«Капкан для Золушки»

Капкан для Золушки (fb2) - Капкан для Золушки (Хозяйка своей судьбы) 917K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Людмила Владимировна Зарецкая

Людмила Зарецкая Капкан для Золушки

Глава первая Расстройство привычек, или Как жить одним полушарием

Чтобы выглядеть как богиня, нужно 20 минут.

Но чтобы выглядеть естественно, нужно 3 часа.

Янина Ипохорская

«Матре-на! Матре-на!»

Голос за окном был настолько пронзительным, что проснувшаяся Наталья невольно поморщилась. Взгляд на часы подтвердил ее худшие опасения. Полседьмого, еще можно спать часа полтора. Но уснуть вряд ли удастся, через двадцать минут встанет Ленчик, захлопает дверью туалета, собака засуетится в предчувствии завтрака, зацокает лапами по плитке в прихожей. Вода застучит тугой струей о дно ванны. В общем, дом наполнится утренними звуками, неспособными разбудить, если ты крепко спишь, но и не дающими заснуть, если ты уже проснулась.

«Матре-е-ена! Кис-кис-кис. Иди сюда, я тебе рыбку принесла».

Тьфу ты, проклятие. Эту Матрену, толстую облезлую кошку с наглыми глазами, Наталья ненавидела. Животина смотрела всепонимающе, заставляя ее вспоминать о своих грехах (а их, что ж поделать, было немало). Кроме того, кошка безбожно гадила в подъезде. В любое время года, выходя на лестничную клетку или входя в подъезд, Наталья чувствовала неповторимое амбре, опускающее их вполне благопристойный дом до уровня окраинной хрущобы.

Хозяйку кошки Матрены Наталья не любила еще больше. Между вертлявой тощей старушенцией по имени Мария Ивановна и семьей Удальцовых давно возникло противостояние, неделю назад переросшее в открытую войну.

Восьмилетний Ромка, уходя в школу, забыл дома ключ. Ленчик не проверил, а Наталья, как водится, еще спала. В результате сын, вернувшись с уроков, поцеловал входную дверь. В подъезд он все-таки попал, благодаря спешившим на обед соседям. Парень не растерялся, с соседского мобильника (о своем второклассник Ромка еще только мечтал) позвонил Наталье и остался ее ждать, уютно устроившись на подоконнике между вторым и третьим этажом.

Здесь-то его и застукала возвращавшаяся из магазина Мария Ивановна. Уж чем ей не угодил болтающий ногами пацан, так и осталось тайной. Но бабулька, несмотря на немощь, обладающая недюжинной силой, стащила его за эти самые ноги на пол.

Прискакавшая с работы Наталья обнаружила сына заходящимся в рыданиях, забившимся под лестницу, с огромной шишкой на голове. Вечером вернувшийся с работы Ленчик отправился разбираться с бабкой. Он орал на весь подъезд, а назавтра к Удальцовым пришел участковый. Мария Ивановна написала заявление о рукоприкладстве.

Ленчик лишился дара речи, потому что не трогал старуху даже пальцем. Участковый сочувственно кивал головой, цену Марии Ивановне и ее рассказам он знал отлично, но, уходя, посоветовал быть аккуратнее.

Удальцовы стали избегать старушенции. Наталья даже начала встречать Ромку из школы, чтобы он не входил в подъезд один. Однако подлая старуха не успокаивалась. Жалобу на то, что сосед Леонид Удальцов систематически оскорбляет ее нецензурной бранью, а также избивает ногами, она отнесла в ЖЭК и вдобавок отправила Наташке на работу. Место работы самого Ленчика она, к счастью, не знала.

Еще одним вариантом мести со стороны бабки был мусор, регулярно подкладываемый в почтовый ящик Удальцовых. К примеру, только вчера Наталья обнаружила там наполовину сгнившую селедочную голову. Пользоваться продизенфицированным, но все равно воняющим ящиком, стало невозможно. Как избавиться от напасти в виде полоумной соседки Наталья совершенно не представляла.

«Матре-е-на!»

Еще раз тяжело вздохнув, Наталья вылезла из кровати и поплелась в ванную. Из зеркала на нее смотрело бледное лицо с синими подглазниками и взлохмаченными волосами. «И что Развольский во мне нашел?» – привычно подумала она.

Утренняя маета проходила, мысли прояснялись. Боль, привычная, застарелая, возвращалась на свое законное место, распускаясь кольцами, занимая все пространство и в голове, и между животом и сердцем, где, по разумению Натальи, обреталась душа.

Причину этой боли – любовь к своему шефу, красавцу и ловеласу Станиславу Развольскому – Наталья привыкла считать чем-то средним между бедой и болезнью. Насколько спокойной с самого начала была ее семейная жизнь с Ленчиком, настолько бурным и мучительным стал этот затянувшийся и, по большому счету, никому не нужный роман.

Наталья точно знала, что Развольскийизменяет жене не только с ней, но и с другими женщинами. Даже на работе у него приключались две-три интрижки в год, которые зарождались, расцветали и отмирали у нее на глазах. Наталья мучалась, но терпела. Стоило только Развольскому посмотреть на нее глазами цвета топленого шоколада, отороченными пушистыми, по-женски длинными ресницами, как она тут же таяла и забывала все данные самой себе клятвы выжечь любовь к нему каленым железом.

В разговоре с подругами Наталья утверждала, что последние пять лет у нее функционирует только одно полушарие. Лишь половина мозга контролирует ведение всех дел их турагентства, воспитание Ромки, хлопоты по хозяйству, общение с мамой, встречи с друзьями, минимальное внимание к Ленчику и разгадывание кроссвордов – хобби с институтских времен…

Второе полушарие наглухо занято Развольским. Его настроением, обострившимся геморроем, ссорами с женой, недовольной складкой на переносице, взглядом, которым он «не так» одарил ее, Наталью, возможными причинами его недовольства. Хотя Наталья очень старалась, чтобы этих причин не было.

Развольский присутствовал в ее мыслях постоянно. Иногда уходя на задний план, например, когда у Ромки поднималась температура, но, все-таки не покидая их насовсем.

Функционировать одним полушарием было трудновато, но Наталья пока справлялась.

Благодаря раннему пробуждению времени было навалом. Поэтому она с удовольствием приняла душ с тонизирующим гелем, намазала тело душистым молочком, подходящим к любимым духам, представила, как Развольский блаженно вздохнет, уткнувшись носом в ложбинку между грудями, крепко зажмурилась от последовавшей за этим картины, решительно помотала головой, отгоняя наваждение, и стала ожесточенно тереть лицо скрабом.

Минут через пятнадцать, когда в коридоре зашлепали шаги мужа, она была уже вполне довольна собой.

«Килограмм бы пять скинуть», – напоследок подумала она и, намотав на голову полотенце, выплыла из ванной.

– Ты чего в такую рань встала? – спросил возившийся на кухне Ленчик.

– Да бабка проклятая опять свою кошку звала. Я от нее, Лень, когда-нибудь с ума сойду, – жалобно ответила Наталья.

– От кого, от нее, от бабки или от кошки? – Ленчик преподавал в педуниверситете русский язык и не терпел вольного обращения со словом.

– Да от обеих, – махнула рукой Наталья и заглянула в холодильник, размышляя, что бы съесть.

С лишним весом она боролась ожесточенно. Борьба была беспощадной и бессмысленной, как русский бунт. Потерянные ценой двухнедельного голодания килограммы через пару дней обычного питания упорно возвращались обратно. Ленчик всех этих мучений не понимал, считая 46-й размер жены вполне нормальным.

Подруги Лелька, носившая 48-й, и Настя, имеющая добрый 52-й, оставляли Наталье надежду, что жизнь все-таки проходит не напрасно. Однако ее лучшая со школьных времен подруга Алиса носила 44-ый, а Инка и вообще 42-й, так что, глядя на них, Наталья всегда чувствовала себя жирной неудачницей.

Самое печальное, что жена Развольского Ирина тоже держалась в 42-м размере. Отправляясь с Натальей за границу, Стас обязательно покупал какое-нибудь Burberry или еще что-нибудь подобное из мира высокой моды с наглой надписью XS, европейским числом 34 или американской четверкой на бирке. Наталья застывала у стойки с восьмеркой или «эмкой», стесняясь примерить понравившуюся вещь. Ирину она ненавидела.

Оглядев полку с ровными рядами творожка Данон, Наталья в сотый раз за утро вздохнула и закрыла холодильник. Вьющийся рядом коккер-спаниель Сеня, любимец всей семьи и главный враг кошки Матрены, на мгновение застыл и тоже вздохнул. Он уважал только открытый холодильник.

– Бутерброд сделать? – участливо спросил Ленчик. Наталья ожесточенно замотала головой.

Муж варил кофе. Все девять лет их брака Наталья, просыпаясь, находила на плите турку со свежесваренным, пусть и остывшим кофе. Она даже привыкла пить его холодным, потому что подогревать было лень.

«И почему я его не люблю, – снова привычно подумала она, глядя, как Ленчик сосредоточенно следит за поднимающейся, словно вязаной пеной. – Он в тысячу раз лучше Стаса. Порядочный, добрый, чуткий. Хотя нет. Лучше Стаса никого быть не может. Он – особенный. Самый красивый, самый сексуальный, самый потрясающий…»

Поймав себя на том, что она вновь позволила мыслям свернуть на Развольского, Наталья вздохнула в сто первый раз.

– Что вздыхаешь, соня? – тут же отреагировал Ленчик. – Не выспалась? Нужно было утренние сны смотреть, а не бабку сумасшедшую слушать. Будешь теперь целый день носом клевать.

В комнате у Ромки зазвенел будильник. Звонко застучали маленькие пятки, зажурчало в туалете, снова топот, и в кухню ворвался сын – круглая заспанная мордуленция, тощая попка, обтянутая пижамными штанами, копна вьющихся (смерть девкам) волос, на носу конопушки.

– Доброе утро, пап. Мам, а ты чего встала?

Отпивая маленькими глотками кофе, Наталья с удовольствием наблюдала за утренней суетой своего семейства. Обычно она просыпалась, когда дома оставался один Сеня. Вот Ленчик жарит Ромке яичницу, а сын деловито решает, прокалывать сегодня «глаза» или нет… Вот Сеня торопливо ест свою кашу, а потом возвращается на «вахтенное место», поближе к Ромке, который, конечно же, втихаря спускает ему под стол здоровенный кусман булки с маслом… Вот ее мужики натягивают ветровки и проверяют, не забыли ли они чего: Ленчик, хлопает себя по карманам в поисках ключей, Ромка судорожно роется в школьном рюкзаке.

Чмок. Чмок. Хлопает входная дверь. Ромка убежал в школу, а Ленчик сейчас выгуляет Сеню и ненадолго вернется. Надо выйти в коридор, чмокнуть его еще раз, а то обидится. Интересно, а Ирина целует Развольского перед его уходом на работу?

Спустя час, элегантно одетая и умело накрашенная, Наталья вышла из дома, счастливо избежав встречи с неприятной соседкой, села в свой фольксваген и поехала в агентство. Ее ждала настоящая жизнь, которая начиналась каждый день, кроме выходных, ровно в 9 утра – со встречи с Развольским, и не сулила на сегодня никаких неприятностей. В тот момент Наталья считала именно так.

* * *

Любовь – это болезнь. Это не я придумала, а ученые подтвердили. И не какие-то там никому не известные, а эксперты Всемирной организации здравоохранения. ВОЗ даже присвоила этой болезни международный шифр F63.9 и внесла в раздел нервных болезней под пунктом «Расстройство привычек и влечений неуточненное». Вместе с алкоголизмом, клептоманией, игроманией и токсикоманией. Соседство, конечно, малоприятное. Зато правда.

И заражаются этой болезнью все без исключения. Правда, в зависимости от защитных сил организма, по-разному. Кто-то легко подхватывает «инфекцию» при первом же сквозняке чувств. Зато и переносит ее легко, как насморк, практически на ногах.

Кто-то переживает любовь, как малярию, с тяжелыми приступами жара, сменяющегося диким ознобом, трясясь в лихорадке, стуча зубами в непереносимой муке и расслабляясь между приступами, возвращаясь к нормальной жизни, в которой ничто не напоминает о том, как это было. Ничто не предвещает нового припадка, но он, как ты знаешь, обязательно будет.

Для кого-то любовь – корь. Детская, совсем не страшная болезнь, запоминающаяся высокой температурой (всего лишь на несколько дней, подумаешь) и оставляющая стойкий иммунитет на всю жизнь. Для кого-то – вирусный гепатит, чреватый серьезными последствиями для печени и приводящий к летальному исходу в случае осложнений.

Для кого-то любовь – рак, разъедающий внутренности. Разрастающаяся опухоль, вытесняющая нормальные мысли и эмоции, заполоняющая собой весь организм, заставляющая его работать только на себя, съедающая его без остатка. Единственное спасение – в своевременном хирургическом вмешательстве. Если повезет, оно пройдет успешно, и есть шанс выжить. Если нет, то тебе уже никто и ничто не поможет. Метастазы твоей любви заставят корчиться в жутких муках, сожгут дотла, выпьют все соки, равнодушно наблюдая изнутри за твоими страданиями. Смеясь над твоей болью. Над твоими слезами. Твоими тщетными попытками остаться в живых.

Ученые из всемирной организации здравоохранения! Ну придумайте же прививку от такой страшной, непоправимой болезни, как любовь. Мы все – переболевшие и пока не заразившиеся, выжившие и погибшие – мы все очень надеемся на вас!

* * *

Неужели это он? Господи, помоги мне, не ошибиться! Это ведь так важно! Десять лет мне снилось это лицо. Красивое, это да, но какое-то порочное. Может быть, мне так кажется, потому что я знаю, что он, действительно, порочен. До мозга гостей, до последней капельки своей вонючей подлой крови.

Я никак не ожидала его увидеть. Тем более, вот так. Без всякого предупреждения. Десять лет как я ищу это лицо на улицах. Не специально – подсознательно. Надеюсь встретить и сказать: «Ты подонок. Ты убил мою сестру».

Было время, когда я мечтала об этой встрече, бредила ею. Представляла, как он бледнеет, теряет самообладание, как на нас начинают оборачиваться окружающие, а я рассказываю им всю правду про этого мерзавца. Севу, Савву, Славу? Господи, я уже даже забыла, какое имя назвала мне Лена тогда, когда я первый и последний раз его увидела.

С годами мечта стала мельчать, стираться. Я поняла, что Лена ушла совсем, и никакая встреча и никакая правда не способна ее вернуть. Я успокоилась, перестала часами бродить по улицам, пересаживаться из одного троллейбуса в другой, перескакивать из трамвая в трамвай в надежде поймать это красивое ненавистное мне лицо с чуть искривленным носом, тонковатыми, немужскими губами и чубом надо лбом.

Я почти забыла это лицо. И теперь, когда я его наконец-то увидела, я не уверена, что не обозналась. Решено. Как только вернусь, я снова пойду туда, чтобы как следует его рассмотреть. Если это, действительно, он, я его уничтожу. Я сделаю так, что от него уйдет жена, если, конечно, она у него есть. Его выгонят с работы. Его имя будет покрыто несмываемым позором. И тогда Лена будет отомщена. Хотя ее это, конечно, все равно не вернет.

Глава вторая Правила женской конкуренции

Мысли и женщины вместе не приходят.

Михаил Жванецкий

Поднявшись на второй этаж крупного офисного центра, где располагалось туристическое агентство VIP-тур, Наталья счастливо поняла, что Развольский уже приехал. В воздухе висел густой запах его одеколона, который она даже при сильном насморке не могла перепутать ни с каким другим. Развольский всегда благоухал Живанши, и Наталья этот запах обожала.

Она вспомнила, как однажды стояла в небольшой очереди, создавшейся у кассы в книжном магазине, и вдруг почувствовала этот аромат, сводивший ее с ума. Сердце подскочило к горлу от мысли, что рядом стоит Стас. Наталья стремительно обернулась. Позади обнаружился благообразный дядечка средних лет. Поймав взгляд симпатичной блондинки, он улыбнулся, но Наталья не смогла скрыть недовольной гримасы. Стремительно накатилось разочарование. Не он. Показалось. Не увижу.

Но сейчас в офисе пахло именно Развольским, и, входя в их общую приемную, Наталья чуть ли не напевала.

При виде секретарши Ани ее настроение, впрочем, слегка испортилось. Аня работала у них третью неделю и старательно липла к Развольскому. В ход были пущены обычные женские уловки: юбка, открывающая длинные ноги и едва прикрывающая попу, короткие маечки, из под которых при каждом движении вылезал проколотый пупок с фальшивым бриллиантом, соблазнительное покачивание бедрами при ходьбе и томные взмахи ресницами.

Пару дней назад секретарша пустила в ход убойное оружие и принесла на работу альбомчик с видами своего летнего отдыха. Наклонившись над столом Развольского так, что он практически упал носом в ее вырез, Анечка демонстрировала шефу товар, что называется, лицом. На фотографиях она была в весьма откровенном купальнике, который многообещающе намекал Развольскому на то, ЧТО именно он может приобрести в свое пользование.

При виде всего этого Наталья озверела, а Развольский самодовольно заулыбался. Если он пока и не переспал с очаровательной секретуткой, то точно намеревался сделать это в самое ближайшее время.

Сегодня Аня была в новой джинсовой мини-юбке, туго обтягивающей ляжки, турецкой майке с надписью Шанель, колготках в сеточку и босоножках из искусственной кожи. Проходя мимо, Наталья фальшиво улыбнулась и мимоходом заметила, что лак на ногах у секретарши изрядно облупился. «Боже мой, какая дешевка, – с горечью подумала она. – А ведь Стас все равно ее трахнет. Он эстет, конечно, но только до некоторого томления в паху».

Переборов желание сразу же зайти к нему, чтобы поздороваться, Наталья взялась за дверную ручку своего кабинета, но тут Развольский стремительно вылетел в приемную, и Наталью затопила привычная волна нежности. «Стас. Стасик. Родной мой. Как же я по тебе соскучилась со вчерашнего дня», – пронеслось у нее в голове, но она лишь дежурно улыбнулась, соблюдая приличия.

– Доброе утро, Стас.

– Привет, Натусь. Я планерку созвал на 9.30. Ты загляни ко мне, обсудим, что и как.

– Конечно, сейчас сумку только положу, – ответила Наталья, огромным усилием воли заставляя себя не мчаться со всех ног к нему в кабинет.

– Анютка, душа моя, а ты свари мне кофе и проследи, чтобы нам с Натальей Петровной никто не мешал. Нам нужно обсудить вопрос возможного стратегического партнерства со шведами.

– Хорошо, Станислав Николаич, – «душа» взмахнула ресницами с налипшей тушью и встала со стула, вильнув бедром. Наталье захотелось ее задушить.

Когда все необходимые к планерке бумаги были разложены на столе для переговоров, кофе сварен и подан (при этом мерзавка Анечка умудрилась ягодицей задеть Стасову руку), а дверь закрыта, Развольский подошел к Наталье и грубо притянул ее к себе:

– Ну, здравствуй, Заяц.

Ласкательные имена Наталья ненавидела. От них на версту разило чем-то ненатуральным. Похожим на фальшивый бриллиант в пупке секретарши. Однако Развольский такие словечки обожал. Жену Ирину он в телефонных разговорах звал Масюськой. А она его, Наталья своими ушами однажды это слышала, – Масяськой. Ее, Наталью, тогда от этого чуть не стошнило.

У них в семье мама и папа всегда называли друг друга только по имени. И с Ленчиком у них было не принято обмениваться какими-то дурацкими кличками. Но Развольскому Наталья прощала все, в том числе это.

– Здравствуй, солнце мое. Как вечер прошел, как ночь?

Вопрос не был праздным. Развольский, а вслед за ним и Наталья, трепетно относился к собственному здоровью. Вскочивший на лице прыщик был явным началом раковой опухоли. Запор грозил отравлением организма шлаками. Понос, спаси господи, обезвоживанием.

При малейшем подозрении на насморк Развольский спешил в постель. Участь обкладывать его бутылками с горячей водой и подносить обильное питье выпадала на долю Ирины, которой Наталья безумно завидовала.

– Все нормально, Заяц. Печень, правда, немного пошаливает, но ты не волнуйся, – Развольский заметил, как у Натальи изменилось лицо, – думаю, это от креветок. Не надо было есть их на ночь.

Он рывком вытащил блузку Натальи из юбки и жадно схватил ее за грудь.

– Как тут у нас?

– Стас, перестань, планерка же сейчас. Вдруг войдет кто, – слабо засопротивлялась Наталья, чувствуя горячую волну, стремительно нараставшую между ногами. Почему она так реагировала на своего начальника, было для нее загадкой. Совершенно спокойно относящаяся к сексу в принципе, Наталья прекращала соображать, стоило только Станиславу взять ее за руку.

– Неа, не перестану. Я соскучился, – пробурчал Развольский, припадая губами к ее соску.

– Перестань сейчас же. Немедленно. Что люди скажут?

– Ничего не скажут, – Развольский нехотя выпустил Наталью и вернулся в кресло, поправляя вздувшиеся спереди брюки от дорогого костюма. – Ничего не скажут, Заяц, будут завидовать молча.

– Кому завидовать? – Наталья судорожно заправляла блузку, ей показалось, что в приемной хлопнула дверь.

– Тебе, конечно, – Развольский оглушительно захохотал. – Как будто ты не знаешь, что по мне половина нашего коллектива сохнет. Так что тебе, Заяц, сильно повезло в этой жизни.

– Так же сильно, как и второй половине нашего коллектива, – съязвила Наталья.

– Ну-ну, перестань ревновать. Я, между прочим, пять лет с тобой встречаюсь. Честно говоря, сам от себя не ожидал такого постоянства.

– А что там со шведами? – спросила Наталья, пытаясь переменить тему.

– Да ничего. Это я нашей курочке для отвода глаз сказал.

– Жаль, – искренне огорчилась Наталья, – я их ответа уже три недели жду.

– Ой, Натусь, да не относись ты к этому с таким фанатизмом. Неделей меньше, неделей больше, какая разница.

– Как какая? – Наталья даже рот открыла от изумления. – Это же выводит нашу фирму на совершенно новый уровень! Стас, ну будь ты серьезней. Это же твой бизнес, не мой. Я тут всего лишь исполнительный директор, наемный работник. А ты владелец. Ты же не можешь не понимать, что нам сулит сотрудничество со шведами! И вообще. Я столько сил убила на эти переговоры…

– Я ценю, Натусь. Честное слово, ценю. Просто у меня все мысли внизу. Прямо сидеть не удобно, – и Развольский неприлично облизал губы. Наталью охватил жар, от которого зарделись щеки и запылали уши.

Постепенно кабинет набивался сотрудниками. Поднялся обычный деловой шум. Лето уже позади, но бархатный сезон в самом разгаре, и туристический ажиотаж пока не спадал. Деньки для агентства были довольно жаркими. Где-то посольства тянули с выдачей виз. Где-то зарубежные партнеры подвели с трансфером. Кто-то из клиентов потерял в чужой стране паспорт и не мог вернуться домой забронированным рейсом.

Наталья умело управляла рутинными потоками, давала поручения, выслушивала отчеты. Развольский барственно развалился в кресле, особо не вникая в происходящее. Он знал, что она ничего не пропустит.

– Володя, а что у нас с новыми рекламными буклетами? – спросила Наталья у директора по маркетингу. Парень ей нравился. Он обладал бульдожьей хваткой, умело выбивал скидки с рекламных агентств и никогда ничего не забывал. Это качество Наталья в нем ценила больше всего, пожалуй, за исключением легкого открытого характера.

– Все нормально, Наталья Петровна, после планерки я их вам занесу. Выберете, что понравится, – откликнулся он, и Наталья благодарно улыбнулась.

В этот момент открылась входная дверь и в кабинет ввалилась Верочка, менеджер по продажам.

– Представляете, – возбужденно закричала она, – одна из наших клиенток в восемь утра выбросилась из окна! Только вчера вечером вернулась из Турции – и того, каюк. Из милиции звонили, сейчас приедут. Они у нее на столе договор с нашим агентством нашли.

В кабинете повисла нехорошая тишина.

* * *

«Интересно, эта пигалица сама в окно сиганула или все-таки помог кто, – лениво думал капитан Бунин по дороге с места происшествия в крупнейшее городское турагентство. – С одной стороны, никаких следов, указывающих на то, что 28-летнюю Ангелину Степановну Маркелову (незамужняя, бездетная, образование высшее, кредитный инспектор в банке) выбросили с восьмого этажа, не было. С другой, предсмертной записки она не оставила, да и причин покончить жизнь самоубийством у нее, если верить соседям, тоже не наблюдалось.

В квартире Маркеловой (добротно отремонтированной и со вкусом обставленной) все свидетельствовало, что гражданка явно не бедствовала. На прикроватной тумбочке валялись небрежно брошенные колечки – два с бриллиантами, третье с сапфиром. В ушах, как Иван успел заметить, тоже были брюллики.

– Ирке бы такое колечко подарить, – мимоходом подумал Бунин. – Вот бы обрадовалась. Но мне с моей зарплатой не осилить. Кстати, девушка Маркелова у нас всего лишь кредитный инспектор, тогда камушки откуда? От родителей? От любовника? Вот дождусь, что Ируська тоже себе такого найдет, богатого. Хотя нет, Ирка – она не такая…

На столике в гостиной лежал договор с туристической компанией, в комнате стоял наполовину распотрошенный чемодан, и бдительная соседка с третьего этажа доложилась, что «Гелечка буквально вчера вернулась из турне». В заграничном паспорте, действительно, стояла свежая турецкая виза.

Один из оперативников отправился к Маркеловой на работу, другому выпала печальная участь сообщить о происшествии ее родителям, а Бунин поехал в турагентство. Чем черт не шутит, вдруг в путешествие девушка ездила не одна. Глядишь, и найдется какой-нибудь богатенький Буратино, способный выдавать на гора бриллианты и поездки к морю.

В агентстве Бунину были не рады. Скрытую агрессию он почувствовал прямо с порога дорого обставленного кабинета, табличка на котором (он успел ее прочитать) гласила: «Наталья Петровна Удальцова, исполнительный директор».

Этой Наталье Петровне было слегка за тридцать. Фигура неплохая, женственная, округлая, без модных нынче угловатостей. Одежда дорогая, сразу видно. И подобрана со вкусом. Не то, что у девчонки в приемной. Лицо симпатичное, смутно знакомое, но бледное. «Волнуется, – понял Бунин, подбираясь, как гончая перед рывком. – А с чего бы ей волноваться? Или она близко знала убитую?»

– Проходите, – отрывисто бросила Наталья Петровна, и рукой указала на дорогое, обитое кожей кресло. – Простите, но у меня очень мало времени.

– А я могу и не к вам, – покладисто кивнул головой Иван. – Директором у вас трудится господин Развольский, если не ошибаюсь. Я готов переговорить с ним, раз вы заняты.

– Станислав Николаевич занят еще больше. Кроме того, речь, насколько я поняла, идет о гибели нашей клиентки, а клиентскую базу веду я. Так что он не сможет быть вам полезен.

– Как скажете, – согласился Иван и опустился в удобнючее кресло, вновь испытав легкий укол классовой неприязни. – Погибла Ангелина Степановна Маркелова, только вчера утром возвратившаяся из Турции, куда она ездила по вашей путевке. Что вы можете о ней рассказать?

– Ничего, – пожала плечами Удальцова. – Вернее, почти ничего. Я знаю ее паспортные данные, вот, пожалуй, и все. Услугами нашего агентства она пользовалась впервые, так что ее пристрастия в выборе стран и курортов мне неизвестны.

– Она уехала одна?

– Нет.

– А с кем?

– Простите, как вас зовут?

– Капитан Бунин Иван Александрович.

– Бунин? Я про вас слышала.

– Естественно, только плохое, – Иван изогнул бровь.

– Нет, разное. Дело в том, что я подруга Алисы Михайловны Стрельцовой.

– Тьфу ты, блин, – вырвалось у Ивана, прежде чем он успел поймать себя за язык.

К Алисе Михайловне Стрельцовой у него было сложное отношение. Она проходила свидетельницей по недавно завершенному делу. Ее любовника убили, и дама почему-то вообразила, что Бунин считает ее причастной к этому преступлению. Это было полным бредом, но Алиса начала собственное расследование, чуть было не став еще одной жертвой преступника. (Подробнее в романе «Ураган по имени «Алиса»).

С Буниным у нее не заладилось с самой первой встречи, когда Алиса снабдила его противной кличкой Таракан. Для того чтобы от нее отвязаться, он даже сбрил свои рыжеватые усы. Хотя нет, про усы его попросила Ирочка, с которой он познакомился в конторе у этой самой Алисы. Так что Стрельцовой он благодарен хотя бы за встречу с Ирочкой. Тем более что та говорит, что ее начальница – отличная баба. А это, получается, ее подруга. Тоже та еще фифа, по всему видно.

– Так вот, уважаемый Иван Александрович, – вылетевший «блин» фифа предпочла не замечать, – Ангелина Маркелова ездила отдыхать не одна. У нее был заказан двухкомнатный люкс в одном из лучших отелей Турции, в «Титанике», если вам это о чем-нибудь говорит, конечно.

– Конечно, – закивал головой Бунин, – «Титаник» – это такой утонувший американский корабль.

– Не ерничайте. Вам не идет, – серьезно сказала подруга Алисы Стрельцовой, и Бунин сразу вспомнил про Таракана. – Путевка в этот отель на 11 дней стоила почти пять тысяч долларов на двоих. Нашим партнером выступила самая дорогая и надежная туристическая фирма «Тур Тревел», перелет был заказан в самой лучшей авиакомпании, индивидуальный трансфер до отеля, дополнительная медицинская страховка на каждого…В общем, я хочу вам сказать, что Ангелина Степановна, конечно, не смогла бы оплатить такой отдых самостоятельно.

– Ну и?

Удальцова недоуменно посмотрела на капитана.

– Что?

– Я жду фамилию того человека, с которым она летала в Турцию.

– Иван Александрович, это очень известный человек. Я не сомневаюсь, что вы тоже знаете его фамилию. Не думаю, что мы вправе нарушить тайну его личной жизни. Сами понимаете, он женат.

– Наталья Петровна, речь идет либо о самоубийстве, либо, что не исключено, об убийстве человека. Давайте не будем разводить эти ваши бабские антимонии и деловой этикет. Вы прекрасно понимаете, что я подниму авиабилеты и все равно узнаю, кто сидел в соседнем кресле с убитой.

– Понимаю, – вздохнула Наталья и удрученно посмотрела на капитана. – Это был Сергей Васильевич Муромцев.

Бунин смачно и от души выругался.

* * *

Несмотря на утреннее происшествие, настроение у него было отличное. В конце концов, эта дура давно нарывалась на неприятности. Что ж, теперь она больше никогда не будет ему докучать. С ним эти бабские штуки не проходят. И предупреждал ведь, чтобы она никогда, никогда не позволяла себе повышать на него голос. Да еще это дурацкое требование жениться… Интересно, все-таки почему бабы так устроены, что им обязательно нужно создать себе курятник?

В общем, он рад, что наконец-то от нее избавился. Она кричала, что он останется один. Ну, точно, дура – она дура и есть. Да у него от баб отбоя нет. Ему стоит только пальцем щелкнуть, как у него тут же появится новая любовница. Да хоть три, только это больно уж хлопотно. Да и дорого тоже, чего скрывать. И хотя с деньгами у него давно уже нет проблем, глупо тратить их на баб. Все равно не оценят.

Интересно, кого теперь выбрать? Может быть, Карину? Хороша девка, ничего не скажешь. Но цену себе знает. Недавно, недели три назад, он кинул пробный шар – сводил ее пообедать. Так она, игриво глядя на него, заказала тигровых креветок в соусе. Полторы тысячи за порцию. И сказала, проникновенно глядя в глаза: «Я, знаешь ли, девушка избалованная, мне угодить непросто».

Он тогда намек понял и отвалил. Тем более что с прежней любовницей на тот момент отношения пока еще не испортились. А сейчас… Может, попробовать? Попытка – не пытка, как говорил товарищ Сталин. Денег, конечно, придется потратить немало. Не без этого. Зато девка – огонь, в постели, сразу видно, кувыркать будет умело. Он такие вещи на раз просекает. С его то опытом.

А может быть, остановиться на Юльке? С той проблем совсем не будет. Смотрит, овца, влюбленными глазами… Да она с него пылинки сдувать станет. От радости, что он на нее внимание обратил. Она, правда, похоже, неопытная совсем, но опыт – дело наживное. Иногда ради разнообразия даже интересно почувствовать себя учителем. Тем более что запасной аэродром у него всегда есть. Сколько он с ней лет? Больше пятнадцати, это точно. Эта баба – в его жизни большая удача. Страстная, терпеливая, ничего не просит, все прощает. Пришел – хорошо. Не пришел – тоже ладно. Таких бы побольше, житуха была бы – закачаешься.

В общем, пожалуй, сегодня он ее приголубит, а дальше видно будет. Куда кривая вывезет, там и хорошо. И здорово все же, что он от этой козы отделался. Даже не ожидал, что это будет так легко. Прям прет от этого со страшной силой! Полдня настроение хорошее. Пожалуй, так он в дальнейшем и будет поступать всегда. Ему этих коз не жалко.

Глава третья Как титан сбежал с «Титаника»

Брюки протираются даже на троне

Станислав Ежи Лец

Она обожала море. Уже по дороге из аэропорта, после годового перерыва увидев волны, набегающие на прибрежную гальку, она поняла, что отпуск обязательно будет удачным.

Во-первых, так, как на море, Алиса Стрельцова не отдыхала нигде. Оно лечило не только тело, но и душу. Лежа на пляже, она просто физически ощущала, что становится совершенно другим человеком. Никакие заботы, проблемы, бизнес не имели никакого значения. Во-вторых, в этом году она особенно заслужила релакс.

– Интересно, еще когда-нибудь в моей жизни будет столько событий, сколько приключилось за последние шесть месяцев? – лениво думала она, лежа на пляже и глядя на волны, лизавшие песок. – Сначала я влюбилась в человека, который использовал меня в своем частном расследовании. Более того, некоторое время он даже считал меня преступницей, торгующей наркотиками и человеческим телом, а я, дура наивная, искренне собиралась за него замуж.

Она с горечью вспомнила, как этот человек бросил ее ради ее же одноклассницы и даже сходил с ней в ЗАГС. Правда, позже выяснилось, что это тоже было частью игры: одноклассницу он не любил, но Алисе от этого, в принципе, было не легче.

Она вздрогнула, представив, что было потом. Ее несостоявшегося жениха убили, а она сама оказалась в эпицентре детективных страстей. Мысль о том, как она взялась самостоятельно искать преступника, была ей неприятна. Себе Алиса всегда старалась говорить правду. А теперь она отчетливо понимала, сколько глупостей наделала. Оскорбила нескольких ни в чем не повинных людей, в том числе собственную свекровь. К счастью, бывшую. Более того, до последней секунды так и не смогла правильно вычислить убийцу. Озарение снизошло на нее в тот момент, когда она уже оказалась в его лапах, то бишь немного поздновато…

Спастись удалось только благодаря тому, что она с детства была смекалистой девицей. В последний момент Алиса успела нажать кнопку вызова на мобильном телефоне, и человек, которому она звонила, обо всем догадался и выручил ее.

За то, что она осталась в живых, Алиса Стрельцова горячо благодарила не только бога и своего нового знакомого Игоря Стрелецкого, но еще и капитана Ивана Бунина. Крови он ей попортил изрядно (правда, Стрельцова признавала, что ему она ее отравила гораздо больше), зато именно он возглавил операцию по ее спасению, в которой комар носа не подточил.

Алиса до сих пор жалела, что при первой встрече прозвала этого достойного человека Тараканом (но рыжие усы придавали ему потрясающее сходство с этим представителем отряда прямокрылых). При ближайшем рассмотрении он оказался очень милым. А Ирина, сотрудница брачного агентства «Зимняя вишня», владелицей которого была Стрельцова, в него и вообще влюбилась. Опыт свахи (очень солидный) подсказывал Алисе, что к новому году они точно сыграют свадьбу.

Ну и, конечно, самое главное, что в ходе всех этих детективных событий Алиса познакомилась с Игорем. Это был лучший друг ее убитого возлюбленного. И, оказавшись в руках убийцы, она бросилась за помощью именно к Игорю. С этим самым лучшим, самым умным, самым верным и самым надежным человеком она теперь связывала некоторые надежды на будущее.

Стрельцова старалась не загадывать, будут ли они вместе. И все-таки загадывала, старательно скрещивая пальцы на руке. Из суеверия. Уезжая от него в отпуск, она поставила себе задачу разобраться в собственных чувствах и мыслях. Скучать начала еще в Домодедово, когда с сыном Сережкой прошла паспортный контроль и повернулась помахать Игорю, который, конечно же, поехал их провожать. Он помахал в ответ, и она сразу почувствовала, что его уже не хватает.

Правда, первые пять дней, проведенные в Турции, она еще чувствовала себя ничего. Потому что практически все время спала. Ее подруга Наташка, работающая в туристическом агентстве, подобрала им с Сережкой замечательный отель неподалеку от Кемера. Построенный в виде большого корабля, носом разрезающего водную гладь бассейна, он назывался «Титаник». От красоты вокруг захватывало дух. У Алисы с сыном был роскошный номер, где она валялась в кровати до десяти утра. А затем шла на пляж, чтобы полюбоваться морем, затем минут тридцать покачаться на волнах, а потом уснуть на лежаке под навесом.

После обеда Алиса располагалась у бассейна, где тоже мирно подремывала, мало интересуясь окружающими событиями, а после обильного ужина снова шла на платформу у моря, где дышала мокрым морским воздухом, раскинувшись на огромных надувных подушках. Сережка, благодаря великолепной бригаде аниматоров, жил отдельной жизнью и совсем матери не докучал. Встречались они лишь в номере, часов в одиннадцать вечера.

Через пять дней такой растительной жизни Алиса поняла, что наконец-то начала испытывать эмоции. Во-первых, тоску по Игорю, с каждым днем все более острую. Он же, как на грех, вел себя очень странно. Они созванивались каждый день, но он явно чего-то не договаривал. Алиса с некоторой горечью начала думать, что этот мужчина так и останется ее мечтой и самым лучшим воспоминанием.

Во-вторых, чтобы отвлечься от грустных мыслей, она с любопытством разглядывала отдыхающих. Сами знаете, как это интересно, – наблюдать за парочками, пытаясь угадать, кто они такие, и придумывать, какой жизнью они живут.

На немцев, коих в отеле было большинство, она внимания не обращала. Они все совершенно одинаковые, запрограмированные, словно роботы. Каждый день делают одно и то же в одно и то же время. Занимают одни и те же лежаки у бассейна и столики в ресторане, по команде каждые полчаса ходят в море, вечерами сидят в одних и тех же летних кафе неподалеку…

А вот русские туристы – настоящая отрада для разгулявшейся женской фантазии. Особенно любопытно было наблюдать за одной парой, которую Алиса заприметила еще в самолете. Девицу она не знала. Той было лет двадцать шесть-двадцать восемь, и она выглядела как типичная любовница, которую богатый «папик» вывез за границу. Щебечущая сексуальная курочка, обвешанная бриллиантами в полкарата. Она в них ходила даже на пляж.

А вот в папике Стрельцова с некоторым изумлением узнала довольно крупного в их городе бизнесмена Сергея Муромцева и сделала вывод, что он приехал в этот отель тоже через Наташкину фирму. Все приличные люди их города, а Муромцев, несомненно, входил в разряд приличных, пользовались исключительно услугами VIP-тура.

Сделав это открытие, Алиса переключила свое внимание на другие пары. Походы господина Муромцева налево ей были в общем-то «по барабану». Однако через несколько дней пара вновь стала вызывать ее пристальный интерес.

Между ними явно что-то происходило. Девица, которую Муромцев звал Ангелочком, была чем-то сильно расстроена. Выглядела взвинченной, беспрестанно курила, при этом у нее дрожали руки. Однажды Алиса услышала, что они разговаривают на повышенных тонах, но тактично прошла мимо.

Назавтра Муромцев исчез. Как вскоре выяснилось, попросту улетел домой, бросив Ангелочка одну в чужой стране. Алиса недоумевала, чем могла до того насолить ему бедная девушка, чтобы он так жестоко с нею поступил. Ангелочек два дня проходила с красными глазами, много плакала, а потом тоже исчезла. Вернее, уехала. Сережка доложил Алисе, что видел, как она с большим чемоданом садилась в такси у ресепшен. Видимо, решила не оставаться одна и поменяла рейс.

Впрочем, долго думать об этом Алисе не пришлось, потому что в тот день, когда Ангелочек покинула отель, к ней приехал Игорь. Алиса нежилась в шезлонге у бассейна и пила очень вкусный коктейль «Малибу» (белый ром «Баккарди», синий ликер «Кюрасао», ананасовый сок, кокосовый сироп, взбитые сливки, кусочек апельсина – все вместе безумно вкусно!), как вдруг увидела мчащегося со всех ног со стороны отеля Сережку, который махал руками и громко кричал.

Бежал он при этом не к матери, а мимо нее, навстречу к какому-то господину в белых льняных штанах, стоимость которых Алиса на глаз оценила долларов в семьсот. Когда же с проснувшимся интересом она подняла глаза выше, то обнаружила, что к ней по песку идет улыбающийся Стрелецкий. И заорала примерно так же, как Сережка, переполошив кучкующихся рядом степенных немцев, которые отдыхали с двумя внучками.

– Игорь! – вопила Алиса, повиснув у него на шее и покрывая его поцелуями. Меткость попадания значения не имела. – Почему ты мне не сказал, что собираешься приехать?

– Хотел сделать сюрприз, – смеялся он, подхватывая ее поудобнее. – Как вижу, он у меня получился.

– Получился, еще бы не получился! – очередной поцелуй пришелся ему в ухо. – Как здорово, что ты приехал, ты даже представить себе не можешь, как я по тебе соскучилась!

– Почему же, очень даже могу, иначе бы меня тут не было, – отвечал он.

Влюбленные быстренько собрали имущество и практически бегом отправились в номер. Сережка проводил их понимающим взглядом и прокричал, что, пожалуй, пойдет часика полтора покатается на водных горках.

Оставшиеся четыре дня пребывания в Турции обещали быть весьма приятными, так что несчастная Ангелочек и бросивший ее господин Муромцев окончательно вылетели у Алисы из головы. Ей не было до них никакого дела.

* * *

Она с нескрываемым любопытством смотрела на сидящего перед ней капитана. Он так виртуозно выругался, услышав фамилию Муромцева, что Наталья аж рот раскрыла. Ругательство было многоэтажным, сложным, раскрывающим всю глубину охвативших капитана эмоций, и при этом совершенно цензурным. Повторить его Наталья не смогла бы при всем желании.

В общем-то, она даже понимала, почему известие о друге Ангелины Маркеловой вызвало такую реакцию. Сергея Муромцева в городе знала каждая собака. Знала и предпочитала обходить стороной.

Ему было чуть за пятьдесят. С младых ногтей Сергей Васильевич занимался антиквариатом, в основном, иконами. И официальные власти далеко не всегда одобряли его увлечение. В студенческие годы Муромцев отсидел 5 лет за скупку краденого, но от любимого дела не отказался, дав себе, правда, зарок никогда больше не попадать за решетку.

Именно поэтому вся его дальнейшая, весьма бурная деятельность проходила на грани фола. Но все-таки удерживалась на этой грани. Закон он предпочитал не нарушать, а обходить, причем делал это до того легко и красиво, что все только диву давались.

Помимо своего первого, все же законченного после тюрьмы юридического образования, Муромцев получил еще и второе – экономическое. В годы перестройки его фирмы росли, как трава после прополки дождливым летом. Сфера его интересов начиналась на антиквариате и … нигде не заканчивалась. Он продавал срубы для бани, чернику и клюкву, иконы, деревенские прялки, чугун, орехи и чернобыльские яблоки, контрабандой ввозимые из Белоруссии.

Кроме того, он писал книги. Исторические труды с претензией на научность кляли историки и писатели, предавали анафеме священники и сметали с прилавков читатели. Последней любовью Муромцева стала политика. Он регулярно участвовал во всевозможных выборах и вот уже три года числился депутатом областного Законодательного Собрания. К недовольству остальных депутатов, ярости губернатора и восторгу журналистов, которые на каждой сессии получали вожделенное шоу, по несколько дней не сходившее с экранов телевизоров и страниц газет.

Обо всем этом Наталья знала благодаря своей подруге Инне Полянской (творческий псевдоним Инесса Перцева). Инна работала журналистом в крупнейшей городской газете, а потому была полностью в курсе всех событий и биографий. Сергея Муромцева она характеризовала как «обаятельную сволочь», использовала как источник информации, но особо ему не доверяла, зная, что он в любой момент подставит и не задумается.

Для самой Натальи это был один из самых выгодных клиентов. По своей привычке брать лучшее Муромцев в частые заграничные поездки отправлялся только через агентство VIP-тур. Работала с ним лично Наталья. И особым условием их договора был пункт о неразглашении как мест, в которых бывал Сергей Васильевич, так и сопровождающих его лиц.

До сегодняшнего дня Наталья свято блюла эти договоренности, и то, что ей пришлось нарушить данное слово, ее немного тревожило.

По реакции сидевшего перед ней блюстителя порядка она понимала, что персона нового фигуранта в деле ему не нравится. Личность Сергея Васильевича Муромцева гарантирована Ивану Александровичу Бунину хлопотные будни, несварение желудка и обязательный головомой от начальства. Наталья ему от души сочувствовала, но помочь ничем не могла.

В то, что Муромцев мог выбросить Маркелову из окна, Наталья не верила. Слишком осторожным он был для этого, слишком расчетливым.

Капитан, которого ее подруга Алиса прозвала Тараканом, выругался еще раз, выбрался из удобного кожаного кресла и начал прощаться. Минут через пять после его ухода в кабинет заглянул Развольский.

– Натусь, пойдем пообедаем, – предложил он, и хорошее настроение к ней вернулось.

Она обожала смотреть, как Стас ест. Как настоящий сибарит, он выбирал в меню самые изысканные блюда и тонкие вина, после чего приступал к священнодейству. Глядя, как он отправляет в рот маленькие аккуратные кусочки, Наталья иногда забывала есть сама, настолько увлекала ее эта картина.

Полюбоваться жующим шефом ей удавалось нечасто. Конечно, когда в город приезжали иногородние делегации или предстояла встреча с деловыми партнерами, Развольский всегда брал ее с собой. Но последний обед вдвоем ей выпал почти полгода назад, после их возвращения с Мальты.

Наталья накинула плащ, схватила сумку и выскочила в приемную.

– Мы с Натальей Петровной пообедаем, потом я в налоговую, – бросил Стас секретарше, во взгляде которой Наталье почудился укор. Мол, как же не ее, такую красивую и сексапильную в сетчатых колготках, этот красавец-мужчина ведет в ресторан? «Лак свой облезлый смой», – зло подумала Наталья и поспешила к выходу.

– Куда сегодня едем? – спросила она у Развольского, когда машина вырулила со стоянки.

– На квартиру, – бросил он.

– Как? – удивилась Наталья. – Ты ведь сказал – на обед.

– Сегодня твой обед – это я, – самодовольно ответил Развольский. – Ты что, не понимаешь, я с утра ни о чем больше думать не могу. Такое волнение в штанах, что сидеть больно. Ты ведь не хочешь, чтобы мне было больно, а, Заяц? – и Развольский положил ее ладонь на вспученную спереди молнию.

Наталья даже вспотела от счастья, что воздействует на любимого так сильно. Но потерянного обеда ей все равно стало мимолетно жаль. Вскоре они уже парковались во дворе старого панельного дома, где Развольский снимал квартиру для любовных утех.

Они пользовались ею три-четыре раза в месяц, практически никогда не позволяя себе шалости на работе, где их могли застукать. Наталья знала, что Развольский приводит сюда и других женщин. Иногда в квартире пахло чужими духами, в прихожей валялись заколки для волос, а один раз Наталья даже обнаружила в ванной женскую прокладку.

Каждый раз она чувствовала себя так, будто ей на открытую рану вылили полстакана уксусной эссенции. Рана вспухала, вздувалась кровавыми пузырями, внутренне Наталья корчилась от нестерпимой боли, но внешне оставалась совершенно спокойной и невозмутимой. Обижаться, плакать, устраивать сцены ревности было категорически нельзя. Развольский не терпел даже малейшего посягательства на свою свободу, и Наталье приходилось насиловать себя, как монаху в веригах, чтобы соответствовать его запросам. Все, что угодно, лишь бы не бросил!

Она хорошо помнила, как где-то через год после начала их романа Стас, совершенно голый, прикурил первую послесексовую сигарету (так это у него называлось) и задумчиво сказал, глядя на лежащую на кровати Наталью:

– Ты все-таки, удивительно комфортная женщина.

– Какая? – не поняла она.

– Комфортная. С тобой совершенно не нужно напрягаться. Подарил подарок – ты радуешься, как ребенок конфете. Не подарил – ты не обижаешься. Сцен не устраиваешь, губу не дуешь. Ты учти, Наташка, я в тебе это качество ценю больше всего. Мне с твоей стороны проблемы не нужны.

Наталья все поняла и хорошенько запомнила. Свою комфортность для Станислава Николаевича Развольского она пестовала и шлифовала все последующие годы. И преуспела в этом насколько, что своей жизни без обеспечиваемого ею комфорта, как в бизнесе, так и во всем остальном, он совершенно не представлял.

Войдя в маленькую тесную прихожую, Развольский захлопнул дверь, не дав Наталье снять плащ, рывком поставил ее на колени и расстегнул брюки. Доставлять Стасу удовольствие ей нравилось. В этот момент она, хоть ненадолго, чувствовала себя властелиншей, могущественной волшебницей, которая могла изменить мир, всего лишь чуть сильнее сжав зубы.

Потом они оказались в кровати, и минут через пятнадцать Развольский обессиленно откинулся на подушки и закурил:

– Слава богу, полегчало.

«И почему при взгляде на него у меня мозги плавятся? – в очередной раз думала Наталья, рассматривая его, опершись на локоть. – Красив, конечно, но ведь красивых мужиков много. Хотя о чем это я? Стасик особенный. Спасибо тебе, Господи, что ты мне подарил встречу с ним!»

Рассердившись на дурацкие мысли, которые опять полезли в голову, Наталья перевернулась на другой бок и, чтобы переключиться, сказала:

– Жалко все-таки эту деваху. Молодая еще.

– Какую деваху? – Развольский расслабленно пускал в потолок кольца сигаретного дыма.

– Да эту, которая из окна упала. Маркелову.

– Какую Маркелову? – Стас резко сел на постели и требовательно посмотрел Наталье в лицо.

– Которая с Муромцевым в Турцию летала. Ангелина Маркелова, 28 лет.

– Ты что, хочешь сказать, что это она сегодня утром выпала из окна?

– Ну да.

– Бред какой-то, – Развольский вскочил с кровати и, как был нагишом, взволнованно забегал по комнате.

– Стас, ты ее знал что ли?

– С чего ты взяла? – он быстро натянул трусы и взялся за брюки.

– Не знаю, ты с утра не проявил к этой истории совершенно никакого интереса, а сейчас волнуешься.

– С чего ты взяла, что я волнуюсь? – сев в кресло, шеф начал зашнуровывать ботинки. – Хотя, конечно, я волнуюсь. Не хватало нам еще влипнуть в какую-нибудь историю с Муромцевым. Сама знаешь, от него можно ждать любой гадости.

– Это точно, – Наталья вздохнула и тоже начала одеваться. Она хорошо знала своего обожаемого Стасика, поэтому могла дать на отсечение голову, равно как и любую другую часть своего тела: новость о том, что потерпевшей оказалась именно Ангелина Маркелова, ему не понравилась.

Еще через полчаса они притормозили у офиса и Развольский деловито произнес:

– Конечная остановка, вылезай.

– Ты в налоговую? – спросила Наталья, помня, что он сказал секретарше.

– Нет, конечно, – Развольский от души расхохотался, открыв ровные белые породистые зубы. – Я обедать. Сама понимаешь, после таких упражнений аппетит волчий просыпается.

– А я как же? – удивилась Наталья.

– Заяц, ну не можем же мы оба исчезнуть больше, чем на час. Так что сегодня ты сидишь на диете. Тебе, кстати, полезно.

Стоя на тротуаре, Наталья смотрела вслед удаляющемуся джипу и глотала привычные слезы.

* * *

Встреча с Муромцевым не задалась с самого начала. Это он понял уже минут через пять. Максимум через десять.

Еще вчера, докладывая ведущему дело следователю, своему другану Сашке Мехову о том, что погибшая Маркелова была дружна с Муромом (именно такую кличку в молодости носил ныне уважаемый депутат Законодательного Собрания), Иван был полон счастливых иллюзий.

– Ты прикинь, – горячился он, бегая по тесному меховскому кабинету, – мы только-только Шаповалова «закрыли», а сейчас у нас этот кент на подходе! Еще парочка таких громких дел – и быть тебе, Сашка, городским прокурором. А я точно могу дырку на погонах вертеть.

«Дело Шаповалова», действительно, громкое, они раскрыли около месяца назад. Известный бизнесмен, приятельствующий с губернатором, оказался замешанным в торговле наркотиками и проституции, а также в нескольких убийствах. Расследуя все это, Бунин познакомился с Алисой Стрельцовой, и эта встреча до сих пор напоминала о себе чем-то наподобие неприятной отрыжки. Уж больно занозистая оказалась баба.

Арест Шаповалова имел огромный резонанс, и Бунин с Меховым довольно долго не сходили со страниц газет. Как человек, спасший Алису Стрельцову (ни дна ей, ни покрышки), Иван даже получил от начальника городского УВД полковника Травкина благодарность и именные часы. Уже с месяц он подозревал, что Травкин – тоже постоянный клиент брачного агентства Алисы Михайловны. С чего бы иначе такая прыть?

Возможность упечь за решетку Муромцева вводила Ивана в состояние сладкого восторга. Однако чурбан Мехов почему-то его эмоций не разделял.

– Да брось ты, Ванька, – сказал он, лениво наблюдая за бунинскими прыжками по кабинету. – Чтоб Муром и в тюряге? Не с нашим счастьем.

– Почему? Я печенкой чую, что эту дамочку полетать отправил именно он!

– Ешь меньше жареного на ночь, печень шалить не будет, – серьезно отвечал Мехов. – Если бы он хотел от нее избавиться, утопил бы в турецком море на хрен. Не тот человек, чтобы ни с того ни с сего потерять самообладание из-за какой-то банковской курочки. У него таких – на каждом перекрестке. Если всех убивать, в городе естественная убыль населения приключится.

– Ты что, – Иван с подозрением посмотрел на друга, – его защищать намерен?

– Да чего его защищать? Ни при чем тут он.

– Так может мне с ним и не разговаривать?

– Не, разговаривать, конечно, надо. Но аккуратно. А то он, Ваня, тебя с дерьмом съест и костями не подавится. Ты вспомни, у него ж депутатская неприкосновенность.

– Да положил я на его неприкосновенность!

Сегодня, глядя на сидящего в большом кресле Муромцева, Иван чувствовал, что его уверенность слегка поувяла. Этот огромный лохматый человек с тяжелым взглядом был, действительно, не похож на того, кто сбрасывает надоевшую любовницу с восьмого этажа.

– Такие закатывают в бетон, – думал Иван, слушая спокойный рассказ об Ангелине Маркеловой и недавнем совместном отдыхе.

– Вы вместе летели в Турцию?

– Да. В аэропорту нас встретила машина, я заказал индивидуальный трансфер.

– Какое у потерпевшей было настроение?

– Какое может быть настроение у человека, который едет отдыхать в шикарный отель? – пожал плечами собеседник. – Хорошее у нее было настроение.

– Конечно-конечно, – Иван закивал головой. – Женщины всегда радуются, когда едут на море с любимым мужчиной.

– Не ерунди, капитан, – Муромцев поморщился от этой реплики, как от перебродившего вина. – Не было у нас никакой любви. Здоровый трах был. Ну и деньги я ей давал, конечно.

– То есть Ангелина Степановна вас не любила, и вы это знали?

– Конечно, знал. Меня, капитан, вообще мало кто любит. Трудно меня любить. А вот проводить со мной время, помогать мне расслабиться за вполне достойное вознаграждение – это легко. Понимаешь? Хотя куда тебе. С тобой-то бабы исключительно по любви спят.

Иван не совсем понял, считать ему эту реплику комплиментом или все-таки оскорблением, но, посмотрев на Муромцева, уточнить почему-то не решился.

– А вы ее любили?

– Нет. Не любил, – бизнесмен вздохнул, показывая, насколько нелегко дается ему разговор с умственно отсталым. – Чего в ней любить-то было? Думаешь, у нее душа была широкая или умище необыкновенный? Девка как девка. Ноги длинные, сиськи большие, волосы до попы. Ну, и п…а, конечно. Товарно-денежные отношения у нас были, капитан. Товарно-денежные.

– Когда вы прилетели на родину, Маркелову в аэропорту кто-то встречал или вы сюда на вашей машине вернулись?

– А мы с ней в разное время вернулись.

– Почему? – искренне изумился Иван.

– Она в отпуске была, могла подольше солнечные ванны попринимать. А у меня, знаешь ли, капитан, бизнес. Он моего присутствия требует. Побаловался пару дней – и хватит.

– Но в турагентстве мне не сказали, что вы должны были вернуться раньше…

– Так и правильно, что не сказали. Им вообще не с руки языками лишнее молоть. Хотя они и не знали. Путевку я купил на весь срок, а потом мне позвонили, что накопились дела, которые без меня не разрулить, я и вернулся.

– А Ангелина Степановна не обиделась на вас, что вы ее одну бросаете?

– Она? На меня? Ее мнения по этому вопросу никто не спрашивал.

– А когда она вернулась домой, вы с ней не встречались?

– Не разводи ты меня, как лоха, капитан! – Муромцев снова досадливо поморщился. – Я даже не знаю, когда она вернулась. Если я не ошибаюсь, у нас еще на сегодня дня два остается оплачено. Так что чего ей на море не сиделось, на всем-то готовом, я не знаю.

– Когда вы улетели домой?

– Неделю назад.

– И неужели за это время вы ей даже ни разу не позвонили?

– Нет, не звонил. Зачем? Я здесь, она – там. А раз так, то о чем разговаривать.

«Ей-богу, странно, – думал Иван по дороге на работу. – Может, у меня и нет опыта общения с женщинами за деньги, но одно я знаю точно: любая баба, будь она хоть трижды содержанка, все равно рано или поздно предъявляет на мужика права. И если сегодня она едет с ним на шикарный курорт, завтра он ее там бросает одну, а еще через пару дней она возвращается домой тоже раньше положенного срока, да еще при этом они даже не созваниваются, то что-то тут нечисто».

Посмотрев на часы, показывающие половину пятого вечера, он снова поехал в турагентство – появились некоторые вопросы к Наталье Петровне Удальцовой.

Сегодня она была одета в другой деловой костюм, но выглядела так же элегантно и строго, как и вчера. Иван снова отметил ненавязчивую атмосферу дорого обставленного кабинета, вдохнул приятный запах духов и оценил макияж, наложенный на лицо исполнительного директора фирмы VIP-тур. Такой легкий и незаметный, какой может быть нанесен только очень дорогой косметикой. «Ирине такую куплю, – разозлился он про себя. – Она у меня тоже заслуживает».

Удальцова указала ему на вчерашнее кресло, а сама расположилась в соседнем, налив себе стакан минеральной воды.

– Что вы еще хотите узнать? – спросила она, и Иван неожиданно для себя отметил, что у нее довольно приятный голос. Высокий и мелодичный, как колокольчик.

– Видите ли, Наталья Петровна, я сегодня встретился с господином Муромцевым…

– И? – Удальцова слегка встревожено посмотрела на него, и Бунин понял, что она хочет узнать, не будет ли у ее агентства неприятностей.

– Он оценил, что вы не сказали мне ничего лишнего, – поспешил он успокоить собеседницу, которая ему почему-то нравилась, хоть и дружила с Алисой Стрельцовой. – Муромцев сказал, что вернулся домой неделю назад, а Ангелина Маркелова тоже прилетела раньше срока, потому что их путевка оплачена еще на два дня.

– Я ничего про это не знала, – удивилась Наталья. – Честно говоря, разницу в два дня я просто не заметила. А про то, что Сергей Васильевич уже давно в городе, он мне, сами понимаете, не докладывал.

– Понимаю. Но мне бы хотелось знать, почему они оба не использовали до конца тур, который стоил немалых денег. Насколько я понимаю, в таких случаях стоимость путевки не возвращается?

– Конечно, нет, – подтвердила Наталья. – Но Муромцев – деловой человек, так что он вполне мог прервать поездку. А девушке просто стало скучно одной в чужой стране.

– Наталья Петровна, вы сами-то в это верите? Девушка, которую привез на море богатый «папик», остается одна в роскошном отеле, где все уже давно оплачено. Что она будет делать? Одно из двух. Либо воспользуется случаем, чтобы отдохнуть от надоевших кавалеров, либо тут же начнет искать себе другого среди отдыхающих.

– Пожалуй, вы правы, – спокойно согласилась Удальцова.

– Поэтому мне бы и хотелось узнать, какой именно вариант выбрала покойная Ангелина Степановна. Сами понимаете, командировку в Кемер мне начальство вряд ли оплатит.

– Вы хотите слетать туда за наш счет? – Удальцова надменно изогнула бровь.

– Нет, – успокоил ее Иван. – Но одна просьба у меня к вам все-таки есть. Могли бы вы связаться с этим отелем, чтобы получить у них нужную информацию.

– Во-первых, я не могу этого сделать, потому что мы не работаем с отелями напрямую. А во-вторых, сами понимаете, я бы и не стала этого делать, поскольку эта история не сделала бы чести нашей репутации. А мы, поверьте, очень ее бережем.

– Конечно, – кивнул головой Иван.

– Но я знаю человека, который сможет вам помочь.

– И кто же это?

– В том же самом отеле «Титаник», где были Муромцев с Маркеловой, отдыхает Алиса Стрельцова. Насколько я знаю мою подругу, если между Муромцевым и Маркеловой что-то произошло, она это обязательно заметила. Алиса возвращается домой через два дня.

Увидев сложную гамму чувств, сменяющихся на лице Ивана, Удальцова весело расхохоталась.

Глава четвертая Секреты стабильного брака

Все, что может испортиться – портится.

Все, что не может испортиться, портится тоже.

Закон Чисхолма

С самого утра у Натальи почему-то все валилось из рук. Может быть, виной тому был начавшийся ночью дождь. Сырость Наталья не любила. Дождь осенью всегда навевал на нее тоску. Она просто физически ощущала, как он смывает летние краски с улиц, а вместе с ними и воспоминания о прошедшем лете. Позади были белые ночи, посиделки в летних кафе, легкие платья и брючки. Впереди – тяжелые шубы и куртки, все удлиняющаяся, переходящая в бесконечность ночь, серое небо, навевающее депрессию, постоянная сонливость и усталость, по-научному называемая астеническим синдромом.

Пропрыгав через лужи в вестибюль родной конторы, Наталья обнаружила, что в воздухе не висит манящий запах Живанши. Это означало, что Развольский еще не приехал, и ее захлестнула глухая волна разочарования, а потом и беспокойства. Не случилось ли чего?

Бросив сумку на стол и небрежно скинув на кожаное кресло мокрый плащ, она начала тыкать в кнопки мобильного. Стряхивая с волос капли воды (зонтов она не признавала), Наталья с трепетом слушала гудки в трубке. Господи, хоть бы взял! А то ведь она с ума сойдет.

– Алло, – услышала она в трубке сонный и недовольный голос и перевела дыхание.

– Стас, это я, Наташа. Ты скоро приедешь?

– А что, без меня у тебя работать уже не получается?

– Ты не предупредил, что опоздаешь, и я заволновалась.

– Мне кажется, я не обязан перед тобой отчитываться.

– Нет-нет, что ты, – испугалась она. – Можешь вообще не приезжать. Просто я хотела убедиться, что у тебя все хорошо.

– А почему у меня должно быть что-то плохо? – поинтересовался Развольский. – Я скоро буду.

Положив на стол телефон и вытерев о брюки мокрую ладонь (и вправду, чего это я так разволновалась, не в первый же раз), Наталья начала пристраивать плащ на вешалку. В этот момент в кабинет вплыла секретарша Анечка.

Сегодня на ней были тугие, обтягивающие ладную попку джинсы. Попка вызывающе торчала и выглядела достаточно аппетитно. Большинство мужчин при ее виде обязательно представили бы поверх джинсов свою ладонь, и, к сожалению, Развольский совершенно точно входил в это большинство. Наталья сердито вздохнула.

– Чего тебе?

– Наталья Петровна, можно мне вас спросить?

– Можно.

– Это не по работе, это очень личное.

– Ну, давай свое личное.

– Наталья Петровна, а Станислав Николаевич со своей женой как живет?

Сердце ухнуло в груди и на секунду остановилось. Жена Развольского была запретной территорией. Наталья не разрешала своим мыслям даже приближаться к ней, считая каждую прорвавшуюся сквозь ограждения мыслишку вражеским лазутчиком, подлежащим немедленному уничтожению. Этот лазутчик был смертоносным оружием, психической бомбой, которая грозила в клочья разнести несчастную Натальину голову.

– В каком смысле?

– Ну, Станислав Николаевич свою жену любит?

– И почему ты спрашиваешь об этом меня? Если уж тебе так интересно, хотя мне и непонятно, на чем основан такой интерес, то ты можешь спросить об этом самого Станислава Николаевича. Он скоро придет.

– Ну, Наташечка Петровна, – старательно заныла Анюта, – ну мне очень-очень надо об этом знать. Вы же с ним друзья, давно вместе работаете, в гости, наверное, к нему ходите. Поэтому я вас и спрашиваю.

При мысли о нечастых походах в дом Развольского и встречах с его женой Ириной Наталью передернуло.

– Понимаете, Наталья Петровна, я вам честно скажу, я в Станислава Николаевича прямо влюбилась. И мне кажется, – Анечка интимно понизила голос, – что я ему тоже нравлюсь. Вот я и хочу узнать, как у него с женой. У них разводом не попахивает?

– Нет, Аня. Хочу тебя разочаровать. Станислав Николаич живет с Ириной Леонидовной душа в душу и разводиться не собирается.

– Так он ей что, не изменяет даже? – глаза секретарши округлились и стали похожи на миски для воды, которые Наталья недавно купила для пса Сени.

«Господи, какая дура!» – мысленно произнесла она, но вслух сказала:

– Аня, сама понимаешь, что о своих любовных победах Станислав Николаевич мне вряд ли рассказывает. Мужчина он видный, так что в его жизни может быть всякое. Но не думаю, что ты всерьез рассчитываешь, что я сейчас начну сплетничать о своем начальнике.

– Ну, Наталья Петровна, – голос Анечки зазвучал разочарованно, – вы прямо как не женщина…

– Интересно, что ты имеешь в виду?

– Ой, я не хотела вас обидеть. Просто вы такая строгая. Планерки проводите. Деловые костюмы носите. С подчиненными серьезно разговариваете. Да еще и сплетничать не любите. Какая же вы женщина? Вы мужчина…

– Иди работать, а, Ань, – жалобно попросила Наталья.

Она не знала, плакать ей или смеяться. Намерения секретарши были яснее ясного. Она непременно собиралась окрутить Развольского. Конечно, о разводе с женой нечего было и мечтать (откуда дурочке Анечке было знать, что «неженщина» Наталья сама мечтает об этом страстно и истово уже пять лет!), но краткосрочный романчик шефа и секретарши поджидал Наталью в самое ближайшее время. К нему нужно было подготовиться, чтобы кровь из вновь открывшейся раны хотя бы не хлестала ручьем.

Станислав Развольский был женат прочно и надолго. И тот факт, что в основе его стабильного брака лежали вовсе не чувства, ничего не менял. Историю своей женитьбы Стас рассказал Наталье в первый год их романа.

На Ирине он женился студентом первого курса, когда она сама заканчивала пятый. Приехавший из отдаленного района области высоченный красавец с шоколадными глазами понравился Ирине с первого взгляда. После обстоятельного раздумья он решил, что она ему тоже подходит. Ирина была из генеральской семьи. Ее отец руководил базировавшейся в городе строительной бригадой. У него была неограниченная власть, авторитет, доступ к строительным материалам и бескрайняя любовь к единственной дочери.

Когда началась перестройка, папаша весьма своевременно оставил военную службу и одним из первых открыл совместное российско-немецкое предприятие. СП процветало, и к концу института Развольский имел отдельную трехкомнатную квартиру и неплохую ежемесячную дотацию в семейный бюджет.

Теща его обожала, а отношения с тестем были определены раз и навсегда в самую первую встречу, когда Ирина привела суженого знакомиться с родителями.

– Я понимаю, конечно, что моя Ирка в тебе нашла, – сказал генерал, когда после ужина они уединились в кабинете с пузатыми коньячными бокалами в руках. Ты, Слава (тесть и до сих пор предпочитал называть Развольского именно так) – жеребец с большими яйцами. За это тебя бабы и любят. Они ведь дуры. Даже самые умные из них.

В общем, раз Ирка тебя хочет, так вы женитесь на здоровье. Но доча у меня одна, я ее люблю больше жизни и в обиду тебе не дам. Гулять захочешь, гуляй на здоровье, но, во-первых, так, чтобы она не знала. А во-вторых, чтоб трахал ты ее до звона в ушах. И сейчас, и через год, и через десять. Мне важно, чтобы моей девочке было хорошо.

Развольский поставленную задачу понял и по мере сил выполнял. По окончании института он получил от тестя кругленькую сумму на становление собственного бизнеса и, подумав, открыл туристическое агентство, которое процветало по сей день и обеспечивало Развольским безбедное существование. Ирина за всю свою жизнь не работала ни дня. Как ушла в декрет с сыном Костей, так и не выходила из него, благо денег в семье хватало.

Сейчас Косте было уже двадцать. Он жил отдельно от родителей в подаренной дедом квартире. А Развольский по-прежнему изображал нежного любящего супруга. Другого пути у него не было. Фирма официально принадлежала предусмотрительному тестю. Но обо всем этом секретарше Анечке было знать совсем необязательно.

Чтобы отвлечься от неприятного разговора, Наталья вызвала к себе маркетолога Володю. Уже несколько дней она хотела посмотреть варианты рекламного буклета, но до этого никак не доходили руки.

Парень пришел по первому зову. Пока он раскладывал на столе принесенные образцы, Наталья из-под приопущенных ресниц его разглядывала. «Тоже смерть девкам, – думала она. – Высокий, ладный, красивый, молодой. Ему лет тридцать, наверное. Девчонки говорят, разведенный. Интересно, у него есть с кем-то из наших роман или нет? Наверное, есть. Наши такой экземпляр не пропустят. И кто бы это мог быть? Скорее всего, Верочка. Она в последнее время как на крыльях летает. Сразу видно, влюбилась».

– Наталья Петровна, у меня все готово, – голос Володи спустил ее с небес на землю, и Наталья внутренне усмехнулась. Нет, не права Анечка, все-таки она, Наталья, настоящая женщина. И думать про чужие романы ей очень даже интересно. Если, конечно, речь не идет о Развольском.

За обсуждением рекламы пролетел час. Как всегда, Володя все сделал толково. Наталья одобрительно кивала практически на каждое его предложение. Нет, не зря ей нравится этот парень. Надо сказать Стасу, чтобы повысил ему зарплату. А то переманят в другое место. Этого допустить никак нельзя.

Освободившись, Наталья с удовольствием отметила, что Развольский уже на работе. Однако, влетев к нему в кабинет, обнаружила там гостью. Алла Перфильева была давней знакомой Станислава. Когда-то у них был роман, но потом увял, что не мешало Аллочке по старой памяти пользоваться услугами их агентства. Вот и сейчас она вернулась из поездки в Таиланд и пришла похвастаться фотографиями и раздать сувениры.

Естественно, Наталье Алла не нравилась. Впрочем, это чувство было взаимным, так что, сухо поздоровавшись и спросив у Развольского, не объявлялись ли шведы, Наталья поспешила ретироваться к себе.

Молчание шведских партнеров ее действительно начинало напрягать. Почти полгода Наталья убила на то, чтобы компания VIP-тур стала эксклюзивным представителем компании Scandiк.

Седьмая в Европе по величине гостиничная сеть, в свое время выкупленная британской корпорацией Hilton Group Plc, планировала развернуть в России строительство отелей. Возможность представлять ее интересы сулила компании Развольского небывалые дивиденды. Именно Наталья в свое время нашла информацию о приходе Scandiк на российский рынок. Именно она разработала весьма заманчивое для шведов предложение. Именно она ездила на первую встречу в Стокгольм.

Возможное сотрудничество со Scandiк было ее мечтой, ее детищем, а мысль, что в результате этого сотрудничества в их городе появится новый отель, к которому она, Наталья, будет иметь самое непосредственное отношение, приводило ее в сладкий восторг.

Все, что было связано с отелями, Наталья обожала. В двенадцать лет, прочитав роман Артура Хейли, она заболела всем, что связано с гостиничным хозяйством. После восьмого класса даже провела лето, подрабатывая уборщицей в самой крупной гостинице города, и тогда же поняла, насколько разительно она отличается от того отеля, который описал Хейли, и в котором ей самой так хотелось очутиться.

Именно ради возможности хоть немного присоседиться к отельному бизнесу она после школы поступила на факультет туризма местного университета. Учиться было скучно, потому что она давно знала основы любимого предмета гораздо лучше преподавателей, пришедших на факультет совершенно случайно и не испытывавших никакого трепета перед волшебным словом «отель».

После института, замужества и рождения Ромки мечта слегка потускнела. В турфирме у Развольского Наталье платили гораздо больше, чем в любой из существующих в городе гостиниц. Ленчик, читавший лекции в институте и писавший кандидатскую диссертацию, зарабатывал сущие копейки. Ромка хотел радиоуправляемую машину и виноград в апреле. На нем горели колготки, рубашечки и шортики, и Наталья, тяжело вздохнув, оставила мечту на потом.

Но почти сразу она заболела Развольским, и эта болезнь оказалась гораздо сильнее отельной горячки. Украдкой рассматривала она на работе привезенные возлюбленным из заграничных командировок каталоги отелей. Отдыхая в Турции, всегда рассчитывала бизнес-план строительства отеля на пустынном берегу, а поселившись в любой гостинице, всегда составляла подробный список достоинств и недостатков заведения.

Мечта управлять отелем не тускнела с годами. Она просто отодвигалась на задний план под натиском жизненных обстоятельств. Иногда, лежа без сна, Наталья думала, как бы ей хотелось изменить свою жизнь. В подобных случаях ей всегда грезилась семейная жизнь с Развольским, рождение от него девочки Алисы и строительство своего собственного пятизвездочного (ну ладно, пусть четырехзвездочного) отеля.

Сотрудничество со шведами делало эту мечту реальной, хотя бы в одной ее части. Но после первых переговоров, где Наталья подробно описала свое видение общего проекта, шведы больше не объявлялись. Каждый день она по несколько раз проверяла электронную почту, но писем не было.

Навязываться не хотелось, ведь при расставании ей было ясно сказано: «Мы сами свяжемся с вами». С тех пор прошло уже три недели.

Снова проверив электронку, Наталья обнаружила в ней новые горящие туры на Кипр. Распечатав предложение, отправилась к девочка-менеджерам, с неудовольствием и облегчением обнаружив в их кабинете Аллу. С неудовольствием, потому что эта взбалмошная особа шаталась из кабинета в кабинет, отрывая всех от работы. С облегчением, потому что она больше не мозолила глаза Развольскому.

Искоса разглядывая бывшую соперницу, Наталья отметила, что, несмотря на отпуск, выглядит Алла не лучшим образом. Через загар пробивалась какая-то нездоровая бледность. «Устала от перелета, наверное», – решила Наталья, выкидывая мысль о Перфильевой из головы. В конце концов, та ее совершенно не интересовала.

Обсудив с девочками, кому из клиентов может пригодиться кипрское предложение, Наталья снова заглянула к Развольскому. Он был мрачен.

– Что с тобой, солнышко мое? – озабоченно спросила она.

– Голова болит, – буркнул Стас.

– Давай я тебе затылок помассирую, легче станет, – предложила Наталья, чувствуя, как у нее сжимается сердце. Боль Развольского она переносила гораздо хуже, чем свою собственную.

– А, брось, – любимый вяло махнул рукой. – Алка все настроение испортила.

– Чем? – искренне изумилась Наталья. С ее точки зрения, такое никчемное существо, как Алла, не могло нанести никому никакого урона.

– Представь, сука какая! Посмела потребовать у меня назад деньги за ее поездку!

– Почему?

– Видите ли, тайский массаж ей делал не мужчина.

– Глупость какая! Ты-то тут при чем?

– А при том, что эта дрянь вздумала меня шантажировать! Я, говорит, знаю, что у тебя есть любовница. Так что либо ты возвращаешь мне мои деньги, либо я рассказываю Ирине, что ты ей изменяешь.

– И кого она имеет в виду? – встревожилась Наталья.

– Откуда я знаю. Эта дрянь вполне могла выследить нас с тобой у квартиры. Она ведь живет недалеко от того района.

– И что теперь делать? Может, отдать деньги? Полторы тысячи долларов – не слишком большая цена за спокойствие.

– Ага, – Станислав в раздражении оттолкнул от себя Натальину руку, массировавшую его затылок. – Не пори ерунды. Разве можно платить шантажисту? Слава богу, я не такой идиот. Я смог заставить ее замолчать другим способом.

– Ты такой умный, Стас! – Наталья улыбнулась и преданно поцеловала Развольского в плечо. – И как ты это сделал?

Он не успел ответить, потому что из коридора раздался нечеловеческий визг, переходящий в вой. Затопали ноги. Послышался второй женский визг, потом третий. Захлопали двери.

Переглянувшись, Наталья и Развольский выскочили из кабинета и метнулись в сторону туалета, перед распахнутыми дверями которого скопилась толпа сотрудников.

– Что случилось? – спросила Наталья, и сотрудники расступились, давая ей дорогу. На кафельном полу туалета, раскинув руки, лежала Алла Перфильева. Изо рта у нее струйкой текла кровь.

– «Скорую» вызвали? – деловито спросила Наталья.

– Володя к телефону побежал, – стуча зубами, ответила менеджер Юлечка, самая молодая сотрудница агентства.

– Боже мой! – пропищала стоявшая неподалеку Верочка. Прижав руки ко рту, она полными ужаса глазами смотрела куда-то за спину Наталье.

Обернувшись за ее взглядом, Наталья увидела, как в коридоре Развольский тихо сползает вниз по стене.

– Стас! – закричала она, бросаясь к человеку, которого любила больше жизни. – Стас! Да помогите же кто-нибудь! Вы же видите, Станиславу Николаевичу плохо!

– Что тут у вас за шум? – услышала она густой мужской голос, от которого немедленно хотелось спрятаться в близлежащем окопе.

На пороге стоял Сергей Васильевич Муромцев собственной персоной.

* * *

Все-таки смерть выглядит на удивление неэстетично. Что там говорили древние римляне о могуществе и величии Танатоса? Ерунда все это. Неправда, блеф, вымысел.

Смерть не просто некрасива. Она омерзительна. Подумать только, еще пять минут назад эта коза двигалась, дышала, обдумывала своим скудненьким умишком какие-то глупые, никому не нужные и не интересные дела, строила планы, мечтала о деньгах, болтала о Таиланде, строила глазки (была бы еще кому нужна, кошка драная)…

Еще пять минут назад она была уверена в том, что неотразима и полна значимости. И вот лежит на холодном, затоптанном мокрыми ботинками, заляпанном кровью полу. И где? В туалете. Что это, если не насмешка богов?

Признаться, когда я увидел ее, раскинувшую ноги, в нелепой позе, прижавшую руки к животу, с разинутым в немом крике ртом, перекошенным от боли лицом и разметавшимися прелой паклей волосами, еще пять минут назад представлявшими собой произведение парикмахерского искусства, меня на мгновение замутило. Но только на мгновение. В конце концов, я мужчина.

Вокруг бегали, суетились, квохтали и визжали другие козы. Такие же нелепые, как эта. Пожалуй, достойное исключение составила только одна. Но я давно уже выделил ее из этого глупого стада. Вот кто никогда не теряет голову! Она умна, холодна, немного цинична, способна на мгновенное принятие решения. Нестандартная женщина. Мне нравится слушать ее голос. У меня слегка кружится голова от запаха ее духов. Меня возбуждает, что я подошел к ней так близко.

* * *

Все-таки до чего же обидно! Я так долго мечтала об этой поездке. Но оказалось, что она мне совсем не в радость.

Мне снилось море. Я не видела его с детства. Когда мы последний раз отдыхали на море, мне было лет двенадцать. Ну да, конечно, двенадцать. Это было, когда Лена перешла в десятый класс. Родители специально накопили денег на эту поездку. Знали, что через год ей поступать.

Мы отдыхали в Одессе. Снимали большую трехкомнатную квартиру в центре города. Утром – поездка на катере на пляж. Либо на Ланжерон, либо в Аркадию.

На обед прямо на пляже покупался шашлык. Мама все бурчала, что мы испортим себе желудок, но это было удивительно вкусно! Вечером мы всей семьей шли гулять по городу. Дерибасовская, Пушкинская, Потемкинская лестница, памятник дюку Ришелье, большие белоснежные красавцы-корабли в морском порту… А Привоз! Я до сих пор помню, как испугалась там кролика, которого продавала толстая неопрятная женщина с черными усами. Почти как у папы. У кролика на задних лапах висела шерсть, и я спросила, зачем. «Или я могу вам по-другому доказать, что этот кролик никогда не мявкал?» – ответила торговка.

Средиземное море совсем не похоже на Черное. Не такое родное, не такое приветливое. Оно даже пахнет иначе. И еще здесь, в Турции, совсем нет медуз. А я вспоминаю, как мы с Леной ловили их в море, стараясь отличить, какая жжется, какая нет. Папа тогда прочитал нам целую лекцию. С тех пор прошло четырнадцать лет, а я до сих пор ее помню. Хотя сегодня нет ни Лены, ни папы. И мамы, по большому счету, тоже нет.

Это было последнее лето, когда наша семья была счастлива и беззаботна. На следующее лето Лена уехала в Москву сдавать экзамены. А спустя еще год мы ее похоронили. Папа умер от обширного инфаркта через месяц. Не смог пережить, что его старшая дочь, красавица, умница и отличница, наложила на себя руки.

Когда я начала понимать, что у мамы не все в порядке с головой? Наверное, года через три. Я тогда сама только-только закончила школу. Ни о каком институте даже речь не шла. Я только и делала, что ходила с мамой по врачам. Она все чаще лежала в больнице, а промежутки между курсами лечения становились короче и короче.

Я собиралась в эту поездку очень долго. Мне было нелегко собрать деньги даже на самый скромный трехзвездочный отельчик. Еще повезло, что лучшая подружка Вера работает в туристическом агентстве, она поймала для меня горящую путевку, поэтому удалось здорово сэкономить.

Мама опять в больнице, так что я вполне заслужила семь дней отдыха. Семь дней безмятежности, когда не надо просыпаться от криков по ночам. Не надо делать уколы и вызывать «скорую». Семь дней наедине с морем – я думала, я надеялась, что это будет здорово.

Но я ошибалась. Что не дает мне покоя? То, что море совсем другое? То, что нет рядом Лены и мамы с папой? Что мне никогда не вернуться в то счастливое лето?

Я уже четвертый день думаю об этом, и мне кажется, что виной всему встреча с тем человеком. Меня мучает, что я никак не могу вспомнить его имя. Сева? Или Савва? Или все-таки Слава? Ну почему я не в состоянии окончательно удостовериться, он ли это! Если бы я была дома, то могла бы действовать. А тут я привязана к этому ненавистному, выложенному крупными острыми камнями пляжу, слишком острой еде, жирным сладостям и сальным взглядам продавцов из окрестных магазинчиков.

Наверное, я бы наслаждалась всем этим, впервые за четырнадцать лет увидев море, если бы не жгучее желание понять, нашла я этого подлеца или нет. Я вернусь домой через четыре дня, и все сразу встанет на свои места. Если это действительно он, я отомщу ему за Ленину гибель, за папину смерть, за мамино безумие, а потом снова поеду на море. Пусть мне придется работать день и ночь, чтобы накопить денег на новую поездку. Но я поеду на море! И оно покажется мне родным и ласковым.

* * *

Подъехав к дому и заглушив мотор, она вдруг поняла, что так устала, что не может выйти из машины.

На улице по-прежнему лил дождь, и необходимость вновь скакать через лужи к двери подъезда, пусть находящейся недалеко, но от свинцовой усталости казавшейся недосягаемой, навевала тоску, от которой хотелось выть.

Глядя на эту дверь сквозь лобовое стекло, становящееся все более мутным от бьющих по нему капель, Наталья вспоминала прошедший день. Безысходный от произошедшей смерти, но, тем не менее, обыденный, а от этого еще более страшный.

– И что тут у вас случилось? – голос Муромцева звучал у нее в ушах. И ответ Верочки: – У нас клиентка умерла.

– Хм, – Муромцев бесцеремонно растолкал собравшихся, опустился на колени, не обращая внимания на то, что его четырехсотдолларовые брюки касаются замызганного влажными ботинками пола, приподнял голову Аллы Перфильевой и небрежно отметил: – И вправду умерла. Прямо эпидемия у вас тут, граждане!

– Как-к-кая эпидемия? – тонкий голос Верочки, казалось, стал еще выше. – Вы что, хотите сказать, что Станислав Николаевич тоже умер?

– Дура ты, Вера! – звонко сказала Наталья, непроизвольно прижав к себе голову Стаса. – Ну что ты болтаешь?

– Я хочу сказать, что сначала одна из ваших клиенток в окно сиганула, теперь вторая копыта откинула. Кстати, на отравление похоже. И чегой-то у вас клиенты мрут, как мухи? Не дай бог, слух по городу пойдет, – Муромцев хитро прищурился, – так недолго вообще без клиентов остаться. Слышишь, Развольский? Ты давай, вставай, чего раскис, хуже бабы.

Станислав, действительно, открыл глаза и, держась одной рукой за стену, а второй – за Наталью, начал подниматься с пола, не обращая, впрочем, никакого внимания на Муромцева.

– Вы к нам по делу, Сергей Васильевич? – раздраженно спросила Наталья.

– Билеты через вас хотел заказать. В Чили уезжаю, в командировку.

– Вы пройдите ко мне в кабинет, я сейчас к вам приду, – подставив плечо Развольскому, Наталья начала медленно двигаться в сторону приемной. – Володя, будьте так добры, встретьте «Скорую» и попросите врача зайти к Станиславу Николаевичу, – распорядилась она. – А все остальные – идите уже по рабочим местам. Это ведь не представление, в конце концов!

Ей понадобилось два часа на то, чтобы отделаться от Муромцева, переговорить с врачом «Скорой», дождаться приезда «труповозки», позвонить капитану Бунину, утешить бьющуюся в истерике Верочку и металлическим голосом приказать сотрудникам не болтать о случившемся.

Все эти два часа ее терзала тревога за Развольского, который после сделанного ему укола отлеживался в кабинете. Несколько раз Наталья, отрываясь от дел, заглядывала туда и с облегчением отмечала, что Стас спит.

Закончив все дела, она снова прошла к нему. Развольский немного отливал зеленью, но в целом был бодр и свеж.

– Ты куда подевалась? – сердито спросил он Наталью. – Бросила меня тут одного. А если бы у меня сердечный приступ начался?

– Солнышко, я все время тебя проведывала, – начала оправдываться Наталья. – Ты спал. Да и Анютку я попросила за тобой приглядывать.

– Эта дура приглядит! У нее же мозгов нет совсем!

– Как ты себя чувствуешь?

– Сама-то как думаешь? – Станислав болезненно поморщился и вздохнул. – Такие испытания не для моих нервов.

– Да уж. Моим нервам от этого происшествия тоже никакой пользы, – заметила Наталья, но Развольский негодующе махнул рукой:

– Нашла с чем сравнивать! Вы, женщины, более приспособлены к неприятностям. В вас это природой заложено, биологически. Поплакали, попричитали, в обморок грохнулись – и все. А мы всё в себе переживаем. От этого и умираем рано. – шеф спустил с дивана ноги, из-под задравшихся штанин мелькнули волосатые икры.

На минуту Наталье стало обидно. Она взяла на себя устранение всех последствий трагической смерти Аллы, включая разговор с приехавшим на место происшествия нарядом с капитаном Буниным во главе. Она своими руками замыла кровь в туалете, поскольку уборщица заявила, что не будет этого делать даже под угрозой увольнения. И при этом в обморок не падала, в отличие от самого Развольского…

Но говорить всего этого она, конечно, не собиралась. Обида быстро прошла, уступив место привычной нежности.

– Стасик такой слабенький, – думала Наталья, умильно и преданно глядя на шефа. – Надо бы ему пару дней дома полежать. А то, не дай бог, давление скакать начнет. Ему и вправду вредны такие нервные перегрузки.

– Чего Муромцев приходил? – спросил Стас, садясь в кресло. – Анечка, душа моя, кофе мне принеси, – заорал он в открытую дверь в приемную.

– Не надо бы тебе сейчас кофе, Стас, – осторожно заметила Наталья. – Давай я тебе чаю заварю.

– Можно я сам решу, что мне пить, – голос Развольского опять стал сухим от раздражения. – Ответь мне лучше на вопрос, который я тебе задал.

– Конечно-конечно. Муромцев в Чили едет, я ему билеты забронировала.

– Живет же, сволочь! Из-за границ не вылезает, – Развольский благодарно улыбнулся подошедшей секретарше, левой рукой принял у нее чашку с кофе, а правой смачно шлепнул ее пониже спины. Наталья болезненно поморщилась. – Слышь, Заяц, а как ты думаешь, от чего Алка ласты склеила?

– Откуда ж я знаю? – удивилась Наталья. – Врач сказал, что похоже на внутреннее кровотечение. А Муромцев вообще заявил, что ее отравили.

– Кто отравил? Кому она нужна? – Развольский громко захохотал. – Хотя, может, она не только меня шантажировать взялась. Может, и впрямь отравили. Ты, кстати, про шантаж ничего органам не говорила?

– Ты что, Стас, я же понимаю, что это к ее смерти никакого отношения не имеет. Тебе бы только нервы мотали.

– Вот и чудненько. Я тебе сегодня говорил, что ты – самая умная баба, которую я встречал в своей жизни?

Наталья счастливо улыбнулась.

Но сейчас, сидя в машине, она чувствовала, как весь пережитый за сегодня ужас стремительно накрывает ее с головой. Перед глазами вставали неестественно раскинутые ноги Аллы, струйка крови в углу рта, бледнеющий Стас, дьявольская усмешка Муромцева…

Отчаянно заболел висок. Руки стали влажными, а ноги чужими, тяжелыми и непослушными.

– Надо как-то до квартиры добраться, – подумала Наталья и вдруг услышала стук. Соседская бабка Марья Ивановна клюкой колотила по бамперу ее фольксвагена. Схватив сумку, Наталья рванула дверь и выскочила под дождь, спасать машину.

– Что вы делаете? – в отчаянье спросила она, чувствуя, как за шиворот начинает литься вода.

– Сколько говорить вам, сволочам, не ставьте машину рядом с клумбой! Весь обзор мне загораживаете, буржуи недорезанные! Думаешь, потаскуха, мне на твой драндулет сраный смотреть приятно? Я на цветочки любоваться хочу. Говоришь-говоришь, а тебе, лахудра, все едино. Вся семья твоя уродская. Я на вас управу найду. Выблядка твоего в интернат отдать надо. Все равно толку от него не будет. Преступник малолетний растет. И мужик твой – убийца. Как есть, убийца. Ногами меня пинал. А за что? За правду! Ее никто не любит, правду-то. Куда бежишь, стервь? Я еще с тобой не договорила. У, курва, всю породу вашу извести надо!

Наталья, не разбирая дороги, мчалась к подъезду, спиной чувствуя обжигающую бабкину ненависть. Тонкие лодочки из бежевой замши, купленные во время поездки с Развольским на Мальту, напрочь промокли. Сумка колотила по ногам.

Нажав кнопку домофона, Наталья очутилась в подъезде. Оглянувшись, убедилась, что дверь закрылась, оставив бесноватую бабку снаружи, и тут же почувствовала противное чмоканье под ногами. Круглый носик из бежевой замши погрузился в еще горячую кучку кошачьего дерьма. Из-под батареи на Наталью торжествующе смотрела кошка Матрена. И тут Наталья наконец-то сделала то, о чем, мечтала с самого утра: заревела в голос.

* * *

Недавно я попыталась сформулировать, чем кошки отличаются от собак. Ну, кроме биологического вида, конечно. Для себя ответ на этот вопрос я выразила так: собаки любят, а кошки позволяют любить себя. Для собак первичен хозяин. Они за него жизнь отдадут, если что. А для кошек важно собственное удобство и собственный душевный комфорт. Хочется им, чтобы их погладили – они ластятся к вам, невзирая на ваши планы и настроение. Не хочется – на, получай когтями по не вовремя протянутой руке.

Люди тоже делятся на собак и кошек. То есть одни целуют, а другие подставляют щеку. И заводят они себе домашних питомцев в соответствии с общностью интересов – люди-собаки – собак, люди-кошки – кошек. Не могут же ужиться кошка с собакой!

Так что, выбирая себе спутника жизни, хоть краем глаза посмотрите на его домашнее животное. Если в доме собака, то вас ждет надежный, верный друг, каждый день радостно встречающий вас с работы с разъезжающимися от счастья лапами и готовый перегрызть глотку любому, кто посмеет посягнуть на вашу безопасность. Ну, а если кошка – вас ждет жизнь с нежным, трепетным, бесконечно избалованным и капризным существом, которое будет в минуты хорошего настроения позволять чесать себя за ушком и выпускать когти при малейшем недовольстве.

Правда, ради справедливости надо признать, что люди не зря делятся на собачников и кошатников. Одним надо, чтобы их любили. Другие готовы сами любить и безропотно переносить капризы любимого существа. Так что в итоге каждый выбирает по себе.

Глава пятая Тараканьи бега, или На какую лошадь сделать ставку

Ни на одних часах стрелки не указывают, как жить.

Станислав Ежи Лец

Если бы Алисе кто-нибудь сказал, что ее первое утро после возвращения из сказочного отпуска начнется со звонка Таракана, то есть, тьфу, капитана Бунина, она бы в жизни в это не поверила. Открывая крышечку телефона, привычно отчитала себя за то, что никак не может отучиться называть Ивана придуманной ею же дурацкой кличкой. Некрасиво, особенно после всего, что он для нее сделал.

Когда раздался телефонный звонок, Алиса еще нежилась в постели, хотя на часах уже был полдень. Она приехала из аэропорта только в пять утра. Игорь закинул их с Сережкой домой, а сам отправился к себе. Побросав чемоданы, Алиса рухнула в кровать, надеясь как следует выспаться. Неудивительно, что звонку Тара… Ивана она была совсем не рада.

– Алиса Михайловна, – официально начал он, и Стрельцова сразу встревожилась, – мне необходимо с вами встретиться.

– Что-то с Ириной? – ее лучшая сотрудница встречалась с этим человеком и в свободное от работы время убеждала Алису, что он просто замечательный.

– Нет-нет, с Ириной все в порядке. Вы мне нужны по рабочему вопросу.

Алиса решила, что капитан хочет уточнить у нее что-то из недавней истории с убийством ее жениха Петровича и арестом убийцы Евгения Шаповалова. Против этого она возразить не могла. Да и не хотела, если честно.

– Приезжайте ко мне, – предложила она. – Мы с сыном только вернулись из Турции. Я не очень отошла от бессонной ночи, но на ваши вопросы ответить смогу.

– Буду через пятнадцать минут, – ответил Иван, и она быстренько побежала в душ приводить себя в божеский вид.

К ее огромному удивлению Ивана Бунина интересовала вовсе не недавняя детективная история, а ее поездка в отпуск. Алиса с огромным интересом выслушала непонятную историю с гибелью Ангелочка и от души ей посочувствовала. При всей своей капризности, Ангелочек была неплохой девушкой и такой страшной смерти совсем не заслужила.

Про то, как протекал ее отпуск с Муромцевым, Алиса рассказала Бунину все, без утайки. Услышав, что парочка поссорилась, да еще настолько серьезно, что бизнесмен бросил свою спутницу одну, Иван насторожился.

– Алиса, вы уверены, что дело обстояло именно так?

– Ну, я ведь не сумасшедшая, и не писатель-фантаст, – с обидой ответила Стрельцова.

– От вас многого можно ожидать, – туманно заметил ее собеседник, но Алиса предпочла не обижаться.

– Вань, я понимаю, что мой имидж в ваших глазах необратимо испорчен. Я ведь признаю, что вела себя в недавней истории, как последняя дура. Однако если в чем в этой жизни я и разбираюсь очень хорошо, так это в человеческих отношениях. Муромцев и Ангелочек приехали вместе и несколько дней выглядели как обычные отдыхающие. Затем я слышала, как они ссорились, она плакала. А потом он пропал. Несколько дней Ангелочек ходила как в воду опущенная, а потом тоже поехала домой.

– Но Муромцев сказал мне, что уехал по делам, и никакой ссоры между ними не было…

– Может, он и уехал по делам, с этим я спорить не могу, потому что не в курсе. Но то, что они жестоко поссорились, и она из-за этого сильно расстроилась, это факт. Иначе я – не Алиса Стрельцова.

– Н-да, – крякнул Иван. – Эта информация совсем меняет дело. Спасибо вам, Алиса Михайловна.

– Всегда рада помочь следствию, – бодро отозвалась Алиса, но Бунин предостерегающе на нее посмотрел:

– А вот это лишнее!

Когда капитан уехал, Алиса растолкала Сережку, и они отправились к маме. Показать себя и фотографии, вручить сувениры, рассказать, что в Турцию приехал Игорь, и теперь Алиса Стрельцова – самая счастливая женщина на свете.

Кстати, объект ее счастья (или субъект, Алиса все время путала эти понятия) за это время позвонил раза четыре. Сегодня вечером он был занят, поэтому Алиса, немного подумав, решила собрать у себя девичник. В конце концов, любимых подруг она не видела целых две недели. За это время в ее жизни произошло много интересного, и она подозревала, что вих жизни тоже.

Первой приехала Лелька, и Алиса с горечью обнаружила, что подруга выглядит подавленной. Даже ее брызжущая в глаза яркая красота как-то потускнела. Одежда болталась на похудевшей Лельке мешком.

Причина ее подавленности была более чем уважительной. Пережив три развода и кучу романов, Лелька была уверена, что в лице мерзавца Шаповалова наконец-то нашла себе спутника жизни. Надежного, богатого, влюбленного. Каково ей было узнать, что он встречался с ней ради отвода глаз, Алиса прекрасно понимала, так как ей самой пришлось пройти через то же самое. Но в ее истории был счастливый финал в лице Игоря, а в истории Лельки никакого счастливого финала не наблюдалось.

Более того, несостоявшийся избранник Алисы оказался благородной жертвой, а Лелькин – кровавым убийцей. Впрочем, успев немного поболтать с подругой до прихода всех остальных, Алиса с облегчением поняла, что Лелька полностью оправдывает свою фамилию Молодцова, то есть держится молодцом. Из неприятной ситуации, в которой она очутилась, Лелька вытаскивала себя самостоятельно. За волосы. Без посторонней помощи.

Когда все пять подружек уже сидели за столом, Алиса поведала им историю появления в турецком отеле Игоря. Подруги охали и завистливо вздыхали.

– А у вас что нового? – поинтересовалась она, вовремя вспомнив, что нельзя быть такой самовлюбленной эгоисткой.

– А у нас все зашибись, – отреагировала Наташка. – Вот у меня, к примеру, два трупа.

Инка, как настоящий криминальный репортер, аж подпрыгнула на диване.

– Какие два трупа?! – заорала она. – И почему это я до сих пор об этом ничего не знаю?

– Ну, про один труп могу рассказать – мне сегодня с самого утра было явление капитана Бунина, – встряла Алиса и поведала про Муромцева и гибель насчастного Ангелочка. Все слушали внимательно, особенно Инка (ей это по должности положено) и Наташка (что тоже понятно, ведь речь шла о ее клиентке).

Затем Наташка сообщила о внезапной смерти в ее конторе Аллы Перфильевой. Представив, что пришлось пережить их подруге, все остальные сочувственно на нее уставились. Все, кроме Инки, во взгляде которой читалась откровенная злость.

– Нет, с вами повеситься можно! – заявила она, когда Наташка умолкла. – Сначала одна вляпалась в историю с наркотиками, проституцией и убийствами, а мне затыкала рот, чтобы я, не дай бог, не затронула честь ее брачной конторы. Теперь вторая уже неделю сидит на эксклюзивной информации – и тоже ни гу-гу. Подозреваю, что из тех же корыстных соображений. Вы подруги или где?

– У тебя совесть есть? – осведомилась Алиса. – Меня чуть не убили, и ты, кстати, была первым и практически единственным журналистом, кто осветил эту историю на страницах своей газеты. Не ты ли говорила, что редактор за эту статью грозился целовать следы твоих ног на редакционном ковролине?

– Ага. Поцелует он, дождешься! – плаксиво возразила Инка. – Ту статью уже все забыли. А здесь свежачок, а она молчит.

– И буду молчать! – Наташка грозно зыркнула на разбушевавшуюся подругу. – Муромцев вон уже отметил, что у нас гибнут возвратившиеся из отпуска клиенты. Давай еще про это в газете напишем. И все. Агентство можно закрывать. Не такая я дура, чтобы своими руками рыть могилу собственному бизнесу!

– Это не твой бизнес, а этого козла Развольского, – запальчиво крикнула Инка. Алиса примирительно подняла руки вверх.

– Брек, девочки, а то подеретесь. Давайте договоримся, что ты, Наташа, все будешь Инне рассказывать, а ты, Инна, ничего не пустишь в печать, пока Наташа тебе не разрешит. Мы же подруги. Мы должны помогать друг другу, а не гадить.

– Согласна, – примирительно буркнула Инка, и Наташка тоже с сожалением произнесла:

– Согласна.

До позднего вечера на кухне стрельцовской квартиры не прекращалось обсуждение странных смертей. Алиса была уверена, что Ангелочек покончила с собой из-за бросившего ее Муромцева. Наташка почему-то в этой версии сомневалась, Инка ее поддерживала. По ее словам, покончить с собой можно только из-за настоящей трагедии, а изгнание из своей жизни такой редкостной сволочи, как Муромцев, невозможно расцениваться иначе, как огромное счастье.

Настя выдерживала нейтралитет. Она, так же как Инка, считала, что Ангелочек не могла испытывать неземной любви к Муромцеву, но считала, что та была вполне способна покончить с собой после того, как он ее бросил. Ведь она наверняка лишалась финансового источника, к которому привыкла.

– Из-за денег в окно кидаться? – Наташка круглыми глазами посмотрела на Настю. – Ты это серьезно?

– Вполне. А как же брюлики, икорка, заграничные курорты? Нет папика – нет икорки. Живи на зарплату. От этого кто угодно с пятого этажа сиганет.

– Не зна-а-аю, – протянула Наташка. – По мне так жизнь дороже.

– Вот именно, что по тебе. Ты у нас известная бессребреница, – Настена снова начала заводиться.

В денежном плане Наталья Удальцова действительно была явлением уникальным. Уже много лет она зарабатывала раз в десять больше, чем муж, но еще ни разу его в этом не упрекнула.

Их семейный бюджет был построен так рационально, что семье вполне удавалось совмещать бытовое удобство с сохранением чувства Ленчикова достоинства. Алиса за это Наташку безмерно уважала.

Когда Наташка с Ленчиком только поженились, свекровь разменяла свою квартиру на две, чтобы молодые могли жить отдельно. Уже работая в агентстве, Наташка взяла большой кредит в банке на покупку той трешки, в которой они обитают сейчас. Пока шел ремонт, цены на жилье выросли втрое. В результате, продав свою первую крохотную квартирку, они смогли погасить кредит.

Ленчикова зарплата идет на коммунальные услуги и Ромкину школу. Получив деньги, он сразу же идет в банк, чтобы провести все необходимые платежи. Остаток денег Ленчик кладет на свой мобильный, тщательно следя за тем, чтобы не выбиваться из лимита.

Продукты покупает Наташка. При этом Ленчик категорически не пьет дорогих напитков и отказывается от походов в рестораны. Шиковать на деньги жены он считает неприличным. Несмотря на весьма солидные Наташкины доходы, муж уже много лет подрабатывает репетиторством. Все вечера у него расписаны. Полученных денег хватает на обновление его гардероба и некоторые Ромкины прихоти.

Алиса помнила, как несколько лет назад Наталья с боем выбила разрешение купить Ленчику дубленку и страшно переживала, приобретя еще и норковую шапку. На нее санкции мужа получено не было.

Только в прошлом году она смогла уговорить Ленчика съездить в отпуск всей семьей. Путевки купила сама, а вот деньги на покупку валюты Ленчик заработал, взяв трех новых учеников и подготовив их к сдаче ЕГЭ.

Меблировкой квартиры, конечно, занимается Наташка, но это Ленчика не задевает. Он совершенно равнодушен к интерьеру, а потому никаких новшеств практически не замечает и об их стоимости даже не догадывается.

Наташкин фольксваген принадлежит VIP-туру. Два года назад Развольский настоял, что у нее должна быть машина, и собственноручно вручил ей ключи. Как-то Алиса в сердцах сказала, что, пожалуй, это единственно полезное дело, которое эта козлина сделала для ее подруги. Ленчик мужественно ходит пешком.

В общем, Наталье, действительно, не понять, как можно покончить с собой, потеряв мужчину в качестве источника финансирования. Она искренне верит, впрочем, Алиса с ней полностью солидарна, что любая женщина не только может, но еще и должна зарабатывать на жизнь самостоятельно.

* * *

Муромцев соврал. Признаться, Бунин с самого начала ему не поверил. Хотя причины особо сомневаться в его словах у Ивана не было.

Возвращаясь от Алисы Михайловны Стрельцовой (до сих пор от этого визита мурашки по спине, хотя Иришка утверждает, что эта баба – василек луговой, а не женщина), Иван пытался придумать этому вранью правдоподобное объяснение.

Маркелову он из окна не выкидывал. Не тот человек. Бросил любовницу, а теперь пытается скрыть, что она из-за него с собой покончила? Да такому человеку как Муромцев плевать на репутацию. На нем и так клейма ставить негде. К нему никакая грязь не прилипнет.

Из-за чего они все-таки поссорились? Ответа на этот вопрос лиса-Алиса не знает, да, если честно, и знать не может. Ответ может дать только Сергей Васильевич Муромцев собственной персоной. Если захочет, конечно.

В Законодательное Собрание капитан Бунин приехал весьма в дурном расположении духа. Настроение испортилось еще больше, когда молоденькая пухлощекая секретарша в приемной, ясными глазами глядя ему в лицо, сообщила, что Сергея Васильевича нет и не будет две недели. Он в командировке.

– Какой еще командировке! – в отчаянье простонал Иван.

– Заграничной. Он в Чили уехал.

– Куда? – Иван решил, что ослышался.

– В Чили. Вернется в первых числах октября.

Рванув на горле душившую его рубаху, Иван выскочил в коридор. Ярость застилала глаза. Ему хотелось крушить все вокруг. Срывать со стен пастельные картины, украшавшие депутатский быт. Топтать ковролин под ногами. Бить стеклянные двери, ведущие на лестницу.

Капитан Бунин был страшен в гневе и знал за собой этот недостаток. Когда он еще жил со своей женой, он не раз и не два метал в стену чашки, а потом, остывая, благодарил Бога, что не сорвался, не ударил эту дуру. Однажды он с размаху разбил кулаком столешницу кухонного стола. Деревянная доска сантиметра четыре толщиной разлетелась на две. Рука перед дождем болела до сих пор.

После развода, когда Иван сбежал от жены, теперь уже, к счастью, бывшей, в другой город, приступы немотивированной агрессии случались реже, но совсем так и не прекратились.

Чтобы прийти в себя, Иван прислонился лбом к холодной стене законодательного коридора, закрыл глаза и начал вспоминать Ирочку. Она была полной противоположностью его бывшей жены. Мягкая, тонкая, все понимающая.

Постепенно кулаки разжались, дыхание стало ровнее. Иван, не спеша, вышел на лестницу, успев мимоходом улыбнуться перепуганной женщине, которая метнулась от него в другой конец коридора.

– Дожил ты, Бунин, – подумал он, – от тебя уже в присутственных местах люди шарахаются. Лечиться тебе надо.

Выйдя на улицу, Иван закурил, огляделся по сторонам в поисках свободной лавочки и решительно достал из кармана мобильный телефон.

– Слушаю вас, – услышал он вальяжный, чуть ленивый голос Муромцева.

– Здравствуйте, Сергей Васильевич. Капитан Бунин, первый отдел.

– Здравствуй, капитан. Не буду говорить, что рад тебя слышать.

– Почему вы уехали, я же просил вас не покидать город?

Ты просил, я не послушал. Неприкосновенный я. Подписки ты с меня не брал. А у меня дела. Что же, бизнес встать должен только потому, что Гелька в окно сиганула? Кстати, если ты до сих пор считаешь, что это я ей помог, то наведи в Собрании справки. Я в тот день, когда ей жить надоело, в составе депутатской делегации в Питер ездил. Рядом со мной человек пятнадцать было. Так что, как тебе ни грустно это осознавать, капитан, а у меня алиби есть.

– Плевать я хотел на ваше алиби. По какой причине вы поссорились с Ангелиной Степановной?

– Экий ты упертый, капитан! Я ж тебе русским по белому сказал, что мы не ссорились.

– Сергей Васильевич, есть свидетели, которые утверждают, что, находясь в Турции, вы с гражданкой Маркеловой крепко поругались, после чего уехали домой, оставив ее одну. А она, кстати, ходила и плакала.

– А ты капитан, оказывается, жалостливый. Нда. Я даже знаю, как те свидетели выглядели. Этакий симпатичный бабец с любопытными глазами и мальчонкой-подростком. Прав я или нет?

– Почему вы поссорились с Маркеловой, Сергей Васильевич?

– Да бабла она у меня попросила, – заорал Муромцев. – Много. А я сказал, что не обалдел такими деньгами расшвыриваться.

– Но вы ведь давали ей деньги.

– Я ей на жизнь давал. Штуку баксов в месяц. Подарки дарил, ну, колечки там всякие, шубу норковую. Она всегда свою меру знала. А тут, видать, на солнце перегрелась и заявила, что ей нужны три миллиона.

– Сколько?

– Три мульта.

– Ни фига себе, – не выдержал Бунин.

– Так и я про это.

– И чем она объяснила свою просьбу?

– А тем, что я на ней не женюсь, и она из-за этого испытывает страшные морально-нравственные страдания, облегчить которые могут только три миллиона рублей.

– И что было дальше?

– Дальше я ей велел в море голову помочить, чтобы охолонуть малость. А она разозлилась и спросила, собираюсь я раскошеливаться или нет. Я, естественно, захохотал и сказал, что с ее уровнем притязаний надо с султаном Брунея встречаться, и велел бредни из головы выбросить. А она скандалить начала, орать, визжать, рыдать. Я эти бабские штуки, капитан, страсть как не люблю, ну и сказал, что уеду, если она не остановится. А она, дура, начала кричать, что к жене моей пойдет, что она еще мне покажет и что мне же дешевле выйдет ей эти деньги дать. Ну, я плюнул и уехал. Сказал, что если ей так деньги нужны, так пусть мой последний подарок продаст. Все, капитан, самолет мой объявили. Не могу больше разговаривать.

– Последний вопрос, Сергей Васильевич, а что было вашим последним подарком? Если его можно было продать в утешение из-за отсутствия трех миллионов рублей?

– Моим подарком? – Муромцев неприятно засмеялся. – Моим подарком был перстень царя Соломона.

Иван услышал, как в трубке запищали гудки. Связь прервалась.

* * *

Алмазы – моя тайная страсть. Я могу читать про них бесконечно. Еще в школе мне случалось проводить в библиотеке по несколько часов, чтобы погрузиться в прохладный сверкающий мир, полный интриг, кровавых убийств, таинственных похищений и мистической мести камней, которые признают только одного хозяина.

Самым любимым фильмом у меня были «Приключения принца Флоризеля». Моя готовность смотреть его не знала границ, и все из-за огромного алмаза, который сводил с ума, открывал дорогу бесам, уничтожал в душе все человеческое.

Иногда мне бывает страшно признаться даже себе, но ради настоящего большого алмаза я тоже смогу убить. До сего момента Бог просто миловал меня, не вводя в искушение.

Все свое свободное время я провожу в Интернете. Читаю. Рассматриваю картинки. Ищу новые истории. Новые имена. Алмазы прекрасны. Я знаю про них все. Но ни в одной компании, ни на одной вечеринке я не кичусь своим знанием, не стараюсь произвести впечатление на окружающих. Мое знание сокровенно. Это моя тайна. Моя жизнь. Моя мечта. Моя болезнь.

Алмаз «Шах». Из-за него были погублены десятки человеческих жизней. А это значит, что он более велик, чем самая великая из женщин. Казалось бы, ничего особенного – три сантиметра в диаметре, 88,7 карат, чистый и прозрачный, слегка желтоватый. Но разве не чудо, что он был найден в копях Голконды, среди обычной гальки!

Голконда – столица древнего индийского государства. Крепость, опоясанная многокилометровой стеной, да еще и не по одному разу, она даже сейчас смотрится неприступной. Мне удалось увидеть ее своими глазами во время путешествия по Индии. Туда погнала меня алмазная страсть.

Именно Голконда произвела на белый свет самые известные в мире алмазы. И «Шах» был найден именно там. Это случилось пятьсот лет назад, но я живо представляю, как он лежал среди серых отшлифованных временем камней и ждал своего часа. Правитель Голконды счел, что он не соответствует представлению индусов об идеальном алмазе, и продал его правителю Ахмаднагара.

Индийские мастера огранки были уверены, что алмазы высшего качества должны иметь 6 вершин, 8 граней и 12 ребер. Они признавали только острые, ровные и прямолинейные камни. «Шах» оказался другим. Да ко всему прочему еще и не был «брахманом», то есть абсолютно прозрачным и бесцветным.

Зато султана Ахмаднагара Бурху Второго огромный удлиненный алмаз поразил в самое сердце. Еще бы, его плоские грани как нельзя лучше подходили для того, чтобы увековечить на них свое имя и попасть в скрижали истории.

Несколько лет придворный камнерез наносил на камень первую надпись. Кончик медной иглы он окунал то в масло, то в алмазную пыль и до бесконечности царапал грани, пока на них не появилось имя «Бурхан-Низам-шах Второй. 1000 год».

По нашему, более привычному летоисчислению это был 1591 год. Время, когда в Северной Индии правил Великий Могол Акбар. Спустя всего четыре года его войска захватили Ахмаднагар, и среди прочей добычи в их руки попал «Шах».

Умница Акбар сразу понял, что за ценность ему досталась. «Шах» сделался династической регалией Великих Моголов и почти полвека пролежал в их сокровищнице. Когда к власти пришел Шах-Джахан, он, разбирая семейные драгоценности, наткнулся на алмаз и отнес его в гранильную мастерскую. Много часов Джахан собственноручно полировал алмаз, а потом выгравировал на нем вторую надпись: «Сын Джехангир-шаха Джехан-шах. 1051».

После этого «Шаха» стали подвешивать к трону Великих Моголов. Сидя на троне, правитель всегда видел его перед собой. На камне была сделана глубокая борозда, по которой шла шелковая нитка. На ней же, отправляясь на прогулку, правитель вешал камень себе на шею.

В 1939 году на Дели напал Надир-шах. Завоевав камень, он переправил его в Персию, где на нем появилась третья надпись: «Владыка Каджар-Фахт-али-шах. Султан. 1242».

В Россию «Шах» попал в 1829 году, когда в Тегеране был убит Грибоедов, писатель и посол Великой Державы. Это грозило серьезными осложнениями, поэтому в Санкт-Петербург был отправлен принц Хосрев-Мирза, который, чтобы искупить вину персидского рода, предложил России принять в дар самую ценную часть персидской короны – алмаз «Шах». Николай Первый ответил, что согласен предать злополучное тегеранское происшествие забвению. Российский император был, конечно, отменной сволочью. Но, в общем, я его понимаю. Сейчас «Шах» хранится в Алмазном Фонде. Естественно, мне удалось попасть туда на экскурсию. Что я могу сказать об увиденном? За обладание таким камнем, действительно, можно убить.

Глава шестая Любовь как химический процесс

Я люблю и любима.

Увы, это не один и тот же человек

Янина Ипохорская

В понедельник Наталья неожиданно проспала на работу. В семь утра ее разбудило обычное шебуршание домочадцев. За закрытой дверью спальни переливался, звенел Ромкин голосок. Что-то степенно отвечал Ленчик, повизгивал выпрашивающий кусочек сыра Сеня. Наталья перевернулась на другой бок и поуютнее устроилась под одеялом, но сон не шел.

Лежа с закрытыми глазами, она обдумывала события последних дней. Вспомнилось, как она горестно плакала на лестнице, обруганная зловредной Марией Ивановной, а на площадку вышел Ленчик.

Он молча сел рядом на ступеньку, покосился на испачканную туфлю и молча протянул жене большой клетчатый носовой платок. Почему-то Ленчик предпочитал пользоваться именно такими, оставшимися в запасе с советских времен, и не признавал никаких других, ни новомодных батистовых, ни дешевеньких бумажных. Взяв платок, Наталья громко высморкалась.

– Туфли оплакиваешь, – осведомился супруг, – или случилось что?

– Лень, у меня на глазах сегодня человек умер.

– Плохо, – согласился Ленчик. – Я этого человека знаю?

– Нет. Не знаешь. Это одна наша клиентка. Только что из отпуска вернулась, прибежала фотографиями хвастаться и умерла. Прямо у нас в туалете. Врачи сказали – отравление.

– Она в какую страну ездила то? Может там чего-то не то съела?

– Да в нормальную страну, – Наталья тяжело вздохнула. – А что она ела, кто ж теперь разберет?

– Пожалуй, никто. Даму эту мне по-человечески, конечно, жалко. Но ты-то чего ревешь? К счастью, тебя это не касается. Или касается? – Леонид внимательно посмотрел на жену.

– Пока не знаю, – честно призналась она. – К нам Муромцев заявился, аккурат в тот момент, когда мы ее нашли, так он сразу заметил, что это за последнюю неделю уже второй случай, когда при непонятных обстоятельствах гибнет наша клиентка. Если по городу пойдут такие слухи, сам понимаешь, через нас будут бояться ездить.

– Наташ, я, конечно, не математик, а филолог, но даже мне понятно, что из двух случаев нельзя делать никаких обобщающих выводов. Это всего-навсего совпадение. Так что не расстраивайся раньше времени.

– Да я и не расстраиваюсь…

– Ага, а чего тогда тут сидишь, слезы льешь, сопли на кулак наматываешь? Пойдем домой.

– Пойдем, – согласилась Наталья. – Просто, знаешь, накатило как-то. Сначала смерть эта… Скорая приезжала, следователи, опера, опять же. Коллектив в панике и растрепанных чувствах. Их всех успокоить надо было, утешить…

– А утешала, естественно, ты…

– Ну, кто ж еще! Стасу сразу плохо с сердцем стало. У Верочки истерика началась. В общем, «кино и немцы». А я ж тоже человек, Лень. Мне ж тоже было плохо и страшно, но только я виду показать не могла.

– Ты у меня храбрая, Наташ, – Ленчик обнял жену за плечи и легонько поцеловал в висок. – Храбрая и отважная. А еще очень сильная. И надежная. Поэтому тебе и труднее, чем другим. Таким, как ты, всегда трудно.

– Ага, только я приехала домой, вся такая сильная и отважная, а из машины выйти не могу. А тут на меня бабка наша дурацкая набросилась. Представляешь, – Наталья жалобно шмыгнула носом, – она мне палкой по бамперу колотила, обзывала и ругалась. Она, Лень, кричала, что Ромку надо в интернат отдать. А тут еще кошка эта, – взглянув на испорченную туфлю, Наталья не выдержала и снова заплакала.

– Это ее надо в интернат отдать. В психоневрологический. А туфли ты не жалей, Наташ. Я их тебе обязательно очищу. Еще лучше станут, чем были. После боевого крещенья, принятого от кошки Матрены. Пойдем домой, а то наш сын, конечно, увлеченно играет на компьютере, но все-таки может заинтересоваться, почему мы сидим на лестнице.

Дома Ленчик налил Наталье горячего чаю, сделал большущий бутерброд и, пока она пила чай, под столом натянул ей на ноги теплые шерстяные носки.

– Все-таки Ленька – замечательный человек, – благодарно думала Наталья, вдыхая ароматный пар китайского чая «Выбор императора». Чай пах ананасом и виноградом и стоил целое состояние. – Я не могу не признать, что мне очень повезло с мужем. А я, скотина неблагодарная, ему изменяю. Ленчик такой добрый, мудрый, спокойный. Вон как быстро меня утешил. И вообще, видит, что я расстраиваюсь, и старается сделать мне приятное. Ну почему, почему я не могу оценить его по достоинству!

Сейчас, лежа в кровати, Наталья снова вернулась к этой мысли. «Господи, сделай так, чтобы я разлюбила Стаса и снова полюбила Ленчика! – думала она. – Ведь я же любила его, когда выходила замуж. И с тех пор он совсем не изменился. Все его достоинства остались при нем. Вот только я стала другая. Господи, верни мне меня прежнюю! Я хочу быть счастлива в своей семье! Пожалуйста, господи!»

Привычные слезы стекали на подушку, которая очень быстро стала совсем мокрой. Нос заложило. Щеки зачесались от мокрых дорожек. Всхлипывающая Наталья неожиданно уснула. Пропищавшего спустя час будильника она не услышала.

«Ремембе харе. Мамбуру, эй-эй, хэй-хэй», – ввинчивалось в мозг. Музыка становилась все громче, все настойчивее. Сев в кровати, Наталья судорожно пыталась определить источник звука. «Это мобильный!» – наконец догадалась она и схватила кричавшую трубку.

– Наталья Петровна, добрый день, это Володя, – услышала она.

– Что? Какой Володя? – мотая головой, Наталья пыталась стряхнуть с себя остатки сна. Взгляд ее упал на стоявшие на тумбочке часы. Блин горелый, как говорит Ромка, без пятнадцати десять!

– Володя Шведов. Наталья Петровна, мне буклеты в типографию везти, а девочки в бухгалтерии без вашей визы счет не оплачивают. И договор вы должны подписать. А вас нет, Наталья Петровна. Вы скоро будете, а то меня в типографии ждут?

– Ой, Володя, я проспала. Спасибо, что ты меня разбудил. Я минут через сорок приеду.

– Как через сорок! – огорчился парень. – Мне из типографии уже три раза звонили. У них там какой-то график заказов летит. Говорят, что либо они нас сейчас в печать запускают, либо переносят на следующую неделю. А нам на следующей неделе поздно будет, Наталья Петровна.

– Вот что, Володя, – Наталья наконец-то окончательно проснулась и приобрела присущую ей ясность мысли, – вам в типографию все равно мимо моего дома ехать. Приезжайте ко мне. В бухгалтерию я позвоню, так что девочки сейчас все оплатят, а договор на моей кухне подпишем.

– Хорошо, Наталья Петровна, я сейчас приеду.

– Адрес знаете?

– Да, знаю, я же вас домой подвозил, когда у вас машина в ремонте была. Весной, помните? Вы мне только номер квартиры скажите.

– Квартира у меня пятидесятая, на двери домофон. Приезжайте, я вас жду.

Выпутавшись из постели, Наталья погладила проснувшегося Сеню, быстро натянула спортивный костюм и побежала в ванную. Причесываясь, она успела позвонить в бухгалтерию, а умываясь, набрать номер Развольского.

– Стас, я проспала, – виновато проговорила она в трубку.

– Молодец, – бодрым голосом ответил шеф. – И что дальше?

– Я сейчас Шведова дождусь, ему нужно договор с типографией подписать, а потом соберусь и приеду. У меня ничего срочного нет, так что можно я поленюсь сегодня?

– Ты беззастенчиво пользуешься тем, что я ни в чем не могу тебе отказать, – благодушно пробурчал Развольский. – Не торопись, правда, никакой горячки. Да и я тут тебя, если что, подстрахую. Я ведь понимаю, какого ты страху в пятницу натерпелась. Лично я так уже три ночи не спал. А у тебя, вишь, обратная реакция.

Наталье стало стыдно.

– Стас, я часа через полтора приеду и тебя отпущу, – виновато сказала она. – Ты обязательно поезжай, поспи. Ты вообще-то как себя чувствуешь?

– Мог бы и лучше, – вздохнул Развольский. – Но ничего страшного. Пожалуй, когда ты приедешь, я и вправду домой поеду. Но ты не торопись. Я тебя дождусь.

К приходу Володи Наталья успела выпить свой холодный кофе и сварить еще турку. Услышав звонок в дверь, побежала открывать, мимоходом отметив, что Володя еще не видел ее ненакрашенной. От этой мысли Наталье стало смешно. Молодой и улыбчивый директор по маркетингу ей был нужен, как зайцу стоп-сигнал, но, тем не менее, ей было неприятно, что сейчас она предстанет перед ним не во всеоружии.

Щелкая замками, Наталья обратила внимание на свои замшевые туфли. Идеально вычищенные заботливым Ленчиком, они стояли на коврике в прихожей.

Наталья открыла дверь и увидела на пороге Володю. Парень выглядел совершенно несчастным.

– Проходи, я тебя кофе напою, – сказала она, но гость продолжал неуверенно топтаться на пороге.

– Володя, проходи, я договор прочитаю, у меня правило – не подписывать никаких бумаг, не читая, так что выпить кофе ты вполне успеешь.

– Да не могу я, Наталья Петровна, – расстроенно сказал Володя и посмотрел вниз. Скосив глаза, Наталья увидела, что он тоже пал жертвой кошки Матрены. Носок его щегольски начищенного лакированного ботинка (а Володя Шведов очень следил за своей внешностью) был испачкан кошачьим дерьмом. – Куда я к вам в таком виде?

– Сейчас я дам тебе тапочки мужа, – решительно заявила Наталья. – Разденешься на площадке, а потом вымоешь ботинки у меня. Вот ведь засранка эта кошка! Я раз в неделю в ее экскременты вляпываюсь. Так что ничего нового и особо шокирующего для меня в этом нет.

– С детства кошек ненавижу, – пробормотал Володя. – Это ваша?

– Нет, соседская. У меня собака. Сеня, иди сюда, поздоровайся с гостем.

Сеня лениво вышел из спальни и, увидел Володю с Ленчиковыми тапочками в руках, зашелся в истошном лае.

– Не понравился я ему, – мрачно заметил Шведов.

– Нет, он тапочки хозяина охраняет, – примирительно сказала Наталья. – Сеня, иди в спальню. Не кричи.

Собака не успокаивалась, поэтому Наталье пришлось, действительно, запереть пса в спальне. Обычно миролюбивый Сеня рычал, бросался на дверь всем своим лохматым тельцем, в его глазах даже через дверное стекло читался укор.

Пока Володя топтался на площадке, переобуваясь в Ленчиковы тапочки, пока мыл в ванной комнате ботинки, а потом руки, пока пил свой кофе, Наталья успела не только прочитать и подписать договор, но и переодеться в деловой костюм.

Наконец, гость ушел, забрав все свои бумаги, а выпущенный на свободу Сеня долго и тщательно обнюхал всю квартиру и демонстративно поднял лапу на дверной косяк в коридоре.

– Ну и чем ты лучше кошки Матрены? – укоризненно спросила Наталья. – Ишь, какой хозяин выискался! Территорию метит. Вот расскажу вечером Лене, он тебя накажет.

Сеня виновато повилял хвостом, скорчил умильную мину и залез под кухонный стол. Вздохнув, Наталья пошла за тряпкой.

Подумав, она решила, что краситься не будет. Часы показывали уже половину одиннадцатого, и мысль о невыспавшемся Развольском, который в ее отсутствие вынужден работать, терзала душу. Бросив косметичку в сумку, Наталья надела спасенные мужем туфли и побежала к машине.

Дверь в приемную почему-то оказалась заперта. Наталья решила, что Развольский все же уехал, не дождавшись ее. С одной стороны, было обидно, что она не увидит его после двух выходных. С другой, сердце сжало привычное волнение – а вдруг ему совсем плохо? В-третьих, было совершенно непонятно, куда в разгар рабочего дня подевалась секретарша Анечка.

Открыв дверь своим ключом, Наталья вошла в приемную и направилась к своему кабинету. В этот момент из приоткрытой двери кабинета Развольского раздался тихий стон. Наталья помертвела.

– Стас, – позвала она. – Стас, что случилось, тебе плохо?

Стон повторился, и, вне себя от ужаса, Наталья ворвалась в кабинет шефа.

Станиславу Николаевичу Развольскому было хорошо. Он стоял, опираясь о стену, с приспущенными штанами, а между его ног расположилась коленопреклоненная Анечка. Ее мысли, как и рот, были полностью заняты шефом, поэтому Наталью она даже не заметила.

Развольский при виде Натальи переменился в лице. Однако в этот момент Анечка видимо смогла как-то по особенному задеть его за живое, потому что он непроизвольно закрыл глаза и снова застонал. Выскочив из кабинета, Наталья опрометью бросилась к себе.

* * *

Со школьного курса химии мы помним (ну хорошо, не все), что H2SO4 – это серная кислота, HCl – соляная, H3PO4 – фосфорная, а HNO3 – азотная. Особенно одаренные люди даже, напрягшись, вспомнят, что HNO2 – формула азотистой кислоты, HClO – серноватистой, а H2SiO3 – кремниевой. Впрочем, все это абсолютно неважно.

Важно, что пока ни один, даже самый выдающийся химик не вывел формулу измены. Даже Менделеев остановился всего лишь на водке.

На какую кислоту похожа измена, если ее созерцание полностью выжигает глаза? Да что там глаза… Одной капли измены достаточно, чтобы выжечь душу. Если и не навсегда, то очень надолго. Говорят, химические ожоги куда болезненнее термических и заживают гораздо дольше. Из какой такой ядреной химии состоит измена, что ожог от нее рубцуется годами?

Редко кому удается избежать этих ожогов. Так и ходим, покрытые рубцами, не видными снаружи, но страшными, тянущими, до конца не зажившими внутри.

Или измена – это не кислота, а щелочь? Та, что вытравливает даже отпечатки пальцев, не говоря уж о самолюбии, гордости, чувстве счастья? Если в кислоту налить щелочь, то получится нейтральный раствор. Это мы тоже хорошо (ладно, не очень хорошо) помним из школьного курса химии. И заливаем кислоту чужой измены щелочью измены собственной, надеясь на реакцию полной нейтрализации кислотных и щелочных остатков.

Наивные мы… Ведь без точной формулы это невозможно. А формулу пока никто не придумал. Даже великий Менделеев, остановившийся только на водке.

* * *

Алиби Муромцева подтвердилось целиком и полностью. В день гибели Ангелины Маркеловой он действительно был в Питере вместе с коллегами-депутатами, с которыми практически не расставался.

Более того, с момента возвращения из Турции он ни разу не набирал мобильного телефона своей отвергнутой возлюбленной. Она ему тоже не звонила.

– Что он имел в виду, когда сказал, что подарил ей перстень царя Соломона? – уныло вопрошал Бунин, сидя в кабинете своего друга следователя Мехова.

– А хрен его знает, – философски отвечал Мехов, строча что-то в большой амбарной книге.

– Ты вообще про этот перстень что знаешь?

– Да то же, что и ты, – Мехов поднял голову и противно загундосил, подражая экскурсоводам. – Был такой еврейский царь Соломон, жутко умный и жутко богатый. Царствовал сорок лет. И был у него магический перстень, который даровал ему необыкновенную силу. А внутри того перстня была мудрая надпись «И это пройдет».

– Да. Все пройдет. И печаль, и радость, – согласился Иван. – Но что имел в виду господин Муромцев? То, что он подарил своей любовнице историческую реликвию?

– Да брось ты, Ванька! Этот перстень – то, что называют артефактом. Он то ли был в природе, то ли не был, то ли его по легенде какая-то рыба съела. И вообще, если бы он дожил до наших дней, то стоил бы миллионы долларов.

– Согласен, – Иван важно кивнул. – Идем дальше. Он подарил Ангелине Степановне что-то, обладающее магической силой?

– Ага. Метлу он ей подарил. Перемещаться в пространстве. Потерпевшая, похоже, была той еще ведьмой.

– Вычеркиваем, – Иван снова склонил голову. – Версия третья. Он подарил ей какое-то кольцо. Вот только при чем здесь царь Соломон?

– Я так думаю, что он собирался с Маркеловой расставаться. Как на перстне было написано: «и это пройдет?» Вот он и намекал, что их связь проходит. Либо он просто морочил тебе голову. Брякнул для красного словца, а мы тут с тобой теперь сидим, голову ломаем, в мистику вдарились.

– Вот что, Саш. Я, пожалуй, к подруге этой самой Ангелины Степановны съезжу. Которая там у нас в деле значится?

– А у нас их две значится. Белова Ольга Николаевна и Цветкова Светлана Леонидовна. Но в свободном доступе к телу только первая. Вторая убыла в служебную командировку в столицу нашей Родины город-герой Москву и приедет только на следующей неделе.

– Ну, значит, я к гражданке Беловой наведаюсь. Ольге Николаевне. Глядишь, она в курсе, что именно наш забавник Сергей Васильевич подарил ее подружке.

– Давай, двигай, – Мехов помахал Ивану рукой и снова склонился над своей амбарной книгой.

Подруга Ангелины Маркеловой, которую звали Олей, оказалась очень даже ничего. Худенькая вертлявая блондинка с большущими глазами, щедро обмазанными синим и черным.

– Эх, умыть бы ее, – подумал Иван, протискиваясь в узенькую прихожую, захламленную сверх всякой меры.

За вешалкой, на которой не осталось ни одного целого крючка, стоял облезлый детский манеж, велосипед без одного колеса, колченогая табуретка, диван с распоротой обшивкой, из-под которой торчал бледный поролон, и батарея разномастных пластиковых бутылок.

Посредине прихожей красовался горшок. Его содержимое легко узнавалось на глаз. И зрительное восприятие неопровержимо подтверждалось густым амбре.

– Вы проходите на кухню, – сказала блондинка, которую ни вид, ни запах горшка, похоже, совсем не печалил. – У меня ребенок спит, так что мы с вами поговорим без помех. Не обращайте внимания, у меня неубрано. Сами знаете, когда ребенок в доме, все из рук валится. Выспаться бы.

Что валится из рук, когда ребенок в доме, Иван не знал. Его бывшая жена любила разглагольствования на тему «надо пожить для себя» и за пять лет супружеской жизни сделала три аборта. Узнав о втором, Иван сломал крышку стола, а после третьего подал на развод.

На кухне оказалось неожиданно чисто. Ни грязной посуды в раковине, ни жирных кастрюль на плите, ни мусора на полу. Капитан Бунин даже нашел целую табуретку, на которую смог присесть без опасения за свои брюки.

– Я вас долго не задержу, Оля, – пообещал он, доставая блокнот. – Вы с Ангелиной Степановной близко дружили?

– Очень близко, – закивала головой блондинка. – Мы с ней со школы лучшие подруги. Вместе в кооперативный техникум поступили. Только я после него сразу продавцом работать пошла, а Лина в институт поступила, а потом в банк устроилась.

– Получается, обскакала вас подруга в карьерном плане?

– Да что вы, – Оля замахала маленькими ручками, – какая мне карьера? Лина – она ведь очень умная была. В техникуме лучше всех училась. А я так, с тройки на тройку. Но вы не думайте, я никогда ей не завидовала. Не всем же в начальники выбиваться. Я вот замуж вышла, сына родила. Мы с мужем хорошо живем, хоть и небогато. Так что иногда Лина еще мне говорила: «Завидую я тебе, Оля. У тебя семья, сын растет, а я все чужие деньги считаю».

– То есть Ангелина Степановна расстраивалась, что не может выйти замуж?

– Ну, не то чтобы расстраивалась. У нее желающие были замуж позвать. Да она ведь разборчивая была, Лина. Говорила, что ей нужен мужчина, который сможет ее содержать.

– А про ее связь с Муромцевым вы знали?

– Конечно. Я же вам говорю, я ее самая близкая подружка была. Я и еще Света, из банка. Но я все равно ближе.

– А за Муромцева она замуж хотела?

– Да что вы, нет, конечно. Он же женатый был и сразу ей сказал, что разводиться не будет. Ее это устраивало. Он ей деньги давал, ремонт в бабушкиной квартире сделал, подарки дарил, не требовал ничего… Да и не любила она его. Так, для денег встречалась.

– Не любила его… А кого она любила?

– Ой, вы знаете, был один парень, она недавно с ним познакомилась, где-то с полгода. Я его никогда не видела, она его ото всех прятала. Так вот у нее от него просто крышу снесло. Как-то сказала мне: «Знаешь, Оля, вот если б он меня замуж позвал, я бы за ним на край света пошла. Как люди говорят, босиком».

– А чего ж она его прятала-то?

– Так он тоже женатый был. И жена у него очень ревнивая. А Линка его так любила, что конспирацию соблюдала, лишь бы ему было хорошо.

– Скажите, Оля, а Муромцев мог знать, что Ангелина Степановна кроме него встречается еще и с другими мужчинами?

– Так он ведь не против был. Он ей как-то сказал, что ты живи, как знаешь, только не наглей и мне на глаза с мужиками не попадайся. И когда я зову, чтобы всегда соглашалась. Вот и все.

– Оля, а что Муромцев дарил вашей подруге?

– Ой, разное дарил. Сережки у нее с бриллиантами. Это от него. В прошлом году на день рождения подарил. А на новый год – колечко. И еще одно притащил перед самой их поездкой в Турцию. Это ваще улет. Я в каратах ничего не понимаю, но там бриллиант просто огромный. У меня вот видите, жемчужина в колечке, мне Толик на рождение сына подарил. Толик – это мой муж. Так вот тот бриллиант еще больше. Линка сказала, будто это кольцо стоит пятьдесят тысяч долларов, но я ей, честно говоря, не поверила. Муромцев, конечно, мужик при деньгах, но это ж уже совсем непостижимые деньжищи…

Иван почувствовал, что у него зачесались уши. Это был признак сильного волнения, которое наступало всегда, когда при расследовании дел он натыкался на очень ценную информацию.

Описанное блондинистой Олей кольцо вполне тянуло на то, что в разговоре с капитаном Буниным Муромцев назвал перстнем царя Соломона. Проблема заключалась в том, что ни на теле Ангелины Маркеловой, ни при обыске в ее квартире не было обнаружено ничего хотя бы отдаленно похожего на кольцо с огромным бриллиантом стоимостью пятьдесят тысяч долларов. И в связи с этим дело приобретало совершенно новый оборот.

* * *

Это он. Теперь я совершенно точно в этом уверена. Я пришла туда с целью увидеть его и как следует рассмотреть. Думала, что для этого мне придется крутиться рядом целый день, но все закончилось гораздо быстрее.

Я зашла в вестибюль как раз в тот момент, когда он выходил из лифта. Когда я первый раз в жизни его увидела, он тоже выходил – из двери маленького магазинчика. В психиатрии это называется дежавю. Я очень хорошо разбираюсь в психиатрии с тех пор как заболела мама.

Так вот, мне показалось, что я перенеслась на четырнадцать лет назад. Он так же вышел из двери, так же вскинул голову, так же посмотрел в мою сторону и так же безразлично отвел глаза.

Конечно, он меня не узнал. Тогда, четырнадцать лет назад, я была ровно вдвое младше, чем сегодня. Но тогда он безразлично отвел глаза не от меня. От Лены. Боже, как она потом плакала…

Моя сестренка познакомилась с этим подлецом в институте. Она только-только поступила на первый курс, очень скучала по дому и страшно боялась Москвы, огромной, холодной и чужой.

Этот парень тоже был из нашего города. Родной, знакомый, частичка прошлой детской жизни. Рядом с ним общежитие казалось не таким страшным, одиночество не таким острым. А потом она влюбилась.

Когда Лена приехала на зимние каникулы, она могла говорить только о нем. Какой он чуткий, заботливый, нежный. Правда, по имени она его почему-то не называла. Только Солнышком. Я помню, как однажды мама, дождавшись, пока я ускачу из кухни, приглушив голос, строго спросила у Лены: «Скажи правду, ты с ним живешь?».

Услышав этот вопрос, я замерла в коридоре в предвкушении ответа. Мне было всего тринадцать, и все, что так или иначе было связано с интимной стороной жизни, интересовало меня чрезвычайно.

– Он настаивает, но я пока не соглашаюсь, – тихо ответила Лена и я разочарованно усвистала в комнату, чтобы меня не застукали за подслушиванием.

Через четыре месяца Лена, забрав документы, вернулась домой. С ней произошла беда, в которую после семейного совета было решено посвятить и меня. На майские праздники моя сестра осталась в общежитии одна. Впереди был трудный экзамен, которого она очень боялась, поэтому решила не ехать домой и взять никак не дававшийся предмет штурмом.

В один из вечеров девчонка с соседнего факультета позвала ее в малознакомую компанию. Немного подумав, уставшая от одиночества и зубрежки Лена согласилась. Дальше все было грубо и обыденно. Мою нежную хрупкую сестру напоили, подливая в шампанское водку. Кроме шампанского она ничего не пила.

Потом девочки куда-то исчезли, и Лена осталась одна с пятью старшекурсниками, которые пустили ее по кругу. Она плакала и звала на помощь, но в пустом общежитии ее никто не услышал. А может и услышал, но не пожелал помочь.

Отпустили ее во втором часу ночи, и до утра Лена остервенело отмывала себя в общежитской душевой, где традиционно не было горячей воды. Пойти в милицию она постеснялась. Боялась позора. Мама была далеко, и единственным человеком, с которым она могла поделиться своей бедой, был ее любимый. Он вернулся в общежитие как раз назавтра.

Давясь слезами, Лена потом рассказывала нам с мамой, как, спрятав лицо в ладонях, она призналась ему, что с ней случилось. Можете себе представить, что она при этом испытывала.

– Ты хочешь сказать, что целый год не давала мне, зато спьяну дала пяти другим мужикам? – холодно спросил он.

– Что ты говоришь? – в ужасе прошептала Лена. – Меня же изнасиловали! Это произошло против моей воли.

– Сучка не захочет, кобель не вскочит, – ответил он. – Я думаю, что нам нужно расстаться. Я встречался с невинной девушкой, которая была слишком правильной, чтобы мне отдаться. Этой невинной девушки больше нет, а пользоваться чужой подстилкой я не стану.

Назавтра Лена ушла из института и приехала домой. Родителям она предпочла рассказать правду. Папа рвался в Москву, чтобы сдать обидчиков в милицию, но сестра была против.

– Его это все равно не вернет, – твердила она. – А рассказывать, как это было, чужим людям я не смогу. Наверняка скажут, что я сама во всем виновата. Тем более что это так и есть. Я сама пошла в эту компанию и сама пила это шампанское. Так что никто не виноват. Только я.

Сестра похудела и стала похожа на привидение. Мы заботились о ней, как могли, но она предпочитала целый день сидеть в своей комнате. Читала книги, слушала музыку или часами сидела на подоконнике и смотрела в окно.

Немного оттаяла она только к концу июля – началу августа. Поступила в наш местный педагогический институт. Начала выходить в большую комнату к телевизору, смеялась над анекдотами, которые рассказывал папа, помогала маме на кухне.

Как-то она согласилась поехать со мной купаться. Когда мы пересаживались с одного троллейбуса на другой, и произошла та самая встреча. Какой-то парень выходил из маленького магазинчика, посмотрел в нашу сторону и отвел глаза. Я даже не поняла, почему Лена остановилась как вкопанная и сильно побледнела. Она долго смотрела ему вслед, а он ушел, так и не обернувшись.

– Кто это? – спросила я, и тогда она назвала его имя. То самое, которое я почему-то никак не могу вспомнить.

Ее очень задело, что он сделал вид, что ее не узнал. Она снова начала запираться в своей комнате. Снова перестала улыбаться. А потом получила письмо от своей институтской подруги. Единственной, которая знала правду о ее поспешном побеге.

Подруга написала, что Ленино изнасилование организовал… ее возлюбленный. Моя сестра просто надоела ему своей безоглядной влюбленностью, отказом вступать в интимные отношения до свадьбы и разговорами об этой самой свадьбе. Жениться он не собирался. Бросить ее без причины не мог из-за нежелания выяснять отношения. Тогда он и предложил старшекурсникам «попробовать целочку». За то, чтобы Лену позвали на ту вечеринку, напоили и сделали с ней все, что хотели, он заплатил пятьсот долларов.

Эта цифра задела Лену больше всего. Я так и вижу, как она после чтения письма сидела на полу, раскачивалась из стороны в сторону и повторяла: «Пятьсот долларов. Теперь я знаю, сколько я стою. Пятьсот долларов. Как дубленка в магазине. Пятьсот долларов. Даже не тысячу. Пятьсот долларов. Он мог сэкономить, если бы просто сказал, что больше меня не любит. Пятьсот долларов…»

Это было очень страшно. Мама хотела вызвать «скорую», но папа не дал, сказав, что Лена успокоится сама. Мы уложили ее в кровать, укрыли одеялом, и вскоре она уснула. Сестра проспала практически целый день, а вечером вышла из своей комнаты абсолютно спокойная. Съела четыре котлеты, выпила большущую чашку чаю с булкой с маслом и пожелала всем спокойной ночи.

Утром папа нашел ее в ванной. Лена повесилась на поясе от своего халата, привязав его к крюку, на котором крепится душ. Она сделал это очень тихо. Никто из нас даже не проснулся.

После похорон я поймала себя на мысли, что ищу ЕГО в каждом прохожем. С тех пор прошло четырнадцать лет, и наконец-то я его нашла. Это он. Теперь я совершенно точно в этом уверена. Он за все мне ответит. За все!

Глава седьмая О лучших друзьях девушек

Есть люди, в которых живет бог.

Есть люди, в которых живет дьявол.

А есть люди, в которых живут только глисты.

Фаина Раневская

К концу дня она чувствовала себя совершеннейшей развалиной. Утром, выскочив из кабинета Развольского, как ошпаренная, метнулась в свой кабинет и схватилась за бутылку минералки. Руки тряслись так, что, наливая воду в стакан, она пролила на пол больше половины.

Сделав несколько глотков, Наталья задержала дыхание и попыталась успокоиться. Но сердце скакало в груди раненным зайцем, металось по грудной клетке в поисках темного уголка, куда можно было бы спрятаться. Чтобы в глазах не стоял распластанный по стене Развольский, в ушах не звучал его хриплый стон, а в расплавленном жидкой лавой мозге не билась мысль, что он опять ей изменил.

Подлец. Мерзавец. Негодяй. Ведь он же не может не знать, как она, Наталья его любит. Да она всю эту проклятую фирму тащит на себе только потому, что это нужно ему. Вот уже пять лет она предугадывает любое его желание, мирится с его дурным характером, подстраивается под его настроение.

Она совсем в нем растворилась. У нее уже давно отсутствуют свои мысли, свои чувства, свои желания. Стас. Стас. Всегда и везде только Стас. А он крутит свои пошлые романчики прямо у нее под носом. И с кем! С этой драной кошкой с облезлым лаком на ногтях. Дешевкой с пластмассовыми серьгами и полным отсутствием вкуса!

А вдруг у него это серьезно? А вдруг он полюбил эту пергидрольную Анечку с тугой, отставленной назад попкой. Насколько она моложе ее? Лет на четырнадцать, а может, и больше? А вдруг он разлюбил ее, Наталью? А вдруг больше никогда-никогда не прижмет к себе, не назовет этим дурацким словом «Заяц», не позовет на квартиру? Вдруг она больше никогда-никогда не утонет в его шоколадных глазах?

Нет. Все, что угодно, только не это. Она будет терпеть столько, сколько надо. Пусть Стас перетрахает всех девок их конторы и близлежащих трех кварталов. Она не скажет ему ни слова. Лишь бы не бросил. Лишь бы она все еще была ему нужна. Стас. Стасик. Родной, любимый…

Когда Развольский с виноватым видом просочился к ней в кабинет, Наталья уже сидела за столом и подписывала бумаги. Письма от шведов в электронной почте не было. И она усиленно уверяла саму себя, что это главная причина ее отвратительного настроения.

– Сердишься? – миролюбиво спросил шеф.

– Нет, почему я должна на тебя сердиться? – Наталья пожала плечами и продолжила разбирать бумаги.

– Заяц, я честное слово не знаю, как это получилось. Ты же сама видела, она все время меня подзуживала. А я ведь живой человек, – это прозвучало на удивление жалобно.

– Стас, ты совершенно не должен передо мной оправдываться.

– Ну не злись, Заяц. Ну, ты же знаешь, как я тебя люблю. Тебя с утра не было, а она задом так и крутила, так и крутила. Ну, ты же понимаешь, что это несерьезно. Это все равно, что высморкаться.

– Человек с таким безупречным вкусом и таким положением в обществе, как у тебя, должен пользоваться шелковыми носовыми платками. Или батистовыми, на худой конец, – двусмысленности последней фразы Наталья невольно усмехнулась, – а ты норовишь тайком высморкаться в вафельное полотенце сомнительной чистоты. Хотя, повторюсь, что это – совершенно не мое дело.

– Заяц, ну сколько ты теперь будешь на меня дуться?

– Я не дуюсь, Стас, правда. Я все понимаю и совершенно на тебя не сержусь.

– Правда? – Развольский просиял, как ребенок при виде чупа-чупса. – Ты самая грандиозная женщина в мире, Наташ! Я тебя просто обожаю. Честно. Что мне для тебя сделать? Хочешь, я эту куклу уволю?

– Нет, не хочу, – Наталья безразлично пожала плечами. – Интерес к этой, как ты изволил выразиться, кукле у тебя угаснет примерно… – Наталья задумчиво посмотрела на потолок, – недели через две. А пришедшая ей на замену новая игрушка снова будет привлекать тебя своей новизной и неисследованным внутренним устройством. Кроме того, к этой я уже привыкла, да и работает она неплохо.

– Да, ты действительно грандиозная женщина! Я всегда это знал. Ну что, мир?

– Мир. Меня волнует, что молчат шведы.

– Да хрен с ними, со шведами, Наташ! Мы и без них проживем. Я, конечно, понимаю, что ты давно носишься с этой затеей, но она слишком масштабна, чтобы я относился к ней без опаски. Получится – хорошо. Не получится – тоже ладно.

– Стас, – Наталья начала злиться, – ты не можешь не понимать, что сотрудничество со шведами выведет нашу компанию на совершенно новый уровень…

– Все-все. Сдаюсь! – Развольский шутливо поднял вверх руки. – Заранее согласен со всем, что ты скажешь. Пойду к себе, а то за последние пятнадцать минут я, если честно, изрядно устал. – И, насвистывая какой-то веселый мотивчик, шеф вышел из кабинета.

Поработав еще минут двадцать, Наталья вдруг почувствовала, что очень замерзла. Ее трясло, как в ознобе. «Нервное напряжение сказывается», – подумала она и пошла в комнату к девочкам-менеджерам, у которых всегда можно было разжиться валокордином. Сидящую в приемной с победным видом Анечку она предпочла не заметить.

Щедро накапав себе пятьдесят капель, она залпом выпила противную микстуру и прислушалась. В зоне отдыха, отгороженной красивой китайской ширмой, кто-то тихонько всхлипывал. Заглянув туда, Наталья увидела горько плачущую Верочку.

– Ты чего это, Вера?

– Ой, простите меня Наталья Петровна. Я… Я сейчас. Простите…

– Что-то случилось?

– Да. То есть, нет. То есть случилось, но к работе это не имеет отношения, Наталья Петровна.

– А к чему имеет? – Наталья опустилась на маленький диван, развернула плачущую девушку к себе и внимательно посмотрела ей в лицо.

– Это личное, Наталья Петровна… Ну зачем я вас своими проблемами грузить буду?

– Вот сейчас придет клиент, а ты работать не сможешь, и твои проблемы сразу станут моими, – Наталья погладила Веру по голове. – Давай, рассказывай, что случилось?

– Понимаете, Наталья Петровна, я его люблю. По-настоящему люблю. А он меня – ну ни капельки! Он со мной встречается, потому что я ему нравлюсь. И все. А я без него совсем не могу. Я за него замуж хочу. А этого никогда-никогда не будет. Понимаете? Хотя нет, вы не поймете, вы ведь замужем. Меня никто-никто не поймет.

Наталья гладила маленькую Верочку по голове и грустно улыбалась своим мыслям.

«Ты даже не представляешь, как я тебя понимаю, – крутилось у нее в голове. – У меня точно такая же проблема, как у тебя. Я люблю, а меня просто хотят. Меня, а попутно еще целый легион баб. И о замужестве я мечтаю, а этого никогда не будет. И то, что один муж у меня уже есть, совершенно ничего не меняет. Наоборот, еще больше все запутывает».

Только я уже не рыдаю так горько и отчаянно. Просто я старше. И знаю, что настоящее безысходное горе не требует выплеска. Оно разъедает изнутри. Ты даже не представляешь, как я боюсь проснуться однажды утром, встать с кровати и развалиться на куски, разъеденная этой кислотой отчаяния!

А все-таки интересно, кто это так охомутал нашу бедную птичку. Неужели Володя? Надо будет с ним поговорить, чтобы не мучил девочку. Она молоденькая совсем. Чистая, неиспорченная. Ей в этой жизни еще плакать и плакать.

Постепенно Верочка успокоилась и перестала всхлипывать.

– Вот и хорошо, – Наталья подняла ее зареванное личико и поцеловала в лоб. – Давай попробуем поработать. Любовь любовью, а работу никто не отменял.

– Спасибо вам, Наталья Петровна, – Верочка в последний раз всхлипнула и благодарно посмотрела на начальницу. – Вы такая чуткая. Я бы без вас пропала.

– Беги, умывайся, – Наталья ласково улыбнулась, легонько вздохнула и пошла к себе в кабинет.

До вечера она успела перелопатить гору работы, с каждым часом чувствуя себя все хуже. Ноги дрожали, голова налилась тяжестью, предметы утратили четкие очертания.

– Совсем у меня нервы ни к черту! – сердито думала Наталья, щелкая по клавишам компьютера. – Подумаешь, Развольский с бабой! Эка невидаль, а я просто в кисель превратилась. Не соображаю ничего.

До дома она доехала на автопилоте. «Сейчас приму ванну и лягу», – подумала она, паркуя машину, и тут заметила Ленчика, нервными шагами меряющего двор.

– Что случилось? – закричала она, выскочив наружу.

– Тихо! – Ленчик схватил жену за руку и притянул к себе. – Я уже сорок минут тут хожу, чтобы тебя встретить.

– Зачем, – Наталья перешла на шепот.

– У бабки нашей ненормальной кошка пропала.

– Матрена?

– Она, проклятая. Я с работы пришел, пошел Сеню выгуливать, ну и наслушался по полной программе. Она уверяет, что это Сеня ее Матрену задушил.

– Наш Сеня? – непритворно изумилась Наталья. – Чем же он ее душил? Лапами за горло?

– Натусь, ты что, в словах сумасшедших логику ищешь? Она грозилась Сеню отравить, швырялась в нас камнями и орала, что изведет всю нашу породу.

– Ну, это я уже слышала, – устало отмахнулась Наталья.

– Во-во. В общем, я решил тебя встретить и обезопасить от потенциального противника. Пошли давай, а то я тут замерз уже.

– А я сегодня целый день мерзну, – виновато призналась Наталья. – И вместо головы у меня котел. Пустой и звенящий.

Ленчик губами прикоснулся ко лбу жены.

– Э-э, мать, так у тебя же температура! Быстро домой! Придется тебя лечить, непутевую.

Температура у Натальи действительно была. 38 и 5. И это обстоятельство ее сильно порадовало. Во-первых, оно объясняло ее сегодняшнее недомогание, включая утренний просып на работу. Во-вторых, завтра можно было с полным на то основанием остаться дома. Впервые за пять лет Наталью радовала такая перспектива.

Все величие этой перспективы она смогла оценить лишь наутро. Нос основательно заложило, в бронхах разложили наждачную бумагу, глаза болели и не желали открываться, голова была тяжелой и мутной. Градусник уже в девять утра показывал 37 и 6. Наталья поняла, что заболела основательно.

Немного подумав, она решила предаться болезни со вкусом. Позвонила секретарше Анечке и предупредила, что сегодня не придет, скинула СМС-ку Развольскому, сообщив, что не может разговаривать (лукавила она примерно наполовину), раздобыла на кухне кувшин с морсом, заботливо сваренный с вечера Ленчиком, употребила пакетик терафлю и завалилась обратно в кровать.

День тек с переменным успехом. Так же, как насморк. Сбитая температура на время покидала завоеванные позиции, и тогда Наталья осваивала новый детектив Татьяны Устиновой, купленный несколько дней назад, но пока не прочитанный.

Затем злобный вирус снова шел в атаку, организму хужело, детектив откладывался, зато включался телевизор, в который Наталья бессмысленно пялилась, периодически впадая в тяжелый температурный сон. Когда терпеть уже не было сил, разводился новый пакетик терафлю, футболка становилась насквозь мокрой, и обессилевшая Наталья снова бралась за книжку.

Вернувшийся из школы Ромка был отослан в свою комнату, подальше от заразы. Вскоре пришел Ленчик, накормил Наталью обедом, сварил свежий морс… Несколько раз звонил весьма обеспокоенный Развольский, но Наталья разговаривала сухо, ссылаясь на жуткую слабость.

Подруга Алиса по телефону командовала, какие лекарства покупать и в каком порядке принимать. Инка бодрым голосом советовала выкинуть все заморские порошки в унитаз. Настя рекомендовала сто грамм водки, а Лелька привезла килограмм замороженной клюквы из прошлогодних запасов, весьма благосклонно принятый Ленчиком. К концу дня Наталья поняла, что болеть ей определенно нравится.

В среду утром температуры уже не было, но Наталья коварно решила, что, пожалуй, доболеет до пятницы. Около пол-одиннадцатого утра раздался звонок в дверь. Посмотрев в глазок, она увидела Володю и Верочку.

– Помирились, слава богу, – подумала она и открыла дверь.

– Вы чего это? – сурово спросила у непрошенных гостей.

– Ой, Наталья Петровна, – затараторила Верочка, – Володе нужно вам буклет показать, а я с ним вызвалась поехать, вас проведать. Я вам знаете, что привезла? Малину. Правда-правда. Я ее летом в лесу собрала и заморозила. Она вкусная, честное слово.

– Проходите, ребята, – сказала Наталья. – Идите в кухню, я сейчас переоденусь и приду. Да и еще, пожалуй, собаку запру, – она покосилась на Сеню, который снова заливался неукротимым лаем.

Поменяв халат на спортивный костюм и наскоро пригладив щеткой волосы, Наталья вышла в кухню.

– Ну что, сегодня ваша обувь цела? – спросила она у Володи.

– Да, – засмеялся директор по маркетингу. – Я, когда в подъезд вошел, внимательно осмотрелся по сторонам, но мин не было.

– Да кошка соседская пропала куда-то, – махнула рукой Наталья.

Наскоро пробежавшись по новенькому, еще пахнущему типографской краской буклету, она напоила гостей чаем, после чего они ушли. Это обстоятельство Наталью обрадовало. Из-за слабости она сильно устала и, сполоснув чашки, поплелась в постель.

Выпущенный на свободу Сеня сделал «круг почета» по квартире и, как и в прошлый раз, поднял лапу на дверной косяк.

– Ты мерзавец, – возмутилась Наталья! – Хозяйка болеет, а ты заставляешь ее мыть пол. Ну и кто ты после этого? А еще считаешься приличной собакой. Видеть тебя не хочу!

Затерев лужу, она поставила на место швабру и почувствовала, что устала еще сильнее. Но дойти до кровати ей было не суждено. Снова раздался звонок. Не глядя в глазок, Наталья распахнула дверь и обомлела. На пороге стоял Развольский.

– Я это… – начал он, неловко топчась на пороге. – Я тебя проведать пришел.

– Ты? Меня? – Наталье показалось, что от изумления она разучилась говорить.

– Я. Тебя, – в голосе шефа послышалось раздражение. – А что тебя так удивляет?

– Но ты никогда меня не проведывал. Да и вообще, я могу быть заразная.

– Ничего. От соплей еще никто не умирал. Я могу войти?

– Да, конечно, – Наталья посторонилась и пустила Развольского в квартиру. Выскочивший Сеня деловито обнюхал его ботинки и демонстративно ушел в другую комнату.

– Наташа, я решил, что виноват перед тобой, и, чтобы загладить свою вину, принес тебе подарок. Вот он, – шеф протянул ей обитую синим бархатом коробочку.

Открыв ее, Наталья тихонько ахнула. На атласной подушке лежало самое красивое кольцо, какое она когда-либо видела. Тонкий ободок из желтого и белого золота свивался в затейливый узор, а посередине красовался огромный бриллиант размером с жемчужину. То, что это был бриллиант, Наталья поняла сразу. От камня исходило свечение, от которого в полутемной прихожей сразу стало светлее.

– Стас, ты с ума сошел? – спросила Наталья, чувствуя, что у нее сжимается сердце.

– Почему? Разве человек, который дарит любимой женщине кольцо, обязательно сумасшедший?

– Нет, но оно наверняка такое дорогое…

– Мне для тебя ничего не жалко, Заяц, – Развольский самодовольно улыбнулся и притянул ее к себе. – Иди ко мне, я по тебе соскучился.

– Стас, не надо, Стас, – Наталья вяло сопротивлялась, пытаясь освободиться из его объятий. – Не надо здесь, я болею, у меня голова немытая. Да и вообще, вдруг Леня придет.

– Не придет. Мы все успеем. Тебе ведь нужно лечиться? Вот я и буду сейчас тебя лечить. Считай, что я грелка. Как в анекдоте. Во весь рост.

Подхватив ее на руки, Развольский уверенно двинулся в сторону спальни. Кляня себя за слабодушие, Наталья покорилась неизбежному. Тем более что оно вовсе не было ей неприятно.

Через полчаса, поцеловав ее на прощание, Стас покинул квартиру. Захлопнув дверь, Наталья снова раскрыла коробочку с кольцом и вдруг услышала сдавленный крик негодования. Выскочив на площадку, она увидела Развольского, в отчаянье рассматривающего свои щегольские ботинки, и оглушительно захохотала. Кошка Матрена нашлась.

* * *

Субботу – день традиционного девичника – она ждала с нетерпением. Накануне позвонила Наташка и хриплым заговорщическим шепотом поинтересовалась, намечаются ли посиделки.

Хриплым, потому что она подцепила какую-то вирусную инфекцию и буквально накануне вяло и температурно уверяла подруг, что не выйдет из дома ни за какие коврижки. А шепотом – из-за непонятной пока Алисе конспирации.

Наталья была загадочной, как начинающий фокусник-иллюзионист, но на устроенный ей допрос с пристрастием не повелась.

– Все завтра, – прохрипела она. – Буду около шести.

Узнав, что маленькая, но сплоченная женская компания намерена обсуждать какую-то тайну (а в том, что Наташкина загадочность вызвана некими таинственными обстоятельствами, Алиса была уверена), Игорь заявил, что, пожалуй, проведет вечер на работе.

– Дела накопились, так что я их поразгребаю, пока вы тут щебечете, – улыбнулся он Алисе, которая не менее счастливо улыбнулась в ответ.

Сказка по имени Игорь Стрелецкий в ее жизни никак не заканчивалась. В ней были обязательные цветы и пустяковые, но милые сердцу подарки: духи, заколки для волос, забавные мыльца ручной работы, ДВД-диски с любимыми кинофильмами, компьютерные стрелялки для Сережки, и даже теплый шерстяной редингот, привезенный ее маме Александре Андреевне из Москвы в преддверии наступающих осенних холодов.

Только вчера мама впервые отправилась в нем на работу и, жутко довольная, позвонила вечером:

– Алиса, передай, пожалуйста, Игорьку, что его шниперсон был оценен по достоинству.

– Какой Шниперсон? – не поняла Алиса. – Он что, пристроил к вам на работу своего знакомого?

– Да какого знакомого! – возмутилась мама. – Девочки на работе сказали – сразу видно, что это очень дорогая вещь, в которой будет не холодно даже в самый лютый мороз.

– А-а-а, так это ты редингот имеешь в виду? – догадалась Алиса, а Александра Андреевна слегка сконфузилась.

– Ну да, конечно, редингот. Я просто перепутала.

Над «шниперсоном» они с Игорем хохотали целый вечер. Он так развеселился, что даже перезвонил «теще» сказать, что купит ей еще несколько шниперсонов, как длинных, так и коротких. Та немножко надулась, что над ней подтрунивают, но быстро отошла. К огромному облегчению Алисы, Игорь ее маме очень нравился.

Подруги собрались около пяти. Кашляющая Наташка, которую так и распирало от какой-то важной новости, нервно меряла шагами квартиру.

– Давай уже, рассказывай, – скомандовала Алиса, когда все сели за стол.

– Что надо рассказывать? – тут же навострила уши Инка. – Наташ, у тебя что, еще одна клиентка ласты склеила?

– Типун тебе на язык! – Наташка нервно всплеснула руками. – Девчонки, мне Развольский кольцо с бриллиантом подарил!

– Тьфу, – от досады Инка сразу полезла за сигаретой. – Можно подумать, у тебя без этого козла не было кольца с бриллиантом… Да у нас у всех есть, нашла, чем удивить. Я-то думала, правда, что интересное…

– Это не такое кольцо, как мое. Это… В общем, вот…

Жестом того же начинающего фокусника Наташка достала из кармана коробочку, а оттуда кольцо, при виде которого Настя восхищенно присвистнула. Алиса подумала, что, пожалуй, тоже в жизни не видела такого чуда. Крупный бриллиант переливался под светом люстры, отражаясь в стоящих на столах бокалах. Невооруженным глазам было видно, что в руках у Натальи целое состояние.

– Нда, неплохая вещица, беру свои слова обратно, – согласилась Инка. – Интересно, сколько здесь каратов?

– Я об этом уже третий день думаю, – ответила Наташка. – Я ведь в этом ничего не понимаю. У меня в кольце и сережках не караты, а смех один. Я такого огромного алмаза никогда не видела.

– И мой, пожалуй, чуть меньше. Ну, тот, который мне Шаповалов подарил. Ой, – виновато посмотрев на Лельку, Алиса прикусила язык.

– Да ладно, – мрачно сказала Лелька. – Тащи свое кольцо, давай сравнивать будем. Я-то свое в самый дальний угол шкафа спрятала.

Алиса метнулась в спальню и принесла подаренное мерзавцем Шаповаловым кольцо, которое так ни разу и не надела. Приложив его к Наташкиному чуду, подруги, как зачарованные, уставились на два играющих светом камня.

– Пожалуй, Наташкин, действительно, крупнее, – подытожила Настя.

– И прозрачнее, – поддакнула Инка.

– Как вы думаете, девочки, сколько оно может стоить? – жалобно спросила Наташка.

– А бес его знает, – честно призналась Инка. – Я, к примеру, не очень даже представляю, что такое караты. Они в чем измеряются – в граммах или сантиметрах? Ты давай, Удальцова, колись, с чего это тебе твой жлоб-шеф такие подарки начал делать.

Наташка в двух словах рассказала историю возникновения у нее чуда-кольца, и все, как одна, осудили мерзавца Развольского и Наташкину слабохарактерность.

– В рожу ему это кольцо нужно было швырнуть, в рожу! – кричала Настя. – Такие вещи нельзя с рук спускать, совсем охамел, кобелина!

– А может это подделка, – подала голос Лелька. – Я тоже мало что смыслю в этих вещах, но тут дураку ясно, что, если это вправду бриллиант, то стоит он, как хорошая машина.

– Мы никогда этого не узнаем, – уныло сказала Наташка, – не понесу же я его в оценку…

И тут в голову Алисе пришла великолепная, как ей показалось, идея.

– Спокойно, девчонки, – заверила она собравшихся. – Сейчас проблема будет решена. Надо просто позвонить Игорю.

– А он у тебя что, эксперт-ювелир? – язвительно уточнила Настя.

– Ну, в орденах он точно разбирается, – Алиса вспомнила, как однажды любимый прочитал ей целую лекцию по фалеристике. – И вообще, он человек разносторонних интересов, так что надежда умирает последней.

Набрав знакомый номер, она услышала в трубке голос, от которого невольно начала мечтательно улыбаться.

– Да, любимая, – сказал этот голос, и Алиса на секунду блаженно зажмурилась.

– Игорь, нам нужна твоя помощь.

– Что-то случилось?

– Нет-нет. Просто мы затеяли разговор о бриллиантах, и выяснилось, что в этом вопросе никто из нас ни капельки не разбирается. Может, в твоем арсенале есть лекция на алмазную тему?

– Алиса, – расхохотался Игорь, – надеюсь, в этот раз ты не ведешь частного расследования? Помнится, ордена и медали интересовали тебя, когда ты подозревала свою бывшую свекровь в торговле наркотиками.

– Нет. Это чисто женский интерес, – честно призналась Алиса.

– Сейчас приеду, – покладисто сказал Игорь.

– Извини, ты ведь хотел поработать, но нам, честное слово, очень надо.

– Какая работа, если ты хочешь послушать лекцию, – снова засмеялся Игорь. – Ждите лектора. Только учтите, сначала его будет нужно покормить.

– О моем кольце ни слова, – предупредила Алиса девчонок, положив трубку. – Изучать предмет будем на Наташкином образце. Сами понимаете, вряд ли Игорю будет приятно, что я сохранила шаповаловский подарок.

– А зачем ты его сохранила? – тут же поинтересовалась Настя.

– Да руки не дошли избавиться, – начала оправдываться Стрельцова. – Забыла совсем про него.

– Конечно, забыла она, – не успокаивалась Настя. – Будешь выкидывать, вспомни про бедную подругу. У меня, кстати, единственной из вас брюлликов нет.

– Хочешь, забирай, – Алиса беспечно махнула рукой.

– И мое забирай! – подала голос Лелька. – Мне тоже ничего шаповаловского не надо.

– Да ладно, я же пошутила! – возмутилась Настена. – Что я, шакал, что ли? Вам подарили, вы и мучайтесь теперь вопросом, куда это деть.

Игоря не было уже около часа. Алиса даже начала волноваться, не случилось ли с ним что-нибудь по дороге, но уговаривала себя, что он просто задержался на работе, доделывая самое важное. Когда она уже полностью созрела, чтобы ему перезвонить, любимый наконец-то приехал. Алиса сразу успокоилась.

– Ты чего так долго? – укоризненно спросила она, когда улыбающийся Игорь возник на пороге комнаты. – Ты же знаешь, что я переживаю.

– Мне нужно было заехать к одному знакомому ювелиру.

– Зачем? – в ее душе шевельнулись смутные подозрения.

– Ну, во-первых, чтобы взять набор инструментов.

– Каких инструментов? – встряла Инка.

– Ювелирных, – невозмутимо ответил Игорь. – Лупу там, пинцет, микрометр. Как я иначе смогу вам показать, как оцениваются бриллианты?

– Н-да, ты всегдаответственно подходишь к делу… – восхитилась Инна.

– А как же иначе? – улыбнулся Игорь, но Алиса его перебила:

– А во-вторых?

– Что – во-вторых?

– Не заговаривай мне зубы! Ты сказал, что заехал к ювелиру, чтобы, во-первых, захватить набор ювелирных инструментов. А что ты захватил во-вторых?

– Алиса, в тебе погиб великий сыщик, – рассмеялся Стрелецкий. – От тебя ничего не скроешь. Во-вторых, я захватил бриллиант. Как я могу читать вам лекцию о каком-то предмете, если под рукой нет самого предмета. Вот, это тебе, держи.

Он протянул Алисе маленькую коробочку, и девчонки вытянули шею, чтобы посмотреть, что в ней находится. На пузатой бархатной подушечке лежало кольцо. Бриллиант, не такой большой, как у Наташки, и даже поменьше, чем в шаповаловском подарке, но все-таки весьма впечатляющий, переливался всеми цветами радуги, как и положено бриллианту.

– Ты с ума сошел! – простонала Алиса. – Получается, что я выпросила у тебя бриллиантовое кольцо…

– Глупости какие! – искренне возмутился Игорь. – Когда ты интересовалась наградами, я же не решил, что ты просишь наградить тебя орденом Суворова! Просто я давно хотел сделать тебе подарок и решил, что сегодня он будет как нельзя более кстати. На нем и потренируемся.

– Да есть у нас, на чем тренироваться, – вздохнула Алиса, впрочем, слегка неискренне, подарку Игоря она была очень рада. – Наташка кольцо притащила, мы из-за него и тему подняли.

– Ну, значит, лекция превратится в семинарское занятие, – весело ответил Игорь. – Будем изучать не одно кольцо, а два.

– Три, – мрачно вставила Настя и протянула руку, на которой по-прежнему красовался шаповаловский подарок. – Три. Вот это колечко мы сейчас тоже оценим.

– Ну, три так три, – согласился Игорь. – Только учтите, дамы, что я не ювелир-профессионал, а так себе, самозванец. Поэтому оценка будет очень-очень приблизительной.

– Нам не на продажу. Нам для истины, – уверила Настя. – Так что и приблизительно сойдет.

– Как вы знаете, дамы, – начал свой рассказ Игорь, – бриллиантом называют ограненный алмаз. Они оцениваются правилом четырех «К».

Первая «К» – это «колор», то есть цвет. Существует специальные системы его определения. Не буду влезать в излишние детали, скажу только, что чем бесцветнее алмаз, тем он дороже.

– Интересно, блин, – уважительно протянула Настя. – У меня вроде высшее образование, а я никогда про это даже не слышала.

– Да не мешай ты! – оборвала ее Лелька. – Продолжай, Игорь.

– Давайте ваши бриллианты, дамы. Будем определять их первую «К».

Алиса первой протянула свое новое кольцо Игорю. Склонившись над его руками, подруги, пыхтя и сопя, стали пытаться на глаз понять, какого оно цвета. Через пять минут они признали, что все три бриллианта кажутся совершенно бесцветными.

– Интересно, это хорошо или плохо? – задумчиво поинтересовалась Настя.

– Хорошо, – успокоил ее Игорь. – Такие камни – самые дорогие. Не могу претендовать на истину в последней инстанции, но мне кажется, что твой, Алиса, бриллиант – относится к группе F. Твой, Настасья (Настя кинула на Алису виноватый взгляд) – тоже, а вот в Наташином кольце бриллиант «тянет» на группу E, если даже не D. Это очень круто. – Наташка заметно побледнела.

– Продолжаем? – спросил Игорь. – И все закивали головами, как китайские болванчики. – Вторая «К» – это «клерити», то есть чистота и прозрачность. Она тоже шифруется специальными терминами. Самые дешевые бриллианты имеют заметные включения, которые можно увидеть даже невооруженным глазом. Они серьезно влияют на прозрачность и блеск камня, а также делают его менее долговечным. Эта группа чистоты в международной классификации называется IMPERFECT.

Вторая группа называется SMALL INCLUSION. В таких камнях есть мелкие, но заметные включения, которые иногда видны невооруженным глазом, а также легко заметны при десятикратном увеличении.

Бриллианты группы VERY SMALL INCLUSION содержат очень мелкие, незначительные включения. Даже при десятикратном увеличении они обнаруживаются с некоторым трудом. В категории VERY VERY SMALL INCLUSION содержатся такие незначительные включения, что их трудно заметить даже при десятикратном увеличении. Как правило, при повторной полировке они исчезают вовсе.

Ну а самые дорогие камни относятся к категории INTERNALLY FLAWLESS, или LOUPE CLEAN. Даже при десятикратном увеличении видно, что они абсолютно чисты. Дамы, давайте мне снова ваши кольца.

И открыв замшевый футляр, который он принес с собой, Игорь извлек на свет очаровательную маленькую лупу. Все снова сгрудились вокруг стола, пытаясь разглядеть соринки в трех камушках. Через пятнадцать минут жарких споров бриллиант в кольце Алисы был отнесен к категории VS1, шаповаловский бриллиант к категории VVS1 (прибыльное все-таки дело – торговля наркотиками), после чего все с изумлением обнаружили, что в Натальином кольце нет вообще никаких «примесей».

– Это совершенно точно самая дорогая категория IF, – вынес свой вердикт Игорь, а Наталья стала белой, как лист бумаги. Алиса подумала, что если так пойдет и дальше, то им понадобится нашатырь.

– Третья «К» – это «кат» – огранка, – продолжил свою лекцию Игорь. – Если честно, я не имею представления, как она оценивается, поэтому в этом вопросе про ваши кольца ничего сказать не смогу. Так что переходим к последнему «К» – каратности, то есть мере веса.

– Мы тут уже говорили о том, что никто из нас не знает, что такое 1 карат, – прервала рассказ любопытная Инка.

– Один карат – это 0,2 грамма. Так что бриллиант в 5 карат весит ровно 1 грамм.

– Интере-есно, а как мы будем их взвешивать, – расстроилась Инка. – Весов ты, кажется, не припер. Да и выколупывать камни из перстней как-то глупо.

– Без сомнения, – согласился Игорь, – но мы все тут умные люди. Поэтому воспользуемся микрометром. Дело в том, что существует некое соотношение между весом бриллианта и его диаметром.

Он вооружился микрометром и начал измерять диаметр камней в трех кольцах. Бриллиант, подаренный им Алисе, «вытянул» на 5 миллиметров, то есть весил примерно 0,5 карат. В кольце, притыренном Настей, оказался бриллиант в 0, 75 карата, и Лелька шепнула Алисе на ухо, что Шаповалов, конечно, мерзавец, но не жлоб.

Наташкино кольцо, как самое большое, было оставлено на закуску, и в нем Игорь намерял ровно 2 карата. Наталья стала уже не белой, а синей.

– Итак, подводим итог, – Игорь убрал инструменты и достал из кармана какой-то буклет. – Вот здесь у меня определение стоимости бриллианта в зависимости от его цвета, чистоты и размера.

Алиса, твой бриллиант имеет цветность F, прозрачность VS и вес в 0,5 карат. Бриллианты этой группы оцениваются в 4200 долларов за карат, то есть этом камень стоит 2 100 долларов.

– Я тебя убью, – мрачно пообещала Алиса. – Нанесу тяжкие телесные повреждения. Ты что творишь, а?

Игорь захохотал, очень довольный.

– Алиса, ну имею я право сделать подарок любимой женщине? Тем более что из всех присутствующих здесь дам у тебя самое дешевое кольцо. Я даже как-то неловко себя чувствую. Хотел поразить твое воображение, а получилось, что сэкономил.

– Мы с тобой после поговорим, – пообещала Алиса. – Давай, оценивай дальше.

– У Насти (подруга снова посмотрела на нее виновато) – камень цветности F, прозрачности VVS и размером в 0,75 карата. Он оценивается в 6 400 долларов за карат, то есть стоит примерно (Игорь на мгновение задумался) около 5 тысяч долларов.

И остается Наташин бриллиант. Цветность D, чистота IF, размер 2 карата. Стоимость – 32 900 долларов за карат, то есть 65 800 долларов за кольцо. Дело в том, что в таких ювелирных изделиях цена золота не учитывается.

– Около двух миллионов, – быстренько подсчитала Лелька, и тут Наталья все-таки хлопнулась в обморок.

* * *

Я все же сделала это. Набралась решимости и подошла к нему на улице. Он сначала вообще ничего не понял.

– Ты меня узнаешь? – спросила я.

– Нет, девушка. По-моему, я вас никогда не видел.

– Ты видел меня один раз в жизни, и для тебя было бы лучше, если бы та встреча не состоялась вовсе.

– Девушка, извините, я вас не понимаю. Пропустите, мне нужно идти.

Он отодвинул меня в сторону. Легко, но решительно, и собрался уходить. И тогда я сделала то, что представляла себе все эти годы. Крикнула ему вслед: «Ты убил мою сестру!».

Как я и думала, на нас начали оглядываться люди. Он быстрыми шагами вернулся ко мне и больно схватил чуть повыше локтя.

– Ты чего несешь, сумасшедшая? Тебе психовозку вызвать? Какую еще сестру?

И тогда я посмотрела ему прямо в глаза и тихо спросила:

– Ты помнишь Лену Головину?

На его лице отразилось такое искреннее непонимание, что я на минуту решила, что ошиблась. Что это не он. Но тут в глазах у него что-то промелькнуло.

– Лену Головину? Да-а, помню… Мы с ней учились вместе.

– Учились? И только? – мой голос сорвался на визг.

– Не кричи, на нас смотрят.

– А как ты организовал ее изнасилование, не помнишь? Как потом бросил? Ты хоть раз вообще вспомнил о ее существовании за все эти годы? Думал о том, что с ней стало? Или тогда, десять лет назад, просто взял и навсегда вычеркнул ее из своей жизни?

– Вот что. Я не совсем понимаю, что ты несешь, и не могу вот так вот стоять на улице. Люди кругом. Если ты считаешь, что нам нужно поговорить, то пойдем, сядем в мою машину.

– О да, я считаю, что нам нужно поговорить. Я десять лет мечтала поговорить с тобой. С того самого дня, как мы похоронили Лену.

– Похоронили? Она что, умерла?

– Она покончила с собой после того, как узнала, что ее изнасиловали по твоему заказу. Она не смогла с этим жить, понимаешь?

– Ты ошибаешься, – он мягко улыбнулся, и я не к месту подумала, что его, наверное, очень любят бабы. – Я никого не насиловал, Лена что-то перепутала. Ты ей кто, сестра?

– Да, сестра, – кивнула я.

– И как тебя зовут?

– Саша. И не ври мне, я знаю, что ты виноват. Лена из-за тебя погибла. И папа тоже. И мама заболела, – меня начало трясти, он мягко обнял меня за плечи.

– Ты ошибаешься, Саша. Я совершенно ни в чем не виноват.

– Нет, – я скинула его руку и вырвалась. На мой крик снова начали оглядываться прохожие. – Ты виноват! И ты за все ответишь!

– Хорошо-хорошо, – он шутливо поднял вверх руки. – Давай разберемся, за что я должен ответить. Только не сейчас. Я очень спешу. Давай встретимся вечером, и ты мне все расскажешь про Лену. Ладно?

– Если ты думаешь от меня сбежать, то не получится, – предупредила я. – Я знаю, где ты работаешь, так что приду к тебе на работу и все там расскажу.

– Какая ты боевая, девушка Саша, – он снова улыбнулся. – Ты с кем живешь-то?

– С мамой, но она сейчас в больнице.

– Вот и хорошо. Значит, вечером нам никто не помешает. Говори адрес, и я тебе обещаю, что обязательно приду. Ты меня заинтриговала.

Сейчас полвосьмого. Он должен придти через полчаса. Я расставила в комнате Леночкины фотографии. Пусть вспомнит, какой красавицей она была. А когда он это вспомнит, придет время платить. В прямом смысле. Теперь, после нашей утренней встречи, я больше не хочу его уничтожить. Не хочу выводить на чистую воду. Не хочу его позора. Я хочу, чтобы он заплатил мне за смерть Лены и папы. Я хочу перевести маму в частную клинику. Чтобы у меня были деньги на сиделку, и мне больше не нужно было вскакивать по ночам.

Я хочу покупать маме свежую клубнику и наконец-то поставить папе и Леночке хороший памятник. И мою следующую поездку к морю тоже оплатит он. Он пока еще об этом не знает, но я скоро ему об этом расскажу. Через полчаса. Нет, уже через двадцать минут.

* * *

Все воскресенье Наталья слонялась по квартире, не находя себе места. То, что подарок Развольского оказался дороже двух миллионов рублей, решительно не укладывалось у нее в голове.

Она подсаживалась к телевизору, бездумно щелкая пультом, вставала и шла на кухню, попыталась поджарить котлеты, которые бесповоротно сгорали, загрузила белье в стиральную машину, забыв насыпать туда порошок, и никак не могла решить Ромкину задачу для третьего класса.

Глядя на ее маету, Ленчик недовольно бурчал под нос:

– И куда тебя вчера понесло? Больную! Не поправилась, а туда же! По подругам она, видите ли, соскучилась. Прожили бы одну субботу без тебя твои подруги. Вчера приехала вся бледная. Сегодня лица на тебе нет. Не вылежишься вечно, как следует, отсюда все твои неприятности.

– Да ладно, Лень, – вяло махала рукой Наталья. – Я уже здорова. Мне с девчонками обязательно поговорить надо было. Дело у нас важное.

– Знаю я ваши важные дела, – не унимался муж. – Кости мужикам перемыть. Ладно, Инка твоя, шалапутная, но Алиса-то куда смотрела! Видит же, человек болеет…

К вечеру Наталья так и не смогла понять, как ей следует теперь вести себя с Развольским. Намекнуть, что она в курсе цены подарка? Так получится, что, получив его, она сразу кинулась оценивать обнову. Такой поступок попахивал стяжательством.

Делать вид, что она ничего не знает? Но о том, что такое кольцо стоит целое состояние, трудно не догадываться. А значит, по логике вещей, она, Наталья, обязательно должна спросить у Развольского, что все это значит.

Что все это значит? На самом деле этот вопрос занимал Наталью больше всего. За пять лет их романа Стас никогда не дарил ей ничего дороже мобильного телефона. Да и тот был куплен на их фирму, и сам Развольский не потратил на него ни копейки.

То, что, совершив пустяковый проступок (а на глазах у Натальи расцвело и умерло несколько десятков интрижек любимого с сотрудницами), он решил загладить свою вину таким образом, вызывало недоумение. Цена вопроса и вовсе приводила мысли в глухой тупик.

Неплохо осведомленная о финансовых делах шефа, Наталья твердо знала, что у него нет лишних двух миллионов рублей. Настолько лишних, чтобы сделать воистину царский подарок любовнице. За всем этим скрывалась какая-то тайна, и это очень беспокоило Наталью, не любившую никаких тайн и сюрпризов.

Так и не придумав линию поведения с Развольским, она трусливо решила провести дома еще один день. Это решение было «на ура» встречено Ленчиком, решившим, что его женушка наконец-то взялась за ум.

В понедельник, проснувшаяся часов в десять утра, она вновь принялась в задумчивости бродить по квартире.

– Ну, почему, я не могу ни с кем посоветоваться! – думала Наталья. – Настя скажет, что подарки нужно принимать, не заморачиваясь историей их происхождения. Инка горячо поддержит эту точку зрения. Лелька начнет говорить, что это свидетельствует о том, что Стас меня все-таки любит, а Алиса орать, что этому мерзавцу веры нет ни на грош. И с мамой тоже не посоветоваться… – подумав о матери, Наталья привычно вздохнула.

С Ириной Алексеевной у нее были отношения, которые сама Наталья дипломатично называла «непростыми». Мамочка, когда-то преподававшая в педагогическом институте научный коммунизм, не смирилась ни с перестройкой, ни со строительством капитализма. Своих коммунистических убеждений она никогда ни от кого не скрывала, поэтому руководство института, едва дождавшись, пока Ирине Алексеевне исполнится пятьдесят пять, с почестями проводило ее на пенсию.

Первые три года мать злилась на весь мир, писала гневные письма Ельцину и ходила на всевозможные демонстрации. Натальин студенческий брак, беременность и рождение Ромки она практически не заметила. Ей было не до того.

Наталья любила вспоминать историю, приключившуюся где-то курсе на первом или втором. Тогда Алиса впервые пришла к ней домой вместе с видной демократкой Инкой. И та с места в карьер сцепилась с Ириной Алексеевной по поводу американского империализма.

– Они хотят нас поработить! – кричала Наташкина мать.

– Да с чего вы это взяли? – наскакивала субтильная Инка.

– Деточка, – вспомнив о том, что она преподаватель, Ирина Алексеевна решила объяснить все на доходчивом примере, – деточка, вы любите арбузы?

– Люблю, – опешила Инка, которая никак не ожидала столь резкого перехода.

– А с корками арбузными вы что делаете?

– Выбрасываю.

– А я, деточка, варю из них цукаты. Вы любите цукаты?

– Сложный вопрос, никогда их не ела, но предположим, что да.

– Так вот, – Ирина Алексеевна назидательно подняла вверх указательный палец, – теперь представьте себе, что у вас есть много арбузных корок, сахар и большая кастрюля, а я расскажу вам рецепт приготовления цукатов, но за это вы отдадите мне половину готовой продукции…

– И что?

– Вот именно так поступает Америка. Они используют наше сырье, наше оборудование и нашу рабочую силу, чтобы половину продукции забрать себе.

– Не поняла, – замотала головой Инка. – Без вашего рецепта арбузные корки у меня сгниют, кастрюля заржавеет, а сахар так и останется стоять мешком в прихожей, и никаких цукатов я так и не попробую. Так чем же плохо, если в результате заключенного с вами договора я получу хотя бы половину? Мне же все равно это выгодно.

– Вы ничего не поняли, деточка, – махнула рукой Ирина Алексеевна, потерпевшая педагогическое фиаско, а вечером сказала Наталье:

– Пусть эта девушка сюда больше не приходит. Она заражена враждебной нам американской идеологией.

Когда Наталья вышла на работу и начала разрываться между маленьким ребенком, семейными обязанностями и зарождавшейся карьерой, мать обрушила на нее цунами чувств. Туризм был признан загнивающей сферой экономики. Наталья обвинялась в том, что она помогает «зажравшимся дармоедам вывозить наворованные капиталы за границу», а тот факт, что дочь работает в частной компании, занимающейся бизнесом, вызывал у Ирина Алексеевны праведный гнев.

Наталья обзывалась эксплуататоршей, акулой капитализма, фурункулом на народном теле и прочими нелицеприятными именами. Ее зарплата, смена квартиры и ремонт матери категорически не нравились.

– Надо укрощать свои желания, – бушевала она, меряя шагами Натальину двадцатиметровую кухню, – мы в коммуналках начинали, и ничего. У нас, кроме картошки, ничего не было. А у тебя, ты посмотри, – мать уличающим жестом открывала холодильник, – у тебя тут ананас стоит! Паразитка! Жируешь на народные деньги!

К тому моменту, как у дочери появился фольксваген, мобильный телефон и норковая шуба, мать, к счастью, переехала в Москву, к старшему сыну. Наталья чувствовала, что никогда не отплатит брату за все, что он для нее сделал.

Брат – финансист средней руки – работал в одном из крупных банков и был ярым представителем «класса эксплуататоров», поскольку в его жизни наличествовали черный «Мерседес», часы «Ролекс», жена-блондинка и длинное черное кашемировое пальто.

Однако возможность ходить в Мавзолей и на Красную площадь, видать, действовали на мать умиротворяюще. Ирина Алексеевна буржуем сына не называла и жизнью была вполне довольна.

Наталья с детства не обсуждала с ней свои личные дела, предпочитая бегать советоваться к Алисиной маме Александре Андреевне, которая никогда не читала нотаций и всегда давала мудрые советы. И сейчас Наталья очень смутно представляла, что сказала бы мать, если бы она вдруг рассказала ей, что уже пять лет встречается с любовником при «живом-то муже», этот любовник тоже женат, а несколько дней назад подарил ей кольцо за два миллиона рублей.

Встав на весы, Наталья с удовлетворением обнаружила, что за время болезни похудела на два килограмма. Немного подумав, она решила побаловать себя бутербродом с сыром. Достав из холодильника масло, чтобы немного растаяло, отрезала белый хлеб, который очень любила, но позволяла себе крайне редко, голландский сыр с большими (как отметила бы мама, буржуйскими) дырками, щелкнула кнопкой чайника и машинально включила телевизор.

Шли утренние новости. Наталья ловко орудовала ножом, сооружая вожделенный бутерброд. «Две туристки найдены убитыми на одном из пляжей Патайи», – услышала она краем уха и начала искать пульт, чтобы сделать погромче. Все, что, так или иначе, касалось туризма, ее весьма интересовало.

– Жертвами преступления стали две молодые женщины, приехавшие в Таиланд в последних числах сентября, – говорил диктор. Камера показывала песчаный пляж, шезлонги, стоящие у моря, и окровавленные тела двух молодых женщин, распростертые в этих шезлонгах.

«Теперь цены на туры в Таиланд упадут, – механически подумала Наталья, откусывая от вкусного бутерброда. – Интересно, эти две девахи – ночные бабочки, приехавшие на заработки, или обычные туристки?»

– Тела убитых были обнаружены в воскресенье, 2 октября, на пляже Чомтьен. Прибывшие на место преступления полицейские обнаружили, что россиянки были убиты четырьмя выстрелами. На телах девушек не было следов насилия. Их вещи – сумочки и сотовые телефоны – также остались нетронутыми. По мнению экспертов, убийство произошло около 4–5 часов утра.

«Ужас какой! – мрачно пробормотала Наталья. – Поехали люди отдыхать, называется. Да и фирме, которая их отправляла, тоже не позавидуешь».

– Следствием установлено, что жертвами неизвестного пока преступника оказались 30-летняя Ирина Коплер и 25-летняя Людмила Петрова. На место происшествия прибыл консул РФ в Таиланде Николай Проничев. Он сообщил, что тела погибших девушек сейчас находятся в полицейском госпитале Бангкока. Оттуда их позже отправят на родину.

Бутерброд выпал из рук Натальи и, как и положено бутерброду, маслом вниз. Ирина Коплер и Люда Петрова 30 сентября улетели в Бангкок через фирму VIP-тур! Оформлением их путевок Наталья занималась лично, замещая приболевшую в тот день Верочку.

Погибшие в Таиланде российские туристки были ЕЕ клиентками. Взревев громче пароходной сирены, она судорожно кинулась одеваться и стартанула на работу. О том, что она не знает, как ей вести себя с Развольским, Наталья благополучно забыла.

Глава восьмая Газетный «гвоздь» как способ загнать репутацию под крышку гроба

Окно в мир можно закрыть газетой.

Станислав Ежи Лец

Сегодня он ждал на беседу вторую подругу Ангелины Маркеловой. Ту, которая работала в банке. Вообще-то в день гибели Маркеловой он уже встречался с этой самой Светланой Леонидовной Цветковой. Она много курила, много плакала и вроде бы честно отвечала на все вопросы, но к концу разговора Ивану показалось, что она что-то скрывает. Или, как минимум, не договаривает.

Когда через пару дней он решил проверить возникшее ощущение, оказалось, что Светлана Леонидовна убыла в Москву на семинар по банковскому делу. Пришлось ждать ее возвращения.

Она должна была придти через пятнадцать минут, и Бунин лениво перелистывал лежащие перед ним записи. Из них выходило, что Цветковой 34 года. Муж, двое детей. Финансовый институт. Должность старшего кредитного инспектора. Безупречная репутация. Неблизкая, но все же дружба с погибшей.

В кабинет заглянул Сашка Мехов.

– Слыхал, двух наших девиц в Таиланде на пляже замочили!

– Наших – это из России? – лениво уточнил Иван, не любивший телевизор.

– Круче. Из нашего города.

– О! Попали в международный скандал. И кто такие?

– А бес их знает. Одна вроде как социальный педагог, вторая менеджер в строительной компании. Они через фирму VIP-тур ездили. Так что, ежели интересно, можешь там уточнить…

– Неинтересно, – механически ответил Иван. – Слава богу, хоть это мне может быть неинтересно. С этим убийством будем разбираться не мы, а таиландские коллеги. Или тайские? Как правильно?

– Да не знаю я, как правильно, – махнул рукой Мехов.

– И я не знаю. Удальцову жалко.

– А кто это?

– Исполнительный директор VIP-тура. Хорошая баба. За репутацию своего агентства глотку перегрызет. А тут на них как Касьян посмотрел, ей-богу. Наша с тобой убиенная Маркелова их клиенткой была. Потом прямо в туалете у них тетка концы отдала. А теперь еще эти двое.

– Н-да. Был бы я клиентом их агентства, начал бы волноваться за свою шкуру, – задумчиво заметил Мехов.

– Не волнуйся, нам с нашими зарплатами явно не грозит, – утешил его Иван и приглашающе махнул рукой полной блондинке, возникшей в дверях: – Проходите. – Это была Светлана Цветкова.

Беседа текла гладко, но как-то вяло. Сидевшая напротив женщина в этот раз не плакала и вообще отлично держала себя в руках. Она охотно отвечала на все вопросы, касающиеся жизни Ангелины Маркеловой, но с каждой минутой Бунин все отчетливее ощущал незримую стену, которую ловко воздвигала между ним и собой подруга погибшей. Минут через тридцать он понял, что эту стену пора разрушить.

– Вот что, Светлана Леонидовна, – резко прервал он собеседницу, которая обстоятельно и подробно рассказывала, какой отличной хозяйкой и поварихой была ее подруга Гелечка, – мне надоело слушать этот бред.

– Почему же бред? – Цветкова округлила глаза. – Кроме того, если вам неинтересно, то подпишите пропуск, и я уйду. Мне тут с вами сидеть тоже не сахар. Тем более что меня на работе ждут.

– Зачем же вы так, Светлана Леонидовна? – Бунин удрученно покачал головой., – Хочу честно вам признаться, что вы не первая принимаете меня за круглого идиота. Но без лишней скромности скажу, что это впечатление обманчиво.

– Я вовсе не держу вас за идиота.

– Тогда почему вы говорите мне всё, кроме правды?

– Вы не можете меня в этом упрекнуть, я еще ни разу вам не солгала!

– Верно. Но врать и не говорить всей правды – это разные вещи. Вы не лжете мне, но и всей правды не говорите.

– И что же я, по-вашему, скрываю?

– Не знаю, – честно признался Бунин, – но в силу определенного опыта полагаю, что вам, как подруге Маркеловой, и как, безусловно, неглупому человеку, известно что-то, что может пролить свет на причину ее гибели. Мне почему-то кажется (и интуиция подсказывает, что я не ошибаюсь), что вы знаете, что вынудило вашу подругу покончить с собой или кто помог ей принять такое решение.

На щеках Цветковой загорелись два алых пятна.

– Видите ли, Иван… – женщина замялась.

– Александрович, – услужливо подсказал Бунин.

– Видите ли, Иван Александрович, на самом деле я, действительно, никогда не вру. Это мой жизненный принцип, понимаете? Но мне очень трудно рассказать вам Гелечкину тайну, потому что она была очень неплохой девочкой, а тут предстает в довольно неприглядном виде.

– Светлана Леонидовна, Ангелины Степановны больше нет. И теперь ее репутации трудно повредить.

– Я понимаю, но…

– Эта тайна касается работы? – внезапно догадался Иван.

– Да.

– И она может как-то повредить вашей репутации?

– Относительно. Я не сделала ничего недозволенного, но знала о том, что натворила Геля, и никому не сказала. Руководство может расценить этот факт как некорпоративное поведение, а я, знаете ли, очень ценю свою работу.

– Давайте договоримся так, вы мне все рассказываете, а я подумаю, как вывести вас из-под удара, хорошо?

– Хорошо, – Цветкова слабо улыбнулась. – Если честно, это и так скоро станет известно. Просто я надеялась скрыть, что была в курсе.

Рассказанная Светланой Цветковой история была столь же проста, сколь невероятна. Примерно полгода тому назад Ангелина Маркелова влюбилась. У нее и раньше случались вспышки страсти, когда она встречалась с молодыми людьми не ради денег, а ради чувств, но они быстро проходили, не оставляя в душе и следа.

Светлана Цветкова точно знала, что молодая коллега, около двух лет встречавшаяся с Сергеем Муромцевым, за это время поменяла то ли двух, то ли трех любовников. У них не было такого толстого кошелька, как у Муромцева, но и такого толстого живота не было тоже.

Свое поведение Ангелина считала совершенно естественным, тем более что Муромцев на ее похождения смотрел сквозь пальцы. Сама Ангелина считала, что она ловко дурит любовника, но более мудрая Светлана подозревала, что Муромцеву на нее просто наплевать.

А потом все изменилось. На какой-то вечеринке Гелечка познакомилась с неким мужчиной, и это знакомство перевернуло всю ее жизнь.

– Она очень его любила, очень, – говорила Ивану Светлана. – Ей ничего, кроме него, в этой жизни стало неинтересно. Она была готова бросить Муромцева, квартиру, работу. Она на все была ради него готова.

То, что любимый женат, Маркелову не останавливало, тем более что он был готов ради нее оставить семью. Их счастью мешало только одно: несколько лет назад мужчина попал в крупную аварию и разбил чужую машину. Владелец автомобиля оказался человеком непростым и до погашения долга поставил парня «на счетчик». Из неприятной ситуации его вытащил тесть, погасивший долг. И теперь перед тем как расстаться с женой возлюбленный Ангелины считал себя обязанным вернуть эти деньги.

– И он уговорил вашу подругу продать свою квартиру? – заинтересовался Бунин, мимо ушей которого не прошли слова Цветковой о том, что Маркелова ради любовника была готова на все.

– Нет, все оказалось гораздо хуже, – вздохнула Светлана. – Он уговорил ее оформить на него липовый кредит в нашем банке.

– Разве это возможно?

– Теоретически да. А в этом случае и практически оказалось тоже возможно. Ему самому кредит ни за что бы не дали, но у Гелечки был постоянный клиент, который периодически брал крупные суммы на развитие бизнеса. Деньги он быстро оборачивал и гасил кредит, чтобы не капали проценты.

Геля позвонила ему под предлогом того, не пора ли оформлять очередные бумаги, и он сообщил, что собирается обращаться в банк только в ноябре. Тогда она собрала весь необходимый пакет документов, а когда на кредитном комитете они получили «добро» (ведь клиент был постоянным и благонадежным), подделала необходимые подписи и сама получила деньги в кассе.

Конечно, кассир не имела права их выдавать, но и Гелю, и ее клиента в банке хорошо знали, поэтому кассирша легко пошла на небольшое нарушение. Геля отдала любимому всю сумму и предупредила, что он должен погасить ее до 1 ноября. Он сказал, что вложит всю сумму в строительство квартиры, будет исправно платить проценты, а в октябре продаст жилье, вернет кредит, а разницу пустит на расчеты с тестем. После чего они с Гелей поженятся.

– И что было дальше, – спросил Иван, предвидя ответ.

– Первые два месяца он исправно давал Геле деньги на проценты, и она гасила их вместо него. В июле он сказал, что уезжает в командировку, выдал Геле необходимую сумму вперед и пропал. В августе она расплатилась по процентам сама. А когда, в начале сентября он так и не появился, задергалась. Срок уплаты процентов истекал 10 числа, а она собиралась в отпуск с Муромцевым и переживала, что в случае неуплаты афера вскроется.

Именно тогда она была вынуждена во всем признаться мне. Собрала последние свободные деньги и оставила их у меня, чтобы я, в случае чего, десятого сделала необходимый взнос. Я пришла в ужас. Вы понимаете, эта дуреха совершила должностное преступление! Подлог! Если этот парень не погасит нужную сумму до ноября, вся афера вскроется. Я кричала, что тогда ее, как минимум, уволят. И она еще легко отделается, потому что могут и посадить. Она только плакала и говорила, что он обязательно вернется. Что его задержали какие-то непредвиденные обстоятельства, и что он не может так с ней поступить.

В общем, она уехала, а я десятого числа проверила выписки и, естественно, обнаружила, что никаких процентов он не выплатил. Я внесла в кассу Гелины деньги и позвонила ей, чтобы об этом сообщить. По голосу было ясно, что она очень расстроена.

– Что она сказала?

– Ничего. Мы не успели поговорить и после ее возвращения. Я не знаю, нашла она этого мерзавца или нет. Вы же знаете, я была в командировке, но сегодня утром в первую очередь проверила октябрьский взнос. Его так никто и не сделал. То есть этот липовый кредит, по-видимому, никто не собирается возвращать, и вскоре это вскроется.

– И какова сумма кредита? – поинтересовался Иван.

– Три миллиона рублей, – не сказала, а скорее выдохнула Светлана Цветкова.

* * *

Вчера снова удалось лечь спать только в три часа ночи. А все из-за великих моголов, потому что столько алмазов, сколько у них, не было больше, наверное, ни у одного народа в мире. За чтением и мечтами время пролетело совсем незаметно.

Как там у Ильфа и Петрова? «Бриллиантовый дым струился по зачумленной дворницкой»? Так вот это точно по меня!

Мне виделся алмаз «Великий могол», тоже рожденный знаменитой Голкондой. На языке гелугу она означает всего-навсего «пастушечий холм», но Голконда давно уже стала синонимом несметных сокровищ, которым наверняка позавидовал бы даже граф Монте-Кристо. Впрочем, он был независтливый парень. В отличие от меня.

Но вернемся к «Великому Моголу». Он был найден в копях Колур в 1640 году, но, несмотря на столь «недревнее происхождение», его судьба была на удивление богата драматическими событиями. Теми самыми, которые завораживают меня больше всего.

Если верить древним преданиям (а надо же хоть чему-то верить!), на камне видны следы кровавых интриг правителей из династии Великих Моголов. Из-за этого алмаза брат шел на брата, сын на отца, а все потому, что когда его нашли, он был размером с шарик для пинг-понга, то бишь 800 каратов.

«Великий могол» обитал среди знаменитый сокровищ Агры – древней столицы индийской империи. Совсем круглый, с одной стороны он имел огранку в виде розы и небольшой дефект – трещину.

Мелкий ювелир Миргимола, владеющий частными лавочками по продаже алмазов, непонятным образом заполучил этот уникальный камень в свои руки. За какую-то провинность Миргимола вскоре попал в немилость у тогдашнего раджи Голконды и в поисках покровительства обратился к Шах-Джахану. Он умолял своего нового господина напасть на раджу и, наверное, был чертовски убедителен, поскольку одним из аргументов как раз был «Великий Могол», принесенный в дар Шах-Джахану.

После разграбления Дели след камня затерялся. Легенда говорит, что он попал в руки Надира, который довольно ловко пригребал к себе все, что плохо лежало. До сих пор ученые спорят, был ли «Великий Могол» всего-навсего неограненным «Кохинором», или это второе имя другого знаменитого алмаза – «Орлов».

Если вы не знаете, зеленовато-голубой бриллиант «Орлов» венчает царский скипетр России. В нем 200 каратов. Алмаз, из которого он был огранен, назывался «Дерианур» – море света. Он тоже был найден в Голконде в начале XVI века. Вначале его огранили в виде розы в 300 карат, однако Шах-Джехан остался недоволен огранкой и приказал переогранить камень, после чего он заметно потерял в весе.

«Дерианур» был вставлен в трон шаха Надира, потом выкраден и после долгих мытарств оказался на ювелирном рынке в Амстердаме. Именно там его и купил граф Орлов, после чего камень получил не только имя, но и хозяйку. Заплатив за бриллиант 400 000 рублей, Орлов подарил его Екатерине Второй, которая и повелела вставить эту красотищу в скипетр.

Есть и еще один «Орлов», только черный, который был главной достопримечательностью ларца с драгоценностями княгини Надежды Орловой. Черным его называют из-за загадочного серо-стального цвета. О происхождении «Черного Орлова» ничего не известно. Исследователи полагают, что когда-то он назывался «Око Брахмы», весил 195 каратов и был вставлен в соответствующую статую.

Впрочем, в Индии черный цвет считался опасным, а потому в индийских летописях этот камень никогда даже не упоминался. Как бы то ни было, «Черный Орлов» весом 67 каратов уже в XX веке был вставлен в колье из платины, много раз преходил из рук в руки, а затем был продан на аукционе «Сотбис».

Эти истории я могу читать и перечитывать по сто раз. Они для меня интереснее самого крутого боевика и самого загадочного детектива. За то, чтобы хоть раз в жизни подержать в руках такое чудо, не жалко продать душу дьяволу.

* * *

В агентстве дело обстояло еще хуже, чем думала Наталья. Сотрудники не работали, а толклись в гостевой комнате, перед большим телевизором. Все высказывали свои версии происшедшего, а также предрекали возможные последствия, поэтому в помещении висел ощутимый раздражающий гул.

Мрачный Володя стоял у окна в позе Наполеона, испуганная Верочка беседовала с каким-то незнакомым мужчиной, а рядом со столом Карины – старшего менеджера по продажам – отчаянно рыдала какая-то женщина. Растерянная Юлька разговаривала с семейной парой. Этих людей Наталья знала. Врач-стоматолог Илья Борисович Рудников и его жена адвокат Алина Львовна были одними из самых преданных клиентов VIP-тура. Наталья припомнила, что на днях они должны были улететь в Таиланд.

– Путевку сдают, – догадалась она.

При виде Натальи сотрудники разом повернули к ней головы. Шум стих.

– Вот и Наталья Петровна пришла! – в один голос с облегчением воскликнули Верочка, Карина и Юлька.

– Здравствуйте, – Наталья кивнула всем, кто находился в комнате. – Ребята, давайте разойдемся по своим рабочим местам. Добрый день, Илья Борисович, Анна Львовна!

– Мы отказываемся от поездки, – голос стоматолога сорвался на фальцет. – Как вы могли посоветовать нам такую страну?! Почему не предупредили, что это небезопасно? Мы вам так доверяли…

– Успокойтесь, Илья Борисович. Мы не могли предвидеть такого трагического события, но агентство, несомненно, вернет вам деньги. Насколько я понимаю, Юля уже все оформляет?

– Да, – затравленно пискнула Юлька. – Вот и хорошо. Надеемся, что этот неприятный инцидент не скажется на нашем дальнейшем сотрудничестве.

– Наталья Петровна, – со своего места позвала Карина. – Поговорите с женщиной, пожалуйста, это мать Ирины Коплер.

Женщина с бледным заплаканным лицом вскочила со стула, бросилась к Наталье и схватила ее за рукав.

– Вы просто обязаны мне помочь! – заявила она. – Мне нужно срочно вылететь в Бангкок, чтобы забрать тело Ирочки. У меня нет денег на такую поездку, но это вы отправили мою дочь на верную смерть, а значит, вы и оплатите мне дорогу.

– Пройдемте ко мне в кабинет, – как можно мягче сказала Наталья и поймала полный отчаяния взгляд Верочки. – Вы тоже ко мне? – спросила она мужчину, с которым та разговаривала.

– Если вы руководитель, то к вам, – пожал плечами тот. – Майор ФСБ Колосов.

– Где Развольский? – спросила Наталья у Володи, чувствуя, что от обилия людей у нее начинает кружиться голова.

– В областную администрацию уехал, – мрачно ответил Володя. – Решено, что власти оплатят доставку тел, – он поперхнулся на последнем слове, а мать Ирины Коплер снова отчаянно зарыдала. – Станислава Николаевича вызвали туда решать оргвопросы.

– Денег сдерут, – обреченно подумала Наталья, прикидывая, во сколько обойдется их фирме история с убийством в Таиланде.

Через два часа она наконец-то освободилась как от обезумевшей от горя матери, которую удалось убедить, что ехать никуда не надо, так и от сотрудника спецслужб, выжавшего из нее всю информацию, на какую она оказалась способна.

Развольского все еще не было, и Наталья рискнула набрать номер его мобильника.

– Я в Белом доме, и сегодня не приеду, – рявкнул он и отключился.

– Хоть его сегодня не утешать, – с непонятной радостью подумала Наталья и пошла в кабинет менеджеров.

– Девочки, еще отказы есть?

– Два, – откликнулась Верочка. – Но вы ведь нас предупредили, чтобы мы никого не уговаривали и беспрекословно деньги возвращали, мы так и делаем.

– Вот и молодцы, – вздохнула Наталья.

Посмотрев на директора по маркетингу, она снова обратила внимание на его мрачный вид.

– Что с вами, Володя?

– Ничего, – пожал плечами парень. – А почему вы спрашиваете?

– Да на вас с утра лица нет.

– Да известие про это убийство мне прямо как обухом по голове! – махнул рукой Володя. – Неужели так заметно?

– Очень. Вы уж, голубчик, не раскисайте. Мне и так работы хватает – наших нежных дам успокаивать. Станислава Николаича нет, так что одна надежда на вашу поддержку. Уж не подведите меня.

– Ладно, Наталья Петровна, – через силу улыбнулся Володя, – не обращайте на меня внимания, пожалуйста. Все будет хорошо.

– Будем надеяться, – Наталья опять вздохнула. – Завтра паника утихнет, и отказов, наверное, больше не будет.

Вечером она вместе с Ленчиком уютно устроилась перед телевизором. Гибели Ирины и Людмилы были посвящены первые сюжеты в выпусках новостей всех каналов. «На таиландском курорте Патайя обнаружена видеозапись убийства российских туристок. Видеозапись была сделана одной из камер наружного наблюдения, находившихся недалеко от места происшествия. Об этом заявил консул РФ в Таиланде Николай Проничев. На записи виден "высокий мужчина неопределенной национальности", который, припарковав свой мотоцикл у дорожки на пляж, подбежал к лежавшим там российским туристкам, расстрелял их из пистолета, а затем скрылся с места преступления.

Таиландским следователям дело представляется крайне сложным, так как неясны мотивы нападавших. В расследовании этого преступления участвуют более 100 полицейских. Следствие рассматривает разные версии, исключая ограбление, так как личные вещи девушек остались нетронутыми. Между тем выяснилось, что туристки незадолго до смерти жаловались своим родным на навязчивые ухаживания, из-за которых женщины даже не могли покинуть территорию отеля», – проникновенно говорил голос за кадром.

– Ну, все. Точно в Таиланд больше никто не поедет, – Наталья ожесточенно забарабанила пальцами.

– Не расстраивайся, Наташ, – Ленчик поцеловал жену в макушку. – Все утрясется. Вспомни, в Индонезии цунами был… Побережье смыло, сколько туристов погибло, а еще у скольких отпуск был безнадежно испорчен… И что? Год прошел, в Индонезию меньше ездить стали?

– Нет, – согласилась Наталья. – Но туда вообще меньше ездят, чем в Таиланд. Это после Турции, Египта и Арабских Эмиратов – одна из самых популярных стран.

– Все уляжется, Наташ, – убежденно сказал Ленчик, – вот увидишь. Так что не волнуйся раньше времени.

Во вторник утром Наталья пришла на работу, когда в агентстве еще никого не было. Еще вчера она обратила внимание, что за время ее болезни на столе накопилась огромная куча бумаг. Разобрав эту кучу, она залезла в свой электронный ящик. Писем, требующих ответа, было больше сорока. Вот только шведы по-прежнему молчали.

Немножко повздыхав по этому поводу, Наталья углубилась в работу. Она слышала, как хлопали двери кабинетов, приходили на работу сотрудники, в приемной, фальшиво напевая, появилась секретарша Анечка.

Ей оставалось ответить всего на два письма, когда в дверях кабинета нарисовалось перекошенное лицо Развольского. В руках он держал свернутую в трубку газету.

– Эт-то что такое? – прошипел он, швыряя газету практически Наталье в лицо.

– Насколько я вижу, свежий номер «Курьера», – ответила она. Именно в «Курьере» трудилась Инка.

– Ты почитай-почитай, что там написано! – снова прошипел шеф. – Если я узнаю, что это дело рук твоей шлюхи-подруги, и это ты ей обо всем наболтала, я тебе башку оторву! Своими руками!

– Успокойся, Стас, моя подруга не шлюха, и я ей ничего не рассказывала, – скороговоркой произнесла Наталья и развернула газету. Сразу бросился в глаза огромный заголовок на первой странице: «VIP-Тур смерти». И чуть пониже: «Клиенты известного в городе агентства умирают при невыясненных обстоятельствах».

Похолодев, она углубилась в текст.

Здесь было все. И то, как Ангелина Маркелова, вернувшись из Турции, выпала из окна. И то, как в туалете агентства скончалась от неизвестного яда Алла Перфильева. И то, как Ирина Коплер и Людочка Петрова нашли свою смерть от рук неизвестного убийцы на таиландском пляже.

Неизвестный Наталье автор, а статья, к ее огромному облегчению, была подписана не Инкой, а каким-то Генрихом Стародубом, размышлял на страницах газеты о том, кто стоит за этими четырьмя смертями: маньяк, убивающий клиентов VIP-Тура; конкуренты, решившие привести фирму к краху; или некий мститель, доведенный до отчаяния поступками сотрудников компании и теперь решивший отомстить. Здесь же содержались весьма прозрачные намеки на похождения Развольского, из чего следовал вывод, что убийцей вполне могла быть женщина. Заканчивалась статья риторическим вопросом: «Кто следующий?»

– Только этого нам не хватало! – простонала Наталья, дочитав до конца, и кинулась звонить Инке.

– Наташка, честное слово, я тут не при чем! – сразу закричала в трубку подруга. – Я уже с главным поругалась. Он же знает, что мы дружим, поэтому скрыл от меня, что этот материал на первую полосу идет. Я сегодня эту статью уже в газете увидела. Не сердись, Наташка, я не вру.

– Да верю я тебе, верю, – примирительно сказала Наталья. – Ты мне лучше скажи, откуда этот ваш дуб всю эту ерунду взял?

– А я знаю? – завопила в ответ Инка. – Вот уж востину – дуб! Ты его псевдоним оценила? Это он, идиот, под Генриха Боровика косит.

– Если честно, то мне было не до псевдонима, я все больше текстом проникалась. Ты можешь у него узнать, кто ему все это слил?

– Постараюсь, конечно, но у меня с ним контры. Он никак пережить не может, что меня руководство больше ценит. Сидит, небось, руки потирает, что у него такой «гвоздь» получился, а я лапу сосу. Блин, обидно до соплей. Я ведь про Маркелову с Перфильевой уже две недели знаю, если не больше.

– Ин, я тебе, конечно, сочувствую. Более того, признаю свою вину. Ведь это я тебя упросила ничего про все это не писать. Но ты отвлекись от своего журналистского горя и проникнись моим, а, – жалобно попросила Наталья.

– Тьфу, конечно, – тут же сменила тональность Инка, – чего-то у меня от злости совсем башню снесло.

– Так узнаешь?

– Попробую. Правда, пока светоча нашего на работе нетути. Оне вчера до десяти вечера свою нетленку ваяли. Газету в типографию задержали, пока этот шедевр ждали. Мне главный сказал. Так что спит пока Дубок наш. Но как появится, я его зажму в коридоре.

– Уж зажми, сделай милость, – попросила Наталья. – А главному скажи, что, по всей вероятности, VIP-Тур будет подавать в суд на компенсацию ущерба деловой репутации. Там же все из пальца высосано.

– Скажу, – злорадно пообещала Инка. – Все скажу! С меня так всегда вагон подтверждающих документов требуют. А тут – нате вам, здрасьте, приехали. Одни наезды и никаких доказательств.

– Вот-вот, – согласилась Наталья, нажала на отбой и вопросительно посмотрела на Развольского – мол, все слышал?

Шеф мрачно показал ей большой палец и побрел в свой кабинет. Из открытой двери Наталья услышала, как он смачно шлепнул толстозадую Анечку пониже спины. Секретарша кокетливо захихикала.

До конца дня в агентстве VIP-Тур не было заключено ни одного нового договора. И расторгнуто пять старых. Четверо клиентов смотрели при этом немного виновато, но в своем желании забрать деньги и никуда не ехать были тверды, как скала. Пятый клиент долго визжал, пытаясь получить денежную компенсацию.

Получив твердый и решительный отказ, он обозвал обслуживавшую его Верочку и пришедшую ей на помощь Наталью убийцами, после чего громко хлопнул дверью, заявив, что ноги его здесь больше никогда не будет.

Однако истинный масштаб бедствия стал вырисовываться только к пятнице. За всю неделю сотрудники агентства так и не продали ни одной новой путевки, зато отток клиентов стал массовым. От предстоящих поездок, причем не только в Таиланд, отказались двадцать пять человек. VIP-Тур нес катастрофические убытки.

Неприятности на работе сопровождались еще и тем, что соседская бабка Мария Ивановна вновь ступила на тропу войны. Придя с работы во вторник, Наталья увидела передовицу из «Курьера», пришпиленную к двери подъезда, и поняла, что новость о том, что она, Наталья, как минимум, пособница убийцы, уже обсуждают все соседи-пенсионеры.

В среду утром, выйдя за порог квартиры, она увидела кучку окурков, заботливо собранных из всех пепельниц, стоящих на лестничных пролетах. Кучка была аккуратно высыпана прямо на удальцовский коврик.

Движимая неизвестным ей ранее чувством холодного бешенства, Наталья собрала окурки на совок, спустилась на один этаж и так же аккуратно высыпала их на бабкин коврик. А вечером снова обнаружила кучку перед своей дверью.

В четверг на пороге их квартиры уже красовалась другая кучка, от кошки Матрены, а в пятницу Наталья обнаружила огромные острые камни и осколки бутылок, разложенные вокруг ее фольксвагена. Вытаскивая их из-под колес, она здорово порезалась. А разворачиваясь, чтобы выехать со двора, заметила в окне бледное, но торжествующее лицо бабки. Противник праздновал победу. Наталья уныло констатировала капитуляцию по всем фронтам.

* * *

В обеденный перерыв Иван планировал заскочить к Иришке на работу. Они не виделись уже два дня. Первый из-за того, что Бунин заступил на суточное дежурство, а второй, потому что, проведя почти двое суток на ногах, был просто не в состоянии съездить на свидание.

Нет, вначале он на него очень даже собирался. Уйдя с работы около семи, Иван опрометью бросился домой, чтобы успеть принять душ. Он прекрасно понимал, как пахнет после дежурства, а обоняние у Ирочки гораздо более тонкое, чем его собственное.

Натянув чистые джинсы и свитер, он буквально на пять минут прилег на диван. По его расчетам выходило, что усталому менту лучше полежать, чем стоять на остановке у драматического театра – на месте их постоянных свиданий – под проливным дождем.

Когда Иван открыл глаза, часы показывали без пятнадцати десять. На телефоне он обнаружил двенадцать непринятых звонков, ни одного из которых он сквозь сон даже не услышал, и понял, что «попал».

Иначе и быть не могло. Ни одна девушка не может остаться равнодушной, если ее парень не является на свидание, а потом не берет трубку. По опыту жизни, к счастью, уже переставшей быть семейной, он знал, что ему предстоят долгие недели ледяного молчания и каменного презрения, а потом неохотное прощение, которое придется вымаливать на коленях.

Мрачно насупившись, он пил чай из огромной фаянсовой кружки – единственного предмета, который привез с собой из прошлого. На ней был нарисован долговязый жираф со смешными маленькими рожками, который, прищурив один глаз, предлагал смотреть на жизнь проще. Жираф был свидетелем его семейных битв, молчаливым союзником, дававшим надежду, что все еще может измениться.

Уходя от жены, Иван взял с собой только эту кружку. Ему просто стало жаль оставлять жирафа наедине с озлобленной истеричной женщиной, винившей всех и вся в своей неудавшейся жизни. Он знал, что уж жираф в этом точно не виноват.

Вчера вечером, обхватив кружку пальцами и поглаживая чуть выпуклые рожки, он размышлял, что соврать Ирине, чтобы не выглядеть в ее глазах последней сволочью. Телефон зазвонил снова, и он, вздрогнув от неожиданности, плеснул горячим чаем на джинсы. Бедро сразу зажгло. Душу тоже.

– Ванечка! – голос Иришки был не сердитым, а очень взволнованным. – Ванечка, у тебя все хорошо?

– Да, – виновато сказал Бунин и неожиданно для самого себя признался, – я заснул, Ир. Нечаянно заснул. Ты прости меня, а…

– Спасибо тебе, господи, – непонятно ответила Иришка.

– За что? – тупо спросил Бунин.

– За то, что с тобой все в порядке, дурачок, – звонкий голос в трубке с облегчением рассмеялся. – У тебя ведь работа такая, что я все время за тебя боюсь. Ты устал, да? Может, ты есть хочешь? Давай, я приеду и что-нибудь приготовлю, ты поешь, а потом опять ляжешь спать. А я убедюсь… Или убежусь… Черт, я не знаю, как правильно. В общем, я увижу, что ты целый и невредимый, и поеду домой. Давай, Вань?

– Ира, – Иван почувствовал, что внезапно охрип, – не надо приезжать. Уже поздно, на улице темно. Я сейчас себе яичницу пожарю, и вообще, я не голодный. И абсолютно целый. Целее не бывает. Ира, я тебя люблю!

– Я тебя тоже люблю, – снова рассмеялась Иришка. – Давай, сыщик, ешь свою яичницу и спи. О любви завтра поговорим.

– Вот видишь, как оно бывает, – задумчиво сказал Иван жирафу, аккуратно, как будто он стеклянный, положив мобильник на стол. Оказывается, разгильдяя, проспавшего на свидание, можно не ругать последними словами, чтобы он прочувствовал всю глубину своего нравственного падения. Оказывается, можно думать не о том, что он подонок, который не пришел, потому что оттягивается на стороне с какой-то неизвестной бабой, а о том, что с ним могло случиться что-то нехорошее. Оказывается, дозвонившись ему, можно не визжать в трубку, а искренне радоваться, что дозвонилась. А я уже и забыл, что так бывает…

Жираф, прищурившись, смотрел с чашки, и Ивану казалось, что он кивает.

Сегодня он собирался купить большой, нет, огромный букет цветов и приехать к Ирине в контору, не дожидаясь вечера. Во-первых, своих планов на вечер Бунин еще не знал даже в первом приближении. А во-вторых, он просто очень соскучился.

Время все ближе подкрадывалось к обеду, и Бунин уже начал соотносить содержимое своего кошелька с представлением о букете, который был бы достоин Ирины, когда ему по внутреннему телефону позвонил Сашка Мехов.

– Зайди, – коротко бросил он.

– Случилось чего? – поинтересовался Иван, переступая порог меховского кабинета.

– Тьфу, дурак, накаркаешь, – Сашка поднял свой пудовый кулак и потряс им в воздухе. – Давай маркеловское дело обкашляем, что у нас там нового? Кавалера этого кредитного установили?

– Угу, – Бунин сел верхом на стул и вытащил из пачки сигарету. – Делов-то. Гражданин оказался известный. Некто Жигайлов Юрий Константинович, ранее судимый за мошенничество, кличка Жиголо. Сечешь, почему?

– От фамилии?

– Ну, и от нее, конечно, тоже. Но в первую очередь, от профессии. Это парень – профессиональный жиголо. Альфонс. Он пристраивается к дамочкам, в основном, к богатым, тянет из них денежки и живет припеваючи. У него и судимость была по этой линии. Втерся в доверие к богатой тетке и обманом заставил ее переписать на себя дорогущую машину. Лимузин, кажется. А потом исчез. Тетка остыла, по сторонам огляделась, а машина-то тю-тю! Так что наша гражданка Маркелова у него не первая.

– Может, это он ее из окна и того?

– Нет, – Иван вытянул свои длинные ноги вперед и потянулся. – Он, как в середине лета из нашего города слинял, так и не возвращался. Осел в Воронеже и уже успел окрутить там очередную пассию.

– Вот интересно, чем он их берет? – Мехов тоже со вкусом потянулся.

– Так он мужик-то смазливый. Посмотри в деле его фоту. Но это, впрочем, не главное. У него язык подвешен. Все его жертвы говорили, что он женскую психологию хорошо знает, в доверие умело втирается. Ему и не захочешь, а все дашь.

– Получается, что когда Маркелова в Турции у Муромцева три мульта просила, это она хотела кредит погасить, чтобы не всплыло, что она должностное преступление совершила… А он знал, на что они ей нужны, или нет? Вот бы спросить…

– А я спросил…

– Молодец. Когда и успел.

– С утра. Позвонил ему на мобильник. Налогоплательщики, конечно, скоро разорятся оплачивать разговоры нашей конторы с Чили, но вопрос я ему задал и ответ получил.

– Ну? – Мехов заинтересованно подался вперед всем корпусом.

– Ну, в общем, знал все наш Сергей Васильевич. Отпирался сначала, все твердил, что разговор о трех миллионах всерьез не воспринял, но потом все-таки признался, что когда он наотрез отказался дать деньги, Ангелина Степановна ему про свою беду рассказала.

– А он и после этого ей в деньгах отказал, – полуутвердительно заметил Мехов.

– Ага. Говорит мне: «Капитан, неужели я похож на человека, который будет оплачивать чужую глупость?» Он ей посоветовал во всем признаться начальству и написать заяву в органы. Мол, с работы тебя, конечно, уволят, но и поделом. Зато мерзавца поймают, и деньги тебе возвращать не придется. А когда она заплакала, что ее после такой огласки ни в один банк больше не возьмут, заявил, что ей есть, что продать. Мол, когда она с другим мужиком путалась и подложный кредит оформляла, она с ним не советовалась, так вот и сейчас пускай сама выкручивается.

– И что она, интересно, могла такого продать, чтобы покрыть долг в три миллиона?

– Этого он не сказал, а я не спросил. Но, как я понимаю, речь шла о том кольце, которое он ей подарил перед поездкой.

– Перстне царя Соломона? – задумчиво спросил Мехов.

– О нем.

– Ну, так тогда почему она его не продала, зачем выпрыгнула из окна, и куда этот чертов перстень девался?

– Вот это вопрос, – не менее задумчиво ответил Иван.

Поговорив с Сашкой еще минут десять, он снова собрался за букетом Ирине. Заскочил в свой кабинет, накинул куртку, хлопнул себя по карманам в поисках кошелька и бегом спустился вниз по лестнице.

– О, Бунин, – приветствовал его дежурный. – Молодец, что так быстро собрался.

– Куда? – почуяв неладное, спросил Иван.

– Так на убийство! Или ты еще не в курсе? На кладбище нашли тело молодой девки. Давай, двигай, машина у подъезда.

Соорудив замысловатое трехэтажное ругательство, Иван обреченно побрел на улицу. Встреча с любимой в очередной раз откладывалась на неопределенный срок.

* * *

В Южной Африке драгоценные камни находят и поныне. Я все мечтаю отправиться туда в путешествие. К примеру, в 1993 году в Конго был найден 777-каратный алмаз «Звезда тысячелетия». Гранили его с помощью лазера более трех лет. Мне нравится называть себя этим именем. А что? Я ведь тоже – самая настоящая звезда. Красивая, яркая, блестящая, манящая. «Звезда тысячелетия» – белый, грушевидной огранки алмаз, безупречный камень, который безуспешно пытались украсть с выставки коллекции бриллиантов в Лондоне.

Уже в наступившем XXI веке человечество увидело алмаз «Обещание Лесото» в 603 карата. Он занял абсолютное пятнадцатое место среди крупнейших именных алмазов мира. Купившая камень южноамериканская алмазная корпорация решила распилить его на один очень крупный бриллиант в форме сердца и несколько более мелких. Гранили его бельгийские ювелиры.

«Розовый Штейнмец» – крупнейший в мире ярко-розовый бездефектный бриллиант в 60 каратов. «Океанская мечта» – крупнейший в мире бриллиант природного сине-зеленого цвета, правда, весит он всего пять с половиной каратов. Его потрясающий цвет – результат воздействия радиации в недрах земли.

«Несравненный» – желтый бриллиант в 407 каратов, полученный при огранке алмаза в 890 каратов. Также существует ярко-оранжевая «Тыква». Или ярко-голубое «Сердце вечности» – чрезвычайно редкий алмаз, один из самых прекрасных синих бриллиантов в мире. «Корлофф Черный» – самый крупный в мире черный бриллиант, похищенный в столице нашей Родины, городе-герое Москве, в 2003 году. Он весит 88 каратов и оценивается в 37 миллионов долларов.

«Портер Родс», найденный на руднике Кимберли, испускает голубовато-белое сияние всеми своими 154 каратами. Алмаз «Столетие», на обработку которого ушло три года, превратился в результате в бриллиант в 273 карата, который напоминает своей формой сердце.

«Дрезденский зеленый» – алмаз чистейшей воды яблочно-изумрудного цвета, входящий в аграф для шляпы, сделанный в свое время для короля Саксонии. «Юбилей» получил название в честь шестидесятилетия со дня вступления на трон королевы Виктории.

«Звезда юга», «Красный Крест», «Желтый алмаз Тиффани», «Де Бирс», «Пиггот»… Эти имена звучат для меня как музыка! Я шепчу их по вечерам, вспоминая особенности каждого камня, его историю, его дьявольскую тайну. Нет, что ни говори, а я знаю об алмазах все.

Глава девятая За все в ответе

Что невозможно скрыть, хотя бы припудри.

Янина Ипохорская

К концу октября Наталья была убеждена, что прожила самый кошмарный месяц своей жизни. Статьи с красочными описаниями жертв агентства VIP-тур не прекращались. Более того, они расползлись по всем мало-мальски читаемым газетам города.

Несколько публикаций были посвящены похоронам Ирины Коплер и Людмилы Петровой. Огромные фотографии с плачущими матерями жертв, их лица в гробу, рыдающие подруги производили угнетающее впечатление. В текстах VIP-тур обязательно назывался убийцей ни в чем не повинных девушек, ведь именно это агентство послало несчастных на верную смерть за их же деньги.

В одной газете было напечатано интервью с матерью Ирины Коплер, которая заявляла, что сразу же после сорокового дня будет судиться с фирмой, в погоне за деньгами не удосужившейся проверить безопасность курортов.

В Инкином «Курьере» через неделю после материала «VIP-тур смерти» вышла разгромная статья того же Генриха Стародуба, которая называлась «Пятый элемент». О том, что такая статья будет, Наталью предупредила Инка.

В понедельник вечером она позвонила подруге домой.

– Готовься, – мрачно сказала она, – наш Дуб новый «гвоздь» нарыл.

– Опять про нас? – уныло поинтересовалась Наталья, которая явственно слышала, как каждый такой «гвоздь» забивается в крышку гроба фирмы VIP-тур.

– Да. Ты знаешь, что еще одну вашу клиентку нашли мертвой?

– Да ты что! – Наталья почувствовала, что перестает дышать.

– Вот-вот. Я тоже не знала. Менты, с которыми я работаю, почему-то молчат, как партизаны. Зато Дубу достается вся информация, хотя он никогда своими источниками не славился.

– И кто это?

– Дуб? Да я ж тебе говорила, – Генка Дубов, наш главный редакционный пьяница и бездельник. А тут, вишь, в гении заделался.

– Да я не про него, – Наталья досадливо поморщилась, – кто из наших клиентов опять погиб?

– Некая Александра Викторовна Головина.

– Не знаю такую…

– Зато завтра весь город узнает. 24 года. Найдена мертвой на могиле своей старшей сестры, которая десять лет назад повесилась, вроде как от неразделенной любви. В крови огромная доза клофелина. Рядом бокал с шампанским. Десять дней назад вернулась из Турции, где отдыхала, купив путевку в вашем агентстве.

– О, господи, – застонала Наталья, – и за что нам такая напасть? Ты не знаешь, она с собой покончила или ее убили?

– Никто не знает, – мрачно констатировала Инка. – Дело Бунин ведет. Тот самый, которого Алиса прозвала Тараканом. Он меня даже на порог своего кабинета не пускает. Гордый Дуб, которого так и распирает от тщеславия, говорит, что на бокале то ли нет отпечатков пальцев погибшей, то ли они какие-то не такие, но подозревают, что это все же убийство.

– Ин, – жалобно заныла Наталья, – эту статью никак не снять?

– Никак, главный даже слушать ничего не хочет. Говорит, что я из-за своей личной дружбы хочу сорвать ему первую полосу. И намекает, что это я бешусь из-за того, что вся слава достается не мне, а Дубу. Они уже все сверстали и заголовок придумали. «Пятый элемент». Как тебе?

– Мне уже никак, – честно призналась Наталья. – У меня такое чувство, что меня лавиной накрывает. А я барахтаюсь в ней, барахтаюсь, а вырваться из снежного плена никак не получается. И снег уже у меня в горле, ушах, носу, а новые пласты сверху все наваливаются, все наваливаются… В общем, скоро быть мне безработной.

– С таким образным мышлением ты без работы не останешься, – утешила подругу Инна. – В крайнем случае, в журналисты пойдешь. Вон как красиво говоришь.

– Похоже, ничего другого мне не останется, – подытожила Наталья.

С утра, прочитав статью о пятой жертве VIP-тура, она все-таки решила, что без боя свою фирму не отдаст. Особого оптимизма ситуация не внушала. За прошлую неделю VIP-тур не заключил ни одного нового договора, а вот старые клиенты все бежали и бежали. Спустя еще неделю положение дел стало просто катастрофическим.

Наталья сидела на телефоне, обзванивала клиентов, уговаривала, убеждала, давала немыслимые скидки. Но выходила очередная газета со статьей о том, что неведомый маньяк охотится на туристов, заключивших договор с VIP-туром, и даже самые здравомыслящие люди отказывались ехать за границу. Хотя бы из чистого суеверия.

Сотрудники фирмы находились в полном раздрае. Они привыкли работать в стабильной процветающей конторе, которая пользовалась в городе уважением. То, что от них бегут клиенты, а имя фирмы склоняется в газетах, полностью деморализовало коллектив. До кучи выяснилось, что последняя жертва – Сашенька Головина – была близкой подругой Верочки. Та слегла дома с нервным расстройством.

Развольский ходил злой и подавленный. Во всех бедах агентства он винил исключительно Наталью.

– Ты понимаешь, что если так будет продолжаться и дальше, то мы обанкротимся? – орал он на нее в своем кабинете. – Сделай же хоть что-нибудь! За что я тебе зарплату плачу?!

Но что делать, Наталья совершенно не знала. Хоть какой-то выход из положения неожиданно нашел Ленчик.

– Наташ, – однажды вечером сказал он, когда Ромка уже благополучно отбыл ко сну, – ну невозможно же смотреть, как ты мучаешься!

– Это от бессилия, Лень, – устало сказала она. – Происходит что-то, что выше моего понимания. Все рушится, а я не могу ничего предпринять. Бегаю по кругу: телефон, встречи, опять телефон, а толку никакого.

– Давай попробуем разобраться логически, – Ленчик сел на кровать и притянул Наталью за руку, заставив присесть рядом. – Вот скажи, лично ты веришь, что клиентов вашей фирмы истребляет какой-то неведомый маньяк?

– Нет, – твердо ответила Наталья, – не верю. Это ж бред, Лень!

– Молодец, – удовлетворенно заметил Ленчик. – Я тоже не верю. Идем дальше. Считаешь ли ты, что возможно такое стечение обстоятельств, при котором за довольно короткий срок гибнут пять человек. И все они купят путевки именно в вашем агентстве?

– Да, такое возможно, – немного подумав, сказала Наталья. – Причины смерти то разные. А то, что это было либо во время отпуска, либо после, и то, что в отпуск их отправляли именно мы, вполне может быть совпадением. Хоть это и кажется маловероятным.

– Еще лучше, – закивал головой Ленчик. – Тогда скажи, почему это маловероятное стечение обстоятельств обсуждает весь город? Откуда всем, в том числе вашим клиентам, которые теперь бегут от вас, как крысы с тонущего корабля, стало известно, что этих погибших не связывает ничего, кроме агентства VIP-тур?

– Из газет, конечно. Но ведь их, Лень, действительно, больше ничего не связывает.

– Наташа, ты разумный человек и должна понимать, что никакое агентство не может быть виновато в том, что одна девушка выбрасывается из окна, другая умирает от неизвестного приступа у вас в туалете, третья нажирается клофелина на могиле своей повесившейся сестры, а на двух других нападает какой-то безумец в совсем другой стране. И если ваше агентство находится в эпицентре этих пяти историй, значит, это кому-нибудь выгодно.

– Да кому это может быть выгодно, Лень?

– Да конкурентам, Наташ, конкурентам! Что, люди перестанут ездить в отпуск от того, что VIP-тур вышел у них из доверия? Конечно, нет. Просто путевки они станут заказывать в совсем другом месте.

– Не хочешь ли ты сказать, что кто-то из конкурентов специально истребляет наших клиентов, чтобы пустить нас по ветру?

– Нет, не хочу. Так далеко моя фантазия не простирается, – засмеялся Ленчик. – Ты совершенно правильно заметила, что эти смерти – стечение обстоятельств, не более. А вот то, что кто-то умело использует их, чтобы нанести ущерб вашей репутации, это несомненно.

– Я про это не думала, – призналась Наталья, – но в том, что ты говоришь, есть определенная логика.

– Наташ, я все-таки ученый. У меня вообще довольно хорошо с логикой. Ищи, кому из конкурентов выгодна ваша гибель, и ты найдешь, кто заказал все эти статьи в газетах. А заодно разрабатывай противоядие.

– Какое противоядие? – не поняла Наталья.

– Ай-яй-яй, я всегда считал, что у меня очень умная жена, – Ленчик легонько поцеловал Наталью в волосы. – Если весь этот кипиш затеян для маркетинговой войны, нанеси ответный удар. Разработайте свою рекламную кампанию, которая сведет на нет все эти глупые обвинения. И слегка потрепанные в битве, но все-таки уцелевшие, вы останетесь на плаву.

– Лень, я когда-нибудь говорила тебе, что ты гений? – серьезно посмотрев на мужа, спросила Наталья.

– Нет, не говорила, но я и сам это знаю, – Ленчик снова расхохотался.

– Ты гений, Лень. И ты даже не представляешь, как ты мне сейчас помог.

– Обращайся, – глаза Ленчика вмиг стали серьезными. – Я всегда помогу тебе, если смогу. Ведь я тебя люблю, Наташ.

О том, что развернутая против них газетная кампания – ход ушлых конкурентов, Наталья доложила на утренней планерке. Обсудив стратегию и тактику борьбы, сотрудники пришли к выводу, что противника нужно, во-первых, узнать в лицо, а во-вторых, обезвредить.

Кто стоит за статьями в газете, должен был выяснить Развольский. В конце концов, у него имелись неплохие связи в городской администрации, использовав которые, можно было получить практически любую информацию. Разработать собственную рекламную кампанию поручили Володе. Около часа Наталья обсуждала с ним ее основные стратегические положения, однако спустя три дня получила на руки проект, который показался ей совершенно идиотским.

Обычно толковый и расторопный Володя не придумал ничего умнее, чем напечатать интервью с Развольским, утверждающим, что убийства клиентов VIP-тура – дело рук конкурентов. А также запустить в газетах рекламные макеты «Мы не убийцы», а на городских радиостанциях – ролики с аналогичным содержанием.

– Вы что, Володя? – спросила слегка шокированная таким предложением Наталья. – Вы же должны понимать, что человек, который оправдывается, со стороны всегда выглядит виноватым. И мы не можем никого ни в чем обвинять, пока у нас не будет хоть каких-нибудь доказательств. Любая фирма-конкурент, хоть «Голд-тур», хоть «Чемоданово», тут же подадут на нас в суд за оскорбление деловой репутации и будут правы.

– Да не знаю я, что в такой ситуации можно сделать! – нервно заныл директор по маркетингу. – Хоть режьте вы меня, Наталья Петровна. Куда ни кинь, всюду клин. Что бы мы ни написали, все равно будем выглядеть оправдывающимися. А расписывать, как чудно сейчас отдыхать на Мальдивах, совсем глупо.

– Глупо, – согласилась Наталья. – Идите и думайте, Володя. Но это все никуда не годится. Даю вам сроку еще три дня. И надеюсь, что в следующий раз вы принесете мне что-то менее похожее на детский лепет.

Вечером она долго обсуждала эту тему с Инкой.

– Во-первых, твой муж абсолютно прав, – задумчиво произнесла та. – Я, кстати, давно говорила, что он у тебя очень толковый мужик, в отличие от этого козла Развольского.

– Ин, – укоризненно остановила подругу Наталья.

– Ладно, больше не буду. Так вот, с точки зрения пиара, я бы на вашем месте разработала кампанию под общим слоганом «За все в ответе». Ну, понимаешь, тут двойной смысл. С одной стороны, кто-то делает вас крайними, заставляя отвечать за то, чего вы не делали. С другой, вы – солидная и уважающая себя фирма, которая готова ответить не только за свои действия, но и за действия других людей.

Вам не страшно доверять свою жизнь и свои деньги, потому что вы не уходите от ответственности. Именно в этом ключе должны быть разработаны и макеты, и ролики, и интервью. Пусть твой красавец-шеф помаячит на экранах телевизоров и поизлучает уверенность в себе. На большее он все равно не пригоден. Мол, как бы ни складывалась ситуация, VIP-тур готов за нее отвечать. Статьи в этом духе я тебе напишу, об этом даже не думай. И вообще, с моей точки зрения, эта затея в общем-то имеет смысл.

Наталья проговорила с Инкой почти до полуночи. Когда она наконец-то улеглась в кровать, Ленчик уже спал, но к ней самой сон так и не шел. В голове крутились идеи для будущих статей и другие военные действия, которые стоило бы развернуть немедля против неизвестного пока противника.

Около двух часов ночи Наталья наконец-то задремала, но вскоре была разбужена отчаянным кошачьим воплем.

– Господи, эта кошка меня когда-нибудь с ума сведет, – пробормотала она и засунула голову под подушку, чтобы не слышать кошачьих рулад, которые сегодня звучали особенно отчаянно.

Но уснуть ей так и не удалось. Кошка перестала орать, хлопнула тяжелая подъездная дверь. А еще минуты через три в подъезде раздался поистине нечеловеческий вой. Выла соседская бабка Мария Ивановна. В ее голосе было столько муки, что Наталья, а вслед за ней и проснувшийся Ленчик выскочили на лестничную площадку.

* * *

Никогда не сдавайся. На самом деле следовать этому правилу гораздо проще, чем кажется.

Надо просто каждый день делать свое маленькое дело. При любой погоде, любом настроении, любом самочувствии. Пусть час, пусть пять минут в день, но шаг за шагом идти к своей мечте. Вернее, нет. Не мечте, а цели.

Говорят, что желание сдаться особенно сильно за пять минут до победы. И все же сдаваться нельзя, как бы ни был силен искус. Ни в коем случае нельзя становиться. Опустить руки. Перестать прошибать лбом стену. Перестать пытаться сделать невероятное. Стать, как все.

Шанс победить есть только у тех, кто не сдается. И пусть это будет победа только над собой. И пусть это будет победа над обстоятельствами. И путь это будет маленькая победа. Или большая… Или даже великая.

Нельзя опускать руки. Как бы ни было трудно. Какой бы бессмысленной ни казалась борьба. Не надо сдаваться. Надо найти тех, кто поможет, подставит плечо, вдохнет силы, вселит надежду. Надо упрямо идти вперед. Искать дорогу. Прорубать ходы. Выискивать лазейки.

Уставать. Плакать от этой усталости и от накатывающего бессилия. Мечтать об отдыхе. Закрыв глаза, представлять, как будет здорово, когда кончится черная полоса. И снова вставать и идти дальше.

Это очень просто. Думать не о большом пути впереди, а о маленьком шаге, который предстоит сделать сегодня. И делать, несмотря ни на что. Никогда не сдаваться гораздо проще, чем просто верить.

Глава десятая Смирение перед неизбежным

Давайте переживать неприятности по мере их поступления.

Михаил Жванецкий

Надутая Алиса стояла у плиты и готовила плов. Настоящий узбекский плов, который был ее фирменным блюдом. Плов готовился не просто так, а по поводу. Надутость объяснялась тем же самым поводом – сегодня Иришка обещала привести к ней в гости Таракана, то есть, тьфу, Ваню Бунина, конечно.

Одному богу известно, с каким трудом Алисе удалось подбить ее на это безумное мероприятие.

А началось все с того, что Инна методично проедала ей плешь, требуя организовать встречу с капитаном на нейтральной (то есть стрельцовской) территории. Она никак не могла смириться с тем, что вся эксклюзивная информация по загадочным смертям клиентов VIP-тура достается не ей, а какому-то Генке Дубову, которого она раньше и за профессионала-то не держала.

– Ты должна мне помочь, – бубнила она, – я нутром чую, что здесь что-то не так. Мне нужна информация, а потом я ее так проанализирую, что все сразу встанет на свои места.

– Да с чего ты взяла, что Иван будет с тобой разговаривать? – вяло отбивалась Алиса. – Сама же говоришь, что он тебя даже на порог кабинета не пускает.

– Ну и что! – не сдавалась Инка. – В его кабинете он начальник. Хочет – пускает, не хочет – гонит взашей. А на твоей кухне начальник кто? Правильно, ты. А он гость, который вынужден соблюдать правила вежливости и, как минимум, поддерживать общую беседу.

– Ин, ну не расскажет он тебе ничего. Только зря вечер потратишь в неинтересной компании.

– А это уже не твоя печаль. Ты организуй этот самый вечер, а уж с пользой я его проведу или нет, мы потом разберемся.

Алиса держалась, как скала, день за днем отражая Инкины нападки. Но та совершила стратегический маневр и в разгар рабочего дня заявилась в «Зимнюю вишню», свадебную контору Стрельцовой.

– Зови Ирку! – безапелляционно потребовала она. – Будем организовывать встречу на Эльбе.

Нетрудно догадаться, что Иришку подобная перспектива тоже не обрадовала.

– Ваня такого не любит, – сказала она, жалобно сверкая своими черными глазищами. – Он на меня рассердится, Алиса Михайловна. Вы же знаете, какой он ответственный.

Алиса сочувственно молчала, потому что возразить было нечего, но Инна быстро взяла инициативу в свои руки.

– Вот что, Ирина, – строго начала она. – Тут дело не в том, что я за сенсациями гоняюсь. Мне на эту информацию, которой твой Ваня обладает, тьфу и растереть. Но на кону человеческая судьба, ты понимаешь?

– Нет, – честно ответила Иришка.

– У нас с Алисой еще одна подруга есть, Наталья. Она в агентстве VIP-тур работает. И у нее сейчас на работе огромные неприятности. Нам подругу жалко, понимаешь? Она ночами не спит. Есть совсем перестала, похудела на два размера. А мы ей ничем помочь не можем, потому что полноты картины не видим. Нам ведь твой Ваня зачем нужен? Чтобы помог все кусочки мозаики сложить. Сама понимаешь, может, мы знаем что-то такое, чего он не знает. Так что и мы ему вполне можем пригодиться.

Такой подход показался Иришке обоснованным, поэтому она все же сумела привести капитана Бунина в гости к Алисе Стрельцовой. Та не без оснований считала, что ее лучшему менеджеру пришлось выдержать небольшую «бурю в пустыне», но чем и была незаменима Ирина, так это тем, что, будучи убежденной в правильности своих действий, она перла напролом с упорством израильского танка «Меркава».

В танках Алиса последнее время слегка разбиралась, потому что Игорь притащил Сережке огромный альбом, и теперь они вечерами до хрипоты спорили о достоинствах и недостатках австрийского «Кирасира», английских «Черепахи» и «Центуриона» и индийской «Виджаянты». То, что «Меркава» – самый надежный танк в мире, Алиса, по крайней мере, усвоила, поэтому со всей ответственностью могла заявить, что Иришка на него очень похожа.

Алиса попыталась уговорить Инку остаться дома, пообещав дословно пересказать все, что узнает от Бунина, но, как и следовало ожидать, та была непреклонна в своем желании припасть к первоисточнику, а потому торчала на кухне подлруги уже за два часа до прихода гостей.

Впрочем, смирившаяся с неизбежным Алиса тут же нашла в этом плюс. Инна была прекрасной кулинаркой, поэтому помимо фирменного плова Тара…тьфу ты, напасть, Ивана ждали и другие вкусности, позволявшие достучаться до его сердца обычным мужским путем – через желудок.

Наталью по здравому размышлению подруги решили не звать.

– У нее в последнее время нервная система слабая, – разглагольствовала Инна. – Уж ей-то мы точно все потом расскажем, отфильтровав лишние подробности, способные повлиять на ее тонкую душевную организацию.

Больше всех приходу Ивана (ну, кроме настырной Инки, конечно) был рад Игорь, страшно благодарный Бунину за то, что он спас жизнь Алисе. Поэтому он с энтузиазмом затарил холодильник деликатесами, а бар отличными напитками. Алису это обстоятельство радовало вдвойне, потому что если Инка и Иван сцепятся, как бультерьеры на бойцовской площадке, только Игорь сможет разнять их без ущерба для жизни и здоровья.

Иван, как и следовало ожидать, пришел злой и мрачный. Алиса еще раз отметила, что он стал гораздо симпатичнее после того как сбрил свои усы, и порадовалась, что Иришка благотворно влияет на своего возлюбленного.

Разговор за столом получился бы довольно натянутым, если бы не Игорь, который умело взял дело в свои руки. Уже минут через двадцать Иван расслабился, весело хохотал над свежими анекдотами, дегустировал разные сорта виски, любовно смотрел на Иришку, весьма благосклонно – на Алису, и без ненависти во взгляде – на Инну.

Перцева была само очарование. Она почтительно внимала каждому бунинскому слову, не делала безапелляционных замечаний, похвалила Иришкину кофточку… В общем, вела себя как отличница, пришедшая на первое причастие.

Через два часа Бунин сам затронул интересующую подруг тему.

– Я ведь понимаю, зачем вы меня сюда затащили, – начал он. – Предупреждаю сразу, что могу – расскажу, о чем не могу, даже не спрашивайте. Уйду и всё.

– Договорились, – решительно ответил Игорь.

– Ну, тогда давайте, дамы, начинайте. Что именно вас интересует?

– Объединены ли в одно уголовное дело все факты смертей клиентов VIP-тура, – мгновенно встряла Инка.

– Нет, – удивленно ответил Иван. – А с чего все вообще взяли, что эти дела связаны между собой?

– Так во всех газетах пишут, – ответила Алиса.

– Алиса Михайловна, вы еще, конечно, можете верить в то, что пишут в газетах, но уж Инне Сергеевне ли не знать, как сильно эти бредни могут отличаться от действительности.

– Неправда, – запальчиво закричала Инка, – я, к примеру, свою репутацию берегу, а потому непроверенную информацию не выдаю! А если вы не хотите рассказывать все мне, зато направо и налево расшвыриваетесь фактурой при таких сомнительных личностях, как Генка Дуб, то нечего потом жаловаться!

– Я и не жалуюсь, – спокойно заметил Иван, – я констатирую факт.

Инка покраснела и начала пыхтеть, как закипающий чайник, но Игорь положил руку ей на плечо, и она затихла, не начав пускать пузыри.

– Если вас интересует гибель Саши Головиной, то ее нашли мертвой на могиле собственной сестры. Там десять лет назад уже была темная история, девчонка повесилась в ванной из-за несчастной любви. Если учесть, что их мать уже семь лет состоит на учете в психиатрическом диспансере и в данный момент как раз проходит очередной курс лечения в стационаре, то вполне вероятно, что младшая дочь тоже покончила с собой, приняв большую дозу клофелина.

Знакомые их семьи говорят, что Саша была очень привязана к сестре и страшно переживала из-за трагедии. Да и с больной матерью ей приходилось нелегко. Крутилась, как белка в колесе, чтобы обеспечить ей надлежащий уход. Могла и не выдержать…

– А правда, что на бокале с шампанским, в котором были растворены таблетки, нет ее отпечатков? – снова спросила Инна.

– Да есть отпечатки, – досадливо поморщился Иван, – только странные какие-то, смазанные. Так что на всякий случай проверяем, кому была выгодна смерть девчонки. Может, и не сама она отравилась, а помог кто.

– Теперь про Маркелову расскажи, – потребовала Инна.

– А что тут рассказывать? Тут-то как раз все понятно, за исключением одной маленькой детали, – и Иван рассказал историю о том, как влюбившаяся Гелечка оформила для своего возлюбленного липовый кредит в банке.

– Неужели Муромцев вот так взял и отказал ей в деньгах? – ахнула Иришка, услышав, как отчаявшаяся Геля обратилась к богатому любовнику с просьбой о трех миллионах. – Ведь он ее на верную смерть послал! Своими руками! Не мог же он не понимать, что она в отчаянии способна решиться на самый страшный шаг…

– Такие, как Муромцев, не могут покончить с собой из-за трех миллионов рублей, – спокойно ответил Игорь. – Ему и в голову не пришло, что такая мелочь для кого-то окажется убийственной.

– Ну да, – подхватил Иван, – тем более что он посоветовал ей продать ценные вещи. Незадолго до этого он как раз подарил Маркеловой очень дорогое кольцо. На всю сумму кредита, может, и не хватило бы, но на половину – точно.

– И что это было за кольцо? – полюбопытствовала Инка.

– Не знаю, – честно признался Иван. – В разговоре со мной Муромцев назвал его перстнем царя Соломона и дал понять, что это очень дорогая вещь. Но ничего похожего в квартире Маркеловой мы так и не обнаружили.

– Перстень царя Соломона, говоришь? – задумчиво протянул Игорь.

– Ну да. Мы уже всю башку сломали, что он имел в виду. У нее на руках, конечно, брюллики были, и в шкатулке с драгоценностями тоже, но такие, обычные, как у всех. Трехмиллионный кредит ими не закроешь.

– Что ж, пожалуй, я могу рассказать тебе, кто такой царь Соломон, – Игорь широко улыбнулся.

– Я и сам в курсе, – обиделся Иван. – Чай, не лаптем щи хлебаем. Историю проходили.

– Нет, брат. Это другой царь Соломон. О нем пока история умалчивает. Он широко известен исключительно в узких кругах. Но если ты хочешь, я тебя с ним познакомлю, – заявил Игорь и расхохотался в голос, увидев недоуменные лица собравшихся за столом. – Соломон Яковлевич Бернштейн – оч-чень известный ювелир. Ему сейчас уже под восемьдесят, но глаз у него все так же зорок, а руки точны. Он делает изумительнейшие вещи, элитные, которые просто так не купишь ни в одном магазине. Кстати, девушки, именно с его любезного разрешения я одалживал инструменты, чтобы провести среди вас лабораторное занятие по бриллиантам.

– Бернштейн… – протянула Инка. – Ну надо же, никогда не слыхала. На Бернштайна похоже, – и, покосившись на Ивана, уточнила: – Композитор был такой, американский.

– Ну да, – кивнул головой Бунин, – откуда простому менту знать про Леонарда Бернштайна, композитора и дирижера. Того самого, который написал музыку к «Вестсайдской истории», основал американскую Оркестровую академию и подарил свою дирижерскую палочку Владимиру Спивакову. – Глаза Иришки запылали восторгом, Инна пристыжено прикусила язык, Алиса засмеялась, а Иван нетерпеливо обратился к Игорю: – Продолжай, пожалуйста.

– Так что тут продолжить, – пожал плечами Стрелецкий. – Работает Соломон Яковлевич на дому, заказы берет только от знакомых. Все у него совершенно легально, не в том он возрасте, чтобы баловаться с Уголовным Кодексом, но правоохранительные органы он жалует не сильно. Я сейчас ему позвоню, и мы с тобой к нему съездим, чтобы ты смог задать ему свои вопросы. Только одна просьба: особо старика в материалах дела не свети.

– Не вопрос, – согласился Бунин. – Мы с Меховым что-нибудь придумаем, не будут твоего царя Соломона в управу таскать. Поехали.

Игорь сделал нужный звонок, и они с Иваном уже направились было к выходу. Но в глазах Инны читалась такая мольба, что Игорь сжалился и, повернувшись к Ивану, спросил:

– Ты не против, если мы наших любопытных дам возьмем с собой? Это же визит в гости…

– Как скажешь, – скрипнул зубами Бунин, – только некоторых особенно любопытных дам я попрошу держать язык за зубами, как во время визита, так и после!

– Хорошо, – смиренно ответила Инна.

Соломон Яковлевич Бернштейн внешне вполне оправдывал свои паспортные данные.

Сухонький старичок с горбатым носом и роскошной седой шевелюрой, которой позавидовали бы многие сорокалетние мужики, внимательно осмотрел незваных гостей из-под кустистых бровей «а-ля Брежнев».

Дамам, как и положено, перецеловал ручки. Игоря обнял и хлопнул по спине. Бунину сухо пожал руку.

– Или Бернштейн на старости лет таки заинтересовал правоохранительные органы, или я ничего не понимаю в людях, – заметил он, – сделав приглашающий жест в сторону гостиной. – Моя жена Циля, земля ей будет пухом, покойнице, всю жизнь твердила: «Моня, за тобой придут!» Я ей всегда объяснял, что, как Остап Бендер, свято чту уголовный кодекс, но вы же знаете, что такое спорить с женщиной. Не при вас, прекрасные дамы, будет сказано. Чай, кофе?

– Чай, Соломон Яковлевич, ваш, фирменный, – откликнулся Игорь, а Бунин буркнул: – Мы так-то по делу.

– Молодой человек, поверьте мне, старику, хороший чай еще никогда не повредил делу. Или я не Бернштейн. Правда, Игорек? Вот Игорь – деловой человек, но он знает толк в чае. И что, это ему помешало делать свои дела в бизнесе? Нет, только помогло. Мой фирменный чай – это что-то! Произведение искусства. И не думайте, что я старый пустой болтун. Просто попробуйте и поймете, что я не сказал о его достоинствах и половины. А почему? Потому что я очень скромный человек. Моя жена Циля всегда говорила: «Моня, твоя скромность не дает нам жить как приличным людям».

Чай, действительно, оказался потрясающим.

– Это какой-то особый сорт? – спросила Алиса. – Вам его, наверное, из Англии привозят?

– Деточка, поверьте старому еврею, – хозяин хитро сощурился, – хороший чай не требует, чтобы его привозили из Англии. Он может быть расфасован на урюпинской чайной фабрике. Все дело в способе заварки. Моя жена Циля, к слову сказать, его так и не освоила. Так что в нашей семье чай всегда заваривал я.

– Поделитесь секретом, – попросила Алиса. – Правда, очень вкусно.

– Да боже ж мой, нет никакого секрета. Во-первых, когда будете заваривать чай, вспомните анекдот. У него такая борода, что этому анекдоту лет, как старому Бернштейну. Вспомните фразу: «Евреи, не жалейте заварки». Во-вторых, листик смородины и лесной малины, обязательно лесной, вы слышите меня, еще никогда никому не вредили. Немного высушенной апельсиновой цедры и на кончике ножа – одна-две крупинки соли. Просто?

– Очень, – кивнула головой Алиса.

– А вот и нет! – торжествующе воскликнул старик. – Потому что такого чая, как у Соломона Бернштейна, у вас все равно не получится. «Одна мучка, да разные ручки», кажется, так говорят, да?

– Соломон Яковлевич, дорогой, – мягко перебил Игорь, заметивший, что терпение капитана Бунина уже на исходе. – У Ивана есть к вам один вопрос. Мы все будем вам крайне признательны, если вы на него ответите.

– Я понимаю, такие важные люди пришли ко мне, простому человеку. Значит, им есть, что у меня спросить. Будем надеяться, что у меня есть, что вам ответить.

– Скажите, Соломон Яковлевич, значится ли в списке ваших клиентов Сергей Васильевич Муромцев?

– Молодой человек, – старик укоризненно закачал своей седой головой, – этот ваш маленький, но довольно большой вопрос может не так, как надо, сказаться на моей скромной, но довольно солидной репутации. Или вы думаете, что у старого Бернштейна вообще были бы клиенты, если бы он направо и налево сорил их фамилиями?

– Я ведь могу то же самое спросить, вызвав вас на допрос! – начал кипятиться Иван, но Игорь жестом велел ему замолчать.

– Соломон Яковлевич, дело очень серьезное, – сказал он. – Погибла молодая девушка, которой, по словам Муромцева, он незадолго до смерти подарил очень дорогое кольцо. В разговоре с Иваном Муромцев назвал это кольцо перстнем царя Соломона, что и натолкнуло меня на мысль, что его делали вы. Проблема в том, что оно пропало.

– Перстень царя Соломона… – задумчиво проговорил старик. – Сергею Васильевичу не откажешь в образности мышления. Я польщен, польщен. Надо будет высказать ему свой респект. Замечу вам, молодые люди, было такое кольцо. Но я не совсем понимаю, почему вы решили, что оно дорогое. Насколько я помню, а на память я, несмотря на свой возраст, вовсе не жалуюсь, оно обошлось Сергею Васильевичу в 23 тысячи 750 рублей.

– Во сколько? – не удержался Иван. – По нашим прикидкам, оно должно стоить не менее двух миллионов!

– Будьте уверены, молодой человек, оно столько бы и стоило, если бы в нем был настоящий бриллиант. Но в нем имитация, подделка. Циркон удивительного качества. Ну а остальное – дело рук старого Бернштейна. Этот камень даже самый опытный глаз не отличит от настоящего. Но, тем не менее, вместе с работой он обошелся Муромцеву в ту сумму, которую я вам только что назвал.

– Ну и мерзавец, этот Муромцев! – не выдержала до этого почтительно молчавшая Иришка. – Мало того, что в трудную минуту не помог Маркеловой деньгами, так еще и кольцо фальшивое подсунул.

– Хуже, если ради того, чтобы завладеть этим самым фальшивым кольцом, девицу Маркелову кто-то выбросил из окна, – проговорил Иван. – Соломон Яковлевич, а у вас случайно не сохранилось фотографии этого кольца?

– Старый Бернштейн никогда в своей жизни не полагался на случай, – с достоинством заметил царь Соломон. – Моя жена Циля всегда говорила, что осмотрительность еще никому не вредила. Я веду каталог всех своих работ. Извольте удостовериться.

С кряхтением поднявшись со стула, он ненадолго покинул компанию и вернулся с огромным фолиантом тисненой кожи. Полистав его, ткнул пальцем в одну из фотографий.

– Вот то кольцо, которое купил у меня Сергей Васильевич Муромцев.

Инка с Буниным кинулись к альбому и столкнулись лбами.

Спустя десять минут, гости, распрощавшись с хозяином, вышли под осенний дождь. В кармане Бунина лежала фотография злополучного перстня царя Соломона. Предусмотрительный ювелир, имеющий не одну копию фотографии, любезно поделился ею с Иваном.

Распрощавшись с Иваном и с Иришкой, решившими отправиться домой пешком, остальные направились в сторону машины Игоря, но тут Инка, которая была непривычно молчалива и задумчива, тронула Алису за локоть.

– Послушай, – сказала она, невольно подражая речи старого человека, с которым они только что расстались, – или я сильно ошибаюсь, или это кольцо очень похоже на то, которое Развольский подарил Наташке…

* * *

Кошку Матрену убивали с особой жестокостью. Стены лестничного пролета были забрызганы кровью и мозгами. Неведомый убийца, видимо, держал кошку за задние лапы и с размаху бил головой о стену.

Рыжий трупик с липкой, покрытой бурыми пятнами шерстью лежал возле мусоропровода. Соседка Мария Ивановна, в ночной рубашке, с распущенными седыми волосами, неопрятными космами свисавшими вдоль лица, стояла рядом на коленях и отчаянно выла.

Наталья почувствовала, что к горлу подкатывает тошнота.

– Боже мой, – прошептала она, прижав ладонь ко рту.

– Иди домой, Наташ, – тихо сказал Ленчик, – я тут вымою все, пожалуй, а то завтра Ромку в школу будет не отправить.

Соседка с нижнего этажа, вместе с мужем тоже выскочившая на площадку, попыталась поднять бабку с пола. Та послушалась было, но тут же снова бухнулась на колени, схватила тельце несчастной кошки, прижала к груди и зарыдала еще громче.

– Пойдемте домой, Мария Ивановна, – увещевала соседка. – Пойдемте. Я вам коробку дам, завтра с утра кошечку вашу похороним. Леня тут все вымоет, раз обещал. Не надо на полу сидеть, холодно уже. Осень. Жалко, конечно, но уж что вы так из-за животной убиваетесь? Чай, не человек.

– Не человек? – взвизгнула бабка и с такой силой рванулась из рук соседки, что та чуть не упала. – Это вы все не люди! Неужто я не знаю, как вы все Матрену мою ненавидели! Да вам только в радость, что над ней, над девочкой моей, такое зверство учинили. Это все ты! – ее полный ненависти взгляд упал на Ленчика. – Убийца проклятый! Это ты ее порешил! А сейчас еще благородным прикидываешься. Пол тут помыть хочешь. Следы своего кровавого преступления затереть.

Бабка с мертвой кошкой на руках начала подниматься по ступенькам в сторону Ленчика. Вид у нее был такой решительный, что он невольно попятился.

– Успокойтесь, Мария Ивановна, – пришла на помощь мужу Наталья. – Хватит глупости говорить. Никто из нас вашу кошку не трогал. Что мы, совсем звери, по-вашему? Анна Сергеевна, – попросила она вторую соседку, – несите вашу коробку.

– Без вашей помощи обойдусь, – свирепо сказала бабка. – Свои коробки можете засунуть себе в задницу! Мне от вас ничего не надо! Слышите, ничего!

Глядя прямо перед собой ненавидящими глазами, старуха с окровавленным тельцем кошки на руках дошла до своей квартиры и оглянулась на пороге.

– Будьте вы все прокляты, убийцы, – отчетливо выговорила она и скрылась внутри. Дверь захлопнулась, и из-за нее вновь донеслись глухие рыдания.

– Н-да, ситуация, однако, – заметил соседкин муж. – Кошка-то, конечно, была редкостной заразой, но такой участи все-таки не заслужила. Лень, это точно не ты?

– Гриш, да ты что, спятил что ли, вслед за бабкой? – поинтересовался Ленчик. – Я педагог, я кошек не убиваю. Я вообще спал уже.

– Ну, живодеру этому, если честно, от меня благодарность, но познакомиться с ним я бы точно не хотел, – резюмировал Григорий. – Пойдем, Нюр. Ленька у нас благородный, пообещал всю эту гадость отмыть.

– Можешь помочь, если хочешь, – огрызнулся Ленчик.

– Нет уж. У меня организм слабый. Мне такие подвиги не под силу, – и, широко зевнув, сосед скрылся в недрах своей квартиры вслед за женой.

– Может, давай я? – без всякого энтузиазма предложила Наталья.

– Не надо. У тебя организм тоже слабый. Гораздо слабее, чем у этого бугая. Так что ты спать иди. А еще лучше, проверь, как там Ромка, чтобы он на лестницу не выскочил, и сходи поутешай бабку. А то как бы она там с горя на себя руки не наложила в одиночестве.

– Ты что, с ума сошел? – удивилась Наталья. – Смерти моей хочешь? Да она меня там уделает почище этой кошки! Она ж меня ненавидит! А я ее утешать пойду?

– Ей сейчас плохо, – серьезно сказал Ленчик. – Ты же знаешь, она в этой твари души не чаяла. У нее сейчас родное существо погибло. Лютой смертью, между прочим. Сходи, будь человеком.

– Ладно, – вздохнула Наталья, – только если она меня там удавит или чем-нибудь тяжелым по голове стукнет, имей в виду, это ты меня послал на верную смерть…

Заглянув в комнату сына и убедившись, что он мирно спит, Наталья натянула спортивный костюм, зачесала волосы в хвост, выдала Ленчику старую тряпку, ведро и резиновые перчатки, после чего, скрестив пальцы на правой руке, спустилась на один лестничный пролет и постучала к соседке.

Бабка открыла сразу, как будто стояла под дверью. Не оглядываясь на вошедшую гостью, она молча побрела по коридору в сторону кухни. Наталье стало жутковато.

– Мария Ивановна, – позвала она, но старуха не ответила. Немного потоптавшись не коврике в прихожей, Наталья нерешительно двинулась ей вслед.

Соседка сидела на табуретке и укачивала мертвую кошку.

– Что, жалеть пришла? – спросила она. – А я, может, не люблю, когда меня жалеют.

– Вас сейчас нельзя одну оставлять, – ответила Наталья, – не по-соседски это, не по-человечески.

– А ты, оказывается, добрая, – старуха с изумлением посмотрела ей прямо в лицо. – Не ожидала. Не по-человечески, говоришь? А как с Матрешечкой моей поступили – это по-человечески? – в глазах старухи снова заблестели слезы.

– Нет, – честно ответила Наталья. – Я вашу кошку терпеть не могла, но так жестоко поступать было нельзя. Ни с ней, ни с вами.

– Узнаю, кто, изведу! – голос старухи набрал силу, но она тут же снова сникла, раздавленная свалившимся на нее горем. – Думаешь, я сумасшедшая, что так по кошке убиваюсь? Да у меня, может, кроме нее, никого близкого не осталось…

«Странно, – подумала Наталья, – наш дом не из дешевых, да и построен совсем недавно. Одинокой бабке было бы не под силу купить здесь квартиру. Почему же я раньше никогда об этом не думала?»

– Думаешь, кто мне такие хоромы купил? – раздался голос старухи, и Наталья вздрогнула от того, что та прочла ее мысли. – У меня сын есть. Хороший сын, любящий. Он три года назад вместе с женой и дочкой в Германию уехал. Насовсем. Невестка у меня немка. Вот они и решили, что на исторической родине слаще будет, чем здесь.

Они там хорошо устроились. Оба работают. Сын инженер, между прочим. Он у меня, ох, башковитый, Павлик мой. Жена у него медсестра. Внучка в школу ходит. А еще они ее в спортивную гимнастику отдали, так она все по чемпионатам ездит. Недавно второе место по Германии заняла. Талантливая девка. Дашуткой зовут. Да ты садись, чего стоишь? В ногах правды нет.

Наталья села на мягкий пуфик, стоящий в дверях кухни, и осторожно огляделась по сторонам. В квартире был сделан добротный ремонт. Кухонная мебель была новой, сделанной под заказ. Блестящие кастрюли и новенький электрический чайник никак не вязались с одиноким пенсионерским бытом.

– Так я ж говорю, помогает мне сын, – сказала старуха, и Наталья снова вздрогнула. – Квартиру они мне эту купили, старая уж совсем плохая была. Ремонт сделали, мебель заказали. Посылки присылают, переводы денежные. Я ни в чем не нуждаюсь, уж ты мне поверь. Вот только одной совсем плохо.

Они ко мне приехать не могут. Все работают. А как отпуск, так на море хочется. В Париж. В Канаду. Они молодые, надо мир посмотреть. Чего рядом со старой бабкой сидеть? Так что три года я их не видела. Дашутке уж двенадцать исполнилось. А она, когда уезжала, такая же была, как твой пацанчик. Я на него смотрю, а ее вижу. Кровиночку мою.

И Матрену мне, кстати, тоже сын подарил. За два дня до отъезда пришел и говорит: «Вот тебе, мама, котенок. Все не так одиноко вечерами будет». Я сначала брать не хотела, а она своими глазищами на меня как посмотрела… У нее ведь глаза были голубые, представляешь? Так у меня сердце и растаяло. Я ее Муркой хотела назвать, а Даша говорит: «Пусть, бабушка, Матрена будет. Такого имени ни у одной кошки больше нет».

Так и осталась мне память. И о сыне, и о внучке. Кошка Матрена. Мы с ней три года душа в душу прожили. А теперь ее больше нет. А мне-то как жить дальше?

И Мария Ивановна снова горько расплакалась.

– У вас валокордин есть? – спросила Наталья, которой стало отчаянно жалко несчастную бабку. – Давайте я вам накапаю. И еще, пойдемте Матрену вашу похороним на клумбе за домом. А то утром люди будут мимо ходить.

– Пойдем, – вскинулась старуха. – Это ты дело говоришь. Сходи, в гостиной у меня на подоконнике коробка стоит. Из-под торта. Это в день отъезда Павлик принес. Я и храню. Она большая.

Вместе с соседкой Наталья уложила тельце кошки в коробку, затем Мария Ивановна накрыла его чистым вафельным полотенцем, и они перевязали коробку шпагатом, за которым Наталья сбегала домой.

Лопата всегда лежала у нее в багажнике машины, так что через полчаса кошка Матрена была похоронена под кустом шиповника с ярко-красными, будто кровавыми, плодами. Вытерев лопату о траву, Наталья снова убрала ее в багажник и вернулась к старухе, которая с потерянным видом стояла над свежим могильным холмиком.

– Пойдемте домой, Мария Ивановна, три часа ночи уже, – устало сказала она и потянула бабку за рукав.

Та неожиданно послушно двинулась за ней. Усадив соседку на ту же табуретку, Наталья собралась уже уходить, но, оглянувшись, вернулась обратно и деловито засуетилась на кухне. Еще через час она напоила бабку чаем с вареньем и белой булкой, не став спорить, помянула кошку Матрену домашней настойкой на черноплодной рябине, потребовала, чтобы старушка все-таки выпила лекарство, и отправилась домой, не чуя под собой ног от усталости, но с чувством выполненного долга.

Подъезд, отмытый Ленчиком, сиял, и ничто здесь не напоминало о страшной трагедии, приключившейся всего несколько часов назад. Натянув ночную футболку взамен испачканного мокрой землей спортивного костюма, Наталья залезла к мужу под одеяло. Он не спал, в ожидании жены читая детектив.

– Трудно было? – спросил Ленчик, сдвинув очки на кончик носа.

– Ты знаешь, нет, – подумав, ответила Наталья. – Она не такая уж и страшная, эта бабка. Просто очень несчастная и одинокая. Как она теперь без этой кошки будет, я ума не приложу.

Когда около 11 утра проснувшаяся позже обычного Наталья собралась на работу, холмик под кустом шиповника был украшен поздними осенними астрами. Под задним колесом машины Удальцова обнаружила обломки битого кирпича и засмеялась в голос. Бабка Мария Ивановна обладала твердым характером и быстро сдавать свои привычки не собиралась.

– Эх, ждать мне очередную селедочную голову в почтовом ящике, – подумала Наталья и поехала на работу. На соседку она почему-то совсем не сердилась.

* * *

Я даже не думал, что это окажется так просто. Все-таки все бабы дуры, а влюбленные бабы – дуры вдвойне. Они окончательно теряют разум, как речь заходит о том, что у них расположено внизу живота. А еще говорят, что мужчины думают не головой, а головкой. Как же. Щас! Никогда, даже в самые острые моменты, мы не теряем голову, в отличие от этих безмозглых коз.

Как я обвел эту дуреху вокруг пальца! Еще неделю назад она пыталась меня шантажировать. Она! Меня! Идиотка, что с нее взять. Такая же, как ее старшая сестрица, десять лет назад смотревшая на меня влюбленными глазами. Она проглатывала любую туфту, которую я ей скармливал. И эта проглотила. А иначе и быть не могло.

Всего-то и понадобилось, что, жалобно глядя на нее, поужасаться страшной участью, постигшей ее дорогую сестренку и мамашу с папашей. Потом возмутиться тому, как страшно и необратимо меня оклеветали, пустить слезу и сдавленным голосом, отводя глаза, рассказать, как я любил Лену, как другие девицы на курсе завидовали нашему счастью, как устроили ту вечеринку…

Пришлось, конечно, побить себя кулаком в грудь. Мол, какой же я дурак и мерзавец! Встал в глупую позу, не защитил любимую в трудную для нее минуту, дал слабину, бросил ее на произвол судьбы. А в результате – трагедия. «Никогда себе этого не прощу», – патетически восклицал я и прикрывал рукой глаза, как в плохом кино, а эта коза всему верила. Смотрела на меня круглыми глазами, приоткрыв рот, и верила. Ну, дура. Чего возьмешь?

У них точно вся семья сдвинутая. Одна в петлю лезет, другая в психушке оказывается. Чего от третьей ждать? Только самоубийства на могиле родной сестры на фоне нищеты, незадавшейся личной жизни и углубляющегося безумия мамаши.

В общем, разыграл я все, как по нотам. Пообещал помочь с деньгами на лекарства, устроить на работу и установить Леночке памятник. Леночка… Как вспомню эту весталку с королевскими замашками, так до сих пор блевать тянет! И как я тогда мог вообще повестись на эту удочку и начать с ней встречаться?

Впрочем, она сама на меня повесилась. Я и оглянуться не успел, как она оказалась рядом. И сама не давала, и других коз отпугивала. Я уж всерьез решил, что скоро загнусь от спермотоксикоза. Вот и пришлось решать вопрос кардинально. Она добровольно от меня ни за что бы не отстала.

И с этой козой я тоже все решил. Мы вместе поехали на кладбище, чтобы на месте определиться с памятником. Я оговорился, что буду очень занят на работе, так что на кладбище мы попали только к вечеру. Шампанское с растворенным клофелином у меня было припасено заранее. Я предложил поднять бокал за Леночкину светлую память, а заодно за то, что теперь мы вместе.

Конечно, она выпила. Куда ей было деваться? А я не пил. Я же за рулем. Когда ей стало плохо, я ей сказал, что это от шампанского, и предложил полежать в машине. Отрубилась она минут через двадцать. Я перенес ее на могилу. Вытер бокал и приложил к нему ее руку. А на обратном пути домой загнал на машину на мойку, где мне тщательно пропылесосили салон.

Счастье, что эта коза накануне рассказала мне, что все эти годы вела дневник. Когда тетрадка кончалась, она заводила новую, а старую уничтожала. Я предложил ей взять дневник с собой, чтобы Лена знала, что все это время она думала о ней. Так что дневник теперь у меня. Я его почитал на досуге. Что ж, без него ни одна живая душа не узнает, что незадолго до гибели эта идиотка встретила меня.

Кроме того, все наверняка подумают, что это еще одна жертва зловещего агентства VIP-тур. Все-таки диву даешься, как охотно люди верят всякой белиберде. Хотя, надо признать, в поднятой шумихе есть и мой скромный вклад.

Вот с кошкой по-дурацки получилось. Во-первых, ее смерть абсолютно бессмысленна. Она не принесла мне никаких дивидендов. А во-вторых, меня могли увидеть.

До сих пор не понимаю, какой бес в меня вселился, когда я ночью вошел в подъезд и вступил в еще теплую кучу кошачьего дерьма. А эта тварь сидела рядом и… улыбалась. Я точно видел. На ее морде была торжествующая улыбка. И тогда у меня потемнело в глазах, я схватил ее за задние лапы и начал хлестать головой о стену. Остановился, только когда она перестала орать.

Одежду, конечно, потом пришлось выбросить. Но не одежду жалко. Обидно, что я так и не сделал того, зачем приходил. Мне захотелось заслужить одобрение со стороны мадам Удальцовой. В последнее время она смотрит на меня как-то неласково, а ведь до этого просто обожала. У нее даже выражение глаз менялось, когда она на меня смотрела.

Вот я и решил, заеду ночью, когда она меня совсем не ждет. Греется в постели рядом с мужем. А тут я. Под пустяковым предлогом. На пять минут. К этому ни одна баба не останется равнодушной. Уж я-то знаю. Я их столько перетрахал, что женский батальон можно было бы создать.

Поганая кошка. Такой план мне испортила! Но это ничего. Это я еще успею исправить.

* * *

Рекламная кампания по восстановлению честного имени агентства VIP-тур шла полным ходом. Мудрый Ленчик и опытная Инка были абсолютно правы, когда говорили, что разработанная по их предложениям концепция обязательно даст результат. Шумиха, поднятая в газетах вокруг неведомого маньяка, убивающего клиентов VIP-тура, постепенно сходила на нет. Разоблачающие статьи появлялись все реже, а общественный интерес к ним и вообще угас.

Седовласый красавец Развольский, как и ожидалось, великолепно смотрелся на телеэкранах, говорил проникновенным голосом, сводящим с ума женскую половину городского населения, часть которой тут же бежала в агентство – «на этого мужика посмотреть, себя показать».

Здесь в них вцеплялась Наталья и ее менеджеры, так что полный бойкот, за время которого VIP-тур не продал ни одной путевки, все же сменился пусть и тонким, но неуклонно нарастающим ручейком клиентов. Раздавая немыслимые скидки, VIP-тур уже отправил за границу около двадцати туристов, и часть из них успела целыми и невредимыми вернуться обратно.

Последние две недели Наталья работала как проклятая. Вечерами она приходила домой и буквально падала на кровать. Она даже не смогла в субботу вырваться на еженедельные посиделки с подругами, хотя Алиса напряженным голосом приглашала заехать для какого-то важного разговора, да и Инка намекала, что ей есть что рассказать.

– Это касается VIP-тура и статей в газетах? – прямо спросила Наталья и, получив, отрицательный ответ, сказала: – Позже, Ин. Ты не сердись, но у меня клиенты пошли, надо ковать железо, не отходя от кассы. Как назло, ни от кого помощи нет. Развольский по интервью ездит, щеки надувает, и на большее его уже не хватает. Володя в последнее время проявляет просто чудеса бестолковости. Уж не знаю, то ли я его перехвалила, то ли кто-то сглазил, то ли просто у парня личные неприятности. А Верочка наконец-то вышла на работу, но у нее все время глаза на мокром месте.

– Ладно, – мрачно ответила Инка, – позже так позже.

Во время этого разговора Наталью царапнуло какое-то смутное предчувствие, но она отмахнулась от него как от назойливой мухи. Дел было невпроворот – не до предчувствий.

В среду, вынырнув из круговерти первоочередных дел, она обнаружила, что пошел снег.

– Конец октября, пора… – с тоской подумала Наталья, потягиваясь у окна в своем кабинете. – Может, оно и к лучшему. Уж больно неудачная в этом году приключилась осень. Хочется надеяться, что зима окажется лучше.

Отойдя от окна, она направилась в приемную, чтобы попросить скучную Анечку (кратковременный роман с шефом закончился, и по этому поводу девица пребывала в некоторой мерихлюндии) сварить ей кофе, но передумала.

«Пойду в гостевую, там попью, а заодно переговорю с Верой, – решила Наталья. – В конце концов, не дело, что она постоянно плачет. Может, ей помощь психотерапевта нужна. Шутка ли – подругу потеряла!»

Верочка с потерянным видом сидела за столом и отрешенно смотрела в пространство.

– Верунчик, попей со мной кофейку, – преувеличенно бодрым голосом предложила Наталья.

– Спасибо, я недавно чай пила, – ответила девушка.

– Ну и что? Составь компанию, а то мне одной скучно.

Не говоря ни слова, Верочка встала и пошла за чашкой.

– Вер, что с тобой происходит, – ласково спросила Наталья.

Чашка выпала из рук и разбилась. Верочка бросилась собирать осколки, неловко схватила один из них и порезалась. По ее тонкой, с синими прожилками, кисти потекла струйка крови. Девушка сморщилась и расплакалась.

– Ну что ты, цыпленочек? – Наталья помогла ей подняться и прижала к себе. – Ну, что случилось?

– Я чашку разбила, – всхлипывая, прошептала Вера.

– Ты ведь не из-за чашки плачешь? Я за тобой уже давно наблюдаю. Расскажи мне, что тебя гнетет. Не надо это в себе носить, слышишь, Вер! Расскажи, тебе сразу легче станет. Это ведь из-за твоей подруги, да?

– Из-за какой подруги?

– Которая погибла. Ее, кажется, Сашей звали?

– Саша? А, да, конечно, Саша. Только я не из-за нее плачу. Честное слово, Наталья Петровна.

– А из-за чего тогда? Ты же сама не своя!

Верочка в отчаянье посмотрела на начальницу. Наталья просто физически ощутила, как недоверие и сомнение борются с желанием о чем-то рассказать. Украдкой бросив взгляд на часы, она обнаружила, что уже почти шесть. Сейчас все сотрудники разойдутся по домам, так что им с Верой никто не помешает.

Развольский говорил, что собирается сегодня задержаться, чтобы приготовить какие-то тезисы для туристического буклета, готовящегося в областной администрации. Но Стас никогда не заходил в гостевую, да и до разговоров Натальи с Верой ему точно не было никакого дела.

– Я расскажу вам, Наталья Петровна, – наконец решилась Верочка. – Мне и впрямь нужен совет, а то я уже голову сломала, потому что не знаю, как поступить. Понимаете, я беременна.

– Что? – изумленно воскликнула Наталья, никак не ожидавшая такого поворота событий.

– Я жду ребенка. У меня два месяца уже.

– А Володя знает?

– Володя? – Верочка недоуменно посмотрела на начальницу. – Какой Володя, наш? В смысле Шведов?

– Ну да. Разве у тебя не с ним роман? – Наталья почувствовала, что окончательно ничего не понимает.

– Да что вы, конечно, нет! С чего вы взяли, Наталья Петровна? – Верочка даже всплеснула руками. – У нас с ним никогда ничего не было, и вообще, он же с нашей Юлькой встречается.

– Да-а-а, а я почему-то думала, что с тобой…

– Вы, наверное, так подумали из-за того, что мы тогда вместе приезжали вас проведать. Но это я просто тогда собралась, а Володя сказал, что тоже хочет, и предложил меня на машине своей подвезти. Ну надо же!

– Тогда от кого ты ждешь ребенка, – брякнула Наталья и запоздало подумала, что ее вопрос слегка некорректен. Впрочем, Верочка вряд ли это заметила, потому что ее глаза моментально вновь набухли слезами.

– Я не знаю, как вам сказать… – прерывающимся голосом сказала она. – Вы только не ругайте меня, Наталья Петровна, я уже сама себя ругала-ругала… Да только поздно уже. Я беременна. А отец ребенка – Станислав Николаевич.

– Кто? – Наталье показалось, что она ослышалась. – Развольский?!

– Не кричите на меня, пожалуйста! – Верочка зарыдала. – Я сама во всем виновата. Он как-то летом предложил меня подвезти после работы. А я его так люблю, что у меня в его присутствии ноги отнимаются. Конечно, я согласилась. Ну, мы заехали в какое-то кафе, а потом он сказал, что ему нужно отдать другу книгу и попросил меня заехать вместе с ним. Мы приехали в квартиру, тут недалеко. Там, конечно, никого не оказалось. В общем, там все и произошло.

– В квартиру, говоришь? – переспросила Наталья, перед глазами которой расплывались отвратительные ярко-малиновые круги. – И как часто вы потом ездили в эту самую квартиру?

– Четыре раза всего, – Верочка всхлипнула. – Я ведь ему не соответствую, Станиславу Николаевичу. Кто я? И кто он? Конечно, он быстро утратил ко мне интерес, а я и не настаивала. Чем я могу заинтересовать такого замечательного человека? В общем, через три недели мы встречаться перестали. И я решила, что навязываться не буду, а потом поняла, что бере-е-еменна-а-а, – Верочка завыла в голос.

– Тихо-тихо, – снова прижала ее к себе Наталья и провела рукой по лицу, прогоняя круги, из малиновых ставшие сине-зелеными. – Тут не реветь надо, а подумать. Ты хочешь оставить ребенка?

– Я не зна-а-аю, – плачущая Верочка начала икать. – Я сама его не воспитаю. У меня зарплата маленькая, а мама очень строгая. Они с отцом меня из дома выгоня-я-ят, когда узнают. А Станиславу Николаевичу я про это даже сказать боюсь. Вдруг он решит, что я его шантажиру-ю-у-у.

– Прекрати реветь, – строго сказала Наталья, и Верочка моментально захлопнула рот. Глаза у нее были как у маленького обиженного ребенка. «Господи, ей ведь всего девятнадцать лет, – горько подумала Наталья, – какая же Стас все-таки скотина!»

– Я уже практически решила сделать аборт, – продолжала Верочка. – У меня другого выхода нет. Вернее, есть, конечно, но на связанные с ним лишения я не готова. Но я боюсь очень, Наталья Петровна. Это же больно, и потом, говорят, детей может не быть. – Лицо девушки вновь начало кривиться.

– Не знаю, я никогда аборта не делала, – честно призналась Наталья. – Но сейчас говорят, способ есть, когда какие-то таблетки пьешь, и все. Это не больно. И последствий нет.

– Это дорого очень, – тихо сказала Вера, – я узнавала. Одиннадцать тысяч. Мне их взять негде.

– Что значит, негде? – удивилась Наталья. – Эти деньги надо взять у дорогого Станислава Николаевича.

– Вы что! – ужаснулась Верочка. – Да я в жизни своей не смогу у него денег попросить! Это ж что он обо мне подумает? Одни гадости?

– Это ты должна про него гадости думать, а не он про тебя, – устало заметила Наталья. – Вот что. Он сегодня задержался на работе. Я сейчас уйду, а ты пойдешь и все ему расскажешь. Эти таблетки надо пить на маленьких сроках, потом уже поздно будет.

– Наталья Петровна, миленькая, я не смогу, – запричитала Верочка и снова приготовилась заплакать.

– Ничего, сможешь! – безапелляционно заявила Наталья. – Ты у меня попросила совета, я тебе его дала. И запомни, дурочка, что Станислав Николаевич будет счастлив, что ты просишь у него всего-навсего одиннадцать тысяч, а не поднимаешь скандал, не звонишь его жене и не трезвонишь о случившемся по всей конторе. Зная его, я уверена, что такие ситуации ему не впервой, уж прости меня. Так что ничего с ним не случится. Переживет несколько неприятных минут, всего-навсего.

– Так мне и надо, – вскинув голову, вдруг заявила Вера. – Всем таким дурам, как я, так и надо. Я постараюсь с ним поговорить. Раз вы говорите, что это не страшно для него. А у меня просто нет другого выхода. Лучше ему признаться, чем маме.

– Вот и прекрасно, – с ненатуральным энтузиазмом воскликнула Наталья. – Я надеюсь, что это все, что тебя тревожит?

– А разве мало? – Верочка слегка улыбнулась.

– Да нет, достаточно. Но поверь мне, девочка, это неприятность, но не беда. Не горе. Горе – это то, что случилось с твоей подругой.

– Да, – посерьезнела Верочка, и лицо у нее вмиг сделалось задумчивым. – С моей подругой тоже не все ясно, на самом-то деле.

– Что неясно? – рассеянно спросила Наталья, голову которой занимали мысли об очередном вероломстве Развольского.

– Не знаю, Наталья Петровна. Я все думаю, думаю… Понимаете, Сашка вела дневник… Мне еще, когда мы с милицией приехали к ней на квартиру, показалось странным, что его при осмотре не нашли. А потом я его увидела… – Верочка замолчала.

– Где?

– Там, где ему совсем не место, – задумчиво ответила девушка. – На столе у одного человека, который Сашку не знал.

– Какого человека? – спросила Наталья, которой не терпелось остаться наедине со своими мыслями.

– Одного человека… Хорошего человека… Нет, я его ни в чем не обвиняю, просто никак не могу взять в толк, откуда у него Сашкин дневник.

– А может, это вовсе не дневник? – вопрос Наталья задала скорее из вежливости.

– Нет, это он. Тетрадка очень приметная была. Я ее сама Сашке купила, когда в рекламный тур по Испании ездила. Там бык с матадором на обложке и надпись на испанском языке…

Дверь в гостевую хлопнула, причем так неожиданно, что и Наталья, и Верочка вздрогнули.

– Там кто-то есть, – дрожащим голосом сказала Верочка. – Нас подслушивали.

– Не пори ерунду, в офисе уже нет никого, кроме нас и Станислава Николаевича, а он не мог подслушать ничего такого, чего бы ты сама ему не рассказала.

Наталья решительным шагом пересекла кабинет и распахнула дверь в коридор. Он был пуст и тих. На двери мужского туалета слегка покачивалась табличка с писающим мальчиком – кичем, который Наталья ненавидела, да руки не доходили снять.

Впрочем, додумать очередную мысль о противном мальчике она не успела. Дверь туалета отворилась и из нее, на ходу застегивая ширинку, вывалился системный администратор агентства VIP-тур Женька Бревнов.

При виде начальницы он ничуть не смутился.

– Привет, – бодро отсалютовал левой рукой, так как правая боролась с непослушной молнией, и двинулся по коридору в сторону своего кабинета.

Наталья досадливо поморщилась. Бревнова она недолюбливала, как всякое явление, которое недопонимала. Парень ходил с бритой наголо башкой, из его брови вызывающе торчала железная сережка, по-научному называемая пирсингом, он регулярно нес полную тарабарщину, щеголяя терминами, неясными не только технически неподкованной Наталье, но и самому Развольскому, а также никогда не откликался на ее, Натальи, призывы наладить бунтующий компьютер.

На сообщения, посланные с компьютера исполнительного директора, он принципиально не отвечал. Где-то с полгода назад Наталья придумала новую тактику: когда ей было что-нибудь нужно от непокорного сисадмина, она просила Развольского написать ему со своего компьютера.

Через три минуты Бревнов покорно возникал на пороге директорского кабинета и, получив соответствующее распоряжение, с недовольной миной пересекал приемную в направлении кабинета самой Натальи.

– Нет тут никого, – успокаивающе сказала она перепуганной Верочке, скорчив рожу в спину удаляющегося Женьки. – Один Бревнов бродит. Тень отца Гамлета, понимаешь. Все, Вера, я пошла домой, а ты ступай к Развольскому. Давай я тебя провожу, а то еще сбежишь, чего доброго.

За руку доведя Верочку до приемной, она засунула голову в приоткрытую дверь кабинета Развольского.

– Стас! – позвала Наталья шефа, который сосредоточенно щелкал по клавишам компьютера. – Стас, отвлекись на десять минут. Тут Вера хочет тебе что-то рассказать.

После этого она впихнула красную от смущения и страха Верочку в кабинет, захлопнула за ней дверь, заскочила к себе за курткой и практически побежала к лифту в холле. Ей было очень важно, чтобы ни Верочка, ни Развольский, ни обуревающую ее душу дьяволы не смогли ее догнать. Но дьяволы все-таки заскочили в лифт вместе с ней.

* * *

Он внимательно всматривался в лицо сопящей на изгибе его руки Ирочки. Сегодня она впервые пришла к нему домой да к тому же осталась ночевать.

Скользя взглядом по изгибу ее бровей, по тонкому, слегка вздернутому носику, пухлым губам, которые в минуты удивления складывались сердечком, Бунин понимал, что впервые за последние лет пять находится в полном ладу с самим собой. Понимал он и то, что его заслуги в этом не было совсем.

Его взрывной характер, слоновье упрямство, полное неумение соглашаться на компромиссы никуда не делись. И он подозревал, что по-прежнему «совершенно не пригоден для жизни с существом, обладающим тонкой душевной организацией». Именно так обозначила причину их постоянных ссор его прежняя жена.

Но все это больше не имело никакого значения. Потому что рядом с ним была Ирочка. Бесконечно доброе, терпеливое и нежное существо, которое даже не подозревало, что обладает тонкой душевной организацией.

В каждую их встречу она умудрялась удивлять Ивана по-новой. Вот и сегодня, когда он заехал за ней после работы в ее дурацкое агентство, она вдруг заявила, что хочет королевский ужин.

– Пойдем в ресторан? – неуверенным тоном предложил Иван, находящийся на самом неприятном временном промежутке между зарплатой и авансом.

– Нет, в ресторан я не хочу, – тут же откликнулась Ира. – Там, во-первых, дорого, а во-вторых, народу много. А мне хочется, чтобы ты смотрел весь вечер только на меня.

– Я при любом количестве народа буду смотреть только на тебя! – заверил Иван и поцеловал любимую в кончик носа, предусмотрительно оглядевшись по сторонам в поисках притаившейся где-нибудь поблизости Алисы Стрельцовой. – Ты хочешь в гости пойти? Опять к Алисе Михайловне?

– Да, я хочу пойти в гости, а еще я хочу королевский ужин, на котором будут только два человека – я и ты, – увидев, что он все еще ничего не понимает, Ирочка звонко рассмеялась. – Какой же ты тугодум у меня, Ванька! Я предлагаю приготовить сегодня ужин у тебя дома.

– Дома? У меня? – Бунин судорожно соображал, убрал ли он сегодня утром грязные носки из-под кресла. – Ты знаешь, продуктовый набор моего холодильника тянет на холостяцкий ужин, а вот на королевский – никак, даже при самом безудержном полете фантазии.

– А я все уже купила! – Ирочка метнулась к своему столу и вытащила из-за вертящегося офисного кресла огромный пакет. – В обед сбегала с супермаркет и запасла все, что надо. Поехали, а? Ужасно есть хочется.

– Подожди, – Иван поймал ее за руку. – Получается, я буду сегодня ужинать за твой счет? Я что, так похож на жиголо?

– Ну перестань, Вань, ты меня обижаешь! Я давно хотела пригласить тебя в гости, но у меня мама, я знаю, что ты будешь жутко стесняться, хотя она у меня совершенно замечательная. А у себя дома ты стесняться не будешь. И еще – с тебя вино. Я не купила, мне было тяжело нести. Поехали?

– Поехали, – согласился Иван, которому вдруг стало ужасно весело. У него мигом сделалось такое замечательное настроение, что захотелось петь и выписывать ногами всяческие кренделя. – Ты права, Ирка. Тебе пришла в голову великолепная идея. И единственное, чего в ней не хватает, это вина!

Готовила Ирина отменно. Иван только диву давался, как при достаточно скромном наборе продуктов и минимальном количестве кухонных приспособлений, имевшихся в его холостяцком жилище, она сумела минут за сорок приготовить действительно королевский ужин.

Раз! И перед вами удивительно вкусный салат в воздушном омлете. У самого Ивана омлет всегда получался приплюснутым и обязательно горелым.

Два! Отбивная выглядит так, как и должна – хрустящая снаружи, с кровью внутри, мягкая и не застревающая в зубах.

Три! И на столе дымится огромная сковорода жареной картошки с аппетитной хрустящей корочкой.

Еще через полчаса Бунин понял, что хочет жениться. И желательно прямо сейчас. Странно, еще полгода назад он был уверен, что желание еще раз в жизни услышать вальс Мендельсона у него возникнет не иначе, чем в психиатрической клинике. По крайней мере, без смирительной рубашки он под венец не собирался ни в коем разе. Благодарим покорно. Одного раза хватило.

Чтобы не сделать Ирине предложения прямо сейчас, он хриплым голосом предложил выпить чаю и быстренько закурил, чтобы занять рот. Стройная фигурка вновь захлопотала на кухне. Ивану показалось, что он не успел докурить сигарету, как посуда была вымыта и убрана по местам, чайник вскипел, на столе появилась коробка с вкуснющими пирожными и коробка с китайским жасминовым чаем.

– Ты будешь жасминовый? – деловито спросила Ирина. – Если нет, давай я тебе какой-нибудь другой заварю, из твоих запасов. Я так очень чай с жасмином люблю. Пахнет вкусно.

– Я любой буду, – по-прежнему хрипло сказал Иван. – Хоть с жасмином, хоть с цианистым калием. Мне из твоих рук все вкусно.

– Ну, с цианистым калием – это перебор, – заверила девушка, и еще минуты через три по кухне поплыл запах жасмина. Ирина заоглядывалась в поисках чашек. – Ой, какая красивая! – воскликнула она, увидев бунинского жирафа. – Вань, можно я из нее попью?

На секунду Ивану стало жаль отдавать свою кружку. Жираф был боевым другом, проверенным напарником и компаньоном. Отдать его кому-то другому было сродни предательству. Он молчал.

– Ой, это, наверное, твоя чашка, – догадалась Ирина. – Я тебе в нее чаю налью, а сама вот эту возьму, с цветочком.

– Нет, бери, если хочешь, – опомнился Иван. – Мне все равно.

– Нет, из такой кружки должен пить только хозяин, а я буду сидеть напротив и разглядывать этого замечательного жирафа. Кстати, если хочешь знать, он мне улыбается.

– Он у меня такой, все понимает, – признался Иван и вдруг испугался, что Ирина поднимет его на смех. Ну надо же, здоровый мужик сидит и рассказывает, что нарисованный на фаянсовой кружке жираф испытывает какие-то эмоции! Но Ирочка смотрела вполне серьезно, и в ее глазах не было даже намека на улыбку. – Веришь, он мой самый лучший друг. И я все всегда ему рассказываю. Вечером сажусь пить чай – и рассказываю. Молча, разумеется. Это у нас с ним давно повелось. Лет пять назад. Не меньше. Я сначала думал, что совсем свихнулся от одиночества, с чашкой разговариваю, но мне Сашка Мехов, это следак, мой друг, как-то мимоходом сообщил, что опер, на месте которого я сейчас работаю, Димка, тоже со своей кружкой разговаривал. Только на моей – жираф, а на его – огромный вепрь был.

– А куда он девался? – неожиданно поинтересовалась Ирина.

– Кто? – не понял Иван.

– Ну, Димка этот, на место которого ты пришел. Он погиб, да? – ее голос сорвался, и Бунин вдруг понял, что это она боится за него, Ивана.

– Нет-нет, – заторопился ответить он. – У него трагедия случилась, бандиты ребенка убили. Ну, он не выдержал, с резьбы сорвался, запил. В общем, пришлось ему из органов уйти.

– И где он сейчас? – серые глаза Ирины смотрели строго и чуть сердито.

– Не знаю. Сашка говорил, что грузчиком подрабатывает в каком-то магазине. Пьяный все время.

– А почему его все бросили? Тоже мне, друзья называются!

– Ир, я не знаю, правда. Я же его никогда даже не видел. Когда я приехал, он уже не работал.

– Это жестоко, – заявила Ирочка. – Ни одного человека нельзя бросать в беде. Чтобы он не разговаривал с кабанами и жирафами, а мог поговорить с нормальным живым человеком, получить капельку человеческого участия. Вань, давай его найдем, а?

– Обязательно найдем, если ты хочешь, – заверил ее Иван. – А пока я хочу тебе сказать, что просто счастлив, что уже нашел. Тебя. Ирка, я даже не знаю, как это я жил без тебя все эти годы!

– Плохо жил, – засмеялась девушка. – Теперь будешь жить гораздо лучше. Допивай свой чай, сейчас по телевизору кино хорошее начинается, я его посмотреть хочу. Лежать с тобой на диване и смотреть. Понял?

– А после кино я тебя домой провожу? – спросил Иван и затаил дыхание в ожидании ответа.

– Нет, уже поздно будет. Я как хорошая девочка отпросилась у мамы на всю ночь. Если ты не против, конечно.

Иван был очень даже за. Они посмотрели фильм, содержания которого он даже не заметил, потому что с нежностью наблюдал за лежащей рядом девушкой. Потом как-то незаметно выяснилось, что Ира умеет не только отлично готовить. Бунин даже не помнил, когда ему последний раз было так хорошо.

Когда все закончилось, они снова пили жасминовый чай на кухне, по очереди прихлебывая из большой кружки с жирафом, который смешно наклонял рожки то в одну, то в другую сторону и, как показалось Ивану, был весьма доволен происходящим.

Теперь Ирина спала, уютно устроившись на изгибе его руки. Глаза у Бунина слипались, но он боролся со сном, чтобы не тратить на него волшебные минуты, когда Ира была рядом.

– Ты чего не спишь? – пробормотала она сквозь сон.

– Тобой любуюсь. Вдруг ты больше никогда у меня не останешься? – признался он.

– Ага, даже не надейся, – сонно пробормотала она и тут же снова уснула.

Счастливо вздохнувший Иван тоже заснул.

Утром, когда он варил кофе в изрядно потрепанной жизнью медной турке, по привычке мысленно рассказывая жирафу о том, что у них скоро начнется совсем другая жизнь, а Ирина плескалась в его ванне, зазвонил мобильник.

– Слушаю, Бунин, – коротко бросил он в трубку, следя за поднимающейся над туркой пеной.

– За тобой машина ушла, – услышал он голос оперативного дежурного. – В агентстве VIP-тур труп нашли.

– Чей? – похолодев, спросил Иван, вспомнив Наталью Удальцову.

– Девицы какой-то. Вроде, работницы.

– Девицы или женщины?

– Да пес их знает, я в анатомические подробности не влезал, – загоготал дежурный. – Если это тебе так важно, на месте разберешься.

Глава одиннадцатая Небожители спускаются на землю

Он менял кожу, но орал так, будто ее сдирали.

Станислав Ежи Лец

Утром на стоянке возле офиса ее поджидал Развольский. Вернее, Наталья даже не сразу поняла, что он ждет именно ее. Она припарковала машину, с удовольствием обнаружив, что ее любимое место свободно – Наталье нравилось оставлять свой фольксваген с краю, практически у самого шлагбаума, но на это место претендовали многие, так что занять удобную позицию ей удавалось нечасто.

Но сегодня парковка была практически пуста, и суеверная Наталья решила, что это добрый знак. У нее вообще было на удивление хорошее настроение: работа агентства налаживалась, старые клиенты, хоть и медленно, но все-таки возвращались. Самым же приятным был тот факт, что рекламная кампания привлекла в VIP-тур новых заказчиков. Среди них, конечно, была парочка любителей острых ощущений, которым хотелось пощекотать себе нервы, съездив в отпуск через фирму, клиенты которой гибли при невыясненных обстоятельствах, но большинство доверяло рекламе и импозантному Развольскому, не слезавшему с экранов телевизора уже целый месяц.

Милиция тоже оставила их в покое. Наталья даже не знала, продолжается ли следствие по делу Гели Маркеловой и что послужило причиной странной смерти Аллочки Перфильевой. О том, что убийца Саши Головиной не найден, ей вчера сказала Верочка, но, как бы цинично это ни прозвучало, Наталья не сильно этим интересовалась. Она была уверена, что смерть девушки не имеет к VIP-туру ни малейшего отношения.

Поставив машину на сигнализацию, она увидела Развольского, торопливо шагающего к ней от своего БМВ. В душе поднялась привычная волна нежности при виде его красивого самоуверенного лица.

– Я тебя уже двадцать минут жду, – сердито сказал шеф.

– Ты? Меня? Ждешь на парковке? – Наталье показалось, что она ослышалась.

– Да. Я. Тебя. Что ты видишь в этом такого необычного? Я ведь не инопланетянин. Вот если бы тебя на парковке ждала парочка зеленых человечков, согласен, что это выглядело бы странным. Скажи мне лучше, голуба, зачем ты натравила вчера на меня эту дуру? Отомстить захотела?

– Да господь с тобой! – удивилась Наталья. – Во-первых, за что мне тебе мстить, а во-вторых, когда это было, чтобы я вообще тебе мстила?

– Тогда зачем ты ее ко мне отправила?

– Стас, а куда я должна была ее отправить? Если ты не замечал, а я думаю, что замечал ты вряд ли, она уже месяц каждый день плачет. Она маленькая глупышка, которая попала в беду. У нее очень строгие родители и слишком мало жизненного опыта и денег, чтобы выбраться из этой беды самостоятельно. Может быть, ты, конечно, думаешь, что я должна была решить эту проблему за тебя, но, честное слово, давать свои 11 000 рублей девушке, которая собирается сделать от тебя аборт, это слишком даже для меня.

– Да дал я ей денег, – отмахнулся Развольский. – Как ты думаешь, она не будет меня шантажировать?

– Она – точно не будет. Не так воспитана, – убежденно ответила Наталья.

– А кто будет? – всполошился шеф.

– Да откуда ж я знаю? – Наталья пожала плечами под тонкой кожей куртки. – При твоем стиле жизни ты когда-нибудь обязательно влипнешь в неприятности.

– Ой, только вот нотаций не надо! – Развольский поморщился.

– Да какие ж это нотации, Стас? Это констатация факта. Пойдем на работу. Холодно стоять.

Они вошли в холл и двинулись к лифту.

– Чего это охранник на нас так странно смотрит? – нервно поинтересовался Развольский.

– Почему странно? Нормально смотрит, – ответила Наталья, нажимая кнопку нужного этажа. У нее в кармане зазвонил телефон. – Алло, – сказала она, краешком губ улыбнувшись шефу.

– Наталья Петровна, вы где, Наталья Петровна? – услышала она захлебывающийся в рыданиях голос Юльки.

– Я в лифте, Юля, через три минуты буду в офисе, – ответила Наталья, чувствуя, как в предчувствии беды сердце опускается ближе к пупку. – И Станислав Николаевич тоже. Что-то случилось, Юля?

– Идите быстрее, Наталья Петровна, – попросила Юлька, проигнорировав сообщение о наличии в лифте Развольского. – Мы следственную бригаду вызвали. У нас Веру убили.

Двери лифта разошлись на нужном этаже. Не обращая внимания на ничего не понимающего Стаса, Наталья опрометью помчалась по коридору.

Тело Верочки в странной, чуть нелепой позе лежало посредине кабинета Развольского на роскошном турецком ковре, который он привез прошлым летом из Стамбула. На ковре цвели роскошные розы, не соответствующие эстетическому вкусу его жены Ирины. Именно поэтому ковер, который очень нравился самому Развольскому, был сослан в его служебный кабинет.

И теперь посредине цветущих роз лежала мертвая Верочка, по детски свесив голову на один бок. На шее у нее отчетливо виднелась багровая полоса. В дверях сгрудились ошарашенные сотрудники. Юлька рыдала, Карина нервно курила, несмотря на строжайший запрет шефа на курение где бы то ни было, за исключением туалета. В дверях маячил системотехник Женька Бревнов, в коридоре мелькнуло бледное лицо Володи.

Окинув собравшихся тревожным взглядом, Наталья схватила за руку стоящего рядом Развольского, потащила его в свой кабинет и с треском захлопнув за собой дверь.

– Ты что, с ума сошла? – засопротивлялся шеф.

– Тихо, не кричи. Сейчас опергруппа приедет, а мне нужно успеть задать тебе до этого всего один вопрос. Стас, скажи мне честно, когда ты вчера уходил отсюда, Вера была жива?

– Ты точно сошла с ума! – в голос заорал Развольский. – Ты что, считаешь, что это я ее… – он замялся, не в состоянии подобрать подходящее слово. – Ты правда веришь, что я таким способом решил проблему? Ты же не хуже меня знаешь, что цена вопроса – 11 000 рублей. Я что, так похож на идиота?

– Стас, мне некогда сейчас обсуждать, что именно я считаю и на кого ты похож. Ответь мне коротко: она была жива?

– Конечно, жива! Я ушел, а она осталась, вся зареванная. Сказала, что должна успокоиться перед тем, как показаться на глаза мамочке. Вот ведь дернул меня черт связаться с малолеткой!

– Если б ты сделал это ценное замечание до того, как с ней связаться, было бы гораздо лучше.

– Ой, ну не нуди, а! Без тебя тошно… Можешь на вахте спросить, кто вчера сдавал офис на охрану. Убедишься, что это был не я.

– А кто? Кто еще, кроме вас двоих, был в офисе в начале восьмого вечера?

– Да не знаю я! – Развольский чуть не плакал. – Какая мне была разница, если она еще оставалась здесь?

Наталья прыжком преодолела расстояние, отделявшее их от входной двери, распахнула ее и громко спросила:

– Кто сегодня забирал ключ у вахтера?

– Я, – спокойно ответила Карина. – Но я в приемную не заходила, я сразу к себе прошла. А Верку Аня нашла, – Карина мотнула головой в сторону сидящей за своим столом секретарши.

– А кто вчера сдавал офис на охрану?

– Я, – от дверного косяка отделился Бревнов. – Это около трех часов ночи было. Я проверил, света нигде не было, поэтому я дверь запер и ключ на вахту сдал. А в приемную и, тем более, в кабинет Станислава Николаевича я не заходил, естественно. Мне зачем?

– Сейчас мы выясним, кто, куда и зачем заходил, – раздался спокойный голос. В приемную вошел капитан Иван Бунин.

Примерно через сорок минут суматоха схлынула. «Как вода во время отлива, – отстраненно думала Наталья, стоя у окна в своем кабинете. – Уходит, оставляя за собой спутанные склизкие водоросли и противно воняющую грязь. – Тело Верочки унесли. На турецком ковре остался лишь контур ее тела, причудливо петляющий среди роз.

С Натальей Бунин поговорил с самой первой. Осмотрев место происшествия и раздав четкие указания опергруппе, он жестом позвал ее следовать за ним. Она в легкой панике подумала, что не успела обсудить с Развольским, что можно говорить о его взаимоотношениях с несчастной Верочкой, а что не стоит. Мельком взглянув на любимое бледное лицо, она благоразумно решила сказать правду. В конце концов, беременность Верочки оставалась секретом лишь до вскрытия, а потом, к бабке не ходи, следствие заинтересуется вопросом, а кто же счастливый отец будущего ребенка.

Нерожденного малыша Наталье вдруг стало жаль даже больше, чем Верочку. Убийца отнял у него шанс на жизнь, и Наталья даже передернула плечами, представив, как бился зародыш, внезапно лишенный кислорода.

– Верочка билась так же, – вдруг отчетливо поняла она. – Тоже умирала от удушья, только ей, в отличие от младенца, было еще и очень страшно. А ребенка она все равно собиралась через пару дней вытравить. Ребенка Стаса. Интересно, это был мальчик или девочка? Хотя – какая разница? Все дети Стаса должны быть очень красивыми. Но этот ребенок никогда не родится. Никогда. Его за 11 000 хотела убить собственная мать. А кто убил? Отец? – от этой мысли Наталье стало совсем страшно. – Нет, Стас этого не делал. Он привык, что все его проблемы решаю либо я, либо деньги. Он бы не смог задушить человека. У него бы смелости не хватило. При его-то тонкой душевной организации…

В общем, капитану Бунину она рассказала все, как есть. И про вчерашний разговор с Верочкой, и о признании, что она ждет ребенка от Развольского, и о том, что она, Наталья, за руку привела Верочку в кабинет с розами на полу, где оставила с Развольским один на один.

Когда разговор уже подходил к концу, у Натальи зазвонил мобильник. «Инна» – высветилось на дисплее.

– Да, – бросила она в трубку, взглядом извинившись перед капитаном.

– Наташ, мы с Алисой хотим к тебе приехать, – напряженно сказала подруга. – Мы уже почти две недели пытаемся сообщить тебе нечто важное, но тебе все недосуг. Так что, не отпирайся, мы едем.

– Ин, я не могу сейчас, – жалобно проныла Наталья. – У меня тут следствие в офисе. У нас Верочку убили.

– Что? – выкрикнула Инка, в которой моментально проснулся репортерский азарт. – Тогда я тем более приеду! А что случилось-то?

– Да не знаю я, что случилось! – внезапно рассердилась Наталья. – Я оставила вчера эту дуреху выяснять отношения с Развольским, от которого, как выяснилось, она ждет ребенка. Вечером он ушел домой, она осталась, а сегодня утром ее нашли задушенной прямо на ковре в его кабинете. Как ты думаешь, мне сейчас есть дело до ваших с Алисой откровений?

– Полный песец, – присвистнула Инна. – Вот, что, Удальцова. При таком раскладе мы абсолютно точно едем к тебе! Твой Развольский – монстр. И ты сама сейчас в этом убедишься.

Подруги приехали примерно через полчаса, когда Бунин уже ушел в кабинет к Развольскому.

– И что вы опять придумали? – поинтересовалась Наталья. – Или это новый способ проникнуть на место происшествия?

– Прекрати, – обиделась Инка, – мы же за тебя, дуру, волнуемся! Сейчас Алиска тебе все расскажет, а я пока пойду, с ментами пококетничаю. Бунин занят, так что есть надежда, что другие хоть что-то расскажут.

Алиса выглядела встревоженной, и это Наталью напрягало. В отличие от Инны, легко заводящейся от любого пустяка и считающей сенсацией всякое мало-мальски интересное событие, она не была сторонницей пустых охов и ахов.

– Ты только не принимай это близко к сердцу, ладно? – нервно начала подруга.

– Аль, я в последнее время думаю, что у меня сердца вообще больше нет, – призналась Наталья. – На меня в последнее время столько всего свалилось, что мне даже удивительно, что я еще не лежу в желтом доме с тяжелым психическим расстройством.

– Наташ, – Алиса сосредоточенно изучала свой безупречный маникюр, – так получилось, что Игорь познакомил нас с ювелиром, который делал кольцо, подаренное тебе Развольским…

– Ну и? – Наталья почувствовала, что сердце у нее все-таки есть, оно вспухало под левой ключицей и вело революционный пулеметный огонь.

– Это не бриллиант, это подделка, циркон. Оно стоит около двадцати пяти тысяч рублей, а не два миллиона, как мы думали вначале.

– Фу-у-у, напугала, дурочка! И слава богу, что оно столько стоит. А то мне было даже страшно себе представить, откуда Стас взял два миллиона, чтобы сделать мне такой царский подарок.

– Подожди, – Алиса оставалась предельно серьезной. – Дело в том, что это кольцо ювелиру заказывал не Развольский.

– А кто?

– Сергей Васильевич Муромцев собственной персоной. Развольский подарил тебе то самое кольцо, которое пропало у погибшей Ангелины Маркеловой.

– Это точно? – почему-то шепотом спросила Наталья.

– Абсолютно. Сама понимаешь, я дружу с головой, чтобы голословно бросаться такими обвинениями. Маркелова выпала из окна, а ее кольцо Развольский подарил тебе. Перфильева умерла в туалете, выйдя из его кабинета. А эту вашу Верочку нашли задушенной назавтра после ее признания, что она ждет от Развольского ребенка.

– Уж к двум трупам в Таиланде он вряд ли имел отношение, – слабым голосом попыталась пошутить Наталья. – Да и еще одну жертву – Сашу Головину – он тоже не знал.

– Не смешно, – отрезала Алиса. – Кроме того, откуда ты знаешь, кого он знал, а кого нет? Эта Саша, кажется, была подругой Верочки. Вполне возможно, что она была в курсе ее беременности и могла шантажировать Развольского, потому что очень нуждалась в деньгах для больной мамы.

– Вера вчера сказала мне, что у кого-то из наших видела на столе Сашин дневник, – вдруг вспомнила Наталья. – Она никак не могла понять, как он там оказался…

– И чей это был стол?

– Она не сказала. Ответила, что одного очень хорошего человека.

– А вдруг это был стол Развольского? Его трудно назвать хорошим человеком, но ты ведь с такой постановкой вопроса не согласишься, так что эта твоя Верочка тоже могла считать его небожителем, – заметила Алиса и зябко передернулась, обхватив себя за плечи в тонком кашемировом свитерке.

* * *

Глядя на подругу, Алиса думала, что ее Наташка – удивительно мужественный человек. Известие о том, что мужчина, которого она боготворит, оказался убийцей, она восприняла совершенно спокойно. Лишь побледнела, как смерть.

– Ты уверена? – спросила она, и Алиса призналась, что да, совершенно уверена.

– Ну что ж, – Наталья отвернулась к окну. – Не бывает неполученных ответов, нужно только правильно задавать вопросы.

– Что ты имеешь в виду? – встревожилась Алиса, но Наташка только слабо улыбнулась: – Подожди. Сейчас Иван закончит терзать Стаса, и за него примемся мы. Уверяю тебя, мы сможем спросить все, что нам интересно. Про кольцо Маркеловой, в первую очередь.

– Может быть, рассказать Ивану, пусть лучше он спросит?

– Нет, я спрошу сама. Вы с Инкой все-таки можете ошибаться, и получится страшно неудобно. Такого жуткого навета Стас мне никогда не простит.

– А тебя до сих пор волнует, что тебе простит или не простит твой Стас? – возмутилась Алиса. – Наташ, пора уже снять розовые очки, через которые ты на него смотришь! Этот человек не принес тебе ничего, кроме горя и слез. Сколько он баб трахнул за последние полгода? И даже не старается это от тебя скрывать, хотя знает, как ты к нему относишься.

– А вот тут ты ошибаешься, – ответила Наташа, – он понятия не имеет, как я к нему отношусь. Ему невыгодно это знать, потому что с этим знанием нужно будет что-то делать. Как-то жить. Поэтому он предпочитает искренне считать, что никаких чувств у меня к нему нет. Искренне, понимаешь?

– Я понимаю только то, что ты все время его выгораживаешь. Но сейчас речь идет о более серьезных вещах, чем перепих с секретаршей. Весь город перетирает убийства, которые произошли по вине агентства VIP-тур. Прикинь, как всем понравится, если главным злодеем окажется его директор.

На этих словах дверь открылась и в кабинет вошел измученный Развольский. Подруги невольно вздрогнули.

– Ну кто тебя тянул за язык! Зачем ты сказала этому ужасному капитану, что Вера была беременна от меня?! – набросился он на Наталью, не обращая ни малейшего внимания на Алису, как будто ее и не было в комнате. – Они могли до морковкиного заговенья искать ее неведомого любовника. Ты хоть понимаешь, что меня ждет, если об этом узнает Ирина или, не дай Бог, ее папаша?!!

– Стас, – Наталья говорила решительно, что немало обрадовало Алису. – Верочка умерла. По сравнению с этим совершенно неважно, что подумает твоя Ирина. Все мелкие страсти, которые ты считаешь такими важными, на самом деле ничто. Прах. Извини, но мне не пришло в голову врать следствию. Тем более что в поисках убийцы может помочь каждая мелочь.

– Ага. Мою разрушенную семью и возможную потерю бизнеса ты называешь мелочью. Что ж, это неоспоримо доказывает, что какая-то маленькая шлюшка, которая охотно раздвинула передо мной ноги, не думая о последствиях, для тебя гораздо важнее меня и моих чувств!

– Остановись, Стас, – тихо попросила Наташка. – Остановись. Ты потом будешь жалеть об этих словах, но изменить что-либо будет уже невозможно. Поэтому не говори их. Не надо.

– Ты мне, кажется, угрожаешь? – красивые брови Развольского недоуменно поползли вверх. – И что ты сделаешь, если я скажу что-нибудь не то? Уволишься? Так это вряд ли. Где тебе еще будут платить такую зарплату?

– Сейчас разговор не обо мне и моей зарплате, – Наталья оставалась на удивление спокойной, и Алисе вдруг подумалось, что дьявольская власть Развольского над ней потихоньку закачивается. – Ответь мне лучше на вопрос, откуда у тебя оказалось кольцо, которое Муромцев подарил Ангелине Маркеловой?

– Что? К-к-какое кольцо? – Развольский мигом утратил весь свой пафос и теперь смотрел на Наталью как побитая собачонка.

– Ты подарил мне кольцо. Оно оказалось тем самым, которое Муромцев заказывал у известного в городе ювелира для Гели Маркеловой. Как оно попало к тебе?

– Заяц, уверяю тебя, ты что-то путаешь, – Развольский вдруг стал таким жалким, что подруги поняли: он лжет.

– Стас, скажи мне правду. Ты ведь знал Гелю. В день ее гибели, когда я сказала тебе, что это именно она выбросилась из окна, ты отреагировал очень странно. А потом подарил мне это кольцо, которое пропало у нее из квартиры. Где ты его взял, Стас?

– Чтобы ты и твои ненормальные подруги не корчили из себя Шерлока Холмса, я скажу, откуда я его взял! – Развольский брезгливо покосился на Алису. – А то у вас, чего доброго, хватит ума решить, что это я угробил Гельку. Конечно, я ее хорошо знал. Пару лет назад она была моей любовницей. Мы познакомились в банке, когда я открывал овердрафт для фирмы.

Встречались мы недолго, потому что я вовсе не собирался тратить на нее те деньги, на которые она претендовала. Но продолжали периодически общаться. Она помогала мне с оформлением банковских бумаг. Я давал ей советы по выбору отелей. Потом Муромцев привел ее к нам за путевкой.

В день возвращения она позвонила мне практически в истерике. Сказала, что ей срочно нужны деньги. Много. Я объяснил, что ничем не могу ей помочь. Тогда она сказала, что у нее есть очень дорогое кольцо, которое нужно срочно продать и спросила, знаю ли я кого-нибудь, кто сможет его оценить. И при этом не надует.

Эту услугу я легко мог ей оказать, потому что моя школьная приятельница работает в ювелирной мастерской. Вечером после работы я заехал к Гельке за кольцом, а потом отвез его Марине. Моей однокласснице. Она посмотрела его прямо дома и сказала, что кольцо вовсе не дорогое. Что красная цена ему штука баксов, что оно выполнено прекрасным мастером, но камень в нем – не бриллиант, а имитация.

Я вернулся от Марины довольно поздно, около четырех часов утра, но Гельке все-таки позвонил.

– А чего в гостях-то засиделся? – не выдержала Алиса. – Трахался, поди, с одноклассницей-то? – Наташка укоризненно на нее посмотрела.

– Ну, вас-то это точно не касается, – заметил Развольский. – В общем, я позвонил Гельке и рассказал про кольцо. Она, конечно, расстроилась ужасно. А назавтра выяснилось, что она сиганула в окно. Дура. Кто ж из-за денег с собой кончает?

– Стас, почему же ты не рассказал об этом Бунину, не отдал кольцо, и зачем ты подарил его мне? – в голосе Натальи послышались слезы.

– А с какой стати я должен был рассказывать об этом Бунину? – непритворно удивился Развольский. – Когда мы с Гелькой прощались, я спросил, что мне делать с кольцом. «Оставь его себе, оно мне не понадобится», – ответила она. А к ее смерти оно абсолютно точно не имело никакого отношения, так что я поступил с ним так, как счел нужным. Я ж понятия не имел, что менты его ищут!

– Значит так, – Наталья снова выглядела на удивление спокойной. – Вот твое кольцо, – она открыла сейф и достала из него обитую голубым бархатом коробочку. – Сейчас ты знаешь, что менты его ищут, поэтому, пока капитан Бунин здесь, пойдешь, все ему расскажешь и отдашь кольцо ему. Кстати, я буду не против, если ты не будешь упоминать, что дарил его мне. Давай будем считать, что оно просто хранилось в моем сейфе. А то для твоей Ирины это станет еще одним, явно ненужным потрясением.

– А может не надо? – жалобно спросил Развольский.

– Надо, Федя, надо, – процитировала киноклассику Наталья. – Они с ног сбились в поисках этого кольца, так что давай, двигай. А не то это сделаю я.

– Стукачка, – пробормотал Развольский. – У меня такое чувство, что я сижу по уши в дерьме. И это ты во всем виновата. Сначала про Верку наплела, теперь про кольцо грозишься…

– Стас, солнце мое, может быть настало время проанализировать, почему ты все время оказываешься в дерьме? – ангельским голоском спросила Наталья. – Тебе не кажется, что во всем, что с тобой происходит, виноват ты сам? В твоем возрасте пора уже думать не членом, а головой. Кстати, когда сегодня все утихнет, поинтересуйся у нашей секретарши, вдруг она тоже ждет от тебя ребенка. Мне бы хотелось заранее знать, чей труп я найду завтра, придя на работу.

– А ты стала злой, Наташа, – дрожащим голосом заметил Развольский. – Раньше ты такой не была.

– Ты замечательный учитель, Стас. Просто академик Павлов. Ты так долго ставил на мне опыты, как на собаке, что у меня выработался новый рефлекс. Защитный. Все. Хватит об этом. Иди к Бунину. Вон, Алиса, узнав про кольцо, уже решила, что ты убийца. Спасай свое честное имя, пока Иван не пришел к такому же выводу.

Взглянув на Стрельцову дикими глазами, Развольский опрометью бросился к себе в кабинет.

– Пойдем, кофе попьем, – жалобно сказала Наталья Алисе. – Да, и Инку надо найти. Она там совсем бедных оперов уже замучила.

– Пойдем, – согласилась Алиса. Ей ужасно хотелось сделать для подруги что-нибудь хорошее. – Ты как? Совсем хреново?

– Пока не знаю, – честно призналась Наталья. – У меня такое чувство, будто мне без наркоза операцию сделали. Пройдет, наверное…

Подруги дошли до комнаты менеджеров, где стоял большой кофейный аппарат. Карина разговаривала по телефону, инстинктивно сев так, чтобы не видеть пустой стол Верочки. В мягком гостевом кресле развалился незнакомый Алисе бритый парень в пирсинге. Не обращая внимания на окружающих, он что-то увлеченно черкал в большой тетради. На обложке потрясающей красоты матадор махал тряпкой перед потрясающей же красоты быком. Тетрадь явно была импортной и довольно дорогой. Увидев матадора, Наталья в прямом смысле слова остолбенела.

– Женя, – обратилась она к парню неожиданно севшим голосом, – откуда у тебя эта тетрадь?

– Это моя, – почему-то занервничал «пирсинг» и попытался спрятать тетрадь за спину.

– Покажи, пожалуйста, – голос Натальи потвердел.

– Не покажу, – фальцетом вскричал бритологовый. – Это мое. Вы не имеете права смотреть. Это очень личное.

– Женя, или ты сейчас отдашь мне эту тетрадь, или я зову капитана Бунина, – заявила Наталья. – Тогда тебе придется ему объяснять, откуда у системотехника Бревнова дневник недавно убитой Саши Головиной.

– Вы че? Наталья Петровна, какой дневник? Какая Головина? Это мое, – заныл парень, но под Натальиным жестким взглядом покорно протянул ей тетрадь. – Нате, смотрите. Пожалуйста. И ничего я не боюсь. И увольняйте меня на здоровье. Я и сам уволюсь.

Схватив тетрадь с матадором, Наталья нетерпеливо раскрыла первую страницу. Ничего не понимающая Алиса заглянула ей через плечо.

* * *

В каком-то дурацком детективе я прочитал, что классический убийца после первой жертвы уже не может остановиться. Это все чушь. Бред. Надо быть полным шизофреником, чтобы получать от убийств удовольствие и совершать их снова и снова, добиваясь экстаза, как от наркотика.

Нормальный человек убивает исключительно из чувства самосохранения. И не его вина, что ему приходится идти на это не только в первый раз, но и во второй, и в третий…

Я был в коридоре, когда услышал, как эта коза рассуждает про дневник. Она совершенно точно не могла его видеть, но она сказала Удальцовой, что видела, и с этим нужно было что-то делать. Терпеть не могу, когда происходит нечто, выходящее за рамки моего понимания.

Потом она стала, захлебываясь в соплях, говорить про беременность, и я чуть не заржал в голос. Эти козы – все-таки удивительно глупые создания! Стало ясно, что сейчас она попрется просить денег. Им всем нужны только деньги, я это давно понял.

Все разговоры про любовь и высокие материи – лишь завеса, прикрытие, под которым они добиваются от нас того единственного, что им действительно нужно.

Потом меня чудом не засекли. Дверь скрипнула, и мне пришлось ретироваться в туалет. Слава богу, получилось естественно. По крайней мере, Удальцова ничего не заподозрила.

Я сумел переждать потоки слез и жалобных причитаний, которые эта дура Вера извергала из себя, выдавливая просьбу о деньгах. Ей было так страшно произнести слово «аборт», так стыдно, что она вообще залетела, что осмелилась вызвать недовольство у своего божества, доставить ему несколько неприятных минут…

Про себя я потешался над этой картиной. Мне нужно было обязательно задать этой козе всего один вопрос. Про тетрадь. И я задал его ей, когда водопад слез иссяк, а требуемая сумма была получена.

Она не ожидала от меня этого вопроса. У нее даже личико изменилось. Ее глупая детская мордочка вытянулась, когда она поняла, что я слышал ее беседу с Удальцовой.

– Ты подслушивал? – явный ужас сменился непониманием. – Зачем? Это подло! То, что я говорила, предназначалось только Наталье Петровне.

Я снова, уже настойчивее, спросил про тетрадь Саши, и теперь на ее крысиной мордочке (и как я раньше не замечал, что она похожа на маленькую шуструю крысу?) удивление сменилось подозрением. Я слишком поздно сообразил, что она догадалась, что это я убил ее подруженцию. Она была полна решимости сдать меня. Идиотка. Если бы я хотел огласки, то не стал бы убивать эту подлую шантажистку Сашу. Мне не осталось ничего другого, как избавиться и от Веры. Это было нетрудно. Эта коза такая тощая, что ее можно перешибить одной левой. Да и от слез и переживаний она здорово ослабела. Я оставил ее прямо там, на ковре. В конце концов, до утра ее точно не найдут. А доказать, что я имею к ее смерти хоть какое-то отношение, совершенно невозможно. В этом я абсолютно убежден.

Сейчас я смотрю, как суетятся эти придурки вокруг. Боже мой, столько шумихи из-за одной маленькой похотливой сучки, которая только вчера во всеуслышанье заявила, что тоже готова убить! И кого? Своего ребенка! Почему-то это не считается убийством. В двойных стандартах человечество достигло небывалых высот. Я не испытываю никакого раскаяния. Она такая же убийца, как и я. Просто мне повезло немного больше.

Глава двенадцатая Тореадор, смелее в бой

Предоставленные самим себе события имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.

Следствие из закона Мэрфи

Наталья тупо смотрела на первую страницу тетради, которую держала в руках. Там была нарисована обнаженная женщина, изогнувшаяся в причудливой позе. Не нужно было обладать большим воображением, чтобы понять, что на рисунке изображена сама Наталья.

Лихорадочно перебирая листы, она обнаружила себя и на других рисунках, тоже весьма фривольных.

– Ну и что это такое? – грозно спросила она у Женьки Бревнова, уши которого горели багровым огнем.

– Не сердитесь только, Наталья Петровна, – заблеял парень, – я ведь никому это не показывал… Вы не должны были этого видеть. Я же предупреждал, что это личное, но вы сами захотели.

– Что значит личное? Когда тут везде я, причем в срамных позах!

– Да-а-а, – протянула стоящая за Натальей Алиса, – это не просто личное, это, я бы сказала, интимное. Ты что, убогий, в художники намылился? Слава Рубенса покоя не дает? Так Наталья Петровна у нас на рубенсовскую женщину не тянет. Худа слишком.

– Много вы понимаете, – вскинулся Бревнов. – Наталья Петровна – очень красивая женщина. У ее фигуры, если хотите знать, идеальные пропорции. Это вы слишком худая, а она – в самый раз.

– Мне, конечно, очень приятно, Женя, что ты так яростно встаешь на мою защиту, – пряча улыбку, сказала Наталья, – но, во-первых, я уж как-нибудь сама за себя постою. А во-вторых, я, кажется, не давала согласия быть твоей моделью.

Парень снова залился румянцем, лишь дырочки для пирсинга на носу и бровях побледнели.

– Я это… – неопределенно заметил он. – Я того… Больше не буду, в общем. Я ж не виноват, что вы мне нравитесь. И никакая вы не модель. Вы эта, как ее, муза. Вот.

– Ишь ты, муза! – насмешливо прищурилась Наталья. – То-то я тебя никогда дождаться не могу, чтобы ты мне компьютер починил! К музе трепетнее относиться надо. Ты мне лучше скажи, художник, откуда у тебя такая тетрадка красивая.

– А, эта… Это мой трофей, добытый в неравном бою.

– Это как же?

– Ее Каринка из Италии привезла, когда они с Веркой туда отели смотреть ездили. Она дорогая. Тетрадь, в смысле. Я ее у Каринки две недели выпрашивал. Она давать не хотела. Ну, тогда я ей предложил турнир по пинболу.

– По чему? – уточнила Наталья.

– По пинболу. Это игра такая компьютерная. Каринка мне тетрадь проиграла. Хотите, я и вам на компьютер пинбол установлю.

– Нет, спасибо, я уж как-нибудь так. Лучше в рабочее время поработаю, – вежливо отказалась Наталья. – А если бы ты проиграл, что бы Карина получила?

Бревнов покосился на девушку, по-прежнему разговаривающую по телефону и не обращающую на них ни малейшего внимания.

– Я пообещал, что заменю ей компьютер на эппловский моноблок, – буркнул он.

– Да ну… А мне казалось, что у нас на предприятии по распоряжению Станислава Николаевича эппловские компьютеры положены только ему, мне и главбуху. Как же ты собирался его купить?

– Да я бы в жизни не проиграл, Наталья Петровна! – горячо заверил ее Женька. – У меня по пинболу просто высший разряд. Так что я ваще ничем не рисковал.

– Ладно. Живи пока, – смилостивилась Наталья. – Но только если ты, живописец, еще раз окунешь свою кисть, чтобы наваять мой нетленный образ, я тебя отравлю. Ей-богу, отравлю. Рубенс недоделанный!

Смеясь, Наталья с Алисой налили себе кофе и вернулись обратно в удальцовский кабинет.

– Ты что, седьмым чувством поняла, что в этой тетради намалевана? – поинтересовалась Алиса. – Ты с какого перепугу в нее вцепилась?

– На обложке пропавшего дневника Саши Головиной, про который говорила Верочка, был бык с матадором. Я и решила, что это он и есть. Тем более что Женька Бревнов вчера уходил из офиса последним. И наш с Верой разговор он вполне мог слышать.

Она коротко рассказала Алисе про скрипнувшую дверь, и про то, как из туалета вышел системотехник. Подруга присвистнула.

– Ой, не нравится мне все это, – заметила она. – Вполне может быть, что Веру убили вовсе не из-за ребенка, а из-за этого дневника. Рассказала бы ты про это Бунину.

– Расскажу, – пообещала Наталья. – Вот он освободится немного, и расскажу. Хотя торопиться, как показывает практика, совсем необязательно. Да я бы со стыда сгорела, если бы Иван увидел рисунки в этой тетради!

– Подуу-у-умаешь. Для Ивана существует только одна женщина. Иришка моя. Так что для него это не твой обнаженный портрет, а вещественное доказательство.

В кабинет ворвалась возбужденная Инка, и подруги принялись обмениваться полученной за последний час информацией.

– Все равно их всех Развольский прикончил! – убежденно заявила Инка, выслушав версию Натальиного шефа по поводу кольца. – Он это все прямо сейчас придумал, когда жареным запахло.

– Ой, девочки, ваша нелюбовь к Стасу превращается в фобию. Честное слово, – поморщилась Наталья.

– Да хрен с ним, с твоим Стасом, – Инна вытащила из недр своей необъятной сумки здоровое яблоко и с хрустом вонзила в него зубы. – Давай лучше определимся, чего нам со статьей делать.

– Какой статьей? – всполошилась Наталья. – Не хочешь же ты сказать, что собираешься про Веру писать? Ты с ума сошла! У нас сейчас самый разгар продажи новогодних туров. Если народ вычитает в газете, что VIP-тур причастен еще к одному убийству, – все! Туши свет, сливай воду. Вся наша рекламная кампания пойдет насмарку.

– Да понимаю я, – Инна досадливо поморщилась и метким броском кинула недоеденное яблоко в корзину. – Предположим, я ничего не напишу. А ты уверена, что Дуб наш драгоценный про это очередное убийство ничего не узнает? Лучше уж я тему застолблю и аккуратно обойду молчанием все, что только можно.

– Инуся, это будет как у Ремарка в «Трех товарищах» – чертовски громкое молчание! Нельзя нам сейчас снова светиться в уголовной хронике. Нельзя!

– Вот что сделаем, – решительно вступила в разговор молчавшая до этого Алиса. – Ты, Инка, пока молчи, как партизан на допросе. Не вздумай ничего столбить. Все равно золота не намоешь. Если в понедельник выяснится, что ваш Дуб все-таки готовит статью, и сделать с этим ничего нельзя, скажешь своему главному, что у тебя есть эксклюзив, и поправишь там, в материале, все что возможно. А если эта тема, будем надеяться, пройдет мимо, то и ты смолчишь. И статья вообще не выйдет.

– Без ножа режете, – заворчала Инка. – В кои-то веки повезло оказаться на месте преступления практически первой, и вот вам, пожалуйста, сиди, Инна Сергеевна, на попе ровно. Молчи в тряпочку. Смотри, как слава и высокие гонорары другим достаются.

– Ин, не нуди, а? – попросила Наталья. – Тут и без тебя тошно.

– Ладно, – сдалась журналистка Инесса Перцева, – помни мою доброту и обливайся слезами по поводу того, как тебе повезло с подругой.

– Я ценю, честно, – с улыбкой призналась Наталья и тут же погрустнела. – Надо к Верочкиным родителям съездить.

– Почему ты? – снова ощетинилась Инна.

– И вправду, Наташка, – поддержала подругу Алиса, – ну пусть Карина ваша съездит, они в одном кабинете работали, вместе в Италии были. Или Развольского отправь. Должна же от него быть хоть какая-то польза, помимо вреда!

– Да вы что, девочки? – Наталья невесело усмехнулась. – Кара ни за что не поедет. Это не прописано в ее должностных инструкциях. А у Стаса сердечный приступ случится. Да и вообще. Он нужных слов не найдет. Будет столбом посредине комнаты стоять. Или брякнет что-нибудь. Вы еще учтите, что Вера от него ребенка ждала. И если ее маме станет про это известно… В общем, следующим трупом у нас окажется Развольский.

– Давно пора, – злобно прошипела Инка, но Наталья замахала на нее руками: – Прекрати немедленно! Так нельзя говорить. Бога гневишь. Ну что ты, как маленькая, честное слово!

Как ни храбрилась Наталья, поездка домой к Верочке оставила у нее тягостное впечатление. Отец Веры, не стесняясь, плакал, не вытирая слез. Они бежали по небритым щекам, оставляя среди щетины блестящие дорожки. Мать – с прямой спиной и сухими глазами – держалась неестественно твердо. Натальины соболезнования выслушала, ни на секунду не меняя выражения лица. На сообщение о том, что агентство поможет с похоронами, сухо кивнула. Пару раз прикрикнула на отца, чтобы не позорился перед чужими людьми. Но, закрывая за Натальей дверь, неожиданно сказала:

– Вера вас очень уважала, Наталья Петровна. Говорила, что вы – единственный человек в вашей шарашкиной конторе, который действительно работает. Поэтому именно вам я скажу – между смертью Верочки и Сашеньки есть какая-то таинственная, мистическая связь. Если сможете, постарайтесь ее разгадать. Нам будет легче, если мы поймем, какая сила забрала ее на небеса.

Домой Наталья приползла совсем без сил. Посмотрев на ее лицо, Ленчик, которому она еще днем рассказала о случившемся по телефону, забрал ее сумку, помог выпутаться из куртки, вставил ноги в тапочки и за руку привел на кухню.

Через три минуты перед Натальей дымилась большая кружка чаю с лимоном. Выпив ее, она почувствовала, как ледяной ком, прочно угнездившийся в районе желудка в тот момент, когда она увидела тело Верочки среди роз, начал таять.

– Сейчас отдохнешь, и я буду тебя кормить, – деловито, но ласково говорил муж. – Или вот что, давай я тебе ванну налью. Хочешь, с пеной, хочешь, с солью. Погреешься, расслабишься, а вот потом я буду тебя кормить. Куриную котлету тебе разогреть?

– Ленька, когда я тебе в последний раз говорила, что ты потрясающий, а? – жалобно поинтересовалась Наталья.

– Ну, «если я правильно понял, и моя память не спит с другим», – процитировал муж свою любимую группу «Високосный год», – то никогда. Но вряд ли ты бы вышла за меня замуж, если бы было иначе. Так что будем считать, что я в курсе.

– Профессор, – засмеялась Наташка и, притянув к себе голову мужа, поцеловала его в затылок, – очень витиевато выражаетесь. Но смысл улавливаете верно. Господи, Лень, как же мне с тобой повезло!

В кухню, топоча пятками, ворвался Ромка и застыл, увидев обнимающихся родителей.

– Целуетесь? – спросил он, улыбаясь во весь свой щербатый рот, где не хватало четырех зубов.

– А что, нельзя? – поинтересовался у сына Ленчик.

– Почему нельзя? Можно. Целуйтесь на здоровье, – разрешил сын. – Я только яблоко возьму и уйду. Чтобы вы не стеснялись.

Захохотавшая Наталья поймала Ромку за руку, притянула к себе, и через минуту они уже обнимались втроем.

– Мамочка! Папочка! – приговаривал совершенно счастливый Ромка, как котенок, тыкаясь носом поочередно то в щеку Наталье, то в пузо Ленчика.

– Прав рекламный ролик сока «Фруктовый сад», – подумала Наталья, прижимая к себе сына и мужа. – Счастье – это просто. У меня есть семья. Мы все живы, здоровы, любим друг друга и не голодаем. И почему я раньше этого не понимала?

Впрочем, через пару дней этот постулат уже не выглядел для нее таким уж бесспорным. Во вторник в Инкином «Курьере» все-таки вышла статья Генриха Стародуба. И хотя Инка с боем повычеркивала из нее самые пикантные подробности, сам факт очередного убийства, связанного с агентством VIP-тур, все-таки получил широкую огласку. Поток клиентов вновь схлынул.

Развольский не разговаривал с Натальей. Держался с ней строго и официально. Она старалась не подавать виду, как больно ее это ранит.

На похоронах Верочки ее отец, не сдержавшись, съездил Развольскому по морде и назвал убийцей. До конца недели тот был вынужден ходить на работу в темных очках. Хорошего настроения и разговорчивости ему это не добавило.

А в пятницу Наталье позвонила возбужденная Инка.

– Слушай, Натусь, у нас вчера Дуб нажрался. Сегодня приперся на работу со страшного бодунища. Аж сидеть не мог. Стал клянчить, чтобы я ему пива купила на опохмел. Больше-то ни у кого перед зарплатой денег нет. У нас одна я финансово независимая. Дай Бог Гоше здоровья. А я сказала, что пиво куплю только в обмен на информацию. Откуда он постоянно узнает, что творится у вас в агентстве.

– Ну? – воскликнула Наталья.

– В общем, он пыхтел-пыхтел, потел-потел, но пива уж очень хотелось. Поэтому в конце концов признался, что весь слив в газеты, как в нашу, так и в другие, организовал ваш маркетолог Шведов.

– Володя? – не поверила собственным ушам Наталья.

– Он, родимый. В общем, пока счастливый и полупьяный от полученного пива Дуб его не предупредил, ты бы взяла его за жабры.

* * *

Господи, какое же это счастье – иметь семью! Возвращаясь с работы, не открывать дверь своим ключом, а звонить в домофон – только для того, чтобы в очередной раз почувствовать, как это здорово, когда кто-то просто открывает тебе дверь.

Как это прекрасно, что есть человек, который, когда ты болеешь гриппом, принесет тебе клюквенного морсу, только что сваренного специально для тебя! А потом подаст градусник, а потом разведет пакетик терафлю. А потом, когда у тебя упадет температура, сделает бутерброд с сыром. А потом снова нальет морс. И так до бесконечности.

Как замечательно, когда есть человек, перед которым весь выходной можно ходить нечесаной и в пижаме! Потому что он – свой. Родной и любимый. И тоже любит тебя, всклокоченную и с красным пятном от подушки на щеке.

Как здорово вместе следить за успехами подрастающего сына! И с надеждой в выходной думать о том, что он, наверное, все-таки пойдет гулять, и вы сможете остаться наедине. Летом неспешно гулять под ручку по любимому городу и вместе радоваться, как он изменился за зиму. Вон новый дом вырос, а вон прошлогодние деревца прижились…

Как упоительно вместе выбирать собаку! И вечерами брать ее с собой в постель, чтобы, натыкаясь на руки друг друга, чесать теплое щенячье пузо.

Как интересно вместе продумывать маршрут будущего отпуска! Открывать для себя новые страны. Вместе влюбляться в одни новые города и вместе оставаться равнодушными от других.

Как важно иметь семью! Как важно понимать, что нет и не будет в жизни ничего дороже!

* * *

Сегодня она проснулась счастливая. Впрочем, вчера Алиса и заснула счастливой. К ее постоянному всеобъемлющему ощущению счастья добавилась еще одна маленькая крупица – Игорь остался у нее ночевать.

Утром ее разбудило жужжание кофемолки. Блаженно улыбаясь, она соскочила с кровати и ринулась на кухню. Игорь повернулся на шум шлепающих босых ног, подошел, обнял ее, немного отстранился.

– У меня для тебя подарок, – глядя Алисе в глаза, сказал он. – Я знаю, ты ему обрадуешься.

Она блаженно застонала.

– Стрелецкий, ты все время даришь мне подарки, по поводу и без повода. Честное слово, я уже начинаю чувствовать себя меркантильной содержанкой. Ты же знаешь, я самостоятельная и достаточно обеспеченная женщина, – но он перебил ее на полуслове.

– Это не такой подарок. Я тебе обещаю, что ты не будешь чувствовать себя меркантильной. Смотри, – и он подвел ее к окну. От открывшейся глазам красоты Алиса тихонько ахнула.

За ночь выпал снег. Весь ее двор, и машины внизу, и будка охранника, и кусты ярко-красной рябины, и деревья, и скамейки у подъезда покрылись белой фатой и волновались, как невеста перед церковью.

– Смотри, это все случилось, пока ты спала, – сказал Игорь. – И я хочу подарить тебе этот первый снег. Я хочу подарить тебе предстоящую зиму, которая пока выглядит только как обещание.

– Мне никогда не дарили снег, – тихо ответила Алиса. – И зиму мне тоже никто никогда не дарил.

– А я дарю. И хочу, чтобы ты знала, что это будет самая лучшая зима в твоей жизни.

Алиса вспомнила, что когда-то рассказала ему, что после развода с мужем перестала любить зиму. В детстве это было ее любимое время года. Как у всех детей, оно было связано с Новым годом, елкой, мандаринами, снеговиком и санками. Металлические полозья тихо скрипели по снегу, когда папа вез маленькую Алису в детский сад.

На улице было еще темно. Она загребала снег варежкой, которую в садике сразу же приходилось класть на батарею. Рядом шли ноги. Чужие и жутко интересные. Ноги в валенках шагали широко, размашисто. В сапогах на высоком каблуке – семенили, быстро загребая снег. Такие сапоги ее мама называла финскими и очень радовалась, когда ей тоже удалось их достать.

Мужские боты на толстой подошве. Они переставлялись важно и степенно, и мимо Алисиного лица так же степенно проплывал пузатый портфель. Калоши шаркали медленно, устало. Шарк-шарк, шарк-шарк. Они сопровождались палочкой. Маленькая Алиса знала, что это старенький дедушка, но представляла, что мимо идет неизвестный науке зверь на трех ногах. Бурки с вышитыми цветочками… Она долго мечтала, что вырастет и обязательно купит себе такие же. Они казались маленькой девочке верхом красоты.

Снег, по которому шли ноги, был чистый, сверкающий. Алисе казалось, что по земле рассыпано много-много очень маленьких блестящих камушков. Когда она, уже в школе, прочитала, что на свете существуют бриллианты, то долго удивлялась, что природа создала еще что-то наподобие снежинок. Что поделать, физики твердого тела она тогда совсем не знала. Да и сейчас имела о ней очень приблизительное представление.

Долгие годы снег был для нее олицетворением счастья, красоты и безмятежности. Но бывший муж лишил ее всего этого. Вместе и в отдельности. Когда Алиса впервые познакомилась с будущей свекровью, на улице падал снег. Когда она поняла, что семейной жизни у нее больше не будет, по странному стечению обстоятельств на улице был такой снегопад, что вытянутая рука терялась в белой пелене.

И даже тот факт, что сын Сережка родился в декабре, и ее собственный день рождения тоже приходился на этот месяц, не примирил ее с зимой. До сегодняшнего дня. Когда Игорь снова подарил ей зиму. Белую. Холодную. Только что родившуюся. Неопытную и мудрую одновременно.

– Когда снега станет много, я повезу тебя кататься на санях, – пообещал он, и Алиса даже зажмурилась в сладостном предвкушении. – А пока посмотри на этот снег. Он нападал не просто так. У него есть предназначение.

– Какое?

– Он стер все, что было у тебя в этом году плохого. Накрыл как покрывалом, поверх которого ты можешь начинать жизнь заново. Ты выйдешь из подъезда, и это будут твои самые первые шаги в новой жизни.

– А если какой-нибудь сосед выйдет раньше? – засмеялась Алиса.

– Не страшно. Это не его зима, а твоя. Поэтому его шаги ничего не значат. Они не считаются.

– А если он растает? – вдруг заволновалась Алиса. – Середина ноября еще только! Получится, что растаял твой подарок.

– Ничего подобного. Ты сейчас смотришь в окно, и видишь его. И даже если этот первый снег растает, он все равно останется с тобой. Ты же его увидела.

Алиса уткнулась носом в твердое плечо, обтянутое черной майкой, от которой вкусно пахло одеколоном Дольче Габана. Никогда ни один мужской аромат не сводил ее с ума так, как этот. Хотя дело было, конечно, вовсе не в аромате, а в его хозяине.

– Давай, загадывай, чего ты хочешь от этой зимы, – прошептал Игорь ей в ухо. – И все обязательно сбудется.

– Точно? – на всякий случай посомневалась Алиса.

– Абсолютно. Только давай вслух.

– Хорошо, – как отличница в школе, согласилась она. – Хочу, чтобы ты почаще оставался у меня ночевать. Хочу, чтобы ты вообще был со мной, потому что без тебя мне никакой зимы не надо. Хочу, чтобы мама и Сережка были здоровы. Чтобы бизнес в моей конторе шел нормально, тоже хочу. Иначе у меня не получится быть самостоятельной и обеспеченной женщиной. А еще хочу, чтобы у Наташки кончились все ее неприятности. А то она уже так извелась, что даже переползла из 46 размера в 44-ый.

– Насколько я знаю вас, женщин, ее это должно радовать, – заметил Игорь. – Так что вряд ли это можно назвать тревожным симптомом.

– То-то и оно, что она этого даже не осознает. И вообще, может, ей угрожает опасность? Как ты думаешь? Меня мучает мысль, что я ничего не делаю, хотя рядом с ней крутится убийца. Совсем рядом.

– Алиса, помнится, вокруг тебя тоже крутился убийца, – проговорил Игорь. – Вспомни, что самое мудрое в такой ситуации – не лезть на рожон и не делать глупости. Скажи, ты доверяешь Ивану?

– Бунину? – уточнила Алиса. – Да, доверяю. Как я могу ему не доверять, если он мне жизнь спас.

– Он и твоей Наташке жизнь спасет, если нужно будет, конечно. Будь уверена, он делает все необходимое, чтобы поймать преступника, и у него это обязательно получится. Вы, дамы, главное не мешайте ему. Держите свое природное любопытство в узде.

– Ты не думай, мы тихо сидим, – заверила Игоря Алиса. – Мы вообще ничего не делаем. Только переживаем. Особенно Наташка, конечно. Мы уж так, по остаточному принципу.

– Не переживай. Все будет хорошо. Давай, пей своей кофе, и пойдем знакомиться с зимой. Я приглашаю тебя к ней на свидание.

* * *

Брать Володю за жабры прямо с ходу Наталья не стала. Взяла тайм-аут на выходные. Поспешных решений, а уж тем более поспешных действий, она не любила

– В любом деле, сынок, – объясняла она как-то Ромке, который возбужденно тараторил, что они всем классом решили объявить бойкот одному мальчику, – нужно сначала хорошенько подумать, а уж потом принимать решение. Ведь от этого решения всегда зависит не только твоя жизнь, но и чужая. Вот ты сейчас считаешь, что поступаешь правильно, отказываясь разговаривать с Митей Савушкиным. Тебе кажется, что он был неправ, когда стукнул Луизу. Но ведь ты не знаешь, может, у него были какие-то основания поступить именно так, а не иначе.

– Мама, – ошарашенно посмотрел на нее сын, – ты же всегда говорила, что бить девочек некрасиво!

– Безусловно. Настоящий мужчина не может опуститься до того, чтобы ударить женщину. Но, объявляя Мите бойкот всем классом, вы, возможно, переоцениваете его вину. Загоняете в угол. Вы не знаете причины, которая толкнула его на этот очень некрасивый поступок, не даете ему возможности оправдаться, лепите из него образ врага.

– А что такое «образ врага», мама? – поинтересовался восьмилетний сын, и Наталье тут же стало стыдно, что она морочит ребенку голову. Пришлось объяснять про «образ врага», разговор затянулся, и Наталья не была уверена, что сын все понял правильно. Но назавтра он прибежал из школы очень радостный и прямо с порога кинулся рассказывать.

– Ты была совершенно права, мамочка! Оказывается, Луизка издевалась над Митькой, что у него мама старая. Он велел ей замолчать, а она стала кривляться и кричать «старая старуха, на горбу два уха». И тогда он ее стукнул. А учительнице ничего не сказал, только мне сегодня, когда я пристал к нему как банный лист. В общем, мы не стали объявлять ему бойкот. Парни предложили лучше объявить бойкот Луизке, но я вспомнил, что ты говорила, немножко подумал и просто ей сказал, что она тоже когда-нибудь станет старая и морщинистая, и тогда ее обязательно бросит муж, а над ее сыном будут издеваться в школе. Она сначала заревела, а потом попросила у Мити прощения.

– Вот видишь, какой ты молодец! – пряча улыбку сказала Наталья. – Миром решил проблему. И в классе теперь все разговаривают, бойкоты не объявляют, и Луиза с Митей помирились…

Сейчас немножко подумать нужно было самой Наталье. Поступок Володи Шведова, с ее точки зрения, имел несколько объяснений. Самой неприятной была мысль, что Володя продался конкурентам. Но скидывать со счетов версию банальной нелюбви к Развольскому тоже было не нужно.

Наталья промучилась все выходные, а потом посоветовалась с Ленчиком.

– Ты у меня очень добрая, Наташик, – неожиданно жестко отреагировал он. – Подлость и предательство не имеют оправдания, независимо от того, что движет совершившим их человеком. Тому, что сделал этот ваш Володя, нет прощения. Помни об этом, когда будешь с ним разговаривать.

В понедельник всю утреннюю планерку Наталья была рассеяна, поскольку целиком погрузилась в размышления о том, как все же построить разговор со Шведовым. Развольский не преминул высказать ей свое неудовольствие, но она пропустила упрек мимо ушей. В последнее время ее внутренние часы почему-то перестали сверять жизнь по Развольскому, но сама Наталья пока еще не отдавала себе в этом отчета. Станислав по-прежнему был для нее самым главным, самым важным человеком на свете, более того, она чувствовала его частью самой себя, а отступление постоянной мучительной боли, неотступно преследовавшей ее на протяжении пяти лет любовной горячки, связывала с событиями последних месяцев, потребовавшими от нее небывалых нервных затрат.

– Володя, зайдите ко мне, – окликнула она директора по маркетингу, когда планерка, наконец, закончилась. Улыбающийся парень с готовностью последовал за ней в кабинет.

– Вам отчет по рекламной кампании показать, Наталья Петровна? – спросил он, раскрывая красивую папку, которую держал в руках.

– Нет, об этом мы, возможно, поговорим позже. Скажите мне, Володя, зачем вы сливали в газеты информацию о том, что у нас происходит? – Улыбка медленно сползла с лица Шведова, как будто ее стерли ластиком.

– Вы меня на понт берете? – спросил он. – Ищете врага методом народного тыка?

– Да господь с вами, – покачала головой Наталья. – Вы работаете со мной уже больше года. И вы слишком умны, чтобы я поверила, что вы совсем не разбираетесь в людях. Поэтому прекрасно знаете, что запугивание – не мой метод. Как, впрочем, и народный тык. Я опираюсь не на подозрения, а на факты. А они неоспоримо говорят, что журналист «Курьера» Генрих Стародуб получал информацию именно от вас, да еще за деньги, ваши, разумеется. И щедро делился этой информацией с коллегами из других изданий.

– Ну, что ж, если вы, действительно, все знаете, то отпираться бессмысленно. Я себя для этого слишком уважаю, – пожал плечами Шведов. – Да. Это, действительно, делал я.

– Зачем?

– Ну-у-у, Наталья Петровна! Я и вправду вас уважаю, так что не могу себе даже представить, что вы не понимаете мотивов, которые мною двигали.

– Может, и понимаю. Но тут, как говорят умные люди, возможны варианты, так что будьте добры огласить свою версию.

– Ну что ж, вы имеете право знать. Хотя предупрежу заранее, что это знание не доставит вам удовольствия.

– Как-нибудь выдержу, не беспокойтесь, – заверила Наталья.

– Скоро в нашем городе появится новое туристическое агентство. Его открывает один очень известный и влиятельный человек, уж простите, но называть вам его фамилию я не буду, вы скоро сами об этом узнаете. Он обратился ко мне с предложением, от которого, как говорят те же умные люди, было невозможно отказаться.

– То есть все дело в том, чтобы испортить репутацию VIP-тура? – уточнила Наталья.

– Ну да. И в оттоке клиентов, естественно. Люди ведь не перестанут ездить за границу, они просто выберут другое агентство. В ближайшее время стартанет мощная рекламная кампания новой надежной фирмы, и все желающие отпраздновать новый год на Канарах побегут именно туда.

– Скажите, Володя, а череда убийств случайно не является частью этого гениального маркетингового плана? – брезгливо морщась, спросила Наталья.

– Ну что вы, Наталья Петровна! Этот человек – легальный бизнесмен, а не убийца, – заверил ее Володя. – Мы просто воспользовались ситуацией, но вовсе не смоделировали ее.

– И то ладно, – вздохнула она. – Я надеюсь, вы сами понимаете, Володя, что вам нужно сделать?

– Естественно, – заверил ее Шведов. – Я, правда, планировал подать заявление дней через десять, чтобы сразу перейти на новое место работы. Но готов сделать это прямо сейчас.

– А вы планировали увольняться? – уточнила Наталья.

– Естественно, – он пожал плечами, – через три месяца наших усилий здесь будет нечем платить зарплату. А работать бесплатно я не намерен.

– А вы самоуверенны, – заметила Наталья. – Неужели вы считаете, что мы со Станиславом Николаевичем совсем уж никуда не годимся? Может быть, наши усилия сорвут все ваши планы, а, Володя?

– Вы очень умная женщина, Наталья Петровна, – серьезно сказал Володя, – поэтому мой будущий работодатель уже придумал, как вас нейтрализовать. А Развольский без вас ничто. Да и по характеру он не борец. Поэтому он сольет VIP-тур как воду в унитазе. За месяц.

– Хочется верить, что вы меня не убьете, – немного оробев от его уверенного голоса, заметила Наталья.

– Ни в коем случае. Ну, все? Я пошел писать заявление?

– Сделайте одолжение. И хочу вас предупредить, чтобы вы не питали напрасных иллюзий. Ваш потенциальный работодатель (кстати, мне совершенно неинтересно, кто это) избавится от вас в самое ближайшее время. Я вообще сомневаюсь, что он возьмет вас в свое новое агентство. Предателей не любят. Свою грязную работу вы уже выполнили, а держать за своей спиной подлеца ни один умный человек не станет.

– Ната-а-алья Петровна, не переходите на личности, – с укором сказал Шведов. – Удержитесь от оскорблений. Вы же сами потом о них пожалеете. Жизнь длинная, так что вполне может случиться, что нам с вами когда-нибудь еще придется работать вместе. – И, мягко закрыв за собой дверь, Шведов вышел из Натальиного кабинета.

Выпив мелкими глотками стакан холодной воды, чтобы успокоиться, она пошла к Развольскому, чтобы рассказать ему про перебежчика Володю.

– У него посетитель, – мелодичным голосом предупредила ее секретарша Анечка. Девушка выглядела слегка поблекшей и расстроенной – ее роман с шефом увял, не успев расцвести. Наталья мимоходом подумала, что ее это совершенно не радует.

– Ничего страшного, – ответила она, открывая дверь кабинета.

– Я занят, – недовольно рявкнул Развольский, и она от неожиданности выпрыгнула обратно в приемную, успев заметить, что в кресле для посетителей сидит Сергей Васильевич Муромцев.

Видеть его Наталье совершенно не хотелось, участвовать в беседе – тем более, поэтому, слегка обиженная на Развольского, она отправилась в комнату к менеджерам.

На столе рядом с кофеваркой лежала тетрадь с матадором и быком на обложке. Сердце Натальи подпрыгнуло.

– Тьфу ты! – сказала она сама себе. – Конечно, это никакой не дневник Сашеньки. Это ополоумевший нахал Бревнов оставил тут свою живопИсь. Надо отобрать ее на хрен. Кто увидит, стыда не оберешься. Обнаглел совсем парень. Просила же, как человека, чтобы он ее никому не смел показывать! Отберу. Как есть, отберу!

Протянув руку, она взяла тетрадь, и, не глядя, открыла примерно на середине. Несколько секунд, ничего не понимая, она смотрела на тонкие ровные строчки текста. Ее обнаженной фигуры в тетради не было. И она точно принадлежала не Женьке Бревнову.

* * *

«Драгоценные камни во все времена привлекали внимание людей: своей красотой в ювелирных изделиях, как средство сбережения капитала, если камень был по своим характеристикам особенно редким и крупным (а значит, очень дорогим). У алмазов свое особое место. История знаменитых алмазов полна реальных приключений и удивительных легенд, в которых есть все: кражи и погони, алчность и предательство, проклятия семей и горы трупов. Но самые таинственные алмазы – те, которые не видел никто из наших современников».

Это не моя фраза, она вытащена мной из интернета. Я по-прежнему каждый вечер погружаюсь в этот удивительный, таинственный, блестящий мир, несмотря на то, что в окружающей меня жизни тоже происходят весьма бурные события. Так интересно, кругом насильственной смертью гибнут какие-то люди, а я нахожусь прямо в эпицентре событий!

Иногда, засыпая, я думаю о том, что это может для меня плохо кончиться. Впрочем, думаю недолго. Ведь, погружаясь в зыбкую пелену сна, балансируя на тонкой грани между явью и беспамятством, я особенно отчетливо вижу мерцающий, манящий алмазный блеск. Иногда, если повезет, мечты плавно перетекают в сон. И тогда он полон блеска, сияющих искр, полыхающего бриллиантового огня. В нем отсутствует необходимость ходить на работу. Господи, кто бы знал, как я ненавижу ходить на работу! Как мечтаю иметь достаточно денег, чтобы не исполнять унизительные прихоти клиентов и дурацкие указания руководства!

Вот было бы здорово, если бы мне удалось, к примеру, найти «Брагансу». Об этом загадочном камне слышали многие, а вот не видел его никто. Говорят, что он хранится в португальском казначействе, но последние сто лет о нем нет ни слуху, ни духу. Португальцы жадины. Могли бы и поделиться своей радостью с остальным прогрессивным человечеством.

«Брагансу» нашли уголовники. Самые настоящие. Троицу типа наших киношных Труса, Балбеса и Бывалого выслали из Португалии в Бразилию.

Оказалось, что помимо большого количества диких обезьян там водятся еще и алмазы размером с гусиное яйцо. Именно такой огромный, сверкающий на солнце камень нашли эти три негодяя в 1740 году, в ложе пересохшей реки Абаэте.

Кстати, бразильские алмазные месторождения были открыты лет за пятнадцать до этого события. Раньше аборигены использовали блестящие камушки как игральные фишки, если, конечно, не выкидывали их, находя при промывке золотого песка, за полной ненадобностью.

Открытие бразильского месторождения пришлось очень кстати, ведь индийские копи к тому времени сильно истощились. Бразильский округ Теюна по приказу португальского короля даже был переименован в Диамантину. Добытые руками каторжников алмазы переправлялись в сокровищницу португальского королевского двора.

Власти обещали свободу любому каторжнику, который найдет алмаз больше 70 карат. Троица, добывшая «Брагансу», потратила на поиски более шести лет. Очень уж им хотелось попасть на свободу с чистой совестью.

Принцип «Кто ищет, тот всегда найдет» работал уже в то время. В общем, старателям повезло. В обнаруженном ими небывалом камне было 1700 карат. Этой индульгенции хватило бы не на троих, а на три десятка преступников!

Им пришлось немало понервничать, чтобы камень не уплыл в чужие руки. Сперва троица обратилась к священнику, который оказался честным человеком и сопроводил их к губернатору. Тот отправил камень в Рио-де-Жанейро, откуда специальный фрегат доставил его в Лиссабон. Сопровождал сокровище тот самый священник, который и преподнес камень принцу-регенту Португалии Жоао Шестому. Тот, кстати, тоже оказался честным человеком, и троих преступников отпустили-таки на свободу.

«Брагансу» решили не подвергать огранке. В нем просто просверлили дырку, чтобы Жоао Шестой мог носить его на шее. В честь династии Брагансы камень и получил свое название. Его стоимость оценивалась в триста миллионов фунтов стерлингов.

Правда, некоторые исследователи считают, что «Браганса» был вовсе не алмазом, а просто очень большим топазом. Может быть, португальцы скрывают камень именно поэтому. Чтобы не опростоволоситься в глазах мировой общественности.

К примеру, мои знакомые тоже убеждены, что в специальной шкатулке, оббитой малиновым бархатом, которую я держу во вделанном в стену сейфе, хранится целое состояние. Мне нравится поддерживать их в этом заблуждении.

Но я-то знаю, что это всего-навсего ограненный старым евреем-ювелиром кусок горного хрусталя, который намного легче алмаза, не такой твердый и, к сожалению, менее блестящий. Впрочем, из-за искусной огранки этого практически не видно, да и сравнивать не с чем. Ни одного настоящего алмаза у меня нет. Это и неудивительно. При моей-то зарплате менеджера в занюханной туристической фирме.

Глава тринадцатая В предчувствии непоправимого

Не у всякой серой массы есть что-то общее с мозгом

Станислав Ежи Лец

Читая ровные строчки про неведомые алмазы, выведенные старательным округлым почерком, Наталья в какой-то момент испугалась, что сходит с ума. Написанное, с ее точки зрения, выглядело полным бредом. Нормальный человек, по ее разумению, не мог переписывать в отдельную тетрадку интернетные страсти, приключившиеся много веков назад. Кроме того, все связанное с бриллиантами в последнее время вызывало у нее острую изжогу.

Рядом с описанием каждого знаменитого алмаза была приклеена картинка с его изображением, и все вместе взятое это сильно смахивало на школьные дневники-анкеты, из которых сама Наталья, как и все ее сверстницы, выросла лет этак в четырнадцать.

– Чье это творчество? – спросила она, выразительно помахав тетрадью с красавцем-матадором.

– Мое, – с вызовом отозвалась Карина, роскошная высокая девица, в которой, на Натальин незатейливый вкус, было слишком много зубов, ног, черной гривы волос, бюста, громкого голоса, вульгарных манер. Вот только ума и вкуса чуть-чуть не хватало, но Наталья относила это на счет компенсации, о которой позаботилась матушка-природа, щедро насыпавшая Карине всего остального. – А что, это запрещено?

Как и все сотрудники агентства, Наталья знала, что единственной непреходящей заботой Карины была охота за подходящим мужем или, на худой конец, любовником. Критерием «подходящности» считалась не внешность или, упаси бог, образование. Единственным мерилом, которое имело значение для красавицы Карины, были деньги. И теперь, после прочтения отрывка из тетрадки, Наталья понимала, почему.

– Нет, не запрещено, – она смотрела на девушку с некоторой жалостью, как на калечного щенка. – Наоборот, я очень рада, что рядом со мной работают люди, у которых такие разнообразные, а главное, нестандартные хобби. Один – выдающийся художник, причем в стиле «ню», другая – просто писательница какая-то. Я только не совсем понимаю, что эта тетрадь делает на твоем рабочем месте. На работе, как мне припоминается, люди должны работать, а для хобби КЗОТом определены особые часы. Если мне не изменяет память, они начинаются после 18.00.

Наталья говорила отрывисто и зло. Несчастная Карина с ее маленькими слабостями этой злости никак не заслуживала, но Наталья понимала, что у нее просто отходняк, эмоциональный выброс энергии. Тетрадь с матадором вновь оказалась не той, а значит, убийца Саши Головиной по-прежнему был фантомом, тенью, с которой она пока не была готова встретиться лицом к лицу.

– Я дома и пишу, – в голосе Карины тоже послышалась злость. – А тетрадь просто ношу с собой. Это, кажется, КЗОТ не запрещает? А какие у меня пристрастия, это вообще мое личное дело. Я, в отличие от всех остальных, хоть с шефом не трахаюсь. Я, наверное, единственная баба в агентстве, которая ему не дала.

– Наверное, потому, что он алмазы не дарит, – поддела Карину Наталья, но потом вспомнила про «перстень царя Соломона» и почувствовала, как от пяток к голове начинает распространяться жаркая волна. Краснела она именно в таком порядке, и когда волна доходила до лица, жар успевал схлынуть. Именно поэтому Наталья никогда не краснела. – Ладно, Карина, замнем для ясности, – сказала она. Просто не разбрасывай свои личные вещи, где попало.

– Да я и не разбрасываю, – пожала плечами красотка, – кофе пила в перерыв и листала. А потом забыла убрать. Вы-то с чего вдруг к чужим тетрадям кидаетесь? А, Наталья Петровна?

– Да я думала, это Женька Бревнов свое творчество раскидывает, – принялась оправдываться Наталья. – Прости, Карина, я, действительно, влезла не в свое дело.

Так и не выпив кофе, она вернулась в свой кабинет, практически прокравшись через приемную, чтобы Развольский ее не услышал и снова не отругал. Погрузившись в работу, она не очень следила за временем, но слышала, как открылась дверь в кабинет Стаса (этот звук она знала до мельчайших подробностей), в приемной раздался приятный баритон Развольского и бас Муромцева, что-то пропищала секретарша, затем хлопнула входная дверь и снова скрипнула кабинетная. Муромцев покинул гостеприимные стены агентства VIP-тур.

Наталья машинально глянула на часы. Получалось, что гость провел у Развольского больше часа, и это было весьма странно. Стремительный Муромцев всегда гордился тем, что решал свои дела в самый короткий срок, Стас тоже не любил пустых разговоров. Необходимость вести переговоры с клиентами его утомляла.

Настроение стремительно портилось, и немного покопавшись в себе, Наталья была вынуждена признать, что ожидала прихода Стаса после того, как он освободится. Все-таки его окрик, когда она заглянула в кабинет, был неоправданно груб, а Развольский старался не быть грубым. Он никогда не портил отношения с людьми, если мог этого избежать. а с ней – тем более. Но Стас не зашел, а это означало, что полоса конфронтации между ними расширялась.

– Ну и подумаешь, – сказала себе Наталья. – Подуется пару дней – и все равно пойдет на попятный. Ему же без меня ни одного вопроса не решить. Он даже не знает, где лежат договоры с партнерами. Ох, ждать мне очередной подарок. Хотелось бы верить, что это будет не кольцо с фальшивым бриллиантом.

Спрос на новогодние туры стремился к нулю, поэтому она ловко и быстро провела планерку с девочками, обзвонила нескольких самых важных и постоянных клиентов, под немыслимые гарантии и скидки уговорила их все-таки доверить VIP-туру организацию главной ночи года, а затем напечатала список согласившихся и отдала его менеджерам, как «биологическое оружие».

– Говорите сомневающимся клиентам: «Опасаетесь отправлять в поездку? Странно, а вот Иван Иванович согласился, и Петр Петрович тоже, – учила Наталья Юльку и все еще слегка надутую Карину. – Созвонитесь с московскими партнерами, возможно, нам стоит отказаться от супердорогих курортов и выбрать что-нибудь подешевле. Дадим дополнительную скидку, думаю, за неделю-другую продажи вернутся на свой обычный уровень. Прибыли не получим, конечно, но и в убытки не впадем.

– Наталья Петровна, вас Станислав Николаевич вызывает, – сообщила из-за двери гостевой комнаты секретарша Анечка и, покачивая крутыми бедрами, томно пошла обратно в сторону приемной.

– Все, девочки, работаем, – резюмировала Наталья, – я – к шефу. Глядишь, и он что-нибудь придумает.

Скептических ухмылок сотрудниц она предпочла не заметить.

Развольский стоял у окна и сквозь раздвинутые указательным пальцем жалюзи смотрел на улицу. Он был значителен и мрачен, как Мефистофель.

– Что-то случилось? – спросила Наталья.

– Да, случилось. И я хочу, чтобы ты выслушала меня без женских истерик, если это возможно.

– По-моему, я никогда не давала тебе повода подозревать меня в истеричности, особенно в последние месяцы, – сухо заметила Наталья, чувствуя, что ее внутренности превращаются в кисель от предчувствия чего-то непоправимого.

– Прекрасно. Хочется верить, что ты меня поймешь.

– Стас, мне кажется, у тебя еще не было повода упрекнуть меня в том, что я тебя не понимаю.

– Замечательно. Будем надеяться, что сегодняшний случай не станет исключением. В общем, так, ко мне приходил Муромцев.

– Я знаю, я, как ты помнишь, заглядывала к тебе во время вашей исторической встречи.

– Наташа, не перебивай меня, пожалуйста. Эта встреча была гораздо более исторической, чем тебе кажется. В общем, он приходил для того, чтобы заявить, что я должен тебя уволить.

– Что ты должен со мной сделать? – Наталье показалось, что она ослышалась.

– Я должен тебя уволить.

– А на каком основании, и какое дело господину Муромцеву, работаю я в VIP-туре или нет?

– Ты знаешь, в его доводах есть определенная логика, – заметил шеф, наконец-то отлепившись от окна и переместив свое тело в кресло. – Он говорит, что именно ты была тем человеком, который рассказал следствию, что Гелька летала в Турцию вместе с ним. Из-за этого он был вынужден тратить свое драгоценное время на переговоры с идиотом-ментом, рассказывать ему о своей личной жизни, а его репутации был нанесен непоправимый ущерб.

– Какой репутации! – Наталья не сдерживаясь, захохотала в голос. – У него репутация клоуна и преступника одновременно. Он, в лучшем случае, Остап Бендер. А в худшем… В худшем он – вор и убийца. Уж что ему никак не может повредить, так это информация, что он в свой полтинник летал на море с двадцативосьмилетней красоткой.

– Это твоя точка зрения, – спокойно возразил Развольский, крутя в руках красивый блестящий карандаш. – У него она другая. Он считает, что из-за нашего агентства, а точнее, из-за тебя, он понес некий ущерб. Пусть не материальный, а моральный, но этот человек, как ты знаешь, все переводит в деньги. Поэтому он пришел ко мне и предложил выбрать путь компенсации этого ущерба. Либо моральный, и тогда я должен уволить тебя, либо материальный, и тогда я должен ему двадцать тысяч долларов. Ты меня, конечно, прости, но дарить Муромцеву такие деньги за пустую блажь я не хочу. Да и не могу, в общем-то.

– Стас, – Наталья внезапно охрипла, – ты что, хочешь сказать, что, действительно, решил меня уволить? Из-за нелепых претензий Муромцева?

– Ты считаешь требование 20 тысяч баксов нелепой угрозой? Ты права в том, что от этого человека можно ждать чего угодно, поэтому я не хочу через неделю оказаться в кессоне.

– И поэтому ты предпочитаешь вышвырнуть меня из своего бизнеса? Больше того – из своей жизни? – дрожащим голосом уточнила Наталья.

– Ну вот, – досадливо поморщился Развольский и театрально взялся рукой за висок, – я же просил не устраивать мне бабских истерик.

– А я и не устраиваю, – голос Натальи по-прежнему дрожал от обиды. – Я констатирую факт. Тебе не кажется, что, ставя перед тобой такое условие, Муромцев просто преследует какую-то цель? Кто я и кто он? Ему нет и не может быть никакого дела до какой-то там Наталь Петровны Удальцовой. Ему по барабану, работаю я в VIP-туре или не работаю. И мое увольнение не может быть приравнено к 20 тысячам долларов. Ни при каких условиях не может. И, на мой взгляд, ты должен задуматься, почему он вообще пришел к тебе с таким идиотским разговором! – она уже почти кричала.

– Я не хочу задумываться над причинами, толкающими Муромцева на его поступки! – тоже заорал в ответ Развольский. – Я жить хочу! И, по возможности, безмятежно и спокойно.

– И ради своей безмятежности ты согласен меня уволить по одной только просьбе богатого и уверенного в себе мерзавца?

– Да, согласен, потому что в этом кабинете он сидел не напротив тебя, а напротив меня. И это были не самые лучшие минуты в моей жизни.

– Стас, он что, тебе угрожал? Он тебя запугивал? Или просто в своей манере торопливо глотать слова попросил тебя об одолжении? Попросил, Стас. Всего лишь попросил! А ты сразу живо откликнулся на его просьбу. Хотя речь идет обо мне.

– А что, ты у нас какая-нибудь особенная? – Развольский неприятно ощерился в улыбке. – То, что ты пять лет подряд раздвигала подо мной ноги, дает тебе право диктовать мне особые условия твоей работы?

– Я не просто пять лет раздвигала под тобой ноги, как ты изволил выразиться. Я, если ты заметил, эти пять лет развивала твой бизнес. Вспомни. Много ли ты принял судьбоносных для предприятия решений? На любой вопрос, на любую проблему ты всегда отвечал, чтобы я решила сама. И я решала! В результате у тебя лучшее туристическое агентство в городе. И после всего этого ты выгоняешь меня на улицу? И за что? За то, что Муромцеву пришло в голову проявить свою знаменитую волю в твоем кабинете? Почему бы тебе просто было не послать его подальше?

– О, как ты заговорила! – ноздри Развольского раздувались в непритворном гневе. – Ты думаешь, что тут все держится на тебе? Незаменимой себя почувствовала? Да ты без меня никто! Тут я хозяин, только я! И без тебя все будет работать точно так же, как при тебе. Знай свое место! Дура! Пошла вон отсюда, и чтобы больше я тебя здесь не видел! Ты уволена. И уволена только потому, что я так захотел. Я, а не Муромцев! Поняла?

– Да, поняла, – тихо ответила Наталья и, не оборачиваясь, пошла к двери. – Ты не волнуйся так, Стас. Я сейчас передам дела Володе… Хотя нет, я забыла тебе сказать, что Володю я уволила. Тогда я передам дела Карине и уйду.

– Как это уволила? Вот, замечательный пример того, что ты возомнила себя богиней, которой все дозволено! Шведов – мой лучший сотрудник. Ты уволила его только потому, что ревновала. Боялась, что он займет твое место.

– Я уволила его потому, что он работал на конкурентов, – устало сказала Наталья. – Это он сливал в газеты информацию о том, что тут у нас происходит. Хотел, чтобы от нас побежали клиенты, а новая фирма, которая скоро откроется в городе, их подобрала.

– Неважно, – прижимая руку к левой стороне груди, Развольский медленно добрел до бара и начал крупными глотками пить минеральную воду. – Кадровые вопросы в моей фирме решаю только я. Ты должна была всего лишь доложить о его проступке. А решение принял бы я. Не надо никому передавать дела. Я сам в них прекрасно разберусь. И вполне возможно, что уговорю Шведова вернуться. В конце концов, это всего лишь вопрос денег. Не более того.

– Ну да. До тех пор, пока его снова не перекупит кто-нибудь другой. Но, как я понимаю, это больше не мое дело.

– Вот именно! – шеф поставил стакан на стол и указал Наталье на дверь кабинета. – Иди, собирайся. И можешь не заходить, чтобы попрощаться. Не утруждай себя мелочами этикета.

Как слепая, Наталья переступила порог и оказалась в приемной. Дверь со знакомым скрипом, от которого у нее тысячи раз замирало сердце, мягко захлопнулась за ее спиной.

Заскочив к себе за курткой, она вызвала лифт и через пять минут оказалась на холодном ноябрьском ветру.

Куда ей теперь идти, она совершенно не представляла. Единственным желанием было забиться в какой-нибудь угол и завыть. Громко, отчаянно, по-волчьи. Но дома уже был вернувшийся из школы Ромка, пугать которого она не хотела. Не имела права. Наталья знала, что восьмилетний сынишка относится к ней с отчаянной, какой-то недетской нежностью. Ее редкие слезы он воспринимал как трагедию. Его уютный детский мир, видимо, искажался, становился уродливым, страшным.

– Мамочка, не плачь, мамочка! – бормотал он в такие минуты, сам заливаясь слезами. – Мамочка, не надо, не плачь! – Его худенькое тельце сотрясалось от горя и страха. Наталья старалась становиться причиной его огорчения как можно реже.

Она знала, что Ромка до паники, почти до обморока боится, что родители могут развестись. Ему было меньше двух, когда в утреннем разговоре с Ленчиком Наталья как-то затронула тему развода соседской четы с пятого этажа. Их сынишка Кирилл сидел с Ромкой в одной песочнице.

Она подробно излагала мужу обстоятельства соседской баталии и не сразу заметила, что колдовавший в углу над четырехколесным велосипедом сын отложил свои мальчуковые дела и внимательно прислушивается к разговору. Тему она сменила, вскоре Ленчик ушел на работу, а она осталась с приболевшим сынишкой дома. День тек своим чередом. И впоследствии Наталья так и не смогла припомнить никаких изменений в поведении сына. Однако когда она после вечернего душа уложила его в кровать и открыла книжку про Винни-Пуха (малышовых творений Ромка не признавал), сын посредине истории про Крошку Ру вдруг спросил:

– Мама, а мы с папой тоже можем развестись, как Кирюша? («Азвестись как Киюша» – так это звучало в оригинале.)

Наталья поняла, что вопрос мучил сына с самого утра весь длинный-предлинный день.

– Нет, мы не можем, – серьезно ответила она.

– Почему? – спросил Рома, который уже в то время отличался обстоятельностью.

– Просто не можем и все.

В ее голосе звучало столько убежденности (ведь тогда она еще была не знакома со Станиславом Развольским), что сын успокоился. Но до сих пор известие о разводе очередных знакомых их семьи или родителей его школьных друзей вызывало у мальчика легкую тревогу. Когда Наталья плакала (надо признать, что делала она это нечасто, но причиной ее слез всегда был Развольский), сын интуитивно чувствовал неладное и тоже начинал рыдать.

В общем, идти домой было категорически нельзя. К подругам – Алисе или Инке – Наталья тоже пока не хотела. Их первую реакцию она могла предсказать легко. Обе ненавидели Развольского, и то, что он мог так с ней поступить, вызвало бы очередной поток ярости и оскорблений. Эмоций на данный момент ей с лихвой хватало и без них, а на трезвую оценку случившегося и его последствий рассчитывать явно не приходилось.

Неожиданно Наталья поняла, что ей нужен Ленчик. Его холодный ум, четкие суждения, спокойные интонации в голосе. Похлопав себя по карманам и обнаружив, что ключи от теперь уже не ее машины на месте, она отправилась к мужу на работу.

– Все равно за вещами возвращаться, – решила она. – Приду вечером, когда все разойдутся. Соберу все свои мелочи, а заодно оставлю ключи от машины у Стаса на столе.

Ленчик, к счастью, оказался на кафедре.

– Что-то случилось? – встревожено спросил он, увидев появившуюся в дверях жену.

– Лень, меня уволили, – сказала Наталья, бросилась к нему на шею и от души разревелась.

Плакать в объятиях Ленчика оказалось довольно удобно. Он нежно прижимал ее к себе, гладил по спине, плечам, волосам, шептал в ухо какие-то глупости о том, что все будет хорошо, а главное, ни о чем не спрашивал.

Минут через семь Наталья начала успокаиваться. Отстранившись от мужа и громко всхлипывая, она пальцами размазывала по щекам диоровскую тушь. Ленчик молча протянул жене чистый носовой платок. Как и положено, старомодный, ситцевый, в клеточку. Высморкавшись со слоновьим ревом, Наталья вытерла щеки и посмотрела на мужа.

– Давай, рассказывай, – сказал он.

И она рассказала о визите Муромцева, его странной претензии к агентству VIP-тур и лично к ней, Наталье. О требовании выгнать ее с работы или выплатить компенсацию в 20 тысяч долларов и о последовавшем за этим увольнением.

– Странно, – задумчиво проговорил Ленчик, когда она замолчала.

– Что странно, Лень? – жалобно спросила Наталья и приготовилась снова заплакать. – То, что Стас меня выгнал? Это, действительно, странно, он же без меня не справится.

– Да нет, – Ленчик досадливо дернул плечом, – в поведении твоего Стаса как раз нет ничего странного. На него нажали, он испугался. Вполне понятная, я бы даже сказал, нормальная реакция. Особенно для такого слизняка, как твой директор. Извиняюсь, бывший.

– Почему это он слизняк? – по привычке вступилась за Развольского Наталья.

– Ну, не слизняк. Но и не мужик. Ты разве не замечала, что он фантик?

– Как это?

– Ну, понимаешь, Станислав Николаевич Развольский выглядит как большая, очень вкусная и жутко дорогая конфета. Фирмы DeLafee, тридцать семь долларов за две штуки, в которых пралине, а вокруг съедобная обертка с 24-каратным золотом в составе. На него бабы глядят, и у них слюнки текут от предвкушения. И съесть хочется, и подругам похвастаться, что они такую эксклюзивную вещь пробовали. А на самом деле он не конфета, а фантик. Красивый, глянцевый, дорогой. И высший сорт на нем написан. И марка известная проштампована. Но фантик этот на самом деле не золотой и совсем несъедобный. И внутри – пустота. Даже камушек вместо конфеты положить забыли.

– А ты, оказывается злой, – задумчиво сказала Наталья. От приведенного мужем сравнения она осталась под весьма сильным впечатлением.

– Я не злой, Наташ, я разумный. Но речь сейчас не обо мне и даже не о Развольском. Повторюсь, что в его поведении я никаких странностей не вижу. А вот Муромцев… В его поступке нет логики, а такие люди, как он, не совершают нелогичных действий. Значит, эта самая логика есть, но я ее не вижу, и это мне не нравится.

– Да брось, ты, – махнула рукой Наталья. – Мне вот гораздо больше не нравится, что я теперь безработная. Во-первых, на что мы жить будем? А во-вторых, как я буду без VIP-тура, а? – по ее щекам снова потекли слезы. – Лень, ты же знаешь, это для меня не просто часть жизни, это я сама!

– Знаю, Натусь, – Ленчик обнял жену и вновь притянул ее к себе. – Я понимаю, что сейчас ты мне не поверишь, что тебе слишком больно, слишком обидно и слишком страшно, чтобы ты мне поверила, но жить мы будем не хуже, чем раньше. А может быть и лучше.

– А как это будет, Лень?

– Пока не знаю. Но как-нибудь будет обязательно. Ведь так не бывает, чтобы никак не было.

– Я вещи не забрала свои, мне надо в VIP-тур вернуться, но вечером, когда никого не будет. Я не могу никого видеть, понимаешь? И машину надо оставить. Не будет теперь у нас машины, Лень.

– Не будет этой, будет другая. Когда-нибудь. А не будет, так тоже ладно. Рискну еще раз тебя удивить, но скажу, что люди живут и без машины.

– Я понимаю, но Ромка расстроится.

– Переживет Ромка. Ей-богу. И ты переживешь. Ты ведь у меня сильная и смелая. И, кажется, я тебе совсем недавно это говорил.

– Говорил, – покладисто призналась Наталья. – Но правда ведь, ты со мной смелой в агентство съездишь? А то темно уже вечерами, а я пешком боюсь в темноте ходить.

– Да-а-а, – глубокомысленно изрек Ленчик, – права моя теща, ты совершенно оторвалась от народа. Конечно, съезжу. А про странности в поведении господина Муромцева нужно обязательно Инусе доложить. Она у нас все знает, может, объяснит нам, неразумным, что все это значит.

– Вечером позвоню, – согласилась Наталья. – И ей, и Алисе. Может, Игорь что-нибудь подскажет.

До вечера Наталья просидела в кабинете у мужа, погрузившись в какой-то откопанный среди бумаг роман. Какой именно, она сказать не могла, потому что практически не видела букв. Читаемое точно было русской классикой. Но вот назвать хотя бы фамилию автора было для нее непосильной задачей.

Ленчик отменил репетиторство, и в полвосьмого Наталья припарковала фольксваген на свое самое любимое место на стоянке. Благодаря позднему времени оно было свободно. Погладив на прощание руль машины, она достала из бардачка темные очки и замшевые перчатки, вышла на улицу и пискнула сигнализацией. Машина, закрываясь, грустно помигала ей фарами. Чувствуя ком в горле, Наталья зашагала в сторону входной двери.

– Я тебя в холле подожду, – сказал Ленчик, когда они зашли внутрь. – Попрощайся. Собери, что надо. И не торопись. Мы никуда не опаздываем. Наш самостоятельный сын привык, что нас допоздна нет дома.

– Хорошо, – благодарно улыбнулась Наталья и побрела к лифту.

Ключ от входной двери висел у нее на брелке.

– Надо отцепить и оставить на вахте, когда буду уходить, – подумала она, отпирая дверь. В агентстве было темно. Все уже ушли домой. Включив маленькое настенное бра при входе, Наталья зашагала к приемной.

Собралась она на удивление быстро. В коробку из-под офисной бумаги, которую она позаимствовала у секретарши Анечки, вместилась ее любимая чашка, маленькая серебряная ложечка, подаренная свекровью на рождение внука (Наталья считала ее талисманом и всегда возила с собой в заграничные поездки), настольная фотография Ромки (фото Развольского лежало в потайном отделении кошелька), книга Харуки Мураками, которую брала почитать Верочка и вернула всего за несколько дней до смерти, сломанный зонтик (долгое время ненужный благодаря машине, но теперь вполне еще способный пригодиться), пакет с гигиеническими прокладками, запасные колготки, щетка для волос. Все. В этом элегантном кабинете больше ничего не напоминало о ней, Наталье.

Папку с документами, которые она готовила для переговоров со шведами, отнести Стасу на стол. Телефонную книжку, пожалуй, можно забрать с собой. Выключить компьютер. Ах, да. В шкафу висит теплый жилет на случай зимних перебоев с отоплением. Теперь точно все.

Напоследок окинув кабинет взглядом, Наталья щелкнула выключателем, пересекла приемную и зашла в кабинет напротив. Старательно обойдя ковер с розами по периметру, она положила папку с документами на стол, повернулась к двери и услышала тихие крадущиеся шаги. В приемной кто-то был.

– Завтра меня тоже найдут среди роз, – в отчаянье подумала Наталья, – хотя нет, внизу же Ленчик. Максимум через час он забеспокоится и пойдет меня искать. А может, это он и есть? Ему надоело торчать в холле и он поднялся сюда? Я ему сейчас башку оторву, чтобы не смел меня пугать!

Рывком преодолев расстояние до двери, она нажала на кнопку выключателя. В дверях, щурясь от внезапно вспыхнувшего света, стоял Женька Бревнов. У него в руках была красивая тетрадь с матадором на обложке.

– Тьфу, идиот, прости господи! – в сердцах сказала Наталья. – Ты чего по ночам шаришься, людей пугаешь?

– Какая ночь, – обиделся системотехник, – еще восьми нет. Я услышал, что вы тут ходите, и подумал, что вы за вещами пришли. Вот. Решил попрощаться.

– А откуда ты знаешь, что со мной надо прощаться? – поинтересовалась Наталья.

– Так шеф сказал. Все слышали. Сказал, что вы того… Больше у нас не работаете. Из-за нарушения этой, как ее… Корпоративной культуры.

– А-а-а-а. Корпоративной культуры, значит. Понятно. Ну, давай попрощаемся.

– Наталья Петровна, вы это, когда в другое место устроитесь, вы мне свистните, сразу к вам переметнусь. Я без вас работать не хочу. Да и развалится тут все, без вас-то.

– Жень, я пока и не знаю, где я буду работать, – честно призналась Наталья. – И ничего тут не развалится. Так что работай спокойно. А чего ты тетрадь-то эту припер? Подарить хочешь? На память?

– Не. Ту тетрадь я как раз на память себе оставлю. Это другая. Я подумал, что раз вы в мою тогда так вцепились, а потом в Каринкину, значит, вы ищете че-то похожее. А эту я сегодня в мусоре нашел. Анька, секретарша наша, принесла мешок с бумагами и попросила их в бумагорезательную машину сунуть. Мол, некогда ей самой. Привыкли считать, что у нас один я свободный. Ну, я стал резать, а там, на дне мешка, эта тетрадь. Я решил, что, может вы ее искали, ну и оставил. А сейчас вот, принес.

Затаив дыхание и на всякий случай скрестив за спиной пальцы, чтобы не спугнуть удачу, Наталья взяла протянутую ей тетрадку. Наугад открыв ее, она на секунду зажмурилась и резко выдохнула воздух. Перед ней был дневник Саши Головиной.

* * *

Он совершенно замечательный! Мне даже страшно представить, как я могла так долго, а главное, так истово его ненавидеть.

Боже мой, мне понадобилось целых десять лет, чтобы понять, что он ни в чем не виноват. Ужасный, непоправимый срок! Ведь если бы тогда Лена хоть на минуту задумалась об этом, она бы почувствовала, что его просто оговорили злые люди, завидовавшие ему. Его красоте, его таланту вызывать любовь.

Никакой инсценировки изнасилования не было и не могло быть. Эти подонки надругались над моей сестрой по собственной воле. Мало того, в самый разгар своей преступной оргии они, оказывается, привели его «насладиться» этим зрелищем.

Когда он рассказывал мне, что ему довелось испытать, стоя в дверях комнаты, где пьяную в дым Лену пользовали сменяющие друг друга здоровые лбы, в его глазах стояли слезы. Господи, да он обожал мою сестру! Пылинки с нее сдувал! Готов был целовать следы ее ног! Он был уверен, что это она его обманула. Только притворялась чистой и невинной, а на самом деле с удовольствием предавалась разврату при первом удобном случае. Ему тогда так сказали.

Когда она пришла к нему с рассказом об изнасиловании, он действительно рассмеялся ей в лицо и выгнал ее вон. Он был уверен, что это ложь, притворство.

Боже, какое у него было лицо, когда я все ему рассказала! О том, что произошло с Леной на самом деле. О том, как она часами, неделями, месяцами плакала о нем. Только о нем одном. О том, как она не вынесла лживого известия о его предательстве. О том, что она с собой сделала.

Интересно, я обратила внимание, что, как и Лен, а не могу называть его по имени. Я думаю и пишу «Он». Лена тоже всегда называла его именно так. Кроме того, одного раза. Кстати, он объяснил мне, почему сейчас его зовут иначе. У него очень красивое длинное имя с двумя корнями. Тогда, до истории с Леной, он пользовался одним уменьшительным именем. После того, как он потерял мою сестру, он сменил его на второе, чтобы начать жизнь заново.

Мне одинаково нравятся оба производных. Я успела распробовать их на вкус в нашу единственную пока ночь. Он уснул, а я лежала и катала его имя на кончике языка. И так, и этак.

Я так боялась, что он начал встречаться со мной только потому, что я напоминаю ему Лену! Но нет. Он сказал, что любит именно меня, хотя и ее будет помнить до конца своих дней. Что я – ее лучшая, более совершенная, умудренная жизненным опытом и более приспособленная к этому миру копия.

Он сам предложил привести в порядок Леночкину могилу. Поставить памятник, на который я так и не смогла собрать денег. Настелить мраморные плиты. Завтра мы вместе поедем на кладбище, чтобы посмотреть все на месте.

Правда, по вечерам он поздно занят на своей работе, поэтому мы поедем практически ночью, но он сказал, что так романтичнее. Он сказал, что над могилой Лены сделает мне предложение, от которого я не смогу увильнуть ни под каким предлогом.

Глупый, я и не собираюсь никуда увиливать. Я так его люблю, что даже делается страшно. Теперь, спустя десять лет, я понимаю, почему Лена решилась на свой отчаянный поступок. Да, жизнь человека бесценна, но без него совершенно лишена смысла.

Мне осталось потерпеть совсем немного – до завтрашнего вечера. А потом я наконец-то перестану влачить свое жалкое существование. Эти десять лет я не жила, я существовала. Вернее даже, боролась за существование. Выживала. Терпела. И мечтала. Я только сейчас поняла, что я мечтала именно о нем.

Завтра он поставит на всем этом точку. И тогда я наконец-то пойму, что жизнь прекрасна. Я знаю, я уверена, что буду на седьмом небе. Он не пожалеет о своем решении. У меня и так неплохой характер, но для него я согласна стать просто ангелом.

* * *

Мир рушился на глазах. Наталья ощущала себя стоящей на высокой отвесной скале, от которой огромными пластами отваливались куски и, крошась, с ревом падали в глубокую пропасть.

С каждым таким куском участок, на котором она стояла, пытаясь сохранить равновесие, делался все меньше. Он сжимался, скукоживался, трещины на скале подбирались все ближе к ногам. Опора становилась все ненадежнее, надежда спастись все призрачнее. Шум рушащейся в пропасть земли Наталья ощущала так отчетливо, что у нее закладывало уши.

С того момента, как Развольский объявил ей об увольнении, прошло уже пять дней. Слез больше не было. Наталья даже всерьез опасалась, что у нее на почве стресса атрофировались слезные железы. Глаза были красными, глубоко запавшими, потерявшимися среди серо-желтых щек, но сухими.

Гордости тоже не было. В этом она отдавала себе отчет совершенно отчетливо. Вонзая ногти в ладони так, что на них оставались ровные красные полумесяцы, она заставляла себя не нестись, сломя голову на каждый телефонный звонок. Каждый раз, когда телефон выдавал мелодичную трель, она вскидывалась, как лань, веря, надеясь, что это Развольский хочет сообщить о том, что проблема с Муромцевым улажена, и она может вернуться на работу.

Но звонила свекровь, звонили Ромкины одноклассники, звонила Карина, разбирающаяся в деловых бумагах, звонила мать, что-то бубнящая в трубку про эксплуатацию человека человеком, которую Наталье теперь пришлось испытать на собственной шкуре, звонил брат, всерьез взволнованный ее неприятностями, звонила Инка, пытающаяся рассказать что-нибудь забавное, звонили Алиса, Лелька, Настя… Вот только звонка от Развольского все не было и не было.

Не было и чувства голода. За пять дней Наталья поела, кажется, только один раз. Ленчик покормил ее насильно, всовывая ложку с пюре между клацающими зубами.

Не было света в конце тоннеля. По нему – длинному, темному, бесконечному – Наталья брела в одиночестве, чтобы, в конце концов, остаться на продуваемой ветрами скале, медленно, но неумолимо раскалывающейся навстречу бездне.

– Слушай, может пора уже прекратить этот плач Ярославны? – спросила как-то заскочившая к подруге Алиса. – Лень, ты куда смотришь, от нее же половина осталась?

– А что я сделаю? – муж философски пожал плечами. – У твоей подруги и моей жены проснулась тяга к саморазрушению. Видишь, у нее организм уже еду отторгает, не только здравый смысл.

– Оставьте меня, – вяло попросила Наталья.

– Давай ее оставим, а, Лень – с готовностью откликнулась Алиса. – Ее величество предпочитает страдать в одиночестве. Бери Ромку, поедем к нам в гости, там Игорь баранины наготовил, м-м-м, пальчики оближешь. А то на нее смотришь, и жить не хочется.

– Да, на баранину смотреть приятнее, – согласился Ленчик. – Аль, как ты считаешь, ей в принципе можно объяснить, что потеря работы – это еще не конец света?

– В принципе – можно, – согласилась Алиса. – Но на данном этапе биологического развития этого организма – нельзя.

– Жаль, – вздохнул Ленчик. – То-то я уже язык стер говорить, что наша семья без ее гребаного VIP-тура не помрет с голоду. А до нее все не доходит и не доходит.

– Это до вас не доходит! – сорвалась на крик Наталья. – Что вы меня за дуру держите? Я прекрасно понимаю, что мы с голоду не помрем. Разве в этом дело?

– Наташка, – Алиса прекратила дурачиться и говорила вполне серьезно, – давай раз и навсегда закроем тему твоего трудоустройства, вернее, его невозможности, а также зарплаты и общественного статуса. Игорь согласен взять тебя к себе на завод хоть завтра. Еще и в зарплате выйграешь. И не думай, что это я тебя пристроила. Он знает, что ты прекрасный топ-менеджер, у тебя светлая голова, и на тебя можно рассчитывать…

– Да не в голове дело-о-о-о! – в голос завыла Наталья. – И не в зарплате с общественным статусом.

– Лень, посиди на кухне, пожалуйста, – попросила Алиса. – Мне тут надо твоей жене мозги вправить, а это дело интимное.

– Хорошо, – покладисто согласился Ленчик. – Сеня, пошли на кухню. Я тебя кормить буду.

Палевый коккер, который, наклонив голову, следил тревожными влажными глазами за хозяйкой, услышав про еду, радостно зацокал лапами в сторону кухни.

– Думаешь, я не понимаю, почему ты так изводишься? – зашипела Алиса, когда за Ленчиком закрылась дверь. – Ты разлуки с этим козлом пережить не можешь. Как же он тебя, такую любящую и незаменимую, бросил! Да это единственное доброе дело, которое он для тебя сделал.

– Алиса, я знаю все, что ты хочешь про него сказать. Ты же знаешь, мне неприятно это слышать.

– А мне неприятно смотреть, как ты превратилась в кучу старого барахла, обильно политого соплями! – жестко сказала Алиса. – Что ты разваливаешься как колченогий стул, который с размаху выкинули с крыльца. На тебя ребенок смотрит! За тебя Ленька волнуетсяЙ Хватит уже о себе думать да упиваться собственными страданиями! Тоже мне, тургеневская барышня! Разве то, что с тобой случилось, горе? Это мелкая неприятность. Все живы, все здоровы, с работы выгнали – на, бери другую. Руки-ноги целы. Голова такая, что дай бог каждому. А ты разнюнилась, как деревенская баба. Сидишь, сопли на кулак наматываешь. Тьфу, смотреть противно!

– Я понимаю, что кажусь тебе слабой, – согласилась Наталья. – По сравнению с тем, что тебе пришлось пережить за этот год, мои проблемы, действительно, кажутся незначительными. Но они – мои, Алиса. Ты ж понимаешь, свое у каждого болит сильнее.

– Понимаю. И сочувствую. Да, тебе плохо. Да, ты переживаешь. Да, это эмоционально очень тяжело. Но прекрати ты пережевывать свои страдания! Голову подними! Ты очень удивишься, но вокруг продолжается жизнь, и временами она очень даже неплоха.

– Я постараюсь, Алиса, правда, – тихо пообещала Наталья. – Но ты пойми, мне на это нужно время.

– Я понимаю, Наташ. Я подожду, и Ленька подождет, и Ромчик. И на самом деле ты жутко счастливая баба, потому что у тебя есть они. Люди, которые тебя любят, понимают и которые подождут.

Раздался звонок в дверь, стук каблуков по коридору, и в гостиную ворвалась Инна.

– Об чем страдаем, подруги? – деловито поинтересовалась она. – Все едино, мужики – козлы, а носить совершенно нечего, так что давайте об интересном. Есть ли новый труп или хотя бы свежачок в плане информации.

– Ой, есть! – спохватилась Наталья. – Я же дневник Саши Головиной нашла! Той самой, которую на кладбище убили, подруги нашей Верочки.

– Тащи, – скомандовала Инка. – Читать будем. Дневники современников – это страшно интересная вещь. Особенно когда их читаешь после смерти автора.

– Не кощунствуй! – возмутилась Наталья, но дневник из коробки с офисными вещами, разобрать которые у нее так и не дошли руки, все же принесла.

– Читай ты, – снова скомандовала Инка, обращаясь к Алисе. – У тебя лучше получается. Только с выражением читай.

Алиса послушно открыла тетрадь с матадором на первой странице.

Содержимого тоненькой тетрадки хватило минут на пятнадцать. К концу все три подруги заливались слезами, жалея несчастную Сашеньку.

– Вот так подумаешь иногда, как другие живут, и начинаешь просить прощения у Бога, что на свою жизнь жаловалась, грешная, – всхлипывала Наталья.

– Да-а-а, а кто полчаса назад тут нюни разводил из-за своего увольнения? – размазывала тушь по щекам Алиса.

– Я не из-за увольнения, я из-за Разво-о-о-ольского.

– А какая разница? Все равно это все ерунда. Вон, у девки с четырнадцати лет никакого просвета в жизни не было-о-о-о. Эта скотина, про которую она пишет, ей всю жизнь сломала, так еще и убила в конце. Это же надо, влюбиться в своего убийцу. Я ведь лучше вас понимаю, что ей пришлось испытать в последнюю минуту жизни. Я, когда думала, что Игорь сейчас придет меня убивать, чуть не рехну-у-у-улась.

– Да хватит вам, – Инна аккуратно промокнула ресницы платочком. – Поревели и будет. Пора мозги подключать. Если они есть, конечно. – Алиса с Натальей как по команде повернули голову в сторону подруги. – Вашу Верочку убили из-за этой тетради, тут к бабке не ходи. Убили где? В вашем офисе. Значит, убийца – кто-то из ваших. Давай, Наташка, соберись с мыслями. Будем вычислять, кто это.

– А как? – Наталья недоуменно посмотрела на Инну, которая выглядела решительной, как папуас перед боем. Даже боевая раскраска на лице имелась – дорожки слез на румянах и пудре.

– Во-первых, у вас не так уж много мужчин работает. А во-вторых, в этом дневнике пару раз упоминается его имя.

– Нету там его имени, – возразила Алиса. – Сашенька же пишет, что ей, как и сестре, хочется называть его просто Он. Как Бога.

– Правильно, – согласилась Инна. Но она упоминает, что сестра один раз все же назвала его по имени.

– Ага, – Наталья саркастически посмотрела на подругу, – только это имя он теперь поменял. Был Вася, стал Ваня. Иди, догадайся.

– Дубина ты, и как тебя столько лет на руководящем посту держали! У него длинное имя, от которого есть разные производные. Алиса, листай давай. Ищи, какое имя у него было вначале.

– Сейчас, минуточку, вот нашла. Но не знаю, что нам это даст. Она пишет «то ли Сева, то ли Савва, то ли Слава.

– Слава, – потрясенно прошептала Наталья. – Стаса его тесть до сих пор называет Славой. Он же Станислав. Был Слава, стал Стас. Девочки, так это что же получается, Развольский и есть убийца?

– Э-э-э-э, ты только в обморок не падай! – грозно предупредила подругу Инна. – Хлопалась уже недавно. Достаточно. Я всегда говорила, что твой Развольский козел. И про Маркелову он все нам наврал. Это он ее в окно вытолкнул, чтобы кольцо украсть. А оценил его только потом. Вот, поди, расстроился, что там стекляшка, а не бриллиант! И тебе подарил, не удержался от широкого жеста.

– Сашенька называла его Он. Действительно, как Бога. Я пять лет на него так смотрела. Поэтому и тут все сходится.

– Угу. И ты тоже была готова стать для него ангелом, – съязвила Инна. – И Перфильеву он убрал, когда она его шантажировал. И с Сашенькой расправился. И Верочку убил. Тут у него двойной мотив был – и дневник, и беременность.

– Инна, так это ведь он и Наташку убить мог! – поежилась Алиса. – У него уже, как у вампира, наркотическая зависимость от крови. Надо Ване звонить. Наташку теперь охранять надо.

– Глупости, не надо меня охранять, – отмахнулась Наталья. – Он меня просто выгнал и все. Он же знает, как я к нему отношусь. Уверен, что я буду изводиться и молча страдать, но его не сдам.

– Это с чего же ты его не сдашь? – возмутилась Инна. – Ты соображаешь, что говоришь? Ты что, собираешься стать пособницей чуть ли не серийного убийцы? Надо сейчас же позвонить Ивану и все ему рассказать.

– Подождите, девочки, – взмолилась Наталья. – На меня за последнее время так много всего свалилось, что я совершенно перестала соображать. Я все равно не могу поверить, что Стас убийца. Это совершенно на него не похоже. Он же слабый.

– Дура ты, Наташ, убийцы все слабые люди, – авторитетно заявила Инка. – Сильный человек встречает проблему лицом к лицу, а слабый решает ее, отняв жизнь у другого. Так что на твоего Развольского это очень даже похоже.

– Ленчик недавно сказал, что Развольский фантик, – задумчиво сказала Наталья. – Как это ни печально, я вынуждена с ним согласиться. Но фантик не способен на поступок. А убийство – это поступок, как бы цинично это ни звучало.

Поспорив еще немного, подруги пришли к компромиссному решению: отдавать Бунину дневник или нет, Наталья решит завтра. Закрыв за ними дверь, она подумала, что пока не будет говорить мужу, что они вычитали в дневнике Сашеньки и к какому выводу пришли. С задумчивым выражением лица она двинулась в сторону кухни, и тут в дверь позвонили. Не взгянув в глазок, Наталья открыла – и остолбенела. На пороге ее квартиры стоял политик и бизнесмен, виновник ее увольнения Сергей Васильевич Муромцев.

– Можно войти? – вежливо спросил он.

– Да, пожалуйста, – Наталья слегка посторонилась, пропуская гостя в квартиру.

Ленчик заинтересованно выглянул из кухни, чтобы посмотреть, кто пришел, и тоже потрясенно замер в дверях.

– Вы не удивляйтесь уж так, Наталья Петровна, – мягко попросил Муромцев. – Я пришел к вам по делу. Мне нужно с вами поговорить.

– Боюсь, что мне не о чем с вами разговаривать, – жестко ответила Наталья. – Вы поступили по отношению ко мне несправедливо. Конечно, Бог вам судья, но я не собираюсь иметь с вами никаких дел.

– Ошибаетесь, Наталья Петровна. Кроме того, вы же не знаете моей версии произошедшего, и перед тем, как записывать меня в кровные враги, вы должны меня, как минимум, выслушать.

– Ну, я же не самоубийца, Сергей Васильевич, о какой кровной вражде вы говорите, – усмехнулась Наталья. – Впрочем, в остальном вы правы. Проходите на кухню. Там и поговорим.

– Я в комнате, Наташ! – подчеркнуто громко сказал Ленчик и освободил им кухню.

– А у вас заботливый муж…

– Оставьте моего мужа в покое и переходите к делу.

– Хорошо, – покладисто отозвался Муромцев. – Как вам будет угодно, сударыня. Я, как вы знаете, послужил причиной вашего увольнения. Я, действительно, поставил этого слизняка Развольского в такое положение, из которого у него, труса и подонка, был только один выход – уволить вас. И признаюсь, что я сделал это сознательно.

– Давайте оставим личные особенности господина Развольского. Мне неинтересны ваши наблюдения по поводу его характера. И зачем вам было нужно, чтобы я осталась без работы? Вы лично мне за что-то мстите?

– Да Бог с вами! – Муромцев от души рассмеялся. – Во-первых, в моем лексиконе нет слова «мстить». Я своим врагам не мщу, я их уничтожаю. А вы – такая прелестная женщина и такой замечательный профессионал, что у вас не было, нет и, надеюсь, никогда не будет возможности дать мне повод к неудовольствию.

– Тогда зачем?

– Неужели вы даже не догадываетесь? Через две недели я открываю свое туристическое агентство. Захотелось побаловаться, знаете ли. И в этом городе есть только один человек, который сможет, возглавив его, вывести фирму на прибыль и достойный уровень. И этот человек вы.

– То есть вы лишили меня работы, чтобы предложить другую?

– Да. Работая у Развольского, вы никогда не решились бы его предать. Ваша верность написана у вас на лице. «Я ключи закину и псов прогоню с крыльца, оттого что в земной ночи я вернее пса», – так кажется? Но теперь, когда Развольский предал вас, я смогу вас заполучить.

– Цветаеву знаете? – непритворно удивилась Наталья. – По вам не скажешь. Выпадаете из образа, однако.

– Так каков будет ваш положительный ответ?

– Мой ответ положительно будет отрицательным. Я не буду работать в вашей фирме, Сергей Васильевич.

– Позвольте спросить, почему?

– Потому что наше сотрудничество началось бы с обмана, с подлости. А я не люблю ни того, ни другого.

– Именно поэтому я вас и зову. Другой сотрудник вашего агентства охотно продался мне. Поэтому после того, как он выполнил свое дело, я отказался от его дальнейших услуг. Люди, способные продаться, мне не нужны.

– Вы про Володю Шведова? Смешно, я его предупреждала, что так и будет.

– Вы за него не волнуйтесь, ваш Развольский охотно его простил и взял обратно.

– Это проблемы их обоих, но никак не мои, – пожала плечами Наталья. Но у вас я работать все равно не буду. Вы мне не нравитесь, Сергей Васильевич.

– А вот вы мне нравитесь, Наталья Петровна. В моей команде вы смотрелись бы очень неплохо. Сколько вам платил Развольский – две штуки баксов? Я буду платить три. Жду вас завтра в 10 утра вот по этому адресу.

Он швырнул на стол золотистую визитку. «Туристическое агентство «Илья Муромец», – значилось на ней.

– Я не приду завтра по этому адресу, Сергей Васильевич. Вы абсолютно зря старались. Я не буду у вас работать.

– Что ж, видит бог, я хотел этого избежать, – мрачно сказал Развольский, доставая из кармана маленькую коробочку. – Потом не жалуйтесь. Сами напросились.

Наталья почувствовала, что у нее стало сухо в горле. – Не может же он меня сейчас просто взять и отравить, – мелькнуло у нее в голове. – Да и Ленчик дома.

– Вот, послушайте. Вы блюдете глупую, никому не нужную верность человеку, который недостоин целовать даже следы ваших шагов. Я думал, что вы будете упираться, поэтому подстраховался и записал свою с ним беседу на диктофон, – сказал Муромцев и щелкнул кнопкой. Наталья вздрогнула, услышав в своей кухне знакомый, до боли родной голос Развольского. Звучал он испуганно:

– Сергей Васильевич, я думаю, что это недоразумение можно уладить. Конечно, мы не хотели наносить ущерб вашей деловой репутации…

– И как ты предлагаешь это уладить? – голос Муромцева звучал с издевкой.

– Скидка на любые поездки в тридцать, нет, в пятьдесят процентов…

– Ты что, издеваешься надо мной, Стасик? Какие пятьдесят процентов? Ты должен мне 20 тонн баков, после чего я, может быть, и соглашусь никогда больше не переступать порог твоей вшивой конторы.

– Сколько?

– Сколько слышал… Нагадил – плати. Моя репутация – вещь дорогая.

– Сергей Васильевич, побойтесь бога, откуда у меня такие деньги?

– И впрямь, откуда… Тогда давай, увольняй эту свою девку, которая меня ментам заложила.

– Наталью?

– А что, у тебя еще стукачи в коллективе есть?

– Нет-нет, – торопливо заверил его Развольский, – только она одна. Но уволить? Вот так, сразу? Без повода?

– Тебе, значит, повода мало? – голос Муромцева зазвучал угрожающе.

– Что вы, что вы… Хорошо, я согласен, я ее уволю. Ее давно надо было уволить, я только сейчас понял свою ошибку.

– Давно надо было уволить? – голос бизнесмена опять зазвучал насмешливо. – Позволь узнать, за что?

– За что? Да она же тупая совсем. Половину путает, половину забывает. Ни в чем на нее положиться нельзя, подставит и не задумается. Вот как меня сейчас.

– Тебя, значит…

– Ну и вас, конечно. Вас, в первую очередь. Я все сделаю, Сергей Васильевич. Сегодня же. Я бы и раньше, сам, да замотался. Спасибо, что обратили мое внимание. Напомнили, так сказать.

– Нормально лижешь, в нужном темпе, – с чувством произнес баритон Муромцева, – далеко пойдешь, Стасик. Если не остановят.

– Как прикажете, – от угодливой покорности в голосе Развольского Наталью чуть не вырвало прямо на лакированные ботинки гостя.

– Прикажу-прикажу, не бойся. Насчет Натальи договорились, значит?

– Конечно. Сегодня же все будет сделано. Вот ведь зараза! Так подставить!

Диктофон выключился. Муромцев ласково посмотрел на сидящую перед ним бледную Наталью.

– Ну что, понравилось? – спросил он.

– Нет, не понравилось, – честно призналась Наталья, которой показалось, что она наелась свежих дождевых червей. Склизких, розовых, перепончатых, извивающихся.

– Он не только не встал на твою защиту, не пытался отстоять, он еще и ведро помоев тебе на голову вылил. И после этого ты не хочешь идти ко мне работать?

– Не хочу, – черви в животе извивались. Видимо, обустраивались на постоянное место жительства. – Вы ничем не лучше него. Так зачем же мне менять одного мерзавца на другого?

– Ладно, – крякнул Муромцев и встал, намереваясь прощаться. – Неделю сроку даю. К нему ведь ты не вернешься?

– Не вернусь, – согласилась Наталья.

– Ну, так значит придешь ко мне. Куда тебе еще деваться? В другом бизнесе ты ничего не понимаешь. К деньгам привыкла. Без работы не сможешь. Да и отомстить тебе ему захочется. Уж поверь мне.

– Отомстить… – задумчиво проговорила Наталья. – Отомстить – это можно. Это мы завсегда.

Закрыв за гостем дверь, она тщательно вымыла стул, на котором он сидел, а потом решительно набрала номер Алисы.

– Слушай, – сказала она торопливо, чтобы, не дай бог, не передумать, – я решила, что нужно отдать дневник Сашеньки Бунину. В конце концов, это улика, негоже ее скрывать. Только я телефона его не знаю.

– Я позвоню ему. У тебя что-то случилось?

– Случилось. С неделю назад. Точнее нет, пять лет назад. Но это не имеет отношения к делу.

Алиса перезвонила через три минуты.

– Иван сказал, что завтра утром заедет к тебе за дневником, – сообщила она. – И еще он сказал, что у него есть к тебе важный разговор.

– Это хорошо, – вздохнула Наталья, – со мной теперь почему-то все хотят важно поговорить. Пусть заезжает, сама понимаешь, я теперь по утрам никуда не тороплюсь.

Капитан Бунин приехал около десяти утра. Поджидавшая его Наталья извелась у окна. Всю ночь она не спала, думая, что своими руками отправляет Станислава в тюрьму. В его виновность она, наконец, поверила. Уж слишком много совпадений оказалось в трагических смертях, случившихся в последние месяцы. Слишком странным было поведение самого Развольского. Слишком многое вело напрямую к нему.

Глядя в окно, Наталья пыталась проанализировать свои чувства. Их не было. Только пустота, которая плескалась в ней, заливая душу черно-матовыми волнами безысходности.

– Наверное, я поступаю правильно, – вяло думала она. – Зло должно быть наказано, вот только почему мне так противно? Неужели оттого, что я поступаю так из банальной мести?

Когда она открыла дверь Бунину, он поразился, насколько она похудела. Почти ничего не напоминало в ней женщину, которая когда-то царственным жестом пригласила его в кожано-деревянный кабинет.

«Бедолага!» – невольно пожалел ее Бунин.

Получив дневник, он попросил разрешения прочитать его прямо здесь.

– Садитесь, – согласилась Наталья. – Я, чтобы не мешать, в комнате побуду.

– Наталья Петровна, можно вас? – позвал капитан минут через пять.

– Ну что? – спросила она, заходя на кухню, – поможет вам это раскрыть убийства?

– Да, поможет, – кивнул Иван. – Но мне бы очень хотелось, чтобы вы тоже мне помогли.

– Пожалуйста, – согласилась Наталья. Ей хотелось, чтобы все поскорее кончилось, капитан ушел, и она смогла бы без помех прислушиваться к гулкой пустоте внутри себя.

– То, о чем я вас хочу попросить, немного опасно, – нерешительно начал Бунин, – но этим путем мне проще всего добыть доказательства того, что этот человек совершил преступление. – Наталья непонимающе посмотрела на него. – Я хочу, чтобы вы дали знать убийце, что этот дневник у вас.

– Вы хотите задержать его, когда он придет меня убивать? – догадалась Наталья.

– У него не будет другого выхода. Чтобы избежать огласки, он убил Головину, а ради этого дневника не пожалел и Веру Малиновскую. Он уже не сможет остановиться. Вы боитесь?

– Нет, я теперь ничего не боюсь, – сказала Наталья. – Мне бы только хотелось, чтобы он пришел пораньше. У меня сын в час из школы возвращается.

– Я думаю, этот человек знает про вашего сына, а потому приедет за дневником сразу, как только узнает, что он у вас.

– Хорошо, что вы хотите, чтобы я сделала?

– У вас ведь сейчас в агентстве планерка?

– Да, – представив коллег, сидящих за столом в кабинете Развольского, Наталья невольно сглотнула ком в горле.

– Тогда просто позвоните секретарю и скажите вот что…

Набрав номер приемной, Наталья услышала жеманное «Алло» Анечки.

– Опять не представила фирму, – машинально подумала она и деловито сказала в трубку: – Аня, здравствуй, это Удальцова.

– Ой, здрасти, Наталья Петровна… Я так вам рада. Прям соскучилась. Без вас тут плохо все, ужас.

– Спасибо на добром слове. Ань, у меня к тебе просьба. Зайди, скажи Станиславу Николаевичу, что я среди забранных из офиса бумаг нашла дневник Саши Головиной.

– Так планерка же идет! Вы что, забыли?

– Нет, я помню. Ань, это очень важно. Зайди и скажи. Он поймет.

– Он ругаться на меня будет, Наталья Петровна, – заныла секретарша, – он же не любит, когда планерки прерывают. Минут через десять все разойдутся, я и скажу.

– Аня, – голос Натальи зазвучал жестко, – ты русский язык понимаешь или нет? Очень важно, чтобы он узнал об этом прямо сейчас.

– Так он это сообщение ждет что ли?

– Ждет-ждет. Он эту тетрадь потерял, а я случайно нашла. Ты никого не отвлечешь, если просто заглянешь и скажешь, что я позвонила и попросила ему это передать. Вот и все.

– Хорошо, Наталья Петровна. Ради вас я на все готова, даже в пасть тигру.

– Иди, передай, а я пока на трубке повишу. – В ухе брякнуло, послышался звук отодвигаемого кресла, цокот каблуков, знакомый скрип двери и приглушенный Анечкин голос. Затем звуки повторились, но уже в обратной последовательности.

– Он сказал, чтобы я закрыла дверь с той стороны, – обиженно заявила Анечка. – Влетит мне теперь по первое число!

– Не влетит, спасибо, Ань, выручила, – сказала Наталья, положила трубку, посмотрела на Бунина, который молча кивнул ей головой, села в глубокое кресло и закрыла глаза. Она ждала Развольского, который сначала выгнал ее с работы, а теперь должен был придти ее убивать.

– Слушайте меня внимательно, – голос Бунина заставил ее открыть глаза и выпрямиться. – От того, выполните вы мои рекомендации или нет, возможно, будет зависеть ваша жизнь. Когда этот человек придет, проводите его не на кухню, а в гостиную. Только в гостиную и никуда больше. Я буду в спальне. Я знаю, что вы сильная, поэтому сможете вести себя естественно. Он не будет ничего скрывать, он сразу скажет, что пришел за дневником. Отдайте его ему, вот, я кладу его сюда между диванными подушками. Но отдайте не сразу. И ничего не бойтесь, я не дам вас в обиду. Вы мне верите?

– Да, верю, – тихо сказала Наталья. – И его я не боюсь. Он ничего уже не сможет мне сделать…

Долгожданный звонок в дверь раздался минут через сорок. Бунин кивнул Наталье и тихонько прокрался в спальню, оставив дверь открытой. Глубоко вздохнув, Наталья решительно открыла дверь, непонимающе посмотрела на гостя, стоящего на пороге, и помотала головой, отгоняя наваждение. Вместо Развольского перед ней был Володя Шведов.

* * *

Меньше всего я хотел, чтобы это была она. Впервые за много лет я почувствовал, что могу кого-то полюбить. Кого-то еще, кроме моей Марины.

Мне было всего четырнадцать, когда Марина вошла в мою жизнь. К нам в класс пришел новенький, и чтобы навести мосты с лидером класса (нужно ли сомневаться, что этим лидером все десять лет учебы был я?), он пригласил меня в гости.

Я не очень-то хотел к нему тащиться, но Серега сказал, что у него есть новый магнитофон. И я пошел. Марина открыла нам дверь, и я удивился, что мать моего сверстника может так классно выглядеть. У нее была очень ровная кожа (совсем скоро я узнал, что при прикосновении она похожа на атлас), огромные черные глаза, длинная роскошная грива, доходящая до талии. А эту самую талию я, здоровый бугай, запросто мог охватить пальцами.

– Мам, знакомься, это мой одноклассник Сева, – сказал Серега.

– Сева – это Всеволод? – спросила она низким грудным голосом, и я, кивнув, почувствовал шевеление в паху.

Она всегда меня возбуждала. С самого первого раза. И она это знала. Спустя всего четыре месяца мы оказались с ней в постели. Я знал, что Сереги нет дома. Что он на своей дурацкой футбольной секции, и пошел к ней специально. Я знал, что она мне будет рада. Так и было.

До нее у меня не было женщин. Да и после нее… Как там у Блока? «В моей жизни было две женщины – Любовь Дмитриевна и все остальные». Так вот, и в моей жизни было всего две женщины. Эта могла бы стать третьей. Но, видно, не судьба.

После того, как все случилось, Марина села в кровати, перекинула свою гриву назад и буднично сказала:

– Если ты кому-нибудь про это расскажешь, меня посадят за совращение несовершеннолетних. Я ведь тебя совратила.

– Я тебя люблю, – сказал я в ответ, и это было правдой.

Я пытался встречаться с девчонками. Поступив в институт, закрутил совершенно ненужный роман с этой сумасшедшей Леной Головиной. Я спал с десятками девиц, и все равно всегда думал только о Марине.

Это она первой сказала, что мне нужно поменять имя.

– Сева – это звучит несерьезно, по-детски, – она курила у окна, совершенно голая. – У тебя теперь есть высшее образование, ты специалист. Представляйся всем Володей. Это как-то солиднее. – Я так и сделал. Я всегда поступал так, как она хотела.

Она заявила, что мне пора жениться, и я женился. Помню, накануне свадьбы я пришел, чтобы сказать, что моей женой должна быть только она. Никогда не забуду, как она смеялась. – Тебе двадцать четыре, а мне через три года будет пятьдесят, какая же я тебе жена?

Я продолжал приходить к ней после свадьбы. Я продолжал ходить к ней после развода. Я всегда шел к ней, когда мне было больше некуда идти. Иногда мы не виделись несколько месяцев, но потом я все равно возвращался. И она всегда принимала меня так, как будто мы расстались только вчера.

Когда пару месяцев назад я выгнал взашей свою очередную подружку, она вновь поддержала меня. Когда я начал встречаться с Юлькой из нашей конторы, она даже слова не сказала.

Впрочем, она знает, что другие женщины меня раздражают. Эти козы, шумные, навязчивые, с полным отсутствием стиля и такта. Марина же всегда выглядит как брильянт высшей пробы. И Наталья – такая же.

Недавно мы занимались любовью, и вдруг Марина отодвинулась от меня и сказала:

– Я чувствую, ты думаешь о другой женщине. – И я неожиданно понял, что, действительно, думаю о своей начальнице.

Меня смутило, что Марина сказала так впервые за почти пятнадцать лет. Это значит, что мое чувство к Наталье серьезнее, чем все многочисленные интрижки, которые были до этого. Серьезнее, чем несостоявшаяся семейная жизнь. От всех женщин я всегда возвращался к Марине. От Натальи я бы к ней не вернулся.

Если бы не та дурацкая кошка, у нас бы уже все получилось. В тот вечер у меня был шанс вернуть ее расположение. Показать, что я могу быть чем-то большим, чем коллега по работе. Но кошка, которую я тогда убил, спутала все карты.

Какая ирония судьбы, что мне нужно убить и Наталью! Я вовсе не хочу этого делать. Но у меня нет другого выхода. Я вконец запутался. Убил Сашу только для того, чтобы Наталья не узнала о моем постыдном поступке, о той подлости, из-за которой покончила с собой Лена.

Наталья Петровна Удальцова – кристально честный человек. Она бы не только никогда бы не стала моей. Она бы даже руки мне не подала. И ради того, чтобы она не думала обо мне плохо, я пошел на убийство. Потом эта коза Вера… Ну как она нашла эту дурацкую тетрадь? Ведь я же забрал ее из квартиры Саши. Идиот, не мог выбросить ее, порвать, сжечь. Меня тянуло перечитывать ее снова и снова. Даже убив Веру, я не смог расстаться с этой тетрадью. А теперь она попала к Наталье. И мне снова придется пойти на убийство. Впрочем, после того, как я, работая на Муромцева, сварганил эти статьи в газетах, она все равно никогда не будет моей. Как там в «Жестоком романсе»? «Так не доставайся же ты никому!»

Когда в кабинет вошла эта тупая коза Аня и при всех заявила, что Наталья Петровна просила передать, что, разбирая бумаги, нашла дневник, я чуть не заорал. Слава богу, что никто не заметил моего смятения.

Шеф, этот напыщенный самовлюбленный идиот, окрысился на секретаршу так, что она выскочила за дверь.

– Совсем обалдели обе, – пробурчал он. – Одна придумывает любой повод, лишь бы меня от работы отвлечь. А другая принимает ее бред за чистую монету. Какой, на хрен, дневник? Не знаю я никакую Головину. И без нее голова кругом. Продолжаем планерку.

Почему Наталья сообщила шефу о дневнике, я не понимаю. Думает, это имеет отношение к нашей поганой конторе? Как бы то ни было, дневник надо забрать. Меня ничто не связывает с Сашей, кроме этого дневника, где описано, как ее сестра погибла из-за своего однокурсника из того же города. Ментам не надо быть семи пядей во лбу, чтобы поднять архивы нашего ВУЗа и сделать соответствующие выводы.

Значит, надо действовать. Один Бог знает, как мне не хочется ее убивать! Эту женщину, которую я почти полюбил.

Глава четырнадцатая Свобода от старых ботинок

Один раз в жизни фортуна стучится в дверь каждого человека, но во многих случаях человек в это время сидит в соседнем кабачке и не слышит ее стука.

Закон звездного часа Марка Твена

В ближайшие выходные он все-таки дал себя уговорить на очередной поход в гости. На этот раз приглашающей стороной была Наталья Петровна Удальцова, с помощью которой он задержал опасного преступника, поэтому Иван чувствовал себя обязанным.

Компания намечалась большая и теплая: сама Наталья, ее муж Леонид, встречи с которым Иван слегка побаивался – кому понравится, когда жизнь твоей жены подвергают опасности, Алиса Стрельцова, которую он, наоборот, бояться перестал, настырная журналистка Перцева, от будущей трескотни которой капитан Бунин морщился заранее, еще две подруги Люба и Настя, которых он практически не знал, и они с Иришкой.

Ирочка сияла как медный грош, общаться с хозяйкиными подругами она обожала. Иван ее энтузиазма не разделял, но был готов рассказать все о событиях последних месяцев, в коих всего несколько дней назад наконец-то была поставлена жирная точка. Задержанный преступник сидел в СИЗО и пел соловьем.

Когда все расселись за большим круглым столом на кухне, Иван отметил, что Наталья выглядит еще более осунувшейся, Леонид, как и следовало ожидать, был мрачен и немногословен, а госпожа Перцева сосредоточенна, как пантера перед прыжком.

– Сразу предупреждаю, что все, что мне сейчас расскажут, послужит основой для материала! – решительно сообщила она. – Мне надоело, что меня обскакивают всякие Дубы. Так что лучше вам со мной не спорить. Начинайте, Ванечка.

«Ванечку» Бунин проглотил, тоскливо поозирался по сторонам, понял, что помощи ждать неоткуда, и приступил к рассказу о злодеяниях Всеволода Шведова.

– К тому моменту, как Наталья Петровна рассказала мне про дневник Сашеньки, мы уже вышли на его след. Конечно, мотив его действий нам был непонятен, но то, что преступник именно он, стало абсолютно ясно.

Он был слишком самонадеян, считая, что нигде не оставил следов. Когда он привез Сашу Головину на кладбище, то оставил машину неподалеку. Ее увидел кладбищенский сторож, который, конечно, не запомнил номера, но описал автомобиль довольно точно.

Когда я приехал в агентство после убийства Верочки, то увидел очень похожее авто на стоянке перед офисом. Чья это машина, выяснить было совсем нетрудно.

Потом обнаружились прохожие, которые заметили его выходящим из вашего здания в тот вечер, когда он убил несчастную Веру. Именно он, Наталья Петровна, подслушивал ваш разговор с Верой, стоя в коридоре, а когда дверь нечаянно скрипнула, успел спрятаться в туалете.

Он слышал и про ребенка, и про тетрадь. Понял, что Вера задержится допоздна для разговора с Развольским, а потому терпеливо дождался, пока взбешенный историей с беременностью шеф покинет контору.

Как он и рассчитал, несчастная Верочка плакала в своем кабинете, приходя в себя после трудного признания. Она совсем не испугалась, увидев его, и с благодарностью приняла слова утешения. Она даже не догадывалась, что добрый Володя, которого она привыкла считать своим другом, хладнокровно задушит ее.

Чтобы перевести подозрение на Развольского, он перетащил тело Верочки в его кабинет. Из кабинета программиста Бревнова выбивался свет, но убийца знал, что тот сидит перед компьютером в наушниках, погрузившись в виртуальный мир очередной игры-стрелялки, а потому ничего не видит и не слышит.

Когда Шведов попал в поле нашего внимания, мы навели о нем справки, и оказалось, что он закончил тот же институт, в котором недолго училась старшая сестра Саши Головиной. Стало ясно, что между ее самоубийством и гибелью самой Саши есть какая-то связь.

Когда Наталья Петровна дала мне почитать дневник, я понял, какая именно. Вот только доказательств причастности Шведова к этим событиям практически не было. Поэтому я попросил Наталью Петровну мне помочь, и она согласилась.

– Убить вас за это надо! – мрачно заметил Ленчик. – А если бы он успел ее…? – Он замолчал, боясь произнести страшное слово.

– Ну что вы, я полностью держал ситуацию под контролем. Когда ваша жена открыла ему дверь, она очень удивилась. Слушая их разговор, я поразился, насколько этот мерзавец хорошо владеет собой. Он сразу, практически с порога сообщил, что пришел забрать дневник Саши.

– Зачем он вам, Володя? – спросила Наталья Петровна.

– Вы читали дневник?

– Да.

– Тогда вы знаете, зачем он мне, – спокойно ответил он.

– Это вы были другом Лены Головиной, которому Саша мечтала отомстить?

– Да, я.

– И это вы убили Сашу, перед тем влюбив ее в себя до беспамятства?

– Да, я. Поверьте, у меня не было другого выхода.

– И в смерти Веры тоже виновны вы? – я слушал их разговор и записывал на диктофон.

– Тоже я. Отдайте мне дневник, Наталья Петровна. Такая умная женщина, как вы, не может не понимать, что я не могу оставить вас в живых. Если вы вернете мне дневник, то я сделаю так, чтобы вы не мучались.

– А если не отдам?

– Я все равно вас убью, а потом обыщу квартиру. И чем дольше я буду искать, тем больше вероятность того, что меня застанет ваш вернувшийся из школы сын. Отдайте мне дневник, и я очень быстро уйду. Обещаю.

– Вы думаете, я могу положиться на слово убийцы? – спросила Наталья Петровна.

– У вас нет другого выхода.

Бунин на минуту замолчал, чтобы оценить реакцию публики. Глаза Инны сияли, она предвкушала, какая замечательная статья выйдет в ближайшем номере ее газеты. Ирина с восхищением смотрела на Наталью, казавшуюся ей ужасно храброй. Сама Наталья молчала. Было видно, что эти воспоминания не доставляют ей никакого удовольствия. Алиса сочувственно гладила подругу по руке. Ленчик по-прежнему насупленно молчал.

– В общем, как мы и договаривались, Наталья Петровна отдала Шведову дневник, который я спрятал между диванными подушками. Когда он бросился ее душить, она была очень близко к дивану, а диван к входной двери. В пылу борьбы Шведов даже не заметил моего появления, и был страшно удивлен, когда я набросился на него сзади. Через минуту он уже был в наручниках.

– Значит, в этих смертях Развольский совсем не виноват? – подала голос Алиса.

– Развольский? – Бунин удивленно посмотрел на нее. – Конечно, нет. И Сашу, и Верочку убил Всеволод Шведов. Кстати, на его счету еще одна жертва – кошка вашей соседки.

– Володя убил Матрену? – вяло удивилась Наталья.

– Да, в тот вечер он шел к вам. Ему казалось, что вы начинаете подозревать, что он работает на конкурентов, и хотел развеять ваши подозрения. Войдя в подъезд, он нечаянно наступил в кошачью кучку. Его нервы, которые с момента появления в его жизни Саши Головиной и так были на пределе, не выдержали, и в припадке ярости он размозжил кошке голову о стену. Естественно, о походе к вам уже не было и речи. Ему пришлось срочно скрыться, пока его не поймали.

– А как же гибель Ангелины Муромцевой и Аллы Перфильевой? – вступила в разговор Инна. – Ну их-то точно убил Развольский!

– Да с чего вы взяли, что их вообще кто-то убивал? Следствие абсолютно точно установило, что Маркелова покончила с собой из-за непогашенного ее любовником кредита в три миллиона рублей. Из звонка Развольского она узнала, что кольцо, подаренное ей Муромцевым, фальшивое, и не увидела другого выхода из создавшегося положения.

Что же касается Аллы Перфильевой, то она умерла от желудочного кровотечения. У нее была незалеченная язва, ей предлагали операцию, но вместо этого она предпочла улететь на море. И вот результат.

– Значит, никаких нераскрытых тайн больше не осталось? – задумчиво произнесла Алиса.

– Только одна, – доверительно сообщил Иван, и встрепенувшаяся Инна тут же приготовилась внимательно слушать. – Дело в том, что мы с Ирой решили пожениться, и до сего момента это и была наша маленькая тайна.

Поднявшийся гвалт заставил Бунина заткнуть уши. Инна хлопала в ладоши, Леля улыбалась, Наталья поздравляла зардевшуюся Иришку. Настя иронически желала счастья, Алиса хвасталась тем, какая она замечательная сваха.

– Пойдем что ли покурим? – предложил Ленчик, и они с Иваном вышли на балкон, оставив гам за дверями.

На улице было морозно. Основательно улегшийся снег мерцал под светом фонарей. На лавочке у газона сидела какая-то незнакомая Ивану старушка и печально смотрела на засыпанную снегом клумбу.

– Хозяйка Матрены, – сказал Ленчик, ткнув в ее сторону сигаретой. – Никак успокоиться не может. Она вредная бабка, конечно. Но одинокая совсем. – И без всякого перехода продолжил: – Если бы с Наташей что-то случилось, я бы тебе глотку перегрыз.

– Знаю.

– Она ведь почему на такой риск согласилась? Муторно ей сейчас. Без работы. В этом гребаном VIP-туре была часть ее жизни. И я подозреваю, что гораздо большая, чем мы с Ромкой.

– Э-э-э, парень, – философски заметил Бунин, – нам не дано знать, где кончается часть жизни другого человека. Нам бы со своей жизнью разобраться. Я вот только недавно научился. Благодаря Ирине, между прочим. Сам бы не смог. Ты бы жене-то помог, разобраться.

– Я помогу, – твердо сказал Ленчик, – но моя жена и сама сможет. Она сильная. И вообще удивительная. Ей ничья помощь не нужна. Так, маленькая поддержка только.

– Вот и поддержи, – согласился Бунин. – Тебе, чувак, с женой крупно повезло.

– Знаю, – кивнул Ленчик. – Спасибо тебе, что ты смог ее защитить.

– Пожалуйста, – сказал Иван и потянул Ленчика за плечо. – Пойдем к женщинам. Холодно.

В общем, это был удивительный вечер. Наблюдавшая за гостями Наталья отмечала и яркий румянец на щеках счастливой Ирочки, и мягкость обычно сурового Бунина, который совсем недавно спас ей жизнь, и искреннюю радость Алисы, и Инкин ажиотаж, и непроходящую тревогу, написанную на лице Ленчика.

Она знала, что долгая и страшная история с убийствами кончилась. И изнуряющий роман с Развольским, который, слава богу, оказался не убийцей, а всего-навсего трусом и подлецом, тоже. От этого ей было немного печально, но как-то по-новому легко. Она невольно улыбнулась своим мыслям.

– Что, радуетесь, что все закончилось? – тихонько спросил ее стоящий неподалеку Бунин.

– Да, – призналась Наталья. – Ваня, а ты всегда все вот так замечаешь?

– Работа такая, Наталья Петровна, – засмеялся он. – А вообще я вам так скажу, когда что-то кончается, это значит, что впереди обязательно будет что-то новое. Вот как у нас с Ирой. И только от нас самих зависит, каким оно будет, это новое. Положительным или отрицательным.

– Да не лечи ты меня, Иван! – впервые за несколько недель Наталья весело и от души рассмеялась. – Я уже и так почти выздоровела. В одной книжке героиня говорит: «Кажется, переплыла», имея в виду, что позади бурная и опасная жизненная река. Так вот, и я, кажется, переплыла.

– Голсуорси, «Конец главы», – согласно кивнул Иван, и Наталья с уважением и некоторым недоверием на него посмотрела. – Я начитанный, Наталья Петровна, не лапоть. Но эта героиня, как мне помнится, имела в виду неудачный любовный роман.

– Неважно, кто из нас что имел в виду, – озорно заметила Наталья и снова засмеялась. – Главное ведь, что переплыла, Вань. И ты, кстати, был одним из тех, кто бросил мне спасательный круг.

– Я всегда буду рядом, если позволите, Наталья Петровна, – серьезно сказал Бунин. – И вы, и Алиса Михайловна стали мне очень близкими людьми. Так что в беде я вас никогда не брошу.

– Спасибо. Я запомню, – ответила Наталья, и, повернувшись к общему шуму, громко закричала: «А теперь – горько!»

* * *

Прошло еще несколько дней. Наталья понимала, что ей нужно начинать строить свою жизнь заново, но решила взять небольшой тайм-аут, чтобы собраться с мыслями. Она уже твердо решила принять предложение Игоря о работе. Ее ждал завод и должность директора по персоналу. Не то, чтобы она совсем ничего в этом не понимала, но душа к будущей работе все равно не лежала, поэтому Наталья занимала руки, делая генеральную уборку в квартире, и голову, часами просиживая в интернете, чтобы прочитать как можно больше теории про HR-менеджмент.

– Эй-чар, это почти что янычар, – посмеивался над ней Ленчик. – Ром, представляешь маму в широких шароварах и с саблей?

– Нет, – честно признавался сын. И они оба громко, заливисто хохотали.

Наталья замечала, что ее мужики в последнее время все время улыбаются. Они радовались, что она больше не хнычет. Что все плохое в их жизни позади. Что скоро новый год, елка, каникулы и подарки. И Ленчик, и Ромка постоянно старались ненароком прижаться к ней, чмокнуть, погладить… Наталья была им благодарна за любовь и поддержку.

Но больше всего ее радовало, что она практически не вспоминает о Развольском. Его образ отошел куда-то на второй план, размылся, потускнел. Ослабла и постоянная боль, которую Наталья привыкла носить в себе все эти годы. Жить без боли было как-то непривычно. Поэтому, отдраивая кухонные шкафы и кафель в ванной, она испытывала постоянное чувство изумления.

В сумке зазвенел мобильник. Мелодия была смутно знакомая, но определить ее сразу, Наталья не сумела. Нажав на кнопку, она услышала такой же смутно знакомый голос. Голос Развольского.

– Привет, Заяц, – сказал он, и у Натальи непроизвольно остановилось дыхание.

– Привет.

– Ты можешь сейчас приехать, разговор есть.

– Приехать, куда?

– В офис, конечно. А что, на квартиру хочешь. Туда тоже можно. Я, между прочим, соскучился.

– Нет, Стас. Если есть разговор, то давай я приеду в офис. Только ты учти, что у меня машины нет.

– Не вопрос, возьми такси, я заплачу, – великодушно заявил шеф. – Давай быстренько, ладно?

Кляня себя последними словами, Наталья вызвала такси и поехала в VIP-тур. Развольский широкими шагами мерил свой кабинет и, увидев Наталью в открытую дверь приемной, бросился ей навстречу.

– Быстро, молодец, – коротко похвалил он, увлекая ее за собой. – Выглядишь хорошо. Аня, проследи, чтобы нам не мешали, – бросил он секретарше, и дверь кабинета захлопнулась за ними с привычным звуком. – Ну, здравствуй, Заяц.

– Стас, давай о деле, – Наталья решительно остановила попытку себя поцеловать. – Я же сказала, что у меня мало времени.

– Да ладно тебе, ломаться. Как будто я не знаю, как ты по мне соскучилась. Но, если хочешь, давай сначала о деле. В общем, я предлагаю тебе вернуться на работу.

– Вернуться? А как же Муромцев? Или у тебя появились 20 000 долларов?

– Нет, не появились, – недовольно буркнул Развольский. – Но со стороны Муромцева претензий не будет.

– Откуда ты знаешь?

– Спросил мимоходом. Он сказал, что остыл, и что я могу смело возвращать тебя обратно.

– Понятно, – кивнула Наталья. – С господином Муромцевым мы разобрались. А зачем тебе надо, чтобы я вернулась?

– Наташ, ну ты ведь мне не чужая, – сердито сказал Развольский. – Я что, не понимаю, что тебе жить не на что. Машина опять же. На, держи ключи. – Брелок со скрещенной буквой дабл ю, звеня, прокатился по столу.

– То есть ты зовешь меня на работу, потому что мне не на что жить, – уточнила Наталья. – А других причин нет?

– Есть, – буркнул шеф. – Есть и другие причины. У нас тут без тебя все рушится. Я с этими бездельниками никакого толку дать не могу. Контракты с зарубежными партнерами на следующий год сыплются один за другим. Шведова арестовали. Остальные ни хрена не понимают. Клиенты бегут, если уже не сбежали полностью. Возвращайся, Заяц. Тут без тебя скоро останутся одни руины.

– Да? – удивилась Наталья, – а мне казалось, что агентство держится исключительно на тебе. По крайней мере, ты мне об этом сказал, когда увольнял.

– Наташа, не цепляйся ты к словам, – лицо Развольского исказила болезненная гримаса. – Ты же знаешь, меня тогда Муромцев в такие клешни взял, что думал, живым не вырвусь. Если ты хочешь, чтобы я унижался и вслух признавал, что без тебя тут ничего не вертится, так ладно, ради дела я и на это пойду.

– Мне вовсе не нужно, чтобы ты унижался, Стас, – спокойно сказала Наталья.

– Ну и прекрасно, – Развольский заметно обрадовался, – так значит, завтра выходишь, да?

– Нет. Не выхожу. Я не вернусь в VIP-тур, Стас.

– Прекрати ломаться, – заорал шеф. – Ну что ты хочешь, чтобы я сделал? НА колени стал? Зарплату тебе повысил?

– Я ничего не хочу. И в VIP-тур я не вернусь. Пойду на другую работу. Пусть и не на такую интересную, чем эта.

– Какую работу, ты же больше ничего не умеешь, – голос Развольского вибрировал от плохо скрытого бешенства.

– Посмотрим, что я умею, а что нет, – хладнокровно ответила Наталья. – Ты не нервничай, Стас. Меня ты все равно не вернешь. Только давление зря повысится.

– Не верну? Почему? Ты же меня любишь.

– Я любила тебя. Так будет точнее, – сказала Наталья. – Один бог знает, как сильно я тебя любила. А сейчас…Я выросла из тебя, Развольский. Как мой Ромка из прошлогодних зимних ботинок. Я долго не могла понять, что не так? Почему ты, такой привычный, такой модный, такой удобный, такой любимый вдруг стал жать и натирать во всех местах. А потом я поняла, что просто выросла. Ты прости меня, Стас, но я не вернусь. Никогда.

– А как же я, – голос Развольского звучал жалобно и печально.

– Не знаю. Если честно, меня это совершенно не интересует.

– Да ты мне просто мстишь за то, что я тебя выгнал? – заорал шеф. – Будешь теперь со стороны наблюдать, как рушится моя фирма и испытывать злорадство.

– Нет. Ты же знаешь, я по своей природе не мстительна. Буду рада, если у тебя получится удержать VIP-тур на плаву. Это достойная фирма, и большая часть моей жизни. Да, мне бы хотелось, чтобы у тебя все получилось, Стас. Но без меня. Я в этом участвовать не буду.

– Ну, и убирайся. Я и без тебя справлюсь. – Развольский большими глотками пил минералку прямо из бутылки. Вода лилась по его рукам на рубашку, роскошный галстук, лакированные, не по сезону тонкие ботинки. Наталья встала и молча покинула его кабинет, не оглянувшись на секретаршу, которая, кажется, что-то спросила.

Телефон снова зазвонил. На этот раз номер на мобильнике был незнакомым.

– Алло, – сказала Наталья.

– Добрый день, – сказал мужской голос по-английски, – я разговариваю с миссис Удальцовой?

– Да, – ответила она, тоже переходя на английский, – Наталья Удальцова – это я.

– Простите за беспокойство. Меня зовут Густав Свентесон, и я представляю шведскую корпорацию Scandiк. У меня есть к вам серьезный разговор, можете ли вы назначить мне встречу?

Сердце Натальи остановилось на мгновение, а потом заскакало в удвоенном ритме. О шведах, которые остались в той, прошлой ее жизни, она совершенно забыла. Мысль, что они решили все-таки принять предложение VIP-тура, но она не будет иметь отношения к проекту строительства отеля, на миг показалась ей невыносимой.

– У меня впереди другая жизнь, – мысленно сказала она себе и вежливо ответила в трубку, – господин Свентесон, к сожалению, я больше не работаю в туристическом агентстве VIP-тур. Вам следует позвонить его директору, господину Станиславу Развольскому. Сейчас я дам вам его телефон, чтобы вы смогли назначить встречу.

– Вы не работаете в VIP-туре? – воодушевленно переспросил собеседник, – так это же великолепно, а где вы сейчас работаете?

– Пока нигде, – призналась Наталья, – но через пару дней меня ждут на одном из предприятий нашего города. Продиктовать телефон, вам есть, на чем записать?

– Не надо мне ничего диктовать, – возликовала трубка, – госпожа Удальцова, могу ли я встретиться с вами, чтобы обсудить одно предложение моего руководства.

– Предложение? Мне? – не поверила своим ушам Наталья.

– Да-да, именно вам.

– Конечно, я могу с вами встретиться. Давайте через час в клубе «Винтаж» на проспекте Победы. Вы знаете, где это? – Клуб представлял из себя очень приличное заведение высокого класса, и был в пятнадцати минутах ходьбы от ее дома, что, учитывая отсутствие машины, было немаловажно.

– Да, знаю. Я буду там через час, госпожа Удальцова. Вы даже представить себе не можете, как вы меня порадовали.

Ошарашенная Наталья заметалась по улице. Уронила телефон, потом сумку, потом перчатки.

– Стой, прекрати истерику, – велела она самой себе. – Эта встреча ничего не значит. Ты даже не знаешь, о чем хочет поговорить с тобой этот господин. Скорее всего, ему нужно, чтобы ты дала рекомендацию Развольскому и его фирме. С учетом того, что ты подозревала Развольского в убийстве, хорошая рекомендация – это то, немногое, что ты должна будешь для него сделать. После чего с чистой совестью отправишься на завод Стрелецкого.

В зале «Винтажа» было торжественно и пусто. Наталья любила это место, потому что здесь на нее снисходило ощущение покоя. Песочные стены, расписанные коричневыми кругами. Такие же круги повторяются в бронзе люстр под потолком, в кружеве ножек у столов и стульев, в вензелях подставок под салфетки…

Кроме Натальи в зале был всего один человек – высокий седовласый мужчина, который обернулся на звук ее шагов. Наталья узнала его, он был на тех переговорах, на которые она ездила в Швецию.

– Здравствуйте, – он решительно пожал Наталье руку. – Я занял столик вон там, у окна. Вам что-нибудь заказать?

– Кофе, пожалуйста.

– Госпожа Удальцова, я, действительно, очень рад, что на данный момент вы не связаны никакими обязательствами в плане работы. Моя компания, как вы помните, решила строить в вашем городе пятизвездный отель, а при нем большой центр развлечений. Ему нет аналогов не только в вашем городе, но и вообще в России. От лица моего руководства я имею честь предложить вам возглавить этот проект.

– Вы предлагаете мне руководить созданием отеля? – Наталье показалось, что она ослышалась.

– Да. Именно так. Во время переговоров вы произвели очень благоприятное впечатление на руководство нашей компании. Изучив подготовленные вами документы, а также наведя справки лично о вас, мы поняли, что лучшей кандидатуры нам не найти.

– Я буду руководить отелем? – Наталья почувствовала, что у нее кружится голова. Горячее коричневое кружево пены выплеснулось к ней на колени, – а, черт.

– Не волнуйтесь, – собеседник подал ей салфетку. – Прежде чем руководить отелем, вам придется его построить. Правда, проект уже готов, да и место согласовано с вашими властями. А во всем остальном, дело только за вами. Вы согласны?

– Согласна ли я строить отель? Боже мой, конечно, согласна, – больше всего Наталье хотелось расцеловать сидящего напротив нее чопорного шведа. Впрочем, пугать его русской необузданностью чувств она не решилась.

– Вот и отлично. – Офис фирмы-заказчика располагается вот по этому адресу, – он протянул ей белый кусочек картона. – Можно ли завтра ожидать вас для подписания контракта или дать вам несколько дней на раздумье.

– Нет, что вы, я завтра же приду, – вырвалось у Натальи, и швед довольно засмеялся. – Видите ли я всегда мечтала руководить большим отелем. А тут вы вот так просто, за чашкой кофе дарите мне мою мечту.

– Вот и отлично, – повторил швед. Его глаза смеялись. – Завтра мы ждем вас для подписания контракта. Он рассчитан на три года, то есть до окончания строительства. Вы не интересуетесь зарплатой?

– Нет, – честно призналась Наталья, – боже мой, у меня будет свой отель. А когда я смогу познакомиться с проектом?

– Тоже завтра. И с проектом, и со своими сотрудниками. Хотя часть из них вы будете нанимать сами. Про зарплату я вам все-таки скажу, потому что ваши родные наверняка зададут вам этот вопрос. На время действия контракта ваш оклад будет составлять пять тысяч евро.

– В год? – глупо спросила Наталья.

– В месяц, – хладнокровно ответил ее собеседник. – У вас будет очень много работы, госпожа Удальцова. А тяжелый труд должен достойно оплачиваться.

Спустя сутки Наталья держала в руках подписанный контракт, а также папку с документацией, касающейся отеля ее мечты. Уже завтра она должна была приступить к работе. Идя по улице в сторону дома, она вспоминала, как вчера отреагировали на ее новость близкие, вызванные вечером к ней домой по команде «Свистать всех наверх». Алиса визжала от радости. Игорь, благодушно улыбаясь, сетовал, что потерял перспективного работника.

– Это больше твое, – честно признал он, – молодец, Наташка, дерзай.

– А со строительством советом поможешь, – серьезно спросила она, – я ведь в этом деле ни бум-бум.

– Не прибедняйся, пожалуйста. Но помочь всегда помогу.

– Везет же некоторым, – язвительно сказала Настя. – Даже от увольнения не проиграла, а выйграла. Будешь заниматься тем, чем всегда хотела, да еще за такую зарплату.

– Завидуй молча, Настена, – засмеялась Лелька. – Наташка, когда машину поедешь покупать?

– Контракт подпишу и поеду, – призналась Наталья. – Без машины на такой работе мне никуда. Пока кредит возьму, а там видно будет.

Ромка радовался, что у них будет новая машина. Инна требовала эксклюзива на информацию о строительстве. А Ленчик, когда гости ушли домой, нежно прижал жену к себе.

– Я так рад за тебя, Наташа, – тихо сказал он. – Это отличная перспектива. Я ведь знаю, как ты всегда об этом мечтала.

– А вдруг я не справлюсь, – пожаловалась она, уткнувшись в знакомое, родное плечо.

– Справишься. Ты ведь у меня молодец. Обязательно справишься. А мы с Ромкой тебе поможем.

Сегодня предложение выглядело еще лучше, чем вчера. Проект впечатлил Наталью своей грандиозностью. Он был вполне реален, но масштабы работы, которую ей предстояло провернуть, были, действительно, впечатляющи. Страха больше не было. Была уверенность, что все будет хорошо, знание того, чего и как она будет делать, и огромная радость.

Размахивая сумкой, Наталья в припрыжку бежала по поскрипывающему снегу. Ее переполняло ликование. Она была совершенно свободна. От Развольского, от VIP-тура, от мук, обид и боли своей прошлой жизни.

– Зайду в магазин, – решила она, – куплю ананас, груши, яблоки. Дыню Леньке куплю, если есть. Он так любит дыню. Устрою вечером семейный праздник. Завтра я выхожу строить отель. Это нужно отметить.

На крыльце супермаркета сидел маленький замерзший котенок. Поджимая лапки, он дрожал, сотрясаясь худеньким тельцем.

– Месяца три, – на глаз определила его возраст Наталья, проходя во вращающиеся двери. Когда через полчаса она вышла с покупками, котенок сидел на том же месте. Задрав головенку с голубыми глазами, он посмотрел на Наталью и жалобно пискнул.

– Эх, ты, бедолага, – пожалела она его. – Замерзнешь ведь. И куда тебя деть. Ко мне нельзя, у меня такое соседство Сеня никак не одобрит.

Соседство… Неожиданная мысль пришла Наталье в голову. Кряхтя от тяжелых покупок (нет, дыня все-таки была явно лишняя), она подняла котенка и засунула за пазуху своей итальянской дубленки. Тот завозился, устраиваясь поудобнее, дернул застрявшей в шарфе лапой и затих.

Не дойдя до своего этажа, Наталья надавила на кнопку звонка.

– Мария Ивановна, я котенка нашла. Он замерз совсем. Возьмите, а то пропадет, – сказала она открывшей дверь соседке, которая, охнув, во все глаза смотрела на мелкое мохнатое чудо, боясь взять его в руки.

– А как его зовут? – дрожащим голосом спросила бабулька.

– Я даже не знаю, мальчик он или девочка, – призналась Наталья.

– Мальчик, – вынесла вердикт Мария Ивановна, приняв малыша из Натальиным рук и решительно перевернув на спинку.

– Значит, назовем его в честь Матрены Матроскиным, – предложила Наталья. При взгляде на бабкино лицо ей хотелось плакать от нежности.

– Матроскин, – задумчиво произнесла соседка и подняла на Наталью блестящие от слез глаза. – Спасибо тебе, дочка. Дай Бог тебе и твоим близким здоровья. Хорошие вы люди. И пацан твой хороший, вежливый. Ты уж прости меня.

– Не за что мне вас прощать, Мария Ивановна. Можно я вас с Матроскиным проведывать буду?

– Заходи, мы тебе всегда рады, – прижав котенка к лицу, зарывшись носом в его свалявшуюся мокрую шерсть, соседка блаженно закрыла глаза.

Представив, как вскоре она будет просыпаться от визгливого голоса под окном: – Матроскин, Матроскин, иди ко мне, я тебе рыбку принесла, – Наталья счастливо расхохоталась и, перепрыгивая через две ступеньки, помчалась домой. Ее ждали два самых главных в жизни человека – муж и сын.

Оглавление

Глава первая Расстройство привычек, или Как жить одним полушарием

Глава вторая Правила женской конкуренции

Глава третья Как титан сбежал с «Титаника»

Глава четвертая Секреты стабильного брака

Глава пятая Тараканьи бега, или На какую лошадь сделать ставку

Глава шестая Любовь как химический процесс

Глава седьмая О лучших друзьях девушек

Глава восьмая Газетный «гвоздь» как способ загнать репутацию под крышку гроба

Глава девятая За все в ответе

Глава десятая Смирение перед неизбежным

Глава одиннадцатая Небожители спускаются на землю

Глава двенадцатая Тореадор, смелее в бой

Глава тринадцатая В предчувствии непоправимого

Глава четырнадцатая Свобода от старых ботинок Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg