1
У каждого в этом мире бывают какие-то взлёты и паденья. У каждого на жизненном пути возникают отправные или направляющие вехи, оттолкнувшись от которых человек начинает рассматривать знакомые обыденные вещи и бытовые ситуации совсем под другим ракурсом.
Одной из таких век в послужном списке Алексея Сухарева было нашумевшее дело ограбления московской квартиры Алексея Николаевича Толстого возле Никитских ворот. Что говорить, дело делом, а философия жизни иной раз задаёт такие загадки, не решив которые, человек не сможет найти себе покоя в мире сущих.
Осенью столица, ещё не совсем оправившаяся от шумных Олимпийских игр, прихорашивалась, привыкая глядеть на себя под тем самым другим углом зрения после мировой Олимпийской вехи. Но деловую размеренность милицейской жизни города потрясло дерзкое ограбление, сразу с лёгкой руки журналистской братии названное преступлением века.
Может быть, в какой-то мере на это ограбление нельзя было вешать такую громкую табличку, но советский граф Алексей Толстой сыграл не последнюю роль в культуре нашей страны, с чем нельзя было не согласиться. В МУРе сразу же состоялось первое заседание привлечённых к этому делу оперативников, где огласили суть происшедшего.
Алексей Сухарев прибыл в кабинет начальника МУРа без опоздания и с любопытством принялся оглядывать выделенных на это непростое дело сослуживцев. Кроме самого хозяина кабинета О. Ёркина, здесь присутствовал его заместитель Гельфрейх, Николай Герасимов, Иван Бирюков и Борис Хусаинов. А возглавлял команду генерал-майор Пашковский. Сухарев даже присвистнул, но ничего не сказал и примостился на свободное место.
Первоначальные данные ограбления были уже известны, но Ёркин ещё раз оповестил всех:
— Ровно неделю назад, 14 ноября 1980 года, трое неизвестных в 12.30, представившись работниками МВД, сумели проникнуть в квартиру писателя Алексея Николаевича Толстого. Жительниц квартиры, вдову писателя Людмилу Ильиничну и её домработницу Анюту Чипиженко бандиты связали и закрыли в ванной комнате, а сами принялись хозяйничать. Надо сказать, что эту квартиру работники из Министерства Культуры давно уже собирались превратить в музей. И с этой целью туда явилась в 12.50 сотрудница Государственного литературного музея Надежда Соколова, которая несколькими днями раньше начала производить опись имущества, поэтому Соколова принялась настойчиво звонить.
Бандиты, чтобы не поднимать шума, открыли дверь, втащили женщину в квартиру, и присоединили к двум другим пленницам. Судя по рассказам женщин, налётчики прекрасно знали обстановку квартиры. Им известно было, что где лежит и лишнего времени на поиски ценностей они не тратили. Похищено драгоценностей, так сказать будущих экспонатов музея было на сумму около миллиона рублей, а это в наше время деньги немалые. Так что, можно считать, нам действительно предстоит заняться ограблением века. Вопросы есть?
— Позвольте, Олег Александрович, — подал голос Николай Герасимов. — Ограбление было, как вы сказали, неделю назад. Почему же нас только сегодня собрали здесь, у вас в кабинете?
— Оперативникам было вынесено «высочайшее запрещение» вторгаться на территорию будущего музея со стороны старшего следователя по особо важным делам Александра Львовича Шпеера. Надо сказать, что Московская прокуратура отдельно включилась в расследование, но работа следствия началась довольно странно: вместо скрупулезного обследования места происшествия по, так сказать, «горячим следам», районному отделению милиции дан вердикт — выставить у квартиры постового и не пущать никого, даже хозяйку!
— А не по наводке ли этого Шпеера бандиты заглянули на огонёк к Людмиле Ильиничне? — ядовито усмехнулся Алексей Сухарев.
— Ты, Сухарев, говори, да не заговаривайся! — одёрнул оперативника генерал-майор Пашковский. — Александр Львович — всё-таки по особо важным, то есть важняк по-нашему, а ты кто?
— А я сыскарь, товарищ генерал! — упрямо посмотрел в глаза начальника Сухарев. — Я привык исполнять свою работу и отвечать за сделанное. К тому же родной брат Шпеера близко связан со Звездинским и Пугачёвой, дающими широкие неучтённые Москонцертом выступления. Так что следователь Шпеер мог и здесь намутить.
— Вот и поезжайте в квартиру Толстого с отрядом оперативников и обследуйте всё, что можно, — поморщился генерал.
Надо сказать, начальству никогда не нравится, если у подчинённых возникают какие-то вопросы или неуместное недовольство. Только в Советском Союзе никогда не прекращалась внутренняя служебная борьба между Прокуратурой, КГБ и МВД. Что говорить, примером могла послужить та же побеждённая Германия, где Абвер, Гестапо и СС дрались, словно пауки в банке. Но никакие драки и войны не приводят к положительному результату. С этим фактическим выводом истории нельзя было не согласиться.
В квартире писателя оперативников встретила Людмила Ильинична и её домработница. Обе женщины тихие, спокойные, но никаких подозрений ни на кого у дам не возникло. А Людмила Ильинична вспомнила:
— Боже! Я бы никогда не подумала, что это грабители! Один из них, такой обаятельный еврейчик, вежливо попросил меня присесть в кресло и, когда привязал мои руки к подлокотникам, осведомился: «Вам не очень больно?». Представляете? Я таких грабителей никогда раньше не встречала и даже не представляла, что грабители могут быть воспитанными и вежливыми.
— Людмила Ильинична, — прервал её Сухарев. — Почему вы решили, что он еврей? Или он вам паспорт показывал?
— О, нет, — смутилась Людмила Ильинична. — Просто в разговоре он несколько раз упоминал Жмеринку, говорил, что это настоящая историческая родина даже Гольды Меер. И что его приятель считает, дескать, столицу надо переносить в Жмеринку и никак иначе.
— Значит, Москва им не нравится? — нарушил молчание Борис Хусаинов.
— Думаю, не очень, — пожала плечами Толстая. — К тому же, у московских евреев говорок совсем другой. А эти явно откуда-то приехали.
— Постойте-ка, — насторожился Сухарев. — В протоколе Прокуратуры значится, что вас, вашу домработницу и пришедшую через полчаса служительницу литературного музея Соколову заперли в ванной комнате?
— Помилуйте, Алексей Михайлович, — подняла влажные глаза на сыскаря Людмила Ильинична. — Следователя вовсе не интересовало, кого, когда и где заперли. Он досконально допрашивал меня о моих украшениях, просил описать какого вида и сколько стоит. Собственно, тем же несколько дней подряд занималась Соколова. Она даже фотографа с собой приводила. А какие же это экспонаты, когда все цацки, если можно так выразиться, мои личные вещи? Почти каждая — память о моём муже. Может быть, для вас он именитый русский писатель и какой-то пример для подражания, а для меня — просто хороший, понимающий и разбирающийся в чувствах женщины человек. Для меня он не умер. Я и сейчас часто общаюсь с ним. Но вам этого не понять, потому что всё происходит во сне.
— Ну, успокойтесь, успокойтесь, Людмила Ильинична, — виновато промямлил сыскарь. — Я вовсе не хотел вас обидеть своими расспросами. Просто для дела необходимо.
— Да, я понимаю, — кивнула Толстая.
А Сухарева уже не оставляла одна ещё смутная, но пахнущая победой мыслишка. К несчастью, от смутных догадок его отвлёк сослуживец Коля Герасимов:
— Послушай, Алёша, я занимался сейчас просеиванием информации насчёт припаркованных поблизости автомобилей в то время. И нам, кажется, повезло. Возле Всесоюзного агентства авторских прав, где собака потеряла след налётчиков, стоял в тот день «Жигулёнок» белого цвета. Причём, в номере у него есть две спаренные двойки.
— Откуда же такое любопытное сообщение?
— От верблюда, — довольно улыбнулся Николай. — Короче, я всегда говорил, что с дворниками надо дружить! Тамошний дворник мне поведал, что белую шестёрку кто-то загнал прямо на тротуар, поэтому машина мешалась, и убирать пришлось позже. Номер он забыл, но то, что есть спаренные двойки, запомнил хорошо.
— Здорово, — обрадовался Алексей. — Проверь досконально всё, потому что утром надо будет докладывать Ёркину все наши соображения. Каждый день придётся докладывать, пока что-нибудь стоящее не обнаружим.
На следующий день в кабинете Ёркина опять присутствовал генерал-майор. Видимо, для него тоже было важно, чтобы оперативники сумели раскрутить дело раньше, чем следователям из Московской Прокуратуры. Но для Сухарева это было неважно, потому что он искренне радовался успехам коллег, которые по существу были всё-таки противниками. Ведь «преступление века» нельзя было откладывать в долгий ящик, и у кого получится — тот и прав.
— Значит так, — резюмировал начальник МУРа после анализа всех докладов и оперативных разработок. — Значит так, я думаю, что перспективных версий у нас пока не больше пяти, а именно:
— преступление могло быть совершено лицами из числа окружения потерпевшей, её родственников; лиц, посещающих квартиру и их связей.
Отработали быстро. Однако установлено, что за последнее время квартиру посещало не менее двадцати пяти лиц различного социального статуса. Из них некоторые даже проявляли интерес к ценностям, но это не вызывает никаких предположений. Вчера командировали ребят в Ленинград к родственникам, но недавно поступил отчёт о непричастности или же твёрдому алиби близких.
Результат: все проверяемые по этой версии к данному преступлению не причастны.
— далее: разбойное нападение могли совершить реставраторы, работающие в соседнем доме — музее А. М. Горького, либо какие-то их знакомые.
Надо отдать должное оперативникам, проверили за один день довольно большое количество народа, но их причастность к преступлению также не установлена. Однако, отрицательный результат — тоже ответ.
— третий вариант: разбойное нападение могли совершить лица, ранее судимые за преступления, совершённые аналогичным способом, либо теми лицами, которые специализируются на хищениях антикварных изделий и произведений искусства. Результат проверки тоже оказался отрицательным.
Наиболее интересной оказалась версия с белым «Жигулёнком» и спаренными двойками в номере. Её будут разрабатывать Бирюков и Герасимов. Кстати, из лиц, ранее участвующих в разбойных нападениях из-за антиквариата и уникальных произведений искусства у нас числится некий гражданин Ананьев. Он проходил свидетелем у Сухарева. К тому же у Ананьева тоже имеются белые «Жигули» с двумя двойками в номере. Поэтому Алексей — надо срочно проверить твоего подопечного.
— потом: преступление могли совершить лица из числа коллекционеров антиквариата, либо художников-реставраторов, имеющих связи с преступным миром.
Эта работа тщательно проводится пятым отделом ГУУР МВД, но сомневаюсь, что у них что-то там проклюнется.
— и ещё одна любопытная версия: разбойное нападение могли совершить лица из числа работников Государственного литературного музея, оформляющих дом Алексея Толстого под музей, либо их знакомые.
Когда начальник МУРа произнёс пятую версию, у Алексея Сухарева опять засвербила в голове какая-то странная, но ещё недодуманная мыслишка. Он пытался отогнать эту мысль, как надоедливую муху, но та уже прочно овладела сознанием и своим жужжанием не давала покоя.
Однако предстояло проверить Ананьева и его злополучный белый автомобиль.
На следующий день Сухарев успел выяснить, что в день нападения 14 ноября Ананьев с двумя сотоварищами Смирновым и Куликовым уезжал из Москвы. Алексей сразу навострил уши, потому что таких совпадений практически не бывает. А если бывают, то достаточно редко.
Увлёкшись совпадениями и почти поверив в успех, Сухарев умудрился задержать всех троих без специального ордера на арест. Полузаконный арест был необходим, так как путешествие в неизвестные края необходимо было проверить.
Но Сухарев недаром чувствовал безразличие к этому варианту с самого начала. Чутьё не подвело. Оказалось, троица на белом «Жигулёнке» со спаренной двойкой в номере ездила… на рыбалку. Это оказался тот самый редкий вариант совпадения.
Но что же дальше? Вот тут на Сухарева опять напала противная неумирающая мысль о сотруднице музея Соколовой. Но с ней предварительную беседу уже провёл Борис Хусаинов. Он, собственно, ничего тоже не выяснил, но каждый вариант следовало доводить до конца. Тем более, что фонарик интуиции в сознании подавал убедительные сигналы. Только одной интуицией сыт не будешь. Следовало запастись фактами.
— Ты, Алексей, побеседуй с фотографом музея Добкявичусом, который неоднократно бывал в доме Людмилы Ильиничны и фотографировал все её семейные «экспонаты» в разных ракурсах, — посоветовал Сухареву его коллега. — Причём, несколько раз он приходил в дом с какой-то Вероникой. Людмила Ильинична говорит, что девица эта здорово разбирается в драгоценностях.
Услышав это, Сухарев первым делом опять наведался к Людмиле Ильиничне, дабы подробнее узнать о работе фотографа и его подопечной.
Толстая ничуть не удивилась визиту Алексея. Наоборот, даже обрадовалась. Потом проговорилась, что из многих милиционеров, следователей, криминалистов и прочих специфических работников, посещавших её в последнее время, она больше всего почему-то доверяет именно Сухареву, что ей даже сон приснился, где Алексей ловит преступников и всё оканчивается благополучно, только пойманный преступник вдруг исчезает. Словно какой-то художник нарисовал картину, потом стёр из неё отрицательного героя.
Сыскарь, конечно, обрадовался такой вере в способности оперативника и чуть-чуть засмущался. Ведь сны, видения и всяческие гадания ничуть не способствуют расследованию. Но всё-таки слушал собеседницу, не перебивая, за что получил лишний взгляд благодарности.
— Я хотел бы подробнее узнать, Людмила Ильинична, о фотографе из литературного музея и его ассистентке.
— Да, конечно, — кивнула дама. — Про него уже расспрашивал ваш коллега. Но я ничего добавить уже не могу к тому, что рассказала. А вот про Веронику могу.
— Ассистентку звали Вероника?
— Да, — вздохнула Людмила Ильинична. — Да, Вероника. Я довольно много показывала ей из своих украшений. Она так восхищалась некоторыми из них, что вернула меня в те дни, когда я получила в подарок от мужа, скажем, бриллиантовые серёжки или же кулон из дутой нити белого золота. Ах, это были такие дни, вы не представляете!
— А как фамилия Вероники, вы не помните? — вернул её из воспоминаний Сухарев.
— Ах, нет, — Людмила Ильинична посмотрела виноватыми глазами. — Но я могу позвонить Наде Соколовой и всё узнать.
— Постойте, постойте, — поморщился Алексей. — Давайте, я сам. Ведь это будет выглядеть гораздо приличнее — я занимаюсь своим делом, поэтому обязан проверить все возможные и невозможные случаи пропажи информации. Ведь преступники прекрасно были осведомлены о том, где и какие драгоценности у вас лежат?
— Вообще-то да, — озадаченно произнесла Людмила Ильинична.
— Ну, что ж, думаю, что всё-таки верну вам похищенное, — улыбнулся Алексей. — Только вот пойманных преступников мы не отпускаем и на картине они у нас сидят за решёткой. Мы тоже художники, только рисуем по-другому.
На этом и расстались, хотя Сухарев ещё не знал как долго протянется следствие и надо ли будет ещё беспокоить Людмилу Ильиничну какими-то расспросами. Он сейчас ехал в Литературный музей. Почему сам? Так сейчас было быстрее, да и посмотреть хотелось на работу фотографа прямо в его мастерской.
Надежда Соколова повела Алексея в фотолабораторию Добкявичуса. Тот встретил Сухарева напряжённым взглядом и Алексей понял, что этот фотограф явно что-то не договорил на допросе Борису Хусаинову.
— Я уже был у вас на Петровке, — недовольно проворчал Добкявичус. — Всё, что знаю, уже рассказал.
— Всё? — улыбнулся Сухарев.
Видимо улыбка у сыскаря получилась многообещающей, потому что фотограф вдруг сжался, даже запыхтел, словно ёжик под ёлкой.
— Значит, всё рассказал? — переспросил Сухарев. — А вот об ассистентке своей забыл.
— Какая ассистентка? — вмешалась в разговор Надежда Соколова. — Никакой ассистентки у него нет, и не было.
— Сам вижу, — кивнул сыскарь. — Поэтому ваш фотограф нас познакомит сейчас с фотографией Вероники. Так её, кажется, зовут?
В мастерской на несколько минут воцарилось гробовое молчание. Потом фотограф поднял мутные глаза на оперативника и объявил, что может рассказать о Веронике Пордеа, то есть помочь следствию, но только без свидетелей.
2
Одесский полуподвальный ресторанчик на Молдаванке никогда не пустовал. Собственно, не слишком дорогие ресторанчики всегда пользуются спросом и не только в Одессе. Но «Алтын» на Молдаванке служил местом, где забивали стрелку, чтобы разобраться в воровских делах или просто обмыть удачную сделку. В общем — малина.
В углу, за дубовым столиком без скатерти сидела неприметная на первый взгляд парочка и за обедом мужчина с женщиной обсуждали какие-то свои семейные проблемы. Парень, довольно крепкого сложения, похож был либо на армянского грузина, либо на цыганского еврея, либо на всех сразу, потому что на живом лице его, обрамлённом копной чёрных волос, играли тёмным светом живые глаза, время от времени осторожно осматривающие помещение.
Девушка — статная белокурая бестия в дорогом замшевом костюмчике с резной костяной заколкой в волосах, сверкающая бриллиантовым кулоном на краю заманчивого декольте — не сводила глаз со своего собеседника.
— Знаешь, Тамара, — тихо говорил парень. — У меня недаром погоняло — Котовский. До этого просто Бесом звали.
— А почему вдруг Котовский? — поинтересовалась девушка.
— Очень просто. Меня сызмальства менты поймать не могли. Я заговорённый.
— Ну, да, — усмехнулась девушка. — Недаром сейчас срок отмотал. Наверное, за побег. Не заливай, Толя.
— Точно! — вскричал парень. — Попадание в десятку. Прикинь, я конвойных сгрёб обеими руками и лбами их — друг о друга. А сам — в окно, и со второго этажа. Ушёл. Правда недалеко, сдали меня. А в КПЗ сами менты Котовским прозвали, дескать, тот боец революции примерно так же обрывался. Но сразу сообщили мне, что зря бежал, что «терпила» забрал из ментовки заяву, и меня прямо с суда под звон литавров отпустить хотели. А так — впаяли за побег по самое нехочу! Но мне повезло: на этот раз срок скостили, потому что побег не считается тяжким преступлением.
— Всё хорошо, что хорошо кончается, — улыбнулась Тамара. — Но мне твоё бывшее погоняло Бес больше нравится. Давай выпьем за тебя!
— Давай, — согласился Толя. — Но я тебе сейчас расскажу, как всё случилось. Никому не рассказывал. Тебе — расскажу. Ну, будь здорова!
После того как они выпили по очередной рюмочке коньяку, Тамара принялась за поданную к столу рыбу «Хвост дьявола», приправленную артишоками, маслинами и кусочками лимона. Всё это рыбное хозяйство было запечено под французским соусом «Марешаль». Ни девушка, ни её приятель ещё не сталкивались с таким кушаньем, но в Одессе чего только не бывает! На то она и Одесса.
Анатолий не стал пока налегать на кушанье. Он закурил и, глядя на подружку, уплетающую морскую диковинку, начал вспоминать:
— Я действительно никому не рассказывал, а тебе расскажу, потому что у меня ещё не было такого друга, который за мной на любой край земли, на любое дело, да и отмажет от ментов, если понадобится. Даже мой корифан Сеня Шварцберг на это не способен.
— А где он сейчас? — вставила Тамара.
— В Кишинёве. И мы отсюда туда мотанём. Там есть «яма» клеевая. Можно отсидеться. Так вот, — продолжил Толя. — Здесь, в Одессе, какое-то время паханом был Толя Черкас — законник, который не сломался на воровском расколе в пятидесятых, и на Хрущёва с горки плевал. Он был учеником самого Бенечки Крика, а я, выходит, стал учеником Черкаса. Чуешь, к чему я тебе это рассказываю?
— Да, — кивнула девушка. — Ты считаешь себя вором в законе, а у законников не может быть ни семьи, ни дома, ни родины. Это ты хотел мне сказать? Но я сама воровка и уважаю воровские законы. Я буду всегда с тобой, пока нужна, а любить до гроба… кто ж до гроба любить сможет?
— Вот ты как раз и сможешь, — уверенно сказал Толя, разливая коньяк по рюмкам. — Мне такая и нужна. Но то, что меня трудно поймать, вовсе не Черкеса заслуга, а его половинки, которая жива ещё и также занимается чёрной магией. Мы к ней пойдём прямо отсюда.
— Ты хочешь сказать, что на тебе какое-то заклятие есть? — не поверила Тамара. — По-твоему, чернокнижники ворам помогают?
— Ещё как помогают! На то они и чернокнижники. Это как раз нам на руку получилось, когда в семнадцатом году один лысый материалист прокричал с броневика, мол, ничего нематериального нет и быть не может, потому что не может быть. Оказывается всё может и всё есть. Нужно всего лишь согласие человека на овладение непонятными энергиями, то есть непонятными только для других. Согласна?
— Ещё как! Ты же сам сказал, что я за тобой — в огонь и в воду! Давай выпьем!
— Давай, — беззаботно кивнул Толя. — Сейчас ко мне два корифана сюда заглянуть должны, я им стрелку забил. Их в Одессе Галимзянчиками кличут. А потом мы с тобой к бабе Циле в гости заглянем.
Не успели Толя с Тамарой осушить ещё по стопочке, а к ним уже присели недавно помянутые братья Мехтиевы, то есть Галимзянчики. Братья поздоровались и не отказались осушить по рюмочке «со свиданьицем». Но, то ли спешили куда, то ли мешать застолью не хотели, а очень быстро откланялись, сказав только:
— Ты, Бес, нас здесь не ищи пока. Завтра мы с Валеркой сваливаем в столицу, — произнёс, закусывая, Виталик. — Там, говорят, дело грамотное нарисовалось. Если что, тебе маяк кинем. Ты в Кишинёве будешь?
— Ага, где обычно, пишите малявы, — и Толя обнял братьев на прощание. — Но глядите, не спалитесь в Москве. Там, говорят, после Олимпиады ментуры — как собак нерезаных.
— Ну, ты даёшь, Толя, — вставила Тамара. — Назови мне место, где ментов сейчас нет?
— И то верно, — согласились братья.
После этого Толя с Тамарой тоже долго засиживаться не стали. Надо было успеть на Лонжерон пока трамваи ходят. Баба Циля жила недалеко от пляжа, но трамвайный путь туда проходил возле чумного могильника, засыпанного ещё во времена царя Гороха толстым слоем земли. Одесситы всегда обходили это место стороной, а вот дом бабы Цили стоял совсем недалеко от этого места. Никто из городских властей даже не собирался предлагать жителям этого жуткого района снос старых домов и постройку современных небоскрёбов. Да, одесситы иногда бывают отрывными, но почти каждый их них помнил, что Вторая Мировая началась первого сентября 1939 года. Именно в этот же день археологи вскрыли могилу Тамерлана!
Ничего в этом мире просто так не происходит, поэтому одесский чумной могильник старались не трогать. Более того — не замечать! Как обычным людям жилось по соседству с таким опасным курганом — это уже другой вопрос. Важно, чтобы никто не нарушил покоя свирепой болезни!
Всё это Бес успел пересказать Тамаре на пути к дому бабы Цили. Дворовый пёс издали учуял гостей и заливался бешеным лаем. Баба Циля оказалась дома и вышла посмотреть, кого это несёт, на ночь глядя?
— Баба Циля, это я, — подал голос Анатолий. — Второй день в Одессе и никак зайти не мог.
— А! Бесёнок! — обрадовалась хозяйка. — Ты не один?
— Нет, не один. Это моя половинка.
— Половинка, говоришь, — хозяйка подошла к забору, загнала пса в конуру и открыла гостям калитку. — Тебе половинкой обзаводиться, всё равно, что шаланде удирать от очуров со сброшенным якорем.
— Удеру, как-нибудь, с помощью бабы Цили, — парировал Анатолий. Сможешь её причастить к трапезе нашей?
— Ух ты, чего захотел! — заворчала хозяйка. — Слушай меня, стой там. А ты у девахи-то спросил? Таки, может, она не захочет.
— Я захочу, — поспешила успокоить бабу Цилю девушка.
— Таки судьба у неё такой, — Бес произнёс это, грассируя, и даже голос попытался сделать похожим на голос хозяйки.
— Не дразнись! — грозно прикрикнула на него баба Циля. — А то я тебе яйца обрежу, и ты никакой девахе не нужен будешь.
— Я не откажусь от него, — попыталась уверить хозяйку Тамара. — Я сама воровка.
— Вот этим, девочка, не кичись, — вскинула указательный палец вверх баба Циля, — вор вору рознь. Но, коли так, пойдём в дом, мне переодеться надо.
Пока баба Циля переодевалась, Тамара с Бесом примостились в углу на мягком диванчике, попивая кофе. Девушка тем временем с любопытством оглядывала логово настоящей колдуньи. Именно в разряд этих особей она скоропостижно записала хозяйку.
А дом был действительно любопытен. Под потолком висела люстра в виде шара, склеенного из кусочков зеркал. Видимо, во время сеанса хозяйка включала где-то моторчик, и шар начинал вертеться, рассеивая по комнате шаловливых зеркальных светляков. На противоположных стенах висели иконы Христа Спасителя. Но над каждой был прикреплён настоящий череп с двумя скрещенными костями. То есть, всё равно, что два креста, перевёрнутых вверх ногами — догадалась Тамара. Дверь в комнату, похоже, находилась с южной стороны, значит окна — с северной и между ними прибито изображение огромной летучей мыши с расправленными крыльями.
Ещё в комнате находился любопытный шкаф, в котором на полках видны были через стеклянные дверцы множество разных склянок, бутылок и глиняных горшков. Эти вещи хозяйка явно использовала для колдовства. Было это истиной или Тамаре просто так хотелось, останется неизвестным, поскольку баба Циля вернулась в комнату, одетая в костюм Пьеро, только чёрного атласа и спадающим на спину капюшоном.
— Ну, пора идти, — произнесла баба Циля замогильным голосом. — Подумай, девочка, готова ты молиться этому светозарному богу, имя которого Люцифер. Ты будешь знать, как овладеть энергией денег, то есть, энергией управления миром.
— Значит, всем миром управляют воры, только разных весовых категорий? — удивилась Тамара.
— А ты как думаешь! — усмехнулась баба Циля. — Человек, поклоняющийся власти денег, всегда доступен. Но если ты полностью сможешь овладеть энергией финансов, то она будет слушаться тебя без всяких там институтов.
— Хорошо, я согласна, — кивнула девушка. — Что нужно делать?
— Пойдём пока.
Хозяйка вышла на улицу, прихватив в сенях карбидный фонарь. Она шла впереди и шаркающая походка у неё куда-то исчезла. Но вскоре Тамара заметила, что тропинка сворачивает к тому самому чумному могильнику, про который Бес так подробно рассказывал на пути к Циле. Может быть, просто запугать хотел? — прокралась в голову девушке крамольная мысль, но она тут же отогнала её, потому что верила в своего друга, как в бога.
Тропинка заканчивалась на вершине. Но, если есть тропинка, значит, сюда кто-то всё-таки наведывается. Или человека постоянно тянет к чему-то запретному, или же баба Циля не одинока в своём искусстве чернокнижничества. Это уж как пить дать.
— Раздевайся, — властный голос бабы Цили прозвучал, как выстрел пистолета. — Раздевайся, кому говорю!
Больше повторять не пришлось. Тем более, что Бес стоял рядом и согласно кивал.
— Совсем раздевайся! — скомандовала хозяйка, когда девушка скинула одежду и стояла, ёжась от холода.
Пока жертва стаскивала с себя оставшуюся одежду, баба Циля накинула на голову чёрный капюшон, подобрала с земли палку и принялась очерчивать место, где они стояли. Затем взяла девушку за руку, повела прямо в центр получившегося круга и толкнула. Девушка непроизвольно сделала шаг вперёд и упала — в центре нарисованного круга оказался провал. Яма была неглубокой, но при слабом свете карбидового фонаря, который держал уже Толя, стали видны стенки могилы, куда её столкнула колдунья. Могилы? Да, настоящей могилы, и только что кем-то услужливо откопанной. Сознание Тамары вдруг захлестнул подлый животный страх, и девушка даже тихохонько пискнула. Её не услышали, но страх, к счастью, испарился. Послышались голоса.
Это баба Циля говорила что-то на непонятном для человеческого уха языке, а Бес автоматически всё повторял. И вдруг почва вздрогнула! Тамара на сей раз действительно подумала, что проваливается в чумной могильник и судорожно ухватилась за край могилы. Но толчки больше не повторялись, и Тамара убедила себя, что это ей только показалось. Однако трезво соображать девушка уже не могла. Она смутно помнила ещё конец ритуала, но как добралась до постели — это было уже выше восприятия. Самое важное, что навсегда запомнились слова бабы Цили:
— Ты наша, доченька! Теперь уже наша. И отныне будешь слышать свою половину даже из другой части света.
3
— Итак, — вернулся Сухарев к разговору, когда Надежда Соколова оставила их наедине. — Итак, что мы можем узнать о Веронике, как там её? Пордеа?
— Вы поймите, начальник, — неожиданно зачастил Добкявичус. — Я влюбился, как последний дурак! Вероника обещала меня с собой во Францию забрать! Она давно уже оформила фиктивный брак и свой выезд за рубеж в любое время. А мне она обещала при выезде на жительство, устроить во Франции выставки моих картин с участием знаменитых продюсеров. Слава Миши Шемякина мне покоя не давала, вот я и подумал, что если будет несколько европейских выставок, то вполне возможно стать настоящей величиной на обмельчавшем фоне западных художников! Но я же не просто так! Я действительно влюбился и готов был для неё…
— Постой, постой, — одёрнул художника Алексей. — Ты познакомился с девушкой, влюбился, показал ей свои работы, и она предложила сделать несколько выставок в европейских галереях?
— Нет, всё было совсем не так, — замотал головой Добкявичус. — Она увидела здесь в лаборатории мои фотографии драгоценностей Людмилы Ильиничны и заставила меня…
— Заставила?!
— Нет, я сам! Но она такая… Я никогда таких не встречал…
— Значит так, — вернулся к исходной позиции Сухарев. — Твоя знакомая увидела фотографии драгоценностей, расспросила где такое чудо, в каких руках и попросила, скорее всего через постель, проникнуть в квартиру под видом ассистентки. Так?
Фотограф молча кивнул и затравлено взглянул на допрашивающего оперативника:
— Знаете, вынудила меня даже план ограбления составить. Я сделал это. Но потом Вероника сказала, что у меня ничего не получится, что у меня шарма не хватает. Притом и домработница, и хозяйка квартиры меня отлично знают. Она сказала, что попросит Лёню Слепака помочь.
— Это кто ещё такой? — с деланным равнодушием спросил Алексей.
— Он москвич, из приблатнённых, но, думаю, у него для ограбления тоже ума не хватило бы. Скорее всего, Лёня из Одессы кого-то пригласил.
— Откуда ты знаешь?
— Так он прямо отсюда, из мастерской, в Одессу кому-то звонил, — пожал плечами фотограф. — Там воров хватает, и кто-то действительно клюнул на нешухерную наводку.
— Какую наводку? — поперхнулся Сухарев.
— Ну, то есть, без шухера и кипеша.
— Да ты и сам в приблатнённые метишь, — ехидно улыбнулся Алексей. — А художник — погоняло как раз для тебя. Так что суши сухари.
— Меня посадят? — вскинул глаза на Сухарева фотограф. — Но я ведь не принимал участия в ограблении!
— Да? А кто Веронику ассистенткой устроил? А кто план ограбления составлял?
То есть, готовил для себя дорогу на запад, рассчитывал на долю за безоговорочное и добровольное участие.
— А если как-нибудь по-другому? — поднял глаза Добкявичус. — Я ведь тоже добровольно вам всё рассказываю.
— Что ж, можно и по-другому, — согласился Алексей. — Только давай мне Веронику Пордеа и её друга…
— Лёня Слепак.
— …да, Лёню Слепака прямо сейчас. Вот тогда можно будет рассчитывать на реальные два года условно. Впрочем, это только суду решать. От меня же будет доклад о явке с повинной — это реальная помощь.
— Я хочу «по-другому», — обрадовался фотограф. — Дело в том, что оба они обещали приехать прямо сюда. Я ведь им здесь целый фотоальбом показывал: где и что в квартире находится. Лёня даже сам интересовался — где и что находится. Если он участвовал в ограблении, то неудивительно, потому что подробно всё изучал, хоть и по фотографиям. А сейчас они опять ко мне собирались приехать, только немного позже.
— Что-о-о? — взревел сыскарь. — И ты до сих пор молчал!! Где у тебя телефон? Где телефон, спрашиваю? Надо наряд вызывать.
Добкявичус проводил Сухарева к телефону, а тот по дороге обдумывал и анализировал полученную информацию. Видимо, грабители — не москвичи. Таких хватает, выезжают на скок в Москву или Ленинград. Если это одесситы — таких быстро обнаружим. Потому что в горячих точках, где собирается цвет воровского мира, у МУРовцев есть свои «наседки». А в Одессе даже кое-кто из законников информацией делится. В общем, поработать есть над чем. Но цепочка потянулась реальная и крепкая. Важно, чтобы не порвать эту цепочку. С другой стороны у оперативников есть пока покров невидимости. Если Слепак участвовал в ограблении, то пока что он уверен в своей безопасности, иначе слинял бы куда-нибудь на периферию или просто на дно упал бы.
Оперативники прибыли раньше предполагаемых участников ограбления, но те тоже не заставили себя ждать и оба явились к Добкявичусу, ничего не подозревая. Задержание прошло, в основном, довольно буднично. Лишь Лёня Слепак не сдержался и прошипел, обращаясь к фотографу:
— Я тебе, латышский стрелок, глаз на жопу натяну!
Такое заявление много о чём говорило. Однако Слепак никак не вписывался в словесное описание грабителей. Что же делать?
Но удача никогда не отворачивается от тех, кто много, усиленно и плодотворно работает. Неважно, в какой ситуации, под каким ракурсом и над каким предметом проводилась работа, но если в работе присутствовала творческая искра, то можно на девяносто девять процентов быть уверенным в успехе.
Слепак несколько дней упрямился, на допросах вёл себя вызывающе, но это ничего не изменило. Впрочем, изменило, только не в его пользу. Когда на очередном допросе он снова стал обвинять Добкявичуса в продажности и стремлением свалить всё на другого, Сухарев в специально замедленном варианте стал раскладывать перед Лёней фотографии, сделанные Добкявичусом на квартире Алексея Толстого.
— Ну и что, — посмотрел исподлобья на сыскаря Слепак. — Я уже говорил вам, что не раз видел эти фотографии у Добкявичуса в лаборатории. Он сам всё фотографировал, всё обмозговал, даже меня сблатовать пытался, но он просто рамсы попутал.
— Рамсы попутал, говоришь? — усмехнулся Сухарев. — Значит, ты картёжник?
— Ну, допустим, — нахмурился Лёня. — Но причём тут дело, которое вы мне шьёте в нагляк?
— А вот причём, — продолжал усмехаться Сухарев. — Тебе этот стос с обрезанным краем знаком?
Сыскарь аккуратно выложил перед Лёней колоду карт с особо обрезанным краем. Так делали только настоящие «игровые». По обрезанному особым образом краю, игровой мог определить наощупь — что за карта у него в руках. Исход игры зависел только от того, какой партнёр перед ним сидит. Если лох, то быть тому обутым, разутым и обыгранным в пух и прах. Если попадался такой же игровой, то оба расходились после первой игры — игрок игрока чует издалека.
— Так вот, Лёня, заначку дома надо было устраивать не в старых прохорях. Это уже вышло из моды. Во всяком случае, эти цацки там точно не к месту были, — Сухарев бросил на стол перед Слепаком пару серёжек с изумрудами и золотую заколку мужского галстука с бриллиантом.
Лёня сидел перед сыскарём, ничего не говоря, просто уставившись остекленевшими глазами на спрятанные в старый сапог золотые безделушки и подмётную колоду карт.
— Видишь, Лёнечка, твоя версия не канает. У фотографа рыльце в пушку — не отрицаю, но откуда у тебя в заначке некоторые из золотых цацек взялись, которые Добкявичус раньше отснял, ещё в квартире Людмилы Ильиничны? Или будешь утверждать — мы подбросили?
Значит так, Лёнечка, пора колоться. Или ты на всю оставшуюся жизнь в Ванинский порт под фанфары загремишь. Уж я, будь уверен, постараюсь тебя устроить. Выбирай!
Сухарев давно заметил, что когда перед преступником возникает реальный выбор, то практически никто не желает страдать за идею: воровство — это не политика и своя шкура дороже, чем какой-нибудь корифан по нарам.
Так получилось и на этот раз.
— Не я брал эту хату, начальник, зуб даю! — поклялся Слепак. — Я в натуре, только на стрёме у подъезда был, за что и получил цацки. А тех корифанов я даже не знаю. Они меня сами нашли.
— Кому ты звонил по этому номеру? — сыскарь бросил на стол перед Лёнечкой карточку с обозначенным на ней телефонным номером.
Тот прочитал номер и удивлённо взглянул на Сухарева:
— Откуда у вас этот номер, начальник?.. Ах, да… вы же — МУР!
— Правильно мыслишь, молодец. Мы туда сами пока звонить не стали. Решили — ты можешь ещё раз позвонить. Что скажешь? — сыскарь выжидательно уставился на Лёнечку.
— Галимзянчикам? — ужаснулся Слепак. — Нет уж, вы сами как-нибудь. Причём, на хазе их не было. Это какие-то залётные, но крутые.
— Хорошо, — согласился сыскарь. — Базара нет, завтра продолжим.
Собственно, Лёня Слепак сыскарю был уже не нужен, потому как тот непроизвольно проболтался и выдал тех, кто приглашал истинных исполнителей ограбления.
После звонка в Одессу, тамошние опера поставили весь город на уши и буквально через час Галимзянчики, то есть братья Мехтиевы были задержаны в «Гамбринусе». Видимо, после поездки в Москву расслабились и пошли попить пивка в знаменитый пивной ресторан. Алексей отметил для себя только одно: никакой Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро и даже сам майор Пронин не провели бы данную операцию в такой короткий срок. Сегодня ночью Галимзянчики будут этапированы в Москву, а завтра можно будет рассматривать новые звенья затейливой цепи.
Так и получилось. На следующий день Сухарев уже знакомился с Валерием и Виталием Мехтиевыми.
Братьев поместили в Изоляторе Временного Содержания в разных камерах и правильно. Сухарев не хотел, чтобы братья знали, о чём говорит сыскарь с каждым из них. Но на всеобщее удивление с Галимзянчиками удалось утрясти расследование довольно быстро. За ними ещё тянулся хвост «московских гастролей», поэтому, опять же — оберегая собственную шкуру от лишних обвинений — они послушно раскололись, даже не сговариваясь.
— Нам один московский пургомёт предложил галимое дело, — признался Валера Мехтиев.
— Да, дело клеевое, выгодное и на первый взгляд безопасное, — вторил ему Виталий, но на другом допросе.
— Только мы вовсе не лопухи периферийные, чтобы музей колануть! — возмущался Валера.
— Прикинь, начальник, любая такая хаза охраняется государством! — поддакивал Виталик.
— Это сработал Котовский, не иначе, — признавался Валера.
— Мы как-то раз Алёшке Бесу даже все завязки подогнали, — не отставал от него Виталий.
Итак, ясно, что нужно искать Алексея по фамилии Бец и по прозвищу Бес или же Котовский. Но такой значился только в Кишинёве. Причём, по некоторым данным, Бес-Котовский какое-то время отсутствовал.
Тем не менее Алексей получил разрешение на вылет оперативной группы в столиц солнечной Молдовы. Кишинёвские ребята из УУР, конечно же, переполошились. Надо же! Из Москвы прибыла специальная группа захвата, значит, прямо у них под носом долгое время проживал особо опасный преступник!
В общем, молдаване попытались исправить положение, насколько это возможно, и скоро стало известно, что один из подельников Беса, «закоренелый вор», как его обозначили в местном уголовном розыске, Миша Сушкин спокойно проживал прямо в Кишинёве.
Но на закоренелого вора Сушкин явно не тянул, потому что за ним числились только задержания по мелочам, да и по «мокрому» он нигде не засветился. К тому же, Михаил Сушкин вовсе не представлял, что такое «наружка» и вывел оперативников на скупщика краденного Бендерского.
Бес — другое дело. За ним уже тянулось несколько преступлений с летальным исходом потерпевших, значит, такого человека ничто не остановит. Но его в городе в данное время не было. Оставалось следить за теми, кто был и арестовывать.
Бендерский вывел оперативников на гнездо скупки краденного, где его и взяли. Но во время ареста он пытался «спулить» из карманов интересные «вещдоки», среди которых обнаружилось несколько драгоценных поделок из квартиры Толстого. Бендерский не стал отпираться, что не знает Мишу Сушкина. Наоборот, выдал с потрохами и даже пытался навесить не него другие краденные цацки.
— Нет, вы слушайте меня, — запальчиво объяснял Бендерский, размахивая руками. — Мне совершенно нечего скрывать! Я просто помогаю людям, превращаю их драгоценные безделушки в полновесные советские рубли. Что в этом плохого? Я даже государственный налог регулярно плачу, так что я чист, как стёклышко!
— Немытое? — усмехнулся Сухарев.
— Почему немытое? — обиделся Бендерский. — Очень даже мытое. Миша Сушкин часто ко мне заходит, и всё, что вы у меня нашли, принёс мне он. Но, говорит, что цацки не его личные и даже как-то познакомил меня с Тамарой и Сенькой Щварцбергом. Про Тамару не знаю, а у Сени рыжьё водится. Он его заграницу мечет, но это не мои дела. Я практикую частный бизнес, но на рыжье не написано — ворованное это или нет!
— Ладно, ладно, — одёрнул разговорившегося прохиндея сыскарь. — Кто такой этот Сеня Шварцберг? И где его найти?
— Я, конечно, не враг нашему государству, — заюлил Бендерский. — Но и себе врагом стать не собираюсь. Поэтому очень прошу вас, не сообщайте никому, что адрес Сени Шварцберга вы от меня узнали. Хорошо?
Сухарев никогда не шёл на сделки с преступниками, а тем более с прохиндеями, но иногда, как он считал, можно было успокоить скользкую личность, чтобы тот согласился помогать следствию. Как бы то ни было, но «дно», где прячется Сеня Шварцберг, оперативникам стало известно.
Странно, Михаил Сушкин и Семён Шварцберг — оба они в Кишинёве, оба, скорее всего, причастны к одному и тому же делу, но меж собой не общаются. К тому же появилась какая-то Тамара. Настала пора всех арестовывать. Может быть, где-то здесь и сам Бес прячется?
Операция назначалась на один и тот же день. Но, если Сушкин спокойно гулял по улицам, то Семён Шварцберг отлёживался на дне. Этим дном оказалось двухэтажное питейное заведение «Карась». Оперативники обложили здание, благо оно находилось чуть на отшибе от жилых домов. Заслоны выставляли со всей строгостью тактики и стратегии, так что ни одна мышь не ускользнёт. Только мышь всё-таки ускользнула.
Несколько оперативников в обычной гражданской одежде вошли в бар на первом этаже. Команда захвата ещё не успела прозвучать, а в задних подсобных помещениях прозвучало несколько выстрелов. Чуть ли не все оперативники, включая Алексея Сухарева, кинулись во внутренности «Карася», однако обнаружили только одного раненного оперативника и ещё нескольких, мечущихся по пустой комнате, где стояла широкая кровать, трюмо и широкий платяной шкаф.
— Что?! — взревел Сухарев. — Куда он делся? Упустили, мерзавцы?!
— Никак нет, товарищ полковник, — защищался один из оперативников. — Все ходи и выходы перекрыты. Возможно тут какой-то захорон «Лесных братьев» ещё с Великой Отечественной остался.
Оперативники методично принялись осматривать комнату и первым делом разобрали огромный платяной шкаф. Только никаких «захоронов» там не оказалось. Не нашли их так же под кроватью и в полу доски были плотно пригнаны одна к другой. Сеня Шварцберг будто попросил своего еврейского бога спрятать его, и бог внял просьбам грешника.
Лишь через час кто-то из оперативников, заинтересовавшись зеркалом, принялся дознаваться, почему обыкновенное трюмо так плотно придвинуто к стене и никак не отодвигается? Но, оперативник совершенно случайно задел носком армейского ботинка ножку трюмо и зеркало само послушно отъехало в сторону. За ним в стене обозначился уходящий в подвал подземный ход.
Это уже становилось интересно! Но преступник был вооружён, значит, захват подземелья должен пройти быстро, даже стремительно, желательно без единого выстрела. Всё так и произошло. Выстрела ни одного не было, потому что стрелять было некому и не в кого. Шварцберг ушёл подземным ходом, оставив московских гостей с носом.
Оперативники, нервы у которых были на взводе, разразились залпами нелитературной лексики вместо выстрелов, но удравший преступник не мог их услышать. Далее обыскивать заведение и допрашивать задержанных уже не имело смысла, хотя обязательно надо было по всем правилам и стратегии захвата. Но удача никогда не отворачивается от верящих в неё.
Оказывается, местная опергруппа владела кое-какими знаниями о различных захоронах и подземных ходах, поэтому ещё перед тем, как обложить здание, был перекрыт участок, где мог быть предполагаемый подземный лаз. Преступник вылез из-под земли и сразу попал в надёжные и крепкие руки оперативников Молдовы. Что ж, и здесь оперативная работа оказалась на высоте. Это искренне обрадовало москвичей.
С Михаилом Сушкиным получилось довольно просто и обыденно. Он шёл по улице с какой-то девушкой. Вдруг прямо возле них тормозит машина, из которой вылезают оперативники. Девушка даже пискнуть не успела, как оперативники скрутили Сушкина «и с размаху кинули в чёрный воронок». Правда, воронок оказался «Волгой», но чёрного цвета, даже с «синяком» на крыше.
Ну, Сушкин раскололся почти сразу, а вот Шварцберг здорово помучил оперативников. Оказалось, он одессит и ходил чуть ли не в корифанах самого Бенечки Крика. Какие же всё-таки коленца выкидывает гражданка история!
Но дело не в этом. Оба сознались, что знакомы с Канатниковой Тамарой, и что эта девушка является близкой подругой… нет, не Бени Крика, а всего лишь Беса или Котовского. Хотя Бес уже не уступал в известности Бене, кто его знает, какой там у них воровской рейтинг?
Канатникова Тамара оказалась жительницей вообще не этих мест. Собственно, у неё особого места жительства до сих пор не было, если не считать ещё живых родителей, которые обитали на Алтае. Но через родителей любую женщину легче всего достать при желании. У Сухарева это желание было, да и у остальных членов команды оперативников МУРа этих желаний было — хоть отбавляй! Ведь Бес наверняка где-нибудь залёг на дно, а при таком раскладе вещей поймать его будет довольно трудно.
Но, скоро сказка сказывается, ещё скорее дело делается. В руках оперативников была обширная информация о родственных связях Канатниковой. Вот и надо было обработать кого только можно, с целью выйти на «живца», с помощью которого отыщется и сам Бес. К счастью оказалось, что в Москве у отца Тамары были хорошие знакомые. У них частенько останавливалась даже сама девушка. Так что по семейному кругу Тамары был пущен слушок, дескать, отец её очень плох и в надежде встретиться с дочкой перед смертью приехал в Москву. Причём, отец действительно приехал, только не знал зачем.
Квартиру московских знакомых обложили со всех сторон, и к телефону, конечно, тоже подключились. Долго ли, коротко ли, но звонок всё же состоялся. Тамара звонила из Барнаула и обещала вскорости быть в Москве. Может быть, любила она своего отца, а, может, страдала недержанием языка — обычная бабья болезнь — только проболталась Тамарочка, что в Москву она заглянет ненадолго. Надо-де в Баку по срочным делам, а оттуда — в Минводы! Там, дескать, друг сердешный ждёт не дождётся. Вот тебе и рыбка! Золотая! Настоящий живец!
Тамару оперативники выслеживали долго и осторожно. Нырнёт рыбка в мутную воду — и всё, хана. Но она, хоть женщина далеко непростая, а про наружное наблюдение тоже слыхом не слыхивала. Было ей, вероятно, со школьных времён известно, как шпики из охранки на хвост садятся, только ведь меняются времена — меняются нравы, да и техника кой-какая на помощь приходит.
Из Москвы Тамара Канатникова уехала без хлопот и зависла на несколько дней в Баку из-за… собственной свадьбы. Да-да, Тамара вышла замуж за Тамразяна, который, кстати сказать, с Бесом на одной зоне срок отбывал. В общем, ясно, что фамилию сменить ей было необходимо, чтобы МУР на хвост не сел, да опоздала девочка.
Канатникова, то есть теперь уже Тамара Тамарзян благополучно прибыла в Минводы. Опера обложили весь вокзал, даже пару вертолётов носились над городом, ведь недаром же Анатолия Беца прозвали Котовским. На карту поставлено очень много и преступник не должен уйти. Не должен?
4
«Ты наша, доченька! Теперь уже наша!». Как часто потом вспоминала Тамара эти слова одесской ведьмы. Она потом уже поняла, что баба Циля настоящая ведьма. Ну и что? В этом мире у каждого свой путь. Тамара и сама была склонна к общениям с инфернальными силами. Недаром же своим повелителем она выбрала Беса.
Тем более, баба Циля просила приезжать, особенно если будет трудно, дескать, сможет помочь. А чем она может помочь? Во всяком случае, одесская ведьма чувствовала, что Тамара может стать её преемницей. Ведь давно известно, что ведьма не может покинуть этот мир, не передав своего таланта кому-то по наследству. Но Тамара не хотела менять разгульную вольную жизнь воровки на какие-то колдовские обязанности. Притом у неё сейчас был свой Идол, свой Бес!
И тем не менее, память снова и снова возвращала её к бабе Циле.
Ведь правду сказала ведьма, что после инициации на чумном кладбище Тамара будет чувствовать своего принца даже на другом конце земли. Осев после московского скока в Барнауле и никуда не показываясь, Тамара доподлинно знала где, с кем и что делает Бес. На первый взгляд это выглядит какой-то дикой мистикой, которой нет, не было, и быть не должно!
Постойте-ка, кто сказал, что не было? Те, кто кроме длинного рубля и императорского трона ничего больше не видят? Нет уж, колдовство всегда было, есть и будет, потому что оно не умирало ни в одной стране за всю историю мира. И если бы этого не было, то всё магические заклинания, наговоры и мистические жертвы давно отпали бы сами по себе. Недаром же в средние века инквизиция сжигала всех, на кого поступил донос! Правда, «святые отцы» сами нарушали одну из главных заповедей «Не убий!», но это уже другой вопрос.
К тому же, перед московским скоком ещё в Кишинёве Бес сотворил одно любопытное действо, которое явно помогло осуществить непродуманный скок.
Тогда посредине ночи Толя Бес поднялся с кровати резко, будто кто-то толкнул его, встал посреди комнаты и говорит:
— Тамара, пойди сюда!
Девушка, конечно же, послушалась, подошла и встала рядом. Тогда Бес начертил мелом на полу круг, как это делала баба Циля на кладбище, и каким-то чумным голосом принялся повторять:
— Отец наш, великий и милостивый! Ангел светлый Люцифер! Очисти душу мою, благослови недостойного раба твоего и простри всемогущую руку твою на души непокорных, дабы я мог дать свидетельство всесилия твоего… [1]
Анатолий поднял вверх руку, в которой оказалась зажата пятиконечная звезда. Но Бес держал её как-то странно — вниз головой.
— Вот знак, к которому я прикасаюсь. Вот я, опирающийся на помощь тёмных сил, я — провидящий и неустрашимый. Я — могучий — призываю вас и заклинаю. Явитесь мне послушные, — во имя Айе, Сарайе, Айе, Сарайе…
Тамара никогда до этого ничего не боялась, а тут ей стало жутко, будто она — маленькая девочка. А что-то огромное и невидимое накрывает её, душит и даже не даёт пошевелиться.
Потом, уже утром, Бес сказал, что молитву Люциферу попросила повторять баба Циля, что даже вор в законе Черкас, которого она прекрасно знала, постоянно читал эту молитву, особенно перед тем, как идти на скок.
Тамара забрала с собой металлическую пятиконечную звезду, которую ночью держал Бес и пока трое исполнителей и наводчик, которого поставили на стрёме, делали дело, Тамара так же держала звезду вниз головой и повторяла запомнившиеся имена демонов:
— Айе, Сарайе, Айе, Сарайе…
Когда все трое вернулись с хорошим хабаром и сразу же подарили Тамаре несколько красивых безделушек, к которым ни одна женщина не остаётся равнодушна, девушка окончательно поверила в могущество Люцифера. Даже сейчас, подъезжая к Минводам, она хотела снова прочитать молитву Люциферу и демонам, но память девичья коротка. Тамара никак не могла вспомнить даже имена демонов, хотя звезда у неё была с собой и она какое-то время даже подержала её вниз головой, но так ничего и не вспомнила.
Поезд подошёл к перрону и девушка, вскинув на плечо свою сумку, поспешила к выходу. В Минводах приезжие быстро расползлись по своим делам, а Тамара всё ещё стояла на перроне. Вокруг не было ни души. Беса тоже. Но Тамара не волновалась — всё равно придёт. Или маяк подкинет. И, как будто откликаясь на её зов, в голове девушки возник голос Анатолия:
— Иди к стоянке такси между железнодорожным и автовокзалом.
Тамара послушно так и сделала. Но, ещё не дойдя до площадки, где собирались таксисты, девушку догнала машина. Дверца жёлтого такси распахнулась и Тамара увидела Беса. Она радостно плюхнулась рядом с ним на сиденье, и первые несколько минут покрывала его лицо поцелуями.
— Ну, хватит, хватит, — делано поморщился Бес. — Будет тебе. Потерпи до дому.
встретившихся влюблённых ворковала на заднем сиденье.
— Толя, я очень соскучилась! Не отпускай меня больше никуда, ладно?
— Хорошо, только давай всё дома обсудим. Я тут клеевое место нашёл, тебе понравится.
Машина остановилась возле одноэтажного дома. Пока Анатолий расплачивался с шофёром, Тамара вышла из машины и огляделась. Дом был действительно хорош, с большим садом и даже беседкой. Но что это? Возле этой беседки промелькнула какая-то тень. Тамара насторожилась и пошла посмотреть — что там такое. Но не успела она пройти и несколько шагов, как мужские грубые и сильные руки зажали ей рот и повалили на землю. Сверху кто-то навалился тяжёлый, хрипящий и вонючий, но девушка не могла пошевелить даже пальцем.
В это время она боялась только одного: как бы этот вонючий боров не раздавил её будущего сына, ведь она давно уже была беременна.
Дальше всё было как во сне: крики, допросы, этап в Баку; опять крики и допросы; потом изъятие хабара, которого она в сущности и не видела. Потом прощание с любимым мужем, но опять на расстоянии. Теперь она очень чётко угадывала его мысли, но помочь ему ничем не могла. Сколько прошло времени: день? месяц? год?
Нет, года точно ещё не прошло, иначе она давно бы уже родила. Но то что уже сегодня Беса этапируют в Москву, знала точно. Поэтому он с ней прощался. На расстоянии. И не только прощался, а внушал: найди Тамразянчика, скажи, что он брошь со стразом у меня брал, пусть знает — вернуть надо, если в ментовке поверят — тогда оборвусь…
Побег? Из МУРа не убежишь. Но недаром же сами менты её морганического мужа Котовским прозвали! Надо пробовать. Терять нечего, а Люцифер должен помочь, на то он и ангел.
Как всё это будет Бес обыгрывать, Тамара ещё не знала. Но нашла-таки Тамразянчика и рассказала ему о телепатической маляве. Тамразянчик не поверил, но возражать не стал — зачем впереди паровоза бежать, теряя тапочки?
Будет день — будет пища.
Но прошёл день, за ним другой. Ничего не изменялось и не двигалось. Тамара уже начала сомневаться в подаренной ей бабой Цилей способности общаться на расстоянии. Если бы всё так просто было, то менты никогда бы Беса не вычислили!
5
Анатолия Беца поместили в МУРе в ИВС — так называлась маленькая тюрьма прямо при Управлении на Петровке 38.
На допросах при дознании он упрямо просил сделать ему очную ставку с потерпевшей, ибо, как утверждал он, никогда не знал, чью квартиру собрался ограбить. Ведь он же не москвич! Откуда-де было знать, кто где живёт?
Очную ставку всё равно пришлось бы делать. Поэтому Боря Хусаинов созвонился с Людмилой Ильиничной и попросил провести очную ставку прямо у неё в квартире, с выездом и обследованием места преступления.
Толстая не возражала. Только попросила приехать вместе со всеми Алексея Сухарева. Дело в том, что она его самого давно не видела и хотела просто поблагодарить за возвращённые вещи.
Сухарев не возражал, тем более, Людмила Ильинична была удивительно доброй, чуткой и вежливой женщиной, что просьбам такой просто трудно отказать. К тому же, интересно было, как сам преступник станет смотреть в глаза ограбленной им женщины?
В общем, их «свидание» состоялось, если так можно выразиться литературным языком. Причём, с небольшой долей театрального эффекта со стороны Анатолия Беца. Он вдруг упал на колени перед Людмилой Ильиничной, принялся бить себя кулаком в грудь, рвать рубаху и чуть не пустил настоящую слезу для вящей убедительности.
— Людмила Ильинична! — взывал он. — Вы такая красивая и добрая женщина! Разве решился бы я на такой гадкий проступок, зная, что лезу не просто в квартиру какого-то бизнесмена, наворовавшего денег, а самого известного и самого уважаемого советского писателя! Я ведь его все книги почти наизусть помню. Читал и «Аэлитту», и «Гиперболоид инженера Гарина»!
— А «Приключения Буратино» читал? — не выдержал Сухарев.
— Ещё бы! — ничуть не смутился бандит. — Книги Алексея Николаевича делают нас чище, добрее и отзывчивее.
— Жалко, что не всех, — не утерпел Сухарев.
— Скажите им, Людмила Ильинична! — Бес ткнул пальцем в сторону сыскаря. — Скажите им, разве я даже здесь, в вашей квартире, в момент ограбления обращался с вами плохо?
— Нет, не плохо, — подтвердила хозяйка. — Он после того как привязал мои руки к подлокотникам кресла, пытался даже сделать мне массаж плечей.
— Вот видите? — он снова обратился к Сухареву. — Вот видите! Я обязан всё до последней копейки, до последней нитки вернуть вам, поскольку таких людей обижать ни в коем случае нельзя.
— Спасибо, мне уже всё вернули наши МУРовцы, — растрогалась Людмила Ильинична.
— Как же так? Быть этого не может! Потому что я одну из ваших довольно дорогих брошей уступил по-дешёвке одному своему знакомому из Баку, — взъерепенился Бес. — Вы, наверное, просто забыли. Но когда посмотрите какую драгоценность я вам вернул, то спасибо скажете. А уважаемые опера, может быть, за меня слово в суде замолвят. Что же здесь плохого?
— Ничего, — смутилась хозяйка. — Только я правда никакой брошки не помню, хотя, может быть, что-то и забыла. Я ведь уже не так молода.
— Конечно, забила! — настаивал на своём Бес. — Когда увидите — сразу всё вспомните.
Надо сказать, МУРовцы замяли бы этот театр одного актёра и предоставили бы все блага пользования брошью со стразом в три карата неизвестному скупщику. Но среди оперативников на очной ставке присутствовали представители Московской прокуратуры по особо важным делам, которые кусали себе локти, потому что не им удалось поймать преступника, а, значит, по лишней звезде на погоны тоже не им обломится.
Такая жаба может задушить кого угодно. Так и оказалось. В этот же день начальнику МУРа Олегу Ёркину был звонок от многоуважаемого Шпеера, следователя по особо важным делам московской прокуратуры. Тот вполне серьёзно начал возмущаться о ведении следствия оперативниками, мол, именно поэтому дело заходит в тупик. И для окончательного решения вопроса МУРовцам следует этапировать Анатолия Беца назад в Баку, чтобы тот вывел на нынешнего подпольного владельца трёхкаратным бриллиантом.
Самое интересное, что выполнить это безумное предприятие выпало опять же Сухареву. Тот, конечно же, наотрез отказался вплоть до подачи заявления о досрочной отставке. Начальник на это, разумеется, не пошёл, а просто назначил другого. Вызвали Бориса Хусаинова: так, мол, и так. Выручай Управление!
Надо сказать, что просьба начальника для Хусаинова была всё равно, что приказ. Вот он и согласился.
В коридоре Управления встретил его Сухарев, узнал, что на следующий день Хусаинов этапирует Беса обратно в Баку, выругался в сердцах и сказал только:
— Боря, знаешь ли ты, что едешь на гибель или же вечный позор? Уйдёт Бес, как есть уйдёт! Такого вообще противозаконно из тюрьмы отпускать, он социально опасен!
— Догадываюсь, Алёша, да ничего поделать не могу, — пожал плечами Хусаинов. — Приказ есть приказ! Но там я постараюсь никуда не выпускать Беца из его же квартиры. Постараюсь заставить, чтобы страз прямо туда принесли.
Сухарев покачал головой, но больше ничего не сказал.
Вот так Беса снова повезли в Баку.
Причём, Хусаинову пришлось соблюдать условия, которые Бес выдвинул ещё до поездки: МВД Азербайджана в известность не ставить, никуда не заезжать, из аэропорта — прямо к нему на квартиру. Оттуда будет выискивать нового владельца драгоценного камня.
Но назвать его имя наотрез отказался.
Прибыв на квартиру, Бес принялся кому-то названивать. Оказалось, это тот самый тюремный дружок Тамразян, за которого Тамара только что вышла замуж. Естественно, телефон сразу был поставлен на прослушку. Так что, когда Бес вызвонил Тамразяна, разговор полностью слышали два оперативника и ещё сам Борис Хусаинов.
Ничего странного в разговоре замечено не было. Тамразян устно подтвердил, что камушек у него и, если надо, сразу же привезёт, потому что уважает Беса как делового и хорошего человека. Обещал приехать не раньше, чем через час.
— Порядок! — Бес даже руки потёр, положа трубку телефона на аппарат. — Скоро камушек будет у нас. А если сейчас сюда явится моя жена Тамара, разрешите с ней повидаться? Как-никак, она беременная. Скоро уж рожать будет. Я мальчика хочу. Если девчонку родит — брошу к чёртовой бабке.
— Ну, что ж, — кивнул Хусаинов. — Беременной можно.
И вдруг звонок в дверь! Это появилась Тамара, будто бы услышала откуда-то, что начальник опергруппы не против её появления. Да и вела она себя так, будто час назад только рассталась с любимым незаконным мужем и ходила за продуктами на рынок. Как ни в чём не бывало, Тамара прошла с сумками на кухню, еду готовить, и вскорости уже принесла поднос со свежесваренным кофе, чтобы угостить и мужа, и охранников. Но когда возвращалась назад на кухню, вдруг закричала что есть мочи:
— Ой, плохо мне! Ой, рожаю! Толя, помоги!
Тот сразу же кинулся к любимой женщине, а она опустилась по стене и, вроде бы не нарочно, взялась за ручку двери в ванную комнату. Дверь послушно распахнулась, но закрыла обзор прихожей. А Бес не долго думая юркнул в закрытую от глаз оперативников прихожую, осторожно приоткрыл входную дверь и выскользнул на площадку. Там дежурил один из оперов, но, увидев преступника с мусорным ведром в руке и в комнатных тапочках, искренне подумал, что ему разрешили просто мусор выбросить. Дальше последовал резкий удар по голове, оперативник потерял сознание, а Бес, добыв в бою оружие, уже скрылся в строящихся неподалеку домах.
На всё это Бесу понадобилось не более минуты, а когда находящиеся в квартире оперативники высыпали на площадку, Борис Хусаинов в сердцах чуть пулю в лоб себе не пустил. Слава Богу, осечка получилась, а потом сослуживцы у него оружие отняли на время, чтобы хоть немного успокоился.
Сухарев в Москве как узнал об этом, так его самого чуть озноб не прохватил.
— Ох, — говорит, — Боря! Ушёл Бес, как я и предполагал, но стреляться-то было зачем? Хотя самого Николая Анисимовича Щёлокова тоже застрелиться заставили. Выбор, конечно, есть. Только такая уж честных офицеров установка получается: смыть позор кровью…
На Алексея Сухарева опять забота легла — отыскать и обезвредить особо опасного бандита! Что поделать, если «важняки» на это просто не способны. Но и Алексей в этот раз наткнулся на непреодолимую преграду: где его подлеца искать-то? Чуть ли не всю страну перерыли — исчез, как в воду канул.
Но тут случайная надежда появилась. Тамара на роды в Москву собралась, к тем самым семейным друзьям. Как тут не помочь? Только опять же, Бес заявил перед самым побегом, что если мальчика родит, то сам за ней явится, а если девочку — выгонит обеих.
Вот и принялся Алексей Сухарев обхаживать всех врачей из больницы № 59, где должна была рожать Тамара. Против наружного наблюдения и блокировки больницы врачи не возражали, даже позволили в палату к роженице положить работницу МУРа с животом-муляжом, но от подмены детей категорически отказались.
— Я понимаю, что ваша ловля преступников — это самые важные дела государства советского, — насупился главврач больницы. — Вам до лампочки наши медицинские проблемы. Но больница — это вам не цирк шапито, где мать с младенцем на руках может по проволоке ходить даже без страховочного лонжа. Вы ставите под угрозу не только жизнь и психику будущих людей нашего государства, но заставили даже сомневаться в вашей профессиональной пригодности.
Такой удар по мордасам сразу поставил Алексея Сухарева на место и он решил не прибегать к крайностям. Ведь врачи разрешили блокировку больницы, значит, если Бес заявится сам, то попадётся в сети как миленький. Тем более, в палате работница МУРа на сохранении лежит, так что из всякого безвыходного положения есть, как минимум, два выхода.
На этом и порешили остановиться.
Тамара вскорости родила, но, к сожалению, девочку. Однако она никак не могла сообщить своему незаконному мужу, кто его наследник. Блокировка больницы — дело серьёзное. Но Бес не спешил попадать в расставленные сети. К тому же Тамара устроила в больнице такое, что многие из МУРовцев даже растерялись.
— Что ты охаешь, коза? — спросила как-то Тамара нашу агентессу. — Лежишь и охаешь, утка подсадная.
— Что? Что ты говоришь? — простонала агентесса. — Побойся Бога!
— У меня свой бог, — заявила Тамара. — Он приходил ко мне сегодня ночью и сообщил, что ты сучка ментовская! Поганка МУРовская!
— Ты с ума сошла?! — взвизгнула агентесса. — Я сейчас же попрошу, чтобы меня в другую палату перевели.
— Просись, — согласилась Тамара. — Но я тебе сначала аборт сделаю.
И она накинулась на агентессу, содрала с неё больничный халат, ночную рубашку и… пластиковый живот.
Сухарев долго не мог понять, как сумела воровка догадаться о том, что с ней лежит не настоящая роженица? Но, что сделано, то сделано. Бес опять замёл следы и оставил оперов с носом. Что делать?
И вот как-то раз из Тбилиси поступила информация, что в Грузии намечается большая воровская сходка. Значит, и Бес там будет, это как пить дать! Где сходка назначена и какие там разборки будут — МУРовцев не касалось. Важно было напасть на след Беса.
И Бес обозначился. Посмотрев на нынешнюю зажиточность грузинских воров в законе, на их дома, похожие на миниатюрные замки средневековья, на дела, которыми они ворочали, Бес возмутился:
— Братва! Да какие же вы воры?! Нарыли нор, натащили туда семечек и грызёте их, как хорьки. Забыли воровской закон? Так я вам напомню: вор не должен иметь ни дома, ни семьи, ни кола, ни двора! Так мой учитель Черкес меня учил, так воры во все времена жили!
— Ты не прав, братан, — выступил афронтом кто-то из новых воров. — Джугашвили — классным вором был, но не умел делиться. Что заработал? Пожизненную каторгу. Хорошо ещё, что его большевики освободили и научили делиться. В результате — страной правил. А ты даже когда хазу Толстого взял, поделился с кем-нибудь? Весь хабар под себя подмял. А ментам — одна забава: тебя взяли и сразу всё терпиле вернули. Так что учись делиться, вор, если ты, конечно, вор.
— Да я с вами, шнырями, в голодный год за сто блинов на одном гектаре даже погадить откажусь! — взревел Бес. — Вы действительно годны только семечки лузгать!
Обиделись грузинские воры, и на следующий день в кабинете начальника уголовного розыска Грузии Романа Гвинцадзе раздался любопытный телефонный звонок:
— Привет, Роман. Мы тебя по делу беспокоим. Догадался кто? Вот и ладно. Ты, хоть и мент поганый, но человек порядочный. Тут к нам на сходку один беглец заглянул и мы тебе его сдать желаем. Самим пришивать его — в лом, а тебе лишняя звезда на погоны. Беглый же. Он молдаванин или молдавский еврей, но это не важно. Он нас обидел, а такие дела не прощаются.
В общем так. Он сейчас поехал в Зестафони к Отарику Квантришвили. Там не трогай. Оттуда он в Тбилиси возвращаться будет. В общем, возле ресторана «Цхенвали» завтра «Волга» белая стоять будет. Водителя Амиран зовут. Он повезёт того, кто тебе нужен…
Вот и весь разговор. Но этого разговора хватило, чтобы Московский Уголовный Розыск загудел, как пчелиный улей. Срочно в Тбилиси вылетела команда под начальством Алексея Сухарева. Через несколько часов все уже были в столице Грузии, а ещё через какое-то время обсуждали план перехвата с шофёром из грузинской братвы.
— Ты не доезжая поста ГАИ при въезде в город, спрячь Беса в багажник. Скажешь, что он в розыске и рисковать лишний раз не надо. Думаем, Бес согласится лечь в багажник. А ты, Амиран, когда остановишься на пикете, вылезай из машины и беги, чтобы мы тебя больше не видели.
Водитель оказался понятливый, дважды повторять не пришлось. У пикета ГАИ МУРовцы с грузинскими спецназовцами окружили белую «Волгу» и через мегафон предложили преступнику сдаться. Но Бес ничего не ответил, на то он и Бес. Тогда Сухарев скомандовал: «Огонь на поражение!». Нечего говорить, что автомашина за несколько секунд превратилась в дуршлаг. А когда открыли багажник, то увидели и самого Беса… живого! Он держал в руках по «Беретте» и даже пытался нажать на курок.
Впоследствии в нём насчитали двадцать одну пулю. Такое обычный человек вряд ли выдержит! Вот так и закончилось дело с последним блюстителем воровских законов.
И хорошо, что оперативники всё же смогли сделать то, что важнякам оказалось не под силу. Только вот никаких звёзд и наград, потому что Шпееру Бес живым нужен был. Хорошо хоть по двадцать пять рублей премию выписали — целых пять бутылок водки! Но Алексей Сухарев до сих пор не может понять: как Бес узнал, что родилась девочка, ведь никакой малявы Тамара не передавала, да и не смогла бы. И как всё-таки она догадалась (?) имитировать схватки, ведь Бес не мог дать ей никаких наставлений. Но ему, скорее всего, этого не понять, потому что не может быть то, что быть не может. Воистину, странен этот мир, и что только в нём не случается!
Примечания
1
Здесь и далее: заимствовано из подлинных источников.
(обратно)
Комментарии к книге «Последний вор в законе», Александр Васильевич Холин
Всего 0 комментариев