«Вкус убийства»

Вкус убийства (fb2) - Вкус убийства (Вера Лученко) 977K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анна Овсеевна Владимирская - Петр Владимирский

Анна и Петр Владимирские Вкус убийства

© Владимирская А., Владимир ский П., 2011

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2011

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», худо жест венное оформление, 2011

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

* * *

Дорогие наши читатели!

В этой книге вас ждет продолжение приключений Веры Лученко, психотерапевта и женщины с необычными способностями. Хотя не такие уж они необычные, эти способности: в каждом из нас есть дар предвидения, развитый в большей или меньшей степени. Разве не случалось вам почувствовать с утра легкую тревогу? А потом – бац! – и на работе какие-нибудь проблемы. Не зря ведь говорят: «В воздухе носится…» Конечно, лучше бы в воздухе носились, к примеру, приятные запахи и красивые бабочки, но такова жизнь. И все наши способности даны нам, чтобы с нею как-то справляться.

Вообще, многое в историях про Веру Лученко кажется сказкой. Можно ли поверить, что женщина, вышедшая замуж за иностранца, живущая в другой – цивилизованной, между прочим! – стране, причем на всем готовом, мается от безделья? Страдает, мучится и в конце концов сбегает домой, на родину! Но ее депрессия не проходит до тех пор, пока она не устраивается на интересную работу. Трудно поверить, не так ли? Особо придирчивые читатели так и заявят: выдумки все это.

Однако у нашего персонажа есть реальный прототип, вот что удивительно! Когда мы, авторы, работали в рекламном агентстве, именно такая девушка пришла к нам в качестве клиент-менеджера. И мы ничего не придумали, просто описали ее – изменив, конечно, некоторые детали внешности и имя.

Мы мало что придумываем. Действительность увлекательнее любой выдумки, и персонажи сами растаскивают ее по лоскуткам себе на образы. Этот забрал внешность знакомого велосипедиста, та умыкнула странноватую манеру разговаривать одной нашей знакомой… А вот этот подслушанный телефонный разговор покамест не понадобился…

Когда мы, авторы, просыпаемся, вместе с нами просыпается и Вера, наша главная героиня, и ее любимый Андрей. А также собака, родственники и друзья. И все недруги, которые им мешают жить, но зато двигают сюжет, тоже просыпаются – и начинают строить козни. Все вместе они разговаривают, спорят… Когда шум в голове авторов достигает уже звукового фона небольшого города – остается только его записать. Хотя записать очень часто оказывается самым трудным делом.

Когда-то мы хотели, чтобы вместе с нами просыпался д’Артаньян, делал зарядку Фандорин… Или протирал глаза Ватсон, спеша к Холмсу, и чтобы патер Браун вставал с молитвой… Ну пусть хоть Ниро Вульф с Арчи Гудвином устраивали бы свои обычные пикировки. Правда, со временем мы поняли, что наши главные герои по-своему хороши: во-первых, они не чьи-нибудь, а наши. Во-вторых, они живут совершенно так же, как мы, и у них такие же проблемы. Часто они помогают нам понять собственную жизнь. А главное – они дороги нам тем, что обладают искусством сострадания: помогают попавшим в сложные ситуации людям, пытаются восстановить справедливость.

В этой книге Вера и Андрей только что вернулись в Киев из Крыма, где познакомились. Ситуация непростая: Вера замужем, и, хотя ее брак давно себя исчерпал, сделать решительный шаг трудно… Жить с любимым негде… Но тут к Вере обращается за помощью молодая женщина – и, как говорится, завертелось. Лученко должна совершить невозможное: оправдать давно умершего отца девушки, обвиненного в убийстве собственной жены – правда, убийстве, совершенном из милосердия, так как она была смертельно больна. То есть, в сущности, в эвтаназии. Ничего себе задачка – вернуться назад на десяток лет и разобраться в тогда происходившем! Тем более что все оказывается совсем не так, как казалось на первый взгляд… И вообще – с момента начала «расследования» за психотерапевтом установлена странная слежка…

Ну вы-то, дорогие читатели, разберетесь. Мы в вас верим!

Анна и Петр Владимирские

1. Дочь убийцы

– Я – дочь убийцы! – выпалила с порога посетительница.

И жадно вгляделась в лицо доктора. Так, наверное, приговоренный к казни ловит взгляд священника в надежде: тот сотворит чудо – и казнь отменят…

Молодая женщина по имени Алиса пришла не к священнику, а к психотерапевту. Она заранее решила: главное – объяснить все так, чтобы ей поверили. Вот и начала с самого важного. И теперь застыла на стуле прямо, столбиком, словно студентка-отличница на экзамене…

Вера Алексеевна не спешила с ответом. «Дочь убийцы», надо же… Хотя в этом кабинете ей и не такое приходилось слышать. Люди – существа противоречивые, психика – вообще неизведанная вселенная… Так что не было ничего странного в том, что в трудных обстоятельствах разные люди спешили за помощью к психотерапевту Лученко. Однако к ней приходили не только и не столько за врачебной подмогой. Очень часто требовалась консультация по непростому вопросу «Куда жить?» И всегда самым первым шагом врача-психотерапевта был такой: дать выговориться, постараться создать доброжелательные отношения. А уж затем анализировать проблему.

Вера Алексеевна пыталась, как всегда, предугадать, какого рода окажется эта встреча. Делала свои мгновенные докторские выводы, внимательно наблюдала и ждала продолжения. Красивая девушка, ничего не скажешь. Идеально гладкая жемчужная кожа, обрамленные длинными ресницами ясные голубые глаза. Густые брови, длинные пушистые русые волосы. Сама свежесть и чистота, ну прямо подснежник. Единственная капля косметики – блеск на губах – только подчеркивала женскую красоту. Одета со вкусом: платинового цвета брючный костюм в тонкую розовую полоску, серая шелковая рубашка с небрежно повязанным алым галстуком и таким же кружевным платком в нагрудном кармане пиджака. На жемчужно-сером костюмном фоне кружевной платочек горел языком пламени. Галстук на воротнике рубашки был слегка распущен, будто не смел сковывать нежную шею своим слишком грубым узлом.

Психотерапевт Лученко тоже любила и умела одеваться со вкусом, понимала толк в вещах. И зорким своим взглядом сразу отметила: вещи любят девушку тихо и безмолвно, словно для них счастье принадлежать ей. Костюм гостьи напомнил Вере строгий карандашный силуэт Марлен Дитрих на классическом фото во фраке и шляпе, в облачке тонкоструйного сигаретного дыма.

Казалось бы, при чем тут одежда пациентки? Но ведь и она говорит опытному человеку о многом… Во всяком случае, от Алисы исходила волна очарования и гармонии, несмотря на странные, даже страшные слова.

– Вы слышите меня? – проговорила она нервно и с мольбой в голосе. – Я пришла к вам, потому что только вы можете совершить чудо…

Каких только заявлений ни приходилось слышать Вере Алексеевне в своем кабинете-гипнотарии! И она, не торопясь и ничему не удивляясь, привыкла вначале выслушивать своих пациентов. Ведь говорят обычно не всегда то, что хотят сказать, иногда и просто лгут. А опытное докторское ухо слышит правду, видит истину по мимике лица, движениям рук. Вот и сейчас заметно угнетенное состояние девушки, подавленное настроение, нарастающее самообвинение. Можно назвать одним словом – депрессия, но Вера не любила скоропалительные диагнозы и громкие слова.

– Конечно, слышу, – сказала Вера Алексеевна мягко, с тем участием, какое пускалось в ход как первое средство утешения. – Чем я могу вам помочь?

– О! Вы можете! Пожалуй, вы единственный человек в мире, который действительно может! Потому что понадобится совершить невозможное…

«Хм. Невозможное, надо же. Заранее убедила себя в чем-то…»

– Алиса, расскажите все по порядку. А потом мы вместе решим, что делать. – Тон Лученко был таким спокойным, таким доброжелательным, что женщина пришла в себя и собралась с силами для рассказа.

– Начну с самого главного, – вздохнула Алиса. – Десять лет назад, я тогда только школу закончила, моя мама умерла… От рака. Папа ухаживал за ней до последнего дня. А после маминой смерти папу арестовали и обвинили в эвтаназии!.. Для нас все это было таким ударом! Потом суд… Папу приговорили к десяти годам лишения свободы. Причем адвокат утверждал, что это еще мягкий приговор. Якобы суд учел все папины заслуги. А могло быть и хуже. Так уверял адвокат…

– Одну секунду. Тут мне не все понятно. Вашего отца обвинили в совершении эвтаназии на основании чего?

– Он сам признался, что сделал смертельный укол морфина. Вколол маме двойную дозу препарата.

– Но, насколько мне известно, сегодня в уголовном кодексе термина «эвтаназия» нет.

– Однако, по укоренившейся в юридической практике традиции, участие в эвтаназии приравнивают к убийству. Господи! Я даже выучила эту злосчастную статью сто пятнадцать наизусть! В ней сказано: «Убийство – умышленное противоправное причинение смерти другому человеку». И все! Поэтому суд считает эвтаназию умышленным убийством. За нее законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок от десяти до пятнадцати лет или пожизненного лишения свободы с конфискацией имущества. А папу осудили на десять лет. Правда, на имущество никто ареста не накладывал. Но нам от этого было не легче! Потому что отец просидел только год…

Алиса закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Успокойтесь, – сказала Вера Алексеевна. – Я вас очень внимательно слушаю.

– Ничего, я сейчас возьму себя в руки! – Молодая женщина судорожно всхлипнула и сцепила пальцы так крепко, что они даже хрустнули.

У Лученко изогнулся уголок губ. Какая знакомая реакция!.. Каждый второй приходящий за помощью к психотерапевту вначале стесняется до судорог. Думает: «Как стыдно… Ужасно неловко… В моем возрасте… Впервые в жизни обратиться к психотерапевту!» И кстати, ни от возраста, ни от социального статуса эта реакция не зависит.

– Вы ведь пришли посоветоваться, правда? – спросила Вера Алексеевна. – Значит, наше общение должно быть совместной работой – ради вашего важного дела. Глубоко вдохните… Давайте-давайте, – Вера легко прикоснулась к плечу девушки, – вот так… Выдохните медленно… И смотрите мне в глаза. Никакого гипноза, просто расслабление. Теперь вам легче собраться и говорить. А я постараюсь вас понять. Вот видите, вы уже и успокоились. Итак, что же произошло?

– Спустя год папа умер в тюрьме, – продолжила Алиса. Она действительно взяла себя в руки и говорила почти спокойно. – Нам сообщили, что от воспаления легких. И вот совсем недавно я получила письмо. Папа написал его уже из тюремной медчасти, зная, что умирает. В этом письме он говорит, что не виноват в смерти мамы. По некоторым намекам я поняла, что тот злосчастный укол морфина, от которого умерла мама, сделал кто-то другой, а не мой отец. Кто-то, кого отец решил защищать ценой собственной свободы. И, как оказалось, ценой жизни. Значит, папа не виноват! С тех пор как я прочла это письмо, я почти перестала спать. И все время думаю… Думаю, думаю…

– О чем? О ком? – Психотерапевт мягко направила беседу в нужное русло.

– О многом. Просто голова кругом идет!.. Кто же тогда осуществил эвтаназию? И кого спасал отец, сознавшись в том, чего на самом деле не совершал? Кого он спасал от тюрьмы? Была ли вообще эта так называемая легкая смерть? Или маму кто-то убил?

– А другая версия, например, самоубийство вашей мамы, следствием не рассматривалась? – спросила Лученко, стараясь более тщательно вникнуть в рассказ девушки.

– Суть в том, что отец сразу сознался. Дескать, да – это он сделал смертельный укол. Поэтому никакие другие варианты не принимались во внимание… Адвокат рассказывал уже после процесса, что просил отца принять его версию случившегося.

– Что предлагал адвокат?

– Он говорил папе, что срок можно существенно сократить, если объяснить все случившееся как «самоубийство, ассистируемое мужем больной». Но папа категорически отказался от этого «спасательного круга». Поэтому следствие ограничилось облегченной формулировкой «явка с повинной»! Милицию же все устраивало.

– Милицию в данном случае можно понять. Есть жертва, есть преступник, сознавшийся в преступлении – в том, что совершил «легкую смерть». Чего же еще? Никто больше ни в чем разбираться не стал, это ясно. – Вера покивала, с состраданием глядя на Алису.

– Вы знаете, Вера Алексеевна, после этой трагедии я перечитала все, что нашла, про эвтаназию. Если бы мы жили в Голландии, моему отцу ничего бы не было. В Голландии она разрешена. По закону, для того чтобы получить право на смерть по собственному желанию, пациент должен быть неизлечимо болен и при этом испытывать постоянные и невыносимые мучения. Все то, что терпела бедная моя мама!

– Но мы, увы, живем не в Голландии. Клятва Гиппократа гласит: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути подобного замысла». – Лученко в задумчивости прошлась по кабинету.

Алиса следила за каждым ее движением. Потом закрыла лицо руками, стараясь справиться с тяжелыми чувствами. Тонкие пальчики подрагивали. Она будто набиралась сил от своих ладоней. Теперь ведь придется объяснить, почему спустя десять лет после трагедии она обратилась за помощью? Да еще именно к ней, к Вере Алексеевне.

Словно читая ее мысли, Лученко сама задала вопрос:

– Но чем я могу вам помочь, Алиса? Почему вы пришли ко мне? Почему не к следователям, которые вели дело вашего отца? Тем более теперь, когда открылись новые факты. Если не считать затянувшегося депрессивного состояния, длящегося у вас несколько месяцев… И с ним хорошо бы разобраться, обязательно разберемся… Каких шагов вы ждете от меня? Ведь вы женщина состоятельная, несколько лет прожили в Великобритании, наверняка вам по средствам нанять любых юристов международного класса…

Алиса потрясенно уставилась на доктора, приоткрыв рот.

– А… Но откуда… А-а, я поняла! – Она облегченно вздохнула. – Он был прав, вы просто волшебница. Да?

Вера негромко рассмеялась.

– Кто он?

– Я объясню. – Женщина сделала глубокий вдох, словно собиралась нырнуть. – До последнего времени я действительно жила в Великобритании… Нет, но все-таки как вы узнали?

Вера Алексеевна привычно пожала плечом:

– Да ничего особенного. Когда русскоязычный человек несколько лет говорит по-английски, то у него напрягаются другие мышцы глотки, так сказать, «нерусские». И это напряжение становится привычным. А потом, когда он вновь начинает говорить по-русски, возникает легенький такой акцентик. Кроме того, Алиса, я бы очень удивилась, если б оказалось, что ваш костюмчик куплен не в Лондоне. Только английская дорогущая одежда обладает уникальной способностью притворяться простенькой. Ну и последнее: на вас же завели карточку, перед тем как записать ко мне на прием. Там написано: Алиса Старк. С такой фамилией, и чтоб не замужем за англичанином?

Алиса улыбнулась:

– Как просто… Действительно, мой муж англичанин. Крупный бизнесмен, судостроитель. В том числе он и яхтами занимается. А заказчиком одной шикарной яхты оказался господин Баев. Вера Алексеевна, вы помните такого?

– Как не помнить! – ответила Вера с улыбкой.

Ее дорога совсем недавно пересеклась с человеком из крупной группировки, Баевым. Она помнила малейшие подробности их встречи… Колоритной он был личностью, этот Баев. Президент, помнится, Крымского союза предпринимателей или чего-то в этом роде. Должность номинальная, как водится, а на самом деле человек заправляет всем происходящим на полуострове. Но Вера вначале ничего этого не знала, она отдыхала в Феодосии с дочерью и зятем – и неожиданно столкнулась со странными криминальными событиями. Они происходили вокруг нее и даже, скорее всего, в связи с ней, с ее приездом и тем, что она могла что-то узнать.

Лученко было известно, что нынче нигде, а особенно в таком месте, как Крым, почти ничего не происходит без ведома определенных людей и организаций. Тем более Верин знакомый, полковник Сердюк, ей все очень популярно объяснял во время их задушевных чаепитий. Организованная преступность – слово для журналистов, на самом деле она контролируемая сверху. И все, что происходит, происходит с чьего-то ведома и разрешения. У всякой крупной собственности, а ее очень много, – в сущности, вся страна, – есть свои неофициальные защитники. У тех свои, и так до самого низа.

Милиция, растолковывал Вере полковник, с этими людьми и организациями тоже сотрудничает, получает информацию снизу и приказы сверху. И ловит, когда надо, или нет – если сказали не ловить. Ясно, что своих иногда сдают, по принципу «лучше потерять малую часть, чем все». Что ж, таково устройство мира. Это система. Вот почему на первый взгляд отсутствует логика между законами в стране и тем, что в ней происходит… Если знать устройство системы, то логика очень даже понятна, хотя и противна. И по этой схеме, между прочим, живет много стран – она, как и любое явление, имеет положительные стороны. И положительное заключено в слове «организованная». Причем бороться с организованной преступностью – дело бесполезное, лучше бороться с собственно преступностью, а организованность не трогать. Так что не надо морщиться, говорил полковник…

Попав в сложную ситуацию в Крыму, Вера вспомнила все эти объяснения и стала вычислять человека, который может отдать приказ. Такого человека, от чьего слова зависят жизни и смерти людей, но который находится в тени. Она подумала и решила: в опасной ситуации нет ничего безнравственного в сотрудничестве с ним.

Баева в его окружении между собой прозвали «Баюн». Лицом к лицу с Баюном мало кто мог вести себя спокойно, не суетясь: его черные глаза казались двумя сверлами, взгляд пронзал гипнотической мощью. Кроме того, Баев умел мыслить хитро и стратегически, был ловким организатором, умел подчинять себе людей и добиваться нужных результатов.

Непростой тогда получился разговор. Баев вначале не хотел понимать, что нужно от него этой симпатичной отдыхающей Вере Алексеевне. А ей было нужно, чтобы некто, почти уже ею вычисленный, не мог использовать местных ребят в своих грязных целях. Чтобы этот некто остался в одиночестве. Когда она встретилась с Баевым, сразу почувствовала: от него зависит все. Один кивок – и любого человека на полуострове оставят в покое, будут почтительно и издалека обходить. А если ему это невыгодно или все равно, то человека будут убивать на глазах у милиции – и никто не вмешается, свидетелей не найдется и вообще все сложится так, будто человека и не было.

Баев вначале лениво цедил: дескать, проблемы это ваши, не мои. Я бизнесмен, мелочами не занимаюсь, мои интересы… Бла-бла-бла, в общем. Не вижу, чем я могу вам помочь. А сам, как хитрый паук, за собеседницей наблюдал. Вере тогда пришлось показать пару «фокусов». Так она называла демонстрацию своих способностей, чтобы человек сразу ей верил и понимал, что перед ним необычная личность. Помнится, она тогда сказала Баеву, какой он любит спиртной напиток и даже марку назвала, потом сообщила, что ему делали операцию по удалению доброкачественной опухоли, похвалила, что бросил курить и бывать на солнце, посоветовала плавать. И еще по секрету сказала, что его помощник подслушивает…

Ей удалось его удивить, хотя виду он не подал, только шевельнулся слегка глыбой своего тела. Перевел разговор на другое, чтобы выиграть время. А когда странная, неожиданно умная женщина ушла, велел помощнику разобраться, действительно ли убийство совершил кто-то из своих. Если это правда – сдать правоохранителям или наказать. И выполнить все, что она просит. Потому что ему, Баеву, лишний шум ни к чему. Оценив Верины способности и возможности, он пришел к выводу: с таким человеком и специалистом лучше сотрудничать.

– И что же вам рассказал обо мне господин Баев?

Интересно, какими эпитетами охарактеризовал ее этот матерый делец от отечественной мафии, которого невозможно ничем удивить. Правда, Вера не только удивила его, но и добилась гораздо более важного: уважения, чувства редчайшего для нынешних хозяев жизни по отношению к простым смертным…

– Он сказал, что госпожа Лученко – коктейль из мисс Марпл и пастора Брауна. Что вы разгадываете самые запутанные загадки! И еще: что вы обладаете не только аналитическим умом, но и не лишены сострадания к людям. А это в наше время бесценное качество.

– Так и сказал? – усмехнулась Вера.

Она еще тогда сразу поняла, что Баев тонкий психолог. Но интересно все же, а как такую личность, как Баев, сумела разговорить Алиса? У Веры это был вопрос жизни и смерти, а у этой девочки? Она внимательно посмотрела на нее и поняла: случайность. Та самая случайность, которая порой меняет судьбы и в итоге оказывается не совсем случайностью…

– Да. – Алиса протянула в сторону Веры стиснутые руки. В этом жесте мольбы было больше, чем в словах. – Пожалуйста, помогите разобраться в нашем семейном деле! Если этого не сумеете вы, больше такое никому не под силу. Никаким юристам!

– Алиса, успокойтесь, пожалуйста, и не смотрите на меня как на волшебницу. Я не колдунья, не чародейка, а всего лишь психотерапевт.

– Так мне как раз и нужна ваша профессиональная помощь! Ведь я уже сама не своя, не могу больше жить под таким грузом! И кто, кроме вас, может вернуться к событиям десятилетней давности? Никто. Только вы! Была ли на самом деле эвтаназия? Потому что если укол сделал не отец – то тогда это уже убийство! Понимаете?

«Совсем не обязательно, – подумала Лученко. – Кто угодно из ближнего окружения мог проявить милосердие…» Не торопясь с ответом, она стояла у окна. «Браться ли за это “семейное дело”? Ворошить ли такие давние события? Есть ли в этом вообще хоть какой-то смысл? Конечно, для Алисы в этом есть и смысл, и польза. Для нее важно хотя бы то, что ее приняли всерьез, выслушали и стали ею заниматься». Но себя-то Вера знала: если начнет копать – не успокоится, пока не докопается до истины.

За окнами клиники было солнечно и тепло, начало сентября казалось продолжением лета. Вера недавно вернулась из отпуска. И лето, подарившее ей прекрасный отдых, согревшее ее сердце, словно вообще не собиралось заканчиваться…

– Почему вы все-таки решили вернуться к тем трагическим дням спустя десять лет?

– Потому что прочитала письмо отца. Он написал его в тюремной больнице и перед смертью признался, что не совершал эвтаназию, – повторила Алиса.

– Стоп! Вот что смутило меня в вашем рассказе. Письмо написано почти десятилетие назад, а получили вы его, судя по вашим словам, недавно?..

– Точно! Вы, Вера Алексеевна, схватываете самую суть! – Алиса снова изо всех сил переплела и сжала пальцы. Таким образом она пыталась унять дрожь рук. – Оказывается, письмо получил мой муж Джон, давным-давно. Еще тогда… Но он скрыл его от меня. Спрятал! А недавно я разбирала старые бумаги… Наводила порядок в документах и обнаружила это письмо!..

– Ваш муж как-то объяснил свой поступок? – для порядка поинтересовалась Вера, заранее зная ответ Алисы. Через ее кабинет прошло столько родственников, совершавших самые невероятные, а порой и аморальные поступки!.. И все они свято верили, что делают «как лучше» для своих близких.

– Джон, как он говорил, желал оградить меня от неприятностей. Хотел, чтобы я все забыла! Но я-то понимаю… Это был для него шок. Такой благовоспитанный, правильный англичанин… Такой законопослушный и религиозный. И тут – письмо. Он просто не поверил моему отцу, решил, что это так называемая ложь во спасение. А значит, мой папа – убийца. И я – дочь убийцы! Только теперь до меня дошло, почему он не хотел иметь детей. Боялся, что к детям от меня перейдет что-то плохое!.. – Нервы Алисы не выдержали, и давно сдерживаемое напряжение выплеснулось слезами.

Вера и на этот раз не мешала пациентке. Если б люди почаще могли вот так горько и по-детски выплакаться, скольких бы они избежали болячек! Для таких случаев у нее была заготовлена специальная коробка с бумажными салфетками. Она поставила «плакальные» принадлежности перед девушкой и снова подошла к большому окну в своем гипнотарии. Ты поплачь, а я подумаю… Вера открыла створку окна и вдохнула свежий воздух. Он наполнил легкие сентябрьским ароматом, словно какой-то невидимый парфюмер соединил во флаконе и вылил в воздух смесь из запахов созревших каштанов, спелых херсонских арбузов, кустов вечнозеленой туи и высаженных вместо изгороди во дворе клиники мохнатых столбиков можжевельника.

Пусть и Алиса вдохнет этот запах, успокоится… Почему-то лето всегда подытоживается сентябрьскими депрессиями. И именно летом, как утверждает равнодушная статистика, хоть это и странно, количество суицидов растет. Вот и у тебя, Алиса, подавленность и хандра. Ты обожжена одиночеством. Тебе кажется, что окружающие тебя избегают, общаются с тобой вынужденно. В итоге ты сама от них отчуждаешься, прекращаешь все связи. Страдаешь и злишься на всех, но больше всего – на себя. Такая вот перевернутая злоба, принимающая форму самообвинения. Депрессий «просто так» не бывает. И у твоей тоже есть как минимум три причинно-следственных уровня. На физиологическом уровне – нехватка в мозгу эндорфинов, так называемых «райских веществ», поддерживающих настроение и тонус. На индивидуально-психологическом – нехватка общения и душевной поддержки, недостача любви. А на социально-психологическом – внезапная потеря жизненной перспективы, дефицит смысла существования…

Понятно, что брак с англичанином мечтался сказкой. А обернулся для тебя хоть и не трагедией, но явно грустной историей. В браках это бывает, но с твоим Джоном еще не все так ясно. Может, он и виноват, что прятал письмо, но ты его, судя по всему, бросила. А это поступок поспешный, поступок человека слабого. Впрочем, посмотрим.

Вторая, перевернувшая твою жизнь, точка – «семейное дело»: смерть матери, арест отца и его скоропостижный уход из жизни. Рана зажила когда-то, но новые обстоятельства содрали с нее корку. Это больно. И теперь ты, Алиса, испытываешь мучительную душевную боль, невыносимую тоску. Бедная девочка, твое горе не с кем разделить. И поэтому ты расцениваешь потерю близких как собственную тяжелую жизненную неудачу. Как поражение.

Ну что ж, Алиса, начнем-ка мы с тобой душевное общение, именуемое психотерапией. Точнее, продолжим. Я буду вынуждена расспрашивать, продираться через недомолвки и умолчания. Но иначе нельзя. Проблемы только извне кажутся схожими, а на деле уникальны. Так что придется тебе рассказывать и вспоминать, а я помогу. И по мере углубления в свою проблему ты у меня, как миленькая, начнешь вскоре и сама понимать что к чему. Увидишь всю свою историю словно со стороны. Научишься отвечать за свои решения. А решать-то тебе нужно… Конечно, не любой ценой. Эмоциональное состояние пациента важнее достижения любых целей какой угодно ценой. А бывают проблемы вообще неразрешимые, и тебе предстоит научиться жить с этим. Потому что только в математике у каждой задачи есть решение. Как в школе: заглядываешь в конец учебника и смотришь, как решать, если сама не можешь. А вот в области человеческих отношений сплошь и рядом попадаются задачи, не имеющие решения. У человеческих задач условия меняются с трудом. Чаще отсекаются, но тогда рана много лет будет болеть. И неизвестно, заживет ли.

А в-третьих… Я что, уже решила распутывать Алисино «семейное дело»?

Вера прислушалась к себе. С недавних пор в ее душе поселился солнечный зайчик счастья. У этого прекрасного чувства было имя: Андрей. Вера улыбнулась даже от того, как мысленно звучало это главное в ее жизни имя. До появления Андрея она вряд ли стала бы вмешиваться в столь трудное дело. Но теперь… Теперь все было иначе. Ей хотелось, чтобы свет новорожденной любви помогал не только ей самой, но и другим людям. Словно из бездонного колодца, она черпала из своей души целительную энергию, чувствовала в себе необыкновенный запас сил. Отчего не поделиться «золотым» запасом с такой симпатичной женщиной?

Вера еще раз взглянула на свою пациентку. Слезы кончились, напряжение ушло. Лицо Алисы расслабилось, руки перестали дрожать. Она даже попыталась посмотреть на свое положение с практической стороны.

– Если вы согласитесь помочь мне, я заплачу любую сумму, какую вы назовете, – пролепетала она не очень уверенно, не зная, как доктор отнесется к такому повороту разговора. – Я действительно состоятельная женщина!

– Если я соглашусь помогать, вопрос о деньгах мы решим в рабочем порядке, – просто ответила Вера. – Я не домохозяйка, которая от скуки занимается распутыванием узлов жизни. Это только в сериалах героиня-любительница ведет успешное расследование. В реальности каждый должен заниматься своим делом. Вы можете меня нанять как профессионального психоаналитика для решения определенной задачи. И мой гонорар будет зависеть от времени и усилий, потраченных на ее решение. Но есть еще некоторые условия.

– Ой, Вера Алексеевна! Я заранее согласна на любые ваши условия. Только помогите!

– Хорошо. Тогда слушайте очень внимательно. Для начала мне нужно будет поговорить со всеми участниками тех давних событий. С членами вашей семьи и друзьями дома. Но при этом… Вот, к примеру, вопрос: вы способны ради достижения результата лгать близким? Хитрить?

– У меня никогда не было такой необходимости. Я вообще-то не люблю вранья. Кто-то сказал, что лгун должен иметь хорошую память, чтобы помнить, кому, когда и что именно он наврал. В этом отношении вам больше бы подошел мой брат Виктор. Он профессиональный враль! Слова не скажет, чтоб не присочинить! А мне вот кажется, что проще жить без вранья. Но если это необходимо… Я готова.

– Во-вторых, вам придется переворошить вместе со мной все грязное белье, которое наверняка накопилось в вашей семье. А это неприятно!

– Если это поможет, я согласна, – вздохнула Алиса и покраснела.

– Если бы вы знали, сколько раз я слышала такое согласие, а потом… Запомните хорошенько свои слова! В-третьих, учтите то, что я вам скажу, и привыкните к этой мысли: совершенно не обязательно, что мы узнаем правду. Совершенно не обязательно, что ваш отец написал правду, – возможно, хотел перед смертью вас утешить. Совершенно не обязательно вам твердить себе, что вы – дочь убийцы. В самом худшем случае – дочь милосердного и очень мужественного человека. Вот так, милая моя. Далеко не каждый способен сделать роковой укол любимому существу, даже если его страдания наблюдать невыносимо. И при этом не испугаться ответственности. Вы меня поняли?

– Поняла…

– И главное, одновременно с распутыванием «семейного дела» мы займемся лечением вашей депрессии, Алиса. – Эту фразу Вера произнесла с улыбкой, как будто речь шла не о лечении «болезни самоубийц», а об увеселительной прогулке куда-нибудь за город. – И вы станете в точности выполнять все мои предписания!

– Любые таблетки и пилюли! – отзеркалила слабой гримаской в ответ на Верину улыбку молодая женщина. Она была готова пить любую гадость, лишь бы вручить себя в надежные руки.

Вера рассмеялась негромким грудным смехом, слегка откинув голову назад.

– Нет! Не будет никакой химии, – сказала она. – У вас депрессия не эндогенная, то есть вызванная не внутренними разладами организма. И потому вам понадобится потрудиться.

– Как это? – Алиса удивленно приоткрыла рот.

– Нужно иметь смелость бороться с обстоятельствами, но еще большую – чтобы бороться с собой. Ведь гораздо легче валяться и ничего не делать. Заснуть и не просыпаться. Лечь на диван и лежать сутками, разговаривая с собственной тоской. Думать, что ничего хорошего уже не будет… А кто смел, тому я зову на помощь таких докторов: доцента Время, фельдшера Движение, академика Искусство, медсестру Природу. И уж если они не помогают, тогда зову доктора Лекарство. Людей, по-настоящему страдающих от депрессии, тех, кому нужна серьезная помощь, – немного. Большинство ленивых, просто неграмотных психологически.

– А какого доктора вы позовете для меня? – включилась в игру Алиса.

– Доктора Труд. Мы станем с вами лечиться по дедушке Дарвину. – В серых глазах Веры заискрились озорные огоньки.

– Как это? – снова удивилась Алиса.

– Помните, что нам вдалбливали в школе? Труд создал из обезьянки человека. Обезьянке было труднее, чем нам с вами, но она все-таки смогла самореализоваться. По этому лечить мы вас будем трудотерапией! – весело объявила Лученко.

– Вы мне предлагаете трудоустройство?! – Пациентка изумилась до такой степени, что уронила сумочку на пол. Но даже не заметила этого.

– Да. Причем срочное. В пожарном порядке…

– Но я же об этом только и мечтала все последнее время! Как вы догадались?! – всплеснула руками Алиса. – Если бы вы знали, Вера Алексеевна, как мне надоела жизнь домашней кошки! Еще в Лондоне, когда Джон категорически запретил мне работать… Каждый день, каждую ночь я думала, мечтала! Я все мозги себе иссушила, воображая, как я устроюсь на работу! А вы вот так сразу поняли!

– Кем вы работали до замужества? – спросила Вера, делая уже кое-какие прикидки.

– Переводчиком. Я институт иностранных языков закончила. Но я согласна кем угодно, секретарем, курьером – только бы заниматься делом и пользу приносить. Деньги не имеют значения!

– В таком случае начнем с вашего трудоустройства. А затем и остальными проблемами займемся.

Впервые за последнее время Алиса Старк почувствовала облегчение. Она шла по улице, и ей казалось – стоит посильнее оттолкнуться, и взлетишь. Некоторые мужчины и даже женщины оглядывались на красивую девушку с летящей походкой.

От: «execute» <office_77@mail.ru>

Дата: 8 сентября 2010 г. 16:49:57

Кому: “look” <ari100krat@yahoo.com>

Тема: Исполнитель – Заказчику. О текущем.

Согласно вашим указаниям, продолжаем наблюдение. Объект А. по прибытии в город 5 сентября немедленно направился в гостиницу. На следующий день снял квартиру в центре. Двое суток ни с кем не встречался. Сегодня в 15.00 записался на прием к психотерапевту Лученко В. А. Прием длился с 16.05 до 16.55. Разговор записан. Расшифровка в приложении.

Брать ли под наблюдение Лученко?

Best regards,

Executе mailto: office_77@mail.ru

От: “ look” <ari100krat@yahoo.com>

Дата: 8 сентября 2010 г. 17:07:03

Кому: «execute» <office_77@mail.ru>

Тема: Re: О текущем. Заказчик – Исполнителю.

Брать.

Если бы некий живописец решил написать портрет Веры Алексеевны Лученко, ему пришлось бы немало потрудиться. Впрочем, воспроизвести в карандашном наброске ее гармоничные черты было бы легко. Но вот кистью… Как запечатлеть лицо, если цвет глаз все время меняется от прозрачно-голубого до сиренево-темного? Причем без всяких контактных линз, в зависимости от погоды, от настроения, от одежды. Широкие брови подчеркивали впечатление изменчивости: они постоянно находились в движении, нарисованные природой двумя точными росчерками, как птицы в небе.

Сейчас она позволила себе минутную передышку перед приемом следующего человека. Очередь под дверью кабинета сегодня опять немаленькая. Нужно немного отодвинуть мысли о предыдущей пациентке и ее жизненных трудностях. Это как в дегустации: между одним сортом вина и другим пьют чистую холодную воду. Иначе вкуса не почувствуешь. Однако спустя минуту Вера поняла: не тут-то было. Мысль об Алисе и ее проблеме не изгонялась, как обычно изгонялись все остальные. Она застряла в лабиринте извилин, зацепилась лапками и угнездилась окончательно. Вера вздохнула. Вот и нашла ее еще одна детективная история…

Знакомые называли Лученко «Шерлок Холмс в юбке» или «Доктор Каменская». Она с удовольствием разгадывала психологические загадки. И не только связанные с профессией. Бывали, и частенько, задачи детективного свойства. Обычно такие задачи находили ее сами, но уж себе-то Вера могла признаться честно: если бы они не находились, она бы их искала.

Она обладала способностью определять многие вещи, за что в средние века ее вполне сочли бы колдуньей и попросту, без лишних разбирательств, сожгли бы на костре. Людям не очень нравится, если кто-то знает, что случится с ними завтра или через некоторое время. А она знала. У нее была необычайно развита интуиция. И еще она обладала врожденным умением влиять на окружающих. Причем оно, влияние, не ограничивалось обычными гипнотическими рамками. Ее одаренность отточилась годами кропотливой работы в профессии. Поэтому гипноз был лишь одним из инструментов. Она не просто лечила, а и «подсказывала» своим пациентам улучшенные сценарии их жизни.

Один влиятельный банкир рассказывал своему приятелю о Лученко как о «чудесном» докторе, женщине, в буквальном смысле слова спасшей его жизнь. Ему поставили неправильный диагноз, он считал себя приговоренным к смерти, а доктор… Рассказ финансиста, человека сдержанного и в силу профессии подозрительного, изобиловал эпитетами «чудо», «легкая рука» и тому подобными.

А однажды к ней обратились за помощью, когда в семье «новых» хозяев жизни случилась страшная история. Гувернантка заперлась с ребенком в детской и, угрожая убить трехлетнего малыша, кричала, что она его настоящая мать. Она забаррикадировалась и требовала, чтобы родители отказались от малыша в ее пользу. Милиция с мегафоном накалила обстановку до такой степени, что гувернантка грозила зарезать ребенка ножом, если в ее распоряжение не будет предоставлена машина и ей не дадут возможность скрыться… Вот тогда к обезумевшим от страха родителям привезли Веру Алексеевну. Поразив всех, она, подобно Шахерезаде, уселась на ковер под замочной скважиной запертой детской и принялась рассказывать невменяемой женщине какие-то странные истории. Сидя под дверью комнаты, Вера сначала умело перевела крики и вопли похитительницы в русло разговора, а затем с невероятным участием и пониманием слушала ее жалобы. Почти три часа она контролировала положение, спасая ребенка от смерти. И когда похитительница разрешила доктору Лученко войти в комнату, ее обезвредили… Да, немало удивительных историй случалось в жизни Веры.

В год, когда взорвалась Чернобыльская АЭС, Вере исполнилось семнадцать лет. Ее подруга работала старшей пионервожатой в одной из киевских школ. Девушка попросила Веру помочь эвакуировать детей в не зараженные радиацией, чистые районы. Юная Вера охотно согласилась. Перед вступительными экзаменами в мединститут ей хотелось хоть недельку отдохнуть от учебников.

Поезд вез детей в пионерлагерь, в отдаленную безопасную область. Во всех одиннадцати вагонах, в каждом купе ехали дети. Разместить школьников вместе не удалось – в тот год все ринулись прочь из Киева, билетов не хватало. Кроме учителей, пионервожатых и Веры, детей сопровождали несколько активных родителей. Местом назначения был крохотный полустанок, где поезд стоял лишь три минуты, а дальше следовал в Ворошиловград.

Председательница родительского комитета попросила Веру пройтись по всем вагонам и напомнить детям, на какой станции выходить – ведь остановка поезда такая короткая, нужно приготовиться заранее. Вера отнеслась к поручению ответственно. Попросив еще двух родителей сопровождать ее, она отправилась по вагонам. Открывала двери купе и произносила только одну фразу: «Всем выйти из вагона на полустанке!» Когда поезд остановился, из вагона вышли не только дети, но и взрослые пассажиры, мирно ехавшие в Ворошиловград по своим делам. В общем, на полустанок высыпали все пассажиры поезда вместе с проводниками. Придя в чувство, пассажиры осознали себя стоя щими на платформе маленькой станции и изумились. А остановка-то всего три минуты! Дети смеялись до слез, наблюдая, как взрослые тетеньки и дядьки зайцами запрыгивают обратно в вагоны. Взрослые вслух удивлялись: «Почему мы все вышли на платформу?»

Не удивлялась только Вера. Она знала почему… Позже, закончив институт и став психиатром, она направила свои уникальные способности в медицинское русло, и все встало на свои места.

С тех пор она стала интересоваться любыми неординарными человеческими способностями. Читала и про Вольфа Мессинга, которого называли личным гипнотерапевтом Сталина, и про Константина Сараджева с его необыкновенным гениальным слухом. Его слуховая гиперсинестезия позволяла ему совершенно отчетливо слышать в октаве множество звуков. Мало того, он и вещи, и людей ощущал как набор диезов или бемолей. Например, тональность Анастасии Цветаевой, написавшей о нем книгу, определял как «ми шестнадцать диезов мажор» и еще удивлялся – ведь это же так ясно! Читала Вера и «Парфюмера» Зюскинда, где вундеркинд-нюхач вместо слов пользовался обонятельными впечатлениями. К возрасту, когда дети едва лепечут, он обонятельно полностью постиг мир, овладел огромным словарем, позволявшим ему составлять из запахов любое число новых фраз…

Свое слухо-видение доктор сама себе объясняла так: если изредка у человека может быть гипертрофированно развито одно из пяти чувств, то почему бы не быть у нее, у Веры, обостренно развитому пресловутому «шестому чувству» – то есть интуиции, предвидению?

2. Роман с продолжением

На свете живет огромное количество дураков. Однако все они просто нобелевские лауреаты по сравнению с влюбленными. Если читатель этих строк с нами не согласен, значит временное помешательство, называемое любовью, с ним еще не случилось. Посидите пока тихо, в то время как розовощекий карапуз берет очередную стрелу из своего колчанчика. Постойте прямо, не дергайтесь, задержите дыхание, дайте ему прицелиться… Есть! Эрот, хулиганистый сынок Афродиты, богини любви и красоты, сделал контрольный выстрел прямо в ваше сердце.

Теперь поговорим о любовном безумии.

Вера и Андрей встретились на юге. Любовь накрыла их с головой, как гигантская волна накрывает серфингистов. Однако экстремалы-любители в конце концов выплывают. А наши герои остались там, внутри волны. Как и многие случайности, их встреча оказалась совсем не случайной – этих двоих как будто специально подготовили. Во всяком случае, с момента знакомства обоих не покидало ощущение неслучайности…

Андрей был уже около года официально свободен. Вера числилась замужем, но ее брак не просто трещал по швам, а уже давно расползся на лоскуты. Когда они встретились, пошловатое выражение «курортный роман» даже не пришло на ум. Просто южная ночь укутала их своим бархатным ультрамариновым одеялом, и они, как дети, укрылись им с макушкой, отгородились от всех. Любовь летела легким парусником по волнам, дни, напоенные солнцем и морем, мчались наперегонки. Желания угадывались, тела не хотели размыкаться, кровь в жилах текла одна на двоих, и казалось – это впервые.

В общем-то, ничего особенного не произошло, если не считать рождения маленькой вселенной, недоступной для остальных, зато бесконечной для двоих. Вселенной, где нет никакого ада, а только рай, где любовь содержится во всем, в каждом прикосновении и взгляде и даже в простом вопросе «Тебе кофе или чаю?»

Но когда отпуск закончился, они словно наткнулись на препятствие. Что дальше? Мужчина не хотел об этом задумываться, ему казалось естественным продолжать встречаться. Женщина не хотела навязываться, просто физически не могла сделать первый шаг.

И вот теперь они вернулись из Феодосии, вышли на перрон. Все дальнейшее было неясным. Он к себе, и она тоже? «Будь благодарна за мелькнувшую любовь!» – думала Вера… Но, вопреки всякой логике, постепенно закипала. Понимала, что это глупо, но не могла сдержать раздражение. Ну что он сидит и молчит? Почему медлит, почему не понимает, как он ей необходим?! Ведь это первая их разлука за последнее время! Предложил бы хоть что-то, хотя бы в кафе вечером встретиться, что ли. Поболтать. Если уж о большем сегодня и мечтать нельзя… Вот не буду руководить процессом, и точка. Из гордости.

«Неужели, собственно, это и все? – думала Вера. – А я несгибаемая и гордая. Значит, идти домой. И не дать себя поцеловать на прощание. Отмалчиваться, отсиживаться в своей комнате. Плакать тихонько. Стареть…»

– Ну что же, – приветливо, хотя и немного стесненным голосом сказала Вера, глядя прямо перед собой, в спину идущим далеко впереди дочери и зятю. – Мой мобильный телефон у тебя есть. Когда созреешь, позвони.

Андрей опешил. Как это – когда созреешь?!

– Как это – когда созреешь? – спросил он. – Я думал, ты забросишь вещи домой и мы с тобой встретимся…

Вера резко остановилась. Швырнула под ноги свою небольшую дорожную сумку, повернула к Андрею сердитое лицо.

– Что значит «я думал»?! Он думал!!! – закричала она так, что на них стали оборачиваться. – А я что, должна читать твои мысли? И сама себе назначать свидание?! Думал он, видите ли. Мыслитель! – Уголки Вериных губ обиженно опустились, глаза потемнели до синевы. – А разговаривать разучился, да? Утратил вторую сигнальную, как твои хвостатые пациенты?

Она могла бы долго еще вот так иронизировать. Но в груди у Андрея сделалось горячо. Он тоже уронил на перрон свои вещи и схватил Веру, поднял на руки, закружил.

– Ура!!! – закричал он, совершенно никого не стесняясь. Плевать ему было на любопытную толпу.

– Ой! Поставь меня сейчас же на место, – попросила Вера. – Сумасшедший!

– Место! – дурашливо воскликнул Андрей, опуская любимую женщину на перронную твердь.

И она не выдержала, рассмеялась…

– Извини меня, дурака, – сказал с облегчением Андрей. Слова, облетевшие с него в поезде, как листья с дерева осенью, вдруг отыскались сами. – Не хочу с тобой расставаться ни на минуту. Я уже такое надумал, что и сказать страшно.

– Я тоже, – серьезно сказала Вера.

Он хотел поцеловать ее, приблизил лицо. Но тут они оба краем глаза увидели окружившую их толпу, улыбающиеся лица. Кто-то вздыхал и тыкал локтем супруга под ребра: вот как встречаются после разлуки!.. Вера и Андрей только лбами соприкоснулись и оба подумали: после. Эта мысль о «после» одновременно защекотала их лбы и потекла в головы.

– Тогда встречаемся вечером, – объявил Двинятин решительно.

Подхватил свои и ее сумки, взял Веру под руку и зашагал на привокзальную площадь.

Люди по-разному ведут себя с судьбой, которая расстилает перед ними жизни-дороги. Идет человек, идет… И ведь чувствует – вроде не моя дорога. Но идет по ней, живет ее по инерции. А чувство неудовлетворенности – что ж, мы его поглубже запрячем, думать о постороннем не будем. И так всю жизнь. Смиряется человек. Знает, что идет не по той дороге, но других не ищет. Просто ждет. И думает: чем свою долго искать, я по пути хоть пользы побольше принесу.

Вера уходила с головой в проблемы своих пациентов и всех, кто попадал в ее поле зрения. Помогала тем, кто обращался за помощью. А неудавшуюся личную жизнь считала расплатой за свои необычные, данные только ей способности. За способность предчувствовать опасность и катастрофы, за дар предвидеть, что будет с человеком в ближайшее время. За многие другие умения, благодаря которым люди тянулись к ней.

А иного человека неудовлетворенность разъедает. Ну не хочет он не свою дорогу. Есть такие, упрямые. Свою ему подавай. Пройдет немного – и резко в сторону. И тогда окружающие недоумевают: чего он? Ведь все было хорошо.

Друзья удивлялись, когда успешный ветеринар Андрей Двинятин вдруг бросил работу и уехал на стажировку в Великобританию. А когда вернулся, развелся с женой. Тут уже и она удивлялась: как?! Оставить меня, такую красавицу-раскрасавицу, да еще с маленькой дочерью? Ну пилила, так ведь всех мужиков жены пилят, ничего особенного. Но Андрей точно знал: не его это жизнь. Понял, какой женщина быть не должна. А какой должна, не мог четко сформулировать. Просто верил, что она когда-нибудь найдется.

Редко встречает человек свою дорогу. Но с первого шага понимает: моя. И ничего больше не нужно ему искать, он уже нашел. Какой-то щелчок: есть, вот оно. Размеренный ток крови, покой и надежность. Вера, как настоящая женщина, сразу узнала: мой мужчина! Хотя вначале самой не верилось. Ну вот как описать его? Среднего роста, худощавый, но не анемичный – скорее поджарый, тонок в кости, атлет. Не просто загорелый, а смуглый от природы, поэтому на лице особенно яркими кажутся синие глаза с густыми темными ресницами. Еще усы, тоже темные, но с пробивающейся первой сединой. Одет просто и удобно, похож на всех, при этом удивительным образом остается самим собой. И если бы у Веры спросили, чем же он ей так нравится, она не сразу смогла бы определить. Вот разве что бросалась в глаза естественность его движений, кошачья точная координация в пространстве.

Андрей тем более не подобрал бы слов, объясняющих, что он нашел в этой женщине. Отличная фигура, руки, ноги, талия, грудь… Это все понятно. Но от нее исходили гордость и независимость. Уверенность и спокойствие. Такую же спокойную уверенность, тот же взгляд Андрей, опытный ветеринар, замечал в собаках крупных пород. Взгляд существа, не знающего, что такое поражение в схватке. И все-таки, несмотря на подобный взгляд, почему-то нестерпимо хотелось взять ее за руку, чтобы не споткнулась. Заслонить от всего грубого в жизни. Согреть, спрятать, рассмешить. Все это он ощутил неясным зовом еще в поезде Киев – Феодосия, на ночном полустанке, где увидел Веру впервые. Она тогда вывела на прогулку своего песика, купила у торговцев пахучую дыню. И стояла в секундном замешательстве перед крутыми ступенями тамбура, с дыней под мышкой и Паем на поводке – как подняться? Он помог. Так они познакомились.

Потом был утренний кофе и веселая болтовня в купе. Вера Алексеевна Лученко ехала в отпуск не одна, а с молодоженами: дочерью Ольгой и ее новоиспеченным мужем Кириллом. Потом было ожидание встреч, был Крым с его пронзительными запахами, слепящим песком и симфонией моря. Была надежда на то, что эта встреча не случайна… И была любовь.

Юрий Лученко ждал приезда жены дома. В их семье было не принято встречать и провожать. И хотя Вера, как обычно, везла из отпуска дары юга: персики, виноград, дыни – совесть не мучила супруга. Он рассчитывал на зятя. Кирилл – здоровенный парень, баскетболист. Есть кому тяжести донести. Правда, была некоторая закавыка… Юрий предполагал, что жена на него может быть обижена. Она позвонила из Крыма, хотела пожаловаться на проблемы. А он на нее наорал. За годы брака он уже знал, что жена всегда будет в гуще всех событий, пора бы и привыкнуть. Но не захотел сдерживаться. Выдал ей по полной программе. Дескать, он смертельно устал от нее, от того, что она во все вникает, всем помогает. Потому и не хочет ездить с ней в отпуск. И, мол, каждый покойник, который скончался в радиусе пяти километров от их дома, обязательно оказывается ее знакомым. И что ей всегда непременно нужно восстановить справедливость. И как ему надоело, что к ним в любое время дня и ночи может прийти пациент. А он хочет покоя! …Мать-перемать – покоя!!!

Юрий Иванович Лученко напоминал морского котика. Нет, ничего морского в нем не было. Да и котикового, в общем, тоже. С морскими котиками его роднило особое устройство организма: умение получать энергию от долгого неподвижного лежания. Юрию нравилось полеживать на диване с книгой в руках. Этот коренастый мужчина с кругленьким брюшком и намечающейся лысинкой больше всего на свете любил три вещи: себя, себя и себя любимого. Более исчерпывающей характеристики Вериного супруга, пожалуй, не существовало. Как хорошо отдыхается без жены! Можно ничего не делать, не напрягаться. Мать приготовит, мать уберет. Зато он кучу брошюр и журналов перечитал. Он обожал читать все подряд, это отвлекало его от активного участия в жизни. Так других отвлекает водка. Не нужно ничего добиваться, искать себя, самоутверждаться. Можно читать и жить придуманными книжными жизнями. А потом в разговорах сыпать цитатами, информацией к месту и не к месту. И производить впечатление образованного человека. А о порядке в семейном гнезде пусть женщины пекутся. И не нагружают его всякими пустяками.

В начале своей супружеской жизни, приходя из психиатрической клиники, где она проходила интернатуру, Вера бросалась к мужу. Их тогда еще коммунальную двенадцатиметровую комнатку наполняли Верины рассказы. Она делилась историями о том или ином больном, тяжелыми или смешными случаями – в общем, всем, чем живет врач. Муж какое-то время выслушивал ее, но однажды сказал:

– Я женился не на психушной докторше, а на женщине. Поэтому все свои больничные проблемы, уж будь добра, оставляй за порогом нашего дома. Что ты меня грузишь негативом? Тащишь в квартиру эти свои маниакальные психозы и шизоидные неврозы. Мне это ни к чему. Твоя работа – это твои проблемы. А мне для сохранения жизненного тонуса необходим покой.

С тех пор Вера никогда не разговаривала с мужем о своей работе, отчего его жизненный тонус очень повысился. Рабочих же проблем у него, программиста в полузабытом тихом институте, не существовало.

Только вчера вечером Юрий Лученко спохватился, что утром жена с дочерью и зятем приезжают из отпуска. Купил «Пражский» торт – за него Вера что хочешь простит. Он был уверен, что жена запомнила телефонный разговор и теперь будет игнорировать его с каменным лицом. Она не мстительная, но с характером. При всем исходящем от Веры ощущении миловидности, мягкости и тепла у нее имелся сильный характер, она могла поставить на место любого. Да уж, его женушка – дама с перцем, за внешностью симпатяги – стальной стержень.

Он попросил маму заварить свежего чаю, поставил на кухонный стол купленный торт. Вот теперь совесть чиста…

Они ворвались в дом горячим летним сквозняком – Оля и Кирилл, Вера и Пай.

– Теперь я всегда буду ездить в Крым! – кричала Оля с восторгом. И начала подробно объяснять бабушке и папе почему. – Я его полюбила! – добавляла она, жадно глотая воду из чашки, отфыркиваясь и пытаясь рассказать за что.

– А я? А меня? – шутливо оскорблялся Кирилл.

В доме стало шумно и беспокойно. Только Вера помалкивала, усевшись по привычке на мягкий старый стул в прихожей. Вот дом и ожил. Без них тут наверняка было неуютно и зябко, как в отсиженной ноге. Дом должен звучать ладно настроенным инструментом – смехом, веселой возней с детьми и собакой, разговорами с приятными гостями… А если в доме нет звука жизни, он остывает, ветшает, превращается в старика.

Вера вдруг остро почувствовала свою чужеродность рядом с мужем и свекровью. Словно из солнечного радостного дня она шагнула в затхлый погреб. Ей было тяжело и немного неловко. Вот они, муж и свекровь, хлопочут и демонстрируют приязнь. Может, кто другой и обманулся бы, но только не она. Вера замечала даже больше, чем ей порой хотелось. И сейчас лица родственников казались ей поделенными на две части, верхнюю и нижнюю. Рот улыбается, а глаза равнодушные, даже злые. Ишь, приехали с югов, веселые и загорелые, а мы тут сидим, по курортам не шастаем…

Свекровь Зинаида Григорьевна напоминала квадратный посылочный ящик. Посылку обшили дерюжкой, написали чернильным карандашом какой-то адрес, но, видать, перепутали. Вот она и пылится в отделе доставки: квадратная, дерюжная, кондовая. Маленького роста, какая-то карликовая свекровь. Всем своим видом напоминает гипсовую «пионэрку» с барабаном, какие теперь встретишь только в провинциальных городах, в запущенных парках.

– Вера, – торжественно провозгласил Юрий. – А я тебе торт купил. Твой любимый, «Пражский». Переодевайся и садись, чай будем пить. Мать, поставь чайник…

Вера проглотила застрявший в горле ком. Она думала, конечно, какими словами сообщить мужу… «Я полюбила другого человека»? Неточно: Юрия она уже давно не любила. «Я ухожу»? Уходить пока что некуда. У Андрея не те условия, надо снимать квартиру. То есть ее сначала надо найти. В общем… А он еще и «Пражский» торт позаботился купить, скотина бесчувственная, эгоист хренов. Сейчас ей не то что любимый торт – гору золотых слитков предлагать бесполезно. Поздно. Не хочется.

– Не хочется, – отказалась Вера. – Пейте без меня. Я… У меня еще дела сегодня. – Сказала и почувствовала волну гнева. Закрыла глаза, сдержалась.

– Ма, ты что, устала? – в тревоге спросила дочь.

Вокруг Веры как будто понизилась температура воздуха. Мурашки пробежали по Олиной коже. Пай сел и склонил голову набок, удивленно глядя на хозяйку. Даже Кирилл запнулся, вздрогнул. Только толстокожий Лученко с матерью ничего не заметили.

– Да. Пойду отдохну. – Вера глянула на мужа холодно, с оттенком брезгливости. Мимолетно подумала: «Интересно, врут мои глаза или не врут?» И ушла в свою комнату.

Суетившийся под ногами и всем мешавший Пай тут же последовал за ней, цокая когтями по полу.

– Ну и хорошо, сами съедим, – довольно сказала Зинаида Григорьевна.

Удивленный муж пожал круглыми плечами и сел за стол.

– А мы? – спросил у своей юной жены Кирилл, потирая руки.

Оля помолчала мгновение. Женская солидарность требовала гордо отказаться. Но торт манил и быстро пересилил минутное колебание.

– Закусим, пожалуй, – решила она.

Стоя под душем и намыливая загорелую кожу душистым гелем, Вера пыталась прощупать на прочность последние ниточки-связи с постылой жизнью в семействе Лученко. Разглядывая себя обнаженную в большом зеркале на стене ванной, она удивилась: тело, смуглое и подтянутое, словно уже не принадлежало ей прежней. Да и в глазах прыгало новое, непривычное, свободное… «Моя семейная жизнь накрылась медным тазиком!» – радостно подумала женщина и рассмеялась. От этой мысли она не испытала никаких угрызений совести.

Как-то одна пациентка, делясь домашними проблемами, сказала: «Если пара распалась, это означает, что сильный бросил слабого».

– Неправда, – прошептала Вера. – Это значит, что уходящего уже по-настоящему достало. Терпение лопнуло и растеклось мокрой лужицей. Как сказала какая-то писательница: «Гирька до полу дошла».

Она надела махровый халат. Так, теперь нанесем на лицо увлажняющий крем… Мысли продолжали кружиться и лопаться, как мыльные пузыри. «Почему так и не сложилась моя личная жизнь? Да потому. Представь, милая, что ты пришла к психотерапевту. Как к тебе за годы твоей врачебной практики приходили десятки и сотни людей с подобными проблемами. Что б ты высказала специалисту? На что бы ты пожаловалась? На мужа. Предъявила бы длинный список претензий. В начале списка стояло бы непонимание, равнодушие к твоему плохому настроению, к твоим обидам. Главное, к ожиданию утешения».

Присказка «сапожник без сапог» тут срабатывала на все сто. То, что она виртуозно объясняла другим, в ее собственной личной жизни не помогало. Она, спасшая от краха множество семей, безучастно наблюдала, как ее семейный «Титаник» отправляется в свое прощальное плаванье. И ничего не могла с этим поделать. Ну не хватало ей в браке чувств, эмоций. А для мужа, Юрия Ивановича Лученко, чувства – китайская грамота. Супруги говорили на разных языках. И ей постоянно нужно было каждое движение своей души переводить на его язык.

Она вновь прислушалась к своим ощущениям… Нет никакого раскаяния. Казалось бы, после страстного романа на юге замужняя женщина должна попасть в трудное положение. Особенно с точки зрения этики практического психолога, которая «основывается на общечеловеческих моральных и нравственных ценностях». Однако психотерапевт разрешила себе быть женщиной. Ведь муж давным-давно от нее отдалился. Когда-то Вера честно предупредила его: такая семейная жизнь, без любви, перспективы не имеет. Тот лишь равнодушно покивал в ответ.

И вот теперь он получит то, что заслужил. Вот только когда сказать мужу, что она уходит?.. Неожиданно явилась замечательная хулиганская мысль. Сделать то, чего она обычно никогда не делала – взять и наскандалить! Тихая ненависть накопила в организме вредную коллекцию обид, мстительности, раздраженности и прочих шлаков – в общем, всего, что так и норовит накапливаться. Вредная коллекция, собранная Верой, обязательно будет экспонироваться в Музее Напрасно Прожитых Лет… Вот если наорать на мужа так, чтобы задрожали оконные стекла! Эх! Любимые свекровкины чашки и общепитовские тарелки вдребезги, любимая Зинаидина хрустальная ваза – бзыньк, удочка Юркина бамбуковая, ненаглядная – хрясь!..

Одна только мысль о громком спектакле-скандале, пусть пока и не осуществленном, создавала хорошее настроение. Отбросив от себя все мысли о муже, душой и телом она уже устремилась к Андрею.

О Дарье Николаевне Сотниковой, хозяйке и директоре рекламного агентства, можно сказать коротко: она была клинической трудоголичкой. И к ее жизненному кредо добавить больше нечего. А вот к внешности можно присмотреться подробнее. Если бы бесстрашный мальчишечка Маугли из сказки Киплинга имел родственников среди людей, то Даша вполне могла оказаться его родной сестрой. Высокая, стройная, смуглая и кареглазая – раз, блестящие, коротко стриженные черные волосы – два. Добавьте сюда быстрые энергичные движения, нервные тонкие пальцы – и это будет три.

Бизнес-леди Сотникова прекрасно знала свое рекламное дело. Она постоянно доучивалась на всевозможных курсах, семинарах и тренингах, применяя полученные знания в каждодневной работе. Работа была одним из открытых ею способов получения удовольствий от жизни.

Удовольствий в это утро добавилось: позвонила близкая Дашина подруга Вера Лученко.

– Привет, Дашуня! – весело сказала подруга.

– Привет, Эскулапик! – в тон ей ответила рекламиссис. Даша любила лишний раз показать свое уважительное отношение к подруге-доктору.

– Звоню по делу, – сообщила Лученко, сразу переходя к сути. – Ты говорила, что у тебя в агентстве открываются вакансии?

– Я? Когда?

– Ну не говорила, думала.

– Верка, прекрати на мне демонстрировать свое интеллектуальное могущество. Ты уже и по телефону нас, маленьких, насквозь видишь?!

– Ну вот, если психотерапевт и гипнотизер, так уже и мысли читаю? Не поддавайся стереотипам, дорогая моя! Ты как-то жаловалась, что твоя команда пообтерлась, друг к дружке попривыкла. И что хорошо бы щучку запустить в дремлющий пруд с карасями.

– А ты собираешься переквалифицироваться в рекрутеры? Или открываешь кадровое агентство параллельно с медициной? – хмыкнула Сотникова, прижимая плечом трубку и одновременно раскладывая на своем столе деловые бумаги.

– Нет, солнце мое рекламное, я увлеклась охотой за двумя зайцами.

– То есть?

– Хочу предложить тебе нового работника. Для твоей пользы – это первый заяц, и одновременно помочь человеку – это второй.

– У тебя есть кто-то толковый на примете? – заинтересовалась Дарья Сотникова.

– Вопрос толковости решать тебе. Но уверена, что это как раз тот случай…

– Вер! Я что-то не пойму, – перебила объяснения подруга, – ты о ком хлопочешь?

– Ее зовут Алиса. Она пять лет прожила в Англии. Теперь вот вернулась домой. Ее нужно трудоустроить. Она моя пациентка.

– Ну, доктор, ты даешь! Только твоих психичек мне в агентстве не хватало. У меня тут все с легкой шизой, так ты еще хочешь укрепить ряды крезанутых?! Спасибо, подруга!

– Даша! – Из голоса Веры Лученко пропали мягкие нотки. – Алисе показана трудотерапия, и она будет землю рыть и когти рвать. Я подумала, что она может быть полезна именно рекламному агентству «Art Advertising». Впрочем, если тебе люди не нужны, так и скажи. Я подыщу ей что-нибудь другое.

Разговор запнулся. Руководительница рекламного агентства задумалась. Подруга-доктор ей не мешала.

Мысли Сотниковой были простыми и ясными: «Почему Вера предлагает какую-то Алису? Никогда прежде она никого не пыталась устроить в агентство, даже свою дочь Ольгу, дизайнера по профессии… Между прочим, очень грамотная девочка, хороший специалист… И искала работу самостоятельно. Ее матери даже в голову не пришло просить лучшую подругу об Олином трудоустройстве. В нашей многолетней дружбе никогда не было женских хитростей и интриг, это самое важное. Значит, есть что-то такое, чего Вера не договаривает. Что это за барышня? Чем она так интересна? Почему о ней так печется моя замечательная подруга?»

– К твоему сведению, – прозвучало в трубке, – никакого особого интереса у меня к Алисе нет. Сексуальную ориентацию я не сменила, она у меня прежняя. А что касается моего предложения, мне кажется, вы обе выиграете, если она будет работать у тебя.

– Вера! Ты снова читаешь мои мысли! Фу!

– Ничего не «фу». Мы с тобой дружим сто лет, было бы странно, если б я не знала, о чем ты думаешь.

– И то правда.

– Так я направляю к тебе свою пациентку?

– Уговорила, – вслух произнесла Даша, а про себя подумала: «Ей тут сделают “водные процедуры”. Контрастный душ уж точно обеспечен. Нашим ребятам пальчик в рот не клади».

День в рекламном агентстве шел своим ходом. Приходили и уходили клиенты, рекламисты занимались текущими вопросами, пили кофе, спорили. Творческие сотрудники и менеджеры-технари без устали пытались найти общий язык. Творцы, как всегда, считали, что понимают в рекламе больше, чем кто бы то ни было. И у них есть отличные идеи, которые пусть и не соответствуют заданию… но они просто лучше – и все тут. Менеджеры снисходительно объясняли творцам, что главный бог рекламы – информация, без нее никакие креативщики ничего не достигнут. А без них, менеджеров, они вовсе и дня не проживут. Ведь именно они мастерски устремляют неприрученную творческую энергию креаторов в нужное русло, делая задание максимально конкретным!..

Ни те ни другие не задумывались о том, что бы они делали без директора. Сотникова, как мать семейства, знала слабые и сильные стороны своих «детей», направляла и поддерживала те самые споры, в которых рождается истина. Именно на ней, на первом лице агентства лежала тяжкая обязанность с пеной у рта защищать проект рекламной кампании перед заказчиком и добиваться, чтобы ее команда получала заслуженные деньги, а рекламодатели доверяли агентству рекламные бюджеты.

Кофе в агентстве пили беспрерывно. Кофейный аромат густо висел во всех помещениях и создавал уютное чувство покоя, окутывал душу и тело, прочищал глаза и уши. А главное, прояснял мозги – основной рабочий орган рекламных гениев. Если все сотрудники получили по чашечке кофе и находятся каждый на своем месте, то рекламное агентство работает, как хорошо смазанный механизм. И тогда нельзя выкинуть ни одного звена из цепочки.

Примерно к середине дня Дарья Сотникова собрала всю команду для очередного мозгового штурма. Как звезды в космосе, рождались ослепительные идеи, вспыхивали и тут же гасли слоганы – рекламные девизы. Наконец, начало вырисовываться что-то стоящее, оставалось только «докрутить».

Однако никто ничего докрутить не успел. Вошла секретарша Вика со странным выражением лица. И объявила, словно конферансье в цирке перед особо эффектным номером:

– К вам Алиса Старк!

Вика отошла в сторону. На пороге появилась тоненькая девушка. На секунду показалось, что в помещении стало светлее, как будто на фигурку и лицо вошедшей упал свет от нескольких прожекторов. Рекламные мысли всей команды резко затормозили и свернули на совсем другую дорогу.

«Какая красотка! Просто Мисс Мира. Только короны не хватает!» – восхитился Виталий Свитко, коренастый парень невысокого роста. Он сверкал гладко выбритым черепом и белыми зубами, которые то и дело скалил согласно американскому принципу «смайл». В агентстве его подначивали прозвищем Копирка, потому что работал он копирайтером, то есть составителем текстов. Между прочим, составлять текст – значит превращать полный бред, принесенный рекламодателем, в гениальные строки. А такое занятие требует от человека, кроме образного мышления, жадного интереса к окружающему. И Свитко его проявлял в полной мере.

«Ух ты… Вот она, мой идеал жены и матери моих будущих детей. Женюсь! Теперь точно женюсь», – решил Георгий Александрович, менеджер по связям с общественностью (это обозначение для чужаков, а через две минуты общения – пиарщик Жора). Впрочем, так пафосно он думал о каждой новой знакомой. А их у него хватало. Летели, как мотыльки, на стильный Жорин прикид. Он носил супердорогие очки-хамелеоны в легкой металлической оправе, макушку своих темных волос отбеливал. Разговаривал манерно, тихим интеллигентным голосом, а больше всего на свете любил хороший коньяк, кофе, сигареты и расслабляющую музыку. Как пиарщик, он заботился об имидже клиентов, был в курсе всех слухов и сплетен. Хотя это занятие сильно подрывало его веру в человечество…

«Хороша! Бывают же такие штучные изделия! Просто произведение искусства», – глядя на Алису, эстетствовал третий мужчина в коллективе, самая творческая личность – арт-директор Романенко. Александр считался натурой увлекающейся, склонной к созерцанию и задумчивой отрешенности. Эти качества хорошо сочетались с его внешностью Дон Кихота: высокий, худой, заостренные черты лица, глаза цвета серебра, светлые волосы нависают над бровями, как крыло птицы.

«Только такой красотки здесь и не хватало!» – насторожилась румяная пышечка Юля Папернюк. Она была похожа на сдобную булочку с изюмом. Вся из ямочек – на щеках, на подбородке, в углах пухлых губ, она казалась полненькой потому, что затягивалась в джинсу или коротенькие юбки. Грудь, живот и бедра так и рвались наружу из тесной одежды. Юля работала менеджером по работе с клиентами, иногда эту должность называют еще координатор проекта. Надо сказать, непростая работа – быть мостиком между агентством и клиентом. Возглавлять, с одной стороны, группу персонала, которая трудится над исполнением конкретного заказа, а с другой – прислушиваться к капризам заказчика и стараться их выполнить. Юлечка была уверена, что она должна одеваться и стричься как можно сексуальнее, тогда в работе сбоев не будет, ведь большинство рекламодателей – мужчины.

«Пропало агентство! А какая хорошая была фирма!» – горестно подперла щеку рукой Вика. Она издалека, со своего рабочего места наблюдала за реакцией коллег на гостью.

«Вот ты какая, Алиса! Да-а… – подумала хозяйка агентства. – Как говорит моя лучшая подруга, которая тебя ко мне прислала: “Красота не столько требует жертв, сколько сама часто становится жертвой!” Ну, посмотрим».

Вслух же Дарья Сотникова сказала:

– Здравствуйте, Алиса! Я вас ждала. Мы как раз закончили мозговой штурм. Давайте побеседуем, а потом вы осмотрите наш офис, если хотите.

– Если можно… – робко сказала Алиса.

– Можно, можно, можно! – с певучими интонациями промурлыкали три мужских голоса.

«Сю-сю-сю! Паваротти, Доминго и Каррерас. Тенора недорезанные!» – нахмурилась и возмущенно поджала губки Юлька, сразу проникаясь к мужской части коллектива ревнивым презрением. И неудивительно, ведь до сегодняшнего дня она по праву считалась «Мисс Само Обаяние» рекламного агентства.

Алиса прошла с Дашей в ее кабинет. Пока гостья осматривала неожиданный в деловом помещении камин, дипломы и награды в рамочках, Дарья незаметно, но внимательно изучала Алису Старк. Взгляд Сотниковой мог претендовать на звание экспертного. Она и сама была красивой женщиной и разбиралась в женской красоте. Сотникова с интересом следила, как постепенно меняется сам типаж красоты. Или, говоря точнее, ее эталон. Ненатуральные блондинки со сверхсексуальными формами, с избытком силикона везде, куда проник скальпель пластического хирурга, теперь остались лишь в дешевых порноизданиях. Сексуальная агрессия перестала волновать. Да и засушенный феминизм в лице уверенных и независимых бизнес-леди тоже не интриговал. Наигрались в пофигизм, унисекс и девушек-подростков. Все чаще в мелькающих вокруг изображениях стала появляться Просто Женщина. Ангелоподобная, вроде этой Алисы.

Дарья мысленно усмехнулась, представив себе рекламный ролик какой-нибудь модной марки с острым чувством юмора: у девицы внешности а-ля Памела Андерсон сдуваются губы и силиконовая грудь, на экране вспыхивает надпись: «Осторожно: разгерметизация!» И вместо сексуального монстра на силиконовой подкладке появляется милая натурально-златокудрая барышня – Алиса Старк, в легком ситцевом сарафане в мелкий цветочек и на тонких лямочках. Из открытого сарафана видны трогательные ключицы, светится прозрачная кожа русалки. Смотрит она на зрителя своими акварельными чистыми глазами. Хороша!

Закончив незаметный осмотр соискательницы вакансии, Даша решила: «Ну и подарок мне Верка преподнесла! Мужики от тебя с ума сходят, это ясно. Поскольку ты, Алисочка, ходячий архетип идеальной подруги – платоническая мужская мечта. А женщины тебя ненавидят, ведь ты не просто соперница, а настоящее стихийное бедствие! Тяжело тебе приходится, девочка».

И тут Алиса удивила директора рекламного агентства вопросом:

– Вы не помните меня, Дарья Николаевна?

– Нет. Что-то не припомню. – Сотникова была уверена, что видит девушку впервые.

– Десять лет назад вы преподавали на подготовительных курсах в иняз.

– Что-то такое было… – неуверенно сказала Сотникова.

– И я – одна из абитуриенток. Вы нам английский язык читали. Конечно, нас было много, и вы не могли всех запомнить…

– Точно! Вспомнила. Меня сразу после окончания вуза оставили работать на курсах. Господи! Как давно это было!

– Вот, вы нас всех выучили, и я поступила в институт.

– Значит, мы с вами одни ступени обтаптывали! – обрадовалась Даша.

Как водится, тут же стали вспоминать преподавателей. Выяснилось, что у Дарьи и у Алисы читали дисциплины одни и те же педагоги – обе учились на одном и том же факультете. Сотникова распорядилась принести в кабинет кофе, и молодая женщина стала рассказывать о себе.

– После окончания вуза я работала в «Интуристе». Там и познакомилась со своим будущим мужем. Вернее, я начала подрабатывать как переводчица еще во время учебы. Так что познакомились мы с Джоном, когда я училась на первом курсе.

– Но он дал вам возможность закончить учебу? – спросила Сотникова, стремясь к точности во всем.

– Иначе и быть не могло, – кивнула Алиса. – Мы поженились после окончания вуза. И я уехала с ним в Лондон. А теперь вот вернулась, не смогла больше…

– Давайте начнем с самого начала, – предложила Сотникова как можно доброжелательнее. – Насколько я понимаю, живя в Лондоне, вы могли блестяще совершенствоваться в языке. Вы работали?

– Первое время – да. Экскурсоводом в турфирме. Это было такое счастье! – сказала Алиса, впервые улыбнувшись. – Но работа продлилась очень недолго. Счастье закончилось.

– Почему? Что случилось?

– Ничего. Муж не захотел, чтобы я работала. И пришлось сидеть дома.

– Быть домохозяйкой – непростой удел, – не скрыла своего сочувствия Дарья.

– Вначале я старалась как-то приспособиться. Управительница большого поместья все-таки. У Джона все обустроено, как в старой доброй Англии: конюшни, псарня, работники, кухарка, горничная, дворецкий…

– И от всего этого вы сбежали?! Ну и ну! Здесь вас мало кто поймет. Алиса, скажите честно, почему? Только из-за того, что устали от безделья?

– Я не просто устала. У меня пропали все желания! Я влачила какое-то жалкое декоративное существование. Стала чувствовать себя вещью. Какой-то вазой или подушкой на кушетке. Перестала радоваться… Потому что в тюрьме не может быть гармонии, даже если прутья на решетке золотые, – сказала Алиса, глядя прозрачными глазами в пытливые глаза главы рекламного агентства.

– Но ведь вы могли завести детей. Многие женщины находят себя в материнстве.

– Джон категорически не хотел иметь детей. Я долго не понимала почему. Потом все выяснилось… Но это трудный разговор, как-нибудь потом. Впрочем, Вера Алексеевна знает.

– Ну хорошо. Дети – еще не все в жизни, – вздохнула Даша. Ее сын учился в американской школе, и она уже привыкла жить с ним врозь. – Есть же друзья, знакомые, светская жизнь какая-то…

– Ой! Бог ты мой! Вы, Дарья Николаевна, даже представить себе не можете… Муж был категорически против любых знакомых и любых контактов.

– Как это? – Такого умудренная рекламиссис еще не слышала.

– Очень просто. Мне не разрешалось общаться с русскими, с русской эмиграцией, потому что все они, по словам моего супруга, бандиты. Даже актрисы, художники или радиоведущие. Все они – русская мафия! Что касается англичан, то семейные пары, друзья мужа, меня не приняли. Ведь я намного моложе Джона… Разница поколений. И вообще, они не любят иностранцев.

– Н-да, хорошенькое дело! – озадаченно сказала Сотникова.

Она представила себе, как английские жены могли воспринять красавицу Алису.

– В результате что у меня осталось? Муж-надсмотрщик и полное одиночество. Да, еще слуги. Но со слугами я тоже не имела права приятельствовать. Жена самого Старка не должна общаться с обслуживающим персоналом! Хорошо хоть, что я перечитала все, какие возможно, книжки, и через Интернет общалась со всем миром. Но разве такое существование можно назвать полноценным?

– Алиса, мне вас искренне жаль.

– Правда, муж два раза в год ездил со мной в путешествия. Мы увидели многие страны. Но это ведь не заменяет каждодневную нормальную жизнь. Поэтому я в конце концов собралась и уехала.

– И правильно сделали, – одобрила Дарья.

Теперь ей стало понятно, почему Вера решила лечить депрессию Алисы работой.

3. Психотерапевты тоже скандалят

Директор фармацевтического предприятия «Фарма-ліки» Вячеслав Демьянович Голембо редко терял присутствие духа. Еще реже сердился. Есть такие мужчины: большие и медлительные, основательные и надежные. Голембо относился именно к таким. Мало какие проблемы были способны вывести его из себя. Срываются поставки? Не впервые, подождем немного. Сломалась машина? Починят. Болит горло? Чаю с малиной и коньяком – и пройдет. Украли документы и деньги? Документы восстановим, деньги заработаем.

Но и к таким людям порой приходит сумасшествие. Имя ему любовь. Она выметает изнутри весь мусор и другие чувства, она пульсирует в висках и груди. Она жжет сердце и заставляет: делай что-нибудь, не останавливайся. Не жди кого-то, кто никогда не придет. Потому что она – чужая жена, и никогда не будет твоей.

Ксения…

Он работал сутками напролет. Он добился практически невозможного в своем бизнесе: почти без поддержки влиятельных лиц и с минимальным начальным капиталом создал свою фармацевтическую фирму. Затем еще одну, потом фирмы слились в огромный концерн. Вячеслав постепенно сделался богат и известен, но остановиться не мог. Он продолжал наращивать и разветвлять свой бизнес, спонсировал печатные издания и телевизионные каналы, а в конце концов приобрел в полную собственность основной развлекательный телеканал. С таким финансовым и авторитетным «весом» он давно мог пойти в политику, но не хотел.

Он думал, что вытеснил из организма свое сумасшествие. Ксении давно нет, она больше не приходит к нему по ночам во сне. Он почти забыл даже само ее имя.

И вдруг…

Появляется Алиса, ее дочь. У нее лицо Ксении. Она говорит с ним голосом Ксении. Она садится, движется, поправляет волосы – как Ксения. У Голембо сразу закружилась голова. Как у курильщика, который много лет не брал в рот сигарету – и вдруг сорвался. Сквозь головокружение Вячеслав Демьянович не сразу и понял, что она ему рассказывает. Кивал, улыбался идиотской улыбкой на ее «дядя Слава», соглашался с чем-то, руку тонкую поцеловал на прощание. Только потом до него стало доходить, о чем она ему тут рассказывала. Эвтаназия… Письмо?.. Расследование? И кто – какой-то психотерапевт?!

Он разъярился, как слон, которого ткнули палкой в рану. Да он этого психотерапевта в порошок сотрет! Задурили, понимаешь, девчонке голову. И кому – Алисе… ЕЕ Алисе. Он не может этого допустить.

Не раздумывая, схватил оставленную Алисой визитную карточку, набрал номер Лученко. И сразу же начал очень резко:

– Девочка все мне рассказала! По ее словам, с вашей помощью она собирается выяснить причину смерти матери. Так вот, зарубите себе на носу: она, несчастная, умерла от болезни. От рака. Эвтаназия. И точка! Кто бы ни сделал тот укол, он ей только помог! Все уже в прошлом! Что ж теперь выяснять?!

– Вячеслав Демьянович! – ответили в трубке. – Это не телефонный разговор, согласитесь…

Вера слегка удивилась. Надо же, не успела она пообещать Алисе помочь разобраться в смерти ее матери, как тут же началось. Что за переполох такой, интересно? И что же дальше будет?..

– Не диктуйте мне, о чем я могу говорить по телефону! – привычно напирал Голембо. – Вы решили просто слупить с бедной сироты побольше денег? Ну да! Сейчас, куда ни плюнь, попадешь или в экстрасенса, или в психоаналитика, готовых на чужой беде бабло огрести! – гремел на басах негодующий голос бизнесмена. – Но я никакой шарлатанке не позволю обижать ее дочь!

– Уважаемый господин Голембо!.. – пыталась втиснуться в скандальную тираду Лученко. Но собеседник не давал ей возможности сказать хотя бы слово.

– Я для вас никакой не «уважаемый»! Я запрещаю вам встречаться с Алисой, понятно? Если не хотите лишиться работы, оставьте семью Бессоновых в покое! Я вас в порошок сотру! – все сильнее заводился друг семьи.

– Ути-пути! Какие мы глозные! Стласные какие! Плосто монстлы какие-то! – вдруг запищало из трубки.

Просыпался иногда в Вере какой-то бесенок. Тогда она любила поступать наоборот. Нестандартно. Вроде как взять и войти без стука и без приглашения. В анкете, где дата, написать вес, где сумма – рост. Не предъявлять в развернутом виде, не сохранять до конца поездки, прислоняться, зайти за ограждения, заплыть за буек… Как всегда в случаях, когда требовались нестандартные решения, Вера Алексеевна повела себя неожиданно. Она заговорила детским голоском, каким актрисы озвучивают в мультфильмах зайчиков или котят. Перевоплощение было мгновенным и естественным, могло показаться, будто трубку внезапно перехватил ребенок-дошкольник. И этот ребенок продолжал:

– Дедуска, ты кто? Балмалей? Или Коссей Бессмелтный? Плямо зуть какая-то! Напугалася я! Плидется тепеля подгузники менять!

– Кто это? – сбитый с толку Голембо потребовал: – Мальчик! Немедленно отдай трубку своей маме! Взрослые есть возле тебя?

Опешивший бизнесмен пробурчал в сторону: «Ничего умнее не придумала, бросить трубку! Теперь вот с ребенком общайся!» Но его гнев уже начал скукоживаться.

– Взрослые есть! – произнесла Лученко своим обычным, глубоким мелодичным голосом. – Мало того, эти взрослые готовы с вами, дядя Слава, даже общаться по-человечески. Конечно, если вы не будете вести себя, как бабуин перед случкой! Зачем же так реветь? Орать тоже ни к чему. У меня со слухом все в порядке.

– Это вы? – не мог поверить Голембо.

– Я это, я. Добрый доктор Лученкó объясняет, ху из кто! – промурлыкала в рифму Вера. И добавила последнюю фразу из лексикона своей дочери, чтобы совсем заполировать впечатление: – Вот такая ботва, дядя!

Голембо лишился дара речи. Так с ним еще не разговаривали. Надо что-то противопоставить этой дерзкой докторше. Этой хулиганке в белом халате! Выяснить про нее все, поручить кому-то, а пока пообещать что-нибудь.

«Что и требовалось доказать! – подумала Вера. – Сейчас очухается и от угроз перейдет к деньгам».

Вячеслав Демьянович, откашлявшись, сказал:

– Э-э… Вероятно, Алиса предложила вам гонорар за ваши услуги. Так? Умножьте сумму на три! Думаю, этого достаточно, чтоб вы оставили девочку и всю эту историю в покое?

– У меня есть встречное предложение.

– На десять! Я могу заплатить сколько угодно.

– Не можете, – услышал он голос, твердый как сталь. – Вы наводите обо мне справки, потом перезваниваете, и мы начинаем вести переговоры с чистого листа. Алло! Не слышу вздоха облегчения в голосе!

– Я согласен, – буркнул Голембо. Но, лишь нажав кнопку отбоя, вздохнул с облегчением.

Он подумал несколько минут, прокручивая в уме, кто бы мог дать необходимую информацию. Полистал записную книжку. Ага, вот: Лариса Тимофеевна Потопаева, вдова знакомого банкира. Уж эта в силу обстоятельств знает всех и вся. Вячеслав был знаком с Ларой много лет, уважал за сильный характер. Потопаева привыкла брать жизнь приступом. Все, что она получила, – достаток, престиж, чувство избранности, – досталось ей с боями, с интригами. Кто-кто, а Лариса могла дать исчерпывающие сведения. Конечно, при условии, что докторша чего-то стоит…

После обмена любезностями бизнесмен перешел к главному вопросу.

– Лара! Тебе о чем-нибудь говорит словосочетание «психотерапевт Вера Алексеевна Лученко»?

– Еще как говорит, – подтвердила приятельница. Причем в ее голосе прозвучали несвойственные ей нотки уважения, доходящего почти до священного трепета. – Зачем она тебе?

– Одной родственнице нужна помощь, – уклончиво ответил Вячеслав.

– Тебе коротко или подробно? – спросила вдова, вышколенная покойным банкиром говорить по сути.

– Как хочется, так и расскажи.

– Ладно. Ты в курсе, что мой Потопаев погиб одиннадцатого сентября в Нью-Йорке?

– Я помню. Лара, ты про то, что в этом месяце годовщина… Я забыл. Прости, замотался….

– Слава! Я совсем не о том. Хотя ты, конечно, скотина склеротичная. Но… Вера Алексеевна предсказала моему Валерию, что ему не нужно лететь в Америку. Понимаешь?! Она предчувствовала, что там будет что-то плохое, с этими башнями этого гребаного бизнес-центра!

– Ты шутишь? – не поверил собеседник.

– Кто способен шутить подобными вещами? Слава, не будь идиотом. Она знала!

– Невероятно. Значит, твой Потопаев не послушал ее, и…

– Да. Он ей не поверил. Да и кто бы поверил?.. И полетел на какие-то переговоры. В результате я – вдовствующая королева! – невесело пошутила Лариса Тимофеевна.

Она могла бы еще многим поделиться насчет доктора Лученко – и как та излечила ее от пищевой зависимости, и как угадала про трудное Ларино детство, прямо будто росла с ней рядом… Но предпочла промолчать. На прощание Потопаева снабдила Голембо еще несколькими телефонами общих знакомых.

Вторым абонентом бизнесмена стал известный спортсмен.

– Вера Лексевна? Знаю такую! – энергично и весело откликнулась звезда спорта.

– Чем она известна? – затаив дыхание спросил Голембо, предполагая уже самые немыслимые истории. И великий спортсмен не обманул его ожиданий.

– Да мы благодаря ей в Италии выиграли! – сообщил парень.

– Как это?

– Ну, она случайно оказалась там в одно время с нами. По турпутевке, что ль. Пришла за нас поболеть. А мы играли, как дохлые клячи. Ну, она в перерыве пришла в раздевалку. Поговорила с нами. И мы выиграли! – Спортсмен радостно расхохотался, вспоминая. – Итальянцы чуть с ума не сошли!

– Вот так просто? Поговорила, и вы выиграли? Как такое возможно?! – не мог поверить бизнесмен.

– Молча! – поставил точку в разговоре известный спортс мен. – Извини, старик, у меня времени совсем нету. Бывай! Если увидишь ее – привет передавай Лексевне!

Третий звонок раздался в квартире школьного приятеля Голембо, бывшего сотрудника бывшего проектного института. Ныне он подрабатывал приходящим мойщиком окон в квартире бизнесмена. Телефон этого человека Вячеслав Демьянович извлек из записной книжки, вспомнив, что тот восхищенно отзывался о каком-то «волшебном» докторе. Чем черт не шутит, а вдруг речь идет о Лученко? И точно. Школьный товарищ рассказал, что его дочь однажды получила сильный нервный срыв в школе и категорически отказалась посещать это учреждение. Малышке было тогда всего девять лет. Родители кинулись искать специалиста, кто-то посоветовал Веру Алексеевну. И доктор Лученко совершила чудо. Всего за несколько сеансов она не только сняла нервный срыв и его следствие, тяжелую депрессию, но и сумела развить память ребенка. Да так, что та, вернувшись в школу, из средней ученицы стала отличницей. Больше всего Вячеслава Демьяновича в рассказе безработного конструктора поразило то, что докторша не взяла за свои труды ни копейки.

Получив исчерпывающую информацию, Голембо снова набрал телефон невероятной женщины. Он уже решил, как поступить.

– Это снова я, – сказал Голембо.

– Ну как, дядя Слава? Собрали досье на психотерапевта Лученко? – подколола она его.

– Собрал, – честно сообщил абонент.

– В таком случае самое время познакомиться. Мне было бы удобно у вас дома.

– Нет, дома я бываю крайне редко. Приглашаю вас в свой ночной клуб, на съемки телевизионной передачи.

– Мы сможем поговорить? Потому что больше мне ничего от вас не нужно…

– Почему нет, поговорим. Приходите… – Он продиктовал адрес. – И не опаздывайте!

– Я никогда не опаздываю, – бросила Вера.

Она была не вполне довольна. Этот богач, кажется, решил переиграть ее на своей территории. И либо снова будет уверять, что в давнюю семейную историю нечего соваться, либо попробует ее просто отвлечь, сбить с толку.

Кафе называлось «Умка». Название напоминало старый добрый мультик о белом медвежонке и намекало на разнообразие вкусного мороженого. Намек, как ни странно, не обманывал. Пойти именно в «Умку» предложила Вера. Она сюда частенько заглядывала с подружками. «Медвежонок» радовал приятным интерьером, разделенным на два небольших зала, и отсутствием долбежа по голове – тем, что в других кафе считалось музыкой. Но главное – кофе. В своих путешествиях по странам и городам она коллекционировала кофейные вкусы. Так другие собирают сувенирную дребедень, таща ее в дом. Однажды она даже попробовала кофе с корицей и кардамоном, солью и перцем, но такое сочетание ей не очень понравилось. Слова «по-восточному», «эспрессо» звучали для Веры волшебными заклинаниями.

В «Умке» делали отличный эспрессо, кофе не горчил – значит, на качестве зерен не экономили. Варили правильный кофе по-восточному, подавали его со стаканом воды. А еще здесь готовили вкусные капучино и глясе. Завсегдатаям давали вдохнуть аромат зерен перед тем, как их смолоть. У Веры с подругами был даже своеобразный ритуал для девичника: в компании Даши и Лиды они устраивали гадание на кофейной гуще. И оно всегда предрекало что-нибудь хорошее.

Вера собиралась на свидание с Андреем, как Наташа Ростова на свой первый бал. Еще весной она сшила себе легкий костюм из двустороннего японского шелка. По матовому светло-серому пиджаку порхали серебристые блестящие стрекозы. Длинная узкая юбка с четырьмя глубокими разрезами сидела на ней идеально, открывая загорелые стройные ноги. Специально к этому костюму она купила длинные серебряные серьги с коралловыми вставками. Словом, вслед Вере оборачивались. Когда она выходила из маршрутки, незнакомый парень даже подал ей руку.

Андрей немного опоздал. Он вбежал в сладко пахнущий интерьер, извиняющимся тоном произнес: «Пробки в центре! Черт бы их побрал!» – и рухнул на стул рядом с Верой.

– Слушай, – сказал он, оглядывая свою возлюбленную с ног до головы, – это ты или не ты? До сих пор поверить не могу. У меня сейчас комплекс неполноценности разовьется.

Вера усмехнулась.

– Ничего, я тебя вмиг вылечу.

– Начинай лечение прямо сейчас, – заявил Андрей, не отрывая сияющего взгляда от Веры. – Я соскучился по тебе ужасно…

– Я тоже, – призналась Вера, понижая голос до шепота.

Они взялись за руки, не в силах удержаться. Казалось, что из ладони в ладонь течет что-то горячее… Вера первая вспомнила, что они все-таки в общественном месте, вздохнула легонько, увела разговор.

– А ты сегодня кошку лечил, – сообщила она. Не спрашивая, а с утвердительной интонацией.

Андрей остолбенел.

– Господи! Я же душ принимал… Как ты?..

– Ну что же делать, такой у меня нос, – шаловливо повела носом Вера. – Все чую.

– Правда? Вот бедненькая. Среди наших, извини за выражение, повседневных «ароматов»…

– Ага. Вот именно. Бывает, ночью учую пригорелую кашу, не могу заснуть. А это в доме через квартал, и утром было, и только к вечеру какая-то заблудившаяся молекула долетела до носа. А уж когда соседи готовят, могу сказать точно, чего они в борщ недосыпали или в жаркое переложили… Ну хорошо. Пить-есть будем? Здесь так хорошо пахнет, что я вместо пирожных сейчас тебя съем.

– Не возражаю! – Андрей так на нее посмотрел, что Вера покраснела. – Ладно-ладно, я скоро.

И он помчался к стойке бара заказывать кофе и что-нибудь сладкое. В «Умке» принято так: заходишь, обозреваешь весь ассортимент на витрине и заказываешь, чего хочется. А хочется, между прочим, всего. И вон того коричневого, тающего, и вот этого – рассыпчатого, нежного… Глаза разбегаются, и желудок жадно урчит. Но с сожалением и муками делаешь выбор, понимая, что всего тебе, увы, не перепробовать. Потом заказываешь, расплачиваешься, уходишь за свой столик и ждешь, предвкушая. И вскоре официантка приносит заказ.

Однако в этот раз вышло не совсем так. Андрей, не успев выбрать, встретил у витрины знакомого и заговорил с ним. Как показалось Вере, он забыл о ее существовании навсегда. Хотя прошло минут пять. Она сидела в гордом одиночестве и кожей лица чувствовала взгляды посетителей кафе. На нее таращились мужчины и оценивающе, с неприязненным подтекстом смотрели женщины. Тут еще и телефон зазвонил некстати. Лученко рылась в сумочке, сердясь и никак не находя трубку. Наконец вытащила, открыла серебристую крышечку, сказала «Слушаю». Молчание. Она пожала плечами и положила телефон на столик.

Двинятин все не мог оторваться от бородатого приятеля. Настроение, еще недавно такое праздничное, стремительно падало. Когда оно с плеском ухнуло ниже уровня моря, Вера сердито повела бровью в сторону своего друга. Андрей вскинулся, быстро попрощался и подскочил к кассе, чтобы сделать заказ.

Когда он наконец вернулся, Вера сидела мрачнее тучи.

– Что случилось? – спросил он, даже не догадываясь, что сам стал виновником плохого настроения.

– А разве что-то случилось? – иронически посмотрела она на него.

– Ну, ты какая-то не такая… – пробормотал Двинятин, совсем растерявшись.

И тут Вера закатила своему возлюбленному скандал. Тот самый, великолепный и хорошо темперированный «скандалиозо грандо», который назревал в ее душе еще на вокзальной платформе (там он лишь слегка выплеснулся, как первые волны шторма). Тот самый скандал, какой она не стала обрушивать на Юрия. Ведь кто он вообще такой, этот Лученко, чтобы тратить на него порох своей селезенки?! А вот Двинятин стоил хорошей взбучки. Потому что он, во-первых, пришел на свидание без цветов; во-вторых, не похвалил ее новый замечательный костюм; в-третьих и в-двадцать пятых, вообще не сделал подробного, внимательного, достойного комплимента! А ведь Вера так потрясающе выглядит! Да еще зацепился с приятелем, словно напрочь забыв о ее существо вании!!!

Кто-нибудь может подумать, что психотерапевты скандалов не устраивают, что для них это непрофессионально. Отнюдь! У самого наилучшего профессионала в мозгу есть некие зоны и пласты, свободные не только от профессиональных навыков, но и вообще от здравого смысла. И порой внутри этих зон экономист может внезапно обсчитаться, забыв таблицу умножения, футболист – не забить гол в пустые ворота, редактор – сделать пять ошибок в двух словах. Но психотерапевт часто хитрит и поступает «наоборот» с умыслом… Короче говоря, женщина поступила так, как психотерапевт обычно рекомендует поступать своим пациентам. Устроить скандал, чтобы спустить пар, стравить давление и избавиться от стресса. И чтобы выяснить наконец, как к вам относятся на самом деле. Удастся вам это или нет – кто знает, но зато после вы лучше поймете всю прелесть спокойной жизни…

Высказав Андрею все, что накипело у нее на душе, Вера уже мирно спросила:

– Знаешь, почему Дездемона была задушена, а не умерла от старости в кругу детей, внуков и правнуков?

– А… Ну… Отелло думал, что она ему изменяет… – пролепетал Двинятин, не успевая за слишком быстрой сменой темы.

– Нет, это случилось оттого, что у нее не хватило темперамента закатить своему Отелло полноценный разбор полетов! Понимаешь?

– Не очень, – честно сознался Андрей.

– Объясняю! Лучшее средство избежать разочарования в окружающих – говорить о своих ожиданиях! Я тебе попыталась сообщить, на будущее, что свидание назначают не для общения с другими, пусть даже сто лет не виденными приятелями. Усекаешь?! И не для того, чтобы женщина, которую ты пригласил в кафе, чувствовала себя лишней! Я понятно излагаю?

Настоящий мужчина не обижается на любимую женщину, даже когда не сразу понимает, почему она вдруг из милой лапоньки-кошечки превращается в пантеру Багиру. Он старается рассуждать логически: что он сделал не так? Но с Верой требовалось соображать намного быстрее, чем позволяет логика. Потому что она уже встала и собиралась покинуть «Умку».

Андрей вскочил, взял ее за руку и усадил обратно, торопливо подыскивая нужные слова.

– Ну зачем ты треплешь нервы мне и себе? Они ведь не восстанавливаются, – пробормотал он первую банальную фразу.

– А кто тебе сказал, что они непременно должны восстанавливаться? Может, умница природа нарочно так рассчитала, чтобы ко времени, когда износится все в организме, на место не восстановленных клеток пришла, наконец, мудрость.

«Плохая попытка. Не засчитано. Попробуем еще…»

– Погоди, стоп! – решительно сказал мужчина. – Что не так?!

– Посмотри на меня! Внимательно посмотри! – потребовала возлюбленная.

– Смотрю! И насмотреться не могу на самую любимую женщину в мире. Ты даже в гневе прекраснее всех на свете! – пытаясь улыбаться, почти прокричал Двинятин.

– Вот. Значит, чтобы услышать от тебя комплимент, мне пришлось устроить скандал. А чтобы ты сообразил подарить мне цветы, мне что, нужно нанести тебе тяжкие телесные повреждения?! – спросила Вера, вся дрожа от переполнявшего ее гнева.

– Боже, какой же я идиот! – спохватился Андрей.

Они смотрели друг другу в глаза. Во взглядах были и отчаяние, и любовь, и обида, и извинения, и страсть, и невозможное безумное желание. Вот проскочила искорка… И они облегченно расхохотались. Смех сделал свое главное дело: превратил драму в комедию.

Тут принесли и поставили перед влюбленными кофе, мороженое и тарелку с трюфелями.

– Посмотри, маленькая, что я тебе заказал… – заискивающе произнес Двинятин.

Посмотреть было на что. Шоколадные шарики лежали, завернутые любовно каждый в свою бумажную формочку. И были они разными, как краски на палитре художника. Один – белый, похожий на комочек теста, остальные – всех оттенков коричневого. Одни обсыпаны темными, другие светлыми хлопьями или мельчайшей пудрой. Поистине королевское блюдо!

– Хитрый ты, Двинятин, – сказала Вера. – Знаешь ведь, что не смогу долго на тебя сердиться…

Он облегченно вздохнул. Оба налегли на угощение, запивая его ароматным кофе. Оказалось, что похожий на белое тесто шарик приготовлен на основе бананового ликера, у него вкус банана. Андрей пододвигал Вере трюфеля, желая отдать ей самые вкусные, но она откусывала половину и возвращала остаток ему. Так они перепробовали и трюфеля с кокосовым вкусом, обсыпанные кокосовыми хлопьями и похожие на встрепанных пушистых цыплят; и миндальные трюфеля, вывалянные в молотом миндале; и шоколадные, из которых торчали кусочки ореха.

Андрей все время смотрел на Веру.

– Что? – улыбаясь, спросила она.

– Знаешь, вот думаю о том, что мы знакомы всего месяца полтора, а такое чувство – будто всю жизнь. А если б мы не встретились? Если бы ты не вывела Пая тогда на остановке на прогулку? Ужас.

– Встретились бы позже, – уверенно заявила женщина, допивая последние капли кофе.

– Где? На пляже?

– Конечно, где ж еще! Я бы сразу тебя заметила, – шалила Вера. – Такой стройный, смуглый, усатый…

– Так, быстро берем такси и ко мне! – Андрей жадно раздул ноздри, включаясь в игру.

Вера отрицательно покачала головой.

…Их жизнь теперь четко разделилась на два этапа: до встречи и после. Что было до? Это известно многим: работа. Коллеги, друзья, пациенты. У Веры люди, у Андрея животные. Еще был дом, для обоих место отдыха или ночевки. У Андрея – мать и дочь Маша, с которой он виделся время от времени. Для Веры в круг близких входили дочь Ольга и зять Кирилл. Дни текли в привычном русле. Река жизни не выходила из берегов. Это было надежно, но тоскливо. Каждый из них преодолевал тоску по-своему.

Андрей проводил время в компании школьных друзей, с песнями под гитару и разговорами «за жизнь» до утра. Были и женщины. Утром, увидев на подушке чье-то чужое лицо со следами вчерашней косметики, он пытался вспомнить, как зовут обладательницу заспанной мордашки. То ли Арина, то ли Марина… Имя не вспоминалось. Упрощая, он всех их называл одинаково – «малышка».

Лученко, как грамотный психотерапевт, свою тоску глушила чужими проблемами. Она растворялась в чьих-то бедах и обидах почти без остатка. Это очень помогало не думать о собственных… В редкие минуты душевных откровений, наедине с подругой одинокого человека – подушкой, оба понимали, что удавшейся такую жизнь не назовешь. Хотя все было более или менее спокойно. Но оба чувствовали каждой клеткой тела: счастья нет. Кто там сказал, что человек рожден для счастья, как птица для полета? Обманул классик! Иногда наваливалась тоска, приходил вопрос: зачем все это нужно?..

И вдруг случилась любовь.

Причем они умудрились привезти новорожденное чувство в свой город, не расплескав ни капли страсти, ни крошки нежности. Но в мегаполисе они споткнулись о неожиданную проблему. Им негде было осуществлять свои желания. Для любви нужно время и место. Если время они находили, несмотря на занятость, то найти место в родном, знакомом до боли городе оказалось намного сложнее, чем на юге.

Собственное жилье отпадало сразу и мгновенно. Андрей жил с мамой, и Вера наотрез отказалась приходить к нему домой. Она не хотела, чтобы ее воспринимали как очередную «малышку» Двинятина. К себе привести его она тоже не могла. Пусть Вера живет уже давно как в коммуналке… Но встречаться с Андреем на глазах у супруга и свекрови? Даже формальных? Вот так, простодушно и одноклеточно? Извините, это не для нее. Это как-то… нечистоплотно.

Так где же встречаться влюбленным? Оставались квартиры друзей, диванчик в гипнотарии Веры и кушеточка в ветеринарной клинике Андрея. Но рабочее место отчего-то мешало возникновению беззаботности. А друзья… Однажды знакомый художник дал Двинятину ключ от своей мастерской. Когда они переступили ее порог, то растерялись: из мебели маячил лишь мольберт и несколько шатких табуреток. Никакого намека на спальное место или хотя бы подиума для обнаженной натуры!.. Как потом оказалось, художник рисовал одни натюрморты. Необходимость включила смекалку, и ветеринар бросил на пол несколько больших толстых листов пенопласта. Вот и лежбище. Раздумывать было некогда, долой одежду и на пенопласт ее! Во время любовного акта пенопласт поскрипывал и попискивал. Уже после, отдыхая, любовники посмеялись над особенностями материала…

Побывали они и у Вериной подруги Лидии Завьяловой в театре. Во время спектакля Лида закрыла их в своей гримерке и ушла на сцену изображать страсти-мордасти. Они очень уютно разместились на клеенчатом диванчике. И тут, в самый разгар слияния рук, ног и всего остального – ну в общем, в тот самый миг – включилась громкая трансляция спектакля. В ушах любовников отдавалось каждое слово пьесы. Можно было подумать, что они – часть задуманной Шекспиром комедии, и актеры произносят монологи специально для них! Но остановить их, конечно, было бы не под силу ни гению самого Шекспира, ни цунами, ни землетрясению и прочим катаклизмам. Так и любили друг друга – под классику…

С одной стороны, забавно. Игра, адреналин, никакой предсказуемости, способной охладить чувства. С другой стороны… Неопределенность не может длиться бесконечно. И потому даже профессиональные запасы терпения у психотерапевта и ветеринара истощались.

…Вера, покачав головой, хотела что-то сказать. Но тут ее телефон вновь ожил, мелодия рассыпала хрустальные ноты и утихла. Она открыла крышку, посмотрела, подняла брови.

– Что там? – спросил Андрей. – Текстовое сообщение?

– Вроде бы, – ответила Вера. – Не пойму только…

Она протянула телефон Андрею. Он прочитал на дисплее:

<<Проверка

на вирус!

не теряй

осторожность>>

***END***

Андрей тоже поднял брови, нажал кнопку, хмыкнул.

– Конфиденциальный абонент, – сказал он. – То бишь неизвестно, от кого.

– А что это значит? – спросила Вера, называвшая себя «техническим уродом».

Если не считать бабушкин старенький «Зингер», она не умела управлять ни одним механизмом и ничего в них не понимала. Кнопки у нее не нажимались, вилки в розетки не всовывались, лампочки перегорали почти при каждом включении светильников. Андрей об этом был предупрежден и обещал стать союзником в тихой войне между техникой и доктором Лученко.

– Это значит, что если ты захочешь кому-нибудь позвонить, но так, чтобы твой номер ни в коем случае не определялся, ты заказываешь эту услугу у своего оператора связи. Причем конфиденциальность можно устроить как для мобильного, так и для обычного городского телефона. Стоит копейки.

Тут Вера вспомнила про непонятный звонок и принялась, нажимая кнопки, выяснять, кто звонил. Все-таки с телефоном ей справляться более-менее удавалось… Оказалось то же самое: «Конфиденциальный абонент».

– Ерунда, – сказал Андрей. – Никакой проверки на вирус эсэмэской произвести нельзя. Бывает, не обращай внимания. Балуется кто-то. Пойдем?

Они шагнули на шумную улицу из «Умки» и нырнули в тенистую зелень Полицейского садика. Вера была задумчивой, пару раз оглянулась. Когда они присели на парковую скамью, произнесла:

– Андрюша, я тебе хочу что-то сказать. Обещай только, что не будешь тревожиться, вскидываться, и вообще… Ничего не делай без совета со мной. Хорошо?

– Допустим. – Он напрягся.

Она взяла его за руку.

– Мне кажется, за мной кто-то следит… Подожди. Твоя первая мысль – что это просто женский бред, видения и все такое. А вторая такая: «Я человек наблюдательный, но ничего не заметил. Значит, ей кажется». Так?

– Я действительно ничего пока не вижу. – Андрей, не поворачивая головы, посмотрел вправо и влево, потом на Веру. – И что?

– У меня память особенная, – извиняющимся тоном сказала Вера. – Я никого не забываю. В Феодосии, помнишь?

– А-а… Точно. Ты узнала человека, которого видела только на фото, причем много лет назад.

– Да. Так уж получается. Я могу вспомнить лицо случайно увиденного прохожего. И не только лицо, а когда и при каких обстоятельствах видела. Могу узнать человека даже после пластической операции… За эту особенность я расплачиваюсь головной болью, когда копилочка образов переполняется. Но я сейчас не об этом. Недавно ко мне пришла одна девушка. Она попросила разобраться со своим «семейным делом», и я решила помочь. После работы я пошла в супермаркет за продуктами, и там, у кассы, за мной стоял мужчина. Внешность обычная, лицо обычное, таких миллион. У него словно нарочно такая минус-внешность, чтобы нельзя было запомнить. Я бы и не запомнила, но этого мужчину я заметила в тот же вечер, когда гуляла с Паем. Он сидел у нас во дворе и читал, закрывшись газетой.

– Как же ты могла его узнать, если он закрыл лицо газетой? – удивился Андрей.

– Но он же не мог закрыть газетой ноги, руки. Особенно руки: брюки можно поменять на джинсы, ботинки на кроссовки. А руки не замаскируешь, не зима все-таки… У рук такой же портрет, как у лица. Неповторимость кистей, ладоней, пальцев. У этого, следящего, большие пальцы рук похожи на репчатый лук. Это так же заметно, как шрам через физиономию.

– Ты невероятное существо! – восторженно выдохнул Двинятин.

– А сегодня, когда я подходила к «Умке», чтобы встретиться с тобой, он стоял у газетного киоска и что-то покупал. Если б я его увидела раз, а потом – через месяц или через год, вопрос бы не стоял. Но если один и тот же человек так часто возникает рядом… Значит, слежка, – невозмутимо делилась своими наблюдениями Лученко.

– Логично, – согласился Андрей. Он нахмурился. – Знаешь, если бы я не был рядом с тобой в Феодосии, не видел с самого начала, как ты раскрыла это преступление с близнецами, не поверил бы. Но теперь в твои наблюдения и ощущения верю безоговорочно. Тебе видней. Ты говоришь «слежка» – значит, слежка. Мне не даны такие способности, как у тебя. Но зато мне дано защищать тебя от опасности.

Вера с благодарностью сжала его руку. Их пальцы переплелись.

– И потому с этого дня мы всюду ездим вместе. Я буду твоим личным водителем и телохранителем. Хранителем тела…

– Это мне нравится, – кокетливо улыбнулась Вера, но тут же вновь стала серьезной. Пристально взглянула на Андрея. – Я собираюсь рассказать тебе об Алисе и той истории, которую она мне поручила раскопать. Хочешь?

– Конечно, – тут же откликнулся он.

Вера вздохнула с облегчением и рассказала. Про девушку и ее покойных родителей, про эвтаназию, про письмо и бегство из Англии сюда, в родной город. Андрей внимательно слушал, в конце хмыкнул:

– Да уж, нестандартный поступок. Никто ее не поймет. Но я понимаю. А что до эвтаназии… Ты осознаешь, как тут все скользко? Между прочим, для меня как ветеринарного врача слова «эвтаназия» и «милосердие» – синонимы.

– Андрюша, объясни поподробнее.

– Мои бессловесные пациенты не должны мучиться и страдать. Ни в коем случае. Именно потому, что они же не могут нам пожаловаться. Да, я всегда борюсь за здоровье любого животного, сколько можно. Но если конец неизбежен, причем конец болезненный – всегда предлагаю хозяевам усыпление. Они не для того рядом с нами живут, радуют нас, чтобы страдать…

– Я понимаю…

– Ну вот. А в вашей, «человеческой» медицине легкой смерти не допросишься. Чтобы перестать невыносимо страдать, нужно вымаливать обезболивающие, унижаться… А уж перейти в мир иной тебе не дадут. Будут бояться ответственности.

– Ну, не надо так уж обо всех. Врачей можно понять, они же лечить должны, а не убивать. К тому же мы живем в обществе. А общество консервативно, религиозно и полагает, что самоубийство – это грех. И разрешать пациентам уходить из жизни недопустимо.

– А позволить агонизировать разумному существу – допустимо?! Наблюдать за невыносимыми мучениями – не грех? Вот послушай. В клинику однажды позвонила женщина, вся в истерике. Приезжайте, говорит, усыпить пса, поскорее! Ну, я слово за словом пытаюсь успокоить ее и выяснить, в чем там дело. Оказывается, речь не о ее собаке, а о чужой. Она гуляла вечером во дворе с любимым пекинесиком, видит – в кустах что-то большое. И песик ее прыгает и лает на кусты. Подошла, видит: лежит огромный дог, полускрытый брезентом, дрожит, дергает головой. Увидел их, заскулил. Она поняла, конечно, что дог болен, что его привез сюда и выбросил из машины какой-то подонок. Но испугалась, ушла домой. Всю ночь не могла уснуть. Пекинес тоже, стоял у входной двери и строго смотрел на хозяйку, иногда начинал выть. Утром она – опять во двор. Дог уже лежит без сознания, лапы сводит в конвульсии. Мимо идут люди – ноль внимания, ну ты же знаешь наших прохожих. Человек бы лежал, и то решили бы, что пьяный, и не подошли. Полдня прошло, пес все не умирает. Она звонила и в санэпидемстанцию, и в городскую службу животных, и еще куда-то…

– Я догадываюсь, что ей ответили, – сказала Вера с состраданием. – Вот пусть сдохнет, и тогда уберем. А так это не наше дело.

– Точно. Звонила она и в районную ветклинику. Ей сказали: ладно, приедем усыпить, готовьте девяносто гривен. Представляешь? А она пенсионерка. Короче, рыдает в трубку, предлагает какие-то копейки…

– Ты, конечно, примчался, сделал укол и денег с бабульки не взял. Еще и собаку увез и похоронил где-то за городом, бензин потратил.

– Откуда ты знаешь? – изумился Двинятин.

– Действительно, откуда я тебя знаю? – подначила Вера с улыбкой. – Я ж тебя впервые вижу.

– Ладно, кончай издеваться. Сердце у дога было сильное, пришлось не один укол сделать…

– Это все так, ты прав, но в нашей «большой» медицине нет такой милосердной однозначности. И споры между врачами, церковью и простыми людьми об эвтаназии будут, я думаю, длиться еще очень долго. Законопроекты о «легкой смерти» в разных странах то возникают, то отменяются. И правильно. Не должен человек сам решать, жить ему или не жить. Он часто не имеет права этого делать. Человек слаб, импульсивен и эгоистичен, да и вообще склонен к суициду.

– А вот японцы самоубийство считали высшей доблестью. Это у них было проявлением высшего героизма, демонстрации силы, самообладания и верности бусидо. Даже когда харакири запретили, по закону многочисленные самоубийцы осуждались, а по нормам японской морали их считали героями…

– Да ну тебя с твоим буси-до и буси-после! – воскликнула Вера. – Я еще могу понять – больной и страдающий, но полный сил человек, вспарывающий себе живот… Фу!

– Фу-фу, – примирительно поднял руки вверх Двинятин. – Но тем не менее. Все вопросы, связанные с «семейным делом», будем решать вместе.

4. Игра на раздевание с летальным исходом

– Разденешь Олю, артист? – золотозубо ухмыльнулся кряжистый торговец цветами, протягивая Савчуку огромный букет алых роз на толстых стеблях.

– Он обещал раздеть Машу, – нахмурил густые брови другой торговец, подошедший из мясного ряда.

Мясник вытер руки и довольно жуткого вида нож о фартук, густо заляпанный кровью.

– Нет вопросов! – натужно улыбнулся Владлен, решив про себя: «Такому зарезать, как мне высморкаться». – Если обещал, обязательно раздену, не сомневайся, брат!

– Не понял, – ввинтился в разговор третий, небольшого роста крепыш с бешеным взглядом черных глаз. – А Настю? Я за что отстегиваю?!

– Не горячись, дорогой! – Савчук вложил все свое актерское обаяние в улыбку. – Всех ваших девочек раздену, все будете довольны. А сейчас извините, очень тороплюсь, сами понимаете – съемка!

– На, возьми. – Строгий мясник сунул ему пакет, где лежал кусок свинины. – Пусть твоя жена отбивные сделает. Ты должен много есть, чтобы женщин раздевать! – И гулко загоготал на весь рынок, так громко, что покупатели и продавцы невольно оглянулись.

– Мы в субботу будем ждать твою передачу, телевизор не выключим, – добавил крепыш, остальные закивали. – Так что постарайся.

Владлен Савчук, артист театра и кино, завернул на рынок по пути на ночную съемку. Он работал ведущим одной из самых популярных в последнее время телевизионных программ – «Взрослое шоу». Ему повезло: когда команда телевизионщиков, которым платил этот фармацевтический олигарх Голембо, искала ведущего, знакомые сразу указали на него. Болтлив, весел, обаятелен, находчив – то, что надо! И теперь его лицо стало безошибочно узнаваемым. Конечно, артист и раньше не мог пожаловаться, что его не узнают на улицах, но то была публика избранная, театральная. «Взрослое шоу», к удивлению Влада, сделало его популярным среди тысяч и тысяч простых смертных.

После атаки рыночных продавцов и ажиотажа вокруг шоу настроение артиста стало приподнятым, адреналин в крови бурлил. «Вот вы как, ребята, раскочегарились! – подумал он уже в своем автомобиле, выезжая на проспект. – А ведь такие, как вы, как раз и определяют рейтинг передачи. Пока вам нравится то, что мы делаем, пока десятки тысяч мужиков в субботу вечером с бутылкой пива или с чем покрепче прилипают к экранам своих телевизоров, а их жены пишут возмущенные письма на телевидение, депутатам и всяким разным чиновникам, а их дети-подростки втихаря переписывают на диски или скачивают из Интернета любимую программу – шоу продолжается».

Актер покосился на заднее сиденье, где лежали пакеты, щедро наполненные бананами, мандаринами, свежей клубникой. Заботливо укутанный в три слоя, истекал соком мясной балык; букет роз, какой подносят только в день премьеры, наполнял салон тонким ароматом. Рыночные любители стриптиза постарались! Савчук ощутил приятный прилив тщеславия, подмигнул сам себе в зеркало и припарковался возле ночного клуба «Франклин».

Клуб всеми оттенками напоминал долларовую банкноту, дизайнер скопировал интерьер именно с этой купюры зеленого цвета. Сходство с американской валютой поддерживал еще и стиль ампир, имперский символ воспевания доблестей. Он окружал вошедшего со всех сторон, как в шкатулке, своими амурами и венками, копьями и львами, букетами и тяжеловесными гирляндами плодов.

Под лепным декором и зеленью с золотом обычно расслаблялись обладатели зеленых денежных знаков. Самые горячие дни в ночном клубе «Франклин» выпадали на выходные и праздники. Тогда в казино торжествовали рулетка и коварный «Блэк Джек», любители кия озабоченно и сурово резались в бильярд, а любители стриптиза под танцы девушек у шеста напивались в данс-зале до полного онемения. Но сегодня, в понедельник, в свой законный выходной обслуга «Франклина» вышла на работу из-за съемки «Взрослого шоу». Нашумевший телепроект освещал своей славой клуб и приносил немалую прибыль владельцу, а рядовым работникам – лишнюю мороку.

Бармены непрерывно готовили кофе для съемочной группы, поглощавшей ароматный напиток литрами, а для зрителей взбивали коктейли. Официантки не успевали заменять пепельницы, приносить соки и прохладительные напитки, охрана провожала привычно-внимательными взглядами богемную телевизионную братию и приглашенных.

Вера Лученко уже некоторое время сидела за одним из столиков и наблюдала за полуголыми девушками на сцене. Они делали что-то не вполне понятное, без конца прерываемые режиссером телепередачи. Вячеслава Голембо нигде не было видно. Ничего удивительного: судя по телефонному разговору, он упрям и своеволен, а значит, попробует испытать доктора-следователя каким-то способом. Возможно, и своим отсутствием. «Ну что ж, – решила она, – минут пятнадцать посмотрю это шоу, а потом домой пойду».

Тут сбоку, из-за сцены вышла ярко раскрашенная женщина в нарядном с блестками платье и невероятном головном уборе из перьев. Она негромко напевала: «Это игра-а-а… М-мм… Это игра-а-а-а! Эй, официант! Принесите мне мартини, пожалуйста. Ля-ля-ляяяаааа…»

Она повернулась к операторам и спросила:

– Свет нормально падает?

– Лидка, ты, что ли? – позвала ее Вера.

Женщина изумленно посмотрела на нее.

– Верунчик? Вот это да!

Она подошла и села за столик.

– Я не спрашиваю, как ты меня узнала, – сказала она, отхлебывая вермут из бокала. – Уже привыкла к твоим способностям. Ты можешь узнать человека после пластической операции и поменявшего пол… Но что ты здесь делаешь?

– Меня пригласили тут встретиться. По делу… А ты? Впрочем, понятно.

– Меня тоже по делу! – рассмеялась Лида. – Я просто подрабатываю. Пою и немного танцую во время вступления. Работы десять минут, гонорара больше, чем в театре, в пять раз… Только вся слава достается ему. – Она кивнула на Савчука, который переговаривался с режиссером. – Ну и как тебе тут? Нравится?

– Какие вы, артисты, завистливые, – усмехнулась Вера. – Нравится? Не знаю. Тут все как-то… По-другому. Не так, как я себе представляла. Объясни, пожалуйста, зачем девушки без конца бросают этот кубик?

– Тренируются. Он у них все время выкатывается из кадра, поэтому девушкам приходится бросать его снова. Все, что происходит в телепередаче, должно быть в кадре. Ты вообще наше шоу когда-нибудь видела?

– Не-а! – улыбнулась Вера, делая глоток кофе из маленькой зеленой чашечки с надписью «Франклин». – У меня не хватает времени. То дежурство в клинике, то пациенты. Но мои коллеги-доктора, особенно мужчины, словно с ума посходили – только и обсуждают эту передачу.

– А бабье ругает? – догадливо ухмыльнулась подруга.

– Аякже! – весело откликнулась Вера. – Говорят: «Такая гадость, такой разврат!» Но лично я пока ничего развратного не вижу. Если ты мне объяснишь суть происходящего, я тогда, может быть, и смогу оценить степень развратности! – Женщина поставила пустую кофейную чашку на маленькое зеленое блюдце и посмотрела на собеседницу своим серо-синим взглядом.

– На самом деле все просто. Ведущий задает барышням вопрос. Ответ – слово из шести букв, закрытое на табло. Девушка должна угадать его по буквам.

– Это похоже на «Поле чудес».

– Ага. – Лида допила мартини и поставила бокал на стол. – Только здесь проигравшая раздевается.

– Совсем? И сразу?

– Постепенно, – подмигнула актриса. – Ведущий задает вопрос, дает девушке большой надувной куб, похожий на игральную кость – с точками, видишь? Сколько очков выпадет, столько букв на табло откроет ведущий, и девушка должна назвать слово. Если не называет – снимает с себя один предмет одежды, и ход переходит к следующей участнице. Таким образом девушки раздеваются до трусов, а кто и совсем. На этом и построено шоу!

– Ничего себе! Выходит, если девушка не может ответить на вопрос вашего Влада, она должна обнажиться перед миллионами телезрителей? – вскинула голову Вера.

– Какие там миллионы, передача ночная.

– И все-таки?

– Ну да. А что такого? Ведущий выдает им яркие цветные боа – чтобы прикрылись. И для соблюдения некоторой видимости приличий, еще оставшихся на нашем разнузданном телевидении. Если снять уже нечего, девушка выбывает из игры. Но если она не хочет раздеваться, тоже выбывает. Таких строптивых участниц мало, потому что фирма-спонсор приготовила победительницам каждой тройки приз, что-то из бытовой техники: магнитолу, видеомагнитофон, музыкальный центр, телевизор. А финалистка получит автомобиль и вдобавок поездку в Европу… Тебя что-то смущает, Вера? Такого опытного психотерапевта?

– Не передергивай. Психотерапевта ничего не может смутить, но я, если ты заметила, еще и женщина. – Верины скулы слегка порозовели, и от этого она стала еще привлекательнее. Глаза, обычно казавшиеся сине-серыми, холодными, в эту минуту стали глубокими, как сиреневый бархат. – Хотя пора бы уже привыкнуть, что нашему телезрителю, чтобы что-нибудь втюхать, нужно непременно показать снятые штаны и голую задницу. Без «клубнички» телевизор никто смотреть не будет, да?

– Да, – кивнула Лидия Завьялова. – Эпатаж любой ценой. Ты точно определила суть массовой культуры. Это раньше для наслаждения искусством были специальные места, куда ходили по праздникам. А сегодня оно само входит к тебе в дом.

– И берет за горло. Не без вашей помощи, госпожа актриса, – прищурилась Вера. – Да ладно, не хмурься, я все понимаю. Просто слишком много стали показывать обнаженное женское тело, и это лично меня раздражает. Причем не самим фактом, а попыткой с его помощью манипулировать грешными зрителями. Уж поверь мне, я в манипуляциях кое-что понимаю. Реклама, например, постоянно хватает тебя за основной инстинкт и тащит. Но когда для глаз столько вокруг всего интересного, зачем еще добавлять? Все равно что сыпать сахар в мед. Если обнаженного женского тела слишком много, то, как говаривали Ильф с Петровым, в этом зрелище так же мало эротики, как в серийном производстве пылесосов или арифмометров.

– Они так и написали? Надо же, – удивилась Лида. – Это как будто прямо про передачу на другом телеканале, конкуренте этого. Там идет просто бесконечное раздевание девушек, они танцуют у шеста одна за другой, а зрители им выставляют оценки. Как на олимпиаде. Но только на нашей передаче, госпожа доктор, девушка должна сначала проявить хоть какую-то эрудицию, а уж потом предъявить свои прелести, если эрудиции недостаточно.

Вера расхохоталась, на ее щеках появились симпатичные ямочки. Ей почему-то стало безудержно весело: она представила, как девицы-модельки, не приспособленные для интеллектуальных игр, натужно пытаются угадать слово, а оно, черт бы его побрал, не угадывается!

Этот музыкальный смех напомнил Лиде день, когда они с Верой познакомились. Череду безрадостных черных дней Завьялова тогда была готова закончить жирнющим крестом на своей творческой жизни: депрессия ухватила ее цепкими лапами с острыми коготками. Но ужаснее всего для талантливой актрисы было полное равнодушие к сцене. Казалось, игра и вообще темперамент навсегда исчезли из ее души. Все потускнело… Кто-то из знакомых посоветовал ей обратиться к психотерапевту Лученко. Она пришла к Вере Алексеевне, абсолютно не веря в исцеление, но чтобы окончательно убедиться, что помочь ей нельзя, и чтобы знакомые отстали раз и навсегда. И тогда случилось нечто, чего Лида не могла бы даже толком объяснить. Она поздоровалась, Вера ответила – и в актрисе словно задрожала какая-то струна.

Голос. Верин голос был тихим и громким, сильным и слабым, знакомым с колыбели и новым. Нет, никакого гипноза, просто беседа, хорошая, задушевная, такое устаревшее обычное занятие – но именно беседа вернула актрисе интерес к жизни. С еще большей силой вернулось желание играть. Одним словом, депрессия вскоре исчезла так же внезапно, как и появилась. Зато возникла дружба.

Тем временем в ночном клубе прозвучало музыкальное вступление, режиссер скомандовал «Разгон! Снимаем!», и по подиуму заметались разноцветные лучи света. Грациозно пританцовывая, вышла Завьялова и начала звонко исполнять популярную песню, к ней вторым голосом присоединился ведущий Савчук. Они элегантно брали девушек под ручки и усаживали их на высокие стулья.

Когда песня кончилась, Лида ушла, а ведущий, улыбаясь первой из тройки участниц шоу, задал вопрос:

– Как называется переходная пора от отрочества к взрослому возрасту человека? Прошу, Маша!

Влад подал ей большой атласный куб с точками. Маша бросила куб, он мягко прокатился и застыл вверх нулем. Зеро! Повисла пауза. Подсказки не будет. Девушка испуганно посмотрела на табло, закусив губу. Оператор крупно снимал Машино славное молодое личико и надутые губки. Эти губы выглядели такими свежими и детскими, словно с них только что вытерли манную кашу. Другой оператор снимал с нижней точки ее длинные, красивые, совсем не детские ноги.

– Маша расстается с одним из предметов своего туалета! – объявил ведущий. Девушка сняла с себя вечернее платье и осталась в нижнем белье. – Ход переходит ко второй участнице!

– Дурочка! – проворчала Лида, усаживаясь рядом с Верой. – Как можно не знать такого простого слова?

Вера пожала плечами.

– Наверное, там, под ярким светом и камерой, не сразу придет в голову, что «переходная пора от отрочества к взрослой жизни» – это юность.

Шоу продолжалось, и Савчук уже улыбался следующей участнице. Ослепительный свет ламп освещал сцену казино, по лицам девушек, сидящих на высоких стульях, бегали цветные блики от вращающегося под потолком шара с гранями-зеркальцами. Прогремела музыкальная заставка, и прозвучало следующее задание: «Назовите фамилию французского министра, который придумал вырезать изображения придворных из цветной бумаги». Второй девушке повезло больше, чем предыдущей: игральная «кость» показала две точки. Помощник открыл на табло две последние буквы слова: «э» и «т».

– Силуэт! – радостно захлопала в ладоши девушка.

– Браво! Поаплодируем Оле, угадавшей это сложное слово! – предложил публике Влад, пока помощник открывал остальные буквы.

Публика, в основном приглашенные знакомые телевизионщиков, лениво похлопала. Сами телевизионщики ладоней не утруждали: все равно потом к изображению подпишут бурные аплодисменты.

За соседним столиком громко и бесцеремонно разговаривали. Вера невольно прислушалась, затем присмотрелась. Там сидели молодые девушки, по специфической одежде было видно, что они тоже участницы шоу.

– За что их только выбрали! Не понимаю, девочки! Эта Машка Карпенко – такая тупая! – возмущалась хорошенькая белокурая девушка с фарфоровым личиком. Говорила она, нарочито растягивая гласные, особенно смешно звучало слово «тупа-а-ая». – Просто удавила бы ее!

– И не говори, подруга! – поддержала ее смуглая кареглазая красотка с длинными, черными как антрацит, блестящими волосами. – А кстати, девочки, вы в курсе? Настя проторчала час в туалете: что-то с желудком. А теперь уехала домой и сниматься не будет! Так ей и надо!

– А кто вместо нее? – жадно поинтересовались ее собеседницы.

– Должна была Соня, но у нее началась аллергия на мейк-ап. Вы бы видели, как у нее распухло лицо! Прямо как тыква на Хэллоуин! Фильм ужасов. – Говорившая показала руками круг, и ее собеседницы, как по команде, хихикнули. – И ее отправили в больницу.

Вера прислушалась к разговору еще внимательнее, тем более что из-за встречи с подругой ей расхотелось уходить, и она решила: с хозяином фармацевтического концерна и этой развлекательной передачи она увидится позже. Хэллоуин? Ужасы? «Не бывает негативных совпадений без всякой причины. Просто так девушки из шоу не выбывают», – подумала она, в то же время сердясь на себя за подозрительность. Стоило около нее начать происходить чему-то странному, как она сразу настораживалась. Потому что чутье на странное ее редко подводило… Однако, не успела она пообещать Алисе заняться ее делом, как назревает, кажется, что-то еще!..

– Ой, девочки, аллергия – это такой ужас, все опухает, чешется, – сказала фарфоровая блондинка без всякого сочувствия в голосе. – А при мне Лесе позвонили на мобильный и сказали, что ее родители вроде бы попали в аварию, она пулей унеслась…

Девочки продолжали щебетать. Вера спросила у Лиды:

– У вас на этой передаче так всегда?

– Что?

– Отравления, аллергические реакции и катастрофы. Или это только с участницами «Взрослого шоу»?

– Нет, – озадаченно протянула Завьялова. – Просто совпало, наверное.

– Не нравятся мне такие совпадения, – нахмурила высокий лоб ее собеседница.

– Ах да! Я ведь забыла, с кем сижу за одним столом! Наша отечественная мисс Марпл и Шерлок Холмс в юбке! – состроила рожицу актриса. Но тут же совершенно серьезно посмотрела на Веру. – Слушай, но это ведь действительно странно, если вдуматься…

Вера прислушалась к себе, зная по опыту: если возникает пусть даже едва ощутимое, но сосущее чувство тревоги – значит, что-то не так. А чувство, к ее огромному сожалению, пока было…

Надо сказать, что Вера Лученко привыкла доверять своим чувствам. Она с детства могла точно определить, что «пахнет несчастьем», правда, каким – объяснить не умела. Началось это однажды давным-давно, то ли поздней весной, то ли ранним летом. Маленькая второклассница Верочка категорически отказалась купаться, и это было очень странно, совсем не похоже на обычное ее поведение. Девочка обожала воду, для нее ежевечернее купание было обязательной радостной процедурой. Вера с удовольствием лезла в любую воду – и морскую, и холодную речную, хорошо умела плавать и даже была Рыбой по гороскопу. У нее никогда не было водобоязни, скорее наоборот – стремление больше других детей плескаться, плавать и брызгаться. А тут ее словно подменили!

Верин папа, врач-педиатр, и мама-педагог забеспокоились. Они взволнованно наблюдали за внезапной капризностью дочки, а она еще и выдала загадочную фразу: «Сильно волнуется!» Взрослые ничего не поняли, но состояние девочки их встревожило. Особенно отца, знавшего, как неожиданно порой налетают детские болезни. Позже, ближе к моменту укладывания в постель, Верочка все же согласилась на уговоры матери и отправилась с ней в ванную комнату, где уже плескалась теплая вода и плавали любимые мочалки-утята. В эту секунду по поверхности воды прошла тяжелая волна, так, словно чугунная ванна находилась в открытом море во время шторма. Свет замигал, забренчали пузырьки на полочке. Верина мама подхватила дочь на руки, выскочила в столовую и увидела, как раскачивается люстра. Кутая дочь во что попало, она закричала мужу: «Землетрясение!» – и выбежала из дома с Верочкой на руках.

В их старом дворе на Подоле уже стояли соседи, выскочившие из домов кто в чем. Кто-то в ночных рубашках и пижамах, кто-то в зимних шубах и с чемоданами в руках. Так Вера с родителями и соседями встретила знаменитое турецкое землетрясение середины семидесятых, к счастью, отозвавшееся в Киеве всего тремя-четырьмя баллами. В Турции же был зафиксирован удар в десять баллов, принесший много жертв и разрушений. Тогда маленькая Вера впервые удивила родителей своей сверхчувствительностью.

Она очнулась от воспоминаний и посмотрела на подиум, где продолжалось телевизионное шоу. Ведущий Владлен Савчук уже раздевал вторую тройку участниц шоу. Кто-то сидел в лифчике и трусиках, у кого-то уже отсутствовал бюстгальтер, и обнаженную грудь прикрывало пушистое фиолетовое боа. Девушке, на которой остались только кружевные трусики, попался вопрос: «В чем хранится тайное средство обольщения?» Фортуна была не на ее стороне, ответ не угадывался. И она, повернувшись к телекамере в три четверти, стала снимать последнюю деталь своей одежды.

В эту минуту на сцену выскочила женщина с перепуганным лицом. Под грохот музыки она только открывала рот, как рыба, слов слышно не было. Режиссер скомандовал: «Стоп!»

– Врача! Есть здесь врач?! – заламывая руки, проговорила женщина.

– Я врач. Что случилось? – спросила Лученко, поднимаясь из-за стола и мимолетно отмечая: «Вот оно. Кажется, что-то началось».

– Там… в туалете… одна из девушек поскользнулась и упала!

Вера Алексеевна решительно направилась с женщиной в туалетную комнату. На узорном керамическом полу рядом с умывальником лежала Маша Карпенко. Ее губки уже не казались смешными и надутыми, как у маленькой девочки. Из носа текли два кровавых ручья, заливая всю нижнюю часть лица. Девушка была без сознания. Вера Алексеевна тщательно осмотрела голову пострадавшей, оттянула веко и заглянула в глаза. Затем, поднявшись с колен, обратилась к женщине, чье сопение слышала у себя за спиной:

– Срочно вызывайте «скорую» и милицию. И не вздумайте ее приподнимать.

– О господи! А милицию-то зачем?! – пролепетала та.

– Вас как зовут? Вы администратор? – обратилась к ней Вера.

– Жанна Клюева. Я директор программы, а не администратор. – На этот раз она от зеленоватой бледности перешла к пунцовому цвету. Чувствуя на себе Верин внимательный взгляд, Клюева одернула мышиного оттенка деловой костюм и поправила короткую стрижечку. – Вы ничего не понимаете. Вы не телевизионный человек! Если информация просочится и станет известно, что у нас здесь происходит… Рейтинги поползут вниз. Программу можно закрывать! А вы просто зритель, случайно попавший на съемки. Вам не понять нашу внутреннюю ситуацию. – Глаза администраторши за стеклами очков блеснули торжествующим блеском причастности к этим самым «рейтингам».

– Тогда я сама позвоню. Девушка может умереть, если ей не оказать срочную помощь, – быстро проговорила доктор Лученко, вглядываясь в лицо Жанны.

Но тут же отвернулась от нее, повинуясь какому-то беспокойству. Ей показалось, что краем глаза она видела какую-то важную деталь, но та ускользнула от ее внимания. Может, туфель пострадавшей девушки со сломанным каблуком? Да нет, вот он лежит на виду, будто вопит: «Посмотрите! Это я виноват! Не будь я так узок и неудобен, а мой каблук так высок, Маша не упала бы!» Надо рассмотреть его подробнее…

– Ой, извините! Я совсем голову потеряла! Уже звоню, сию секунду! – словно проснулась Жанна и отвлекла Веру от размышлений.

В зале, где проходила съемка, никто особенно не волновался. Только те девушки, чей разговор был Верой услышан, выглядели испуганно. Лученко подошла к кому-то в зале и попросила закурить.

«Скорая помощь» приехала на удивление быстро, Вера успела выкурить всего одну сигарету. Она курила крайне редко, и сегодня был именно такой редкий день. Только сейчас психотерапевт Лученко со всей полнотой, буквально кожей почувствовала возникшую где-то рядом опасность. У нее снова, как у животных, чующих грозу, землетрясение и прочие катаклизмы, появилось обостренное ощущение неприятностей, и древний инстинкт нашептывал ей: «Беги!» Она давно знала, насколько сильна мощь бессознательного, как мало подсознание доверяет разуму, но главное, она столько раз убеждалась в том, что ощущение ее никогда не обманывает, что теперь всегда доверяла этому «тринадцатому» чувству.

«Где черти носят этого Голембо? – подумала Вера. – Что за дела происходят у него? Конечно, приглашая меня, он этого не планировал… Иначе был бы полным идиотом. Но смерть девушки, как нарочно, обращает мое внимание именно на него в рамках затеянного расследования “семейного дела”».

Лученко не давал покоя вид странно подломленного каблука Маши. Он был не отломан, а оторван «с мясом». Словно девушка сначала упала, потеряв сознание, а каблук исковеркали уже потом.

Милиция явилась, когда Машу выносили на носилках. Из группы милиционеров до Веры донеслось «несчастный случай», «поскользнулась на таких-то каблучищах», и она поняла, что милиционеры сейчас уедут. Что ж, их можно понять. В который раз у Веры возникло секундное колебание: вмешиваться или нет? Она вспомнила Машино лицо и, преодолев колебания, начала действовать.

Через минуту Завьялова, выполняя Верину просьбу, отвела ее к режиссеру программы. Глеб Сорока выглядел уставшим от роли мэтра искусства немолодым человеком с обвисшим и складчатым, как у собаки породы шарпей, лицом, печальными красными глазами с кожаными мешками. Увидев женщин, он со вздохом покачал головой:

– Вот, Лидочка, к чему мы пришли. Скоро ни одной участницы не останется, и передачу закроют.

– Познакомься, Глеб, я привела к тебе Веру Алексеевну. Возможно, она единственная, кто может спасти положение.

– Вы хотите сниматься в нашем шоу? – спросил телевизионный мэтр, оценивающе рассматривая Веру. – А что, вы очень сексапильны…

– Ни в коем случае! – фыркнула женщина.

– Ну ты даешь, Глеб! – Лида помахала рукой перед лицом режиссера. – Отвлекись на минуту от работы. Вера Алексеевна – доктор-психотерапевт, и она очень хорошо умеет распутывать всякие сложные ситуации.

Сорока уставился на Веру своими по-собачьи умными грустными глазами и некоторое время молча изучал ее лицо. Затем, после долгой театральной паузы, высказался:

– Вам интересно узнать, кто и почему выбивает участниц из шоу? Для вас это психодрама? Шарада? Для нас, если хотите знать, это трагедия. Одна участница выбывает из-за отравления, у другой – некстати аллергия на грим, у третьей родители попадают в автокатастрофу. Теперь вот четвертая получает травму головы! Это же какая-то лавина несчастий! Нас просто сглазили, я в этом уверен. Да-да, я не преувеличиваю! Мы все можем очень скоро оказаться без работы. И найдется ли новый проект?..

Пока Сорока говорил, а поговорить он любил, Вера все про него поняла. Он принадлежал к сексуальному меньшинству, которое нынче стало уж никак не меньшинством. Девочки-модельки его совсем не интересовали, Глеб даже не сочувствовал им. Когда Вере надоело слушать режиссера, она мягко прервала его на полуслове:

– Значит, я поговорю с участницами и съемочной группой.

Сорока с изумлением взглянул на странную докторшу. Складки лица трагически провисли. Бывает же такое – ему не удалось заболтать ее до бесчувствия!

– Но зачем? А, вы снимаете порчу и сглаз…

– Маша Карпенко умрет, – перебила его Лученко. – У нее перелом основания черепа. И это не несчастный случай, а убийство.

Глеб и бесшумно подошедшая Жанна остолбенели. У Лиды от изумления вытянулось лицо. Это был специальный шоковый прием – чтобы привести людей в «рабочее» состояние или, по крайней мере, заставить себя слушать, Вера выражалась стремительно, без обычных осторожных «подводок» к проблеме: «видите ли», «так сказать», «я полагаю», «я это точно знаю, потому что…»

– Какое вы имеете основание… – нараспев начал было Глеб, но его прервала Жанна:

– Кто вы такая, чтобы нас подозревать?! Как вы смеете!

На какое-то мгновение Лиде Завьяловой стало неудобно. И что ей взбрело в голову приводить сюда Лученко?! Если б ее не было, может, все бы обошлось!.. Не зная, как разрулить ситуацию, она решила попросту улизнуть, пусть сами разбираются. Но не успела. В комнату вошел мужчина высокого роста, крепкого сложения и неторопливых движений. Загорелое лицо оттеняли коротко стриженные седые волосы. Одет он был небрежно-дорого: не заправленные в брюки концы рубашки выглядывали из-под тонкого джемпера, скрывая полноту фигуры. В помещении сразу стало тесно.

Доктор Лученко мысленно окрестила вошедшего «олицетворение недоступности», потому что лицо его было как будто наглухо захлопнуто для окружающих. Он сказал тихим голосом, не поднимая глаз:

– Представьте меня.

– Вячеслав Демьянович Голембо, – торжественно произнесла Жанна.

– Наш хозяин, – добавил Сорока.

Несмотря на «закрытость» лица вошедшего, оно показалось Вере смутно знакомым. Через секунду она его, как всегда, вспомнила.

– Я вас узнала, – сказала Вера.

– А я вас нет, – произнес Голембо, присаживаясь.

– Это потому, что я не олигарх и меня не показывают по телевизору. Лученко Вера Алексеевна, врач, психотерапевт. Мы говорили по телефону.

Режиссер картинно поднял брови:

– Но Вячеслав Демьянович всего один раз выступил в «Экономическом вестнике» в позапрошлом году! Как вы могли запомнить?..

– Теряем время, – с досадой сказала Лученко, которая запоминала всех и всегда: такова уж была особенность ее памяти. Она обратилась к «хозяину»: – Значит так. Ту проблему отложим пока, займемся этой. Вы хотите знать, кто совершил преступление? Или вас интересуют только вложенные в проект деньги?

– Давайте по порядку, – недовольно сказал Голембо, не желая играть по навязанным правилам. – Преступление – слишком громкое слово. Чтобы его произнести, должны быть основания.

– Вот именно! – подтвердила Жанна-директор, подражая интонациям своего руководителя. С его приходом она совершенно успокоилась.

Тут Лида тоже опомнилась и осмелилась внести ясность:

– Вячеслав Демьянович, я знаю Веру Алексеевну, она никогда не говорит без оснований.

Голембо продолжал говорить, как будто его никто не прерывал.

– Второе. Дело не в том, сколько вложено в проект. Хотя никто не собирается выбрасывать деньги в мусорник. Просто у всех есть конкуренты. Они раздуют из этих неприятностей с девушками все, что только возможно. Впрочем, если Маша умрет, ничего раздувать не понадобится. Ты звонил, как я просил? – обратился он к своему помощнику, возникшему за его спиной. Тот наклонился к уху хозяина и что-то прошептал.

Голембо нахмурился, и его лицо окаменело еще больше:

– Маша умерла по дороге в больницу, не приходя в сознание. С ней был мой начальник службы безопасности, рассчитывал, что она скажет, как это с ней произошло. Ну вот. Завтра во всех газетах «радостно» сообщат, что в телевизионном проекте Голембо люди мрут как мухи…

Повисла тяжелая пауза. Все молчали и ждали, что будет дальше. Наконец «олицетворение недоступности» соизволило произнести:

– Итак, госпожа Лученко?

«Из всех частей речи, вы, господин Голембо, предпочитаете глагол, – подытожила Вера первые наблюдения. – Что ж, это доказывает, что вы человек действия. Для вас, инвестора крупного проекта, вся эта ситуация настолько неприятна, что даже голова раскалывается! Ну, голова – это ничего, этому можно помочь. Хотелось бы взглянуть вам в глаза. Они ведь, как у всех у нас, простых смертных, зеркало души!»

Вера умела «читать людей», это помогало ей в работе.

– Действительно, иногда у меня получается распутывать неприятности пациентов. А вот у вас сильно разболелась голова. – Вера намеренно добивалась, чтобы Голембо поднял на нее свой взгляд.

Он так и поступил. Глаза цвета крепко заваренного чая, и во взгляде какая-то холодная изморозь. «Ах вот оно что. Вы очень устали никому не доверять. Вам осточертели маленькие и большие предательства, которые постоянно случаются рядом с вашими деньгами. И еще вам смертельно хочется плюнуть на всю эту бодягу с моделями, с программой и уехать домой».

Голембо воспринимал окружающих людей как марионеток. Как говорится, ничего личного. Просто он пользовался ими для выполнения своих целей и задач, в психологию каждого не вдавался. Какая там еще психология!.. Сейчас он видел перед собой симпатичную женщину, шатенку с хорошими формами, и решал, какую роль ей отвести.

А шатенка вдруг оказалась рядом с ним и сказала проникновенно:

– Конечно, от громкой музыки и сигаретного дыма – вы ведь не курите – немудрено разболеться голове. Если бы у нас было больше времени, я бы вам посоветовала побыть полчаса на свежем воздухе и выпить стакан апельсинового сока или крепкого горячего чаю. Сосуды бы расширились. Однако и так обойдемся. Ну-ка, прикройте глаза…

Голембо так и не понял, почему он разрешил ей взять себя за виски прохладными руками. Возникла у него еще мысль, что это неловко при посторонних… Возникла и вдруг оборвалась. Пальцы Веры Алексеевны оказались у него на лбу, потом – на затылке. Тупая головная боль перетекла в переносицу, сосредоточилась в ней тяжелым бильярдным шаром, потом стала превращаться в точку, эта точка покинула его голову и повисла рядом. А вскоре исчезла.

Вера Лученко уже стояла поодаль как ни в чем не бывало.

– Но чтобы «головная боль» в смысле случившейся трагедии вас оставила, поскорее разрешите мне поговорить со всеми участниками событий. Если вычислим преступника и предъявим его, завтра во всех газетах сообщат, что Вячеслав Голембо никому не позволяет безобразничать у себя под носом.

Вячеслав Демьянович чувствовал, что после прекращения головной боли у него могут увлажниться глаза. Ему не хотелось, чтобы это видели. И потом, женщина не пожелала превращаться в марионетку, это было необычно и требовало обдумывания. Он торопливо встал и, выходя, сказал:

– Действуйте.

– Секундочку, – сказала Вера, – распорядитесь, чтобы я могла поговорить с каждым, кто мне нужен. Пусть всех соберут здесь завтра.

Голембо коротко глянул на помощника, тот послушно кивнул.

Надо было бы Андрею рассказать о происшествии в ночном клубе, но не хотелось его волновать. Да и незачем ему вникать во все подробности Вериных забот, наоборот – с любимым лучше отдыхать и забывать обо всем на свете. Тем более что теперь, после возвращения из Крыма и выяснения отношений, Вера и Андрей почти не расставались. Не нужно было искать никаких поводов для встречи. Андрей звонил с утра:

– Беспокоит твой личный телохранитель. Body, так сказать, guard. Куда сегодня требуется доставить нашу мисс Марпл?

– Что?! Ты меня со старушкой сравниваешь?! – шутливо возмущалась Вера.

После долгих извинений, заверений в пламенной любви и путаных оправданий, дескать, мисс Марпл и в подметки не годится величайшему доктору всех времен и народов Лученко В. А., а сказано в том смысле, что упомянутый доктор – гений розыскной психотерапии, выяснялось следующее: она соскучилась и отпросилась на полдня с работы… В ответ в трубке раздавался радостный вопль такой силы, что чувствительный микрофон мобильного телефона временно выходил из строя.

Он ждал ее на своем «пежо» на углу соседней улицы. Вере не хотелось, чтобы муж или свекровь могли из окна за ней наблюдать. Она садилась в машину и в коротких перерывах между поцелуями выслушивала как само собой разумеющееся, что он тоже отпросился. Потом они решали, у кого из знакомых сегодня можно уединиться, и мчались туда со всей скоростью, дозволенной правилами дорожного движения.

Еле-еле дожидались желанного часа. Иногда и до кровати дойти не удавалось. Одежда разлеталась во все стороны. Хорошо, что осень выдалась теплая и одежды было немного… Целомудренная Вера все-таки задергивала шторы, слыша за спиной жалобный взвизг «молнии» на джинсах Андрея и шелест его рубашки. Обернуться не успевала: он уже обнимал ее горячим нежным вихрем, и огнем загоралась кожа, и немедленно слетало легкое платье и все прочие женские причиндалы, а дальше – безумие, сладкое падение в глубины бесстыдства… А иногда она шалила, дразнила его медленным раздеванием у зеркала, доводила до исступления – нет-нет, не подходи, еще немного, – и светилась нагим телом, как богиня любви Венера.

После – счастье. Жизнь пульсирует в висках, во впадинках живота, голос садится. В шорох одеял можно уже спрятаться, отдохнуть. Он не разрешал ей вставать, готовил еду и приносил. Она жадно ела, едва поднимая расслабленные руки, и тогда он ее кормил, а она предупреждала – с огнем шутишь, Андрюша… И снова исчезало время, пропадало куда-то пространство, оставалось только дыхание – вдох-выдох, натяжение струны, еще сильнее, немыслимо сильно, и потом – тинннь! – лопалась струна…

Однажды в квартире Даши Сотниковой они провели несколько безумных часов. Обессилели оба так, что и пошевелиться не могли. Хорошо, что подруга у Веры с пониманием, пообещала быть дома поздно вечером. А они тут с утра. Сквозь свои любовные неистовства Вера и Андрей слабо слышали какую-то музыку. Думали – через стену или потолок пробивается, у соседей играет… Потом собрались с силами, шатаясь, подошли к окну, чтобы воздуху глотнуть. Оказывается, внизу, напротив дома, почти что под окном, кому-то установили памятник. Весь день устанавливали, потом торжественно открыли. И на открытии памятника играл духовой оркестр, и какие-то чиновники произносили речи перед толпой. А они в это время…

Любовники очень смеялись. У них появилась тайно-шутливая фраза: «Ну что? Построим сегодня памятник или гулять пойдем?»

Приходилось и работе дань отдавать. Но и тут они ухитрялись устраивать частые встречи и желанные свидания. Андрей в ветклинике старался брать себе такие вызовы, чтобы заезжать в район Вериной больницы. После лечения больного животного он через пять минут уже подъезжал прямо к зданию с большими синими буквами «ЛІКАРНЯ», припарковывался и поднимался на второй этаж. Обычно перед гипнотарием сидела очередь, человека три-четыре, иногда больше. Андрей направлялся прямиком к двери, в заранее надетом докторском халате.

– По «скорой помощи»! Острый случай! Необходимо срочное психиатрическое вмешательство! – бросал он по пути авторитетной скороговоркой в усы.

Ожидающие смотрели на него с любопытством и сочувствием.

Он входил в кабинет и под радостным Вериным взглядом заявлял пациенту:

– Извините! Срочная консультация, врачебная необходимость. Подождите пять минут в коридоре! – И, как только человек выходил за порог, заключал Веру в свои объятия.

Они закрывали двери на задвижку и несколько минут целовались, как сумасшедшие. Эти поцелуи не утоляли взаимный сексуальный голод, а наоборот, только разжигали желание. Но посреди рабочего дня ни она, ни он не могли себе позволить большего – того, чего им так хотелось. После страстных объятий и поцелуев Вера, с раскрасневшимися щеками и сияющими глазами, говорила укоризненно:

– Что больные подумают? Меня из-за тебя с работы выгонят! – И выпроваживала Андрея из кабинета.

Выходя из гипнотария, он оборачивался и говорил в дверь, работая на публику:

– Спасибо, доктор! Если б не вы, я бы погиб! Вы гениальный психотерапевт! Фрейд вместе с Павловым вам в подметки не годятся!

Вера, закусив губу, чтобы не расхохотаться, сквозь узенькую щелку напутствовала Андрея:

– Больной! Принимайте все прописанные лекарства, и мы можем рассчитывать на скорое улучшение.

Мнимый больной отправлялся в свою ветеринарную клинику. И весь день мечтал о вечере, когда они снова встретятся…

Бывало, что и Вера мчалась на работу к Двинятину. По утрам, перед второй сменой в клинике, она ездила с Андреем на вызовы. Тут уж она облачалась в свой халат и с серьезным лицом старалась делать вид, что она – ветфельдшер.

Однажды Андрея вызвали к заболевшему хомяку. Хозяева хомяка, пенсионеры, не на шутку разволновались: их питомец ничего не ест и худеет. К приезду ветеринаров квартиру уже заполнил едкий запах валерьянки. Действительно, на хомяка было жалко смотреть. Он сидел одеревеневшим столбиком, уставившись своими глазками-бусинками в одну точку. Правда, до худобы толстячку по кличке Лучано было далековато.

Андрей внимательно осмотрел его.

– Хм, – удовлетворенно сказал он. – Смотрите, коллега, какой любопытный случай.

«Коллега» подошла и наклонилась над хомячком. Пенсионеры тревожно вытянули шеи, стараясь не пропустить диагноз. Вера изо всех сил пыталась не рассмеяться.

– Видите, – серьезно продолжал Двинятин, – как сильно вздуты защечные мешки?

– Вижу, Андрей Владимирович, – сказала Вера.

– Это потому, что они наглухо забиты едой.

– Доктор, – простонала хозяйка, – это не страшно? Он выживет?

– Ну, – солидно сказал Андрей, – есть реальная опасность абсцесса…

Действительно, щеки Лучано, казалось, вот-вот лопнут. На ощупь они были как старые резиновые мячи, окаменевшие от времени. На еду хомяк даже не смотрел.

– Вы понимаете, доктор, – взволнованно обратилась старушка к Вере, – Лучано – не наш хомяк! Он внучкин! Она с родителями отдыхает в Египте, а нам вот оставили беднягу, чтобы мы за ним присматривали. А мы недосмотрели… И вот он заболел! Что же теперь будет?!

– Даже страшно подумать, если с ним что-нибудь случится! – вторил супруге дедушка. – Внучка нам этого никогда не простит!

Пока Двинятин продолжал осмотр хомяка, Вера решила успокоить и отвлечь стариков.

– Скажите, пожалуйста, почему у него такое забавное итальянское имя?

– Это наши дети его так назвали. В честь Лучано Паваротти. Внучка его еще иногда называет Толстый Луччо!

– А что, по-моему, похож! – улыбнулась Вера, вопросительно глядя на Андрея. Дескать, что дальше? Как лечить будем?

И Андрей не обманул ожиданий.

– Хомяк привык закладывать за щеки сухое зерно, – спокойно и доброжелательно пояснил Двинятин. – Оно хорошо перерабатывается и попадает куда надо. Но поскольку вы подкармливали Луччо всякой человеческой едой… Да-да, не нужно отрицать очевидное! В частности сыром. Признавайтесь, каким сыром вы его баловали?

– Камамбером… – робко прошептала бабушка.

– Эх! Говорил я тебе! – всплеснул руками дедушка.

– Вот почему у него забились защечные мешки. К сыру они у него не приспособлены. И теперь мы будем их промывать. Там есть такие специальные канальчики…

Работал Андрей очень умело и быстро. Тугие резиновые щечки хомяка вскоре вернулись в свое нормальное состояние. Лучано вновь стал энергичным и веселым. Вначале робко, с опаской, затем все смелее он принялся грызть сухие зернышки. Через полчаса он уже вел себя как ни в чем не бывало.

Старики не могли нарадоваться на хомяка. Когда они провожали врачей до двери, старик возбужденно говорил старухе:

– Ты смотри, какая нынче продвинутая ветеринария пошла! Один врач занимается больным животным, а другой в это время успокаивает его хозяев! Подумать только, до чего мы дожили!

Уже на лестнице Вера и Андрей расхохотались…

Иногда было свободное время, но найти место для уединения влюбленным не удавалось. Тогда они бродили по городу. Они показывали друг другу Киев, словно свой семейный альбом, раскрывая друг перед другом какие-то переулки, проходные дворы, особенные тайные лестницы и задворки – как страницы. Город втягивал их в свои аллеи-проспекты, оглушал внезапной тишиной сквериков, кружил голову высотой смотровых площадок.

– Гляди, – показывала Вера, – вот здесь был мой дом. Здесь я родилась, видишь? И бегала во дворе с мальчишками, по деревьям лазила. У меня была коса.

Андрей сразу представлял себе эту косу, и ему хотелось обнять любимую, поднять на руки.

– Отпусти, неудобно, люди смотрят… – улыбалась Вера. – А вон стоит дом с колоннами, похожий на слона. Я его так и называла – дом-слон. В этом доме, дед мне рассказывал, пытали Искру и Кочубея по приказу Мазепы. Я его спрашивала, кто такая Мазепа и почему искрит кочубей, а он мне что-то рассказывал об измене, о царях Петре и Карле… А вот через этот двор можно было пройти, протиснуться между гаражами, пролезть вдоль глухой стены, потом через школьную спортплощадку, и вдруг – ты на набережной…

Они выходили на набережную. Перегибались через чугунную ограду и смотрели вниз, на темную днепровскую воду, на стоящих в тени рыбаков. Солнце жгло совсем не по-осеннему, и они убегали с набережной, взявшись за руки, как школьники. Ну что, теперь куда – наверх? – да, наверх, на фуникулере, рассекая зеленые волны Владимирской горки!..

Потом Двинятин вел Веру за руку по таинственному тихому Георгиевскому переулку, мимо старой, местами осыпавшейся древней стены – и выводил на Стрелецкую.

– Гляди, вот через этот двор мы попадали в Софию. Вот по этому дереву залезали на крышу сарая, с крыши через стену прыгали вниз.

– Сумасшедшие мальчишки! Там же высоко.

– Откуда знаешь?

– Я тоже в Софиевском заповеднике яблоки собирала, по вишневым веткам лазила.

– И орехи там были, и… Ух ты! Как же мы с тобой тогда не встретились?!

– Не знаю. Может, и встречались. Там полно всяких шалопаев было. Только успевала косу и портфель спасать…

– Да, мы такие, – гордо усмехался в свои усы Андрей. От полноты чувств ему хотелось шалить, как щенку. – Хочешь, покажу, как я залезал на это дерево?

– Я те покажу! – Лученко удержала его за локоть. – Верю-верю, ты сильный и ловкий.

Потом Андрей предлагал:

– А хочешь вот сейчас оказаться в лесной чаще?

– Ты шутишь, – отвечала Вера.

– Ах так? Ну иди за мной! Сюда, сюда… Здесь был летний кинотеатр, таких уже нет. Родители сюда ходили… Лето, теплый вечер, индийское кино, мне скучно, я смотрел вверх, а там в лучах из будки киномеханика переливались клубы табачного дыма… Тут перейти улицу, пройти в ущелье между двумя домами… Вот сюда, на Гончарку, я ходил гулять с собакой. Ты не представляешь, – говорил Андрей, – где можно оказаться, если вот тут спуститься вниз.

– Где? – спрашивала Вера.

– Среди зарослей и травы. Да. Посреди города – такой себе хуторок. Маленьким я здесь бегал с ребятами. Там за заборами стояли хатки, росли фруктовые сады. Представляешь? Как у Гоголя. И в пяти минутах ходьбы наверх, по деревянной лестнице, которой сейчас нет, – улица Житомирская, троллейбус, каменные дома, в общем – город.

Они спускались вниз, шли по тропинке, все больше углубляясь в настоящие заросли. Сквозь листву вдали проступали зеленые холмы, и невозможно было поверить, что это центр столицы. Андрей что-то продолжал рассказывать про свое детство, про какие-то ракеты, которые он тут запускал, а Вера не могла отвести глаз от густой, почти дикой чащи, от тревожащих обрывов и склонов.

Она остановилась, села на какой-то пенек. Задумчиво сунула травинку в рот.

– Что? – спросил Андрей.

– Какое-то странное чувство, – медленно проговорила Вера. – Похожее у меня было в Севастополе, среди руин Херсонеса… Будто сгущается воздух и возникает энергетика… Здесь, в этом месте, поколение за поколением и год за годом жили люди. Это место пропиталось их жизнями. Стало обжитым, хотя сейчас заброшено. И я почему-то это остро ощущаю.

– Понятно…

– Вот эта яма, – Вера кивнула, указывая под ноги, – наверное, была фундаментом небольшой хатки. Над ней, гляди, нависала груша. Она теперь одичала без присмотра. Вокруг ствола расстелился ковер из упавших маленьких плодов… Кислым пахнет. А вот этот коричневый обломок – вишневое дерево. Смола проступила и пахнет вишней…

Андрей сел на траву рядом, прижался к ее ногам.

– Ты умница, – сказал он. – Ведь все точно угадала. Я помню еще развалины этой хатки и фруктовые деревья помню.

Они помолчали. Потом одновременно посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– Ты то же самое подумала? Да? – спросил Андрей.

– Конечно. Мы вот так же точно сидели в Феодосии. Всего полтора месяца назад, а кажется, целая вечность прошла!

Андрей кивнул. Они тогда пошли гулять к Генуэзской крепости и, усевшись на большой валун, наполовину заросший травой, любовались видом города, открывавшегося во всей своей южной красе. Вера, как и сейчас, покусывала травинку и смотрела на гавань, порт и уходящие вдаль пляжи, тянувшиеся плавной подковой…

Они поднялись вверх, на пешеходную дорожку, вышли к историческому музею и Андреевской церкви. Вера объявила, что хочет перекусить и выпить кофе. Рядом оказались белые пластмассовые столики кафе в тени липы. Они присели, заказали пиццу, кофе с пирожными и воду без газа. Сидели, закусывали и глядели на забор, окружающий фундамент Десятинной церкви. Ее собирались восстанавливать. Рядом с забором дежурили пикетчики, протестующие против восстановления.

– Ну как пицца? – спросил Андрей. – Ты любишь пиццу?

– Ничего, сойдет для голодающих, – сказала Вера. – Я к пицце равнодушна. А люблю я соленую рыбку с жареной картошечкой. – А ты?

– И я тоже… Вот здорово! Хорошо, что мы совпадаем.

– По-другому и быть не могло, – улыбнулась Вера. Помолчала, вздохнула. – Хорошо-то как здесь гулять… Спокойно, уютно.

– Ну да, немного иначе, чем в Феодосии. Там мы были в гостях, а здесь – дома. Но ты знаешь, когда я с тобой, мне кажется, я все окружающее вижу по-новому. Даже мысли свежее, что ли. Был бы поэтом, стихи бы писал. Вот хочешь знать, о чем я думал, когда мы бродили?

– Конечно хочу.

– Только чур не смеяться. Ладно? Так вот, я подумал: оказывается, Киев – это живой организм. У него есть настроение, он болеет, радуется, спит и развлекается. А главное, между нами есть какая-то таинственная связь. Как собственное тело, город не замечаешь. Потому что смотреть нужно иначе. Взглядом ребенка. Если смотреть прямо, увидишь только попытки копировать европейские города: блеск гладких бизнес-центров, снобизм металлопластиковых гостиниц. А приглядись, и ты увидишь вдруг на центральной улице зажатый между каменными гигантами какой-то ветхий особнячок. И сразу повеет детством… Правда же? Ты слушаешь?

– Да, – ответила Вера ласково. – Продолжай.

– Ну вот. Настоящий, подлинный Киев прячется от деловито шагающих туристов, желающих непременно узнать и записать, что когда и кем построено. Это ошибка думать, что эрудиция позволяет узнать город. Он прячется от настырного любопытства в подворотнях, в узеньких переулках. Но умеющему терпеливо ждать и наблюдать он открывается. Город будто радуется внимательному гостю и переносит его на своих ладонях туда, куда сам хочет. Но всегда в самое интересное место. Вот как нас. Согласна?

– Да. Ты очень здорово рассказываешь… Я прямо заслушалась. И у меня тоже поэтические образы рождаются, вот слушай. Киев стоит на своих холмах, как естественно выросшее дерево. Например, каштан. Он не построен, он вырос. Он – природное образование. Обронили когда-то в землю зернышко города. Сами не заметили, что обронили. А город рос, рос… Вот почему в Киеве так уютно, как в гнезде.

– Точно! – воскликнул Андрей.

– Рядом с Киевом не испытываешь комплекса неполноценности, – продолжала Вера, – как рядом с Москвой или Нью-Йорком. Киев равен твоей душе. С ребенком он ребенок, со взрослым – взрослый. Он не давит на тебя, он не держит тебя, он тебя отпускает – езжай. Но скучать по нему начинаешь сразу, как по детству…

Они помолчали. А город шумел и, казалось, прислушивался. Очарование нарушил звонок мобильного телефона. Вера вздрогнула.

– Это мой? – спросила она и сама же ответила: – Ну да, мой.

Достала из сумки, приложила к уху.

– Алло!

Молчание.

– Дай гляну, – сказал Андрей. Взял трубку, посмотрел, нахмурился. – Да, то же самое. «Конфиденциальный абонент». Вот гадина! Хочешь, позвоним твоему мобильному оператору и нажалуемся?

– Подождем пока, – сказала Вера. – Не будем реагировать и посмотрим, что дальше.

– Думаешь, это как-то связано с делом твоей Алисы?

– Может быть. – Она задумалась. – С этой историей вообще… Едва я согласилась в ней разобраться, как началось непонятное.

– Что именно?

– Неважно… Потом.

– А слежки больше не было? – спросил Андрей, озираясь. Он так увлекся их прогулками, что совсем забыл о своей роли телохранителя.

– Была.

– Что?! И ты молчала?

– Это какая-то странная слежка. И безопасная. Пока, во всяком случае. Слишком далеко, близко не подходят. Человека три, по-моему. В разных машинах. В разной одежде время от времени. Но я-то вижу. Вернее, чувствую. Иногда никого не вижу, но точно знаю, что наблюдают.

– М-да, – протянул Андрей. – Это серьезно. Зачем же им за тобой следить? Есть мысли?

– Есть одна мыслишка, но погодим пока. – Вера сладко потянулась. – Надо поскорее разобраться в этом «семейном деле». А я бездельничаю, наслаждаюсь прогулками… Ой!

Андрей схватил ее руку и стал покрывать поцелуями.

– Ну ладно, ладно! – засмеялась Лученко и отдернула ладонь. – Хорошо, не бездельничаю. Но все равно ты меня расслабляешь…

Двинятин приподнялся и поцеловал ее в губы. Она не стала отодвигаться.

От: «execute» <office_77@mail.ru>

Дата: 9 сентября 2010 г. 09:17:11

Кому: “look” <ari100krat@yahoo.com>

Тема: Исполнитель – Заказчику. Наблюдение.

Объект А. приступил к работе в рекламном агентстве «Art Advertising», директор Сотникова Дарья. Результаты наблюдения за Лученко, видеосъемка и записи – в приложении.

Best regards,

Executе mailto: office_77@mail.ru

От: «look» <ari100krat@yahoo.com>

Дата: 9 сентября 2010 г. 17:07:03

Кому: “execute” <office_77@mail.ru>

Тема: Re: Наблюдение. Заказчик – Исполнителю.

Соберите информацию на директора рекламного агентства Сотникову. Наблюдать за всеми, ни во что не вмешиваться. Приоритет – объект А.

5. Работа лечит

Еще недавно Алиса просыпалась под крик вороны на дереве и свои невеселые мысли. «А! – кричала ворона без остановки. – А!» Будильником себя вообразила, что ли? А если не хочется просыпаться, ворона? Если некуда идти? Хотя жизнь уже суетится. Дети протерли сонные глаза, похныкали, позавтракали и топают в школу. Маленькие рюкзачки с ногами…

«А! – хрипло вещала ворона. – А!» Наверное, она кричит по-английски, думала сквозь сон недавняя жительница Англии. «Up», вот что она кричит, просто согласная буква съедается, тонет в горловом выдохе-выкрике гласной. Кричит так сердито, как когда-то кричала на детей в школе учительница английского языка… «Up!» – кричала ворона-англичанка, сидя на самой верхушке березы. Вверх, значит. Хочет, чтобы на нее посмотрели. Очень ты мне нужна, чтоб я на тебя смотрела!

«Up! – не унималось пернатое. – Up!» А может, она просто напоминает, что нужно стремиться вверх? В широком человеческом смысле. Хорошо бы, но трудно. Тянут к земле воспоминания… Спустя некоторое время Алиса нехотя вставала и глядела в окно. Все осталось на месте: и прохожие, и школа, и береза. А вороны на верхушке уже не было. Зато накрапывал дождь. Накликала…

Зато теперь, после встречи с психотерапевтом Лученко, Алиса Старк просыпалась иначе. Каждое утро она с удовольствием отправлялась на работу в рекламное агентство «Art Advertising», хотя нормальному человеку в это трудно поверить. На работу – и с удовольствием?! Неужели так бывает? Выходит, бывает… Мысли о работе кружились вокруг сонной встрепанной головки, словно прозрачные бабочки. Встречи с клиентами, обсуждение нового проекта с дизайнером, поездка в типографию, потом в агентство по наружке, забронировать лайт-боксы под рекламную кампанию… Новая хлопотливая реальность наполняла жизнь Алисы огромным смыслом. Невыразимо приятно вливаться своей изящной «мицубиси» в поток машин на бульваре и вспоминать, на чем вчера закончился мозговой штурм. Удовольствие – сворачивать на старую улочку в центре, парковаться и взлетать на второй этаж уютного маленького дома.

Снаружи дом выглядел стариком. Но стоило зайти в офис, и становилось ясно: старик подвергся современным творческим изыскам в дизайне интерьера. Офис удивлял входящего пластикой стен – мягкой, перетекающей из одних просторных объемов в другие. Вместо традиционных дверей красовались плавные проемы, как в природе. Никаких прямых линий и углов.

Входящий в рекламное агентство удивлялся еще и тому, что посреди офиса росло дерево. Не в кадке, не в горшке, а прямо из круглого отверстия в паркете. Под полом, между вторым и первым этажами встроили специальный просторный резервуар с отборным черноземом. По широким разлапистым листьям в торчащем посреди офисного пространства дереве узнавался каштан. Дерево регулярно поливала офисная уборщица, иногда подсыпая удобрения по подсказке арт-директора агентства, Александра Романенко. Это в его воспаленную креативом голову пришла когда-то мысль посадить в офисе свое любимое дерево. «Почему Одиссей мог построить свой дом вокруг дерева, – темпераментно защищал он свою идею, – а мы не можем?! И вообще, к вашему сведению, самая грязная улица благодаря деревьям намного чище самого вылизанного офиса! Если посадить дерево внутри офиса, мы будем дышать чистейшим кислородом!»

Безумную идею Романенко сотрудники вначале восприняли скептически. Но каштан сразу выделил агентство Сотниковой «Art Advertising» из множества подобных. Заказчики и партнеры пустили шутливые слухи: «реклама на дереве», «каштановая реклама» – и разговоры оказались не только приятными, но и полезными. Люди приходили вначале из любопытства, а потом становились клиентами.

Каштану явно нравилось такое внимание. Весной он весь одевался розовато-желтыми подвенечными свечами. Летом зеленел свежими широкими листьями-ладошками. А осенью осыпал менеджеров ежиками каштанов. Зимой же, под Новый год, каштан наряжали, подобно елке. Опутывали ствол гирляндами из лампочек. И вся его тоненькая фигурка светилась и переливалась нарядными шарами, серебристым дождиком и белоснежными хлопьями ваты.

Так что жизнь рекламного агентства протекала под сенью каштана в прямом смысле этого слова. Мирно журчал принтер, покряхтывал ксерокс, то и дело звонили телефоны. Вся эта электрическая дребедень не мешала дереву создавать некий оазис или «сад здоровья». Что касается людей, то, как и полагается существам разумным, они неустанно работали.

О, это современное слово «офис»! Здесь люди растут. Не как деревья, конечно, а в профессиональном смысле. Это место, где человек делает карьеру и проводит времени больше, чем дома. Что такое дом человека? Так, обиталище для просмотра телевизора, место для недолгого отдыха, для торопливой утренней чашки кофе и тщательной подготовки к выезду на работу. Офис – вот настоящий дом человека трудящегося. Именно в офисе повышена необходимость жить внимательно и сконцентрированно, напрягать волю, соображать и выживать. То есть заниматься осмысленной деятельностью. А поскольку смысл существования рекламного агентства состоит из постоянной заботы о клиентах, из придумывания всевозможных фишек, штучек и дрючек для продвижения товаров – офисный народ проявлял завидную активность прямо с самого утра, с десяти ноль-ноль.

Справедливости ради надо сказать, что раньше всех в фирме появлялась уборщица Дуся.

– Ишь, понападало! – ворчала Дуся, убирая листья и небольшие блестящие каштанчики. Их зеленая колючая кожица вызывала на ее засохшем лице неопределяемого возраста гримасу брезгливости. – На улице чище, чем в ихнем охфисе! А бумаги понапортили! Только с одной стороны понапечатано, другая совсем чистая, на ней же еще черт-те чего можно понапечатывать, так они ее в мусорник. Ничего, пробросаются, а потом начнут с голоду пухнуть.

Она мало что понимала в бурной жизни рекламной компании, где орудовала веником и тряпкой. Но даже то немногое, что она наблюдала, переваривалось ее неиспорченным капитализмом мозгом со знаком минус, рождая ворчливую реакцию.

– Доброе утро, Евдокия Ивановна! – обратилась к ней директор агентства Дарья Сотникова. Как всегда, она пришла раньше своих подчиненных.

– Добренькое, добренькое, Дарья Николаевна! – тут же спрятала свою ворчливость Дуся, становясь по производственной необходимости приветливой.

Вскоре собралась вся офисная команда. День выдался загруженный. Напряжение нарастало с самого утра. Словно сговорившись, стаями повалили странные клиенты. Такие вначале сулят выгодные контракты, а в итоге отвлекают от основной работы. Попадались заказчики, в чьих головах будто невидимый повар все перемешал поварешкой. И этими перемешанными мозгами они почему-то решили: а не пообщаться ли нам с рекламистами?..

Директор фирмы по производству и торговле подсолнечным маслом напрягал менеджера по работе с клиентами Юлию Папернюк.

– Вы понимаете, что ваш товар находится в тесном конкурентном поле? – спросила Юля, придирчиво разглядывая продукт в пластмассовой бутылке.

Она отвинтила крышку и понюхала масло. В комнате для переговоров густо запахло семечками.

– Наше масло все равно лучшего качества, чем у конкурентов! – самодовольно заявил директор.

– Кто об этом знает, кроме вас? – все еще принюхиваясь, спросила Юля.

– Все.

– Тогда зачем вам тратиться на рекламную кампанию?

– Ну, не все, конечно… Потому мы и обратились в ваше агентство.

– В таком случае давайте для начала протестируем ваш продукт.

– А зачем? – Заказчик изобразил простодушие.

– Затем, чтобы спланировать грамотную рекламную кампанию масла, – терпеливо разъясняла Юля. – Чтобы понять о вашем потребителе все, выяснить его истинные потребности и понять эмоциональные и рациональные составляющие его отношения к товару, чтобы проанализировать продающие факторы. Нам нужно думать за потребителя, как хороший сыщик должен уметь думать за преступника, полководец – за противника, охотник – за свою дичь…

– Да глупости все это! – не согласился клиент. – Что за сложности? Вот название «Семечки» – моя секретарша придумала. По-моему, очень хорошее! А вот эскиз этикетки, это мой водитель набросал, он неплохо рисует. Правда красиво?

Опытная Папернюк, сохраняя доброжелательный тон, поинтересовалась:

– Ну, если вам секретарша придумала название, а водитель нарисовал этикетку, зачем вам мы?

– Мне жена посоветовала. Сходи, говорит, в агентство…

Разговор продолжался и отнимал золотое время. В конце концов Папернюк предложила постномасленичному директору обратиться прямо в типографию. Там ему просто напечатают нужное количество этикеток с названием, придуманным секретаршей. И по рисунку водителя. Да еще и скидки сделают… Клиент ушел вполне удовлетворенный.

Затем приехал начальник отдела пиара крупного банка «Финансовые системы». Для банка в агентстве создавали календарь. Начальнику отдела доставляло огромное удовольствие сидеть за спиной Александра Романенко, основного дизайнера и арт-директора, наблюдать за его работой и давать указания. Саша с китайским терпением молча трудился, стараясь не обращать внимания на безапелляционные комментарии заказчика.

Банковский сотрудник, разумеется, ничего не смыслил в композиции, в сочетаниях цвета и в психологии восприятия. И ему было начхать с высокой горки, какую гениальную картинку ему сваяли и какой продвинутый слоган забабахали. Но это с одной стороны. А с другой – он платил денежку, и без этого не было бы разговора о календаре вообще. Понимая все эти тонкости, Романенко считал: заказчика, каков бы он ни был, надо любить, холить и лелеять. Нужно терпеть его присутствие за спиной и вежливо объяснять ему, что если сдвинуть эту строчку вправо, то зрительная ось композиции разрушится. Что цвета на мониторе воспринимаются несколько иначе, чем Cyan, Magenta, Yellow и Black при четырехцветной полиграфической печати. И иначе, чем распечатанные для него на струйном принтере картинки для утверждения. Клиент не обязан все это знать, он зарабатывает деньги своим бизнесом и приносит их в рекламное агентство, чтобы мы получали нашу зарплату. Такой мысленный монолог, сжав зубы, произносил арт-директор.

Но когда следовало окончательно сохранить работу и распечатать, он подмигивал Жоре Александровичу. Тот кивал Алисе Старк, и она, заранее предупрежденная, уже знала, что делать. Эккаунт-менеджер Старк подходила к взмокшему Романенко и озабоченному работнику «Финансовых систем», смотрела на монитор и говорила:

– Ой, как красиво получилось!

Заказчик расцветал и отвлекался, давая возможность дизайнеру спокойно закончить макет. Заказчик улыбался и охотно принимал чашечку кофе из тонких Алисиных пальчиков. Он спрашивал, чем ей нравится макет, и незаметно втягивался в интересный разговор.

В то же самое время пиар-менеджер Жора, он же Гоша, он же Гога, он же Жоша Александрович, на веранде под кофеек изливал душу Виталию Свитко.

– Женщина, старик, великая сила! Она, как и реклама, хватает мужчину за самооценку! Женщина, как и реклама, подсовывает мужчине игрушки – на, нажми кнопочку. Женщина, как и реклама, хорошо знает, когда следует мягко уговорить, растрогать, привлечь, заплакать, а когда – проявить твердость, надавить, настоять на своем. Наконец, женщина, как и реклама, играет на нашем мужском самовыражении: творчестве, хобби, известности, мускулах, кошельке.

– Так то же самое делают и мужчины по отношению к женщинам, – возразил копирайтер.

– Но не в такой степени, родной! К чему я клоню, интересуешься?

– Да уж поделись, Спиноза.

– А к тому, голубь сизокрылый, что «тугого» клиента лучше всего может обработать только Алиса!

– Потому что она красотка, – хмыкнул Виталий.

– Маленький, а догадливый! Вот именно! В таком трудном случае, когда заказчик подходит к результатам работы агентства исключительно с вкусовой позиции, типа «нра» или «не нра» (нравится – не нравится), без мотивировки – тут-то и появляется прекрасная Алиса!

– Алиса Прекрасная открывает свои волшебные уста и говорит: «Какая классная идея!» Или: «Вот этот цвет фона хорошо сочетается со шрифтом и общей цветовой гаммой», – загоготал Свитко, чуть не поперхнувшись кофе.

– А еще она рассказывает «тугому» заказчику про архетипы, – мечтательно прикрыл глаза Александрович.

– Ага! Это будет для него как сказка. – Виталий с хрустом стал жевать чипсы.

– Представляешь, Таля, она ему тихо так мурлычет про первообразы, скрытые в человеческой психике. На первом месте архетип женщины: если конкретно, полуобнаженное женское тело. На втором месте находится архетип ребенка. На третьем месте – изображение животного.

– Стоп, Гоша! По-моему, тебя понесло. Вернись к архетипу женщины!

Но Александрович не смог вернуться ни к каким архетипам, потому что секретарша Вика заглянула на веранду и передала распоряжение Сотниковой: всем явиться на совещание по календарям.

Все сотрудники РА «Art Advertising» собрались в переговорной, где на дверях висела табличка «Для снятия стресса стучать головой здесь!» Рекламисты в полном составе плюс фотограф Дмитрий Вайнштейн и новенькая сотрудница, эккаунт-менеджер Алиса Старк, должны были решать непростую производственную задачу: какие календари делать для нескольких клиентов к Новому году. В идеях недостатка не было, задача усложнялась лишь тем, что сами клиенты не знали, чего бы им хотелось. Единственная четко усвоенная с помощью Сотниковой мысль – календарь как носитель рекламы «работает» круглый год. Вот и старались все к концу года подсуетиться.

Заказчики должны были получить свой желанный календарь не позднее второй половины декабря. Не посвященному в полиграфические дебри человеку может показаться: что за спешка, на дворе только сентябрь, а календари требуется изготовить лишь к декабрю – куча времени впереди!

Вот и далекая от рекламного мира Алиса так думала. А оказалось – совсем не так просто. Ведь пока решишь, какой календарь нужен заказчику по типу, виду, формату, – сколько времени угрохаешь! Как выяснилось на совещании, есть календари женские и мужские. Женские – это цветы в букетах и натюрмортах, это портреты звезд экрана и любимых певцов и певиц, это всевозможные изображения животных – кошечек и собачек, лошадей и птиц. Не говоря уже о календаре огородника, например, или календаре с гороскопом.

Не успела новая сотрудница задаться вопросом, а какие тогда картинки на стене нравятся мужчинам, как ее коллеги перешли к обсуждению именно таких календарей – с изображением автомобилей, катеров и яхт, парусников. Из обсуждения выяснилось, что сильная половина рода человеческого любит объемные календари, то есть сделанные по принципу бумажного конструктора. Как вам, например, многогранник, где на каждой грани красуется очередной месяц? И его еще надо самому сложить и склеить! Либо календарь-игрушка с оптическими картинками, где под одним углом зрения видна календарная сетка, а под другим – обнаженная красотка…

Пока шел разговор о долгой жизни календаря в роли рекламоносителя, Алиса суть обсуждения понимала. Она соглашалась, что календарь чаще любой другой вещи, исключая разве только часы, попадается на глаза. Он висит себе на стене офиса или дома, стоит на рабочем столе – и становится частью жизни. Привычно отмечаешь в нем нужные даты, любуешься им или привыкаешь к нему. И не замечаешь. Но изображенный на нем логотип, то есть фирменный знак – обязательный элемент рекламного календаря, ложится на подсознание. Однако, когда пошли в ход специальные термины, Алисе показалось, что все перешли на неизвестный ей иностранный язык. Понятие формата было пока для эккаунт-менеджера китайской грамотой. Поэтому она лишь молча слушала и писала в блокноте: «Спросить, что такое “карманные 7 на 10”, “перекидные – домиком”, “календари-плакаты формата А0 и А1”, “перекидные настенные от А1 (А2, А3) до А4”. И вообще, что это за буквы и цифры?!»

Весь стол в переговорной был завален разношерстным семейством календарей – изделиями предыдущих лет. У Алисы глаза разбежались от их многообразия и дизайнерского изыска. Как же она никогда раньше не задумывалась о такой простой вещи? О том, что календарь – одновременно произведение искусства и коммерческий объект…

– Детка, хочешь, я тебе покажу совершенно безумный календарь? – спросил ее шепотом Александрович.

– Конечно, хочу. Только не называй меня «детка».

– Договорились, детка! – ухмыльнулся Гога и подошел к шкафу с архивами «А/А», по пути отвечая на вопросительный взгляд Сотниковой: – Дарья Николаевна, я собираюсь показать новой сотруднице тот знаменитый проект, который мы всегда демонстрируем как диагноз.

– Жорка! Роль наставника – это нечто новенькое в твоем репертуаре, – ревниво фыркнула Юля Папернюк.

Александрович нашел нужный календарь и положил его перед Алисой.

– Заказчик этого календаря – человек трудной судьбы! – прокомментировал он и ткнул пальцем в «веселенькое» название проекта: «Каменные могилы».

На картинке безрадостное хмурое небо нависло над холодной тоскливой степью. Степь заросла до самого горизонта заледеневшим сухим ковылем. Лишь один акцент нарушал унылый декабрьский пейзаж: каменная могильная плита, иссеченная временем и ветром. Алиса Старк перелистала календарь. В этом полиграфическом «шедевре» остальные страницы были такими же «оптимистическими». Могилы, погосты, склепы и кресты должны были весь год «услаждать» взгляды и самого клиента, и его партнеров.

Календарь предназначался для известного банка.

– Прикинь, Алиса! – заметил Георгий. – Как приятно сидеть, например, операционистке банка и каждый день упираться взглядом в «Каменные могилы»!

– Ужас, – прошептала девушка, нахмурив безупречный лобик и еще раз пролистав календарь.

– Нет у вас никакого сострадания к ближнему, – деланно вздохнула Юля. – Может, клиент этим календарем хотел заставить своих сотрудников задуматься о вечном.

– Точно. Пусть думают не о деньгах, а о том, что их с собой на тот свет не унесешь! – влез со своим комментарием фотограф Вайнштейн.

Алиса отошла от стола с календарями, стараясь не показывать, что календарь «о вечном» вызывает у нее грустные мысли.

– Вот такие «веселые картинки» нам пришлось мастерить! – сказал ей вслед Романенко. – Это потому что кто-то из сотрудников банка в свободное от финансовой деятельности время увлекается археологией.

– Веселые кретинки и кретины! – съехидничала Юлия.

– Ну-ну, Юля! Зачем же так критически! Может, все объясняется благородной страстью к истории родного края? – с примиряющей улыбкой вставила Дарья Николаевна.

Совещание продолжалось. Папернюк показывала тесты и опросы. Коллеги пытались определиться с концепцией. Фотограф продемонстрировал новую коллекцию слайдов для визуальных образов будущих календарей. Тут были и картины из музеев, и ювелирные украшения, и обнаженные девушки, и городские пейзажи. Ребята налетели на слайды и начали выдавать на-гора одну идею за другой. Алисе стало понятно, что арт-директор – ключевая фигура календарного проекта. Его мысли были поразительны, новы, разнообразны, фантастичны и свободны. Прожив последние годы в Лондоне – столице европейской рекламной творческой мысли, Алиса, как ее сказочная тезка из книги Кэрролла, теперь открыла в своем родном Киеве страну чудес. Она не могла вообразить, как эти веселые, сумасшедшие, даже какие-то детские идеи превратятся в календарь. И весь он, начиная от обложки и заканчивая начертанием шрифтов, компоновкой календарной сетки, всеми своими элементами сложится в единый стиль?! Как хорошо, что она попала к доктору Лученко! Ведь именно благодаря ей Алиса теперь занимается таким интересным делом…

Вера попросила собрать всех участников и гостей шоу в большом зале казино в то же самое время, когда проходили съемки передачи, то есть ночью.

– Ты поняла, что Глебушка голубой? – спросила Лида, охотно согласившаяся помочь подруге в расследовании.

– Даже если он темно-синий, это его личное дело и никак не влияет на ситуацию, – задумчиво ответила женщина.

– Почему? – энергично вздернула подбородок Лида. – А если он не любит женщин до такой степени, что решил прямо у себя на программе отомстить им! Разве это так уж нереально?

– Не увлекайся игрой в детектив, подруга… Мотив мести? Не думаю. Уж очень твой Сорока печется о своем комфорте. Девушки ему нужны. Он их не воспринимает, поскольку ориентирован на мальчиков, но они ему нужны, понимаешь? Без них «Взрослое шоу» невозможно! Значит, ему невыгодно, чтоб с ними что-то случилось.

К ним подошла высокая стройная женщина, одетая в нечто кожаное, состоящее из шнуровок и тесемок в самых неожиданных местах. Поддерживалось это одеяние, играющее символическую роль блузки, брюками-галифе на подтяжках. Платиновые длинные волосы красиво оттеняли тонкие черты лица, лишь слегка тронутые макияжем.

– Меня к вам Голембо прислал. Я Арина Полушкина. Девочки – мои.

– В каком смысле ваши? – спросила Вера, не знакомая с тонкостями шоу-бизнеса.

– В том смысле, что я директор модельного агентства.

Удивляясь непонятливости гостьи, Арина выразительно посмотрела на Лиду, в ее взгляде читалось: «Барышня твоя тормозит, что ли?» Она внимательно осмотрела Верину одежду, мысленно поставив отличную оценку ее брюкам в полоску и обуви. Белая шифоновая блузка и копна каштановых волос тоже прошли Аринин фейс-контроль. Проведя этот быстрый осмотр и приняв решение, что спутница актрисы «своя», Полушкина решила объясниться подробнее:

– Мне сказали, вы психолог. Собираетесь помочь со всей этой чертовщиной?

– Вера Алексеевна психотерапевт, – поправила Арину Завьялова.

– Мне это без разницы! – пожала кожаными тесемками на плечах модельная директриса. – Главное, чтоб с мои ми девчонками… – Она закусила губу, и на ее глазах выступили слезы.

– Спокойно, Арина, ведите к вашим девочкам, мы к ним как раз и направлялись, – взяла инициативу в свои руки Вера.

Однако сразу начать с девушек и них не получилось. Послышался шум, крик «Отпустите!» К Вере подошли помощник Голембо и охранник «Франклина», они вели за руки Савчука. Лицо его утратило свою импозантность и было красным.

– Что за безобразие! – воскликнул он, пока его усаживали за свободный столик. – Кто нас арестовал? У меня спектакль! А меня хватают и привозят сюда!

Влад еще несколько минут громко распространялся о безобразии своим хорошо поставленным баритоном, и было совершенно очевидно, что он играет возмущение. Публика за столиками перешептывалась. Потом Савчук потребовал водки, которую ему тотчас же принесли, и рассерженно выпил.

Лида встрепенулась.

– Не хотел приезжать? Значит, это он? Да, Вера? Но зачем?..

– Я его сейчас убью, – мгновенно среагировала Арина. Она сделала движение в сторону ведущего, вытягивая руки с острыми ногтями, ее ноздри раздулись.

– Тише, тише! – с трудом остановила ее Вера: директриса модельного агентства двигалась стремительно. – Лидка, молчи, ты мне всю публику переполошишь своими предположениями! Давай договоримся, что никто никого не обвиняет, даже я – пока точно не буду знать.

Актриса пожала плечами.

– Да пожалуйста…

Вера Алексеевна, держа Арину за руку, обратилась к помощнику Голембо:

– Спасибо, что привезли, пусть ждет, я с ним после поговорю. А кстати, как вы объяснили всем причину сбора? Никто не жаловался, что, дескать, милиция никого не задерживала, значит, и вы не имеете права?

Помощник снисходительно улыбнулся.

– Ну что вы, Вера Алексеевна, сравниваете! То милиция, а то Вячеслав Демьянович. Его все знают.

Вера подошла к моделям. «Девочки», сидевшие за тем же столиком, восприняли Верино вмешательство достаточно нервно. Лученко поймала на себе настороженно-испуганные взгляды, в них читались пронзительное любопытство и одновременно полугипнотический страх, как у кроликов перед удавом.

– Да я вообще забила на эту программу! – громко выразила свои чувства фарфоровая блондинка.

– Мы отказываемся сниматься! – объявила та, которую еще раньше приметила Вера, с темными длинными волосами.

– Вот именно. Нам что, сидеть и ждать, пока всех нас перетравят или голову проломят? – тихо спросила третья, очень изящная, похожая на японочку с календаря. В ее раскосых глазах стоял неподдельный ужас.

– Вот видите, – сказала Арина озабоченно, – им уже не хочется никакого «Взрослого шоу». Они боятся! Понимаете, Вера?! Я тоже боюсь, что останусь без девочек!

Обычно в напряженных ситуациях доктор Лученко резко меняла сценарий разговора. Вот и сейчас она удивила собеседниц, неожиданно поинтересовавшись:

– Вы, случайно, не помните последний вопрос, перед тем, как с Машей произошло несчастье?

– Какой вопрос? – оторопело спросили девушки.

– Я помню, – вмешалась в разговор Лида, – там что-то такое… Кажется так: «В чем хранится тайное средство обольщения?»

– Лида! Ты просто феномен какой-то, именно этот вопрос и задавали, – восхитилась Арина. – А какой ответ?

– Флакон, – ответила Вера и улыбнулась девушкам. – Простой вопрос!

Переключив эмоции собеседниц на недоумение в свой адрес, она легко повела разговор в нужном русле. Оказалось, как Вера и предполагала, что и казино «Франклин», где они все находились, и модельное агентство Арины Полушкиной, и передача «Взрослое шоу» принадлежали одному человеку: Вячеславу Демьяновичу Голембо. Девушки говорили о нем со священным трепетом, как о некоем высшем существе. Ни к кому из них, что больше всего их удивляло, он не приставал. И к фармацевтическому, и к игровому бизнесу он относился одинаково серьезно, был соучредителем телевизионного канала, где транслировалось «Взрослое шоу». Арина доверительно прошептала Вере на ухо: «Все думают, что Слава спит со мной или с девчонками. Это ерунда: его по-настоящему, кроме работы, ничто не интересует. Он из нового поколения богатых. Знаете, с чего он начинал десять лет назад? С одного компьютера и крохотной комнатки в подвале. Жанка Клюева работала у него секретаршей. Он тогда, как все, занимался купи-продаем. Сперва очень трудно пробивался. Потом уехал в Америку, подучился. Когда вернулся, у него были только мозги, никакого начального капитала. А потом пошел, пошел… Он такой, знаете, слегка чокнутый трудоголик».

Вера внимательно смотрела в Аринины желтовато-карие глаза и думала: «Не врет, это точно. А жаль. Как было бы все просто, если бы этот их спонсор был типичным нуворишем, да еще спал бы со всем модельным агентством. Тогда девушки эти мерзости устраивали бы из ревности. Все было бы ясно и понятно. Но проверить не помешает».

– Эльвира, – обратилась Вера к фарфоровой блондинке, – а почему вы так не любите Машу Карпенко?

Та фыркнула и демонстративно уставилась в потолок, непрерывно перекатывая во рту жевательную резинку.

– Вы чего? – мгновенно окрысилась смуглянка Оксана. – Хотите сказать, что она ее толкнула?! Ну, это уже голимая шиза!

– Они все сидели здесь, когда с Машей случилось несчастье, – вступилась за девочек Полушкина. – Они никак не могли.

– Вот именно, – добавила изящная моделька восточного типа по имени Руслана. – Этот вариант не катит. Проблемы негров шерифа не волнуют.

– Правда? – усомнилась Лученко. – А может, все же волнуют? А как же то, что «Машка Карпенко – такая тупая! Просто удавила бы ее!» А?

– Да бросьте вы, – смягчилась Оксана. – Это она так типа выражается. Я, например, и мамуле своей так говорю, когда гонит пургу.

– Вер, действительно, – сказала Лида, – никто же не станет говорить вслух о своих враждебных намерениях по отношению к другому человеку.

Арина Полушкина послала актрисе одобрительный взгляд.

Вера внимательно посмотрела на Оксану.

– Ксюша, а ведь у вас мамы нет, это вы себе такую сказочку придумали, – сказала она, и девушка застыла. – Только не надо напрягаться, я и не думала обвинять вас в убийстве. Просто чувствовала, что вы… ну, немного придумываете, что ли. Поймите, девочки, я сейчас разговариваю со всеми и вычисляю убийцу.

– Как вы… Что вы еще про меня знаете? – заволновалась Оксана и даже сняла свои длинные ноги с соседнего пустого стула.

Завьялова решила встрять в разговор.

– Вера Алексеевна, чтоб вы знали, уникальный психотерапевт, почти что экстрасенс. Что, не верите? Вера, скажи им.

– Не скажу, – лукаво усмехнулась Лученко. – Такие девочки, как Оксана, прошедшие через интернат и сами пробивающие себе дорогу, в подобные глупости не верят.

Похожая на японку Руслана захлопала в ладоши:

– Ой, как здорово! А про меня скажете?

– Хотите фокусов? – вздохнула Вера. – Ладно, еще один. У вас, Руслана, не только папа с мамой есть, но и маленький ребеночек, годика два-три. А вот жилищных условий у вас нет.

– Классно! – воскликнули девушки хором. Завьялова горделиво оглядела всех, словно подруга была ее личным сокровищем.

А Полушкина спросила:

– Я слышала, что такое бывает, но никак не могла представить. Но как?..

Тогда Вера Алексеевна Лученко с заговорщицким видом поведала им, что умеет «прочитывать» людей как книгу. Что лицо всякого человека рассказывает о неких своих тайнах, сообщает о прожитых годах и проблемах – а впрочем, и о радостях тоже. В каждом лице есть своя собственная магия линий, внутренняя музыка и уникальность выражений. Все это является намеками и сообщениями, каждый взгляд приглашает к игре в угадайку. Чуть сузились зрачки, слегка дернулась бровь, язык облизнул губы, появилась складка у носа… Это обязательно имеет свое значение, вот так вот.

Девочки были так восхищены, что завели разговор о фейс-контроле – дескать, Вера Алексеевна просто рождена для него. «Что это такое?» – спросила Вера для поддержания контакта и получила оживленное разъяснение: отфильтровывание публики при входе на тусу, чтобы ни один баран не помешал никому комфортно напиваться и танцевать до упаду. Потому что потенциальных хамов, дебоширов, жаждущих дать кому-нибудь в дыню и попросту несовершеннолетних придурков всегда предостаточно. Вот вы готовились весь вечер, предвкушали расколбас, а тут какой-нибудь разгоряченный чилдрэн тянет свои ручонки…

Под этот своеобразный щебет девочки, забыв о страхе, легко дали себя уговорить на некоторую авантюру. А Вера и Лида прошли в музыкальный салон, находившийся дверь в дверь с большим залом, где снимали шоу.

– Владлен! – позвала Лида Савчука. – Ты знаком с Верой Алексеевной?

Слегка выпивший и расстроенный телекумир подрастерял значительную часть своей обворожительности. Он ответил чуть замедленно:

– Не имел счастья. Мне только намекнул этот наш бульдогоподобный мэтр режиссуры, что твоя приятельница будет нам чем-то помогать. Но чем можно помочь, когда Машку уже не спасти, а здоровым врач не нужен? Да что ж это такое! Молодая красивая девочка, кому она могла помешать?!

– Куш велик! Автомобиль! – подлила масла в огонь Лида.

– Да ты с ума сошла! Девчонки, понятно, ревнуют друг дружку, завидуют, но чтоб убить?

– Владлен, а вы пошли в программу из-за денег? – Вера с интересом смотрела на артиста.

– Честно? Да, из-за них, любимых… То есть проклятых. – Влад сладко, по-кошачьи потянулся. – А потом выяснилось, что программа еще и бешено популярна в народе. Как говорится, «думал, что женился по расчету, а оказалось – по любви». Вообразите! Я теперь на рынок могу кошелек вообще не брать. Только меня продавцы увидят, сразу давай кричать: «Эй! Влад! Подходи, я тебе вырезку лучшую дам! Слюшяй, дорогой! Вазмы апельсин, мандарын, виноград – кушяй витамины! Вах!»

Савчук вошел в образ, увлекся. Вера сказала:

– А что это вы, Влад, так не хотели приезжать в наш славный ночной клуб «Франклин»? Совесть нечиста?

Савчук поперхнулся.

– Только не говорите, что это я толкнул Машку в туалете! – воскликнул он.

– Не думаю, – задумчиво сказала Вера. – Ваши продавцы, скорее всего, делали ставки, кого вы разденете в следующей программе. Тотализатор. И расплачивались с вами продуктами, впрочем, возможно, и до денег дошло…

– Как вы об этом… Почему вы так решили? – спросил ведущий вмиг осипшим голосом.

– Признавайся, Влад! – весело воскликнула Лида. – Вера видит тебя на три метра вглубь!

И Савчук, запинаясь, рассказал, что хотел быстро смотаться на рынок, благо уже утро, и вернуть деньги тому, кто ставил на Машу. «Объяснил бы, что произошел несчастный случай. Ведь оставить их у себя без объяснений было невозможно: ребята шуток не понимают! Они не увидели бы Карпенко в следующую субботу, и тогда на рынке мне можно было бы не появляться никогда».

Вера с ним охотно согласилась.

– Но как вы догадались? – не отставал Савчук.

– Влад, у нас мало времени. Вам еще сниматься в заключительной части с финалистками! Давайте все вопросы потом, хорошо?

– Хорошо, – кисло кивнул актер. – Только какая теперь может быть съемка? И потом, разрешит ли Вячеслав продолжать, раз погибла участница?

– Карпенко не погибла, ее убили, – поправила ведущего Вера. – И Вячеслав Демьянович разрешит продолжить шоу. Сейчас я с ним поговорю.

Хозяин сидел за столиком в одиночестве, пил крепкий чай с лимоном и размышлял. Он был в некоторой растерянности. Какое-то время назад он разговаривал со своим человеком, отдавал распоряжения насчет помощи родителям Маши Карпенко. Между делом как бы вскользь заметил:

– А эта Лученко неплохой специалист. Не знаю насчет детективных способностей, но головную боль снимает.

– У кого? – спросил помощник.

– Ну как у кого?..

Голембо запнулся, в голову пришла мысль, от которой сразу стало жарко. Пальцы автоматически ослабили узел галстука.

– Григорий… Э-э… Напомни, что мы обсуждали с Лученко там, в комнате у Глеба.

Григорий привык ничему не удивляться на службе у хозяина.

– Она сказала: «Вы хотите знать, кто совершил преступление? Или вас интересуют вложенные деньги?»

– Нет, что она сказала после того как заявила, что у меня болит голова?

– Она просила вашего разрешения поговорить с участниками съемки.

– И ничего не делала?

– Вы сразу вышли.

– Так, – произнес хозяин и задумался на мгновение. – Позови ко мне Жанну.

Помощник тут же испарился. «Хорошая марионетка, – подумал о нем Голембо. – Исполнительная». Подошла Жанна.

– Слава, звал меня?

Она была все еще бледной после случившегося. Тоже отличная кукла, лучше всех. Многостаночная, всепогодная и долговечная. Каждый коллекционер кукол гордится какой-то одной в коллекции, и у Вячеслава Голембо была такая своя гордость: Жанна Клюева. Он считал ее аппаратом для исполнения определенных видов работ. Отличным, но все же аппаратом. Некоторые марионетки, почти как реальные живые создания, занимают какое-то пространство, в том числе и эмоциональное. Когда Голембо случалось уезжать, он даже скучал по своим тщательно подобранным куклам. Особенно по Жанне: она была выращенным им за долгие годы экспонатом, вещью ручной работы. Но он, конечно, никогда ей об этом не говорил.

– Сядь. Ты помнишь момент, когда я вошел в комнату к Глебу, где были ты, Лученко и Завьялова?

– Конечно, – пожала плечиком Жанна.

– И что было дальше?

– А что, у тебя действительно болела голова? Докторша не ошиблась? Бедненький, – покачала она головой.

– Не отвлекайся, – строго сказал Голембо. – Расскажи.

И его послушная марионетка, повинуясь рывку за ниточку, рассказала. Выходило, что и она не помнила момента, когда Лученко прикоснулась к нему и сняла головную боль.

– Ну, ступай, – отпустил он Жанну.

Она встала и спросила:

– А когда мы закончим это разбирательство? Я так понимаю, передача закроется? Что вообще будет?

– Иди-иди. Узнаешь после.

Голембо чувствовал себя очень неуютно. Какая сильная женщина эта Лученко! Ведь она на секунду заставила его самого почувствовать себя марионеткой. Это вызывало и уважение, и опасение. Но поразмыслив, он все же понял, что не может сердиться на докторшу: в поступке Лученко была определенная деликатность и понимание его отношений с подчиненными, когда он не должен «потерять лицо».

Тут за перегородку в зале, где он сидел, зашла Вера.

– Мне нужна ваша помощь.

– Смотря что потребуете, Вера Алексеевна, – с ироничной усмешкой вздернул бровь бизнесмен.

– Ничего сверхъестественного я не попрошу. А нужно будет вот что… – И Вера подробно изложила Голембо свой план.

– А вы хороший стратег! – с явным удивлением заметил хозяин. – Хорошо, я распоряжусь.

Спустя несколько минут в зале, где проходила съемка, собрались все ее участники. Казалось, в нем витали электрические разряды. Напряжение усилилось, когда режиссер скомандовал:

– Начали!

На высоких табуретах в сверкающих вечерних туалетах сидели три модели, те самые, что беседовали с Верой Алексеевной. Владлен театрально представил их:

– Эльвира Горина, Оксана Оксион, Руслана Янголь!

Операторы отсняли их с разных точек. Затем камера наехала на табло из шести закрытых букв. Прозвучала музыкальная фраза, после которой должен был последовать вопрос ведущего к участницам. Но тут режиссер внезапно остановил съемку:

– Стоп!

– В чем дело? – удивился Савчук, а участницы беспокойно заерзали на высоких неудобных стульях.

– Дело в том, – микрофон был у Веры в руках, и ее голос, сильный, грудной, заполнил все уголки зала, – что на табло скрыта фамилия человека, совершившего несколько покушений и одно убийство. Она состоит из шести букв.

Над съемочной площадкой повисла такая плотная тишина, что она казалась физически ощутимой. Словно темный душный занавес опустился над залом. Оператор по Вериному сигналу включил музыку, и громкие звуки взрезали тишину так, что натянутые нервы не выдерживали напряжения. Первым сорвался с катушек режиссер Сорока. Он с истерическим подвизгом заорал:

– Немедленно откройте слово! Я приказываю! Моя фамилия тоже состоит из шести букв! Сорока – шесть букв!!!

Тут тишина зала лопнула. Все заговорили разом – участницы и зрители, ведущий и администратор. Савчук сумел перекрыть неистовый шум толпы, и над многоголосым ором прозвучал его вибрирующий голос:

– У всех участниц фамилии из шести букв!

Снова воцарилась мертвая тишина. На девушек смотрели десятки глаз. А сами участницы переглядывались с таким видом, словно сейчас им объявят смертный приговор.

– Горина, Оксион, Янголь, – повторил фамилии девушек ведущий.

– Полегче на поворотах! Савчук – тоже шесть букв, – нашлась Арина Полушкина, готовая отстаивать своих моделей до последнего.

Кто-то из зрителей истерически хохотнул, у кого-то вырвалась нецензурная брань. Ведущий «Взрослого шоу» подскочил к выгородке со щитом, где было закрыто слово, но охранник, стоявший у табло, не подпустил резвого Влада. А Вера вновь взяла ситуацию под контроль и произнесла в микрофон почти буднично:

– Мы откроем фамилию убийцы. Но сначала мы попробуем ответить на вопрос: почему?

Зал, казалось, состоял из одного затаившего дыхание организма. Маленькая женщина стояла у сцены, все смотрели на нее и могли сейчас по ее приказу сделать что угодно – как бандерлоги, загипнотизированные Каа. Из-за своей загородки-кабинета вышел Голембо и, сложив руки на груди, слушал каждое слово.

– Думаете, виновата алчность? Деньги или их эквивалент: машина, призы, путешествия? Ничего подобного, все дело в ревности. Древнейший человеческий мотив. Разве можно простить, что тебя предпочли другим? Не важно, к кому ревновать – к работе, к людям, к успеху. Важно, что она не дает жить, дышать. Ей нужен выход.

– Ревность не болезнь, – негромко проговорил Голембо, но его услышали все. – И никто не мог ревновать меня, нет таких людей.

– Вы правильно догадались, что преступления направлены именно против вас, – сказала Вера. – А ревность действительно не болезнь – она невыносимая душевная боль, и к ревнующему надлежит отнестись со всеми предосторожностями, принимаемыми по отношению к душевнобольным. Хотя психика может быть совершенно здоровой. С ревностью, да будет вам известно, шутки плохи. Основа ее – комплекс ущербности, неполноценности физической, интеллектуальной. Всякой. И низкая самооценка… А теперь откройте фамилию убийцы!

Не успел медлительный охранник обернуться к табло, как сдерживающая пружина лопнула, зрители и съемочная группа повскакивали со своих мест, раздались крики «Давай быстрей!», «Ты что, заснул, парень?!» Но тут к нему подбежала директор-администратор Жанна Клюева. Она замолотила сжатыми крепкими кулачками по широким плечам секьюрити:

– Не сметь! Не сметь открывать мою фамилию!!!

Все смолкло. На Клюеву смотрели десятки глаз, словно люди вспоминали свои представления об убийце. И не верили. В ней все было среднее: росточек – средний, костюмчик серенького цвета тоже средний, гладкая стрижечка, волосок к волоску, – совсем средняя, глазки за круглыми стеклышками – словно упрятанные в футляр. Сомнение отразилось на лицах зрителей, и Жанну будто ударили. Она вздрогнула и развернулась к залу.

– Не верите? Напрасно вы мне не верите. Это ты, ты во всем виноват! Мы же с тобой вместе… Я была твоей правой рукой, верной помощницей! Кто горбатил на твой бизнес?! Я!!! Я была для тебя секретарем, бухгалтером, поваром, менеджером, нянькой, любовницей – всем! А ты? Ты поднимался, как на реактивной тяге, и все время оставлял меня за собой. Где-то в хвосте твоего дела, твоего успеха. Тебя же ничто не интересует, кроме твоего бизнеса!!! Ты даже конкурс этот гребаный придумал, чтобы доказать всему городу, как важны мозги. Такая шикарная идея! Женщине тоже нужно думать, соображать! Не можешь ответить? Раздевайся. Не вспомнила «Средство для принятия ванн египетской царицы, любовницы Цезаря» – снимай тряпки, оставайся голенькая перед всем миром!!!

– Уведите ее, – прозвучал внезапно голос хозяина.

Охранник наконец открыл табло, оно оказалось пустым, но никто этого не заметил. Только Жанна, которую взяли под локти, посмотрела в изумлении на табло, потом на Веру – ненавидящим взглядом раненой пантеры.

К Вере подошел Голембо и предложил отвезти ее домой. Когда они вышли наружу, Лидия тоже выскочила из ночного клуба, ей хотелось быть в курсе всех событий. Стояло раннее осеннее утро. Щебетали птицы. Внутри широкого черного ленд-ровера, напомнившего Вере карету, Вячеслав поднял на Веру глаза с темными мешками под ними, показавшиеся Вере на одну секунду беспомощными, но через мгновение беспомощность растаяла, и он сказал:

– Вы очень устали, догадываюсь. Но я не успокоюсь до тех пор, пока не узнаю: как вы додумались? Расскажите, пока доедем.

– Верочка! Ну пожалуйста! Иначе у нас случится нервное расстройство от любопытства, – умоляюще сложила руки Лида, удобно примостившаяся рядом с ней на заднем сиденье.

Женщина назвала водителю свой адрес и, когда машина мягко тронулась, стала неторопливо рассказывать.

– Мы с Лидушей еще в начале съемок услышали, что две участницы шоу выведены из строя. Одна чем-то отравилась и не выходит из туалета. У другой жуткая аллергия на грим, лицо опухло, и она тоже не сможет сниматься. А третья выбыла, потому что ей сообщили о том, что якобы родители попали в автокатастрофу. Об этом говорили девушки-модели за соседним столиком. Мне сразу не понравилось услышанное. А когда с Машей Карпенко случилось несчастье, я поняла, что это не совпадения, а продуманная цепочка поступков. Потом мне нужно было собрать свои впечатления. Какая реакция на происшедшее была у тех, кто имел отношение к событиям? Я стала разговаривать с людьми.

– Я догадалась, что ты не просто так беседуешь со всеми, кто имел отношение к шоу. Но я, честно говоря, подозревала Сороку, – поделилась мыслями Завьялова.

– Потому что он нетрадиционной ориентации? – усмехнулась Вера. – Видишь ли, режиссер, конечно, не ангел. Но ваш Глеб не играл расстройство и сочувствие, а по-настоящему был опечален. Перечисляя все случившееся, он воспринимал несчастья девушек-моделей как поломку полезного инструмента для своей телевизионной работы. Проблемы участниц шоу его не волновали, жалел он себя и только себя. И было отчего: ведь «Взрослое шоу» пользуется огромной популярностью. Рекламодатели охотно платят, чтоб их рекламный ролик поставили в блок именно этой программы. Это кормит канал и участников проекта. А теперь они могли остаться без куска хлеба с маслом и икрой. Одно дело хороший скандал для поднятия рейтинга, и совсем другое – преступление, когда милиция не даст работать, да и конкуренты, уже не говоря о руководстве канала. Я права?

– Вы формулируете, словно профессиональный маркетолог, – обернулся с переднего сиденья Голембо. – А что, нынче доктора изучают бизнес-стратегии? – В его глазах мелькнули ироничные искорки.

– Лучше спросите, почему я и вас перестала подозревать.

– Ничего себе! – озадаченно поднял брови бизнесмен. – Я был в числе предполагаемых злодеев? Забавно!

– Вы – делатель, – спокойно продолжала Вера. – Вам, в принципе, чуждо разрушение, и вы страдаете, когда построенное вами рушится. Поэтому вы не годитесь в злодеи. Мне так кажется, во всяком случае. Пока что…

Голембо вспомнил об Алисе и затеянном ею расследовании и помрачнел.

– Во дает! – выдохнула восторженная Лида. – Вера, ты просто чудо какое-то! Дальше, пожалуйста, говори дальше!

– Следующим человеком, который мог иметь мотив для преступлений, был Владлен Савчук. Но дело в том, что он не просто работал ведущим, а еще сам себе придумал приработок. Ему так мало платят в театре, а тут такие возможности… Словом, он пристроился букмекером и жокеем на собственной программе.

– То есть как? – удивился Голембо, который за последние полчаса удивлялся больше, чем за несколько предыдущих лет.

– Ну, он брал на рынке продукты или деньги у торговцев за то, что разденет именно ту девушку, на которую горячие южные ребята спорили.

В салоне на несколько секунд повисла тишина, даже водительский затылок побагровел от напряжения. Но Вера будто не заметила этого и продолжала:

– В общем, для Влада шоу было очень важным источником существования, это раз. И потом, он бабник – это два. Он, как пионер, «всегда готов» с каждой переспать, но не вредить программе и тем более не убивать.

– Но остаются еще сами участницы. И Арина? – Завьялова вопросительно смотрела на свою приятельницу.

– Девочки и Арина отпали сразу же. Как бы вам поточнее объяснить… Она их мамка, настоятельница такого не очень святого монастыря. Полушкина сама не так давно была моделью, все про этот бизнес знает. Ее девочки – это и бизнес, и семья. А они между собой как сестры в многодетной семье. Конечно, там и ссоры, и склоки, и зависть, и тряпки или цацки могут друг у дружки замотать, но по-крупному подставить не могут. Тем более убить!

– Получается, вы определили Жанну методом исключений? – полувопросительно констатировал Голембо.

– Нет. Я каждого из перечисленных участников проверила главным образом по их реакции. Знаете, как в поликлинике делают анализ крови, мочи или желудочного сока – чтобы потом определить вероятность какого-то заболевания. Каждый как-то реагировал на несчастья с моделями. У Арины с девушками это был страх. У Сороки – недовольство из-за ускользающей работы, у Влада – жалость к девочкам и к себе, уходил заработок. У вас, Вячеслав Демьянович, была очевидна горечь от того, что дело не делается. Даже ты, Лида, проявляла нормальное любопытство зеваки, наблюдающего за происшествием.

– Я? – изумилась актриса. – Ты что, и меня подозревала?!

– А ты ничем не хуже и не лучше остальных, – спокойно ответила Вера. – Можно подумать, в припадке ревности ты никому не кричала: «Убью!» Только один человек из всех отреагировал странно. Клюева еще тогда, когда мы нашли Машу, что-то бубнила про рейтинги и все такое, но во взгляде ее было торжество! Понимаете? Она как будто что-то кому-то доказывала. Штрих первый: заявила, что она не администратор, а «директор». Налицо желание быть директором чего угодно, хоть морга, лишь бы носить это гордое звание. Штрих второй: «вы не наша, не телевизионная». Гордость за принадлежность к узкой касте «своих», избранных. Штрих третий: вся жизнь, весь характер отражается на лице и в жестах. Все комплексы и муки, все тайные мысли в виде привычных складок и морщин, в походке и движениях записаны, и только специалист может их точно прочитать. Эти черты лица и фигуры сложились в такой диагноз: характер тяжелый, недобрый, скрытный, душа без тени сочувствия, ум ограничен. Человек с таким сочетанием «букв внешности» боязлив и неудачлив, с низкой самооценкой, ведомый, со слаборазвитым личностным началом. И зверски ревнует ко всему, что колышется. Что и оказалось правдой. О! Вот и мой дом. Приехали.

Голембо с Завьяловой вышли проводить Веру до парадной двери.

– Вы можете не согласиться, однако мне жаль не только пострадавших, но и Жанну, – с некоторым вызовом произнес Голембо.

– Да, понимаю. Но… «Искусство требует жертв. Наука требует жертв. Все требуют жертв, одни жертвы ничего не требуют», – процитировала Вера невесело. – В том смысле, что попробуйте-ка вы рассказать о своей жалости родителям Маши Карпенко… Да молчите вы, догадываюсь, что вы им пенсию назначите. Но жизнь их дочери не вернете. Поосторожнее с марионетками, уважаемый Карабас-Барабас!

Голембо думал, что уже не удивится никаким словам этой загадочной женщины. Но не только удивился, а и почувствовал себя неловко. В очередной раз.

– Да-да, поосторожнее. А не то найдется на вас когда-нибудь свой Буратино. Разница между тем, чего человек хочет, и что на самом деле может, – это трагедия. Он считает, будто имеет право на что-то, и добивается, сметая все на своем пути… Но часто из этого получаются именно трагедии, потому что в действительности никакого права на то, чего добивался, он не имеет.

* * *

Созвонившись с Алисой, Вера приехала к ней в гости. Надо было, конечно, вначале поговорить с Голембо, «ковать» его, пока горячо, после встречи с ним на этом дурацком шоу – он ведь ей как будто должен быть признателен. Но бизнесмена никак не удавалось поймать, у него накопились деловые обязательства. Он пригласил Веру домой на завтра, и она решила: ладно.

Вот с Алисой необходимо поговорить, расспросить о событиях десятилетней давности. Теперь, когда предстояло распутать все узелки того старого семейного дела, важной могла оказаться каждая, пусть даже самая незначительная мелочь. У Веры на этот счет имелась любимая фраза: «Мелочи не играют решающей роли, они решают все!»

Жить со своей родней в благоустроенной родительской квартире Алиса Старк не захотела. Она снимала двухкомнатное жилье в центре города. Зайдя, Вера по привычке принялась отмечать детали: обилие света, естественно вписанные в ниши бра, а в потолок – люстры. На стенах много японской графики. В нише незатейливый, но очень гармоничный сухой букет красно-желто-оранжевой тональности. В столовой – стол и стулья, выполненные в охристой и желто-телесной цветовой гамме. На столе коричневая ваза с желтыми цветами. На журнальном столике у мягкого уголка стоит и загадочно косит взглядом рыба-сувенир, вычеканенная из тонкого металла. Словом, современный уютный дом с обилием пространства, воздуха и света.

Вроде простой, без «наворотов», интерьер, однако через какое-то время замечаешь, что он принимает в себя и растворяет в себе. Даже голоса тут звучат тихо, успокоенно. Это пространство как-то нивелирует все громкое и резкое.

«Да, – подумала Вера, – человек, живущий в такой квартире, может забыть о депрессии».

Хозяйка угощала кофе. Пока они пили ароматный напиток из тонкого английского фарфора, гостья рассматривала обстановку квартиры. Алиса, словно отвечая мыслям Веры, говорила:

– Знаете, когда мне показали эту квартиру, я сразу в нее влюбилась! Может, я ее вообще куплю, если хозяева согласятся продать.

– Я вас понимаю, – улыбнулась Вера.

– И добавлю сюда старых вещей. Вера Алексеевна, я много путешествовала по городам Европы. Там все просто помешаны на прошлом. Всевозможные «бабушкины буфеты», ломберные столики, шкафы-гардеробы. А я люблю, когда вещи несут память… Какой смысл в предмете, если в нем нет души, корней, родословной?

– Вы, Алиса, ждете от интерьера, чтобы он, словно в волшебной машине времени, показал вам настоящее, прошлое и будущее? Вы мечтательница!

– Это плохо? – распахнула прозрачные глаза девушка.

– Это не хорошо и не плохо. Просто быть мечтательницей в наш прагматичный век трудновато.

– Трудно, – согласилась собеседница. – Зато чувствуешь себя живой… – Алиса вздохнула, села в кресло и посмотрела на Лученко с ожиданием.

– У вас в глазах огонек появился, – сказала гостья. – Значит, хорошо работается.

– Ой! Вера Алексеевна! Я вас вспоминаю буквально каждый день, – всплеснула руками Алиса.

– Надеюсь, незлым тихим словом? – улыбнулась гостья.

– Еще спрашиваете! – ответила улыбкой-эхом девушка. – Во-первых: жутко интересно. Я узнаю столько нового! Во-вторых: оказалось, что мы с Дарьей Николаевной знакомы! Я ходила к ней на подготовительные курсы в институте, представляете?

– Представляю.

– В-третьих: замечательная команда. Такие веселые, доброжелательные. Приняли меня очень хорошо, прямо как родную!

– Да что вы? А барышни, неужели не приревновали к своим мужчинам?

– Не без этого, конечно… Немножко рожицы построили. А потом сами стали мне помогать быстрее освоиться!

– Я рада за вас, Алиса. И работа нравится?

– Очень. Я даже не ожидала. Хоть и знала, что хочу работать, но в рекламе – не предполагала… Вот я всегда считала рекламную деятельность полной ерундой. Ведь она чем занимается? Втюхиванием. Кто-то создает ненужное, кто-то это ненужное оценивает, считает бюджеты. Кто-то распространяет информацию об этом ненужном. Кто-то это ненужное продвигает. Кто-то его непосредственно продает… Кто-то обслуживает инфраструктуру всего этого процесса.

– Да-да, понимаю, – кивнула Лученко, – и в конце процесса кто-то абсолютно зашоренный-забитый-переинформированный-запрограммированный это покупает и радуется некоторое время, несколько минут… Что касается рекламы, то не надо принимать жизнь, изображенную в телевизионных роликах и на плакатах, за настоящую. Так ведь? И верить, что реклама продает не товары, а душевное состояние, надежду на вечную молодость, на здоровье и прочие идеалы.

– Да… Знаете, как шутят эти ребята-рекламисты про свою профессию? Шутка со смыслом, вы поймете.

– Интересно!

– «И вот, наконец, у нее зеркально гладкие ноги благодаря современным чудо-эпиляторам, ослепительно белые зубы благодаря новейшим отбеливателям, бархатная кожа благодаря особой косметике, плоский живот благодаря массажным электропоясам, ни грамма целлюлита благодаря волшебным тренажерам, копна шелковистых волос еще большего объема благодаря уникальным шампуням с кондиционерами, идеальное здоровье благодаря заботливой фармацевтической промышленности – а счастья все нет».

Вера рассмеялась, замахала рукой и все никак не могла остановиться.

– Ой!.. Фу, ну и насмешили вы меня, Алиса. А ведь это, если вдуматься, чистая правда.

– Только Дарье Николаевне не рассказывайте, а то… – попросила Алиса.

Вера пообещала. Женщины посерьезнели.

– Ведь я все понимаю. И мне кажется, сейчас я уже не мечтательница. Вы, наверное, думаете, что и затеянное мною расследование – мечта?

– Не совсем. Я думаю, вы в принципе рады, что тот самый укол десять лет назад облегчил мамины мучения. Вам невыносимо было видеть ее и страдать вместе с ней. Но вы просто хотите знать правду. Чтобы никакой путаницы в той давней истории не осталось, никакого страха. Ради памяти отца. Ну и ради мужа вашего, чтобы доказать ему, что он неправ. Так?

– Это удивительно! Вы потрясающе точно высказываете мои желания… Неясные мне самой иногда.

– Ну, работа у меня такая, – улыбнулась Лученко. – Я хочу вас попросить, Алиса, показать мне вещи родителей. У вас же что-то осталось на память о них?

– Понимаю, вы хотите через предметы воссоздать то время. У меня есть кое-что, но не думаю, что это может хоть как-то помочь… И потом, каждый из нас за прошедшие десять лет осовременился, а вещи остались в прошлом. Сейчас. – Она легкой походкой вышла в спальню и вернулась со шкатулкой в руках и фотографией.

Мужчина и женщина на фотографии в рамке смотрели в объектив. На их лицах одна и та же мысль: как только съемка закончится, они сразу же взглянут друг на друга. Ксения Николаевна Бессонова была необыкновенно привлекательна, хотя цвела не юным первоцветом. Снимок запечатлел ее вторую молодость. Уже подросли дети, устроился быт, рядом любящий муж, и теперь все, что должно расцвести, – расцвело. Даже пышнее, чем в юности. Она лучилась не робкой красотой подснежника, а мощным созреванием благоуханной сирени. Отца девушки нельзя было назвать классическим красавцем, но в его глазах светилось обаяние ума.

– Ваши родители были очень счастливы, это видно, – сказала Вера. – Представляю себе, как эта пара появлялась на людях. На них явно устремлялись многие взгляды. Будто они посылали в пространство и притягивали к себе разнообразно заряженные лучи. И в этих лучах клубились пылинки зависти, восхищения, любопытства. Кто-то просто любовался ими, кто-то не мог им простить, что они так удачно нашли друг друга. Да, они были гармоничной парой.

– Это правда. Даже сейчас, спустя столько лет после их смерти, я не могу вспомнить ни одной их ссоры. Если папа был не на работе, они не расставались! Мама умерла, когда мне было восемнадцать лет, я была еще совсем девчонкой. Но я отлично помню их отношения. С мамой папа мог говорить на любые темы. Абсолютно обо всем! Представляете, ей все было интересно, если об этом говорил папа. Он был такой потрясающий рассказчик! Ну скажите, как можно придумать о стройке что-то интересное? А он описывал такие забавные истории, что мама начинала хохотать! Да и мы тоже! Или сочинял про рыбалку, да еще как! Нам казалось, словно мы там находимся вместе с ним, представляете?

Она открыла небольшую темную шкатулку кипарисового дерева, инкрустированную цветочным узором и приятно пахнущую. И они вдвоем стали разбирать содержимое. Доставая какой-нибудь предмет, девушка с воодушевлением рассказывала, кому из родителей он принадлежал, как появился в доме и как к нему относились отец с матерью. Пересмотрев эти вещи, Лученко отобрала несколько и попросила их на короткое время.

– Ой! Какой может быть разговор! Если эти пустяковины чем-то помогут, я буду очень рада.

Они перешли на кухню и продолжили пить кофе. Алиса задумалась, на нее нахлынули воспоминания. Вера спросила:

– Скажите, Алиса, вы помните какие-то странные случаи из своей юности? Странные или трагические для вашей семьи.

– Вера Алексеевна, удивительно, что вы спросили! Ведь я сама об этом подумала сейчас. Мне теперь кажется, что над моей мамой всегда висел какой-то рок.

– А именно?

– Помню, однажды мы с мамой чуть не утонули, когда катались на лодке. Мне тогда было три или четыре года. Рядом с нашим загородным домом есть широкое родниковое озеро, оно называется Блюдце. Там такие песчаные пляжи по берегам, мелководные, только в середине озера очень глубоко. Мама любила катать нас, детей, на лодке вдоль камышей и кувшинок. Я помню тот случай, даже странно, маленькая – но так отчетливо все вспоминается! Когда мы заплыли на середину озера, лодка стала протекать. Мама плавать не умела, я – тем более… И мы бы утонули, потому что мама растерялась. Но недалеко от нас оказался мужчина на катамаране. Он прыгнул в воду и спас нас. Этим мужчиной был хозяин соседней дачи, Вячеслав Демьянович Голембо. С тех пор он и стал другом нашей семьи. Дядя Слава шутил, что только такие дурехи, как мы, могли утонуть в «блюдце»…

– Вы с мамой были одни на даче?

– Да. В тот день Виктор, мой брат, уехал куда-то с друзьями. Мы с мамой остались вдвоем.

– И что потом?

– А потом папа научил меня плавать. И я, став постарше, переплывала Блюдце во всех направлениях, вдоль и поперек. Хотите еще кофе? А может, немножко вина? У меня есть хороший мускат! – спохватилась Алиса.

– Ну, если немножко – хочу. И еще хочу, чтобы вы продолжали вспоминать.

– А вы, Вера Алексеевна, думаете – это мог кто-то?..

– Пока я только слушаю. Выводы делать еще рано… Вы, Алиса, наверняка такая же хорошая рассказчица, как ваш отец. Излагаете кратко, толково, только самую суть. Давайте дальше.

Девушка порозовела от Вериного комплимента. Она налила в высокие бокалы карминового муската, вынула из холодильника гроздь крупного винограда, персики и положила их в вазу перед гостьей. Отведав муската и отпив по глотку кофе, женщины продолжили неспешный разговор.

– Второй странный случай произошел во время турпохода. Дома осталась только бабушка, папина мама, а в поход мы отправилась всей нашей семьей и с друзьями. Я была уже школьницей. Ночью, когда все заснули, загорелся мамин спальник. Папа проснулся от запаха едкого дыма и бросился тушить его… Притом сама мама спала как убитая! Помню, все тогда восприняли этот случай как очень смешной. Дядя Слава говорил: «Если б не Паша, шашлык из Ксении получился бы очень нежный».

– Черный юмор у вашего дяди Славы, – подняла бровь Вера.

«Да и вообще он немного странный, честно говоря, – подумала она. – С ним еще предстоит разбираться…»

– Ну, они же молодые были, беззаботные. Наверное, им тогда все вокруг казалось забавным!

– А кто именно из друзей был в походе, помните?

– У меня же есть фотографии! Мы тогда без конца фотографировались. – Девушка быстро метнулась в коридор, сняла с антресоли небольшую плетеную корзинку и вынула из нее бумажный пакет со снимками. – Вот! На этой – все, кроме дяди Славы, потому что он фотографировал. Первый слева Витя, возле него – тетя Ивга, мамина двоюродная сестра. Вот папа, рядом мама, рядом с ней жена дяди Славы, тетя Тамила. Она сейчас живет в Америке. Рядом с ней – я… Забавная, правда? – Алиса рассмеялась, глядя на себя маленькую. – А вот мужчины ставят палатки. Это уже тетя Тамила щелкала. Вон папа с удочкой, Витька с ведром наловленной рыбы, это снимала тетя Ивга…

– Вы помните даже, кто кого снимал?

– Потому что таких фотографий две. Со мной и без меня. На этой фотографии – папа, брат и я. А вот на этой папа с тетей держат вдвоем одну щуку, и Витя с ведром, а я их снимала тетиным фотоаппаратом.

Вера, перебирая в руках фотографии, остановилась.

– Вот на этом снимке ваша мама с забинтованной рукой. Что тогда произошло?

– А, это зимой… Праздновали масленицу на нашей даче. Тетя Ивга отошла с мамой пошептаться о своих женских секретах. В этот миг с крыши сорвалась острая длинная сосулька. Она чудом не пробила кому-то из них голову! Мама потом говорила, что за мгновение лишь увидела какую-то тень и успела отпрыгнуть. Но сильно поранила руку. Из-за удара у нее образовалась трещина в кости. Хорошо, что тетя Ивга врач. Она сразу забинтовала ее и повезла маму в больницу. Там уж ей наложили гипс на травмированную руку.

– Алиса, скажите, вот это все, что вы вспомнили, случалось при большом скоплении народа?

– Как когда. Когда мы с мамой чуть не утонули, то находились за городом одни. Папа был на работе. Бабушка вообще не любит выезжать из городской квартиры. В походе, я уже говорила, собралась большая компания. Когда масленицу праздновали – тоже… А когда чуть в аварию не попали, снова оказались вдвоем.

– Про аварию, пожалуйста, подробнее!

– На самом деле – банальная неисправность. В мамином автомобиле, новенькой «шкоде», почему-то отказали тормоза. Мы возвращалась с дачи в город, а было мне тогда уже… да, пятнадцать лет. В пути я захотела мороженого. Мама стала останавливаться у первого сельского магазинчика, но не смогла. Машина не слушалась. От растерянности мама свернула с дороги в поле, и это оказалось спасением. Машина воткнулась в огромный стог, нам повезло – он послужил амортизатором. Потом папе в авторемонтной мастерской сказали, что была повреждена оплетка тормозного шланга переднего колеса. Мы так и не поняли, как эта неисправность могла возникнуть в новенькой машине…

В эту встречу с Верой Лученко Алиса Старк, в девичестве Бессонова, рассказала доктору очень многое из того, чего не рассказывала никогда и никому. Это было странно и приятно для нее самой, не привыкшей к подобным откровениям. Но перед Верой Алексеевной девушке хотелось буквально вывернуть душу наизнанку. При этом Алиса не испытывала ни малейшего дискомфорта – просто перелистывала страницы детства. Впервые она рассматривала прожитые годы, словно содержимое той самой любимой кипарисовой шкатулки со всякой всячиной. Вместе с гостьей они изучали вещицы из этой коробочки, где хранились обрывки старых бус-воспоминаний. Там было много всякого: полезного, красивого, важного – и хлама. Они тщательно отсеивали драгоценные крупицы прошлого, откладывая ненужное в сторону. Перебирали, чистили Алисину душу. И ей становилось легче. Казалось, что доктор Лученко вот-вот наведет порядок в запутанной истории.

Незаметно, на мягких лапах подкрался вечер. Город лежал в сиреневых сумерках садов и парков, как младенец в колыбели. На него темной прозрачной шалью опустился сентябрьский сумрак, накрыл своим легким покрывалом древний город. Крыши, стены, кроны деревьев, так искусно все нарисовано – кем? – наверное, великим импрессионистом… В домах светились окна, они сияли яркими золотыми точками в темноте неба. От этой картины нельзя было отвести взгляд. Она и успокаивала, и будила в душе неясные тревоги.

6. Любовь как хроническая болезнь

Неожиданно для себя Вера обнаружила, что ездить с Двинятиным на вызовы необычайно интересно. Каждый раз ветеринарная практика подсовывала Андрею новые загадки. Каждый раз от их решения зависели здоровье и часто жизнь животных. И нужно признать, он справлялся с этими трудностями достойно. Так Вера узнавала своего любимого с новой, профессиональной стороны. А в один прекрасный день обнаружилось: не только Андрей понимает животных.

Солнечным сентябрьским утром Двинятин пригласил свою подругу на ипподром. Ему нужно было осмотреть лошадей перед скачками. Вера никогда прежде не бывала на ипподроме и легко согласилась быть сопровождающей.

Они спустились с трибун поближе к полю. Андрей наблюдал прогон лошадей и цепким глазом фиксировал малейшие симптомы конских недомоганий, успевая развлекать любимую рассказом о своей стажировке в Великобритании:

– Для тамошнего жителя прожить лето и не сходить на ипподром – так же невозможно, как для испанца не увидеть ежегодную корриду. Конные состязания в Британии, чтоб ты знала, национальная традиция. На ипподром отправляются в любое время, бросая службу и забывая, между прочим, об исполнении супружеского долга!..

– Ужас какой! – лукаво возмутилась Вера. – Хорошо, что ты не англичанин!

– Ага… День скачек – священный день для каждого британца.

– А что такое дерби? – В ее памяти всплыло слово, каким-то образом связанное с лошадьми.

– Ну, это такие соревнования, основанные лордом Дерби в Викторианскую эпоху. На них стекалась половина Лондона. За век с небольшим былой ажиотаж немного поутих, но и теперь в городок Эпсом съезжаются десятки тысяч англичан. Да и вообще подлинной национальной гордостью считается вовсе не дерби, а проводимый в местечке Эйнтри близ Ливерпуля Большой национальный стипльчез – The National Steeple Chase!

– Ого! Ты, оказывается, еще и английским владеешь, как настоящий подданный ее величества! – не стала скрывать изумления Вера.

– Мы, ветеринары, такие. Так приятно тебя удивлять! – Андрей обнял любимую, но продолжал неотрывно смотреть за лошадьми.

Внезапно он поднялся со скамейки и крикнул конюху: «Этот прихрамывает!» – и направился к животному. Вера пошла за ним.

Конюх подвел к Двинятину стройную вороную лошадку. Лошадей Вера видела только по телевизору в программах о животных, да еще девочкой, когда гостила в деревне у дальних родственников. Теперь она смотрела во все глаза, словно заново открывая для себя красоту, грацию и благородство лошади.

Вороной красавец, весь черный с серебристым отливом, спокойно стоял рядом с людьми. Он не проявлял ни малейшей нервозности. Его голова, туловище, стройные ноги, грива и хвост – все было черным-черно. Два блестящих, словно каштаны-великаны, глаза смотрели на Веру. Прямая и длинная шея гордо поднималась вверх, неся легкую выразительную голову. Прямой, узкий и длинный круп говорил об идеальном сложении беговой лошади.

– Как его зовут? – спросила Вера у конюха.

– Дельфин.

– Дельфин… – повторила Вера. Тот, услышав свое имя, повернул голову и стал чуть подергивать ушами.

– Заинтересовался вами, – прокомментировал поведение скакуна сотрудник ипподрома.

– Можно мне его погладить? – обмирая от детской забытой страсти к лошадям, спросила Вера.

– Осторожнее, Верочка! – встревоженно предупредил Двинятин.

– Ничего, Андрей Владимирович. Пусть погладит. Гладьте, он у нас смирный! – разрешил конюх.

Вера скользнула прохладной ладонью по шее Дельфина. Прикоснулась к морде. Веко опустилось на глаз, и женщина провела пальцем по ресницам. Потом приникла лицом к лошадиной шее и стала говорить ласковые слова:

– Ты настоящий красавец! Кожа у тебя шелковая, мордочка умная, глаза словно звезды…

– Ишь ты, прям замер от ваших комплиментов! – удивился конюх.

– Вера! – вскинулся Андрей. – Отойди, я же его осматриваю! Не ровен час, лягнет тебя!..

– Хорошо. – Вера послушно отошла на несколько шагов. Дельфин направился за ней, явно желая продолжения ласк.

– Похоже, он… – Конюх не успел закончить фразу.

Вороной шагал за Верой. Она остановилась и потянулась к нему носом, словно хотела обнюхаться, как иногда делала, играя с Паем. Ей показалась увлекательной эта игра. Конь ее принял. Он вдыхал чуткими ноздрями Верины духи, и по всему было видно, что запах ему нравится. Дельфин потерся мордой о Верину ладонь. Она достала из сумки пресное галетное печенье, которое всегда таскала с собой для Пая, – когда он слишком заигрывался, нужно было привлечь его внимание. Конь деликатно взял печенье одними губами. Вера снова погладила его черную узкую морду, приговаривая: «Дельфин, хороший мальчик!»

Наблюдая эти лошадиные нежности, ветеринар в шутку предложил:

– Попроси его поднять правую переднюю ногу.

– Дельфин, хороший! Подними ножку! – попросила Лученко, при этом мягко похлопав коня по мускулистой лопатке правой ноги.

Конь поднял ногу. У конюха и Двинятина округлились глаза. Теперь уже конюх спросил у странной женщины:

– А левую?

– Дельфин, мой послушный, хороший! Подними эту ногу! – Вера легко потрепала вороного по левому предплечью.

Левая нога была поднята, и большой глаз воззрился на Веру, словно говоря: «Вот какой я послушный! Дай еще печенья!» Пошуровав в сумке, любительница лошадей достала галету и скормила ее умному животному.

Наблюдавший эту сцену конюх почесал буйную шевелюру, не привыкшую к расческе, и высказал предположение:

– Вы, девушка, умеете заговаривать лошадей! – При этих словах парень покосился на ветеринара и добавил: – Хорошо иметь рядом такую помощницу… Так что там, с Дельфином-то?

На эти речи Двинятин усмехнулся. Практик, он не очень доверял всем этим суевериям про «заговор» лошадей.

– Небольшой ушиб. Сам себя стукнул. Лед или хлористый этил есть?

– Есть, – кивнул работник.

– Тогда пойдем, я наложу повязку. – Двинятин повернулся и зашагал в сторону конюшен. За ним направился и конюх.

Вера и Дельфин остались на месте. Она слишком увлеклась прекрасным животным и не заметила, как Андрей пошел в другую сторону. Оглянувшись на своего питомца, работник крякнул и, вернувшись, ухватил коня за повод. Но не тут-то было! Дельфин не трогался с места. Он не желал уходить без своей новой приятельницы.

– Вера! Ты и вправду его заговорила? – Андрей вернулся и, все еще не веря своим глазам, предложил: – Пойдем к конюшням, а он пусть останется.

Женщина вместе с Двинятиным пошла к выходу с поля. Лошадь тут же двинулась следом за ними. Андрей несколько раз оглядывался, не переставая удивляться тому, как послушно ступает Дельфин за Верой.

В конюшне ветеринар быстро наложил на ушибленное место охлаждающую повязку. Сказал конюху, что Дельфин должен не меньше двух недель находиться в полном покое. Все время, пока длилось бинтование, Вера поглаживала коня и нашептывала ему ласковые слова. Собрались уходить. Женщина вполне серьезно сказала коню: «До свиданья, Дельфин! Я ухожу. Но мы скоро увидимся, не скучай!»

Черный как смоль жеребец встряхнул гривой, и по могучим мышцам шеи и туловища словно прошла мощная волна. Он заржал, отвечая, и проводил взглядом фигуру уходящей женщины. Оба существа, человек и лошадь, точно знали – они встретятся.

В машине Двинятин взглянул на свою подругу с улыбкой.

– Что ж ты не говорила, что можешь гипнотизировать не только людей, но и лошадей?!

– До сегодняшнего дня я сама этого не знала, Андрюша.

– Честно?

– Честное психическое!

– Раз такое дело, я теперь всегда буду брать тебя с собой на ипподром, – подытожил ветеринар. – Ты – лучшая помощница!

– Я, конечно, рада оказанному мне высокому доверию…

– Ух! Идея! – Глаза Андрея засверкали озорными искорками. – Я буду брать тебя на бега, и мы дико разбогатеем!

– Это как? – не поняла Вера.

– А так. Ты садишься в конюшне возле какой-нибудь обычной лошадки и внушаешь ей, что она станет фаворитом скачек. И она под гипнозом приходит первая! Мы на нее поставим и огребем кучу денег. – Хитрый взгляд любимого доказывал, что он устраивает «проверки на дорогах».

– Хм… – Вера притворилась, будто приняла идею всерьез. – Андрюша! Если ты намерен сделать из меня «лошадиную гипнотизершу», то у меня одно условие.

– Какое, радость моя?

– На того коня, который придет первым, сядешь ты, и тогда я на все согласна!

– Значит, тебе кентавра подавай!

– А ты как думал?

– Ну, я тебе сейчас покажу! – Андрей свернул с дороги в расстилавшийся напротив ипподрома Голосеевский лес.

– Похоже, ты собираешься утащить меня в дремучую чащу, – радостно улыбнулась возлюбленная.

– Мало того. Я собираюсь продемонстрировать тебе свои жуткие животные инстинкты! – Двинятин зарычал и скорчил ужасную разбойничью рожу.

– Что ж мы так медленно едем?! – удивилась его непредсказуемая возлюбленная.

…Давно был выключен мотор. Голосеевский лес шелестящей тишиной окружил маленький «пежо» с мужчиной и женщиной внутри. Остановил время, охватил бархатной зеленью с прожилками желтого, заманивал бесстыдно, подмигивал солнечными бликами сквозь кроны дубов и сосен: ну?

Андрей вопросительно погладил Веру по маленькой руке. Она тонким пальчиком нарисовала ответ на его джинсовом бедре. И запульсировал в нем жар, он прикоснулся губами к ее губам вначале осторожно, затем смелее. В жаре поцелуя, как сахар в кипятке, быстро растворилась осторожность, остатки приличий соскользнули в пропасть бесстыдства. Поцелуй длился, длился и дошел уже до края, за которым…

Вдруг Вера резко отстранилась от Андрея.

– Что случилось? Что?..

Молчание. Она оглянулась вокруг. Потом торопливо заговорила:

– Надо уезжать, скорее!.. Я чувствую опасность.

– То самое? Тринадцатое чувство?

– Да.

Андрей сразу вспомнил, как недавно в Крыму его любимая внезапно почувствовала себя плохо и уехала вместе с ним из гостей – быстро, не раздумывая, как с пожара. Потом объяснила, что у нее, как у животных, чующих грозу, землетрясение и прочие катаклизмы, обострено ощущение опасности. Она чует и неприятности, и болезни. К тому же многократно убеждалась в том, что тринадцатое чувство ее никогда не обманывает. Вот и тогда выяснилось, что они были в гостях у убийцы…

А почему тринадцатое? Да потому что Вера родилась тринадцатого числа. Если неприятности грозили кому-то из ближнего круга родных и знакомых, чаще всего толчком начинала болеть голова. Иногда предчувствие холодило спину, создавало дискомфортное замораживающее ощущение.

Вера обычно объясняла это так. Многие могут предчувствовать те или иные события. Один человек чует катастрофы, как животные. Другой предчувствует, что его вызовут на ковер к начальству. Третий обладает особым нюхом на веселые компании, четвертому стоит что-нибудь взять в руки в магазине, как эту вещь тут же раскупают. Может быть, каждый из нас – какой-то эксперимент природы? Так, на всякий случай. Всеобщей красоты и массовой гармонии она, видимо, не планировала, но позаботилась о самом существенном – неисчислимом количестве вариантов для выживания. Вот эти варианты и проявляются загадочно. А может быть, у человека не пять чувств, а десять? Или пятьдесят? Только он не знает о них. Потому что они замкнуты на подсознании, а сознанию доступны лишь пять. Отсюда всякие фокусы с телепатией, сны, во время которых делаются открытия, предсказания и прочее. Есть еще и разная степень чувствительности на эти слабые сигналы из подсознания в сознание: у кого-то эта степень высока, у кого-то отсутствует вовсе…

– Ну, что же ты! – испуганно торопила Вера. – Заводи!

– Поздно, – сказал Андрей. – Не успеем, вот они… Да и не нужно бежать. Успокойся, пожалуйста, все будет хорошо.

Снизу, со стороны оврага, на поляну вышла группа мужчин. Молодые парни, лет по двадцать, и несколько подростков. Итого шестеро. Два парня – крупные, мордатые, с уверенной походкой, наверняка заводилы. Остальные серенькие, один вообще мальчик. С бутылками, пакетами какими-то. Все это Андрей увидел и зафиксировал мгновенно. Если бы не Верино чутье на опасность, он бы на этих парней и внимания не обратил, мало ли таких по улицам шатается. Правда, здесь была не улица, а лес. Хоть до проспекта не больше километра, но безлюдно. Вот они и чувствуют себя хозяевами. Может, попугать хотят? Такие любят, когда их боятся.

Парни окружили автомобиль, загоготали, начали нагло раскачивать «пежо» на рессорах. Андрей заблокировал дверь с Вериной стороны и собрался выходить.

– Андрюша!.. – Вера не могла сдержать своего женского страха.

Если б не Двинятин, она, не раздумывая, начала бы что-нибудь делать, чтобы не дать страху парализовать волю. Кричать или изображать из себя полоумную, врываться в разговор нападающих потоком своих фраз – словом, срывать сценарий нападения как угодно. Иногда в сложных случаях удавалось поймать агрессоров на гипноз.

Но мужчина взял ситуацию в свои руки.

– Сиди тихо, – сказал он. В голосе его прозвучала такая сила, что Вера послушалась. – Если я не выйду, они разобьют стекла.

Он открыл дверь и так быстро выпрыгнул, что стоявшие снаружи невольно отпрянули.

– Какая компания! – проговорил один из мордатых, открывая щербатый рот в улыбке.

– Мы тоже к вам хотим, – сказал второй.

Андрей Двинятин не производил грозного впечатления. Обычный мужчина, не накачанный, никакой тебе бычьей шеи и крутых плеч. Легкая жертва.

– Это самое, слышь. Давай сюда мобилу, ключи от тачки и кошелек, – прогнусавил кто-то. Они все окружили Андрея, отошедшего на три шага от машины. – И бабу свою оставь. А сам можешь тикать отсюда, ладно. Мы добрые.

Они загоготали – громко и нагло, распространяя волну перегара.

– Ну? – спросил мордатый. – Или устроить тут вам могилку без крестика?

Андрей не отвечал, только вздохнул с легким оттенком досады. Вера, сидя в машине, слышала приглушенно все слова, но не вслушивалась, понимая: они не имеют никакого значения. Она видела, что Андрей совершенно не испуган, она знала, что он может за себя постоять, но все же ей было немного страшно – не за себя, а за своего мужчину.

На лице Андрея застыло непонятное выражение: взгляд обращен не к окружившим его хулиганам, а как будто между ними – то ли вдаль, то ли внутрь себя. Мордатый сделал резкий угрожающий выпад в сторону Андрея, но тот не шелохнулся. Странно… Парализовало его, что ли? Наверное, у парней мелькнула та же мысль, потому что они все разом ринулись к нему.

Это было совсем не так красиво, как в голливудских бое виках с красочной постановкой драк, когда плохие парни нападают на хорошего по очереди. И он справляется с одним, затем переходит к другому и так далее. Противники напали одновременно. Ничего толком, в общем-то, Вера и не увидела. Мелькнули занесенные руки, Андрей как-то мягко крутанулся на месте и вроде бы исчез из поля зрения. При этом первых из нападавших центробежной силой выбросило из точки схватки, они проехались всем телом по опавшим листьям и траве, откатились в сторону. Двое других внезапно остановились и протянули к Андрею руки, он словно бы слегка прикоснулся к запястью одного и ноге другого, но первый закричал и резко опустился на землю, а второй рухнул как подкошенный.

Снова подскочили те, кого отбросил ветеринар, и вновь Андрей будто исчез… Нет, не исчез, а просто быстро двигался, отталкивая протянутые к нему руки, проходя сквозь строй противников легко, словно сквозь тюлевые занавески, а они почему-то падали.

Вера мимолетно удивилась: Андрей на каждое движение нападавших начинал отвечать встречным движением вроде бы даже на долю мгновения раньше. Упреждая. Он опять стал виден – застыл, будто высвеченный фотовспышкой. Вера успела заметить его сосредоточенное лицо, он смотрел перед собой, а руки жили отдельно и что-то делали.

Отскочил назад с вытаращенными глазами самый младший, секунду постоял и рванул обратно в овраг. Остальные лежали на траве: трое неподалеку, двое – у Андрея под ногами, очень удивленные, что никак не могут встать. Слишком быстро все произошло, они будто попали в огромный вентилятор, который их отбросил назад, а боль еще не включилась – просто не успела.

Все было кончено. Андрей постоял с опущенными руками еще несколько секунд в ожидании, но парни продолжали лежать. Тогда он перешагнул через них, подошел к машине, открыл ключом дверь и сел. Теперь лицо его ничего не выражало, кроме облегчения от того, что неприятная работа наконец выполнена.

Вере хотелось одновременно и колотить его по груди, и кричать, чтобы он не смел… Чего? Она не знала… И сказать: «Я тебя люблю» – обнять, прижать, закрыть своим телом. Но дыхание куда-то пропало.

С пол-оборота завелся двигатель, Андрей вывел машину на лесную дорогу, двинулся в сторону проспекта, прочь из леса.

– Ну просто невезение какое-то! – хмыкнул он. – Негде, понимаешь, полюбить самую желанную на свете женщину!

Веру уже отпустило.

– Это то самое, да? – спросила она. – Ты рассказывал, помнишь? Айкидо.

– Почти, – сказал Андрей и нахмурился.

Вера тут же заметила:

– Что? Болит что-нибудь?!

– Да ничего не болит. Просто… Я потерял контроль. У одного был в руке кастет, у другого нож. Я не удержался и сломал им, кажется, то ли пальцы, то ли запястье. А этого нельзя.

– Господи!.. Да ну тебя, Двинятин, с твоим рыцарством! Заживет. Не будут больше беззащитных прохожих трогать.

– Я понимаю, они уроды. Но дело не в них, а во мне. В основе айкидо лежит… Как тебе сказать… Доброта, что ли. Непричинение травм и увечий. Понимаешь, техники, составляющие искусство айкидо, – щадящие в том смысле, что никто ничего не ломает. Наоборот. Все действия противника дополняются так, чтобы изменить направление атаки и вывести его из равновесия. Вращаться, если толкают. Ускользать, если тянут. Не реагировать на ложные выпады, только на настоящие.

– Ага, вот почему ты не сразу… Да?

– Да. Но… Когда овладеваешь такой самообороной, твои реакции становятся привычными, спонтанными. Нет интервала на обдумывание между началом атаки и ответом на нее оборонительными техниками айкидо. Да и обдумывания никакого нет, есть инстинктивная реакция. Твое «я» отсутствует в этот миг.

– Хм… Но это же для защиты хорошо? Как специалист могу сказать, что именно потому ты успеваешь раньше.

– Да. Но с исчезновением личности исчезает и разум… Безличный автоматический ответ хорошо подготовленного бойца способен нанести ущерб, и нужен определенный контроль. А я его утратил. Потому что на секунду испугался за тебя. Разозлился на них, что хотели тебя обидеть. Вот и нарушил кодекс.

– Так у вас, айкидошников, есть свой кодекс?

– Вроде того. Если опустить все пафосные слова, то смысл овладения айкидо – это стремление к гармонии.

– Знаешь, гармонию эти гады нарушили чуть раньше, а ты ее, наоборот, восстановил. Так что кончай, дорогой мой, свою рефлексию. Будем считать, что ты приобрел новый опыт… Да и я, честно говоря, тоже.

– Какой?

– Раньше я считала недостатком способность мужчины реагировать мгновенно, без раздумий. Полагала, что женская мудрость состоит в неторопливости принятия решений, в проговаривании всех проблем. Мужчины не слушают, на десятой секунде разговора они уже готовы перебить тебя и выдать какое-то решение. Но теперь… Я поняла: есть случаи, когда одно мгновение, одно движение решают, будешь ли ты жить или умрешь. Значит, нельзя колебаться и тратить время попусту. Нечего терять ни одной минуты. Второго шанса не будет.

Андрей рассмеялся.

– Ты чего смеешься над бедной маленькой женщиной, а, великий боец?

– Я не смеюсь, я восхищаюсь. Ты почти дословно изложила мысль некоего мастера, О-Сэнсэя, из книги «Принципы айкидо». Он там так и пишет, дескать, нужно оттачивать свое мастерство и относиться к каждому поединку как к последнему, единственному шансу. Ловить и использовать каждое мгновение. Он называет это мудростью, находящейся на лезвии меча.

– А у тебя, Андрюша, мудрость на кончиках пальцев. И вообще я люблю твои руки.

– Если будешь развивать эту тему, мы опять где-нибудь остановимся, и…

– Нет, милый, – ласково сказала Вера. – Я буду занята.

– По делу этой девушки, Алисы? Да?

– Да.

Они подъехали к повороту на широкий проспект, Андрей остановился, пропуская ярко разрисованный рекламой троллейбус. Реклама умоляла покупать бытовую технику фирмы «Юпитер».

– Кстати… Слежку больше не чувствовала? – спросил Андрей. – Я вначале решил, что эти ребята, там, в лесу, – по нашему делу. Но потом понял: не то.

Вере понравилось, как он сказал: «по нашему делу». Но говорить об этом сейчас не стала. Она посмотрела в зеркало заднего вида. В очередь к перекрестку пристроилась темно-красная машина, далеко, между нею и «пежо» Андрея был еще микроавтобус и два «жигуленка». Машину эту Вера никогда не видела. Но лицо парня, сидевшего за рулем, было точно знакомым…

– Нет, Андрюша, слежку я не почувствовала.

Вера намеренно не сказала правду своему возлюбленному. После драки в лесу ей хотелось, чтобы он хоть на какое-то время не знал об опасности. Хватит и того, что с начала «семейного дела» слежка за ней продолжалась постоянно.

* * *

В самый разгар рабочего дня в переговорную вошла офис-менеджер Вика. И объявила:

– Сэр Джон Гордон Старк!

В помещение вошел высокий мужчина с жестким взглядом серых глаз, перебитым носом, выдававшим боксерское прошлое, и строгой линией рта. То ли вот это «сэр Джон» навеяло, то ли он действительно был похож на Джеймса Бонда, но женская часть коллектива сразу отметила: агент 007 некрасиво-красив, то есть невероятно обаятелен. Волосы темные, стрижка идеальная, кривоватую переносицу оседлала изящная оправа дорогих очков… Да, Джон Старк напоминал не просто суперагента, а такого, которого исполнял бы Же Пэ Бельмондо в расцвете лет и своего мужского шарма. На правом плече пиджака у гостя эффектно разлегся шерстяной платок в крупную шотландскую клетку.

Даже острословы агентства замерли в немом уважении. Хотелось встать по стойке «смирно». В сознании наиболее продвинутых всплыло слово «дресс-код». Образцовый костюм сэра Старка был сшит из кашемира с шелком, от пиджака исходило неясное мерцание. Посетитель «Art Advertising» выглядел подтянуто, элегантно и респектабельно. В нем чудесным образом сочетались непринужденность «плохого парня» и шик настоящего денди. Однако сквозь твердые черты лица сэра Джона опытный глаз мог разглядеть скрытую растерянность. Она проглядывала и тут же пряталась. Так бывает, когда заправский сердцеед Бонд встречает ту единственную женщину, без которой дальнейшее его существование теряет смысл. Старк омыл Алису взглядом полноводным, теплым и синим, как Гольфстрим. Под таким взглядом кто хочешь поплыл бы. Но только не Алиса.

Насмотревшись на сэра Джона Гордона, все агентство, как по команде, обернулось к его супруге. Та сидела пунцовая, причем казалось, будто кровь уже вот-вот готова брызнуть через нежную кожу. Глаза госпожи Алисы Старк были опущены. После тягостного молчания она подняла на мужа прозрачные гневные очи и произнесла:

– У тебя редкая способность – портить самые лучшие минуты моей жизни! – Алиса поднялась и вышла из комнаты.

Всем стало неловко.

– Я, собственно, к вам, – помолчав, обратился гость на хорошем русском языке к Сотниковой.

– Прошу в мой кабинет. – Дарья поднялась и направилась в свой офис.

Там, без всяких предисловий и раскачки, Джон Старк сказал:

– Я хотел бы, чтобы ваше агентство, Дарья Николаевна, провело рекламную кампанию для моей фирмы. Я готов немедленно подписать контракт о рекламном обслуживании… Скажем, на год.

Поскольку Даша была в курсе Алисиной семейной жизни, она думала, что ее трудно чем-нибудь удивить. Однако Старк все же умудрился это сделать.

– Простите… Но ведь вы ничего о нас не знаете, – проговорила Даша, не вполне понимая, можно ли доверять внезапно возникшему потенциальному клиенту.

– Все, что мне необходимо о вас знать, я знаю, – твердо сказал Старк. – Что касается рекламного бюджета, тут мы не стеснены. – Он озвучил такую цифру, от какой не отказалось бы ни одно рекламное агентство в мире.

«Н-да! Это тебе не постное масло “Семечки” раскручивать! – подумала ошарашенная Сотникова. – С таким рекламным бюджетом можно отказаться от всей мелочевки. Можно, наконец, сделать что-то и для Каннских львов!»

Мечты директрисы рекламного агентства были прерваны сухим покашливанием Джона Гордона.

– Дарья Николаевна! Я не стану мешать вам микроскопической… Нет, как это… минимальной… А! Мелочной опекой. Более того, в моем лице вы найдете самого лояльного клиента…

«Ишь ты! Мечта, а не заказчик!» – подумала Дарья, невольно улыбаясь Старку. А тот продолжал:

– У меня будет только одно-единственное маленькое условие.

– Какое? – Сотникова насторожилась, спускаясь с небес на землю. Один ее знакомый любил повторять: «Сыр подается в мышеловку в строго определенное время!» – и она была с ним полностью согласна.

– Меня как клиента должна провожать… сорри… Должна вести ваша новая сотрудница, Алиса Старк.

Образовалось молчание. Дарья Сотникова соображала, что ответить, и на всякий случай держала паузу. Она часто и умело пользовалась таким приемом в деловых переговорах, чтобы побольше вытянуть из собеседника. Есть такая актерская поговорка: взял паузу – держи до конца. Чаще всего собеседник из чувства неловкости стремится паузу заполнить. Но Джон Гордон, видимо, тоже был не лыком шит. Он спокойно молчал, молчал талантливо и величественно… Пока он молчит, самое время рассказать о нем подробнее.

Сэр, надо вам сказать, родился в городе Дувре, что на Великобританщине. Там прошло детство сэра. Дувр оказался судьбоносным местом для Джона, потому что был он портом у пролива Па-де-Кале, в графстве Кент. А главный серьезный бизнес в этом месте – производство кораблей и судового оборудования. Отец мальчика был моряком, а все дядья и родственники по мужской линии занимались ремонтом кораблей. Поэтому маленький Джон точно знал, кем он будет, когда вырастет. Небольшой провинциальный Дувр славился множеством архитектурных памятников, что придало характеру Джона романтический оттенок. Не было ни одного строения на меловых дюнах, не исследованного ватагой дуврских мальчишек с Джоном во главе. Средневековый замок, окруженный стеной с башнями на скале, остатки римского маяка, цитадель и несколько фортов, построенных еще римлянами, – все эти осколки прошлого были обычным фоном для игр.

Затем Джон учился, работал на судостроительной верфи у дяди. Освоил все специальности и возглавил семейный бизнес.

В личной жизни сэр преуспел меньше. Девушки Старка оказывались лишь временными подружками. Идеалом ему представлялась мать – домохозяйка, посвятившая свою жизнь отцу, растившая Джона, его сестру и младшего брата. Главным делом в жизни матери было ожидание мужа-моряка из плавания. Именно такой видел Джон Гордон свою будущую жену. И хотя жизненный опыт показывал, что подобные женщины закончились еще в начале прошлого века, Старк продолжал поиски. Случайная встреча с Алисой во время путешествия по чужой стране заронила в душу надежду, что его идеал на свете все же существует.

Они долго переписывались. Он придумывал себе дела в Киеве, старался как можно чаще приезжать в командировки. Один раз и Алиса приехала в гости. Роскошный дом в пригороде Лондона произвел на нее сильное впечатление. Но и без дома она бы пошла за Старка: он напоминал ей капитана Грэя из Гриновских «Алых парусов» – любимой книги детства. А себя она видела в роли Ассоль. Вот так первая любовь девицы Бессоновой и долгие поиски идеала джентльмена Джона Гордона Старка закончились браком. Брак продержался пять лет…

Дарья вышла из рекламной паузы. Как мудрая бизнес-леди, она предложила решение, при котором овцы оставались целы и невредимы, а волки вкладывали деньги в нужное место.

– Я обдумала ваше предложение, господин Старк! Бесспорно, оно очень заманчиво. Но наш новый эккаунт-менеджер Алиса… Старк – еще молодой и не очень опытный сотрудник. Поэтому я предлагаю вам следующий вариант. Вести вашу рекламную кампанию буду лично я, уж очень ответственная работа нам предстоит. А ваша жен… Алиса будет выполнять задания агентства в коммуникациях с клиентом. То есть с вами. Как и положено эккаунт-менеджеру.

– Именно такого ответа я ждал. – Хмурое лицо судостроительного магната на миг озарилось приветливой улыбкой. Он выудил из элегантного кармана визитную карточку и положил ее на стол. – Пришлите мне для подписания контракт. Я остановился в «Премьер Паласе», в президентском номере.

Даша вышла проводить клиента. Алиса сидела за своим компьютером и не отводила взгляда от монитора. В голове Сотниковой крутилась фраза: «Благодарю за недоставленное удовольствие!» – но она не стала произносить ее вслух. В Дашиной душе боролись деловая женщина и просто женщина. Конечно, жаль Алису. Но бизнес не предполагает такого чувства, как сострадание. Как говорят американцы, «ничего личного, только бизнес». Тем более когда впереди замаячил такой рекламный бюджет! Леди капитулировала перед бизнесом и затихла.

После ухода англичанина Алиса заглянула в кабинет начальницы. Та отрицательно помотала головой: «Позже я сама вас вызову! Сейчас я занята!» – и даже руками отмахнулась. Новая сотрудница снова почувствовала себя хуже некуда…

Оставшись одна, Дарья приняла решение имени царя Соломона. Другими словами – решила позвонить Вере. Уж кто-кто, а именно ее бесценная подруга умеет безболезненно разруливать тяжелые ситуации.

* * *

Наконец с неуловимым хозяином фармацевтического концерна удалось договориться о встрече. Вера практически напросилась к нему в гости, угрожая, что если он ее не примет, она придет сама, загипнотизирует охранников и войдет в квартиру. Голембо сразу согласился, назначил время.

Жил он в зеленом центре города, рядом со старым Ботаническим садом. Квартира его была класса люкс. Здесь все напоминало о том уровне жизни и том времени, когда материалы были настоящими, когда пластмасса не притворялась камнем, а бумага – деревом.

Вера вошла в дверь квартиры и поднялась к холлу по основательной, мраморной, какой-то из прошлого века лестнице. С любопытством предвкушала, какие чудеса ждут ее наверху. И все равно открывшийся на верхней ступеньке вид ее удивил. В середине холла красовался оазис – декорированный зеленой растительностью альпинарий. Сквозь зелень стекала струйками вода. Вера не могла оторвать взгляда. Не каждый день попадаешь в квартиру, посреди которой струится водопад!

– Здравствуйте, Вера Алексеевна! – встретил ее хозяин дома, надев на лицо дежурную улыбку воспитанного человека.

– Добрый вечер, Вячеслав Демьянович, – ответила гостья так же учтиво.

Из холла Голембо провел Лученко в гостиную. Гостиная, она же каминный зал, соединялась с кабинетом высокими, до потолка, раздвижными дверями. Вера осмотрелась. Розовый мрамор камина, ценные породы дерева в орнаменте паркета, роскошь обоев, богатство портьер. Цвета гостиной были подобраны с патрицианским шиком, в кораллово-золотистой гамме.

Мужчина и женщина присели в кресла терракотового цвета.

– Чай, кофе, коньяк? – спросил хозяин квартиры, с невольным уважением присматриваясь к докторше. Он не забыл ничего из того, что произошло в ночном клубе.

– Спасибо, пока нет. Для начала я отвечу на тот вопрос, который вы не задаете, – с мягкой улыбкой посмотрела ему в глаза гостья.

– Какой же вопрос я не задаю?

– Почему я назначила встречу у вас дома.

– Почему же?

– Потому что по просьбе Алисы мне нужно разобраться в деле десятилетней давности. А для этого необходимо пообщаться со всеми участниками тех событий. И не просто пообщаться, а понять особенности характера незнакомых мне людей. Где же лучше всего это сделать, как не дома? Иной раз дом говорит о своем жильце больше, чем может рассказать сам человек.

Голембо нахмурился.

– Я понимаю Алису, но вы… Не надо разбираться ни в каком деле, – сказал он упрямо. Уважение уважением, а у него есть свои принципы. Не следует привлекать чужих к семейным тайнам…

Вера вздохнула.

– Вот сейчас вы подумали, что если даже в этом деле и имеются какие-то секреты, то надо оставить все как есть, без огласки. Потому что в каждой семье свои, так сказать, шкафы со скелетами. Это первое. Второе: вы гадаете, какой мне предложить чай – черный, зеленый, ягодный или цветочный. Отвечаю – черный. Если можно, с лимоном, и сахару две ложки. А вы любите ягодный чай… Да, ягодный, скорее всего – малиновый. И сахару вы кладете четыре ложки.

После недолгого молчания Голембо усмехнулся.

– Понимаю. Мне уже рассказали, что вы волшебница и все такое. Ошеломить хотите своими способностями?

– Да чего же тут ошеломительного, – пожала плечами Вера, – если я вижу, что вы любите сладкое. Подумаешь! Вот вы обо мне справки наводили, за работой меня наблюдали, и теперь у нас разговор пойдет по существу. А мой «справочник» – мои наблюдения и выводы. И сейчас мы на равных. Так как насчет чая?

Вячеслав Голембо вышел на кухню. Вера посмотрела ему вслед и вздохнула. Она действительно поняла про этого человека гораздо больше, чем озвучила, причем понимание началось еще в клубе, а сейчас все стало окончательно ясно. В сознании у нее обычно возникали не слова, а образы, на миг Лученко будто бы становилась своим собеседником, чувствовала, как он. Голембо – страдалец однообразия, мученик кажущейся бессмысленности жизни. У него одно и то же каждый день, каждый месяц, каждый год. Он засыпает поздно, ворочается часами. Утром встает со скрипом в шейных позвонках. Совершает одни и те же действия, делая одни и те же движения, жесты, гримасы. Ест один и тот же надоевший завтрак. Едет одним и тем же маршрутом по городу. Работа, пусть и любимая, но однообразная. Начинает ее ненавидеть. За день никогда не успевает все, что планировал. Никогда. И это повторяется. Даже набор удовольствий – один и тот же. Никакого разнообразия. Он сам себе не нравится. Но что делать, другого-то себя у него нет. И он преодолевает немощь духа хитростью: уговаривает свой дух, что тот все может. Уговаривает, уговаривает – и дух вытирает сопли и действительно может. Может вставать в одно и то же время, смотреть в зеркало, ехать на работу, разговаривать с одними и теми же людьми и не сойти с ума. Так что, получается, он достиг совершенства по крайней мере в одном виде искусства – искусстве самообмана. Без него жить было бы невозможно…

Пока хозяин звякал на кухне посудой, Вера через открытую дверь изучала фотографии на стене в кабинете. На официальных снимках хозяин дома стоял рядом с политиками – с каждым из трех президентов страны, с депутатами, священниками, дипломатами. Туристические изображали Голембо на фоне Эйфелевой башни, египетских пирамид и рядом с Ниагарским водопадом. Были и личные фотографии: с женой, детьми и с семьей Бессоновых. И еще стену украшали несколько крупных портретов Ксении Бессоновой, очень похожей на Алису. Только другая прическа говорила о том, что на фото не она, а ее мать…

Голембо вошел с подносом. На нем красовались изящные чашечки, чайник и сахарница с фирменным знаком в виде скрещенных рыцарских мечей. Вера осторожно взяла чашку, посмотрела ее на свет. Молочный фарфор напоминал тонкую китайскую бумагу. Сквозь него можно было различать предметы. О редкости сервиза говорила и ручная роспись.

– Этой посуде триста лет, – с гордостью сказал хозяин. – Сделана в Саксонии. Из рук тамошних мастеров выходят штучные произведения. Они и продаются попредметно, а не сервизами. А как иначе, если речь идет о подлинном произведении искусства?

– Мейсенский фарфор. Приятно пить из такого, – кивнула Вера. Казалось, она задалась целью непременно удивлять Голембо своей осведомленностью. – Но к делу, Вячеслав Демьянович! Вы были недовольны решением Алисы прояснить те давние события. Почему?

– А кому станет легче, если вы найдете сделавшего укол? Алиса не понимает, что это ничего ей не принесет, кроме новых страданий. Пусть прошлое остается в прошлом.

– Но вы, вероятно, не знаете, что из-за прошлого распался брак Алисы. Джон утаил от нее письмо отца – кстати, так же, как и вы, – и она его нашла случайно. Алиса уверена: муж не хотел иметь от нее детей, поскольку боялся, что она – дочь убийцы! А возможно, он думает, что она сама убийца.

– Бог мой! Какая глупость! Этот Джон – просто дурак. Вы же видели Алису, общались с ней. Может такое существо совершить убийство?! Ведь эта девочка – как живая вода! Понимаете, Вера Алексеевна? На нее можно просто смотреть, и этого достаточно, чтобы понимать смысл жизни на земле.

– Но теперь, когда вы знаете, зачем Алиса затеяла раскопки давно минувших событий, согласитесь ей помочь?

– Нет, – упрямо наклонил круглую седую голову Голембо. – Я и ей скажу, напрасно она это затеяла. Ничего хорошего не получится. И вам говорю – бросьте. Вы доктор – вот лечением и занимайтесь… Хотите денег? Сколько? Ну давайте, говорите.

Вера покачала головой:

– При всей симпатии к Алисе вы не в состоянии встать на ее место, почувствовать то, что она. При чем тут деньги? Ну хорошо, сколько вам нужно, чтобы забыть Ксению Бессонову?

– Что?! – Голембо вздрогнул и взглянул в сторону кабинета, на фотографии Алисиной матери. – Это шутка?..

– Сто тысяч долларов хватит? Полмиллиона? Чтобы снять ее фотографии со стены, убрать, отдать. Навсегда, насовсем. Вычеркнуть из памяти. Могу помочь, загипнотизировать… А? Вам же легче станет.

Голембо молча хмурился. А Вера продолжала:

– Ведь она вас угнетает, не отпускает. Я любовь вашу имею в виду. Поверьте как специалисту. Самые частые мои пациенты – именно с такой вот душевной болью от любовной раны, от разрыва, потери. Воспаление любви, перешедшее в хронику. Она жжет и изводит, издевается и мучит…

– Ни за что, – глухо сказал Голембо, – ни за какие сокровища мира я не откажусь от моих воспоминаний. Вы с ума сошли! – Он нервно закурил.

Вера вздохнула. В наступившей тишине она как бы случайно достала из сумки белый батистовый платочек. Это был тот самый платок из Алисиной шкатулки, заранее надушенный Верой. Она помахала перед своим лицом вышитым лоскутком, словно отгоняя сигаретный дым. Голембо снова вздрогнул.

– Какие у вас хорошие духи… – Он втянул ноздрями воздух.

– «Анаис», – с самым невинным видом сказала гостья.

– Это же любимые духи Ксении! Я их ей дарил каждое восьмое мар… та! – Мужчина запнулся, будто споткнулся о невидимую преграду. – Подождите… Она говорила не «надушиться», а какое-то смешное словечко… Как же она говорила? – Он машинально взял из Вериных рук платочек. Прикоснулся им к своему лицу. – Вспомнил! Она говорила «освежиться» духами.

Он помолчал немного, потом стал вспоминать:

– Знаете, как мы познакомились? Они тонули в Блюдце. Это озеро рядом с нашими дачами. А я катался на катамаране и любовался ими. Но не решался приблизиться и внаглую завязать знакомство. А тут такой случай! Я в молодости был мастером спорта по плаванию. Вытащил их обеих на берег. И знаете, что меня тогда больше всего потрясло в этой женщине? Она стала хохотать! Причем не в истерическом припадке перепуганной дамы. Ксения смеялась оттого, что они с дочкой могли утонуть в «блюдце»! Ей это показалось безумно смешным! Она не боялась гибели – ее смешила сама ситуация: утопиться в озере с таким названием! Вот с той самой секунды я… влюбился. Самое забавное, что моя любовь не была омрачена ни взаимностью, ни простым сексом из жалости.

Вера кивала, ее молчаливое сочувствие подбадривало Вячеслава Демьяновича.

– Да, я любил Ксению, – грустно улыбнулся он. – Но безответно. Она была предана Павлу. Э! Да что сейчас об этом говорить!

– Что вы думаете о последнем письме Бессонова?

– Буду с вами откровенен, Вера Алексеевна. Я и в самом начале, когда Ксюша умерла, не верил в то, что Пашка сделал укол морфина. Чтобы совершить эвтаназию, нужен другой характер, не Пашкин! Для этого нужно уметь брать на себя ответственность! А этого Бессонов никогда не умел! Так что я вполне допускаю – кто-то другой, кто-то из близких Павла это сделал. А он взял на себя.

– Как вы думаете, кто это мог быть?

– А тут особенно и думать нечего. Витька, тот еще тип! Он ради своего комфорта и удобства вполне способен по трупам пойти. Или бабушка Влада. Она так Ксюшу ненавидела, что могла ее убить еще тогда, когда та была здорова! Гадюшник…

– А сама Алиса? – задала провокационный вопрос Вера.

– Нелогично, – пожал мощными плечами бизнесмен. – Зачем ей тогда все это ворошить? Да еще с вашей помощью? Все уже забыли ту историю…

– Из нашего разговора я поняла, что вы не забыли.

– Не забыл. Ксению нельзя забыть…

Они замолчали. Несколько минут было тихо.

– Как вы относитесь к роману «Мастер и Маргарита»? – неожиданно спросила Вера.

– А при чем тут… – удивился Вячеслав Демьянович. – Восхищаюсь, конечно, как и всякий интеллигентный человек. И творчество Булгакова уважаю, и эту книгу считаю великой. А что?

– Там есть эпизод, когда Левий Матвей хочет зарезать Иешуа, своего учителя, которого везут на казнь. Зарезать, чтобы «спасти», как он сказал, от невыносимых мучений. Спасти, понимаете? Очень важное слово. Потому что Иешуа, не сделавший никому в жизни ни малейшего зла, должен избежать истязаний. И мысль об убийстве учителя Левий называет «простой и гениальной». Что это, как не своего рода эвтаназия? Как вы относитесь к этому?

Голембо растерянно моргал своими чайными глазами.

– Ну… Я не знаю… С такой точки зрения я как-то никогда… Но ведь церковь осуждает легкую смерть! – вдруг вспомнил он.

– Никто и никогда этот эпизод с такой стороны не обсуждал, – сказала Вера, внимательно глядя на собеседника. – Да, официально церковь против эвтаназии. Но почему Левий по умолчанию считается как бы героем? Пусть он не смог, но пытался… А вы могли бы?

– Что мог бы?

– Как Левий. Спасти любимое существо от ужасной боли, но стать убийцей…

– Чего вы от меня хотите?! – вскинулся бизнесмен, но как-то неуверенно. – Не знаю я. Не знаю!

Вера встала.

– Спасибо за разговор и за чай, Вячеслав Демьянович. Мне пора.

Голембо проводил гостью в холл, где водопад продолжал медленно струиться в чашу бассейна. Не хотелось отводить взгляд, хотелось стоять и наблюдать за льющейся водой, смотреть на зеленый каскад листьев и цветов. Хозяин дома заметил это и сказал:

– На Востоке считают, что вода очищает жилище от негативной энергии. В императорских покоях древних восточных династий всегда текла вода. Они воспринимали стихию воды как предмет философский. Журчание воды успокаивает, дает жизненную силу.

Вера подумала невольно: «Уводишь разговор в сторону. Интересно, много ли покоя дает тебе эта вода?» Но вслух ничего не произнесла.

– Подождите! – пробормотал ей вслед Голембо. – Ну хотите, я скажу Алисе, что это я сделал Ксении Бессоновой укол?

– Зачем же, если вы его не делали? – мягко улыбнулась Вера.

– Пусть Алиса успокоится и будет счастлива, – проговорил он глухо, глядя в сторону.

Вера покачала головой.

– Не нужно, Вячеслав Демьянович. Но за попытку спасибо…

Выйдя из роскошных апартаментов, Вера присела на скамью Ботанического сада. На соседней лавочке мама с дочкой приманивали орехами белочку. Белка медленно и будто бы неохотно подходила, брала орешек – и пушистой змейкой взвивалась на дерево. Съедала лакомство, затем спускалась за новым угощением. Наблюдая эту сценку, Вера размышляла о своем.

Все-таки сомнений Веры разговор с Голембо не разрешил. Мог ли он сделать смертельный укол? Мог. Ему как химику, знающему препараты, это нетрудно. Тем более ему, любящему мужчине, было невыносимо смотреть на страдания обожаемой женщины. Да. Мог, мог… Ему не довелось разделить с ней жизнь, но он вполне был способен решить, что хотя бы ответственность за ее смерть он в состоянии взять на себя. Мог, подобно Левию Матвею, свято верить, что совершает благо. И даже после смерти соперника, Павла Бессонова, не хочет отдавать ему права на такой подвиг… Дескать, нужен другой характер, не Пашкин, нужно уметь отвечать за свои поступки.

Голембо подходил на роль человека, способного на поступок – эвтаназию. Но решился ли он на него?..

* * *

Несколько раз звонил Верин телефон. Она говорила «Алло», в трубку дышали и молчали. Веру раздражали эти немые звонки, и она вдруг подумала: а так ли уж необходимо идти домой? Сколько можно терпеть рядом унылые разговоры совершенно чужого мужчины, его подозрительные взгляды… Сколько можно скрываться? Да и зачем, что за детский сад?! Совсем завертелась, свои личные проблемы забросила, вот так психотерапевт!.. С Юрием давно все говорено-переговорено, даже и объяснять ничего не надо. А Оля уже взрослая, поймет мать. Но тянется, тянется эта неопределенность. А почему? Потому что тебе, уважаемый врач, «сапожник без сапог», постоянно некогда. Нет, не хочу я возвращаться назад, в старую жизнь. За Паем вот только заеду и за вещами…

Телефон снова затренькал.

– Да! – рявкнула Вера в трубку. – Говорите, я не кусаюсь!

– Ой, – послышался знакомый голос. Это была Даша Сотникова. – Ты чего ругаешься?

– Извини, тут ошиблись номером… Привет.

– Привет-привет, мой нежно любимый Эскулапик! – промурлыкала рекламиссис.

– Подлизываешься, – определила подруга. – Значит, хочешь получить от меня срочную телефонную помощь. Слушаю тебя всеми фибрами и жабрами!

– Ты чего это хулиганишь, а, Верунь?

– Потому что я решила уйти из дома и пожить у тебя. Не бойся, временно! А тут ты берешь и сама звонишь. Ну и кто теперь может сказать, что телепатии не существует?

– Телепатия – есть! И ты умеешь передавать мысли, как главпочтамт – телеграммы.

– Тогда встретимся вечером, и ты мне расскажешь о накипелом и наболелом.

– Верунь, я не могу ждать до вечера! – заканючила Сотникова. – Мне срочно надо. И потом, вечером ты мне расскажешь свое. Почему ты вдруг уходишь из дома? Опять свекровь достала? Или Юрик в своем репертуаре – пилю, нужу, жену извожу?

– Нет, Дашка. Я, как тебе уже известно, влюбилась!

– Ну и что? Мой сексодром всегда к твоим услугам, я на работе сутками пропадаю. Но чтоб семью бросать?..

– Дарья! У меня порвался терпец! Понимаешь? Совсем.

– С ума сойти! Ну-ка! Подробности! Кто он? Портрет, профессия, семейное положение?

– Все вечером. Что у тебя стряслось?

Дарья кратко и лаконично доложила о явлении Джона Гордона Старка. Сначала она, как истинная бизнес-леди, похвасталась возможным контрактом и выгодой для рекламного агентства. Затем рассказала об условии Старка. И напоследок, не удержавшись, чисто по-бабски описала англичанина.

– Представь себе Джеймса Бонда, только похожего не на Шона Коннери, а на Бельмондо – и статью, и фейсом лица. А одет! Прям тебе мужская модель от Готье! Шотландский платочек на плече. Пиджачок сидит как влитой. Просто представитель палаты лордов, никак не меньше!

– Стало быть, ноль-ноль-семь приехал лично… Это хорошо. Хочет, чтоб Алиса занималась его рекламной кампанией? Отлично!

– Верунь, ты чего? От своей любви совсем обалдела?! Ничего хорошего и никакого отличного я не вижу! Она ж его на дух не переносит. Он же ее гнобил, как султан в гареме! Скотина британская. Алиска его видеть не хочет, понимаешь? Просто не выносит!

– Ладно, Дашуня, как говорит моя дочь, не гони волну, поговорим вечером. Ты к восьми домой придешь?

– Куда ж я денусь! Ради тебя – буду.

– Значит, мы с Паем приезжаем, – закончила журчание с подругой Лученко.

Вера хоть и знала, что никаких сцен ей дома никто не устроит, все же неприятный червячок сосал. Но Юрий Лученко, гомо сапиенс вида диванного, каких большинство, на сообщение «я ухожу» отреагировал так, как и ожидалось. Ровно на пять секунд дольше, чем обычно, оторвал взгляд от книги – и вновь погрузился в чтение. Свекровь гремела посудой на кухне, чуяла, что лучше не встревать. А Оли с Кириллом и вовсе не было, они только ночевать приходили.

Вот кто заволновался – так это Пай. Ведь его хозяйка достала клетчатую дорожную сумку! Он метался по квартире от Веры к входной двери и обратно, цокая когтями по полу и взмахивая длинными волнистыми ушами. «Ведь сумка – это к путешествию, да, мама? – молча говорил он. – Ты же меня не оставишь дома? Не забудешь?» Чтобы она его уж точно не забыла, он схватил зубами мамин любимый тапок и не отдавал. «При всем моем уважении к тебе, мамочка, я-то знаю, что люди отличаются забывчивостью. Так что тапок ты у меня получишь только в обмен на ошейник. И не раньше, чем я прослежу за упаковкой вещей. Мисочку мою не забудь… Вот так, умница».

Пай не давал Вере задуматься о принятом решении, отвлекал ее своим баловством, требовал внимания и в такси даже поскуливал. Вскоре переселенцы благополучно прибыли в старый Михайловский переулок, где им предстояло временно обитать.

Квартира Даши Сотниковой Вере нравилась. Кроме обычного отражения вкусов хозяйки, здесь чувствовалось замечательное женское умение вить гнездо. Не в смысле птичьего сооружения, когда свила – и улетела выполнять более важные дела. Нет, Дашина квартира была гнездом для кошки. Той самой, которая гуляет сама по себе. А когда возвращается домой, у нее необыкновенно уютно. Даже, пожалуй, одним словом «уютно» не объяснишь. Это жилье и в главном, и в мелочах было нацелено на службу своей хозяйке. Удобное как перчатка, оно обволакивало и расслабляло. Отсюда не хотелось уходить. Сядешь эдак в кресло и мечтаешь о скорейшем наступлении то ли пенсии, то ли морозов, чтобы запереться, закрыться, замуроваться – и жить внутри.

Секрет этого домашнего мира был подругами уже давно обсужден и выяснен. Если сказать коротко, весь секрет заключался просто в женском подходе к дизайну интерьера. И все. Это как разница между археологом и дизайнером. Археолог, раскопав древний черепок, анализирует: что это за объект, из какой эпохи, из чего сделан, кому мог принадлежать, для чего предназначался и так далее. И воссоздает картину прошлого. Так мальчики любят разбирать игрушки и смотреть, что внутри. А женщина, когда занимается дизайном собственной квартиры, «анализирует наоборот»: она задает бесконечные внутренние вопросы. Что любит она сама и ее семейство? Какое помещение в квартире будет главным: ванная комната, спальня или кухня? Сколько людей в нем будут обитать, что они любят, чего хотят? И вырастает жилье…

Вере нравилось в Дашиной квартире обилие зеркал. Она их тоже любила, в свой кабинет в клинике сама купила и повесила несколько. У Сотниковой в доме зеркала были в рамах и без, старинные и современные, на двери шкафа-купе и в виде зеркального проема в ванной комнате. Даже трюмо, обычный гримировальный столик, зеркала сделали алтарем для превращений.

А ванная комната вообще напоминала маленький женский храм, где у Даши Сотниковой имелось столько предметов, что одно их описание заняло бы объем романа «Война и мир». Здесь можно было часами наслаждаться пенками, кремами, флакончиками, скрабами, лосьонами, гелями и прочими пахучками для женского тела.

Поэтому, закончив с обязательной программой – выгулом и кормлением Пая перед сном, Вера настроилась на произвольную.

– Я пошла балдеть в твою ванную, подруга! – сообщила она хозяйке дома.

– А как же любовные сонеты? – возмутилась Дарья. – Я ж до утра не доживу, если ты мне все-превсе не расскажешь о своем красавце! Он красавец?

– Для меня – да! – улыбнулась Вера.

– Верунь, а давай вместе, – предложила подруга. Она достала из холодильника кагор, из барной стойки выудила два звякнувших бокала.

– Принимать ванну вдвоем с подругой… Как-то сомнительно и где-то порочно!

– Где? У нас же правильная сексуальная ориентация! У тебя разгар страсти, продолжение курортного романа. У меня – Сашка Романенко. Так что мы друг для друга не представляем опасности! – подначивала Даша. – Или у тебя сомнения? Ой, ты боишься моего повышенного эротизма?! Так и скажи!

– Какая ты коварная, Дашка! Заманила бедную девушку в гости, а теперь хочешь воспользоваться моей невинностью? Учти, у меня есть охрана! Правда, Пай? – Довольная морда спаниеля тут же показалась из-под дивана, пес вылез, уткнулся хозяйке в колени и радостно замахал хвостом-метелкой. – Хотя с твоим трудоголизмом сексуальных приставаний можно не опасаться. Ты, бизнес-леди, сейчас обезврежена работой.

Дарья расхохоталась.

– Да-да, не бойся, детка! К тому же у меня широкая джакузи. Мы в ней вполне комфортно разместимся.

Она отправилась наполнять ванну своей любимой пенкой с запахом лаванды и бергамота. Принесла большое белое пушистое полотенце для Веры, сенсорным пультом отрегулировала водоворотный эффект и подводную подсветку. И пригласила подругу.

Устроившись в разных концах большой ванны с бокалами красного терпкого кагора в руках, женщины чокнулись.

– За нашу красу неземную! – предложила тост Даша.

– За нее, – вздохнула Вера блаженно. – Хорошо-то как…

– Вот. Тебе созданы райские условия. Рассказывай!

– Спрашивай, – промурлыкала не избалованная бытовыми наслаждениями подруга. – А то я от этих щекотных пузырьков потеряю нить…

– Ладно. Как его зовут?

– Андрей… Андрей Двинятин.

– Сколько лет нашему герою-любовнику?

– Тридцать три…

– Хм… Значит, все главное уже должно состояться. Ну типа, построен дом, рожден сын и посажено дерево. А, Верунь?

– Дом он как раз сейчас достраивает, в Пуще-Водице. Есть дочь от первого брака. Насчет посадки деревьев не знаю. А еще он разведен.

– Хорошо разведенный мужчина – это самое то! – пошутила Сотникова.

– Он не «разведенный», а очень даже концентрированный! – поддержала шутку подруга.

– А он у нас вообще кто? – Даша намылила голову шампунем и передала его Вере.

– Не у нас, а у меня. Я те дам, – сделала та страшные глаза и окунулась в воду, чтоб намочить волосы. Вынырнула и фыркнула: – Ветеринар.

– Ветеринар? У него своя клиника или он наемный Айболит? – поинтересовалась практичная бизнес-леди.

– Своя клиника, – с гордостью за Андрея ответила Вера.

– Это хорошо, – нежась в ароматной воде, одобрила подруга. – А какой он из себя?

Вера прикрыла веки, запрокинула голову на бортик ванны и стала рассказывать о Двинятине. Ей хотелось описать и внешность, и нечто неуловимое, чем он ей нравился.

– У него темные, почти черные густые волосы. И усы. Когда целуется, они вкусно пахнут кофе и табаком! Синие глаза с во-от такущими ресницами. – Она дотронулась пальцем до середины щеки, показывая ресницы, достойные Книги рекордов Гиннесса. – У него потрясающая координация движений. Знаешь, как у фехтовальщика! Я такой ловкости даже в кино не видела.

– Ух ты! Прямо вижу кого-то из мушкетеров. Д'Артаньян? Или Атос?

– Где-то близко. Только в нем нет желчного пессимизма графа де Ла Фер. И если уж продолжать сравнения с четырьмя мушкетерами, а они, кстати, воплощают четыре темперамента, то в Двинятине всего понемногу: жизнелюбие Портоса, достоинство Атоса, нервная чуткость Арамиса и порывистость д’Артаньяна.

– Неплохо для одного мужчины! Совсем неплохо. А как насчет интеллекта?

– Вообще-то он молчун. Но когда говорит – его юмор осыпает тебя словно жемчужинами. Юмор и ум.

Даша хмыкнула.

– Такой романтической я тебя еще не видела! Так, подруга, я не понимаю: ты психотерапевт или кто? Не говори общими словами, дай характеристику. Ты ж про человека все можешь сказать, если всего минуту на него смотришь. А тут – мужика знаешь больше месяца. Тем более близко. Валяй, колись!

Вера сощурила глаза.

– Ну хорошо. Он относится к редкому, почти исчезнувшему виду «мужчина интеллигентный». Такому, который всегда придержит для тебя тяжелую дверь при входе в метро. Который в транспорте уступит место пожилому, а когда место освобождается, долго смотрит по сторонам – нет ли желающих присесть. Который никогда не полезет без очереди…

– Ого! – подняла брови Даша. – Какой странный человек.

– А то, – улыбнулась Вера. – Еще бы не странный, если все остальные – другие. Продолжаю: он уступит дорогу спешащему, хотя и сам спешит. Не помчится туда, где раздают бесплатно. Не попросит у начальства прибавки зарплаты, а будет работать много и хорошо, наивно ожидая, что это оценят. Он всегда выслушает, причем сам старается поделиться не проблемой, а радостью. Он до сих пор верит в благородство. И – внимание, барабанная дробь! – главный «недостаток» Двинятина: ему не нужно чужого.

– Ты хочешь сказать, если он увидит забытый где-нибудь на скамье портфель, сумку или кошелек, то не схватит торопливо и не убежит, а станет приставать к прохожим – не они ли забыли? Какие его недостатки ты еще заметила? – шутливо брызнула водой подруга, почувствовав легкий укол зависти.

– Дашка, не завидуй! Разве я не заслужила любовь? – Вера вмиг прочувствовала мимолетное настроение Даши.

– Верунь, конечно! Это у меня секундное, бабское. Твой супруг Юрик, подвид «чмо обыкновенное», давно заслужил, чтоб ты его бросила! Просто ты мне как будто про Сашку моего Романенко рассказала. Тоже такой… из «блаародных». Правда, у моего жена и двое детей, и он их никогда не бросит… – Даша вздохнула со всхлипом.

– Ну-ну, не киснуть! Знаешь, чем еще Андрей похож на твоего Александра? У него ловкие руки. В этих руках все работает, и они все умеют. Представляешь?

– Да, это нынче большая редкость, – подтвердила Сотникова. Потянувшись из пены, она взяла с полки красивый флакон и предложила: – Намазюкайся!

Вера нанесла на сгиб локтя несколько капель. Втянула ноздрями бархатно-пряный, необыкновенно свежий аромат.

– Прелесть. Это что-то новенькое, ненюханное.

– Ага, и мне страшно нравится. «Dior Addict» от Кристиана нашего Диора. Чуешь, в запахе листья мандаринового дерева и цветы шелковичного? И еще там, внутри запаха – цветок «ночная королева». Он редкий, я читала, растет на Ямайке. Распускается только ночью и всего на несколько часов. Парфюмеры должны успеть сорвать его в эти часы, чтобы превратить в духи. Хотя похоже на рекламную легенду, конечно…

– Я бы согласилась жить в твоей ванной, Дашка!

– А ты еще встань под душик. На, возьми гель с маслом каритэ, пахнет дивно…

Вера встала в душевую кабинку, намылилась приятным ароматным гелем, смыла его с себя и выпрыгнула из-под струй, хохоча, отфыркиваясь и чувствуя себя речной нимфой. Потом завернулась в большое пушистое полотенце, на голову навертела розовое и направилась в гостиную-кухню. Там ее радостно облизал Пай, словно они давно не виделись. Наигравшись с собакой и потрепав его за длинные шелковые уши, Вера занялась легким ужином: у нее проснулся зверский аппетит. Когда закутанная в свой красный махровый халат Даша вышла из ванной, ее уже ждал накрытый стол – небольшие круглые бутербродики с мягким сыром, ветчина, политые медом яблочные оладьи и свежеотжатый апельсиновый сок.

– Почему бы тебе не остаться у меня насовсем? – окидывая этот натюрморт довольным взглядом, спросила хозяйка. – А кофе?

– На ночь нельзя, – по-докторски строго сказала Вера.

– А кто собирается спать? – хмыкнула Дарья. – Пока ты мне все не расскажешь, никто спать не пойдет. Заинтриговала, поматросила, понимаешь, и бросила? Не-ет, моя птичка, пока не услышу всю историю вашего с Андреем знакомства и развития событий – никакого спанья не будет!

Вера легко согласилась. Ей и самой хотелось поделиться с подругой своей влюбленностью, излить душу.

Недавние крымские события еще не успели стать воспоминаниями, они жили в ней. Душа и тело, напоенные морем, не хотели забывать того нового чувства, которое подарил ей юг. Словно колесико времени дернулось и крутанулось на шесть недель назад и остановилось на том дне, когда в небольшую съемную квартирку в Феодосии пришел Андрей. Они тогда все ходили вокруг да около, но Вера уже знала: они принадлежат друг другу. Произносились какие-то слова, они собирались что-то есть и пить, но все это не имело никакого значения: две любви стремились навстречу друг другу неудержимо, как цунами, – и никаких уже сомнений не было.

Это было как взрыв, как солнечный удар. Время исчезло. Если бы не Пай, который заскулил, оскорбленный, что о нем на весь день забыли, они бы, наверное, умерли от сексуального истощения. Тогда они накормили собаку и принялись кормить друг друга. Женщине не терпелось блеснуть умением делать салаты совершенно из ничего, из обычных ингредиентов, но они получались космически другими и невероятно вкусными. Мужчина непременно желал похвастать умением приготовить жареную картошку.

Он завернулся в полотенце и принялся объяснять, ловко орудуя ножом:

– Картофелины следует сперва помыть, а лишь после чистить. Кто не согласен, тот нам не друг.

– Я согласна! – поспешила заявить Вера, нарезая помидоры.

– На каждого едока надо взять две картофелины среднего размера или лучше три. Если что потом останется – не пропадет. Почистили, снова вымыли, обсушили полотенцем. Берем острый нож и режем. Некоторые циркачи умеют это делать над сковородой, но у них ломтики получатся скорее плоской полумесячной формы, а нам нужна соломка. Не толстая и не тонкая, нарезанная элементарно: кладете картофелину на доску и режете ее вдоль, потом, придерживая, чтобы не выскользнула – поперек.

– О, звучит уже вкусно!

– Лучше всего нарезка картошки получается, если не думать о ней вообще, а размышлять о чем-то приятном. Во время готовки любая негативная эмоция строго запрещена.

– Подтверждаю как специалист.

– Ура! Выдашь мне справку?.. Ладно, шучу. Сковорода уже минуту должна стоять на огне, пока мы дорезаем последнюю пару картофелин. Немного масла, всю кучу картошки – туда, быстренько берем в руки две деревянные лопатки… И вот теперь начинается самое главное. Вкус, цвет, запах, звук и фактура жареной картошки зависят от стиля перемешивания. Некоторые люди, которым бы всю жизнь в «Макдональдсе» питаться, этого не понимают и никогда не поймут.

– Как интересно! Я этого не знала, – искренне сказала Вера.

– Рад тебя просветить, любимая! – радостно сказал Андрей и продолжил: – Лопатки движутся одна навстречу другой, поддевая пласты картошки то вверх, то немного эдак по спирали, от краев сковороды к центру и наоборот. И когда перемешиваешь, нужно видеть картошку всю вместе и каждый ломтик отдельно, и думать о ней, заботиться о ней, как если бы вы были президентом – не тем, который для виду, а настоящим, – таким, каким вы его представляли в мечтах, который каждую картошечку вырастит, даст ей с каждого бока румянец, образование и квартиру, и возможность работать на себя, на детей, на счастливые путешествия…

– Двинятин, признайся, ты – поэт. Или повар. Или и поэт, и повар в одном лице, – рассмеялась Вера.

– Одно не исключает другого.

– Как вкусно пахнет!.. Я уже не могу, давай картошечки скорее!

– Еще минут десять потерпи, пожалуйста. В картошку еще надо всыпать заранее натертую на крупной терке морковь. И еще – мелко нарезанный лук. Поскольку выключать через две минуты, можно уже и посолить. Не забываем о перемешивании! А когда выключили, накрываем крышкой. – Все слова Андрей сопровождал действиями. – Теперь о селедочке. Простая селедка, можно даже уже нарезанная, купленная в обычном магазине, слегка присыпается полукольцами лучка. Обязательно на большой ломоть черного хлеба, лучше белорусского, с таким запахом, что его слышно в полной темноте в большом концертном зале, намазать свежего из холодильника масла. Вот теперь можно начинать. Водку лично я не понимаю, я больше люблю коньяки и хорошие вина, но…

– У нас есть только мартини, – сказала Вера, совсем изнемогшая. – Наливай скорее!

– Так. Выпили – накололи селедочку с лучком – этой же вилкой свирепо тычем в горку жареной картошки на тарелке – и в рот. Медленно! – не спеша! вдумываясь в каждый звучащий в оркестре ощущений инструмент! – вкушаем, и в нужный момент запускаем туда откушенный кусок хлеба с маслом…

– М-мм! Как вкусно. Я хочу завершить твою оду, можно?

– Валяй.

– И вот теперь, если нам не станет совершенно безразлично, какая на дворе погода, какое число, какой город какой планеты, – значит, мы что-то делали не так.

– Умница! Я тебя люблю.

– И я тебя…

…Аппетит от этих воспоминаний пробудился, и Даша с Верой устроили себе царский ужин. Но вот уже давно допит кофе. Пай разлегся под столом и спит под разговоры подруг. Только изредка вздрагивает ухом, когда звучит его имя.

– Прямо как в сказке, – вздохнула Даша. – Только сказка – не жизнь… Слушаю я тебя, Веруня, и думаю… Теоретически почти каждая умная баба знает, как себя вести, чтобы мужчина на нее запал. А практически – когда доходит до дела, мы чаще ведем себя как-то неправильно. Вот, например, мой Романенко. Он прекрасный любовник, верный друг, но мы с ним никогда не станем мужем и женой. Потому что он никогда не разведется. Ты можешь научить свою недотепу-подружку, как сделать, чтоб он этого хотел больше, чем я?

– Дашка, не прибедняйся! Все-то ты знаешь и умеешь! И с холодной головой, возможно, я бы могла тебе что-то подсказать. Но сейчас у меня голова вовсе не холодная, а влюбленная! Я не могу судить объективно.

– Вера, я прошу тебя. Если хочешь, даже умоляю! У нас до сих пор как-то не было времени всерьез заняться моими личными делами. Кто у нас психоаналитик?

– Психотерапевт.

– Мне все равно, как ты называешься. Главное, подскажи, что мне нужно делать или, наоборот, не делать, чтобы мой бойфренд стал относиться ко мне так, как твой Двинятин к тебе.

– Но мы ведь знакомы всего месяц! А вы с Сашей – семь лет, – слабо сопротивлялась Вера.

– Время не имеет значения, – выдвинула спорный тезис Сотникова. Ей очень хотелось сию минуту услышать от своей мудрой подруги совет. – Немедленно давай рецепт для счастья женского!

– Хорошо. Давай разберемся. Ты хочешь заставить Сашу Романенко, твоего подчиненного и арт-директора твоего рекламного агентства, стать одержимым тобой? Я правильно сформулировала твою цель, Дашуля?

– Истинно так, ваше магическое преподобие! – дурашливо поклонилась в пояс Дарья.

– Ответ простой, как рисунок ребенка. Ты должна казаться недоступной! Проще говоря, тебя должно стать трудно заполучить.

– Ты обалдела? Мы же работаем вместе! Видимся каждый божий день, уже намозолили друг другу не то что глаза, а… я не знаю, какие места. Как же я могу вдруг стать для Сашки недоступной?

– Для плохо слышащих объясняю еще раз: мужчины отличаются от женщин. Это понятно?

– Так точно. Непонятно другое…

– Даша! Если уж попросила рецепт, имей терпение выслушать врачебно-подружкины рекомендации. Когда женщина сама приглашает мужчину на свидание, когда женщина сама предлагает ему сходить на концерт, в кино, на выставку или, что еще хуже, сама тянет его в постель – она абсолютно убивает в мужчине исконный инстинкт охотника. Скажи честно, кто из вас двоих чаще предлагает провести время вдвоем: ты или он?

– Я, – честно созналась рекламиссис. – Но если я буду ждать, пока он разродится, то…

– Вот! Диагноз ясен. Мужчина предназначен для преодоления трудностей. Ты лишаешь его этой возможности, и он скучает. Оно, конечно, комфортно и удобно, когда женщина берет инициативу в свои руки. Но как-то… неинтересно. Так предоставь ему возможность самому все решать! Пусть борется с препятствиями. Эй! Ты не уснула?

Дарья глубоко задумалась. Слова подруги будто распахнули какие-то новые окна в ее сознании. Она со всей ясностью увидела со стороны Романенко и себя. Действительно, за последние годы она стала для него не столько возлюбленной, сколько леди-боссом. С ней приятно встретиться после работы. Но еще приятнее оказаться там, где тобой никто не руководит – дома. Пусть даже возле глупой жены-курицы…

– Но ни в коем случае не заводи с ним разговор об этом, – продолжала Вера наставлять подругу. – Ты способна сыграть безразличие?

– В принципе, если нужно, попробую. – У Сотниковой родилась одна идея насчет Романенко, и теперь она ее обдумывала.

– Прекрасно. Если сможешь вести себя так хотя бы несколько дней, увидишь результат.

– Веруня! Спасибо тебе! – Даша чмокнула Веру в щеку.

– Пользуйся на здоровье. Я, когда влюбленная, – добрая!

– Ты всегда бодра, добра и бобра… Слушай, – спохватилась подруга, – а как быть со Старком и Алисой? Ты обещала помочь!

– Не волнуйся. С ее мужем я разберусь.

– И последний вопрос. Когда я увижу твоего Двинятина?

– Да хоть завтра. Только я его приглашу чуть пораньше, – лукаво взглянула на приятельницу Вера, – а ты позвони, когда поедешь домой.

– Чтоб вы успели выползти из постели! Понимаю, – фыркнула хозяйка дома. – Все. Теперь спать. Я тебе в комнате Дениса постелила. Спокойной ночи!

– И тебе! – ответила Вера.

Она отправилась спать. Пай встал, сладко зевнул, потянулся и потрусил вслед за хозяйкой. Ночевали они в комнате Дашиного сына. Мальчик учился в Америке, и его комната пустовала.

7. Следствие продолжается

Вера долго не могла уснуть. Были виноваты откровения с подругой. Да и Пай забрался в постель и лег мордой на плечо, задышал в ухо. Вот кто быстро засыпает в любом месте, лишь бы хозяйка была рядом. А ей на новом месте всегда с трудом засыпается. Помнится, в Крыму первую ночь тоже не могла глаз сомкнуть… В полуяви-полусне Вера перебирала летние воспоминания, как драгоценные бусы. Она погружалась в них, как в волны Черного моря, свежие и долгожданные, и счастье, как писал гениальный Грин, «сидело в ней пушистым котенком».

Она вспоминала прогулки по набережной, пеструю толпу, походы на рынок… Жители Феодосии вели простую жизнь квартиросдателей, продавцов, официантов, водителей и работников пляжа. Все при деле. Море работает физиотерапевтом, прибой трудится перетирателем крупных валунов в мелкие, а мелких – в песок. Даже облака работают: с утра деловито прицепляются к небу и сидят там до вечера, болтая ножками и наблюдая за суетой внизу.

Что касается южного рынка, то… Купленный на базаре у первой попавшейся торговки местный персик невзрачен и недорог. Откусываешь – он брызжет, течет, косточка распадается на две половинки. Один глоток – и персика нет, рука тянется за вторым, почувствовать это счастье еще раз. Вкус его пронзителен, как скрипка Паганини. Крымский персик наполняет каждую клетку твоего существа. И существо хочет завтракать, обедать и ужинать такими персиками. А на то, что называют персиком на северном рынке, презрительно наплевать.

Вспоминалась и прогулка морем вдоль берега, покрытого зарослями со вкрапленными в них домами. Вера еще тогда подумала, что панельные многоэтажные человеческие соты стандартны и вызывают презрение к архитекторам. Здесь, на юге, должны вырастать строения из ноздреватого камня, и они должны не торчать из пейзажа, а сотрудничать с ним…

Усыпленная воспоминаниями, Лученко открыла глаза в полной уверенности, что проснется в маленькой квартирке на юге, недалеко от пляжа. Но за окнами гудел троллейбусами Киев, шелестел сентябрьскими каштанами Михайловский переулок, а лежала она в комнате Дашиного сына. Телефонный звонок мобильного поставил последнюю точку в реальном времени.

– Вера! Вера! Немедленно приезжай! У нас такое горе! Такое несчастье случилось! – заквохтал в трубке напористый голос свекрови.

– Что произошло? – Остатки сна слетели с женщины, как пена под холодным душем.

– Юрочка! Юрочку парализовало! Юрочка обездвижен, парализован, ты же врач, спаси! – вопила Зинаида.

– То есть как? – удивилась Вера. Юрий Лученко за все годы их совместной жизни ни разу даже не чихнул. Чем-чем, а здоровьем мать-природа его не обидела.

– Обездвижен, лежит, как труп! Я тебе говорю! – истерически визжала свекровь. – Я не знаю, что мне делать!!!

– Вызовите «скорую»!

– Ты с ума сошла, они будут два часа ехать! Я за это время умру от страха!..

– Ну так вызовите коммерческую медпомощь.

– Ты соображаешь, что говоришь?! У нас таких денег нет, чтоб им платить!!!

Даже застигнутая врасплох, Вера сохраняла профессиональное спокойствие. Затем решительно сказала:

– Насколько я помню, у нас радиотелефон. Дайте-ка умирающему трубку, пусть ответит на мои вопросы.

В трубке послышался характерный кавалерийский топот. Так передвигалась по квартире только свекровь. Затем в трубке обозначился Юрий:

– Але! У телефона… – прохрипел он с интонацией последнего издыхания.

– Что случилось? Что болит? Где?

– Я не знаю, что болит! Не могу двигаться, у меня отнялись ноги, – окрепшим голосом заговорил покинутый муж.

– Прекрати панику! Объясни толком и подробно. Что с тобой происходит?

– Болит нижняя часть спины. Стреляет в ногу. Не могу сам ботинки надеть! Достаточно?! – Несчастный тон сменился привычным для Юрия Лученко раздражением.

– Очень похоже на радикулит или смещение диска. Пусть мать положит тебе на спину водочный компресс, у нее всегда в холодильнике стоит водка.

– Верочка! Умоляю тебя, приезжай. Я ужасно боюсь, а вдруг это что-то страшное! – Супруг снова сменил пластинку. Теперь вместо раздражения в голосе слышалась мольба.

– Хорошо, я скоро буду. Разберемся, – вздохнула Вера.

Самое обидное, что придется отменить встречу с Андреем. А ведь какие она строила планы! Как соскучилась по нему! Ну почему так не везет? Почему нужно разрываться между любовью и врачебным долгом?!

Расстроенная Вера глянула на часы. Господи, шесть утра! Поспала от силы часа три. Даже Пай удивленно смотрит на нее с подушки: что это ты, матушка? Я, конечно, не прочь погулять в любое время суток, но не в такую же рань, в самом деле…

Она не хотела будить Дашу. Приняла душ, и стало полегче. Чтобы окончательно проснуться и помочь организму включиться в будни, надо придумать что-то нестандартное. «А дай-ка я попью сегодня не кофе, а чаю», – решила Вера. Из большой белой чашки. На дно – большой круг лимона, сверху сахару. И растолочь мельхиоровой ложкой до слезы. Электрочайник зашумел, будто внутри него ездит мотоциклист по гравию, все быстрее, быстрее… Вот уже выплеснулся кипящий протуберанец. Теперь согреть заварочный чайник кипятком и насыпать чаю. У Дашки где-то был хороший. Чай нужно иметь в запасе самый крупнолистовой, какой только возможен. Простой цейлонский черный байховый, без цветочно-фруктовых извращений. Скрученные сухие палочки под фарфоровой крышкой набухают и становятся черными лоскутами. Наливаем в чашку сплошной заварки – ничего, побледнеет от лимона. Отрезаем ломоть белого рогалика, мажем слоем масла, сверху щедро кладем желтого сыру, крупнодырчатого, сладко-острого. И к столу.

Ф-фух. Ну вот. Теперь можно пристроиться в шаг к идущей жизни. Ать-два…

Пришлось брать с собой Пая, чтобы не оставлять его в чужом помещении. И пришлось звонить Двинятину по дороге, из такси, чтобы отменить их свидание. Он, конечно же, не обрадовался. Расстроившись, любимый устроил по телефону сцену ревности. Вере казалось, что ухо водителя такси выросло до размеров слоновьего – так он вслушивался в разговор.

– Я не понимаю, почему ты должна мчаться к бывшему мужу по первому зову? Ты что, «скорая помощь»? – негодовало Отелло.

– Андрюша! Уймись! Я бы точно так же поступила по отношению к любому знакомому или приятелю. Какая разница, бывший муж или просто сосед по коммуналке?

– Вот именно! Получается, тебе сосед по коммуналке дороже, чем я?!

– Ничего подобного. Дороже тебя у меня нет никого. Разве что Пай. – Женщина попыталась перевести сценарий ревности в юмористическое русло.

– Верунь! Неужели нельзя просто вызвать врача из поликлиники? – Андрей зашел с другой стороны. – Если разобраться, ему же нужен больничный? Вот пусть участковый доктор посмотрит и решит. Зачем тебе туда ехать?

– Надо, Андрюша, надо. Самой не хочется, но надо.

– Ты по мне не соскучилась? Совсем? – В глубине Двинятинского голоса звучали стоны неразделенной любви.

– Какой ты глупенький! – Косясь на водителя, Вера заговорила тише. – Да я просто ужасно соскучилась… Разберусь там быстренько и тут же тебе позвоню. Ладно?

– Так и быть, – смилостивился Отелло. – Но учти… – Он и сам не знал, что именно она должна учесть.

– Учту, – рассмеялась Вера.

От ее смеха у него сладко и учащенно застучало сердце.

– Звони скорее, – вздохнул Андрей и отключил телефон.

Дома Вера сразу прошла в комнату мужа. Обычный беспорядок, кипы старых газет и журналов… На них она прежде не обращала внимания, но сейчас вдруг со всей резкостью ощутила убожество жизни бывшего супруга. Справившись с чувством неприязни, она спросила:

– Как ты себя чувствуешь? Не лучше?

– Нет, – обреченно ответил Юрий. – В туалет сходить не могу без маминой помощи… Ем в положении лежа. – Он вытянулся на спине и имел очень несчастный вид. Трехдневная щетина придавала его круглому лицу неухоженность.

В дверном проеме замаячила свекровь.

– А еще говорят, что радикулит бывает на нервной почве, – плаксиво забубнила Зинаида Григорьевна. – Юрочка перенервничал, потому что ты от нас ушла! Ты нас бросила на произвол судьбы! Мы теперь погибнем. Мы ж не проживем на мою пенсию и Юрочкину скромную зарплату! Конечно, кто не ворует, тому и есть нечего. Всю жизнь хватало, а теперь…

Вера не слушала ее.

– Кроме спины, ничего не болит? – спросила она. – Руки, ноги не онемели?

– Вроде нет. – Больной пошевелил конечностями. – Ой! В поясницу стреляет.

– Ну тогда так. Я приглашу нашу массажистку, Катю-гестапо. Она и мертвого подымет. Пару сеансов массажа – и будешь как новенький.

– Боже спаси! Даже и не думай! Не отдам я Юрочку в гестапо! – замахала руками Зинаида.

– Вы не поняли, – сказала Вера. – Это просто прозвище такое, Катя-гестапо. А так у Катюши золотые руки. К ней людей на носилках приносят, а уходят они своими ногами. Так я ей звоню?

– Ни в коем случае! – категорически замотал головой Юрий. – Тут и без того нестерпимые боли!.. Нет, я не перенесу твою Катю-гестапо с ее железными руками.

– Но ведь нужно же как-то лечиться! – Вера пыталась уговорить экс-супруга.

– Мне уже стало лучше. От одного твоего присутствия, – жалобно пролепетал Лученко. – Вер! Ты ведь не бросишь меня в таком положении? Не уйдешь? А вдруг мне станет хуже?!

Впервые за прожитые бок о бок с Верой восемнадцать лет он вдруг показал, как она ему нужна. Именно тогда, когда она уже окончательно вычеркнула его из своей жизни!..

– Хорошо. Я побуду. В крайнем случае баралгин уколю. Или сделаю новокаиновую блокаду, если тебе совсем поплохеет, – вздохнула Вера. – Но учти, я не могу сидеть с тобой весь день…

– Да-да, конечно! – заторопился больной. – В смысле – нет, не сиди. Я понимаю, у тебя же работа, пациенты… – Про работу и пациентов он тоже вспомнил впервые. – Главное, чтобы ночью!.. Я тебе буду очень благодарен…

Вера сжала зубы и отправилась в свою комнату, где ее ждал преданный Пай.

Тем временем приема в клинике действительно никто не отменял. Рабочий день психотерапевта Веры Алексеевны Лученко должен был идти своим чередом. Ветеринар тоже трудился, врачуя братьев наших меньших. В перерывах между больными – людьми и животными – они созванивались. Когда любимая сообщила, что ей придется какое-то время ночевать у себя дома, а не у Даши, Двинятин снова расстроился. Попрощался он с Верой таким голосом, словно это не Юрию, а ему нужно было срочно делать новокаиновую блокаду.

* * *

Владилена Геннадиевна Бессонова, мать Павла, бабушка Алисы и Виктора, даже в свои семьдесят выглядела как актриса Ермолова с портрета Серова. По крайней мере, так показалось Лученко. Благородная серебристая седина была убрана в прическу-ракушку. Темно-лиловый костюм из натурального шелка, белая шифоновая блузка и перстни с бриллиантами были надеты не только по обычной привычке, но и не без умысла. Владилена производила впечатление элегантной пожилой дамы. «Прямо тебе вдовствующая императрица», – подумала Вера. Единственное, чего не хватало величественному образу, это благородства.

По натуре старшая Бессонова была семейным диктатором. Даже на безответную домработницу бабушка Влада умудрялась покрикивать. Хотя больше некому было ей помогать: содержать в чистоте огромную двухэтажную квартиру, где она после смерти невестки и сына жила с внуком, покупать продукты и сочинять немудреные первые и вторые блюда – уровня средней столовки. Уже с первых минут, переступив порог дома Бессоновых, Вера просто всей кожей почуяла напряженную атмосферу. А старуху с первого взгляда отнесла к тому манипулятивному типу, который доминирует, приказывает, ссылается на авторитеты – словом, делает все, чтобы управлять близкими. Хотя и преувеличивает свою силу… Так вот почему Алиса, вернувшись из Англии, не стала жить рядом с родными бабушкой и братом! Окинув взглядом квартиру, Вера мельком отметила, что богатая в прошлом обстановка поредела. Видимо, обитатели квартиры хорошо знакомы с ломбардом. На стенах темнели места, где когда-то висели картины. Фарфоровая горка была наполовину пуста.

Владилена Геннадиевна оценивающе посмотрела на гостью и, не дав ей слова сказать, сразу же перешла в контрнаступление.

– Мне звонила Алиска с этой чушью! Дрянная девчонка! Всегда была неуправляема.

– Владилена Геннадиевна, послушайте…

– И зачем она вас прислала? Вы вообще кто?

– Я врач. Вы не могли бы…

– Зачем мне врач? Что за бред, не понимаю? Мы все тут более-менее здоровы. Хотя в моем возрасте о каком здоровье может идти речь… А вы какой врач? Какая у вас специальность?

– Психотерапевт, но…

– Господи! Этого не хватало! Ей бы самой нужно лечиться! Негодяйка! Вместо помощи от нее одни только глупости. Вот верно сказано: «Когда Господь хочет наказать человека, он прежде всего отбирает разум!» Мне-то вы зачем? У меня с головой полный порядок. Дай вам Бог такую светлую голову, как у меня!

– Владилена Геннадиевна! Выслушайте же меня, пожалуйста! Вы можете…

Однако старшая Бессонова не собиралась слушать непрошеную гостью. Было похоже, что она вообще никогда никого не слушала и не слышала, кроме самой себя. Ждать окончания монологов бабушки Влады можно было до крещенских морозов. Но главное – Вера вдруг остро почувствовала, как Алиса была одинока в своей семье после смерти родителей. Лученко тоже рано осталась сиротой. У нее тоже была какая-то тетя, которая так же несправедливо считала ее дрянной девчонкой и бросала трубку, когда Вера звонила. А спустя годы вдруг позвонила сама и жадно выпытывала, кем Вера работает и сколько зарабатывает…

Вера вздохнула, привычным усилием воли подавила раздражение и решила: ничего не остается, как применить свой особый прием. Он помогал, когда к ней приходили пациенты с речевым недержанием. Она придвинулась к Владилене вплотную и заглянула в ее глаза.

– Ой, – испуганно воскликнула Лученко. – У вас же склеры красные!

– Что?! – отшатнулась старуха.

– Белки глаз в красных прожилках, – авторитетным докторским голосом заявила Вера. – Сосудики-то у нас ой-ей-ей… Давление давно мерили?

– Это… когда же… мерила… Нет, не помню, – слабо проговорила Бессонова и опустилась в кресло. – А что, в глазах давление видно? Повышенное, что ли? – встревожилась она.

Вера присела напротив, не отрывая взгляда от ее блеклых глаз, взяла за запястье.

– Сейчас узнаем. Ну-ка, смотрите мне в глаза, вот так. Дышите на четыре счета, медленно. Вдох… Выдох…

Ну вот и все. Бессонова уже в нужной кондиции. Не понадобилось никаких повелительных внушений, тревогой за здоровье сама себя в транс погрузила. Хотя и с давлением, и с сердечком у нас полный порядок, удивительно, как хорошо сохранилась.

– Вы меня слышите и продолжаете погружаться в глубокий сон. Вы можете свободно со мной разговаривать. Между нами полное взаимопонимание. Продолжая спать, вы можете вспоминать и думать. Вам хорошо, вы спокойны… Давайте поговорим.

В таких случаях у Веры обычно возникал образ пациента в виде человека-луковицы. По мере снятия слой за слоем золотистых луковых одежек, накопившейся шелухи стереотипов, открывалась внутренняя часть луковицы-души. Она часто бывала горькой, и от знакомства с ней Вере иной раз хотелось плакать, как плачешь от чистки лука. Вот такие овощные ассоциации возникали у психотерапевта Лученко. А может, к профессиональному здесь примешивался еще чисто женский взгляд, кто знает…

В таком состоянии можно вести человека по маршруту его собственной жизни: месяц, год, даже десять лет назад. В гипнотическом трансе получается все. Можно листать жизнь как книгу, где автор пересказывает свой текст страницу за страницей. Вот год, когда Павел женился на Ксении. Вот время, когда родилась Алиса. «За что вы не любите Алису?» – «Она копия Ксении, а я терпеть ее не могла». Вот период, когда невестка заболела и умерла. «Вы верите в то, что ваш сын мог убить свою жену с помощью эвтаназии?» – «Никогда. Пашенька слишком ее любил. Хотя она ноготка его не стоила». – «Кто, по-вашему, мог это сделать?» – «Алиска, кто ж еще. Она на все способна, стерва. Вон, иностранца какого-то окрутила». – «Вы получали последнее письмо от сына?» – «Да. Витька получил и мне показывал». – «Из письма выходит, что ваш сын оговорил себя. Признался в совершении эвтаназии, чтобы защитить кого-то из близких. Кого?» – «Алиску, больше некого. Она и мать свою убила, и сыночка моего дорогого погубила…» – «Алиса, уехав, ничем вам не помогала?» – «Присылала деньги, чтоб мы на нее алименты не подали…»

По щекам старухи побежали слезы. Хватит.

– Сейчас на счет пять вы проснетесь посвежевшей. Будете чувствовать себя хорошо. Меня зовут Вера Алексеевна Лученко, я врач, мы с вами еще недолго поговорим, спокойно и дружелюбно. – Лученко сосчитала до пяти.

Старуха Владилена моргнула. Взглянула на Веру. Ее лицо радостно заморщинилось, рот открылся в улыбке, демонстрируя слишком белые, безупречные искусственные зубки. Она засуетилась, предлагая гостье чашечку чаю. Но доктор от чая отказалась, а достала из сумки небольшую бархатную коробочку.

– Владилена Геннадиевна, – сказала Вера, открыв коробочку. – Эти две расписные броши – ваши?

– Дорогуша моя, Вера Алексеевна… Ну надо же! Где вы отыскали мои любимые броши? – Старческие руки в мелких коричневых крапинах, как на перепелиных яйцах, потянулись к парным изображениям. – «Гусар» и «Барышня», я их попеременно надевала. То одну, то другую. Столько лет прошло… Они куда-то исчезли. А теперь вот у вас… Как оказались?

– Алиса хранила их в шкатулке. И кстати, просила отдать вам.

– А… понятно. Посмотрите на эту прелесть, роспись по фарфору, финифть. Какая тонкая работа!

– Откуда у вас эти две парные броши?

– Это мы гуляли с Пашенькой моим по Андреевскому спуску. И сыночек мне купил подарок…

– Он был любящим и заботливым сыном. – Вера внимательно всматривалась в водянистые глазки старухи.

– Еще каким! У Пашеньки был утонченный вкус, – вздохнула бабушка. – Этой, когда делал подарки, то самые лучшие. А она не ценила! Разбрасывала где попало!

– Этой – то есть Ксении?

– Кому ж еще? – вздернула подбородок Бессонова. – Женщина должна ценить мужа. Особенно такого, как мой Пашенька! А она и сама умерла, и сыночка моего на тот свет за собой спровадила! Не положено плохо о мертвых… а то бы я вам порассказала.

Вера положила перед старшей Бессоновой свою визитку. Та пообещала непременно передать Витеньке, чтоб сразу же перезвонил. И проводила доктора до дверей, словно близкую приятельницу.

Вера Лученко вышла из дома, где десять лет назад жила полная семья. Вдохнула полной грудью: миазмы старухиных воспоминаний все еще сжимали горло, давили на сердце. Она растворилась в потоке прохожих. Киев всегда спасал ее, выручал своим невнятным лепетом. Вот и сейчас он втянул Веру в тенистую аллею улицы Липской, укрыл каштанами, усадил на деревянную скамью. Но шлейф прошлой жизни потянулся вслед за ней, догнал и не отпускал. Вокруг Веры шумел город, ходили прохожие, гудели автомобили. А внутри поселилась семья Бессоновых.

Бабушка Влада. Она врывалась в любой разговор со скоростью курьерского поезда, и остановить ее было так же невозможно.

Красавица Ксения. Оказалась (как обидно!) хорошей женой, любящей матерью и прекрасной хозяйкой. Но ненаглядный сыночек Пашенька вынужден ухаживать за ненавистной невесткой, заболевшей раком словно назло всем. Своей болезнью эта яростно, но тихо ненавидимая женщина окончательно оторвала сына от матери.

Виктор Бессонов. Пока туманный образ, но последнее письмо отца он Алисе не показал. А бабушке – пожалуйста. Почему?

Девочка Алиса. Нелюбимая внучка, и только потому, что маленькая копия Ксении. Да еще и присылала из своей богатой заграницы английские фунты. Она платила родственникам за молчание? Или помогала выжить?..

Ну-с, могла ли Владилена Геннадиевна, тогда вполне еще крепкая женщина, сделать смертельный укол? Конечно же, не ради прекращения страданий умирающей Ксении. На невестку ей было плевать. А вот ради облегчения жизни своему сыну Павлу? Могла. И могла ли она записать на жесткий диск своей старческой памяти, что это сделала вовсе не она, а нелюбимая, похожая на невестку Алиса? Могла. А Павел Бессонов вполне мог оговорить себя, спасая мать от тюрьмы.

Вот такие у нас получаются выводы из разговора с бабушкой Алисы…

* * *

Дозвониться до Евгении Бурау было невозможно. Телефон онкоинститута, где та работала много лет, транслировал музыку и говорил «Подождите, вас соединят». Мобильный телефон тети Ивги предлагал отправить голосовую почту путем диктовки сообщения, а потом нажатия на диез. Вера честно пыталась искать, где на телефоне диез, но не нашла. С пятнадцатой примерно попытки дозвониться в онкоинститут трубку наконец взяла секретарша. И посыпались вопросы: кого, чего, кому, чему – не разговор, а урок русского языка по теме «Падежи»!

Кому приходилось преодолевать барьеры из секретарш, воздвигнутых на пути к достижению цели, тот поймет Веру Алексеевну Лученко. Они стоят насмерть. Их так учили – не подпускать к драгоценному начальству никого. В словесной дуэли побеждает тот, у кого нервы крепче, реакция быстрее и кожа толще. Либо вам скажут: «Перезвоните завтра!» – и вы навсегда обречены звонить завтра. Либо вы практический психолог и знаете: чтобы пройти редут под названием «секретарша» без потерь, ее надо полюбить.

Вера мгновенно выяснила имя собеседницы и в разговоре, объясняя, кто она и зачем, повторила его несколько раз в разных вариантах: Любочка, Любаша, Люба. Со всей сердечностью и уважением. И Любовь, гордая своей значимостью в иерархии института, сразу смягчилась. Дальнейшее – уже дело техники. Евгения Бурау, вытащенная с какой-то летучки, заявила в трубку: у собеседницы одна минута. Лученко уложилась в тридцать секунд. Теперь уже Бурау забросала ее вопросами, минут пять не отпускала – а почему это Алиса поручила узнать про эвтаназию, а почему именно вам, а почему именно у меня, а зачем именно сейчас… Ну конечно – через полтора часа, здесь, в онкологии, третий этаж. Жду.

Лученко приехала чуть раньше назначенного времени. Секретарша главного врача Люба оказалась девушкой не первой и даже не второй молодости. Она оторвалась от щелканья по клавиатуре компьютера, чтобы выдать новому человеку кой-какую информацию о Евгении Борисовне Бурау. Как известно, короля играет окружение. В данном случае оно играло бравурный марш.

– Наша Евгения Борисовна – феноменальная женщина! – гордо объявила Любаша.

– Очень интересно. – Вера поощрительно улыбнулась.

– Я уж не говорю, скольким людям она жизнь спасла. Она – не то, что современные доктора, так своих больных опекает… что вы!

– Просто мать Тереза, – позволила себе легкое недоверие Лученко.

– А вот представьте себе! Ее именно так у нас в больнице и называют! Конечно, за спиной. Евгения Борисовна – очень скромный человек! Терпеть не может пафоса вокруг своей персоны. Она, если хотите знать, мою родную сестру с того света вытащила!

– Да что вы говорите! – подлила масла в огонь беседы психотерапевт.

– Моя сестра поступила с тяжелейшим диагнозом. Рак матки. Его поставили в районной поликлинике, представляете?

– Представляю, – сказала доктор Лученко, знавшая о врачебных ошибках не понаслышке.

– Сестра уже совсем дошла до ручки. Похудела, почернела, ужас… – Секретарша высморкалась, но быстро взяла себя в руки и продолжила: – А Евгения Борисовна сказала, что не верит диагнозам районных врачей. Все лично перепроверила! Оказалось, ничего страшного. Обыкновенная киста. Сама Евгения Борисовна ее и удалила. С тех пор уж семь лет прошло. Сестра прекрасно себя чувствует, и Бога за Евгению Борисовну молит! Мы всей семьей на нее молимся… Ох! Заболтала я вас! А она не любит, когда я язык распускаю.

И Лученко была допущена к телу – в кабинет завотделением.

Двоюродная сестра Алисиной матери, тетя Ивга, врач-онколог Евгения Борисовна Бурау производила впечатление человека необыкновенно собранного и целеустремленного. Крепко скроенная и добротно сшитая, с черными вьющимися волосами, слегка тронутыми сединой, она напоминала торпеду. Вперед выдвигались отдельные части тела: волевой подбородок, нос туфелькой и бюст в накрахмаленном халате. Карие умные глаза доктора Бурау, казалось, сверлили собеседника насквозь. У Веры тут же сложился каламбур: «правило Бураучика».

Евгения Борисовна не так давно вступила в должность заведующей онкогинекологическим отделением. Но при этом она не только продолжала работать в качестве палатного врача, но и читала лекции в медицинской академии, и еще вела большую общественную работу в «Противораковом обществе» и в «Ассоциации врачей-онкологов, радиологов и рентгенологов». Она успевала беседовать с Верой Алексеевной, давать указания младшему персоналу, откликаться на телефонные звонки и реагировать на больных, которые то и дело заглядывали в кабинет. И хотя Бурау по годам была намного старше Лученко, Вера немножко позавидовала такой активности и неуемной энергии.

– Простите, Евгения Борисовна! – боком протиснулся в кабинет пасмурного вида мужчина. – Жена сказала, вы не хотите даже смотреть УЗИ из районной больницы?

– Не хочу и не буду! – резким тоном ответила та. – Я не знаю, на какой аппаратуре вашу жену исследовали. О компетентности коллег я говорить не стану. У нас же в клинике – самая современная диагностическая техника. Лучшая в стране! Поэтому, если хотите знать точный диагноз, пусть ваша жена пройдет обследование УЗИ у нас. Вообще, о чем мы говорим? Ничего болезненного в этой процедуре нет, в чем дело?

– Просто мы думали… – робко попытался оправдаться муж пациентки.

– Думаю здесь я! – категорически заявила Евгения Борисовна. – Вас интересует точная диагностика?

– Да, конечно, – горячо закивал собеседник.

– В таком случае спокойно оставляйте жену у нас. Мы ее обследуем и будем лечить.

Муж поблагодарил и вышел. Но поговорить с тетей Ивгой нормально никак не получалось. Вмешательство заведующей в жизнь отделения требовалось буквально каждую секунду. Лученко предложила:

– Может, встретимся на нейтральной территории? Тут мы не сможем побеседовать. Вас просто рвут на части.

– А мы дверь закроем! – заговорщицки усмехнулась Бурау. Закрыла на ключ свой кабинет и понизила голос: – Будем делать вид, что нас нет. Итак, коллега… Вас ведь ко мне прислала моя племянница Алиса? Что случилось? Почему нужно ворошить события десятилетней давности?

– Евгения Борисовна! Речь идет о смерти Ксении Николаевны Бессоновой, вашей сестры.

– Ксюша умерла в результате эвтаназии, совершенной ее мужем Павлом, – сурово сдвинув брови, произнесла онколог. – Моя сестра не должна была погибнуть от смертельной инъекции. Даже тогда у нас было достаточно препаратов для того, чтобы трагический конец сестры, связанный с онкологическим заболеванием, мучительным не был. Мы применяли различные способы обезболивания в сочетании с химиотерапией. Лечение Ксении было организовано так, что она могла уйти из жизни безболезненно. И без всякой эвтаназии. Тем более что она не страдала психопатией и желанием покончить с собой.

– Тогда зачем Бессонову было делать жене инъекцию?

– Чужая душа – потемки. Убил, может, оттого, что устал ухаживать за смертельно больным человеком. Знаете, не каждому под силу такой груз.

Вера приподняла бровь.

– Вы сказали – «убил». Это случайная оговорка или?..

– Не случайная! Эвтаназия является формой убийства! – заявила Бурау. Она встала и начала прохаживаться по своему кабинету, как будто читала лекцию. – А даже если пациент добровольно принимает участие в эвтаназии, то есть совершает самоубийство, то и тогда это недопустимо! Самоубийство – то же убийство…

Лученко усмехнулась про себя. Интересно: коллега Бурау почти дословно повторяет излюбленную Верину психотерапевтическую формулу…

– И вообще, чаще всего больной находится в депрессии и не может правильно оценить свое состояние, – продолжала Евгения Борисовна напористо. – Сейчас много разговоров о легализации «права на смерть». Но это право может обернуться угрозой для жизни пациентов. На их лечение и так не хватает денежных средств!

– Да, это я заметила, – не отказала себе в шпильке Лученко. – У государства их всегда не хватает на самое необходимое. Ведь лечение-то ваше достаточно дорогое и сложное. И все упирается в финансы. Когда их нет, когда у больного нет возможности принимать дорогостоящие препараты, чтобы снять невыносимую боль, то не гуманнее ли прекратить его мучения? Разве в вашей практике, Евгения Борисовна, не возникали такие случаи?

– Возможно, такие случаи и были, но не со мной! – отрезала Бурау. – У нас даже вопроса этого быть не может! И вообще, я вам удивляюсь, коллега. Во всех странах активная эвтаназия объявлена вне закона.

– Не во всех, положим… – сказала Вера. Она и сама не была сторонницей эвтаназии, но требовалось коллегу «прощупать». – В мировой медицинской практике постоянно возникают попытки подвести юридические основы не только под активную, но даже под вынужденную эвтаназию. Когда речь идет о тех, кто много лет пребывает в коме.

– И это очень опасно! Эвтаназия неэтична. Так мы к фашизму можем вернуться, будем уничтожать всех слабых и неполноценных, – нахмурилась Бурау.

– Мы отвлеклись. – Лученко решила закончить диспут. – В том-то и дело, что Павел Бессонов не делал укола. – Вера протянула Алисиной тетке копию письма, написанного в тюремной больнице.

Лученко по собственному опыту знала: профессиональная привычка много писать и читать истории болезней приводит к тому, что медики больше доверяют письменному слову, чем устному. Пока Бурау, снова усевшись за свой стол, читала письмо, Вера рассматривала кабинет заведующей отделением. Вещи, как всегда, рассказывали много полезного. В обители завотделением онкогинекологии недавно делали евроремонт. Недешевая немецкая офисная мебель с креслом из натуральной кожи, жалюзи, ковролин, имитирующий иранский ковер, крупные вазы из итальянского стекла и фарфора… Да, людской благодарностью хозяйка кабинета умеет пользоваться. Родственники спасенных больных создали для доктора Бурау достойную обстановку. Впрочем, Вера с пониманием относилась к таким проявлениям человеческой признательности. При нищенской зарплате медиков они, несмотря ни на что, продолжали спасать больных. И это совершенно нормально, что рабочий кабинет хорошего врача-специалиста ничуть не хуже, чем офис бизнесмена средней руки. Вот только почему при этом коридоры и палаты государственной больницы выглядят убогими и обшарпанными?

Вера, как бы из-за жары в помещении, расстегнула верхнюю пуговицу блузки и потрогала рукой бусы из бирюзы. Этот жест не укрылся от ее собеседницы. Она оторвалась от чтения письма и внимательно посмотрела на Верину шею. Но о бусах ничего не сказала, а дочитала до конца.

– Вы знаете… простите, у меня склероз на имена, – сказала Бурау.

– Вера Алексеевна.

– Знаете, Вера Алексеевна, меня письмо Павла не удивляет. Чего-то подобного можно было ожидать.

– Почему же?

– Дело в том, что Павел этого сделать не мог. Я не верила, даже когда он признался в милиции.

– Что же вы не вмешались? Не защитили невиновного? – Лученко догадывалась, какой ответ услышит.

– Видите ли, Вера Алексеевна, раз Паша сознался в том, чего не совершал, значит, он прикрывал кого-то из близких, дорогих ему людей. Не нужно быть большим психологом, чтобы понять это, не так ли? Кстати, вы по телефону отрекомендовались психотерапевтом… Это что, входит теперь в обязанности практикующего врача – заниматься семейными тайнами?

– Евгения Борисовна! Я объясню…

В дверь настойчиво постучали. Бурау приложила палец к губам. Стук прекратился, и женщины продолжили прерванный разговор.

– Я отвечу на все ваши вопросы позже, – сказала Вера. – А теперь, пожалуйста, объясните мне свою мысль.

– Все предельно ясно, коллега. Павел Бессонов был по натуре тюфяк, ведомый Ксенией. Он не то что сделать укол, он не смог бы курице голову отрубить, чтоб из нее бульон для больной жены сварить. Уж поверьте мне! Поэтому, когда случилась вся эта трагедия, я подумала: «Кого-то Пашка прикрывает».

– Кого, как вы думаете?

– Ну кого? Либо мать свою, бабу Владу. Либо сына, Витька-вралька. Либо дочь Алису.

– Зачем же Алисе приезжать из Англии и ворошить все это, если она виновата в смерти матери и, по сути, в смерти отца в тюрьме?

– А может, совесть замучила! Может, ей хочется, чтобы все это выплыло наружу? Разве в психологии вам не приходилось наблюдать, как человек, причинивший страдания, стремится быть наказанным? Таких случаев немало и в криминальной психологии. – Бурау сверлила собеседницу своими черными глазами. – Вы согласны?

Тетя Ивга явно намеревалась разгромить противника на его собственной территории. Хороший ход, ничего не скажешь. Но и понятный: ей как врачу Верин приход не может нравиться.

– Что ж, согласна: приятная внешность вполне может сочетаться с внутренней жестокостью, – ответила Вера, не уточняя, кого она имеет в виду. Запал Бурау, не встречая сопротивления, потух. Она вновь посмотрела на ворот Вериной блузки.

– Коллега! У вас красивые бусы, – не удержавшись, сказала женщина. – Очень давно мне точно такие же подарил Павел. Бедный Пашенька… – Впервые за весь разговор твердость тона покинула Евгению Борисовну. Лицо ее размякло, она не отрываясь смотрела на бирюзу.

– Да ведь это ваши бусы! – Лученко сняла с шеи украшение и передала Бурау. – Мы с Алисой копались в старой шкатулке и нашли их. Алиса знала, что я буду встречаться с вами, и попросила меня передать бирюзу вам.

– Огромное спасибо, Вера Алексеевна! Мне они очень нравились. И потом, это память о Павле… Вы еще что-то собирались мне сказать? – справляясь с собой, снова перешла на деловой тон тетушка Ивга. – Тогда я спрошу…

Больше всего Бурау интересовалась судьбой Алисы, ее английским мужем и размерами богатства племянницы. Но эти вопросы не очень занимали Лученко. Поэтому разговор быстро скомкался. Бурау открыла дверь кабинета, под которым уже собралась большая толпа.

– Я вас провожу.

Они шли по длинному коридору. Вслед за ними тихонько кралась стайка больных с застывшими страдальческими лицами. Вытянув шеи, они пытались поймать взгляд Бурау – Ее Величества Завотделением, – но не решались обратиться.

– Вот вы говорите – эвтаназия, – громко произнесла Евгения Борисовна, подводя Лученко к одной из палат и приоткрывая дверь. Вера догадалась, что завотделением ей сейчас покажет нечто в подтверждение их разговора. – Смотрите. Вон те двое, у окна.

На кровати возле больного мужчины средних лет сидел тощий изможденный старичок.

– Этого дедушку мы прооперировали больше десяти лет назад. Рак прямой кишки. Был тяжелый послеоперационный период, особенно мучительный для его единственного сына. Тем более что после выписки у больного еще и микроинсульт случился. Временный паралич, неподвижность, все выделения под себя, ну вы понимаете. Его сын тогда устроил мне истерику, взмолился: мы с женой, дескать, мучаемся в этом кошмаре, не успеваем подмывать, стирать, весь дом пропах калом, мочой и гноем. И отец мучается, просит усыпить его, ему все равно не жить, дайте нам морфий, яд какой угодно…

– Само собой, вы его выгнали и ничего не дали.

– Само собой. И надолго потеряла с ними связь. И вот недавно узнаю «любвеобильного» сыночка в одном из пациентов. В точности то же самое: рак кишки, прободение, перитонит, операция и тяжелейший послеоперационный период: межкишечные абсцессы, боли, депрессия и психоз. И что бы вы думали? Жена его бросила, дети не приходят. А этот старичок, что сидит рядом с ним, – его отец, тот самый, которого он хотел «милосердно» усыпить. Лучшей сиделки, санитарки и кормилицы у нас во всей больнице нет. Так нужны вам еще какие-нибудь доводы против эвтаназии?!

Собравшиеся в коридоре больные, медсестры и посетители благоговейно внимали, затаив дыхание.

– Вы правы, – сказала Лученко. – Не нужны. Жизнь сама преподносит уроки милосердия.

– Вот именно! – подняла указательный палец тетя Ивга. – Прошу извинить, мне пора работать.

Коллеги простились, и каждая вернулась к своим повседневным делам.

8. Яйца для вампи Ра

Они так соскучились, что почти не разговаривали, встретившись в Дашиной квартире. Схватили друг друга в охапку, впились в губы поцелуем. И время замкнулось само на себя, исчезло. Водопадом полилась страсть. После замедлилась, распалась на фонтанчики нежности… Вера отдыхала, ее пальчики расслабленно бродили по плечу Андрея. Его пальцы в ответ запетляли по ее бедру.

– Не надо, – прошептала она. – По второму кругу пойдем.

– Пойдем… – затуманенно ответил Андрей.

Вера засмеялась тихонько, закуталась поплотнее в одеяло, села на кровати.

– Мы с тобой оба сумасшедшие. Я сказала на работе, что ненадолго выскочу. Меня уволят, если не отпустишь.

– Уволят… – как эхо повторил Андрей, лежа на спине с закрытыми глазами.

– Ты точно ненормальный… Лучше накорми девушку чем-нибудь, развлеки… И оденься!

– Слушаю и повинуюсь! – Двинятин мгновенно встал и через секунду был уже на кухне.

Они ели ветчину на теплом хлебе и закусывали большими спелыми яблоками. Андрей ловко жонглировал яблоками, если одно падало, он подхватывал его у самого пола. Вера попросила его не демонстрировать свою ловкость, а то они опять улягутся в постель и умрут от сексуального истощения. Тогда он начал рассказывать ей забавные ветеринарные истории. Вот пару дней назад принесли вампира. Как вампира?! Да не бойся, это такая мышь летучая. У нее крыло было сломано. Дети нашли где-то, в класс на урок притащили, учительницу перепугали до полусмерти. Она их и выгнала прочь из школы. Так они к нам в клинику ее – получите сюрпризец! Но не выгонять же тварь живую, пусть побудет в клетке, пока крыло не срастется. Да и забавно.

– Представляешь, я позвонил своему однокурснику, который в зоопарке работает – узнать, чем вампирчика кормить. Он говорит: корми его котячьими яйцами.

– А что, коты несут яйца?! – шутливо испугалась Вера.

– Да нет. Ну, яйцами от кастрированных котов.

– Ужас! Нашел, чем развлечь!

– Ну, извини…

Вера подошла к окну, потянулась, вздохнула.

– Все, – сказала она. – Подбрось меня на работу, Андрюша, поскорее.

– Сей секунд.

– Подожди. – Голос женщины вдруг изменился. – Иди сюда. Смотри.

Андрей мигом оказался у окна.

– Что? Где?

– Вон, внизу, у аптеки. Рядом с твоим «пежо» стоит машина, и возле нее двое.

– Вижу… Джип серый, ага. Ребята в спортивных костюмах?

– Они… Мне кажется, по нашу душу.

Вера подумала, что уж очень заметная на этот раз слежка ведется. Ребятки сильно смахивают на ментов, переметнувшихся к бандитам, или бывших спортсменов. Такие в спортивных жлобских штанах и кроссовках щеголяют всюду, даже там, где без костюма нормальный человек и не появится.

– Это легко проверить, – сказал Андрей с готовностью. – Выйду, прогуляюсь…

– Погоди, – попросила Вера. – Странно… Вроде никаких разборок ни с кем мы в последнее время не имели. Может, это к Дашке имеет отношение? У нее бизнес все-таки… Нет, не будем мы ей звонить, сами разберемся. У тебя твой ветеринарный чемоданчик с собой? Халаты в нем есть?

– Да, – ответил Андрей. – Всегда ношу на всякий случай. А что?

– Вот сейчас как раз такой случай, – заявила Вера.

Через пять минут мужчина и женщина в голубовато-зеленых халатах и шапочках, по всему видать – доктора, деловито поднялись по каменной лестнице ко входу в аптеку. За ними в прохладу помещения вошли два спортивных молодых человека, стали с преувеличенным вниманием изучать развешанную на стенах рекламу лекарств.

– Спасибо, – сказала Вера, беря с тарелочки сдачу и упаковку «Цитрамона». – Ну что, коллега, теперь вампир успокоится?

– Да кто его знает, – громко ответил Андрей. – Он, стервец, теперь, когда человечины попробовал, вряд ли угомонится.

Молоденькая аптекарша вытаращила глаза. Двое спортсменов напряглись.

– Чем же вы его кормили, коллега?

– Ну как чем – яйцами, конечно.

– Какими еще яйцами? – мастерски играя изумление, спросила Вера. – Куриными, что ли?

– Какими там куриными! – Андрей тоже очень старался быть серьезным. – Яйцами кастрированных. Вы же знаете, коллега, после применения эмаскулятора… Ну, когда охолостишь беднягу, всегда остаются яйца. А вампир их очень любит…

Вера прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Аптекарша совсем побледнела и опустилась в глубине своей загородки на какой-то стульчик. У спортсменов удивленно вытянулись лица, они заторопились к выходу и скатились по лестнице вниз, в Михайловский переулок. Андрей и Вера спокойно вышли из аптеки и свернули к джипу. Подо шли к наблюдателям.

– Привет, – кивнул ветеринар. – Ну что, сами скажете, кто вы такие, или желаете помучиться?

Парни тупо уставились на него, одинаково пожали чугунными плечами:

– Да мы никто. Иди себе, – ответил один. А второй добавил, прокашлявшись и глядя исподлобья:

– Пока цел. Ты не знаешь, с кем связался.

Все это прозвучало не очень убедительно. И Двинятин, и Лученко чувствовали растерянность наблюдателей и некоторую опаску – так собаки всегда чуют тех, кто их боится.

– Нет, ребятки, – возразил Андрей. – Это вы не знаете, с кем связались.

– Да пошел ты… – привычно процедил один из них.

– Не хамить. Я – племянник Бэтмена, – усмехнулся Айболит в усы. Ему было весело. Озорство так и выскакивало из его глаз. Парни стали вглядываться пристальнее: прикалывается, что ли? – Могу сделать с вами, что хочу. А вы даже не сможете меня за руку схватить! А моя коллега, – он кивнул в сторону Веры, – внучка Вольфа Мессинга. Она может вас загипнотизировать, и вы мать родную забудете!

– Иди ты знаешь куда, – лениво проговорил второй парень, но немного шагнул в сторону, пытаясь спрятаться за спину первого.

«Да, со словарным запасом у вас туго, – подумал Андрей. – А вот вспотели прилично. Боятся рефлекторно, как боятся всего странного и неизвестного. Молодец Верунчик, отличный сценарий придумала!»

– А ты уточни куда, – не унимался Андрей, подходя ближе. – Ну?

Первый спортсмен протянул руку и схватил… пустоту: Двинятин стоял сбоку от него, улыбаясь. Парень оскалился, махнул локтем в его сторону – опять напрасно: наглец легко поднырнул под локоть и оказался за спиной. Правую руку парня затиснули железной хваткой у самой болезненной точки, локтевого нерва. И лягнуть ногой не получится – как бы упреждая, под коленом замерла нога противника.

– Подумаешь! – крикнул второй, пятясь за машину. – Видали мы такие фокусы!

– А такие видали? – Это уже Вера спросила и повелительно потребовала: – Отвечай, кто послал следить? – Она повторила вопрос несколько раз своим грудным завораживающим голосом.

– Демьяныч велел проследить за докторшей, – тихо пролепетал второй. Лицо его побледнело, зрачки расширились. Выпрямившись, он смотрел прямо в Верины глаза. – Что делать будет, куда пойдет…

– Ты что, дурак?! – крикнул второй, еще ничего не понимая. – Заткнись!

Он попытался вывернуться из рук Андрея, на мгновение даже как будто высвободился, но вдруг получил тычок пальцем в основание шеи, возле ключицы. В глазах потемнело, и парень обмяк.

– Что такое? – Вера оглянулась, нахмурилась.

– Ничего. – Андрей прислонил спортсмена к дверце джипа. – Ему просто больно. Скоро встанет.

Второй тоже опомнился:

– Не трогайте нас! Мы люди подневольные!..

– Так что, Голембо? – строго спросила его Вера.

– Ну…

– Ладно, свободны, – вздохнула Вера. – Я вас, ребята, отпускаю. Выходной у вас будет сегодня.

– А что мы скажем своему шефу?

– Что хотите. Ну, пусть я из дому не выходила… А впрочем, если ему не жалко денег на бензин – можете нас сопровождать. Тоже мне, охрана!

Она рассмеялась и повлекла Андрея за собой.

Когда они уже ехали в «пежо», Вера взяла мобильный телефон, повертела в руках:

– Это ты звук отключал?

– Ага. Пока мы были вместе. Чтобы нас не отвлекали твои пациенты, подследственные и особенно больные мужья. Теперь можешь включить снова.

– Издеваешься, да? Разве я не доказала тебе, глупенький, что только ты один меня интересуешь?

– Доказать-то доказала, – заявил упрямец, – но ночуешь все-таки дома…

– И это сказал врач! – Вера говорила дурашливым тоном. – Который должен, по идее, испытывать милосердие к страждущим!.. Ладно, потерпи немного, не вечно же он будет болеть.

Лученко позвонила Голембо и издевательски сообщила: «Вячеслав Демьяныч, можете не беспокоиться, я ваших парней отпустила, а если хотите знать, где буду – пожалуйста: у себя в клинике. Так что, если возникнет необходимость в психотерапии, добро пожаловать».

– Ну как он? – улыбнулся Андрей.

– Растерялся, – задумчиво ответила Вера и продолжила: – Вот что, милый, ты должен знать. Пока мы с напуганными мальчиками беседовали, на другой стороне переулка в машине сидел человек. Я помню его лицо. Вчера он был в другой машине, по-другому одет и без очков. Но ты же знаешь…

– Знаю, – посерьезнел Андрей. – Тебя не обманешь. Значит, профессионалы.

– То есть?

– Я в некотором роде… скажем, человек тренированный. Но их не заметил. А если незаметно следят – значит, профессионалы. Обычный человек заметить такую слежку качественную, когда меняются машины, когда сопровождают разные люди, – не может. Не то что ты, с твоей абсолютной памятью на лица. Другое дело эти двое – явно бывшие спортсмены, ныне братки, наглые и самоуверенные. Их заметить нетрудно. Вот что я хочу тебе сказать…

Закурлыкал вызов Вериного мобильного.

– Слушаю, – ответила она.

– Так что за аск? – раздалось в трубке.

– Что-что? – переспросила Вера.

– Какие вопросы? – хрюкнул самодовольно голос в трубке. – Говорит Виктор Бессонов. Для вас – просто Вик!

– Ах, просто Вик… Очень приятно. Просто Вик, нам с вами нужно встретиться.

– Бодяжить? – снова хмыкнула трубка.

– У меня сложности с языками, – приняла игру Вера, – нужен синхронный перевод.

– Ну, бодяжить, разговоры болтать. Баба Влада говорит, вы – отпадная!

– Вик, вам сорок лет, я ничего не путаю?

– Ага, олдовый я мэн!

– Почему же вы разговариваете со мной как подросток-переросток?

– Оспидя! Какие мы сурьезные дэвушки! Шутка-юмор совсем не рубите?

– Юмор – это когда смешно. Ну так как, Виктор Павлович, будем встречаться?

– Извольте, сударыня! Где вам не затруднительно?

– Сегодня, в баре ресторана «Свинг», что возле Андреевского спуска. В семь вечера. Знаете это место? Будете?

– Всенепременнейше буду. «Свинг» знаю. И даже знаю, что о нем пел мой корешок, Максюша Леонидов. Вы какие цветы предпочитаете в петлицу, госпожа Лученко? – продолжал фиглярствовать голос в телефоне.

– В вашей петлице, Вик, я полагаю, хорошо бы смотрелся нарцисс – цветок самовлюбленных мужчин. Постарайтесь не опаздывать, жду не больше пяти минут.

– Как же я вас узнаю, очаровательная незнако…

– Я сама вас узнаю. – Вера нажала кнопку отбоя.

Теперь она поняла, откуда у бабушки Влады привычка перебивать собеседника. Живя под одной крышей с Виктором Бессоновым, она могла вообще перестать воспринимать человеческую речь.

– Ты что-то хотел сказать, Андрюша? – вспомнила она. Они уже проехали Воздухофлотский проспект и приближались к Севастопольской площади. Там находилась клиника, где вела прием врач-психотерапевт Вера Алексеевна Лученко.

– Я встречу тебя с работы. Есть пара вопросов, – ответил Андрей, искоса глядя на свою подругу.

– Ой, уже боюсь! – засмеялась Вера. – Допрос с пристрастием, да? С применением нежной физической силы?

Андрей не удержал на лице напускную серьезность и тоже рассмеялся.

* * *

На первом этаже рядом с просторным холлом поликлиники пристроилось кафе. Здесь имелся нехитрый ассортимент еды и питья – рай и для стационарных больных, заскучавших на больничном питании, и для посетителей, и особенно для медперсонала.

После работы нужно было перекусить. Они сели за столик у окна, Андрей заказал чай, сок и молочный бисквит для Веры, себе – бутерброд с сыром. Коллеги и пациенты, сидевшие за соседними столиками, узнавали Лученко и дружелюбно кивали.

Без всяких предисловий Андрей сразу начал говорить о том, что уже долгое время его беспокоило:

– Я понимаю: вытащить человека из депрессии – это твой долг. Но зачем тебе история Алисиных родственников? Она психотерапевта никак не касается. Одно дело было в Крыму, тогда речь шла о здоровье и жизни близких. А сейчас – чужая семья, посторонние люди… Объясни, почему ты ими занимаешься? При этом учти: я готов тебе помогать и днем и ночью.

– Особенно ночью, – улыбнулась Вера.

– Это само собой… Я просто понять хочу. Вот когда ко мне приходят с больным животным, я тоже стараюсь не просто вылечить, но и посоветовать правильное питание. Иногда даже спрашиваю, какие традиции и привычки в семье – чтобы понять, откуда какие болячки взялись. И попытаться своими советами обеспечить домашнему любимцу сытую и счастливую жизнь. Но дальше я не иду, так как никакой ветеринар не в состоянии изменить данность: у каждого животного свои хозяева, и условия его существования определяют все-таки они. А ты, как мне кажется, взваливаешь на себя миссию Судьбы.

Вера ласково посмотрела на своего мужчину.

– Все очень просто, Андрюша. За мою многолетнюю психотерапевтическую практику я сформулировала «правило Лученко». Оно вот в чем. Те, кто приходит в эту жизнь со словом «дай», привыкли только брать. Они, как правило, намного несчастнее тех, кто приходит со словом «на». И болячки у них тяжелее, и выбираются они из своих проблем труднее. Или не выбираются… Такое впечатление, что Бог подсыпает удачливости (ну, как корм рыбкам в аквариум) тем, кто способен делиться и отдавать. А тем, кто только берет, он перекрывает краник и не подсыпает. Такого вот странного объяснения вполне достаточно для моей душевной гармонии. Я помогаю людям вне рамок профессии потому, что мне дано. И все. Мне даны вот эти мои предчувствия – когда я знаю и вижу то, чего другие не знают и не видят. Если я этого не буду расходовать, мне перекроют краник и моя жизнь не будет счастливой и гармоничной. И если хочешь знать, я это делаю в большей степени потому, что полагаю себя инструментом какого-то высшего промысла.

– Ну и хорошо, – успокоился Андрей. Ее объяснения отмели последние крохи сомнений, которые мешали понять поступки Веры. – Я очень рад… И вообще согласен с тобой. Единственное – я хочу сопровождать тебя. Хочу быть рядом с тобой в каждом твоем «деле». Согласна?

– Я тебя люблю. Конечно согласна! Просто мечтаю об этом.

Допивая кофе, они договорились, что поедут на встречу с Виктором Бессоновым вместе. Только Андрей поприсутствует где-то в сторонке. Чтобы собеседник чувствовал себя свободнее.

– Но объясни мне еще одну вещь. Как можно узнать, что происходило десять лет назад? Ведь вернуться в прошлое можно разве что на машине времени… – В синих глазах Двинятина читался жадный интерес. Он никак не мог привыкнуть к удивительным способностям любимой женщины.

– Правильно, – кивнула Вера. – И она существует. Машина времени – это мы сами. Каждый человек – машина времени. Ты тоже машина времени, на которой можно вернуться на тридцать лет назад. Надо только знать правильные кнопочки и нажимать на них… Нет, совсем не то, что ты подумал, хулиганская мордочка… Наши кнопочки – это запахи, музыка, вкус и тому подобное. Даже тактильное ощущение. Словом, все наши чувства. И еще памятные с детства вещи. Любые безделушки. Потому что мы временные, а вещь – нет. Нас время тратит, а с вещами оно ничего не может поделать. Поэтому сквозь вещь можно заглянуть в прошлое.

– Как же ты возвращаешь назад Бессоновых? Находишь для каждого свою кнопочку?

– Ну конечно.

– А именно?

– Не веришь? Возьмем Алису. Я попросила ее показать фотографии родителей, потом принести шкатулку с оставшимися от мамы безделушками. И все – кнопочка нажата, машина понеслась назад. Никакого гипноза не нужно, человек попадает в свое прошлое и вспоминает, вспоминает… И не только странные случаи с ее мамой, сами по себе уже подозрительные. Она рассказала и то, что случилось, когда ее на свете не было. Мама ее работала по специальности после института совсем недолго. Потом родился брат. Он был болезненный, его нельзя было отдавать в садик. И Ксения осталась с ним дома. А в это время Павел делал карьеру. Кто-то должен был отвечать за тылы. Домашняя работа ведь ужасно неблагодарная, по себе знаю. Тем более муж с утра до ночи на работе, а Ксения постоянно со свекровью. Значит, было определенное напряжение…

– Тебе это что-то дает?

– Конечно. Смотри – Ксения: красавица, хорошая жена и мать. Уже этого набора достаточно, чтобы свекровь могла ее возненавидеть!

– Не понял. За это ж надо на руках носить!

– Ты, Андрюшка, не понимаешь, потому что мужчина. А любая женщина сразу же поняла бы. Свекровь, мать мужа, может простить плохую невестку, неряху, растяпу, дуру. Потому что всегда будет чувствовать свое превосходство над ней. Рядом с такой женой сына любая мать будет ощущать себя комфортно. Ведь тогда в его глазах она всегда будет лучше этой чужой женщины. Но простить красоту, ум и хозяйственность – не всякой свекрови под силу, понимаешь?

– Нет, – честно сознался Андрей.

– Пойми. Мать сына всегда ревнует своего мальчика к любой женщине. Даже Мисс Вселенная недостаточно красива для ее ребенка. Просто умные и чуткие матери это тщательно скрывают. А глупые и себялюбивые – нет. Они это демонстрируют. А Влада, Алисина бабушка, даже и не пытается скрывать своего отношения к покойной Ксении.

– Ну допустим. А Голембо ты на какую кнопку нажала?

– На запах. Любимые духи Ксении – «Анаис», я надушила ими платок. И его сразу понесло по дороге воспоминаний: и как он предложил увезти Ксению в Швейцарию, едва ей поставили диагноз. Потому что там лучшая в мире клиника, условия, оборудование, препараты. И как Павел, муж, уперся как осел – и ни в какую. А потом было уже поздно.

– Ну и что?

– Как «что»? Без «нажатия кнопочки» он был бы гораздо сдержаннее. А так – он с такой ненавистью рассказывал, ты бы слышал. Дескать, понимал ли он, каким сокровищем обладал, этот идиот Павел Бессонов?! Втемяшил себе в голову, что наша онкология – самая передовая в мире. А лекарства Голембо доставал любые, какие только существовали тогда. Он мог заказывать партнерам нужные препараты. Вот Бессонов и решил: зачем ехать в Швейцарию, когда можно все делать дома. Вывод: мог ли Голембо сделать смертельный укол? Ему как химику, знающему фармакологию, это труда не составляло. Он даже теперь, спустя столько лет, помнит название лекарства – морфин. И как он ненавидел мужа, который не повез жену лечиться в швейцарскую клинику! От такой ненависти даже сегодня становится не по себе. Значит, мотив подставить Павла Бессонова у него вполне реальный. Ничего сложного – представить все так, чтобы Павел сел в тюрьму, думая, что спасает кого-то из своих близких.

– Да-а-а… А остальным ты тоже нажимала на кнопки?

– А как же, нажимала. Как еще окунуть их в прошлое, заставить вспомнить?.. Владе Бессоновой вернула расписные броши, подарок покойного сына. И она, при всей нелюбви к невестке, многое вспомнила. А тетушке Ивге, Евгении Бурау – бусы из бирюзы. И кнопочка сработала безошибочно.

– Так что, кто же из них сделал тот самый укол?

– Не могу пока сказать определенно. Но смутные подозрения уже есть… Пойдем, милый, нам пора.

Ресторан с многообещающим названием «Свинг» разместился недалеко от легендарного Андреевского спуска. Дословно «свинг» означает «раскачиваться». Для любителей джаза свинг – это «качающая музыка», олицетворение свободы и раскрепощенности. И вот теперь Вера с Андреем, свободные и раскрепощенные, смогли окунуться в свинг в полной мере.

Ресторан качал и удивлял прямо от входа. Двери – не просто какие-нибудь, а корабельные, в центре их верхней части – окованный медью круглый глаз иллюминатора. По мере погружения в «Свинг» посетителя окружали темное дерево, медь и кирпичная кладка. На темной стене – большая фотография Луи Армстронга и два сверкающих саксофона. Символы джаза создавали настроение свободы и раскрепощали. Свернув направо от входа, можно попасть в ресторан с несколькими залами. А можно пойти налево – в бар благородного зеленого цвета, настоящий английский паб. Он манит и втягивает в себя пришедшего, именно здесь он узнает все последние новости, посмотрит спортивные матчи и выпьет чашку отличного кофе. Или соберется шумная компания, будет орать, аплодировать, пить пиво.

Двинятин отправился пить кофе в дальний угол ресторана. А Лученко зашла в паб ровно в пять минут восьмого. Из нескольких мужчин, сидевших на высоких табуретах у стойки бара, она безошибочно выбрала одного.

В тот день, когда природе было угодно вылепить Виктора Бессонова, у нее явно закончились качественные стройматериалы, лаки и краски. И она его слепила, как говорится, из того, что было. Белесые волосики облепляли голову, по форме напоминавшую продолговатый мяч для регби. Тонкая кадыкастая шейка торчала из сутулых плечиков. Но хуже всего были руки, явно никогда не знавшие никакого труда. Они выглядывали из манжет, как бесцветные водоросли.

Что касается одежды, то, как справедливо заметил один художник, «женская мода – это живопись, а мужская – скульптура». Виктор был одет в актуальном стиле, так называемом «кэжуэл-шик». Светлая рубашка с высоким воротником, джинсы, вельветовый пиджак лилового цвета. На вид ему было намного больше сорока. Лицо порядком поношено, тело тоже. Хотя сорок лет для мужчины – совсем даже не много. Но в этом возрасте фундамент жизни, как правило, уже заложен. А у него, судя по всему, все было лишь в фантазиях. Вик обитал в несуществующих декорациях своей жизни. Что ж, можно, в конце концов, жить и в декорациях.

– Здравствуйте, Вик! Я – Вера.

Мужчина с бокалом пива в руке обернулся, нарочито демонстративно принялся рассматривать молодую женщину. Затем указал ей на сиденье рядом с собой. Но та отрицательно мотнула головой и, сделав приглашающий жест, повела его в отдельный зал с уютными столиками и венскими стульями. Она уже понимала, с кем придется иметь дело. Виктор был, что называется, «аликом и нариком». То есть временами пил, впадая в неконтролируемые запои. Таких в народе называют «алконавтами». А иногда подсаживался на наркотики. «Нариком» он был со стажем и опытом.

– Свинговый переулок – это там, где играет тромбон, свинговый переулок – это там, где каждый влюблен, свинговый переулок – он везде, за каждой стеной. Свинговый переулок – иди за мной! – отчаянно фальшивя, промахиваясь мимо нот, пропел Виктор. При этом он еще барабанил ладонями по столу.

– Вы знаете, зачем я вас пригласила?

– Аск! Знаю ли я? Бесспорно, я знаю. Алиска мне звонила! Она – дура. Кому это нужно, ворошить прошлое?

– И все-таки меня очень интересует ваше мнение, Виктор. – Вера обронила брелок для ключа. Братец Вик нагнулся и поднял его с пола. Задержал в своей руке.

– Это ваш? – спросил он удивленно.

– Нет, это ваш брелок. Алиса его нашла среди старых вещей, попросила передать вам. А что это за камешек на брелке?

– Камешек?! – фыркнул Виктор. – Это авантюрин! Мой гороскопный камень. Мой талисман! – Он рассматривал коричневый гладкий кусочек минерала, внутри которого вспыхивали и пропадали золотые искры. – Мне его мама подарила! Давно, еще до своей болезни… Я так с этим брелком носился… – На какую-то секунду появился истинный Витя Бессонов, без понтов и кривляния. Но это длилось лишь мгновение.

Таких болтунов опытный психотерапевт Лученко за всю свою многолетнюю практику встречала, может, два-три раза. Стоило Виктору Бессонову открыть рот, как вранье или невероятные фантазии сыпались из него, подобно крупе из дырявого мешка. Он был мастером небылиц. Тема вымысла не имела значения, его увлекал сам процесс. Наверное, подумала Вера, постоянная «подсидка» на всякой дури стирала из мозга Виктора реальную картину мира, не случайно его речь и движения слегка замедлены. Но это с одной стороны, а с другой – она же открывала шлюзы подсознательного.

– Если вас действительно интересует мое мнение, то вот вам оно: не было никакой эвтаназии. Мать умерла от рака. А отца посадили просто потому, что он проворовался в своей строительной конторе. Но ведь у моего папеньки были крепкие связи и в ментуре, и в прокуратуре, вот его адвокат и сочинил сказочку про эвтаназию.

– Погодите, но было же письмо вашего отца?

– Какое письмо? О чем вы шепчете, милое созданье? Не было никакого письма!

– Виктор, а вам известно такое слово – факты? Муж Алисы, Джон, прятал от жены письмо отца, которое тот ей послал из тюремного лазарета. Но она его нашла и вернулась, чтобы…

– Правильно. Она вернулась. Но вовсе не для того, о чем рассказала вам, наивная вы Верочка! Я слишком хорошо знаю свою сестричку, поверьте мне! На самом деле она намерена нас с бабой Владой выписать из родительской квартиры. Вышвырнуть нас на улицу! А сама мечтает заграбастать шикарную двухэтажную квартирку себе! Вот так!

– Зачем ей квартира здесь? У нее же дом в Лондоне. Да и потом, она очень состоятельная женщина, может купить себе любую квартиру, если захочет. Ваша сестра…

– Повторяю, вы не знаете мою сестру. Она только с виду смесь трепетной лани и лесного колокольчика! На самом же деле – алчная и хитрющая особа!.. Давайте закажем что-нибудь спиртно-э. Эй, гарсон, «Хеннесси» у вас есть? И вообще у меня аллергия на сестру. Клянусь! Как только о ней заходит речь, у меня появляются красные пятна по всему телу!

– На саму сестру или на разговоры о ней? – уточнила Вера.

– И на то, и на другое. Лучше поговорим обо мне!..

Лученко смотрела на своего собеседника и раздумывала: стоит ли продолжать разговор с патологическим вруном? А потом еще и оплачивать заказанное им спиртное… Одним бокалом коньяка «Хеннесси» он явно не ограничится. Про себя она назвала его «пробником». Он словно и не жил по-настоящему, а все только пробовал. Так парфюмированную воду наливают в маленькие пробирочки, чтобы дать покупателю представление об аромате. Но они так же далеки от подлинных духов, как манекен от живого человека. Вот и Бессонов. Ничего в своей жизни не создал, ничем не занимался. А только пробовал все, что подстегивает унылое существование. Пил все, что горит, нюхал, кололся, дышал клеем. Разыгрывал роль незаурядной личности. Интересно, думала Лученко, что происходит, когда зрители расходятся, когда его никто не видит и не слушает? Продолжает представление для самого себя? Или в эти минуты он становится самим собой – тем, кто он есть на самом деле… А кто он есть? Наркоман, подсевший на все, что на его языке «вставляет», то есть возбуждает, делая жизнь одной из фантазий. Кому он нужен, кроме бабушки Влады? И что с ним будет, когда старушка умрет?

Вере стало скучно. Захотелось поскорее выйти на свежий воздух. Ничего полезного из разговора с Виктором выудить не получится. И все же психоаналитик, сидевший в ней, преодолел нежелание женщины продолжать разговор. Нужно еще кое-что выяснить.

– Вы ведь тоже получили письмо от отца. Зачем вы отрицаете, Вик? – Если в начале разговора Вера лишь предполагала, что было третье письмо Павла Бессонова, то теперь она в этом не сомневалась.

– Чепуха! Не получал я никакого письма! – Отпивая коньяк, Виктор отрицательно замахал рукой с сигаретой.

– Но как же, ведь в тюремной канцелярии на письма ставят штампики. У Алисы копия номер один, у Голембо – копия номер три. Значит, у вас – копия номер два, так?

– Вранье. Третья копия у меня, а не у дяди Славы!

– Ага. Итак, письмо вы все же читали, – усмехнулась Вера.

Но Бессонова нисколько не смутило, что его подловили. Он уже мчался вслед за своими новыми фантазиями:

– Мало ли что отец мог сочинить, сидя в тюрьме! Вот что правда – так это то, что дядя Слава был без ума от мамы. Если б она не умерла, он бы отбил ее у папы, зуб даю! Дядя Слава сказочно богат, он бы маме дал все, о чем только может мечтать женщина. Эй, гарсончик! Еще коньячку!

– И ваш отец вот так просто уступил бы любимую женщину?

– Папа был тюфяк! Обыкновенный совковый служащий. И он в конце концов женился бы на тете Ивге.

– Что?! При чем здесь Евгения Борисовна?

– Оспади! Тетя была влюблена в папу, как кошка. Она мечтала иметь двойную фамилию, знаете, для мещанского шика: Бурау-Бессонова!

– Послушать вас, Вик, так в вашей семье – сплошные влюбленности! Не семейка, а роман Дюма-отца. А вы сами? В кого были влюблены вы?

– Я тогда был женат. То ли второй раз, то ли третий… Не помню. Знаете, как говорил Булгаков, на этой… то ли Вареньке, то ли Манечке… Мы с Михал Афанасьичем похожи. – Количество пустых бокалов вокруг Виктора росло. И по мере соединения пива с коньяком ему стало казаться, что его слушают с огромным интересом.

Вера уже открыто расхохоталась.

– Чем же, позвольте узнать?

– Я тоже написал роман. Гениальный. Отослал его на рецензию Роберту Шекли. Тот прочел – и не выдержал: приехал! Сюда, к нам. Только чтобы познакомиться со мной! Прикиньте, Верунчик! Он дальше жить не мог, если не пожмет руку гению! То есть мне.

– И как? По… пожал? – спросила Вера, у которой уже начиналась истерика. От сдерживаемого хохота текли слезы из глаз. Казалось, она смотрит современную постановку «Ревизора», где Хлестакова блестяще изображал Виктор Бессонов. Правда, текст был свой, не Гоголевский, но исполнение!..

– Не то слово! Он обнял меня, пожал руку и даже прослезился. А потом так разнервничался, что лег в больницу с сердечным приступом… Вообразите, первый фантаст мира – и чуть не умер от зависти ко мне. Правда, позже вернулся к себе в Америку… и все же умер. Не выдержал. Не смог пережить, что где-то в далекой стране есть человек талантливее его! Вот так-то…

Лученко встала.

– Мадам, простите, я, кажется, забыл свое портмоне. Вам придется угостить великого прозаика.

– Кто бы сомневался! Вас, «про заек», необходимо материально поддерживать. Иначе ушки отвалятся, – сказала Вера.

Она протянула подошедшему официанту деньги, помахала Андрею рукой и вышла из «Свинга». Казалось, что ее и вправду качает. Болтун Вик мог кого угодно довести до морской болезни.

– Ты чего? – спросил Андрей заботливо.

– Ты не представляешь… – Вера промокнула платком уголки глаз. – Разговор с Виктором Бессоновым – это как пиво пополам с коньяком! Нормальный организм начинает подташнивать. Вранье на вранье. Я сейчас чувствую себя как Золушка, которой нужно перебрать мешок фасоли и отыскать в ней рисовое зернышко. Есть ли хоть крупица полезной информации в этих завалах вранья? И можно ли полагаться на полубред наркомана? Пусть даже в состоянии краткой ремиссии…

– М-да, – задумчиво отреагировал Андрей. – Он мне показался похожим на пуделя.

– Как это? Почему?

– Да мне каждый человек кажется похожим на определенную собачью породу. Или кошачью. А иногда просто на какое-то животное из диких.

– Ну-ка, поподробнее, – оживилась Лученко. – Про пуделей давай, рассказывай.

– Значит так. Ладит с детьми и собаками, крепок и энергичен, спортивен, хорошо поддается дрессировке – если правильная. Это были достоинства. И это не про твоего собеседника. Сложности: легко возбудимая нервная система, неуравновешен, брехлив – ну то есть лает на кусты, образно говоря. И даже самые титулованные пуделя обожают по помойкам рыться, дорываются до всякой дряни… Ты чего?

Вера оперлась руками на плечи Андрея и расхохоталась на всю улицу.

– Ой, не могу! До чего точно!

– Вот видишь, какая от меня польза. – Андрей расправил плечи. – Давай прогуляемся до моей церкви.

– До какой до твоей?

– До Андреевской.

Они прошлись до подсвеченной вечером Андреевской церкви. Храм парил над темным Подолом, точно сотканный из бирюзы и золота. Хотелось выбросить Вика из головы. Но Вера по привычке задала себе главные вопросы: мог ли он сделать укол? Для наркомана шприц – вещь привычная, как для курильщика сигарета. Уж не его ли, неудавшегося ребенка, защищал старший Бессонов, беря на себя вину сына? Что скрывается за трепотней Вика?

Пока эти вопросы оставались без ответа.

* * *

Андрей подвозил Веру домой и не мог отделаться от невеселых мыслей. Да, он понимал, что его любимая женщина не совсем свободна. Но не хотел смириться с этой очевидностью. Какие могут быть больные мужья? И зачем за ними нужно ухаживать, если у нас любовь? Мужья тут совершенно ни при чем! Они здесь лишние. И странно, как они сами этого не понимают…

Он уже пытался донести эту простую мысль до Веры. Но у нее свое представление об этике. И она не может бросить Юрия не как жена, а как врач. Двинятин все понимал, но смириться с этим не мог. И мрачнел.

– Ну давай, – вздохнула Вера. – Устраивай уже мне сцену.

– Откуда ты знаешь? – Двинятин не отрывал глаз от вечерних улиц. – У меня на лице написано, да?

– И на лице тоже. Ну?

– Хорошо. Вера! Ответь мне, только честно. Ты действительно не испытываешь к нему никаких чувств? Например, сострадания? А то, знаешь, от сострадания до любви всего один шаг! Возможно, ты не в курсе, но мужчины очень часто ловят женщину на жалость.

– Неужели?! – Вере безумно нравилось, что Андрей ревнует. Это у нее было впервые в жизни. – Теперь буду в курсе!

– Представь себе! – утверждал он с горячностью. – Тебе кажется: ах он бедненький, лежит с радикулитом. Прям тебе украинская недвижимость! А на самом деле он элементарно косит, притворяется, чтобы подольше удерживать тебя рядом с собой!

– В чем-то ты прав, Андрюша. Радикулит запросто можно симулировать. Но это ж какое надо иметь китайское терпение, чтобы столько дней валяться в кровати и не вставать…

– И поэтому ты им восхищаешься! – На скулах Двинятина заиграли желваки.

– Твоя горячность мне нравится, – искренне улыбнулась женщина. – Но если ты меня любишь, тебе придется научиться мне доверять. И защищать даже от своей ревности… Кстати, вспомнила случай из древней судебной практики. Рассказать? – Она хитренько взглянула на Андрея.

– Да уж, будь так любезна, – пробурчал он.

– Знаешь, в дореволюционной России был такой известный адвокат, Плевако. Однажды старушка украла жестяной чайник. Ее судили. Прокурор, чтобы обезоружить Плевако, иронизировал: да, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодование, а только жалость. Но собственность священна, если мы позволим людям потрясать ее, страна погибнет! А Плевако говорит: «Да, много бед и испытаний пришлось претерпеть России за ее тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы грабили. Москву брали. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла от испытаний. Но теперь… Старушка украла старый чайник ценою в 30 копеек. Этого уж Россия не выдержит, от этого погибнет безвозвратно». Старушку оправдали.

– Ну и кто из нас старушка, а кто – Плевако?

– Я не старушка! Это совершенно точно, – рассмеялась Вера.

– Ты, конечно, не старушка, но я так и не понял, при чем здесь вся эта история с чайником?

– Чайник – это ты! Что ж тут непонятного?

– За чайника ответишь, – деланно строго буркнул Двинятин. Ему нравилась Верина манера вести разговор, и он ничего не мог с этим поделать.

– С удовольствием отвечу! Для особо непонятливых – объясняю. Даже у дореволюционной старушки был свой Плевако, чтобы ее защищать. А меня, бедную, от твоей ревности защитить некому. Да, я все понимаю! В ответ на годы несчастливого брака я могла бы плюнуть на Юркин радикулит и уйти. Но ты же лечишь собаку, даже если она тебя кусает?

– Лечу. Только как же можно сравнивать? Собака и муж! Это совершенно несравнимые вещи! Собака, она же друг человека! – провозгласил Двинятин.

– Вот мы и приехали. Вот мой дом родной. До завтра! – Вера чмокнула Андрея в щеку и умчалась к себе.

Еще секунду назад, казалось, ревность отпустила его. Она была рядом, и все мучительные подозрения выглядели смешными. Но вот она произнесла «мой дом родной», и в душе Андрея с новой силой забарабанили муки ревности. Он стал себя изводить, вспоминая, как по дороге с работы она попросила его остановиться у рынка. На первый взгляд не было ничего страшного в том, что человек покупает продукты. Но это смотря какой человек! Когда Андрей представлял себе, как она готовит ужин, как подает на стол, и особенно – как ест это все, ею приготовленное, муж…

У Двинятина темнело в глазах. Он ездил кругами вокруг Вериного квартала и не знал, что делать. Внезапно его осенила оригинальная идея. Он остановился, достал свой халат, взял ветеринарный чемоданчик – и снова рванул к Вериному дому. Поднялся, позвонил.

– Ветеринара вызывали? – спросил он у старой грымзы, открывшей ему дверь.

– Не знаю… – Грымза, она же Верина свекровь, обернулась в глубину квартиры, крикнула: – Вер! Что еще за ветеринары в десять вечера?! У нас еще и собака заболела? Ты Паю вызывала врача-ветеринара?

Перед Двинятиным появилась его любимая женщина. Недоумение на ее лице сменилось затаенной улыбкой, спрятавшейся в ямочках на щеках.

– Вызывала! – ответила она спокойно. – Доктор, проходите!

– Он не заразный?! Что с ним стряслося? – всполошилась баба Зина, боясь подхватить какую-нибудь собачью болезнь.

– У него отросший коготь лапу царапает, – сообщила Вера не столько свекрови, сколько ветеринару.

В это время Пай с громким лаем выскочил из Вериной комнаты. Подбежал к вошедшему, замолчал и принялся радостно подпрыгивать, пытаясь лизнуть Двинятина в лицо. Он узнал старого знакомого и не скрывал своей симпатии к нему. «Ну и что ж ты стоишь, как неродной?» – думал пес.

– Надо же, собаке нравится ветеринар! – удивилась Зинаида.

– Где у вас можно помыть руки? – спросил ветеринар и, не дожидаясь разрешения, энергичной походкой направился вглубь квартиры по коридору.

Но пошел он, как ни странно, не в ванную, а стал по очереди открывать все двери. Причем так быстро, что никто из хозяев не успел крикнуть гостю, что он заблудился. Мгновение – и Двинятин уже заглянул в комнату Юрия. Там он увидел лежащего на кровати мужчину, рядом с ним – груду газет, пачки журналов и книг. На тумбочке возле постели лежала резиновая грелка и стояли лекарства. Но самое важное наблюдение, сделанное ветеринаром, – кровать мужа одноместная. Оплывшая полная фигура Лученко занимала ее полностью.

Больной муж не успел удивиться внезапному вторжению. Все движения Андрея были необыкновенно быстрыми. В один миг дверь открылась и закрылась. Юрий лишь успел оторваться от газетной статьи, а в комнату будто никто не заглядывал.

– Эй, эй, доктор! – запоздало среагировала Зинаида. – Ванная вот!

Узнав то, что ему хотелось узнать, ветеринар под бдительным наблюдением свекрови вымыл в ванной руки и прошел в Верину комнату. Пришлось для конспирации открыть чемоданчик с ветеринарными принадлежностями. Пай почуял запах лекарств, бинтов, ваты – и изумился. Вот для этого ты ко мне пришел?! Чтобы коварно наброситься, схватить, ковыряться в ушах и обрезать когти? Ну нет! Даже простой осмотр, мил человек, приравнивается к страшному слову «лечение»! Пай метнулся под диван и заполз поглубже: «Ты, конечно, мне друг, но при всей нашей дружбе от тебя я такого не ожидал. Предупреждать надо. Теперь попробуйте, господа мои, вытащить меня отсюда».

– Знаешь, ты кто?! Ты – нышпорка! – с деланным возмущением, но с нескрываемой радостью прошептала Вера. – А зачем ты дверь запер?

– Я соскучился! – обезоруживающе сообщил Андрей и заключил Веру в свои объятия.

Одной рукой он притянул ее к себе за талию, а другой сжал грудь, одновременно впившись поцелуем в губы.

– Эй! – шепнула Вера, отстранившись. – Ты с ума сошел?!

Но в следующую секунду сама вихрем налетела, ладонями сжала его ягодицы. Чтобы не упасть, Андрей облокотился о стену. Желание вспыхнуло, огнем обожгло обоих, стоном вырвалось из груди. Весь мир исчез, перетек в его ладони, которые быстро и уверенно ласкали ее тело. Мелькнула мысль: «А как же стоя, упадем…» – она не успела додумать, распахнулась ему навстречу, и начался бешеный танец любви. На каждое прикосновение тела отзывались восторгом, бушевали и пели. Мучительная волна страсти накрыла их, одежда разлетелась клочьями, апофеоз наступил без вступления. И не было ничего на свете важнее.

– Еще… – задыхалась она. – Да!..

Она с упоением чувствовала его на себе, на коже его кожу. Они оказались у стола, посыпались книги, упал стул, сползла скатерть – вокруг любовников все вертелось, вовлеченное в сумасшедший ритм. Потом они очутились возле кровати.

– Нельзя, – задыхаясь, прерывисто прошептала Вера. – Скрипит…

И они рухнули на пол.

Вера предвкушала обрушение огромной, накрывающей собой все лавины, приближала ее судорожными движениями, догадываясь, что и Андрей чувствует то же самое, – есть! Наконец! Сжав зубы, желая не упустить из наслаждения ни капли, она уперлась ногой в ножку стола.

Они лежали на ковре, счастливые и опустошенные. Когда восстановилось дыхание, Вере сделалось стыдно. Такое внезапное влечение… И где – в доме мужа и свекрови, совершенно чужих ей людей… Но стыд быстро улетучился. Женщина была бесстыдно счастлива.

В дверь постучали. Любовники поправили друг другу одежду. Вера отперла дверь.

– Ну что там? – подозрительно спросила Зинаида, заглядывая. – Что-то долго… И зачем дверь запирать?

Двинятин с трудом напустил на себя деловой вид.

– А это чтобы пес не убежал от осмотра, – сказал он и требовательно обратился к свекрови: – Вы хотите иметь в доме здоровую собаку или нет? А то смотрите, проблемы будут. Сейчас эпидемия клещевого энцефалита, так что…

– Ладно, – испугалась старушка, – делайте все, что надо! – И затопала по коридору к себе.

Вера перевела дух.

– Вот что я тебе скажу, доктор Айболит! – сияя глазами, произнесла она. – Ревность в малых дозах, но в ярком оформлении – очень даже замечательная штука!..

9. Болевое тестирование

Вера Лученко проворочалась всю ночь. Перед сном вполглаза посмотрела телевизор. Как всегда, смотреть нечего, говорящие головы и спорт. Мелькнул по какому-то каналу поединок японских борцов сумо. И теперь эти гиганты назойливо маячат где-то в самом краешке сознания. А вообще-то их борьба похожа на Верину работу. Они сидят на корточках и долго изучают противника, сосредотачиваются – и вдруг… В самый неожиданный миг, когда кажется, что бой так и не начнется, один хватает другого, тот падает на татами, и поединок закончен. Все.

Точно так же психотерапевт ходит вокруг всевозможных проблем и комплексов, с которыми к нему приходят и больные, и здоровые. Ходит, изучает, ищет уязвимые места, присматривается, прикидывает болевые точки, определяет пути решения. Затем – рраз! – лечение опрокидывает болезнь или проблему «на татами». Правда, к сожалению, пациент не побеждает свою болезнь раз и навсегда. Но зато обучается, как справляться, как выстоять.

С историей Алисы Старк пока так быстро не получалось. То Вере казалось, что она уже нащупала решение давней загадки. То оно ускользало, как рыба в глубину реки, и издевательски махало хвостом… Что-то в подсознании звучало, говорило и тараторило – но на своем, детском, первобытном языке. И понять этот лепет пока было трудно. Пожалуй, придется провести своеобразное болевое тестирование. Не факт, что оно сработает, но может, откроются шлюзы Вериного подсознания, и разгадка – а она там уже есть, это точно! – выскочит.

Поэтому она не уснула, пока не придумала для каждого участника свой фрагмент легенды. И только под утро задремала. Ей снился почему-то бумажный кораблик, и было неясно – то ли это Алиса, то ли она сама, Вера Лученко, сделала кораблик и пустила: плыви. Поплыл, неся первый груз под названием «фамилия-имя-отчество». Ой, сколько кругом корабликов… А течение какое… Начинаешь выпускать якорьки, цепляться за дно, за другие кораблики. Но сносит, уносит течение. Лопаются струны якорей. Бэммм – папа. Дзиннннь – мама. Тиииуу-тиннннь – друзья, родственники. Торопливо бросаешь новые якоря. Грузишь на борт новые заботы и ответственности. Но лопаются, лопаются струны. Несет течение. Где же он, мощный надежный якорь, способный удержать тебя здесь?..

Утром она созвонилась с Алисой и договорилась в обед встретиться в кафе «Джунгли». Оно открылось недавно и, как все новое, обещало порадовать хорошей едой и обслуживанием. Кафе встречало, как и полагается джунглям, сумерками и зеленым цветом. Он окружал посетителя со всех сторон. Даже форма официантов напоминала маскировочные наряды охотников – сетчато-коричневая, под цвет лиан и мебели. Ненавязчивая фоновая музыка не мешала разговору. Женщинам принесли салат «Перепелиное гнездышко», сооруженный из тертого твердого сыра, приправленного острым майонезом. В сооружении гнезда явно участвовали и такие «стройматериалы», как шампиньоны, кукуруза и сельдерей. В середине гнездышка трогательно лежали два очищенных перепелиных яйца.

Пока дожидались кофе и соков, обсудили главную тему встречи.

– Помните, когда вы пришли ко мне в первый раз, я предупреждала: придется врать. – Вера внимательно посмотрела в глаза молодой женщины, но не увидела и тени сомнения.

– Я помню. И я еще тогда говорила, что если это поможет, то готова. Хотя для этого мне нужно будет напрячься. Что от меня требуется?

– Поскольку врать мы будем либо вместе, либо я одна, то нам нужно только условиться. – Лученко ободряюще похлопала собеседницу по руке. – А сочиним мы такое…

Она изложила свой план. Алиса настолько прониклась Вериной идеей, что подсказала несколько важных мелочей, и Лученко взяла их на вооружение. Закончив «курс молодого лгуна», она посмотрела на Старк. В ее взгляде промелькнули искорки.

– А вот вы не все мне рассказали. Что-то вас тревожит, несмотря на общий «респект и уважуху», как говорит молодежь. Что мы недоговариваем?

– От вас бесполезно скрывать! – облегченно вздохнула Алиса. – Просто не хотела вас грузить еще и этим… Короче, приехал мой муж, Джон.

– Тот самый английский муж, от которого вы сбежали в родной город? Прелестно! – покачала головой Вера. – Впрочем, я в курсе. Даша мне уже рассказала.

– Правда?.. Но это еще не все. – Алиса сокрушенно развела руками, словно приезд Старка был стихийным бедствием, и она не знала, как поступить.

– Ну понятное дело, не все. Он не просто изволил прибыть, а приехал вернуть сбежавшую супругу. Неужели вы не ждали чего-то подобного? Или не надеялись в глубине души, что муж помчится за вами в Киев? Ведь, сознайтесь, Алиса, вам этого хотелось!

– Конечно хотелось! – Глаза девушки засверкали, словно солнечный свет пробился сквозь зеленые джунгли кафе, и на секунду показалось, что в ее глазах пылает зеленый огонек. – Только мне нужно, чтобы наши отношения изменились… Особенно теперь, когда я немного поработала у Дарьи Николаевны. Мне кажется, я нашла свое Дело. И не смейтесь, не думайте, что я пафосная идиотка! Я вовсе не хочу снова становиться комнатной собачкой на подушечке!

– Вы не договорили. Ваш муж приехал не просто… – Лученко знала ответ, но ей нужна была формулировка собеседницы.

– В этом-то и дело! Он предложил Дарье Николаевне, чтобы наше агентство подписало с ним договор на годовое рекламное обслуживание. А у его компании такой бюджет!.. Понимаете, Вера Алексеевна, он – как крестный отец итальянской мафии: сделал такое предложение, от которого никто в здравом уме и трезвой памяти не отказывается! Но главное его условие – это просто, просто…

– Главное условие – вы.

– Именно! Я как эккаунт-менеджер как раз и должна вести его – клиента агентства. Мало мне того, что он предъявляет на меня свои права как муж! Он еще меня привязывает к себе канатами на моей любимой работе! – хлопнула ладонью по столу Алиса.

Официант, принесший кофе, застыл у них за спиной, не решаясь поставить чашки на стол. Вера знаком показала: поставьте! Они запили «Перепелиное гнездо» соком манго. А затем выпили по чашечке вкусного эспрессо. Кофе был качественный.

Помолчав, доктор Лученко сказала:

– А знаете что? Будьте с ним просто женщиной.

– То есть? – Алиса порозовела.

– Господи, да совсем не то, что вы подумали! Женщина может позволить себе что угодно. Если делает это обаятельно. Понимаете? Скажите Джону следующее: «Это ты с Сотниковой договорился, а со мной – нет. Это ты ее агентство купил, а не меня!» И когда он растеряется, поставьте свое условие. Пусть он возит вас всюду на переговоры как водитель. То есть как бы окажется у вас в маленьком таком подчинении.

– И что? – Девушка удивленно подняла брови.

– А то, что перемена ролей встряхнет восприятие вашего мужа. И вообще, может очень освежить ваши отношения. Это позволит ему взглянуть на происходящее немного под другим углом. А потом, – Вера усмехнулась, – представьте: он вас привез, скажем, к партнерам, в какую-то фирму. Вы ушли на переговоры, он сидит в машине у входа. Водители всегда разговаривают, это особая каста. Подходит, значит, к нему водила из фирмы, просит закурить, интересуется погодой и ругает цены на бензин. И поражается, что водитель в рекламном агентстве – англичанин. Потом вы выходите и подтверждаете: да, англичанин, а что такого? Водители часто сплетничают. Через минуту вся фирма гадает: что ж это за агентство такое крутое – «Art Advertising», раз в нем обыкновенным водителем работает англичанин?!

От хохота двух женщин даже лианы над столом закачались. Посетители кафе с любопытством оглянулись посмотреть, что происходит. Подбежал официант.

– С… Счет, пожалуйста! – Хихикая и салфеткой промокая глаза, Вера представила себе, какие слухи пойдут о Дашином агентстве в рекламной среде.

Официант в полном недоумении – а что такого смешного в салате, кофе и соках? – ушел и тут же принес книжечку со счетом.

– Позвольте мне заплатить, – все еще всхлипывая от смеха, попросила Алиса.

– Только чтобы доставить вам удовольствие, – разрешила Вера, понимая чувства своей подопечной.

* * *

Прием в психотерапевтическом кабинете шел своим ходом. Несколько раз звонил Андрей, Вера ждала его звонков и, хотя звук у телефона, как водится, убрала, но вибрацию оставила. Когда видела, что маленькая трубочка «танцует» на столе, извинялась и отходила к окну. Андрей сегодня работал в пригороде и сожалел, что не может быть рядом, порывался все бросить и примчаться. Но Вера не разрешила.

Когда она уже собиралась уходить с работы, в дверь постучали. Вошел Джон Старк, строгий и подтянутый иностранец в элегантном деловом костюме. Хотя хозяйка гипнотария никогда прежде его не видела, но сразу узнала по Дашиному описанию. Действительно, совершеннейший Джеймс Бонд, если бы его играл сорокалетний Бельмондо.

Вера обратила внимание на его одежду не только как женщина, но и как специалист. Ведь костюм начинал рассказ о своем хозяине раньше, чем человек успевал открыть рот. О Джоне Гордоне Старке рассказывал твидовый костюм шоколадного цвета: зауженный в талии пиджак на одной пуговице и с кожаными темно-коричневыми лацканами, с накладными закругленными карманами и кожаным рантом. Брюки подчеркивают талию, стрелки наутюжены. Стало быть, хозяин костюма консервативен, богат, относится к себе слишком серьезно, и вообще, педант решительно во всех вопросах.

– Здравствуйте, госпожа Лученко! Я муж вашей пациентки Алисы Старк. Мое имя Джон. – Разглядывая Веру без всякого стеснения, англичанин спросил: – Можно мне сесть?

– Присядьте, – указала Лученко на кресло и сама села напротив визитера.

– Вы принимаете большое участие в судьбе моей жены, – многозначительно начал он.

Вера кивнула. Она хотела дать ему высказаться и по своей привычке предпочитала молча слушать собеседника. Молчание могло длиться до тех пор, пока пациент не высказывал даже то, о чем вначале и не помышлял делиться с доктором. Вот и теперь, не дождавшись ответа от Лученко, англичанин несколько более эмоционально, чем обычно, продолжил свой монолог.

– Благодаря вам Алиса работает в рекламное агентство… э-э… в агентстве. Я не уверен, что это есть правильный шаг. Моя жена – богатая женщина, она имеет достаточно денег. Ей совсем не нужно карьера… Как сам вумен… Какой-то…

– Какой-то простой, обычной женщине? – подсказала Лученко.

– Да. Именно так. А главность в том, что у Алисы идея фикс по поводу смерти ее матери. Ей кажется, что это не отец совершил эвтаназию, а кто-то другой. И вы, опытный доктор, вместо того чтобы лишить ее навязчивых мыслей, помогаете ей. Би шеймед, госпожа Лученко!

– Мне нечего стыдиться, – ответила «госпожа». – И незачем оправдываться. Я всегда помогала, помогаю и буду помогать тем, кто обращается ко мне за помощью.

– Очень хорошо, – кивнул идеальной стрижкой Джон Гордон. – В таком случае у меня к вам есть два предложения…

Лученко уже заранее знала о его предложениях, будто в книге прочитала. Все-таки как легко читать в головах стандартно мыслящих людей! И как уверены эти люди в безупречности своих «предложений»!.. В таких случаях она вспоминала исторический анекдот: Людовик сочинил стихи и показал их придворному поэту Буало. «Ваше величество, – сказал поэт, – для вас нет ничего невозможного: вы хотели написать плохие стихи, и вам это полностью удалось».

Нарушая собственные заповеди, Лученко прервала англичанина, приложив палец к губам, и сказала:

– Тс-с!

Старк невольно умолк.

– Вашему величеству, господин Старк, вполне по силам придумать плохой план возвращения жены в золотую клетку. И заключается он в том, что я – разумеется, за солидный гонорар – должна уговорить Алису вернуться в Лондон. К вам, то есть к законному мужу. Это было ваше первое предложение.

Посетитель заерзал в кресле и гордо выпрямился, не желая выказывать смущение. Отгадала, черт возьми!..

– Второй пункт вашего плана включает жалобу на меня моему начальству, если я не соглашусь на первый вариант. Действительно, как же так? Психотерапевт – и вдруг ведет расследование. Какое безобразие! Сознайтесь, Джон, хотели жаловаться?

Лученко посмотрела на легкий румянец, заливший скулы «Джеймса Бонда», и от души расхохоталась. Тут она решила: Старк не противник, а скорее союзник. Только он об этом пока еще не догадывается.

– Милый Джон, вы даже не представляете, как много я о вас знаю. И я так рада, что вы пришли ко мне!

Недоуменный взгляд, чуть приподнятая бровь… Ничего, сейчас ты у меня зашевелишься.

– Теперь я наконец поняла, что за люди-тени такие за мной наблюдают. Ну конечно! На вас явно работает какая-то лондонская сыскная контора, у них наверняка есть филиалы во всех странах бывшего Союза. И здесь тоже. Это лучшие специалисты всяческих распавшихся служб безопасности. И поэтому они следят профессионально и незаметно. Наняли вы их в Лондоне, как только узнали, что жена решила уехать. Алису они взяли под наблюдение сразу, как только она села в самолет в Хитроу и потом сошла с трапа в Борисполе. Ну как же – своенравная жена-девочка, мало ли куда она вляпается, надо за ней присмотреть. Так?

Старк упорно молчал, как молчал бы агент ноль-ноль-семь в руках у противников. Эта мысль рассмешила Веру еще сильнее.

– А я-то голову ломаю, что за профи такие объявились у нас тут на европейских задворках. Как только посмотришь на них, удирают, ускользают, не вмешиваются в происходящее – ну просто наблюдатели из фантастических сериалов!

Англичанин все-таки не выдержал.

– Вера Алексеевна! Если вы хотели меня шокировать, то это у вас получилось… – пробормотал он.

– Вот вы уже обратились ко мне по имени-отчеству. Значит, лед наших отношений начинает потихоньку плавиться. Ничего, не расстраивайтесь. Ваши сыскари еще помогут в деле Алисы Старк, нужно будет их озадачить, позже объясню… – Она отошла к подвесному шкафу, где у нее хранились всевозможные чайно-кофейные запасы. – Кофе? Чай? – спросила она для порядка, хотя внутренний анализатор за секунду до ответа произнес: «Он попросит чаю».

– Чай, пожалуйста, – отозвался Джон. Раздражение куда-то улетучилось. Рядом с этой женщиной ему почему-то стало комфортно. Было странное ощущение, словно они знакомы сто лет.

– Хотите, я расскажу, как вы любите Алису? – через пару минут неожиданно спросила Вера.

Джон Гордон чуть не захлебнулся чаем. Доктору даже пришлось выстукивать на его спине азбуку Морзе: точка, точка, тире. Когда он справился с собой, кивком головы дал понять: «Очень хочется узнать, как же я люблю свою жену. Может, со стороны видней?»

Вера отставила чашечку кофе и закрыла глаза, мысленно вызывая в воображении образ восемнадцатилетней Алисы Бессоновой. Какой увидел ее впервые Джон Старк?

– В отношении своей жены вы, Джон, словно поднимались по лестнице к небу. Вашими ступеньками были: желание, нежность, жалость. Поначалу вам казалось, что вы испытываете эти чувства отдельно. Вы сами себе не верили. И очень долго не хотели назвать любовью все то, что вас тревожило. Это понятно. Любовь легко спутать с каждой из ее составляющих: принять желание за любовь при отсутствии нежности, либо принять за любовь жалость. Так часто бывает.

– Откуда вы про меня знаете? – С пораженного Джона слетел весь наносной снобизм. Сейчас он внезапно стал обычным уязвимым мужчиной.

Лученко проигнорировала его вопрос. Как можно объяснить то, что и ей самой не всегда ясно? Она просто видит. Прочитывает человека и понимает, чего ему действительно как воздуха не хватает. Старку не хватало любви. А теперь между словом «любовь» и женским именем «Алиса» у него стоял знак равенства.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросил мужчина.

– Пожалуйста. Продолжаю, – мягким эхом повторила Вера. – Желание обладать привлекательной женщиной – самая понятная, физиологическая и как будто даже физически заданная сторона отношений между полами. Но в вашем случае была некая предрасположенность стать полюсом, в который из другого полюса течет ток. Между вами и Алисой сразу возникло магнитное поле. Вас все время тянуло друг к другу. Так, словно один из вас магнит, а другой – кусочек железа.

– Это вам Алиса рассказала? – попытался найти объяснение Вериному феномену всезнания Джон Гордон.

– Нет. Об этом мы с ней не разговаривали. – Лученко вздохнула. – Алиса, если вы знаете свою жену, не станет делиться сердечными переживаниями ни с кем. Даже со мной. Они у нее далеко спрятаны.

– Да. Вы правы. Но прошу вас, дальше!

– Вы встречались с ней пять лет. Не только потому, что жили в разных странах. Просто вам, Джон, требовалось время – поверить, что ваши и ее чувства не игра, не прихоть, а нечто большее. Постепенно вы захотели быть так близко от нее, чтобы уже не отличать себя от не-себя. «Я» и «ты» превратились в «мы»! Тогда пространство перестает быть однородным, в нем все обретает ясно направленную цель. Каждая вещь и событие, словно опилочка, разворачивается вдоль линий магнитного притяжения, все говорит о ней. На расстоянии вы бесконечно воображали ее, мысли о ней никогда не пресыщали вас, не наскучивали. Так?

– Вы так об этом говорите, будто сами были свидетельницей… тех наших отношений!

– А теперь объясните мне, Джон, что же могло произойти, что необыкновенные чувства обернулись своей противоположностью?!

– Донт андерстенд! Не понимаю! – искренне воскликнул англичанин. – Буду рад, если вы дадите мне объяснение.

– Сперва вы. Почему вы утаили от Алисы письмо ее отца?

– Ну, видите ли… Я хотел оградить ее. Защитить. Чтобы она не вспоминала.

– Но это же невозможно! – Вера повысила голос на иностранца. – Она считает себя дочерью убийцы! Она мучится этим! И тут письмо. В нем отец утверждает, что не совершал эвтаназию. Вы понимаете, какое колоссальное значение оно имело для вашей жены?!

Странным образом Джону показалось, что Вера стала выше ростом. Первоначальное впечатление обаяния и хрупкости переменилось. Ему ясно увиделось, что он до сих пор все делал неправильно. Все напутал. И теперь перспектива вернуть Алису становилась почти нереальной.

– Простите, Вера Алексеевна! Вы очень быстро… Я не все понимаю. Все-таки русский язык не есть родной мне. Что же теперь делать?

– Не мешайте Алисе разобраться. Это главное. Если мы докажем, что отец действительно не совершал эвтаназию, значит, ее сделал кто-то другой.

– И моя жена не станет дочь убийцы! – облегченно выдохнул Старк. Его обнадежило сказанное Лученко «мы докажем».

– Погодите радоваться. А если это бабушка? Или брат?

– Но все-таки не отец! Его Алиса боготворит. Несмотря ни на что.

– Теперь вы понимаете, что нам очень важно все разъяснить до самого донышка?

– До донышка? Это значит, что… А, до глубины. Да! Теперь, мне кажется, я понял. Что от меня требуется?

– Только одно – не мешайте.

– Как хорошо, что мы с вами пообщались. Как это у вас говорят? Прьямо гора с плэч.

– Джон, и вот еще что. Есть вещи, которые можно объяснить словами. А есть другие – их можно понять, только прочувствовав на собственной шкуре.

– Что вы означаете?

– В Англии ваша жена не была счастлива. Почему? Как? Отчего? Объяснять долго и, главное, бессмысленно. Если вы действительно так любите Алису, давайте устроим небольшой эксперимент. Лично для вас, чтобы вы лучше поняли ее.

– Да, конечно, я готов. А что нужен делать?

– Вы должны пожить в ее родительской квартире, с братом и бабушкой. Ведь она какое-то время жила в одном доме с вашей матерью, братом и сестрой? Не так ли? – Вера посмотрела на англичанина взглядом ребенка, задумавшего устроить какую-то шалость, непостижимую для взрослых.

– А что есть плохого в занимании… то есть в занятиях домашними делами? Разве женщины не мечтают жить в таких условиях, как жила Алиса? Почему она не была счастлива?

– Какой же вы упрямец! Ну как объяснить? А вот хоть так… У одного писателя, Кривина, есть такой диалог. Спрашивает ребенок, отвечает взрослый, рассказываю по памяти: «Почему лев сидит в клетке?» – «Потому что лев – хищный зверь». – «А зебра? Она разве хищный зверь? Почему же она сидит в клетке?» – «Чтобы ее не съел хищный зверь». – «Кто, лев? Но он же в клетке. И другие хищные звери в клетках. Значит, зебра может не сидеть в клетке? Почему же она в клетке?» – «Потому что иначе она убежит». – «От кого? От тех, которые сидят в клетках?» – «Вообще убежит. Из зоопарка». – «Туда, где ей будет лучше?» – «Наверное, лучше». – «А надо, чтоб ей было хуже?» – «Вовсе нет». – «Почему же тогда она сидит в клетке?» – «Неужели не ясно? Потому что иначе она убежит».

Джон Гордон вконец растерял последние крохи самоуверенности. Теперь он вовсе не был похож на супермена. Что она такое говорит?! Ужас! Террибл!

– Вижу, вы поняли. Алисе было еще хуже, чем зебре! Потому что она вас, хищника эдакого, любит!

Старк нахмурился, отвел взгляд и пробормотал:

– Хорошо… Я согласен.

– Уф-ф… Очень хорошо. Если решитесь на этот эксперимент, то сравняетесь с Алисой в счете. Вам намного легче будет вернуть ее, она обязательно оценит ваше самопожертвование. Это раз. И потом, вы поймете свою жену намного лучше. Это два. Ну и последнее: вы сможете вернуться с ней в Лондон. Гарантирую. Это три.

– Хорошо, – повторил визитер.

Он подвез доктора домой на шикарном красном «феррари». Вере показалось, будто машина не касалась колесами земли. Обычная получасовая дорога заняла всего десять минут. Она едва успела рассказать, что требуется от нанятых Джоном наблюдателей из лондонского сыскного агентства.

* * *

На следующий день Лученко встретилась с «дядей Славой» не у него дома, а в «Кофеуме». Место он предложил сам – бывал здесь с деловыми партнерами и знакомыми. Вера согласилась.

Одна из прелестей жизни состоит в тех городских традициях, которые напоминают ритуалы. А чем не ритуал – приходить несколько раз в неделю в одни и те же места? Туда, где приятный интерьер, где качество кофе и вежливость официантов сливаются в естественную потребность человека: уютно и с удовольствием полакомиться чем-то вкусным и поговорить с собеседником. Независимо от взглядов на жизнь, независимо от времени года и температуры – и жарким летним днем, и промозглым зимним вечером – горожанин готов боготворить чашечку кофе. Ведь в ней не только благоухающий напиток, но и свободное непринужденное общение.

Вера осмотрелась. Верхний зал «Кофеума» окнами выходил на крутую старую киевскую улицу – Костельную, нижний – на Майдан Независимости. Со стен смотрели неплохие живописные полотна, по углам притаились старые, позапрошлого века буфеты. За занавеской на подиуме антикварный рояль ожидал, видимо, концертной программы. Официантка подала посетителям меню с неожиданным названием «Книга о кофе». Там были отдельные главы, и Вера с интересом прочла несколько. Соблазнительно звучит! «Зерна от бленда Эссе до “Ямайка Голубая Гора”, о кофейной роскоши, о согревании душ пуншами и об охлаждении чувств коктейлями…» Главы сигарно-коньячные женщина просматривать не стала.

Голембо, как завсегдатай кофейни, предложил устроиться возле рояля и сразу взял инициативу заказа в свои руки.

– Позвольте мне угостить вас на свой вкус.

– Не возражаю, – согласилась Вера.

– Основным номером программы предлагаю фондю «Апельсиновый соблазн».

– Звучит заманчиво.

– Уверяю, вам понравится. Знаете, из чего сделан «Соблазн»? Из густого шоколада, крепкого эспрессо, тертой цедры апельсина, апельсинового сока и специй.

– Обалдеть. А кофе к нему полагается? А то в кофейне – и без кофе…

– Обязательно, – пообещал Голембо. – В фондю положено макать кусочки апельсина, банана или грейпфрута; будет вкусно.

«Да, – подумала Вера, – особенно хорошо лакомиться этим блюдом в такой вот теплый сентябрьский день, когда еще не наступила дождливая осень. Под аккомпанемент старого рояля».

Голембо щелкнул пальцами. За рояль прошел юноша, сел и стал наигрывать Шопена. Пока Вера собиралась с духом, чтобы в такой обстановке, да под такой десерт расставить ловушку для бизнесмена, он заговорил на щекотливую тему сам.

– Не хмурьте ваши восхитительные брови, доктор! Вы хотели сказать нечто малоприятное, но не знаете, как это мне сообщить? Смелее, Вера Алексеевна!

– Вы отбиваете мой психотерапевтический хлеб! – улыбнулась одними глазами Лученко.

– Положение обязывает разбираться в людях, – сказал Голембо.

– Не буду растягивать неудовольствие. Некоторые члены семьи Бессоновых утверждают, что вы снабжали больную Ксению Николаевну просроченными лекарствами.

– Кто конкретно?

– Вячеслав Демьянович, не имеет значения, кто это сказал. Важно понимать, есть ли для этого основания?

Вячеслава Демьяновича словно подменили.

– Вы мне напоминаете мента-стажера, Вера Алексеевна. Малоопытного, туповатого паренька из деревни, который вдруг почувствовал свою власть над горожанами. Вы что, не сообразили, что именно тот, кто хочет инкриминировать мне эту мерзость, – и есть убийца Ксении! Самое главное как раз и заключается в том, кто это говорит! – Голембо нервно закурил сигару. – Я требую ответа на вопрос: кто вам мог такое сказать?! Кто пытается меня оболгать?

– Если вы настаиваете… – Вера демонстративно вздохнула и якобы нехотя сказала, понизив голос: – Алиса Бессонова, вернее, сейчас она Старк.

– Бедная девочка! – Бизнесмен мотнул крупной головой. – Как же она заблуждается! Она ведь не знает, что я обожал ее мать! Мой концерн «Фарма-ліки» тогда только становился на ноги. Так вот, если вам интересно: только ради Ксении я ввозил в страну малорентабельные препараты для онкологических больных. Они и в Швейцарии стоили дорого, моя маржа была смехотворной. Она не перекрывала не то что растаможки, даже транспортных затрат. Но я упорно привозил их, надеясь, что они помогут… Пусть не вылечить, но хотя бы продлить ей жизнь. А вы говорите – «просроченные лекарства»!!!

– Это не я говорю, а Бессонова.

– Алиса последние годы жила в Лондоне. Она давно не понимает, что здесь происходит. И вообще, она наивная девочка.

– Девочке почти тридцать лет, и она замужем, – возразила Вера.

– А вы, госпожа Лученко! Я был о вас лучшего мнения! Особенно после вашего блестящего расследования на моей передаче, когда вы вычислили убийцу. Но вы же еще и доктор! Думал, вы действительно психолог, стремитесь помочь девочке. А вы – корыстная, алчная! Сколько денег вы содрали с бедной сироты?! Вам нужны деньги? Хотите, я заплачу вам в три раза больше, чем Алиса? В пять?! Назовите вашу сумму! Хватит рыться в чужом грязном белье! Сколько? – Голембо демонстративно достал бумажник, вытащил пачку долларов.

– Стоп! Я дала вам высказаться. С меня достаточно. – Вера поднялась, собираясь покинуть «Кофеум».

– Я сегодня же поговорю с Алисой, я потребую, чтобы она немедленно отказалась от сотрудничества с вами. – Он схватил Лученко за руку, не давая ей выйти из-за стола. Он собирался высказать ей еще многое.

– Вячеслав Демьянович, отпустите мою руку! – Вера посмотрела в глаза бизнесмена.

И тут произошло несколько странных событий. Стихла музыка. Пианист, игравший Шопена, замер у инструмента. Официантка, которая собиралась заменить пепельницу на столе, остановилась посреди кафе, как в детской игре «замри». У Голембо из глаз потекли слезы, он отпустил Верину руку и прижал ладони к лицу. Смешанное чувство стыда и неловкости, как если бы он совершил нечто непростительное, постыдное, накрыло его соленой волной. Никогда в своей жизни ничего подобного он не испытывал. Ему стало так пусто, так одиноко, словно во всем мире не осталось ни одного человека, способного испытать к нему какое-то приязненное чувство. Вера уже давно покинула кофейню, а ему все еще было тоскливо и холодно.

* * *

Вторая встреча на этот день была намечена с тетей Ивгой. Поговорить нормально в онкологическом институте, ясное дело, не получится. По Вериной просьбе Алиса пригласила Евгению Борисовну к себе домой, а сама ушла.

– И где же моя племянница? – удивилась тетя.

– Она вышла в магазин за продуктами, – солгала Вера.

– Узнаю Алиску! Все в последний миг! Пригласила тетю в гости, а в холодильнике мышь повесилась? – Гостья решительно подошла к большому холодильнику «Бош», раскрыла дверцы. – Ах! Тут же полно еды! – Она с недоумением посмотрела на Лученко.

– Видимо, решила пополнить запасы, – пожала плечами Вера.

Тетя с деловитой стремительностью начала обход квартиры своей племянницы. Бурау трогала предметы, прикасаясь к вещам с осторожностью и уважением. Посмотрелась в золоченое английское зеркало, поправила прическу. Подивилась нескольким миниатюрным статуэткам на прикроватной тумбочке Алисы, определила в них японские нэцке, покачала головой. Взглянула на стеклянный стол с плоским монитором компьютера. Остолбенела перед кроватью, погладила рукой нежнейшее покрывало из белой норки, потрогала роскошные подушки от Фенди.

– В такой квартире хочется разлагаться, правда? Пить коньяк, принимать гостей. Надевать коктейльное платье, – с усмешкой обратилась она за подтверждением к Вере.

– Здесь столько воздуха и света, – подхватила ее коллега.

– При чем здесь воздух и свет? – нахмурилась Евгения Борисовна детскому лепету собеседницы. – Здесь все пронизано богатством! Оказывается, у меня очень богатая племянница… Кто бы мог подумать! Наивная, совсем не меркантильная девочка вытащила лотерейный билет! Уж я толк в вещах знаю, можете мне поверить! Все это стоит не просто дорого, а баснословно дорого! О! Какая кухня! Посмотрите. На этой кухне вообще можно не готовить никогда, но зато чувствовать себя в ней по-королевски. Она больше напоминает салон дорогого автомобиля. В ней столько разных кнопок… Ты смотри! – Тетя Ивга с неподдельным энтузиазмом изучала Алисину обстановку, заглядывая всюду. – Силу огня можно регулировать с помощью компьютера. Надо же! А вот такой себе «бардачок», а в нем – серебряные ножи, ложки и вилки, утопленные каждая в своем углублении. Черт возьми! А бесшумная вытяжка, мощная, как самолетная турбина? Я такое видела. Нет, уйду я отсюда, а то сердце разболится. В ванную комнату пойду. Обожаю все эти новомодные интерьерные излишества!

Пока Евгения Борисовна любовалась ванной, в ее сумке зазвонил мобильный. Вера решила достать трубку. Она неловко перевернула сумку и вместе с телефоном к ней в руки, раскрывшись, выпало портмоне. Вера мельком взглянула на фотографию и тут же положила портмоне обратно, в это время мобильный замолчал. Вера поставила сумку на прежнее место и отошла от нее.

Ивга вышла из ванной.

– Мне нужно поговорить с вами, – сказала ей Вера. – Пока нет Алисы.

– Слушаю вас. – Евгения Борисовна наконец угомонилась. Она уселась в глубокое кресло с таким видом, словно собиралась поселиться в нем навсегда.

– Меня попросила Алиса… Даже не знаю, как начать… – Лученко изобразила некоторую растерянность.

– Ну-ну, смелее! Вы же врач, Вера Алексеевна! – в своем обычном властном стиле подхлестнула Бурау.

– Алиса считает, что после смерти Ксении Николаевны вы присвоили себе некоторые вещи покойной.

– Что? Что вы сказали?! – Цвет лица тети Ивги изменился прямо на глазах. Сначала кровь отлила от кожи, и лицо стало желтовато-мучнистого оттенка с зеленью. Затем прилив гнева сделал свое дело: физиономия приобрела свекольный цвет.

– Ваши золотые часы с бриллиантами когда-то принадлежали Ксении? – спросила Вера.

– Д-да… Ксюша мне их подарила перед смертью, – сказала сестра покойной. И надолго замолчала. Ей нужно было время, чтобы справиться с нервами.

– Мне, человеку постороннему, очень неприятно рыться в этом ворохе грязного белья. Но ради Алисы я вынуждена. Было еще кольцо с рубином, оно у вас на пальце. Золотая цепочка с бриллиантовым крестиком… Я все перечислила?

– Да. Признаюсь. Взяла после смерти Ксюши, на память о сестре. Но зачем Алисе, при ее достатке, эти ценности?! Они ей не так уж и нужны!.. Бедная малышка! – внезапно всхлипнула тетка. Она стала сморкаться в большой мужской клетчатый платок. – Она осталась одна, бедная сиротка, когда ей было только восемнадцать. А мы, взрослые, были слишком заняты своими делами. Она осталась со своим горем одна. Я ни в чем ее не упрекаю. Будь я на ее месте, кто знает, как бы поступила? Но попытайтесь меня понять, Вера Алексеевна! Вам, врачу, я могу исповедаться.

Вера кивнула, сохраняя спокойное лицо, но поморщившись душой. Опять работает интуиция… Интуиция доктора Лученко любила показывать ей не только будущее, но и прошлое собеседников. Еще не раскрыла рот тетушка, еще только собиралась с мыслями, чтобы как-то попытаться объяснить доктору труднообъяснимое, но такое понятное желание оправдаться, – а у Лученко уже появились неясные картинки. Будто она знала и лично видела, как доктор-онколог тащит из дома Бессоновых собственность Ксении, пользуясь тем, что в страшную минуту горя никому нет дела до вещей.

Прежде чем Евгения Борисовна вновь заговорила, Вера тихо произнесла:

– Алиса мне кое-что поручила. Выслушайте, пожалуйста.

– Да, да, да! Я внимательно слушаю вас, коллега!

– Она попросила меня предложить вам выкупить вещи ее матери… Те, которые тогда попали к вам. Как вы уже поняли, она состоятельная женщина. Она готова заплатить столько, сколько вы скажете.

– Но я совершенно не готова… Их же нужно оценить! – Быстрота реакции вернулась к тетке Ивге. Щеки обрели обычный цвет, в глазах вместо слез появился обычный несгораемый энтузиазм. – Я не против, если Алисочка хочет! Нужно найти специалистов, чтобы сказали настоящую цену. И хотя они дороги мне, как последний подарок моей дорогой покойной сестры… – Бурау снова для порядка высморкалась, но уже без слез. – Но если дочь хочет сохранить мамины вещи – это святое! Алиса должна знать… Передайте девочке, что тетя бескорыстна! Я готова ей их продать! Конечно, если будет предложена достойная цена.

Вера была уже по горло сыта «бескорыстной» тетей. Она стала выпроваживать Евгению Борисовну, объясняя, что Алиса вернется домой очень поздно. Ивга неохотно направилась к выходу. Но перед тем как уйти, она участливо посетовала:

– Что-то мне не очень нравится ваш цвет лица, Вера Алексеевна!

– Загар не идет? – усмехнулась женщина.

– Нет. Дело не в загаре. Склеры у вас желтоваты, и… Ну-ка покажите язычок! – Повелительные докторские интонации заставили Лученко продемонстрировать коллеге язык. – А язык-то плохонький. Печеночный язычок! Вот так мы всегда! – вздохнула тетя.

– Да, согласна с вами, Евгения Борисовна. Обычно врачам на себя времени не хватает. Что посоветуете? – На этот раз Вера прислушалась к Бурау без всякой задней мысли.

Она действительно не следила за своим здоровьем. Бутербродное питание, большие нагрузки, слишком много кофе. Правда, после недавнего отпуска она чувствовала себя отлично. Но, как говорится, наметанный взгляд врача со стороны сразу замечает маленькие симптомы будущих хворей.

– То же самое, что и своим пациентам. Хорошо бы вам обследоваться, Вера Алексеевна. Знаете, вам ведь не нужно рассказывать, что ранняя диагностика – это всегда хорошо. И диагностироваться непременно у меня! У нас в онкоинституте самая современная аппаратура. Ну разумеется, для вас, коллега – совершенно бесплатно! Обязательно приходите… да хоть завтра. Господи, вы еще так молоды, вам жить и жить, а вы себя работой гробите! Знаете, как больно видеть коллегу в последней стадии заболевания?! У меня сейчас лежит наша сотрудница, у нее обнаружили рак легких, но, боюсь, поздно. Не хотела обследоваться, некогда было. Прооперировали вроде удачно. Начала уже понемногу выходить, работать. И вдруг – «скорая», привезли к нам. Сейчас проводим радиологию и стероиды, но я-то знаю – все. Конец. Даже при моем опыте – это ужасно, вот так разговаривать с человеком и знать, сколько ему осталось. Тем более у нее что-то перемкнуло, она не верит, всем говорит, что у нее воспаление легких, пишет жалобы… Хотя это понятная самозащита психики… Впрочем, заболталась я, у меня еще куча работы. Так вы передайте Алисочке!

Когда за тетей Ивгой закрылась дверь, Вера подошла к окну, выходившему на тихий дворик, и стала задумчиво рассматривать гипсовую скульптуру медведицы с медвежатами. Не перевелись еще в таких уголках эти замечательные парковые скульптуры эпохи развитого или недоразвитого. Медведица была огромная и сильная, а медвежата маленькие и беззащитные. Они напоминали голодных поросят, которые ползали по Марье Потаповне и от младенческой неопытности искали, где бы молочка хлебнуть. А по медведице было непонятно, то ли она их обнимает, чтобы защитить, то ли съесть собирается?..

Впрочем, Вера отвлеклась. Она не переставала удивляться человеческой душе, хотя именно с этим органом работала уже немало лет. Как в одном человеке уживаются стяжательство и доброта? Бескорыстие и жадность? Алчность и милосердие? Ведь только что, на ее глазах, Алисина тетка фактически призналась в том, что утащила из дома умирающей сестры несколько ее ценных вещей. И тут же согласилась продать их законной владелице, Алисе. Можно только представить, какую цену она заломит! Ну это уж вообще, как говорится, без комментариев. И в то же самое время проявляет нормальное врачебное внимание к коллеге, заботу о ее здоровье, чуткость…

Как это может совмещаться в одном человеке? Вера не могла успокоиться. Случай был уж больно экстравагантный. Просто черно-белое кино: урвать кусок в трудную минуту у родственников, признаться в этом, потом за деньги согласиться вернуть им же их собственность. И тут же – волноваться о совершенно чужом человеке. Может ли быть один и тот же человек таким разным?

Пример тетки Ивги, да и весь врачебный опыт Лученко доказывал: может. Еще и как! Всяким может быть человек.

10. Мнимые больные

Виктор и бабушка Влада оставались последними из родственников, с кем еще предстояло поговорить. Вере ничего даже и не пришлось придумывать. Они сами набросились на нее с жалобами на Джона и Алису. Лученко же лишь повторила слова, сказанные Бессоновым в «Свинге»:

– Виктор, вы оказались абсолютно правы. Алиса действительно намерена отобрать у вас родительскую квартиру.

– Что вы такое говорите?! – Владилена с возмущением посмотрела на гостью. Словно именно Лученко собиралась присвоить квартиру. – И это после того, как этот ее английский муж жил у нас на всем готовом?! Значит, вот для чего он напросился к нам в гости! Они хотят обобрать нас – моя дорогая внученька и ее бандит Джон!

В доме Бессоновых разразилась буря. Бабушка Влада и Виктор заметались по гостиной.

– Ваш внук – просто провидец какой-то, – с затаенной усмешкой сообщила Вера Алексеевна, наблюдавшая эту сцену как театральную постановку, где сама была режиссером. – Он ведь сказал, что сестра собирается вас выписать из вашего собственного жилья. Другими словами, выкинуть на улицу! А сама мечтает поселиться здесь, в шикарной двухэтажной квартире. Так?

– Ба! Да забил я на Алиску! Мы тут прописаны, а она нет! Шиш ей, а не хата. Я ее, тварь, на порог не пущу. А этого Джона… Я договорюсь с ребятами, они ему покажут! – хорохорился внучек. Но голос его звучал неуверенно.

– Господи, какая алчность! Какая мерзавка! Всегда только о себе думала, – сразу поверила в навет на внучку старшая Бессонова. – А вы знаете, что Джон – просто бандит какой-то! Он чуть не убил Витечку! Вера Алексеевна, помогите нам разделаться с этой гадиной! У вас наверняка есть к кому обратиться. Хорошие связи… – Владилена ухитрялась величественно и в то же время подобострастно смотреть на Лученко.

Вот теперь Вера смогла наконец-то в полной мере полюбоваться на внука и бабушку. Они не задавались главным вопросом всех времен и народов: «что делать?» Они искали и тут же находили врагов – Алису и Джона. И так же быстро была назначена помощница в делах: ею без всякого согласия становилась Лученко Вера Алексеевна, первый попавшийся человек. Тысячекратный пример душевной и физической лени находился перед доктором в двух экземплярах.

– Подождите! А разве это возможно? – собрала воедино остатки здравого смысла бабушка. – Она ведь здесь не прописана? Выписалась, когда уезжала в Англию!..

– Как бы это поделикатней объяснить… – Вера играла роль как настоящая актриса. – Вы же знаете, что деньги сейчас решают все. Думаю, она купит нужные документы…

– Я не понял! А с чего это вдруг такое западло?! – Виктор смотрел на гостью прищурившись.

– Вероятно, Алиса Павловна думает, что мама погибла из-за вас. И отец попал в тюрьму по вашей вине… Вот и решила таким образом отомстить.

– Какая чушь! – возмутилась Владилена. – Да, я не скрывала и не скрываю, что не любила Ксению. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь, так говорит народная мудрость! Но я никогда не вмешивалась! И потом, Пашенька для меня был смыслом жизни! Как она может?! Дрянная девка! Я поняла, вот зачем она подослала этого своего английского шпиона. Чтобы он все выведал про нашу квартиру!

– Знаете, что я вам скажу, Вера! Если сравнить наше прозябание здесь и ее – там, то еще неизвестно, кто кому должен… Алиска хорошо устроилась! Муж – мало того что богатый бизнесмен, еще у нас пожил на дурняк! А сама бездетная, может думать только о себе! Зачем ей наша квартира? И главное, за что она нам мстит? Мы ничего плохого ей не сделали!

– А она считает иначе. Вспомните, что происходило в вашем доме после смерти мамы и ареста отца?

– Ничего, – пожал плечами Виктор.

– Она ушла жить к какой-то своей подруге, – буркнула Влада. – Дома почти не бывала… Все! Ах, так… Это она нам решила отомстить за то, что мы тогда…

– Что тогда? Что произошло? – заинтересовалась Вера. Она подумала: «Вот оно! Очередной скелет достается из шкафа!»

– Да ничего особенного! Некому стало девочку контролировать, и она решила подработать в отелях… Ну, вы понимаете, – скабрезно ухмыльнулся братец.

«Просто-напросто выгнали вы ее из дому», – подумала Лученко.

– Перестань сочинять! – вздернула подбородок бабушка. – Алиса, конечно, не подарок. Характером и внешностью – вылитая Ксения! Но она не шлюха! Нечего врать!

– А откуда ты знаешь? Ты швейцаром работала? Я утверждаю – она была валютной проституткой!

– У вас есть доказательства? – тихим голосом спросила Вера, которой уже хотелось поскорее уйти от Бессоновых. Устала она от этой парочки.

– Да. Я ее видел несколько раз в обществе иностранцев. Выходящей из разных гостиниц. Можете не сомневаться, я так на суде и скажу! Когда мы будем с ней судиться за квартиру! А теперь эта валютная тварь еще и выселяет нас из собственного дома!

– Вера Алексеевна! Поговорите с ней! Может, она все-таки передумает? – Владилена смотрела на Веру просительно и подобострастно.

– Я поговорю, – уходя, пообещала Вера со странным смешанным чувством жалости и брезгливости. Она вспомнила любимую фразу Андрея: «Чем больше узнаешь людей, тем больше начинаешь уважать животных». И еще она подумала: пожалуй, эта последняя встреча была не так уж необходима. Но Лученко все привыкла доводить до конца.

* * *

– Ну как? Сходила? – поинтересовалась Виктория у Юли Папернюк.

– Не только сходила, но еще и взяла автограф. – Порывшись в сумочке, девушка достала небольшой проспект, где фломастером был нарисован японский иероглиф.

– Повезло! – с завистью вздохнула офис-менеджер.

Она тоже мечтала попасть на концерт группы японских барабанщиков «Ямато». Один билет на экзотику предложил новый клиент агентства, господин Старк. Вожделенный билетик тут же разыграли среди сотрудников, и достался он Юльке. Теперь, сидя на веранде старого дома, под сигаретку девушки обменивались последними новостями. Счастливая Юлька изображала в лицах, как старинные барабаны на сцене вводили публику в транс. Она даже пыталась повторить ритм при помощи чайных ложечек. Но куда офисной посуде до эффекта барабанного боя!

– Считается, что «Ямато» повторяют пульс каждого зрителя… – задумчиво повторила чью-то чужую фразу Папернюк.

– А как насчет нашего пульса? В смысле, нашего коллектива, – как бы между прочим перевела разговор в житейскую плоскость Вика, расправляя на коленках короткую клетчатую юбку.

– А… Ты о новенькой, об этой Старк. Ты заметила, она не принимала участия в лотерее, когда разыгрывался билетик, – демонстративно равнодушно сказала Юля.

– Наверное, не захотела встречаться там со своим мужем. Мне не дает покоя всего один вопрос: на фига ей работать?

– Да уж… Имея в мужьях этого англичанина, можно не вкалывать. А он, кстати, очень даже ничего.

– Вот-вот. Представляешь, как она пять лет жила с ним в Лондоне! – Вика вздохнула с неприкрытой завистью. – А потом ей, видите ли, надоело сидеть дома. И она сбежала от мужа обратно, сюда. Прикольно, да?! Вот скажи, Юлька, ты бы из Лондона вернулась в наше болото?

Менеджер по работе с клиентами Папернюк встряхнула выбеленными волосами, их словно разметало порывом ветра.

– Ни-ког-да! Делать мне нечего. Ты обратила внимание на ее пиджачок от Эскады? Они с нашей Дашей одеваются в одну фирму.

– Ну! – Викины глазки округлились. И хотя сама офисная дива носила модные недешевые тряпки, наряд Алисы вызывал острую зависть.

– Такой костюмчик стоит как минимум полторы штуки баксов. Можешь мне поверить! – компетентно заявила Юля. – Я разбираюсь в модных брендах.

– С такими деньжищами зачем ей работать? – не унималась Вика. – Ты б работала, если б могла каждый день менять костюмы от Эскады?

– Я бы в салонах пропадала, – мечтательно потянулась пышечка. – По тусовкам шастала! Ездила бы по курортам! – Она строго посмотрела на свои золоченые туфельки, на джинсы классического синего цвета и вслух произнесла давнюю затаенную мечту: – И уже никогда бы в жизни не надела дешевую китайско-турецкую тряпку.

– А я бы… Я бы путешествовала… объездила б весь мир! Купила бы себе особнячок где-нибудь в Испании. И завела бы бурный роман с тореадором. А потом…

– А потом, когда его боднет бык, ты бы выхаживала его в больнице! – неожиданно вмешался в девичий щебет копирайтер Виталий Свитко.

– Копирка! Тебя не учили, что подслушивать и подглядывать – неприлично?! – возмутилась Виктория.

– Не-а! Я вообще вуайерист, – самодовольно ухмыльнулся парень.

– Пофигист ты!

– Чьи же косточки вы тут моете? – безмятежно поинтересовался Свитко.

– Не твое дело! – отвернулась секретарша.

– Подумаешь! Я и так знаю. Алису обсуждаете.

– Допустим. А ты примчался защищать честь дамы? – Папернюк насмешливо подняла бровь.

– Девчонки! Не заморачивайтесь вы этой темой. Алиса у нас временно.

– Откуда знаешь? – хором спросили девушки.

– Из достоверных источников.

– Не гони пургу, Таля.

– Я – меркантильный, просто так секретов не раскрываю!

– Что же ты хочешь, вымогатель?

– Я – вымогатель?! Да я святее папы и мамы римских, если хочешь знать!

– Таля, ну будь человеком, – заныла Юля.

– Копирочка! Расскажи, пожалуйста! – просительно вытянула губки Вика.

– Ага! Как агентурные данные выдавать, так Копирочка! В общем, так: жылаю штоба мне поднесли чашечку кофею, с бутырбродиком. Тогда, возможно, и поделюсь особо ценными сведениями.

Девушки быстро исполнили желание копирайтера. Вскоре он, отпивая кофеек и откусывая большие куски бутерброда, сообщил коллегам следующее:

– Внимайте. Дарья Николаевна поручила мне оформить на Алису доверенность. Чтобы она получила календари в типографии. Я взял ее паспорт. А пачпорт-то у ней какой?

– Какой?

– Аглицкий. То исть она гражданка Великой, панимаишь, Британии! О чем это говорит?

– Не томи, гад!

– О том, что она обязательно вернется в Лондон. Рано или поздно, – убежденно высказался Виталий.

– Уж лучше бы пораньше! – в сердцах пожелала Юля.

– Ну ты, это, потише, – сказал Свитко. – Она вот-вот вернется с переговоров. Не нарывайтеся, дети мои. – И он ушел в свой закуток.

Поздним вечером в агентстве все еще продолжалась работа. Над компьютерами склонились девичьи головки. Из магнитолы звучала «Уматурман». Алиса отвернулась от ноутбука и с интересом вслушалась. Это была совсем не попса, какая-то новая поэзия, положенная на музыку… «Замочу белье я и постираю “Тайдом”, где же ты моя милая, птицей прилетай-да… Я который день без сна у дверей встречаю, где же ты моя весна, я скучаю…» Удивительно, просто мороз по коже.

Пышечка Юля вышла из-за стола и стала танцевать под музыку. К ней присоединилась Вика. Мелькали поднятые вверх руки, выпячивались загорелые женские животы с наглыми сексуальными пупками. Алиса встала и присоединилась к танцу. Плыли плавными овалами бедра, плечи, запрокидывались головы, глаза закрывались, губы улыбались… Девушки двигались вокруг каштана в офисном зале. Их танец напоминал видеосъемку, прокрученную замедленно, легкие, спонтанные и прекрасные движения юных тел соперничали с музыкой.

Следующая песня резко сменила ритм. Девчонки принялись в энергичном темпе подпевать: «Я так ждала тебя, Вова!» Пение становилось все громче и переходило в визг. Когда мелодия закончилась, три юные фурии расхохотались.

– Я не танцевала сто лет! – выдохнула Алиса.

– А я двести! – подпела Вика.

– Ох! Уже поздно, – очнулась Юля, взглянув на часы.

– Не волнуйтесь. Я вас развезу по домам, – сказала Старк.

«Мицубиси» с тремя молодыми женщинами плыла по улицам города. Алиса думала, что впервые за время совместной работы настороженность между нею и сотрудницами сменилась приязнью. Музыка, танец и дорога сблизили их без слов.

Вернувшись в свою уютную квартирку с видом на уютный киевский дворик, она остановилась в прихожей и долго рассматривала себя в зеркале. От былой депрессии не осталось и следа. Права была доктор Вера Алексеевна. Ее вылечила трудотерапия. И еще… Джон примчался следом за ней. Значит, он все-таки ее любит… И ему не безразлично, что с ней происходит.

На кухне Алиса налила себе бокал красного вина и отпила несколько глотков. Потом прошла в спальню, сбросила туфли на высоких каблуках, прилегла на покрывало. Взглянула на фотографию родителей, стоявшую на тумбочке, у изголовья, вгляделась в свое отражение в зеркале. На нее смотрели глаза отца. «Не могут быть такие глаза у убийцы, – сказала себе Алиса. – Лученко доведет это дело до конца. Она найдет того, кто совершил эвтаназию».

Сон смаривал ее. Едва выйдя из душа, она скользнула под одеяло и мгновенно уснула.

Разбудил ее утренний птичий щебет. Алиса уже завтракала, когда телефон пискнул: пришло текстовое сообщение. В нем говорилось, что Лученко приглашает ее встретиться в гостинице у Джона. Алису смущали противоречивые чувства. С одной стороны, она не горела желанием лишний раз встречаться с Джоном, она все еще держала дистанцию… Но с другой – все-таки хотелось видеть его. Хотя даже самой себе она в этом не признавалась. Придумала формулу-выручайку: она будет встречаться с мужем только из профессиональной необходимости. По работе, и все. Но если требует Вера – значит, встретиться нужно тем более. Что бы такое надеть, чего он еще не видел?

С момента появления Старка в гипнотарии Веры Алексеевны Лученко прошло три дня. Сэр Джон Гордон попытался выполнить условия, поставленные перед ним психотерапевтом его жены. Еще когда он позвонил, опытное Верино ухо уловило в его голосе скрытые ноты мужской истерики. А когда увиделись… Сказать о том, что вид у Джона был не такой бравый, как всегда, – это не сказать ничего. Вид у англичанина был просто кошмарный. Волосы всклокочены и как будто несколько дней не чесаны. Отросшая щетина испачкала щеки рыже-сивой колючкой. На светлом свитере явственно проступали пятна от кофе, а джинсы имели такой вид, словно Старк спал в них не раздеваясь.

Таким Алиса его никогда еще не видела.

– Извините за прическу, это все ветер, – произнес он, пытаясь оправдать свою странную метаморфозу.

Ветер был совершенно ни при чем. Во-первых, его попросту не было. Стояли тихие, теплые, безветренные дни. Во-вторых, никакой ветер не смог бы сотворить такое с внешностью респектабельного бизнесмена. Разве что какой-нибудь ураган «Катрина»… Щеки Алисы запылали персиковым румянцем. Она промямлила: «Мы сейчас» – ухватила мужа за руку и скрылась с ним в спальне.

Пока жена руководила бритьем и переодеванием, у доктора Лученко было время осмотреться. Не каждый день ей приходилось бывать в пятизвездочных отелях. А здесь все было пятизвездочным, начиная со швейцара внизу. Перед тем как гостьи ступили в апартаменты Старка, служитель, будто из начала прошлого века, распахнул перед ними массивную дверь. Вера и Алиса поднялись по мраморной лестнице в вестибюль. Колонны делили пространство большого холла на зоны и задавали направление движения. Женщины прошли мимо фитнес-центра с бассейном и мозаичным ковром из итальянского мрамора. Тонкий рисунок на полу и настенная роспись создавали впечатление совершеннейших римских терм.

В номере самого англичанина все шептало о богатстве: позолоченная мебель, парчовые и шелковые портьеры, роскошные фарфоровые вазы с хризантемами – и еще масса мелочей из того мира, к которому психотерапевт Лученко, увы, не принадлежала…

Но довольно любоваться интерьером. Что с самим Джоном Старком произошло? Это вопрос. Вера немного поразмышляла и согласилась с очевидным: приступ одиночества. Вот бы Джон удивился, узнав, что с этим диагнозом к психотерапевту приходит половина пациентов! А читаемые у него на лбу мысли «Меня никто не любит, никто не полюбит» и «Для чего я живу?» спровоцированы, конечно, трехдневным общением с родственниками Алисы.

Действительно, больше трех дней Старк выдержать не смог. После проживания в квартире с Виктором и Владиленой он сбежал и, вернувшись в «Премьер Палас», срочно востребовал к себе Веру и Алису…

Когда Джон в сопровождении жены вышел из спальни, внешний вид его был вполне приемлемым. Но внутри он весь кипел. Куда подевалась его английская респектабельность? Он очень злился на Веру. Прежде всего: она увидела его в расхристанном состоянии! И вообще – именно она виновна в его истрепанных нервах! Он собирался высказать этой докторше все, что накипело в нем за последние дни. Да уж! Он не станет щадить ее! Если это психотерапия, то у нее нужно отобрать диплом врача. Ведь главная заповедь клятвы Гиппократа гласит: «Не навреди». Она же, эта с виду хрупкая женщина, просто ведьма какая-то! Не навреди?! Как бы не так! Вреди и разрушай! Порть здоровье и нервы людей – вот ее лозунг!..

Еще немного, и он бы выпалил ей прямо в лицо все эти соображения. Чаша его терпения переполнилась. Зрел ураган, сносящий все на своем пути… А Вера смотрела на него и вспоминала двух выдающихся ученых, Гей-Люссака и Гумбольдта. Они, по слухам, занимались в Париже исследованиями газов. И для опытов выписывали из Германии тонкостенные пробирки. Но денег для уплаты пошлины им не хватало. Как быть? Физики договорились с партнерами: пробирки запаивать, а посылки снабжать биркой с надписью: «Осторожно! Немецкий воздух!». А пошлины за воздух не существует… Потом ученые срезáли запаянные концы и получали сосуды для опытов. Вот Старк в этой истории и исполнял роль «сосуда для опытов»… Вера невольно улыбнулась. Выразительно взглянула на Алису и сказала:

– Вы примерили на себя ситуацию жены. Судя по всему, вам… – Вера подчеркнула слово «вам», – она оказалась не по плечу.

– Что это значит? По плечу? По какому плечу? – Мужчина развел руками. Ему срочно требовался синхронный переводчик.

– Это значит, что ты даже три дня не смог провести с моими родственниками. Такой уравновешенный и рассудительный, ты их не выдержал, – перевела Алиса. Она улыбнулась Лученко с благодарностью. Вот кто заставил Старка почувствовать все, что пришлось пережить и испытать ей!

– Нормальный человек не способен это выдержать! – выпалил Джон и стал делиться «леденящими кровь» историями о жизни в доме Бессоновых.

Ранним утром, часов с шести, на кухне начинался громкий перестук кастрюль. Сквозь сон Джону казалось, что он очутился на концерте японских барабанщиков, куда он достал билеты в надежде, что пойдет Алиса… Но пошла, к сожалению, другая сотрудница. Открыв глаза и посмотрев на часы, Джон мысленно проклинал всех домработниц страны. Но стоило ему направиться в ванную, как из кухни высунулась голова бдительной Владилены.

– Доброе утро! Завтрак ждет вас, Джон! – бойко рапортовала старуха.

Ничего не оставалось, как выйти к завтраку. Ему тут же подробно доложили, что домработница приходит лишь к десяти часам, но в честь дорогого гостя сама хозяйка дома встала пораньше! Старк никогда не завтракал так рано. Однако от чашки крепкого кофе он бы не отказался. Но перед ним ставили большую тарелку овсянки.

– Приятного аппетита, сэр! – голосом Бэрримора из «Собаки Баскервилей» провозгласила бабушка Влада.

Джон терпеть не мог овсянку. Тем более утром, на пустой желудок. Он отодвинул от себя тарелку и вежливо отказался, заметив, что по утрам предпочитает чашечку натурального кофе.

Но Владилену Геннадиевну не зря назвали в честь вождя мирового пролетариата. Хватка у нее была мертвая, как у Владимира Ильича Ленина.

– Мистер Старк! Пожилая женщина специально, только ради вас встает в несусветную рань. И готовит вам, превозмогая все свои многочисленные болячки! – В голосе Владилены звучало оскорбленное достоинство. – А вы брезгуете съесть тарелочку овсянки, своего национального блюда?

– Хорошо, – уступил Джон, еще не понимая, что этой первой уступкой проиграл не битву, а войну.

Все три дня, пока он вынужден был питаться у родственников Алисы, у него ныл желудок. Но возражения желудочно-кишечного тракта оказались лишь легким бризом. Шторм разбушевался в груди Старка, когда за него принялся братец Витенька. Он поднимался не раньше двенадцати часов дня, не то что бабушка Влада. Чем он занимался весь день, неизвестно. Единственное, что англичанин узнал о родственнике своей жены: он не работал ни одного дня за всю свою сорокалетнюю жизнь. И все время пребывания в доме гостя Виктор бесцеремонно вторгался в его комнату.

– Ты каким бизнесом занимаешься? – спросил он у шурина.

– Судостроением.

– И что, успешно?

– Когда как, – уклончиво ответил бизнесмен.

– Вот я и вижу… – усмехнулся братец.

И начал читать Джону лекцию под названием «Почему твой бизнес обречен на провал». Нимало не смущаясь тем, что его совета никто не спрашивал, Бессонов безапелляционно вещал. Приводил в качестве доказательств истории своих знакомых-лоточников, из-за рэкета вынужденных закрывать свои точки. Называл имена каких-то Колянов и Вованов, которые «понимаешь, Джоник, покруче и посмекалистей тебя, но даже у них не пошло!..»

Спектакль «Тунеядец поучает миллионера, как зарабатывать деньги» вначале забавлял англичанина. Компания Старка, по объективной оценке многих экономических изданий, входила в первую пятерку самых успешных судостроительных компаний Европы. Так что оратор со всех сторон выглядел клоуном. Однако ведь и клоун в цирке не переходит тонкую черту между собой и зрителями… Виктор же не признавал никаких границ дозволенного. Красноречие несло его в неведомые дали. Он безумно воодушевился, описывая шурину, как с его подачи неслись пароходы, эшелоны и самолеты с товарами. Еще немного, и Витек вообразил бы себя олигархом со всеми рынками и бутиками столицы под крылом. Но закончить свою речь столь эффектно у братца не получилось. Старк не выдержал.

– Мюнхгаузен! – сказал он и наградил рассказчика аплодисментами.

– Кто Мюнхгаузен? Я – Мюнхгаузен?! – смертельно оскорбился Виктор. – Да знаешь ли ты, скотина аглицкая, что я перед тобой душу раскрывал! – И несостоявшийся олигарх ринулся с кулаками на своего зарубежного родственника.

Джон точным ударом в челюсть уложил буяна на пол. Но тут вмешалась баба Влада, которая подслушивала под дверью. Она принялась истерически вопить: «Внучика убили!» Стала набирать все телефоны подряд, от «скорой» до милиции. Только пожарных не вызвала.

Приехавшие милиционеры для порядка послушали причитания старухи и оскорбленные вопли Витечки. В семейные дрязги им вмешиваться не хотелось. У Бессонова даже синяка на подбородке не возникло, но он кричал о «снятии побоев», порывался в травмпункт, и чтобы непременно на носилках. Милиционеры пригласили Старка на лестницу покурить и из сочувствия к подданному Великой Британии объяснили ему элементарные, в общем-то, вещи.

– Ваш родственник – наркоман со стажем. Вы этого не знали?

– Нет. – Джон ошарашенно смотрел на представителя правоохранительных органов.

– А надо бы. Завтра он уже ничего не вспомнит. Будет просить у вас денег. Станет придумывать невероятные, душераздирающие истории. Но вы все-таки не давайте ему денег. Мой вам совет.

На другой день все было именно так, как его предупреждали. Истерические вопли бабы Влады сменялись безумными историями братца. К третьему дню атмосфера в доме Бессоновых и вовсе стала невыносимой. И Старк сбежал.

Выслушав Джона, Лученко спросила у Алисы:

– Как давно Виктор этим занимается?

– Пока были живы родители, он иногда напивался. Бывало, проигрывал большие суммы денег. Отец за него платил, чтоб Витьку не прибили. Вместо благодарности тот устраивал безобразные сцены. Но не часто. Родители умели сдерживать его. А когда их не стало, он покатился. С каждым днем жить в доме становилось все тяжелее.

– Вы рассказывали мужу о том, каково вам было в родном доме после смерти родителей? – Вера спросила больше для Старка, чем для себя.

– Нет. – Алиса тяжко вздохнула. – Мне не хотелось его расстраивать… Да он бы и не понял.

– Так вот зачем вы заставили меня испытать на себе? Как говорят у вас, на собственной шкуре! – резко обернулся Старк к Лученко. – Чтобы я понял? Но в таком случае я не вижу смысла, доктор. Мне очень жаль Алису. Я понимаю. Ей приходилось бороться за существование. Я ей сочувствую! Но ведь у вас в стране почти все живут дико, страшно! Разве нет? У вас человек – не ценность! А у нас, в Англии, государство служит человеку, а не наоборот. Забрав Алису в Великобританию, я создал ей идеальные условия для жизни. А она все бросила: большой дом, комфорт, безопасность, и уехала сюда! Я до сих пор не понимаю – почему?

– Но ведь это так ясно! Поймите же, наконец, ведь вы сами попробовали. Здесь Алиса жила на сопротивление. В ее доме кипели страсти! Она была борцом. А что сделали вы? – Вера протянула в сторону Старка руки, точно этим жестом старалась помочь ему постичь непостижимую славянскую душу.

– Что же я такого сделал плохого? – поднял бровь Джон.

Весь его вид демонстрировал уверенность в том, что он осчастливил свою жену. Он же увез свою супругу и от диких родственничков, и из страны с нестабильной экономикой.

– Вначале вы поселили ее у своих хладнокровных родственников. Они Алису практически не замечали. Вам когда-нибудь приходилось жить в атмосфере презрения?

– О чем вы говорите? – Англичанин посмотрел на жену. – Алиса! Кто посмел тебя презирать?!

– Твои родные, – повела красивыми плечами женщина. – Ну конечно, они думали: разве может отсюда приехать порядочная женщина? Тем более намного моложе тебя. Разве ты не замечал, что они смотрели на меня как на проститутку? В их глазах я была просто красивой вещью, которую ты себе купил.

– Такого не могло быть, – твердо заявил Старк.

– И все-таки было. От твоих родственничков веяло прямо-таки антарктическим холодом. А потом ты запер меня в загородном доме, как в клетке с золотыми прутьями.

Джон замешкался. Он вспомнил рассказанную Лученко притчу о зебре в клетке. Неужели он настолько был погружен в свой бизнес? Не замечал, что происходит с его женой?

– Она страдала от сенсорного голода, – сказала Лученко. – Ей не хватало людей, событий, деятельности. Алиса ведь очень живая женщина. Вот вы судостроитель. Представьте, что вы построили красивую яхту. Стремительные обводы, грациозная мачта, мощный такелаж.

Джон и Алиса уставились на доктора в недоумении: откуда она и про это знает?!

– Такая яхта создана, чтобы нестись по волнам, чтобы участвовать в регатах и, возможно, побеждать. А вы ее причалили к бетонной стене. Она годами стоит, зеленью морской и ракушками обрастает. И всем окружающим на такое отношение у вас один ответ: зато моя красавица яхта целее будет.

Старк промокнул платком лоб.

– Вы не давали выхода энергии своей жены. Вы запрещали ей работать, встречаться с соотечественниками. Вы пресекали любые ее попытки заняться чем-то осмысленным. И она затосковала, впала в глубокую депрессию. Теперь вы понимаете, для чего вам было предложено хотя бы на короткое время пожить Алисиной жизнью здесь?

– Но ведь это же ужасно!.. – Джон посмотрел на свою жену так, словно только теперь ее понял.

– Ужасно и непонятно, как я могла прожить пять лет в тюрьме. – Алиса стала говорить, в волнении прохаживаясь по комнате. – Вера Алексеевна, вы придумали самую лучшую психотерапию. Лечение работой! У меня словно крылья выросли. Мне все интересно! Как работает типография. Как из дизайна, придуманного в нашем агентстве, получается то, что потом украшает чьи-то офисы, или появляется в журналах…

– Алиса, дорогая… – попытался дотронуться до жены Старк. Но ей было не до него, ей хотелось выговориться.

– Вот, например, Дарья Николаевна доверила мне вести корпоративного клиента, банк. Представляете? Мы устроили мозговой штурм. Нужно было выработать альтернативную идею. Мне даже не верится, что я сама провела переговоры с управляющим банком «Коммерческий»! Да-да, Джон! Не качай недоверчиво головой, пожалуйста. И знаешь, что он мне сказал? «Все привыкли видеть в таком учреждении, как банк, нечто консервативное, застывшее, даже косное. Банк словно не меняется вместе со временем. Но это совершенно неправильный взгляд. Поэтому мы бы хотели, чтобы наш банк в своей рекламной кампании ушел от тривиальной схемы. Мы хотим привлечь тех, кто раньше не являлся целевой аудиторией банка. Наш интерес теперь – семейные вклады, то есть не только фирмы, но и домохозяйки, пенсионеры».

– Ты запомнила весь разговор? – удивился муж-бизнесмен.

– Кто бы мог подумать, что твоя красивая, но тупая жена на это способна? Правда?

– Я такого не говорил! – защищался Старк.

– Может, ты этого и не говоришь… Но зато ты думаешь, что у меня нет мозгов. А они у меня есть! Есть!!! В общем, приняли мою совсем неожиданную идею. Сюжет такой: на темно-фиолетовом бархатном фоне группа крошечных маленьких цыплят. Пушистые, желтые, беззащитно-очаровательные, они в эту секунду вылупливаются из яиц. Один уже полностью освободился из скорлупы, другой только проклевывается, третий находится еще внутри яйца. Над ними слоган: «Деньги тоже размножаются? Да, если их опекает банк “Коммерческий”».

– Эти щиты сейчас красуются по всему городу. Так это, получается, ваше детище? – обрадовалась Вера.

– Да! По всему городу! – с гордостью подтвердила эккаунт-менеджер Старк. – И наш клиент остался очень доволен, так как привлек к своему имени внимание тех, кто раньше его не замечал.

– Джон Гордон, как вам нравится новая жена? – спросила Вера, поглядывая на Старка с хитрецой.

– Потрясающе! Бьютифул! – улыбнулся бизнесмен. Он потер руками лицо, словно просыпаясь от плохого сна. – Алиса! Прости меня! Каким же я был глупцом!

Жена строго посмотрела на своего мужа, потом на психотерапевта. Вера незаметно подмигнула ей.

– Я подумаю… – сказала Алиса.

* * *

Вере позвонила свекровь и плачущим голосом проблеяла: «Юрочка просит, чтоб ты купила оливок. Говорит, он всегда мечтал перед смертью оливок попробовать!.. Консервированных…» Вера сказала, что купит, а о том, что ей хотелось бы сказать, – промолчала. Все равно с Зинаидой бесполезно разговаривать. А она, Вера, сама виновата, что так получается. И уйти не уходит из жалости, и не лечит болящего мужа-страдальца. Да даже и не разговаривает с ним почти. С утра до вечера делом Алисы Старк занимается. К тому же работа в клинике… Нет, пора что-то с этим положением делать. Вызову к нему, действительно, Катю-гестапо. Она его живо на ноги поднимет. Оливки ему, видите ли, перед смертью понадобились! Он всех нас переживет.

После работы Лученко заскочила в супермаркет и добросовестно накупила целых два пакета всякой провизии. Плюс оливки, которые она терпеть не могла. Обычные вечерние хлопоты замотали ее вконец. Домашнего любимца вывести надо, ужин приготовить надо, кормление лежачей скотины – это уж Зинаида пусть сама… Дочь с зятем поздно вернулись после вечерних занятий в институте, бодрые и жизнерадостные, с ними хоть двумя словами перемолвиться нужно? – Нужно.

Вера очень устала и уснула, едва голова коснулась подушки.

Поздно ночью она протянула руку к тумбочке, попить воды. Любимая красная чашка обычно стояла у изголовья кровати. Но этим вечером из-за множества забот наполнить чашку Вера забыла. Придется вставать… Она поднялась, потянулась. Пай тут же тихонько скользнул на теплую подушку, свернулся калачиком, почмокал и закрыл глаза. Хитрюга. Знает ведь, что все равно его отодвинут…

При подходе к кухне Вере почудился какой-то шум. Она прислушалась. Раздался леденящий душу скрежет, словно нож о металл… Зловещий шепот вспугнул ночную тишину. Испуганная Вера сразу вообразила, как в фильме ужасов: по темной кухне двигаются огромные тени-чудовища. Но страшнее всего был мерный чавкающий звук. В услужливом воображении возникли клыкастые вампиры… Тут сонная Вера решила, что все эти страшные ночные звуки и движения на самом деле связаны с «семейным делом» Алисы Старк, которым она сейчас занимается. «Вторжение в дом бандитов, вот что это может быть…» – решила она. Ступив на порог кухни, она на всякий случай нашарила на стене, где у нее висел набор для разделки мяса, топорик. И лишь после этого щелкнула выключателем.

То, что открылось ее взгляду, было намного интереснее любого триллера-ужастика. Спиной к ней у раскрытого холодильника, в трусах и в майке, с наколотой на вилку холодной сосиской стоял экс-супруг. Рядом с ним, с голландским сыром в обеих лапках, в ночной сорочке, застыла Зинаида Григорьевна. Судя по тому, что несколько пакетов с разноцветными этикетками были уже пусты, «ночная охота вампиров» вполне удалась.

Вере сразу вспомнилась любимая книга, «Золотой теленок» Ильфа и Петрова. Вот так же Варвара застукала Васисуалия у буфета, когда он нырял в холодный борщ, извлекая оттуда куски мяса. Причем если бы она «поймала мужа за этим занятием даже в лучшие времена их брачной жизни, то и тогда Васисуалию пришлось бы худо. Теперь же участь его была решена». Вот уж действительно!

Расхохотавшись, Вера сказала:

– А сейчас, по сценарию, ты должен упасть на колени, хватать меня за руки и гундосить: «Волчица ты, тебя я презираю, к Птибурдукову ты уходишь от меня». Ну? Маэстро, вы забыли свой текст! А где оливки? Поел оливок перед смертью, Юрик?

Свекровь неуклюжим привидением затопотала из кухни. Муж стоял у холодильника и мрачно молчал. Проследив за направлением его взгляда, Вера увидела топорик у себя в руке.

– Не волнуйся, – заверила она. – Чтобы разделаться с тобой, мне холодное оружие не понадобится. Скажи лишь на прощание: это ты мне звонил и молчал в трубку? Ты мне дурацкие сообщения слал? Ну давай, колись. Тебе терять уже нечего.

– Ну, я…

– Как это на тебя похоже! Господи!

Вера положила топорик на стол и отправилась к себе, не забыв набрать кипяченой воды в чашку. Ей стало так легко, как не было уже давно. Ведь теперь она наконец свободна! Все разъяснилось. А в деле Алисы не хватало лишь крохотной подробности. Если б Лученко знала, что получит ее завтра, она была бы абсолютно счастлива…

На следующее утро Вера окончательно переехала к Даше. И сразу попросила подругу помочь ей подыскать съемную квартиру. Недорого.

* * *

Андрей подвез ее на работу. На радостях, что получает, наконец, Веру в полное свое распоряжение, он совсем расхулиганился. То сидел в гипнотарии с блаженной улыбкой на лице, то, выставленный в коридор, ходил и приставал с разговорами к Вериным коллегам. Мальчишка! Но Вера не могла на него сердиться. В конце концов ветеринару позвонили и потребовали в клинику. Он уехал, и Вера с облегчением приступила к работе.

Хлопотливый сегодня выдался денек. После обычного обхода главврач вызвал Лученко к себе и огорошил ее внезапной милостью – предложил поехать на курсы повышения квалификации в Санкт-Петербург. Прямо завтра. Причем хитренько так пальчиком грозил и улыбался: «Кто-то у вас, Вера Алексеевна, в министерстве есть! Именно вашу фамилию назвали. Не отпирайтесь! Не каждому врачу так везет, на два месяца да за счет государства!..»

Верин начальник не скрывал своего изумления, когда она решительно отказалась воспользоваться «милостью»…

Потом несколько раз порывался звонить мобильный, но она выключила звук, чтобы не отвлекал от пациентов. И только ближе к концу приема включила. Сразу позвонила Евгения Бурау, напомнила про обследование и преимущества ранней диагностики онкологических заболеваний. «Да-да, непременно», – отвечала Вера рассеянно и просила извинить: очень занята.

В телефоне вновь забренчала мелодия сороковой симфонии Моцарта. Лученко взяла мобильный.

– Слушаю. – Голос ее звучал озабоченно: она заполняла истории болезней.

Лучшая подруга Сотникова, наоборот, была беззаботна и настроена очень игриво:

– Веруня! Ты знаешь, что ты гений?

– Как тебе сказать… Вообще-то это приятно слышать.

– Говорю: ты – точно гений!

– Твой Романенко прозрел? – Вера отложила записи и развернулась на стуле к окну. – Понял, какая ты женщина с большой буквы Жэ? Дашка, меня интересуют подробности.

– Верка! С тобой же невозможно разговаривать! Ты все знаешь! Но ты, как всегда, оказалась права. У нас начался медовый месяц. Романенко меня забросал букетами и вообще…

– Как ты это сделала?

– Я ж твоя лучшая ученица. Посидела, подумала, и… Выдала ему такую версию. Дескать, мы должны немного отдохнуть. Мы оба устали. Давай на время ограничим наши отношения только профессиональными.

– А он?

– Он а-бал-дел! – Дарья довольно рассмеялась. – Вот так вот! Пусть лучше думает, что его личная жизнь накрылась медным тазом, а я в этом самом тазу буду варить варенье из райских яблочек!

– Я всегда считала тебя садисткой, – приняла шутливый тон Вера. – Итак, твой бойфренд получил в лоб этим неприятным известием. Теперь он хочет выяснить, что же случилось. Твои действия?

– Не знаю, может, ты скажешь, что я неправа. Но я решила усугубить…

– В каком смысле?

– Придуриваюсь больной. Благо сейчас в агентстве ничего срочного, обычная плановая работа. Осталась дома, набила холодильник вкуснятиной и изображаю несчастненькую. Он примчался, а я дальше порога не пустила.

– О! Что-то знакомое. В последнее время слишком много мнимых больных вокруг меня развелось!

– А кто еще?

– Лученко… Но это потом. Напомнишь, я тебя посмешу. Но ты – врушка бессердечная! Какую же ты выдумала болезнь?

– Заразный грипп. У него же дети. Вот мы и не должны входить в контакт… Ни в какой, особенно нельзя…

– В половой, – похулиганила Вера.

– Подруга, ты женщина с какой-то сомнительной репутацией!

– Как говаривала Алиса Бруновна Фрейндлих в любимом фильме всех времен и народов: «У меня такая безупречная репутация, что меня уже давно следовало бы скомпрометировать!» Значит, он так и не может понять, какова причина вашего разрыва… Это правильно. Мужчины терпеть не могут непонятного. И тут ты убиваешь сразу двух зайцев.

– Ой, я знаю, ты любишь убивать сразу нескольких! Каких конкретно зайцев? Имя, фамилия, должность? – Даша забавлялась собственной изобретательностью.

– Если взрослого мужчину наказывать за недопустимое поведение, урок будет усвоен. Или, по крайней мере, понятен. «Я сделал плохо, – будет думать твой Саша, – за это меня наказали». Но если мужика, который до сих пор не изменял тебе, не впадал в запой или не проигрывал деньги в казино, ты наказываешь без всякой причины – он начинает беспокоиться не на шутку. Потому что всем разумным существам – а мужчины к ним иногда относятся – надо понимать причинно-следственную связь своих поступков и наших реакций. И тут сразу возникают два убитых зайца. Заяц номер один хочет понять, что он сделал не так – чтобы больше этого не делать и не получить в лоб еще раз. Заяц номер два стремится выяснить, что он утворил, чтобы оправдаться, – возможно, произошло какое-то недопонимание и на него злятся без причины.

– В любом случае Романенко чувствует, наконец, то же самое, что я все последние месяцы. Ему дискомфортно. Ему неприятно. Что и требовалось доказать!

– Слышь, народный мститель, не перегни палку! Даша, я не шучу. Поосторожнее с мнимой болезнью. А то – тьфу-тьфу-тьфу – накличешь, притворяясь…

Дарья что-то весело журчала в трубку, но Вера перестала ее слышать. В ее голове произошел щелчок. Слово «накличешь» внезапно открыло в сознании запертую дверь. На двери ярким неоновым светом зажглась табличка «Вход».

– Выход там же, где и вход… – прошептала Вера.

– Ты что-то сказала, Веруня? – спросила подружка.

– Извини. Мне сейчас некогда. Созвонимся позже, – сказала Лученко, торопясь поскорее проверить свою догадку.

* * *

Бывают такие состояния, когда человека осеняет правильное решение, гениальная догадка или идея. Вере Лученко казалось: если сию секунду, немедленно она не убедится в своей правоте или в ошибке, все может рухнуть. Уж очень много «если» – одно невероятнее другого – лежало в основе ее внезапного прозрения. Поэтому она села в машину к Двинятину и, ничего не объясняя, сложила руки ковшиком:

– Андрюша! В поликлинику на Печерск, быстрее!

Андрей только что примчался по зову возлюбленной – так быстро, будто караулил за углом. Он кивнул и бросил автомобиль вперед, как заправский гонщик. «Пежо», словно белый кроссовок на роликах, мчался по улицам. Вера каждые полминуты смотрела на часы. Но они успели: до конца рабочего дня оставалось еще полтора часа. Вера достала и надела белый халат и шапочку. Докторскую шапку она обычно не носила и терпеть ее не могла, а надевала лишь по необходимости, во время профессорских обходов.

В своей врачебной униформе она стремительно направилась к регистратуре. По пути настроилась, как актриса перед спектаклем. Вошла в образ. Что угодно, как угодно – но необходимо добыть из архива медицинскую карточку Ксении Николаевны Бессоновой!

В регистратуру деловитым начальственным шагом вошла женщина профессорского вида. Заговорила властно и в то же время благожелательно. Поэтому девушки тут же сообщили ей имя-отчество заведующей регистратурой и, перебивая друг дружку, объяснили дорогу в нужный кабинет. В кабинете Вера долю секунды понаблюдала за очень полной жгучей брюнеткой с широким обручальным кольцом на пальце. Результатом своих наблюдений осталась довольна и сразу приступила к делу.

– Валентина Михайловна! Здравствуйте! Вы сегодня выглядите прямо как Кэтрин-Зета Джонс перед свадьбой с Майклом Дугласом. Как вам удается сохранять такой цветущий вид? Признавайтесь!

– Ой! Ну что вы! Доктор, вы мне льстите! – Работница районной поликлиники порозовела от комплиментов и радостно заулыбалась.

– Ничуть! Просто я обожаю здоровых людей. Сейчас это такая редкость! У вас наверняка и дома идеальный порядок. Как должно быть у хорошей хозяйки! – Глаза Веры не отрывались от лица заврегистратурой.

– И не говорите. – Валентина Михайловна просто таяла от Вериного внимания.

– Дружочек, не в службу, а в дружбу… Мне срочно нужна карточка одной больной, десятилетней давности. Как бы мне в архив попасть?

Докторша была такая приятная, говорила так уверенно, от нее шла такая мощная волна благожелательности… А заврегистратурой так устала за день слушать ропот больных! Да еще отбиваться от нареканий сестер и врачей, когда случались осечки в работе регистратуры. У кого ж ошибок не бывает? Да и дом на ней держится, права коллега. Ну и что с того, что правила требуют запроса от главврача? Правила для того и существуют, чтоб в них делать исключения! Какая она все-таки милая, эта профессорша.

Все эти мысли Вера без труда прочла на лице женщины. И ничуть не удивилась, когда та, пошуровав в ящике своего стола, достала ключ на красной ленточке.

– Знаете, где у нас архив? – Она вручила ключ Лученко.

– Без малейшего понятия! – честно призналась Вера Алексеевна.

– В полуподвале, направо по коридору. Там на двери надпись «Архив».

– Спасибо. Валентина Михайловна, вы – наше солнышко!

«Солнышко» растаяло окончательно и не волновалось, что коллега провозилась в архиве целых сорок минут. Пыльные ряды папок с историями болезней за нужный год Лученко пересмотрела со всей возможной тщательностью. Наконец отыскала карточку Ксении Бессоновой, внимательно пролистала ее с первой до последней страницы. Прочитала последние записи, результаты анализов и покачала головой.

В нарушение всех правил доктор Лученко засунула карточку в свою сумку, застегнула «молнию» и вышла из архива. Отдав ключ регистраторше и сказав на прощание еще несколько теплых слов, она вышла из здания поликлиники.

– Теперь на Севастопольскую площадь! – с облегчением откинувшись на подголовник, сказала женщина.

– Желание клиента – закон для водилы, – улыбнулся Андрей. Вглядываясь в Верино лицо, он поинтересовался: – Все срослось?

– Да. Мне даже не верится…

Вскоре Двинятин сидел в машине возле клиники «Материнство и детство» и гадал, что понадобилось его возлюбленной в этом медицинском учреждении и сколько времени она там пробудет. Вопреки его настрою на долгое ожидание, Вера довольно быстро вышла из стеклянных дверей. Сопровождал ее великан, похожий на Хагрида из фильмов о Гарри Поттере. Он держал в своих огромных лапах маленькую Верину ручку и что-то говорил ей, улыбаясь, как показалось Двинятину, жуткой людоедской улыбкой.

На сей раз он потребовал у любимой немедленного и подробного отчета.

– Мы, канешна, понимаем, шо водителю не положено вопросы задавать! Но однако же обидно, когда твою женщину циклоп за ручку хватает! – полушутя, полувсерьез заметил Андрей. Одновременно он развернул автомобиль и направил его в поток, плывущий по Краснозвездному проспекту.

– Имеешь право иронизировать! – откликнулась женщина. Она чмокнула его в щеку, залезла в бардачок, достала пачку «Мальборо» и прикурила сигарету от автомобильной зажигалки. – Теперь спрашивайте – отвечаем!

– Кто это был? – строго спросил ветеринар.

– Олег Семенович Генкин, человек и акушер.

– А я думал, он человек и пароход, – усмехнулся Андрей и тут же вскинулся: – А зачем нам акушер? – Его синие глаза смотрели на Веру с таким выражением, что она слегка порозовела. – Ты намекаешь, что нам стоит задуматься о продолжении рода человеческого?.. Прямо сейчас?

– Ты хулиганский мальчишка! Вот ты кто! – выпалила женщина и отвернулась к окну, делая вид, что рассматривает городские пейзажи. Щеки ее пылали.

– Ладно. Зачем нам Генкин? – возвращаясь в безопасное русло, спросил Двинятин.

– Он меня проконсультировал по «семейному делу» Алисы. Я его, о мой ревнивый повелитель, да будет вам известно, уже закончила!

– А зачем он тебе ручку целовал? – сурово сдвинул брови ревнивец.

– Олег Семеныч мечтает, чтоб я перешла к нему на работу, – гордо сообщила Вера.

– А ты?

– Мне и в моей клинике неплохо… О! Кстати, о моей клинике…

Лученко стала названивать своим коллегам и договариваться о срочном проведении каких-то анализов. Ультразвуковое исследование ей согласились сделать сразу, а насчет анализа крови долго пришлось кого-то уговаривать. Андрей мимолетно удивился, какой Вера может быть настойчивой, когда хочет. Рядом с ним сейчас сидел боец, сокрушающий все на своем пути. Завлабораторией, по всей видимости, сдался под натиском коллеги.

– А в чем дело? – забеспокоился Двинятин. – Ты нездорова?

– Да ничего страшного. Потом расскажу.

11. Конец «семейного дела»

Осень вступает в город по коврам. Заходит по настеленному ковру из листьев, поворачивает вправо и влево по желтому и цветному.

Жилянская выстлана березовыми и липовыми листьями.

Новоботаническая оранжевеет кленовыми.

На бульваре Шевченко тополиная ковровая дорожка.

Крещатик укрыт ковром каштановым, хрустящим, рыжим.

Осень, наверное, боится ступить там, где не насыпаны ее визитные карточки. Она петляет по улицам, пока не доходит до самого сердца города. И приходит время, когда трепещущее лето, всё, без остатка, ложится под ноги…

Это осеннее воскресное утро началось щебетом воробьев в кусте можжевельника. Куст рос напротив окна Дашиной квартиры, где временно обитала доктор Лученко со своим ветеринаром. Избрав можжевельник местом для жилья, маленькие птички по утрам устраивали коммунальные разборки. Их птичьи концерты поднимали на работу лучше будильника. Хотя бы потому, что их нельзя было выключить…

Хозяйка квартиры Даша Сотникова проводила этот уик-энд на работе, выполняла какой-то срочный заказ. Уходя, она объявила своим «квартирантам», что завидует им чернющей завистью. Потому что они могут этот воскресный день провести так, как им вздумается. Но зря она им завидовала. Как потом оказалось, день этот для Дашиных гостей был одним из самых тяжелых за всю нынешнюю бархатную осень.

С самого пробуждения Вера почувствовала недомогание. Ломило суставы, было ощущение температуры. Но при этом – ни намека на характерные для простуды насморк или кашель. Просто тяжесть во всем теле, подавленность… Что же с ней такое? И тут Вера вспомнила: был сон. Странный, тревожный. Что же там происходило, во сне?.. Две туманные фигуры. По правую руку мужчина, по левую – женщина.

«У нас все началось еще в институте, – сказал мужчина голосом Павла Бессонова, которого Вера никогда не слышала. – Однажды зимой в раздевалке я увидел девушку. Она переобувалась, снимая тонкие, как перчатки, черные сапожки, всовывала изящную ножку в туфельку. Тогда я и понял: никого красивее природа не создала. Но одной красоты для любви мало. Если бы Ксения была только красива…»

«Позже он даже вывел теорию, – мягко ответила женщина. – Он ведь большой теоретик, Павел Бессонов. Придумал свои пять элементов любви…»

«Ну да, – сказал мужчина. – Ведь чтобы любовь длилась долго, у двоих любящих должно быть пять общих элементов. Первый – чувство юмора. Обоим должно нравиться или не нравиться одно и то же. Плохо, если один смеется над шутками Петросяна, а другой обожает Жванецкого… Второй элемент – отношение к отдыху. Если один любит рыбалку в сельской глуши, а другой – комфортабельные курорты, то отдыхать они станут врозь. Третий элемент – культурные предпочтения. Она заядлая театралка, а ему больше нравится лежать на диване у телевизора? Тогда их союз не будет прочным».

«Почему они со мной разговаривают? – думала Вера во сне. – Или не со мной, а друг с другом?..»

«Четвертый элемент, – сказала Ксения Николаевна, – отношение к еде. Паша у нас гурман. Еда у него – одно из основных жизненных удовольствий. И приготовление пищи – такое же искусство, как сочинение стихов».

«Ты очень вкусно готовила, – заметил Павел Илларионович. – Ну и пятый элемент, как известно психотерапевтам, это отношение к сексу. Женщина должна быть желанна всегда, днем и ночью, утром и вечером. Потому что она сосуд любви. А это значит, что она будит сексуальное желание мужчины, волнует его».

«Не все это понимали, милый, – задумчиво сказала туманная фигура Ксении. – Женечка называла наши отношения любовным беспределом. Но, если вдуматься, она была права. Настоящая любовь не имеет границ. Она – какой-то таинственный феномен беспредела чувств. По непонятному праву любовь овладевает тобой, как заразная болезнь. Проникая в каждую клетку организма, она что хочет, то с тобой и творит. А чужое счастье порождает шлейф недовольных. Самим своим существованием любовь выделяет двоих из массы недолюбленных людей, и тогда…»

«У любви нет оправданий, – вздохнул Павел, – кроме самой любви. В самом деле, для чего она? Для продолжения рода хватило бы секса. Тогда зачем эти страдания, эти любовные треугольники? Нет ответа. Просто два человека не могут жить друг без друга».

Они замолчали, а Вера старалась не дышать, чтобы не спугнуть, и не понимала, снится ей это, или диалог звучит в ее голове от слишком усердных попыток вжиться в прошлое, понять его. И пульсировала, стучала в мозгу мысль: предупредить о болезни, сказать, может, там этого еще не произошло… Хотя где это – «там»?

Мужчина спокойно произнес:

«Да, да… Ее болезнь свалилась на меня страшно и неожиданно. Не хотелось верить. Терзаемая страданиями душа отказывалась принимать реальность. Но я видел приступы ужасной боли, видел ее искусанные в кровь губы, и муки меня самого прожигали насквозь. Болезнь терзала нас обоих. Вся предыдущая жизнь перестала иметь значение. Осталась только Ксения и короткие передышки, когда боль отступала. Человек заболевает – и человек умирает, так всегда было и будет. Но как быть с тем, что в промежутке? Унизительна не конечность жизни, а физическое страдание. И, признаюсь, я мечтал о той самой ампулке…»

«Просто у тебя нет опыта потерь, – ласково сказала Ксения. – Да и возможен ли тут опыт? У тебя никогда не было такого, что разговариваешь с человеком – и знаешь, что время его жизни отмеряно. – Туманный силуэт вдруг повернулся к Вере. – А вот она такое испытала. Бедная… Не будем ее мучить. Она справится. Пойдем».

Они взялись за руки и медленно удалились в туман, продолжая беседу. До Веры донеслось на пороге исчезания: «Ты знаешь, мы скоро станем бабушкой и дедушкой…»

– Верунчик, ты что?! – Андрей тряс ее за плечо. Вера очнулась. Она сидела в кресле, осколки кофейной чашки лежали у ее ноги.

– Так… Сон вспомнила. Не беспокойся, все нормально.

– Точно? Ну ничего, это к счастью. – Андрей принялся собирать осколки, отпихивая ногой любопытного Пая. А Вера пошла принимать душ. У нее было ощущение поднявшейся температуры тела, как минимум тридцать восемь градусов. Но она решила пересилить недомогание.

Потом она советовалась с Андреем, как поскорее закончить «семейное дело». Надо собрать их всех и разложить по полочкам события тех лет. Причем Вере не терпелось сбросить с себя этот груз.

– Хорошо бы прямо сегодня, – сказала она.

– Значит, ты уже выяснила, кто сделал эвтаназию? – обрадовался Андрей.

– Выяснила, и даже больше, чем мне хотелось, – вздохнула Вера.

– Расскажи!

– Неохота сейчас…

– Жалко, – расстроился Двинятин. – Мне на ипподром нужно заехать… А давай со мной? С Дельфином пообщаешься, – соблазнял он. – А потом поедем в Голосеевский лес, устроим пикничок. И ты мне все расскажешь.

Она легко дала себя уговорить. Уж очень не терпелось проведать своего любимца Дельфина. Может, полегчает? Вера знала: общение с животными прекрасно снимает болезненные состояния.

Посвежевшая после душа Вера сделала несколько тостов с сыром, Андрей налил в термос сладкого чаю с лимоном. А за тобой, Пай-мальчик, мы позже заедем, ложись спать, собакам на конюшню нельзя, там кони большие со страшными копытами…

И вновь, выходя из дома, Вера почувствовала знакомый холодок между лопаток. Обычно так сообщал о себе грипп или настоящие серьезные неприятности. Она оглянулась по сторонам. Странно, ведь никакой слежки быть уже не могло. Лученко отогнала от себя назойливое чувство дискомфорта. «Расхожусь, и все пройдет!» – договорилась она сама с собой, загоняя поглубже тринадцатое чувство, предупреждавшее об опасности.

На ипподроме Андрей, как обычно, наблюдал за пробежкой лошадей. Вера на правах подруги ветеринара отправилась к Дельфину. В этот час, перед началом скачек, озабоченные работники носились по службам. Группами проходили жокеи в ярких куртках и кепках. В конюшне хлопотала уборщица.

Не успела Вера переступить порог, как Дельфин принялся резво пританцовывать в узком стойле, помахивая головой и вытягивая морду в сторону своей приятельницы. Он учуял ее духи намного раньше, чем увидел саму Веру, и теперь с нетерпением стучал копытами в дверь денника. Как только женщина подошла к нему, Дельфин склонил к ней свою благородную голову: на, приласкай меня.

– Ну что, дорогой, соскучился? – приговаривала Вера, гладя черную морду Дельфина. – Я тоже по тебе скучаю, красавец мой! – Чуткие лошадиные ноздри вдыхали запах подружки и одновременно обнюхивали содержимое сумки на ее плече. – Лакомка ты, Дельфин! – Женщина достала мелко нарезанную морковь.

По Вериной спине вновь явственно пробежал холодок. Она обернулась, но в конюшне никакого сквозняка не было. Двери длинного помещения были закрыты. «Странно, – подумала Лученко. – Когда я входила, двери были нараспашку, виднелись жокеи в ярких костюмах. Теперь же кто-то заботливо прикрыл дверь».

В конюшне царил сумрак. Сквозь маленькие оконца пробивалось немного света. Уборщица уже подмела средний проход и была совсем близко от стойла, где находилась Вера со своим любимцем. Лошади в соседних загонах мирно стояли, неспешно перебирая ногами.

Где-то далеко, в самой глубине Вериного сознания кто-то вскрикнул – еле слышно, тревожно. И исчез. Внезапно Дельфин беспокойно затоптался на месте. И вдруг, оттеснив Веру в сторону, вышел и встал в проходе. Встал и окаменел. Если бы не ноздри, которые дрожали, жадно втягивая воздух, можно было подумать, что это изваяние, а не живой конь. Его фигура в сумрачной конюшне в этот миг напомнила Вере аспидно-черную грозовую тучу, опустившуюся на землю. Неожиданно «туча» поднялась на задние ноги, а передними копытами ударила обо что-то за Вериной спиной. Точно молния сверкнула… В тишине раздался глухой хруст.

Вера обернулась. Прямо под копытами Дельфина лежало безжизненное тело уборщицы.

Превозмогая ватную слабость в ногах, Вера шагнула к пострадавшей, рефлекторно становясь в этот миг доктором: быстрее помочь, определить серьезность травм, проверить пульс, вызвать «скорую»… Повернула несчастную, убрала с ее лица платок и волосы… и в ужасе отшатнулась.

Перед ней распростерлась Евгения Бурау. В ее руке был намертво зажат шприц.

И тут у психотерапевта сдали нервы. Она кинулась бежать вон из конюшни, почти сразу нашла Андрея и разрыдалась, уткнувшись ему в грудь.

– Верочка? Что случилось?! – Двинятин обнял ее, прижал к себе и все повторял: – Что случилось, Верочка?

– Там! – Она показала в сторону конюшни.

Прямо за ее спиной стоял Дельфин и спокойно прядал ушами. Его вид вызвал новый поток слез. На этот раз Вера прижалась плачущим лицом к шее коня и, всхлипывая, шептала: «Ты мой спаситель!»

– Что происходит?! – громко спросил подскочивший конюх.

– Несчастный случай… В конюшне… – Женщине трудно было говорить. Слезы продолжали душить ее.

– Что-то с лошадьми?! – всерьез перепугался работник ипподрома и бегом рванул внутрь строения.

– С человеком! – вслед ему крикнула Лученко. – Дельфин ударил…

– Веронька, милая, что же случилось?! – Андрей обнимал ее, словно загораживая от всех трагедий мира.

– Д-дай, п-пожалуйста, сигарету… Д-давай где-то п-присядем! – Ее била нервная дрожь.

– Сперва глотни. – Он достал из своей ветеринарной сумки крепкий горячий чай, припасенный для пикника.

Вера благодарно посмотрела на любимого. Сделала несколько глубоких глотков – и оттаяла. Слезы отпустили. Утреннее болезненное состояние прошло. Сейчас она чувствовала себя совершенно здоровой.

Андрей терпеливо ждал. Хотя они с Верой были знакомы относительно недавно, он знал, что его подруга плачет крайне редко. Промокнув глаза, она с вымученной улыбкой сказала:

– Андрюша! Ты мой личный психотерапевт.

– А ты как думала? Каждому психотерапевту нужен свой психотерапевт! Ты ведь сперва женщина, а уж потом доктор. – Он говорил ей именно те слова, единственные и нужные.

– Господи! Как мне с тобой повезло! – Вера обняла его за шею и поцеловала долгим поцелуем.

Но тут между целующимися влезло что-то темное. Они открыли глаза и увидели черную голову Дельфина. Он как бы говорил им: «Вот вы целуетесь! А это нечестно. Я ведь тоже заслуживаю внимания!»

У женщины вырвался вздох облегчения. Она уже вполне овладела собой и с предельной четкостью осознала: если бы не конь, то на опилках в конюшне лежала бы сейчас не Бурау, а она, Вера.

– Пойдем, Андрей! – сказала она, направляясь к месту трагедии.

Там уже успела собраться большая толпа, подошла милиция из охраны ипподрома, врач из местного травмпункта. Когда доктор вышел из помещения и закурил, Вера подошла к нему.

– Я врач. Чем могу помочь? – спросила она, понимая, что ничем помочь уже нельзя. Но этот дежурный вопрос помогал начать профессиональную беседу.

– Ей уже никто не поможет, коллега. Пробита височная кость. Мгновенная смерть.

– Мозги на полу! – бравируя цинизмом, сообщил молоденький сержант милиции.

На него посмотрели с осуждением. Под Вериным взглядом он побледнел и отошел за кирпичную стену. Его стошнило.

– Уважение к смерти, оно и у милиции должно быть, – философски заметил коллега из травмпункта.

– У нее в руке был шприц, – возбужденно заявил знакомый конюх ветеринару и его подруге. – Вот падла! Она, сволочь, видать, подкупленная! Какую-то из лошадей решила вывести из строя! – Он сплюнул себе под ноги. – Мафия, едрит ее налево!

– Да. Я видел шприц, – подтвердил травматолог. – Решил не трогать. Это уже дело милиции и судебной экспертизы.

– А молодец Дельфин! – Конюх похлопал лошадь по шее. – Убил гадину. Он у нас хлопец чуткий, душа у него тонкая. Учуял, видать, что эта тварь кого-то из дружков его отравить хочет, и копытом… Не бойсь, дружище! Тебе срок не припаяют!

– Наоборот. Может, переведут на улучшенный рацион. Преступницу обезвредил! – поддакнул кто-то из толпы жокеев.

– Боже мой! Лошадь – убийца! – вскрикнула какая-то посетительница ипподрома, спустившаяся к конюшням.

– Кто разрешил находиться здесь посторонним? – пришел в себя милиционер. – Гражданка, вернитесь на трибуны!

– Но ведь животное опасно, оно убило человека! Его следует изолировать и усыпить! – не сдавалась дамочка. Она пятилась под натиском сержанта, но продолжала с любопытством таращиться в темную дверь конюшни.

– Разберемся, – бросил сержант привычную фразу.

– Дура баба, – вслед ей процедил конюх. – Лошади, они умнее некоторых людей будут!

– И благороднее, – тихо добавил Двинятин, обнимая свою подругу.

Новость о трагедии распространилась быстро. И уже вся толпа возле конюшни обсуждала, как кто-то пытался вколоть лошади яд, но славный Дельфин спас своих соплеменников. Коня окружили, но смотрели по-разному. Одни с удивлением, другие осуждающе, дескать, мафия или не мафия, а человека убил… Восторженные почитатели гладили его, что-то восхищенно приговаривая. Он забрасывал голову, довольным ржанием показывая, как ему нравится внимание людей.

– Пойдем, Андрюша, – потянула ветеринара за рукав женщина.

– Поехали домой? – Он догадался по уставшему лицу подруги, где ей хочется сейчас оказаться больше всего.

Дома, после радостной встречи с Паем, его выгула и кормления, душа и обеда Вера оттаяла окончательно. Двинятин не торопил подругу. Он знал, она обязательно все расскажет сама, нужно только дать ей время. И действительно, вскоре она, вздохнув, предложила:

– Хочешь, я объясню, что там произошло на самом деле?

Андрей молча кивнул.

– Это была не уборщица. И никакой не агент лошадиной мафии. К бегам эта история вообще не имеет ни малейшего отношения. Убить она пыталась не кого-то из скакунов, а меня.

– Ты хочешь сказать, что шприц с ядом предназначался тебе?! – Андрей потянулся за сигаретами. Вера жестом показала, что тоже хочет закурить. Он поднес зажигалку к ее сигарете, и она продолжила:

– Меня хотела убить Евгения Бурау. Тетка Алисы, делом которой я, как ты знаешь, занималась все последнее время. В халате уборщицы была она. Следила за нами от самого дома, я чувствовала. Она ждала удобного случая. И дождалась!

– Подожди. Ты утром говорила, что уже знаешь, кто сделал укол. Выходит… Это она? Черт возьми, но одно дело – проявить милосердие, пусть и сомнительное, и вколоть смертельную дозу морфия больному человеку. И совсем другое – ввести убийственный препарат постороннему. Почему?!

– Да. Только я не совсем посторонняя. Я же это дело раскопала, добралась до нее. А она чуть не добралась до меня. Если б не Дельфин… Я бы с тобой не разговаривала сейчас. И хотя я чувствовала опасность, но не могла понять…

Двинятин порывисто вскочил, швырнул недокуренные сигареты в пепельницу. Схватил Веру, крепко обнял и стал целовать ее побледневшее лицо. «Бедная моя девочка!» – шептал он. «Устала», – вздохнула Вера. У нее наступил один из редких случаев «переполнения кувшина». Чернота накапливается и однажды перехлестывает через край. Саднит и ноет, царапает душу и не отпускает.

Непонятно, как это почувствовал Андрей. Но он покачивал Веру за плечи и негромко говорил ей на ухо, будто молитву читал: «Всегда. Когда ты снова в отчаянии. Когда тебе плохо, ужасно или тяжело. Или никак. Тебя обманули, обокрали, предали. И кажется – все уже. Совсем. Что тогда делать? Вроде бы много вариантов прикинуться шлангом. Обмануть судьбу. Но… Себя не обманешь. Если по-настоящему – только один вариант. Вставать и идти. Упрямо. Не знаешь, что делать – продолжай, что делал. Утереться – и вставать. И идти. И только. И все. Вставать и идти. Никаких других настоящих рецептов нет…»

Вера улыбнулась, высвободилась.

– Я уже в порядке, – твердо сказала она. – Спасибо, мой личный доктор.

– Больше без меня никаких дел. Семейных или вообще любых. Не отпущу тебя! – заявил Андрей.

– Хорошо, – согласилась его подруга. – Тогда давай посоветуемся. Дело закончено, но ведь нужно еще все объяснить Алисе и ее родственникам.

– А нельзя просто сказать: «Убийца – твоя тетка! Все»?

– Андрюш! Ты это серьезно? – Вера посмотрела на возлюбленного, и ей стало так смешно, что она буквально рухнула от хохота, уткнувшись в диванные подушки.

Страшное напряжение и стресс, пережитые на ипподроме, выплескивались безудержным хохотом. Сквозь смех она повторяла: «Ваша тетя – убийца! Поздравляю!» – и продолжала заходиться смехом. Своим весельем она заразила мужчину. Он повалился рядом с ней и тоже стал сквозь раскаты хохота выкрикивать: «Здравствуйте, ваша тетя – киллер!»

Пай, обожавший, когда хозяйка смеялась, принялся скакать по людям с веселым лаем. Он воспринимал все происходящее как самую лучшую игру. Схватив Верин тапок и затолкав его поглубже в пасть, пес начал гонять по комнате.

– По-моему, мы – ненормальные! – радостно постановил ветеринар.

– Не бойся, родной. Мы просто снимаем стресс, – обнадежила его психотерапевт. – Кто-то с этой целью пьет, кто-то – принимает наркотики, а мы с тобой начинаем дико хохотать.

– Верунь! Теперь, когда мы сбросили стресс, что ты решаешь?

– А что тут решать? Нужно в этом деле ставить последнюю точку.

– Тогда у меня предложение. Давай сегодня мы и поставим эту последнюю точку. Закончишь, и съездим на пару дней куда-нибудь в маленький городок. Где по улицам ходят гуси, куры и козы.

– А работа? – улыбнулась Вера. Спрашивала она лишь для порядка. Идея любимого ей очень понравилась.

– Ты возьмешь отгулы или за свой счет. Дня три. Не умрут без тебя всего три дня? А я сам себе хозяин. Ребята меня подменят.

Пай остановился и даже тапок бросил. И ты еще раздумываешь, мамочка? Ехать ли туда, где куры и гуси?! Да просто немедленно, вот что я тебе скажу! Он завилял белой метелкой хвоста и мордой стал подталкивать хозяйкину руку.

Вера погладила Пая и прижалась к Андрею. Его спокойствие и надежность наполняли ее до краев.

– Знаешь, Андрюшка! Твоя идея мне нравится.

– В таком случае – вот трубка, звони Алисе, а я сварю крепкий кофе. Попьем – и отправимся.

Алису Вера застала у Джона Старка и порадовалась за супругов. Сообщила про общий сбор, велела всех вызвать, потом попросила передать трубку Джону. К нему у нее тоже была просьба.

Через полтора часа все причастные к «семейному делу» собрались в гостинице «Премьер Палас», таково было предложение Джона Гордона.

У входа в отель их встретила Алиса и проводила в бизнесцентр. Там они с сотрудниками часто работали над рекламной кампанией для Старка. Лифт поднял их на второй этаж. Здесь было три малых конференц-зала и один большой. Собраться решили в одном из малых залов. Как и остальные, он был оборудован слайдопроекторами, экранами и разнообразной современной техникой.

Вскоре собралась вся компания: Вера и Андрей, Джон и Алиса, бабушка Влада, Виктор и Вячеслав Демьянович. Все расселись в удобные кресла вокруг овального стола. Старк распорядился, чтобы подали чай, кофе и крепкие напитки.

Наконец суета прекратилась. Все выжидающе смотрели на психотерапевта. Но не успела Вера рта раскрыть, как Голембо спросил:

– А где Евгения Борисовна?

– Да, где тетя Ивга? – поддержал его Виктор.

– Странно, что ее нет. Я звонила ей на автоответчик, оставляла информацию, – удивилась Алиса.

– Она… уехала, – слегка напряженно проговорила Лученко.

– Ее нет в городе? – переспросила Алиса, всматриваясь в лицо докторши. Но Вера была невозмутима.

– Нет, – подтвердила Вера, не обманывая насчет метафизического местонахождения Алисиной тетки.

– Вечные эти ее симпозиумы, – проворчала старуха Владилена. – Зачем нас сюда притащили? У меня дома дела!

– Да, я тоже, признаться, очень занят! – сообщил профессиональный бездельник Виктор, но при этом с удовольствием придвинул к себе бокал вина.

Больше никто из гостей не выказал нетерпения. Вера поднялась, в тишине прошлась по небольшому конференц-залу, думая, что эти стены еще никогда не слышали того, что будет здесь сказано. Потом встала за своим стулом.

– Просьба ко всем. Пока я буду говорить, не нужно перебивать. Вы все узнаете из моего рассказа, и мы скорее освободимся. Итак, Алиса обратилась ко мне с необычной просьбой: попытаться раскрыть «семейное дело» десятилетней давности. Дело с первого взгляда выглядело совершенно бесперспективным. Я бы назвала это латентным преступлением. То есть таким, какое невозможно раскрыть.

– И поэтому вы ринулись его раскапывать! – вставил шпильку Виктор.

– Во-первых, все события случились давно. – Не обратив никакого внимания на выпад брата Алисы, рассказчица продолжала: – Во-вторых, все участники той трагедии представлялись мне каким-то плотным спрессованным комком, разлепить который тогда казалось невозможным. И мой первый разговор подтвердил худшие опасения. Все вы вели себя так, словно ваши умершие близкие не заслуживают восстановления истины. Одна только Алиса хотела знать правду. Но никто из вас не поддержал ее. Это было несправедливо, и потому я решила попробовать. Я стала рассматривать каждого из вас под увеличительным стеклом подозрений. Мотив и возможность сделать смертельный укол были у каждого.

– Это ложь. У меня не было никакого мотива, – возразил Голембо. Он сидел с сумрачным видом, сложив перед собой на столе большие смуглые руки.

– Лукавите, Вячеслав Демьянович! И мотив у вас был, и возможность. Раз уж вы упрекаете меня в необъективности, начну с вас. – Вера повернулась к бизнесмену и стала обращаться к нему. – Вы любили Ксению Бессонову, вам невыносимо было видеть ее страдания. У вас своя фармацевтическая компания, значит, о лекарствах знаете достаточно. Для вас эвтаназия с точки зрения нравственности могла быть не преступлением. Вполне возможно, что вы смотрели на нее так же, как смотрят в Нидерландах и многих других странах – как на «легкую смерть». Вы могли сделать инъекцию, желая избавить любимую женщину от страданий. Что касается Павла Бессонова, то его вы, мягко говоря, не одобряли. Вы умоляли его отвезти Ксению в швейцарскую клинику. Но он не захотел. Значит, вы вполне могли внутренне согласиться с наказанием соперника за упрямство – заключением в тюрьму за преступление, которого он не совершал.

– Я не стану тупо утверждать, что эти доводы абсурдны. Определенная логика в ваших словах есть. Но я этого не делал. – Бизнесмен прямо посмотрел в глаза психотерапевту.

– Я знаю, – кивнула Вера. – Просто мне необходимо объяснить всем вам, как я сумела решить эту задачу. Продолжим. – На этот раз Вера обернулась к бабушке. – Вас, Владилена Геннадиевна, я тоже подозревала. И очень серьезно.

– Меня?! Да как вы посмели! – От неожиданности старуха перевернула рюмку с ликером, и он растекся густой лужей по полированной поверхности стола. Алиса стала промокать ликер салфетками. – Это неслыханно! Мой сын, моя невестка, мои бедные несчастные дети! – патетически запричитала Влада.

– Объясню, как я посмела. – Вера спокойно пригубила мартини и, обращаясь уже ко всем, спросила: – Для кого из вас новость, что бабушка Влада терпеть не могла свою невестку Ксению Бессонову?

– Это не новость. Все об этом знали. Да она и не скрывала, – грустно вздохнула Алиса.

– Во время нашего первого разговора вы мне сразу сказали, что Ксения была недостойна Павла. Не так ли?

– Это неправда. Я такого не говорила! – наигранно возмутилась старуха.

– Ничего не изменится, если вы будете отрицать очевидное. – Лученко смотрела на Владилену с нескрываемым упреком.

– Поздно меня воспитывать. Стара я для этого! – огрызнулась Влада.

– Вы настолько ревновали своего сына Павла к красавице невестке, что даже внучку вычеркнули из своей жизни. И лишь потому, что девочка поразительно похожа на мать.

– Вера Алексеевна, не надо! – запротестовала Алиса.

Одно дело знать, что тебя не любит собственная бабушка, а другое – своими глазами видеть, как она пытается сохранить лицо при полной его потере. Молодой женщине было тяжело. Но казалось, Лученко намеренно не обращает внимания ни на чьи переживания. Что-то более важное, чем дискомфорт действующих лиц этой семейной трагедии, двигало ею.

Странно устроены люди. Жалуются на недостаток денег, удобств, благ, метров квадратных или уважения со стороны начальства. Недовольные стонут, плачут и рыдают, молятся, бьются в непосильных бытовых войнах – но практически ничего не способны изменить. И никто, решительно никто не обращался к психотерапевту из-за недостатка воспитания. Не жаловался на неумение дать близким хоть немного душевного тепла. Значит, воспитанные, чуткие и понимающие пока никому не нужны…

Не понимаем друг друга. Не равны друг другу и порой даже сами себе. Мир заражен неравенством, как любовь ревностью, как жизнь – смертью. Параллельные, никогда не пересекающиеся миры – это мы, неравные. Некрасивая и толстая завидует красивой и стройной. Бедный завидует богатому и ненавидит его. Глупый никогда не поймет умного. Безногому инвалиду всегда будет тяжело жить в мире, приспособленном для пешеходов и пассажиров. И у глухонемых, и у слепых – тоже свои параллельные, абсолютно отдельные миры. Хотя тот, кто все это затеял, равенства и не планировал… Но неравенство усиливается непониманием, а непонимание – нежеланием понимать. Неужели сочувствующий и понимающий человек попросту не нужен? К примеру, веками никому не требовалось поголовное умение читать и писать. Как понадобилось – глянь-ка, все вокруг уже грамотные стали. Стало быть, и понимание, и чуткость душевная тоже пока что не требуются. Ну еще бы! Если энергичный пройдоха начнет понимать скромного тихоню, он не сделает карьеру. И так будет, пока что-то важное не понадобится людям. Тогда чуткость станет обычным делом, вроде «здрасте»…

– Вернемся к событиям десятилетней давности, – сказала Вера. – Вы были плохой свекровью. Мне как постороннему человеку это очевидно. Вы не только ревновали Павла к жене, это дело обычное. Но когда ее подкосила страшная болезнь, вы не проявили элементарного человеколюбия ни к ней, ни к собственной внучке.

– Допустим, баба могла сделать укол, – вмешался Виктор. – Но она же боготворила отца, зачем ей было его в тюрьму засаживать?

– Вот на этот раз вы задаете очень правильный вопрос! – кивнула Лученко. – А вспомните, что пишет Павел в последнем письме. Он пишет, что принял на себя чужую вину. Разве не мог он сделать это ради матери? Предполагая, что это она совершила эвтаназию. Ведь, с ее точки зрения, она хотела освободить дорогого сыночка от неизлечимо больной жены.

– Я не идиотка! Зачем мне в моем возрасте садиться в тюрьму! – закричала Влада, вскакивая. – Я ухожу отсюда. Витюша, за мной!

– Никто отсюда не выйдет, пока я не закончу, – ровным голосом проговорила Лученко. – Вы мне очень надоели, извините за прямоту… Но теперь уж, пока не выскажусь, будете сидеть.

Побледневшая Алиса попыталась было помешать бабушке выйти, но этого и не понадобилось. Та медленно повернулась и села обратно. В конференц-зале стало как будто на несколько градусов холоднее.

– Ваш сын именно так и мог думать: что ждет мою мать в тюрьме? Вы бы оттуда уже не вышли. Именно поэтому он взял вину на себя, как преданный сын.

– Но ведь это не она?.. – Голос Алисы дрожал. Даже такую бабушку, холодную и равнодушную, внучка продолжала жалеть.

– Нет. Не она. – Вера подошла к Алисе и успокаивающе погладила ее по плечу.

– Значит, это я! – саркастически расхохотался братец. Он пил уже третий бокал виски. – Мотивы? Мелодии и прелюдии? Какой у меня профит убивать мать и сажать в тюрягу папеньку?!

– Виктор, но ведь вы, кроме себя самого, никого не любите, – произнесла доктор так, словно говорила о погоде.

– А это что – преступление? – ухмыльнулся вечный тинейджер Витя.

– Вам безумно надоело видеть, – сказала Вера, не отвечая, – как умирает ваша мать. Нет, вы не сочувствовали. Вы этого не умеете. Просто это действовало вам на нервы. Ведь так?

– Да. Вы правы. Меня напрягала вся эта больничная атмосфера в доме. Что с того?

– И вы могли сделать своей матери инъекцию морфина, чтобы раз и навсегда прекратить дискомфорт «больничной атмосферы». Неужели вы никогда не думали об этом?

– Что ж, если хотите поиграть в Достоевского, получите чистосердечное признание…

– Витюша!.. – вскрикнула в ужасе бабушка Влада, прижимая ко рту платок.

– Не бойся, ба! Я тогда думал о том, что стоит ей вколоть всего лишь один укол… И в доме наступит долгожданная тишина. Думал, но не делал. Разницу улавливаете?

– У него кишка тонка, – неожиданно подбросил реплику Голембо. – Он человек трепа, а не поступка.

– Вы правы, Вячеслав Демьянович. Он не делал этого. Но суть в следующем: его отцу сказали, что укол сделал именно Виктор. И отец принял вину сына на себя.

– Как?! Кто сказал? Кто Пашеньке мог сказать такое?! – словно очнувшись, кинулась в бой Владилена.

– Об этом позже. – Вера отмахнулась от вопроса.

Старуха, закусив платок, приготовилась ловить каждое слово. Доктор кивнула Джону, тот закрыл жалюзи на окне, выключил свет и включил проектор. Все приглашенные в недоумении завертели головами.

Лученко комментировала кадры на экране:

– На определенном этапе расследования за мной наблюдали люди из Лондонского сыскного агентства, нанятые сэром Джоном. Поэтому у нас есть документальная летопись предпринятых мной шагов по «семейному делу». Тогда господин Старк еще не знал, что я делаю работу, важную и для него тоже. Он предполагал, что эта история может быть опасна для его жены. Но он ошибся. Итак, начнем. Вот я еду в клинику к Евгении Борисовне. Вот я встречаюсь с вами в кафе, Вячеслав Демьянович. Вы посылаете следить за мной свою службу безопасности. Они тоже ездят у нас с Андреем на хвосте. А на этом кадре я захожу в вашу квартиру, господа Бессоновы. Это тот второй круг переговоров, когда для каждого из вас была приготовлена своя провокация. После этого люди Старка стали следить уже не только за мной, но и помогая мне. После нашей встречи Джон убедился, что дело необходимо довести до конца. Вот вы, Виктор, помчались в юридическую консультацию. А вот тетя Ивга мчится на своем «Вольво» в министерство здравоохранения. И сразу после ее визита главврач клиники предлагает мне поехать на два месяца на курсы повышения квалификации врачей, в Санкт-Петербург. Вывод один: каждый из вас повел себя как причастный к преступлению.

– Ничего себе! – первым нарушил наступившую тишину Вик Бессонов. Он хлопнул еще одну порцию виски, крякнул и облизнулся. – Кто же это сделал?

– Алиса, наступает ваша сольная партия. Вспомните, как вы мне рассказывали о четырех случаях, когда мама чудом избежала смерти. Помните?

– Конечно, – кивнула с готовностью Алиса.

– Пожалуйста, напомните своим родственникам о тех давних событиях. Если можно, слово в слово, как вы рассказывали мне. А я пока кофейку попью, передохну.

– Да они все знают об этом.

– И тем не менее.

– Ну, все помнят, как однажды мы с мамой чуть не утонули, катаясь в лодке по озеру. Спас нас дядя Слава.

– Я прекрасно помню тот случай! Потому что тогда Паша устроил мне выволочку: почему это я, видите ли, недоглядела, – досадливо заметила Влада. – Не поехала за город!

– Второй случай произошел во время турпохода. Его тоже все помнят. У нас куча фоток того похода. Дядя Слава тогда еще шутил, что «Шашлык из Ксении получился бы очень нежный».

– Да, я не Задорнов, шутка не получилась… Какая у девочки отличная память. – Бизнесмен подошел к молодой женщине и поцеловал ей руку. – Сколько тебе лет тогда было, Алисочка?

– Это было как раз накануне первого сентября, я шла в первый класс. Наверное, поэтому так запомнилось.

– А теперь Джон покажет нам те самые фотографии, сохранившиеся после похода, – попросила Вера.

– На этой фотографии все, кроме дяди Славы, – комментировала Алиса. – Он нас снимал.

– А я не помню этой карточки… Надо же, как все хорошо получились. Вот Витя, внучек, возле него Ивга, а вот – Пашенька, сыночек мой ненаглядный… – Бабушка Влада разрыдалась.

Когда стихли всхлипывания, Алиса продолжила. Голос ее звенел, как натянутая струна.

– Это я. Какие у меня смешные хвостики… И папа с мамой еще молодые и веселые. Они не догадываются, что их ждет…

– Ты очень красивая, – неожиданно прозвучал голос Джона Старка. Он приобнял жену за плечи. Она не стала отстранять его руку.

– Алиса! Расскажите, почему на снимке у вашей мамы забинтована рука? Кто-нибудь помнит, что тогда случилось?

– Да ерунда полная! Какой-то ушиб! – Голос Владилены снова скандально завибрировал. – Будем сейчас каждую царапину моей невестки обсуждать?

– А вы, Виктор, помните? – обратилась Вера к братцу.

– Помню я все, – ответил Виктор. – На масленицу мама поранила руку. Ничего особенного!

– Я отчетливо помню тот случай, – вступил в разговор Голембо. – С крыши слетел кусок льда и поранил руку Ксюши. Ее сразу отвезли в больницу.

– Значит, сосулька поранила руку Ксении. А с кем она тогда была?

– Они с Ивгой о чем-то шушукались. А потом… Вы что, думаете, это было подстроено? Но это же глупо! – Вячеслав Демьянович обвел всех собравшихся растерянным взглядом.

– О чем вы говорите! На счастье, там была Женя. Хорошо, когда в семье есть свой врач! Она оказала первую помощь, я же все помню! У меня пока еще нет склероза! – заявила Влада.

– Джон, ненадолго включите, пожалуйста, свет. Спасибо. Алиса, теперь про аварию, пожалуйста, подробнее!

– Этот случай я помню особенно ярко, словно он был вчера. В автомобиле мамы, новенькой «шкоде», почему-то отказали тормоза. Я попросила маму остановиться и купить мне мороженое, но машина перестала слушаться. Мы едва спаслись, просто случайно въехали в стог на поле… Потом ремонтники сказали, что был поврежден тормозной шланг переднего колеса.

– Это же очевидно! – вскочил Вячеслав Демьянович. – На приличной скорости им могло понадобиться резко тормознуть, чтобы не задавить на крутом спуске выскочившую на дорогу кошку или на трассе не врезаться в большегрузный автомобиль, в нарушение всех правил выехавший со второстепенной дороги…

– И что это значит? – спросила Вера, далекая от техники.

– Это значит, – впервые вмешался в разговор Двинятин, – что судьба такого водителя полностью зависит от доброй воли его личного ангела-хранителя. Потому что при разгерметизации переднего контура тормозная педаль упрется в пол раньше, чем задние тормозные колодки прижмутся к барабанам. Особенно в машине с автоматической коробкой передач… Для тех, кто не знает, сообщаю: если подрезать шланг с одной стороны так, чтобы осталось около двух миллиметров резины, то в экстренном случае, когда любой водитель давит на педаль тормоза изо всех сил, шланг порвется со всеми вытекающими вместе с тормозной жидкостью последствиями.

– Таким образом, – подвела итог Лученко, – было совершено четыре попытки убить Ксению Николаевну Бессонову.

– Какая глупость! – возмутилась Владилена. – Это были несчастные случаи! Вы бредите!

Вере надоела роль убеждающего оратора.

– Как было бы хорошо вообще не принимать все эти несчастные случаи во внимание! Я абсолютно согласилась бы с вами, Владилена Геннадиевна, но, к сожалению, мы в меньшинстве. Кроме вас, всем остальным, по-моему, уже понятно, что на вашу невестку совершались регулярные покушения. Эвтаназия стала попыткой номер пять. Она-то и удалась. И потом, есть еще один, главный факт, ставящий все с ног на голову.

– Какой факт? – Внимательный Голембо не пропускал ни одного сказанного доктором слова.

– Дело в том, что Ксения Николаевна Бессонова не была больна раком… – тихо произнесла Вера.

Эффект от ее слов был подобен разорвавшейся гранате. Кроме Владилены, все вскочили со своих мест. Братец Витенька стал метаться по конференц-залу, вопя и истерически хохоча: «Она сумасшедшая!». Алиса, наливавшая в эту минуту кофе гостям, уронила кофейник на пол, и он раскололся. К счастью, обошлось без ожогов. Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Голембо подскочил к Алисе и принялся ее утешать, восклицая в сторону Лученко: «Чего вы добиваетесь?!». Старк нахмурился и потребовал фактов. Двинятин встал перед своей любимой и отгородил ее от возмущенного семейства живым щитом.

– Повторяю! Ксения Николаевна Бессонова не была больна раком. Она была здорова, – твердо произнесла Вера, и в ее голосе зазвучала металлическая нота. – Я могу это доказать!

Все разом стихли. Владилена от удивления разинула рот. Лученко кивнула Старку, и тот снова приглушил свет и включил проектор. На экране появилась история болезни – затертая, в коленкоровой обложечке. На первой странице крупно значилось: «Ксения Николаевна Бессонова», ниже адрес и домашний телефон. На следующем кадре была последняя страница карточки с неразборчиво написанным диагнозом. Понять его смысл непосвященному было невозможно. Лученко выступила в роли переводчика.

– Ксения Бессонова обратилась по поводу задержки месячных. Было проведено УЗИ – ультразвуковое исследование. Оно показало фиброматомы на матке. Это такие доброкачественные узелки. При правильном образе жизни никакой опасности для жизни и здоровья они не представляют. Однако Бессонова стала регулярно проверяться. Обратите внимание на даты! Она сделала УЗИ в поликлинике два раза, с промежутком в полгода. Исследования показали – фиброматозные узелки не растут. А это значит, что на момент обнаружения у нее якобы рака матки она была здорова!

– Это невозможно! – закричала Влада.

– Ниче не понял, – тупо брякнул Вик.

– Вера Алексеевна! Вы что, хотите сказать… – Алиса обхватила рукой горло, точно боясь, чтобы крик не вырвался наружу.

– Доктор хочет сказать, что Ксению лечили от того, чего у нее не было! – Голос уверенного в себе бизнесмена Голембо дрожал. – Но ведь диагноз ставила ее сестра, Женя Бурау. Она опытный онколог, как же так?!

– Врачебная ошибка? – спросил Джон.

– Нет. – Вера медленно обвела всех взглядом. – Преступление.

– То есть вы хотите сказать, что наша тетя Ивга нарочно… – Виктор уже набрал полную грудь воздуха. Надо высказать этой зарвавшейся докторше все, что он о ней думает!..

Но Лученко не дала ему такой возможности. Не скрывая своего раздражения, она заметила:

– Сядьте, и хватит метаться! От вас рябит в глазах! Будет понятней, если я реконструирую события. Если до сих пор я основывалась на бесспорных фактах, то сейчас выскажу некоторые мысли из области предположений и догадок. Как ни странно, именно Виктор дал мне первый ключ к самой главной тайне «семейного дела»!

– Я-а?! – Братец даже икнул от удивления.

– Вы. И мы к этому вскоре вернемся, если вы перестанете меня перебивать. Началось все гораздо раньше – еще когда Ксения только вышла замуж за Павла Бессонова. Она познакомила своего мужа с двоюродной сестрой, Женей Бурау. Женя влюбилась в Павла. Все вы, знавшие целеустремленный характер тети Ивги, не станете возражать – в любом своем деле она не успокаивалась, пока не достигала цели. Как баллистическая ракета. Ваша родственница выбрала своей целью Павла Бессонова.

– Простите, Вера Алексеевна. – Голембо вытер взмокший лоб платком. – Вы уверены?

– Когда мы разговаривали с Виктором впервые, он, в свойственной ему манере, нагородил очень много, мягко говоря, фантазий. Среди прочего он сказал такую фразу: «Тетя всегда любила папу. Она мечтала иметь двойную фамилию, знаете, для мещанского шика – Бурау-Бессонова».

– Подумаешь! Ну, брякнул я. Зачем так всерьез к этому относиться?

– Дело в том, что вы умудрились сказать правду, сами того не ведая. Редкий для вас случай! Вспомните, откуда вы это знали?

– Не помню.

– Ваша тетя носила в своем портмоне фотографию Павла Бессонова. Вам это ни о чем не говорит?

– Точно, я вспомнил! Как-то брал у Ивги мани-мани и видел эту фотку! – Вик хмыкнул.

– Это ничего не доказывает. Любофф бьез взаимносты нье может длить себя долгий годы. – Иностранный акцент Старка усилился.

Видимо, когда речь шла о любви, подданному ее величества изменяла обычная британская сдержанность. И он не верил Виктору, который по своему развитию продолжал оставаться подростком в сорок лет. Джон просто не мог допустить мысли о том, что брат его жены может хоть в чем-то быть прав. Он вызывал в Старке лишь брезгливую жалость, как городской сумасшедший. И вдруг доктор Вера утверждает… Нет, этого просто не может быть, потому что так не бывает!

– В данном случае вы ошибаетесь, – мягко оппонировала англичанину Лученко. – Вот вам косвенное доказательство: когда я передала ей хранившиеся у Алисы бусы, у нее невольно вырвалось: «Это память о Павле». Почему же для нее это память о муже сестры? А не о сестре? Странно? Нет, если понять: Евгения любила Павла все годы. И чем больших успехов он достигал в своей деятельности как архитектор, тем сильнее она хотела привлечь к себе его внимание.

– Это правда! – внезапно поддержала психотерапевта бабушка Влада. – Она всегда любила Пашеньку. Даже со мной делилась своими чувствами! Она так много энергии отдала этим всяким своим общественным организациям против рака – только ради того, чтобы Паша ее заметил… Слушайте! А почему мы это обсуждаем за ее спиной? Пусть приедет из командировки, и мы в ее присутствии…

Она как будто не услышала или не поняла, что Лученко обвинила Ивгу в преступлении.

– Владилена Геннадиевна, вы подтвердили мою версию. Спасибо. – Вера продолжала вести свою линию. – Итак, ясно: Евгения Бурау долгие годы любила Павла Бессонова. Ей казалось, что домохозяйка Ксения, пусть и красивая, но ограниченная, не сможет долго удерживать возле себя такого мужчину. Она сравнивала себя с ней, и Ксения в мечтах Ивги всегда проигрывала. Ведь она была врачом-онкологом, членом и председателем нескольких медицинских организаций. Она ездила по всему миру. В конце концов она даже заняла пост завотделением… У нее были благодарные пациенты. В собственных глазах Евгения Борисовна стояла неизмеримо выше, чем ее двоюродная сестра – просто женщина, просто жена и мама. И она старалась быть как можно чаще рядом с вашим отцом, Алиса.

– Вот почему у тети Ивги не было своей семьи и своих детей. Она постоянно была с нами, – вздохнула Алиса.

– Но годы шли, а ничего не менялось. Ваш отец не переставал любить свою жену. Он вообще не замечал Жениных достижений. А она бредила им. Ей так хотелось, чтобы он ее заметил! Постепенно любовь к Павлу Илларионовичу превратилась для Ивги в главную жизненную цель, в сверхзадачу. И тогда началась череда этих несчастных случаев. Я убеждена: все четыре попытки по устранению со своего пути Ксении Николаевны были предприняты ею.

– Но ведь тогда, на озере, ее не было! Мы с мамой были одни, – удивилась девушка.

В разговор вступил Двинятин:

– Разве трудно просверлить в лодке дырку, сверху замаскировать какой-то щепкой и спокойно уехать? Причем зная, что ваша мама любит катать своих детей по озеру. – Логические построения Андрея звучали убедительно.

– А сосулька на масленицу? – спросила Алиса. – Ведь они обе стояли под ней. И ледышка могла с таким же успехом упасть на тетю…

– Нет, не могла, – отрицательно покачала головой Вера.

– Почему? – хором спросили Джон, Алиса и Виктор.

– Потому что именно ваша тетя Ивга подвела Ксению под сосульку. Наверняка она ее предварительно еще и подпилила. Небось все рассчитала, но, к счастью, лед упал не на голову вашей маме, а лишь на руку.

– Предположим, эти случаи… Допустим, вы нас убедили. Но как же быть со смертельным диагнозом у здоровой женщины? – словно очнувшись, потребовал объяснений Голембо.

– В том-то и дело! – Лученко посмотрела на сосредоточенные лица собравшихся в комнате людей. – Ложный диагноз и был попыткой номер пять! И на этот раз она удалась.

– Но Ксения испытывала нестерпимые боли. Если она была здорова, то как же… – «Дядя Слава» не решался озвучить свою догадку, потому что это было не просто страшно. Это было ужасно.

Вера вздохнула. Она чувствовала себя, как хирург, которому необходимо сейчас сделать пациенту больно, чтоб потом он выздоровел. Она повернулась лицом к директору фирмы «Фарма-ліки». При этом она заметила, как побледнела Алиса и как Джон взял ее руки в свои.

– Вам как фармацевту о чем-нибудь говорит название препаратов «окситоцин» или «метилэргометрин»?

– Это что-то из гинекологии, – не очень уверенно сказал Голембо. – Я не знаю всех наименований.

– Они приводят к сокращению матки. А при длительном их применении страдают почки. Вплоть до полного отказа.

– Но вы сказали, что Ксения была здорова. Как же можно делать инъекции здоровому человеку?

– А, действительно, – сказала Вера. – Но дело в том, что Ксения прибегла к маленькой женской хитрости. Павел пропадал на работе, у него был аврал, а ей хотелось, чтобы муж больше был рядом с ней. И она сказалась нездоровой. Это безошибочный женский прием. Она даже в поликлинике побывала, УЗИ сделала – это был первый анализ. Вот тогда-то Евгения ей и предложила обследоваться у себя в институте. Вначале Ксения не соглашалась, отмахивалась. Через полгода сделала вновь УЗИ в поликлинике – все в норме. Но потом… Мы никогда не узнаем, как Бурау ее все-таки уговорила. Дальше – дело техники и преступных инъекций.

– Боже мой! Какой садизм! – Голембо в ужасе смотрел на Веру, приоткрыв рот. – Ведь она испытывала боли, сравнимые разве что с родовыми муками! Каждый день на протяжении нескольких месяцев! Это немыслимо!

– Не понимаю. Перестаньте говорить загадками! – Бабушка Влада требовательно постучала кулачком по столу. – Вы можете объяснить старому человеку толком? Что за уколы?

– Объясни ты! – попросила Вера своего друга. Ей хотелось хоть немного передохнуть.

– Ваша невестка испытывала постоянные спазматические боли, как при родах, – сказал Двинятин. – Понимаете? От препаратов, которые ей вводила Бурау. От этих уколов у Ксении в конце концов отказали почки.

– Как она могла? Как могла?! – прошептала Владилена.

У старухи мелко задрожал подбородок, слезы полились из глаз. Спустя целую жизнь она пожалела нелюбимую невестку.

– А откуда вам это известно? – спросил Виктор, теряя невозмутимость.

– Хочу напомнить, Витя, я все-таки доктор. Хоть и психотерапевт, но все же разбираюсь в болезнях и лекарствах. Кроме того, меня проконсультировали коллеги.

Словно только что осознав все, о чем говорила доктор, Виктор посмотрел на нее испуганно. В глубинах его внутренней мешанины что-то задвигалось, зашуршало. Глухая, слипшаяся в комья душа как будто на секунду проснулась. Лученко наблюдала, как Бессонов «становится на первую ступень лестницы». Такая у нее была метафора внутренних движений человеческого духа.

Жизнь человека Вера представляла себе как множество разнообразных лестниц. У кого-то это эскалаторы, везущие вверх, у другого крутые ступеньки, спускающие вниз, или самодвижущаяся дорожка, везущая по прямой. Лестница вниз – падение, пьянство, пустая жизнь, отсутствие осмысленной деятельности, депрессия… Эскалаторы по горизонтали – обычное существование обывателя: просиживание у телевизора, сплетни, зависть… Лестница вверх – это полная самореализация в профессии, в любви, в материнстве, в творчестве.

Виктор с внезапной ясностью, забыв свой хипповый сленг, произнес:

– Значит, Ивга убила маму. А потом сказала папе, что это сделал я. И он, чтобы спасти меня от тюрьмы, признался в том, чего не делал. – Он сглотнул ком в горле.

– Предполагаю, что она предложила Павлу Илларионовичу сделку, показав ему два пути. Первый: если он женится на ней, она замнет дело. И вы, Виктор, останетесь на свободе. Второй путь: вас сажают за эвтаназию. – Вера подошла к Бессонову и села рядом с ним. Ей показалось, что в уголках его глаз мелькнули слезы.

– Но он выбрал третий путь. Взял на себя мой грех. Но ведь на самом деле я этого не делал…

– Она его шантажировала судьбой моего внука! – выкрикнула Владилена с горечью. – Где она? Я хочу посмотреть ей в глаза!

– Боюсь, это невозможно… – сказала Лученко, поднимаясь и подходя к Двинятину. Она сжала его ладонь, и мужчина без слов понял ее просьбу.

– Сегодня утром она умерла. С ней произошел несчастный случай. – Андрей произнес эту фразу, ставя последнюю точку в Верином расследовании.

– Есть Бог на свете! – проговорила бабушка Влада и перекрестилась.

– И все-таки мне не до конца понятно, – сказал Виктор. – Если это сделала тетя Ивга, как она могла оставить такую улику, как медицинская карточка?

– О! Это вполне объяснимо! Она всегда могла бы сказать, что в районной поликлинике ошиблись. Она забеспокоилась, только когда я начала заниматься этим делом. Возможно, как и Вячеслав Голембо, навела обо мне справки и поняла, что я обязательно докопаюсь до сути. Кстати, Бурау настойчиво советовала мне лечь к ней в онкологический институт на обследование. Лично к ней. Дескать, не очень хорошо я выгляжу, а ранняя диагностика – залог здоровья и все такое. Так вот, вчера я специально сделала несколько анализов. Слава Богу, они показали – я абсолютно здорова. Как вы думаете, что собиралась делать тетушка Ивга с такой пациенткой, как я, в своем отделении, где она царица и богиня? Кто бы усомнился в моем смертельном диагнозе?..

Слушатели онемели.

– А сам документ, старый результат УЗИ Ксении Бессоновой она не принимала во внимание, – продолжала Вера. – Во время нашей встречи в онкоинституте Евгения Борисовна распекала мужа какой-то больной. Дескать, его жене нужно переделать анализы и обследоваться заново. То есть это была ее врачебная позиция: чтобы все делалось под ее присмотром, в ее больнице. Понимаете?

– Это давало ей возможность подделать Ксюшин диагноз… – Голембо не выдержал и сжал ладонями голову.

– Работа закончена, – устало произнесла Вера. – Ваш отец, Павел Илларионович Бессонов, не причастен к эвтаназии. Это доказано. Вы не дочь убийцы. Это сделала ваша двоюродная тетка, Евгения Бурау. Это тоже доказано.

Лученко подумала: «Если бы не Дельфин, я бы сейчас никому ничего не доказывала…». От воспоминаний об утренних событиях на ипподроме ее передернуло, как от озноба.

– Все. «Семейное дело» закрыто. Доктор должна отдыхать, – подвел черту встрече Андрей. Он взял подругу за руку и повел ее к выходу из отеля.

Эпилог

Улетали из Борисполя. Унести на своих крыльях семейство Старк в Лондон должна была авиакомпания «British Airways». Провожали улетающих две пары: Вера с Андреем и Даша с Александром Романенко. Сидели в небольшом уютном кафе, договаривали перед расставанием последние, важные слова.

– Значит, так, Дарья Николаевна, по приезде я открываю филиал нашего агентства. Мы станем работать на клиентов, которые ищут в Украине рынки сбыта. – Алиса вопросительно посмотрела на мужа.

– Я беру на себя оформление документов, поговорю с партнерами, – подтвердил Джон. – В общем, как у вас говорят, помогу… Размотаться… Нет… Вращаться?

– Раскрутиться! – поправила мужа Алиса под общий смех.

– Отлично! – улыбнулась Даша. – Значит, прибавится работы. Это хорошо! Правда, Саша?

– А потом снова станешь ворчать, что не остается времени на личную жизнь, – поддел свою начальницу-подругу Романенко.

– Непременно! – кивнула Сотникова.

– Ой, Верочка Алексеевна! Я не знаю, как мне вас благодарить! – приложила ладонь к груди Алиса.

– Надеюсь, теперь ваша жизнь войдет в свои берега, – серьезно посмотрела на англичанина Лученко. – Берегите ее, Джон!

– Спасибо вам, Вера. – Старк протянул доктору свою крепкую руку и прикоснулся к Вериной маленькой ладони губами. – Мы вас не забудем!

– По-моему, объявили ваш рейс на регистрацию, – сообщил Двинятин, чтобы прекратить эти английские нежности.

Все поднялись и проводили Старков до стойки регистрации. Перед тем как пройти на таможенный контроль, Алиса прильнула к Вере, чмокнула в щеку Дашу и всем мужчинам помахала рукой. Четверо провожающих поднялись на второй этаж, стали смотреть сквозь огромную стеклянную стену на поле аэропорта.

– Хорошо, Веруня, что ты сосватала мне Алису, – щебетала довольная рекламиссис. – Это очень расширит наши возможности. Она девочка энергичная, да еще Старк станет помогать.

– Даша, мне не хотелось бы тебя расстраивать, но…

– Что случилось? Что такое?! – всполошилась Сотникова.

– Да ничего плохого. Не волнуйся. Просто месяцев через девять в семье Старков будет пополнение. И на какое-то время мама Алиса выпадет из рекламного бизнеса.

– Откуда ты это взяла? Ты не шутишь? – Дарья смотрела на подругу в полной растерянности.

– Нет. Она не шутит. Я уже видел этот фокус, когда Верунчик угадывала беременность. Во время нашего отпуска в Крыму, – подтвердил Двинятин, усмехнувшись.

– Ну ты даешь! – только и могла сказать подруга.

– Вера, ты представляешь огромную научную ценность, – поднял указательный палец Романенко.

– Шиш вашей науке! Она только моя! – заявил Андрей.

Расселись по машинам. Дарья с Александром в «фольксваген», Вера с Андреем – в «пежо». По пути у Андрея на языке вертелся вопрос, но он не решался его задать, поглядывая на свою подругу. Она откинулась на подголовник и, казалось, дремала.

– Спрашивай, Андрюша. – Она поощрительно коснулась его плеча. – Я же чувствую…

– Хм! Я уже скоро перестану удивляться твоей проницательности. Скажи мне, ты считаешь правильным, что Бурау в мнении людей останется такой же белой и пушистой, какой она притворялась все эти годы? Заслуженный врач, активный общественный деятель. А на самом деле – гадина. Ничтожная тварь и палач. Она ведь тебя пыталась убить!

– Знаешь, Андрюша, есть такая народная мудрость – «правда хорошо, а счастье – лучше». Непосвященным лучше думать, что Евгения Борисовна, хороший человек и классный специалист, погибла в результате несчастного случая. Пусть в их памяти она останется такой, какой они ее себе представляют – прекрасным доктором-онкологом. Нельзя отнимать у людей надежды. Они же ни в чем не виноваты. Ну а те кому надо, правду знают. И потом, доказать все было бы крайне сложно, может, даже невозможно. Десять лет прошло…

– После работы я за тобой заеду. – Андрей притянул Веру к себе и поцеловал. – Как не хочется тебя отпускать! Эх, забыл спросить у Даши, как там со съемной квартирой для тебя. Она, кажется, наняла хорошую фирму?

– Не переживай, у Дашки все схвачено. Шепнула, что не сегодня-завтра новоселье справлять будем.

…В клинике все шло своим порядком. Очередь дожидалась приема у кабинета психотерапевта. Вера погрузилась в привычную работу, и день прошел незаметно.

Последний пациент – судя по медицинской карточке, Даниил Лемешев, тридцати восьми лет – мрачно смотрел в сторону. Вере никак не удавалось его разговорить. Она и так задавала ему вопросы, и эдак, но все впустую. Сидит и молчит. Когда она совсем уже отчаялась добиться от него хоть какой-то реакции, он вдруг важно посмотрел и произнес: «Я – Создатель».

Вера Алексеевна, как и положено, не стала спорить, а уточнила:

– Вы, Даниил, хотите сказать, что создали какие-то жизненные ценности?

– Я сказал, что я Бог, – сообщил Лемешев недовольно. Дескать, непонятливая какая, русским языком говорят: Бог к тебе пришел, а ты не догоняешь.

– А! Ясно! Очень хорошо, что зашли! – обрадованно воскликнула Лученко, всем своим видом соглашаясь и показывая, что именно Боженьки ей в гипнотарии как раз и не хватало.

Угрюмость пациента растаяла. И пока Вера соображала на тему дальнейших вопросов, Лемешев со вздохом заметил:

– Плохо я все это создал.

– Что именно? – поинтересовалась Лученко.

– А все это вокруг! – ответил Даниил и покрутил рукой, словно вращал невидимый глобус.

– Плохо – это мягко сказано, – подтвердила Вера.

Приоткрылась дверь, и на пороге гипнотария возникла Дарья Сотникова. Не обращая внимания на пациента, она затараторила:

– Собирайся! Нашла я тебе квартиру. Сначала съездила посмотреть сама. Именно то, что ты хотела, на твоем любимом Подоле! Уютно и недорого. Тихий уголок с видом на реку, метро в двух кварталах. Теперь у вас с Андреем будет свое гнездо. Просто рай!

Доктор Вера повернулась к Лемешеву, сложила руки и, поклонившись, сказала:

– Спасибо тебе, Господи!

Оглавление

1. Дочь убийцы

2. Роман с продолжением

3. Психотерапевты тоже скандалят

4. Игра на раздевание с летальным исходом

5. Работа лечит

6. Любовь как хроническая болезнь

7. Следствие продолжается

8. Яйца для вампи Ра

9. Болевое тестирование

10. Мнимые больные

11. Конец «семейного дела»

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg