«Девять жизней Греты. Смерть отключает телефон (сборник)»

Анна Данилова Девять жизней Греты. Смерть отключает телефон (сборник)

Девять жизней Греты

Часть I

Грета

«В тот день, когда все это началось, погода просто сошла с ума. Она была настолько созвучна моему состоянию, что я даже не знала, благодарить ее за это или нет. Ураганный ветер, дождь с мокрым снегом, словно кто-то там, наверху, разозлившись, разодрал в клочья пухлые тяжелые тучи… И воздух был какой-то синий, густой, словно на небо наплывала ледяная декабрьская ночь, грозившая похоронить дневные краски…

Вот говорят, что имя определяет судьбу. Вероятно, это правда. Мои родители назвали меня Гретой. Понятно, в честь Греты Гарбо. У меня же, когда я подросла, это имя ассоциировалось с соседской кошкой Гретой. Старик-немец кормил свою любимицу вареной курицей и молоком и разговаривал с ней по-немецки.

Со мной же все говорили по-русски, ведь я жила в Москве. Мама рано умерла, и нас с братом воспитывал отец. В сущности, он воспитывает меня до сих пор, вот только проку от этого мало – я выросла избалованной, капризной и совершенно несобранной, непонятной особой. Училась я, правда, хорошо, но имела самое смутное представление о том, чем же я хочу заниматься на самом деле. Такое модное сейчас ландшафтное проектирование, которым я страстно увлекалась, мне хотелось все больше и больше внедрить в мою непосредственную, собственную жизнь, а не заниматься обустройством садов и цветников своих заказчиков. Быть может, поэтому я и не очень-то расстроилась, когда, выйдя замуж за красивейшего Джорджи (на самом деле моего мужа, македонца по происхождению, звали Горги), забросила в дальний угол свою карьеру вместе с декоративными водоемами (это была моя настоящая страсть!), садами-лабиринтами и клумбами и решила посвятить себя семье и спокойному и приятному проектированию наших нежных отношений с супругом.

Познакомившись с Горги в Москве и влюбившись, я практически через неделю дала свое согласие на брак с ним. Я видела, что мои отец и брат глубоко против этого скоропалительного брака, и понимала, что выходить замуж за человека, которого ты мало знаешь, – крайне неосмотрительно или даже опасно, но ничего поделать с собой не могла. Джорджи был так красив, что свое будущее я рисовала исключительно с эстетической точки зрения: мы в неизвестной мне стране с теплым и пропитанным розовым маслом именем – Болгария, где в настоящее время жила семья моего жениха, красиво одетые, сидим за накрытым столом, в обнимку. И больше нам ничего не нужно. Джорджи держал скромную автомастерскую, что меня нисколько не смущало, поскольку денег моего отца и брата мне хватило бы на несколько жизней. Нравственная сторона финансового вопроса меня также не волновала, поскольку я считала, что главное в нашем браке – это наши любовные отношения, а все остальное – не так уж и важно, уж с голоду-то мои близкие мне точно не дадут умереть. К тому же мои банковские карточки постоянно и заботливо пополнялись отцом в благословенной России.

Словом, я приехала в Болгарию по туристической визе, зарегистрировала гражданский брак с Джорджи, потом снова вернулась в Москву, чтобы заполучить себе драгоценную долгосрочную визу, и уже спустя два месяца въехала в маленький провинциальный город Шумен, расположенный в восьмидесяти километрах от Варны, с огромными чемоданами, набитыми одеждой и разными милыми моему сердцу личными вещами. Еще, конечно, подарками. Для моего мужа и свекрови.

Встречали меня в аэропорту Варны. Худенькая, красивая, черноглазая и черноволосая свекровь Магдалена, в белом узком костюме и на шпильках, и рослый, крупный, с пышными черными локонами Джорджи – тоже во всем белом. Особенно трогательно смотрелись на нем белоснежные замшевые летние туфли. Эта элегантная пара сильно выделялась на общем фоне пассажиров, одетых преимущественно во все спортивное, легкое.

Магдалена клюнула меня в щеку, пробормотав: «Добре дошли?» Я лишь обняла ее, не желая целовать ее сильно напудренную и густо пахнущую ванилью щеку. Джорджи просто стиснул меня в своих объятиях, поцеловал меня прямо в губы и сразу же бросился к тележке с багажом.

Дома, в просторной, прохладной от кондиционированного воздуха квартире, меня напоили национальным напитком – кофе – и еще поставили передо мной большую хрустальную пепельницу – мол, не стесняйся, кури, здесь вся страна только и делает, что пьет кофе и курит…

И стали мы жить втроем в этой квартире – я, мой красивый муж и его молодая мама Магдалена… На завтрак меня кормили свежайшей брынзой и помидорами (благо был июль), на обед – узкими соевыми, крепко пахнущими чубрицей котлетками – кебабче, на ужин – поджаренными на гриле овощами. Мы часто ездили на море, уложив в сумку-холодильник вареные яйца, опять же брынзу и помидоры, останавливаясь в недорогих бунгало на побережье Золотых Песков, Албены, Балчика, Кранева… И я была счастлива, как никогда. Хотя, признаться, мне хотелось бы останавливаться в самых лучших приморских гостиницах и питаться в лучших ресторанах, то есть жить так, как я привыкла…

Понятное дело, что первое время на меня никто не давил и не заставлял работать. Поэтому единственное, что мне приходилось делать, – это следить за порядком в квартире и время от времени готовить что-нибудь из русской кухни. Потом свекровь стала намекать, что пора бы мне уже определяться, что брак – это все же не курортный роман длиною в жизнь, что надо искать работу, зарабатывать деньги. Выяснилось, что мастерская была убыточная, что главный механик уехал в Англию на заработки, а два других просто пили и спали на своих рабочих местах.

– Джорджи, хочешь, я найду тебе толковых ребят, мы отремонтируем твою мастерскую? – говорила я, имея в виду строительство целого ремонтного комплекса в самом удобном месте города, вместе с мойкой и маленьким рестораном. Мне так хотелось сделать его по-настоящему счастливым!

Я не могла пока еще открыто признаться мужу в том, что у меня есть деньги, и много. Мне хотелось узнать его получше, чтобы выяснить – быть может, он хочет заниматься вовсе и не автомастерскими, а чем-нибудь другим, более творческим и непыльным?

Магдалена, видя, что я не очень-то расположена искать работу, принялась за поиски сама. Поначалу я воспринимала это крайне несерьезно, я готова была в любую минуту раскрыться и рассказать ей, кто мой отец, чтобы потом радостно расхохотаться ей в лицо и сообщить о том, что им с Джорджи теперь не придется считать деньги и утолять голод на пляже вареными яйцами и несвежими бутербродами с прокисшим майонезом (как это произошло в одну из наших последних поездок к морю). Что пора уже как-то менять жизнь и придумать, каким же бизнесом Джорджи хочет заниматься. И вот как раз в тот день, когда я решилась им все рассказать, Магдалена утром, за завтраком, пользуясь тем, что Джорджи вышел за сигаретами, сказала мне в лицо, что я – лентяйка, что я ничего не умею, что диплом у меня скорее всего фальшивый, купленный в метро за сто рублей, что у меня не получится жить за их счет, что в их стране так не принято, что здесь надо работать и зарабатывать деньги, а не сидеть на шее у нее, Магдалены… Она, попыхивая сигареткой, в шелковом розовом халатике, прихлебывая черный кофе, говорила еще много чего, потом перешла к тому, что она вообще была категорически против нашего брака, поскольку я – голодранка, что у меня ничего за душой нет и что я вышла замуж за ее красивого мальчика исключительно для того, чтобы проводить все время в постели… Потом она швырнула мне в лицо кипу газет и посоветовала мне либо как можно скорее найти работу по душе – подразумевались такие профессии, как чистачка (уборщица), сервитерка (официантка), готвачка (повариха), шивачка (портниха) или ухаживающая за больными или престарелыми, – либо убираться к чертовой матери.

– Моя фамилия – Перминова, – неожиданно громко, с достоинством произнесла я, словно здесь, в тихой и маленькой Болгарии, все без исключения должны были знать моего отца. – Мой отец – Михаил Ильич Перминов!

– И что дальше?

Надо сказать, что изъяснялась моя свекровь на русском языке вполне сносно. Сказывалась учеба в советское время, когда все болгары учили русский язык в школе, а наши страны дружили.

– А то, что неплохо было бы вам знать, из какой семьи вы взяли себе сноху!

– Но Перминовы… Я ничего не знаю. – Магдалена стала присматриваться ко мне, словно в чертах моего лица она пыталась разглядеть нечто такое, что подсказало бы ей что-то, отчего фамилия моего отца заиграла бы новыми красками.

– И не надо. Мы завтра же снимем с Джорджи…

– Его зовут Горги!!! – вдруг вскрикнула Магдалена истерично, и я увидела, как сжались ее кулачки. Как же она ненавидела меня в ту минуту!

– …мы снимем квартиру в самом центре Шумена, где сможем спокойно, без вашего участия, обсудить наши семейные дела и принять решение, чем же нам заниматься… А вы можете продолжать пить свой кофе и курить ваши вонючие сигареты!!!

И так тоскливо стало у меня на душе после того, как я все это сказала. Так нехорошо…

– Что-то я ничего не понимаю… Какую квартиру? На какие деньги?! Ты что, Грета, издеваешься надо мной? Господи… Грета… кто же назвал тебя так? Как кученце (собака)…

В тот момент ее раздражало и мое вычурное, странное имя. Надо сказать, что в ту минуту мне и самой было словно бы неловко за свое кинематографическое имя.

Вероятно, Магдалена все же выяснила с помощью Интернета, кем является мой отец и в каком отношении его имя связано с российской нефтью, потому что вечером этого же дня она откровенно ворковала со мной, называя дочкой, и стреляла глазами в сторону сына, словно собиралась сообщить ему нечто важное. – Мне мама рассказала… – сообщил мне Джорджи, когда мы легли спать. – Она очень сожалеет о вашем разговоре, о том, что она была так груба с тобой. Она уже и не знает, как себя вести, что говорить… Понимает, насколько глупо выглядели ее разговоры о полезном труде. Представляю, как ты в душе смеялась над ней, да и надо мной тоже, когда мы ночевали на море, в этих скромных бунгало, и на ужин ели вчерашнюю брынзу и теплые, с пляжа, помидоры! Ты ведь привыкла совершенно к другой жизни. А я? Да я – просто глупый, раз ни разу не попытался остановить маму в ее стремлении поскорее найти тебе работу! Мы же с тобой только поженились, тебе еще трудно здесь, в чужой стране, среди чужих людей. А она уже пыталась устроить тебя… Господи, как же мне стыдно…

Тогда – впервые – мы оба, я думаю, испытали чувство, сильно походившее на разочарование. И даже не друг в друге, а скорее в самой жизни. Может, и не разочарование, но все равно, такое неприятное чувство того, что, помимо нашей любви и ощущения праздника от общения друг с другом, существует еще и другая жизнь, где есть место грубости, недоверию, раздражению… В ту ночь мы обошлись лишь взаимными пожеланиями спокойной ночи.

* * *

На трассе, гладкой и мокрой, опасной, смертельной в такую непогоду, почти не было машин. Никто, кроме нагруженных доверху фур и тяжелых грузовиков с продуктами, не стремился в декабрьскую, мрачную, обледеневшую Варну. Не то что летом, когда в ту сторону по софийской трассе мчатся нарядные легковушки, набитые любителями позагорать на солнышке и понежиться в теплой морской воде.

Воспоминания преследовали меня, они, как обрывки ветра, толкали меня в спину и заставляли втягивать голову в плечи. Даже в теплом салоне мне было холодно от всего того, что я услышала каких-нибудь пару часов тому назад…

Анализировать услышанное можно было, лишь оглянувшись назад. Полгода жизни с Джорджем пролетели быстро. Мы купили на папины деньги две квартиры – одну в Шумене, другую в Варне. Планировали купить апартаменты и в Софии. Помешанная на покупке недвижимости Магдалена была, казалось, оглушена собственным имущественным счастьем.

– Дети мои, запомните! Никакая пенсия вас на старости лет не спасет… Только недвижимость! Сейчас, когда на дворе кризис, надо покупать квартиры, дома, землю. Все упало в цене.

Мы обустраивали свои квартиры, строили планы на будущее. Между тем мастерская Джорджи прекратила свое существование – он стал банкротом. Надо ли говорить, как легко он с моей помощью и поддержкой пережил свое банкротство?!

Папа предложил мне заняться открытием в Болгарии бензиновых станций, обещал помощь. Но поскольку я в этом ничего не смыслила, то решила возложить все это на сильные плечи своего мужа. Однако он, понимая всю перспективность этого дела, все равно тянул и тянул с ответом. Шли дни, недели, месяцы. Папа присылал ему какие-то документы, расчеты, предлагал отправить к нему специалиста, который стал бы его управляющим и помогал бы ему в этом бизнесе. Но Джорджи, как я поняла, откровенно ленился. А я ленилась вместе с ним и не давила на него. Мне по-прежнему нравилось, что у меня такой красивый муж, такой ласковый, нежный и внимательный. Тот факт, что он и его мать жили все эти месяцы за мой счет, меня тоже не особо волновал. Я старалась относиться к этому философски.

Иногда наша лень достигала немыслимых пределов. В осеннюю смурь, когда на улице особенно зябко и льет дождь, мы даже с постели вставали только для того, чтобы разогреть еду или сходить в ванную комнату. Забравшись под пухлое одеяло, мы, прижавшись друг к другу, спали под мерный шум дождя, дремали, просто лежали, погруженные в какую-то безысходную сонную одурь… И только приход свекрови заставлял нас покидать постель на несколько часов, когда мы принимали ванну, приводили себя в порядок, чтобы вместе отправиться обедать или ужинать куда-нибудь в ресторан. Мне нравилось бывать в уютных шуменских механах. Механа` – это тот же трактир, с национальной кухней. Грубо сколоченная мебель, интерьер украшен старинной посудой, мельничными жерновами, имитацией колодца, старинными утюгами или котлами. На столах – красные, ручной работы, тканые скатерти. Еду подают в глиняных горшках или в сковородках. И рекой льется национальная водка – ракия, сделанная из сливы, абрикосов, винограда, айвы. Вино из Новой Загоры, Хаскова, Ямбола, Стамболийски, Хисарски, из Розовой долины, Оряховице, не говоря уже о знаменитом осмарском пелине – вине, настоянном на душистой полыни. Худенькие болгарки или турчанки в национальных одеждах подают еду. Нанизанные на шампуры шампиньоны, полосатое от решетки гриля филе курицы или форели, кюфте и кебапче, чугунные кастрюльки с вареной фасолью, которую здесь все называют «боб», густые куриные супы, тушеную капусту с мясом утки.

Меня все чаще и чаще стало наполнять чувство пресыщения и того, что я на все это время словно выпала из нормальной человеческой жизни. Что мы постепенно стали превращаться в свиней. Когда я жила в Москве и мечтала о своих садах и цветниках, меньше всего я задумывалась о том, что мне придется совершенно отдалиться от работы. Да, мне иногда надоедало работать в чужих садах, потому что я, вкладывая в дело душу и силы, понимала, что все это уже очень скоро уйдет из моей жизни, что я как бы работаю впустую. То есть я не испытывала удовлетворения при мысли, что все это заживет своей жизнью и после моего ухода. И я, как и любая девушка на выданье, уже мечтала о своем доме, о земле, где я смогу разбить свои цветники, где позволю благородным растениям соседствовать с дикими разросшимися сорняками… Идей и планов у меня было много, порой мне казалось, что моя голова изнутри тоже напоминает многоярусный садик, заросший разного рода растениями, что внутри моего черепа все цветет и благоухает: распускаются розовые бутоны, извергает сине-оранжевые молнии будущих цветов роскошная стрелиция, буйно цветет, смешиваясь цветом с алой кровью, наперстянка… Быть может, выйдя замуж за Джорджи, я надеялась, что и у нас с ним будет свой дом с садом. Но как-то сложилось так, что его мать, увлеченная покупкой квартир (апартаментов), совершенно забыла о существовании частных домов. Возможно, она все помнила, да только не желала обременять свою жизнь уходом за землей. Как хорошо сидеть в чистенькой квартире, обнявшись с подушкой, и смотреть телевизор! В собственном доме с участком земли, напоминающем миниатюрную модель самой жизни, захочется посадить деревья, кусты и цветы, купить попугаев, обзавестись кошкой и собакой, а то и вовсе прикупить с десяток несушек… Кошка с собакой будут беспрестанно сновать между домом и садом, разнося землю и семена сорняков по всему дому, попугаи, с аппетитом поедая просо, пометят территорию россыпью пустых зерен, кур надо будет кормить и поить, а к подошвам калош или садовых туфель прилипнет солома… Какой ужас!!!

Наступила осень. Ее прохладное дыхание несколько поостудило наши чувства. Я поняла, что если я не хочу потерять Джорджи, то должна каким-то образом избавиться от постоянного присутствия рядом с нами свекрови. Она давно уже раздражала меня своей неутомимой жаждой денег и тех сомнительных удовольствий, которые она из них извлекала. Все ее шкафы буквально ломились от новой одежды. Молодясь, она выбирала себе чуть ли не подростковые вещи, но в основном носила узкие, обтягивающие ее худосочные ляжки, джинсы, открытые блузоны, которые не скрывали ее костлявую, черную от загара грудь, на спине же ее болтались дорогие, из натуральной кожи, цветные рюкзачки с разного рода молодежными украшениями – стеклянными фигурками животных, шариками, меховыми мишками и жирафиками… Со спины Магдалену действительно можно было бы принять за подростка. Главное, чтобы она не поворачивалась к вам своим худым, со впалыми щеками, почти черным лицом… Да уж, черноморский загар – что поделать – сделал ее похожей на цыганку!

Сказать, что меня тошнило от моей свекрови, – это не сказать ничего! Она вторгалась в наше с Джорджи пространство с видом полноправной хозяйки, навязывала нам план мероприятий на день, поездки, шопинги, экскурсии… Я же хотела осмотреть предлагаемые одной симпатичной девушкой-риелтором виллы под Варной. Несколько снимков я уже выслала брату, пусть посмотрит, может, купит себе на лето виллу-другую, а мы бы с Джорджи присматривали за ними, заполняли их туристами, следили бы за порядком, прибирались бы там. Какая-никакая, а работа… Но Джорджи, как я поняла, даже после того, как он стал моим мужем, продолжал в большей степени оставаться сыном своей матери и все делал для того, чтобы потакать ее желаниям. Они, мать и сын, были одним целым, и мое присутствие в жизни Джорджи не изменило его представлений о сыновнем долге. Он, как мне казалось, продолжал воспринимать меня как русскую туристку, по неизвестной причине задержавшуюся в их доме. Да, и это было самое неприятное – я оказалась нигде. Ни в одной из купленных мною квартир (надо сказать, что все оформлялось на Джорджи, поскольку мне, иностранке, было это сделать не так-то просто, оказывается) я не чувствовала себя дома. Я не могла купить понравившуюся мне мебель, занавески… Я не могла и нескольких часов провести наедине с моим мужем.

И когда я все-таки присмотрела для себя дом в одном приморском поселке, в котором намеревалась поселиться только с Джорджи и поставить ему условие, чтобы его мать никогда не переступала порога этого дома, случился скандал! Магдалена кричала – она не допустит того, чтобы какая-то там русская отобрала у нее сына, она не для того его рожала и воспитывала, он – ее, ее, он принадлежит только ей! Это было похоже на истерику. Мне бы тогда еще развернуться и уйти… Но куда? Возвращаться в Москву, к отцу, чтобы со слезами на глазах признаться ему в том, что наш брак с красавцем-болгарином – ошибка? Конечно, отец бы меня понял и простил, тем более что он готов был простить мне все! Но это, подумалось мне в тот момент, я успею сделать всегда. Тогда же мне хотелось побороться за своего мужа, за свою семью. И я все еще лелеяла мысль о том, что Джорджи – мужчина, а не мальчик, все же сделает свой выбор в пользу своей жены. Я не предполагала тогда, насколько сильна связь между Джорджи и его матерью.

– Вы хотите, чтобы я уехала? – спросила я тихо, чтобы не распалять и без того взвинченную до предела Магдалену. – Прямо сейчас?

Вероятно, эти слова ее немного остудили. Потому что первое, что она тогда сказала (первое, что сложилось в ее разгоряченной голове!), было: конечно, при разводе-то все делиться будет пополам… Ты же просто так не уедешь? Не уедешь? Начнешь все делить, делить!

Джорджи стоял, опустив голову. Мне показалось тогда, что его черные волосы слишком густы и крепко, по-женски, закручены в локоны, что это даже как-то противоестественно для мужчины. И что он растолстел за последние месяцы, и кожа его, некогда белая, стала от загара какой-то неприятно розовой, зефирной… И лицо его, чисто выбритое, тоже стало раздражать меня. Почему-то перед моими глазами возникла сцена: Джорджи стоит в ванной комнате, голый, и бреется. И так нежно, так любовно поглаживает лезвием по своим гладким, упитанным щекам, что хочется взять и порезать ему эти щеки… Крест-накрест! И близость нашу с ним я вспомнила, его отяжелевшее тело, и вдруг поняла, что и в постели-то он стал ленив и эгоистичен, что вообще непозволительно молодому, полному сил мужчине.

Я вышла из комнаты, потом из квартиры и быстро спустилась по лестнице, выбежала на улицу и затерялась в толпе праздношатающихся по Славянскому бульвару горожан.

Здесь, на этом бульваре, в теплое время суток все кафе выносят на улицы, под огромные, тенистые вековые липы, столики, и таким образом бульвар превращается в длинное, протянувшееся почти на половину города летнее кафе. И, что самое удивительное, они все заполняются людьми, отчего создается впечатление, будто бы в этом городе каждый день – выходной. Славянский бульвар – это место встреч всех живущих как в самом городе, так и в селах. Прогуливаясь по нему, можно встретить с десяток знакомых, родственников, коллег. Молодые мамочки с колясками беспрестанно курят сигареты, пускают дым разве что не в розовые мордочки своих чад. Чинные, с коротко остриженными седыми волосами болгарки, собравшись в стайки, пьют горячий шоколад, радуясь встрече и теплому солнышку. Молодые парни, по какой-то причине оставшись без работы, с раннего утра до позднего вечера сидят, развалясь, в уютных плетеных креслах под полотняными тентами, пьют кофе из крохотных чашечек, перемещаясь из одного кафе в другое, и стреляют глазами в приятелей, чтобы те угостили их пивом. Молодые девчонки, возможно продавщицы из близлежащих магазинов, укрывшись от солнца и посетителей, потягивают за столиками холодный чай и колу. Разжиревшие холостяки с длинными волосами, заплетенными в тощую косичку, наливаясь пивом, лениво рассматривают проходящих мимо стройных женщин. В Болгарии почти все женщины худенькие, как тростинки, и с хорошей, густой гривой волос. Во фризерских салонах, то есть в парикмахерских, они стараются перекраситься в «блонд» и различными способами уменьшить объем прически. Удивительное дело!

Накрапывал дождь, но посетители кафе под зонтиками продолжали пить кофе и курить. Я не знала, куда мне идти, а потому забилась в самый угол одного из летних кафе, укрывшись за маленьким фонтанчиком в глубокой каменной чаше, и заказала себе кофе. Достала сигареты. Вот я и стала частью этого маленького города. Кофе и сигареты. Вишневый сок и сигареты. Мартини и сигареты. И так далее… Мне надо было обдумать, как жить дальше. Я готова была простить Джорджи его преданность своей матери, его недальновидность, наконец. Возможно, он действительно еще не осознал до конца, что жена – это на всю оставшуюся жизнь и что важнее строить отношения именно с ней, а не с матерью, которая не сегодня завтра встретит какого-нибудь холостяка или вдовца, выйдет за него замуж и заживет своей жизнью. К тому же неужели он не видит, что происходит с его матерью, как портят ее мои деньги?! Что она без зазрения совести покупает квартиры, нисколько не думая о том, что мне это может не нравиться. Что все ее инициативы направлены прежде всего на то, чтобы обеспечить себе старость! Может, она думает, что я не могу сказать «нет», не сумею захлопнуть перед ее носом кошелек? Где лежит предел ее алчности и наглости?

Выпив пару чашек кофе, я отправилась пешком в агентство по недвижимости, встретилась там со знакомой мне уже девушкой-риелтором, попросила ее еще раз показать мне ту виллу в Албене, которую я выбрала в прошлый свой визит. Передо мной на стол легли снимки чудесного двухэтажного дома с садом. И с видом на море.

– Нет, вы не поняли меня. Я хочу поехать туда и все осмотреть…

У девушки, ее звали Райна, загорелись глаза. Я сказала, что оплачу бензин, и мы поехали на ее стареньком «Мерседесе» на море.

Девушкой она оказалась молчаливой, говорила лишь тогда, когда ей приходилось отвечать на многочисленные телефонные звонки. Судя по тому, что мне удалось понять, у нее было довольно много клиентов, причем некоторые из них – русские, потому что она довольно сносно говорила по-русски. Узкие шорты, открытая блузка, не скрывающая белого кружевного лифчика, подкопченная на солнце кожа, длинные черные кудрявые волосы и сигарета в руке.

– Должна вас предупредить, – сказала мне Райна, когда мы въехали в Варну и остановились на светофоре возле кафедрального собора. – Вы, как чужденец (иностранец), не можете покупать землю. Виллу купить можете. А землю, на которой она стоит, – нет. Это запрещено нашими законами.

Я повернула голову и смотрела на нее с нескрываемым возмущением.

– Как это? А как же?.. Что же мне делать? Ведь многие русские покупают здесь недвижимость!

– Правильно. Вот когда вы откроете свою фирму, тогда можете покупать сколько хотите земли.

– Значит, если я вас правильно поняла, я должна перед тем, как купить виллу, стать владелицей фирмы?

– Ну да! – спокойно отозвалась Райна, и я поняла, что подобные разговоры ей вести – привычное дело. – Сейчас посмотрим виллу, она – прекрасная, роскошная и, я уверена, сразу вам понравится. Там оставите задаток, вернетесь в Шумен, откроете свою фирму, у меня есть приятель, который поможет вам сделать это в кратчайшие сроки, и после этого уже купите себе виллу вместе с землей!

– А может, сразу вернемся в Шумен? Я не хочу оставлять задаток прежде, чем открою фирму! Я ведь не знаю ваших законов. А вдруг выяснится, что я по каким-то причинам не смогу ее открыть, а задаток уже оставлю… Нет, Райна, поворачивайте обратно.

Настроение мое, и без того отвратительное, испортилось окончательно. И я смотрела на девушку уже с нескрываемым презрением.

– Предлагаю все-таки проследовать до моря, раз уж мы в Варне… – вздохнула Райна. – Доедем до Золотых Песков, позагораем, отдохнем, а потом уже и вернемся. А?

Она посмотрела на меня, как нашкодивший ребенок. Значит, я все правильно поняла! Эта девчонка хотела меня одурачить, а теперь, нисколько не раскаиваясь, собирается за мой счет поваляться на теплом еще сентябрьском солнышке.

– Ладно, поехали… – Я хотела ей сказать, что, может, мы все-таки прокатимся до Албены и посмотрим дом, но отступать было поздно. Там, на месте, она профессионально обманет меня и вынудит внести пару тысяч левов капору (задатка).

В ту минуту я пожалела, что рядом со мной нет ни моего брата, ни отца, которые быстро и мягко поставили бы ее на место. Жаль, что я не унаследовала от отца его твердый и волевой характер. Я была мягким, уступчивым человеком, и Магдалена сразу раскусила меня.

Золотые Пески. Залитый солнцем огромный, тянущийся на многие километры чудесный пляж, повсюду – дорогие отели первой линии, множество ресторанчиков, кафешек, повсюду слышна английская, немецкая, французская и, конечно, русская речь. Много благообразных старичков со своими старушками (шорты, майки, удобная полотняная обувь), путешествующие иностранные пенсионеры. Выбеленные временем стриженые волосы, загорелые руки в пигментных пятнах, дежурные улыбки, демонстрирующие ровные белые зубы. Я пожалела, что не взяла с собой купальник. Пришлось покупать прямо на берегу – бирюзовый, в серебряную крапинку. И полотенце.

Джорджи не звонил. Должно быть, ему мама не разрешала. Выпуская дым изо рта, она наверняка кричала что-то о гордости, о том, что меня надо крепко держать в руках…

Я нырнула в ледяную воду, которая спустя несколько секунд показалась мне теплой. Еще раз нырнула, с головой, со всеми своими проблемами и обидами. Вспомнились бесчисленные пляжи, где мы валялись на песке с Джорджи. Девушки буквально не сводили с него глаз. И я ревновала. Но эта ревность была приятной. Я знала, что он любит только меня.

Но вода не смыла с меня ощущения того, что я живу как-то не так. Что мой курортный роман на самом деле затянулся и пора бы определиться с моим будущим. С одной стороны, во мне еще продолжал жить Джорджи, мужчина, в которого я была страстно влюблена и которого уже успела принять как самого близкого человека. С другой, мне не посчастливилось – я разочаровалась в нем, он стал меня раздражать, поскольку его образ ассоциировался у меня с Магдаленой. Она была классической третьей лишней. Мысленно я уже несколько раз убила ее. Вот так!

Между тем мы лежали с Райной на песке, и мне до смерти вдруг захотелось поделиться с ней. Ведь она была почти моей ровесницей, хорошо говорила по-русски и могла бы понять меня. Но так мне не хотелось оказаться униженной в ее глазах! Не хотелось, чтобы она думала обо мне как о неудачнице, как о легкомысленной особе, выскочившей замуж за первого встречного смазливого парня. Разве так надо подбирать себе мужа, отца будущих детей? И разве достаточно одной красоты для крепкого брака?

Может, мне стоит все бросить и улететь в Москву? Вот прямо сейчас?! А отец потом пришлет в Шумен своего поверенного, который от моего имени разведется с Джорджи и отсудит у него половину имущества, купленного на мои деньги?

Я даже вскочила, окатив Райну россыпью золотого песка. Сердце мое бешено колотилось. Я уже видела себя мчащейся на такси в Варну, в аэропорт… В сущности, можно, если пока нет рейсов на Москву, остановиться в любой гостинице и ждать дня вылета. Можно жить свободной, счастливой жизнью, какой я жила до встречи с Джорджи… После развода нога моя не ступит на эту теплую, пахнущую травами, розами и солнцем землю! И Болгария будет вычеркнута из моего сознания навсегда.

Внезапно раздались какие-то крики, шум, на пляже произошло какое-то движение… Женский вопль прорезал солнечный спокойный день, внеся в него тревогу и страх.

Райна тоже подскочила, потому что продолжать лежать на песке, когда кто-то так истошно орет, было просто невозможно. Мы с ней, подхватив свои сумки, бросились к тому месту, где уже начинала образовываться толпа полуголых, загорелых людей с испуганными лицами.

Оказалось, что зарезали женщину. Вероятно, как утверждала ее подруга, пришедшая с ней вместе на пляж, это сделал ее муж – он страшно ревновал ее и не отпускал вдвоем с приятельницей на море. Женщина вышла из воды и обнаружила ее – под зонтом, прикрытую с головой полотенцем, которое быстро напитывалось кровью… Никто из соседей ничего не заметил. Все, как обычно, были заняты собой, лежали, прикрыв глаза в сладкой дреме…

– Значит, подошел незаметно, пырнул ножом – и исчез. Растворился в толпе, – произнесла потрясенная Райна, глядя на торчавший из живота женщины нож.

– Она жива, видишь, еще дышит… Думаю, ей уже вызвали «Скорую», – сказала я, чувствуя, что готова разрыдаться. Нервы мои, оказывается, сдавали. А еще я вдруг поняла, что я – не свободна. Что у меня есть муж, который может тоже – вот так… ножом… Или это не про Джорджи? Может, мне хотелось, чтобы мой муж меня так же ревновал? Между тем прошло уже столько времени, а он так и не позвонил. Сидит сейчас со своей мамулей на террасе моей квартиры, курит, пьет кофе и рассуждает о том, что лучше бы ему было жениться на своей, на болгарке, тогда и разбирались бы легче…

Мы с Райной вернулись на наше место, закурили. Рядом с нами располагалось маленькое кафе, прямо на песке. Пол, сколоченный из гладких досок, шесть длинных столов, полированные желтые лавки, красные скатерти, и над головами парусом трепещет зеленый тент. Пахнет жареной рыбой и кофе.

Мы с Райной поняли друг друга без слов. Поднялись. Отряхнулись от песка и поднялись по ступенькам в кафе, сели возле большой, словно бы уставшей от жары пальмы. Мальчик в цветных пляжных трусах, вероятно сын хозяев, из большой пластиковой бутылки поливал высаженные в горшках герани и петунии, которые украшали это, в общем-то, примитивное заведение.

– Цаца, жареный хлеб и кола, – сказала Райна разгоряченному толстяку за стойкой, обладателю толстой золотой цепи и такого же мощного и тяжелого браслета на волосатой, мокрой от пота руке. Его рубаха в мультяшных пальмах и попугаях была тоже пропитана потом.

– И мне то же, – повторила я заказ Райны.

Цаца – это, я думаю, та же килька. Обвалянная в муке с солью и зажаренная в кипящем масле.

– Надо было пива взять, холодного, – вдруг пожалела я. – Ты-то за рулем, а я – нет.

– Так возьми!

Но из солидарности с Райной я тоже пила колу.

– Если она выживет, представляешь, сколько ей понадобится операций? Я всегда об этом думаю. У моей сестры операция была, так все дорого… И тогда я решила застраховать свою жизнь. Если со мной что-то случится, то страховая компания оплатит лечение, – сказала она.

– Хорошая мысль, – поддержала я ее, в душе понимая, что уж я-то страховаться никогда не стану. Что мне достаточно будет обналичить деньги, чтобы меня подлечили как следует. Но говорить этого вслух я, понятное дело, не собиралась.

– У тебя телефон молчит. Ты что, никому не нужна? – неожиданно спросила Райна и засмеялась. – У меня каждый день – сто звонков…

Я достала свой телефон и поняла, что он отключен. Вероятно, он отключился сам, а может, я сама его вырубила во время ссоры с Магдаленой. Включив его, я увидела, что мне звонили много раз и послали шесть эсэмэсок.

«Ты где?» «Ответь». «Позвони». «Я схожу с ума». «Извини, что так получилось».

От этих скупых посланий мне стало еще хуже. Ни слова о любви! Джорджи меня не любит! И не любил никогда. Иначе он не слушал бы свою мать, а жил бы со мной, нашими общими интересами. А ее послал бы куда подальше…

И снова мне захотелось поговорить с Райной, рассказать ей обо всем, что произошло со мной за эти последние месяцы, спросить ее – нормальна ли эта ситуация, когда сын следует исключительно советам матери, для Болгарии или национальность здесь совсем ни при чем? Но я снова промолчала. Не хотелось выглядеть глупой и брошенной.

– Жаль, что мы не доехали до Албены… И не посмотрели дом.

– Так поедем!

Она сказала это так легко, что чувство легкой неприязни к ней, возникшее у меня еще в машине, когда она объясняла мне все о невозможности иностранцу купить землю, исчезло. Мы пообедали, сели в машину и покатили в Албену.

* * *

На высоком берегу сияла двухэтажная вилла, белая, с красной новенькой черепицей на крыше. Внизу дом опоясывала чудесная, с белыми фигурными балясинами балюстрада террасы, увитая густыми цветущими растениями; парадное крыльцо спускалось к кованым воротам, откуда открывался вид на море. Вилла буквально утопала в зелени.

– Как красиво! – вырвалось у меня, когда я вдруг представила, что этот прекрасный дом может принадлежать мне одной!

Странное чувство пьянящей свободы охватило меня – я подумала: как Джорджи неожиданно вошел в мою жизнь, так он может и исчезнуть из нее. Вместе со своей ненасытной мамашей! А новая волна разочарования накрыла меня, когда перед моим мысленным взором начала всплывать одна картина моей странной супружеской жизни за другой. И почему-то при мысли о моем муже я увидела его только со спины, а его лицо превратилось в какую-то расплывчатую маску. Получалось, что я никогда не любила его, просто увлеклась этим красивым парнем, который на поверку оказался совершенно не тем, кем я его себе представляла. Он – типичнейший маменькин сынок, для которого мнение Магдалены – самое важное в его жизни. Он не способен принимать собственных решений. И каждый его шаг продиктован именно ею. Пуповина, соединявшая их в ее чреве, так и не порвалась, и они взаимно подпитывают друг друга чувствами, мыслями, идеями, желаниями. Они – единственные близкие друг другу люди, и я в число таковых, к моему большому сожалению, так и не вошла. Ну и пусть, подумалось мне тогда с легкостью.

Однако пока я нахожусь в браке, покупать этот дом мне как-то не с руки. После развода придется делить его с моим (а он тогда уже станет бывшим) мужем.

И все равно эта поездка дала мне многое. Я хотя бы поняла, что могу без особых страданий расстаться с Джорджи. А это для влюбленной еще недавно девушки не так уж и мало!

– Значит, это Албена… – зачем-то произнесла я, глубоко вдыхая чистый морской воздух.

– Нет-нет, это вовсе не тот дом, который мы с тобой присмотрели, – неожиданно для меня сказала Райна. – Это другое место. А сейчас мы поедем в Албену. Там вилла ничуть не хуже. Но значительно дороже.

– Почему?

– Потому что это – Албена! – произнесла она многозначительно, словно я могла понять суть этого заявления.

– А! Золотые Пески, Албена, Балчик…

– Вот именно. Там все дороже.

– Может, посмотрим дом в Албене? – Я не могла признаться ей в том, что цена в данном случае роли не играет. Что я могу, если только захочу, купить хоть несколько таких вилл на побережье.

Она посмотрела на часы:

– Хорошо, поехали.

Мы поднялись на машине на основную магистраль и заскользили по ровной гладкой дороге в Албену.

И снова я увидела чудесную виллу. Чем-то даже похожую на ту, которую мы только что осматривали. С той разницей, что она была поновее, располагалась повыше над морем и растительности на участке было гораздо меньше.

– Нет, та понравилась мне больше. И вообще, Райна, мне надо с тобой поговорить…

Мы вернулись в машину.

– Домой? – спросила она меня.

– Вернемся сначала на ту виллу, первую. Кстати, как называется это место?

– Кранево.

– Значит, в Кранево. Я хочу купить эту виллу, но чуть позже. Возможно… – Я помедлила, еще не представляя себе, как я вообще произнесу то, что собираюсь сказать. – Словом, я могу развестись с мужем, а потому мне не хотелось бы покупать эту виллу, находясь в браке. Я хотела бы найти хорошего адвоката, чтобы он помог мне с разводом, а потом уже куплю этот дом.

– Но он может быть продан уже завтра! У меня есть на него двое покупателей. Хотя они отчаянно торгуются… Хозяева не уступают, а отказаться от своих комиссионных я тоже не могу, потому что купила вот эту машину и взяла кредит…

Конечно, у каждого – свои планы. Хотя, возможно, она блефовала, как каждый профессионал. И никаких покупателей на виллу у нее пока нет.

– Я оставлю задаток. Ровно столько, чтобы ты покрыла свой кредит, а ты сделай так, чтобы с продажей повременили хотя бы месяц.

– Надо будет заключить договор. Все не так-то просто.

– Но что же делать? Вилла стоит дорого. Я нахожусь в состоянии развода и не собираюсь делить этот дом с Джорджи! – воскликнула я, с каждой минутой испытывая чувство необъяснимой радости при мысли о разводе.

– Понимаю. Надо все обдумать… А с адвокатом я тебе помогу.

* * *

Как часто я потом вспоминала эту поездку! С каким сожалением, что не осталась на этой вилле, а вернулась в Шумен! После морского побережья он показался мне мрачным и каким-то зловещим. И даже официантки в кафе, казалось, были настроены против меня. И продавщицы в магазинах, не желавшие понимать моего «болгарского». Конечно, я разговаривала с ними на гремучей смеси языков, но просила их лишь о каких-то простых вещах – продуктах, и, как мне казалось, даже любой болгарский ребенок мог бы меня понять.

Словом, вернувшись, я почувствовала себя уж очень мерзко. Мы договорились с Райной, что она позвонит мне и сообщит, когда ее знакомый адвокат сможет принять меня.

Я вернулась домой и нашла Джорджи, спящего в нашей спальне. Магдалена курила в гостиной и делала вид, что она не замечает меня.

На кухне был беспорядок, раковина – полна посуды. Мне подумалось почему-то: это даже хорошо, что я не успела еще купить посудомоечную машину. С каким-то злорадством я представила себе, как после моего отъезда Магдалена будет продолжать мыть посуду сама, своими руками, в резиновых перчатках.

Чтобы наметить план действий, я принялась мыть посуду. Знала, что Магдалена не станет разговаривать со мной до тех пор, пока не проснется Джорджи. Что только вдвоем они – сила. К тому же, возможно, она и сама находилась в той стадии, когда надо было определяться – то ли давать от ворот поворот русской снохе, теряя при этом «денежный мешок», либо попытаться как-то наладить с ней отношения, чтобы сохранить все купленное мною в браке, а то и вовсе успеть до развода (а я не считала, что она об этом не задумывалась!) прикупить еще парочку-другую квартир.

Но в таком случае она должна была бы встретить меня не с кучей грязной посуды, а совсем иначе и улыбаться при этом до ушей…

Ладно, посмотрим, что будет дальше.

Проснулся Джорджи, заглянул на кухню, молча подошел ко мне и обнял. Потом он как-то странно всхлипнул, уткнулся носом в мое плечо и сказал, что он любит меня, не может без меня жить и – он виноват в том, что произошло. Но и отвечать за поступки другого человека, даже если это его мать, он тоже не может.

– Я поговорил с ней, она очень сожалеет о том, что произошло. Она просто очень любит меня, и ей постоянно кажется, что меня от нее отнимают. Это обыкновенный материнский эгоизм.

– Так, может, ты женишься на своей матери? – холодноватым тоном предложила ему я. – А что, она еще вполне молодая…

– Я понимаю. Тебе больно…

Мне захотелось закричать, что все происходящее с нами в последнее время – полный идиотизм! Что так жить нельзя! Жизнь состоит не только из удовлетворения естественных человеческих потребностей. Она многогранна и интересна, и самое ценное в ней – это отношения между мужчиной и женщиной. И та любовь, которая вспыхнула между нами (а она именно вспыхнула, поскольку я не была готова к такому буйству чувств в себе самой), представляла собой куда бо`льшую ценность, чем этот ленивый, бездеятельный образ жизни, грозивший превратить нас обоих в животных! А поведение его матери, которая, обнаружив, что ее сноха – дочка русского миллионера, не стесняясь, скупает недвижимость, делая при этом вид, что она заботится исключительно о нас с Джорджи, а на самом деле только и думает о том, как бы разбогатеть за чужой счет, – просто позорно! Но я только и сказала:

– Понимаешь, Джорджи, вся беда, а может, и счастье в том, что мой отец и мой брат – оба очень любят меня, а потому с самого детства они позволяли мне делать все, что мне заблагорассудится. Другой отец на его месте ни за что не позволил бы мне выйти замуж за какого-то непонятного болгарского парня, по сути, нищего. Он не стал бы слушать мои доводы относительно того, что я люблю этого парня и все такое… Он постарался бы сделать все возможное, чтобы выдать меня замуж за миллионера, нефтяного магната и так далее. Потому что деньги в нашем мире (так было всегда и так будет) играют колоссальную роль! Но я приехала сюда, в Шумен, не для того, чтобы покупать квартиры для твоей мамаши. Ты должен определиться – с кем ты! И чего ты хочешь. Если ты желаешь продолжать жить с Магдаленой и слушать ее и при этом оставаться владельцем купленных на мои деньги квартир, ты должен развестись со мной. Вот и все. Если же ты готов начать новую жизнь, где главным человеком буду я, тогда нам с тобой следует жить самостоятельно и как можно реже видеть твою мать. Один раз в месяц – вполне достаточно. Ты должен заняться каким-нибудь своим делом, только определись – и я помогу тебе с начальным капиталом. Что ты умеешь делать? Чем хочешь заниматься? К чему, как у нас говорят, у тебя душа лежит? Если тебе не нравится возиться с ремонтом машин, ты мог бы, как предлагал мой отец, заняться бензиновыми станциями. Но этим надо заниматься плотно! Отец прислал бы тебе верного и надежного помощника, он подсказывал бы тебе все, как говорится, пошагово… Ты бы сам научился зарабатывать деньги и почувствовал бы себя совсем по-другому…

Он слушал, опустив голову. Его черные локоны закрывали лицо.

– Джорджи, ты почему молчишь? Чего ты хочешь?

– Я хочу есть, – сказал он с виноватым видом. – Когда я голодный, я ничего не соображаю. И, конечно, мне нужно время, чтобы понять, что мне нужно. А с мамой… С мамой мы вопрос решим. Вернее, я решу. Знаешь, – он еще крепче обнял меня и поцеловал в макушку. – Я очень испугался сегодня, когда ты вдруг исчезла… Мы с мамой не знали, где ты. Мы чуть с ума не сошли! Твоя машина стоит на месте, а тебя нет. Я обошел весь бульвар, но не нашел тебя. Где ты была? Ты – иностранка. С тобой может случиться все, что угодно!

– Я ездила к морю…

– Куда?

– Говорю же – к морю.

– И что ты там делала? И на чем ты поехала?

– Какая разница?

Мне не хотелось разговаривать с ним. Часы моего отсутствия ничему его не научили. Еще немного, и он начнет рассказывать мне о страшных цыганах, которые могут украсть меня! Станет разговаривать со мной, как с маленькой девочкой…

– Хорошо, сейчас я приготовлю что-нибудь, и мы поужинаем. Только скажи Магдалене, чтобы она убиралась, – сказала я в сердцах, не представляя себе, что буду кормить ее ужином. Разве что положив предварительно в ее тарелку внушительную дозу мышьяка.

– Но как я ей скажу, чтобы она уходила? Это невозможно! У нас так не принято!

– Тогда отправляйтесь с ней в ресторан и ужинайте там. А я останусь дома. Только потом отправь ее, пожалуйста, домой.

Я поймала себя на том, что ни разу еще не разговаривала таким тоном с мужем. Больше того – я не воспринимала его как мужа. Мой курортный роман завел меня в тупик. Мне предстояло избавиться от располневшего на банницах и жареной картошке здорового парня-эгоиста.

– Но… У меня нет денег. Наличных.

Можно подумать, что у него есть безналичные! Да его банковские карты пусты, как и карманы!

– Попроси у своей матери. Пусть она тебя покормит.

И Джорджи с матерью ушли. Тихо, как мыши, они покинули дом. А я приготовила себе бутерброды, сварила кофе и поужинала. Голова моя шла кругом. Я ругала себя за то, что так и не затеяла с ним разговор о разводе. Хотя, возможно, я правильно сделала, ведь лучше беседовать об этом с глазу на глаз.

* * *

Как ни странно, но мы прожили вместе с Джорджи еще четыре месяца. Оказывается, развестись в Болгарии не так-то просто.

Моя страсть к Джорджи улеглась. Улеглась на кровати, рядом с ним, но не с ним в обнимку. Как хотелось мне поговорить со своими подружками о страсти, о том, какая же она стихийная, неуправляемая и опасная для жизни штука. Смертельно опасная! Что под воздействием страсти люди способны совершать необдуманные поступки, вляпываться по самые уши в грязные истории, бросать мужей и детей; что страсть – это как океан или пусть даже как море, холодное, но оно кажется тебе горячим, пьянящим. Страсть – это полное сумасшествие! Но, что не так уж и плохо, страсть не вечна. Она, исчезая, оставляет вас наконец-то в покое, и вы, осматриваясь и видя те разрушения, что она принесла, все еще не верите, что все это произошло с вами. Это как после попойки в только что отремонтированной квартире: весь паркет залит шампанским по колено, в нем плавают крошки отвалившейся штукатурки, куски рваных обоев, а под ногами колются-режутся осколки хрустальной люстры… И повсюду следы борьбы – это вы боролись с собой, со своей чувствительностью, со своими неуправляемыми желаниями. Не удивляйтесь, если под вашими ногами захлюпает кровь – она будет сочиться прямо из сердца. И растворяться в шампанском. А шампанское, в свою очередь выдохшись, превратится в приторный, прокисший виноградный сок…

Хотя иногда страсть напоминает мне теплый, пряный ветер, сносящий все на своем пути, все, что прежде радовало нас и вносило в жизнь ощущение определенного порядка.

Страсть – это спутанные волосы, потные тела, горячие губы, хруст морского песка на зубах, вкус вина на языке и разросшееся непомерно сердце, переполненное желанием любить.

Страсть, наконец, – это болезнь, которая ощущается лишь под утро, когда ты лежишь на голубоватых от утренних сумерек простынях и не чувствуешь в себе силы жить дальше. Когда каждая твоя клетка просит об отдыхе…

Страсть – это глубокий и черный колодец со слезами.

Все последние месяцы жизни с Джорджи – это была борьба моей памяти о страсти с реальностью. Мое тело довольно долго отвыкало от тела Джорджи. Думаю, нечто похожее происходило и с ним самим. Догадывался ли он, что я собираюсь оставить его? Насовсем? Не думаю. Оказалось, что он слишком глуп для подобных предположений. Ему думалось, что я ради брака с гражданином Евросоюза готова на все. И что мне не мила моя Москва. Глупость! Глупость! Я время от времени связывалась по скайпу со своими московскими подружками и просила рассказывать мне все-все, что происходило в их сумасшедшей, веселой, ночной московской жизни. И я словно присутствовала там, где были они. Еще мы перезванивались, и я могла услышать, замерев на балконе своей шуменской квартиры, шум и грохот музыки, крики и смех своих подруг, веселящихся на очередной вечеринке или в клубе. В такие минуты мне хотелось заказать такси и попросить отвезти себя в Варну или Софию (где есть самые близкие авиарейсы на Москву), и пропади все пропадом!

Я едва сдерживалась. Но, с другой стороны, я понимала, что прежде, чем я покину Болгарию, я разорву с ней свой гражданский брак. Аккуратно разрежу все нити, которые связывали меня с ней. С Джорджи. Хотя теперь мне его все больше хотелось звать Горги. Как того желала его мама.

Райна, как и обещала, помогла мне с адвокатом. Высокий, с прилизанными волосами и мясистыми красными щеками, в джинсах, светлых пиджаках и неизменных ботинках со шпорами (жуть!), Венци (Венцеслав! Ни больше ни меньше) подготавливал почву для развода.

Конечно, я могла бы подключить к этому делу хотя бы моего брата Илью, который немедленно примчался бы в Шумен и разрулил бы ситуацию в считаные дни. Сначала он бы морально уничтожил Джорджи вместе с его мамашей. Не сдержался, упрекнул бы его, во-первых, за то, что не было свадьбы. Во-вторых, за то, что муж нигде не работает и живет за счет жены. В-третьих, в-четвертых… Он превратил бы Джорджи в фарш! Потом нашел бы людей, которые помогли бы ему быстро, без проволочек, развести нас. И увез бы меня домой, целую, невредимую. Не знаю, не понимаю, почему я не поступила так? Почему не вызвала брата на подмогу? Вероятно, мне было элементарно стыдно, что я вот так взяла и вышла замуж, не подумав. Хотя знала ведь, что уж Илья-то никогда и ни в чем меня не упрекнет, что он любит меня самозабвенно, любит и скучает.

Конечно, мы перезванивались, и я старалась говорить голосом счастливой новобрачной. Вероятно, у меня не так уж и плохо получалось, раз Илья ни разу ничего не почувствовал. Или он просто знал, что, если мне будет худо, я скажу ему. Обязательно.

«– Послушай, ты же техник, ты же столько лет держал эту проклятую автомастерскую! Забыл, как устроены тормоза? И что там надо перерезать, чтобы эта курва потеряла управление и разбилась в пыль?»

До сих пор слышу этот голос моей свекрови. Слово «курва» на болгарском означает самое худшее из всех определений, которые только могут быть отнесены к женщине.

«– Думаешь, это так просто – убить свою жену? – Ты не понимаешь… Вы – на грани развода! И ты, и она – вы оба это знаете. Но она что-то задумала, я это чувствую! Иначе она давно бы уже подала на развод. Думаю, она собирается вызвать сюда своего отца. А он, уж будь спокоен, сделает все, чтобы отсудить у нас все нажитое… Вернее, ты сам понимаешь… Раз уж так все сложилось, что у нас появились эти апартаменты, мы должны сделать все возможное, чтобы это сохранить. У тебя впереди целая жизнь, ты молод. Ты же не собираешься ишачить где-нибудь, ремонтируя машины или занимаясь какой-нибудь другой грязной работой? Твой отец был, ты уж извини, белоручкой, и ты вырос точно таким же. Он всю жизнь болтался и без работы, и без каких-то перспектив… А тебе судьба дала шанс! И ты не случайно встретил Грету… Тьфу, имя-то какое!»

Когда я случайно услышала все это, то подумала – я просто сплю и мое воспаленное воображение плавно перетекло в другую грань своего существования, я уснула с мыслями о разводе, в страхах за свое будущее, потому и приснилось мне все это… Ну невозможно было поверить, что Джорджи, которого я еще недавно страстно любила, вдруг превратился в моего потенциального убийцу, планирующего мою смерть! Надо было что-то предпринимать, как-то остановить этот разговор…

Они, Джорджи и Магдалена, не знали, что я уже вернулась из магазина, где покупала пиво. У меня мягкие швейцарские кроссовки, и я ступаю в них бесшумно, как тень. Записать бы этих заговорщиков на диктофон, чтобы потом предъявить их беседу полиции…

Однако меня захлестнула вдруг такая жаркая волна ненависти, что я подумала – и полицию-то вмешивать в это сугубо семейное дело не следует. К тому же она наверняка будет на стороне своих соотечественников. Мне надо защититься, это первое. Второе – сделать так, чтобы они сами попались в свою же ловушку. Но вот как это устроить? Что бы такое придумать?

Одно было ясно: оставаться в квартире, где двое людей собираются меня убить, – опасно.

«– Но если приедет ее отец, будет настаивать на расследовании катастрофы и выяснится, что кто-то подрезал тормозные шланги ее «Ситроена», то подозрение в первую очередь падет на меня. Лучше сделай это ты, мама.

– Бог с ними, с этими шлангами… Существуют и другие способы убийства. Яд, к примеру. Его можно подмешать в кофе, но сделать это надо не дома, а где-нибудь в кафе или в ресторане… Все нужно обдумать, Горги. Иначе мы снова останемся нищими! А я так привыкла к этой квартире! Мы здесь так хорошо все обустроили. Когда ее не станет, я непременно куплю посудомоечную машину… Жизнь так коротка, я не хочу доживать свой век в нищете…

– А тебе ее не жалко? Совсем? В сущности, она же не сделала тебе ничего плохого. Напротив – она купила тебе квартиру, и вообще, мы все эти месяцы жили, как у Христа за пазухой.

– Какой же ты у меня еще дурачок, Горги! Да, вот еще что… Помнишь мою сестру? Она умерла от обыкновенного перитонита. И в больнице к ней относились как к нищей. Когда она умирала, к ней никто даже не подошел! Все тогда говорили, когда она умерла, что, будь у нее страховка, за ней бы лучше присматривали. Муж бы занял денег, а страховая компания выплатила бы им все, что они потратили на лечение. Вот как бы нам уговорить Грету, чтобы она застраховала свою жизнь?

– Мам, ты сама-то слышишь, что говоришь?! Зачем ей, миллионерше, какая-то там дурацкая страховка? Ей достаточно только пошевелить пальцем, и она выкачает из банкомата все наличные, чтобы расплатиться за лечение. Нет, этот номер не пройдет».

Услышав это, я вдруг поняла, что именно этого-то мне и не хватало. Страховка! Вот и Райна летом говорила о страховке… Предположим, что я застрахую свою жизнь, Магдалена не станет ждать и постарается привести свой план по моему уничтожению в жизнь. Она будет торопиться, я это уже поняла.

Я уже видела свою разбитую, дымящуюся машину на дне оврага, а в ней – обгоревший труп… Но не свой, разумеется! Магдалена заявится в страховую компанию и предъявит этот труп, скажет, что это я погибла. Разве там, в этой конторе, не обратят внимание на то, что я только что застраховала свою жизнь – и тут же погибла? Начнут расследование, в результате которого выяснится, что тормоза моей машины были намеренно испорчены кем-то…

Только вот где раздобыть труп? Украсть из морга? Но как? Поручить это кому-нибудь из тех, кто имеет доступ в это святая святых, в это страшное место?..

Единственным человеком, с кем я могла бы более или менее удачно договориться, была Райна. К тому же она нуждалась в деньгах. Но как будет действовать она? Местная, она найдет нужного человека, пообещает ему деньги… Что ж, неплохой план! Вот только надо бы встретиться с ней, поговорить. Хотя, представляя себе подобный разговор, я словно слышала, как она советует мне снова обратиться к адвокату, чтобы тот помог поймать за руку злоумышленников. Уж он-то наверняка знает, что нужно сделать, чтобы предотвратить убийство и одновременно – посадить за решетку Джорджи с его матерью.

« – И все же ты попробуй… Знаешь, я много размышляла о вас с Гретой. Все спрашивала себя – почему она до сих пор не подала на развод? А что, если причина кроется не в желании разорить тебя и не в том, что она как будто чего-то выжидает… Может, все гораздо проще и она любит тебя? Ведь именно это чувство привело ее сюда. Она могла бы выйти замуж за миллионера, которого нашел бы ей отец. И могла бы жить не в Болгарии, прямо скажем, не самой богатой стране мира, а во Франции, в Англии… Ты не представляешь себе размер состояния ее отца… Он – Крез!!!

– К чему ты клонишь?

– К тому, что можно было бы поиграть на ее чувствах, понимаешь?

– Я не совсем понимаю…

– Вот чего она хочет, ты знаешь?

– Да. Она хочет дом, сад, семью и детей.

– Вот и купите дом! У моря. Красивый, дорогой дом. И пусть она там себе сажает свои растения, разбивает цветники… У нее же специальность такая – ландшафты.

– А я что? Превращусь в ее садовника? Стану полоть траву? Она ведь уже не воспринимает меня всерьез. Она поняла, что я никогда не буду работать… Она и так уже презирает меня.

– Так сделай вид, что ты собираешься работать. Скажи, что тебя тоже увлекает ландшафтное проектирование. Во всяком случае, это лучше, чем заниматься бензиновыми станциями или ремонтом машин. Пусть она научит тебя, как обустраивать сады и парки. Будете сидеть с ней в уютном теплом доме и высаживать цветочки! Влюби ее в себя – по-настоящему, а потом плавно перейди к тому, как ты дорожишь ею. Словом, подведи ее к разговору о страховке.

– Мама, это слишком грубо.

– Ничего не грубо! Словом, сделай так, чтобы она окончательно поверила в то, что ты собираешься жить с ней дальше, намерен завести с ней детей, что ваш брак – это навсегда… И вот когда ты полностью усыпишь ее бдительность, тогда и приступай к уговорам и беседам о страховке. Но уж если ничего не получится, ты все сделаешь так, как мы с тобой договаривались. Тормоза ли выведешь из строя, отравишь ли ее – роли не играет. Но когда ее не станет, страховые агенты, появившись в вашем доме, убедятся в том, что вы были чудесной парой и строили планы на будущее. Ты покажешь им, изображая убитого горем молодого супруга, ваши дизайнерские проекты, предъявишь заготовленные саженцы и семена. Горги, зато, когда все закончится, у нас будет дом на море!!!»

Почему я раньше не поняла, что Магдалена – психически нездоровый человек? Ведь тот план, что она предлагала ему, – самая настоящая дикость! К тому же сколько в нем было цинизма и расчета! Как же я ненавидела ее в ту минуту…

Я стояла в передней, слушая их разговор, и понимала, что не могу оставаться в этом доме ни минуты.

Я вышла на цыпочках из квартиры и пожалела, что не прихватила с собою теплую непромокаемую обувь и шубу. На мне была лишь легкая спортивная куртка, тонкие джинсы и кроссовки – словом, одежда, в которой можно сбегать в соседний магазин за сигаретами или пивом.

Между тем какая же на улице бушевала непогода! Дождь со снегом бросался на съежившихся, кутавшихся в легкие тонкие куртки прохожих. Я давно уже заметила, что в этой теплой стране к зиме относятся крайне несерьезно,и даже в пятнадцатиградусный мороз практически никто, кроме пожилых людей, не носит головные уборы. И обувь все предпочитают почти летнюю. В магазине резко встретишь сапоги на мутоновой подкладке, самый распространенный утеплитель – байка. Зато на полках красуются сапоги из искусственной замши, даже из вышитого атласа. Не обувь, а какие-то игрушки для взрослых людей! Люди, словно бы на миг выйдя из дома, бегут по улицам, замотав вокруг шеи шарф и будто зная, что через пару часов холод и вьюгу сменит теплый погожий денек. Моя теплая обувь и шуба вызвали бы, пожалуй, недоумение у граждан – мол, это тебе не русская зима! Может, и не русская, но все равно – холодно.

Я забежала в кафе. Горячий кофе мне не помешал бы, хотя бы для того, чтобы немного согреться и собраться с мыслями.

Итак. Меня собираются убить. Пусть не сегодня, а позже, когда-нибудь, когда я застрахую свою жизнь, но все равно – неприятно.

Бежать? Возвращаться в Москву? Но где гарантии, что зло будет наказано? Что Джорджи следующим летом не отправится на экскурсию в Москву и не привезет оттуда на свою родину следующую русскую дурочку? У Джорджи есть многое из того, что нравится женщинам, и в первую очередь – это его породистость, его природная красота и обаяние. Глядя на него, просто невозможно себе представить, что он способен на убийство. Кроме того, на его высоком гладком лбу имеется печать интеллекта. То есть он не похож на пустого безголового красавчика. При виде его человеку кажется, что Горги не только красив, но и развит, умен, что на него можно положиться. Кроме того, он обладает определенной интеллигентностью, у него неплохо поставлен голос, он довольно солиден, и даже легкая полнота ему идет. Такие мужчины очень нравятся женщинам. Любой девушке приятно будет пройтись с ним под ручку, не говоря уже о том, чтобы заполучить такого породистого жеребца в личную собственность. А уж какие красивые от него родятся дети!

Нет, так просто я сдаваться не намерена. И я все сделаю сама! Без папы и Ильи.

И тут – я не поверила своим глазам – на дисплее телефона, под приятное мурлыканье сигнала, появился портрет папы. Он позвонил мне ровно тогда, когда я о нем подумала. Когда решила для себя, что не стану отвлекать его от работы и тем более пугать его, что я – его дочь, а потому все же, наверное, унаследовала кое-какие черты его характера.

– Па? Привет! – Мне показалось, что лицо мое свело судорогой, и я, сдерживая слезы, защебетала: – Знаешь, здесь зима такая мягкая… Все ходят в костюмчиках, легких курточках…

– Грета, как дела? Ты давно не звонила. Не писала. Мы с Ильей переживаем. Это хорошо, что ты сейчас скупаешь недвижимость, поверь мне, в Болгарии она скоро поднимется в цене. Вот переживем кризис – и купим часть побережья в районе Созопола. Я знаю также, что англичане, уставшие от своих дождей и туманов, тоже скупают домишки в деревнях. Но меня интересует другая сторона твоей жизни… – Голос его звучал встревоженно, но был по-прежнему мягким, родным. – Ты счастлива?

– Да, папа… – промямлила я, не найдя в себе сил ответить бойко, весело, как и подобает влюбленной и любимой новобрачной.

– Понятно. Грета, ты знаешь, я никогда не давил на тебя, ты всегда шла своей дорогой. Но твой Джорджи – бездельник и бабник! Я навел справки. Вот не хотел этого делать, но все равно – не выдержал. Возможно, тебе об этом больно слушать, но два года тому назад он жил с одной французской подданной, ее звали Мари Аньес, она была старше его почти на пятнадцать лет… Так вот. Он прожил с ней в Тулузе около полугода, обобрал ее до нитки и исчез, бросив ее беременной. Это в ее-то возрасте! Еще. У тебя есть свекровь. В свое время на нее было заведено уголовное дело, ее подозревали в убийстве ее мужа…

Я, слушая папин голос, ловила себя на мысли, что подобная информация обычно «подается» в конце какого-нибудь криминального романа, главной героиней которого я сейчас и являлась. А тут – полное разрушение конструкции сюжета! И мне, как незыблемую данность, преподносят на блюдечке преступницу – свекровь.

– И что, это действительно она его убила? Кажется, он умер на операционном столе. Не знаю, чем он болел.

– Она была признана душевнобольной, провела восемь месяцев в психиатрической клинике, после чего ее отпустили. Вроде бы она поправилась, – сказал он.

– И ты, зная обо всем этом, молчал?!

– Я узнал все это всего лишь пятнадцать минут тому назад. Пока тебе дозвонился… – словно оправдывался мой папа. Я была потрясена. – А раньше я не занимался этим вопросом потому, что мне и в голову не могло прийти, что ты, ты – моя дочь, – можешь вляпаться в такое… семейство!

– Что натолкнуло тебя на мысль навести справки о моем муже и свекрови?

– Твое молчание, – коротко ответил он, и я услышала, как он вздохнул там, в Москве. – И еще – твой тон. Я же твой отец, я знаю тебя как облупленную! Я знаю твой голос, когда ты бываешь счастлива, и знаю, как он дрожит, когда тебе совсем плохо. К тебе отправить Илью? Вот, он буквально рвет из рук трубку…

– Привет, сестренка! – закричал брат.

И тут я разрыдалась.

– Ты что? Совсем уж плохо? Возвращайся! Сделаешь наш любимый с отцом омлет с клубникой. А если серьезно, то вали оттуда, все бросай и приезжай… Поедем охотиться на львов!

– Я приеду, но только не сейчас.

– Хочешь привести все дела в порядок? Развестись? Я могу помочь тебе в этом.

Мне захотелось крикнуть в трубку: «Папа, Илья, меня собираются убить! Увезите меня отсюда!» Хотелось, но я не крикнула. Я покину эту страну только после того, как куплю здесь ту чудесную виллу в Краневе! Но куплю я ее, уже будучи свободной.

– Скоро Рождество… У меня есть подруга, думаю, я отмечу праздники вместе с ней, за городом. Потом она поможет мне с разводом, у нее хорошие связи. Вот тогда я и вернусь. Правильно ты говоришь – я хочу сперва закончить все свои дела.

– Обещай в следующий раз знакомить нас со своими мужьями. – Я почти воочию увидела, как Илья грозит мне пальцем. – Договорились?

– Хорошо. Папу мне дай!

– Грета, я буду тебе звонить, – сказал отец.

– Слушать мой голос?

– Не только. Я соскучился! К тебе я не приеду – не хочу. Боюсь, что пришибу этого твоего Джорджи… А с Магдаленой этой… будь поосторожнее. У нее с головой не все в порядке, сказал же. Ты бросила курить?

– Нет, – честно призналась я. – Еще больше курю, чем в Москве. Па, здесь все пьют кофе и курят. Прямо образ жизни. Вот и я оболгарилась.

– Это не только в Болгарии. Я вот вернулся недавно из Германии, так там – та же картина. Кстати, я купил тебе плед. Белый, шерстяной. Как ты хотела. Возвращайся, зарывайся в свою теплую норку и приходи уже в себя… А Илья накупил тебе разных платьев и штанов. Привез из Парижа. Звучит, конечно, пошловато, но платья все – летние, в цветах, с пышными юбками. Ты же у меня такая красавица! Будь моя воля – ни за что бы не отдал тебя замуж. А ты вон вышла замуж и даже на свадьбу не позвала…

– Так не было же ее…

– Да я знаю, знаю… Будем считать, что это у тебя случилась репетиция супружеской жизни. Теперь ты хотя бы узнала, чего не надо делать и каких мужиков следует посылать сразу…

– Постой… А как же та женщина? Француженка?

– Она родила мальчика. Очень красивого.

– Господи, откуда ты знаешь-то?!

– Мне прислали его фотку, по электронке! Я направлял в Тулузу одного своего человека, он встречался с Мари. Она много чего рассказала про твоего Джорджи!

– Плохого? – спросила я упавшим голосом. Я старалась говорить тихо, поскольку в кафе было не так уж много посетителей.

– Она была влюблена в него. Как и ты. И это – главное. Думаю, что она до сих пор его любит. И нисколько не жалеет, что содержала его, истратила на него все свои деньги.

– Па, я тут кое-что задумала… Потом объясню. Жди моего звонка и… постарайся меня понять.

«Па, забери меня отсюда!!!»

* * *

Смысл и суть того, что произошло со мной на самом деле, дошли до меня лишь после разговора с отцом и братом.

Я заказала еще кофе и бутерброд, понимая – чтобы реально претворить свой план в жизнь, осуществить свою месть этим заговорщикам, мне понадобятся силы. Но даже после съеденного бутерброда сил у меня не прибавилось. Я сидела за столиком, и мне казалось, что я только за последние пару часов похудела килограммов на двадцать. Из своих пятидесяти. Колени дрожали, а где-то глубоко в груди застрял острый кол. Чувство, знакомое многим, кого постигло разочарование, кто не знает, как ему жить дальше. Когда рушится жизнь, и ты видишь, как падают с неба ее хрупкие обломки.

Вечером в это заведение с оранжевыми стенами, пальмами в кадках, запотевшими стеклянными стенами и малиновыми кожаными диванами набивается много посетителей. Те, кто победнее, заказывают маленькие круглые картофелинки «чоли», посыпанные укропом, и какао, которое здесь называется «горячий шоколад». Кто побогаче – пьют ракию, тяжелые алкогольные коктейли и берут «мезе» – сборную закуску из тоненько настроганной сухой колбаски «суджук», ветчины и соленостей.

Рядом со мной расположилось целое семейство цыган с мамашей во главе, черноглазой, худенькой, крикливой женщиной в черной искусственной шубе и с сигаретой в прокуренных зубах. Они никак не могли сделать заказ, и официантка нервничала, боясь запутаться, сколько им принести порций кофе и сколько пирожных.

За окном свирепствовала фиолетовая метель, по толстым стеклам соскальзывали вниз густые, серые, похожие на мокрый сахар горсти талого снега.

Я не представляла себе, куда мне податься. Мысли снова и снова возвращались к Райне. Я могла бы ей позвонить и попросить помочь, подсказать, как мне поступить. В моей памяти закрепилась эта очень умная, хваткая и практичная девушка. С другой стороны, то, что я задумала, тоже попахивало криминалом, а потому эта девушка могла подставить и сдать меня в любую минуту. Вот так я рассуждала тогда – и испытывала при этом чувство облегчения от того, что мне теперь не придется ни перед кем отчитываться в своих планах.

Итак! Мне требовался труп. Труп молодой девушки, на который я бы надела свою одежду и украшения. Джорджи со своей матерью с радостью его опознают. И машина завертится.

Стоп! Прокрутив в голове возможность оформления своей страховки, я же так ничего и не предприняла… Полагаю, я правильно сделала, поскольку в самое ближайшее время, затеяв разговор о страховке, я насторожила бы своих родственничков.

Я вышла из кафе и сразу же нырнула в первый попавшийся магазин, где купила шерстяной длинный шарф и обмотала им грудь и горло. Потом узкими, круто спускавшимися вниз улочками и переулками я добралась до дома и, увидев на парковке свой покрытый толстым слоем мокрого снега красный «Ситроен», села в него и задумалась. В любую минуту здесь мог появиться мой муж с ножом, чтобы перерезать тормозные шланги. Хотя надо не знать Джорджи, чтобы предположить, что он способен в такую непогоду вообще выйти из дома! Наверняка они с мамашей сейчас ужинают вдвоем, расположившись в уютной кухне, купленной в соседнем магазинчике курицей гриль и салатом из перцев. И думают-гадают – куда я запропастилась? Вообще-то за то короткое время, что мы с Джорджи прожили вместе, я успела его приучить к тому, что время от времени я совершаю длительные пешие прогулки по городу. Но сейчас, в такую непогоду, когда даже бездомных собак впускают погреться в теплые подъезды домов или в подсобки кафешек, предположить, что я гуляю… не совсем же они сошли с ума! Но думаю, им хорошо вдвоем, без меня, и, похрустывая куриными косточками, они сладко мечтают о том, как лишат меня жизни, каким образом отправят меня на тот свет.

Еще пару часов тому назад тормозные шланги не были перерезаны, иначе Джорджи похвастал бы этим перед матерью. Вряд ли он сделал это в такой снег и дождь. Но все равно мне становилось как-то не по себе, когда я размышляла о том, что со мной произойдет, если шланги все-таки уже «готовы» и моя стоявшая на крутой парковке машина, едва я в нее сяду, покатится на большой скорости вниз, прямехонько в сторону бензиновой станции…

Что же делать? С другой стороны, хорошо, что я как бы предупреждена, а поэтому все же мне стоит попытаться понять, все ли в порядке. Ведь целая, неповрежденная машина – это свобода! Свобода перемещения в пространстве. Это значит, что у меня будет и крыша над головой, и возможность поехать, куда я захочу. В сумке аккуратной пачкой лежали мои банковские карты. Гостиниц в Шумене – по сто штук на каждом углу!

Я решилась и с бьющимся сердцем завела мотор. Дверцу я оставила приоткрытой на случай, если все-таки мои тормоза неисправны. Я немного проехала вперед и надавила на тормозную педаль. Все прекрасно! Чудесные тормоза, чудесная машина! Я включила кондиционер, музыку и покатила по дороге вниз, к бензиновой станции. Благополучно заправилась и поехала куда глаза глядят.

Море шумело и плескалось, штормило и бешено накатывало на берег в восьмидесяти километрах от меня. В Варне – это передали по радио – штормовое предупреждение. Вот и хорошо! У меня в душе – тоже штормовое предупреждение. И настроение тоже – штормовое. И дорога, трасса София – Варна, куда я вылетела на хорошей скорости, была почти пустынна. Кому охота в такую погоду ехать к морю? По черной мокрой ленте скользили, грохоча, огромные груженые фуры с турецкими номерами, разрисованные красочными картинками микробусы, везущие из Софии, если верить рекламным «лейблам», печенье, шоколад, напитки, мороженых цыплят, газ… Все вокруг меня были чем-то заняты, вели обыкновенную жизнь, зарабатывая деньги и заботясь о своих семьях, куда-то спеша и на что-то надеясь. Я же мчалась в неизвестность, обуреваемая единственным желанием – отомстить своему какому-то ненастоящему, картонному мужу и его злодейке-мамаше за их жестокий заговор, за их желание лишить меня жизни!

Миновав примерно половину пути, я призадумалась: а куда это я, собственно, еду, – и тут же дала себе вполне отчетливый ответ: в Кранево. Спрятаться на «моей» вилле!

Надо сказать, что фирму открывать, как посоветовала мне Райна, чтобы выкупить виллу вместе с землей, я не торопилась. Подумала, что все-таки не доверяю ни самой Райне, ни ее дружку-адвокату Венци, да и законов болгарских я не знаю. А потому все это я успею сделать и после развода. Однако капору (задаток) Райне я вручила. Микроскопический, в тысячу евро, но – все же… Причем договор быстренько составили от руки, словно мы обе знали, что он никакой юридической силы не имеет. Так, договорились девушки между собой, по-приятельски. Но я как чувствовала, что вилла эта еще долго не продастся – слишком уж дорога она для этих мест. Еще мне подумалось, что таких вилл на побережье – не один десяток, эта уйдет, другая появится.

И вот сейчас, зная, что вилла еще не продана, она мокнет под этим снегом и дождем, всеми брошенная и позабытая (но не мной!), я и мчалась туда, бессознательно, как в единственное подходившее мне убежище. Зная, что уж там-то меня точно искать никто не будет. Вернее, что меня вообще никто искать и не собирается. Что я здесь, в этой стране, не нужна никому. Разве что мои деньги. По сути, всем, кто общался со мной в последнее время, и нужны были от меня только мои деньги. В том числе и Райне. Но с ней-то все понятно, у нее бизнес. А вот из-за Джорджи было обидно. И больно.

Ветровое стекло слегка дрожало под толстым слоем бьющей в него воды, казалось, дождь никогда не кончится. И он словно уплотнялся с каждым следующим километром, приближавшим меня к морю. Появилось такое ощущение, словно еще немного – и мы вместе с остальными шальными машинами, рискнувшими появиться на этой дороге в такую декабрьскую мутную грозу, плавно въедем в мелкое холодное море и… утонем…

На самом деле в машине было тепло и уютно. И я заставила себя не думать о том, что случилось бы со мной, если бы я случайно не подслушала разговор Джорджи с Магдаленой. Вероятно, судьбе было так угодно, чтобы я находилась в магазине ровно столько времени, чтобы потом подоспеть к этой важной и весьма эмоциональной беседе моего мужа со своей матерью, договаривавшихся о том, какую именно смерть мне следует уготовить. Значит, умирать мне еще рановато! Раз так, надо продолжать жить и по возможности радоваться этой самой жизни.

Тяжело вздохнув, я прибавила газу и въехала в притихшую в это хмурое несезонье, замерзшую Варну. Уверенная в том, что вилла, куда я направлялась, пуста и поджидает меня, я решила закупить продуктов и всего самого необходимого, чтобы продержаться там пару дней. Потом – война свои планы покажет. Всегда же можно поехать в Кранево – это жилой и не такой уж маленький поселок, где наверняка даже зимой функционируют магазины. Ну, хотя бы один.

Искушение позвонить Райне и предупредить ее о том, что я собираюсь спрятаться от мужа в Краневе, было велико. И хотя благоразумие подсказывало мне, что сделать это все же необходимо, чтобы Райна в свою очередь предупредила хозяев виллы о том, что в ней на время поселится потенциальная покупательница, все равно – я не позвонила. Не предупредила ее. Уж скрываться, так ото всех! А что, если в дело вмешается полиция и займется моими поисками? И каким-нибудь образом она выйдет на Райну? Станет ли она тогда молчать? Нет уж! Пусть ни одна душа на свете не знает, где я. Так спокойнее. В крайнем случае, если кто-нибудь из соседей увидит, что в доме горит свет, и они позвонят хозяевам и сообщат им об этом, уж я смогу как-нибудь разобраться с этими людьми. Да я просто назову им имя своего агента, скажу, мол, разве Райна вас не предупредила, что я собираюсь немного пожить здесь? Ну и что, что я подставлю Райну? Уж мы с ней потом как-нибудь разберемся. Она неглупая девушка, давно поняла, с кем имеет дело, а потому сделает все возможное, чтобы уладить конфликт и не портить со мной отношения. К тому же вполне возможно, что на побережье в это время года вообще никто не живет.

Рассуждая подобным образом, я приехала к огромному магазину и затерялась в нем… Погрузив в машину пакеты с продуктами, я, слабо ориентируясь в пространстве, все же выехала на трассу, ведущую к морю, к Золотым Пескам. Нарядные летом коттеджи и отели сейчас, посреди промозглого декабря, выглядели мрачновато. Море кипело ледяной ртутью. Хотелось забиться куда-нибудь в теплую норку и проспать в ней до солнечных погожих весенних деньков…

Когда мы были тут с Райной, я не особо-то смотрела по сторонам, а потому имела весьма смутное представление о том, где именно находится Кранево. Конечно, в машине была карта, и я довольно долго изучала ее, прежде чем отправиться туда. Но карта – это одно, а реальное побережье, застроенное бесчисленным количеством отелей и особняков, – это совсем другое. К тому же море находилось справа от меня, и мне иногда, когда проявлялся узкий просвет между строениями, удавалось увидеть его холодные серые студенистые фрагменты, однако поворотов вправо оказалось не так уж и много, и, как правило, рядом с каждым из них был установлен щит с указанием названия отеля. Получалось, что, стоит мне только свернуть, как я въеду на частную территорию. Это потом я поняла, что все это – обыкновенные ориентиры, чтобы туристы не тратили время в поисках того или другого отеля. И что, спускаясь к морю, увидишь не один десяток разных отелей, в том числе и без указателей.

Дрожь во всем теле не проходила, и я очень боялась, что мне прямо в машине станет плохо. Скорее бы этот поворот на Кранево… Скорее бы уже мне выйти из машины и глубоко вдохнуть пусть и этот ужасный влажный воздух! Все лучше, чем отключиться в машине и врезаться на ней в какой-нибудь услужливый столб.

Внезапно дождь прекратился, и воздух словно заледенел, потемнел. И все вокруг стало какого-то мертвенно-черного цвета. То, что у моря все-таки кто-то еще живет, доказывали редкие, светящиеся оранжевым светом окна особняков. Отели же зияли черными, спящими глазницами окон. Разве что где-нибудь на первом этаже светился тусклый огонек, должно быть, там обитали сторожа.

Я все-таки нашла этот поворот, и машина покатила по широкой и уже знакомой мне дороге прямо к пляжу. Я знала, что стоит мне свернуть снова направо и проехать еще несколько метров, и я увижу эту виллу. Я не могу не увидеть ее, поскольку она находится довольно высоко над морем и у нее новая красная черепичная крыша. Я уж не говорю о том, что непременно вспомню круглую, выкрашенную свежей белой краской террасу с изящной балюстрадой. Конечно, зелени сейчас там нет, все пожухло и почернело, но все равно что-то я узнать смогу.

Тот факт, что у меня не было ключа, меня не особенно-то волновал. Подумаешь, разобью оконце где-нибудь в туалете, пролезу туда, а уж потом, если вдруг появится хозяин, я все объясню ему. Он увидит, что я не бомж, а вполне приличная девушка, к тому же я, если уж у нас возникнет серьезный конфликт, сразу заплачу ему за разбитое окно.

И все равно я не верила, что в случае, если мне придется встретиться с хозяевами этой виллы, у меня возникнут какие-то сложности. Если они до сих пор еще не нашли покупателя и тут окажется, что единственным и самым надежным покупателем окажусь именно я, думаю, мы даже подружимся с ними! Деньги, как я знала на собственном опыте, поистине творят чудеса! Люди при виде денег или чувствуя выгодную для себя сделку, становятся сговорчивыми, мягкими, как уши спаниеля.

При виде знакомой мне уже крыши я прибавила скорость, и машина, подпрыгивая на разбитой грязной дороге, подвезла меня к массивным воротам, соединявшим части красивой решетки ограды. Ну, вот и все! Совершенно пустынная и, как я и предполагала, нежилая в это время года местность. По обеим сторонам узкой, до неприличия ухабистой дороги стыли в зябкой своей забытости и ненужности коттеджи, закрытые высокими заборами величественные особняки, легкие курортные виллы.

Темнело очень быстро. Вернее, было уже почти совсем темно, да только мои глаза, привыкшие к сумеркам, пока еще отлично видели все то, что мне было нужно. А именно – саму виллу, гараж слева от ворот, под сенью огромного кипариса, казалось упиравшегося макушкой в нависшее над моей головой какое-то сугробное облако. Сквозь калитку, примыкавшую к воротам, я прошла спокойно, она была «заперта» куском проволоки. Вот с самими воротами мне пришлось повозиться – там заржавела массивная металлическая щеколда. Но и ее мне удалось сдвинуть с места, распахнуть ворота и въехать на территорию своей будущей собственности.

Гараж, конечно, оказался заперт. Как же иначе? И ключ мне, понятное дело, никто не оставил. На бетонной дорожке перед воротами, под ковриком…

Парадная дверь виллы, едва я взлетела на крыльцо, тоже оказалась крепко заперта. И далеко не проволокой. Я обошла виллу со всех сторон и остановилась перед довольно-таки высоким окошком ванной комнаты. Понимая, что пролезть внутрь мне ничего не стоит, я нашла большой белый камень и с силой швырнула его в окно. Оно не разбилось, а только треснуло. Я подобрала отлетевший мне под ноги камень и бросила его еще раз, да так неловко, что сорвала плечо – в нем возникла страшная боль. Зато стекло разбилось, но не совсем. То есть треснутые куски словно остались приклеены к невидимой пленке… С помощью длинной палки мне удалось проделать в стекле отверстие. Что дальше? Понятно, необходимо где-то достать лестницу. Но вместо лестницы я нашла высокую синюю пластиковую бочку, пустую и не очень тяжелую. Подволокла ее к окну, вскарабкалась на нее и этим же камнем принялась добивать стекло окончательно. Посыпались осколки, куски покрытой стеклянными крошками пленки. Просунув в дыру руку, я открыла окно, точнее, пустую раму, и теперь вход в дом стал безопаснее.

Возле садового домика, который я обнаружила в самом углу участка, за густыми зарослями неизвестного мне кустарника, мне посчастливилось найти старый венский стул. Вот его-то я и установила сверху на бочке, чтобы забраться через окно в дом.

* * *

Вилла состояла из двух этажей, на первом располагались большая кухня, столовая, гостиная с камином, холл, кладовка, туалет с душем. На втором – спальни и туалеты.

В кухне на столе я увидела то, что и не мечтала увидеть, – ключи! Вероятно, это были ключи от всего хозяйства, в том числе от гаража и от самого дома. Это означало, что агент, занимавшийся продажей виллы, мог бы по просьбе покупателя открыть гараж, садовый домик и все подсобные помещения, которые мне еще только предстояло найти. Хотя я подумала, что один-то ключ, от самóй виллы, наверняка оставался у агента, то есть у Райны. Если, конечно, хозяева не обратились сразу в несколько фирм.

Я поставила свой красный, думаю, изрядно бросавшийся в глаза «Ситроен» в пустой просторный гараж и немного успокоилась. Завтра утром, если кто-то и появится здесь, то вилла будет выглядеть как и прежде и никакой машины на участке не найдут.

Осмотрев дом, я поняла, что он совершенно не приспособлен для житья в холодное время года. Кроме каминов в гостиной и в двух спальнях наверху, я насчитала лишь электронагреватели, которые, безусловно, могли бы с трудом прогреть комнаты. Мысленно, на правах потенциальной хозяйки, я уже занималась устройством парового отопления, проводила трубы… В доме, конечно, имелись кондиционеры, но и им в этом плане я бы не доверилась. Дом стоял на возвышении, из половины окон открывался вид на море, а потому сейчас со всех сторон его обдувал ледяной, сильный, дующий с моря ветер.

В кладовке я нашла специальную нишу для дров. Вероятно, хозяева заготавливали их для того, чтобы где-нибудь в сентябре или, возможно, в октябре, в непогоду, посидеть у камина, погреться, послушать шум дождя или раскаты грома за окнами. То есть я хочу сказать, что роскошные, с дорогими экранами камины выглядели скорее как декорации, настолько не верилось в их истинное предназначение и функциональность.

Заперев двери и оказавшись одна в совершенно пустом доме, прислушиваясь к завыванию ветра и льдистым, влажным звукам снега, мокрым сахаром сползавшего по стеклам окон, я внезапно для себя испытала тихий, ни с чем не сравнимый восторг – я свободна! Я пока что неуязвима и нахожусь в полной безопасности. Уж здесь-то меня не найдет ни мой милый, ни его ненаглядная мамаша!

Прикрыв окна гостиной и кухни шерстяными одеялами, которые не должны были пропускать свет, я зажгла лампу в гостиной, а в кухне – свечу, подключила холодильник, куда и сложила всю привезенную мною провизию. Проверила, есть ли газ в баллоне у плиты, отыскала в шкафу электрический чайник и не спеша принялась готовить себе ужин.

Ополоснув фарфоровый чайник, я плеснула туда кипятку, насыпала горсть чаю, залила доверху. Все: еще несколько минут – и у меня будет чудесный душистый чай. В доме моего мужа чай практически не пили. Разве что липовый, да и то, как объяснила мне Магдалена, его пьют, когда простужаются. А так пьют один только кофе.

Нашлась и кастрюлька, где я смогла сварить яйца.

Теперь самым важным делом было растопить камин. Но, чтобы не замерзнуть окончательно, я все-таки включила электронагреватель и уже потом принялась сооружать в камине из обрывков бумаги и обнаруженных в доме газет шалашик, окруженный ворохом тоненьких лучинок, которые я нашла в отдельном ящике в кладовке. Я понимала, что поначалу надо попытаться разжечь небольшие куски дерева и потом постепенно докладывать в огонь узкие сухие поленца… Промучившись некоторое время, я была счастлива, когда в камине заплясали оранжевые языки пламени. Теперь необходимо было поддерживать огонь.

Мой ужин состоял из ветчины, яиц, черного хлеба с маслом и сладкого чая. Я не помнила, когда получала от еды столько удовольствия! Вероятно, завтракая, обедая или ужиная в компании с Джорджи, я не могла до конца расслабиться и насладиться едой так, как это было, пока я жила в Москве. Может, сказывались нервы, или же я подсознательно чего-то боялась, находилась в напряжении.

Я вспомнила слова одной своей подруги: она рассказывала, что, когда к ним домой приходят гости, она вообще практически ничего не ест, даже если голодна. Что еда становится почему-то безвкусной, пресной. И это при том, что моя подруга прекрасно готовит. Я тогда сказала ей – быть может, не подумав как следует, – что дело в том, какие именно гости к ним приходят. Вот если я, к примеру, приду к тебе, ты что, перестанешь ощущать вкус еды? Она в ответ расхохоталась и сообщила, что в моей компании она может есть, и много, и получать от этого немыслимое удовольствие…

Получалось, что я сказала истинную правду! Значит, подумалось мне, Джорджи – не моя компания. Не говоря уже о змее Магдалене.

Покончив с ужином, я привела в порядок кухню, задула свечу, принесла из спальни простыни, подушки, одеяла и устроилась на широком мягком диване в гостиной. Прямо напротив пылающего камина. Понимая, что я скорее всего все-таки усну и огонь может погаснуть, я не стала отключать электронагреватель.

Закутавшись в два одеяла разом, я быстро согрелась и, уже засыпая, подумала о том, что ни разу за весь этот проведенный на новом месте вечер не вспомнила о главной цели своей поездки – о том, как мне отомстить заговорщикам.

* * *

Я проснулась и обнаружила, что в комнате темно, а огонь в камине полыхает так, словно я только что уснула. Взглянув на дисплей телефона, я поняла, что проспала всего-то около часа. И лишь спустя несколько минут я осознала, что именно меня разбудило.

В дверь кто-то ломился. В парадную дверь, расположенную в нескольких метрах от меня, в конце длинного холла! И это не просто кто-то вежливо стучал или требовал немедленно открыть. Кто-то явно пытался сам открыть двери. Я лихорадочно соображала. Если это хозяева – то у них есть свои ключи. Агенты по ночам по виллам не ходят! Представить, что до меня в доме кто-то жил, предположим, какой-нибудь бездомный или сторож, я тоже не могла, поскольку с первых минут, проведенных мною в доме, было ясно, что дом вот уже несколько месяцев стоит нежилым.

Кто бы мог так лязгать по замку и пытаться его открыть? Вероятно, рассуждала я, тот, у кого все же есть ключ. Но по каким-то причинам он не может открыть дверь.

И тут я, почувствовав, как на голове у меня зашевелились волосы, сообразила, в чем дело. Запираясь изнутри на ключ, я, подстраховавшись, задвинула еще и массивную щеколду! Более «благородную», чем, скажем, в гараже, но все равно внушительных размеров. Тот, кто сейчас орудовал снаружи, никак не мог взять в толк, почему же, повернув ключ, он не может открыть саму дверь!

Что мне было делать? Ждать, когда этот взломщик, обойдя дом, обнаружит выбитое стекло в ванной комнате? И проникнет в дом точно таким же путем, что и я?

Конечно, этот «кто-то» наверняка увидел из своего дома (возможно, он живет где-то поблизости, может, это элементарно сосед, допустим, хозяева виллы поручили ему присматривать за ней) полоски пробивающегося через ткань одеял, которыми я завесила окна, света. Или валивший из трубы дым. Или просто разглядел из своего неживого на вид окна («живых», светящихся окон я по дороге не приметила!) мой веселый красный «Ситроен».

В любом случае этот ночной посетитель ломился, как к себе домой. Вот только непонятно, почему ночью? Во-первых, если он и увидел полоски света, то он горел значительно раньше, когда я готовила ужин и растапливала камин, и он мог бы поинтересоваться, кто забрался в дом, еще до того, как я легла спать.

Шум стих. Человек, кто бы это ни был, то ли ушел, то ли на самом деле отправился искать другой вход в дом. Хотя в это мне верилось с трудом. Если он явился сюда ночью, то уж днем-то он здесь точно побывал. И знает, что в дом ведет только одна дверь. Разве что существуют окна, которые можно разбить, как это сделала я…

Надо ли говорить, как мне сделалось страшно! Почему-то мне представился мрачный старикашка в лохмотьях и с грязной всклокоченной бородой. С запавшими черными глазами и серым, в черных точках носом. Но это подсознательное видение как-то само собой исчезло, когда я подумала, имел ли человек, так растревоживший меня, вообще полное право здесь появиться. Будь это сосед или доверенное лицо хозяев (или сам хозяин), он не стал бы молча ломиться в дверь. Он наверняка сопровождал бы свои попытки отпереть замок громкими возмущенными криками – мол, эй, там, кто в доме, открывайте подобру-поздорову! Но ничего такого не произошло. Да и, если разобраться, не так уж громко он орудовал за дверями, скорее всего это мне просто показалось, поскольку разбуженному человеку все ночные звуки кажутся во сто крат громче. А что, если этот человек вообще здесь впервые? Нашел где-то ключи и попытался проникнуть в дом – так же, как и я. Вполне возможно, если не считать, что такое совпадение – один случай на миллион. Стоял себе пустой дом, обдуваемый всеми ветрами, и вдруг в один и тот же вечер в нем решили переночевать два человека! Я лично в такие совпадения не верю.

Я сидела на постели, обхватив руками голову и прислушиваясь к тишине. Откуда в следующий раз мне ждать подозрительных звуков? Из ванной комнаты? Забаррикадировать я ее уже не успею. Чем? Как? Значит, остается другое – спрятаться куда-нибудь, чтобы человек, сумевший влезть в дом, какое-то время не мог меня найти. А я потом, сориентировавшись, постараюсь покинуть виллу, отпереть гараж, распахнуть ворота, сесть в машину и выбраться отсюда, пока жива…

Значит, мне надо немедленно встать, одеться, успеть собрать все необходимое в сумку… Умом я это понимала, но, пока в доме было тихо, я решила, что ночной гость либо уже ушел, либо еще не обнаружил выбитое окно. Сейчас тишина казалась мне спасением. Ведь если бы он обнаружил окно и решил залезть в дом, то непременно воспользовался бы теми же приспособлениями в виде бочки и венского стула, что и я. И с первого раза вряд ли ему удалось бы повторить мой марш-бросок. Наверняка сначала свалился бы хрупкий стул, а потом упала бы и сама бочка. Если, конечно, незнакомец мало весит или он вообще – маленькая обезьянка. Но скорее всего это все же мужик. Заблудившийся не только среди этих извилистых улочек, ведущих к морю, но и в самой жизни. Ведь все добропорядочные люди сейчас спят под теплыми одеялами крепким сном. Ведь и я тоже несколько заплуталась в собственной жизни… Допустила множество ошибок и теперь вот прячусь в чужом доме. Хотя он уже без пяти минут – мой! Стоит мне только позвонить Райне, как сразу все прояснится и меня простят за такое грубое вторжение в чужую собственность.

И тут я вспомнила, что у меня разряжен телефон. В моей ситуации это катастрофа! Хорошо, что мне хватило ума купить зарядное устройство в Варне, поскольку у меня не было возможности после подслушанного мною разговора Джорджи с Магдаленой вернуться домой и собраться как следует. Даже представить себе трудно, как они отреагировали бы, если бы я спокойно вошла, сказала, что я все слышала, что мне теперь просто опасно оставаться с ними под одной крышей и я перебираюсь в гостиницу… И под их извинения и фразы типа: «Ты не так все поняла», «Ты не могла такого услышать!» – я стала бы собираться, укладывать в сумку зарядное устройство, теплые свитера и штаны! Нет-нет, я сделала правильно – исчезла из поля их зрения таким вот неожиданным способом.

Итак! Я все же выбралась из-под одеяла, отыскала на дне пакета коробочку с устройством, поставила телефон заряжаться и снова вернулась в постель, вся обратившись в слух.

Понятное дело, сон у меня пропал. Снова я встала, вошла в кухню и попыталась вспомнить, где я видела фонарь. Он был где-то на виду, но в темноте искать его – довольно сложное дело. Поэтому я, рискуя тем, что одеяла на окне все же не скроют полоску пусть и тусклого света, зажгла спичку – и сразу же увидела стоящий на кухонной полке фонарик. Обычный, карманный. Он, к счастью, зажегся. Я положила его в карман куртки. Фонарик – вещь необходимая в подобных ситуациях, когда не знаешь, чего тебе ждать от жизни в следующую минуту!

Вернувшись в гостиную, розовую от тлеющих огромных, словно живых поленьев, я решила подкинуть дров. Мало ли как пройдет остаток ночи! Главное – не замерзнуть, не простыть, не заболеть. Иначе весь мой план рухнет. Подсветив себе дорогу, я с корзинкой вошла в кладовку и принялась набирать в нее дрова. Потом, вспомнив, что в кладовке нет окон и я могу спокойно включить свет, я зажгла лампочку и продолжила свое дело. Наполнила большую плетеную корзину и собиралась было уже выйти из кладовой, как вдруг увидела женский сапог. С острым каблуком-шпилькой. Голубой замшевый тонкий сапог выглядывал из-под какого-то хлама в самом углу кладовки, который оказался ворохом обыкновенной мешковины. Надо сказать, что дом содержался в образцовом порядке, и совершенно непонятно было, что здесь делает этот довольно-таки экстравагантный сапог? И кто его мог здесь оставить? Хозяйка? Не иначе. Но тогда почему один?

Я подошла поближе и потянула за край мешковины… Увидела согнутую ногу, обтянутую сиреневыми джинсами. Сапог, нога… Такое бывает иногда: видишь какие-то предметы, а соединить их воедино рассудок словно бы отказывается, чтобы не напугать тебя, чтобы не дать тебе возможности заполучить инфаркт. Чтобы сердце твое не разорвалось при виде женского трупа, прикрытого старым тряпьем и мешками.

Это казалось невероятным! В пустом доме, куда меня занесла нелегкая, я нашла труп молодой девушки! Худенькая блондинка в малиновой короткой курточке с отороченным мехом капюшоном, в сиреневых джинсах и голубых замшевых сапожках на шпильках. Даже мертвая, она выглядела как живая. Глаза ее были прикрыты. Нигде не видно ни крови, ни раны, ни следов борьбы или сопротивления.

Девушку убили и спрятали здесь, в этой кладовке. Или же она умерла естественной смертью (а почему бы и нет?), но тело ее почему-то спрятали? В сущности, меня это не касалось. Хотя, с другой стороны, если полиция будет ее искать, придет сюда и обнаружит меня здесь, то поди докажи, что я здесь ни при чем!

Почему-то мне не было страшно. Быть может, потому, что лицо смерти не показалось мне таким уж отвратительным?

Я какое-то время просто смотрела на труп, не понимая, как мне поступить дальше. Жаль было бы покидать дом и искать себе новое убежище. К тому же – и в этом мне стыдно признаваться – мне показалось, что сама судьба послала мне эту мертвую девушку. Ведь сейчас, проснувшись окончательно и осознав, зачем я здесь, я поняла, что пора мне как-то начинать действовать. И что главная цель моего бегства – это все же месть Магдалене и Джорджи.

Они хотели увидеть мой труп? Они его получат! В лучшем виде! Бедная девушка, упрятанная под ворохом мешков, и не представляла себе, насколько полезной она может оказаться для меня, даже после своей смерти!

Мысли мои блуждали, как призраки, в разгоряченном сознании, натыкаясь друг на друга и приходя в ужас от собственного появления. Конечно, использовать труп неизвестной мне девушки – это верх цинизма. Она достойна того, чтобы ее похоронили как положено. Но, с другой стороны, не факт, что ее труп, уже разложившийся, не нашли бы, предположим, лишь ранней весной… Если разобраться, то на ее месте, вернее, в подобном положении могло бы оказаться и мое тело, где-нибудь на дне оврага… И так бы все и было, если бы я случайно не подслушала разговор моих родственничков. Но поскольку так уж вышло, что я после всего услышанного помчалась куда глаза глядят, стало быть, мною кто-то там, сверху, руководил. И труп этот мне был подкинут, так сказать, неспроста. А если так, продолжала я развивать свою мысль, то и действовать мне надо незамедлительно, пока не поздно. Пока меня никто еще не нашел и не сдал в полицию! Вот смеху-то будет, когда меня приведут под белы рученьки к моему благоверному и его людоедке-матери!

Я понимала, что совершаю преступление, не заявляя в полицию и собираясь использовать труп этой неизвестной мне девушки. Но тем не менее решение я приняла. Так что, с несвойственной мне храбростью и все еще находясь под впечатлением предательства Джорджи, я повнимательнее осмотрела тело.

В кладовке было светло, я перевернула труп на спину и вгляделась в белое лицо девушки. Хорошенькая… Длинные белокурые волосы. Розовая помада размазалась по губам и подбородку. Тушь с ресниц осыпалась. Тонкий слой крем-пудры, немного румян. Слабый аромат духов. Я приподняла ее голову, и вот только тогда почувствовала какую-то слизь на пальцах… Это была запекшаяся густым слоем кровь. Кто-то проломил ей голову. Как-то сразу мне стало ясно, что убийство произошло все же не в этом доме, а где-то в другом месте и что труп сюда уже потом принесли и спрятали в кладовке. А тот человек, ломившийся в дом, мог быть ее убийцей!

Действовать мне следовало быстро. Мысленно попросив прощения у девушки, я сняла с нее куртку и надела на нее свою. Поменялась я с ней и обувью. Теперь на ее ногах оказались мои швейцарские кроссовки. А на моих, соответственно, – голубые замшевые, почти как плотный бархатистый картон для детского творчества, сапожки на острых тоненьких шпильках.

Без малейших колебаний сняв все свои серебряные украшения (цепочку с кулоном в виде обнимающейся пары, два массивных браслета и два кольца), я надела все это на труп. Ее же украшения, из желтого турецкого золота, я положила в свой карман. Оставалось самое главное – я обрезала ее волосы. Сделала ей короткую прическу. Срезанные волосы я сожгла в камине. Я сделала это для того варианта, если труп обгорит лишь частично и сохранится часть ее волос. Пусть никто подольше не знает, кто именно погиб под обломками моей машины…

Подгоняя саму себя, я вышла из кладовки, подошла совсем близко к входной двери и прислушалась. Было очень тихо. Словно никто и не пытался недавно открыть дверь, не шумел, не лязгал железом…

Я вернулась в кухню, схватила нож и снова приблизилась к двери. Сердце мое стучало где-то в глотке, оно мешало мне дышать. Вот теперь я по-настоящему боялась. Отодвинула щеколду, отперла замок и приоткрыла дверь. Потянула носом – пахло снегом и гарью, как пахнет везде, где топят печи.

Все же я распахнула дверь пошире и с опаской вышла на крыльцо. Все вокруг было мокрым, серым, тоскливым… Страх встретить на крыльце какую-нибудь жуткую личность в дождевике и с бейсбольной битой в руке почему-то у меня пропал. Он уступил место неистовому, яростному желанию немедленно уложить труп неизвестной мне девушки в машину, вернее, усадить его по возможности прямо, за руль и… Вот вам – получайте свою мертвую Грету!

Слезы выступили у меня на глазах. Постепенно, очень медленно, с трудом до меня дошло, что я каким-то чудом избежала страшной участи – разбиться вдребезги на собственной машине! Неужели те, кто затевал мое убийство, ничего не боялись? Что их рано или поздно разоблачат и посадят за решетку?

* * *

Я вытерла слезы, открыла гараж и вывела во двор машину. Небо над моей головой чуть посветлело. Но над морем воздух напоминал такое же темное море, только опрокинутое. Словно повсюду была одна вода. И ни одного просвета. Пять утра. Самое время для сомнительных дел – вроде того, чем я собиралась заняться…

Осмотрев машину и не найдя в ней ничего ценного, я, оставив дверь открытой, быстрым шагом отправилась в дом, в кладовку – за телом. Спустя четверть часа девушка, сильно смахивавшая на меня (комплекция, одежда, волосы не в счет – после того, что я задумала, цвет ее волос определить будет сложновато), уже «сидела» справа от водительского места моего приунывшего «Ситроена» и готовилась к своей последней поездке. Или – к полету. Как кому больше нравится.

Я открыла ворота, выехала на дорогу, закрыла створки. Заперла гараж. Все это я проделала очень быстро и ловко. Я торопилась.

Примерно полчаса я петляла узкими, практически непролазными дорожками между мертвых загородных домишек, пока мой взгляд не ухватил крутое возвышение над морем, откуда открывался вид на застывшие треугольные бетонные глыбы волнорезов на кромке воды! Я, проваливаясь «по уши» в грязь, подкатила к самому краю обрыва, вышла из машины, попыталась усадить мою «куклу» (вот оно, нужное определение для мертвой девушки; вероятно, это восприятие трупа и спасало меня пока что от сумасшествия!) на водительское место – но у меня не получилось, труп как-то неловко повалился на сиденье… В сущности, какая теперь разница, подумала я, ведь при падении машины с обрыва водитель все равно не может не изменить положения своего тела.

Оставалось выполнить самое важное. Я повернула руль резко, до отказа. Достала нож и перерезала тормозной шланг. Вот теперь картина преступления, так сказать, налицо! Когда обнаружат мою сгоревшую машину, а в ней – обугленный труп с моими украшениями, то после проведенной экспертизы найдут и перерезанный тормозной шланг. Мне останется только подбросить в полицию свой телефон со сделанной мною же диктофонной записью – что, мол, если со мной что-то случится, то во всем я прошу винить своего мужа, Джорджи, и его мамашу, Магдалену! Или же написать письмо. Причем сделать это прямо сейчас. Немедленно! Но как? Не в Краневе же мне искать полицейский участок! Значит, надо срочно возвращаться в Шумен, купить белый парик (для неузнаваемости), войти в полицейский участок и положить конверт с моим телефоном (но скорее всего все-таки с письмом) на видное место. И так же незаметно исчезнуть.

Я бросила последний взгляд на свою машину и мягко оттолкнула ее от себя. Она легко сдвинулась с места, сорвалась вниз, перекувырнулась в воздухе. Описала духу и рухнула на громадные бетонные сооружения. Раздался страшный грохот, потом – взрыв. Все как в кино! «Прости меня!» – крикнула я вслед неизвестной мне девушке, улетевшей в никуда. Впоследствии, как мне подумалось, ее назовут Гретой Перминовой…

Я отряхнула сор с ладоней многозначительными, отчаянными хлопками, словно избавлялась таким образом от одной из своих самых больших проблем, и быстрым шагом двинулась обратно – к дому. По дороге я обдумывала – где бы мне раздобыть машину?

На виллу я решила все же пока не возвращаться. Прошла мимо нее, бросив на красивое здание тоскливый взгляд. Подумала, что за то время, что меня там не будет, огонь в камине погаснет, а комната остынет.

Миновав два перекрестка, я вышла на более или менее оживленную улицу, вошла в магазин, где девочка лет двенадцати, вероятно дочка продавщицы, худенькое существо с накрашенными губами, продала мне огромные солнцезащитные очки и черную шелковую косынку. В магазине пахло кофе из кофейного автомата. Опустив монеты в щель, я получила пластиковый стаканчик кофе с молоком и сахаром. Выпила его и почувствовала себя гораздо лучше. Вышла на улицу, туго обвязала голову косынкой, скрывая волосы и подсознательно желая, чтобы те, кто знал «в лицо» бывшую на мне курточку, а следовательно, и ее хозяйку, приняли меня за нее. Почему бы и нет?

После этого подошла к одиноко стоявшей на обочине желтенькой крохотной машинке такси и попросила отвезти меня в Варну. Не желая светиться перед местными таксистами такой странной поездкой – до самого Шумена, я решила усложнить себе путь туда, пересев в другой автомобиль уже в Варне.

В дороге я молчала. Когда водитель меня о чем-то спрашивал, я что-то мычала вроде «добре», «моля», какие-то еще дежурные слова, чтобы он не понял, что я не знаю языка, что я вообще – русская. Мало ли как сложатся дальше обстоятельства, может, этот водитель потом станет давать свидетельские показания в деле, касающемся моего исчезновения…

В Варне я купила себе парик – длинные белые волосы. В больших темных очках и чужой одежде я вполне бы сошла за ту несчастную убитую девушку, чьи останки тлели сейчас на бетонных глыбах.

В голову мне пришла отчаянная идея – взять машину напрокат. Но, поразмыслив немного, я поняла, что без паспорта мне никто авто не доверит. Получается, мне снова придется воспользоваться услугами такси, чтобы добраться до Шумена.

Таксист запросил запредельную плату. Я согласилась, не торгуясь. Болгарка на моем месте отказалась бы ехать за такие деньги. Вероятно, я выглядела довольно-таки респектабельно или все же смахивала на иностранку, раз с меня решили содрать три шкуры.

И в этот раз я ехала молча. Постепенно ко мне возвращались все нормальные человеческие чувства. Итак! Я совершила преступление, решив сжечь не принадлежащее мне тело. Страх навалился на меня и теперь давил, пробуждая во мне целый ворох сомнений. Правильно ли я поступила, решив, что тело было послано мне самой судьбой? Уже приближаясь к Шумену, я поняла, что вряд ли справлюсь с нахлынувшими на меня чувствами – я буквально задыхалась от ужаса… Весь мой план показался мне просто идиотским и крайне опасным, в первую очередь для меня. Однако после всего того, что я сотворила, обратного пути у меня не было.

В Шумене в аптеке я купила хирургические перчатки, конверт, блокнот и написала письмо – на русском, разумеется, языке. В Болгарии многие знают русский. Написала в двух словах, что знаю – меня собираются убить. Причем мой муж и свекровь! А поскольку способов убийства существует много, то я не знаю, где именно меня подстерегает опасность, а потому постараюсь в самое ближайшее время покинуть Болгарию и вернуться домой. В Москву. Я понимала, что письмо получается несвязное, странное, что на него могут и не обратить внимания. Но это – лишь до тех пор, пока не обнаружат мой разбитый сгоревший автомобиль. Главным для меня было в этом письме – указать на моих потенциальных убийц. Назвать их имена. Это – все.

Я уверенной походкой вошла в отделение полиции, приблизилась к окошку дежурного и, положив прямо перед ним конверт, быстро вышла. Покинув здание, я бросилась бежать куда глаза глядят, чтобы, не дай бог, за мной никто не последовал.

Я остановила первое попавшееся такси и попросила отвезти меня в супермаркет, находившийся на окраине города. Купив там зажигалку, моток веревки, большой фонарь, батарейки, набор ножей, детский пистолет и разные другие необходимые мелочи, я вновь поймала такси и двинулась в Варну.

Вернуться в Кранево я пока не могла. Понимала: должно пройти какое-то время, чтобы я спокойно осмыслила ситуацию.

В Варне я тупо гуляла по улицам, подставив свое разгоряченное лицо холодному влажному воздуху, ловила ртом редкие мокрые снежинки и пыталась представить себе, что же сейчас происходит в Краневе. Обратил ли кто-нибудь внимание на оглушительный взрыв на берегу? Увидел ли кто-то взрыв, пламя, а потом и густой черный дым, тучей взвившийся над моей бедной машиной?.. Если эта местность, как мне показалось, зимой практически необитаема и грохота взорвавшейся машины никто не слышал, то кто знает, когда обнаружат «мой» труп, когда завертится прокурорская машина?! И когда, интересно, письмо, оставленное мною в полиции, и обгоревшие обломки некогда красного «Ситроена» с обугленным трупом внутри превратятся в единое уголовное дело? Когда, наконец, в квартире по улице Хана Крума раздастся звонок и перед испуганными очами Магдалены возникнут люди в полицейской или прокурорской форме? Когда свершится правосудие?

Думала ли я тогда о том, что я сама буду делать после того, как Джорджи и Магдалену арестуют? Конечно, мысленно я уже давным-давно летела в Москву, в крепкие объятия самых близких мне людей – отца и брата. И даже когда раскроется, что я жива, вряд ли кто-то подумает о том, что это я все подстроила… Исчезла? Да! Уехала из дома, как уезжают после крупных ссор жены, чтобы спрятаться на время у подруги или переждать в какой-нибудь гостинице. Вот и я тоже объясню, что мы с Джорджи поссорились и я уехала в Кранево, на ту виллу, которую я собиралась купить сразу же после развода. У меня и свидетельница имеется! А тот факт, что как раз неподалеку от этой виллы и обнаружили мою сгоревшую машину, вовсе не указывает на то, что все это – дело именно моих рук. Девушку-то я не убивала! Поэтому всю вину за «приключения» с ее телом рано или поздно возложат на ее настоящего убийцу. Или же можно будет смело предположить, что это Джорджи, каким-то невероятным образом узнав, где я могу находиться (в конечном счете, он ведь мог меня и выследить!), впал в ярость и вместо меня убил ни в чем не повинную девушку… Да все это могло оказаться простой случайностью! Предположим, он ударил ее чем-то тяжелым по голове, и все это происходило под покровом ночи. А когда девушка перестала подавать признаки жизни и Джорджи понял, что он убил совершенно незнакомого человека, он страшно испугался, усадил труп (предварительно «украшенный» моим серебром) в машину и сбросил ее с обрыва… Ведь главным для него было предъявить именно «мой» труп в полиции, чтобы стать моим единственным наследником… Какая же мерзость – эти имущественные мотивы!!!

Неужели Джорджи, прожив со мной пусть и не очень долгий срок, всего несколько месяцев, не понял, что я за человек? Что со мной можно договориться? Ведь если бы он честно признался мне, что наши отношения для него так тягостны (Господи, неужели это действительно так?!) и он желает только одного – разойтись по-хорошему, бескровно, мы сели бы за «стол переговоров» и непременно сумели бы договориться о расставании на взаимовыгодных условиях. Разве он не понял, что я – достаточно щедрый человек и что со мной просто нужно уметь договариваться! Быть может, чтобы не затягивать бракоразводный процесс, я бы и сама предложила ему оставить себе все эти купленные мною квартиры! Да скорее всего я так бы и сделала! Думаю, что и мой отец одобрил бы такое мое решение, посчитав, что счастье и покой его дочери все-таки дороже каких-то там квадратных метров жилья… Безусловно, окажись я членом менее обеспеченной семьи, события развивались бы иначе. Но тогда и такой вот шальной покупки недвижимости в этом скоропалительном браке не последовало бы! Скорее всего мы с Джорджи сняли бы где-нибудь угол на окраине Шумена, он бы попытался реанимировать свою автомастерскую, а я устроилась бы официанткой в кафе и с утра до ночи подавала бы посетителям кофе и собирала со столиков грязные пепельницы…

Рассуждая подобным образом, я продолжала свою бесцельную прогулку по побелевшей от мокрого снега Варне, слабо отмечая про себя, что все вокруг – витрины магазинов, заснеженные деревья – переливается праздничными рождественскими огнями. Симпатичные, с аккуратненькими бородками, Деды Морозы в красно-белых шубах подмигивают мне, приглашая войти в сказочный мир новогодних подарков. Тогда я отчетливо почувствовала, что реальная жизнь как бы отдаляется от меня, что все нормальные люди живут своей повседневной, наполненной предпраздничной суетой жизнью, а я – погружаюсь, медленно, но верно, в какой-то кошмар: с трупами, сгоревшими машинами и запахом готовящегося преступления… Может, мне все-таки не стоило так упиваться чувством мести, толкнувшим меня, так же как и Джорджи с его матерью, на преступление, не следовало использовать в своих целях (да еще так жестоко и цинично!) труп неизвестной девушки? А что, если все это когда-нибудь откроется?

Нет, нет и нет! Никогда! Никто не видел, как я усаживала труп в машину и тем более сталкивала ее с обрыва. Это недоказуемо! Без этой уверенности вся будущая жизнь моя превратится в настоящий ад. Поэтому мне предстояло поработать над собой, над своим сознанием и убедить себя, что я, по большому счету, не сделала ничего особенного по сравнению с тем, что, в свою очередь, совершил настоящий убийца этой несчастной девчонки…

Несколько раз я испытывала сильные сомнения – а стоит ли мне возвращаться в Кранево, не опасно ли это? Ведь все-таки именно там, в том так понравившемся мне доме, я обнаружила труп! А это означало, что туда может наведаться и убийца, который, возможно, захочет перепрятать тело – с той целью, чтобы его поскорее обнаружили. Или же близкие девушки примутся искать ее именно там! Ведь не случайно же убийца оставил ее труп на вилле. Возможно, он сделал это как раз в расчете, что там его и будут разыскивать. Мало ли какие ситуации сопровождали неведомый мне ход событий, предшествующих убийству? К тому же я ни на минуту не забывала о том, что ночью в дом кто-то пожаловал, кто-то пытался в него проникнуть. Кто? Убийца – или тот, у кого отняли эту девушку? Муж, любовник, ее брат, отец… Одним словом, мужчина, имевший отношение к погибшей и разыскивавший ее.

И тут мне пришло в голову следующее: допустим, девушку искали в этом доме (причин тому могло быть множество, и я терялась в догадках) и вряд ли при этом предполагали, что она мертва. Но однако она, якобы находясь в доме, не открывала, а значит, не хотела этого делать. Почему же ночной посетитель в этом случае не довел дело до конца? Почему он не стучал открыто в двери и не кричал – мол, Веста, Веселина или Марта, например, открой немедленно, я знаю, что ты здесь! Значит, все то, что я себе напридумывала о возможной причине пребывания еще живой девушки в этом доме, – чушь! И человек, разбудивший меня, – и есть убийца, явившийся за ее трупом! А не шумел он и не требовал в полный голос, чтобы ему открыли, по той простой причине, что ему и без того было опасно находиться там! Поэтому, не сумев попасть в дом обычным путем, он быстренько ретировался. Умыл, так сказать, руки.

Я долго бродила по городу, пока не почувствовала, что ноги мои совсем промокли. Из носа у меня потекло. Я замерзла и хотела есть. Вошла в небольшой ресторан, села в самое укромное место и, полистав меню, заказала большую порцию спагетти, два чая с лимоном и крем-карамель.

В ресторане было тепло, казалось, отовсюду дует горячий воздух – вовсю работала система отопления. Меня бросило в жар. Я быстро согрелась и, не спеша поглощая огненные макароны с густым острым соусом, разглядывала сквозь запотевшие окна смутные цветные пятна – прохожих на улице. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что. За соседним столиком сидела заплаканная девушка и пила кофе. Рядом с ней с виноватым видом потягивал колу молодой человек в светлом плаще. Вероятно, он чем-то обидел свою спутницу и теперь бросал на нее нежные и вместе с тем осторожные взгляды, словно не зная, с чего ему следует начать просить прощения. И еще не зная – простят ли его? К ним подошла официантка с блокнотиком, спросила, готовы ли они сделать заказ. Девушка подняла голову и тихо произнесла что-то, чего я не расслышала, а молодой человек сказал, чтобы ему подали то же самое. Через четверть часа они, обмениваясь примирительными взглядами, поедали горячую жареную картошку, и мне показалось, что еще совсем немного, и они окончательно наладят свои отношения. Мне, во всяком случае, очень хотелось, чтобы это произошло.

Ощущение сытости немного успокоило меня. Но, с другой стороны, я почувствовала, что меня потянуло в сон. Глаза мои буквально слипались. Надо сказать, что парик, заменявший мне тесную неудобную шапку, раздражал кожу головы, которую мне все время хотелось почесать. Да и густая челка мешала, щекоча мой лоб. Почему-то мне вспомнилось, что когда-то давно наши бабушки и мамы носили парики чуть не каждый день, причем это было очень модно!

Разгоряченная, пошатываясь от какой-то изматывающей усталости и одновременно от физической слабости, я вышла из ресторана и огляделась по сторонам. Потом я остановила такси и попросила отвезти меня в приморский поселок Св. Константина и Елены. Я, как герой криминального романа, решила таким примитивным образом запутать свои следы.

В машине я задремала и пришла в себя, лишь когда меня кто-то тронул за плечо. Я тотчас открыла глаза и несколько мгновений вспоминала: где я и куда ехала на такси? И, вспомнив, быстро расплатилась с водителем, выскочила на тротуар и, зажав ладонью рот, кинулась куда-то в кусты, где и разрыдалась, вспомнив о Джорджи…

Обида захлестывала меня все с новой и новой силой. Я рыдала, согнувшись в три погибели, понимая, однако, что не должна своими стенаниями привлекать внимание посторонних. Слава богу, вокруг было довольно-таки пустынно. Не то, что в курортный сезон, когда вдоль этой улицы тянулись ряды крохотных времянок-магазинчиков с надувными матрацами, купальниками, с украшениями из ракушек и кораллов, с сувенирами, пляжными полотенцами, соломенными шляпами… Не слышно было летнего шума голосов, доносившихся из расположенных на открытом воздухе ресторанчиков, где подавалась свежая жареная рыба, печеные благоухающие перцы и ледяное пиво. Местность сильно изменилась с тех пор и теперь казалась какой-то обескровленной, застывшей. Шумели лишь, стеклянно перестукиваясь, заледеневшие ветки деревьев и кустарников. Поголубела, распустив свои листья-стрелы, прижившаяся здесь юкка…

С сильнейшим приступом головной боли я возвращалась обратно. Снова на такси – в крохотной, канареечного цвета машинке, с толстяком-водителем, от которого очень уж крепко воняло свежим чесноком. Я попросила его остановить такси возле продуктового магазинчика. Обычная поездка. Не привлекающая к себе внимания.

На улице стемнело, но я упорно продолжала оставаться в темных очках. Вероятно, поэтому одна из женщин, выходивших из магазина, внезапно обратилась ко мне, широко улыбаясь и показывая свои новенькие фарфоровые зубки:

– Сабина, здравей! Какво правиш?

– Аз болна… Главо болие, – пробормотала я первое, что пришло на ум, и рванула прочь оттуда.

Быстрым шагом я пересекла улицу и скрылась за углом. Блуждая по пустынным улицам в поисках поворота, который направил бы меня в сторону моей виллы, минуя, однако, магазин, где меня приняли за какую-то Сабину, я, проплутав примерно с полчаса, все же вышла на нужную мне улицу и, светя впереди себя фонариком, нашла «свой» дом. И только сейчас поняла, что не все так спокойно, как мне сначала показалось.

В воздухе пахло гарью. Кроме того, дорога была сильно накатана. Словно не так давно отсюда выехало несколько машин. Хотя не светилось ни одно окно в ближайших домах.

Обнаружили ли уже мою машину? Мне ужасно хотелось добраться до обрыва, чтобы взглянуть на площадку, с которой я столкнула свой автомобиль, чтобы определить, действительно ли здесь побывало много машин – полиция, прокурор, «Скорая помощь», пожарные… Но я никуда не пошла. Было уже темно. К тому же за этим местом могли наблюдать.

Я очень тихо открыла ворота, осмотрелась. Темно. Тихо… Подошла к двери. Потянула ручку на себя. К счастью, дом был заперт. Конечно, я опасалась, что за время моего отсутствия здесь могли произойти некие перемены, кто-то мог войти в дом – да тот же убийца, чтобы забрать наконец труп… Мысль о том, что этот убийца мог оставаться в доме и поджидать меня, тоже пару раз меня посетила. Быть может, поэтому я, открыв дверь, замерла на пороге, сунув руку в карман и поглаживая ладонью рукоятку детского пистолета. Конечно, это несерьезное решение проблемы – напугать того, кто в свою очередь собирается напугать меня, но что поделать? Настоящий-то свой пистолет я оставила дома, в Москве! Разве могла я предположить, что мне и здесь потребуется оружие? Там, в России, я воспринимала все это как баловство, как прихоть моего отца – желание обеспечить меня пистолетом для самообороны. Хотя, я думаю, мы оба понимали, что вряд ли когда-либо он мне пригодится. И уж, конечно, никому из нас и в голову не пришло бы, что настоящее, реальное оружие мне понадобится в тихой курортной стране – Болгарии…

У меня ушло много времени, чтобы убедиться – дом все же пуст. Оставалось единственное место, куда я еще не заглянула, – это кладовка. Та самая кладовка за кухней, где я и обнаружила труп. Поэтому я, спустившись со второго этажа и стараясь ступать бесшумно, двинулась в сторону кухни.

Про себя я машинально повторяла речь о том, что я – не грабитель, я – потенциальный клиент! Я понимала, что вряд ли в такой час здесь может появиться хозяин, но все равно я почему-то мысленно твердила какие-то бессвязные слова, чувствуя, как постукивают от страха мои зубы.

Открыв дверь кладовки, я сначала посветила туда фонариком, и когда я увидела голубой замшевый сапог, мне стало нехорошо… По спине зазмеился ледяной пот. Мерзкое чувство! Сноп света заметался, выхватывая из темноты то носок голубого сапога, то его голенище, потом из-за какой-то корзины появился второй сапог… Мне понадобилось приложить неимоверное внутреннее усилие, чтобы поднять луч света хотя бы на уровень моей груди. И тут я увидела кусок малиновой курточки с мехом… Луч света скользнул вниз – я была близка к обмороку.

– Сабина? Ты? – услышала я над самым своим ухом. Мне показалось, что женский голос раздался где-то справа от меня, а не из того угла, где пряталась малиновая куртка и голубые сапожки.

– Вы кто?! – спросила я немеющими губами, понимая, что я и сама одета в малиновую куртку и точно такие же голубые сапоги. Вероятно, в доме поселился призрак сожженной мною Сабины?!

Произошло какое-то движение, меня оттолкнули, и тотчас вспыхнул свет. Я увидела перед собой девушку, очень похожую на ту, чей труп я обнаружила ночью, разве что прическа и цвет волос у нее были другие. Копна ярко-рыжих, густейших волос украшала маленькую голову. Голубые глаза смотрели на меня испуганно и вместе с тем дерзко.

– Где Сабина? – спросили меня по-болгарски.

– Не знаю… А кто это?!

– Сабина?! Да на тебе же ее куртка и сапоги! Где она? – Девушка подошла и схватила меня за рукав. – Где?

– Я не знаю никакой Сабины!

– Тогда что же ты здесь делаешь? Ты кто?

– Я – покупатель этого дома. Меня привезла сюда Райна, агент. Сказала, что я могу пожить здесь немного, чтобы осмотреть дом. Я еще говорила ей, что это опасно, надо сообщить хозяину… А может, она уже его предупредила?

– Нет… Не знаю… Но если это так, то она должна была сказать Николаю. Все это очень странно! Дом не продан, а в нем уже кто-то живет… – заметила она.

– Но я и не живу! Я просто тут осматриваюсь!

Я говорила по-русски. Но девушка меня отлично понимала.

– Вы поймите, я хочу купить такой большой дом, отдать за него солидную сумму денег, и я должна быть уверена, что он в полном порядке. К тому же бывает так, что дом не принимает человека… Как бы отторгает его. Или же в нем плохая энергетика. А я – очень чувствительный человек!

Я несла весь этот бред, не сводя глаз с девушки и пытаясь понять – кто же она такая? Скорее всего – сестра этой… Сабины. Уж очень они похожи!

– Понимаете, мне надо вам кое-что объяснить… Но для начала вы тоже хотя бы представьтесь. А что, если вы – точно такая же покупательница, как и я?

– Меня зовут Розалия, я – сестра Сабины.

– А кто такая Сабина?

Розалия смерила меня насмешливым взглядом, словно спрашивая: не слишком ли много вопросов я задаю и вообще имею ли я право на это?

– Сабина Петкова – моя родная сестра и жена Николая Петкова, хозяина этой виллы. Знаете, все это очень странно! Давайте выйдем отсюда, поговорим.

Девушка, придя в себя после встречи со мной и, вероятно убедившись в том, что я не опасна, решительно вышла из кладовки, и тотчас все вокруг засияло ярким светом. Она по пути защелкала выключателями. Вот уж, поистине, она вела себя по-хозяйски! Не то что я, когда воровато пряталась за занавешенными окнами.

В кухне она сразу же включила чайник, и уже через несколько минут мы с ней пили кофе и разговаривали.

– Скажите, как на вас оказалась ее куртка? Вы меня напугали! С одной стороны, вроде бы она… У нее такие же белые волосы!

Я с ужасом вспомнила, что все еще в парике!

– Но я же вижу, что вы – не она! И сапоги… Согласитесь, что голубой цвет сапог не каждый день встретишь, – сказала Розалия.

– Но и у вас тоже такие же сапоги…

– Мы с Сабиной покупали все это вместе. Нам обеим понравились эта куртка и сапоги. Подумаешь, похожая одежда! Но со мной-то все понятно. А с вами?

– Мне надо вам кое-что объяснить. Дело в том, что я, как вы уже поняли, русская. Вышла замуж за шуменца, его зовут Джорджи. Этим летом. Но наши отношения не сложились. И мне теперь нужен развод. Но мой муж, думаю, не даст мне развода до тех пор, пока мы не разрешим все наши имущественные споры… Словом, мне придется отдать ему все наше имущество, и лишь тогда он освободит меня. Но пока все это будет тянуться, ваш дом могут уже продать. А мне, как вы понимаете, невозможно купить его, находясь в браке, я же не собираюсь жить с Джорджи! Словом, я попросила Райну, чтобы она поговорила с вашим родственником… с Николаем, чтобы он придержал ненадолго этот дом. Мне он очень нравится!

Розалия смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

– Но я впервые слышу, чтобы этот дом продавался! Возможно, Николай и задумал продать его… Но мне на самом деле ничего об этом не известно!

– Но если он не продается, то почему же тогда он в нем не живет? – Я готова была уже расплакаться от досады и от того, что я забралась в дом, который не продается и который никогда уже не будет моим. – Послушайте, для меня это важно! Очень важно! Послушайте, Райна мне сказала, что дом стóит полмиллиона евро, и я согласилась его купить, хотя понимаю, что цена явно завышена.

– Сколько?! Полмиллиона? Хорошая цена!

Она оживилась, затем, сделав большой глоток кофе (из чего я сделала вывод, что она разволновалась, ведь здесь кофе привыкли пить маленькими глотками, растягивая одну крохотную чашечку на полчаса), достала телефон и набрала номер. Она говорила быстро, нервно, обращаясь, конечно же, к Николаю. Выясняла, действительно ли он продает этот дом и за сколько. Потому что она вроде бы нашла покупательницу. Словом, она прощупывала почву, и очень осторожно. Потом она произнесла несколько фраз, из которых я поняла, что этот Николай сам сейчас приедет сюда.

– Ну что, продает? – встревоженным голосом спросила я.

– Он сказал, что не продает, но за такие деньги, может, он и согласится…

Мне бы сейчас позвонить Райне и задать ей парочку конкретных вопросов! Но нет. Я исчезла, а потому не буду появляться даже перед Райной.

Мы закурили. Кофе и сигареты… Отличное времяпрепровождение! Это даже как-то сближает.

– Вы сказали, у вас есть агент. Она оставила вам ключ? – спросила Розалия.

– Нет, у меня нет ключа. Мы были здесь еще летом. Она показывала мне дом…

– Райна… Она откуда, из Варны?

– Да нет же, из Шумена.

– Странная история… И что же дальше?

– Она привезла меня сюда, мы осмотрели дом, он мне очень понравился, и я сказала, что куплю его, но только после моего развода, вы понимаете?

– Да-да, конечно. И она сказала, что он стоит пятьсот тысяч евро? Или все-таки левов?

– Евро, конечно.

– И у вас есть такие деньги?

– Не у меня, а у моего отца, в России. Он бы мне дал эти деньги.

– Серьезно?

– Вполне. Но сперва мне нужен развод…

– Постойте! Значит, вы приехали сюда одна… Без ключа. И на что же вы рассчитывали? Могли бы хотя бы позвонить этой же Райне, взять у нее ключ, если он у нее действительно есть!

Она смотрела на меня в упор, словно пытаясь понять, не сочиняю ли я на ходу эту историю.

– Я не обманываю вас, честное слово! – Я прижала руки к груди.

– Но если у вас такой богатый отец, так вы дайте вашему мужу побольше денег, он даст вам, в свою очередь, развод, и тогда покупайте себе все, что хотите! Какие проблемы?

Мы сидели в пустом доме. Две незнакомые друг с другом девушки, и я спрашивала себя – могу ли я ей довериться? Или же, извинившись, мне следует просто покинуть этот дом и перебраться в гостиницу? В частную, где не требуют документов. Чтобы меня не нашли.

– А у нас Сабина пропала! Вот уже три дня ее нет… вы же ничего не знаете… Сегодня рано утром здесь машина взорвалась, упала в пропасть. Говорят, что какая-то женщина, наверное пьяная, пропустила нужный поворот, свернула не туда и сорвалась прямо вниз, упала на бетон и камни. Или же она сделала это нарочно. Мы с Николаем перепугались, подумали, что это Сабина. Она… любит выпить. Николай звонил своему знакомому полицейскому, он присутствовал при том, как обгоревшее тело извлекают из машины. Так вот, он сказал, что это точно не Сабина. Во-первых, на ней было надето множество серебряных украшений, а она ушла из дома, надев золото. На ней было много золота. Она просто помешана на нем. Во вторых, сохранилось немного ее волос… Коротких волос, а у Сабины были длинные волосы, и она ни за что на свете не обрезала бы их. Никогда! Она собиралась отпустить их на максимальную длину.

– А почему вы меня назвали Сабиной? – осторожно спросила я.

– Так вы же в ее одежде! Не хотите рассказать, почему вы надели на себя чужую одежду?

Глаза мои наполнились слезами. Я должна была ей рассказать хотя бы часть правды.

– Розалия, мы с вами едва знакомы, но поскольку уж я оказалась в вашем доме… вернее, в доме вашего зятя, то мне просто необходимо вам кое-что объяснить… Понимаете, мой муж со своей матерью задумали избавиться от меня! Я вышла в магазин, вернулась очень тихо, так, что они не услышали, как я пришла. Словом, они готовят мое убийство. Я испугалась и решила спрятаться. Здесь. Подумала, что тут меня уж точно никто искать не будет. Я не хотела идти в гостиницу, потому что там мне бы пришлось показывать свой паспорт. Думаю, меня уже ищут…

Розалия смотрела на меня с явным недоверием.

– А одежда? Почему на вас одежда моей сестры?

– Я пришла сюда в своей одежде. Хорошо. Я расскажу вам. Эту одежду я нашла здесь. В кладовке. И еще я купила парик…

Зачем я солгала ей – объяснить трудно. В сущности, это просто невозможно. Но не могла же я сказать ей, что сожгла труп ее сестры!

– Парик? На тебе парик? – Она перешла на «ты», как я поняла, не из желания как-то сблизиться со мной, а наоборот, как бы демонстрируя свое пренебрежительное ко мне, завравшейся иностранке, отношение. – Но зачем? Ведь теперь ты стала похожа на мою сестру! Ты знакома с ней? Ты видела ее? Ты знаешь о ней что-нибудь? Я не могу поверить в то, что ты случайно оказалась здесь – в ее одежде и в парике, – чтобы стать на нее похожей! Зачем тебе все это? Что ты сделала с моей сестрой?!

– Я просто взяла на время ее одежду, чтобы изменить облик… У меня не было ни времени, ни возможности обновить свой гардероб. Я же тоже живой человек, и я находилась в таком состоянии после того, как услышала их разговор! Вы должны понять меня! Человек, пребывая в добром здравии и полном рассудке, не стал бы ломиться в запертый дом, разбивать окно в туалете, чтобы проникнуть внутрь. Я пыталась спрятаться! Подальше! От всех! И простите меня за то, что я вторглась в ваше жилище, вернее, в жилище вашего зятя. Я готова принести ему свои извинения! – вскричала я, уже теряя над собой контроль.

– Вот свиньи! – До Розалии словно только что дошел смысл сказанных мною слов. – Твой муж и свекровь решили тебя убить?! Но за что?!

– Я купила им две квартиры, и теперь, если меня найдут, скажем, с перерезанным горлом, Джорджи окажется моим единственным наследником!

– С перерезанным горлом?! Они выбрали такой кровавый способ?!

– Это я иносказательно. Я не знаю, на каком варианте они остановятся…

– Ты не слышала, о чем они говорили?

Не могла же я ей сказать, что речь шла о подрезанных тормозных шлангах! Ведь рано или поздно выяснится, кому принадлежит упавшая в пропасть машина… Стоп. Я же должна буду объяснить Розалии, что пропал мой автомобиль! Или быстренько придумать что-нибудь еще.

Я достала еще одну сигарету.

– Розалия… Я должна тебе все рассказать. Все равно ты узнаешь… почему ты не спросишь, как я добралась сюда?

– Ну и как?

– У меня была машина. Красный «Ситроен».

Сигарета выпала из пальцев Розалии.

– Та машина, которую нашли здесь, неподалеку… она тоже красная… И, кажется, это тоже «Ситроен»… так это твоя машина?!

– Дело в том, что я поставила ее ночью в гараж, понимаешь? В ваш гараж. Не могла же я оставить ее на виду у всех соседей! Я ведь пряталась! Так вот, утром я, переодевшись, отправилась в Варну. Мне надо было кое-что купить, да и вообще, хотелось прогуляться, все обдумать… Я взяла такси. У меня есть свидетели. Девочка лет двенадцати, с накрашенными губами, в магазинчике, где я покупала кофе и косынку…

– Это же Роксана! Я знаю ее, это дочка Милены, магазинерки! – воскликнула Розалия. – Значит, ты целый день находилась в Варне?

– Да. У меня и чеки все сохранились. Я была в магазинах, купила, вот… – Я достала игрушечный пистолет. – Мне так страшно было…

– Что это?! – У Розалии округлились глаза. – Пистолет?!

– Это игрушка! На, смотри! Правда, похож на настоящий?

Розалия подержала пистолет в руке, проверяя его на вес.

– Если бы не легкость, его действительно можно было бы принять за настоящий. Бедняжка, как же ты испугана… И что? Ты возвращаешься сюда, приходишь, а машины нет… так?

– Так. Я сразу поняла, что машину украли! Ворота гаража были распахнуты… – врала я мастерски, – и след от шин тянулся до самых ворот и дальше, по дороге. Я прошла туда и увидела, что это место все изъезжено машинами и много окурков набросано… Чувствовала, что произошло что-то ужасное… Я подошла к краю обрыва и увидела… то, что осталось от моей машины.

– Но тогда кто же был в машине? Какая-то женщина… Господи, как все странно! Хотя… После того, что ты мне рассказала… Может, это твой муж тебя выследил?

– Я тоже об этом подумала. Но, Розалия, если бы он собирался меня убить, то не убил бы другую женщину!

– Постой… Я даже не спросила, как тебя зовут?

– У меня очень странное имя. Грета… – И я с готовностью протянула ей паспорт, чтобы хотя бы на этот счет она ни в чем не усомнилась. – Грета Перминова.

– Перминова? Знакомая фамилия…

Я промолчала. Моя свекровь, однако, на эту фамилию в свое время никак не отреагировала.

– У тебя очень красивое имя! Как у Греты Гарбо. Послушай, Грета, но кто-то же убил ту, другую женщину… которую нашли в машине. И если, как ты говоришь, должны были убить тебя… а та женщина оказалась в твоей машине… значит, вполне вероятно, что тебя с кем-то спутали и убили… другую…

– Вот! – Я посмотрела ей прямо в лицо. – Розалия, я думаю, что это был не мой муж, а человек, которого он нанял – чтобы тот расправился со мной. А поскольку меня вычислили, нашли, то убийцей должен быть профессионал, и он шел по моим пятам! К тому же я очень хорошо знаю своего мужа, он – трус. Он никогда бы не пошел на убийство сам.

– Убили другую… А ты – в одежде моей сестры. Так, может, все-таки это Сабина?! Может, это ее и убили?! Господи, какой ужас! Но мне же ясно сказали, что на той женщине были надеты дорогие серебряные украшения… У Сабины таких не было, не было! – чуть не закричала она.

– Скажи, а как могло случиться, что она пропала? Что-то произошло? Сколько дней она отсутствовала? – быстро спросила я, чтобы отвлечь ее.

Розалия посмотрела на меня снова испытующе, словно спрашивая себя, можно ли мне довериться. Но потом, вероятно оценив степень моей откровенности, она сказала:

– Вообще-то они с Николаем поссорились. И она ушла из дому. Он узнал, что у нее появился другой мужчина, сказал, что разведется с ней, и все такое прочее… Мой зять – очень хороший человек! У него единственный недостаток – он слишком уж увлекается своей работой. Занимается бизнесом, зарабатывает деньги, и, я думаю, он уделял своей жене недостаточно времени. Но деньги никому просто не даются. Вот и у них тоже возникли проблемы… Но сейчас мне не дает покоя другое. Я смотрю на эту куртку и спрашиваю себя – почему она сняла свою куртку и сапоги, почему переоделась? И, главное, зачем? Насколько мне известно, в доме сейчас мало вещей, тем более теплых… Найти в шкафу забытый купальник или сарафан – это еще можно. Но во что же могла переодеться Сабина?

И вдруг она метнула на меня взгляд, который заставил меня испугаться. В сущности, я должна была ожидать от нее этого вопроса.

– А где же твоя одежда, Грета?

– Она осталась в машине, – почти не солгала я, тем более что на трупе Сабины была именно моя одежда. И для пущей убедительности я добавила: – Не могла же я, отправляясь в Варну, оставить в вашем доме свою одежду!

– Постой! – Она схватила меня за руку, словно боясь, что ее подозрение исчезнет вместе со мной. – Но почему ты не поехала в Варну на своей машине? Почему оставила ее в гараже?

– Да все очень просто! Я же не ночевала дома… Понимала, что меня будут искать. А Джорджи мог обратиться в полицию и сразу же передать им сведения о моей машине. Я не собиралась допускать такого – чтобы меня остановили и вернули домой, понимаешь? Если еще вчера я спокойно ездила на своей машине, потому что меня никто не объявлял в розыск, то уже сегодня…

– Ах да… – Розалия немного поостыла. – Послушай, сейчас приедет Николай. Он не должен увидеть тебя в этой одежде и в парике… Он же может принять тебя за Сабину! Ты сама ему потом все расскажешь о том, где ты нашла ее одежду. Но позже, понимаешь?

– Но у меня нет другой одежды!

– Все равно! Снимай куртку и сапоги. Я постараюсь найти для тебя что-нибудь в доме. А потом мы все нужное купим…

Розалия с хозяйским видом бросилась на поиски и вскоре принесла мне какие-то резиновые боты и куртку, вероятно, ту, в которой хозяева работали в саду. Нашелся и теплый толстый свитер из овечьей шерсти. Парик я положила в свою сумку, а одежду Сабины мы засунули в стиральную машину – спрятали таким образом.

– Хотела у тебя спросить… Вот у нас, в России, поиск пропавшего человека можно начать официально лишь спустя три дня после того, как он исчез и об этом заявили. А как здесь?

– Могут начать искать сразу же. В зависимости от обстоятельств, от того, насколько настойчивы будут люди, заявившие о его пропаже.

И тут я поняла, что мой вопрос попал точно в цель: Розалия и ее зять как раз и заняты поиском пропавшей Сабины, и кто, как не они, знают об этой официальной процедуре лучше всех?

– Полиция ищет Сабину? – спросила я.

– Ищет, – как-то вяло ответила Розалия. – Они не знают, где ее искать. Я им сказала, что в первую очередь надо найти ее любовника. Он живет в Балчике, у него отель «Троя»…

– И что, они нашли его?

– Нет, он уехал в Варну, по делам. Его жена говорит, что потом он собирался отправиться в Софию.

– А его жена? Ее проверили? Если она знала, что ее муж встречается с Сабиной, то это она могла…

Я чуть было не сказала опасное слово – «убить». Задержав дыхание, я почувствовала, как жаркая волна стыда и страха залила мое лицо. Какое счастье, что я вовремя остановилась и не договорила фразу до конца!

– …она могла встретиться с ней, и, допустим, они в конце концов разругались!

– Разругаться? Да она могла просто убить Сабину, – холодно заметила Розалия. – Если бы я, к примеру, узнала, что мой муж встречается с такой, как моя Сабина…

– А что в ней такого особенного? Какая она…

Хорошо, что не сказала: «Какая она была?» Теперь мне следовало постоянно контролировать себя, чтобы не выдать то, что мне известно о судьбе несчастной Сабины.

– Какая она? Вероятно, красивая?

– Во-первых, она красивая, а во-вторых, у нее скверный характер. Она цепляется к людям, она дерзкая, она любит выводить их из себя, злить… У нее это в крови. Другими словами, она может любого человека спровоцировать, вывести из себя. Она моя сестра, и я ее очень люблю и понимаю. То есть я принимаю ее такой, какая она есть, к тому же если она и цепляется ко мне, то я отношусь к этому спокойно, с иронией. Но чужие люди воспринимают все это совершенно по-другому. Она раздражает всех своим поведением. Не скрою, иногда она перегибает палку, и тогда ее муж, Николай, просит меня как-то урезонить Сабину, объяснить ей, что так вести себя нельзя.

– Другими словами, Сабина – вздорная, с тяжелым характером молодая женщина, у которой есть любовник, и об этом знает ее муж. Так, может, это Николай… – осторожно выразила я свою мысль. Или попросту намекнула Розалии на то, что к исчезновению Сабины приложил руку ее муж.

В это время послышался звук подъезжающей к дому машины. Розалия бросилась к окну:

– Это Николай! Приехал! Что мы ему скажем?

– Правду! Я же сказала тебе правду, мне скрывать нечего! Если Николай сочтет, что я нарушила закон, без его разрешения поселившись на одни сутки в этом доме, то пусть он вызовет полицию. Но, думаю, он не сделает этого, если ты его об этом попросишь. – Я улыбнулась Розалии с самым заговорщическим видом.

– Полицию? Нет, Николай – хороший человек, он очень добрый. Мы ему все объясним, и он подскажет даже, как тебе дальше вести себя, что сделать, чтобы выйти сухой из воды. Но самое интересное, что он заявит касательно этого дома… Продаст он тебе его или нет?

Честно признаюсь, что в эту минуту я меньше всего заботилась о доме. Меня волновало другое. Что, если Розалия или ее зять поймут, что это я посадила труп Сабины в свою машину и сожгла его? Как я докажу им тогда, что не убивала Сабину?

Розалия выбежала встречать Николая на крыльцо. Я не могла последовать за ней и осталась в кухне, ожидая решения своей дальнейшей участи. Каким человеком окажется этот Николай? Как он отнесется к моему присутствию в своем доме?

Я слышала, как Розалия быстро что-то ему объясняет. Голоса же самого Николая не прозвучало. Наконец они вошли вдвоем, и я увидела высокого худощавого мужчину с коротко стриженными, седыми, почти белыми, волосами. И это при том, что на вид ему можно было дать лет сорок с небольшим. Вероятно, он относился к тому типу людей, которые белеют еще в молодости. Загорелый, с серьезным узким лицом со впалыми щеками, в черной куртке с капюшоном, в сером свитере и черных штанах, он выглядел весьма привлекательно. Понятное дело, что вошел он с видом хозяина. И уставился на меня немигающим взглядом светло-карих глаз.

Я робко поздоровалась с ним, он лишь кивнул головой. Потом спросил:

– Кто вам сказал, что мой дом продается? – Он говорил на довольно сносном русском языке, с очень приятным мягким акцентом.

– Райна!

– Кто такая Райна?

– Агент по недвижимости, из Шумена.

– Но я не знаю никакой Райны. И дом я тоже не продаю. Так что вы здесь делаете?

Тут я поняла, что мне просто необходимо позвонить Райне, чтобы она сама ему все объяснила. Хотя что она может объяснить, если я вижу перед собой хозяина и он говорит, что дом его никогда не выставлялся на продажу?!

– Послушайте, я прячусь от своего мужа, он собирается меня убить! Поэтому я не хотела бы каким-то образом засвечиваться в Шумене, и по этой причине я не могу позвонить Райне. Но это можете сделать вы сами! Вот, Розалия, к примеру, может позвонить ей и спросить – не продан ли дом, расположенный на такой-то улице, в Краневе…

– Краневе? – хором переспросили меня Розалия и Николай. – Но при чем здесь Кранево?

Теперь уже я смотрела на них, ничего не понимая.

– Разве… разве мы не в Краневе?!

– Мы в Каварне! – хором воскликнули они оба.

Я замотала головой, затрясла ею, словно желая привести свои мысли в порядок.

– Каварна?! Но постойте… Я же сегодня возвращалась сюда, останавливалась ненадолго в поселке Св. Константина и Елены, и уже там я взяла другое такси, чтобы приехать сюда! Я сказала, что мне нужно в Кранево! И водитель был еще такой… очень крупный тип, просто толстяк, от него еще несло чесноком… Вот – это правда!

– Краси! – переглянувшись, так же хором произнесли Розалия и Николай.

– Что «краси»?

– Так водителя этого зовут. Его тут все знают. Его имя на самом деле – Красимир. Но все зовут его Краси.

Тут Розалия достала телефон и позвонила куда-то, откуда ей немедленно перезвонили, и она попросила дать ей номер телефона Краси. Она произносила цифры вслух, а Николай быстро записывал их в маленький блокнотик. И я понимала, что все, что сейчас проделывается на моих глазах, – не что иное, как желание этих людей выяснить, не лгу ли я. Возможно, таким образом Николай, прельщенный возможностью продать свой дом втридорога богатой и очень странной русской даме, хочет узнать, можно ли мне верить. И вообще – не призрак ли я?

Через некоторое время Розалия уже разговаривала с «чесночным» таксистом. Она говорила так быстро, что многого я не поняла. Однако когда разговор был закончен и она отключила телефон, я услышала, что она говорит Николаю:

– Краси сказал, что видел Грету сегодня утром в центре Каварны и решил, что, называя Кранево – цель ее поездки, – русскиня просто ошиблась, к тому же, когда они проехали Кранево, она никак не отреагировала. Из чего он сделал вывод, что поступил правильно, доставив ее в Каварну. Еще он сказал… – тут Розалия бросила на меня немного растерянный взгляд, – что поначалу он принял ее за нашу Сабину. Собственно говоря, поэтому-то он ее и запомнил!

– Значит, вместо того чтобы забраться в тот дом, который я собиралась купить в Краневе, я оказалась в похожем доме – в Каварне?! Но ведь и там – такие же колонны, и расположение комнат, и вообще… – Я чувствовала, что схожу с ума!

Теперь подошла очередь Николая звонить кому-то.

– Стаси? Здравей… Это Ники…

Он спрашивал у кого-то, возможно у архитектора, который строил ему эту виллу, нет ли похожей виллы в Краневе. И потом он долго слушал его ответ.

– Все правильно, – сказал наконец он нам с Розалией, не скрывая улыбки и охватившего его чувства облегчения – когда человек узнает, что его не надули и он находится в компании вполне порядочных людей. – Стаси строил виллу в Краневе два года тому назад. И он знает, что она сейчас продается, вернее, покупательница уже нашлась, она ожидает развода. Стаси все это знает потому, что у него есть один знакомый англичанин, он был бы не прочь купить тот дом.

– Теперь вы позвоните Райне? – спросила я, чувствуя, как всю меня охватывает дрожь. Теперь, когда и мне стало ясно, что я вижу перед собой вполне нормальных, адекватных людей, к тому же довольно симпатичных, мысль о том, что именно я сотворила с телом жены Николая, привела меня в ужас!

– По-моему, и так понятно, что с вами произошло, – пожал плечами Николай. – Вы перепутали местность! Вилла большая, ее видно издалека, и вам немудрено было спутать ее с точно такой же, расположенной примерно на таком же уровне высоты над морем. И что же, вы действительно хотите купить виллу? Ту, в Краневе, или мою?

– Так вы же не продаете… – пролепетала я.

– За полмиллиона евро – продам. Вместе еще со своими двумя домами и апартаментами в Варне!

Я так и не поняла, шутит он или нет. Просто в какой-то момент последние силы оставили меня, и очнулась я уже в совершенно другом месте…

* * *

Мы находились в доме Николая, в центре Каварны. Когда я пришла в себя после обморока, Николай хотел вызвать мне «Скорую», но Розалия запретила ему это делать.

– Пока ты спала, – говорила она мне позже, когда мы с ней на кухне жарили рыбу, – я пересказала Николаю твою историю. Он заявил, что сам поедет в Шумен и попытается выяснить, что там происходит. Ищут ли тебя? Чем занимаются твой муж со свекровью? Словом, он считает, что ты в опасности и все произошедшее с твоими родственниками связано исключительно с тем, чья ты дочь. Другими словами, они потеряли голову из-за твоих денег. Но они должны ответить перед законом за свои поступки! Вот только ни он, ни я – мы так и не поняли, почему ты просто не села на самолет и не улетела в Москву? Разве это не выход из ситуации? Твой отец прислал бы сюда своих людей, и они сделали бы все, чтобы вас с Джорджи развели и ты стала бы окончательно свободна, к тому же тебе причиталась бы половина вашего имущества. Зачем ты помчалась сюда, да еще в такую погоду?

– А ты не понимаешь? Тебе не знакомы сильные человеческие чувства, такие, как, скажем, желание отомстить?

– Почему же, знакомы… Я – нормальный человек! Но вот только я никак не пойму, каким образом ты могла бы ему отомстить? Спрятаться на море, в чужой вилле? И что дальше?

– Я приехала сюда не для того, чтобы мстить, а чтобы спрятаться. Это первое. И второе – здесь я собиралась все хорошенько обдумать. Ты пойми, я находилась в таком состоянии! Я была не в себе. Видишь, промахнулась даже с этим Краневом, влетела в Каварну… Я же совершенно не знаю этих мест. Вокруг – похожий пейзаж. Море, красивые, мокнущие под дождем домики с черепичными крышами, виллы, отели… Это удивительно, как я действительно оказалась здесь! Словно сама судьба забросила меня сюда, к вам!

– Хорошо, что ты встретила нас. Мало ли кто мог оказаться на месте хозяев пустующей виллы! К тому же тебя могли задержать полицейские… Если бы соседи сообщили о том, что кто-то забрался в чужую виллу.

Я, разговаривая с Николаем, все никак не могла прийти в себя при мысли, что перепутала два населенных пункта и оказалась мало того, что в другом доме, – так еще и наткнулась на труп жены Николая!

Розалия поставила на стол блюдо с жареной рыбой, достала салат и теплый хлеб. И так как-то хорошо я почувствовала себя среди этих малознакомых мне людей, словно обрела часть своей семьи, о которой прежде не знала.

Если бы еще не та страшная тайна, которую я носила в себе!

И вдруг меня словно прорвало:

– Николай… Я должна вам кое-что рассказать… – И я, опустив голову и не глядя ему в глаза, начала рассказывать о том, как вчера ночью я наткнулась в кладовке на труп неизвестной мне девушки с пробитой головой. И как, решив для себя, что это – знак, посланный мне словно специально для того, чтобы я использовала его в качестве орудия мести, я устроила инсценировку самоубийства… – Я надела на нее свои серебряные украшения, а ее вещи, золотые, спрятала в карман… вот они. – И я дрожащей рукой выложила из кармана горсть золотых украшений. – Вы можете вызвать полицию… Можете делать со мной все, что хотите, только пообещайте, что позволите мне позвонить моему отцу и брату в Москву, чтобы они нашли мне хорошего адвоката! Вы же понимаете – я не могла больше молчать! Вы были так добры ко мне, привезли меня к себе домой, а я, видя, как вы страдаете и маетесь от неизвестности – где ваша Сабина…

Я бормотала что-то еще, несвязное, глупое, после чего снова потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то поняла, что лежу в абсолютно темной комнате, в постели. Я нащупала кончиками пальцев край толстого шерстяного одеяла, жесткую наволочку. Из-под двери, снизу, пробивалась полоска света. Еще – раздавались приглушенные голоса. Я поблагодарила бога за то, что полиции в доме пока еще нет. А это значит, что Николай со своей свояченицей решили пока что не обращаться к властям. У меня голова раскалывалась, так хотелось попросить какую-нибудь таблетку! Мой отец всегда говорит, что терпеть головную боль нельзя, это вредно для здоровья, куда полезнее – выпить болеутоляющее. Вот и теперь мне вспомнились его слова. К тому же у меня было такое чувство, словно моя голова того и гляди просто треснет пополам!

Я встала с кровати. Стоя босиком на холодном полу, поняла, что меня раздели – перед тем как уложить в постель, с меня сняли тот свитер, в котором я была, и джинсы. Так хотелось принять душ, привести себя в порядок перед тем, как предстать перед полицейскими! Да и отец, когда он увидит меня – с грязными волосами, всю помятую, осунувшуюся, – придет в ужас!

С трудом отыскав на стене выключатель, я зажгла свет. Так и есть! Я находилась в хозяйской спальне. Все хорошо в Болгарии, подумалось мне, да только зимой тут повсюду холодно, не то что в теплых, хорошо протопленных московских квартирах. На стуле нашлась одежда, та самая, в которой меня привезли в этот дом. Еще были носки, черные, с белым узором, ручной вязки. Вполне вероятно, что эти носки принадлежали убитой Сабине. Но ей-то они теперь точно не понадобятся! Ноги застыли так, что мне было уже не до сомнений. Я надела их.

Что же мне делать теперь? Появиться перед глазами вдовца и с невинным видом попросить таблетку саридона? Как можно?!

Но и оставаться дольше в спальне, не понимая, какие планы у хозяина дома, я тоже больше не могла.

Я приблизилась к двери. Подслушать, о чем разговаривают где-то далеко, вероятно в гостиной, Николай со своей свояченицей, оказалось невозможно.

Я приоткрыла дверь, выскользнула в коридор и, тихо ступая ногами в толстых носках, приблизилась к двери, ведущей в гостиную. Так и есть! В щелочку я увидела сидевшего в кресле Николая и устроившуюся на кожаном диване Розалию. Они оба курили и тихо разговаривали.

– Можно? – Я робко вошла в комнату.

Николай посмотрел на меня и отвернулся. Розалия молча кивнула головой, мол, проходи.

– Что вы теперь будете со мной делать?

– Это правда – то, о чем ты рассказала? – Николай поднял голову и посмотрел на меня тяжелым, потухшим взглядом. – Это правда, что, когда ты увидела ее в кладовке, она была уже мертва?

Я кивнула.

– Сядь, Грета. Разговор будет долгим, – предупредила меня более мягким голосом Розалия. Мне даже показалось, что она вовсе на меня не злится. Хотя речь-то шла о ее родной сестре!

Я села в кресло, напротив Николая. Спину я держала прямо, вся была напряжена, даже плечи ныли, словно в мои суставы влили свинец.

– Если вы хотите спросить меня, не я ли убила Сабину…

– Если бы ты ее убила, то вряд ли осталась бы здесь, тебя бы давно и след простыл… К тому же отсутствует мотив для убийства, – это произнесла Розалия.

– Я задам тебе кое-какие вопросы, и ты должна на них ответить. Только уже ничего не скрывая!

– Я согласна. Тем более что я, кажется, и так обо всем рассказала.

– Сабина, моя жена, пропала три дня тому назад. У нее была одна особенность… Даже когда мы с ней сильно ругались и она убегала из дома, хлопнув дверью, то все равно она всегда возвращалась. Так было все десять лет нашего брака. Если же ей случалось заночевать у своей сестры, Розалии, то она всегда звонила мне и сообщала об этом. Пожалуй, это была одна из лучших ее черт. В другом же отношении она была просто невыносима. Ей оскорбить какого-то человека, унизить его – ничего не стоило. Она умела найти такие слова, какие нормальному, доброжелательному человеку и в голову-то никогда не придут!

Слушая Николая, я хотела задать и ему массу самых разных вопросов. К примеру, зачем же он мучился с нею все эти десять лет, раз Сабина была такой невыносимой? Или – на какой почве у них обычно происходили ссоры? На бытовой ли? На любовной? На денежной? Вот у меня, к примеру, все было завязано на деньгах. Вернее, на желании моих новых родственничков обобрать меня. А что нужно было от жизни Сабине?

– Вероятно, тебе захочется спросить меня, почему я терпел ее все эти годы? Отвечу. Во-первых, я ее любил – безумно! А во-вторых, мой бизнес начинался с денег ее отца. Мой тесть сильно помог мне в свое время, и я не мог вот так взять и бросить все…

Что ж, вон он и сам ответил мне на самый главный вопрос.

– Мы с Розалией могли бы сдать тебя полиции, но они наверняка повяжут тебя, заведут дело, сочтут, что это ты убила Сабину. Другими словами, мы ничего не добьемся таким образом. Кроме того, мы же понимаем, кто твой отец, он не допустит, чтобы его дочь упекли за решетку. Он с помощью хороших адвокатов докажет твою невиновность, и тогда прокуратура, исследуя это дело и опросив всех наших знакомых, которые непременно расскажут о наших отношениях с Сабиной, начнет подозревать меня в убийстве моей жены… Мои дела пошли в гору, и многие наши знакомые просто из зависти начнут плести небылицы, чтобы выставить меня в глазах полиции настоящим монстром! К тому же бывали случаи, когда я поднимал руку на Сабину. И, признаюсь, я и сам сейчас удивляюсь тому обстоятельству, что я ее до сих пор совсем не прибил… Вероятно, во мне есть нечто такое, какой-то внутренний барьер, он держит меня в узде и не дает выплеснуться чувствам в полной мере. Но Сабине не повезло, она встретила на своем пути человека, лишенного подобного барьера. Он не стал выносить ее оскорблений или унижений – и ударил ее… Ведь, насколько я понимаю, ее не зарезали, не застрелили…

– Ей пробили голову! Когда я повернула ее, то увидела загустевшую кровь на ее затылке… Волосы ее слиплись… Но под ее макушкой, на полу, крови не было совсем, и тогда я решила, что ее тело в дом откуда-то принесли.

– Я так и думал. Вероятно, она выпила, с кем-то крепко поссорилась, и тот человек ее ударил. Не думаю, что это убийство было подготовлено и спланировано заранее. Хотя в жизни, конечно, все бывает и она могла просто-напросто влипнуть в какую-нибудь историю… Или оказаться свидетельницей другого преступления. Или выболтать чью-то личную тайну… Она была очень вздорной женщиной. Но ее не стали бы убивать ради наследства, с целью ограбления. Разве что какие-нибудь обкуренные подростки? После того что ты нам рассказала, я уже как бы подготовлен к опознанию… Хотя Розалия звонила своему знакомому из полиции, который сказал, что труп в машине принадлежит женщине… Но когда он сообщил, что на трупе множество серебряных украшений, мы с Розалией сразу же успокоились и поняли, что это не Сабина, поскольку она не носила серебро.

– А что, если это действительно не Сабина? – высказала я слабое предположение. – Я же ее не знаю! Просто на ней была малиновая куртка, голубые замшевые сапоги, а Розалия потом сказала мне, что эти вещи принадлежат именно Сабине.

– Я знаю, она мне объяснила. Еще – длинные белые волосы, так?

– Мне пришлось их подрезать… – густо краснея, с трудом произнесла я. – Мне же важно было, чтобы ее приняли за меня! Я еще не говорила вам, что я ездила в Шумен и оставила там, в полиции, письмо, где сообщала о том, что мой муж и свекровь собираются меня убить.

– Значит, если бы труп Сабины приняли за твой, то твоих родственников задержали бы… В этом и заключался твой план мести? – Николай сощурил глаза и теперь с задумчивым видом рассматривал свои ладони. – Что ж, неплохой план. Чтобы понять тебя, мне самому пришлось представить, что это меня собираются убить. Думаешь, я стал бы ждать, когда у моей машины перережут тормозной шланг и отправят меня на тот свет? Уж не знаю, что бы я такое совершил, но точно не стал бы бездействовать! Другое дело, смог бы я так вот расправиться с чужим трупом? Не знаю.

– Николай, пойми, она была не в себе… Она распахнула человеку душу, доверилась ему, бросила свою родину, близких людей, чтобы начать новую жизнь на чужбине, купила этой парочке две квартиры – и вот за все это ее собрались отправить на тот свет! И все – ради того, чтобы этот Горги… – горячо заговорила Розалия.

– Джорджи… – вырвалось у меня машинально, и глаза мои моментально наполнились слезами. – Его звали Джорджи… – И я не в силах была даже представить себе, что могу так ошибиться в человеке! Мне до сих пор во все это не верится… Да, Розалия права, я была не в себе, когда приняла решение сбежать. И когда я мчалась в Варну, я имела самое смутное представление о том, что будет со мной дальше, что я собираюсь делать. Все правильно, другая на моем месте сразу же сообщила бы обо всем отцу, и меня бы уже давно забрали отсюда. Но я хотела отомстить, хотела доказать, что со мной нельзя так! Я не заслужила такого отношения! Я же содержала их обоих все эти месяцы… Мне надо было раньше понять, что это за типы. Ведь, когда люди женятся, они строят какие-то планы, делятся друг с другом своими мечтами… Вот и у меня тоже была своя мечта. Я же ландшафтный дизайнер! Я хотела иметь свой дом, сад! Быть может, поэтому я втайне от Джорджи, вернее, уже поняв, что у нас с ним ничего не получится, обратилась в агентство по недвижимости, к Райне, чтобы она подыскала мне красивый дом на берегу моря. Вот так мы с нею и оказались в Краневе. Потом мы ездили куда-то еще, я точно сейчас сказать не могу, куда именно. Смотрели еще какие-то виллы, но та, в Краневе, понравилась мне больше всего. Быть может, потому, что, помимо добротного дома, нового и красивого, там был чудесный сад, множество растений – словом, там имелось поле для моей деятельности. После этой поездки по краю моря мне было уже не так тяжело переносить наши ссоры с Джорджи. У меня появилась своя тайна, мой будущий дом, который я собиралась купить и где мне хотелось построить уже свой мир, свою, быть может, новую семью! Я дала Райне небольшой задаток, тысячу левов. Она же, в свою очередь, нашла адвоката, который обещал помочь мне с разводом. Однако меня предупредили, что расстаться с мужем-болгарином, который не хочет развода, очень сложно. Почти невозможно! И уж тогда-то меня точно заподозрят в том, что наш брак был фиктивным. Хотя, с другой стороны, развод – это ведь такая штука… Со всяким может случиться.

Я вздохнула. Устала говорить. Голова болела и кружилась одновременно. Я попросила у Розалии таблетку.

– Ты ведь голодная! Ничего не поела, – произнесла она заботливым голосом, и тут до меня дошло, что эта парочка как-то не очень-то и скорбит по поводу смерти своей родственницы. Это до какой же степени надо было испортить отношения со своими близкими, что даже после смерти о тебе никто особо не печалится?! А что, если это они и убили Сабину? Может, у них – любовная связь, а теперь они просто разыгрывают передо мной комедию?

Нет, конечно же, нет! И Розалия, и Николай не были похожи на людей, способных на такое коварство.

– Я считаю так: если выяснится, что в кладовке ты все же нашла труп именно Сабины, значит, ее убили, и тогда мне следует найти ее убийцу. На полицию в этом случае рассчитывать не придется…

– Почему? – неосмотрительно спросила я, о чем сразу же пожалела.

– Да потому, что тогда мне придется рассказать о тебе, и подозрение в первую очередь падет на тебя! И все то, что ты сообщила нам с Розалией, обратится против тебя. Если мы опознаем тело Сабины и заявим об этом официально, то твой план мести Горги не сработает. И получится, что из-за Сабины пострадаешь и ты…

– То есть даже если вы с Розалией выясните, что в машине сгорела Сабина и, значит, точно именно ее тело я обнаружила в кладовке, то вы не скажете об этом в полиции?

– Именно. Сабине-то все равно уже не поможешь. Другое дело, если ты останешься на свободе! Тогда ты поможешь нам найти убийцу Сабины.

– Я?! Но как? – изумилась я.

– Мы как раз об этом и думали… Кажется, ты рассказывала Розалии о том, что ночью в мой дом кто-то ломился, так?

– Да.

– Как ты думаешь, кто бы это мог быть?

– Понятия не имею! Я еще подумала тогда – если бы, к примеру, это были хозяева, то они не остановились бы перед запертой изнутри дверью. Владельцы виллы непременно подняли бы шум, потребовали, чтобы тот, кто находится в доме, открыл им. К тому же хозяин мог обойти вокруг дома и увидеть разбитое окно… Уж тогда он непременно вызвал бы полицию, не так ли? Во всяком случае, именно так я и рассуждала.

– Ну, постучал он, и что дальше?

– Не просто постучал. У меня сложилось такое впечатление, что…

И тут я поняла, что рядом со мной стоит Розалия с подносом. А на нем – та самая жареная рыба, которую я из-за своего обморока так и не успела попробовать.

– Аппетит в порядке? – спросила она меня. – Поешь. Тебе понадобятся силы. Ведь теперь, как я понимаю, у нас уже две истории в активе… Твои родственники и загадка убийства Сабины. Мы должны помочь друг другу! Тогда убийца моей сестры сядет за решетку, а твои заговорщики тоже понесут наказание.

Николай терпеливо дожидался, пока Розалия замолчит.

– Ты сможешь говорить во время еды? – спросил он, нахмурившись. Видно было, что Розалия немного смутила его своим поведением, сбила с толку.

– Да я могу и не есть… – Слезы снова выступили на моих глазах. Нервы окончательно расшатались. И есть-то мне не очень хотелось, просто здравый смысл подсказывал, что подкрепиться все-таки надо. Нельзя допустить, чтобы я то и дело теряла сознание.

– Извини… – вздохнул Николай и поднялся. – Конечно, поешь спокойно. А я тем временем постараюсь тебе кое-что объяснить.

Я набросилась на рыбу. Сама не понимаю, откуда у меня взялся такой аппетит!

– Я, конечно, не убийца и мало что понимаю в поведении этих уродов, но одно могу сказать – если, как ты говоришь, под телом Сабины не было крови, значит, ее действительно убили где-то в другом месте, а потом привезли сюда. Но ведь обычно тело оставляют в таком месте, чтобы его невозможно было вообще найти. Или же, наоборот, чтобы его обнаружили как можно быстрее! И причин такому поведению тоже бывает много. Здесь же – особый случай. Убийца не мог не понимать, что рано или поздно Сабину найдут. Пусть весной, но – все равно. И дом самым тщательным образом обследуют. И скорее всего обнаружат следы преступника. Все равно, как бы профессионально убийца ни действовал, он всегда мог где-то проколоться, допустить ошибку, оставить невидимые глазу следы. Какую-нибудь нитку или пуговицу, пятно, волос, отпечаток ботинка в том месте, где он ничего не заметил и не стер… Другими словами, тот факт, что Сабину оставили в моем доме, свидетельствует о том, что тело спрятали там лишь временно. С тем, чтобы потом перепрятать его. И человек, приходивший ночью, вероятно, и есть ее убийца. Явился он, чтобы забрать тело. Он мог бы подкинуть его в такое место, чтобы подозрение в убийстве пало на кого-то другого. Он мог и улики подбросить, и вообще разные гадости подстроить… Или же он собирался похоронить тело где-нибудь в лесу, чтобы его никогда не нашли. И эта версия кажется мне наиболее убедительной…

– Мне кажется, я поняла, о чем идет речь… Он может прийти снова , ведь так? – спросила я.

– Да, я просто уверен в этом. Недаром же считается, что убийцы всегда возвращаются на то место, где они кого-то убили или оставили труп. Им необходимо знать, там ли тело. Нашли ли его? Ищут ли убийцу?

– Так какие проблемы? Давайте устроим засаду в вашем доме и будем его поджидать.

– Да, думаю, мы так и поступим. Но только у меня есть еще одна идея… Вот представь себе, что ты – убийца. Мужчина. Предположим, ты любовник Сабины.

– Представила, – сказала я с готовностью, поскольку фантазии мне не занимать. – И что?

– Вот ты убила Сабину. Убедилась в том, что она мертва. И тут вдруг выясняется, что ее видели в Каварне… То в одном магазине, то в другом. С одной стороны, многие уже знают о том, что Сабина исчезла. Тем более что я и в полицию уже заявил. И тут вдруг до убийцы доходит информация, что Сабина жива! Что он – ты – станет делать?

– Думаю, что все это оказалось бы прекрасной провокацией. Вот после этого он точно снова бы отправился в ваш дом, чтобы проверить, где тело! А вдруг выяснится, что он ее… извините, недобил – она осталась жива и теперь может заявить на него в полицию, обвинить его в попытке убийства…

– В любом случае элемент некой мистики он воспримет в буквальном смысле и поверит в то, что Сабина жива. И помочь нам в этой мистификации сможешь только ты! Тем более что, как Розалия мне сказала, в парике и в одежде Сабины тебя от нее почти не отличить, – заявил Николай.

– Хорошо, я готова вам помочь… – А куда мне было деваться?

– Вот и договорились. А сейчас ешь, приходи в себя, Розалия принесет тебе липовый чай.

– А что я должна буду делать? Переодевшись Сабиной, ходить по магазинам Каварны?

– Да. По магазинам, кафе, ресторанам и просто по улицам. Думаю, тебе будет нетрудно ее изобразить – еще и потому, что она никогда не считала себя обязанной с кем-то здороваться, если находилась в дурном расположении духа. А это было ее обычным состоянием.

– Николай, вы уж извините меня, но послушать вас, так ваша жена была просто монстром! – не удержалась я от замечания.

– Она была обаятельным, роскошным монстром, – вздохнув, произнесла Розалия и поставила передо мной большую чашку с дымящимся липовым чаем. Напиток был приятного красноватого цвета, очень сладкий. – Мы вот говорим о ней в прошедшем времени, а мне все еще не верится, что она мертва. Что мы ее больше никогда не увидим.

Спала я в ту ночь тревожно. Я не понимала, почему Николай и Розалия так спокойно восприняли мое сообщение о том, что я сожгла труп Сабины. Я пыталась представить себя на месте Николая, и меня тотчас же охватывала ярость от того, что кто-то посмел так поступить с телом погибшей жены. Конечно, воображая все это, я все равно была далека от истины. Ведь как ни фантазируй, но я – это я, а Николай – это совершенно другой человек. И еще неизвестно, как он на самом деле относился к своей жене. Меня не покидало ощущение, что, рассказывая не очень-то лицеприятные вещи о Сабине, он как будто оправдывался передо мной. За что? Почему? Хотел продемонстрировать свое великодушие по отношению ко мне за счет своей устойчивой неприязни к жене? В любом случае одно я поняла совершенно определенно – Николай не очень-то скорбел о Сабине. Больше того, ее смерть словно бы развязала ему руки.

Еще кое-что не давало мне покоя. Что будет со мной? С реальной Гретой, которая задумала страшную месть Джорджи? Хотя Николай же мне объяснил: при опознании он сделает все, чтобы никто не заподозрил его в том, что он в обгоревшем трупе все же узнал свою жену. Да и Розалия ему подыграет. Значит, основываясь на том факте, что сгоревшая машина принадлежала некой Грете Ангеловой (моя фамилия по мужу), полиция может предположить – процентов на девяносто девять, – что и тело молодой женщины – это труп бедной (богатой?) Греты. Когда же сюда, в Каварну или в Варну (неизвестно, где будет проходит опознание), приедут мои дражайшие родственнички – Джорджи и Магдалена, в первую голову заинтересованные в моей смерти, то дело и вовсе будет в шляпе: уж кто-кто, а они-то точно «опознают» меня. А Джорджи станет единственным моим наследником. Вот так!

Их арестуют. Потом найдут мои документы. В сущности, достаточно выяснить мою фамилию и установить название города, откуда я приехала в Болгарию, чтобы понять, кто я и чья дочь. После этого позвонят моему отцу и скажут ему, что я погибла…

Я вскочила с постели, схватила телефон и быстро набрала номер отца.

– Па… Я тут кое-что придумала! Тебе скоро позвонят и скажут, что я… Па, ты слышишь меня?

В трубке раздался вздох, потом я услышала голос брата:

– Это ты, Грета?

– Да, я… Ты что, забыл мой голос? Где папа? Мне надо с ним срочно поговорить!

– Думаю, что он уже в Варне.

– Где?! – Волосы на моей голове зашевелились. – Почему в Варне? Он что, решил ко мне в гости отправиться? И даже не позвонил?

Смутная догадка заставила мое сердце бешено заколотиться, на лбу выступила испарина. Идиотка! Так увлечься собственными чувствами, что позабыть о самых близких и родных мне людях! Ведь машину обнаружили еще утром, она зарегистрирована на мое имя, в документах указаны мои координаты… Сначала позвонили Джорджи, потом моему отцу в Москву. Сказали, что я погибла, разбилась в машине. А телефон… Я же выключила телефон, чтобы мне никто не звонил и никто меня не искал!!!

– Это не я погибла, это совсем другая девушка, она… просто оказалась случайно в моей машине. Я потом вам все объясню. Просто у меня были неприятности. И я сама решила с ними справиться, не расстраивать вас с отцом.

– А ты не могла нас предупредить? – сдержанно, скрывая свои чувства, спросил меня Илья. – Я позвоню ему.

– Разве я сейчас звонила не ему?

– Грета, у отца три телефона, могла бы и запомнить! Этот он отдал мне, я жду одного важного звонка. А вообще-то через час я выезжаю в аэропорт и тоже лечу в Варну. Грета, это действительно ты или мне все это снится? – вдруг спросил он.

Я разрыдалась в трубку:

– Илья, прости… Когда отец вылетел в Варну?

– Вечером. Он должен остановиться в гостинице «Балканы».

– Я сейчас же поеду туда!

– Подожди! Где ты?

Но я уже прервала разговор с братом и теперь набирала второй номер отца.

– Слушаю… – услышала я через мгновение родной голос.

– Па, это я. Я жива!

Возникла пауза. После чего отец произнес:

– Господи… Ты же предупреждала меня… Я должен был догадаться! Где ты? С тобой все в порядке?!

– Да, я в Каварне. Приезжай! Встретимся на повороте. Я буду тебя ждать.

Я отчетливо представила себе поворот с центральной приморской дороги направо, в Каварну. Только мне все еще не верилось, что я вскоре, уже через час, увижу своего отца!

* * *

Но покинуть дом, где ко мне так хорошо отнеслись, где мне поверили, я так просто не могла. Одевшись, я вышла из спальни и принялась искать спальню Розалии. Но попала я в ту комнату, где спал Николай. Я позвала его. Он тотчас проснулся и подскочил на диване. Я поняла, что и он спал неспокойно, его наверняка мучили кошмары.

– Ты? Что случилось? Тебе плохо?

Я удивилась. Неужели в той ситуации, в которой он оказался, его беспокоило мое самочувствие? Хотя отныне мы на самом деле должны были беспокоиться друг о друге. Ведь мы теперь были связаны общим телом. Общим телом!

– Николай, мне надо срочно уйти отсюда. У меня одно важное дело.

– Говори толком, что произошло?

Николай потянулся за джинсами, я отвернулась, и он мгновенно оделся.

В двух словах я рассказала ему о своем звонке в Москву.

– Да уж… Представляю, как ты заставила их поволноваться! Ты, случаем, не сумасшедшая? Такие поступки совершаешь… – Он покачал головой.

– Это не я совершаю, – проговорила я обиженным тоном. – Еще каких-то пару дней тому назад я была совершенно нормальным человеком, и никогда бы я не подумала, что способна на такое. Но когда понимаешь, что жизнь твоя висит на волоске и люди, которым ты прежде доверяла, планируют твое убийство…

– Да. Я все понимаю. Извини. Я и сам-то сейчас не совсем в порядке. Хорошо, я отвезу тебя, куда ты скажешь. Иди, одевайся. А Розалия пусть поспит. Не станем ее беспокоить.

Мы ждали отца около получаса. Я постоянно держала с ним связь. Знала, что он едет на такси. Когда же на пустынном в этот час (было около четырех часов утра) шоссе показалась желтая точка, меня охватило сильнейшее волнение. Такси остановилось в шаге от нас. Отец вышел, бледный, в черном плаще и черной шляпе, и бросился ко мне. Обнял меня так, что чуть не свернул мне шею.

– Грета, какая же ты дура, – зашептал он мне на ухо. – Разве так можно?! Неужели нельзя было мне все объяснить? Попросить помочь тебе?

У меня вдруг началась истерика. Я колотила кулаками по его груди и сквозь слезы скулила, что мне было стыдно за то, что я так быстро и глупо вышла замуж. Хотелось самой решить свои проблемы и доказать не только ему и Илье, что я способна на поступок, но прежде всего самой себе!

Николай стоял в стороне и молча наблюдал, как мы проявляем наши чувства. Я же вскользь подумала – как же хорошо, что меня и здесь окружают люди, с которыми я могла быть предельно честна. Мне очень повезло, что я повстречалась именно с Николаем и Розалией, а не с какими-нибудь идиотами, которые сразу же сдали бы меня в полицию.

– Вот, па, познакомься, это Николай. Я тебе сейчас все расскажу…

Отец сделал знак рукой, и из такси вышли три человека. Два крепких парня в темных куртках и один низенький плотный человечек в черном пальто и белом кашне. Я всех их знала. Это были телохранители отца и его личный помощник, Василий Петрович. Думаю, свита отца произвела благоприятное впечатление на Николая, но их появление нисколько не смутило его. Он сказал, чтобы они ехали за нами. Мы с отцом сели в машину Николая, свита вернулась в такси, и весь эскорт двинулся к центру Каварны.

Николай пригласил гостей в дом, попросил меня приготовить всем кофе, а сам пошел будить Розалию. Вскоре мы все расположились за большим столом в гостиной, и я рассказала, в какую историю попала и что натворила. Отец, слушая меня, держался за голову. Когда я дошла до того момента, когда в доме появились Розалия и Николай, отец стал бросать на них удивленные и вместе с тем восхищенные взгляды. И он постоянно качал головой, как бы поражаясь тому, что я вообще натворила.

Он мял в руках свою шляпу, а я смотрела на его всклокоченные седые волосы, высокий лоб, густые брови, бледные впалые щеки, и сердце мое сжималось от любви к нему и от жалости. Ведь он же мысленно, вероятно, уже похоронил меня. У него же сердце могло разорваться…

И вдруг он, словно о чем-то вспомнив, громко хлопнул ладонью по столу. Я знала этот его жест. Он призывал всех замолчать и выслушать его самым внимательным образом.

– Грета, ты приехала сюда на красном «Ситроене», так? И с обрыва сорвался тоже «Ситроен»?

– Так, – пролепетала я, обливаясь потом. Рассказ о моих недавних приключениях дался мне нелегко.

– Но мне позвонили и сказали, что твое тело нашли в черном «BMW» и что это было не в Каварне, а под Шуменом, неподалеку от крепости!

– Как?! В черном «BMW»?! Но на этой машине ездит Джорджи!

Наступила минута, когда все только и делали, что переглядывались.

– Я сейчас позвоню одному своему знакомому полицейскому, – сказала наконец Розалия. – А он свяжется со своими коллегами из Шумена, и мы все узнаем!

Розалия довольно-таки нервно и сбивчиво объясняла своему другу-полицейскому, что ей нужно, потом она замолчала, выслушивая ответ. Положив трубку, она, обращаясь к моему отцу, сказала, сильно заикаясь:

– Он п-перезвонит. Все, все узнает и п-перезв-вонит…

Пока мы все ждали звонка полицейского, Розалия уговаривала нас, своих притихших гостей, что-нибудь съесть. На стол подали банницу – слоеный пирог с брынзой, вареные яйца, гренки и в неограниченном количестве – горячий кофе. Николай посматривал на моего отца с интересом и уважением. Отец же был погружен в свои невеселые думы. Я знала, что нам с ним еще предстоит тяжелый разговор. Возможно даже, он сократит мои денежные фонды и, что еще хуже, не позволит мне купить дом.

Казалось бы, после всего случившегося мне надо бы совсем забыть об этом, поскольку у нормального человека и этот дом со спрятанным в нем трупом, да и сама Каварна ассоциировались с наихудшими воспоминаниями. Мне же, напротив, хотелось впустить в это темное пятно моей биографии много солнца, тепла и превратить этот пока еще безликий сад вокруг дома в цветник! Мне так хотелось быть сильной и стать независимой от обстоятельств! Хотелось, чтобы моя мечта осуществилась.

Я уже слышала голоса отца и брата, что, помимо Болгарии существуют и Италия, и Испания, и чудесная Хорватия и что там можно присмотреть виллу более комфортабельную и роскошную. Конечно, они были правы. Но почему же тогда мне так хотелось купить именно этот дом? Уж не затем ли, чтобы доказать себе – в случившемся со мной не виновата Болгария, вообще никто не виноват, кроме меня. И что мне бы не хотелось, чтобы при виде этого слова на карте сердце мое начинало бы колотиться, наполняясь болью… Мне захотелось быть счастливой – здесь.

Когда у Розалии зазвонил телефон, все вздрогнули и повернули голову в ее сторону. Она схватила трубку и молча слушала, что ей говорят. Потом кивнула головой.

– Он сообщил, – сказала она, – что Грета Ангелова погибла в автокатастрофе под городом Шуменом…

От этих слов меня затошнило, перед глазами поплыли красные круги…

– …в автомобиле марки «BMW». И тело ее опознано ее мужем, Георгием Ангеловым, и его матерью – Магдаленой Ангеловой.

– А это значит, что в другой машине была еще какая-то девушка, которую они приняли за тебя, – заметил отец. – Другой вопрос, как она туда попала?

– Вариантов много, – подал голос молчавший до этого Василий Петрович, папин друг и его правая рука. – Может, эта девушка угнала машину и перевернулась… Кстати, какого рода была авария?

– Машина шла на большой скорости по крутой узкой улице, и водитель, чтобы избежать столкновения с колонками бензиновой станции, предпочел свернуть и врезаться в столб… Дорога была мокрая, скользкая. Произошел взрыв, машина загорелась.

– Вариант второй: твой муж, Грета, посадил туда свою знакомую (которую ему было не жалко), предварительно надев на нее какую-нибудь твою вещь или украшения – для достоверности. Машину вывели из строя умышленно, я в этом убежден, поскольку налицо заговор! Две Греты в двух разбитых машинах – кто-нибудь из вас верит в подобные совпадения?! Третий вариант… Даже не знаю, что и сказать. – Василий Петрович покачал головой.

– Борис… так зовут моего приятеля-полицейского, – осторожно вставила Розалия, – сказал, что в полиции имеется письмо, подписанное Гретой Ангеловой, в котором она предупреждает о том, что ее муж и свекровь собираются ее убить. Они задержаны. Но пока не будут готовы результаты экспертизы, полиции, кроме этого письма, и предъявить-то им нечего!

Отец вдруг встал и нервно заходил по комнате:

– Грета, какой ужас! Тебя действительно могли убить! Вот так, легко и просто. Перерезав тормозной шланг! Объясни мне, пожалуйста, почему ты не рассказала все мне? Хотела отомстить мужу? Что ж, это можно понять, но почему тебе не пришло в голову, что мы могли бы с тобой вместе что-нибудь придумать! Ты рисковала, и очень сильно… Зачем ты забралась в чужой дом, распорядилась чужим трупом, натворила таких дел, что я теперь и не знаю, как выпутаться!

– Мы-то выпутаемся и разберемся с Джорджи, – захныкала я, – но сначала надо помочь Николаю. Я обещала, что помогу ему найти убийцу его жены! Ты же понимаешь, что обнаружить ее настоящего убийцу не так-то просто…

– Но как ты собираешься это делать?

– Небольшая мистификация… – проблеяла я, вспоминая подробности плана, который придумал Николай.

– Послушайте, вы играете в опасные игры, – сказал Василий Петрович. – А вам, Николай, отдельное спасибо, конечно, за то, что вы не отдали Грету в лапы полиции. Надеюсь, вы приняли во внимание, в каком она находилась состоянии, раз поступила таким образом…

– Да, я все понял. Но и вы тоже поймите меня! Мою жену убили! Проломили ей голову. Причем в моем же собственном доме! Я уверен, что это сделал кто-то из нашего окружения. Сабина была постоянна в своих привязанностях и, как правило, заводила романы с моими приятелями, даже с родственниками… она никогда бы не отправилась, скажем, в бар или еще куда-то с посторонним человеком. Я всегда считал, что инстинкт самосохранения у нее развит самым лучшим образом.

– Следует ли из ваших слов, что ее убил кто-то из вашего окружения?

– Да я просто уверен в этом! К тому же на это указывает сам факт того, что тело моей жены обнаружили в моем доме. То есть убийца знал о его существовании. Знал, что ключи от виллы есть у Сабины.

– Вы зимой пользовались этим домом? – спросил Василий Петрович.

– Нет. Хотя могли бы собраться и отметить там коляду. В принципе, это жилой дом, в нем есть паровое отопление, камины.

– Я спросил это для того, чтобы понять: ключи от дома – где убийца мог их взять? Сабина могла их носить с собой в сумочке?

– Могла. Знаете, по инерции.

– Как это?

– Осенью в доме еще было тепло, и она могла там встречаться со своими любовниками…

Я поняла, что Николай немного забылся и теперь говорил чистую правду о своей гулящей жене.

– И ключи у нее всегда были на связке, вместе с ключами от этого дома. Наступили холода, но она так и продолжала носить эти ключи с собой.

– Почему вы исключаете такой вариант, что она могла устраивать свои свидания в том доме в холодное время года? Вы же сами только что сказали, что там все приспособлено для нормальной жизни, там может быть тепло, – заметил Василий Петрович.

– Сабина не стала бы утруждать себя или своего любовника возней с паровым котлом или каминами. На это нужно время. У нее на обогрев спальни ушло бы времени в десять раз больше, чем на все остальное, – мрачно ответил Николай.

– Понятно.

– Получается, – сказал мой отец, – что Сабина приехала со своим любовником в тот дом, у них вышел конфликт, любовник проломил ей голову и спрятал тело в кладовке, где его потом и нашла Грета. Господи, Грета, ну и угораздило же тебя забраться именно в этот дом! К тому же в тот, который вовсе и не продавался! Уму непостижимо! Тебя сам дьявол, наверное, вел за руку…

Я представила себе обросшую густыми черными волосами руку дьявола, разбивающую окно в туалете. На самом деле, неужели все это сделала я?

– Грета, ты осмотрела дом? – спросил Василий Петрович. – Нигде не заметила кровь или следы борьбы?

– Когда я осматривала дом, была ночь, у меня в руках был фонарик. Многое с ним не увидишь.

– И то правда, – согласился он. – Но дом-то все равно нужно осмотреть. И еще. Ты говоришь, что ночью, когда ты там спала, в дом кто-то ломился?

– Постойте… Я хочу сказать, что, когда я вошла в дом, на столе в кухне лежала связка ключей. В том числе и от гаража.

– И где они?

– У меня, – ответил Николай. – Я забрал их у Греты. Думаю, что это и есть ключи Сабины. После ее смерти убийца мог просто испугаться и убежать, оставив ключи… Возможно, ему подумалось, что лучше сбежать, чем закрывать дом и оставлять повсюду свои отпечатки пальцев.

– Но он ломился в дом так, словно он уже отпер дверь и ему мешал только засов, – сказала я.

– А я думаю, что он так ломился потому, что хорошо помнил – он оставил дверь открытой – и теперь не понимал, кто мог ее запереть. Ведь, если дверь закрыта, – проговорил Василий Петрович, – значит, в доме либо побывал некто, воспользовавшийся ключами и заперший дом, либо в тот момент там кто-то есть. Вот поэтому-то он, Грета, и не стал повторять твой путь – через выбитое окно туалета, а просто-напросто сбежал. Побоялся, что его увидят из окна и узнают.

– Да, скорее всего так все и было, – согласилась я. – А вернулся он, чтобы уничтожить все возможные следы, которые он мог бы оставить в доме…

– …и чтобы убедиться в том, что Сабина действительно мертва… – закончил мою мысль отец. – Думаю, это не профессиональный убийца, убийство, вероятно, произошло случайно, оба, возможно, были в состоянии аффекта или вообще пьяны… Человек, не разбирающийся в медицине, не всегда может точно определить, жив человек или мертв, если, конечно, не присутствуют явные признаки смерти. Повторяю, если убийца был в состоянии алкогольного опьянения и сначала принял бесчувственную Сабину за покойницу, то потом, уже придя в себя – где-нибудь, дома или в машине, что называется, с глубокого похмелья, – он решил убедиться в том, что она мертва… Или, наоборот, жива… Поэтому он и наведался в этот дом еще раз. Причем скорее всего он действительно из вашего окружения, Николай, поскольку в случае, если бы в доме уже толпилась полиция, у него в запасе была бы вполне правдоподобная история о том, что он…

– Да не было у него никакой правдоподобной истории, – вздохнул Василий Петрович. – Потому что если убийца действительно из вашего круга, то он должен знать, что в это время года дом стоит пустой, а значит, ему, убийце, там и делать-то нечего. Поэтому он и пришел глубокой ночью. И только поняв, что дом заперт изнутри, он испугался и убежал.

– Но он может вернуться, – заметила я. – А вдруг, подумал он, Сабина жива и это она сама заперлась изнутри?

– Николай, вы хотели, чтобы Грета в парике и одежде Сабины время от времени появлялась в общественных местах, чтобы ее заметили. Так?

– Так, – растерянно ответил Николай, который (я в этом больше чем уверена) уже сто раз пожалел, что вообще связался со мной и моей семейкой.

– А у меня другой план, – сказал отец. – Сейчас в Каварне все знают, что у Николая пропала жена?

– Думаю, да, – ответил Николай.

– Так вот. Вам надо пойти в полицию и сказать, что ваша жена нашлась, что она вернулась. Понимаете?

– Нет. Как я могу дать делу обратный ход? Это же официальное расследование…

– Нет-нет, – сказал Василий Петрович, – официально ничего не надо делать вообще. Просто, если вам позвонит кто-нибудь из друзей-знакомых, скажите, что Сабина нашлась. И все. Поверьте мне, Каварна – маленький городок, эта весть распространится с колоссальной скоростью. И тогда убийце придется волей-неволей убедиться в том, что это правда, и он непременно захочет встретиться с Сабиной. И пусть он с ней встретится! А Грета в белом парике, изображая Сабину, пусть для правдоподобности обмотает свою голову бинтом, мол, голова у нее разбита. Убийца непременно пожелает ее увидеть. Он позвонит ей и назначит свидание. Начнет перед ней извиняться…

– Зачем это делать Грете? Думаю, ее стоит оставить в покое, а роль Сабины смогу сыграть я, – сказала Розалия. – Тем более что я и без парика-то сильно похожа на Сабину, а уж в парике – и подавно. И если убийца позвонит мне, то я и отвечу по-болгарски, а не по-русски. Думаю, он не разберется, что это голос не Сабины.

– Значит, я могу забрать Грету с собой? – спросил отец.

– Можете, – как-то очень грустно ответил Николай. И я подумала, что мое присутствие лишь отравило его жизнь, скрашенную надеждой найти свою жену. Пусть непутевую, гулящую или еще бог весть какую. Не встреть он меня, никто не сказал бы ему о том, что видел его жену мертвой.

Еще в мою голову закралась совсем уж нехорошая и опасная мысль, что Николай не верит моим словам о том, что его жена была мертва. А что, если она была просто ранена, а я не заметила этого?

Раздался звонок, Николай вздрогнул, как человек, находящийся в состоянии нервного напряжения. Обменявшись с собеседником парой ничего не значащих фраз, он, закончив разговор, пожал плечами:

– Меня вызывают на опознание… – И он бросил взгляд на моего отца: – Так что мне им сказать – что это тело Греты? Вернее, что это не тело моей жены?

– Если вас это не затруднит, – ответил мой отец и нервно закашлял. Словно тем самым он хотел сказать: твоей жене, Коля, все равно уже ничем не поможешь, а так, с твоей и божьей помощью, мы выведем на чистую воду тех, кто собирался убить мою дочь.

– Да, я сделаю так, как вы просите, – кивнул Николай.

– А вы, в свою очередь, можете меня попросить о чем угодно! Все, что в моих силах, – я сделаю, – пообещал отец таким тоном, что ни у кого из собравшихся не осталось сомнения в том, что он выполнит свое обещание.

Все как по команде поднялись. Словно мы понимали, что надо как можно скорее покидать этот дом, пока Николай не передумал отпускать меня.

Отец оставил ему свои координаты, я – свои. Розалия принесла мне кое-что из своей одежды. А я с радостью отдала ей то, что некогда принадлежало ее убитой сестре: куртку, сапоги. И белый парик, который просто жег мне руки…

Часть II

Джорджи (Горги)

– Горги, ты что, окаменел? Что случилось? Кто тебе позвонил? – Магдалена отложила в сторону пудреницу и посмотрела на сына встревоженным взглядом. – Да ты побелел весь! Что случилось, я спрашиваю? Тебе позвонила Грета? Горги, да не молчи же ты!!

– Мне позвонили из полиции. Сказали, что они будут сейчас здесь, у нас… Мама, я боюсь, мне страшно!

– Чего ты так испугался? Подумаешь, жена исчезла! Скажешь полицейским, что ты понятия не имеешь, где она. Тем более что это чистая правда! Может, к ней приехал кто-то из России, может, она просто загуляла. Скажешь, что с ней такое и прежде случалось, у нее скверный характер, она – особа весьма неуравновешенная, сама не знает, чего хочет от жизни. Если тебя спросят, почему мы в полицию до сих пор не обратились, ответишь им, повторяю, что она уже не первый раз вот так исчезает из дома. Скорее всего она просто сидит где-нибудь в баре и пьет. Потому что все русские пьют! Спросят, был ли у вас конфликт, – скажешь: был, и ты намекнул ей, что она должна бы уже устроиться на работу, здесь не принято, когда жена сидит дома… Это вам не Россия! Что еще… Да-да, дави на то, что она любительница выпить. Что нас и ее отец предупреждал об этом.

Джорджи взъерошил волосы и закрыл глаза. Грета исчезла. Сутки тому назад вышла в магазин за пивом для Магдалены и больше не вернулась.

Он впервые за последние месяцы своей новой жизни спал один. Он лежал, глядя в потолок, и спрашивал себя: куда делась Грета? Что с ней случилось? Понятное дело, что она уехала на своей машине. Красный «Ситроен», стоявший возле дома, исчез.

Еще он спрашивал себя, правильно ли он сделал, что не испортил тормозной шланг. Не выполнил то, о чем его просила мать.

Сейчас, когда Греты рядом с ним не было, он вспоминал в мельчайших подробностях все беседы, которые он вел в последнее время с матерью. С чего все началось? Кто первый произнес вслух то, о чем думал каждый из них? Он сам или все-таки мать?

То, что она люто ненавидела Грету, он понимал. Как понимал и то, что виной всему – ревность. Из-за ревности ему пришлось расстаться с Мари Аньес, которую он безумно любил и которую он уговорил оставить их ребенка. И это в ее-то возрасте!

Да, она была некрасивая, Мари Аньес. Худенькая, с большим носом, тоненькими ножками и большим животом. Он странно выпячивался еще до беременности. Такое телосложение.

А еще у нее были ярко-рыжие, крашеные, коротко стриженные волосы. И пусть все это по отдельности смотрелось, быть может, ужасно, но все равно – Мари Аньес была самой милой, доброй, ласковой женщиной, какую он когда-либо знал. У нее была чудесная улыбка, открытый взгляд. Приятный хрипловатый голос. Она готова была ради него на все!

Хозяйка двух салонов красоты, Мари была довольно-таки обеспеченной женщиной. Однако все, чего она добилась в жизни, было достигнуто благодаря ее твердому характеру, холодному расчету, жесткой экономии и наследственной скупости. Так, во всяком случае, считала ее родная сестра Мишель, уверенная в том, что Мари унаследовала свой характер от отца, редкого скряги.

Но куда все это делось, когда Горги приехал к ней в Тулузу? Мари просто потеряла голову и сорила деньгами налево и направо. Они катались с ней на речных трамвайчиках по Гаронне, лакомились знаменитым фуа-гра в дорогих ресторанах, проводили много времени в постели и откровенно бездельничали… Мари Аньес полюбила его и готова была поделиться с ним всем, что имела. Перспектива жить в ее уютном доме, ни в чем не нуждаться и пользоваться этой женщиной, как вещью, – вот к чему стремился Горги, и именно это не понравилось Магдалене. Она почувствовала, что может потерять единственного сына. Что еще пара поездок, длящихся по нескольку месяцев, в Тулузу – и Горги навсегда покинет Шумен, Болгарию и у него начнется своя, его собственная жизнь, где ей, его матери, не будет места. У Магдалены началась паника, и она усилилась, когда стало известно, что Мари Аньес ждет ребенка.

– Ты не представляешь себе, насколько чревата нехорошими последствиями эта затея! – кричала она охрипшим от волнения голосом в тот день, когда Горги вернулся из Тулузы и радостно сообщил матери, что скоро он станет отцом. – Сколько ей лет?

– За сорок… – пробормотал Горги, испытывая чувство вины перед матерью за то, что выбрал себе в подруги такую старую женщину.

– Она может родить тебе урода! Скажи мне, она курит?

– Курит.

– Пьет?

– Как все мы… Немного, за ужином… вино…

– Старая корова, уродливая, да просто страшная, как атомная война! И она еще хочет родить ребенка, повесить тебе на шею такой груз!

– Ма, я что, тоже был для тебя грузом?

– Когда я рожала тебя, мне не было и двадцати. Но эта твоя… Мари! Что ты в ней нашел? Что, я спрашиваю тебя?! Вокруг полно молоденьких девушек, здоровых, с густыми волосами и крепкими белыми зубами. А ты нашел эту крашеную рыжую курицу, заморыша со вставной челюстью!

С челюстью она явно перебарщивала. Но остановить ее было уже невозможно.

– …Ах, она живет во Франции! Вот ты потратил на нее почти два года своей жизни, и что? Неужели ты не мог за это время подыскать там себе молоденькую девочку, дочку богатых родителей? Да с твоими данными, с твоей красотой ты мог бы заполучить себе самую завидную невесту в Тулузе, а то и в Париже!

Она не понимала, насколько смешно и нелепо она выглядит в обнимку со своей материнской ревностью.

– Ма, я возьму тебя с собой. И Мари не будет против. Заживем все вместе, ты будешь нянчить нашего ребенка…

– Да я смотрю, ты совсем потерял голову! Ты считаешь, что я уже в таком возрасте, когда ничего другого мне и не остается, только возиться с маленькими детьми, менять им памперсы? Горги, неужели я так плохо выгляжу, что никому уже никогда не понравлюсь и не выйду замуж?

– Не понимаю, зачем тебе замуж? Ты же всю жизнь, сколько я тебя знаю, мечтала о свободе! Ты и с отцом, который тебя буквально боготворил, постоянно конфликтовала…

– Замолчи! Какое право ты имеешь вообще говорить о нас с отцом? Это была наша жизнь.

– Хорошо, не буду. Но все равно. Ты должна понимать, что и у меня тоже есть право на свою личную жизнь…

– Да я все понимаю, понимаю, но, Горги, я же твоя мать, я лучше знаю, какая тебе нужна жена… Прошу тебя, не связывайся ты с этой Мари! Она в матери тебе годится! Она не сможет родить тебе здорового ребенка. К тому же где гарантии того, что этот ребенок именно от тебя?

Она могла говорить на эту тему часами. Горги сдался. Он позвонил Мари Аньес и сказал, что никогда к ней не вернется. А когда уже положил трубку, то понял, что совершил нечто непоправимое. Он разрушил жизнь женщины, которая любила его всем сердцем, потратила на него огромные деньги, одела-обула его, купила ему машину, перевела на его банковский счет почти пятьдесят тысяч евро, а он безоглядно тратил их на себя и на свою мать… И вот теперь он позвонил ей и сказал, что бросает ее. Беременную. Влюбленную в него до смерти. Подумалось даже, что после этого его заявления она может что-нибудь сделать с собой… Весь остаток того памятного дня его тошнило. И он понимал, что его тошнит от самого себя. Что он ненавидит себя за то, что поддался влиянию матери и разорвал отношения с Мари Аньес. Может, другая женщина на его месте позвонила бы ему и осыпала его упреками. Но только не Мари. Он знал, что она лежит сейчас на широкой кровати и рыдает. Маленькая. С растрепанными рыжими волосами. Хрупкая. С маленьким плодом в своем животе. И глаза ее опухли от слез. И рот тоже покраснел, стал влажным. Да вся она сейчас, как желе. Мокрая, расслабленная, полумертвая…

И все это – ради чего? Магдалена очень хорошо знала его. Знала, как он боится перемен. Одно дело, когда ты навещаешь любовницу в Тулузе, а другое – когда переезжаешь туда насовсем, в неизвестность.

Магдалена знала, что он любит, что нравится ее сыну. Выспаться утром, прийти в халате в кухню, где они вдвоем будут долго пить кофе, курить, строить планы на день. Они – единый организм, мать и сын. Понимают друг друга с полуслова. С полувзгляда. Любят одинаковую еду, один сорт сигарет. Одни и те же фильмы и книги. Всегда защищают друг друга перед другими людьми. Они – самые близкие и родные. И нет в этом организме места для какой-то там Мари Аньес. Нет, и все.

Понятное дело, что у каждого из них есть своя личная жизнь. У Горги – девушки. У Магдалены – мужчины. Интимными подробностями они друг с другом не делятся, но все равно понимают друг друга. В каких-то принципиальных моментах советуются, как поступить лучше. И в каждой их истории не последнее место занимают деньги. И Горги, и Магдалена уверены, что нищета – это удел слабых. Магдалена ищет себе богатых любовников, Горги – зрелых женщин, которые содержали бы и его самого, и его подружек. Это норма. Так внушила ему мать.

Что ждало бы их там, в Тулузе, в чужом доме? Это у него с Мари Аньес было бы все хорошо, он был в этом уверен. А Магдалена? Что бы она там делала? В чужой стране? Совсем одна? Постоянно ревновала бы Горги к Мари, цеплялась бы к ней, делала бы все, чтобы они в конечном счете разбежались. Так зачем тогда травить жизнь Мари сейчас, когда и так известно, чем все это закончится? Да она еще спасибо ему сказать должна, что он разорвал с ней отношения в тот момент, когда ей еще не поздно сделать аборт!

Да, он поступил правильно. Сделал все так, как ему посоветовала мать. Но почему же он тогда так скучал по Мари? Даже плакал ночами, вспоминая ее глаза, смешной нос и растрепанные рыжие волосы? Удивительная женщина! Некрасивая, старая, но какая-то своя, родная… Магдалена – тоже родная…

У Горги кружилась голова. Сколько раз он порывался вскочить и набрать заветный тулузский номер, разрыдаться в трубку и попросить у Мари прощения. Он знал, что она простит его, примет его даже через месяц, год, через десять лет…

«Ты свинья, Горги» .

Но жизнь продолжалась. Прошло время. Он вставал по утрам, выспавшийся, свежий и бодрый. Пил с Магдаленой кофе, планировал, как они проведут день, куда поедут, что купят, к кому сходят в гости. Магдалена помогала ему избавиться от назойливых женщин, грубо отвечая им по телефону, что Горги просил больше его не беспокоить… Контролировала его связи с молоденькими дурочками, положившими, как ей казалось, глаз на его квартиру. Официантки, горничные, студентки и даже школьницы – вот «цветник» Горги, к которому Магдалена его никогда не ревновала. Хотя она и понимала, что это на них он тратил деньги, заработанные им в постелях скучающих богатых дамочек.

Спокойная сытая жизнь, подпитываемая деньгами чужих людей, все равно оставляла ощущение чего-то временного. Ему так и хотелось сказать матери, что он в этой жизни, которую они вместе с ней себе придумали и устроили, чувствует себя в гостях. И рано или поздно им придется возвращаться в жизнь реальную, где им никто и ничего не должен. Шумен – город небольшой, и уже очень скоро у него появится репутация самого настоящего альфонса. И они совершают большую ошибку, не пытаясь реанимировать свою автомастерскую. Они оба все знали, понимали, но все равно продолжали вести тот образ жизни, к которому привыкли. Магдалена и мысли такой не могла допустить, что она будет работать. Больше того, она стала приглашать соседку помыть полы, привести в порядок квартиру. Окончательно обленилась. И, сколько помнил себя Горги, она всегда вечерами (если не шла, конечно, на свидание) считала деньги. Разложит купюры на кровати и считает, считает, откладывает то на одно, то на другое, что-то записывает в блокнотик своим мелким, бисерным почерком…

Иногда, когда мать была особенно раздражительна, она начинала упрекать сына за то, что он бездумно потратил подаренные ему Мари огромные деньги. А на них можно было купить трехкомнатную квартиру, чтобы потом пускать квартирантов! Или небольшой домик на берегу моря, в районе Созопола, к примеру. Словом, она так сожалела об этих деньгах, словно заработала их сама. А не Горги.

Да, он понимал, что они живут неправильно. Понимал, но все равно ничего не предпринимал, чтобы что-то изменить в своей жизни. Они шли, как представлялось ему, взявшись с матерью за руки, по узкой, катившейся вниз улочке, навстречу неизвестности (точно такую же улицу он видел из окна своей спальни).

Курил и смотрел, как по этой улице скатываются машины, бредут люди. И видел себя и Магдалену на каблуках, опирающуюся на его руку, цепляющуюся за него.

Она цеплялась не столько за него, сколько за саму жизнь. И он понимал это. Как понимал и то, что она ведет себя по отношению к нему противоестественно. Что многие его сверстники уже женились, у них появились дети. И матери его друзей с удовольствием прогуливаются с колясками, в которых лежат их внуки и внучки.

Горги спрашивал себя – чего он хочет сам? Хочет ли серьезных отношений с девушкой, хочет ли он жениться, иметь детей – но ответа так и не находил. Понимал, что пока он никого не любит, а потому и нечего спешить.

Магдалена много времени проводила перед зеркалом. Покупала дорогие кремы, делала себе маски, старалась одеваться ярко, броско, вызывающе. Она все еще была красива.

– Как я тебе? – спрашивала она Горги всякий раз, заканчивая свой туалет. – Хорошо?

– Очень хорошо. Ты – настоящая красавица!

Для Магдалены это был самый драгоценный комплимент. Она целовала сына в щеку, стирала потом ладонью губную помаду с его лица и улыбалась – счастливая, умиротворенная.

Когда же все это началось? Когда они задумали убить Грету? Уж не тогда ли, когда поняли, что с ее появлением в их семье они могут потерять друг друга? Что от Греты так просто не избавишься. Вернее, избавиться, то есть сказать ей, что, мол, Греточка, я разлюбил тебя, – это можно. И она тотчас исчезнет. Сядет на самолет и улетит в свою Москву. Но это самый простой вариант, за которым последуют визиты в Болгарию ее родственников, которые будут ей помогать отвоевывать половину недвижимости.

– Скажи, когда ты женился, чем ты думал? Не мог сразу выяснить, из какой она семьи? Если бы ты все знал, то как-то по-другому строил бы с ней отношения… Мы бы с тобой все спланировали, – ворчала Магдалена.

– Почему ты злишься? Радоваться надо, что она так богата!

– Но ты с самого начала распустил ее! Она командует тобой! Заставляет тебя работать! То пристала со своей автомастерской, то заявила, что тебе нужно заниматься бензиновыми станциями! Кто она такая? Шлюшка московская! Это папочка у нее богатый и умный, иначе он столько денег бы не заработал. А она – никто. Пустое место!

– Да вовсе она не командует… Она хочет как лучше, чтобы я сам деньги зарабатывал, не унижался! Другое дело, что я всего этого не потяну. Ну, не умею я работать, тем более заниматься такими сложными вещами…

– Послушай, ты университет, между прочим, закончил! Мозги у тебя есть. Вот и думай, как тебе дальше жить. Или по указке богатой жены, или так, как ты сам хочешь. Как ты привык. Свободно, понимаешь? Горги, с тех пор как она с тобой, ты стал несвободным! Ты зависишь от нее. Она дурно влияет на тебя. Она тебя порабощает. Она хочет, чтобы ты принадлежал только ей! А как же я?! Она не учитывает, что до ее появления ты тоже как-то жил, у тебя были свои привычки, привязанности… Горги, ты должен поставить ее на место.

– Мама, если кто на меня и влияет, так это ты.

– Горги, не смей со мной так разговаривать! Ну и что – да, она купила нам две квартиры! В Софии же не купила, хоть и обещала! Я тебе больше скажу. Знаешь, что люди говорят? Что она вышла за тебя замуж исключительно для того, чтобы получить европейское подданство. Вот поживет она с тобой в браке пять лет – и обретет право на гражданство. Ты понимаешь, как это серьезно? Тебе нужно, чтобы тебя использовали?

– Ма, ну с чего ты это взяла?

– Так все русские б… поступают!

– Но она не такая! Грета – хорошая, скромная девушка.

– Если она такая хорошая и скромная, то почему же тогда сама не устроилась работать? Почему не продемонстрировала нам эту свою скромность? Вместо этого она выпятила грудь и заявила, что она – Перминова! Важная персона!

– Просто она объяснила тебе, почему не хочет работать официанткой. Ну глупо же было бы ей с ее деньгами разносить кофе и менять кому-то пепельницы…

– И словно в доказательство того, что у нее есть деньги, она принялась покупать квартиры. Вот, мол, вам, подавитесь, так?

– На тебя не угодишь.

– Я не люблю ее. Она раздражает меня! Чувствую, что еще немного, и ты будешь полностью принадлежать ей. Она купит дом где-нибудь на море, она же просто бредит этим домом… Нарожает тебе кучу детей и привяжет тебя к себе окончательно.

– Ма, я тебя не понимаю! То ты говоришь, что она воспринимает наш брак как фиктивный. Из-за гражданства. Чтобы зацепиться за Европу. То теперь ты говоришь, что у нас пойдут дети… Ты сама уже определись, чем тебе так не нравится Грета. Во всяком случае, теперь у нас есть деньги.

– Это не деньги, а подачки! Когда она захочет – переводит на твою карточку деньги, а если забудет – не переведет. А тебе спрашивать ее об этом, просить всякий раз – унизительно… Тебе, вон, Марианна названивает, на море зовет.

Марианна – бизнес-дама, любовница Горги. Точнее, одна из них…

– А ты теперь не можешь ни с кем встречаться. Ты теперь полностью зависишь от Греты.

– Ма, чего же ты хочешь? Чтобы я развелся с Гретой?..

Задавая этот вопрос, он снова спросил себя – чего он желает? Продолжать отношения с Гретой или расстаться с ней, отсудив у нее половину имущества? И тут вдруг он понял, что ему лень даже думать об этом. Лень скрутила его так, что лишила способности думать вообще!

– А ты как считаешь? – Он закурил сигарету. – Разводиться мне с ней или нет?

– Ей просто нужно исчезнуть… Испариться. Улететь.

– На небеса, что ли? – нервно хохотнул Горги.

– Да хоть бы и туда… Но сделать это нужно чисто.

– Ма! Что ты такое говоришь?!

– Дай мне сигарету! – Рука ее нервно взвилась в воздух. Горги дал матери сигарету, поднес зажигалку. Магдалена закурила, втягивая дым и выпуская его через тонкие ноздри.

– Ты предлагаешь мне ее убить? – тихо спросил он.

– Нет. Это может быть обыкновенный несчастный случай. – Она пожала острыми плечами.

– А ты не подумала, может, я люблю ее!

– Я знаю, когда мужчины любят, а когда – нет. Если бы ты ее любил, то вкалывал бы в автомастерской. Купили бы дом, развели бы там цветы и помидоры. Нарожали бы детей. Ты не любишь ее! И ничего такого ты не хочешь! Ты хочешь жить так, как жил раньше, только лучше. Чтобы у тебя всегда были деньги. А для этого надо постараться, понимаешь? Придумать что-то такое, умное и нейтральное, чтобы на тебя никто не подумал… К примеру, перережь на ее «Ситроене» тормозные шланги. Перед тем, как она отправится за покупками… У нас улочка узкая, она круто спускается вниз, а там…

– «Петроль»! Бензиновая станция… Мама…

Он вдруг представил себе все это – весь этот кошмар, с взметнувшимся в небо пламенем, звуками взрывов, лязгом искореженного металла. После такого от Греты ничего не останется.

Он почувствовал, как только от одной мысли, что они с матерью задумывают, ему становится не по себе. Как его снова начинает поташнивать, а на лбу выступает испарина.

– После таких катастроф производят экспертизу. И она покажет, что тормоза кто-то намеренно испортил. Шланги перерезали.

– Ну и что? А где доказательства, что это сделал именно ты?

– Нигде.

– Вот именно!

– Ма, а тебе не жалко ее? Ведь она – моя жена. Она все бросила и приехала сюда, чтобы жить со мной!

– Мне в этой истории жалко прежде всего тебя. Пойми ты, Горги, она – человек ненадежный. С ее возможностями она могла бы найти себе какого-нибудь миллионера. Думаешь, отец не подыскал бы ей завидного жениха? Сыночка какого-нибудь своего партнера по бизнесу, к примеру? Но он скорее всего живет в России, в Москве. А дочке захотелось пожить в Европе. Она познакомилась с тобой и решила, что ты, в сущности, неплохая партия. Ты как ягненок. Тобой можно управлять, на тебя можно влиять, тебя можно убедить в чем угодно…

– Ты действительно так обо мне думаешь?

– А что я еще могу думать, если ты ни разу не проявил себя с другой стороны? Не прикрикнул на нее, не попытался поставить ее на место? Мужчина ты или кто? Мы все действуем по ее указке. Сказала Грета, что хочет купить именно эту квартиру, – мы ее и покупаем. Хочет она идти…

– Послушай, но квартиру-то, положим, выбирали мы с тобой!

– Но почему она отказалась оформить ее на мое имя?

– А почему она должна была это сделать? Разве не достаточно, что квартиры куплены на мое имя?

Сколько раз они говорили на одни и те же темы, и всегда мать все представляла таким образом, будто бы Грета виновна во всем. Даже когда у Магдалены болела голова или живот, она винила в этом Грету. Без объяснений.

Сколько всего было сказано, распланировано, обдумано. И всегда получалось, что самую важную часть работы должен выполнить он сам, Горги. Значит, если что, и ответить за смерть своей жены придется ему. Но больше всего его удивляло то, с каким хладнокровием он сам говорил об убийстве Греты. Так легко, словно они были чужими людьми и их никогда и ничего не связывало. Но ведь это было не так! Он по-своему любил Грету, она нравилась ему – красивая, хрупкая, сильная и одновременно нежная… Но, быть может, мать права и он был нужен ей лишь для дела? Для оформления болгарского гражданства? Ведь если ее отец так многого достиг в жизни, вероятно, у него есть характер. А Грета – его дочь. Значит, и у нее тоже есть характер. Кто знает, что таится в ее красивой голове, какие мысли там бродят? Какие планы строятся? Может, действительно, их брак – всего лишь ее план?! Тогда можно объяснить отсутствие на их свадьбе ее родственников. Разве так справляют свадьбу богатые люди? Да и была ли свадьба? Так… Ужин в ресторане, с цветами и шампанским.

* * *

– Хорошо, я скажу, что она любила выпить. Но мы-то с тобой прекрасно знаем, что это не так. Курить – покуривала, но пить – нет. Однако она исчезла. Исчезла так, как мы с тобой и хотели. Раз – и все! Вот только самого главного мы не знаем – где она сейчас? Может, с ней что-то случилось? Попала под машину…

Магдалена хохотнула и принялась втирать сухую пудру в щеки.

– Если бы… Об этом можно только мечтать! К сожалению, такие, как Грета, бесследно не исчезают.

– Ма, они сейчас придут. Полицейские. Что я им отвечу?! Где моя жена?!

– Горги, возьми себя в руки и успокойся. Сделай вид, что и ты тоже озабочен ее отсутствием, но что ты можешь поделать, если она не пришла ночевать? Может, она подцепила себе кого-то на улице? Мало ли…

– Давай рассуждать логически. Грета вышла в магазин, купить тебе пива.

– Почему это только мне? Разве ты пиво не пьешь?

– Хорошо, она просто вышла в магазин за пивом. Но они ведь спросят, был ли я в нашем магазине, спрашивал ли я продавщицу, видела ли она Грету… А я не был и не спрашивал! Это же неестественно! Любящий муж будет целую ночь искать молодую жену по всему городу и непременно обратится в полицию. А я, получается, вел себя, повторяю, неестественно. Я ее не искал. Я словно затаился и ждал – что будет дальше, когда она вернется, что скажет? И, что самое удивительное, мы же с ней не ругались! Все было тихо, спокойно. Куда она на самом деле могла деться?

– Знаешь что? Грета – твоя жена, вот сам и разбирайся с полицией. Боюсь, если я буду присутствовать при вашем разговоре, я только все испорчу.

– Как это?! Почему? Ты что, хочешь оставить меня с ними наедине?!

– Говорю, так будет лучше для тебя же! Ты знаешь, как я ее ненавижу, боюсь, скажу что-то лишнее, и вот тогда нас с тобой заподозрят…

– Но в чем? Я же ничего такого не совершал! Еще не совершал… Думал, да, но я ничего не сделал, повторяю!

– Не нервничай. Сядь и успокойся. Хочешь сигаретку? Вот так. Послушай, Горги, мой мальчик! Если бы Грета была жива, она бы непременно позвонила.

– Да, это правда. Но ее телефон не отвечает. Сколько раз я звонил…

– Еще раз повторяю. Грета – вполне адекватная девушка. У нее все в порядке с головой. Если бы она была жива, то непременно позвонила бы тебе и объяснила, что с ней случилось. Но она не позвонила. Ты пойми, повсюду люди. Даже если предположить, что она потеряла телефон или он у нее разрядился, то она обратилась бы с просьбой к кому угодно, чтобы позвонить тебе. Но, повторяю в который раз, она не позвонила.

– Не захотела…

– Нет, не смогла! А это – разные вещи. Грета – цивилизованная девушка. И она не стала бы вот так резко рвать с тобой отношения. И перед тем как исчезнуть, она непременно предупредила бы тебя об этом. К примеру – я, мол, улетаю в Москву. Но она не сделала этого. Значит, она где-то близко, но позвонить не может ! Физически не может, понимаешь?

– Ты думаешь, что она… не живая?

– Вот ответь мне на такой простой вопрос. Если бы ты исчез и тебя сутки не было дома, что бы я о тебе подумала?

– Но я часто исчезаю, правда, я всегда звоню тебе, чтобы ты не волновалась.

– Вот именно! Даже если у тебя разряжен телефон, даже когда ты оставлял его в чужой машине или квартире – да мало ли каких ситуаций у тебя не было, когда ты не мог позвонить со своего аппарата… Ты всегда находил способ сообщить мне, где ты и что с тобой. Потому что ты, слава богу, был жив и здоров.

– Но она не могла вот так просто взять и умереть! Она молодая, крепкая…

– Горги, а тебе не приходило в голову, что с ней произошел несчастный случай, к примеру? Или же – ее похитили! Вот, кстати, отличная идея, ты не находишь?

– Ма, ты куда?

– Мне нужно. Меня ждут.

– Господин Милчев?

– Да. Я уже опаздываю.

– Может, ты все-таки не пойдешь к нему? Ведь сейчас сюда нагрянет полиция…

– Горги, ты уже не мальчик. К тому же ты совершенно ни в чем не виноват. Стой на своем – ничего ты не знаешь, и все.

– Ма, прошу тебя! Не уходи!

– Но я не могу. Через две недели мы с ним едем в Турцию, к его другу. Ты знаешь, как я ждала этого. Он обещал подарить мне браслет за две тысячи долларов. И еще – дать денег на зубные протезы. Он любит меня, и я не могу к нему не прийти.

Он смотрел, как она набрасывает на себя шаль, хватает сумку, словно боится, что ее сейчас остановят и отберут ее и вообще не выпустят из квартиры. Она спешила. Конечно, у нее же была своя жизнь – свой Милчев, свои планы. И Горги туда не входил.

– Ты бросаешь меня! – крикнул он так громко, что у него запершило в горле и он закашлялся. – А что, если она действительно умерла?!

– А разве это не то, о чем ты мечтал? – Магдалена задержалась на мгновение и улыбнулась ему ярко накрашенными алыми губами. – Бай-бай!

* * *

– Господин Ангелов? – Полицейский, какой-то женоподобный тип, с гладким розовощеким лицом и голубыми глазами, смотрел на Горги усталым взглядом. Горги подумал: как вообще могли взять в полицию этого нежного, холеного парня? – Скажите, где ваша жена?

Горги захотелось почистить зубы. Он так много курил, пока ждал этого визита (прошло больше двух часов после ухода Магдалены), что теперь ему казалось – его рот просто забит дымом. В горле образовался горький комок.

– Не знаю, – сдался он. – Она вышла вчера в магазин за пивом – и пропала.

– Вы можете предположить, где она находится?

– Нет. У нее много любимых заведений. Может, она сидит в «Чифлике» или «Монастыре», не знаю…

– Она что же, ходит по таким заведениям одна? Без вас? Или с приятельницами?

– Когда ей хочется выпить, она может это сделать и без меня, – сказал Горги и густо покраснел. Он почувствовал, как запылали его щеки и уши. И это он сказал о Грете, которая алкоголю всегда, за редким исключением, предпочитала вишневый сок!

– Она алкоголичка?

– Нет, я бы так не сказал. Но выпить любит. Говорит, что это успокаивает нервы. – И вдруг он понял, что этот визит полицейского не случаен. Что с Гретой на самом деле что-то случилось! Вот бы узнать – что? – Скажите, вы знаете что-нибудь о ней? Вы нашли ее? Господи, как это неприятно…

Он даже встал, демонстрируя готовность прямо сейчас двинуться вслед за полицейским за своей якобы напившейся женой. Он даже увидел внутренним взором спящую где-нибудь – на заснеженной скамейке в парке – Грету.

– Какие отношения связывали вас с вашей женой и как ее звали?

Горги еще больше удивился. Разве не с этого следовало начать допрос?

– Ее зовут Грета.

Полицейский кивнул и как-то очень странно посмотрел на Горги.

– Странное имя, не правда ли? – Горги почувствовал, как его рот вместо улыбки искривился в судороге. – Так назвала ее мать в честь…

– Я могу догадаться, в честь кого: Греты Гарбо. Какая у вас машина?

– «BMW». Черного цвета.

– А как далеко от вас находится бензиновая станция «Petrol»?

– В самом конце улицы, можно сказать, в двух шагах. Разве вы не знаете?

– Когда вы в последний раз видели свою машину?

– Сегодня днем. Я выходил из дома за сигаретами и увидел, что машина покрыта толстым слоем снега. Я достал щетку и немного ее почистил. А в чем дело?

– Вы ничего не слышали полтора часа тому назад?

– Нет. У меня был включен телевизор. Я курил, смотрел телевизор и нервничал… Но почему вы спрашиваете об этом?

– Когда пропала ваша жена?

– Вчера, после обеда…

– Скажите, у нее были ключи от вашей машины?

– Конечно.

– Она умела водить автомобиль?

– Она прекрасно водит… Почему вы говорите о ней в прошедшем времени?!

– Полтора часа тому назад ваша машина, господин Ангелов, совершенно неуправляемая, как если бы она была без тормозов, скатилась вот по этой улочке… – полицейский подошел к окну и посмотрел вниз, – …и, задев другую машину, припаркованную весьма неудачно. Словом, ваша машина влетела в бензиновую станцию и взорвалась… Если открыть окно, то вы почувствуете запах гари… В машине была женщина. Это могла быть ваша жена?

Горги закрыл глаза.

* * *

Женщина сильно обгорела. От ее волос и лица ничего не осталось. Груда горелого мяса – вот что лежало перед ним и источало тошнотворный запах спекшегося жира и горелого мяса.

Горги отвернулся. Он знал, что перед ним – не Грета. Хотя на женщине и осталась подкопченная золотая крупная цепочка с большим православным крестом. Это был крест Греты. Магдалене так понравился этот красивый, словно сплетенный из золотых нитей крест, что она сначала попросила Грету дать ей его поносить, а потом Грета просто подарила его свекрови.

Погибла его мать! Красивая, изящная Магдалена, свободолюбивая и вместе с тем глубоко несчастная, зависевшая от богатых мужчин. Она продавала себя с истинно королевским видом и амбициями. И пыталась передать этот опыт своему сыну.

Горги зарыдал. Рыдал бы он так, если бы перед ним, под этой грязной от сажи и крови простыней, лежало исковерканное, еще дымившееся, как ему казалось, тело Греты? Наверное. Но это была не Грета. Если бы знать наверняка, что Грета тоже погибла, то можно было рассчитывать хоть на что-то… Хотя Магдалена же сказала, что Грета – адекватная девушка и, будь она жива, она непременно дала бы о себе знать. Значит, и с ней что-то случилось?

В это было трудно поверить, но Горги, словно слыша голос Магдалены («Ну же, смелее, говори, что это тело Греты, она все равно не вернется к тебе! А так ты станешь ее наследником! Горги, не вешай нос! Знай, я всегда будут с тобой. Не соверши ошибку, ну же!»), принял решение.

– Да, это моя жена Грета, – прошептал он. И его вдруг охватила ярость оттого, что мать и на этот раз оставила его одного. Как и несколько часов тому назад: «Бай-бай!» Оставила, но продолжала управлять им. Расставлять важнейшие жизненные акценты. Как ему поступить, что следует сказать, как себя повести! Она, мертвая – а это точно она, он узнал ее по многим мельчайшим признакам, которые были очевидны только ему. Он подумал даже, что ни один из ее многочисленных любовников не смог бы с такой скрупулезной точностью определить, что это именно она. Горги хорошо изучил тело своей матери. И не потому, что она, как это нередко бывает в семьях, где отсутствует отец, ходила перед ним голая, переодевалась на его глазах, совершенно не допуская мысли, что она должна стесняться. Нет, Магдалена вела себя скромно и всегда переодевалась в другой комнате – словом, она старалась не демонстрировать взрослому сыну свое тело. Но он все равно все знал и видел. Используя приоткрытую дверь, фрагмент зеркала. Да и просто – он так часто наблюдал свою мать, сидевшую в кресле, лежавшую на кровати, загоравшую на пляже, что просто не мог спутать ее тело с кем-то другим. Он знал формы ее кисти, ступни, щиколотки. Знал и ее родинки, но сейчас, при виде этого горелого месива, он вряд ли увидел бы россыпь нежно-розовых родинок на ее животе, пару бледных кофейных родимых пятен на плече…

Да и лицо. На него было страшно смотреть, но он словно почувствовал, как из глубины обгоревшего черепа и припеченного к костям мяса на него смотрит встревоженное лицо матери. Она словно предупреждала его о чем-то… Но о чем? Боится, что без нее он совсем растеряется в этой жизни? Что совершит много ошибок, за которые расплачиваться придется уже ему?

И вдруг его обдало жаркой волной. А что, если мать… Нет, этого не может быть! Она слишком любила жизнь, чтобы совершить это… Перерезать тормозной шланг у машины, чтобы прокатиться с ветерком в ад?! Нет, Магдалена на такое не способна. Разве что там, наверху (Горги даже задрал голову, но вместо сияющего неба он увидел лишь высокий белый потолок морга), кто-то рассудил поступить именно таким образом? И помочь Горги распутать этот тройной узел: он, Грета и Магдалена? Одной фразой: «Да, это моя жена Грета» – он освобождался сразу и от чрезмерно опекавшей его матери, и от ставшей нелюбимой жены. Он будет теперь свободным, богатым и сможет жить так, как сам того хотел.

– Вы в порядке? – спросил его следователь, когда они приехали в отделение полиции.

В порядке? Как может быть человек в порядке, когда у него сгорела мать, а жена вообще исчезла куда-то в неизвестном направлении, а он, вместо того чтобы опознать мать, сказал, что видит перед собой труп жены?!

– Да, в порядке, – произнес он с трудом.

– Можете отвечать на вопросы?

– Могу.

Теперь эти вопросы ему задавал не тот женоподобный полицейский, а высокий плотный господин в толстом свитере. Следователь Александр Николов. Он много курил и постоянно щурился, словно дым сигарет ел ему глаза.

– Если я вас правильно понял, ваша жена вышла из дома вчера после обеда в магазин, за пивом, и больше вы ее не видели, так?

– Так. Я уже говорил тому полицейскому…

– Придется все повторить. Скажите, в каких отношениях вы были с вашей женой… э… Гретой Ангеловой?

– В нормальных. Мы же недавно поженились.

– Она и прежде позволяла себя так… исчезнуть?

– Да, бывало.

– Вы интересовались, где она проводила время?

– Она не отвечала, но я и так знал – в барах, различных заведениях.

– Скажите, ваш брак был настоящим, не фиктивным? Вы понимаете, что я хочу сказать.

– Нет, у нас был нормальный брак. Мы познакомились, полюбили друг друга, и я пригласил Грету жить сюда.

– Вы знали, кто ее отец?

– Нет.

И вдруг он все понял! Он понял, когда все это произошло! В то самое время, как он узнал, что Грета – дочь Перминова, что она – богатая девушка, очень богатая. Ведь тогда начался весь этот кошмарный сон. Эти странные, ничем не оправданные покупки квартир, эти бесконечные рестораны, поездки на море… Они оба с матерью словно с цепи сорвались и жаждали удовольствий! И, получая их, они начинали ненавидеть Грету за то, что она и до встречи с Горги могла позволить себе многое, а вот они с Магдаленой были и остаются в принципе бедными. Безработными, продающими себя таким девицам, как Грета. И что жизнь Греты совершенно не зависит от того, как к ней относится Горги. А вот они с матерью теперь будут зависеть от нее всю свою жизнь, если, конечно, он с ней не разведется. Но развод, как сказала бы Магдалена, – это непростительная ошибка. Развод – это неизбежная потеря! Они потеряют одну квартиру из двух и возможность пользоваться деньгами Греты. Вот так, обмениваясь молчаливыми взглядами, и он, и Магдалена медленно, но верно пришли к выводу, что Грета и так уже хорошо нажилась, получила от жизни все, что хотела. Что ее надо убить. И, хотя они не произносили это слово вслух, все равно каждый из них понимал, что готовится убийство. Сначала – в мыслях, а потом рано или поздно оно осуществится в реальности.

– Господин Ангелов, вы слышите меня? Вы знали, кто ее отец?

– Нет. Если бы знал, то непременно задал бы ей вопрос – зачем ей менять Москву на скромный болгарский город? Ведь если бы я знал, какой образ жизни она вела до меня, разве стал бы я с ней связываться?

– Что вы имеете в виду?

– Избалованная, пресыщенная современная девица, которая и сама уже не знает, чего хочет!

– Вы вступили с ней в брак, будучи человеком, мягко говоря, бедным. Вы жили на съемной квартире, нигде не работали. Ваш бизнес, которым вы прикрывались, на самом деле представлял собой заброшенную автомастерскую, где ночевали бомжи. Ваша мать занималась своей личной жизнью… Кстати, где она?

– Она уехала со своим приятелем в Турцию. – Горги нашел в себе силы посмотреть следователю прямо в глаза.

– На что вы жили?

– У меня были кое-какие сбережения.

– Хорошо, допустим. Вы бывали в кафе неподалеку от отделения полиции, в центре Шумена? Кафе называется «Балканы».

– Да, конечно.

– Насколько мне известно, ваша мать, Магдалена Ангелова, состоит в приятельских отношениях с собственником этого заведения. Так вот, он утверждает, что ваша мать пыталась устроить туда официанткой вашу жену, Грету.

– Да, это правда. Но не вижу в этом ничего плохого. Мы не знали, что у нее есть деньги, и если первое время мы просто проедали мои сбережения, то, когда они начали подходить к концу, моя мать сказала мне, что я должен предложить Грете идти работать.

– А сами вы работать не пробовали?

– Я как раз собирался начать ремонт в своей мастерской. Хотел дать объявление в газетах, собирался найти механиков.

– На какие деньги?

– Мама обещала мне помочь.

– Но ведь она тоже нигде не работала.

– У нее были… вернее, есть богатые подруги. Одна, Леля Ганка, держит гостиницу, еще одна – два заведения. Они бы дали ей в долг. Как давали не раз.

– Когда вы узнали, что Грета – дочка известного в России бизнесмена?

– Как-то раз… Летом.

– После этого разговора, я думаю, вы с матерью отстали от Греты и уже не пытались устроить ее официанткой в «Балканы»? Или посудомойщицей, или поломойкой?

Горги вспотел. Ему захотелось домой, встать под душ.

– Да, мы понимали, что ей не надо работать. К тому же у нее же есть специальность. Она занимается ландшафтными проектами. Если бы она захотела, то нашла бы себе работу в Варне или в Софии. Или же открыла бы здесь свой офис.

– На какие деньги были куплены апартаменты? Причем одни – в районе «Кристалла», а другие – у «Русского памятника», то есть в самом центре города?

– На деньги моей жены.

Хотя бы этот ответ дался ему легко. Ведь он говорил чистую правду.

– А что вам известно о вилле в Краневе?

– Какой еще вилле?

– Разве ваша жена не собиралась покупать виллу в Краневе?

– Не знаю. Она мне ничего об этом не говорила…

– Господин Ангелов! Мы просим вас оставаться дома и никуда не выезжать из Шумена. Держать телефон включенным. Как только придут результаты экспертизы, мы обязательно вызовем вас для дальнейшей беседы. Да, и еще. Когда ваша мать вернется из Турции, позвоните мне. Я должен с ней побеседовать.

* * *

Лицо было мокрым от слез. От мокрого снега. От того, что небо опрокинулось и поменялось местами с землей. Горги казалось, что и он сам опрокинулся. Что все в нем – наоборот. Голова кружилась. «Горги, ты просто голоден» , – сказала ему откуда-то сверху Магдалена.

Он вошел в маленький дешевый ресторан, заказал куриный суп. Сейчас, когда рядом с ним не было ни полицейского, ни следователя, ни Магдалены, которая всегда была его тенью, он мог дать волю своим чувствам. Достав большой носовой платок, он, зажав им лицо, разрыдался, отвернувшись к стене. Он знал – его никто не видит и не слышит. В эту минуту до него нет дела абсолютно никому…

В ресторане было шумно, играла музыка, в окна барабанил дождь. Все были заняты едой или друг другом. Молоденькие девчонки, распахнув меховые курточки, ели горячую картошку, запивая ее пивом, их худенькие пальчики со свежим маникюром в перерывах между едой сжимали тоненькие сигаретки. Две молчаливые пожилые женщины, расстегнув плащи, ели суп; мужчина и женщина, видимо сильно проголодавшиеся, поедали горячую фасоль. В ресторане было душно, сильно пахло пряностями. Над головами посетителей плавал сигаретный дым. Две проворные официантки в коротких юбках и одинаковых черных шерстяных колготках, подчеркивавших стройность их ног, носились по залу с большими тяжелыми подносами. В углу, под разросшейся монстерой, сидела женщина-администратор, перед ней стоял фужер с красным вином, она с отсутствующим видом листала иллюстрированный журнал.

Магдалены нет и никогда больше не будет. Она, готовившая убийство Греты, погибла точно по ею же придуманному сценарию. Вот только кто подрезал тормозной шланг? Как все это вышло?! Почему следователь допрашивал его так, словно ему было что-то известно о готовящемся преступлении? Почему он как-то странно смотрел на него? И почему у него было такое непроницаемое лицо, будто он разговаривал не с живым человеком, скорбящим мужчиной, только что узнавшим о том, что погибла его жена, а с подлецом, с законченным мерзавцем? Это слышалось в тоне его голоса. Горги это чувствовал, а потому ему было особенно страшно.

Как теперь он будет жить? Как вернется в квартиру, где каждая вещь, каждый сантиметр пропитан запахом духов Магдалены, где на туалетном столике наверняка еще рассыпана ее пудра («Знаешь, Горги, хоть рассыпчатой пудрой пользоваться чрезвычайно удобно, она прекрасно ложится на мою кожу, но весь столик всегда в пудре…»). Обычно после того, как Магдалена заканчивала свой туалет, она отрывала большой ватный тампон и тщательно вытирала свой столик.

В ее спальне наверняка разбросаны ее вещи. Она никогда не отличалась аккуратностью. Считала, что у нее все должно быть под рукой. Туфли-лодочки рядком стоят под кроватью, а не в картонных коробках, как у Греты. На наволочке – следы розовой помады. Постель взбита, простыня наполовину сползла на ковер. Зеленые шелковые шторы плотно задернуты. В кресле ворохом свалены ее разноцветные сумочки. А Магдалены нет и не будет! Что теперь ему делать с ее сумочками? Выбросить их на помойку или раздать бедным у церкви? Или отнести их в ближайший магазин «втора употреба» («вторая нога, рука, задница?» – как любила шутить Магдалена)?

Почему он меньше всего думает о Грете, ведь она была его женой, он спал с ней, она по определению должна быть ближе ему? Быть может, потому, что он был уверен – если что-то и случилось с ней, то намного раньше, чем с Магдаленой, а значит, ее душа уже на небесах, давно, отлетела туда еще сутки тому назад…

Господи, какая глупость! А что, если она сейчас пьет кофе где-нибудь на Арбате, в Москве? Или покупает себе новую шубку на бывшем Калининском проспекте? Надоел ей болгарский муж, она села в такси, доехала до Варны, а оттуда самолетом – в Москву!

Однако в это ему верилось с трудом. Грета, как говорила Магдалена, – адекватная девушка. И если бы она приняла такое решение, то позвонила бы ему и сообщила о своем отъезде. Ведь в тот день они не скандалили, не ругались, не выясняли отношений. Хотя и понимали, что брак их дал трещину. Что в их отношениях появилось много фальши.

* * *

В дверях возникла знакомая фигурка. Такая знакомая, что Горги вздрогнул. Его словно током ударило. Худенькая женщина в белом плаще и черном шарфе. Ярко-рыжие волосы коротко острижены.

Горги закрыл глаза, и видение исчезло. Мари Аньес! Он все бы отдал, чтобы только это было реальностью! Чтобы в эту дверь на самом деле вошла она, села напротив него и, протянув руку, крепко схватила его за рукав. Потянула его к себе. И прошептала бы, глотая слезы: «Горги, как же я по тебе соскучилась…»

Вот кого он хотел бы сейчас увидеть. Вот в чье плечо – уткнуться. Мари Аньес!

Он судорожно принялся вытаскивать из кармана телефон. Какое счастье, что ее номер он сохранил, не стер, как ему советовала Магдалена!

Он так нажал большим пальцем на кнопку, что чуть не раздавил телефон. И замер. И сразу вокруг стало очень тихо. Словно все перестали говорить, жевать, шуршать салфетками и позвякивать вилками, даже дождь перестал барабанить по стеклам и с сигарет перестал падать пепел…

– Сeci?

– C’est I!

– Vous avez manqué?

– Je t’aime.

Она взяла трубку и ответила так поспешно, словно ждала этого звонка все эти месяцы. Словно эта фраза – «Je t’aime», «я люблю тебя», – была готова сорваться с ее языка в любое время дня и ночи. Несчастная, обожаемая им Мари!

– Par Marie, j’ai le malheur… J’ai le grand malheur. Je suis resté entièrement un. Ce m’est mauvais! J’ainsi ne me suis pas habitué! Ce qui à moi а faire? Ma mère périe! L’йpouse a disparu! Je crains, cela je qu’ils planteront, par Marie… Et… pardonnez-moi. Pardonnez, si vous puissiez. Je vous aime seulement. Seulement vous. Vous. ( Мари, у меня беда… У меня большая беда. Я остался совсем один. Мне плохо! Я так не привык! Что мне делать? Моя мать погибла! Жена исчезла! Боюсь, что меня посадят, Мари… И… прости меня. Прости, если сможешь. Я люблю только тебя. Только тебя. Тебя. )

И он отшвырнул от себя телефон, понимая, что голос Мари был наваждением, плодом его воображения, что его телефонный аппарат, этот мертвый холодный предмет, лжет ему точно так же, как лгала его мать, замутившая его рассудок своей болезненной любовью. Как Грета, клявшаяся ему в любви, а потом бесследно исчезнувшая и бросившая его на произвол судьбы! Как все эти полицейские и следователи, которые прожгли его своим презрением так, словно им было известно о нем больше его самого! Их молчание – это ли не ложь? Если ты что-то знаешь, скажи – прямо в лицо, глядя глаза в глаза! Зачем они мучают его? Что им известно о Грете?!

После супа он опьянел. Так всегда с ним бывало, когда он отогревался после мороза и насыщался. Глаза его слипались. Он вдруг понял, что в последнее время сильно недосыпает. Часто просыпается среди ночи и ищет Грету. Хочет ее обнять, прижать к себе, но вместо этого руки его хватают вязкую, прохладную темноту, пустоту. И подушка Греты – холодна.

Горги вышел из ресторана, пошатываясь, вяло обматывая на ходу шею шарфом. Этот шарф связала ему одна девушка, имени которой он даже не потрудился запомнить. «Потерявшая голову» – так называла ее Магдалена, даже не видевшая ее в лицо, но так часто говорившая ей грубые слова по телефону, отбривая ее попытки связаться с ним. Господи, как же ее звали? Какое-то очень простое имя… Кажется, Елена? Она ходила за Горги повсюду, поджидала его на лестнице, возле кафе или магазинов, где он бывал. Или присаживалась за соседний столик и заказывала себе кофе, чтобы просто находиться рядом с ним, видеть его. В первый раз он подцепил ее прямо на улице. Магдалены не было, она уехала в Грецию с очередным другом. Квартира была свободна для свиданий. Горги обращался с девушкой грубо, бесцеремонно. Даже не целовал ее. Повел себя, как животное. Перед тем как выставить ее за дверь, даже кофе не угостил. Переспал с ней, как сделал ей одолжение. Подарил себя. Разве что розовой лентой себя самого не перевязал.

А она была счастлива. Просто сияла! Говорила, что любит. В какой-то степени она была безумна. А однажды она подстерегла его возле подъезда и всучила ему пакет. И убежала. Больше он ее никогда не видел. В пакете он нашел шарф и большую плитку шоколада.

Он долго кружил вокруг дома, не решаясь войти. Ему казалось, что все, что произошло с ним в этот день, – ночной кошмар. Что этого просто не может быть. Невозможно такое, чтобы Магдалены не стало! Чтобы он не слышал ее голоса, не видел, как она, положив ногу на ногу, пьет кофе и курит, сидя у окна.

Когда совсем уже стемнело и он окончательно промерз, Горги нырнул в темный подъезд, поднялся к себе, открыл дверь, и первое, что он почувствовал, – запах матери. Аромат ее духов, ее кожи. Включив свет в передней, он обнаружил на вешалке ее плащи, куртки. Почему-то одежда, оставленная в квартире Гретой, не вызывала в нем таких сильных чувств, как вещи матери. Он повсюду ощущал ее присутствие. Разве что не слышал ее голоса. Но он словно бы знал, что она находится где-то совсем рядом. Если он в гостиной, значит, она либо в спальне – смотрит телевизор, либо в кухне – готовит банницу или жарит котлеты.

Он включил телевизор. Переключал каналы, пытался найти что-то такое, что хоть на минуту отвлекло бы его от этого кошмара. Но программы в тот вечер все подобрались таким образом, что повсюду была смерть. Фильмы, где герои либо умирали, либо стрелялись; передача о животных, где несчастной собаке делали полостную операцию; даже клипы песен известных групп все были о смерти, о горьких потерях… Повсюду ощущалось присутствие смерти.

Он не заметил, как уснул.

И не знал, сколько проспал.

– Джорджи! – вдруг услышал он тонкий и нежный голос Греты.

Она позвала его! Он резко оглянулся. Ему почудилось, что в углу кто-то притаился. За креслом. Там, где за торшером стоял футляр со старым немецким аккордеоном.

– Грета? – позвал и он, словно надеялся получить ответ. – Грета, где ты?

И, словно бы в ответ, с обыденным, бесцветным звуком зазвонил домашний телефон. Горги бросился поднимать трубку.

Это оказался следователь.

– Господин Ангелов? Не могли бы вы сообщить телефоны близких и родных вашей жены, Греты Ангеловой?

– Да… да, конечно. Зачем? Можно узнать зачем? Алло! Почему вы молчите? Что случилось? Что с моей женой?!

– Кажется, вам лучше знать, что с ней, – ответили ему на другом конце провода.

«Господи, – пронеслось у него в голове. – Для всех Грета погибла! В двух шагах от дома. Разбилась на бензиновой станции. В черной машине. Господи! Как же хорошо, что я не проговорился. Магдалена бы меня никогда не простила».

– Да, да… Понимаете, я немного не в себе…

– Понимаю. Скажите, вы сообщили ее отцу о ее смерти?

– Нет, еще не успел! – Он перешел на крик. От неожиданности. Почему, почему он держится так неестественно? Конечно же, он должен был сообщить о смерти Греты ее отцу. Немедленно! Сразу же после опознания. Он ведет себя, как самый настоящий идиот! – Знаете, мне как-то не верится, что она погибла. К тому же я… Я не могу! Пока не могу. Как я скажу, что ее больше нет? Что будет потом? Со мной?

– Да ничего не будет. Приедут ее родственники. Похоронят ее или скорее всего… Да нет, я просто уверен! Они перевезут ее тело в Москву. Вам, Горги, следует взять себя в руки и выполнить эту миссию.

– Но я не могу. Не могу!

Как же объяснить этому тупоголовому следователю, что он не может вот так взять и вызвать сюда ее отца, не будучи уверенным в том, что Грета действительно мертва? А что, если через пять минут откроется дверь и она вернется? На волосах ее заблестят нерастаявшие снежинки. А лицо, разрумянившееся от холода, будет нежным и красивым, как тогда, когда он увидел ее впервые…

– Вы поймите, она – дочка известного в России человека. Она не простая девушка!

– Вы что, боитесь?

– Да. Боюсь! Боюсь, что не в силах буду вынести его упреки, мол, не сберег дочку… На самом же деле – не сберег!

– Но вы ни в чем не виноваты. Успокойтесь. Несчастный случай… Да, кстати, по предварительным данным, с машиной все было в порядке. Мы подозревали, что у нее возникли проблемы с тормозами. Но – нет, ничего подобного. Да и судебный медик сказал, что все дело в самой Грете.

– Что это значит?! – Горги напрягся так, что пальцы, которыми он сжимал трубку, побелели.

– Похоже, с ней случился инфаркт. У нее когда-нибудь болело сердце?

У Магдалены болело сердце. И она принимала горстями таблетки. Но не всегда. А лишь когда прихватывало. Ну, вот и все объяснение! Магдалена села в машину, завела мотор – и умерла. Прямо в машине. Уснула навеки, нисколько не заботясь о том, что машина летит прямо на бензиновую станцию…

Но сейчас главное – не проговориться. Ведь речь идет не о Магдалене, а о Грете!

Если он сейчас поспешно скажет, что да, у Греты было больное сердце, что последует за этим заявлением? А вдруг это всего лишь дешевая провокация и в полиции знают, что тело принадлежит не Грете, а зрелой женщине? Как ему себя правильно повести, что сказать? Горги выбрал нейтральный ответ.

– Понимаете, мы с Гретой прожили вместе всего несколько месяцев, и я не мог бы сказать, что у нее больное сердце. Может, она это от меня скрывала? Хотя иногда она и принимала какие-то таблетки, но я думал, что это противозачаточные средства…

Вот так-то будет лучше! Если обман раскроется и Горги предъявят обвинение во лжи, то он скажет, что на трупе были украшения его жены. Мол, женщины нередко менялись своими украшениями. А что еще ему сказать? Все горит, кроме металла. И если сгорели ее волосы и кожа, одежда и обувь, то золото и серебро сохранились. Вот и этот православный, очень красивый крест, который Грета подарила Магдалене. Если эксперт поработает над цепочкой и подвеской, то выяснит, что золото действительно русское, с соответствующей оригинальной пробой.

– Георгий, у меня сейчас много работы, – вдруг сказал следователь, – но в четыре часа я буду у вас. Мне просто необходимо кое-что выяснить.

– Хорошо, я буду дома.

Горги понял, что следователь не сказал ему что-то важное. Причем настолько важное и серьезное, что даже не хочет упоминать об этом по телефону. Или он не желал этого делать при свидетелях.

Что теперь ему делать? Как жить дальше?

Два часа дня.

Горги обошел квартиру. Несмотря на то что день был в самом разгаре, квартира выглядела, как если бы еще стояло раннее утро или сгущались сумерки. На всех поверхностях словно лежал серый декабрьский налет. На каждой вещи – на постельном белье, на чашках, на мебели, на занавесках…

Не было сил застелить постель. Горги поплелся в кухню, налил в кофейную машину воды, положил в металлическую чашечку кофе и уплотнил ее специальным приспособлением. Поставил большую чашку под краник и стал ждать, когда вода закипит и из трубочки польется ароматная горячая жидкость. Он жаждал этого аромата, который всегда теперь будет напоминать ему о матери. Вот так же они каждое утро вдвоем (пока в их жизни не появилась Грета) варили себе кофе. Магдалена пекла тосты.

Горги достал хлеб, включил тостер. «Жизнь продолжается, – убеждал он себя, чтобы окончательно не свихнуться. – Я должен пить кофе, есть тосты, курить, спать, мыть посуду, пылесосить, смотреть телевизор, пить пиво в баре под звуки футбольного матча, любиться с девчонками, покупать себе еду, мыть голову, бриться, стричь ногти…»

Хруст хорошо прожаренного тоста и вкус горячего кофе привели его в чувство. Он должен подготовиться к визиту следователя. Итак. Мать его укатила с любовником в Турцию…

Стоп! Почему не звонит господин Милчев, друг Магдалены? Ведь Магдалена не пришла на свидание, следовательно, она не поехала с ним в Турцию. Где же он?

И тут до Горги дошло, что он ведет себя неестественно. Ведь если погибла Грета, то он в первую очередь должен оповестить о ее смерти ее отца и брата в Москве – и непременно свою собственную мать!

Горги схватил телефон и набрал номер Милчева.

– Господин Милчев? Это Горги, сын Магдалены… Знаете, у нас несчастье… Телефон мамы не отвечает, а я должен сообщить ей о смерти Греты.

– Горги? Что ты такое говоришь?! Грета! Что с ней? – У Милчева был низкий жирный басок. Это был интеллигентного вида, солидный мужчина, с густыми – соль с перцем – волосами, предпочитающий в одежде молодежный стиль. Бизнесмен, собственник двух отелей в пригороде Варны, на море, владелец завода бетонных изделий. Вдовец, он был влюблен в Магдалену и ужасно ревновал ее к ее остальным приятелям. Возможно, в самое ближайшее время он и сделал бы ей предложение, подумалось Горги.

– Она погибла. Села в машину, ей сделалось плохо с сердцем, и она на полной скорости врезалась в нашу бензиновую станцию…

– Боже! Да, я слышал, что там произошла катастрофа… Но я не знал, что это Грета! Бедная девочка! Какое несчастье, Горги! Так что ты говоришь про маму? Ее телефон не отвечает? А где она вообще?

– Как где, господин Милчев… Она же с вами собиралась в Турцию… Разве она не с вами?!

– Нет. – Это короткое «нет» было произнесено с такой горечью и разочарованием, что Горги сам чуть было не поверил в то, что Магдалена променяла Милчева на какого-то другого, более богатого и перспективного мужика. Что она жива-здорова и сейчас пудрит нос (или курит) либо отдыхает в каком-нибудь отеле или на квартире у своего очередного любовника.

– Но она сказала, что поехала к вам!

– Я ждал ее до позднего вечера. Звонил ей, но она отключила телефон.

Сама смерть отключила ее телефон, подумал Горги.

– А ты не знаешь, где она может быть? – униженным тоном спросил Милчев, и Горги даже представил себе его порозовевшее от смущения, гладко выбритое лицо.

– Вы, должно быть, знаете мою мать. Она никогда никого не оповещает о своих перемещениях. Это ее жизненное правило.

– Я вижу, тебе сейчас нелегко, сынок… Эх, Магдалена-Магдалена… Не знаю, чего она хочет! Если я могу тебе чем-то помочь…

– Нет-нет. Я сейчас позвоню в Москву, своему тестю, и он приедет сюда, все уладит. Думаю, он заберет тело Греты домой, там и похоронит ее. Не представляю только, как я посмотрю ему в глаза…

– Ничего, сынок. Как-нибудь переживете. Это судьба. И надо же было ей проделать такой длинный путь, чтобы умереть вдали от родины… Бедная девочка!

Следующий звонок ему следовало сделать своему тестю. Горги открыл свою записную книжку и вдруг понял, что у него нет и никогда не было номера телефона Михаила Ильича Перминова. Ни телефона брата Греты – Ильи. Что все это было записано в телефоне самой Греты. А Грета – исчезла.

Может, и хорошо, что у него нет номера тестя? Вот что бы он ему сейчас сказал? «Ваша дочка разбилась на машине, насмерть. Сгорела». Так, что ли? А вдруг она все же жива?!

Время тянулось невыносимо медленно. Горги собрал грязное постельное белье с их супружеского ложа и сунул его в машинку. Засыпал порошок, включил. Хоть какое-то движение. Какая-то работа делается.

Зашел в спальню к матери. Открыл шкаф, достал два комплекта белья – для своей кровати и для постели матери. Грязное белье матери отнес в ванную комнату и засунул в корзину. Вот так.

Захотелось какой-то чистоты.

Горги помыл посуду. Нашел тряпку, смочил ее водой и протер везде пыль. Хотел было полить цветы, да потом вспомнил, что цветов в этой квартире нет. Они были на той квартире, которую они с матерью снимали прежде и куда он впервые привез Грету. Цветы в их доме как-то не приживались. О них часто забывали, и они словно бы в отместку хозяевам желтели и умирали.

Здесь же не было и намека на растения. Словно никто не хотел заранее брать на себя ответственность за смерть цветов. Или же… Или же никто не собирался задерживаться здесь надолго. Ни мать – она, как теперь он уже понял, строила какие-то планы относительно господина Милчева. Ни Грета, которая вообще бросила его, исчезла, растворилась в декабрьском мокром снегу, как кусок сахара, опущенный в чашку с кофе.

Да и была ли она вообще?

Когда в дверь позвонили, Горги дремал на диване с телевизионным пультом в руке. Рука непроизвольно дернулась и сжала пульт. Горги встал и пошел открывать. Явился следователь, Александр Николов.

– Проходите, пожалуйста… Кофе?

– Да, если можно. У меня сегодня тяжелый день.

Николов не сводил с Горги глаз.

– Садитесь, пожалуйста, – неловко сказал тот.

Горги усадил следователя в гостиной за стол и отправился в кухню – варить кофе. Когда он вернулся, Николов просто прожег его своим взглядом.

Горги уселся напротив него и, не глядя, принялся бросать в свою чашку кубики рафинада.

– Что случилось? – наконец спросил он.

– На побережье, в Каварне, нашли сгоревшую машину, зарегистрированную на имя Греты Ангеловой. В машине – еще один обгоревший труп. Вот так, господин Ангелов.

– Машину? Какую машину?!

– Красный «Ситроен». С вашим шуменским номером. Может, это все-таки на ней уехала ваша жена позавчера после обеда?

Горги смотрел на следователя, точнее, на его плечо, но видел только сложное плетение шерстяных ниток его свитера.

– Я не понимаю… Но Грета же… Она погибла… на черной машине… вчера…

– А уж я-то вообще ничего не понимаю! Вы опознали тело своей жены – вчера. Это ведь была Грета?

– Ну да… Вы же сами видели, что стало с ее телом, с лицом… К тому же кто еще мог находиться в нашей машине, как не она?! Моя мать уехала в Турцию, она собиралась туда с господином Милчевым…

– С Пламеном Милчевым? – Брови следователя поднялись.

– Ну да… Я даже могу сообщить вам его телефон.

– Я лично знаком с господином Милчевым, – не без гордости сказал Николов.

– Он собирался, точнее, собирается сделать моей маме предложение, – густо покраснел Горги, понимая, что он проговорился, отозвавшись о матери в прошедшем времени.

– Но кто же тогда был в красном «Ситроене»? На девушке, сгоревшей вместе с этой машиной, тоже украшения с русской пробой. Если предположить, что там, в Каварне, погибла именно Грета, то ответьте мне на такой вопрос: а что она могла делать в этой самой Каварне?

Грета

Мы с отцом проговорили не один час. В гостиничный номер нам трижды приносили кофе. Потом позвонил Илья и сказал, что он вылетает из Москвы и будет в Варне через три часа.

– Грета, ложись, отдыхай, а у меня еще есть здесь дела, позже я поеду встречать Илью в аэропорт.

– Папа, какие дела? У тебя не может здесь быть никаких дел! Скажи честно, ты собираешься в Шумен?

– А ты как думаешь? Должен же я предстать перед полицией. Пусть они расскажут мне о том, кто погиб в черной машине, а потом – кто был в красной… думаю, информация уже дошла до Джорджи. Мне надо и с ним тоже встретиться. Посмотрю, как он себя поведет. Да и со свекровью твоей тоже неплохо бы увидеться.

– Но цель-то у тебя какая?

– Дать твоим родственничкам хорошую эмоциональную нервную встряску, после чего сказать, что ты жива, собираешься с ним разводиться, и первое, что он должен сделать, – это продать мне те две квартиры, которые ты этим двум свиньям купила. Молчи, Грета! Я знаю, что ты хочешь сказать. Мол, не стоит связываться с квартирами? Я понимаю тебя. Если бы у нас был обыкновенный развод, то – да, мы оставили бы им эти апартаменты, как они их называют, и дело с концом. Но они собирались убить тебя, понимаешь? К тому же это из-за них ты влипла в историю, которая вообще реально грозит тебе тюрьмой! Ты сожгла чужой труп! И это удивительно, что родственники Сабины так легкомысленно к этому отнеслись и простили тебя.

– А ты еще не понял почему?

– Догадываюсь…

– Правильно. Я сказала, что согласна купить виллу Николая за полмиллиона евро.

– А тебе действительно так понравилась эта вилла? Может, все-таки лучше где-нибудь в Италии? Или в Испании… В Греции тоже есть просто чудные места. Ну что ты так на меня смотришь? Ладно. В Каварне так в Каварне. Как хочешь. Но ты не боишься, что тебе все в этом доме будет напоминать о пережитом кошмаре? Обычно люди поступают совсем наоборот. Стараются избегать тех мест, где им было плохо.

– Этот дом приютил меня.

Я не знала, как объяснить отцу, что мне хочется, ну просто очень хочется заполучить именно этот дом.

– Ладно, поговорим позже. А сейчас мне пора. Ты отдохни еще немного, потом позавтракай и дожидайся меня. Надеюсь, в мое отсутствие ты больше не наделаешь глупостей?

Когда я уверилась в том, что он действительно уехал вместе с Василием и телохранителями, я покинула гостиницу, взяла такси и помчалась в Каварну. Для полноты картины происшедшего мне не хватало главного звена. Я это чувствовала. Я не понимала, почему Николай с Розалией отпустили меня. А что, если я своим присутствием… У меня голова кружилась от самых невероятных предположений, сомнений… А еще – меня терзало любопытство.

Надо ли говорить, что я помчалась на их виллу! По пути я меняла машины такси. До самой виллы я добиралась уже пешком, старалась находить такие дорожки и тропинки, так срезать путь, чтобы меня увидело как можно меньше людей.

Моему удивлению не было границ, когда я, приблизившись к вилле, поняла, что в ней кто-то есть! Входная дверь была приоткрыта и словно звала меня зайти туда. Страха не было. Я понятия не имела, кого там встречу. Хотя скорее всего Николая или Розалию. Вот только непонятно, что им там делать. Ведь их цель – поймать убийцу Сабины на живца. То есть сделать так, чтобы преступника, вернувшегося на место преступления, схватили и разоблачили. Так, может, все это уже и свершилось? Предположим, Розалия, действуя по заранее намеченному ими плану, разгуливала целое утро по Каварне, и убийце об этом стало известно. И он, чтобы убедиться в том, что Сабина действительно жива, приходит на виллу, не обнаруживает ее труп… Может, он радуется этому обстоятельству, а может, наоборот, боится, что теперь она заявит в полицию на него, скажет, что ее собирались убить?

Я бесшумно вошла в дом, постояла некоторое время в холле, вслушиваясь в тишину. Потом мне показалось, что я различаю чьи-то голоса. И тут же я явственно опознала звук мотора подъезжавшей к дому машины! Она остановилась у ворот. Это было несомненно! И почти сразу же где-то в доме раздались чьи-то шаги, зазвучал прежде незнакомый мне голос. Он принадлежал женщине. Я забилась в темный угол за вешалку с пальто и дождевиками. Замерла.

Шаги приближались, голос стал громче.

– Иду, иду… – говорил кто-то.

И я увидела ворвавшуюся в холл из глубины дома женщину, говорившую по телефону. Красивая блондинка, во всем черном. Лицо бледное, ни грамма косметики. Глаза горят, губы сжаты. Она выбежала на крыльцо, и через мгновение до меня донесся ее радостный возглас, потом – голоса…

– Господи, наконец-то! Как же я рада тебя видеть, моя дорогая! Дай-ка я на тебя посмотрю!

А это – голос Розалии! Две женщины появились в холле. Они шли обнявшись. Розалия и блондинка.

– Сабина, как ты? Я чуть с ума не сошла! Главное, что ты жива, жива! Ты не представляешь себе, сколько тут всего произошло, пока мы с тобой не виделись!

– Почему же… Представляю! Эту девушку нам просто бог послал!

У меня волосы зашевелились на голове. Сгоревшая Сабина стояла в двух шагах от меня и обнималась со своей сестрой Розалией! Единственное, что роднило ее с той девушкой, чей труп я обнаружила в кладовке, были длинные белые волосы. Еще, правда, рост, фигура… Но в Болгарии почти все девушки – высокие и стройные.

Я была окончательно сбита с толку. Тогда чей же труп я здесь нашла?! Кто кого убил?! Непонятно! Там ведь действительно лежал труп! Уж я-то ошибиться не могла!

Я представила себе лицо отца в момент, когда я рассказываю ему об этом открытии! Сабина жива, значит, мне вообще больше не о чем волноваться.

Сестры прошли в дом, и я крадучись двинулась за ними, рискуя быть замеченной.

Меня чуть не обнаружили, когда Розалия неожиданно повернула обратно, выбежала из дома и вернулась уже с большой дорожной сумкой. Я успела проскользнуть в укрытие – это было небольшое углубление в стене короткого коридора, где стояла мощная монстера. Мясистые плотные листья огромного растения скрывали меня, я же могла оттуда видеть в приоткрытую дверь кухни все, что там происходило. И, конечно же, я слышала каждое произнесенное ими слово!

– Где Борис? – спросила Розалия. – В Каварне?

– Нет, он ждет меня в Варне. У нас самолет вечером.

– Ну и хорошо… Правда, я не одобряю вашего союза, но раз уж так все вышло… Желаю тебе, сестренка, счастья! Николай – хороший человек, и ты это прекрасно знаешь. Но раз нет любви, зачем мучиться? Ты и так сколько лет пыталась полюбить его…

Сабина, варившая на плитке кофе, вдруг села на стул и расплакалась.

– Не плачь, милая, – Розалия обняла сестру за плечи. – Не плачь… Все будет хорошо.

– Мне надо взять себя в руки. Расскажи мне все по порядку. Что здесь произошло после того, как я привезла Галю сюда?

– Думаю, это было твоей ошибкой… Хотя я тоже не представляю, где еще ты бы могла ее спрятать.

– Понимаешь, если бы я все рассказала Борису, он нашел бы в Варне укромное место. Но ее труп быстро обнаружили бы. Да и вообще, это было рискованно. Поэтому я решила действовать самостоятельно.

– Расскажи мне еще раз, как все это случилось.

– Она позвонила мне и попросила приехать в наш бар. Борис как раз был на работе. Галя заявила, что ей надо сообщить мне что-то важное.

– Мне кажется, я знаю даже, что именно. Вероятно, она поставила ультиматум Живко: или он остается с женой, и тогда Галя уезжает в Софию, или же он разводится с ней и женится на Гале.

– Да, думаю, именно об этом она и собиралась мне рассказать. Они с Живко встречались два года. Он постоянно кормил ее обещаниями. То говорил, что ему нужно подкопить денег, чтобы отремонтировать бар, то придумывал, будто бы его жена – беременная… Словом, время шло, а он так ничего и не предпринимал. И бар свой отремонтировал, и дела его пошли в гору. Он нашел таких отличных музыкантов, там каждый вечер звучала живая музыка…

– Да я знаю!

– Галя стала пить. Начала с мартини, потом перешла на более крепкие напитки. А потом, совершенно неожиданно, жена Живко купила ему новую машину! Ее отец дал им денег. Понятное дело – после такого подарка кто станет разводиться? Я говорила Гале – бросай ты этого Живко, он все равно никогда не женится на тебе. Но она хотела скандала, хотела разрушить эту семью, хотела…

– Да она просто хотела насолить Живко напоследок, перед тем как уехать в Софию и начать новую жизнь! А перед этим Галя решила с тобой посоветоваться, так? – спросила Розалия.

– Думаю, так. – Я увидела, как Сабина кивнула сестре.

– И что было потом?

– Ничего. Я приехала, хотела попасть в бар, но он оказался закрытым. Я обогнула здание и вошла через черный ход – через кухню. Я была уверена, что найду Галю без чувств, пьяную, и Живко попросит меня отвезти ее домой.

– Который час тогда был?

– Двенадцать.

– Так поздно?

– Да, она позвонила мне, когда уже пробило одиннадцать.

– Почему в баре никого не было?

– Думаю, Живко закрыл его пораньше. Возможно, он чувствовал, что назревает скандал. Люди, работавшие в баре, не промолчали бы, обо всем доложили бы его жене.

– И что потом?

– Когда я вошла в бар, там было очень тихо и как-то слишком темно. Только за стойкой горела лампа. Живко я нашла в подсобке, мертвецки пьяного. Он лежал на каком-то тюфяке, совершенно бесчувственный, и стонал. Я разбудила его. Спрашиваю: где Галя? И тогда он, открыв на мгновение глаза, сказал, что он убил ее! Бутылкой ударил ее по голове! И жизнь его теперь кончена. Он мямлил что-то о том, что он не мог допустить, чтобы супруга узнала о его связи с Галей, а Галя собиралась пойти к нему домой, поговорить с его женой… Словом, я думаю, дело было так: Галя напилась и накинулась на Живко. Вероятно, она кричала, что сейчас же пойдет к нему домой и все расскажет его жене. Она, мол, не намерена уезжать отсюда просто так, не отомстив Живко за его вранье. Возможно, Живко и сам тогда крепко принял на грудь, они оба распалились, Галя бросилась на него с кулаками, дала ему пощечину – она ведь раздавала пощечины налево и направо! Думаю, в один из таких моментов Живко схватил бутылку и ударил Галю по голове. И убил ее. А когда он понял, что натворил, – сам напился и начал прощаться с жизнью…

– А где же была Галя? – взволнованно спросила Розалия.

– Ее тело я обнаружила между столиками. Она была уже мертва.

– И что было потом?

– Потом я вылила на голову Живко ведро ледяной воды, чтобы он хоть немного протрезвел. Я сказала, что мне нужны деньги – я все-таки приняла решение уйти от Николая… Он знал нашу историю, знал, в каком аду я живу. Словом, я заявила, что избавлю его от трупа и буду обо всем молчать. А он за это отдал мне все наличные. Не так уж много, но около двух с половиной тысяч евро в его сейфе нашлось.

– И ты привезла Галю сюда?!

– Ну да! Положила ее в кладовке, потом собиралась найти какую-нибудь старенькую машину и сбросить ее на камни… Чтобы Николай подумал, что это я. Надела на нее свои украшения, куртку, сапоги…

Я чихнула. Тихо, но все равно – чихнула. И замерла.

– Тсс.. Роза, ты слышала? Похоже, кто-то чихнул!

– Нет-нет, тебе абсолютно нечего бояться. Николай сюда не приедет. Я подсыпала в его липовый чай снотворное. Пусть он спокойно поспит. Вот, я привезла тебе твои вещи, даже консервы положила в сумку, мало ли что… Вы вообще-то куда направляетесь?

– В Грецию. У Бориса там живет брат, он держит заведение. Буду изображать там Галю!

– Значит, ты собираешься жить по ее документам?

– Ну да. Она вроде бы жива… А Сабина Петкова сгорела в машине. Действительно, кто бы подумал, что эта русскиня заявится в наш дом и обнаружит труп Гали?! Это же просто невероятная история! А с ней что теперь будет?

– С ней вообще все очень странно… Мы тут разыгрываем историю, что в красном «Ситроене» сгорела как раз эта русскиня, Грета Ангелова, ведь это же ее план, ради него она все и проделала. Мы ломаем голову над тем, как же сдержать свое обещание и довести все до конца – чтобы арестовали ее мужа, который готовил покушение на нее. А сейчас нам нужно, чтобы в красной машине сгорела ты, то есть Сабина. Чтобы Николай вообще забыл о тебе! Что делать?

Я достала свой телефон и позвонила Розалии. Не хотелось мне выходить из своего укрытия и пугать девушек.

– Розалия? Это Грета.

– О, здравствуй, Грета! Как дела?

– Я еду в Каварну.

– Да? Ну… – Она старалась быть вежливой. – Хорошо, приезжай.

– Вообще-то я уже в Каварне.

– Тебе никто не открыл? Знаешь, Николай спит. Он так устал. – Разговаривая со мной, она так яростно жестикулировала и гримасничала, что я поняла, как ей тяжело общаться! Она пыталась на ходу определиться, как себя вести и что говорить.

– Розалия, я стою в двух шагах от тебя. Я уже на вилле. Просто я не хотела тебя пугать.

Я отключила телефон. Увидела, как Розалия медленно поворачивается и смотрит почти прямо на меня, куда-то в пространство.

Я вышла из своего укрытия. Улыбнулась, причем широко, дружелюбно, во весь рот – нарочно, чтобы избавить всех нас в дальнейшем от напряжения при общении. Чтобы расположить к себе Розалию и обалдевшую от такого поворота событий Сабину.

– Сабина, привет! Рада, что ты жива. Извините, но я все слышала. Я буду молчать, потому что в моих же интересах все держать в тайне. К тому же мне тоже есть что скрывать. Скажу сразу: теперь нет никакой необходимости кому-то доказывать, что в красной машине якобы разбилась Грета. То есть я. «Мой труп» уже опознан в Шумене. Сгорел в черной машине. Так уж случилось… На самом деле я не знаю, кто там был. Да это и не важно! В сущности, рано или поздно мне же все равно нужно будет объявиться – живой. Главное для меня – развод! К тому же, если в черной машине сидел кто-то посторонний, кому Джорджи помог отправиться на тот свет вместо меня, тогда уж моему мужу точно не отвертеться… Я не кровожадная. Вот заставлю его вернуть купленные мною квартиры и дать мне развод – и постараюсь забыть его, как страшный сон. Вот! Это все, что я хотела сказать…

Сабина смотрела на меня, как на привидение. Потом ее словно бы отпустило, я увидела, как она расслабилась и покачала головой:

– Розалия, где ты нашла эту драгоценность?! Грета, ты просто сокровище! Вот всегда я любила русских! За их открытость, прямоту! А еще ты – очень смелая! Отчаянная! Почти как я!

– Хочу предостеречь тебя… Я поняла, что ты собираешься куда-то в Грецию с мужчиной, Борисом. Может, тебе лучше отправиться туда одной? Совсем одной? Как ты понимаешь, я с недавних пор не доверяю мужчинам. Мой Джорджи казался мне просто ангелом…

– Борис не такой!

Я пожала плечами. Когда женщина влюблена, она не реагирует на подобные предупреждения. Думаю, они ее только еще больше распаляют. Она мысленно на какие-то мгновения как бы прощается со своим возлюбленным. Примеривает на себя ситуацию, когда она, послушавшись советчика, остается одна. И потом, испугавшись этого воображаемого одиночества, начинает любить своего мужчину еще больше…

– Ну и хорошо, что не такой, – снова улыбнулась я. – Розалия, ты уж извини, что я к вам вторглась… Мне не терпелось посмотреть, чем же все закончилось.

– Ладно, Грета, проходи, не стой у дверей. Садись, будем пить кофе.

– Ну какая же скотина твой муж! – придя в себя, говорила спустя какое-то время Сабина. – Ты ему накупила квартир, а он решил тебя убить! Просто неслыханно! Ты его любила, наверное?

– Да, любила. Хотя, теперь я понимаю, что любовь – это очень опасное чувство. ОЧЕНЬ ОПАСНОЕ ЧУВСТВО, – произнесла я чуть ли не по слогам. – И мне хочется сейчас трубить об этом на весь свет, честно! Мне кажется, что я просто сошла с ума из-за Джорджи. Во-первых, он вовсе никакой не Джорджи, а Горги. Но он, девочки, так красив, так божественно красив, что это имя – Горги – совершенно ему не подходило. Я заидеализировала его так, что мне сейчас просто стыдно… Никак не пойму, что я в нем нашла? Кроме красоты – ничего.

– А в постели? – спросила Сабина. Она курила и внимательнейшим образом слушала меня. – Каким он был в постели? Зачем-то ты ведь променяла родину на другую страну, все бросила и приехала сюда?

Я почувствовала, что краснею.

– Поверьте мне, и постель приедается. И когда ты видишь, что твой мужчина – бестолковый, ничего не умеет и не хочет ничему учиться, когда он просто как животное, и любви-то уже не хочется… Ничего не хочется! Мы только и делали, что ели и спали. И это, в представлении Джорджи и Магдалены, была настоящая жизнь. Мы обленились окончательно. Даже животные так не живут! Разве что собаки или кошки, которых любящие хозяева кормят с утра до ночи. Я чуть не отупела от этого образа жизни! И еще. Они постоянно пьют кофе и курят, курят…

И тут я снова покраснела, невольно проследив взглядом, как Сабина стряхивает пепел. Следом это проделали я и Розалия. Мы все трое расхохотались.

– Сабина, может, тебе есть о чем задуматься? – вдруг сказала Розалия сестре. – Что представляет собой твой Борис? Насколько хорошо ты его знаешь? Он хотя бы каким-нибудь образом продемонстрировал тебе свое желание заботиться о тебе, содержать тебя, помогать тебе во всем? Где ты его видела, кроме его бара и спальни в гостинице? Выпили – переспали. Вот и все! Даже деньги для вашего так называемого побега именно ты раздобыла. Я имею в виду Галю. А если бы полиция остановила тебя в тот момент, когда ты перевозила ее труп в Каварну? Тебя бы посадили, это факт!

– Знаю, – как-то грустно произнесла Сабина. Вообще-то выглядела она довольно решительной, сильной женщиной. И все равно я, как могла, отговаривала ее от этой затеи – отправиться за границу по чужим документам.

– Представь себе, что кто-то когда-то заметит, что ты и Галя – отнюдь не один и тот же человек. Что вы – разные. Или вдруг вскроется, что Галя взяла кредит в банке, а вам с Живко ничего не было об этом известно? Или она вообще совершила какое-нибудь преступление! Или у нее на стороне есть ребенок, а то и два, три… Что ты знаешь про Галю?

– Ничего особенного. Она была сервитеркой (официанткой) в баре Живко. Приехала из Софии, где тоже работала официанткой…

– И все? Думаю, этого маловато для того, чтобы тебе стать ею. Ты, наверное, еще не поняла, что тебе, если ты собираешься жить по ее документам, предстоит до конца своих дней быть Галей такой-то… зачем тебе это надо?! Не проще ли просто уничтожить ее бумаги и спокойно объяснить Николаю, что ты хочешь развода? Зачем использовать такие экстремальные способы, чтобы изменить свою жизнь? К тому же представь себе такую ситуацию: вы с Борисом поссорились. Это сейчас тебе кажется, что вы никогда не поругаетесь. Если, к примеру, он тебе изменит, тебе тогда вообще захочется его убить, зарезать, пристрелить… Ревность – это очень сильное чувство! Или, наоборот, он станет тебя ревновать ко всем подряд, тем более что ты – девушка очень красивая. А ты будешь зависеть от него из-за того, что он слишком много знает о тебе. Больше того, вдруг он станет тебя шантажировать?

Сабина бросила на сестру умоляющий взгляд, мол, скажи, что этого не может случиться! Но Розалия лишь пожала плечами. Она была здравомыслящим человеком. А еще она любила свою сестру. Видно было, что она готова ради нее на многое.

– Сабина, как ты можешь заранее знать, что выкинет Борис? – продолжала Розалия. – Подумай сама. У него нет ни образования, ни специальности, ни работы – ничего! Только брат в Греции, который держит некое заведение. Что это за заведение? Барная стойка и три столика или роскошный дорогой ресторан? Да и при чем здесь вообще его брат? Ты ничего не знаешь об их отношениях. Начнете вы проживать твои деньги, которые ты «заработала», так сказать, у Живко. А что будет потом? Тебя поставят мыть посуду или разносить кофе в каком-нибудь задрипанном греческом кафе… потом к тебе начнут приставать. Борис примется ревновать…

– Ну да, а потом он меня прирежет и сбросит в море или прибьет, как Живко – Галю! – воскликнула Сабина.

Она хотела сыронизировать, но вместо этого случилось нечто другое. Мы все обменялись выразительными взглядами. Галя! Судьба Гали до этого момента никого не интересовала. Но ведь она тоже лишилась жизни из-за Живко – из-за мужчины, который в течение двух лет кормил ее обещаниями.

– Послушай, а ведь Живко – далеко не глупый парень и не бедный… Однако он так и не женился на Гале… – сказала Розалия. – Сабина, неужели тебе совсем не страшно?

– Послушай, я же собираюсь купить эту виллу, а она страшно дорогая! – попыталась привести и я свои доводы. – Думаю, Николай при разводе поделится с тобой, и ты сможешь поехать, куда тебе угодно, и открыть свой собственный бизнес. Купить ресторан на побережье. И ты уже сама выберешь, с кем тебе быть. Сабина, подумай хорошенько, у тебя еще есть время!

Сабина взяла очередную сигарету.

Горги (Джорджи)

Следователь уже ушел, а Горги так и не тронулся с места. Он сидел за столом, разглядывая копию письма Греты, которое она оставила в полиции перед тем, как отправиться на море. «…если со мной что-то случится, то во всем прошу винить своего мужа, Джорджи, и свекровь, Магдалену Ангелову… Я слышала, как они договариваются убить меня… Ими движет корысть…»

Горги обхватил ладонями щеки. Они горели. Это пламя перешло и на ладони, и теперь Горги казалось, что он и сам сейчас заполыхает, задымится и сгорит… Он провел рукой по ушам – они тоже были горячими.

Между тем в квартире было холодно. Кондиционер, работавший на полную мощь, не отапливал и половины гостиной. Горги принес из спальни электрический обогреватель, включил его, и тотчас же стеклянные трубки внутри его порозовели, а через несколько минут и вовсе загорелись ярким оранжевым светом. И от него пошло тепло. Горги подумал, что тепло – это и есть жизнь. Тепло не только физическое. Теплоты в отношениях – вот чего им не хватало с Гретой. Вот Магдалена относилась к нему тепло. Она просто обволакивала его своим материнским теплом! Он чувствовал это каждую минуту. Горячий кофе, который она варила для него по утрам, чистые выглаженные рубашки, взбитые подушки, тарелка дымящегося супа…

«Мама», – горячие слезы полились по его щекам, закапали на свитер. Как же ему не хватало сейчас Магдалены! Как бы ему сейчас хотелось, чтобы она появилась здесь, в комнате! Закутанная в теплую домашнюю кофту, стройная и красивая, она сидела бы с сигареткой в одной руке и чашкой кофе в другой и учила бы его жизни.

– Не отчаивайся, Горги, – вдруг услышал он, повернул голову и увидел ее – именно такой, какой и хотел бы увидеть. Ему даже показалось, что от ее кофты исходит легкий аромат духов. – Что ты смотришь на меня с таким удивлением? Ты же хотел меня увидеть, и вот я здесь…

Он смотрел на нее, боясь пошевелиться. Он не хотел, чтобы видение исчезло. «А потому, пока она здесь, – решил он, – я должен рассказать ей все, что узнал от Николова».

– Мама, мы все с тобой гадали, куда делась Грета. Ма, ты даже представить себе не можешь, что произошло! Ты же помнишь тот день? Шел дождь, он барабанил по стеклам, еще дул ветер, и окна наши просто сотрясались от его порывов. Ты же помнишь, помнишь тот день, когда ты послала Грету за пивом?

– Помню, конечно. И что? – Магдалена затянулась дымом. Горги заметил, что у нее розовые ухоженные ногти. И что она после своей смерти, по сути, не изменилась.

– Я не случайно говорю тебе про дождь и ветер. Дело в том, что, купив пиво, Грета вернулась домой. Но мы с тобой этого не услышали, понимаешь? У нее же очень мягкие, бесшумные кроссовки. Она вошла в прихожую как раз в тот момент, когда мы с тобой говорили о том, как лучше ее… убить… – Горги тихо-тихо прошептал последнее слово.

– Не может быть… – встрепенулась Магдалена, и с кончика ее сигареты упал серый столбик пепла. – Как? И мы с тобой ничего не слышали?!

– Нет, мы – ничего, а вот она услышала все. Вспомни, ты еще упрекала меня в том, что мне не хватает решимости перерезать тормозные шланги! Я сказал тебе, что это опасно, ведь если приедет ее отец, начнет настаивать на расследовании катастрофы и выяснится, что кто-то подрезал тормозные шланги ее «Ситроена», то подозрение в первую очередь падет на меня. И тогда я сказал тебе: «Лучше сделай это ты, мама». Помнишь, что ты ответила мне?

– Нет… – рассеянно произнесла Магдалена и пожала плечами, как если бы речь шла о чем-то несущественном.

– А я все помню. Ты сказала: «Бог с ними, с этими шлангами… Существуют и другие способы убийства. Яд, к примеру. Его можно подмешать в кофе, но сделать это надо не дома, а где-нибудь в кафе или в ресторане… Все нужно обдумать, Горги. Иначе мы снова останемся нищими! А я так привыкла к этой квартире! Мы здесь так хорошо все обустроили! Когда ее не станет, я непременно куплю посудомоечную машину… Жизнь так коротка, я не хочу доживать свой век в нищете…» Мама, ты представляешь себе, что все это услышала Грета?

– Горги, да не может такого быть! Подобное бывает только в кино. Когда герои разговаривают о чем-то важном, то непременно их подслушивает тот, кто не должен ничего знать… Но в жизни таких совпадений не бывает.

– Бывает! Как бывает и такое – когда убийца прячет труп и надеется, что его никто и никогда не найдет, потому что это лес, болото, или темное, заросшее кустами место в парке, или тихая заводь… Но труп все равно находят. И это удивительно! Словно тот, кто постоянно следит за нами сверху, все делает таким образом, чтобы тело обнаружили. И убийцу схватили бы…

– Горги! Не забивай себе голову всякой ерундой! Да даже если предположить, что Грета все это услышала, ну и что? Она же не записала наш разговор на диктофон. Это всего лишь произнесенные вслух слова, не более того.

– Я сказал тогда: «А тебе ее не жалко? Совсем? В сущности, она же не сделала тебе ничего плохого. Напротив – она купила тебе квартиру, и вообще, мы все эти месяцы жили, как у Христа за пазухой». И ты ответила мне: «Какой же ты у меня еще дурачок, Горги! Да, вот еще что… Помнишь мою сестру? Она умерла от обыкновенного перитонита. И в больнице к ней относились, как к нищей. Когда она умирала, к ней никто даже не подошел… Все тогда говорили – будь у нее страховка, за ней бы лучше присматривали… Муж бы занял денег, а страховая компания выплатила бы им все, что они потратили на лечение. Вот как бы уговорить Грету, чтобы и она застраховала свою жизнь?»

– Горги, почему твоя память сохранила весь этот разговор? И почему ты сейчас вспомнил об этом?

– А ты как будто не понимаешь… Ты вот только представь себя на месте Греты!

– Глупости! Я никогда бы не оказалась на ее месте…

– Почему? Разве ты не могла бы влюбиться и оказаться на чужбине, в чужой семье?

– Нет, почему же… влюбиться я могла бы и оказаться на чужбине – тоже. Но вот только выходить замуж за бедного парня, у которого за душой нет ни лева, я никогда не стала бы! Ты уж извини, Горги. Тем более за маминого сынка. Я удивляюсь, как это Грета не разобралась, что ты за человек. И почему она решила выйти замуж именно за тебя?

Горги смотрел на нее с ужасом. Словно это была не его мать…

– Ма, что ты такое говоришь?!

– Правду, Горги. Правду! И уж поверь, если бы у меня было столько денег, сколько у Греты, я никогда бы не стала покупать квартиры, находясь в браке. Это же полный идиотизм!

– Ма, она была просто очень доброй…

– Это не доброта, Горги. Она была полной дурой! Поэтому я советую тебе: хотя бы сейчас не останавливайся на достигнутом.

– Ты о чем?

– Что тебе сказал Николов?

– Он показал мне копию письма, которое Грета оставила в полиции. Ты пойми, когда она услышала о том, что мы с тобой собираемся ее убить, она была вне себя от ярости, обиды… Представляю, какие чувства она испытывала!

– Вытри сопли, Горги. Я с тобой не о том говорю! Что тебе сказал Николов? Что с Гретой?

– Она погибла в Каварне. Причем я так и не понял – как это могло произойти? Я же ничего не делал с ее тормозами…

– Да какая тебе разница?! – Магдалена потушила сигарету и достала новую. – Главное, что ее теперь нет в живых.

– Но получается, что нет двух Грет! – воскликнул Горги с горечью. – Что теперь будет?

– Во всяком случае, ты тут ни при чем. Понятно, что в черной машине погибла я, значит, в красной – Грета. Греты же не может быть две! – Магдалена как-то нехорошо рассмеялась, резким хрипловатым смехом.

– Но меня могут обвинить в том, что я нарочно опознал твой труп, как труп Греты!

– Ты был в шоке… К тому же на мне был крестик Греты. Горги, уж теперь-то тебе и вовсе не о чем беспокоиться! Нет ни Греты, ни меня. Ты теперь совершенно свободен и можешь спокойно пользоваться всем тем, что оставила тебе твоя покойная женушка.

* * *

Горги достал большой носовой платок, промокнул им мокрое от пота и слез лицо. Платок был несвежий, серый. Он брезгливо бросил его на пол.

В комнате столбом стоял сизый дым, но Магдалены уже не было. Она исчезла. Однако даже после ее исчезновения Горги не почувствовал себя свободным. Он знал, что мать не отпустит его и после своей смерти.

– Не отпущу! – раздалось откуда-то сверху.

– И не надо… – Он со вздохом поднял платок, засунул его в стиральную машину. – Постараюсь жить сам, один. Но все равно, я не ожидал от тебя, что ты такого мнения о своем сыне… что на месте Греты ты не вышла бы за меня замуж.

Он бормотал что-то обиженным тоном, потом понял, что никакой Магдалены в квартире, конечно, не было, просто это сказывалась его тоска по матери. Да он еще не оторвался от нее, и ему просто необходимо с кем-то поговорить, посоветоваться.

Еще он заметил, что даже представляя мать в своем воображении, он видит ее такой, какой она была на самом деле: практичной, рассудительной, холодноватой и эгоистичной. И все равно при мысли о ней ему становилось душно, тяжело на сердце, он пока еще не мог без нее обходиться, он любил ее так, как – он знал – никого и никогда он не полюбит. Пусть она такая – бессердечная, злая, такая, какой ее знают многие, – но для Горги она все равно останется самым близким человеком! И это даже несмотря на то, что он знал о ней нечто такое, о чем многие только догадывались… Да, она помогла отцу уйти, и на нее даже завели уголовное дело, да только никто ничего не мог доказать. Ну подсунула она ему не те таблетки… Перепутала! Каждый человек может перепутать! У нее всегда были сложные отношения с отцом. И он мешал ей жить так, как она хотела.

«Я не собираюсь думать об этом сейчас».

И вдруг он вспомнил, что рано утром ему надо ехать в Каварну – опознавать тело Греты. Еще одно опознание! Еще один обгоревший женский труп. Две близкие ему женщины – сгорели. Обе.

В дверь позвонили. Он открыл и увидел красивую молодую девушку в меховой куртке с капюшоном.

– Вы Джорджи Ангелов? – спросила она, откровенно разглядывая его.

– Да.

Он напрягся. Кто это? Чего она от него хочет? Может, это еще один следователь? Из Каварны, к примеру?

– Мне надо с вами поговорить по одному очень важному делу, – сказала девушка.

– Проходите, – вяло пригласил он ее.

– Меня зовут Райна, – девушка расположилась в кресле. Обувь она не сняла, и теперь с ее высоких сапог на ковер капала талая вода. Горги подумал: была бы мама дома, она непременно отчитала бы эту девицу. – Скажите, где Грета? Я звоню и никак не могу до нее дозвониться.

Он хотел сразу сказать ей, что Грета погибла, но тогда он не услышал бы, зачем эта Райна вообще к ним пришла. Поэтому он изобразил какой-то неопределенный жест, пожал плечами и вдруг услышал спасительное для себя предположение:

– Может, она в России?

– Да-да… у нее там дела, но она скоро вернется…

– Вот и хорошо. Даже лучше, что ее нет дома. Мы одни? – Райна оглянулась и вопросительно посмотрела на Горги. У нее было гладкое, красивое лицо, большие темные глаза, черные, влажные от снега и дождя кудри. Пунцовые губы.

– Да, одни, – устало проговорил Горги.

– Да, я понимаю Грету. Вы – очень красивый молодой человек! Просто бог! И надо же, как природа щедро одарила вас! Честно говоря, я даже на время забыла, зачем пришла… Вы уж извините, что я вас так рассматриваю. Просто только теперь я по-настоящему поняла, что же произошло с этой бедной русской девочкой, когда она увидела вас впервые… Да у нее голова закружилась! А потом она эту голову и вовсе потеряла. Жаль, что у вас с ней не сложились отношения.

Горги ждал – что же будет дальше, куда она клонит? И что ей вообще здесь нужно.

– Вы, наверное, думаете, что я пришла, чтобы просто полюбоваться вами и еще – из любопытства… Это тоже есть, но вообще-то у меня к вам одно предложение. И, если вы не глупый человек, вы согласитесь со мной. Итак. Насколько я поняла, вы с Гретой находитесь на грани развода?

– Это она вам сказала?

– Да. Иначе откуда бы я могла об этом узнать? Так вот. Грета попросила меня посодействовать ей в получении развода, я даже порекомендовала ей одного хорошего адвоката.

– Но я и так дал бы ей развод.

– Не может быть! Вероятно, на определенных условиях?

– Несомненно, – ответил Горги со злостью. Ему было больно слушать, что его жена говорила с кем-то о предстоящем разводе. Это их личное дело! И тут же у него промелькнула мысль: «Это мне сейчас неприятно слушать о разводе, а как же больно было слушать ей о том, что мы с Магдаленой собираемся ее убить…»

– И на каких же условиях, если не секрет?

– Послушайте, как вас там…

– Меня зовут Райна, – напомнила она.

– Так вот, Райна. Почему я должен вообще обсуждать с вами свои отношения с женой?

– Вы мне ничего не должны, это правда. Хорошо, тогда я скажу главное, а вы уж потом сами решайте, как себя вести. Дело в том, что ваша жена хочет купить дом на побережье. Это очень дорогой дом, и я, как агент по недвижимости, могла бы получить очень хороший процент с этой сделки.

– Ну, так и получайте, – отмахнулся Горги, понимая, что теперь-то ему уже все равно: Греты нет и никогда не будет.

– Дело в том, что она купит этот дом только после развода. Ну, вы понимаете…

– Да уж, понимаю!

– На каких условиях вы бы дали ей развод?

– Поскольку она оскорбила меня своим желанием развестись, то я бы поставил условие ей – она может уйти от меня, оставив мне обе приобретенные нами в браке квартиры. То есть если бы она ни на что не претендовала.

– Уф… Какие пустяки! Если это и есть все ваши условия, то считайте, что дело в шляпе. Собственно говоря, нам теперь и договариваться-то не о чем! Получается, что и вам, и ей в равной степени нужен развод. Вот я и говорю! Вы даете ей развод при условии, что она подпишет необходимые документы, где будет указано, что она не претендует на купленную вами в браке недвижимость и вам остаются ваши квартиры. А Грета после развода купит дом своей мечты. Вот, собственно, и все!

– Тогда зачем же вы пришли?

– Для того, чтобы уговорить вас дать ей развод, вот и все.

– А где находится этот дом?

– В Краневе.

– А может, в Каварне?

– Нет, в Краневе! А почему вы говорите о Каварне? Она что, присмотрела и там себе дом? Вам что-нибудь известно об этом?

– Нет, мне ничего не известно.

– Странно… – Райна поднялась. – Странно, почему вы упомянули Каварну…

Райна ушла в задумчивости, а Горги спросил себя – почему он не сообщил ей о смерти Греты? Может, потому, что и сам хотел некоторое время пожить с иллюзией, что она жива?

А вот что было бы, если она и впрямь жива?

Он вдруг представил себе, как сейчас раздастся звонок в дверь, он откроет и увидит Грету. И она бросится ему на шею, как это бывало тогда, в первые дни их знакомства… Он приехал в Москву по туристической путевке, гулял по центру, зашел в «Макдоналдс», заказал себе жареную картошку с гамбургером и долгое время ходил по ресторану с подносом в поисках свободного места. Нашел. Пристроился за одним столиком с красивой русской девушкой. Которую, как оказалось, звали Грета. «Вы похожи на ангела», – сказала она, и он ответил ей, что он и есть ангел – фамилия его Ангелов.

Казалось, это было совсем недавно, но в какой-то другой жизни, в другом измерении, что ли. Как могло случиться, что он решил так резко изменить свою жизнь? Почему он сделал ей предложение? Она же могла просто оставаться его девушкой…

Горги жарил яичницу, когда в дверь позвонили. А вот и Грета, усмехнулся он про себя. Но на пороге он увидел солидного, представительного вида мужчину в окружении хорошо одетых, с мрачными лицами людей.

– Моя фамилия Перминов, – сказал мужчина и, оттолкнув Горги, прошел в дом.

Грета

Новый год я встречала в Москве. В большой компании друзей. Мне казалось, что все искренне были рады моему возвращению. Никто ни словом не обмолвился о моем браке и тем более о разводе.

С помощью отца, полностью разорившего Джорджи, я быстро получила развод, купила у Николая дом и вернулась в Москву.

Я не знала, сколько должно пройти времени, чтобы я сумела забыть все пережитое. Не думаю, что мое окружение знает в подробностях о моем неудачном замужестве и о разводе. Подруги уверены, что рано или поздно я расскажу им свою историю. Думаю, они подозревают, что за всем этим кроется какая-то драма или даже трагедия, и со свойственной им фантазией и личным опытом они предполагают, что причина нашего развода лежит в неверности Джорджи. Пока я не собираюсь их в этом разубеждать. Но понимают они также и то, что я веду себя не так, как прежде. Что я изменилась. И вместо того чтобы со смехом рассказать о том, что же случилось со мной в Болгарии, и представить мой брак как фарс или просто признаться, что я ошиблась с выбором мужа, я тупо молчу. Представляю, как же им хочется узнать настоящую правду!

И, конечно же, никто не поддержал меня в моей затее купить дом в Каварне. И это несмотря на то, что я показывала им снимки и все видели, как хорош этот дом, и какой там огромный участок, и какой великолепный вид открывается из его окон. Конечно, Болгария зимой – это несколько не то, что бывает там летом. Однако теперь все свое время я посвящаю работе над проектом своего собственного участка, где будет и сад, и искусственный водоем, где вырастет множество деревьев, кустарников и цветов.

Я жду весны, жду того момента, когда я буду готова к тому, чтобы вернуться в Каварну и войти в дом – не как в ледяную воду или в то место, которое должно у меня (как у всех нормальных людей) ассоциироваться с самыми страшными моментами моей жизни, – а как в уютное и, главное, мое собственное жилище, обещавшее стать настоящим убежищем. Да, я все еще продолжаю что-то доказывать себе самой. Что я – сильная и что никто не способен заставить меня отказаться от моих планов.

Надо ли говорить, что судьба Джорджи волнует меня меньше всего!

После того как он потерял мать (бог, он все видит!) и остался, можно сказать, на улице, трудно представить себе, чем он вообще занимается. Одаренный незаурядной физической красотой, но обделенный какими-либо способностями… Как и на что он живет – я не имею ни малейшего представления! Вероятно, первое время он проедал деньги, вырученные от продажи драгоценностей Магдалены. Возможно, после нее остались какие-то сбережения, позволившие ее непутевому сыну снять квартиру или комнату. Скорее всего, предполагала я, он продолжает вести тот же образ жизни, который вел до встречи со мной. То есть он встречается с девушками и пытается существовать за их счет.

Мы общаемся по Интернету с Райной и Розалией. Пишет мне и Николай. В его письмах, которые становятся все нежнее и нежнее, он сообщает мне о том, что и сам ждет весны, хочет увидеться со мной и обещает мне помочь обустроить дом.

Розалия написала мне, что Сабина, получив от Николая приличную сумму – определенный процент от продажи дома, – все-таки уехала в Грецию и купила там рыбный ресторан. Вероятно, это была ее мечта. Оставшиеся документы убитой Гали Сабина уничтожила сразу же после ее разговора с Николаем, который, не раздумывая, согласился дать жене развод… Любовник же Сабины, Борис, которого она бросила – к его огромному удивлению, – вскоре женился на очень состоятельной женщине и переехал в Пловдив.

Галю же, незаметную официантку из бара, любовницу Живко, вообще никто не ищет. И тот факт, что я предстала перед полицией, живая и здоровая (и это после того, как было «опознано» сразу два «тела Греты»), для того чтобы дать показания против Джорджи и его матери, лишь затруднил ее работу: теперь полицейским придется выяснять, кто же погиб в красном «Ситроене». Возможно, найдись у Гали близкие, заявившие о ее исчезновении, этот сгоревший труп можно было бы связать именно с ее личностью. Однако этого не произошло. И Живко, случайно убивший свою любовницу бутылкой, так и остался безнаказанным. Его счастье, что Сабина, можно сказать единственная свидетельница этой истории, исчезла с его глаз и растворилась в просторах солнечной Греции…

К слову сказать, в разговоре со следователем Николовым, происходившем в присутствии моего отца и приехавшего в Шумен моего брата Ильи, я сказала, что не настаиваю на возбуждении против Джорджи уголовного дела – достаточно было и того, какое именно мнение об этом человеке, а также и о его погибшей матери сложилось у представителей закона. В сущности, я ведь только подслушала их беседу о планировавшемся убийстве, то есть идея покушения как бы носилась в воздухе, но каких-либо конкретных шагов к его осуществлению ими сделано не было… И Джорджи отпустили.

Горги (Джорджи)

Кашель душил его всю ночь. Спрятавшись с головой под теплое одеяло, Горги пытался согреться, но тщетно. Комната, которую он протопил дровами еще вечером, остыла, а в хлипкое, с большой трещиной, оконное стекло ломился февральский ветер. Не было сил подняться, чтобы попытаться снова разжечь эту маленькую и такую неудобную, быстро остывающую печку. Не было сил вскипятить воды, чтобы сделать себе липовый чай или подогреть молоко.

В городе свирепствовал грипп, вирус передавался со страшной скоростью. Все вокруг чихали и кашляли, и, казалось, невозможно укрыться от этих заразных опасных капель…

– Что, мой мальчик, плохо тебе?

Горги замер и прислушался. Неужели его снова посетил призрак матери? Он высунул нос из-под одеяла.

– Совсем замерз…

Магдалена сидела на подоконнике, зябко кутаясь в свою любимую красную кофту. В ее руке дымилась неизменная сигарета.

– У тебя жар, Горги… Надо бы вызвать врача.

– Это ты? Ты что, хочешь, чтобы и я тоже умер? – зло прошипел Горги. – Зачем ты приходишь сюда? Чтобы увидеть, до чего я докатился?!

– Как ты мог допустить, чтобы тебя так обобрали? Ты зачем подписал бумаги, которые тебе подсунул этот Перминов?

– Иначе меня привлекли бы за покушение на убийство…

Магдалена вдруг исчезла. И появилась через мгновение – уже в изголовье постели Горги.

– Вот! Вот то, что я и хотела услышать!

Горги чихнул. Но мать не пожелала ему здоровья.

– Ты о чем?

– Как будто бы ты не знаешь!

– Не понимаю…

– Ты же знал, что я поеду к Милчеву на машине!

– Знал, ну и что? Ты вообще никогда не ходишь пешком. Что с того? Я бы потом пошел к нему и забрал машину. Вы же собирались ехать в Турцию на его машине.

– Что тебе сказал Николов?

– Много чего… Зачем ты задаешь мне эти странные вопросы? Что тебе не дает покоя?

– Машина стояла на скорости! Ты понимаешь, о чем я. Но, когда я села в нее и отпустила ручник, машина покатилась вперед. Неуправляемая! И тогда я поняла все… – Голос Магдалены становился все тише и тише. – У тебя не хватило решимости сделать это с «Ситроеном», с машиной твоей жены, но хватило ума перерезать тормозной шланг моей машины.

– Не говори глупости, – буркнул Горги и снова спрятался под одеяло.

– У меня сердце разорвалось, когда я поняла, что произошло и почему моя машина летит на бензиновую станцию… Это ты убил меня, Горги! Убил, чтобы я не мешала тебе! Думаешь, я не понимала, что ты не мог простить мне Мари, того, что тебе пришлось оставить ее? Ты и на Грете-то женился, чтобы поскорее забыть ее! Ты любил ее.

– Зато ты никого не любила, кроме себя, – зло прошипел Горги и закрыл глаза. – Уходи, слышишь? Я не хочу тебя видеть!

– Pourquoi? (Почему?)

– Puisque. Je suis devenu fatigué de toi, vous comprends? Puisque dans moi maux principaux. J’ai la température. (Потому что. Я устал от тебя, понимаешь? Потому что у меня болит голова. У меня температура.)

– I ainsi pour long recherché vous. (Я так долго искала тебя.)

– Au lieu de torturer de moi, chauffez а moi le lait… (Вместо того чтобы мучить меня, согрей мне молока…)

Он вдруг услышал, как по комнате кто-то ходит. Гремит посудой. Он слышал еще и стук каблуков. Магдалена словно материализовалась и теперь пыталась вернуться к нему. Или же (у него от ужаса волосы зашевелились на голове!) он умирает и приближается к ней, перешагивает ту грань, что отделяла его от покойницы-матери?

Он сорвал с себя одеяло, словно только там, в душной постельной норе, он и мог встретить свою смерть, и вдруг увидел Мари Аньес. Она была в яркой розовой куртке, ярко-синих джинсах и белых сапожках. Щеки ее разрумянились от мороза. Она, глядя на него с любовью и с легкой сумасшедшинкой в глазах, наливала в кастрюльку молоко.

– L’amour est mon… (Любовь моя…) Vous êtes tombé Illinois. Mais j’aide а toi… (Ты заболел. Но я помогу тебе…)

Она подошла к кровати, опустилась на колени и поцеловала мокрого от пота бледного Горги.

– Je serai toujours avec toi, vous entends? Toujours. Je t’aime. (Я всегда буду с тобой, слышишь? Всегда. Я люблю тебя.)

Горги крепко зажмурился, но тут же снова открыл глаза и вновь увидел Мари Аньес.

– Je vous conduirai loin par conséquent. Voici que vous obtiendrez bien, et nous laissez partir! (Я увезу тебя отсюда. Вот поправишься, и мы уедем!)

Горги повернул голову и посмотрел на то место, где еще недавно он видел Магдалену. Ему показалось, что он заметил на подоконнике горстку пепла… – Мари Аньес…»

Эпилог

– Александр, к тебе можно?

В комнату на цыпочках вошла жена. Александр Николов оторвался от чтения и посмотрел на нее каким-то отстраненным взглядом:

– Да, Лина?

– Тебе пора переодеваться.

– Зачем? Куда?

– Ну, ты совсем зачитался! Через час – Новый год! Йосифовы давно пришли, Ганка помогла мне приготовить салат, у нас все готово. Стол накрыт! А Иван уже начал пить ракию… Пойдем, пойдем. Я понимаю, что у тебя много работы, но не до такой же степени! Я приготовила твою любимую капусту со свининой. Неужели ты не чувствуешь, какой запах плывет по квартире?! Что это?

Лина, одетая в нарядное бархатное черное платье, с жемчужной ниткой на гладкой шее, погладила рассыпанные по письменному столу листы бумаги, исписанные мелким почерком.

– Новое дело?

– Старое, Линочка, старое. Помнишь, два месяца тому назад одна русская девушка убила парня?

– Ну да, об этом писали все газеты. Кажется, она приехала к нему по приглашению, они собирались пожениться, а он изменил ей с другой девушкой, можно сказать, на глазах у этой русской. Она задушила соперницу, так? Кажется, болгарку звали Сабина?

– Да, все правильно. Так вот, пока она сидела в камере и ожидала суда, написала роман. Такое придумала! Если бы не я сам вел это дело и мне в руки попалась эта рукопись, я поверил бы не фактам, а именно этим строкам. Так все убедительно, так любопытно! И ведь что интересно, она – девушка из бедной семьи, у нее нет денег даже на адвоката. И срок ей дадут немаленький, уж ты мне поверь. Вот такая судьба у этой… Греты Перминовой.

– Греты? Надо же, какое интересное имя… прямо как у Греты Гарбо! Ладно, Александр, ты идешь?

– Иду-иду… – Николов поднялся, вздохнул и потянулся.

Жена уже вышла из комнаты. Он собрал все листы в стопку и уложил в папку. Потом набрал номер своего знакомого адвоката:

– Георгий? С наступающим тебя! Извини, что я так не вовремя. Помнишь дело Греты Перминовой? Да-да… Возьмешься ее защищать? Да знаю я, знаю, что у нее нет денег! Я сам тебе заплачу. Давай завтра встретимся и все обсудим? Что? Нет, это не то, что ты думаешь. Говорю же – при встрече. Надо помочь ей, я тебя прошу!

– Александр! – В дверях снова показалась жена.

– Иду-иду…

– Честита Нова година! – прозвучал где-то поблизости хрипловатый женский голос.

Он оглянулся. В комнате, кроме него, никого не было. Он бросил осторожный взгляд на подоконник. «Магдалена сидела на подоконнике, зябко кутаясь в свою любимую красную кофту. В ее руке дымилась неизменная сигарета…»

Николову вдруг показалось, что и на своем подоконнике он видит легкую горстку серого пепла…

Смерть отключает телефон

1

– Глафира, по-моему, ты похудела за последние пару недель, – заметила Лиза.

– Да, я тоже так думаю. Если раньше я весила двести килограммов, то теперь – сто восемьдесят. Но это тоже результат.

Глафира Кифер отжала тряпку и принялась вытирать паркет уже возле самого порога их конспиративной, как они ее называли, квартиры, где Лиза (на табличке значилось: « Елизавета Сергеевна Травина. Адвокат ») принимала своих клиентов.

– Тебе еще не надоело мыть здесь полы? Давно уже взяли бы на работу уборщицу.

– Мы уже говорили об этом, Лиза. К чему нам посторонние? – возразила Глафира.

– Ладно-ладно, не кипятись. Давай, заканчивай с уборкой.

Лиза сидела за столом, заваленным документами и толстыми томами юридической литературы, попыхивала сигареткой, морща при этом лоб. Ее тонкие очки поблескивали золотом оправы. Был вечер, от настольной лампы «Tiffany» с мозаичным абажуром – веточки-цветочки-виноград – исходил мягкий, с разноцветными, розовато-зелеными бликами, свет.

В комнате было тепло, уютно, чуть слышно тикали старинные часы на камине, и Глаша, закончив уборку, уже предвкушала последнюю за этот вечер чашку чая, и – домой. Как вдруг раздался телефонный звонок. Вообще-то телефоны надрывались круглосуточно, и, как правило, все это были очень важные деловые разговоры, то есть обыкновенная каждодневная текучка. Но в этот раз Глашу, которая мыла руки над раковиной и в приоткрытую дверь слышала все то, что говорила Лиза, охватила тревога, как если бы разговор касался ее лично. Но нет, она ошиблась. И Лиза просто кого-то выслушивала, черкала что-то в своем рабочем блокноте, качала головой, словно удивляясь чему-то, хмурила свои тонкие брови и постукивала холеным указательным пальчиком по сигарете, стряхивая пепел в большую малахитовую пепельницу.

– Надо же… как интересно! Хотя, если честно, ничего-то интересного я и не наблюдаю. Сейчас люди постоянно исчезают. Я даже начинаю подумывать, что это происки инопланетян… Что? Ой, извините, если я вас обидела. Но это не шутка. Просто слишком много людей пропадает или лишается памяти. Да-да, все понятно, вам все это кажется чрезвычайно важным. Значит, говорите, что Вера Нечаева пропала ровно полгода тому назад и вы ее больше не видели? Это я поняла. Ее муж, точнее, сожитель говорит, что он понятия не имеет о том, где его жена. Так. И что? Вы хотите спустя полгода после ее исчезновения найти ее?..

Лиза молча выслушала все, что ей ответили. Вздохнула:

– В каком-каком городе? В Москве? Хорошо. Ваш приятель видел ее или женщину, удивительным образом похожую на Веру. Что ж, значит, она жива и здорова. Тогда в чем проблема? Поезжайте в Москву, попытайтесь там разыскать ее. Обратитесь в паспортную службу. Уже? И что вам сказали? Понятно. Говорю же – знакомая история! А я вам чем могу помочь? Ладно, уговорили… приходите. Я подожду с полчаса, не больше. Успеете?

Лиза отключила телефон, встала из-за стола и потянулась. Худенькая, высокая, она тряхнула своими распущенными волосами, потом собрала их, намотала на кулак и укрепила на затылке большой шпилькой.

– Глаша, ну что ты на меня так смотришь? Ты же слышала, правда? Конечно, мы можем отказаться, но, с другой стороны, а почему бы и не попробовать поискать эту женщину?

– Меня Адам ждет.

– Подождет! Позвони ему и скажи, чтобы ужинал без тебя. Тебе вообще вредно ужинать. Сделай себе лучше бутерброд, свари кофе. Глаша, не оставляй меня одну! Послушаем, что скажет нам этот страдалец, и потом пойдешь к своему Адаму. У нас, если ты не забыла, ненормированный рабочий день. Кстати говоря, сегодня на наш счет поступили денежки. Помнишь дело братьев Уваровых? Вот. Мы хорошо с тобой поработали, братьев отпустили. Вот Андрей, старший, и поблагодарил нас, доплатил, так сказать.

– Может, я тогда за пирожными сбегаю? – Глаша порозовела. – Так почему-то сладенького хочется.

Сказала – и тут же почувствовала угрызения совести. Подумаешь, деньги на счет пришли! Как будто бы без них она не могла себе позволить пару пирожных! Получается, что она при каждом удобном случае покупает себе пирожные. И конфеты. Кошмар!

– Кто бы сомневался?! Конечно!

– А на твою долю брать или как? – на всякий случай спросила Глафира, зная, что Лиза откажется от калорийного перекуса.

– Нет, я сухое печенье погрызу. Ты-то, вон, уже устроила свою жизнь, отхватила себе Адама. А мне еще только предстоит выйти замуж, поэтому я должна следить за фигурой.

Глафира улыбнулась. Она знала эту привычку Лизы подтрунивать над ней. В каждом ее слове сквозил упрек, который Лиза не могла озвучить напрямую – мол, хватит жрать, Глашка, и так ты уже разжирела, как свинья. Нет, она делала это интеллигентно, предоставляя Глафире полную свободу действий и не ограничивая ее ни в чем. И от этого-то Глаше становилось еще более неловко.

Она набросила шубку и выбежала на улицу. Промчалась несколько метров по заснеженному тротуару и нырнула в яркий и теплый мир кондитерской. Там, за стеклянной сверкающей витриной, на больших блестящих подносах лежали ровными рядами нежнейшие пирожные: эклеры, буше, бисквиты, песочные, корзиночки с фруктами… За столиками сидели такие же сумасшедшие любители сладкого и поедали всю эту вкусноту, запивая лакомства чаем и кофе.

Когда Глаша вернулась, напротив Лизы уже сидел худощавый, в черной курточке мужчина и мял в руках норковую шапку.

– Присаживайся, Глафира. Господин Наумов, знакомьтесь, это моя помощница. Вы можете спокойно излагать все в ее присутствии. Итак. На чем мы остановились?

Господин Наумов с тревогой посмотрел на Глафиру. Та поставила коробку с пирожными на столик, присела рядом с письменным столом в кресло и вся обратилась в слух.

– Так когда же все это произошло?

– Шестнадцатого июня две тысячи восьмого года. Она перестала отвечать на мои звонки.

– Вера Нечаева жила одна?

– Нет, что вы! – замахал руками Наумов. – Я же говорил вам по телефону! У нее был муж. Гражданский муж. Страшный человек, скажу я вам! Во-первых, он пил, а во-вторых – бил Веру. Когда я пытался встретиться с ней, она всегда находила тысячу причин, чтобы только не прийти на встречу. И я понимал, в чем дело. Вероятно, он снова разбил ей лицо… Она хоть и замазывала синяки крем-пудрой, но все равно оно становилось синюшным, ужасным. Если бы вы только знали, какой она была красивой девушкой! Ведь мы познакомились с ней, когда ей было всего двадцать лет. К сожалению, она не выбрала меня. Хотя я и предлагал ей руку и сердце. Она стала сожительствовать с этим… Халиным. Я даже имени его не знаю. Знаю только, где они жили.

– Вот вы постоянно говорите о Вере в прошедшем времени. Вы думаете, что ее нет в живых?

– А что мне еще думать? Ведь, если бы Вера была жива, она непременно бы мне позвонила.

– Вы обращались в милицию? – спросила Глафира, стараясь отвлечься от мыслей о пирожных.

– Да. Знаю, что и Халин тоже туда обращался. И милиция приняла оба наших заявления. Но Веру не нашли.

– Кто и когда видел ее в последний раз?

– Халин! – воскликнул Наумов в каком-то отчаянии и даже заломил руки. – Она же с ним жила, вот он ее и видел.

– Что он вам рассказал? Или вы с ним не разговариваете?

– Он тоже был расстроен тем, что Вера пропала, поэтому, отбросив все условности – а он прекрасно знал, что я люблю Веру, – рассказал мне, что она в последнее время вела себя как-то странно. Словно вся светилась изнутри. То есть она держалась так, как если бы в ее жизни случилось нечто необыкновенно приятное. Накануне она сходила в парикмахерскую, сделала прическу, надела свое самое лучшее платье, сказала, что ей нужно куда-то уехать, вернется поздно вечером, и ушла.

– И Халин отпустил ее?

– Я понимаю ваш вопрос. Нет, он не был тираном в прямом смысле слова. Конечно, он ревновал ее, но так, чтобы никуда ее не отпускать и устраивать ей сцены ревности – нет. Просто когда он пил, то становился агрессивным и придирался ко всяким мелочам. Ты, говорит, тарелку не на место поставила… Вот так. И это при том, что в доме у них постоянно был беспорядок, он сам все разбрасывал, оставлял после себя, когда Вера была на работе, гору грязной посуды, не помогал ей, не пылесосил…

– Он нигде не работает?

– Тогда не работал, а как сейчас – понятия не имею.

– И что? Что он говорит – куда могла пойти Вера с новой прической и в своей самой нарядной одежде?

– Он предполагает, что она отправилась на собеседование, что ей надоело мыть полы в своей конторе и она решила устроиться на более приличную работу.

– Например?

– Воспитательницей в детский сад. Или устроиться няней в семью. Она же педагог по образованию.

– А что, если она встретила какого-то человека, мужчину, и отправилась на свидание? Такое вам в голову не приходило?

– Это исключено! Вера не такая.

– Ясно. И что было дальше?

– Да ничего! У меня сложилось такое впечатление, будто бы Веру никто не искал и тем более сейчас не ищет.

– Что вы сами предполагаете?

– Возможно, Халин убил ее, – тихо сказал Наумов. – Ударил так, что она скончалась. Убил и закопал где-нибудь. А потом делал вид, что ищет ее! Вот такие у меня мысли. Елизавета Сергеевна, я много о вас слышал. Знаю, что у вас практически нет нераскрытых дел.

– Но я вообще-то адвокат.

– Я знаю, что вы, помимо вашей адвокатской деятельности, проводите и собственные расследования. Прошу вас, помогите мне найти Веру или хотя бы выяснить, что с ней стало! Вот уже полгода я не могу спокойно спать! Я постоянно думаю о Вере. Страшные картины ее смерти преследуют меня…

– Почему же вы не обратились ко мне раньше? На что-то надеялись?

– Да, если честно. Я думал, что Вера могла элементарно спрятаться от Халина. Я ездил к ее матери, в деревню Новоселово, это под Рязанью. Я не стал пугать старушку, не сказал ей, что Вера пропала. Просто заехал к ней и спросил, не знает ли она, где можно разыскать мою одноклассницу, Веру Нечаеву. И мать охотно дала мне ее саратовский адрес. То есть тот самый, где она жила в последнее время с Халиным.

– Больше вы никуда не обращались? К частному детективу, например?

– Нет, ни к кому.

– Тогда ответьте мне на такой вопрос, господин Наумов…

– Меня зовут Валерий.

– Хорошо, Валерий. Скажите, если бы Вера оказалась в сложной ситуации, к кому бы она обратилась за помощью?

– Не знаю…

– А почему не к вам?

– Да потому, что она знала, что я влюблен в нее, жду, когда она уйдет от Халина, но не хотела меня обнадеживать. Она никогда не любила меня, даже не замечала.

– Но ведь Халин избивал ее! Неужели ей не хотелось как-то изменить свою жизнь?

– Она однажды сказала мне, что если и бросит Халина, то будет жить одна. И только одна. Что она разочаровалась в мужчинах и все такое…

– Вы не спрашивали, почему она не бросит Халина?

– Как же! Конечно, спрашивал. Она отвечала так: если я его брошу, он окончательно сопьется и умрет.

– Знакомая картина, – вздохнула Лиза и захлопнула блокнот, тем самым давая понять: все, что ее интересовало, она уже выяснила. – Так говорят многие женщины. Жертвы домашнего насилия. Бедняжки-бедолажки. Я не понимаю их и никогда не пойму. Но это – их жизнь. Вот и Вера ваша такая же. Пожалуйста, Валерий, напишите здесь ваши координаты, данные Халина и вообще все-все, что знаете. Телефоны, адреса.

– Вы не беспокойтесь, у меня есть деньги, я заплачу вам за работу.

Лиза улыбнулась:

– Да я как-то и не беспокоюсь. Только хочу предупредить сразу: никаких гарантий я дать вам не могу. Сделаю все, что в моих силах, не более. Но что-то подсказывает мне, что она жива.

Наумов встал. Плечи его опустились, взгляд погас. Обреченной походкой он направился к выходу.

– Выше голову, Валерий! Может, еще не все потеряно! – попыталась приободрить его Лиза. Когда за ним закрылась дверь, она сказала Глаше: – Казалось бы, такое простое дело! Пропала женщина. Но мне почему-то кажется, что здесь что-то не так… Завтра ты отправишься к этому Халину. Попробуешь разговорить его, хорошо? А то у меня в девять одно судебное заседание, в три – другое. Не представляю, как я все это осилю. Да и дела-то все такие сложные! Убийства.

Глаша кивнула.

Лиза протянула ей листок, где были записаны все адреса и телефоны по новому делу.

– Пирожные отнеси Адаму. Все, рабочий день закончился. Знаешь, Глаша, с тех пор как ты вышла замуж, все как-то изменилось. Ты все время рвешься домой. Как было хорошо, когда ты принадлежала только мне! Вспомни, как много мы всего успевали!

– Ты хочешь, чтобы я разошлась с Адамом?

– Нет, конечно! Передавай ему привет.

2 Июнь 2008 г.

– Заходи, заходи, Тамара. Я сейчас кофе сварю.

Соседка прошмыгнула в квартиру Нины Петровских и, оказавшись в кухне, села на свое любимое место – возле окна.

– Что, опять поссорились с мужем?

– Да. Надоело уже! Каждый раз одно и то же, даже и говорить с ним не хочется. Он сейчас вышел из дома, отправился в магазин, за хлебом и сахаром. А я к тебе – покурить, поболтать о нашем, о женском.

Нина Петровских, хозяйка, бледная худенькая женщина, была одета в домашние серые штаны и тонкий свитер. Светлые волосы стянуты в тугой узел на затылке. Кончик носа розовый, да и глаза как будто бы заплаканные. Она подлила воды в кофеварку, вычистила из нее остатки утреннего кофе, заправила ее новым, свежим. Включила. И обеим женщинам показалось, что с того момента, как загорелась красная кнопка, и у них самих начался отсчет нового времени в их жизни. И что жизнь, в сущности, продолжается.

Тамара Розова, черноглазая брюнетка, коренастая, в ярком нейлоновом халатике, смотрела, как кофе густой пенистой струей льется в подставленные чашечки.

– Знаешь, мне иногда кажется, что все наши беды – от мужиков. Но когда я прихожу к тебе, то понимаю, что это не так. Что еще случилось? Я же вижу, у тебя глаза на мокром месте. Что, Алиска снова дома не ночевала?

– Нет, не ночевала. Я могу только догадываться, где она. Но что мне толку ходить в ту квартиру? Я все равно не могу ее запереть дома. Ты бы видела ее, Тома! От нее остались кожа да кости. Как Саша от нас ушел, так вся наша семья – как поезд под откос пошла. Алиса так тяжело это переживала, так тяжело… Я даже думаю, лучше бы она замуж вышла, чем все так получилось. За последние полгода она вынесла из дому все, что можно было продать: телевизор, ноутбук, компьютер, видео, музыкальный центр, даже морозилку маленькую, ты знаешь.

– Она тебе все равно не была нужна. Просила же тебя, продай мне, а ты… Вот, пожалуйста! Теперь ее вообще у вас нет.

Тамара сказала это, но потом вдруг поняла, что сморозила глупость, и замолчала, тупо уставившись в свою чашку.

– Извини, – чуть позже выдавила она из себя.

– Да ладно. Тома, разве я могла тогда предположить, что моя единственная дочь станет наркоманкой, будет таять у меня на глазах! И мне не жалко всего этого, я спокойно могу обойтись и без телевизора, тем более что я и дома-то почти не бываю. Я постоянно на работе.

– А вот, кстати… Кофеварка! И как это она ее еще не унесла?

– Не знаю. Но каждый раз, возвращаясь домой с работы, я думаю: продала она ее или нет? В любом случае ничего уже не изменишь. Мне кажется, что она долго так не протянет. Она же почти ничего не ест! Ты бы видела, во что превратились ее руки… Да и ноги тоже. Она иногда колется прямо через штанину! У нее на ногах ранки, язвы..

– В милицию ты не обращалась?

– Нет. Боюсь, что тогда за ней станут наблюдать и найдут у нее при себе несколько доз. Или сами подкинут, чтобы повесить на нее какое-нибудь дело, и упекут ее за решетку.

– Зато тебе легче станет. А там-то наркотиков нет, глядишь, и отвыкнет она от этой гадости. И вернется к тебе здоровым человеком.

– Да нет, Тома, там она вообще умрет. У нее же организм ослабленный.

– Что же делать?

– Знаешь, иногда мне даже хочется, чтобы она умерла! Но, если это случится, я сразу же отправлюсь следом за ней. Я не вижу себя без нее. Мы с ней когда-то были единым организмом. У меня ведь была хорошая дочь! Она прилично училась, была адекватным, как теперь принято говорить, ребенком. Все понимала. И знала, что наркотики – это прямая дорога в ад. Как отец от нас ушел, так в ней что-то и надломилось. Связалась не с теми друзьями-подружками, стала часто пропадать по ночам. Учебу забросила, даже мыться стала редко, только когда волосы уже в паклю превращаются. Мне страшно смотреть на нее, Тома!

– Хорошо, что я тебе ключи от своей квартиры больше не оставляю. Помнишь, как у тебя на гвоздике в прихожей всегда висели мои запасные?

– Да, хорошо. – Нина отвернулась к окну. Она и сама не знала, зачем рассказывает все это соседке. Просто как живой душе. Но Тома не живая. Она – просто соседка. Как из картона вырезанная. И сердца у нее тоже нет. Она озабочена только своими проблемами и приходит сюда, к Нине, просто как в нейтральное помещение, где можно спрятаться от мужа и покурить, и все. И еще, наверное, она получает особое удовольствие, сравнивая свои проблемы, связанные с гулящим мужем, с проблемами Нины. Само собой, что на фоне наркоманки-дочери гуляка-муж воспринимается уже не как ужасное зло, а так – как легкая неприятность. Муж-то из Томкиной квартиры не выносит компьютеры-телевизоры, не исчезает на сутки, не ходит, весь грязный и вонючий, с пустыми глазами и синими от инъекций конечностями. Больше того, ее муж, чтобы загладить свою вину перед женой, старается больше денег приносить в семью, подарки Томе делает, даже полы моет! Вот разве что курить ей не разрешает. Но и это, как показалось Нине, тоже некая своеобразная игра Тамары в благопристойность. Мол, смотри, какой у меня серьезный муж и как он бережет мое здоровье, не разрешает мне курить. Как будто он не знает о том, что его жена покуривает, что от нее попахивает табаком…

«Господи, мне бы их проблемы!»

– Знаешь, говорят, что наркоманы… Что им даже секс не нужен, они удовольствие от дозы получают. Так что хотя бы в этом тебе повезло, – заметила Тома.

Нина закрыла глаза. Что она, Тамара, знает о наркоманах? А что бы она сказала, если бы увидела, что Алиса приходит домой под утро, в джинсах на голое тело, что она давно уже не носит нижнего белья? И на теле ее заметны следы сильных мужских рук, на бедрах не проходят синяки… Что ее используют все, кто хочет, когда она находится в полубессознательном состоянии и валяется где-то на матрацах в этих жутких хазах – квартирах, где собираются наркоманы.

Что если раньше в карманах ее штанов или курток можно было найти презервативы, то теперь они исчезли, а это говорит о том, что Алиса давно уже не предохраняется. И просто удивительно, как она еще не забеременела!

– Мне бы денег добыть, и я положила бы ее в клинику, – вдруг оживилась Нина. – Честное слово, я бы пошла на все, чтобы только раздобыть эти деньги!

– Что, даже на воровство?

– Да хоть на убийство, – выговорила Нина побелевшими губами и вдруг, поняв, что ее собеседница, по сути, очень опасная женщина, что она своими вопросами практически провоцирует ее на преступление, прикусила губу. – Это я так… Шучу.

– Да тебе не до шуток, раз ты такое сказала. – Тамара загасила сигарету и поднялась. – Ладно, Ниночка, мне пора. Сейчас мой вернется с хлебом, а у меня борщ на плите. Как бы огонь не залило. А ты… того! Смотри, глупостей не наделай! Да, вот что еще я хотела у тебя спросить. Помнишь, ты говорила, что тебя один мужчина домогается? Что он небедный? Так вот, ты гордость-то свою отбрось, ну и что, что он женатый? Позвони ему, объясни ситуацию, попроси денег. Ты же ради дочери это сделаешь!

Нина вспыхнула. И туда тоже засунула свой нос соседка! Ее ли это дело?

– Хорошо. Иди, Тамара, к себе. У тебя там борщ выкипает. Пока.

Она закрыла за соседкой дверь, вернулась в кухню. Что делать? Как жить дальше? Подключать милицию? Положить Алису в наркодиспансер? Но без денег кто станет лечить Алису? Она выйдет оттуда и снова примется за старое.

В дверь позвонили. Нина подумала, что это вернулась соседка. Может, зажигалку забыла, как обычно?

Но на пороге стоял незнакомый представительный мужчина. Хорошо одетый, интеллигентного вида. Лет сорока.

– Вы – Нина Васильевна Петровских?

Она испугалась, что он из милиции. И хотя она еще ни разу не видела представителей закона в таких костюмах и к тому же терпко благоухающих хорошими мужскими духами, все равно внутри у нее все напряглось. Неужели с Алисой что-нибудь случилось и ее, мать, сейчас повезут на опознание?

– Что-нибудь с Алисой? – прошептала она, потеряв от волнения голос.

– Нет-нет, успокойтесь. Это совсем не то, что вы подумали.

Он сказал это так, словно знал нечто об их семье. И об Алисе – тоже.

– Посмотрите, это ваши паспортные данные?

Он протянул ей сложенный пополам белый лист с отпечатанными на нем несколькими словами.

Нина быстро пробежала взглядом прыгавшие строчки и кивнула:

– Да, все правильно. Так что случилось?

Все равно все ее мысли крутились вокруг Алисы.

– Это вам. – И посетитель протянул ей большой белый конверт из плотной бумаги.

3

Халин сказал Глафире примерно то же самое, что и Наумов. Да, мол, жена его исчезла неожиданно. Сходила в парикмахерскую, надела свое лучшее платье из шифона, очень красивое платье. Нарядилась, причесалась и куда-то отправилась.

Квартира Халина представляла собой классическое жилище алкоголика. Обшарпанные обои, вздувшийся линолеум, грязная плита, которую невозможно отчистить (место ей – на помойке), пожелтевшие занавески, несвежая смятая постель…

Глафира запрезирала его с первой секунды, как только вошла в квартиру.

– Послушайте, Геннадий! Вы, как никто другой, должны были знать, куда могла отправиться ваша жена в таком нарядном виде. Как часто она позволяла себе делать прическу в парикмахерской?

– Один раз, когда мы с ней устроили что-то вроде свадебного ужина… просто посидели дома, она пожарила курицу. Она была в тот вечер такая красивая…

«А ты урод и скотина!»

– У нас есть сведения… – Глафира представилась помощником прокурора, она даже оделась соответственно – в строгий синий костюм – и теперь пыталась просто раздавить этого гнусного алкаша и, быть может, убийцу, как таракана. – …что вы неоднократно избивали свою сожительницу: она постоянно ходила с синим лицом и разбитыми губами. Так, может, вы сознаетесь, что это вы нечаянно прибили ее своим кулаком?

При этом Глаша посмотрела на кулачок этого опустившегося, с болезненным одутловатым лицом мужчинки, и ее чуть не стошнило. Кулаком?

– Покажите, пожалуйста, фотографию вашей сожительницы – Нечаевой Веры Ивановны.

– Хорошо, сейчас покажу…

Халин несколько секунд пытался попасть босыми ногами в расхлябанные тапки, валявшиеся под кухонным столом, но потом, решив, что ему это не удастся, босиком поскакал куда-то в глубь квартиры.

Вернулся он с фотографией, застекленной, в выцветшей деревянной рамке. На снимке была изображена довольно молодая женщина с пышными светлыми волосами, синими глазами и удивленным взглядом: мол, и что это вы меня рассматриваете, что вам от меня нужно?

Глафира тотчас представила себе ее – с обезображенным от побоев лицом.

– Скажите, Халин, что вы с ней сделали?! Куда дели ее труп? Закопали в лесу, растворили в кислоте, привесили к телу камень и утопили его в Волге? – заорала на него Глафира. – Быстро отвечайте!

Халин вжал голову в плечи и зажмурился, словно веря в то, что эта внушительного вида молодая женщина в синем костюме, представитель прокуратуры, может его, если что, и ударить.

– Ну?!

– Да не убивал я ее, клянусь! – проблеял он. – Говорю же, она куда-то отправилась! Может, подумал я, работу искать… Вот и принарядилась.

– Почему именно – искать работу? По-вашему, у женщины, помимо работы, и интересов никаких нет? А может, у нее появился другой мужчина? Разве такое не могло случиться?

– Э, нет! С Верой такого произойти не могло. Она была женщина серьезная.

– Так все-таки «была»? Вы не заметили, что сказали о ней в прошедшем времени?

– Так ее же целых полгода нет! Если бы она была жива, думаете, не позвонила бы?

– Откуда мне знать!

– А я знаю ее. Она даже когда задерживалась на работе, всегда меня предупреждала. Она была очень дисциплинированной женщиной. И вообще, я ее любил! И она это знала, поэтому и не бросала меня. Я знаю, что другая на ее месте давно бы сбежала, начала новую жизнь. Вот, кстати! Она могла бы, между прочим, уйти к одному своему воздыхателю, его фамилия Наумов. Валерка Наумов. Но он тоже ищет ее. Страдает! Спросите у него, он вам расскажет, какой была Вера. Он вообще относился к ней как к принцессе!

– Где работала ваша жена?

– В одном офисе, мыла там полы. И неплохо, между прочим, зарабатывала. Но только какая это работа? Я знаю, что эта работа унижала ее, и Вера мечтала – если, конечно, это можно назвать мечтой – устроиться няней, к примеру, в какую-нибудь семью. У нее было педагогическое образование. Когда-то давно, когда она была совсем девчонкой, она работала в детском саду, воспитателем.

– Я должна осмотреть ее комнату.

– У нее нет своей комнаты. У нас только общая спальня.

– Хорошо, значит, ведите в спальню. У нее зеркало с туалетным столиком было хотя бы или ящик письменного стола, где она хранила свои документы, бумаги, фотографии, да мало ли что?!

– Да. Небольшое трюмо. Пойдемте, я вам покажу. Вот только не представляю, что вы там можете найти.

Халин был прав. Ничего особенного в ящиках, сохранивших слабый запах пудры и духов, Глафира не нашла. Немного косметики, пара флаконов дешевых духов, шпильки-заколки и квартирные счета. Однако не нашла она и паспорта!

– Халин, а где ее паспорт? – насторожилась Глафира.

– Так она с ним, я думаю, и ушла. На работу же устраиваться!

– Да что вы заладили: работа да работа? Ведь это всего лишь ваши предположения.

– Тогда считайте, что она отправилась на свидание к мужику с паспортом, – пожал худыми острыми плечами Халин.

– А деньги? Деньги какие-нибудь она с собой взяла?

– Да. Взяла. Пятьсот рублей. Это я точно знаю. Это были наши последние деньги.

– Так, может, она все-таки просто куда-то уехала?

– Не знаю…

– Скажите-ка, возможно, накануне она звонила кому-то и вы нечаянно подслушали этот разговор? Или же к вам кто-то приходил?

– Да, приходил. Один мужчина представительного вида. Такой холеный, напыщенный, от него еще одеколоном несло, как от парфюмерного магазина.

– И что? Кто он такой и чего хотел?

– Веру спросил. И когда я сказал, что ее дома нет, он поинтересовался, когда она будет. Я ответил, что никогда, и захлопнул перед его носом дверь.

– Что за человек? Приметы! Можете его описать?

– Говорю же: высокий, красивый, богатый, в дорогом костюме, похож на артиста кино, – пробормотал Халин.

– Брюнет, блондин?

– Брюнет. Черные волосы. Красивый.

– Так, может, это и есть ее новый знакомый? Вы его потом когда-нибудь видели?

– Никогда. И век бы его не видеть! Но не думаю, что он, такой роскошный, мог бы клюнуть на мою Веру. Слишком уж непрезентабельно она выглядела в последнее время…

Халин даже дернулся в сторону, заметив движение Глафиры, похоже собиравшейся двинуть его по физиономии.

– У вас в прокуратуре – что, и бабы тоже дерутся?

– Заткнись, Халин! Сиди дома и жди, когда тебе позвонят или приедут за тобой. Уж я-то об этом позабочусь! Ты, конечно, придумал этого мужика в дорогом костюме! Это ясно.

– Да нет же! – Халин вскинул руки вверх, и его крючковатые пальцы трагически застыли в воздухе. – Он был, был!

– И это после его визита в Вере произошли какие-то изменения?

– Какие изменения?

– Ты же сказал, что в последнее время она вела себя как-то странно, светилась вся изнутри.

– Я? Такое сказал?! Да ничего такого я не говорил!

Глафира поняла, что она проговорилась: это на самом деле сказал не Халин, а Наумов, но отступать было уже поздно.

– Хорошо, пусть не говорил. Но что-то же с ней произошло, раз она потом взяла и исчезла?

– Да, может, ее просто убили! Как убивают множество женщин! Вы думаете, я не читаю криминальной сводки в газете? Читаю! И каждый раз ищу сведения о найденном где-нибудь в посадках женском трупе. Я вообще плохо спать стал…

– В камере тебе вообще спать не дадут, – сказала Глафира желчно и поднялась. Она не могла больше находиться в этой квартире.

Она вышла из дома и глотнула свежего воздуха. «Надо же так оскотиниться, чтобы превратить свою квартиру в хлев?»

Звонить Лизе бесполезно. Телефон у нее наверняка отключен. Ведь у нее вечные суды! Глафира села в машину и покатила по притихшим заснеженным улочкам к центру. Наступило время обеда.

4 Июнь 2008 г.

– Скажи, ну чем он тебе так не угодил? Красивый, видный, молодой и к тому же богатый! Да еще и щедрый!

Подруга Анны Ледниковой, Варвара, не скрывая своего восхищения, рассматривала только что доставленное прямо из аэропорта ее свадебное платье.

– Не пойму я тебя, Анька! Настоящий Диор!!! Ты посмотри только, какая красота! Какой лиф, кружева, вышивка… Это же настоящее произведение искусства! Можно себе только представить, сколько этот шедевр стоит. А коробка! Смотри, здесь и подвязка кружевная, и цветы, и букет! Ну почему у тебя такой кислый вид? Ведь это же твоя свадьба!

Анна Ледникова, одетая в махровый халат, сидела на диване и листала иллюстрированный журнал со свадебными платьями. Щебетание подруги ее раздражало.

– Варвара, в том-то и дело, что это моя свадьба, а потому и отношение у меня к этому торжеству – свое. Я вообще не понимаю, зачем так много шумихи по поводу того, что двое решили жить вместе? Да если разобраться, мы же с Виталием уже несколько месяцев живем вдвоем, ну и что? Зачем выпячиваться и демонстрировать свое богатство? Люди завистливы, я говорила об этом Виталию, просила его быть поскромнее. Но это уже характер, понимаешь?

– Ладно, пусть ты не хочешь пышную свадьбу, это я еще понять могу. Но ты и сама какая-то невеселая, словно эта свадьба тебе в тягость. Ты что, не любишь Виталия?

– Если бы я вышла за него замуж сразу после того, как познакомилась, тогда бы, вероятно, я бы пребывала в эйфории. Но сейчас, когда я узнала его лучше и понимаю, как тяжело ему достаются деньги и как много сил и времени он тратит на то, чтобы их заработать, мне становится как-то не по себе при мысли, что столько денег будет пущено на ветер…

– Свадьба – деньги, пущенные на ветер?! Ну уж нет! Я с тобой не согласна. Если у него такие же богатые друзья-приятели, то они и надарят вам немало, уж свадьба-то точно окупится, – возразила, блестя глазами, Варвара, яркая шатенка в оранжевом свитере и темно-зеленых брюках.

– Ладно, давай ты останешься при своем мнении, а я – при своем, договорились?

– А где вы собираетесь справлять свадьбу?

– Не знаю. Виталий хочет где-то за городом, говорит, есть одно живописное место на берегу реки или вообще на острове. Там много ив, прямо на траве расставят столы и все такое… Будет шатер…

– А сколько человек?

– Понятия не имею. Но не думаю, что очень много. Знаешь, он, как я поняла, не собирается приглашать каких-то случайных людей. Так, придут друзья, коллеги по работе. Да-да! В основном коллеги. Те, что работают в его компании. В этом плане он вполне демократичен.

– А я его понимаю. С одной стороны, он хочет праздника, а с другой – не собирается дразнить пышной свадьбой своих конкурентов. У него же есть конкуренты?

– Да уж, выше крыши. Он же построил новый ликеро-водочный завод. Ты представляешь, новый! Какие бабки вложил! У него колоссальный ассортимент. Вот и подумай, что станет с теми, кто работал на рынке до него. Люди тоже вложились. А еще и кризис… Не представляю, как он разрулит эту ситуацию.

– Кажется, теперь я понимаю, чего ты так боишься…

– Странно, что он ничего не боится. Свадьба – это же арена для выяснения отношений. Во-первых, он не сможет после всего, что он сделал в своем бизнесе, пригласить тех, с кем он прежде приятельствовал. Во-вторых, не смогут прийти и поздравить его те друзья, которым он давал в свое время деньги и которые не смогли вовремя вернуть эти долги. А деньги ему еще долго не вернут, потому что кризис! Люди все запутались в долгах, я знаю.. И они боятся Виталия. Словом, я смутно представляю, кто вообще может появиться на нашей свадьбе. Думаю, это будут в основном его партнеры, сомнительного плана знакомые, банкиры с женами, возможно, люди из его команды. Словом, совершенно чужие для меня люди, и мне не хотелось бы выглядеть на этой показушной свадьбе разряженным в пух и прах чучелом!

– Аня, ну почему чучелом? Ты будешь там самой красивой! Подумай, какие снимки останутся после этой свадьбы! Да и саму свадьбу запишут на пленку, и ты потом будешь всю оставшуюся жизнь рассматривать себя – молодую, красивую… Знаешь, Анюта, ты вообще ведешь себя как-то не совсем естественно для невесты… словно ты и не рада, что выходишь замуж. Может, ты все же не любишь Виталия?

– Люблю. Просто я за него боюсь, вот и все. И считаю, что сейчас не самое подходящее время так выпячиваться со свадьбой!

– Но ведь свадьба – это же твой праздник, и какое тебе дело до мирового кризиса, когда у тебя такой прекрасный жених, к тому же богатый, который может позволить себе устроить такую пышную свадьбу? Странная ты какая-то… Я вот, к примеру, глаз не могу оторвать от твоего платья, меня прямо колотит от зависти, белой зависти, честно тебе говорю… Да я бы умерла от счастья, если бы у меня намечалась такая свадьба и если бы мне принесли эту коробку с платьем! А ты почему-то грустишь.

– Мне нездоровится, – отмахнулась от подружки Аня, и Варвара увидела, как на глаза ее навернулись слезы. – Да и предчувствия какие-то нехорошие. И сны тревожные… Ладно, Варя, извини. Что-то я и вправду раскисла беспричинно. Пойдем лучше в кухню, я угощу тебя разными вкусностями. И если ты не против, выпьем-ка по маленькой! Да, ты, наверное, права. И мне не стоит так ныть накануне своей свадьбы. Может, я просто еще никак не могу привыкнуть, что все это происходит со мной?

Варвара, уплетая вкуснейший сыр и закусывая ветчиной, молча поглядывала на сидевшую с отсутствующим видом подругу и думала о том, что она, в сущности, ничего особенного собой и не представляет. Так, посредственность. Простая девчонка со смазливым личиком! Пустая, без харизмы. И непонятно, что в ней нашел на самом деле Виталий Малинников, миллионер, человек, за которым Анька будет как за каменной стеной. И почему в жизни все так несправедливо? Кому-то достаются такие вот завидные женихи, которыми, кстати говоря, не дорожат, а кому-то – одиночество и глухая, холодная зависть. Варвара считала себя девушкой яркой, талантливой (достаточно сказать, что она вот уже два сезона подряд играла главные роли в местном драмтеатре и была любовницей главного режиссера), а потому вполне заслуживающей богатого, достойного мужа. Анька же, повторяла Варя про себя, ничем особенным не выделялась, закончила после школы одни лишь компьютерные курсы и вообще не собиралась нигде учиться. И встретила Малинникова-то она совершенно случайно, на открытии торгового комплекса. Так, простая девушка в толпе. И как она там оказалась – загадка! Не зря говорят, что важнее всего в жизни оказаться в нужном месте и в нужное время. Простая секретарша из крохотной, никому не известной фирмы. Хрупкая, в летнем коротеньком платье, в туфлях на каблучках… Правда, волосы у нее красивые. Густые, блестящие, изумительного золотистого оттенка. И глаза карие. Нет, взгляд у нее не пустой. Конечно, что-то в ней есть, да только Малинникову, по мнению Вари, потребовалось бы время, чтобы увидеть в Анне что-то такое, отчего сердце его забилось бы. Вероятно, он и увидел! Нет, этих мужчин не поймешь. Варя поймала себя на том, что зависть, которой она болела в последнее время, мешает ей не только жить, но и как будто бы дышать. Словно невидимая ледяная рука держала ее за горло и требовала во всем разобраться, понять – как же так получилось, что ничем не примечательная Аня Ледникова сейчас собирается замуж, а она, Варвара, наделенная неординарными способностями и природной яркой красотой, довольствуется унизительными свиданиями с режиссером, перезревшим и крайне амбициозным мужичком, заставляющим ее…

Она вдруг почувствовала себя до того отвратительно, что ее чуть не стошнило. Вспомнила последнее свидание со своим любовником, от которого зависела, как она полагала, ее карьера, и ей вдруг стало так жаль себя, что она готова была разрыдаться на плече у своей более везучей подруги. Зависть уступила место желанию поделиться с Аней своими переживаниями, рассказать о том, какая у нее убогая личная жизнь, как мерзко ей отдаваться режиссеру где-нибудь в гримерке или у него в кабинете и как противна ей вся эта жизнь! И она бы давно все изменила, если бы не эта роскошь – играть первые роли – и перспектива, что тебя когда-нибудь заметят, пригласят в Москву… Во всяком случае, такой же путь прошли многие актрисы, прежде чем оказаться в столичных театрах или в кино.

Конечно, играть влюбленную женщину перед своим любовником ей было не сложно, но это лишь «до кровати». Когда же дело доходило до интимных отношений, тут никакие актерские способности не помогали, и Варвара, оказываясь во власти своего любовника, испытывала самые отвратительные чувства – как физического, так и нравственного плана.

И почему все это вспомнилось ей именно сейчас, когда она сидела в тихой уютной квартире Ани, когда они пили потихоньку холодную водку и грустили каждая о своем? О чем тоскует Аня? Что с ней не так? Неужели она действительно так переживает за жениха-бизнесмена, собирающегося подразнить своих конкурентов пышной свадьбой? Но как-то неубедительно все это звучит. А что, если и она спит со своим Малинниковым через силу? Если она не любит его, влюблена в кого-то другого, а замуж выходит по холодному расчету? И потому ей так все противно, и никакое платье ей не в радость, никакие приготовления к свадьбе? Или же Варвара ничего не понимает?

– Все хотела тебя спросить… – начала она прощупывать почву. – Вот ты, к примеру, выходишь замуж за богатого человека. И теперь тебе вовсе не обязательно работать. Тем более секретаршей. Ты целый день сидишь дома. И чем ты занимаешь весь день?

– Да ничем… – рассеянно ответила Аня и вздохнула. – В том-то и дело, что ничем! Во-первых, теперь я подолгу сплю. Знаешь, это так приятно, оказывается, – просто спать!

– Даже своего Виталия завтраком не кормишь?

– Почему же, кормлю. Я вообще стараюсь быть хорошей женой. Во всяком случае, учусь ею быть. Конечно, я встаю рано. Приготовлю ему завтрак, провожу его и опять ложусь. И сплю часов эдак до двенадцати. Потом встаю, долго шляюсь по квартире, пытаясь окончательно проснуться. Завтракаю опять же. Хотя это уже и не завтрак, а обед скорее всего. Потом умываюсь. Или нет. Сначала умываюсь, потом ем. Затем привожу себя в порядок, звоню своей домработнице, говорю, чтобы она пришла. Понимаешь, не могу терпеть, когда она в моем присутствии что-то моет-стирает! Она раздражает меня. Так вот. Я уезжаю на машине в город, за покупками, или просто гуляю. Хожу в кино. А она в это время убирается в доме. А недавно было вообще много работы. Мы же купили дом на Волге, а его надо обживать. Вот мы с домработницей и завозили туда постели, продукты, все это укладывали-раскладывали, следили, чтобы грузчики и мастера ничего не побили – не поломали, чтобы мебель установили там, где положено и как положено. Они только кухню собирали три дня, представляешь? Но там на самом деле надо было попотеть, ведь я нарисовала им два огромных застекленных шкафа. Привезли-то все в собранном виде. Вернее, не привезли даже, а доставили по протоке на катере. Я не знаю, зачем было вообще покупать дом на острове, куда возможно добраться только по воде. Ладно, мы купили уже готовый дом, но люди-то его строили! Это же сколько материалов требовалось туда завезти! Зато, конечно, дом получился сказочный, прямо в лесу. На берегу реки, в очень красивом месте. – Аня как-то грустно улыбнулась, словно не веря своему счастью, и так, будто бы она говорила не о своем доме.

– А деньги? Он не жадный, этот твой Малинников? – спросила Варвара, отчего-то краснея. И почему-то ей захотелось услышать, что Малинников – жадный, дает ей денег только на самое необходимое, унижает Аню, когда она намекает ему, что ей нужны деньги. – А?

– Он не жадный. У меня карточка. И я могу снимать любые суммы.

– И тебе не скучно? – Варя покраснела еще больше, понимая, что у нее сейчас от зависти поднимется температура. «Ну почему, почему все так? Почему Аньке все, а мне – ничего?!»

– Нет, – пожала плечами Аня. – Больше того, деньги дают чувство свободы.

И вдруг до нее словно дошло все то, о чем думала Варвара.

– Слушай, Варя! Может, ты присмотрела себе что-то в магазине? Так ты только скажи, я тебе с радостью куплю. Я теперь могу! Виталий меня не контролирует. У него много денег. На самом деле очень много денег. И я могу решить какие-нибудь твои проблемы… – Она даже оживилась. – Ты только не стесняйся, хорошо? Мы же с тобой подруги! Я знаю, что ты – актриса и должна хорошо выглядеть. У тебя небольшая зарплата, а работаешь ты, как лошадь. И если у тебя что-то и появляется, так это только после заграничных гастролей. Послушай, я тут сижу и рассказываю тебе о том, как я откровенно ленюсь, а ты, наверное, думаешь о том, как тяжело жить тебе и как все несправедливо в мире? Ты права. Но мы это исправим!

И Варвара увидела, как загорелись глаза Анны, как она оживилась, взбодрилась. Вскочила и заметалась по квартире, одеваясь на ходу.

– Давай собирайся, поедем по магазинам! Да мы оденем тебя, как куклу!

Варвара смотрела на нее и спрашивала себя – не снится ли ей все это? Никогда еще она не видела, чтобы Аня так возбуждалась. Неужели на нее подействовал алкоголь? Но она и выпила-то совсем немного!

– А у тебя точно неприятностей не будет?

– Нет, – уверенно произнесла Аня. – Он ничего не заметит. Уверяю тебя. Даже если я куплю себе три квартиры или пять. Говорю же… – И тут она приблизила свое порозовевшее лицо к Варе и обдала ее ароматом духов, которыми только что надушилась. – …Говорю же, он очень богат, понимаешь? Очень!

5

Адам, муж Глафиры, работал барменом в ресторане «Ностальжи».

– У нас новое дело, Адамчик. – Глафира взобралась на высокий табурет и с любовью посмотрела на проворно работающего за стойкой мужа.

В ресторане она заметила только постоянных посетителей, кое-кто поздоровался с нею кивком. Она была уверена, что они воспринимают ее не столько в качестве жены Адама, о чем им было, несомненно, известно, сколько как правую руку, помощницу Лизы Травиной, известного в городе адвоката, и это, как Глаше казалось, сильно поднимало ее в глазах окружающих. Быть может, поэтому она и держалась с таким достоинством и важничала напропалую даже перед Адамом.

– И что же это за дело такое? – Адам бросил на нее нежный взгляд и принялся разливать коктейли в бокалы.

– Постой. Дай-ка я угадаю, что это за коктейль. – Глафира поднесла к носу стакан. – Адамчик, я чувствую здесь текилу, мой любимый «Куантро» и сок лайма! Так?

– Так, ты угадала.

– Значит, «Маргарита»?! Вот и мне, пожалуйста, тоже «Маргариту», только соль на край бокала не клади. Обойдусь.

Подошел официант и забрал готовые коктейли. Адам принялся наполнять шейкер текилой.

– Ну, так что за дело-то? – повторил он.

Глафира проводила грустным взглядом удаляющуюся спину официанта, уносившего коктейли.

– Знаешь, дело как дело. Ничего особенного. Просто одна женщина пропала, вот и все. Скорее всего сбежала с любовником, да только никто не знает, с кем именно и куда она уехала.

– У вас женщина пропала, а у нас полгода тому назад исчез гардеробщик, Борис Трубников. Причем вместе со своими детьми. Не вышел на работу, и все. Не позвонил, не предупредил.

– Как это – исчез? Да еще и с детьми? И сколько же у него детей? Какого они возраста?

– Три, пять и семь лет. У него жена умерла два года тому назад. И они, потеряв мать, очень трудно жили. Он нанял соседку, чтобы она присматривала за детьми, и практически отдавал ей всю свою зарплату.

– Не понимаю… А на что же они жили?

– Наш хозяин разрешил ему брать еду домой. Вернее, он поручил нашему администратору лично готовить пакет с продуктами для Трубникова.

– У вас очень интересный хозяин!

– Сама знаешь.

Глафира была лично знакома с владельцем ресторана, Михаилом Агишиным. Невысокого роста человек, с умным лицом и печальными глазами, он производил довольно-таки странное впечатление на тех, кто видел его впервые. Ну никак не походил он на хозяина ресторана, смахивал скорее на завхоза деревенской столовой, чем на владельца престижного, дорогого заведения, расположенного в самом центре Саратова. Родом из провинциального городка Иловатска, он, крепко встав на ноги в большом городе и неслыханно разбогатев, продолжал, однако, поддерживать связи со своими земляками. Адам когда-то рассказывал Глафире, что Миша очень трепетно относится к своим корням, к землякам, и, поскольку ресторан находился неподалеку от мощной транспортной артерии города, где имелись автобусные остановки многих пригородных маршрутов, в том числе и на Иловатск, то он разрешил односельчанам ожидать нужного им рейса в специально отведенной для этого комнате ресторана, позади гардероба, и даже кормил их обедами с внушительной скидкой. Кроме того, он давал своим землякам подработать, охотно скупая у них соленые грибы, гусей (накануне Рождества и Нового года), мед, баранину и даже яйца.

Поэтому Глафира и не удивилась, узнав, что он помогал своему многодетному гардеробщику, снабжая его продуктами.

– Ты, может, думаешь, что Борису отдавали объедки? – вдруг спросил Адам.

– Да нет, не думаю.

– Так вот. Ничего подобного! Это были уже готовые блюда – мясо, выпечка, еще – масло и даже молоко. К тому же поговаривали, что Агишин время от времени дает Борису и деньги. А еще говорили, что он советовал ему продать его квартиру в городе и перебраться в Иловатск, где жить ему было бы проще. Агишин открывает там колбасный цех, скорее всего он устроил бы Трубникова туда, с хорошей зарплатой.

– Сколько же лет этому Борису, если у него трое маленьких детей, а сам он, судя по всему, еще не старый, а работал всего лишь гардеробщиком?

– Ему тридцать с небольшим. Но у него инвалидность – больная нога. Вот такие дела.

– Ты случайно не знаешь, когда именно он исчез?

Глафира спросила его об этом просто так, понимая, что вряд ли исчезновение гардеробщика «Ностальжи» как-то связано с делом Веры Нечаевой. И удивилась, услышав:

– Он не вышел на работу шестнадцатого июня прошлого года. Я отлично помню этот день, потому что это день моего рождения. И мне тогда пришлось совмещать свою работу бармена с обязанностями гардеробщика. Хорошо, что посетителей в тот вечер было не так уж много.

– Но что может делать гардеробщик в самом разгаре лета?

– Хороший вопрос! Мы тоже думали, что летом для Бориса не будет работы. Однако Миша сказал, что гардеробщик – это не совсем даже гардеробщик, а скорее швейцар, понимаешь?

– Вероятно, он, швейцар и гардеробщик в одном лице, должен заниматься гардеробом, встречать и провожать гостей?

– Вот ты сама и ответила на все вопросы. Борис обладал представительной внешностью, у него было весьма интеллигентное лицо.

– Адам, я же помню его. Правда, никогда не замечала, что он прихрамывает.

– Он старался скрывать это. Хотя, на мой взгляд, это ему даже шло, придавало ему некий шарм.

– Глупости! Не может хромота придавать шарм. Но не в этом дело. Ты говоришь, что он исчез шестнадцатого июня. Адам, но и Вера Нечаева, женщина, которую нам поручили разыскать, тоже перестала отвечать на звонки именно в этот день!

– Что ж… Я рад за него. Значит, он познакомился с этой женщиной, и они вместе куда-то укатили… Чтобы начать новую жизнь. А почему бы и нет?

– А тебе не кажется странным это совпадение?

– Кажется, но это же факт. И что?

– А то, что мне просто необходимо встретиться с соседкой вашего Трубникова, той самой, которая присматривала за его детьми. Я уверена, что она расскажет мне гораздо больше, чем ты. Может, в жизни Бориса произошли какие-то изменения, может, она видела эту Веру Нечаеву?

– Я попробую раздобыть его адрес. А уж его соседку ты вычисли сама. Не думаю, что кто-нибудь из наших ее знает. Даже Агишин. Ну, что, Глашенька, твой коктейль готов!

И Адам поставил перед озадаченной Глафирой бокал с «Маргаритой».

6 Июнь 2008 г.

Все изменилось в ее жизни. Все! И она сама изменилась. Теперь она двигалась по квартире на ощупь, постоянно натыкаясь на, казалось бы, знакомые предметы, на мебель. Но самым страшным было – зажигать плиту, готовить или разогревать еду. Вроде бы и спичку она подносила близко к газовой горелке, и ручку поворачивала лишь слегка, чтобы пламя было не очень большим, но все равно часто обжигала пальцы.

Ходила полуголодная, с постоянным ощущением страха. Она стала бояться всего: оставаться одной дома, шорохов за стеной или шагов в подъезде, запаха газа, насморка (потому что из-за него она не сможет почувствовать этот запах), звонков – телефонных и в дверь. Страшно было просто жить.

А еще от нее ушел муж. Когда узнал, что она слепнет, просто взял и ушел. Сказал, что хочет пожить с престарелой матерью, но знакомые доложили – у него другая женщина.

И единственным человеком, которого она ждала и чьему приходу радовалась, была ее подруга, Соня Ненарокова.

– Ты еще молодая, ты должна поправить свое зрение. Я все узнала, можно сделать операцию, и ты снова будешь видеть! А про Сашку своего забудь – он полное ничтожество. Я ему время от времени напоминаю об этом.

– Как? Как ты напоминаешь ему? – Валентина представила себе, как Соня звонит в квартиру, где теперь живет Саша с другой женщиной, и напоминает ему, что он полное ничтожество. Картинка получалась гротескной, напоминающей отрывок дурного сна.

– Просто звоню ему с разных телефонов, благо подруг и знакомых у меня много, а потому он не знает, что это именно я, и говорю ему в самое ухо, что он – урод, ничтожество, бросил слепнущую жену, оставил ее на произвол судьбы и что его ждет страшная расплата. Он всегда был эгоистом, твой Сашка. Мерзавец! Знаешь, иногда мне хочется встретиться с ним и плеснуть ему в глаза кислотой. И посмотреть, как он будет корчиться… Как он ослепнет!

– Не надо, Соня. – Валентина нащупала ее руку и крепко сжала. – Это нехорошее чувство, и желание тоже скверное. Опасное. Даже в мыслях не надо этого делать. И вообще, мне же никто кислотой в глаза не плескал… Просто у меня судьба такая.

– А я считаю, что это у тебя от нервов.

– Не говори глупости, пожалуйста. Мало ли людей нервничают?

– Он всегда изменял тебе, и ты это отлично знала. Знала и не разводилась с ним.

– Теперь разведусь. Недолго уже осталось. Три дня, и все.

Сказав это, она почувствовала, как глаза ее, почти мертвые, как ей теперь казалось, наполняются слезами. Развод! Она всегда боялась развода. Всегда боялась остаться одна. Словно чувствовала, что одиночество грозит ей неминуемой смертью. А как же иначе? Разве сможет она выжить в этом сложном мире без глаз? Вместе со зрением она потеряла не только мужа, но и профессию, возможность содержать себя. Пособие… Это смешные деньги, на которые невозможно существовать.

И, словно прочитав ее невеселые мысли, Соня сказала:

– А деньги я тебе найду. Я уже в два фонда обратилась. У многих известных и богатых людей была, обещали помочь.

Валентина чувствовала, что Соня лжет. Но она делает это, чтобы успокоить ее, чтобы ее жизнь наполнилась хотя бы какой-то долей надежды.

«Я живу в темноте, – думала она. – В кромешной темноте, и выхода из этой темноты нет и не будет». И никто не даст ей, молодой еще женщине, денег на операцию. Сумасшедших нет. Все считают деньги. У всех, кто имеет деньги, есть свои близкие и друзья, которым нужно помогать. И так уж сложилась жизнь, что ее всегда окружали люди практически бедные – учителя-коллеги, почти нищие подруги…

– Главное в твоем положении – не раскисать! Если раскиснешь – все, тебе конец, – произнесла Соня, и Валентина услышала, как дрожит ее голос.

– А мне и так уже конец. И зачем ты со мной возишься? – прошептала она, глотая слезы.

– Ну, ты даешь, подруга! А как же я? Разве я тебя брошу? Да если бы у меня не было семьи, я бы с тобой жила, помогала бы. Но у меня, сама знаешь, муж, дети. Уф, не знаю, как все сложится… Может, и позвонит кто-то, к кому я обращалась.

Валентина почувствовала какое-то движение в воздухе, до нее донесся аромат куриного бульона, и она поняла, что Соня поставила перед ней тарелку с супом.

– Вот, бери хлеб и ешь. Тебе надо хорошо питаться, чтобы подготовиться к операции.

– Соня, прекрати сейчас же! Какая операция?! О чем ты? Зачем ты обманываешь меня?

– Просто я верю…

Валентина представила себе Соню. Полноватую молодую женщину, блондинку с мелкими кудряшками на круглой голове. В цветной вязаной жилетке и джинсах. Хотя какая уж сейчас жилетка, когда на улице такая жара. Наверное, она надела один из тех сарафанов, которые сшила сама.

– Ты в сарафане? – попыталась она угадать.

– Да. Откуда ты знаешь? – быстро спросила Соня. – Ты что, увидела меня?

– Нет, просто подумала, что в такую жару ты наденешь либо голубой, либо желтый сарафан.

– Желтый, – со вздохом ответила Соня. – Ты почему не ешь?

– Аппетита нет.

– А ты заставь себя. Вот, бери ложку… – Соня вложила ей в руку ложку. – Ешь, говорю тебе! Ну что ты как маленькая?

В дверь позвонили.

– Кто это? – насторожилась Валентина и почувствовала, как в животе образовался ледяной ком. Это страх. Она так и представляла себе страх – это овальный ледяной ком, тающий где-то внутри и обжигающий своим холодом внутренности. И еще – тошнота.

– Сейчас посмотрю. Что ты так напряглась? Да мало ли кто пришел?

– Может, Саша? Может, он забыл что-то?

– Да, да, ты ему все вещички отдай, телевизор, ковер, постельное белье. Серебряные ложки… Все отдай! Я сейчас покажу ему и рубашки и ложки!

Она знала, что Саша забрал не все вещи. Сбегая от ослепшей жены, он так спешил, что оставил половину вещей. А потом звонил и просил, чтобы она отдала ему телевизор, который ей как бы теперь и не нужен, и компьютер.

Тело Валентины, обратившейся в слух, напряглось так, что заныли плечи. Кто пришел? Ну почему она ничего не слышит? Саша это или нет? А может, это из жилконторы, пришли пригрозить в очередной раз, что ее выселят из квартиры? Говорят, сейчас имеют право это делать, если человек много должен по квартплате.

До нее доносились обрывки очень тихого разговора. Ну, точно, это из жилконторы, и Соня наверняка делает посетительнице (там работают одни женщины) знаки, чтобы та говорила потише, чтобы Валентина не услышала, не расстроилась. Словно она не понимает, что после всего, что с ней произошло, сюда могут наведываться люди, настроенные исключительно против нее. Кроме самой Сонечки, конечно.

– Хорошо, я сейчас ее позову, – услышала она уже отчетливый и вполне нормальный голос Сони.

Она почувствовала, как Соня подошла к ней. Подруга тяжело дышала, словно только что быстрыми шагами поднялась по лестнице.

– Валентина, там к тебе пришли и хотят, чтобы ты показалась… А еще нужен твой паспорт. Я должна показать этому человеку твой паспорт.

– Соня, – Валентина судорожным движением схватила ее за плечо. – Сонечка, это по поводу квартиры?

– Нет, успокойся.

– Ты снова успокаиваешь меня? Скажи, это из-за квартплаты? Меня хотят выселить? Ну, пожалуйста, ответь мне, скажи правду, я же должна знать!!!

– Говорю же: нет!

– Если это из-за долгов, то я снова прошу тебя о том, о чем уже говорила. – Валентина перешла на шепот. – Вы можете всем семейством переехать ко мне, а свою квартиру сдавать. Я же говорила тебе! Таким образом мы решим сразу все проблемы: у вас появится большая квартира, где вы сможете жить всем семейством, и деньги. И я буду при вас…

– Валя! Прошу тебя, успокойся! Клянусь тебе, что это не из-за долгов. Это совсем другое. Правда, я еще не совсем поняла, кто именно прислал этого человека. Идем, вот твой паспорт, я должна его предъявить. Скоро тебе все объяснят. Ну, идем же, ничего не бойся!

– Надеюсь, никто не отберет у меня квартиру? Не продаст ее?

Даже от этих слов ей стало не по себе, словно в ее замутненном сознании они могли материализоваться и превратиться в парочку потенциальных покупателей, поджидавших ее на пороге.

– Пойдем, и ничего не бойся.

Соня буквально за руку вывела ее из комнаты. И Валентина тотчас почувствовала запах хороших мужских духов.

– Здравствуйте, Валентина, – услышала она совсем близко от себя приятный мужской голос. – Ваша фамилия Ступникова?

– Здравствуйте. – Голос ее от волнения осип. – Да, я Ступникова. А вы кто?

– Я принес вам приглашение на свадьбу одной вашей знакомой. Вот. – И в руках ее оказалась, как она поняла, большая гладкая открытка.

– А паспорт? Паспорт зачем?

– Я должен был удостовериться, что вы – это вы, – ответил человек уклончиво.

– Что за подруга? Как ее зовут?

И вдруг она поняла, что даже это не имеет уже никакого значения, хотя бы потому, что она не сможет прийти на свадьбу. Просто не сможет, и все. Потому что она – слепая. Она никогда не посмеет так отдалиться от дома. Ведь не во дворе же ее дома находится ресторан, где какая-то ее подруга будет праздновать свою свадьбу!

– Но я не смогу… Думаю, моя подруга просто не знает, что я ничего не вижу. Почти не вижу. И ее не увижу.

– Валя, почему ты не спросишь, как зовут твою подругу?

– Соня, ну ты-то должна все понимать! Если она выходит замуж, значит, это какая-то молоденькая учительница, которая совершенно случайно вспомнила обо мне.

– Анна. Ее зовут Анна, – сказала Соня. – Анна Ледникова.

– Ледникова? Сейчас я ее что-то припомнить не могу, но потом обязательно вспомню. Анна Петровна, может? Но у нее фамилия – Штейн. Аня… Соня, прошу тебя, не мучай меня! Я непременно вспомню Аню Ледникову, но смысл-то в этом какой, если я все равно никуда не поеду?

– Я заеду за вами, – услышала она все тот же приятный мужской голос. Она даже представила себе хорошо одетого, интеллигентного вида мужчину в светлом костюме. Почему в светлом? Может, потому, что сейчас лето и в черном костюме ему было бы жарко?

– Вы? Заедете? Вы что – жених?

– Нет, я друг семьи, если можно так сказать. И я доставлю вас на свадьбу в лучшем виде.

– Соня, ты слышишь? Посмотри-ка и его паспорт… Что-то я боюсь! И Анну Ледникову я вспомнить не могу, и вас тоже не знаю, во всяком случае, ваш голос мне не знаком. Вас как зовут?

– Извините, но Валентина сильно нервничает… – попыталась заступиться за подругу Сонечка.

– Не вопрос. Вот мой паспорт.

– Гурьев Дмитрий Петрович, – прочла вслух Соня.

– Гурьев? – эхом отозвалась Валентина. – Впервые слышу!

7

– Правильно, Глаша, я тоже не верю в подобные совпадения. Позвони Мирошкину и попроси его просмотреть сводки за прошлый год, выясни фамилии людей, о пропаже которых их близкие заявили шестнадцатого июня и в районе этой даты, ну, ты понимаешь. Может, где-то в Саратове опустилась инопланетная тарелка?

– Лиза, тебе все шуточки? Какая-то ты сегодня несерьезная, – покачала головой Глафира. Она сидела за письменным столом Лизы, в офисе, и разглядывала падавшие за окном снежинки. – Все-таки человек пропал, вдовец, к тому же – инвалид.

– Я помню его. Довольно симпатичный парень. Правда, выглядел он гораздо старше своих лет. Но ты права. Он не мог вот так взять и исчезнуть, даже не предупредив Агишина. Это неестественно, особенно если учесть все то, что ты мне рассказала о том, как Агишин помогал этому гардеробщику. Нет, здесь действительно что-то не так. И дети. Куда делись дети? Один-то человек мог исчезнуть. В конце концов, его могли просто убить…

– Лиза!!!

– …а тут – трое детей, – Лиза словно и не слышала Глафиру. – Не мешало бы выяснить, нет ли детей по фамилии Трубниковы в каком-нибудь интернате или детском доме? Знаешь, у этого гардеробщика просто нервы могли не выдержать, и вот он, сдав детей на попечение государства, покончил с собой. А что?

– Какая же ты жестокая все-таки, Лиза, – упрекнула ее Глафира. – Нет бы предположить что-нибудь не такое страшное…

– Да ты пойми, Глаша, что от моих версий все равно ничего не изменится, но не забывай также, что я практически каждый день сталкиваюсь с убийствами, самоубийствами, человеческими подлостью и слабостью в различных проявлениях. Поэтому лучше уж вообразить самое худшее, чтобы потом, если окажется, что я ошиблась, вздохнуть с облегчением.

– А что мы с Верой Нечаевой будем делать?

– Понятия не имею, – отозвалась беспечным тоном Лиза. – Попытаемся ее поискать. Надо опросить всех общих знакомых Нечаевой, Халина и Наумова. Может, кто-то что-нибудь и скажет. Работать надо, Глашенька, работать!

Выпив чашку кофе, Глафира позвонила следователю прокуратуры Сергею Мирошкину. Так сложилось, что вот уже пять лет они – Сергей и Лиза – зачастую вели параллельные дела и оказывали друг другу всяческую поддержку. Вот и сейчас Глафира знала, что он сделает все от него зависящее, чтобы помочь в поиске Веры Нечаевой.

– Сережа, привет, это Глафира.

Она пересказала ему суть проблемы, и он обещал перезвонить, как только что-нибудь выяснит. Сама же Глафира, чтобы не тратить время зря, отправилась в контору «Железный двор» (внизу таблички под русским названием было красиво выведено английскими буквами «Iron court»), где, по информации сожителя Нечаевой, Халина, еще полгода тому назад Вера мыла полы.

Скромный офис и какая-то пришибленная секретарша в открытом цветастом платье, играющая в компьютерную игру – падающие цветные шарики. Занятие для дебилов.

– Вера Нечаева? Да, была у нас такая уборщица.

Секретарша (ее звали Лена), не в пример многим другим секретаршам, с которыми Глаше приходилось иметь дело, с удовольствием отвлеклась от игры и с воодушевлением приняла участие в разговоре:

– Я слышала, что она пропала. Исчезла. Но сейчас исчезает такое количество людей!

Окно в приемной было открыто, и голос молодой девушки, вполне довольной своей жизнью, накладывался на уличный шум, шелест листвы, звуки города. Тихая мирная обстановка, никак не вяжущаяся с темой разговора. Ведь пропал человек. Исчез. Возможно, умер!

– Чем занимается ваша контора?

– Черным металлом. Правда, говорят, что мы скоро закроемся, но пока еще мы на плаву.

Глафира поняла, чем занимается «Железный двор». Это на их площадки стягивается огромное количество бесхозного металла. Это к ним алкаши-мародеры несут медные кладбищенские таблички, оградки, это для них обрываются электрические провода…

– Вы не могли бы рассказать мне что-нибудь ценное о Вере Нечаевой? – спросила она.

– Конечно, могу. Вера была очень приятной молодой женщиной. Она чисто прибиралась у нас, даже оставалась допоздна после корпоративов. Тихая, незаметная женщина. А еще – очень несчастная. Она хоть и замазывала свои синяки пудрой, но все равно ведь все видели, что ее бьют. Это в теплое, солнечное время года ей хорошо было ходить в темных очках, чтобы спрятать разбитое лицо, а зимой… Не представляю, как она мыла полы на лестницах! Между прочим, она была красивая, это многие отмечали. И не понимали, зачем она продолжает жить со своим пьяницей-мужем. Да она при желании могла бы выйти замуж за хорошего человека!

– Лена, вспомните, пожалуйста, последние ее дни, которые она проработала у вас, может, случилось что-то, что вы запомнили? Какой-то звонок, обрывок разговора, может, она сама вам что-то рассказала…

– Вообще-то она ничего о себе не рассказывала. Да и что ей можно было рассказать, если ее любовный роман был, как говорится, налицо? Вернее, на лице. Нет, ничего она не говорила. Ни с кем по телефону не разговаривала, так, чтобы я слышала. Но некая особенность мне запомнилась. Понимаете, Вера всегда была какая-то потухшая, грустная. Оно и понятно, чему тут радоваться, когда тебя твой мужик бьет? А незадолго до своего исчезновения она ходила в каком-то приподнятом настроении. Улыбалась. И даже губы у нее были накрашены!

– Может, у нее возник роман с кем-нибудь из ваших работников?

– Нет, не думаю. Здесь, в офисе, работают в основном женщины, а мужики пашут на площадках да в разъездах бывают… Нет, я бы тогда заметила. Но что-то в ее жизни произошло, это точно. Я даже подумала – уж не нашла она себе хорошую работу?

– Но почему вам в голову пришла мысль только о работе? Почему, к примеру, вы не подумали, что она встретила подходящего человека?..

Глафире почему-то хотелось, чтобы счастливое лицо женщины связывалось в первую очередь с переменами в ее личной жизни. Это было бы естественнее. Но вот и секретарша говорит почему-то про работу. Как будто бы это и есть великое женское счастье!

– Просто у Веры было такое нежное лицо, она, чувствовалось, была интеллигентной, начитанной женщиной, но ей приходилось мыть полы в комнатах, на лестницах, в туалетах. Мы все понимали, что это как бы временное ее занятие, рано или поздно она все же найдет более приличную работу. Вот поэтому, когда я увидела, что она радуется чему-то, сразу подумала именно о работе. Да, знаете, почему я не подумала о том, что в ее жизни появился другой мужчина? Да потому, что она так много и долго терпела издевательства своего мужа и не уходила от него, поневоле думалось, что она – однолюбка, понимаете? Что она в принципе не может полюбить другого мужчину. Она была как бы олицетворением той самой русской женщины-мученицы, жертвы, всю жизнь терпящей унижения от своего мужа-тирана. Вот в Штатах, к примеру…

Глафира слушала рассуждения секретарши о невозможности подобной ситуации с домашним насилием в другим странах вполуха. Жаль, думала она, что ничего нового о Вере Нечаевой она так и не узнала.

– Подождите… Кажется, я вспомнила! Она купила новое платье. Очень красивое. И примеряла его тут, у меня в приемной, в обеденный перерыв.

– Так, может, это и было причиной для ее хорошего настроения? – вяло предположила Глафира.

– Наверное, да. Но все равно я подумала тогда, что платье это она купила не случайно, она собиралась куда-то в нем пойти…

– Устраиваться на новую работу?

– Ну да.

– Может, она все-таки что-то сказала, кружась перед зеркалом?

– Постойте. Надо вспомнить…

Секретарша закрыла глаза, и Глафира увидела, как затрепетали ее длинные, тщательно накрашенные ресницы. В сущности, Лена была очень привлекательной девушкой, да и сердце у нее было добрым. Интересно, какие отношения ее связывают с хозяином этого «железного двора»?

– Знаете, она говорила что-то про подарок. Да, точно, – Лена подняла указательный пальчик кверху и поднесла его к своим накрашенным губам, как припечатала. – Она спросила меня, что лучше – миксер или кофеварка? Вот, точно! И как это я тогда не обратила на это внимания? Да она наверняка собиралась к кому-нибудь на день рождения, потому и радовалась, бедняжка. И платье купила!

– А к кому, к кому же она собиралась?

– Не знаю, – сморщила носик Лена, явно сожалея, что не может помочь посетительнице, вернее, представительнице прокуратуры, как было указано в самопальной ксиве Глафиры. – Иначе я бы запомнила.

– Может, она дружила, общалась с кем-то из вашего коллектива?

– Нет, ни с кем. Только со мной иногда разговаривала.

– Значит, беседовать с остальными – бесполезно?

– Абсолютно.

– Ну что ж, спасибо, Лена, вы мне все равно помогли.

– Заходите.

– Вот трубу найду, большую, тяжелую, мелиоративную – тогда и зайду, – улыбнулась Глафира, распрощалась с секретаршей и вернулась в машину. Было жаль потраченного времени – ничего существенного о Вере Нечаевой ей так и не удалось узнать.

Она достала блокнот, где был записан адрес пропавшего гардеробщика-швейцара, Бориса Трубникова, и поехала навестить его соседку, еще не так давно присматривавшую за его детьми.

По дороге она подумала почему-то, что в отсутствие хозяина квартиры эта самая соседка вполне могла сдавать ее и получать за это деньги. Если, конечно, у Трубникова – уже после его исчезновения – не обнаружились какие-нибудь родственнички.

Все, что ее интересовало, она узнала от двух сидевших на залитой солнцем скамейке пенсионерок – этого вечного кладезя чистейшей воды информации. Женщины, оказывается, были очень хорошо знакомы с Борисом, знали и жалели его детей и до сих пор не могли прийти в себя после исчезновения целого семейства.

– Скажите, кто-нибудь писал заявление о пропаже Бориса и его детей? Ну, может, какие-нибудь родственники, друзья? – спросила у них Глафира.

Они не знали, а сами, понятное дело, в милицию не обращались.

– Об этом вам лучше всего спросить Свету, соседку его, няньку его детей. Она, кстати говоря, утром вернулась с ночной смены, так что дома.

– Что за человек эта Света?

– Одинокая молодая женщина. Мужиков к себе не водит. Спокойная, работящая. Она была очень привязана к детям, жалела Бориса, но никаких отношений между ними, если вам это интересно, у них не было. Во-первых, Борис тогда еще не отошел после смерти жены, Любаши, которую он сильно любил, во-вторых, Света тогда встречалась с одним человеком… правда, потом они расстались, выяснилось, что он женат. Вот так.

Свету она, конечно, разбудила. Розовое после сна лицо, растрепанные короткие волосы и удивленный взгляд.

– Вы ко мне?

Казалось, Света удивилась так, словно к ней никогда и никто не приходил прежде. Глафира вспомнила характеристику соседок – мужиков к себе не водит. Значит ли это, что Светлана придерживается настолько замкнутого образа жизни, что не принимает вообще никого? Даже подружек? Что ж, и такие люди встречаются. Как правило, люди замыкаются после перенесенных ими тяжелых душевных травм.

– Меня зовут Глафира Кифер. Я – помощник следователя прокуратуры и хотела бы поговорить с вами об исчезновении целого семейства, очень хорошо вам знакомого.

– Проходите, – Светлана смиренно отошла в сторону, впуская посетительницу. Вот так же смиренно, подумалось Глаше, она впускала в свою жизнь беду. – Чаю хотите?

За чаем беседа пойдет легче. Глаша кивнула головой.

– Как вы думаете, куда же делся Борис Трубников со своими детьми? – спросила она.

– Вот понятия не имею, – пожала плечами Светлана.

На вид ей можно было дать лет тридцать с небольшим. Свежая чистая кожа, блестящие волосы, хорошие зубы. Вот только взгляд взрослой, уставшей женщины. На Светлане был легкий голубой халатик, настолько просторный, что можно было бы даже предположить, что она беременна.

– Вам уже, наверное, доложили, что я присматривала за детьми Бориса? – спросила Света. – Чудесные дети, знаете, какие-то породистые, что ли. Умнички, спокойные, с ними практически не было хлопот. Что Петя, что Машенька или Саввочка. Я так к ним привязалась!

– На какие средства Борис содержал семью?

– Он работал гардеробщиком в одном заведении, и еще хозяин ему помогал. И денег подбрасывал, и наказал кому-то из своих работников каждый вечер собирать ему целый пакет еды. Иногда это была готовая еда, иногда – полуфабрикаты, замороженное мясо. Не говоря уже о сухих пайках – макароны, там, рис, мука… Я же покупала им молоко. Борис был замечательным человеком, но… Как бы вам это сказать… Страдальцем, что ли. У него было такое лицо… Глаза печальные, как у бассет-хаунда. Он с трудом заставлял себя улыбаться на работе. А ведь ему по штату, что называется, полагалось встречать гостей с улыбкой, помогать им раздеться и прочее.

– А что произошло с его женой?

– Она простыла, подхватила воспаление легких и сгорела буквально за неделю. Молодая женщина, очень красивая. Дети все, кроме Саввочки, на нее были похожи.

– Светлана, почему вы говорите об этой семье в прошедшем времени?

– Не знаю. Но уж, во всяком случае, не потому, что считаю их погибшими! Я предполагаю, что они все вместе отправились куда-нибудь в сельскую местность. Возможно даже, в Иловатск, где господин Агишин собирался открыть колбасный цех.

– Вы были там?

– Нет. Если бы он хотел – сказал бы. Я никому не собираюсь навязываться! Даже Борису. К тому же надо учитывать, в каком состоянии он находился после смерти жены. Это его решение, и я его уважаю.

– А как же дети? Неужели вы не скучаете и вам не хочется их увидеть?

– Хочется. Но, повторяю, я не хочу никому навязываться. Я уже думала об этом, и не раз. Посудите сами. Вот я приезжаю, к примеру, в Иловатск, вижу Бориса, и что он подумает обо мне? О молодой женщине, незамужней, одинокой, которая нагрянула к нему туда, где он спрятался от своей прежней жизни? Подумал бы, что я влюбилась в него без памяти и вдруг приехала – мол, смотри, как я тебя люблю!

– А вы не любили его?

– Нет, я просто относилась к нему, как к хорошему человеку, нуждавшемуся в помощи. Мы с ним отлично ладили, но не более. Я не испытывала к нему никаких чувств, кроме дружеских, честно! И у нас с ним никогда и ничего не было, хотя ситуации, при которых это было возможно, возникали часто, уж поверьте. Мне даже приходилось неоднократно ночевать в их доме, особенно когда болели дети. Я и еду готовила, если это требовалось. И убиралась. И стирала, если, конечно, это можно назвать работой – машинка-то сама крутится. А вот на глажку времени совсем не оставалось.

– Я поняла вас. И еще вопрос, Света. После того как они исчезли, вы не обращались в милицию?

– Нет. Понимаете, такого не может быть, чтобы семья из четырех человек исчезла каким-либо криминальным образом! Я сразу поняла, что они куда-то уехали.

– Вы поняли это по тому, в каком состоянии они оставили квартиру? Ну, там, к примеру, отсутствие вещей, чемоданов, документов?

– И потому тоже. Квартира не выглядела разгромленной. Видно было, что люди собирались, укладывались… Меня единственно, что удивило, – Борис не продавал квартиру и даже не пытался этого сделать. Откуда у него деньги на то, чтобы начать новую жизнь? Ведь там, куда он уехал, нет господина Агишина, я имею в виду хозяина ресторана, который помогал Борису все последние месяцы после смерти его жены. И еду на блюдечке ему тоже никто там не принесет. Где и каким образом он раздобыл деньги на первое время? В голову мне приходила только одна мысль на этот счет – предположим, он сдал квартиру на длительный срок и получил с жильцов плату. Я ждала, что вот-вот в квартире кто-то поселится, и тогда я узнаю правду! Но прошло полгода, а квартира так и стоит пустая. Представляете, даже ко мне приходили и спрашивали – не могла бы я дать ключи от этой квартиры и пустить туда постояльцев. Люди же знают, в каких отношениях мы были с Борисом, они могут предположить, что у меня остались ключи…

– А разве нет?

– Да, вы правы. У меня есть ключи, но квартирантов я туда не имею права пускать, это же понятно. Вот если бы, к примеру, Борис позвонил мне и сказал, что он находится в затруднительном положении, мол, не могла бы я ему помочь найти жильцов и взять с них за несколько месяцев вперед, – вот тогда бы я начала действовать, из кожи вылезла бы, но исполнила его просьбу. Но таких звонков, как вы понимаете, не было. Борис исчез.

У Глафиры зазвонил мобильник. Это оказался Сергей Мирошкин.

– Привет, Глафира, – услышала Глаша его бодрый голос.

– Ну что, есть новости?

– Есть. Целый список пропавших без вести. Но мне думается, что будет лучше, если я перешлю тебе все по почте. Это не телефонный разговор.

– Хорошо. Скажи, этот список перед тобой?

– Ну да, а что?

– Нет ли там фамилии Трубников? Борис.

– …Андреевич, – подсказала Светлана.

– Борис Андреевич Трубников, – повторила Глаша.

– Нет. Трубникова там нет. Это точно. А он тоже пропал?

– Сам же говоришь – не телефонный разговор, – улыбнулась Глафира в предвкушении новых событий, касающихся ее дела. Она почувствовала, что нечто начинает сдвигаться с мертвой точки, однако Трубников к исчезновению Веры Нечаевой не имеет никакого отношения.

Она поблагодарила Мирошкина и снова обратилась к Светлане:

– Кстати! Фамилия Нечаева вам ни о чем не говорит?

– Нечаева?

– Да, Вера Нечаева. Дело в том, что примерно в то же самое время, когда исчез Борис Трубников с детьми, пропала и эта женщина. День в день, шестнадцатого июня две тысячи восьмого года. Сами понимаете, связь между этими исчезновениями так и напрашивается. Особенно если учесть образ жизни этой женщины.

– Не поняла… О каком образе жизни вы говорите? – Светлана нахмурилась.

– Сожитель бил ее, унижал. К тому же она, педагог по образованию, мыла полы в офисе. Так что ей было от чего сбежать и попытаться начать новую жизнь.

– Вы намекаете на то, что они могли быть знакомы, два эти несчастных человека? И сговорились, сбежали? Но ведь это же бред! Он не мог ей ничего предложить, кроме того, чтобы вместе нищенствовать и заботиться о его детях! Нет, нет, это невозможно. Он рассказал бы мне об этом. Он не такой уж и скрытный. Вернее, я хотела сказать, что он мне доверял, понимаете? И я сделала для него немало, то есть вполне заслужила его доверие, – возразила Света.

– Светлана, пожалуйста, не воспринимайте мои слова буквально. Может, между ними и нет никакой связи. Абсолютно никакой. И общее только одно – дата их исчезновения.

– Ой, чайник! Я же поставила чайник! – вдруг воскликнула Светлана.

Светлана выбежала из комнаты, и Глафира наконец-то осмотрелась. Скромная квартира, очень чистая. Она представила себе, как здесь, на толстом ковре, играли дети, как их голоса заполняли все пространство вокруг. Как пахло едой и кипяченым молоком, свежевыстиранным бельем и зубной пастой. Пока Бориса не было дома, пока он встречал в ресторане посетителей, Светлана за какие-то гроши воспитывала его детей, учила их умываться и чистить зубы, аккуратно складывать свои вещи и игрушки. Еще она наверняка учила их читать и писать. И все это она проделывала с любовью, мечтая скорее всего о собственных детях. Она, по сути, заменила им на какое-то время мать!

– Вот, пожалуйста. Чай, конфеты. Угощайтесь. Извините, что я так разнервничалась. Я не ревную Бориса, нет, говорю же, я никогда не видела в нем… не то чтобы мужчину… Как бы это сказать… Я не верила, что между нами может быть что-то серьезное или тем более обычная интрижка. Ему нужна была другая женщина, такая, которая полюбила бы его без памяти и приняла бы вместе с детьми. Вы не представляете себе, какая это ответственность – воспитывать сразу троих детей! К тому же детей хороших, с чудесными задатками.

– Да вы просто не любили его, вот и вся причина, почему вы не стали жить вместе. Светлана, вы тогда встречались с кем-то? – осторожно спросила Глафира.

– Да, у меня был мужчина. Но потом выяснилось, что он женат, – вздохнула она. – И у него тоже есть дети. Словом, после отъезда Бориса и его детей я осталась совсем одна. И, честно говоря, до сих пор не могу прийти в себя. Время от времени хожу в их квартиру, вспоминаю все, что было. Иногда мне кажется даже, что я слышу их голоса. Не может быть, чтобы с ними что-нибудь случилось… – И она внезапно разрыдалась. – Вы вот поверили мне, что они могли поехать в деревню или еще куда-то. Но я все это просто придумала, чтобы как-то успокоить саму себя! Да, теплые вещи детей и Бориса действительно отсутствовали. И чемоданы тоже. И квартира как будто была в порядке. Но само их исчезновение выглядело неестественным. Он не мог, не должен был так поступать со мной. Я не заслужила того, чтобы он не поделился со мной своими планами! С ними всеми что-то произошло, понимаете? Но вот что, что?! Я даже думала о том, что он мог что-то вдруг увидеть и это явилось причиной его…

– Убийства?

– Да. Я так думала. Потому что прошло полгода, а он не дал о себе знать! Что мешало ему позвонить мне? Написать хотя бы пару строк? Он не такой человек, чтобы забывать своих друзей. И если он молчит, значит, его просто нет. Ну, вот я вам все и сказала.

– Успокойтесь, Светлана. Все, может быть, и не так трагично. Мне жаль, что я своим визитом так вас расстроила. Давайте лучше еще раз осмотрим квартиру, хорошо?

8 Июнь 2008 г.

– Что с тобой? Ты куда? Что-нибудь случилось?

– Что-то попало в глаз… О-ой… как щиплет, Кира, такое впечатление, будто в глаз попало бревно! Где у тебя ванная комната?

Кира, поддерживая подругу под локоть, провела ее в ванную комнату, включила воду.

– Промой глаз. Непонятно только, что могло тебе туда попасть? Может, тополиный пух? Или паутина? Но у меня нет паутины. Может, мошка? Оля, ты почему молчишь?

Оля вдруг замерла, отняла ладонь от больного покрасневшего глаза и замотала головой:

– Подожди… Сейчас я поморгаю, может, эта дрянь выскочит из-под века, а там уж я ее подцеплю.

Они познакомились в магазине, где двадцатипятилетняя Оля работала продавщицей в отделе шуб, а Кира отвечала за бухгалтерию всех магазинов, принадлежавших Раисе Халимовой, своей хозяйке. Оля встречала покупательниц, улыбалась им, показывая свои чудесные зубки и предлагая дамам новые шубки и шапки, а Кира сидела в самой глубине подсобки, в крохотной комнатке, перед компьютером, и составляла бухгалтерские документы и все считала, считала… Сначала у Киры был маленький офис в другом районе города, но потом и его тоже превратили в склад, и вот теперь она вынуждена была все свое рабочее время проводить в этой тесной, душной комнате с маленьким оконцем под самым потолком. Единственное, что ее спасало от возможной слепоты, – яркая настольная лампа.

Кира, привыкшая к тому, что люди, увидевшие ее в первый раз, отворачиваются, смущаясь, или же, напротив, рассматривают ее нахально, пытаясь понять, в чем же дело и откуда взялись на этом лице такие странные пропорции – этот непомерно длинный, крупный нос, толстые губы, почти сросшиеся с ноздрями, – впервые оценила такт человека, испытавшего к ней, как ей показалось, искреннюю симпатию. Оля, увидев ее впервые, улыбнулась ей, но не как очередной посетительнице магазина, а как коллеге, которая будет теперь работать по соседству, и пригласила Киру выпить чаю вместе с ней.

– И как только могла наша грымза посадить тебя в эту маленькую клетушку? – возмущалась Оля действиями своей хозяйки. – Как ей не стыдно заставлять первоклассного специалиста работать в таких условиях?

– Первоклассного? Ну, уж ты скажешь… – залилась краской Кира. – Ты же меня совсем не знаешь.

– Я знаю, что ты каждый раз вытаскиваешь Райку за уши из очередной финансовой авантюры с кредитами! И помогаешь ей получить эти самые кредиты. Даже моя мама сказала – мол, эх, был бы у меня такой бухгалтер-финансист, и я бы пустилась в бизнес…

– А мама у нас кто?

– Парикмахер. Всю жизнь мечтает открыть свой салон, да у нее все духу не хватает. Она многое умеет в жизни и сумела бы организовать все так, чтобы и место выбрать хорошее, и клиентами обзавестись, но вот что касается финансов, отчетов разных – в этом она пасует. Ну ничего не понимает! Говорит, что это ей не дано.

– Так я помогу ей! – радостно предложила Кира. – Могу даже бесплатно. Объясню все на пальцах. Пошагово, как теперь говорят.

– Я ей скажу, конечно, но не думаю, что ей это поможет справиться с ее страхами. Вот если бы ты согласилась вести наши дела…

Кира посмотрела на Ольгу. Как-то уж совсем неожиданно поступило это предложение! А что, если Ольга проверяет ее по просьбе Райки? Что, если этот разговор сейчас записывается на диктофон? С Райки станется! Она еще и не так издевается над своими работниками. По-всякому их проверяет.

Но Оля смотрела на Киру такими глазами, и взгляд ее был таким чистым, что ей хотелось верить беспредельно. В сущности, ну и что, если она согласится? Ведь речь идет о том, чтобы помочь женщине открыть парикмахерский салон. Дело в простой консультации. Во всяком случае, поначалу. И о деньгах можно пока не говорить. А если Ольга настоятельно потребует – обговорить условия, здесь и сейчас, – вот тогда это Киру по-настоящему насторожит! Ведь это будет означать, что запись их беседы – если она ведется – представляет собой настоящую улику, текст, который поможет Райке изобличить своего главного бухгалтера, собирающегося подработать на стороне в ущерб основной работе.

И Кира, вдруг представив себе, как ее увольняют, внезапно почувствовала какую-то внутреннюю свободу и желание порвать со своей старой жизнью, полной унижений и грубостей со стороны хозяйки, и начать другую. С другим начальником, хозяином, владельцем. Она – хороший специалист, это все знают. И связи кое-какие у нее есть! Может, ей стоит попробовать все-таки бросить Райку и устроиться на другое место? Ну и плевать, что внешность ее подвела! Для бухгалтера это неважно. Главное – ее возраст. А она еще молода и полна сил!

– Хорошо, Оля, – сказала она с вызовом, о котором знала лишь сама, а потому и собственную дерзость ответа могла оценить тоже только сама. – Скажи маме, что я согласна.

– Кира, господи, как же я рада! Сегодня же я устрою вам встречу. Ты приедешь к нам домой, и мы все обсудим. Кира!!! Мне говорили, что у тебя золотое сердце!

Надо же, кто-то еще считает ее хорошим человеком! Интересно, кто? Кто мог ее оценить, ведь она практически ни с кем не подружилась за последние годы своей работы у Раисы Халимовой.

– Одна моя подружка работает в банке, и ты с ней часто общаешься. Ее Оксаной зовут, ты знаешь ее хорошо, – объяснила Оля.

Оксана? Да, это еще один человечек, явно симпатизирующий ей. Смекалистая тихая девушка, принимающая у нее документы и так старательно все оформляющая. Как ее собственный банковский оператор. Старается даже пропустить ее бумаги на зарплату без очереди.

– Да, я знаю ее. Очень милая девушка.

– Вот и она тоже просто влюблена в тебя! Кира… Ну почему у тебя такое печальное лицо? У тебя какие-то проблемы дома? С мужем поссорилась?

С мужем?! Оля считает, что у нее может быть муж? Что нашелся человек, мужчина, который обратил бы на нее внимание? Или Оля продолжает тонко издеваться над ней?

– Оля… – Кира вдруг решила расставить все точки над «i». – Посмотри на меня! Неужели ты думаешь, что я со своей внешностью смогу когда-нибудь выйти замуж?!

Оля покраснела:

– Это смотря как ты сама будешь себя ощущать.

– В смысле? – не поняла Кира. – Что ты имеешь в виду?

– Кира… Ты думаешь, что у меня всегда было такое лицо?

Кира была совершенно сбита с толку. Она видела перед собой просто идеальное личико молоденькой девушки. Ни одного изъяна или следа исправлений какого-либо недостатка. Может, у Оли прежде уши торчали?

– У меня был от рождения кривой длинный нос. Прямо как у Буратино! Я когда-нибудь покажу тебе фотки, и ты меня не узнаешь. И плюс к этому хозяйству заячья губа, представляешь?! В школе меня разве что ногами не пинали. Сама же знаешь, наверное, какие дети жестокие!

Кира знала. И родители ее хорошо об этом знали, поэтому добились, чтобы учителя ходили к ней домой. И они это делали. Причем с удовольствием. Мало того, что Кира прекрасно училась и все схватывала на лету, родители им еще и приплачивали.

– Оля, я не верю тебе. Так не бывает! У тебя на лице нет ни одного шрама. Ни одного сколько-нибудь заметного следа!

– У меня хирург был – волшебник. Когда ты созреешь, я обязательно тебя с ним познакомлю.

Кире показалось, что в слово «созреешь» Оля вложила чисто финансовый смысл. Ведь известно же, как дорого стоят пластические операции.

– Меня оперировали в Москве. В одной клинике, – сказала Оля.

– Ты не шутишь? Не издеваешься надо мной? – Кира крепко схватила Олю за руку.

– Нет, – ответила она, и Кира увидела, как по щеке Оли, по ее гладкой, как фарфор, розовой щеке покатилась прозрачная слеза. И Кира поняла, что даже по прошествии значительного времени душевная рана Оли, не в пример ранам на ее лице, еще не зарубцевалась.

– Ты пойми! Просто во время родов, к примеру, с твоей головой, с лицом что-то произошло. Это не ошибка природы. Это просто несчастный случай! Так и надо к этому относиться. Ты не говорила с мамой на эту тему? – спросила Оля.

Кира не говорила. Не могла она беседовать об этом с мамой, потому что мама испытывает чувство вины перед дочерью за то, что стало с ее лицом. И дело может быть вовсе не в родах, но все равно это же мать родила ее такой! А мама у Киры – настоящая красавица. И папа у нее тоже нормальный, без каких-либо патологий внешности. И как это могло получиться, что в семье, состоявшей из вполне красивых и здоровых людей, родилась такая уродливая девочка?

– Сколько стоит операция? – Кира пришла в себя и после всего услышанного воспринимала Олю уже не просто как человека, сочувственно относящегося к ней, а как подругу по несчастью. К тому же Оля вселила в Киру надежду, что ее жизнь может измениться в лучшую сторону. Причем кардинально!

– Ты же должна понимать, что это зависит от сложности и объема работы. Но, чтобы ты немного воспряла духом, тебе просто необходимо встретиться с доктором, показаться ему и услышать сумму. У тебя появится шанс, понимаешь? И ты, я уверена, накопишь деньги, тебе сделают пластическую операцию. Ты станешь другим человеком! Как я! – И Оля осторожно провела пальчиками по своим щекам и носу.

– Знаешь, со мной никто и никогда не решался говорить открыто о таких вещах, – призналась Кира.

– А как же твоя мама? Неужели ей не приходило в голову что-то изменить в твоей внешности? – удивилась Ольга.

– Не знаю… Нет, наверное.

– Ну и ладно. Никого ни в чем не вини. Будем действовать так. Я завтра же сообщу тебе адрес клиники, скажу, как зовут хирурга, и, как только у тебя появится такая возможность, ты поедешь в Москву. Ты выяснишь, сколько приблизительно может стоить такая операция. Начнешь собирать деньги. Договорились?

Вернувшись домой, Кира засела за компьютер и, преодолев себя (раньше ей на это не хватало духа), принялась искать сайты клиник пластической хирургии. Если бы ее спросили, застав за этим занятием, почему она не поинтересовалась этим важнейшим для нее вопросом раньше, она ответила бы, что просто не верила в возможность превращения ее запущенного уродливого лица в нормальное и даже красивое. Но теперь, после того как Кира увидела Олю с ее ангельским личиком, совершенно без видимых швов, она поняла, что потеряла время. Больше того, она разозлилась и на родителей, которые абсолютно ничего не предпринимали для того, чтобы как-то помочь ей избавиться от этого уродства.

Из всего прочитанного она поняла главное, что ей предстоит. « В случаях обширных дефектов носа наиболее оптимальным является применение лоскута, сформированного из кожи, взятой со лба. Этот тип операции дает результат, наиболее приближенный к естественному. Кожа лоскута имеет хорошее кровоснабжение, а также сходную структуру и цвет и, таким образом, является наиболее подходящей для выполнения частичной или полной реконструкции носа ». То есть кожу для восстановления носа отрежут со лба. К этому разъяснению прилагался рисунок, ужаснувший Киру. Ведь, по сути, со лба будет срезан довольно-таки большой кусок плоти! А вдруг кожа потом не приживется и она, помимо того, что и так представляет собой настоящую уродину, останется еще и с отвратительным грубым швом посередине лба?

Теперь – о более важном. О том – чем, каким веществом, какой субстанцией будет заполнен ее новый нос. «Реконструкция костного скелета носа бывает часто необходима в случаях врожденных или травматических деформаций. Для этих случаев необходима костная ткань. В реконструкции спинки носа используется костная ткань костей черепа, взятая с теменной области. Этот материал тщательно фиксируется, тем самым придавая носу хорошую устойчивость и контур. Дополнительные техники применяются для придания носу дополнительной же устойчивости» . Костную ткань возьмут из теменной части черепа. Это же сложнейшая операция! И, конечно же, она стоит недешево.

Да, одной ей не справиться, потребуется помощь родителей. Они могут продать дачу, машину. Пусть уж расстараются ради дочери…

– Ну что, Оля, выплыло твое бревно из глаза?

Кира впервые за время их знакомства (а с того памятного разговора прошел почти месяц) пригласила подругу к себе домой.

– Да, выплыло. Кажется, это был кусочек штукатурки. – Оля подняла к Кире мокрое от воды лицо с припухшим глазом: – А у тебя неплохо дома. Уютненько.

– Сейчас будем пить чай.

– Послушай, я обошла почти всю квартиру и не нашла ни одного зеркала, почему? – Оля кружилась на одном месте, разглядывая стены. – В чем дело?

– Это по моей просьбе, еще давно, мама убрала все зеркала.

– Глупая! Зачем? Себя же нужно любить. Любую!

– Хочешь сказать, что ты себя любила – такую… до операции? Неужели тебе доставляло удовольствие рассматривать себя в зеркале?

Оля смутилась:

– Нет, я себя не разглядывала, конечно, но и своих домашних не терроризировала. Ведь мама-то наверняка хочет увидеть себя в зеркале. К тому же ведь это временно. Все устроится, вот увидишь! И машину вашу купят. И дачу. Такие сделки быстро не совершаются.

– Но все равно мне не хватит на операцию. Я же называла тебе сумму.

– Я тоже тебе помогу. Отдам все свои накопления. – Оля улыбнулась, и выглядела она в эту минуту такой красивой и счастливой, что и Кира немного воспряла духом.

Кира накрыла столик в гостиной, принесла чашки и заварочный чайник, вазочку с конфетами и печеньем.

– Знаешь, они так легко согласились на все это! И машину продать, и дачу. Мама как-то даже повеселела.

– А я удивляюсь, почему они не занялись этим вопросом раньше? – спросила Оля.

– Мама сказала, что операции на носу можно делать лишь после семнадцати лет. Что это связано с проблемами дыхания.

– Но тебе уже гораздо больше!

В дверь позвонили. Кира бросилась в прихожую. Она была уверена, что это либо родители, либо потенциальные покупатели машины или дачи, которые явились с явным намерением сбить цену чуть ли не вдвое.

На пороге действительно стояли незнакомые люди. Но – в милицейской форме.

А через мгновение ей стало известно, что ее родители погибли в автомобильной катастрофе. На переходе их сбил грузовик.

9

– Боже мой, как же я устала, устала, устала!.. – Глафира буквально рухнула в кресло перед Лизой и закрыла глаза. – Уф…

– Глаша, ты что? Никогда я не видела тебя такой вымотанной, – Лиза подмигнула ей. – Ну, давай выкладывай, я же вижу, что у тебя полно новостей.

В отличие от Глафиры, машинально разматывавшей шарф и нервно кутавшейся в него снова, Лиза казалась вполне отдохнувшей, спокойной и какой-то светящейся.

– А ты, я вижу, выглядишь просто превосходно! Такое впечатление, что ты вместо того, чтобы биться за правду в судах, несколько часов крепко спала в теплой постели, настолько у тебя отдохнувший и свежий вид.

– Да нет, что ты, Глашенька, просто я выиграла все дела, представляешь! И все это, заметь, без взяток!

– Приятно слышать, – улыбнулась Глафира.

– Ну, давай, что там у нас по Вере Нечаевой? Неужели ты нашла ее?

– Ты слишком многого от меня хочешь. Остановимся для начала на списке людей, пропавших после шестнадцатого июня две тысячи восьмого года. Итак:

1. Вера Нечаева, ее ищут двое, как ты знаешь, – Валерий Наумов, ее приятель, и Геннадий Халин.

2. Кира Одина – ее ищет подруга, Ольга Колосова.

3. Алиса Петровских – заявление написано от имени ее матери, Нины Петровских.

4. Катя и Полина Гудковы – бывшие воспитанницы детского дома, они тоже пропали шестнадцатого июня, и их разыскивает воспитательница, Стаканова Эльвира Борисовна.

5. Анна Ледникова – ее ищет подруга, Варвара Горохова.

6. Валентина Ступникова – поиски инициировала Софья Ненарокова, подруга.

7. Дина Андреева – заявление написано от имени Князева Сергея.

8. Борис Трубников и трое его маленьких детей: Петя, Маша и Савва, – оказывается, заявление написал знакомый нам Михаил Агишин, владелец ресторана «Ностальжи».

– И все пропали именно шестнадцатого июня?

– Некоторые пишут в своих заявлениях шестнадцатое и семнадцатое, кто-то восемнадцатое июня. То есть не когда именно пропал человек, а когда он перестал подавать признаки своего существования, прекратил отвечать на звонки.

– И что конкретно тебе удалось узнать?

– Во-первых: Трубников Борис. Гардеробщик-швейцар в «Ностальжи».

И Глафира рассказала Лизе о своем разговоре сначала с Адамом, а потом и о беседе с соседкой Бориса – Светланой.

– Почему она не написала заявление? – спросила Лиза.

– Я тоже это уточнила. Сначала она сказала – была уверена в том, что с Борисом все в порядке, судя по квартире и вещам, видимо, они собрались и куда-то уехали.

– Надеюсь, ты была в этой квартире?

– Была. Там на самом деле все выглядит так, словно люди взяли все необходимое, в том числе теплые вещи, и уехали. Конечно, элемент беспорядка присутствует, но не так, как выглядела бы квартира после того, например, как там шла борьба и людей насильно вытаскивали. Конечно, игрушки раскиданы, но все равно, ты понимаешь меня?

– Ты сказала, что вначале Света заявила, что все выглядело так, словно люди сами уложили вещи. И что же произошло потом? – насторожилась Лиза.

– А потом с ней случилось что-то вроде истерики, и она сказала, что скорее всего с семьей что-то произошло. Или с одним Борисом. Понимаешь, у них были такие хорошие, доверительные отношения, что, если бы даже Борис и принял решение куда-то уехать, он непременно поставил бы в известность Светлану.

– Какие отношения связывали Светлану и Бориса?

– Она утверждает – чисто дружеские. Никаких других нюансов не было, поскольку она не воспринимала его как мужчину, – ответила Глаша.

– Хорошо, что еще?

Глафира рассказала о своем визите в «Железный двор», фирму, где работала до своего исчезновения Вера Нечаева.

– Платье, говоришь, она купила? – уточнила Лиза.

– И Наумов тоже сообщил со слов Халина, что Вера незадолго до своего исчезновения нарядилась в красивое платье и куда-то ушла.

– Да, я с Халиным тоже побеседовала. И прическу она сделала, по его словам, и нарядилась в свое лучшее платье. Правда, он не сказал, что платье было новым, но мужчины зачастую плохо разбираются в нарядах своих женщин.

– Да, вспомнила! Секретарша в фирме сказала, что Вера вроде бы купила миксер в подарок. Вернее, не так. Она советовалась с секретаршей: что лучше купить – миксер или кофеварку? Но кому и для какого случая, неизвестно.

– Может, она собиралась к кому-то на день рождения? – предположила Лиза.

– Да, вот что еще. К Халину, вернее, к Вере накануне приходил мужчина и спрашивал ее.

– Как он выглядел? Халин мог бы составить его портрет?

– Думаю, вполне. Он сказал, что тот был красивым, представительным. Но если нам не поможет Халин-алкаш, то другие, быть может, сумеют, – заметила Глафира.

– О чем ты?

– Потом узнаешь. Пошли дальше! Алиса Петровских. Совсем еще девчонка, недавно закончила школу. Наркоманка. Пропала. Я и не обратила бы на нее внимания, наверное, поскольку, по словам ее матери, она была в очень плохом состоянии и могла в любую минуту погибнуть от передозировки.

– Неужели и к ним приходил этот человек? – Глаза у Лизы заблестели, как у охотника. – Глаша, не томи!

– Да, ее мать, Нина, утверждает, что к ним явился некий интеллигентного вида мужчина лет сорока. Женщина испугалась, увидев его. Подумала – он пришел сказать, что Алисы не стало. Так перенервничала! Оказалось, он хотел вручить Алисе конверт.

– Конверт?

– Да, приглашение на свадьбу – к подруге Алисы, Анне Ледниковой!

– И где этот конверт?!

– У меня! – И Глафира с видом настоящего фокусника достала из сумочки длинный белый конверт – приглашение на свадьбу. Причем не простой, а украшенный миниатюрными искусственными розами и посыпанный позолотой. – Видишь, какой красивый? Уж если конверт такой, то можно себе представить, какая была свадьба! Наверняка с фейерверком и прочими штучками.

Лиза с интересом рассмотрела конверт, потом открыла его и увидела выведенный на плотной бумаге золотыми буквами текст. Очень краткий. Алиса Петровских приглашалась на свадьбу, которая состоится на острове Чардым. «Шестнадцатого июня две тысячи восьмого года в 12 часов дня, на стоянке, лодки перевезут гостей на остров. Просьба не опаздывать!» Жених – Малинников Виталий, невеста – Анна Ледникова.

– Ну вот хотя бы что-то. Значит, эта девушка-наркоманка отправилась на свадьбу к своей подружке или знакомой Анне Ледниковой? – задумалась Лиза.

– …или к своему знакомому – Виталию Малинникову, – озвучила свою версию Глафира.

– Правильно. Что еще?

– Казалось бы, ничего особенного. Приглашение на свадьбу. И можно было бы предположить, что и остальных исчезнувших также пригласили на свадьбу, тем более что и Валентине Ступниковой тоже было доставлено примерно такое же приглашение.

– Вот и отлично, Глафира! Видишь, все теплее и теплее становится. А это точно насчет Валентины?

– Ступниковой. Да, точно, тем более что ее подруга, Софья Ненарокова, сама открыла дверь посыльному, вернее, представительному мужчине лет сорока, который представился Гурьевым Дмитрием Петровичем.

– Глаша, что-то не так? У тебя очень странный вид. Что случилось с этой Валентиной?

– Дело в том, что она – слепая! И когда Софья дала знать об этом Гурьеву, тот вызвался сам, лично сопроводить Валентину на место проведения свадьбы, – объяснила Глаша.

– А как отнеслась к этому сама Валентина?

– Сначала, по словам Ненароковой, Валентина забеспокоилась. Когда в дверь позвонили, она подумала, что это чиновники из жилконторы пришли ее выселять. Дело в том, что она много задолжала по квартплате и боялась остаться на улице.

– Постой. Ты мне скажи главное. Кем ей приходится Анна Ледникова – невеста? Или Малинников – жених?

– Софья так поняла, что Анна Ледникова – сослуживица Валентины, педагог.

– И что? Она не вернулась со свадьбы?

– Нет, – сказала Глаша.

– Так, подожди. Список довольно большой, а ты назвала мне лишь некоторых пропавших, о которых тебе удалось собрать информацию.

– Да. Я рассказала тебе о Вере Нечаевой, Борисе Трубникове, Алисе Петровских и Валентине Ступниковой.

– Но ты проделала колоссальную работу! – Лиза была искренне восхищена работой Глафиры.

– Остались Кира Одина, сестры-близняшки, Катя и Полина Гудковы, Дина Андреева и… сама Анна Ледникова.

– Ба… – покачала головой Лиза. – Какое дело-то интересное! Свадьба… Исчезновение людей. Но Борис-то Трубников! Думаешь, и его тоже пригласили на свадьбу?

– Завтра я начну с Малинникова, свяжусь с Мирошкиным, думаю, он мне поможет.

– Хорошо. А мне что делать? – улыбнулась Лиза. – Ты так занята, знаешь, что тебе делать....

– Тогда командуй ты. Распределяй дела! Но в Чардым, я думаю, мы все же поедем вместе. Хотя непонятно, что мы там будем делать глубокой зимой. Разве что пойдем до острова по льду?

– Мы найдем проводника, который покажет нам безопасную протоку. Если, конечно, там, на острове, действительно кто-то слышал о свадьбе. Подожди… А Виталий Малинников? Что с ним? И кто он такой, вообще? Мне кажется, я уже слышала где-то эту фамилию…

Глаша смотрела на Лизу немигающими глазами, словно выжидала, когда же та вспомнит, где и при каких обстоятельствах она уже слышала это имя.

– Ну? Вспомнила? – поторопила ее Глаша.

– Нет…

– Братья Уваровы! Мы отмазали их от одного убийства, но незадолго до этого, как раз осенью, на них повесили убийство крупного бизнесмена…

– Виталия Малинникова! Ну, точно! Только, как мне помнится, реального уголовного дела не было. Тела-то Малинникова не нашли, только его вещи, все в крови… Глаша, надо срочно звонить Мирошкину!

– Уже ночь, Лиза. К тому же я смертельно устала.

– Да, Глаша, что это я? Извини. Я и сама сегодня устала, хотя, признаюсь, после последнего процесса мне удалось поспать. Думаю, три часа я продремала, это точно.

– А меня Адам ждет, – напомнила Глаша.

– Он тебя всегда ждет. Хорошо, Глафира, иди домой.

– А ты?

– И я тоже. Вот только с бумагами разберусь. У меня появились новые дела. Правда, ничего интересного.

– Ты хотя бы поела?

– Только кофе пила. С печеньем.

– А хочешь, поедем к нам? Адам звонил, сказал, что он приготовил отбивные и салат. Ну же, соглашайся!

– Отбивные, говоришь? Звучит интригующе… Но все же не так, как тот список, связанный с исчезновением Веры Нечаевой.

– Лиза, ты что, с ума сошла? При чем тут список? Отключись ты, бога ради, от работы! Так недолго и с ума сойти! – испугалась за подругу Глафира.

– При чем тут список? Это азарт, Глашенька. Как ты не понимаешь? И со списком тоже хочется поработать.

– Это на ночь-то глядя?

– …и отбивную в исполнении Адама попробовать. Да и просто – посидеть в вашей теплой, душевной компании. Может, и мне выйти замуж?

– Но такого, как Адам, ты никогда не найдешь! Если ты когда-нибудь и соберешься замуж, так это будет далеко не простой мужчина. Какой-нибудь миллионер или в лучшем случае адвокат.

И тут они посмотрели друг на друга, словно пытаясь нащупать нечто, что ассоциировалось у каждой с этим понятием.

– Гурьев! – вдруг выдохнули они почти одновременно.

– Дима Гурьев. Как я сразу не поняла, о ком идет речь? – Лиза наморщила лоб.

– Так он же не простой адвокат. Насколько мне известно, Гурьев вообще защищал интересы первых лиц области, а потом он вроде бы уехал за границу. Не то в Англию, не то в Швейцарию. Он выиграл какой-то гранд… Словом, в Саратове ему стало тесновато. Он – птица большого полета!

– И эта птица залетела в квартиру простой женщины?

– Причем слепой, и это он, лично (!), принес ей приглашение на свадьбу Малинникова и Ледниковой, пообещав доставить ее на место свадьбы. То есть в Чардым!

– Нет, это не мог быть он. Это просто невероятно! Конечно, его могли нанять, но не для такого простого дела. Даже Малинников с его деньгами не уговорил бы его заняться приглашениями. Чтобы заставить Гурьева разносить открытки по городу и сопровождать бедных женщин… Ведь он, судя по всему, появлялся и на пороге халинской квартиры, чтобы передать конверт с приглашением Вере Нечаевой… Нет, такое невозможно, это однофамилец. И точка.

– Лиза, ты знакома с ним лично?

– Да. Пересекались как-то. Но с ним трудно общаться. Он какой-то закрытый.

– Как ты?

– Глаша, я – нормальный человек, со мной можно договориться. К тому же я, если мне это интересно, веду дела и простых людей, и даже, бывает, бесплатно. Вот, к примеру, мы с тобой взялись за безнадежное на первый взгляд дело Веры Нечаевой. Разве оно сулило нам хороший гонорар?

– Не знаю. Во всяком случае, Наумов отнюдь не выглядит нищим.

– Глаша, не придирайся к моим словам. Все равно Гурьев бы не взялся за это странное дело. Тем более что мы, адвокаты, такими вещами, то есть поиском людей, не занимаемся.

– Но ты же взялась!

– Сама не знаю, как меня угораздило. Но мы же говорим о Гурьеве. Знаешь что, Глаша? Ты права. Если бы я когда-нибудь и вышла замуж, так только за Гурьева!

– У вас был роман?

– Мы только посмотрели друг на друга, и мне сразу стало все ясно. В такого мужчину невозможно не влюбиться. – Лиза оживилась, даже поднялась из-за стола и принялась ходить по комнате. – Во-первых, он некрасив.

– Что?!

– Говорю же – некрасив, в общепринятом смысле этого слова. У него довольно крупные черты лица. Но он мужественен, элегантен, но самое главное – он очень умен, понимаешь? Очень! И взгляд у него, когда он смотрит на человека, как рентген. А еще – он копит в себе тайны. Много тайн! Он – сплошная интрига, понимаешь? Роковой мужчина, за которым я пошла бы на край света!

– Так отчего же не пошла?

– Не позвал, – сухо бросила Лиза и вернулась за стол. – К тому же брак – это вполне реальная вещь, понимаешь? То есть супруги должны уметь договариваться, учиться жить вместе, уступать друг другу… Еще брак – это совместные завтраки, обеды и ужины, сон – вдвоем, вместе в одной постели, стирка белья, пылесос… Ну, что там еще в твоей замужней жизни присутствует?

– Любовь, – улыбнулась Глаша.

– Вот! Любовь. Уверена, что она была бы односторонней – Гурьев бы об меня ноги вытирал, как о половичок, узнав, на какой пьедестал я его возвела.

– Я не понимаю, Лиза. Если ты так боготворишь этого Гурьева, если его имя не может не вызывать в тебе ассоциации, связанные с его шармом и прочим… Почему же ты не отреагировала на эту фамилию сразу же, когда я только ее назвала в связи с нашим делом?

– Странная ты, Глафира! Ведь ты упомянула его как посыльного. Мало ли Гурьевых в городе? Ладно, хватит об этом. Поехали есть твои обивные. Заглянем по дороге в магазин и купим вина. Самого лучшего. Ты не представляешь, сколько я заработала только за один сегодняшний день!

– Тогда, может, и велосипеды купим?

10

– Послушай, мне надо признаться тебе кое в чем…

Сна не было. С одной стороны, она могла бы продолжать молчать и не раскрываться перед мужем, тем более что деньги лежали в надежном месте и никто никогда не смог бы их найти. С другой – они бы могли их потратить на новую машину или сделать ремонт в квартире. И сколько, сколько можно делать вид, что их нет? Сколько можно бояться, что в тот момент, когда она станет расплачиваться за покупку, обнаружится, что номера купюр переписаны…

Она провела рукой по щеке мужа, вздохнула. Ей показалось сначала, что он не спит, поэтому она и произнесла эту фразу. А может, и лучше, что он спит?

Она слушала ровное дыхание мужа и представляла себе, как утром она оденется и отправится за город, на автомобильный рынок, где спокойно, в мечтах, проведет несколько часов.

Конечно, сегодня миллион рублей – не такая уж и большая сумма, но купить более-менее приличную машину на эти деньги можно.

Еще она представляла себе, как обрадуется муж, узнав, что у нее появились эти деньги. Он человек не мнительный и довольно-таки спокойный. К тому же он обладает завидной интуицией, а потому наверняка скажет, стоит ли им тратить эти деньги или отложить их до лучших времен. Вот только когда они наступят, эти лучшие времена…

Она вздохнула и нырнула под одеяло, обняла мужа, прижалась к нему.

– Поля? – вдруг услышала она. – В чем ты хочешь мне признаться?

Голос мужа прозвучал тревожным фальцетом, как-то обреченно, отчаянно.

– Ты что, изменила мне? С кем? Кто он?!

Он повернулся, и ей показалось, что глаза его горят в сумерках. В спальне все казалось синим, прохладным и тревожным. Она снова ласково потрепала его по щеке и поцеловала в ухо. Горьковато-сладкий запах его одеколона пробудил яркое, щемящее чувство нежности к мужу. Это он растревожился, подумал бог знает что, но она-то будет спокойной, ей не в чем виниться перед мужем. Какой же он странный, сразу подумал, что женщина может признаваться только в измене!

– Я не изменяла тебе. Я деньги взяла. – Она решила сразу, с первых же фраз, успокоить его. – Полгода тому назад. Целый миллион рублей.

– Какие еще деньги? – теперь проворчал он, словно уж эта-то тема не стоила того, чтобы его разбудили. Подумаешь – деньги!

– Меня попросили об одной услуге. Я согласилась. Не смогла от денег отказаться. Понимала, что надо будет отстегнуть заведующей, и сделала бы это, если бы все это произошло. Но ничего не произошло.

Муж повернулся на бок, улегся поудобнее и теперь смотрел в темноте на нее, пытаясь вникнуть в смысл ее слов:

– Я ничего, ничего не понял, Поля. Какие деньги ты взяла и за что?

– Летом ко мне пришел один господин и сказал – он хотел бы, чтобы регистрация брачующихся была произведена прямо на месте, в ресторане или еще где-то…

– И что? Разве это преступление?

– Не могу сказать, что преступление, но – как бы не принято…

– Но заведующая-то твоя тоже пару раз так регистрировала. Ты сама мне рассказывала.

– Да помню я, помню! Один раз свадьба проходила в музее, я тоже там была. Все прошло на высшем уровне, но там и брачующиеся были непростые.

– Помню. И что? Ты согласилась?

– Да, согласилась. И он мне конверт оставил. Сказал, чтобы я записала все данные новобрачных, готовила документы, а потом мне перезвонят и приедут за мной, уже с паспортами.

– И что?

– Что-что! Не приехали. А потом в газете напечатали статью об этом… Малинникове. Крупном бизнесмене. Это он должен был жениться. А он исчез, понимаешь? Потом нашли труп, вроде бы его…

– Но ты-то тут при чем?

– Про свадьбу в статье – ни слова, – сказала Полина.

– Значит, никакой свадьбы и не было, вот и все дела! Тебе звонили, что-нибудь объясняли? Ну, предположим – все отменяется, невеста или жених передумали жениться…

– Да. Сначала мне позвонил некто, думаю, это был человек самого Малинникова, буквально за пару дней до назначенной даты, то есть до четырнадцатого июня прошлого года, и сказал, что за мной приедут, чтобы я взяла все документы и прочее. Я собралась и приготовилась ждать, но буквально за полчаса до моего выхода из ЗАГСа мне снова позвонили и сказали, что свадьба расстроилась. Чтобы я не беспокоилась. Даже извинились…

– А про деньги они что-нибудь сказали?

– Нет, конечно!

– Вот и успокойся. Считай, что эти деньги тебе достались за беспокойство. Тем более что для тех людей, которые тебя нанимали, это вообще не деньги.

– Хочешь сказать, мне нечего бояться?

– Абсолютно. – Он помолчал немного, потом произнес: – Знаешь, а я ведь так испугался… У нас с тобой в последнее время не все гладко. Что-то ругаться мы часто стали. Или я тебя раздражаю, или нам просто нужно отдохнуть, поехать куда-нибудь… Словом, когда ты вдруг заявила, что тебе нужно в чем-то признаться, меня словно парализовало…

Бедный мой, подумала она, но вслух не стала его жалеть. Просто позволила ему себя обнять. Ну вот и все. И почему она не рассказала ему все это гораздо раньше? Чего испугалась?

– А что невеста? Как ее звали?

– Я ее имя запомнила на всю жизнь. Анна Ледникова, – ответила Полина.

– Она больше замуж не выходила? За кого-то другого?

– Нет, я проверяла.

– Ну и бог с ними со всеми. Ты пойми, если бы эти люди хотели забрать эти деньги у тебя, то давно бы уже это сделали.

– Да я все понимаю, но сумма-то уж слишком большая, понимаешь? Это непомерно крупная сумма, поэтому-то я так и переживала.

– А почему этот человек обратился именно к тебе?

– Заведующая была в отпуске. В Египте отдыхала. Я за нее оставалась, не помнишь разве?

– А деньги-то где?

– На даче я их зарыла. Как преступница какая-то.

– В выходные поедем, выкопаем. Я только одного не могу понять – чего ты боялась? Ты же не украла их!

– Не украла, но и работу свою не сделала, – вздохнула Полина.

– А кто-нибудь еще знает об этом визите, о чьих-то намерениях зарегистрировать брак?

– Нет.

– Вот и молчи. Словно ничего и не было.

– А может, надо найти эту Анну Ледникову и вернуть ей деньги?

– Послушай! Полгода, говоришь, прошло? Анна Ледникова – это невеста. Не думаю, что она вообще была в курсе организационных мероприятий такого технического рода. Это действовал ее жених, через своих помощников. Постой… Уснуть я теперь все равно не смогу, так пойдем, посмотрим в Интернете данные об этом Малинникове, о Ледниковой… А то ты страшилки мне какие-то рассказываешь про трупы!

...

«Тело бизнесмена Виталия Малинникова было обнаружено неподалеку от села Чардым, в камышах. Там же были найдены останки Г., В., П., и Т. – его помощников по бизнесу и друзей. Характер ранений указывает на то, что эта группа была расстреляна в упор. Неподалеку от места обнаружения трупов, на парковке, находились и автомобили жертв. По предварительной информации, Малинникову угрожали его конкуренты, в частности, Виктор Перекалин, владелец трех ликеро-водочных заводов, а также друзья детства Малинникова, братья Уваровы, с которыми он в свое время не поделил территорию. Ведется следствие».

Полина, кутаясь в теплый халат, крепко прижалась к спине мужа. Какой страшный текст они нашли в Интернете!

– Ну что, дорогая, теперь ты видишь, что всем бывшим рядом с Малинниковым уже не до этого миллиона. И спросить его с тебя просто некому. Успокоилась?

– Послушай, Паша… А ведь и свадьба-то должна была быть где-то в районе Чардыма! Представляешь, что было бы, если бы я туда отправилась? А если бы и меня расстреляли вместе с ними? – запоздало испугалась Полина.

– Успокойся. Если бы да кабы! Все в прошлом. И еще… Если все же кто-нибудь начнет тебя расспрашивать об этой несостоявшейся регистрации – говори, что ты ничего не знаешь. Тем более что у тебя не осталось ни одной записи в документах. Так?

– Так… – она неуверенно кивнула, вспоминая, как собственноручно вписывала в регистрационный журнал карандашом фамилии – «Малинников» и «Ледникова». Правда, после звонка она стерла ластиком эту запись и написала на шершавой бумаге фамилии других людей, которым вдруг понадобилась срочная внеочередная регистрация. И задание это давала ей уже заведующая… Помнится, она ужасно обрадовалась, узнав, что в журнале есть две пустые графы. Слава богу, заведующая не поинтересовалась, откуда они взялись. Вероятно, этот вопрос занимал тогда ее начальницу меньше всего.

11

...

«Тело бизнесмена Виталия Малинникова было обнаружено неподалеку от села Чардым, в камышах. Там же были найдены останки Г., В., П., и Т. – его помощников по бизнесу и друзей. Характер ранений указывает на то, что эта группа была расстреляна в упор…»

Глафира ранним утром сидела за своим письменным столом и, читая криминальную хронику последних шести месяцев, поджидала прихода Мирошкина.

Она знала, что Лиза еще дома, спит и что долгий сон – ее реакция на колоссальное напряжение вчерашних судебных процессов, где она выкладывалась полностью. И пока она не восстановится, толку от нее все равно никакого. Зато потом, как Глаша знала по опыту, голова ее начнет соображать, как мощный компьютер, и за короткий срок Лиза сумеет выполнить огромное количество самой сложной работы.

– Сережа! – Когда Мирошкин, убеленный снегом, появился на пороге, Глафира бросилась помогать ему раздеваться. – Ну же, давай сюда свой тулуп! И где ты только умудрился найти такую шкуру? Дубленка – не дубленка, шуба – не шуба. Кожух какой-то овчинный, но новенький, теплый…

– Глафира, чай есть?

– И чай, и пирожки с капустой. Не поверишь, сама ночью пекла, знала, что ты придешь и тебя ублажать придется. Дело-то, как ты сам уже понял, получается интересным! Давай-давай, проходи.

Сергей Мирошкин, невысокого роста, русоволосый, с бледным лицом и карими глазами, был одет в шерстяной красный свитер и черные джинсы.

– Сережа, какой ты сегодня красивый! Не понимаю, почему вы, мужчины, в основном носите только приглушенные тона? Это я не о тебе, конечно. Я вот, к примеру, купила Адаму нежно-голубой свитер, кашемировый, а он отказывается его носить. Говорит, он женский. А свитер – мужской, мужской и стоит огромных денег! Хотела, чтобы он был красивым, а он…

Глафира с недовольным видом отмахнулась от невидимого Адама и, словно придя в себя, бросилась в кухню, откуда принесла корзинку с пирожками:

– Вот, я их немного разогрела. Сейчас и чай будет. Тебе с лимоном?

Сергей, расслабившись, улыбнулся. Ему нравилось бывать здесь, у Лизы и Глафиры, и он, в отличие от других своих коллег, которые завидовали Лизе, совмещавшей свою адвокатскую деятельность со следовательской, а потому отказывавших ей, успешной, в элементарной информационной и технической помощи, всегда с радостью принимал участие в ее работе. Во-первых, ему это было интересно как профессионалу. Во-вторых, зачастую Лиза, работая с ним в одном и том же направлении, помогала в раскрытии официальных дел самому Мирошкину, что играло немаловажную роль в становлении его карьеры и с каждым очередным раскрытым делом приближало его к должности следователя прокуратуры по особо важным делам. Ну и, конечно, Лиза щедро расплачивалась с ним за оказанную им ей реальную помощь. Если бы не Лиза, катался бы он до сих пор на «копейке»!

– С лимоном!

За чаем Глафира засыпала его вопросами:

– Вот, смотри, сначала говорили, что тело, найденное в районе села Чардым, не имеет никакого отношения к пропавшему Малинникову, а я нашла в Интернете вот эту заметку! Правда, больше никакой информации по этому делу не было в прессе, то ли вы им рот заткнули, то ли просто следствие зашло в тупик и похвастаться вам было нечем, но я так и не поняла – кому принадлежал этот труп?

– Малинникову, это правда. Но тому, кто написал эту заметку, влетело по первое число! Мы до сих пор выясняем, откуда произошла утечка информации.

– Странные вы люди! Нашли гору трупов и хотите, чтобы об этом факте умолчали? Пусть даже Малинников – бывший бандит, что тоже, кстати, все пытаются скрыть, поскольку он давно уже легализовал свой бизнес и теперь открыто торгует выпущенной им же водкой, но и у него могли быть мать и отец, братья, родственники, друзья, я не говорю уже об убитой свите! Пусть они бандиты, но это и люди тоже!

– А никто и не говорит, что не стоит искать их убийц. Но только действовать надо очень осторожно, чтобы не отпугнуть заказчиков.

– Ты думаешь, убийство было заказным? – удивилась Глафира. – Разве это не смахивает больше на настоящие бандитские разборки?

– Смахивает, конечно. Но то место, где обнаружили трупы, не является местом убийства. Их убили в другом месте, трупы привезли туда и сбросили в камыши.

– Скажи, когда было совершено убийство?

– Приблизительно пятнадцатого-шестнадцатого июня прошлого года.

– Кого подозревают?

– Виктора Перекалина. Но у него железное алиби, его с десятого по двадцать пятое июня вообще не было в стране. Ты не поверишь, но, чтобы проверить, действительно ли в Египте был Перекалин, мы отправили туда, в Шарм-эль-Шейх, одного нашего человека, некую особу, знавшую его лично.

– «Знавшую»? Женщину, что ли?

– Ну да. Так вот, она подтвердила, что Перекалина на момент убийства Малинникова и его людей в Саратове не было. И вообще в России – тоже.

– Но он и не обязан был присутствовать, он мог просто заказать это групповое убийство! Хорошо. Пусть это заказ. Но к нему нужно было подготовиться. К тому же расстрел стольких человек не остался бы незамеченным. Кто-то да услышал бы…

– Думаю, что никто ничего не слышал. Дело в том, что трупы выглядели так… Словом, на Малинникове был смокинг, а на его друзьях – дорогие костюмы, рубашки с бриллиантовыми запонками, золотые заколки для галстуков… У них было какое-то светское мероприятие, когда началась стрельба, вот так-то. И, возможно, это происходило в каком-то частном особняке, за высоким бетонным забором и далеко от людских глаз. Не думаю, что они развлекались с девчонками, для этого они не стали бы рядиться в такие дорогие костюмы. Это было какое-то солидное мероприятие – с дорогими напитками, хорошей обильной едой… Это все выяснилось, как ты понимаешь, после вскрытия. Возможно, у них была назначена встреча с потенциальными компаньонами или покупателями. Кто знает, каким еще бизнесом, помимо водки, занимался Малинников? Может, наркотиками? Или девчонок наших, русских, продавал за рубеж? В ту же Турцию?

– Сережа, все гораздо проще. На шестнадцатое июня прошлого года у Малинникова была назначена свадьба.

– Как – свадьба?!

– Обыкновенная свадьба, да! Он был молодым еще человеком, тридцати с небольшим лет, и планировал завести семью. И невесту его звали Анна Ледникова.

– Глафира!

– И Веру Нечаеву, о которой я просила тебя навести справки, тоже пригласили на эту свадьбу! И еще некоторые люди из списка исчезнувших в тот период времени также должны были прийти на свадьбу Малинникова в качестве гостей.

– И что же может связывать этих людей с Малинниковым?

– Или с Анной Ледниковой? Понятия не имею! Но гости-то все какие-то странные… Вера Нечаева! Вечная жертва своего сожителя. Ни дня не ходила без синяков. Дальше! Алиса Петровских – ее тоже приглашали накануне ее исчезновения на свадьбу к Анне Ледниковой. Между прочим, Алиса – наркоманка со стажем. Находилась в группе риска. Мать каждый день ждала, что ей сообщат о смерти дочери или о несчастном случае. Валентина Ступникова! Вообще – слепая женщина. Возможно, ее что-то и связывало с Малинниковым или Ледниковой, но что? И, главное, тот человек, который доставлял всем им лично конверты с приглашениями, обещал проводить несчастную невидящую женщину прямо до места! Еще один человек пропал, причем вместе с тремя детьми. Вдовец, некий Борис Трубников, гардеробщик из ресторана «Ностальжи».

– Да, я помню этот список… Думаешь, и он тоже был приглашен на эту свадьбу?

– Вот относительно Трубникова подобное предположить очень трудно. Тем более что после его исчезновения пропали все их теплые вещи. Он явно собрался и куда-то уехал. Поэтому в списке он мог оказаться случайно, то есть его исчезновение может быть и не связано со свадьбой Малинникова. А теперь читай!

И Глафира положила на стол перед Мирошкиным приглашение на свадьбу, адресованное как раз Алисе Петровских.

– «Шестнадцатого июня две тысячи восьмого года в 12 часов дня, на стоянке, лодки перевезут гостей на остров. Просьба не опаздывать!» Жених – Малинников Виталий, невеста – Анна Ледникова. Действительно! – Мирошкин почесал в затылке. – И что, была свадьба-то или нет?

– Судя по тому, что Малинников с друзьями были сыты и накачаны дорогими напитками, как ты сам сказал, точнее, как показала экспертиза, свадьба все-таки состоялась.

– Подожди. Я позвоню в информационный центр, и мне пробьют этого Малинникова – был ли заключен этот брак или нет?

Пока Сергей разговаривал со своей знакомой из ИЦ, Глафира сварила кофе, устроилась с чашечкой за столом, с наслаждением закурила.

– Она перезвонит мне в самое ближайшее время, – сказал Мирошкин. – Глафира, как же вкусно ты куришь!

– Ты поешь-ка лучше, наберись сил. Знаешь, какая мне пришла идея в голову?

– Какая?

– Мы непременно должны прямо сейчас отправиться в Чардым и постараться выяснить, кто в прошлом году там устраивал свадьбу. Может, кто-то что-то слышал?

– Думаешь, свадьба все-таки состоялась в Чардыме?

– А ты думаешь, что эти приглашения готовились и раздавались гостям просто так? Просто потому, что свадьба была на улице Кирова в Саратове, в ресторане, а гостей отправили на остров? И туда же потом свезли расстрелянные трупы? Да я теперь просто уверена, что все эти убийства произошли где-нибудь в тихом месте, на острове. Я даже вижу мысленным взором высокий бетонный забор…

Позвонила Лиза и сказала, что она уже проснулась. Появится в офисе через полчаса. Попросила, чтобы ей приготовили кофе.

К ее приходу появилась и информация, что никакого брака между Малинниковым и Ледниковой (а также какой-либо другой женщиной) в прошлом году заключено не было.

– Ты с новостями? – спросила Глафира, принимая из рук Лизы шубу.

– Значит, так. Новость – так себе. Гурьева в городе нет. И в России, похоже, тоже. Глафира, – улыбнулась Лиза, отхлебывая свежесваренный кофе, – ты так смотришь на меня, словно собираешься сказать мне какую-то гадость и не знаешь, с чего лучше начать.

– Все правильно, Лиза. Потому что исходя из всего, что нам известно, получается, что сама свадьба состоялась, а регистрации брака – не было! И скорее всего это мероприятие с приглашенной группой очень странных гостей происходило на острове Чардым, тебе хорошо известном. И поскольку трупы явно были доставлены в камыши с места преступления – предположительно с того места, где проходила свадьба, – то нам надо это место непременно найти.

– Глаша, какая ты! На улице – метель, снег, ветер и холод. Как ты представляешь себе эту поездку?

– Возьмем с собой пакет с пирожками, термос с чаем, купим по дороге сигареты и поедем спокойненько в Чардым. Сейчас там очень тихо, людей мало, только местные жители…

– Поедем на джипе, – сказала Лиза. – И хотя мне кажется, что Чардым здесь ни при чем и что все эти приглашения так и остались только бумажками…

– Почему? Думаешь, гости не добрались до Чардыма или их вместо этого повезли в другое место?

– Трудно пока что-то предполагать. Но в этом деле слишком уж много странностей… А что с Анной Ледниковой?

– У меня есть ее адрес, она живет одна. Или – жила. Она же тоже вроде бы пропала, – сказал Сергей.

– И ты все это время молчал?! – воскликнула Глафира. – Мирошкин!

– Да ты мне начала рассказывать такие интересные вещи, вот я и забыл тебе сообщить, что пробил эту Ледникову.

– Ну, тогда хотя бы сейчас поведай нам, кто она, чем занимается (или занималась), замужем ли, есть ли у нее родственники.

– Еще в прошлом году она числилась секретаршей в фирме «Колибри», поставляющей в город полиграфическую продукцию. Открытки, там, постеры, плакаты, а также канцелярские принадлежности. Но в июне она уже уволилась. Не замужем. Живет – или жила – одна в двухкомнатной квартире неподалеку от набережной. Нигде не работает. Информация очень скудная.

– Понятно. Что ж, неплохо было бы нам познакомиться с теми, кто знал эту Ледникову, узнать, наконец, подробности про ее свадьбу! Может, ни в какой Чардым ехать и не придется.

– Я пакет все равно соберу, и чай уже заварился, – упрямо сказала Глаша и отправилась в кухню.

12 Июнь 2008 г.

Эльвира Борисовна Стаканова открыла дверь и поставила тяжелые сумки и пакеты на только что вымытый пол просторного холла общежития. За конторкой сидела женщина-вахтер, которая записывала всех визитеров, регистрируя их строго по паспортам, и, судя по ее внешнему виду и выражению лица, работой своей она была явно довольна. Вот сколько знала ее Эльвира, она, эта безымянная женщина, всегда была одета по-военному строго, в теплые и глухие платья и кофты, на носу ее неизменно поблескивали очки, а ее тихий, волевой, призывающий к повиновению голос требовал неукоснительного выполнения всех правил этого заведения. На вид ей можно было дать лет пятьдесят, но на самом деле, почему-то думалось Эльвире, она была моложе. У нее практически не было морщин, густые стриженые волосы еще не тронула седина, да и осанка говорила о том, что ей еще далеко до старости. Гестаповка! Так окрестили ее все проживавшие в этом молодежном общежитии, построенном специально для выходцев из домов-интернатов – словом, для сирот. В одном крыле обитали молодые люди, в другом – девушки. Женщина-вахтер настояла на том, чтобы на входе установили турникет, и только она, Гестаповка, хозяйка этого турникета, имела право впустить посетителя в общежитие.

С одной стороны, это сильно смахивало на ее желание утвердиться в этой жизни, продемонстрировать свою власть над людьми несчастными, обделенными судьбой и, как правило, очень одинокими, уязвимыми, а то и ущербными – ведь здесь несколько комнат занимали люди с ослабленным зрением. С другой стороны, ее присутствие вносило в жизнь этого общественного жилища ощущение какого-то порядка, чего им так не хватало в другой жизни, которая начиналась сразу же за стенами общежития. Быть может, поэтому никто из проживающих особо не бунтовал. А еще, конечно, здесь было относительно тихо и спокойно из-за страха жильцов остаться на улице. Кто знает, насколько много зависело от этой странной женщины и не связана ли была ее работа с теми государственными многочисленными инспекциями и инстанциями, которые отвечали за жизнь бывших детдомовцев и интернатовцев! Однако, несмотря на строгий режим посещений, девушки время от времени выходили замуж и выпархивали счастливыми птичками из этого мрачноватого, пропитанного запахами сырости и жареного лука здания, да и парни постепенно расставались со своей одинокой холостой жизнью, находили себе пару и покидали этот «интернат-2». Что же касается слабовидящих, то, почти не выходя из общежития, молодые люди сложились в две семейные пары.

Эльвира паспорт не показывала. Гестаповка знала ее в лицо и пропускала безмолвно, как свою сестру. Но теплых и доверительных отношений между женщинами все равно не сложилось. Эльвира презирала свою почти коллегу за деспотизм, о котором она была наслышана, и за тот внешний облик жестокой женщины-надзирателя, делавший это общежитие похожим на тюрьму.

Другая бы вахтерша на месте Гестаповки, отложив вязанье и улыбнувшись, поприветствовала бы Элю, сказав, например:

– Снова к своим? – Или: – Какие тяжелые сумки! И не надоело вам опекать их? Они ведь уже не девочки! Самим надо научиться зарабатывать.

Гестаповка же всегда молча провожала Эльвиру взглядом, и все вопросы – если они у нее вообще были – оставались неозвученными.

Турникет пропустил Элю, нагруженную продуктами, в коридор, откуда открывался вид на широкую старинную лестницу. Чугунную, с литыми кружевными узорами, монументальную. Когда-то давно это здание принадлежало полиграфическому училищу. Говорили, что в подвалах сохранились отлитые из металла оттиски набранных студентами текстов (в то время даже буквы выкладывались из металла), а также сгнившие катушки бумажных рулонов.

И вот, когда Эльвира уже дошла до лестницы, до нее донеслось тихое, но четкое:

– Они пропали.

Эльвира резко повернулась:

– Что, извините? Я не расслышала.

– Они пропали, – еще тише произнесла Гестаповка.

Она говорила, как поняла Эльвира, намеренно тихо, чтобы ее невозможно было услышать, и так, чтобы тот, к кому были обращены эти слова, непременно вернулся. Вахтерша одной этой тишайшей фразой зацепила Эльвиру, как крючком.

Бросив сумки на пол, Эльвира почти подбежала к конторке и заглянула Гестаповке в глаза. И тут же отшатнулась, увидев ее совсем близко-близко. Розовые воспаленные веки за тонкими стеклами очков – и слезы, внезапно покатившиеся по ее щекам. Это было настолько неожиданно, что Эльвира на какой-то миг просто онемела. Гестаповка смотрела на нее испуганными глазами и плакала!

– Что случилось?! Что вы, наконец, сказали? И неужели нельзя говорить погромче! – заорала она на вахтершу. – Что вы сказали? Кто пропал?!

– Катя и Полина, – на этот раз вообще прошептала, глотая слезы, женщина. – Позавчера. За ними заехал один… представительный такой мужчина… Девочки сказали мне, что их пригласили на свадьбу. Они были такие нарядные! Так хорошо одеты… Какая-то их знакомая девочка, кажется, выходила замуж. Я записала, когда они вышли… Вот, я даже открыла журнал на этой странице. Видите? Шестнадцатого июня, в десять пятнадцать.

– И что? – Эльвира сразу оценила, что прошло уже почти два дня, и это невероятно, что девочки до сих пор не появились. Они не могли себе этого позволить! Просто не могли. Они не такие!

– Они больше не вернулись.

– А вы в милицию заявили?!

– На следующий же день ко мне сюда заглянул участковый, – быстро, прогладывая слова и ужасно нервничая, отвечала вахтерша, которая, оказывается, была вполне нормальной, живой, эмоциональной женщиной. Всегда бледное и даже какое-то серое лицо ее порозовело, глаза ярко заблестели от слез. – И я сказала ему, что девочки не вернулись после свадьбы. И знаете, что он мне сказал? Что они загуляли! Но он же не знает их так, как я! Как вы… Во-первых, даже если бы они и остались где-то ночевать, то непременно предупредили бы меня. Это точно! Возможно, вам, всем тем, кто не живет здесь, кажется, что я просто сижу здесь, как собака на цепи, и не пускаю чужих, но на самом деле я для многих – единственная во всем свете душа, которая за них переживает! И это именно мне ребятки звонят и докладывают, где они и что с ними. Этим девчонкам и мальчишкам важно знать, что кто-то о них думает, волнуется за них. Это вносит в их жизнь хотя бы какой-то элемент семьи.

Эльвира была просто потрясена:

– Как вас зовут?

– Все здесь за спиной зовут меня Гестаповка, – ответила она устало. – Но вообще-то я – Лидия Викторовна. Имя не очень-то благозвучное, может, поэтому меня никто по имени-то и не зовет…

– Скажите, как выглядел тот человек, с которым они уехали?

– Просто шикарный мужчина! И не как хлыст какой-то разряженный. А настоящий интеллигентный человек. С осмысленным взглядом. Такому хочется довериться на всю жизнь.

– А машина? Какая у него была машина?

– К сожалению, я не заметила. Да мне отсюда и не видно, если машину ставят на парковку.

– А как фамилия этой девушки, которая выходила замуж, на чью свадьбу они поехали? Она отсюда?

– Нет, точно не отсюда. Я бы знала. Они сказали – Аня. И это все.

– И что же нам теперь делать?

Эльвира вдруг поняла, что она не знает – идти ли ей в комнату к девочкам, чтобы отнести продукты и уложить все в холодильник, или же забирать пакеты и отвезти обратно домой. При мысли, что эти котлеты и сосиски могут уже не понадобиться близняшкам, ей стало дурно.

– Вы идите, – сказала Лидия Викторовна. – Вот вам ключ, посмотрите, все ли там в порядке? А если хотите, я тоже с вами пойду. Самой мне было бы неудобно. Может, найдем какие-нибудь следы, приглашение на свадьбу или номер телефона этой Ани?

– Отличная мысль! Пойдемте. К тому же мне надо отнести сумки к ним в комнату.

Вот теперь она сказала это так, как если бы узнала, что девчонки просто вышли из дома недавно и должны скоро вернуться. Сама себя обманула. А в груди появилась какая-то ясная, острая боль. Страх?..

Лидия Викторовна оставила свой пост с легкостью, словно ей каким-то волшебным образом удалось избавиться от цепи, к которой она была прикована. Эльвира поняла, что на фоне предчувствия большой беды, произошедшей с близняшками, ее бывшими воспитанницами, все остальное как бы перестало иметь смысл. Тот смысл, который до этих пор вкладывала в каждое свое движение на посту, в каждое свое слово Гестаповка.

Лидия Викторовна сама открыла дверь в комнату сестер Гудковых.

Эльвира видела эту комнату много раз, и каждый ее визит доставлял ей прежде чувство удовлетворения – комната была чистой, просто вылизанной. Окна сияли промытыми стеклами, белые кружевные занавески (подарок самой Эльвиры) опускались до пола и даже ложились красивыми складками на ковер. На полках и прочей скудной мебели – ни пылинки. За перегородкой, где девочки обустроили некое подобие кухни, на столике стояла сушилка с набором самой необходимой посуды: тарелками, чашками.

Две симметрично стоявшие по обеим сторонам продолговатой комнаты кровати были аккуратно застелены темно-синими пушистыми пледами. На туалетном столике – вазочка с засохшей розочкой и два флакона с духами. Телевизор, круглый стол, в центре которого – большая хрустальная пепельница, полная разной мелочи вроде проездных, счетов, булавок, помады, скрепок…

Эльвира открыли холодильник. Он оказался почти пуст, не считая молочного пакета и банки с остатками малинового варенья. Месяц тому назад, когда одна из девочек заболела – Катя, – Эльвира привезла им это варенье, а еще лимоны, лекарства, сливочное масло.

После того как они неудачно попробовали себя продавцами на рынке и их обворовали, им пришлось, подписав предварительно документ у нотариуса о том, что они должны хозяевам круглую сумму денег, срочно устраиваться на тяжелую вредную работу – на химический комбинат, чтобы постепенно выплачивать долг. Долг за полгода они вернули, но здоровье свое изрядно подпортили. И тогда Катя устроилась домработницей в одну семью, а Полина – уборщицей в магазин. И, как нарочно, и той и другой зарплату задерживали – девчонки просто голодали. Эльвире же, их бывшей воспитательнице, сильно привязанной к девочкам, было совсем не трудно помогать им. Муж ее хорошо зарабатывал, и у нее всегда находилось свободное время, чтобы проведать своих девочек. Возможно, имей Эльвира собственных детей, она не смогла бы уделять им так много внимания. Но детей Эльвира иметь не могла, а потому она обратила весь нерастраченный свой материнский инстинкт на сестер Гудковых. К счастью, муж ее все знал и никогда не упрекал жену за то, что она так много времени проводит в заботах о чужих детях.

Пятидесятилетняя Эльвира начала уже даже подумывать о том, как изменится ее жизнь, когда у девочек появятся свои семьи, пойдут детки. Вот уж тогда она нанянчится в свое удовольствие! У нее даже своя страсть появилась – магазины для детей. По субботам или в свободные от работы дни она выбиралась в город и, погруженная в свои мечты, ходила по этим магазинам, покупала потихоньку нежнейшее детское белье, розовые и голубенькие комбинезончики, пинеточки, кружевные простынки и пушистые одеяльца, крохотные чепчики, распашонки, ползунки, бутылочки, соски и даже сухие молочные смеси.

Сейчас же, очутившись в пустой комнате, которая показалась ей особенно холодной, она вдруг подумала, что никогда больше в жизни не увидит она своих Катюшу и Полинку и что не видать ей своих внуков. Никогда.

Ей стало страшно.

– Когда открывается дверь, я всегда жду, что это они – возвращаются. Пусть даже не такие, каких я знала их прежде, – сказала за ее спиной Лидия Викторовна, – пусть даже помеченные пороком, испытавшие на себе весь ужас общения с мужчинами… Но главное, чтобы они вернулись! Ведь так?

– Надо срочно заявить в милицию. Срочно!!! Требуется что-то делать. Больше нельзя бездействовать. Это очень опасно. Надо выяснить, к кому они отправились на свадьбу!

– Но как? Я знаю только имя, и все!

– Там, в милиции, найдут способ, как их найти. В конечном счете можно просто выяснить, сколько браков было зарегистрировано шестнадцатого июня и нет ли среди невест девушек с именем Аня!

– Это хорошо, если их не обманули и на самом деле они отправились на свадьбу. А что, если никакой свадьбы не было? И их просто выманили из дома, чтобы отвезти куда-нибудь, в какой-нибудь вертеп!

– Типун вам на язык, Лидия Викторовна!

– Но ничего нельзя исключать.

Они осмотрели каждую вещь, перебрали все бумаги, документы, записки в поисках номеров телефонов или адреса, где могла состояться свадьба, но ничего не нашли.

– И паспортов их нет, заметьте, – сказала Лидия Викторовна.

– Вы не знаете случайно номера телефона тех людей, где Катя работала домработницей? Если Полина мыла полы в магазине, то ее отсутствие не так страшно, как отсутствие домработницы в богатой семье.

– Нет, к сожалению, я не знаю номер телефона. И адрес – тоже. Но что проку, если бы мы даже и позвонили туда? Ведь ясно же, что если их нет здесь, дома, значит, они не вышли на работу.

– Вот что, Лидия Викторовна. Я пошла в милицию! А вы продолжайте ждать их здесь. Кто знает, может, свадьба продолжилась где-нибудь в другом месте, к примеру в деревне? Знаете, так бывает. Начинают праздновать где-нибудь в ресторане, а потом, на следующий день, все отправляются к родителям невесты или жениха. Может, там, куда их привезли, нет транспорта? Или машина где-то застряла… Или несчастный случай… А вы больницы не обзванивали?

– И больницы, и морги, – вздохнула вахтерша. – Слава богу, девушек с такими приметами там нет.

– Я все равно продукты положу в холодильник. Вот вернутся девочки, голодные, уставшие, покушают, – всхлипнула Эльвира.

– Дай-то бог!

13

Дверь им открыла женщина средних лет. Внимательно осмотрела всю троицу. Лиза, Глафира и Мирошкин сначала долго названивали в дверь квартиры, где должна была проживать Анна Ледникова, но, когда им никто не открыл, они позвонили соседке.

– Здравствуйте, мы из прокуратуры. Ищем Анну Ледникову, вашу соседку. Вы не знаете, когда она появится дома?

– Странно. – Соседка вновь принялась рассматривать посетителей. – Вы из прокуратуры – и только сейчас начали искать Аню?

– Что-то не так? – холодноватым тоном спросила Лиза. – Что вы хотите сказать, как это – Ледниковой нет? И как давно?

– Да, она пропала, и действительно давно. Проходите. Не думаю, что об этом надо говорить на лестнице. Вы уж извините, что я в таком виде, я не ждала гостей.

Женщина пригласила их войти в гостиную. Видно было, что она встревожена и сильно нервничает. А еще она явно раздражена – похоже, тем, что представители закона так припозднились с поисками ее пропавшей соседки.

– Разве Варвара не писала заявление об исчезновении Ани?

– Да, имеется такое заявление, – сказала Лиза. – Но мы хотели бы поговорить с вами, с соседями, а потом и со всеми остальными, кто знал Анну.

– Но ведь прошло уже полгода! – воскликнула женщина. – Это значит, если у человека пропадают близкие ему люди, то поиск их начинается только спустя шесть месяцев?!

– Мы из другого подразделения, – как можно спокойнее ответила Глафира. – И на Анну Ледникову мы вышли в связи с другими делами. Давайте оставим этот обвинительный тон и поговорим об Ане. Когда и при каких обстоятельствах она исчезла?

– Хорошо, я все расскажу. Шестнадцатого июня у нее была свадьба. Варвара, ее подруга, тоже должна была туда пойти, это же так естественно! Но она приболела и не смогла отправиться в Чардым, где должна была проходить свадьба. За Аней приехал жених, Виталий, с друзьями, было очень много машин. Аня была просто как принцесса! У нее был очень красивый свадебный наряд. Просто сумасшедшее платье, и фата, и цветы… Это была очень дорогая свадьба! Вот как они выехали отсюда, так ее больше никто и не видел. Ходили слухи, что Виталия Малинникова убили, вроде бы его труп нашли где-то поблизости от острова Чардым, и что все это произошло чуть ли не в день свадьбы! Я даже пыталась через своих знакомых в милиции выяснить все об этом, тем более что речь-то шла об исчезновении моей соседки, Анечки… Но мне ясно дали понять, что никаких доказательств того, что труп принадлежит именно Малинникову, нет и вообще это темная история.

– Скажите, перед тем как выйти замуж за Малинникова, какой была Анна? Я имею в виду, выглядела ли она как счастливая невеста? Быть может, вы видели их вместе – Виталия и Анну, заметили, как они общались между собой?

– Да, я видела их, безусловно, вместе. Но только либо возле дома, либо в подъезде. Я же для нее все равно была просто соседкой. Сказать, что Аня светилась от счастья? Нет. Хотя, думаю, она все же была счастлива. Виталий Малинников – молодой, красивый и богатый человек. Любил ее, оказывал ей постоянные знаки внимания. Я-то мало что о нем знаю и могу судить о его состоятельности, скажем, лишь по каким-то внешним признакам. Роскошные машины, телохранители, дорогие костюмы, подарки, набитые продуктами сумки, которые постоянно привозил его водитель и вручал Ане. Дело в том, что такие вещи не остаются без внимания. Тем более что раньше, до своей встречи с Виталием, Аня жила очень скромно. И одевалась она хоть и элегантно, со вкусом, но вещи все были поношенные, я же знаю. Даже допускаю, что она одевалась в секонд-хенде, понимаете? Еще она всегда была какая-то неспокойная, озабоченная, нервная. Работу нашла хоть и чистую, но с низкой зарплатой. Секретарем, представляете, в какой-то крохотной фирме.

– До знакомства с Виталием она жила одна? Ни с кем не встречалась?

– Во всяком случае, я ее ни с кем не видела. Она утром уходит на работу, вечером возвращается, всегда одна. В одной руке сумочка, в другой – пакет с продуктами. И все. Знаю, что вечером она смотрела телевизор или читала. Я же к ней по-соседски иногда заходила, то за солью, то за луковицей… Видела, как она живет. Очень одиноко и как-то безрадостно. Иногда я смотрела на нее, и мне казалось, что из нее душу вынули. А ведь она была очень молода, всего двадцать лет с небольшим, и очень хорошенькая! Поэтому я и не удивилась, когда однажды она появилась здесь все же не одна, а с кавалером. Очень представительным молодым мужчиной. Знаете, я так порадовалась за нее…

Глафира слушала ее и думала о том, что они только зря теряют время. Соседка на самом деле – просто соседка, она мало что знает о жизни Анны. А еще Глаша, вспоминая свой утренний разговор с Мирошкиным, когда он рассказывал ей о Ледниковой, удивилась тому, что на какое-то время она словно забыла об Ане и – а это еще более странно – что Аня тоже значилась в списке пропавших и заявление о ее исчезновении написала в милицию ее подруга, Варвара Горохова.

– Вы знакомы с Варварой Гороховой? – спросила она соседку.

– С Варей? Конечно! Они дружили с Анечкой, Варя и написала заявление в милицию о пропаже подруги, я же говорила. Вы только представьте себе, как она убивалась, бедная Варвара, когда Аня исчезла! Я, говорит, на ее свадьбу не попала, ничего не знаю… И как могло такое случиться, что Ани нигде нет? Понимаете, Варя сначала думала, что Аня с Виталием тайно ото всех уехали в свадебное путешествие.

– Почему тайно?

– Да нет, это было всего лишь предположение. Просто если бы не тайно, то Варя-то наверняка знала бы, куда и на сколько дней молодые собираются. А так… Ни Виталия нет, ни Анечки!

– В квартире Анны кто-нибудь побывал за это время?

– Нет. Никто. Во всяком случае, я никого не видела.

– А вы сами? У вас есть ключи?

– Да, есть… – И женщина густо покраснела. – Я присматривала за ее квартирой.

– Значит, вы были там после Аниного исчезновения. Вы могли бы открыть нам ее квартиру?

– Да, конечно… Но я хочу сразу вас предупредить. Понимаете, эта предпраздничная суета, все-таки – свадьба… Там был такой беспорядок, все разбросано. Вещи, предметы туалета… Пудра рассыпана… Холодильник полон, повсюду цветы, какие-то подарки, коробки. Но это не свадебные, нет, это то, что покупалось и дарилось еще до свадьбы. За невестой же приезжали, натоптали там. Так что я прибралась. Все, что протухло в холодильнике, – выбросила. Полы помыла. Все аккуратно сложила. Теперь я понимаю, что мне не следовало этого делать… Ведь Аню могли похитить прямо из квартиры. А это значит, что там остались следы преступников!

– Когда вы вошли туда в первый раз после шестнадцатого июня?

– Черед неделю. Когда поняла, что молодые уехали. Мне хотелось, чтобы, когда они вернутся, все было чисто.

Она говорила таким слабым, неуверенным голосом, что всем, кто ее слушал, стало стыдно за эту женщину, которая, используя доверие хозяев, не раз бывала в квартире, может, даже украла что-то. Это было настолько очевидно, что даже холодноватая Лиза спросила прямо:

– Что вы присвоили из личных вещей Анны Ледниковой?

– Я не присвоила! Я лишь взяла на сохранение ее драгоценности. Честно! Я ничего не носила, только подругам показывала! Вещи ее мне бы все равно не подошли… Еще… Кое-что из бытовой техники. Миксер… Ну, забрала я и остатки продуктов. Это нельзя назвать воровством!

– Вы что же, знали, что она не вернется?

– Нет, не знала. Да как я могла об этом знать?! Просто понимала, что все равно никто не заметит. А украшения я отдала бы ей сразу, как только молодые появились бы здесь!

– Думаю, что дело обстояло иначе. Ваши знакомые в милиции, – подал голос Сергей Мирошкин, с трудом сдерживая раздражение, – сказали вам, что Виталия Малинникова убили, а его невеста (или жена) пропала. Вот вы и поступили, как настоящий мародер! Утащили из квартиры все, что там было ценного!

Женщина обхватила руками красное лицо:

– Как же все это ужасно… И зачем я только сказала, что была там?!

– Дайте ключи, – приказала Лиза. – И следуйте за нами! Да, и еще. Телефон Варвары, ее адрес! Только не говорите, что он вам неизвестен. Когда Аня пропала, Варвара наверняка бывала здесь, и вы разговаривали с ней. В такой ситуации люди всегда обмениваются своими координатами на случай, если кто-то что-то узнает.

Через несколько минут они уже входили в квартиру загадочно исчезнувшей невесты – Анны Ледниковой.

Глаша и сама бы не смогла объяснить себе – почему едва она переступила через порог этой квартиры, как ее чувство неприязни по отношению к соседке-мародерке сразу же исчезло. Все выглядело именно так, как и говорила женщина. В этой, в общем-то, нищей квартире, с обшарпанными обоями и выщербленным паркетным полом, действительно были заметны следы внезапно обрушившегося на ее хозяйку богатства: рядом с убогой меблировкой соседствовали новые, в упаковке, вещи, свернутые в рулоны ковры, стояли коробки с бытовой техникой, новенький компьютер, заботливо прикрытый (точно – соседкой) новой тонкой скатертью. На старом полированном столике стояла огромная, просто гигантская ваза, изображающая золотого ангела, несущего на своих пухлых ручках расписанную райскими птицами фарфоровую чашу. В кухне со старой, полуразвалившейся мебелью желтоватого цвета стояла новенькая кофеварка, изящный и явно дорогой серебряный поднос… И так – повсюду.

Однако все эти коробки, рулоны, новое постельное белье, одеяла, подушки, какие-то вещи – все было аккуратнейшим образом сложено и прикрыто где простынями, где отрезами красивейших тканей.

Лиза позвонила Варваре Гороховой, но ее телефон не отвечал.

– Может, вам кофейку сварить? – предложила убитая всеобщим презрением соседка, которую, как оказалось, звали Мария Петровна. – Вы уж извините меня, пожалуйста. Бес попутал…

– Кофейку – это можно, – смилостивилась над ней Лиза, увлеченно разглядывая новый ноутбук.

Соседка ушла, а Лиза, обратившись к Мирошкину, прокомментировала:

– Ноутбук – навороченный. И очень дорогой. Вот, подарил жених невесте дорогую игрушку…

– Да и компьютер в спальне тоже неплохой. И очень мощный.

– Ты уже успел его включить и проверить?

– Да. Только вот открыть файлы не удалось. Пароль…

– А ты хотел бы вскрыть его, чтобы узнать все девичьи тайны исчезнувшей невесты?

– Думаю, она пользовалась им исключительно в развлекательных целях. Я заметил там огромное количество дисков с играми, разными там бродилками.

Пересмотрев гардероб Ани Ледниковой, женщины единодушно пришли к выводу, что девушка она была стройная, с отличным вкусом, за недолгое время успевшая избавиться от своих старых вещей и приобрести кучу новых. Чувствовалось, что денег на свою невесту жених не жалел. Кристиан Диор, Валентино, Шанель, Прада – эти знаменитые имена мелькали на этикетках.

– Лиза, что это за чертовщина такая?! Куда они все подевались? – Глафира расхаживала по квартире, заложив руки за спину, и возмущенно комментировала события последних дней. – Была – не была свадьба, никто ничего, заметь, не знает! Исчезли люди, причем на первый взгляд никак между собой не связанные. Но связь-то, несомненно, имеется. И мне почему-то кажется, что все эти девушки и женщины имеют отношение именно к Ледниковой, а не к крутому бизнесмену Малинникову. Такие, как он, не приглашают на свое торжество каких-то слепых женщин и вдовцов с тремя детьми! И еще. Знаешь, это как в хрестоматийном романе Агаты Кристи – заманили людей в глухое место, вроде «Десяти негритят», чтобы вершить над ними судилище.

– И ты думаешь, их всех расстреляли? – спросил Мирошкин, который тоже все это время молчаливо осматривал квартиру, метр за метром. – Ну и в дурное же дело вы меня втравили! Правда, очень странная история. И самое главное. Эта свадьба была как бы фиктивной, что ли… Официальный брак зарегистрирован не был.

– Глаша, давай еще раз пройдемся по списку, – предложила Лиза.

– Давай. Я и сама хотела.

Глафира достала список и положила его на стол. Пробежала глазами текст. Многих людей из списка она теперь знала лично.

– Напомни, пожалуйста, Глаша, о ком мы что-то знаем, а о ком пока еще ничего?

– Вера Нечаева, ее ищут двое, Валерий Наумов, ее приятель, и Геннадий Халин. Наумов – вообще наш клиент…

– Это-то я помню, Глафира!

– Дальше. Кира Одина – ее ищет подруга, Ольга Колосова.

– Вот! Ничего о ней не знаем. Пометь там.

– Пометила. Я бы сегодня как раз и занялась этим, но мы же решили поехать в Чардым…

– Заметь, это твоя инициатива! В такой мороз, в такую непогоду – на остров!

– Я взяла пирожки и чай! Лиза!

– Дело не в пирожках. Надо бы заказать снегоход, – резонно заметил Мирошкин.

– Как это: заказать?

– Позвонить на турбазу и заказать.

– Так просто?

– Свяжусь с одним человеком, он все сделает, – скромно так проговорил Мирошкин, и Глафира одарила его нежной улыбкой:

– Ты, Сережа, просто прелесть!

Мирошкин принялся звонить, а озабоченная Лиза вернулась к прерванному разговору:

– Ладно-ладно, снегоходы, луноходы… Делать вам больше нечего! Кто там дальше по списку?

– Алиса Петровских – заявление написано от имени ее матери, Нины Петровских.

– Дочка-наркоманка. Ясно, – кивнула Лиза.

– Катя и Полина Гудковы – бывшие воспитанницы детского дома, пропали шестнадцатого июня, их разыскивает их воспитательница, Стаканова Эльвира Борисовна.

– Об этих мы вообще ничего не знаем, – заметила Лиза.

– Узнаем.

– Так… Анна Ледникова – ее ищет подруга, Варвара Горохова. Ну, здесь как будто все понятно. Вернее, вообще непонятно! Валентина Ступникова – ее ищет Софья Ненарокова, тоже подруга.

– Это слепая женщина, так? – уточнила Лиза.

– Да, – кивнула Глаша.

– Послушай, а как случилось, что она вдруг ослепла? Насколько я помню, раньше она была педагогом? Преподавала в школе?

– Она начала слепнуть не так давно, и муж бросил ее. Теперь он живет с другой женщиной. Мне удалось поговорить с ее подругой, Соней. Знаешь, замечательная женщина! Она так переживает за подругу! Она раньше удручалась так из-за ее слепоты, а теперь – из-за ее исчезновения. Говорит, это она виновата в том, что отпустила Валентину. Что эта свадьба – просто ловушка, чтобы заманить туда Валентину, мол, кто-то наверняка позарился на ее квартиру, – рассказала Глафира.

– А разве есть какие-то признаки того, что на ее квартиру положили глаз? Кто в ней сейчас живет?

– Да Соня и живет!

– Глаша! Так, может, она все это и устроила?

– Пригласила на свадьбу людей, чтобы завладеть их квартирами? Причем использовала для своих целей такого человека, как Малинников?! Лиза, ты сама-то понимаешь, что говоришь?

– Малинников – миллионер, – заметил Мирошкин. – Он очень богатый человек и уж точно не стал бы связываться с такой дешевой авантюрой, где была бы замешана его невеста. Вы же сами видите – все, что касается их предполагаемой свадьбы, точнее, отношений между Анной Ледниковой и Малинниковым, – все правда! Здесь на самом деле жила невеста.. Этакая бедная Золушка, неожиданно превратившаяся в принцессу.

– Ты прав, – вынуждена была согласиться с ним Лиза. – Что-то я не то сказала. Малинников не стал бы связываться. Да здесь один костюм от Диор стоит, как чугунный мост! Подумайте, будет ли человек, с легкостью одаривающий свою невесту подобными вещами, устраивать эти спектакли со свадьбой?

– А в шкафу, между прочим, новая обувь. От Кристиана Диора, Живанши, Армани, Кристиа Лакру, Сааба, – сказала Глафира.

– Да, я тоже видела, – кивнула Лиза. – Это очень дорогая обувь. Нет, правда, чертовщина какая-то. Ладно, поехали дальше по списку.

– Дина Андреева – заявление написано от имени Князева Сергея. О ней нам пока тоже ничего не известно. И, наконец, Борис Трубников и его трое маленьких детей – Петя, Маша и Савва. Заявление писал знакомый нам Михаил Агишин, владелец ресторана «Ностальжи».

– Получается, что мы ничего не знаем о Кире Одиной, сестрах Гудковых и Дине Андрееве. Ладно, займешься ими завтра. А сегодня, так уж и быть, едем в Чардым. Хотя мне так не хочется! Честно, – призналась, поеживаясь, Лиза, хотя в квартире было тепло.

В дверь позвонили. Вернулась Мария Петровна.

– Забыла вам сказать! У них же домработница была! – выпалила она, шумно дыша, как если бы бежала по лестнице, боясь опоздать со своей важной информацией.

– Домработница?! – Лиза с Глафирой переглянулись. Действительно, как это им сразу в голову не пришло, что Малинников из любви к своей невесте оградил ее от скучной домашней работы! – И кто же она?

– Молоденькая такая девочка, Катей ее зовут. Неподалеку отсюда есть общежитие. Там живут бывшие воспитанники интернатов, сироты. Вот она как раз оттуда. Кажется, у нее есть еще сестра-близнец. Я видела их вдвоем, они стояли на площадке, курили и разговаривали. Я так поняла, что Катя не пустила свою сестру в квартиру Ани, вероятно, ей не разрешалось приводить сюда чужих, даже собственную сестру.

– А о чем они разговаривали? – спросила, нахмурившись, Лиза.

– Не знаю. Но они спокойно беседовали. Потом та, вторая, поцеловала Катю в щеку, помахала рукой и вошла в лифт. Вот и все. Очень красивые девочки! Я еще подумала тогда, что где-то, вероятно, живет и их мать, бросившая их в детстве. Хотя она могла и погибнуть.

– Тогда ответьте нам на такой вопрос, дорогая Мария Петровна, – Лиза просто сверлила ее взглядом, – если в этой семье была домработница, то почему же именно вы прибирали в квартире после того, как молодые уехали? По какому праву? И куда делась эта Катя?

– Она тоже пропала… И не одна! А вместе со своей сестрой. Думаю, их тоже пригласили на свадьбу…

– Гудковы! – одновременно произнесли Лиза, Глафира и Мирошкин.

14

– Баб, это к тебе, за молоком!

Внучка Даша ворвалась в дом, разрумянившаяся от мороза и быстрой беготни наперегонки с соседским мальчишкой Сережкой, и, сверкнув лукавыми глазами, схватила теплую ватрушку с творогом.

Ксения Александровна, отложив в сторону кисточку, которой она смазывала взбитым яйцом уложенные на противень ватрушки, быстро схватила полотенце и вытерла руки.

– Да я вроде бы никого и не жду, Даша. Утреннее молоко почти все продала. Себе только два литра оставила. Из города тоже вроде бы никто не должен приехать. Зима все же! А кто пришел-то? Знаешь их?

– Не-а… На снегоходе их привезли. Может, отдыхающие? Одна тоненькая такая, в дубленке, а вторая – во! – И десятилетняя Даша широко развела в стороны руки, показывая габариты прибывшей женщины. – Но веселая такая, смешная. У нее еще шаль красивая, красная. А с ними – парень. Вот все они и хотят тебя видеть.

– Что, прямо именно меня и спросили? – удивилась ее бабушка.

– Хотели знать: есть ли кто-то из взрослых?

Ксения Александровна пожала плечами, недоумевая, кто бы это мог быть, набросила на плечи куртку и вышла на очищенное от снега, слегка заледеневшее крыльцо. Сад у дома побелел и словно бы замер, застыл, превратившись в объемную новогоднюю картинку. Сиреневый вечерний воздух был сладким.

За воротами она увидела троих гостей. Вышла к ним, поздоровалась.

– Из прокуратуры? – удивилась она, когда они представились. – Что-нибудь случилось?

– Меня зовут Елизавета Сергеевна, я следователь прокуратуры, а это – моя помощница, Глафира.

– Майор Мирошкин, – скромно представился молодой человек в светлом овчинном кожухе. Его нос покраснел так, словно его натерли клубникой.

– Ксения Александровна.

– Очень приятно, Ксения Александровна. Вы уж извините нас за внезапное вторжение. Итак. Вы – местная. Это понятно. Мы ищем на этом острове одно место – это может быть дом, вилла, дача, турбаза, я не знаю, – где шестнадцатого июня прошлого года проходила свадьба одного состоятельного человека, Виталия Малинникова, – сказала Елизавета Сергеевна, очень красивая молодая женщина, благоухавшая духами. – Вам что-нибудь об этом известно?

– Проходите, – Ксения Александровна пригласила гостей в дом. – Все, что знаю, – расскажу.

Ей было приятно, что в этот тихий день в ее доме появились такие важные люди и что она может угостить их своими ватрушками. Ксения Александровна вообще была гостеприимной женщиной, она всегда радовалась гостям, и если летом их бывало много – дети, внуки, сестра с семьей, да и просто друзья-знакомые, отдыхающие, – то зимой, кроме Дашки, которую родители частенько привозили сюда на выходные или на каникулы, почитай, никого. А тут – такие симпатичные люди. Да еще и с вопросами, на которые она легко сможет ответить!

– Какие ватрушки! А творог, нежнейший… – Помощница прокурорши (или следовательши), Глафира, кажется, от удовольствия закатила глаза. – И тесто необыкновенное. Знаете ли, я тоже люблю печь, но у вас тесто просто волшебное!

– Ксения Александровна, так что вам известно об этой свадьбе, была ли она вообще? – спросила Елизавета.

– Была, как же! Богатая такая свадьба. Продукты все возили, украшения, цветы, все как положено. Здесь есть одна турбаза неприметная, так вот за ней, прямо в лесу, стоит дом. Мы все думали, что он недостроен, но вокруг него – высокий бетонный забор.

– Ну, что я говорила! – воскликнула пышнотелая следовательша. Или помощница. – Высокий бетонный забор!

– Так вот, мы только предполагали, что дом недостроен, потому что, когда увезли оттуда на барже всю технику и строительный мусор, там никто не жил. Но, оказывается, там была и вода, и электричество. Это мне соседи рассказали. Многие наши женщины летом работают поварихами в столовых на турбазах. У них там кухни. Вот на одной из таких кухонь и готовили праздничное меню. Хотя гостей было не так уж и много.

– Сколько? – спросила Лиза.

– Да я, собственно говоря, могу позвонить Кларе, она была одной из поварих, которая готовила к той свадьбе, и она назовет вам точное количество гостей. Думаю, с памятью у нее все в порядке.

– А может, вы позовете ее сюда? Она далеко отсюда живет?

– Нет, близко, минут пятнадцать ходу.

– Мы можем сами ее найти?

– Можете. Но вы лучше оставайтесь у меня, а я ее сама позову. У нее там тесно, не развернуться. А здесь вы и чайку выпьете с ватрушками, и поговорим. Честно признаюсь, одичала я совсем – зима! Вот если бы не Дашка, волком бы взвыла. А в город я переезжать тоже не хочу. Здесь же настоящий рай! Да и коровы у меня.

– Хорошо, позвоните ей.

Минут через десять к ним буквально примчалась худенькая, проворная, с умными глазами женщина лет пятидесяти с небольшим. Высокий лоб, зачесанные назад волосы, осторожность в движениях. Обе женщины, не сговариваясь, были одеты в темные водолазки, спортивные штаны и меховые жилетки.

– Клар, расскажи про свадьбу Малинникова. Вот, люди из прокуратуры интересуются.

– А что? Свадьба богатая была. Закуски такие, что мне и не снились, хотя я обслуживала губернаторов, мэров…

– Сколько человек было на свадьбе?

– Тридцать семь. Мне сказали, что будет столько гостей. Это вместе с женихом и невестой. Всего. Как видите, немного.

– И все пришли?

– Все.

– А что за публика была?

– Не знаю. Мы столы накрыли и ушли. Официанты были не из наших. Их они с собой привезли.

– Ну, кто-нибудь из местных, может, все-таки был на свадьбе?

– Если и был, то ничего вам не скажет. Там же вечером стреляли! Во всяком случае, с той стороны доносились выстрелы. Или даже автоматная очередь! Все произошло очень быстро.

– Постойте… К тому дому можно добраться на машинах?

– Нет. Там гулянка была. Специальная. Тоже – люди не из наших. Вот гостей и перевозили на другой берег. А оттуда – уже пешком шли до самого дома.

– А со свадьбы как люди обратно добирались?

– В том-то и дело, что никто ничего не видел.

– Вы хотите сказать, что люди со свадьбы не вернулись?! Что они остались там, за забором? И никто ничего не сообщил в милицию?

– Нет.

– Но почему?!

– Да потому, милая Елизавета Сергеевна, – ответила теперь уже Ксения Александровна, – что Малинников-то – бандит! Он и до свадьбы бывал здесь, в Чардыме, отдыхал с друзьями. С ним шутки плохи! Говорят, он одного рыбака убил только за то, что тот не так посмотрел на него. Люди боялись его, понимаете? Это мы потом узнали, что и его тоже пристрелили – его труп нашли на другом берегу, в камышах. А до этого все думали, что это он сам и устроил там пальбу.

– Но гости-то куда подевались?!

– Если бы гулянка наша была, местная, мы бы все знали. А так… Это было, повторяю, их веселье, и разгуливали гости по своему маршруту, ходили по берегу. И кто там был – трудно было разглядеть. Возможно, гостей потом вывезли, ночью, но вот живых или мертвых – неизвестно. И здесь вам никто ничего не скажет! И знаете почему? Потому что убить могли двойника Малинникова, а сам Малинников в это время небось находился где-нибудь за границей!

– Какие страшные вещи вы рассказываете, – сказала возмущенная Глафира. – Подучается, что у вас под носом свадьбу расстреляли и все местные жители молчат?!

– Молчат.

– Глупости! – возмутился и Мирошкин. – Никакого расстрела не было. Трупы – да, были. Но дом, где проходила свадьба, так и не нашли!

– Так уж и не нашли, – покачала головой Клара. – Если бы хотели – нашли бы. И вообще, все это очень странно.

Даша, которая все это время тихонько сидела в углу и пила чай, внезапно сказала:

– Сергей там был, с мальчишками. Никаких трупов там не было, а жрачки – ведрами можно было носить! Они там неделю паслись, все ели-пили, домой пьяные приходили. И торт был, огромный. Они его так и не доели. Он прокис.

Все повернулись к Даше.

– Даша? Что ты такое говоришь?!

– Говорю то, что мне рассказали. Это же мальчишки, им все любопытно! Сережка как начнет мне рассказывать про разные там колбасы, буженину, жареных кур, рулеты… Там и поросенок жареный был, и гуси. Особенно он любит рассказывать про все это, когда голодный.

– А где сейчас этот твой Сережка?

– Да на улице он, меня дожидается. Ему отец обещал снегоход дать покататься, вот он и прикатил. Да вон он, за воротами, смотрите!

Через несколько минут на Сергея обрушилось такое количество вопросов, что он даже растерялся. Сначала, конечно, он посмотрел на Дашу как на предательницу, но она не растерялась:

– Да ты пойми! Я тебя не предавала! Просто дело-то серьезное! Вроде как люди пропали, бывшие на свадьбе. Я правильно все поняла? – Она обратилась за поддержкой к Лизе и Глафире.

– Правильно. У нас есть список гостей, правда, всего из восьми человек, исчезнувших именно после этой свадьбы.

– Но трупов там не было… а кровищи кругом – полно! Даже фата была в крови, и торт забрызган кровью. Но трупов не было. Мы все осмотрели. Даже подвалы проверили.

– А вы понимали, что там нельзя появляться, что вы могли затоптать все следы? Следы убийц?

– Так милиции же не было! Целый день прошел, так никто и не приехал. А мы в щели в заборе видели, какие там столы накрыты. Жара, все же пропадает-прокисает! Вот мы с пацанами туда и полезли. Лестницу сами сделали, забрались на самый верх и сигали оттуда прямо в траву.

– И неужели там никого не было?

– Никого!

– Ни охраны, ни собак?

– Один знакомый пацан сказал мне, что его мать и сестра тоже готовили для этой свадьбы. Но им сказали, чтобы они держали язык за зубами, что, мол, никакой свадьбы не было. А если они что-то расскажут, то и с ними случится то же, что вышло с… ну, с ними, которых расстреляли. Вот поэтому все и молчат. Даже милиция не занимается этим делом. Нехорошее дело! – Сережа по-взрослому покачал головой.

Мирошкин, как представитель прокуратуры, в отличие от Лизы и Глафиры, которые только выдавали себя за таковых, чувствовал себя и вовсе отвратительно. Он тоже уже начал понимать, что убийство Малинникова и его приятелей на свадьбе, точнее, расследование этого убийства скорее всего потянет за собой нити, ведущие наверх, к людям, которые сделают все возможное, чтобы этого дела, реального уголовного дела, просто не было. А поэтому все и сделали так, что трупы остались «неопознанными», а дело превратилось в очередной «висяк». Больше никак нельзя объяснить это вопиющее безобразие! Как еще можно себе представить, что поблизости от села, в лесу, на свадьбе звучали выстрелы, после чего на другом берегу были обнаружены трупы, а о свадьбе никто и ничего не знал, точнее, о пропавших на ней гостях?! Ведь работники службы, занимавшиеся поисками пропавших людей, не могли не обратить внимания на то, что целая группа людей исчезла именно шестнадцатого июня! Причем люди пропали сразу после того, как отправились на свадьбу!

И бог с ними, с Малинниковым и с его дружками, думал Мирошкин. Это не те люди, из-за которых можно было бы затевать бой с открытым лицом и нарываться на неприятности, грозившие либо потерей погон, либо – жизни. Но люди, попавшие в черный список, исчезли, и их смерть (а как иначе можно объяснить то, что ни один из них не дал о себе знать до сих пор?!), несомненно, стала случайной. Они погибли в перестрелке, это же ясно! И их трупы, возможно, захоронены где-нибудь в лесу, в тихом укромном месте. Не вывезли же их на лодке? Это было бы слишком опасно!

И вот теперь этот мальчик – чистая душа – спокойно говорит о том, что преступление скрыли и людям, имевшим отношение к организации свадьбы, угрожали!

Мальчик, мальчики, дети… Они были на месте преступления!

– Сережа, ты можешь показать нам этот дом? – спросил он, заранее зная ответ.

– Конечно, могу. Но только я просто покажу, и все. Я на суде выступать не буду! Я боюсь, – честно признался он.

– А откуда ты про суд знаешь?

– Так по телевизору постоянно показывают про суд. Я смотрю, мне интересно! Еще я фильмы смотрю, детективы читаю и знаю, что лучше всего держать язык за зубами. Если бы не Дашка, я бы ничего вам не рассказал. А девчонки – они все такие!

– Сам такой! – Даша презрительно сощурилась. – Говорю же, люди пропали! А вдруг их там и похоронили? Прямо под елками?

– Даша, что ты такое говоришь?! – вмешалась Ксения Александровна. – Не болтай глупости! И вообще, о том, что ты тут услышала, никому не рассказывай. – И, обращаясь уже к обоим детям, она добавила: – Вы должны понять, что все это – дело крайне серьезное и опасное! Убийство – что может быть страшнее?! Так что – молчок. Никому и ничего!

15 Июнь 2008 г.

– Дина!

Сергей Князев, открыв дверь своим ключом, вошел в квартиру и бросился в спальню, где, как он предполагал, должна была спать Дина. Его не было в городе два дня, ровно столько ему потребовалось на то, чтобы съездить к своим родителям в Пензенскую область и уговорить их продать свой старый дом, перебраться в Саратов, а деньги отдать Дине – на лечение. И хотя деньги были не очень-то и большие, но на очередной курс лечения, на лекарства и хорошую палату в онкологической клинике, где уже почти год провела Дина, этого хватит.

– Дина!

Кровать была застелена, как если бы Дина не ложилась. Да и в квартире стояла какая-то особенная тишина.

– Дина!

Он еще несколько раз обошел квартиру. Дины нигде не было. И записки – тоже.

В спальне он уловил запах духов. Он знал этот аромат. Значит ли это, что Дина не так давно надушилась ими? Но для чего? Поджидала его, Сергея, или же… А что, если ей снова стало плохо, как в прошлый раз, она вызвала «Скорую» и ее увезли в больницу? Но тогда тем более ей было бы не до духов…

В распахнутое окно с улицы лился свежий, пахнущий влагой и тополиной листвой воздух. Кругом было необыкновенно тихо. Был поздний вечер, и то, что Дины в этот час не оказалось дома, вызывало у него тревогу и даже страх.

Он набрал номер Дины. Но она оказалась вне зоны действия сети. Где же Дина? Что с ней?

Сергей достал записную книжку и позвонил лечащему врачу Дины, Всеволоду Николаевичу.

– Всеволод Николаевич, это Сергей Князев. Пожалуйста, извините меня за столь поздний звонок. Меня два дня не было, я договорился с родителями о продаже дома, у нас с Диной скоро появятся деньги, потому что покупатель уже есть… Я, собственно, о чем хотел спросить… Где Дина? Она в больнице? Ей стало хуже?

Доктор очень вежливо ответил, что он не в курсе и что в больнице Дины нет. Сергей извинился и отключил телефон. Снова позвонил Дине – безрезультатно. Она снова была вне зоны действия сети.

Он позвонил ее матери. С трудом заставил себя это сделать, учитывая их отношения. Так случилось, что мать Дины, Лариса Петровна, узнав о тяжелой онкологической болезни дочери, как-то невероятно быстро вышла замуж за молодого парня и переехала к нему в загородный дом, словно сбежала от дочери. То, что она вбила себе в голову, будто онкологические заболевания заразны, – это ее проблемы. Но она, так получается, попросту открестилась от дочери, почти не звонила ей, не говоря уже о какой-то реальной помощи.

– У тебя есть Сережа, вот вместе вы и справитесь, – сказала она однажды в телефонном звонке Дине, после чего надолго пропала.

– Сережа, она меня бросила! – рыдала после этого Дина на плече Сережи. Она так крепко вцепилась в его руку и так долго и тяжело рыдала, что Сергей в тот вечер поклялся себе – он никогда не бросит свою невесту и в самое ближайшее время женится на ней. Чтобы уж она хотя бы относительно него ни о чем не переживала! Чтобы верила ему, знала, что он любит ее – со всеми ее проблемами и болезнями.

Сейчас, стоя напротив распахнутого окна, вдыхая прохладный воздух и вслушиваясь в звуки ночного города, он отгонял от себя все то, что мешало ему в последнее время жить с надеждой на Динино выздоровление, – ее усилившийся пессимизм, часто повторяемые ею слова о том, что она устала бороться и не хочет связывать его своей болезнью, что ей тяжело осознавать – она мешает ему жить полноценной жизнью и наслаждаться всем тем, чем наслаждаются молодые мужчины…

– Пожалуйста, отпусти меня, – умоляла его она в приступе усиливающейся депрессии. – Ты же знаешь, что я обязательно выздоровею! Всеволод Николаевич говорит, что у меня есть шанс, просто надо стиснуть зубы и постараться вытерпеть всю эту химиотерапию… Я молода, у меня здоровое сердце. То есть со мной все будет хорошо! Пожалуйста, найди себе другую девушку и женись на ней. Ты такой красивый, хороший… Я не хочу, чтобы ты находился рядом со мной, с человеком, который только и говорит, что о лекарствах, курсах лечения, докторах, клиниках… Я не хочу, чтобы ты все свободное время проводил в больницах, а в магазинах ты покупал только то, что можно принести мне в палату…

Она говорила, а он обнимал ее и понимал, что дороже этой хрупкой, в вязаной тонкой шапочке, девушки у него никого нет. И он сделает все возможное и невозможное, чтобы только раздобыть деньги на ее лечение. Он так любил ее огромные зеленые глаза, маленький нос, теплые губы…

– Мы с тобой все вытерпим, и ты непременно поправишься. Ты же сама все понимаешь. Дина, дорогая, если бы ты только знала, как ты дорога мне!

Он принес ей в палату телевизор, купил великое множество дисков с фильмами, груду книг. Он и сам был готов жить рядом с ней в палате, спать на матраце возле ее кровати, лишь бы быть рядом с ней!

До болезни она была жизнерадостной, веселой девушкой, легкой на подъем, увлекающейся. Профессиональная журналистка, у которой была своя «культурная» колонка в региональной газете, она таскала его с собой – в кино, в театры, на выставки. Дважды они ездили в Москву на театральный фестиваль, планировали поездку в Сочи на «Кинотавр». Все так бы и продолжалось, если бы не ее болезнь.

Сергей снова оказался в спальне, он словно чувствовал, что именно здесь он сумеет понять, что же произошло на самом деле и куда делась Дина.

Он, внимательный и заботливый, хорошо знал вещи из ее гардероба. Быть может, еще и потому, что ему часто приходилось стирать их, привозить в больницу, а также покупать. Так, к примеру, все ее ночные рубашки и пижамы он покупал сам. И носки, и колготки, и полотенца, и шапочки, и беретки.

Все было на месте, кроме красивого розового платья, белых туфель, розовой же замшевой сумочки. Еще из шкатулки исчезла нитка натурального жемчуга – подарок Сергея к ее последнему дню рождения.

Страшная мысль сделала его невосприимчивым к другим версиям: что, если Дина решила покончить с собой? Надела все самое лучшее – и выбросилась из окна какой-нибудь высотки?!

У него от волнения пересохло в горле.

Он бросился на кухню, налил в стакан воды и залпом выпил. И вдруг увидел записку.

Большой лист бумаги, на котором было выведено аккуратными буквами:

...

«Сережа, дорогой! Если вдруг ты приедешь раньше и не застанешь меня, знай – меня пригласили на свадьбу к Анне Ледниковой. Ты ее не знаешь, это моя старая знакомая. Свадьба будет проходить на острове Чардым, куда нас доставят на машине, а оттуда – уже на лодке. Извини, что я иду одна, без тебя, но мне так захотелось немного развеяться, забыться. Пить я не буду, ты знаешь, но вот поесть – поем! Устала я от разных диет. Тебе же я оставляю плов в холодильнике и сосиски в морозилке. Целую, постараюсь вернуться сегодня же (если, конечно, там не предусмотрена ночевка на турбазе). Не переживай за меня.

Твоя Дина

16 июня».

Уф! Все не так страшно. Просто решила девочка развлечься на свадьбе подружки. И правильно сделала. А он-то уже успел напридумывать себе бог знает что…

Сергей, приободрившись, достал из холодильника плов и поставил тарелку в микроволновку. Приготовил салат из помидоров и огурцов. Заварил чай. Сейчас он поужинает и ляжет спать. Все хорошо. Конечно, он будет переживать за нее. Ведь на улице жарко, как она себя будет чувствовать в этом ужасном парике? Конечно, она в парике. Не в шапочке же ей отправляться на свадьбу!

А где они будут ночевать? На турбазе? Где же еще… Вдруг там к ней кто-нибудь начнет приставать?

Нет, ничего такого не случится. Дина – известная в городе журналистка, у нее много знакомых, причем вполне приличных и достойных людей, часть которых наверняка будет и на этой свадьбе.

Но почему свадьбу решили праздновать именно на острове? Хотя что за глупый вопрос! Там же живописнейшие места! Волга! Прекрасные заливы, заросшие густой травой берега, лес… Да. Это так. Но, с другой стороны, как туда завозить продукты? Не на барже ведь! Значит, с берега придется на лодке все это переправлять. Собственно говоря, какое ему до этого дело?

Сергей поужинал, вымыл посуду и лег спать. Но сна почему-то не было. Закрыв глаза, он видел перед собой Дину – в красивом платье, счастливую, смеющуюся… Вот она сидит за столом, вместе со всеми кричит: «Горько!» Да, пусть все так, и пусть она повеселится, точнее, уже повеселилась, ведь свадьба-то… Значит, она лежит сейчас где-нибудь на турбазе, в домике, на казенной постели, и крепко спит. Она хорошо поела, надышалась свежим речным воздухом. Наверняка отвлеклась от своих горьких дум… Ведь только он один знал, как часто ее посещали мысли о смерти, о том, что ей осталось жить на этом свете недолго. И как трудно ему было находить слова, чтобы успокоить ее, вселить в нее надежду. А трудно потому, что в палате, где она лежала, она одна пока что оставалась живой. Все те девушки и женщины, с кем она общалась в последнее время, умерли одна за другой. Конечно, у них были другие стадии, и болезнь была запущена.

Сергей открыл глаза и поднялся на постели. Нет, все-таки напрасно она отправилась на эту свадьбу! А вдруг ей станет хуже, а там – ни доктора, ни больницы, ни «Скорой помощи»… Да даже если ей и станет плохо, никто особо-то и не обратит на нее внимания. Подумают, что перепила девушка. Господи, ну почему же ее телефон молчит?!

Он снова и снова набирал ее номер, вслушивался в тишину в трубке, пока не раздавался этот ненавистный женский голос: «Аппарат временно недоступен». Временно? И как долго будет действовать это «временно»?

Утром, в шесть часов, он уже звонил своему приятелю, большому любителю порыбачить в Чардыме.

– Игорь? Это я, Сергей Князев. Извини, что я звоню так рано. Скажи, в Чардыме телефон ловится? Как там с этим делом? Понимаешь, Дина, пока меня не было, отправилась туда на свадьбу…

Игорь очень удивился, узнав, что для свадьбы выбрали такое странное место, чем еще больше расстроил Сергея.

– Значит, говоришь, что с телефонной связью там все нормально? Тогда почему же она не отвечает?

– Батарейка села, наверное, – попытался успокоить его приятель.

– Но там же есть электричество! – вдруг возмутился Сергей и тут же, понимая, что он поднял Игоря ни свет ни заря, извинился и отключил телефон.

Через полчаса он уже заправлял машину бензином, а еще через час он, растревоженный нехорошими предчувствиями, подъезжал к селу Чардым.

Залив мирно поблескивал в рассветных лучах солнца, на берегу не было ни единой лодки, которая переправила бы его на другой берег, туда, где в глубине острова находилась турбаза, которую ему предстояло найти.

Он изо всех сил давил на сигнал, пытаясь привлечь к себе внимание тех, кто занимался перевозками. По его представлению, это должны были быть местные мужики, хозяева лодок-гулянок. И только минут через двадцать он увидел приближавшуюся к нему лодку. Мужчина средних лет, бодрый, веселый, увидев своего первого пассажира, широко улыбнулся ему.

– Где тут у вас свадьба вчера была? Может, слышали? – крикнул ему Сергей.

– Слышал, что была свадьба, но где – не знаю.

– У меня там жена… Она не совсем здорова, – сказал Сергей, и при слове «жена» он словно почувствовал еще бóльшую ответственность за Дину. И почему только он до сих пор не настоял на том, чтобы они поженились?

– Понятное дело. Не надо было отпускать ее одну. Мало ли что бывает на свадьбе…

– Меня не было в городе, когда она уехала. Все это очень неожиданно… – он словно оправдывался, но не перед лодочником, а перед самим собой.

– Ладно, поехали. Там, на месте, и разберешься, – сказал мужик.

Все случившееся с ним в последующие часы он потом вспоминал с ужасом, поскольку его память на время, подчиняясь инстинкту самосохранения, заблокировала все то, о чем он не должен был думать, чтобы просто не сойти с ума.

Он так и не смог вспомнить, кто именно показал ему дом, где проходила эта злосчастная свадьба. Он увидел перед собой высокий бетонный забор, массивные железные ворота, украшенные по периметру ажурным черным литьем, и услышал жутчайшую тишину. Такую тишину, что мысль о том, что за этими воротами есть кто-то живой, даже не появлялась. Либо все участники свадебного застолья куда-то исчезли… Картинка: по освещенной желтым светом фонаря ночной водной глади залива движутся лодки с онемевшими от только что испытанного кошмара пассажирами, и слепящие электрические блики выделяют смятые прически женщин, порванное платье невесты, окровавленную рубаху жениха… Либо они лежат на траве, на ступенях особняка, на коврах, постелях – мертвые, с перекошенными от ужаса голубыми лицами.

Тишина пробирала его до костей, как сильный мороз. Ему казалось даже, он на какое-то время перестал дышать. Вот тут, где-то за этими воротами, должна находиться и Дина. Но почему, почему здесь так тихо?!

Понимая, что так просто через бетонную стену ему не перелезть, он заколотил что было сил кулаками по холодным в этот утренний час металлическим воротам. Что-то закричал, вроде: «Откройте немедленно!» – но никто ему не ответил, не открыл, ничего не объяснил. Тишина давила на уши. И только беззаботное пение птиц служило страшным фоном для этой картины сюрреалистического утра.

Не вспомнил он и того – где, в каком доме (или на какой турбазе) он раздобыл лестницу. Просто гигантскую, самодельную, которую используют в садах при сборе яблок или вишен. С ее помощью он перелез через ворота и спрыгнул на мягкую траву газона. За воротами он ожидал увидеть подъездную дорожку к дому и место для парковки, а вместе этого… одна трава, огромный запущенный газон…

Прямо перед домом, под длинным, белым с зеленым полотняным навесом, были накрыты длинные столы. Над тентом дивными цветами колыхались и рвались вверх букеты из разноцветных шаров; на столах стояли тарелки с остатками еды, многочисленные бутылки с напитками, блюда и салатницы, фужеры, рюмки; по траве катались и переворачивались от малейшего дуновения ветерка красные и белые салфетки…

А еще было много цветов. На столах красовались букеты в праздничных обертках, на ступенях крыльца, устланных ковровой дорожкой, цветы стояли в массивных вазах – это были роскошные гладиолусы, длинные белые и бордовые розы.

Все выглядело поначалу так, как если бы все бывшие на свадьбе сговорились между собой и спрятались где-нибудь в саду или за кустами сирени, чтобы неожиданно выбежать и разыграть гостя, то есть его, Сергея. Но прошла минута, десять минут, четверть часа… никто так и не появился. Сначала Сергей двигался по территории особняка осторожно и тихо, боясь, что люди, находящиеся в доме, охрана, к примеру, может спьяну подстрелить его или спустить на него собак. Несколько раз он окликал: «Дина!» – но ответа, понятное дело, не получал. Потом он немного сориентировался и начал действовать уже не так осторожно. Он подошел совсем близко к тому месту, на возвышении, под тентом, где стоял задрапированный нарядной бело-золотой парчовой скатертью стол для жениха, невесты и свидетелей и увидел то, что не должен был увидеть… На спинке стула – окровавленная фата невесты, повсюду брызги крови, которые он сначала принял (или хотел принять) за вино! И скатерть с той стороны густо залита кровью. Белая искусственная роза, какой обычно украшают костюм жениха, лежит раздавленная на траве и тоже забрызгана кровью…

И только теперь, когда он начал понимать, что именно произошло на свадьбе, и начал медленно обходить ряды стульев и рассматривать каждое место, каждый прибор, пытаясь понять, где же сидела Дина, он заметил признаки паники, бегства гостей, которых не увидел прежде. Несколько опрокинутых стульев, оброненные или оставленные вещи (шаль, косметичка, носовой платок, туфля со сломанным каблуком, раздавленная пудреница, женский жакет…), несколько практически не тронутых приборов. На некоторых тарелках – еда, к которой не притронулись. Словно не успели. Он будто услышал звуки пальбы, увидел, как гости вскочили, побежали в разные стороны, опрокидывая на ходу стулья и теряя свои вещи. И куда они побежали? Куда?! К воротам, куда же еще!!! Сергей представил себе, куда бы побежал он сам. Он избрал наикратчайший путь и подбежал к воротам, стал рассматривать траву под ногами. Точно! Вот – следы крови. И много. А что, если досталось и гостям? Если их расстреляли, как жениха и невесту?

Господи! Он задрал голову и поразился чистоте и ясности голубого, пронизанного солнечными утренними лучами неба. Как же совершенно все то, что окружает его! Природа здесь на самом деле прекрасная! Но люди… что они сделали с этой травой? Почему они оросили ее кровью? Кому помешала эта свадьба? Кто посмел в такой светлый день испортить людям праздник?

И где Дина?!

– Дина-а-а-а!

Он должен позвонить в милицию. Срочно!

Он схватил телефон, но перед этим набрал номер Дины. Она была по-прежнему недосягаема. Потом Сергей позвонил в милицию. Как можно спокойнее он попытался объяснить, где находится. Сказал, что он на острове Чардым, в доме никого нет, гости исчезли, а на траве – кровь. И он подозревает, что здесь произошло убийство и, возможно, расстреляна вся свадьба. Он хотел уже отключить телефон, как услышал:

– Ваша фамилия? Кто вы и как оказались там? Никуда не уходите до нашего приезда!

Он несколько растерянным голосом представился, после чего сразу же пожалел об этом. А если его схватят и обвинят в убийстве? Ведь никого нет, все разбежались! А он и фамилию свою назвал… Если была такая пышная свадьба, да еще в таком доме, значит, и жених с невестой – люди не простые, и гости – тоже. И теперь за все произошедшее с ними придется отвечать ему? Случайному, можно сказать, прохожему? Вернее, жениху Дины, которая тоже была здесь? А если она была на совершенно другой, вообще какой-нибудь скромной студенческой свадьбе, о которой на острове никто и не знал? И эта жуткая кровавая свадьба не имеет ничего общего с той, на которой была Дина? И она спокойно отсыпается в каком-нибудь бунгало на берегу реки, а он… А его сейчас повяжут, как единственного живого человека! Стоп. Живой человек! А вдруг гости с этой свадьбы тоже спят в доме, в спальнях? И никакого убийства не было, может, это была просто игра? Мало ли развлечений сейчас устраивают на свадьбах? Жених, к примеру, оказался человеком с извращенной фантазией или просто отморозком, решившим напугать до смерти своих гостей? Он пригласил друзей-киношников, которые и «расстреляли» свадьбу игрушечными автоматами с киношной кровью?!

Сергей неуверенно поднялся по ступеням на крыльцо. Приблизился к двери и открыл ее. Да, дверь оказалась незапертой. Он очутился в просторном холле с красивым, выложенным черно-белыми мраморными плитками полом (ему представилась баржа, с которой сгружают ящики с мраморной плиткой, мешки с цементом, строительными смесями; запакованные пластиковые окна, мебель, стиральную машину…). Понятное дело, что строительный материал и прочие тяжести сюда доставляли с другой стороны Волги, по какой-нибудь глубокой протоке. Не лодками-гулянками же перевозили бетонные плиты?

Дом явно подготовили к приему гостей, но он оказался совершенно пустым. Ни одной живой души. Ни мертвой – тоже. Многочисленные спальни, уютные гостиные, ванные комнаты с заботливо включенными водонагревателями. И – пусто везде.

...

«Прими теплый душ, Сережа, поешь жареного гуся…»

Он вернулся к столу. Много еды, очень много… А сколько было гостей? Он подсчитал приборы и стулья. Тридцать восемь человек. Причем восемь приборов не тронуты. Вернее, такое создавалось впечатление – словно гости, эти восемь человек, только приготовились закусить, но не успели. Им не дали. Почему? Что помешало им поесть? И что здесь вообще произошло?!

Но он не должен отвечать за преступления других людей. Ему опасно здесь оставаться! И какой же он был идиот, что назвал милиционерам свою фамилию! Хотя какая разница, представился он или нет, он же звонил со своего телефона, а потому его все равно бы вычислили.

Еще одна мысль заставила его сердце сильно биться – если его сейчас задержат, то как он найдет Дину? И кто продаст дом, кто будет заниматься всеми этими делами, чтобы добыть деньги и проплатить очередной курс лечения Дины? Нет, он должен оставаться на свободе!

Мысль, что его не задержат, а лишь снимут свидетельские показания, он отогнал сразу. Слишком многое слышал он о правоохранительных органах, об их методах работы. Ведь после того, как он окажется у них в лапах, – поди докажи, что ты не верблюд, что ты не при делах!!! И если он скажет им, что не был на свадьбе – приехал сюда, чтобы найти невесту, – кто ему поверит? Ну, скажет он о том, что его перевез на этот берег местный мужик на лодке. Да если потребуется, чтобы его арестовали, то они и мужика этого заставят замолчать. Пригрозят ему налоговой инспекцией или еще чем-нибудь – например, что они прикроют его маленький бизнес, и все! Уже никто никуда не идет! Как в старом еврейском анекдоте.

Выйти через калитку оказалось очень просто. Он нажал на кнопку, раздался щелчок, и калитка отворилась.

Сергей вышел, огляделся и почти бегом бросился вон от этого места. Подальше! Добежал до залива, прыгнул в первую же попавшуюся лодку и попросил перевезти его на другой берег. Перевозчик был уже другой, и лодка тоже. Этот был поинтеллигентнее, и от него пахло хорошими мужскими духами. Половину его лица скрывала черная бейсболка с длинным козырьком.

– Сколько я вам должен?

– Нисколько, – вдруг услышал он. – Сергей, забудьте все, что видели сейчас. Иначе и вы, и ваша Дина – оба умрете.

Он почувствовал, как ноги его отнимаются, а лицо словно сводит судорогой… Он уже стоял на берегу, а лодка, подчиняясь движениям весла, которое держал в руках «перевозчик», отдалялась от него…

– Что, что вы сказали?! Где Дина?! Что с ней?!

– Когда-нибудь… – донеслось до него. – И молчите. Это очень, очень важно… Вы ничего не видели… не видели!..

16

– Господи, какое странное зрелище! – воскликнула Глафира, когда они с помощью Мирошкина, взяв лестницу, проникли все-таки на территорию особняка.

Ровная площадка перед домом, сейчас покрытая снегом, была превращена в крытую полотняным тентом террасу. Там, внутри, стояли накрытые, вероятно еще в июне прошлого года, свадебные столы. Окаменевшие от мороза скатерти, почерневшая замерзшая еда на тарелках и в салатницах, треснувшие от заледеневших напитков графины, покрытые инеем бутылки, разноцветные лепестки лопнувших и сдувшихся воздушных шариков, потрепанные ветром парчовые банты, украшавшие стулья…

Но самым страшным показалось Глаше облако потемневшего шевелящегося газа – фата невесты с бурыми пятнами, зацепившаяся за спинку стула.

Лиза тоже молча, с тихим ужасом рассматривала сюрреалистические декорации демонически разыгранного спектакля кровавой свадьбы с призраками гостей, кровью новобрачной и битым стеклом.

– Вот черт! – выругался Мирошкин, уже в который раз обходя эту площадку и что-то бормоча про себя. – Я ничего не понимаю, Лиза! Здесь было полно гостей, я насчитал тридцать восемь приборов и стульев, включая места жениха и невесты. И как могло случиться, что восемь из них – те, кого мы как бы знаем, – исчезли сразу после свадьбы? И в городе об этом ничего не известно? И, главное, милиция молчит, и даже факт обнаружения трупа Малинникова вроде бы опровергли…

– Да брось ты, Сережа! Разве дело в милиции? Ты же прекрасно понимаешь, что произошло.

– Нет, как раз ничего я не понимаю!

– А я тебе объясню. Собрались гости на свадьбу. Причем, насколько я поняла, собралась самая разношерстная публика. Уверена, что явились люди из непосредственного окружения Малинникова – его друзья, самые близкие, те, кто работал на него и вместе с ним. Возможно, его партнеры. Еще – люди, которым он хотел продемонстрировать свое благополучие, хотя на этот счет я, может быть, и ошибаюсь.

– И для этого он пригласил слепую Валентину Ступникову, девочек-сирот Гудковых, наркоманку Алису Петровских, посиневшую от побоев мужа Веру Нечаеву?! – с горечью проговорила Глафира, в какой-то беспомощности разводя руками. – Очень странная собралась компания, не находишь?

– Я просто уверена, что люди из нашего списка – это гости со стороны невесты. А она, как мы знаем, девушка простая. Работала секретаршей в маленькой фирме, торгующей канцелярскими принадлежностями. Вполне вероятно, что многие из приглашенных были ее коллегами по работе, одноклассницами, просто подружками или знакомыми. А что это люди, как я понимаю, не вполне обеспеченные и благополучные, то это понятие довольно-таки условное. Валентина Ступникова, к примеру, когда-то была зрячей, и, возможно, между ней и Анной Ледниковой были теплые дружеские отношения. Поэтому тот факт, что она ослепла, не мог заставить Ледникову отказаться от идеи пригласить ее. Поэтому она и прислала за подружкой одного из приятелей мужа или его телохранителя, чтобы несчастную женщину доставили прямо к праздничному столу. Алиса – да мало ли у нас молоденьких наркоманок, которые до какого-то момента были совершенно нормальными, домашними девочками! И Ледникова могла отправить приглашение Алисе, даже и не предполагая, что с ней стало, в кого она превратилась. Алиса, как мне думается, – ровесница девочек-близняшек Гудковых. Они все могли где-то пересечься. Мало ли где и как судьба сводит людей! Вариантов – тысячи! Так что я просто уверена: все эти женщины были приглашены на свадьбу со стороны невесты.

Между тем Мирошкин уже поднялся по ступенькам на крыльцо и теперь внимательно осматривал двери.

– Предлагаю войти в дом и немного согреться, – пошутил он, имея в виду – как выстужен дом, как в нем сейчас холодно и неуютно.

– А что, – внезапно оживилась Лиза. – У меня предложение: остаться здесь и попытаться, никуда не торопясь, изучить этот дом – с подвала и до самого чердака.

– Что, сидеть здесь, в этой морозильной камере, до самого утра в поисках улик? Бррр! – Глафире от предложенного варианта стало еще холоднее.

– Почему же – в морозильной камере? Это же настоящий дом, с отоплением. Газа здесь, как я понимаю, нет. Но камин – непременно. Я еще не встречала ни одного загородного дома, где нет камина. И дрова наверняка имеются. И кухня с электрической печкой. Это жилой дом, разве вы не видите, что хозяева явно не скупились, когда его строили. Во-первых, он расположен в заповедном, курортном месте, а в наше время не так-то просто выкупить такой большой кусок дорогущей земли под застройку. Во-вторых, дом прекрасный, роскошный, здесь даже крыльцо из настоящего мрамора! Я не удивлюсь, если и внутри мы тоже обнаружим мрамор. И паркет, и красивейшую плитку… И вы думаете, что все это великолепие строилось для того, чтобы дом стоял пустым, нежилым и чтобы в нем нельзя было, предположим, провести Новый год?! Давайте наконец войдем и все осмотрим! Сережа, ты как?

– Я – с удовольствием!

Он толкнул дверь, и она – никто не удивился, учитывая ситуацию, – распахнулась. Трое друзей вошли в дом.

– Боже, какой красивый холл! – воскликнула Лиза и даже захлопала в ладоши. – Ну, что я говорила! Повсюду мрамор! Господи, да это наверняка дом самого Малинникова! Я непременно в самом ближайшем будущем постараюсь выяснить через бюро технической инвентаризации, кому именно принадлежит этот дом! Правда, тут холодновато, но зато какая красота! Глаша, выше нос! Пойдемте искать камин!

Камин обнаружился в большой гостиной. Дорогая мягкая мебель, обитая серой в розочках гобеленовой тканью, толстые ковры, желтый паркет, по которому можно при желании прокатиться, как по льду. Заиндевевшие тяжелые, мышиного цвета, бархатные портьеры. И камин. Грубоватый, но с красивым аккуратным экраном из белого мрамора.

Сергей Мирошкин обошел дом и вернулся с корзинкой, полной дров.

– Я нашел черный ход, точнее, выход из дома, он тоже открыт. Там, за домом, если пройти пару метров, стоит такой небольшой сарайчик или садовый домик, не знаю… Словом, там есть дрова и даже уголь!

Все комнаты, кухня, ванные комнаты и вообще каждое помещение этого дома словно говорили, шептали что-то, пытались объяснить, что здесь произошло недоразумение… Что еще недавно здесь были люди, они пытались здесь жить или гостить, но произошло нечто, заставившее их всех покинуть дом впопыхах. Оброненная кофточка, забытая в кресле сумочка, разобранная постель наверху в одной из спален, замерзшее, окаменевшее полотенце, колом стоявшее у стены, словно его кто-то уронил в спешке… А кухня-то вообще выглядела так, словно все занимавшиеся приготовлением блюд как по тревоге или по команде бросили свои ножи и половники, поварешки и сковородки и бросились вон из кухни, из дома и вообще – прочь с этого острова! Повсюду на кухне можно было увидеть горы разложившейся и замерзшей еды. В огромной духовке Глафира нашла даже зажаренного целого поросенка, вернее, то ужасное и черное, что от него осталось.

– Лиза, только не предлагай мне все это убирать! – поморщилась Глафира.

– Нет-нет, что ты! У меня совершенно другие планы насчет этой кухни и вообще этого дома. Сережа, ты посмотри только на эти лопнувшие бутылки с красными стекляшками льда в них!

– Вино, – вздохнул Сергей. – Вон, целые ящики хорошего вина.

– А вот и белое вино. Вернее, то, что от него осталось.

– Ладно, девчонки, вы тут осматривайтесь, а я растоплю камин.

Лиза открыла холодильник, к ней подошла Глафира и тоже заглянула внутрь.

– Майонез. Думаю, он вполне съедобный, потому что запечатан. И целая головка сыра. А что ему сделается, он же облит воском! Вот ветчина. Ее надо немедленно выбросить. – И Лиза с хозяйским видом вынула из холодильника несколько упаковок герметично упакованной ветчины, после чего открыла морозильное отделение. – Смотрите только! Курица! – Держа замороженную курицу в руке, Лиза осмотрелась, и вдруг лицо ее просияло: – Ну, вот и микроволновка! Глаша, посмотри, она работает?

Микроволновка работала, и Лиза положила в нее курицу размораживаться.

– Хозяев все равно нет. – Она нервно ходила по кухне, продолжала осматривать ее, хлопать дверцами шкафов, выдвигать многочисленные ящики. – Если полгода здесь никого не было, это могло произойти по нескольким причинам. Либо хозяева уехали, либо их нет в живых. Или же тем, кому принадлежит этот дом, вообще ни до чего! Они могут находиться в местах не столь отдаленных. Или же им опасно здесь быть по каким-то своим причинам, о которых мы можем только догадываться. Но об этом мы подумаем завтра. А сейчас, я думаю, самое время заняться приготовлением ужина. Ты как, Глафира?

– Здесь же холодно!

Но не успела она это произнести, как в кухню вернулся Сергей, волоча за собой довольно тяжелый, мощный электрический радиатор.

– Вот вам, девочки, грейтесь. А дрова уже полыхают. Спущусь-ка я в подвал. Ну не может быть, чтобы в таком доме не оказалось запасов спиртного!

– Иди-иди, – Лиза помахала ему ладонью, – глядишь, и найдешь в подвале коньячок, да, Глафира?

Между тем в шкафах обнаружилось все необходимое для нормальной жизни: соль, сахар, кофе, чай, сгущенка, консервы, даже крупы в стеклянных банках и специи.

Когда разморозилась курица, Глафира натерла ее солью, поперчила, обмазала майонезом и отправила в предварительно нагретую духовку. В кухне стало тепло, уютно.

– Ну, что, Глафира, пока курица запекается, пойдем осмотрим хорошенько дом. Предлагаю начать со спальни хозяев, – сказала Лиза.

В холодной спальне находиться было далеко не так приятно, как в теплой кухне. Зато – интересно, ведь это же место обитания хозяев, тех самых таинственных хозяев, на свадьбе у которых исчезло такое количество народу!

Темно-бордовые шторы в сочетании с красными прозрачными занавесками, широкая, с резной спинкой, кровать темного дерева, белый ковер, две тумбочки с белыми матовыми лампами, расписанными красными маками, белые крашеные стены.

– Спальня не очень уютная почему-то. – Лиза надела резиновые перчатки, которые всегда возила с собой для подобных случаев, и приподняла тонкое белое одеяло.

– Лиза, что ты надеешься увидеть на простыне? – усмехнулась Глафира. – Следы любовных игр молодоженов? Или кровь?

– Фу-ты, Глаша, какая же ты пошлячка! Я просто все внимательнейшим образом осматриваю.

И вдруг она словно окаменела. Она увидела что-то такое, чего Глаше пока не было заметно.

– Лиза, что там?

Лиза наклонилась, подняла что-то, и через мгновение Глафира увидела, как она держит двумя пальцами крохотный детский голубенький носочек.

– Смотри… – показала она взглядом на подушку. – Смотри, какая небольшая вмятина. И вот… Светлые волосы. Здесь спал ребенок, понимаешь? Ре-бе-нок! И во сне он потерял этот носочек.

– Но как здесь оказался ребенок? Думаешь, он был на свадьбе? В числе гостей?!

– Это неизвестно. Он мог быть здесь и до свадьбы, и во время свадьбы, и, может быть, даже после свадьбы. Но я непременно возьму носок на экспертизу. Мы должны сравнить его с ДНК детей Трубникова!

– Так я и знала! Значит, они здесь все-таки были! – воскликнула Глафира с горечью. Она расстроилась, потому что в душе еще надеялась на то, что исчезновение Трубникова не имеет никакого отношения к этой кровавой свадьбе.

– Не факт, – спокойно заметила Лиза. – Это мог быть и другой ребенок. К тому же детей у Трубникова было трое, а на кровати спал только один.

– Да все очень просто! Спал самый маленький, тот, которому три года, возможно, это Петя. А остальные детки – пяти и семи лет – могли бегать по саду или сидеть за столом, рядом с отцом. Вполне вероятно, что если бы не произошло все то, что здесь устроил некто неизвестный, то ближе к полудню уложили бы спать и остальных детей, благо дом большой, спален тоже несколько.

– Все может быть. – Лиза аккуратно уложила в один маленький пластиковый пакетик носочек, в другой – волосы с подушки. – Готово дело! Дальше. Давай хорошенько осмотрим содержимое тумбочек.

В той тумбочке, что стояла со стороны окна, они нашли два клетчатых мужских носовых платка и пачку сигарет «Мальборо». В другой – массажную расческу, совершенно новую, женскую кружевную подвязку («Такие продают в комплекте со свадебным платьем», – со знанием дела сказала Глафира), несколько шелковых розочек на шпильках (деталь прически невесты), коробочку с противозачаточными таблетками, крем для рук, бумажные салфетки и визитку типографии «СелебрейтПринт», на обратной стороне которой черными чернилами было выведено: «Приглас., не забыть список. Обратиться к Тане Смышленовой».

– Это удача, Глаша! – прошептала, сверкнув глазами, Лиза. – Смотри, это же фирма, которая печатала пригласительные билеты на свадьбу! И если здесь Анна Ледникова – а это должна быть она, кто же еще, хотя сверить почерк все равно надо бы для пользы дела, – написала о списке, значит, она и отвозила в эту типографию список с именами людей, приглашенных на свадьбу.

– Ты хочешь сказать, что пригласительные подписывались не от руки, а типографским способом?!

– Да я теперь просто уверена в этом! А если мы позвоним туда завтра утром, сейчас уже, как ты понимаешь, поздно и все работники этой типографии ужинают и смотрят сериалы, и попытаемся связаться к этой Таней Смышленовой, то, бог даст, нам удастся раздобыть пресловутый список всех гостей…

– …то есть жертв этой свадьбы, – закончила ее мысль Глафира. – Я правильно тебя поняла?

– Ну да, – пожала плечами Лиза. – Вот этим ты и займешься завтра! А еще – проверишь оставшихся, Киру, как ее там…

– Кира Одина.

– Вот, Одину проверишь, где она и что с ней, с кем жила, кто ее ищет… Еще – сестры-близняшки, Катя и Полина Гудковы, Дина Андреева и…

– …Варвара Горохова, – опять подсказала ей Глафира.

– Э-эх… Жаль, что мы не сумели сегодня связаться с этой Варварой! Она-то нам могла бы многое поведать о своей подружке – Анне Ледниковой. Согласись, странно, что она не пришла на свадьбу. Вот все пришли, а она – нет!

– Откуда ты знаешь, что все пришли? – спросила Глаша.

– Да нет, это я так… Просто непонятно, что какие-то странные люди пришли. А близкая подруга – нет. А что, если она и виновна во всем том, что здесь произошло? Глафира, что ты на меня так смотришь? Я снова взвалила на тебя самую грязную и тяжелую работу? Тебе кажется, что я – бездельница? Ну, во-первых, я займусь ДНК детей Трубникова и подключу к этому делу их няньку, Светлану, то есть попрошу ее собрать мне весь возможный материал. Во-вторых, я попытаюсь связаться с Таней Смышленовой из фирмы, которая занималась пригласительными билетами. Если мне повезет, я раздобуду полный список гостей. В-третьих, я подниму на уши всю прокуратуру и заставлю приехать сюда экспертов.

– Экспертов? Но мы же наследили по всему дому!

– Ну и что? Это же так естественно! Вроде бы мы отправились на рыбалку, на подледный лов, заблудились, забрели в лес и наткнулись на этот дом. Понятное дело, что нам ничего не оставалось, как переночевать тут! Поэтому мы и – наши следы! Так вот, относительно грязной работы. Вот хочешь, я сейчас пойду, соберу и выброшу все это гнилье с кухни?

– Хочу, – рассмеялась Глафира. – Очень хочу! Да ведь ты только говоришь, а сама ничего не сделаешь.

– Девчонки, вы где? У вас там курица не сгорит? Такие запахи плывут по всему дому!

Дверь спальни отворилась, и они увидели Мирошкина с бутылкой виски в одной руке и бутылкой «куантро» – в другой.

– Мирошкин! Где ты нашел это богатство?!

– Да там, в погребе, все полки заставлены разными напитками. Если их продать, то можно будет купить «Мерседес»! Подержанный, правда. Но зато – растаможенный.

– Глаша, беги к своей курице, а я пойду убираться в кухне, – важно произнесла Лиза и шагнула к двери.

Но Мирошкин ее остановил:

– Ты думаешь, что Серега Мирошкин только вино искал и бездельничал? Да там на кухне все блестит! Я расстелил одну скатерть, свалил в кучу все, что там было гнилого и замороженного, весь мусор, и вынес его из дома. Больше того, я обнаружил нагреватель для воды, там такая сложная система… Словом, теперь можно и искупаться в теплой воде, и вымыть посуду.

– Да ты ангел, Мирошкин! – Лиза чмокнула его в нос.

– Да, он – пьяный ангел, – заметила Глаша. – Ладно, идем в кухню. Со спальней все ясно.

– И что это нам ясно? – Мирошкин, покачиваясь, отступил, пропуская Глафиру.

– А то, что молодые не планировали иметь детей, – туманно проговорила Глаша.

– Она права, – согласилась с ней Лиза.

Ужинали в гостиной. Поставили перед камином журнальный столик, накрыли его чистой скатертью, разложили огненную ароматную курицу по тарелкам, поставили невообразимое количество бутылок.

– Я буду пить все, что есть, – сказала Лиза, блестя глазами.

– А есть все, что пить? – передразнила ее Глафира, которая никак не могла успокоиться по поводу того, что всю основную работу по этому делу приходится проделывать ей. А Лиза всего лишь собирается поднять на уши прокуратуру и заняться ДНК Трубниковых!

– Постойте… Сережа, Глаша, вы только посмотрите на эту бутылку! Вы хотя бы знаете, что это такое? Что это за коньяк?

– Французский, – Мирошкин взял бутылку в руки и принялся вертеть.

Лиза смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Да вы не знаете, что это за коньяк! Это же «Hennessy Timeless», он стоит семьсот тысяч рублей!!!

– Сколько-сколько?! – Глаша не поверила своим ушам. – Ты что, Лиза!

– А вот это… – И Лиза взяла бутылку в руки. – Сережа, Глаша, это же шампанское – «Perrier Jouet Belle Epoque Blanc de Blanc», одна бутылка – тысяча евро! А это ром – ямайский «Wray&Nephew», стоит около шестидесяти тысяч долларов… ничего себе улов!!!

– Лиза, откуда ты все это знаешь? – удивился Мирошкин.

– Знаю! Я недавно чуть не проспорила один такой коньяк. Но решила подстраховаться и собрала нужную мне информацию, во всяком случае, узнала его истинную стоимость. Я имею в виду «Hennessy Timeless». К тому же такую же бутылку мне подарил в прошлом году один мой клиент из Германии. Глаша, ты помнишь громкое и вместе с тем очень тихое дело Герда Хермана?

– Конечно, помню. Немецкий органист, приезжал к нам на гастроли, и в гостинице, из номера, где он остановился, исчезли всего его бриллианты.

– И вы их нашли? – Мирошкин осторожно поставил бутылку на стол. Она мягко опустилась на толстую скатерть. Его взгляд был исполнен любопытства и восхищения.

– Не нашли, а нашла, так точнее будет сказано, – ответила Глафира. – Лиза их просто вычислила. Она пришла, забрала бриллианты у одного нехорошего человека и вернула их органисту.

– Это, конечно, здорово! Но откуда у него вдруг появились эти бриллианты? Вряд ли его пропустили бы сюда с такими драгоценностями. Вернее, не думаю, что он стал бы их привозить сюда.

– А он привез.

– Но как?

– Ладно уж, тебе, Мирошкин, я скажу. Вдруг и ты когда-нибудь решишь провезти через границу драгоценности?

– Лиза, не томи!

– Он провез их в шоколадках с орехами.

– Очень странный способ! Но зачем же он их сюда привез, да еще и оставил в гостиничном номере?

– Он собирался их здесь продать, разве не понятно?

– И что, продал?

– Да. И очень выгодно. Но это уже другая тема, Сережа. Главное, что бриллианты мы нашли, и этот Герд подарил мне в знак благодарности бутылку вот такого же коньяку. Хотя по мне, так лучше бы он увеличил на эту сумму гонорар! Бутылка все равно стоит в шкафу, и я не представляю, когда соберусь выпить такой драгоценный напиток. – Лиза вдруг погрустнела: – Ладно, давайте выпьем, что ли!

– Лиза, но если этот коньяк так дорого стоит, так, может… может, нам не пить его?

– Вот вы и не пейте. А я попробую! И если мне понравится, то – напьюсь. Что-то у меня не очень хорошее настроение. Вот выпью, и оно, может, улучшится.

В камине потрескивали поленья, огонь полыхал так, что столик пришлось отодвинуть подальше. Лица у всех разрумянились. Лиза все-таки уговорила друзей плеснуть себе в рюмки этот драгоценный коньяк.

– Ваше здоровье, коллеги! – сказала она, улыбаясь, и была при этом так красива, так мила, что Глаша в который уже раз подумала – как же судьба неблагосклонна к Лизе, одарив ее красотой, умом и прочими талантами, но напрочь лишив ее личной жизни. Свободная и, в сущности, несчастная женщина, по горло занятая работой. И, хотя у нее случаются романы, заканчиваются они, как правило, как-то нелепо, оставляя в сердце Лизы глубокую незаживающую рану. Подумав об этом, Глафира представила себе маленькое, умещающееся на ладони, кровоточащее сердце Лизы.

Коньяк был восхитительный, и его тонкий аромат вскружил голову Глафире. Ей вдруг захотелось, чтобы рядом с ней был Адам. Только рядом с ним ей было по-настоящему спокойно и тепло. Она так захотела его увидеть, что даже начала представлять его рядом с собой, на диване. Вот он сидит, обняв ее, и держит в руках рюмочку с коньяком. Вот она подкладывает ему кусок теплой курицы, передает салфетку… И где-то сейчас ее Адам? Может, до сих пор на работе? Глафира посмотрела на часы. Была глубокая ночь. Ресторан уже закрыт, значит, Адам, так и не дождавшись звонка от жены, поужинал в одиночестве и лег спать. Или он лежит с открытыми глазами и думает о ней, о Глафире.

И вдруг, в это самое время, ее телефон замурлыкал, и она, не поверив своим глазам, увидела на дисплее – «Адам»!

– Адам, привет… – отчего-то покраснела она, словно извиняясь перед присутствующими за то, что сумела вызвать звонок своего мужа каким-то телепатическим способом. – Ты еще не спишь?

– Глафира… Я целый вечер не могу до тебя дозвониться! – простонал в трубку Адам. – Я уже и не знал, что думать!!!

– Извини, Адам. – Глафира поднялась и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Ей так хотелось поговорить с мужем без свидетелей. – Понимаешь, мы работаем над этим делом… Ну, помнишь, я тебе говорила? Люди пропадают…

– Конечно, помню! Это же я рассказал тебе о пропавшем гардеробщике, Борисе Трубникове! И теперь и ты решила пропасть и бросить меня?

– Да нет же! Успокойся, прошу тебя. Мы находимся на Чардыме. Это остров, где как раз и праздновали свадьбу Малинников со своей невестой, Ледниковой.

И Глафира принялась спокойно, обстоятельно рассказывать мужу о том, где они и чем занимаются. Адам слушал молча, после чего вдруг сказал:

– Мне тут одна посетительница тоже рассказала кое-что. Не знаю, имеет ли это отношение именно к этой свадьбе, но ее подруга тоже, представь себе, в июне прошлого года отправилась к кому-то на свадьбу – и пропала. Знаешь, это вообще страшная история! Сначала у нее в автокатастрофе разбились родители, вернее, их на переходе сбил грузовик, причем погибли оба. Довольно молодые еще были… А потом исчезла и она сама.

– Фамилия?! – вскрикнула Глаша.

– Да подожди ты с фамилией! Тут дело может быть совершенно в другом. Она была бухгалтером в одной фирме. И хозяйка могла просто подставить ее, а потом убить. Так кажется моей знакомой.

– Постой, что это за знакомая? – Глафира вдруг пришла в себя и поняла – Адам рассказывает ей о том, что поведала ему в процессе откровенного разговора неизвестная ей девушка. Ведь когда-то, причем не так давно, Адам вел такие же душевные разговоры с ней, с Глафирой, после чего признался, что воспылал к ней страстью. А что, если сейчас он влюбился в эту – другую девушку? – Как ее зовут? Кто она?!

– Она – сестра нашего шеф-повара. Ее зовут Ольга. Ольга Колосова. В нашем ресторане она – свой человек. Очень хорошая, милая девушка. Кажется, в нее влюблен наш шеф. Прошу тебя, не устраивай мне сцен ревности! Я люблю только тебя! И скучаю без тебя. И это я ревную тебя ко всем подряд, с кем бы рядом ты ни находилась. Вот скажи мне, ты с кем сейчас и где?

– Я?.. – растерялась Глаша. – Я в одном очень странном доме. Предположительно, в том, где и произошло страшное убийство. Я бы даже сказала – массовое убийство. Потому что после свадьбы все гости исчезли… или почти все. Адам! Ты сказал, что эта девушка – Ольга Колосова? А ее подругу, которая исчезла, случайно не Кирой зовут?

– Да, подругу ее зовут Кира. А ты откуда знаешь?!

– Завтра ты непременно сообщишь мне координаты этой Колосовой! Ведь это она подала заявление в милицию о своей пропавшей подруге!

– Глафира… Я боюсь за тебя! Где ты, можешь сказать подробнее?

– Не переживай. Я тебе уже сообщила – если бы не то обстоятельство, что в этом доме убили Малинникова и всех его друзей и гостей, то я могла бы утверждать, что нахожусь в очень комфортном особняке. Мы тут сидим перед пылающим камином и пьем самый дорогой в мире коньяк. Вот так! Пользуемся, так сказать, отсутствием хозяев. Ты бы видел Лизу… Сдается мне, ей так понравился этот дом, что она уже завтра начнет наводить справки, кому он принадлежит (или принадлежал) и можно ли его приобрести. Но от себя могу добавить, что место очень странное. Глухое. Хотя летом, вероятно, здесь просто земной рай. Адам, прошу тебя, не переживай! Завтра увидимся. Но предупреждаю сразу: у меня будет тяжелый день.

После разговора с Адамом она окончательно успокоилась и вернулась к друзьям в хорошем настроении. Теперь ей даже хотелось, чтобы поскорее настало завтра, и тогда она займется делом о пропаже Киры Одиной и Дины Андреевой.

– Ну что, поговорила со своим Адамом? – подмигнула ей Лиза. – Успокоила его?

– Похоже, здесь проблемы со связью. Он говорит, что долго не мог до меня дозвониться, – сказала Глаша.

– Но ведь в итоге ему это удалось?

– Да, просто я подумала, что люди, оказавшиеся летом в этой ловушке, тоже, вероятно, пытались дозвониться до своих близких, но не сумели.

– Вот если бы они вошли в дом, как ты, то есть попали бы в какую-то определенную точку на территории дома, глядишь, они сумели бы это сделать.

– Ты хочешь сказать, что люди, заранее спланировавшие это убийство, понимали, что гости останутся без связи?

– Вероятно. Но, честно говоря, в голове не укладывается, как вообще можно было, запланировав убийство Малинникова и его ближайшего окружения, подставить под пули всей гостей!

– Пули? Вот пусть эксперты и поищут пули. Если гостей расстреляли, как и самого Малинникова, то и пуль должно быть много. Очень много! Но я лично не увидела ни одной. Ладно, Глафира, присаживайся. Давай я тебе налью еще коньячку. Когда еще нам представится такая возможность – угоститься «Hennessy Timeless»! Малинников… Я все думаю о том, насколько же он был богат. Он был сказочно богат, понимаешь? Неслыханно богат! И в этом, я думаю, была его беда. Из-за этого его и убили. И те, кто его заказал, знали, что его ликеро-водочный заводик – только прикрытие, что этим способом он отмывал деньги, которые текли к нему из совершенно другого источника. И этим же источником пользовались люди, после его смерти настолько перепугавшиеся, что они дали команду прокуратуре – закрыть глаза на это убийство. Сама понимаешь, насколько все было серьезно, – прошептала Лиза, кивая на уснувшего в кресле Мирошкина. – Как он сладко спит!

– Лиза, а ты не боишься? – вдруг спросила Глаша.

– В смысле?

– Ворошить это дело? Ведь это очень опасно.

– А когда у меня бывали не опасные дела? – Лиза поднесла свою рюмку с коньяком к Глашиной рюмке, и они чокнулись. – И все равно я не понимаю. Как могло случиться, что дело замяли, а родные и близкие исчезнувших людей – их было, исключая известных нам восемь человек, родственников самого Малинникова и четырех людей из его свиты, а это двадцать пять человек, – не обратились в милицию?! Очень странное дело!

17

– Здравствуйте, Ольга. Меня зовут Глафира Кифер, я занимаюсь расследованием исчезновения группы людей, произошедшего шестнадцатого июня прошлого года. В их число входит ваша подруга – Кира Одина. Пожалуйста, расскажите мне о ней и, главное, о том, какое отношение она имела к Анне Ледниковой или Виталию Малинникову.

Ольгу Колосову Глаша нашла в меховом салоне. Это была красивая молодая девушка, блондинка с милым, приветливым лицом. Адам хорошо сработал, и уже рано утром хозяин ресторана, Михаил Агишин, положил на барную стойку листок с телефоном Оли Колосовой. Адам позвонил Ольге и попросил ее встретиться с Глафирой.

Глафира с Лизой после ночи, проведенной ими в одной из холодных спален чардымовского особняка, встали очень рано, в пять часов, и уже в семь Глаша была дома, где приняла горячий душ. Они выпили вместе с Адамом по чашке кофе. Мирошкина они оставили в доме – дожидаться приезда оперативной группы. Лиза сказала, что на этот раз скрыть массовое убийство им не удастся.

В магазине было тихо – ни одного покупателя в этот ранний час. Глафира равнодушным взглядом скользила по драгоценным мехам, понимая, что нужного ей размера здесь все равно нет. Как жаловалась она Лизе: «Моего размера в природе не существует». Хотя ей хотелось купить и новую шубку, и дубленку, и меховую курточку с капюшоном…

– Ох, я так рада, что кто-то наконец займется этим делом! – сказала нежным голоском ухоженная, холеная Оля. – Я вот уже полгода места себе не нахожу, постоянно думаю о Кире. Вы не представляете себе, что она за человек! И я верю, что она жива. Вот чувствую, что она где-то рядом… Хотя, быть может, я просто этого очень сильно хочу?

– Расскажите мне о ней, пожалуйста, – попросила Глафира.

– Кира – молодая девушка, но очень закомплексованная. Просто невозможно, какая она неуверенная в себе. И виной всему – ее лицо. Возможно, это следствие родовой травмы. Словом, лучше я вам покажу ее фотку на своем телефоне. Я специально ее сделала, чтобы отправить своему хирургу в Москву. Вот! – И Оля с готовностью показала ей светящийся экран телефона с портретом Киры.

Глафира испытала легкий шок. Но постаралась ничем не выдать своего удивления. Да, несомненно, это была родовая травма. Лицо женщины казалось каким-то непропорциональным, словно приплюснутым, уродливым. Уж она-то, Глаша, знала, что это такое – страдать от комплекса неполноценности. Ее полнота ей самой доставляла столько неприятных минут! Доходило до такого, что ей не хотелось вообще выходить из дома! Но у нее хотя бы симпатичное лицо, а Адам так и просто считает ее настоящей красавицей! А вот Кире действительно не повезло.

– Я уговорила ее обратиться к моему хирургу, чтобы ей сделали пластическую операцию. И после всех этих разговоров она воспряла духом. Сказала, что будет много работать, сделает все возможное, чтобы скопить деньги на операцию. И родители обещали ей помочь. И вдруг случается такое несчастье – они погибают! Их сбил грузовик, причем на пешеходном переходе! Вы не представляете себе, что она пережила! Конечно, с одной стороны, произошла страшная трагедия, она потеряла самых близких людей. Но с другой стороны… Как бы это потактичнее выразиться… Словом, теперь она могла кое-что продать из родительского наследства и сделать операцию. И тогда бы у нее началась совсем новая жизнь! Она бы вышла замуж и все такое… Я говорила с ней, буквально – работала, как психотерапевт, старалась, чтобы она как можно скорее пришла в себя. И тут вдруг к ней приходит один человек с приглашением на свадьбу. Я была уверена, что она откажется, и, в свою очередь, настояла на том, чтобы она поехала туда. На какой-то остров. Кажется, выходила замуж ее знакомая. Знаю только, что ее зовут Анна.

– Так Кира была знакома с невестой?

– Я так и не поняла. Кира сказала только, что у нее есть, кажется, одна знакомая, которую зовут Анна, но фамилию она называла другую. А мне так хотелось, чтобы она сменила обстановку… Сначала она наотрез отказывалась. Говорила, что ей не до того! Какая может быть свадьба, если она только что похоронила родителей и носит траур? Потом… эти ее комплексы… Она рыдала и говорила о том, что все гости на свадьбе только и будут пялиться на нее, на ее лицо… Что она устала от всего этого. И тогда я предложила ей надеть большие солнцезащитные очки, широкополую шляпу и отправиться на эту свадьбу. Зачем я ей это говорила – понятия не имею! Сейчас, когда ее нет, я просто места себе не нахожу и постоянно думаю – в том, что она исчезла, есть и моя вина. Ведь она поехала на эту свадьбу и не вернулась. Вот исчез человек, и никому до этого дела нет! Никто ее не ищет!

– Но как же вы все-таки уговорили ее отправиться на свадьбу к женщине, которую она, насколько я поняла, даже и не вспомнила?!

– Трагическое стечение обстоятельств… Что же еще?

– Ольга, а если бы вас, к примеру, пригласили на свадьбу к человеку, которого вы не знаете или только предполагаете, кто бы это мог быть, вы бы поехали туда?

– Не знаю… Я как-то не думала об этом. Но ведь свадьба – это радостное событие! Это праздник! Это веселая музыка, нарядные гости…

– Вот именно! А Кира? Что она, с ее внешностью и комплексами, могла испытать на веселой свадьбе, понимая, что в ее жизни, возможно, такого торжества может и не произойти вовсе?

– Хорошо, я вам признаюсь. Я сказала ей, что, возможно, ее присутствие на свадьбе, ее впечатления лишь укрепят ее решимость сделать операцию! Мне очень хотелось, чтобы она поняла – помимо трагедий, потерь и несчастий в жизни есть много позитива, и жизнь с уходом родителей для нее не остановилась. Что надо жить и смотреть вперед. Вот, собственно, и все. – И тут Ольга всхлипнула. – Что же я наделала?!

* * *

Он открыл дверь и увидел перед собой пухленькую симпатичную женщину. Ее появление он никак не связал с недавним звонком из прокуратуры. Он ждал помощника прокурора, Глафиру Кифер, понимал, что она придет по Динину душу, а потому волновался невероятно. И вот вместо нее на пороге стоит румяная кустодиевская красавица с блестящими глазами… Как часто он, глядя на похудевшую, бледную Дину, представлял себе ее выздоровление, как хотел он, чтобы ее нежные щечки зарумянились, а она сама приятно округлилась, похорошела… Но вместо этого она вообще пропала.

– Здравствуйте. Вы Сергей Князев?

У красавицы был приятный мягкий голос.

– А вы – Глафира…

– …Кифер. Можно просто Глафира.

– Проходите, пожалуйста.

Он сразу предложил ей чаю, она не отказалась. Какое же у нее хорошее лицо, теплый взгляд! Чего она от него хочет? Зачем пришла? Судя по ее взгляду, вряд ли она собирается сообщить ему о том, что тело Дины нашли. Он гнал от себя эту мысль, как наваждение, вот уже полгода!

– Сергей, только, пожалуйста, не нервничайте. Я ничего не знаю о вашей подруге, но сделаю все, чтобы это выяснить, – сказала гостья.

– Но почему этим занялась прокуратура? – спросил Сергей.

– Если честно, я вовсе и не из прокуратуры. Я – помощник адвоката, Елизаветы Сергеевны Травиной. Мы расследуем ряд исчезновений. Дело в том, что шестнадцатого июня прошлого года пропала не только Дина Андреева, но и еще несколько человек. Расскажите мне, когда вы видели Дину в последний раз?

Сергей рассказывал неохотно. С одной стороны, он был рад, что тело Дины не нашли, есть еще надежда увидеть ее живой, с другой – прошло слишком много времени, чтобы сейчас только начать ее поиск. Но и упрекать Глафиру ему было как бы не в чем. Откуда ему знать, кто первым начал это расследование? И что вообще произошло такого, чтобы исчезновением Дины серьезно заинтересовались? Он отвечал на все вопросы и замолчал лишь тогда, когда услышал самое важное для себя: – Сергей, вот вы узнаёте, что ваша невеста отправилась на свадьбу – и пропала. Вы знаете, что она должна была находиться на острове Чардым. Почему же вы не отправились туда? Почему вы не искали ее? Неужели вам было все равно?

Он замер. И теперь смотрел на Глафиру, пытаясь определить для себя – признаваться ли ему в поездке на остров или продолжать молчать? И так ли серьезна та угроза, исходившая от перевозчика?

И наконец он решился. Прошло шесть месяцев, от Дины он до сих пор не получил ни одной весточки. Так какой смысл ему молчать, если сейчас появился человек, который может ему реально помочь с поисками Дины?

– Почему вы решили, что я там не был? – спросил он нервно.

– Я ничего не решила. Просто если бы вы там были и не нашли ее, то повторно обратились бы в милицию и рассказали во всех подробностях о своем визите в Чардым. Вы нашли дом, где проходила свадьба?

– Да…

И Сергей, закрыв ладонями лицо, сбивчиво заговорил о том, что он мысленно уже тысячу раз рассказывал представителям правоохранительных органов.

Глафира Кифер присвистнула:

– Ну ничего себе история! И вы за все эти полгода никому ничего не сказали?! Но почему?!

– Да потому, что я поверил этому человеку, понимаете! Я поверил в его угрозу.

– Да вас же просто запугали, чтобы вы никому ничего не говорили!

– Потом мне стало известно, что Виталий Малинников погиб. Что его расстреляли на этой свадьбе.

– И что? Разве вы не поняли, что все это не имело к безопасности вашей невесты никакого отношения?! Просто вы увидели то, что не должны были видеть, это чужие игры, и они опасны! Хотя простите меня за мою чрезмерную эмоциональность. Да, наверное, многие бы так же поступили на вашем месте… Хорошо, прошел месяц, другой… И вы все равно не забили тревогу?

– Да как – не забил?! Я чуть с ума не сошел! Но что я мог сделать – один?

– Пойти в прокуратуру и все рассказать! Обо всем, что вы увидели в том доме! Ведь тогда еще следы были свежими – и отпечатки пальцев, и пули… И кровь! Все! А сейчас, в декабре, – вы представляете себе, как выглядит этот дом, эти столы со сгнившими остатками еды и замороженными винами? Повсюду снег, грязь!

– А вы были там? – в свою очередь спросил Князев.

– Была, – мрачно отозвалась Глафира Кифер. – Буквально вчера. И знаете, что мы там обнаружили? Знаете, что мы поняли?

– Что?!

– Была свадьба, были гости – тридцать восемь человек! И все, кто был там… Вернее, не все… но восемь человек пропали – это точно, а еще пятеро, включая жениха и его свиту, – погибли!

– Так они погибли или исчезли?! – Сергей почувствовал, как волосы на его голове зашевелились.

– Обнаружены трупы только жениха – Малинникова – и четырех его приятелей. Но там же повсюду кровь, и все выглядит так, как если бы гостей либо ветром сдуло, либо их тоже всех… перестреляли, а трупы спрятали. Вот такую страшную картину мы там увидели! Сергей, уж извините, что мне пришлось вам об этом сказать. Давайте вернемся к вашему перевозчику. Опишите мне его!

– Я не видел лица. Высокий молодой мужчина, его лицо скрывала бейсболка с длинным козырьком.

– И что он вам сказал?

– Он отказался отплаты и сказал: «Сергей, забудьте все, что видели сейчас. Иначе и вы, и ваша Дина – оба вы умрете».

– То есть он обратился к вам по имени, так?

– Да. Я закричал: где Дина, что с ней? Но он уже отплыл, и я услышал: «Когда-нибудь… И молчите! Это очень, очень важно… Вы ничего не видели… не видели…» Вы не представляете, как мне стало страшно!

– А что – «когда-нибудь»?

– Не знаю! Понятия не имею.

– Вероятно, он хотел сказать, что когда-нибудь вы все узнаете… Но так бывает только в кино! В жизни же все обстоит гораздо страшнее. Уф! Ну и история! Хорошо, Сергей, спасибо за информацию. Будем искать…

* * *

Лиза, поговорив с прокурором, вышла от него взбешенная и сразу же набрала номер Глаши:

– Представляешь, он, оказывается, не знал обо всем этом! Сделал такое удивленное лицо! Я же утром – ты в курсе – нащелкала снимков сто, наверное! И фату крупным планом, и всю площадку, и дом – словом, сняла все, что сочла нужным. Говорю – как же вы могли замолчать такое громкое убийство Малинникова?! А он мне и отвечает, что труп не опознали и он давно уже погребен. Что дела даже никакого не было! Я говорю ему – все гости со свадьбы исчезли, ну, нарочно так сгустила краски. Мы же не знаем, сколько на самом деле было людей, это ведь только «наших», так сказать, было восемь человек, включая невесту, а где все остальные? Может, они все живы и здоровы? Ладно, думаю, уж теперь-то он не будет бездействовать! Мирошкин, в свою очередь, рассказал обо всем своему непосредственному начальнику, и опергруппа вместе с экспертами уже выехала на место.

– Отлично сработано, Лиза!

– Полчаса тому назад я звонила Смышленовой, мы с ней встречаемся в ее конторе. Хоть бы у нее сохранился список приглашенных на свадьбу! Глафира, моли бога!!! Так много надо еще всего сделать, Глаша! А как у тебя?

– У меня есть информация по Кире Одиной. Очень странная история, впрочем, как и все случаи, с которыми мы в последнее время сталкиваемся. Но об этом – при встрече. А сейчас я поеду в интернат, где жили и учились сестры Гудковы, встречусь с их бывшей воспитательницей, Стакановой, той самой, которая и обратилась в милицию в связи с их пропажей. Но самое интересное я расскажу тебе при встрече. Это касается жениха Дины Андреевой, Сергея Князева, который, оказывается, искал ее на острове на следующий день, то есть семнадцатого июня. Ему там, на острове, угрожали!

– Действительно интересно! Хоть бы кто-нибудь из этого списка был жив и рассказал о том, что же там произошло, на этой свадьбе!

18

Варвара после звонка следователя прокуратуры Елизаветы Сергеевны (фамилию она не запомнила) места себе не находила. Все металась по квартире, пытаясь сосредоточиться и решить – как ей себя вести, что говорить? Она мысленно уже готовила ответы на возможные вопросы, но ответы ее получались корявыми, а тон (она даже мысленно разговаривала с невидимой собеседницей) – неуверенным. Безусловно, она ждала подобного визита. Ждала все эти полгода, но сейчас, когда она вдруг поняла, что то, чего она боялась больше всего, должно вот-вот произойти, бежать куда-либо уже поздно… Так будет еще хуже.

Почему-то ей хотелось выглядеть небрежной, спокойной, как будто для нее этот визит – лишь возможность узнать побольше об Ане. Но тогда почему она должна быть небрежной и спокойной? Если она была Ане близкой подругой, то она должна, напротив, казаться встревоженной, испуганной – а вдруг тело Ледниковой уже нашли?

В квартире было тепло. Сначала Варвара надела махровый халат и повязала голову полотенцем – мол, она только что вышла из ванной и этот визит ей – до лампочки! Теперь же, когда она передумала, халат был водворен обратно в ванную комнату и повешен на крюк, рядом с полотенцем. Варвара расчесала волосы, надела джинсы, свитер, побрызгалась духами, привела в порядок комнату и отправилась в кухню, варить кофе. Пусть даже это и следователь прокуратуры, но – человек же, к тому же женщина, с очень приятным голосом. На улице холод собачий, пусть Елизавета Сергеевна согреется горячим кофейком. Глядишь, и беседа пройдет как по маслу.

Звонок раздался после третьей сигареты. Варвара вздрогнула и бросилась в прихожую открывать дверь.

Следователь… очень хорошенькая стройная девушка, в роскошной соболиной шубке и с чудесной белозубой улыбкой.

– Здравствуйте! Вы – Варвара?

– Я. А вы – Елизавета Сергеевна…

– …Травина. Моя фамилия – Травина.

– Проходите, пожалуйста. У меня и кофе готов. На улице снег?

– Снег. И мороз. И вообще, я зиму не люблю! – И следователь снова улыбнулась, словно это было частью ее профессии.

Варвара поставила перед ней чашку и сахарницу.

– Скажите сразу – тело нашли? – спросила она, чувствуя, что только от одних этих слов спина ее покрывается мурашками. Как можно вообще употреблять слово «тело» по отношению к всегда здоровой, живой и жизнерадостной Ане?!

– Извините? – Елизавета Сергеевна замерла, пристально вглядываясь в глаза Варвары. – Пожалуйста, повторите, о чем вы только что спросили?

– Ведь вы же пришли из-за Ани Ледниковой, так? Но после ее исчезновения прошло уже полгода, а вы заинтересовались ею только сейчас. Вот я и подумала, что нашли ее тело. Лисица, к примеру, отрыла, где-нибудь в посадках. Что вы так на меня смотрите? У меня так уже было! Пропала подружка, мы вместе учились. А потом ее тело откопала лисица, в лесу. Убили ее, как выяснилось.

– Понятно. Нет, вашу подругу не нашли. Да и с чего вы взяли, что с ней случилось то же самое, что и с другой вашей знакомой?

– Так ведь сколько прошло времени!

– Хорошо, Варвара. Мне надо задать вам несколько важных вопросов. И первый из них: состоялась свадьба Анны Ледниковой с Виталием Малинниковым или нет?

– Как это?.. Конечно, она была! Во всяком случае, намечалось торжество, на которое приглашались гости, купили роскошное свадебное платье.

– Почему вы не пошли на свадьбу?

– Я неожиданно заболела, – с излишней поспешностью ответила она.

– Чем же, интересно?

– Простыла… – Брови ее взлетели вверх, и выглядеть Варвара при этом старалась крайне независимо. – А что такого?

– Как-то странно получается! Предположим, вы простыли. Хотя стояла жара и простыть было очень сложно. Но ответьте, неужели вы находились в таком состоянии, что не могли добраться до острова Чардым, где намечалось проведение свадьбы, чтобы поздравить вашу близкую подругу? Ну, не знаю, выпили бы аспирин или другие, более сильные порошки, которые сбивают температуру.

Варвара Горохова, нервно взбивая пальцами свои кудрявые рыжие волосы, вместо того чтобы ответить, очень талантливо держала паузу, словно ожидая нового шквала вопросов.

– Хорошо, Варя. Тогда давайте поговорим с вами просто об Анне. Когда и где вы с ней познакомились? Что она собой представляла? В каких вы были отношениях? Словом, все-все!

– Хорошо. Познакомились мы с ней на дне рождения одной нашей общей знакомой, Людмилы Савченко. Вернее, это была знакомая сестры Анны, Наташи. Так, обычная вечеринка. Это было очень давно. В общем, и вспоминать-то нечего. Когда Аня узнала, что я – актриса, она начала проявлять ко мне интерес, сказала, что ей было бы любопытно увидеть мою игру. И она стала приходить ко мне на спектакли. Она была очень благодарным зрителем! Ей нравилось буквально все, что я делаю. Мы подружились, часто перезванивались. А потом… Ее сестра погибла. Кажется, это был несчастный случай. Словом, ее нашли возле одной многоэтажки. Я так и не поняла – либо она сама выбросилась с одиннадцатого этажа, либо ей кто-то… помог. Для Ани это стало настоящей трагедией! Как это часто бывает, она после этого кошмара долго не могла прийти в себя, даже уезжала куда-то, просто исчезла из поля моего зрения. А потом, спустя несколько лет, она вновь появилась. Такая же красивая, только повзрослевшая. Устроилась в одну фирму, секретаршей. Зарабатывала смехотворно мало, но не очень-то расстраивалась. Она вообще была веселым и очень позитивным человеком. Несмотря на то что у нее было мало денег, она всегда умудрялась выглядеть достойно. Возможно, все дело – в ее природном вкусе и красивой внешности. Знаете, она даже в вязаном балахоне и порванных джинсах выглядела как королева! Вот так.

– Значит, она была обыкновенной секретаршей в фирме. Чем, кстати, занималась эта фирма?

– Да так, ерундой разной. Открытками, постерами, канцтоварами.

– И как же она, работая там с утра и до вечера, умудрилась познакомиться с Малинниковым?

– А они вовсе не там познакомилась. Понимаете, ей просто повезло в жизни. Уж не знаю, как так получилось, но она, что называется, оказалась в нужное время в нужном месте. Точнее, на открытии торгового центра, принадлежащего Малинникову. Это он уже позже купил свой ликеро-водочный завод. А до этого он владел торговой сетью.

– И в качестве кого она там оказалась? Ее пригласили?

– Да просто так – зашла поглазеть, как я понимаю. Я сколько раз расспрашивала ее – как ей удалось зацепить его, но вразумительного ответа так и не получила. Ну, я понимаю, если бы она была роскошно одета… А так… Вроде бы ничего особенного. Просто природная красота, и все. Я честно скажу – я до сих пор не знаю, как так могло случиться, что он, увидев ее, сразу влюбился. Вот как – присушило! А она? Повторяю, ну ничего особенного она собой как личность не представляла! Больше даже скажу, она и умом-то особым не блистала! Как ни забегу к ней на работу – сидит себе, либо ногти пилочкой подпиливает, как это делают в кино все секретарши и полные дуры, либо в компьютерную игрушку играет. Шарики там разные, кубики… Понимаете, она была человеком без харизмы. Ну, ничего особенного! И вдруг – такая с неба свалившаяся на нее любовь. Малинников! Поговаривали, что раньше когда-то он был бандитом, руководил преступной группировкой… Но в моих глазах он всегда был милейшим человеком. Очень собранным, умным, умел собирать вокруг себя интересных и отчаянных людей, готовых ради него пойти на все…

– Даже на преступление?!

– Не знаю. Я этого не говорила. – Варвара перевела дух и закурила. – Так вот. Он просто завалил Аню подарками и деньгами! Вы не поверите, но она могла снимать со своей карточки любые суммы. И знаете, что самое интересное и любопытное? Она принимала это как должное. То есть особого восторга по этому поводу она не испытывала. Вот если бы я, к примеру, выходила замуж за такого обеспеченного человека, да еще к тому же молодого и красивого, то у меня на лице было бы написано, как я счастлива! А у Аньки… Нет. Ничего подобного с ней не происходило. Когда я спрашивала ее, почему она такая, почему ее ничего не радует, она отвечала мне – радует, она, как любая нормальная девушка, получает удовольствие от красивых вещей, денег и так далее. Больше того, она вроде бы испытывает стыд за то, что тратит такие большие деньги, зная, как трудно они ему, Виталию, достаются. Бизнесмен! Что такого особенного он делает, чтобы его так жалеть?! Сидит себе в офисе и руководит своими помощниками. Это купи, это – продай. Это построй, эту линию запусти…

– А вам не приходило в голову, что она просто-напросто не любила своего жениха? Что она, устав от бедности, просто решила таким образом устроить свою судьбу? Выйти замуж за богатого.

– Ну… не знаю. В душу-то к ней не залезешь. С другой стороны, как можно было не любить Виталия?

– Когда вы видели ее в последний раз?

– За день до свадьбы, пятнадцатого июня.

– Как она выглядела? О чем говорила? Может, она плакала или вы видели, что она от вас что-то скрывает?

– Нет, она не плакала, но я чувствовала, что она волнуется. Но это же нормально перед свадьбой!

– Вы сказали, что видели ее пятнадцатого, а уже утром шестнадцатого июня вы вдруг почувствовали себя плохо, у вас поднялась температура, и вы поняли, что не в состоянии идти на свадьбу, так?

– Ну да… Что-то в этом духе.

– Скажите, Варвара, вы точно там не были?

– Где, на свадьбе?

– А где же еще?! – вдруг воскликнула следователь, теряя терпение. – Отвечайте, Варвара, вы были на свадьбе вашей подруги Анны Ледниковой или нет, наконец?

– Почему вы на меня кричите? – чуть слышно спросила Варвара, чувствуя, что ей становится не по себе. Страх вызвал неприятную дрожь в желудке, по лицу заструился предательский пот. – Говорю же – я не была на свадьбе!

– Я бы, может, и не кричала на вас, Варвара, если бы такие люди, как вы, не морочили мне голову! Я сегодня навестила пятерых человек, приглашенных на эту чертову свадьбу! Мне повезло, и я сумела раздобыть список всех гостей. И в этом списке, само собой разумеется, были вы!

– Да, конечно, я получала открытку. Вернее, мне ее дала сама Аня. – Лицо Варвары покраснело. – Но она так и осталась у меня… дома…

– Вы бы видели себя в зеркале! Зачем и вы лжете мне? Почему вы все, абсолютно все, кто был на этой свадьбе, твердите, что вас там не было?! После того как расстреляли Малинникова и его окружение, возможно, и Анну, вашу подругу убили, причем на глазах у всех гостей, – все бросились врассыпную… И это понятно. Кто хочет умирать под пулями?! И все бы разбежались кто куда, если бы… Если бы они не были на острове! Я просто уверена, что был кто-то, кто предупредил вас всех, приглашенных на эту свадьбу, велел вам молчать ! Молчать во что бы то ни стало о том, что произошло на свадьбе. Под страхом смерти ли, пыток, я не знаю! Пока не знаю. И вы, Варвара, там тоже были. И тоже сбежали, но в панике оставили свою сумочку! И что самое мерзкое в этой истории – вы прекрасно помнили, где и при каких обстоятельствах вы оставили сумочку и даже что в ней было, но все равно вы продолжаете разыгрывать передо мной этот дурацкий спектакль! Чего вы боитесь? Неужели вы не понимаете, что ваши свидетельские показания могли бы пролить свет на это чудовищное групповое убийство и по горячим следам мы давно бы уже могли найти убийцу вашей подруги? Ведь ее убили? Отвечайте! Убили на ваших глазах?!

Варвара побелела. Судорогой ей сковало челюсть.

– Не молчите! Вы же прекрасно знаете, что, помимо вас и всех остальных гостей, на свадьбе были и маленькие дети! И они бегали там, резвились на июньском солнышке, пока не раздалась автоматная очередь и Малинников, обливаясь кровью, не рухнул на траву! А потом, хватаясь за свои пробитые тела, начали падать и его приятели… Что стало с детьми?! Куда побежал, схватив их на руки, их отец, несчастный инвалид Борис Трубников?! В дом? Или дети, набегавшись, уже давно были в доме и спали? Расскажите мне все, что вы помните, прошу вас! Возможно, кто-нибудь из списка людей, считающихся пропавшими без вести, все же живы? Вы не помните слепую женщину, совсем молодую, которая пробиралась между столиками на ощупь? Что с ней стало? Или другую женщину, чье лицо было густо замазано крем-пудрой, чтобы скрыть следы побоев мужа? Были ли среди гостей ваши знакомые? И говорят ли вам о чем-нибудь эти фамилии: Вера Нечаева, Кира Одина, сестры Гудковы, Дина Андреева, Валентина Ступникова, повторюсь, Борис Трубников, Алиса Петровских? Варвара, что с вами?!

Варя с трудом разлепила губы и прошептала:

– Говорю же – я не была на той свадьбе…

– Если вы так упорствуете, то и я тоже больше не намерена с вами церемониться! Отрицание очевидных фактов может привести вас на скамью подсудимых. Вы, самая близкая подруга Анны Ледниковой, возможно, лично принимали участие в этом убийстве, во всяком случае, помогали настоящим убийцам. И двигало вами одно очень нехорошее чувство – зависть! Вы завидовали ей страшной, черной завистью. Знаете, сколько раз вы пытались убедить меня, что Анна Ледникова ничего особенного собой не представляла? Что она – просто тупица, которой здорово подфартило с таким завидным женихом, как Малинников? Вы считали это крайне несправедливым, а потому нашли людей, которым была выгодна смерть Малинникова и его жены, и решили сорвать свадьбу! Вот только непонятно, что вы-то сами от этого выиграли? Малинникова-то нет в живых, поэтому вам в материальном плане после всех этих убийств ничего не обломится…

– Замолчите!!! – вдруг заорала Варвара. – Что вы такое несете?! Да, я, может, и завидовала Ане, но зачем мне было ее убивать-то? К тому же у нее было так много денег, что и мне иногда перепадало. Да она купила мне три шубы, кучу всякого фирменного барахла! Ей было не жалко тратить на меня его деньги! И знаете, что она всегда говорила: у него их, то есть денег, – много. Очень много!

– Так вы были на свадьбе?

– Нет, говорю же! У меня поднялась высокая температура.

– А сумочка с вашими водительскими правами и квитанцией по квартплате – как она оказалась на острове? Сама туда прилетела?

– Не знаю… Я думала, что потеряла ее. Значит, кто-то подкинул.

– Подкинул?! Да что вы такое говорите?! Какой в этом смысл – подкидывать вашу сумку на место преступления, которое в течение шести месяцев поливалось дождями, выстуживалось холодными ветрами? То есть где никому не было никакого дела до вашей сумочки, равно как и до вас? Хорошо, предположим, вы не были в тот день на острове. Вот прошел день, второй, а ваша подруга так и не объявилась, и телефон ее не отвечал. Что вы подумали?

– Что они отправились в свадебное путешествие! Что же еще? Я потом приходила к ней домой, но их там не оказалось. Соседка тоже была встревожена, не понимала, куда Аня могла пропасть…

– Значит, так, гражданка Горохова! Собирайтесь, поедете со мной в прокуратуру. – Елизавета Сергеевна проворно встала, схватила со спинки стула свои соболя и, накинув их на плечи, направилась к выходу. По дороге к двери она, яростно жестикулируя, комментировала произошедшее: – Какие же все вокруг трусы! Каждый думает только о себе! А то, что положили так много народу, в том числе и детей, – это никого не волнует! Черствые, убогие людишки! Их припугнули, и они забились в свои норы, как крысы недобитые!!! И жених этот, мать его, так испугался, что напрочь забыл о существовании своей горячо любимой невесты… Прошло полгода, и никто, ни одна душа не обратилась в милицию, не рассказала об этом расстреле свадьбы! Свадьба… Главное, что и свадьбы-то никакой не было! И брак не был зарегистрирован, и вы, гражданка Горохова, – она резко обернулась и посмотрела на прикованную к дверному косяку бледную Варвару, – отлично все знали! Как знали и то, что вся эта свадьба – сплошная бутафория, что все это придумал тот, кто собирался убить Малинникова!

– Постойте… Как это – не было свадьбы?! Как это – придумано?! Вы хотите сказать, что Малинников сам организовал свое собственное убийство?! Ведь это ж он лично занимался устройством праздника, нанимал людей, которые украшали бы дом, готовили еду…

– Так вы были на свадьбе, Варя? Скажите, не бойтесь! Вы же понимаете, что прошло слишком много времени, чтобы теперь чего-либо бояться. И если все остальные молчат, так хотя бы вы, близкая подруга Ани, помогите нам найти ее убийцу!

– Ладно, я расскажу… Быть может, после этого мне перестанут сниться эти кошмары. Я устала, так устала…

Варвара вернулась в комнату, села за стол и жадно выпила холодный кофе.

19

– Даже не знаю, с чего начать… – сказала Варвара, вдруг став мягкой, как масло. По ее виду было нетрудно догадаться, что она сама давно хотела выговориться, облегчить душу. Она достала тоненькую сигаретку и закурила. – Конечно, страх – сильное чувство! Вот и мы все тоже испытывали страх. И как его было не испытывать, когда на наших глазах случилось такое…

– Давайте все по порядку! Вот вы утром отправились в Чардым, так?

– Нет, не так. Я поехала туда пятнадцатого июня, вечером, заранее. Аня отвела мне комнату и сказала, чтобы я чувствовала себя как дома. У них очень красивый дом, и он сделан, что называется, для людей. Все такое красивое, комфортное… И ведь они еще не построили бассейн! Но там до пляжа рукой подать. Хотя Аня настаивала на том, что бассейн все равно нужен. Знаете, что меня поражало? Возможно, я в который раз повторюсь. Как быстро она вошла в новую для нее роль – богатой и искушенной в роскоши невесты! Словно всю жизнь только и делала, что обустраивала дома, покупала технику, мебель… И все у нее получалось. Она была прирожденная хозяйка! И очень рачительная. Говорила – никогда она такого не потерпит, чтобы продукты выбрасывались, а потому запланировала строительство… курятника на задах сада! Она собиралась прожить с Виталием долгую жизнь, мечтала о детях. Словом, оказалась я вечером в Чардыме, в их новом доме. Ходила по комнатам, нежилась в постели с книжкой, смотрела телевизор, а иногда спускалась, чтобы посмотреть на приготовления к свадьбе. В доме пахло вкусной едой. Решили, что все приготовят здесь, на острове. Часть еды готовилась на кухне одной турбазы, это базовые блюда, как говорила Аня, – мясные закуски, рыба, шашлыки, антрекоты, супы… Словом, все горячее. А вот нарезки разные сделают дома. Вообще-то в тот вечер в доме было полно народу. Приехала целая бригада оформителей. Они надували шары гелием, натягивали тент над столами, гладили скатерти. Работы было много. Еще привезли много свежих цветов, какие-то плакаты с поздравлениями для молодых. Вот вы сказали, что свадьбы не было, что брак не зарегистрирован?! Аня мне сказала, что регистрация должна пройти прямо на самой свадьбе, приедут работники ЗАГСа, и расписываться жених с невестой будут прямо на глазах у гостей, на свежем воздухе.

– И что, приехали?

– Подождите. Вы же сами хотели, чтобы я рассказывала все с самого начала? Так вот. Я пыталась помогать, что-то держала, подносила, а под конец устала, заперлась в своей комнате и уснула. А когда проснулась, сразу же принялась заниматься собой. И волосы себе сама феном укладывала, и красилась, и платье гладила. Когда же ко мне в комнату постучались, я сильно удивилась, увидев девушку с подносом, – она принесла мне завтрак! Кашу, кофе, хлеб с маслом! Я поняла, что это была их домработница, Катя, очень организованная, вышколенная и серьезная девушка. Уверена, что завтраком она накормила всех, кто занимался приготовлениями к свадьбе. А потом началось самое интересное… Гостей приводили чуть ли не за руку – с берега, куда их доставляли на лодках. Все было самым прекрасным образом организовано! Гостей, как вы правильно заметили, было не так много. И все они были очень разные. Это тоже бросалось в глаза. Я ожидала увидеть разряженных в пух и прах бизнесменов с их женами, бритоголовых парней из окружения Виталия, расфуфыренных девиц – их любовниц или секретарш. Конечно, явились и они, но некоторые из приглашенных выглядели на самом деле очень странно… И не потому, что они были довольно-таки скромно одеты, дело не в этом. Они чувствовали себя крайне неуверенно. Они не улыбались, а лишь посматривали по сторонам, словно надеясь увидеть знакомое лицо. Вы вот назвали мне фамилии… нет, эти фамилии мне совсем ни о чем не говорят! И многих этих людей я прежде никогда не встречала. Все в конечном итоге как-то освоились и стали держаться как положено. Когда приехали молодые, они кричали им «горько» и все такое… Да, забыла сказать. Тамада! Была там одна женщина, но она как-то очень быстро куда-то подевалась. Кто-то сказал, что ей стало плохо, печень, что ли, у нее разболелась… Словом, ее отправили домой. Мне удалось поговорить с Аней: я спросила ее, знакома ли она со всеми гостями, на что она отмахнулась, пожала плечами и сказала, что практически все присутствующие – это родственники и знакомые Виталия и она их видит впервые. Особенно удивляло нас присутствие трех маленьких детей. Они были красивыми, как ангелочки, они носились повсюду, смеялись, танцевали, пока младшего не унесли в дом – он уснул на руках у отца. Сказать, что все ждали, когда приедут из ЗАГСа, – нет, этого не было! Думаю, о том, что они еще не расписаны, знали немногие, в том числе и я. Но никто не приехал, свадьба продолжалась, и я подумала, что, в сущности, это их дело. Возможно, они и не собирались узаконивать свои отношения – из каких-то имущественных соображений. Я думала обо всем этом, когда сидела за столом и медленно, но верно накачивалась водкой. Даже поговорить было не с кем. Все сидели, тупо ели, пили и слушали музыку. Правда, время от времени невеста с женихом танцевали, и тогда гости отрывались от своих тарелок и кричали: «Горько!» Вот не знаю, как сказать, но на такой странной свадьбе я никогда еще не бывала. Что-то было в ней странное. И Аня тоже заметно нервничала… Поэтому, когда Виталий вдруг встал и сказал, что гостям приготовлен сюрприз, все немного оживились и подумали, что вот сейчас наконец-то что-то произойдет. Может, приехали музыканты, вошли в дом, хотя их никто не видел. Это были лишь мои предположения. Но никаких музыкантов не было. Зато – артисты. Вернее, Виталий сказал, что приехали артисты, которые хотят показать спектакль по пьесе, сочиненной на заказ, специально для этого торжества. Требуются люди для массовки. Он зачитал список. Постойте… Да, точно! Я припоминаю, что там звучали фамилии, похожие на те, что вы назвали. Помню имя – Кира. И Алису я тоже припоминаю. И вот все те гости, которые показались мне какими-то странными, словно попавшими сюда случайно, поднялись со своих мест и подошли к столу жениха и невесты. Надо было видеть лицо Ани! Она побледнела и посмотрела на Виталия так, словно ждала – что же он скажет дальше? Он улыбнулся ей, поцеловал и отправил ее вместе с этими людьми, в числе которых был и этот нескладный человек, Борис, кажется, отец троих малышей. Аня встала со своего места и как-то неуверенно повела их за собой в дом. И – все! На этом свадьба закончилась. Потому что буквально через мгновение появились люди в масках и началась стрельба. Не знаю, сколько там было человек. Трое или четверо, я не помню. Все кричали, разбегались врассыпную, кто-то ринулся в сад. Хотели кинуться в дом, но и оттуда вдруг раздались выстрелы. Много выстрелов! И детские крики. И тогда я поняла, что тех несчастных вместе с Аней тоже убили! Расстреляли…

– Выстрелы были громкими? Какое оружие было у людей в масках?

– Я только потом поняла, что оружие было с глушителями. И мне со страху показалось, что это были автоматы. Не знаю, я была в шоке! Повсюду кровь, крики…

– Вспомните, пожалуйста, Анна была в фате, когда шла в дом?

– Да. Кажется, в фате…

– Почему же тогда фату нашли зацепившейся за спинку стула, на улице, и всю в крови?

– Значит, она пошла в дом без фаты. Честное слово, я не могу сейчас вспомнить!

– Хорошо. А теперь скажите самое главное – сколько человек они убили?

– Я не считала. Но поняла, что погибли Виталий и несколько человек из числа его приближенных и помощников. Остальных гостей пригнали, как скот, в центр газона, и один человек, тоже в маске, огромный такой… Сказал он всего несколько слов. Причем говорил он тихим голосом, словно знал, что каждое его слово услышат.

– Что он сказал, Варвара?

– Чтобы мы забыли этот день навсегда! Что нас сейчас переправят на другой берег, посадят в машины и отвезут в город. И чтобы мы сказали всем, кто знал о наших сборах на свадьбу, что свадьба расстроилась, и чтобы каждый придумал себе алиби на этот момент. Если мы проговоримся, то и с нами случится то же, что и с оставшимися в доме.

– Он так и сказал? С оставшимися в доме?

– Да. Помню, что у меня тогда голова закружилась, даже перестал видеть один глаз. От страха! От ужаса! Я же понимала, что там расстреляли ни в чем не повинных людей… Вероятно, они что-то знали или увидели, услышали… Но застрелили детей, потому что после этого детских голосов, или криков, или стонов не было слышно. Надо ли говорить, что в ту минуту каждый из оставшихся в живых поклялся себе молчать, чего бы ему это ни стоило!

– Вы поняли, что убили и Аню?

– А что еще я могла понять?! Вокруг вдруг стало так тихо… Нас вывели, проводили до залива и потом, по несколько человек, стали переправлять на другой берег.

– Вы когда-нибудь видели кого-либо из оставшихся в доме?

– Нет, никогда! А вот из числа оставшихся в живых – часто. То в городе, то в магазине, то в транспорте… И все мы по-прежнему делаем вид, что никогда друг друга не знали.

– И у вас не возникло желания обратиться в милицию, обо всем рассказать?

– Зачем? Людей все равно не вернешь. Просто нам не повезло и мы оказались в ненужное время в ненужном месте.

– В отличие от Ани Ледниковой, да? Которая оказалась в нужном месте как раз в нужное время… – пробормотала Лиза задумчиво.

Лиза вдруг поняла, что она очень устала. Долгий, трудный день, казалось, никогда не закончится. И что самое обидное – вместо радости по поводу того, что ей все-таки удалось раскрутить Варвару на признание, ничего нового она так и не узнала. В сущности, Варвара рассказывала то, что они с Глашей могли легко представить себе сами, имея перед глазами декорации преступления, место, где был разыгран этот кровавый спектакль. Свадьба, странные гости, вкусная еда, воздушные шарики, детский смех… Потом – стрельба, крики, кровь, смерть. Единственное, что радует, так это то, что большинство гостей все-таки остались в живых. Хотя им и приказали молчать. До самой смерти. И, собственно говоря, чему тут удивляться, что они действительно молчат? Какой смысл им идти наперекор угрозам и рассказывать обо всем этом кошмаре в подробностях? Что им с этого? Помня о том, что они были и остаются свидетелями массового убийства, их и пытками не заставишь выступить, скажем, в суде и дать показания. Вот и получается, что признание Варвары не продвинуло расследование ни на шаг. Разве что убедило Лизу в правильности ее собственных предположений.

Распрощавшись с Варварой, на которой после этого откровенного разговора просто не было лица, Лиза пообещала ей молчать. Но взамен она попросила держать ее в курсе – сообщать, если вдруг она вспомнит какие-то упущенные сейчас детали, или, если бог даст, встретит знакомое лицо, или просто что-нибудь самостоятельно (или случайно) узнает.

Лиза вернулась в офис и застала там Глафиру, усердно намывающую полы.

– Глаша, что с тобой? Уже скоро ночь. Что случилось?

– Ну, во-первых, мне по штату положено здесь убираться. Во-вторых, мне так думается легче. Вот мою полы, как мне кажется, системно мою, ровными, однообразными движениями, и мне кажется, что и мысли мои тоже приобретают какую-то форму, вырисовывается определенная закономерность.

– Звучит интригующе, – устало отреагировала Лиза, – но зато полы станут чистыми.

Глафира домыла полы и ушла с ведром и тряпкой в подсобку. Вернулась и принялась заваривать чай.

Лиза, устроившись за своим необъятным письменным столом, курила, уставившись в одну точку.

– Ну что, – спросила она наконец, очнувшись от своих мыслей. – Подведем итоги?

Глафира, поставив перед ней чашку с дымящимся чаем, уселась напротив нее и достала сигареты.

– Общая картина получается такой, какую мы с тобой и предполагали. Собрали в кучу непонятных гостей, которые вроде бы не были знакомы друг с другом (за небольшим исключением, конечно, если учитывать вполне конкретные знакомства Малинникова по бизнесу), отправили тамаду обратно в город (или траванули ее чем-нибудь, ей стало плохо, и она вынуждена была покинуть торжество), нашу «восьмерку» по инициативе Малинникова же (!) пригласили под предлогом какого-то спектакля в дом, и вот, в разгар свадебного торжества, на территории участка появились люди в черных масках и принялись расстреливать Малинникова и его дружков. Потом убийцы переместились в дом и расстреляли и там всех присутствующих. Трупов, кроме тела Малинникова и еще четверых его помощников, не обнаружили. Вполне вероятно, что их еще найдут где-нибудь поблизости от дома, в лесу… оставшихся в живых угрозами заставили молчать. И они молчали. Как ты понимаешь, мне удалось добыть список всех приглашенных на эту свадьбу, и я навестила пятерых человек. Терехину – бухгалтера ликеро-водочного завода, принадлежащего Малинникову, с мужем; Кадяева – менеджера этого же завода, с женой; трех девушек – думаю, подружек убитых Г., В., П., приятелей Виталия.

– И как они отреагировали на твой приход?

– Как? Все бледнели и смотрели на меня испуганными глазами. Говорили, что свадьбы не было, она расстроилась, между Виталием и Анной произошла ссора, а им позвонили и предупредили, что свадьба не состоится. Все! Все говорили одно и то же. На мой вопрос, кто им позвонил, все отвечали по-разному, называли разные фамилии. Думаю, их придумывали на ходу. И только Варвару Горохову мне удалось разговорить, когда я упомянула о Трубникове и его маленьких детях. Все-таки в каждой женщине заложен инстинкт материнства.

– И что она рассказала?

Лиза в общих чертах передала Глафире свой разговор с Варварой.

– Лиза, господи, неужели расстреляли детей?!

– Хочешь мое мнение?

– !!!

– Что-то здесь не так, понимаешь? Какой смысл был приглашать в дом этих странных людей?

– Убогих, я бы даже сказала. И глубоко несчастных! Это как раз та тема, над которой я и думаю весь вечер. Вот, давай по списку.

– Давай. Вера Нечаева – жертва домашнего насилия, несчастная женщина, решившая для себя, что она рождена, чтобы выносить побои своего сожителя. Слабый, в сущности, человек. Думаю, она не бросала Халина не потому, что любила его или чувствовала свою ответственность за него, как она объясняла это Наумову, своему воздыхателю. Я уверена, что она просто боялась Халина! И не видела выхода для себя.

– Кира Одина, – продолжила Глафира. – Молодая женщина. Родовая травма, как я поняла, деформировала ее лицо настолько, что, по сути, искалечила ей жизнь. Глубоко несчастное существо, вынужденное прятаться от людей. Она работала бухгалтером в одной частной фирме, занимающейся продажей меховых изделий. Была очень талантливым в своем деле специалистом. Ее хорошая подруга, Ольга Колосова, рассказала о том, как надеялась Кира на пластическую операцию, как ждала, что ее мать и отец помогут ей с деньгами… Но ее родители погибли под колесами грузовика. Кира впала в депрессию, и как раз в это время ее и пригласили на эту свадьбу. Удивительно, но Ольга нашла нужные слова, чтобы уговорить находившуюся в трауре подругу отправиться на праздник, и сейчас она об этом очень жалеет, считает, что в Кириной пропаже косвенно виновна и она.

Алиса Петровских. Молоденькая девушка, наркоманка. Здесь тоже, похоже, все ясно.

Сестры Гудковы. Я беседовала с их бывшей воспитательницей, Эльвирой Стакановой. Девушки – сироты, жили в общежитии. Катя работала как раз у Малинникова, точнее, у Анны Ледниковой, домработницей и очень дорожила своей работой. Ее сестра, Полина, мыла полы, кажется, в магазине. Думаю, пожалуй, только они одни из нашего списка и знали в лицо невесту и жениха.

Валентина Ступникова – молодая, недавно ослепшая женщина, которую бросил муж. Если бы не подруга, она давно бы на себя руки наложила.

Дина Андреева – онкология. Я обещала рассказать тебе о ее женихе, Сергее Князеве. – И Глафира в подробностях, очень эмоционально рассказала Лизе о своей встрече с Князевым.

– На самом деле, какая-то неадекватная реакция для человека, потерявшего свою невесту. Почему он не обратился в милицию? Почему?!

– Да потому, считаю я, что он умыл руки. Прикрылся этой угрозой, как щитом, понимаешь? Спасал свою невесту молчанием. На самом деле у него появилась возможность больше не заботиться о ней. Трус, одним словом!

– Похоже на правду, – грустно откликнулась Лиза. – Уж кто-кто, а он-то должен был непременно сообщить в милицию, что его любимая девушка пропала на чьей-то свадьбе. Что он был там и видел все… эту кровь… Господи, ну что за мужики пошли?! Кто дальше?

– Борис Трубников и трое его детей. Инвалид, вдовец. Лиза, – Глафира перешла на шепот, намереваясь сказать что-то совсем ужасное, непостижимое, – тебе не кажется, что тот, кто пригласил их на свадьбу, был хорошо с ними знаком, был осведомлен об их трагедиях, а потому словно решил за них их судьбу? Помог им, прокаженным самой судьбой, уйти из жизни?

– Значит, этот «кто-то» – просто психически больной человек, вот и все, – спокойно сказала Лиза. – И никаких здоровых мотиваций для действий этого чудовища мы здесь не найдем. Я понимаю, если бы этих людей привезли (Господи, прости!) из хосписа. Но все они не были так уж безнадежны, ты не находишь? У них была определенная перспектива, уже хотя бы потому, что никто не болел смертельным недугом, они практически все были молоды. Ступниковой сделали бы операцию, к примеру. Андреевой, я думаю, тоже.

– Да-да, Сергей говорил, что, если бы нашлись деньги, ее спасли бы.

– Да и Алису Петровских тоже могли излечить от наркомании. И Кира Одина нашла бы деньги на пластическую операцию. А что уж говорить о Вере Нечаевой, которая просто собрала бы в кулак все свое мужество и ушла от Халина. А девочки Гудковы? Перед ними была целая жизнь! Они вышли бы замуж и устроили свою судьбу!

Раздался звонок.

– Это Адам, – сказала Глафира. – Устал меня ждать. Да! Адам? Привет, милый. Что мы делаем? – Она растерянно улыбнулась. – Сидим вот, работаем. А ты как? А… Тоже на работе? Понятно. Просто соскучился? Что? Ну, говори…

Лиза откровенно зевнула, глядя на Глафиру, застывшую с телефоном в руке. Выражение ее лица вдруг стало таким, как если бы ей сказали, что на Театральную площадь опустилась тарелка с инопланетянами. Или Адам, допустим, признался ей в своей первой беременности.

Интересно, что же такое ей поведал на ночь глядя муженек?

– Хорошо, Адам. Спасибо. А я? Я скоро поеду домой. Целую!

Глаша отключила телефон и как-то странно посмотрела на Лизу.

– Ну же! Не томи! Что случилось? Твоего Адама пригласили на свадьбу в Чардым? – спросила та.

– Нет, Лиза, ты не угадала. И ни за что не угадаешь! Мы должны срочно поехать в «Ностальжи»!

– Зачем?

– Не могу сказать. Но это очень важно. Очень! И касается нашего дела.

За столиком, неподалеку от пылающего камина ресторана «Ностальжи», сидел хорошо одетый худощавый мужчина и медленно потягивал коньяк. Видно было, что он спокоен и уверен в себе. Он чувствовал обращенные на него взгляды завсегдатаев ресторана и с удовольствием отвечал на них умиротворяющей улыбкой. Но, несмотря на его внешнее спокойствие, чувствовалось, что он кого-то ждет. Он то и дело посматривал на часы или на входную дверь и нервно скатывал салфетки в шарики.

Лиза и Глафира заняли столик в самом углу ресторана и теперь с интересом наблюдали за странным посетителем.

И вот наконец лицо его словно просветлело, исчезло напряжение, уступив место искренней радости, – на пороге заведения появилась молодая женщина в вечернем темно-синем платье с блестками. На ее высокой прическе блестели тающие на глазах снежинки.

– Узнаешь эту даму? – шепнула Глафира, интригуя Лизу все больше и больше.

– Узнаю… Это же Светлана! Соседка Трубникова и одновременно няня его детей! Постой, Глаша, ты хочешь сказать, что этот гламурный мужчина – Борис Трубников?!

– Да, это он. Когда-то он помогал тебе надеть пальто, принимал у тебя из рук шубу, и тогда ты его не замечала. А сейчас! Ты посмотри только, как он прекрасно выглядит! – И тут уж Глаша, не в силах держать в себе целый ворох тайн и открытий, прошептала на ухо Лизе: – Адам сказал, что он теперь не хромает и что он вообще приехал на новеньком «Мерседесе»!!!

– Странные вы люди! А вам не приходило в голову, что это вовсе не Борис, а его брат-близнец?!

– Вот вечно ты все испортишь! Он появился здесь час тому назад, подошел к Адаму, поздоровался, сказал, что хотел бы поужинать вдвоем со своей подругой. Они говорили о чем-то своем, о чем знают лишь они двое, и только после этого ошарашенный Адам позвонил мне и рассказал о его появлении.

– И что же нам теперь делать? Подойти к нему и расспросить обо всем, что произошло с ним за последние шесть месяцев? – усмехнулась Лиза.

– Не знаю… Но, согласись, факт сам по себе весьма любопытный! Ты посмотри только, как блестят глаза у Светланы! Как она рада встрече с Борисом! Лиза, я ничего не понимаю! Ничего!

– Главное – он жив. И, судя по его счастливому виду, его дети тоже в порядке.

– Значит, Варвара Горохова обманула тебя, когда сказала, что их всех расстреляли?

– Она лишь слышала звуки выстрелов, доносившиеся из дома, но самого убийства не видела. Она, по сути, вообще ничего не видела, кроме расстрела Малинникова и еще четверых людей. Да уж, действительно странная история! Давай закажем что-нибудь. Не думаю, что Борис Трубников со своей спутницей – плод нашего воспаленного воображения. Уверена, он не исчезнет, пока мы будем расправляться с бараниной.

20

В Москве шел снег. Было раннее утро, и Валерий Наумов, сойдя с поезда, стоял на перроне и высматривал в толпе встречающих знакомое лицо. Он понимал, что эта его поездка – не что иное, как попытка использовать единственный, возможно, шанс найти Веру. Аркадий Перов, его хороший друг, вот уже пять лет проживавший в Москве и знакомый с Верой, с уверенностью говорил ему по телефону, что видел ее неподалеку от станции метро «Тургеневская», причем уже дважды (!), и ошибиться не мог.

– Это точно она, старик! Жаль только, что мне не повезло и я так и не смог увидеть, куда она исчезла. Вот шла-шла себе по улице, в толпе прохожих, и в какой-то момент раз – и нет ее! Ты пойми, я работаю здесь, неподалеку, и то, что я увидел ее дважды, причем в обеденный перерыв, свидетельствует о том, что и она работает где-то поблизости. Ведь если предположить, что она живет в Москве, то наверняка работает, а не сидит дома. Она же не пенсионерка и не инвалид… Значит, где-то трудится. И, если я видел ее в половине первого в одном и том же месте, в районе нотариальной конторы на Мясницкой, рядом с небольшой, недавно открывшейся кофейней, значит, есть шанс заметить ее там еще раз.

Валерий понимал, что Аркадий может и ошибаться, но, с другой стороны, если от Елизаветы Травиной до сих пор нет ни одной весточки и вообще непонятно, занимается ли она поиском Веры или нет, то почему бы ему не поехать на Мясницкую и самому не попытаться увидеть Веру, точнее, женщину, похожую на нее?

– Аркадий, ты пытался хотя бы выяснить, куда она могла войти? В это нотариальное бюро или в кафе?

– Да, я заходил к нотариусам, честно заглянул в каждую комнату, даже успел вывести из себя секретаршу, которая чуть ли не пинками попыталась прогнать меня. Оказывается, я явился не вовремя, там находился какой-то очень важный клиент. Словом, ее там не оказалось. И тогда я вошел в кафе. Все обследовал, даже взял себе кофе, посидел, подумал, что, может, просто я не вижу ее. Словом, ее и там не оказалось. Это было в первый раз, когда я ее увидел. А во второй раз, признаюсь тебе честно, я был не один и к тому же спешил. Ну не мог я проследить, куда она идет! Мне было неудобно. А потом нас перевели на «Чистые пруды», временно, в нашем офисе делают ремонт.

Они договорились с Аркадием, что Валерий приедет в Москву на неделю, поживет у друга, погостит, сменит обстановку, наконец. И, чем черт не шутит, может, ему и повезет и он на самом деле найдет Веру!!!

Но эта поездка с самого начала была почему-то омрачена нехорошими предчувствиями. Лежа на нижней полке и вспоминая Веру, он так ясно представлял себе, как Халин бьет ее по лицу, швыряет ее на пол, бьет ногами в живот… По сути, подобные видения посещали его и прежде, особенно после того, как он встречал Веру, всю избитую, несчастную, но в этот раз его фантазия пошла намного дальше – он видел мокрое от пота лицо ненавистного ему Халина в тот момент, когда он рыл в лесу могилу для Веры.

Вера! Да как она может оказаться в Москве? Ведь это означало бы, что она жива. А будь она жива, то непременно позвонила бы ему. Нет, она мертва. А в районе станции метро «Тургеневская» работает женщина, просто очень похожая на нее.

Может, Аркадий и прав и ему, потерявшему покой, будет полезна эта поездка? Прогуляется по декабрьской Москве, пообщается с другом, посмотрит, как они с семейством устроились на новом месте.

Он решил, что подарки купит в Москве. Какой смысл везти что-то детишкам из Саратова, когда игрушки и сладости можно приобрести в столице?

Поэтому он вышел из поезда налегке и вот теперь стоял, чувствуя, как его, распаренного после пребывания в жарком купе, продувает насквозь холодный утренний ветер. Еще этот снег! Кружится в воздухе, словно танцует… Нет, он никогда не любил зиму. Быть может, поэтому в декабре или в январе он отправлялся отдохнуть в Турцию. Отсыпался, отъедался, купался в бассейне, читал привезенные с собой книги или просто тупо ленился, потягивая пиво в баре и глазея на таких же отдыхающих, как и он. Изредка позволял себе связи с женщинами.

– Валера! – услышал он, обернулся и увидел перед собой улыбающееся румяное лицо Аркадия. – Привет, дружище!

Они крепко обнялись.

– Как же я рад, что ты наконец приехал!

– Ты еще скажи, что выдумал все это… про Веру, чтобы заманить меня в Москву, – нервно проговорил, стараясь выглядеть веселым, Валера. – А?

– Нет, друг, такими вещами не шутят!

– Тогда почему же ты не проследил за этой женщиной? Зачем вызвал меня?

– Понимаешь, ты должен сделать все это сам.

– Что именно сделать?

– Найти ее. – Аркадий посерьезнел. – Думаешь, я не понимаю, что с тобой происходит? Ведь ты же мысленно похоронил ее. Но почему? Тела-то не нашли, а это значит, что не надо терять веру.

– Точно сказано: не надо терять Веру! Но я ее потерял. Потерял, когда не настоял на том, чтобы мы были вместе, и позволил ей переехать к этому идиоту, Халину. Знаешь, мне иногда кажется, что я уже созрел для того, чтобы убить его!

– Успокойся. Едем ко мне. Сегодня, как ты помнишь, воскресенье, мы все дома. Таня приготовила очень вкусное рагу, испекла пирог. И дети тоже дома. Они все ждут тебя!

– Тогда сначала купим что-нибудь для них.

– Старик, да ничего не нужно!

– Но я так не могу… Я запланировал…

– Хорошо, давай поступим так. Рядом с нами – огромный супермаркет. Там есть все. Выберешь что-нибудь для детей. А я, в свою очередь, возьму хорошей водочки. У нас дома есть все, кроме спиртного. Как-то разом все закончилось. Поехали!

Аркадий жил в районе метро «Аэропорт». Ехали на его новеньком «Мерседесе», Аркадий охотно рассказывал о том, как хорошо пошел здесь, в Москве, его бизнес. Цена на стеклопакеты, изготовлением и установкой которых он занимается, у него значительно ниже остальных, и все это благодаря его родной сестре, которая живет с мужем в Германии и как раз производит и поставляет в Москву профили и стекла.

– Так что у меня здесь все отлично. Я все подумываю переманить тебя сюда, я тебе и место уже присмотрел – открыли бы новый офис. Понимаю, работа туповатая, ты предпочитаешь заниматься своими проектами, и я знаю, что в нашем проектном институте стали неплохо платить, но все равно, поверь мне, Москва – это другой мир, и в нем ты, при наличии высокооплачиваемой работы, почувствуешь себя более комфортно.

– Уговариваешь? – Валерий был рад, что Аркадий хочет помочь ему и что ему тоже важно иметь рядом с собой надежного человека, друга, но пока ответить ему он был не готов. Быть может, позже, когда он осмотрится, увидит, в чем заключается работа Аркадия, как в целом обстоят его дела, он на что-нибудь и решится. Пока что у него были несколько другие планы.

– Уговариваю. Старик, расслабься! Вот увидишь, найдется твоя Вера, и все будет хорошо.

– Ты сам-то понимаешь, что говоришь?! Хочешь сказать, что она решила бросить Халина и сбежала от него в Москву? Да у нее и денег-то на билет не набралось бы! Не говоря уже о том, что у нее в Москве вообще никого нет. А работа? Нет, все это нереально. И я приехал сюда скорее всего для того, чтобы немного отвлечься, как ты правильно заметил, и тебя повидать. Не поверишь, как начну думать про Веру, так сердце останавливается.

– Сердце? У меня Татьяна помнишь кто? Она же кардиолог! Работает в клинике. Посмотрит она твое сердце.

– Да нет, ты не понимаешь. У меня сердце не болит в прямом смысле этого слова. Оно болит, когда я представляю себе, как эта скотина бьет ее… Думаю, что Халин ее и убил!

– Ладно, хватит о грустном. Приехали!

Татьяна встретила их на пороге сияющая и бросилась обнимать Валерия:

– Господи, Валерка, какой же ты красивый! Ну нисколько не изменился! Разве что немного отощал. Ну, да мы это быстренько поправим! Отъешься у меня, отоспишься! Проходи, мы с Аркашей так долго тебя ждали… Знаешь, Москва – это, конечно, хорошо, но без друзей здесь трудновато. Словом, нам тебя очень не хватало.

Татьяну, полненькую маленькую женщину в красивом розовом платье, тотчас окружили дети – мальчик и девочка. Возраста их Валерий определить не мог, но знал, что мальчик на следующий год пойдет в школу. А девочка еще маленькая, ходит в детский сад. Он достал из объемного пакета красивый гоночный автомобиль, вручил его мальчишке.

– Савва, что нужно сказать дяде Валере?

– Спасибо, – Савва не мог оторвать восхищенных глаз от сверкающей игрушки.

– А это тебе, малышка! – Валерий протянул девочке куклу-младенца, упакованную в большую красивую коробку.

– Юлечка, посмотри, что тебе дядя Валера подарил!!! Скажи «спасибо»!

Девочка осторожно взяла коробку в руки и посмотрела на мать, потом что-то пролепетала. Вероятно, это и было выражением ее благодарности.

– Ну, ладно, идите к себе, играйте. Через полчаса я накрою вам в кухне.

За столом Валерий расслабился. Он сидел в теплой, еще пахнущей новой мебелью гостиной, за столом, среди друзей, пил хорошую водку, закусывал вкусными салатами, хвалил Татьяну за отлично приготовленное рагу и спрашивал самого себя – сколько времени он, еще не старый, но и не молодой уже мужчина, будет жить в полном одиночестве и тоске по исчезнувшей женщине? Ему тоже хотелось иметь семью, детей, хотелось, чтобы кто-то заботился о нем, любил его… Хотя, нет – не кто-то, а именно Вера.

– Знаете, а ведь она боялась его, – вдруг сказал он. Но это «вдруг», быть может, для Аркадия и Татьяны явилось неожиданным заявлением, для него же самого это стало как бы продолжением его внутреннего разговора с самим собой.

– Ты все о ней? Понятно… – вздохнула, промокая губы салфеткой, Татьяна. – Это надо же – так влюбиться! И ведь ты всегда знал, что она тебя не любит, обожает этого негодяя, и все равно продолжал любить ее. Почему? Что в ней такого особенного, чтобы ты все лучшие свои годы положил на эту любовь? Ты – красивый, умный, просто замечательный! Почему она выбрала Халина? Ведь он же – алкоголик!

– Вот именно, – оживился Валерий, которому дали возможность выговориться. – Она просто боялась его, вот и все объяснение! Она боялась, что он убьет ее, если она не станет с ним жить. Вы просто не знаете его. Халин – страшный человек!

– Как это – убьет?! Да если бы она его не любила, то не стала бы жить с ним. Вероятно, он ей все-таки нравился.

– А я говорю, что она боялась его. Или же… Боялась оставить его, знала, что он без нее окончательно сопьется и умрет. Она – святая женщина.

– Неубедительно, – покачала головой Таня. – Думаю, она просто считала, что недостойна тебя, вот и все. Ей было стыдно перед тобой за эту связь с Халиным. И она добровольно отказалась от тебя, понимая, что ты знаешь о том, что между ними было. А любила она тебя.

– Но если так, то почему она не приняла мою помощь? Почему не бросила Халина, не пришла ко мне и не попросила, чтобы я избавил ее от него?

– Знаете, как еще бывает? Люди живут как бы по инерции, – сказал как-то особенно грустно Аркадий. – Вот и она тоже. И не представляла, что есть способ жить как-то иначе. Что она может быть счастливой.

– Ребят, я так рад, что я тут, с вами! Мне здесь хорошо и спокойно. Вы – славные ребята! И дети у вас тоже замечательные. А я вот не знаю, будут ли у меня когда-нибудь дети или нет…

– Ну, уж это зависит только от тебя, – сказала Татьяна. – Сумеешь забыть свою Веру, полюбить другую женщину и создать с ней семью, тогда и дети появятся. А если всю жизнь будешь по ней сохнуть… Так и жизнь пройдет мимо. Ну что, выпьем за то, чтобы ты не растерялся в этой жизни и нашел свое счастье! За тебя, Валера!

Спал он тревожным сном, часто просыпался и не мог вспомнить, где он и почему подушки пахнут лавандой. То ему хотелось покурить, то попить воды, то сходить в туалет. Он передвигался по большой квартире на цыпочках, стараясь не шуметь. Да, он и предположить не мог, что Аркадий так удачно продаст свою саратовскую квартиру и купит здесь, в Москве, такие хоромы, да еще и в престижном районе, где живут артисты, известные люди! И с работой у него все хорошо сложилось, и семья прекрасная, и жена – любимая. Он счастлив. Вот и все. А вот Валерию завтра надо зачем-то отправляться на «Тургеневскую» и искать фантом! А что, если Аркадий решил посмеяться над ним? Такое возможно? Нет, нет и еще раз нет! Возможно, они подыскали для него замену Вере. Какую-нибудь Танину незамужнюю подружку. В первый вечер решили не рисковать, чтобы не спугнуть его, потому и не пригласили ее. А в самые ближайшие дни они подстроят им «случайную» встречу. Ну и ладно. Это же они не со зла. Хотят, чтобы и он был счастлив и чтобы над его семейным обеденным столом горела большая уютная лампа.

Станция метро «Тургеневская». Снова идет снег, как и вчера. Только Валерию не холодно. Ему приятно. Он вдыхает свежий морозный воздух и идет по Мясницкой, глядя по сторонам, рассматривая витрины магазинов, вывески, рекламные щиты. Москва поражала своими масштабами, своей новой, чистой красотой. Понедельник. Рабочий день. Через пять минут наступит обеденный перерыв у большего числа работающих здесь людей. Кто-то пообедает скромным бутербродом, принесенным из дома. Кто-то опустит в баночку с куриным супчиком кипятильник, кто-то зальет горячей водой лапшу быстрого приготовления. А кто-то выйдет из скучного офиса, чтобы пройтись по морозцу и закусить горячей картошкой, купленной в киоске, выпить кофе с булочкой. Или забежит в кафе и плотно пообедает.

И точно. Как-то неожиданно, одновременно, толпа прохожих на улице уплотнилась, появились странные женщины – в шубках и туфельках, бежавшие по обледеневшему тротуару в ближайшие кафе-столовые, или поеживающиеся от ветра мужчины в костюмчиках. Время обеда. Время общения, мимолетных свиданий, обещаний. Да, по сути, это и есть настоящая жизнь. Ведь вечером много времени уйдет на то, чтобы добраться до дома, приготовить еду. Время… Как же оно быстро летит!

Поддавшись стадному (иначе и не назовешь!) инстинкту, Валерий, миновав описанную ему Аркадием нотариальную контору, вошел в расположенную рядом кофейню, теплую, уютную, сел за столик и заказал себе кофе и пиццу. Ожидая заказа, он неторопливо, со вкусом курил.

Вопрос, который он постоянно задавал себе с того момента, как решился на эту поездку в Москву, не оставлял его до сих пор: придумал ли Аркадий эту женщину, похожую на Веру, или нет? Если он ее выдумал, то зачем ему понадобилось точно называть станцию метро? И даже отрезок улицы, где он наверняка мог встретить в обеденное время эту женщину? А что, если они с Танюхой придумали свести его с какой-то своей знакомой – и, зная характер Валерия, предпочитавшего знакомиться самому, без посредников, отправили на Мясницкую вполне конкретную женщину, которая должна была инсценировать их случайную «интригу»?

И, словно в подтверждение его слов, к его столику подошла женщина. Совершенно не похожая, естественно, на Веру. И спросила, глядя ему прямо в глаза:

– Вы случайно не Валерий Наумов?

Вот оно, начинается, подумал он с отвращением.

– Нет, – сказал он. – Вы меня с кем-то перепутали.

– Жаль. Я собиралась передать вам привет от Веры.

И с этими словами женщина повернулась на каблучках и быстрым шагом направилась в сторону бара.

Валерий, совершенно ошеломленный, вскочил и бросился за ней. Но она исчезла. Словно растаяла в сиянии разноцветных новогодних огоньков, украшавших барную стойку и переливавшихся на зеркальных полках, где красовались бутылки с напитками.

Если бы это была женщина, которую он сначала принял за знакомую Аркадия и Татьяны, подкараулившую его на Мясницкой, то с какой стати ей говорить с ним о Вере? И тем более передавать от нее привет?!

Он вернулся за столик и теперь не отрываясь смотрел на входную дверь.

Подошла официантка, принесла кофе и пиццу. Он сделал несколько глотков и снова закурил. Потом не выдержал и набрал номер Аркадия.

– Слушай, старик. Только не перебивай меня! Скажи, ты решил меня с кем-то познакомить и подослал ко мне женщину?

– Я? Я ни с кем не собирался тебя знакомить! А в чем дело?

– Ладно, ни в чем.

Он отключил телефон. Подозвал официантку и попросил ее принести коньяк.

И тут в воздухе произошло какое-то движение, и волосы на голове у Валерия зашевелились. Откуда-то повеяло духами. Он медленно повернул голову и увидел Веру. Ее бледное лицо, печальные глаза.

– Вера?! – Он даже привстал со стула. Хотел было ухватить этот призрак, дотронулся рукой до ее плеча, но пальцы его не увязли в бестелесности потустороннего мира – нет, он почувствовал твердость и тепло живой плоти. – Вера?!

Женщина, подойдя к нему со стороны его спины, обошла столик и села напротив него.

– Ну, здравствуй, Валера.

Она была в темном костюме. Густые волосы подстрижены и зачесаны назад. Открытое лицо, сверкающие сережки в ушах, бледно-розовая помада на губах. Она была невероятно красива!

– Вера?! Неужели это ты?! – Он протянул руки и схватил ее за кончики пальцев. Сжал их. – Я искал тебя! Мне Аркадий сказал, что видел тебя здесь, два раза. Это на самом деле ты?!

– Да, я. Успокойся. Я не призрак.

– Почему ты в костюме? – Он и сам не знал, зачем задал этот вопрос. Может, хотел убедиться в том, что она реально существует, что она – живая, а если живая, значит, в декабре она должна ходить в теплой одежде, а не в легком костюме. Хотя, быть может, здесь есть гардероб, а он просто не знал этого – сел за столик, сняв куртку и повесив ее на стоявшую неподалеку от столика вешалку?

– Я здесь работаю, – ответила Вера. – Но как ты меня нашел?

– Говорю же, Аркадий, мой друг, ты его знаешь, – Перов… Он позвонил мне месяц тому назад и сказал, что видел тебя недалеко от станции метро «Тургеневская». Сначала он подумал, что ошибся, но потом увидел тебя еще раз, в обеденное время, и решил, что ты где-то тут работаешь. Еще он сказал про нотариальную контору. Он даже заходил туда. Ему показалось, что ты туда вошла. Но теперь-то я понимаю, что ты вошла в кафе! И что ты здесь делаешь? Кем работаешь?

– Валера… Господи, как же я рада тебя видеть! – Она высвободила пальцы и взяла его руки в свои ладони. – Мне словно снится сон…

– Главное – ты жива! Жива! Но как?! Почему?! Я ничего не понимаю… Вроде бы ты пошла на свадьбу, так Халин говорил… Вера, надеюсь, теперь-то ты никуда не исчезнешь?

– Нет. Валера, пойдем со мной.

– Сейчас. Мне только надо заплатить.

– Ничего тебе не надо платить. Пойдем. Где твоя одежда?

Он встал и почувствовал слабость в ногах. А еще у него кружилась голова. Он ничего не понимал, однако повиновался – надел куртку и последовал за ней. Они прошли через весь зал, свернули у стойки бара и оказались в крошечном кабинете. Вера взяла шубу, накинула ее на плечи, затем они вышли через черный ход в маленький, занесенный снегом дворик. Вера подошла к большому черному джипу, раздались звуки отключаемой сигнализации.

– Садись, Валера.

Он обошел машину, опустился на соседнее с водительским место. Вера села за руль. Движения ее были уверенными и вместе с тем – очень женственными. Она была хрупкой и необычайно таинственной. Мысль, что он видит перед собой родную сестру Веры, ее близнеца, на миг появилась у него, но сразу исчезла.

– Тебя не было полгода! Куда ты пропала?

– Сейчас приедем домой, и я тебе все расскажу.

– Ты мне скажи сначала… Ты замужем? Нашла себе богатого мужа, переехала в Москву? Но почему ты не сказала мне о своих планах? Боялась, что я буду как-то тебе препятствовать? Вера!..

Машина выехала со двора, слилась с потоком машин и помчалась в неизвестном Наумову направлении.

– Вера, прошу тебя, не молчи. Я все эти полгода сходил с ума! Я же думал, что Халин тебя прибил до смерти и тело закопал. Я же нанял человека, занимающегося твоими поисками. Так ты замужем? Да?!

– Нет.

– Но эта машина… Не хочешь же ты сказать, что ты сама на нее заработала? За полгода? Даже в Москве?!

Остановились они на светофоре, и Вера, повернув к нему лицо, улыбнулась. Потом она потянулась к нему всем телом и потерлась щекой о его плечо.

– Как же я скучала по тебе! Господи, какая же я была дура!

21

Кира

– Послушай, сейчас сезон, декабрь. А у тебя за два дня – ни одной продажи! Почему? Оля, я понимаю, конечно, что если в магазин люди заходят без денег, то, как ты ни крутись перед ними, никто ничего не купит. Но ты должна как бы соблазнить женщину шубой, понимаешь? Накинуть ей мех на плечи, уговорить ее примерить, сказать – какой она стала красивой, эта женщина, поскольку меха облагораживают внешность человека. Зацепи ее красивой дорогой вещью, заставь ее потерять покой, пусть она теперь ночи не спит и думает, изобретает, как бы ей раскрутить мужа на покупку! Думаю, тому, как распознать потенциального покупателя, тебя учить не надо. Смотри на обувь женщины, на ее руки. Богатую клиентку сразу видно. Словом, работай, а не сиди, уткнувшись в книжку. Я тебе не за это деньги плачу.

– Да все будет нормально, Раиса Ренатовна. Скоро Новый год, мужья кинутся покупать женам шубы, жены мужьям – куртки. Вы же помните, как было в прошлом году.

– Ладно, не успокаивай меня! У тебя другие обязанности.

Раиса Ренатовна, низенькая худенькая женщина с сильно напудренным лицом, с узкими, подведенными черным карандашом глазами и пунцовыми губами, закутанная в длинную, из черно-бурой лисицы шубу, хотела было уже выйти из своего магазина, как вдруг остановилась и посмотрела на Олю пристальным взглядом:

– Послушай… Неподалеку отсюда, в очень хорошем месте, прямо в самом центре, открывается большой магазин – «Меховой салон «Афины». Я не знаю, кто хозяин, мне так и не удалось выяснить, но если там цены будут ниже наших, то мы вылетим в трубу.

– Почему вы решили, что там цены будут ниже?

– Да потому что салон – огромный! Сама понимаешь, чем больше ассортимент и количество меховых изделий, тем ниже цена. Это закон торговли. И вот тогда я пойду по миру, Оля! И тебя мне придется уволить, и наш бутик закрыть… И вообще…

– Так можно же договориться. Все так делают! Какой смысл хозяевам этого салона продавать изделия по низким ценам?

– Дура ты, Оля! Ничего не понимаешь! Как ты думаешь, сколько я накручиваю? Двадцать процентов? Смешно… словом, надо ждать, пока его откроют. А там – видно будет. А ты работай, работай! Вон, кстати, и клиентка. Охмури ее, околдуй, соблазни! Ладно, я пошла. Вечером приду за выручкой. Если она, конечно, у тебя будет.

Раиса Ренатовна вышла из магазина, а на пороге появилась молодая женщина в замшевой курточке, украшенной вышивкой и мехом.

– Добрый день, – улыбнулась ей Оля. – Вам помочь подобрать что-нибудь?

Женщина подошла к ней. Ухоженная, с хорошим макияжем, с бриллиантами в ушах, в дорогих замшевых сапожках.

– Пройдемте, я покажу вам несколько эксклюзивных вещей.

– Оля!

Ольга обернулась и посмотрела на покупательницу. И вдруг заметила, как по щеке ее скользнула слеза.

– Извините… – Она еще раз внимательно осмотрела клиентку, но так и не смогла вспомнить, где и при каких обстоятельствах они могли видеться. – Мы знакомы?

Волосы незнакомки были высоко подняты и уложены в аккуратную прическу. И выглядела она так, как если бы могла купить весь магазин – с шубами, куртками, кондиционером и люстрами вместе.

– Оля, неужели ты меня не узнаешь?! Ну? Посмотри внимательно!

– Нет, извините… Не могу…

– Тебе привет от Дворкина Льва Борисовича!

Услышав знакомую до боли фамилию, Оля так и села на стул. Закрыла лицо руками и замотала головой. Нет, этого не может быть! Эта красивейшая женщина – Кира?! Она отняла ладони от лица и посмотрела на посетительницу уже совершенно другим взглядом.

– Кира, – сказала она осторожно, все еще боясь ошибиться. – Это – ты?!

– Да! Это – я! И все это, – она осторожно, словно ее лицо было нарисовано, провела руками по своим щекам, лбу, носу, – благодаря тебе! Твоему совету и, конечно, благодаря чудесному доктору, Льву Борисовичу. Ты не представляешь себе, как он отнесся ко мне! Как он был внимателен, как заботился обо мне, когда начались осложнения. У меня был трудный случай, и ты отлично это знаешь. Но теперь – все позади!

– Кира! Господи, как же я рада видеть тебя! Но где ты была все это время?! Неужели в Москве? Почему ты исчезла так неожиданно и даже не сообщила, где ты, что с тобой?! Так нельзя… Я переживала! Я написала заявление о твоей пропаже! Тебя ищут, ты знаешь?

– Кто? Кому я нужна была в этом городе, кроме тебя, Оля?

– Кира… Садись, я сварю кофе, мы поговорим…

– Нет, не могу. У меня очень много дел. Вот вечером навести меня, я тебе о многом расскажу. Знаешь, я пришла к тебе не просто так. У меня к тебе дело. Ты – очень хороший продавец, не говоря уже о том, что ты – моя лучшая и единственная подруга, и я хотела бы предложить тебе поработать у меня.

– У тебя? Где? – Оля была очень удивлена.

– На днях открывается мой магазин. Может, ты слышала – «Меховой салон «Афины»? Это совсем рядом. Штат еще не полностью укомплектован, мне требуется старший продавец, и я бы хотела, чтобы им стала ты. Зарплата будет хорошая, это я тебе обещаю! И еще. Если твоя мама не передумала, то я могу помочь ей открыть салон красоты. О деталях поговорим позже.

– Кира… Что все это значит?! Ты выиграла в лотерею миллион?! – Оля почувствовала, как ее бьет нервная дрожь.

– Как ты догадалась? Ладно, я заеду вечером, заберу тебя к себе, и мы отметим мое возвращение. И еще, знаешь… Я так тебе за все благодарна!

Кира порывисто подошла к Оле, обняла ее и поцеловала в щеку. Потом, всхлипывая на ходу, она быстро выбежала из магазина.

Алиса

Фильм кончился, Нина Петровских встала с дивана, надела домашние тапочки и пошла в кухню. Включила электрический чайник, достала жестяную банку с чаем, сполоснула заварочный фарфоровый чайничек и присела за стол в ожидании, когда вода закипит. За окном падал снег, все кругом было белым, чистым и холодным. Иногда ей казалось, что вот такой же спокойный снег падает где-то внутри ее – падает и оседает на ее сердце, и все в ней выстуживается, леденеет…

Раздался звонок. Она знала, что это – соседка. Кто же еще – в столь поздний час?

Подошла к двери и, даже не спросив, кто это, открыла. Открыла – и сразу же захлопнула дверь. Так с ней бывало, и не раз. Она словно бы слышала звонок, распахивала дверь – и видела Алису. Худую, изможденную, полуголую, со снегом, набившимся в ее волосы… На этот раз призрак выглядел несколько иначе. Во всяком случае, на привидении была красная куртка.

– Ма, открой, это я, Алиса!

Она прислушалась. Вот теперь еще и слуховые галлюцинации начались!

– Кто это? – спросила она на всякий случай.

– Говорю же тебе, это я, Алиса! Открывай скорее… Я вернулась!

Нина, запахнув халат и умывшись сухими ладонями, словно сбрасывая с себя оцепенение, дрожащими руками принялась отпирать замок.

Открыла – и увидела Алису. Свою дочь. Выглядела она так, как если бы все то время, что они не виделись, ее дочь провела в раю. Румяная, слегка округлившаяся, одетая в красивую красную куртку с капюшоном, отороченным мехом, в белых штанах и белых высоких ботинках с опушкой. Широкая улыбка, сверкающие глаза.

– Мамка! – Алиса бросилась к ней на шею, обняла ее и принялась целовать ее щеки, лоб, нос, волосы, потом поднесла к губам и поцеловала руки матери. – Ма, как же я соскучилась по тебе! Ты прости меня, прости, прости, прости, прости…

Нина смотрела на нее и ничего не понимала:

– Алиса, где ты была все это время?!

– Где-где! Лечилась. Вот где! Потом расскажу. У нас поесть что-нибудь есть? Ты почему держишь меня на пороге? Разве не рада, что я пришла?

И тут Нину оставили силы, она начала медленно сползать по стеночке вниз. Алиса подхватила ее на руки.

– Вот елки-палки… Надо мне было тебя как-то подготовить… – Так, разговаривая сама с собой, она дотащила мать до спальни и уложила на постель. – Ма, а ма? «Скорую» вызвать?

Нина открыла глаза:

– Алиса, доченька, скажи, что это действительно ты, что это не сон и что я не сошла с ума!

– Да нет, с тобой все в порядке. Я должна была тебя предупредить, письмо, что ли, написать… Но я не сообразила. Когда я поняла, что можно возвращаться, сразу же взяла билет и помчалась к тебе! Ну, ты как тут, без меня? Отдыхала, наверное, а? И нервы тебе никто не трепал!

– Какая же ты у меня дурочка! Да я тут с ума сходила без тебя! Думала, что тебя нет в живых!

– Ладно, ма. Теперь все позади. Я живу в Москве, готовлюсь поступать в университет, на факультет журналистики. У меня все в шоколаде. А сколько у меня друзей! Ты себе представить не можешь! Но я все равно увезу тебя отсюда. Мне без тебя трудно, я не смогу. Я и комнату тебе приготовила…

Нина слушала и ничего не понимала.

– Ты живешь в Москве? Но как ты там оказалась? У тебя там… парень? Ты случайно замуж не вышла?

– Мам, ты что? У меня такие планы… Ну, так как, накормишь меня?

Нина поднялась, прошла в кухню, достала из холодильника кастрюлю, отлила из нее половником в тарелку немного горохового супа, поставила его греться в микроволновку.

– Я тебе подарки привезла! Смотри. Вот это – свитер. – Алиса достала из дорожной сумки пакет и вытряхнула оттуда белоснежный, толстой мягкой вязки свитер с большим воротом. – Норвежский! Правда, красивый? Еще берет – из соболя. Шубу мы тебе потом купим. И вот… Блузка с вышивкой. Летом будешь носить. Еще – шоколад. Это самый лучший шоколад на свете – «Тоскано блэк»! Так мне в поезде есть захотелось, чуть сама его не слопала. Ма, ну что ты стоишь, как деревянная? Со мной все в полном порядке, честное слово! И замуж я не вышла, и живу независимо ни от кого, и никому ничего не должна, и учусь, и деньги у меня есть. И мы заживем с тобой так, как тебе и не снилось!

Раздался звонок.

– Это Тамара, – почему-то извиняющимся голосом проговорила Нина. – Она каждый вечер заходит ко мне… покурить…

– Так открой!

Нина нерешительно двинулась к двери. Открыла.

– Привет, соседка! Как у тебя хорошо пахнет! Духи прикупила?

Тамара с хозяйским видом, как человек, уже давно освоившийся на месте, быстрым шагом направилась в кухню. Хотела уже было занять свое любимое место – у окна, как вдруг увидела Алису – и окаменела.

– Ты?! Откуда?!

– От верблюда, тетя Тамара. Супчика хотите?

Катя и Полина

Ночью ей позвонила Гестаповка. Услышав ее голос, Эльвира поняла, что с девочками что-то случилось. Вернее, случилось-то с ними давно, а тела их нашли только что.

В ночной сорочке, она замерла с телефонной трубой в руке.

– Лидия Викторовна… Где нашли тела? Я готова, говорите.

– Они живы! Представляете?! Появились здесь полчаса тому назад, я их не узнала! Сказали, что приехали навестить вас и уладить кое-какие дела, выписаться из общежития. Эльвира, вы бы видели их! Не девочки, а куклы! Они одеты, как фотомодели! Красивые, счастливые… Я не знаю, что с ними произошло и где они были, но выглядят они потрясающе! Они собираются к вам, говорят, они только с поезда, просят поставить чайник!

– Вы разыгрываете меня? – серьезным тоном спросила Эльвира. – Это очень жестоко!

– Да нет, это чистая правда!

– Хорошо, тогда я поставлю чайник. Но, если они не приедут, я буду разговаривать с вами другим тоном и в другом месте… Да постойте, когда они приедут?

– Ну, если они сказали, чтобы вы ставили чайник, то сами судите… не думаю, что они возьмут из комнаты багаж. Думаю, они вернулись за своими документами, аттестатами и прочим.

– Хорошо, спасибо вам, – на всякий случай Эльвира старалась быть вежливой с этой ненормальной. Она так и не поняла – поверила этому дикому сообщению или нет.

Переоделась в свое лучшее зимнее платье, голубое, с белым кружевным воротником, пошла в кухню ставить чайник. Достала из буфета печенье, шоколад. Села и стала ждать звонка в дверь.

Валентина

– Вы – Софья Ненарокова?

На пороге стоял человек, которого Соня узнала бы из тысячи. Это был тот самый мужчина, который приносил приглашение на свадьбу для Вали!

– Вы? Это вы?! – Она была шокирована его появлением. – И вы посмели сюда прийти?! После всего, что было? Вы же Гурьев! Я запомнила вашу фамилию! Гурьев? Так?

– Да, я – Гурьев, Дмитрий Петрович.

– Но ведь это же вы приносили тогда, шестнадцатого июня, приглашение на свадьбу для моей подруги Валентины Ступниковой, после чего она исчезла! Зачем вы пришли на этот раз?

– Не вижу в этом ничего такого, что вызвало бы в вас столь неприязненное отношение ко мне, – спокойно, не сводя с Сони глаз, ответил Гурьев. Он, как и полгода тому назад, выглядел франтом. Очень хорошо одетый, в богатой шапке, в черном пальто. Холеное сытое лицо, спокойные глаза, уверенный взгляд. Красивый мужчина, следящий за своей внешностью. И от него, как и в прошлый раз, очень хорошо пахло.

– У вас хороший одеколон, – зачем-то сказала Соня, чувствуя, что она не в силах предпринять ничего, чтобы как-то остановить его, схватить за руку и привести в прокуратуру. Ведь он-то наверняка знает, что произошло на этой свадьбе! Знает и теперь пришел снова. Зачем? Чтобы сделать вид, что он ничего не ведает об исчезновении Вали?

– Да. Я – Софья Ненарокова. Вы – Гурьев. Что дальше? Зачем вы здесь?

– Я представляю интересы вашей подруги, Валентины Ступниковой. Вы позволите мне войти?

И она впустила его. Боялась страшно, но все равно впустила. Он словно загипнотизировал ее.

– Где мы можем поговорить?

– Вот сюда, пожалуйста, проходите в комнату. Чаю хотите?

Вот, она все правильно сделала, предложив ему чаю. Чай – это время, которое ей понадобится для того, чтобы расспросить его о Валентине. Довез ли он ее тогда до Чардыма, проводил ли до места? И что он знает о ее возможном местонахождении? Что он сказал? Что представляет интересы Вали?! Интересно, каким образом?!

– Да, пожалуй, от чая я бы не отказался.

Когда она поставила перед ним чашку, страх, который она испытывала до этого по отношению к нему, куда-то исчез. Она видела перед собой очень приятного, способного вызвать к себе доверие человека. Кто же он? Аферист?

– Скажите, где Валя? Она жива?!

– Конечно, жива! С ней все хорошо, и в самом ближайшем времени вы с ней встретитесь. Я пришел к вам по ее поручению, как я уже сказал. Дело в том, что Валентина в благодарность за то, что вы для нее сделали в тот момент, когда она очень нуждалась в помощи, решила подарить вам, вашей семье свою квартиру.

– Что?! – У Сони глаза полезли на лоб от удивления. – Что вы сказали?! Она решила подарить нам квартиру? Вы что, шутите? Да это же единственное, что у нее есть!

– Вот документ, подтверждающий, что теперь эта квартира принадлежит вам, и вы можете поселиться там уже прямо сейчас.

– Я не понимаю… А где же будет жить сама Валентина? Вы хотите подсунуть мне какой-то липовый документ?!

– Нет-нет, можете быть спокойны. Все в полном порядке. Я на вашем месте порадовался бы и за себя, и за вашу подругу.

– Я, может, и порадовалась бы, если бы она сама мне об этом сказала!

– Вы увидите Валентину в самом скором времени. Вот, собственно, и все. Я свою миссию выполнил. Пожалуйста, распишитесь в получении документов.

– Да подождите же вы!!! Кто вы и какую роль сыграли в жизни Валентины? Что с ней? Где она?

– Я никакой роли в ее жизни не сыграл. Я – простой адвокат. Мне поручают какие-то дела, и я их старательно выполняю.

– Но это же вы должны были проводить ее на ту… чертову свадьбу!!!

– Я действительно довез ее до места, как и обещал. Мне было поручено доставить ее на остров.

– А потом? Что стало с ней потом? Она же пропала! Ее никто не видел целых шесть месяцев!

– Говорю же, с ней все в порядке. Могу сказать только, что она живет в Москве. И, самое главное, – лицо адвоката Гурьева осветила улыбка, – ей сделали операцию, и она, к счастью, прозрела. Она теперь все видит. Больше того, она работает! Словом, у нее все хорошо, чего она и вам желает!

Соня не могла вымолвить ни слова.

У него зазвонил телефон.

– Да? Слушаю… Да-да, я понял. Я как раз здесь. Сейчас дам ей трубку.

Он передал свой телефон Соне, и она осторожно, словно он мог взорваться у нее в руках, приложила его к уху.

– Слушаю! Кто это?

– Это я, Валя! Соня, как ты? Как муж, дети? Надеюсь, у тебя все благополучно?

– Валя… Это ты?! Или это такой жестокий розыгрыш? Почему ты не пришла сама, а прислала Гурьева?

– Меня нет в стране, но я вернусь в самое ближайшее время, и, обещаю тебе, мы встретимся! А пока ты можешь спокойно переезжать со всем своим семейством ко мне! Устраивайтесь и ждите меня. Я еще позвоню тебе.

– Валя… У тебя все хорошо?

– Да, у меня все отлично. Мне сделали операцию!

– Но на какие деньги?! Кто помог тебе – этот… Гурьев?

– Один из фондов. Помнишь, ты туда обращалась? Я тебе потом все объясню.

– Валя!

– Ты плачешь? Не надо! Говорю же – все хорошо. Мир, как я теперь прекрасно понимаю, не без добрых людей! Пока! Целую тебя, дорогая подружка! И спасибо тебе за все, что ты для меня сделала!

Дина

Сергей Князев проснулся, открыл глаза и понял причину своего внезапного пробуждения. Была ночь, но в дверь кто-то тихо стучал. Тук-тук-тук… Причем очень осторожно, бережно стучал, словно хотел, чтобы его пробуждение стало постепенным, плавным переходом из мира сна в реальность. Ночные звонки, стук в дверь бывают разными. Настойчивый нервный звонок – сигнал бедствия. Или вы заливаете соседей, или же случилось что-то, требующее незамедлительного пробуждения и даже вашего участия в чем-то. И стук бывает больше похож на грохот разрываемой гранаты во сне: значит, надо открывать немедленно – возможно, возник пожар.

Но что означал этот стук – Сергей понять не мог. Однако он был уверен, что стучат именно в дверь. И что это не постукивание, скажем, собачьего хвоста о порог или зловещие ночные игры зимнего ветра. Там был человек.

– Сережа? – пробормотала сквозь сон женщина, которую он с удивлением обнаружил у себя в постели. Это была Ирина, его коллега по работе, уже давно мечтавшая выйти за него замуж и в душе явно радовавшаяся исчезновению больной и, по ее мнению, давно утомившей всех своей непрекращающейся болезнью Дины. – По-моему, кто-то случит…

Сказала и перевернулась на другой бок.

Значит, ему не померещилось, в дверь действительно кто-то стучит. Он вынырнул из теплой мягкой постели, надел штаны, домашние тапки, накинул на плечи рубашку и тихо, стараясь не разбудить Ирину, двинулся в прихожую. Подошел к двери и заглянул в глазок. Предполагал, что это бомж, спрятавшийся в подъезде от мороза, которому вдруг срочно что-то понадобилось. А кто же еще? Но он внезапно увидел знакомое лицо и зажмурился. Дина?! Ночью?! Этого не могло быть, а потому он, отойдя от двери, обхватил руками голову и начал делать глубокие вдохи, желая как можно скорее прийти в себя.

– Сережа, – вдруг услышал он слабый голос. – Извини, что я так поздно. Я прямо из аэропорта, не могла ждать. Так хотелось тебя увидеть! Сережа, ты слышишь меня?

Это был голос с того света. Какой аэропорт?! Когда он видел ее в последний раз, она с трудом преодолевала расстояние от такси до больничного крыльца. И тот факт, что она отправилась на свадьбу, уже был невероятен сам по себе. Теперь же – аэропорт. И где же она была последние полгода?

Он открыл дверь – и увидел Дину. Она стояла с виноватым видом и теребила пушистый помпон песцовой шапки, держа ее в руках. Во всем белом, с розовым от морозца лицом, с копной блестящих вьющихся волос.

– Ну же, Сережа! Ты впустишь меня или нет?

Она улыбалась, как в самые первые дни их знакомства, когда они были так счастливы вдвоем.

– Дина… – Он обнял ее и прижал к себе. – Господи, неужели это ты?! Откуда ты?! Ты выглядишь просто превосходно!

Он немного отстранил ее от себя, чтобы получше разглядеть. Нет, это было невероятно!

– Я теперь здорова, представляешь? Совершенно здорова! Ну, ты так и будешь держать меня на пороге? Может, все-таки согреешь мне чаю? Я же с дороги! В самолете, правда, нам давали перекусить…

И она снова улыбнулась.

Послышался звук шагов, и позади Сергея появилась сонная, в пижаме, Ирина. Длинные спутанные волосы, недовольный взгляд.

– Але, товарищи… У вас совесть-то есть?

И вдруг она сквозь сонную муть увидела Дину. Увидела – и окончательно проснулась.

– Дина? Вас ведь зовут Дина? – спросила она, заныривая под руку Сергея, и получалось, что он как бы непроизвольно обнял ее за плечи. – Вот это да!

– Ирина, тебе лучше одеться, – сгорая от стыда, пробормотал Сергей. – Иди…

Он взял ее руку, отвел в сторону и легким толчком в спину заставил ее скрыться в спальне. Дину же он пригласил в кухню. Усадил за стол.

– Не тушуйся, Сережа. Я же все понимаю! И ни в коем случае не осуждаю тебя. Я же исчезла, меня не было. А жизнь-то не стоит на месте. Ты собираешься жениться на ней?

– Нет, что ты! Все это… крайне несерьезно…

– Нехорошо так говорить. К тому же ты – совсем не такой. И твои отношения с женщинами никогда не носили легкомысленного характера. Я рада, что у тебя все хорошо.

– Дина, у меня сейчас такое чувство, словно ты мне снишься! Может, ты мне и не поверишь, но я люблю тебя! Знаю, что я достоин презрения, ведь я не искал тебя так, как должен был. Но мне пригрозили… один человек, там, в Чардыме. Когда я приехал туда на следующий день и увидел все то, что осталось после свадьбы… Я понял, что случилось что-то страшное – ты, вероятно, стала свидетелем убийства, – он говорил быстро, словно боясь, что его перебьют, не дадут ему все объяснить. – Он мне сказал, что я не должен тебя искать и вообще – должен молчать! Если я расскажу о том, что увидел, то они убьют тебя. Я не знал, что мне делать. Я просто сходил с ума! И ждал, я постоянно ждал от тебя вестей… Но ты молчала. Ты исчезла. И тогда я понял, что тебя нет. Что ты не выдержала всего того, что тебе пришлось увидеть или пережить.

– Да ладно, Сережа. Не надо извиняться. Как поступил – так и поступил.

Появление Ирины, и снова в пижаме, вывело его из себя.

– Ты почему не оделась? Я же сказал тебе! – заорал он на свою любовницу, на что она, глядя на него немигающими глазами, сказала, точнее, прошипела:

– Почему это я должна на ночь глядя одеваться и куда-то там идти? Уезжать?! Я же не шлюха, чтобы так со мной вот обращаться! Понимаю, у тебя – ситуация. Сложная ситуация. Вернулась Дина! Можно сказать, с того света. Но при чем здесь я? Я не воровала тебя у твоей невесты! Она бросила тебя, а сейчас вернулась. У нас с тобой были отношения. Мы собирались пожениться! Понимаю я также и то, что теперь это невозможно, хотя бы потому, что ты, как я вижу, не любишь меня и совершенно не уважаешь! И правильно она смотрит на тебя, как на труса. Ты посмотри на ее глаза! Они полны слез! И не потому, что она жалеет тебя. Она презирает тебя – точно так же, как и я! Но она плачет, потому что разочаровалась в тебе. Мало того, что не искал ее все эти полгода, так еще и сейчас, на ее глазах ты так по-скотски поступаешь со мной!

Сергей посмотрел на Ирину совершенно ошалевшим взглядом, в котором читалось, что он никак не ожидал от этой покорной, кроткой и ничем не примечательной женщины, какой он ее всегда воспринимал, такого бунтарства и в то же самое время смелости и самоуважения! И даже эта дурацкая пижама с детским рисунком не помешала ей выглядеть достойно!

– Она права, Сережа, – глотая слезы, прошептала Дина. – Ты не должен был так разговаривать с ней. Она – женщина! Что же касается меня, то и тут она тоже права. Я на самом деле бросила тебя. Но не по своей воле. Думаю, это ты тоже понимаешь? К сожалению, я не могу рассказать тебе всего. Разве что главное – нашлись люди… не знаю, как сказать… один фонд… Словом, случай свел меня с людьми, принявшими активное участие в моей судьбе. Это они отправили меня в Германию, в онкологический центр Баден-Вюртенберга, где мне сделали операцию и вернули меня к жизни.

– Но почему ты не позвонила мне?! – Сергей потрясал руками в воздухе, как плохой актер. Но чувствовалось, что он близок к нервному срыву. У него даже лицо посерело и покрылось крупными каплями пота. – По-че-му?! Я же тут сходил с ума! Я не знал, что и думать!

– Да потому, что я не могла! Эти люди пожелали остаться неизвестными. Я не могла никому ничего сказать! Таково было условие. Да, я на время исчезла из твоей жизни, но это была цена, которую я заплатила за свою жизнь и свое будущее. Любой человек, оказавшийся на моем месте, выбрал бы именно этот путь.

– Ничего себе, поворотец! – удивилась Ирина. Она уже немного успокоилась и теперь, устроившись на стуле, с интересом слушала Дину. – Неужели в наше время находятся люди, способные так бескорыстно кому-то помогать? Или вы продали им свою душу?

– Да кто же вам ответит на такой вопрос?! – засмеялась Дина. – И кто имеет право судить, кто и сколько заплатил за собственную жизнь? Разве то, что я жива, – не главное?

– Конечно, то, как вы выглядите, говорит само за себя. Вы молодец, что сделали все, чтобы выздороветь. И какие же у вас теперь планы? Выйти замуж за Сережу? – Она говорила уже вполне нормальным тоном, без оскорбительных намеков и гримас.

– Вот уж нет! Я жалею о том, что не оставила его раньше, повесила на него свои проблемы, превратила его жизнь в ад, вынудив его погрузиться с головой в мою болезнь. Все эти больницы, халаты, тапки, шприцы, лекарства…

– Но меня никто не принуждал! Я любил тебя, я хотел, чтобы ты поправилась! Я, как мог, помогал тебе. И не надо ни о чем жалеть!

– Я тебе верю, Сережа. Но теперь все это останется в прошлом. И я – уже не та Дина, какой была прежде. Возможно, это несправедливо, но моя жизненная планка требований повысилась. Я встретила человека, перевернувшего всю мою жизнь, и выхожу за него замуж. Я приехала сюда, домой, чтобы увидеться с тобой, кое-что объяснить, забрать некоторые документы, продать квартиру… словом, уладить все дела. И я снова вернусь в Германию.

– Вероятно, ваш избранник – очень богатый человек? – спросила Ирина.

– Небедный, – кивнула головой Дина. – Но и я теперь тоже небедная. У меня есть собственный дом с садом в Баден-Вюртенберге и небольшой магазин женского белья на первом этаже.

– Что, серьезно?! – Взгляд Ирины изменился, и теперь она рассматривала Дину, эту «воскресшую из мертвых», вечно больную особу, оценивающим взглядом. Она уже мысленно представила себе и этот домик в Баден-Вюртенберге, с цветами на подоконниках, и даже витрину магазина женского белья, с девушками-манекенами, одетыми в кружевные лифчики и панталоны… Что ж, выглядело все это довольно привлекательно и попахивало спокойной, сытой и размеренной жизнью.

Ирине очень хотелось спросить, откуда у нее взялось столько денег, но она так и не нашла в себе сил это сделать. Сергей тоже промолчал, хотя все понимали, что его этот вопрос интересует ничуть не меньше. А может, это ее новый жених расщедрился и подарил ей и дом, и магазин? А перед этим вылечил ее? И где же она с ним познакомилась? На свадьбе, в Чардыме? Неужели она подцепила этого немецкого миллионера на берегу реки, где он скромненько ловил рыбу? Словно ему больше и поудить-то негде было…

– Ладно, Сережа. Мне пора. Я и так сделала ошибку, потревожив тебя поздно ночью. Но, честное слово, я так хотела тебя увидеть! Просто не было сил дожидаться утра. И хотя я предполагала, что ты можешь быть не один, все равно – пришла. Вы, Ирина, извините меня тоже. Представляю, как вам неприятна эта сцена! Но я не претендую на Сережу, у вас своя жизнь, у меня – своя. И я счастлива. И не зайти сюда я тоже не могла, чтобы хотя бы выразить свою благодарность Сереже за все, что он для меня сделал.

– Да, сделал, – вдруг оживилась Ирина. – Я знаю, что он переживал за вас, занимался только вами, но тогда объясните мне, пожалуйста, почему же после вашего исчезновения он не искал вас? Почему он ничего не предпринял?

– Я обратился в милицию… Я написал заявление.

– Да брось! Мы же все знаем, что произошло. Эта свадьба… на острове… Этот расстрел Малинникова и его команды! И пропавшие после свадьбы гости! И перевозчик на лодке, который заставил тебя молчать обо всем. И вместо того чтобы рассказать обо всем, что с тобой произошло на острове, в милиции, ты предпочел молчать. Так тебе было спокойнее. Да ты самый настоящий трус, Князев! Я вот представила себе… Я – свидетель убийства. И меня увозят с места преступления и прячут в каком-нибудь бункере или глухой деревне. Ждут, пока я умру… Без еды и воды… А мой жених, который как будто бы любит меня, бездействует! Ничего не предпринимает, прикрываясь тем, что он вроде бы желает мне добра. А я, корчась в судорогах, умираю! Да, может, ты помог бы следствию! Рассказал бы все и о перевозчике, и обо всем, что увидел. Приехала бы опергруппа. Сняли бы отпечатки пальцев…

– Ирина, вы слишком жестоки. Хотя если кого-нибудь здесь интересует мое мнение, то я – если бы ты, Сережа, пропал – продала бы квартиру и наняла частных детективов, чтобы тебя нашли. Я бы всю милицию на ноги поставила! Я бы спала в милицейском участке, лишь бы заставить их работать, искать! Но это я, а это – ты. Ладно, мне пора… Да, чуть не забыла! – Дина поднялась и достала из кармана конверт. – Вот, откроешь, когда я уйду. Все, милый, пока.

Она поцеловала потрясенного и униженного ее словами Сергея и вышла из квартиры, тихо притворив за собой дверь.

Сергей распечатал конверт и увидел там деньги.

– Это она расплатилась с тобой за все, что ты для нее сделал. Чтобы не считать себя тебе обязанной. Я так хорошо понимаю ее! Пожалуй, я тоже пойду.

Ирина переоделась в спальне и хотела уже было уйти, как вдруг вернулась, села напротив окаменевшего Сергея, взяла его руки в свои.

– Вообще-то, знаешь, не совсем она и права! Почему она оценила твое участие в ее судьбе деньгами? Почему так обидела тебя? Если разобраться, то никто из нас не знает, как мы сами поступили бы в той ситуации, в которой ты оказался. Это сейчас хорошо говорить – я, мол, поступила бы вот так благородно и все такое… К тому же не так уж и легко продавать свое единственное жилье, чтобы нанимать частных детективов! А вдруг они никого не найдут? Нет… Думаю, она ничего такого не сказала бы, если бы не застала здесь меня. Это она сгоряча. Ей было обидно, что у тебя появилась другая женщина. Да и про Германию она тоже, я считаю, придумала все. И про дом, и про магазин. Ну, рассуди сам, откуда у нее такие деньжищи? Сережа… Сереж… Ну, не плачь! Забудь ты ее! Что было – прошло. Я люблю тебя! И всегда любила! И знаю – если, не дай бог, со мной что-то случится, ты никогда меня не бросишь. Я верю тебе. Верю в тебя! Ну? – Она сняла куртку, обняла Сережу и поцеловала его. – Не было ее, слышишь? Не было! Она нам приснилась. Один сон на двоих. Пойдем спать, милый! Ну же, поднимайся.

22

– Лиза, хватит все время есть и пить! Мы торчим здесь уже два часа, а ты так и не подошла к Трубникову! Ты хочешь, чтобы он ушел?

– Нет, не хочу. Но я не представляю, как я к нему подойду и спрошу: и куда это вы, любезный, подевались на целых полгода? Кто я ему такая? Меня никто не уполномочивал заниматься его розыском.

– Тогда я подойду к нему и скажу, что..

– Что, Глаша, что ты ему скажешь? Это его личное дело, где он живет и с кем. И если Светлана сейчас с ним, довольна, весела и счастлива – это видно, – значит, с ним все в порядке! Думаю, что и с его детьми – тоже.

– Неужели ты не понимаешь, что только он может нам в подробностях рассказать обо всем, что произошло в прошлом году на острове?

– Ну почему же? Варвара ведь рассказала.

– Да, но она не была в доме и не знает, что произошло там! Лиза, ну, что с тобой? Ты какая-то не такая. И куда ты постоянно смотришь?

Лиза, выпив еще вина, достала сигарету.

– Знаешь, у меня такая странная работа… Всегда надо быть настороже, как на войне. Вот будь я, к примеру, простой продавщицей, то подошла бы сейчас во-он к тому мужчине, что сидит за столиком справа от камина, видишь? Слева сидит Борис со Светланой, а справа… ну? Видишь, Глафира?

– Но он не один. – Глафира достала зеркальце и теперь с его помощью разглядывала сидевшую за столиком парочку. Молодой брюнет в темном костюме, голубой сорочке и в малиновом кашемировом кашне, а напротив него – хрупкая блондинка в черном платье и со сверкающей, явно бриллиантовой брошкой в форме цветка на груди.

– В том-то и дело, что не один, – нахмурила брови Лиза. – Это – Летучий Голландец.

– В смысле?

– Глаша, это Гурьев, понимаешь?! Тот самый Дима Гурьев, адвокат, и одновременно тот самый человек, который разносил приглашения на свадьбу нашим клиентам. Нашим, так сказать, исчезнувшим! Сидит, спокойно попивает себе вино в обществе хорошенькой женщины и знает все, понимаешь, абсолютно все связанное с нашим делом! И думаю, он в курсе всех событий, касающихся Алисы Петровских, Дины Андреевой, Киры… Он все знает, а мы – ничего! Я заварила кашу, отправила – руками прокурора – в Чардым кучу экспертов, следователей… Но основного задания мы не выполнили и не знаем ничего, скажем, о той же Вере Нечаевой. А вот он, – в который раз повторила Лиза, – он, Гурьев, – знает все! Ну и как я подойду к нему и спрошу, где находится Вера Нечаева? Он такое ответит…

– Лиза, тебе больше нельзя пить. Ты уже столько выпила на голодный желудок!

– Я сейчас позвоню Наумову и скажу, что не буду больше заниматься его делом. Пусть обращается за помощью к кому-нибудь другому. Я даже скажу ему, к кому именно. Вот Гурьев точно помог бы ему! А я – нет.

Она чуть не плакала от чувства полного бессилия. Глафира не знала, как ее успокоить.

– Скажи, почему ты плачешь? Из-за того, что мы пока еще не знаем, откуда взялся Трубников, или…

– Ты посмотри на нее! Ну чем она лучше меня? Да, она на самом деле красива и элегантна. Но у меня тоже есть великолепное черное платье! И несколько брошек, которые в сто раз лучше и дороже! И почему тогда он ужинает с ней, а не со мной? Думаешь, он не знает о моем существовании? Не помнит меня? Или ты считаешь, что у нас с ним никогда ничего не было? Было, Глаша, и нам было прекрасно! И тогда я поняла, что люблю его. А он взял и уехал. Не помню уже куда. Его кто-то нанял, и он укатил, улетел, исчез… У меня такое впечатление, словно он не принадлежит себе. Вот так! Возможно, он уже принадлежит вот этой блондинке. Давай, звони ему!

– Кому?! – Глаша вытаращила глаза. – Ты что такое говоришь?!

– Звони, говорю, Наумову, как свяжешься – дашь мне трубку.

– Как скажешь… – Глаша понимала, что перечить Лизе, находящейся в таком состоянии, – себе дороже. К тому же, подумала она, разговор с Наумовым отвлечет Лизино внимание от Гурьева.

Она достала записную книжку, нашла номер телефона Валерия Наумова и позвонила ему. Услышав его голос, Глаша быстро передала телефон Лизе.

– Добрый вечер, господин Наумов. Ну… Как наши дела? – Язык у Лизы уже заплетался, и Глаше стало стыдно за нее. Мало того, что она собирается отказать ему в помощи, так еще он поймет, что она набралась по самые уши.

И она, вдруг выхватив телефон у Лизы, затараторила в трубку:

– Валерий, у нас появилась кое-какая информация относительно вашего вопроса! Давайте встретимся завтра и все обсудим.

И тут вдруг она услышала:

– Добрый вечер! Ужасно рад вашему звонку!

Ей показалось, что и господин Наумов в этот благословенный декабрьский вечер изрядно принял на грудь. С тоски, вероятно.

– Вы знаете, я нашел Веру! Нашел свою Верочку! И теперь она сидит напротив меня. И мы счастливы! Вот такие чудеса случаются на свете! Извините, я немного выпил. Давайте поговорим на следующей неделе, когда я вернусь домой.

– А сейчас вы где?

– Как где – в Москве, конечно!!!

Раздался щелчок. Подвыпивший счастливый Наумов прекратил бесполезный для него разговор.

– Лиза. Хватит пить! Лучше послушай, что я тебе скажу.

– Глаша, ну что интересного ты можешь мне сказать?

– А то, что Вера Нечаева нашлась. И они теперь вместе!

Лиза медленно повернула голову:

– Как это – нашлась?! Вот так просто взяла – и нашлась? Сама? Надо же! Вот и Трубников тоже сам нашелся. Замечательно!

– Лиза, успокойся! Не хватало только, чтобы у тебя началась пьяная истерика.

– Вот если ты назовешь мне хотя бы пять пунктов – чем она лучше меня?

– Добрый вечер.

С Глашей поравнялся Гурьев. Гладкая кожа, красные губы, синие глаза. Очень красив этот Гурьев, просто фантастически хорош! Так не бывает. И его аромат… Невероятный аромат! Не зря же все, кто с ним сталкивался, замечали, что этот мужчина хорошо пахнет. Что ж, Гурьев, может позволить себе дорогой парфюм.

Лиза, не поднимая глаз, тихо произнесла:

– Перец?

– Что?! – Глафира вздрогнула и окончательно расстроилась, понимая, что ее подруга не в себе. Какой еще перец?!

– Перец, ты, как всегда, права, дорогая, – ответил Гурьев и присел рядом с Лизой. Обнял ее. – Ну, ты что? Совсем раскисла? Запуталась?

– Какой еще перец? – Глафира во всем любила ясность.

– Перец – это значит «Poivre», аромат черного и красного перца и гвоздики. Просто Лиза очень хорошо знает этот запах. И когда-то у нас с ней был один флакон на двоих. Эти духи – унисекс.

Признание Гурьева выглядело настолько интимным, что Глаше стало неудобно.

– Послушайте, я вижу, вы давно знакомы, долго не виделись и вам есть о чем поговорить друг с другом. Может, мне уйти, а, Лиза?

– Нет, Глаша, оставайся. Ты думаешь, зачем он к нам подошел? Чтобы объяснить нам на пальцах, какие мы бабы-дуры, ничего не смыслим в нашем деле!

Лиза наконец подняла голову. Гурьев внезапно склонился к ней и поцеловал прямо в губы.

– Дима, ты что?! А как же твоя дама? – Лиза не говорила, она ворковала, трезвея на глазах.

– Вообще-то она – моя жена. Но она уже ушла.

– Решил поразвлечься?

– Знаешь, я все ждал, ждал, когда же кто-нибудь осмелится разворошить это осиное гнездо. Ты оказалась единственным человеком, не побоявшимся сделать это!

– Это был мой долг. К тому же будь я по характеру трусихой, то не стала бы связываться с юриспруденцией. Ты знал, что я ищу Веру Нечаеву?

– Знал, что ты кружишь вокруг этой свадьбы. А первым, кто к тебе обратился, был Наумов. Думаю, он был самым неравнодушным человеком из них.

Глафира слушала их, стараясь не дышать. Она боялась пропустить даже слово.

– Давай я начну, а ты продолжишь, хорошо? – сказала Лиза, и Глаша поняла, что, как всегда, она недооценила свою работодательницу. Лиза-то знала гораздо больше, чем озвучивала! В ее светлой голове постоянно шла работа, она обдумывала различные версии. И теперь Лиза наконец настигла разгадку.

– Хорошо. В сущности, история не так уж и сложна, чтобы ее нельзя было распутать.

– Тебя наняли! Но ты – не мальчик-курьер с окладом в сто долларов, который только и умеет разносить открытки или цветы. Ты – человек в городе известный и высокооплачиваемый. Значит, тебя наняли для какого-то серьезного, стоящего колоссальных денег дела – для работы, в которую входили различные виды деятельности. Это сначала ты разносил приглашения и сопровождал людей из предложенного тебе списка до места. Думаю, тебе пришлось поработать также и перевозчиком на заливе. И это ты пригрозил Князеву и велел ему помалкивать. Так?

Гурьев улыбнулся и поцеловал Лизе руку.

– И это ты после устроенного тобою же спектакля с расстрелом Малинникова вывел нужных тебе людей из дома (после того как первая партия гостей вынуждена была сама добираться, своим ходом, с наживкой «в горле» – то есть с реальными угрозами по поводу их смерти) и переправил их по другому заливу, возможно, на быстроходном катере – сначала до берега. А потом уже вы с Анной Ледниковой привезли их на своих машинах в безлюдное спокойное место, где и объяснили им суть всего происходящего. Так?

– Так. Ты – умница!

– Полагаю, что перед этой свадьбой вам с ней пришлось много поработать, чтобы все организовать. Найти клиники и оформить юридическую сторону тех глобальных перемен, которые выпали на долю всех этих «несчастных». Вылечить их, обеспечить жильем, помочь им с бизнесом. На самом деле все очень хорошо было придумано. Как можно заставить людей молчать? Страхом – это первое! И второе, что реже всего встречается, – счастьем. Обещанием райской жизни!

– Безусловно. Как только Аня объяснила, зачем их пригласили на эту свадьбу, у каждого в глазах появилась надежда. Конечно, каждый испытал шок. Ведь расстреливали-то людей по-настоящему!

– Кажется, я поняла главное – Аня вовсе не собиралась жить с Малинниковым, она намеревалась отдать его на растерзание тем, кого Малинников с дружками сильно обидел, поэтому свадьбу и устроили в таком тихом и безлюдном месте. Главная цель – собрать их всех вместе! А такое случалось довольно редко. Уж слишком опасным делом они занимались. Судя по списку приглашенных (я имею в виду «наш» список), все это были люди больные, ущербные, находившиеся в тяжелых жизненных ситуациях. Они никогда не выкарабкались бы самостоятельно.

– Правильно, – кивнул Гурьев.

– Откуда у тебя эти сведения?

– У меня сестра работает на телефоне доверия.

– Понятно.

– Но началось все с Алисы. Ведь у Ани была сестра, погибшая от употребления наркотиков. И посадил ее на иглу как раз Малинников! Когда она была в таком состоянии… ну, ты понимаешь, он со своими друзьями развлекался с ней. Потом вообще продал ее каким-то людям. Однажды утром, когда девушка пришла в себя и поняла, что с ней произошло, она выбросилась из окна. А Малинников к этому времени уже был далеко. В Туркмении. Он начинал новое дело, новый бизнес.

– Туркмения… Туркменский транзит? Наркотики? – вздохнула Лиза.

– Наркотики, – подтвердил Гурьев.

– Аня решила отомстить за сестру? И она так долго вынашивала планы мести?

– Ничего она не вынашивала. После смерти сестры она надолго уехала в деревню, к родственникам, и жила там, приходила в себя. И там же ее нашел один человек из бывшего окружения Малинникова. Его – ты представляешь? – люди Малинникова живым зарыли в землю за то, что он отказался участвовать в какой-то там операции! А ему удалось выбраться. Вот и представь, о чем думали люди, которым так досталось от этой сволочи! Конечно, они разрабатывали планы мести. Но шло время, а ничего не происходило. Они были бедными людьми, с расшатанными нервами, с подорванным здоровьем… Этот человек, назовем его Юрием, помогал в деревне одному фермеру. Однажды он заработал неплохие деньги и купил Ане компьютер. Привез ей литературу для «чайников», подключил Интернет…

– Хакер? – устало спросила Лиза.

– Хакер, – ответил Дмитрий.

– Так вот откуда деньги! – присвистнула Глафира.

– Так, подворовывая потихоньку то с одного счета, то с другого (надо сказать, что это были счета известных в городе чиновников-взяточников), – продолжал рассказывать Гурьев, – они с Аней постепенно встали на ноги, купили машину, потом – квартиру в Саратове, как-то устроились… Аня нашла себе такую работу, чтобы у нее было много свободного времени и возможность работать с Интернетом.

– Но она могла бы работать дома…

– Она должна была находиться на глазах. Чтобы у нее была своя «история жизни». Зарплата секретарши и все такое. Определенный имидж.

Малинников к тому времени уже вернулся в Саратов и начал отмывать деньги, добытые от продажи наркотиков, строить торговые комплексы. И вот тогда уже окончательно созрел их план. Сначала они просто хотели опустошить все его счета во всех банках. Но у приятеля Ани были другие идеи. Он не хотел денег – он желал отомстить за себя, он жаждал крови! Они придумали сценарий знакомства. Поскольку Аня – все же сестра Наташи, в которую в свое время был влюблен Малинников, то есть ему нравился вполне определенный тип женщин, они и попытались обратить его внимание на Аню. Девушка поселилась в отдельной квартире, чтобы у нее были условия для их встреч.

– А разве Малинников Аню не видел прежде? – спросила Графира.

– Нет, не видел. Сестра ее рано начала самостоятельную жизнь, поселилась в квартире умершей бабушки и долгое время скрывала от Ани свои личные обстоятельства.

– Понятно, и что же дальше? Вообще-то довольно странный план, если учитывать, что Аня могла ему не понравиться, – заметила Лиза. – Но, как я понимаю, он все же на нее клюнул. Проглотил наживку, так?

– Так. Только все получилось не с первого раза. Ей пришлось пофантазировать перед тем, как появиться на открытии торгового центра. Он видел ее сначала в офисе, потом еще в нескольких местах, где он отдыхал… Она там мелькала, понимаете? Словом, ей важно было, чтобы он на самом деле обратил на нее внимание. Она надевала провокационную одежду, бросала на него недвусмысленные взгляды… Думаю, что он все же увидел в ней какие-то черты своей бывшей возлюбленной.

– Вот вы все говорите, что Малинников любил Наташу. И как же могло случиться, что он посадил ее на иглу?

– Глаша, да таких историй – миллион! – воскликнула Лиза. – Сначала любит, потом подсаживает, потом делит девушку с друзьями и теряет к ней всякий интерес. Скотина! Но я поняла насчет типажа. Итак. Он познакомился с Аней, решил на ней жениться…

– Да, он к тому времени уже стал баснословно богатым, ему хотелось зажить, как все. Дом за городом, семья, дети… Аня знала, что на свадьбу он хочет пригласить огромное количество гостей, чтобы продемонстрировать им свое богатство и все такое. Она была категорически против. Сказала, что это может быть опасно. Свадьба – это то место, где соберутся все его друзья, а у них и без того испорченные отношения со многими бизнесменами, которым они перешли дорогу этим строительством водочного завода. Может возникнуть скандал! Она попросила его устроить более-менее скромное торжество, где будут учитываться и ее интересы. У нее, мол, есть свои знакомые, подружки, приятели, находящиеся за гранью нищеты, и она хотела бы пригласить их, накормить, дать им возможность повеселиться, расслабиться… И если Виталий пригласит людей своего круга с женами, увешанными золотом и бриллиантами, то ее гости почувствуют себя некомфортно. Словом, она закапризничала, и Виталий, как это ни странно, согласился на ее условия.

– Как ты уговорил всех намеченных ею людей прийти на эту свадьбу?

– Я никого не уговаривал. Мы решили – кто придет, тот и придет. В крайнем случае мы помогли бы тем, кто не явился, позже. Ане очень хотелось потратить деньги со счетов Малинникова, его друзей и еще целой группы людей, завязанных на этом Туркменском транзите, на вполне конкретных обездоленных людей. Не организовывать какие-то мутные фонды, а взять из толпы, что называется, группу людей, особо нуждавшихся в помощи, и устроить их жизнь. Причем не ограничиться лишь оплатой их лечения, к примеру, а сделать так, чтобы они вообще ни в чем не нуждались и чтобы у них не возникло желания вернуться в прежнюю жизнь.

– И куда вы их всех спрятали? Ведь этот список мы получили в милиции! Значит, этих людей искали.

– Да никто их не искал! Вы не представляете себе, сколько подобных бумаг пишут, когда кто-нибудь пропадает. А потом оказывается, что они давно нашлись, а заявления все лежат… Но никто не приходит и не сообщает – мол, человек уже нашелся и сидит сейчас дома, чай пьет! Нет, жизнь идет дальше, а заявления – лежат. К тому же если кто-то приходит и говорит – это я, все со мной в порядке, то и дела-то по его поиску никакого нет.

– Подожди, Дима… Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что, может быть, некоторое время эти пропавшие люди и числятся в базе данных, но потом, когда они приходят в милицию, да еще и показывают документы, их поиски, соответственно, прекращаются. Вот и наши люди тоже ставили милицию в известность – вот, я пришел, все в порядке. Предъявляли документы. Другое дело, что делали они это не в Саратове, а в других городах. Я сам занимался этим вопросом, как, впрочем, и всеми остальными нюансами. Таким образом, они могли спокойно продолжать жить где угодно, не боясь, что их найдут !

– Значит, мы напрасно теряли время, разыскивая Веру Нечаеву, – грустно проговорила Лиза. – Я с самого начала знала, что эта работа не для нас. У нас все-таки ограниченные возможности. Жаль! Но что я могу сказать об Ане Ледниковой? Браво! Все устроила, организовала… А не страшно ей было подставлять своего жениха под пули? Ведь это же убийство, и она являлась одним из его организаторов.

– Это неправда. Она занималась исключительно людьми из списка. Когда она пригласила их в дом, прямо на свадьбе, чтобы организовать якобы какой-то там спектакль, и они все пришли… Она быстро, в двух словах, изложила им свою идею. Сказала, что она всем поможет, раздала им банковские карточки с кодами и паролями. Объяснила, что это только начало: каждому будет предложена определенная программа реабилитации, лечения, покупки жилья, помощи в бизнесе. Призналась им честно, что эти деньги – ворованные, они похищены ею у негодяев, посадивших на иглу тысячи и тысячи молодых людей. А она считает своим долгом потратить их на конкретных людей, информацию о которых она получила из проверенного источника. Еще она сказала, что если кто-то против участия в этой программе, то может прямо сейчас покинуть дом и забыть обо всем, что они услышали.

– И что? Никто не ушел?

– Никто! Им всем было нечего терять. Зато теперь у них появилась надежда.

– Да, но потом практически на их глазах было совершено убийство!

– Аня предупредила их об этом. Она знала, что сильно рискует оказаться непонятой, ведь эти люди будут травмированы еще больше…

– Дима, а не проще ли было бы обойтись вовсе без свадьбы? Собрать этих людей в одном месте или обойти их лично, рассказать о программе реабилитации, раздать им деньги?

– Я тоже ей это предлагал. Но она объяснила мне, что этот план – не ее. Она-то поступила бы именно так, как ты сейчас сказала. А свадьба – это тот случай, когда абсолютно все окружение Малинникова соберется в одном месте в одно время, и именно тогда Юрий вдруг появится у них перед глазами, объявит себя живым и прежде, чем выстрелить, посмотрит им в лицо. Что он со своими друзьями и сделал!

– Это жестокий криминал! И как только ты, Дима, решился на такое? – спросила Лиза задумчиво. – Ладно. Думаю, вы поступили в какой-то мере правильно, действовали осторожно. Но расскажи мне хотя бы, что вы предприняли по отношению к каждому человеку? Вот – о Борисе Трубникове, к примеру?

– Борису мы купили дом в Дмитровском районе, это ближнее Подмосковье, в очень живописном месте, наняли специалиста, который помогает ему в строительстве птицефермы. Нашли няню, которая занимается его детьми. Думаю, он заберет туда Светлану. И, конечно же, подлечили ему ногу.

– А о Кире что ты скажешь?

– Если бы ты была с ней знакома, то знала бы о ее проблеме. Словом, сейчас, после пластической операции, она превратилась в красивую молодую женщину. Мы помогли ей организовать меховой салон в центре Саратова. Она очень способный, даже талантливый человек! А еще – у нее чудесный характер. Не знаю уж почему, но она не пожелала жить в Москве.

Вера… С ней работали психиатры и психологи. Она очень изменилась за эти полгода. Сейчас она – владелица кофейни на Мясницкой улице в Москве. Очень толковая женщина. И порядочная. Надеюсь, у нее все получится с Валерием Наумовым.

Валя Ступникова прозрела. У нее теперь тоже свой бизнес – весной закончится строительство частной школы искусств, где она будет полновластной хозяйкой.

Девочки Гудковы живут в Москве и готовятся к поступлению в университет. С ними работают очень хорошие, дорогие преподаватели. Не обошлось и без психолога. У девочек была заниженная самооценка. Родители их в раннем детстве били, просто истязали. Потом, правда, их не стало – спились. В интернате им очень повезло с воспитательницей. Думаю, они заберут Эльвиру в Москву, у них же большая трехкомнатная квартира.

Про Алису, я думаю, все понятно? Она вернулась к нормальной жизни. Они с матерью тоже уедут в Москву. Алиса будет учиться, а Нине мы уже подыскали хорошую работу.

Дина, когда она лечилась в Баден-Вюртенберге, в онкоцентре, познакомилась с одним доктором, у них, кажется, все серьезно.

– Дима, вы проделали колоссальную работу, и все это стоит очень больших денег. А что, если эти ее хакерские дела откроются?

– Это невозможно. К тому же деньги были сняты со счетов вполне конкретных, зарвавшихся людей, чьи досье тщательно изучили, – другими словами, чиновников такого высокого ранга, которые предпочтут лучше молчать, чем обращаться в правоохранительные органы. Они держали свои деньги в европейских банках, не брезговали офшорами. И случись что-то, Аня знает, как ей защититься.

– Там, за столиком… С тобой… Может, это и была Анна Ледникова? – неожиданно спросила Лиза. – До меня только что начало доходить!

– Да, это была она, – спокойно ответил Гурьев.

– И она не боится вот так появляться здесь? В общественных, так сказать, местах? – Глафира тоже была крайне удивлена такой неосмотрительностью и легкомыслием женщины, которая до недавнего времени была окутана многочисленными тайнами, а теперь так и вовсе представлялась ей героиней невероятно закрученного, лихого и отчаянного мошеннического сюжета.

– Да, она ходит по острию бритвы. Она сильно рискует. Невозможно рискует! Неужели она действительно ничего не боится? – спросила Лиза.

– Нет, не боится. В случае, если кто-то и заинтересуется ее персоной, она скажет, что ни на какой свадьбе не была, они с Малинниковым рассорились незадолго до этого, она потом вышла замуж за другого человека и уехала, а потому понятия не имеет, что произошло шестнадцатого июня в Чардыме, в загородном доме. К тому же я позаботился о том, чтобы у нее было железное алиби. Это тоже, как вы понимаете, дело техники.

– Да, Глаша, – вздохнула Лиза, – когда есть деньги, то можно как-то обезопасить себя. И средств для этого – великое множество! Однако, Дима, может, ты и не знаешь, но это я забила тревогу, это я побывала у прокурора и вынудила его признать факт убийства Малинникова на его свадьбе. Так что теперь, как ты понимаешь, на месте преступления будут работать эксперты.

– Пусть работают. Все равно, Лиза, делу не дадут ходу. Потому что все это – следствие определенных тенденций и отношений, сложившихся между прокуратурой и чиновничьим аппаратом. И никто, даже при наличии очевидных фактов, не станет брать на себя ответственность и разорять это осиное гнездо. Слишком опасно. К тому же спокойствие людей, в финансовом отношении связанных с делами Малинникова, тоже хорошо ими проплачено. Сама понимаешь, если бы в наших правоохранительных органах и прокурорской системе имелся порядок, все было бы иначе. И скорее всего мы с Аней не рискнули бы затеять такое дело.

– Получается, что перед самым носом у прокуратуры были опустошены счета.

– Это слишком громко сказано. Мы их лишь слегка пощипали.

– Можно вопрос? – Лиза сделала паузу, словно она не до конца была уверена в том, что правильно делает, заходя в своем любопытстве слишком далеко. – Дима…

– Слушаю тебя, дорогая, – нежно улыбнулся Гурьев.

– Кто был исполнителем? Кто были эти люди в масках? – И вдруг, задав этот вопрос, она, мгновенно соединив все имеющиеся факты, сама нашла ответ: – Нет… Не может быть!

У Глафиры тоже наступило озарение. Она даже зажала ладонью рот, чтобы не сказать лишнего.

– Ты хочешь сказать, – прошептала Лиза, оглядываясь и боясь, что ее кто-нибудь услышит, – что все это было организовано… запланировано… спецназ… и все такое?! И вы работали под прикрытием?!

– А как иначе возможно очистить общество от грязи? – улыбнулся Гурьев.

– И гости… Гости – тоже оттуда?! – Лиза подняла указательный палец.

– Все было разыграно как по нотам, – кивнул Дмитрий.

Лиза от волнения выпила еще рюмку коньяку.

– А я-то все думала… Какой еще человек, которого закопали? Здесь чувствовалась какая-то неувязочка, – рассмеялась она.

– Зато теперь все встало на свои места?

– Потрясающе!

К их столику подошел Борис Трубников.

– Вас зовут Елизавета Сергеевна? – спросил он, блестя счастливыми глазами.

– Да… – растерянно проговорила Лиза, еще не придя в себя от всего услышанного. Она бросила взгляд на сидевшую поодаль Светлану, и та улыбнулась ей в ответ.

– А вы – Глафира? – спросил Борис.

– Да, это я.

– Мы со Светланой просим вас присоединиться к нам. Адам сейчас принесет самое лучшее шампанское!

Глафира хитро взглянула на Гурьева:

– Надеюсь, что это будет «Perrier Jouet Belle Epoque Blanc de Blanc»!

Оглавление

Девять жизней Греты

Часть I

Часть II

Эпилог

Смерть отключает телефон

1

2 Июнь 2008 г.

3

4 Июнь 2008 г.

5

6 Июнь 2008 г.

7

8 Июнь 2008 г.

9

10

11

12 Июнь 2008 г.

13

14

15 Июнь 2008 г.

16

17

18

19

20

21

22 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg