключение психолога, – зачитал название документа Игорь, – это может быть интересным.

Некая врач-психолог высшей категории Иванова М.И. констатировала, что Разумовский Сергей, то ли для конспирации, то ли для краткости отмеченный как обследуемый «Р.», проявил «во время тестов незаурядные аналитические способности и умение концентрировать внимание».

Игорь пропустил дальнейшие выводы психолога об интеллектуальных показателях, вспоминая, что Разумовский за время учебы в Академии сдал всего на всего парочку экзаменов, и то имевших статус государственных, а остальные получал так называемым «автоматом».

«Склонен к сексуальной агрессии, проявляемой в лёгкой форме, – говорилось далее в заключении, – высказывает вербальное пренебрежение в отношении к противоположному полу».

Игорь ухмыльнулся.

«Нисколько не изменился, правду-матку сходу: хочу – и баста! Видимо эта Иванова, – он перелистнул на последний лист заключения, – «Эм точка. И точка» оказалась интересной женщиной».

Читать остальное Игорь не стал, при имевшем место очевидном «подкате» Сереги Разумовского к доктору всё в последующем отражённое в психологическом заключении носило большей частью субъективную оценку, изложенную на бумаге оскорбленным самолюбием женщины, а не профессиональным мнением специалиста. И он зачитал заключение доктора:

«При определенном неявно выраженном, но, тем не менее, брутально-агрессивном характере в поведении, грубости и прямолинейности в отношении лиц, эмоционально подверженных влиянию и давлению, «Р.» проявляет психологически зрелую воспитанность, не имеющую отклонений от общепринятых норм поведения, и адекватно осознает объективно существующую действительность. Здоров, без патологий и иных видимых отдельных проявлений психических заболеваний».

– Все-таки ты сделал уважаемого доктора Иванову М.И., – и губы Игоря растянулись в улыбке.

Сложив документы обратно в пакет, и открыв в рабочем ноутбуке программу «Word», Кириллов принялся за обдумывание будущего документа – очередного аналитического заключения в отношении Разумовского. Однако судьба, которая в последнее время активно вмешивалась в его жизнь, очевидно, имея одну определенную цель – «показать, кто есть главный», снова внесла коррективы.

Раздался звонок мобильного телефона.

– Черт! – выругался Игорь, посмотрев на экран телефона.

– Леночка, какая прелесть! – ласково, но, всё же с выражением оттенка усталости в голосе, ответил он на звонок.

Голос Лены в трубке на голос «прелести» похож не был.

– Какого черта, Игорь! – выпалила она.

«Пятница!» – ошеломило Игоря.

– Я занят по работе, – ответил он, – я отправил тебе смс, что не смогу быть.

Естественно, что никакого сообщения он и не думал отправлять, просто вариант сослаться на сбои в связи всегда прокатывал.

– Я ничего не получила, – ожидаемо ответила Лена.

– Ну, я не знаю, – полным наигранного удивления голосом ответил Игорь, – я точно её отправлял.

– Ну, а позвонить ты разве не мог?

– Если бы мог, то, конечно, позвонил бы. Сообщение набирал из-под стола, будучи на палеве. Ой, – решил оборвать Игорь связь ещё одним безотказным способом, – начальник! Мне пора, перезвоню.

И отбил звонок.

Как и следовало ожидать, из-за монитора соседского компьютера появилась как всегда нахально-улыбающаяся физиономия Кузи.

– Снова Леночка? – спросил он, когда Игорь отложил телефон.

– Тебе, что, заняться нечем?

– Я бросаю все дела, когда речь заходит о Леночке. Давай, выкладывай, что там?

Игорь вздохнул.

– Знаешь, если в самом начале это и казалось прикольным, то сейчас это начинает откровенно напрягать. В последнее время звонки участились, особенно среди ночи. Она не то, чтобы просит, а фактически требует приехать туда, куда скажет.

Кузин цокот сбил его с мысли.

– Что?

– Игорек, ты неправильно рассуждаешь. В таких случаях оперируют не категориями «нравится – не нравится». Это как если бы выпала «платиновая» клубная карта ОЧЕНЬ, – Кузя особо акцентировал внимание на последнем слове, – ОЧЕНЬ важного гостя, ну и пользуешься, пока не сменится владелец клуба.

Игорь хмыкнул.

В последнее время их отношения с Леной, начинавшиеся как свободные и ни к чему серьёзному не обязывающие, покрылись противными слоями напряжения и претензий в адрес Игоря из-за женских обид Лены, проснувшихся, словно по команде.

«Вот почему проблема не может прийти одна?» – размышлял уже про себя Кириллов.

Будто прочтя его мысли, Кузя вставил:

– Мне бы твои трудности, Игореша.

И его лицо исчезло за монитором.

«Ладно, – сам себе мысленно сказал Игорь, – это всё потом, а сейчас Разумовский».

И он принялся за составление аналитической записки. Но мысли не шли, разве что шаблонные слова, из которых составляется большинство аналитических характеристик. И дальше фразы «Проведенный анализ имеющихся материалов в отношении объекта «Р.» показал…» у Игоря дело не пошло. Вместо этого, взбудораженные разговором с Леной мысли возвращали Игоря в прошлое, всколыхнув давно спрятанные в глубине души горько-сладкие воспоминания…

«…Помню, в тот вечер холодный и пронизывающий до костей ветер бил неприятными жёсткими снежинками в лицо. А я стоял и даже не мог её обнять. Мне очень хотелось прижать её к себе крепко-крепко и не отпускать, но, как и всегда, я не поддался воле чувств. В этом была моя «мужская» ошибка – считать, что проявление эмоций – удел слабых и робких. А ведь поддайся я эмоциональному порыву, и не была бы моя жизнь «пустой»…

… мысли по одному им ведомому сценарию перескакивали с одного мгновения на другое, словно несвязанные сцены в дешёвом кино…

«…Помню, её тело, измождённое любовью, было совершенным, идеальным. Легкие плавные линии и изгибы, мерно вздымающаяся небольшая, но чувствительная даже к легким ласкам, упругая грудь.

Едва касаясь её тела, я провёл ладонью от плеча вдоль спины до округлых бёдер, и тело отозвалось на прикосновение мелкой дрожью. Её дыхание сбилось, а глаза чуть приоткрылись.

– Что? – улыбаясь, спросила она, поворачиваясь ко мне. Я улыбнулся в ответ. В тот момент казалось, что во всём мире не было никого счастливее её. Она, словно, светилась изнутри добротой и блаженством.

– Ничего, – только и ответил я.

Она взяла меня за руку и потянула к себе. Я устроился рядом, уткнулся в ложбинку между грудями и поцеловал их.

– Ты уедешь? – спросила неожиданно она.

Я промолчал, зная, что уеду. Ничего не хотелось говорить, не хотелось даже думать об этом, и я промолчал.

– Уедешь, – её руки гладили мои волосы. – Когда уедешь, я хочу, чтобы ты сказал мне об этом. Не бросай меня, как какую-нибудь игрушку»…

Часть III: 2008–2009

Глава: Ход Питерса (часть II)

Штаб-квартира ЦРУ, июль 2008 года

– Послушайте меня, – Джонатан Питерс говорил с собеседником на другом конце телефонного провода вежливо, но предельно жёстко, на что давало право его положение директора ЦРУ США, – меня мало интересуют те трудности, с которыми вы сталкиваетесь. Мне было…

Голос собеседника прервал речь Питерса. Он убрал трубку от уха, пока собеседник что-то высказывал.

– Вы не ослышались, – после непродолжительной паузы добавил Питерс, – ещё раз повторяю, вы не ослышались, именно мало.

– Но всё же интересует, – парировал собеседник.

– Я, как директор, – недовольно ответил Питерс, – не могу полностью игнорировать складывающиеся обстоятельства, поскольку ЦРУ задействовало серьёзные ресурсы, которые, по моему мнению, при откровенной политической незрелости, некомпетентности и недальновидности вашего ведомства мы можем потерять.

От посыпавшейся из трубки тирады, что Джонатан Питерс берет на себя слишком много, позволяя высокомерные высказывания в адрес лиц, от которых зависит будущее его ведомства, и не отдает отчета о последствиях таких действий, Питерс отключил звук в телефоне.

– Маргарет, – по интеркому обратился он к секретарю, – в следующий раз для Государственного секретаря меня нет.

– Слушаюсь, сэр, – ответила в интерком Маргарет.

Питерс снова включил микрофон, возобновляя прерванную связь, и приложил к уху трубку, где голос собеседника громко повторял: «Алло!».

– Незачем так кричать, – ответил Джонатан Питерс, – и мне совершенно наплевать на ваши угрозы и предупреждения касаемо будущего моего ведомства. Пока я директор, я буду решать, в каком русле нам двигаться. А вам советую подняться из своего кресла, навести политический шорох, по части которого вы мастера, и разобраться с Анкарой по вопросу прохода нашего корабля разведки через Босфор и, тем самым, обеспечить реализацию утвержденного нашим любимым президентом плана «Тандерклеп». В противном случае, я верну все свои ресурсы обратно, а разгребать в итоге всё равно придется вам.

Во время речи директора ЦРУ в трубке слышалось тяжёлое и напряжённое дыхание собеседника, который в конечном итоге выдал:

– Хорошо, Питерс! – и отключился.

– Чтобы ещё раз я связался с Государственным департаментом, – процедил Джонатан Питерс и положил трубку телефона.

* * *

Диктор утреннего выпуска новостей «Первого канала» бодро читала бегущую строку-подсказку:

«И к срочной новости, переданной по каналам ИТАР ТАСС. Сегодня к запланированным на август этого года двухсторонним морским учениям Украины и США присоединился корабль ВМС США «Индепендент». Ещё утром, по московскому времени, МИД Турции и Государственный департамент США согласовали последние формальности, и судно покинуло порт, к которому до разрешения всех необходимых согласований было временно пришвартовано.

Несмотря на явно неожиданное решение американской стороны задействовать в учениях военный корабль, оснащенный системами разведывательного назначения, в Минобороны России не расценивают это как попытку дестабилизации обстановки в регионе и угрозу Черноморскому флоту.

Официальный представитель министерства заявил, цитирую: «Одно военное судно, пусть и разведывательного профиля, не может являться угрозой для группировки российских кораблей в Черном море». Конец цитаты».

* * *

Акватория Черного моря, несколькими часами ранее

Солнце только-только показало край золотого диска, пустив отдающую яркой рябью узкую блестящую полоску по тихой глади Черного моря.

Небольшой корабль «Индепендент» ВМС США покинул причал военного порта Стамбула и на полном ходу направился в сторону пролива Босфор.

Сегодня Государственный департамент Соединенных Штатов согласовал с МИДом Турции проход судна через пролив.

Официально заявленная цель – участие в совместных военных учениях Украины и США – была весьма далека от реальных задач, которые предстояло решать «Индепендент» в акватории. Однако такая легенда прикрытия удачно вписывалась в реально складывающуюся в регионе обстановку, что позволяло Госдепу маневрировать на международной политической арене в случае неприятных «форс-мажоров».

– Кэнуэй, – обратился к старшему помощнику капитан «Индепендент», поднявшись на мостик, – отдайте приказ о включении всех видов и систем разведки корабля.

Старпом нажал кнопку системы внутренней связи и передал приказ:

– Личному составу приступить к боевому дежурству.

На что сквозь помехи последовали доклады от старших постов систем разведки, имеющихся на борту судна: «Есть, сэр!».

– Скорость 12 узлов, курс прежний, – отдавал приказы командир, которые тут же по связи дублировал старший помощник.

– И, черт возьми, – закончил командир, – принесите мне горячий кофе.

– Сэр, – через некоторое время доложил старший радиоинженер корабля, – на КВ частотах засекли шифрованный короткий неопознанный радиосигнал.

– Источник? – поперхнувшись кофе, спросил капитан.

– Пока не можем определить точных координат, сэр. Примерная зона, в которой находится источник излучения, это город Севастополь, сэр, – рапортовал радиоинженер, – сигнал слабый, кроме того, сэр, повторюсь, что сильные помехи не позволяют точно определить источник.

– Что значит, не позволяют? – гневно бросил капитан.

По установившейся тишине было понятно, что докладывающий радиоинженер замялся.

– Понимаете, сэр, – в конечном итоге неуверенно произнес он, – на таких частотах уже давно никто не работает. Прошлый век, сэр.

Взгляд капитана метался по мостику в поисках «козла отпущения», и он, в конечном итоге, смерил полным злости, уничижающим взглядом попавшего в поле зрения помощника.

– А это, по-вашему, что такое, офицер?

С ответом старший радиоинженер не нашелся.

– Ладно, – чуть убавив пыл, командир продолжил. – Что нам точно известно в отношении радиосигнала?

– Симплексная станция КВ радиосвязи, сэр, – ответил радиоинженер, – выпускалась в Советском Союзе. Можно предположить, что работают русские, сэр.

На лице капитана «Индепендент» одновременно поселились страх и ярость, вызванные бессилием при всём, казалось бы, безграничном могуществе.

– Если упустим, Кэнуэй, – обратился капитан к старшему помощнику, – наши яйца пустят с молотка какого-нибудь дешёвого аукциона в Техасе.

– Есть, сэр! – отчеканил Кэнуэй.

Командир, закрыв глаза, пропустил слова старпома мимо сознания: «Какое, на фиг, есть сэр!»

– Свободны! – сказал он в ответ.

Глава: Ход Кривошеева (часть II)

г. Севастополь, за несколько часов до выхода «Индепендент»

– Такси?

Припарковавшись на стоянке напротив большого торгового центра «Меридиан» на Ленинградской, Петя без особо энтузиазма изображал свободного таксиста. Облокотившись о серебристый кузов нового «Форда Фокуса», назначенного взамен «убитой» временем «Волги», он крутил на указательном пальце ключами машины, как и полагалось таксисту.

– Девушка не желает такси? – чуть приспустив на нос солнцезащитные очки, обратился он к прошедшей мимо брюнетке с двумя пакетами в руках.

Проходя мимо девушка, не обернувшись, только отрицательно помотала головой.

Буквально сразу за брюнеткой из центрального входа торгового центра вышли две девушки-подружки. Спрятав глаза от палящих солнечных лучей под стильными очками, девушки огляделись по сторонам и, увидев Петю в образе таксиста, направились прямиком к нему.

– Этого только не хватало, – недовольно пробубнил под нос Петя.

Сниматься с места сейчас Пете было никак нельзя. Буквально полчаса назад в расположившееся рядом с «Меридианом» кафе «Бордовая чайхана» зашла группа чеченцев во главе с Исламом Оздамировым, за которыми Петя вел негласное наблюдение с самого въезда в Севастополь. По этой же причине Петя припарковал машину таким образом, чтобы работающий видеорегистратор фиксировал любое движение на входе в кафе.

– Свободны? – спросила одна из подошедших девушек.

Понимая, что от них необходимо избавиться, Петя решил использовать безотказное в таких ситуациях оружие: грубый флирт.

– Это, смотря для чего!

Не ожидавшие такого ответа девушки немного растерялись.

– Вы не поняли, – решила уточнить первая, – я имела в виду, не могли бы вы нас подвезти.

Петя ухмыльнулся.

– Сразу двоих не получится…

И в этот момент в кармане Пети зазвонил мобильный телефон.

– Слушаю вас, диспетчерская…

* * *

От Пети последовал ответ при чрезвычайной ситуации.

Артём напрягся. Сейчас это был совсем не тот ответ, который он рассчитывал услышать.

– Что случилось? – спросила Ира, увидев как «шеф» мгновенно изменился в лице.

Артём лишь слегка кивнул головой в сторону параллельного телефона, показывая, чтобы Ира сняла трубку.

– Пять – пять – один, – тут же сказала она, нажав кнопку на параллельном телефоне, тем самым переведя сигнал с трубки Артёма на свою. – Где вы находитесь?

– Торговый центр «Меридиан», – ответил Петя, – оставил клиента в адресе.

– Есть заказ, пять – пять – один, – продолжила «играть» Ира, – примите?

– Диспетчерская, клиент попросил подождать.

– Я вас поняла, пять – пять – один. Работайте по счётчику.

– Конечно, диспетчерская. Все данные со счётчика предоставлю в конце смены, – завершил разговор Петя.

* * *

Несколькими часами позже

– Со слов, – дал команду Артём, предварительно ознакомившись с подготовленным Петей рапортом о результатах наружного наблюдения.

Ира приготовилась к печати донесения.

«Донесение № 4: Оперативные контакты сообщили, что группа чеченских боевиков в соответствии с планом (передано в предыдущем донесении) перешла границу и в настоящее время находится на территории г. Севастополь.

Наблюдение, установленное за группой, показало, что группа прибыла для выполнения связующей роли между боевиками и финансирующими их международными силами. Пока отсутствуют данные объективного контроля, подтверждающие данную версию, однако складывающаяся на территории оперативная обстановка об этом свидетельствует.

Кроме того, имеющийся оперативный контакт рассказал, что старейшина диаспоры и Оздамиров Ислам (второй находился в сопровождении остальных членов группы) вечером 13 июля посетили дом по ул. Ленинградская, в котором располагается кафе арабской и европейской кухни «Бордовая чайхана». Цель визита объяснялась окружающим как посещение заведения для дружеского общения, однако неофициально бытует мнение, что встреча проходила с влиятельным в арабском мире неустановленным лицом, прибывшим в Севастополь.

В донесениях оперативных источников лицо упоминается как «Араб», который имеет влияние в арабском мире и контролирует крупные финансовые потоки.

Установление личности «Араба» – приоритет».

– Посылка ушла, – рапортовала Ира, снимая наушники.

Артём выглядел напряженным.

– Дополните специальным донесением, со слов…

«Специальное донесение: Установлено, что «Араб» прибудет на территорию Севастополя судном ВМС США как член экипажа. Название судна и сроки прибытия нами уточняются».

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, в это же время

Солнце поднялось над Москвой, встав в зенит и известив о приближении полудня, а в это время в кабинете руководителя 1 Службы Кривошеева шло рабочее совещание. Помимо самого Константина Сергеевича, присутствовали руководитель 2 Службы ФСБ России Алексей Петрович Лаптев с адъютантом, начальник Управления по борьбе с терроризмом и начальник Оперативно-розыскного Управления 1 Службы. А также, сложив руки на столе, словно первоклассник в первый день в школе, капитан Игорь Кириллов, переполненный волнением, отчего сидевший неподвижно и боявшийся пошевелиться в присутствии высокого руководства.

– После стольких часов обсуждений, – резюмировал Кривошеев, снимая очки и потирая уставшие глаза, – мы так ни к чему и не пришли. Топчемся на одном месте, словно стадо баранов на пастбище.

– Константин Сергеевич, – ответил ему сидевший напротив Лаптев, – этот вопрос не может быть решён наскоком, как, видимо, ты рассчитываешь. Тема обсуждения весьма серьёзная и требует детальной проработки.

Кривошеев понимал, что Лаптев во многом прав, особенно в отношении серьёзности темы, но выступал категорически против затягивания обсуждения. С его точки зрения в условиях временного цейтнота эта роскошь была недопустимой.

– Алексей Петрович, – ответил Кривошеев, – мы с тобой знакомы уже не первый десяток лет. Когда ты успел стать таким бюрократом?

Лаптев нахмурился.

– Константин Сергеевич, наше положение обязывает нас быть бдительными и принимать взвешенные решения, перестраховываться.

Кривошеев тяжело вздохнул.

– А ты забудь про своё положение, – Кривошеев убрал очки в футляр, – представь себя не на месте начальника, а на месте оперативника.

– Но… – хотел возразить Лаптев, однако начальник 1 Службы не позволил.

– Послушай, Алексей Петрович, – продолжил Кривошеев, – не перебивай, пожалуйста. Мы сейчас имеем громадную махину, сравнимую с КГБ, где на организацию уходит времени больше, чем на реальную работу. При долгосрочном планировании, возможно, это оправдано, но при краткосрочном – преступно и халатно. Мои сотрудники, рискуя, добывают информацию, не реагируя на которую, или реагируя обычным образом «в режиме ожидания», мы рискуем упустить ситуацию, подставляя не только тех, кто информацию добывал, но и само государство.

Лаптев только нахмурился. С Кривошеевым – закалённым в реальных боях и в душе так и оставшимся «оперативником» – всегда было не просто, особенно в те моменты, когда он входил в «идейный раж».

– Хорошо, Константин Сергеевич, – соглашаясь, ответил Лаптев, поскольку в данной ситуации это был наиболее приемлемый вариант, – я готов ещё раз тебя выслушать, без лирики, только факты и конкретные предложения.

Кривошеев лукаво улыбнулся.

– Алексей Петрович, это много времени не займет, – и он обратился к Кириллову, – прошу тебя, Игорь Владимирович.

Вот такого поворота Кириллов явно не ожидал. Для него, старавшегося раствориться в кабинете, где стояли «баталии» двух руководителей Служб, этот вызов был сродни удару под дых.

– Товарищ генерал армии, – кашлянув, тихим голосом начал Кириллов, – идея отдела стратегического планирования Службы…

– Игорь Владимирович, смелее, – перебил его Кривошеев.

И Кириллов продолжил более уверенно:

– Идея отдела стратегического планирования 1 Службы заключается в разработке изнутри бандформирований, действующих на территории Чеченской Республики.

– Это я уже слышал, – перебил на этот раз Кириллова начальник 2 Службы, – Константин Сергеевич, надеюсь, мы не будем проходить заново всё то, что обсуждали до этого?

– Ш-ш-ш, – только и ответил Кривошеев, приложив палец к губам.

И Лаптев умолк.

Кириллов продолжил:

– По основному замыслу разработка изнутри не будет предполагать агентурного проникновения, так как не всегда является эффективной. Процент провала как при попытке вербовки действующего члена бандформирования, так и введения нашего сотрудника в поле зрения бандформирования, достаточно высок. Отдел стратегического планирования предлагает внедрить в бандформирование так называемого диверсанта.

Выражение Лаптева и остальных присутствующих вытянулось от изумления.

– Это ещё более безумная идея, – выдавил из себя Лаптев, приходя понемногу в себя от прозвучавшей мысли.

– Безумие, друг мой, не сделать этого. По донесениям нашей украинской резидентуры, ЦРУ США, через своего контакта «Араба», планирует организовать канал финансирования бандгруппы полевого командира Сулимана Гагкаева, который является амиром Ножай-Юртовского района Чечни, как наиболее крупной и влиятельной на Северном Кавказе фигуры.

– Прошу прощения, товарищ генерал армии, но это невозможно, – перебил Кривошеева начальник управления по борьбе с терроризмом, – все возможные пути организации таких каналов нами контролируются.

– Можете назвать по фамилиям, кем именно? – жёстко отреагировал Кривошеев на замечание.

На что начальник Управления отрицательно помотал головой.

– А я лично знаю тех, кто сообщил, что такой канал будет сформирован.

– А может, ты желаемое выдаешь за действительное? – вмешался Лаптев. – Твои личные обиды на Джонатана Питерса я-то знаю.

Этого факта отрицать было нельзя: противостояние Кривошеева и Питерса уже давно носило личностный характер. Но будучи профессионалом, Кривошеев Константин Сергеевич личное в работу не привносил.

– Нет, Алексей Петрович, – отрезал он, – ничего личного. Но я уверен, что так и будет. Не представляю, каким образом, но канал финансирования обязательно будет, если американцы задействуют «Араба».

– Есть информация в отношении «Араба»? – спросил Лаптев.

Кривошеев только отрицательно помотал головой.

– Одно могу сказать: если появляется «Араб», жди беды. Так было в Афганистане, в Таджикистане, в «первую чеченскую». Так будет и сейчас. Попомни мои слова.

– Ладно, Константин Сергеевич, – сказал Лаптев, – что у вас с идеей про диверсанта?

Константин Сергеевич взглянул на Кириллова.

Игорь кашлянул и ответил:

– Нами подобрана личность из родственников Гагкаева. Реальный человек убит около десяти лет назад в ходе проведённой адресной зачистки федеральными силами: расстрелян вместе с семьей. Тела сожжены. Если вкратце, то под выбранную личность будет подготовлен и в последующем внедрен в банду Гагкаева наш сотрудник. Часть недостающей биографии за последние десять лет, а также программа поэтапного внедрения отделом стратегического планирования разработаны.

– Звучит впечатляюще, – обдумывая замысел, ответил Лаптев, – что требуется от 2 Службы?

– Агент «Нена», жена Гагкаева, находится на связи 2 Службы, – неуверенно сказал Игорь Кириллов. Говорить, если не то, чтобы на равных с руководителем Службы, а без установленной субординации, для него было новым. – Использование этого источника поможет легализации подобранного сотрудника. Фактически, это даже половина успеха внедрения. Без «Нены» риск операции повышается значительно.

Лаптев Алексей Петрович выдержал долгую паузу.

– Хорошо, – наконец выдал он, – с учётом всего сказанного выше, я не буду спрашивать, каким образом вы узнали про «Нену». Но распоряжусь в отношении неё. Однако, Константин Сергеевич, требую контроля ситуации сотрудником моей Службы извне.

Кривошеев глубоко выдохнул.

– Не возражаю, Петрович.

– Человека-то вы подобрали достойного? – вставая с кресла, спросил Лаптев.

– Более чем, – лишь ответил генерал армии Кривошеев.

* * *

г. Севастополь, этим же днем

Петя под видом таксиста, как и в обед, припарковал «Форд» на специальной площадке напротив кафе «Бордовая чайхана», чтобы никакая мелочь не ускользнула от «взгляда» видеорегистратора.

Ира и Артём, будучи по легенде прикрытия мужем и женой, удобно расположились внутри в открытой кабинке, дающей свободный обзор входа и большей части зала.

– Чай «Сладость», – делал официанту заказ Артём, «любовно» переглядываясь с Ирой, – салат «Цезарь с курицей»…

– А мне «Греческий», – перебила Ира.

Она игриво и слегка небрежно чмокнула в губы Артёма.

– И один «Греческий», – улыбнувшись, продолжил он делать заказ официанту, – наверное, две пасты с соусом «баланьезе». И, в общем-то, всё.

– Хорошо. Ещё раз уточним: две пасты с соусом «баланьезе», салат «Цезарь с курицей», салат «Греческий» и чай «Сладость», – в учтивом, без эмоций тоне повторил заказ официант.

Артём кивнул.

– Сколько чайных пар? – спросил официант, прежде чем уйти.

– Две, пожалуйста, – и когда официант удалился, спросил у Иры. – Видишь кого?

Ира положила руку на коленку Артёма, прижавшись к нему вплотную, так что он почувствовал нежно-сладкий аромат её духов. – На другом конце зала, чуть правее, рядом с дверью «для персонала», за ширмой, – тихо говорила Ира в ухо Артёму, а её тёплое дыхание «обжигало» начавшими одолевать сознание эротическими фантазиями, – уселась группа из трех чеченцев. Они прошли чуть раньше нас. Один из них – глава местной чеченской диаспоры. Я его часто видела на рынке. Второй – типа телохранителя, а вот третьего вижу в первый раз.

Артём направил в сторону сидевших наручные часы со встроенной камерой…

* * *

– Почему вы полагаете возможным связать именно вас с «Арабом»? – спросил человек у собеседников – чеченцев.

Один, старейшина местной диаспоры, не издал ни звука, второй, по имени Кхутайба, являлся правой рукой полевого командира Гагкаева.

– Потому что у «Араба» больше нет иных вариантов в Чечне, – ответил Кхутайба.

Человек призадумался.

– Тогда я вообще не вижу смысла вмешивать сюда «Араба».

Кхутайба недовольно ухмыльнулся.

– Почему?

– Потому что передо мной религиозные фанатики-дилетанты, возомнившие себя не Бог весть кем!

– Я вас не убил сейчас, – сказал Кхутайба, взводя курок нацеленного на человека пистолета, – лишь потому, что это не принесёт пользы делу, а ваша смерть в глазах «Араба» представит нас не борцами за свободу Ичкерии, а простыми убийцами. Оцените шаг великодушия.

Впервые за время встречи вмешался старейшина чеченской диаспоры.

– Ислам! – сказал он настороженно и положил руку поверх руки Кхутайбы, в которой тот держал пистолет.

– Оставь! – не оборачиваясь, процедил жёстко Кхутайба, и старейшина умолк.

Человек же продолжал сидеть спокойно.

– Вот как, – ответил он, – думаю, и вы также оцените моё великодушие, потому что ваше мужское достоинство не болтается на противоположной стенке.

Кхутайба бросил короткий взгляд под стол: взведённый «Вальтер» нацелился между ног.

– Все это детские игры, – сказал он, – юношеский максимализм, никакого профессионализма.

Кхутайба широко улыбнулся.

– Мистер Питерс, – человек заметно удивился, – я впервые увидел вас ещё при живом Хаттабе. У меня хорошая память на имена и лица. То, что вы начали, ещё не закончено. Да, мы слабы и проигрываем русским войну за Кавказ, но с помощью мы сможем восстать, словно феникс из пепла. Помогите нам, сведите с «Арабом», дайте возможность получить его благословение, и мы покажем, на что способны. К тому же, – Кхутайба развёл руками, – у вас всё равно нет других вариантов.

– Это верно, – только и ответил тот.

– А теперь выпьем чаю.

И Кхутайба жестом попросил хозяина чайханы подавать чай.

* * *

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, вечер того же дня

Кривошеев достал из кармана пиджака мобильный телефон и после непродолжительно поиска нужного номера в записной книжке нажал на звонок.

– Да, – раздался через некоторое время мужской голос.

– Миша, – ответил генерал, – начинайте подготовку. Всю информацию получишь, как и всегда, у адъютанта. И ещё, специально для тебя жёлтый конверт. Петруша в курсе, что ты заедешь.

– Понял, Константин Сергеевич.

Абонент «Миша» повесил трубку.

– Сегодня домой, – обратился он к водителю, – хочу побыть с внуками.

– Вызвать машину? – спросил стоявший рядом с генералом адъютант.

– Будь добр, – ответил Кривошеев и направился к лифту.

Для руководителя 1 Службы ФСБ России день заканчивался так же напряжённо, как и начинался. Выйдя через парадные ворота, он сел в поджидающий его служебный «БМВ». Как только дверь захлопнулась, машина плавно тронулась, выруливая со стоянки в сторону выезда, и медленно удалилась от здания 1 Службы ФСБ России. Вот уже на протяжении не одного десятка лет это здание хранило тайны важных побед и поражений российской контрразведки в войне, которая никогда не велась.

Бросив беглый взгляд на серую высотку, казавшуюся совершенно безликой на фоне залитого яркими красками и светом лета и уходящей под самое небо, готовую вот-вот пронзить поразительной насыщенности синеву, Константин Сергеевич углубился в собственные размышления. В последнее время от оперативных источников поступала разрозненная информация, но ее объединял общий замысел, который пока был ему неясный. Словно элементы головоломки, где-то собранные в отдельные фрагменты, но в целом бессвязные, и которые требовалось объединить в единую картину.

Машина подкатила к контрольно-пропускному пункту, чуть притормозила в ожидании, когда откроются автоматические ворота, и выехала за огороженную и закрытую для абсолютного большинства людей территорию. Время близилось к вечеру, все основные улицы центра Москвы уже стояли в гудящих пробках, поэтому машине пришлось втискиваться в поток. Установленный для таких случаев на крыше синий проблесковый маячок молчал, что вызывало у простых участников движения неподдельное удивление.

В потоке машин черный «БМВ» медленно удалялся от здания 3–1 ФСБ России.

Глава 1

г. Тамбов, июль 2008 года

Туман…

Какой-то странный туман непонимания и отчужденности накрыл его сознание, словно старался уберечь от чего-то. Существует в человеческом сознании некая форма «Туман», которая с одной стороны создаёт иллюзию забывчивости, а с другой – ещё больше обостряет память. И Разумовский сейчас пребывал именно в таком тумане.

После совещания у руководства Управления в голове Сергея Разумовского всё ещё лихорадочно кружились рваные мысли, въевшиеся в сознание, словно кофейное пятно на светлом пиджаке: не выведешь ничем. Как и все самые лучшие стиральные порошки и существующие в мире отбеливатели казались бессильными против кофейного пятна, так и алкоголь был бессилен против Серёгиных попыток «затереть» прошедшее совещание.

Даже любимая самбука отступала против силы человеческого мозга, вернее, его возможности запоминать особенно те события, которые вписывались в раздел «дерьмовые».

Порой Разумовский задумывался над вопросом: почему нельзя, как на системном блоке компьютера, нажать кнопку «reset» и экстренно перезагрузиться? Или того лучше – вообще выключиться только потому, что начинаешь «подвисать» от загружаемой в подкорку головного мозга, в этакий «жесткий диск» человеческой сущности, бредовой, никому не нужной информации вроде американского сериала «Отчаянные домохозяйки». И почему никто не придумал универсальной команды мгновенной зачистки человеческой памяти?

На глазах выступили слезы, он отодвинул в сторону перевернутый стакан с парами самбуки, которую мгновением назад, словно голодный до свежего воздуха, большим глотком вдохнул через коктейльную трубочку. Взяв со стола салфетку, он смахнул бежавшую по щеке слезу, оставляющую солоноватый след.

– Всё ещё наивно полагаешь, что сможешь избежать уготованной тебе участи? – спросил Серёгу сидевший напротив человек.

Разумовский поморщил лоб. Его карьера началась, как и сотни карьер выпускников Академии, с усвоения урока реальности: отрезвления. Подающий надежды молодой лейтенант через пять лет после выпуска превратился в своенравного капитана, переубедить которого мог лишь один человек – дядя Лёша.

Дядя Лёша – мужчина лет сорока с легкой проседью в волосах, человек уважаемый как среди коллег, так и уже ветеранов. Он всегда носил короткую стрижку, привычка со времен командировок в Чечню, которая открывала волевой лоб, испещренный морщинами. Всегда спокойные глаза прямо смотрели на собеседника, отчего у последнего, как правило, появлялась нервозность.

Дядя Лёша обладал поразительной чертой – его мягкий и журчащий голос не успокаивал, как вроде бы полагалось по логике вещей, а наоборот, нервировал и заставлял суетиться. Разумовский тоже попал под влияние этого голоса в далеком 1997 году во время простого собеседования…

«– … Вас зовут, – оперативный сотрудник выдержал легкую паузу, – Сергей?

Восемнадцатилетний паренёк, которого назвали Сергеем, кивнул.

– Разумовский, – лишь добавил он.

Его руки вспотели. Хотелось унять волнение, но почему-то не получалось.

– Зачем вы стремитесь в ФСБ? – спросили Сергея.

И вроде готовился он к этому вопросу, и сам вопрос был закономерен, но вот всё равно выбил из колеи. И не ожидал Разумовский, что прозвучит он так сразу, в самом начале. Сергей слегка напрягся, по спине пробежал холодок от растерянности и страха, оттого что мозг, застигнутый врасплох предполагаемым, но заданным в неожиданный момент вопросом, не нашелся с ответом. Замешательство было секундным, потом Разумовский взял себя в руки, что не ускользнуло от опытного взгляда бывалого опера.

– Ну, – протянул Сергей, дабы выиграть ещё немного времени.

– Я могу повторить вопрос, – спокойно сказал оперативник.

– Не надо, – моментально отреагировал Разумовский.

Оперативник что-то кратко пометил у себя в ежедневнике.

– Я слышал вопрос.

Повисла неприятная пауза. И, как показалось Сергею Разумовскому, она была неприятной только с его точки зрения, поскольку оперативный сотрудник, сидевший напротив, совершенно не переменился в лице. Такой же изучающий взгляд, слегка прищуренный и как будто даже гипнотизирующий, от которого становилось немного неуютно, такая же лёгкая улыбка на лице.

«Блин!» – выругался про себя Разумовский.

– Можно на чистоту? – спросил он.

Оперативник сделал очередную пометку в ежедневнике.

– Вы, наверное, всем задаете такой вопрос, – начал говорить Сергей, – это вроде проверки на «вшивость».

Он на секунду осекся, взгляд оперативника изменился, стал более пристально изучающий и словно ожидающий Серёжиного продолжения.

– Э-э-э, как бы я так думаю. Вы задаете каверзный вопрос, почти припирающий человека к стенке, – Разумовский сглотнул подступившую к горлу от волнения слюну, – и ждёте, что он ответит. Причём вас совершенно не интересует, что человек ответит, потому что, по сути, не существует правильных или неправильных ответов. Есть конкретный человек, который начинает что-то отвечать, и, как мне кажется, интересует вас именно его реакция. Это стресс для любого человека, попавшего в стены органов, вся история существования которых для абсолютного большинства граждан пронизана жуткой, не побоюсь даже сказать, мистической тайной и остается загадкой.

Оперативник отложил в сторону ручку, закрыл ежедневник и стал внимательно слушать Разумовского, сложив руки в замок и откинувшись на спинку стула.

– И, – продолжал Разумовский, – многие, наверное, начинают рассказывать или о том, что после фильмов о Штирлице или того хуже, насмотревшись Джеймса Бонда, видят себя только в этой службе и с детских лет лелеют голубую мечту стать разведчиком. Наверное, есть и такие, которые говорят, что видят себя на страже безопасности Родины, только служа в органах. И я думаю, что таких вот кандидатов вы сразу отсеиваете. Уж не знаю, что ждёт в конечном итоге меня после собеседования, но я не знаю, как вам ответить на вопрос. Кроме необъяснимого ощущения, что я должен, у меня нет иного ответа.

Разумовский пристально глядел на оперативника, ожидая какой-то реакции с его стороны, но тот только взял ручку, черканув в ежедневнике последнюю фразу, и лишь ответил:

– У меня к тебе больше нет вопросов. Всего доброго и удачи…»

– …только удачи, – дядя Лёша отхлебнул пива из стоявшей рядом кружки, – если эти упыри взялись за дело, то можно пожелать разве что удачи.

Говорил он размеренно, слегка растягивая гласные, причиной чему, скорее всего, явилась вторая кружка пива.

Трезвый рассудок твердил, что истина именно такова. Ну а свидетелем «расправ» подобного рода Разумовский за время службы становился неоднократно, но между тем какое-то романтически наивное и обнадёживающее чувство предательски вкралось в сознание.

Оно и понятно: верить в ожидаемый отрицательный исход всё же не хотелось.

И почему эти все перемалывающие жернова завертелись вокруг него?

Разумовский смутно мог предполагать, что, может, причиной явилась давнишняя обида, которую затаил заместитель отдела Давылдин – Сергей, сорвавшись на эмоции, назвал его идиотом. Теоретически тот мог пойти на тихую расправу, прикрывшись руководством. Но, с другой стороны, в кулуарах Давылдин слыл недальновидным сотрудником, и в его способности в одиночку разработать столь коварный план мести верилось с трудом.

«Давылдин лишь простой исполнитель, – мысли Сергея, словно калейдоскоп, сменяли одна другую, – причём весьма убогий исполнитель. Должно было быть что-то более весомое, за что можно запустить такой механизм».

Математический гений Разумовского в совокупности с тонким аналитическим складом ума, помноженный на пять лет академического образования, выстраивал причинно-следственные связи событий, что происходили в его служебной жизни.

Начальник? Но в этом случае возможной мотивацией могла быть только простая непереносимость его, Разумовского, как такового. Тогда весьма непрофессиональный подход, однако, начальник и профессионализм рядом не стояли в принципе.

Между тем в этой мысли было нечто такое, что не позволяло однозначно утверждать, что причиной всему явилась именно инициатива его начальника.

«Генерал», – продолжил он про себя.

Разумовский резко и сильно зажмурил глаза, и ему показалось, что все происходящие и сами по себе не связанные события, наконец, соединились между собой тонкой связующей нитью, сложившись в простой и незатейливый процесс.

– Они продвигали Рябушкина, – себе под нос пробубнил Разумовский.

Дядя Лёша, не расслышав бормотания Разумовского, выпавшего в процессе рассуждения из реальности, переспросил:

– Серёга, я не уловил?

Разумовский мотнул головой, как бы сбрасывая навалившийся туман рассуждений, и пристально посмотрел на дядю Лёшу.

– Всё просто, – Разумовский понизил тон голоса, – сейчас они продвигают этого молодого сотрудника Рябушкина, которого недавно подобрали.

– С чего такие мысли? – не понял собеседник.

– А иначе для чего?

В этот момент Сергей походил на героя гражданской войны Чапаева. Не хватало только картошки для более наглядного обозначения маневров.

– С самого начала, – продолжил Разумовский, – будем оперировать фактами. Заместитель моего отдела Давылдин не та кандидатура, чтобы замутить этот процесс, для его мозга это сложная комбинация.

Губы дяди Лёши тронула легкая улыбка. Разумовский был прав. Пришедший в органы безопасности вместе с дядей Лёшей, подполковник Давылдин отличался только тем, что с гениальной простотой рушил любой оперативный замысел. Своей инфантильной сущностью он только внешними признаками напоминал homo sapiens. Все остальные проявления, характерные для человека разумного, у него так и остались в зачаточной стадии формирования, как у новорождённого. Его дикция была настолько ужасной и не переносимой на слух, что удивительно, как людям, с которыми ему приходилось работать, удавалось понимать его и воспринимать. Многие с непривычки морщились и по несколько раз переспрашивали, о чем он только что говорил. Давылдин на это всегда как-то по-детски обижался, краснел и пыжился.

– Теоретически мог мой начальник отдела, но сомневаюсь, чтобы у него хватило духу завертеть такую комбинацию. Поныть втихаря или тет-а-тет с другом – начальником другого отдела, он мог, – продолжал Разумовский, – но чтобы так, нет. Меланхолик, скрытый трус, который сам не знает, что делать.

Для дяди Лёши доводы Разумовского казались весьма разумными. По крайней мере, он, что было немаловажным, обоснованно, точно и кратко дал описание сущности начальников.

– Эти двое, скорее, просто исполнители воли большого руководства, – резюмировал Разумовский. – Балом правит наш генерал.

Сергей выдержал паузу.

– Он, конечно, от зависти не умрёт, но его совсем не красит тот факт, что он скатился до бичевания простого опера. Низко, да и как-то не по рангу мелочно. Тогда возникает один логичный и простой вопрос: «А какого хрена ему это понадобилось?».

– Вопрос вполне резонный. Есть какое-нибудь заслуживающее внимания объяснение? – спросил дядя Леша.

– Хм, – протянул Разумовский, – на этот вопрос я ещё не нашел ответа. Хотя, если следовать народной мудрости, что всё гениальное просто, не нужно копать очень глубоко. Вероятно, причина лежит на поверхности. Могу предположить, что дело всего лишь в моём прямом и, по этой причине, тяжёлом характере и гордости генерала.

– Шутишь?

– Ну, представь себе: было дело, я когда-то имел наглость заявить ему, что проблемы в службе не в бездельниках-операх, а в том, что катастрофически мало сотрудников и ещё меньше профессионалов. И проблема в громаднейшем количестве всевозможных установленных контролей, что больше связывают руки, чем дают возможность действовать.

Дальнейший ход мыслей Разумовский не стал произносить вслух, несмотря на большое доверие к дяде Лёше. Большее, чем ко всем сотрудникам в конторе, доверие.

– Не знаю, как другие начальники, но наш генерал такого точно «не прощает», – дядя Лёша пожал плечами и, допив пиво, поставил пустую кружку на стол. – А Рябушкин, с точки зрения руководства, покладистый. Человек из обоймы и с амбициями. А стало быть, есть рычаги для манипулирования им.

– Да уж, – грустно выдавил Разумовский.

– Ладно, – и дядя Лёша ободряюще похлопал Сергея по плечу, – я человек всё же семейный, пора, как говорится, и честь знать. Тем более, что завтра ещё за отчёт надо браться, а там, сам знаешь, голова должна генерировать хоть какие-то умные мысли.

Важность грядущего рабочего процесса Разумовский понимал прекрасно. Хотя и он, и дядя Леша знали, что этот отчёт будет отличаться от предыдущего разве что перестановкой фраз местами в докладе руководителя отдела и новыми цифрами в статистике.

– А ты не забивай всем этим себе голову, – напоследок сказал дядя Лёша. – Всё, что ни делается, всё к лучшему.

* * *

Ночная жизнь кафе «Ультра», набирая обороты, постепенно становилась более бурной. Ненавязчивый чилаут, что разогревал посетителей, сменился на «спейс транс» в стиле Пола Окенфольда, более располагавший к отвязному отдыху закончивших работу «бизнес-мальчиков» и таких же «девочек», предполагавший траты на алкоголь и кальян.

Сергей Разумовский, сидевший в отдельной закрытой кабинке, которая в любое угодное ему время была в его распоряжении, нажал на кнопку вызова официанта.

Молодой парень в форменной одежде заведения, которая для всего без исключения персонала, работающего с посетителями, состояла из обязательно потертых джинсов и белой футболки с диагональной надписью красного цвета «ULTRA», появился через несколько секунд с блокнотом в руках.

– Кофейную самбуку и роллы «Калифорния», пожалуй, – сделал заказ Разумовский.

Официант исчез так же моментально, как и появился. Это была уже третья заказанная порция самбуки, что свидетельствовало только об одном – Сергей предполагал «стереть» из памяти сегодняшний день способом радикальным и грешащим утренним похмельем, но на сто процентов надёжным.

Когда-то давно, будучи ещё слушателем Академии ФСБ России, он прочёл в журнале «Максим» статью, что употребляющие алкоголь люди делятся на два типа: безнравственные пьянчуги, для которых это всего лишь пойло, не имеющее ни цвета, ни запаха, и так называемые гурманы, которым не всё равно, что пить и чем заедать, если придёт такое желание. И если первые выпивали или на жаргонном языке «бухали», то вторые непременно только употребляли.

Однако главным критерием, отличавшим пьяниц от гурманов, был тот, что первые берут исключительно недорогую водку или дешёвенький коньячок, а вторые предпочитают напитки элитных сортов и марок, ценя букет ароматов и выдержку.

Но среди гурманов выделяются ещё эстеты. Это те, кому, прежде всего, важен ритуал употребления напитка, создающий особую атмосферу и наполняющий тайной. Именно эстеты выбирают самбуку, появление «на свет» которой окутано аурой таинственности.

– Подожди, – остановил Разумовского непонятно откуда появившийся в кабинке невысокий человек средних лет, облаченный в серый костюм, – я тебе сейчас покажу, как правильно, иначе ты только зря переведёшь «продукт».

Незнакомец говорил не быстро, выговаривая четко каждое слово и не проглатывая окончания. Речь его была тихой, но не настолько, чтобы напрягать слух. Сама манера разговора выдавала в нём человека образованного и начитанного.

Классический английский крой костюма подсказывал, что это консервативная натура, не склонная к резким переменам в жизни, в которой царит главенство давно определённых принципов и авторитетов.

– Главное, – между тем продолжил незнакомец, – это время, в течение которого самбука будет гореть, и равномерность кручения бокала. И тут важно не передержать. Именно в этих вещах кроется секрет бесподобной подачи самбуки, а подавляющее большинство барменов грешит как раз несоблюдением этих правил.

Он ловко поджег самбуку, неспешными движениями поворачивая бокал, пока пламя синеватого оттенка «пожирало» спирт напитка, понижая его градусы.

– Вот теперь, – мужчина перелил содержимое в специально приготовленный пустой стакан, который накрыл сверху бокалом, – всего три, два, один.

Он убрал в сторону использованный в качестве крышки бокал на заранее приготовленную салфетку с коктейльной трубочкой.

Разумовский не спеша выпил горячую самбуку.

– Кофе?

– Рядом, – ответил мужчина, подвинув тарелку с зернами кофе. – Кстати, их не надо опускать в бокал и обжаривать, эффекта никакого, а во время употребления можно подавиться, – объяснял он, пока Разумовский «заедал» самбуку тремя кофейными зернами.

– Знаток? – спросил у незнакомца Разумовский.

– Просто эстет, – отмахнулся тот, широко улыбнувшись.

– Ответь мне на такой вопрос, эстет, – по-свойски беспардонно с акцентом на последнем слове, сказал Разумовский, – ты кто такой?

Мужчина, напротив, сделался серьёзным, сбросив в одно мгновение излучавшееся до этого простодушие, словно только этого вопроса он и ждал всё время, пока вёл диалог с Разумовским.

– С этого момента для тебя я – майор Архангельский!

Глава 2

Объект ФСБ России по подготовке РДГ «Бор», на следующее утро

«Как приготовить яичницу?» – спросите вы.

Нет ничего проще: взять столько яиц, сколько вам нужно, и разбить их на предварительно раскалённую сковородку, поверхность которой смазана подсолнечным маслом. Жарить, слегка помешивая.

Дилетанты!

Как много развелось дилетантов в современной жизни! Но печалит скорее то, что дилетанты заняли модную в настоящем позицию упрощенчества и минимализма. Думаете, на табурете будет лучше, чем в кресле, в котором можно забыться с чашечкой ароматного кофе за чтением романа Дюма «Три мушкетера»? И ведь ничто, даже новомодная электронная книга, не заменит удовольствия от перелистывания книжных страниц.

Только дилетанты так могут относиться к приготовлению яичницы.

А ведь яичница – это не бестолковый перекус на завтрак под недоваренный, потому что спешишь, или, того хуже, быстрорастворимый кофе. Это не холостяцкая закуска к пиву вечером после работы только потому, что в холодильнике кроме яиц и пива больше ничего нет. Это не блюдо из фастфуда, которое повадились готовить на каждом углу, словно жареные пирожки с картошкой или шаурму. В конечном счете, это не просто результат снесённого курицей яйца, беспристрастным взглядом отобранного фермером и сданного на реализацию в супермаркет.

Для приготовления яичницы требуются особый талант повара и восприимчивое к ароматам чутьё носа и языка, приумноженные бесконечной практикой. Требуется колоссальное знание продуктов, добавок, специй и массы всяких сопутствующих ингредиентов, а также того, какой вкусовой «отпечаток» каждый из них оставит. К слову сказать, не каждое яйцо подарит вам восхитительную яичницу. Как выбор часов начинается с поиска «бренда» и модели, так и яичница начинается задолго до масла и сковородки. Она начинается с выбора яйца.

Старайтесь выбирать некрупные яйца. Обязательно обратите внимание на цвет желтка. Только ярко-жёлтый, словно утреннее солнышко, цвет скажет вам, что яйцо свежее. Первое правило любого повара: правильно подобранный продукт – это половина успеха в кулинарном искусстве.

Теперь, для равномерной прожарки яичницы, на слабый огонь ставится сковородка с толстым дном. Пока сковорода нагревается, уделите немного внимания маслу. Подсолнечное нерафинированное испортит ваше блюдо вульгарным привкусом. Рафинированное масло не оставит никакого ощущения вкуса, кроме осознания факта, что яичница готовилась на нём. Поэтому идеальным выбором станет сливочное масло. Небольшим кусочком смажьте поверхность сковородки, при этом не переусердствуйте с огнем, иначе масло начнет подгорать.

Первым делом до лёгкой золотистой корочки обжаривается лук. Лук придаст блюду свежесть и сладковатый вкус. Затем две полоски бекона – вы получите солоновато-копчённый вкус, который тут же необходимо сгладить буквально тремя колечками свежих помидоров.

Накройте сковородку крышкой, дав немного настояться. Вспрысните белым вином: оно менее агрессивно и придаст сладости.

Только теперь разбивайте на сковородку яйца. Разболтайте их, посолите, немного поперчите. Лёгкая острота оттенит сладость лука и вина. Затем выключите плиту, предварительно добавив в блюдо по щепотке свежего укропа и петрушки.

В конце натрите сыра, непременно твердых сортов, и накройте сковороду крышкой.

Болтовня по телевизору стала надоедать, и Архангельский выключил звук, хотя и кулинарная программа, и канал в целом майору нравились.

Он стоял у плиты и жарил яичницу, слегка насвистывая «Песню про зайцев» из не устаревающей и по-прежнему популярной комедии «Бриллиантовая рука».

Архангельский любил и яичницу по утрам, и «Песню про зайцев», и фильм «Бриллиантовая рука», и все те ассоциативные параллели, которые возникали при этом. Каждый раз в такие моменты он ощущал себя «таксистом», заботливо ухаживающим за «главным героем», который бессознательно валялся в комнате на диване.

«Ну да это, конечно, ерунда, – думал Архангельский, – героя, в конечном итоге, мы из него сделаем».

Майор посмотрел на часы, приближался восьмой час. Пора. Он налил из крана в графин холодной, почти ледяной воды и вошел в комнату, где чуть похрапывая, чуть посапывая, спал Разумовский. Он спал так безмятежно и сладко, свернувшись клубочком, что походил на щенка.

– Пора вставать, герой, – улыбнувшись, сказал Архангельский и вылил полный графин на Разумовского.

Сон смахнуло моментально.

Бестолково оглядываясь по сторонам, он пытался осознать, где находится и что секунду назад произошло, отчего он весь мокрый. Собрав в кулак всю силу воли, Разумовский приподнялся и сел на диван, убирая капающие с носа и подбородка капли воды рукавом рубашки.

– Голова болит, – пробормотал он, – может у вас есть аспиринчик?

Архангельский не ответил. Он подошел к окну и раздвинул шторы, пустив в комнату утренние солнечные лучи.

Разумовский закрыл глаза от ворвавшегося в помещение яркого света, поморщившись от неудовольствия.

– Приводи себя в порядок, – сказал Архангельский. – Все вопросы будут после завтрака. И вне зависимости от обстоятельств, твоего желания и полученных ответов, знай: что-либо изменить ты не в состоянии. Ты или принимаешь всё, как есть, или нет. Но во втором случае, тебе будет куда сложнее.

Слова Архангельского пока эхом отражались в гудящем от вчерашней вечеринки сознании Разумовского.

– Где ванная? – только и спросил он.

– Прямо по коридору и налево.

И Разумовский Сергей, более не проронив ни звука, направился по указанному маршруту.

О контрастном душе, который обладал поразительным эффектом приводить человека в чувство после попойки, Сергей прочел в журнале «Максим», когда ещё учился в Академии, а состояние, сродни сегодняшнему, не было для него чем-то редким. С тех самых пор он пользовался данным методом постоянно, когда требовалось восстановить форму за максимально короткое время. Конечно, стопроцентного эффекта не достигалось. Но, по крайней мере, глаза не были, как говорится «в кучу», лицо меняло цвет с мертвенно-бледного или серого, в зависимости от количества и вида выпитого спиртного, на бледно-розовый, а в голове пьяный туман сменялся способностью адекватно воспринимать существующий вокруг мир.

Разумовский смотрел на своё отражение в зеркале: лицо помятое, взор всё такой же нетрезвый. И это несмотря на десять минут контрастного душа. Как сам себя охарактеризовал Сергей, состояние было не «айс», однако в целом значительно улучшилось.

Осмотревшись, Разумовский обнаружил сложенный возле душевой кабинки белый халат, упакованный в полиэтилен и приготовленный как будто специально для него, в который он и облачился после непродолжительных раздумий.

Кроме того в стаканчике перед умывальником стояли запечатанная зубная щетка и тюбик с пастой. Разумовский повертел его в руках: простой белый без названия или каких-либо других указаний на то, что это зубная паста.

«Странно как-то все это».

Но мысль о странности растворилась в голове так же быстро, как и материализовалась. Разумовский лишь пожал плечами, распаковал щётку, отмерив по ворсу треть полоски зубной пасты, и принялся чистить зубы.

Покончив с водными процедурами, Разумовский решил, что на пути к восстановлению организма после вчерашней попойки самым подходящим будет чашка горячего кофе, терпкий аромат которого приятно доносился из кухни.

Он налил себе большую кружку кофе, сдобрив его порцией свежих сливок, которые после недолгих поисков обнаружились в холодильнике под «бочком» упаковки обезжиренного творога. Сказать, что холодильник ломился от продуктов, нельзя, но и пустым он не казался. Аккуратно сложенные на полках продукты выдавали в хозяине некоего «хранителя здоровых лакомств», человека чересчур заботившегося о здоровом образе жизни, ибо ничего лишнего в виде каких-либо солёностей и копчёностей там не наблюдалось. Всё исключительно натуральное и полезное для здоровья. Кисломолочные продукты «в лице» обезжиренного кефира, сливок и греческой феты заняли место у дальней стенки холодильника, уступив первый ряд банке со сметаной и упаковками йогурта. Полка ниже отводилась овощам: некрупные огурцы и помидоры, сложенные в деревянные коробочки с соломенной подстилкой, пекинская капуста, сельдерей, петрушка и укроп, а также ещё с десяток пучков одному Богу известной травы.

Для фруктов предназначалась полка ниже овощей – обычный набор без излишеств, но все натуральное и по виду выращенное в России на приусадебном участке какой-нибудь «бабы Люси».

Пробежавшись ещё раз по полкам, дабы убедиться, что ничего съестного им не пропущено, Сергей захлопнул дверцу холодильника.

– Не густо, – вздохнул он, сделав глоток кофе.

Приятное тепло по телу растеклось моментально, согревая изнутри и тонизируя. Какие всё-таки чудеса творит горячий свежесваренный кофе.

– Просто майор не любит гастрономический «мусор».

У входа на кухню стояла невысокого роста, миниатюрная девушка, если не сказать девочка, судя по первому впечатлению, которое она производила.

От неожиданности Разумовский поперхнулся, а на глаза навернулись невольные слезы.

– Что, прости?

– Ты глухой? – безразлично спросила девушка, которая, судя по всему, чувством такта и гостеприимства не обладала. Похоже, в компании майора Архангельского все, включая его самого, предпочитали в начале знакомства не представляться.

– Просто бухой, – съязвил Разумовский в ответ.

– М-м-м, – протянула в ответ девушка, – ничего необычного. Диван не заблевал, надеюсь? А то Катерина на дух такие вещи не переносит.

Мягко говоря, Разумовский вообще ничего не понял из всего, что за какие-то полчаса произошло в этом доме.

«И кто такая Катерина? – между тем думал Разумовский. – И почему она должна быть недовольна?»

– Нет, – сухо выдавил он в ответ.

– Лапочка, – не уступая Сергею, так же съязвила девушка.

После чего, цокая каблучками элегантных черных классических туфелек по белому кафелю кухни, – вся кухня, как и имевшаяся в ней утварь, кроме кастрюль, была белого цвета – подошла к холодильнику, взяв с верхней полки стаканчик клубничного йогурта.

– Что ты так таращишься – жирность 1,2 процента, – срывая крышку, выдала она.

Разумовский промолчал.

Самая удобная тактика против язвительных нападок привлекательной девушки – просто не обращать на неё никакого внимания и продолжать заниматься своим делом.

«Февральский номер журнала за 2002 год», – добавил про себя Разумовский.

И принялся за уже остывший за время диалога кофе, демонстративно глядя в широкое окно, открывавшее потрясающий вид на тёмно-зелёные верхушки сосен, что сплошной стеной окружали дом.

Как успел понять Разумовский, он находился в частном двухэтажном коттедже, расположенном вдали не то, чтобы от городской суеты, а, возможно, вообще и от любых признаков цивилизации. Правее дома стояла небольшая, размером 10×10 метров, пристройка серого цвета, без окон и с одним входом, куда вела узкая тропинка, выложенная специальными тротуарными декоративными кирпичиками. Вообще, вся территория вокруг дома, словно паутинкой, была выложена подобными дорожками, между которыми росла ухоженная газонная трава.

– С торца дома есть классная яблоневая аллея со скамейками, – нарушила воцарившееся молчание незнакомка.

Поглощённый осмотром территории, Разумовский сделал вид, что не услышал.

– Что?

– С торца, – и девушка движением руки, как бы огибая дом, показала направление, – есть яблоневая аллея, со скамейками.

Промычав что-то невнятное, Сергей отхлебнул кофе.

– Я не представилась, – начала девушка, но её перебил вошедший в кухню майор Архангельский.

– С Наташей, я смотрю, ты уже познакомился.

Архангельский, одетый в летний костюм молочного цвета и шлепанцы-вьетнамки, вошёл в кухню.

«Помешанный на белом», – пронеслась в голове Разумовского мысль и тут же поспешила затеряться в массе других себе подобных – логичных и не очень, но одинаково язвительных – дабы не быть прочитанной присутствующими по его лицу.

На вопрос Архангельского Сергей только чуть кивнул, показывая, что не то чтобы познакомились, так, поболтали «о разном» в язвительных тонах, причем не он начал, но именно он проявил твердость и закончил.

– Советую подружиться с Наташей. Именно с ней будет связана большая часть времени, которое ты тут проведёшь.

Для Разумовского утро не задалось с самого начала, когда его, мирно спящего, окатили ледяной водой. Не самое приятное пробуждение, принимая в расчет вчерашний вечер. А озвученная майором новость лишь продолжила движение по взятой с самого начала траектории к конечному пункту «наперекосяк».

Архангельский говорил в своей манере: без эмоций и сухо, словно зачитывал статистические факты какого-то отчета об экономической деятельности предприятия, а не затрагивал судьбы живых людей.

– Каким образом? – поинтересовался Разумовский, отвлекшись от рассуждений на тему «Как я провел это утро».

– Наташа – твой преподаватель чеченского языка.

– Приятно познакомиться, – девушка протянула руку в знак приветствия, – Наташа Политковская.

Нехотя, Разумовский пожал поданную девушкой руку.

– Да уж, приятно! – Разумовский специально не стремился, но колкость сама проявилась в сказанном.

Так всегда бывает. Трудно остановить пробудившуюся язвительность, особенно, когда это происходит ни с того ни с сего, да ещё после тяжелой ночи и на гудящую с похмелья голову.

– Что ж, – прервал знакомство Архангельский, – теперь перейдем к делу. У тебя есть три вопроса, – обратился он к Разумовскому, – от того, какие вопросы задашь, будет зависеть: прояснишь ты для себя причины пребывания тут или нет.

С первым Разумовский даже не медлил:

– Вам корона не жмет?

Сергей не пропустил секундного замешательства Архангельского, и уголки рта приподнялись в усмешке.

– Что? – переспросил Архангельский, не ожидавший такого вопроса.

– Ну, корона, – пояснил Разумовский, показывая руками, как поправляет на голове воображаемую корону, – такая штука на голове королей.

– Первый вопрос, – сухо ответил Архангельский.

Второй вопрос также не вызвал долгих раздумий.

– Не покажете, где будет моя комната, а то я хотел бы переодеться?

– На втором этаже. До конца и налево.

Понимая, что если не ранит, то определенно заденет девичьи чувства, Разумовский подмигнул Наташе. Она стояла чуть поодаль, поскольку эта часть разговора её не касалась, но между тем внимательно наблюдала за происходящим диалогом. Потому подмигивание Сергея и последовавшая за этим его улыбка от её внимания не укрылись.

– Два вопроса, – в голосе Архангельского появились жёсткие нотки. – Будешь продолжать в том же духе?

– Нет, – ответил Разумовский после небольшой паузы. – Когда приступим?

Архангельский давно сам для себя расставил все оценки и определил приоритеты в отношении Сергея Разумовского – подопечного, которого в короткий срок требовалось подготовить для ведения самой настоящей диверсионной работы. Работы в условиях несуществующей войны на территории Чечни, когда рассчитывать приходится только на себя. И в этих оценках майор считал Разумовского, обладавшего нестандартным мышлением, живым аналитическим умом, способным просчитывать множество вариантов развития событий, в сочетании со склонностью к актерской игре, идеальным кандидатом для выполнения миссии, для которой он был отобран.

В Сергее органично слились все необходимые для диверсанта качества: какие-то, заложенные с рождения, какие-то, приобретенные за время службы. Но в любом случае, такие «экземпляры» в настоящее время становились большой редкостью. И сейчас от майора требовалось обучить Сергея правильно использовать весь этот заложенный в нём потенциал, сделать из простого человека слаженно работающий механизм, несущий смертельную для противника опасность.

За долгое время, в течение которого в органах безопасности существовали программы подготовки диверсантов, майор Архангельский примется за обучение действительно достойного кандидата.

– Для тебя определили очень короткий срок подготовки, – продолжил майор Архангельский, – скажу больше: по времени, в сравнении с официально определённым курсом, твой – ничтожно мал. Однако конечный результат должен быть не ниже минимальных оценочных показателей. Все эти факторы и определяют высокую интенсивность в предстоящей учёбе. Курс состоит из следующих основных направлений: огневая подготовка, которую с тобой будет проводить инструктор Гаврилов Алексей, боевая подготовка – Крицкий Марк, минно-взрывное дело – ваш покорный слуга и Наташа займется твоей языковой подготовкой.

Архангельский бросил беглый взгляд на стоявшую поодаль Наташу.

– Как я уже обозначил выше, инструктор Наташа Политковская. Здесь, на объекте «БОР», нет ни званий, ни должностей. Только инструктор и обучаемый. Следовательно, все команды и указания инструкторов обязательны для исполнения. Есть вопросы?

Сергей Разумовский был серьёзен и помотал головой.

Глава 3

Объект ФСБ России по подготовке РДГ «Бор», несколькими месяцами позже

Царившую в тире объекта «БОР» тишину разорвал оглушительный рёв от выпущенной из снайперской винтовки «Винторез» очереди, сопровождавшейся яркими секундными вспышками огня, словно в ночь во время бразильского карнавала.

– Ну что? – спросил стрелявший, поморщившись.

– А? – переспросил тот, к кому был обращён вопрос.

Первый махнул на того рукой, снимая наушники, и присоединил к винтовке снятый глушитель.

Стрелявшим был инструктор по огневой подготовке Гаврилов…

«– … Алексей! – в её голосе явственно отражались нотки нервозности и заносчивого эгоизма. – Ты идешь или предлагаешь мне тут совсем окоченеть?

Тот, кого молодая особа по имени Марианна, одетая в легкое вечернее платье с большим вырезом на спине, назвала Алексеем, специально медлил, закрывая дверь номера отеля «Редиссон Славянская», входившего в одноименную сеть гостиниц.

– Чтоб ты вообще сдохла, – с откровенной злостью процедил он сквозь зубы.

Но вслух ответил:

– Иду, дорогая! – и помахал в ответ рукой, что со стороны выглядело, наверное, по-идиотски.

– Скорее, – растягивая каждый слог, ныла Марианна.

Алексей Гаврилов в ответ только кивнул.

Очень часто, особенно в последнее время, он спрашивал себя, зачем мучиться отношениями с этой заносчивой особой, не имеющей никаких интересов, кроме как в подражании Ксении Собчак.

И ответа не находил.

Если ад на земле и существует, то это жизнь с Марианной, где она и дьявол, и бесы в одном лице. Зато вполне очевидным становился ответ на второй вопрос, этакий классический в стиле Достоевского: «Почему?». Потому, что молодой был, думал не той головой, которой положено, когда хочешь залезть девушке в трусики.

– Уже, – коротко отрезал Алексей, проворачивая ключ в замке.

– Ты всегда копаешься, – продолжала действовать на нервы Марианна, когда они стояли в ожидании вызванного лифта, – между прочим, мог бы захватить мою накидку. Днём провела кучу времени в солярии…

«За мои деньги!» – отметил про себя Алексей.

– … потом нескончаемые процедуры…

«Вот проблема!» – пронеслось в голове Алексея.

– … а это не только время, между прочим, но ещё и деньги…

«Опять-таки, мои деньги!»

– … и все это просто коту под хвост, Алекс.

– Не называй, пожалуйста, меня так, – аккуратно перебил её Алексей.

– Алекс, – его покорежило, – не говори глупости.

Он ощущал, как чувство откровенной неприязни к Марианне начинает перерастать в отвращение, граничащее с ненавистью.

– Дорогая, – мягко произнес он, беря её за руку, – прошу, Алексей или Лёша, на русский манер.

Она попыталась возразить, но он не дал произнести ей ни звука, жёстко отрезав:

– Но если ты, сучка стервозная, хоть раз ещё назовешь меня Алексом, я, Богом клянусь, избавлюсь от тебя.

Глаза Марианны расширились от удивления и наполнились безумным страхом.

Алексей поправил костюм.

– Не в том смысле, – продолжил он голосом уже спокойным и по обыкновению ласковым, – просто выставлю за дверь…».

…После проведённой серии выстрелов из «Винтореза» без глушителя тир превратился в сплошное месиво громыхающих звуков и огненных вспышек.

Однако это было нечто.

От стоящего в голове звенящего и переливающегося разными тональностями гула, а в глазах – ярких слепящих бликов, Разумовский с трудом различал даже собственные мысли.

– Серёга, я тебя предупреждал.

Из дома выбежал майор Архангельский, его лицо выражало смешанные чувства злости, непонимания и опасения.

– Что это было?

Разумовский слов майора всё равно не услышал, лишь ковырял пальцами в ушах и стучал ладошкой, словно только вылез из бассейна, из-за чего выглядел весьма глупо. Гаврилов слова проигнорировал, небрежно махнув рукой в сторону Сергея.

– Гаврилов! – голос Архангельского сделался строже. – Что произошло в тире?

– Товарищ майор, – лениво начал Гаврилов, – Разумовский во время занятия предложил спор: возможна ли стрельба из «Винтореза» без глушителя. И я выиграл.

Архангельский впервые в жизни не знал, как отреагировать: степень абсурдности данной ситуации была колоссальной. И он промолчал.

А Гаврилов Алексей прошёл на кухню…

«… стакан молока перед сном, подобно героям множества голливудских фильмов, уже стал для него привычным делом. Алексей открыл дверцу холодильника, потянувшись к пачке, но, к удивлению, обнаружил, что она пуста. Раньше, пока в доме «хозяйничала» Марианна, такого, конечно, не наблюдалось, она всегда четко следила за тем, что находится в холодильнике. Но, как для себя отметил Алексей, проблема с отсутствием молока по сравнению с присутствием Марианны казалась простой мелочью, которую можно даже не замечать.

– Ладно, – пробормотал он, закрыв дверцу.

Рядом мяукнул пушистый комочек по имени Вектор.

– Мяу, – повторил Вектор и, заурчав, стал подлизываться, выпрашивая что-нибудь вкусненькое.

– Придется ехать в маркет, чтобы обеспечить нас с тобой молоком.

Алексей взял кота на руки.

– Мя! – недовольно выдал Вектор.

Не то, чтобы кот не любил, когда его тискали и ласкали, теребя шерстку, но, видимо, на голодный желудок это ему пришлось не по нраву.

Что могло произойти в первом часу ночи в одном из столичных маркетов? По большому счету, всё, что угодно. Однако беспричинная стрельба, открытая неизвестным, по всей видимости, съехавшим «с катушек», в этот список случайностей точно не входила.

Отец Алексея часто говорил сыну, что Бог наградил его способностью оказываться не в том месте, не в то время как многие герои второго плана большинства американских боевиков. Только вот в отличие от кино оказаться в такой ситуации в реальной жизни не пожелаешь и врагу.

Алексей уже готовился пробивать две пачки жирного шестипроцентного молока на кассе, когда в помещении магазина неожиданно раздался резкий хлопок. Стоявший перед Гавриловым молодой парнишка лет двадцати трех, сигареты и презервативы которого так и остались не пробитыми, неожиданно дернулся назад и стал мешком заваливаться на Алексея. Инстинкты сработали быстрее сознания, и он, прикрываемый падающим телом, повалился на спину.

Потом раздался второй выстрел, и пуля со шлепком вошла в кассира, который через секунду сполз на пол, оставляя кровавый след.

Гаврилов, не шелохнувшись, начал внимательно вслушиваться в царившие вокруг звуки: женские надрывные и истошные крики и пистолетные выстрелы, свист и рикошет пуль. Тело первого убитого парнишки, которым прикрылся Алексей, мешало обзору, потому стрелявшего он не увидел.

«Звуки перемещаются вглубь магазина», – заключил Гаврилов.

Сложившаяся ситуация требовала того, чтобы её обдумать. Аккуратно выползши из-под убитого, он на четвереньках добрался до ближайшего прилавка с конфетами и жвачкой, где пряталась девушка-менеджер, безумным взглядом озираясь по сторонам. Ещё совсем молодая, похожая на студентку, подрабатывающую в ночную смену, потому что днём учится в университете или колледже, она обхватила руками коленки, прислонившись спиной к прилавку.

Резким движением руки, Алексей зажал ей рот, оборвав готовый выплеснуться наружу истеричный крик.

– Тихо, – шёпотом, но жёстко произнёс он.

Руку, однако, убрал не сразу, а лишь после того, как убедился, что желания завопить у неё не будет.

– Где… – не успел задать вопрос Гаврилов, когда очередной выстрел оборвал чью-то жизнь.

Девушка вздрогнула.

– Где отдел с детскими игрушками? – спросил Алексей.

Девушка не отреагировала.

– Слушай, – раздался ещё один выстрел и последовавший за этим болезненный стон, оборвавшийся после дополнительного выстрела, – смотри на меня.

Девушка испуганно подняла на Алексея глаза.

– Где отдел детских игрушек? – почти по слогам медленно произнес Гаврилов.

Она дрожащей рукой указала на другой конец:

– Там, – её голос хрипло сопел.

– Слушай меня, – Алексей попробовал призвать всю силу убеждения, которой только обладал, чтобы донести до испуганной девушки то, что хотел, – сейчас ты медленно поползешь к холодильникам с замороженными продуктами и будешь тихо там сидеть, пока я за тобой не вернусь.

Та несколько секунд пустым взглядом смотрела на Гаврилова, решая, надо его слушаться или нет, а потом спросила:

– А вы вернетесь? – голос её дрожал, и, казалось, вот-вот сорвётся на визг.

Алексей кивнул, и она медленно поползла к холодильникам.

Выбор «оружия» в детском отделе маркета изобилием выбора не баловал: парочка стрекочущих автоматов на батарейках, светящиеся джидайские мечи и практически ничего из того, что стреляло пульками. Закон подлости работал, как всегда, наверняка: когда тебе что-то сильно нужно, этого «чего-то» почему-то не найти нигде.

В конечном итоге Алексей выбрал пластиковый пистолетик, имитировавший американский «Дезерт Игл», который, судя по инструкции, обладал не только наибольшей убойной силой, но и функцией автоматической стрельбы. Это, конечно, казалось странным, но особо выбирать в данной ситуации Гаврилову не приходилось. Снарядив магазин пульками, он взял парочку коробок с китайскими петардами. Кто знает, может и пригодятся.

– На войне как на войне, – сам себя подбадривал Алексей.

Чуть высунувшись из-за угла витрины детского отдела, Гаврилов осмотрелся. Стрелком оказался мужчина средних лет, одетый в простую одежду из палаточных магазинов на одном из рынков. Джинсы с завышенной талией, популярные в начале девяностых; заправленная под джинсы полосатая футболка и серая однотонная куртка. Образ невыразительного «плохого парня» удачно дополняла плешь в районе темечка.

«Не модный, – пронеслось в голове у Алексея, – совсем не модный. Никакой индивидуальности».

Гаврилов, перемахнув через проход между двумя отделами, укрылся за прилавком с бытовой химией, выглянул, чтобы уточнить, где находится стрелявший. Тот кружил на месте.

Тихо проскользнув вдоль ещё нескольких витрин и оказавшись в непосредственной близости от стрелявшего, Алексей поджег первую петарду и бросил в сторону «плохого парня».

«ХЛОП!» – разнеслось по маркету.

«Плохой парень» отреагировал моментально: развернулся в сторону хлопка и, присев на колено, выпустил пулю в направлении, откуда он прозвучал.

Тишина.

– Ух ты! – бросил весело он. – Кажется, у нас тут герой появился. Что, слава «Кобры» не дает покоя?

Он двинулся вдоль витрины с макаронными изделиями и лапшой быстрого приготовления в противоположную сторону от того места, где находился Гаврилов.

– Ну, выходи! – бросил уже зло «плохой парень». – Давай, как мужчина с мужчиной.

Алексей молчал, да и сделанное предложение ему совсем не приглянулось. Как показывали здравая логика и сухая статистика, те, кто выбирал такой путь решения конфликта, плохо заканчивали. А ему такой вариант никак не подходил. Вместо этого Алексей приблизился к «парню», оказавшись аккурат у того за спиной. Игрушечный пистолет «Дезерт Игл» не достанет, нужно подкрасться ещё ближе.

– Я смотрю, ты совсем не мужчина, – логика «плохого парня» была ясна: он не представлял, кто этот непонятным образом выискавшийся герой, и это незнание его бесило.

С точки зрения психологии, ход абсолютно верный. Вот только Алексей совсем не повёлся на такой «развод».

– Моя очередь, – буркнул себе под нос Алексей.

Он поджёг оставшиеся петарды в коробке, чтобы устроить феерию непрекращающихся взрывов, которые бы отвлекли и дезориентировали «плохого парня», а значит, помогли выиграть для Гаврилова немного времени.

Внезапный грохот, разнёсшийся по маркету, отдаваясь эхом от стен, ошеломил «парня», сбив на секунды с толку. Но этого вполне хватило: Алексей выпрыгнул из-за прилавка, выпустив из игрушечного пистолета тому в лицо два залпа разлетевшихся дробью пулек. «Плохой парень», дико визжа от неожиданности и дикой боли, выронил пистолет из рук и схватился за лицо, вереща что-то похожее на: «Я ничего не вижу».

– Аста ла виста!

Алексей ударом по голове вырубил «плохого парня» и направился к холодильникам с замороженными продуктами, где пряталась девушка…»

…Гаврилов прошёл на кухню и достал из холодильника пачку шестипроцентного молока, сделав два больших глотка, после чего рукавом куртки камуфляжного костюма вытер рот.

– Как он? – негромко спросил подошедший к Алексею майор Архангельский, кивая в сторону Разумовского, ковырявшего пальцами в ушах от гула, всё ещё стоявшего в голове.

– Быстро схватывает, – ответил Гаврилов, – конечно, за такое короткое время всему необходимому не научишь, но кое-какие приемы с пистолетами и «Калашниковым» он всё же освоил, чтобы не быть застигнутым врасплох.

Архангельский похлопал его по плечу:

– Хорошо, Алексей.

Глава 4

«Матрицу» братьев Вачовски Разумовский считал одним из лучших фильмов с Киану Ривзом. И хотя к поклонникам творчества этого актера он себя не причислял, а даже находил его нелепым из-за кривоватой походки, но, определенно, «Матрица» без Киану уже совсем не «Матрица». Но больше всего Серёже нравилась вложенная в основу ленты революционная идея, что твоя жизнь – это сон, и что всё происходит не столько с тобой, сколько с твоим сознанием.

Как там говорил Нео?

«Мне не нравится идея невозможности изменять собственную жизнь».

Как верно подмечено! Особенно в существующей действительности. Лежащий на полу Разумовский откатился в сторону от приблизившегося противника, стремящегося нанести удар прямой ногой. Насколько позволяли оставшиеся, но с каждой секундой тающие физические силы, он быстро поднялся на ноги и встал в защитную стойку. Тело ломило от ударов, уклониться от которых с каждым разом становилось всё тяжелее, и счет которым он уже давно потерял. Взгляд затуманился, разум отключился, предоставив управление телом инстинктам и чувству самосохранения.

Противник Разумовского – инструктор Марк Крицкий, специалист по боевой подготовке. Несловоохотливый малый. Таким определил его для себя Сергей после первой встречи, начавшейся с непредупреждённого спарринга и окончившейся вывихом правой руки и разбитой губой, если не считать многочисленных ссадин.

Марк внезапно возник за спиной Разумовского, нанеся в корпус три точных удара, от чего Сергей, словно подкошенный, рухнул на пол. Острая боль пронзила тело и отдалась в пятках. Сергей не знал, сколько времени уже отбивался от постоянных атак Крицкого, появляющегося, словно призрак, из царившего в тренировочной комнате полумрака, и так же исчезающего после проведенной серии ударов. Саднил левый бок, сильнее пострадавший от бесконечных ударов; Разумовский рукавом вытер с лица пот. Он чувствовал, что ещё парочка таких серий, и он больше не поднимется.

Необходимо было отключить инстинкты и начать думать головой.

«На его стороне знание комнаты, атмосфера полумрака, физическая выносливость. Я истощен, практически подавлена воля к сопротивлению. Никаких преимуществ».

Мозг работал в режиме форсажа. Шорох справа. Разумовский подался влево и стал отступать назад.

Крицкий появился чуть правее Сергея, нанеся два удара, нацеленных в лицо. Первый Разумовский блокировал, от второго увернулся, продолжая отступать назад, пока не упёрся в стену.

«Твоё истощённое состояние и есть преимущество», – подал сигнал мозг.

Можно попробовать использовать этот фактор против Марка. Подпустить его поближе для завершающей серии ударов, дав понять, что сил сопротивляться не осталось, а там сбить подножкой и перевести на болевой…

…Как всегда помятый, но довольный, первым из тренировочной комнаты вышел Разумовский, чем вызвал неподдельное удивление майора Архангельского и остальных инструкторов объекта. Следом с понурой головой и чуть прихрамывая, появился Марк, придерживавший вывихнутую левую руку. На щеке Крицкого красовался саднящий кровоподтек, нижняя губа была разбита – результат контрольного удара ногой после проведенного Разумовским боевого приёма.

* * *

Разумовский и Крицкий допивали по второй бутылке нефильтрованного пива, предусмотрительно припасенного Марком. Они о многом разговаривали, но больше о жизни.

– Я, наверное, один из тех, кто попал в органы, можно сказать, случайно, – начал рассказ Марк, – сам и не помышлял о службе. Собственно говоря, после окончания сверхсрочной в десантуре дал слово – с погонами покончено…

«… вернулся в конце сентября, как раз под уборку поздней капусты, а там к ноябрю и к заколке свиньи. Мамка одна не справлялась, силы ввиду возраста у неё были уже не те, что раньше. Вот и решил, настала пора возвращаться домой. Да вот только дом, как, оказалось, изменился до неузнаваемости. Некогда тихое и спокойное село, в котором каждый друг друга братом называл, превратилось в гниющую дыру, пугающую пороком, разгулом наркомании и алкоголизма. Изменилось абсолютно всё: жизненный уклад, ценности, понимание добра и зла, что ли.

Когда уходил в армию, то провожала вся деревня, каждый сосед дал с собой что-то в кулек. Кто сальца, кто колбаски конской, кто сыра домашнего, даже вареной в мундире картошки. А вернулся, когда сходил с автобуса на остановке, то увидел одетого в лохмотья, еле державшегося на ногах от перепоя и дрожащего, словно молодая березка на ветру, пьяницу, который один меня и окликнул:

– Служивый, – прохрипел его голос, – подкинь на хлебушек червонец.

Присмотревшись, узнал в этом качавшемся подобии человека дядю Николая, некогда державшего самое большое стадо коз, славившихся на всю округу молоком. Эх, какое молоко давали его козы – сладкое, с легким привкусом луговой травы. С краюшкой белого хлеба – просто песня, как таяло во рту.

Меня аж всего передернуло, когда воспоминания налегли на увиденную через столько лет действительность.

– Дядька Николай? – не веря своим глазам, спросил я.

На какое-то мгновение его глаза прояснились, словно ожили, сверкнув тем блеском, что излучали ранее.

– Маркуша? – голос, и без того хриплый, ещё больше осип.

Он, приблизившись совсем вплотную ко мне, хлопнул по плечу.

– Дай червонец, – и взгляд его снова затуманился, обезличив и превратив не более чем в пьяницу, которого я и встретил.

Молча развернувшись, я пошел вниз по улице к своему дому. Дядя Николай силился крикнуть что-то вдогонку, но только неразборчиво прохрипел, а потом и вовсе изошёл кашлем.

Когда я вошёл во двор дома, мать хлопотала в хлеву, вываливала помои в чан свиньям. Было заметно, как она постарела, наверное, больше не внешне, а внутренне, морально. Да и понятное дело, сохранять твердость духа и трезвость рассудка в царивших вокруг анархии и хаосе, словно деревня застряла в лихих девяностых, становилось всё тяжелее.

Но увидев её, я забыл обо всём на свете, опустил сумку на землю и, переполненный нежностью, произнёс, улыбаясь во весь рот:

– Здравствуй, мама.

То-то она удивилась, когда обернулась. Секунду промешкалась, словно прикидывая, сон привиделся ей или нет, а потом кинулась в объятия…»

– … какая она была легкая, – сказал Марк, печально улыбнувшись, и тут же потер скулу, ушибленную от удара Разумовского во время утреннего спарринга.

– Саднит? – спросил Сергей, довольный победой над Марком.

Крицкий хитро прищурился, на манер Арнольда Шварценеггера.

– Есть такое, – и секундой позже добавил, – непривычное ощущение.

Он открыл вторую бутылочку пива.

– Привыкай, – съехидничал Разумовский.

– Прошло, наверное, месяца два, как я вернулся домой…

«… к дому подъехали два черных «Прадика». Я тогда крышей занимался над кухней. Она прохудилась и стала протекать. И пока морозы совсем не ударили, и снег не лёг, взялся залатать. Из машин вышло человек шесть. Старшего приметил сразу: одеждой выделялся. В отличие от остальных, одетых кто во что, этот носил аккуратный и с виду дорогой темно-синий костюм, при галстуке, на ногах начищенные до блеска ботинки.

– Марк? – окрикнул он меня, когда я оторвался от латания крыши, чтобы рассмотреть приехавших.

– Ну, – недоверчиво буркнул я.

– Позволите войти? – поинтересовался старший. – Хотелось бы поговорить с вами.

– Отчего же не позволю, заходите, раз приехали.

Представился Дмитрием, но просил звать просто Дима, да он в основном только и говорил. Красиво так, витиевато. Дмитрий был серьёзным бизнесменом с большими деньгами и амбициями. А амбиции таких бизнесменов сводятся к земле, на которой стоит деревня. Я помалкивал, внимательно слушая – армейская привычка оказалась очень кстати. Вот только никак не связывалось в единую картину то, что слышал, с тем, что творилось на самом деле: алкоголизм, разруха, наркотики свободно гуляли, даже проституция. Уж что-что, но это!

В итоге за красивыми словами и обещаниями сделать жизнь сельчан лучше и красивее, привнести блага цивилизации, я уловил лишь алчное желание сгрести за копейки землю тех, кто проживает в селе.

– А для вас, Марк, – подытожил в конце этот Дима, подражая герою Марлона Брандо, Вито Карлеоне из фильма «Крестный отец», – у нас есть предложение, от которого вы вряд ли сможете отказаться.

Тут я насторожился, организм внутренне мобилизовался, готовый к «незапланированным» поворотам.

– Мы предлагаем вам, Марк, работать на нас.

Я наигранно задумался. Само собой, работать на них я нисколько не собирался, но откажись я сразу, заявив, что они могут засунуть предложенную работу в одно место, нажил бы врагов моментально, а то и поплатился бы жизнью. Но я понимал, что так просто тоже не слезут, потому старался выиграть время для подготовки.

– Вы знаете, Дмитрий, я только вернулся из армии, – начал я, – дома дел и хлопот накопилось. Сами видели, на кухне крыша прохудилась, да и матушка приболела, требуется уход.

Дима в лице переменился моментально: из дружелюбного и участливого он стал жестким и суровым.

– Надеюсь, вы понимаете, – цедил он почти сквозь зубы, видимо, не привыкший к отказам такого рода, – что дважды мы таких предложений не делаем.

Тут игры и закончились, пришло время открывать карты и выяснять, чья комбинация выигрышная.

Как я и предполагал, врагов я себе нажил. Правда, пока слабо представлял, что это за враги, но время всё-таки выиграл. К тому же доброе дело сделал, ведь язык Димы проболтал представляющую интерес информацию и в отношении самих «хозяев», и в отношении их возможностей, а остальное выяснить было делом времени…»

– …слушай, Серёг, – прервав повествование, обратился Марк к Разумовскому, – возьми в холодильнике ещё по парочке банок светлого.

Удобно устроившемуся в кресле Разумовскому совсем не хотелось спускаться на кухню, и он попытался аргументированно отмазаться:

– По-моему, это пиво майора. Не думаю, что он будет доволен, обнаружив в холодильнике полупустую упаковку.

– Не убедительно, Серёга, – ответил Марк, хотя Разумовский это понимал и сам, но попытаться стоило, – майор пьет исключительно красное вино и только французское, которое хранит не в общем холодильнике, а у себя в погребке.

– Ладно, – недовольно протянул Разумовский, – сейчас принесу.

– Так вот, – продолжил Крицкий, когда они с Серёгой открыли по очередной банке пива…

«… следующая встреча состоялась недельки через три. К тому времени я понял, что это была за шайка, хотя таковой её назвать сложно. Целая организация, за которой стояли серьёзные люди, на которых работали областные чиновники, начальники районной милиции, налоговой, Росреестра. В общем, финансами подмяли под себя все ключевые позиции и посты с одной целью – заполучить землю. Теперь эта валюта твёрже доллара, и что бы кто ни делал, цена будет всегда расти. А жителей села приобщали к алкоголю, наркотикам, развращали проституцией, чтобы люди за копейки продавали дома и землю. Такая вот стратегия: не переплачивать.

Приехали четыре человека, все крепкие, из «спортсменов», как я их называл.

– Здорово, – вышел им на встречу. Трое махнули головами, этих мысленно отмел сразу, как шестерок.

Четвертый, который и являлся среди приехавших «старшим», в лоб задал вопрос:

– Не передумал?

Я всех приветствовал, излучая, на пример Иванушки-дурачка доброжелательность.

– О чем? – переспросил я у «старшего».

– О предложении, которое тебе сделали.

Стоял от «старшего» на расстоянии удара рукой.

– А, о предложении, – протянул я, сместившись влево на полшага, – да, поразмыслил.

– И? – «старший» что-то начинал нервничать, вероятно, долгие разговоры не входили его обязанности.

Всё произошло в считанные секунды, которые для меня тогда растянулись в вечность, словно, кадры замедленной съемки фильмов Джона Ву. Правым хуком вывел из строя «старшего», который покачнулся и рухнул на землю, словно мешок, и я повалился на землю вслед за ним. Болтавшийся в подмышечной кобуре «старшего» «Макаров» пришёлся как раз кстати. Пока сподручные приходили в себя от произошедшего, я разрядил в них обойму. Двоих уложил сразу, третий получил тяжёлое ранение в лёгкое. Вот с ним я и побеседовал, конечно, насколько позволяло состояние.

– На кого ты работаешь? – первый вопрос не блистал новизной, отдавая дешёвым кинематографическим штампом.

Раненый охнул, пришлось его усадить, прислонив спиной к колесу машины.

– Я не знаю всех, – он тяжело дышал, периодически сплевывая кровь, – нас приставили к Дмитрию.

– Общее количество?

Раненый простонал от подкатившей волны жуткой боли.

– Ну же, – встряхнул я его, – сколько вас?

– Ты, – произнёс он из последних сил, – ты же понимаешь, что теперь ты – не жилец.

«Да уж», – пронеслось тогда у меня в голове.

И ответил:

– Да ничего страшного…».

Марк резко оборвал рассказ, который, казалось, только входил в кульминационную развязку.

– Ладно, – протянул он, – пора спать. День выдался непростой, тем более для меня. Теперь моё поражение будет смаковать весь объект.

– Марк, а как же твоя история?

Он горько усмехнулся.

– А что с ней?

– Ну как, что? – удивился Разумовский. – Чем всё закончилось?

Марк пожал плечами.

– Знаешь, – на секунду Крицкий осёкся, раздумывая, стоят ли дальнейшие слова того, чтобы их произнести, или лучше промолчать, и продолжил, – я ведь так до сих пор и не попрощался с мамой, не сказал последнее «прости» за всю ту кашу, которую заварил.

Разумовский пристально смотрел на Марка.

– Если я жив, значит, всё разрешилось. Добро победило зло, и справедливость восторжествовала. Прямо как в сказках. Вот только счастливого конца не получилось. Поверь, жизнь не стоит и ломаного гроша, если досталась ценой жизни тех, кто достоин её больше тебя. Хочешь совет, Серёга?

Разумовский кивнул.

– Жизнь имеет значение лишь тогда, когда есть смысл ради неё умереть.

Глава 5

Они оба не спали, просто молча лежали на смятых простынях двуспальной кровати.

Большая полная луна, стоявшая на небе в окружении мириады ярких, и не очень ярких, звёзд, словно предчувствуя некий драматизм ситуации, бледным матовым светом ложилась на прикроватный коврик с разбросанной на нём одеждой, на кровать, на Наташу.

Она лежала на боку спиной к Сергею. В просачивающемся через шторы, рассеянном лунном свете, что ложился на изнеможенное любовью, очерченное, словно кистью художника, плавными изгибами и тонкими переливами ее молодое и хрупкое тело, делая его бесконечно совершенным. В этой тонкой игре света и тени Наташа казалась подобной сказочной нимфе, которая лишь немногим являла свою божественную красоту и даровала истинное наслаждение.

Сергей провёл ладошкой вдоль спины Наташи, едва коснувшись. И её тело отозвалось на прикосновение мелкой дрожью. Он захотел обнять её, но почему-то побоялся. А ведь какие-то минуты назад он не мог оторваться от нежных, вкуса спелой клубники губ Наташи, покрывал её лицо и тело жаркими, полных сладкого желания и страсти поцелуями, обнимал с такой силой, будто боялся, что она мираж, который вот-вот рассеется.

Сергей приподнялся на локте, чтобы поцеловать Наташу в плечо, когда увидел блеснувшую в свете луны слезу.

– Эй, – нежно прошептал Разумовский, – ты чего?

Наташа смахнула слезу со щеки. Но не ответила, просто чуть мотнула головой, как бы говоря: «Ничего, всё нормально», и улыбнулась.

Вот только улыбка вышла печальной.

Она сидела обнажённой на кровати, и лишь простыня прикрывала бёдра и приятные овалы ягодиц. Сергей понимал, что сейчас не время расспрашивать, надо просто подождать. Придёт время, и Наташа всё сама расскажет.

Он сел рядом с ней и крепко-крепко обнял.

– Знаешь, – не оборачиваясь, сказала она, – ты второй мужчина, который заставил меня почувствовать себя неопытной первокурсницей, что невпопад городит какую-то чушь понравившемуся ей мальчику. Такое волнение, когда сердце бешено колотится, ноги подкашиваются, а… – она чуть запнулась и лукаво улыбнулась. – И я ненавижу тебя за это, – в её голосе не звучало злобы или жёсткости, а наоборот, слышалась нежность и любовь.

Сергей приподнялся и хотел спросить: «Почему?» – но она не дала ему сказать.

– Прошу, Серёженька, не перебивай. Дай мне рассказать, пожалуйста.

В знак понимания, он кивнул.

– Так вот, продолжила Наташа, – я ненавижу тебя за то, что ты появился в моей жизни и перевернул с ног на голову всё то, что я строила годами. Но и люблю, потому что сама позволила это чувство. Ты скоро уедешь, и мы вряд ли встретимся, потому я хочу рассказать тебе одну историю.

Её дыхание сбилось, а глаза чуть приоткрылись, когда она начала рассказывать…

«… он стоял напротив меня, почти прижавшись, и я силилась разглядеть в чертах его непроницаемого лица хоть какое-то подобие эмоций. Он не смотрел на меня, но не потому, что не хотел, а потому что просто не мог. Его дыхание, которое я чувствовала щекой в тот далекий по-зимнему холодный октябрьский московский вечер 2005 года, давило мне на сердце. Прикосновения его рук перехватывали дыхание, как будто меня завалили броском через бедро на асфальт. А я смотрела в его глаза, на губы, стараясь не пропустить даже микроскопические движения мышц лица. По его частому и прерывистому дыханию я понимала, что он ощущал взгляд моих глаз.

Мы стояли там, где когда-то, кажется, уже целую вечность назад, всё и началось. Забавная ирония жизни, которую, во всяком случае, специально не придумаешь. Вот только погода стояла ужасная: промозглый ветер пробирал до кончиков пальцев, снег неприятно бил в лицо жесткими снежинками – осенние снежинки вообще отличаются особой «жестокостью» в отличие от «пушистых» зимних хлопьев снега.

Всё началось осенью 2002 года. Мы сидели в одной из кофеен, что десятками расположились на Манежной площади. Заказанный для меня горячий шоколад давно остыл, а к чизкейку я даже не притронулась.

Я постоянно разговаривала по телефону, у меня их было два, которые поочередно, а порой и сразу оба, звонили. Знаешь, в подобных ситуациях люди, как правило, всё бросают и уходят как истинные англичане, то есть, не прощаясь. Но он продолжал сидеть, слушая мои непрекращающиеся рабочие разговоры, и улыбался. Просто представь, сидел, умиляясь моей рабочей суетой. Вспоминаю сейчас, и это кажется таким романтичным. Тогда-то я и поняла, что он не такой, как все, и влюбилась. Вот так вот быстро, не раздумывая, и влюбилась.

Трудно сказать, знала ли я его так хорошо, как мне казалось. Наверное, категория «знать человека» имеет, как сейчас модно говорить, относительно-субъективный характер. То есть знать кого-либо невозможно, можно только лишь догадываться о чем-то. Но одно могу сказать точно, он был хорош. Нет-нет, не так, как это принято понимать сейчас, то есть весь «такой брутальный тип» как Джон Траволта из «Бриолина», хотя ради объективности стоит признать, что и этого он не был лишен. Его красота была сродни красоте мифологических героев! Редкий по проницательности ум сочетался с тонким чувством юмора, возведенным в искусство превращать фразы, слетающие с уст, в острые, пронзающие «стрелы».

Наше молчание тянулось, казалось, уже целую вечность. Но слова и не требовались, всё было понятно и так, без слов. Наверное, умение молчать в острые эмоциональные моменты я получила в подарок от него.

Он не выдержал и всё же посмотрел на меня большими и выразительными карими глазами, и его губы, как показалось, непроизвольно сжались в горькой досаде.

Я прижалась к нему ещё ближе, запустив руки под его расстегнутый плащ, под джемпер на молнии. И он непроизвольно вздрогнул от холодного прикосновения рук.

И это случилось! В последний раз наши губы сплелись в жарком поцелуе. Он всегда говорил, что для него поцелуи – это откровение. Сплетение тел в сладком экстазе – неизведанная карта, которую, даже изучив, хотелось изучать снова и снова. По его словам, плавные изгибы моего тела, моя грация, бархатистый оттенок кожи, нежные, словно шёлк, прикосновения рук, волновали его разум так, что он боялся потерять рассудок после встречи со мной. А для меня стирались границы времени и пространства, когда он был рядом. Весь мир вертелся в странном и безумном ритме страсти, когда я осязала вкус его тела.

А осенний ветер всё с неослабевающим, почти садистским усердием бросал в лицо жесткие снежинки вперемешку с дождем. Казалось, что сама природа сопротивлялась тому, что мы, люди, называем разумным выбором, стремлением к лучшему будущему, потому что, когда рушится связь между мужчиной и женщиной, в природе умирает ещё один огонек света, и всё вокруг тускнеет. Сколько сил вложила КРАСОТА в то, чтобы создать такую любовь, и как мало времени потребовалось человеческой мысли, чтобы разрушить её.

Он, выпускник Дипломатической академии, уезжал с миссией в Йемен. Первая заграничная командировка манила красотой страны, новыми эмоциями и впечатлениями. Взять меня с собой он не мог, но и я бы не оставила работу, которая, несмотря на весь тот хаотический ужас и бесконечную телефонную суету, мне нравилась и сулила финансовые перспективы.

– Сохрани! – помню, что я прошептала.

В последний раз я прижалась к нему крепко-крепко, положив голову на грудь. В последний раз отдала частичку согревающего света. И я расцепила руки. Отпустив его, дала свободу, о которой мы всегда говорили, но сейчас со всей злобой, на которую только может быть способен человек, ненавидели. Внешняя непроницаемость отдавалась у меня внутри жестокой болью и печалью.

Мир растворялся вокруг, таял, превращаясь в нечто серое и неприглядное. Исчезали уже потерявшие свое одеяние деревья; прохожие, спешившие домой с работы, старались как можно быстрее укрыться в метро от злого ветра; исчезали здания и проезжающие где-то вдали автомобили, дороги и кремлевский парк, вечный огонь и почетный караул. Растворялось всё.

Я догадывалась, что он скоро уедет. Всё было настолько красиво, страстно и безмятежно, словно в сказке, что просто по всем законам подлости не могло быть бесконечным. И он сказал мне об этом, когда мы лежали в постели. Я нежилась в его объятиях, а в голове звенели колокольчики, как в мультиках про «Тома и Джерри», что я не сразу услышала и не поняла сказанного.

– Что ты сказал? – лишь переспросила я, улыбаясь от счастья.

Он взял меня за руку и потянул к себе. Я устроилась рядом, уткнувшись в ложбинку между его грудью и рукой. Поцеловала.

– Я должен буду уехать, – повторил он.

– Уедешь, – мои руки гладили его волосы, – когда ты уедешь, я хочу, чтобы ты сказал мне об этом. Не бросай меня, как игрушку.

Перед самыми турникетами он успел схватить меня за руку и одернул. Его лицо казалось напряженным, а на глазах наворачивались слёзы, но он большим усилием воли старался их сдерживать.

– Я уезжаю, – только и сказал он.

Из глаз покатились слёзы. Но он понял, что это были слёзы радости и облегчения. Он обнял меня и поцеловал так, как никогда в жизни. Он дал мне последний дар, который может дать мужчина женщине. Не любовь, не страстное желание обладать, не сердце, не душу и ничего такого похожего, а нечто большее.

Если есть ангелы, то я знаю, как светится их облик, а лица улыбаются и сияют.

Он был моей мечтой! Тем мужчиной, который появляется, чтобы показать быстротечность жизни, бессмысленность карьерного роста и беспричинных сидений за компьютером на работе.

Он появился, чтобы дать мне глоток свежего воздуха жизни, настолько свежего, от которого пьянит душу. Он появился, чтобы разрисовать яркими весенними красками моё полное праздности существование, чтобы показать великолепие мира в его вечной изменчивости. Почувствовать и познать любовь, как высшее творение Господа, Природы, Красоты или ещё какой неведомой силы, как великий дар, как совершенный предел мечтаний.

Он научил меня видеть, а не смотреть, слушать, а не слышать, прикасаться, а не трогать, растворяться, а не поглощать. Это его последний дар, свет которого не дает мне забыть, для чего есть женщина на земле».

* * *

Солнце первыми лучами предательски прокралось через шторы и сквозь призму оконных стекол заиграло зайчиками на лице Сергея. Недовольно поморщившись, он спрятался под одеяло. Между тем, поселившееся со вчерашнего вечера странное и смешанное чувство так и не давало Разумовскому покоя. После услышанной истории ему казалось, что он мог знать Наташу задолго до того, как повстречал на объекте «БОР». И не потому, что все романтические истории о потерянной любви походят друг на друга, а потому, что Сергей просто так чувствовал. А чувствам он доверял. И как всегда бывает в таких случаях, его неожиданно осенило: в далеком 2003 году, готовясь к выпуску из Академии ФСБ России, он, Игорь Кириллов и Максим Доментьев сидели уже поздней ночью за подшивкой парадной формы одежды…

«… и то, что жили они в одной комнате – по распределению начальника курса, – иначе, чем судьбоносным стечением обстоятельств и не назовешь. Игорь Кириллов – москвич с болгарскими корнями – поступил в Академию случайно, подойдя к выпуску с прекрасными результатами и проявив незаурядные способности аналитической деятельности.

Сергей Разумовский – математический гений курса и уроженец тамбовской земли, сохранившей аристократические традиции царской России, черты чего в нём и проявились в полной мере. Он в Академии оказался случайно, не предполагая, что выпадет «такая честь», хотя в «контору» и стремился, понимая, что именно там сможет раскрыть свой потенциал.

В отличие от друзей несколько молчаливый и спокойный Максим Доментьев точно для себя ещё в школе определил, куда и зачем он хочет поступать, потому в сравнении с сожителями по общаге его учёбу в Академии случайной не назовёшь.

– И? – вопросительно бросил Разумовский в сторону Игоря.

– Что? – не поднимая головы, буркнул в ответ Игорь.

Разумовский отложил в сторону китель с наполовину пришитым правым погоном.

– Игорек, ну ты даешь! Как прошло-то всё у тебя сегодня?

Кириллов Игорь пришивал нарукавный знак в форме ромба с гербом службы в виде щита и меча, а этот процесс всегда требовал внимания и точности: любое лишнее движение – и получалось, что либо пришито криво, либо образовывались предательские складки вокруг.

– Да брось уже подшиваться, – подключился Доментьев.

Максим, по примеру Сергея, отложил подшивку кителя:

– Всё равно уже криво получается.

Игорь отбросил в сторону китель с нитками и иголкой и, глубоко вздохнув, выругался:

– Твою!.. – получившееся весьма эмоционально.

– Не парься, Игорёк, – подбодрил Разумовский, – за неделю уж сделаешь шеврон. Ты лучше расскажи, как прошло всё?

– Да, нормально всё прошло, – неохотно ответил Кириллов.

– Что, – съязвил Максим, – всё так страшно?

Игорь включил свой сарказм.

– Ну, точно лучше всех тех, с кем встречался ты.

Разумовский прыснул со смеху.

– В общем, – продолжил Игорь, – симпатичная девчонка. В жизни как на фотках, смахивает чуток на татарку. В принципе, всё, как мне нравится. Высокая, фигурка стройная, грудь – маленькая и аккуратная, ножки – м-м-м. Замутить можно.

– Жахнул? – бросил Разумовский прямо в лоб по существу и настолько же беспардонно, насколько прямо.

Это его качество ни Кириллову, ни Доментьеву, конечно, неудобства не доставляло.

– Серёга, ты в своём репертуаре, – усмехнулся Максим.

– Нет, ну а что такого-то, – искренне удивился Разумовский, – вполне нормальное явление, если тёлка нравится. Чего сиськи мять? Что касается меня…

Игорь перебил набирающие философские обороты рассуждения товарища.

– Ты-то кобелек ещё известный. У тебя одна дорога – с девкой в койку, ни одной юбки мало-мальски красивой мимо себя не пропустишь.

– Да пошли вы! – Сергей демонстративно сел к друзьям спиной. Он, конечно, не обижался никогда, ну или почти никогда, но в любом случае не на лёгкий сарказм Игоря.

– Ну и что дальше? – подхватил начинание Сергея Максим.

– Посидели в кофейне на Манежной площади, выпили по чашке лате. Даже как-то поболтать особо не удалось, она всё время как заведённая по телефонам болтала. Потом проводил до дома, она снимает квартиру на «Кожуховской», у подруги. На прощанье в подъезде поцеловались, хотя она говорила, что не «такая – жду трамвая», – и подытожил, – в общем, завтра ужинаю у неё.

– Герой-любовник, – довольно усмехнулся Сергей, – как зовут-то принцессу в съёмной башне заточения?

– Наташа.

Дверь комнаты, скрипнув, открылась, и все трое обернулись.

В проёме показалась коротко стриженая голова командира группы Хемлёва Алексея.

– На завтра изменили расписание, – быстро протараторил он и тут же поспешил скрыться.

– Эй, – окликнул его Сергей, – пятигорский горец, куда погнал, как сайгак. Что за изменения-то?

Хемлёв недовольно поморщился.

– Сам точно не знаю. Второй парой будет вроде как лекция. С Центрального Аппарата тип, Архангельский, что ли фамилия».

Глава 6

– Ну что ты? – пробормотала Наташа и ласково провела ладошкой по небритой щеке Сергея, – не принимай всё так близко к сердцу.

Её лёгкое и нежное прикосновение вывело Разумовского из задумчивого состояния.

– Да нет, – улыбнулся он, – всё хорошо. С чего ты взяла, что я воспринял всё так, – он немного замялся, подбирая выражение, – тонко?

– Не знаю, – пожала плечами Наташа, – просто у тебя такой странный взгляд, напряженный, не знаю, как объяснить. Ну, примерно, как у загнанного охотниками дикого зверя. Если честно, он даже немного испугал меня.

Разумовский обнял Наташу и повалил на кровать.

– Р-р-р! – наигранно прорычал он, – сейчас этот горный зверь покажет тебе всю дикую природу.

И скрылся под одеялом.

– О! – только и воскликнула Наташа, откинувшись на подушки в блаженной улыбке, закусив от удовольствия нижнюю губу.

Разумовский, облачённый лишь в халат, шлёпая босыми ногами по дорогущему паркету, спустился на кухню, намереваясь приготовить себе бутерброд или два. После пары часов, проведённых в постели с Наташей, организм требовательно настаивал на пополнении сил, которые были с таким усердием потрачены на удовлетворение мужской похоти.

– Не спится?

Разумовский, напрягшийся от неожиданности, обернулся на звук. Не совсем трезвый Архангельский развалился на диване с бутылкой красного вина, чем вызвал у Сергея неподдельное удивление. Ведь майор всегда как внешне, так и внутренне представлялся ему невозмутимо-трезвым человеком, знающим, что и как делать, и которого просто никогда нельзя застать врасплох.

«Может сейчас нам явился настоящий майор с эмоциями искренними, а не показными», – размышлял Разумовский.

– Я думал, вы уехали, – ответил Разумовский.

– Ну, – Архангельский поднялся с дивана, – вот, решил остаться.

– Что-то не так? – спросил Разумовский, открывая холодильник и доставая оттуда продукты для приготовления планируемого бутерброда.

Архангельский соврал.

– Нет, всё нормально.

«Как желаешь!» – пожал плечами Серёга и принялся за резку колбасы.

– Через три дня, – после непродолжительной паузы начал Архангельский, – ты отбываешь в Москву, а дальше – в зависимости от указаний, которые ты там получишь.

Разумовский чего-чего, а такого поворота событий явно не ожидавший и ошарашенный новостью, чуть не порезался.

– Как?

– Указание поступило шифртелеграммой сегодня утром, – Архангельский положил перед Сергеем сложенный пополам листок бумаги.

Вытерев руки о халат, Разумовский развернул бумагу.

– Архангельскому. Лично. Совершенно секретно, – и, бормоча себе под нос, начал читать, – обеспечить прибытие «Р.» в Центр к 17 апреля для получения задания и последующего прохождения инструктажа.

Архангельский почти вплотную подошел к Разумовскому.

– Эй, – попытался встряхнуть он Сергея, – это должно было случиться. Как бы ты морально ни готовился к этому дню, никогда точно не знаешь, когда он придет. Часто даже опасаешься этого дня. Главное, помни всё то, чему мы тебя тут учили, и, возможно, в ответственный момент это спасёт жизнь тебе и твоим товарищам.

Разумовский пристально смотрел на Архангельского, и в этот момент казалось, что в мире ближе этого сурового, а подчас и жёсткого человека никого не существовало.

– Я не умею говорить, – майор слегка запнулся, подбирая слова, – я всегда воевал, а не говорил. Да и сейчас я, собственно, хочу просто процитировать тебе одну вещь, которую прочёл недавно в книге, вот только автора не помню уже. «Истории нужны легенды, отчаянные подвиги и благородные примеры, пламенные речи, храбрые герои и великие победы. Победители забывают предательства и трусость, лицемерие и кровь. Правда остается правдой. А ложь становится историей».

Разумовский молчал, уставившись на майора, пораженный тем, что услышал.

– Я и все инструкторы, что учили тебя, – в голосе Архангельского не сквозило строгим нравоучением, – пусть и по ускоренной программе, но мы хотим пожелать тебе удачи. Каждый из инструкторов – это небольшой кирпичик в истории твоей жизни. Я не могу просить тебя запомнить каждого, я лишь прошу не забывать те знания и умения, что они в тебя вложили. Постарайся не превратить свою жизнь в историю. Это будет для нас большей наградой, чем всё остальное.

Сергей провел на этом объекте год. С изнуряющей интенсивностью и скрупулезностью его готовили к одной, лишь Богу известной, миссии, и в момент прощания он совершенно растерялся.

– Куда бы тебя ни отправили, – продолжил Архангельский, – и какое бы задание ни дали, запомни, что полагаться ты сможешь только на себя. Там будешь ты и противник. Противник, которого, возможно, придется любить как родного. Не думай, что «свои» тебе помогут, ибо для них ты будешь «чужим». Не полагайся на «чужих», ибо они тебе «не свои». Делай то, что должен. И не переживай о том, что о тебе скажут после. Правда остается правдой.

Архангельский обнял Сергея, потом резко отстранился и ушёл, оставив Разумовского один на один с собой.

Часть IV: 2008–2009

Глава: Ход Питерса (часть III)

Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли, август 2008 года

«На КВ частотах продолжает работу ранее выявленная радиостанция. Осуществляется частичный её перехват. Расшифровка невозможна. Независимость».

Джонатан Питерс вертел в руках июльскую радиограмму, поступившую с корабля «Индепендент», и его одолевали мрачные мысли.

– Что ты задумал, Константин? – обращаясь сам к себе, пробурчал Питерс. – Какую игру ты затеял?

Щелкнул интерком и выдернул директора ЦРУ из задумчивости.

– К вам господин Джек Ричард, сэр, – доброжелательным голосом сказала секретарь Маргарет.

– Пропустите, – коротко отдал распоряжение Питерс.

Ричард не просто вошёл, он буквально ворвался в кабинет Питерса, радостный.

– Это прекрасно! – воскликнул он, направившись к другу, однако удивленный задумчиво-мрачным выражением его лица, остановился на полпути.

– Что с тобой, Джонатан? – спросил Ричард.

Питерс не ответил, только положил перед Джеком радиограмму с корабля «Индепендент».

– И что? – спросил он, быстро пробежав глазами по документу.

– Это русские, – ответил Питерс, взяв радиограмму со стола и убрав в сейф.

– Какие русские? – пребывавший в бодром настроении Джек Ричард не понимал мрачного настроения товарища. – Брось забивать себе голову всякой ерундой. Главное, что операция «Тандерклеп» идет точно по плану и без непредвиденных осложнений. Грузия поддалась на нашу провокацию по поводу спорной территории Осетии, развязав боевые действия, чем вовлекла Россию в конфликт.

– М-да, – пробурчал в ответ Джонатан Питерс, – как-то это благополучие меня настораживает.

– Джонатан, – не унимался Ричард, – ты даже успеху порадоваться не можешь. Русские полностью сконцентрировались на Грузии, день-два и её размажут. МИД России разорвал все дипломатические отношения, колонны русских танков стоят у Рокского туннеля и ждут только команды. Твое хвалёное ФСБ по указанию Президента России взялось за маленькую Грузию, как бульдог, и им дела нет до какой-то кучки чеченских бандитов, которые всё ещё носятся по горам с идеей отделения от России. К тому же, и это не может тебя не порадовать, «Араб» вошёл в контакт.

– Ты прочёл радиограмму, Джек, – сказал Питерс, – и она тебя нисколько не озадачила?

– Я ему говорю, что всё идёт, как задумано и без сбоев, а он замкнулся на какой-то бумажке. Хочешь знать моё мнение? Эта радиограмма – полная и ничего не значащая ерунда, бумажка, которой разве что можно подтереть одно место.

Однако Джонатан Питерс мнения своего друга по поводу, как он выразился «бумажки», совсем не разделял.

Глава: Ход Кривошеева (часть III)

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, в это же время

Сидевший в приёмной у руководителя 2 Службы ФСБ России и ожидавший вызова, капитан Максим Викторович Доментьев заметно нервничал. Он никак не мог и предположить, что будет приглашён на аудиенцию к самому генералу армии Лаптеву. В книгах и кино такое встречалось, конечно, сплошь и рядом, когда «главный герой» перед важной миссией по очередному спасению мира или вселенной удостаивался такой высокой чести, но в жизни никогда или почти никогда.

Максим не нервничал с того самого времени, когда будучи ещё молодым оперативным работником, встретил некую Лену, молодую сотрудницу секретариата. Дикая страсть, что вспыхнула между Леной и статным, щеголеватым лейтенантом, хотя и погасла так же быстро, как и возникла, но оставила неизгладимый шрам в душе.

«Эта женщина сломала тебя», – говорил Разум, когда Максим каждый вечер напиваясь в хлам, выкуривал не по одному кальяну в «Чайхане на Киевской».

«Время лечит!» – парировала критическое замечание Нижняя Чакра. – «Мы молоды и красивы!»

В конечном итоге время вылечило всё. Максим повзрослел, заматерел, в движениях появилась неторопливая вальяжность, на смену отрицанию галстуков пришли классические костюмы и «Амбре от Балдессарини». Только одно не смогло вылечить время: любовь к кальяну.

Пока позволяло время, Максим судорожно перебирал в уме возможные недоработки и косяки, которые могли явиться причиной вызова к самому руководителю, минуя даже начальника Управления, но так и не нашёл, что нервировало ещё больше.

В приёмной стояла тишина, иногда нарушаемая разве что негромкими звуками нажимаемых референтом руководителя Службы – молодой девушкой лейтенантом – клавиш.

– Не задался день, – пробормотал Максим себе под нос в тот момент, когда в интеркоме референта раздался голос Лаптева.

– Он подошёл? – подразумевая под «он» Максима Доментьева, спросил генерал.

«Он?» – вопросительно и с явным оттенком недовольства отозвался в голове Максима голос Разума.

– Так точно, – бросив из-под длинных ресниц беспристрастный взгляд на сидевшего на стуле капитана, ответила девушка-референт.

Доментьев сглотнул слюну.

– Попросите пройти, – закончил Лаптев, и интерком, щелкнув, отключился.

Встав из-за стола, референт подошла к двери кабинета руководителя Службы и, открыв, пригласила Доментьева войти.

Мысленно попросив у Господа помощи, чтобы всё закончилось гладко и как можно быстрее, Максим вошел в кабинет.

Дверь за его спиной закрылась, и Максим почувствовал себя маленькой мышкой, оказавшейся по воле злой судьбы и ученого-экспериментатора в огромной клетке, где ждала незавидная участь.

За длинным столом друг напротив друга сидели двое, о чем-то горячо споря. Генерала армии Лаптева Алексея Петровича Доментьев узнал сразу. Второго Максим видел впервые, но предположил: раз позволено на равных вести диалог с руководителем 2 Службы, не из последних лиц в органах.

– Товарищ генерал армии! Старший оперуполномоченный по особо важным делам 5 отдела УБТ капитан Доментьев по Вашему приказанию прибыл! – отчеканил Максим, встав по стойке смирно.

Лаптев и второй мужчина, обернулись.

– Капитан, – обратился Лаптев, – проходите, присаживайтесь, пожалуйста.

Максим чуть неуверенно прошёл вглубь кабинета, отодвинул крайний стул и сел.

– Максим Викторович, – отозвался второй мужчина, которого Максим не знал, – присаживайтесь поближе, вам там будет неудобно.

Максим пересел ближе.

– Я – Кривошеев Константин Сергеевич, – продолжил второй мужчина, – руководитель 1 Службы ФСБ России.

От навалившегося разом дискомфорта, причиной которому стали руководители первых служб «конторы», Доментьев заёрзал на стуле.

– Вы смотрите новости? – спросил Кривошеев, на что Максим кивнул, и Константин Сергеевич продолжил. – Значит, вы в курсе небольшой заварушки, в которую оказалась втянутой наша страна?

Кривошеев говорил о главной мировой новости, что крутилась не только по сотням новостных каналов всех государств мира, но и на устах миллионов людей – о развернувшемся на территории Южной Осетии военном столкновении России и Грузии.

«Неужели ради этого меня вызвали?» – пронеслась в голове Доментьева шальная мысль.

И вслух лаконично ответил:

– Столкновение с Грузией, товарищ генерал армии.

Кривошеев улыбнулся.

– Президент дал указание Директору ФСБ России принять адекватные меры в отношении Грузии, – говорил руководитель 1 Службы. – Директор, само собой, отдал распоряжение об активизации деятельности и легализации имеющихся оперативных материалов, изобличающих разведывательную и террористическую деятельность Грузии, – он бросил короткий взгляд на Лаптева. – Что благополучно исполняется. Внимание всех правоохранительных органов и спецслужб России обращено в сторону Грузии, при этом оголяются другие направления.

Доментьев ровным счётом ничего не понимал в происходящем.

«Меня вызвали, чтобы всё это рассказать?»

– Конечно, мы вас пригласили не для того, чтобы пересказывать скучные политические решения «топ менеджмента» страны, – между тем продолжил Кривошеев, – на сложившуюся ситуацию мы смотрим иначе. И наше видение не укладывается в общую систему координат.

Лаптев недовольно поправил Кривошеева:

– Твоё видение, Константин Сергеевич.

– Так вот, чтобы не загружать вас, Максим Викторович, ненужными умозаключениями, скажу: данная ситуация в Южной Осетии – это лишь отвлекающий маневр, который придуман нашим противником для достижения гораздо более далеко идущих целей, чем покорение грузинами непокорного осетинского народа.

Новость ошеломила Доментьева.

– Но, тогда каких? – спросил он.

– А вот это, молодой человек, – ответил Кривошеев, лукаво улыбнувшись, – самый главный вопрос, на который и необходимо найти ответ.

– Максим Викторович, – вступил в разговор Лаптев, – именно для этого я вас и пригласил. Вы являетесь членом внештатной оперативной группы по розыску лидеров бандгрупп, действующих на территории Чеченской Республики.

– Так точно, – ответил Максим, хотя ответа и не требовалось.

Лаптев слегка кивнул.

– Задание, которое вам поручается, будет заключаться в работе по конкретной персоне – полевому командиру Гагкаеву Сулиману Вахаевичу, амиру Ножай-Юртовского района Чечни. Основная цель – не сам Гагкаев и его физическое устранение, а его «правая рука» – Кхутайба. Конечно, если складывающаяся оперативная обстановка не потребует принятия иного решения.

– Всё, что мы можем вам сказать, – продолжил Кривошеев, – это то, что буквально полтора месяца назад Кхутайба встречался на территории Украины с американским гражданином под оперативным псевдонимом «Араб». «Араб» – это не просто подозреваемое в причастности к спецслужбам лицо, это один из лучших разведчиков, которые когда-либо работали на ЦРУ. Его поимка – как карточный долг, дело чести.

«Вот чёрт!» – выпалил в ужасе разум Доментьева.

– Конкретизирую задание: вам поручается выяснить, кто такой «Араб», и ликвидировать Кхутайбу, как его источника, – говорил Кривошеев. – Одного мы вас там не оставим, на месте вам окажет содействие полковник Смирнитский Анатолий Иванович. Он не знает всех подробностей дела и, само собой, знать не должен. Однако его нацеленность на ликвидацию Гагкаева сыграет на руку в достижении поставленной цели.

– И учтите, капитан, – подытожил Лаптев, – задание не имеет официальной санкции руководства Федеральной службы, так что будьте предельно внимательны и бдительны.

– Есть! – ответил Максим и вышел из кабинета.

– Думаешь, правильно без согласования и санкции директора бросать сотрудников на поимку мифического «Араба»?

– Правильно или неправильно: вопрос этики, – ответил Кривошеев. – А этика и государственная безопасность не совместимы. Больше всего меня заботят не нарушаемые инструкции и приказы, а жизни ребят, которые готовы пожертвовать своими жизнями за только одно право остаться собой, чтобы страна чувствовала себя в полной безопасности.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Константин.

Кривошеев не ответил.

Глава 1

г. Грозный, весна следующего года

Максим Доментьев взял со стола маркер красного цвета с толстым пером и жирным крестиком зачеркнул вчерашний день, как не принесший никаких результатов, а стало быть, потраченный впустую. Очередной день в бесконечной череде таких же безрезультативных и бесцельно проведенных дней.

– М-да, – только и пробормотал себе под нос Доментьев.

Бесчисленное множество организованных оперативно-боевых и разведывательных мероприятий, лично проведенных допросов, счёт которым он потерял, ни на шаг не приблизили Максима к достижению поставленной цели.

– Снова посылать пустой отчёт, – пробормотал себе под нос Максим.

Кем являлся «Араб», и что его связывало с бандгруппой Гагкаева, кроме давнего и больше не подтвердившегося контакта с Кхутайбой на Украине, Доментьев так и не выяснил.

Редкие моменты отчаяния давили грузом сомнения: а существует ли «Араб»? Как человеку, пусть и самому искусному шпиону, удаётся продолжительное время оставаться незамеченным? Но сомневаться в компетентности руководителей двух первых служб «конторы» не хотелось. И Максим старался гнать панику подальше.

– Так, – отбросив в сторону эмоции, начал рассуждать Максим, – установлено, что Гагкаев за последний год стал уважаемым полевым командиром, численность бандгруппы значительно возросла. Обеспеченность новым современным вооружением и различными техническими устройствами связи и шифрации свидетельствуют о значительной финансовой поддержке.

Усаживаясь удобнее, Максим включил рабочий ноутбук и, собрав полученные за неделю оперативные материалы, принялся составлять телеграмму. Немного подумав, он всё же решил включить в отчёт только что полученные сведения о появлении в окружении Гагкаева некоего Амира Загоева, приходящегося первому «многоюродным» племянником.

– На сем откланяюсь, ваш покорнейший слуга! – отпустил саркастическую шутку Максим, завершив отчёт.

Закодированный специальным ключом, документ ушёл на имя лично генерала армии Лаптева Алексея Петровича.

– А теперь в душ.

Вода в Грозном была не очень хорошая, мутноватая. Как говорили местные, с примесями извести и нефтепродуктов. Если верить слухам, когда в Чечне нашли месторождения нефти, то при их разработке больше заботились не о соблюдении требований технологической безопасности, а о сулившей от продажи прибыли. Потому в какой-то момент произошли сдвиги слоёв почвы, и в некогда чистые подземные воды попали эти самые нефтяные примеси и известь.

Но в борьбе с изматывающей жарой годилась даже такая вода. Прохладный несильный напор смыл с тела Доментьева пот, а из головы – нервозную суету первой половины текущего дня.

«Только освежающего махито с ромом сейчас не хватает!» – пронеслась секундная мысль в его голове, которую некстати прервал звонок мобильного телефона.

«Это моя жизнь!» – на звонке стояла надрывная песня Бон Джови[13].

Вообще, если говорить откровенно, то побыть наедине с мыслями стало для Доментьева непозволительной роскошью с того самого момента, как он прилетел в Грозный.

Наскоро обтершись и обмотавшись полотенцем, Доментьев нажал на кнопку ответа в телефоне.

– Да, – недовольно выпалил он в трубку.

На другом конце телефона напарник Костя Антонов, приставленный в помощь полковником Смирнитским, сообщил нечто такое важное, что единственным ответом Максима стало восклицание:

– Да иди ты!

Придерживая плечом телефон, Максим сбросил полотенце, надев на мокрое тело джинсы, а затем футболку.

– Так, – коротко отреагировал Доментьев на сообщение Костика, глазами выискивая носки, но так и не найдя их, решил надеть ботинки на босу ногу. – Через десять минут забери меня в Управлении, – резюмировал он, отключая мобильник и убирая телефон в задний карман джинсов.

Застегнув на поясе облегченную кобуру с заряженным пистолетом Макарова и заправив футболку в джинсы, Максим пулей вылетел на улицу, куда уже минут через пять должна была подъехать служебная машина.

«Надо было надеть носки», – недовольно пробубнил оскорблённый спешкой Разум.

Всё же кожаные мокасины неприятно натирали ноги.

Подъехала чёрная тонированная «Приора» и остановилась около подъезда здания Управления, где стоял Максим.

Сев справа от водителя, он сразу же обратился к Константину, расположившемуся с кипой разных документов на заднем сиденье служебной «Приоры».

– Ты выписал задание на «Эдиков»?

– Да, сразу, как только прошла информация.

Доментьев утвердительно кивнул.

– Хорошо.

Покинув территорию чеченского Управления ФСБ, машина свернула направо и выехала на главную дорогу. Оттуда, минут через семь, проскочив с включенным СГУ все светофоры, она ушла налево через «две сплошные» в небольшой переулок, заканчивающийся метров через тридцать оборудованным КПП, возле которого постоянно несли дежурство пять «вованов» – бойцов внутренних войск МВД России.

Максим наполовину приоткрыл тонированное окно и показал, не раскрывая, «ксиву». Старший по наряду утвердительно кивнул в ответ, тем самым показав своим, что всё в порядке, можно пропускать.

Они столкнулись почти лоб в лоб на пороге КПП объекта «Ласточка». Максим с силой и размашисто открыл железную дверь, когда с той стороны пропускного пункта с папкой под мышкой, «упакованный» в черную форму, чуть не вывалился Эдик.

Эдик был «вертолётчиком», личностью весьма засекреченной – настолько, что он и сам не знал, чем должен заниматься.

– Твою… – хотел было ругнуться Эдик, но вовремя остановился. Мало ли кто мог это быть, если такой же оперативный сотрудник, как и он, то нормально, а если начальник, то проблемы появятся до конца командировки.

Лёгкое замешательство.

– …мать! – закончил фразу Эдик, видя перед собой ухмыляющуюся физиономию Максима Доментьева. – Я думал, что москвичи держатся подальше от опасной республики.

Чечня в 2009 году представляла собой «нервную» республику с намёком на ее политическую нестабильность. Война уже не война. Ничто не делилось на «чёрное» и «белое», как во времена, когда всё начиналось. Всюду царил мир, но мир условный.

– Ну-ну, – отмахнулся Максим, – как видишь, и москвичи довольно часто приезжают в Чечню.

Они обнялись. Крепко, по-мужски, по-дружески.

– Я тут закончу дела, – проходя на объект, бросил Максим, – будет время, забегай вечером в 49 комнату второго корпуса.

Эдик довольно улыбнулся.

– Только я приду не один, я с кузнецом приду.

* * *

– Вот смотри, Максим, – ткнул указательным пальцем на карте около с. Даттах Ножай-Юртовского района Чечни «вертолётчик» Эдик, – здесь мы стали фиксировать новый радиосигнал. Связь осуществляется в одно и то же время, в пять вечера, и длится ровно три минуты: ни секундой больше, ни секундой меньше. Но самое интересное в другом – сигнал выдается зашифрованным трафиком и не маскируется. Такое ощущение, что тот, кто его передает, специально хочет «засветиться» перед нами.

Доментьев чуть свёл брови, недоверчиво покосившись на Эдика, который грузно плюхнулся на стоявший рядом со столом с картой республики стул; тот напряжённо скрипнул, дав понять, что в следующий раз может не выдержать.

«Недовольство» стула Эдик оставил без внимания, откинувшись на спинку.

– Хм, – хмыкнул Максим и обратился к Антонову, – что скажешь?

– В этом районе стоит «тройка», – ответил он, – 3 отдел службы ЗКС, то есть. Место их дислокации неподалеку от Ножай-Юрта.

– Командир? – поинтересовался Доментьев.

– Командир – мужик нормальный, но жесткий, – чуть улыбнувшись, ответил Костя, – собственно, ты его знаешь. Смирнитский Анатолий Иванович.

– Жесткий? – недоверчиво переспросил Максим.

При первой и, по сути, единственной встрече на территории Управления этот крупный и улыбающийся полковник не показался ему жёстким начальником. Но внешность часто бывает весьма обманчивой.

– Ну да, – сказал Константин Антонов, – здесь в Управлении его не любят: прямой, без всякого налета дипломатии и субординации. Сам понимаешь, начальство под боком таких людей долго терпеть не может. Вот, фактически, и «сослали» его подальше. Как говорится: «С глаз долой, из сердца вон».

– А как же работа? – поинтересовался Максим.

– А что работа? – ухмыльнулся Костик. – Минимум бумаги, весь документооборот в Управлении. Основную массу справок передают по «Баяну», а так раз в месяц наведывается узнать, что творится. Только потому, что пункт дислокации его подразделения находится вне Управления, даже работу с агентами упростили.

– Как это? – переспросил Доментьев.

– Упрощённая схема. Чуть ли ни единственный начальник в системе, кому дали на это официальное директорское добро.

– О, как?! – удивился Максим.

Антонов пожал плечами.

– Так говорят. Ну, а потом прибавь к характеру и отношению к нему руководства Управления ещё и перипетии его личной жизни, то тут только сам чёрт не очерствеет.

Прочитав на лице друга неподдельное удивление, смешанное с интересом, Костя добавил:

– Я, конечно, сам не знаю всего, но, говорят, он на таджикской границе попал в серьёзные передряги, а ещё – жена ушла после развала Союза. Короче, жизнь помотала мужика, и с семьёй тоже не вышло.

– Понятно, – протянул Максим, – но, собственно, планов это не меняет. Эдик, по выявленному сигналу есть что-нибудь конкретное?

Эдик чуть призадумался.

– Ну, как я уже сказал, создается ощущение, что этот сигнал появляется неспроста. Или он хочет, чтобы его засекли, или передаёт какую-то информацию, что, собственно, тоже попахивает «желанием» быть засечённым. А это наталкивает на определённые вопросы.

– Есть идеи?

– Мы тут покумекали между собой: думаем, это миниатюрный спутниковый передатчик, похожий на тот, что мы в своё время нашли у англичан. Но если английский передавал исключительно на мобильные телефоны, то этот заточен конкретно на спутник. Да, – воскликнул Эдик, хлопнув ладонью себе по лбу, – чуть не забыл ещё один момент: устройство, похоже, функционирует как активная базовая станция для всех видов мобильной и сотовой связи, работает со всеми телефонами в радиусе 20–30 километров, и, скорее всего, принимает все виды радиоизлучений.

– Да ну! – удивился Костя.

– Представь себе, – повернувшись в сторону Антонова, ответил Эдик. – Когда мы пеленгуем работу устройства и включаем режим перехвата его сигнала, то параллельно с этим к нам «сыплются» информационные идентификаторы мобильных телефонов, спутниковых устройств и станций связи, раций и подобных гаджетов.

Увидев удивлённое и в то же время жадное до информации выражение, что нарисовалось на лице Максима, Эдик добавил:

– В папке на сейфе.

Доментьев, не раздумывая, взял с сейфа серую папку. Внутри находился помятый лист, наполовину исписанный корявым почерком.

– О, – протянул Максим, указывая на кофейный развод круглой формы от стакана, – какая аккуратность.

И улыбнулся.

– Ну, а что ты хотел? – буркнул Эдик. – Мужики за работой.

Но Доментьев углубился в изучение написанного материала.

– Один номер принадлежит Кхутайбе, – комментировал Эдик.

– Второй по счету? – спросил Максим, аккуратно перенося данные в «планшет».

– Определили по ИМЕю трубки, которая уже за ним «засветилась».

Доментьев кивнул, показывая, что слушает.

– Последний, – продолжал Эдик, – пока не знаем, кому принадлежит. Появился впервые. Опять-таки, не знали бы в принципе, если бы не этот сигнал.

– Эдик, не упускай ситуацию из-под контроля, – закончив вносить данные в планшетный компьютер, сказал Максим, – нужно вытащить по максимуму. Костя, выявляемые номера и трубки держи на «прослушке» в онлайн режиме. Нужно во что бы то ни стало установить этот новый сигнал.

По сути, отдав приказания, Максим свернул карту.

– Стало быть, планируете брать? – спросил Костя.

Доментьев лишь пожал плечами.

– Не знаю, тут я не волен принимать какие бы то ни было решения. Как скажет Москва.

– Москва? – ухмыльнулся Костя, только вот ухмылка вышла с язвительным оттенком. – Да что может Москва, уже давно потерявшая связь с действительностью? Такое ощущение, что Москве нужна «показательная порка», чтобы вернуть пошатнувшееся доверие регионов.

– Не по окладу вопрос, в большие политические игры не лезу. Не моя «весовая категория»: порвут, как «Тузик тряпку», – Максим разлил по стопкам водку, – моё дело маленькое, как и у всех нас. Ну, предлагаю забыть уже о работе и по сто грамм на грудь, а думать будем завтра.

– Думаешь, получится? – спросил, улыбаясь во весь рот, Эдик.

– Очень рассчитываю, – ответил Максим и «махнул» стакан.

«Вертолётчик» Эдик зашел к Максиму Доментьеву, прихватив с собой моздокской водки по тридцатке за бутылку и припасённого домашнего сала, которые буквально недавно передали родители с бригадой сотрудников внутренних войск, приехавших на смену коллегам в грозненской комендатуре.

– Суть не в этом, – даже не поморщившись после стакана водки, сказал «вертолётчик» Эдик, оттяпав специально припасённым на такие случаи ножом огромный шматок сала, – политические игры пусть и остаются политическими играми, но данный приказ нами должен быть исполнен.

– Не поспоришь, – Костя запил водку апельсиновым соком.

– Можете считать меня идеалистом, – между тем сказал он, – но вот, как мне кажется, была бы воля руководства, давно бы всех Умаровых и Басаевых в горах нашли и пощёлкали, как грецкие орехи на зимний салат.

– Костик, – тут же вставил критическое замечание Эдик, – в твоих словах, несомненно, есть доля истины. Но ты, скорее, мрачный реалист, нежели идеалист, а вот быть реалистом, между прочим, нынче хорошо. И! – он воздал к небу указательный палец, так что все находившиеся в комнате со смеху прыснули.

– Аллах един! – воскликнул Максим.

– Попросил бы, – ответил Эдик, – на зимний салат орехи не щелкают. На свекольный с чесночком и сыром, это, пожалуйста.

И похлопал Костика по плечу.

– Да уж, – протянул Антонов в ответ, поднимая стакан с водкой, – я смотрю, ты, Эдик, обо всём на свете осведомлён.

– Работа такая, – ударив себя в грудь, словно Тарзан, не без гордости сказал Эдик, – мы же особые парни, присланные Москвой. Настолько секретные, самостоятельные и не обременённые никакими приказами «местных» начальников, что порой сами себя боимся.

И все трое рассмеялись.

– Господа офицеры!

Максим встал с места, призывая к тишине, и поднял на уровень груди стакан, наполненный до краёв.

– Есть такое в нашей встрече, что я не могу выразить словами, – продолжил он. – В судьбу я, конечно, не верю. Но наше с вами тут одновременное нахождение нельзя просто списать на стечение обстоятельств: как бы редко ни происходили события, они не случайны. Во всём есть план, – тут он выдержал почти театральную паузу, – и за то, чтобы наш план, каким бы он ни был, удался.

В этом «пьяном» тосте каждый уловил что-то для себя, будто Доментьев обращался к каждому персонально. Взгляды потупились, воцарилось многозначительное молчание.

Все, как по команде, встали. Никто не проронил ни слова. Звякнули стопки, и прохладная водка приятно разлилась теплом по телу.

Глава 2

Предгорье Чеченской Республики, в это же время

– Хемуль!

Командир пункта временной дислокации 3 отдела службы ЗКСБТ Управления ФСБ по Чеченской Республике с жуткой гримасой от злости вылетел из служившего кабинетом вагончика на улицу, едва не сорвав дверь с петель.

– Хемуль! Твою мать, где это тело?

Весёлые разговоры вперемешку с матом, что велись в добротно сколоченной беседке ПВД со специальной маскировочной сеткой, наброшенной по привычке на крышу, прекратились.

Знали, что под горячую руку командира лучше не попадаться, но таким напряжённым бойцы видели его впервые.

– Видимо, Хемуль опять что-то натворил, – шепнул один другому.

Позывным «Хемуль» пользовался Алексей Григорьевич Хемлёв, худощавый капитан невысокого роста, с виду непримечательный, как и положено сотруднику спецслужб, с заурядными способностями, которые, впрочем, не мешали ему мнить себя высококлассным оперативником органов безопасности.

– Кто-нибудь видел, где этот пи..? – обратился командир к сидевшим в беседке сотрудникам, едва сдержав подступившие порывы гнева, чтобы не сорваться на мат.

Те отрицательно покачали головами, украдкой переглядываясь между собой.

Командир недовольно поджал губы, направившись к себе.

– Да, – не оборачиваясь, бросил он, – парни, разве вам не нужно почистить оружие после мероприятия?

И секундой спустя дверь за командиром громко захлопнулась.

Парни как ошпаренные вскочили со своих мест и бросились по кубрикам чистить автоматы и пистолеты. А если придется, то все ручные пулеметы отделения и только что поступившую на вооружение противоснайперскую систему – ружье, чем-то напоминающее противотанковое времен Великой Отечественной, с прицельной дальностью около двух километров и таким калибром, что после точного попадания от человека оставалось некое подобие фарша. И даже почистить всё это второй раз, лишь бы не попадаться на глаза командиру.

Полковник Анатолий Иванович Смирнитский, начальник 3 отдела Службы ЗКСБТ Чеченского Управления ФСБ, был неплохим человеком, снискавшим славу довольно жёсткого, но вместе с тем справедливого, честного и порядочного офицера. Среди подчинённых за ним закрепилась кличка «Гроза», хотя сам он выбрал себе ласковое «Тополь».

«Это потому, что в родном селе сплошь одни тополя растут», – так, по крайней мере, он говорил.

Семьи у Смирнитского не было, жена бросила ещё во время, казалось, непрекращающихся скитаний по пограничным заставам, забрав единственную дочь командира в Москву к родителям. После развода, как рассказывал полковник, бывшая жена вышла замуж за какого-то англичанина, с которым познакомилась на международной выставке современного искусства в Берлине. А позже уехала в Европу, и надежда Анатолия Ивановича увидеть дочь стала призрачной. Не то, чтобы он осуждал жену, но сердце всякий раз сжималось от порой подкатывающих воспоминаний. В такие минуты Смирнитский закрывался в служебном вагончике: его скупые, мужские и полные скорби слёзы подчинённые видеть не должны были.

Захлопнув за собой дверь, Смирнитский плюхнулся на стоявший рядом со столом обычный офисный стул и задумался.

Старшего оперуполномоченного капитана Алексея Хемлёва в расположении пункта временной дислокации не было, и, где он мог находиться, полковник Смирнитский не знал. Хотя не совсем так, он знал, что Хемуль где-то на территории Чечни, нашпигованной бандитами – ваххабитскими недоделками и их пособниками.

Смирнитский достал из-под стола бутылку виноградной водки Кизлярского коньячного завода, наполнил гранёный стакан и готовился его опустошить, когда негромкий, но уверенный стук в дверь остановил движение его руки на полдороги.

– Да, – недовольно пробасил Смирнитский, возвращая стакан обратно на стол.

Слегка скрипнув, дверь отворилась. Загораживая собой пробивавшийся в «кабинет» Смирнитского дневной свет, на пороге стоял командир роты разведки 2 батальона особого назначения 94 полка внутренних войск МВД России майор милиции Вадим Петрович Балакин с позывным «Лис».

– Иваныч, – пройдя внутрь и придвинув другой стул, Балакин сел рядом со Смирнитским, – не рановато ли для алкоголя?

Смирнитский не ответил. Поднял стакан и в два больших глотка осушил, даже не поморщившись.

– Ого, – искренне удивился Балакин, – есть повод?

– Да, – сухо выдавил Иваныч.

Смирнитский и Балакин были не просто давними друзьями, их связывала одна война, которую политики называли просто контртеррористической операцией. Начав её в разных ведомствах и должностях, они, в конечном итоге, оказались на одном ПВД, где уже не один год вместе плечом к плечу выходили на боевые мероприятия. А посему как облупленных знали друг друга.

– Это не может быть связано с тем, что двое моих парней выехали сегодня утром с базы с одним из твоих оперов?

Вопрос прозвучал настолько буднично и неэмоционально, что Иваныч напрягся.

Такое открытое безразличие, прозвучавшее в голосе, совсем не было свойственно Балакину, который всегда радел за вверенный ему личный состав.

– Как? – спросил Смирнитский.

– Ясно, – тяжело вздохнув, ответил командир роты разведки, – ты не в курсе?

Анатолий Иванович промолчал, лишь утвердительно кивнув.

– Хреново, – пробурчал Балакин, и на его лицо легла тень напряжённого сомнения. – Теперь у нас нарисовались проблемы. Получается, группа выехала без какой-либо санкции.

Кто явился инициатором, догадывались и Балакин, и Смирнитский, и оба командира обдумывали и просчитывали возможные варианты дальнейших действий.

– Что будем делать, Иваныч? – первым спросил Балакин.

Смирнитский пристально посмотрел на друга, во взгляде которого лишь прочёл уже принятое и единственно возможное в сложившейся ситуации решение: собрать отряд и двинуться на розыск. И это решение он поддерживал полностью.

Смирнитский достал и развернул на столе оперативную карту Чеченской Республики.

– Организуем поиск двумя группами, – начал он, взяв карандаш, и обвел квадрат близ села Симсир и сам населенный пункт. – Одна направится в лес, в этот квадрат около села. Там наверняка возможно столкновение с противником, а значит, мы найдем и наших. Вторая – в Симсир, вот по этому адресу.

Смирнитский передал Балакину лист бумаги с написанным адресом.

– Что за адрес, Иваныч? – спросил Балакин.

– Человека, что ошибся с выбором стороны, которой стоит помогать.

Сложив лист пополам, Балакин убрал его во внутренний карман камуфляжной куртки.

– Я понял.

– Тогда собирай парней, Петрович! А того чёрта доставь живым, я давно планировал провести с ним контрольную встречу. Правда, не стоило откладывать в долгий ящик, а следовало провести днём ранее, когда вызывал к себе Хемуля…

«– Разрешите? – на пороге «кабинета» полковника Смирнитского появился капитан Алексей Хемлёв.

Полковник пригласил капитана.

Хемлёв сел напротив начальника.

– Вызывали? – спросил он.

Дочитав оперативную справку, Смирнитский отложил документ в сторону.

– Да. Алексей, по твоей информации, – было заметно, что полковник был напряжён и взволнован, – от оперативного источника, которую ты вчера оформил и доложил.

Хемлёв кивнул.

– В отношении Гагкаева?

– Она самая. Ты доверяешь источнику? – в лоб спросил Смирнитский.

Хемлёв, не ждавший подобного вопроса, замялся.

– Мы же его проверяли в этом году, Анатолий Иванович.

– Это я помню, – отмахнулся Смирнитский, – я у тебя как у оперативника спрашиваю: ты своему источнику, как человеку, доверяешь?

– Как и всем чеченцам, Анатолий Иванович.

– Понятно, Алексей, – заключил Смирнитский, – ладно, давай, иди, работай по плану.

– Есть, – и Хмелев направился к выходу.

– Алексей, – остановил Смирнитский в дверях Хемлёва, – пока не забыл. Устрой с источником контрольную встречу».

Глава 3

г. Москва, гостиница ФСБ России «Пекин»

Одноместный номер гостиницы ФСБ России «Пекин», в котором поселили Сергея Разумовского по его прибытии в Москву, представлял собой живое воплощение культуры и сервиса советской эпохи. Но если время Советского Союза безвозвратно ушло в прошлое, и жизнь, повинуясь закону поступательного развития, двигалась дальше, то номер так и остался в прошлом. Этакое воплощение мечты человечества о машине времени, реализованное в отдельно взятой гостинице.

Перешагнув порог, Разумовский, давно отвыкший от атмосферы минимализма в комфорте, которым поражал номер, от неудовольствия поморщился. Невзрачная комната удручала. Окна были занавешены плотными серо-зелеными шторами, отчего серость комнаты достигала немыслимого апогея. Сложенный незатейливой мозаикой и давно выцветший паркетный пол местами вспучился, а по краям около плинтусов виднелись расщелины, бросавшиеся в глаза, словно знак «Макдональдса» в темноте ночи.

– М-да, – протянул Разумовский, бросив небольшую дорожную сумку на одноместную старую кровать, что могла бы рассказать множество, хвативших не на один том, историй, – вот так и живём.

Сергей раздвинул шторы, впустив свет, который не был здесь частым гостем, в комнату. Теплые солнечные лучи моментально развеяли невзрачность помещения, принеся с собой чуточку позитива надвигающейся весны.

– Так намного лучше, – улыбнувшись, сказал Разумовский и принялся разбирать сумку.

Бритвенный станок, зубную щетку и пасту, он отнёс в ванную, мало того, что совмещённую с туалетом, так ещё и выполненную в стандартных темно-коричневых тонах. Снова весьма не оптимистично. Создавалось ощущение, что всё это сделано специально: мол, дорогой сотрудник, не обольщайся и не питай иллюзий, ты не в сказке, сухая действительность Службы отдает именно той мрачностью, которую передает номер.

«Ладно, хорошо, что вода не ржавая», – подумал Разумовский, ополоснув осунувшееся от бессонной ночи, которую он провел за рулем машины, и кажется, принявшее серый цвет под стать номеру, лицо. На секунду задержался на своём отражении в небольшом зеркале, висевшем над умывальником, и, вернувшись в комнату, продолжил разбирать сумку. Пару футболок и запасные джинсы, аккуратно сложив, убрал в шкаф. Множество пар носков и нижнего белья бросил в выдвижной ящик. Полученный в приемной руководителя 1 Службы ФСБ России жёлтый конверт с нанесённой литерой «Р», что, по всей видимости, означало «Разумовский», положил на прикроватную невзрачную, как и весь интерьер комнаты, тумбочку.

Материалы из конверта он прочтёт чуточку позже, а сейчас Разумовский хотел отдохнуть.

Расстелив постель, Сергей буквально сразу забылся крепким сном.

Часа через два, когда уже давно перевалило за три пополудни, Разумовского разбудил звонок мобильного телефона.

– Да, – сонно пробормотал Сергей в ответ.

– Не спишь. Вот и чудно, – быстро говорил бодрый голос на том конце провода. – Ты в каком номере остановился?

– Двадцать третьем.

И Разумовский положил трубку, повернувшись на противоположный бок, намереваясь ещё часа три-четыре подремать.

Однако больше поспать ему не удалось.

Только Разумовский начал погружаться в сладкое царство Морфея, как в дверь постучали, и в номер ввалился Игорь Кириллов с пакетами в руках.

– Какого хрена! – недовольно выругался Разумовский, поднимаясь с кровати и протирая сонные глаза.

– Ты здесь живёшь? – Кириллов не обратил внимания на ругань друга. – Какое убожество!

Он прошёл внутрь, поставив на журнальный столик белый пакет. Уловив ароматный запах горячей курицы-гриль, свежеиспечённого хлеба и овощей, желудок Разумовского издал предательское урчание.

– Вот, оденься, – продолжил Кириллов, бросив джинсы ещё не отошедшему ото сна, но, как оказалось, голодному Разумовскому, – я принёс горячую шаурму, чтобы перекусить. Правда, не знаю: изменились твои пристрастия со времен Академии или нет. Конечно, не полноценный обед, но годится «заморить червячка».

– Годится, – только и ответил Разумовский, надевая джинсы. – Игорек!

– Серега!

И два друга тепло обнялись.

* * *

Развернув конверт, Разумовский разложил на кровати документы и бегло пробежался по каждому.

– Указания для тебя, – прокомментировал сидевший в кресле Кириллов, – в общих чертах: биография личности, которой предстоит стать, и легенда для внедрения. Их изучи досконально. На месте встретит агент-связник «Нена» – жена Гагкаева. Она же тебя и легализует перед окружением. Так, кроме этого, задачи операции, условия выполнения и тому подобное.

Разумовский взял характеристику личности Амира Загоева. Документ на десяти листах максимально подробно расписывал того, кем ему предстояло стать: от предпочтений в еде и до манеры поведения, используемых мимики и жестов.

– Ух ты! – присвистнул Серёга, пролистывая документ. – Так оказывается, моих родственников застрелили во время «второй компании» русские шакалы?

Игорь улыбнулся.

– Твой кавказский акцент очень хорош, – съязвил он и продолжил серьёзным тоном, – теперь ты Загоев Амир Ризванович, 17 февраля 1980 года рождения. Всю сознательную жизнь проживал в селе Дачу-Борзой, пока семью не расстреляли во время одного из адресных мероприятий. Ближайшим родственником является полевой командир бандгруппы Ножай-Юртовского района Сулиман Гагкаев, в поле зрения которого ты и вводишься для последующей разработки.

– Весёленькая история, – сказал Разумовский.

– Ну, нам же нужна веская причина, почему ты вступил в банду и встал на путь террора. А тема мести самая подходящая и не вызывает каких-либо подозрений.

– Почему именно Сулиман Гагкаев? – спросил он.

– Хм, – задумался Игорь, – вообще история долгая и весьма запутанная…

– А ты попробуй, – перебил Разумовский друга, полагая, что он начнёт юлить, скрывая истинные причины внедрения, несмотря на многолетнюю дружбу, – я никуда не спешу.

– Перекусим? – спросил Кириллов, доставая по уже остывшей шаурме, – на голодный желудок «страсти» не рассказываются.

Разумовский понимающе кивнул, разворачивая переданную Игорем порцию.

– Так вот, – продолжил Кириллов, прожевав, – от коллег с Украины в прошлом году поступила информация, что американцы затеяли «игру» против России, задействовав лучшего агента – «Араба». Как оказалось, с «Арабом» руководителя 1 Службы Кривошеева связывают давние отношения, ещё с «лохматых» годов. Но что парадоксально, мы до сих пор не знаем, кто он. Имеется редкая отрывочная информация, и на этом всё.

– Вот как! – только и пробубнил Разумовский, рот которого был занят пережевыванием порции шаурмы.

– Да, – продолжил Кириллов, – «Араб» – влиятельное лицо в исламском мире. Через него проходят крупные финансовые потоки, как мы предполагаем, созданные при помощи ЦРУ. Часть потоков направляется на поддержку бандгрупп, действующих в Чечне. Достоверно известно, что с «Арабом» встречался Кхутайба, правая рука и телохранитель Гагкаева Ислама. В последнее время Гагкаев значительно активизировался, что нами увязывается со встречей. Кроме того, прошлогодняя августовская заварушка с Грузией способствовала проникновению «Араба» в Россию. Тогда все бросились «душить» Грузию, оголив некоторые направления по поддержанию безопасности государства.

Вытерев салфеткой губы, Разумовский подытожил:

– Руководство хочет разоблачения «Араба»?

– Что-то вроде того, – ответил Игорь.

– Ясно.

Разумовского одолевали сомнения, а в голове вертелось множество вопросов, требовавших ответов. Но получит ли он их? Скорее всего, нет.

– Что со связью? – только и спросил Сергей.

– О! – оживился Игорь. – Это интересная штука! Передатчик, замаскированный под обычный мобильный телефон. Вся суть в том, что он присоединяется к используемым «конторой» каналам и передаёт информацию шифрованным сигналом. Ну, а поскольку в Чечне наших пруд пруди, то проблем не будет. Набираешь информацию в виде смс-сообщения и передаёшь её, включив соответствующую функцию. Но подробнее завтра специалисты расскажут.

– Интересно, – ответил Разумовский, – значит, я один буду искать суперсекретного шпиона ЦРУ?!

– Не совсем, – чуть поразмыслив, сказал Игорь, – но этого я не говорил. «Снаружи» работает сотрудник 2 Службы совместно с 3 отделом службы БТ Чеченского Управления, но они не подозревают о твоём существовании. Для них ты боевик-ваххабит, как и все остальные. Серёга! Имей в виду, что ты там как в одноимённом фильме – «Свой среди чужих, чужой среди своих».

– С каждой минутой всё интереснее, – пробурчал в ответ Разумовский.

Глава 4

Прохладный ветерок прокрался в комнату через раскрытое окно, прозрачная белая занавеска легко поддалась порыву и колыхнулась, чем разбудила спавшего почти целые сутки Разумовского. Сергей с трудом открыл глаза и осмотрелся.

Небольшая комната, в которой он лежал, отличалась аскетической непритязательностью. Рядом с кроватью стоял простой, но добротно сколоченный табурет. Поодаль расположился похожий на табурет стол, покрытый белой роскошной скатертью с витиеватыми национальными узорами народов Северного Кавказа. На столе бликами рассеивающихся солнечных лучей играл графин и металлический тазик с водой, на краю которого висела влажная тряпка. Единственным элементом интерьера, выбивающимся из общего аскетизма комнаты, являлись застланные по всему полу ковры.

Истрепавшаяся одежда Разумовского, старательно залатанная, постиранная и выглаженная, аккуратно висела на небольшой вешалке справа у входа.

Сколько времени он провел без сознания, Разумовский не знал. Переход через горный массив дался ему очень тяжело. В незнакомой местности, в условиях строжайшей секретности, когда для федеральных сил Сергей являлся не более чем чеченцем без документов, а для местных неизвестным пришлым, будучи выброшен тайком посреди горной дороги, пробраться к селу Даттах оказалось предприятием не из лёгких. Шёл Сергей два дня, медленно, горными тропами, избегая даже маленьких чеченских аулов и не пересекаясь с маршрутами патрулей и разведывательных отрядов федеральных сил.

Спать ночами почти не получалось, спускавшийся каждую ночь с вершин гор холодный воздух пробирал насквозь, а разжечь даже маленький костерок было нельзя. Постоянно хотелось есть – сухари с водой не спасали. Разумовский призвал на помощь все полученные в учебном центре знания по выживанию в подобных условиях. И к исходу вторых суток, измученный, осунувшийся и голодный, он рухнул без сознания у входа в селение Даттах.

Дверь в комнату отворилась. В комнату вошла стройная девушка, облаченная в закрытое, скрывающее ноги, руки и шею платье. Она держала в одной руке небольшой тазик с водой. Но, увидев пришедшего в сознание Сергея, покраснев от смущения и стыда, тут же выскочила обратно.

Разумовский не знал, кто эта, подобная ангелу, девушка. В память врезались только её чёрные и красивые глаза – выразительные, ясные и живые.

Переодевшись, Разумовский вышел из комнаты в коридор. Рядом с дверью сидела на вид уже довольно немолодая, полного сложения женщина.

– Проходи за стол, – сказала по-чеченски женщина, вставая со стула, – обед накрыт.

В зале стоял большой обеденный стол, полностью уставленный всевозможными яствами. Тарелка горячего чуду вместе с жареными куриными потрохами источали настолько притягательный аромат, что желудок Разумовского, отвыкший за последние дни от нормальной пищи, заурчал. Сергей сел на специально приготовленное место, женщина тут же поставила перед ним тарелку и исчезла на кухне.

Пока Сергей накладывал потроха, женщина поставила на стол кувшин с прохладным кислым молоком, тарелку домашнего сыра и блюдо свежеиспечённых лепешек. Немного погодя в дверях появилась та самая девушка, которую Сергей спугнул своим пробуждением. Опустив глаза, она кротко просеменила к Разумовскому, и, наполнив его стакан кислым молоком, так же кротко удалилась.

Поторопив девушку, на пороге появилась караулившая комнату женщина.

– У нас не принято засматриваться на чужих женщин, – с лёгкой укоризной произнесла она.

Отведя в сторону взгляд, Разумовский ответил по-чеченски:

– Прости! Обед воистину вкусен!

– Я – Макка, – сказала женщина, – Нена[14] этого дома.

Разумовский посмотрел на женщину, в которой меньше всего мог разглядеть агента-связника 2 Службы.

– Амир, – только и ответил он.

* * *

с. Даттах Чеченской Республики, годом позже

Наступило красивое время года, какое может быть только в предгорных районах Чечни. Весна.

Ещё совсем не жаркая, но уже и не холодная пора, когда солнце отражается от простирающихся вдоль горизонта, насколько хватает взгляда, вершин сотней тысяч ярчайших и чистых, словно бриллианты, искр и переливается, перепрыгивая с одной возвышенности на другую. Воистину прекраснейшее и величественнейшее зрелище, переполняющее душу каждого рождённого в этих местах горца чувством гордости за землю и дом.

Часто, когда закат орошал снежные шапки гор багряным светом, Амир Загоев выходил из дома и часами смотрел на открывавшуюся глазам красоту природы. Некогда прекрасная земля, что дарила живущим на ней людям кров, тепло и пищу, Чечня теперь, в неспокойные годы, стала «бесплодной», отравленной бесконечной войной, и закат в горах оставался единственным прекрасным моментом, очищающим душу, снимающим напряжение и приносящим мир и покой в сердце.

В один из майских вечеров Амир по обыкновению устроился на стуле, укутавшись в сшитые специально для него шкуры, чтобы не продували спускающиеся с гор холодные порывы ветра.

Амир Загоев ввиду молодости являлся приближённым амира Ножай-Юртовского района Чечни полевого командира Гагкаева Сулимана Вахаевича, чьё влияние простиралось намного дальше официально «отданной» ему под управление территории. Сулиман, будучи человеком, действительно, суровым и, в прямом смысле, вскормленным горами, заставил уважать себя многих, расправляясь с врагами и недоброжелателями жестокими и зачастую изуверскими способами.

Поговаривали, что отец Сулимана, Ваха, оставил своего десятилетнего сына далеко в горах с одним ножом и куском хлеба, чтобы горы сделали из него мужчину, настоящего горца.

И именно в горах маленький мальчик научился выслеживать добычу, часами неподвижно лёжа на сырой земле или в снегу, полагаясь только на свои силы, научился подавлять любые чувства, будь то сострадание, любовь или страх, потому что они делают человека мягким и уязвимым. Именно в такие моменты он понимал, что только абсолютная власть и жестокость дают безопасную жизнь. А значит, надо уничтожать безо всякой жалости всех, кто посягает на твой авторитет и главное место в стае, которое он тогда для себя определил.

Он вернулся в родной аул с полной луной, проведя в горах более восьми месяцев. Вернулся ночью, когда все уже давно спали, и только редкие собаки подвывали на полную луну, следуя слепому животному инстинкту. Сулиман тоже следовал инстинкту, в тот момент он мало чем отличался от хищного животного, бесшумно пробираясь к дому, из которого его вышвырнули в горы: выживешь – хорошо, не выживешь – такова судьба. Всё в руках Аллаха! И всевышний даровал мальчику жизнь, закалив его волю и тело.

Дверь поддалась без проблем, не скрипнув в петлях. Проскользнув внутрь подобно тени, Сулиман направился прямиком в спальню отца – хозяина дома. Всё произошло быстро. Ваха даже не проснулся, когда остро заточенный клинок, который он сам же и дал сыну, прошёлся, словно по маслу, по горлу отца, и алая кровь растеклась по подушкам и кровати. Так началось восхождение «волчонка».

Амир чем-то напоминал судьбой Сулимана, отчего и нравился дяде. Характер Загоева не был взращён в горах без средств на существование, кроме ножа и надежды на выживание, но и Амиру выпала непростая доля: пережить смерть близких. Амир видел как автоматная очередь, выпущенная неизвестным мужчиной в маске и камуфляжной форме, подкосила мать, бросившуюся собой защитить отца. А потом – старших братьев – Ризвана и Расула, сестер – Макку и Абиду. В его памяти отложился только треск от автомата и крики, наполненные страхом и отчаянием. Самого Амира, видимо, уберег Аллах, вложив в ладони особые линии судьбы.

Уже много позже, когда Амир попал к Гагкаеву, семья которого приютила и поставила его на ноги, Сулиман в ярких красках рассказал, кто расстрелял его семью и почему. После этого у Амира не оставалось сомнений, чтó за судьбу вложил Всевышний в его тело и душу.

– Дядя ещё не вернулся? – не поворачиваясь, спросил Амир у подошедшей девушки, которая, как она сама думала, подошла бесшумно.

– Нет, Амир.

Девушку звали Зуля. Младшая из дочерей Сулимана Гагкаева, не впитавшая ни одной его черты, пошла мать.

Пышные, насыщенного чёрного цвета волосы аккуратно убраны под шелковый платок – подарок Амира на недавно отпразднованный семнадцатилетний юбилей. Большие, выразительные карие глаза и алые губы только подчеркивали нежные и плавные черты лица. Зуля носила закрытые платья с рукавом, как требовали обычаи, но даже платья не могли скрыть нежных линий молодого женственного тела.

– Они запаздывают, – после некоторой паузы сказал Амир, – может поехать навстречу?

Зуля не ответила. Она только стояла у него за спиной, кутаясь в шерстяной платок – к вечеру с гор спускался пронизывающий холодом ветерок.

– Скажи нене[15], что я буду собираться.

Амир встал, оставив шкуры, которыми укрывался, на стуле. И только сейчас заметил наворачивающиеся на глазах девушки слезы.

– Что случилось? – Амир обнял Зулю за плечи.

– Отец сказал, что к исходу осени отдаст меня замуж, – и первые слезинки скатились из её глаз по щекам. – Я уже взрослая и должна приносить в род мальчиков, чтобы земля наша полнилась новыми воинами. Ибо так угодно Всевышнему.

Сердце Амира ёкнуло, остановилось и секундой позже взорвалось на сотни кусочков. В горле пересохло от подступившего кома.

Он любил Зулю так, как только может позволить человеческая душа: самозабвенно, нежно и бесконечно сильно. Он полюбил с первого взгляда, в тот самый момент, когда она переступила порог комнаты, в которой он лежал обессиленный от многочисленных ссадин и ран, чтобы подать ему стакан воды. В белом платье, кроткая и молчаливая девушка с такими выразительными глазами, что в них тонул весь мир. В пробивавшихся сквозь окна лучах полуденного солнца она, светившаяся бесконечной красотой, походила на ангела.

Амир крепко обнял Зулю, не желая отпускать то, что приобрел в этой хрупкой девушке, – любовь.

– Отец сказал, что имя мужа он назовет перед свадьбой, как того требует обычай, – её голос дрожал, – Амир, Аллах свидетель, без тебя нет мне жизни. Я покончу с собой в первый же день.

– Прекрати, Зуля! На всё Его воля, но не клянись смертью перед ликом Всевышнего. Харам! Придёт время, я поговорю с дядей.

В кармане камуфляжной куртки завибрировал телефон.

– Дядя, – коротко сказал Амир, обращаясь к Зуле.

Она вытерла платком слезы и ушла в дом.

– Салам алейкум, дядя!

– Алейкум ассалам, Амир, – в голосе Сулимана читались напряжение и усталость, – распорядись встретить нас. И будь на месте, я хочу кое-что обсудить.

* * *

Черный «Мерседес Геленваген» въехал во внутренний двор дома. Придерживая каракулевую папаху грязно – серого цвета, из машины вышел статный мужчина. Острый взгляд и резкие черты лица, обрамленные аккуратно стриженой чёрной бородой, куда по воле годов вплелась седина, не позволяли ошибиться, не признав в нём амира.

– Хьо гина хазахийти сунна[16], – поприветствовал Амир дядю.

– Алейкум Асалам, Амир, – Сулиман обнял Амира за плечо. – Дика дина чай мала вай[17].

Амир утвердительно кивнул.

– Духьало яц цунна, чай малар-м дика гуллакх ду[18].

И они прошли в дом.

Когда дядя собирал окружение за одним столом за чашкой чая, то предполагался серьёзный разговор. Чай Сулиман Гагкаев высоко почитал и любил, когда время за благодатным напитком проходило в разговорах, будь то домашние пересуды или собрание действовавших под началом Сулимана командиров полевых отрядов.

– Чай-м башха дика ду[19], – благодушно отозвался Сулиман, поставив пустое блюдце на стол.

– Макка! – окрикнул он свою жену, дав понять, что можно убирать стоявшие на столе чайные приборы.

Почтенных лет полная женщина, несмотря на возраст и комплекцию, аккуратно и быстро собрала посуду и, словно не появляясь, исчезла.

В центре стола восседал глава дома Сулиман Гагкаев. По правую руку расположился его сын Ислам, среди черт характера которого, как отметил для себя Амир, ярко выделялись бескомпромиссность, уступающая по своей жестокости лишь отцовской, и такое властолюбие, что своим «ласковым шёпотом» застелило трезвость мысли – скорейшим его желанием было занять место во главе подчинённого Сулиману отряда численностью более пятидесяти человек. Слева расположились в порядке уважения полевые командиры, входившие в состав «армии» амира Ножай-Юртовского района. Позади самого Гагкаева стоял всегда молчаливый телохранитель и правая рука амира, Кхутайба, смотревший на всех присутствующих безразличным взглядом. Амир замыкал ряд сидевших за столом приближённых, расположившись на другом конце стола напротив Сулимана.

– Сегодня Аллах ниспослал нам своё великое благословение, даровав хорошие новости, – присутствующие одобрительно загудели. – От наших братьев на Украине и в Грузии нам поступили деньги на продолжение священной войны против «кафиров», дабы мы могли приобретать оружие и патроны, в которых остро нуждаемся. Но вместе с деньгами для нас передано сообщение от неизвестного, но влиятельного человека, назвавшегося просто «Араб», где он говорит, что джихад ичкерийских моджахедов против неверных шакалов в России – дело, угодное Всевышнему. И потому он, ощущая общность с идущей войной и молящий еженощно Аллаха даровать нам победу, оказывает нам помощь. Вместе с тем, оказывая помощь, он надеется, что мы проявим силу и докажем делом перед Всевышним свою преданность в священной войне. «Араб» призывает совершать теракты в российских городах, нападать на военных, милицию, жаля и нанося смертельные удары, подрывать авторитет власти в глазах жителей России, принося раздор в их души и делая тем самым их уязвимыми для привлечения в ряды ислама, как истинной и единственно верной религии.

Довольный, Сулиман откинулся на спинку стула, наблюдая, как полевые командиры живо и с восхищением обсуждали новость.

– Вторая новость, ниспосланная Всевышним, – продолжил Гагкаев. – Сегодня в одном из наших селений мы взяли трёх русских «шакалов», что рыскали против нас.

Гробовое молчание.

– Сейчас они заперты посреди дерьма в моём хлеву, как и положено неверным, а на рассвете с первыми лучами солнца мы казним их праведным судом по законам Шариата.

За столом снова раздалось бурное гудение.

– Что скажешь, Амир? – неожиданно обратился к нему Сулиман.

Амир не сразу услышал вопрос Гагкаева, пребывая от принесённых новостей в легкой прострации.

– Амир! – повысив голос, ещё раз обратился Сулиман.

– Аллах велик и милосерден, Сулиман! На всё Его воля! – инстинктивно ответил Амир.

– Мудрый ответ, Амир, – сказал Гагкаев, – рассудительный, не брошенный сгоряча, как некоторыми.

Все поняли, что Сулиман имел в виду несдержанный нрав сына Ислама, которого хлопнул по плечу, говоря:

– Вот какого сына я всегда желал!

Чем подлил масла и в без того разгорающийся огонь ненависти Ислама к Амиру.

Ислам возненавидел Амира с самого первого дня появления в их доме. Он увидел в пришлом «родственнике» явную угрозу своим амбициозным планам. Амир разительно выделялся на фоне всех Гагкаевых выдержкой и трезвостью ума, чем импонировал Сулиману.

К тому же душу Ислама травило смутное сомнение, что Амир подозревал истинную его сущность: то, кем он являлся на самом деле. Маленькая оплошность, на которую ранее указала Макка, не ускользнула от проницательно наблюдавших за Амиром глаз Ислама. Маленькая оплошность: секундное пересечение взглядов Амира и Зули в первый вечер, когда за столом собралась вся семья Гагкаевых и приближенные полевые командиры. Пересечение взглядов, зародившее огонёк любви в одной душе и испепелившее ненавистью другую душу.

Взгляды Амира и Ислама на какую-то секунду пересеклись. И взгляд Ислама горел яростной злобой и презрением к родственнику.

* * *

Амир лёг рано, но потом ещё долго не мог уснуть, ворочаясь в постели. Мысли о схваченных русских солдатах никак не выходили из его головы, точнее не о самих пленных, а о должном состояться на рассвете шариатском суде в то время, когда Всевышний наиболее справедлив и милосерден.

Амир понимал, что всех троих ждала смерть, мучительная и долгая, ибо Сулиман сказал, что «шакалов» поймали, когда те вынюхивали в селе о воинах Аллаха. И помогла их схватить исключительная преданность Всевышнему жителей села.

За полгода пребывания в доме Сулимана Гагкаева Амир не раз являлся свидетелем беспощадной жестокости законов суда Шариата. Всё походило на публичную казнь, наподобие той, что устраивали в средние века инквизиторы над «ведьмами». Схожести с самосудом слуг Господа – инквизиторов «тёмной и мрачной эпохи» средневековья – придавало и то, что вину человека признавал не Аллах справедливой волей, а это было лишь мнение Сулимана, которое всегда выражалось в позиции «Виновен». А «признание вины» каралось смертью.

Амир встал с постели, натянул штаны и вышел во двор. Порыв прохладного спустившегося с самых вершин гор ветра обдал ночной свежестью.

– Баркалла, мой друг! – прошептал он, когда порыв ветра, оставив Амира, двинулся дальше.

Лёгкие облака, проплывавшие по небу, словно корабли по морю, периодически скрывали в легкой дымке нарастающий месяц, окружённый мириадами звёзд. Стоя на земле под великолепием, созданным Всевышним, Амир невольно ощущал себя незначительным, словно букашка, под ногами Аллаха.

«Бог или Аллах, – говорил он про себя, глядя в бесконечность ночного неба, – что мне делать?»

– Он тебе не поможет, – раздался женский голос за спиной.

Грубоватый голос женщины, прожившей немало лет и повидавшей в жизни ровное счётом число горестей и страданий.

Амир не обернулся.

– Нена? – спросил он.

За спиной Амира стояла «мама». Одетая в простое чёрное платье, жена Сулимана Гагкаева, Макка, стояла позади, чуть правее Амира.

– Я не могу быть тебе настоящей мамой, – ответила она, – тепло материнского сердца незаменимо.

Душа его металась, как загнанный в клетке зверь, и Амир сник. Словно привязанный к тяжёлому грузу, он стремительно уходил ко дну, не в силах выбраться из сковывающих движения верёвок, сотканных из долга, чести и верности. И хотелось сделать хотя бы небольшой глоток свежего воздуха, вроде того, что принёс ночной ветер, и почувствовать жизнь, но он не мог.

Макка видела настоящего Амира. Не «поддельный», жестокий и воинственный, что как тень находился рядом с её мужем, а мужчина, не растерявший понятий чести и справедливости.

– Ты не знаешь, что делать, – с холодной рассудительностью, присущей разве что женщине сказала она.

– Нет, – голосом, полным неуверенности, ответил он.

Макка возвышалась над Амиром, словно скала над растущим у её подножия деревом, грозная и величественная, но готовая защитить и укрыть при непогоде.

– Тогда слушай сердце, – сказала она, – слушай, что оно подсказывает, что едва слышно нашептывает наперекор разуму. О чём хочет тебе поведать.

Амир снизу вверх посмотрел на Макку.

А Макка сожалела лишь об одном, что Амир не был «их». Вобравший лучшие качества мужчины, он почти не имел недостатков, а самое главное, так нравился Зуле. Вероятно, даже она – Макка – полюбит Амира, приняв в семью как «своего», со временем, но полюбит. Однако уважать Амира она не перестанет никогда, даже притом, что он пришлый.

– Сердце, – повторила она, возвращаясь в дом.

– Нена, – остановил её Амир, – ты знаешь, кто я, откуда и зачем пришёл?

Она кивнула в ответ.

– Скажи мне, почему ты это делаешь?

– Уважение и ненависть могут сосуществовать вместе, но они раскалывают человеческую душу, Амир, – и тут она поняла, что назвала его впервые по имени, чего раньше сознательно избегала, – а я больше ненавижу, чем уважаю. Я давно мечтаю о мире в сердце, и когда мне сказали, что ты придёшь, я приняла тебя, поверив, что ты именно тот, кто сможет помочь.

Макка выдержала паузу.

– Я ждала тебя.

И вошла в дом.

Глава 5

Ночью этого же дня

– Эй, – через небольшое зарешеченное окошко негромко окликнул Амир брошенных в хлев пленных русских солдат. – Как вы там?

Внутри послышалась легкая возня, и через некоторое время один из троих, Амир не знал кто, ответил:

– Ты кто такой?

– Кто я, – сказал по-русски Амир, – не суть важно. Вы хотите бежать?

– Допустим, – ответил уже другой голос, – ты хочешь помочь?

Амир замялся. Вполне закономерно вытекающий из ситуации вопрос на секунду заставил усомниться в правильности действий.

– Да.

– Почему мы должны тебе верить? – всё выпытывал второй.

«Да что же такое?» – выругался про себя Амир.

– Ты старший? – вопросом на вопрос ответил он.

– Допустим, – уклончивый ответ второго многое прояснил.

– Я обрисую тебе ситуацию, «старший». Завтра на рассвете вас осудят по законам Шариата и казнят. Альтернатива ночному побегу от незнакомца, щедро предлагающего помощь, должна выглядеть заманчивее.

В хлеву воцарилось молчание. Видимо, как рассудил Амир, трое переглядывались, решая, верить словам или нет.

– Хорошо, – сказал второй голос.

Амир осмотрелся по сторонам: тишину ночи нарушали редкие порывы спускавшегося с гор ветра, игравшие под порывами опавшие сухие листья и редкие крики животных или ночных птиц.

– Один момент, – сказал Амир, – среди вас есть такой Хемлёв?

– Я – Хемлёв.

Амир почувствовал неуверенные нотки дрогнувшего голоса того, кто представился Хемлёвым.

– Ты выйдешь крайним, – и он поймал себя на мысли, что сказал не как все «последним», а по устоявшейся традиции всех ветеранов войн «крайним».

– Но, – попробовал возразить «старший».

– Или так, или вообще никак! – резко отрезал Амир.

– Хорошо, – бросил «старший».

Обойдя хлев, Амир повернул тугой железный засов и отворил чуть скрипнувшую дверь.

Первыми почти бесшумно, будто тени, проскользнули спецназовцы. Один занял позицию у угла хлева, второй наблюдал за внутренним двором. Третьим, чуть пошатываясь, вышел Хемлёв.

Даже ночью Амир узнал Хемлёва, который побледнел и осунулся, как семидесятилетний старик.

– Алексей, – шепнул он.

Испуганно обернувшись на голос, Алексей нос к носу столкнулся с Амиром.

– Да, – с трудом выдавил он из себя.

Амир сунул в руку пистолет «Макарова» и две обоймы.

– А теперь уходите! – почти приказным тоном сказал Амир.

Хемлёв двинулся не сразу. Несколько секунд он рассматривал укрытого тенью хлева лицо Амира.

– Это ведь ты? – не веря глазам, выдавил он.

Глаза Алексея заиграли огоньками радости.

– Но как?

– Уходи, времени нет! – бросил Амир в ответ.

Улыбнувшись, Хемлёв развернулся, и три тени выскользнули из внутреннего двора, удаляясь в сторону леса.

* * *

Сильный и глухой удар пришелся по спине.

Мгновением позже острая боль пронзила тело так, что Амир, охнув, как подкошенный, рухнул на колени.

В голове зазвенели колокольчики.

– Я знал, – сквозь звонкую пелену различил он голос, отдававший неприятной резкостью южного акцента, – что тебе нельзя доверять.

Перед Амиром стоял сын Гагкаева, Ислам.

– С самого начала, как ты появился в нашем доме, – он снова с ещё большей злобой ударил Амира по спине, и тот завалился набок, – я понял, что тебе нельзя верить. Шакал.

Ислам со всей силы ударил лежавшего на земле Амира ногой в живот.

– Я видел, как ты выпустил этих русских шакалов!

Но Амир, корчась от боли, едва понимал, что говорил Ислам.

– Ты же меня не слышишь, – ехидно бросил Ислам, ему хотелось снова поддеть Амира ногой, но он удержался от порыва, – но ничего, я верну их обратно. Ты увидишь, что я с ними сейчас сделаю.

Боль понемногу отступала, и Амир увидел, как во внутренний двор двое подручных из собранной лично Гагкаевым-младшим банды втолкнули обессиленных без еды и утомленных без сна сначала одного из спецназовцев, а затем Хемлёва.

– Где третий? – недовольно рявкнул Ислам.

– Третий смог уйти в лес, – растерянно ответил один из бандитов, – ночью мы его не найдем.

– Идиоты, – выругался Ислам.

Пока Ислам разбирался с членами банды, ощущение реальности постепенно возвращалось к Амиру, и он смог подняться на ноги. Немного пошатываясь, он уперся о стену хлева. Спина и живот, куда пришлись удары, нещадно болели.

– О! – удивлённый столь скорым восстановлением, воскликнул Ислам, а про себя пожалел, что не ударил в третий раз. – Ты пришел в себя? Значит, ничего не пропустишь!

Довольный, Ислам вытащил боевой нож, скорее походивший на тесак, и, встав за спиной Алексея Хемлёва, быстрым движением перерезал ему горло.

Правда ли, что перед смертью за какие-то секунды пролетает вся жизнь? Хемлёв никогда не задумывался над этим, а все подобные случаи, о которых говорили по телевизору или писали в газетах, им воспринимались как плод больной фантазии.

И яркие картинки, сменяя одна другую, проносились перед глазами Хемлёва, унося в бесконечный водоворот воспоминаний прошедшей жизни.

Вот…

«… Алексей, шестилетний пацанёнок, только – только примчавшийся с улицы и едва успевший сполоснуть холодной водой руки и лицо, видит маму. Она принесла полную крынку сладкого свеженадоенного козьего молока. И он припал к крынке, за раз выпив половину большими жадными глотками…»

Или…

«… милая девчушка из параллельного класса, что всегда носила две косички, отчего-то казавшиеся Алексею нелепыми, не по годам развитая и скорее похожая на ученицу выпускных классов, чмокнула Хемлёва в щёку, улыбнулась в ответ на подаренную им розу и убежала в класс. А он, растерянный и смущённый, зарделся краской…»

А когда…

«… мама смеялась звонким и искренним смехом, когда он, будучи слушателем Академии ФСБ России, приехал на летние каникулы домой и вызвался помочь подоить коз, которые матушка по-прежнему держала, и не смог даже подступиться к ним. Такой живой и улыбающейся он не помнил её давно…»

Обрывки воспоминаний проносились, словно в тумане…

«… в ушах романтичной мелодией звенел колокольчик, в глаза бил яркий свет, сердце бешено стучало, а дыхание сводило, как в киношных приступах астмы. Она сказала ему: «ДА»…»

… а потом тьма окутала яркие воспоминания и разом поглотила, унося в небытие. Алая кровь фонтаном брызнула на землю. Ошарашенный и не понимающий происходящего, Алексей Хемлёв инстинктивно схватился обеими руками за горло, хрипя и задыхаясь. Просачиваясь через пальцы, кровь обильными потоками лилась по шее, затекая под грязную и местами изодранную форму, оставляя липкие тёмные разводы. Он попробовал подняться с колен на ноги, и, сделав несколько шагов в направлении Амира, рухнул на землю.

В последнем перед смертью осознанном взгляде Алексея читались лишь тоска и боль.

Этот взгляд прожёг Амира изнутри. Хотелось кричать в тупой злобе, которая, заглушив боль от ударов, застелила сознание, но он не смог. Немая горечь сдавила горло. И, сказав только «Леха», он опустился на колени перед бездыханным телом Алексея, из горла которого небольшими пульсирующими струйками продолжала течь кровь.

– Смотрите, – весело бросил Ислам, обращаясь к подручным, – какая жалость, пёс переживает о смерти неверного.

Бандиты усмехнулись.

– Со вторым будет так же, Амир!

Ислам схватил спецназовца за волосы, готовый, как и Хемлёву, перерезать горло. Однако тот резким и неожиданным для Ислама движением ударил его сильно в живот. Мобилизовав остатки сил, пока бандиты не опомнились, он ударил того, что стоял справа, между ног, а когда тот сложился, коленкой зарядил в лицо. Бессознательное тело рухнуло на землю.

И раздались два выстрела: стрелял Ислам, доставший из-за пояса пистолет «Стечкина».

* * *

– Что там произошло? – строго и властно спросил Сулиман в то время, пока Зуля обрабатывала саднившие раны на спине Амира.

Амир ответил не сразу.

«Когда спецназовец, имени которого Амир так и не узнал, упал на землю, из-за его пояса выпал пистолет, который он ранее передал Хемлёву.

Амир долго не думал. Яростная злоба и инстинкт всё сделали сами: совершив длинный кувырок вперед, он подобрал выпавшее оружие…».

– Мне не спалось, амир, – обратившись с почтением к Гагкаеву, начал Амир, – ведь вы принесли много хороших новостей. Поэтому я решил выйти во двор и подышать свежим воздухом. Тогда-то я и увидел Ислама с двумя моджахедами, да дарует им Аллах своё благословение, из его отряда.

– Что они там делали, Амир?

«…первым прицельным выстрелом в голову Амир положил второго бандита, двумя последующими, пришедшими в область солнечного сплетения, самого Ислама…»

– Они вывели из хлева пленных русских, – продолжил Амир, – и я понял, что Ислам задумал совершить самосуд над ними, вопреки вашей воле.

– Ислам, – пробурчал Сулиман, – он никогда меня не слушал. Ослушался и сейчас.

«…Амир видел, как умирал Ислам, лёжа на спине и захлебываясь собственной кровью, тоненькими ручейками вытекающими изо рта.

– Ты знаешь, кто я? – присев, тихо спросил он у Гагкаева – младшего.

Едва заметным движением Ислам помотал головой.

– Я скажу тебе!..»

– Я попытался вмешаться, но один из моджахедов Ислама, ударил меня в спину, говоря, что я недостойный сын рода. Это тот, которого вы нашли ещё живым.

– Шакал! – взревел Сулиман. – Завтра его повесят за яйца, а потом запихнут их в глотку.

В глазах Амира вспыхнул огонек.

– Я обо что-то ударился, потерял на время сознание, а когда очнулся, то увидел, что один из русских лежит с перерезанным горлом, а второй положил сначала одного моджахеда…

– Не называй его так! – перебил Амира Сулиман.

– Я видел, как русский ударил Ислама так, – продолжил Амир, – что тот отлетел чуть ли не на метр и упал. Потом пленный схватил пистолет, наверное, выпавший из рук первого модж… – чуть не произнес Амир, но вовремя остановился, – и убил второго выстрелом в голову. Я отреагировал слишком поздно, ещё раньше русский выстрелил в Ислама. Он оказался быстр, словно сам Шайтан! Простите, дядя!

И он виновато опустил голову.

«… нагнувшись к самому уху, Амир что-то прошептал Исламу. Расширенные глаза Ислама взвыли от беспомощной и дикой злобы!

– Теперь, – не вставая с колен, продолжил Амир, – когда ты всё знаешь и ничего не можешь изменить, сдохни, как животное!

И секундой позже во двор влетел разбуженный выстрелами Сулиман…»

Сулиман тяжело вздохнул.

– Тяжело терять сына. Ислам был своенравен и своеволен. Он не чтил решения старших. Возможно, Аллах и покарал его за гордыню. Амир, от тел надо избавиться. На нашей базе закопайте или сожгите, мне всё равно.

Амир кивнул.

– Макка! – позвал Сулиман жену.

Женщина, как всегда, молчаливо появилась на пороге комнаты. Нена и Амир пересеклись взглядами буквально на секунду, но ни укора, ни сожаления по случаю смерти сына в её глазах он не прочёл.

Глава 6

Близ села Симсир, утро следующего дня

Отряд численностью восемнадцать человек медленно брёл в горы, спускаясь с одного холма и тут же поднимаясь на другой. Дозор шёл чуть впереди, в метрах тридцати от основной группы, но на расстоянии видимости, чтобы в случае опасности, не поднимая шума, предупредить остальных. Они вышли рано утром, до рассвета, но всё равно информаторы «по цепочке» предупредили бандгруппу о планируемом выходе федеральных сил. Надо сказать откровенно, у чеченцев не в пример нашим, это отлажено и работает без сбоев. Ведь у них за отказ помогать бандитам убивают – просто мешок на голову, и изувеченное тело находят лесники.

Каждый в отряде знал, что с временной базы боевики снялись и ушли далеко в горы. Вышедшему отряду оставалось только отметить на карте временную «лёжку», сфотографировать её, посчитать пакетики «Ролтона» и помочиться на остатки небольшого и явно не скрываемого костерка. В такие моменты думаешь, что работать надо как-то иначе, но с бюрократической машиной справиться тяжело.

Однако на этот раз всё пошло не по плану.

За километр до выхода к месту предполагаемого нахождения боевиков головной дозор подал знак «опасности», который продублировал старший основной группы – командир роты разведки 2 батальона особого назначения 94 полка внутренних войск МВД России майор милиции Балакин Игорь Петрович, или в «народе» Лис. Группа остановилась.

– Карась, Ёжик, – негромко позвал Балакин.

В то же мгновение перед ним возникли двое бойцов, не имеющих никаких отличительных признаков и похожих друг на друга так, что их можно назвать братьями.

– Слушай боевой приказ, – начал Балакин, раскрывая на планшете карту с изображением местности, где им предстояло работать, – берёте Киллера, Бобра и Чумика.

Карась и Ёжик переглянулись между собой, один из них хихикнул.

– Прекратить, – резко оборвал Балакин и продолжил, – от «фейсов» возьмёте Виста и Болта.

Балакин вопросительно посмотрел на полковника Смирнитского, тот кивнул.

– Задача: двумя группами обойти базу противника, организовать засадные мероприятия с целью недопущения выхода из зоны боевиков. Первая группа занимает вот эту высоту, – Балакин ткнул указательным пальцем на точку на карте с отметкой «158.3», – вторая – участок местности на спуске в пятидесяти метрах около тропы «Козья», ведущей к ближайшему аулу. Старший первой группы – Ежик, второй – ты, Карась. Вопросы?

– Пленные? – спросил Ежик.

– Работаем чётко на поражение, – подумав секунду, Балакин добавил, – если ситуация позволяет, не более одного на каждую группу. Ещё вопросы?

Ёжик и Карась исчезли так же незаметно, как появились.

– А нам с тобой, Тополь, – обратился Балакин к Смирнитскому, снимая с плеча «Калашникова» с коллиматорным прицелом и передергивая затвор, – предстоит самая главная работа.

– В расход мусор, – ответил Тополь.

* * *

Шли медленно и тихо, стараясь не выдать присутствия перед противником, который наверняка выставил дозорных, да и наткнуться на различные «растяжки» или противопехотные мины, «разбросанные» по лесу, как грибы после дождя, желанием никто не горел. Чуть впереди шёл Чумик, урождённый сибиряк, с детства приученный к охоте и обладавший природным даром обнаруживать засады и «сюрпризы». Умение читать следы в совокупности с острым слухом и зрением, выработанными в детстве и шлифовавшимися в период службы, делали Чумика превосходным разведчиком-следопытом.

Чумик остановился, подняв согнутую в локте правую руку, сжатую в кулак. Группа замерла. Растяжка. Он осторожно перешагнул через натянутую леску, махнув остальным продолжать движение, пока сам будет страховать.

На месте группа, определив секторы обстрела для каждого из членов, разделилась на подгруппы по два человека и организовала засадные точки подавляющего огня по разные стороны дорог. Тактика «кинжального» огня, несмотря на старомодность, по-прежнему являлась весьма эффективной в ситуациях подобного рода.

Антонов Костя – позывной Болт – вместе с Чумиком залегли по правую сторону дороги.

– Эй, – крикнул Чумик Болту.

Тот недоуменно уставился на разведчика и покрутил указательным пальцем у виска, мол: «Дурак ты, что ли, орать?»

Чумик также недоуменно – исключительно без задней мысли и по простоте душевной – в ответ также покрутил у виска, на что Болт не отреагировал.

Минуты на две повисла тишина.

– Болт, – Чумик старался шептать. – Эй, Болт!

– Что? – всё же ответил Костя.

Полученный ответ дал карт-бланш сидевшей внутри Чумика и рвавшейся наружу словоохотливости.

– Как думаешь, – Чумик отложил чуть в сторону автомат и развернулся вполоборота к Константину, – Тополь и Лис, какого с нами сегодня пошли?

Антонов лишь пожал плечами.

– Знали они, что именно сегодня мы наткнемся на боевиков?

Костя прищурился, чуть пожал плечами: «Вполне возможно».

– Неспроста, – философски выдал Чумик.

«Именно!» – показал Костя кивком головы.

Антонов посмотрел на часы. «Время «Ч» минус 10 минут».

Он акцентировал внимание Чумика на времени, чуть приподняв левую руку с часами.

Чумик моментально переменился в лице, вернувшись в прежнее положение, и замолк.

* * *

Фактически затерянная в лесном массиве, скрытая множеством раскинувшихся кустарников и небольших деревьев, на круто уходящем вниз склоне одного из бесчисленных холмов, располагалась временная база полевого командира Сулимана Гагкаева. Единственное, что выделялось из общего естественно – природного фона, это пара выступающих на пятнадцать сантиметров от поверхности земли труб, из которых струился еле заметный дым.

Сам лагерь представлял собой участок местности, обнесённый по периметру небольшими заграждающими сооружениями, чтобы не привлекать лишнего внимания периодически прочесывающих местность разведывательно-поисковых отрядов федеральных сил. Заминированную на подходах к базе территорию разрезала небольшая еле заметная, терявшаяся в высокой траве и частых кустарниках тропинка, что вела непосредственно к огромной, хорошо укрепленной камнями и брёвнами землянке, состоявшей из нескольких комнат, соединённых переходами. Попасть внутрь можно было через единственно имевшийся вход, уходивший под землю на глубину около трёх метров и замаскированный под пласт поросшей травы.

Землянка чем-то напоминала окопные убежища с командным пунктом, которые сооружали советские солдаты во время Великой Отечественной войны, где имелись бойницы и пулеметные гнёзда для отражения атак, кухня, место отдыха и штабное помещение.

Такой лагерь взять тяжело, а отряду в восемнадцать человек без поддержки артиллерии практически невозможно.

– Это серьёзная база, – шёпотом сказал Балакин Смирнитскому, когда они приблизились на расстояние визуального наблюдения за ней, – не просто обычная «времянка», ее нам не взять.

– Пока всё спокойно, – ответил Смирнитский, наблюдая за движением в бинокль, – скорее всего на базе небольшая группа, осуществляющая её поддержание.

– А если нет? – продолжал сомневаться Балакин. – Лагерь, похоже, используется, иначе его бы не поддерживали в пригодном для жизни состоянии. И, наверняка, подходы заминированы. Что, если ты ошибаешься, тогда мы потеряем ещё больше человек.

– Поверь мне: я не ошибаюсь.

Сухой и безапелляционный ответ Смирнитского осек Балакина. В такие моменты он терпеть не мог полковника Смирнитского. Если он себе в голову что-то втемяшит, то отговорить, даже несмотря на кажущееся безумие, невозможно.

– К базе ведет тропа, – говорил Смирнитский, указав рукой направление, – она не заминирована. На расстоянии метров двадцати начнётся «колючка», от неё и до лагеря мин уже нет.

– Двадцать метров! – не поверил ушам Балакин. – Ты издеваешься: нас же сразу засекут, мы и расставиться не успеем.

Смирнитский снова принялся за наблюдение лагеря в бинокль.

– Не засекут! Основная часть лагеря расположена под землей, снизу не увидят, если вы не будете топать как стадо слонов.

– Ты сумасшедший! – сплюнул Балакин.

– Лис, выдвигайтесь, и расставляй людей по периметру базы. По моей команде огонь из всех имеющихся подствольных гранатомётов и гранат.

– Иваныч, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – Балакин недоверчиво покосился на Смирнитского, подзывая старших групп и раздавая необходимые указания.

Цель – получить какую-либо информацию – не ставилась, поэтому пленных во время проведения силовой части операции решили не брать, а действовать максимально эффективно с точки зрения собственной безопасности. Поэтому бойцы отряда сразу ударили по лагерю противника из подствольных гранатомётов и имевшимися гранатами, и только потом, когда дым рассеялся, отдельными группами по два-три человека, перешагивая через куски и части тел и чавкая подошвами сапог по пропитанной кровью земле, двинулись на зачистку лагеря, смыкаясь к центру. Несколько человек из группы спустилась вниз, зачищая помещения землянки.

Сам бой продолжался недолго, около пяти минут, хотя каждому бойцу отряда Лиса и Тополя казалось, что прошло не менее часа. Это нормальное восприятие течения времени в экстремальных условиях, особенно при боестолкновении, когда в кровь выбрасывается огромное количество адреналина.

– Тополь, – позвал Смирнитского Балакин, пнув ногой разорванное напополам тело одного из боевиков, – ты оказался прав: тут одни рядовые бойцы.

И когда Смирнитский только кивнул в ответ, показывая рукой, что нужно продвигаться дальше, сам Балакин поблагодарил про себя Господа, что всё оказалось так, как говорил Иваныч, и закончилось для группы благополучно.

И тут, перекрикивая отдельно раздававшиеся выстрелы, кто-то из бойцов отряда крикнул:

– Лис! – голос сквозил нервной тревогой.

Смирнитский и Балакин направились в сторону, откуда кричали.

– Что там? – подходя, спросил Лис.

Кричавший боец просто молча показал на два окровавленных тела, сброшенных в неглубокую яму.

– Хемуль, – лишь пробормотал Смирнитский, чуть развернув лицо одного из тел к себе, – твою ж мать!

– И Сократ.

– Ладно, Лис, надо забирать тела и уходить отсюда. А то нашумели мы сильно, скоро могут и гости пожаловать.

– Что делать с боевиками? – спросил Балакин.

– На опознание, – коротко ответил Смирнитский.

Получив распоряжение, группа развернула несколько плащ-палаток и, уложив тела погибших товарищей, двинулась в точку сбора отряда.

Глава 7

с. Симсир, этим же утром

В это теплое майское утро, когда солнце, поднявшись над горизонтом, продолжило движение к зениту, постепенно разбавляя утреннюю свежесть духотой и жарой, в небольшом селе Симсир каждый двор давно усердно трудился. Занятые домашними хлопотами, но вместе с тем на удивление ухоженные и аккуратные женщины, облачённые в красивейшие одежды теплых цветов, словно нарядившиеся на празднество, стирали одежду, готовили пищу, убирали дома, создавая тот самый уют и мир, которым славятся народы, населяющие Кавказ. Сколько песен и легенд восхваляют убранство и гостеприимство их домов!

И пока женщины хлопотали по дому, некоторые из мужчин отправились по делам в ближайший город, некоторые, сбив в отары овец – на пастбища, а старики, по-молодецки надев каракулевые шапки на бок, сидели на добротно сколоченных лавках во дворах домов. Эти старцы-старейшины, ещё десятилетие назад почитаемые и уважаемые за приобретённую жизненную мудрость, сейчас превратились просто в дряблых стариков, к которым даже не прислушиваются. И старики, вот так сидя на лавках, между собой возмущались, что в последнее полное неразберихи и хаоса время даже почитаемые веками традиции Кавказа ставятся под сомнение в угоду меркантильным интересам, нарушая существовавший долгое время хрупкий баланс сил. Только вот возмущались они почти не слышно, ибо боялись.

В это утро глава тейпа Нальгиевых, Ваха, уже давно не молодых лет, но коренастый и на вид крепкого сложения чеченец, как всегда, вышел во двор своего дома и удобно устроился на лавке, предоставив себя теплым солнечным лучам. В его жизни, полной тревог и постоянного ожидания худшего, тепло солнечных лучей оставалось одной из немногих радостей. За время военных действий на Кавказе, начатых потому, что один амбициозный человек, которого, казалось, уже никто и не помнил, пожелал абсолютной власти и денег, Ваха забыл, что значит не бояться выйти в горы на охоту, по обычаям справить свадьбу, не запирать дом и с благодарностью Всевышнему принять гостя, не боясь последствий, он забыл все те мелочи, которые складывались в спокойную, размеренную и полную счастливой гармонии жизнь.

Когда две серебристые пятидверные «Нивы», стеной подняв придорожную пыль, резко затормозили у ворот дома, Ваха сразу понял, что приехали за ним. Он понимал, что рано или поздно это случится, ведь нельзя находиться между двух противоборствующих сторон и не быть втянутым в их «войну». Вопрос только в том, кто это: свои – бандиты без принципов и убеждений, прикрывающиеся Кораном ради власти и денег, или пришлые – военные, казавшиеся для Вахи не намного лучшими первых, но они хотя бы действовали, имея понятия морали и чести.

– Зарема! – Ваха громко позвал жену.

Полная женщина, одетая в хлопковое белое платье с длинными рукавами, подол которого скрывал ноги, и убранными под платок волосами, вышла во двор почти сразу.

– Уведи детей в дом, – спокойно сказал Ваха. – Если я сегодня не вернусь к вечеру, то собирай необходимые вещи и переезжай к сестре.

Массивная железная дверь ворот открылась, и во двор вошли пятеро людей без опознавательных знаков на военной форме.

«Пришлые».

– Ваха Нальгиев? – спросил один из вошедших.

Тот просто кивнул в ответ.

– Вы проедете с нами! – скомандовал военный.

Ваха, бросив короткий взгляд на жену, молча поднялся со скамейки и направился в сопровождении двух бойцов к стоявшим у ворот дома машинам.

* * *

ПВД 3 отдела СЗКСБТ УФСБ России по Чеченской Республике, вечер того же дня 

Балакин, находившийся в допросной комнате во время разговора Вахи и Смирнитского, для себя решил, что его присутствие необходимо, дабы не дать полковнику сорваться и убить этого чеченца вопреки почтенному возрасту последнего.

Однако за всё время Смирнитский внешне казался совершенно невозмутимым: ни один мускул не дрогнул на его лице, а в голосе не сквозила ненависть, хотя перед ним сидел тот, кто продал его подчинённых, коллег. И это обстоятельство Балакина несколько напрягало.

– Я не жду, что ты воспримешь мои слова, полковник, – говорил Ваха, – в твоих глазах я предатель. Будь я на твоём месте, я бы поступил точно так же.

– Ты прав, – согласился Смирнитский, – я и не восприму.

– Ты не услышишь меня, я и не собираюсь убеждать тебя в чём-то. Я не вижу смысла в нашем разговоре.

Смирнитский ответил не сразу.

– Я готов выслушать, – сказал он, – расскажи мне: зачем?

Ваха сидел несвязанным на деревянном стуле за грубо сколоченным столом в импровизированной допросной комнате, которую соорудили на пункте временной дислокации после прокурорской проверки. Смирнитский ненавидел проверяющих всей душой за их пижонство и высокомерие.

– Если у тебя есть семья, – начал Ваха, – то, возможно, ты меня поймешь.

Смирнитский плотно сжал губы, а Балакин напрягся, тема семьи – это как балансирование на «грани фола».

– У меня большая семья, – говорил Ваха, – Аллах подарил мне пятерых замечательных детей, которые пока здравствуют.

Он акцентировал внимание на слове «пока».

– Вот только время нынче весьма неспокойное, – продолжал Ваха. – Ты, как человек военный, понимаешь, что нельзя соблюдать нейтралитет, находясь между двумя противоборствующими силами, так сказать, между «молотом и наковальней». Я и так очень долго старался быть в стороне.

– Но, в конечном итоге, ты принял решение встать не на сторону «хороших парней»? – спросил Смирнитский.

– А тебе не кажется, что в этой войне нет «хороших» и «плохих» парней? – вопросом на вопрос ответил Ваха. – Есть две стороны, которые отстаивают своё видение на будущее этой многострадальной республики.

Смирнитский хмыкнул.

– Над этим можно много рассуждать, но ответа мы так и не получим. А вот на мой вопрос ты не ответил.

– Представь, полковник, что в твой дом врывается грабитель и грозится убить семью, если ты не отдашь ему, скажем, все драгоценности. Как ты поступишь?

– Вероятнее всего, исполню требования, – ответил Смирнитский.

– Вот и я исполнил требование, – тяжело вздохнув, ответил Ваха.

«– … ты молодец, Ваха, – по-свойски хлопнул того по плечу Сулиман Гагкаев, – ты поступил правильно.

Ваха только кивнул в ответ. Он ненавидел амира Ножай-Юртовского района не только за преданные идеалы и традиции народа, к которому он принадлежал, но и за то предательство, а по иному Ваха это не мог назвать, которое ему пришлось совершить: выдать военных, обменять их жизни на жизнь членов семьи.

На въезде в селение Симсир стоял пятидверный военный УАЗик с простреленными колесами и выбитыми на боковых дверях окнами, а рядом с машиной лежали связанные три тела с мешками на головах.

– Эти неверные тут шакалили. Они подбирались всё ближе и становились реальной угрозой нашим планам, – презрительно бросил в их сторону Гагкаев. – И ты совершил богоугодное дело, Ваха, что рассказал нам о них.

«Иначе ты бы убил мою семью!» – подумал Ваха, но вслух сказал:

– Да, амир…»

– Стоило сообщить об этом нам, – вставил Балакин, когда Ваха рассказал о том, как Гагкаев вынудил сдать сотрудников. – Мы смогли бы защитить и тебя, и семью.

Ваха хмыкнул.

– Твоё государство даже тебя не может защитить. Куда уж до нас, простых смертных. Полковник, – обратился Ваха к Смирнитскому, – когда-то очень давно амбиции одного человека развязали на этой земле войну. По прошествии двадцати лет с её начала никто уже не знает, кто здесь воюет и за что. За что вот лично ты тут воюешь?

Смирнитский был не готов к такому вопросу, задумался и ответил:

– За мир на своей земле.

– Разве это твоя земля? Это не твоя земля. Знаешь ли ты её историю, знаешь людей, которые тут жили не одно поколение, чем питались, чем дышали? Нет, полковник, это просто очередная ваша территория. И что вы тут защищаете, ты так же не представляешь.

– Я должен защищать её, – ответил Смирнитский.

– Вот именно, что ты тут ради долга. В конечно счёте, когда мы умрём, после нас будут говорить оставшиеся верность, честь, долг, а время решит, следовали ли мы данной когда-то клятве. Тела истлеют, бренность бытия заберёт наши имена, но последствия наших дел и то, почему мы поступали именно так, а не иначе, будут жить после нас. Когда-то давно я тоже ради долга воевал на чужой для меня территории. В 1982 году наш отряд забросили в Афганистан для проведения разведывательно-диверсионной работы…

«– … Ара, – спросил командира заместитель Лис, – если ты неприязненно относишься к разведке, почему ты до сих пор служишь?

«Ара» – позывной Михаила Архангельского, не отвлекаясь от чистки оружия, ответил:

– Лис, ты не прав. Я не просто не люблю разведку. Я её просто ненавижу.

– Но тогда почему? – не понимал Лис.

– Когда-нибудь, – только ответил Ара, вставляя обратно начищенный затвор автомата…».

…Балакин присвистнул: второй «Лис» и тоже из разведчиков.

Жизнь воистину преподносит сюрпризы. После рассказа Вахи Балакин не знал, как к нему относиться. В сущности, пособником Ваху не назовешь. Перед Балакиным сидел человек, который просто хотел нормального существования для себя и семьи в мире, полном откровенного дерьма.

– Сейчас я понимаю, – закончил Ваха, – почему мой командир служил, несмотря на отношение к службе. Он дал клятву и не мог её преступить. Мы все в этой комнате находимся между «молотом и наковальней», просто у каждого они свои. Мне жаль, что всё так вышло, полковник.

– Да, – протянул Смирнитский, – мне тоже.

Он достал из кобуры пистолет и передернул затвор.

* * *

Балакин подошёл к курившему Смирнитскому.

Некоторое время они стояли молча, наблюдая за царившей на пункте дислокации суетой.

– Это было необходимо? – прервал молчание Балакин.

Смирнитский только кивнул в ответ, затянувшись сигаретой.

В это время двое бойцов вынесли из допросной комнаты завёрнутое в чёрный полиэтиленовый мешок тело.

– Ну, – протянул Балакин, – тебе, конечно, виднее. Ты же у нас служишь в «беспредельных» органах.

Смирнитский сделал последнюю затяжку, и едва тлеющий окурок упал не землю.

– Отвезите в Грозный, – отдал распоряжение Анатолий Иванович бойцам, тащившим мешок с телом, – передайте его эксперту Куртускому. Только ему и никому другому.

– Есть, – ответили те.

– В любом случае, мы не могли отпустить его отсюда живым, – сказал Смирнитский, наблюдая, как мешок грузили в кузов служебной «Газели», – иначе убили бы гагкаевцы, а заодно и его семью. С момента, как Ваха пересек границу ПВД, он считался трупом. Мы просто спасали его семью.

– М-да, – протянул Балакин, – странная штука, эта судьба. Кто знает, как всё обернётся в следующее мгновение.

– Лис, всё будет хорошо, – улыбнувшись, сказал Смирнитский, положив руку на плечо другу, – всё будет хорошо.

К допросной подъехала машина, в которую сели трое мужчин в военной форме. Одним из них оказался Ваха Нальгиев с некогда выбранным позывным «Лис». Перед тем, как машина тронулась, он посмотрел в сторону Балакина с таким же позывным «Лис» и Смирнитского и отдал им воинское приветствие, на которое они ответили.

– Но ты прав, странная штука судьба, – философски сказал Смирнитский и закурил вторую сигарету.

Часть V: Один День (2009 год)

Глава: Ход Кривошеева (часть IV)

Из расшифрованной радиограммы

Донесение № 5: «Ислам Оздамиров с группой планируют покинуть территорию Украины по отработанному маршруту на автотранспорте (высылаем установочные данные).

Предлагаемый вариант действий – обеспечить пересечение границы Российской Федерации без досмотра, при этом «отметив» сигнальным маячком транспорт для осуществления контроля его передвижения.

Специальное донесение: «Араб» нами не установлен. Важно: по внешним признакам он европеец (фотоматериалы высланы). По имеющимся информационным массивам не проходит».

Донесение № 6: «Комплекс оперативных мероприятий против «противника» выполнен успешно. Прямое соприкосновение в зоне работы отсутствовало.

В приграничных районах зафиксирована активность «противника» на грузинском направлении, о чем был поставлен в известность представитель «Гнезда». В ближайшее время возможно разворачивание активных действий вблизи границы Грузии, что вызывает дополнительные опасения в отношении деятельности «Араба».

База законсервирована. Срок проверки надежности – через год со дня консервации. Возобновление работы резидентуры – через год при положительных результатах проверки надежности.

Личный состав определен согласно штатному расписанию».

г. Москва, кофейня «Метро», один день в мае

Солидный мужчина в возрасте допивал заказанный ранее кофе в ожидании старинного, как он надеялся, друга.

Жизнь многое меняет и расставляет по местам, особенно, если не общаться очень долго, а последняя встреча, с которой прошло чуть менее двадцати лет, сквозила взаимными упрёками.

Но он продолжал сидеть и ждать, изредка поглядывая на часы. Друг не опаздывал – до назначенного часа оставалось около пяти минут. Насколько ему помнилось, друг, которого он ожидал, отличался пунктуальностью и не имел привычки появляться ранее обозначенного времени. Однако за столько-то лет могло поменяться многое.

На пороге небольшого уютного кафе, стилизованного под времена Советского Союза, появился невысокий человек в сером льняном костюме. Голову покрывала такого же цвета шляпа, поля которой скрывали часть лица. В руках вошедшего человека, облачённых в белые перчатки, замерла трость.

Мужчину приветствовала миловидная девушка-менеджер, одетая в элегантное тёмно-синее платье, подчеркивающее красоту молодого стройного тела.

– Добрый день, – улыбаясь, сказала она.

– А-а-а, – бодро отреагировал вошедший, в приятном голосе которого звучали чёткие нотки немецкого акцента, – милая фройляйн! Не будете ли вы так любезны, сопроводить меня?

Обескураженная просьбой вошедшего мужчины, девушка-менеджер только кивнула.

– Видите ли, в чём дело, милая фройляйн, – пустился в пространные объяснения «немец», – меня здесь ожидает один старинный друг. Мы не виделись уже… – он призадумался, прикидывая в уме, – ровно девятнадцать лет, семь месяцев и четыре дня.

Перекинув трость в левую руку, продолжая убаюкивать бдительность девушки-менеджера мелодичным голосом с немецким акцентом, он нежно взял её под локоть и не спеша направился к столику, где сидел его друг – Кривошеев Константин Сергеевич.

– Столько времени, Дитрих, – улыбнувшись, сказал Кривошеев, когда немец в сопровождении девушки подошёл к столику, – а нисколько не изменился!

– Мой дорогой друг! – добродушно приветствовал немец. – Мы – это есть наши привычки. Одну минуточку, Константин, – и он обратился к девушке, – очаровательная фройляйн, не будете ли вы так любезны, принести старому «бюргеру» стаканчик теплого молока с кусочками зефира?

Девушка-менеджер, оказавшись рядом со столиком, за которым устроились двое солидных мужчин в возрасте, чувствовала себя неловко, и её щёки налились ярким румянцем.

– Боюсь, – неуверенно пробормотала она, – что у нас нет этого в меню.

– Милая фройляйн, – взгляд Дитриха, строгий и одновременно ласковый, говорил, что отказ неприемлем, – позвольте я вам объясню, как устроено у меня на родине в Германии.

– Дитрих, – вмешался Константин Сергеевич, – прошу.

– О! – воскликнул немец. – Что за страна, что за нравы!

И, обратившись к девушке, добавил:

– И все же, милая фройляйн, я ожидаю удовлетворения заказа.

– Я посмотрю, что можно сделать! – искренне пообещала девушка и быстро скрылась на кухне.

Тёплое молоко с кусочками зефира принесли через минут пятнадцать после того, как девушка-менеджер «приняла заказ».

Дитрих, исполненный чувства благодарности, ласково улыбнулся девушке, занявшей место у входа в кофейню, и помахал ей рукой. Та, снова покраснев, помахала в ответ.

– Ты ей определённо понравился, – резюмировал Кривошеев.

Дитрих улыбнулся.

– Я и собирался ей понравиться, Константин, – ответил Дитрих, сделав глоток молока, – но я сомневаюсь, что ты позвал меня обсудить мою мужскую привлекательность и женщин, которые на неё откликаются.

– М-да, не за этим, хотя предпочел бы таки поговорить именно о них.

– Наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями, Константин.

Кривошеев поморщился.

– Ты слишком увлёкся Гайдаем, Дитрих, – ответил он.

Дитрих сделал ещё один глоток молока, облизнувшись от удовольствия. В такие минуты он походил на важного старого кота, прожившего спокойную жизнь в тёплом доме под присмотром обожающей хозяйки.

– Вы, русские, совершенно забываете о деталях, – произнёс он, поудобнее устраиваясь на диванчике, – это ваша беда. Странно, как вы вообще смогли достичь значительных высот в разведке.

Голос Дитриха отдавал нотками искренней серьёзности.

– Ты это говоришь каждый раз, как только мы с тобой встречаемся, – недовольно пробурчал Кривошеев.

– Исключительно потому, что считаю другом.

– Исключительно, – подчеркнул Константин Сергеевич.

Дитрих одним глотком допил стакан молока, жестом попросив официанта подойти, чтобы повторить заказ.

– Милая фройляйн, – Кривошеев нисколько не удивился, когда к столику подошла девушка-менеджер, оставив рабочее место у входа в кафе, – сделайте одолжение почтенному немцу, повторите стаканчик столь замечательного тёплого молока с зефиром.

– Можно просто Лиза, – кокетливо ответила девушка и передала заказ проходившему мимо столика официанту.

– Ладно, Константин, перейдём к делу.

Дитрих, полностью погружённый в мысли, с минуту внимательно рассматривал нечёткую фотографию с изображением неизвестного мужчины.

– Могу сказать, что это европеец. И черты лица, насколько качество фотографии позволяет судить, очень знакомы.

– Я тебе скажу больше, друг мой, – ответил Кривошеев, – это Джонатан Питерс.

– Тогда странно, почему он «Араб»? – с сомнением спросил Дитрих.

– К сожалению, у нас нет другой информации, – ответил Кривошеев, – и другого предположения. Возможно, эта фотография – единственная нить, документально зафиксированная, что связывает Питерса и «Араба».

Дитрих снова погрузился в изучение фотографии.

– Много вопросов, на которые нет ответов, Константин, – заговорил немец, и Кривошеев кивнул в ответ. – Что есть у ФСБ в отношении «Араба»?

Константин Сергеевич ответил не сразу.

– Хм, – неуверенно начал он, – у ФСБ есть мало. За исключением данной фотографии, известно, что «Араб» – это наиболее ценный источник ЦРУ, подготовленный, так сказать, старой школой. Впервые с ним столкнулись ещё в Афганистане – как правило, через него талибы взаимодействовали с американскими агентами из ЦРУ и РУМО США.

– Я тебя поправлю, – перебил Дитрих, – просто не люблю неточности. Впервые мы с ним столкнулись ещё в шестьдесят восьмом. И я тогда сказал, что не обратить на него внимания – преступление.

– Не исключено.

– Константин, – Дитрих резко оборвал друга, – мы знакомы очень давно. Прошу, оставим недомолвки. Я не могу и ужасно не люблю работать в условиях усечённой информации. В конечном итоге ты меня пригласил.

– Хорошо, Дит, – Константин Сергеевич тяжело вздохнул, – с учётом полученной фотографии наши предположения, что «Араб» – связующее звено между исламскими экстремистами и США, подтверждается. Как я уже сказал, достоверно установлен факт участия «Араба» в советско-афганском конфликте, имеется оперативная информация о «присутствии» во время инцидента с 12-й пограничной заставой в девяносто третьем году в Таджикистане. Присутствие «Араба» зафиксировано в Первую чеченскую компанию. И вот сейчас он снова объявился.

– Могу предположить, – ответил Дитрих, – что нашими заокеанскими коллегами затевается весьма крупное предприятие.

– Всё, что нам пока известно, так это вероятное финансирование «Арабом» чеченских боевиков. На Украине зафиксирован контакт с Оздамировым, телохранителем полевого командира Гагкаева. Это наиболее одиозный полевой командир. После ликвидации Хаттаба именно он рассматривается как идейный глава движения «Имарат Кавказ». Чтобы расставить все точки в возможных связях чеченских боевиков с «Арабом», мне и нужна помощь друзей по Штази.

– Ты верно подметил, Константин, – вздохнул Дитрих, и секундное сожаление проскользнуло в чертах лица, – бывшее Штази. После развала Союза ваше правительство продало нас со всеми архивами Западу. Я бы процитировал ваше же выражение: «Со всеми потрохами». Знаешь, Константин, чувство осознания того, что тебя продали, не самое приятное.

Константин Сергеевич понимал. Но вместе с тем жизнь и служба в органах научили не поддаваться эмоциям, какими бы они ни были: позитивными или негативными. Ведь, в конечном счете, есть благородная цель и перспективные идеи, на которых зиждется система государственной безопасности. Ну, а если исполнение «хромает» и вероятность достижения цели не ясна, стоит ли из-за этого поддаваться пессимизму?

– Нас всех предавали, Дитрих. А кого-то и не единожды. Профессию мы сами выбрали.

– Как вы, русские, любите философствовать!

– И не придаём значения деталям, отчего у нас проблемы, – перебил Дитриха Кривошеев.

И оба друга рассмеялись.

Глава 1

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, 31 июля 2009 года

Совещание прошло в напряжённой атмосфере, чувствовалось, что принимаемые решения по ликвидации бандгруппы Сулимана Гагкаева и конкретный план действий, превративший возникшую несколько месяцев назад идею в реальную специальную операцию, давались тяжело. Каждый пункт плана взвешивался в жёстких дебатах принимавших участие в совещании лиц – учитывалась реальность, обоснованность и необходимость. В сторону отброшены звания и чины.

– Хорошо, – в конечном итоге согласился генерал армии Кривошеев, поставив подпись под планом специальной операции, – боюсь, что иного варианта у нас нет.

– Мне жаль, – хлопнув по плечу Кривошеева, ответил Лаптев, – действительно, жаль.

Кривошеев, задумчивый и огорчённый, отчего казался растерянным, только кивнул в ответ.

– Потрачено много сил, – продолжил Лаптев, – чтобы выяснить, кто такой «Араб» и характер его связей с чеченскими боевиками.

Кривошеев обвёл печальным взглядом присутствующих.

– Я ошибся, – начал он, – я жестоко ошибся, положив на алтарь гордыни судьбы людей, которые мне доверились. В многолетней гонке за «Арабом» и внутренним страхом перед ним и Джонатаном Питерсом я забыл, что значит жить, превратив жизнь в вечную войну, как я считал, со злом. А в итоге мы ничего не узнали и, мало того, пропустили контакты «Араба» и Гагкаева. А теперь вынуждены применить грубую силу, чтобы как-то нивелировать негативные последствия наших решений. Я подвёл всех, простите меня.

– Нет, Константин Сергеевич! – не ожидавший сам от себя выпалил в ответ на речь генерала Игорь Кириллов. – У вас нет права так думать. Я вам поверил тогда и верю в ваши решения до сих пор, как и остальные. И даже если мы вынуждены проводить силовую операцию, чтобы не дать бандитам сорвать мирную жизнь страны, это не означает, что вы промахнулись. Это не конец войны, это только очередная битва, исход которой пока не известен.

Кривошеев и все присутствующие были поражены.

– Капитан, – вымолвил Кривошеев.

– Простите, товарищ генерал армии! Разрешите идти?

Игорь уже собирался уходить, когда прозвучавший вопрос генерала Кривошеева остановил его.

– Игорь Владимирович, – обратился он к Кириллову, – хотел бы вам задать один вопрос. Разрешите?

Из уст генерала слово «разрешите», сказанное в обращении к капитану, звучало несколько неожиданно и обескураживающе. Игорь слегка растерялся.

– Конечно, – как-то промямлил он в ответ.

– Игорь Владимирович, та ваша просьба, озвученная ранее, поехать в республику, обусловлена стремлением к возможным преференциям в будущем или это, скажем так, дело чести?

– Боюсь, я не совсем понял вашего вопроса, товарищ генерал.

– Ладно, я спрошу прямо, – Кривошеев чуть призадумался, формулируя вопрос, чтобы не задеть Кириллова и не прозвучать грубо, – эта личная просьба связана с нашим «общим другом»?

– Если я правильно понимаю суть того, какое задание выполняет там Разумовский, то, в сущности, его положение, с учётом новых обстоятельств – шансов выбраться из планируемой «передряги» сведены почти к нулю.

Игорь внимательно следил за реакцией Кривошеева. Генерал слегка кивнул, неосознанно соглашаясь со сказанным.

– Я хочу вытащить его оттуда живым, – закончил Кириллов, – поймите правильно, я не могу бросить друга.

– Понимаю, – вздохнув, сказал Кривошеев.

И он прекрасно понимал его чувства. Ведь когда-то в далеком 1982 году он, будучи чуть старше, чем капитан Кириллов сейчас, так же не мог бросить в плену у афганских моджахедов бойцов разведывательного отряда.

– Считаете, у вас получится? – спросил Кривошеев у Игоря.

Тот, пожав плечами, ответил:

– Не могу знать, Константин Сергеевич! И не попытавшись, не узнаю. Но в случае, если он погибнет, не хочу винить себя оставшуюся жизнь, что даже не попытался помочь только потому, что сомневался или испугался. Мы давали клятву защищать и охранять страну, её идеалы и ценности даже ценой собственной жизни. Но больше мы связаны клятвой с боевыми товарищами, и именно эта клятва делает нас теми, кем мы являемся. А предав друзей, мы потеряем право оставаться самими собой.

И впервые за долгое время Кривошеев преисполнился гордости за тех, кто служит в органах. Не мнимые результаты и связанные с ними количественные показатели всегда говорили о доблести органов безопасности, а люди, связанные между собой долгом, честью и братской любовью, готовые всегда прийти на помощь только потому, что именно так, и никак иначе, они считали правильным поступить и не видели иного пути.

– Сегодня мы подготовим по вам телеграмму, – сказал Кривошеев, – вас там встретят, Игорь Владимирович! Можете готовиться.

Улыбнувшись, Кириллов поблагодарил генерала:

– Спасибо, Константин Сергеевич! – и вышел из кабинета.

А погружённый в собственные мысли Кривошеев сказал скорее уже сам себе:

– Нет, капитан! Это тебе спасибо.

* * *

г. Грозный, несколькими часами позже. 

С того самого дня, когда Смирнитский, опечатав кабинет, сдал ключ и выехал с подразделением в предгорные районы Чечни, как говорили руководители Управления, для осуществления более эффективного противодействия орудовавшим бандгруппам, прошло около двух лет. И теперь снова появиться в старом и одновременно новом кабинете для полковника оказалось не привычным.

Помедлив перед входом, Анатолий Иванович сорвал бумажку с надписью «Опечатано» и вошёл. Внутри ничего не изменилось, вещи лежали на тех же местах, где и были оставлены, разве что покрылись значительным слоем пыли, отчего Смирнитский чихнул.

– Надо бы тут прибраться, – буркнул он сам себе и потер нос.

Уборщица возмущалась ещё долго после того, как прибрала кабинет, приведя его почти в идеальное состояние. И Смирнитский её по-хорошему понимал – на месте уборщицы он бы возмущался так же, а, может быть, и более изощренно.

– Спасибо, – улыбаясь, лишь сказал он ей, на что уборщица, удаляясь по длинному коридору, выдала порцию очередного недовольства.

И всё-таки полковник Смирнитский поймал себя на мысли, что чувствовал облегчение, вернувшись обратно в Управление. Да и утро выдалось солнечным, бодрившим свежестью и радовавшим глаз игрой цвета. Анатолий Иванович наполовину приоткрыл окно, впуская утреннюю свежесть в кабинет.

В дверь постучались сразу же, не успел Смирнитский удобно устроиться в кресле. На пороге появился сотрудник в камуфляжной форме и с красной папкой в руках.

– Разрешите, товарищ полковник? – спросил он.

Смирнитский движением руки пригласил войти.

– Что у вас?

– Телеграмма из Москвы, срочная, – сотрудник ловко выудил из папки необходимый документ и передал его Смирнитскому.

Весь позитив утра таял, как мороженое в июльский полдень, по мере того, как Анатолий Иванович читал поступившую из 1 Службы ФСБ России срочную телеграмму.

– Спасибо, – недовольно буркнул Смирнитский уходящему сотруднику, столкнувшемуся в дверях с Максимом Доментьевым.

– В чём дело, Анатолий Иванович? – спросил он, проходя в кабинет. – Не радует возвращение к нормальным условиям работы?

Полковник ответил не сразу.

– Москва, будь она не ладна, – он показательно с пренебрежением отбросил телеграмму в сторону.

– Чем уже с утра насолила Москва? – улыбаясь, спросил Максим.

Смирнитский махнул рукой в сторону телеграммы.

– Смотри, – процедил он.

Доментьев поднял со стола документ, быстро пробежался по тексту.

– Преданный сотрудник? – удивленно пробормотал Максим, вопросительно глядя на полковника.

Смирнитский пожал плечами.

– Получается, да! – и откинулся на спинку кресла.

– Только что поступила, поэтому знаю не больше твоего, Максим. Если, конечно, ты не в курсе происходящего.

По выражению лица Доментьева Анатолий Иванович всё понял без слов.

– Ясно, – недовольно пробормотал он себе под нос, – вот, предписано встретить второго августа в аэропорту и включить в группу блокирования. А я даже не знаю, кто это такой и способен ли выполнить поставленные задачи. И это за неделю до проведения мероприятия. Что у вас там, в Центре, творится? Какой головой вообще думают генералы, давая такие указания?

Доментьев знал не больше Смирнитского, однако эта новость его также не радовала.

– Ладно, Анатолий Иванович, – Максим попробовал как-то сгладить недовольство, – раздражаться сейчас нет смысла. Встретим его, а дальше посмотрим.

Смирнитский смерил Доментьева взглядом, выражавшим негодование.

– Максим! – жестко ответил он. – Этот сукин сын Гагкаев – не рябчик, а мы не на увеселительную охоту выезжаем. Он убил двух сотрудников, просто перерезав им глотки, и глазом при этом не моргнул. Каждый, кто задействован в операции, имеет счёты с ним. И всё, что я хочу, так это увидеть труп Сулимана. И никакие всезнайки-сотрудники из Центра, которые вечно лезут учить, как надо работать и что делать, мне тут не нужны.

Максим понимал, что Смирнитский прав.

Глава 2

с. Даттах, спустя сутки

Амир посмотрел на часы, которые каждое утро синхронизировал с точностью до секунды по интернету. Поравнявшись с минутной и часовой стрелкой на отметке «12», секундная стрелка на мгновение задержалась, а затем продолжила движение дальше.

«Пора», – вздохнул Амир и достал мобильный из внутреннего кармана, ожидая сообщения.

Он сидел за столом у себя в комнате, когда телефон «тренькнул» стандартной мелодией, оповестив, что пришло смс-сообщение, открыв которое, он прочитал только одно слово «Август».

Амир быстро напечатал ответное сообщение «Прошу подтверждения» и нажал на кнопку отправки.

Секундой спустя, пришло новое смс: «Подтверждаем».

«Чем обусловлено?» – спросил Амир.

«Угроза совершения серии ДТА», – тренькнул сообщением телефон.

Сулиман говорил, что «Араб» призывает совершать теракты в российских городах. И ведь он сам докладывал об этом на предыдущих сеансах связи, но совсем не мог предположить, что руководство примет решение о специальной операции так скоро.

«Угроза не подтверждена», – написал он в надежде, что решение о спецоперации по ликвидации Гагкаева будет пересмотрена.

Телефон тренькнул.

Помедлив несколько секунд, Амир открыл сообщение и прочел: «Угроза расценивается как реальная».

Глупо надеяться, что решение будет пересмотрено.

Амир посмотрел на часы: время сеанса связи подходило к концу.

«Мои задачи?» – спросил он.

«Араб – приоритет!» – говорилось в последнем сообщении.

Амир убрал телефон обратно в карман и вышел во двор.

– Плохие новости? – встретила его неожиданным вопросом Макка.

Амир не ответил. После убийства Ислама Амир больше так и не говорил с Маккой, всячески стараясь уходить от любого общения. Но в этот раз судьба этому свершиться не позволила.

– Ты казнишь себя, Амир, – серьёзно и в тоже время как-то по-доброму сказала Макка, – это не твоя вина. Ты забываешь, что у нас, все случается так, как желает Всевышний. И мы принимаем это с благодарностью.

– У нас тоже, – вздохнул Амир, – на все воля Божья.

– Это верно, только мы, в отличие от вас, умеем принимать это, Амир. Я не виню тебя за содеянное, хотя сердце тоскует по сыну. А если не виню я, то и ты не терзай себя.

– Хорошо, мама, – ответил Амир, чувствуя, как с души свалился камень, – не буду.

– Молодец, Амир, – сказала Макка, заходя в дом, – твои поступки должны быть взвешены и решительны, ведь ты дал клятву служить Родине. И какие бы препятствия не вставали на пути, у тебя нет иного права, кроме права оставаться собой. – И уже переступив порог, добавила, – и не забудь предупредить Зулю.

– О чем предупредить? – спросил выходивший в этот момент из дома Сулиман.

– Амир знает, – за него ответила Макка, закрывая дверь.

– И что ты знаешь, Амир? – обратился к нему Сулиман.

* * *

– Зуля, – Амир старался говорить жёстко, хотя голос дрожал, а он всеми силами старался не показывать этого, – просто поверь мне, что вы с мамой должны уехать из аула.

Глядя на него испуганными глазами, она искренне не понимала, почему должна оставить родной аул, бросить дом и куда-то бежать, спасаясь от непонятной, но как говорил Амир, реальной угрозы.

– Но почему? – бросать возлюбленного она не хотела.

– Потому что так надо, Зуля, – настаивал Амир, – поверь мне.

– Но если, как ты говоришь, нам грозит опасность, тогда я хочу остаться рядом с тобой. Это Аллах посылает испытание нашей любви.

«Боже! – пронеслось в сознании Амира. – Ну почему всё так сложно!»

– И если суждено погибнуть, – не унималась Зуля, – я погибну вместе с тобой.

Грубо схватив Зулю за руку, Амир потащил её подальше от стоявших около машины Гагкаева и его подручных, чтобы последующий разговор никто не услышал.

– Амир! – воскликнула от резкой боли девушка.

Таким она любимого не видела. Зуля вообще искренне полагала, что Амир просто никак не способен на злость и грубость, которую она постоянно видела в отце и брате. И такое поведение Амира, разительно отличающееся от того, к которому она привыкла, её испугало.

– Что ты делаешь? Мне больно.

И только убедившись, что никто за ними не наблюдает, Амир отпустил Зулю.

– Ты любишь меня? – спросил он.

Она секунду колебалась, ошарашенная таким поведением Амира, и кивнула.

– Тогда слушай: меня зовут не Амир.

– Как так? – только и смогла почти прошептать Зуля в ответ.

Амир не ответил. Но в его твёрдом и решительном взгляде она прочла, что это не шутка. И сейчас Зуля уже не представляла, кем на самом деле являлся человек, которого она всегда знала как Амира, и которого даже сейчас её сердце не могло разлюбить и, уж тем более, ненавидеть. Скорее наоборот: Зуле очень хотелось прижаться к нему, но присущая роду Гагкаевых гордость и стойкость, не позволили поддаться чувствам.

– Почему?

Она задавала вопросы, на которые он не мог ответить. И не потому, что это «государственная тайна», а потому, что не знал, как и что сказать. Отчего-то так происходит, что в самые нужные моменты слова теряются, тонут в чувствах.

– Это сложно, Зуля, – выдавил он из себя и попробовал слегка обнять.

– Нет, Амир! – выпалила она, отстранившись. – Или как мне тебя называть?

Наблюдавший со стороны за прощанием влюбленных, Гагкаев, не без гордости, улыбнулся, когда дочь так эмоционально отстранилась от Амира.

– В меня пошла! – улыбнувшись, сказал он усаживающейся рядом с ним Макке, – настоящая волчица.

Обернувшись в сторону Зули и Амира и посмотрев на двух молодых людей с горечью в глазах, Макка только молча кивнула. Ведь она знала то, что Сулиман – её проницательный муж – не заметил, поглощенный чувством гордости за дочь. Она знала, что разбивало сейчас сердце не только Зуле, но и ей. Однако о том, что она знала, мужу не сказала.

– Кто ты на самом деле? – сквозь наворачивающиеся слёзы спросила Зуля.

– Меня зовут Сергей, – ответил он. – Я здесь, чтобы попытаться остановить твоего отца.

– Убить! – жестко выпалила Зуля. – У нас это называется простым словом – убить.

– Зуля… – он попытался в самом начале прервать тираду, готовую выплеснуться наружу, но девушка жестом руки оборвала его.

Она не сразу продолжила от навернувшихся на глаза слёз, что смахнула тыльной стороной ладони.

– Ты пригрелся в нашем доме, пользовался теплом нашего очага, делил за общим столом пищу, ты стал нам родным. А оказывается, за Амиром скрывался шакал, который только выжидал момента, когда сможет нанести исподтишка смертельный удар.

Выслушать и принять сказанное, пусть и являющееся правдой, оказалось тяжело. В этот момент в сознании всплыли слова майора Архангельского: «Там будешь только ты и противник. Противник, которого, возможно, придется любить как родного. Не думай, что «свои» тебе помогут, ибо для них ты будешь «чужим». Не полагайся на «чужих», ибо они тебе «не свои». Делай то, что должен».

– Не вини меня и не суди, – жёстко бросил Амир-Сергей, и Зуля умолкла. – Не только ты здесь предана. Не одной тебе сейчас тяжело. Подумай обо мне… Подумай о том, в каком положении оказался я.

– А что ты? – не понимала Зуля.

– Действительно, – его голос повысился, готовый выпалить тираду накопившихся чувств и эмоций: любви, ненависти, боли, отчаяния, всего, что сжигало душу и терзало сердце не один месяц, с самого первого дня, как он ее увидел.

Но Зуля, непонятным образом уловившая, что её любимый готов совершить, приблизилась к нему почти вплотную и приложила к его губам ладошку, оборвав готовые выплеснуться эмоции.

Глаза Амира-Сергея округлились от удивления.

– Ш-ш-ш-ш, – нежно сказала она, – не надо.

Гнев, бушевавший внутри этой хрупкой девушки буквально секунду назад, исчез, словно и не появлялся.

Он чувствовал, как вздымается ее грудь, как стучит сердце, а щеку обжигает её дыхание.

– Кем бы ты ни был, Амиром или Сергеем, – шептала она ему на ухо, – это на самом деле не важно. Аллах послал тебя мне на испытание, а значит, наша любовь писана им на небесах, и мы не расстанемся. Русский ты или чеченец – это не имеет значения. Важно лишь то, что я люблю тебя.

– Эй, – окликнул их Гагкаев, не совсем довольный такой близостью дочери и Амира, – пора ехать!

Зуля отдалилась на шаг.

– Вот, – сказал Амир-Сергей, вкладывая в руки Зули небольшой сверток, – это тебе. Возьми. Я хотел подарить тебе по-другому, но боюсь, такого шанса может уже не представиться.

По щеке Зули скатилась слеза.

– Я сберегу память о тебе, – лишь прошептала она.

Развернулась и побежала к машине.

Амир с тоской смотрел на бежавшую Зулю.

– Ты уверен, – спросил у него Сулиман, когда заурчал мотор машины, – что русские планируют операцию?

Амир слушал в пол-уха.

Машина тронулась с места, медленно набирая скорость.

Амир плотно сжал губы. Любовь к Зуле, досада расставания, ненависть к Сулиману, злость на систему, что бросила его в этот смертельный водоворот.

– Да, – коротко ответил он.

Развернулся и ушел в дом.

Глава 3

г. Грозный, УФСБ России по Чеченской Республике, 3 августа 2009 года

«Такой красоты я не ощущал никогда в жизни. Полнота и сочность красок резали глаз, и казалось, что картина расплывалась, как вода, попавшая на рисунок, сделанный акварельными красками.

Где-то высоко в небе подал голос непонятно откуда взявшийся сокол-кречет. Вскинул голову к небу, ладошкой закрыв глаза от ярких солнечных лучей, но увидел только парившую в небе тёмную точку, и отчего-то явственно почувствовал, что сокол подал свой «клич» именно мне.

И отчетливо услышал: «Смелее».

И вторя, сокол снова коротко кликнул.

А поле простиралось, насколько хватало глаз, далеко за горизонт.

Я снял ботинки и аккуратно ступил на мокрую после недавно прошедшего короткого грозового летнего дождя землю, что приняла меня влажной прохладой и покалываниями ступней от мелких камушков.

Сделал первый шаг, прислушиваясь к обострившимся до предела чувствам, стараясь не пропустить даже маломальского ощущения. Запах полевых цветов и луговой травы опьянял, отдаваясь в сознании бесчисленными вкусовыми вспышками. Вот светло-розовым с голубоватым оттенком отдались васильки, и тут же к ним присоединились «белые» ромашки. Покачиваясь, чуть в стороне, словно сами по себе, темно-синим пятном стояли колокольчики, их едва различимый звон манил идти дальше вперёд.

Второй шаг дался уверенней.

За колокольчиками «шумела» переливающаяся молочным цветом ватага цветков полевой земляники, пьяня своим нежно-приторным запахом. А чуть дальше ярко-зеленый клевер зазывал окунуться в его компанию, обещая благость и безмятежность духа.

Полной грудью вдохнул смешавшиеся между собой и, в то же время, стремящиеся переспорить друг друга запахи поля, пока сознанием не уловил свежие нотки только что скошенной травы, что заполнили всего меня, отстранив все остальные запахи, которые, будто в почтительном уважении, сами отступили в сторону.

Я открыл глаза, а сокол кликнул: «Чего же ты ждёшь?»

Отбросив последние сомнения, сломя голову побежал куда-то вперёд, не представляя, что может там ждать».

Сидя рядом, Доментьев слегка подтолкнул погружённого в собственные мысли Игоря.

– Не спи, – буркнул он.

Кириллов не сразу понял, в чём дело, с трудом возвращаясь в реальность происходящего.

«Странное наваждение», – пронеслась в голове мысль.

– Что нам скажут сотрудники Центрального аппарата? – недовольно и, как оказалось, уже дважды задал вопрос руководитель инструктажа – начальник 3 отдела Службы ЗКСиБТ Управления полковник Смирнитский. – Или им, как всегда, сказать нечего, когда дело начинает касаться реальной работы?

Присутствующие весело загудели, кто-то от удовольствия даже хрюкнул.

Не надо быть экспертом, чтобы уловить в словах Смирнитского вызванную явным недовольством иронию.

– А-м-м-м, – протянул Кириллов, стараясь выиграть время, – отчего же, есть.

Хотя он и понятия не имел, что ему есть сказать.

– Какого хрена! – попытался осадить Кириллова Максим.

Он чуть склонился в сторону Игоря, говоря шёпотом, чтобы присутствующие не услышали.

Кириллов, недоумевая, словно мальчик, впервые увидевший спортивный болид «Формулы 1», тупо смотрел на Доментьева.

– Что? – спросил Игорь.

– Чёрт возьми, Игорёк, – Доментьев тоже злился, – тебя взяли только потому, что Кривошеев настоял на твоём включении в проводимые мероприятия…

«… я видел, как бежал человек. Бежал, отбросив сомнения и искренне веря в будущее. Не осознавая и не прогнозируя, не просчитывая вероятности и перспективы, просто веря, что жизнь – это вот она, всё окружающее, что проходит через тебя и оставляет в душе и сердце яркий след.

Я видел, как человек сначала снял обувь и ступил на землю босыми ногами. А буквально секунду спустя, вместо взрослого мужа стоял мальчуган лет десяти. Кучерявые чёрные волосы легко развевались на ветру, он озирался по сторонам, стараясь не пропустить даже мельчайшей детали. Я чувствовал, как сердце этого мальчугана готово выскочить из груди от восторга, который испытывало его сознание.

– Смелее! – что есть силы, сказал я ему.

И тут наши взгляды пересеклись.

– Смелее, мальчуган!

Каким-то непонятным образом он меня понял и принял то, что я хотел ему донести.

Я видел, как мальчуган шёл по бескрайнему полю.

И закрыв глаза, я парил в синеве бесконечного неба. Окружённый безмятежностью, ловя потоки воздуха расправленными крыльями, я не отставал от мальчугана.

– Чего же ты ждёшь?»

– Чего жду? – только и задал вопрос Игорь Кириллов.

Неясно откуда взявшаяся, на него накатила очередная волна наваждения, после которой он не сразу пришёл в себя.

– Что с тобой? – снова толкнул Игоря Максим. – Не выставляй 1 Службу в идиотском свете! – подытожил он.

Кириллов не понимал, от него не требовался какой-то доклад или информационное сообщение. Он приехал с определённой целью, которая не имела ничего общего с тем, чего от него сейчас допытывался этот полковник.

Больше всего Анатолия Ивановича раздражал не сам присланный сотрудник Центрального аппарата, когда подготовка к специальной операции практически завершалась, а сами изменения, внесённые накануне операции. Такие изменения к добру никогда не приводили.

«Почему?» – просто так подсказывал многолетний опыт.

А если это не достаточный аргумент, то полковник Смирнитский с боевым прошлым являлся тому наглядным примером.

Полковник сделал паузу, наблюдая, как во время короткого перешёптывания с Доментьевым немного глуповатое выражение на лице прибывшего сотрудника 1 Службы Игоря Кириллова постепенно менялось и становилось жёстким, а в глазах блеснули яростные нотки.

«Непредсказуемый!» – пронеслось в голове у Смирнитского.

– Вот как! – обратился Смирнитский скорее к остальным присутствующим, играя на публику. – Так расскажите нам ваш замысел?

– Мой замысел прост, товарищ полковник, – собравшись с духом, ответил Кириллов, – почему бы вам не перестать акцентировать внимание на моей персоне, а изложить, не теряя времени и наших нервов, замысел операции и задачи каждого.

Гул стих. А Смирнитскому казалось, что он ощущает вибрацию воздуха от частых ударов сердца. Он, будто в замедленной съемке, смотрел и на себя, и на Кириллова, и на реакцию присутствующих на инструктаже сотрудников.

«Парень с характером!»

– Значит так, – продолжил Смирнитский, – основная задача – ликвидировать группу Сулимана Гагкаева, являющегося амиром Ножай-Юртовского района Чечни. По учётам проходит как объект «Гюрза». Основная база Гагкаева располагается непосредственно в ауле Даттах, так что во время операции будет блокировано целое селение. Потенциально исходим из того, что находящиеся в населённом пункте являются противниками, подлежащими задержанию, а в случае оказания вооруженного сопротивления – уничтожению.

Глава 4

с. Даттах, 10 августа 2009 года

– Куда?! – бросил Максим Доментьев, руководивший группой блокирования, когда Игорь Кириллов, будто альпийский барс, резво махнул через засадное укрытие, оцепляющее район проведения специальной операции.

Кириллов то ли не услышал, то ли просто не захотел услышать слова друга, поскольку в ответ прозвучало простое:

– Извини, но я просто должен.

– Стой! – попытался остановить Игоря Доментьев, также махнув через укрытие. – Ты не знаешь, где заминированные участки. Да и чем ты можешь им там помочь?

Но Кириллов стремительно удалялся от места расположения группы, исчезая в лесном массиве. Не чувствуя усталости, он со всех ног несся в сторону селения Даттах, где шёл бой.

Максим дальше не побежал.

– Твою же мать! – смачно выругался он.

А в его рации через помехи в эфире продолжал говорить Смирнитский:

– Это «Сокол-1». Прижаты плотным огнём противника, пулемётные расчеты по следующим координатам.

Треск в эфире не позволил услышать координаты.

Внезапно, словно по волшебству, рядом с Доментьевым появился рослый боец в «горке».

– Командир, – пробасил он негромко, в то время как «Гнездо» что-то отвечало «Соколу-1», – разреши, я присмотрю за твоим товарищем.

– Повторите координаты! – раздался в рации голос одного из руководителей штаба по проведению спецоперации.

Максим посмотрел на бойца.

– Не волнуйся, командир, – добродушно улыбнулся он, – все будет хорошо.

А со стороны селения слабым эхом доносились несмолкаемая ни на секунду стрельба и разрывы гранат.

– Хорошо, – пробормотал Максим, возвращаясь обратно за укрытие, – как тебя зовут?

Боец в горке ответил:

– Илья Федотов, «Альфа».

И тут же скрылся в густо разросшихся кустарниках.

* * *

Он – Кириллов Игорь с позывным «Малеф» – не помнил, как оказался на земле. Прозвучавший в метрах тридцати взрыв гранаты гулом разнёсся по уцелевшим комнатам одного из домов и вырвал Игоря из провала, куда, одурманенное гарью, постоянным автоматным стрекотом и адреналином, падало сознание.

Голова звенела, мысли путались, а слезящиеся от едкого дыма глаза болели.

Приподнявшись на локте, он подобрал с земли автомат и подполз к кирпичной стене, прислонившись к ней спиной.

– Граната! – как показалось Игорю, кто-то крикнул совсем рядом с явным кавказским акцентом, после чего последовал топот нескольких пар ног, оборвавшийся от последовавшего взрыва.

Собравшись с духом, Кириллов на секунду чуть выглянул из-за угла и тут же скрылся. Центральная улица селения Даттах, где полчаса назад стояли крепко сложенные аккуратные кирпичные дома, превратилась в развалины, сравнимые со Сталинградом времён Великой Отечественной, и оттуда периодически раздавались автоматные очереди.

Впервые оказавшийся в обстановке реального боя, где смерть могла застигнуть в любой момент, а «воскреснуть», как в игре «Call of Duty», не получится, дезориентированный Кириллов собрался переместиться на противоположную сторону улицы. Оттуда бой с бандой Гагкаева вела оперативная группа боевого сопровождения, возглавляемая полковником Смирнитским и командиром роты разведки внутренних войск Балакиным. И именно поэтому Кириллов стремился к ним, гонимый одной только мыслью: предупредить о находившемся на стороне противника Разумовском и не дать им совершить роковую ошибку.

Полагающийся на взявший вверх инстинкт самосохранения, Кириллов рванул на противоположную сторону улицы, когда чья-то сильная хватка одернула обратно.

– Зачем?

Растерянный Кириллов, поправив слетевшую на глаза сферу, обернулся назад.

Держа Игоря за лямки разгрузки, прислонившись к стене дома, стоял один из бойцов спецотряда «Альфа», имени которого Кириллов не знал.

– Что? – только переспросил он.

– Зачем…

«– … тебе это? – плача, спрашивала Лена, когда Игорь сообщил, что уезжает в командировку, и поэтому они больше не смогут увидеться.

– Просто устал, – вздохнув, ответил он, – от неопределенности жизни устал. Устал бояться изменить жизнь, – он мельком взглянул на старую фотографию, которую держал в руках, – устал бегать от ответственности и прошлого.

Игорь не ждал, что Лена поймет, потому что он сам не до конца понимал. Разве что слепая вера, которая убеждала, что поступить иначе он не просто не может, а не имеет на это никакого права.

И Лена не поняла.

– Разве наша встреча не изменила твою жизнь? Ты многое получил от меня, ведь так ты говорил.

Осуждать её Игорь не собирался. Жизнь Лены – жизнь «другого формата». И места долгу, слепой надежде в лучшее, верности в ней не было.

– И я тебе ни капли не врал, – сказал он, – всё именно так.

– Тогда зачем?

С фотографии Игорю улыбалась Наташа.

– Наверное, так надо…»

– … пройди с обратной стороны дома! – крикнул почти в ухо боец «Альфы».

За нескончаемым автоматным стрекотом Игорь почти ничего не услышал.

– Что? – переспросил Кириллов.

– Я говорю, надо обойти этот дом с обратной стороны, – громче повторил «альфовец», показывая рукой направление движения, – через дом «чехи» устроили пулеметное гнездо, вся улица простреливается. И его надо уничтожить. Понял?

Игорь кивнул.

– Хорошо. Я иду первый, ты – за мной. Будешь прикрывать, – скомандовал спецназовец.

Пригнувшись и вскинув автоматы, они направились в сторону дома, откуда лишь на мгновения умолкая, обстреливал позиции федеральных сил организованный бандитами пулемётный расчет.

* * *

– Амир, рожок! – бросил по-чеченски Загоеву Сулиман, отсоединяя от «Калашникова» отстрелянный магазин.

Амир вынул из бокового кармана разгрузки рожок и бросил Гагкаеву.

Не по возрасту молодецки ловким движением Сулиман поймал брошенный магазин, в секунду присоединил его к автомату и открыл редкий ответный огонь в полукруг по русским, взявшим дом, в котором они находились, почти не оставив возможности отступления.

Амир чуть выглянул из зиявшего в стене проема и тут же скрылся, а мгновением позже, выбивая мелкие осколки из кирпичной кладки, просвистели пули.

В это время в соседнем доме кто-то из бойцов бандгруппы крикнул: «Граната!» – и послышались частые шаги, оборвавшиеся прозвучавшим секундой позже взрывом.

Амир, следуя инстинктам, пригнулся. Со смежной стены на голову упал небольшой пласт штукатурки, слегка дезориентировав его.

– Шакалы! – выругался Сулиман, выпустив из автомата короткую очередь в одного из русских, который по стечению обстоятельств оказался на центральной дороге аула. Но всколыхнул лишь дорожную пыль. Русский резво, словно чувствуя приблизившуюся смерть, отполз, скрывшись за стеной одного из разрушенных домов.

– Дядя, – крикнул Амир, – береги патроны.

– Не учи! – зло огрызнулся Гагкаев, – найди Кхутайбу, пусть возьмёт двух моджахедов. В женской части дома нужно разместить пулемётные расчёты, чтобы прикрыли наш отход. Больше мы не продержимся.

Амир согласно кивнул и, пригнувшись, осторожно пробрался в противоположную часть дома.

– Свиньи! – не унимаясь, ругался Сулиман Гагкаев, изредка отстреливаясь в ответ короткими очередями – к совету беречь патроны он всё-таки прислушался. – Найди Кхутайбу, Амир.

Верный Гагкаеву телохранитель, как и ожидал Амир, в другой части дома, вместе с ещё парой бойцов отстреливались от русских.

– Дядя сказал, что необходимо организовать пулемётный расчёт, – бросил он по-чеченски, – мы будем уходить, прикроешь нас.

Кхутайба лишь кивнул.

* * *

Из окруженного и фактически разрушенного дома, принадлежащего самому Гагкаеву, вёлся прицельный ответный огонь, так что на скорое завершение операции надеяться не приходилось. Одного Смирнитский никак не мог понять: каким образом «чехи» просчитали проведение боевого мероприятия, готовившегося чуть ли не в самой Москве с такой тщательностью и секретностью, на которую только были способны органы?

Одно было понятно, собственно, и так – информация ушла, а вот откуда именно, разбираться придётся после всего.

Анатолий Иванович огляделся: расположившиеся бойцы группы чётко заняли позиции, ведя не столь активный и плотный огонь, как требовала тактика наступления, а жалящий и изнуряющий, заставляя противника стрелять в ответ, расходуя боеприпасы. Сложившаяся ситуация была выигрышной, так как время в любом случае работало против засевших в обороне бандитов.

Смирнитский жестом подозвал к себе Балакина, раздававшего редкие указания бойцам.

– Что с нашими? – спросил он.

– Без потерь, Тополь, – ответил Балакин, – только лёгкий «трехсотый». Помощь оказана. До свадьбы заживет.

Смирнитский удовлетворенно кивнул.

– Товарищ полковник, – отозвался штатный радист, – вас «Гнездо».

– Давай сюда, – недовольно пробурчал Анатолий Иванович, – «Гнездо», «Гнездо»! «Сокол-1» на приёме.

В эфире раздался легкий треск и чей-то голос:

– «Сокол-1»! – кому принадлежал голос, полковник не узнал. – Это «Гнездо». Доложите обстановку.

Вот уж что-что, а доклад сейчас был определённо не к месту. Очевидно, не самый дальновидный, но явно считающий себя весьма важным среди всех начальников начальник, затребовал доклад.

– Вот чёрт! – не нажав кнопку рации, громко пробасил Смирнитский.

– Что? – сквозь стоявшие помехи в эфире в голосе «начальника начальников» чувствовалась недовольная интонация.

– Отключи пока этих умников, – обратился Анатолий Иванович к связисту, – и пригнись. Передай по рации, что разворачивается пулеметный расчёт. Группе – максимальная осторожность, без героизма. И затребуй уже «жестянку».

Связист, кивнув, принялся исполнять указание Смирнитского:

– Это «Сокол-1». Плотным огнём противника прижаты в укреплении, пулемётные гнезда по следующим координатам…

Смирнитский из укрытия в бинокль изучал позицию противника: небольшое движение в левой части дома, а в правой части, меняя положение, изредка показывалось дуло автомата Гагкаева, и небольшие очереди, выплевывая языки пламени, звучали в ответ на стрельбу группы полковника. Чуть левее, где дорога уходила в горы, споткнувшись, грохнулся о землю…

– Кириллов! – в голосе звучала и злоба, и удивление одновременно. – Дай гранату, быстро! – обратился Смирнитский к Балакину.

– Что там? – передавая Ф-1, спросил, не понимая, Лис.

– Задница!

Смирнитский выждал момент относительного затишья, чека упала, затерявшись в траве, и граната, кувыркаясь в воздухе, полетела в сторону дома, где засели боевики.

В следующую секунду крик одного из бандитов «Граната!» оборвался наполнившим воздух оглушающим звуком взрыва.

Выигранного Смирнитским времени хватило. Кириллов, отскочив в сторону, спрятался за стеной ближайшего разрушенного дома, когда землю, где он находился мгновение назад, всколыхнула автоматная очередь.

– Я сам его убью, если выживет, – недовольно пробурчал Смирнитский.

Однако на душе отлегло. Парень оказался в безопасности.

* * *

Илья и Игорь продвигались вперёд, прикрывая друг друга на случай появления противника.

Илья выглянул из-за угла дома, что отделял их от пулеметного расчёта боевиков.

– Двое, – шёпотом сообщил он Игорю.

Тот лишь кивнул в ответ.

– Времени мало, – сказал «альфовец», – я зачищу расчёт, твоя задача – прикрывать меня. Так что внимательно, не подведи.

Он задорно улыбнулся и, пригнувшись, направился к дому, где, не умолкая, стрелял пулемёт.

В этот момент сердце Кириллова ёкнуло и, словно камень, брошенный в воду, провалилось куда-то в глубины души.

* * *

– Дядя, – Амир схватил Сулимана за рукав, – надо уходить.

Гагкаев зло одернул руку, вскинул автомат и выпустил ещё несколько очередей в сторону русских, пока не опустел магазин, а боек щёлкнул вхолостую. В глазах некогда сильного и властного полевого чеченского командира, который сам, прикрываясь именем Аллаха, распоряжался судьбами людей, поселились страх и обречённость. От навалившегося отчаяния, что закончилась борьба за вожделенный Имарат Кавказ, обещанный иностранными лидерами, он бесцельно продолжал нажимать на спусковой крючок «Калашникова».

– Дядя! – Амир жёстко одёрнул Гагкаева и поволок за собой.

– Амир, – голос Сулимана казался опустошенным, – неужели всё кончено?

– Нет ещё!

Амир снарядил автомат последним магазином, передернул затвор и отдал дяде.

– Кхутайба, – обратился он к молчаливому телохранителю дяди, – прикрой наш отход, а потом собери оставшихся братьев, и уходите в обозначенный пункт. Нужно сохранить хотя бы часть отряда.

Как и всегда, Кхутайба лишь молчаливо кивнул.

* * *

– Какое-то движение, товарищ полковник? – наблюдая в бинокль обстановку, сказал Смирнитскому Балакин.

Иваныч посмотрел в бинокль.

– Да, – протянул он, – там что-то происходит. Группе – готовность. Действуем по команде.

Смирнитский пристально всматривался в происходившую в доме возню.

«Да что там у вас происходит?»

Расположившийся в левой части дома пулемётный расчёт бандитов продолжал обстреливать позиции группы полковника редким, но всё же не дающим возможности совершать манёвры, огнём. Стрельба велась прицельная, с реакцией даже на малейшее движение.

В этот момент привычно щёлкнула рация…

* * *

– «Сокол-1», это «Зоркий», – передал в эфир мужчина, – приём?

Секундой спустя последовал ответ.

– Говори, «Зоркий».

– Наблюдаю активное движение в вашем секторе.

– Понял тебя, «Зоркий».

– Какие будут указания, «Сокол-1»? – мужчина снял снайперскую винтовку с предохранителя, готовый «работать» на поражение.

Несмотря на то, что в этот раз ему пришлось выполнять нетипичную для снайпера функцию фактического статиста, он всё же надеялся, что сможет оказать содействие и подстрелит парочку-другую этих бандитов.

– «Зоркий», по плану, – последовал ответ «Сокола», – цель в приоритете.

«Зоркий» недовольно вздохнул, вернув флажок предохранителя в прежнее положение. «Поработать» не получится.

– «Сокол-1», – пробормотал он, наблюдая в оптический прицел за движением в районе проведения операции, – левее вашей позиции работает пулемёт, цели вне зоны видимости. «Сокол-1», двое наших с торца здания.

«Зоркий» не видел, как – обзор загораживала стена дома, но по мерцающим в линзах оптического прицела вспышкам, понял, что пулеметный расчёт зачистили двое бойцов, что вышли из-за спины бандитов.

– Расчёт зачищен, – доложил «Зоркий» «Соколу», – правее противник разделился на группы. Выходит из зоны проведения операции, удаляясь в лесной массив.

– Вот чёрт! – неожиданно выпалил он.

Дальше «Зоркий» работал на инстинктах: доля секунды потребовалась снять винтовку с предохранителя, полу-вдоха – на прицеливание, и по окрестности разнёсся глухой хлопок – выстрел, почти полностью поглощённый глушителем.

– Ухожу на запасную точку, – отрапортовал «Зоркий», складывая винтовку.

* * *

Для Игоря Кириллова, впервые окунувшегося в настоящее боестолкновение, где смерть играла в садистскую игру «ромашка», всё последующее проходило, будто в замедленной съемке кино. Он наблюдал за происходящими динамично развивающимися событиями покадрово, как монтажёр в лаборатории при склеивании отснятой кинопленки.

С виду большой и грозный, словно богатырь из былинных сказок, боец спецподразделения «Альфа» Илья парой точных выстрелов из «Винтореза» положил двух чеченцев – бандитов из группы Гагкаева. И бандиты не успели не то, чтобы испугаться, а даже понять, что уже мертвы.

Потом показались они, окутанные огненным ореолом, «демоны», явившиеся внезапно из преисподней, готовые утащить в самое пекло ада. Безотчётный страх, родившийся в сознании, пронесся по телу, подавив и сковав волю Игоря, словно его опутало смирительной рубашкой. Готовый попрощаться с жизнью, Кириллов явственно услышал соколиный крик, который, казалось, уже слышал раньше: «Чего ты ждешь?»

Осознание реальности вернулось быстро: развеявшийся огненный ореол явил «демонов» обычными людьми из плоти и крови. Вскинув «Калашникова», Игорь открыл беспорядочный огонь в сторону появившихся бандитов. Моментально отреагировавший, Илья точными выстрелами положил двух появившихся боевиков.

Кириллов не видел, да и не планировал уточнять, убил он кого-то или нет. Главное, что он выиграл секунды, которые позволили остаться в живых. В этом раунде в игре со смертью Кириллов выиграл.

– Как… – хотел спросить Илья у Игоря, когда воздух всколыхнула автоматная очередь.

А потом за выстрелами раздался глухой хлопок и слегка уловимый свист, оборвавший жизнь третьего боевика.

Сначала Илья сел на одно колено, потом постарался встать, но завалился на спину. На «горке» в области солнечного сплетения багровели разраставшиеся с каждой секундой кровавые пятна.

– Илья! – бросив автомат, Игорь подскочил к «альфовцу».

И только добрая улыбка застыла на лице Ильи.

* * *

Когда Амир с дядей и оставшимися бойцами отряда выскочили из дома, разделившись на две группы, они сразу наткнулись на двух русских, непонятным образом оказавшихся у них за спинами, и, промедли они несколько минут с отходом, их отправили бы к праотцам.

Бросив беглый взгляд в сторону русских, Амир нисколько не сомневался, что увидел именно Игоря Кириллова, на которого выходили трое бойцов из остатков группы Гагкаева.

– Чего ты ждёшь? – по-русски крикнул он застывшему Кириллову, явственно прочитав в его глазах панику и страх.

Отделившиеся второй группой боевики, возглавляемые Кхутайбой, приняли крик как команду, в первый момент сами оторопевшие от внезапного столкновения с русскими. Но только они вскинули автоматы, как воздух пронзила беспорядочная стрельба Кириллова. Первыми же пулями он уложил стоявшего ближе к нему бойца, пока «Калашникова» не повело в сторону. Второй боевик пригнулся, отступив в сторону, и укрылся под хлипким укрытием из мелких кусков обвалившейся кирпичной кладки дома.

Перед тем, как скрыться в мелком, густо разросшемся кустарнике и редких деревьях Амир на секунду задержался, оглянувшись в сторону селения, где какое-то время слышались выстрелы, и потом всё разом оборвалось еле слышным хлопком, который он безошибочно определил как снайперский выстрел.

И наступила тишина.

Он не видел произошедшего, но чувствовал, что с Игорем всё в порядке, и губы растянулись в легкой улыбке.

– Амир! – нервно бросил Гагкаев. – Что ты там встал? Аул не вернуть. Сейчас нужно выбираться отсюда. А если будем терять время – этого не получится.

Зачем он сейчас спасает жизнь Сулиману, которого должен убить? Для чего уводит в безопасное место? Амир не мог объяснить. И кто он: Амир Загоев или Сергей Разумовский? Не слился ли он настолько с придуманным персонажем, что потерял истинную сущность, свою настоящую жизнь?

«Кто ты такой? – сказал далеко внутри голос Разума. – Что ты должен сделать»?

«Спасти Зулю, – ответил Амир-Сергей сам себе, – уберечь любовь».

Разум ничего больше не сказал. Он ушёл, как поступал всегда, когда появлялись чувства, лишь давая понять, так ли оно на самом деле, как есть?

– Амир! – Сулиман дернул того за рукав. – Чего ты встал?

– Merde! – выругался Амир.

И они продолжили движение вглубь леса.

* * *

Огнестрельная рана на ноге, которую Смирнитский получил, погнавшись за Гагкаевым, сочилась кровью. Полковник моментально перекатился, спрятавшись за толстым стволом многовековой сосны, уходившей макушкой под самое небо.

«Трезвый рассудок!» – ругал себя Смирнитский.

Хотя ранением в ногу Смирнитский отделался легко, не одень он бронежилет, лежал бы остывающим трупом в ближайших кустах.

В боковом кармане находилась индивидуальная аптечка. Смирнитский ножом разрезал штанину, оголив рану. Вата впитала растекшуюся по ноге кровь. Полковник обработал рану антисептиком и забинтовал ее. Во время всей операции Смирнитский периодически пригибался от автоматных очередей, что вырывали из ствола защищавшей его сосны щепки.

– Потерпи, дружок, – обратился Смирнитский к невольному «защитнику», – скоро всё закончится. Сулиман! – крикнул он, обращаясь к Гагкаеву. – Ты слышишь, меня, Сулиман?

Ответ последовал не сразу.

– Что ты хочешь, полковник? – но голос принадлежал не Сулиману.

Редкая очередь выбила из ствола дерева очередную порцию щепок. Смирнитский инстинктивно пригнулся.

– Это ты, Амир? – с насмешкой в голосе спросил он. – Гагкаевский прихвостень.

Лицо Амира исказилось злобой и яростью.

– Полковник, – продолжил спокойно Амир, словно слова Смирнитского его не задели, – ты ранен, безоружен, ситуация, мягко говоря, не в твою пользу.

– Я зубами разорву ваши глотки! – бросил в ответ Смирнитский.

– Не смеши, – нарочито показательно засмеялся Амир, – я предлагаю тебе сделку.

– Какую?

Смирнитский тянул время, пока не сомкнётся внешнее кольцо, и группа не начнёт прочесывание местности, как на охоте на волков, загоняя этих тварей в расставленные капканы.

– Я знаю, что скоро группа будет неподалеку от нас, это вопрос времени, может минут пять, максимум десять.

«Проницателен!»

– К тому же, – продолжал Амир, – расставленное оцепление, промедли я ещё немного, не даст проскользнуть мимо него.

– И что? – спросил Смирнитский.

– Дай уйти! – бросил Амир. – И ты останешься жив.

Смирнитский на такую сделку никогда не согласится. Даже будучи при смерти и истекая кровью, он из последних сил будет сопротивляться, чтобы только ноги бандитов не топтали землю.

– Эй, Амир, – сказал в ответ Смирнитский, – ты считаешь, что ситуация не в мою пользу, так?

– Пока ещё да! Но этого времени вполне хватит, чтобы убить тебя.

– Так иди и убей, – Смирнитский опёрся о ствол дерева, служившего укрытием, и попробовал встать на ноги.

Тогда совсем рядом раздался голос Сулимана.

– Как скажешь, собака! – процедил он сквозь зубы с остервенением.

Полсекунды: взведён курок.

Секунда: и палец нажал спуск крючка.

Ещё полсекунды: закрыв глаза, Смирнитский приготовился к смерти, отчётливо услышав щелчок.

Две секунды: прогремел выстрел.

Смирнитский обернулся: Гагкаев, словно мешок картошки, завалился назад и рухнул на землю.

«Вот как, оказывается, просто сделать выбор», – пробубнил в глубине души Разум Сергея.

– Полковник, – обратился к Смирнитскому стоявший рядом Амир, – не трогай.

Дернувшись за выпавшим пистолетом Гагкаева, Смирнитский остановился.

– Поднимайся, – скомандовал Амир, – отойди от тела.

– Ты?! – недоумевал Смирнитский. – Убил дядю?! Вот как вы делаете дела: продаёте, чтобы подороже выторговать себе жизнь?

– Мало времени, чтобы объяснять сложившуюся ситуацию, – равнодушно начал Амир, держа Смирнитского на прицеле, – да и не могу.

– Попробуй, сукин ты сын! – огрызнулся Смирнитский.

– Поверь, полковник, если бы я хотел убить, – говорил Амир, – то давно бы убил и не терял даром время. Мне нужно, чтобы ты передал своим командирам вот это.

Амир снял с шеи жетон с личным номером и бросил под ноги Смирнитскому.

– Что это? – подняв с земли брошенный жетон и убирая во внешний нагрудный карман камуфляжа, спросил полковник.

– Личный номер, полковник. Мой личный номер.

– Чёрта с два, Амир!

– Я не Ам…

Собрав в кулак остатки силы и воли, Смирнитский бросил рассыпавшийся в солнечных лучах снопом ярких блесков нож, что всё время держал в рукаве.

«Вот и всё!» – пронеслось в голове Сергея, когда десять сантиметров холодной стали вошли в плоть, как в масло, чуть ниже сердца.

– Н-Е-Е-Е-Е-Т! – разнесся эхом полный боли и отчаяния крик Игоря Кириллова.

– Чёрт! – пробормотал Смирнитский, когда две бронебойные пули прошили насквозь бронежилет, разнеся по телу острую боль.

Разумовский не хотел, просто сработала физика тела. Мелкая дрожь отдалась в руках, спазм сдавил в невыносимой боли, и два выстрела произошли сами собой.

Глава 5

Близ с. Даттах, несколько часов после боя

Кряхтя, Игорь Кириллов взвалил грузное тело начальника 3 отдела Службы БТ чеченского Управления полковника Анатолия Ивановича Смирнитского на плечи и потащил к пункту сбора и эвакуации. Где конкретно, в зависимости от нынешнего положения, находился пункт эвакуации, Игорь представлял слабо, ориентируясь только по внутренним ощущениям. Осмотревшись по сторонам, он выбрал едва видневшуюся сквозь густую растительность возвышенность в полукилометре и, спотыкаясь о камни горной дороги, что уходила вверх, поволок грузное тело полковника.

– Иваныч, – сорвалось натяжное восклицание, – откуда же в тебе столько… веса, твою мать.

Он плечами поправил сползавшего со спины полковника Смирнитского.

…сознание то возвращалось к полковнику, то он снова проваливался в небытие…

«– Ну? – спросил только-только получивший звание старшего лейтенанта Анатолий Смирнитский, глядя на жену полным растерянности и лёгкой тревоги взглядом.

10 августа 1987 года выдалось особым. А ещё жена вздумала «играть» в женские штучки – томить долгим ответом, когда сердце готово вот-вот выскочить из груди. Она подошла к Анатолию, скорее даже подплыла, лёгкая и воздушная, обняла и чмокнула в губы, а потом прижалась щекой к широкой груди.

Тогда «старлей» Смирнитский всё понял. В такие моменты, когда в глазах жены ты читаешь полное счастье, какое только способна испытать женщина, а в её движениях сквозит нежность, забота и столько любви, что хватило бы на всех людей планеты, слова уже становятся лишними.

– Девочка, – почти шёпотом сказала она.

Для Смирнитского новость, словно весенний первый гром, прогромыхала в голове и эхом отозвалась в душе.

Он подхватил на руки жену и закружил, бережно и аккуратно прижимая к себе. Она обвила руки вокруг его шеи, ощущая себя бесконечно счастливой, обретшей кусочек мира и уюта.

И весь мир перестал тогда для них существовать, оставив один на один со счастьем, которое в тот момент наполнило их существование. И не слышалии они гула проносившихся машин, шума полуденного города с постоянными проблемами и тревогами, не замечали редких недовольных возгласов и взглядов прохожих, спешивших, кто на обед в ближайшую от работы столовую, кто, наоборот, на работу в пыльные кабинеты с инвентарной мебелью. Не в силах разомкнуть сплетенных в страстном поцелуе губ, они потом ещё долго смотрели друг на друга счастливыми глазами. И казалось, что нет в мире силы, способной разлучить, разбить вдребезги корабль семейного счастья».

Пот лился ручьем по чёрному от копоти и пыли лицу и вискам. Ноги подкашивались от усталости и тяжести веса раненого полковника. Каждый шаг давался всё тяжелее и тяжелее. Неимоверным усилием воли, стиснув зубы до скрежета и боли, Кириллов продолжал двигаться по каменистой тропе вверх, к месту сбора и эвакуации.

– Потерпи, – говорил он скорее себе, чем полковнику, – ещё немного. А там, наверху, наши, Иваныч. Там свои, там мы домой отправимся.

Голова гудела, как свисток милиционера, уши заложило пеленой, как от сонма звуков прошедшего боя: грохота десятков орудий и взрывов рвавшихся рядом гранат.

Полковник еле слышно, почти неуловимо что-то пробормотал, но Игорь отчётливо услышал, как полковник сказал «домой». Сквозь боль, пронизывающую тело, сквозь усталость и резь в глазах, когда мир воспринимается через призму золотисто-белёсых кругов, плывущих в сознании, он отчётливо услышал слова командира, как если бы он их крикнул изо всех сил и в полной тишине: «ДОМОЙ».

«– Домой, – сказал он почти шёпотом от нахлынувших чувств, выходя из машины, – кто бы мог подумать, что буду вдыхать загазованный воздух московских улиц с таким удовольствием.

– Давно не были дома, товарищ капитан? – спросил водитель служебной машины, сержант.

– М-да, – протянул он, – почти целую вечность.

– Да, – бросил напоследок сержант, разворачиваясь, – не сочтите за грубость, товарищ капитан, но примите поздравления с прибытием домой.

10 августа 1993 года выдалось на редкость прохладным и дождливым, так что капитан Анатолий Смирнитский решил не везти семью в парк отдыха и развлечений кататься на немногих работающих каруселях, а потом есть мороженое в детском кафе.

«А ещё там есть пирожное «картошка», – по обыкновению говорила жена, когда он предлагал сходить в кафе, и по-детски прыгала от неподдельного восторга, хлопая в ладоши.

– Сходи с Лизой без меня, – устало и как-то равнодушно ответила на предложение жена.

Интонацию, с которой ответила жена, Смирнитский замечать не хотел, хотя разум повторял, словно заезженная в проигрывателе кассетная лента, что в некогда жизнерадостной и приветливой жене произошли значительные и далеко не в лучшую сторону перемены.

Он не ответил, просто развернулся и пошел в детскую, где спала маленькая дочурка».

Обогнувшего очередной поворот Кириллова, который из последних сил тащил проваливавшегося в бессознательное состояние полковника Смирнитского, встретила уходившая вверх и казавшаяся бесконечной каменистая пыльная дорога. Не гудели, разрывая воздух, вертолетные винты, не тарахтели БТРы и танки, изрыгая из выхлопных труб столбы копоти и брызги солярки, не стоял ни один блокпост федеральных сил с напряжёнными и матерящимися солдатами. Словом, ничего из того, что свидетельствовало бы о приближении к пункту эвакуации.

Только протянувшаяся, насколько хватало глаз, в мареве полуденного солнца с горизонтом сливалась одна из горных дорог Чеченской Республики.

Смирнитский, капая слюной, еле шевеля губами, что-то едва слышно пробурчал.

Кириллов остановился, поправив соскальзывающую с шеи руку полковника, состояние которого только ухудшалось. Ногами он практически перестал двигать, так что они волочились по каменистой земле. Мышцы тела постепенно расслаблялись и обмякали, превращая некогда казавшегося несгибаемым полковника в мешок с овощами.

– Эй, Иваныч, ты давай, держись, – Игорь не знал, слышал ли Смирнитский, но очень надеялся, что звуки речи не позволят ему выпасть из реальности, и поэтому он продолжал повторять то, что уже говорил не единожды, – всё будет хорошо! За тем поворотом, там «наши», Иваныч.

А что ещё он мог сказать?

Сколько поворотов уже было пройдено, Игорь не знал, но каждый раз рассчитывал, что за следующим «наши» окажутся обязательно.

– Ты главное, не пропадай, – говорил Кириллов, – слушай меня, слушай мой голос и борись, цепляйся за жизнь!

«– Жили они долго и счастливо, – закончил Смирнитский, закрывая книжку русских народных сказок.

Он сидел на краю детской кроватки, нежно укрывая дочку одеялом.

– Папа, давай ещё одну! – заупрямилась дочь. – Пожа-а-а-алуйста!

Однако Смирнитский на провокацию не поддался.

– Нет, Лиза, – ответил он ласковым, но в то же время строгим голосом, – следующая сказка будет завтра.

Дочь надула губки и сложила в знак недовольства на груди руки.

Смирнитский улыбнулся.

– Ты же знаешь, на солдата такие штуки не действуют.

Она ещё мгновение подулась, искоса поглядывая на отца: может всё-таки удастся разжалобить на вторую сказку, но тот оказался непреклонным.

– Нет, дорогая, – повторил Смирнитский, – завтра.

– Ну, ладно, – укладываясь в кровать, сказала Лиза, – завтра, так завтра. Но учти, – она постаралась скопировать манеру разговора отца, – завтра у тебя будет один выбор: или читать мою сказку, или которую я тебе покажу.

– Как скажешь, Лиза, – вставая, ответил он.

– Папа! – окликнула Смирнитского дочь, когда он, собирался выключить свет.

Смирнитский застыл на полдороги: что-то недетское прозвучало в её голосе в тот момент. И это одновременно и испугало, и насторожило.

– Да, дорогая, – чуть помедлил он с ответом.

Лиза, села на кровати, развернувшись в сторону отца.

– А почему ты солдат? – спросила она.

Смирнитский, не готовый к такому вопросу, не нашёлся с ответом.

– Это из-за того, что ты солдат, вы с мамой ругаетесь? – Лиза буквально сразу же задала второй вопрос. – И тот, другой дядя, приходит к маме тоже поэтому?

Сердце Смирнитского заколотилось.

– Когда-нибудь, – с трудом начал он, – ты поймешь, что есть такая профессия – Родину защищать.

– А я тоже родина? – перебив, спросила дочка.

На что Смирнитский только утвердительно кивнул.

– Спи, дорогая, – и он вышел, выключив свет».

Кириллов несколько раз сильно шлёпнул Смирнитского по щекам, пока глаза того не приоткрылись. Потом Игорь отвернул крышку фляги и прислонил горлышко к губам полковника, буквально влив последнюю воду в горло.

Когда они собрались продолжить движение дальше вверх по дороге, за спиной раздался хруст веток и послышался топот ног.

– Пора идти, Иваныч! – Кириллов левой рукой перехватил перекинутую через шею руку полковника, правой обхватил за пояс и, насколько позволяли оставшиеся силы, старался быстрее скрыться за поворотом.

«Не успели!» – только и пронеслось в голове, когда лязгнул затвор.

Игорь сделал полшага вправо, прикрыв собой Смирнитского, когда воздух разрезала короткая автоматная очередь.

«Я всё сделал правильно!» – пронеслась последняя мысль в голове Кириллова, прежде чем он, так и не расцепив рук, которыми держал Смирнитского, замертво повалился на пыльную землю.

«Любой воин скажет, что каждый, чья душа пронизана верностью и святыми принципами чести, поступил бы именно так по одной простой причине: в выборе между правом на жизнь и правом остаться собой, потерять себя куда страшнее.

«Каждый, кто говорит, что он ничего не боится, либо врёт, либо дурак. В то, что может быть столько дураков, я не верю. Значит, абсолютное большинство людей просто врёт. Я – солдат. Моё дело – воевать. По сути, это единственное, что я умею делать. И каждый раз, когда я выхожу на задание, я дико, до дрожи в коленках, боюсь. Мне становится настолько страшно, что начинает мутить и выворачивать изнутри. И если меня спросить, почему я выбрал для себя этот путь, я отвечу так: «Чтобы люди страны, ради которой я воюю, не испытывали такого же страха и не боялись».

* * *

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, вечер того же дня

Генерал армии Константин Сергеевич Кривошеев расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, дочитав и отложив в сторону последний из поданных рапортов. Дышать становилось тяжело, катастрофически не хватало воздуха.

Кривошеев встал из-за стола. Отдёрнув портьерную штору, он настежь распахнул окно. Ударивший в лицо порыв свежего воздуха, принёс легкое успокоение и вернул трезвость мысли.

В дверь постучались.

– Войдите! – громко сказал Кривошеев.

На пороге стоял адъютант.

– Товарищ генерал, – начал он, – вы просили доложить данные о потерях.

– Говори, – коротко бросил Кривошеев.

Адъютант вынул из папки листок бумаги.

– Вот, Константин Сергеевич! – и передал данные Кривошееву.

– «Двухсотые» – трое, – зачитывал Кривошеев, – «трехсотые» – десять, один в тяжёлом состоянии.

– Кто? – спросил он.

Адъютант ответил не сразу.

– Полковник Смирнитский Анатолий Иванович, – доложил он, – готовится к операции в нашем Центральном клиническом госпитале.

– Соедини меня с дежурным госпиталя.

Через несколько минут после отданного распоряжения адъютант по интеркому сообщил, что на телефоне оперативной связи клинический госпиталь.

– Генерал армии Кривошеев, – сняв трубку, сказал Константин Сергеевич, когда на том конце представились «Дежурный Центрального клинического госпиталя ФСБ России подполковник Кижуч». – К вам поступил полковник Смирнитский Анатолий Иванович, после боестолкновения близ селения Даттах. Приказываю: немедленно организовать и провести операцию. О состоянии докладывать лично мне ежечасно.

Телефонная трубка легла на привычное место. Кривошеев откинулся на спинку кресла, тяжело вздохнув и закрыв лицо ладонями.

«Константин Сергеевич, – как-то сказал бывший руководитель Первого главного управления КГБ СССР генерал Потапов, слова которого эхом отдавались в голове, – не подведите. В ваших руках будут жизни бойцов. Их кровь нам с вами не смыть с рук».

Глава: Ход Питерса (часть IV)

США, г. Маклин, несколькими часами позже проведенной спецоперации

Захлопнув за собой входную дверь, Джонатан Питерс прошёл в просторную гостиную, уютно обставленную в средне-западном американском стиле, где комнату окутывал приглушённый свет, исходивший от редких светильников с торшерами из плотной ткани.

У левой стены расположился небольшой по размерам, сложенный из настоящего камня камин, где, слегка потрескивая, горели деревянные полешки, отдавая тепло. Над камином висели три чучела голов животных: оскаленного волка сменяла настороженная морда оленя, и завершал ряд удивленный и, казалось, обеспокоенный медведь. А на самом камине в аккуратных рамках стояли фотографии, что запечатлели значимые для памяти хозяев мгновения жизни. Вот Джонатан Питерс, облачённый в специальный охотничий костюм и с карабином, стоит рядом с убитым бурым медведем, далее стояла ещё молодая жена Джонатана Кони Питерс в вечернем платье перед выходом на офицерский бал. Далее расположилась фотография, запечатлевшая от души улыбающегося сына хозяев Джоша Питерса, одетого в парадную форму выпускника колледжа с дипломом в руке. А это чёрно-белая и местами выцветшая фотография изображала облачённых в парадный костюм и нарядное платье родителей Джонатана, сидящих на стульях перед фотоаппаратом с напряжёнными улыбками на лицах.

Убранство гостиной отличалось значимостью каждой детали интерьера: начиная светильниками и настенными бра и заканчивая мебелью, «съедавшей» свободное пространство. Но даже при казавшейся невероятной загруженности комнаты, лишней вещи в доме не ощущалось. Рядом с развёрнутым в сторону камина большим угловым кожаным диваном, расположенным посередине, стоял журнальный столик со стеклянной столешницей, где аккуратной стопкой лежали журналы «National Geographic». Перед диваном, добавляя особый колорит, была брошена шкура медведя, без которой не обходилось ни одно семейство среднего достатка. По большому счёту, камин, кожаный диван, чучела и шкуры животных являлись неотъемлемыми элементами интерьера дома человека, имеющего положение в обществе. Так же, как звёзды на погонах являются отличительным знаками чина и звания.

Джонатан Питерс поставил на стоявшую у входа тумбочку портфель, а ключи от машины отправились в выдвижной ящик.

– Это ты, дорогой? – спросила жена Питерса Кони, когда он прошел в гостиную.

Джонатан прислушался к доносившимся запахам и, распознав тушёного кролика с овощами, насторожился: не забыл ли он какой-либо знаменательной даты.

«Нет, сегодня ничего», – заключил Питерс, покопавшись в памяти.

– Да, дорогая, – ответил Джонатан. – Если ты, конечно, не ждёшь кого-то ещё.

В дверном проеме кухни появилась Кони Питерс, которая для неполных пятидесяти пяти лет выглядела вполне моложаво.

– Я готовлю кролика, – улыбнувшись, сказала она, наблюдая, как муж снимает пиджак и избавляется от галстука, бросив их на диван, и с лёгкой укоризной добавила, – Джонатан, ты такой неряшливый.

Питерс состроил гримасу наигранного неудовольствия, взял с дивана вещи и направился в гардеробную.

– Так намного лучше, – прокомментировала Кони, когда вещи оказались аккуратно развешенными по местам.

– Что бы я без тебя делал, дорогая?

– Ну, как вариант, погряз бы в мусоре. Ой, кролик! – и Кони исчезла на кухне.

При упоминании о кролике желудок Питерса отреагировал голодным урчанием.

В этот самый момент зазвонил мобильный телефон Джонатана.

– Алло, – ответил он на звонок.

– Джонатан! – говорил Джек Ричард. – Джонатан, включи канал «Russia Today».

Голос друга отдавал напряжением и тревогой.

– Что там? – лениво пробурчал Питерс. – Это не может подождать до завтра? А то у меня Кони…

– Джонатан! – резко перебил Джек. – Просто включи канал.

Взяв со стола в гостиной пульт, Питерс включил стоявший в дальнем углу комнаты плазменный телевизор, как-то странно крякавший всякий раз при включении.

– Ну? – нетерпеливо поинтересовался в трубку Ричард.

Запущенный в мировое вещание англоязычный канал «Russia Today» создавался исключительно для формирования пророссийских настроений у западной аудитории. Знающие люди понимали, что канал является ни чем иным как элементом ведения информационного противоборства на территории «противника».

– Подожди, Джек, – ответил Питерс, пока на экране телевизора появлялась картинка: молодая девушка-диктор новостной программы на хорошем английском извещала о проведённой на территории Чеченской Республики контртеррористической операции.

Питерс прибавил громкость.

– … завершилась контртеррористическая операция в Ножай-Юртовском районе Чеченской Республики, – сообщила диктор, – во время которой федеральными силами в селении Даттах была блокирована бандгруппа одного из одиозных полевых командиров – Сулимана Гагкаева. По предварительной оценке операция завершилась ликвидацией полевого командира и членов бандгруппы.

Питерс напрягся.

– Джек, – сказал он, – нужны подробности.

– Мы работаем, – сказал Ричард, – снимаем информацию с открытых источников. Но для полноты нужно подключить специалистов русского отдела.

– … вместе с тем, по неподтвержденной информации, нескольким членам банды Гагкаева удалось выйти из кольца оцепления и скрыться в горной местности. В ФСБ России не отрицают возможности перехода данных лиц на территорию Грузии, учитывая напряжённые дипломатические отношения с данным государством.

– Джонатан! – раздался в телефоне голос Ричарда.

– Что?

– Будет помощь русского отдела?

– Да-да, – как-то неуверенно промямлил он, проигрывая в голове варианты вывода «из-под удара» «Араба», замкнувшегося на Кхутайбе, который был членом группы Гагкаева.

Из кухни вышла Кони, внимание которой привлёк громко работающий телевизор в гостиной.

– Дорогой? – голос выдал оттенки тревоги после того, как она увидела побледневшее и казавшееся худым лицо мужа.

Джонатан знаком показал, что сейчас не время, и Кони снова исчезла на кухне.

– Что будем делать? – между тем спросил Джек Ричард.

– Надо выводить контакт «Араба» через Грузию в Европу, если его не ликвидировали, и обезопасить самого «Араба». Государственный департамент должен создать шумиху вокруг ситуации, чтобы максимально оттенить потенциальное внимание от «Араба».

– Каким образом? – спросил Ричард.

– Я не знаю, Джек! – сорвался на крик Джонатан, который впервые за долгое время был по-настоящему растерянным.

Часть VI: 2011 год

Глава 1

г. Москва, два года спустя после ликвидации банды Гагкаева С.В.

Дверь легко поддалась, и в тёмную прихожую двухкомнатной квартиры проникла полоска мерцающего света коридорной шестидесятивольтной лампочки. Следом за полоской света в помещение ввалился и хозяин квартиры.

Хозяин устал. Тут не надо было быть «семи пядей во лбу» – это читалось во всем его поведении. Он облокотился правой рукой о стенку, снимая один ботинок, придерживая пятку другим, а затем снял таким же образом и второй. Небрежно бросил кожаный портфель на пол в коридоре, легкое демисезонное пальто последовало примеру портфеля и так же небрежно отправилось на пол. Возвращаться за полночь давно превратилось в норму жизни или, если быть точным, скорее стало признаком отсутствия жизни в принципе.

Хозяину квартиры ещё не перевалило за тридцать, а лоб испещрило множество морщин, что делало его лет на пять-шесть старше.

Он зашёл в кухню. Холостяцкий холодильник поражал разнообразием продуктов. Прикидывая, чем порадовать организм, хозяин вытащил пастеризованное молоко «Домик в деревне» в упаковке «тетра пак». И куда делось нормальное молоко, которое будучи ещё маленьким, он часто пил в деревне у бабушки?

«Боже! – пронеслась мысль, – сколько же лет прошло с тех пор»?

А прохладная и чуть вязкая белая жидкость тем временем приятно «обожгла» горло, пока не аукнулась в желудке.

Бульк!

И он рукавом рубашки вытер мокрые губы.

– Гарик? – непонятно откуда появившийся женский голос вернул хозяина в реальность.

Он медленно перевел взгляд в сторону, откуда донёсся голос.

– Какого! – выдавил он.

На пороге кухни стояла миниатюрная брюнетка с миловидными, очень нежными и плавными чертами лица. Она сложила губки бантиком, отчего ещё больше стала похожа на пупсика, так популярного среди маленьких девочек. Миловидная брюнетка встретила хозяина в одних трусиках, которые состояли из полоски материи, слегка прикрывавшей «сладкое» для плотского удовольствия место.

– Я уже почти уснула, – она грациозно по-кошачьи проскользнула в темноту кухни, прижавшись к хозяину квартиры, которого называла Гариком, и чмокнула его в щеку.

На самом деле Гарика звали совсем не Гариком, а Максимом, а для близких друзей – «Максом». Но для подружек, имена которых стирались из памяти сразу после знакомства, и которые превращались в «Кисок», «Очаровашек», «Красоток», его звали Гарик.

Бесконечных вопросов о реальности имени «Гарик» ему удавалось избегать не всегда. Но всякий раз он отвечал, лишая данной темы всякого намека на продолжение: «Да, именно так! И по паспорту тоже так».

Максим чуть отстранился от брюнетки, сделав ещё один глоток молока.

«Боже, как классно!»

Желудок в знак полного согласия заурчал.

– Ты что тут делаешь? – параллельно выдавил он вслух.

– Ну, – протянула она, – ты же сам оставил мне ключи от квартиры.

Она начала снимать с него одежду, отпустив узел галстука и расстегнув две верхние пуговицы рубашки.

«Что за! – Разум активно воспротивился тому, что услышал. – Максим, ты снова в клубе думал пенисом? Теперь придётся менять замок – интересно, в который раз: шестой, седьмой, десятый?…»

Человеческая логика и удовлетворение телесных желаний всю сознательную жизнь Макса вели незримую войну. Война шла бесконечно и вряд ли закончится победой одной из сторон, но кое-какие победы всё же одна из сторон периодически одерживала, при этом всегда в паритете с другой, будто по договорённости «побеждать» ровно столько, чтобы не доставлять душевных мук.

Кто взял верх при знакомстве с миниатюрной девочкой: трезвый Разум или похотливые желания Нижней Чакры, догадаться труда не составляло.

«А где это было?» – вставил своё «слово» Разум.

– Послушай, – Максим старался вспомнить имя брюнетки, что успела стащить рубашку и принялась за брюки, – красота моя!

«О-па!»

Так и не вспомнил.

Наверное, теперь нужно чувствовать себя чуточку виноватым за досадную неприятность.

«Ну и фиг с этим», – выпалил и без того уже перегруженный Разум.

Да и стыдно всё же не было.

Максим убрал руки брюнетки от брюк, уже державшихся на одной молнии.

«Быстра же чертовка!» – голосила Нижняя Чакра, пребывая в полном восторге от действий брюнетки.

Максим застегнул обратно пуговицу и ремень.

– Красота моя, не торопи события. Не люблю потных мужчин.

– И, слава Богу, что ты не любишь мужчин, не то чтобы даже потных, а в принципе. Иначе женщины не пережили бы потерю такого мужчины.

Максим попытался очаровательно улыбнуться, но вышла кислая мина.

– Ну, Гарик! – протянула она.

В этот момент он засомневался, поняла ли она скабрезную шутку в свой адрес.

«Она же брюнетка!» – подала голос Нижняя Чакра.

«Может, крашеная», – саркастично ответил Разум.

Но, в любом случае, сейчас Максиму точно хотелось побыть одному.

– Крашеная, – почти про себя пробормотал он, и уголки рта растянулись в лёгкой улыбке.

Брюнетка имела цель проникнуть в душ, но, столкнувшись с запертой дверью, только наигранно обиженно промяукала:

– Гарик, так нечестно!

Максим сделал вид, что не услышал и просто промолчал.

– Ну, Гарик, – брюнеточка в последней попытке попробовала растормошить Максима и, за безуспешностью попытки, пошла обратно в спальню.

Воспоминания сегодняшнего дня сняло быстро – душ приятно расслаблял. Ушли навалившиеся за день усталость и рабочая суета, напряжение от бесконечных встреч и впитанные эмоции. Негативные впечатления, растерянные и просто безвозвратно потерянные, словно оторванные, частички души. Слегка прохладная вода сбегала по телу, ударяясь о ванну и разлетаясь сотнями брызг. Вода обволакивала сознание, очищала разум, стирала проблемы и просто позволяла забыться…

… Прекращала на мгновение бесконечный розыск оставшегося в живых члена бандгруппы Гагкаева, Кхутайбы, превратившегося для Максима в «кровного врага». А значит, этот поиск стал, фактически, смыслом его существования, дающим силы, питающим верой и сжигающим жизнь.

Но в этот момент, стоя под душем, Максим забыл обо всём.

* * *

г. Москва, утро следующего дня

Максим Доментьев перепробовал все известные способы привести себя в порядок и хоть чуть-чуть взбодриться после практически бессонной ночи, проведённой с Анжелой.

«Так её звали Анжела? – Разум безразлично выдал не лишенную саркастической интонации мысль. – Поразительная память».

На скабрезное замечание Нижняя Чакра не ответила: после проведённой ночи она безмятежно дремала.

Максим сделал последний глоток уже порядком остывшего крепкого кофе, но продолжал клевать носом перед экраном компьютера.

«Возможно, – вскользь, с намеком на критическое замечание, сказал Разум, – такое рвение в постели явно оказалось лишним».

Однако получилось так, что голос Разума звучал весьма навязчиво и утомлял, а другой «компании» Доментьеву в ближайшее время не предвиделось.

«При твоей работе, – снова отозвался Разум, пытаясь уже надавить на сокровенные для любого, кто носил погоны, чувства долга и ответственности, – это так опрометчиво».

– Заткнись уже, – пробурчал сам себе Доментьев, обращаясь к нудящему Разуму.

«Хорошо», – ответил Разум, стараясь скрыть за небрежным показным безразличием обиду.

И исчез в глубинах внутреннего мира Максима.

Доментьев широко зевнул убирая со стола пустую кружку, когда неожиданно зазвонил телефон оперативной связи.

Он посмотрел на часы: пробило только тринадцать минут девятого.

– Доментьев, – ответил Максим.

В трубке раздался отдающий официальностью, но от этого не менее приятный женский голос:

– Алло! Максим Доментьев?

«Вот и я!» – под громогласные звуки фанфар появилась Нижняя Чакра.

И перед взором Максима стал очерчиваться силуэт стройной шатенки, в волосах которой проскальзывали белокурые локоны. Ушитая под размеры форма приятно очерчивала линии пышной груди. Короткая секси-юбочка, из-под подола которой слегка проглядывали ажурные края чулок, только цветом напоминала уставную.

Максим мотнул головой, отгоняя образ.

– Да, это я, – пробормотал сонный Доментьев.

– Что, простите? – не разобрала обладательница красивого голоса.

– Вас слушает Максим Доментьев, – прибавив деловой интонации, повторил Максим.

– Старший контролер пункта пограничного контроля ПС ФСБ России в аэропорту «Домодедово», прапорщик Серова Евгения, – отчеканила девушка давно заученную фразу.

«Вау, Женечка!» – облизнулась Нижняя Чакра.

– Да-да, – ответил Максим немного растерянно из-за несвоевременно наваливающихся пошловатых мыслей.

– В отношении запроса о постановке на контроль объекта «О». Вы понимаете, о ком идёт речь?

– Да, – ответил Доментьев.

Объектом «О» в оперативных учётах значился Ислам Оздамиров, которого Максим ловил около двух лет. И всё время Оздамиров в ответственный момент уходил, словно его хранил сам Аллах.

И неожиданный звонок контролера. Неужели Оздамиров всё-таки попался? Сомнение было велико.

– Вы меня слышите? – выдавший лёгкое беспокойство голос контролера Серовой вернул Доментьева к реальности.

– Говорите, пожалуйста, – ответил Максим.

Девушка снова перешла на деловой тон.

– Если вас не затруднит, подъезжайте, пожалуйста, в пункт аэропорта «Домодедово». Мы бы хотели предоставить полученные материалы, чтобы точно удостовериться.

– Хорошо, в течение часа буду, – сказал Максим.

* * *

Пункт пограничного контроля представлял собой обособленное от остальной части аэропорта большое, разделённое на пять отсеков помещение. В первом отсеке располагались оперативные дежурные. Второй – самый большой по площади – предназначался для повседневной работы личного состава пункта. В третьем находилась комната отдыха дежурной смены. Помещение, оборудованное для содержания задержанных лиц, находилось напротив кабинета начальника, в котором собрались Максим Доментьев, сам начальник, поджарый майор в возрасте, и контролёр Евгения Серова.

«Действительно, хороша!» – с восторгом облизнулась Нижняя Чакра.

Доментьев слегка улыбнулся, когда их с Женей взгляды пересеклись.

Контролер смущенно потупила взгляд.

«Мы ей понравились, – довольно отозвалась Чакра, – смотри-смотри, как она поправила волосы и юбку».

Контролер на самом деле, старалась как можно незаметнее, ловкими движениями поправить форменную юбку и убрать якобы свалившийся на лицо локон под пилотку.

– Хорошо, – прервал тишину начальник пункта, обратившись к контролеру Серовой, – вы можете идти, Евгения Владимировна.

– Слушаюсь, – ответила она и вышла из кабинета.

«Чудный голос!»

– Ну, Максим Викторович, – обратился майор к Доментьеву, – это ваш клиент?

Максим не знал: радоваться ему, потирая от удовольствия руки, или, наоборот, напрячься от того, что это оказался именно Ислам Оздамиров.

– Вне всяких сомнений, – утвердительно кивнул он.

– Как вы и писали в телеграмме, – сказал начальник, – никаких действий мы не предпринимали. Зафиксировали пересечение границы на пограничном контроле и сняли данные с документов, по которым он въехал. Вот они.

Майор положил на стол распечатки с электронной копии паспорта, оформленного на подложные данные некоего Валидова Умара Вановича, 1967 года рождения.

– Спасибо, – ответил Максим, складывая распечатки в портфель. – Ещё, пожалуйста, подготовьте копии с камер наблюдения, а я пока выясню, куда «клиент» направился дальше.

Максим набрал номер начальника.

– Объект «О» идентифицирован, – он говорил кратко, по существу, – два часа назад пересёк границу. Оформлялся в пограничном пункте в аэропорту «Домодедово». Прибыл, как и ожидали, из Вены. Уточняю маршрут последующего движения.

– Хорошо, Максим, – ответил начальник, – по результатам доложишь.

– Есть. Один вопрос, – чуть замялся Доментьев, – хотел бы получить подтверждение статуса и полномочий.

– Подтверждаю, – и начальник добавил, – только без излишнего фанатизма и рвения.

Максим улыбнулся.

– Слушаюсь.

* * *

Судья Дредд в одноимённом фильме сурово и без эмоций сказал: «Я – Закон!».

В душе Максима горело ощущение нереального по силе чувства власти – он балансировал на грани вседозволенности и размытости границ допустимого предела. И хотя часть сущности Максима готовилась сорваться, упиваясь предоставленной свободой действий, но трезвости рассудка хватало не совершать опрометчивых поступков.

«Полномочия!».

Такие привилегии, как возможность самостоятельно принимать решения, не задумываясь о законности или совместимости с нормами морали и этики, сотрудникам органов безопасности санкционировались руководством службы крайне редко.

«Чувствуешь себя Богом?» – с нескрываемым сарказмом спросил Разум, на что Максим едва заметным движением головы утвердительно кивнул.

Он убрал мобильный телефон в карман джинсов и, немного поразмыслив, направился в сторону опорного пункта полиции.

В небольшой комнате за столом, заполняя какие-то бумаги, сидел капитан средних лет. Как заключил Доментьев, офицер старой закалки, не претендующий на высокие чины и должности.

«Сгодится», – резюмировал Разум.

«Для чего?» – хихикнула Нижняя Чакра.

Полицейский на секунду поднял глаза, оторвавшись от заполнения бумаг, он оценил вошедшего и снова углубился в работу.

Максим остался стоять в дверях, облокотившись плечом о косяк.

Молчание длилось около минуты.

– Не волнуйся, – неспешно, выговаривая каждое слово, сказал капитан полиции, – она не упадет.

И переложил исписанную бумагу в лоток для документов.

Сарказм полицейского Доментьев оценил.

– Это как сказать. Всё зависит от того, как много прошло времени с момента, когда вы в последний раз отрывали от стула свою задницу, чтобы удостовериться в этом, – не уступив в язвительности, ответил Максим.

Капитан оставил заполнение бумаг. Он без эмоций, внимательно изучил стоявшего в дверях молодого, с редкой сединой в волосах и частыми морщинами на лбу человека, взгляд которого не выражал ничего, кроме решимости и жёсткости.

– Послужишь с моё, мил человек, – лишь отозвался капитан, по-стариковски сократив «милый человек», – будешь всё знать, уже не вставая со стула.

И секундой позже добавил:

– Чем могу быть полезным органам?

«Ну, я же сказал, что сгодится», – не без гордости констатировал Разум.

Максим Доментьев вкратце изложил суть ситуации капитану, сообщив лишь необходимые для организации взаимодействия сведения.

«Прокофьич» – именно так капитан обозначил, как к нему лучше обращаться – призадумался.

– Времени прошло немного, – сказал он, – запись с камер, что выведены на наш пульт, мы, конечно, подымем. Но, – тут Прокофьич недовольно поморщился, – на территории большинство камер САБовские, и основной поток информации проходит через них.

– Это обстоятельство вас сильно смущает? – спросил Максим, предугадав, к чему ведет Прокофьич.

– С ними тяжело. Если ты понимаешь, о чём я?

– Кажется, – ответил Максим.

– САБ – это вроде местной «мафии», – продолжил капитан, – их территория. На организацию взаимодействия с официальными органами власти им плевать. Уже и разными путями подбирались – ни в какую. Даже «погранцы» делают только через официальный контакт с направлением запросов.

По интонации голоса Прокофьича чувствовалось, что такое положение вещей ему, мягко говоря, очень не нравится.

– Думаю, – заговорщицки прищурившись, ответил Максим, – сегодня мы поставим их на место.

На что капитан только пожал плечами.

– Да тут дело принципа, – почесав затылок, сказал он.

Прежде, чем отправиться к начальнику САБа аэропорта «Домодедово», которого «Прокофьич» охарактеризовал простым словом «сука», чего Доментьеву вполне хватило, чтобы представить, с кем придётся иметь дело, Максим позвонил друзьям из 4 Службы ФСБ России, чтобы выяснить, куда Оздамиров приобрел билеты на имя Валидова, при условии, конечно, если они приобретены.

– А ты давно в милиции, Прокофьич? – спросил Максим, пока они шли к САБовцам на другой конец аэропорта, и тут же поправился, – полиции, точнее?

«Для тебя стало делом привычки называть этого матерого капитана полиции Прокофьичем, как закадычного друга?» – не унимался в сарказме Разум.

Иногда в голове Макса всплывал закономерный вопрос: откуда в нём столько язвительной желчи. Но каждый раз не мог найти ответа. Ну, или полностью удовлетворяющего объяснения.

– Столько не живут, – усмехнулся Прокофьич, – но вообще давно. В календарях около тридцати лет будет, а со льготными и того больше. Пришел в органы после школы милиции, а до этого в армии два года. Классический путь. Всё, как полагается.

– А почему до сих пор капитан, да ещё и в аэропорту? – удивился Доментьев. – При выслуге полагается уже в начальниках сидеть да указания раздавать.

– Выходит, не полагается, – пожал плечами Прокофьич.

Возможно, Максиму и показалось, но в словах капитана прозвучали нотки горечи и скрытой обиды.

Назвать Прокофьича «жертвой» кадровой прихоти начальника просто-напросто не поворачивался язык. При одном только взгляде он вызывал уважение – в капитане чувствовался внутренний стержень или жёстко ориентированный вектор порядочности.

«Вот как случается», – с досады протянул Разум.

– Почему? – спросил Максим.

Мужчины остановились. Прокофьич прямо взглянул молодому сотруднику органов безопасности в глаза, будто пытался найти ответ на возникший вопрос сомнения: стоит ли говорить или нет? – и ответил:

– Наверное, место неудачное для обсуждения темы, – и полицейский зашагал в сторону САБа, а Максим последовал за ним, – но вот какая штука…

«– …что значит штука? – зло выпалил начальник столичного ГУВД. – Вы вообще в своём уме, товарищ капитан?

Он сделал явный акцент на слове «товарищ».

– Так точно, – отчеканил капитан.

– Что-то не видно, – распылялся генерал, – фамилия, имя, отчество и подразделение?

– Заместитель начальника ОВД «Очаково-Матвеевское», капитан Ларин Евгений Прокофьевич.

– Хорошо, – генерал жестом подозвал адъютанта, которого имел привычку всегда брать с собой, – перепиши данные капитана. Завтра утром ко мне на стол положишь приказ о понижении в должности.

Ларин, возможно, и ожидал нагоняя от начальника ГУВД, который по непонятным причинам лично прибыл на место происшествия, но понижения в должности и представить не мог.

– Товарищ генерал, – попробовал возразить капитан Ларин.

– Свободны! – пренебрежительно бросил в ответ начальник ГУВД.

И Ларин, морально униженный до положения «плинтуса», вернулся к служебному УАЗику, где находился скованный наручниками молодой человек, задержанный на месте преступления. А рядом с ним лежали две пачки шестипроцентного молока.

– Неудачный разговор? – спросил молодой человек, которого явно не расстраивало существующее положение вещей.

– Да, – мрачно произнес капитан Ларин, – и на карьере можно ставить жирный крест.

– Не берите в голову, товарищ капитан, – попытался утешить Ларина задержанный.

Ларин посмотрел на того в зеркало заднего обзора.

– Скажи, – обратился он к задержанному, доставая игрушечный пистолет, внешне напоминающий американский «Дезерт Игл», – неужели ты того парня из этой игрушки?

Улыбнувшись, тот просто ответил:

– Выходит, что не игрушка.

– Да уж, – с сомнением в голосе сказал Ларин.

– Эй, – задержанный кивком головы указал в сторону супермаркета, – смотри.

Ларин перевёл взгляд в сторону, где возле машины скорой помощи, на которую грузили мужчину с изувеченным мелкой дробью лицом, отмечалась небольшая возня. Ларин повернулся в тот момент, когда быстрым движением руки невысокий мужчина в светло-сером костюме вырубил начальника ГУВД и, развернувшись, зашагал к служебному УАЗику бывшего заместителя начальника ОВД «Очаково-Матвеевское».

– Добрый вечер, – добродушно поприветствовал и капитана, и задержанного неизвестный мужчина в светло-сером костюме, – прошу прощения, что так получилось с начальством. Но для протокола: он сам виноват.

На что Ларин просто растерянно кивнул.

– Думаю, капитан, – продолжил мужчина, – вам будет интересно узнать, что покалеченный этим молодым человеком товарищ оказался никем иным, как майором милиции из вашего Главка.

Ларин промолчал, наблюдая, как подчинённые пытались поднять с мокрого асфальта безвольное тело генерала. Теперь ему понятно, отчего сам начальник ГУВД приехал: замять ситуацию планировал.

– Я так полагаю, товарищ капитан, – продолжил неизвестный мужчина, указывая на задержанного, сидящего на заднем сидении машины, – что вы мне отдадите этого замечательного молодого человека? Кстати, Алексей, впечатляющее представление.

– Спасибо, – немного смущаясь, ответил молодой человек, – а откуда вы знаете, как меня зовут?

– О! – мужчина в светло-сером костюме улыбнулся. – Моя работа – всё знать. Кстати, товарищ капитан, будьте так любезны, снимите, пожалуйста, наручники.

Ларин не стал спрашивать «зачем?», «по какому праву он командует?». В сложившейся ситуации такие вопросы определённо были излишними. И он расстегнул наручники.

– Благодарю, капитан! А за этого не волнуйтесь, – мужчина махнул в сторону уже пришедшего в сознание генерала, вокруг которого толпой суетились офицеры из Главка, – через пару часов он полностью оклемается.

Ларин хмыкнул.

– Пусть не спешит.

– Вы хороший человек, капитан. Я бы сказал, что органы у вас в долгу.

Спрашивать, о каких органах шла речь, Ларин тоже не стал. Ни к чему этот вопрос. Мужчина в светло-сером костюме открыл заднюю дверь служебного УАЗика и выпустил задержанного, в отношении которого в протоколе капитан Ларин успел записать только «Гаврилов Алексей».

– Кто вы? – спросил вслед удаляющимся мужчинам Ларин.

Не оборачиваясь, мужчина в светло-сером костюме просто ответил:

– Архангельский».

* * *

Вышибив дверь из петель, грузный начальник службы авиационной безопасности спиной вперед вылетел из рабочего кабинета.

«Когда в дверь позвонили, начальник САБа аэропорта «Домодедово» только-только приготовился умять горячий сэндвич из «Subway-я». Он недовольно поморщился и взглянул на монитор компьютера, куда выводились сигналы камер наружного наблюдения…»

Он отчаянно размахивал руками, стараясь поймать равновесие, но тщетно. С грохотом ударился о противоположную стену в коридоре и медленно осел на пол.

«… стояли двое: молодой мужчина лет тридцати в гражданской одежде, что представился сотрудником ФСБ Доментьевым, и знакомый начальнику САБа старший отделения полиции капитан Ларин. Если полицейского он знал хорошо, то молодого ФСБешника видел впервые…»

Во рту начальника САБа появился солоновато-горький привкус крови. Он рукой вытер губы, растерев по тыльной стороне ладони кровавый след.

Попытался подняться, но не смог и с глухим стоном снова осел на пол.

«– … только по решению суда, – отмахнулся начальник САБа от молодого сотрудника органов, – вопрос закрыт, уважаемый.

«Боже! – думал начальник, глядя на вошедших, – Как я вас ненавижу!..»

На непонятно откуда и отчего возникший в коридоре шум выглянуло большинство сотрудников аэропортовой службы безопасности. Женщины, увидев происходящее, быстро попрятались в кабинетах. Мужчины, особенно те, кто покрепче, неуверенно выползали в коридор, потихоньку собираясь в кучки, в ожидании, что произойдет дальше…

«– …хотел бы обратить ваше внимание, – вежливо и максимально учтиво говорил Доментьев, – что оказывать содействие органам безопасности ваша обязанность.

В этот момент, чавкнув, чем напомнил борова, начальник САБа хватанул большой кусок начинавшего остывать сэндвича, так что потекший майонез капнул на рубашку, оставив жирный след.

Доментьев поморщился от омерзения…»

Из кабинета начальника САБа вышел молодой человек в гражданской одежде. Спокойное лицо, уверенная походка и ни одного лишнего движения – только яростный блеск глаз и сжатые кулаки свидетельствовали о его недовольстве чем-то.

«– Запихните ваш закон туда, откуда вас родили, – самодовольно бросил начальник САБа. Максим плотно сжал губы, но эмоциям не поддался, хотя руки чесались хорошенько врезать в нагло ухмыляющуюся рожу.

– Уважаемый, – пробовал очередной раз использовать метод убеждения Доментьев.

– Я тебе, молокосос, не уважаемый. И прежде, чем ещё что-то мне сказать, подумай, – начальник САБа достал из-под стола травматический пистолет.

Увы, метод убеждения не сработал.

Максим с досады хмыкнул.

– Ну и что ты теперь предпримешь? – злорадно сказал начальник службы безопасности. – Пожалуешься своему начальнику? Знаю я вас и законы: что ты можешь, чебурашка хренов? Ни-че-го!

Эта последняя капля переполнила чашу терпения Доментьева. Резко уйдя в сторону с линии возможного огня, Максим, перемахнув через стол, в одну секунду оказался за спиной у начальника САБа, и два стремительных боковых удара в голову дезориентировали того»….

– Чего встали, – прохрипел беспомощно сидящий на полу начальник САБа, обращаясь к собравшейся толпе сотрудников, – убейте этого сукина сына.

В руках вышедшего из кабинета молодого человека матовым блеском сверкнул пистолет. Никто из сотрудников авиационной безопасности даже не тронулся с места.

Он присел на одно колено рядом с начальником САБа и не спеша сказал, чтобы тот, ничего не упустив, смог понять суть.

– Этот настоящий, – и приставил к виску дуло.

Начальник вздрогнул.

– Ты всё равно не сможешь выстрелить, – в попытке выглядеть всё же достойно, отчего вышло более трусливо, пробормотал он.

– А ты проверь!

И Максим взвёл курок.

* * *

ШИФРТЕЛЕГРАММА

г. Саратов Лично

Начальнику УФСБ России по Саратовской области генерал-майору Владимирову К.П.

«Уважаемый Константин Петрович!

Внештатной оперативной группой «Гюрза», сформированной приказом директора ФСБ России от 13.09.2009 года № 007-ЛС, ведется разработка члена бандгруппы, личного телохранителя полевого командира Гагкаева С.В. (ликвидирован в 2009 году) – Оздамирова Ислама, использующего паспорт на имя Валидова Умара Вановича, 1967 года рождения.

Ранее Оздамиров И. входил в личную гвардию полевого командира Хаттаба, являясь активным сподвижником идеи установления «Имарат Кавказа». Принимал участие на стороне боевиков в т. н. «Первую» и «Вторую» чеченские компании. Неоднократно участвовал в боестолкновениях с федеральными силами. В частности, достоверно установлено его участие в вооруженной «вылазке» в Республику Дагестан в составе формирования под руководством Басаева Ш., нападении на колонну внутренних войск под н.п. Мескеты, в обстреле отделений внутренних дел в н.п. Аллерой, Зандак, а также в показательной казни главы с. Симсир.

До настоящего времени Оздамиров И. скрывался от правосудия за рубежом (г. Вена, Австрия). ВОГ располагает информацией, что Оздамиров И. по выше обозначенным подложным данным прибыл в Москву, приобрёл билеты на поезд по маршруту Москва – Саратов на 21 мая с.г., а также на 22 мая с.г. – обратно до Москвы.

В связи с изложенным необходимо:

– через имеющиеся оперативные позиции Вашего Управления установить Оздамирова И.;

– обеспечить круглосуточный плотный оперативный контроль над объектом с задействованием соответствующих специальных подразделений;

– создать оперативно-следственную группу из наиболее подготовленных сотрудников для обеспечения задержания, а в случае необходимости – ликвидации Оздамирова И..

– в процессе проводимых ОРМ неукоснительно соблюдать меры конспирации и собственной безопасности.

Координирующий сотрудник ВОГ – заместитель группы капитан Доментьев М.В. – прибудет в г. Саратов 15 мая с.г. поездом. Оперативно – боевая группа Управления «А» ЦСН ФСБ России прибудет военным бортом авиационного подразделения ФСБ России 16 апреля с.г.

Просим обеспечить встречу указанных сотрудников. Для подразделения ОБГ – дополнительную легенду прикрытия.

С уважением,

Начальник 1 Службы ФСБ России генерал армии К. Кривошеев»

Глава 2

г. Саратов, один день в мае 2011 года

Максим Доментьев не спеша шёл по улице, шаркая ботинками по асфальту и поддевая ногой редкие попадающиеся под ноги камушки. Он ничем не выделялся из толпы молодых людей, высыпавших в теплые майские дни 2011 года на улицы Саратова. Потертые джинсы, куртяшка модного в сезоне стиля «милитари», не заправленная футболка с рисунком скелета какой-то фантастической рыбки, скрепленного ниже лейблом «fishbone». Разве что редкая седина в короткой стрижке, да взгляд. Взгляд, казалось, ничего не выражал и был полон скорби, печали и боли.

А боль, смешанная с тоской, стали в последнее время частыми гостями в его жизни.

Максим вошёл в прилегающий к Саратовскому Государственному Университету сквер, небольшой и романтически уютный.

«В Москве таких уже давно не осталось», – ассоциативно всплыла мысль.

Он на секунду задержался около стенда с фотографиями почетных граждан города. Хмыкнул, поджав губы, словно с досады, и направился дальше. Парадокс современности: на стенде не оказалось ни одного настоящего героя, а всё больше коммерсанты-меценаты, парочка политиков и ещё несколько фотографий неизвестных людей. А ведь когда-то со стенда с гордостью смотрели герои Великой Отечественной войны.

Навстречу Максиму прошли две девчонки-подружки, каждая с пивом «Клинского» в руках.

«Кто идет за «Клинским»? – всё время кричала с экранов телевизора реклама.

Одна из них мило улыбнулась Максиму, но он не обратил внимания, как не замечал всего мирного весеннего настроения города.

И кто бы знал, какой жуткой и невероятно высокой ценой достаётся эта, казалось бы, естественная возможность гулять по улице, не оборачиваясь на каждый шорох или движение в инстинктивном стремлении не быть убитым.

Чуть впереди Максим увидел яркой расцветки палатку с мороженым. В таких палатках всегда продавалось его любимое мороженое.

– «Королевское», – еле слышно пробормотал Доментьев, так что продавщице пришлось напрячь слух, чтобы расслышать, – одно, пожалуйста.

Мелочь звякнула по стеклянной поверхности небольшого передвижного холодильника. Продавщица ловкими и быстрыми движениями собрала монетки, тут же про себя сосчитав сумму, и вынула из холодильника эскимо.

– Спасибо, – также тихо сказал Максим в ответ и двинулся дальше по мощёной декоративным кирпичом дорожке вглубь сквера.

* * *

Прицепленная за пояс небольшая рация негромко щелкнула, и в устройстве «хендсфри», заткнутом за воротник куртки, чтобы не привлекать внимания прохожих, сквозь легкое шипение раздался мужской металлический голос:

– Объект вышел, – говоривший по рации был лаконичен, – направился по Московской улице вверх к железнодорожному вокзалу.

Максим приподнял правую руку, к которой крепился миниатюрный микрофон, и, нажав кнопку, ответил:

– Понял тебя, – слышать по радиоконтролю Эдика, прибывшего для проведения специальных мероприятий, было приятно.

– Подтвердите объект?

– Объекта подтверждаем. Ислам Оздамиров. Псевдоним Кхутайба.

– Ведите объект, – ответил Максим.

Он развернулся и направился к выходу из сквера, бросив беглый взгляд на часы – одиннадцать двадцать три. Скоро улицы заполнятся спешащими на обед офисными клерками, а дороги машинами – в случае провала объект сможет затеряться.

«Чёрт!», – выругался про себя Доментьев.

Максим вынул из кармана мобильный телефон и нажал клавишу быстрого набора.

– Да, – сухо ответили на том конце.

– Готовность пятнадцать минут, – сказал Максим, – мероприятие по плану. Объект один, движется вверх по Московской.

Доментьев выждал паузу, осмотревшись вокруг: не вызывает ли он ненужного подозрения у прохожих. Но никто никакого внимания на Максима не обращал.

– Вооружён? – спросили в телефоне.

– Не исключается, – ответил Максим.

– Остановился в районе ресторана «Улей», – параллельно раздался в рации металлический голос Эдика, – ведём дальше. Объект взяла под наблюдение двойка.

Время неумолимо приближалось к полудню. Доментьев прибавил ход, выйдя на пересечение улиц Горького и Московской. «Улей», входивший в сеть одноименных ресторанов, разбросанных по территории России, находился в пяти-семи минутах ходьбы.

– Двойка вошла за объектом в ресторан, – лаконично продолжал комментировать происходящее Эдик.

Максим информацию принял, но сознание не отреагировало. С каждым шагом приближаясь к Оздамирову, Максим напоминал сжатую пружину, готовую вот-вот сорваться и снести всё попадающееся на пути. Ему хотелось отнюдь не правосудия и торжества закона, а мести, холодной и расчетливой, которая не даёт покоя, требуя расплаты во имя ребят, которые пожертвовали жизнями ради мира. И почему так получается? Ведь так не справедливо. Так не должно быть в жизни!

Раздавшийся телефонный звонок вырвал Максима из застелившей сознание пелены и вернул к реальности.

– Да?

– Группа готова, – раздался в трубке голос, – ждём указаний.

– Ресторан «Улей» на Московской, – ответил Доментьев, – подъезжайте к «чёрному» входу для персонала, со двора.

– Понял вас, – в телефоне раздались короткие гудки.

Только сейчас Максим осознал, что стоит перед входом в ресторан «Улей», сжимая ручку входной двери до боли в костяшках. Он глубоко вздохнул и потянул на себя массивную деревянную дверь.

«Улей» с порога встречал мягким и ненавязчивым чилаутом в стиле «Кафе Винтаж», настраивающим на позитивные эмоции и вкусный обед. Максим огляделся: ресторан представлял собой большое помещение, разделённое декоративными плетёными заборчиками на микрозоны по два – три столика. Кухня располагалась в дальнем конце и отгораживалась от основного зала стеной. Посередине зала, оформленный в виде большой распряжённой телеги, стоял шведский стол с салатами и закуской, которая полагалась бесплатно в любом количестве каждому, кто оформил счёт более чем на одну тысячу рублей.

– Я могу вам помочь? – встретила Максима администратор: молодая девчушка лет двадцати трёх с длинными рыжими волосами, аккуратно убранными в хвост, и большими, выразительными, невероятно красивыми изумрудного цвета глазами.

Пауза затянулась.

– Ам-м-м, – выдавил из себя Максим.

– Хотите взять столик? – спросила девушка-администратор, улыбнувшись.

– Да, – машинально сказал он, выдавив из себя подобие улыбки, – пожалуй, да. Столик был бы в самый раз.

– Могу предложить вам девятый столик, – она показала рукой по направлению к столику, расположенному чуть поодаль и открывавшему хороший обзор зала.

– Меня вполне устраивает.

* * *

Доментьев подождал несколько секунд и вслед за Кхутайбой проследовал в мужской туалет. В помещении стоял легкий аромат хвои.

Внимание Доментьева сфокусировалось на коренастом мужчине среднего возраста, небольшого роста, плотного телосложения, который имел слабо выраженную кавказскую внешность и был известен под псевдонимом Кхутайба.

Подойдя к раковине и включив воду, Максим краем глаза поглядывал на Кхутайбу, стоявшего рядом и мывшего руки. И в этот момент мобильный телефон Доментьева сначала предательски завибрировал, а через секунду заиграла мелодия «It's my life». Выключив воду, Максим мокрыми руками полез в карман, стараясь не выдать накрывшего его, словно цунами, волнения и лёгкой дрожи от совершенно некстати прозвучавшего звонка.

Доментьев сбросил звонок.

– Да, – придав голосу несколько недовольно-раздражённое выражение, ответил он, создавая иллюзию диалога.

Главное, чтобы не позвонили второй раз, тогда будет полный провал.

– Привет, дорогая, – начал Максим общение с несуществующим абонентом женского пола, – ты не вовремя позвонила, я чуть занят. Давай перезвоню. Просто я не в самом подходящем месте, чтобы обсуждать это сейчас, – продолжал играть Максим. – Где я? – Сам себе задал он вопрос, чтобы потом ответить:

– Да в туалете я!

Взгляды Кхутайбы и Доментьева пересеклись в большом зеркале над раковинами.

«Он тебя узнал! – тревожно сообщил Разум. – Не знаю как, но узнал!»

В ответ на секундный, но полный сомнения взгляд Кхутайбы, Максим лишь глуповато улыбнулся и, искоса поглядывая за его действиями, продолжал разыгрывать спектакль с разговором с несуществующим абонентом:

– Все! – отрезал он властно. – Я перезвоню!

Он специально нервно вздохнул, показывая наигранное раздражение, и повторил более громко и четко:

– Перезвоню!

Вытерев руки бумажными полотенцами, Кхутайба уже выходил из туалетной комнаты, когда Максим Доментьев, выключив телефон и готовый убрать его обратно в задний карман джинсов, краем глаза в отражении зеркала увидел в руках чеченца нацеленный на него пистолет.

«Узнал!»

Инстинктивно уйдя вправо, Максим швырнул в Кхутайбу телефон, от которого тот закрылся свободной рукой, чем подарил Доментьеву секунды, спасшие жизнь. Не раздумывая, Максим бросился на противника, перехватив одной рукой руку, в которой Оздамиров держал пистолет – прозвучал выстрел, выбивший из потолка кусок белой штукатурки, второй рукой Доментьев обхватил Кхутайбу за пояс и всеми силами толкнул вперёд. Вылетев в зал, оба грузно повалились на пол, сбив попавшийся на пути столик. От удара головой о столешницу в глазах Максима заиграли блики, а уши заложило звонким звоном. Неприятно ныла правая рука, на которую при падении рухнул Кхутайба.

Дезориентированный и скорее действующий инстинктивно, подстегиваемый всплеском адреналина, Максим попытался встать на ноги, но снова рухнул на пол, споткнувшись о ножки сломанного стола. Боль новой невыносимой волной пронеслась через тело, отдаваясь в пострадавшей руке и голове.

Кхутайба, сгруппировавшись при падении и упав на Максима, отделался легким ушибом колена. Моментально вскочив на ноги, он осмотрелся в поисках выпавшего пистолета, но так его и не увидел.

– Шакал! – зло прорычал Кхутайба и, понимая, что бессмысленно тратить время на поиски оружия, сильно пнул ногой Максима в живот.

Доментьев издал глухой стон и скорчился от пронзившей дикой боли. Казалось, что внутренности перетряхнуло, как острова Японии во время землетрясения, а в желудке появились тошнотворные позывы.

Следующий удар пришелся в лицо. Жутко клацнули зубы, несколько оказались выбитыми, но какие, Максим не представлял. Мозг лишь опасливо просигнализировал, что передние. Во рту образовался солоновато-горький привкус, и кровь, перемешанная со слюной, тоненькой струйкой, потекла по уголкам рта.

После третьего удара, сознание Доментьева провалилось в пустоту.

Вырубив Доментьева, Кхутайба кинулся к кухне, намереваясь уйти через чёрный ход, однако, толкнув плечом дверь, с удивлением обнаружил, что она не поддаётся. Быстро сообразив, что дверь открывается «на себя», он резко её дернул и получил сильный удар кулаком в лицо. Опешив от неожиданности, он попятился назад, прикрывая рукой сломанный нос.

Кхутайба быстро осмотрелся: бежать было бессмысленно. Из кухни два выхода: один вёл в зал, который оцепила группа оперативников ФСБ, второй, служебный и выходящий на улицу, оказался заблокированным. Ловушка захлопнулась. Сотрудник ФСБ, с которым он сцепился в туалете, «отнял» минуты, которые могли бы позволить ему уйти. Проклиная себя за потерю бдительности, горячий нрав и проявленную неосмотрительность, Кхутайба покорно встал на колени и заложил руки за голову.

Секундой позже в глазах потемнело, и Кхутайба рухнул без сознания на холодный кафельный пол кухни ресторана «Улей».

Командир группы захвата бросил недовольный взгляд на сотрудника, вырубившего сдавшегося без сопротивления Кхутайбу, на что тот, пожав плечами, только и ответил:

– За ребят.

* * *

Тело ужасно ныло, на лице болел, казалось, каждый мускул. Максим провёл языком вдоль дёсен: парочка зубов отсутствовала, а вместо них ощущались неприятные провалы. Основываясь на внутренних ощущениях, Доментьев заключил, что он больше похож на «овощ», чем на человека, да и выглядел он не лучше, чем чувствовал себя. Радовало только то, что он жив, а значит, сам Кхутайба или убит, или задержан.

Максим попробовал открыть глаза. Правый не поддавался. Левым ещё мог смотреть сквозь узкую щёлочку между веками.

«Всё же лучше, чем ничего», – грустно подумал он и с досады вздохнул.

– Очнулся?

Доментьев распознал голос боевого товарища Эдика, настоящего имени которого так до сих пор и не знал.

– Кажется, – еле шевеля губами, тихо ответил Максим.

Эдик улыбнулся.

– Не теряем чувство юмора.

– Какое уж, – Доментьев тоже попробовал улыбнуться, но не смог.

– Как ты? – после секундной паузы спросил Эдик, понимая всю абсурдность вопроса.

– Как видишь – лучше всех!

– Кхутайба, – начал Эдик, – после того, как сделал тебя, попытался уйти через служебный вход на кухне: не получилось. Сработали «альфонсы». Если от этого будет немного легче, то перед тем, как взять, его вырубили, – закончил он, – так что по «зубам» вы сравнялись.

Максим едва заметным движением головы просто кивнул.

Сейчас, погружённый в собственные мысли, он думал, что арест и законный суд – это не тот исход, который можно назвать справедливым для Кхутайбы за все злодеяния, которые он совершил. Этого человека должна забрать смерть, а имя его должно быть навсегда забыто.

Глава: В шаге судьбы

Он не заходил сюда, казалось, целую вечность. А целую вечность тому назад даже представить себе не мог, каким будет настоящее. Тем давним июньским днем молодой курсант-первокурсник пограничного училища Анатолий Смирнитский не задумывался о будущем. Миновала сложная сессия, и не за горами маячил месячный отпуск на море, с друзьями. Но волею судьбы или случая, а может Провидения, что не имеет принципиального значения, но именно в тот день его жизнь наполнилась смыслом, понять который он смог по истечении многих-многих лет, в похожие один на другой дни одиночества в предгорных районах Чечни.

Легкая, почти воздушная, она вкралась в юношеское сердце и осталась там навсегда. Грациозная, эта девушка не шла, а, словно ангел, парила над землей. Их глаза встретились лишь на секунду, но эта секунда наполнила смыслом его душу.

Анатолий обернулся вслед девушке.

«Это было так давно».

Смирнитский устало опустился на скамейку в парке, где тёплым летним днём целую вечность назад встретил единственную женщину, заполнившую бренную жизнь смыслом. Он достал пачку «Парламента» и закурил.

Воспоминания давались так же мучительно больно, как переносились ранения. С возрастом всё воспринимается острее и глубже, а силы убывают прямо пропорционально остроте восприятия. Наверное, именно в такие моменты понимаешь, что начинаешь стареть.

Участник многих войн, которых страна не вела, полковник Анатолий Иванович Смирнитский сидел на парковой скамейке, и жизнь вокруг замерла. Он закрыл глаза, погружаясь в собственные мысли, и голоса людей вокруг постепенно стихали.

– Здравствуй.

Смирнитский открыл глаза, сердце сжалось, а к горлу подступил солоноватый ком. В глазах появился блеск от непроизвольно навернувшихся слез.

– Зд-д-равствуй, – тяжело выдавил он из себя.

Голос немного хрипел.

– Столько лет прошло, – она села рядом с ним на скамейку и, слегка склонив головку в его сторону, лукаво посмотрела так, что он стушевался.

– Как будто целая вечность, – между тем продолжила она.

Смирнитский кивнул.

«Она совсем не изменилась!» – промелькнуло в голове.

– Знаешь, я скучала по тебе.

– Я тоже.

Сидя в парке на той самой скамейке, где когда-то давно Смирнитский непринужденно рассказывал чудесной девушке с нежными чертами лица и ослепительной улыбкой о всякой ерунде, сейчас он не мог выдавить и слова.

Легкий тёплый ветер и сейчас играл в её шелковистых насыщенного чёрного цвета волосах, что ниспадали на нежные плечи. Легкий, почти прозрачный сарафан с редкими красными цветами на подоле, показавшимися Смирнитскому нелепыми, и открытые туфли на небольших каблучках на тоненьких и аккуратных ножках только подчеркивали её воздушность.

– Ты не изменилась, – разве что и смог сказать Смирнитский.

«Боже, – думал он, тем не менее, про себя, – слов нет, как она прекрасна».

– Ты долго не приходил, – она прижалась щекой к руке полковника, – я ждала, очень долго. Но хорошо, что ты не приходил так долго.

– Марина, – сказал и тут же осекся, понимая, что впервые за многие годы назвал жену по имени, – я…

Ему столько хотелось сказать, но слова, как всегда, застревали именно в тот момент, когда они больше всего нужны.

– Ш-ш-ш, – коснулась его губ рукой Марина, – не надо ничего говорить. Главное, что сейчас мы наконец-то рядом и уже никогда не расстанемся.

Тут Смирнитский ощутил рядом присутствие третьего человек.

– Мы все сюда приходим, – полковник обернулся на голос, – рано или поздно.

Чуть позади полковника стоял Игорь Кириллов. Анатолий Иванович его помнил – переданный буквально перед началом операции сотрудник из Центра.

– У каждого это место своё, – продолжил Игорь, – но по какой-то причине я оказался в твоём месте, Иваныч.

Смирнитский ничего не понимал.

– Я надеялся, что ты сюда не придешь. Не для того я столько тащил тебя по горам, чтобы увидеть здесь.

– Тащил меня? – голос Смирнитского задрожал. – Но как?

Он обернулся к Марине, чтобы найти в ней ответы и поддержку, поскольку ему казалось, что он сходит с ума. Но там, где она сидела буквально несколько секунд назад, её не оказалось.

– Марина? – сначала негромко, почти шёпотом.

– Марина! – потом увереннее и громче.

– МАРИНА! – уже почти по слогам во весь голос крикнул Смирнитский.

Непонятным для Смирнитского образом Марина оказалась позади Игоря и молча стояла, опустив глаза.

– Она, наверное, ещё не успела сказать тебе, Иваныч, – Игорь посмотрел сначала на Марину, потом на Смирнитского, – она ещё любит тебя. Забавно, что даже смерть не властна над чувствами.

– Что здесь, черт возьми, происходит? – Смирнитский чуть отодвинулся назад.

Игорь подошел к Смирнитскому.

– Оглянись, прислушайся и почувствуй.

Резкая и внезапно возникшая боль прорезала грудь, и из нее вырвался глухой стон.

«Введите адреналин, три кубика, сердце должно работать!»

В голове раздавались глухие, словно застланные пеленой и доносившиеся издалека нечёткие голоса.

«Звоните Максименко, без него не обойтись!»

Непостижимым образом сознание Смирнитского раздваивалось, будто он смотрел на себя со стороны: безвольное тело, в котором ещё теплилась жизнь, лежало в свете медицинских ламп среди докторов на операционном столе.

«В операционную его! Владимиру Борисовичу скажите, чтобы готовил анестезию!

В глаза ударил яркий свет, сбивший Смирнитского с толку, и он повалился на землю, сжавшись в комок, как новорождённый, защищающийся от разом навалившейся реальности в первые секунды жизни. А в голове продолжали бубнить, доносившиеся издалека звуки.

* * *

– Где Максименко? – крикнул горьким запахом сигарет «Бонд» на кативших каталку медсестер дежурный врач Центрального клинического госпиталя ФСБ России.

Медсестры, в чьих глазах читался испуг и растерянность, переглянулись между собой и пожали плечами.

– Толку, как от козла молока! – бросил грубо дежурный врач, проверяя пульс пострадавшего, – в операционную его. Владимиру Борисовичу скажите, чтобы готовил анестезию. Где документы на поступившего?

– В дежурной части, товарищ майор, – тихо, через наворачивающиеся от обиды слёзы ответила одна из сестер.

– Хорошо, – уже более спокойно сказал дежурный врач, осознавая, что переборщил с эмоциями, выплескивающимися на ни в чём не виноватых молодых девчонок, – везите в операционную.

А сам бегом направился в дежурку госпиталя.

Развернув конверт, дежурный врач высыпал на стол содержимое: жетон с выбитым личным номером и сильно помятая справка, на скорую руку составленная каким-то врачом с практически нечитаемым почерком.

– Множественные пулевые ранения, – бормоча под нос, читал дежурный врач, с трудом разбирая написанное, – это ещё что тут?

По его лицу читалось нескрываемое раздражение.

– В полос… нет! В области груди. Твою же мать! – выругался он.

В дежурной части раздался звонок телефонного аппарата оперативной связи.

– Дежурный Центрального клинического госпиталя ФСБ России подполковник Кижуч, – скороговоркой выпалил давно выученную фразу офицер.

В течение минуты-двух Кижуч выслушал передаваемую информацию, одновременно делая в рабочем журнале пометки.

– По поступившему, – обратился он к дежурному врачу, оторвав взгляд от чтения справки, – это полковник Смирнитский Анатолий Иванович. Получил ранения во время боестолкновения близ села Даттах. По указанию начальника 1 Службы генерала армии Кривошеева поступил на срочную операцию. О состоянии поступившего докладывать лично генералу ежечасно…

Дежурный вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер начальника хирургического отделения госпиталя Максименко.

– Алло, – почти кричал он в трубку, когда последовал ответ. – Петрович! Давай просыпайся и дуй в госпиталь.

Сонный Петрович попросил не орать в трубку, говоря, что он не глухой и всё прекрасно слышит.

Дежурный врач сбавил голос, стараясь говорить спокойнее и по существу, сделав особый акцент на только что поступившем указании Кривошеева.

– Хорошо, – ответил Максименко, – скоро буду.

Дежурный врач убрал телефон в карман брюк и закурил сигарету.

Лёгкий тремор рук выдавал царящее в нём волнение.

– Может отправить машину? – поинтересовался дежурный офицер Кижуч.

Врач лишь кивнул в ответ.

* * *

«Слеза скатилась по щеке и осела в уголке губ. Она силилась, а внутренний голос неустанно твердил, что нельзя плакать, но эмоции оказались сильнее и брали своё, и слезы непроизвольно наворачивались на глаза. Внутренне она хотела кричать и плакать, и не оставалось сил сдерживать в себе безумную горечь от нахлынувших чувств.

«К чёрту!» – она мысленно послала всё.

И Наташа расплакалась.

– Вот как всё вышло, – спустя некоторое время, когда эмоции улеглись, тихо начала она, – снова рядом. Через столько лет, полных надежд и веры, что всё будет хорошо, мы снова вместе. Хотелось бы повернуть назад и в последний вечер не отпускать ни тебя, ни себя. Не поддаваться на провокации судьбы и успешной карьеры, потому что не они согревают долгими одинокими ночами. Совсем не они.

Наташа рукавом форменного военного пиджака вытерла с щёк и глаз слёзы.

– Я никогда не переставала любить тебя! Ни на секунду не выбрасывала тебя из памяти, хотя очень хотела. Ни на мгновение не забывала твоего образа. Закрывая глаза, чувствовала твои прикосновения, нежные и наполненные любовью. Скажи, почему судьба распорядилась именно таким образом? Скажи мне!

Наташа небольшим кулачком изо всей силы, ударила по серому могильному камню с выгравированной надписью «Игорь Кириллов». В ответ Наташе с фотографии широко улыбался молодой человек.

– А ведь я так и не сказала тебе, – тихо продолжила Наташа, – я люблю тебя!

И поцеловав ладонь, передала поцелуй фотографии».

* * *

«Убрав чёрную вуаль с лица, она присела рядом с серым могильным камнем, от которого веяло холодом и безразличием.

– А Лизонька стала совсем большой, – тихо начала она, – такая красавица, что отбоя нет от парней. Даже не знаю, как буду справляться, – она хотела улыбнуться, но эмоции давили горечью и печалью.

– Пошла вся в тебя, – небольшая пауза, – такая же своенравная и характерная. Заканчивает экономический факультет, представляешь, сама поступила в Московский государственный университет. Хотела тебе сказать раньше, но никак не могла найти тебя.

Она опять запнулась.

– Хотя, кого я обманываю, – сказала уже скорее сама себе, – Толя, прости меня. Ведь я тебя даже не искала, всегда была уверена, что ты как из стали, проживёшь долго. Боже! – она с трудом сдерживала подступающие слезы, – как я ошибалась. Ошибалась во всём и всегда. Знаешь, столько лет прошло, как будто целая вечность.

В лицо дунул легкий тёплый ветерок, чуть задержался в волосах, словно кто-то аккуратно провёл по ним ладошкой.

– Знаешь, я скучала по тебе. Сейчас можно признаться, даже не столько тебе, сколько самой себе, что очень сильно скучала. Почему-то так случается, что понимание того, что потеряно, приходит тогда, когда назад ничего не вернешь. Я могу тебе сказать, что ты, Анатолий Смирнитский, беззаботный парнишка-курсант, которого я встретила давным-давно – когда небо было голубее, деревья выше, а листва зеленее – всегда являлся моим смыслом жизни. И теперь, осознав это, я не представляю, как смогу жить без тебя.

– Мама? – подошла молодая девушка, одетая в строгое чёрное платье на пример матери. – Мама, ты плачешь?

– Лиза, – она никак не ожидала, что дочь вернётся за ней, как не заметила слёз, что скатывались по щекам, – зачем ты вернулась? Мы же договорились, что ты будешь ждать в машине.

– Да, – смутилась Лиза, – но ты долго не шла, а потом я увидела, как ты гладишь рукой эту могилу. Кто он?

Она прикусила нижнюю губу от досады. Посмотрела сначала на могилу, где выгравировано просто «Смирнитский Анатолий Иванович» и годы жизни, потом на дочь, потом снова перевела взгляд на могилу.

– Это, Лиза, самый замечательный человек.

Дочь стояла недоумевая.

– Мама? – не понимая, спросила она.

– Это твой папа, Лиза».

* * *

Осознать это было непросто. Особенно, когда перед тобой, как живые, стоят люди, которых ты знал, а кого-то любил. Смирнитский посмотрел с тоской на растворяющуюся вдали Марину.

– Она уходит? – спросил Смирнитский.

Игорь кивнул.

– Просто потому, что она ещё живет, Иваныч.

Смирнитский горько хмыкнул, а по щеке скатилась скупая мужская слеза.

– Как это было? – спросил он, обращаясь к Игорю.

Кириллов выждал небольшую паузу, словно собирался с мыслями. Оказывается, даже умерев, ты не утрачиваешь чувств, боли и эмоций. И оказалось, это тоже принять непросто.

– Восемь часов боли, полковник. Борьба со смертью на грани.

– Скажешь, что у меня судьба такая? – оборвал Игоря Смирнитский. – Что я своё прожил?

Игорь пожал плечами.

– Оглянись по сторонам.

А вокруг всё собиралось и органично сплеталось воедино: зима и лето соседствовали друг с другом, а на фоне облетающей с деревьев листвы летали хлопья тополиного пуха, и пахло надвигающейся грозой, когда на безупречно голубом небе светило яркое солнце. Это место особое уже потому, что такое знакомое казалось совершенно неизвестным. Не чужим, просто незнакомым, но по ощущениям таким родным и успокаивающим.

– Смотри, – Игорь показал в направлении, где ровный ряд тополей уходил за горизонт, сливаясь с небом, и Смирнитский обернулся, – видишь?

Смирнитский видел, но не понимал, как такое может быть.

– Но как? – голос чуть осип.

Смирнитский явственно увидел небольшой отряд, который он знал поименно во времена службы на 12 пограничной заставе, где произошел бой. Отряд, словно мираж, расплывался в мареве от нагретого солнцем асфальта, но полковник воспринимал каждую черту, каждую, даже самую мелкую, деталь. Вон, во главе, стоит Мишка Майборода, сержант, что прикрывал отход, а вон остальные члены заставы.

– Я думаю, что это место, где в одно мгновение пролетает вся жизнь. Особенное место, что-то вроде зала ожидания в аэропорту.

– Да? – нахмурился Смирнитский. – Значит, получается, что именно сейчас я ухожу?

Игорь утвердительно кивнул.

– Но скажи, почему мы?

Кириллов тяжело вздохнул.

– Ответа на этот вопрос никто и никогда не получит. Самый разумный ответ кроется в самом неразумном объяснении: «так получилось». Но я думаю, что наши жизни – это плата за гармонию Вселенной. Звучит бредово в стиле Паоло Коэльо, но что-то в этом роде.

Игорь прервал рассуждения, обернувшись в сторону медленно поднимающегося над горизонтом желтого диска солнца.

– Иваныч, – сказал он, улыбаясь, – нам пора.

Два силуэта, неспешно, стали удаляться в сторону света, где небо сливается с землей, когда к ним присоединился третий…

Глава: Arab

30 км от Москвы, коттеджный поселок «Русская Слобода», дом Дитриха Миллера

Дитрих Миллер, президент московского филиала немецкой финансовой корпорации «Дойч финанс», которая специализировалась на сделках с недвижимостью, обратился к помощнику:

– Мартин, проводите молодую даму в гостиную и предоставьте ее заботливым рукам фройляйн Шредер.

На что Мартин учтиво и с уважением слегка кивнул.

– Лизочка, – обратился Дитрих к той самой молодой даме, которую собирался передать под опеку фройляйн Шредер, – прости меня, я оставлю тебя на некоторое время.

И улыбнулся той обольстительной улыбкой, которая всякий раз заставляла Лизу краснеть и неуверенно мяться. Вот и сейчас её щёки предательски заалели, а по коже пробежали мурашки возбуждения.

– Конечно, Дитрих, – улыбнулась она в ответ.

– Уверяю тебя, – сказал он добродушно напоследок, сопровождая несколько шагов до двери в гостиную, – тебе не придется скучать.

Она, смущаясь, улыбнулась и скрылась за дверью.

Аккуратно повесив светлый, драповый пиджак в шкаф и переодев ботинки на более привычные и удобные тапочки, он направился в рабочий кабинет. Легкие манипуляции с кодовым замком, и, издав легкий непродолжительный писк, дверь щелкнула и свободно открылась.

Помощник Дитриха Мартин появился минутой позже.

– Дружище, – хлопнул того по плечу президент московского филиала «Дойч финанс», – закрытую конференцию через «Скайп», конечно же, с заокеанскими друзьями. Есть повод тряхнуть стариной и немного «поработать».

И не без удовольствия Дитрих Миллер слегка оттянул подтяжки и отпустил их. Старая привычка со времен службы в Штази, доставшаяся в «наследство» после многолетней и плотной работы с советскими разведчиками в Берлине.

На мониторе рабочего компьютера поочередно появились три лица: все разные, но объединенные общей чертой – печатью времени, которое не щадит никого.

– Выведи их на большой экран, пожалуйста, – попросил Мартина Дитрих.

Секундой позже, щелкнув, вспыхнула широкоформатная плазма, висевшая на другом конце кабинета, напротив стола Дитриха, и на директора смотрели три пары живых и горящих огоньком глаз.

– Доброго времени суток, господа, – поприветствовал всех Дитрих.

Чуть худое лицо, отдававшее лёгкой бледностью и принадлежавшее бывшему главному эксперту-аналитику Штази американского происхождения, а ныне главе финансового директората «Дойч финанс» Говарду Штерну, просто учтиво кивнуло. Розовощекий полнолицый книгоиздатель Энгель Утер, а в прошлом оперативник Штази, своим «Здравствуй» перебил менее громкого, но не менее пухлого Дитера Принца, бывшего начальника оперативного отдела Штази.

– Когда ты научишься манерам? – недовольно буркнул Принц, обратившись к Утеру.

– Дитер! – воскликнул эмоционально Утер. – Когда ты перестанешь «ныть»? От тебя в Штази-то спасу не было.

– Девочки! – скабрезно и без эмоций притормозил обоих Штерн. – Пожалуйста, не ссорьтесь!

Дитрих, прикрыв ладонью рот, хихикнул.

– Господа, – обратился он к бывшим коллегам, – оставьте эмоции. Константин просит нас помочь им. Мне нужная любая информация, которую удастся получить в отношении ЦРУ и «Араба», – отдал последние указания Дитрих, после чего трое бывших сотрудников Штази исчезли с монитора, и он обратился к Мартину. – Дружище, у тебя сохранились отношения с симпатичной фройляйн, что работала в нашем направлении, а в последние годы в центральном архиве?

– Ирмой Йохансен? – уточнил Мартин.

– Да-да! Сексуальной немкой шведского происхождения, – в глазах Дитриха вспыхнул секундный огонек пошлости.

Мартин улыбнулся.

– Как и прежде, она даёт мне… – он специально выдержал паузу, намекая на двойственность понимания фразы, – любую информацию.

Дитрих снова оттянул подтяжки и отпустил их.

– Прекрасно, – почти пропел он, – запроси у неё все материалы, оставшиеся по акции воздействия «Резервация».

– Думаешь, у неё остались какие-нибудь данные? – спросил Мартин, в глазах которого читалось искреннее сомнение.

– Не могу знать, дружище, не могу знать. Но! – он заговорщицки посмотрел на друга. – У русских есть одна поговорка на этот счёт. Они говорят: «Бывших чекистов не бывает». Так что Ирму стоит проверить.

* * *

Данные от коллег по «Штази», подключивших старые связи по прежней службе в разведке, нескончаемым потоком «сыпались» в ноут Дитриха Миллера и тут же дублировались на центральном сервере, где их последующей обработкой уже занимался Мартин, расставляя в хронологическом порядке по категориям надежности источника, предоставившего такие данные.

– Штерн закончил передачу, – констатировал Мартин, отключив защищённый канал с финансовым директором «Дойч финанс».

– Выведи обзорный анализ на экран, – попросил друга Дитрих.

И углубился в его изучение, как только трехстраничный синопсис переданных Штерном данных высветился на мониторе.

– Удали данные, которые публиковались в свободной печати с семидесяти процентной схожестью, – на лице Дитриха проступило явное недовольство получившимся синопсисом.

Через секунду, после быстрых манипуляций Мартина, синопсис сократился до двух листов, сузив поиск искомого объекта.

– Хо-ро-шо, – почти по слогам произнес Дитрих, пробегая снова и снова по документу, – третий, одиннадцатый и пятнадцатый абзацы удали, а восьмой и десятый объедини.

Мартин пробежал пальцами по клавиатуре, исполнив указание Дитриха.

– Пока остановимся на этом результате, – резюмировал Дитрих, сохранив подготовленный по информации Штерна синопсис. – Что с остальными?

– Утер завершает, – доложил Мартин, – Принц в процессе.

– А что наша Ирма?

– Сказала, что вышлет полный пакет, – улыбнувшись, ответил Мартин.

Дитрих слегка улыбнулся в ответ.

– Что и следовало доказать. Итак, – начал рассуждения Дитрих Миллер после изучения всех поступивших от друзей материалов, подвергнутых тщательному анализу и беспощадной «профессиональной» цензуре, – исходя из критерия надежности источников предоставления информации, разложенной в хронологическом порядке, нам достоверно известно следующее: первое упоминание об «Арабе» датировано 1977 годом, – он загнул большой палец правой руки.

– Неоспоримо отношение «Араба» к исламскому миру, в котором у него имеется авторитет и влияние.

Загнут указательный палец.

– Свою активность «Араб» проявил во время советско-афганского конфликта, зафиксирован во время гражданской войны в Таджикистане, в Чеченском конфликте на территории России и в настоящее время, если верить русским донесениям. Из этого вытекает один вывод, Мартин – «Араб» задействуется исключительно в период вооруженных конфликтов. И его нынешнее появление лишь может свидетельствовать о начале какого-то нового конфликта.

Дитрих загнул средний палец.

– У нас нет фото «Араба». В разведывательном мире это просто исключено. Каким бы супер засекреченным агент ни был, участи попасть на фото или кинопленку ему не избежать, даже этому «Арабу».

Загнут безымянный палец.

– И донесение ФСБ, что «Араб» является европейцем.

Мартин загнул мизинец, держа руку сжатой в кулак.

– И, тем не менее, – недовольно пробормотал Дитрих, – у нас ничего нет.

Тут его внимание привлек небольшой ролик, явно оцифрованный со старой кинопленки, что в беззвучном режиме проигрывался в его ноутбуке.

– Что это?

Мартин не понял вопроса Дитриха.

– Что именно?

– Ролик, – речь его ускорилась, движения рук стали активными, в них появилась резкость, – что это за ролик?

– Ирма, – ответил Мартин, – она только что скинула материалы дела активной разработки «Резервация». Отправил всё на анализ.

– Запусти на большой экран этот ролик с выступлением, – требовательно бросил Дитрих.

Через легкое шипение и небольшой треск на экране телевизора появился Президент Соединенных Штатов Америки Картер, стоявший за трибуной на фоне Государственного герба.

«Сограждане, – начал он бодрым, излучающим уверенность и волю, голосом, – сегодня я подписал директиву, в которой предусмотрел возможность применения наших Вооружённых Сил в любой точке земного шара, если у нас будут достаточные основания полагать, что там формируются угрозы национальным интересам Соединенных Штатов».

Президент сделал паузу, которую заполнили аплодисменты, а он отхлебнул воды из стоявшего рядом стакана.

«Не должно быть никаких сомнений, – продолжил он, – что растущая напряженность на Ближнем Востоке нами будет самым тщательным образом проанализирована и изучена, в том числе и с позиции потенциальных угроз для нашей страны. Но уже сейчас хочу всех заверить, что политика СССР по вмешательству в дела суверенных государств мной лично, как гражданином и как Президентом Америки, осуждается».

Выступление Картера снова прервали бурные аплодисменты.

«Они говорят, – продолжил Президент, но стоявший на фоне гул не позволил, – они говорят, – повторил Картер, показывая невидимым присутствующим, что надо успокоиться, – что, кто придет к ним с мечом, тот от меча и погибнет. Так вот, сограждане, даю слово, что я не позволю этому «русскому мечу» губить свободу и независимость тех беззащитных государств, в чью сторону он по прихоти коммунистического руководства нацелится».

Ещё секундное шипение, и ролик прервался.

Дитрих молчал, и Мартин не решился прервать это молчание.

В воздухе повисло напряжение.

– Мартин, – наконец тихим голосом прервал молчание Дитрих, – что это за шпион, проявляющий активность только в период военных конфликтов и о существовании которого знают, но кто это, не ведают?

Дитрих говорил медленно, выговаривая каждое слово, словно сам себя перепроверял.

– Шпион, который ни разу не засветился? – и уже как-то, на первый взгляд, даже бессвязно, добавил, – русский меч.

Мартин не перебивал.

– A Russian Blade, – повторил, но уже по-английски, – ARАB.

И тут Дитриха осенило, и всё встало на места. Некогда разорванная цепочка фактов теперь собралась воедино, а факты, которые он выделял как наиболее важные, теперь подтверждали и дополняли друг друга.

– Это не человек из плоти и крови, друг мой. Это созданная специально против русских долгосрочная программа «покорения», если угодно, через специальные каналы финансирования. Теория Аллена Даллеса в прямом действии, будь он неладен. По сути, для войны нужны деньги, а чтобы деньги поступали, нужны соответствующие каналы. А что самое важное в таких каналах? – этот вопрос он адресовал самому себе. – Без сомнения: безопасность и конспирация. А эти условия всегда находятся под угрозой расшифровки. В конечном счёте, это всего лишь вопрос времени. А раз так, тогда, само собой разумеется, необходимо создать такие условия, которые максимально обеспечат и конспирацию, и безопасность. И тут отвлечение противника на негодный объект – наиболее предпочитаемый вариант решения задачи. Маскировать целый долгосрочный проект под якобы существующего человека – шпиона – это придумал, без сомнения, гениальный ум.

– Питерс? – задал уточняющий вопрос Мартин.

На что Дитрих отрицательно помотал головой.

– Нет, мой друг. Джонатан Питерс просто превосходно разыграл эту карту. А вот кто сдавал, вопрос, несомненно, интересный.

Эпилог

Федеральная служба безопасности Российской Федерации

ПРИКАЗ

(по личному составу)

от 25.09.2009 года № 127/ЛС

г. Москва

О зачислении навечно в списки частей

За проявленные личное мужество, отвагу и героизм при исполнении воинского долга во время специальной операции в Ножай-Юртовском районе Чеченской Республики приказываю:

1. Зачислить навечно в списки Управления «А» Центра специального назначения ФСБ России:

старшего прапорщика Федотова Илью Сергеевича, (личный номер Е-ХХХХХ), 1988 года рождения, уроженца г. Москва, старшего инструктора 3 направления 2 отдела Управления «А» ЦСН ФСБ России, награжденного медалью «Суворова», медалью «За участие в контртеррористической операции», орденом «Мужества» – посмертно;

лейтенанта Изосимова Валерия Борисовича, (личный номер Е-ХХХХХ), 1986 года рождения, уроженца г. Орел Орловской области, офицера 3 направления 2 отдела Управления «А» ЦСН ФСБ России, награжденного медалью «Суворова», медалью «За участие в контртеррористической операции», медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 3 степени с изображением мечей, орденом «Мужества» – посмертно.

2. Зачислить навечно в списки УФСБ России по Чеченской Республике:

полковника Смирнитского Анатолия Ивановича, (личный номер Е-ХХХХХ), 1964 года рождения, уроженца г. Рязань Рязанской области, начальника 3 отдела Службы ЗКСБТ УФСБ России по Чеченской Республике, награжденного нагрудным знаком «За отличие в пограничной службе», медалями «За безупречную службу» трех степеней, медалью «За участие в контртеррористической операции», медалью «За отвагу», орденом «Мужества», орденом «За заслуги перед Отечеством» с изображением мечей – посмертно.

3. Зачислить навечно в списки 1 Службы ФСБ России:

капитана Кириллова Игоря Владимировича, (личный номер Е-ХХХХХ), 1979 года рождения, уроженца г. Москва, старшего оперуполномоченного отдела информационного противоборства 1 Службы ФСБ России, Героя Российской Федерации, награжденного медалью «За безупречную службу» 3 степени, медалью «Герой Российской Федерации» – посмертно.

Директор генерал армии

* * *

Федеральная служба безопасности Российской Федерации

ПРИКАЗ

(по личному составу)

от 25.09.2009 года № 127/ЛС

г. Москва

О представлении к званию «Герой Российской Федерации»

За заслуги перед государством и народом, добросовестное исполнение своих служебных обязанностей при проведении специальной операции по обезвреживанию бандгруппы на территории Чеченской Республики и проявленные при этом личное мужество и отвагу приказываю:

1. Представить к званию «Герой Российской Федерации»:

капитана Разумовского Сергея Юрьевича, 1980 года рождения, (личный номер Е-ХХХХХ), специалиста закрытого тренировочного объекта «БОР» ФСБ России – посмертно.

Директор генерал армии

* * *

г. Москва, июнь 2011 года

– Так напиваются, когда хотят или сделать предложение, или что-то забыть.

Илья обернулся. У него за спиной стоял мужчина средних лет, невысокого роста, крепкого телосложения, в безупречно скроенном сером костюме без галстука. В руках он держал такого же цвета пальто.

– Что? – еле шевеля языком, спросил стоявший рядом уже довольно пьяный молодой человек, готовый опрокинуть очередной стакан виски.

– Извини, ничего не могу с собой поделать, – между тем, добродушно улыбаясь, продолжал мужчина, – «Линкольн – охотник на вампиров» – любимый фильм. Так и норовлю процитировать. Впрочем, позволишь присесть, Илья?

И он указал рукой на свободное место рядом.

– Что? – переспросил пьяный молодой человек.

– Я спросил, не будешь ли ты против, если я присяду рядом, – и не дожидаясь ответа Ильи, сел рядом за барную стойку.

– Я-я-я, – протянул пьяный молодой, – имел в виду…

Язык явно не желал слушаться.

– Имел в виду, – тут Илью перебил бармен, обратившийся к незнакомому мужчине в сером костюме.

– Что желаете?

Мужчина протянул бармену листок сложенной пополам бумаги, добавив:

– Мне стакан воды, пожалуйста, со льдом.

– О.К., – и бармен удалился.

– Что тебе от меня надо? – собрался с мыслями Илья. – И, вообще, ты кто такой?

Незнакомый мужчина держал правую руку в кармане пальто, сжимая в кулаке металлический жетон с выбитым на нём личным номером. Он слегка улыбнулся.

– С этого момента для тебя я – майор Архангельский!

Сноски

1

Похож?

(обратно)

2

Господин Миллер?

(обратно)

3

Будьте добры, господина Миллера к телефону.

(обратно)

4

Как его зовут?

(обратно)

5

Я сейчас спущусь.

(обратно)

6

Мой Бог!

(обратно)

7

«Спроси у Питерса, что делать с этим русским?»

(обратно)

8

«Ваш русский не так хорош»

(обратно)

9

Похоже, что этот русский говорит правду. Во всяком случае, примерное по численности скопление русских войск показывают спутники.

(обратно)

10

Питерс, сейчас не это главное. Мы получили интересующую нас информацию. К тому же, сейчас более существенным является выполнение другой задачи. Как обстоят дела с «Арабом»?

(обратно)

11

Эй, американец, пошел ты.

(обратно)

12

Черт!

(обратно)

13

Американская рок – группа.

(обратно)

14

«Мать» – в переводе с чеченского (в контексте разговора к прямому значению не относится)

(обратно)

15

Мать.

(обратно)

16

«Рад тебя видеть»

(обратно)

17

«Давай выпьем чая»

(обратно)

18

«Возражений нет, чаепитие – дело хорошее»

(обратно)

19

«Отменный чай».

(обратно)

Оглавление

Пролог: Право остаться собой

Часть I: 1968–2000

  Глава: 1968 год

  Глава: 1979 год

  Глава: 1982 год (часть I)

  Глава: 1982 год (часть II)

  Глава: 1993 год

  Глава: 2000 год

Часть II: 2008 год

  Глава: Ход Питерса (часть i)

  Глава: Ход Кривошеева (часть I)

  Глава 1 

  Глава 2

Часть III: 2008–2009

  Глава: Ход Питерса (часть II)

  Глава: Ход Кривошеева (часть II)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Часть IV: 2008–2009

  Глава: Ход Питерса (часть III)

  Глава: Ход Кривошеева (часть III)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Часть V: Один День (2009 год)

  Глава: Ход Кривошеева (часть IV)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава: Ход Питерса (часть IV)

Часть VI: 2011 год

  Глава 1

  Глава 2

  Глава: В шаге судьбы

  Глава: Arab

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg